Сиреневый туман, любовь и много денег [Дмитрий Черкасов TM] (fb2) читать онлайн

Дмитрий Черкасов TM Сиреневый туман, любовь и много денег

Любые совпадения имен, фамилий и должностей

персонажей с реальными людьми являются абсолютно

случайными и совершенно непреднамеренными, чего нельзя

сказать о некоторых происходящих в книге событиях.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ Нас не догонят!.. Нас не догонят!.. — Вас не догонят?!..

Глава 1 «КТО?.. КТО?.. ЛОСЬ В ПАЛЬТО И БАНТИК БЕЗ ГОЛОВЫ»

Джип «Гранд-Чероки» мчался по Черниговскому шоссе по направлению к крупному областному центру N*** с такой скоростью, что находящимся в машине трудно было разобрать, чем торговала старуха у дороги и была ли эта старуха вообще…

Почему Корнет, Ден, Крюк и Шварц ехали на джипе, а не на «мерсе», — науке не известно. Может, дороги в области были плохие, а может быть, потому что не хотели стать героями очередного анекдота про «мерседес» и «Запорожец».

Четверку пассажиров джипа старухи не интересовали, полчаса назад двоих из них оторвали от просмотра увлекательного фильма, исполненного в жанре, который во всем мире называют порнографией, а российские блюстители нравственности — жесткой эротикой, хотя действие происходило в основном на мягком диване.

Сидевший за рулем двадцатилетний Корнет, самый молодой в компании джиповских пассажиров, причмокивая, вспоминал фильм:

— Эх, вот та, что была с серьгой в пупке! Какие у нее, братцы, сиськи! Не сиськи, а бюст на родине героя!

Крюк, который отличался от Корнета тем, что был на десять лет старше, был дважды женат и разведен, любил школу и помнил из школьного периода своей жизни минимум два эпизода — как мама привела его первый раз в первый класс, а папа нес домой после выпускного, возразил:

— Настоящая женская грудь, Котя, должна помещаться в ладони. Это я тебе как практик говорю. Понял?

Корнет посмотрел на руки Шварца и сказал:

— Это спорно, однако. Смотря, какие ладони…

Шварц, обладатель спорных кулаков, не догонял сути разговора, не въезжал в базар и, в принципе, старался не врубаться в тему, так как был старшим и выглядел большим интеллектуалом, по сравнению с другими братками. Оглядывая мелькающую по сторонам обочину, Шварц прокручивал в голове последнее задание шефа.

«Чероки» был послан вдогонку пропавшему «нексусу», в котором двое курьеров везли в город, в один из домов на проспекте Мира, крупную сумму денег. Деньги к адресату вовремя не попали, радиотелефон в машине курьеров не отвечал, и их грозный шеф с овощным прозвищем Кабачок, забеспокоился.

Маршрут следования «нексуса» был определен конкретно, и «чероки», в котором сидели четверо сотрудников Кабачка (шеф не любил выражений типа «братва»), летел, вперед, повторяя его в точности.

На шоссе было пусто, на душе у Шварца тревожно. Навстречу джипу летел черный блестящий асфальт, и машина мчалась вперед, окруженная облаком мелкой водяной пыли. Отъехав от своей базы в Дож отрубном километров двадцать, Шварц заметил впереди свет фар двух стоящих машин и веселые красно-синие отблески милицейской мигалки.

— Оба-ночки, приехали! — сказал Корнет, снижая скорость.

Джип плавно затормозил и остановился в десятке метров от стоящих у обочины машины ДПС и микроавтобуса «форд» с ярко-красной надписью «РЕАНИМАЦИЯ» на боку.

Выйдя из машины, братаны, то есть сотрудники, увидели застрявший между сосен разбитый всмятку — «Lexus-RX300», двух врачей в белых халатах и бродящего вокруг разбитой машины гаишника в короткой шинели, похожего на пожилую усатую цыганку на восьмом месяце беременности.

Корнет легонько подтолкнул Шварца в бок и, показывая пальцем в сторону от «лексуса», прошептал:

— Смотрите! Бантик прикололся!

Шварц посмотрел туда и действительно увидел одного из тех, кого искал, стокилограммового Бантика, висящего вниз головой на высоте полутора метров над землей, наколотого на острый обломок сука вековой сосны. Лицо Бантика было еще глупее, чем обычно, видимо, за мгновение перед смертью он увидел мир вверх тормашками, понял, что земля — это небо, а небо — земля, и умер с выражением полного удивления на лице.

— Вот это да… Смерть, прям как у вампира, — пробормотал Ден, романтик и большой любитель стихов. — С колом в груди и с жаждой мести поникнул Бантик головой…

— А это кто? — Корнет указал на наполовину высунувшийся из салона труп человека без головы.

— Кто-кто? Лось в пальто, — Шварц начал раздражаться.

Он хотел еще что-то добавить любознательному Корнету, но в это время из кустов вылез санитар в белом халате, с отсутствующим выражением лица неся за ухо голову Владимира Игоревича Миловидова, 1977 года рождения, дважды судимого, неженатого, по кличке Лось. Шварц не ошибался, потому и был старшим. И не просто старшим, а правой рукой самого Кабачка при проведении определенного рода мероприятий.

Положив голову Лося на землю, рядом с туловищем, санитар вытер пальцы о полу халата и, обращаясь к коллеге, произнес:

— Ну вот, Кирилыч теперь порядок. Полный комплект! Голова, два уха, три ноги… Ищите друг друга и обдрищетесь…

Усатый мент был в интересном положении, то есть, согнувшись, насколько позволял живот, искал что-то на земле около машины. Ден и Крюк стояли на несколько шагов дальше от разбитой машины и не видели торчащего из салона тела безбашенного Лося.

Но, когда медик вынес из кустов его голову, небрежно держа ее за ухо, потому как за короткий ежик волос и сплющенный боксерский нос держаться было неудобно, Крюк неожиданно ощутил легкий приступ дурноты и отошел в сторонку. Ужин, за который было уже уплачено, просился на свободу, поближе к природе.

Шварц был потрясен картиной гибели братков не меньше, но, будучи старшим группы, он помнил, зачем они приехали, и, повернувшись к коллегам, тихо приказал:

— Ищите сумку.

Тут их наконец-то заметил гаишник.

Он сделал навстречу Шварцу несколько шагов и начальственно прикрикнул: — Посторонним тут делать нечего! Здесь вам не кино! Проезжайте!

Шварц, повернувшись к нему, ответил:

— Остынь, старшина! Здесь нет посторонних. Это наши друзья.

Не разобравшись толком, что к чему, инспектор с животом наперевес ремня пошел вперед, на Шварца:

— Какие еще друзья? Посторонним на месте ДТП толпиться нельзя…

* * *

Старшина дорожно-патрульной службы, он же заслуженный «мастер машинного доения», Сергей Иванович Брюхотин по прозвищу Брюхо не любил негров и евреев. Первых, потому что понаехали, вторых, за то, что не уехали. Он так же не любил коммунистов и узбеков, чеченцев и логопедов, космонавтов и животноводов. И жену свою он не любил тоже, потому что говорила она так быстро, что его неповоротливые мысли за ней не поспевали, а на супружеском ложе все было наоборот. Не любил он, судя по-всему, и своих детей, ибо какой любящий отец будет называть своего семилетнего сына ментенком, а восьмимесячную дочурку — ментявкой.

А любил Брюхотин только свой полосатый жезл, неиссякаемый источник всех его радостей в жизни. Особенно он его полюбил после того, как услышал анекдот про Винни-Пуха и его верных подельщиков:

«Винни-Пух спросил у гаишника:

— Вы хвост у ослика Иа не отбирали за превышение скорости?

— На фига мне ослиный хвост?

— А зачем вы член у зебры оторвали?..»

«За „полосатика" я кому хошь могу член оторвать»! — сказал тогда Сергей Иванович и был правдив и откровенен как никогда.

Стоя, а чаще сидя на посту, Брюхотин, вспоминая этот анекдот, иногда размышлял над важнейшей философской проблемой: что было бы, если бы у него члена не было.

Прозвище Брюхо не только логически проистекало из его фамилии, но и «по жизни» соответствовало внешности Брюхотина. При росте метр восемьдесят он весил сто двадцать восемь килограммов, и вес этот приходился не на могучие мышцы, а на тугое сало. Багровый затылок Брюхотина насчитывал четыре складки. Подбородков у него было всего лишь два, зато каждый весил килограмма по полтора. Под носом, защемленным между круглыми щеками, у Сергея Ивановича росли густые черные усы, которыми он весьма гордился.

Брюхо никого не любил. Зато обожал выезжать на крупные аварии, в которых разбивались жирные «мерседесы», стремительные «БМВ» и казенно-солидные «Вольво».

Среди искореженного железа, на траве, измазанной вытекшим из мотора машинным маслом, можно было найти массу полезных и нужных в хозяйстве вещей, например бумажник с деньгами или золотую цепь. Крови он не боялся, если что, потом отмоется.

У Брюха сегодня был очень удачный день. Можно сказать, выдающийся. Две минуты назад он подобрал с земли двадцать тысяч долларов в виде двух запечатанных банковских упаковок. Такого крупного улова у него еще не было.

Воодушевленный находкой, Брюхо, сунув пачки за пазуху, продолжал азартно шарить вокруг места происшествия и поэтому не сразу заметил бесшумно подкативший джип и вышедших из него четверых крепких ребят.

— …Вам что, не понятно? — продолжил Брюхо, идя навстречу незваным гостям.

Ему казалось, что сделай он еще пару уверенных шагов и услышит привычное «Извини, командир! Никаких проблем…» Но пришлось сделать целых четыре шага, а это было уже тяжело и непривычно.

Видя, что толстый мент нагло прет, видимо, рассчитывая прогнать их, как мальчишек, Шварц понял, что с ним нужно разговаривать по-другому.

Шварцем его прозвали из-за внешней схожести с известным исполнителем роли «Терминатора». Рост: метр восемьдесят пять, вес: сто десять кило, железные мышцы и фигура атлета. К тому можно было прибавить расчетливую смелость и уверенность в поддержке со стороны финансовой империи Кабачка.

Шварц как-то незаметно быстро приблизился к Брюху и, взяв его левой рукой за ремень поближе к кобуре, тихо сказал:

— Толстый! Ищи свое, а мы будем искать свое. Если откроешь еще раз пасть, сожрешь портупею и погоны. Понял?

Брюхо, ошеломленный такой неожиданной и смелой декларацией, молчал.

— Я спрашиваю — понял?

Брюхо утвердительно кивнул.

— Вот и хорошо, — одобрил его молчаливый ответ Шварц. — А теперь ответь мне, не видел ли ты здесь сумку из серой шкуры?

Брюхо энергично отрицательно замотал головой, отчего из его правой ноздри вылетела сопля и повисла на мокром от дождя усе.

Шварцу стало противно, и он, поморщившись, сказал:

— Сопли убери! Пока мы здесь, если найдешь сумку, принеси. Понял?

Брюхо энергично кивнул, и от этого сопля сорвалась и повисла ниже, на подбородке. Шварц не смог удержаться и, не отпуская ремня, этой же рукой коротко ткнул Брюхо пальцем в печень.

От неожиданности тот громко выпустил газы, и одна из двух пачек долларов, поспешно сунутых им за пазуху под рубашку, уголком высунулась наружу прямо перед носом Шварца. Шварц отпустил Брюхо и сделал шаг назад.

Ден, Корнет и Крюк, видя, что происходит важный разговор, подтянулись поближе. Перед Брюхом стояла четверка крепких и опасных ребят, и, похоже, они были не из тех, кто крышует сигаретные ларьки.

— Та-ак… — протянул слегка удивленный Шварц. — А ну-ка, давай отойдем, дорогой товарищ, поговорим о вечном. Например, о смысле твоей ничтожной жизни.

Брюхотин, бледный от страха, послушно поплелся следом за ними, на ходу вытирая грязные сопли. Беседа заняла не более одной минуты, и медики, занятые привычным для них делом, не обратили на разговор никакого внимания.

Шварц протянул инспектору руку ладонью вверх и сказал:

— Давай сюда!

Брюхотин дрожащей рукой вынул из-за пазухи припрятанные баксы и положил их на раскрытую ладонь Шварца, преданно глядя ему в глаза.

— Еще есть? — строго спросил Шварц, глядя на него в упор.

— Нету, — гаишник обрел, наконец, дар речи.

— Ладно, — Шварц протянул деньги стоявшему рядом Крюку.

Тот взял их и засунул в карман куртки.

— Еще раз спрашиваю, — продолжил Шварц, — сумку видел? Серая, из шкуры осла, волосатая?

— Точно не видел, — ответил Брюхо и громко шмыгнул плохо вытертой соплей.

Шварц, не прекращая психологически прессовать толстяка взглядом, сказал:

— Запомни, я номер твоей бляхи видел, если что… Понял?

Брюхо в третий раз подтвердил, что все понял и что если деньги или сумку найдет, то обязательно принесет хозяевам, то есть Шварцу и его ребятам.

Отпущенный на все четыре стороны, инспектор шустро развернулся налево кругом и отбыл в сторону разбитого «лексуса», где продолжали деловито копошиться полусонные медики.

Достав сигареты и закурив, Шварц вытащил мобильный телефон, набрал номер и сказал:

— Владимир Михайлович, «лексус» разбит, ребята мертвы, сумки нет. Мент тут один подобрал две пачки, они у меня. Номер его бляхи я запомнил.

На том конце помолчали и ответили:

— Возвращайтесь. Будем думать.

Шварц позвал находящегося в полной «просрации» Брюхотина, бесцельно бродящего вокруг места происшествия:

— Эй, толстый! Иди сюда, дело есть…

Брюхо подбежал, выражая свою полную готовность ко всему.

— Если найдешь сумку, спрячь ее и позвони по этому телефону. Тогда получишь обратно то, что прикарманил до этого. Иначе, лучше не поступать, а то можно оказаться на месте одного из погибших в сегодняшней автокатастрофе. Понял?

Шварц, когда речь шла о важных делах, всегда спрашивал собеседника о том, понял ли тот, что было сказано. В этом был определенный смысл.

Когда более напуганный чем растерянный Брюхо в очередной раз подтвердил, что все понял, Шварц вручил ему визитку и пошел к машине. Удрученные братки поплелись следом.

Когда черный «чероки» с черными стеклами скрылся за поворотом, Брюхотин первым делом сбегал в кусты, после чего внимательно прочитал текст на визитке:

Геннадий Мартынюк

Дизайн и интерьер

Ниже был указан номер мобильного телефона.

— Сволочи жидовские, продали Россию! Надо было деньги под кусты положить, а не за пазуху, мудило… — привычно зло исамокритично громко пробормотал Брюхотин, пряча визитку в бумажник, после чего опять направился к несчастному «лексусу» в надежде найти-таки эту таинственную сумку до приезда основной аварийной бригады иполучить обратно украденные у него, ставшие такими родными, двадцать тысяч долларов.

Если бы он знал, что здесь произошло полчаса назад, то вряд ли стал бы искать то, чего здесь давно не было…

Глава 2 ИНОГДА, ДЛЯ ТОГО ЧТОБЫ НАЙТИ НА СВОЙ ЗАД ПРИКЛЮЧЕНИЙ, — ДОСТАТОЧНО ПРОСТО НАГНУТЬСЯ…

Хуже всего ждать и догонять. Еще хуже ждать и «не догонять»: чего ты ждешь. А совсем плохо «догонять», что ждешь ты уже зря.

Картина, которую написал бы сейчас с Романа Сергеевича Бекасова художник-реалист, называлась бы «Ожидание Бекаса» и изображала бы русоволосого мужчину тридцати — тридцати трех лет, рост — сто восемьдесят, вес — сто, приятной наружности, которую не портила двухдневная небритость и легкая ранняя седина на висках.

Художник современной реалистической школы нашел бы изобразительные средства для того, чтобы как-то подчеркнуть цвет его носков и сорок третий размер обуви, не скрыл бы поношенность черных джинсов Бекасова и потертость воротника серой рубашки. Не стал бы он приукрашивать и затрапезность машины Романа Сергеевича. Скажи мне, какая у тебя тачка, и я скажу тебе, кто ты, — вот лозунг нашего непростого времени. У Романа Сергеевича была самая заурядная «копейка», любой ремонт которой уже превышал ее рыночную стоимость. Тем не менее она была на сегодняшний день его единственным источником заработка.

Художник-авангардист свою картину на аналогичную тему, скорее всего, назвал бы «Облом» и изобразил бы Романа Сергеевича, сидящим на унитазе в форме водительского кресла, в позе роденовского мыслителя, окруженного огромными кукишами, которые ему показывала окружающая действительность. Последний самый большой кукиш торчал из подъезда двенадцатиэтажного дома, в котором скрылась молодая, симпатичная парочка.

Ждал Роман уже двадцать пять минут, и унылый внутренний голос неоднократно говорил ему о том, что пора уезжать. Никто не выйдет из подъезда двенадцатиэтажного дома и не вынесет обещанные триста рублей. Обычная история. Молодой человек с такой симпатичной молодой девушкой, которые демонстративно шуршали стодолларовыми купюрами по дороге в Долготрубное, в конце пути вдруг обнаружили, что у них нет с собой рублей. Оставив в залог небольшую пузатую сумку «с покупками», они вошли в подъезд, пообещав тут же вернуться и рассчитаться. При этом они убедительно просили не уезжать и сумку не увозить.

По крыше машины уютно забарабанил дождь, ручейки воды прихотливо заизвивались на лобовом стекле. Бекас покосился на оставленную сумку и, вздохнув, вытащил из пачки последнюю сигарету. Последняя сигарета, которую по армейским правилам нельзя было просить у товарища или отбирать у первогодка. Откуда такое благородство? Не иначе, пошел этот обычай от последней пули. Наверное, подразумевалось: твоей последней пули мне не надо! Сам стреляйся на здоровье! Потом этот обычай перешел на сигареты, конфеты и пряники.

В такие минуты общего облома Роман обычно и вспоминал армию. А ведь как не хотелось идти, под дурика даже думал закосить. Взял несколько уроков по профессиональному заиканию у Степки Федорова. Изучил справочник ортопеда. Размышлял над вопросом: мочиться под себя или не мочиться? А теперь вот чуть что: у нас в ВДВ, у нас в ВДВ…

Удивительно, но маменькин сынок, как он сам себя считал, Ромка Бекасов быстро освоился в армии. Все у него получалось как надо: и бегать в противогазе, и прыгать с парашютом, и выполнять комплекс № 1 без оружия. Правда, старшина Иван Григорьевич Журбин ему как-то сказал в курилке: «Ты, Бекас, эту гимнастику хорошо выполнять научился. Но поверь моему опыту, учит она десантника храбро и красиво погибать. А чтобы выживать, надо уметь кое-что другое». И показал ему, как надо «разбалтывать» противника, как самому попасться под бросок, но упасть так, чтобы успеть свернуть шею противнику, как «вязать» руки боксеру, как отучить каратиста-балерину махать ногами и еще много всякого, что не прочитаешь ни в одном пособии, не увидишь ни в какой спортивной секции. «Холодный расчет и концентрация, Бекас! Запомни — пригодится…» — наставлял старшина.

После каждого такого урока Журбин обычно закуривал и рассказывал свою любимую историю: «Был я тогда еще на втором году сверхсрочки. Отрабатывал мой взвод забивание гвоздей в стену тыльной стороной ладони. Подошли к деревянному забору, построились в шеренгу. По счету „Раз» мои бойцы вдарили. У всех гвозди вошли по шляпки, а у одного только торчит как торчал. Говорю ему: „Сконцентрируйся, слоняра! На тебя Родина смотрит!» Собрался он, ударил. Гвоздь даже на миллиметр в доску не зашел. „Эх, ты, — говорю, — такими ручонками только кое-где ковыряться!» Подхожу и с ходу „Раз!» Гвоздь ни с места. Бойцы смотрят. Репутация ВДВ на кону. Я сконцентрировался, вложился в удар, как следует, как учили. Что ты думаешь? Гвоздь только чуть-чуть погнулся. Что за феномен? Зашли мы за забор. Смотрим… А к забору в том самом месте головой прислонился наш начальник штаба, спирта немного перебравший. Вот это ВДВ! Вот это концентрация!»

Где теперь старшина? Может, уже сгинул где-нибудь в горячей точке со своим холодным расчетом и концентрацией? Или стоит прислонившись хмельной башкой к чужому деревянному забору? А сам-то ты, Бекас, сколько раз отожмешься на кулаках, да пускай даже на ладонях? Сколько сможешь пробежать километров, пускай, в спортивных тапочках и налегке? А ведь сегодня утром, застегивая ремень, он опять отступил на одну дырочку. С чего бы это? С того. Даже эти скудные калории холостяцкого стола и те не отрабатываешь. Мы все толстели понемногу и где-нибудь, и как-нибудь… Оставь надежду похудеть, сидящий!…

Еще год назад он и представить себе не мог, что будет в погоне за нелегким и совсем не длинным рублем ездить по городу на ржавой «копейке», внимательно следя, не протянет ли кто-нибудь с тротуара вытянутую руку. Год назад он был уверен в том, что дело, которым они занимались вместе с его старым школьным товарищем, принесет ожидаемые плоды, а тогда и о женитьбе можно было бы подумать. Ведь для того, чтобы принести любимой женщине цветы, сначала нужно было иметь на цветы деньги.

Роман снова посмотрел на сумку.

«Ну что тут рассуждать, — подумал он, — кинули и кинули. Не в первый раз! Да и не в последний, наверное…»

Он подтянул сумку к себе. В голове мелькнуло: «А нет ли там случайно бомбы или белого порошка?», но, отогнав эту мысль, как явно абсурдную, Бекас решительно расстегнул молнию. «Эх, жизнь моя — жестянка!» — подумал он, имея в виду свой автомобиль. Как и ожидалось, старая сумка оказалась набитой мятыми газетами. От такой неблагодарности ему стало очень обидно и почему-то стыдно за людей вообще. Роман взял в руки выпавший газетный листок и прочитал анекдот в тему: «Девушка: Мужик, довезешь меня за минет? Водитель: Да без проблем, только покажи в какой это стороне…»

Выругавшись и плюнув с досады, Роман открыл дверь, выкинул сумку из машины и завел двигатель. Взглянув в последний раз на уходящую в небо стену двенадцатиэтажки, размеченную темными и яркими окнами, Бекас врубил передачу и резко развернулся перед подъездом.

— Чтобы вас теперь только за минет подвозили! — произнес он в сторону ничего не ответившего дома и нажал на газ. Впереди была черная и блестящая от ночного дождя лента Черниговского шоссе, ведущая в город.

Дворники мерно двигались влево-вправо, сгоняя со стекла обильные слезы дождя. Под колесами шелестел мокрый асфальт. Бекас, держа в правой руке мятую сигарету, левую положил на руль и предался щемящим душу воспоминаниям.

Витька Пантелеев, с которым Роман впервые еще в школе напился портвейна; Витька, которого Ромка однажды спас от кровожадной кавказской овчарки? друг, которому Бекас безоговорочно верил, предал его.

Когда два года назад они создали АОЗТ по производству совершенно оригинальных систем квартирной сигнализации, все дело умещалось в мастерской площадью в 30 квадратных метров. Роман и Витька, хотя и были акционерами-начальничками, работали в мастерской наравне со всеми, подгоняя друг друга мечтами о благополучной и красивой жизни. Через несколько месяцев полукустарный цех превратился в процветающий сервисный центр «Бордер», занимавший отдельный флигель на проспекте Лажечникова и имевший 26 сотрудников, не считая двух секретарш и пса Чайника, приблудившегося еще в бедное время, а теперь вольготно обосновавшегося на финском паласе в приемной.

Друзья понимали, что расслабляться рано, и не покупали себе ни «мерседесов», ни квартир, вкладывая всю прибыль в развитие бизнеса. Бекаса согревало еще и сознание того, что он работает для Ириши, Витькиной жены, в которую Бекас был давно и тайно влюблен. Впрочем, тайной это не для кого не было, не исключая Ирину и ее мужа.

Витька Пантелеев сам рассказывал, что Ирка называла Бекаса «мой верный рыцарь». И его бескорыстное служение даме сердца и тайное обожание ее светлого образа были предметом их постоянных шуток за ужином и даже на супружеском ложе.

Однажды зазвонил телефон, и он услышал Иркин дрожащий от волнения голос:

— Ромочка! Милый! Бросай все и приезжай ко мне, родной! Я поняла, что все годы любила только тебя! Бекасик мой! Я жду тебя… Я хочу тебя… Сейчас. Сию минуту…

— Подожди, Ириша, — трубка билась тогда в руке Бекаса, как сердечная мышца. — Что ты такое говоришь? Я же для тебя… Я все для тебя… Но ведь так же нельзя. Ты пойми меня. Твой друг, то есть твой муж — мой друг… Я не могу предать…

— Значит, ты меня не любишь!

— Я… Я люблю тебя…

— Говори громче, тебя плохо слышно!

— Я люблю тебя! Но…

И тут Бекас услышал дуэт хохочущих супругов по параллельным телефонным аппаратам:

— С Первым апреля, Бекас! Мы тебя тоже очень любим. Привет…

Через год после этого случая объявился крупный заказчик, заговоривший о сумме с пятью нулями в долларах США. Вот тут-то Витек и выкинул финт, которого Бекас ну никак не мог ожидать от старого школьного друга.

* * *

Однажды, придя утром в офис, он увидел своего приятеля, сидящего за столом в совершенно растерзанном виде. Почти непьющий Пантелеев был пьян. Без галстука, в расстегнутой рубашке, он, горестно обхватив руками голову, сидел, тупо уставившись в лежащие перед ним бумаги. В руках Витька мял женские трусики с розовыми кружавчиками.

Бекас, решив, что источник огорчения должен находиться в этих бумагах, а не в трусиках, взял документы со стола, чтобы посмотреть, но Пантелеев, выхватил их у него, смял и бросил в угол.

— Что случилось? — спросил тогда Бекас, присев на край стола.

Пантелеев помычал, повозил руками по лицу и вдруг, махнув в воздухе трусиками, быстро и четко произнес:

— Они украли мою Толстую и требуют выкуп. Вот. Только трусы оставили.

«Толстой» Пантелеев в шутку называл свою жену. Ирина была красивой девчонкой с весьма изящной и миниатюрной фигуркой.

— Кто — «они»?

— Не знаю… Эти… злоумышленники. А какая разница?

— Ну, в общем, конечно, разницы нет, — согласился Бекас. — И что им нужно?

— Угадай с трех раз, — горько усмехнулся Пантель.

— Сколько?

— Не все так просто. Они хотят, чтобы я как директор переписал на их имя все дело.

— Все дело? — удивился Бекас, — А рыло у них, того… не треснет?

— У них ведь Ирка… без трусов.

Настала неприятная пауза. Оба смотрели на розовые кружавчики.

— Послушай, Пантелей, — сказал ему тогда Бекас, — а они понимают, что когда завладеют делом, то могут ведь и ответить?

— Они все понимают, — ответил Пантелей, — будь уверен, они не дураки. Это умные твари! Дело нужно переписать на человека, который их и не знает. Он получит деньги за то, что купит что-то за символическую сумму и потом продаст это тому, кому будет сказано. Исполнители не засветятся, а покупатели и вообще не в курсах. Так что… все продумано. Встречаются еще такие мерзавцы! А, Бекас?

Пантелеев машинально засунул Иркины трусики в нагрудный карман и так и проходил с ними весь рабочий день. Траур есть траур.

В общем, было решено отдать дело неизвестным злодеям и спасти Ирину. Дружба и жизнь жены друга были для Бекаса неизмеримо ценнее всяких там фирм, цехов и денег.

Черт с ним, с делом, решили они. Пробьемся.

Фирма была переоформлена на ничего не подозревающего посредника. Ирина вернулась домой даже несколько похорошевшая. Стресс пошел ей на пользу. Какие-то деньги на жизнь все-таки оставались, и Бекас снова начал думать о том, что бы такое сделать, чтобы денег заработать.

Пантелей встречал идеи Романа без особого энтузиазма, но Роман относил это на счет того, что после происшедшего у друга появилась аллергия на любой вид бизнеса, а потому не настаивал. Постепенно они стали видеться все реже, а потом и вовсе перестали контактировать. Правда, супруги подарили верному Бекасу семейную фотографию с трогательной, по их мнению, надписью: «Рыцарю без траха».

Чтобы как-то прожить, Бекас принялся «бомбить» на ржавой «копейке», купленной за триста баксов у знакомых. Чем занимался его старый друг Пантелеев, он не знал. И вот однажды Бекасу позвонила Ирина и тихо сказала:

— Рома, Пантелея застрелили. Приезжай.

Когда Бекас добрался до их дома, Ирина уже была изрядно пьяна и то плакала, то рвала на маленькой груди модно надрезанную футболку, а то вдруг начинала швырять посуду в стенку. Бекас, видя ее состояние, налил себе водки и тоже выпил. Через некоторое время Ирка немного успокоилась и, пьяно выкатив глаза, бросила:

— А ты знаешь, Рома, что это я подала ему идею выдернуть из-под тебя дело, чтобы оно принадлежало только нам одним?

Смысл сказанного ей тогда медленно дошел до Романа. Он налил себе еще водки и молча неторопливо выпил.

— Ну что, любишь теперь своего Пантелея?.. А меня?.. А знаешь, кто его убил? Нет? Ну и не надо тебе знать. Дольше жить будешь.

Ирина замолчала, пьяно уставившись в пространство перед собой.

— А хочешь, трахни меня, — сказала она вдруг, начав быстро и суетливо раздеваться, — ты ведь этого хочешь? Рыцарь…

Ему просто стало неинтересно, он поднялся и, уже подойдя к двери, тихо сказал:

— А Пантелей был прав, Ириша, что называл тебя Толстой. Душа у тебя под таким слоем мяса, что и не разглядишь.

— А говорил, что любишь.

— Видно, не тебя я любил, — сказал Бекас, — а мечту свою. Сиди теперь одна, стерва. А нам, бека сам, пора улетать.

С тех пор Бекас ни разу не видел жену Пантелея. Правда, до него дошли слухи, что она уехала жить к матери в Тулу, но это было ему, опять-таки, совершенно не интересно.

С тех пор прошел год. Он «бомбил» на старой «копейке» и не знал, что же будет дальше и на что он может рассчитывать в жизни.

Прерывая горькие воспоминания молодости, в зеркале заднего вида неожиданно вспыхнул слепящий свет фар догоняющего автомобиля. Качнув воздушной волной, «копейку» со свистом обошел толстый джип-паркетник «Lexus — RX300».

«Совсем мозгов у человека нет, — подумал Бекас, — по мокрой дороге, на такой скорости летать?! Сто сорок, не меньше…»

Роман ошибался, скорость «лексуса» была не «не меньше», а существенно больше, под двести километров в час. Задние фонари обогнавшей Бекаса машины стремительно уменьшились. Дорога впереди плавно уходила влево, и «лексус», как на гоночной трассе, грамотно переместился к левой бровке. Ну, разве что Шумахер, тогда ладно…

И тут произошло то, чего, собственно, и следовало ожидать. Вот только Бекас совсем не был готов к тому, что это произойдет здесь и сейчас, да еще и на его глазах.

Самого «лексуса» на фоне черного леса видно не было, но неожиданно и как-то дико метнулись вверх задние фонари машины, прочертив в темном небе непонятный иероглиф, после чего джип, кувыркаясь и беспорядочно светя в разные стороны, полетел прямо в лес. До места аварии было метров семьсот, но даже на таком расстоянии Бекас смог услышать страшные звуки разбивающегося стекла, и железа, рвущегося о стволы равнодушных деревьев.

Притормаживая, Виктор осторожно приблизился к месту катастрофы и выскочил из машины.

«Может, помочь еще можно», — подумал он, подбегая к изуродованному «лексусу». Но помочь тут мог только гример из морга или таксидермист.

Дорогой «лексус» превратился в кучу металлолома и напоминал смятую пачку из-под сигарет. В воздухе странно повисло пахучее облачко дорогой туалетной воды, вылетевшее из помятого салона иномарки.

Осторожно обходя машину, Виктор в темноте задел головой ветку дерева, вздрогнул и резко обернулся.

Перед его лицом в воздухе висела окровавленная разорванная человеческая маска. Одного из пассажиров «лексуса» выбросило из салона и насадило спиной на сосновый сук в двух метрах от земли. Он висел вверх ногами, хотя вообще-то было трудно понять, где у него ноги, а где — что.

Потрясенный увиденным, Бекас сделал шаг назад и, спотсагувшись о что-то не совсем мягкое, упал на спину. Он тут же вскочил на ноги. Сердце билось, как у землеройки. Нагнувшись, он увидел то, что попало ему под ноги. На земле, в ворохе мокрой перепревшей листвы, лежала сумка из ослиной шкуры. Он видел однажды у своего приятеля, коллекционировавшего реалии Третьего рейха, ранец солдата вермахта, сделанный из такой же серо-коричневой шкуры.

Он расстегнул молнию и увидел… аккуратные пачки стодолларовых купюр.

— Всего-то, — сердце Бекаса дало паузу секунд на пять, а когда оно снова забилось, Бекас перевел дух и огляделся. Дорога в обе стороны была пуста.

Рядом раздался протяжный скрежет, и «лексус» слегка осел, принимая более удобное с точки зрения законов физики положение.

Одна из дверей распахнулась, и из салона выпал еще один труп с пачкой сигарет в окровавленной руке. Головы у трупа не было.

— Прямо «Мастер и Маргарита» какая-то полу чается, — тихо вслух сказал Бекас, чтобы хоть как-то себя подбодрить. Голову он искать не стал, а вместо этого подхватил сумку и рванул к своей машине.

Закинув сумку в багажник, Бекас подумал о том, что сейчас, по законам жанра, двигатель должен не завестись, а сам он, нервничая, должен терзать трясущимися руками ключ в замке зажигания и бормотать в панике: «Комон, бэйби, комон!»

Но «копейка» не подвела. Значит, врут американские кинофильмы! Двигатель завелся, и Бекас, не совсем веря в реальность происходящего, тронулся с места, направляя автомобиль в сторону города, предоставив мертвым право хоронить своих мертвецов.

По дороге он подумал о нереальности происходящего. Может, это белая горячка? Вот сейчас, зажжется свет, изменятся звук и изображение, он окажется привязанным к больничной койке, капельница в вене, а вокруг будут стонать и метаться братки-алкоголики. Может, не было никакой аварии, и не лежала у него в багажнике сумка с баксами, и не ехал он в старой «копейке» по ночному Черниговскому шоссе? Хотелось ущипнуть себя побольнее.

Увидев огни поста ГАИ, Бекас скинул скорость до сорока, как положено дисциплинированному водителю, и несколько раз глубоко вздохнул. Сейчас тебя ущипнут.

Нет, более российской версии статуи Правосудия, чем гаишник в мокрой накидке, калькулирующий в уме дневную выручку. Только Бекас намеревался проехать мимо этого «статуя», этого мокрого представителя «ходячего дорожного фонда»… «Статуй» ожил и важно шагнул вперед, сделав повелительный жест своей полосатой палкой, предписывая Бекасу принять вправо и остановиться.

Бекас почувствовал, как страх холодной волной пробежал от живота к сердцу, и подумал, что так недолго и в обморок упасть. Остановившись, он открыл дверь, вылез из машины и сделал несколько шагов навстречу гаишнику…

Его состояние было замечено инспектором, потому что гаишник, подозрительно посмотрев на Бекаса, принял у него из рук документы и вкрадчиво поинтересовался:

— Как себя чувствуем? В смысле головка не того?

Бекасу стало смешно. Человеческая речь, после таких космических перегрузок, которые он только что испытал! Человек! Живой человек, хоть и недалекий. Напряжение последнего часа вдруг отпустило его, и он с притворной грустью ответил:

— А как можно чувствовать себя после двух бутылок портвейна?

Гаишник прямо-таки вонзился проницательным взором в Бекаса:

— Не понял?! Каких бутылок? Интересно…

При этом он подошел к Бекасу очень близко, видимо, для того, чтобы незаметно обнюхать. Нос его уже настраивался на волну портвейна, знакомую с детства. Незаметно не получилось, поэтому инспектор сменил тон и решительно спросил:

— Сколько сегодня выпили? Только не врать.

— Да ладно тебе, командир! Не видишь, что ли, что я трезвый?

Говоря это, он старался, чтобы воздух от его слов попал на гаишника. Хорошо еще, что деньги не пахнут.

Но тот и так уже понял, что вариант «пьяный водитель» отменяется.

Однако, как и все гаишники, он не любил чужих шуток и решил в отместку помурыжить Бекаса на другие темы.

Недовольно поморщившись, он почесал свой профессионально раздавшийся от бесконечных бдений крестец и спросил:

— А как у нас с техническим состоянием автомобиля? Ручник работает?

— Какой еще ручник? — засмеялся Бекас, увлекаясь рискованной игрой. — Когда я его в последний раз выдернул, то в гараже и оставил.

— Значит, без ручника ездим?

— Да этой телеге давно на разборку пора или в утиль! А ты говоришь — ручник!

— И аптечки, конечно, нет?

— Конечно, — покаялся Бекас.

— И огнетушителя?

— Ничего нет… — у Бекаса был приступ правдивости.

— А какого года машина? — поинтересовался инспектор, что говорило о повороте дела к благополучному исходу.

— Довоенная еще! Сам Троцкий ездил! — с гордостью ответил Бекас и поинтересовался: — Сто рублей оптом за все то, чего у меня нет, хватит?

Тут ментовское сердце, наконец, оттаяло, и, возвращая Бекасу документы в обмен на сто рублей, инспектор дежурно пожелал ему удачи на дороге. Напоследок он неожиданно спросил:

— А что в багажнике?

— Миллион долларов, — но решив, что это уж перебор, Бекас добавил: — В белорусских «зайчиках».

Гаишник сделал умное лицо, дескать, понимает шутки, если за них заплачено и даже приготовился пошутить в ответ, что-нибудь типа: «Таможня дает добро» или «А справка из налоговой есть?» Но по-милицейски прямо сострить гаишник не успел. Рация на лацкане его кителя вдруг хрипло заквакала, и он, сделав Бекасу предостерегающий жест, стал слушать.

С равнодушным видом Бекас внимательно вслушивался в искаженный рацией голос. Речь шла о разбитом «лексусе».

«На фига я с деньгами поехал в город через пост ГАИ, — подумал Бекас, — надо было развернуться и и Долготрубном в машине переночевать!»

В это время мимо них со стороны города, завывая сиреной, промчалась машина ДПС. За рулем сидел толстый усатый мент. Инспектор проводил машину глазами, выключил рацию, положил заработанные честным вымогательством сто рублей в карман и спросил у Бекаса официальным тоном:

— Вы от Долготрубного едете?

— Да, — ответил Бекас.

— Аварию видели?

— Нет, — ответил Бекас, и ему вдруг захотелось щелкнуть каблуками и добавить: «Ваше Превосходительство!»

— Ладно, езжай, шутник! Не мешай работать, — сказал инспектор, углядев далекий свет фар очередной машины, и протянул Бекасу документы.

Когда Бекас сел за руль, завелся и поехал домой, то подумал о том, что неплохо было бы сменить штаны.

* * *

«…не в том дело, Волк, что с людьми этого сорта нужно покончить раз и навсегда. Это само собой разумеется и не так уж сложно. К власти пришли не те. Россию продают по частям, оптом и в розницу. Эти самые люди, стоящие у власти на данный момент, и продают. После переворота в стране установится Диктатура Закона!

Но переворот невозможен без серьезных на то оснований. Пример Язова в девяносто первом показал, что только одними благими намерениями порядок в стране не восстановить. России нужна встряска, и это потребует жертв. Основной тезис подготавливаемой нами операции — тысячи невинных жертв,ради спасения миллионов и самого будущего страны. Вы понимаете, о чем я говорю?

—Да, я понимаю вас, Тигр. Продолжайте, пожалуйста, это очень интересно.

—Извольте. Помните фильм, в котором Жеглов подбросил кошелек в карман вора „Кирпича "?

—Да, конечно. Весьма поучительно…

—Что поучительно? Не сбивайте меня с мысли. Так вот, он подбросил действительно украденный кошелек. А наша задача сложнее: мы должны сами украсть его и подбросить вору до того, как он решит, делать ему это или нет. Поняли?

—Ну, в общем, понял.

—Ничего вы не поняли. Мы должны совершить действия, которые эти люди хотят совершить, но почему-то пока не делают этого. Пока. И постоянное ожидание этого гибельно. Вы поймите — ведь они в идеале хотят убить всех. Это — их недостижимая мечта. И поэтому мы должны сделать нечто, свойственное именно им, но такое, на что у них не хватит ни духу, ни средств. Именно тогда государство, потрясенное чудовищностью события, будет вынуждено пойти на террор. Да, именно на террор по отношению к этой категории людей. Их будут вешать на столбах, отрубать им головы, но граждане перестанут бояться жить. Вы хотите — жить?

—Конечно… Воля ваша, но, мне кажется…»

Глава 3 «РАЗ! ДВА! ТРИ! КАБАЧОК!!!»

Всякому овощу свое время. Нынче на дворе стояло время Кабачка.

Владимир Михайлович Губанов по прозвищу Кабачок, он же глава так называемой кабачковской преступной группировки, наиболее влиятельной в городе, сидел за огромным письменным столом старинной работы, с перильцами, как у Льва Толстого, и говорил по телефону.

Организация Кабачка была не совсем обычной преступной группировкой. Члены этой организации не убивали плешивых ювелиров и нечистых на руку коллекционеров, экспроприируя их богатства, и не обкладывали данью богатые рестораны и обшарпанные ларьки. Они не захватывали набитые товаром фуры похмельных дальнобойщиков и не занимались наркобизнесом. Они не занимались многими, традиционными для таких преступных обществ с неограниченной безответственностью, делами. Однако за неимением других юридических определений организацию Кабачка называли преступной, а сам Владимир Михайлович Губанов был в авторитете, и все с ним считались.

Губанов в принципе был явлением уникальным. Бывший партийный функционер, который никогда не сидел в тюрьме и даже ни разу в жизни никого не ударил, сумел подчинить себе сотню решительных, безжалостных, а если надо, то и опасных людей, которые беспрекословно выполняли все его приказы.

Кое-кто из местных криминальных авторитетов сначала был против того, чтобы делить поле деятельности с тем, кто даже не нюхал тюремной баланды. С каждым из них люди Кабачка провели разъяснительные мероприятия, после чего Владимир Михайлович стал всеми признанным авторитетным бизнесменом города.

Он никому не мешал, не посягал на чужие интересы, точно и вовремя выполнял все взаимные обязательства, какие могут возникать в непростых отношениях неофициальных организаций, и никто никогда не смог засунуть свой нос в его дела. Если же часть чьей-либо территории или бизнеса переходила в его руки, то происходило это только по добровольному согласию, которое, как известно, является продуктом непротивления сторон.

Небольшого роста, округлый, лысоватый и благообразный, он действительно внешне напоминал безобидный кабачок. Однако по уму и по делам своим Губанов был совсем другим. Когда на рабочем совещании (он предпочитал употреблять именно этот термин) один из присутствующих попытался шутливо окрестить его Лениным, Кабачок, не глядя на высказавшегося, негромко произнес:

— Ленин Владимир Ильич скончался в одна тысяча девятьсот двадцать четвертом году, и соратники его не намного пережили.

После небольшой паузы, во время которой неудачно пошутивший сотрудник успел вспомнить всю свою никчемную жизнь, разговор о делах продолжился.

Кабинет Владимира Михайловича напоминал кабинет крупного партийного босса времен благословенного застоя. Стены были обшиты скромными дубовыми панелями, дубовый паркет был натерт до блеска, на полу от двери до огромного дубового же стола лежала ковровая дорожка красного цвета. В углу, на высокой узкой тумбе, стоял бронзовый бюст неизвестного.

Кабачок никогда не повышал голоса, всегда был отменно вежлив и, даже вынося кому-нибудь смертный приговор, был спокоен и деловит.

Именно так, сидя за своим огромным письменным столом, спокойно и деловито Владимир Михайлович Губанов разговаривал сейчас по телефону.

— Павел Андреевич, дорогой вы наш, не волнуйтесь вы, ради Бога. Все будет в порядке. Я понимаю, что у вас раньше не было таких крупных сделок. Но надо же когда-нибудь начинать. Пора, наконец, работать по-взрослому. Нас ждут великие дела, как говорил один прекрасный человек. Да, да. К вам уже едут и, надо полагать, скоро будут на месте.

Положив трубку, Кабачок взял в руки золотообрезный том с золотыми буквами «Фридрих Ницше» на обложке и, открыв его назакладке, сделанной из слоновой кости, погрузился в чтение.

Прошло около двадцати минут, и в дверь негромко постучали.

— Да-да, войдите, — отозвался Кабачок, который очень любил фильм «Адъютант Его Превосходительства» и старался подражать его воспитанным и корректным героям. Ему нравилось то, что даже в таком щекотливом бизнесе, каким занимался он, все было культурно и этикетно, без всяких там «Пахан, вилы! Всех повяжут!»

В кабинет вошел секретарь Кабачка, Гриша Ворон. Прозванный так за черный цвет своей шевелюры.

— Владимир Михайлович, — подражая шефу в его вежливой манере говорить, сказал Ворон, — похоже, у нас проблемы.

— Что случилось, Гриша?

— Я звонил несколько раз на трубку в машину. Ребята не отвечают.

— Погоди, — ответил Кабачок и, сняв трубку, набрал номер.

Через несколько секунд он доброжелательно произнес:

— Павел Андреевич, это опять я. Ну как, приехали к вам?.. Нет?! Я сейчас выясню, в чем дело, и перезвоню вам позже…

Положив трубку, Кабачок опять посмотрел на секретаря и, помедлив, приказал:

— Шварца и еще троих ребят с оружием в машину. Проследить маршрут. Узнать, что-то случилось.

Когда за Вороном закрылась дверь, Кабачок некоторое время сидел, глядя перед собой на бюст неизвестного человека, затем вздохнул и снова открыл книгу.

* * *

«…я должен сказать вам, Волк, что никак неожидал от вас такого непрофессионализма. Как вы могли не проконтролировать получение объектом „Голова" предназначенных ему денег? Неужели нельзя было слегка напугать этих болванов в „лексусе", чтобы они ехали поаккуратнее? Что вам стоило послать „Рысь " на его ведомственной машине с мигалками в зоне прямой видимости?

— Но, Тигр…

— Не желаю ничего слышать…»

Глава 4 ЕСТЬ ТАКАЯ ПРОФЕССИЯ: ДЕНЬГИ СЧИТАТЬ!

Когда Бекас вернулся домой после своей трагифантастической поездки в Долготрубное, то первым делом тщательно задернул все шторы на окнах, маниакально обследовал квартиру на предмет того, не прячется ли кто-нибудь под кроватью или в шкафу и только тогда, поставив сумку на диван, открыл ее.

Если он все-таки спятил, то можно будет на эти деньги купить приличный дурдом с молоденькими санитарками.

Некоторое время он смотрел на неподвижную кучу долларовых пачек, вспоминая давние сны, в которых уйма денег как-то незаметно исчезала или превращалась в слабое подобие валюты, как, например, в августе 1998. Электрический будильник на комоде тихо отщелкивал секунды, на кухне привычно капала вода, но все оставалось без изменений, и куча баксов продолжала оставаться настоящей и реальной.

Денежки, наверное, действительно любят счет. Первое, что стал делать с ними Бекас, это — считать. Считал он недолго, досчитал до девяноста восьми пачек, подумал, что сбился, и начал сначала. Когда получилось то же самое, он почесал в голове, подняв брови, и пересчитал их в третий раз. И опять результат был тем же. Значит, на диване лежали девятьсот восемьдесят тысяч долларов.

Это было непонятно. По логике вещей в сумке должен был лежать миллион. Куда делись еще двадцать тысяч, Бекас не представлял. Неужели слепая фортуна взяла с него налог за счастье? Скорее всего, вывалились из сумки при ударе. Поймав себя на мысли, что ему стало жалко потерянных двадцати тысяч, он улыбнулся.

Вспомнив, что в холодильнике есть несколько бутылок пива, он сходил за одной из них, открыл и с размаху уселся на диван рядом с наваленными пачками. Глядя на деньги и держа бутылку в руке, он постепенно привыкал к мысли, что они теперь принадлежат ему.

Они у него есть.

Он их обладатель.

Перебрав в голове еще несколько таких же приятных формулировок, Роман отпил пива и почувствовал, что к нему из космической дали начинает медленно приближаться осознание того, что его жизнь круто изменилась. Причем — в лучшую сторону.

Тут же налетела измена.

В лучшую ли? Деньги-то, небось, были бандитские?! Он вдруг представил, как в бандитском штабе проводится совещание, посвященное пропаже денег. Татуированные бугаи, испещренные шрамами, небрежно поигрывая ножами и пистолетами, косноязычно, но грозно обсуждают способы найти Бекаса и отнять деньги. А его самого — посадить на пику, порвать пасть, завалить, списать, грохнуть и вообще призвать к ответу.

Ситуация была рискованной. Ночью машин на трассе мало. Его легко можно было вычислить, потому что гаишник видел его права. Черт, он видел его права!

Мечты о приятной и благополучной жизни тут же испарились каплей слезы на раскаленной плите. Перед Бекасом, парнем очень неглупым, тут же нарисовалась схема, не вызывающая ни радости, ни уверенности в завтрашнем дне.

Бандиты подключают за долю малую к делу ментов. Те, естественно, интересуются у инспектора, не видел ли тот в определенный промежуток времени подозрительных машин.

Бекас, холодея, вспомнил свою идиотскую шутку о миллионе в багажнике. Если у мента хорошая память и он запомнил его фамилию… Мелькнула идея второй свежести — найти хозяев денег, вернуть чужое. Наверное, он так бы и сделал, но одна мысль том, что все проскочит на халяву, плотно застряла в мозгу и не позволила поступить так, как надо было. Он посмотрел на деньги и, почувствовав, как во рту все пересохло, поднес к губам бутылку, и тут же отдернул ее. Какое может быть пиво! Надо срочно бежать из дома. Но бежать в два часа ночи, в неизвестно куда, было бы верхом безумия. Первый же милицейский патруль поинтересуется: «А что это у вас в сумке, молодой человек?» Кроме того, зверски хотелось спать.

Роман поставил будильник на шесть часов утра и, не раздеваясь, упал на кровать, здраво рассудив, что утро вечера может оказаться гораздо мудренее. Ну, а если до утра найдут, значит, так тому и быть. Судьба, значит, у него такая.

Снилась ему какая-то чепуха. Небольшая птичка с длинным тонким клювом шла по житейскому болоту. Нищета пыталась засосать ее, но птаха прыгала с кочки на кочку, пока не добралась до зеленого острова надежды.

* * *

«…вы прекрасно знаете, Волк, как трудно намподбирать людей, хотя инее лесу живем. Выясните, кто забрал из машины деньги. Если парень он румяный, братец будет нам названый, если старый человек, дядей будет нам навек… Шутка… Короче, он нам нужен. Возможно, в качестве трупа… Как зачем нам труп? Чучело сделаем!.. С вами, Волк, стало трудно разговаривать…»

Глава 5 КАБАЧКОВАЯ ИГРА НА ПРОСПЕКТЕ ЛАЖЕЧНИКОВА

Было ровно два часа ночи.

В одном из кабинетов Кабачка, специально предназначенном для подобных случаев, происходило рабочее совещание.

Сам Владимир Михайлович сидел во главе столов, составленных буквой «Т», и видел перед собой два ряда повернутых к нему внимательных лиц. Это нравилось ему, потому что он чувствовал себя не каким-нибудь блатным паханом, а президентом, руководящим внимательными министрами.

Губанов намеренно избегал всего, что напоминало бы ему о преступной стороне того, чем он занимался. Он в зародыше пресекал любые попытки авторитетных партнеров по бизнесу превратить его офис в блатную малину.

Никаких развалившихся в креслах и задравших ноги на стол гангстеров. Никаких геройских россказней об уголовных подвигах. Никакой пьянки на работе и вне работы. Никаких продажных шлюх на совещаниях. И никому даже не приходило в голову назвать курьера блатным словом «шестерка». Одной из промежуточных целей Кабачка было постепенное и полное избавление рядов его организации от криминальных элементов. Но пока это было невозможно, и он терпеливо ждал.

В Долготрубном на Геологической улице находился двухэтажный особняк, являвшийся цитаделью Кабачка. У входной двери можно было увидеть табличку: «Консалтинговая Фирма „ВЗЛЕТ"». Что такое «консалтинг», иным браткам было неизвестно, но звучало хорошо. В стенах особняка никто и никогда не ругался матом. И, что являлось особой гордостью Кабачка, ни один из его подчиненных, включая самые низшие чины, не имел татуировок, по крайней мере, на видимых участках тела.

Имеющий высшее образование, профессиональный партиец и очень неглупый человек, Владимир Михайлович Губанов понимал, что у любой настоящей группировки, будь то объединение нарковалетов, партийцев или членов правительства, цель была одна.

Власть!

Именно власть, а не пиратский разгул после удачного грабежа. Чего стоят хитроумные планы и смертельный риск, если за это придется заплатить позорным сидением на скамье подсудимых по вине болтливого братана или просто получить пулю в голову от жадного и простого, как деревенский топор, коллеги из другого клана?

Создавая свою организацию, Кабачок с самого начала следил за тем, чтобы ее члены не имели ярко выраженных склонностей ни к публичным инцидентам, ни к употреблению алкоголя и наркотиков, ни к посещению казино и других злачных мест. То есть, чтобы все, кто работал на него, были, в определенном смысле, беспорочны.

За несколько лет существования его организации им были приговорены и казнены (именно казнены, а не просто убиты) восемь непростительно оступившихся ее членов. Цитируя Ленина, Кабачок неоднократно говорил сотрудникам, что, если в стальной цепи хоть одно звено деревянное, цепь обязательно порвется. И безжалостно уничтожал эти бракованные звенья. Он знал, что при возникновении на стороне конфликтной ситуации ни один из его подчиненных никогда не будет гнуть пальцы, блатовать и базарить по фене. Наоборот, все будет корректно, в соответствии с законом и принятыми в обществе правилами поведения. Практика показала, что внушительный и серьезный вид в сочетании с вежливостью производили гораздо более сильное впечатление, чем угрожающее размахивание руками и попытки взять на понт.

Владимир Михайлович Губанов был человеком умным, дальновидным, расчетливым и, в отличие от многочисленных авторитетов, за спинами которых маячили первобытные кровавые истории, а впереди светила вышка, имел гораздо больше шансов на успех своего непростого дела. За такими людьми, как пишут в газетах, будущее. Не понятно только — чье будущее?

Итак, Кабачок сидел во главе стола, а перед ним двумя удаляющимися рядами сидели двенадцать его приближенных. Он общался только с ними, и его не интересовало, как именно и кем лично исполнялись его приказы. Генерал не должен знать имен тех, кто сидит в окопах. Однако, если кто-то из тех, кто был ниже, отличался, он принимал его в своем кабинете и лично выражал благодарность, вручая при этом приятно-пухлый конверт с наградой. Так же лично он общался и с теми, кому после встречи с ним оставалось жить не более часа.

Он не смог бы точно объяснить, почему его приближенных было ровно двенадцать. Просто он видел в этом числе некую законченность и устойчивость. И, хотя он не проводил никаких параллелей, понимая, что между ним и Иисусом Христом — пропасть, иногда в шутку называл своих министров апостолами.

Апостолы уже были в курсе дела, но, обратив к Кабачку лица, молчали, ожидая, когда он заговорит.

Следуя выработанной годами деловой процедуре, Кабачок начал свою речь с изложения фактов:

— Вчера, в двадцать три часа, двое наших курьеров отправились на проспект Лажечникова, имея при себе один миллион долларов. Они должны были вручить эти деньги известному нам лицу и доложить о выполненном задании. По дороге в город произошла авария. Прибывшие на место аварии наши сотрудники выяснили, что оба курьера погибли, а сумка с деньгами пропала. На месте происшествия находились два врача «скорой помощи», их водитель, который спал в машине, и сотрудник ДПС. Гаишник, прибыв туда первым, нашел на месте аварии две пачки денег и присвоил их себе. Наш сотрудник забрал у него деньги и произвел дознание, из которого можно сделать вывод, что сумка пропала до приезда ДПС и «скорой помощи». Прошу высказываться.

И Кабачок сделал соответствующий правительственный жест.

Апостолы, сидевшие до этого неподвижно, зашевелились, кто-то закурил, раздался звук отодвигаемого стула, прозвучал сдержанный кашель. Кабачок молча ждал. Пусть думают.

Собственно говоря, от того, что они там надумают, мало что зависело. Он все решал сам, а в мнениях своих апостолов он находил лишь подтверждающие или испытывающие его решения на прочность частности.

Кабачковские министры, занимавшие места за столом по ранжиру, как царские бояре, вполголоса переговаривались и сдержанно жестикулировали. Наблюдая за этим, Кабачок испытывал легкое чувство законной гордости за то, как цивильно он поставил дело.

Одноглазый Саня «Стекольщик», он же, Александр Александрович Немилый, сидевший на третьей позиции справа, негромко обратился к Кабачку, поскольку инцидент с пропавшим миллионом напрямую не касался круга его обязанностей:

— Владимир Михайлович, мы хотели приобрести двести пятьдесят штук игровых автоматов. Одна фирма предлагает корейские. Модель та же, нужное нам количество тоже есть, и цена значительно ниже, чем у японских. В общей сумме мы можем сэкономить, — он заглянул в бумаги, — четыреста пятьдесят тысяч долларов.

Кабачок благосклонно выслушал новость и ответил:

— Проверьте поставщика, Александр Александрович, и можете брать. Полмиллиона на дороге не валяются. Хотя вот у нас как раз целый миллион где-то завалялся, — мрачно пошутил Губанов, не много повысив голос — И не забывайте, что время — деньги.

Стекольщик кивнул и углубился в бумаги, лежавшие перед ним. Инцидент с пропавшим миллионом не касался круга его обязанностей.

В кармане Ворона, сидевшего по правую руку от Кабачка, тихо запикал телефон. Кабачок вполне доверял Ворону и знал, что тот умен и быстр. Эти качества, вкупе с предусмотрительностью и осторожностью, делали его незаменимым помощником и заместителем. Ворон вынул трубку и стал слушать. Кабачок внимательно следил за ним и по выражению его лица понял, что есть свежие новости. Так оно и оказалось.

— Мент на посту в Лахте, — сказал он, обращаясь к Кабачку, но так, чтобы слышали остальные, — видел машину какого-то чайника, который сказал, что в багажнике у него лежит миллион.

Сидевшие за столом оживились. Ворон продолжил:

— Это была серая «копейка», но номер машины инспектор не запомнил. Машина двигалась от Долготрубного и по времени точно должна была проследовать мимо места аварии. Сейчас в Тихорецком отделе наши люди занимаются с этим ментом. Он не может пока вспомнить фамилию водителя, но лицо запомнил хорошо и обратил внимание на то, что тот был слегка не в себе. У меня — все.

Кабачок кивнул. Он был уверен, что деньги найдутся.

Приметы водителя и машины — не так мало для тех, кто умеет искать. Добавим хорошую премию… Найдут, куда он денется!

— Простите, а что наш друг с Лажечникова? — подал голос сидевший слева от Кабачка Роман Захарович Любезный, которого иначе, как по имени-отчеству не называли. Его солидный вид и безукоризненные манеры как-то не соответствовали самому понятию прозвища.

— Он в полном порядке, — ответил Кабачок, — можно сказать, писает в штаны от радости. Я распорядился отвезти ему деньги. Да, — повысил он голос, услышав удивленный ропот, — еще один миллион! Он ничего не знает об аварии. А когда узнает из новостей, то и не обратит внимания. Откуда ему знать, что это была наша машина?

Решение Кабачка произвело должное впечатление на сидящих за столом. Апостолы понимали, что движение дел не должно останавливаться, и теперь, после такого хода, снова убедились, что Владимир Михайлович — голова, и ему палец в рот не клади.

— А пропавшие деньги, — и он еще немного повысил голос, постучав по столу указательным пальцем, — должны быть найдены. И вы, Армен Григорьевич, найдете их.

Указательный палец нацелился на Армена Григорьевича Капитанова, сидевшего в конце стола и отвечавшего за транспорт и перевозки.

Капитан был мрачен и серьезен.

Он кивнул, и Кабачок, видя, что Капитан не на шутку огорчен произошедшим, слегка смягчил сказанное:

— Конечно, не один, а с помощью всех, кто сможет помочь.

Капитан глубоко вздохнул и кивнул еще раз.

Конечно же, он должен был отправить не одну, а две или даже три машины. Но так случилось, что… Да какая теперь разница! Теперь нужно не думать о том, почему так случилось, а искать деньги.

Капитан вздохнул еще раз и полез в карман за сигаретами.

Тот, кого кабачковцы называли «другом с проспекта Лажечникова», на самом деле был высокопоставленным чиновником из городской администрации. Настолько высокопоставленным, что некоторые называли его не иначе как «тень мэра». На следующих выборах, именно он, по мнению Губанова, должен был оказаться в кресле градоначальника, и никто другой.

Миллион долларов друг с проспекта Лажечникова получил за то, что обещал содействие в получении разрешения на установку в школах города игровых автоматов, соединенных с общей системой «Вин-слот». Сам друг не понимал, каким образом автоматы смогут принести хозяевам прибыль. Ведь у школьников нет крупных денег. С другой стороны, это было не его дело. Его дело — миллион, а еще лучше, много миллионов. Конечно, его государственным делом было — деньги для страны зарабатывать, но и себя не забывать!

Губанов же своих планов не раскрывал будущему «мэру», потому что планы эти были ох, какие коварные…

Общественное мнение должно было быть шокировано циничным заманиванием невинных школьников в коварные сети игрового бизнеса. Что не могло не ударить по имиджу будущего кандидата в мэры, разрешившего установку автоматов. Факт, который в нужное время будет с помпой обнаружен и обнародован в прессе.

Далее, по плану Кабачка, после того как разразится скандал и будущий кандидат в мэры бросится искать виновных, средствам массовой информации будут предоставлены видео — и аудиоматериалы его преступных переговоров с неизвестными лицами о миллионе долларов, об автоматах и о том, как он планирует плодотворно сотрудничать с неизвестными, но явно уголовными структурами.

Когда скандал достигнет желаемых масштабов и кандидата в мэры начнут рвать на клочки, начнется самое интересное. В администрации города давно сидел человек Кабачка, никогда ничем не скомпрометировавший себя и добропорядочный во всех отношениях. Он, в меру инициативный, в меру умный и в меру ироничный, сидел там уже восемь лет и ждал. Этакий законсервированный резидент.

Кабачок называл его «вариантом Путина».

И вот тогда придет его время, время реальной власти над городом!

Глубоко заблуждались те соратники Кабачка, кто думал, что его интересует исключительно богатство.

Жизнь — игра. И Губанов считал, что игра во Власть — наиболее интересная из всех игр. Он хотел играть именно в нее, и играть по-крупному.

«В случае выигрыша, — подумал Кабачок, глядя на сидящих перед ним апостолов, — со многими из вас очень скоро придется расстаться. С большинством — навсегда. Как-то решится эта задача?»

По большому счету, потеря миллиона долларов не беспокоила Кабачка. Этих миллионов у него было столько, сколько нужно. Он не участвовал в бандитских общаках, не вкладывал денег в дурацкие виллы на далеких экзотических островах. И по-своему был совершенно прав.

Но все должны были знать о том, что брак в работе недопустим, потому он проявил строгость и твердость, приказывая Капитану найти деньги, а виновных покарать.

— Ну что, господа, — сказал он, и негромкие разговоры тут же прекратились, — позвольте подвести итог по досадному инциденту. Наш друг с Лажечникова получил то, что должен был получить. Кроме того, есть надежда на то, что мы найдем нашего «ночного портье».

Тут за столом раздались одобрительные реплики, и некоторые из присутствующих заулыбались, зная, о чем говорит руководитель. Многие из них читали прекрасный роман Ирвина Шоу. Кабачку нравилось то, что большинство из его приближенных были людьми образованными и культурными.

— Сан Саныч, — обратился он к Стекольщику, — вы, пожалуйста, не откладывайте в долгий ящик вопрос с автоматами, выясните все подробности. И завтра же доложите мне. Стекольщик молча кивнул.

— Армен Григорьевич, — Кабачок повернулся к пригорюнившемуся «начальнику транспортного цеха», — ну что вы, ей-богу, так скисли? Что сделано, то сделано. Давайте-ка вместе с Григорием, — он сделал жест в сторону сидящего рядом Ворона, — завтра же начинайте активные поиски денег. Подключайте всех. Милицию, ГАИ, в общем — всех. Через наших людей в налоговой займитесь теми, кто будет покупать квартиры, дорогие машины, тратить деньги в казино…

Закончив с этим вопросом, Кабачок повернулся к худому лысеющему брюнету в темных очках, сидевшему слева от него на втором месте, то есть ближе многих, и, понизив голос, вежливо сказал:

— Петрович, будь любезен, займись похоронами ребят и всем прочим. Ну, сам знаешь.

Владимир Петрович Ким вежливо кивнул и молча вышел из кабинета. Он молчал почти всегда. И о его прошлом никто ничего толком не знал. Никто, кроме самого Кабачка, который очень Петровичем дорожил.

А вообще-то, «сотрудники» за глаза Петровича называли «архангелом».

Кабачок обратился к Ворону:

— Андрей, распорядитесь, пожалуйста, принести мне кофе и остальным, кто чего хочет. Раз уж собрались в столь неурочный час, то работать будем до утра. Да, и пошли кого-нибудь за плюшками для народа.

После этого он сделал паузу и, не возвращаясь более к вопросу о миллионе, спросил:

— Что у нас там с поставками бензина? Юрий Александрович, это, кажется, по вашей части?

Глава 3 ЕСЛИ КТО-ТО ФУГАС ПРИПАС, ЗНАЧИТ, НУЖЕН КОМУ-ТО «ФУГАС»!

Говорят, минеры — самые оригинальные любовники, — могут овладеть женщиной так, что она ничего не почувствует.

А еще про минеров говорят, что они могут во время полового акта что-то с чем-то соединить, и тогда женщина прямо взрывается в постели.

В легком алкогольном тумане Серега Корабельников, один из лучших минеров России, сидел в забегаловке с оригинальным названием «В Два Щёта». Он то думал про себя, то начинал что-то такое выговаривать вслух сидящему напротив завсегдатаю без определенного возраста, рода и племени. Каждые сто грамм, отправленные внутрь, добавляли аргументов в пользу подрывного дела, в котором он был непревзойденным специалистом. Нет, были, конечно, мастера и покруче, но иных уж нет, а те далече.

«А богиня эта, античная? Как ее? Минерва, — продолжал говорить сам с собой Серега. — Кто она, как не гибрид мины со стервой? От нее подрывное дело и пошло. Как она появилась на свет? Надо знать мифологию. Человек, знающий мифологию, — самый лучший собутыльник. Так вот. У Юпитера-громовержца разболелась голова. Позвали кузнеца. Тот бил его молотком по башке, бил, бил, не разбил. Тогда заложили тротилу, я так думаю, килограммов тридцать, не меньше. Рванули. Башку Юпитеру напрочь разворотило, а оттуда выходит эта богиня. Так ее и назвали Минерва. А что было с Юпитером? Стал он управлять миром без башни. Начался такой беспредел. Древние греки это время называли хаосом. А Минерва? Да никому она теперь не нужна. Валяется где-нибудь под забором».

Серега уронил свою рано поседевшую на войне седую голову. Что называется, пригорюнился сорокалетний добрый молодец. Он сегодня тоже был никому не нужен, как старая мина времен второй мировой войны. А ведь были времена! Уважали Серегу Корабельникова, руки жали, ценили, просили совета, велели дырочки готовить для орденов и величали Сергеем Федоровичем после каждой удачной операции.

Серега был мастером, можно сказать, художником своего дела, самородком. Уникальные его способности превращать «нечто» в «ничто» обнаружились в седьмом классе. До этого были мелкие опыты с порохом, капсюлями. И вот, наконец, он нашел себя в кабинете химии.

Надо сказать, что этот самый кабинет соседствовал в школе № 36 с актовым залом. В то время как Сережа Корабельников, тайно проникший в святая святых школы на большой перемене, совмещал несовместимое в колбах и мензурках, за стеной шла генеральная репетиция спектакля ко дню учителя. Действие включало в себя несколько сценок о трудной профессии педагога в разные исторические эпохи. Менялись картонные декорации. На сцене возникала то пещера первобытного человека, то древнегреческая школа, то допетровская Русь… Когда же восьмиклассница, Даша Донцова, вышла на сцену и очень громким голосам прокричала: «Наступил атомный век!», — раздался оглушительный взрыв. Упали картонные декорации, посыпалась штукатурка, и торжественно рухнул занавес, вместе с карнизом. В атомный век досталось и учителям, и ученикам. Люди, задумайтесь! В ядерной войне не будет ни победителей, ни побежденных! Сережу Корабельникова чудом не исключили из школы. Хорошо, что папа был прорабом и сделал школе шефский ремонт.

А потом был Афган… Долго летали над ущельем обрывки халатов. Потянулись караваны душманов в мусульманский рай с появлением в горах Гиндукуша сержанта Корабельникова.

А потом была Чечня. Здесь Корабельников взлетел на недосягаемую высоту, фигурально, конечно, выражаясь. Разгадает он, к примеру, взрывоопасную шараду от боевиков, поколдует над ней, обезвредит и свой сюрпизец им оставит. Слышит: хлопнуло. Привет аллаху и пророку его! А бывало, они его ребус расшифруют и свой оставят, а он опять на них стрелочку переведет. И долго так они иногда переадресовывали друг дружке старуху с косой. Но все-таки верх был всегда за прапорщиком Корабельниковым, и старуха с косой приходила в чеченской национальной одежде. Правда, косить ей уже было нечего. Клиенты уже давно были на небесах. Еще один плюс подрывного дела. Смерь будущего! Самый короткий маршрут на тот свет. Раз, и мы у вас…

После одного такого неразорвавшегося фугаса, к которому пришли недоуменные боевики, а тот возьми и ахни в этот самый подходящий момент, ребята так и окрестили Корабельникова «Фугасом». Ну, Фугас так Фугас!

И вот, на тебе! Серега не мог этого понять. В стране делается черте что. Взрывы жилых домов, заложники, терроризм. В такой ситуации, как думал он, специалисту его уровня, цены бы не было. Ан, нет! Не нужен!

Он ходил в Большой дом — не нужен. Сунулся в службу спасения — не нужен. Написал письмо в МЧС — и там не нужен!!!

Спасибо, все уже взорвали до вас! Серега не мог понять, в чем дело. Может быть, он уже старый? Вряд ли. Его знакомая двадцатитрехлетняя девушка уверяла его в обратном. Ну а раз там все в порядке, рассуждал Серега, то и по остальным показателям должно быть ОК.

Уже целый год он перебивался на случайных заработках и совершенно не представлял, что делать дальше. Специфика работы повлияла на него таким образом, что, с точки зрения чисто технической, ему было все равно: взрывать или спасать людей.

В тысячный раз прокрутив в голове пластинку этих нехитрых рассуждений, Серега налил водки в толстый приятно-тяжелый с морозными прожилками стакан и залпом выпил.

Он закурил и окинул взглядом знакомый зал. Хорошо, подумал он, что до сих пор сохранились такие простецкие шалманы, как этот. А то везде чисто, понимаешь, на пол не плюй, матом не ругайся, начнешь шуметь, придут эти, как их… секьюрити в галстуках. Даром что в галстуках, а здоровые, собаки!

Тут же, как и двадцать пять лет назад, ничего этого не было. Наверное, хозяин сам любил, чтобы все проходило по старинке, по-настоящему культурно.

Вон, например, лежит за стульями под окном человек и спит. И никто ему не скажет, что он не прав. Выгонят, конечно, когда закрываться будут. А до этого — ни-ни!

Серега сунул окурок в переполненную пепельницу, налил еще и тут же вспомнил, как зашел однажды сдуру в один чистенький бар, взял сотку водки, закурил и только затушил в пепельнице полсигареты, как подскочила свеженькая такая официантка-морковочка и — хвать пепельницу! А вместо нее тут же чистую поставила. Черт знает что!

«Нет, — с легкой горечью подумал он, — нам такой навязчивый сервис не нужен. Или нужен, но не в этой жизни?..»

Он сидел за столиком один, собеседник, не выдержав его словоизлияний, перешел на стул поближе к стойке. Три нарочито грубых деревянных стула рядом с Серегой были свободны. Попозже здесь будет не продохнуть, а сейчас еще не вечер.

В это время к столику подошел добротно одетый темноволосый парень лет тридцати и вежливо испросил разрешения присесть.

Серега великодушно повел рукой, и парень, поблагодарив его, сел на качнувшийся стул. Видя, что вновь прибывший оглядывается в поисках официанта, Серега как завсегдатай остановил его успокаивающим жестом и, опытным взглядом найдя Машу, крикнул:

— Марусик, подойди сюда, душа моя! Двадцатилетняя Марусик, которая имела особую симпатию к Сереге по причине частых, пусть и не очень щедрых чаевых, кивнула ему и, вильнув аппетитной попкой, понесла поднос с заказом в другой конец зала. Серега небезосновательно полагал, что «особую» симпатию Марусик испытывала к доброй половине завсегдатаев этого заведения и не только за чаевые, против чего он, впрочем, никак не возражал. Что она ему — жена, что ли?

Через минуту Марусик уже была у их стола. Парень заказал пару пива и набор, многозначительно добавив, что это для разгона.

— Это по-нашему, — отреагировал Серега, — тебя как зовут?

— Тимур, — ответил парень, и Серега тут же подхватил:

— И его команда! Здорово, да? Ха-ха!

Парень вежливо улыбнулся в ответ на банальную шутку и спросил:

— Вы не Сергей случайно?

— Сергей, а ты откуда знаешь?

— Сергей Корабельников?

— Да, — ответил Серега и подумал, что перед ним мент в штатском.

— Видите ли, Сергей, нам посоветовали обратиться к вам как к специалисту в своей области.

— Кто посоветовал? — спросил Серега, несколько подобравшись внутренне.

— Кто — я скажу потом. Во всяком случае, Нарзан говорил о неком «Фугасе» очень уважительно.

Нарзаном называли Серегиного командира в Чечне. У него болел желудок, и он постоянно пил «Нарзан». Где Нарзан был сейчас, Серега не знал.

Он почувствовал, как внутренняя пустота, которую он постоянно ощущал уже целый год, начинает заполняться. Еще не ясно чем, но заполняться. Если вспомнили по имени, значит, он еще кому-то был нужен.

Отставив в сторону стопку, которую он так и не выпил, Серега стал внимательно рассматривать сидящего перед ним человека.

Тот не возражал. Парень был одет в скромную по фасону, но дорогую кожаную куртку, под ней была футболка с буквами «NY», ниже — обыкновенные джинсы, еще ниже Серега не видел. На левой руке Тимура были массивные навороченные часы какой-то крутой фирмы.

Лицо. Серега знал такие лица. Твердое, но с легкой улыбкой, и главное — с неуловимой печатью ПРИЧАСТНОСТИ.

Причастности к высокому и могущественному уровню людей, управляющих потоком жизни.

За ним стояла сила ВЛАСТИ. Это Сереге было видно сразу.

Вспомнили! Нужен!

Корабельников, отставив невыпитую стопку подальше, положил локти на стол, посмотрел Тимуру в глаза и перешел на «вы»:

— Говорите.

В чуть улыбнувшихся глазах Тимура мелькнула тень одобрения и уважения, и только тут Сергей заметил седину на висках собеседника.

«Наверно, тоже успел повидать в жизни всякого», — подумал он и изобразил готовность слушать.

— Чтобы не ходить вокруг да около, — начал Тимур, — я представляю спецслужбу самого высокого уровня. Для выполнения операции особой важности нам нужен специалист, уровень которого соответствует важности этой операции. Мы выбрали вас. Мы знаем, что в последнее время для вас не было работы, но вот видите — вы, наконец, оказались нужны.

Он как будто читал его мысли.

Злоба на тех, кто забыл о нем, вдруг поднялась в Серегиной душе, и ему захотелось рассказать Тимуру о всех своих обидах, но он понимал, что это ни к чему, да и скорее всего это просто действует нодка, которую он уже успел сегодня выпить. Его работа и водка были несовместимы. Серега знал это как Отче Наш.

— Продолжайте, — сказал Серега, помолчав, — я вас слушаю.

Он вел себя совершенно правильно и знал это. Сидевший напротив него человек тоже знал это и ценил. Это было видно.

— За эту работу, — продолжал Тимур, — вы получите крупную сумму денег. Времена, когда за смертельный риск вы получали юбилейную медальку на грудь, прошли. Тем более что эта операция имеет важное государственное значение. Ведь вы, как нам известно, еще и электронщик, если я не ошибаюсь?

Он не ошибался. Серега действительно был электронщиком Божьей милостью. Если бы двадцать пять лет назад он пошел по другой дороге, то сейчас, возможно, работал бы в лавке Билла Гейтса.

Серега кивнул и спросил:

— Как называется ваша контора?

— «Секретное Управление Спецоперациями» вас устроит? — с улыбкой произнес Тимур. — Если хотите, можете считать меня грушником или еще кем-нибудь…

Серегу устраивало, но он удивился:

— О таком управлении не слыхал, да и важно ли это?! И что, при ваших возможностях вы не можете найти нужного специалиста?

— Получается, что не всегда можем. Хотя, что я говорю! Нашли ведь!

Серега невольно усмехнулся, а Тимур продолжил:

— Я буду говорить прямо. Квалификация и талант человека не зависят от того, на каком уровне благополучия он находится. Жизнь порой обходится с людьми очень своеобразно. И случается, что нужный человек оказывается не инженером с тремя дипломами, а нищим, которому до звания «алкаш» — два шага. Надеюсь, вы оценили мою прямоту?

Этот грушник Сереге определенно нравился. Нравилось ему и то, что он угадывал в тумане, скрывавшем область деятельности Тимура. Там скрывалась сила, большая и стоящая. И в тех барах не плевали на пол.

Ему вдруг стали противны этот шалман, его жизнь, все, о чем он думал и переживал… Этот Тимур был прав!

Еще полгода — и он стал бы заурядным алкашом, которого можно было пинать, гонять и презирать. Еще полгода он рассказывал бы в грязных шалманах военные байки до тех пор, пока ему не перестали бы верить.

Тимур пришел его спасти. И он его спасет. Точно.

Пока в его голове проносились все эти мысли, Тимур молчал. Видимо, он был хорошим психологом и знал, что сейчас происходит с Серегой. Наконец слегка пристукнув по столу обеими ладонями, грушник дружелюбно сказал:

— Давайте по пиву, Сергей! Что-то вам взгрустнулось, как я вижу.

— Маленько есть, — ответил Серега и придвинул к себе отставленную стопку с водкой, — я уж водочки, чтобы не мешать. Ну, будьте здоровы!

Они выпили, и Сергей демонстративно поставил свою стопку вверх дном.

— Все. Это была последняя.

— Вот так резко? — изумился Тимур.

— Иначе никак, — твердо ответил Сергей Федорович Корабельников, гордясь собой, — можете мне поверить. Пойдемте отсюда, здесь кислый дух и душновато.

Он сам удивлялся резкой перемене, происходящей в нем. И она его радовала.

Когда они вышли на улицу, уже начинало темнеть. По проспекту с шуршанием проносились машины и, притормозив, сворачивали на набережную.

Некоторое время они шли молча, и наконец Тимур сказал:

— Вот что, Сергей Федорович, давайте поступим так. Вам нужно привести себя в порядок и подготовиться к серьезным и важным делам. Пить вы, как я понимаю, бросили. Возьмите вот это, — он вынул из внутреннего кармана конверт и протянул его Сергею. — Через неделю к вам подойдут. Отныне вашим позывным будет не «Фугас», а «Джокер». Тому человеку, который обратится к вам по этому имени, можно верить. Он расскажет вам, что делать дальше. Мы еще увидимся.

Корабельников машинально взял конверт, а Тимур протянул ему руку и улыбнулся. Серега опять же машинально пожал протянутую руку, и, когда отпустил ее, рядом с ними остановилась белая «Волга» с черными стеклами. Дверь открылась. Тимур ловко сел на переднее сиденье и сделал Сереге ручкой. После этого дверь захлопнулась, и «Волга» быстро укатила, а Серега остался стоять с открытым ртом и с конвертом в руке.

«Ну, спецы», — подумал он и посмотрел на конверт.

Когда он его открыл, то обнаружил внутри пятьсот долларов.

Первой мыслью было развернуться и отправиться обратно в шалман. На пятьсот баксов можно было завоевать уважение местных алкашей минимум на месяц. Можно было забрать с собой Марусика или любую из девиц специального назначения, тусующихся в баре. Вот только когда эти деньги закончатся, останется булькнуть вниз головой в речку Смородинку. Потому, расправив плечи, Серега пошел не в шалман, а домой, — готовиться к новой жизни, которая становилась все более прекрасна и удивительна.

Когда он проходил мимо бара «В Два Щёта», к нему попытался приклеиться знакомый алкаш Петрович, с которым Серега выпил не один декалитр водки:

— Серый! Какие люди, и без охраны!

Серега окинул его неодобрительным взором и с достоинством произнес, не замедляя шага:

— Пошел в жопу, Петрович! Я завязал!

* * *

«…Скорпион вышел на объект „Джокер" и сделалему предложение от имени ГРУ. Объект согласие дал сразу, аванс принял и через неделю приступит к работе.

— Очень хорошо, Волк! Как только он выполнит задание, доложите мне. И проследите, чтобы Скорпион все подчистил. Кстати, когда будет взрывчатка?

— Через два дня. Все идет по плану.

— Что с игровыми автоматами?

— Через подставных лиц мы предложили представителю объекта „Губа" партию наших автоматов по значительно более низкой цене. На этом мы теряем…

— Меня не интересует, сколько мы теряем. Новая Россия стоит дороже! Переворот намечен на определенное время. Если мы провалим свою часть плана, сами знаете, что с нами сделают… Главное, всю предподготовку сделать чужими руками. Для мгновенной временной дестабилизации ситуации в стране потребуется одновременность усилий всех участников „Зверинца"… И не дай Бог, если соответствующие чины спецслужб, не задействованные в перевороте, узнают о наших планах раньше времени. Если „Губа" не купит наши автоматы, потребуется поиск нового клиента, или самим придется закладывать взрывчатку…

— Самим — слишком опасно. Мы уверены, что „Губа" откажется от предыдущего предложения японцев и возьмет именно эту партию. Это совершенно ясно из разговора с его агентом.

— Смотрите, Волк, не промахнитесь. Если понадобится, отсекайте все другие предложения любыми способами».

Глава 7 ДОРОГА КОШКА К ОБЕДУ?

В прихожей раздался звонок.

Вскочивший спросонья Бекас такого ужаса не испытывал ни разу в жизни. Даже когда несколько лет назад пьяный мент наставил на него свою пушку и передернул затвор.

Руки тряслись немыслимым образом, в комнате сделалось темно, и он подумал, что вот сейчас, наверное, он просто умрет.

Звонок прозвенел еще раз, и на лестнице послышались голоса. Свет в прихожей был погашен. Открыв дверь, он прокрался в прихожую и приложил ухо к входной двери. Сердце колотилось, как бешеное. В ушах шумело. Надо было взять себя в руки. Как учил старшина Журбин? Страшно? Расслабься и дыши. Представь, что все только иллюзия. Смотри на все как бы со стороны и действуй хладнокровно и расчетливо… Легко сказать!

Звонок прозвенел еще раз, и пьяный голос соседа, Олега Конапряки, провозгласил:

— Говорю тебе, что его нет дома, а ты не веришь!

Ему ответил не менее пьяный Вовка Григорьев:

— Машина здесь, значит — дома.

— Был бы дома, открыл бы, — мудро возразил Олег.

— Может, спит?

— В двенадцать дня? В магазин, наверное, пошел.

— Нет, дома он, позвони еще, — упорствовал Вовка.

— А иди ты в… задницу. Три раза уже звонил. Пошли отсюда, — резюмировал Олег и, видимо, потащил Вовку силой, — пошли, я тебе говорю.

Роман испытал чувство, которое испытывает человек, выныривающий с большой глубины и не знающий, хватит ли ему воздуха. Он вынырнул, и воздуха хватило.

Раздались неровное частое шарканье, потом спотыкающиеся шаги по лестнице и, наконец, удаляющиеся пьяные рассуждения Олега:

— Ну и что, что машина здесь? Может, он у Васьки Морозова всю ночь водку пьянствовал. Пойдем к нему!

Отлепившись от двери, Роман понял, что хочет в туалет по маленькому. Да, все серьезно, все по-взрослому: бандиты, деньги, страх… А что было бы с ним, если бы друзья тех братков пришли за деньгами? Он представил себя с мокрыми штанами под дулом пистолета ТТ, наставленного ему в лоб твердой рукой профессионального убийцы.

Нет, так не годится. Раз пошла такая пьянка… Первое, что следовало изменить в себе — перестать принимать позу жертвы. Не они охотятся за мной, а я охочусь за ними. Только при такой постановке дела можно рассчитывать на какой-то успех. Заманивай. Братцы, заманивай! — кричал Суворов убегавшим солдатам. И они действительно поверили, что заманивают противника, а не драпают, как зайцы. Повернули и победили.

Как это он не услышал звонка будильника?! Спал как убитый, ни тебе снов с обезглавленными трупами, ни тебе кровавых денег, душащих во сне. Только птички и тень умершей любви.

Теперь днем существенно труднее будет незаметно выбраться из дома. Хотя, по большому счету, это уже было не важно.

Ополоснувшись в ванной и переодевшись, Бекас прошел в кухню, поставил чайник и почувствовал, как привычные рутинные действия возвращают ему, утраченное было, присутствие духа. Он уселся на качающийся стул и закурил в ожидании, когда закипит чайник.

Наверное, думал Бекас, визит пьяных соседей приятелей был предусмотрен верховным распорядителем событий. Он разбудил Бекаса, заставив его осознать всю серьезность ситуации. Теперь Роман был внутренне мобилизован, если не считать еще не прошедшую после долгого сна слабость во всем теле и некоторую опустошенность в голове.

Чайник начал шуметь. Бекас, как обычно, насыпал в кружку заварки, положил две ложки сахара и приготовился налить кипятка.

В этот момент зазвонил телефон.

— Ну, уж нет, — с неожиданной даже для себя злостью произнес Бекас вслух, — хрена вам всем. Нет меня дома. Умер я.

Пройдя в комнату, он подошел к розетке и выдернул телефонный разъем. На кухне, наконец, запыхтел и отключился чайник. Залив кипяток в кружку, он поболтал в ней ложкой, которая тут же стала горячей, и пошел в комнату собираться. Его действия стали постепенно приобретать уверенную неторопливость.

Роман запихнул деньги в небольшой прочный брезентовый мешок с молнией из-под какого-то, купленного еще в семидесятые годы спортивного инвентаря. Что это было — Бекас, хоть убей, не помнил.

Красивую сумку из шикарной ослиной шкуры пришлось разрезать на две части, чтобы ее можно было по дороге выбросить в двух разных местах.

Начал было собирать одежду, потом, сообразив, что имеет возможность купить целый вагон шмоток, бросил это глупое занятие и полез на антресоли, где у него лежала хорошая спортивная сумка. Она нашлась сразу и, спрыгнув со стула, Бекас засунул мешок с деньгами внутрь, бросив сверху пару рубашек и смену белья. Молния застегнулась хорошо. Он поставил сумку на пол у входной двери.

Чай заварился. Бекас налил немного горячего напитка в пиалу. Пока чай остывал, он снова открыл сумку, вытащил брезентовый мешок и вынул из него одну пачку. Засунув мешок обратно, Бекас аккуратно застегнул сумку и поставил ее наместо.

Вскрыв пачку, он отделил от нее пять сотен, сунув их в карман джинсов, еще тысячу он убрал во внутренний карман летней куртки. Похудевшую пачку затянул резинкой от какого-то лекарства и убрал в наружный карман сумки, который был скрыт декоративной накладкой.

Пройдя в комнату, Бекас выдвинул ящик письменного стола, достал из него старый бумажник, в котором хранил документы, и положил бумажник в карман куртки, к тысяче долларов. Оглядев себя в большом старом зеркале, висевшем в прихожей, Бекас убедился, что он одет, причесан и выглядит вполне добропорядочно.

Больше собирать было нечего, и он вернулся в кухню.

Отпив из пиалы несколько глотков, Роман снова вернулся в комнату. Усевшись на диван, он в последний раз окинул взором свое холостяцкое жилище и вдруг понял, что вряд ли когда-нибудь вернется сюда. Разве что на собственные похороны, или все люди, имеющие отношение к этим деньгам, вместе сядут на один пароход и наедут на айсберг подальше от берега.

Квартира… Если он выберется из этой истории живым, то купит себе другую. А если нет — зачем ему квартира?

Машина останется гнить во дворе-колодце, здесь, на Кирочной. Не пройдет и двух недель, как местные мародеры растащат бесхозную «копейку», сделав ее похожей на скелет верблюда, валяющийся рядом с караванной тропой.

Допив чай, он закрыл на шпингалеты все окна, перекрыл главные краны воды и газа, затем надел куртку, повесил на плечо драгоценную сумку, вырубил общий предохранитель в прихожей и немного постоял у входной двери, прислушиваясь к звукам на лестнице. Звуков не было слышно. Глубоко вздохнув, как перед прыжком в воду, Бекас открыл дверь и вышел на площадку. Все было спокойно. Он запер все замки, как делал обычно, уезжая на дачу, сунул ключи в карман и стал, не торопясь, спускаться с третьего этажа.

Выйдя во двор, он с удовлетворением отметил, что дождя нет. Некоторое время ему мерещились киллеры, стоящие в темных парадных домов и ждущие, когда он выйдет на открытое место. Выругавшись, Бекас шагнул в сторону арки и, пройдя мимо своей, стоящей у самой стены, машины, уверенно вышел на Саратовскую улицу.

По дороге к Центральному городскому саду он свернул в какую-то подворотню и бросил половину сумки в мусорный бак, повторив процедуру через несколько дворов с другой половиной.

Все. Сумки не было.

«И рублей, между прочим, тоже нет», — вспомнил он, поворачивая на бывшую улицу имени Кропоткина, где находился местный обменник, купив по дороге у метро газету «Из рук в руки».

Поменяв пятьсот долларов, Роман приступил к своему плану.

План был прост. Поскольку за большими деньгами обычно стоят люди с большими возможностями, то первое, что следовало сделать, это поменять место жительства. Гостиницы и друзья отпадали. Официально регистрироваться он не мог, а немногочисленные друзья вычислялись быстро.

Для этого он и купил газету, но перед тем как заняться поиском подходящего жилья, Роман перешел сразу ко второй части плана: спрятать деньги, ибо таскаться со спортивной сумкой весом в десять килограммов по приличным местам было очень неприлично и, что более важно, очень заметно.

Мария Юрьевна, заведующая операционной части коммерческого банка «София-Банк» иронично посмотрела на нового арендатора личного сейфа. Сразу было видно, что аренда индивидуального сейфа — дело для него новое. Он даже сумку с собой взял в хранилище, а не оставил наверху. Ячейку зачем-то выбрал самую большую, аренда которой на год стоила триста долларов. Ячейка была к тому же явно велика для того небольшого количества купюр, которые достал из кармана арендатор, пока они вместе открывали сейф.

Оставшись в одиночестве, Роман быстро переложил пачки в специальный контейнер. Влезла только треть содержимого сумки.

Вторую треть он положил в банковское хранилище Правобережного отделения Сбербанка, подальше от первого, но так, чтобы было недалеко от станции метро. Третью в сейф Промстройбанка. Себе на карманные расходы он оставил сто тысяч баксов, то есть три миллиона рублей, если по курсу.

Початую пачку Роман оставил в кармане, а девять других вернул на дно сумки.

В газете он нашел несколько объявлений о продаже радиотелефонов и сим-карт. По таксофону созвонился с владельцами и предложил им подъехать к метро. Трое согласились, и через час у Бекаса было три договора, оформленных на разных клиентов, и три «симки». Телефон Бекас купил один «Nokia 8310». Бросив по сто долларов на каждый из номеров, новоявленный крез взялся за поиск квартиры.

Здесь его ждала непредвиденная засада. Фирмы хотели знать его паспортные данные. Частные лица тем более. Некоторое время он стоял на Рыночной площади, размышляя над ситуацией. Ему была нужна квартира с мебелью, с этой ночи, по возможности, без лишней засветки документов, да еще и такая, чтобы не обнесли ночью радушные хозяева.

Взгляд Бекаса уперся в объявление, написанное от руки на листке из блокнота, аккуратно приклеенное к водосточной трубе: «Сдадим комнату в трехкомнатной квартире, на короткий срок. Комната свободна». «Вот оно, — подумал Бекас, — не квартира, а комната! Никто не додумается искать меня в коммунальной квартире, тем более что объявление было не из газеты».

Он набрал номер. На том конце ответил приятный пожилой интеллигентный женский голос. Через пять минут вопрос был улажен. Роман подтвердил отсутствие вредных привычек и пообещал сегодня же внести деньги за три месяца вперед. Договорились, что он подойдет в восемь вечера по указанному адресу: улица Декабристов 17, кв. 254.

Следующие несколько часов прошли в четких и планомерных действиях.

Первым делом Бекас подстригся под канадку в парикмахерской, оказавшейся всего лишь в ста шагах от Рыночной площади. Потом он купил шикарную оправу с простыми дымчатыми стеклами в «Оптике» напротив той же парикмахерской. Надев ее, он сам себя не узнал. Из зеркала на него смотрел рафинированный интеллигент с богемным уклоном. Правда, неожиданно появился еще один уклон. Так что ему теперь следовало бы держаться подальше от собраний славянофильского толка. Могли и побить.

«Ну, и черт с ними», — подумал он и пошел в универмаг. Увидев себя в зеркальных дверях универмага, он еще более утвердился во мнении, что тот, кто не знал Бекаса много лет, вряд ли смог бы опознать его по фотографии.

Проболтавшись в магазине около трех часов, Роман накупил себе целый чемодан вещей. Оставалось совсем немного времени до восьми, и, поймав машину, Бекас заглянул по дороге в продуктовый магазин.

У дома 27 по улице Декабристов Бекас расплатился с таксистом, вытащил из багажника чемодан, спортивную сумку, в которую был положен пакет с продуктами, и вошел в пахнущий хлоркой и кошачьей всячиной подъезд, в котором находилась квартира Инги Борисовны, хозяйки его будущего временного пристанища.

Судя по номеру, квартира находилась на четвертом этаже. Лифта в доме не было. Поднимаясь наверх по крутым ступенькам лестницы, Бекас подумал о том, что ежедневные подъемы по лестнице даже полезны будут, чтоб не расслаблялся.

Впереди кто-то громко поднимался. Он услышал плач ребенка. Неожиданно наверху послышался быстрый топот ног, бегущего вниз человека. Бекас поднялся на площадку между вторым и третьим этажами, когда увидел перед собой женщину с ребенком в одной руке и коляской в другой. На ручке коляски висела небольшая сумка, которую в этот момент и рванул на ходу парень в спортивном костюме, пробегая мимо. Женщина вскрикнула, инстинктивно бросив коляску и прижимая к себе ребенка. Парень хотел сбежать дальше, но на его пути оказался Бекас, который не стал геройствовать, а просто выставил вперед ногу в новом итальянском ботинке и старом как мир ударе: «ека-гири».

Роман поднял выпавшую из рук скорчившегося от боли парня сумку…

* * *

«…центра в Нью-Йорке. А знаете почему? А потому, что мало было жертв/ Ситуация показывает, что такое арифметическое число погибших еще не достигает уровня, при котором общество перестает соблюдать внешние приличия и начинает защищать себя всеми доступными и неприличными способами. Хорошо. Возьмем другой вариант. Вы представляете себе разницу в восприятии обществом публичного убийства пятисот взрослых мужчин и пятисот восьмилетних девочек? Вот именно. Во втором случае общественный резонанс…»

Глава 8 «МАМА, А НАСТОЯЩИЕ МУЖЧИНЫ БЫВАЮТ? — О! ЭТА ТАКАЯ ФАНТАСТИКА!»

Сначала сработал инстинкт, и Ольга прижала к себе сына. Первая же ее мысль после испуга была острой, как бритва: слава Богу, Игорек не ушибся! Вторая — менее острая, но гораздо более меркантильная: сумку, а значит, и деньги украли.

Игорек даже перестал плакать. Почувствовал, наверное, маленьким мужским сердечком, что его маме требуется помощь.

Потом был вскрик и звук катящегося по ступенькам матерящегося человеческого тела. Хорошо одетый молодой парень, непонятно почему оказавшийся на их лестнице, остановил грабителя, что называется, одной ногой. При падении незадачливый грабитель здорово ударился о стену лестничной площадки, так что смог встать только на четвереньки.

Незнакомец приблизился к вору, и Ольга внутренне сжалась, понимая, что неизбежно произойдет дальше. Сейчас победитель должен был еще раз ударить побежденного ногой. Так всегда происходило в кино и в жизни: упавшего добивали.

«А парню-то, лет шестнадцать, не больше. Если ударят чуть пониже, то и детей не будет», — подумала Ольга, уже жалея молодого негодяя. Вор тоже смотрел американские фильмы и потому привалился к стене, подтянув колени к подбородку и заслонив руками голову. Оля торопливо повернула лицо сына к себе, не смея отвести глаз от происходящего.

Незнакомец наклонился, подобрал сумочку, протянул руку парню и сказал строгим голосом участкового:

— Паспорт, юноша!

Юноша безропотно достал документ.

— Зимин Виталий Николаевич, улица Фрунзе, девять, квартира двадцать два, — спокойно прочитал незнакомец и вернул ничего не понимающему юнцу его драгоценный документ. — Иди домой, Виталий Николаевич, потом поговорим.

Сказал и стал спокойно подниматься к оторопевшей Ольге.

Не ударил?! Не стал добивать ползающего подонка?! Не стал учить поверженного врага жизни?! Вообще ничего ТАКОГО не сказал. Странный человек. А она сама бы ударила? Добила?.. Оля подумала, что если бы рядом с ней стоял этот незнакомец, то она бы тоже не ударила, потому что это было бы как-то некрасиво, что ли…

Почему-то она сразу же решила, что незнакомец — хороший человек, правда, судя по одежде, транжира и стиляга. Зато открытое, приятное лицо. Хотя открытым лицо делала прическа. А приятным? Глаза? Какая-то грустная улыбка? Обычное лицо молодого мужчины…

Он остановился на две ступеньки ниже, подтолкнул на площадку коляску и протянул Ольге ее сумочку.

— Спасибо… — сказала Ольга и тут же поправилась. — Спасибо большое.

А что еще она могла сказать? «Вы меня спасли! Там были все мои деньги! Как вас зовут! Позвольте пригласить вас на чашку чая!» Какая пошлость! Ничего тут не скажешь, кроме «спасибо».

Оля поспешно взяла сумочку и сунула ее в коляску. Ей очень не хотелось, чтобы незнакомец заметил потрепанную ручку сумки из кожзаменителя, замотанную прозрачным скотчем.

За Олиной спиной, на замызганной стене лестничной площадки было кем-то мелом написано: «О. + Б. = ЛЮБОВЬ». Явно не про нее. Наверное, про ту пятнадцатилетнюю девчонку с первого этажа, которая, поругавшись с алкашами-родителями, уходила каждый вечер в компании орущих на весь двор парней куда-то в сторону набережной.

— Вам помочь? — спросил спаситель, указывая на коляску.

— Я уже пришла.

— А вы, случайно, не из восьмой квартиры? — в голосе парня послышалось удивление.

— Да. А что? — Оля подняла глаза и заметила, что мужчина чем-то сильно смущен.

— Вы, наверное, Инга Борисовна?

— Нет. Меня зовут Ольгой, а Инга Борисовна — моя бабушка.

— Очень приятно… Роман. Значит, это я с ней говорил по поводу объявления о сдаче комнаты?

Вот оно что! Ангел-спаситель пришел по объявлению! «Спасибо тебе, Господи!»

Только вчера Оля приклеила два листика с бахромой телефонов на Сиреневой и Рыночной площадях. Бабушка боялась, что придут какие-нибудь ларечные девицы или злые «чичены», а тут вроде приличный человек, если и «чичен», то наверняка добрый. Можно даже сказать, рыцарь. Только вряд ли рыцарь в таком дорогом костюме останется жить в их квартире. Если только он не скряга какой-нибудь…

— Ну что ж. Проходите, — специально сухо и, как ей показалось, даже несколько неприветливо сказала Ольга. — Как в таких случаях говорят: я надеюсь, что у нас вам понравится. Но у нас маленький ребенок.

— Я заметил…

Парень улыбнулся на этот раз Игорьку. Тот внимательно посмотрел на незнакомца, разжал пухлые губы, будто что-то собираясь сказать. Но вместо слов у четырехмесячного малыша получился прозрачный пузырь, который тут же лопнул. Молодой человек тихо рассмеялся.

— И еще, у меня бабушка-инвалид и этот… сосед алкоголик. Ванна у нас на кухне. Необустроенность. Ремонт давно не делался. Полный негативный набор, — опять зачем-то излишне резко сказала Ольга, открывая дверь квартиры и злясь на себя за напускную грубость манер, совершенно ей в жизни несвойственную.

Парень не стал отказываться, топтаться, мекать и разочарованно вздыхать, чтобы потом удобней было сбить цену. Входя в полутемную прихожую, он спокойно сказал:

— Бог с ней, с ванной. Давайте посмотрим комнату.

Оля вдруг подумала, что если бы таким мягким и спокойным голосом кто-нибудь сказал ей: «Ничего, Оленька, все будет хорошо», или что-нибудь в этом роде, она многое могла бы простить своей судьбе.

— Подождите немного, я только раздену малыша.

Роман остался один в обшарпанном коридоре, с какими-то выступающими из темноты шкафами, прикроватной солдатской тумбочкой под телефоном общего пользования. Над тумбочкой болтался оторванный кусок обоев с записанными на нем местными летописцами именами и номерами телефонов. По количеству обойных слоев можно было сосчитать количество ремонтов. Чтобы жить здесь нормальному человеку, надо было иметь многолетнюю привычку, сноровку и, в какой-то степени, отупление чувств. Но что-то было в этой квартире такое, что делало его уход отсюда невозможным. А может быть, ни «что-то», а «кто-то»?! У этой резкой в речах молодой женщины в чистой, но очень не модной одежде были такие фантастические глаза: большие и доверчивые…

«В таких глазах и кроется смысл нашего существования, — несколько высокопарно подумал Бекас, слегка смутившись от столь возвышенных мыслей. — Может быть, не только мне одному нужна помощь?..»

Итак, у Бекаса начиналась новая жизнь, стоило только протянуть руку и открыть дверь…

Открылась соседняя с туалетом дверь с набитым по низу куском дерматина. В проеме показалась физиономия без возраста и каких-то определенных национальных черт, кроме небритости, немытости и опухшести, то есть существо, которое в народе зовется «синяком».

— Ты кто? — спросило существо «синяк».

Тут же следом за небритой физиономией показалось еще более небритое, то есть очень волосатое, тело в полосатой тельняшке и семейных трусах.

— Олькин ухажер, что ли?

— Нет, я хочу снять здесь комнату, — спокойно объяснил Роман, но потом сообразил, что с этим субъектом надо выбрать другую манеру общения. — А ты сам-то кто такой будешь?

— Я? Я здесь живу. Понял? — существо обиженно качнулось, но удержалось на ногах. — А меня кто-нибудь спросил — хочу ли я, чтобы тут жил посторонний фраер? А? Где эта училка? Я согласия не давал…

— Слушай, ты, — начал было Роман, но опять сообразил, что неправильно себя ведет. — Тебя, вообще-то, как звать, мужик?

— Меня — Леня.

— А меня — Рома. Так вот, слушай меня, Леонид. Если будешь вести себя правильно, не будешь высовываться, скандалить… Одним словом, если я буду видеть тебя как можно реже, у тебя будет всегда бухало и закуска. Я тебе нетрезвую жизнь гарантирую. Ты меня понял?

— Понял, Рома. По рукам. Заметано, — сосед постарался всем видом изобразить сверхпонятливость. — Раз такое дело, может, обмоем твое заселение?

— Нет, Леня. Ты меня не понял. Пить я с тобой не буду. Пить ты один будешь. Вот тебе на первое время сто рублей. Только уговор — соседей не обижать, друзей не приглашать, пить у себя в комнате или на улице и на кухню не высовываться. Лады?

— Лады… Все, Рома… Лады… Я же все понимаю… Что я фраер какой?.. Лады…

Так все и устроилось. Все остались довольны.

Инга Борисовна и Оля, хоть и были вынуждены находиться в одной комнате, но получили существенную ежемесячную прибавку к семейному бюджету.

Леня был освобожден от необходимости соображать с утра, чем ему утешаться вечером. Роман обрел крышу над головой, а в глазах внучки Инги Борисовны, отчасти, и новый смысл своего существования.

* * *

— Тебе ли пропадать? — говорила Оле Галка. Галка была ее школьной подругой, а на данный момент она представляла самое лучшее, элиту, так сказать, девочек по вызову. Новенькая «ауди» и большая квартира в центре города не исчерпывали всех ее материальных богатств, заработанных ударным трудом и дорогим французским макияжем. — У тебя фигурка — загляденье! А мордаха!.. Брюнетка с голубыми глазами! Это же — отпад. Дефицитный товар! Ты бы посмотрела на нас, подруга, когда мы сидим в казино, у барной стойки, расслабляемся. Все, как одна, блондинки… крашеные, некрашеные — не разберешь… Черные мини-юбки, голые ноги, накладные ногти и бюсты… Все равны как на подбор. С нами рядом сутенер! Ха-ха-ха… А ты — штучная вещь! Ну, хорошо, не вещь. Стихов много знаешь, книжек уйму прочитала. Языком работать сможешь!.. Шучу, шучу… Четыре курса мединститута отпахала! Массаж сможешь изобразить запросто, первую помощь оказать сможешь, если богатому дяденьке плохо на тебе… Ну, ладно-ладно… Ты же готовая «эскорт-герл», девушка сопровождения. Разговор поддержать, в чувство привести, а остальному научишься. И тебе ли пропадать без денег? Подумай об Инге Борисовне, Игорьке. Через год купишь квартиру приличную, наймешь няньку сыну, а бабушке сиделку. Купишь машину. Если повезет, захомутаешь серьезного папашку, станешь законной супругой какого-нибудь законного господина. И тогда — особняк в ста метрах от президентского дворца, бассейн с морской водой. Не будь дурой! Главное, давать не отдаваясь. Немного подыграть и все. Ты и так всю жизнь играешь в принцессу! Да что я тебя уговариваю? Оглянуться не успеешь, как цена тебе будет — пособие по старости и глупости. Слушай, подруга… Сказочного принца на белом коне всю жизнь можешь прождать.

В чем-то Галка была права. Современная жизнь не оставляла почвы для иллюзий. Мужчины воровали и убивали, женщины старались успеть продать свои тела подороже, чтоб на старость хватило. Как говорится: «на войне, как на войне!»

Галка в точку попала со сказочным принцем. Конечно, сказочный принц — это затертое понятие, штамп. Но Оля свято верила, что не нужно никого искать, просить подруг познакомить, ходить в гости, ездить на какие-то встречи. Тормозить машину в короткой юбке на Страстном бульваре было бы честнее.

Булгаковская Маргарита тоже ждала и верила. Когда стало невозможно ждать, она вышла с желтыми цветами на улицы Москвы, понимая, что если сейчас не встретится ее Мастер, то и жизнь закончится для нее. Все было так просто, в книгах.

Только вот Оля выходила гулять на Сиреневую площадь или в городской сад не с букетиком мимозы, а с коляской, в которой спал Игорешка. Это был не самый хороший знак для сказочного принца, что его ждут, но это было очень серьезным основанием, чтобы жить.

* * *

«…вернуться к нашему разговору о целях и средствах.Вот вы, Волк, с явной неприязнью процитировали этот тезис. А зря.

— Ну, Тигр, не то чтобы с неприязнью, просто принято считать…

— Забудьте о том, что кем-то где-то принято считать. Представьте себе ситуацию, когда целью является победа над врагом, из которой вытекают освобождение, наступление мира и безопасности и прочие блага. Средство — смерть трех миллионов людей, тех, кем осознанно жертвует военачальник. В нашем случае жертв будет на порядок меньше, а эффект на несколько порядков выше… Что это вы побледнели, голубчик? Привыкайте, привыкайте, иначе вы никогда не станете настоящим Садовником новой жизни…»

Глава 9 СЛАБОНЕРВНЫХ ПРОСИМ УДАВИТЬСЯ!

«Молодой десантник камнем падает вниз, видит: мимо него солдат вверх поднимается.

— Друг, скажи, как парашют раскрыть?

— Не знаю.

— А ты кто?

— Душа сапера…»

Серега стал часто ловить себя на мысли, что судьба его резко изменила направление полета.

Просыпался он теперь по утрам, что уже было для теперешнего Сереги большим делом. Пару часов занимался «саперной» гимнастикой, принимал контрастный душ, готовил простой, но сытный завтрак… Что такое — эта саперная гимнастика? — Саперная гимнастика — штука тонкая, исполненная достоинства и непонятного для непосвященного глаз ритуала. Начинается она со статических упражнений, похожих отдаленно на упражнения хатха-йоги, только в кирзовых сапогах. Сапер принимает неудобную позу, после чего двигаться в течение часа категорически запрещается.

Потом начинается «Растяжка». Сапер опутывает всю квартиру ниточками с колокольчиками, а потом осторожно ходит с завязанными глазами туда-сюда так, чтобы ни один колокольчик не звякнул. Серега усложнял это упражнение, таская за собой по квартире мешок картошки.

Следующим упражнением была традиционная русская народная игра «Бирюльки». Сергей высыпал на стол большой спичечный коробок хозяйственных спичек, сдвигал их в одну причудливую горку, извлекая из конструкции по одной спичке так, чтобы остальные не шелохнулись.

Не сразу Серега обрел прежнюю форму. В первый день он упал из статической позы лицом вперед и набил себе приличную шишку на лбу. Во время следующего упражнения колокольчики звенели часто и ритмично, вызванивая мотив песенки «Смерть сапера», а спички вообще не слушались дрожащих Серегиных пальцев, падали, рассыпались и разлетались в стороны от его чиха.

Пока лучше всего удавалась заключительная медитация. Серега садился по-армейски на одну шестую часть табурета. Почему на одну шестую? Да потому, что наша Родина занимает одну шестую часть суши! Вот почему… Затем Серега закрывал глаза. Он представлял себе большое минное поле, без конца и краю. Вот он, Серега Корабельников, летает над этим полем. Он един с природой. Он растворился в ней. Он — нуль без палочки… Мина без запала…

На шестой день Сергей уже все упражнения выполнял, как в лучшие свои годы. Пальцы перестали дрожать, строго подчиняясь импульсам, шедшим от головного мозга.

По вечерам Серега мечтал. Вот выполнит он это задание, хорошо себя зарекомендует, потом еще одно… Заработает приличную сумму денег и откроет собственный журнал. Ему очень нравилось название «Взрывпакет». Сначала ему мечталось посвятить это издание подрывному делу, сплотить вокруг него профессионалов и любителей. Но потом Серега подумал, что надо охватывать более широкую аудиторию.

Он встал с кровати и заходил по комнате. Взрыв — как метод познания действительности. Вот это да! Что придумал, пока не понял сам. Но звучит! Сенсация, свежая новость, рассекреченная информация — это взрыв общественного мнения. И названия страничек готовы. Берем интервью у лидера правой партии — «Вспышка справа», левой — «Вспышка слева». Эротическая страничка пусть будет — «Секс-бомба», юмористическая уже придумана Михалковым — самым старым — «Фитиль». Журналистские расследования будут посвящены громким взрывам…

Вот Владимир Владимирович Маяковский его бы понял. Любимый поэт подрывника. Как там, у него, сказано? «Заложил бы динамиту — ну-ка, дрызнь! Ненавижу всяческую мертвечину! Обожаю всяческую жизнь!»

Всю ночь Серега Корабельников не спал, но из дома вышел утром окрыленным. «Обожаю всяческую жизнь!» — снова и снова повторял он про себя как мелодию современного хита строчку из Маяковского. Солнце било в глаза. Встречные девчонки, чувствуя человека окрыленного, так и стреляли в него глазами. И только в голове Сереги шевельнулась шальная мыслишка насчет небольшого любовного приключения, только подпалил он фитилек… Стоп. Плюнул и загасил. Дело прежде всего. Он теперь Джокер. Снова в связке, то есть в колоде. Рядом тоже смелые карты нашей масти. Скоро настанет его черед. И Джокер не подведет…

Он даже придал походке некую агентурность, а взгляду таинственность. Правда, девушки вдруг стали от него шарахаться.

Ну и ладно. Можно просто так прогуляться по городу, тем более, что город у них замечательный. Химический комбинат — крупнейший в России, кожевенный завод, лакокрасочная фабрика, три асфальтовых заводика. В реке, к сожалению, нет рыбы, но с удочкой все равно посидеть можно, то есть на берегу еще не опасно.

Недавно построили новую церковь, и надпись над куполом очень красивая: «Храм построен на средства консалтинговой фирмы „Взлет"». Последнее слово как раз над входом. Красиво и со смыслом. Может, зайти? Поставить свечку за всех безвременно взлетевших?

В этот момент рядом запиликал мобильник известной мелодией «Наша службам опасна и трудна…»

— Тимур? — парень ничем не приметной наружности тихо говорил в трубку. — Да. Хорошо.

Услышав знакомое имя, Серега насторожился. Тимуров на свете не так много. Один был из книжки, другой умер в Средней Азии несколько сот лет назад. Внутренний голос сказал ему по-гагарински: «Поехали!»

И точно, парень подошел к нему и с приветливой улыбкой не то спросил, не то назвал его:

— Джокер…

Серега кивнул.

— Здравствуйте, а я — Михаил.

Вот тебе раз! Что это за карта? Рыцарь Белой Луны, Кавалер Чаши и Блюдца… Павлик из Мор-доплюйска. Серега даже обиделся немного, но руку пожал. Только спросил:

— Почему у вас мелодия такая на мобильнике… ну… слишком много говорящая?

— Наоборот. Лучшее прикрытие — усыпление бдительности. Такая мелодия, подумают, не может быть у оперативника. Что он, дурак, что ли?

— Верно, — согласился Серега. — А я как-то не подумал.

— Поработаешь с нами, научишься, — подытожил Михаил. — Тимур ждет… — и указал в сторону стоявшего недалеко «Жигуля».

В машине, однако, Тимура не оказалось, и Михаил пояснил:

— Я отвезу вас туда, где вас ждет Тимур, а дальше уж без меня. Я — только водила! — и он весело похлопал ладонью по рулю.

Тогда понятно, почему у него не было хорошей клички. Водила…

Серега обратил внимание на то, что на левой руке Михаила красовались точно такие же массивные часы, какие были на Тимуре.

«Ага», — подумал он, но ничего не сказал. К часовым механизмам Сергей питал профессиональный интерес.

Через десять минут они приехали на угол Большой Кузнечной и Патриотической. Михаил указал Сереге на Тимура, сидевшего в уличном кафе под зеленым зонтиком, высадил его и уехал.

Тимур, увидев направлявшегося к нему Серегу, заулыбался и приветственно помахал рукой.

Серега тоже улыбнулся, и, когда он подошел к столику, они пожали друг другу руки, как старые друзья.

— Кофе? — спросил Тимур.

— Крепкий?

— Даже очень…

— Тогда чай.

— Почему? — не понял его Тимур.

— Интуитивная спонтанность, — ляпнул Серега.

— Понимаю, — ответил Тимур и, подозвав девушку в зеленом фартучке, сделал заказ.

Когда девушка принесла заказ и удалилась, Тимур подождал, пока Серега сделает первый глоток, и спросил:

— Ну как?

— Горячо, — ответил Серега и достал сигареты.

— Я часто пью кофе именно здесь, — Тимур отпил из красивой чашки и грустно посмотрел на девушку в зеленом фартуке.

— Да, — сказал Серега и приготовился слушать.

Тимур, помолчав немного, как бы собираясь с мыслями, наконец, начал:

— Сейчас я расскажу вам то, что является государственной тайной. А государство для нас — это еще больше, чем Родина. Мои полномочия позволяют мне говорить. Тем более что вы и сами обо всем, ну, почти обо всем догадаетесь, когда начнете работать. Наверняка вы ждете того, что, как в советские времена, сотрудники какого-нибудь особого отдела будут брать с вас нелепые расписки о неразглашении государственной тайны, будут пугать судом и солидным сроком в Сибири. Устарело. Теперь мы идем к человеку напрямую, без всяких бумажек. Лояльность без расписок растет…

— А оперативность? — поинтересовался Серега.

— Что «оперативность»?

— Растет?

— Конечно! Так что ничего этого не будет. Просто, если вы нарушите правила, которые необходимо соблюдать, занимаясь такими важными и ответственными делами, мы вас ликвидируем, в рабочем порядке.

— Слова о «рабочем порядке» подействовали на Серегу успокоительно. Сам он был из рабочих и отец тоже.

Тимур сделал паузу, наблюдая за реакцией Джокера.

— Порядок! — сказал Серега. — Слушаю вас, Тамерлан.

— Тимур, — поправил его собеседник. — Если вы прямо сейчас откажетесь от предложения, серьезность которого вы уже, надеюсь, оценили, то ничего страшного не произойдет. Мы выпьем еще по чашке кофе, и вы возвращаетесь в шалман на Малом. Деньги, которые вы получили, возвращать не нужно. Можете забыть.

— А кличку?

— Какую кличку?

— Мою. Джокер.

— А вот кличку придется вернуть.

Тимур опять сделал паузу, затем сказал:

— Еще чай?

— Кофе, — ответил Серега и сделал вид, что крепко думает над словами Тимура.

Когда принесли две чашечки действительно очень хорошего кофе, Серега помолчал для солидности, затем снова закурил и наконец сказал:

— Я понял то, что вы мне сказали. И я согласен. Джокер выходит на военную тропу.

— Ну, вот и славно, как говорил профессор Стравинский, — улыбнувшись, сказал Тимур и отпил кофе.

Серега хорошо расслышал слова об отравленном профессоре, но промолчал.

— Вам, конечно, известно, какие формы и размеры в последнее время принимает терроризм? — Тимур поставил чашку.

— Вселенские! «Ось Зла» и все-такое, — ответил Серега.

— Молчите. Просто слушайте.

Серега кивнул.

— И вам, конечно, известно, откуда он распространяется?

Серега кивнул.

— Не кивайте. Сидите и слушайте… Время призывов к благоразумию кончилось. Правительства большинства государств мира пришли к выводу, что терроризм, то есть террористов, надо уничтожать сначала физически, а потом и морально. Готовится глобальная акция, в которой Россия играет одну из ведущих ролей. Не побоюсь этого слова, является застрельщицей. Теперь, не называя стран и городов, я объясню вам суть планируемой ГРУ операции. Нами точно выяснено, в какой стране и в каком городе арабского мира находится главный источник терроризма. Подставные лица поставят туда партию игровых автоматов и позаботятся о том, чтобы они были установлены именно в тех местах, где собираются на отдых наиболее опасные представители враждебных всему миру организаций. В двойном дне каждого из двухсот пятидесяти игровых автоматов вам предстоит замаскировать по десять килограммов ультратолуола…

— По десять килограммов чего? — перебил его Серега.

— Ультратолуола. Он разработан не более полу года назад, так что вы о нем могли и не знать. Это примерно в десять раз мощнее гексагена. Три килограмма ультратолуола, заложенного в подвале дома, превратят двенадцатиэтажную точку в груду кирпичей.

Тимур продолжил:

— Вы должны снабдить каждый заряд радиодетонатором и смонтировать в красивом чемоданчике передатчик с кодовым электронным замком и кнопкой. В нужное время наш агент наберет код, нажмет на кнопку, и одновременно в двухстах пятидесяти местах произойдут взрывы. Там, где собираются интересующие нас люди, никогда не бывает ни женщин, ни детей. Так что на этот счет вы можете быть спокойны. А о результатах вашей работы вы узнаете по телевизору.

Тимур замолчал, глядя на Серегу. Тот в это время представлял себе, какой бардак начнется среди арабов террористов, и вырисовывающаяся картина радовала его.

— Могу еще сказать о вещах, уже не относящихся к вашей части работы. Мы позаботимся о том, чтобы во всем обвинили другое крыло мусульманских террористов. Так что все останется у них. Пусть разбираются. Дальше начинается большая политика, и это не по нашему ведомству. Вот так.

— Да-а… Серьезная работенка, — протянул Серега. — Как раз по мне. Приходилось уже делать кое-что похожее. Правда, не в таком масштабе. А кроме того, у меня свой счет к этим… обрезам.

— Ну что ж, — подытожил Тимур, — я рад, что мы поняли друг друга. Подготовьте полный список всего необходимого и завтра передайте его Михаилу. Дальнейшие действия в рабочем порядке.

— Как и ликвидация, — сострил Серега, вспомнив начало разговора.

— Совершенно верно. Как и ликвидация, — без улыбки подтвердил Тимур.

Серега понял, что ляпнул не то, и быстренько перескочил на другую тему:

— А как зарплата?

— За настоящую работу и зарплата — настоящая. За техническую подготовку этой акции вы получите из закромов ГРУ пять тысяч американских долларов. Сразу же после сдачи заказа. Не считая того, что уже получили. Потом будет очередное задание. Но должен сказать вам прямо, если разработанная и изготовленная вами система не сработает в нужный и важный момент, это будет расценено как подрывная деятельность. Дальше объяснять?

— Не надо, — быстро ответил Серега.

— У вас есть вопросы?

— Вопросов нет. Завтра будет список всего необходимого. В двух экземплярах.

— Достаточно одного. Михаил будет ждать вас завтра на том же месте в тот же час!

Тимур расплатился за кофе и чай, отмахнувшись от Серегиной попытки поучаствовать в этом, затем они вышли на Патриотическую.

По пути Тимур спросил:

— Деньги еще остались?

— Полно, — ответил Серега.

— Вот вам служебный телефон, — сказал Тимур и неожиданно вытащил из кармана мобильник, — он настроен таким образом, что вы никуда звонить не сможете. Зато мы сможем найти вас в любой момент. Зазвонит — нажмите эту кнопочку и отвечайте. Закончили разговор — опять на нее же, и он отключится.

Вручив мобильник совсем, обалдевшему Сереге, Тимур с улыбкой пожал ему руку и уехал на белой «Волге» с черными стеклами. Серега пошел по Патриотическому проспекту, на миг представив себе летающую в воздухе чалму с надписью «Дорогому Хусейну, от гарема».

Глава 10 ЭТО КОМУ НАЛЬНАЯ… КОМУ БЕЗНАЛЬНАЯ… КВАРТИРА. ЭТО КОМУ АНАЛЬНАЯ… КОМУ ОРАЛЬНАЯ… СТРАНА.

Слов, как говорится, из песни не выкинешь, а соседей по «коммуналке» тем более. Кто жил в коммуналке, тот знает (а кто не «жил» — пускай взрослеет), что такое «стук соседских бортов». Особенно когда ванна установлена на кухне. Если кто-то жарит яичницу, значит, ты не можешь принять ванну, но можешь выпить чашечку кофе. А если кто-то принимает ванну, вам придется повременить с кофе. Такая вот несложная, житейская, но часто выводящая вас из себя зависимость.

Серебряковым с соседями повезло, соседей было — один Леня. Леня никогда ничего не готовил на кухне, почти никогда не мылся и за стиркой был замечаем не чаще двух раз в квартал.

У Лени был свой взгляд на жизнь, как на пивной киоск. Наверное, поэтому он все время пил. Как правило, раз в месяц к нему в комнату сползались из соседних дворов такие же «лени». Через непродолжительное время и обильное возлияние гости начинали материться, потом драться. При этом как люди интеллигентные (в двадцать первом веке все-таки живут) и уважающие мнение оппонента, гости дрались не злобливо, с паузами на очередной тост.

Когда шум становился невыносим, Инга Борисовна вызывала милицию. Через час, другой из отделения приходили двое не совсем трезвых, но очень раздраженных милиционеров. Пинками и «демократизаторами» они спускали Лениных друзей вниз по лестнице. Инга Борисовна пила «Корвалол», потому что родная милиция действовала на нее не лучше Лениных друзей. Леня после этого в течение месяца пил в одиночестве, выходя из своей комнаты только в случае крайней необходимости или нужды.

Проходил месяц, и все повторялось. Мат, крик, драка, сонный голос дежурного, милицейские пинки и тишина…

* * *

В семь утра Оля принимала душ и размышляла о своей жизни.

Первый раз она влюбилась в восьмом классе в Сашу Бурова, из десятого «Б», который играл принца в школьной постановке «Золушки». В черном свитере и зеленом берете с павлиньим пером, которое пожертвовала для такого случая учительница биологии из золотого фонда своего кабинета, он чем-то был, действительно, похож на принца. Золушку играла совсем другая девчонка. Оля сидела зрителем в зале.

Оля была внучкой учительницы литературы, которая доставала всех «своими» Печориными, Онегиными и Наташами Ростовыми. Поэтому Оле тоже доставалось. Она стала писать стихи. Галка была в восторге, переписывала стихи в блокнот. На стихах ее первая любовь и закончилась. Саша гулял с другими девочками, Галка с другими мальчиками, а Оленька писала стихи о любви, потому что была натурой тонкой, поэтичной и от любви, может быть, даже немного рассеянной.

Когда она заканчивала школу, с бабушкой произошло несчастье. Инга Борисовна после родительского собрания в сумерках, под бесконечным усыпляющим питерским дождем, возвращалась домой. Она шла без зонтика, надвинув на голову широкий капюшон, и около дома ее сбила машина.

Бабушка долго лежала в больнице и вышла оттуда инвалидом — полуслепая. Нужна была операция, которую делали только за границей. Оля решила поступить в медицинский, чтобы стать доктором и вылечить ее.

В медицинском Оля Серебрякова встретила своего принца номер два. Принц был весь в белом… халате. Звали его Сережей, и фамилия у него была, что надо, не Козлов какой-нибудь вульгарный, а Гречкин — нежная такая фамилия, как и сам Сережа. Он заканчивал институт, она училась на третьем курсе. Ребята говорили, что единственным его решительным поступком на любовном фронте было знакомство с одной из признанных на тот момент красавиц института — Оленькой Серебряковой.

Через месяц Сережа уехал в Чечню. Прощаясь с Олей, Гречкин сказал ей: «Олыиа, не боись! Я вернусь назад классным хирургом. Где еще я найду такую практику?» За полгода от него пришло только три письма, но все они были искренни и нежны, Оля писала чаще и с нетерпением ждала его возвращения. О гибели Гречкина Сергея Серебряковым рассказал его друг. Погиб Серега за операционным столом в госпитале во время минометного обстрела боевиков.

Чтоб не расстраивать бабушку, Ольга плакала тихо, в подушку, а через два месяца после гибели Сергея родился Игорек. Несмотря на заманчивое предложение школьной подруги, Оленька Серебрякова не пошла на элитную панель, а призадумалась, где найти работу со свободным графиком. Как-то по радио она услышала объявление: «Агентство недвижимости „Доминанта" объявляло набор агентов без опыта работы. Высокая зарплата, свободный график работы. Дружный коллектив. Офис в центре, на Малороссийской улице». После объявления прозвучала кичево-переделанная песня-гимн агентства:

Песня так рассмешила Олю, что она решила попробовать…

Зарплаты никакой в агентстве не было, а были комиссионные проценты. График, действительно, оказался свободным. Первые деньги, сто долларов, Оля получила через месяц, но не за оформленную сделку, а за то, что согласилась мыть полы с утра, пока не началась работа агентства. Деньги были в сумочке, сумочка в колясочке, а смерть грабителя в его…

…Странный какой-то человек, этот Роман. На вид ему не больше тридцати, но совсем не юноша. С одной стороны — уверенный в себе, сильный, а с другой — явно чем-то сильно озадачен. Говорит, что предприниматель, а когда обсуждали плату за комнату, предложил им лишние пятьдесят долларов в месяц «…за возможность приходить поздно». Бабушке Роман тоже показался приличным человеком. Коммерсант, жил и работал в Москве. Теперь вот хочет перевести свой бизнес в их город. Пока хочет привыкнуть, осмотреться, поэтому для начала снимает комнату, а потом хочет обзавестись своим жильем…

Оля закрыла кран, отгоняя мысли о Романе, накинула халат и поставила чайник.

В дверь постучал новый жилец:

— Простите, я вам не помешал?

— Нет, что вы! То есть, я хотела сказать, что уже помылась и кухня свободна, — поправилась Ольга. — Ванна на кухне — это так неудобно, но мы привыкли, а вот вам, наверное, тяжело привыкать.

— Ну, не так, чтобы очень, я тоже рос в коммуналке до четвертого класса.

— А где вы жили?

— На Саратовской, рядом с музеем Азарного. Недавно проезжал мимо, немного взгрустнулось.

Оля чуть не спросила его: что же он не снял комнату в районе своего детства, но промолчала. Замотав волосы полотенцем в импровизированный тюрбан, она присела на табурет.

— Если хотите чаю, тогда присаживайтесь.

Оля достала две разнокалиберные кружки, сахарницу, плетеную тарелку из соломы с нарезанным хлебом.

— Извините, к чаю, правда, ничего нет.

— Тогда, просто чай.

Наступила неловкая пауза. Собеседники явно смущались друг друга. Роман припомнил слова из песни Гребенщикова: «Можно быть рядом, но не ближе чем кожа…»

Электричество ситуации разрядила Инга Борисовна.

— Оленька, — послышался в коридоре ее голос, — Игорек проснулся!

Извинившись, Оля торопливо покинула кухню-ванну. Оля кормила своего сына грудью. Когда он родился, она дала себе слово: во время кормления думать только о чем-нибудь хорошем, чтобы с молоком матери сын вбирал в себя только хорошее. В этот раз, склоняясь над чмокающим Игорьком, она поймала себя на мысли о том, что подумала о Романе. Может, он и вправду хороший человек? Вот только грустный излишне, что ли?..

* * *

«…имя — Виктор Сергеевич. Живет на Саратовской. Имеет старый автомобиль марки „Жигули". Дома его нет, машина стоит во дворе. Кабачок… простите… объект „Губа" активизировал милицию, те развесили портрет Бекасова на розыскных щитах. В квартире Бекасова сидят люди „Губы". По-моему, это — глупость. Однако — посмотрим. Если Бекасов еще в стране, то у „Губы " есть надежда. Вы говорили со Слоном, Тигр?

— Да, Волк. И вы знаете, что он мне сказал ? Вы с вашими…»

Глава 11 АХ, ДЕНЬГИ! ВЕЧНО ВЫ НЕКСТАТИ! НО И БЕЗ ВАС ХРЕНОВО ЖИТЬ…

В одном старом фильме про каратистов сэнсей говорит: если не знаешь что делать — делай шаг вперед. Вот и старшина Журбин говорил то же самое: «В опасной ситуации лучше всего — отступить назад».

Но за одним ударом мог последовать другой, а отступать Бекасу было некуда. Роман шел по бульвару Ораторов и думал о том, что слишком поправился за последний год. Внутренний голос подсказал ему, что начинается новаяжизнь. Надо взяться за себя, точнее за тренировки. Вспомнить десантную молодость.

Но тут же другой внутренний голос возразил: а надо ли это тебе? Ты сказочно богат. Рано или поздно тебя вычислят, так проживи это время в удовольствиях, в сладком тумане наслаждений. Отдохни напоследок. Ты теперь — Сберкассов, а не Бекасов!

Роман не стал спорить с внутренними голосами. У него была своя точка зрения на то, как ему жить дальше. Он попросил голоса заткнуться и направился к своему старому верному другу Димке Матюхину, по прозвищу Маха. Вытащил он друга из дома и через час купил в кредит на его имя новый темно-фиолетовый автомобиль «Опель „Вектра"».

В начале первого Бекас сел за руль своей новой машины, оставив довольному Махе за оказанную помощь тысячу долларов для полного счастья.

Душа Бекаса пела. Можно сочувствовать отечественному автопроизводителю, можно даже любить его где-то в самой глубине души, но вот любить дело его рук нельзя. Бекасу очень захотелось сделать что-то хорошее не только себе. Он подумал об Инге Борисовне. Накануне, за вечерним чаем, старушка рассказала Роману о своем увлечении радиовикторинами и лотереями.

Поколесив между старинных домов и густых парков, Роман выехал на вокзальную площадь, где находилась местная радиостанция. Выйдя из машины, он прошел мимо здания вокзала. Когда взгляд его скользнул по какому-то щиту, сердце Бекаса екнуло. Среди мрачных уголовных лиц Роман увидел свою фотографию из паспорта под словами:

«Разыскивается опасный преступник».

* * *

Инга Борисовна считала, что им повезло с жильцом. Больше всего она опасалась, что по объявлению придут какие-нибудь кавказцы с рынка, уличные девки, бандиты или, того хуже, уголовники. Хотя Оля убедительно доказывала, что все эти люди при деньгах и не станут снимать десятиметровую каморку на четвертом этаже в трущобном доме.

— Оля, ты не права, — возражала Инга Борисовна. — Я слышала по радио, что такие случаи бывают. Например, преступнику нужно «залечь на дно» с крупной суммой украденных денег. Если это умный и матерый рецидивист, он не поедет на Канары, где его тут же обнаружат, а спрячется в маленькой, неприметной комнатке.

То ли частичная потеря зрения способствовала развитию паранормальных способностей у Инги Борисовны, то ли радио дало точную информацию, она почти угадала явление, но вот перенесла его не на то лицо.

Так вот, Инга Борисовна не просто слушала старенький приемник. Она была убеждена, что ее инвалидность — не повод бездельничать. Она хотела использовать свои знания, накопленный когда-то багаж образования на поддержание семейного бюджета. Поэтому пожилая женщина упорно атаковала радиостанции, звонила, писала, посылала ответы на всевозможные вопросы, загадки, рассчитывая получить когда-нибудь солидный денежный приз. Порой в прямом эфире какого-нибудь молодежного канала можно было услышать странный диалог:

— У нас есть звоночек! Алло! Говорите! Вы в эфире! Алло! Вы меня слышите?

— Слышу вас хорошо.

— Прекрасно. Как вас зовут? Где вы работаете?

— Инга Борисовна, инвалид, пенсионерка, бывшая учительница.

— Инга Борисовна, у нас молодежная программа «Угадай-ка, укатай-ка!» Вы что же разбираетесь в современной музыке? Может быть вам лучше позвонить на «Ретроканал»?

— Я туда уже звонила час назад…

— Ну что ж. Сами, как говорится, напросились. Сейчас мы разыграем два билета на концерт группы «Иванушки International»…

— А можно взять выигрыш деньгами?

— Вообще-то у нас так не принято. Может, предоставим возможность сыграть кому-нибудь помоложе?

— Ладно, пусть будут билеты.

— Вам нужно будет угадать музыкальный отрывок из композиции известной современной группы. Вы готовы?..

Звучит музыка.

— Ну? Так что же это была за группа?.. Вы затрудняетесь в ответе?

— Затрудняться можно с ответом, молодой человек, или затрудняться ответить… У вас что было по русскому языку в школе?

— Чет… Здесь вопросы задаю я. Вы можете сказать, кому принадлежал прозвучавший музыкальный отрывок?

— Вот этот стук, слегка разбавленный бульканьем, вы называете музыкальным?

— Это известная западная группа… Весь музыкальный мир стоит от нее на ушах…

— Ушами надо слушать, молодой человек, а не стоять на них! У вашей передачи нет музыкального вкуса, но не надо требовать этого от…

— Сорвался звоночек… Ждем следующего, дозвонившегося…

Многие радиостанции уже узнавали Ингу Борисовну по голосу, посылали ее подальше, на соседние радиостанции. Но она упорно дозванивалась, называла какие-то имена, фамилии, даты, угадывала отрывки, фрагменты… За все это время ей удалось выиграть аудиодиск неизвестной ей группы «ХА-НА», которым она очень гордилась, часто вынимала его из коробочки, смотрела на радужные блики. Но прослушать, к сожалению, не могла. У Серебряковых не было CD-проигрывателя.

Этим своим призом Инга Борисовна за вечерним чаем поспешила похвастаться постояльцу. После чего они целый час говорили о музыке.

Инга Борисовна признала, что Роман, безусловно, человек с тонким эстетическим вкусом, достаточно начитанный, хотя отсутствует система в образовании и присутствует склонность к собственным поспешным оценкам некоторых явлений культуры. Но, вообще-то, он — человек интеллигентный.

С появлением Романа Серебряковым стало везти.

Уже на второй день Инге Борисовны пришло извещение, что за победу в литературной викторине фирма «Ганимед», спонсор конкурса, награждает ее стиральной машиной.

— Это какая-то ошибка или чей-то бессовестный розыгрыш, — повторяла весь вечер Инга Борисовна. — Я точно помню, что призом был роман Дмитрия Черкасова «Операция „Вурдалак"»! Стиральная машина была у Якубовича, но меня туда пока не берут. Хотя… Я столько всего уже послала, что не мудрено что-то и забыть.

Но на следующее утро двое молодых людей в синих комбинезонах действительно внесли в квартиру большую картонную коробку. Мало того, они объявили совершенно завороженной Инге Борисовне, что обязаны ее подключить, проверить и проинструктировать пользователя.

— Вот, Оленька, знания всегда на что-то сгодятся, — бабуля была растрогана до глубины души и несмогла сдержать слезы. — Я была абсолютно уверена, что образованный человек всегда может заработать денег своим умом. Теперь тебе уже не придется нас всех обстирывать.

Оля, как человек более практичный и современный, весь день ждала звонка с извинениями за накладку, происшедшую по недоразумению. Наступил вечер. Никто не позвонил и за стиральной машиной не приехал. И Оля поверила в удачу. Ведь везет же кому-то другому? Люди выигрывают автомобили, туристические туры, квартиры. А тут всего-то стиральная машина-Звонок с радио все-таки раздался. Через пару дней. Но не по поводу стиральной машины. Бодрый девичий голосок прокричал в трубку, что Инге Борисовне Серебряковой, самой активной их слушательнице по итогам года, вручается приемник «Панасоник» с фиксированными частотами и автоматической подстройкой каналов.

— Это только начало, Оля, — тихо, но твердо и уверенно сказала Инга Борисовна. — Мы выберемся из нищеты. Я научилась жить в этом обществе. Это только начало. Жизнь только начинается. Что ж, жива еще старушка!..

Инга Борисовна была совершенно права насчет того, что жизнь только начиналась, точнее, удача. Потому что через два дня сосед Леня необыкновенно счастливый и трезвый съехал е квартиры навсегда.

Глава 12 СТОЙКИЙ ОБОЛВАНЕННЫЙ СОЛДАТИК

Список материалов, радиодеталей и прочего, необходимых для создания системы дистанционного подрыва, получился внушительный. Серега Корабельников еще раз перечитал написанное, проверил ошибки. Подумал-подумал и нарисовал внизу маленького танцующего джокера. На следующий день он передал список Михаилу.

Оставалось только ждать. Ждать просто так было скучно. Серега взял любимого Маяковского и стал наслаждаться самой взрывной поэзией русской литературы. В квартире выше этажом плакала женщина, слышались звук бьющейся посуды, мат, глухие звуки ударов по телу и звонкие — по лицу. Кирилл Самсонов, здоровенный портовый грузчик, «учил» жизни свою жену Тамару.

Раньше Серега только посмеивался. Боевые семейные будни. Но сегодня ему вдруг стало жалко Тамарку. Она и так не знает, как одеться, чтобы скрыть синяки и ссадины. Убьет же когда-нибудь! В последнее время Серега на многие вещи стал смотреть иначе.

Он сел на кровати. Погоди, Самсон! Будет тебе фонтан — Большой каскад!

Из подручных средств и пищевых продуктов Се-рега за пару часов составил взрывпакет, не очень компактный, но для этого борова сойдет. На работу он уходит первым, Тамарка после него…

Ровно в шесть часов утра весь дом был разбужен громким взрывом. Соседи, повыскакивавшие из своих квартир, увидели на четвертом этаже в клубах дыма огромную окаменевшую фигуру Самсонова. Портовый грузчик напоминал новогоднюю елку-палку. Одежда с него облетела, только какие-то цветастые лоскутки и ленточки свисали с его головы. Округлая, мясистая физиономия была перепачкана в копоти и еще в чем-то красном. Соседка Серафима Павловна всем потом говорила, что это был кетчуп «Буль Тимор» с укропом.

К лестничным перилам проволокой была прикручена картонка, на которой были намалеваны следующие слова: «Жирний сабака! Будешь бить жэнщина, будешь разрываться! Комитет защиты террористок-смертниц от насилия».

Самсонов стоял, боясь шевелиться, широко расставив ноги, и только повторял: «Чего это, а?.. Чего это?..» Вниз по ступенькам бежал веселый теплый ручеек. У каждого человека есть такая маленькая противопожарная система. Собака с милицией приезжала, обнюхала все углы, слизала остатки кетчупа и отбыла обратно. Кирилла показали в вечерних новостях, после чего Самсонов стал на редкость задумчив и тих. Хватило одного китайского предупреждения, побои прекратились.

Прошло четыре дня после теракта, учиненного в квартире соседей.

Серега гулял по городу, сидел дома перед телевизором, изредка читал, в общем — бездельничал от всей души. В конце концов, это ожидание начало действовать ему на нервы.

Наконец, вечером четвертого дня, когда он с бутылкой «Пепси» (невиданное дело!) смотрел по телевизору «Вспомнить все» со Шварценеггером, лежавшая на столе трубка вдруг запикала. Серега вскочил с дивана и, немного волнуясь, сказал:

— Але!

— Здравствуйте, Сергей, — прозвучал в трубке голос Тимура.

— Здравствуйте, — ответил Серега. — А я думал, вы меня будете Джокером называть.

— Джокером?! Ясно теперь, что вы там такое изобразили. А у нас на складе голову ломали, что у вас последним пунктом в списке значится. Думали. Может, вам кукла какая нужна, Буратино что ли? А это, что-то вроде, вашей подписи.

— Вы же сами дали мне кличку Джокер.

— Ладно, Сергей, чем вы сейчас занимаетесь?

— Кино смотрю, Маяковского читаю…

— Кого? Маяковского? А вы случайно не….

— Нет, я завязал, то есть ни-ни. Как обещал. Просто люблю Маяковского.

— Хорошо. Маяковский — это наш поэт. Но дочитывать будете потом. Настало время «Ч»…

— И час «Д», — брякнул Серега.

— Перестаньте меня сбивать, в конце концов. Итак, все необходимое уже на базе. Так что собирайтесь, сейчас за вами заедет Михаил.

— Хорошо, — ответил Серега, — а что брать-то?

— Зубной щетки будет достаточно. Будьте на мосту через полчаса.

— Есть, — ответил Серега, отключил трубку и остался доволен собой.

Он понял, что некоторое время он будет находиться неизвестно где, и быстренько покидал в старый портфель некоторое количество трусов и носков, две футболки, мыло, полотенце, зубную щетку и дорогую пасту «Бленд-а-мед», купленную им под влиянием телевизионной рекламы. Когда он подходил к мосту через Смородинку, рядом с ним остановился «Жигуль», открылась правая передняя дверь, и Серега увидел сидевшего за рулем и улыбавшегося, как всегда, Михаила.

— Привет! — сказал тот и похлопал рукой по сиденью.

— Привет! — ответил Серега, садясь в машину и захлопывая дверь.

Портфельчик он закинул на заднее сиденье.

— Наденьте, пожалуйста, эти очки, — сказал Михаил и протянул Сереге какие-то крутые темные очки, напоминающие очки сварщика.

Очки оказались абсолютно непрозрачными. Мало того, они идеально облегали виски, и по бокам тоже не было видно совершенно ничего.

— Зачем так сложно? — сказал он.

Михаил засмеялся и сказал:

— Посудите сами, что скажут люди, если вы будете ехать с завязанными глазами.

— Или в маске сварщика, — поддакнул Серега, — понимаю: конспирация — мать…

Чего мать — Серега так и не придумал. Конспирация так и осталась просто матерью.

— Меньше знаешь — крепче спишь. Знаний меньше — морда шире. Так? — спросил Серега.

— Совершенно верно, — ответил Михаил.

Серега кивнул и вытащил сигареты.

— Давай я прикурю, — заботливо произнес Михаил, забрал у Серега пачку и через несколько секунд вернул зажженную сигарету. Можно сказать, побратались как индейцы. Михаил даже рассказал ему анекдот времен перестройки про свое ведомство:

— В комитете госбезопасности идет партсобрание. Секретарь парткома выступает с речью о том, что надо более активно и критически выносить на обсуждение острые вопросы. Вдохновленный речью, с места поднялся молодой лейтенант:

— Товарищи! Наболело уже, не могу молчать! До каких пор жена и теща генерала будут использовать служебную машину для поездок по магазинам?!

На следующий день лейтенанта вызвал генерал:

— Мне очень понравилось ваше выступление вчера на собрании. Я вижу, что вы — бескомпромиссный человек, честная натура. Вы заслужили повышение по службе. Мы решили послать вас в Уругвайскую пустыню нашим резидентом.

— Но у меня здесь молодая жена, — возразил офицер, — в конце концов, я не знаю тамошнего языка. — Кстати, о языке, товарищ лейтенант… По легенде вы будете глухонемым, поэтому язык мы вам вырежем еще здесь.

Машина ехала неизвестно куда, но Серега не беспокоился. Надо — значит надо. Он думал об этих веселых, аккуратных и благополучных ребятах, занимающихся такими важными и интересными делами. Он немного завидовал им, но теперь понимал, что и его приняли в эту игру как своего.

Ну, положим, еще не совсем как своего, но Серега докажет им, что такие, как он, им нужны и просто так на улице не валяются. И тут же вспомнил, как неоднократно валялся на улице, не в силах дойти до дома из «В Два Щёта». Но это было уже в далеком и невозвратном прошлом. И это была чья-то чужая жизнь.

Они ехали около часа, и, когда, наконец, под колесами почувствовалась грунтовка, Михаил разрешил снять очки.

Серега тут же сильно зажмурился. После часа темноты синее вечернее небо и красное солнце, опустившееся к самому горизонту, слепили его. Машина, покачиваясь, неторопливо катилась по извилистой загородной дороге. Стекла были опущены, и Серега с удовольствием вдыхал чистый воздух хвойного леса; с другой стороны почти до горизонта уходило поле, на котором росло непонятно что.

— Ну что, — сказал Михаил, — спорим, что не угадаете, где мы находимся?

Серега посмотрел вокруг и ответил:

— Могу сказать точно, что не Чечня и не Афган.

— Почти приехали, — сообщил Михаил, сворачивая на малозаметную дорогу, уходящую в лес.

Минут пять машина, раскачиваясь и переваливая через пересекающие дорогу толстые корни растущих вдоль нее сосен и елей, ехала по лесу. Наконец Серега увидел сплошную бетонную стену вышиной метров пять. На стене черной краской было написано: «Осторожно, могильник сибирской язвы!»

Дорога упиралась в глухие железные ворота, над которыми торчала телекамера.

Ворота раскрылись, и «Жигуль» въехал на территорию спецбазы.

Машина, проехав метров сто, остановилась у светлого ангара, построенного из современных материалов.

— Тимур здесь? — поинтересовался Серега.

— Конечно! Ждет, — ответил Михаил и пошел к дверям ангара.

Тимур резался в настольный теннис с парнем в голубом рабочем комбинезоне. Играли они по-дворовому, но резво. Еще один парень в таком же голубом комбинезоне возился с перевернутым вверх колесами велосипедом.

Увидев вошедших, Тимур, бросив ракетку на стол, направился им навстречу.

— Привет бойцу невидимого фронта! — провозгласил он, улыбаясь.

Михаил в это время скрылся за какой-то дверью.

— Здрасьте, — ответил Серега и пожал протянутую ему руку.

— Сначала немного о деле, — объявил Тимур, — потом поужинаем, потом опять о деле и немедленно спать! — неожиданно закончил он с ленинской интонацией.

Он подвел Серегу к стоявшим чуть в сторонке двум парням в одинаковых голубых комбинезонах и представил их друг другу:

— Это — Сергей. Это — Толик, а это — Кирилл.

Они пожали друг другу руки.

На левой руке каждого были надеты уже знакомые Сереге массивные навороченные часы. Он был крайне заинтригован, но промолчал.

— Они будут помогать вам работать, — продолжил Тимур, — объем работы большой, как вы понимаете, так что их руки не будут лишними. Да и головы у них работают нормально. Наверное, потому, что они не курят.

— Привыкли руки к стопорям, — пропел Серега, но понял, что пошутил не очень удачно.

Но парни все равно заулыбались. В это время открылась дверь, из которой вышел Михаил, кативший перед собой столик, заставленный снедью. Посреди всего возвышался чайник, пускавший из носика пар.

— Давайте перекусим для знакомства, — предложил Тимур, подталкивая Серегу в угол, где стояли несколько кресел, два дивана, столик и «стойка» с телевизором и видеомагнитофоном.

Усевшись в низкое кресло, Серега огляделся по сторонам.

Помещение, в котором они находились, представляло из себя часть ангара, отделенную перегородкой. В помещении было несколько дверей.

Увидев, что Серега озирается, Тимур показал пальцем вверх на крышу:

— Специальное антиспутниковое покрытие. А в этой части, как вы понимаете, мы отдыхаем. Потом пройдем туда, где вы будете работать, и я вам все покажу. А пока что давайте угощайтесь.

И, подавая пример, зацепил вилкой сразу несколько кусков ветчины.

Когда трапеза была окончена, Тимур сказал:

— Ну, пошли смотреть.

Он открыл одну из дверей и первым шагнул в темное помещение. Пошарив по стене, громко щелкнул рубильником, и Серега увидел перед собой ярко освещенный зал огромных размеров. В нем ровными рядами стояли совершенно одинаковые игровые автоматы.

— Ровно двести пятьдесят. У нас — как в аптеке.

Произнеся это, Тимур показал Сереге на другую

сторону, где в углу зала стояли верстаки, несколько дорогих станков, стеллажи, с уймой импортных инструментов, а также кульман и чертежный стол с пачками бумаги разных форматов.

В сторонке стояло несколько картонных ящиков.

Указав на них, Тимур пояснил:

— Там ваш заказ. И… согласно рисунка…

Тимур указал на пластмассового Буратино в красном колпачке, сидящего на одной из коробок.

— Годится! — довольно сказал Сергей, и они вернулись обратно в «гостиную».

Тимур, откинувшись на спинку кресла, сказал:

— Вам придется оставаться на территории базы до полного окончания работ. Здесь есть все, чтобы вы не испытывали никаких неудобств. Там, — он указал на одну из дверей, — ваша комната. Ничего особенного. Кровать с пневматическим матрасом. Видели рекламу по телевизору?

Серега кивнул. Неужели реклама действует даже на наши органы госбезопасности? Тимур продолжил:

— Ну, естественно, стул, стол, полка с книгами, есть ваш любимый Маяковский в шкафчике. Короче, все, что надо. За этой дверью — душ и туалет, там — комнаты ваших помощников.

Он повернулся к помощникам и сказал:

— Они будут работать в любое время. Даже если вам взбредет в голову потрудиться в четыре часа утра.

— Отдых — в пределах базы.

— Все понятно, — сказал Серега и взял со столика кекс.

* * *

«…с подготовкой акции?

—Дела идут нормально. Объект „Джокер"работает с неслыханным энтузиазмом. Такие люди, как он, — на вес золота. Может бы, вы, Тигр, измените свое мнение и поднимете перед Советом вопрос о привлечении его к Общему Делу?

—Один раз я уже ответил вам на этот вопрос. Отвечу еще один раз, он же — последний. Нет. И повторю аргументацию. Он порочен. Он — алкоголик, и это — на всю оставшуюся жизнь. Ставка слишком высока.

—Хорошо… Вот, посмотрите, я принес вам выписки из протоколов…»

Глава 13 ХАЛЯВА КОНЧИТСЯ КОГДА-ТО, ПРИЧАЛИТ К БЕРЕГУ БЕКАС

Золотая Рыбка, Сивка-Бурка, джинн из бутылки — все они выполняли только три желания. На этом их волшебства заканчивались. На третьем испытании волшебство начинало давать сбой. Затем следовало разоблачение магии. Золотая Рыбка попадала в браконьерские сети, Сивку-Бурку отправляли на колбасу, а джинна сдавали в пункт приемки стеклотары вместе с посудой.

Когда Роман купил упаковку памперсов для Игорька, Оля сначала наотрез отказалась принять подарки, но, увидев его расстроенное лицо, сжалилась. Приняла подарки, поблагодарила, предупредив, чтобы это было в первый и последний раз. Вместо памперсов на Серебряковых стали падать «подарки судьбы». Оля заподозрила что-то не то уже на втором «подарке», то есть на приемнике. Кроме того, Роман снимал у них квартиру чуть больше недели, а с соседом алкоголиком справился за пять дней, больше некому было. Чувствовалась рука нового жильца. Разоблачение напрашивалось само собой. Как он посмел издеваться над ее бабушкой? Подсовывать больной старухе дорогие подачки…

В таких невеселых раздумьях Оля возвращалась поздно вечером домой. Во двор въехал «опель» Романа. Оля зашла в арку следом. Она видела, как Роман вышел из машины, квакнула сигнализация. Жилец был бледен, имел усталый и озабоченный вид.

— Здравствуйте!

Роман вздрогнул, как от выстрела. Порывисто обернулся. Но, увидев ее, улыбнулся.

— Добрый вечер, Оля. Вы ходили в магазин?

— Ни в какой магазин я не ходила. — Оля решила сразу же выбрать резкую безапелляционную интонацию. — Мне нужно с вами серьезно поговорить. Давайте присядем.

Они сели на пыльную дворовую скамейку, между двумя тополями.

— Роман, вы поначалу показались мне достойным и порядочным человеком, — начала Ольга, глядя куда-то между домами во второй двор. — Мне очень неприятно об этом говорить, но я в вас ошиблась. Вы не тот, за кого себя выдаете!

— Кто же я, по-вашему? — спросил он.

— Зачем вам понадобилось издеваться над старой больной женщиной. К чему эти подарки, как бы упавшие на нее с неба? Вам нравится подшучивать над ней? Ведь это же не ребенок, который верит в Деда Мороза. Это же взрослый человек, потерявший здоровье…

— И кто же я теперь в ваших глазах?

— Не перебивайте! Вы скучающий, во всем разочаровавшийся богатей, объевшийся достатком. Решили побродить среди простого народа. Вам на всех наплевать! Вам просто стало скучно, и вы решили позабавиться. Ткнули пальцем в первое попавшееся объявление. Сняли комнату в трущобе. Подходящее место для наблюдений. Мать-одиночка, бабка-инвалид, сосед алкаш. Слушайте, а может быть, вы новый Достоевский? Ищите героев для своего трущобного романа? Разыскиваете идиотов, Настасий Филипповен? Так вам надо было туда — в Петербург ехать.

Оля в пылу своих обвинений повернулась к Роману. Тот чертил каблуком на песке какие-то кружки, палочки. Он почувствовал взгляд и повернул к ней лицо. В глазах Романа отразилась такая усталость, что Ольга сбилась и замолчала.

— Вы любите тополя? — неожиданно спросил он. — Вот эти дворовые, неказистые. Их каждый год безжалостно подрезают. Срезают молодые ветки. А те опять отрастают, даря зелень пыльному не уютному городу. А летом этот их пух вместо снега. Странные деревья. Они похожи на жителей нашего города. У вас нет аллергии на тополиный пух?

— Нет. У меня нет аллергии на тополиный пух. У меня есть аллергия на вас, на ваши чудачества и на ваши лирические отступления! Ля-ля-ля, тополя… Вы, наверное, никогда не бедствовали, у вас не было большого горя, вы никого не любили…

— Ну, почему же… любил… — сказал он очень тихо, но Оля услышала. — Вы меня извините, пожалуйста, Оля, я не хотел никого обидеть. Просто хотел сделать вам приятное, а как не знал. Честное слово. Хотите, я попрошу прощения у Инги Борисовны?

— И убьете бабушку?

— Нет… Но что нам тогда делать?.. А может, пусть все остается как есть? А я даю вам слово больше не делать больше подарков.

— Ладно, пусть, — неожиданно для себя вдруг сдалась Ольга. Она положительно не хотела ссориться с постояльцем. Слова возмущения утратили смысл. Оля поняла, что просто не в силах обижаться на Романа. Он такой… милый… и усталый…

— Пойдемте в дом. Вы позволите? — Роман встал и протянул ей руку.

Оля приняла руку — мир был восстановлен…

Глава 14 ГДЕ МОИ СЕМНАДЦАТЬ ЛЕТ ЗА МОЙ ЧЕРНЫЙ ПИСТОЛЕТ?

Прошло десять дней с той ночи, когда Роман нашел сумку на месте аварии.

После случая на вокзале он не раз встречал свою фотографию на видных местах на различных стендах у станций метро, в универсаме, а одну даже в парикмахерской. Подумав, Бекас решил купить себе оружие. Пистолетом, при таком раскладе, обзавестись было необходимо. На всякий пожарный случай. Тем более что нужный человек, который мог достать оружие, у Бекаса на примете был.

Узбек Памир был влиятельным человеком. У него было свое торговое дело, но совсем не оно придавало ему вес. Те, кто знал Памира, уважали его за рассудительность и умение принять правильное решение в сложной ситуации. Однажды Бекас здорово помог Памиру, когда того поздним вечером около своего дома чуть ли не на смерть избивали шестеро молодых ребят. На счастье узбека, Роман «бомбил» в эту ночь рядом.

Памир очень внимательно отнесся к просьбе Бекаса — помочь с приобретением пистолета. Вопросов лишних задавать не стал, а позвонил по сотовому кому-то из друзей, поговорил о погоде, о родственниках, после чего сказал Бекасу, где и когда тот может получить пистолет.

Ровно в пять часов Роман стоял под огромным рекламным щитом, на котором были изображены мужчина и женщина. Она замахивалась на него сковородкой, а он улыбался пока еще всеми своими зубами. «„Фэйри" — жирная сковородка вам не страшна!» — гласила надпись. К нему подошел какой-то странный человек в потертой камуфляжной форме со значком «Воин-спортсмен» на груди и спросил:

— Птицами не интересуетесь? Бекасами, например.

— Я сам Бекас…

— Какой ствол тебе нужен? — спокойно глядя на Бекаса, продолжил этот странный человек.

Бекас слегка растерялся, все-таки не каждый день огнестрельное оружие покупал:

— Как вам сказать? Если без ложного патриотизма, то желательно импортный и дорогой. Я имею в виду — уважаемой фирмы. Не слишком тяжелый и с глушителем. Патронов пять коробок.

— Деньги при себе?

— Конечно, — ответил Бекас.

— Покажи.

Бекас вынул из кармана заранее приготовленные две тысячи долларов.

— Пошли, — сказал человек и направился к выходу с рынка.

— Где твоя машина? — спросил человек, и Бекас указал свой «опель», стоявший среди других машин.

— Садись и жди пять минут.

После этих слов он резко развернулся и пошел обратно.

Прошло пять минут.

Правая дверь открылась, и в машину сел совсем молодой парень в бейсбольной кепке, с плеером, всем своим обликом походивший на студента первокурсника. На плече у студента висела спортивная сумка.

— Поехали, курс Памир, — студент многозначительно похлопал по сумке рукой,

— Ясно, — слегка смутился Бекас и запустил двигатель, — куда ехать-то?

— Прямо.

Через десять минут они выехали на обширную свалку, самое подходящее место для такой сделки.

«Студент» открыл сумку и достал из нее небольшой черный кейс с поверхностью под натуральную кожу. Кейс выглядел шикарно.

Внутри чемоданчика лежал изящный пистолет, созданный лучшими оружейниками Запада.

Студент вынул его из выдавленного по силуэту гнезда, затем присоединил глушитель, для которого в кейсе тоже было особое место, и, ловко вбив в рукоятку обойму, посмотрел на Бекаса. Тот молчал.

— «Берега», шестнадцать зарядов, предусмотрен режим автоматической стрельбы, — объявил студент, — пойдемте, постреляем.

«Студент» вручил пистолет Бекасу. Тот сделал пару тестовых выстрелов.

— Годится, — похвалил его студент, — теперь можно перейти к финансовому вопросу.

Напоследок Бекас спросил:

— Вы, наверное, в курсе дела… Как быть, если менты случайно обнаружат у меня пистолет?

Студент был в курсе дела, потому что тут же ответил:

— От трехсот до пятисот баксов. И — гуляй. Если упрутся — штука. Но это уже выше крыши. Еще и руки жать будут. Ну, а для самых упорных напиши записку, дескать, нашел и несу оружие, чтобы сдать в местное РУВД. Напиши, что нашел оружие на этой свалке. Памир подтвердит, если надо.

— Вас куда? — спросил Бекас, заводя машину.

— На то же место.

Когда они подъехали к входу на рынок и Бекас остановил машину, студент тут же без единого слова вышел и исчез в толпе.

«О, как!», — подумал Бекас и поехал за город пострелять.

Ему не терпелось самостоятельно испытать новую игрушку. Оружие делает из мальчишки мужчину, а из мужчины мальчишку.

* * *

«…этот ваш царь Ирод был просто тупым параноиком, и не более того. Вы говорите — злодейство? Ха! Да какой он злодей? Он всего лишь трусливо спасал свою шкуру, не мысля в категориях, предполагающих злодейство. И откуда, интересно, в этой захолустной деревне взялось… сколько, вы говорите — пять тысяч младенцев? Да там наверняка всего-то человек пятьсот было. Смешно! Вы лучше послушайте, что вчера произошло на Большом Круге…»

Глава 15 ПОКА НЕ ТРЕБУЕТСЯ ФУГАСА К СВЯЩЕННОЙ ЖЕРТВЕ АПОЛЛОН…

Серегу было не узнать. Серега Корабельников сочинял свой взрыв-концерт, как Моцарт, забывая про еду и сон. Он видел систему в мельчайших подробностях и совершенно точно представлял, как она будет работать. Толик и Кирилл почтительно торчали рядом, расторопно подавали ему детали и горячий кофе.

Серега работал как одержимый. Никогда еще он не был так увлечен поставленной перед ним задачей, а комфортные условия работы и маячивший впереди небывалый гонорар делали ее приятной вдвойне. Но самое главное, он теперь был востребован!

Он был талантливым электронщиком, соскучившимся по своему любимому делу за годы бездействия. По ходу дела Серега внес в первоначальную схему несколько остроумных изменений, пристроил опознающую систему, и скоро предварительная часть работы была завершена.

К вечеру, когда вся компания собралась на ужин, Серега доложил о проделанной работе.

— Система рассчитана на использование в радиусе до двадцати километров от передатчика, — говорил он уверенным лекторским тоном, — такая дальность в сочетании с малыми размерами передатчика обеспечивается за счет импульсных сигналов большой мощности.

Он сам удивлялся тому, как гладко и точно он выражает свои мысли. Сидевшие напротив него Тимур, Толик и Кирилл слушали Серегу, как студенты профессора. Когда Серега взял сигарету, Толик моментально поднес ему горящую зажигалку. Серега воспринял это как должное и продолжил:

— Во избежание случайных совпадений и вообще в целях безопасности система снабжена блоком опознавания. Прежде чем приемник, соединенный с детонатором, будет готов привести в действие механизм взрыва, происходит взаимное опознавание приемника и передатчика. Только после этого взрыватель активируется. Случайность исключена.

И, повернувшись к Тимуру, спросил:

— Что скажете?

Тимур поднял руки вверх, как бы сдаваясь, и восхищенно закатил глаза. Это, видимо, означало — нет слов.

Серега удовлетворенно кивнул, и было очевидно, что другой оценки он и не ожидал.

* * *

Следующие десять дней пролетели незаметно. Толик с Кириллом пахали, как черти. Серега даже зауважал их, хотя сначала с высоты своей квалификации относился недоверчиво. Когда привезли ультратолуол, Серега с интересом помял в пальцах незнакомый красный пластилин, пахнущий бананами. Сам он все это время был занят созданием пульта управления, умещавшегося в небольшом дипломате. Он пристроил еще одну предохранительную систему, и теперь возможность случайного срабатывания детонаторов исключалась полностью.

Серега слишком хорошо помнил случай в Афгане, когда подрывник не позаботился о защите взрывного устройства от дурака, и заряд взорвался в кузове армейского грузовика, доставлявшего его к месту закладки. Изготовитель устройства в это время сидел прямо на сундуке с фугасом. В радиусе пятидесяти метров в живых остался только местный пастух, и то лишь потому, что не дошел до места взрыва метров сто.

Наконец все было готово. Двести пятьдесят игровых автоматов стояли рядами, как новенькие. Собственно, они и были новенькими, но с некоторыми улучшениями в конструкции. В каждом из них в двойном дне массивного основания было размещено по десять килограммов ультратолуола. Там же находились приемники, а в качестве принимающей антенны использовались декоративные металлические молдинги, в изобилии украшавшие машины для отнимания денег у азартных простаков. Питание для постоянно работавших приемников поступало из новомодной индиевой батарейки, которой хватило бы на год непрерывной работы.

Работа была закончена. Вечером того же дня Серега пригласил Тимура на демонстрацию.

Они вышли из ангара в огромный, покрытый густой травой двор и расположились недалеко от дверей. На столике для пикников лежал скромный кожаный дипломат. Для пущего эффекта Серега решил использовать тот же ультратолуол. Следуя его инструкциям, Толик установил приемник и заряд весом 50 граммов на микроскопическом островке в середине озера, находившегося в пяти километрах от базы. Сам он сидел в машине на берегу озера и наблюдал главным образом за тем, чтобы какой-нибудь олух не полез на островок во время эксперимента. Связь осуществлялась по мобильнику.

Серега открыл дипломат. Тимур очень внимательно следил за всеми его действиями.

Щелк! На табло загорелся зеленый глазок.

— Я набираю восьмизначный код, открывающий доступ к связи с приемниками. Желтый глазок мигает, значит, идет процесс взаимного опознавания. Когда перестанет мигать и останется гореть, опознавание произошло.

Глазок помигал и перестал, светясь ровным желтым светом.

— Теперь я набираю четырехзначный код, позволяющий отправить команду на взрыв, и загорается красный глазок.

Зажегся тревожный красный глаз.

— Теперь я поворачиваю ключ, отпирающий кнопку пуска устройства.

Серега повернул ключ и все, кроме него, перестали дышать.

— Тимур, позвоните Толику и не прерывайте связь, — вежливо приказал Серега.

Тимур тотчас выхватил из кармана трубку и быстро нажал нужные кнопки.

— Толик, — сказал он, — что там на острове? Хорошо. Наблюдай и не отключайся.

И, прижимая трубку к уху, посмотрел на Серегу.

— Сейчас я нажму кнопку, — торжественно сказал Серега, — и через пятнадцать секунд мы услышим взрыв.

Тимур, Кирилл и Михаил одновременно подняли к глазам руки с одинаковыми крутыми часами на запястьях.

— Раз… два… — и на счете «три» Серега вдавил кнопку.

Побежали тихие секунды.

Через четверть минуты послышался далекий хлопок.

Вокруг Сереги раздались редкие, но энергичные аплодисменты.

Улыбающийся Тимур поднес трубку к уху, послушал, сказал «ну-ну!» и, выключив ее, сунул в карман.

— Толик приедет минут через пять. Говорит, что остров утонул!

Все засмеялись, и Серега ощутил блаженное чувство расслабления, которое обычно приходит после удачно законченной работы.

Они пошли в ангар.

На ходу Серега рассказывал Тимуру, как вводить коды. Тот слушал внимательно. Когда Серега рассказал все, он спросил:

— Вы все запомнили?

— Да, — ответил внимательный Тимур.

— Повторите!

И Тимур повторил услышанное слово в слово.

— Хорошо, — одобрил его Серега, усаживаясь за столик, на котором, как всегда, было много чего вкусного.

— Ну, что же, Джокер, — сказал Тимур, передавая Сереге чашку с кофе, — будем считать, что вы с успехом выдержали испытание и заодно выполнили свое первое задание.

Серега почувствовал, как Тимур сделал едва заметное ударение, произнося слово «Джокер», и ему стало приятно.

Наконец-то. Его нашли. Он стал нужным. Он среди своих.

Попивая кофе, Серега сидел в удобном кресле и чувствовал приятные волны расслабленности.

Первое задание… Сколько их еще будет! Он занимается нужным делом. И не в деньгах дело. Хотя, конечно, деньги хорошие, они нужны, на них он начнет новую жизнь. Но главное — это важное дело, которое он умеет делать как никто другой. И страна это поняла и оценила…

Серега почувствовал, как он вымотался за последние две недели, и ему ужасно захотелось спать. Теннисный стол, на который он смотрел в это время, вдруг поплыл вправо и вверх, загибаясь, как гребень океанской волны. Серега приятно удивился и тут же уснул.

Когда он открыл глаза, вокруг него ничего не изменилось, только Тимур смотрел на него с веселым участием.

— Надо же, как вас сморило, — сказал он, — уснули прямо в кресле и придавили аж минут пятнадцать! Наверное, это от переутомления. Я понимаю, что вы работали, отдавая все силы. Это похвально. Ну, сейчас Михаил отвезет вас домой, и вы будете отдыхать несколько дней. Потом — новое задание. Вы показали себя классным специалистом, и бездельничать вам не придется. А вот и ваш гонорар.

И Тимур положил на стол перед довольным и еще не совсем проснувшимся Серегой плотную пачечку долларов, перетянутую тонкими резинками.

Серега небрежно смел ее в стоявшую рядом открытую сумку с его шмотками и снова удивился — когда это он успел ее собрать? Или, может, ребята позаботились, пока он спал? Наверное, они. Ну и спасибо.

Он поднялся, взял сумку и сказал, зевая:

— Тогда поехали. А то я сейчас снова усну.

Пока Михаил оживлял машину, звучали слова о

недолгой разлуке, совершались рукопожатия и осуществлялись похлопывания по плечам. Когда он, наконец, сел в машину, Михаил снова протянул ему черные очки. Серега надел их и тут же вырубился.

Проснулся он оттого, что Михаил сержантским голосом провозгласил:

— Па-адъем!

Сонно пожав ему руку, Серега вылез из «Жигуля», добрел до квартиры, вошел в нее, запер за собой дверь и, быстро раздевшись, рухнул в кровать.

В эту ночь ему снились взлетающие на воздух в клубах дыма и огня злачные заведения. А потом явился улыбающийся Бен Ладен, у которого на чалме была надпись: «Если хочешь жить богато — поиграй на автоматах!»

* * *

Проснулся Серега ровно в восемь часов утра.

Он хорошо выспался, чувствовал себя бодрым и полным сил. Его наполняли давно забытое ощущение праздника и предчувствие чего-то очень важного. И это важное должно было произойти именно сегодня. Быстро одевшись, он выпил чаю и, выложив из кармана паспорт, который обычно всегда носил с собой во избежание конфликтов с милицией, вышел из дома. Дойдя до остановки троллейбуса, через пятнадцать минут он уже поднимался по лестнице Центрального железнодорожного вокзала. Все шло по плану. Он знал это и был доволен тем, что выполняет важные и необходимые действия безошибочно.

Взяв билет до Малой Шушеры, он сел в электричку ровно за три минуты до отправления. Электричка тронулась, и Серега, глядя в окно на пробегающие урбанистические виды, не думал ни о чем особенном.

С него было достаточно сознания того, что он все делает правильно. Он вспомнил вдруг Тимура и остальных ребят, с которыми провел на спецбазе две недели, и ему стало приятно. Все они очень понравились ему, и он знал, что никогда их не подведет. Он не помнил, что именно должен сделать, но знал, что не ошибается в своих действиях и что все идет по плану.

Доехав до станции «Каменья», Серега вышел из электрички и, стоя на платформе, дождался, когда поезд скроется за поворотом. Стало тихо, как обычно бывает за городом, и только в рельсах пощелкивали колеса удалявшегося поезда. Серега вдруг увидел перед собой лицо Тимура, глядящего на него с надеждой и строгостью. Он вспомнил, как Тимур говорил ему:

— Мы все надеемся на тебя. От тебя зависит безопасность нашего дела. Помни об этом.

«Да, — подумал Серега, — на меня можно положиться. Я не подведу».

Он посмотрел на часы и, спустившись с платформы, зашагал вдоль путей вслед уехавшей электричке. Он уверенно шел, зная, что скоро выполнит важное задание. Через сорок минут он снова посмотрел на часы и остановился.

Рельсы негромко сказали ему о том, что сзади приближается поезд. Посмотрев в ту сторону, он увидел на расстоянии километра игрушечные вагончики, показавшиеся из-за леса. Серега знал, что это был московский экспресс.

«Не подведи нас», — снова услышал Серега голос Тимура.

— Да не подведу я, — вслух ответил он, зная, что сейчас выполнит важный приказ, и шагнул на рельсы…

У дорожной обходчицы Прасковьи Тихоновны заболела сменщица. Дура, есть дура. Говорила ей — не бегай ты после бани за своим пьяным охламоном. Сам приползет на автопилоте. Нет, пошла, искала его по кустам и заборам, нашла, притащила на себе. Что мылась, что не мылась. И вот результат. «Тихоновна, выручай! Я вся горю, не пойму от чего».

Вот и шла Прасковья злая и невыспавшаяся по железнодорожной насыпи, в оранжевом жилете, с кувалдочкой на плече. Долюшка русская, долюшка женская… Зато на свежем воздухе, свой огород есть у времяночки.

И что одна-одинешенька — это тоже не беда, сколько их таких баб по России. Вон, Нюрка-сменщица не одна. Любовь, говорит у нее. Видела она эту любовь. Один глаз на Москву смотрит, а другой — на Минеральные Воды. И в обоих глазах одна любовь читается — к водке. Люблю, говорит, ты только наливай, не отвлекайся. А как набрался, так ищи его по лесу, как гриб. Нашла? Тащи на горбу во времянку… Хороша у нас на Руси любовь! Только больно он тяжелый, Нюркин ухажер. Сам-то он плюгавый, да сапожищи у него больно здоровы, сорок пятого размера и еще с подковками.

А не он ли это по насыпи тащится? Про волка речь, а он навстречь! Нет, этот городской, одет прилично. Трезвый, не шатается. Лицо счастливое. Улыбается. Может, новый русский? Так те, все на «мерседесах» ездют, а этот пехом… под московский двадцать первый. На рельсы шагнул и ручки растопырил, словно Анна Каренина!

— Да ты что же такое удумал, бестолковая башка?!

Раздумывать было некогда. Мужик на окрик никак не отреагировал. Тихоновна находилась от него в паре шагов, а потому, подбежав, размахнулась и тюкнула самоубивца тем, что было в этот момент под рукой, то есть кувадцочкой. В состоянии аффекта сама не поняла куда попала, но мужичок ахнулся в канаву, только городские штиблеты в воздухе мелькнули. Тут как раз и экспресс промчался, чуть Прасковью не задел.

Подошла. Лежит. На лбу здоровенная шишка. Это не беда! Лоб для мужика — самая бесполезная вещь. Жив ли? Дышит. Шепчет что-то. Жопер какой-то задание выполнил. Какой такой «жопер»? Может, шофер?

Эх, как там Нюркасвоего носит? Вот так… На крюкишах. Взяли! Тяжеловат, не чета Нюркиному огрызку. Ну да ничего, донесем как-нибудь. Куда ж его? К себе, во времянку. Больше некуда. Кувалдочку я тоже не брошу. Упрут еще! Ну, мужичок, тронулись… Не в том счастье, чтоб лбом локомотив поймать, а в том, чтобы жить и поживать… Поживешь еще на белом свете.

* * *

«…ну, что я могу сказать вам, Волк… Я удовлетворен. Весьма удовлетворен. В докладе Слону я отмечу ваше усердие и профессионализм. Теперь мы, наконец, можем предоставить объекту „Губа " обещанный товар. А то он уже начал беспокоиться.

— Благодарю вас, Тигр. Но скорее уж не мое усердие, а Скорпиона. Между прочим, должен сказать, что, если бы не стимулген, объект „Джокер" вряд ли уложился бы в сроки. Правда, это снадобье не очень полезно для здоровья…

— Жизнь тоже не очень полезна для здоровья, Волк. От нее умирают. Кстати, Скорпион навел порядок после работы?

Вот тут, Тигр, случилось непонятное.

Скорпион использовал этот новомодный гипнонаркотик. То ли „Сирена", то ли „Горгона", не помню. В общем, какая-то древнегреческая вредная баба. Короче говоря, объект „Джокер"должен был сделать все сам. К этому все и шло. Он выехал в нужном направлении, вышел на станции Каменья, а потом исчез…

— Как исчез?

— Может, вы просто плохо искали его останки?

— Мы их вообще не искали. Но никаких сообщений о попавшем под поезд № 21 в этот день не было.

— И что теперь, Тигр? Как это отразится на проведении операции?

— Пока не вижу никаких препятствий. А „Джокера" мы найдем…»

Глава 16 НА ДЕЛЕ ДУМАЛ ТЫ О ТЕЛЕ, ОТПРАВИВ ВСЕХ НА БУКВУ «Ж»!

Если организация Кабачка была преступной не в большей степени, чем правительство любой из южноамериканских стран, то представители салтыковской группировки были попросту разбойниками с большой дороги. Это были откровенные бандиты, кичащиеся своей кровавой славой.

Уровень их деятельности предполагал использование кистеня, топора и ржавого тесака. Однажды на рабочей встрече руководителей нескольких наиболее влиятельных неформальных объединений Кабачок элементарно доказал всем присутствующим, что существование таких примитивных и опасных сообществ, как салтыковская группировка, полезно для других организаций, занимающихся настоящими и серьезными делами.

Общественная опасность салтыковцев была совершенно очевидна и не нуждалась в анализе и доказательствах. Их внешний вид, вызывающее поведение в общественных местах, кровавые, шокирующие общество преступления, совершаемые ими, были налицо. Когда этих тупых и опасных бандюков ловили, показывая по телевизору операцию по их захвату, народ получал удовлетворение. В общественное сознание внедрялся образ именно такого преступного сообщества.

Салтыковские братаны: Вован, Букаха и Крендель ехали в старом черном «БМВ-525» по проспекту Энгельса в сторону Лысой горы.

В багажнике их машины лежал Михаил Борисович Иванов. Он был связан, и рот его был заклеен пластырем.

В ста метрах позади следовала еще одна машина, «Жигули» пятой модели, в которой сидел новобранец-салтыковец Огурец. Дистанция — сто метров. Задание — сечь поляну.

Огурец, чувствуя себя агентом прикрытия, держал дистанцию и смотрел по сторонам злобно и подозрительно.

Михаил Борисович Иванов, упакованный в багажнике «БМВ», стал жертвой примитивного жульничества, закономерно перешедшего в вымогательство с применением угроз и силы. Говоря проще — его развели по полной.

На пятидесятом году жизни он пришел к выводу, что настало время позаботиться о старости и создать надежный источник постоянного дохода.

Наведя справки, Михаил Борисович достал из-под матраса несколько тысяч долларов, накопленных им за последние годы жизни, и купил хороший ларек. На товар денег не хватало. Кроме того, нужно было заплатить немедленно объявившейся «крыше».

«Крышей», ясное дело, были салтыковские орлы-стервятники.

Дальше пошло по накатанной схеме. Салтыковцы предложили ему деньги, не требуя никаких гарантий и процентов. Михаил Борисович, не почувствовал ничего подозрительного и с радостью согласился принять помощь. Человек человеку — брат, думал он.

Далее, когда четыре тысячи долларов были уважительно вручены ему, он заплатил взятки чиновникам, наполнил лавку товаром и приготовился богатеть. Он так верил в это, что даже купил небольшой сейф размером с коробку из-под ботинок, и вмонтировал его в стенку между сервантом и трехстворчатым шкафом. И, как положено, прикрыл его картиной «Иван Грозный и его сын Иван».

Первые же дни торговли были удачны и вселили радость в его душу.

Но случилось так, что его малопьющий продавец вдруг оказался настолько пьян, что не заметил, как из ларька вынесли буквально все.

Прибывшие на место происшествия представители «крыши», а именно — Вован, Букаха и Крендель, провели короткое следствие и вынесли вердикт — сам виноват!

Михаилу Борисовичу было рекомендовано в кратчайший срок решить, что делать дальше, и не забывать о том, что врученные ему деньги были выдернуты из важного дела, которое должно было принести баснословные барыши.

Кратчайший срок, соответствовавший трем дням, быстро прошел. Разговоры пошли в другом ключе.

Первый разговор в новом ключе закончился тем, что ларек, оцененный едва в четверть своей первоначальной цены, перешел в собственность салтыковцев в качестве погашения весьма незначительной части долга. Долг, надо заметить, рос удивительно быстро. В его сумму, кроме основных четырех тысяч, вошла стоимость розыскных мероприятий пропавшего вдруг продавца и прочие непредвиденные расходы, вроде оплаты нелегкого труда якобы подключенных к делу знакомых следователей из районного отдела милиции.

Когда сумма повешенных на Михаила Борисовича денег дошла до двенадцати тысяч долларов, для него стало очевидным, что маленький сейф, купленный им, годится разве что в качестве урны для его праха. И надгробием, если оно будет иметь место вообще, окажется раковина с цементом.

Наконец, в неприятных разговорах с представителями «крыши» прозвучало слово «квартира». Михаил Борисович подозревал, что дело идет к этому, но не хотел даже думать о таком ужасном финале. И поэтому, когда разговор коснулся отчуждения его двухкомнатной квартиры в пользу кредиторов, он встал на дыбы. Это была ярость кролика, которую трое бандитов тут же укротили демонстрацией откровенной угрозы.

Разговор происходил на территории кооперативных гаражей, и в соответствии с намеченным планом, который предусматривал произвести в этот день окончательное устрашение клиента, Михаил Борисович был связан, рот его был заклеен пластырем, и его оцепеневшее от ужаса тело было уложено в просторный багажник весьма не нового, но все же «БМВ».

Предполагалось разыграть перед Михаилом Борисовичем следующий спектакль:

«Грубый и страшный Вован рвется угробить „козла", который подставил их и их деньги. Добрый Букаха удерживает Вована, позволив, однако, несколько раз ударить клиента. А рассудительный Крендель будет выдвигать разумные доводы и подкидывать конструктивные предложения, касающиеся, однако, того, что с квартирой все-таки придется расстаться. После чего наступают спокойствие и мир».

А пока Михаил Борисович находился в багажнике в состоянии замотанной в паутину мухи и с ужасом прислушивался к доносившимся из салона неразборчивым разговорам и взрывам грубого смеха.

* * *

Шварц и Ден тоже ехали по проспекту Энгельса. Они выполняли просьбу шефа, который, заботясь о своей любимой племяннице, послал ей на дачу в Синий Бор припасы и гостинцы. В их багажнике томились форель, курочки, половина туши небольшого теленка, овощи, фрукты, напитки и прочая снедь. Машина, в которой они ехали, была обыкновенной жигулевской «десяткой», во всяком случае — внешне. Внутренне же «десятка» была в безукоризненном техническом состоянии, с двигателем, форсированным в мастерских сборной города по ралли. Правда, теперь машина заправлялась только 95-м бензином.

Проехав мимо железнодорожной станции «Горбунки», Шварц остановился у ларька, чтобы купить бутылку «Пепси». Из остановившейся впритык к «десятке» «БМВ» вылез здоровенный амбал. Проходя мимо Шварца, амбал намеренно задел его плечом и, не извиняясь, попер дальше. Шварц ощутил в области солнечного сплетения легкое дуновение пустоты, но усилием воли тут же погасил его. Пацан искал приключений. Ну и пусть себе ищет в другом месте. Глубоко выдохнув, Шварц открыл дверцу и уселся за руль.

— Видал? — спросил он у Дена и завел двигатель.

— Видал, — ответил Ден, смотря в широкую спину бандита, который, отпихнув в сторону ветерана-инвалида Великой Отечественной, стал затовариваться пивом без очереди.

Шварц, он же Геннадий Шишкин, был человеком смелым и сильным, но старался всегда быть хладнокровным. В свою бытность командиром отряда спецназа, ему приходилось не раз убивать, выполняя свою работу. Но, несмотря на все свое хладнокровие, в обычной жизни он патологически ненавидел бандитов отморозков, безнаказанно издевающихся над простыми людьми.

Включив поворотник, Шварц отъехал от поребрика и, быстро набрав скорость, влился в поток машин.

Посмотрев на датчик бензина, он сказал:

— Надо бы заправиться, — и перестроился в правый ряд.

В это время Огурец, боясь потерять из виду «Бомбу», проехал на красный свет и этим сильно порадовал гаишника, стоявшего на Потемкинской площади. Гаишник неторопливо изучил документы. Ситуация усугублялась тем, что у Огурца не было с собой ни копейки.

Так и не дождавшись заветного предложения разобраться на месте, инспектор вздохнул и предложил нарушителю сесть с ним в машину ДПС для составления протокола.

Расстроенный Огурец был вынужден принять это предложение.

Впрочем, он надеялся догнать братков вовремя.

Шварц свернул к заправке «Баррель» на углу Индустриального проспекта, когда его машину опасно подрезала все та же «Бомба», нагло влезая первой на заправку за 95-м бензином. Шварц едва успел затормозить, чтобы не протаранить «БМВ» правую заднюю дверь.

Из «БМВ» вылез давешний громила, оценивающе посмотрел на ничтожное расстояние, оставшееся между двумя машинами, и произнес:

— У тебя денег много, что ли? — и, угрожающе плюнув на асфальт рядом с «десяткой», ушел платить.

Вернувшись, амбал встал рядом с колонкой, картинно оперся на «БМВ» и принялся демонстративно разглядывать скромную «десятку». Дружки, сидевшие в салоне иномарки, тоже обернулись, глядя на Шварца и Дена и усмехаясь при этом.

Закончив заправку, амбал еще раз бросил на «десятку» презрительный взгляд и дал по газам так, что оставил на асфальте две черные полосы.

Выждав несколько секунд, Шварц включил передачу и медленно проехал мимо колонки.

— Заправимся позже, — спокойно сказал он, и Ден внимательно посмотрел на старшего.

Шварц выехал с заправки и сразу же увидел впереди черный «БМВ», который, нарушая все элементарные представления о безопасности движения, рискованно вилял между рядами, пугая других водителей и резко ныряя в промежутки между машинами.

Шварц, не приближаясь к «БМВ», держался на таком расстоянии, чтобы не потерять иномарку из виду.

После поста ГАИ машин стало поменьше, и Шварц отстал метров на двести, чтобы не мозолить глаза сидящим в «БМВ». Он знал, что догнать их не составит для него ни малейшего труда, и спокойно закурил.

— Достань, — сказал Шварц.

Ден вынул из замаскированной в правой двери ниши модерновый «вальтер» и протянул Шварцу.

Тот, не глядя, засунул пистолет за пояс.

Будучи подчиненным Шварца, Ден точно знал, когда приятельские отношения уступают место выполнению приказов, и ни о чем не спрашивал. Он знал, что будет дальше, и молчал, приготовившись действовать по обстоятельствам. Приготовления эти сводились к тому, что он достал из-под сиденья пистолет «Макарова», взял его в левую руку и, передернув затвор, накрыл руку с пистолетом тряпкой.

Теперь и он был готов.

Через некоторое время «БМВ» притормозила и замигала левым поворотником. «Бомба» свернула на примыкающую к трассе бетонку и прибавила ходу. Шварц, свернув следом, немного наддал, выдерживая дистанцию. Ни впереди, ни сзади никого не было. Так они проехали около километра,

— Пора, — сказал Шварц и вдавил педаль в пол.

«Десятка» прыгнула вперед, в считанные секунды догнав «БМВ». Шварц с ходу объехал бандитов, тут же технично прижав их к обочине. Водитель «Бомбы» был вынужден вдарить по тормозам, чтобы не столкнуться с подрезавшей его «десяткой».

«БМВ» не оставалось ничего другого, как в туче пыли юзом затормозить на обочине. Как только машины остановились, Шварц открыл дверь и быстро вышел. У него не было ни малейшего желания пугать этих ублюдков стволом и наслаждаться их позором. Пистолет он держал в опущенной правой руке, которую прятал за бедром. Подойдя вплотную к левой передней двери «БМВ», он поднял пистолет и тут же выстрелил открывшему пасть бандиту прямо в нос. Второй выстрел пришелся на долю соседа, пуля попала ему в шею. Схватившись за рану, он захрипел. Видя, что настает кирдык, сидевший на заднем сиденье третий бандит протянул было руку к двери, но тут же получил пулю в голову.

Шварц, не торопясь, произвел три контрольных выстрела и поставил пистолет на предохранитель. Обернувшись, он увидел стоявшего за спиной Дена с «Макаровым» в левой руке. Протянув ему «вальтер», Шварц вынул мобильник и нажал несколько кнопок. При этом, стоя слева от «БМВ», он не сводил взгляда с трупов, желая быть твердо уверенным, что они именно трупами и являются.

На том конце сняли трубку, и Шварц сказал:

— Владимир Михайлович, это Шварц. Мы с Деном по пути попали в небольшую историю, но теперь, кроме нас с ним, об этом никто не помнит. Да. Салтыковские. Трое. Хорошо. На обратном пути. Всего хорошего.

Шварц убрал трубку в карман:

— Поехали отсюда. Нас еще Леночка ждет.

Подъехав к перекрестку, «десятка» притормозила, чинно свернула налево, пропустив всех, кого следовало, и поехала в Синий Бор.

Через двадцать минут, после расстрела пассажиров «Бомбы», к месту событий прибыл Огурец. Увидев впереди стоявший у обочины «БМВ», он лихо притормозил рядом. Однако, когда он вышел из машины и увидел, что не все так хорошо, как ему казалось, его радость сменилась тошнотой. Из багажника раздался глухой стон.

Вспомнив, что в багажнике томится клиент, Огурец осторожно, стараясь не смотреть на трупы и не запачкаться кровью, вынул ключи из замка зажигания и открыл багажник. Развязав Михаила Борисовича, он помог ему выбраться наружу, сорвав с его рта пластырь.

Клиент выглядел и чувствовал себя отвратительно. Однако, понимая, что можно оказаться полезным и за счет этого выскользнуть из ситуации с квартирой, он быстро заговорил:

— Одного зовут Шварц, другого — Ден. Звонили какому-то Владимиру Михайловичу.

Огурец сделал умное лицо и кивнул.

Ему пришла в голову мысль о том, что важная информация может помочь ему переместиться из шестерок в восьмерки, а то и в девятки. Понимая, что толку от клиента сейчас никакого, бандит сказал:

— Если хочешь жить, вали отсюда, и побыстрее.

Эту фразу он неоднократно слышал в боевиках, и она очень нравилась ему. Не успел он произнести ее до конца, как увидел быстро удаляющуюся в сторону леса спину Михаила Борисовича. Еще никто и никогда не принимал так близко к сердцу сказанное Огурцом. Бандит прыгнул в свою помойку и укатил со всей возможной скоростью. Подъехав к трассе, он повернул в сторону города и направился в кафе «На нарах», где обычно проводили свое время приближенные к господину Салтыкову лица.

* * *

«… тревожат не совсем приятные и несовсем понятные новости. Вам, Тигр, наверное, еще не известно, что на заброшенной бетонке за Осиновой Рощей произошла перестрелка. Угробили трех салтыковских. Ну, туда им и дорога. Но, как выяснилось, это сделали люди объекта „Губа ".

—Что вы говорите! Вы не ошибаетесь, Волк?

—Если вы напомните мне, когда я ошибался за последние пять лет, я готов съесть вашу чековую книжку.

—Хорошо, хорошо. Продолжайте, Волк.

—А что продолжать? Ну, Салтыков каким-то образом узнал, кто это сделал. Больше ничего не известно. А самое главное — неизвестны мотивы. Интересы объекта „Губа" и этого первобытного головореза не пересекаются никак, так что, Тигр, я ничего не понимаю…

—Хорошая история. Я, честно говоря, тоже не понимаю этого. Но то, что теперь начнется, совершенно очевидно».

Глава 17 НАЗВАЛСЯ «ГРУЗДЕМ»?! — ПРОДОЛЖАЙ ЛЕЧИТЬСЯ!

Давно Бекас не чувствовал себя таким бодрым, свежим, способным на действие.

Около восьми часов вечера, когда солнце светило еще достаточно ярко, Бекас сел в свой «опель», решив немного проехаться по городу. Как всегда, в последнее время он взял с собой пистолет, так было спокойнее. В маленьком кожаном карманчике, имевшемся на кобуре, находилась тысяча долларов для коррумпирования ментов, если те прихватят с пушкой.

Сидящий за рулем иномарки среднего класса, аккуратно подстриженный Бекас в своих интеллигентских очках выглядел, как средненький коммерсант, спешащий на дачу к жене и детишкам в этот субботний вечер. Впереди показался небольшой железнодорожный переезд. Чертыхнувшись, Роман вынужден был резко затормозить. Коричневый «Мерседес-190» древнего 1991-го года выпуска, громко гуднув, прогромыхал справа. Сидящие в «мерзавце» салтыковцы посчитали себя обиженными и тут же подрезали «опель» Бекаса, но Роман, предвидя такие действия, легко ушел от подставки вправо, на длинный и прямой, как стрела, проспект Чекалова. Это почему-то сильно не устроило салтыковцев. На следующем светофоре «мерзавец» остановился рядом.

В голове Бекаса мелькнула мысль о том, уж не вычислили ли его хозяева денег. Но она быстро исчезла, потому что сидевшие в машине, судя по мимике и издевательским жестам, обсуждали очкастого лоха. Когда загорелся желтый, «мерзавец» рванулся вперед, сразу же перестроился в тот же ряд, что и «опель» Бекаса, и опять резко затормозил.

Бандитам нужна была подставка, чтоб получить деньги на новую машину.

Бекас вовремя нажал на тормоз и остановился в полуметре от бампера старой иномарки. Сдав назад, он нажал на газ, быстро объехав стоявший «мерседес», и продолжил движение. Не сдержав раздражения, он показал «мерзавским» пассажирам фигу.

«Мерседес» завизжал лысыми покрышками и рванул в погоню. Догнав «опель», водитель «мерса» резко повернув руль, направил машину в водительскую дверь.

Бекас не отвернул в сторону, и бандит был вынужден резко затормозить и отвернуть влево, чтобы избежать столкновения.

Позорно закончившийся маневр разозлил претендента на высокое звание «короля подставы». «Мерседес» снова стал догонять «опель».

Бекас слегка придавил педаль газа, доведя скорость до ста сорока. «Мерзавец» не отставал. Менее чем через минуту они долетели до поворота на шоссе. Здесь велись ремонтные работы. Дорога резко сужалась, объезжая по краю огромный котлован. Бекас часто ездил по этому отрезку трассы, объезжая воскресные пробки, когда калымил на «единичке». Водитель «мерса», как всегда, не глядя на знаки, предостерегающие о сужении проезжей части справа, слишком поздно понял, что его переиграли.

Машины шли рядом на ста километрах в час, когда после поворота под колесами одной из них вместо надежного асфальта оказалась щебенка. «Мерседес» развернуло и понесло на ограждение котлована. Легко преодолев это препятствие, старенький «мерседес» на несколько секунд превратился в «мессершмитт», а потом в лепешку, разбившись о лежащие на дне котлована железобетонные плиты.

Бекас почувствовал, что очень устал. Никакой радости от победы он не испытал, бандитов не жалел, но и ненависть куда-то ушла. Он вспомнил, что хотел вернуться домой до одиннадцати вечера, чтобы не разбудить Олиного сынишку шумом своего прихода. Не оглядываясь на место гибели бандитов, Роман направил «опель» обратно на шоссе.

Примерно в это же время на пустой бетонке за Осиновой Рощей Шварц вышиб мозги трем таким же, как эти четверо, представителям салтыковской банды. Вроде бы ничего особенного. Простое совпадение. Но весь изюм заключался в том, что оба события салтыковские приписали одному и тому же исполнителю.

Главный Диспетчер Совпадений был большим шутником.

* * *

«…и вот уже организовать то, чтобы общественное мнение не позволило государственной машинеувильнуть от выполнения этой грязной, но необходимой работы — наша прямая задача. Мы не для того поставили себя в положение несуществующей силы, чтобы оправдывать эту маску. Когда с террором будет покончено, никто не узнает, что это вы, Волк, тратили годы своей жизни на то, чтобы люди жили без страха. Вы не сможете похвастаться перед друзьями, которых у вас, кстати, и нет. И поблагодарю вас только я. А меня — Слон. А Слона… ну, это не для вас…»

Глава 18 МИЛЛИОН, МИЛИОН, МИЛЛИОН РАЗНЫХ СЛОВ! ОТ ПОСЛОВ, ОТ ОСЛОВ И ПРОСТЫХ КОЗЛОВ…

Кабачок сидел за своим директорским столом и слушал доклад о состоянии дел на фронте периодической печати. Дела шли хорошо, новое издательство, которое патронировала организация Кабачка, набирало обороты. Слушая докладчика, он время от времени согласно кивал головой, что вообще-то ни о чем не говорило. Он мог так кивать полчаса, а потом заявить, что докладчика следует повесить за ноги в арке Главного Штаба. Так что Евгений Рудольфович Камелин, занимавшийся вопросами прессы, не расслаблялся и был осторожен, как всегда.

За две недели, прошедшие со дня пропажи миллиона, был сделан вывод, что Бекасов либо залег на дно, либо уехал из города. С поиска Романа снимать не стали, но были дела и поважнее, чем утерянный миллион.

Стоявший на столе слева от Кабачка телефон тихо зазвенел.

Кабачок сделал рукой извиняющийся жест, снял трубку и негромко сказал:

— Слушаю… Да, Гриша.

Он слушал около минуты, потом нахмурился и произнес:

— Хорошо, соедините, только не забудьте включить запись.

После этого его лицо приняло недоброе выражение, и он сказал в трубку:

— Я слушаю вас, Салтыков.

Это было прямое оскорбление, но тупоголовый атаман, добивавшийся беседы с Владимиром Михайловичем, таких тонкостей не понимал и принялся излагать то, ради чего звонил.

Кабачок слушал его молча и не перебивал.

Минуты через три он сказал:

— Продолжайте, я вас слушаю.

Следующие две минуты он опять молчал и, время от времени морщась, отстранял трубку от уха. Потом сказал:

— Да, я понял тебя, Салтыков, до свидания.

И повесил трубку.

Тут же снова раздался тихий зуммер, и Ворон доложил, что разговор записан.

Кабачок поблагодарил его, отключился и снова повернулся к докладчику:

— Ну, Евгений Рудольфович, так что там с тиражами?

Через двадцать минут, когда все вопросы, касающиеся печати, были благополучно разрешены и Евгений Рудольфович удалился, Кабачок вызвал в кабинет Ворона и сказал ему:

— Гриша, через два часа — совещание. Позаботьтесь о том, чтобы все участники были оповещены.

Ворон учтиво кивнул и вышел.

Кабачок придвинул к себе лежащий на столе золотообрезный том Ницше, открыл его на закладке и погрузился в чтение.

Через два часа перед Кабачком снова сидели его двенадцать внимательных апостолов. Кабачок тихо постучал карандашом по столу, и сдержанные разговоры тут же прекратились.

Выдержав небольшую паузу, он начал:

— Два часа назад мне позвонил некто Салтыков и в грубой форме объявил войну.

Апостолы задвигались, раздались возгласы возмущения и удивления, кто-то засмеялся.

Кабачок опять постучал по столу карандашом и продолжил в наступившей тишине:

— Личность Николая Ивановича Салтыкова нам всем известна. Примитивный разбойник, не занимающийся никаким бизнесом, никаким делом, ничем, кроме грабежа и насилия. До сих пор мы терпели его существование потому, что своими беспредельными подвигами он отвлекал внимание соответствующих органов на себя. Теперь, когда семеро его подручных отправились на тот свет, он потерял голову и бросился на нас. Это связано с тем, что трое из них неудачно выбрали себе в жертвы двух наших сотрудников. Но кто убил еще четверых, и убил ли вообще, поскольку машина свалилась в котлован, — неизвестно. Он же считает, что это спланированная акция.

Кабачок взял в руки лист бумаги и, глядя в него, сказал:

— Банда Салтыкова, я говорю «банда» потому, что другого названия для этого нет, состоит из пятидесяти семи, точнее, из пятидесяти откровенных бандитов с большой дороги.

Кабачок посмотрел на одного из присутствующих и продолжил:

— Вот тут Герман Германович засмеялся, когда услышал об объявлении войны. Я понимаю его. Эту свору мы уничтожим без особого труда. Но, — Кабачок поднял указательный палец, — все равно это — проблемы. Все равно это — ненужный риск, это — привлечение внимания, это, в конце концов — неизбежные потери! И ЭТО мне не нравится.

Он сделал паузу:

— Через несколько минут мы продолжим обсуждение этого вопроса, а пока послушаем фонограмму моего телефонного разговора с Салтыковым. Гриша, прошу вас.

Ворон быстро вышел из кабинета, и через несколько секунд из акустической системы «Электровойс», которой был оснащен офис, послышалось шипение телефонных помех, затем голос Кабачка:

«Я слушаю вас, Салтыков».

Далее заговорил Салтыков (в основном «многоточиями», самые слабые из которых более всего были созвучны с международным словосочетанием «в сye SOS» и высоколитературным «похвалу я от хулимого отца»):

«Ты, петух …. ты что, …. творишь? Ты что моих братков мочишь, козел? Ты что о себе вообще думаешь? Да на зоне такие, как ты, у параши спят и … у всех, кому надо! Ты, …. беленькую рубашку надел, да? Ты, …. на своих самолетах летаешь, да? Мало вас, …. к стенке ставили! Ну, ничего, я это исправлю. Я тебя, …. в … и ты, …. будешь… у всей моей братвы по очереди. Бизнесмены …! Вы, …. Россию распродаете, а конкретных пацанов валите, да? Да я тебя вместе с твоими секьюритями по Центральной улице с оркестром раком выстрою! Ты что, …. себе думаешь? Ты Салтыкова с дороги убрать хочешь? Да Салтыков на твоей могиле, …. плясать будет! Да Салтыков тебя, мертвого, в

В таком духе монолог продолжался минуты три.

Потом Салтыков перешел к делу:

«Значит, слушай меня внимательно, ты, … …! За моих троих братков дорогих, которых твои козлы вонючие завалили в Осиновой роще, зашлешь мне отступного пятьсот тысяч. А за тех четверых, которых ты, …. на Юго-Западе в котловане уконтрапопил, еще миллион. У тебя, кровососа, эти деньги есть, я знаю. И не думай, что просто так откупишься, …. Потом мы еще будем решать, как тебя убить. А может, и не убьем. А за кровь невинную моих пацанов твои … ответят. И еще как ответят! А ты, …. плакать будешь горько. Развелось вас тут… всех вас, …. положим! Деньги, …, завтра в зубах принесешь! Лично! Где меня найти, знаешь. Ты меня понял? Понял, я тебя спрашиваю, … …?

Кабачок оглядел присутствующих.

— Ну, что скажете?

На лицах присутствующих было по большей части недоумение. Блатная истерика Салтыкова произвела на всех странное впечатление.

— Это невероятно, — наконец произнес Стекольщик Сан Саныч, — неужели такие ископаемые злодеи еще не перевелись? Я, конечно, слышал о том, что представляет из себя этот Салтыков, но чтобы вот так…. Ни за что бы не поверил, если бы не услышал собственными ушами!

— Да, Сан Саныч, именно так! — подтвердил Кабачок, — и в самое ближайшее время нам следует ждать его действий. Это будут прямые незатейливые нападения со стрельбой и трупами. Это — война. Такие, как Салтыков, не способны на шахматную игру. Кистень, кровь, трупы, на которых будет плясать его братва, вот что будет. Его не волнует несоразмеримость наших сил. Он бросится на нас, как бешеный пес. Но я бы не сказал, что он бесстрашен, как самурай. Он — дурак. А это намного опаснее.

— Думайте! — обратился он ко всем, и наступила тишина.

Генералы думали, переговариваясь вполголоса, а их маршал молча смотрел на них и ждал. Ворон в это время разносил кофе и чай.

* * *

«…знаете, Тигр, я начинаю беспокоиться. Происходят непонятные вещи. В тот же день, когда убивают троих салтыковских беспредельщиков, еще четверо погибают в очень сомнительной аварии на другом конце города.

— Послушайте, Волк, давайте без эмоций.

— Прошу прощения. Я продолжаю. Семеро головорезов отправились к своим предкам. Это хорошо. Меньше работы судам и прочее. Но Салтыков уверен, что все это — дело одних рук. И то, что он сейчас начнет где только можно устраивать стрельбу по сотрудникам „Губы " — это совсем нехорошо. Губанов должен спокойно заниматься своими делами. Его дела — это, отчасти, и наши дела.

— Ну, ладно, продолжайте.

— То, что затеял Салтыков, может поставить под угрозу все наши планы. Его нужно устранять.

— Вам бы только устранять… Какой-то вы кровожадный, Волк!

— Я говорю вам то, что думаю по этому поводу.

— Хорошо. Сегодня же свяжусь со Слоном и доложу ему.

— Теперь о нашем деле. Автоматы стоят на складе и ждут. Надо активизировать объект „Туба". Пора бы ему выкупить заказ…»

ЧАСТЬ ВТОРАЯ Я так уверен, что он, по крайней мере, пока, По крайней мере, в одном, похож на недоумка! Не оставляет сомнений Его любимый ответ: «Не знаю точно Зачем я, … Но почему бы и нет!»

Глава 1 ХЛОП-ХЛОП, ХЛОПАЕТ МАЛЫШ! УХЛОПАТЬ ВСЕХ ОН ТАК СПЕШИТ…

Вера Васильевна пригласила Ингу Борисовну к себе на дачу в Солнечное.

С Верой Инга подружилась сорок лет назад на вступительных экзаменах в педагогический институт. Пять лет студенческого общежития из кого хочешь сделают друзей (или врагов) на всю жизнь. Подруги одновременно вышли замуж. Инга за студента-геолога, Вера за молоденького курсанта. Верочка стала пенсионеркой-генеральшей, а Инга — пенсионеркой-инвалидом.

Инга Борисовна решила повидать подругу, пока глагол «повидать» еще имел для нее буквальное значение. Врач ей так и сказал: еще полгода, бабуля, либо полная темнота, либо операция, лучше в Германии. Какая операция? Каких-то жалких несколько десятков тысяч долларов, и вы станете зрячей! Она первые в своей жизни доллары увидела, когда Роман заплатил за комнату. На зеленой бумажке был изображен американский старичок весь в кудряшках, ее ровесник… А если б и были такие деньги, она бы их лучше детям оставила. Чуяло старое сердце, что Роман неспроста остался жить у них в коммуналке. Как мечталось ей бессонными ночами, чтобы в их дом пришла любовь. Главное, не помешать, не навредить!

Собственный опыт в этих вопросах у Инги Борисовны был небольшой, но зато она прекрасно знала другой опыт, блестяще отраженный и проанализированный в русской классической литературе. Теперь ей требовалось тонко использовать эти свои теоретические познания на практике. Помочь Роману и внучке. Нет, не сводничать! Совсем другое. Не дать двум благородным душам разминуться.

Дай Бог, Оленьке преданного и надежного спутника в этой непростой жизни.

Всю свою жизнь будучи атеисткой, Инга Борисовна даже в Никольский собор сходила. Прошла туда-сюда, посмотрела в лики святых. Свечку купила, а куда ставить, не знала. Кого из святых просить, чтобы послал внучке хорошего, доброго и порядочного человека? Пусть не очень начитанного. Пусть даже не очень любящего Чехова и Толстого. Пусть бы только он полюбил Олю и Игорька… Кого можно просить о таком? И как? В конце концов, Инга Борисовна, немного подумав, поставила свечку перед иконой, изображавшей нестарого мужчину с высоким открытым лицом и с красной книгой в левой руке. Именно за книгу Инга Борисовна его и выбрала.

То, что с приходом Романа, удача пришла в их дом, Инга Борисовна особенно и не поверила. Все эти призы и долгожданное отселение «синяка» Лени, получившего вдруг где-то на окраине города квартиру. Все это было наверняка подстроено этим самым Романом. Старую учительницу не проведешь! У Инги Борисовны впервые после гибели родителей Оли немного успокоилось сердце относительно будущего любимой внучки. Только бы у них все сложилось…

В последние несколько дней, подгадав, пока Оля укладывала Игорька, Инга Борисовна на кухне за чаем как бы невзначай рассказывала Роману про Олину учебу, школу, институт, про Сережу, Чечню, рождение Игорька. Чтоб, значит, в курсе был, чтобы Олю ненароком словом не обидел.

* * *

Кабачку принадлежали не только заводы, дома, пароходы, но и магазины, различные «ООО» и «ЗАО». Еженедельная газета «Желтый век», которая не скрывала, а, точнее, гордилась своей принадлежностью к «желтой» прессе, тоже относилась к разряду собственности Кабачка. На еженедельных планерках главный редактор «Желтого века» Арнольд Вазаныч Салодуб ставил вопрос ребром: «Как у нас с „желтизной"?» И так же ребром сам и отвечал: «Звиздец конкурентам-желторотикам обеспечен!»

С «желтизной» в газете, действительно, было все в порядке. Социально-озабоченный читатель мог найти на страницах газеты: самый свежий анекдот из Интернета, переделанный в реальную историю похождений депутата местного ЗАКСа, как человека, похожего на самого себя; описание передовых методов работы, арестованного недавно маньяка-убийцы и давно не пойманного маньяка-насильника, любимого персонажа Леночки Столбовой, заведующей отделом «Секс и любовь», а также много другой полезной информации.

Рабочий день в редакции шел своим чередом. Отдел «Последняя новость» самозабвенно таскал информацию из Интернета, сортируя ее по сроку «угодности» для столь ответственного отдела.

Сонечка Мармедайлова, заведующая отделом игр и викторин, готовила материалы для викторины «Знай и люби свой город».

— Виктор Валентинович, скажи, пожалуйста, — поинтересовалась Сонечка у сидящего напротив нее студента истфака и, по-совместительству, заведующего отделом спортивных новостей «Спорт-Экс и Вице-пресс» Витю Курлова, — а наш город когда был основан? 300 лет до нашей эры или до Рождества Христова?

— Триста лет тому назад.

— Странно! А в ответе написано «НОД 300»…

— Интересно, что за идиот писал ответы? А ну-ка, Сонечка, дайте посмотреть…

Неравнодушный к Мармедайловой и потому всегда готовый прийти к ней на помощь, Витя заглянул в протянутую ему книжечку «История города, в задачах и примерах, для поступающих в ВУЗы», откуда заведующая «викторианским» отделом черпала головоломки для своих обожаемых читателей, в основном — бабушек и дедушек.

— НОД, наименьший общий делитель, Сонечка, он имеет к основанию города такое же отношение, как Китай к Мексике.

— Спасибо, Витя. Ты меня спас. Я возьму другой справочник.

— Рекомендую «Математическую смекалку»…

«Желтую» идиллию нарушил звонок в дверь.

Сидящий за компьютером верстальщик Костя

нехотя поднялся из удобного офисного кресла за сто восемьдесят долларов, потянулся и пошел открывать.

Железная дверь, открывающаяся внутрь помещения, неожиданно и очень сильно ударила Костика по лбу, и он упал на спину, схватившись за голову — источник «желтых» идей рубрики «Ё-мое!.. Зверье!»

В редакцию «Желтого века» вошел молодой человек асимметричной наружности: очень маленькой головой на неприлично толстой шее. Как написал один из постоянных авторов в своем письме в редакцию: «чье мускулистое лицо не носило следов других мыслей, кроме как о бабах и деньгах». Мускулистое лицо было у вошедшего или нет, редакция так и не узнала, потому что, несмотря на теплый день, парень натянул на голову черную маску с прорезями для глаз, носа и рта. Маска была самодельной, а парень самодоволен и нагл, как американский солдат в Ираке. Кроме вышеупомянутой маски на посетителе были обычные для лета рубашка, джинсы и квадратноносые ботинки. Если предположить, что маска скрывала какое-нибудь внешнее уродство гостя, то помповое ружье, которое он держал в руке, совершенно не скрывало открытого уродства его недобрых намерений.

Следом за человеком с ружьем в редакцию вошла пара таких же типов в черных масках.

Закрыв за собой дверь, эта пара неспешно достала из спортивной сумки пистолеты с глушителями и встала чуть сзади первого незваного гостя.

Коллектив редакции в полном составе повернулся лицом ко входу и замер. Визит был слишком неожиданным, чтобы кто-нибудь из сотрудников успел сориентироваться в происходящем. Они даже испугаться толком не успели. С другой стороны, это и были их читатели, так сказать, собственной персоной. В конечном итоге писатели — не депутаты, их не выбирают, а привлекают, в отличие от первых, которых никто и ни за что не привлекает.

— Ну, чо, журналюги позорные, пишете? — провозгласил в ротовую дырочку на маске первый из вошедших. — Ща наша контора вам все спишет!

Стоявший за ним второй масочник тут же подсказал порядок дальнейших действий:

— Кончай базарить, Буль, нам еще кое-куда успеть надо, не забыл?

— А как же! — ответил Буль и, не глядя, выстрелил из помпового ружья в цветной лазерный принтер, из которого в этот момент выползала первая страница будущего, субботнего выпуска «Желтого века», с передовицей на всю первую полосу: «Народ должен знать своих насильников в лицо!»

Витьке Курлову, лежащему у ног бандита с ружьем, почудилось, что стреляли в него, и он зажмурился, но «раскинул мозгами» не Витька, а принтер.

Второй бандюган, тот, что был с автоматом, тоже захотел пострелять и дал пару выстрелов все в тот же злосчастный принтер, попав при этом прямо в цветной картридж. Чернильное облачко «пфыкну-ло», слегка запачкав Булю штиблет.

— Начинается, — огорчился Буль. — Погром, Чита, этого сраного офиса не должен запятнать самого святого, что у нас есть, нашей одежды. Где тут сортир, «желтки»?

«Желтки», разум которых отказывался понимать суть происходящего, ошарашенно молчали.

— В молчанку будем играть? Еще раз спрашиваю, где тут тубзик? — повторил Буль, передернув помповик и наводя толстый ствол ружья на Сонечку Мармедайлову, с ужасом смотревшую на только что расстрелянный на ее глазах принтер стоимостью в двадцать пять тысяч долларов.

Сонечка лязгнула пару раз зубами и, не в силах произнести хоть что-нибудь, указала трясущимся пальцем на дверь в углу.

— Правильный ответ, — одобрительно сказал бандит с пистолетом по кличке Чита и выстрелил в Сонечкин компьютер.

Пуля пробила обшивку «компа», застряв в запутанных микросхемах макинтошевских внутренностей.

Ленка Столбова, не выдержав такого уши раздирающего и мозги добивающего зрелища, оглушительно взвизгнула. Буль, направлявшийся в сортир, чтобы помыть там штиблеты, быстро обернулся и навскидку выстрелил в Ленкин монитор, двадцати однодюймовый жидкокристаллический красавец «Sony».

— Получи интервью! — прокомментировал Чита. — Чего кричать? Ведь не радио! Следущий раз орущему будем стрелять в голову. Поняли, цыплята? — Чита обернулся к студентам журфака, Стасику и Никите.

Журфаковцы подрабатывали в редакции «Желтого века» свободными корреспондентами. Они сидели без движения и без слов. Угроза реальной смерти, ворвавшаяся в их жизнь, сковала ребят не хуже стальных цепей, совершенно лишив желания сопротивляться такому вопиющему открытому насилию. Где-то в глубине каждого из них звучали слова передовицы: «Постигайте современную жизнь изнутри, старайтесь быть в самой гуще событий…» Куда гущее, мама?!

Из сортира послышался плеск воды, звон разбиваемого унитаза и довольный голос Буля:

— Слышь, Мюллер, наведи-ка там, блин, порядочек, пока я в кабинете у Салодуба приберусь! — тут же следом раздались звуки наводимого у главреда порядка.

Мюллер, стоявший до того в сторонке, достал из сумки автомат Калашникова. Передернув затвор АКМа и, держа его перед собой, он выпустил несколько коротких очередей по находившейся в комнате многочисленной самой современной вычислительной технике. Стасик и Никита тут же, как по команде, одновременно свалились на пол, лицом вниз, и закрыли головы руками. Стасик, как самый способный на курсе журналист, отметил про себя: «Пули прошли веером…»

— О, б…! Знают, чо делать! — загоготал радостный Чита.

Патроны в магазине «калаша» быстро закончились, и Мюллер вставил новый, по-взрослому, как показывают в боевиках, примотанный к первому липкой лентой.

Из кабинета шефа редакции вышел Буль в свеже-помытых штиблетах. Окинув взором помещение редакции, он выразил удовлетворение:

— Ништяк, блин!.Слышь, Мюллер, а чо ты шкафы оставил? Жалко, что ли?

— Щас, — ответил Мюллер, вставил новый магазин, передернул затвор и прошелся очередью по новеньким итальянским мебелям. Одна из пуль вжикнула рядом с головой Сонечки, и та бухнулась в обморок на пол, рядом с журфаковцами.

Мониторы дымились, из принтера вылетали разноцветные струйки тонера, газетчики пребывали в шоке, и, вдобавок ко всему, редакционный самовар выплеснул из себя два литра крутого кипятка, который попал прямо на ногу Чите. Бандит подпрыгнул и вместо шкафа с документами попал в окно. Следствием неудачного выстрела стал испуг Буля, который с разворота спонтанно разрядил в Читу свой помповик. Возмущенный Чита скончался на месте, успев сказать только яркое и выразителное: «Баля!..»

Наступила тишина, которую нарушил не менее возмущенный голос Буля:

— Ты чо, блин, Чита?.. Умер, что ли?.. Ну, сволочь писучая, — обратился он к Никите, который находился ближе всех к нему. — Готовься к смерти падла…

Никите было страшно с самого начала вторжения, а теперь стало просто невыносимо страшно. Нечасто размышляя между едой и сном о смерти в свои двадцать лет, он представлял, что такое выдающееся событие в его жизни может произойти по-всякому, но уж никак не подобным образом. А главная несправедливость заключалась в том, что смерть пришла как-то неожиданно и абсолютно не вовремя.

На этот раз Никите повезло. Мюллер, осторожно выглянувший в окно, крикнул Булю, что внизу собирается толпа, привлеченная выстрелами и звоном разбитого стекла.

— Буль, мы их потом, если проболтаются… одной гранатой… на всех хватит. За Читу отдельно поЧитаемся, а сейчас времени нет. Ходу!..

— Ну, б…. писака везучая, — наконец нарушил молчание Буль, — повернись на спину!

И он сильно пнул Никиту ногой по ребрам.

Никита застонал, искривился больше от испуга чем от боли на бок, но послушно перекатился на спину и увидел над собой двух страшных русских гангстеров с оружием, стволы которого были направлены ему в лицо. Он еще не понимал, что остается жить.

— В общем, так, писатель, назначаю тебя старшей женой, передашь привет Кабачку от салтыковской братвы. Понял, Некрасов?

Никита быстро закивал, хотя и не знал, кто такой Кабачок.

— Не люблю этих, которые пишут, — злобно прорычал Буль и с силой наступил Никите, тут же взвывшему от боли, на руку, ломая фаланги пальцев.

— Да заткнись ты, Некрасов, а то пришью наместе!.. Слышь, Буль, а с Читой чего? — подал голос Мюллер.

— Да ничего. Пал смертью героя, — ответил Бульи перекрестился, — царство ему небесное, блин, вот чего. Валим отсюда. Репортаж окончен. До новых встреч, уважаемые читатели… Отваливаем!..

И оставшиеся в живых бандиты, спрятав оружие под черные куртки, отвалили, унося с собой под руки мертвого Читу.

Как только налетчики ушли, Сонечка и Лена, придя в себя, стали плакать, а мужественный Витя Курлов стал их успокаивать, при этом как-то само собой получилось, что белокурая головка красавицы Сонечки оказалась у него на плече, и Витька сделался от этого совершенно счастлив. Никита еще некоторое время полежал на спине, трогая здоровой рукой поврежденную ногой Буля кисть и благодаря Господа за спасение от смерти.

Оклемавшийся Стасик, посмотрев вокруг, увидев разгромленный офис, кровавые пятна на полу, рыдающую Лену Столбову, всхлипывающую на плече у Курлова Сонечку Мармедайлову, бледного как смерть Никиту со сломанной рукой, тихо заплакал, осознав, наконец, что ужас закончился.

Через несколько минут на лестнице послышались шаги, незапертая после ухода бандитов дверь бодро распахнулась, и в редакцию ввалился Арнольд Вазаныч. Главный редактор «Желтого века» только что получил от Кабачка указание срочно дать в номер материал о разгуле организованной преступности, в лице салтыковской ОПГ.

Увидев то, что произошло, он смог сказать только:

— Вот это «гвоздь» номера! Газеты на этой неделе, похоже, не будет.

* * *

«…что значит — вы мне говорили? Это я вамговорил, что начнется стрельба. Так вот она уже началась.

— Я прекрасно осведомлен об этом, Тигр. И наши люди берут под контроль деятельность Салтыкова.

— Я попрошу вас, Волк, больше никогда, подчеркиваю — никогда! Не употреблять при мне эту безответственную формулу, которую так любят правители. Как это вы, интересно, можете взять под контроль деятельность человека, который даже не понимает, что он творит…»

Глава 2 СРЕДЬ ШУМНОГО «НАЛА» СЛУЧАЙНО… ИЛИ В «БУГАТТИ» СТЕЛЯЮТ ЧАЩЕ

Бекас проснулся в девять. В теле была такая ломота, как будто его долго и упорно били ногами. Стоя под душем, он снова и снова прокручивал в голове все обстоятельства происшедшего с ним неприятного инцидента. Необходимо быть более сдержанным, решил Роман, иначе, как только он засветится в милиции, его тут же передадут хозяевам миллиона.

Оля ушла на работу. Роман проверил спящего Игорька. Ему пришла в голову мысль съездить на полчаса в супермаркет, купить памперсы для Игорька, а заодно и бутылочку хорошего французского вина на вечер. За те несколько дней, что он жил в квартире Серебряковых, Роман впервые оставался с Олей наедине. Молодая женщина с каждым днем все более нравилась ему. Она была не только красива, но и умна, и… по-особому обаятельна и мила. Только сейчас Бекасов начал понимать, что Оля ему не просто нравится. Хотя сама мысль о возможном разговоре на эту тему смущала его, Роман не видел ничего плохого в том, чтобы вечером просто посидеть на кухне и поговорить о погоде или об искусстве… Нет, все-таки лучше о погоде.

Роман решил съездить в недавно открывшийся неподалеку огромный супермаркет «Годзилла». Повернув с Декабристов на Воздвиженскую, он остановился на светофоре и, посмотрев налево, увидел стоявшую рядом с ним белую «Волгу» с затемненными стеклами. Передние окна были до половины открыты, и Бекас встретился взглядом с молодым темноволосым парнем лет тридцати, сидевшим за рулем «Волги». Загорелся зеленый, и все тронулись. Повернув на Парковую, Бекас опять на светофоре оказался рядом с «Волгой». Парень дружески кивнул ему, сделав рукой жест, означавший: «Вот какая „зеленая волна" получается, друг!» Бекас утвердительно кивнул.

У «Годзиллы» «Волга» и «опель» остановились одновременно. Вылезая из машины, парень, улыбаясь, обратился к Бекасу, как к старому знакомому:

— Извините, ради бога, вы не подскажете, как проехать на Малую Торговую?

— Это на другом конце города, — дружелюбно сказал Роман. — Без карты не объяснить.

Парень открыл правую дверь «Волги» и, пошуршав в «бардачке», сказал:

— У меня карта туриста есть, но Малой Торговой я на ней не нашел…

Парень расстелил карту на капоте. Бекас подошел к «Волге» и склонился над картой:

— Если ехать через центр, то получится очень долго, поэтому лучше…

Как говорится в одной малоизвестной пословице: «Слово — серебро, а золото лучше!»

В лицо Бекаса «пшикнула» струя газа, заставив его замолкнуть на «полусеребре». Капот «Волги», карта, чья-то рука с газовым баллончиком перед глазами, все чохом завертелось и упало куда-то в темноту.

* * *

На улице Лебедева, недалеко от центра города, уже полгода функционировал принадлежавший Кабачку фирменный автомобильный салон «бугатти», гордость Владимира Михайловича.

Каждый, кто проходил по Лебедева, невольно заглядывал в огромные, величиной с футбольные ворота, окна салона. Там, на медленно вращающихся подиумах, стояли невообразимо крутые авто. Они были освещены ярким светом прожекторов, лучи которых медленно меняли свой цвет.

В салоне была серьезная охрана: молодые, вежливые ребята, бывшие спецназовцы, вооруженные и опасные, одетые в лакированные ботинки, безукоризненные черные костюмы и рубашки с галстуками.

Решив объявить Кабачку войну, Салтыков, не задумываясь, избрал этот салон в качестве одного из объектов атаки. Возможность покрошить «гордость Кабачка» грела его темную бандитскую душу. Отправляя на улицу Лебедева восьмерых лучших своих бойцов и наставляя их, он произнес одну из своих любимых фраз:

— На святое дело идете, братаны: за товарищей мстить.

Кабачок, прикидывая соотношение сил, рассчитывал на пятьдесят человек со стороны Салтыкова, но не знал, что тот в авральном порядке набрал еще около шестидесяти человек из городского полуорганизованного бандитья, пообещав им сладкую жизнь в группировке, много «телок», кучу денег и настоящие большие дела.

В автосалоне «бугатти» на Лебедева царили тишина и прохлада. Кондиционеры бесшумно гнали прохладный воздух в огромный демонстрационный зал. Кроме двух, вполголоса беседовавших с почтительным менеджером потенциальных покупателей, да парочки непокупателей, зашедшей подивиться на невиданные западные чудо-колымаги, посетителей не было. Из работников магазина в зале находились только менеджер, четверо охранников и директор салона. Пятый охранник читал один из старых номеров «Желтого века», сидя в местном евротуалете.

Охранники бездумно провожали взглядами прохожих.

Напротив зеркальных витрин автосалона остановились две «девятки» со сверх меры затемненными стеклами. Двери машин одновременно открылись, и из них выскочили восемь молодцов, на ходу достающих оружие. Раздались выстрелы, и оба огромных витринных стекла, отделявших буржуинскую благодать салона от мирской пыли и грязи улицы, с грохотом и звоном, сверкающим стеклопадом, осыпались вниз.

Звуки, пыль и запахи улицы ворвались в магазин. Следом за ними, перешагивая через шикарные оконные рамы, находившиеся на уровне земли, в автосалон вошли, паля во все стороны, восемь по-разному «до зубов» вооруженных бандитов.

Охранники, как и следует профессионалам, быстренько попрятались за выставочные машины и архитектурные изыски салона.

Менеджер тут же был ранен в ногу и повалился на пол. Один из двух потенциальных покупателей оказался вооружен и, ловко выхватив из-под пиджака «магнум», тут же всадил пулю в голову ближайшего к нему бандита. Тот повалился спиной на низкий капот белого «бугатти», сполз на пол и больше не двигался. Но и ловкому покупателю не повезло: очередь «Узи» одного из налетчиков отняла у него шанс когда-нибудь купить «бугатти».

Бандит, уложивший бизнесмена, закинул «Узи» за спину, достал из кармана куртки «лимонку» и, выдернув чеку, бросил гранату в разбитое окно белого «бугатти».

Нападавшие дружно бросились на пол. Граната бахнула, и «бугатти» слегка вывернуло наружу. Лежавшие на полу бандиты продолжили беспорядочную стрельбу по автомишеням.

Второго бизнесмена ранило в живот, и он, стеная и оставляя на полированном мраморном полу кровавый след, пополз на улицу то ли умирать, то ли выживать.

Несчастной парочке средних лет и низкого достатка, зашедшей полюбоваться на заграничные машины, фантастически повезло. Они успели выскочить из магазина через запасной выход.

Бандиты, сосредоточив свое внимание на имуществе салона, палили во все, что видели, и каждый выстрел приносил ущерб, сопоставимый с суммой, которую заслуженный учитель России получает за десять лет работы.

Охранники тоже в долгу не остались и ответили огнем из пистолетов.

Вадик Артемьев, прошедший Чечню и не понаслышке знакомый с тактикой боя в помещениях, лежал на полу за колесом малинового «бугатти». Увидев в узкой щели между полом и днищем машины в нескольких метрах от себя чужие ноги, Вадик быстро выстрелил два раза.

На пол упал сначала автомат «Узи», а потом сам бандит с простреленными лодыжками. Бандит попытался дотянуться до автомата, тем самым подписав себе смертный приговор. Вадик, не дожидаясь, когда бандит пальнет в него, выстрелил первым. Бандит остался лежать там, где упал.

Засидевшийся на «евро-очке» бывший спецназовец «Альфы», Олег Ахмеров, услышав совершенно чумовую стрельбу в торговом зале, вынув свой «Макаров», передернул затвор и вложил пистолет обратно в кобуру. Застегнув молнию, Ахмеров с оружием на изготовку тихо открыл дверь в коридор. Олег быстро переместился к двери, ведущей в торговый зал, из-за которой слышались выстрелы. Выждав секунду, он осторожно выглянул в щель наружу. Прямо перед собой, метрах в трех, Ахмеров увидел лежащего на полу за красным «бугатти» налетчика по кличке Валет, Додика Валленштайна, который досылал в этот момент патрон в патронник своего «вальтера».

Олег видел всех как на ладони. Спрятавшись за машинами, охранники были вне прямой опасности. Он быстро распахнул дверь и двумя выстрелами из «Макарова» вывел из боя двух бандитов. Один из них, получив пулю в голову, угомонился навсегда, а другой оказался ранен оригинальным образом. Он лишился двух пальцев на правой руке, и та же пуля, пролетев чуть дальше, попала ему точно в правый сосок. Зато он, на свое счастье, или несчастье, остался жив. Олег упал на пол и откатился за одну из машин рядом с Додиком. Сделал Ахмеров это очень вовремя, потому что дверь и стена в том месте, где он только что стоял, тут же были сильно попорчены целым роем пуль.

За сорок секунд налета из охраны не пострадал никто. Второй менеджер, Рафик Шахмаметьев, лежа за конторкой, молился своим татарским богам. И судя по тому, что был до сих пор жив, они его слышали.

Бандитов оставалось четверо. Переглянувшись, Олег и Додик одновременно вскочили на ноги и, выстрелив по нескольку раз в сторону налетчиков, тут же упали на пол. После этих выстрелов бандитов стало еще на два меньше. Оставшиеся в живых салтыковцы, от страха позабыв обо всем, вскочили и бросились наружу, но не на шутку разозленные охранники тут же уложили и этих незваных гостей.

— Всем кирдык. Можно выходить, — объявил Олег.

Охранники, держа в руках оружие, стали осторожно обходить салон, откидывая ногами в сторону валявшиеся рядом с телами на испачканном кровью полу «стволы».

Все налетчики, кроме одного, были убиты. Этот раунд Салтыков проиграл вчистую. Кабачок знал, кого берет себе на службу. Что касалось материального ущерба, то салон был застрахован, как и машины в нем.

Олег подошел к живому бандиту, опустился на колени и, передав пистолет Додику, рывком поставил стонущего бандита на ноги. Двинув его разочек в голову, чтобы не дергался, он громко позвал:

— Рафик, кончай молиться! Нашел, понимаешь, время! Быстро во двор, заводи «вольво» и подгоняй к черному ходу.

Рафик, хоть и не геройствовал, но парнем был сообразительным. Через десять секунд взревел двигатель «Вольво-960», и машина уткнулась открытым багажником в черный ход.

Приподняв вырубленного налетчика, Олег швырнул его в багажник и захлопнул крышку.

— Отвезешь на запасную базу «Взлета», — крикнул он сидящему за рулем Рафику. И запер дверь.

Он был старшим по охране объекта, и поэтому, когда объявил всем, что налетчиков было семеро и все они убиты, никто не возразил. Все присутствующие знали, что именно нужно будет говорить ментам.

В суматохе Олег позабыл про директора салона, спрятавшегося за компьютером.

— Эй, Леонидыч, вылезай! — позвал Олег директора. — Все закончилось!

Леонидыч не отреагировал.

Олег подошел поближе, увидел, что Леонидыч лежал левой щекой на клавишах, глаза его были открыты и неподвижны, а на полу у ножки стула растеклась темная лужа крови.

— Эх, блин, — только и сказал Додик.

— Да уж, — ответил Олег, — Ну что, пошли ментов встречать?

Менты приехали только через пятнадцать минут. Первой их встретила бабуля с противоположной стороны улицы, у которой шальной пулей убило кошку, сидевшую на подоконнике.

Глава 3 ДВА КОЛЬЦА, ДВА ЯЙЦА — СЕРИАЛЫ БЕЗ КОНЦА…

Бекас пришел в себя. Открыв глаза, он увидел давешнего темноволосого парня из «Волги». Парень держал двумя пальцами комок ваты, воняющий нашатырем.

Бросив ватку на стол, парень уселся напротив Бекаса, оседлав стул, повернутый спинкой вперед.

Попытавшись пошевелиться, Роман заметил, что сидит в металлическом кресле, с руками и ногами, пристегнутыми ремнями к креслу. Какие-то воспоминания мелькнули в голове Бекаса, но парень сбил их, спросив:

— Вы уже совсем очнулись?

— Вполне. А что, — поинтересовался Бекас, — к креслу меня обязательно было привязывать?

— Увы, да, — ответил парень и с виноватым видом развел руками.

— Ну, и что дальше?

— А вы не спешите. Скоро все узнаете, — парень встал, подошел к стоящему у окна столу и взял с него сложенный пополам лист бумаги. На столе, кроме всего прочего, были разложены вещи из карманов Бекаса, и среди них «беретта» с глушителем. Магазин был вынут и лежал рядом с пистолетом.

Бекас огляделся по сторонам. Он находился в просторной светлой комнате, которая было почти пустой. На выцветших обоях были видны более темные прямоугольники от висевших здесь когда-то портретов или картин. Старый паркет. На окнах — дешевые шторы. Они были задернуты, и улицы видно не было. Диван, два стула, стол у окна, у стены два небольших шкафчика. Один — канцелярский, другой — стеклянный. Его прозрачные дверцы были завешены изнутри белой материей, но все равно проглядывали какие-то пузырьки и блестящие железки. Этот медицинский шкафчик, в сочетании с железным креслом, к которому был пристегнут Бекас, очень ему не понравился.

Парень развернул лист, тот самый проклятый розыскной портрет:

— Роман Сергеевич, вы уже поняли, что некоторую часть нашего разговора можно опустить, как если бы она уже состоялась. Я вижу это по вашим глазам.

И парень снова сел верхом на стул.

«Попался, — подумал Бекас, — но вот кому?»

Это был интересный вопрос. Менты не стали бы привязывать его к креслу в какой-то комнате. А вот те самые бандиты, чьи деньги он хапнул, вполне возможно. Но если так, то все произойдет несколько иначе, чем предполагал Бекас. Не будут выколачивать из него правду о миллионе с помощью мордобоя, а будет с ним спокойно беседовать этот, вполне интеллигентный с виду молодой человек. В шкафчике молодой человек сможет найти все необходимые для приятной дружеской беседы препараты.

Парень внимательно следил за выражением лица Бекаса:

— Должен признаться, вы прекрасно изменили внешность. А главное — без всяких дешевых приемов, вроде покраски волос, накладной бороды и прочего. Непрофессионал бы вас не узнал.

— А вы что — профессионал? — спросил Бекас.

— Я? — парень улыбнулся. — Пожалуй, профессионал. Да.

— А в какой области? Неужели, визажист?

— Ну вот, — и парень заулыбался еще дружелюбнее, — не успели очнуться, а уже задаете вопросы. Вы уж простите меня за избитую фразу, но вопросы все-таки буду задавать я. Так что не надо перехватывать у меня инициативу.

У него в кармане запиликал радиотелефон, и он, извинившись, отошел к окну.

Бекас снова посмотрел вниз на кресло и вдруг вспомнил. Лет десять назад он попал в вытрезвитель на Старокожевенном. Вонючая комната без окон. Три точно таких же кресла в ряд, к одному из которых тогда пристегнули его.

Бекас прислушался к разговору.

— Волк, я хочу сделать сюрприз… Да… Да… У меня. На второй точке. Ну, что вы… Мне просто повезло, — он обернулся и посмотрел на Бекаса. — В полном здравии, — и снова отвернулся. — Естественно… Да, как обычно… Можете быть уверены. Завтра утром с результатами я буду у вас. Пульт будет на восьмой… Конечно… Ну, я все-таки, Скорпион…

Бекас чувствовал, как время его жизни сокращалось с каждой минутой. Все случилось слишком неожиданно, он не был к этому готов, так и не сказал Оле о том, что любит ее, не помог никому…

Смысл разговора Бекасу был совершенно понятен. Сначала решили, что делать с ним, а потом, когда получат необходимую информацию, какой-то пульт доставят на какую-то восьмую точку… Но это будет происходить уже в другом мире, без Бекаса!

— Позвольте закурить, — сказал Бекас.

Скорпион, ни говоря ни слова, поставил второй стул рядом с правой рукой Бекаса, принес с кухни массивную стеклянную пепельницу и поставил ее на этот стул.

Потом он отодвинул свой стул подальше и, взяв со стола пачку «Мальборо» и зажигалку, положил их рядом с пепельницей.

— Сейчас я освобожу вашу правую руку и надеюсь, что вы не будете швырять в меня стулом. Насколько я понял, вы человек уравновешенный.

Бекас кивнул, и Скорпион отстегнул пряжку на его правом запястье.

«Профессионал, — подумал Бекас, — вежливый профессиональный убийца. Человек, который не совершает ошибок в таких ситуациях. Он убьет меня, когда узнает все, что ему нужно, и будет жить дальше и делать какие-то свои непонятные дела, и скоро забудет про меня. А я даже не смогу приходить к нему ночью в виде привидения, чтобы грызть его холодное сердце».

Он вытащил правой рукой сигарету из пачки, взял зажигалку, прикурил и положил ее на место.

После этого он придал своему лицу расстроенное выражение и опустил голову. Но в это время Роман лихорадочно вспоминал, как он смог освободиться от ремней тогда, в вытрезвителе. Кресло, в котором он сидел десять лет назад, было точной копией того, к которому его пристегнули сейчас.

На крыльях пьяного вдохновения он тогда вывернулся из ремней не хуже фокусника Гарри Гудини. Когда он постучал в дверь камеры, пришедший на стук мент удивился и пристегнул его снова. Через минуту Бекас опять постучал в железную дверь. Пришли два удивленных мента, дали ему по ребрам и снова пристегнули к креслу. На этот раз — достаточно туго. Когда через две минуты он стал ломиться на выход в третий раз, пришли уже все сотрудники отделения и спросили, как он это делает. Бекас пообещал показать, но в обмен на свободу. Менты согласились и снова пристегнули его. На четвертый натренировавшийся Бекас выскользнул из смирительного кресла быстро и артистично. После этого, исполнив понравившийся ментам номер на бис, он получил вольную и отправился пьянствовать дальше.

«Так… Кисть налево, потом локоть вперед, и колено прижать к нижней части подлокотника. Ремень немного сдвинется. Потом повернуть кисть ладонью вверх, плечо назад. В этом месте будет немного больно. Потом полностью расслабить кисть, пальцы гнутся в обратную сторону, потом плечо вперед и готово!..»

Решение было найдено. Теперь необходимо было усыпить бдительность хозяина точки и как-то удалить его из комнаты.

Затянувшись сигаретой, Бекас поинтересовался:

— Надеюсь, вы не будете вырывать мне ногти плоскогубцами?

— Конечно, нет!

— Если я правильно понял, в том шкафчике есть препараты, которые сделают меня разговорчивым? — спросил Бекас и кивнул в сторону стеклянного шкафа.

— Есть.

— Это не слишком вредно для здоровья? А то у меня аллергия на некоторые прививки.

— Не более, чем, например, пить водку без закуски недели две.

— Что будет со мной, когда вы все узнаете? — спросил Бекас, склонив голову набок.

— Если все вернется в первоначальное состояние, вы будете совершенно свободны. Это я вам обещаю, — твердо заявил Скорпион.

«Знаю я эту абсолютную свободу, — подумал Бекас, — мертвые свободны от всего».

— У меня к вам просьба, — извиняющимся тоном сказал он, — я с самого утра хочу кофе. Привык, знаете ли…

И тут же со страхом подумал о том, что его тюремщик ему откажет.

Но Скорпион мгновенно превратился в радушного хозяина:

— Конечно, конечно. Вы позволите? — и он снова пристегнул правую руку Бекаса к подлокотнику.

Когда он удалился в кухню, Бекас уже собрался исполнить трюк, но Скорпион тут же вернулся и сказал:

— Я поставил чайник. Вы растворимый пьете? У нас нет другого.

— Да, конечно, а какой?

— Зеленый «Якобе».

— Отлично, — сказал Бекас и умолк.

Наверное, у него будет около минуты и тридцати секунд.

— О чем вы сейчас думаете? — спросил внимательно следивший за Романом Скорпион.

«Ишь, сволочь, почуял, что ли»? — подумал Бекас и ответил:

— О свободе.

— Вы можете стать свободным прямо сейчас, — улыбнулся Скорпион, — скажите, где деньги, я заберу их, и все!

— Поговорим об этом за чашечкой кофе, — сказал Бекас.

На кухне зашумел чайник.

— Как угодно, — Скорпион пошел на кухню.

Далее Бекас действовал, как во сне. «Поворачиваю кисть налево, потом локоть вперед…» Правая рука была свободна.

Из кухни раздался голос Скорпиона:

— Вам сколько ложек сахара?

Бекас вздрогнул. Не останавливаясь, стараясь, чтобы его голос звучал спокойно, ответил:

— Одну.

Быстро отстегнув левую руку и ноги, Роман, помедлив секунду, снял ботинки. До стола, на котором лежала «беретта», было около четырех метров. В это время из кухни снова послышался голос Скорпиона:

— Несу!

Бекас быстро шагнул навстречу появившемуся в дверном проеме похитителю, ударил ногой по голени и одновременно ребром ладони по шее. Скорпион бухнулся на пол отдельно, поднос с чашками — отдельно. Бекас изъял пистолет и перетащил тело находящегося в отключке Скорпиона в металлическое кресло, после чего тщательно пристегнул его, зафиксировав дополнительно брючным ремнем шею противника к спинке кресла. Проверив еще раз надежность всех креплений, Бекас нацепил свою наплечную кобуру, предварительно засунув в нее «беретту».

— Вот так, — сказал он и открыл пузырек с нашатырным спиртом.

Скорпион, вдохнув нашатыря, дернулся, поморщился и открыл глаза. Бекас демонстративно уселся напротив, оседлав стул задом наперед, как сидел полчаса тому назад сам Скорпион:

— Так как насчет кофе? Будете? К сожалению, могу предложить только «Якобе».

Не дождавшись ответа, Роман вышел из комнаты.

* * *

«…Где Бекасов? Где он, я вас спрашиваю?

— Вы спрашиваете, а отвечать не даете. Бекасов у нас.

— Что вы говорите! Это точно?

— Абсолютно. Скорпион работает с ним на второй точке. После проверки он ликвидирует материал, и можно будет забыть о нем.

— Да, пожалуй… Хотя я попробовал бы еще раз поговорить со Слоном…»

Глава 4 ЦЕЛЬ ОБСТРЕЛИВАЮТ С ДЕТСТВА

Несмотря на строгую табличку: «Закрыто», в кафе «На нарах» было тесно, как в известных питерских «Крестах». В зале случайных посетителей не было — только свои, салтыковские. Несколько минут назад в кафе появились Буль и Мюллер, вернувшиеся с операции «Жы». Их рассказ о погроме в «Желтом веке» был встречен овациями, упоминание о геройской гибели Читы — тяжелым минутным матом. Буль-мюллеровский доклад, выдержанный в исключительно нецензурном стиле, из соображений гуманности здесь не приводится.

После очередной порции «бля-хераков», сопровождаемых всеобщими «ништяком» и «…ездецом» у входа в кафе раздались два негромких хлопка, и стоявшие на входе бандиты Торец и Гад рухнули на пол. Обернувшиеся на шум падающих тел салтыковцы увидели в ярко освещенном солнцем проеме двери темный силуэт человека с пистолетом в руке. Человек поднял руку и быстро выстрелил еще несколько раз в зал, ни в кого особенно не целясь. Двое из присутствующих на собрании завопили благим матом, остальные залегли, доставая по ходу пьесы оружие.

Стрелок, не дожидаясь ответной стрельбы, сделал шаг в сторону и исчез из поля зрения посетителей кафе.

После секундного замешательства половина находившихся в зале бандитов бросилась к выходу. В дверях они замешкались, мешая друг другу, и успели только увидеть багажник неторопливо удаляющейся ярко-красной купешки «BMB-Z3».

Напрасно кто-то из салтыковской братвы пытался крикнуть, что это подстава. Через несколько секунд четыре машины, завывая двигателями, помчались вдогонку за стрелком.

Впереди всех мчался по колдобинам и выбоинам «Опель „Омега"», за рулем которого сидел некто Терентий, по метрикам Коля Терентьков.

За «опелем» Терентия следовала зеленая «Нива» с затемненными стеклами. Этот автомобиль был отобран у одного любителя рыбной ловли, который неосмотрительно протаранил на перекрестке гнилую «девятку» с салтыковцами. Следом за экспроприированной «Нивой» мчались две одинаковые «восьмерки» цвета мокрого асфальта, купленные Салтыковым для служебных надобностей. Всего в машинах, преследователей «БМВ» сидело двенадцать человек.

Водителем «БМВ», за которым гнались салты-ковцы, был Шварц. Он не торопился отрываться от преследователей, проехал Зубриловский проспект и свернул в сторону Центра. Все шло по плану. Преследователи держались в сотне метров за ним и пока не отставали.

Доехав до Полевой, Шварц, не снижая скорости, повернул направо прямо перед носом у выезжавшего из-под железнодорожного моста «Икаруса». Водитель «Икаруса» нажал на тормоз и нецензурно выругался вполголоса. Громче было нельзя, потому что в салоне сидели тридцать два пассажира и экскурсовод. Вывернув на Полевой, Шварц посмотрел в зеркало и увидел, как перед остановившимся автобусом одна за другой выскочили три машины с преследователями, четвертая никуда не выскочила, врезавшись в опору моста.

Шварц усмехнулся и нажал на газ.

На одном из перекрестков с «Нивы» слетел декоративный колпак и, высоко подскакивая, покатился в сторону. У ларька на остановке стоял бомж, который в это время подносил к губам бутылку пива, купленную на выпрошенную у прохожих мелочь. Подскочив в очередной раз, колпак ударил алкаша по запястью, от неожиданности тот выпустил драгоценную бутылку из ослабленной многолетним пьянством руки, и она, подчиняясь закону всемирного тяготения, упала на асфальт. Раздался звон, и драгоценная влага разлилась среди плевков и окурков. Потрясенный алкаш застыл на месте, и горечь нелепой потери легла на его сильно помятое жизнью лицо. Это была еще одна жертва беспредела, творившегося в городе в эти дни.

В ста пятидесяти метрах за злополучным перекрестком, на котором статуей Скорби застыл городской бомж, происходили аварийные работы по замене кабеля. Правая сторона проезжей части была разрыта до самых рельсов. Нетрезвые работяги в грязных оранжевых жилетах, сиплыми голосами комментируя свои действия, ковырялись в небольшом, глубиной метра полтора, котловане и вокруг него. На самом краю ямы стоял трактор «Беларусь», из кабины которого высунулся экскаваторщик с «беломориной» в зубах. По части алкогольного опьянения он не отстал от своих пеших коллег и с высоты кабины давал им разнообразные интересные советы.

Шварц на восьмидесяти километрах в час объехал котлован по встречным рельсам. Навстречу шел трамвай. Преследователи повторили его маневр. Трамвай, усиленно трезвоня, приблизился к котловану.

«Опель» и оставшаяся на ходу «восьмерка» проскочили это место благополучно, в отличие от неповоротливой «Нивы». Ее водитель попал в неприятную ситуацию. Объехать трамвай слева возможности не было из-за встречного потока машин. Попытаться проскочить между электрическим «сохатым» и котлованом было уже поздно. Огрызок, сидевший за рулем, запаниковал и ударил по тормозам. «Ниву» повело юзом вправо, и она ударилась о колесо трактора «Беларусь», стоявшего на самом краю котлована.

«Беларусь» развернуло, и переднее колесо зависло над ямой. «Нива», продолжая движение, на миг, правда, очень короткий, перешла в режим неуправляемого свободного падения. Котлован был всего лишь около трех метров в ширину, так что лучший российский чудо-джип со всей дури врезался в противоположную глинистую стену ямы. Пассажиры «Нивы», пренебрегшие ремнями безопасности, излишне быстро сгруппировались в районе приборной панели, что очень вредно сказалось на их здоровье.

«Беларусь», продолжая крениться, боком сполз в яму, придавив злосчастную «Ниву» сверху, жестоко отомстив тем самым за убитого горем простого российского алкоголика с перекрестка.

Отметив про себя тот факт, что еще один из участников погони выбыл, да еще таким эффектным образом, Шварц удовлетворенно хмыкнул.

Доехав до перекрестка Воронова и Вересова, он резко затормозил и свернул направо, через несколько секунд достигнув перекрестка Вересова и Седова. Налево, за Греченским мостом, находился Невский район, куда и вел согласно плана всю эту веселую компанию Шварц. Погоня продолжалась по проспекту Крылова. На хвосте у «БМВ» остались только две машины — «опель» и «восьмерка».

Классиков нужно изучать в школе, это помогает в жизни. Никому из преследователей не вспомнилась басня дедушки Крылова про волка, который по ошибке угодил на псарню. Им даже и в голову не приходило, что их ведут на псарню, то есть в западню. Не изучали они классиков в школе. А напрасно.

«БМВ» выехала на улицу имени певца блеска и нищеты парижских шлюх господина Бальзака. Виляя между сохнущих на берегу катеров, лодок и яхт, дорога расширилась и превратилась в небольшую поляну на берегу реки. Впереди был тупик.

«БМВ» остановилась. Шварц вышел из машины, хлопнув дверью, и, сев на капот, сложил руки на груди.

Внимание преследователей было сосредоточено только на нем, поэтому, когда «опель» и «восьмерка» остановились вплотную к «БМВ» и из них выскочили готовые убивать и калечить салтыковцы, они не сразу заметили стоявших вокруг поляны вооруженных людей, а заметив, некоторые из них, не сдержавшись, «сходили под себя».

* * *

«…хочу поздравить вас, Волк. Наши подопечные уже затеяли гонки со стрельбой. Что будете делать?

— Вы забыли, Тигр, что я ваш подчиненный? Вот и давайте, руководите. А я что — я готов.

— Эк, вы заговорили! Хорошо, я припомню вам ваше подлое коварство. А пока что свяжитесь с Койотом…»

Глава 5 «ЭЛЕКТРИЧЕСКИЕ СТУЛЬЯ ИЗ АМЕРИКИ! ПОРАЗИТЕЛЬНЫЙ ЭФФЕКТ ЖИВОГО ТЕПЛА…»

Принеся из кухни две чашки кофе, Бекас подвинул к правой руке Скорпиона стул, поставил на него чашку кофе и, откровенно пародируя пленника, сказал:

— Сейчас я освобожу вашу правую руку и надеюсь, что вы не будете швырять в меня стулом. Насколько я понял, вы человек уравновешенный.

Скорпион, по прежнему не сводивший с Бекаса глаз, криво улыбнулся и ответил:

— Как же я в вас ошибся! — он замолчал, покачивая головой из стороны в сторону, как бы не веря тому, что происходит, и продолжил: — Нужно было просто убрать, вас.

— А зачем? — спросил Бекас, начав расстегивать ремень на правой руке Скорпиона, и заметил, как тот бросил молниеносный взгляд на торчавшую под мышкой у Бекаса «беретту».

Затянув ремень снова, Бекас погрозил Скорпиону пальцем, вынул пистолет из кобуры и положил его на стол, подальше от греха.

Потом он все-таки освободил Скорпиону руку и повторил вопрос:

— Так зачем меня убивать?

Скорпион не ответил и взял кофе.

— Вы не можете ответить на такой простой вопрос. Ай-яй-яй! Хотя, по правде сказать, он, наверное, самый сложный из тех, которые я задам вам сегодня.

Он уже знал, что будет делать дальше.

Скорпион молча пил кофе.

Бекаса охватило странное чувство. Он не просто чувствовал власть над этим человеком, а что-то больше напоминающее ответственность за него. Будто кто-то вручил ему жизнь Скорпиона и сказал: «Поступай с ним как знаешь». А как поступать с его жизнью, Бекас еще не решил. Оставить Скорпиона в живых он не мог. Тот опознал его, запомнил его машину. Договариваться с ним или подкупать его было явно бесполезно. Если бы он сразу убил его, как только освободился от пут, было бы значительно легче. Теперь же нужно было убивать, так сказать, по расчету. Роман понимал, что хладнокровно убить Скорпиона он не сможет. Вот только враг об этом догадываться не должен.

Бекас встал со стула, забрал у парня недопитую чашку и снова пристегнул ему руку:

— Я не хочу играть с вами в игры, в которые играют люди, подобные вам. Я буду откровенен. Сегодня я убью вас. А до этого я сам обойдусь с вами, как с вещью. С говорящей вещью. Да, мне кажется, вы и есть говорящая вещь. По крайней мере, на живых людей вы смотрите именно так.

Скорпион усмотрел в Бекасе нечто, превосходящее его, непросчитанное, непредсказуемое, а потому непонятное. Наступила ситуация, когда он вместо привычной поддержки всемогущей организации ощутил пустоту. Он всегда чувствовал себя звеном единого совершенного механизма, а теперь ему предстояло умереть самому, лично.

Набрав номер Гоги Телешова, своего старого друга, Роман услышал знакомый, хриплый от бесконечного курения голос:

— Ну?

— Что ну? Друзей не узнаешь! — отозвался Бекас, ощутив радость от того, что после всей той дряни, которая случилась с ним сегодня, слышит привычный и домашний голос старого приятеля.

— Бекас, собака, вернее, птица! Ты где?

— Скоро буду у тебя. Пива привезти?

— Аск, в смысле: «спрашиваешь», — ответил Гога.

— Ну, тогда жди, через полчаса буду!

Бекас убрал трубку в карман, потом порылся в канцелярском шкафу и почти сразу нашел то, что было нужно. Большой моток широкого прозрачного скотча.

— Я не хочу, чтобы вы попробовали повторить мой трюк, — сказал Бекас и начал фиксировать Скорпиона по-настоящему, — то, что я сделал, было достигнуто годами неустанных тренировок.

И тут же подумал, что эта шутка была шуткой только для одного из них.

Через десять минут работы Скорпион был прикреплен к креслу так надежно, что выпутаться самостоятельно не было ни одного шанса. Его руки были примотаны к подлокотникам стального кресла от локтей до кончиков пальцев, за спинку кресла Бекас засунул найденную на антресолях доску и примотал к ней голову Скорпиона, заклеив тому рот и глаза.

— Видите, насколько важнее хотеть жить, чем хотеть убить другого? Вот вы всего лишь хотели меня убить и поэтому не постарались. А я хочу жить, и поэтому хрен вы отсюда вылезете без посторонней помощи.

После этих слов он взял со стола ключи от квартиры, документы и ключи от «Волги» и ушел, захлопнув за собой дверь.

Выйдя на улицу, он с удивлением увидел на противоположной стороне известную баню на Агрегатном переулке. Получалось, что таинственная «точка-два» находилась не в каком-нибудь мрачном неизвестном углу на окраине Города, а в самом центре, там, где бродят толпы радостных людей, даже не подозревающих, какие ужасные вещи происходят у них под самым носом.

Белая «Волга» стояла рядом с подворотней. Бекас по-хозяйски открыл дверь, завел двигатель и поехал к своему старинному приятелю Гоге.

Приятель работал врачом в дурдоме. Принято считать, что врач-психиатр со временем сам становится в той или иной степени сумасшедшим, как бы заражаясь от своих пациентов вирусом безумия. Возможно, это и так, но он пока что не ловил чертей и не разговаривал с невидимыми собеседниками. А если и делал это, то без свидетелей.

Коньком Гоги были психотропные препараты. Дома у него была небольшая лаборатория. Новые рецепты и методы медикаментозного лечения Гога испытывал, естественно, на работе. Часто эти испытания давали неожиданные интересные, а порой даже положительные результаты.

Как-то раз, под пиво, у друзей зашел разговор о методах работы спецслужб и о способах получения информации от не желающих разговаривать людей. Бекас с уверенностью дилетанта заговорил о пресловутой сыворотке правды, но Гога, скорчив презрительную гримасу, рассказал о том, что никакая особая сыворотка для этого не нужна. Достаточно было ввести в особой последовательности определенные, причем совсем не секретные, препараты, которые сначала расслабляли, потом размягчали, далее успокаивали и, наконец, освежали память. После этого человек отвечал на любые вопросы охотно и с радостью!

Вышеописанный разговор происходил лет пять назад. В квартире, где его чуть не угробили, Бекас вспомнил этот разговор почти дословно. Он хотел задать Скорпиону несколько вопросов и получить на них ответы. Правда, что касалось обещания убить его сегодня… Тут он, конечно, хватил через край. Одно дело — уничтожить опасного врага или подонка в пылу битвы, другое дело — хладнокровно казнить беззащитного человека.

Позвонить в звонок Роман не успел, дверь открылась сама.

— Я тебя в окно увидел, — радостно объявил Гога, впуская Бекаса.

Роман передал ему мешок с покупками и вошел в квартиру.

— Забурел! Ей-богу, забурел! — восхитился Гога, осмотрев Бекаса. — На «Волгах» ездишь, оделся, как пижон! Ты что, старуху-процентщицу грохнул?

— И не одну!

— Слушай, а там на мою долю не осталось какой-нибудь завалящей бабки с набитым чулком?

— Я сам теперь бабка с набитым чулком, — ответил Бекас, проходя в комнату, — только грохать меня не надо. Я и так тебе денег дам.

— Ловлю на слове! — психиатр стал выставлять принесенное пиво на стол.

Бекас уселся на старый продавленный диван и обвел взглядом комнату. За пять лет ничего не изменилось. Ветхая мебель, сработанная еще во времена мастера Гамбса, массивная, почерневшая от времени, бронзовая люстра с редкими уцелевшими хрустальными висюльками, огромное количество книг на книжных полках — все было так же, как и пять лет назад.

Бекас от пива отказался. Гога не возражал — ему больше достанется, но не поленился сходить на кухню и поставить для друга чайник.

Минут пять они говорили о том, о сем, после чего Бекас решительно перешел к делу:

— Гоша, мне нужно получить информацию от человека, который ни за что не выдаст ее добровольно. Этот человек хотел меня убить, но сейчас сидит привязанный к креслу в собственной квартире на Агрегатном. Меня не интересует, как отразится процесс получения этой информации на его здоровье, потому что… На войне, как на войне…

Бекас, которому почему-то стало безумно стыдно за непонятно что, быстро вытащил из кармана тысячу долларов и молча положил ее на стол. Окинув взглядом комнату, он достал еще одну тысячу и положил рядом с первой.

— Ромыч, я тебя знаю сто лет… — серьезно сказал Гога, посмотрев сперва на деньги, потом на Романа. — Человек ты был всегда порядочный… Я тебе верю и, чем могу, помогу. Если это действительно настолько серьезно, то деньги можешь оставить, они тебе пригодятся.

— Материальная сторона — не главное, точнее сказать, денег у меня больше чем нужно. Тут дело в другом, — ответил Бекас. — Полчаса назад я сидел пристегнутый в том же самом кресле, к которому сейчас привязан мой противник, а тот ходил вокруг меня и обещал сделать со мной то же самое, что я хочу сделать с ним. Вот только ему твоя помощь в таких делах не требуется. Он — профессионал, убийца, возможно, работник спецслужб. Эта «Волга» — его, я выписал себе доверенность по техпаспорту. Ну, а если по порядку…

Роман вздохнул и начал рассказ сначала, со злополучных пассажиров, дождя, аварии на Черниговском шоссе. За десять минут он рассказал другу все без утайки, только про свой интерес к внучке Инги Борисовны упомянул вскользь. Георгий слушал молча, не перебивая.

— Да, кореш, влип ты по самые некуда, — сказал Гога, когда Роман закончил свой рассказ. — Ты, вот что, попей-ка чайку, а я пока приготовлю тебе кое-чего в дорогу.

Бекас пил хороший чай и думал о том, что вот сейчас, в эту самую минуту, в явочную квартиру входит коллега улыбчивого убийцы, видит его привязанным к креслу и освобождает… бр-р-р.

В гостиную вышел Гога с картонной коробкой из-под ботинок в руках, высыпал содержимое коробки — пузырьки, ампулы, шприц — на стол.

— Как что действует, я тебе рассказывать не буду. Названия препаратов тебе тоже ни к чему. Даю простую инструкцию для идиотов. Лучше записывай. Сначала ты делаешь клиенту укол в задницу, подчеркиваю — в жопу, а не в вену, иначе он крякнет. Вот эта ампула. С синим ободком. Минут через десять он уснет. Когда уснет, гонишь ему ввену пять вот этих, маленьких. Еще через десять минут снова в вену вот эту, с длинной головкой. От нее он проснется. Когда начнет улыбаться — две коричневые. Начнет болтать — спрашивай.

Бекас старательно записал все, и Гога, проверив его записи, продолжил инструктаж:

— Но это только полдела. Ты должен понравиться ему. Говори тихо, чтобы он был вынужден внимательно прислушиваться, будь ласков, добр и ни в коем случае не нажимай. Выслушивай его с живым интересом, шути с ним, убеди его в том, что он делает нужное и полезное дело и принесет людям радость. Опасайся нарваться на детское упрямство и обиду. Если это произойдет, попроси прощения, раскайся… Ты понял, каким подлецом ты должен быть?

— Да, — ответил Бекас, — но уж не большим, чем психиатр?

— Тебе до меня, как рядовому говночисту до Бехтерева! — гордо заявил Гога. — Слушай дальше. Имей в виду, что он может начать многое путать, например принять тебя за другого человека. Ты должен направлять ход его мыслей.

Он приложился к бутылочке с пивом и добавил:

— Когда действие начнет слабеть — еще парочку коричневых. Потом можно еще раз, но не более. Опасно.

— Это меня волнует меньше всего, — решительно сказал Бекас, вставая из-за стола. — Меня он в живых оставлять не собирался. Спасибо тебе, Гош, и если что…

— Остынь, Рома. Я тебе как психолог и психиатр авторитетно заявляю, выберешься как-нибудь. Если не будет получаться, звони, подъеду.

Роман, крепко пожал руку друга, сложил ампулы, шприц и инструкцию в небольшой пакет и вышел на лестницу. Спустившись вниз, он увидел, что на крышу «Волги» уселся тощий серый котяра с обгрызенными ушами.

— Хорошо хоть не черный! — проворчал Бекас, сгоняя кота.

* * *

«…блок защиты, как это ни прискорбно. Свой я уже получил. Завтра и вы получите. Должен вам сказать, что это плохой знак…»

Глава 6 СВЯЗЬ ОПРАВДЫВАЕТ СРЕДСТВА — ПРОКУРОРОВ И МЕНТОВ

Ден вышел из кабинета Кабачка, имея при себе кожаную папку на молнии и четкие инструкции. Он должен был доставить документы в банк «Третий Рим» на проспекте Сухово-Кобылина. Обычная курьерская работа.

Выйдя на улицу, он сел за руль скромной «пятерки» и,развернувшись на освещенной солнцем площадке перед особняком, выехал в автоматически открывшиеся перед ним кованые ворота. Повернув направо, он спокойно поехал к трассе, ведущей в город. Когда он отъехал от особняка метров на двести, из тенистого переулка выкатилась «Вольво-740» с затемненными стеклами и поехала следом за «пятеркой».

В «вольво» сидели трое орлов Салтыкова. За рулем был Палач, рядом с ним — Теремок, которого назвали так за привычку называть теремком любое питейное заведение, а на заднем сиденье раскуривал косяк Гриша Цицкало, по прозвищу Груша.

Затянувшись несколько раз первосортной «дурью», Груша, удерживая в легких драгоценный дым, смочил слюной криво разгоревшуюся папиросу и передал ее на переднее сиденье Теремку. Тот, приняв косяк, нажал на кнопку стеклоподъемников, расположенную между передними сиденьями, и стекла поползли вверх.

— Кумар выходит, — пояснил Теремок и глубоко затянулся, потом передал папиросу Палачу. — Атомный косяк!

Через минуту «атомный косяк» был выкурен, и в салоне стало дымно, как в коптильной камере. Еще через две минуты троих конкретных пацанов приходнуло так, что они стали потихоньку хихикать, и, наконец, истерично заржали, словно кто-то их щекотал за пятки.

— Слышь, блин, кончай ржать, а то сейчас улетим, — между приступами дикого беспричинного смеха выдавил Палач и, нажав кнопку, опустил все стекла, чтобы принять в грудь пару глотков свежего воздуха. Теремок и Груша, не слыша его, продолжали, задыхаясь, смеяться, одержимые демоном, выпущенным из комочка зеленоватого ароматного вещества. «Вольво» виляла по солнечному проспекту Гегеля, распугивая редкие машины. Собрав волю в кулак, Палач резко нажал на тормоз, и «вольво», оставив за собой две черные полосы, остановилась.

От резкого торможения сидевший рядом с Палачом Теремок с громким стуком ударился лбом о стекло, а сидевший сзади Груша налетел мордой на подголовник и больно рассадил изнутри губу о собственные зубы.

В машине стало тихо. Все посмотрели друг на друга. Теремок тер ушибленный лоб, Груша сосал кровоточившую губу, а Палач, отдуваясь, сказал:

— Ну, в натуре, и масть! Во цепляет!

Теремок посмотрел вперед и сказал:

— Э, слышь, а этот-то где!

Палач тоже посмотрел на пустую дорогу и, нахмурившись, нажал на газ.

«Вольво» рванулась вперед, и через некоторое время преследователи увидели впереди знакомую «пятерку», подъезжающую к развязке, ведущей в Город,

В «вольво» стало тихо. У сидевших в ней салтыковцев пошел другой кайф, и теперь они внимательно следили за преследуемой машиной, ожидая момента, когда можно будет приступить к действиям. По приказу шефа следовало загасить водителя, причем сделать это особо жестоким и оскорбительным для Кабачка образом, и оставить в машине свою визитную карточку.

Ничего не подозревающий Ден пристроился следом за машиной ГАИ и спокойно курил сигарету «Парламент». Теремок, раздраженный тем, что напасть на водителя «пятерки» было невозможно, злобно произнес:

— Ишь, сволочь, за ментом пристроился. Грамотный, гад!

— Грамотный-то грамотный, а вот если он до самого города будет за гаишной задницей ехать, где мы его замочим? — отозвался Палач.

— В городе прижмем и замочим, — послышалось с заднего сиденья.

— Как ты его замочишь, если там ментов полно? — поинтересовался Теремок.

— Харэ базарить попусту, — прервал бесполезную трепотню Палач. — Груша, дай-ка мне водички, а то сушняк!

Разговоры смолкли, и было слышно только, как Палач громко булькал минералкой из двухлитровой пластиковой бутылки.

Проезжая мимо памятного места, где разбились на «лексусе» Бантик и Лось, Ден увидел торчавший около дороги венок, а рядом с ним бутылку, стакан, прикрытый коркой хлеба, и несколько цветков.

В том месте, куда угодил потерявший дорогу «лексус», было сломано несколько небольших деревьев, а на более толстых стволах, в которых застрял исковерканный автомобиль, была содрана кора. Когда Ден увидел тот самый сук, на котором висел выкинутый из салона Бантик, его передернуло, и он поплевал через левое плечо.

Мент впереди ехал ровно восемьдесят, и Ден следовал за ним, не изменяя дистанции и не беспокоясь ни о чем. Посмотрев в зеркало, он увидел, что за ним так же дисциплинированно едет черная «вольво» с затененными стеклами. Через несколько минут впереди показался пост ГАИ, на машине мента замигал правый поворотник, и она остановилась рядом со встречавшим ее гаишником.

На улицу Дубравушкина машины выехали уже под сотню километров в час. «Вольво» ровно держалась сзади. Проехав по Черниговскому, Ден приблизился к перекрестку и остановился, пропуская идущие слева машины.

Краем глаза он увидел в зеркале, как у «вольво», остановившейся за ним, открылась левая задняя дверь и из нее выпрыгнул какой-то парень. Водительская дверь «пятерки» резко распахнулась. На голову Дена, повернувшегося в сторону наглеца, чтобы достойно ответить на вторжение, обрушился сильный удар, и Ден потерял сознание.

Палач, подойдя к водительской двери, рывком распахнул ее и несколько раз ударил водителя по голове. После этого он отпихнул неподвижное тело Дена на пассажирское сиденье, а сам уселся за руль.

Теремок вспомнил, как застал однажды Палача за странным, на первый взгляд, занятием. Палач, поставив на водительское сиденье «Жигулей» боксерский мешок, стоял рядом и методично бил по нему через открытую дверь. Через несколько минут он закрыл дверь и стал отрабатывать удары через окно.

Теремок, пересевший за руль «вольво», посмотрел в зеркало заднего вида. Сзади машин не было. Груша перелез на переднее сиденье и, двинув Теремка локтем, заржал:

— Обаночки! Как он его!..

Теремок сдержанно улыбнулся, поскольку он ничего сверхъестественного в действиях Палача не видел.

— Да, вполне профессионально, — хладнокровно отреагировал он, и тут до него дошло, что он произнес слово «вполне» в первый раз в жизни.

Пораженный этим, он чуть не пропустил момент, когда, дождавшись паузы в беспрерывном потоке машин, Палач, сидевший за рулем «пятерки», рванул с места. Теремок рванул следом, и они оказались на набережной.

Следуя за Палачом, Теремок все гадал, куда же тот направится. Но кое-что было ясно уже сейчас.

— Ну, блин, мы щас с этим козлом разберемся! Ух, разберемся! — весело повторял он.

— Гы-гы-ы! — радостно заржал Груша, потирая руки.

Покрутив по Тихорецкой, Палач, наконец, увидел то, что искал, и «пятерка» въехала в освещенный солнцем двор дома, находившегося в состоянии капитального раздрая, именуемого ремонтом. Рабочих на стройке не было. Среди строительного мусора и еще недоразворованных стройматериалов сидели несколько кошек, которые разбежались, услышав шум подъезжающих машин. Под колесами захрустел битый кирпич, затрещали обломки досок. Салтыковцы вышли из машин, вытащили Дена, который все еще был без сознания, и бросили его на землю.

Теремок огляделся и сказал:

— А чё, конкретное место. В самый раз. Слышь, Палач, а ты его конкретно приложил. Уважаю!

Ден тихо застонал, медленно приходя в себя. Левая сторона его лица была раздута и кровоточила. Подняв глаза, он увидел перед собой троих похитителей, рука автоматически потянулась к поясу.

— Ну и что ты хочешь там найти? — насмешливо спросил Палач. — Пушку свою ищешь? Так вот она! — он повертел в воздухе Деновским «Макаровым».

Теремок и Груша было заржали, но Палач остановил их:

— Тащите его туда, — и указал на обшарпанный проем подъезда, перекошенная дверь которого висела на одной петле.

Теремок с Грушей подхватили Дена за руки и, слегка вывернув их назад, потащили в подъезд. Ден попытался сопротивляться, но, получив от Груши коленом в живот, пошел, спотыкаясь, куда вели.

Когда вся компания поднялась на второй этаж, Палач, оглядевшись, сказал:

— Тащите его в эту квартиру.

Квартира, в которую заволокли Дена, представляла собой одну большую комнату без перегородок с наполовину разрушенной внешней стеной. Пол был завален обломками кирпича и обрывками обоев. Среди всего этого бардака стояли штукатурские подмости, измазанные раствором и краской. Лучи солнца, проникавшего через проемы полуразрушенных стен дома, слегка оживляли мрачную картину общей разрухи.

— А привяжите-ка этого козла к вон тому козлу! — скомандовал Палач, и все трое, довольные таким тонким остроумием своего вожака, засмеялись.

Теремок быстренько нашел большой кусок ржавой проволоки, и через несколько минут Ден был привязан к подмостям наподобие буквы «X». Его руки и ноги были разведены в разные стороны и грубо прикручены проволокой, причинявшей ему сильную боль. Палач, просматривая документы, обнаруженные в папке, которая была при Дене, и, не понимая в них ничего, бросал на пол один лист за другим. Перебрав все и не обнаружив ничего интересного, он швырнул папку в угол.

— Слышь, — обратился он к Теремку, — а что у него там в карманах?

— Ща, посмотрим, — отозвался Теремок и стал обыскивать Дена.

— Так, это бабульки, — бормотал он себе под нос, — это ключики, они ему больше не нужны. Они ведь тебе больше не нужны, правда? Во, документы, годится. А это что?

И он вынул из внутреннего кармана Дена сложенный вчетверо розыскной портрет Бекаса с казенными комментариями к нему. Развернув его, он нахмурился, что-то соображая, затем, развернувшись к Дену, с размаху ударил его между ног и злобно прошипел:

— Да он мусор поганый, вот он кто! Он же мент поганый, он же, падла, конкретным пацанам жизни не дает! Дай, я его замочу, козла вонючего!

Ден, зажмурившись и закусив губу, сильно побледнел и замычал от боли.

Палач выхватил у него из руки листовку и сказал:

— Заткнись, сейчас разберемся.

Он был старшим группы, и ему следовало подчиняться.

Теремок с трудом успокоился и отошел к стоявшему в стороне Груше, который в это время забивал косяк. Груша, закончив забивать, протянул косяк Теремку и сказал:

— На, оттянись лучше, чего прыгать? Палач сам разберется.

Палач, внимательно изучив портрет, подошел к Дену вплотную и долго рассматривал его лицо.

— Ладно, ты не мент. А это кто? — и он поднес бумагу к глазам Дена.

— Не твое дело, — сквозь зубы ответил Ден и сплюнул кровь.

— Ну, не мое, так не мое. Эй, слышь, иди сюда! — обратился он к Теремку, только что набравшему полную грудь терпкого дыма.

Тот торопливо передал косяк Груше и, задержав дыхание, поспешил на зов.

— Этот козел говорит, что это, — и он потряс листовкой, — не мое дело. Может быть, это твое дело? Как ты думаешь? Сделай-ка ему, как тогда Банщику. Помнишь?

Теремок выпустил дым и обрадованно ответил:

— Помню-помню! Щас сделаем!

И в глазах Теремка, и так-то склонного к садизму, а теперь еще и сильно обкуренного, засветились нехорошие огоньки.

Он вдруг вытащил из заднего кармана опасную бритву, открыл ее и начал медленно играть перед лицом Дена страшным сверкающим лепестком. На его искаженном лице появилось странное выражение, а в углах рта выступила пена.

— Щас мы тебе будем делать чик-чик. А потом чук-чук. А потом снова чик-чик. Ты думаешь, я тебе буду фасад расписывать? Не-е-ет, — протянул он нежно. Мы тебе будем чик-чик делать.

Он опустился перед Деном на колени. Палач и Груша стояли в стороне и, передавая друг другу косяк, следили за происходящим. Теремок несколькими ловкими движениями раскроил бритвой брюки Дена, затем аккуратно потрудился над его трусами и, театральным жестом отбросив в сторону вырезанные лоскуты, поднялся на ноги и отступил на два шага.

— Чик-чик! — торжественно произнес маньяк, воздев бритву к небу. Его рука попала в солнечный луч, и опасное лезвие засверкало, как маленькое кривое зеркало.

Теремок обернулся к Палачу и ждал дальнейших команд.

Наступила тишина.

Палач, отбросив докуренную пятку, смотрел на Дена и молчал. Будучи очень жестоким пацаном, он, тем не менее, не любил маньяков, а сейчас он видел перед собой стопроцентного маньяка во всей красе. Он подошел к Дену и сказал:

— Если ты ответишь на мои вопросы, я тебя застрелю, и все. Если нет — мы с Грушей уйдем, а Теремок останется. Тебе все равно не жить. А как умереть — выбирай. Усек?

Ден сильно побледнел и, посмотрев на Палача несколько секунд, утвердительно кивнул.

Палач тоже кивнул и, прикурив сигарету, вставил ее в рот Дена.

Ден затянулся, а Палач начал спрашивать.

— Кто этот Бекасов?

— Он двинул из разбитой машины миллион баксов.

— Деньги до сих пор у него?

— Да.

Палач замолчал. Спрашивать стало не о чем. Он снова посмотрел Дену в глаза и сказал:

— Я отвечаю за базар.

После этого он достал «Макаров», передернул затвор и, не затягивая страшной минуты, выстрелил Дену в сердце. Пленник вздрогнул, уронив голову на грудь, и его тело безжизненно повисло на привязанных ржавой проволокой руках.

Отвернувшись от мертвого Дена, Палач убрал листовку в карман и сказал:

— Поехали.

Обкуренному Груше было все равно, а Теремок, уже раскатавший губу и представлявший, как он будет чикать Дена, был жестоко разочарован. Но, зная, что Палач шутить не любит, он обиженно молчал.

Расправившись с Деном, все трое уселись в «вольво» и отправились перекусить в крышуемое салтыковцами кафе «Обезьяна Чичичи» на проспекте Уточкина. Когда Салтыков наставлял Палача насчет Дена, он пояснил: «Завалите этого козла! А если еще кого из его козлов увидите, валите тоже. Ты, Палач, меня знаешь. За мной не заржавеет».

— Слышь, — обратился к старшему Теремок, — а что там этот про какой-то миллион вякнул?

Палач вздрогнул, оторвавшись от нелегких мыслей о делах скорбных, и, взглянув на Теремка, ответил:

— Миллион, говоришь?.. Правильно… Я знаю, что нам нужно делать. Значит, так. Сейчас мы поедем в одно место, где будем решать вопрос о миллионе «бакинских». И держите язык за зубами. Если мы хапнем этот «лимон», то можно будет отвалить от дел. До старости хватит.

— Ух ты! — сообразил, наконец, Груша. — Класс! Мы хапнем этот миллион на троих?

— А ты не понял, что ли? — ответил Палач. — На хрен нам Салтыков сдался? Или ты хочешь и дальше в тестерах ходить?

До Теремка тоже доперло, что можно на халяву «замутить неслабую копеечку», и он поддержал Палача:

— Да! Ты хочешь в шестерках оставаться?

Устыдившийся Груша замолчал, но тут же, представив миллион на троих, завопил:

— Во, блин, ништяк! Ух, ништяк!

Палач смотрел вперед, на дорогу, и молчал. Потом сказал:

— Все, хватит базарить. Подъезжаем.

«Вольво» переехала через реку Смородину и повернула в сторону Устюжинской косы. Теремок, знавший, что Устюжинский проспект упирается в Яхт-клуб, спросил:

— Это мы в Яхт-клуб едем, что ли?

— Нет, — ответил Палач, — ближе.

На Устюжинском проспекте было пусто. Ни машин, ни людей. «Вольво» двигалась между двух бетонных заборов. Свернув в тупик, под прикрытие трансформаторной будки, «вольво» остановилась у ворот, выкрашенных в синий цвет. Судя по траве, в обилии росшей перед воротами, ими давно уже никто не пользовался. Палач, не выключая двигателя, сказал:

— Все, приехали, выходим.

Теремок с Грушей, торопясь побыстрей получить свою часть миллиона, тут же выскочили из машины и стали озираться по сторонам.

Палач, не торопясь, посмотрел по сторонам и, убедившись, что в тупике никого кроме них нет, вынул из кармана деновский «Макаров» и аккуратно выстрелил Теремку в голову, а Груше в грудь.

Оба повалились на землю, не успев даже удивиться.

Палач сделал контрольные выстрелы и быстро уехал с места преступления. Выезжая обратно на Тихорецкую, Палач усмехнулся и произнес свою любимую фразу из фильма «Свой среди чужих…»:

— Это нужно одному…

Через час Палач сидел в кресле напротив Салтыкова и рассказывал о том, как они, преследуя машину одного из кабачковских лохов, заехали на Устюжинский проспект в какой-то тупик. Теремок с Грушей вышли из машины, чтобы лоха мочкануть, а он, типа, отъехал на десять метров, чтобы запарковаться по-нормальному, как вдруг подлетел из-за поворота черный джип, из него — бах, бах, и оба наповал! Ну, Палач, не будь дурак, по газам и ноги! Еле ушел. Жалко пацанов, полегли ни за что…

Салтыков, держа в руке хрустальный стопарик с коньяком, злобно сощурился, поиграл желваками и проницательно, как ему казалось, посмотрел на Палача.

— Ну, и что думаешь? — спросил он, когда Палач окончил рассказ.

— А что тут думать, Николай Иваныч, — возмутился Палач, — кабачковские козлы нас в ловушку заманили. Подстроено все было заранее, точно.

— Правильно думаешь. А что делать думаешь?

— Замочить их всех, пи… ов, надо, вот что!

— Верно думаешь. А не думаешь, что они нас первые замочат?

— Так ведь смотреть надо, Николай Иваныч! — Палач развел руками. — Эти-то выскочили из машины, как на бульваре, надо же и за поляной следить. А еще прикрытие должно быть. Меньше двух машин на дело ездить нельзя. Хитрые сволочи, эти «кабачки».

— И то верно, думаешь, — Салтыков выпил коньяк. — Тебе не предлагаю, ты за рулем. Езжай к пацанам. Там, «На нарах», сходняк сегодня будет.

— Думаешь, думаешь… Сам-то ни хрена не рубит в деле, а ты за него думай, — передразнил главаря Палач и плюнул под ноги. — Достану «лимон», сколочу свою банду, тогда и думать буду, а сейчас не думать, а трясти надо.

Глава 7 ОПЫТНЫЙ ПСИХОАНАЛИТИК ПОМОЖЕТ ВАМ УСТРОИТЬСЯ В ПРИЛИЧНОМ ДУРДОМЕ

Подъезжая к дому на Агрегатном, Бекас думал о том, что, взяв злополучный миллион, он даже на десять процентов не осознавал, насколько вредным это может оказаться для его здоровья. То есть, он предполагал, что могут быть осложнения, и даже воображал, как за ним, стреляя из всех видов оружия, гонятся злодеи и кричат: «Отдай наши деньги!»

Но в мыслях это было слишком похоже на кино, в котором ты сам не участвуешь и в глубине души знаешь, что после съемки эпизода убийцы и их жертвы будут, смеясь, хлопать друг друга по плечам и пить «Coca-Cola».

В создавшейся ситуации он сам становился участником событий, которые нельзя было остановить с пульта дистанционного управления простым нажатием кнопки «стоп». Ну, положим, история с машиной, разбившейся в строительном котловане, не имеет никакого отношения к миллиону. Но парень, который сидел сейчас примотанным к креслу — это уж точно первая и очень опасная весточка от хозяев миллиона. События наверняка теперь посыплются, как картошка из дырявого мешка. Это только начало. Что-то будет впереди?

Выйдя из машины, Бекас захлопнул дверь и направился во двор. В подворотне он, воровато оглянувшись, быстро вынул «беретгу» из кобуры, передернул затвор и спрятал руку с пистолетом под курткой. Медленно открыв дверь в парадном настежь, он придержал ее ногой и прислушался. В парадном было тихо. Поднявшись на третий этаж, Бекас выставил «беретгу» перед собой и тихо повернул левой рукой ключ. Дверь отворилась на несколько сантиметров и остановилась. Он резко распахнул ее и отступил на другой конец площадки. Тишина. Медленно, как гепард, крадущийся к добыче, Бекас проник в квартиру и бесшумно обошел ее. Заглянул на антресоли. Никого. Тогда он вернулся в прихожую и запер дверь на все замки и засовы.

Пленник неподвижно сидел в той же позе, замотанный, как пациент травматологического отделения из какой-нибудь комедии. Бекас вдруг подумал — а может, он умер? Может, это и к лучшему.

Убрав пистолет в кобуру, Бекас прошел в кухню и поставил чайник. Он не мог, да и не хотел избавляться от этой всеобщей российской привычки — по любому поводу пить чай или кофе. Пришел — чайку. Уходишь — чашечку на дорожку. И так далее.

Поставив чайник, он прошел в комнату и занялся своим клиентом. То есть, теперь уже пациентом. В медицинском шкафчике Роман обнаружил хирургические ножницы с тупыми концами и, подойдя к Скорпиону, приступил к его частичному освобождению.

Начал Бекас с того, что разрезал ножницами скотч, обматывавший голову, от виска до шеи. Потом сказал:

— Сейчас будет больно.

И резким круговым движением сорвал с головы неподвижного человека сразу весь широкий пласт слипшегося скотча, охватывавший его голову.

Скорпион застонал сквозь зубы. Видимо, это было действительно больно. На скотче осталось много волос. Все лицо Скорпиона было покрыто белесыми слежавшимися складками от скотча. Бекас сходил в ванную за полотенцем и вытер сидящему лицо. Полотенце бросил на пол.

Бекас заметил посиневшие кончики пальцев, торчащие из-под витков липкой ленты, и ему стало стыдно. Он, злясь на себя за излишнюю совестливость и мягкотелость, освободил пленнику кисти рук и запястья, а потом перерезал и веревки на ногах, так что у пленника остались примотанными к креслу только голени и предплечья.

— Как вас звать? Точнее, как к вам обращаться?

Сидящий поднял на него взгляд и, помедлив, ответил:

— Мое имя — Тимур.

Бекас кивнул и сказал:

— Хорошо. Тогда слушайте меня внимательно, Тимур. Я еще раз задам вам тот же самый вопрос. Если вы сможете ответить на него так, что я буду вынужден с вами согласиться, я отпущу вас. По-настоящему. Не «сделаю вас свободным», как обещали мне вы, а действительно дам вам уйти и жить дальше. Я повторяю этот вопрос: ЗАЧЕМ МЕНЯ УБИВАТЬ? НЕ ПОЧЕМУ, а ЗАЧЕМ?

Скорпион смотрел прямо перед собой и молчал. Некоторое время молчал и Бекас.

— Если это был слишком сложный вопрос для вас, тогда я буду задавать вопросы, на которые вы сможете ответить, — сказал Бекас и достал из принесенного от Гоги полиэтиленового мешка сверток со шприцом и ампулами.

Тимур уставился на все это богатство с некоторым беспокойством. Бекас, увидев это, спросил:

— А что, вы хотели со мной как-то иначе разговаривать? Насколько я помню, ногти вы у меня вырывать не собирались.

Тимур закусил губу и, нахмурившись, отвернулся.

«Ага, — подумал Бекас, — пробрало тебя, наконец! А каким невозмутимым и любезным ты был, когда я так же беспомощно сидел в этом кресле! Сволочь ты в сущности профессиональная — вот ты кто! А все равно жаль…»

Заглянув в инструкцию, Роман покопался в ампулах и выбрал ту, на горлышке которой был синий ободок.

— Ну-с, можно начинать, — сказал он и посмотрел на Тимура.

Хладнокровие исчезло с лица привязанного к креслу человека, и вместо него выглянули вдруг отчаяние и паника. Тимур смотрел на Бекаса, как животное со сломанным позвоночником, и молчал. Когда Бекас представил в этом кресле себя, а напротив — Тимура, руки которого наверняка не дрожали бы, как сейчас у Бекаса, ему стало сильно не по себе.

Сжав зубы, Бекас сломал хвостик ампулы, набрал ее содержимое в шприц и, не глядя на Тимура, обошел кресло и присел на корточки сзади него. Опыт инъекций у него был. Задержав дыхание, он легко воткнул иглу в ягодицу Тимура прямо сквозь джинсы. Потом плавно нажал на шток поршня, и таинственное лекарство перешло в организм пленника.

Все. Обратного пути не было. Теперь нужно было идти до конца.

Бекас поднялся с корточек и, обойдя Тимура, посмотрел ему в лицо.

— Что вы… — хрипло спросил Тимур и прокашлялся. — Что вы мне ввели?

— А я и сам не знаю, — жизнерадостно ответил Бекас, — наверное, то же, что собирались ввести мне и вы!

Он подошел к столу, взял пустую ампулу, повертел ее и увидел, что надписи были соскоблены.

— Ничего не написано. Можете сами посмотреть, — и он поднес ампулу к носу Тимура и показал ее ему со всех сторон.

Тимур сжал губы и промолчал. Бекас услышал, что на кухне шумит чайник. Он пошел туда, выключил газ и сделал себе кофе. Вернувшись в комнату, Роман уселся напротив Тимура, поставив горячую чашку на другой стул рядом с собой, и достал из кармана сигареты. Закурив, он посмотрел на часы.

«Десять минут пошли, — подумал он, — посмотрим, как действует Гогино зелье».

Он курил и, не скрываясь, наблюдал за Тимуром. Через несколько минут тот неожиданно зевнул во весь рот, потом сладко почмокал губами и уселся поудобнее.

«Началось, — подумал Бекас, — действует».

Глаза Тимура слипались, голова клонилась к груди. Он вздергивал ее время от времени, но это стало происходить все реже и реже, и наконец он уснул. При этом его тело наклонилось вперед, и голова почти касалась колен.

Бекас, посмотрев на часы, отметил, что осталось еще три минуты, снова закурил, и тут прозвучал негромкий сигнал его трубки.

Он поднес ее к уху и услышал:

— Ну что, инквизитор, ты не уморил еще своего клиента?

Это, естественно, был Гога.

— Нет еще, — ответил Бекас, — вот только первый укол сделал.

— Ну, смотри. Если что, сразу звони мне.

— Договорились, — Бекас посмотрел на часы еще раз. Пора было делать следующий укол. За окном начинало темнеть.

Бекас встал, зажег в комнате свет, потом выбрал из кучки ампул пять маленьких, вытянул их содержимое в шприц и сделал Тимуру укол в вену.

До следующего укола оставалось десять минут.

Прогуливаясь по квартире, Бекас пытался представить, как хозяева здешних апартаментов, в этом же кресле, вытягивали информацию из других людей и как трупы этих других людей потом обнаруживали в разных местах города или не обнаруживали вовсе. Картина получилась отвратительная, и совесть Бекаса немного успокоилась.

Введя Тимуру содержимое ампулы с длинной головкой, он включил стоявшую на столе настольную лампу и погасил яркий верхний свет. В комнате стало уютней. Похвалив себя за понимание психологии, Бекас снова уселся рядом с Тимуром и стал ждать его пробуждения.

Тимур медленно выпрямился и откинулся на спинку кресла.

Увидев перед собой Бекаса, он посмотрел ему в глаза и вдруг широко улыбнулся.

От этой улыбки Бекасу стало не по себе.

Перед ним сидел очень хороший и добрый человек. Он ласково улыбался Бекасу, и тот пришел в ужас, подумав о том, что сейчас будет подло копаться в памяти Тимура. «Кошмар»! — подумал Бекас, с усилием улыбнулся в ответ и встал.

Опрокинув по дороге стул, он схватил свой радиотелефон и вышел на кухню.

Набрав номер Гоги, Роман сказал:

— Я не смог.

— Что ты успел ввести?

— Почти все, — ответил Бекас, — он проснулся полминуты назад.

— Ничего страшного, успокойся, — сказал Гога, — все в порядке. Адрес давай.

— Я буду ждать тебя напротив бани на Агрегатном.

— Гут, — ответил Гога и повесил трубку.

Бекасу было не по себе, но он все же заглянул в комнату. Тимур сидел и улыбался, как Будда. Проскочив мимо него, Бекас нашел бумагу и ручку и, выйдя в кухню, стал составлять список вопросов, которые необходимо было задать клиенту.

Гога подъехал на сверкавшей мигалками машине ГАИ одновременно с тем, как Бекас вышел его встречать. Пока они шли обратно в квартиру, Гога рассказал, что, выйдя на улицу, он увидел мента и тут же решил, что на нем и поедет. За тысячу рублей они долетели за восемь минут. О, как!

Когда Роман открыл дверь квартиры, Георгий прихватил его за локоть и сказал:

— Все, Ромыч. Теперь не суйся.

Они вошли в квартиру спокойно и без суеты. Проходя в кухню, Гога мельком взглянул на улыбавшегося в кресле Тимура и прошептал:

— Все в порядке. Сейчас наш зайчик расскажет все. А ты смотри и учись.

— Ладно, — прошептал в ответ расстроенный Бекас, — вот вопросы. Здесь не все, я еще сам толком не знаю, о чем спрашивать, но по ходу дела, наверное, выяснится…

— Учи ученого, лучше съешь чего-то невкусного! — Гога взял в руки вопросник, пробежал его глазами, хмыкнул и небрежно бросил на кухонный стол. Потом достал из кармана расческу и тщательно причесался. Закончив наводить красоту, он снял пиджак и тихо сказал:

— Иди в комнату и тихонько сядь в стороне. И положи это поближе к нему.

Он вручил Бекасу включенный диктофон. Бекас послушно прошел в комнату и сел так, чтобы быть в тени. Через полминуты в комнату вошел Гога, и Бекас потерял дар речи.

Если бы Гога появился в расшитой золотом мантии и с нимбом над головой, эффект был бы приблизительно таким же. В комнату плавной походкой вошел человек, излучающий благородство и великодушие каждым своим движением. Он вызывал безусловное и полное доверие. Хотелось броситься к нему на грудь и начать исповедь. Великая гуманность была в его чертах, и благодатью светились его очи.

Гога плавно подвинул стул поближе к креслу, величественно уселся на него, наклонился к Тимуру, и его лицо приняло точно такое же благостное выражение, как и у сидевшего напротив него человека.

— Здравствуй, Тимур, — сказал Гога задушевным бархатным голосом.

— Здравствуй, — улыбаясь, сказал Тимур.

— Ты звал меня, и я пришел, — ласково сказал Гога, глядя в глаза Тимура.

— Да. Ты пришел. А как тебя зовут?

— Меня зовут Гога. Я твой друг.

— Друг…

— Да. Скажи мне, Тимур, тебе хорошо?

— Мне хорошо…

— Честное слово?

— Честное слово.

— Я так рад, Тимур!

— Да…

Тихое счастье светилось в лице Тимура. Он улыбался совсем не так, как два часа назад, когда показывал Бекасу его розыскной портрет. Гога сделал незаметный жест в сторону Бекаса, и тот протянул ему из тени шприц с содержимым двух коричневых ампул.

— Тимур, — сказал Гога, и тот посмотрел ему в глаза взглядом ребенка, — сейчас я сделаю тебе укол, и царапины пройдут.

— Хорошо, — ответил Тимур и, спокойно улыба

ясь, стал смотреть, как Гога попадает иглой в вену на его запястье.

После укола Тимур вздрогнул и поежился. Но тут же успокоился и медленно изменил позу. Теперь он сидел, развернув плечи и совершенно выпрямившись, но не напряженно. Его голова была поднята, а глаза закрыты. Это была поза человека, расслабленно лежащего на спине.

Помолчав, Гога негромко спросил:

— Как тебя зовут?

— Меня зовут Тимур.

Голос Тимура стал совсем другим. В нем исчезли детские доверчивые интонации, и теперь он стал просто негромким спокойным голосом мужчины, корректно и без суеты отвечающего на вопросы.

— Напомни мне, где мы с тобой оставили машину?

— Около универмага.

— Зачем тебе нужен Роман Бекасов?

— Он должен вернуть деньги.

— Чьи это деньги?

— Это деньги Владимира Михайловича Губанова.

— Зачем ему эти деньги?

— Для человека из мэрии.

— Что он должен разрешить Владимиру Михайловичу?

— Установку в школах игровых автоматов.

— Зачем?

— Это нужно.

— Зачем?

— Чтобы они там были.

— Зачем, Тимур?

— Чтобы в нужное время сработали одновременно.

— Чтобы включились?

— Нет.

— Ну и хорошо, ну и ладненько. А зачем нужно убирать Бекасова?

— Он может знать то, чего не должен знать.

— Ясно. Кстати, а как должны сработать автоматы?

— Одновременно.

— Что они должны сделать?

— Взорваться.

— Вот как? Замечательно! А когда?

— Я не знаю.

— И много там взрывчатки?

— По десять килограмм в каждом.

— А где сейчас эти автоматы?

— На складе у Владимира Михайловича.

— Он знает о том, что они взорвутся?

— Нет.

— Где находится этот склад?

— В Коромыслово, на Березовой аллее, дом 2.

— Медленно сосчитай в голове до семисот.

— Хорошо.

Гога кивнул Бекасу, и они потихоньку вышли в кухню. Закурив, они некоторое время ошарашенно смотрели друг на друга.

Потом Гога сказал:

— Ну, это уже какая-то запредельная херня начинается. Во что ты влез, друг мой?

— Я и сам не знаю. Я рассказал тебе все.

— Ладно. Наш зайчик не может сопротивляться и выложит все. Но, должен тебе сказать, он испытывает дикий внутренний дискомфорт. Он не хочет говорить, но не может молчать. Так же, как не может соврать. Правдивый ответ на мой вопрос для него — высшая жизненная необходимость. Я расскажу тебе об этом методе. Но тоже потом, а сейчас пошли, — и он кинул окурок в раковину.

Бекас последовал его примеру, и они вернулись в комнату. Тимур сидел, закрыв глаза и шевеля губами.

Гога удобно устроился на стуле напротив и негромко сказал:

— Перестань считать.

— Хорошо.

— Автоматы должны взорваться одновременно?

— Да.

— Где находится пульт управления?

— В дипломате.

— Где находится дипломат?

— В прихожей.

Бекас вышел в прихожую и принес оттуда аккуратный кожаный дипломат.

Гога повертел дипломат в руках и спросил:

— Какой код на замках?

— Девять, ноль, девять.

Гога пощелкал колесиками, и дипломат открылся. Они увидели внутри электронный пульт с множеством кнопок и лампочек.

— Расскажи, как им пользоваться.

Тимур, не открывая глаз, начал очень толково рассказывать, как пользоваться пультом. Бекас стоял рядом и держал диктофон у самых губ говорящего.

Когда Тимур закончил, Гога продолжил допрос:

— Где находится второй пульт?

Вот тут-то Бекас и понял, что из него шпион, как из говна пуля. Он ни за что не догадался бы спросить о втором пульте. Гога открылся ему с совсем неожиданной стороны.

— У Волка.

— Кто такой Волк?

Тимур вдруг весь напрягся и побагровел, но не ответил.

Гога быстро спросил:

— Как имя-отчество Пушкина?

Тимур сразу же расслабился и так же спокойно, как и прежде, ответил:

— Александр Сергеевич.

— Хорошо. Кто такой Владимир Михайлович Губанов?

— Генеральный директор консалтинговой фирмы «Взлет».

— Как ты собирался убить Бекасова?

— Я задушил бы его.

— Что ты сделал бы с его телом?

— Отвез бы в лес, раздел и положил на муравейник.

Гога с шумом отъехал на стуле от кресла с привязанным к нему Тимуром и громко, как будто они с Бекасом были одни, спросил:

— Ну что, не хочешь сам у него о чем-нибудь спросить?

Хотел ли Бекас что-нибудь спросить? В его голове вертелись вопросы, как в стиральной машине.

— Кто ты такой? Кто такой этот Волк? Кто вы такие? Что вам нужно? Где вас найти? …

Реакция на вопросы со стороны Тимура была совершенно неожиданная.

Он открыл глаза и напряженно выпрямился. Его взгляд не выражал совершенно ничего.

Тимур наклонил голову к своим диковинным часам на руке и громко произнес:

— Четырнадцать, дельта, двадцать восемь, бикини.

На часах зажегся микроскопический красный светодиод.

Тимур, нагнувшись еще ниже, приблизил голову к часам и застыл. Через секунду раздался громкий хлопок, как от выстрела пистолета, и Тимура откинуло на спинку кресла. На пол со стуком упала оторванная кисть руки. Лоб покончившего с собой пленника украсила небольшая рваная рана, быстро заполнившаяся кровью.

— Сваливаем, — быстро сказал Георгий и потянул за руку Бекаса, который продолжал пялиться на валявшуюся рядом с креслом оторванную кисть.

— Сваливаем, я тебе говорю, — повторил он и дернул еще раз. — Собери барахлишко, а я пока по «пальчикам» пройдусь с тряпочкой.

Они второпях собрались, прихватив чемоданчик с пультом, погасили свет в квартире, захлопнули дверь и через минуту уже выезжали на вечерний Центральный проспект в тимуровской «Волге» с затемненными стеклами.

Когда они свернули на улицу Гришковского, Гога сказал:

— Слушай, Бекас, давай-ка бросим эту телегу к чертовой матери. Прямо сейчас. И так доберемся. Только вытри сам, где брался руками, а то мне генеральной уборки в квартире хватило. Двинем ко мне, посидим спокойно, переночуешь у меня…

— Добро. Только мне один звоночек нужно сделать, а то люди волнуются, — согласился Роман, набирая номер Серебряковых.

Трубку взяли быстро, словно ждали его звонка. Это вселило в него дополнительную уверенность. Роман не стал объяснять Оле надуманные причины его планируемого отсутствия дома этой ночью. Он просто назвал номер телефона Гога и сказал, что это необходимо по делу. Может быть, это ему только показалось, но в голосе внучки Инги Борисовны Роману послышались нотки сочувствия. Он извинился за то, что без предупреждения ушел за продуктами, оставив Игорька одного…

По окончании разговора Гога тактично заметил:

— Я так понимаю, что миллион для тебя на данный момент — не самое главное. Ребенок твой? Или просто знакомая.

— Просто знакомая, — задумчиво повертев трубку в руках, сказал Бекас — Вот только, не просто как-то… на душе.

— Ясно. Ну что ж, ночь длинная, обсудить можно будет ситуацию. Может, чего и придумаем…

* * *

«…как прикажете это понимать? Скорпион найден на второй точке, привязанным к креслу, с раскроенным черепом и активированным блоком защиты! А вы знаете, что это значит? Конечно, знаете! И не смотрите на меня, как баран на новые ворота! Ему были заданы недопустимые вопросы. На теле обнаружены следы инъекций. Кому пришло в голову задавать ему эти вопросы? Не знаете? А я знаю! Это ваш Бекасов постарался. Больше некому.

— Что значит — мой, Тигр? Он такой же ваш, как и мой. И нечего сверлить меня взглядом! Что может знать Бекасов о происходящем ? Да ровным счетом ничего.

— Не надо держать его за идиота. Вы думаете, он ни о чем не догадался, когда сидел в кресле, а ваш хваленый Скорпион распускал перед ним перья? За кого он принял Скорпиона? Слава богу, если за агента ГРУ. Но это только цветочки. А знаете, какие будут ягодки? Бекасов унес пульт! Что, съели? И не вздумайте здесь скоропостижно скончаться от инфаркта! Успокойтесь, у нас есть второй пульт. Но что Бекасов будет делать с первым? Не знаете? Вот идите и узнавайте. И найдите этого Бекасова где угодно. Под землей, на небе, на островах Туамоту, где угодно, но найдите. Я не знаю, что скажет Слон по поводу всего этого, но молите бога, чтоб с вами не произошло то же самое, что с Грифом…»

Глава 8 ВСЕ ДЛЯ ЛЮБИТЕЛЕЙ ПОДВОДНОГО ПЛАВАНИЯ: МЕШОК, ВЕРЕВКА И ЧУДЕСНЫЙ ЭМАЛИРОВАННЫЙ ТАЗИК С ЦЕМЕНТОМ

В кабинете у Кабачка происходило экстренное совещание.

На лице Владимира Михайловича Губанова не было и следа обычного благодушия. В последний раз таким его видели восемь лет назад, когда лихая шайка налетчиков, вообразивших себя способными тягаться с серьезной организацией, обчистила склад бытовой техники на проспекте Верхолазов. Ущерб тогда составил около пятнадцати миллионов долларов. Начальник службы безопасности объекта рвал на себе волосы и метался по кабинету Кабачка, хватая то одну, то другую телефонную трубку и раздавая распоряжения. Кабачок тогда сидел в кресле и очень недобрым взглядом следил за тем, как его подчиненный пытается исправить свои недочеты, которые могли стоить ему жизни.

В тот раз обошлось. Товар нашли, и в течение недели все девять участников налета были надежно схоронены в разных местах города. Кабачок был очень аккуратным человеком и позаботился о том, чтобы те, кто посягнул на его интересы, были уничтожены до единого. А еще он позаботился о том, чтобы информация о его аккуратности дошла до всех, кому это стоило принять к сведению.

То, что происходило сейчас, не шло ни в какое сравнение с банальным, хотя и масштабным ограблением пятнадцатилетней давности. Ему объявили войну на уничтожение. И кто! Полуграмотный атаман, способный лишь нападать, отнимать и убивать. Кровавый подонок, собравший вокруг себя таких же, как он, грабителей и убийц.

И теперь Кабачок вынужден был терять не деньги, которые покрывала страховка, а кадры. Эти кадры он подбирал годами. Специфика его деятельности не допускала привлечения к бизнесу людей с улицы, как это делал Салтыков, за один вечер способный набрать полсотни безголовых недоносков, готовых на все, что угодно.

Кабачок сидел во главе стола, апостолы ждали, что он скажет, но он пока молчал. Его лицо выражало решительность и жестокость, немногие из присутствующих видели его таким напряженным.

Кабачок помолчал еще немного и сказал:

— Сейчас я в качестве вступления и напоминания скажу несколько общих слов, касающихся принципов работы нашей организации. — Как нам всем известно, — и Кабачок обвел взглядом слушателей, — в Соединенных Штатах, когда происходит борьба за власть и за подряды, широко используются различные незаконные методы. Раздаются взятки, идет в ход шантаж, дискредитация конкурентов, может начаться и стрельба. В общем, закон нарушается сплошь и рядом. Но в результате этих некрасивых действий появляются новые госпитали, школы, дороги, радиостанции и прочие вещи, делающие Америку богатой и благополучной страной.

Наши же правители, бюрократы и бандиты бьются насмерть за право ограбить свою собственную страну. Они не знают ничего, кроме того, чтобы, заняв место у корыта, направлять все, что только возможно, себе в рыло.

Тут лицо Кабачка исказилось злобной гримасой и он, ударив по столу кулаком, повторил:

— В рыло! И только в рыло! Педерасты!

Вот это уже было просто сенсацией. Такого от Кабачка никто никогда не слышал. Апостолы сидели, затаив дух, и боялись пошевелиться.

Кабачок помолчал, и злость постепенно исчезла с его лица.

Он откашлялся и продолжил:

— Вот так. Наша задача — сделать так, чтобы эти свиньи, — он сжал кулак, — стали гардеробщиками и дворниками. Они не понимают, что только полные кретины хотят быть повелителями нищих. Но мы объясним им, что управлять богатой уважаемой всем миром страной — гораздо выгоднее и престижней. Очень скоро они это поймут.

Он поправил галстук и спокойно заговорил дальше:

— То, чем занимаемся мы, предполагает целью общее благополучие, опираясь на которое, мы сможем позволять себе все, что нам угодно. Естественно, контролируя свои фантазии. Благополучие подразумевает, кроме всего прочего, защиту граждан, которыми и мы все являемся, от злодеев, одним из которых является Салтыков. Правоохранительные органы, принадлежащие существующей власти, не выполняют этих защитных функций, а, наоборот, давно срослись с криминалом. Поэтому мы вынуждены защищать себя сами. Теперь о Салтыкове, — и Кабачок откинулся на спинку кресла, — народу не нужен Салтыков. Но Салтыкову нужен народ. Нужен для того, чтобы было кого убивать, грабить и насиловать. И тоже все себе в рыло. И, если ему дать возможность ограбить и убить всех, он так и сделает.

Кабачок помолчал.

— А пока что Салтыков объявил нам войну, — продолжил он, — и уже есть жертвы.

Кабачок взял со стола бумагу, посмотрел в нее и сказал:

— В редакции нашей газеты «Желтый век» учинен погром. Все помещение приведено в негодность. Сотрудники подверглись насилию. Они так же сообщили, что налетчики в открытую передали привет Кабачку от салтыковской братвы.

Апостолы впервые услышали, как Кабачок произнес свое прозвище вслух. Его называли так только за глаза. Многие из сидящих за столом стыдливо потупили глаза.

— Что вы глазки-то опустили, — и Кабачок, прищурившись, посмотрел на них, — думаете, я ничего не знаю?

Он взял другую бумагу и продолжил:

— В тот же день произведен налет на салон «бугатти». Застрелен директор салона. Благодаря четким действиям охраны: семеро налетчиков убиты, а один, раненый, доставлен на нашу базу. Салону нанесен серьезный ущерб. Павел Николаевич подсчитывает, и, судя по тому, что до сих пор нет окончательного результата, там будут внушительные цифры. Полчаса назад из Степановского РУВД пришла информация о том, что найден труп нашего сотрудника, — Кабачок повернулся к сидевшему справа адъютанту, — как его?

— Ден, — с готовностью подсказал Ворон.

Кабачок нахмурился и сказал:

— Когда же я, наконец, отучу вас от этих блатных кличек? На конюшне вас сечь, что ли? Ну, в общем, наш сотрудник. На багажнике его машины было нацарапано «привет от С.».

Ропот возмущения пробежалпо кабинету.

— Мы пока что сделали только один ответный ход. Один из наших лучших оперативных сотрудников, Геннадий Шишкин, расшевелил салтыковских мерзавцев… — Кабачок опять повернулся к Ворону. — Гриша, расскажите лучше вы.

Ворон подробно рассказал о том, как Шварц вломился в салтыковский притон, застрелил там нескольких бандитов, а потом спровоцировал за собой погоню двух десятков салтыковцев на четырех машинах из числа присутствовавшей на сходке братвы. Теперь их можно было сбросить со счета. Пять из них в данный момент содержались на той же базе, куда отвезли и раненого налетчика.

Ворон закончил, и Кабачок, удовлетворенно кивнув, сказал:

— Как вы понимаете, эта акция не имела главной целью возмездие. Нужно было, чтобы Салтыков увидел, что вызов принят, что мы готовы к решительным действиям, и слегка притормозил. Теперь о том, что будет происходить дальше. Первое, что следует сделать, это — эвакуироваться из этого здания.

Апостолы зашевелились, а Кабачок с нажимом продолжил:

— Вы правильно меня поняли. Именно эвакуироваться. Все имущество остается здесь. Стоимостью вещей можно пренебречь. Но люди должны уйти. Нельзя допускать того, чтобы презрение к врагу порождало беспечность. Наше местонахождение известно, и, если Салтыкову придет в голову организовать налет на наш офис, многие из присутствующих бессмысленно погибнут. Гриша проинструктирует вас на этот счет.

И, подводя итог, он сказал:

— Все, кроме сотрудников оперативного отдела, свободны.

Раздался звук отодвигаемых стульев, и почти все, не задерживаясь, вышли из кабинета.

За столом остались только Кабачок и трое его силовиков.

Началось заседание малого военного совета.

* * *

«…понравится вам это или нет. Это не мое решение. Свяжитесь с управлением внутренних дел, вы знаете, с кем именно, и намекните насчет кафе „На нарах", насчет восточного рынка, насчет всего, что имеет к нему отношение. И поторопитесь. Мне звонили из мэрии…»

Глава 9 ОН ИЗ ЛЕСА ВЫШЕЛ, БЫЛ СИЛЬНЫЙ ПОНОС…

Гогина помощь оказалась бесценной. Роман впервые за эти две недели смог поделиться с другом грузом своих проблем. Психологически был снят стресс после самоубийства Тимура. Это была своеобразная психотерапия. Из Гогиных анекдотов Бекас не запомнил практически ничего, кроме последнего анекдота, в котором психиатр-молодожен рассказывал своим коллегам о своей жене: «Да, я признаю, что она кривая, косая и, вообще, страшнее не бывает, но если бы вы знали, какие потрясающие кошмары ее мучают?!»

Бекаса в эту ночь не мучили никакие кошмары, и проснулся он вполне свежим и отдохнувшим. Гога гремел посудой на кухне, фальшиво напевая песню о том, как «тяжелым басом гремит фугас». Бекас дождался момента, когда вокальный порыв Гоги утих, и сказал:

— Я бы хотел умыться. Вы еще практикуете поливать головы душевнобольных холодной водой, как у Гоголя?

— Разве что по желанию.

Гога принес из комнаты полотенце, и через несколько минут, когда Бекас, вытираясь, вышел из ванной, на столе уже стояли две тарелки с жареной свининой, щедро посыпанной жареным луком. Рядом на тарелке лежали аккуратно нарезанные свежие помидоры и огурцы.

— Хавать подано! — объявил Гога и начал с завидным аппетитом уничтожать завтрак. Набив рот свининой, Гога поинтересовался: — И что же ты теперь будешь делать?

Бекас пожал плечами и ответил:

— Ну… В первую очередь надо найти фирму «Взлет». Позвоню туда, позову этого, как его, Губачева…

— Губанова Владимира Михайловича. Сахар кушай, чтобы память была! Между прочим, пока ты дрых, я кроме того, что сбегал в магазин, расшифровал диктофонную запись. Для тебя, упыря, старался!

— Премного благодарен, — отозвался Бекас, — и что же там было зашифровано?

— Ну, до чего же ты тупой! Расшифровать — значит переписать на бумажку то, что записано на пленке. Ну, позовешь ты Губанова к телефону, а дальше что?

— Объясню ему прямым текстом, что его автоматы заминированы. Пусть пойдет и проверит. Честно говоря, я не очень-то понимаю смысла всего этого.

— Ну, положим, ты вообще много чего не понимаешь. Хотя в данном случае и понимать ничего не надо. А если ему именно это и нужно было? Что будешь делать? В ментуру обратишься?

— Не знаю, — недовольно буркнул Бекас, — видно будет. А у тебя не возникло подозрение, что вчерашний клиент из этих… бойцов невидимого фронта?

— Возникло? Да я тебе голову даю на отсечение, что так оно и есть, — сказал Гога и рассек помидор на две одинаковые половинки. — Вот только действовал он неофициально. Все это очень напоминает заговор, точнее, предварительный этап подготовки компромата на кого-то из власть придержащих. Не забывай, что с приходом нового президента в стране стало меньше беспредела. Там, наверху, привыкли хапать по-крупному, без оглядки на закон. Эти пережитки-недобитки «перестройки» ради возврата утраченных ими в последнее время позиций не только школы, мать родную подорвут и свалят вину на злых чеченов…

С этими словами Гога включил с пульта телевизор.

По местному каналу шли новости. Симпатичная, но немного косноязычная девушка рассказывала о том, что уже несколько дней на улицах города звучат выстрелы, там и сям обнаруживаются трупы авторитетных граждан города. На экране замелькали окровавленные тела, лужи крови и сотрудники убойных отделов, комментирующие это…

— Все, спасибо тебе, Гошка, за то, что ты есть. Поеду я, как говорил старшина: «Что на шашечки смотреть, когда ехать надо», — сказал Роман, поднимаясь из-за стола.

Гога пошел следом и, отпирая дверь, напутствовал его так:

— Смотрите, сударь, не подохните, как собака.

Бекас усмехнулся и, держа в руке дипломат с пультом, вышел из квартиры. Выйдя на улицу, Бекас поймал машину и, усевшись в нее, сказал:

— К центральному универмагу.

Его «опель» стоял на том же месте, откуда его похитил ловкий, но мертвый на данный момент Тимур.

Через пять минут Роман уже был на Декабристов. Ольга была дома. Она вспыхнула легким румянцем при его появлении. Роман и сам почувствовал некоторое смущение. Он, словно опоздавший школьник, с порога попросил прощения:

— Извините, ради Бога, Оля, честное слово, вопрос жизни и смерти решался. Как Игорешка?

— Здоров. Я сейчас накормлю вас, и мы с сыном пойдем гулять на один час. Хотите, пойдемте вместе, или нет… Вы, наверное, устали.

— Я очень устал, — улыбнулся Роман, — но я ни за что на свете не променяю возможность погулять с вами по улице, на час ничегонеделания. А насчет еды не волнуйтесь, пожалуйста. Мой школьный товарищ Гошка накормил меня сегодня утром до отвала. Подождите меня, я сей секунд буду готов.

Оставляя дипломат с пультом в своей комнате, он подумал:

«Ну вот. Теперь у меня уже два волшебных чемоданчика. Может, мне коллекционировать их? Начало положено».

Они гуляли с Олей и Игорьком не час, а два. Никогда за всю его жизнь не было Бекасову Роману так хорошо и тепло на душе, как в эти два часа. Они почти не разговаривали, просто шли рядом, держась за ручку коляски, каждый думая о чем-то своем. Но, по-видимому, думали они все-таки о чем-то очень схожем. Встречные прохожие, бросая на них взгляд, не могли удержаться от доброжелательных улыбок. В их представлении, наверное, Роман и Оля были счастливыми молодоженами, прогуливающими своего ребенка.

Коляску и спящего Игорька Роман поднимал по лестнице наверх сам, мягко отстранив Ольгу рукой в сторону, когда она попыталась помочь ему. От этого прикосновения, первого за эти два часа прогулки, у обоих на лицах вспыхнул румянец, незаметный в тусклом свете лестничной лампочки.

Когда Роман сказал Оле, что пойдет по делам до вечера, Ольга несколько неожиданно для себя поинтересовалась, во сколько он вернется домой.

— Чтобы знать, готовить обед или нет, — словно оправдываясь, сказала она.

— Готовить, обязательно! К десяти вечера я буду как штык! Честное слово… — Роман смутился. — Если что-нибудь случится из ряда вон выходящее, то я позвоню…

Выйдя на Декабристов, Бекас зашел в книжную лавку напротив дома, где купил толстый справочник «Цветные страницы города». Открыв его, он через пять минут, несмотря на все ухищрения авторов толстого руководства для начинающих Иванов Сусаниных скрыть искомую информацию, все-таки нашел консалтинговую фирму «Взлет».

Роман подошел к ближайшему телефонному автомату и набрал нужный номер. Через пару гудков он услышал специфические звуки, которые издает определитель номера. Роман хмыкнул. Зазвучала дребезжащая электронная версия полонеза Огинского, и на этом фоне любезный мужской голос произнес:

— Вы попали в приемную косалтинговой фирмы «Взлет». В настоящий момент мы не можем вам ответить. Оставьте ваш номер телефона и вкратце изложите суть вашего дела. Мы вам позвоним. Начинайте говорить после сигнала. Всего доброго.

Потом раздался гудок, и Бекас отключил трубку.

«Надо съездить на место, посмотреть, что это за „Взлет" такой», — решил он.

Сев в машину, Бекас нацепил очки и отправился в Долготрубное, с поездки в который началась вся эта история. Справа от него лежал выдранный из справочника лист, на котором были адрес и телефон фирмы «Взлет». Сам справочник он с мстительным удовольствием бросил в урну.

До Черниговского шоссе он добрался без приключений.

Приближаясь к тому месту, где памятной ночью он стал обладателем сумки из ослиной шкуры, он увидел стоящие у обочины «крайслер» и «БМВ». Рядом с остановившимися у места аварии богатыми иномарками стояла небольшая группа аккуратных крепких ребят в черных костюмах и с мрачными лицами.

«Пусть мертвые хоронят своих мертвецов», — вспомнил Бекас знаменитую фразу то ли Цезаря, то ли еще кого-то и постарался побыстрей миновать проклятое место.

Подъехав к Долготрубному, он остановился на обочине и еще раз посмотрел на листок с адресом. «Геологическая, 9. Очень хорошо», — подумал он и поехал дальше.

В это время в трех километрах за ним в ту же сторону и по тому же адресу ехала черная «вольво», за рулем которой сидел Палач и двое его новых напарников, Хмурый и Валет. Они были просто посланы на разведку настырным вошедшим в боевой раж Салтыковым и специальной боевой задачи не имели. Нужно было посмотреть, что происходит вокруг резиденции Кабачка. Обыкновенная рекогносцировка. Проезжая в свою очередь мимо «крайслера» и «БМВ», Валет кивнул в сторону компании на обочине и сказал:

— Кабачковские пи…ы. Эх, блин, сейчас бы из «калаша» пройтись! Всех бы уложил.

— У нас сегодня другое дело, — не оборачиваясь, сказал Палач, явно думая о чем-то своем. Мало кто видел его думающим. Валету и Хмурому повезло.

Бекас быстро нашел Геологическую улицу. Особняк Кабачка он увидел издалека. На другой стороне улицы был разбит роскошный парк.

Бекас медленно проехал мимо особняка, полюбовался на лепнину и панели из розового мрамора, прочел табличку с названием фирмы, затем сделал круг, объехав парк с обратной стороны и углубился в одну из тенистых аллей, выходящих прямо на особняк. Не доехав до Геологической метров сто, он остановился и выключил двигатель. Вынув из кармана трубку, он собрался было набрать номер «Взлета», но остановился и подумал:

«А что же я им все-таки скажу?»

Тут было о чем подумать, и Бекас, сняв все еще непривычные очки, закурил, опустив оба передних стекла.

Через минуту на соседней дорожке, справа от Бекаса, бесшумно остановилась черная «вольво». На которую Бекас не обратил никого внимания. Он даже не заметил ее появления.

Палач достал из бардачка бинокль и стал рассматривать фасад кабачковского особняка. Через несколько минут сидевший сзади Валет сказал:

— А что это за хмырь в «опеле»?

Палач посмотрел в сторону Бекаса и хмыкнул:

— Ну, сидит, ну, и что? — и снова уставился в бинокль.

Но через несколько секунд он в задумчивости опустил бинокль и полез в карман куртки. Достав оттуда розыскную листовку, он некоторое время рассматривал ее, затем навел бинокль на Бекаса и окликнул его:

— Эй, мужик!

Бекас, вздрогнув, повернулся к Палачу лицом и секунду-другую смотрел в наставленный на него бинокль, тут же отвернулся и включил зажигание.

— Это он, бля буду! — среагировал на движение Романа Палач, заводя мотор.

— Кто — он? — спросил Хмурый, но Палач лишь отмахнулся, на ходу засовывая бинокль в бардачок.

Машина Бекаса в это время уже трогалась с места.

— Стой! — заорал в окно Палач, — стой, е… х…так твою…. поговорить надо!

Но Бекас говорить с ним ни о чем не собирался. «Опель» стал быстро набирать скорость.

— Стой, падла! — закричал Палач, рванув машину с места. — Бекасов, стой, козел!

Бекас, повернувшись на возглас и увидев направленный на него бинокль, не на шутку обеспокоился. Когда же он услышал свою фамилию, то рванул по-настоящему. Его узнали. Это было совсем плохо. Бекас еще не знал, что будет делать дальше, но делать это надо было как можно дальше от этих ребят.

По Черниговскому шоссе в сторону города мчались, обгоняя всех, две машины. Впереди несся «Опель „Вектра"», за ним — черная «Вольво-740».

Бекас едва успевал уворачиваться от ставших вдруг очень медлительными машин.

Впереди показался знакомый пункт ГАИ. В другом случае Бекас, возможно, и попросил бы помощи у ментов, но «беретта» за пазухой, да и собственная физиономия в розыске, не позволяли ему этого.

Посему он не обратил никакого внимания на выскочившего из будки гаишника, который в одной руке держал свисток, а другой — полосатую палку, которой махал, будто градусник встряхивал. Пролетев мимо инспектора на расстоянии сантиметров двадцати, Роман с трудом увернулся от «Москвича» с корзинами на крыше, который в это время отъезжал от поребрика, и не увидел того, что произошло секундой позже.

Оскорбленный гаишник, глядя вслед «опелю», потянулся к рации, при этом он неосмотрительно шагнул на проезжую часть. «Вольво», несшаяся следом, на скорости ста тридцати километров в час ударила его правой стороной бампера по ногам.

Гаишника подбросило и завертело в воздухе, как огородное чучело, сорванное ураганом. Когда его тело, исполнив несколько оборотов в воздухе, шмякнулось о землю, милиционер пребывал в полном бессознании. Ботинки, слетевшие с его ног, валялись поодаль, а полосатый жезл, символ абсолютной власти над водителем, улетел на встречную полосу, где его тут же раздавил трейлер с финскими номерами.

Палач, поглядев в зеркало, сжал зубы и промолчал. Хмурый открыл рот, чтобы сказать что-то, но Палач угрожающе выдавил:

— Не вякай.

Когда Палач снова посмотрел в зеркало, то увидел, как из быстро удаляющейся будки выскочили трое инспекторов ГАИ. Двое бросились в «Жигулям» с мигалками, стоявшим неподалеку, третий склонился над поверженным коллегой.

Машины, с трудом избегая столкновений, мчались по тому самому маршруту, который привел Дена к преждевременной смерти. Но, поскольку движение становилось все более оживленным, скорость пришлось снизить. Борьба стала позиционной. Отчаянно сигналя и рискованно выезжая на встречную, Палач постепенно приближался к машине Бекаса. Между «опелем» и «вольво» оставалось шесть машин и никакой возможности для обгона.

Подъезжая к Третьяковскому мосту, Бекас увидел, что впереди образовалась пробка, и задергался. Машины ехали все медленнее и постепенно останавливались. И тут Бекас обратил внимание на то, что в двадцати метрах впереди, у северного въезда в Центральный городской парк имени Папанин-цев, имеется свободное пространство, а ворота, ведущие на мост, открыты. Из ворот медленно выезжал туристский автобус. Отчаянное положение толкнуло Бекаса на решительные действия.

Он резко вывернул руль вправо и, едва не проскрежетав крылом и дверью по толстому бамперу успевшей затормозить новенькой «десятки», пролез в правый крайний ряд, к поребрику, перевалив через который, «опель» пересек небольшой газон и оказался на свободной от машин площадке перед въездом в парк. Площадка была свободна от машин, но не от мелких торговцев, продававших здесь свой товар.

Бросив взгляд в зеркало заднего вида, Бекас увидел, что «вольво» преследователей повторила его маневр. Раздались возмущенные гудки, но «вольво» лезла вперед, как ледокол.

Решительность преследовавшего его водителя добавила Бекасу прыти, и он надавил на газ. «Опель» снес стол едва успевшего отскочить торговца-книжника. На асфальт веером посыпались цветастые глянцевые книжки, повествовавшие о невероятных приключениях воров в законе, Слепых, Глухих, Седых и Хромых. К сожалению, на тротуар упали и достойные книги, вроде «Кошмара на улице Стачек» Кивинова и «Операции „Вурдалак"» Черкасова.

Второй жертвой Бекаса стал матрешечник, который, увидев судьбу книжного стола, успел заранее отскочить в сторону. Многочисленные безрукие колабашки с лицами Горбачева, Ельцина, Ленина и прочих популярных среди иностранцев героев русского анекдотного эпоса рухнули с многоярусного стеллажа и, сверкая лаковыми боками, деревянно застучали по асфальту.

«Вольво», проехавшись по рассыпанным на асфальте бестселлерам, рванула вслед за «опелем». На площадке перед мостом на секунду повисла тишина, которую буквально взорвали возмущенные возгласы пострадавших лоточников, которые бродили вокруг своих покалеченных стендов и товаров, сравнивая проехавших мимо них гонщиков с разными нечистоплотными и рогатыми животными.

Менты, погнавшиеся за Бекасом и Палачом, намертво застряли в пробке на проспекте, потеряв из вида «вольво». Им не оставалось ничего другого, как переговариваться со своими по рации. Про «опель» они забыли, зато оживленно обсуждали, какой маршрут может выбрать водитель «вольво», которая чуть не оборвала жизнь одного из их товарищей.

Бекас, проскочив мост, направил машину прямо и через несколько секунд, распугивая гуляющую публику, переехал через следующий мостик. Справа было кафе, рядом с котором за столиками сидел праздный люд, пьющий кофе, соки и чай, а по большей части — пиво. Перед кафе была неизвестно откуда взявшаяся в ясный солнечный день грязная лужа.

Бекас объехал грязь. «Вольво», проехав по самой середине лужи, окатила грязной водицей сидящих за столиками празднично одетых людей. Те повскакивали с пластиковых стульев, посылая проклятия и выражая желания, касающиеся здоровья и чести водителя «вольво».

Бекас, увидев, что налево уходит относительно свободная аллея, крутанул руль, и «опель» послушно устремился туда. «Вольво» тут же повторила маневр «немца», но шведская колымага весила в два раза больше немецкой, поэтому при повороте ее занесло, и она задела правым задним крылом за стоявшую на краю газона высокую стремянку. На стремянке никого не было, зато, падая, она попала верхним концом прямо по заднему стеклу удаляющейся «вольво». Стекло рассыпалось на множество мелких гранул, а в салоне стало значительно прохладнее и свежее.

— Ну, пи…. ну, …сое, — кровожадно начал Палач, но продолжить не успел, потому что Хмурый, сидевший рядом и все это время погони пытавшийся попасть пряжкой ремня безопасности в замок, закричал:

— Эй, смотри!

Палач посмотрел и увидел, как из боковой аллеи выехал задом грузовик с люлькой на длинной стреле. Стрела была опущена до самого нижнего положения, и «вольво» мчалась прямо на решетчатую коробку люльки, которая через несколько секунд должна была угодить ей в лобовое стекло. Палач резко нажал на тормоз. «Вольво», проехав с десяток метров юзом, остановилась.

Палач перевел дух, вывернул до отказа руль вправо, так что гидроусилитель руля натужно загудел и, резко объехав препятствие, дал по газам.

«Опель» успел за это время удалиться на приличное расстояние, и Бекас, увидев впереди какую-то покрытую лесами запущенную стройку, уверенно направил машину туда.

В этой запущенной и неблагоустроенной части парка народа не было.

Бекас увидел, как «вольво», набирая скорость, стала приближаться к нему. Объехав стройку, Бекас резко затормозил и, выскочив из машины, бросился во внутренний двор здания.

Стены трехэтажного строения, подковой охватывавшего с трех сторон небольшой двор, были полностью закрыты лесами. Увидев в десяти шагах от себя темный проем открытой двери, Бекас устремился туда, уловив за спиной шум въезжавшей во двор машины. В полутемном подъезде он увидел прямо перед собой лестницу и рванул наверх.

Въехав во двор, Палач увидел мелькнувшую в дверном проеме спину Бекаса и направил машину прямо туда. Затормозив, он слегка не рассчитал, и «вольво» несильно ткнула бампером в строительные леса. Легкого удара бампера «вольво» по строительным лесам вполне хватило, чтобы лежавший на лесах на высоте четырнадцати метров народный гибрид топора и лома свалился вниз. Когда трое бандитов выскочили из машины, Палач повернулся к Валету, чтобы дать соответствующие указания, но Валет странно дернулся и упал лицом на землю. Палач очень удивился, когда увидел торчавший у того из головы топор с приваренным к нему железным ломом.

Дернувшись пару раз, лежавший на земле Валет затих. Палач и Хмурый опешили. Хмурый, отнеся случившееся на счет ловкости Бекаса, поднял голову и заорал:

— Ну, сука, за Валета ты ответишь отдельно, понял, говно?!

Ответа не последовало.

Палач схватил Хмурого за плечо и сказал:

— Иди к воротам и секи. Упустишь — убью.

Хмурый смачно плюнул в сторону подъезда и, достав «ТТ», пошел к въезду во двор.

В это время Бекас, который не имел совершенно никакого отношения к эпизоду с ломом, на цыпочках пробирался по анфиладе второго этажа.

* * *

«…серьезные действия. Салтыков затевает нешуточную битву. То, что случилось в редакции и автосалоне — семечки. Ягодки будут другими.

— Вы, конечно, извините меня, Тигр, но перед ягодками бывают не семечки, а цветочки.

— Знаете что, Волк, мы тут с вами не грамматику с орфографией изучаем! Нечего придираться к словам, если я оговорился…»

Глава 10 КАК СУДНО ПОПРОСИШЬ, ТАК И ПОДАДУТ…

Одна из оперативных групп, которым было поручено уничтожение банды Салтыкова, состояла из Шварца, Крюка, Валдиса и Тихони. За рулем сидел Шварц, рядом с ним сто сорокакилограммовый Тихоня, а на заднем сиденье устроились Крюк и Валдае. Никакого особенного оружия у них при себе не было. Пистолеты одной системы и одной модели. Те же «вальтеры», что и у Шварца. К пистолетам у каждого имелось по две обоймы. На инструктаже кабачковские силовики распределили объекты между шестью группами специалистов. Шварц и его подчиненные ехали на один из таких объектов.

В зале игровых автоматов на Госпитальном проспекте у одной из сверкающих денежных машин столпились молодые ребята лет по двадцать пять — тридцать. Будучи разной комплекции и роста, они, тем не менее, были одинаково коротко стрижены, оттатуированы в разные части тела и одинаково возбуждены. Все они сочувствовали такому же, сидевшему перед игровым автоматом, пацану. Пацан засаживал уже девятую тысячу рублей.

— Ну, давай, падла! — выкрикивал играющий и с силой бил по кнопке, над которой была надпись: «Убедительная просьба по кнопкам не бить».

Автомат не давал. Он уверенно жрал деньги, и его размалеванные символами богатства и удачи толстые бока не выражали ни капли сочувствия к проигрывавшему.

Деньги закончились, и выругавшись в очередной раз, Толян отвернулся от автомата.

— Девять косых слил! — то ли пожаловался, то ли похвастался он. — Считай, триста бакинских!

Стоявшие вокруг братки сочувственно закивали.

Хотелось продолжать, но денег не было, так что нужно было уходить. Толпа зашевелилась и, с гоготом вывалившись на улицу, стала усаживаться в две машины, стоявшие напротив входа. Расстроенному проигрышем Толяну пришла в голову свежая дебютная идея:

— Слышь, пацаны, давай заедем к Ботвиннику, может, наш клиент уже созрел?..

Ботвинник был владельцем подвального шалмана самого низкого пошиба. Его заведение находилось на улице Справедливости между общественным туалетом и пунктом приема вторсырья. Девять выщербленных ступенек, на которых можно было свернуть хоть ногу, хоть шею, вели в подвал, отделанный грязным, как совесть гаишника, кафелем. Четыре ободранных столика, несколько стульев и прилавок, за которым стоял сам хозяин, составляли интерьер этого любимого местными алкоголиками и бандитами заведения.

Водку, предлагавшуюся неразборчивым посетителям, для сокращения налоговых платежей и транспортных расходов производили в подвале напротив. Над входом в шалман висела светящаяся надпись: «Три Личичикалы».

Кто такие «Личичикалы», не знал никто, включая самого Ботвинника.

Через полминуты «БМВ-316» и «восьмерка», в которых сидели в общей сложности шесть человек, резко отъехали от поребрика, помешав всем, кто двигался в это время по Госпитальному проспекту. Из «БМВ» высунулся конкретный пацан и проорал в адрес едва не врезавшегося в него «Москвича»:

— Ты смотри, куда едешь, козел!

За дверью, ведущей в кулуары шалманской норы, находилось некое подобие кухни, в углу которой, уронив голову на алюминиевый стол, спал на стуле повар, он же уборщик и вышибала.

За следующей дверью начинался длинный коридор с двумя дверями подсобок. За одной из них, прикованный наручниками к батарее, на грязном полу сидел человек. Это и был тот самый дозревающий клиент, которого имел в виду слегка поиздержавшийся Толян.

История клиента была проста, как правда жизни любого провинциального города, хоть бы и областного центра.

Прикованный к батарее Владимир Анатольевич Иванов, пятидесяти пяти лет от роду, недавно открыл магазин садово-огородного инвентаря. Раньше он был геологом, но, сломав в одной из экспедиций ногу, которую из-за начавшейся гангрены пришлось ампутировать, был вынужден сменить род деятельности. Десять лет, работая где придется, он копил деньги и вот открыл, наконец, бизнес, который был ему и по карману, и по здоровью.

Но недолго продолжалась его спокойная жизнь. Через две недели к нему в кабинет ввалились салтыковские отморозки и, поплевывая на пол, объяснили, что Бог велел делиться. При этом они назвали несуразную сумму. Иванов попытался объяснить им, что если и делиться, то нужно подождать, пока будет чем. Ему тут же объявили, что ждать никто не собирается и времени у него всего лишь три дня. Дальше пусть пеняет на себя.

Наивный Иванов пошел в милицию и рассказал о наезде. Его сочувственно выслушали и пообещали разобраться. Иванов вернулся в магазин, а через два часа отморозки, которым услужливые менты тут же передали содержание беседы с Ивановым, пришли снова и со словами «Ах ты, сука, ментам жаловаться надумал» уволокли его в подвал и пристегнули к трубе. Объявив, что освобождение стоит пять тысяч долларов, они ушли, и вот уже вторые сутки, страдая от боли в культе, Иванов сидел на цементном полу и надеялся, что все каким-то образом обойдется.

Шварц и его группа направлялись как раз в тот самый зал игровых автоматов. Когда они подъехали к месту, конкретные пацаны отбывали в сторону шалмана «Три Личичикалы». Сидевший рядом со Шварцем Тихоня сказал:

— Вон они поехали. Видишь?

— Вижу, — ответил Шварц, — поедем за ними. Хорошо, что они уезжают отсюда. Здесь слишком людное место.

Тихоня кивнул, а сидевший сзади Крюк сказал:

— Этого, в кепаре, я знаю.

И рассказал о том, что видел одного из пацанов на улице, когда тот полез в ларек без очереди:

— Там дедок, ветеран войны стоял, кавалер фиг знает каких орденов, замечание хаму сделал. Так этот кепарь просто отпихнул деда в сторону. Я тогда завелся и уже собрался было влезть в это дело, но шеф срочный сбор объявил. Вот я ему, гниде, сейчас дедушку и Дена нашего припомню, — сказал Крюк и потрогал «вальтер» за пазухой.

Свернув на улицу Справедливости и проехав метров триста, «БМВ» и «восьмерка» остановились у входа в бар «Три Личичикалы». Шестерка бандитов спустилась в подвал. Когда последний из них скрылся за железной дверью шалмана, на противоположной стороне остановилась белая «пятерка», и из нее вышли Шварц, Тихоня, Валдис и Крюк.

Перейдя дорогу, они внимательно посмотрели по сторонам и пошли вниз. Впереди шел Тихоня. Ростом под метр девяносто, он выглядел очень внушительно. Даром, что до работы у Кабачка он был членом сборной города по боям без правил. Он и теперь продолжал регулярно ходить на тренировки, чтобы не терять формы.

Когда они вошли в кабак, трое из бандитов, среди которых был Толян, уже прошли в катакомбы, чтобы поговорить с непонятливым Ивановым. Еще трое стояли у стойки и здоровались со слегка нетрезвым Ботвинником. У самой двери за столиком сидел местный алкаш.

Стоявшие у стойки пацаны обернулись и увидели вошедшего в шалман хорошо одетого громилу с недобрым лицом, а затем еще троих посетителей, внешний вид которых тоже не соответствовал рангу заведения. Они сразу поняли, что эти люди пришли сюда вовсе не для того, чтобы распить стаканчик-другой ботвинниковского «самовара». Несколько секунд все стояли молча, потом стоявший у стойки бандит с погонялом «Гонщик» сказал:

— Что, какие-нибудь проблемы?

Вместо ответа Тихоня спросил:

— Салтыкова давно видел?

Бандит, напрягшись, как пружина, ответил:

— Вчера вечером, а что?

Тихоня помолчал и сказал:

— А то, что больше ты его не увидишь.

И тут же ударил Гонщика в челюсть.

Если бы это был удар человека обыкновенной комплекции и подготовки, дело окончилось нокаутом. Но Тихоня привык бить навылет, и челюсть Гонщика сломалась в восьми местах. Кроме того, отлетев к стене, он сильно ударился головой о кафель и, потеряв сознание, рухнул без сознания на пол. Двое других у стойки были в шоке. Наконец один из них обрел дар речи и, выкрикнув:

— Ты чё творишь, падла?! Братан! Налет! — полез в карман.

Тихоня схватил его за руку и дернул на себя. Затем повернул ее каким-то хитрым образом и крутанулся вокруг своей оси. Опять раздался хруст, и конкретный пацан завопил благим матом. Его рука неестественным образом торчала в сторону и вверх. Тихоня схватил его одной рукой за грудь, другой за ширинку, поднял вверх и с размаху опустил на край прилавка. К этому моменту Крюк уже вынул из-за пазухи «вальтер» и, направив его на стоявшего у стойки бандюка в понтовом кепаре, который даже не попытался бежать, спросил:

— Дедушку помнишь?

— Ка-ка-как-ого дедушку? — заикаясь от страха, изумленно спросил тот, совершенно не понимая, что происходит, и продвигаясь боком к двери в подсобку.

— Обыкновенного, — ответил Крюк, — старенького, ветерана войны, — и прыжком преодолев разделяющее их расстояние, ударил кепаря рукояткой пистолета чуть пониже козырька, а потом сверху вниз по темечку. Голова у бандита дернулась, и он, уже мертвый, упал за стойку, придавив ноги оцепеневшего от страха Ботвинника.

Удалившиеся в глубину подвала, где на полу у батареи сидел измученный Иванов, бандиты собрались для разгона попрессовать его немного, как вдруг из торгового зала раздался крик. Развернувшись, они бросились обратно, на ходу вынимая из карманов оружие: два «Макарова» и один нож.

Первым из подсобки выскочил Толян и тут же получил в голову сразу из двух стволов. Выронив пистолет, он рухнул под ноги спешившему следом с ножом в руке Хотдогу. Хотдог споткнулся и, упав мордой вниз, напоролся щекой на нож. Ему было больно, но недолго, потому что Шварц дважды выстрелил ему в область левой лопатки.

Высунувшийся из коридора Мурза увидел, что дело плохо, и тут же бросился обратно. Он рассчитывал выбраться через черный ход, дверь которого обычно была не заперта. Так бывало обычно, а сегодняшний день был совсем не обычным, так что ему не повезло. Подергав ее, Мурза, матерясь, бросился обратно и, открыв заскрежетавшую железную дверь, спрятался в тесной и темной кладовой.

Шварц и Тихоня, который тоже вынул «вальтер», осторожно углубились в коридор. Крюк и Валдае остались в зале.

Пьяный, мельком взглянув на валившихся на пол бандитов, вернулся к прерванному занятию, продолжая отмерять нужную пропорцию «Льдинки», которая, будучи соединенной с обыкновенной водопроводной водой, превращалась в превосходный эликсир забвения.

Крюк закрыл входную дверь и задвинул штырь, а Валдис подошел к испуганному Ботвиннику и с наигранным прибалтийским акцентом сказал ему:

— Налей-ка со-о-точку.

Ботвинник трясущейся рукой налил, и Вадцис сказал:

— А те-перь вып-пей. Смо-треть стра-шно, как те-бя кол-ба-сит!

Ботвинник послушно выпил. Валдис сказал:

— Ну, вот те-перь, дру-гое де-ло!

Ботвинник закивал. Подошедший Крюк, облокотившись на стойку рядом с Вадцисом, спросил:

— У тебя память хорошая?

Ботвинник опять закивал, и Крюк, огорченно покрутив головой, посетовал:

— Это плохо. А может быть, у тебя все-таки плохая память?

Ботвинник собрался было опять затрясти головой, но Вадцис уже без акцента сказал:

— Что ты все киваешь? Словами скажи!

— Плохая память, очень плохая, — просипел Ботвинник, залавливая не желающую проходить куда надо водку. — Ничего не помню. Сразу дали по голове, и ничего не помню.

— Молодец, — похвалил его Валдис и, повернувшись к Крюку, подмигнул ему. — Люблю понятливых людей! Патроны нам экономят. И насчет по голове тоже правильное предложение. Исполни желание товарища…

— 

Тем временем Мурза, заскочив в темную кладовую, вытащил из кармана мобильник. В темноте засветились кнопки. Мурза, повизгивая от нетерпения, прижал трубку к уху. Услышав сигнал соединения, он быстро заговорил громким шепотом:

— Слушай, Рыжий! Мы к Ботвиннику заехали, а тут пришли какие-то быки и всех завалили. Я один остался. Сижу в кладовке.

В коридоре прозвучали быстрые шаги и смолкли у двери, за которой сидел в темноте перепуганный Мурза.

— Да я не знаю, кто это, — в отчаянии выкрикнул он в ответ на вопрос из трубки.

— Как не знаешь? — раздалось из-за двери. — Отлично знаешь! Вы, козлы, зачем Дена замочили, погром в редакции устроили, народ в «бугатти» поубивали?

Ужаснувшийся Мурза все понял и закричал в трубку:

— Это кабачковские! Всех положили, я один остался.

Из-за двери послышалось:

— И тебя сейчас положим. «Открой, Володенька…»

Засова на двери не было, и Мурза понял, что пришел конец.

Он бросил трубку и, выхватив из кармана «Макаров», наставил его в темноте в сторону двери.

Дверь, тихо заскрипев, приоткрылась на несколько сантиметров, и по полу кладовки прокатился какой-то предмет. Страх охватил Мурзу, когда он осознал, что это была граната. Вся прожитая жизнь должна была пронестись в это мгновение перед ним, но передумала.

— Суки, падлы! — только и смог он вспомнить в такой важный в его жизни момент.

Через несколько секунд в тесной кладовой прозвучал удар грома. Дождя не пошло, но в Мурзе появилось от тридцати до пятидесяти лишних дырок, и на полу все-таки образовалась лужа. Она была черного цвета, и ее не было видно в темноте.

Проходя мимо второй открытой двери, через которую было видно сидевшего на полу у батареи Иванова, Тихоня спросил у Шварца:

— А с этим что?

Шварц взглянул на человека, из-под задравшейся штанины которого был виден протез, и ответил:

— Освободи и побыстрее. Мы тут слишком нашумели в конце, менты скоро могут подъехать. За террористов могут нас принять.

Через пару минут салтыковские спецы-ликвидаторы уселись в машину, и Шварц сказал сидящему за рулем Валдису:

— Теперь в Раздольное.

* * *

«…как сказал классик, пренеприятное известие. Вы, Волк, назначаетесь ответственным за мероприятия по розыску Бекасова и, соответственно, по возвращению пульта. Ответственным! Вы знаете, что это значит?

— Я только не понимаю…

— Ничего вы не знаете. Вы обратили внимание на то, что я на вас даже не кричу? Не обратили? А зря. На похоронах шуметь не принято. Вы поняли намек?

— Вы что такое говорите, Тигр! На каких похоронах? Вы это бросьте! Что я, зря шесть лет…»

Глава 11 И НАДО БЫ ПРЫГНУТЬ, НЕ ВЫШЕЛ НАЛЕТ, НО КТО-ТО УЗНАЕТ И «БАБКИ» ВОЗЬМЕТ!

Палач стоял перед подъездом, подняв голову, и медленно обводил взглядом ярусы строительных лесов. В правой руке он держал деновский «Макаров». На въезде во двор, контролируя выход из мышеловки, прислонившись к стене, стоял давно на все готовый Хмурый.

Оглядев двор и не увидев никакого движения, Палач громко произнес:

— Бекасов! Я знаю, что ты здесь.

В пространстве, окруженном трехэтажной подковой здания, каждое его слово прозвучало четко и внятно. Любой, кто находился в этом доме, в окнах которого сейчас не было стекол, должен был слышать его заявление.

— Я знаю, что миллион у тебя! — продолжил он. — Поделись!

Хмурый, подпиравший стену, услышал заявление старшего группы, от удивления сделал шаг в сторону Палача.

Тот, услышав хруст гравия под ногой Хмурого, обернулся и вполголоса сказал:

— Стой, где стоишь.

Хмурый остановился и заложил руки за спину.

О миллионе он слышал впервые. То, что он услышал, удивило и заинтересовало его. Значит, вот что имел в виду Палач, когда, увидев этого мужика в «опеле», сказал: «это он». А Хмурый еще удивлялся — с чего это вдруг Палач погнался за каким-то очкастым чайником, как умалишенный? Мента сбил, машину не жалел…

«Вот оно в чем дело! — подумал Хмурый. — И, главное, ничего не сказал!»

Он смотрел на широкую спину Палача и соображал. Потом перевел взгляд на лежащего рядом с «вольво» Валета с ломом в голове и, снова посмотрев на Палача, негромко спросил:

— А чего миллион-то, долларов или деревянных?

Не оборачиваясь, Палач так же негромко ответил:

— Баксов. И если мы возьмем его живого и раскрутим, получишь долю немалую.

— Ага… — неопределенно ответил Хмурый. — А Салтыков знает?

— А зачем ему знать?

— Ага… — повторил Хмурый и умолк.

В братковской табели о рангах он не был шестеркой, как, например, валявшийся с раскроенной головой Валет. До своего недавнего поступления под знамена Салтыкова Хмурый уже был состоявшимся и серьезным уголовником и сам умел принимать решения. Когда складывались подходящие обстоятельства, он мог быть жестоким и смелым, не уступая в этом Палачу. Палач этого не знал. Кроме того, Хмурый умел считать.

Он снова посмотрел на труп Валета. Теперь их было только двое. Неожиданная информация о миллионе долларов изменила его отношение к происходящему. Он снова посмотрел в спину Палача. В уголовном мире такие люди, как он или Палач, с легкостью убивали друг друга, несмотря на то, что при встрече радостно заключали друг друга в горячие объятия. Американская мафия пользовалась в таких случаях лицемерной формулой «прости, это только бизнес, ничего личного». Российские бандиты не утруждали себя произнесением этой сакраментальной фразы, а просто грохали друг друга без всяких затей.

— Бекасов! — снова воззвал к скрывшемуся в доме Палач. — Давай поговорим! Ты ведь отсюда все равно живым не выйдешь.

Ответа не было. Палач представил, как этот лох сейчас в панике кусает пальцы, забившись где-нибудь в угол, и не знает, что делать дальше. Поэтому он спокойно ждал, когда Бекасов созреет и подаст голос. Ну, а уж выбить из него информацию — дело техники, которой Палач владел в совершенстве. Не зря же его так прозвали.

Хмурый в это время просчитывал варианты дальнейшего развития событий. Собственно, решение он принял в тот момент, когда услышал, что у Бекасова есть миллион. Палач тут же превратился в препятствие на пути к этому миллиону, которое следовало устранить. Он сам подписал свой приговор, заговорив о миллионе при Хмуром.

Хмурый, как ни странно, думал об этих деньгах точно так же, как Бекас. Возможно, он не смог бы выразить это такими точными словами, но суть оставалась той же. Он хотел изменить свою жизнь.

Хмурый медленно поднял пистолет и прицелился в затылок Палача, который терпеливо ждал ответа загнанного в угол человека. Между ними было не более пятнадцати метров, и на таком расстоянии промах был исключен. Поддержав кисть правой руки, в которой был «ТТ», левой рукой Хмурый плавно нажал на спуск. Раздался бессмысленный щелчок.

Палач, услышав этот звук, мгновенно обернулся и выстрелил навскидку. Пуля попала Хмурому в ключицу, его отбросило на шаг, и он выронил пистолет. Палач сразу же выстрелил ему в ногу, и Хмурый упал на правый бок. Подскочив к нему, Палач ногой отбросил «ТТ» в сторону и встал над Хмурым, наведя на него «Макаров».

Лежавший на земле безоружный бандит, ухватившийся обеими руками за простреленную мякоть бедра, и стоявший над ним Палач смотрели друга на друга и молчали. Суть происходящего была совершенно ясна для обоих. Оба знали, что в живых должен был остаться только один. А теперь еще и стало точно известно, кто именно.

Говорить было не о чем, кроме того Палач, в отличие от покойного Теремка, не получал никакого специального удовольствия от страданий беззащитной жертвы, поэтому он без лишних слов выстрелил Хмурому в лоб и вернулся к исходной задаче.

Вдруг откуда-то сверху раздался спокойный насмешливый голос:

— А тебе повезло, верно?

Палач вздрогнул и стал шарить глазами по этажам, стараясь угадать, из какого окна за ним наблюдал Бекасов.

— Ты хочешь миллион? А зачем он тебе? У тебя же нет никакой фантазии, бандит.

Палач ждал от загнанного в угол человека чего угодно, но только не спокойных рассуждений о его палачевском месте жизни. Он слегка занервничал, не понимая, что происходит.

— А скажи, — снова прозвучал голос Бекаса, — этого, которому лом на голову упал, ты его тоже застрелил бы?

— Да, — зло ответил Палач, чтобы хоть что-нибудь сказать. Теперь, когда игра велась в открытую, он понимал, что заманчивые предложения «поговорить», «поделиться» и «обсудить» будут звучать, мягко говоря, смешно. Он уже показал свое настоящее лицо. Кроме того, они слишком нашумели при въезде в парк, с минуты на минуту сюда могли пожаловать гости.

— Я так и знал, — отозвался Бекас. — Ты любишь деньги больше, чем людей. Хотя ты прав, какие вы люди?! Мы продолжим игру, но, чтобы она стала еще интереснее, ты должен кое-что узнать. Понял?

Сверху раздался негромкий хлопок, одновременно с которым прозвучал звук удара пули по железу, и в дверце «вольво» появилась маленькая аккуратная дырочка. Вот уж этого Палач никак не ожидал. У Бекасова был ствол, да еще и с глушителем.

«Кто же такой этот долбаный Бекасов?» — подумал Палач. То, что намеченная жертва оказалась совсем не лохом, было теперь совершенно очевидно, но и Палачу отступать было некуда после убийства Хмурого. Все, что Палач построил в себе в последние двадцать минут, рухнуло. Он, как дурак, стоял посреди двора с «Макаровым» в руке, а из какого-то окна на него смотрел человек, который мог в любую секунду убить его, но почему-то этого не делал. Палач постепенно начинал выходить из себя.

— Да, я понял, — вызывающе ответил он, — и что дальше?

— А дальше то, — раздался ответ, — что получается очень интересная ситуация. Хочешь меня найти —найдешь. Но, как найдешь — тут же умрешь. Будешь искать?

— Я тебя, пи…. и найду, и раком поставлю, — ответил вконец рассвирепевший Палач и с девизом «Вперед! За бабки!» решительно нырнул в темный подъезд.

Постояв полминуты неподвижно и подождав, пока глаза после яркого солнца привыкнут к полумраку, Палач огляделся. В обе стороны уходили изогнутые анфилады просторных комнат с разбитыми высокими потолками. Кое-где можно было увидеть то ведро с малярной кистью в нем, то прислоненную к стене лестницу, то полуразобранные полы, — в общем и целом, состояние ремонта было налицо. Палач на цыпочках поднялся по лестнице и застыл на площадке второго этажа, решая, куда идти. Как и внизу, в обе стороны открывались симметричные анфилады комнат. Надо было выбирать. В одной из дальних комнат справа послышался шорох, и что-то легкое прокатилось по полу. Палач, стараясь двигаться бесшумно, направился туда. Осторожно пройдя четыре комнаты, он так ничего и не обнаружил. Вдруг сверху послышался какой-то шум, Палач резко поднял голову, и тут на него обрушился поток грязной воды, смешанной с остатками строительного раствора. Он мгновенно оказался мокрым до нитки. Протерев глаза, бандит увидел в потолке над своей головой широкий пролом. Ошеломленный, он стоял, направив вверх ствол «Макарова», и ничего не понимал. Он мог ждать пули, но не этой идиотской шутки.

А сверху послышался веселый голос:

— Я тут водичку в тазике нашел. Но разве черного кобеля отмоешь добела? А вот и тазик!

Из пролома вывалилась ржавая жестяная лохань литров на сорок и, ударив по плечу едва успевшего отскочить в сторону Палача, с грохотом покатилась по полу. От ярости у того покраснело в глазах, и, сунув «Макаров» за пояс, Палач бросился к окну. Бежать обратно к лестнице показалось ему слишком далеко, и он решил подняться на третий этаж по лесам.

Ловко цепляясь за ржавые трубы, он через несколько секунд оказался на измазанном известкой дощатом настиле третьего этажа и, прижавшись к стене, осторожно заглянул в окно. По анфиладе разносилось эхо быстро удаляющихся шагов. Палач перепрыгнул через подоконник и, держа пистолет перед собой, стал красться в направлении удаляющегося эха. Добравшись до лестницы, он остановился в замешательстве. Бекас мог уйти по одному из пяти направлений. Одно — на этом этаже, еще по два на втором и первом. Кроме того, он мог выбраться на леса. Палач выглянул в окно. На лесах, которые было видно полностью, никого не было. В это время снизу послышался шум, и Палач рванул на шум. Остановившись на площадке второго этажа, он поднял с пола обломок строительного мусора и швырнул его в левую анфиладу.

Стуча по паркету, обломок прокатился по комнатам, и снова настала тишина. А за спиной Палача, из самого конца противоположной галереи больших комнат, вдруг раздался голос:

— Пушкин любил кидаться камнями!

Хармсовская фраза, смысл которой был недоступен Палачу, довела его до белого каления, и он, не думая о том, что может схлопотать пулю, бросился на голос. Добравшись до последней комнаты, он не обнаружил никого, но зато услышал, как Бекас бежит по первому этажу. Видимо, он спустился по лесам. Подойдя к окну, Палач увидел, что на противоположной стороне подковообразного здания в окне первого этажа стоит Бекас и приветливо машет ему рукой. В другой руке у него был пистолет с длинным стволом, направленным на Палача. Он тут же присел за подоконник и на корточках перебрался подальше от окна, в тень, где его было невозможно разглядеть с улицы. Проскочив в следующую комнату, он осторожно выглянул в окно и, не увидев никого, вылез наружу. Он решил спуститься по лесам до первого этажа и начать все сначала. Снова засунув «Макаров» за пояс, Палач перелез через ограждение и, повиснув на нем, стал перебирать руками, чтобы схватиться за следующую перекладину. В этот ключевой для него момент он скорее почувствовал, чем услышал несколько далеких хлопков, и что-то сильно ударило его по правой руке, на которой он в данный момент висел. Рука разжалась, и жадный до денег бандит полетел вниз вместе со всеми своими мечтами на новую красивую жизнь.

Бекас вышел из подъезда и, держа «беретту» наготове, подошел к лежащему в неестественной позе Палачу. Тот был еще жив, но такая жизнь была ему явно не по душе. Позвоночник был сломан в нескольких местах. Кость сломанного бедра, распоров мышцы и джинсы, торчала наружу. Лицо стонущего от нестерпимой боли бандита потеряло симметрию и было испачкано пылью и кровью, текшей изо рта. Палач то ли быстро дышал, то ли негромко кашлял. С каждым выдохом изо рта выплескивалось еще немного крови. «Макаров» валялся рядом, но при всем желании парализованному Палачу было сейчас не до него. Он умирал.

Бекас, не привыкший к таким зрелищам, пожалев в душе несчастного умирающего, убрал «беретту» в кобуру, запахнул куртку и, нагнувшись к умиравшему бандиту, сказал:

— Я не знаю, откуда берется такая мразь, как вы, и не знаю, куда она уходит. Я бы отдал этот самый миллион за то, чтобы вы стали нормальными людьми и не мешали бы жить другим. Но мне вас искренне жаль, и если это вам хоть немного поможет на том свете, то примите мое прощение. Прощайте.

Отвернувшись, он оглядел двор, в котором лежали два трупа, а через минуту будут лежать три, и быстрым шагом направился к машине. С момента, когда его засек человек с биноклем, прошло всего лишь тридцать пять минут. Минут, которые показались ему целой эпохой. Он покачал головой и уселся за руль. Следовало торопиться, пока не поднялась общая тревога. К его счастью, второй выезд из парка отдыха был открыт. На ходу протянув охране полтинник вместо десятки и с магическими словами «сдачи не надо», Роман выехал на дорогу, быстро влившись в общий поток машин…

* * *

«…на фига они нам сдались? То одно крутят, то другое.

— Вы мне не хамите, Волк. То, что Слон приказал повременить с ликвидацией Бекасова, еще ни о чем не говорит. У них там, наверху, что-то не стыкуется…»

Глава 12 ИХ «SOS» ВСЕ ГЛУШЕ, ГЛУШЕ. ИМ УЖАС РЕЖЕТ ДУШИ… ПОПОЛАМ!

В микрорайоне новостроек Раздольное, на улице Молоховец, в ее кривой и малолюдной части находился деревообрабатывающий цех. В одном из его помещений действительно стояли станки, высились штабеля досок, из которых четверо работяг делали какую-то мебель, вокруг было полно опилок и стружек. В общем — обыкновенная столярка.

Лишь очень немногие знали, что все остальное пространство занимала тайная база Салтыкова. «База» — серьезное и деловое слово. И поэтому правильнее было бы назвать это место складом, схороном, а то и просто малиной. Там, в коробках, мешках и ящиках хранилось награбленное добро. Отнятые и украденные у людей вещи. От телефонного аппарата до автомобиля. Шмотки, бытовые видики и слышики, швейные и стиральные машины, одежда — ничем не гнушались жадные до чужого бандиты. На антресолях, под крышей склада, отдыхали дежурные салтыковцы-охранники.

Заведовал этим хозяйством Алексей Митрофанович Федюков, шестидесяти двух лет. В советское время он был завхозом. Страсть, а может быть, и талант к управлению имуществом сочетались в нем с непреодолимым желанием это имущество присвоить. Несколько раз он сидел по соответствующим статьям, выходил и снова становился начальником над чьим-нибудь хозяйством.

В каждой организации ему непременно присваивалось избитое, но бессмертное прозвище Плюшкин, против которого он не возражал. Он не находил ничего смешного или неестественного в поведении гоголевского героя и лишь пожимал плечами, когда кто-нибудь укоризненно или насмешливо указывал на их сходство. И вот однажды извилистая дорожка Плюшкина пересеклась с мрачной тропой Салтыкова. Они нашли друг друга, и теперь в жизни Плюшкина наступила гармония. Он управлял присвоенным имуществом и чувствовал себя на своем месте.

За цехом в землю была зарыта пустая цистерна емкостью сорок тонн. Когда-то в ней хранился мазут для котельной, но вот уже лет двадцать ей никто не пользовался, и о ней забыли. Люк, находившийся на уровне земли, был завален мусором и деревянными отходами. Салтыков нашел ей достойное применение, и теперь в сорокатонном пустом объеме хранились трупы тех, кого приходилось убивать в процессе отъема денег и имущества. Трупов было то ли одиннадцать, то ли семнадцать — никто точно не знал. А охотников спуститься и посчитать — не было.

В общем, хорошее было место.

Свернув с Самарской на улицу Молоховец, Шварц спросил у своих ребят:

— Ну что, по кофейку?

Предложение было одобрено единодушно, и «пятерка» свернула в карман, ведущий к площадке перед станцией техобслуживания автомобилей. Напротив фасада станции выстроились ларьки, в которых можно было приобрести абсолютно все, что могло потребоваться для ремонта «Жигулей». Когда-то, в советское время, спекулянты запчастями толпились перед станцией и бегали от ментов и сотрудников ОБХСС. Теперь все они стали добропорядочными коммерсантами и с достоинством прогуливались около своих лавок, обращаясь к автолюбителям со стандартным вопросом:

— Что-нибудь ищем?

Поставив «пятерку» напротив ларька № 35, Шварц вышел из машины и, пожав руку сидевшему на алюминиевом стульчике пожилому мужику с арбузным животом, обменялся с ним несколькими ничего не значащими приветственными фразами. В кафетерии, где толпились испачканные благородной грязью автослесари и преданно глядящие на них клиенты, Крюк скорчил недовольную гримасу, но Шварц поднял руку и издалека показал стоявшей за стойкой девушке четыре пальца. Узнав Шварца, девушка заулыбалась и кивнула. Их пригласили к одному из свободных столиков. Пока они ждали кофе, Шварц говорил о подробностях предстоящей операции.

В это время на базе Салтыкова полным ходом шли приготовления к очередной акции возмездия, направленной против Кабачка и его людей. Четырнадцать бандитов чистили пистолеты, курили план, подбадривали друг друга описанием того, что они сделают с кабачковцами. Объектом предстоящей акции Салтыков выбрал дом на Азовском проспекте. В бельэтаже этого старинного дома располагались юридическая консультация, салоны мобильных телефонов, компьютеров и офис дорогой строительной фирмы. Все это принадлежало Кабачку, и теперь, по решению Салтыкова, должно было быть уничтожено.

В будке около ворот, ведущих на территорию столярного цеха, сидел вахтер Вячеслав Василич Низинкин. Под столом у него, кроме большой тревожной кнопки красного цвета, стояла полупустая бутылка водки, и поэтому его настроение было приподнятым, а состояние — приятным. Пес Прошка, от которого по части охраны было гораздо больше толку, потому что зубов у него было раз в шесть больше, чем у вахтера, где-то шлялся. Вахтер, посмотрев в окно, окинул взглядом безлюдный двор, крякнул и полез под стол.

В это время распахнулась наружная дверь, и вахтер, быстро выдернув руку из-под стола, принял официальный и строгий вид. В тесном коридорчике появились четверо молодых и здоровых мужиков. Через секунду Низинкин оказался связанным под столом в приятнейшей, но временно очень недостижимой компании с поллитровкой «Кузьмич», ибо не только ноги и руки его были связаны, но и рот Василича был залеплен противной липкой лентой.

Пройдя во двор, спецы огляделись и направились к железной двери, из-за которой доносился надрывный вой циркулярной пилы. Пара мужиков в грязных спецовках с одной стороны совали в станок бревна, пара других принимала с другой стороны распиленные заготовки для досок. Подойдя к работягам, Шварц, стараясь перекрыть истошный визг пилы, проорал:

— Мужики, дело есть! — и, призывно кивая, поманил их пальцем.

Мужики, резонно подумав, что дело обернется хорошей выпивкой, побросали доски и, выключив станок, пошли за Шварцем и его ребятами, аки мыши за Нильсом. А те, неожиданно и ловко завалили их на пол, перебинтовали не хуже вахтера и сложили в каптерку. На прощание Шварц предупредил:

— Сидите здесь и не рыпайтесь. Вам же лучше будет. Выйдете — всем будет хана.

Шварц закрыл дверь, накинул замочную петлю и всунул в нее щепку. Из-за двери, ведущей в соседнее помещение, послышались голоса, звуки перетаскиваемых по полу вещей и неприлично громкие взрывы мата и смеха.

Подойдя к этой двери, Шварц осторожно приоткрыл ее и заглянул в узкую щель. Внимательно оглядев большой ангар и вольготно расположившихся в нем среди ящиков и разнокалиберной мебели бандитов, он тихо закрыл дверь и сказал:

— Тихоня, там есть еще одна дверь на улицу. Бери Крюка и идите туда. Как услышите выстрел — бросайте гранаты.

Тихоня кивнул, и они с Крюком быстро вышли из цеха.

Шварц и Валдис достали по «лимонке», выдернули чеки и встали напротив двери. Выждав секунд тридцать, Шварц выстрелил в воздух, затем быстро распахнул дверь, и они одновременно швырнули свои гранаты. Захлопывая дверь, Шварц успел увидеть обращенные к нему лица удивленных бандитов. Еще две гранаты влетели с противоположной стороны. Шварц и Валдас, держа пистолеты наготове, прижались к стене по обе стороны от двери. Рвануло почти одновременно, и сразу после них — послышались крики и стоны раненых бандитов.

Алексей Митрофанович Федюков стал первой жертвой нападения. Граната разорвала его на части, равномерно распределив по всем богатствам дорогого ему больше жизни склада ворованного добра.

Распахнув ногой дверь, кабачковские налетчики ворвались в ангар. На полу валялись три окровавленных трупа, еще двое корчились, зажимая руками раны. За ящиками и старым оборудованием прятались оставшиеся в живых.

Ватсон, спрятавшийся за верстаком, давно уже превращенным в обеденный стол, часто дышал и старался делать это как можно тише. Он видел вошедших в ангар вооруженных людей и знал, что они пришли убивать. Это ему очень не понравилось. Не понравилось ему и то, что его пистолет сейчас лежал в трех метрах от него, на коробке с телевизором «Сони». Посмотрев направо, он увидел Тюрю, который стоял за выступом стены и держал в руке «Макаров». Тюря приложил палец к губам, и Ватсон согласно кивнул.

Вдруг из противоположного угла послышался шум, и с криком «суки позорные!» из-за пожарного щита выскочил Брикет, прозванный так за то, что любую пачку денег или чего угодно другого он называл брикетом. Брикет держал в руке пистолет и беспорядочно палил из него в сторону четверки незваных гостей. Гости, совсем не уважая хозяев, тут же пристрелили Брикета.

Воспользовавшись этим, Тюря выскочил из-за угла и выстрелил в одного из налетчиков. У того дернулась рука и, выронив пистолет, он упал на пол, схватившись за раненое плечо. Ватсон тоже решил, что момент подходящий, и бросился к своему пистолету. Продырявленный во многих жизненно важных местах, Тюря рухнул на пол после синхронно быстрых ответных выстрелов незадетых Шварца, Валдиса и Тихони. Ватсон, успев-таки ухватить свою пушку, укрылся за лестницу, ведущую на антресоли.

Шварц, увидев, что Крюк ранен, сильно толкнул его к двери и приказал:

— Жди на улице.

Крюк, морщась от боли, кивнул и выскочил за дверь.

Сидя на корточках за металлической лестницей, Ватсон недоумевал, почему это отдыхающие на антресолях охранники не реагируют на такой беспредел. И тут, словно в ответ на его вопрос, фанерная дверь антресолей распахнулась, и оттуда раздались выстрелы. Стоявшие посередине ангара налетчики, едва услышав стук распахивающейся двери, профессионально раскатились по полу в разные стороны, и ни один из выстрелов не достиг цели.

Тихоня, оказавшись за штабелем видеомагнитофонов, нос к носу столкнулся с лежавшим там бандитом по кличке Жиган. Трусливый от природы Жиган от неожиданности открыл рот, и Тихоня, воспользовавшись этим, схватил его за нижнюю челюсть и резко рванул вниз, выдернув ее из суставов. Глаза Жигана выпучились от боли, он выронил пистолет и потянулся руками к лицу. Но Тихоня, вскочив на ноги, обхватил голову противника и повернул вправо до хруста в шейном отделе. Теперь Жиган, лежа на животе, смотрел неподвижными глазами в потолок. При жизни такой ловкий трюк у него ни за что бы не получился.

Шварц и Валдис, увернувшись от первых выстрелов сверху, открыли ответный огонь, и двое стрелков, рискнувшие открыть тайну антресолей, скатились по железной лестнице вниз.

Тут же в распахнутую под потолком дверь полетели две гранаты.

Шварц попал точно в дверь, и было слышно, как граната катится по дощатому настилу антресолей. Валдис промахнулся, и его граната, ударившись о стенку, упала вниз прямо на то место, где укрылся Ватсон. Граната угодила ему прямо по макушке. Он зашипел от боли и стал машинально тереть шишку, на секунду не обратив внимания на упавшую перед ним гранату.

А когда он понял, что именно ударило его по черепушке, для него было уже поздно.

С антресолей послышались крики, взрывом сорвало несколько листов фанеры, из которой были сделаны стены этого скворечника, и из образовавшейся бреши вывалился труп. Падая, он ударился о штабель видиков, за которым лежал Тихоня. Видики рухнули прямо на него, заставив налетчика нецензурно выругаться.

Граната, взорвавшаяся под носом у Ватсона, сильно испортила его внешность, и Ватсон теперь выглядел так, будто побывал в руках маньяка, вооруженного молотком для отбивания мяса.

Стало тихо. Вдруг сверху послышался голос:

— Эй, начальники, сдаюсь! Только не стреляйте! На верхней ступеньке железной лестницы показался последний из оставшихся в живых бандитов

с поднятыми руками. Когда он увидел не милиционеров и не спецназовцев, а Шварца и Валдиса, его лицо сильно вытянулось.

Валдис, оглянувшись на Шварца, указал на сдающегося и громко сказал:

— Он принял нас за ментов! — и, снова повернувшись к бандиту, продолжил: — Тебе менты сейчас были бы за счастье! Ты ошибся, уважаемый, — и дважды выстрелил.

Бандит без звука рухнул с лестницы прямо на труп Ватсона.

Из-под груды коробок с видеомагнитофонами с шумом и руганью выбрался Тихоня.

— Ну, что? Все, что ли? — спросил он, отряхивая грязь с одежды.

— Вроде бы все, — ответил Шварц. — Проверим сусеки.

И они начали осторожно обходить ангар.

Оказалось, что живые еще были, точнее, один полуживой. На него наткнулся Шварц, заглянув за высокую стопку древесно-стружечных плит. Раненый, прижимая одну руку к животу, из которого текла кровь, другой рукой пытался набрать номер на трубке.

Направив на него пистолет, Шварц спросил:

— Салтыкову звонишь?

Бандит, испуганно посмотрев на стоящего перед ним Шварца, кивнул.

— Давай, звони, — улыбнулся Шварц, — мне как раз поговорить с ним надо.

Бандит набрал номер, затем Шварц отобрал у него трубку, приложил ее к уху и стал ждать. Пистолет он держал направленным на бандита. Наконец на том конце раздался шорох и голос Салтыкова произнес:

— Я слушаю.

— Это хорошо, — отозвался Шварц, — слушай, как я пристрелю последнего из тех, кто у тебя охранял склад на Молоховце, — и он выстрелил бандиту в грудь.

— Слышал?

— Слышал, — сдавленным от ярости голосом ответил Салтыков, — но еще не вечер, пи… поганый.

— Конечно, не вечер, — согласился Шварц, — к вечеру от вас, ублюдков, вообще ничего не останется.

— Это мы еще посмотрим, — пригрозил Салтыков, — мои орлы почикали тут одного вашего петуха, хорошо, между прочим, почикали. Так перед смертью лютой он рассказал и про склад ваш, и про все рассказал. Так что еще посмотрим, козел.

Шварц сжал зубы, но продолжил, не изменив интонации:

— До скорой встречи, пес смердячий.

На том разговор и закончили.

Обойдя помещение, Валдис и Тихоня вернулись к Шварцу. Тихоня нес в руке автомобильную канистру.

— Живых — никого, — доложил он и, кивнув на канистру, добавил: — Растворитель. Давай?

Шварц посмотрел на канистру и ответил:

— Давай. Валдис, выпусти работяг и вахтера.

— Годится, — сказал Валдис и пошел в соседний цех.

Тихоня, открыв канистру, начал щедро поливать растворителем все вокруг.

Выйдя на улицу, Шварц кивнул Крюку, стоявшему с пистолетом, направленным на дверь.

— Здесь все, — сказал Шварц, — можешь убирать пушку. Что с рукой?

Крюк спрятал пистолет и покосился на простреленную руку.

— Ничего страшного, — ответил он, — мышцу прострелили, и все дела.

К ним подошел Валдис и сообщил:

— Я сказал работягам, чтобы они выходили через пять минут. Вахтер тоже свободен.

Дверь открылась, и из ангара вышел Тихоня. За его спиной мелькнул огонек.

— Надо уходить. Сейчас полыхнет. Я там еще бочечку с лаком нашел, так что…

Глава 13 КАК ВСЕГДА, МЫ ДО НОЧИ СТРЕЛЯЛИ С ТОБОЙ, КАК ВСЕГДА, БЫЛО ЭТОГО МАЛО…

Человек, оставленный Кабачком в особняке, вовсе не был смертником, обреченным погибнуть в случае захвата его цитадели врагами.

На случай непредвиденных и совсем уж неприятных обстоятельств в особняке была оборудована тайная комната, в которой можно было скрыться и переждать эти самые неприятные обстоятельства. Все было устроено, как в классическом приключенческом романе про замки и тайны.

В кабинете Кабачка рядом с камином была устроена потайная дверца, открывавшаяся, как и положено, поворотом чугунного завитка на орнаменте, окружавшем топку камина. Одна из дубовых панелей стены проваливалась, и в открывшийся лаз можно было, слегка пригнувшись, пройти. В конце короткого узкого прохода была еще одна низкая железная дверь, которая открывалась уже обычным образом. За ней располагалась небольшая, но достаточно комфортабельная комнатка без окон, площадью около восьми квадратных метров.

В этой комнате были две койки, пластиковые бутыли с консервированной водой, запас провианта, кондиционер и биотуалет. Кроме того, там имелся монитор, связанный с мини-камерами слежения, установленными во всех помещениях особняка. Спрятавшийся в этом убежище человек имел возможность быть в курсе всего, что происходило в особняке.

Человеком, оставленным в офисе, был Ворон. Он должен был отвечать на телефонные звонки, следить за тем, что происходит вокруг здания, и держать в курсе происходящего своего патрона. Совершенно один в просторном старинном особняке, он сидел в глубоком кожаном кресле и смотрел телевизор.

* * *

Бекас сидел в кафе с обаятельным обезьяним названием «У Мартынюхина», размышляя над планом своих будущих действий.

Из города следовало как можно скорее убраться, везение когда-то должно было закончиться, слишком часто его стали узнавать на улице незнакомые ему люди.

Единственное, что его не отпускало, так это понимание того, что в случае бегства об Ольге он мог забыть. В течение двух недель, прожитых под кровом Серебряковых, Роман постепенно осознал, насколько сильным и неуступчивым в вопросах принципов человеком была двадцатилетняя Оленька Серебрякова. Разорвать внезапным отъездом этот слабый едва уловимый контакт, возникший между ними, значило предать. Роман, что называется, нутром чувствовал — повторного шанса не будет. Когда они с Олей два часа молча гуляли с коляской, в которой спал ее сын, Роман дал себе слово, во что бы то ни стало разобраться в ситуации, в которую он попал, и сразу же после этого сделать предложение Оле.

Бекас, мысленно вернувшись в прошлое, не нашел в своей жизни ни одного мгновения, за которое он отдал бы эти два часа. «Какая она, в самом деле, красавица», — подумал Роман, вспоминая лицо Оли, ее огромные с серо-голубым отливом глаза, маленький пухлый подбородок и беззащитные детские ямочки на щеках. К ней, как ни к кому другой, подходил эпитет «аристократическая красота».

«Эти проклятые деньги! Мое безволие и суетность моих действий — вот причина, почему я трушу сказать ей освоих чувствах, — думал Бекас. — А если так пойдет и дальше, то говорить будет просто некому. С другой стороны, если бы я не нашел сумку, то и встреча с Олей, скорее всего, не состоялась бы… Нет, о бегстве речь не может идти, хотя бы потому, что существует проблема автоматов, которые кто-то хочет взорвать в школах города. Потом, наверное, можно сделать попытку выйти на хозяев денег и вернуть оставшиеся девятьсот с хвостиком тысяч в обмен на мало-мальски приемлемый срок, чтоб вернуть потраченное».

Итак, для начала следовало отзвонить владельцу игральных автоматов. Это не вызывало ни малейших сомнений, тем более что Бекас уже неоднократно представлял себе серию из двухсот пятидесяти взрывов, происходящих в.школах Города. Картина получалась такая, что воображение не могло охватить ее полностью. Было ясно одно. Даже если это будет грозить Бекасу гибелью, он должен предотвратить взрывы.

Собственно, никакого особенного риска в этом не было, и геройствовать, судя по всему, не придется. Достаточно позвонить хозяину и рассказать ему обо всем. А дальше уж он сам будет выкручиваться, как хочет. Вряд ли его устроит такая ситуация, при которой на него ляжет ответственность за гибель тысяч детей.

«А если устроит? — подумал Роман. — А если он в курсе дела и продолжит реализацию своих планов как ни в чем не бывало? Или если он просто не поверит анонимному звонку, что тогда? Тогда нужно будет просто взорвать всю партию автоматов прямо на складе. Пультик-то — вот он, на заднем сиденье лежит. Нажмем кнопочку, и все дела!..»

Из внутреннего кармана пиджака долетел еле слышный звонок мобильника. Это Гога поинтересовался, читал ли его друг сегодняшний «Коммерсант.ru». Друг газету не читал. Бекасу решительно порекомендовали просмотреть передовицу. Назвали остолопом и пожелали «ни пуха, ни пера!». Допив кофе, Бекас поставил пустую чашку на стол, вышел на улицу и купил свежий номер «Коммерсант.ru».

Передовица во всю полосу была озаглавлена так:

«ОБОРОТНИсь, незнакомый похожий!

Взгляд подкупный тебя выдает!»

Из статьи Роман понял, что «собственная служба безопасности…», короче, на самом высоком уровне готовился государственный переворот, почище ГК ЧП. Открыто подкупались старшие милицейские чины, депутаты и видные политики. Из документов, изъятых у шести задержанных, имена которых не разглашались в интересах следствия, вытекало, что в ближайшее время в разных городах страны планировались какие-то чудовищные по масштабам диверсии, с целью вызвать в стране всеобщий кратковременный хаос и в конечном итоге — кризис власти. В результате планировалось передать власть в стране силовикам, стоящим у руля этого мини-переворота.

«Автоматы в школах как нельзя лучше вписываются в планы политических засранцев, готовых ради власти перебить половину народа страны, — со злостью подумал Бекас. — Если так, то действовать мне следует более решительно и быстро».

Сев в машину, Бекас бросил косой взгляд на заднее сиденье. Дипломат с пультом был на месте. Он достал трубку и набрал номер «Взлета».

* * *

В приемной Кабачка, на плазменном экране дорогого телевизора «Сони», вратарь местной футбольной команды «Горизонт», распластавшись в замедленном повторе, медленно плыл в воздухе в левый угол ворот. Мяч, так же медленно вращаясь, направлялся в это время в правый угол. Выражение лица вратаря напоминало выражение лица алкоголика, уронившего литровую бутылку водки в лестничный пролет.

Счет был 4:0, и пятый гол, тем более на последней минуте, напоминал прощальный унизительный подзатыльник. Ворон выругался и переключил программу. На экране появилась девушка, которая тут же пообещала ему, что с новыми прокладками он будет чувствовать себя комфортно в любых условиях. После этих слов она вскочила на коня и помчалась по буеракам, ухитряясь при этом сохранять на лице выражение сексуального призыва.

Ворон выругался еще раз, и тут зазвонил телефон.

Выбравшись из уютного кресла, он потянулся и подошел к большому столу, на котором было расставлено множество телефонов, факсов, стоял компьютер, валялись несколько радиотрубок, в общем, связь была налажена как следует.

Посмотрев на определитель номеров, Ворон увидел незнакомый, но определенно принадлежавший мобильнику номер, снял трубку и произнес:

— Приемная консалтинговой фирмы «Взлет». Слушаю вас.

— Будьте любезны, — сказал Бекас, — пригласите Владимира Михайловича.

Диктофон, мигая индикатором, бесстрастно записывал каждое слово разговора.

— Владимира Михайловича сейчас нет на месте, — ответил Ворон, — вы разговариваете с секретарем, и я могу передать ему все, что вы скажете.

Бекас помолчал, потом сказал:

— Я звоню насчет игральных автоматов.

Теперь паузу сделал Ворон. Он соображал, что еще может быть сказано по поводу склада в Коромыслово, наконец, любезно произнес в трубку:

— Да-да, я вас слушаю.

— Я должен сообщить вам чрезвычайно важную вещь, — сказал Бекас и опять умолк.

— Я внимательно слушаю вас, — повторил Ворон.

Бекас наконец решился и заговорил:

— Мне известно, что вы собираетесь установить в школах Города игральные автоматы. Так вот, не делайте этого ни в коем случае. Это очень опасно, и опасно гораздо в большей степени, чем вы можете себе представить.

Бекас поймал себя на том, что почему-то не может прямо сказать этому человеку о такой простой вещи, как взрывчатка в игровых автоматах.

— Я не понимаю, о чем вы говорите, — вежливо ответил Ворон.

Тут Бекас разозлился и сказал:

— Не понимаете? А вы вскройте хотя бы один, и поймете.

— Что вы имеете в виду? — спросил Ворон.

Долгие годы работы секретарем и сомнительная

специфика некоторых из проводимых Кабачком дел сделали Ворона изворотливым и уклончивым собеседником, и это раздражало Бекаса.

— Что я имею в виду? — ответил Бекас. — Что имею, то и введу! В этих ваших автоматах, если вам угодно знать…

Ворону, безусловно, было угодно знать, что же такое таится в этих автоматах, но в это время стекло окна, напротив которого он стоял, звякнуло, и в нем появилась дырочка.

Такая же дырочка одновременно появилась и у Ворона в голове.

Так и не узнав, что же было в игровых автоматах, Ворон выронил трубку и повалился на пол. Трубка, повиснув на проводе, раскачивалась около ножки стола, время от времени задевая за нее.

Бекас, услышав в высококачественном устройстве связи звон стекла, падение тела и затем какое-то непонятное постукивание, прервал фразу на середине, обеспокоенно спросив:

— Алло, вы меня слышите?

Ответом ему было молчание.

Бекас повторил вопрос, и опять ему никто не ответил.

«Застрелили его там, что ли?!» — подумал Бекас и отключил связь.

Записывающее устройство на столе Ворона работало еще ровно сто секунд, после чего, повинуясь программе, отключилось, так как никаких сигналов из телефонной линии не поступало.

Сам Ворон лежал головой в камине, в двух шагах от того места, где он мог быть в полной безопасности.

Переложив дипломат на переднее сиденье и бросив трубку рядом с ним, Бекас, проклиная свой характер, кабачков и других представителей преступного мира города, поехал в Долготрубное.

То есть, он хотел поехать, уже тронулся, но через секунду услышал, как правое заднее колесо с жующим звуком катится по асфальту на спущенной резине. Этот звук спущенного колеса был хорошо знаком Бекасу. Только этого еще и не хватало.

Выключив двигатель, он в сердцах ударил ладонями по рулю, затем вынул ключи из замка и, выйдя из машины, пошел открывать багажник, чтобы поменять колесо.

Достав запаску и бросив ее на асфальт, Бекас вытащил домкрат, присел на корточки у колеса и уже воткнул шток домкрата в соответствующее ухо по днищем, как вдруг иголочка сомнения кольнула его. Заднее правое — спущено… водитель, матерясь, сидит на корточках и отвинчивает болты, а седой стареющий вор, осторожно подойдя к водительской двери, вытаскивает барсетку и, спокойно отойдя на несколько шагов, убыстряет ход, а затем откровенно убегает. Эту картину Бекас видел однажды из окна трамвая.

Бекас весь подобрался, демонстративно звякая железками, нагнулся к самой земле. Глядя под машину, он через несколько секунд увидел ноги в кроссовках, которые на цыпочках подошли к водительской двери. Тогда он быстро встал и, сунув руку за пистолетом, но не вынимая его, увидел, как парень в спортивной одежде тянет из салона злополучный дипломат.

Бекас сделал шаг в сторону похитителя, но в это время почувствовал сильный толчок в плечо и, обернувшись, увидел перед собой крепкого молодого парня еще более спортивного вида, чем первый, который тоже был одет в спортивный костюм. Второй спортсмен, улыбаясь, обнял Бекаса за плечи и, как бы невзначай отвернув его от машины, стал извиняться и спрашивать, не больно ли он, дурак невнимательный, толкнул уважаемого автомобилиста.

Бекас достал «беретту», ткнул ее «оглушительно» длинный ствол в мускулистый живот рассеянного пешехода. Улыбка тут же слетела с лица спортсмена, и вместо нее появилось выражение сильнейшей озабоченности.

Развернув его так, чтобы видеть машину, Бекас посмотрел на удаляющегося от них очень быстрым шагом парня с его дипломатом в руке.

— Позови его, — спокойно сказал Бекас. Пушка — сама по себе очень убедительный аргумент.

— Максуд! — позвал, наконец, спортсмен.

Максуд замедлил шаг, но не обернулся.

— Если он не вернется, ты уедешь отсюда в багажнике, — спокойно пообещал Бекас. Он устал нервничать и злиться. И теперь он был готов хладнокровно застрелить этого человека, несмотря на общепринятое мнение о несоразмерности кары. Но Бекас плевать хотел на общепринятые нормы, потому что… В общем, плевать хотел.

— Максуд, — повторил вор, теперь уже громче, — иди сюда, дело есть.

Максуд остановился, медленно обернулся и посмотрел на Бекаса и своего невезучего товарища, стоявших рядышком, как два приятеля. Бекас зловеще улыбался.

— Иди сюда, Максуд, — сказал он, и Максуд неторопливо побрел обратно.

Когда он подошел, Бекас, не отпуская спортсмена, спросил:

— Ну что, угорели, козлы?

На лицах воров читались сразу несколько противоречивых чувств.

Одним из них было желание тут же, не сходя с места, искалечить этого автомобилиста и тем самым превратить кражу в грабеж с применением насилия, другим — был понятный страх перед пистолетом, третьим — полное непонимание ситуации, а точнее — того, на кого же это они нарвались.

Видя это, Бекас решил развлечься.

— Вы хоть понимаете, во что вы, удоды шелудивые, влезли? — спросил он Максуда, который до сих пор держал дипломат в руке.

Удоды молчали, но что они сделали бы с Бекасом, не будь он вооружен, было ясно.

— Ты, недомерок, — сказал Бекас приземистому Максуду, — положи дипломат на капот, набери шифр и открой его.

И Бекас назвал шифр замков.

Удивленный Максуд выполнил требование, и через несколько секунд невезучие похитители увидели в открытом дипломате электронный пульт совершенно голливудского дизайна.

Поглазев на него некоторое время, они перевели глаза на Бекаса, и он произнес совершенно дурацкую, но абсолютно подходящую к случаю речь.

— Закрой дипломат и слушай. Я могу убить вас прямо сейчас. Прямо здесь, на улице, при свидетелях. У меня имеются такие полномочия. И никто никогда о вас не вспомнит, а ваши трупы сгорят в служебном крематории, и даже могил ваших не будет нигде. Понятно?

По лицам слушателей было видно, что у них сейчас только одно страстное желание — унести ноги подобру-поздорову.

Бекас продолжил:

— В дипломате находится передатчик, за которым следит спутник наведения.

Какого такого наведения, он сам не знал, но прозвучало красиво.

— В моих часах вмонтирован датчик, — продолжил он, вспомнив Тимура, — и если бы ты, баран, отошел от меня дальше, чем на сто метров, со спутника была бы послана команда на самоликвидацию прибора. И от тебя бы осталось мокрое место. Понял?

— Понял… — ответил внимательно выслушавший эту ахинею Максуд, и Бекас увидел испарину на его лбу. Приятель Максуда не потел, но тоже принял сказанное близко к сердцу.

На этот раз оскорбительный эпитет «баран» не произвел на воров никакого впечатления. Видимо, они поняли, что их статус в этой ситуации определяется именно этим словом.

— Не надо шутить со спецслужбами, — назидательно произнес Бекас и, видя, что злодеи разбиты в пух и прах и полностью деморализованы, убрал «беретту» в кобуру.

Оба неудачника стояли перед ним, как провинившиеся школьники, но Бекас знал, что они по-прежнему остаются хищными и опасными тварями, и при других обстоятельствах ему бы сильно не поздоровилось.

— Быстро поменяли колесо, после чего можете быть свободны, — приказал Бекас, и они бросились выполнять приказ, как два пит-стопщика из команды «Мак-Ларен».

Бекас смотрел, как они меняют колесо, и курил.

Через две минуты болты были затянуты, инструменты и спущенное колесо убраны в багажник, и он был закрыт. Дипломат продолжал лежать на капоте.

— Положи дипломат на место, — сказал Бекас, и Максуд бережно положил чемоданчик на правое сиденье.

— Свободны, — объявил Бекас.

Воры дружно развернулись и, не оборачиваясь, быстро и в ногу пошли прочь.

Бекас уселся за руль и поехал в проклятое Долготрубное.

* * *

«…пока нас всех не повязали! Плевать я хотел втакой момент на все эти бандитские разборки. Пошли вы все со своими Слонами, Тиграми и Ослами!..Ну и что, что этих шестерых уже убрали?! Эти не расскажут, так другие найдутся! Я категорически настаиваю на полной консервации работы „Зверинца" на неопределенное время!.. Что значит, следует взорвать в любом случае?.. Оставьте, Слон, на наш век денег хвати. Лучше быть, чем не быть! И, потом, исходя из новых обстоятельств, меня вполне устраивает существующая власть… А чтобы она и вас устраивала, я позаботился кое о каких материалах… Я не угрожаю, а предупреждаю, ведь мы коллеги, друзья, так сказать…»

Глава 14 ЛОХ ТОТ СОЛДАТ, КОТОРЫЙ НЕ ХОЧЕТ СПАТЬ С ГЕНЕРАЛОМ

Разобравшись с базой Салтыкова, Шварц со своей группой решил вернуться в Долготрубное, где они должны были присоединиться к Ворону, дежурившему в особняке, и приготовиться к возможному захвату офиса салтыковскими бандитами.

По дороге Шварц несколько раз звонил в офис, один номер был постоянно занят, а остальные не отвечали, как и трубка Ворона. Это начинало беспокоить Шварца.

— Что-то там не так, — сказал он сидевшему за рулем Валдису.

— А что такое?

— Да ни один телефон не отвечает, — с досадой ответил Шварц и набрал номер Кабачка. — Владимир Михайлович, в офисе какие-то проблемы. Никто не отвечает… Сейчас мы едем туда и разберемся на месте.

Тихоня, сидевший на заднем сиденье, закончил перевязывать Крюка, и теперь плечо легко раненного украшала аккуратная повязка.

— Ну, что сказал Кабачок? — поинтересовался Крюк, трогая повязку и морщась.

— Посоветовал нам быть осторожными, — ответил Шварц, и Валдае заржал.

— А ты не смейся, — сказал ему Шварц, — неизвестно, что там делается. Мне лично это все не нравится. Ворон не отвечает, и вообще…

Откуда им было знать, что Салтыков раскошелился на снайперскую винтовку с глушителем.

Карабас, бывший афганец и снайпер по жизни, не сумевший найти себе лучшего места в жизни, чем шайка беспределыциков, забрался на чердак дома, стоявшего напротив кабачковского особняка. Первым же выстрелом с расстояния около ста метров он, подтверждая свою высокую профессиональную квалификацию, застрелил Ворона как раз в тот момент, когда Бекас начал рассказывать о взрывчатке в игровых автоматах.

Разобрав винтовку, Карабас уложил ее в сумку и, никем не замеченный, убрался из дома. Отъехав на своем «Москвиче» подальше от особняка, он позвонил Салтыкову и доложил об успешной акции. Салтыков, только что получивший заряд бодрости от разговора со Шварцем, громящим малоховецкую базу, приказал снайперу оставаться на месте и ждать дальнейших распоряжений.

— Смотри, Карабас, в оба, — наставлял его перед заданием разъяренный «папа», — за каждого убитого тобой врага, получишь по две косых баков. За «Баклажана» — десятку!

Карабас, выслушав все это, поставил машину в полукилометре от офиса и пошел в ближайшее кафе. Там, заказав кофе и бутерброды, он уселся у окна, откуда была видна его машина, и стал глазеть на двух девушек в очень коротких и очень незаметных юбочках. Девушки делали вид, что умеют играть в бадминтон.

Подъезжая к особняку на Геологической, Валдис снизил скорость:

— Что-то больно тихо тут…

Машин рядом с особняком видно не было, и Валдис медленно поехал вдоль фасада.

Вдруг Крюк осторожно постучал Шварца по плечу, указывая на окна второго этажа:

— Смотрите!

Все посмотрели туда и увидели, что в одном из сверкающих окон было хорошо видно небольшое отверстие, от которого расходилось несколько коротких трещин.

Валдис остановил машину, и они посмотрели в противоположную сторону. Напротив простреленного окна, в просвете аллеи, метрах в ста был виден трехэтажный дом. Одно из слуховых окон на его крыше было открыто.

— Стреляли оттуда, — уверенно заявил Тихоня.

— Да, — подтвердил Шварц, — точно, оттуда.

Он вынул из кобуры «вальтер», передернул затвор и приказал:

— Пошли в офис. Из наших там, кроме Ворона, никого нет. Так что можете стрелять во все, что движется. И не стойте на месте, когда выйдем из машины, — снайпер еще может быть на чердаке.

Они выскочили из машины и, избегая двигаться по прямой, быстро подошли ко входу. Шварц набрал код, электронный замок проиграл короткую мелодию, и дверь открылась. Войдя в просторный холл, Шварц остановился и подал остальным предостерегающий знак. Все замерли без движения и несколько минут прислушивались. В здании была полная тишина.

Поднявшись на второй этаж, в приемной, они увидели лежащего головой в камине Ворона.

— Отлетался, — только и сказал Крюк. Остальные промолчали.

— Положите его в сторонку и накройте чем-нибудь, — приказал Шварц через несколько секунд молчания.

Тихоня и Валдис потащили Ворона в угол, а Крюк сел на диван и закурил. Шварц подошел к столу, поднял висящую на проводе трубку, поднес ее к уху и, услышав короткие гудки, положил на аппарат.

Потом он посмотрел на табло определителя номеров и списал последний — номер трубки Бекаса. Потыкав пальцем в кнопки диктофона, Шварц вызвал последний разговор, прибавил громкости, и в приемной зазвучал голос Бекаса, который убеждал Ворона отказаться от затеи с игровыми автоматами.

Одна из фраз была прервана звуком разбиваемого стекла, затем раздался шум падения тела, и взволнованный голос звонившего дважды произнес:

— Алло, вы меня слышите?

Потом короткие гудки, и все. Тишина.

— Что же он хотел сказать? — в задумчивости произнес Шварц после того, как запись прослушали еще раз, — ладно, разберемся.

Он опять позвонил Кабачку:

— Владимир Михайлович, мы в офисе. Ворона застрелил снайпер. На диктофоне автоответчика имеется интересная запись. Послушайте, пожалуйста.

Пока Кабачок слушал записанный разговор, все молчали. Запись закончилась, и Шварц спросил:

— Что будем делать дальше?

— Его номересть на определителе? — спросил Кабачок.

— Да, Владимир Иваныч, — ответил Шварц, диктуя номер.

После этого настало молчание, но Шварц не нарушал его, зная, что сейчас руководитель сосредоточенно переваривает полученную информацию и обязательно скажет своим сотрудникам, что им делать.

Наконец, Кабачок кашлянул и сказал:

— Найдите этого человека и узнайте у него все. Но имейте в виду, он хотел нас предупредить о грозящей нам опасности. Так что будьте с ним вежливы, и без этих ваших штучек. Как только что-то выясните, сразу звоните мне. Выполняйте.

— Хорошо, Владимир Михайлович, — ответил Шварц и повесил трубку.

Посмотрев на сидящих в креслах мрачных Крюка, Тихоню и Валдиса, он перевел взгляд в угол, где лежал укрытый портьерой Ворон, затем снова обвел взглядом своих подчиненных и, наконец, сказал:

— Ну что, будем искать этого человека. А для начала я ему позвоню.

И он снял трубку.

Бекас подъезжал к Долготрубному.

Он не знал, что будет делать, когда приедет туда. Во всяком случае следовало осмотреть особняк, потом попробовать позвонить еще раз, а дальше… Неожиданно запиликала трубка. Бекас, съехав на обочину, остановился:

— Я вас слушаю.

— Вы звонили нам некоторое время назад и что-то говорили про игровые автоматы, — сказал Шварц.

— Да, я звонил, но разговаривал не с вами, — ответил Бекас.

— Тот человек, с которым вы разговаривали, не сможет сейчас подойти, поэтому давайте поговорим со мной.

— Он, наверное, уже никогда не сможет подойти к телефону, — предположил Бекас, — я помню, как окончился наш разговор. Его застрелили?

Шварц помолчал и ответил:

— Да, его застрелили. Но для вас это не играет никакой роли, поэтому я вас слушаю.

— Интересно, что у вас там за дела такие, — вздохнув, сказал Бекас, доставая из пачки сигарету.

— Зачем вам знать, что у нас за дела, — услышал он спокойный ответ, — меньше знаешь — дольше живешь.

Бекас засмеялся и сказал:

— Что-то я в последнее время часто слышу эту поговорку.

— Это, наверное, потому, что вы стали знать больше, чем вам нужно, — мгновенно среагировал Шварц, — вы стали знать то, о чем и не хотели бы знать. Так ведь?

— Правда, — согласился Бекас, — снимаю свой вопрос. У меня и так возникла целая куча ненужных проблем.

— Ну, так что вы хотели сообщить об автоматах? — Шварц вернулся к главной теме.

— А вот об этом я буду говорить с этим, как его… — Бекас посмотрел на бумажку, — с Владимиром Михайловичем Губановым.

Он сделал паузу и добавил:

— Если вас там опять постреляют, мне что — снова кому-то рассказывать то же самое?

Несколько секунд трубка молчала, затем Шварц сказал:

— Хорошо. Я свяжусь с ним. Ждите.

В трубке раздались короткие гудки.

«Опель „Вектра"» стоял у обочины. Бекас откинулся на сиденье, прикрыв глаза. Он будет сидеть так ровно три минуты. Не потому, что он достиг этого многолетними тренировками, а просто через такое время ему позвонит Кабачок.

— Добрый день, это Губанов. Как вас называть, а то неудобно как-то?

— Называйте меня Бекасом, — не подумав, ляпнул Бекас и тут же понял, что он клинический кретин.

Если на значок «Боевика-спортсмена 3-го класса» он еще мог рассчитывать, то получить нагрудный знак «Шпион-конспиратор» ему в ближайшее время не светило.

Неопровержимое доказательство этому он получил через несколько секунд, когда, помолчав, Губанов удивленно произнес:

— Бекас? Позвольте… Вы — Бекасов?

Бекас ударил себя по голове и зажмурился. Но отрицать очевидное было бы глупо, приходилось делать вид, что он вынужден играть в открытую, и Роман ответил:

— Да, я — Бекасов.

— Роман Сергеевич Бекасов? — так же удивленно переспросил Губанов.

— Да, именно он, — ответил Бекас, — а чему вы так удивляетесь?

— Ну как же тут не удивляться, — сказал Кабачок, — мы вас ищем, ищем, а вы вдруг сами звоните. Где вы сейчас находитесь?

Бекас засмеялся.

— Я понимаю, почему вы смеетесь, — сказал Кабачок, — но я спрашиваю об этом не потому, что хочу тут же захватить вас в плен, а потому, что есть места, от которых вам нужно держаться подальше. Вы мне нужны, и нам есть о чем поговорить. И не о миллионе, между прочим. Хотя, конечно, и об этом тоже…

У Романа перехватило дыхание. Итак, он нашел настоящих хозяев денег.

Его лоб мгновенно покрылся мелкими бисеринками пота. Мысль об автоматах ушла на второй план. Какими бы ни были благородными его намерения, но эгоизм взял верх. Роман разговаривал сейчас с человеком, который организовал на него охоту и который мог прекратить преследование.

— Деньги… — начал Роман.

— Простите, что я вас прерываю, Роман Сергеевич, но давайте сначала поговорим о главном, что вы хотели сказать нам об автоматах. Слушаю вас.

— Хорошо. О главном, так о главном. В каждом из этих автоматов спрятано по десять килограммов какой-то новомодной взрывчатки, не помню названия, и, когда вы развезете их по школам, они взорвутся по радиосигналу. Я проанализировал сегодняшнюю статью в столичном «Коммерсант.ru». Если вы только сами не являетесь «оборотнем», то вас хотели крупно подставить.

Кабачок, каждое рабочее утро которого начиналось с чтения «Коммерсант.ги», статью читал:

— Да, представляю… Но, позвольте, откуда вам это известно? Почему я должен вам верить?

— А потому, что Я вам об этом говорю. Разве это не доказательство? Если вам нужны еще доказательства — пожалуйста! Вы знаете, где пульт от всего этого дела? Так вот он у меня. Вот — лежит рядышком, кнопочками блестит. Теперь верите?

Кабачок, будучи человеком умным, понимал, что все, сказанное Бекасом, было чистой правдой. Помолчав, Кабачок спросил:

— А вы умеете управлять этим пультом?

— Умею, — ответил Бекас, — перед смертью тот, у кого этот пульт находился, все мне рассказал.

И опять Бекаса покоробило от собственных слов. Уж больно сказанная им фраза походила на реплику из боевика. Но Кабачок, видимо, придерживался другого мнения, потому что спросил:

— То есть как — перед смертью? Вы его что — пытали?

— Нет, не пытал, — ответил Бекас, — но он умер. Да и какая вам разница?

— Разницы, конечно, никакой. Надеюсь, вы не будете нажимать на кнопки. Или, может быть, у вас есть какие-то дополнительные требования, деньги, например?

— Деньги?! — Роман набрал побольше воздуха в грудь и сказал: — Слушайте, Владимир Михайлович, прежде чем вы пошлете своих людей в Коромыслово, я хотел бы, чтобы вы сняли мой портрет с аллеи разыскиваемых авторитетных героев. Видит Бог, если б я знал, где вас найти раньше, я бы к вам пришел сам, но после того, как на меня стали охотиться, как на зверя… Я готов вернуть ваши деньги в любой момент, по первому вашему требованию. За эти семнадцать дней я истратил около ста тысяч…

Кабачок был растерян. И про Коромыслово Бекасов знал! Что же происходит? Как он мог все узнать? Оправдания Бекаса по поводу нецелевого расходования миллиона интересовали Кабачка меньше всего. Речь шла о большем чем миллион, речь шла о свободе и жизни самого Губанова.

— Давайте отложим разговор о деньгах до лучших времен, Роман Сергеевич, — перебил собеседника Кабачок. — С розыска вас снимут в течение часа, я обещаю. Считайте это знаком благодарности с нашей стороны. Теперь о взрывчатке. Пульт у вас и, насколько я понял, вы не будете приводить его в действие. Так ведь?

— Так-то оно так, да вот только есть еще один пульт, и где он — я не знаю. Если вы не обезвредите все автоматы, у вас там на складе так бабахнет, что в мэрии стекла повылетают.

Упоминание о мэрии Кабачок воспринял как намек, и в нем зашевелились подозрения, касающиеся того, что его собственные политические планы стали известны конкурентам и врагам.

— Скажите, Роман Сергеевич, вы не с Николаем Егоровичем работаете? — спросил он осторожно.

— Я не знаю никакого Николая Егоровича, — ответил Бекас. — По-моему, выдумаете совершенно не о том. Все гораздо проще. Вы меня слышите?

— Слышу, слышу, — ответил растерянный Кабачок.

— Вот и хорошо, — сказал Бекас, сильно успокоившийся от обещания той стороны убрать его из списков особо опасных преступников. — Самое главное, на мой взгляд, обезвредить бомбы или найти второй пульт. У кого он, повторяю — неизвестно.

От долгих разговоров не подзаряжаемая последние четыре дня батарея в телефоне сдохла, прервав разговор на самом неинтересном месте, то есть в конце. Раскинув мозгами, Роман решил, что надо обязательно съездить в Коромыслово. Если он обнаружит, что автоматы перевозят в другое место, то это будет означать, что Губанов ведет двойную игру и сам является «обортнем»… Но перед поездкой в Коромыслово Бекасу все-таки очень хотелось посмотреть, что же все-таки произошло на Геологической.

Глава 15 СКОЛЬКО ВЕРЕВОЧКУ НИ ВИТЬ, А БЕЗ МЫЛА НЕ ОБОЙТИСЬ

Карабас сидел в кафе уже около получаса, и бамбинтон ему изрядно надоел, и девушки, и кофе.

Расплатившись, он вышел на улицу, сел в машину, осторожно собрал винтовку и потихоньку поехал в сторону особняка. Он рассчитывал увидеть там что-нибудь важное, а если удастся, то и подстрелить кого-нибудь еще. Остановившись в конце Геологической, он заглушил двигатель и, открыв окно, закурил. С того места, где он находился, были хорошо видны особняк и все пространство перед ним. Сама же машина была укрыта в тени деревьев. Перед офисом «Взлета» напротив крыльца стояла скромная «пятерка». Карабасу было хорошо видно, как один из четырех сидевших в машине мужчин указал пальцем на окна второго этажа, и все остальные тоже посмотрели туда. Потом они, как по команде, повернулись в другую сторону и стали смотреть на тот дом, с чердака которого Карабас стрелял по офису. Через минуту они вышли из машины, резво поднялись на крыльцо и скрылись в особняке. Карабас понял, что они увидели пробоину в стекле и логично вычислили дом, откуда был произведен выстрел.

«Сейчас они увидят своего мертвого кореша, — подумал Карабас, — и засуетятся. Очень хороший момент, чтобы грохнуть еще кого-нибудь из них!»

Он взял трубку и набрал номер Салтыкова.

— Николай Иваныч, это я, Карабас!

— Ну что там еще? — недовольно ответил Салтыков.

— Я тут сижу в машине и секу за особняком.

— Ну и что ты там насек?

— Приехали четверо и вошли внутрь. А там их корешок мертвый лежит! Вот они удивятся! Насчет премиальных подтверждаете?

— Вали их! Мать твою… … …Деньги получишь сегодня же. Да, и смотри, чтоб тебя самого не завалили. У меня снайперов не так много. Понял?

— Понял, Николай Иваныч! — ответил Карабас.

Оглядевшись, он вытащил из-под сиденья винтовку и положил ее рядом, накрыв полотенцем, так чтобы ее не было видно с улицы. Он подъехал поближе к особняку, поставив машину с расчетом, чтобы после стрельбы можно было сразу же скрыться в одном из зеленых переулков, которых в Долго-трубном было множество.

Люди, вошедшие в особняк, пока не появлялись, и Карабас стал ждать. В Афгане ему приходилось ждать подолгу, поэтому он не беспокоился и был уверен, что в конце концов кто-нибудь выйдет, на ком он сможет заработать пару-другую тысяч долларов.

* * *

Бекас, въехав в Долготрубное, немного нервничал.

Какого рожна, спрашивается, он едет туда, где его могут ждать серьезные неприятности? После разговора с Губановым ему нужно было сидеть тихонечко, дышать ровненько и следить за событиями с возможно большего расстояния, лучше из квартиры Серебряковых. Но в душе Роман понимал, что не сможет вернуться к запланированному им разговору с Олей, пока до конца не будет уверен в том, что не принесет в ее жизнь смерть и беспокойство вместо мира и любви.

Голова Бекаса была занята этими мыслями, а руки сами поворачивали руль в сторону опасного места. Может быть, и вправду опасность притягивает? Он и в самом деле испытывал совершенно новые ощущения, доселе ему незнакомые. Весь окружающий мир повернулся к нему совершенно другой своей стороной.

Теперь он видел дома, деревья, людей и вообще все, что было вокруг, совсем иначе. Чувство грозящей ему опасности включило в Бекасе какие-то новые программы, о существовании которых он и не подозревал.

Он внимательно и быстро осматривал все вокруг себя, стараясь делать это незаметно, просчитывал пути отступления.

Остановившись на углу Геологической, он вынул «беретту» из кобуры, передернул затвор, дослав патрон в патронник, и, не ставя на предохранитель, убрал обратно.

До особняка было метров сто. Бекас внимательно осмотрел улицу. Прохожих не было, машин тоже, если не считать стоявшей у парадного подъезда особняка пустой «пятерки» да старого «Москвича» за кустами с каким-то мужиком за рулем.

Бекас решил сделать кружок вокруг этого места, чтобы осмотреть все повнимательнее. Тронувшись, он, не торопясь, проехал мимо «пятерки» равнодушно окинув взглядом красивый старинный дом. И тут же увидел звездообразную дырочку в стекле второго этажа.

Проехав мимо особняка, он приблизился к стоящему на углу узкого переулка «Москвичу» и, с безразличием посмотрев на сидевшего за рулем небритого мужика, почувствовал уверенный внутренний сигнал, сообщивший ему, что тут что-то не так. Мужик, сидевший за рулем, спокойно курил, но его глаза слишком внимательно и как-то профессионально следили за старинным мраморным крыльцом.

Повернув направо, Бекас объехал вокруг небольшого садика, разбитого перед фасадом особняка. В простреленном окне второго этажа мелькнуло чье-то лицо. Вспомнив обещание таинственного Губанова помочь ему скорее выпутаться из дерьма, в которое он влез две недели назад, Роман решил рискнуть. Вынув «беретту» из кобуры, он положил пистолет на сиденье справа от себя и остановил машину напротив «Москвича». Водитель, внимательно наблюдавший за подъездом, недовольно покосился на незваного соседа, но Бекас с равнодушным видом достал сигареты и закурил, делая вид, что кого-то ждет.

Машины стояли на противоположных сторонах улицы, и между ними было не более пяти метров. Карабасу определенно не нравилось присутствие свидетеля, и через две минуты он, не выдержав, обратился к Бекасу, крикнув в открытое окно:

— Слышь, мужик, тебе чего, другого места нет машину поставить?

Бекас, не торопясь, стряхнул пепел в окно, внимательно посмотрел на огонек сигареты и только после этого поднял глаза на говорившего.

— Это вы мне? — поинтересовался он.

— Тебе, кому же еще! Чеши отсюда.

— Что значит — «чеши», — лениво осведомился Бекас, опуская правую руку вниз, к «беретте», — вы там у себя в голове ничего не путаете?

В это время он увидел в зеркале, как на мраморном крыльце открылась дверь и водитель «Москвича» сразу занервничал.

— Ну, ты чё, не понял? Вали отсюда, козел! — Карабас повысил голос и угрожающе приоткрыл дверь.

Сам он в это время зыркал то на выходящих из особняка людей, то на Бекаса, и было видно, что он не знает, что делать.

Бекас еще более усугубил ситуацию:

— Это кто тебе здесь козел, ты, петух ощипанный? — чуть повысив голос, спросил он.

— Ну, сволочь, — прошипел Карабас, — я тебя, козла, предупреждал, вместе с ними положу…

И снайпер потащил с пола свою снайперскую винтовку с укороченным прикладом. Люди, вышедшие из особняка, заинтересовавшись стоящими рядом с их офисом машинами, направились к ним.

Двое из четверки предупредительно сунули руки куда-то под мышку.

Увидев это в зеркале, Бекас взял «беретту», снял ее с предохранителя и положил длинный и толстый ствол на открытое окно. Когда Карабас, матерясь и обещая Бекасу скорую и унизительную расправу, вытащил наконец зацепившуюся винтовку, он увидел смотревшую на него черную дырочку, которой оканчивался глушитель дорогого пистолета.

При всем желании он никак не успел бы направить винтовку на Бекаса, а тому оставалось только нажать на спуск, что он и сделал. Раздался тихий хлопок выстрела, и стекла обеих задних дверей «Москвича» с шумом осыпались, навылет пробитые пулей. Карабас замер с открытым ртом, а люди из особняка сразу же спрятались за машину.

Бекас направил «беретту» Карабасу прямо в лицо и стал ждать, что тот скажет дальше, но, похоже, говорить было не о чем. Карабас смотрел в дырочку на глушителе и ни о чем не думал. Ему неоднократно приходилось смотреть в направленный на него ствол, и поэтому он не испытывал того страха, который мог бы охватить непривычного к подобным ситуациям человека.

Когда-то, в далекой прошлой жизни, он был солдатом, воевавшим в чужой стране за непонятные интересы своего правительства. Он научился смотреть в пустые глаза смерти, научился ненавидеть людей, до которых ему прежде не было ни малейшего дела, научился собирать разбросанные по чужой земле куски тел своих товарищей. Больше он не научился ничему. Потом он вернулся домой, и тот мир, в котором он оказался, стал для него совсем чужим.

Он ничего не умел. Только убивать и ненавидеть. А того, что он успел узнать до Афгана, было слишком мало, чтобы помочь выжить в нем. Прошлое умерло. Он и сам умер. Только его тело продолжало бесцельно бродить по земле, пока, наконец, его ненависть ко всему и умение убивать не понадобились Салтыкову. И теперь он смотрел в ствол, направленного на него оружия, и ему было все равно, что произойдет в следующий момент.

Бекас направил пистолет вниз и выстрелил в колесо. Раздался громкий шипящий звук, и «Москвич» покосился. Спрятавшиеся за машиной люди осторожно высунулись и смотрели на происходящее с удивлением.

Карабас поднял взгляд на Бекаса и спросил:

— Ну, что же ты не стреляешь в меня?

Бекас ответил:

— Зачем? Это сделают другие, — и выстрелил во второе колесо.

«Москвич» перекосило еще больше, и Бекас, бросив пистолет на сиденье, быстро врубил передачу и нажал на газ. «Опель» рванулся с места, Бекас едва успел вписаться в поворот. Необходимо было съездить в Коромыслово, посмотреть, что представляет из себя пресловутый склад на Березовой дороге, и поставить точки над «i» перед финальным разговором с Губановым. Он не увидел, как к «Москвичу» осторожно приближались четверо людей из особняка с пистолетами на изготовку.

* * *

Выйдя из особняка, Шварц и его люди увидели неподалеку две стоявшие друг напротив друга машины, водители которых обменивались репликами на повышенных тонах.

— Готовность номер один, — тихо скомандовал Шварц. — Тихоня, Крюк!

Раздался негромкий хлопок, и у «Москвича» вылетели сразу два окна.

— Крюк, смотри внимательно, — сказал Шварц, — ты видишь, что за ствол у того, в «Москвиче»?

Крюк уставился на «Москвич», но ничего особенного разглядеть не смог, и поэтому ответил:

— Ну, что за ствол… Откуда я знаю? Бердан какой-то длинный…

— Сам ты бердан, — оборвал его Шварц, — это же наш снайпер, который Ворона грохнул. — А парень в «опеле», это и есть наш таинственный и неуловимый Бекас.

Раздался еще один хлопок, и «Москвич» осел набок.

— Точно! — сообразил Валдас. — Это он, гадом буду!

Из «опеля» выстрелили еще раз, и машина, стремительно рванув с места, скрылась за ближайшим поворотом.

Длинная и неудобная в ближнем бою снайперская винтовка не могла защитить Карабаса, все еще сидевшего за рулем «Москвича», и он, не имея другого оружия, просто сидел и ждал, когда его застрелят. Когда его машину окружили вооруженные люди, он спокойно сидел, положив руки на руль. Но убивать его на месте никто не стал. Его заставили разобрать винтовку, убрать ее в сумку, а потом предложили пройти в офис. Возражать было бессмысленно, и все пятеро отправились обратно в особняк.

* * *

Кабачок сидел в уютном кабинете на одной из конспиративных дач одного из своих апостолов и, глядя в открытое окно на летние пейзажи, переваривал сказанное Бекасом.

Переваривалось оно плохо, но если Бекас не врал, а это было очевидно, то действовать нужно было быстро и без проволочек. Если те, у кого был второй пульт, ждут установки автоматов в школе — одно дело. Если же это действительно «оборотни» — силовики, готовившие переворот в государстве?.. После разоблачения им будет не до ожидания установки, все следы необходимо будет срочно уничтожить. Взрыв мог произойти в любой момент.

Ах, как это было плохо! Это было так плохо, что Кабачок закусил кулак. Как могло случиться, что его, умнейшего в городе бизнесмена, попросту использовали, как пешку в непонятной политической игре политических недоумков? Уму непостижимо!

Звонок Шварца подоспел вовремя, чтобы вывести Владимира Михайловича из умственного ступора:

— Владимир Михайлович, мы взяли снайпера.

— Того, кто убил Гришу? — уточнил Кабачок.

— Того самого.

— Отвезите его на базу, — распорядился Кабачок, — я хочу сам поговорить с ним.

— Хорошо, Владимир Михайлович, — ответил Шварц и замялся, — тут еще одно интересное дело…

— Говорите, Гена, — подбодрил его Кабачок, — я вас слушаю.

— В общем… — Шварц снова замялся, — на снайпера нас вывел другой человек…

— Бекасов, — догадался Кабачок.

— Откуда вы знаете, Владимир Михайлович, — искренне удивился Шварц, — что это Бекасов?

— Больше некому, — сказал Кабачок и хотел повесить трубку, но, вспомнив кое-что, сказал: — Гена, немедленно свяжись с Сергеем Павловичем и попроси его снять Бекасова Романа со всех, я повторяю, со всех розыскных мероприятий и стендов. Деньги за услугу я передам ему лично, в воскресенье, на нашем месте.

После разговора со Шварцем Губанов долго сидел неподвижно, время от времени бросая взгляд на статью в столичной газете, пожимая плечами и задумчиво глядя в пространство перед собой.

Кабачок, очнувшись от раздумий, принял решение. Как всегда оригинальное и красивое. Он объявил о полной мобилизации всех силовых структур и перемещения их на склад в Коромыслово. О своем решении он постарался известить всех своих коллег по бизнесу. Руководители других организаций были в курсе дела относительно войны с Салтыковым, и некоторые из них даже предложили помощь, но Кабачок отказался, зная, что это может отразиться на его независимости. А он очень ею дорожил.

Из разных мест города в Коромыслово отправились несколько десятков автомобилей, в которых сидели вооруженные до зубов люди Кабачка. Он распорядился снять большинство охранников с принадлежащих ему объектов, и теперь в офисах, магазинах, мастерских и прочих местах, где располагались интересы Кабачка, оставалось по два, а кое-где и по одному охраннику.

Если бы Салтыков был поумнее, он мог бы использовать это и, наплевав на Коромыслово, основательно попортить Кабачку и настроение, и бюджет. Но если человек идиот — это до смерти.

Глава 16 ЖИЗНЬ — ТАКАЯ ШЛЮХА, ЧТО НЕ КАЖДОМУ ДАЕТ!

Салтыков, благословив своих головорезов на святое дело, сидел, как и Кабачок, на загородной фазенде и потягивал дорогой коньяк. Его орлы тем временем объезжали конспиративные малины, забирая оружие, припрятанное именно для такого случая.

Выезжая из Долготрубного, Бекас не поленился сделать крюк в пять километров, чтобы проверить слова Губанова. Прошел час со времени их разговора. На стенде «Их разыскивает милиция» его фотографии не было. Это была его первая настоящая победа.

По дороге Роман заехал на вокзал. Не без трепета подошел он к стенду милиции. Его портрета на стенде не было. Дышать стало сразу как-то легче.

Он сел в машину и продолжил свой путь. Наметился небольшой шанс выйти из той ситуации, в которую он так неосмотрительно себя вовлек. Роман почувствовал, что зверски проголодался. Часы показывали три часа дня. Припомнив, что за сегодняшний день он так еще ни разу и не поел по-человечески, после завтрака у Серебряковых. Поэтому, завидев впереди надпись: «Горячий Тойво», торчавшую над ресторанчиком, он притормозил и остановился. Вылезая из машины, он попытался припомнить какое-нибудь финское национальное блюдо. Кроме русской водки и трески, на которой старая лапландка, из сказки про Кая и Герду, писала письма, в голову ничего не приходило.

Войдя в ресторанчик, Бекас приятно удивился, увидев в качестве официанток нескольких привлекательных стройных блондинок в национальной финской одежде. Он не мог бы поручиться, что это была именно финская одежда, но ассоциации возникали правильные, и ему даже захотелось заговорить с ними с тем акцентом, которым щеголяют герои анекдотов про горячих финских парней. С трудом, удержавшись от этого, он уселся за стол и попросил меню. Улыбающаяся северная красотка, мягко коснувшись Романа своим упругим бюстом, поправила салфетку на столе и удалилась. Сзади она выглядела еще более привлекательно, но Роман лишь улыбнулся, — по сравнению с легкой грацией Оленьки Серебряковой, псевдофинская официантка была несколько тяжеловата и… вульгарна, что ли.

Он с интересом разглядывал грубый деревянный интерьер заведения, когда дверь распахнулась, и на пороге появились четверо наглых братанов лет двадцати пяти. Они решительно двинулись к угловому соседнему со столиком Романа столу. Видимо, это место они посещали регулярно, потому что одна из официанток, завидев вошедших, заулыбалась и тут же поспешила им навстречу.

— Эй, Зойчонок, — подмигнул ей старший. — Неси пожрать, только побыстрее. Времени нет. Что давать, сама знаешь. Ты ведь знаешь, что давать, Зоенька?

И он заржал над своей скабрезностью вместе с друганами.

Официантка, понятливо подмигнув, ушла за заказом.

Пока четверка устраиваясь за столом поудобнее, из-под куртки одного из них мелькнула рукоятка «ТТ». Парень выразительно посмотрел на Бекаса, который равнодушно следил за происходящим. Нельзя было точно сказать, что выражал этот взгляд, но больше всего в нем было угрозы и демонстрации того, что ребята пришли конкретные, и не надо им мешать кушать. Роман и не собирался мешать, а потому просто отвернулся к своей тарелке со стейком, которую ему принесла вторая официантка. В стейке не было заметно ничего, что выдавало бы его принадлежность к национальной финской кухне. Салат из огурцов и помидоров тоже был вполне российским.

За соседним столиком шел неторопливый разговор. Роман услышал произнесенное вполголоса слово «Коромыслово» и внутренне напрягся. Слово повторилось еще раз. Ага, значит, он не ошибся. Но уж больно эта бандитского вида четверка отличалась от вполне цивилизованных, хотя и вооруженных заграничными пистолетами людей, которых он встретил у особняка Губанова.

Один из них, видимо, слегка перевозбудившись, повысил голос и произнес:

— Да мы их, пи…. всех замочим б…. а автоматы заберем себе! Пусть Салтыков не думает, что он один такой умный! — сообразив, что о таких вещах говорить нужно было бы все-таки потише, говорящий замолчал и обвел грозным взглядом небольшой зал, в котором, кроме них, безразлично жующего Бекаса да еще двух дальнобойщиков, никого не было.

Эти люди не имели никакого отношения к Губанову. А вот к тем, кто пытался захватить его и убить в парке отдыха, они имели самое прямое отношение. Судя по фразе, готовился налет на склад Губанова в Коромыслово, туда, где находились игровые автоматы.

Развитие событий ускорялось, и это начинало захватывать Бекаса. Он спокойно жевал мясо, бросая безразличные взгляды на дальнобойщиков, а сам в это время напряженно думал. Люди Губанова должны были срочно обезвредить игровые автоматы. Сидевшие рядом с ним бандиты хотели напасть на них, может быть, они хотели забрать автоматы себе. Сам Роман хотел, чтобы все это кончилось поскорее, и, желательно, без стрельбы и взрывов. Ну, стрельбы не избежать, это ясно. А вот взрыв…

«Сейчас, я просто вынужден помочь этому Губанову», — подумал Бекас и, отодвинув тарелку с недоеденным мясом, бросив на стол две сотенных бумажки, вышел из заведения.

Сев в машину, он отъехал на полкилометра, чтобы остановиться возле бензоколонки и купить таксофонную карту. Первым Роман набрал номер Серебряковых:

— Оля, это я… — голос Романа сорвался, и он скис, не зная что сказать.

— Вас не ждать на ужин? — попыталась догадаться Оля, которая сразу, не раздумывая, узнала голос постояльца.

В ее вопросе проскочила интонация огорчения, и сердце Романа учащенно забилось. Он понял, что нужно сказать:

— Ждать! Я обязательно сегодня вечером приеду домой. Я хотел только предупредить вас, чтобы вы не готовили ничего особенного. Я на ночь, после девяти, пью только чай.

— А я знаю. Я пирог испекла с яблоками. Бабушке очень нравится.

— Как она там, на даче?

— Говорит, что в конце недели приедет… Так, значит, ждать?

Что-то очень сильно кольнуло Романа в сердце, когда он тихо, но твердо сказал:

— Ждать…

Следующий звонок он сделал Губанову, благо запомнил номер, высветившийся днем на его телефоне. Услышав голос Бекаса, тот ответил сразу:

— Я слушаю вас, Роман Сергеевич.

— К вам в Коромыслово едут люди какого-то там Салтыкова, они планируют захватить вашу базу! Я только что видел их в ресторане «Горячий Тойво». Пистолеты из-под курток так и светятся.

— Не думал, что они начнут действовать так быстро, — задумчиво сказал Кабачок, — но, простите, откуда вы знаете, что это люди Салтыкова?

— Я же говорю, слышал их разговор, — сказал Бекас, — а еще они рассчитывают поубивать там всех и автоматы забрать себе.

— Я понял вас, Роман Сергеевич. Спасибо за информацию, — вежливо сказал Кабачок, — вы извините, но мне нужно срочно позвонить.

И он повесил трубку.

Бекас повесил телефон и закурил, садясь к себе в машину.

Выбросив окурок в окно, он проследил, как тот, подхваченный вихрем, понесся следом за пролетевшим мимо «БМВ», в котором сидели мрачные мордовороты, строго и обреченно смотревшие прямо перед собой.

Где находилось Коромыслово, он знал. Оставалось только найти Березовую дорогу.

* * *

Шварц находился на спортивной базе «Взлет», в десяти километрах от головного офиса фирмы с одноименным названием в Долготрубном. В три тридцать он получил по телефону свежие распоряжения от Кабачка и обратился к стоявшему рядом с ним Крюку:

— Скажи всем, чтобы быстро собирались и отправлялись в Коромыслово. Кабачок сказал, что там намечается очень серьезное дело и потребуется помощь. Ты, Валдис и Тихоня поедете со мной в Румянцево, будем гасить Салтыкова в его логове.

— О'кей, — ответил Крюк и пошел в бытовку, где сидели остальные.

Всего на базе «Взлета» в этот момент было одиннадцать сотрудников. Все они были опытными оперативниками, близко знакомыми со стрельбой, смертельной опасностью и военными действиями. На базе имелся хорошо замаскированный арсенал, в котором можно было найти множество эффективного и дорогого оружия. Вход в арсенал располагался под бытовкой, и попасть туда можно было только через потайной люк, найти который было весьма непросто.

Через несколько минут дверь бытовки открылась, и оттуда стали выходить крепкие ребята с сумками в руках. Сумки были набиты оружием. Девять человек, имевших при себе пистолеты, автоматы «Узи», гранаты и несколько переносных ракетных комплексов «Оса», расселись по трем машинам. Шварц, сев в «пятерку», за рулем которой сидел Тихоня, сказал:

— Поехали!

Машины покинули территорию спортивной базы «Взлета». Оставшийся в карауле охранник закрыл за ними ворота и пошел в бытовку — пить пиво «Туборг» и смотреть футбол.

* * *

«…в который раз одно и то же.

При всем нашем, не побоюсь сказать, могуществе, после открытой войны, объявленной главой МВД „Оборотням", мы обязаны оставаться в тени. Сейчас для нас важно выждать момент. Слон это понял, слава Богу! Тем самым мы избежали ненужных жертв в наших рядах… Не задавайте глупых вопросов… Конечно, необходимо срочно избавиться от улик… Так пошлите Койота!.. Адрес помните? Или подсказать…»

Глава 17 ЕСЛИ ХОЧЕШЬ БЫТЬ ЗДОРОВ, НЕ СТРЕЛЯЙСЯ!

Въехав в Коромыслово, Бекас снизил скорость и, подъехав к серому кирпичному бункеру с надписью: «Магазин», остановился. Выйдя из машины, он потянулся и подошел к двери этого убогого супермаркета.

Рядом с дверью на ящике сидел местный дед-алкоголик в ватнике и, гордо хмуря брови, смотрел в грядущее. В одной руке он держал бутылку пива, другой — гладил собаку, положившую голову на его колени. И он, и собака — оба они были неизвестной породы и неопределенного возраста.

Из открытой двери магазина несло сложной смесью запахов, и этот замысловатый воздушный коктейль вовсе не был неприятным. В нем угадывались селедка, халва, керосин, черный хлеб, колбаса, пряники, какая-то смазка, в общем — все, что продавалось в лавке. Такое же парадоксально приятное впечатление иногда производит порой запах навоза, прилетающий откуда-то как неожиданное дополнение к деревенским пейзажам.

Бекас с удовольствием вдохнул этот запах деревни и обратился к аборигену:

— Простите, вы не скажете, где находится Березовая дорога?

Сидевший на ящике дед встал, держась за стеночку, качнулся несколько раз, потом утвердился в вертикальном положении и, отцепившись от стены, посмотрел на Бекаса. Собака тоже встала и тоже посмотрела на него.

— Это тебе база нужна, что ли? — спросил он.

— Я не знаю, что там за база, — ответил Бекас, — просто адрес. Березовая дорога, дом 2.

— А там, на Березовой, кроме этой базы, ничего и нету, — сказал дед и снова уселся на ящик.

Собака тоже села рядом и опять положила голову на его колени.

— А что тебе на этой базе нужно? — поинтересовался абориген и приложился в бутылке. — Сколько лет она тут торчит, а что там — никто не знает. Да туда и не попасть. Забор метра три, собаки гавкают…

— Да так, ничего особенного, — прервал его Бекас, — так где она, база эта?

— База-то? — сказал дед. — А вот по этой дороге в лес, и через километр будет. Слышь, дай пару рублей, а то трубы горят, а пивом голову не обманешь.

Бекас щедро сунул ему сотню и повернулся к машине.

Когда он уселся за руль, дед уже протягивал свалившуюся с неба сотню продавщице. В его глазах светилась радость жизни, а собака стояла рядом с ним и виляла хвостом, зная, что ей обязательно достанется кусок колбасы.

Дорога, на которую указал дед, уходила в лес и была извилистой и не очень наезженной. Подумав, Бекас решил не ехать к базе на машине, а спокойно, не привлекая к себе внимания, прогуляться пешочком. Он отогнал машину в сторону, запер ее, закинул на плечо потрепанную сумку, в которой лежал дипломат с пультом, и направился в указанную сторону.

Войдя в лес, Бекас остановился. Он подошел к толстой ели, росшей у самой дороги, приложил руку к теплому чешуйчатому стволу и с удовольствием почувствовал под ладонью мягкую каплю смолы, напоминавшую воск, стекающий со свечи. Поднеся ладонь к лицу, Бекас вдохнул ядреный аромат, и это навело его на неожиданную мысль о том, что в лес надо ходить чаще. Скоро грибы пойдут, взять Олю, Ингу Борисовну, Игорька и на природу…

Выехав за ворота спортивной базы «Взлет», три машины с кабачковскими сотрудниками направились в северном направлении, затем одна из них, в которой сидел Шварц, отделилась и поехала в Румянцево, где расслаблялся в ожидании радостных новостей пахан Салтыков. Он не знал, где сейчас находится Кабачок, а тот, напротив, знал о местонахождении Салтыкова. Владимир Михайлович Губанов всегда был серьезным человеком и уделял должное внимание разведке. Он понимал, что информация — самый дорогостоящий товар. Салтыков же не понимал и не мыслил, а петрил, соображал, рюхал и кумекал.

Задачей Шварца было физическое устранение Салтыкова. К услугам его группы была подробная схема салтыковского поместья, на которой были обозначены все имевшиеся строения, а именно — трехэтажная дача, сарай, кирпичный гараж и баня. Все это умещалось на площади в сорок соток и было окружено двухметровой кирпичной стеной.

Сам Салтыков в это время лежал на животе, и две девицы делали ему массаж. На самом деле массаж они делать не умели, но Салтыков об этом не знал, и их ласковые поглаживания доставляли ему удовольствие. Он был в полной уверенности, что у него собственные массажистки.

Тихоня остановил машину в двухстах метрах от кирпичного забора, за которым в деревянном трехэтажном тереме, построенном с типично новорусским представлением о красивой жизни, находился подлежащий уничтожению объект. Выйдя из машины, четверо стрелков, не торопясь, но и не мешкая, направились к стене.

Шварц, на ходу доставая «вальтер», сказал:

— Вот ведь жаба! У него даже телекамер тут нету. Жлобяра!

— Да, — согласился с ним Крюк, — жадный платит дважды.

— А как насчет охраны? — поинтересовался Тихоня, когда они уже подошли к стене.

— Он отправил всех в Коромыслово, — отозвался Шварц, — ну, может быть, два-три человека тут имеются. Больше — вряд ли.

Но он ошибался, потому что, насколько бы Салтыков ни был глуп, он сильно дорожил своей разукрашенной вычурными татуировками шкурой.

На первом этаже его дорогой избы перед телевизором сидели трое бандитов с пистолетами. Если бы их сейчас увидел Бекас, он наверняка вспомнил бы свои страхи по поводу того, какие люди будут его разыскивать, чтобы отнять миллион.

На экране Майк Тайсон отправлял на пол одного боксера за другим. Фильм назывался «Лучшие бои Майка Тайсона». Эту кассету они смотрели часто и, когда били людей, не готовых к нападению или не могущих себя защитить, старались быть похожими на знаменитого тяжеловеса.

Еще трое охранников засели в гараже и резались в секу. А в баньке третья салтыковская массажистка в свободное от своего хозяина время обслуживала сразу двух конкретных пацанов охраны.

Тихоня подставил Шварцу руки. Шварц взобрался на стену, осторожно заглянул во двор и, убедившись, что там никого нет, соскочил внутрь. Остальные последовали за ним.

Спрятавшись за кустами черноплодной рябины, буйно росшими вдоль ограды, боевики Кабачка внимательно осматривали двор.

Из баньки, стоявшей в десятке метров от того места, где они притаились, донесся стон. Они прислушались. Стон повторился, потом раздались недвусмысленные вздохи.

Шварц, поманив за собой Крюка, тихо направился к баньке. Валдису он указал на гараж, и тот понимающе кивнув головой, обменявшись выразительными взглядами с Тихоней. Подкравшись к баньке, Шварц резко распахнул дверь, и они с Крюком ворвались внутрь.

Это стало полной неожиданностью для находящихся в баньке. Шварц немедленно всадил пулю в грудь одного охранника. Крюк сделал то же самое со вторым. Девица кричать не стала и тем самым спасла себе жизнь. Шварц приказал ей сидеть тихо. Девица согласно закивала головой.

Прозвучавшие в баньке выстрелы были услышаны в доме. Визит кабачковских боевиков перестал быть тайной. Пришло время открытого боя.

Трое находившихся в гараже бандитов побросали карты и выскочили во двор, держа в руках пистолеты. Там их встретили выстрелы Ваддиса и Тихони. Двое бандитов рухнули на землю, а третий, увидев, что силы не равны, бросился обратно в гараж. При этом он зацепился пистолетом за дверь и выронил оружие. Громко матерясь, он скрылся в гараже, захлопнув за собой дверь.

В окне первого этажа со звоном вылетело стекло, и оттуда раздались выстрелы. Ваддис незамедлительно упал на землю и откатился в сторону. Тихоня, подскочив к двери гаража, ударом ноги открыл ее и ворвался внутрь, как паровоз без машиниста.

Оказавшись в гараже, он сразу отскочил в сторону, увернувшись от бандита, бегущего ему навстречу, с огородными вилами на перевес. Не попав в Тихоню с первого раза, он развернулся для второй попытки. Но Тихоня уже был готов и встретил нападавшего как следует. Шагнув влево, он отбил направленные на него кривые зубья правой рукой и тут же ударил левой в голову. Бандит выронил вилы и упал. Тихоня без суеты переместился в удобное положение. Голова бандита мотнулась в воздухе, как арбуз в сетке, и он оказался на полу в нокауте, выйти из которого ему было не суждено.

Тем временем Шварц и Крюк, выскочив из баньки, удачно перебежали через двор и скрылись за углом дома. Ваддис последовал их примеру и обогнул дом с другой стороны. Теперь они были вне прямой опасности, чего нельзя было сказать о Тихоне.

Подойдя к воротам гаража, Тихоня осторожно выглянул из-за косяка, прикинув расстояние до дома. Из окна напротив сразу раздался выстрел. Тихоня тут же убрался обратно. Достав из кармана «лимонку», он выдернул чеку, сосредоточился, представив, где окно, снова высунулся, бросил туда гранату и снова спрятался. Из окна успели выстрелить, и пуля продырявила Тихоне ухо. Он разозлился, а через несколько секунд разозлился еще больше, потому что граната в окно не попала, а взорвалась в бочке с водой, по традиции стоявшей у крыльца под водосточной трубой.

«Ба-бах» получился глухим, но очень эффектным. Двести литров дождевой воды взлетели в воздух и дали Тихоне возможность бросить еще одну гранату. На этот раз она попала, куда надо. В доме прозвучал взрыв, а затем — крики и ругательства раненых.

Тихоня выскочил из гаража, взбежал на крыльцо и с ходу, распахнув дверь, бросил внутрь дома третью гранату. После третьего взрыва настала относительная тишина. Со второго этажа доносились женский визг и невнятные мужские ругательства. Трое бандитов, которые несколько минут назад любовались зубодробительными подвигами Тайсона, валялись на полу. Шевелился только один из них. Тихоня сделал контрольный выстрел, и с третьим было так же покончено.

С противоположной стороны, держа наготове пистолеты, в гостиную вошли Шварц и Крюк.

— Где Ваддис? — спросил Шварц.

— Да здесь я, здесь, — раздался ответ, и с улицы, звякая и гремя железом, вошел ругающийся Валдис.

Он сильно хромал, и этому была серьезная причина. Странные звуки, сопровождавшие его появление в разгромленной взрывами гранат гостиной, происходили от висящего на его ноге волчьего капкана.

— Они там у него вдоль всего забора наставлены, — сказал он сквозь зубы, пока Шварц освобождал его ногу, — вот падла! А если дети влезут?

— Нам повезло, — сказал Шварц, снимая капкан.

— Да уж… — только и сказал Ваддис, растирая поврежденную ногу.

Крики на втором этаже не прекращались.

— Пора кончать это дело, сказал Шварц и вставил в «вальтер» новую обойму.

И они начали осторожно подниматься по лестнице.

Дверь на втором этаже, из-за которой раздавались женские крики, была полуоткрыта. Кивнув Шварцу, Тихоня распахнул ее ногой и, вломившись в комнату, резко принял вправо. Валдис, последовавший за ним, свернул налево.

В комнате не было никого. Только на диванах валялись шмотки, столик был заставлен бутылками и хрусталем, а тайваньский музыкальный центр, стоявший на комоде, гундосил какую-то блатную песню:

Шварц поморщился и пальнул в ту сторону. Приемник замолчал. Из соседнего помещения, которое, судя по мокрым следам около двери, было ванной, раздался хриплый голос Салтыкова:

— Что, падлы, за Салтыковым пришли? Имейте в виду, у меня тут две бабы, так что, если сунетесь, я их убивать начну. Я знаю, вы там благородные, так что отваливайте, а то я ихпришью.

Шварц посмотрел на Тихоню, потом на остальных и, приняв решение, ответил:

— Это тебе только кажется, что ты их пришьешь. Это мы сейчас пришьем твоих девок вместе с тобой.

Тихоня бросил в двери ванной комнаты тяжелую тумбу красного дерева в качестве тарана. Тумба влетела в ванну вместе с обломками двери. Салтыков, в испуге пальнув из пистолета, прикрыл голову руками от падающих на него обломков.

Массажистки дико завизжали, а спокойный Шварц, быстро переместившись вдоль двери, на ходу всадил в Салтыкова две пули, обе оказались смертельными. Девки тут же замолчали, и наступила тишина. Не глядя на массажисток, Шварц, посмотрев на труп главного врага, приказал Валдису и Тихоне обследовать участок, а сам позвонил Кабачку.

Когда тот ответил, Шварц доложил:

— Владимир Михайлович, с объектом все решено.

Выслушав ответ, он убрал трубку в карман, посмотрел на часы и сказал Крюку:

— Мы здесь уже семь минут. Нужно уходить.

Они вышли на крыльцо и встретились с Валдисом и Тихоней, которые как раз закончили обход и убедились, что на участке больше никого нет.

Тихоня, который, судя по всему, имел страсть к поджигательству, поставил на землю канистру, принесенную им из гаража, и сказал:

— Я тут бензинчик нашел…

Шварц усмехнулся и ответил:

— Давай, быстро. Только смотри, девчонок не подожги, две наверху, одна в бане.

Через минуту «пятерка», в которой сидели кабачковские боевики, летела в Коромыслово, удаляясь от стоящей в стороне от поселка нелепой трехэтажной избы, над крышей которой поднимался легкий дымок.

* * *

«…зато спокойно. Концы, так сказать, в воду. Хотите пива, Волк? А чему вы удивляетесь? Я вам что— святой? Я, между прочим, за свою жизнь…»

Глава 18 ЕСЛИ В ЖИЗНИ ЛЮБИШЬ РИСК — ФОРМАТИРУЙ ЖЕСТКИЙ ДИСК

Лесная дорога, ведущая в сторону кабачковской базы, закончилась, и Бекас увидел справа огромную поляну, а слева — плавно уходящий вверх склон, поросший кустарником и редкими деревьями. В основном это были сосны и ели. Строения на поляне были окружены трехметровым забором из финских досок, и Бекасу были видны только крыши, находящихся на территории базы ангаров и домов. Все остальное скрывалось за высокой оградой. Бекас пошел вверх по склону. Метров через сто он остановился и посмотрел назад. Вот теперь было совсем другое дело. Кабачковская база была как на ладони. Он увидел четыре ангара, стоявшие квадратом. Между ними были проходы метров по пять, образовывавшие крест. До забора было метров по двадцать, а от забора до окружавшего базу леса еще столько же.

Между постройками суетились несколько человек. Они входили и выходили из ангаров, носили что-то, и было видно, что они спешат. Бекас услышал шум двигателя и увидел несколько автомобилей, приближавшихся к базе. Один из находившихся во дворе людей подбежал к воротам и открыл их. Автомобили, а их было шесть, с ходу въехали во двор, и ворота за ними тут же закрылись. Из машин вылезла целая толпа людей с тяжелыми сумками в руках.

Оглядевшись по сторонам, Бекас увидел небольшую впадину, заросшую стелившейся по земле черникой, и решил, что это будет подходящим местом для наблюдения. Перед впадиной из земли торчала верхушка огромного валуна. Наломав веток, он соорудил нечто вроде навеса и отошел в сторону, чтобы посмотреть, как это выглядит. Выглядело нормально. Бекас устроился поудобнее и, слегка высунувшись из-за валуна, стал наблюдать. «Кто победит? Бандиты или бандиты? Вот в чем вопрос», — подумал он и, сорвав несколько спелых черничин, отправил их в рот.

* * *

Выехав из Румянцеве, Шварц, сидевший на этот раз сам за рулем, решил поехать короткой дорогой и на перекрестке свернул в сторону поселка Ситного.

— Позвони на базу, — обратился он к Крюку. — узнай, что там делается.

Через несколько секунд Крюк доложил:

— Пока все тихо. Почти все наши уже приехали. Ждут только Бритого со специалистами по разминированию.

— Ясно, — сказал Шварц, обгоняя медленно тащившийся в горку старый «Пазик», набитый усталыми колхозниками, возвращающимися после работы домой.

Сеня Копылов, водитель трактора «Беларусь», подпрыгивая на сиденье, придерживал левой ногой старый брезентовый рюкзак, в котором звякали одиннадцать бутылок портвейна. В полуразвалившемся сарае с облезлой надписью «МТС», его ждали трое механизаторов. Они были пьяны, но еще не достигли того блаженного состояния, когда поля вокруг них превращаются в колышущиеся моря, а земля под ногами — в уходящую из-под ног палубу. Сеня тоже был пьян, но когда имевшаяся выпивка закончилась, он, сознавая свою ответственность перед собутыльниками, собрался с духом и влез в кабину выпущенного аж в 1969 году колесного трактора. До ближайшей лавки по прямой, то есть — через поле, было два километра. По кривой, то есть по дороге, около четырех. Разница была налицо, и, мужественно повернув «штурвал», Сеня направил свой крейсер прямо на поле турнепса.

Если бы кто-нибудь мог посмотреть на происходящее сверху, он бы сильно удивился. Колея, прочертившая поле с турнепсом от МТС до магазина, была прямая, как стрела. Могучий инстинкт алкоголика вел Сеню к цели не хуже инстинкта перелетных птиц. Примерно посередине пути ему пришлось пересечь асфальтовую дорогу, проходившую по насыпи, возвышавшейся над полем метра на два. Но, поскольку это упражнение Копылов исполнял уже в восьмисотый раз, он даже и не заметил, как перевалил через насыпь, и проехал несколько метров по асфальту.

На обратном пути он ехал по проторенной им колее, которая никак не могла зарасти уже лет пятнадцать. До пересечения с асфальтом оставалось метров триста. Сеня достал на ходу «беломорину», продул ее и, с трудом попадая прыгающей папиросой в огонек спички, закурил. Легкий ветерок уносил едкий синий дым в проем выбитого окна.

Шварц гнал «пятерку» со скоростью около ста километров в час. Постоянные изгибы дороги и наваленные на асфальте коровьи кучи не позволяли разогнаться быстрее. Дорога шла по насыпи, а вокруг, несколько ниже, простирались широкие просторы колхозных полей, заросшие некультурными культурами.

Других машин на дороге не было. Впереди, на расстоянии полукилометра, к шоссе приближался трактор «Беларусь».

— Смотри, Шварц, «формула» едет, — засмеялся сидевший рядом со Шварцем Крюк и указал на «Беларусь» пальцем.

— Знаю я этих гонщиков, — ответил Шварц, — гадом буду, он сейчас вылезет прямо перед нами!

Никто из сидевших в машине не принимал ситуацию всерьез. Пока все шло нормально, и Шварц рассчитывал на то, что «пятерка» успеет с запасом проскочить то место, где пересекались воображаемые линии маршрутов машины и трактора.

Но когда «пятерка» уже почти приблизилась к этому месту, «Беларусь» вдруг рванулась вперед, это Копылов, который не видел никаких машин (какие машины в открытом море-окияне?!), решил, что нужно как следует разогнаться перед подъемом на насыпь, и прибавил газу. Легенда белорусского машиностроения чуть не опрокинувшись на насыпи, выскочила на асфальт прямо перед пятеркой. Шварц почти успел объехать далеко высунувшийся на дорогу трактор, но тут «пятерку» неожиданно кинуло в сторону на дорожном ухабе, колеса машины сорвались с асфальта и, кувыркнувшись по насыпи, «пятерка» застряла в поле.

Сеня Копылов, хоть и был пьян, соображения не потерял и тут же принял единственно верное решение. Ехать прямо через поле было нельзя, потому что в этом случае его можно было найти по следам, и он поступил иначе, свернув налево, на асфальт, и вдарил по газам. Трактор судорожно затарахтел, выбросив вверх клуб черного дыма, и стал быстро удаляться. Улетевшая под откос «пятерка» была скрыта насыпью, номеров на тракторе не имелось, дорога в обе стороны была пуста, и Сеня успокоился.

Через минуту он свернул на отходившую от асфальта гравийку, и вскоре его можно было найти только с помощью специальных следственных мероприятий. Бутылки в рюкзаке были целы, а это — главное. Сеня достал папиросу и, придерживая руль коленом, закурил. Прикуривать на гравийке было гораздо проще, чем на кочковатом поле. Оглянувшись еще раз, Копылов успокоился окончательно и, облегченно засмеявшись, произнес сквозь зубы, в которых была зажата папироса:

— Вот козлы! Ну, козлы!

И представил себе, как будет рассказывать эту историю своим приятелям, которые с нетерпением ожидали его во дворе МТС.

* * *

Салтыковская армия собралась для решающего удара.

В двух километрах от кабачковкой базы, на полянке рядом с лесной дорогой, стояли около двадцати разнокалиберных машин. Вокруг них бродили возбужденные бандиты, которые проверяли оружие, нюхали кокаин для пущей смелости, а некоторые, закатав рукава, гнали по вене героин. Бригадиры, собравшись в кучку, хмуро совещались вполголоса, а ядовые, подбадривая друг друга, расписывали в подробностях, что сделают с погаными кабачковцами.

Особого плана нападения на склад не было, но кое-что оригинальное бандиты все-таки придумали. Один из них, по кличке Мандарин, сидел за рулем только что угнанного «Урала» и осваивался с управлением. Бывший водитель одолженного грузовика лежал связанный в кустах. Планировалось проломить бампером «Урала» забор и подавить там все, что удастся. А дальше видно будет.

Наконец, бригадиры закончили шушукаться, и один из них, правая рука Салтыкова по прозвищу Бродило зычно выкрикнул:

— Слушай сюда, пацаны!

Настала тишина, и Бродило, откашлявшись, продолжил:

— Сейчас мы поедем и замочим всех этих говнюков, которые безвинно положили наших товарищей. Не жалейте патронов. То, что мы найдем на складе, идет в общак.

И неожиданно добавил:

— Наше дело правое. Мы победим!

Никто не обратил внимания на сюрреалистическую нелепость приведенной цитаты, и раздались одобрительные возгласы.

Бандиты оживились и полезли по машинам.

Через несколько минут на шоссе, ведущее в сторону Коромыслово, из леса выехала колонна машин, в голове которой двигался огромный мощный «Урал». Никто из них не знал, что их духовный «папа» уже полчаса как умер.

* * *

«Пятерка», слетевшая с дороги, перевернулась через крышу и снова встала на колеса. Она была сильно помята. Правое переднее колесо торчало в сторону, как вывихнутая рука. Стекла вылетели, одна из дверей валялась в стороне. На этой машине уже никто не смог бы проехать и двух метров.

Сидевшие в салоне Шварц и его боевики почти не пострадали, если не считать нескольких синяков, пары ссадин и одного выбитого зуба у Тихони. Ругаясь, они выбрались из покалеченной машины. Шварц поднялся на насыпь с большим желанием оторвать трактористу голову, но не увидел ни трактора, ни его водителя. Виновника аварии и след простыл. Крюк, Валдас и Тихоня тоже выбрались на дорогу. Все ругались, на чем свет стоит. Шварц потер ушибленный локоть и сказал:

— Ладно, хватит стонать. Сейчас останавливаем первую встречную машину и едем на место. А этого засранца найдем потом. Никуда он не денется.

* * *

Бекас сидел в импровизированном укрытии и ждал. Люди, которых он видел во дворе базы, перестали суетиться, перегнали машины в заднюю часть двора и попрятались. Было ясно, что вот-вот начнется самое интересное. Бекас достал «беретту». Он услышал шум множества моторов и увидел, как по лесной дороге к поляне приближается колонна машин. Впереди, подскакивая на ухабах, ревел мощный «Урал». Нападение началось без подготовки.

«Урал» с ходу протаранил угол забора и попер вдоль него, снося одну секцию за другой. Через десяток секунд вся фронтальная сторона ограды была снесена и внутренность двора открылась для всех желающих. Желающих было много. Пока рушился забор, следовавшие за грузовиком автомобили остановились, и сидевшие в них бандиты быстро повыскакивали и рассредоточились на местности, спрятавшись за обломками ограды, камнями и кустами. Один идиот, подогнав свою машину поближе, спрятался за ней. Началась стрельба.

Первая очередь из автомата прозвучала со стороны складов. И тут же был открыт счет. Мандарин, управлявший «Уралом», начал разворачиваться, имея намерение въехать в ангар прямо сквозь стену. Но один из оборонявшихся выпустил очередь из «Узи», и в «Урале» вылетело лобовое стекло, а Мандарин получил пять пуль в голову и покинул поле боя. Неуправляемый «Урал», ревя двигателем на низкой передаче, двинулся дальше и, описав на открывшемся после падения ограды пространстве полукруг, наехал на джип, за которым прятались трое салтыковцев, задавив двух из них. Третий успел отскочить в сторону. «Урал» остановился и заглох, потому что нога мертвого Мандарина соскочила, наконец, с педали газа.

Один из бригадиров отдал команду, и в пространство между ангарами полетели гранаты. Их было не меньше пятидесяти. В проходах между ангарами, где скрывались кабачковцы, начался настоящий ад. Раздались частые взрывы, крики боли и ярости. Над ангарами поднялось облако дыма и пыли. Когда взрывы прекратились, нападавшие бросились в атаку, и началась отчаянная стрельба.

Бекас смотрел на происходящее, открыв рот. То, что он видел, потрясло его. Это была настоящая война. И то, что противостоящими друг другу сторонами были откровенные бандиты и спецслужба сомнительной организации, не играло никакой роли. Одна толпа людей шла в атаку, ведя огонь из обычного на войне оружия, другая — защищалась нормальными военными способами. Бекас впервые в жизни видел такое и совсем не хотел бы увидеть еще раз.

Он был настолько увлечен зрелищем боя, что когда услышал сзади себя треск сучка и тихий разговор, то чуть не выскочил от неожиданности из своего убежища.

Выхватив из кобуры «беретту», он снял оружие с предохранителя и замер.

Осторожно повернувшись, Бекас посмотрел в просвет между ветками своего импровизированного навеса. В десятке метров от себя, он увидел двух парней, блондина и брюнета, один из которых держал в руках дипломат, такой же, как у Романа:

— Ну, Кот, сейчас мы им поможем, причем, сразу обеим сторонам! — усмехнулся брюнет. — Могу поручиться, что в этой игре счет будет ничейный «ноль-ноль».

— Не до шуток, — озабоченно сказал Кот, подавая брюнету дипломат, — сделать дело поскорее, и домой. Смотри, Койот, коды не перепутай, а то Серега туда мог самоликвидатор поставить.

— Толковый был парень, Серега, на фига его было убирать? — раскрывая, дипломат, сказал брюнет.

Бекас понял, что перед ним находились те самые коллеги покойного Тимура, который похитил его два дня тому назад.

— Не ссы, а то сам окажешься на его месте, понятно? — грубо перебил брюнета Кот.

Койот, молча ввел коды и, сказав:

— Оп..ля! — нажал кнопку.

Бекас зачем-то посмотрел вверх в голубое небо. Глубоко вздохнул. Не так часто на этой земле свершается акт справедливости, и вместо невинных детей гибнут отпетые мерзавцы и убийцы. «Пусть всегда будет так!»

То, что Роман успел увидеть перед тем, как потерял сознание, превзошло все его ожидания. Звука взрыва он попросту не услышал. Перед ним со скоростью света поднялась в небо стена огня, на самой вершине которой странным образом кувыркались крыши от ангаров. Все это унеслось куда-то вверх, и пространство вокруг Бекаса на миг стало ослепительно белым, прежде чем исчезнуть в небытии.

Бекасу опять повезло. От гибели его спасло то, что волею случая он решил спрятаться за валуном. Взрывом снесло часть грунта, но со стороны базы валун уходил в землю на неопределенную глубину. Взрывная волна прошла мимо Бекаса, но не мимо Кота и Койота, которых придавило огромной вековой сосной, поваленной взрывом. Они умерли сразу. Разбитый вдребезги дипломат-дублер валялся недалеко от их трупов. Подумав, Бекас положил рядом свой ставший ненужным дипломат и открыл крышку. Выбрав камень покрупней, Роман обрушил его со всех сил на пульт.

Он постоял минуту на валуне, разглядывая края огромной, метров сто в диаметре, воронки, вокруг которой аккуратно лежал лес. Поваленные деревья с математической точностью указывали вершинами в противоположную от эпицентра взрыва сторону. Кроме воронки, в радиусе ста метров, не было видно ни одного автомобиля, трупа или чего-то такого, что могло быть сделано руками человека.

Закурив, Роман в тихой задумчивости побрел в лес, перешагивая через поваленные деревья, со стволов которых была сорвана кора.

Солнышко катилось к закату, после небольшого перерыва снова зачирикали птички, поначалу напуганные взрывом,

Жизнь продолжалась.

* * *

«…самую большую и самую дорогую свечку в самой большой церкви. Койот и Кот погибли при исполнении. Их тела и оба пульта эвакуированы. Вы должны быть счастливы, Волк, что все так удачно закончилось… После того как мы избавились от заминированных автоматов в нашем городе и при этом не раскрыли „Зверинец"?! Это их проблемы, и пусть сами из них выпутываются.. Мы же выпутались… Пусть придумают что-нибудь новенькое…»

Эпилог — ТЫ ПО ЧТО МЕНЯ УДАРИЛ МОНТИРОВКОЙ ПО ПЛЕЧУ? — Я ПО ТЕБЯ УДАРИЛ, ПОЗНАКОМИТЬСЯ ХОЧУ!

Аэропорт «Шереметьево» поражал провинциалов своим масштабом и какой-то особой московской суетливостью.

На Бекаса размеры «Шереметьево» должного впечатления не произвели. Он, не отрываясь, смотрел на свою невесту Оленьку Серебрякову, не отпуская ее от себя ни на миг.

Проходящие мимо люди невольно задерживали взгляд на юной паре. Многие из пожилых людей замедляли шаг, вспоминая пролетевшие в их собственной молодости минуты любви и счастья…

— Роман Сергеевич!

Обернувшись, Бекас увидел перед собой прилично одетого господина, лет пятидесяти с дипломатом в руке. Человек был невысокого роста, лысоват и имел некоторую округлость не только в лице, но и во всей фигуре, За его плечами стоял крепкий рослый мужчина лет сорока, с откровенным интересом наблюдая за Романом и Ольгой. Мужчина внимательно посмотрел на Бекаса, и в уголках его глаз промелькнуло что-то похожее на улыбку.

— Куда летите? — поинтересовался лысый.

Слегка насторожившись, Роман заметил:

— Простите, номы, кажется, с вами не знакомы…

— Ну, почему же, Роман Сергеевич? Моя фамилия — Губанов. Губанов Владимир Михайлович, — незнакомец едва заметно кивнул, — правда, нам до сегодняшнего дня еще не приходилось встречаться лично. Однако мир тесен, и наша неожиданная встреча в аэропорту лишь подтверждает верность данного тезиса.

Роман слегка побледнел от напряжения, пожимая протянутую ему ладонь. Прижавшаяся к его плечу Оля с беспокойством смотрела на мужчин, переводя взгляд с одного на другого…

…Прошел ровно месяц со дня ужасного по своим последствиям «большого взрыва».

Роман вернулся тогда домой, к ужину, ровно в восемь часов вечера, и несколько торопливо и невнятно, опуская ненужные и страшные детали, путаясь в словах и переживаниях, рассказал Серебряковой о событиях, последних двух с половиной недель.

Более чем нелогичный вопрос, который задал Роман молодой женщине в конце этой своеобразной исповеди, прозвучал несколько неожиданно не только для Ольги, но и для самого Романа: «Выходите за меня замуж. Вы согласны?..» Но еще более нелогично и, на первый взгляд, легкомысленно ответила Серебрякова быстрым, как ветер, и коротким, как жизнь, «да». Неосязаемая, как прозрачная ночь, и невидимая, как ветер, нить связала их в этот миг, сделав ненужными и лишними какие бы то ни было слова.

На следующий день они пошли в ЗАГС и подали заявление. Позже пришло осознание сделанного шага, счастливые слезы Инги Борисовны и решение Романа оплатить Олиной бабушке операцию в Германии. Несмотря на уговоры Ольги повременить с этими тратами, Роман настоял на своем, решительно проплатив билеты, визу и месячный курс лечения Инги Борисовны в лучшей из офтальмологических клиник Германии.

В течение месяца никто не беспокоил Бекаса, и тот не собирался никому звонить сам, помятуя о словах Кабачка и безразличии хозяина денег к дальнейшей судьбе своего миллиона долларов. Вместо кошмаров и взрывов ему чаще теперь стали сниться Оля, Игорек. Однажды даже приснился Гога, пьющий пиво из банки через медицинскую иглу. После пережитых приключений Роман планировал повидаться-таки с таинственным и совершенно непонятным ему человеком, — Владимиром Михайловичем Губановым, но только не сейчас…

Более неожиданной и напряженной встречи Роман себе и представить не мог.

— Роман Сергеевич! Судя по вашему лицу, встреча неожиданна для вас еще более, чем для меня? — Губанов хитро прищурился. И как ни странно, Романа отпустила внутренняя скованность первых секунд контакта.

— Я не звонил вам… — начал он. — Мой долг…

— А и не надо было, — беспечно отмахнулся от продолжения беседы на тему долгов Владимир Михайлович. — Я же вам сказал, чтобы вы не волновались насчет денег. Барышня — ваша знакомая?

— Невеста… Оленька, это тот самый господин Губанов…

— Тот самый, это Мюнхгаузен, — ловко встрял Кабачок, легким кивком поклонившись Ольге. — Владимир Михайлович. Тоже отъезжаете?

— Нет, бабушку провожаем…

— Прошу, конечно, прощения, — заметил Роман, — но мы никуда не отъезжаем. Летит Олина бабушка, Инга Борисовна.

— Она почти не видит, и ей необходима срочная операция в Германии, — сказала Оля, указав рукой на совершенно счастливую Ингу Борисовну, сидящую в стороне с коляской и Игорьком.

— Ого! — удивился Кабачок. — Это судьба. Я тоже в Германию, и тоже сегодня!..

— Рома, Оленька! — громко позвала бабушка, словно почувствовав взгляд Кабачка. — Наш рейс объявили.

Они все вместе подошли к ней, и, представившись, Губанов сказал:

— Инга Борисовна, позвольте мне проводить вас до самолета, сегодня день приятных совпадений и завершенных дел…

Губанов сделал паузу.

— Роман Сергеевич, — шутливые интонации в голосе Кабачка исчезли, уступив место серьезному тону, — прежде чем мы с вашей бабушкой сядем в самолет… Во избежание недоразумений… Я хотел бы сказать вам большое спасибо за своевременно оказанную помощь…

Губанов с Ингой Борисовной под ручку направились к таможенному терминалу. Остановившись на полпути, Владимир Михайлович повернулся в пол оборота и, как и в первый раз, хитро прищурившись, сказал:

— Если будут проблемы, — он кивнул в сторону своего помощника, — обращайтесь к Геннадию. Он поможет.

Оглавление

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ Нас не догонят!.. Нас не догонят!.. — Вас не догонят?!..

  Глава 1 «КТО?.. КТО?.. ЛОСЬ В ПАЛЬТО И БАНТИК БЕЗ ГОЛОВЫ»

  Глава 2 ИНОГДА, ДЛЯ ТОГО ЧТОБЫ НАЙТИ НА СВОЙ ЗАД ПРИКЛЮЧЕНИЙ, — ДОСТАТОЧНО ПРОСТО НАГНУТЬСЯ…

  Глава 3 «РАЗ! ДВА! ТРИ! КАБАЧОК!!!»

  Глава 4 ЕСТЬ ТАКАЯ ПРОФЕССИЯ: ДЕНЬГИ СЧИТАТЬ!

  Глава 5 КАБАЧКОВАЯ ИГРА НА ПРОСПЕКТЕ ЛАЖЕЧНИКОВА

  Глава 3 ЕСЛИ КТО-ТО ФУГАС ПРИПАС, ЗНАЧИТ, НУЖЕН КОМУ-ТО «ФУГАС»!

  Глава 7 ДОРОГА КОШКА К ОБЕДУ?

  Глава 8 «МАМА, А НАСТОЯЩИЕ МУЖЧИНЫ БЫВАЮТ? — О! ЭТА ТАКАЯ ФАНТАСТИКА!»

  Глава 9 СЛАБОНЕРВНЫХ ПРОСИМ УДАВИТЬСЯ!

  Глава 10 ЭТО КОМУ НАЛЬНАЯ… КОМУ БЕЗНАЛЬНАЯ… КВАРТИРА. ЭТО КОМУ АНАЛЬНАЯ… КОМУ ОРАЛЬНАЯ… СТРАНА.

  Глава 11 АХ, ДЕНЬГИ! ВЕЧНО ВЫ НЕКСТАТИ! НО И БЕЗ ВАС ХРЕНОВО ЖИТЬ…

  Глава 12 СТОЙКИЙ ОБОЛВАНЕННЫЙ СОЛДАТИК

  Глава 13 ХАЛЯВА КОНЧИТСЯ КОГДА-ТО, ПРИЧАЛИТ К БЕРЕГУ БЕКАС

  Глава 14 ГДЕ МОИ СЕМНАДЦАТЬ ЛЕТ ЗА МОЙ ЧЕРНЫЙ ПИСТОЛЕТ?

  Глава 15 ПОКА НЕ ТРЕБУЕТСЯ ФУГАСА К СВЯЩЕННОЙ ЖЕРТВЕ АПОЛЛОН…

  Глава 16 НА ДЕЛЕ ДУМАЛ ТЫ О ТЕЛЕ, ОТПРАВИВ ВСЕХ НА БУКВУ «Ж»!

  Глава 17 НАЗВАЛСЯ «ГРУЗДЕМ»?! — ПРОДОЛЖАЙ ЛЕЧИТЬСЯ!

  Глава 18 МИЛЛИОН, МИЛИОН, МИЛЛИОН РАЗНЫХ СЛОВ! ОТ ПОСЛОВ, ОТ ОСЛОВ И ПРОСТЫХ КОЗЛОВ…

ЧАСТЬ ВТОРАЯ Я так уверен, что он, по крайней мере, пока, По крайней мере, в одном, похож на недоумка! Не оставляет сомнений Его любимый ответ: «Не знаю точно Зачем я, … Но почему бы и нет!»

  Глава 1 ХЛОП-ХЛОП, ХЛОПАЕТ МАЛЫШ! УХЛОПАТЬ ВСЕХ ОН ТАК СПЕШИТ…

  Глава 2 СРЕДЬ ШУМНОГО «НАЛА» СЛУЧАЙНО… ИЛИ В «БУГАТТИ» СТЕЛЯЮТ ЧАЩЕ

  Глава 3 ДВА КОЛЬЦА, ДВА ЯЙЦА — СЕРИАЛЫ БЕЗ КОНЦА…

  Глава 4 ЦЕЛЬ ОБСТРЕЛИВАЮТ С ДЕТСТВА

  Глава 5 «ЭЛЕКТРИЧЕСКИЕ СТУЛЬЯ ИЗ АМЕРИКИ! ПОРАЗИТЕЛЬНЫЙ ЭФФЕКТ ЖИВОГО ТЕПЛА…»

  Глава 6 СВЯЗЬ ОПРАВДЫВАЕТ СРЕДСТВА — ПРОКУРОРОВ И МЕНТОВ

  Глава 7 ОПЫТНЫЙ ПСИХОАНАЛИТИК ПОМОЖЕТ ВАМ УСТРОИТЬСЯ В ПРИЛИЧНОМ ДУРДОМЕ

  Глава 8 ВСЕ ДЛЯ ЛЮБИТЕЛЕЙ ПОДВОДНОГО ПЛАВАНИЯ: МЕШОК, ВЕРЕВКА И ЧУДЕСНЫЙ ЭМАЛИРОВАННЫЙ ТАЗИК С ЦЕМЕНТОМ

  Глава 9 ОН ИЗ ЛЕСА ВЫШЕЛ, БЫЛ СИЛЬНЫЙ ПОНОС…

  Глава 10 КАК СУДНО ПОПРОСИШЬ, ТАК И ПОДАДУТ…

  Глава 11 И НАДО БЫ ПРЫГНУТЬ, НЕ ВЫШЕЛ НАЛЕТ, НО КТО-ТО УЗНАЕТ И «БАБКИ» ВОЗЬМЕТ!

  Глава 12 ИХ «SOS» ВСЕ ГЛУШЕ, ГЛУШЕ. ИМ УЖАС РЕЖЕТ ДУШИ… ПОПОЛАМ!

  Глава 13 КАК ВСЕГДА, МЫ ДО НОЧИ СТРЕЛЯЛИ С ТОБОЙ, КАК ВСЕГДА, БЫЛО ЭТОГО МАЛО…

  Глава 14 ЛОХ ТОТ СОЛДАТ, КОТОРЫЙ НЕ ХОЧЕТ СПАТЬ С ГЕНЕРАЛОМ

  Глава 15 СКОЛЬКО ВЕРЕВОЧКУ НИ ВИТЬ, А БЕЗ МЫЛА НЕ ОБОЙТИСЬ

  Глава 16 ЖИЗНЬ — ТАКАЯ ШЛЮХА, ЧТО НЕ КАЖДОМУ ДАЕТ!

  Глава 17 ЕСЛИ ХОЧЕШЬ БЫТЬ ЗДОРОВ, НЕ СТРЕЛЯЙСЯ!

  Глава 18 ЕСЛИ В ЖИЗНИ ЛЮБИШЬ РИСК — ФОРМАТИРУЙ ЖЕСТКИЙ ДИСК

Эпилог — ТЫ ПО ЧТО МЕНЯ УДАРИЛ МОНТИРОВКОЙ ПО ПЛЕЧУ? — Я ПО ТЕБЯ УДАРИЛ, ПОЗНАКОМИТЬСЯ ХОЧУ!