Старосветские помещики [Николай Васильевич Гоголь] (fb2) читать постранично, страница - 2

прос­то­сер­деч­ные и вмес­те бо­га­тые фа­ми­лии, всег­да сос­тав­ля­ющие про­ти­во­по­лож­ность тем низ­ким ма­ло­рос­си­янам, ко­то­рые вы­ди­ра­ют­ся из дег­тя­рей, тор­га­шей, на­пол­ня­ют, как са­ран­ча, па­ла­ты и при­сутст­вен­ные мес­та, де­рут пос­лед­нюю ко­пей­ку с сво­их же зем­ля­ков, на­вод­ня­ют Пе­тер­бург ябед­ни­ка­ми, на­жи­ва­ют на­ко­нец ка­пи­тал и тор­жест­вен­но при­бав­ля­ют к фа­ми­лии сво­ей, окан­чи­ва­ющей­ся на о, слог въ. Нет, они не бы­ли по­хо­жи на эти през­рен­ные и жал­кие тво­ре­ния, так же как и все ма­ло­рос­сий­ские ста­рин­ные и ко­рен­ные фа­ми­лии.

Нельзя бы­ло гля­деть без учас­тия на их вза­им­ную лю­бовь. Они ни­ког­да не го­во­ри­ли друг дру­гу ты, но всег­да вы; вы, Афа­на­сий Ива­но­вич; вы, Пульхе­рия Ива­нов­на. "Это вы про­да­ви­ли стул, Афа­на­сий Ива­но­вич?" - "Ни­че­го, не се­р­ди­тесь, Пульхе­рия Ива­нов­на: это я". Они ни­ког­да не име­ли де­тей, и от­то­го вся при­вя­зан­ность их сос­ре­до­то­чи­ва­лась на них же са­мих. Ког­да-то, в мо­ло­дос­ти, Афа­на­сий Ива­но­вич слу­жил в ком­па­ней­цах, был пос­ле се­кунд-май­о­ром, но это уже бы­ло очень дав­но, уже прош­ло, уже сам Афа­на­сий Ива­но­вич поч­ти ни­ког­да не вспо­ми­нал об этом. Афа­на­сий Ива­но­вич же­нил­ся трид­ца­ти лет, ког­да был мо­лод­цом и но­сил ши­тый кам­зол; он да­же увез до­вольно ло­в­ко Пульхе­рию Ива­нов­ну, ко­то­рую родст­вен­ни­ки не хо­те­ли от­дать за не­го; но и об этом уже он очень ма­ло пом­нил, по край­ней ме­ре, ни­ког­да не го­во­рил.

Все эти дав­ние, не­обык­но­вен­ные про­ис­шест­вия за­ме­ни­лись спо­кой­ною и уеди­нен­ною жиз­нию, те­ми дрем­лю­щи­ми и вмес­те ка­ки­ми-то гар­мо­ни­чес­ки­ми гре­за­ми, ко­то­рые ощу­ща­ете вы, си­дя на де­ре­венс­ком бал­ко­не, об­ра­щен­ном в сад, ког­да прек­рас­ный дождь рос­кош­но шу­мит, хло­пая по дре­вес­ным листьям, сте­кая жур­ча­щи­ми ручьями и на­го­ва­ри­вая дре­му на ва­ши чле­ны, а меж­ду тем ра­ду­га кра­дет­ся из-за де­ревьев и в ви­де по­лу­раз­ру­шен­но­го сво­да све­тит ма­то­вы­ми семью цве­та­ми на не­бе. Или ког­да ука­чи­ва­ет вас ко­ляс­ка, ны­ря­ющая меж­ду зе­ле­ны­ми кус­тар­ни­ка­ми, а степ­ной пе­ре­пел гре­мит и ду­шис­тая тра­ва вмес­те с хлеб­ны­ми ко­лосьями и по­ле­вы­ми цве­та­ми ле­зет в двер­цы ко­ляс­ки, при­ят­но уда­ряя вас по ру­кам и ли­цу.

Он всег­да слу­шал с при­ят­ною улыб­кою гос­тей, при­ез­жа­в­ших к не­му, иног­да и сам го­во­рил, но больше рас­спра­ши­вал. Он не при­над­ле­жал к чис­лу тех ста­ри­ков, ко­то­рые на­до­еда­ют веч­ны­ми пох­ва­ла­ми ста­ро­му вре­ме­ни или по­ри­ца­ни­ями но­во­го. Он, нап­ро­тив, рас­спра­ши­вая вас, по­ка­зы­вал большое лю­бо­пытст­во и учас­тие к обс­то­ятельствам ва­шей собст­вен­ной жиз­ни, уда­чам и не­уда­чам, ко­то­ры­ми обык­но­вен­но ин­те­ре­су­ют­ся все доб­рые ста­ри­ки, хо­тя оно нес­колько по­хо­же на лю­бо­пытст­во ре­бен­ка, ко­то­рый в то вре­мя, ког­да го­во­рит с ва­ми, рас­смат­ри­ва­ет пе­чат­ку ва­ших ча­сов. Тог­да ли­цо его, мож­но ска­зать, ды­ша­ло доб­ро­тою.

Комнаты до­ми­ка, в ко­то­ром жи­ли на­ши ста­рич­ки, бы­ли ма­ленькие, ни­зенькие, ка­кие обык­но­вен­но встре­ча­ют­ся у ста­рос­ветс­ких лю­дей. В каж­дой ком­на­те бы­ла ог­ром­ная печь, за­ни­мав­шая поч­ти третью часть ее. Ком­нат­ки эти бы­ли ужас­но теп­лы, по­то­му что и Афа­на­сий Ива­но­вич и Пульхе­рия Ива­нов­на очень лю­би­ли теп­ло­ту. Топ­ки их бы­ли все про­ве­де­ны в се­ни, всег­да поч­ти до са­мо­го по­тол­ка на­пол­нен­ные со­ло­мою, ко­то­рую обык­но­вен­но упот­реб­ля­ют в Ма­ло­рос­сии вмес­то дров. Треск этой го­ря­щей со­ло­мы и ос­ве­ще­ние де­ла­ют се­ни чрез­вы­чай­но при­ят­ны­ми в зим­ний ве­чер, ког­да пыл­кая мо­ло­дежь, про­зяб­нув­ши от прес­ле­до­ва­ния за ка­кой-ни­будь смуг­лян­кой, вбе­га­ет в них, пох­ло­пы­вая в ла­до­ши. Сте­ны ком­нат уб­ра­ны бы­ли нес­кольки­ми кар­ти­на­ми и кар­тин­ка­ми в ста­рин­ных узеньких ра­мах. Я уве­рен, что са­ми хо­зя­ева дав­но по­за­бы­ли их со­дер­жа­ние, и ес­ли бы не­ко­то­рые из них бы­ли уне­се­ны, то они бы, вер­но, это­го не за­ме­ти­ли. Два порт­ре­та бы­ло бо­льших, пи­сан­ных мас­ля­ны­ми крас­ка­ми. Один предс­тав­лял ка­ко­го-то ар­хи­ерея, дру­гой Пет­ра III. Из узеньких рам гля­де­ла гер­цо­ги­ня Ла­вальер, за­пач­кан­ная му­ха­ми. Вок­руг окон и над две­ря­ми на­хо­ди­лось мно­жест­во не­больших кар­ти­нок, ко­то­рые как-то при­вы­ка­ешь по­чи­тать за пят­на на сте­не и по­то­му их вов­се не рас­смат­ри­ва­ешь. Пол поч­ти во всех ком­на­тах был гли­ня­ный, но так чис­то вы­ма­зан­ный и со­дер­жав­ший­ся с та­кою оп­рят­нос­тию, с ка­кою, вер­но, не со­дер­жит­ся ни один пар­кет в бо­га­том до­ме, ле­ни­во под­ме­та­емый не­выс­пав­шим­ся гос­по­ди­ном в лив­рее.

Комната Пульхе­рии Ива­нов­ны бы­ла вся ус­тав­ле­на сун­ду­ка­ми, ящи­ка­ми, ящич­ка­ми и сун­ду­чоч­ка­ми. Мно­жест­во