Старосветские помещики [Николай Васильевич Гоголь] (fb2) читать постранично, страница - 3

узел­ков и меш­ков с се­ме­на­ми, цве­точ­ны­ми, ого­род­ны­ми, ар­буз­ны­ми, ви­се­ло по сте­нам. Мно­жест­во клуб­ков с раз­ноц­вет­ною шерстью, лос­кут­ков ста­рин­ных платьев, ши­тых за полс­то­ле­тие, бы­ли ук­ла­де­ны по уг­лам в сун­дуч­ках и меж­ду сун­дуч­ка­ми. Пульхе­рия Ива­нов­на бы­ла большая хо­зяй­ка и со­би­ра­ла все, хо­тя иног­да са­ма не зна­ла, на что оно по­том упот­ре­бит­ся.

Но са­мое за­ме­ча­тельное в до­ме - бы­ли по­ющие две­ри. Как только нас­та­ва­ло ут­ро, пе­ние две­рей раз­да­ва­лось по все­му до­му. Я не мо­гу ска­зать, от­че­го они пе­ли: пе­рер­жа­вев­шие ли пет­ли бы­ли то­му ви­ною или сам ме­ха­ник, де­лав­ший их, скрыл в них ка­кой-ни­будь сек­рет, - но за­ме­ча­тельно то, что каж­дая дверь име­ла свой осо­бен­ный го­лос: дверь, ве­ду­щая в спальню, пе­ла са­мым то­неньким дис­кан­том; дверь в сто­ло­вую хри­пе­ла ба­сом; но та, ко­то­рая бы­ла в се­нях, из­да­ва­ла ка­кой-то стран­ный дре­без­жа­щий и вмес­те сто­ну­щий звук, так что, вслу­ши­ва­ясь в не­го, очень яс­но на­ко­нец слы­ша­лось: "ба­тюш­ки, я зяб­ну!" Я знаю, что мно­гим очень не нра­вит­ся этот звук; но я его очень люб­лю, и ес­ли мне слу­чит­ся иног­да здесь ус­лы­шать скрып две­рей, тог­да мне вдруг так и за­пах­нет де­рев­нею, ни­зенькой ком­нат­кой, оза­рен­ной свеч­кой в ста­рин­ном подс­веч­ни­ке, ужи­ном, уже сто­ящим на сто­ле, май­скою тем­ною ночью, гля­дя­щею из са­да, сквозь раст­во­рен­ное ок­но, на стол, ус­тав­ле­н­ный при­бо­ра­ми, со­ловьем, об­да­ющим сад, дом и да­ль­нюю ре­ку сво­ими рас­ка­та­ми, стра­хом и шо­ро­хом вет­вей… и бо­же, ка­кая длин­ная на­ве­ва­ет­ся мне тог­да ве­ре­ни­ца вос­по­ми­на­ний!

Стулья в ком­на­те бы­ли де­ре­вян­ные, мас­сив­ные, ка­ки­ми обык­но­вен­но от­ли­ча­ет­ся ста­ри­на; они бы­ли все с вы­со­ки­ми вы­то­чен­ны­ми спин­ка­ми, в на­ту­ральном ви­де, без вся­ко­го ла­ка и крас­ки; они не бы­ли да­же оби­ты ма­те­ри­ею и бы­ли нес­колько по­хо­жи на те стулья, на ко­то­рые и до­ны­не са­дят­ся ар­хи­ереи. Тре­ху­гольные сто­ли­ки по уг­лам, че­ты­ре­ху­гольные пе­ред ди­ва­ном и зер­ка­лом в то­неньких зо­ло­тых ра­мах, вы­то­чен­ных листьями, ко­то­рых му­хи усе­яли чер­ны­ми точ­ка­ми, ко­вер пе­ред ди­ва­ном с пти­ца­ми, по­хо­жи­ми на цве­ты, и цве­та­ми, по­хо­жи­ми на птиц, - вот все поч­ти уб­ранст­во нев­зыс­ка­тельно­го до­ми­ка, где жи­ли мои ста­ри­ки.

Девичья бы­ла на­би­та мо­ло­ды­ми и не­мо­ло­ды­ми де­вуш­ка­ми в по­ло­са­тых ис­под­ни­цах, ко­то­рым иног­да Пульхе­рия Ива­нов­на да­ва­ла шить ка­кие-ни­будь без­де­луш­ки и зас­тав­ля­ла чис­тить яго­ды, но ко­то­рые большею час­тию бе­га­ли на кух­ню и спа­ли. Пульхе­рия Ива­нов­на по­чи­та­ла не­об­хо­ди­мос­тию дер­жать их в до­ме и стро­го смот­ре­ла за их нравст­вен­ностью. Но, к чрез­вы­чай­но­му ее удив­ле­нию, не про­хо­ди­ло нес­кольких ме­ся­цев, что­бы у ко­то­рой-ни­будь из ее де­ву­шек стан не де­лал­ся го­раз­до пол­нее обык­но­вен­но­го; тем бо­лее это ка­за­лось уди­ви­тельно, что в до­ме поч­ти ни­ко­го не бы­ло из хо­лос­тых лю­дей, вык­лю­чая раз­ве только ком­нат­но­го мальчи­ка, ко­то­рый хо­дил в се­ром по­луф­ра­ке, с бо­сы­ми но­га­ми, и ес­ли не ел, то уж вер­но спал. Пульхе­рия Ива­нов­на обык­но­вен­но бра­ни­ла ви­нов­ную и на­ка­зы­ва­ла стро­го, что­бы впе­ред это­го не бы­ло. На стек­лах окон зве­не­ло страш­ное мно­жест­во мух, ко­то­рых всех пок­ры­вал толс­тый бас шме­ля, иног­да соп­ро­вож­да­емый прон­зи­тельны­ми виз­жа­ни­ями ос; но как только по­да­ва­ли све­чи, вся эта ва­та­га отп­рав­ля­лась на ноч­лег и пок­ры­ва­ла чер­ною ту­чею весь по­то­лок.

Афанасий Ива­но­вич очень ма­ло за­ни­мал­ся хо­зяй­ст­вом, хо­тя, впро­чем, ез­дил иног­да к ко­са­рям и жне­цам и смот­рел до­вольно прис­тально на их ра­бо­ту; все бре­мя прав­ле­ния ле­жа­ло на Пульхе­рии Ива­нов­не. Хо­зяй­ст­во Пульхе­рии Ива­нов­ны сос­то­яло в бесп­рес­тан­ном от­пи­ра­нии и за­пи­ра­нии кла­до­вой, в со­ле­нии, су­ше­нии, ва­ре­нии бес­чис­лен­но­го мно­жест­ва фрук­тов и рас­те­ний. Ее дом был со­вер­шен­но по­хож на хи­ми­чес­кую ла­бо­ра­то­рию. Под яб­ло­нею веч­но был раз­ло­жен огонь, и ни­ког­да поч­ти не сни­мал­ся с же­лез­но­го тре­нож­ни­ка ко­тел или мед­ный таз с ва­реньем, же­ле, пас­ти­лою, де­лан­ны­ми на ме­ду, на са­ха­ре и не пом­ню еще на чем. Под дру­гим де­ре­вом ку­чер веч­но пе­ре­го­нял в мед­ном лем­би­ке вод­ку на пер­си­ко­вые листья, на че­ре­му­хо­вый цвет, на зо­ло­то­ты­сяч­ник, на виш­не­вые кос­точ­ки, и к кон­цу это­го про­цес­са со­вер­шен­но не был в сос­то­янии по­во­ро­тить язы­ком, бол­тал та­кой вздор, что Пульхе­рия Ива­нов­на ни­че­го не мог­ла по­нять, и отп­рав­лял­ся на кух­ню спать. Всей этой дря­ни на­ва­ри­ва­лось, на­со­ли­ва­лось, на­су­ши­ва­лось та­кое мно­жест­во, что, ве­ро­ят­но, она по­то­пи­ла бы на­ко­нец весь двор, по­то­му что Пульхе­рия