Окно для наблюдателя [Дмитрий Михайлович Липскеров] (fb2) читать постранично
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (11) »
Липскеров Дмитрий Окно для наблюдателя
Я сижу в плюшевом кресле, запрокинув голову на спинку. Глаза закрыты, волосы прилипли ко лбу… Жара… Она проходит, слегка касаясь моей ноги. Нога подогнута и затекла… Она касается ноги, и лодыжку щиплет. Рядом с креслом валяется сползший с ноги носок. Я вижу, как она наступает на него — полосатый и несвежий… Она поет заунывную песню. С грудью белой, пахнущей огурцом, с ногами полными и тоже белыми ТОСКА. Застывшее в мертвой точке солнце, жар от асфальта, на столе второй час кофе — отдымивший и киснущий на глазах, и руки, как будто отдавшие все силы, безвольно лежат на подлокотниках. За окном пейзаж. Но он скрыт густой пыльной листвой. Жить в первом этаже — тоска. Постоянные сумерки, постоянное ощущение кончины. Не тоскуют только блондины. Они всегда веселы и, наверное, глупы. Большие, полные женщины, стремясь избежать тоски, травят свои волосы перекисью, и смотреть на них — белых, но все равно тоскующих — печально. Тоска у них во всем: и в маленьких глазках, подведенных обычно синим, и под мышками в виде темных кругов, и в лоне, скрытом тяжелым животом. Умное большинство в дни летнего равноденствия — в тоске. В эти дни душа обязательно болеет, как женщина естественной болезнью. Душа температурит, капризничает, плачет и может незаметно умереть — вылететь через ухо и оставить тело ледяным. Ее уже ничем не поймаешь, никакими ловушками, никакими увещеваниями не загонишь обратно в холод. В столь милый другим день, с отцветающей сиренью и зацветающей черемухой, кажется, что все кончилось до сроку, что все додумано до сроку, что ничего уже не зародится путного — ни мысль, ни идея, и так до конца придется только вспоминать, что когда-то ты мыслил, рождал идеи… И страх такой, что хочется пустить пулю в лоб и смотреть, как разлетается ненужная голова, и ковыряться в ней пальцем, чтобы убедиться в правильности произведенного выстрела — в ней действительно пустота… И тогда нужно взорвать день — с его черемухами, с голубизной неба, с девушками, улыбающимися клубничными губами… Все тело стало дряблым, оно неприятно самому себе, пища раздражает, курение лишь корябает горло… Все не в радость, все — в боль… В ее руках кусок мыла выглядит кирпичом — такие тонкие у нее пальцы… Она никогда не тоскует, хоть и не блондинка. Она лишь красит волосы в белый цвет, хотя никогда не тоскует. Ей просто нравится быть блондинкой. Мне не нравятся блондинки, мне нравится она. — Ты знаешь, с моей головой что-то происходит. Мне внезапно хочется плакать и чтобы ты видела мои слезы… В такие моменты страшно любить. Страшно, что любовь станет единственным занятием в жизни. А перестать любить нет возможности, тогда вообще никаких занятий не будет… А мне хочется чего-то писать. Щелкать по клавишам машинки, и чтобы мысли какие-нибудь появлялись… — Знаешь, для чего нужна женщина мужчине? — спросил ее как-то. — Для чего? — Для того, чтобы о ней не думать, — ответил я, и мне показалось, что она поняла, что мысль глубока, такие у нее в тот момент были глубокие глаза. — Чтобы заниматься чем-то другим. Заниматься другим можно лишь тогда, когда у тебя с любовью все в порядке. — У тебя с ней в порядке? — Я ничем другим не занимаюсь. — Почему? Несмотря на ее глубокие глаза, она не поняла. — Потому что солнце, потому что жарко, — ответил я. Она любила ездить со мной в машине. Она была маленькая, худая и усаживалась в кресло как-то бочком, кладя ногу на ногу. У нее это получалось, потому что она была очень маленькая. Мы ездили целыми днями, попутно делая какие-то небольшие дела, и казалось, тоска куда-то исчезала, затихала на время, как боль в зубе. Потом я отвозил ее на вокзал, смотрел на огни уходящего поезда, возвращался домой, усаживался в плюшевое кресло, расслаблялся, давая возможность тоске завладевать моим телом, и ждал следующего вечера, чтобы набрать номер ее телефона. У меня скопилось множество телефонных счетов. Как-то я подсчитал, что за пять месяцев позвонил ей двести четырнадцать раз. Она позвонила мне дважды… Она не жила в другом городе, просто у нее была там длительная работа. Расписывала какую-то церковь. Как-то у нее случилась сильнейшая ангина. В церквах всегда прохладно, и горло отекло. Была большая температура, и она приехала болеть домой. Я ухаживал за ней два дня, радуясь, что хоть чем-то могу занять себя. На третий день ей стало лучше, и она спросила: — Ты все не пишешь? — Нет. — А чего?.. Потом ей опять стало плохо, и она замолчала, раскрывая рот лишь для полосканий. И я еще три дня не видел пишущей машинки, укором стоящей на столе. На четвертый день она опять спросила: — Ты хоть придумываешь что-нибудь? — Нет. — Это плохо. Я сам знал, что это плохо, и отправил ее полоскать горло. На следующий день она предложила: — Давай придумывать вместе. — Давай, — согласился я. У нее проснулся аппетит,- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (11) »
Последние комментарии
14 часов 56 минут назад
20 часов 9 секунд назад
1 день 3 часов назад
1 день 6 часов назад
1 день 6 часов назад
2 дней 17 часов назад