Неруда [Володя Тейтельбойм] (fb2) читать постранично


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Володя Тейтельбойм НЕРУДА[1]

Любовь и долгий путь рождают книгу, и если нет в ней стран и поцелуев, нет человека с полными руками и женщины нет в каждой капле, нет голода, желанья, гнева и дорог, — ни колоколом, ни щитом не станет книга…

Вот почему я шел вперед и пел.

Пабло Неруда

* * *

Л. С. Осповат По живому следу

Другие по живому следу
Пройдут твой путь за пядью пядь…
Борис Пастернак
В сознание людей моего, да и следующего, послевоенного поколения Пабло Неруда вошел как человек-легенда, олицетворение самых добрых надежд нашего жестокого века. Не было, кажется, места на земле, где не слыхали бы о чилийском поэте, который обрел себя в борьбе за свободу Испании, восславил сражающийся Сталинград, стал коммунистом, «шахтерским сенатором», бросил в лицо изменнику-президенту гневное: «Я обвиняю!» — а потом, укрываемый своим народом, переходя «от двери к двери, от руки к руке», в подпольных скитаниях создал грандиозный эпос Латинской Америки — «Всеобщую песнь»…

Самое удивительное — что в общих чертах так оно все и было: в роли автора выступила сама жизнь, имевшая, правда, достойного соавтора в лице Пабло Неруды, который выстраивал свою судьбу по законам художественного творчества. Ну, а если легенда, тяготея к эпической обобщенности, несколько выпрямляла реальный путь поэта, выравнивала его человеческий облик, так на то она и легенда.

Любопытные, кстати сказать, отношения с этой легендой сложились в дальнейшем у ее героя и, отчасти, творца. Неруда оставался ей верен, хорошо сознавая, чего она от него требует и может еще потребовать. Человек далеко не аскетического склада, он был готов и к лишениям, и к «гибели всерьез», что и доказал в последние дни своей жизни. Однако поэт не совпадал с легендой до неразличимости и, что особенно важно, не разрешал ей собою командовать. Я рискнул бы сказать, что Неруда непринужденно и не без удобств расположился в этой легенде, как в одном из тех домов, которые любил для себя строить. В органическом симбиозе двух начал — легендарного и житейского, — позволившем ему сохранять и отстаивать свое «я» при любых обстоятельствах, быть может, и заключается феномен Пабло Неруды, который так восхищал Илью Эренбурга: «Он никогда ни к чему не приспособляется… другие приспособляются к нему».

…Шли годы; мы познавали поэзию Пабло Неруды, учились плавать в океанских ее волнах, читали все новые, приходившие издалека книги поэта — его «дружеские письма миллионам людей», радовались, когда ему была присуждена Нобелевская премия по литературе. Не всегда поспевали мы за безостановочным движением его поэтической мысли, открывавшей неведомые горизонты. С опозданием вникли как следует в освободительный, раскрепощающий смысл «Книги сумасбродств», созданной после XX съезда КПСС, который, как вспоминал ее автор впоследствии, «точно огромная волна, поднял нас, революционеров, и нам открылись новые возможности, новые решения». Глубокое потрясение — а именно так охарактеризовал Неруда то, что было им пережито в 1956 году, — потребовало от него самокритической переоценки и собственного недавнего прошлого («Я, грешный, тоже внес свою лепту в культ личности Сталина») и вместе с тем способствовало бесповоротному отказу от догм, сковывавших развитие его творчества. Так и возникла «Книга сумасбродств», утверждавшая свободное, трезвое, принципиально антидогматическое отношение к миру, к людям, к себе самому. «Эта книга мне очень близка из-за ее непочтительности к почтению», — скажет о ней поэт.

И только теперь мы способны по-настоящему оценить то, что сделано Нерудой в написанной по горячим следам августовских событий 1968 года книге «Светопреставление», подводящей «предварительные итоги» двадцатого столетия и посвященной глубочайшим противоречиям нашей эпохи. Знаменитые свершения и победы этой эпохи чилийский поэт прославлял во многих стихах. Но в «Светопреставлении» он обратился к самым мрачным и постыдным страницам ее истории — к опустошительным войнам, к гибели миллионов людей в лагерях уничтожения, к оболваниванию целых народов при помощи орудий массовой пропаганды, к обожествлению палачей их безгласными жертвами, к использованию во имя высоких целей таких средств, которые извращали и фактически обессмысливали эти цели, к эксцессам левого экстремизма, к смертоносным издержкам научно-технической революции, к ядерной угрозе, поставившей под вопрос само существование человечества…

При этом Неруда отнюдь не становился в позу прокурора; его саркастическая, гневная, скорбная книга — настолько же обвинительное заключение, насколько и покаянная исповедь.