Правила игры в чудо: Растет ли в подмосковном лесу дерево желаний? [Алексей Веселов] (fb2) читать онлайн

Валерия и Алексей Веселовы Правила игры в чудо

Глава 1 Час мертвый, он же тихий

Голос в телефонной трубке рокотал уже две минуты. Рокотал неразборчиво — вечно у них в инфекционном отделении проблемы со связью, — но зато убедительно и очень громко. Так что доктор вынужден был держать трубку на отлете и морщился как от зубной боли.

— Вы… Алексеич… понять меня, как… благодарны и вообще… сын, а я… пьян… это праздник… ни за какие деньги… спасли… вас… позволите, да?

Прозвучавший вопрос заставил Ивана Алексеевича отреагировать:

— Простите, уважаемый, но я не понял, чего же вы, собственно, хотите?..

— Принять… понимаю… много работы… мертвый час… десять, нет… минут, ради сына… так признательны… вы меня понимаете…

Из последних слов доктор заключил, что состоится визит благодарности, ответил «да» и резко положил трубку. Еще один сумасшедший родитель, и вечно они путают тихий час с мертвым…

Обычно эти не очень приятные сцены с обязательным вручением бутылки подарочного коньяка происходят при выписке, а тут — надо же — спустя год!

Доктор прекрасно помнил этого Носика — постоянно взволнованного пузатого мужичонку, приезжавшего с расфуфыренной особой, мамой больного Костика. Она еще боялась прикасаться к больничным вещам — вообще ко всему, и даже к собственному сыну, и даже в перчатках.

Больные лептоспирозом всегда тяжелые. Как правило, их привозят поздно — желтушных, с пораженными почками, горящих, как лампочка. Но тот случай был из ряда вон. Костю привезли в состоянии уремической комы.

Пришлось повозиться. Коллеги дружно отпросились на майские праздники, и Иван Алексеевич отдувался за всех трое суток подряд. Спал урывками. Невыспавшийся доктор, вообще-то, настоящая катастрофа для больных. А что поделаешь, когда врачей-дежурантов не хватает?

Мальчишке просто повезло — у него были все шансы оказаться на кладбище, и никакие антибиотики его бы не спасли. Но на четвертый день температура неожиданно упала, а еще через пару дней Иван Алексеевич сказал родителям Кости, что их сын будет жить…

* * *

Доктор выглянул из ординаторской и тут же недовольно поморщился. Мусор… Стоп! Нет, не мусор — записка. Опять кто-то из выздоравливающей команды балуется. Он поднял с полу тетрадный лист в клеточку, развернул и начал читать:

Прошу прощения за вчерашнее. Я была нездорова. Сегодня мне получше. Но я все равно не ем манную кашу. В палате есть холодильник. В холодильнике есть апельсины. Их туда положила мама. В апельсинах есть витамины.

А что есть в вашей манной каше?

Мой ответ: ничего.

Р. S. Прошу не класть в общую кастрюлю с манной кашей мою 1 (одну) чайную ложку сахару, 5 мг соли и 0,5 г масла!

Р. Р. S. Еще прошу отгадать: «Два конца из стекла, а посередине столбик».

— А посередине столбик, — повторил вслух Рукавишников.

Абракадабра какая-то.

Что там было вчера? Сестричка жаловалась на Таню, что та не завтракает. Он попытался поговорить с девочкой, а она вдруг разрыдалась, а потом закричала, что пусть он сам ест свою противную манную кашу с комочками. И пусть подавится!

А теперь вот записка.

* * *

— …И я вам в последний раз говорю, что масло надо получать не под честное слово, а по весу! — отчитывал доктор буфетчицу тетю Софу. — В последний раз, учтите!

— А вы докладную завотделением напишите, тогда буду по весу! — стояла на своем буфетчица. — Это ж сколько надо времени, чтобы все отделения масло-сахар по весу получали! Остынет все! И опять мне будете нервы мотать… Э-эх-х, врачи! Больных лечите, а в столовую не суйтесь!

Тетя Софа была такой смелой сразу по трем причинам. Работала она в больнице без малого сорок лет и многих докторов перевидала — раз. Зарплата у нее такая, что на ее место никто не позарится, и в случае чего палатной сестре, а то и врачу, придется лично стоять на раздаче — два.

А третье и главное: не напишет Иван Алексеевич докладную — кишка тонка у врачишки! Не тот нынче пошел дипломированный медперсонал, не тот. Раньше-то врач здесь был царь и бог, а теперь в небожителях ходят завхоз и старшая медсестра.

Много чего видит тетя Софа, да не про все говорит. Даже дома, даже своему благоверному. Он у нее в угрозыске работает, водителем. Не приведи господи, ляпнет лишнее, да в ненужном месте…

Доктор для очистки совести заглянул в бачок с помоями и хотел сделать еще какое-то замечание, но его позвала медсестра.

Ага! Гости… Он быстро прошел в бокс для приема посетителей.

Глава 2 Здравствуйте, Иван Алексеевич!

Да, тот самый мужчина с сыном. И то же пузцо. Только, кажется, оно стало побольше. Мамашу, похоже, дома оставили. Ну и слава Богу!

— Здравствуй, Костя! — сказал доктор своему бывшему пациенту, поздоровавшись за руку с его отцом.

— Здлавствуй!

Косте было лет девять. «Наверное, парню не сладко приходится в школе с таким выговором…» — подумал доктор. Вслух же он никогда ничего такого не говорил, поэтому спросил по-взрослому, присаживаясь рядом:

— Как себя чувствуете, юноша?

— Холосо! Спасибо, дологой Иван Алексеевить, сто вы спасли меня от смелти! Я не знал, сто такое зить здоловым, а тепель знаю. Я наутился делать стойку на луках и сейчас показу…

И мальчишка действительно отошел поближе к стенке и сделал стойку на руках. Постояв с полминуты, он смешно дрыгнул лакированными ботиночками и довольно ловко опустился на обе ноги.

— О как! — восхищенно воскликнул его отец и поцокал языком. — Ай, молодца, Костик, ай, молодца… Вот так вот, Иван Алексеевич, мы полностью в норме. Краснеем только, хе-хе, вверх ногами. И мальчишка мой, пожалуй, и в самом деле кое-что смыслит в вопросах жизни и смерти. Вы меня понимаете?.. И может быть, больше нашего…

— Да, ты герой, и здесь держался молодцом, не сдавался. И в шахматы, по-моему, научился играть?

— Да, и в шахматы, хе-хе, — довольно рассмеялся Носик. — Ну, сынок, — обратился он к сыну, — ты возьми телефон, пойди к окошку, поиграй там, а мы с Иван Алексеичем хотим переговорить об одном деле…

Костя взял у отца мобильник, солидно, не по годам, кивнул доктору и удалился на подоконник.

«О чем же это нам надо с ним переговорить?» — подумал Рукавишников, хотя прекрасно понимал, что сейчас состоится один из ритуальных «благодарственных» разговоров, ставших неотъемлемой частью его замечательной и такой благородной профессии.

— Дорогой Иван Алексеевич, — слегка волнуясь, начал гость. — Я долго готовился к нашей встрече, придумывал разные слова… Теперь вот вижу вас, и все они кажутся мне неуместными, глупыми… вы меня понимаете?

Доктор механически кивнул и широко улыбнулся, разведя руками: дескать, виноват. Хотя, и в самом деле, глупых слов сказать можно очень много…

— Так вот, важно только одно: сегодня у нас день рождения. Годовщина выздоровления! Не знаю, как сложится его жизнь, доктор, но Костя запомнит это, вы меня понимаете? Это чудо. И случилось оно благодаря вам.

— Гм, ну что вы, — привычно стал возражать Рукавишников, — поверьте, весь персонал…

Посетитель нетерпеливо поерзал в кресле, впрочем не сводя с доктора проникновенного взгляда.

— Да-да-да, я все прекрасно понимаю, но я наводил справки еще тогда, и потом тоже — персонал тут ни при чем! Я не знаю никакого персонала, вы меня понимаете?.. Есть вы и я, и день рождения Кости, вот так, то есть нет — еще Тамара, жена, вы меня понимаете? Вы ей подарили второй день рождения сына. Ну то есть нам троим…

Доктор растерялся, не зная, что и возразить. Носик же продолжал наступление:

— Скоро мертвый час закончится, а я хочу успеть…

— Тихий… Тихий час!

— Да? Все время путаю, простите. И вот что, Иван Алексеевич… Вы разумный человек и должны понять нас правильно: мы очень хотим, чтобы вы и ваша семья приняли наш подарок. Только ничего не говорите, пожалуйста… Вы дослушайте, — взмолился толстячок, увидев протестующий жест доктора. — Только дослушайте! А потом я уйду сразу — мы с Костиком уйдем сразу, как только дослушаете, вы меня понимаете?..

Рукавишников уже не реагировал на это «вы меня понимаете». Он попробовал представить себе, что такое мог иметь в виду этот Носик, говоря о подарке, о чем нужно говорить с такой странной прелюдией. Ну что? Явно не коньяк… Велосипед с тридцатью скоростями? Холодильник? Ноутбук?

Доктор улыбнулся: подсознание выбросило набор из трех предметов, и в каждом из них он в некотором роде нуждался. Ну, велосипед — это дань мальчишеству, все-таки ему уже тридцать пять. А вот старый холодильник «ЗИЛ-Москва» гудит, зараза, и широковат для их кухни. А ноутбук — это, извините, необходимость. Его отсутствие больно задевало мужское самолюбие доктора, хотя он вовсе не страдал из-за отсутствия того же автомобиля, например. Ноутбук нужен — и точка… М-да-а, ну и о чем же речь все-таки?

Посетитель выждал паузу — и в одну минуту изложил все, с чем он пришел к доктору в день рождения своего сына:

— Мы просим вас принять в дар часть моего фамильного наследства: домик в деревне. Это под Москвой, рядом с Серпуховом. Большой дом, теплый, рядом заповедник, места удивительные: Ока, лес… Я уже и ремонт в нем сделал… Я вам после все объясню. Я позвоню вам и объясню… Костик! — позвал он сына, едва договорив, и проворно поднялся с кресла.

Мальчика, видимо, игра не так уж и увлекала — он тут же от нее оторвался и подбежал к отцу.

— Ну, сынок, скажи Иван Алексеичу «до свидания». И запомни этот день на всю жизнь. Ты меня понимаешь? До свидания, доктор…

— До свидания, Иван Алексеевить, я вас ни за сто не забуду, — искренне проговорил мальчик.

И только когда за посетителями закрылась дверь, когда гудящий на весь этаж лифт увез Носиков из отделения, доктор увидел на столе толстый конверт. «Ивану Алексеевичу» — было написано на конверте неровными крупными буквами. «От Носика», — понял доктор и только и смог, что пошевелить губами, словно желая что-то сказать…

В коридоре послышались детские голоса. Тихий час закончился.

Глава 3 Ольга-Олюшка

«Это, в конце концов, ни в какие ворота не лезет! Просто черт знает что!» — думал доктор, возвращаясь с работы.

Не то что бы Рукавишников был против подарков — эта пора миновала давным-давно, когда он проходил интернатуру. И убедили его не резоны тогдашних коллег — мол, нельзя отказывать больным в возможности выразить свою благодарность. Убедила его семидесятилетняя старушенция Пелагея — как там ее? — то ли Ниловна, то ли Никитична.

Бабулька была чудная. Эдакий божий одуванчик с сухонькой головкой на тонкой морщинистой шее. Иван до сих пор помнил и ее прозрачно-голубые, совсем как у младенца, глаза, и робкую беспомощную улыбку. При выписке она принесла ему длинную связку сушеных боровиков. «Сама собирала, не побрезгуй, милай», — прошамкала бабка.

А когда он попытался объяснить Пелагее Никитичне-Ниловне, что ничего и никогда не берет, что, дескать, у него принципы, позиция и все такое прочее, бабушка молча заплакала. И столько горя и непонимания было в ее младенческих глазах, что махнул он тогда рукой на свои, будь они неладны, принципы и взял подношение. А потом поил Никитичну-Ниловну чаем, а та приговаривала: «Ой, спасибочки, доктор. Не обидел, уважил старую».

Много чего приходилось с тех пор принимать ему от благодарных пациентов, но чтобы такое…

Иван Алексеевич опустил руку в карман. Ключ, что оставил ему в конверте безумный Носик, был на месте. Тут же лежала и записка с указанием адреса дома под Серпуховом и телефона дарителя.

Днем, в ординаторской, он первым делом принялся названивать по указанному в записке номеру. Но, увы!

«Абонент не отвечает или временно недоступен», — талдычил голос в телефонной трубке.

«Ну и бог с ним, — подумал Рукавишников, подъезжая к Ясенево, — не сегодня-завтра Носик объявится, верну ему ключ, и вся эта дурацкая история будет забыта».

С этими мыслями он выкинул дневное происшествие из головы и принялся обдумывать, что бы такое купить своей Ольге-Олюшке в честь так неожиданно и так кстати полученной сегодня премии. Подарки детям уже куплены. А вот что подарить любимой…

Не часто, нет, не часто удавалось ему побаловать жену. А ведь кого, как не ее, и баловать! По правде сказать, таких женщин, как его Оля, Иван в своей жизни не встречал. И дело не в том, что она, выйдя замуж почти девчонкой, очень скоро сумела стать настоящей хозяйкой, женой и матерью. Была в его Оле какая-то удивительная легкость, благодаря которой проблемы и неурядицы будто обходили их дом. То есть они, конечно, случались, проблемы, как же без них, но не разъедали сердцевину их жизни, не касались ее.

Они просто были, как дождь, снег и ветер. А потом их не было. И семья Рукавишниковых, его семья, шагала и шагала себе предписанными где-то в небесных канцеляриях путями.

«Или скакала», — усмехнулся Рукавишников, вспомнив, как недавно его Ольга с детьми на спор прыгала на одной ножке от магазина до дома.

Елки-палки! Как же он мог забыть?! Именно в тот день Оля без конца твердила, что в «Сатириконе» дают «Макбета», и как это, наверное, здорово, и хорошо бы посмотреть.

Значит, подарок пока откладывается. Он купит билеты и тогда…

Представляя, как обрадуется жена, как захлопает в ладоши, точно девчонка, Рукавишников незаметно подошел к дому.

Глава 4 Что, где, когда…

На всех Рукавишниковых — маму Олю, папу Ивана и детей Нату, Кирилла и Милу — приходилась небольшая однокомнатная квартирка в Ясенево, на юге Москвы.

Тесновато, конечно. По комнате не пройдешь без риска что-нибудь опрокинуть или ушибить колено. Здесь помещались: двухэтажная кровать Наты и Кирилла, детская кроватка с прутиками, где ютилась выросшая из нее шестилетняя Мила, раскладной родительский диван, двустворчатый шкаф, широкий стол для занятий, клетка с попугайчиками, стулья и большой глобус в углу.

Еще был в «апартаментах» холл. И Рукавишниковы этим холлом гордились. Своими размерами он почти не уступал жилой комнате. Там стояли пианино, Наташкин компьютер и стеллажи с книгами. А свободного места, если сравнить с той же комнатой, оставалось предостаточно. Для чего? Дети катались здесь на качелях, прикрепленных мощными скобами к потолку, Мила гоняла на велосипеде, а все вместе Рукавишниковы могли и потанцевать в праздник. В холле жила громадная пальма. Эту пальму — тогда она была совсем маленькой — Иван подарил жене в честь рождения старшей дочери.

Еще была кухня, но кухней Рукавишниковы как-то особенно не гордились, и жить в ней не жили. Разве что дети тут уроки готовили, если хотели побыть рядом с мамой.

В прихожей, конечно, размещалась обувь. Много обуви. Летняя, зимняя, демисезонная и, наконец, так называемая семизонная, заношенная до такой степени, что определить ее сезонную принадлежность было просто невозможно. Обувь стояла ровными рядами. Место любой пары было строго продуманным. И каждый член семьи четко знал, откуда выдернуть свою обувку, нужную именно сию секунду. А вот вернуть на место почему-то забывали. Ольга от этого очень страдала. Стеснялась, правда, что повод для страданий несолидный какой-то, и все же по-настоящему страдала, смешно воздевая руки и вспоминая другие прегрешения провинившегося.

Вообще-то, правил в их семье было мало, и не нарушать их было очень просто. Насорил — убери (веник и совок строго под раковиной)! Мой руки перед едой и посуду за собой (отдельно детям — ешь над тарелкой)! Не мешай другим делать уроки. Поинтересуйся у матери, не нужна ли ей помощь. Отца перед работой не волновать, а после работы не трогать.

И еще кое-что, так, по мелочам.

Разве много?

Сегодня Кирюшка в третий раз услышал от мамы этот вопрос. И каждый раз из-за одних и тех же сандаликов — они словно забыли свое место и оказывались бог знает где. Или вообще не снимались — вот как теперь. Мальчишка, набегавшись во дворе, прошлепал, не разуваясь, на кухню — водички ему, видишь ли, срочно захотелось.

Кирилл почесал ногу, изрисованную шариковой ручкой, и вместо оправданий сообщил:

— Мам, правый сандаль порвался.

— Не «сандаль», а «сандалик», — поправила его Ольга, хотя «сандаль» куда больше подходило к этому растоптанному еще Наташей лаптю.

Сын уже ее совал матери под нос, а та, закрыв глаза, представляла: вот Кирюшка отвечает у доски, и все три первые парты 4-го «Б» с интересом наблюдают, как просит каши его правый сандалик. И учительница наблюдает и наверняка отведет ее в сторонку на следующем родительском собрании и скажет: «Я все понимаю, но вы уж постарайтесь… Это все-таки школа… У ребенка должно быть особое отношение».

И про Наташу она много чего такого могла представить. Девочка уже в седьмом классе. В ее возрасте Ольга записывала в свой потайной блокнотик: «Сережа Храпченко очень красивый мальчик, самый красивый в нашем классе». Еще в блокнотике были сердечки, нарисованные красным карандашом. Много сердечек.

А главное — в ее возрасте Ольга одевалась не только со вкусом, но иногда и шикарно. Ну была такая возможность, и Оля — ах, как стыдно теперь! — бывало, и нос задирала перед одноклассницами, одетыми попроще.

И про младшенькую, Милу, мама легко могла представить. Когда Ольга побывала в детском саду на утреннике к 8 Марта и сравнила костюмы девчушек, специально купленные к этому событию, с нарядом ее дочки — таким милым, но совсем простеньким! — ей захотелось сбежать, и Мила это прекрасно видела. Она не дурочка. Наоборот — она самая-самая.

Именно Мила шепнула тогда их заветное: «Перышко Финиста-Ясного сокола!», напомнив Ольге о том, что было их, Рукавишниковых, правилом.

Очень простым правилом. Это правило гласит: в жизни есть главное и неглавное. Есть перышко Финиста-Ясного сокола, и есть платья-бусы-сережки. Без перышка в жизни нельзя. Без сережек обходятся.

Вот поэтому Иван с Ольгой деньги тратили на книги и путешествия, на театры и зверушек для Милы, на обмундирование для фехтовальщика Кирилла и на компьютерные обучалки для Наты. А все остальное…

К остальному требования простые. Одежда должна быть удобной. Аккуратной. Зимой — теплой. Пища — полезной и сытной. Желательно вкусной.

Конечно, не все вокруг разделяли с Рукавишниковыми такое отношение к жизни. Вот и Олина мама…

Но Ната, Кирилл и Мила это правило приняли.

* * *

«И вообще, мои дети — самые замечательные!» — подумала Ольга, ласково потрепала Кирюшку за кончик непокорного «петуха» на голове и решительно направилась к буфету, где на верхней полке в красивой палехской шкатулке хранились деньги «на проживание».

«Хранились» — опять-таки сильно сказано. Они улетали — эти деньги. Как будто печатали их с водяными знаками в виде крылышек…

— Вымой руки и ноги! Пойдем в «Распродажу»! — сказала она сыну.

Глава 5 Широкий выбор, дешевле не бывает

«Распродажей» назывался новый магазин, где цены кусались на тридцать, а то и все сорок процентов меньше, чем в других магазинах.

Еще переодеваясь, Ольга мысленно произвела нехитрые подсчеты и убедилась в том, что новые сандалии сыну можно было купить еще неделю назад, когда она увидела, что старые вот-вот развалятся. Всего только и надо было не полениться спланировать покупки, когда Иван принес зарплату.

Шли не торопясь. Кирилл балабонил о чем-то. Ольга слушала его вполуха, а сама наслаждалась буйством майской зелени. Весь апрель дули холодные ветры. Тепло всегда приходит в Москву так поздно! Где-то на Корсике уже гремят карнавалы, а здесь только и радости, что любоваться морозостойкой травой на газонах. А она наполовину искусственная. Ее и кошки не едят. Зато когда придет тепло и пробежится зеленью по всем деревьям — как же это здорово!

— …Мам, так я поеду в фехтовальный лагерь? — переспросил ее Кир, довольно чувствительно дернув за руку.

— Э-э… обсудим с отцом, хорошо? Мы же не примем решения без него, — нашлась Ольга.

Да-да-да, еще этот лагерь… Но лагерь не имел прямого отношения к деньгам из палехской шкатулки. Впереди еще месяц, и Иван обещал что-нибудь придумать, поэтому в магазин Ольга вошла в самом лучезарном расположении духа.

Сейчас они выберут приличные сандалики. Сейчас обуются родные ножки. Сейчас…

Им повезло. Только вчера завезли первую партию сезонной обуви, и глаза просто разбегались.

— Во-первых, — начала Ольга, когда Кир уселся на пуфик и разулся, чтобы примериться к обновке, — мы должны выбрать что-то надежное. Ты сам знаешь, что бывает с ненадежными вещами…

— Да, мам, они хуже ненадежных людей. Вот Колька с третьего этажа — я на него сильно надеялся, что даст списать контрольную по русскому, а Колька не дал… хотя на воротах он не хуже меня стоит.

— Ну, это не то… Это другое… И потом, папа наш говорит, что у вас на воротах одни дырки стоят, — отшутилась Ольга, чтобы не портить себе и сыну настроение расспросами о контрольной. Видно, опять наваял ее дорогой сыночек на два балла.

— Сандалии нам нужны такие, чтобы до сентября, — вот какие, а не что попало, и поэтому дело не в том, сколько они стоят…

— Дорогие — это девчоночьи! — убежденно высказался Кир.

— Поглядите на него! — вдруг вмешалась продавщица, внушительных размеров дама постарше Ольги. — А я своему купила за шестьсот. Вот эти… Точно такие же на нашем рынке отдают за восемьсот, а на Тульской вообще за тыщу.

На груди дамы красовался желтый бейджик с именем «Вера».

— Точно, девчоночьи, — проговорил Кирюша, зачарованно глядя на светло-серые сандалии, ловко подставленные продавщицей на потрепанный лист картона, что служил покупателям местом для примерки обуви. Подумав, он прибавил для убедительности: — Меня в школе засмеют!

Врал Кирилл. Хороши были сандалии. Одни застежки на липкой ленте чего стоили! И было их три штуки на мыске и одна на пятке. Но мальчик не знал, сколько сторублевых бумажек было вынуто из палеха, а по маминой реакции чувствовал — маловато.

— Засмеют… — продолжала тем временем продавщица Вера. — Много ты понимаешь. Я такие в передаче «Умный ребенок» видела на мальчишке одном. Вы, мамаша, даже не слушайте — это чистая кожа. Не то что остальная дрянь!

И настырная продавщица продемонстрировала разницу. Кожа на сандалиях от «Умного ребенка» гнулась легко и ласкала пальцы, а на «дряни» была жесткой и совершенно не гнущейся.

Возразить было нечего. И мама как-то вся растерялась. Приступ внезапной ярости резанул Кирилла по сердцу. Чтобы сдержаться, он прильнул к матери. Его взгляд упал на ее старенькие туфельки.

«Кожа или тоже дрянь?» — мелькнуло в его голове.

И Ольга посмотрела на свои туфли.

И продавщица Вера тоже наконец посмотрела. Нарочито откровенно и звучно зевнув, она убрала сандалии на место, где они смотрелись, наверное, не хуже, чем по телевизору.

— У нас широкий выбор! Дешевле не бывает… — бросила напоследок Вера и отошла к другим покупателям.

— Ма, пойдем отсюда… — тихо попросил Кирюша.

Он чувствовал себя не в своей тарелке и видел, что матери сейчас тоже не по себе.

Ольга порывисто обняла его и шепнула:

— Давай быстро выберем и сбежим отсюда!

— И платить не будем? — удивился мальчик.

Наверное, чересчур громко удивился, потому что продавщица уставилась на них с плохо скрываемым подозрением.

— Мммм, сынок, не шути так!

Ольга достала деньги и демонстративно громко сказала:

— Слава Богу, мы с папой работаем, и нам есть чем расплачиваться.

И вот так, под присмотром бдительной Веры, они на скорую руку выбрали приличные с виду сандалии. Правда, черные, а этот цвет как-то не очень идет к солнцу и загорелым мальчишеским ногам. Зато всего за двести пятьдесят.

— Мам, ты когда себе купишь что-то летнее? — поинтересовался Кир, когда они вышли из магазина.

— Ты даже представить себе не можешь, как я хочу что-то купить! — ответила Ольга.

— Что?

— Угадай!

— Джип вишневого цвета!

— Нет, сынок, мне стыдно, но я очень-очень… ты даже не представляешь КАК…

— Что, мам?!

— …Хочу попкорна!

Кир облегченно вздохнул и рассмеялся. Все-таки классная у него мама! И не завидует он ни сыну этой Веры, ни умному мальчишке из телевизора. Его мама — супер, таких он вообще не встречал. Уже поедая вместе с ней попкорн, Кирилл вспомнил о главном: сегодня же матч века! Их дом играет против соседней двенадцатиэтажки. Кто кого?

Услышав новость, Ольга выразила осторожное сомнение в форвардах — Димке и Лешке. Оба они часами набивали мяч на ноге, а вот по воротам бить ленились. В результате не только они, но и оба голкипера — Кирюша и все тот же Колька с третьего этажа — имели слишком мало игровой практики. Это папа так говорит, а уж он знает — играл за сборную мединститута на спартакиаде.

Но Кир не дал в обиду друзей. Что папа! Папа, если на то пошло, играл за сборную правым полузащитником, поэтому пусть лучше помолчит о форвардах. Кирилл твердо знал, что его команда раскатает соседскую, как щенят, и шагал домой пританцовывая.

Глава 6 Почему можно махать руками

Дома их ждал сюрприз — бабушка с дедушкой.

Так повелось, что ее родители всегда приезжали без предупреждения. Сразу после свадьбы Ольги и Ивана Нина Викторовна заявила, что обязана помогать дочери «вести дом». Потому время от времени она неожиданно наведывалась с инспекторскими проверками. «Для вашего же блага!» — не уставала повторять Нина Викторовна.

Когда родилась Натка, стало понятно, что Ольга и без помощи матери прекрасно справляется с обязанностями хозяйки дома и молодой мамочки. И с молоком у нее оказалось лучше некуда, и в лифт коляска помещалась, и лес под боком для прогулок. Ясенево же, а не какие-то Текстильщики подбирали родители, делая дочери подарок к свадьбе! Они таки помучились тогда, выискивая приличный вариант обмена комнаты в Беляево, что осталась после смерти Олиной бабушки, на однокомнатную с доплатой. Выложили все сбережения…

Много воды утекло с тех пор, а привычка наносить неожиданные визиты у Нины Викторовны осталась.

Ольга не возражала. Мужчины — муж Иван и отец Дмитрий Викторович — подшучивали над Ниной Викторовной, но преград не чинили.

Разве не читала бабушка сказки сначала Натке, а затем Кирюше и Миле? Еще как читала! Не зря когда-то в актрисы хотела пойти. Раз не повезло, два не повезло, а потом бабушка повстречала дедушку, и как-то само собой вышло, что и думать забыла про ВГИК.

На их семью вполне хватало и одного выпускника этого института: дед окончил операторский факультет и работал на телевидении. Мотаясь из командировки в командировку по всему Союзу, он успел-таки подарить своей красавице жене Олюшку, и после рождения дочери Нина Викторовна уже не думала о карьере актрисы.

Смирилась? Ну, это как сказать. Разве в повседневной жизни не хватает кино или, на худой конец, цирка? Когда Оля подросла, Нина Викторовна блестяще окончила педагогический. Потом работала учительницей биологии, а в последние годы — инспектором роно.

Переобуваясь в кеды, чтобы сбежать на футбол, Кир снисходительно улыбался, прислушиваясь к громкому голосу бабушки, доносившемуся из кухни. На этот раз все шишки достались Наташе:

— Ну почему у вас, Наташенька, всегда такой кавардак? Тебе уже тринадцать, и ты в состоянии помочь матери, раз она не успевает. Когда твоя мама была девочкой, ей не стыдно было пригласить к себе подруг. А ты… Ты можешь пригласить сюда кого-то? Только не обманывай! Я вижу по твоему лицу, что подружки к тебе не заходят. К Кирюше-то мальчишки забегают, им что, а ты стесняешься пригласить. Я тебя прекрасно понимаю, но с этим надо что-то делать!..

Ольга только вздохнула, представив, каково Натке выслушивать бабушкины проповеди, а Кир заявил:

— И правильно! Наташка заставляет всех тарелки перемывать, а сама свои чашки с заваркой везде оставляет и сухарями крошит… А подруг у нее особых и нет — какие подруги, если все время в Интернете торчит? А вот Колька ко мне приходит, и он из-за носков под подушкой руками махать не будет, как Наташка, а только по делу.

Какое именно дело заслуживает «махания руками», Кир не уточнил — убежал на улицу.

А Оля поправила прическу, чтобы не ударить в грязь лицом перед всегда подтянутой и аккуратной матерью, и решительно направилась в кухню.

Глава 7 Шуточки у тебя, дочка…

Наташа подметала пол вокруг стоящего посреди кухни мусорного ведра. Из него, как назло, перед приходом бабушки высыпались картофельные очистки.

— Ага! Это ты! — обрадовалась мать. — Впрочем, ты сейчас скажешь, что все-все-все уже давно слышала и все знаешь — и чем посуду мыть, и куда класть маникюрные ножницы… У меня так сердце сдавило, Олюшка, когда я увидела грязь у Милы под ногтями… Ты не представляешь. Кинулась в аптечку, а там шаром покати! Шаром! — повторила мать с нажимом, хотя кое-что в аптечке все же имелось, и даже очень полезное — тот же йод, бинт, например, и… и…

Вообще-то там и впрямь негусто, и не поверишь, что в доме свой доктор постоянно прописан. Бывает, соседи заходят, спрашивают совета или даже просят помочь вместо неотложки. Помогать-то Иван помогает, а вот за лекарствами, если понадобится, каждый раз в аптеку бежать приходится.

Оля с матерью обнялись. Наташа даже позавидовала. Ей, как старшей, все реже и реже доставались бабушкины объятия. Воспользовавшись затишьем, она шмыгнула из кухни. С дедом сейчас куда веселее!

Спустя четверть часа на кухне царил идеальный порядок. Посуда была заново перемыта, кастрюли и сковородки, громоздившиеся одна на другой на обоих столах и даже на подоконнике, убраны в шкаф. Ольга только успевала вытирать тарелки, принимать и расставлять кастрюли, выносить мусор. Как ни странно, все это ее развлекло.

— Мам, а ты хоть помнишь, что я тоже ходила с грязными ногтями? У меня даже записи в дневнике были!

— Не было!

— Были! Во втором классе!

— Господи, что ты такое говоришь! Не было записей про ногти, я бы со стыда сгорела!

Мать схватилась за сердце, и Оля поспешно отступила:

— Ладно, ладно, мам, я пошутила. Помню только одну — про то, как я подралась со Светкой Кожуховой. Очень вспотела, кстати. И ничего — никто не принюхивался. Наоборот, мне потом целую неделю один мальчик портфель носил…

— Шуточки у тебя, дочка… И знаешь, раз уж мы заговорили о запахах, — у Наташи переходный возраст, между прочим. Она должна знать, что теперь необходимо более тщательно следить за собой. А ты небось и не думаешь ни о чем!

Ольга не ответила. Она по опыту знала — лучший способ предотвратить дискуссию — не вступать в нее.

Мать и дочь уселись за стол. На нем стараниями Нины Викторовны было сейчас хоть шаром покати, но тут все правильно: стол — это престол Божий, как любила говаривать покойная бабушка.

— Может, ты все-таки меня поцелуешь? — спросила мать. — В последнее время тебе приходится об этом напоминать.

Ольга послушно встала, подошла к матери и поцеловала ее в щеку. Это был ритуал. Столь же ритуальным был и последовавший вслед за поцелуем вопрос:

— Олюшка, как же все-таки так — ты вообще учишь детей мыть посуду?! Все тарелки снизу жирные, будто их в курином бульоне полоскали! Я не удивлюсь, если…

— Мама!

Так обрывать мать было, конечно, невежливо. Но… очень не хотелось выслушивать ее очередное предсказание нашествия тараканов и мышей.

Было уже нашествие тараканов, было. Но нашествие на весь подъезд. Потом насекомые куда-то благополучно подевались. И, скорее всего, не в результате химических атак или борьбы за чистоту. Ушли — и все. У них там свои вселенные, у тараканов этих. А мыши — это вообще смешно. У них кошка! Или — они у кошки? Это как посмотреть…

Очень толковая у них кошка Липси. Ее Иван из больницы притащил — какой-то пациент веселый по случаю выздоровления подарил. Напомнил, что страшнее кошки зверя нет. Проверить вообще-то случая не было — здесь Москва. А мыши — они где-то в амбарах водятся или еще вот в полях, как в «Дюймовочке».

Нина Викторовна в который раз, может и в тысячный уже, подумала, что плетью обуха не перешибешь. Ну и ладно! У нее сейчас куда более важный разговор к дочери имеется. И она начала очень издалека:

— А что у вас к ужину? Мы тут с дедом привезли кое-что.

— Бабушка торт привезла! — закричала показавшаяся в дверях Мила. Она прикатила к ним на трехколесном велосипеде. Над ней возвышался ухмыляющийся счастливый дед.

— Ну, торт не торт, а уж точно вкусненькое! — уточнила бабушка. — Но мы, конечно, дождемся папу. Отец работает за троих и вправе рассчитывать, что дома его ждут к ужину.

— Я тоже работаю. А к ужину у нас тушеная курица с картошкой, — вполголоса сказала Ольга.

— Ах, дочка… Ты лучше молчи про свою работу. Людей только смешить такой работой. Сидеть в цветочном магазине с утра до вечера и получать две тысячи при таком графике! Это же курам на смех! Дом — запущен, дети — как сироты…

Мать явно увлеклась развитием темы, и Ольга решила ее остановить:

— Мне нравится эта работа. Люди приходят ко мне такие будничные, усталые, а уходят с улыбками и цветами…

Смеющиеся лица деда и Милы исчезли. Встреча в верхах с такой повесткой дня их не интересовала. У них дела поважнее — в лошадку играть!

Ольга не стала ждать ответной реплики матери. Подчеркнуто аккуратно, разгладив ладонью складки, она сложила фартук и ушла в ванную комнату. Скорее бы вернулся Иван… Вечно эти дежурства по выходным!

Она устало опустилась на край ванны. Несколько минут посидела, уставившись на гору белья, приготовленного для стирки. Нескончаемой стирки…

В дверь постучали. Это была Нина Викторовна. Она сбивчиво принялась объяснять дочери, что ничего дурного сказать не хотела. Уж кто-кто («Олюшка, ты же сама мать!»), а она первая желает им только хорошего. Кстати, одна старинная подруга («Это, Олюшка, человек с приличными связями в нашей сфере!») предлагает Оле работу в частной школе.

— Кем это?

— Преподавателем. Ты же художник…

— Я не художник, а керамист, и я много раз говорила об этом. И керамике не учат в наших школах. Ни в обычных, ни в частных. Нет у нас такого искусства!

— А в этой будет. Несколько часов. С директором уже все договорено. Все нюансы… Приличная зарплата — больше того, что твой Иван на двух ставках получает… Ведь ты училась, Олюшка, тебя хвалили преподаватели, на всех студенческих выставках тебя отмечали. Ты с животом не бросила, окончила училище. Наташа вот выросла какая-то странная. И все зря? Почему, ты думаешь, она такая замкнутая? Почему…

— Мама, что было, то прошло. Смешно вспоминать о том, как меня хвалили тринадцать лет назад! Я все забыла, мама! Я работаю в цветочном магазине. Рядом с домом. Три раза в неделю. Я достаточно времени бываю с детьми. Они не брошены…

— Достаточно… Не брошены… Конечно, боже ж ты мой, конечно! Даже больше чем достаточно, наверное! Кстати, ты знаешь, что Наташа читает газеты с объявлениями и кое-что вырезает из них?

Ольга насторожилась. Нет, ничегошеньки она не знает ни о каких вырезках. И никаких таких газет не покупает. Их в почтовый ящик даром кладут, и это хорошо — Липси по своим большим и малым делам ходит в тазик, поэтому свежие бумажки нужны постоянно. Кошка любит по ним поскрести. Потом еще мяукает — докладывает, умница.

Нина Викторовна показала Ольге сложенный вчетверо тетрадный листок с наклеенными на нем вырезками. Он был у нее в заднем брючном кармане и почти не помялся.

Ольга развернула листок и пробежала его глазами. Из-за мелкого шрифта текст был почти неразборчивым. Пришлось вглядываться в каждую строчку. Впрочем, ей хватило нескольких вырезок, чтобы составить общее представление о характере документа, служившего в руках матери уликой не столько против Наташи, сколько против нее, Ольги.

Приглашаю для работы в клубных шоу и программах артистов и в шоу-проекты различных жанров. Возможны отдельные артисты с интересными номерами. Цирк, оригинальный жанр. Оплата 150–200 $ за выступление. Юноши и девушки приглашаются в группу поддержки. Резюме (желательно с фото) и контактные координаты присылайте на e-mail или звоните по телефону…

Срочно! Ищем актрису, девушку 14–16 лет! Можно ранее не снимавшуюся. Главное — внешность и голос, приятная интеллигентность в лице. Студенческий фильм, гонорар небольшой, съемки в Москве. Фотографии присылайте на e-mail. Барышни со своим монологом или готовым этюдом приветствуются…

Начинающие модели и манекенщицы! К вашим услугам фотобанк на нашем сайте! Организация и постановка фото, видеосъемки дефиле. Работа на выставках и презентациях! Звоните — договоримся!

— Ну, и скажи, — спросила мать, — куда могут завести подобные интересы привлекательную девочку?

Ольга не ответила. Очень аккуратно — как фартук — она сложила тетрадный листок и сунула его в карман халатика.

— Это был Наташин секрет, — сказала Ольга. — Я не знаю, что с этим делать, но это ее, понимаешь? И я не знаю… Я не хочу…

Ольга еле сдерживалась, чтобы не разрыдаться.

Глава 8 Если матери нужен кефир на полдник…

— Ну, не сердись, доченька. Я хотела, как лучше. Ну, положим на место эти вырезки, и Наташа ничего не узнает. — Нина Викторовна чувствовала, что переборщила. — Оля, не молчи. Ты слышишь меня?

Ольга не отвечала, и мать добавила:

— А мы эклеры привезли. Твои любимые… Хочешь?

Ольга даже улыбнулась. Конечно, мама желает ей только хорошего. И она тысячу раз права: детям уделяется все меньше внимания. Наташа все время торчит в своем Интернете…

Видя сомнения дочери, мать решила, не откладывая, нанести основной удар, пока условный противник не выстроил оборонительных редутов.

— Оля, я предвидела, что ты не согласишься с моим предложением. У тебя трое детей, и они действительно требуют постоянного внимания. Ты права, мать должна быть рядом. Или бабушка. Да-да, бабушка, — повторила Нина Викторовна, поймав удивленный взгляд дочери. — И потому я решила оставить работу. Решение окончательное и отмене не подлежит.

— Мама! — Ольга не знала, что сказать.

— А что такого? Стажа у меня хватает, пенсию через полгода назначат. Переживем! Тем более что два раза в день питаться я буду у тебя — завтрак и обед. Плюс кефир на полдник… Будешь кормить?

— Мама!

— А ты наконец-то почувствуешь себя человеком, личностью. Теперь так много говорят о личности ребенка, ее становлении. Я беседую об этом с учителями на семинарах, а моя собственная, моя единственная дочь в полураспаде!

— Ну мама…

— Зачем я пеклась о том, чтобы твоя личность полностью раскрылась?! Вполне хватило бы научить тебя готовить курицу в духовке!

— Погоди, мама, дай сообразить хоть что-то!

— Ты уже насоображала троих детей! Ты насоображала мне постоянную головную боль из-за… нерациональности всего, что вы тут устраиваете. Просто волосы дыбом встают! У нее цветы в голове, а в доме пахнет кошкой! Наташа готова в модельки пойти, Кирюшка — в олимпийские чемпионы! Лишь бы вырваться из круга, где вы вертитесь, вертитесь как белки в колесе. А… Вот — звонят! Наверное, твой муж пришел, а у тебя еще ничего не накрыто!..

И мать сама поспешила открыть Ивану. Она почувствовала, что сказала, пожалуй, больше, чем надо. «Зато не рассусолила на два часа, а все разом!» — успокаивала она себя, с достоинством подставляя зятю щечку для поцелуя.

— Что это? — спросила она, указывая на длинный предмет, обернутый белым докторским халатом.

— Тс-с-с! Это новая шпага для Кира. Старая-то совсем затупилась.

— Все шуточки у тебя! Шпага! Мальчишке! А у жены приличной обуви на лето нет… Не знаю, стоит ли, но я хочу заметить…

Глава 9 Что еще за мелочь пузатая?

Нина Викторовна еще не успела закончить тираду, а в дверь снова позвонили. Вернулся Кирилл:

— Счет девять — семь! Мы сделали их, сделали! Я же говорил!

Внук так сиял, и таким счастливым было его лицо, что бабушка растаяла.

— Балует тебя отец, — только и сказала она, когда Кирюша радостно взвизгнул, моментально опознав шпагу по эфесу, торчащему из белого ворота накрахмаленного халата.

— А вот я бы и булавку ему не доверила, — очень серьезно заметила Наташа.

Как и всегда, она вышла встретить отца. Следом за ней у деда на закорках приехала Мила. Из ванной вышла Ольга. Бросив взгляд на родственников, она как-то неуверенно помахала мужу рукой и удалилась на кухню — включать духовой шкаф, где дожидалась своего часа курица.

* * *

Семья собралась за столом. Кошка Липси, не мигая, провожала глазами первые куриные косточки, хрустнувшие на крепких зубах Рукавишниковых и Петровых. Запеченную рябу она уважала, хотя и считала, что она уступает по вкусовым качествам свежему окуню.

— Да, кстати! Вчера у нас была премия, но я забыл ее получить… — со значением в голосе произнес Иван, и его большие руки стали чем-то шуршать в пакете, стоявшем рядом.

— Опять! — воскликнула теща, высоко подняв брови.

— Ха-ха… — отозвался тесть, — со мной тоже был совершенно аналогичный случай…

— Ну так вот, я получил ее сегодня! И кое-что принес! Внимание! «Изабелла», вино с дыханием юга…

— А нам? — крикнул Кир.

— Во дает! Тебе же папа шпагу принес, — возмутилась его старшая сестра.

А отец продолжил:

— Вам, дети, два, нет, три литра апельсинового сока! Наверное, хватит, даже если вы поделитесь с нами.

Кир мигом вскочил со своего стула и выбежал из кухни. Из коридора донесся его возбужденный голос:

— Я открою сок старой шпагой — у нее наконечник отломался!

— Такие подарки, как шпага, должны быть мотивированы какими-то успехами в школе, мне кажется… — не выдержала Нина Викторовна.

— А я, бабушка, еще в школу не хожу! Как же я? — спросила Мила.

Бабушка не нашлась, что сказать на это, и дочке торжественно ответил отец:

— И тебе, Мила, добрая тетка Премия кое-что подарила. Большую вещь на всю жизнь… Боюсь, правда, она окажется тебе не по зубам.

— По зубам окажется! — заверила его Мила, широко открыла рот и повертела головой, демонстрируя неплохие резцы, а потом сказала: — У меня четыре коренных зуба, и все целые, и молочные очень крепкие.

— Тогда держи. Гофман! «Щелкунчик» и все-все-все!

— Ура! — заорал Кир. Он уже вернулся и пытался открыть сок шпагой. С виду она ничем не отличалась от новой, но была со сколом на острие, который сделал ее настоящим опасным оружием, непригодным для спорта.

— Так вот, гм, здесь «Щелкунчик» и все остальное, и я предупреждаю: руки оторву, если кто помнет страницы, как это вышло со старым Гофманом! И осуждать меня никто нестанет, даже суд присяжных. «Как, — скажут присяжные, — потерпевший измял старшего советника суда, мастера Дроссельмейера? Да его самого под суд!» Так что смотрите! Ручки вытри, Мила, и посмотри, какие картинки. В старой книге были совсем другие…

Рукавишников покосился на старшую дочь и снова заглянул в пакет, приговаривая:

— Та-а-ак, неужели это все? Посмотрим-посмотрим, что тут еще имеется?

Девочка уставилась в тарелку, всем своим видом показывая, что, мол, никаких «ура» от нее все равно никто не дождется.

— Мда-а-а… — протянул отец, — да тут какая-то мелочь пузатая… Копилка, что ли, не пойму? Нет, похоже, тут все-таки не очень пузатая мелочь…

— Гы-гы, — с интересом подал голос дед. — Наташе — копилка…

— Вот! — воскликнул Иван. — Жаль, очень жаль, но, к сожалению, никаких бочонков и поросят. Всего-навсего обучалка по флэш-анимации и интернет-карточка на двадцать единиц. Даже не знаю, пригодится ли тебе…

Наташа издала еле слышное «ф-фух», вытерла губы салфеткой, подошла к отцу и поцеловала.

— «Девочка, живущая в сети, поющая любовь», — пропел Кир и тут же схлопотал затрещину от сестры.

— Ты поощряешь это компьютерное сумасшествие! — возмущенно обратилась к зятю Нина Викторовна. — А ведь доказано… твои же коллеги, врачи, говорят, что компьютер вреден. Детям полчаса в день — это максимум!

— Ну бабушка, — тут же пустилась защищаться Наташа, — нам учитель по информатике объяснил, что это предрассудки! Надо делать перерывы по десять минут, и все!

— Учитель по информатике… А я уж было подумала, что у тебя совсем другие учителя имеются… — многозначительно произнесла Нина Викторовна. — И я вообще-то с отцом говорю.

— Мама! — тихо, но внятно сказала Ольга.

— Все «мама» да «мама»! Что вы меня все время окорачиваете-то! У меня высшее педагогическое образование и опыт работы!

— Может, продолжим ужин? — вмешался дед. — Я читал, кажется в журнале «Здоровье»: чем холоднее курица, тем больше в ней канцерогенов…

Рукавишниковы благодарно посмотрели на деда и снова налегли на еду. Кирюшка только попросил отца придержать коробку с соком и, приняв позицию со свободной рукой на отлете, проткнул ее шпагой под самым верхом.

— Браво! — воскликнула Нина Викторовна, успевшая подставить кружку под струю сока.

Впрочем, она тут же заметила, что на упаковке для этих целей есть специальное отверстие с крышкой, и каждый умирающий от жажды мальчик, даже заблудившись в пустыне, может легко им воспользоваться без риска для жизни и здоровья окружающих.

Ужин продолжился в полном молчании. Когда же в тарелках не осталось ничего, Нина Викторовна объявила:

— Иван, у меня есть очень серьезный разговор. Он касается всех. Даже мушкетеров сертифицированных, хотя дети… Они все так трудно понимают, что я не знаю…

— Как трудно, бабушка? — спросила Мила.

— Я хотела сказать, что вас надо выгнать в комнату. У нас серьезный разговор. Чай с эклерами будет позже.

— Дети, а ну, марш Гофмана читать! — распорядился глава семейства.

Глава 10 Как отличить пиццу-барбекю от сумасшедшего директора школы

Ольга принялась мыть тарелки. Нина Викторовна взяла быка за рога:

— Дорогой зять! Мне кажется, твоя жена засиделась в цветочном магазине. Ну что это за работа! И что за деньги!

— Что за деньги? Я вам скажу… Олина зарплата — это неделя жизни, Нина Викторовна. Неделя жизни! И я очень благодарен Оле. Если бы не ее работа, мне пришлось бы на коленях стоять, выпрашивая себе место завотделением, когда наш в феврале ушел на пенсию. А так вот и не пришлось. И, может, больше не придется никогда.

— Колени какие-то… Чего не придется? Ты знаешь, Иван, когда ты пришел в первый раз к нам… когда Оля тебя привела — она светилась вся. Я поняла: любовь. Когда пошли дети, я понимала: любовь требует жертв. Но почему, почему только от Оли? Извини, что я вот так прямо, ты знаешь, это не мой стиль…

— Мама, ты разве забыла, что Иван мне всегда помогал! — с нажимом на последние слова произнесла Ольга. — И пеленки, и магазин…

— Забудь о пеленках! Ведь больше их не будет, надеюсь? Дети выросли. Твой Иван имеет любимую работу, рыбалку, его уважают, ему даже цветы дарят, и вот что смешно: я не удивлюсь, если их покупают в твоем задрипанном цветочном магазине! А ты, Оля? Кому-то в этом доме есть дело до того, что происходит с тобой?

Ольга молчала. Ее муж тоже не торопился с ответом. Тещу возмутило спокойствие зятя: ведет себя как доктор с больной — дать ей выговориться, а после прописать двадцать капель корвалола. Она раскраснелась и стала нервно постукивать ладонью по столу.

На кухне собиралась гроза.

— Кстати, о рыбалке… — попытался разрядить обстановку дед.

— При чем тут рыбалка?! — оборвала его Нина Викторовна. — Тоже хорош! «Нина, не вмешивайся, дети сами строят свою жизнь!» Еще ни разу не принес с рыбалки даже карася для этой хвостатой вонючки!.. Брысь! Кошкам нельзя трубчатые кости! — крикнула вдруг Нина Викторовна и замахнулась на Липси, когда та попыталась стянуть со стола аппетитную ножку с остатками курицы.

— Давайте, наконец, сядем и разберемся, почему Оля гниет заживо. И почему она не может стать прекрасным — я уверена в этом — да, прекрасным учителем изобразительного искусства в частной школе?

— В какой школе? — оторопел Иван.

— В школе этой дуры Никифоровой, что ли? — уточнил обиженный под горячую руку дед. — Ну-ну… — Он секунду помолчал и обратился к дочери: — Оля, тебе принимать решение. Но только знай, что до прошлого года эта Никифорова на какой-то фирме заведовала отделом доставки итальянской пиццы. Знаешь, «Горячая пицца за тридцать минут»? Это она! Хочешь пиццу с барбекю — на тебе барбекю, хочешь сити-суприм — получи вместе с колбасой пепперони!

— Откуда ты таких названий-то нахватался? — невольно удивилась Нина Викторовна.

— Ты не знаешь разве? Ай-яй-яй, нам на ночной эфир руководство заказывает. Из твоей Никифоровой до сих пор флайеры сыплются — деньги там, наверное, крутит в обороте, а школа для нее что-то вроде прикрытия, не больше. — Ее супруг явно пытался взять реванш за рыбалку.

— Разве бизнес — это порочно? — пыталась защищаться прогрессивно мыслящая педагогиня.

— Я знаю, что школу, настоящую школу, может построить только сумасшедший.

— Шизофреник? — ядовито уточнила она.

— Не передергивай, Нина, и… лучше дай-ка я тебя поцелую, — добавил примирительно Дмитрий Викторович. Воевать с дамой — не в его характере.

Он сделал попытку поцеловать супругу, но Нина Викторовна отстранилась.

— Так вот: если Оля согласится, я уволюсь с работы! И буду смотреть за детьми.

Как видно, для Дмитрия Викторовича это тоже было новостью. От удивления он даже крякнул. Рукавишников коротко взглянул на него, потом на жену и стал задумчиво вертеть вилкой.

— Мама, а нас ты заберешь в свою школу? — деловито поинтересовался Кир, заглядывая на кухню.

Было ясно, что дети подслушивали. Нина Викторовна даже привстала было со стула, чтобы окоротить их длинные уши, и Дмитрий Викторович, почувствовав необходимость разрядить обстановку, предложил:

— А давайте не будем спешить. Давайте съездим, проветримся. У нас завтра съемки в Серпухове и окрестностях — в заповеднике и так, по мелочам. Говорят, места обалденные. Недалеко от Москвы, километров сто или около того. Автобус большой. И я могу взять вас с собой. Кстати, Иван, об этом я договаривался и просил, хотя и не на коленях, а так, знаешь ли…

— При чем тут Серпухов? — все еще на взводе удивилась Нина Викторовна. — Мы решаем серьезный вопрос. Что там смотреть в твоем заповеднике? Бизонов?

— Угадала!

Еще не решаясь показаться взрослым на глаза, дети завопили из-за дверей:

— Ура! Охотиться на бизонов!

— Брось, папа, бизоны вымерли давно! — рассмеялась Ольга, явно довольная тем, что есть возможность уйти от необходимости принимать немедленные решения. — Бизонов поубивали из-за вкусного мяса и шкур. У них шкуры какие-то особенные, из них делали щиты и паруса…

— Ты, дочка, путаешь бизонов с турами, а туда же, хе-хе, — стариков учить. Короче, едем на два дня. Ночевать в гостинице, а можно и в автобусе. Два дня совсем другой жизни — а? Как я придумал? Иван? Чего какой-то смурной-задумчивый сидишь?

— Я, Дмитрий Викторович, сижу вот и думаю… Есть у меня именно под Серпуховом одно дельце. Приятель просил. Он мне и ключи от своего дома дал на случай, если не управлюсь и придется заночевать. Не знал, что и делать, а тут вы… Удивляюсь, но, похоже, все очень кстати.

— Что кстати? — снова вступила Нина Викторовна. — Удивляешься ты совершенно некстати. Нам надо принять решение до понедельника. Место уйдет, я вам это гарантирую! И детям в понедельник в школу — какие поездки!

— Я, Нина Викторовна, — с расстановкой ответил ей зять, — удивляюсь тому, что вы… несмотря ни на что… нас любите!

— Ура-ааа! — снова раздалось из-за двери. — Едем! Едем!

— Я сказал: Гофмана читать! — прикрикнул на детей отец. — А впрочем… Кто там у нас дежурный по чайнику? Налить полный!

Нина Викторовна сдалась. Она подумала, что в поездке, пожалуй, у нее будет достаточно времени кое в чем убедить молодежь, а уж своего супруга она приструнить успеет и по дороге домой.

Глава 11 Почему никому не повредит прогулка по Ватикану?

Чай пили мирно и ладно. Кошка Липси сидела на коленях Дмитрия Викторовича, он гладил ее и рассказывал о заповеднике.

Оказывается, такого крошечного заповедника нет больше нигде в мире. «Размером — как сто Ватиканов», — сказал дед, но ему не поверили на слово, хотя никто из слушателей не был ни в Ватикане, ни в этом заповеднике, ни в других достопримечательных местах, если не считать Кремля.

И вот в этом крошечном заповеднике разводят бизонов. Представляете — бизоны, бизоны, бизоны, как в прерии…

Дмитрий Викторович достал приготовленный заранее буклетик, на первой странице которого было написано: «НАШИ ЗУБРЫ ЕДУТ В ЕВРОПУ!»

— Так зубры же, деда! — рассмеялся Кир.

— Не может быть! — расстроился дед. — Этого не может быть… Должны быть бизоны — я слышал по телефону…

Он оказался прав: как следовало из буклета, бизоны в заповеднике действительно были, но только одна семья, в питомнике, а сам этот питомник создавался специально для зубров.

— Ну и что нам в тех бизонах! — махнул рукой дед. — К зубрам так к зубрам, какая разница! Тем более что и те и другие произошли от одного предка и похожи как две капли воды. Незнающий человек и не различит сразу. Главное — в путь!

* * *

Выезд планировался на восемь утра, и гости стали откланиваться. Целуя дочь, Нина Викторовна горячо шептала: «Олюшка, я все понимаю, но ты на себя посмотри. Иван в сравнении с тобой прямо Аполлон Бельведерский, и глаза веселые, а сегодня так и вообще чем-то возбужден. Говорит со мной так странно, а на тебя вообще внимания не обращает. Ты бы разузнала, что там у него на работе в последнее время. Та же премия в субботу… Его подарки тоже… Ну как можно дарить ребенку какие-то карточки для Интернета, если девочке не в чем пойти в приличное место? Элементарно не в чем! И не возражай, пожалуйста. Я прекрасно знаю ее гардероб! Как и твой!.. Нет, не так я себе представляла ваше семейное будущее… Не так, Олюшка!»

Ольга не отвечала. И это еще больше уязвило материнское сердце Нины Викторовны. Но она подумала, что, пожалуй, поездка на свежий воздух действительно никому не повредит, а Ольге, может, и на пользу пойдет. Что же касается новой работы, то дело, правду сказать, потерпит до среды или четверга — ей удалось договориться. А как же: решение серьезное, и Ольге надо подумать… хотя чего тут думать-то? Ну чего?!

Захваченные каждый своими мыслями, Петровы ушли от Рукавишниковых. До метро они добирались пешком, и всю дорогу, нежно поглаживая супруга по руке, Нина Викторовна объясняла, насколько серьезны ее опасения за здоровье и будущность дочери. Дмитрий Викторович поддакивал, а сам в это время размышлял о том, что охота пошла не та — зубра нет, да что зубр! Зайца днем с огнем не найдешь. Из этого следовало, что охота на уток перестала удовлетворять Дмитрия Викторовича. Да и не сезон, эх, ну вот разве с камерой побаловаться в заповеднике…

Глава 12 Какая разница в Люберцах

Родители Ольги уже прослушали: «Осторожно! Двери закрываются! Следующая станция “Теплый стан”», а у Рукавишниковых еще никто не угомонился. Дети потребовали от отца почитать им вслух бессмертную историю про Щелкунчика, орех Кракатук, старшего советника суда Дроссельмейера и маленькую девочку Мари, чье сердце оказалось достойным того, чтобы о ней написали сказку.

Иван отбивался изо всех сил, — завтра рано вставать! — но наконец сдался. Он пообещал три главы и погнал детей в душ, еще раз пригрозив всеми карами неизвестным вандалам, если им вдруг придет в голову рвать нового Гофмана. Последней в душе побывала Ольга. Когда она вышла из ванной, подсушив пол и развесив полотенца, даже Наташа, обычно самая медлительная, уже успела постелить постель.

Ольга спряталась под одеялом с головой. Иван начал:

— Двадцать четвертого декабря детям советника медицины Штальбаума весь день не разрешалось входить в проходную комнату, а уж в смежную с ней гостиную их совсем не пускали. В спальне, прижавшись друг к другу, сидели в уголке Фриц и Мари. Уже совсем стемнело, и им было очень страшно, потому что в комнату не внесли лампы, как это и полагается в сочельник…

— Па, а у нас гостиная — это кухня?

Это спросил Кир и тотчас получил сверху от Наташи что-то вроде затрещины.

— Да, у нас это кухня… — подала голос Мила. — Мне нравится наша гостиная. Там всегда вкусно пахнет.

— Просто ты ешь все подряд, а я жареную рыбу не выношу, — возразил ей брат и, получив сверху еще раз по лбу, прибавил: — Особенно морскую. Отвратительный запах.

— Я могу продолжить чтение? — строго спросил отец. На самом деле он не сердился. Да и как можно было сердиться, когда Ольга смеялась под одеялом?

— Там дальше будет про большую елку — так вот, я тебе скажу, папа: в нашей «гостиной» ее некуда поставить! — веско продолжил Кир.

На этот раз затрещины не последовало.

— Нельзя рубить елки! — отозвалась Мила. — Нужно украшать дом ветками. С ветками тоже красиво.

— На них шары не держатся. Падают.

— Шары на кухне! — прыснула Наташа. — Нонсенс!

— Ты непонятными словами не говори — тоже мне профессорка! Я имею в виду, что в нашей гостиной. У нас вообще, да, именно — вообще и никогда ничего этого не могло произойти! На кухне нет стеклянного шкафа с игрушками. Раз нет шкафа, значит, нет и войска, нет Щелкунчика и нет крестного Дроссельмера.

— Дроссельмейера… — автоматически поправил сына Иван. — Но разве дом со стеклянным шкафом и собственным семиглавым мышиным королем падает с неба? Его еще надо заслужить, наверное…

Ни Ната, ни Мила, ни Кирилл не ответили отцу. Все притихли. И Ольга замерла под одеялом, как мышка. Заслужить, не заслужить… Не было у них подходящей гостиной, и все тут!

— Мы читаем? — спросил Иван с надеждой в голосе.

— Я, наверное, соглашусь на мамин вариант! — раздался из-под одеяла голос Ольги. Он звучал глухо, но, без сомнения, все хорошо услышали, о чем она говорит. — Мы наконец-то начнем откладывать на наш дом. Правда, Иван, если я пойду работать, мы сможем откладывать. Года через два наберем на треть суммы с учетом этой квартиры и сможем купить в кредит четырехкомнатную где-нибудь в Митино или в Люберцах — какая разница?!

— Оля…

— Ну что — Оля! Неужели все так и будет всегда?! Такая жизнь — в тесноте, когда все время считаешь деньги… Медленно-медленно, почти незаметно, это изматывает. Я устала. Мы все устали. И ты, Иван… Когда ты в последний раз читал детям перед сном? Все дежурства… А когда рассказывал свои сказки?

— Да, папа, у тебя здорово получалось, только я ничего не помню! — подтвердил Кир.

— А я помню — про девочку Фенечку и про нас, — спокойно сказала Мила. — Очень интересно было.

— Да ты еще маленькая была, что ты можешь помнить? — крикнул ей брат и быстро прижался к стене, уворачиваясь от тяжелой руки Наташи, снова свесившейся со своего верхнего яруса. — Ты чего дерешься сегодня?!

— Все, дети! Давайте спать! Обсуждать такие дела перед сном вредно для эмали зубов. Утро вечера мудренее! Мои дежурства им помешали!..

— Утром мы едем в заповедник… — напомнил Кирюшка.

— Вот именно! И в заповеднике у меня… ну, не в заповеднике, а рядом… впрочем, точно не знаю где, но разберемся…

Ольга рассмеялась:

— Ну, Иван… Не тяни! Скажи-ка нам, что там у тебя вблизи бизонов? Очаг холеры? Бруцеллеза? Птичьего гриппа?

— Шутишь все… и ладно. Шути, жена, и вы, дети, смейтесь над отцом, но…

Иван остановился, раздумывая, сказать ли семейству про сегодняшний странный визит. Почти решился:

— Дышите глубже, там… — Нет, передумал. — Может, и бруцеллез там, но я не ветеринар. Еще посмотрим, как вы, может быть, запоете, а сейчас спать, и пусть вам приснится дворец из сникерсов! Баю-бай всем неразумным людям, и пусть они посасывают во сне орешки из шоколада, если зубки затупили об орехи Кракатук… Не верить отцу… в отца! И это моя семья! Спим…

Никто ему не откликнулся, хотя всем было интересно, не будет ли продолжения про дворец. Молчание длилось несколько минут. Отец деланно захрапел. Вечер Гофмана закончила Мила:

— Меня все слушали во дворе, когда я пересказывала твои сказки, папа…

Иван не ответил. Один за другим Рукавишниковы погрузились в сны. И только будильник трудолюбиво тикал и тенькал, чуть задыхаясь от старости. Завтра он должен прозвенеть в половине седьмого.

Глава 13 Про чемодан с Али-Бабой, а также Шопенов

Светает в мае довольно рано. По крайней мере в Ясеневе, в Москве вообще и в наших широтах в целом — около пяти. В такую рань в семье Рукавишниковых никто не встает. А в воскресенье, если отцу не надо бежать на дежурство, никто не встанет раньше десяти. Такая уж семья. Они даже телефон отключают, чтобы не беспокоили с утра.

В этот день первой встала Ольга. Она выбралась из постели и прошлепала на кухню. За ней кошка Липси. Ее-то специально будить не надо — хоть в воскресенье, хоть в понедельник.

Тихо как в доме… Но стоило Ольге открыть дверцу холодильника, как в тишину ворвался надсадный грохот включившегося мотора. «Ждал он меня, что ли?» — подумала Ольга.

Яйца, творог, рыба в пакетике… ммм… как же это все-таки… Каждый день одно и то же, одно и то же…

— Хорошая кошка… не мяукаешь… не будишь никого… умница. Подожди, я тут кое-что поищу.

Ольга переставила табуретку под антресоли и взобралась на нее. Из распахнутой ниши потянуло запахом залежавшихся вещей. Места было много. И чего здесь только не было! Из существенного стоит упомянуть короткие детские лыжи с разболтанными креплениями и санки с фанеркой вместо некогда их украшавших крашеных дощечек. Фанерка держалась на толстой проволоке и должна была прослужить еще лет сто. Так сказал Иван в декабре, когда прикрепил ее. С трудом вытащив старый чемоданчик из-под стопки журналов «Новый мир» и «Знамя» за 1989 год, она совершила довольно сложный для нее пируэт с чемоданом в руках, чтобы спуститься на пол.

В чемодане тоже кое-что было, кроме запаха. А именно: старые тетради, письма и множество разномастных альбомных и тетрадных листов, сложенных в полиэтиленовые пакеты. Каждый из них был скреплен бельевой прищепкой с бумажкой, на которой было указано, кто из Рукавишниковых имеет отношение к данному архиву. Ольга нашла пакет с надписью «Наташа, 8 лет» и открепила прищепку. Она не знала, что именно ей хотелось тут найти. Взяла листочки наугад. Это оказались письма, которые Наташа диктовала отцу, когда Ольга лежала с Милой в больнице.

Мамочка, здравствуй! У меня со школой все хорошо. Со мной уже некоторые девочки дружат. Их зовут Яна, Настя, Даша. А еще Игорь и Раджон. И один друг с продленки по имени Саша. Иногда учительница по английскому бывает смешная. Например, она нам показывала, как выходить за двери. Она так говорила: выходи, у тебя прическа кривая, а мне сказала: выходи, у тебя хвостики кривые. А когда заводила нас, она одну девочку оставила, Яну, и сказала: иди, ты дверь нормально закрой, иди, че ты смеешься, иди, ты громко зашла.

Я один раз сидела и не хотела играть в Али-Бабу, а один мальчик сидел и держал мою желтую куртку. Мы сидели на поломанной машине железной. Тогда я захотела слезть по одной штучке (я не хотела по лесенке) и слезла по одной такой круглой железке, и упала. И у меня начал зуб шататься.

У меня в жизни все хорошо.

Целую в носик, в глазки, в лобик, в щечки.

До свидания, дорогая мамочка. Поцелуй за меня Милу тоже в носик. Ее обязательно вылечат.

Твоя дочка Наташа.

…Ольга вдруг заплакала. Где все это? Когда и как ушло? Или не ушло, а куда-то задевалось? Она тринадцать лет просидела дома. И что? Чем их жизнь отличается от тысяч и миллионов других? А она хотела прожить свою, другую, исключительную жизнь. Чудесную.

И дети росли, как обычные дети, как будто она и не отдавала им себя. В положенное время начинали ходить, говорить, читать. Они даже болели, как все. Во время эпидемий они кашляли и температурили вместе с детсадовскими, хотя Ольга своих берегла… Правда, год от года все меньше и меньше — толку беречься от гриппа, ты его в дверь, он в окно.

Читали те же книжки, что и все. А где взять еще какие-то другие? Или какие-то другие мультфильмы? Или какие-то сверхъестественные школы, где директорами — сумасшедшие гении?

Даже музыкальную школу Наташа почти что бросила — занимается вполсилы, на троечку. Кирюша туда так и не дошел — «заболел» животом, когда собирался на прослушивание, и так напугал ее, что они прямиком из прихожей на «скорой» отправились в больницу. Там Кирилл познакомился еще с одним «будущим музыкантом» и окончательно решил, что скорее умрет от анализов, чем дастся в лапы Шопенов. Мила вот ходит к соседке заниматься. Ей, похоже, не то чтобы очень хочется, но, в отличие от старших, она умеет жертвовать собой.

Ольга и сама умеет терпеть и жертвовать собой. Это ей раз плюнуть. Она все время этим занимается, а толку?

Глава 14 Ехали мы, ехали…

На кухню пришел Кирюшка. Сонный, а улыбка уже до ушей.

— Мам, что на завтрак?

«Ну да, все одно и то же».

— Да, сынок, все будет у нас… — целуя Кирюшу, невпопад ответила Ольга.

— И завтрак, конечно, тоже, — поправилась она. — Доброе утро, сын!

Кирюшка попрыгал в ванную. Ольга сунула Наташино письмо в пакет, запечатала его прищепкой, закрыла чемодан и задвинула его под стол.

— Так что же у нас, в самом деле, на завтрак? — сказала она вслух. — И не пора ли вообще вставать?

И на завтрак был омлет. И сухарики из целого батона. И чай с лимоном.

Рукавишниковы ели быстро. Отцу не пришлось делать замечаний. Даже Наташа, соня из сонь, не отставала. Всех вдохновляла мысль, что завтра в школу не идти, мама всем записки напишет «по семейным обстоятельствам». А это, как ни крути, праздник получается, и даже лучше праздников непослушания, которых, правда, давненько никто не устраивал.

В половине восьмого зазвонил телефон. Дед доложил с дороги, что машина уже подъезжает. Начались штормовые сборы.

Проводить Рукавишниковых пришла Липси.

Она сказала:…

Нет, конечно, умная кошка, ничего не сказала. Она просто всем своим видом напомнила, что не может остаться без присмотра на целых два дня.

И Ольга побежала к соседке. Пришлось будить. Ждать под дверью, пока та откроет. Рассыпаться в извинениях и просить присмотреть за кошкой, полить цветы, покормить попугайчиков и белую крысу.

— Ключ, Иван, дай ключ от квартиры! — крикнула Ольга.

Дверь в жилище Рукавишниковых была нараспашку. Иван приветственно помахал соседке рукой, выставил детей, запер двери и отдал ключ.

Рукавишниковы выбежали из подъезда. Они опаздывали и, конечно, опоздали.

Микроавтобус телевизионщиков уже ждал на остановке. Кроме водителя и деда, в нем находилась известная журналистка Ирина Васильева, а вот Нины Викторовны не было. Дмитрий Викторович пояснил, что бабушка «того… решила передохнуть… ехать далеко, ночевать непонятно где, зубров она и по телевизору насмотрится».

При выезде на Кольцевую микроавтобус, едва избежав столкновения, объехал длинную фуру и выкатил во второй ряд.

— Мы — телевидение! — прокомментировала лихачество водителя Ирина. — А это как «скорая помощь». Мы должны быть первыми, иначе зачем всё?

Иван поинтересовался:

— Что «всё»? «Всё» — в смысле телезрители не узнают САМУЮ ПОСЛЕДНЮЮ НОВОСТЬ? Они потеряются в этом таком страшном и непонятном без телевидения мире? Что такого случится?

Ирина ответила не задумываясь:

— Просто эту самую последнюю новость им расскажут на другом канале. И зрители всегда будут включать этот канал, если им захочется новостей. Моя профессия потеряет смысл. Вот почему я люблю нашего Сережу, водителя. Это настоящий ас, и он понимает…

— Да и я понимаю. Но очень не хочется оказаться в Склифе. А если о вашем канале речь, то получается, что телевидение — «скорая помощь» для самих телевизионщиков. Ну не знаю…

Сергей свернул на Варшавку и подкрутил радио. Перекричать бодрые голоса диджеев было довольно сложно, и диалог прекратился сам собой. Хотя Васильевой было что сказать, это чувствовалось.

Ольга посматривала на детей, друг за дружкой ныряющих в неверный, но привязчивый транспортный сон, и на быстро бегущие картинки за окном. Ей очень хотелось спать. Она так и эдак мостилась на сиденье — то прижималась к Ивану, то пряталась ему в подмышку — а сон все не шел. Только дрема, а это не то, совсем не то. Дрема — это верная головная боль в конце путешествия.

В голове ее сквозь дрему плавали приставучие дорожные мысли.

«…A сколько туда ехать-то? Часа, наверное, два или полтора. Смотря как Сергей управится.

…А хорошо Иван осадил эту Васильеву. Муж у меня молодец…

…А кто ты, жена молодца? Да, правда, кто ты есть вообще?

…Вот Васильева… Лицо у нее, кстати, не такое энергичное, как в телевизоре. Серое лицо… Или это такое освещение в нашей «студии»… Неважно, Васильева тоже молодец. Профессионал. Интересно, как она ходит на рынок… Э, да зачем Васильевой на рынок? Ей домой все привозят ассистенты…

…Тьфу! Ну откуда у нее ассистенты?! Журналистка она, примелькавшаяся просто, вот и кажется, что сливки… А копнешь — молоко три и две десятых жирности.

…Я троих родила. И еще, наверное, рожу. И пусть кто хоть слово скажет — глиной забросаю и в муфелке запеку, так что перья поотлетают, как у нас на курсе говорили.

…На курсе. У нас… По-настоящему наших-то всего несколько человек там было. Трое ребят и я. Остальные расползлись кто куда. А мы четверо бредили, просто бредили этой глиной.

…Если бы не рожала или если бы не болели! Хотя бы не болели и каши не просили… Я ничем не хуже того же Кости была. Костя, можно сказать, рыдал у моих ног, когда я эмали подбирала. Этого он не умел и вряд ли научился. Искусство это… очень узкого профиля.

…Поднялся Костя. Мастерская у него. Он уже и через Интернет торгует своими каминами. Да-а, он еще тогда как в воду глядел: чувствовал конъюнктуру. Пришло его время.

…А мое время вряд ли придет… Наверное. Еще год, ну два — не только глины, и пластилина в доме не останется».

Глава 15 Местные достомечательности

— Ну вот, еще километров восемь по Борисовскому шоссе — и тютелька в тютельку пришвартуемся на рынке. Морская болезнь не мучает? — обернувшись, поинтересовался водитель Сергей. Когда-то, лет пять назад, ему довелось поматросить на рыболовецком траулере, и, похоже, он до сих пор воображал себя эдаким морским волком.

Сергей подмигнул Киру, и все дружно посмотрели на мальчика.

— И правда, как ты, сынок? — озабоченно спросила Ольга. Перед дорогой она скормила Кириллу три таблетки под названием «Антиморе», но вид у него все же был бледный.

— Никак, — буркнул Кирилл и, насупившись, уставился в окно. Он был возмущен. И когда мама успела проболтаться Сергею? Наверное, просила, чтобы тот ехал поспокойнее, и все такое… И кто ее просит?!

Его действительно укачивало при езде, но зачем трезвонить об этом на весь свет? Настоящих мужчин не должно тошнить при одном приближении к автомобилям, а тут…

Он до сих пор с содроганием вспоминал прошлогоднюю поездку к горному озеру в окрестностях Геленджика, где жила их вторая бабушка.

Вначале все было хорошо, и он рассказывал своей соседке Тане — девчонке в синей бейсболке, — чем шпага отличается от рапиры или, скажем, сабли, и как он будет работать следующей зимой помощником судьи на международных соревнованиях.

А потом автобус полез в гору, на перевал, выписывая один за другим виражи на серпантине, и тогда Кир примолк. Но самое ужасное началось при спуске, когда водитель прибавил газу и один поворот следовал за другим. Какая уж тут синяя бейсболка!

Жуткая тошнота подступала к горлу, он весь обливался потом, а ладони стали холодными и бесчувственными. И все-таки он, стараясь не подавать виду, терпел до последнего. Не мог же он, как девчонка, попросить остановить машину, чтобы выйти на свежий воздух. Да и смысл? Все равно потом ехать! Он надеялся, что спуск скоро кончится и закончатся вместе с ним его мучения. Надо просто еще чуть-чуть потерпеть…

Финал был трагическим…

С тех пор он ни разу не ел творог, хотя мама и доказывала ему, что это кальций, польза для растущих костей и тому подобное.

Кто-кто, а Мила прекрасно помнила тот случай, ведь она сидела через проход от брата. Но главное, Мила видела, как после всего дрожали губы у Кирюши и как он отворачивался от Тани и еле сдерживался, чтобы не разрыдаться.

Сама Мила никогда бы так не переживала на его месте. Ну, случилось, и что здесь такого?

Но раз Киру это так важно, совсем не обязательно лишний раз его трогать и спрашивать о том, о чем он не хочет. Неужели это не ясно? И Мила, надеясь отвлечь внимание от Кирюши, спросила у Сергея:

— Дядечка Сережечка, а зачем швартоваться на рынке? Дед говорил, что в Серпухове мы будем знакомиться с историей и осматривать всякие достомечательности. А рынок — это достомечательность?

Сработало! Взрослые умиленно разулыбались, придя в восторг от того, как малышка выговаривает явно новое для нее слово, а Мила удовлетворенно улыбнулась — какого пустяка достаточно, чтобы заставить этих взрослых переключить внимание!

— Приехали, — вместо ответа сказал Сергей, притормаживая у рынка. — Выгру-у-жайсь!

— Достопримечательность не достопримечательность, а место очень важное, потому что здесь мы купим подарки для обитательниц женского монастыря. У нас там намечена большая часть съемок, — пояснил дед Дима, подхватывая спрыгивающих с подножки внуков.

Пока выбирали чай и сладости, Ирина рассказала, что интересных, связанных с историей мест в городе действительно множество — по их количеству древний Серпухов, когда-то третий город Московского княжества, на одном из первых мест в Подмосковье. Город ну просто утопает в архитектурных чудесах!

Взять, к примеру, храмовый комплекс возле Красной горки, где до 1937 года стоял Серпуховский кремль. Его, этот кремль, разобрали на строительство Московского метро. А недалеко от горки — Никола Белый. Это один из самых высоких храмов Подмосковья с колокольней высотой в 62 метра. Там еще несколько лет назад делали макароны, а теперь вот снова идут службы.

— А музеи, какие в Серпухове музеи? — спросил Кирилл. Так, на всякий случай спросил. В последний раз он был в зоологическом. Весь их класс возили. И Кириллу там категорически не понравилось — просто кладбище животных, да еще воняет противно! Вот зоопарк — это другое дело.

— Музей архитектуры, например… Кстати, там можно купить карту города и…

Ирина не договорила. Как только она произнесла слово «карта», отец и старшая дочь Рукавишниковы стали требовать, чтобы все немедленно отправились туда, где можно ее купить. Ну была такая слабость у Ивана и Наташи! Картами были завешаны все стены их квартиры, включая туалет и ванную, а они тащили в дом еще и еще.

Напор картоманов был так силен, что журналистка и дед уже почти были готовы бросить все и сломя голову нестись в музей, но вмешалась Ольга:

— А по-моему, не мешает поинтересоваться, какие рабочие планы у съемочной группы, так любезно пригласившей нас всех в поездку. И после этого только решать, когда и куда идти.

Конечно, Ольга была права. Иван, сникнув, вежливо поинтересовался у Дмитрия Викторовича, какой, в самом деле, у них план. На сейчас и вообще.

А план был такой. Сразу после покупок все отправлялись в женский монастырь. Потом съемка в местном историко-художественном музее. Богатейшем, кстати, в области — в нем собраны полотна Поленова и Левитана, европейских мастеров, ценнейшие предметы из частных коллекций…

— Только я не знаю, стоит ли брать вас в музей, — усомнился Дмитрий Викторович, заметив, как поскучнели Мила и Кирилл при упоминании о картинах. — Может, ограничитесь монастырем? А потом просто пройдетесь по городу — есть на что посмотреть. Ну, кто за монастырь и прогулку по Серпухову?

Из воздержавшихся была только Оля. Она не знала, пойти ли в музей или вместе с детьми и Иваном побродить по городу.

Глава 16 Я и говорю — чудо!

В монастыре Дмитрий Викторович с Ириной, прихватив Ивана и Ольгу, ушли снимать интервью с настоятельницей. А младших Рукавишниковых знакомила с обителью Настя, курносая девчонка в платочке, со множеством веснушек на светлом личике. Лицо было из тех, про которые говорят «солнышко ясное».

Настя начала издалека — от самого основания древнейшего на серпуховской земле монастыря. Тогда, в 1360 году, святитель Московский Алексий читал акафист Божией Матери и услышал от иконы Пресвятой Богородицы веление поставить монастырь ее имени в пределах града Серпухова.

— Тамо бо возлюбихо место на спасение многим душам человеческим, — с удовольствием нараспев выговорила Настя.

— Ух ты! Я бы ни за что такое не запомнил! Это старославянский, да? — восхитился Кирилл.

— С Божьей помощью все можно, — сказала Настя. — Ты слушай, не перебивай…

И послал святитель инока Варлаама отыскать место для монастыря. И, отправившись, в первой версте к юго-западу от Серпухова, среди дремучего соснового бора на правом берегу реки Нары, остановился Варлаам на ночлег. И в нощи услышал необыкновенный звон и гремение сосудов железных и медных.

— Это, наверное, колокола звонили? — догадалась Мила.

— Может, и колокола, — согласилась Настя. — Да только не обычные, а небесные — какие еще могли быть тогда в дремучем лесу?

Так вот, услышал Варлаам звон и решил, что именно здесь угодно Богу иметь монастырь. И известил об этом с радостью Алексия.

Алексий же, спустя немного времени, сам пришел в Серпухов и спервоначалу остался недоволен выбором Варлаама. Но, заночевав на указанном келейником месте, святитель тоже услышал звон и голос, повелевший ему: «Зде монастырь постави!»

Неспешно и обстоятельно Настя вела свою повесть и добралась наконец до года одна тысяча девятьсот девятнадцатого.

— Обитель наша была в расцвете. Люди находили здесь радость и вспомоществование. В богадельне бедняков бесплатно лечили, выдавали лекарства. Благодать кругом была несказанная. И с каждым днем становилось краше и краше.

Только настали тяжелые времена, и после революции случилась беда. В девятнадцатом году монастырь закрыли, сестер из их дома выгнали. И разместилась здесь «Школа красных военлетов», а потом военное училище. И стал называться наш монастырь авиагородком, а во Введенском соборе и Алексиевском приделе расположили склады. В Георгиевском храме — клуб с кинобудкой, в остальных корпусах — классы, казармы, мастерские, офицерские общежития, котельная…

— Круто! Авиагородок — это, конечно, не макаронная фабрика. Ты что, Настя, не знала? У вас тут, ну в Серпухове, в церкви Николы Белого, еще недавно макароны лепили. Нам Ира с телевидения рассказывала. А у вас — летчики. Покажи, где самолеты стояли!

Кирилл, слушавший вполуха, похоже, заинтересовался рассказом. До этого он оживился лишь однажды, когда речь зашла о временах татаро-монгольского ига.

Настя тогда рассказала, как в 1382 году татары ворвались в монастырь. Они крушили обитель, а потом татарский воин, взяв икону святого Иоанна, стал издеваться и пилить ее. И вдруг из доски показалась кровь. Татарин не остановился и назло перепилил икону еще в двух местах. Тогда доска вдруг чудесным образом соединилась. И татарин пришел в себя, и поразился, и обратился ко Христу.

Кирилл, конечно, сразу же захотел посмотреть чудесную икону и перепиленные места с запекшейся кровью, а вот теперь его заинтересовали самолеты.

— Не было здесь самолетов, Кирюша, не попустил Господь. А чудеса разные были и по сей день случаются.

— Ну-у, ты сказала — чудеса. Чудеса — они только раньше были, в прошлом. В древности. А теперь нет. Вот ты, Настя, хоть одно видела? Чтобы не кто-то другой тебе рассказал, а прямо с тобой чудо — такое случалось? Только без вранья, по-честному…

Кирюша уставился на Настю и ждал, что она скажет.

И Мила с Наташей уставились. Говоря откровенно, все трое в глубине души верили, что чудо с Настей случалось. Ведь она пусть и не монахиня, но все же девочка необыкновенная, в монастыре живет.

А Настя молчала. Казалось, она сомневается, стоит ли откровенничать, но все же решилась:

— Случалось! Вообще-то я не отсюда, не местная. Беженка я. Из Грозного я. Мы долго не уезжали, несмотря на войну. А два года назад взрывом убило бабушку и дедушку. И мы поехали к маминой двоюродной сестре Любе. Она живет в Подмоклове, это тут недалеко, ниже по Оке. И в поезде нас обокрали — забрали вещи, деньги, часть документов. Осталось только немного денег, их мама отдельно прятала, да паспорт. Конечно, тетя Люба нам помогла: нас кормила, поила. Но всего не купишь: у нас и белья не осталось. А работать мама сразу не могла, потому что приезжая. А я все думала: «Ну почему, почему с нами это все случилось?»

А через неделю тетя Люба повезла Настю с мамой на службу в Серпухов, в женский монастырь. И тут Настя узнала, что строитель монастыря преподобный Варлаам не только исцелял людей. Еще он делал так, что пострадавшим от воров возвращалось назад украденное. И тогда девочка стала молиться Варлааму и просить о помощи.

— И что? Неужели вам все вернули?

— Так я про что говорю! Уже через несколько дней тете Любе сообщили, что забытые вещи нужно забрать в Москве на вокзале. В документах нашли письмо, где тетя Люба звала нас к себе. На конверте был адрес — наш и ее, обратный. В Грозный, конечно, никто сообщать не стал. А с тетей Любой связались.

— А деньги? И почему «забытые вещи»? Ты же сказала, что вас обокрали?

— Я же и говорю — чудо! А вернули все-все, даже деньги.

— А может, вы их просто куда-то спрятали подальше, чтоб никто не увидел? А потом и сами забыли куда. И решили, что кто-то украл. У меня так тоже бывало. Надо только сказать: «Черт-черт, поиграй и отдай», и все тут же найдется, — затараторила Мила, но вдруг осеклась, увидев, как изменилась Настя в лице. Да и Наташа изо всех сил давила сестренке на ногу, чтобы та соображала, что говорит!

— Извини. Я не подумала, что здесь про черта нельзя. И вещи ваши, конечно, украли. У меня тоже недавно пропали семена колокольчиков. Мы с мамой возле дома хотели сажать. И сколько я ни просила того, кто на букву «ч», ничего не нашлось. Вот попрошу Варлаама, чтобы вернул! И чтобы наказал вора.

— Насть, а почему у вас тут столько развалин? — спросил Кирюша. — Это что, летчики постарались?

Он явно пытался сменить тему. Как будто из добрых побуждений, словно намереваясь отвлечь внимание от оплошности Милы. Но на самом-то деле просто потому, что отлично знал, куда подевались семена колокольчиков.

— Разве это развалины! Вот в 1995 году, когда по милости Божией Священный Синод благословил возобновление монашеской жизни в нашей обители, здесь действительно были развалины — ни одной крыши, вместо окон — провалы. Серпуховчане все по кирпичикам растащили на дачи.

— А вы объявите субботник, — сказал Кирилл, потом подумал и уже убежденно продолжил: — В самом деле, объявите. Думаешь, никто не придет? Да я бы сам первым пришел!

— А ты и так приходи. Матушка настоятельница всех зовет, кто хоть что-то умеет.

Кирилл недоверчиво посмотрел на Настю:

— А разве можно? Нет, правда? Можно? Мы бы приехали. Мы и обои можем клеить, и штукатурить, а я плотничать могу… Наташ, ведь правда, приедем?

— Я бы приехала, точно. И мама, я думаю, тоже. И папа. Если и правда можно. — Наташа вопросительно посмотрела на Настю.

А Настя вдруг спохватилась:

— Слышите — колокол? Нас ждут на обед, в трапезной.

— Нас? В самой настоящей трапезной? И еда будет постная?

— Обычная монастырская. Всем, кого угощали, нравилось. А вы что, никогда не постуете? — Настя удивленно посмотрела на ребят.

— Постуем, а как же! Но ведь не все время. В Великий пост в первую неделю и последнюю обязательно, и еще — перед Рождеством. И еще как получится. Мы ведь, например, в школе завтракаем, а там что дадут, то и ешь. Скажи, а тебе не трудно так жить — есть только то, что положено, одеваться, как велят? Не трудно никогда не грешить? — задала Ната давно вертевшийся на языке вопрос.

— Иногда трудно. Иногда нет. Но не получается никогда не грешить. Тяжелее всего не грешить в мыслях. Ведь мысли как ветер, их не удержишь…

* * *

— …Огурцов и помидоров 150 банок, варенья 300 литров, компота 405 литров, свеклы 500 кг, — перечисляла монахиня Елена заготовки, сделанные в монастыре прошлым летом.

Совершенно объевшиеся гости слушали ее и приходили в себя после поглощения блинчиков с маком, морковного торта и фаршированных овощей. Оля переписывала рецепт салата из капусты, грецких орехов и чеснока, подаренный сестрам паломницей из Грузии.

А потом они распрощались с сестрами и ушли. Дед и Ирина — на улицу Чехова, в художественно-исторический музей. Рукавишниковы — бродить по мощенным белым камнем улочкам древнего Серпухова. Ушли, пообещав вернуться летом — помогать возрождать монастырь.

Глава 17 Дело рук утопающих

Вечером, исходив весь город, побывав в древних храмах, в Высоцкой обители и, конечно же, купив карты и путеводитель, Рукавишниковы сидели на берегу Оки на окраине Серпухова. Они ужинали монастырским хлебоми яблоками и молчали. Даже Ната с Кириллом не спорили, а Мила не задавала отцу бесконечных вопросов. Впечатлений было море: и Нара, так неожиданно открывавшаяся сразу за стенами Высоцкого монастыря, и горбатые улочки, вдоль которых тянулись уютные двух- и одноэтажные домики — прямо как на картинках, где изображалась старая Москва. Части Гроба Господня и кусочки Неопалимой Купины, мемориальное кладбище и квадратный магазин, почему-то именуемый серпуховчанами круглым. И ангел, трубящий на куполе храма. И все тот же рынок, куда Рукавишниковы зашли напоследок купить себе что-нибудь к завтраку и где услышали престранное объявление: «Владелец автомобиля 2106 с номерным знаком… срочно подойдите к тому месту, где СТОЯЛ ваш автомобиль!»

Все устали за этот долгий-предолгий день и теперь просто наслаждались спокойным, по-летнему теплым вечером.

— И все же мой дом, ну тот, с петушком на трубе, — самый лучший, — хрустя яблоком, сказал Кирилл. — В Наташином доме хоть и большой сад с вишнями, но зато сам он какой-то обыкновенный, несказочный. А в Милином доме только один этаж, мы там ни за что не поместимся, особенно когда заведем овчарку и комнату для гостей.

— Не овчарку, а ньюфаундленда.

Наташа никак не могла договориться с братом по поводу породы собаки, которую они заведут, как только уговорят маму. А Миле было все равно, какая будет порода — лишь бы не кусалась и ходила с ней гулять по вечерам.

Ольга не выдержала:

— Опять про собаку! Ты, Кирилл, помнишь, когда в последний раз мыл своей крысе клетку? Несчастное существо вынуждено жить в грязи! А ты, Ната, все время у компьютера. Только Мила могла бы всерьез ухаживать за животным, во всяком случае, ребенок всегда без напоминаний моет тазик за Липси и меняет воду попугайчикам. Про цветы я и не говорю. Она еще ни разу не забыла полить их! Но Мила для заботы о щенке еще маленькая. А я не хочу прогуливать никого в семь утра, не хочу по четыре раза в день варить кашу и по сто четыре раза вытирать за щенком лужи! Не хочу и не буду!

— Оля, успокойся, конечно, не будешь. И собаки никакой не будет. Это я тебе говорю, твой муж. Глава семейства, можно сказать.

Иван, как только сумел, сурово посмотрел на детей:

— Оставьте в покое мать! А дом самый лучший был мой — помните, тот, что на берегу Нары, с наличниками. Сад там, правда, никакой, зато места много, можно поставить хоть теннисный стол, хоть песочницу, и посадить, что захочется.

Рукавишниковы много где побывали. Чаще же всего ездили в Геленджик, где жили родители Ивана, да в Чернигов, где жил дядя Рома. И где бы ни были Иван и Ольга со своими детьми, они всегда играли в одну и ту же игру «Наш дом». Если уж говорить точно, это была не игра, а скорее мечтание.

На прогулках по новым местам каждый — и маленькая Мила, и Кир, и Ната, и Ольга, и Иван — старались раньше других увидеть тот дом, в котором им всем хотелось бы жить. Требования к дому были просты. Он должен быть красивым, чуть-чуть необычным и, конечно, большим. После прогулок из нескольких подходящих вариантов, как правило, выбирался лучший. А потом «хозяин», а им становился тот, кто первым приметил дом-победитель, расселял всех по своему усмотрению и все обустраивал.

После недолгих, но очень бурных споров Иван доказал-таки детям и жене, что сегодня его дом самый что ни на есть самый, а потом назначил домоправителем-распорядителем Наташу. Ну а Наташа взяла в помощницы Милу. И конечно, это все не понравилось Кириллу, оставшемуся не у дел. В знак протеста он спустился к самой воде, чтобы не слышать, как обставляются и заселяются комнаты.

Если бы только спустился! Очень скоро Киру захотелось пополоскать в воде пятки. Через пару минут в реке оказался его левый сандалик, а еще через минуту в воде был и он сам, бросившийся спасать новую обувку.

Вода у берега оказалась глубокой, и не то чтобы Кир не умел плавать… Просто все произошло неожиданно… Кирилл завопил.

Быстрее всех среагировала Наташа. Она кубарем скатилась вниз и протянула брату руку:

— Да не вопи ты! Здесь и Липси по пояс. Хватайся же, дуралей!

— Ничего не по пояс! И не обзывайся, пожалуйста. Сама дуралей! Сейчас сандаль совсем утонет! Руку, руку держи!

— Вот только вылези, я тебе покажу «дуралей». Хватайся же! Молодец… Что ж ты так тянешь!!!

Кирилл вцепился в Наташину руку, как клещ, и… Ната оказалась в воде рядом с братом.

Иван редко ругался, но теперь у него вырвалось что-то очень похожее на «черт побери этих деток!», а потом, не раздеваясь, он полез в реку. Времени снимать одежду не было — Кира с сестрой потихоньку сносило от берега.

Когда завершилась операция по спасению утопающих детей и сандалии, настал конец возмущению папы, иссякли мамины охи и ахи, истощились комментарии Милы и замерла перепалка Наты с Кириллом, Рукавишниковым стало ясно, что на последний рейсовый автобус до Родников, где им предстояло ночевать, не успеть.

С Ивана и Наташи текло ручьями. Кир вообще напоминал посиневшего утопленника.

— Что ж, тем лучше. Все равно в таком виде ни в один порядочный автобус не пустят. Поедем на попутках. Оля, есть спички? Разведем костер и подсушим наших оболтусов. Закалка закалкой, а вода ледянющая, так что обогреться не помешает, — говорил отец, отжимая Кирюшину футболку.

Спички неожиданно нашлись у Милы, а на Ивана набросились сразу две дамы. Наташа — за то, что отец обозвал ее оболтусом, хотя она почти спасла ненаглядного братца. А Ольга разразилась тирадой по поводу попуток:

— Кто станет вечером ни с того ни с сего подбирать на дороге целых пять человек? Разве что сумасшедшая фура… хотя — что это я? В фурах, наоборот, места меньше. Они только с виду большие, а сесть порядочному человеку негде.

Ольга помолчала, а после паузы сама же себе ответила:

— Но можно уехать частями, по двое или по трое, почему нет?

И добавила совсем уже не по делу:

— Посидим поболтаем. Погреемся у костра. Жаль только, гитару не взяли. Вечер-то чудный.

Глава 18 Играм конец

Уже сгущались сумерки, когда пропахшие костром Рукавишниковы подъехали к Родникам. И ехать-то было всего ничего, километров пятнадцать-двадцать, а все же вечером да после такого дня пешком не пойдешь. Им повезло — почти сразу удалось остановить грузовик со строителями, которые втащили всех в кузов, а уже через пятнадцать минут выгрузили Рукавишниковых в Кудрино, небольшом подмосковном городке ученых-физиков.

Кудрино стал городом не так уж давно, лет пятнадцать назад, тогда же и разросся, поглотив деревеньку Родники и еще пару-тройку окрестных сел. Поглотить-то поглотил — да не изменил.

Родники как были среднерусской деревушкой среди ручьев и сосен, из бабушкиных сказок, так и остались. Разве что в гости к городским родственникам отсюда можно было теперь пешком ходить, да провели в деревню свет и канализацию. А на берегу лесного озера, куда испокон веку бегала купаться деревенская детвора, оборудовали песчаный пляж.

Нет, не изменились Родники!

Скорее город, поначалу бывший и не городом вовсе, а современным поселком, что сформировался вокруг научного Центра фундаментальных исследований законов микромира у самого устья Кудринки, вобрал в себя дух древнерусской земли. Рядом протекала красавица Ока, издревле именуемая на Руси «поясом Богородицы». Рядом были старинные Таруса и Пущино и еще много-много деревушек, имеющих вековую историю.

И хотя город принимал каждый год гостей-физиков со всего света, которые обсуждали на своих конференциях проблемы черных дыр или пространственно-временных структур микро- и макрокосмоса, и мчались по улицам Кудрино сумасшедшие байкеры, а на аэродроме зачем-то добровольно выбрасывались с самолетов парашютисты, — несмотря на все это, все же витал, витал над Кудрином языческий дух пращуров!

Рукавишниковы без труда добрались до восточной окраины, где стояла деревня Родники. Скоро нашли и Лопуховую улицу, вдоль которой между домами журчал ручей.

— Смотри-ка, прямо Венеция, — удивился Иван.

На Лопуховой улице ждал их на ночлег дом.

Большой и таинственный, возвышался он своими двумя этажами среди громадного сада, среди сосен, что росли по соседству с вишнями и яблонями. Словно вырастал из воздуха, напоенного ароматом отходящего ко сну весеннего дня.

Иван достал ключи, отпер калитку. По песчаной дорожке они подошли к дому и замерли. Всем им — и Миле, и Кириллу, и Наташе, и Ольге, и ему самому — вдруг стало ясно: играть в «Наш дом» они больше никогда не смогут. Потому что вот он, дом, будто специально для них построенный. Дом, что ЖДАЛ ИХ ВСЮ ЖИЗНЬ.

— Что это, Иван? Чье это? — выдохнула Ольга.

— Я толком и не знаю. Вроде жила здесь когда-то женщина, родила с мужем семерых детей — трех девочек и четырех мальчиков. Вырастила их. Наверное, сказки рассказывала. Нельзя ведь в таком вот доме без сказок. А потом дети потихоньку разъехались. Внуков было мало. Они приезжали сюда только погостить. Вначале часто. Потом все реже и реже. Потом умер муж женщины. Потом умерла она. И дом достался младшему внуку. Он оказался моим знакомым и предложил нам ключи. Пожалуй, это все. — Он помолчал, оглядываясь вокруг. — Смотрите, колодец! Настоящий! Вон там, в конце сада! Да это же чудо! А ну-ка, есть ли там ведро? Очень пить хочется. Бежим! Кто быстрей?

И отец наперегонки с детьми помчался к колодцу. Ольга шла за ними медленно, без конца оборачиваясь и вглядываясь в темные окна дома. Миновала высокую сосну с золотистым стволом и вернулась. Запрокинула голову, обняла дерево и прижалась к нему.

«Как же хочется жить! Долго-долго. И счастливо. И чтобы Наташа, Кирюша и Мила были счастливы. И Иван. И родители. И вообще все!» — подумала Ольга и поспешила к колодцу.

Ведро нашлось — Иван уже крутил ручку барабана. А потом все они пили колодезную воду и никак не могли напиться.

Наконец глава семьи скомандовал:

— Баста! Пора знакомиться с домом. Да и одежду в порядок привести. Если не будете долго копаться, расскажу перед сном сказку. Про девочку Фенечку.

Услыхав про Фенечку, даже Наташа закричала «ура!», а Мила с Кириллом — те просто повисли на отце от избытка чувств. Еще бы! Девочку Фенечку младшие Рукавишниковы полюбили с самых с пеленок, да только папа давно про нее не рассказывал.

— Дети, оставьте отца! Не ровен час — напрыгаете ему радикулит. И вместо заповедника отправимся мы в Москву, — осадила младших Ольга. Но обещание рассказать про Фенечку обрадовало и ее. Оно напомнило о том времени, когда дети были поменьше, они с Иваном помоложе, а жизнь проще и радостней, что ли…

До сказки дело дошло не скоро. В доме Ната, Кирилл и Мила принялись бегать с этажа на этаж по двум лестницам, заглядывали во все комнаты и подсобки, спускались в погреб и рассматривали все-все-все. Иван углубился в недра библиотеки.

— Мама, представляешь, тут девять комнат, — захлебывалась Мила, — здесь у нас у каждого могла бы быть своя спальня, а еще гостиная, комнаты для бабушки-дедушки, для зверей, для игр и качелей, для цветов, музыкальная и библиотека!

— Мила, ты неправильно посчитала. Для того, что ты хочешь, понадобится одиннадцать комнат, так что от чего-то придется отказаться, — возразила Ольга и тут же добавила: — Хотя, знаешь, если библиотека будет там, где сейчас, по-моему, в ней вполне разместятся и цветы.

— Мама, иди скорее сюда! Я такое нашла!.. — зазвенел на весь дом голос Наты.

Ольга с Милой отыскали Наташу в чуланчике рядом с лестницей. Сидя посреди комнаты в окружении игрушек, большая тринадцатилетняя Ната улыбалась, как маленькая. Чего тут только не было! Лошадка-качалка и старая голубая юла. Стойкий Оловянный солдатик и выстроганный из дерева Щелкунчик, по всему видно — кем-то из хозяев. Коробки с елочными шарами и фонариками. Куклы с разрисованными лицами всех возрастов и размеров, сделанные из соломы или сшитые из удивительно ярких лоскуточков.

— Мам, а я прялку нашел.

Запыхавшийся Кирилл прибежал в чуланчик последним и уже исследовал деревянное устройство, стоявшее у входа за дверью.

— А я знаю, знаю, знаю! И никакая это не прялка, а ручной ткацкий станок. Нам в музее ремесел рассказывали, только Кирилл тогда не слушал, а засовывал мне в карман коробочку с сонными мухами. Вот и не разбирается ни в чем. Мам, правда, станок? А можно на нем поработать?

Мила с надеждой посмотрела на мать.

— Не умею я. Да и вообще, это слишком. Нам разрешили переночевать, а мы ведем себя как хозяева. Хотя лично мне все время кажется, что я не час назад впервые вошла в этот дом, а жила здесь долго-предолго…

— Долго-предолго — это сколько? Еще без нас? И без папы? — ревниво уточнил Кир.

— С вами, Кирилл, с вами. Разве можно в таком месте одной жить? Но, уважаемые, хочу заметить, что прялки прялками, а время позднее. Подъем в семь утра. А поэтому…

— …Туалет, душ, спать! — хором докончили за мать младшие Рукавишниковы. И, толкаясь, ринулись вниз по лестнице — в самую большую спальню.

Глава 19 Про девочку Фенечку

— Ну, значит, жила-была девочка Фенечка, — начал отец, когда дети улеглись. — Жила она в избушке на опушке дремучего леса и жила совершенно одна — не было у нее ни папы, ни мамы, ни, конечно, бабушки с дедушкой. А куда это все у нее подевалось — никому не известно.

Зимой целыми днями глядела она в окошко да топила печку березовыми веничками. Когда же девочке становилось грустно — а особенно грустно ей почему-то становилось, если был жуткий мороз, — Фенечка садилась на свои саночки и ехала с горки к речке Разливайке, где жили ее друзья: Наташенька с братцем Кирюшей и сестричкой Милочкой-Оторви-и-Брось.

— С кем, с кем? — переспросила Мила.

— Ну, с сестричкой! Она младшая в их семье. С ними еще мама и папа жили, но сегодня они тут не появятся. Они на работе оба. И не мешай вообще, а то пойду пиво пить на улицу, вот удивятся соседи.

— Ну-ну. Где оно, твое пиво? — подала голос Наташа.

— Я и говорю… Ну и вот, долго ли, коротко ли, был месяц май, а тут бац — уже декабрь. Сугробов намело видимо-невидимо. Поглядела девочка Фенечка в окошко и говорит: «А где мои саночки? Небось совсем заржавели!»

И пошла в кладовку проверить. И видит, что саночки и правда совсем заржавели. Тронула их девочка Фенечка одним только мизинчиком, и они тут же рассыпались в пыль. Подивилась девочка Фенечка и сказала: «Придется на попе ехать к Наташеньке, Кирюшке и сестричке их Милочке-Оторви-и-Брось.

И поехала на попе. Ехала она, ехала, вдруг — бац…

— …Что? — спросил Кир, видя, что отец зевает.

— Гм, та-а-ак, ну что ж ты такой нетерпеливый-то? Не придумал я еще, то есть, конечно, не вспомнил, как там дело-то было. Ага! Так вот, едет она на попе день, едет другой…

— Папа! Таких горок не бывает! — высказала свое недоверие младшенькая.

— Ты, Мила, будто со всех горок в мире съезжала!

— А папа с мамой все еще на работе, да?! — вмешался Кирюша. — Работают они без перерыва, да? Сутками напролет! Нет уж, пусть они придут с работы и посмотрят в биноклик на горку — не едет ли кто на попе…

— Ладно же, дочь моя меньшая, и ты, сыночек единственный… — задумчиво почесал подбородок отец. — Вернулся с работы папа, поел пельмешков от пуза и вышел на высокий порожек своего дома в зубах поковырять и на горку в биноклик поглядеть, не несет ли кого нелегкая на попе. И видит папа — ужас! Кошмар! Беда! Прямо на него с горки несется лавина! Перепугался папа за Наташеньку, Кирюшеньку и сестричку их Милочку-Оторви-и-Брось.

«Караул! — это папа забежал в дом и закричал, как сумасшедший директор школы. — Спасайся, кто может!»

Все вскочили и сразу побежали валенки искать. Но поздно было. Слышат они: БА-БАХ-БАХ-БАХ-БАХ! Что такое? А это девочка Фенечка к ним в дверь постучала.

«Хе! — говорит папа. — Так это ты была на горке?»

«Да, это я, — отвечает девочка Фенечка, — мои саночки заржавели и рассыпались, вот я на попе и приехала».

«Ага! — говорит папа. — Ладно, тогда я пошел в магазин, в доме пирожных ни крошки нет, а у меня на работе неприятности».

«Ну и иди!» — сказали ему дети, а сами пошли в лес по грибы да по ягоды.

— В декабре?! — возмущенно воскликнула Ната.

— Да, в декабре, когда самый сезон, а кто сомневается, может и не слушать вообще-то… М-да, и вот идут они, идут, а навстречу им Зайчик-Побегайчик. Скачет и плачет.

«Что такое случилось?» — спросили его девочка Фенечка и Наташенька с Кирюшкой и Милочкой-Оторви-и-Брось. Хором они спросили его.

«А вот что! — отвечает им Зайчик-Побегайчик. — Потерял я шекелечек с тремя золотыми монетками!»

— Кошелечек! — поправила отца Мила.

— Нет, шекелечек! Если так Зайчик-Побегайчик сказал, то я не виноват и не понимаю, почему некоторые меня перебивают!.. И вот пошли они искать потерянный шекелечек и видят ямку неглубокую, километра в три глубиной. И там, на самом донышке этой ямки, лежит себе шекелечек с серебряными застежками.

— Ну, папа, ты даешь! — снова усомнился Кир, позевывая. — Таких ям не может быть!

— Ну ты, брат, удивляешь меня… Туда метеорит упал очень большой и очень острый, вот и все, хочешь — верь, хочешь — не верь, а я продолжаю:

«Вот он, мой шекелечек!» — говорит Зайчик-Побегайчик и плачет еще горше прежнего.

«Чего же ты плачешь, глупенький? — хором спрашивают его дети. — Нашелся твой шекелечек!»

«Да-ааа… — все равно плачет, слезами заливается Зайчик-Побегайчик. — Как же я его достану?»

Тут и все задумались, а Кирюшка тоже плакать стал, чтобы Зайчику было не скучно одному слезками снег растапливать. Девочка Фенечка и говорит: «Не плачь, Зайчик, не плачь, маленький, достанем тебе шекелечек с тремя золотыми монетами!»

А сама не знает, как это сделать. Сидит себе на краю ямы и думает: как быть?

Тут они слышат: «Скрип-скрип! Скрип-скрип!» Кто скрипит? А это старый дуб скрипит двумя зелеными листочками на самой верхушечке. Посмотрела девочка Фенечка на дуб и сказала: «А почему листочки такие скрипучие? Это неспроста! Хватит плакать!» и велела Кирюшке лезть на дуб и сорвать эти самые зеленые листочки.

И Кирюшка полез. Долго лез Кирюшка, а когда долез до самой макушечки, ему от усталости очень спать захотелось, и он стал зевать. Зевал-зевал, зевал-зевал, не удержался на веточке и полетел вниз — ухнул с дуба прямо в яму. Очень быстро пролетел Кирюшечка мимо Зайчика-Побегайчика, девочки Фенечки, Наташеньки и Милочки-Оторви-и-Брось — никто и не заметил ничего такого. Только ветерок как бы дунул, и все.

Летит Кирюшка, летит. Пролетает первый километр и думает: «Вот не знал, что ямы такими глубокими бывают!» Пролетел второй километр и радуется: «Теперь я, наверное, олимпийский чемпион по прыжкам в яму!» А когда долетел до конца третьего километра, зацепился воротничком за корешок, повис у самого дна ямки и видит: ага, вот он, шекелечек! — рукой подать. А не подается рука — близок локоток, а не укусишь. Что делать?

И позвал Кирюшка: «Эй, кто-нибудь! Помогите!» И ползет к нему старая-престарая ящерка, ослепшая от долгой-предолгой жизни во тьме, на дне этой ямы. Она покашляла строго и спрашивает: «Кто ты, добрый молодец?» Слышит ящерка, что никто не отвечает, и ну давай Кирюшку щекотать своим холодным хвостиком. Дергался, дергался Кирюшка на воротничке, и оторвался воротничок, и упал Кирюшка на дно ямы. Схватил шекелечек и в карман спрятал.

Ящерка снова его спрашивает: «Кто ты, добрый молодец, и чего тебе надо тут, в моем царстве?» Кирюшка набрался смелости и сказал, что споткнулся и упал в яму, собирая грибочки и ягоду малину, а теперь не знает, как наверх выбраться. Ящерка ему говорит: «Если исполнишь три мои заветных желания, спасу тебя, а если не исполнишь — съем!»

Испугался Кирюшка, но делать нечего… Согласился он исполнить три заветных ящеркиных желания… Ы-ы-ыхх-рр, хр-р-р! — притворно захрапел вдруг рассказчик в самом захватывающем месте.

Реакции не последовало — никто не бросился его будить и тормошить. Дети уснули. И жена спала.

«Вот и ладно! — подумал сказочник. — Ума не приложу, какие три желания хотела загадать эта ящерка…»

Глава 20 Куда делись зубры

— Нетушки, мы так не договаривались! Не пойду я пешком!

Кирилл, много раз ездивший с отцом на Волгу рыбачить, умеющий разжечь костер с одной спички и поставить палатку в считанные минуты, все же оставался типично городским ребенком. Он терпеть не мог ходить пешком и даже на тренировки в спортшколу умудрялся добираться на автобусе. Точнее, даже на двух, с пересадкой. До школы и было всего каких-нибудь семьсот метров, но прямого-то рейса не было…

— А что же ты, здесь останешься? — увещевал Кира отец. — Если мы не выйдем через пятнадцать минут, то и зубров, и бизонов, и весь заповедник дед посмотрит без нас. Так что поторапливайся. Я вижу, поесть ты поел, а вот причесаться забыл.

Иван сунул сыну расческу и направился к выходу.

Однако тот не унимался:

— Нет, ты скажи, почему нельзя поехать вместе с дедом на их автобусе? Я не понимаю почему!

— А я не понимаю, почему полуторачасовая прогулка вызывает у тебя такой ужас, — отрезал Иван.

Отец был рассержен и немного обижен. Он-то думал, что возможность пройтись с утра пораньше неизвестными тропами по весеннему лесу будет воспринята всеми с восторгом, а тут вдруг Кирилл!

Женская часть семьи Рукавишниковых отреагировала на его предложение пусть и не с восхищением, но, во всяком случае, не упиралась. А когда он сказал, что захватил компас и они будут ориентироваться по азимуту и карте, девчонки по-настоящему обрадовались.

К тому же решение его, как он полагал, было разумным. Зачем гонять служебный транспорт, тратя время и топливо, когда можно легко обойтись и без этого? Ладно бы декабрь стоял на дворе или заповедник был невесть где… Но сейчас-то, считай, лето, а заповедник — рядом совсем, как раз между Серпуховом и Родниками.

Ольга с девочками были уже у колодца.

— Вы попрощались с домом? А мы вот кинули в колодец монетку. Может, вернемся когда-нибудь? И уходить не хочется… — вздохнула Ольга.

— Пора, — скомандовал Иван и первым зашагал к калитке. Он-то был почти уверен — Рукавишниковы вернутся.

По дороге он рассказал, что зубр — современник мамонтов и самый крупный зверь в Европе и что о нем говорится в преданиях многих народов.

— Я вот думаю, что, может, Европа еще и включит его в свой геральдический символ. Потому что ведь зубр всегда жил только на ее территории. И почти всюду — от Волги до Эбро, от Болгарии до Скандинавии.

— Их ведь охотники уничтожили, да, пап? И зачем люди изобрели ружья… — Мила, все время бежавшая чуть впереди, как только речь зашла о зубрах, притормозила и теперь шла рядом с отцом. Мила была помешана на всех животных без исключения, и в семье никто не сомневался, что она, когда вырастет, непременно станет звероводом или ветеринаром.

— И охотники тоже… К началу двадцатого века самые-самые последние на Земле зубры остались только на Кавказе и в Беловежской пуще. Ну и еще в сказках. Еще тысячу лет назад «страна зубров» стала съеживаться. В Англии, Франции, Швеции — везде зубров становилось все меньше и меньше. К шестнадцатому веку их там не стало совсем. Венгрия, к примеру, продержалась подольше — там последнего зубра убили лет 250 назад. Тогда люди, конечно, спохватились. И запретили на них охотиться — всем, кроме королей да царей. А те, что ж, охотились. Развлекались по-своему.

— Я читала о царской охоте. Там еще говорилось, какие эти звери огромные, что-то про рога… Вспомнила! — обрадовалась Наташа. — Примерно так: «Если когда-либо, умирая, зубр откинет голову назад, три мужа могут сесть между его рогами».

— Борода его ниспадает взъерошенными, низко висящими космами, страшные глаза краснеют от ярости, и густая грива с шеи падает на плечи, покрывая собою темя, колени и нижнюю часть груди, — продолжила за дочку Ольга. — Я тоже читала. Эту книгу дедушка приносил. Но про что там было еще — не помню. Иван, откуда это? — повернулась она к мужу.

— Не видел я вашей книжки. А что касается размеров, то, говорят, попадаются самцы длиной до трех метров, а весят они больше тонны… Стоп! — скомандовал вдруг глава семьи. — Нам, кажется, пора поворачивать — видите мостик?

И в самом деле, через речушку, вдоль которой Рукавишниковы шли последние полчаса, был перекинут довольно солидный, совсем не под стать речке, мост. Пожалуй, через него можно переправиться даже на машине. Наташа достала карту, Иван — компас, и вскоре, определив направление, они свернули на юг.

Сосны, поначалу изредка перемежавшиеся березами, уступили место лиственному лесу.

— Именно в таких местах зубрам лучше всего, — сказал Иван. — Конечно, они пасутся и на болотах, и в лугах, но все же настоящий зубриный дом — широколиственные леса. Кроме того, им нужно много места — около двух квадратных километров на каждого. В старые добрые времена только одно стадо состояло из сотен зубров. Тысячи километров земли!

— Это где ж столько взять? Так и нам, людям, жить будет негде, — произвел какие-то свои подсчеты Кирилл.

— Вот я и говорю, что зубры исчезли не только из-за охотников. Просто на Земле почти не осталось пригодных для них мест. И ничего с этим, наверное, уже не поделаешь. Изменилась наша планета. Вон и мамонты вымерли…

Иван хотел было продолжить, но, увидев, как погрустнела Мила, переменил тему:

— Ладно, давайте-ка сверимся по компасу. По моим расчетам, мы уже должны были прийти.

— Папа заблудился!!! — в один голос закричали обрадованные Мила и Кирилл.

Но приключение не состоялось.

— Подумаешь, слегка отклонились от курса, — произнес отец, что-то рассчитывая, — сейчас вот свернем налево, а потом еще, и будем на месте.

И правда, очень скоро Рукавишниковы входили в деревню, где должны были встретиться с Дмитрием Викторовичем, Ириной и Сергеем.

Телевизионный «рафик» ждал их перед зданием правления хозяйства.

Снимать решили вначале в питомнике, а уж потом вместе с проводником объездить самые интересные уголки заповедника.

Глава 21 Удочерите зубриху!

— И ничего зубры не страшные, а очень даже милые! А детеныши так просто загляденье!

Мила тараторила, не останавливаясь, переполненная впечатлениями от только что закончившейся прогулки по питомнику. Не отставали от нее и Кирилл с Натой, взбудораженные не меньше младшей сестры. Да и было от чего!

Полдня пролетели как полчаса, и теперь Рукавишниковы вместе со съемочной группой сидели в домике лесника, Ильи Тимофеевича, попивая чай и обсуждая увиденное.

Главным зрелищем был, бесспорно, как на заказ устроенный бизонами Честером и Шпонти настоящий бой быков. Во всяком случае, так считали мужчины. Но не Мила, конечно. Когда сражение достигло апогея и казалось, что Шпонти вот-вот прикончит Честера, Мила взмолилась, чтобы Андрей, проводник, вмешался и прекратил схватку.

— Эти звери не убивают друг друга, — успокоил тот девочку. — Честер в любой момент может сдаться, и тогда Шпонти не тронет его.

— Неужели белый флаг выкинет? — недоверчиво поинтересовался Кирилл.

— Флаг не флаг, но животное, терпящее поражение, обычно принимает покорную позу. Тогда победитель не добивает его. Сейчас сами увидите, думаю, ждать осталось недолго.

Но Рукавишниковым не привелось узнать, что за позу покорности принимают бизоны. Бой прекратился. Но не потому, что Честер выкинул белый флаг. В последней атаке Шпонти свалил его с ног, и когда, казалось, кровавой расправы было не миновать, победитель неожиданно остановился.

— Вот видите, не одно, так другое. Лежачего не бьют — нерушимое бизонье правило, — сказал проводник.

В следующем загоне не было никого и ничего, кроме разломанной кормушки.

— Это наш «малютка» Вульф постарался. Небольшой такой зубрик, весом в тонну двести. Не положили ему вовремя кушать… Если зубру что-то надо от человека, он не стесняется. Олень подойдет к кормушке, есть сено — он ест, нет — уходит. А этот, если не найдет пищи, начинает рогами кормушку крушить.

— А Вульф здесь один? Без жены и без деток? — Миле очень хотелось посмотреть на маленьких зубрят, которые, как она знала, недавно родились в питомнике.

— Деток, если посчастливится, увидите в соседнем загоне — там живет папа-зубр, четыре зубрихи и трое малышей. Хотя обычно самки с детьми редко выходят к людям. Беспокоятся за потомство. Даже если самки до родов были совсем ручными, скажем выросшими в зоопарке, все равно с рождением ребеночка мама уйдет с деткой в лес.

Рукавишниковым посчастливилось. Ната с Милой так переживали, так сильно хотели увидеть зубрят, что те, наверное, каким-то своим звериным чутьем их услышали. Едва сестры поравнялись с семейным загоном, из леса вышла могучая зубриха с обломанным рогом.

— Вожачка, — сказал Андрей. — Зубры в загоне живут семьями — один самец и четыре самочки. Но самец не слишком обременяет себя заботами. Он — философ-одиночка. А к семейству присоединяется на время гона. Поэтому самки выбирают вожачку. Как? Да они дерутся — до увечий и сломанных рогов. Побеждает самая твердолобая. В этой семье самая твердолобая — Ури.

Следом за Ури трусили три прелестнейших лохматых существа весом эдак килограмм под сто.

— Девочка и два мальчика, — пояснил проводник.

— Тройня, да? — уверенно спросила Мила.

— Нет, Ури — мама только одного малыша, за остальными она просто присматривает, — уточнил Андрей. — Тройни и даже двойни у зубров быть не может — самки рожают по одному детенышу раз в два-три года.

Зубрята были восхитительны. Они терлись о бока матери и похрюкивали, разговаривали между собой и в конце концов обаяли абсолютно всех. Не устоял даже Кирилл, который всегда заявлял, что сантименты не для него. Куда только подевалась его мужская стойкость, когда один из малышей подошел к самой ограде и протянул детям свой нос, как будто прося: «Погладь меня!»

Сказано — сделано, и зубренка тотчас стали ласкать три пары детских ладошек, приведя этим в шоковое состояние проводника — он впервые видел, чтобы нянька не возражала против такого вопиющего нарушения правил. Ведь зубры хоть и миролюбивы, но приручить их мало кому удавалось. Уж слишком давно появились они на нашей планете и, похоже, ведать не ведают, что человек — «царь и бог».

Нахрюкавшись и наигравшись, зубрята потрусили в лес, — к чему баловать пусть даже и замечательных, но человечьих детенышей?

И вот теперь младшие Рукавишниковы доедали пряники с земляничным вареньем, а лесник рассказывал, что появление на свет каждого нового зубренка, увы, неизбежно приносит питомнику кучу проблем.

— Даже учтенные зубры сидят на голодном пайке, — говорил Илья Тимофеевич. — Чиновники-то, что из Министерства природных ресурсов, взяли да и вычеркнули строку «продукты питания» из бюджета. Мол, в заповеднике животные живут в лесу, поэтому должны сами себя прокормить. А где ж тут прокормишь? Если зимой их не подкормить сеном или веточным кормом, а еще овощами, витаминами, солью-лизунцом, — звери заболеют цингой. А то и дистрофией. Значит, хошь не хошь, а выкладывай денежки. А это ни много ни мало сорок пять тыщ на нос!

— Но ведь как-то же вы выживаете без этих денег, — сказала Ирина.

— Выживаем. Спасибо экскурсантам. Ездят, смотрят, а мы на их деньги и кормимся. Да еще подмосковное правительство выручает. Подкидывают деньжат по тридцать пять тысяч на брата. Но новорожденным-то эти тысячи не достаются! Расходы, их в январе планируют, загодя, на весь год, а зубрята вот родились в начале весны. Получается, до конца года их и нет будто.

— А сколько в этом году малышей? — спросила Мила.

— О, нынче богатый приплод — восемь зубрят! Два мальчика и шесть девочек. Девочки для нас особая радость. Самец ведь с гаремом живет. А для гаремов женушек и не хватает.

Однако Кирилл про гарем не слушал:

— Сорок пять тысяч умножить на восемь — будет…

Он на минуту задумался.

— Триста шестьдесят тысяч рублей, — опередила брата Наташа. — Эх ты, а еще в физматшколу поступать собирался.

— Никуда я не собирался и, между прочим, учусь на два класса младше тебя, так что не хвастай, будто так хорошо знаешь математику. Тем более что четверка твоя нетвердая, мне наша училка Нина Павловна говорила, — парировал Кирилл.

— Но ведь это же куча денег! И как же теперь выживут бедненькие зубрятки? — продолжала ужасаться Мила.

— Пока лето, как-то продержимся, а там…

Иван Тимофеевич не докончил и замолчал.

И все замолчали. Да и что тут скажешь?

А Мила изо всех сил наморщила лоб, обдумывая какую-то свою мысль. Вдруг лицо ее прояснилось, она схватила Ольгу за шею, пригнула и быстро-быстро принялась что-то нашептывать матери.

Когда Мила закончила, Ольга с удивлением взглянула на дочь:

— Ну, я не знаю… Илья Тимофеевич, послушайте, что Мила говорит.

— Ну-ка, ну-ка, — подбодрил дочку Иван.

— Все очень просто. Зубрят нужно усыновить! — выпалила Мила и посмотрела на лесника.

— Как это — усыновить? — не понял Кирилл. — Они ж ни в одну квартиру не поместятся. В дверь не влезут. А если и влезут, пока маленькие, то не вылезут, когда подрастут, это уж точно.

— А вот так! Как в нашем зоопарке. Пап, помнишь, еще около белого медведя табличка висела: «Животное находится под опекой какого-то там банка». Ты же сам сказал, что «под опекой» — это вроде как еще одни родители у ребенка. Значит, опекун заботится о мишке, выделяет деньги ему на еду, на ремонт вольера и все такое.

— А она ведь дело говорит, — раздумчиво сказал Илья Тимофеевич. — Только вот… один компот — Московский зоопарк! Там опекунство вроде как реклама фирме. Около зверей в день сколько народу пройдет? Вот опекуны и стараются — кому охота, чтобы за табличкой с твоим именем маячил голодный медведь или тигр! А мы кому нужны? Хотя у нас, конечно, будет своя экзотика: «Я зубра усыновил!»

Тут вмешался Дмитрий Викторович:

— Ирина, а что, если нам в передачу включить обращение к потенциальным опекунам? Представляете, как это прозвучит: «Усыновите зубра! Реликтового животного, пережившего ледниковый период». Или, хы-хы, «удочерите». Объясним, что речь идет не столько о рублях, сколько о неоценимом вкладе в восстановление популяции зубров на планете.

— У вас, Дмитрий Викторович, просто гениальная внучка. И идея у нее гениальная. Конечно, включим обращение в передачу. Жалко, не я это придумала. — Ирина улыбнулась просиявшей Миле и обратилась к Илье Тимофеевичу: — А приезжать в гости к своим «детям» опекуны смогут? Или, скажем, дать имя зубренку?

— В гости — пожалуйста. Да и назвать, пожалуй, тоже можно. Только с условием, чтоб на букву «м». Все имена зубрят, рожденных у нас, должны на «м» начинаться, потому что область Московская. А хотите, раз такое дело, я с вами по заповеднику проеду? Я места знаю, где и косулю, и кабана можно встретить, — предложил Илья Тимофеевич. Было видно, что ему очень хотелось порадовать гостей.

Глава 22 Чудо-дерево

Из древних широколиственных лесов Рукавишниковы, словно на машине времени, попали в песчаные дюны, среди которых возвышались корабельные сосны.

— Красота-то какая! — Ольга опустилась на колени посреди лужайки, усыпанной ярко-голубыми незабудками. — Вы только понюхайте, как они пахнут! Удивительно… А мне казалось, у незабудок нет запаха. И цвет необычный — почти синий. Никогда такого не видела.

— Мама, ну что ты такое говоришь! — возмутилась Наташа. — Конечно же, незабудки пахнут. И цвет у них бывает самый разный, от почти белого до такого вот, бирюзово-синего. Ты же мне сама все это рассказывала и показывала. Посмотри лучше на сосну, вон там, видишь? Чье-то гнездо, и головка торчит. Птичка, наверное, высиживает птенчиков. Илья Тимофеевич, а какие птицы живут в заповеднике? — обернулась Ната к леснику.

— Да что ж я тебе, всех перечислять буду? Больше ста видов здесь у нас обитает. А на сосне этой ворон гнездо свил. Вишь, аккурат в самой развилке. Ворон, он где попало гнездо не заведет — в старых сосняках предпочитает селиться. А нашим соснам сто шестьдесят лет будет, значит, самые что ни на есть они для гнезда подходящие.

— Неужели все сосны в заповеднике такие старые? — удивилась Ирина.

— Ну, не все. И пятидесятилетние «девочки» имеются. А моложе — только совсем крохотулечки. И все потому, что в середине прошлого века охотники-умники изничтожили подмосковного волка. А волк — он кто? Для лося главный враг. Вот и расплодились здесь лоси в громадном количестве. А корм у лосей — побеги сосновые. Объели они все молодые сосенки, и подроста не стало. Нетути молодняка.

— А лоси? Куда они все подевались? Если их так много — почему не показываются?

— Так ить, Кирюша, и не много совсем — обыкновенно, как полагается. Расселили их по другим заповедникам. А увидеть лося можно — если пастбище обнаружить да еще не спугнуть. Только мы сейчас в елки поедем — спальня там у косуль. А рядом и столовая — бересклет да липа с березой. Вчера еще их там видел. Может, и не ушли. Проверим ваше везение. А потом пешком, вдоль речки, мимо бобровой плотины — к озеру. Осенью там кабан лакомится, а сейчас птицу посмотрите. А уж потом, на обратном пути, попробую вам лося показать. Давайте-ка по коням, то есть в автобус…

…Не повезло Рукавишниковым. По всему было видно — вот только недавно, ну, может, час назад, отдыхали косули под высокими елками, общипывали бересклет, а только теперь пусто было кругом. Особенно Кириллу не повезло — дед обещал дать ему камеру, а косуля — тю-тю.

Зато после, на речке, увидели они бобриную плотину. И бобров увидели. Вот тогда-то Кирилл и получил от деда камеру. Правда, бобров заснять не сумел. Но снял цаплю — потом, на озере, куда привел всех Илья Тимофеевич.

— Летом озеро высыхает почти. Тогда кабан сюда ходит — желудем кормиться и сочными корневищами. Все дно в месиво пороями превращает. А так живут в озере тритоны, жабы, лягушки озерная да прудовая — для цапли и ужа наилучшее лакомство. Ну, уток да крякву с чирком вы и сами видите. Я вот предлагаю тем, кто интересуется, со мной по зарослям пройтись — птицу покажу приозерную. Ну, а кто не хочет — здесь посидит, отдохнет маленько.

Все захотели пойти с Ильей Тимофеевичем. Все, кроме Кирилла. Он упросил оставить его вместе с камерой — а вдруг удастся заснять, как цапля на лягушек охотится.

Взрослые вместе с Натой и Милой ушли. А Кирюша сидел тихо-тихо и ждал, когда прилетит цапля.

Птица опустилась неподалеку, в камышовые заросли, но приблизиться к ней было трудно: как раз в этой стороне лес отступал от воды, и рядом с озером начинался луг. Где вприсядку, где по-пластунски Кир подобрался поближе и включил камеру. Квакали лягушки, и было ясно, что вот сейчас цапля схватит одну из них, вот сейчас! В тот момент, когда птица схватила добычу, Кир услышал за спиной приближающийся топот. Звук был такой, точно бежала добрая сотня слонов. Кирюша обернулся и в ужасе выронил камеру…

* * *

Когда дед Дима и телезвезда Ира, Ольга с Иваном и Ната с Милой вернулись с экскурсии, что устроил им Илья Тимофеевич, Кирилла на лугу не оказалось.

— Включена, — рассердился Дмитрий Викторович, поднимая валяющуюся неподалеку от озера камеру. — Паршивец, ведь знает, как надо обращаться с аппаратурой!

— Кирилка-аа! — крикнула Ольга. — Ты где? Мы пришли-и-и-и! Ау! Пора возвращаться!

Кир не отзывался. Ольга позвала еще и еще, и вскоре уже все аукали и звали мальчишку.

Только Илья Тимофеевич рассматривал что-то у себя под ногами метрах в двадцати от воды. Потом он ушел совсем далеко, в конец огромной лужайки, а когда вернулся, подошел к Ольге:

— Неприятность случилась. Ты только не волнуйся, милая, но, похоже, пока нас не было, на озеро кабаны наведались.

— Как — кабаны? — опешила Ирина. — Вы же говорили, что они сюда только осенью приходят? Илья Тимофеевич, если вы знали, что кабаны, как же можно было оставлять здесь ребенка?!

А Ольга не возмутилась — она молча стояла и улыбалась, как улыбалась всегда, когда в ее семье случалось что-то из ряда вон выходящее. Другие мамы плакали, падали в обморок, если что-то, не дай бог, происходило с их детками, а у Ольги спазмом перехватывало горло и губы растягивались в совершенно идиотскую улыбку.

— Оля, погоди, ну не нервничай ты так, — взглянув на ее лицо, обнял жену Иван, — увидишь, все обойдется. Илья Тимофеич, да скажите вы толком, какие еще кабаны?

— Так я и сам не пойму. Может, пришлые… У нас учтенных всего пятнадцать особей, а тут, полюбуйтесь-ка, не меньше чем в полсотни голов стадо побывало. А то и поболе. Земля изрыта, трава истоптана. Не было у нас столько кабанов, они бы весь заповедник нам изничтожили, все растения редкие.

— Да оставьте вы в покое свой заповедник, — прервала лесника Ирина, — что нам-то делать? А если кабаны напали на мальчика?

— Думаю, не напали, — сказал Дмитрий Викторович. Он только что прошелся по тем местам, которые исследовал Илья Тимофеевич. — Судя по следам, Кирюше просто-таки повезло. Возле камеры трава совсем нетронутая. Звери пробежали в полусотне шагов от него. Конечно, он, как и любой бы на его месте, испугался. Наверняка Кир увидел несущееся стадо и бросился наутек.

— Деда, а разве нельзя было спрятаться и переждать? — спросила Наташа.

— Можно-то можно, да только кто знает, не взбредет ли в голову кабанам свернуть к озеру. Что бы тогда делал Кирилл? Встретиться со стадом кабанов — очень опасное приключение.

— Папа, ну какое приключение! — наконец пришла в себя Ольга. — Надо же что-то делать! Искать, сообщить кому-нибудь, помощь вызвать, ну не знаю я! Илья Тимофеевич!..

— Подождите, Ольга Батьковна. Суетиться не надо. Помощь мы вызовем. Позвонить в правление дело минутное. А сейчас надо поблизости разведать — может, и недалеко Кирилл. Осмотрим все в радиусе километра, а там и решать будем, что дальше делать. Даст Бог, найдется Кирюша, — лесник очень хотел, чтобы так оно и случилось.

Но Кирюша не нашелся. И тогда позвонили в правление. Оттуда обещали прислать людей для участия в поисках и сообщить о происшествии на кордоны.

А пока Илья Тимофеевич поделил всех на две поисковые группы.

В первую вошел он сам, Ирина и Дмитрий Викторович. Рукавишниковых решили не разделять. Группа номер один пошла вверх по реке, а Рукавишниковы свернули на запад от злополучного озера.

Компас, захваченный из дома Иваном, пришелся кстати — как бы без него ориентировались Рукавишниковы в незнакомом лесу?

Шли, беспрестанно аукая. А в перерывах молчали — дети были напуганы, а родители слишком встревожены, чтобы о чем-то говорить. И чем дольше они шли, тем больше паниковала Ольга — ведь скоро вечер, что будет делать в темном лесу ее одиннадцатилетнийсынишка? Через полчаса она не выдержала:

— Позвони отцу, Иван! Может, у них есть новости.

— Оля, возьми себя в руки. Ты же понимаешь: если бы новости были, Дмитрий Викторович уже позвонил бы.

Ольга все понимала. А главное, понимала, что не надо было ехать в этот злополучный заповедник. И зачем отец их позвал? Зачем Иван согласился? Зачем… И что они будут делать, если Кирилл не найдется?

— Мама, папа, смотрите! — закричала вдруг Наташа, протягивая родителям какую-то тряпочку. — Я платок нашла! Это точно Кирюшкин. Помнишь, мам, когда ты купила, он взял себе в синюю полосочку, а я в розовую. Здорово, что я увидела! Он на ветке висел. Теперь-то Кирилл найдется, правда, па?

— Ну-ка, ну-ка, посмотрим, — взял платочек Иван. — Точно Кирюшкин? А ты, Оля, что думаешь?

— Его! Я еще меточку там вышивала, видишь — крестик большой. Слава Богу, хоть что-то. Ну и что, как мы дальше будем искать? Нам бы до темноты успеть… Найдем? — В голосе Ольги появилась надежда.

— Не сомневаюсь, — ответил Иван, — а теперь, Ната, показывай, где нашла.

Наташа подобрала платок на кустике у ручья, немного выше чуть приметной тропы, которая вывела сюда Рукавишниковых.

— Молодец Кирилл! — похвалил отец. — Мы с ним еще на рыбалках условились: если кто потеряется — выходит к реке и идет вверх по течению, оставляя какие-нибудь метки. Ручеек, конечно, не Волга, но Кирюша пошел по правилам, против течения. И платок не случайно на ветке был. Значит, нам направо. Сворачиваем! Оля, потерпи, я думаю, скоро все кончится.

Так и вышло.

— Мам, какое дерево странное! — закричала Мила, когда они вслед за ручьем выскочили на лужайку.

Ольга вышла на поляну за дочерью. Всмотрелась в дерево, в одиночестве стоявшее на противоположном конце поляны, и облегченно вздохнула.

— Ничего и не странное. Просто это же дерево желания! Смотри, Иван, — Ольга улыбалась.

К веткам молоденького дуба были привязаны сотни разноцветных тряпочек, слабо трепыхавшихся на ветру. Из-под корней дуба бил родник, дававший начало ручью, что привел сюда Рукавишниковых. А у родника, под самым чудо-деревом, свернувшись калачиком, спал Кирилл.

— Ура-ааа! — закричали девчонки и кинулись к брату.

А Иван обнял жену.

— Видишь, все обошлось. У нас просто и не могло быть иначе. Ты разве не знала? А теперь позвони отцу.

После звонка, радостного пробуждения Кирилла, расспросов «Что?», «Как?», «Почему?» решили передохнуть: Ольга, которая почти бегом передвигалась по лесу, вдруг как-то сразу сникла.

Пока отдыхали, она рассказала детям, что встречаются деревья, которые исполняют любые желания. Дерево такое обязательно растет в необычном месте — у святого источника, например, или рядом с дольменами, как под Геленджиком. Чтобы желание исполнилось, нужно привязать к ветке веревочку и очень-очень сильно захотеть, чтобы сбылось загаданное. И постараться никому про желание не рассказывать. Ну, может, только кому-то самому-самому близкому. И тогда дерево непременно все выполнит.

— Все-все-все? Даже самое несбыточное? — с надеждой спросила Мила.

— Даже самое несбыточное, — подтвердил Иван.

— И это дерево тоже волшебное, правда? Оно нам Кирилла нашло. Значит, действительно любое желание… — Мила задумалась.

— Точно тебе говорю, загадывай, что захочешь, все сбудется. Ну, кто первый?

— Мам, но у нас нет веревочки, — с сожалением сказала Наташа.

— А платочек на что? Сейчас мы его разорвем… Ну вот, как раз и вышло пять ленточек. Налетай!

Ольга протянула полосочки детям, потом посмотрела на мужа:

— Ну, а ты что же, у тебя нет желаний?

— И не одно! — Иван взял у жены ленточку.

— А хоть миллион! Сколько узелков завяжешь, столько и сбудется, — Ольга хлопнула себя ладонью по голове, — что же это я, про узелки забыла! Мила, Наташа! Кирилл! Подождите! — крикнула Ольга и поспешила к дубу.

…Домой возвращались в темноте и в полусне. На въезде в город застряли в пробке и почему-то проснулись. Водитель торопился, поэтому высадились на МКАДе.

Почти сразу подошел № 165. Автобус Рукавишниковых немного встряхнул. На остановке ввалились футбольные фаны и во весь голос заревели свои речевки. Слов было не разобрать. Однако по отрешенным глазам болельщиков можно было понять, что слова эти самые важные в их жизни.

И Рукавишниковы остро почувствовали, что у них есть своя жизнь. Не лучше, может быть, но и не хуже. Просто другая.

Глава 23 Чего не знают лечащие врачи

Иван настраивался на разговор с непонятным, нелепым человеком Носиком В. П. Делал он это так.

Во-первых, совершил обход своих больных. В целом ничего особенного за два дня не случилось. Жалоб, записок под дверью и вновь поступивших не оказалось.

Во-вторых, подготовил четыре выписки. Потом исписал по полстраницы в историях болезней пяти выздоравливающих. Еще один случай был потяжелее, поэтому Иван исписал целый лист, поразмыслил и вернулся в палату, где недавно побывал с обходом.

Больная Таня Т., пятнадцати лет, не улыбнулась ему, как обычно.

— Ну-с, Таня, я все-таки еще раз хочу поговорить с тобой насчет выписки. Точнее, невыписки. Думаю, тебе следует задержаться у нас. Хотя бы до конца недели. Понаблюдаем тебя, а в пятницу примем решение. Идет?

— Я здорова, Иван Алексеевич, — ответила Таня. — Просто… — у нее вдруг искривились губы. — Неужели же вы ничего не видите? Я вас…

И девочка, не договорив, уткнулась головой в подушку.

Горький ком подкатил к горлу. «Как неловко-то, господи…» Каждый год — два-три подобных случая, и, как правило, все довольно тяжелые: девчонки влюбляются в доброго доктора!

— Милая, милая Таня…

Нужные слова, как всегда, не находились.

— Я все понимаю, Иван Алексеевич…

«А ничегошеньки ты еще не понимаешь, милый одуванчик…»

— …И я ни на что не претендую. Особенно на манную кашу…

«Она еще шутит. Молодец девчонка!»

— …При чем тут каша — я не то хотела. Но я даже не знаю, как вам сказать… И зачем, ведь нет никакого смысла. Да?

— И не надо знать, Таня. Есть много такого, о чем лучше и не думать, поверь на слово.

— Да, я знаю. Мне и девчонки тут говорят, чтобы я это пережила, правильно?

— Правильно, неправильно… Ты многого хочешь от простого лечащего врача.

«Так, надо удирать…»

— Я с вами, Иван Алексеевич, не как с лечащим…

— Вот что, Таня. Я, собственно, на минуту, еще раз спросить, как дела, но…

— Я так и думала, что вы сбежите. Ну и ладно. Только я все равно письма вам писать буду. Я ваш адрес электронной почты подсмотрела в блокноте.

«Интересно, какой из адресов? Наташа мне сделала штук пять или шесть, а зачем, если я и одним редко пользуюсь? Так, из баловства той же Натке пишу», — думал Иван Алексеевич, и в самом деле спасаясь бегством.

Во всяком случае, он шел так быстро, что в коридоре чуть не сбил с ног нянечку с ведром и шваброй.

В ординаторской никого не было. Иван посидел с минуту, закрыв лицо ладонями, затем взялся за телефон. Нужный номер он почему-то помнил отлично, хотя никогда не отличался памятью на подобные вещи.

На этот раз слышимость была замечательной, и Носик с Иваном без недоразумений договорились о встрече, чтобы переговорить о том деле, которое теперь уже и Иван Алексеевич считал важным. Может быть, главным для себя сегодня.

Дальнейшее течение рабочего дня доктора Рукавишникова было подчинено распорядку, установленному частично благодаря общим правилам, принятым в больнице, но в основном — благодаря ему самому. Ничто постороннее, не связанное с интересами больных, в эти правила не вписывалось, а если и вторгалось без спросу, то жестко изгонялось.

Может, за это и ценили его на работе. Может, за это и любили его больные и даже их более или менее занудные родственники, на общение с которыми доктор выделял полтора часа своего рабочего времени.

Последней посетительницей в этот день оказалась пухленькая женщина лет сорока, мама Ромки, толстого такого одиннадцатиклассника, попавшего в отделение с инфекционным эндокардитом. Она очень внимательно выслушала рекомендации Ивана, кое-что записала, потом спросила:

— Я хочу посоветоваться с вами не как с врачом… — Рукавишников напрягся и даже рассмеялся с облегчением, когда женщина сказала: — Сын не хочет в этом году поступать в институт. Весь год ходил на курсы, столько денег вбухано… А теперь не хочет. Может, вы как-то на него повлияете? Он о вас так восторженно отзывается и, наверное, прислушается…

— Знаете, у меня их, таких вот непокорных, трое. Не знаю, говорят ли они восторженно обо мне своим друзьям и подругам, но вот что точно: с каждым из них время от времени случается что-то такое, перед чем я только развожу руками. Бывают такие обстоятельства… И я пытаюсь им доверять. Извините…

— Я все понимаю… — сказала женщина. — Я могу заплатить… как за консультацию.

Иван почувствовал себя уставшим. К такого рода предложениям он тоже привык, уже и защитные механизмы выработались, такие, чтобы не обидеть собеседника нечаянной резкостью. «Вот если бы она здоровья моим подопечным или еще чего в таком роде предложила, — подумал он, — тогда, может, и насоветовал бы чего…»

— Я не практикую, и я не психолог, так что… До свидания.

С тем и ушел доктор из бокса для приема посетителей.

Его рабочий день заканчивался в пять, а конца края делам еще не видать.

Глава 24 Рога и пельмени

Вечер наступил незаметно, и на назначенную встречу Иван выехал уже в полном душевном равновесии.

Не так уж и долго было ехать до «Чеховской», где его ждал Носик В.П.

Быстро пролетела и сама встреча, прошедшая у стойки с плакатами в книжном магазине на Страстном. Еще по телефону Иван спросил: «День рождения прошел. Вы не передумали?» Носик не передумал. Он даже не удивился тому, что Рукавишников уже побывал в Родниках. Он ничему не удивлялся, этот чудак. Он сам удивлял, и сам же больше всех радовался, что наконец-то повзрослел до того, что может позволить себе удивлять ближнего. Любить — это сильно сказано, никто толком не знает, как надо любить, чтобы без дураков и без претензий на святость, а вот удивлять — это самое то.

* * *

Вернувшись домой, Иван окинул взглядом стройные ряды обуви. Похоже, комплект. Стоп, кажется, Ольги все-таки нет. Странно, что в квартире тихо.

Почему тихо-то?

— Эй, дети! — вполголоса окликнул он. — Ваш папа пришел, молока не принес.

Скрипнула дверь. В прихожую протиснулась Липси.

— Липси, что за черт, почему тихо в нашем шумном доме? Где Кирилл Иванович, а также Людмила и Наталия Ивановны, а равно супруга моя Ольга Дмитриевна? Что, извини… недопонял?..

Липси потерлась о ногу хозяина и сказала:…

Нет, ей, как и всегда, не дали сказать по-человечески.

Дверь еще раз скрипнула, и в прихожую стало вдвигаться чудище. Оно определенно было ужасным. На голове красовались рога, с виду очень опасные. Чудище зашипело, залаяло и заблеяло.

Липси выгнула спину и на всякий случай спряталась за спину главы этого беспокойного семейства.

— Мои рога! — воскликнул тот. — Не сломайте!

Он подобрал их в Крыму. В чистом поле. Среди клевера и ромашек. Обычные бараньи рога, один правый, и другой тоже правый. Относился к ним Иван трепетно, будто рога достались ему в схватке с противником, а противник превосходил его по силе и вооружению.

Быстро-быстро перебирая лапками, чудовище подкатило в ноги Ивану, врезалось в колени и рухнуло. «Вау!» — завопила Липси, выскакивая из-под поверженного хозяина.

Он очень неловко упал — зацепился о ящичек для мелких обувных надобностей. На руке выступила кровь. Чудовище завыло голосом Милы, заржало голосом Кирюшки и сказало голосом Наташи:

— Здравствуй, папа! Это мы! А мамы нет еще. Она звонила из магазина и сказала, что принимает товар. Что у нас на ужин?

— Рога! Мои рога… — простонал отец, поднимаясь и слизывая с руки кровь.

— Папа, что же все-таки на ужин? — спросил Кирюшка, вечно голодный организм.

Отобрав у детей рога, Иван отнес их на место и направился в кухню, где быстро убедился в том, что ужина действительно нет. И не предвидится — пусто в холодильнике. Только Липсины рыбешки в морозилке. Да еще пельмени.

Пельмени, пельмени — да сколько же можно есть это тесто с фаршем!

Позвонит Нина Викторовна:

— Иван, зять дорогой, что у вас на ужин?

— Пельмени…

Стыдно. Или придет Ольга после приемки товара, спросит:

— Чем покормишь, любимый?

— Пельменями…

— Так, я ранен, — сказал отец и потряс оцарапанной рукой, — бегом собирайтесь в магазин!

Но у всех нашлась куча дел. Наташе срочно надо было засесть за подготовку к контрольной, Миле — сменить воду попугайчикам, ну а Кирилла ждали во дворе на очередной «матч века».

…Пельмени смели подчистую. Ольги все не было. Как и дежурного звонка от тещи.

— Ну что, папа? «Щелкунчика»?

— Нет, умираю, спать хочу! — отговорился отец и закрылся в ванной.

Когда вернулась Ольга, он все еще был там.

«С книжкой опять сидит!» — решила она, подошла к двери и попросила:

— Иван, освободи помещение!

— Пейте, дети, молоко — туалет недалеко.

— Не смешно. Иван!

— Почему я должен освободить, если мне нужна ванна? Я не виноват, что у нас совмещенный санузел. Под кустик сходите…

— Мы не в заповеднике! Здесь мегаполис! Нету здесь кустиков. Я сейчас выключу свет!

— Ну и выключай! Подумаешь — свет! Я буду думать! Мне есть о чем подумать, а там у вас все на головах ходят. Меня вообще ранили сегодня.

Ольга еще раз постучала в дверь и ушла. Такие сцены повторялись слишком часто, чтобы принимать их всерьез. Правда, обычно выгонять приходилось Кирюшку. Вот уж любитель засесть с книжкой. «Ну Иван-то хоть не к урокам там готовится».

…День закончился. Все угомонилось в доме Рукавишниковых. Иван заснул, широко раскинув руки. Ольга устроилась так, чтобы его не беспокоить, и шикнула на Милу — младшенькая часто засыпала позже всех, вот и сейчас что-то бубнила себе под нос.

— Мама, — спросила Мила. — А мы еще туда поедем? Я хочу посмотреть, что будет случаться с моими желаниями.

— На дереве?

— Да.

— Дерево будет расти и вырастет до небес, и тогда желания прочтет тот, кому положено.

— Бог?

— Да, наверное.

— А до этого?.. Что будет с желаниями?

— Пока дерево растет, считается, что желания еще исполняются. Спи давай!

— Вот я и хочу посмотреть, как оно растет.

Ответа не было. Мила выждала с минуту и спросила:

— А твои желания тоже медленно растут?

— Ты о чем?

— Ты хочешь лепить кувшинчики и горшочки?

— Ну да… хочу.

— И когда дерево подрастет до неба, твое желание тоже исполнится?

— Да, наверное.

— Нет, не наверное, ведь его будут читать. Они увидят, что это хорошее желание — и исполнят.

— Пусть так. Действительно, это важно, чтобы желание было хорошим.

— А сколько тебе будет лет, мама, когда дерево вырастет?

И снова было тихо в ответ. Выждав минуту, Мила сказала:

— Если это хорошее желание, оно должно исполняться сразу, в ту же минуту, как ты его загадал. А то многие не успеют дожить.

Мама молчала, и Мила постепенно затихла.

Ольга заставляла себе заснуть, но что-то не спалось. Иван во сне беспокоился. Что-то снилось Ивану. Он вдруг сел на кровати и отчетливо произнес:

— Пустите! Ольга, Ольга! Дышать!

Ольга впервые видела мужа таким и испугалась.

— Дышать? Милый, проснись! Ты дома, все хорошо… Опомнись…

Иван очнулся после чувствительно щипка за спину. Он встал, пошел на кухню, куда его проводила Липси, выпил воды из-под крана.

Прерванный сон был глубоким, и Иван его слишком хорошо запомнил, чтобы вот так, одним стаканом воды, смыть его одурь.

— Оль, — шепнул Иван, когда вернулся. — Ты не поверишь, но мне приснилось, что я маленький совсем и меня поймала соседка… ммм, забыл, как ее зовут… за то, что я залез на ее вишню. Я спешил, чтобы не попасться, и вишни за пазуху пихал. Их было очень много, ягоды даже пролезали между пуговицами на рубашке и сыпались, а я радовался, как ребенок, ну я и был-то, господи, от горшка два вершка. Соседка лестницу забыла убрать, к дереву приставленную, вот я и попался на том, что плохо лежит. Вернее, стоит. Удачно стоит! Она меня скинула на землю и на мне замесила эти вишни ворованные. Как тесто. Сколько с меня натекло — ужас! Потом повела за руку к матери… Мы тогда жили под Новороссийском, в станице. В громадном домище — так мне тогда казалось. Я потом приехал туда уже студентом — хибара хибарой. Как мы там все помещались, не знаю. Всегда, сколько себя помню, приходилось ютиться у кого-то на голове. В общежитии… И в армии…

— Давай спать! — только и ответила ему жена.

И супруги затихли, теперь уже до утра. Однако Ивану не спалось.

Никогда не мог понять Иван, почему, когда он вырос, ему стала тесна не только одежда, но и многое другое. Весь мир потеснился.

А мысли и чувства остались вроде бы те же. То есть такие же важные, занимающие его всего. А он сам — какой он стал теперь? Ну, врач. Ну, уважаемый. И дети у него, и жена. А так-то все прежнее — вот он, Иван Рукавишников, Ваня, и врач, и воришка вишенный.

Мысли вертелись и прыгали.

Вот он знакомится с Ольгой. Они в парке Горького на колесе обозрения. Отсюда далеко все видно, но Иван смотрит только на Ольгу.

У нее волосы такие, как у всех. Руки… разве они какие-то необыкновенные? Нос, плечи, бедра — вроде все, как у всех. А на самом-то деле… Особенная она. Это Иван сразу увидел, разглядел. Разве он мальчишка, чтобы вот так, неизвестно с кем?

Что-то было в ее глазах, чего, наверное, другие не видели… Или ненужно им было это видеть. Не для них родилась эта женщина. Для Ивана.

— Ты кто?

— Я Оля, Ольга. А ты?

— Княгиня, значит. А я Иван, древлянин.

Они рассмеялись, и это стало началом их дружбы. Потом Ольга с Иваном уже вместе пошли на аттракцион «Ракета», где длинная сигарообразная штуковина раскачивалась, набирая высоту, потом зависала в верхней точке и ухала вниз, как, наверное, ухнет когда-нибудь весь мир, вся Земля со всеми своими аттракционами.

Оле хотелось на «Ракету», но она боялась. Она сказала Ивану, что однажды уже брала билет, а в последний момент отдала какой-то девчонке.

Иван пообещал, что с ней ничего не случится, и они пошли. Хорошо — время было позднее и «Ракета» прямо перед их носом закрылась. А то Иван наверняка бы опростоволосился… На следующий день он приехал сюда один и заставил себя влезть и ухнуть. Потом еще и еще — тренировался. Слава богу, это не пригодилось — потом они встречались в других местах. Оля водила Ивана на любимые спектакли. Он ее — на экскурсию в больницу, где проходил интернатуру.

Давно это было…

Глава 25 Не умирающий лебедь

Утро было неласковым. За ночь похолодало. Ветер рвал молодую зелень, правда, безуспешно, но так настойчиво, что вылезать из постели как-то не очень хотелось.

— Мама, что у нас на завтрак? — задал Кирюшка свой ежеутренний вопрос.

— А «доброе утро»? — зевая, попеняла брату Наташа.

— Пельмени на завтрак, да?! — решил не реагировать на замечание тот. — А я совсем разлюбил пельмени.

— Разве ты почесался, чтобы запастись продуктами на зиму? — ядовито поинтересовалась сестра.

— Так ведь не зима!

— Так и ты не умирающий лебедь. Слетал бы лучше вчера в магазин, чем мяч гонять допоздна…

Мать решила вмешаться:

— Дети, мы все опоздаем… Надо вставать. Вы слышите?! Мила, подгони-ка их!

— Милку саму надо за уши, за уши, за уши, как дерево ее жела-а-а-а-ний! — пропел Кир.

Оказывается, мальчишка не спал, а притворялся ночью!

— Мам, а если вот я не захочу и не встану, ты что будешь делать? — спросила Наташа.

— Папе скажу. Иван, может, все-таки купим телевизор? Сейчас бы включили и все тут же вскочили бы. Под мультики как-то веселее вставать…

— Правильно! — обрадовался Кир. — У нас в классе все утром мультики смотрят. Один я ненормальный.

— Только через труп. Мой, конечно. Я тысячу раз говорил…

Иван был категорически против того, чтобы «телевизионная зараза» появилась в их доме.

— Ты давно истлел бы в могиле, если бы сбывалось все, против чего ты выступал подобным образом! — заметила Ольга.

— Да? Очень может быть! Хотя я предпочел бы кремацию. Но к делу! Пельмени ждут в морозилке, когда кто-нибудь… самый большой любитель передачи… «Смак», кажется, или как там ее?..

— Лучше я голодный пойду и тоже умру! — заявил Кир. — Нам тренер говорит, чтобы мы ели больше фруктов.

— Фруктов! А кокосовые орехи тренер не советовал?

— Хотя бы яблоки… Почему нельзя яблоки?

— В своем саду будете яблоки выращивать и на зиму солить.

— Каком саду?

— О господи! Да в детском, конечно! Каком же еще! — заорал отец. — Всем одеваться! Я вообще не верю, что вы чего-то хотите… свой сад… Кто в нем с вредителями будет бороться? Я?.. Я не буду бороться! Я с вами не знаю, как бороться!

Дети недоумевали — почему нельзя просто полениться в постели минуту или даже пять? Чего кричать-то?

И Иван недоумевал — ну сколько можно про телевизор!

— Все! — сказал он за завтраком. — Надоело! Я отказываюсь вас понимать. Вчера, нет, позавчера вы лезли в загон к этим бизонам… ну да, да, да! К зубрам, конечно. Вам чего там было надо? Вы хоть понимали, что это другое… там нет телевизора — и в принципе быть не может? Этот затерянный мирок, такой с виду жалкий и убогий со своими монастырями и капустой с чесноком по грузинским и афонским рецептам… Там и канализацию-то провели всего год назад, причем половина местных детей наверняка еще не умеет пользоваться туалетной бумагой… Но только этот жалкий мирок уцелеет, когда все рухнет — устои, втиснутые в сотню телеканалов, и все вообще с мегаполисами и биотуалетами, окрашенными в такой ядовитый цвет, что даже мне, врачу, хочется плакать, и это как минимум…

— А школа рухнет, папа? — осторожно спросил Кирюша, воспользовавшись паузой, когда отец набирал воздуха для продолжения неожиданной речи.

— Да, сынок, и ваша школа рухнет, и другие школы тоже. Это — сто пудов, как вы сейчас говорите. Сто пудов… Как увесисто, однако! И я за то, чтобы школы хотя бы временно отменить! Ну, пусть на годик-другой — для эксперимента. Устроить в них телестудии, посадить ведущих и всем дружно угадывать мелодии или играть в умных детей… Зачем вам школа? Чтобы на досуге за государственный счет обменяться впечатлениями от просмотра телепрограмм?..

— Мама, а ты пойдешь работать в школу, о которой бабушка говорила? — не преминула спросить Наташа.

— Не знаю, еще не решила…

Иван ухватился за поворот темы:

— Особенно частные школы — интересный вопрос! Ты еще думаешь, дорогая…

— Не юродствуй.

— Я не юродствую… Частная школа — ммм, кстати, вкусные пельмешки. Кто готовил? Ах, магазинные… Какая прелесть! Ну так вот, а никто не поинтересовался, ну что это за частная школа такая, где учитель получает — сколько там говорила Нина Викторовна? Десять тысяч? Пятнадцать? Неужели непонятно, что не бывает в порядочных местах таких учительских ставок! И за эти непонятные тысячи наши дети будут приходить домой, а вместо любимой мамы видеть — кого? Правильно, любимую бабушку! Нет, я недоволен частными школами!

— Иван, ты не учился в частной…

— Зато я каждый день лечу больных детей, и все они либо учатся в частной школе, либо хотят, ну просто жаждут валять в ней дурака, и при этом их несчастные родители даже не подозревают, какой это источник инфекции, родимое пятно римской клоаки времен Октавиана Августа…

— Ты о чем, милый?

— Холера! Чума! Спасибо, но я наелся этим досыта! И если еще кто-нибудь мне скажет о телевизоре или частной школе, я не знаю, что сделаю с ним! Не знаю, но я ему не завидую, вы слышите! Брошу к зубрам! Если этот кто-то договорится с ними — значит, есть надежда, что вырастет человеком! Не договорится — туда и дорога.

— Далеко твои зубры, папа!

— Это мы еще посмотрим! Может, и не дальше носа твоего.

— Ты о чем?

— Да так, ни о чем. Ну все, дети и жена, я ухожу первым, а вы тут обсудите и задумайтесь о горькой своей судьбе. О-о-о-очень вас прошу. До свидания!

Отец быстро встал из-за стола и ушел.

— Странно… — сказала Мила.

— Не говори так! — строго сказала ей Ольга. — Работа у отца тяжелая. Может человек хотя бы дома побыть…

— Шутом… — закончила Наташа и поспешила прибавить: — Я в лучшем смысле, мама. Мне папа «Короля Лира» давал прочесть, и я знаю, что лучше шутом, чем… чем предателем, например.

Ольга не нашлась, что сказать, «Короля Лира»! Надо же — выросла дочь. О чем, интересно, она в своем Интернете общается, и с кем?..

— Странно, — все-таки продолжила Мила, — странно, что папа зубров вспомнил. Он только минутку на них посмотрел, и все… Я вот еще думаю: если они весят тысячу килограммов, то пол провалится в нашей квартире, если придет зубр?

— Зубры, зубры… — рассеянно отмахнулась Ольга. — Не понимаю, что он имеет против моей новой работы?

— Может, дело не в школе. Папа знает, что ты мечтала о другом… — предположила Наташа.

— Другое… Я не знаю, чего я хочу… Я вот, как дурочка маленькая, загадала на дереве желания еще раз туда вернуться. Как монетку за плечо бросила. А зачем — не знаю даже. Что мне там делать? Нам еще во Владимир надо съездить. В Гусь-Хрустальный я экскурсию запланировала на конец мая. Мы еще в Питере всей семьей не были, а это стыдно. У меня там знакомые хорошие, очень близкие когда-то были, и скоро белые ночи… Все доели? Одеваться!

Глава 26 Дело сладилось

Иван Алексеевич Рукавишников в этот раз вел себя совсем не так, как на первой встрече с Носиком. Взволнованный и порывистый, он не мог усидеть на одном месте, и все сорок минут, которые они провели в ожидании своей очереди на приеме у нотариуса, он мерил широкими шагами холл.

— Не волнуйтесь вы так, Иван Алексеевич! — увещевал его Носик, остановив у окна. — Я обо всем подумал, осечки не будет.

— Гм… А я и не волнуюсь — я просто думаю так. Вы-то сами, кстати, почему не оставляете дом — ну, себе или внукам? Старость придет, потянет на землю, а там этот докторишка… Пожалеете!

— Нет, Иван Алексеевич, не пожалею. Я еще никогда ни о чем не жалел. А ведь приходилось совершать разные поступочки-то, ох разные…

— От налогов укрывались, что ли? Капитализма без этого не бывает. Не переживайте. Куда хуже гриппозному чихать в вагоне метро! Пусть дома лежит, телевизор смотрит. Извините, это я о своем…

— Что мне налоги! Много чего было. И я, может, таким образом грехи замаливаю…

— Чтобы грехи замолить, люди церкви строят… Или приюты для бедных.

— Бабка хотела, чтобы родовой дом достался тому, кто большую семью создаст. А ни у кого не получилось. Большой был выводок — а теперь у кого нет детей, а у кого, вот как у меня, один ребенок.

— А я возьму и продам ваш дом. Тыщ за двадцать. Приедете родовое кладбище навестить, — а там, ну дома-то, хе-хе, бетонный забор в два роста с колючкой и табличка на железных воротах: «Осторожно, злая собака!» Каково будет?

— Не продадите, Иван Алексеевич!

— Это почему же? Почему вы думаете, что я такой уж непрактичный? Очень даже практичный и очень легко продам! У меня, куда ни ткни, всюду дыры. Зарплата — догадываетесь какая. Мандарины раз пять за зиму покупали — на Новый год, потом на старый Новый год, на мой день рождения, ну и еще… тоже на праздники. Детей вот на море уже два года не возил, хотя мама звала. Монитор дочке надо заменить. Вы не представляете, какая гадость, этот наш монитор! Это, стало быть, три! Потом вот еще что… — Рукавишников осекся, увидев, что его собеседник улыбается. — Почему вы не реагируете?

— Я реагирую, реагирую… Но только вы зря меня переубедить хотите. Бабушка сказала: пусть дом достанется тому, кому действительно нужен. Сами, дескать, все поймете, но чтобы без дураков!

Иван насупился, нервно похрустел пальцами и примолк, подавленный железной бабушкиной аргументацией.

Оформление дарственной заняло у них около получаса. Нотариус приготовил документы заранее — Носик постарался.

— Ну вот, поздравляю! — сказал Носик, когда они вышли из конторы. — Думаю, бабушка все видит и одобряет сделанное. У меня такое чувство, во всяком случае…

— Может, к нам зайдете? — предложил Рукавишников. — Чаю выпьем. Или водочки.

— Нет, не будем пить, Иван Алексеевич. Давайте жить…

Глава 27 Связанные одной цепью…

«Не будем так не будем, не будем так не будем…» — повторял Иван про себя, возвращаясь домой.

При этом он с куда большим, чем обычно, интересом всматривался в лица людей, с которыми свела его сегодня московская подземка. Такие разные лица. Сколько еще тут абсолютно нормальных людей, наверное… Вот тетка, обычная тетка. Плащик, книжка в руках…

Вот она косится на странноватую парочку — оба в коже и железе. Вот, когда они вышли, оглянулась, надеясь с кем-нибудь разделить свои чувства по отношению к молодежи, которая черт знает что себе позволяет. Но вместо сочувствия нашла новую парочку — эти вообще целовались. У каждого в ухе — по наушнику и штук по пять крошечных колечек. Иван много таких видел в своей больнице. Наташа тоже пыталась что-то такое нацепить, но Кир ее засмеял. Обошлось даже без вмешательства Нины Викторовны: колечки так быстро исчезли, что она попросту не успела их увидеть.

Как загипнотизированный, смотрел Рукавишников на тетку, тетка смотрела на окольцованных юношу и девушку, а они целовались и слушали свою музыку. В конце концов ему стало казаться, что их в вагоне осталось всего четверо. Так оно и было. На «Ясенево» они вышли — все вместе, и вагон покатил на конечную совершенно пустой. На платформе разошлись. Тетка пошла вслед за Иваном, а целующиеся, все так же накрепко спаянные коротким поводком наушников, свернули к противоположному выходу.

— Ну и ну! — сказала тетка, обращаясь к Ивану. — Ну и ну. Родители небось дома переживают: где дочура, как там сынуля?.. А они тут даже двух слов друг другу не сказали!

— Может, дома-то у них не о том переживают… — неопределенно ответил Рукавишников и быстрым шагом поспешил к выходу.

Дом, дом, дом… Только теперь до него дошло, что этот дом — не пустая затея, не причуда странного, хотя и по-своему счастливого человека со смешной фамилией Носик.

С ним теперь надо что-то делать, с домом этим… Бабушку подвести нельзя. Хорошо, что лето на носу, можно будет отпуск там провести. Осмотреться и вообще…

Широкая пешеходная дорожка вела его между многоэтажками, а он оглядывался вокруг и не мог найти простые ответы на простые вопросы: что, как, когда.

Что делать-то теперь, в самом деле? Съездить можно туда на выходные. Потом, действительно, в отпуск. Обойдутся дети без моря. На рыбалку будут ходить и зубров считать-пересчитывать… Потом, конечно, осень. Холод, грязь. С кем-то придется договариваться, чтобы приглядывал за домом. А с кем?

И как можно приглядеть за такой громадиной? Тут вон с однокомнатной квартиркой никак не управиться… Может, поселить кого на осень и зиму? Дом… дома… дому… снова дом… домом… о доме… как там будет звательный падеж? О, дом!

Что делать-то? Как быть?

Глава 28 Все ручьи впадают в море

Дом, его ясеневский дом встретил Ивана шумом или, скорее, визгом. Ольга опять задерживалась на работе, и младшие дети устроили возню на втором этаже кровати. Наташа отрешенно таращилась в монитор.

Иван сокрушенно покачал головой, не решаясь пересечь незримый порожек, соединяющий холл и комнату.

— Все бодаемся?

— А Милка сказала…

— Нет, не я, а ты сказала…

— Я тебе покажу «сказала»! — зарычал Кирилл.

— Ну сказал, сказал… Папа, а правда, что мы все лето проведем в Родниках?

— Это я им придумала, папа, а то пристали со своими играми, — не отрываясь от монитора, уточнила Наташа. — Хотя и на море хочется, но не на все лето. А еще куда-нибудь — денег же нет.

— А на что вам деньги? — усмехнулся Иван. — Солнечные ванны не только полезны, но и питательны. Займетесь на море собирательством. Рапаны можно собирать или гальку с дырочками и продавать на сувениры, хе-хе, отдыхающим москвичам.

— Шутишь? — спокойно и как-то по-взрослому переспросила Наташа. — А если серьезно: куда едем? Если совсем честно говорить, то и на море ехать не очень хочется. У меня еще позапрошлогодний загар не сошел…

— Надо же, а у меня сошел! — искренне изумился Иван.

— И маме надо новые наряды на пляже показать… — вполголоса заметил Кирюшка и тут же прибавил: — Извини, папа, это я просто так. Тоже пошутил… Нет у нее нарядов… Да я бы тоже в Родники поехал. Там и загар покрепче будет держаться, чем южный.

— В самом деле, папа, — продолжила Наташа, — если бы ты договорился с кем-то перевезти компьютер… Телефон есть, а модем, ладно, в кармане повезу…

— Какой телефон? Где? — теперь уже удивился Иван.

— Ну, в Родниках, где же еще.

Три пары глаз смотрели на Ивана в упор, ожидая ответа.

— Телефон какой-то… Это в доме, где мы ночевали, так, что ли?

— Да, папа, в этом здоровском доме! Ты можешь как-то договориться со своим знакомым, чтобы нас туда пустили на лето?

— Ммм… надо подумать.

— А ты ключи не отдал? — продолжил свою атаку Кирюшка. — Не надо отдавать! Мы захватим дом, как пираты, и поживем там!

— Интересное предложение… Гм… Только вот что: а как же дети? Ну, дети моего знакомого? Может, им тоже охота раков половить? А тут пираты!

— А сколько им годиков? — спросила Мила. — Про детей я не подумала. Я там игрушки видела, а все равно не подумала. Ну, тогда во дворе можно шалашик построить или в лесу.

— А годиков им столько же, сколько и вам.

— Класс! — завопил Кир. — Значит, их трое! Вместе в пиратов будем играть! Строить шалаши и крушить! Строить и крушить! Вот круто!

— Ну и глупо! — прикрикнула на него Наташа. — А зачем им девять комнат, папа? — теперь она оторвала взгляд от монитора и внимательно посмотрела на отца. — И скажи, пожалуйста, какое у тебя было там дело?

Этот вопрос был такой естественный… Дед вдруг пригласил прокатиться неведомо куда — в заповедник этот. На карте России можно только иголку воткнуть — и не видно заповедника. А на карте Московской области — кончиком пальца прикрыть весь этот глухой угол… А вот на тебе: ключ откуда-то берется… Потом дом откуда ни возьмись. Да нет, не просто дом — ранчо, усадьба, дворец!

Мистика! Так еще недавно думал и сам Иван, когда взвешивал на весах совести принятое им решение.

— Я не хочу тут с вами в загадки играть! — Ответ отца звучал нарочито буднично. — Пока что ключ находится у нас. И спрятан в одном надежном месте.

— Где?!

— Это место очень тайное, но от вас, дети, у отца не может быть особых секретов. Он спрятан…

Иван выждал, пока младшие спустятся по лесенке со второго этажа кровати и набросятся на него с воплем «Где???». И только оказавшись на полу, с хохотом сознался, что ключ спрятан на дне кастрюли с ужином, если, конечно, правда, что на ужин будет обещанная гречневая каша с молоком, а если нет каши или молоко не куплено, тогда — все! конец! — ключ, наверное, пропал навеки; и остается только одно: туалет, душ, спать, и больше никаких глупых вопросов и пиратских вылазок…

Глава 29 Мне уже шесть лет, папа!

Наташа спохватилась: да, действительно, забыли про кашу. И убежала на кухню. Кирюшка за ней — сухарики помочь догрызать.

Иван сел за компьютер и уставился в монитор. Там было открыто окно с письмом, написанным аршинными буквами. Иван его узнал. Это письмо он сам написал года полтора назад и отправил Наташе. Мила пристроилась за его спиной и начала читать, смешно растягивая буквы:

«…И вот еще что, Наташа: если бы я был таким маленьким, как ты… Если бы я до сих пор оставался тем оболтусом, каким я был в твоем возрасте… Если бы я, дочь моя старшая, надежда и опора в нескончаемой битве не на жизнь, а на смерть, которую мы ведем с малышами… Если бы я, мой лучший в мире малыш… Наверное, я бы сказал отцу: папа, ни о чем не думай, я все возьму на себя — и наш дом станет другим! Потому что я стану как Белоснежка. Ну, или как Пеппи Длинный Чулок. И не буду ругаться с Кирюшей. И буду… Да, папочка! — сказал бы я. Теперь все в нашем доме будет по-другому. Я смогу…»

— Папа — сказала Мила. — Ты знаешь, что я загадала на дереве желаний?

— Нет, Мила, не знаю. Сейчас узнаю, наверное.

— Я загадала, папа, что мы поселимся в этом доме.

— В этом?

— В том, папа. Когда я тут смотрю на все, мне кажется, что я никогда не вырасту.

— А там?

— А там вырасту.

— Вот оно как! Не знаю, поймешь ли ты… Но иногда мне кажется, что все мы тут как-то остановились. Привычками обросли, что ли. Ну а там, в Родниках… Там будут другие привычки, наверное. Так может, не стоит менять шило на мыло?

— Значит, мы не уедем туда, папа?

— Не знаю, как погода… Дожди могут все испортить. Дороги развезет. К озеру не подойдешь…

— Я не на лето загадала… Я навсегда загадала. При любой погоде, папа.

— А школа? А друзья во дворе, фехтование Кирюшкино? А моя работа и мамина частная школа?

— Если это все, папа, то получилось чуть-чуть…

— Правда? Понимаешь… э-э-э, ну, допустим, так: если человек растет, ну, снаружи и изнутри, то все равно, где это происходит. Я знаю миллионы чудесных людей, которых поставь перед Ниагарским водопадом или перед пещерой Али Бабы — и они скажут: «А зачем?» Я, Мила, врач, и я не вышел бы на Красную площадь и не сказал бы: «Эй, миллионы людей! Вы болеете потому, что живете не там и не так!»

— Ты не знаешь миллионы людей, папа!

— И ты не знаешь.

— Я, папочка, только про себя скажу. Я бы не пошла на Красную площадь тебя слушать…

— Вот как! Интересно, крошка моя… Ну-ну, яичко мое золотое, научи свою старую курочку…

— Я бы лучше подошла к пещере и сказала: «Сезам, откройся!»

— Да где же ты возьмешь эту пещеру? Эх-х, дочка… Сказки и жизнь — это все-таки разное.

— Папа… а разве ключ — там, в кастрюльке — разве он придуманный?

Иван хотел что-то сказать, но осекся и посмотрел на Милу с испугом.

— Сколько тебе годиков, девочка? — спросил он после минутного молчания.

— Мне уже шесть лет, папа! День рождения был две недели назад, и осенью я пойду в первый класс!

На его счастье пришла с работы Ольга. И снова жизнь Рукавишниковых вплеснулась в комнату, а вместе с ней и шум, и гам, и тарарам, и даже Липси заорала как-то ужаснее обычного, когда кто-то наступил ей на хвост.

Глава 30 By меня компрене?

Утром Иван, как обычно, ушел на работу, но поехал не в больницу, а на вокзал. Внимательный глаз мог бы заметить, что вышел муж и отец из дому не в легком свитере, как всегда, а в костюме и при галстуке.

Но Ольга, провожавшая его, почему-то этого не заметила. Наверное, думала о своем, а может, не проснулась еще толком. А ведь в последний раз Иван надевал галстук, когда ходил представляться директору школы, где учились Кирюшка и Ната, и было это о-го-го когда!

Иван решил — раз уж так все идет, надо ковать железо, «пока дверь не закрылась». И перво-наперво надо было ковать место будущей работы.

Он быстро нашел в Кудрино больницу и встретился с ее главврачом. И сразу получил ответ, на который надеялся: есть для него место, есть. Причем сразу такое, что хоть стой, хоть падай — завотделением.

— Старик-то, Егорычев наш, все — отработал свое, кхы-кхы-кхы, — раскашлялся главврач. — Сдал, сдал наш дедок — месяц уже рулю без него. Все помогают. Вот, из Серпухова даже приезжает Татьяна Федоровна, спасибо ей, голубушке. Но толку-то, если два раза в неделю? Сами понимаете, нужен человек вроде вас, специалист… — так обрисовал ну просто катастрофическую, по его мнению, картину по инфекционному отделению главврач, тоже, заметим, старикан.

Иван не стал вдаваться в подробности. «Потом, потом… Сейчас главное — в принципе решить, да, в принципе. Ввязаться в драку — а назад дороги… не надо?» — так спросил себя Иван, выходя из больницы, где он оставил весьма довольного главврача. Еще бы ему не быть довольным — ведь Иван обещал приступить к работе через одну-две недели.

Почему нарисовался именно такой срок, Иван не знал. Так сказалось, и все. Кандидатов на его место в московской больнице достаточно, так что, может, и раньше получится.

Теперь школа. Иван остановился на разбитой дорожке около липы, крона которой возвышалась метров на десять над крышей двухэтажной больнички, и ее длинные кривые ветви с неприятным звуком царапали по жестяным листам, раскачиваясь от ветра.

— Вы курить собираетесь? — крикнул ему в распахнутое окно главврач. — На территории нельзя, кхы-кхы-кхы! Приказ номер сто от 1994 года — я лично подписал при вступлении в должность…

— Я не курю. Я думаю, где телефон школы найти.

— Это хорошо, что не курите. Значит, и не пьете, кхы-кхы, наверное. И где же, позвольте спросить, найти собираетесь? У нас таксофонов со справочниками, как в вашей Москве, нет. Возвращайтесь-ка и звоните от меня.

Иван вернулся. Главврач усадил его в свое кресло, а сам примостился на краешке стола.

— Неужто и детей перевезете? А жить где? Ну и ну! Я-то подумал, грешным делом, от семьи сбегаете… Ладно — дело ваше. Рекомендую обратиться в первую школу — там мой зять начальствует, кхы-кхы-кхы, очень хороший человек, этот мой зять, только курит и… впрочем, это к делу не относится. Грамоты имеет и значок «Отличник просвещения»!

— Мне бы школу с английским языком…

— А тут другого и нету. Один английский и есть. Язык международного общения. By меня компрене? — вдруг решил пошутить главврач на французский манер.

— Честно говоря, не очень.

— Как же вы больных лечите в Москве без иностранного? Я уж думал, что в столице все по статьям научным делается, кхы-кхы-кхы, которыми на симпозиумах обмениваются… Одной нашей аптечной латынью, дорогой вы мой Иван Алексеевич, нынче никого прошибить невозможно…

На этом главврач прервал свою речь и принялся накручивать диск телефона. Затем последовали переговоры с зятем. Иван не прислушивался, но чувствовал, что они развиваются в благоприятном для него ключе. От него потребовали сведения о детях. Иван предоставил их, эти сведения («Трое? Младшая — первоклашка? Вот так так!»), и снова отключился от разговора. Через десять минут главврач положил трубку и сказал:

— Будет вам английский, уровень хай-скул. Довольны?

— Какой, не понял?

— Хай-скул — высшая школа. Это значит, что с вашими детьми отдельно заниматься будут, раз они с первого класса язык изучают. Буде они пожелают, конечно… Есть у зятя там девушка одна, тоже бог знает каким ветром к нам занесенная, вот она, кхе-кхы-кхы, иобеспечит.

Иван благодарно тряс руку старому доктору, а сам думал о своем, на первый взгляд, таком неожиданном решении — жить в Родниках. А решение это пришло само — вчера, когда он вернулся с работы, когда и Наташа, и Кир, а особенно Мила так много говорили о Доме.

«Наверное, это судьба, — решил ночью Иван. — А раз так, главное — не останавливаться».

Удача не покидала его в этот день. Стоя на остановке в ожидании автобуса, Иван прочел объявление, написанное от руки — о показательных выступлениях учащихся секции фехтовальщиков в Доме культуры. «Тоже кого-то шальным ветром занесло, — удивленно подумал он. — Будет Кирюшке с кем колоться новой шпагой…» Он снова подумал, что столь затяжная серия счастливо подбирающихся обстоятельств, конечно, не случайность. «Это знак, что все будет хорошо! Буде мы того пожелаем…».

Иван вернулся в свою — московскую — больницу к трем часам. Беседа с завотделением заняла не больше четверти часа. «Жаль, правда, очень жаль! — сказал заведующий. — Но я понимаю. Частная клиника, наверное? Высасывают хороших спецов коммерсанты, но тут ничего не поделаешь — жизнь»

Иван хотел объяснить, почему увольняется, да передумал: все равно не поймет, наверное.

Уходя из больницы, он сунул руку в карман, чтобы пощупать ключ. Очень увесистый и потому вдвойне надежный, этот ключ приятно холодил руку.

Глава 31 Мода и ее поклонники

Все пело в Рукавишникове, когда он открывал дверь своей квартиры. Сейчас он скажет, сейчас…

На этот раз его ждали с готовым ужином. Ольга была дома.

Как ни был возбужден Иван событиями дня, он заметил, что жена его какая-то… не такая. Подтянутая, внутренне собранная.

— Что-то случилось? — спросил он, разуваясь.

— Случилось, — ответила Ольга и улыбнулась. — За столом скажу.

На ужин был салат из крабовых палочек и бисквит. Понятно, сегодня у Ольги выходной в ее магазине.

Иван поцеловал жену, потрепал детей по головам, дружелюбно покосился на свою тарелку и достал из шкафчика початую бутылку коньяка. Был, был для этого повод!

— Дети и Оля! — объявил Иван, наливая себе полрюмки. — Кажется, в нашей жизни грядут большие, удивительные перемены…

Ольга благодарно пожала ему руку и продолжила:

— Да, дети, я решила принять предложение бабушки. Я буду работать в школе! Я сегодня там побывала. Это в районе метро «Планерная», всего час двадцать или полтора на дорогу…

— Но… — начал было Иван.

— И директриса там, пусть и не сумасшедшая — это я деда вспомнила, — зато совершенно нормальная. Юлия Федоровна. Говорю ей: «Я от Нины Викторовны…» А она: ну и что, дескать, да хоть от Путина. Ну, слово за слово, рассказала ей, про что мечталось, если говорить о школе, и это ее заинтересовало.

— Да?

— Да… А почему нет? Это любого нормального директора заинтересует. Я просто не пробовала, а тут мама с этим предложением…

— С инициативным предложением.

— Пусть так. Они планируют вывести участок изобразительного искусства из загона, дать школьникам возможность проявить себя в прикладном творчестве…

— Мама! — прервала ее Наташа. — Ты как теледикторша говоришь. Очень похоже на эту, как ее… Ирину.

— Можно без замечаний? Сейчас, правда, условий нет, и придется заниматься в обычном классе. Но вы бы видели эти классы — светлые, очень просторные, высокие потолки, окна чуть не во всю стену. Они бывший детсад под школу переделали. И очень удачно, я вам скажу. Со временем, возможно, появится и мастерская. Юлия Федоровна сказала, что года через три, а может к раньше, они будут пристраивать новый корпус. Пусть там и не будет таких высоких потолков и таких окон, но место будет — это точно! Прикладное искусство сейчас в моде, а на Западе оно вообще никогда из моды не выходило. Это вечная мода, и дети должны в ней разбираться.

Иван осушил рюмку и, морщась, серьезно сказал:

— Я всегда с большим уважением относился к моде.

Дети прыснули.

— Более того, я поклонник моды. Я и женился с учетом модных тенденций. Они только проклевывались, эти тенденции, а я почуял, и вот — женился. Теперь и я в курсе моды, и дети свободно ориентируются в ее последних писках…

— Ты чем-то недоволен… кажется? — тихо спросила Ольга.

— Я доволен всем. А этот салат — это просто чудо какое-то!

Некоторое время за столом раздавался только стук вилок.

— И когда же тебе приступать… к изобразительному искусству? — спросил Иван, когда семья перешла к чаепитию.

— С 1 сентября, как везде. Сейчас-то не с руки принимать нового человека.

— Деньги платить ни за что…

— Да, и деньги. Даже в государственную школу тебя никто в конце учебного года не примет!

— Гы-гы, ну, я это… и не прошусь.

— Я в библиотеку хотела бы походить, в читалку. Сам понимаешь, одного Дома художника мало.

— Кто бы спорил. Хотя там все самое модное, если на то пошло.

— Не юродствуй, Иван! Почему ты осмеиваешь все, что меня интересует?! Дети — марш в комнату!

Глава 32 Загадка с разгадкой

— Дети, погодите!

Иван стал шарить по карманам.

— Где-то тут мне зайчик что-то положил… Ага, вот: ириски-кискиски! Нет, Липси, это не тебе! Здесь каждому штуки по четыре, а фантики без напоминаний в ведро… Я прошу никого не уходить. Я тут ехал… то есть я ехал домой и все время готовился сказать кое о чем. И я прошу у тебя прощения, Оля! Дети, слышите? Всегда просите прощения, если вы не правы. Особенно ты, Наташа, и ты, Кирюша, ну и ты, Мила — как же без тебя!.. Гм, Оля, я просто любуюсь тобой на самом деле, веришь?

— Нет!

— Ну, не злись. Я еще себе налью… с вашего разрешения.

На этот раз Иван налил и выпил целую рюмку. Случалось такое до вольно редко, и Рукавишниковы поняли, что отец действительно готовится сказать нечто из ряда вон.

Он прокашлялся и начал:

— Я чувствую себя немножко Наполеоном. Это ничего?

— Мама, сделаешь наполеон на мой день рождения? — не упустил случая Кирюшка.

Мать ничего не ответила. Отец деланно нахмурился и заметил:

— Я будто стою на Поклонной горе и жду ключи от города, ну, от этого города, если кто не понял… А ключи, хе-хе, в кармане у меня. Вот они, то есть он, но это все равно в символическом смысле…

С этими словами Иван выложил на стол ключ от дома в Родниках. Его все узнали сразу. Иван наслаждался недоумением публики.

— Как он не похож на остальные ключи, правда? Объясняю почему: это ключ от нашего дома. Понимаете? Нашего дома в Родниках!

— Ты говоришь загадками… — устало проговорила Ольга.

— Вот еще! — возмутился ее супруг. — Я их разгадываю! Я не хочу сейчас все описывать, всю предысторию. Она ужасная, кстати. Умирал один человек… точнее, два, но в разное время. И один из них, когда выжил и узнал имя своего спасителя… имя доброго доктора Айболита…

Дети рассмеялись. Улыбнулась и Ольга.

— Короче, этот ключ и замок для этого ключа, и все, что заперто на замок, и кое-что вокруг, а именно приусадебный участок с хозяйственными постройками на двадцать пять и пять десятых сотки — все это наше! И это не старая рухлядь вроде нашего монитора или кошки, у которой вот-вот облысеет кончик хвоста. Впрочем, вы все это видели сами — и дом, и сарай, и лужу посреди двора, она тоже наша. Аплодисментов не надо!

— Ура-а-а-а! — закричали дети.

Ключ переходил из рук в руки. Поймав вопросительный взгляд жены, Иван пояснил:

— Документы уже оформлены, я тебе потом все объясню. Сейчас я о другом хочу…

— Мама, мы поедем в Родники на все лето? — спросила Наташа.

— Н-не знаю… Там хорошо, конечно. Там чудесно просто, что и говорить, но чтобы на все лето… У меня свои планы. Да у каждого! Отец работает вообще-то, да и я, и библиотека…

Иван с интересом заглянул в пустую рюмку и сделал над собой видимое усилие, чтобы не налить еще.

— Это не все… — сказал он, когда младшие Рукавишниковы справились со своими первыми эмоциями и развернули по второй ириске. — Есть кое-что такое, что я даже не знаю, как и сказать.

— Ты шутишь, папа! — сказал Кирилл. — Я могу все сказать. Но не про все хочу. А так что хочешь.

— Да? Какой развитый мальчик у нас! Тот самый, заметим, кто не исправил двойку по русскому… Словом, я предлагаю переехать туда жить. Насовсем. Работу себе я нашел.

— Зубров лечить? — обрадовалась Мила.

— Почему зубров? Я людей умею. Не спорю, родство между животным и человеком есть, особенно некоторыми… — заметил отец, наблюдая, как Кирюшка пытается стащить последнюю ириску у Наташи, — но! Я лечу людей. И я нашел место завотделением в кудринской больнице. И школу нашел с английским, прям Оксфорд, как мне обещали. И шпагой там балуются, если я правильно понял. Ну вот, теперь я все сказал…

— Ты с ума сошел! Я никуда не поеду! Дети, ваш отец просто сошел с ума!

Услышав неподдельный гнев в голосе хозяйки, Липси на всякий случай вышла из кухни, гордо подняв хвост. Проводив ее взглядами, Рукавишниковы принялись обсуждать, как дальше жить, если папа сошел с ума. Конечно, так думали не все. По правде сказать, даже Ольга так не думала. Но уехать бог знает куда, и насовсем… Из Москвы… Это смешно!

Ивану пришлось, не откладывая на потом, рассказать все про дом. Все, что он знал. Оказалось — немного. И если бы они не ночевали в доме, который отпирался и запирался на ключ, лежащий сейчас посредине стола, все Рукавишниковы, от мала до велика, тут же решили бы, что отец не в себе.

Однако доказательства были налицо. Одно железное и несколько бумажных. Они свидетельствовали о том, что сумасшедших было, по меньшей мере, двое — их отец и еще тот, чья фамилия Носик.

Это, впрочем, не обсуждалось. И так всего хватало.

Ольга стала говорить, что у каждого из них найдутся дела, которые — и думать нечего — можно делать только в Москве. Учеба — это раз. Театры, музеи — два. Работа — это три. Та же Липси родилась в Москве, значит, здесь должна и умереть. Ольга еще и развила эту тему, заявив, что она тоже не прочь умереть в родном городе — ей совсем не улыбается гнить под копытами кабанов на задворках какого-то там заповедника для бизонов и зубров.

Иван отбивался, но как-то вяло, а когда часы показали одиннадцать, предложил пойти на боковую — утро, дескать, вечера мудренее. Это, по его словам, ясно как божий день, и именно так, потому что весь вечер сегодня они говорили не о том.

— О чем же говорить с сумасшедшим? — спросила Ольга.

— О том, что нам послан шанс, и не распознать этого может только… ну, это…

— Договаривай!

— …Глубоко не выспавшийся человек! Все! Спать!

Глава 33 Где зарыто полмужчины

Ночью никто не мог уснуть. Время от времени вспыхивала перепалка между детьми — они спорили о том, кто живет по соседству с ними в Родниках. Мила видела девочку с косичками. Кир — мальчишек, гонявших обод велосипедного колеса.

— Вот и ты будешь гонять до седых волос! — заметила мать.

Наташа вообще никого не видела. Она расспрашивала отца о мальчике, который не умер в больнице.

— Там этот лептоспироз везде, на каждом шагу! — предупреждала Ольга. — И клещи энцефалитные.

…А вечером следующего дня Иван сказал, что с понедельника он может не выходить на работу.

— Вот так? — спросила Ольга. — На что же мы будем жить?

— Я со среды приступаю к работе в Кудрино. Это дело решенное.

— То есть… ты хочешь сказать… Ты уезжаешь от нас?

— Ну, это сильно сказано. Мимо цели ты зонтиком кольнула. Я вас люблю.

— Не вижу этого, Иван! Как только в моей жизни наметилось что-то новое, ты приходишь и все разрушаешь.

— Вспомни, как нам было хорошо там, в доме…

— Я все прекрасно помню: низкий поклон Носику, но я и думать не могла, чем это все может кончиться!

— Разве что-то кончается, Оля? Все только начинается, по-моему…

— С минуты на минуту приедут мои родители. Я им все рассказала. И мама тебе тоже имеет кое-что сказать на этот счет.

— Да? Честно говоря, меня больше интересует мнение отца! Представь только: они приезжают к нам. Дамы с песнями идут по грибы да по ягоды, а кавалеры — на охоту.

— Сейчас не сезон. И вообще это заповедник!

— Не везде же там заповедник! Еще рыбу удить можно — какая разница! Ты только представь: в дремучем лесу раздаются энергичные звуки народных песен и ружейные залпы. На поляну у реки выскакивает лань. Она пугливо озирается. Широко раздуваются ноздри прекрасного животного — да, оно чует аромат ухи. Уха варится в котелке. «Не забудь посолить, папа!» — говоришь ты отцу. Жарко вспыхивает хворост в костре. Все довольны и тоже принюхиваются… Чу, звучит охотничий рог — это наш сын подает сигнал заблудившимся сестрам. «Ко мне! Ко мне! Ко мне!» — поет его мощный рог. И это правильно, ведь уха варится быстро…

— Ты точно сумасшедший!

* * *

Нина Викторовна приехала одна. Видимо, подготовка мужа к беседе с заблудшим зятем приняла нежелательный для нее оборот, и тесть был оставлен в тылу. Это обстоятельство ничуть не охладило ее боевой пыл. Она попросила детей погулять во дворе и с ходу бросилась в атаку. «Совершенно неоспоримые и очевидные минусы» переезда в Родники сыпались из нее как из рога изобилия. Чувствуя сквозь растущее раздражение, что все они словно проходят мимо Ивана, она пустила в ход свой главный аргумент:

— Коров Оле доить в твоих Родниках, что ли?

— Ну не бизонов же, Нина Викторовна! Говорят, еще никто не выжил, кто пробовал рискнуть…

Эта робкая его попытка пошутить вызвала немедленный взрыв:

— Знаешь, зять, я давно все это наблюдаю, все, что творится в семье моей дочери при твоем попустительстве, и я просто в ужасе! Я, кстати, не поленилась и узнала, что твоя зарплата завотделением будет не больше нынешней… ты слышишь, Оля?! Тебя — в доярки, а сам, значит, дурака валять!

Нина Викторовна и сама улыбнулась тому, что сказала, и, по своему обыкновению, тут же пошла на попятную:

— Впрочем, не обижайся на мать, поступай как знаешь. Думаю, ты и сам там долго не продержишься. Виданное ли это дело — променять Москву на глухомань какую-то! Съезди, перебесись. Мужчина без сумасшедшинки — это полмужчины, как мне еще моя бабка говаривала, царствие ей небесное… добрая была женщина. Лежит вот теперь на Даниловском кладбище…

Как ни странно, но именно это предложение — съездить, пожить и перебеситься — восстановило нарушенный было мир в семье Рукавишниковых.

Поедая эклер, привезенный Ниной Викторовной, Ольга уже начала строить планы. Как только дети закончат учебный год, можно будет съездить в Родники. Раньше ни-ни — пусть муж прочувствует, как оно — жить одному.

Поехать не насовсем, конечно. Ну, месяцок пожить разве что. Или два… Черничные поляны там, говорили, бескрайние просто. А черника полезная ягода. Но комары… Ладно, там видно будет. В нюне Кирюшка поедет в лагерь свой фехтовальный — если его возьмут, конечно.

Чувствуя из ряда вон выходящую значительность всего происходящего, дети ели пирожные в благоговейном молчании.

Иван тоже ел молча. Нина Викторовна явно удивила его, и он с признательностью поглядывал на ее полные руки, покойно лежащие на столе.

Глава 34 Здесь мы начинаем расставаться с героями

Время летит быстро, если занимаешься делом. Иван работал в Родниках, Ольга — в цветочном магазине. А дети писали последние годовые контрольные. На выходные Иван забирал Кира с Наташей и Милой к себе. Ольга в Родники не ездила, да Иван и не настаивал.

Но вот наступил июнь, а с ним и день, когда он приехал за семьей в старом больничном «уазике». Рукавишниковы погрузили в машину компьютер, вещи и Липси, конечно, и поехали, как сказала Ольга, «на дачу к отцу».

Она с интересом смотрела на мужа.

Иван изменился. Даже, кажется, стал шире в плечах. И руки шершавые. И щетинка вот… Дома-то постоянно брился. Впрочем, выходной у него сегодня, а с утра небось все чистил перед ее приездом.

Доехали быстро. Дом они увидели и узнали еще издали — через все поле, за которым виднелись крыши Родников.

— Мама! Мама! Наш дом! — закричали Мила и Кирилл.

— Наш сумасшедший дом, вы хотели сказать? — уточнил отец.

Ольга рассмеялась.

Машина остановилась у калитки. Водитель помог им выгрузить багаж, посигналил и укатил. Из дома напротив вышла женщина с двумя пацанятами. Она уважительно поздоровалась с доктором.

…Дети таскали в дом вещи и перемигивались с отцом.

— А ты иди, отдохни, мама, — заботливо сказал Кирилл.

Отдохни так отдохни. Ольга пошла к колодцу. Посидела, задумавшись. Вдруг подбежала Мила, вскарабкалась к матери на колени и зашептала:

— Ох, мамочка, я так рада, так рада! И ты будешь рада, я знаю…

— Милка!!! — остановила сестренку незаметно подошедшая Наташа. — Мама, не слушай ее! А ты, Милочка, сейчас же иди ко мне!

Ната увела сестру, что-то ей выговаривая, а Ольга пожала плечами. Ну что еще придумали эти девчонки?

А девчонки и вправду придумали. Вернее, придумала Наташа, старшенькая.

Дело было еще в мае. Иван тогда впервые забрал детей на выходные. Сидели они, чай пили, ложки били, по-турецки говорили.

— Пап, а тебе нравится новая работа? — спросил вдруг Кирилл.

— Нравится, только она не новая, а старая. Делаю, что и всегда делал. Просто на новом месте, — ответил Иван. И спросил в свою очередь: — А почему ты, собственно, спрашиваешь?

— Мама-то не хочет уезжать из Москвы. Вот мы и боимся, что ты сдашься раньше времени, ну, раньше, чем она первая сдастся… Уедешь отсюда и работу эту бросишь. И дом тоже… Жалко! Мы бы здесь теннисный стол поставили… Целый день можно было бы играть, — протянул Кирилл мечтательно.

— Так ты думаешь, не поедет мама? — спросил Иван.

— Вряд ли, пап. И Мила так думает. И Наташа. Спроси вот у них.

— Спрашиваю. Что скажете, барышни?

Мила красноречиво развела руками. А Наташа вдруг обрадованно ойкнула и воскликнула:

— Придумала! Как же это я раньше не докумекала, дурочка стоеросовая? Поедет, поедет она как миленькая! Слушайте! Мы здесь оборудуем маме керамическую мастерскую. Настоящую. С гончарным кругом. С полочками. С муфельной печью. Глину завезем, глазури всякие — я знаю, где они продаются, мы давно с мамой ходили смотреть. А когда мы все сделаем, тогда наша мама наконец сможет заниматься тем, что ей нравится. Что она любит.

Иван растерянно посмотрел на дочь:

— Но, Ната, я не знаю, как оборудовать мастерскую… И где? И потом, с чего ты взяла, что это то, что действительно нужно нашей маме?

— Папа, не спорь! Наташка правильно говорит. Она — гений! Я всегда это знала! Она самая-самая.

Мила бросилась сестре на шею, а Наташа продолжила наседать на отца:

— Папа, ты не понимаешь. Мама все время думает о своих горшках, хоть и не говорит. Это она раньше говорила, а теперь перестала. Устала, наверное. Но я-то знаю! Я видела, какая мама была, когда мы с ней заезжали к дяде Косте в мастерскую. Кстати, дядя Костя нам поможет круг сделать. И глины, наверное, даст на первое время, у него много, я видела. А мастерскую можно в сарайчике оборудовать.

— Я пап, тебе с полочками помогу, ты ведь знаешь, я это умею, — поддержал сестру Кирилл.

— Как, и ты думаешь, что маме нужна мастерская? — спросил вконец обескураженный Иван. — То есть мастерская, может, и нужна, но с чего вы взяли, что из-за нее мама сюда переедет?

— Нам так кажется, папа! Почему не попробовать? Других-то предложений нет, — сказала Наташа.

Она была права. Других предложений действительно не было. Больше того, теперь, оставшись без Ольги, Иван начинал сомневаться, правильно ли он поступил. И не стоит ли вернуть все назад. А это уж совсем никуда не годилось.

— Ладно. Уговорили. Попробуем, — сказал он. — Только, чур, уговор: мать ничего не должна знать! Тайна!

— Тайна! — повторили младшие Рукавишниковы, и с этого дня настоящая жизнь у них начиналась только в выходные. Тогда они приезжали в Родники и делали мастерскую для Ольги.

* * *

И вот мастерская готова, а Ольга сидит у колодца и думает о том, когда же Иван перебесится, как предрекала Нина Викторовна, и они снова заживут как все нормальные люди.

— Мам, а чего бы тебе хотелось? — спросил Кирилл, когда она, нагулявшись, пришла в дом.

— То есть как — чего бы хотелось? Поесть бы неплохо…

— Да нет, ты не понимаешь. Вот если бы тебе сейчас сказали: «Загадай самое-самое заветное. Несбыточное! Все сбудется!» — что бы ты ответила?

— Не знаю я, Кирюша. Что ты ко мне пристал? Лучше руки помой, папа сказал, сейчас обедать будем.

…Главный сюрприз Иван с детьми запланировали как раз на после обеда. После чая с пирожными Ольга обычно становилась очень мягкой и добренькой.

— Мама, возьми еще эклерчик, ты ведь любишь, — уговаривала Мила.

— Да-да, мамочка, скушай еще, — хором просили Кирилл и Наташа.

— Нет, так не пойдет! — сказала вдруг Ольга, отстраняя очередное протянутое ей пирожное. — Вы меня не проведете. Что-то случилось, я знаю. Неспроста вы так меня закармливаете. Выкладывайте!

— Ну, раз уж ты догадалась… — Иван поднялся. — Ладно, пойдем. Мы для тебя кое-что приготовили.

Первым шел к сараю Кирилл. За ним мама Оля. Следом Мила с Наташей, замыкал шествие отец семейства. Он предпочитал держаться позади. Потому что очень боялся.

— Куда вы меня ведете? Что такое? — задавала вопросы Ольга.

— В сарай. И не спрашивай, пожалуйста. Сама все увидишь! — отрезал Кирилл.

— То есть как это не спрашивай? И что там, в сарае — куры, что ли? Нет, я не пойду, пока не скажете.

Ольга остановилась.

Дети переглянулись. Они не знали, что делать. Тогда Иван обошел всех и мягко взял жену за руку:

— Идем, я прошу тебя. Мы все просим.

Когда Ольга вошла в сарай, она сразу все увидела. И все поняла. Обернулась на детей и сделала шаг к выходу:

— Мы так не договаривались…

— Мама, а помнишь, ты мне обещала показать, как работать за кругом? И не показала. А я так мечтала! Мама, покажи, ну, пожалуйста!

Мила умоляюще взглянула на мать.

Ольга не сидела за гончарным кругом тринадцать лет. Что нужно? Разогнать круг, взять глину, помять руками, почувствовать, а потом сильным движением бросить ее в самый центр вертящейся основы…

— Да ведь и глины готовой нет, — сделала она последнюю попытку к отступлению.

— Есть, мамочка. Я сам ее размял, — ответил Кирилл.

Отступать было некуда.

Ольга села за круг. Крутанула его ногой. Взяла глину. Помяла. Бросила в самый центр. Обхватила получившуюся шишку ладонями. И забыла обо всем на свете.

Затаив дыхание, муж и дети смотрели, как в ее руках рождается чудо. Вот кувшин поднимается все выше. Вот Оля легким движением формирует горлышко. Наконец, продавливает отверстие, разглаживает стенки сосуда. Наташа помогает матери снять его с круга. И — готово!

Высокий, с узким горлышком, стоит кувшин на столике рядом с Олей. Но она не смотрит на него. Ольга смотрит на своего мужа, своего Ивана. Переводит взгляд на детей. И… начинает смеяться. Смеется все сильней и сильней и, наконец, взахлеб хохочет.

Глава 35 Самый последний вопросительный знак

— Ой, не могу, — хохочет Ольга, — ну какие же вы смешные, испуганные! Посмотрели бы вы на себя!

— Ну и, хе-хе, как это расценивать? Нам-то что прикажешь делать — плакать или?.. — растерянно спрашивает Иван.

— Радоваться, родные мои, радоваться! Какие же вы у меня молодцы! Идите, я вас всех расцелую.

— Фигушки, у тебя руки грязные, — увертывается Кирилл.

— Не грязные, а в глине, понимать надо. Темнота! Эх… ваша взяла! Ну проиграла, проиграла я.

Ольга замолкает. Потом вопросительно смотрит на мужа:

— Или выиграла?..

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.

Оглавление

Глава 1 Час мертвый, он же тихий

Глава 2 Здравствуйте, Иван Алексеевич!

Глава 3 Ольга-Олюшка

Глава 4 Что, где, когда…

Глава 5 Широкий выбор, дешевле не бывает

Глава 6 Почему можно махать руками

Глава 7 Шуточки у тебя, дочка…

Глава 8 Если матери нужен кефир на полдник…

Глава 9 Что еще за мелочь пузатая?

Глава 10 Как отличить пиццу-барбекю от сумасшедшего директора школы

Глава 11 Почему никому не повредит прогулка по Ватикану?

Глава 12 Какая разница в Люберцах

Глава 13 Про чемодан с Али-Бабой, а также Шопенов

Глава 14 Ехали мы, ехали…

Глава 15 Местные достомечательности

Глава 16 Я и говорю — чудо!

Глава 17 Дело рук утопающих

Глава 18 Играм конец

Глава 19 Про девочку Фенечку

Глава 20 Куда делись зубры

Глава 21 Удочерите зубриху!

Глава 22 Чудо-дерево

Глава 23 Чего не знают лечащие врачи

Глава 24 Рога и пельмени

Глава 25 Не умирающий лебедь

Глава 26 Дело сладилось

Глава 27 Связанные одной цепью…

Глава 28 Все ручьи впадают в море

Глава 29 Мне уже шесть лет, папа!

Глава 30 By меня компрене?

Глава 31 Мода и ее поклонники

Глава 32 Загадка с разгадкой

Глава 33 Где зарыто полмужчины

Глава 34 Здесь мы начинаем расставаться с героями

Глава 35 Самый последний вопросительный знак