Орфей. Часть 1 (СИ) [Ольга Георгиевна Веселова] (fb2) читать постранично, страница - 3


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

больше, чем стареющему обывателю!

- Но, так или иначе, Иван теперь за это поплатится.

- Я думаю, Ева подписала все надлежащие документы, всю ответственность взяла на себя.

- И, тем не менее, за незаконные опыты, повлекшие... - выдохнули все печальным хором.

- А почему вы, Надя, начали с того, что Иван сошёл с ума?

- Есть отчего... - буркнула Надежда. В тоне её всем послышалась недосказанность. Но пояснять она не стала.

- Бедный Генрих! Бедный Иван! - ещё раз вздохнули все, уже без разногласий.


Занесённая снегом дорога меж полей вела к элитному посёлку. Небольшой особняк на отшибе весь окружён был соснами. Эти молчаливые стражи высились, обрамляя аллеи вокруг дома. Хозяин явно не любил открытого пространства с клумбочками-цветочками. Его заросший парк шумел и тревожно трепетал на ветру в такт изменчивым мыслям и настроениям, когда сам он смотрел из окна, не отрываясь, и думал.

Вот и сегодня невысокий, 25-летний, широкоплечий Иван долго, рассеянно протирал очки, дышал на них, затем снова близоруко смотрел из окна, как потухал короткий зимний день. В сгустившейся мгле только угадывалась где-то невероятно далеко, на краю неба, светлая полоса горизонта, но быстро таяла. В детстве он верил, что там, вдали и всегда недосягаемая, находится страна счастья. И хотел пуститься в путь, дойти до неё. Только отец обычно отмахивался от той ерунды, что молил кривоногий белобрысый мальчишка, а мать... мать слишком много плакала и грустила, о чём-то вечно тревожилась в обиде на невнимание мужа, ей тоже было не до страны счастья. Философию вечного стремления и вечной недосягаемости Ваня понял лишь позже.

Вот сосны совсем скрыли последний свет серого дня. Иван, кряжистый, какой-то весь квадратный, с ранними залысинами на лобастой голове, в больших дымчатых очках, за которыми скрывались чуть прищуренные глаза, печально взглянул напоследок на сосны и закрыл жалюзи. Потушил лампы на потолке, оставил в зале лишь свет зажжённых свечей. В этом тёплом, живом освещении Ева, лежащая в гробу посередине зала, тоже виделась ему живой. Это была полнейшая иллюзия: вот она просто устала и прилегла на минутку. Сейчас встрепенётся. И лицо её казалось в этом свете полным жизни, щёки розоватыми. Лицо ничуть не грустное, не трагическое - нет! Так и ждёшь: вот сейчас эта тоненькая, с неестественной талией "в рюмочку" молоденькая девчонка, наряженная в то самое, из белых кружев, платье, в котором прославилась в своём звёздном фильме, эта девчонка (под ресницами - тот же задорно-смешливый взгляд) всего лишь утомилась и, как это свойственно детям после шумной беготни, упала и заснула совсем ненадолго лёгким, чутким, каким-то стрекозиным сном. А вот сейчас, только позови - вспорхнёт, как ни в чём ни бывало, невесомая, с развевающимся белым шлейфом... Её круглая, такая ещё детская мордашка (в миллионный раз вглядывался в неё Иван) была вовсе не красивой, заключал он, но лучше всех классически красивых лиц. Как ей шла вот эта самая кучерявая каштановая стрижка тех её юных лет! Такая победно-легкомысленная.

Иллюзия сна была полной. "Проснись, Ева, встань!" Иван подошёл, сел рядом с гробом. Долго, неотрывно смотрел "Схожу с ума, не иначе: по-моему, она дышит." Потом тряхнул головой, вскочил, начал ходить по комнате. Ни домработница, ни собаки не смели его сегодня потревожить, не показывались на глаза.

- Ева! - бормотал невзрачный очкастый парень. - Я спасу тебя. Я верну тебя к жизни. Теперь для меня не будет другой цели. Я стану работать, как проклятый, день и ночь, не выходя из лаборатории. Я сумею вернуть тебя. Ты оживёшь. В том фильме ты была Эвридикой. Так вот знай: это я твой настоящий Орфей, пойду за тобой и за грань смерти, совершу любое преступление. Ничего не испугаюсь. Наши даты рождения не совпадали. Но и само Время не сумело нас развести друг от друга. Сначала я сделал тебя молодой, сделал прежней, той курносой девчонкой, которую знали все и напевали её песенки. Наверное, силы загробного мира из зависти постарались утащить тебя, забрать у меня. И что же? Ты думаешь, я сдамся? Нет, Ева. Я сумею. Я дам тебе новую жизнь. Через пару месяцев такая же юная, ты возродишься вновь. Это не пустые слова надежд или бессильных грёз. Я умею добиваться результатов, когда ухожу в работу с головой. Ты же меня знаешь."

Он притронулся к перекрестью её тонких рук, свечи у изголовья испуганно заметались язычками пламени, лицо покойницы показалось ему немножко удивлённым. Болезнь наложила на него утончённость, но не смогла сделать безнадёжно печальным - слишком уж весёлой хулиганкой была эта девчонка. Иван нагнулся, поцеловал её идеально гладкий лоб с рыжеватыми завитками не нём, пухлые, по-детски сжатые бантиком губы. Прошептал ещё раз:

- Мы не расстаёмся, Ева, нет. Я - твой Орфей. Если опыт не удастся, то просто приду к тебе, туда, где будешь ты.


Летающее авто взметнуло целый снежный торнадо с крыш дворовых построек, взбушевало сосны, устроило метель и приземлилось в расчищенном