Ферзи [Татьяна Чернявская] (fb2) читать постранично


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Татьяна Чернявская Ферзи

Небольшое событие, случившееся за два дня до основного действия

— Да куда ты прёсся! — гаркнули сзади, больно толкнув старика в спину, отчего новенькое ботало на его поясе печально звякнуло.

Его звук бесследно потонул в многоголосом гвалте, царящем на дороге, бесславно слившись с десятком таких же ботал, нервным гудением мётел, криками возниц и равномерным, почти заглушающим нытьём случайных пешеходов. Именно они-то и доставляли основные неудобства. Сперва три крикливые тётки с полными корзинами снеди принялись на все лады ругаться со стоявшим впереди возницей и пару раз порывались отдубасить несговорчивого соседа вязанкой наломанных по дороге лопухов. Потом они же, дружно причитая, пытались выловить забытого в пылу ссоры пацанёнка лет пяти, что успел улизнуть от мамки и с восторгом носился под копытами меланхоличных волов весьма почтенного возраста. Скотину гнали на убой, хотя и владельцу, и наёмному погонщику, и остальным участникам столпотворения в тот момент больше хотелось убить именно двуногого собрата, визжащего во всё горло. Родственницы проказника только нагнетали атмосферу, распихивая людей и волов. Впрочем, бдительные метельщики, надсмотрщиками зависшие в метре над землёй, не дали им под видом операции спасения пропихнуться вперёд и не без моральных потерь отогнали-таки нахальных торговок в конец очереди. Теперь оскорблённые в лучших чувствах дамы лишь невнятно бубнили в своём тесном кружке, костеря всех, начиная с господ радников, заканчивая изобретателями мётел и их водителями.

Сами метельщики тоже не оставались в долгу, нарочито громко отпуская комментарии в адрес неотёсанной деревенщины. Говорили они иронично и пространно, на модный городской манер слегка растягивая гласные и активно жестикулируя руками в ярких прорезных перчатках, тем самым активно оскорбляя не только нарушительниц спокойствия, но и других соседей. Мужики злились, сжимали кулаки, но терпели, привычно принимая городских франтов наравне с душевнобольными. Ну, кто ещё стал бы выряжаться в яркие узкие рубашки с протёртыми западными штанами, да навешивать на папенькины мётлы брелоки и амулеты целыми связками? Уже после первой версты их новенькие, подобранные с тщательной небрежностью, столь соответствующей требованиям столичного вкуса, костюмы по последней западной моде успели изрядно запылиться; приплюснутые шлемы с изящной росписью — съехать набок, а связка вычурных амулетов — нацепить на себя листву с придорожных кустов и мелкий мусор. Свисающие на длинных шнурках их болтуны, новейшей модели, орденами блестели на солнце, привлекая внимание не только менее обеспеченного населения, но и любого ворья. Изящная поросль элиты, всем своим дорогущим, купленным на родительские деньги инвентарём, старалась подчеркнуть, как она устала от всех богатств и условностей высшего света, жаждет свободы, естественности и творчества.

Сложно было на таких обижаться. Бить хотелось, а обижаться не очень.

Да что уж там говорить, и без них атмосфера была напряжённой. За тётками подтянулись ещё несколько пешеходов, один их которых был не так далёк от обращения в угробьца, а потому не стеснялся в проявлении чувств: что-то орал, размахивал руками и несколько раз порывался самостоятельно разрубить шлагбаум. Подлетело ещё две частные ступы и небольшая общественная, выкрашенная в весёлый жёлтый цвет туристических перевозок. Управляющие нервно врубали звуковые оповещатели, пассажиры возмущались и кричали. Пришедшие раньше, и оттого более раздражённые, участники невольного митинга отвечали им в той же манере. Одним словом, гвалт стоял непереносимый.

Из всей этой галдящей толпы заметно выделялся дед Зумак. Высокий, широкоплечий богатырь, всю жизнь проработавший лесорубом и лишь за последнюю дюжину лет растерявший молодецкую стать, он казался седой величественной скалой среди бушующего моря. Не отличаясь и в юности буйным темпераментом, с возрастом сельский силач стал лишь флегматичнее да медлительней, словно вообще разучился получать негативные эмоции и закостенел в каком-то вечном благодушном безразличии к внешней обстановке. Даже сейчас старичок продолжал жевать травинку и тихо мурлыкать себе что-то под нос, поглаживая меж рогов такого же старого и меланхоличного козла с буро-рыжей свалявшейся шерстью. Дед Зумак поправил верёвку на шее своего рогатого товарища. Возможно, отчасти такое выдающееся великодушие старика объяснялось и тем, что на данный момент в очереди он стоял первым, не упираясь носом в чью-либо спину. Хотя свою роль сыграла и частичная глухота на оба уха. Зумак, в отличие от прочих столпившихся, к нуждам отечественной системы телепортации относился лояльно, как-никак его внук на перевалочной станции в Младинце работает. Старик понимал необходимость задержки и важность чистоты линии для транслирующих чародеев и пассажиров специальных капсул, ведь на