Он где-то рядом [Николай Владимирович Переяслов] (fb2) читать постранично, страница - 2

научишься…

Пропустив мимо ушей слова про непонятную мне инерцию, я встал с земли и великодушно подтолкнул к нему велосипед.

— Хочешь прокатиться?

Я увидел, как озарилось его лицо, как вспыхнуло оно радостью и благодарностью и как, пересилив этот порыв, он сожалеюще, но твердо покачал головой в стороны.

— Нет… Не хочу.

— Да бери, мне не жалко! — неожиданно для самого себя расщедрился я. — Или, может, не умеешь? Так это ничего! Я вон сколько падал, а велосипед как новенький, только педаль Борька погнул да восьмерку на переднем колесе Витька сделал. Бери!..

— Нет, — повторил он, — я не поэтому.

— Хм!.. — пожал я плечами, не понимая, как можно отказываться от такого удовольствия, какое я сам только что впервые испытал, да еще и ничуть не переживая при этом попортить во время возможного падения велосипед, потому что он чужой и тебе его сами предложили. И вообще — мой собеседник был немного странноват для десятилетнего мальчишки, слишком серьезен, что ли. Во всяком случае, взгляд у него был полон чересчур уж взрослого понимания и осмысленности, каких не было ни у одного из моих знакомых сверстников, хотя я и дружил с далеко не тупоголовыми детьми. Но что-то, тем не менее, располагало меня к нему, несмотря на отличающую его от других непонятность, которую в общем-то не очень любят ни в моем тогдашнем и ни в каком другом возрасте. Что-то притягивало меня к нему, какое-то еще мало понятное чувство уже зародилось во мне, маня и тревожа нетвердую детскую душу предчувствием чего-то давно желаемого и пугающего одновременно. Примерно так бывало у меня иногда с мамой, когда после совершения какого-нибудь неприглядного поступка, а то и явного злодеяния, долго держа в себе раздирающий душу грех и в конце концов не выдержав укоров и угрызений совести, я признавался ей во всем и, договорив последнее слово, замирал в каком-то сверхтрепетном ожидании последующего наказания и идущих вслед за ним скорого прощения, ласковой маминой жалости и наступающих в душе чувств необычайно счастливой легкости, чистоты и любви ко всему белому свету, включая даже погнувшего педаль моего велосипеда Борьку.

— Ну, как хочешь, — с некоторой даже обидой сказал я, подтягивая к себе отвергнутый им велосипед, но отчего-то все же не уезжая.

— Ты только не обижайся, — попросил он, как мне показалось, очень печально. — Я бы с удовольствием прокатился тоже, но я боюсь, что с седла совсем не видно тех, кто может оказаться на пути движения колеса. Тех, для кого дорожка — такая же естественная среда обитания, как для нас, например, этот двор, улица, планета…

— Кого-кого?.. — поморщился я, не совсем понимая, о чем это он говорит — такими взрослыми и непонятными были его выражения для моего невундеркиндовского уровня развития.

— Ну насекомые всякие — жучки там, паучки, муравьи… Велосипед-то катится прямо, не останавливаясь и не объезжая каждую букашку, а они всё же — живые.

— Подумаешь! — пренебрежительно скривился я. — Жучки-паучки какие-то! Да и и где они? Я что-то ни одного, когда ездил, и не видел…

— А ты наклонись, — пригласил он и опустился на корточки. — Это очень интересно — прямо настоящие джунгли, только маленькие! Зверьё кишмя кишит, есть и свои хищники, и жертвы, всё как в настоящем лесу.

— Да ну?.. — недоверчиво фыркнул я и, словно против своей воли, положил велосипед и заинтригованно опустился рядом…

Глава вторая ДЖУНГЛИ

Что знаем мы об окружающей нас жизни? Что видим? Куда смотрим? Куда несёмся серединой её раскаленного шоссе, оставляя вдоль мелькающих обочин саму её первооснову, саму сказочную её сердцевину, открытую некогда миру чудаковатым старым волшебником по имени Фабр?.. Сегодня мы не присмотрелись к кузнечику, завтра наступили на гусеницу, послезавтра растоптали человека… Вперед! Вперед! Когда сидишь в седле — некогда отвлекаться, некогда глядеть под колеса. Только вперед! Только к цели!

Ну, а может — иногда полезно и остановиться, и посмотреть на тех, кто не успевает уползти от наших колёс?..

…Я опустился на корточки рядом со своим новым другом и рассеяно посмотрел на дорожку.

Суетливый черный муравей, бестолково цепляясь за каждый выступ и роняя наземь свою ношу, упорно волочил куда-то кривую рыбную кость раз в десять больше себя величиной. Мелькнула пролетевшая мимо бабочка, юркнул, прячась между камнями, какой-то жучок. Еще один муравей, стремительно ворвавшись в поле моего зрения, кинулся на помощь своему товарищу, выбив при этом у него из лап злополучную кость и сбив ею его самого…

— Ну и что? — спросил я, вертя головой. — Кого тут объезжать? Муравьёв?

Он очень удивленно поднял голову и посмотрел на меня.

— Да-а… Муравьёв… И всех остальных — тоже.

— Но тут больше и нет никого! — пожал я плечами и сконфуженно огляделся.

— Но ведь муравьи — тоже живые! — тихо произнес он, продолжая глядеть на меня своими широко открытыми ясными глазами. — А