Принц Вест-Эндский [Алан Ислер] (fb2) читать постранично, страница - 3


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

сказала лично мне, я даже не понял от волнения. Ни малейшее движение на ее лице не выдало, что мы знакомы.

Позже в тот день я нашел Коминса, отдыхавшего в библиотеке. Указательным пальцем он сонно массировал внутреннее ухо. Эта поза ему вполне подходила. Я быстро завел разговор о новом физиотерапевте.

— Не слишком ли она молода для такой ответственной должности?

— Чепуха. Она обучалась в Европе. Всем новейшим методикам.

Он думает, что знает нас, «еврофилов», забывая о том, из-за чего многие из нас перебрались сюда. Излишне говорить, что как раз сам Коминс виляет хвостом, ложится лапами кверху и радостно сопит перед идеалом Европы. Машина у него, например, — «мерседес-бенц».

— В Европе? — Я недоуменно покачал головой. — Не может быть! Коминс осклабился и прищурил глаза.

— И довольно сексуальная, а? Вы, старые проказники, задвигаете конечностями поживее.

На эту шуточку я, разумеется, не ответил. Будем считать, что он перепутал меня с сатиром Блумом. Я холодно кивнул и удалился. (Нет, нет, Отто, правду так правду: ты подмигнул и зашаркал прочь.)

Но у меня есть и другие, более надежные источники информации. Два дня я терпеливо выжидал, а потом наведался в отдел кадров — то есть к миссис Сельме Гросс. Сельма занимает кабинет с пуленепробиваемым окном, выходящим в вестибюль у главного входа. Таким образом она параллельно исполняет обязанности привратницы. И ни один плутоватый Орфей не прошмыгнул бы мимо нее со своей Эвридикой. Короче говоря, чтобы выйти, мы должны получить ее разрешение. Перед ней лежит ежедневно обновляемый список «самостоятельно ходящих».

Как и доктор Коминс, она принадлежит к коренному населению. По виду ее легче принять за пансионерку «Эммы Лазарус», чем за служащую. На самом деле существует даже мистер Гросс: Берни, дипломированный госаудитор, с которым она ведет насыщенную и деятельную жизнь вдали от нас — во Фреш-Медоуз, если быть точным.

В общем, я весело помахал ей из-за пуленепробиваемого стекла и показал на ее кнопку. Она впустила меня.

— Целую ручку, моя дорогая, — сказал я весело, словно мы повстречались в дорогом отеле. Сельма обожает такие архаические формулы. — Затосковав по прекрасному, я немедленно вспомнил о вас. И вот я у ваших ног.

Сельма поджала губы и пригладила волосы, спутанную белесую массу со странным оранжевым отливом во впадинах волн. Лицо ее, как всегда, являло собой гротескную маску из толстого грима — чистое Дада. Таким способом, очевидно, она поддерживает тусклый огнь в своем Берни.

— На прогулку, мистер Корнер? — Она потянулась за своим списком.

— Нет, просто зашел повидать вас. Ах, вы, наверно, заняты в связи с новыми назначениями — анкеты и прочее. Не буду отвлекать вас от работы своей назойливостью.

— А, вы о новом физиотерапевте? — Сельма похлопала по папке. — Оформлено.

— Насколько я понял, она из Европы. Сельма хмыкнула.

— Если Кливленд — Европа.

— Но она обучалась в Европе. В Лозанне? В Вене?

— Два года в общественном колледже Шейкер-Хайтс, с 1973-го по 1975-й, — начала Сельма, загибая пальцы. — Два года болталась по Европе, с 1975-го по 1977-й, один год в Спенсеровской школе лечебной физкультуры, Уиган, Англия, 1976-й-1977-й, закончила с отличием, ДФТ.

Я вопросительно поднял бровь.

— Дипломированный физиотерапевт.

— И теперь осчастливила наш скромный коллектив. Сельма шмыгнула носом.

— Если хотите мое мнение — это скандал. Но вы же знаете доктора Вайскопфа. Один взгляд на такую фигурку — и он превращается в дурака. Других документов здесь не требуется.

Доктор Вайскопф — директор «Эммы Лазарус» и правит здесь железной рукой. Один кивок, и мы вне игры, изъяты из списка самоходящих, посажены на диету из фруктового сока и овсянки. С ним шутки плохи. Поэтому я еще не доложил о своей бессоннице и о своем запоре. За глаза мы зовем его Kommandant — Комендантом; Гамбургер, рифмуя на тевтонский лад, зовет нашего достопочтенного директора доктором Шайскопфом. Для Гамбургера это переименование — Белой головы Вайскопф в Говенную Шайс — есть нечто самоочевидное.

Так что разговор принимал опасное направление. Не желая произносить слова, которые могут быть использованы против меня, я ответил на откровенность Сельмы сочувственной улыбкой:

— Пожалуй, я все же пойду, моя дорогая. Подышу перед обедом. Сельма снова потянулась к списку самоходящих.

Манди Датнер, Магда Дамрош: сходство очевидно даже для тугодума. Но что оно означает? Нет, я не сенилен, не безумен. Я не хуже вас знаю, что дитя из Кливленда не может быть Магдой Дамрош, которая разбила мне сердце в Цюрихе много лет назад. Та Магда взвилась дымом над Освенцимом в 43 году. Этим ужасным известием я обязан Эгону Зелингеру, который прислал письмо из Тель-Авива, неведомо как разыскав меня в 1952 году. Он разыскивал уцелевших. Не считая себя уцелевшим, а кроме того, имея особые причины не переписываться с ним, я не ответил.

Но в некотором смысле эта Манди Датнер есть та Магда Дамрош. Появление ее здесь не может быть