Путешествие в Ур Халдейский [Давид Шахар] (fb2) читать постранично, страница - 3


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

пробормотал:

— Большое спасибо, большое спасибо…

Казалось, что в своей невосприимчивости ко всему, что происходило вокруг него, он вовсе не понимает, что означает сие явление женского рода, находящееся у него перед глазами, и что оно ему сообщает. Однако по прошествии многих лет мы убедились, что речи Эльки, светлая ей память, смогли все же с течением времени пробить скорлупу, оберегавшую его от мира, и внедриться в его сознание: когда мы его видели в последний раз, он шел с книжной полочкой, подвязанной к шее веревкой и упиравшейся ему в живот. Это позволяло ему, в точности как и предвидела Элька, мир ее праху, одновременно нести с собой множество книг, вынимая и меняя на ходу нужные тома, а также приветственно поднимать шляпу перед всеми попадающими в его поле зрения юбками без малейшего опасения, что тяжелые книги из-за этого вывалятся из рук и упадут на землю.

Не знаю, почему именно в Эльке я увидел жену старого окулиста. Возможно, дело здесь было лишь в стечении обстоятельств: перед тем как выйти в библиотеку, я слышал жалобы нашей домовладелицы на жену доктора Ландау, собирающую в доме горе-музыкантов только ради того, чтобы помешать ее отдыху, и поскольку, выйдя, я встретил Эльку у дома доктора, я сосватал ее с ним и приписал ей все то, что слышал о докторше от госпожи Джентилы Луриа. Мне с легкостью удалось также объяснить ее поведение всем услышанным и увидеть ее властность в том, как она навязала свои советы доктору Кетеру, и в том, как она тащила за собой сестру Этель. Однако спустя всего полчаса, когда я сидел в читальном зале и выяснилось, что эти двое — тетушки библиотекаря, я совершенно не мог понять, как вообще возможно совершить такую ошибку. Элька и за нею Этель приходили к нему в библиотеку примерно раз в месяц, поближе к закрытию, и после того, как последние читатели исчезали, оставались провести с ним часок-другой. Почему же они приходили навестить племянника Срулика именно на рабочем месте, а не дома? Они не бывали у него в доме, потому что дали себе клятву, что ноги их в его доме не будет, и стопы их больше не переступали его порога с тех самых пор, как его отец уехал за границу. Они говорили, что он не уехал, а сбежал из дома от жены. Поскольку невестка изгнала их брата из дома, они поклялись, что больше к ней не придут и не станут с ней разговаривать. Заметно было, что по натуре они не способны упорствовать в бойкоте и были бы готовы и даже рады забыть свой страшный зарок, да только тут уж не дата им матушка Срулика никакой возможности разрешиться от данного обета.

Эти две женщины казались двумя гигантскими бабочками, чьи крылья сморщились, отсохли и отвалились в тот самый миг, когда они собирались взлететь, и их краски мерцали сквозь складки мятой ткани. Ткань эта почти всегда была американской, и не только сама ткань, но и все одеяние: блузки и юбки, платья и нижние юбки, шляпки и чулки, а иногда даже обувь — все это прибывало в посылках из Америки, и как только прибывало, тут же надевалось на тетушек Эльку и Этель и отправлялось на генеральную репетицию гала-парада от Шаарей-Хесед до библиотеки Бней-Брит на Абиссинской улице. В лучшие свои времена все эти яркие, цветные, полосатые, клетчатые и крапчатые одежды служили трем молодым американкам и, надо полагать, не особенно выделялись на них благодаря полному соответствию между юношеским фасоном и телом, находящимся в полном расцвете, здесь же они мерцали, словно отражения бесплотных душ, поскольку облачали юность души, абсолютно игнорируя тело, стоящее между ними. Ввиду того, что тетушки не трудились гладить одежды, вынутые из посылки, и это, так сказать, в связи с сущностным подходом, направленным на самое главное, минуя второстепенное, различающим качество ткани, видящим особенности цвета и воспринимающим принцип форм сквозь случайности времен и событий, одеяния, со всеми складками их, и пятнами, и скопившейся на них пылью, покрывая старое тело, обличали юность души, угнездившейся в нем. Этот смятый нераспустившийся бутон распространял особый, ему лишь присущий аромат, состоящий из самых разных и отдаленных друг от друга вещей. Подобно наружности тетушек, их запах также создавал впечатление странного и далекого совершенства, словно внезапный отблеск иного мира; совершенства полного и цельного, хотя и состоящего из деталей, обычно несочетаемых и даже взаимоотталкивающихся; совершенства, состоящего из всех содержащихся в нем компонентов и вместе с тем находящегося за гранью их всех — как мелодия, в которой заключено больше, чем простое соединение создающих ее инструментов. Запах тетушек прорывался сквозь запах полотна, выдержанного в закрытых ящиках комода, и смешивался с душком тления старого дерева и благоуханием изысканных французских духов «Сен-Лоран», с запахом хозяйственного мыла и духом стоячей воды, и душицы со стен, и мха на камнях, и хлебной плесени, и хны, и раствора лизола, и пчелиного меда.

Спустя несколько лет после того, как мне стало ясно, что это