Копыто инженера [Михаил Афанасьевич Булгаков] (fb2) читать постранично
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (16) »
Михаил Афанасьевич Булгаков КОПЫТО ИНЖЕНЕРА ЧЕРНОВИКИ РОМАНА Тетрадь 2.1928 — 1929[1]
[ЕВАНГЕЛИЕ ОТ ВОЛАНДА][2]
— Гм, — сказал секретарь[3]. — Вы хотели в Ершалаиме царствовать? — спросил Пилат по-римски[4]. — Что вы, челов... Игемон, я вовсе нигде не хотел царствовать! — воскликнул арестованный по-римски. Слова он знал плохо[5]. — Не путать, арестант, — сказал Пилат по-гречески, — это протокол Синедриона. Ясно написано — самозванец. Вот и показания добрых людей — свидетелей. Иешуа[6] шмыгнул высыхающим носом и вдруг такое проговорил по-гречески, заикаясь: — Д-добрые свидетели, о игемон, в университете не учились. Неграмотные, и все до ужаса перепутали, что я говорил. Я прямо ужасаюсь. И думаю, что тысяча девятьсот лет пройдет[7], прежде чем выяснится, насколько они наврали, записывая за мной. Вновь настало молчание. — За тобой записывают? — тяжелым голосом спросил Пилат. — А ходит он с записной книжкой и пишет[8], — заговорил Иешуа, — этот симпатичный... Каждое слово заносит в книжку... А я однажды заглянул и прямо ужаснулся... Ничего подобного прямо. Я ему говорю, сожги, пожалуйста, ты эту книжку, а он вырвал ее и убежал. — Кто? — спросил Пилат. — Левий Матвей, — пояснил арестант, — он был сборщиком податей, а я его встретил на дороге и разговорился с ним... Он послушал, послушал, деньги бросил на дорогу и говорит: ну, я пойду с тобой... — Сборщик податей бросил деньги на дорогу? — спросил Пилат, поднимаясь с кресла, и опять сел. — Подарил, — пояснил Иешуа, — проходил старичок, сыр нес, а Левий говорит ему: «На, подбирай!» Шея у секретаря стала такой длины, как гусиная. Все молчали. — Левий симпатичный? — спросил Пилат, исподлобья глядя на арестованного. — Чрезвычайно, — ответил тот, — только с самого утра смотрит в рот: как только я слово произнесу — он запишет. Видимо, таинственная книжка была больным местом арестованного. — Кто? Что? — спросил Пилат. — За тобой? Зачем запишет? — А вот тоже записано, — сказал арестант и указал на протоколы. — Вон как, — сказал Пилат секретарю, — это как находите? Постой, — добавил он и обратился к арестанту: — А скажи-ка мне: кто еще симпатичный? Марк симпатичный? — Очень, — убежденно сказал арестованный. — Только он нервный... — Марк нервный? — спросил Пилат, страдальчески озираясь. — При Идиставизо его как ударил германец, и у него повредилась голова... Пилат вздрогнул: — Ты где же встречал Марка раньше? — А я его нигде не встречал. Пилат немного изменился в лице. — Стой, — сказал он. — Несимпатичные люди есть на свете? — Нету, — сказал убежденно арестованный, — буквально ни одного... — Ты греческие книги читал? — глухо спросил Пилат. — Только мне не понравились, — ответил Иешуа. Пилат встал, повернулся к секретарю и задал вопрос: — Что говорил ты про царство на базаре? — Я говорил про царство истины, игемон... — О, Каиафа[9], — тяжко шепнул Пилат, а вслух спросил по-гречески: — Что есть истина? — И по-римски: — Quid est veritas[10]? — Истина, — заговорил арестант, — прежде всего в том, что у тебя болит голова и ты чрезвычайно страдаешь, не можешь думать. — Такую истину и я смогу сообщить, — отозвался Пилат серьезно и хмуро. — Но тебе с мигренью сегодня нельзя быть, — добавил Иешуа. Лицо Пилата вдруг выразило ужас, и он не мог его скрыть. Он встал с широко открытыми глазами и оглянулся беспокойно. Потом задавил в себе желание что-то вскрикнуть, проглотил слюну и сел. В зале не только не шептались, но даже не шевелились. — А ты, игемон, — продолжал арестант, — знаешь ли, слишком много сидишь во дворце, от этого у тебя мигрени. Сегодня же как раз хорошая погода, гроза будет только к вечеру, так я тебе предлагаю — пойдем со мной на луга, я тебя буду учить истине, а ты производишь впечатление человека понятливого. Секретарю почудилось, что он слышит все это во сне. — Скажи, пожалуйста, — хрипло спросил Пилат, — твой хитон стирает одна женщина? — Нет, — ответил Иешуа, — все разные. — Так, так, так, понятно, — печально и глубоко сказал, качая головой, Пилат. Он встал и стал рассматривать не лицо арестанта, а его ветхий, многостиранный таллиф, давно уже превратившийся из голубого в какой-то белесоватый. — Спасибо, дружок, за приглашение! — продолжал Пилат, — но только, к сожалению, поверь мне, я вынужден отказаться. Кесарь император будет недоволен, если я начну ходить по полям! Черт возьми! — неожиданно крикнул Пилат своим страшным эскадронным голосом. — А я бы тебе, игемон, посоветовал пореже употреблять слово «черт», — заметил арестант. — Не буду, не буду, не буду, —- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (16) »
Последние комментарии
1 час 24 минут назад
1 час 34 минут назад
1 час 39 минут назад
1 час 59 минут назад
2 часов 8 минут назад
2 часов 30 минут назад