Жизнь за гранью (СИ) [Любовь Тильман] (fb2) читать онлайн

Любовь Тильман
Жизнь за гранью

Предисловие от автора

Так странно пишутся повествования. Приходит строчка. Потом появляется Герой и предъявляет на неё свои права. Вы ожидаете, что дальнейшее действо будет проходить в развитие отданной ему, так и быть, мысли. Но Герой общается не с вами, а со своим окружением, и не вы, а они выстраивают новые сцены и сюжетные линии. И вот вы читаете почти готовый текст и не верите своим глазам – у вас не хватило бы ни фантазии, ни юмора сочинить такое, хоть каждая строчка написана и выверена вами до точки с запятой.

Л. Тильман

«Нет памяти о прежних, и о последующих, которые будут, не останется памяти у тех, что будут после…»

Книга Экклезиаста

Пролог

Глава первая и последняя. Именно первая и последняя, а не единственная. Всё, что будет написано впоследствии, ляжет между её строк. Хроники микрокосма нашей жизни завершаются вместе с ней. Я не хочу, чтобы написанное мной дополняли другие, внося своё субъективное видение событий и моего отношения к ним.

Каждый имеет право на собственное освещение происходящего и возможность зафиксировать его письменно, не внося правки в чужое!

Прочтёт ли кто-нибудь мои записи?! Сумеет ли разобраться во всём произошедшем с нами тогда?! Не знаю! Да и не важно! Кто я такой, чтобы ожидать от вас хоть какого-нибудь внимания?! И кто вы такие, чтобы я дорожил вашим мнением?! Слово имеет свои границы. Безгранично – одно лишь молчание. Как вы можете судить о том, что было с нами, если не в состоянии договориться даже о событиях вашего реального времени, о том, что происходит сейчас с вами самими?!

Мне просто надо высказаться, выплеснуть из себя наболевшее и сохнуть, теряя ощущения, как одревесневающий колос. Я уйду, не узнав – примите или отвергнете вы мой труд, какова будет ваша жизнь, да и будет ли… Но очень надеюсь, что будет, и что вы окажетесь разумнее и мудрее нас!

Хроники

«Хроники» – это хроника летописи, или хроника текущих фактов?! Не знаю! Пусть будет и то и другое. В конце концов оба понятия имеют одно происхождение, от Кроноса, кем бы он ни был, созидателем, или разрушителем. Написал и понял – разрушителем! Поскольку любое созидание – суть разрушение существующего пространства, его тонкой и грубой структуры.

Хрониками принято называть последовательно, во временных диапазонах, изложенные записи. Но, по большому счёту, мы все – хроники – в третьем уже значении этого слова, которое, я надеюсь, вам ещё не встречалось, так как оно только сейчас пришло мне в голову: хроники – существа, жизнь которых подчинена Кроносу. Собственно, почему только существа?! Вся материальная составляющая, а возможно и часть тонкоматериальной, где плотность материи стремится к нулю – хронический объект, разрушающийся и воссоздающийся в каждой временной единице. Между «навсегда» и «никогда» есть «быть может», именно оно и определяет истинное движение наших жизней.

Но опустимся из облаков философско-софистических дебрей на бренную почву сиюминутного бытия. Итак, хроники моего микромира во всех трёх значениях этого ёмкого слова.

Слово… Мысль привычно цепляется за слова, пытаясь проникнуть за каждое из них, в поисках другого, неявного, скрытого от беглого восприятия, смысла. «В начале было Слово» – структурированная Энергия Созидания. Увы, мы забываем об этом и, наполняя мир собственными, зачастую разрушительными, звучаниями, не в состоянии осмыслить их связь с болезнями, эпидемиями, авариями, войнами, стихийными бедствиями…

Бранное слово, пожелание кому-то зла – сколько там может быть энергии?! Визг или грохот металла по металлу… Грохочущие звуки усилительной аппаратуры… рычания моторов… Визг тормозов… Вы полагаете это малость?! Вспомните, как малы вирусы и микробы. И как велика их роль в вихревых потоках энергии жизни и её среды! И сколько страданий и смертей они причиняют!

Так и звучания! Они кажутся локальными, ограниченными, но накладываясь одно на другое: мелодичные и доброжелательные – способствуют гармонизации, негативные и провоцирующие – несут хаос и разрушение смерти!

Интересно, я действительно сейчас записываю всё это, или мне чудится?! Жизнь моя давно закончилась, или всё ещё длится?! И какая из них?! Что действительно было моей жизнью, а что только Сном?!

А в сущности, какая разница?! И то и другое – иллюзия, создаваемая нашим разумом на основе сигналов органов чувств и шаблонов сознания. Сколько я прожил?! – Мгновение?! Век?! Вечность?! Мне представляется, что я родился давным-давно. Но что такое – давно?! Это отрезок времени, наполненного переживаниями, часто даже не важно событийными или слово-форменными.

Для детей дни такие долгие, а с возрастом становятся всё короче и короче… Активное время суток детей наполнено яркими картинками новизны, свежих впечатлений и, подчас ещё непонятных, эмоций. Сутки как бы раздроблены на мелкие странички отдельных жизней, каждая со своим входом и выходом. Вчерашнего дня почти нет – отдельные самые горькие, или самые радостные мгновения, которые рассыпаются под натиском ощущений и впечатлений дня текущего.

В этом ракурсе значительная часть моей жизни была похожа на детскую – с разными несхожими периодами, неожиданным познанием, бесконечным обучением и новым опытом.

Однообразие жизни, взрослым, воспринимается субъективно, как удлинение, или как укорачивание времени?! А её разнообразие, когда за массой дел не успеваешь заметить, как пролетел день?! Каждый день мы ожидаем следующий день, и каждый год удивляемся – как быстро бежит время…

Грань

Для меня время катилось быстро: от года к году всё быстрее, хотя и тянулось, притормаживая, от зарплаты – до зарплаты, от отпуска – до отпуска… и вдруг остановилось.

Нет, я не умер, как многие, окружавшие меня люди. Каким-то неимоверным чудом я остался жив. Радость это, или горе?! Не спрашивайте, не знаю. Идиотская привычка разговаривать, вот и разговариваю сам с собой, точнее поначалу со своим компьютером, а теперь с толстой общей тетрадью.

Когда это началось интернет ещё какое-то время работал и съёмки камер реального времени были похожи на рекламу очередного ужастика, или эпатаж новым розыгрышем. Невозможно было ни понять, ни осознать происходящее. Не было ни взрывов, ни пламени… ничего… вообще ничего, кроме звука бьющихся машин. А потом наступила тишина. Зловещая тишина, прорезанная невыносимым воем собак и клаксонов. И трупы. Самое ужасное, что всё ещё работало – интернет, холодильник, телевизор… даже телефон, только на звонки никто не откликался.

Сначала я пытался ехать на машине, но понял, что это бесперспективно. Дорога была заполнена побитым и перевёрнутым транспортом. Движение пешком, по тротуару между труппами, вызывало ужас, но выбора не было. Первым делом я бросился домой, заскочив по дороге на детскую площадку, потом к родителям.

Родители сидели на кухне, за обеденным столом. У маминых ног лежал Пушка, наш добрый, поседевший от старости пёс. Похоронил я их в палисаднике, под окном, выстелив яму папиной плащ-палаткой. Возможно это и не имело смысла, но я не мог оставить их вот так сидеть.

Странная крыса

Я не знал, что произошло. Все вокруг умерли, а я – жив. Оставалась ещё мизерная надежда, и мой мозг цеплялся за неё, не позволяя впасть в отчаянье. Как добрался вторично домой и сколько просидел в квартире – не помню.

Очнулся я от какой-то возни и очень обрадовался. Но это была всего лишь крыса. Она сидела на задних ногах и смотрела на меня. Мотание головой ничего не дало, крыса не пропадала. Зато страшно заболела шея и я чуть не свалился со стула, на котором сидел, навалившись грудью на стол. Я попытался выпрямиться и встать, это оказалось не так просто – тело затекло и не слушалось. Я вытягивался и разминался, а крыса сидела на столе, не сводя с меня чёрных глаз-бусинок.

Наконец я сумел подняться, преодолевая скованность мышц, и направился к холодильнику. Набрав кое-какой еды и захватив банку пива, я развернулся, чтобы двинуться обратно к столу, и замер от неожиданности. В полуметре от меня, на полу, сидела крыса. Я перевёл взгляд на стол, там никого не было. Стоило мне разложить еду, как крыса уже опять сидела на столе, и я мог бы поклясться, что она улыбалась.

После еды мне нестерпимо захотелось спать. Я уже было поковылял в спальню, но идущая следом крыса никак не вписывалась в мои планы. Честно признаться – я просто опасался, что когда засну она обгрызёт мне пальцы, или, ещё того хуже, лицо.

Я достал из холодильника кусочек мяса, положил его у стены, и рванул к спальне. Крыса, подхватив мясо, за мгновение была у моих ног. Я взял новый кусочек и положил его на пол, под миску, оперев одну сторону на карандаш. Крыса с интересом смотрела на меня, в ожидании дальнейших действий. Лезть в ловушку она явно не собиралась.

От напряжения и усталости, я не придумал ничего лучше, как высказать ей всё, что я о ней думаю, прибавив в конце: «будь человеком, останься в кухне и дай мне отдохнуть». Реакция была поразительной: крыса забралась в кресло, стоящее у окна, и свернулась калачиком. Простояв несколько секунд с отвисшим подбородком, я наконец добрался до спальни, запер на всякий случай дверь на ключ, чтобы крыса не открыла её, прыгнув на ручку, и забравшись в постель мгновенно провалился в сон.

Пробудился я от храпа и, едва открыв глаза, обнаружил его источник – рядом на подушке храпела крыса. В одно мгновение я оказался на ногах, подёргал запертую дверь, проверил окна… «Может это другая крыса?» – подумал я, но выйдя в кухню и не обнаружив там зверька, пришёл в полное замешательство.

Странная всё-таки человеческая натура. В тот момент я не думал ни о случившейся катастрофе, ни о погибших в ней людях, ни о пропавшей семье, ни о прошлом, ни о будущем, все мои мысли были заняты странной крысой, навязывающей своё общество. Возможно это была защитная реакция, которая помогла мне сохранить психику в произошедшем кошмаре.

Секрет проникновения крысы открылся на следующую ночь. Оставив в спальне ночник и притворившись, что сплю, я увидел, как она спокойно проходит сквозь дверь. Тело покрылось холодным потом, сразу вспомнились фильмы про призраков и пришельцев. Трясясь от страха, я подошёл к двери и потом истерично смеялся, обнаружив свежепрогрызенное отверстие.

Днём я прибил по низу двери полоску металла, а последовавшей ночью крыса прогрызла дыру прямо над ней. Вскоре дверь в спальню стала напоминать лоскутное одеяло, с той лишь разницей, что заплатки были сделаны из старых консервных банок, дверных завес, полосок станиоли, разномастных крышек и крышечек. Дольше всего продержались крышки от кастрюль.

Неизвестно сколько времени мы бы с ней ещё так развлекались, если бы однажды не раздался стук в дверь.

Марго

Красивая, ухоженная женщина, стоящая на пороге, явно привыкла к командному стилю.

– Мы собираем всех, оставшихся в живых! – начала она разговор, безо всяких предисловий. -У вас имеется гараж! Значит, вы водите машину! Поведёте трейлер с продуктами!

– Кто Вы? Куда поведу? Что произошло? Как Вы меня нашли?.. – вопросы сыпались из меня, как из рога изобилия.

– Большинство людей планеты мертвы! – произнесла она тоном пифии, словно открывая страшную тайну, которую я никак не мог знать.

– У меня тоже в первые часы был Интернет, – заметил я, – но это следствие, а что именно произошло? Что явилось причиной катастрофы?

Мне показалось, что из глаз собеседницы сверкнула молния, и я подумал, что сейчас она испепелит меня. Но дама просто ответила:

– Мы этого не знаем, также, как и вы, и навряд ли когда-нибудь узнаем. Да сейчас и не время разбираться, надо собирать живых и думать, как выживать дальше.

– Но средства связи уже не работают, как их искать? Стучаться в каждую квартиру жизни не хватит.

– А Вы ничего необычного за собой не заметили?

– За собой нет, а вот крыса у меня поселилась довольно странная, всюду таскается за мной, только что не разговаривает.

– Иди сюда, крыска! – позвала женщина, повернув руку лодочкой, ладонью вверх.

Крыса, сидевшая у моих ног, в один прыжок очутилась в руке собеседницы.

– А ты не голодала, – усмехнулась дама.

– Как Вы это делаете? – я удивлённо следил за перемещениями зверька.

– Вы это делали всё время, – улыбнулась дама, – только мысленно. Исчезли почти все электромагнитные помехи, искусственно созданные нашей цивилизацией, благодаря чему ментальные поля опять работают.

– Но я ничего не приказывал этой крысе.

– Вы делали это неосознанно, не желая расставаться с единственным живым существом, находящимся рядом.

– Я заберу её с собой. Она привыкла ко мне и пропадёт без меня.

– У Вас не будет ни времени, ни сил ею заниматься, а крыса, как только Вы перестанете её мысленно удерживать, сможет вернуться к своим сородичам. Ваша ментальная способность – всего-навсего временный всплеск атавистической энергии, которая вскоре угаснет.

– Я этого не понимаю…

– Не сочтите за резкость, у нас ещё будет время поговорить, а сейчас надо действовать. Люди среднего возраста ещё смогут какое-то время продержаться, а для спасения стариков и детей важна каждая минута.

«Стариков?! – мысленно удивился я. – Зачем спасать стариков? Они всё равно скоро умрут». Взгляд Марго, а именно так звали мою собеседницу, буквально испепелил меня на месте.

– Я так не думаю! – начал оправдываться я вслух, ещё даже не сообразив, чем выдал себя.

– Вы именно так и подумали…

– Я просто не успел подумать, когда подумал… – поняв, что окончательно запутался, я смущённо замолчал, мне было невыносимо стыдно.

Марго рассмеялась: «Поехали!»

– Я не могу! Я должен найти жену и сына!

– Вы сами не сможете их найти! Поехали, и мы вам поможем!

Перевозчик

На улице, прямо перед моим подъездом, стоял огромный рефрижератор, с таким же большим прицепом.

– Это ваш водитель! – сказала Марго двум очаровательным близняшкам, сидевшим в кабине, а потом обернулась ко мне: «Они будут указывать направление и остановки, постарайтесь быть внимательным. Не разговаривайте с ними, просто исполняйте то, что они будут говорить. А главное, нигде по дороге, не выходите из кабины, что бы ни случилось, и не открывайте дверь с их стороны».

Я усмехнулся про себя такому нелепому напутствию, залез в кабину и, как только мы поехали, сразу же нарушил указание Марго, заговорив с девочками. Стоило мне произнести первое слово, как в голове кольнуло. Не дав себе труда задуматься над этим, я продолжил фразу и чуть не выронил руль от резкой боли, пронзившей пол головы.

– Остановите! – потребовала одна из девочек.

Я послушно нажал на тормоз. Несколько минут мы сидели в полной тишине. А потом у меня в голове раздался голос Марго.

– Простите! Это моя вина. Я тороплюсь, забывая, что не у всех одинаковые способности к ментальному общению. Девочки на постоянной мысленной связи с десятками людей, обеспечивающими перевозки. Это создаёт сильное локальное напряжение поля, резко реагирующее со звуковыми волнами. Постарайтесь не говорить, а, по возможности, и не думать ни о чём, кроме дороги.

– Но как же они говорят мне, они что тоже испытывают подобную боль?!

– Это часть их работы! Простите! Пора!

– Поехали! – произнесла двойняшка и мы продолжили путь.

Пока мы ехали через город, ничего особого не происходило: несколько раз останавливались и в машину что-то грузили, но как только оказались за городской чертой, началось что-то непонятное. Проезжая бензоколонку, я вдруг понял, что необходимо остановиться, чтобы заправить машину. В ту же секунду мою руку сжала детская ручка. «Нет!» – помотала головой, сидящая возле меня близняшка.

Теперь уже указания по маршруту давала только её сестра, а она внимательно следила за каждым моим движением. Трасса была заполнена стоящим транспортом, и у меня создалось впечатление, что кто-то специально проложил для нас проход, что впоследствии полностью подтвердилось. Мы не встретили ни одной едущей машины, поэтому я очень удивился и хотел затормозить, увидев голосующего мужчину. И удивился ещё больше, когда девочка опять не позволила мне этого сделать. Но дальше оказалось ещё хуже – перед нами, непонятно откуда, появилась шикарная полуодетая блондинка. «Едь прямо! Там никого нет!» – скомандовала девочка. И, хотя мои глаза говорили мне обратное, и все мои чувства противились её указанию, я молча выполнил его, представляя какую неимоверную боль она должна была испытать, произнеся такую длинную фразу. Также мы проехали через несуществующую старушку, сидящего на дороге ребёнка и стоящий поперёк междугородний автобус.

Я уже собирался проехать через группу легковушек, когда услышал резкое: «Тормози!» На экране монитора было видно, как сзади к прицепу бегут несколько десятков человек. «Одевай!» – девочка протянула мне тонкую вязанную шапочку, напоминающую на ощупь станиоль. Зная, как трудно здесь даются слова, я понимал, что это не игра и не прихоть.

Внезапно люди, бежавшие к машине, стали останавливаться и хвататься руками за голову, было видно, что их лица перекошены криком. Трижды они отползали, падая на дорогу и возвращались, пытаясь снова напасть. Мне стало страшно, до какого отчаяния они должны были быть доведены, чтобы проделывать такое. Хотя, с другой стороны, это было и непонятно, ведь в любом населённом пункте, да наверно и здесь, в автомобилях, сохранилось ещё много еды.

Прошло не менее получаса, когда я увидел танк. Сметя с дороги десяток автомобилей, он сдвинул на обочину импровизированную баррикаду и, поморгав нам задними фонарями, поехал впереди. Полностью я оценил разумность такого тандема, когда мы свернули на лесную дорогу. Покрутив вдоль речной долины, дорога стала уходить вверх, всё выше и выше, петляя между холмами. Бронированный партнёр мягко катился впереди, то расчищая путь, то беря нас на буксир, помогая преодолеть очередной резкий подъём.

Холмоград

Я не знал, когда и куда мы приедем, но то, что открылось моему взору, было настолько невероятно, что я даже подумал об очередном фантоме. На самой вершине холма расположился город. Танк посторонился, пропуская нас в огромный ангар, оборудованный системами кранов и подъёмников. Получив упреждающий жест на поползновение открыть пассажирскую дверь, я стал осторожно спускаться из кабины, разминая затёкшие от длительного сидения суставы. Тем временем к машине подкатили платформу с полозьями на верней поверхности, и я в изумлении увидел, как дверь со стороны близняшек отошла в сторону на шарнирах, и их выкатили на платформу прямо в креслах, скрепив сочленения ограничителями. Теперь стало понятно почему нельзя было открывать кабину возле их сидений.

– Садись! – услышал я оклик пожилого седовласого мужчины, из бесшумно подъехавшего кара. Он подвёз меня к небольшому аккуратному коттеджу, расположенному, как мне тогда показалось, среди парка. – Держи ключ, всё, что найдёшь внутри – твоё, отдыхай, когда понадобишься, тебя вызовут!

Если бы я когда-нибудь мечтал о шикарной жизни, то более сказочного дворца, чем этот приют, вряд ли смог бы придумать. А если уж быть честным до конца, то никакой моей фантазии не хватило бы. Это была воплощённая сказка.

Днём, прозрачные изнутри стены дома, снаружи отливали мягкой флуоресценцией чёрного опала. А вечером, когда на улице темнело, они светились мягким дневным светом, становясь непроницаемыми и изнутри. Позднее я узнал, что прозрачность стен и льющийся свет можно менять по своему усмотрению. Ванная комната представляла собой небольшой бассейн с джакузи и набором душевых систем разного уровня и наклона, со всем необходимым для мытья, включая бритвенные принадлежности, мягкий банный халат и тёплые тапочки. Кухня встретила меня таким блеском, что её атрибуты вполне могли бы украсить любую витрину, не хуже ёлочных игрушек. Но мной владела усталость и, после горячего купания, единственным желанием было добраться до кровати, что я и сделал, завалившись в неё прямо в халате.

Утро даже ещё и не начиналось, когда меня разбудил, тронув за плечо, коренастый юноша в жёлтом комбинезоне: «Одевайся, пора ехать!». На прикроватной тумбе лежали чистое бельё и тёмно-зелёный комбинезон, а рядом стояли лёгкие, выстеленные мехом, полусапожки. Быстро одевшись, я вышел из дома и погрузился в кар, соображая по дороге, как смогу вести машину, ночью, в полусонном состоянии. Однако мои опасения были напрасны, садиться за руль мне не пришлось. На выезде из Холмогорска нас поджидал танк. Я было устроился на сидение рядом с водителем, но он указал на ложе в тыльной части: «Досыпай, другого времени у тебя не будет».

Вторая ходка была немного легче первой, в том смысле, что я меньше измучил сенситивов, понимая их с полу-жеста, но сложнее, поскольку мы двигались колонной из семи большегрузов с прицепами. Под утро следующего дня нас уже везли в цельнометаллическом фургоне, переоборудованном под спальный вагон. После нескольких поездок, я неплохо изучил маршрут и мог бы ездить самостоятельно, когда бы не фантомы и заторы с нападениями. Приезжая в Холмоград, я брал у дежурного ключи и самостоятельно, на каре, добирался до своего спального домика.

Я никого и ничего не пытался выспрашивать, неожиданно для себя поняв, что окружающие знают не более моего. Кто-то, возможно, что и Марго, стремительно, но вдумчиво и основательно, раскручивал механизм спасения, сосредотачивая в Холмограде выживших и материальные ресурсы. Кто бы это ни был, он явно был неплохим психологом и отличным организатором.

Несмотря на то, что теперь я значительно меньше уставал в дороге и возвращаясь в Холмоград готовил себе кушать или шёл в общую столовую, я начал выдыхаться. Дорожное досыпание не давало полноценного отдыха, да и двухразовое питание, второе утром, в дороге, видимо не устраивало организм.

Когда наши рейсы с близняшками совпадали, мы радовались друг другу, как родные. Они, завидев меня, улыбались и робко потянувшись чмокали в щёку, а я в ответ ласково гладил их по коротко стриженным головкам. Рядом с ними словно сердце оттаивало и боль по близким становилась не такой острой. Так было и в этот раз. Дорога не предвещала никаких неожиданностей, и я почти бездумно вёл машину не подозревая, что сюрприз зреет внутри меня самого.

Мы уже ехали за танком, когда я вдруг услышал сумятицу голосов, они передавали координаты, обозначали какие-то точки, сообщали понятные, и не очень, параметры. Я с удивлением оглянулся на девочек и вдруг услышал: «На дороге ничего. Что с ним? Цепочка один прим, стоп! У нас ЧП». И в ту же секунду получил сигнал от близняшек остановиться.

– Прошу двухминутной тишины в эфире, проверка! – возвестил детский голосок.

– Ты слышишь меня? – сидящая рядом близняшка молча заглядывала мне в глаза.

– Если это вопрос ко мне, то слышу, – мысленно ответил я, улыбнувшись девочке.

– Сэн1Сэн – оператору: ЧП Ведущий один прим, полное проникновение.

– Водитель ведущей машины, если вы меня слышите, достаньте из бардачка блокнот с ручкой и записывайте… – я достал блокнот, и записал, последовавший далее, длинный ряд букв и цифр, – а теперь мысленно прочтите их, потребовал тот же голос. И вдруг неожиданно человечно: «М-да… ситуация… слушай, паря, а ты знаешь какую-нибудь хорошую песню? Попробуй напеть её про себя, только тихонько».

Для меня даже то, что я могу мысленно с кем-то общаться, несмотря на опыт с крысой и Марго, было на грани реальности, а уж «тихонько» и вообще запредельно. Но я послушно запел. «Давай другую!» – попросил голос. Хаос голосов в голове возобновился, но я прислушивался к единственному, который отвергал песню за песней, наконец он выбрал подходящую: «Будешь мурлыкать её до конца поездки!» – я почти «увидел», как мой незримый собеседник улыбается. Как ни странно, средство подействовало, голоса стихли, но я, как придурок, всю дорогу повторял мгновенно надоевшие строки, некогда такой любимой песни.

День сюрпризов

Я встал затемно и, водрузившись в кар, поехал к выезду из города. Однако в фургоне спального места для меня не оказалось. Поначалу я растерялся, но потом вспомнил свой вчерашний опыт: «Чем я рискую?! Или вообще ничего не выйдет, или отругают, или узнаю, что делать… Как они там меня обозначали: Ведущий один прим?! «Прим» – это вероятно колона. Ну что попробуем…» И я мысленно чётко произнёс:

– Ведущий один – оператору, прошу дальнейших указаний! – и так три раза.

– Это какому хорошему человеку там делать нечего?! – раздался у меня в голове недовольный голос. Я уже хотел начать объясняться, но меня опередили:

– Да это же нас вчерашний неофит! Ему, по-видимому, забыли сказать, что у него трёхдневный выходной.

– Ну так скажите…

– Уже не надо! Спасибо! – я удовлетворённо улыбнулся. – Ура! Получилось!

Возвращаясь в свой коттедж я думал, что наконец-то смогу нормально выспаться, но, поворочавшись сбоку набок, понял – заснуть уже не удастся. Валяться в постели просто так не хотелось, и я решил побродить по окрестностям, чтобы получше узнать город.

Однако и этим планам не суждено было осуществиться. Мозг всё настойчивей и настойчивей начали заполнять голоса и звуки, слившиеся вскорости в одну сплошную какофонию. Я понял, что если ничего не сумею предпринять голова моя сейчас взорвётся, и запел. Не знаю, сколько прошло времени, когда проник голос: «Потерпи, тебе сейчас помогут!». Вскорости я увидел приближающийся кар.

– Вот, тебе передали, – протянул мне водитель уже знакомую шапочку, – и просили тебя привезти. Я понимал его невысказанное удивление: что это за такая персона, в простом шофёрском комбинезоне, за которой нарочного высылают…

Это поистине был день неожиданностей. Я полагал, что меня повезут в город. Но кар направился в противоположную сторону, пересёк несколько холмов и спустился по длинному серпантину к прекрасному лесному озеру. Там меня и поджидал очередной сюрприз, в виде моих милых близняшек. Они тут же бросились обниматься и наперебой тараторить о птичках, листиках и цветочках, рассказывать, что их оставили на пол часика погулять у озера, но им без меня неинтересно. А затем девочки принялись уговаривать меня отпустить кар, объясняя, что несколько километров пешком до города пойдёт нам на пользу.

Но, как только кар скрылся из вида, они посерьёзнели и, стараясь ступать как можно тише, повели меня в глубь леса. Мы шли медленно, время от времени останавливаясь и прислушиваясь к окружающим звукам. Шапочку я давно снял и теперь, по молчаливому наказу девочек, старался ни о чём не думать, а ловить малейшее возмущение ментального поля, указывая знаками направление. Неплохо ориентируясь в лесу, я понимал, что мы всё время кружим вокруг одного места, куда мне непременно надо попасть… «непременно надо попасть» … «непременно надо попасть» … и вдруг понял, что это не моя мысль. Но чья? Я вопросительно посмотрел на девочек. Они прикрыли и вновь открыли глаза: «Да!»

Неожиданно пришло осознание, что со мной им не оторваться, поскольку моё умение мысленного молчания, которым я так гордился, весьма далеко от совершенства. Оставить их одних, не зная, что происходит, я не мог и принял, как мне тогда казалось, единственно правильное решение: «Погуляли и хватит, – сказал я, как можно громче и веселее, – пора возвращаться, вот только в кустики схожу», – и, с этими словами, пошёл в направлении чужой мысли. Неожиданно на меня навалился страх, чужой страх, потом паника, а потом раздался треск ломающихся веток и я увидел убегающий оранжевый комбинезон.

Первой мыслью было догнать и узнать, кто это и что ему надо. Но возможно именно этого от меня и ждали, поэтому я поспешил назад, к близняшкам. Мы пошли к озеру и в нескольких метрах от него обнаружили привёзший меня кар, на котором и возвратились в город. «Надо сообщить куда-то о случившемся», – сказал я близняшкам. «Мы сделали это ещё внизу», – успокоили они меня.

Близняшки

Я хотел пригласить девочек к себе, но они настояли, что бы мы поехали к ним. Внешне их коттедж был, как две капли воды, похож на тот в котором поселили меня, только значительно больше.

Когда кар сворачивал на дорожку к дому, я уловил краем глаза знакомый жест одной из близняшек, прикоснувшейся к медальону – солнечному кругу, усыпанному звёздочками и соединённому лучами с обручем. Я столько раз видел этот жест на выезде и въезде в город, но только теперь до меня дошло – силовое поле. Так вот почему в городе не опасались нападения! Но кто же тогда отключил его утром, когда мы на каре выезжали из города? Я задал этот вопрос девочкам, и они улыбнулись: «А ты внимательный! – а затем рассмеялись. – Но если ты сумел связать мимолётный жест и поле, то сможешь догадаться, кто вас выпустил».

И я действительно вспомнил розовощёкого малыша, игравшегося на полянке. Я ещё тогда подумал: «Что он тут делает сам, без взрослых?» А он неожиданно поднялся с коленок, мило улыбнулся и помахал нам рукой.

Мне стало страшно и больно. Неужели ребёнок может быть таким серьёзным и ответственным. Как же быстро повзрослели эти дети, пережившие смерть близких, лишённые семьи и нормального детства. Надо сделать так, чтобы они не оставались сиротами. Я поднял голову и столкнулся с серьёзным, проникающим казалось в самую Душу, взглядом близняшек.

– Не жалей нас. Мы в порядке. Мы изначально жили здесь, в детском городке, многие от рождения, и даже не подозревали о том, что существуют мамы и папы, пока нас не стали возить на испытания, и мы не узнали, как живут другие дети.

– Детский городок? Но что здесь было?

– Они называли это лабораторией изучения ментально-лингвистических, межродовых, внутри-природных и казуальных связей. Мы потом тебе всё расскажем, пошли в дом!

После того как мы помылись и поплавали, было решено не идти в общую столовую, а приготовить, что-нибудь самим. Я вызвался быть шеф-поваром. Мы быстренько стушили овощи, сварили пакет гречки и приготовили яблочный узвар. Во время готовки мне вдруг пришло в голову, что близняшки ни разу не назвали друг друга по имени. Ответ был, по меньшей мере, неожиданным:

– У нас нет имён, как и у никого из детей-сенситивов. Мы только выглядим отдельно, – объясняли мне девочки, – так устроены наши тела, а на самом деле мы все единый организм.

– Но если вам надо будет позвать друг дружку, или того мальчика, которого я встретил сегодня утром, как вы это сделаете? Всё равно вам надо будет назвать его каким-нибудь словом.

– Мы просто представляем образ необходимого нам члена группы и он «видит», кто его вызывает. Имя – это ключ! Любой может заглянуть тебе в голову, зная твоё истинное имя, и даже навредить кому-то через тебя. Помнишь людей на дороге? Ты видел перед собой несуществующие преграды, построенные из твоих прожитых дней. Мы должны научить тебя нескольким приёмам, в первую очередь защищаться от несанкционированного проникновения. Так что тебе придётся пожить у нас некоторое время.

– Два дня. У меня было три выходных и один уже кончается.

– Вот и чудесно. Пошли отдыхать. Твоя спальня на втором этаже слева от лестницы.

Оставшись один, я внезапно осознал, что с той минуты, как мы возвратились в город, не слышал ни одной мысли. Это было удивительно. Но может это девочки защищали меня? Я мысленно представил себе близняшек и в ту же секунду услышал: «Что-то случилось?» – мне стало стыдно и я поспешил извиниться за свой, по-детски нетерпеливый, поступок.

Слышать не слыша

Весь следующий день прошёл в объяснениях и тренировках.

– Мысли – это те же самые слова, – объясняли мне девочки, – и то и другое имеет волновую природу, и то и другое преобразуется в нашем организме в энергетический импульс. Всё зависит не от их силы, а от того как ты настроишься.

У тебя имеется опыт жизни в различных условиях и ты знаешь, что люди, со временем, перестают замечать постоянные звуки. Если человека из леса поселить возле оживлённой транспортной магистрали, то он будет страдать от шума, но затем привыкнет и перестанет слышать его. Это происходит потому, что мозг перестаёт видеть в громыханиях транспорта угрозу и принимает его, как естественный фон. Отсюда первый вывод: ты должен перестать воспринимать голоса в своей голове, как угрозу.

Теперь представь, что ты находишься в большом, наполненном людьми, магазине, на базаре, или в переполненном автобусе… Все вокруг говорят, и ты слышишь обрывки разговоров, или даже целые диалоги, но ты, как правило, не прислушиваешься. Ты думаешь о чём-то своём, или сам с кем-то разговариваешь. При этом, если ты достаточно сосредоточен, чужие разговоры тебе абсолютно не мешают. Отсюда второй и третий выводы: ты не должен прислушиваться к посторонним голосам в своей голове, и ты должен быть достаточно сосредоточен на том, чем сам занят в этот момент.

Ты, конечно, получал в компьютер или по телефону рекламные объявления. Какие были твои действия? – Ты выбрасывал спам из почтовых ящиков и закрывал телефон. Идя по своим делам, ты не обращал внимания на распространителей рекламы, или товаров, пытавшихся перехватить тебя на улице, и не задерживался на объяснения почему тебе не надо того или другого. Точно также ты не должен отвечать на каждое мысленное обращение к тебе. Это как спам в телефон или почтовый ящик компьютера. Он рассылается всем подряд, но любой твой ответ тут же засветит твой номер телефона или электронный адрес. Так и твой мысленный ответ, каким бы он ни был, откроет доступ конкретно к тебе. Вывод номер четыре: ты должен принимать мысленные сообщения только знакомых тебе людей, или из проверенных дружественных источников.

Человек может изменить голос и представиться по телефону кем-то другим. Ты можешь быть на сто процентов уверен, что разговариваешь с конкретно этим человеком, только если вы общаетесь лицом к лицу. Пятый вывод: вы с собеседником должны визуализировать друг друга.

Я был сражён. Мозг просто отказывался верить, что ребёнок может так просто, легко и последовательно излагать столь сложный алгоритм. Но потом вспомнил, что говорили мне девочки о едином разуме, и подумал, что если бы это оказалось правдой, то могло бы многое объяснить. Я и раньше читал теории о существовании единого информационного поля и байки, так называемых экстрасенсов, о подключении к нему. Но теперь, после встречи с Марго и сенситивами, после неожиданного бардака в собственной голове, первоначально приведшего меня к мысли о частичной потере рассудка, и моих неловких опытов, мнение моё на этот счёт претерпело существенные изменения.

Дети

На следующее утро я проснулся от тихого, как дуновение весеннего ветерка, шепотка. Шептались детские голоса. Одни утверждали, что надо разбудить меня, потому что раннее утро самое приятное время для прогулки, а другие говорили, что я сильно устаю и им жаль нарушать мой сон. И вдруг раздался звонкий, оглушительный, взрыв хохота: «Да он уже не спит! Хитруля! Лежит и слушает о чём мы говорим». Я невольно улыбнулся и открыл глаза – комната оказалась заполнена, сидящими на всём подходящем для этого, в том числе и на полу, детьми.

– Можешь приготовить нам твои овощи? – попросили они. – Мы специально не завтракали, ждали пока ты проснёшься, а что пить мы уже сделали, и термосы с чаем, чтобы взять на прогулку, тоже.

Их просьба ещё больше улучшила моё, и без того прекрасное, настроение. Ещё никто никогда не хвалил мои кулинарные способности. Несказанно польщённый этим, я сказал, что если у нас найдутся мука, сахар, яйца, яблоки и духовка, то мы сможем испечь пирог. Дети были в восторге.

Когда мы спустились на кухню, оказалось, что они уже и овощи порезали, при чём именно так, как я резал накануне – морковку, сельдерей, петрушку и лук маленькими квадратиками, а синенькие и кабачки – крупными. Эти дети приводили меня в изумление и пугали, вызывали умиление, уважение и жалость, а ещё я чувствовал, что чем дальше, тем больше мы привязываемся друг к другу. Они были исполнительны, как маленькие роботы и открыты, как Солнце на чистом небесном своде.

После завтрака мы пошли на прогулку в лес, окружавший коттеджи, который я, в первый свой день в Холмограде, принял за парк. Благоустроенные дорожки плавно перешли в тропинки, то стрелой вздымающиеся кверху, то падающие в крутые овраги.

– А мы не заблудимся?! – задумчиво произнёс я, и тут же поплатился за свою рассеянность, получив в ответ дружный детский смех. Я забыл, что мои милые, щебетливые спутники не простые дети.

Прогулка, между тем, явно имела познавательную нагрузку. Дети оглашали название и краткую характеристику всего увиденного – деревьев, трав, камней, разных типов грунта…. Рассказывали, как можно использовать их в походах и применять при различных заболеваниях или травмах.

– А вот это съедобные грибы! – сказал я, направляясь к группке подберёзовиков. – И я знаю, как мы их применим. Мы сегодня зажарим их на ужин.

– Нет! Не трогай их! У нас большие запасы еды и нет необходимости лишать кого-то жизни.

Я поёжился от какого-то неприятного внутреннего холодка и почувствовал, как кожа покрывается пупырышками.

– Поговори с ними, попросили меня дети, они очень боятся, и этот страх передаётся всему лесу.

Я сел на землю в шаге от подберёзовиков, держа перед собой открытые ладони:

– Простите меня грибы, и ты, грибница, взрастившая их! Мой поступок не был продиктован злом. Мне просто хотелось порадовать детей, внеся в их жизнь какое-то разнообразие. Теперь я знаю, что был не прав и что не должен, без жизненной необходимости, намеренно, прерывать чей-либо цикл развития! – слова как бы сами рождались внутри меня и я подозреваю, что их просто вкладывали в мою голову.

Не могу сказать, что я до конца верил в происходящее, но как бы там ни было, на Душе стало опять спокойно и чувство тревоги ушло. Правда прогулка была бесповоротно испорчена.

– Не расстраивайся, ты ведь ещё многого не знаешь и тебе тяжело учиться, потому, что ты взрослый, но мы любим тебя, и очень хотим, чтобы ты стал частью нас, – успокаивали меня дети, пока мы возвращались домой.

Домой

Я произнёс это слово и задумался. Мы так легко произносим его в отношении различных пристанищ. А что для нас дом?!

Пока я рос, родители поменяли несколько мест проживания. Каждое из них было для меня домом, вероятно потому, что там жили они – единственные родные люди, которые отдавали мне частичку своей жизни, ничего не требуя взамен, любя меня таким, как я есть, со всеми моими недостатками.

Потом появилась женщина, и мы стали жить вместе, в нашем доме. А мой прежний дом стал называться «схожу к родителям… я у родителей… родители просили зайти». Но однажды… Ладно, неважно, что произошло однажды, просто у меня появился очередной дом. А потом ещё один дом, и другая женщина, и кудрявый белокурый сынишка… и я думал, что это уже навсегда. И вот теперь я здесь, в гостях у близняшек, и называю домом холодно-безликий коттедж, давший мне приют.

«Пошли домой!» – говорила нам с сынулей моя милая девочка, наша такая задорная и смешливая мамочка, имея ввиду и палатку в лесу, и гостиничный номер, и съёмную квартиру, и наш собственный дом. И для меня, несомненно, было домом любое место, где жили они, мои любимые, которым я готов был отдать всю свою жизнь, без остатка. В тот день они собирались пойти в парк, на детские качели… Я запретил себе думать о них. Я запретил себе думать обо всём, что осталось за тем страшным днём, и о самом дне тоже.

«Домой», – осталось только слово, точнее оболочка из букв, потерявшая в суете жизни своё истинное наполнение.

Я было совсем скис, но вдруг в моей голове возник посторонний голос: «Прости, мы не хотели тебя подслушивать, – и я как бы увидел внутренним взором шедших со мной детей, Марго, ещё каких-то незнакомых людей, и внезапно осознал, что это их объединённый голос, слившийся воедино, – но ты очень громко думал. Если хочешь, мы будем твоим домом, ты уже близок нам, хоть со многими ещё не знаком лично».

Мне стало стыдно – раскис из-за небольшого и заслуженногощелчка по носу. Дети смотрели на меня, не отводя взглядов, и моё сердце захлестнуло тепло: «Вы уже стали для меня любимой и близкой семьёй, – мысленно произнёс я, – буду стараться не слишком сильно разочаровать вас!» Глаза детей озарились ярким светом улыбок, и это было лучшим ответом на мои угрызения совести.

Почти весь следующий день был посвящён практике работы с мыслями. Как только я сумел обуздать свою гордыню, так сразу до меня и дошло, что это я отдыхал, а дети все дни тяжело работали, чтобы обучить хоть чему-то, за столь короткое время.

Невозможные решения

Позднее я узнал, что наша первая поездка с близняшками была пробной и поэтому такой тяжёлой для них. До этого несколько машин с грузами были разграблены, а водители и сопровождающие – убиты. Тогда и решили использовать сенситивов, которые могли не только держать связь, предупреждать об опасностях на дороге, отличать мнимые преграды от истинных, но и вызывать у нападающих приступы животного страха, паники, сильную головную боль. Девочки, в конце поездки, были настолько истощены, что могли и не выжить.

Меня выбрали в шофёры по рекомендации Марго, наткнувшейся на моё смешное противостояние с самим собой, когда я пытался избавиться от крысы, которую сам же и удерживал. Она оценила мои задатки и предположила, что мне будет легко сработаться с сенситивами. Тогда никто и не думал, что этот контакт спровоцирует раскрытие моих собственных способностей. А когда это случилось, было решено обучать меня, поскольку взрослых сенситивов в Холмогорске осталось немного. Были ещё две группы детей с несколькими взрослыми, отправившиеся в Гималаи, но от них не поступало никаких вестей.

Не скажу, что я многого достиг в обучении, но всё же овладел некоторыми, наиболее простыми, техниками. Этому способствовали не только объединённые усилия сенситивов, но и мои прошлые наработки.

В своё время я активно интересовался различными религиозными системами и связанной с ними философией, народными поверьями и обрядами, научной фантастикой, фэнтези… практиковал биолокацию и Ци Гун, научился частичному безмыслию. Правда самостоятельные медитации пришлось прекратить после того, как на грани бодрствования и сна стали прорезываться посторонние голоса с случайными фразами и картинки, не исчезающие, даже когда я открывал глаза. Зная несколько случаев, когда люди, в подобных ситуациях, полностью теряли волю и совершали различные действия, указываемые фантомами, я предпочёл остановиться, так и не поняв – это действительно было какое-то внешнее влияние, или дружеская беседа, промеж собой, правого и левого полушария моего собственного мозга. В любом случае я решил, что лучше не продолжать, пока не смогу сам вызывать или отключать их.

И вот жизнь подбросила мне шпаргалку, но в ней было больше вопросов, чем ответов. В первую нашу встречу, я не детализировал фразы Марго, а сейчас задумался. Она сказала: «Мы этого не знаем, также, как и вы, и навряд ли теперь когда-нибудь узнаем. Да сейчас и не время разбираться».

Тогда я воспринял «вы», как вежливую форму обращения, не заметив логическую нестыковку, между множественным «мы» и единичным «Вы». Теперь я уже понимал, что «мы», для Марго – объединённый разум сенситивов, и она противопоставила его нам, людям с неразвитым мыслевосприятием. «Не время разбираться», – то есть у них имеются какие-то факты. Может ли так быть, что это результат какого-то их собственного эксперимента?! Но тогда получается, что я помогаю убийцам своих родных и близких!

Стремительность событий не оставляла времени на полноценное осмысление происходящего. Вот только что я живу с любящей женой и милым сынишкой, общаюсь с родителями, родственниками, друзьями… и вот я уже на дороге с двойняшками и никого знакомых и родных… За каких-то нескольких недель случилось столько, что иной и за всю жизнь не успевает пережить.

Я старался думать закрывшись и без эмоций, уже зная, что именно эмоциональная составляющая определяет силу проникновения, а безэмоциональные мысли очень сложно прослушать. Хотя, при направленном восприятии, можно узнать их характерный шелест, напоминающий шуршание падающих листьев в осеннем лесу, но нужен значительный поток сенситивного разума, чтобы поднять их до степени информативности. Это создаёт слишком высокое напряжение ментальных полей и небезопасно, как для объекта, так и для реципиентов. Но может именно в этом всё дело?! Это многое могло бы объяснить, в том числе и способность, нападающих на дороге, создавать фантомы.

А те две группы, что ушли в горы?! Они ушли до или после?! Бежали от возмездия, или от невозможности смириться с произошедшим?! А может это было частью программы?! Было ли случившееся действительной целью эксперимента, ошибкой операторов, или непредвиденным побочным эффектом?!

Мне было над чем подумать. Но не это было принципиальным. Важно было решить, оставаться в команде или нет, если подозрения подтвердятся. Объединение живых – безусловно позитивное действие, больше возможностей сохранения материальных и интеллектуальных ценностей, защиты от убийц и грабителей. Однако и оно могло быть частью плана, если предполагалось, уничтожение человечества и воспитание новой расы.

Разобщённые люди смогут какое-то время выжить. Но что их ожидает в будущем? Практически полная информационная изоляция. Невозможность транспортного перемещения из-за разрушения механизмов и отсутствия горючего. Борьба с ветшающими жилищами. Зверские схватки за захват истощающихся продовольственных запасов. Подрастающие дети останутся полубезграмотными, а следующие поколения, если они смогут появиться, будут полностью зависимы от капризов, загубленной цивилизацией, природы.

Были ещё дорожные убийцы, но этот вариант я не хотел даже рассматривать. Оставалось решить последний вопрос: надо ли мне знать правду?! Несмотря на всю серьёзность этой мысли, она забавляла, напоминая, давно ушедшие в прошлое, лёгкие и смешные водевили, где разумница жена делала вид, что не знает об изменах мужа, тем самым сохраняя семью. Нужна ли ему такая семья?! Лично он мог бы и обойтись, но для выживания человечества…

Мне опять стало смешно. Фруми не преминула бы сказать, что я не от мира сего. Передо мной всплыло милое лицо жены, было удивительно, но я не испытал боли. И в следующее мгновение, словно увидел, ромашковый луг залитый солнечным светом. Раздвигая растения, ко мне шла улыбающаяся Фрума-Лея, ведя за руку Лёнечку. Головы их были покрыты прекрасными венками из золотых колосьев, с вплетёнными в них ромашками, маками, васильками, душистым горошком… Я боялся пошевелиться, чтобы не спугнуть прекрасное видение. И вдруг почувствовал напряжение, я ещё не вполне осознал, что происходит, когда услышал ласковый голос жены: «Не переживай, папа найдёт нас, обязательно найдёт. А теперь вставай, пожалуйста, нам надо идти…»

Боже Милостивый! Я боялся поверить в случившееся, боялся, что это галлюцинация, мистификация, что угодно, только не реальность. Не знаю сколько бы ещё я стоял столпом, если бы вдруг не услышал: «Милый, родной, где ты?! Спаси нас! Спаси! Я боюсь этих людей! Не трогайте! Отдайте ребёнка! Отдайте!» – и следом наступил мрак, отчаяние и ужасная головная боль. Я больше не сомневался, что они живы и им угрожает опасность.

Марго сумела вычислить моё местоположение по напряжению мысли, значит и я тоже смогу. Надо только унять боль в голове и сосредоточиться.

Ответ

Итак, первым делом пройтись по периметру. Чтоб облегчить себе задачу, я воспользовался маятником и полушарием старой карты, сориентировав её по сторонам света. К моему ужасу, маятник не давал чёткого сектора. Создавалось впечатление, что имеются два максимума, активно удаляющиеся друг от друга, причём один явно увеличивал амплитуду в направлении головного въезда в Холмогорск, что могло свидетельствовать о быстром приближении. Я поспешил к терминалам разгрузки. Но, когда я добрался до них, машины уже стояли пустые и маятник противно молчал.

– Чем это ты тут занимаешься? – я был настолько сосредоточен, что не заметил подошедшего парня из команды конвоя дороги.

– Да вот, получил задание и тренируюсь, – соврал я, как можно более беспечным голосом, – а ты на отдыхе?

– Мы только что прибыли, теперь два дня могу сибаритствовать.

– Не хочешь составить мне компанию, я как раз перекусить собирался? – ещё раз соврал я, в надежде выудить хоть какую-нибудь информацию из болтовни вновь прибывшей команды.

– Пошли! Наши все уже там, а мне немного задержаться пришлось.

Название «Общественная столовая» было несомненно функциональным, но никак не соответствовало обозначенному им заведению. Здание в виде переливающегося стеклянного куба, стоящего на одной из вершин, напоминало огромную оранжерею, с небольшими гротами, водопадиками, озерцами и растительными беседками.

Мне повезло встретить знакомого, поскольку теперь мы самым естественным способом могли присоединиться к компании транспортников, ужинающих на третьем этаже в «Облачном зале», помещение которого настолько особенное, что производит впечатление не только на новичков.

Полупрозрачные, молочно-белые с синеватыми и голубоватыми прожилками, полы, стены и потолок предоставляют полный сферический обзор, позволяя видеть не только входящих и покидающих куб, и всех находящихся в нём, но также и всё, что происходит вокруг него. Как это возможно, учитывая непрозрачность выше и ниже расположенных помещений, было абсолютно непонятно. При этом, сам «Облачник», как кратко называли его между собой обитатели городка, ни откуда не просматривался.

Но сейчас меня не занимали ни сам зал, ни разговоры о нём. Мне надо было узнать, что произошло на дороге и где находятся моя жена и сынишка. Понимая, что спрашивать не только бесполезно, но и опасно, и сам удивившись и даже слегка возгордившись столь несвойственной мне мудрости, я набрал в тарелку еды и занял место в углу, у старой плодоносящей оливы, приготовившись слушать, предварительно, как меня обучали, стерев собственные мысли и задав алгоритм трапезы и возможных диалогов. Однако, совсем неожиданно, я услышал гораздо больше, чем ожидал.

Не подслушанный диалог

Разговаривали двое. Женский голос принадлежал Марго, мужской был мне не знаком:

– Ты не можешь так с ним поступить! – говорила Марго. – Мы же взяли его в свою семью. Как ты собираешься смотреть ему в глаза?!

– Сейчас не время сантиментов! – жёстко отвечал незнакомец. – Речь идёт о выживании человечества. Дети подрастают и теряют наивность. От некоторых придётся избавляться. Нам нужны молодые здоровые женщины для инкубирования и вынашивания клонов.

– Да ты с ума сошёл! Что значит избавляться от детей?!

– Не переживай! Не в физическом смысле. Городу нужна продовольственная база, следовательно – неквалифицированные рабочие руки. Большую часть пищевой массы мы сможем выращивать в водах озера.

– Но там же повышенный радиационный фон!

– И именно благодаря этому у нас будет обширный мутагенный материал для дальнейшего отбора.

– Ты не посмеешь отправить туда детей, так много сделавших для нас.

– Это ещё почему?!

– Я не допущу этого!

– Ты?! Ты – пешка! Пустышка! Ретранслятор! Такая же наивная дура, как и твой шизанутый неофит. Мы истребили девяносто процентов человечества не для того, чтобы подтирать нюни чувствительным барышням.

– Истребили?! Как истребили?! Вы же говорили, что это был несчастный случай! Ты – чудовище!

– Я – разумное чудовище! И тебе придётся с этим смириться, если ты не желаешь, чтобы и твою дочь отправили на работы в озере.

– Как ты можешь?! Она ведь и твоя дочь!

– Не смеши! Мы оба прекрасно знаем, чья она дочь. Вот сын – от меня, и я буду его воспитывать сам. А тебе предстоит добровольное уединение, ввиду нехватки времени для изготовления лекарственных средств. И не вздумай перечить!

– Но ради чего всё это?!

– Вообще-то я не должен перед тобой отчитываться. Но когда-то мы любили друг друга. Во всяком случае, я так думал. И ты разделяла мои мысли о звериной сущности людей и о том, что соединяясь с техническими достижениями цивилизации, она ведёт, к вырождению человечества и деградации биосферы Земли в целом.

Я полагаю, ты не забыла наши разговоры об экстремизме, о том что очередная мировая война началась давным-давно, с тихой, поначалу едва заметной, миграции адептов которые, оседая в инаковерующих странах, создавали демографические взрывы, частично вытесняя из экономических, а соответственно, и политических структур, местное население, перенаправляя политику на поддержание агрессивных режимов, претендующих на мировое господство в странах их первичного проживания.

Ты, как и мы все, прекрасно осознавала, что местные межклановые конфликты в этих странах подогреваются искусственно, для резкого увеличения числа мигрантов и ускорения накопления их численности во внешних регионах. Ты видела, что это за культура – сжигающая книги, запрещающая все средства массовой информации, кроме собственных, устраивающая расстрелы и показательные казни иноверцев, избиение плетьми, отрубание голов и рук… Мы стояли на краю пропасти. Пойми, у нас просто не было другого выхода. Невозможно было позволить этим нелюдям захватить мировое господство и ввергнуть человечество в пучины ада.

– В чём ты хочешь убедить меня?! Да, это отвратительные люди и ужасные режимы! Они убийцы! А чем вы лучше?! Вы такие же убийцы, как и они!

– Нет, не такие! Ты прекрасно знаешь, что нас хотели уничтожить! Мы всего-навсего пытались остановить направленную против нас агрессию.

– Я не понимаю тебя. Это был несчастный случай или намеренное убийство?

– Расценивай, как тебе угодно. У нас сейчас слишком много работы, чтобы заниматься пустым расследованием того, что уже произошло. Людей не вернуть. Но они хотя бы погибли быстро и почти безболезненно. Мы спасли человечество от ужасов надвигающейся войны! И мы создадим новое планетарное общество, которому не с кем будет воевать!

– И поэтому ты, гуманно, разбиваешь семью, разлучаешь любящих людей, лишая их счастья?!

– Ты сама лишила себя семьи. Это ведь ты бросила меня, решив возвратиться к своему Библиотекарю.

– Ты же обманул нас, сказав мне, что он погиб, а ему, что я не желаю его видеть. Но сейчас я говорю не о себе, об Арсе. Ты отправляешь его жену в нижний город, на оплодотворение, а сына в группу телепатов, заставляя страдать всех троих.

– Мальчик не будет страдать, мы изменим ему память, а эти двое будут навсегда связаны любовью к своему чаду и оттого подчиняться мне беспрекословно, как ты.

– Как ты можешь быть таким жестоким?! Ты не человек!

– Солнце моё, ты даже представить себе не можешь, насколько ты близка к истине! – в голосе мужчины явно слышались насмешка и скрытая угроза: «Ну, ты всё слышал?!»

Меня, как током ударило. Я наивно предполагал, что случайно выбрал место, откуда подслушал тайный, не предназначенный для моих ушей, разговор. И вдруг в моём мозгу визуализировался невысокий сухопарый мужчина, неопределённого возраста: «Всё слышал?! Это, чтобы не повторять дважды! – сухую линию рта растянула презрительная усмешка. – Думаю достаточно, чтобы ты перестал трепыхаться. Иначе твоя супруга и ваш сын сразу отправятся на химические рудники. Впрочем, мальчишку можно и на кухню, свежее мясо теперь в дефиците».

Я взглянул на стоящую передо мной тарелку с бифштексом и едва сдержал рвотный рефлекс. И тут же мелькнула мысль: «А ведь дети-сенситивы не едят мяса. Неужели им известно?!» – и словно мороз побежал у меня по коже.

Теперь я окончательно убедился, что мои жена и сын живы. Но стало ли мне от этого легче?! Я не мог защитить свою любимую женщину… Сын не будет помнить ни наших родителей, ни нас, он вообще не будет знать ничего о своём прошлом… Я был свободен – и связан по рукам и ногам. Что может быть ужаснее полной беспомощности взрослого, физически здорового, мужика?! Семья, дом, карьера, родители… всё, над чем я так трудился, и всё, для чего так старался – под откос…

[«… суета сует: всё суета. Какая выгода человеку от всех трудов его, что он трудится под солнцем? Поколение уходит, и поколение приходит, а земля пребывает вовеки. … Все вещи утомляют, и никто (всего) не сможет пересказать, – не насытятся очи тем, что видят, не переполнятся уши тем, что слышат. Что было, то и будет, и что творилось, то и будет твориться, и ничего нет нового под солнцем. Бывает, скажут о чем-то: «Гляди, это новое!» – (а) уже было оно в веках, что прошли до нас. Нет памяти о прежних, и о последующих, которые будут, не останется памяти у тех, что будут после. И обратил я сердце моё, чтобы мудростью изучить и исследовать всё, что делается под небесами… Видел я все дела, что делаются под солнцем, и вот всё суета и погоня за ветром. Искривлённого нельзя выправить, а то, чего не достаёт, нельзя исчислить. И отдал я сердце моё, дабы познать мудрость и познать безумье и глупость; узнал я, что и это – томление духа, ибо умножая мудрость, умножаешь огорчения, а добавляя знание, увеличиваешь скорбь…»]

Неужели это было записано рукой человека, жившего тысячелетия тому, а не родилось у меня в мозгах только сейчас?! Я покинул куб и побрёл, сам не зная куда, ничего не видя и шатаясь как с перепоя.

Повороты судьбы

Очнулся я у озера, не помня, как пришёл к нему и как покинул город. Меня выпустили. Они знали, что я никуда не денусь – невидимая цепь сковала крепче стальных запоров. Мне надо было подумать. Но эмоции боли били через край, думать, в таком состоянии, было равносильно объявлению своих мыслей по общественному вещанию.

Неожиданно ветви растений пришли в движение и из зарослей, делая мне знак тишины, показались близняшки, увлекая меня по дорожке вглубь леса. Я не сопротивлялся, не понимая и не пытаясь понять зачем и куда, шёл за ними, след в след, бездумно, как привязанный. Мы пришли в одну из наиболее старых частей лесного массива, где росли, одно к одному, огромные деревья, увитые лианами, покрытые мхами и лишайниками, кое-где свисающими чуть ли не до самой земли.

Одна из близняшек, которую я про себя называл Яной, разулась и полезла на дерево, знаком приглашая меня сделать тоже самое. Вторая, уничтожила следы нашего пребывания возле дерева, и последовала за нами, также, как и мы, опираясь на толстый ствол лианы и стараясь не потревожить наросты коры. Вверху, в одной из очередных развилок, зияло солидное дупло. Мы обулись и начали спускаться в него по верёвочной лестнице вскоре оказавшись на земле, покрытой древесными остатками. Близняшка провела по ним рукой, открыв узкий лаз, по которому мы и проследовали дальше.

Двигаться приходилось ползком, в полной темноте. Руки мои, то и дело, проваливались в боковые и нижние ответвления, и я буквально касался лбом обуви ползшей впереди девочки, чтобы не потеряться. Несколько раз, Алиса, так я втайне ото всех называл вторую близняшку, которая ползла позади, удерживала меня за ноги и заворачивала в нужном направлении. Метров через двадцать-тридцать, ход начал расширяться и вскоре даже я мог идти в полный рост.

Но облегчение было недолгим. Мы преодолели несколько горизонтальных и вертикальных г- и п-образных ходов и ещё несколько узких туннелей ползком, прежде чем девочки дали мне знак остановиться. Они зажгли ручные фонарики и я смог наконец оглядеться. Мы находились в небольшой полости с тремя ходами.

Я был совсем измотан и думал, что здесь будет привал, но мне протянули фонарик, дали глотнуть воды, и мы двинулись дальше. Я потерял счёт времени, ходам и лазам. Мы протискивались, складывались чуть ли не пополам, опускались на руках по другую сторону проходов, балансировали на узких дорожках и мостиках над обрывами.

А потом я вероятно заснул, потому что очнулся от прикосновения детской ладошки: «Арсуш, вставай! Пора двигаться дальше!» И я снова пошёл, точнее пополз, преодолевая боль стёртых коленок и локтей. В одном из небольших залов девочки потушили фонари и мы нырнули в очередной туннель.

После долгого ползания на животе и коленках, несмотря на боль всего, что только могло болеть, я в полной мере ощутил всё блаженство движения в полный рост. Первую часть пути мы шли вниз, а потом начали резко подниматься. Откуда-то сверху появился призрак рассеянного света, который всё нарастал, и вскоре я смог увидеть перед собой вырубленные в скале старые стёртые ступени, круто ввинчивающейся вверх скользкой лестницы.

Сил уже не осталось. Я лез на чистом упрямстве, поражаясь силе и выносливости девочек. В ушах стоял такой невообразимый гул, что казалось голова сейчас расколется на кусочки. Мы выбрались на неширокую площадку, тут же промокнув до нитки от брызг, разоблачающих секрет шума, к которому голова моя, как оказалось, не имела никакого отношения – над нами был водопад.

Едва уловимое движение детской руки открыло, и закрыло за нами, очередной проход: «А ты молодец, мы и не надеялись, что ты выдержишь. Ещё несколько шагов и мы пришли». Выйдя через круглую дверь торца, лежащей на боку бочки, мы оказались в огромном винном погребе.

Монастырь На Горе

В своей смешной наивности, я думал, что исчерпал все ресурсы организма. Каждый шаг давался неимоверным усилием и болью. Когда у дверей одной из келий мне сказали: «Здесь ты сможешь отдохнуть!» – казалось, что сейчас я упаду замертво и просплю по меньшей мере двое суток. Как же я ошибался!

Дверь открылась, и я не поверил своим глазам: в узком луче света, пробивавшемся через окно-бойницу, стояла измождённая, но улыбающаяся Фруми, обнимая вцепившегося в неё Лёнечку. Мы бросились друг к другу, смеясь и плача одновременно. Сын ухватил меня за шею, прижался ко мне всем тельцем, и всю мою усталость, как рукой сняло.

Услыхав знакомые голоса, я обернулся – у порога толпились дети. Комната никак не могла вместить всех желающих, и мы направились в трапезную. Дети льнули ко мне с такой любовью, что щемило сердце. Это были мои дети, я любил их так же сильно и нежно, как и своего Лёнечку.

В столовой нас встретил высокий сухопарый монах. Неожиданно для меня, он подал руку для пожатия и представился: «Петерс». Огромные столы был почти пусты, десятка полтора монахов и ещё около двух десятков светских.

Когда все расселись, я обнаружил много незнакомых детей. Хотелось побыстрее узнать всё произошедшее, но было непонятно можно ли разговаривать обо всём открыто при незнакомцах. Я повернулся к близняшкам. Девочки понимали меня с полувзгляда: «Кушать! Кушать и спать! Всё остальное завтра, на свежую голову». Петерс одобрительно кивнул головой, и подал знак, стоявшему у стены монаху.

Фрумиле. Спасительное совпадение

Несмотря на пережитые потрясения и усталость, а может именно благодаря им, мы с женой проговорили весь остаток дня и почти половину ночи. Фрумиле рассказала, что Лёнечка вдруг захотел мороженного. И она решила, чтобы он не простудил горло и не портил зубки, пойти в кофейню, там можно взять маленькую порцию, которую, к тому же он будет есть ложечкой.

Супруга повела его в наш любимый каминный зал – малюсенькую комнатку на один столик, в глубине подвальной части кафетерия, расположенного в трёхсотлетнем здании, надстроенном на шестисотлетних нижних помещениях. Массивные каменные стены старинной кладки и спасли им жизнь.

Не встретив никого внизу, когда они покинули каминный зал, Фруми не удивилась. Для рабочего дня это было обычным. В крайне правом зале от выхода, часто кучковались подозрительные личности мужского пола, поговаривали, что это центровые бандюки, крышующие промышленно-торговую сеть старинной части города. Увидев их валяющимися на полу, она приписала это разборке, и постаралась побыстрее вывести Лёнечку на улицу.

Уже второй раз этот зал сыграл решающую роль в нашей судьбе. Мы с Фрума-Леей, ещё не зная друг друга, любили, время от времени, посидеть в нём с чашечкой кофе и книжкой. И однажды наше время совпало. Не желая мириться с присутствием кого бы то ни было, и тем более уступать излюбленное место, мы так разругались, что не заметили, как пролетели два с половиной часа. Обслужившая нас бармен ушла с работы раньше, а работники кухни, расположенной в другом крыле того же этажа, видя, что стойка пуста и закрыта решёткой, заперли двери лестницы. Соответственно, замыкая кафе на ночь, никому и в голову не могло прийти, что внизу кто-то остался.

Когда стало понятно, что пересидеть друг друга не удастся и пора сдавать позиции, мы обнаружили, что заперты. В нашем распоряжении остались три комнаты, включая каминную, с деревянными столами и такими же стульями. Поначалу мы растерялись, а потом, оценив комичность ситуации, прохохотали почти всю ночь, и так влюбились друг в друга, что за всё время встреч и супружества больше ни разу не ссорились.

Первое пленение

К ужасу, поджидавшему их снаружи, Фруми готова не была. Дом был близко, но добраться туда можно было только пройдя по трупам людей. Это – тяжёлое испытание и для взрослого человека, а для ребёнка и вообще невообразимое. А кроме того, Фруми подумала, что это какая-то эпидемия и лучше пойти в обход, через парк. На центральной аллее стояла грузовая машина. Когда они проходили мимо, на них напали и насильно запихали в кузов, наполненный такими же растерянными людьми.

Ночь они провели запертыми в каком-то сарае, а утром всех взрослых выгнали на работу. Ей достался коровник. Весь день она скребла, мыла, кормила и доила, иногда видя в открытые ворота, как во дворе муштруют детей. Вечером её привели на женскую половину длинного барака:

– Спать будешь здесь! Не петь! Не шуметь! Не разговаривать! Сидеть и лежать только на своей койке!

– Я хочу увидеть сына!

– У тебя нет сына! У тебя никого и ничего нет, не было и не будет! Если пройдёшь отбор врача, будешь рожать членов нового человеческого общества!

Последние слова Фруми напомнили мне угрозу, прозвучавшую в диалоге Марго и сухопарого незнакомца.

– Постой! – воскликнул я. – Получается, что тебя украли те, кому я добровольно помогал все эти дни. Я ведь перевозил грузы и людей. Они объяснили, что собирают живых. Мне и в голову не приходило, что они могут захватывать кого-то насильно и превращать в рабов. Но тогда получается, что на дороге на нас нападали вовсе не разбойники, а люди отчаянно пытавшиеся освободить пленников. А я ещё удивлялся, что им грабить, если вокруг так много бесхозных вещей, в том числе техники и продуктов питания.

– Расскажи мне! – попросила супруга.

– Потом, сначала докончи свой рассказ. Ты прости, что перебил, просто вдруг понял, каким же дураком можно сделать человека, подсовывая ему фальшивую информацию.

Фруми потянулась ко мне и, чмокнув в небритую щёку, продолжила свой рассказ. Через несколько дней её перевели на уборку усадьбы и она, протирая оконные стёкла, в группе детей увидела Лёнечку. Он был там одним из самых маленьких, но несмотря на это, в отличии от большинства детей, почти без ошибок, хоть и несколько замедленно, как бы раздумывая, следовал всем командам и даже сумел один раз подтянуться на маленькой перекладине. Она невольно улыбнулась, вспоминая их утренние пробежки и спортивные занятия всей семьёй. Маленький хитрун поступал точно так, как учил его отец держаться перед противником – показывал, что не глупый и не слабак, но не раскрывал своих истинных знаний, силы и ловкости.

Позже, когда они скитались, стараясь обходить стороной жильё и открытые пространства, Фруми, подбадривая сына, сказала: «Ты такой молодец, папа бы гордился тобой!» На что Лёнечка, бесхитростно, ответил: «Мамочка, они садили нас за один стол. Тем, кто совсем ничего не умел, наливали в миску какую-то размазню, кто старался – получал кашу, картошку, или макароны, а лучшим давали ещё и хлеб с маслом, варенье и пряники. Один мальчик сунул своему младшему брату полученную конфету, их обоих привязали к дереву и оставили там стоять на всю ночь. А если бы я старался ещё, они бы отправили меня к старшим ребятам, которые занимались в другом дворе, и тогда я не смог бы видеть тебя в дверях сарая, или в окне дома…» – и глядя как она размазывает по лицу невольно брызнувшие слёзы, обнял её за ноги и добавил: «Ну что же ты плачешь, ведь всё уже хорошо! Мы же идём к папе?! Да?!» Она не могла ни соврать ему, ни сказать правду. Он был гораздо сильнее и мужественнее её, их маленький мужчина. И только обняла, присев на коленки: «Мой милый сыночек!»

Несмотря на физическую усталость и моральный протест, Фруми старалась работать хорошо и быстро. Работа в доме давала возможность хоть изредка видеть занимающихся во дворе ребят, надежду услышать в разговорах какую-нибудь важную информацию, а кроме того она очень боялась, чтобы её не отправили к врачу. Перспектива стать инкубатором приводила её в ужас. Поэтому, закончив убирать и тереть, она шла помогать на кухню, хотя её туда никто не направлял, и молча бралась за всё, что видела – мыла, чистила, резала… К концу недели все уже так привыкли к ней, что начали и сами давать ей работу.

В воскресенье, совершенно неожиданно, хозяева объявили день отдыха, а ей велели идти на кухню.

– Готовить умеешь? – спросил её повар.

– Да! – сиплым от долгого молчания голосом еле выдавила Фрума.

– Что умеешь делать?

– Всё! – пожала она плечами. – Наверно всё.

– Скромная, однако! – он усмехнулся. – Десерт сделать сумеешь?

– Сумею! – эхом откликнулась она, как отвлёкшийся ученик на уроке. Фрума понимала, что в эти минуты решается её место в этом доме, а значит и их с сыном судьба.

– Что ж, начинай! Стол у противоположной стены твой, там же найдёшь всё необходимое.

– Оценив наличествующие на столе продукты, Фрума принялась готовить.

Он словно подслушал её мысли, поручив ей именно десерт. Печь Фрума умела и любила. Они часто устраивали дома детские праздники, и все мамаши потом бегали к ней за рецептами, но всё равно так вкусно, как у неё ни у кого не получалось. Хозяевам её выпечка тоже понравилась. Они приставили к ней двух помощниц по уборке, велев самой не убирать, а только присматривать за ними и направлять их работу, а после окончания уборки, идти готовить десерты. Что, что, а командовать её учить было не надо, но и сама она не сидела сложа руки, убирая наравне с ними. Особенно ей нравилось мыть окна, и мы уже знаем почему.

Фрумиле. Побег

В один из дней, когда она раскрыла окно, чтобы протереть рамы, прилетел дрозд. Птица посидела несколько секунд на подоконнике, склонив головку на бок и как бы присматриваясь к ней, а потом слетела на плечо и проговорила в самое ухо: «После захода, коровник… коровникююю» и тут же улетела. Фруми не удивилась тому, что птица разговаривает, они видели много говорящих птиц, и даже однажды выкормили галчонка, который приветствовал их коротким: «Пррривет!», удивительным было само поведение птицы и выбор ею объекта.

Фрума-Лея совсем не была уверена, что эта информация предназначалась именно ей, и уж тем более не представляла, как она после захода солнца сможет попасть в коровник. Вечером, после окончания всех работ, во двор выпускали собак, и встретиться там с ними было равносильно самоубийству, а уйти раньше с кухни, тем более незаметно, было просто невозможно. «Разве что попытаться пойти с кухни не в барак, а в коровник…» – подумала она и тут же услышала: «Собак не бойся!» Было такое ощущение, словно голос прозвучал у неё в голове. Она оглянулась. Рядом никого не было, кроме большого рыжего хозяйского кота. Кот лениво зевнул, потянулся, а потом подошёл и потёрся об её ноги. «Дошла, – подумала она, – со мною уже и коты разговаривают».

Всю вторую половину дня Фруми раздумывала как поступить и в конце концов решила рискнуть – всё же это был какой-то шаг, какое-то действие, правильное или нет – но не сидение на месте. Как только зашло солнце и сгустилась тьма, она вышла во двор и чуть не закричала от ужаса, увидев метнувшиеся к ней чёрные тени громадных собак. Собаки, против её ожидания, не только не залаяли, оповещая охранников о инциденте, но лизнув ей руки, пошли рядом. Когда они приблизились к коровнику, одна из собак схватила её за одежду и повлекла за собой, по какой-то ей одной ведомой тропке, между коровником и конюшней, а вторая шла следом, отрезая пути к отступлению.

В голове Фруми царила паника: «Зачем она пошла?! Куда её тащат?! Что будет с Лёнечкой?!» Она не видела куда ступает, и неверно ставила ноги, скользя и подворачивая лодыжки, но потом, вспомнив старую туристскую выучку, пошла на пружинящих коленях и перекатывающейся ступне, стало немного легче. Однако вскоре она почувствовала невыносимую вонь, а под ногами зачавкало. Они спускались по какой-то всё углубляющейся расщелине, переходящей в трубу, куда и повлекла её за собой нежданная проводница.

Фруми ползла между двумя псами, головой вниз, по скользкой вонючей трубе, погружаясь в нечистоты, слегка повернув голову набок, чтобы нос был на поверхности и думала: «Всё! Сейчас я свалюсь в выгребную яму и там утону». Но ямы не было, труба выходила на склон, на котором сидел, обхватив ручонками коленки, Лёнечка. На мгновение прижавшись друг к другу, и не произнеся ни слова, они взялись за руки и побежали вниз, туда, где призывно шумел, пробегая по дну оврага, стремительный поток.

Вода была холодная, но Фруми это не остановило, ей хотелось кожу с себя содрать, чтоб избавиться от назойливого запаха и зуда. Однако времени долго размываться не было. Рядом плескались собаки. Окунувшись пару раз, они облизали Фруми и Лёнечке лица и побежали вверх по склону.

Сначала Фруми думала перейти поток и подняться по противоположному берегу, но потом поняла, что так поступать неразумно. Как бы ей ни было страшно и жалко окунать сынишку в ледяной поток, это было самым оптимальным решением. Река была бурная и подняться по ней вплавь, против течения, они никак не могли. Поэтому Фруми нашла длинную ветку и они с сыном, вцепившись в неё, позволили потоку нести их вниз по течению. Не зная особенностей русла, она старалась удерживать ветку перпендикулярно движению, чтобы не разбиться и не потеряться на перекатах.

Несколько раз их переворачивало, один раз чуть не засосало в омут, а в конце вынесло на широкую равнину, где течение стало настолько медленным, что они почти не двигались. Надо было выбираться. Лёнечка совсем выбился из сил. Маленькие ручонки, вцепившиеся в ветку, посинели, и Фруми с трудом разжала крошечные пальчики, чтобы освободить их. Несмотря на то, что сама она была ненамного лучше, она взяла сынишку на руки и вынесла на берег. Надо было где-то спрятаться. Лёнечка никак не хотел забираться к ней на спину, уверяя, что сможет идти сам, но несколько раз упав, согласился. Под берегом были промоины, выбрав самую глубокую, Фруми забралась в неё, и так они уснули, она на животе, а он у неё на спине.

Зачем они бежали?! Куда?! – она не знала. Впрочем, зачем – знала – у неё хотели отобрать сына. Проснувшись, Фруми понятия не имела, что делать дальше. Ясно было только одно: надо, как можно скорее покинуть это место. Они шли до изнеможения, поедая по дороге листики и семена, засыпая под деревьями или в густой траве. Фруми понимала, что и сама долго так не выдержит, не говоря уже про сынишку. Для такого маленького ребёнка было просто чудом, как он держался. Не всякий взрослый мог бы похвастаться такой стойкостью.

Пора было искать пристанище. В отдалении, на возвышенности, виднелся небольшой лесок, к нему они и направились. Фрума надеялась поставить в лесу шалаш, а оказалось они пришли в чей-то сад. Надо было решать – рискнуть преодолеть забор и подняться к дому, или тихонько уносить ноги. Боясь опять попасть к кому-то в рабство, они начали спускаться с холма. И тут на них напали. С мольбой и слезами Фруми бежала за людьми, уносившими Лёнечку. Их затолкали в разные машины…

Как они попали в монастырь Фруми не знает. Она с окаменевшим сердцем, безразличная ко всему, находилась в комнате с другими пленницами, когда дверь открылась и женщина, возникшая на пороге, тыкнула в неё пальцем: «Ты! Пойдёшь со мной!» На улице их ждала машина, дверь приоткрылась и она увидела спящего Лёнечку. Сердце взлетело, чуть не вылетев из груди, она едва сдержала крик. Женщина привезла их в какую-то квартиру, где они наконец-то смогли помыться тёплой водой и переодеться, а ещё там была настоящая кровать с чистым бельём. Их так разморило, что они даже кушать не могли. А проснувшись, обнаружили себя в монастыре.

Я предложил Фрумиле немного поспать, но она возразила, что всё равно не сможет уснуть, пока не услышит всего, что произошло со мной. Ночь уже подходила к середине, когда мы, наконец, задремали, то и дело вздрагивая и просыпаясь, чтобы проверить, что это не сон и мы, в самом деле, все здесь, вместе.

Проснулся я от прикосновения маленьких ладошек. Лёнечка, усевшись на меня верхом, гладил мои щёки и вздыхал сквозь катящиеся слёзки и шмыгающий носик: «Папочка… папка… папочка…» Я обнял сына, и из моих глаз брызнули слёзы. – Но это ведь совсем не зазорно – когда двое мужчин плачут от счастья.

Петерс. Экскурсия по монастырю

После завтрака близняшки пригласили нас погулять и мы с радостью согласились. Одни из дверей трапезной вели в небольшой внутренний дворик, украшенный фонтанчиками, растениями и живописными гротами. Петерс предложил нам экскурсию по монастырю и вскоре к нам присоединились остальные дети и некоторые взрослые. Рассказы были красочны и увлекательны, но выдержать их количество сумели далеко не все. А после монастырского общежития, где за каждой дверью притаились десятки историй, из чужих, осталась только одна девочка.

– Здесь такая скукотища, – подошли к ней близняшки, когда мы перешли в храм, – пошли лучше поиграем.

– А мне интересно! – приняв надменный вид, ответила девочка.

– Конечно интересно, – подхватили другие дети, – но экскурсия сильно долгая. Петерс, можно мы дослушаем её в другой раз?

– Простите, я увлёкся, – рассмеялся монах, – ведь для вас это всего лишь истории, а для меня – прошедшая жизнь. Конечно бегите! Но не забывайте: через пол часа все по своим кельям готовиться к послеобеденным занятиям.

– А как они узнают время? – удивился я.

– Кроме солнечных часов внутреннего двора, у нас ещё имеются большие песочные часы и… – он лукаво улыбнулся, – обычные механические.

Все рассмеялись, и стайка детей растворилась в сумеречных стенах притвора. С нами осталась только одна, незнакомая мне, девочка.

– Адри! А ты почему не бежишь? – весело спросил Петерс.

– Мне интересно здесь, с вами, – ответила девочка, густо покраснев.

– Хорошо! – пожал плечами монах, – только на пол часа, а потом ты отправишься в свою келью готовиться к занятиям, как все!

– Я уже всё выучила! – возразила Адри.

Монах молча отвернулся от неё и продолжил рассказывать про храм, его историю и жизни людей, связанных с ним. Однако, по прошествии 30 минут, он строго посмотрел на девочку: «Адри! Тебе пора!» Взгляд его был настолько суров, что меня самого словно холодом обдало. Девочка беспомощно посмотрела на нас. «Пусть останется», – попросила Фрума. «Распорядок един для всех! Они должны учиться!» – тоном не допускающим возражений сказал Петерс.

Девочка, чуть не плача, убежала, а Петерс предложил нам помолиться. Сам он совершил молитву в алтарной части. Завершив молитву, Петерс повёл нас на хоры. На нижних ступенях лестницы он остановился и пошептал что-то Лёнечке на ухо. «Подожди нас здесь, мы скоро вернёмся!» – громко сказал он ребёнку. Лёнечка послушно уселся на ступеньки, а мы пошли дальше, слушая о знаменитых музыкантах и певчих взращённых в этих стенах.

Наверху монах сел на пол, предложив нам сделать тоже самое, и тихо шепнул: «подождём». Ждать пришлось недолго. Через несколько минут мы услышали рёв Лёнечки и чуть было не ринулись вниз, но Петерс удержал нас, приложив палец к губам.

– Они бросили меня здесь, а сами ушли… – причитал сын.

– Куда ушли? – я вздрогнул от неожиданности, услышав чужой мужской голос рядом с ребёнком.

– Туда… – тянул плача Лёнечка.

Мы услышали, как кто-то бежит по лестнице. Петерс дал нам знак подняться и пошёл к балюстраде: «Эти личности сыграли несомненно важную роль не только в приобретении нашим храмом известности, – мы уже ступили на верхние ступеньки и взбежавший человек растерялся, явно не ожидая нас здесь встретить, – но и приобщению многих людей к истинному роднику веры… – как ни в чём не бывало продолжал монах. – Присоединяйтесь, Али! – ласково улыбнулся он мужчине. – Жаль Вы пропустили рассказ о регентах, Вам, как музыканту, это было бы очень интересно». Мужчина не нашёлся что ответить, кроме угрюмого «Спасибо!»

Внизу, передохнувший Лёнечка радостно набросился на нас с упрёками, что мы его оставили. У него явно просыпался артистический талант.

– Я устал, я хочу спать… – вновь захныкал Лёнечка.

– Извините, Петерс, – вступил я в игру, осознав, наконец, происходящее, – он и в самом деле измучился.

– Это вы меня простите, не привык иметь дело с такими маленькими детьми… – он потрепал Лёнечку по кудрявой светлой головке. – А ты держался молодцом! За это получишь от меня подарок! Иди сюда! – он хотел взять мальчика на руки, но тот не дался: «Я сам! Я уже не маленький», – и пошёл рядом, доверчиво вложив свою маленькую ладошку в огромную ручищу монаха.

– Тогда я самостоятельно проведу себе здесь экскурсию, – произнёс Али нам вдогонку.

Петерс проводил нас до нашей кельи и пригласил прийти после обеда на общемонастырские занятия.

– В монастыре вы можете чувствовать себя абсолютно свободно, – сказал он, пожимая нам руки на прощание, – здесь стены без ушей, и никому нет дела о чём вы думаетеили говорите.

Фраза выглядела вполне безобидной, если бы при этом он не дал нам знак, что всё с точностью до наоборот, в чём мы и сами только что наглядно убедились.

Монастырские занятия

Мы ожидали, что занятия будут проходить в помещении за столами, с библией, раскрытыми молитвенниками и другими атрибутами веры, и были немало удивлены, оказавшись в выбитом, сотнями ног и десятилетий, дворе.

Все расселись, скрестив ноги, на земле, образовав круг, и, после непродолжительной молитвы и короткого приветствия, стали, по очереди, рассказывать о том, что успели изучить за сегодняшний день. Это был интересный и необычный опыт. Один рассказывал про табличку умножения, другой – про дифференциальное исчисление, или цикл Кребса, третий про литературу, искусство или природу… и при этом, каждый, задавал вопросы до тех пор, пока озвученный материал не становился ему понятен.

Происходящее больше походило на игру, чем на занятия. Даже наш Лёнечка, который только-только научился распознавать буквы и складывать их в слова, увлечённый общей энергией, задал несколько вопросов, и у меня создалось впечатление, что он действительно сумел разобраться в полученных ответах.

Позднее, Петерс изложил мне свою теорию обучения. Многих вещей мы и сами не понимаем, говорил он, хотя и думаем, что знаем их, но только потому, что нам знакомы их названия. Получается, что для лучшего усвоения незнакомого материала, сначала надо заложить в память обучаемых категориальный аппарат, шаблоны, на которые потом и будет накладываться вся последующая информация.

Но как сделать информативный материал более запоминаемым – он должен быть живым, понятным и повторяемым. Обучаемый, должен объяснить усвоенное настолько просто, чтобы оно стало доступно любому неподготовленному человеку. Но мы ведь все знаем, что нет ничего труднее, чем объяснить нечто сложное простыми словами. Здесь и помогают многочисленные вопросы, от самых простых и наивных, до сложных и заковыристых. Отвечая на них, уже и сам наконец начинаешь понимать суть изложенного тобой, а задаваемые вопросы и озвученные ответы способствуют многократному повторению сказанного и, соответственно, лучшему запоминанию.

Занятия продлились до самого ужина. Вернувшись в свою келью, мы обнаружили потрёпанный школьный учебник для первого класса, письменные принадлежности и книги «Письменность и этапы её формирования. От предметных посланий к алфавиту» и «Гидрология».

– Попались, – рассмеялась Фруми, – ну, кто что будет учить?

– Я вот эту! – заявил Лёнечка, успевший открыть «Гидрологию». – Здесь картинки цветные.

Монастырская библиотека

Во время завтрака холмогорские дети заявили мне, что соскучились за моим яблочным пирогом. Петерс, и в этот раз, удивил меня педагогическим талантом и рациональностью. В ответ на просьбу воспользоваться монастырской кухней и продуктами, он предложил мне вести уроки кулинарии, со всей побочной информацией о ингредиентах и процессах. Дети восприняли его инициативу, как новую интересную игру, и после еды, увлекли нас с собой в монастырскую библиотеку.

Мы так увлеклись разыскиванием сведений о яблоках, яблонях, пшенице, сахаре… их химических и физических характеристиках, переходя вслед за Петерсом из одной комнаты со стеллажами в другую, что не заметили, как оказались в небольшом помещении со старинной мебелью: конторкой, столом со складывающейся гармошкой крышкой, высокими стульями и маленькими подставками для ног. Присоединившиеся было к нам любопытствующие отсеялись, видимо не находя никакого удовольствия в таком времяпрепровождении. Петерс оглядел всех оставшихся, довольно хмыкнул, и сделал такой едва уловимый и знакомый жест рукой, что я невольно заподозрил у него на груди медальон, скрытый монашеским одеянием.

Но самое удивительное произошло дальше. Это было нечто, с чем я был давно знаком и согласен теоретически, но никак не ожидал, что такое возможно на практике. Весь знакомый нам мир построен единообразно из тех же самых кентавриков – частица-поле, в сущности те же волны, только пока не вполне понятной нам природы, с огромными относительными расстояниями между ними, которые и создают возможность взаимодействия и взаимопроникновения.

Если разобраться, то любое наше телодвижение, это проникновение частиц, из которых составлено наше тело, сквозь аналогичные частицы воздуха или воды, путём сдвига или уплотнения последних. Но какой силой надо обладать, чтобы управлять взаимодействием с более плотными средами?!

Дети, во главе с монахом, взявшим на руки Лёнечку, сели на пол, образовав плотный правильный круг и пригласили нас присоединиться. Мы сели рядом, но нас тут же рассадили по разным сторонам так, что мы образовали с Петерсом равносторонний треугольник. Все начали медленно, синхронно, раскачиваться, совершая лёгкие кругообразные движения небольшой амплитуды. Я почувствовал всё усиливающееся движение воздуха, и неожиданно увидел, что частички пола в центре круга, превращаясь в мелкую пыль, кружатся во всё убыстряющемся и расширяющемся смерче. От внезапного сильного головокружения потемнело в глазах и я на миг лишился чувств.

«Вставай, приехали!» – похлопал меня по плечу Петерс. Мы находились в небольшой, пещере, в стенах которой, как я не искал, так и не смог обнаружить ни одного отверстия. «Дети тебе полностью доверяют! – неожиданно на «ты», обратился ко мне Петерс. – Я вижу, что они любят тебя, и ты относишься к ним, как к родным, поэтому хочу доверить тебе детей. Надеюсь, что и Фрума-Лея полюбит их, а с Лёнечкой у них и так взаимное обожание!»

От неожиданности всего произошедшего, я словно онемел, и стоял, как истукан, не в состоянии произнести ни слова.

– Конечно он согласен! Согласен! – смеясь, бросились ко мне дети с объятиями и поцелуями.

– Да, – наконец смог выдавить из себя и я, обнимая детей и еле сдерживая наворачивающиеся слёзы, – но только я ничего не понимаю, совсем ничего.

– Я не смогу защитить вас, находясь рядом с вами. Ты уже знаешь какие неприятности может причинить ментальная волна неподготовленному человеку, попавшему в зону её действия. Ещё большая сила скрыта в биоэнергии клеток, а их объединение может сокрушить даже сами основы Бытия. Я многому обучил этих детей. Однако им ещё расти, прежде, чем они сумеют набрать, если будут продолжать работать над собой, необходимую силу. Но сенситив не может скрыть сколь-нибудь долго своё местоположение от других слышащих, поскольку мы все связанны единым ментальным полем. Поэтому, в скором времени, детям придётся уйти отсюда, и либо вернуться в Холмоград, либо примкнуть к фермерам или вольным семьям, либо основать свою общину. Если они решат жить самостоятельно, им нужен взрослый товарищ, который сможет заботиться о них, защищать, обучать и руководить жизнью сообщества.

– Обучать и руководить?! – изумился я. – Да они же во много раз сильнее и умнее меня!

– Не преувеличивай! – засмеялся Петерс. – Они всего лишь дети! Хотя очень умные, сильные и добрые дети! – с любовью глянул он на ребят, которые притихли, в ожидании окончательного решения.

– Я согласна! – неожиданно сказала Фруми. – Я всегда хотела много детей.

Ребята смотрели на меня с такой надеждой и отчаянием, что я рассмеялся, чтобы скрыть охватившее меня волнение: «Только, если вы будете и дальше обучать меня!»

Ментальное оружие

– А теперь поговорим о раскладе сил и о политике сосуществования, – прервал Петерс наступившее ликование. – Но сначала небольшой экскурс в историю.

Итак, военное ведомство, собрало несколько независимых групп учёных для разработки, как было объявлено, космического проекта ментального обнаружения инопланетных разумных существ и невербальных контактов. Самую большую из них, разместили в специально построенном для этих целей комплексе «Холмоград», под прикрытием супер-города будущего, остальные – в старых, заброшенных монастырях. В качестве испытательных полигонов, была также перекуплена и продвинута сеть супермаркетов в ряде населённых пунктов разных стран.

Подразумевалось, что эти группы ни только не будут контактировать, но даже и подозревать о наличие друг друга. До катастрофы военные были уверены, что так оно и было. Слабые отголоски полей улавливались, но поскольку всем было заявлено, что они единственные, то никто и не писал об этом в научных отчётах. Хотя даже примитивного анализа графиков продаж по отдельным товарам торговой сети было достаточно, чтобы составить карту испытаний. Так что мы приблизительно представляли районы расположения друг друга и продвинутость адептов, но дальше этого не заходили.

Мы знали, что наши наработки, как и любые другие научные труды, можно превратить в мощное оружие, и всё же верили, что работаем на будущее космических исследований. Кроме того, мы также выполняли некоторые гражданские заказы различных ведомств.

Наша щепетильность, по отношению к результатам чужих исследований, и бережное отношение к детской психике, и позволили лабораториям Холмограда значительно продвинуться вперёд и спровоцировать катастрофу. Они задумали создать планетарную империю, сосредоточив в своих руках всё знание и материально-технические средства, лишив всех остальных возможности обучения, превращая себя и своих потомков в касту просвещённых, которые единственные, имеют право создавать семьи и жить со своими детьми.

После катастрофы стало известно, что в Холмограде был второй уровень лабораторий, где военные проводили опыты, используя химические и радиоактивные мутагены, разделяя детей на группы по доминантным реакциям – способности к мысленному общению, восприятию тепловых и электромагнитных полей, существованию в водной среде… Вы находились в привилегированном положении, – он обвёл глазами детей, – поскольку имели врождённый талант к ментальному общению, поэтому над вами не проводили никаких экспериментов, кроме психологических.

Несмотря на различные цели и вражду между Холмоградом, вольными и фермерами, они все завлекают и воруют людей, и проводят между собой натуральный обмен материальными средствами, пленниками и информацией. В результате, в каждой из групп имеется команда ретрансляторов – адептов другой группы, которые передают своим хозяевам данные, обо всём происходящем.

Петерс улыбнулся и внимательно посмотрел на сидящего возле Алисы парня.

– Я не хотел, – почти прошептал, сорвавшись на фальцет, непослушными, мгновенно пересохшими от переживания губами, длинноногий подросток, – у них два моих младших брата.

– Знаю, – похлопал монах парня по плечу, – именно поэтому ты здесь, а не с той стороны стены.

– Хорошо подумайте: желаете ли вы в самом деле жить отдельной общиной, – обратился Петерс к присутствующим, – ведь вам придётся отказаться от всех благ технической оснащённости Холмограда: водопровода, электроэнергии, транспорта, комфортного жилья с кухонным оборудованием…

– Чем пользоваться всем этим на дне озера, уж лучше на костре готовить, – заметил один из ребят, и все засмеялись.

Последняя фраза навела меня на мысль, что они тоже слышали тот ужасный разговор неизвестного с Марго, о предназначенном нам будущем. И сразу стало понятно почему дети покинули Холмоград. Как же я был им благодарен за то, что в такой момент(!) они не забыли обо мне.

– Петерс, – спросил я, – если мысленное общение изначально присуще людям и не проявлялось только вследствие воздействия технических электромагнитных полей, то почему же сейчас большинство людей не способны слышать мысли?

– Люди тоже эволюционируют, – ответил монах, – теряя неиспользуемые органы и способности своего организма, у некоторых они остаются, или вновь проявляются, как своего рода атавизм. Человек может осознано или бессознательно глушить в себе чужие мысли, принимая их за болезненное состояние психики. Если способность приёма невелика, и её не стремятся использовать и развивать, она может не проявлять себя вовсе, проявляться в стрессовых ситуациях или дать одноразовый всплеск, при внезапном исчезновении нивелирующих её влияний. Широко известны ментальные связи между родными, близко контактирующими или долго живущими вместе, людьми. Но, не понимая природу своих способностей, они говорят о наитии, шестом чувстве, инстинкте и тому подобном.

Перед дорогой

Время летело незаметно. Мы вели уроки по кулинарии, шитью, вязанию, математике, истории и учились всему, что преподавали другие. Лёнечка взрослел на глазах, время от времени становясь таким серьёзным и сосредоточенным, что переставал замечать нас с Фруми. Складывалось впечатление, что он на сенси-связи, но сколько я ни прислушивался, ничего уловить не мог.

После катастрофы и всех связанных с ней событий, мы с супругой и сыном не желали расставаться ни на секунду. Поэтому, когда утром к нам постучался незнакомый мальчик и, сделав знак тишины, предложил мне следовать за ним, мы двинулись к двери все втроём. Но мальчик отрицательно покачал головой, и кивнул на меня: «Ты один».

– Кто тебя послал за мной? – спросил я вслух, игнорируя его яростные мотания головой и руками, одновременно транслируя происходящее близняшкам. В его глазах промелькнули боль и страх… Я кинулся к захлопнутой им в мгновение двери, но коридор по обе стороны был пуст, а близняшки не отвечали. Стало беспокойно: может надо было пойти за мальчиком?! Но нет, оставить семью, для меня, стало просто невозможным, они – были важнее всего, единственно важным. А дети?! – с возмущением возопила совесть. – Они же надеются на тебя! Конечно, и дети! Но сейчас любой ребёнок способен разобраться в происходящем лучше меня.

Надо признать, что я довольно часто терялся в непредвиденных обстоятельствах. Что поделать?! Я – не герой. Я обычный человек, внезапно оказавшийся в необычной ситуации. Живя изо дня в день привычными занятиями и делами, я конечно время от времени жаловался на скуку и тоску однообразия, но таких «развлекалочек» даже и не предполагал, и предпочёл бы их и вообще никогда не знать.

«Хорошо!» – сказал за моей спиной Лёнечка. Я обернулся к сыну. – «Папа, две девочки сказали, чтобы мы пошли покушали, а потом искупались под душем и отдыхали. Они сказали, что мне надо быстро и хорошо кушать, чтобы вырасти здоровым и сильным, а иначе меня даже дрозд победить сможет!» Теперь стало понятно для чего в углу кровати, почти с нашего приезда, таились комбинезоны и новые кроссовки.

– Конечно, – улыбнулся я, уже неожиданной, помощи, – идёмте кушать, а потом вволю поспим, а то я здесь постоянно не высыпаюсь.

– Нет, будем играть, – сказал Лёнечка, – в мяч.

– Ты будешь спать, – засмеялась ко мне Фруми, – ты играть в мяч, – поцеловала она сына, – а я, наконец, спокойно полистаю книжку.

Так, неспешно переговариваясь, мы быстро облачились в комбинезоны. Фруми одела сверху длинную юбку и закрытую кофточку, а мы с Лёнечкой натянули брюки и свитера.

До завтрака оставалось ещё почти четверть часа, и народу в столовой было немного. Лёнечка, как всегда, принялся половинить свою порцию с тощим монастырским котом. Все уже привыкли к этой детской опеке. И, хотя и надобно было, чтобы ребёнок плотно поел, я не стал останавливать его, дабы не привлекать излишнего внимания. Да и кота было жалко, он здесь явно не пировал. Я хотел тихонечко отсыпать сыну еды со своей миски, но меня опередила Фруми.

Однако, кот, который обычно съедал всё, включая кусочек хлеба, с молниеносной скоростью и благодарно мяукнув, исчезал из столовой, сегодня явно не спешил. Съев свою порцию, он потёрся о наши ноги, а затем, запрыгнул ко мне на колени. От такой наглости я оцепенел. А кот вскочил на стол, попав лапой в мою миску, и сметя Фрумину хвостом, и помчался, между завтракающими, цепляя посуду с едой. Поднялась суматоха, все бросились ловить кота, ловко лавирующего между пытающимися его схватить руками. Даже монахи из кухни подключились к этой шумной свалке, сопровождающейся бурными взрывами хохота. Мы поняли, что время ретироваться.

Я не представлял, как сумею отыскать необходимую бочку в винном погребе и, тем более, открыть её, но надеялся на мудрость своих проводников по этому не простому времени. И действительно, как только мы спустились в подвал, Лёнечка уверенно пошёл вперёд через трёхэтажные лабиринты огромных бочек. Теперь я уже был почти уверен, что он обладает сенситивными способностями. Неожиданно дно одной из бочек отъехало в сторону и мы, не успев опомниться, оказались в крепких объятьях Петерса. Откуда-то сверху раздались глухие удары и стрельба.

Экстремалы поневоле

Я был рад монаху, но и обеспокоен, поскольку неосознанно ожидал, что нас встретят близняшки, однако через несколько минут понял насколько был неправ. Выйдя на козырёк под водопадом, мы не стали спускаться в туннель, как я предполагал. По указанию Петерса мы сняли верхнюю одежду и остались в комбинезонах. Затем, он одел на нас крепёжные ремни и пристегнул карабинами к протянутой поперёк склона двойной верёвке, а Лёнечку ещё и к защёлкам своего снаряжения. Сделав нам знак оставаться на месте, он по паучьи, быстро перебирая руками и ногами, пополз вдоль верёвок и вскоре исчез вместе с нашим сыном за ближайшим выступом. Прошло минут десять, прежде чем Петерс вернулся и сделал нам знак следовать за ним, предварительно пристегнув к себе вторыми карабинами.

Наблюдая с какой ловкостью монах движется по верёвкам, мы и представить себе не могли насколько это трудно. С того места, где мы стояли, было незаметно, что верёвки не только не были направленны слегка вниз, как обычно при переправах, но и имели обратный уклон. Однако и это было ещё не всё. Мы даже не подозревали, какой сюрприз нас ждёт впереди, хотя вправду сказать – выбора нам не предлагали. Мы подтягивались сколько было сил, но если бы Петерс не притягивал нас, время от времени, за пристёгнутый к нему трос, наверно проболтались бы на этих верёвках не менее часа. А когда наконец доползли до вожделенного выступа, ахнули: верёвки были продеты сквозь скрытое в камнях и выступающее над пропастью кольцо, пройти которое, с пристёгнутыми карабинами, было в принципе невозможно. А если ещё вспомнить, что всё это происходило под нещадно поливающим нас брызгами водопадом и сопровождалось яростными атаками дроздов, защищающих свои гнёзда, то было и вообще весело.

Петерс изогнулся, и мы даже глазом не успели моргнуть, как он оказался стоящим на верёвках, а через пару минут наши карабины, прикреплённые до того к его поясу, оказались пристёгнуты вверху к невидимому для нас кольцу, после чего он перестегнул туда и свой трос, находясь несколько секунд вообще без страховки. Несмотря на усталость и стресс, мы были поражены силой, ловкостью и выдержкой этого, с виду вполне обычного, мужчины. Только что он стоял на направляющих, и вот уже висит на подмышках, перестёгивая наши карабины себе на пояс, а через мгновение исчезает за краем скалы, с висящей на нём моей Фруми. Я думал, что там будет сухо и какая-нибудь полка, но там был всё тот же водопад и новые направляющие, с той лишь разницей, что теперь мы могли свободно двигаться вниз по уклону. Как Петерс мог проделать всё это с Лёнечкой на груди, уму не постижимо.

Пока мы покоряли новую переправу, монах открепил и смотал предыдущий трос. Таким образом, если бы кто-то и вышел на площадку за бочками, обнаружить крепёжное кольцо, скрытое в камнях, было бы не так просто.

Спустившись, мы увидели небольшую площадку у подножия водопада, и Лёнечку, весело игравшегося с ящеркой. Это было необычное свойство нашего ребёнка. Стоило ему где-нибудь, хоть ненадолго, задержаться, как возле него тут же оказывалось какое-нибудь животное.

Сначала мы пугались. Представьте, что вы сидите в парке, на лавочке, и наблюдаете, как ваш полуторагодовалый карапуз делает куличики. И вдруг рядом с ним, в песочнице, появляется огромная псина, или грач, размером почти с ребёнка, не говоря уже о разных птичках поменьше, кошках, белках, мышах и прочей живности. Но со временем, убедившись, что животные не причиняют ему вреда, стали посмеиваться, что он царёночек животного мира. И только сейчас, увидев его с ящерицей на раскрытой ладошке, я вдруг осознал природу этой игры.

Удивительно, насколько слепым и глухим может быть человек к неудобоваримой для него информации, и как она захлёстывает его, поднимаясь из глубин подсознания, когда он готов её воспринять.

Лёнечка родился в Буддистском монастыре, где мы с Фруми, в поисках смысла жизни и попытках понять сокровенное строение мира, служили сначала волонтёрами, а потом временными монахами. И, прежде чем дать сына Фруми, младенцу дали грудь тигрицы, выкармливающей тигрят, капельку коровьего молока и нектар какого-то неизвестного нам огромного цветка. «Бар Хевгуун Шувууны! – сказал нам Лама. – Сын Тигра и Птицы! Управитель Мира! Никому не открывайте настоящего имени. Будет, кто скажет и направит, когда повернётся колесо!»

Тогда мы приняли его слова за красивую формулу рождения ребёнка, и забыли. И вот «колесо повернулось», и я словно прозрел. Сын Тигра и Птицы – Управитель Мира, так может это из-за него со мной так нянчатся и за нами так охотятся, и благодаря ему, мы до сих пор живы?! Я с печалью и нежностью посмотрел на своего сына, такого ещё маленького и хрупкого, и такого разумного и сильного.

Мой взгляд не ускользнул от Петерса. Монах похлопал меня по плечу: «Держись, отец! Всё самое трудное только начинается. Бар Хевгуун Шувууны ещё ребёнок и не понимает своей силы. Его легко обмануть и использовать». «Петерс! – тут же мелькнула мысль, пронзив сердце мучительной ревностью. Отныне я должен был делить своего ребёнка с наставником. И тут же вспомнил минуты Лёнечкиного отрешения, и мне стало смешно. – Ну уж никак не «отныне». Я улыбнулся Петерсу: «Брат!» – «Брат!» – ответил монах. Мы пожали друг другу руки и обнялись.

– Женщинам не обязательно знать мужские тайны… – шепнул я ему на ухо.

– Удивляюсь твоей наивности и слепоте при твоей прозорливости и слышании – усмехнулся Петерс.

Я упёрся взглядом в Фруми, ощутив себя обиженным остолопом: «Как она могла?! – но тут же во мне пробудилась совесть. – А ты сам всё ей рассказал?! А сейчас ничего ли не собирался скрыть от неё?!»

Находясь на верхней площадке, мы видели с какой быстротой мчится вода, создавая ветровые вихри и ревя, как двигатель реактивного самолёта, но только здесь, внизу, у подножия водопада, смогли частично оценить его мощь. Потоки и скала закрывали нам часть обзора, но и то, что открывалось взору, было грандиозно. Метров в десяти-пятнадцати от нас висела огромная, слегка выгнутая, стена движущейся воды, сияя белыми барашками, золотом, радугами и перемежающимися плотными участками, отливающими тёмно-зелёным и синим. А под нашими ногами и за нашей спиной, сияли изумрудами камни скалы, изрезанной многочисленными гротами, покрытые водорослями, папоротниками и всевозможными ракушками. Если к этому добавить, плещущихся у ног рыб и массово гнездящихся птиц, то вы сможете понять наше восхищение. Скользящие водные струи завораживали. Невозможно было отвести взгляд от этой нерукотворной красоты. Единственным недостатком был оглушающий шум, мешавший не только говорить, но и мыслить. И я, в который раз, беззвучно поблагодарил детей, обучивших меня знаковой системе общения, и, в который раз, понял, как сильно я по ним скучаю.

Мы вошли в один из гротов, переходящий в неширокий коридор, мерцающий впереди рассеянным дневным светом. Я подумал, что там выход на другую сторону скалы, но впереди оказалось зрелище ничуть не менее прекрасное, чем сам водопад. Огромная пещера, очертания которой терялись в тёмных глубинах, выходила одной стороной на водный поток, подмывший местами стену и образовавший подобие колоннады в виде различных фигур, напоминающих людей, животных, растения, полумифических существ, и тоненькую, почти прозрачную, перегородку красноватых гипсов. Пещера всё понижалась, и вскоре у нас под ногами захлюпала вода.

– Лёнечка, ты любишь плавать? – спросил Петерс.

– Да! – ответил ребёнок. – Только я не умею. Я умею с мамой, когда она меня держит.

– А хочешь я буду тебя держать? – улыбнулся монах.

– Хочу! Но можно папа?

– А нырять хочешь научиться?

– А мне не будет страшно?

– Рыбки же не боятся, и лягушки не боятся, только ты набери в рот побольше воздуха и не выпускай, пока я тебе не скажу, и носиком не дыши.

Лёнечка послушно набрал воздух и Петерс, на мгновение, погрузил его под воду.

– Ну что, не страшно?

– Я не боялся, только немножко страшно было, – честно ответил наш мужественный сынок, похожий в эту минуту на растерянного котёнка чудом избежавшего утопления.

Вода уже почти доходила нам до пояса и Петерс взял Лёнечку на руки: «Ты же веришь мне?! Обними меня за шею, как там, на горе». Он пристегнул ребёнка, и попросив нас подождать исчез в темноте пещеры. Вода была холодная и, остановившись, мы начали замерзать, я поднял Фруми на руки и прижал к себе, отогревая её своим дыханием, и чувствуя, как у меня потихоньку немеют ноги. Наконец появился Петерс: «Извините, быстрее невозможно». Мог и не извиняться, мы и сами понимали, что он не гулял.

Мы шли всё глубже и глубже погружаясь в воду, а потом вдруг резко повернули и попали в стремительное течение тёплого потока. Монах пристегнул нас к себе страховочными тросами и поплыл, приглашая следовать за собой. Было абсолютно темно, и только натяжение верёвки свидетельствовало, что мы рядом. Но вдруг верёвка ослабла и если бы Петерс не подхватил меня, я бы головой таранил его в грудь. Здесь вода едва доходила нам до колен, а вскоре мы и вовсе вышли из подводной реки.

– Сейчас мы опять войдём в воду и нырнём, – пояснил Петерс. – Сначала я с Фрумой, а потом вернусь за тобой. Когда вынырнем с той стороны, плывите на свет и детские ножки.

– Что за дурацкие шуточки?! – подумал я, но промолчал, и услышал, как Монах негромко рассмеялся.

– Держись за мой пояс! – сказал он Фруми и наступила тишина.

Находиться одному в незнакомой пещере, в полной темноте, не самое приятное времяпрепровождение, поэтому я очень обрадовался прозвучавшему голосу Петерса: «Ну, хватайся за пояс и поехали».

Я всегда считал себя опытным путешественником, интуитивно ориентирующимся при любых обстоятельствах, но темень и течения настолько сбивали с толку, что не понятно было даже идём ли мы прямо, или поворачиваем. Наконец Петерс дал знак и мы нырнули. Парное плавание было явно не моим видом спорта. Мало того, что я, сопротивляясь течению, дёргал напарника за поясной ремень, так ещё и несколько раз долбанулся о камни, пытаясь пробить их собственной головой. Кончилось тем, что монах сгрёб меня в охапку, придав моему телу ускорение в нужном направлении, и я, ошарашенный и оглушённый, узрел очередное чудо трудного, но наполненного красотами, дня. Тяжёлая холодная вода, тьма кромешная, вы тыкаетесь то макушкой, то лбом в камень, потом подныриваете под него… и едва не зажмуриваетесь от ясного голубого света, вода тёплая и такая прозрачная, что вы видите болтающиеся ноги сидящих вверху, на другом конце водоёма, детей.

Монастырь Вод

Это место, без преувеличения, подарило нам самые счастливые и безмятежные дни, из всей последующей жизни. Грандиозно-чарующее в своей, почти первозданной, красоте, оно напоминало вулканический кратер, но было совершенно не похоже на него.

Высокие отвесные стены, кое-где имели отрицательный уклон, скрывавший монастырские постройки и почти на всём протяжении были задекорированы сверкающими бусинами вод, невидимых снизу, ледников. Буйная растительность в их основании кипела жизнью, настолько доверчивой к человеку, словно это и в самом деле был рай.

Конечно и в этом «раю» имелись свои минусы – непомерная сырость, отступающая лишь на несколько часов в солнечные дни, но это с лихвой компенсировалось безопасностью. Мы наконец могли расслабиться и свободно общаться, не следя за каждым своим словом и мыслью. Только сменяющиеся на своих постах дежурные постоянно прослушивали пространство, да несколько раз в сутки устраивались минуты тишины. Так животные-вожаки охраняют свои семьи, с той лишь разницей, что мы дежурили все.

Обитель, как пояснил Петерс, оставалась пока «чистой». Дорог по поверхности к ней не было, а место настолько экранировано скалами и водой, что найти его без проводника достаточно сложно. В том, что нас будут искать никто не сомневался, поэтому нам надо было, как можно быстрее, подготовиться к самостоятельной жизни и покинуть его.

В монастыре проживало несколько молчаливых и суровых старцев, таких древних, что кожа их напоминала кору старого дерева. Казалось, дотронься до них и они рассыпятся… Правда не долго казалось, до тех пор, пока однажды, по утреней зорьке, я ни увидел, как они стремительно и виртуозно, без крепежей и страховок, собирают птичьи яйца на скалах. В это было трудно поверить, как и в то, что монахи приучили диких копытных – всевозможных коз, косуль, ланей… приходить на дойку.

Как они справлялись с хозяйственными проблемами – было абсолютно непонятно – ровные грядки огородиков, культивированные плодовые деревья и кустарники, запасы сушёных трав, вяленых фруктов, сыров, вин… поддержание монастырских строений от разрушения… А они ведь ещё систематически занимались физическим и духовным самосовершенствованием. И это только то, что лежало на поверхности.

Дни были наполнены бесконечной учёбой и разработками всевозможных вариантов стратегии выживания в полевых условиях. Нашей задачей было просто жить, не теряя человеческого обличья, и заложить основу общества, отличного от Холмограда, с его имперскими замашками и склонностью к рабовладению. У нас, как я понял, были сильные покровители, которые могли нас защитить, но помочь, увы, почти не могли. Мы думали, что организуем мощный очаг, к которому станут стекаться все адекватные люди, и набрав достаточную численность, начнём создавать собственные города. Наивные. Мудрость и наивность – как они уживаются друг с другом?! – Непонятно!

В качестве места для проживания мы выбрали многоуровневую анфиладу пещер, почти под боком у Холмограда. К этому было несколько причин. Нам надо было вырастить жизнеспособное поколение, которое научилось бы себя обеспечивать в естественной среде, поскольку города быстро ветшали и обслуживать их при такой малочисленности было невозможно. Кроме того, близость к Холмограду исключала возможность применения ими оружия массового поражения, поскольку радиус его действия захватил бы и их самих.

Скалолазание без скал

Мы с Фруми, с улыбкой и плохо скрываемым удивлением, наблюдали первую влюблённость нашего Лёнечки. Что сын нашёл в этой девочке, обращавшей на него не более внимания, чем на всех остальных, трудно было понять. Он ходил за ней, как привязанный, заглядывая в глаза и пытаясь услужить чем только мог.

Я попросил Петерса уговорить старцев обучить нас их методам скалолазания и увидел, легко скользнувшую в уголках его глаз, усмешку: «Я попробую!»

Занятия и в самом деле вскоре начались, но совсем не такие, как я предполагал. Медитации, стояния и растяжки, перемежающиеся различными принципами ведения боя, напоминали мне о времени проведённом в буддистских монастырях. Когда я спросил об этом у Петерса, он сказал: «Птицы долго машут крыльями в гнезде, прежде чем сумеют совершить свой первый полёт», – почему я тогда принял это за метафору, до сих пор не понимаю.

В один из дней, выйдя как всегда перед рассветом на первую тренировку и обнаружив на площадке огромный осколок скалы, метра три высотой, а может и более, и решив, что он свалился сверху и надо расчистить место для занятий, я пошёл в мастерскую, где монахи держали различный инструмент. Но вернувшись с ломом в руках застал детей, штурмующих неожиданный снаряд, и взгляд старца, недвузначно указывающий, что я давно должен был быть на скале.

Снизу абсолютно не за что было зацепиться, поэтому я, недолго думая, воспользовался лежащим рядом снаряжением, позвав за собой и Фруми, которая, непонятно почему, стояла с широко открытыми от изумления глазами. Но Петерс остановил меня: «Ей ещё рано».

Мне стало смешно и я постарался не выказать этого. Конечно мы были не так виртуозны в скалолазании, как он, но и не новички в альпинизме. Пока я добрался до вершины, дети уже начали спуск, увлекая меня за собой. Я оставил крюки и верёвки и ставил ноги и руки на полочки, выступы и в трещинки, которые они мне показывали.

«Бей! – улыбнулся Петерс, протягивая мне лом, когда я оказался на земле. Я размахнулся и отбил небольшой кусочек скалы. – Подними его! Ты чувствуешь рукой холодок камня? Ты ощущаешь его тяжесть?» – Я ответил утвердительно, понимая, что монах хочет передать мне какое-то знание, хотя сами вопросы казались мне вполне дурацкими.

«Отведи руку с камнем вправо и смотри прямо перед собой, но так, чтобы боковым зрением видеть свою ладонь. Ты видишь на ней камень?» – Я был поражён, внезапно обнаружив, что ладонь пуста. Этого просто не могло быть, сжимание и разжимание кулака ничего не дало. Я взглянул на скалу, она стояла, как и прежде.

«Продолжай смотреть на ладонь, визуализируя камень и медленно веди руку обратно, до тех пор, пока ты не увидишь и не ощутишь его!» – Я повёл руку обратно, неожиданно она дёрнулась, под тяжестью, появившегося непонятно как, камня. «Замри! – скомандовал Петерс, уловив движение моей руки. – Запомни это положение. Визуализируй прямоугольный треугольник с основанием на земле, высотой до угла подмышки и гипотенузой по правой руке!»

Потом, под его руководством, я проделал всё то же самое левой рукой, и визуализировал две окружности, с радиусами длин основания обоих треугольников. «Это области твоего самовоздействия. – пояснил мне Петерс. – Мы тебе немного помогали, но если будешь каждый день достаточно тренироваться, то скоро сможешь передвигаться самостоятельно. Конечно сегодняшнего пути ты без помощи пройти не сможешь, но при наличии твёрдой вертикальной опоры вполне справишься!»

– Не понял! Камень был или нет?! – возопил я.

– А ты проверь! Отколи ещё кусочек! – улыбнулся Петерс и подал мне лом.

Я размахнулся и едва удержал равновесие, никакой скалы не было, ровная площадка, как и во все предыдущие дни.

Фруми смотрела на меня округлившимися глазами, трясущиеся губы тщетно пытались выдавить какие-то звуки.

– Фрумиле, что с тобой?! Что случилось?! – обнял я жену.

– Ты… вы… вы все… – мямлила она, не в силах произнести ни слова.

Дети принесли ей воды, целовали и гладили по волосам: «Фруми, Фруми, ты тоже сможешь… вам труднее, вы взрослые… мы будем тебя учить».

– Я?! По воздуху?! – наконец выдавила Фруми и разрыдалась.

Ох, сколько мне ещё предстояло узнать о своих милых детках и названном брате Петерсе, а как оказалось в последствии, и о себе самом.

Переселение

Мы переселились. Дети смеются и радуются свободе, а нам с Фруми совсем не весело. Давит груз ответственности – новые обязанности, в которых мы не имеем никакого опыта, и боль от разлуки с сыночком. Лёнечку пришлось оставить в монастыре, слишком много судеб зависело от Бар Хевгуун Шувууны. Я ревновал его к Петерсу, однако монах был Проводником, Наставниками оказались старцы. Петерс тоже покинул Монастырь Вод и вернулся в Монастырь на Горе.

Но я увлёкся. Воспоминания затягивают, как око урагана, забрасывая мелкими деталями прошлого и затягивая рукопись. С такими темпами я никогда не доберусь до её конца, и не успею рассказать обо всём, что произошло с нами после катастрофы. Жизнь, постепенно, входила в своё русло, принимая новые формы и переводя их, в привычные. Каждый получил индивидуальное прозвище, чтобы иметь больше возможностей голосового общения, и снизить напряжение ментальных полей.

Суровость нового существования не оставляла времени ни на философию, ни на тренинги. Зёрна диких злаков, используемые нами для каш и хлебных лепёшек, в основном были мелкие и твёрдые. Сочных съедобных растений было не так много, а сухие – требовали больших усилий и затрат времени для обработки, которого нам, учитывая отбивания повседневных атак, всегда не хватало.

Диких животных в округе почти не осталось. Их и до того было немного, а после катастрофы истребили на мясо почти всех травоядных, так что рассчитывать на их помощь молоком не приходилось. Огородов и прочей роскоши мы себе позволить не могли, поскольку это привлекло бы ненужное внимание и дополнительные усилия по их охране, что усложнило бы и без того не простое существование.

Мы постоянно меняли выходы наружу из лабиринтов пещер так, чтобы их невозможно было связать единым центром локализации. Для этого нам приходилось преодолевать под землёй значительные расстояния, через скальные и водные преграды, а кроме того выставлять посты на все использованные выходы и соседние проходы. Пищевые запасы цивилизации, в виде твёрдого, копчёного, солёного и сухого, быстро таяли.

Здесь я должен кое-что уточнить, чтобы у того, кто будет читать мои записи, если это когда-нибудь случится, не возникло чувство противоречия между тем, что мы «отбивали атаки» и тем, что «не хотели раскрывать месторасположение центральной базы».

Дети не преувеличивали, говоря, что они – одно целое. Сенситивы, и в самом деле, в ментальном плане, представляли собой весьма необычный конгломерат. Проблема в едином информационном поле. Чем сильней сенситивные способности, тем более тесной становится полевая связь.

Они слышали и ощущали друг друга, как если бы находились за перегородкой из тонкой бумаги, и этого невозможно было избежать, не находясь постоянно в укрытии: под силовым полем, водой, плотным слоем земли или камней, без сквозных трещин. Но силовое поле – уже само по себе знак присутствия, а естественные укрытия мы были вынуждены покидать для поиска пропитания и посещения промежуточных баз, служивших местами укрытия для новых членов общины и переговорными пунктами.

Однако, взаимосвязь холмоградских сенситивов играла теперь и против самого города, поскольку у многих его воспитанников были причины не слишком любить свою alma mater, и даже те, которые не признавали нашего образа жизни, старались, если и не помогать нам то, во всяком случае, поменьше мешать.

От теории к практике

Жизнь, в который раз, заставляла убеждаться, что как бы ни была хороша теория, на практике всё происходит с точностью до наоборот. И даже тогда, когда теория опережает практику на несколько тысячелетий, она не в состоянии правильно предопределить её.

Но может всё дело именно в этих тысячелетиях?! Как бы ни были мудры и опытны монахи, но проживая в автономных, оборудованных всем необходимым, монастырях со столетиями устоявшимся укладом, они и представить не могли с чем мы столкнёмся, став самостоятельной общиной. Тяжёлая однообразная каждодневность, не оставляющая времени ни на тренировки, ни на учёбу, угнетающе действовала даже на нашу с Фруми психику, не говоря уже о детях.

Эйфория свободы и открытого пространства быстро сменилась унынием и накапливающейся физической и психологической усталостью. В отношениях стали возникать трещинки. Присоединившимся казалось, что их эксплуатируют, что дежурить легко и это не требует особых усилий, они требовали, чтобы дежурства и физические работы распределялись поровну, считая чуть ли не каждое растёртое зёрнышко.

Первые сюрпризы

Каменные мешки, изгибы проходов и подземные водные потоки не позволяли прослушивать всю систему пещер целиком. Из-за этого приходилось распылять силы, выставляя слышащих на все отростки наружных выходов. Слушать внутри нам и в голову не приходило. Поэтому, когда Кама, пойдя за солью в кладовые, обнаружила пустые полки там, где ещё недавно хранились неприкосновенные запасы сухих продуктов, мы были в шоке.

Кама пришла к нам недавно, с двумя девочками подростками и престарелым отцом. О своём прошлом она не говорила, а мы особо и не расспрашивали, зная какие трагедии пришлось пережить нашей цивилизации, и оставляя за каждым право самому решать – рассказывать о себе или нет. Смуглая, стройная как тростиночка, с узкой талией и высокой грудью, она выглядела ненамного старше своих дочерей. Отец же её, такой же смуглокожий, как и она, напротив, выглядел неимоверно старым – всклоченная седая борода, согбенная фигура, отстранённый взгляд из-под полуопущенных век… – казалось, что он живёт по инерции, давно безразличный ко всему окружающему. Девочки присоединились к собирателям. Кама, как-то незаметно, притёрлась на кухне, в основном занимаясь учётом и сортировкой продуктов. А старик, по мере сил и возможностей, всем помогал, или просто сидел рядом с работающими, время от времени тихонько напевая, на никому не понятном языке, свои заунывные песни.

Куда могли деться продукты было непонятно. Чтобы их вынести нужны были люди и время. Узкие проходы не давали возможности перемещать объёмные грузы. Даже для переноса в соседнее помещение, цепочке из пятнадцати-двадцати человек, потребовалось бы не менее трёхнедельной круглосуточной работы. Такое движение не могло остаться незамеченным.

Мы с Крисом, Нойманом и близняшками отправились обследовать помещение. К нам тут же присоединился старик. Обстукивание стен и полов ни к чему не привело. Мало того, часть полок уже успели позаплетать пауки и в паутине билось какое-то насекомое, непонятно как оказавшееся так глубоко под землёй. Алиса с Яной шли на дежурство и потянули было старика за собой, но он сказался усталым и устроился отдыхать прямо впомещении склада, на циновке, которую постоянно таскал с собой.

Я вернулся в комнату отдыха и сел рисовать план внутренних помещений, пытаясь осмыслить произошедшее. Вскорости ко мне присоединились Ким, Станислава и Давид, а ещё через какое-то время я обнаружил, что весь холмогорский отряд в сборе, включая и тех, кто должен был быть на дежурстве, последним пришёл Юрчик, на плече у него сидела маленькая зелёная ящерка. Не понимая, что происходит, я последовал за детьми. Мы двигались быстро и настолько бесшумно, что казалось будто я – единственная подвижная точка в этой кромешной тьме. Движение замерло в последнем зале, перед самой кладовой.

Юрчик вошёл в склад и включил фонарик. Старик спал на своей циновке. «Интересно, где они видели паучка, ребята говорили, что здесь паучок…» – приговаривал мальчик, направляясь к полкам. В ту же секунду старик запел… Юрчик повернулся, лицо его вытянулось и стало напряжённым, а у меня в мозгу буквально взорвался крик о помощи. Одновременно с этим запели мои сенситивы. Я никогда не слышал подобного пения. Лицо Юрчика просветлело, он попятился назад и оказался в ряду со всеми.

А старик уже не сидел, он встал с циновки и словно преобразился – разогнул спину, расправил плечи… Перед нами стоял мужчина лет сорока-пятидесяти. Его чёрные, как маслины, глаза сверкали презрением и злобой: «Уплыли ваши харчи! – оскалился он. – Как раз сейчас их выносят через оставленные без охраны выходы! А через несколько минут вас всех повяжут и продадут в рабство!». Ответом ему был дружный детский смех.

Мужчина протянул вперёд руку, и тут же отдёрнул её, словно наткнулся на каменную стену. «Ничего вы мне не сделаете, – прошипел он, – гуманисты…» Сверху свалился камешек и долбанул его по макушке. «Фокусники», – презрительно прохрипел мужчина. Его лицо и шея побагровели от напряжения, но он напрасно силился разорвать, всё туже опоясывающее тело, силовое поле.

– Мы отпускаем тебя, – сказал Ким, – но берегись своих коварных мыслей. Сейчас ты уйдёшь и больше никогда никому не будешь пытаться причинить вред.

Покидая помещение, я окинул его взглядом и не поверил своим глазам. Не было ни паутины, ни паука, а все продукты стояли на своих местах.

– Как ты догадался? – спросил я потом у Криса.

– Это было просто! – улыбнулся подросток. – Он слишком увлёкся эффектами: паучок, паутина, муха… Было понятно, что наше внимание специально фокусируется для отвлечения. Да и Юрчикина ящерка никакой мухи не увидела.

Последние слова Криса вызвали у меня яркую картинку – моего милого Лёнечку, играющегося у подножья водопада с ящерицей. Я словно бы уплыл в монастырь вод, в недолгое безмятежное время, когда наш сыночек был с нами…

– Мы на дежурство, пора отпускать животных, – отозвалось в мозгу.

– Каких животных?! – не понял я.

– Волков, лисиц, медведей, змей… – раздался в ответ дружный детский смех.

Оказалось, пока я ломал голову над исчезновением продовольствия, Крис, через сеть сенситивов связался с Петерсом, а тот с Бар Хевгуун Шувууны, и, благодаря им, удалось быстро организовать хищников и ядовитых животных округи на защиту наружных выходов.

Мужчина, озлобленный проигрышем, посмеялся над словами Кима, мысленно рисуя страшные картины мести: «Погодите! Я призову самых ядовитых змей в ваши ходы!» Он визуализировал кораллового аспида, но змея, вместо того, чтобы ползти в пещеру, вцепилась зубами в его же собственную ногу…

Плюсы от минусов

Не зная, как сказать Каме об её отце я, по дороге к кухне, придумывал утешающие фразы, ожидая слёз, истерики, упрёков, сурового молчания… чего угодно, только не того, что произошло.

Как только я начал рассказывать о его фокусе с продуктами, глаза Камы сверкнули испугом и бешенной злостью: «Он мне не отец!» Через мгновение они снова стали мягкими и внимательными, но и этого времени хватило понять, что передо мной не жертва, а хищник. Узнав, что мужчина умер от укуса ядовитой змеи, женщина изобразила такую радость, что мне стало муторно. А глянцевая фабула её рассказа и вовсе утвердила меня в мысли, что она, если и не организатор покушения, то весьма активная его участница.

– Мы свободны! Свободны! – пафосно восклицала Кама.

– Свободны?! – я не сразу врубился в смысл произнесённого. – Мы вроде вас силой не удерживали…

– Не вы, он! Он шантажировал нас: сначала меня, что если я не последую за ним, или расскажу всё мужу, то он убьёт и мужа, и девочек, а затем дочерей, что если они ослушаются его, он убьёт меня….

– Ваш муж жив? Вы знаете, где он?

– У него ферма, не так далеко отсюда.

– И что, он не искал ни вас, ни девочек?

– Ему пригрозили, что если он начнёт поиски – нас убьют.

Единственной правдой, из сказанного Камой, оказалось то, что она жена Майкла, державшего ферму в полусотне километров к югу от нас, и мачеха двум его дочерям. Узнали мы это, через сеть сенситивов, благодаря Йенсу – сенсу, работающему у Майкла в конюшнях. Правда супругу, перед отъездом к нам, она рассказала совсем другую историю, а именно, что девочкам нужна компания сверстниц и опыт самостоятельной жизни.

Фермер оказался человеком порядочным и благодарным. Приехав за дочерьми, он привёз нам целую фуру свежих продуктов – муки, круп, овощей, фруктов… и несколько козочек. Теперь у нас появилось свежее молоко, которое мы сразу пустили на приготовление сыров и масла.

Майкл только усмехнулся на новый рассказ Камы и сказал, что её отвезут туда, куда она укажет. Никого не удивило, что она назвала Холмоград. Йенс хотел уйти к нам, но согласился на предложение Майкла остаться на ферме, в качестве его друга и управляющего. Знакомство с Майклом принесло обеим сторонам несомненные выгоды. Мы помогали ему выращивать и собирать урожай, получая взамен продукты, а кроме того это было, хоть и редкое, но всё же внешнее общение, вносящее разнообразие в нашу тяжёлую жизнь.

Случившееся подсказало нам решение и ещё одной проблемы. Мы заселили часть заброшенных наружных выходов змеями и осиными гнёздами, освободив себя от их охраны.

Не даром говорят: «Всё, что ни происходит – к лучшему». Хотя по мне эта фраза должна была бы звучать иначе: «Всё, что не происходит – к лучшему». Стабильность уже сама по себе неплохая штука, хотя порой и скучновата, и тяжела до невыносимости, но сводя, с приобретением опыта, наши действия к автоматизму, высвобождает силы и время для побочных занятий.

А заняться было чем. Материальное наследие цивилизации ржавело и истлевало. Нужно было думать, как сохранять огонь, в чём готовить пищу, остро стоял вопрос лекарств, одежды, особенно обуви…

Тлевшие то там то здесь конфликты, начали разрастаться в межгрупповые войны. Только немногие старались обеспечить себя сами, возрождая древние ремёсла, большинство пыталось захватить силой всё, что ещё было пригодно к употреблению. Фермерство всё более скатывалось к рабовладению.

Среди этого хаоса и разрухи, выделялся один Холмогорск, заранее стянувший на свою территорию людские и материальные ресурсы, которые позволяли ему выплавлять металл и вырабатывать электричество. Правда и они не смогли просчитать всё до конца. Ограниченная территория города не давала возможности организовать все необходимые промышленные комплексы. Не хватало квалифицированных кадров с базовым образованием, а те немногие, что наличествовали, делали всё возможное и невозможное, чтобы сохранить свои знания в тайне и не лишиться привилегированного положения. Кроме того, сама политика города была направлена на создание технически-вооружённой верхушки и неграмотного населения, созерцающего на неё, как на касту божеств.

Люди как люди

Люди, стекавшиеся к нам, в большинстве были едва знакомы, а слегка обжившись образовывали группки и семейные пары. Вновь прибывшие занимались заготовкой, обработкой и складированием пищи, лекарственных трав, топлива… С каждой группой работали два-три сенситива, обучая и обеспечивая безопасность на маршрутах. Когда группа набирала достаточно опыта, она отпочковывалась в отдельное поселение, переходя на самообеспечение. Мы старались селить их сколь возможно теснее, в надежде организовать жизнеспособное сообщество, обучали искусству самозащиты, делились продовольствием, одеждой, средствами личной гигиены.

Костяк сенситивов составляли мои холмогорские дети, не только очень одарённые и специально обученные многим прикладным ремёслам и психопрактикам, но и почти энциклопедически грамотные. Однако предшествующая жизнь в замкнутом сообществе полностью прозрачном внутри, не могла дать им полноценного социального опыта, воспитав прямодушие и доверчивость. А кроме того, при всех своих знаниях и умениях, это были просто дети. Поэтому они и не могли вовремя заметить и оценить возникавшие внутри отпочковавшейся общины течения. Это было моё упущение, увы, не первое и не последнее.

Мы с Томасом и Марией, которые присоединились к нам около года назад, пытались приспособить недавно найденный газовый бойлер под дрова, когда прибежал запыхавшийся Бонн, подросток, проживающий с матерью в отселённой общине.

– Арс! Арс! Помогите! – кричал он, захлёбываясь от бега и слёз. – Они убьют её!

– Кого?! – не понял я. – Расскажи по порядку! – а сам тут же послал сигнал Георгу, взять свободных сенсов и «заморозить» предполагаемое преступление.

Но Бонн был не в состоянии говорить, он бился в истерике, выкрикивая бессвязные слова о матери и хватал нас за руки, пытаясь утащить за собой. Пришлось сгрести парнишку в охапку.

– Послушай, – сказал я, – помощь твоей маме отправлена, ей уже ничего не угрожает, но чтобы полностью вас обезопасить, нам надо знать, кто на вас напал.

– Вы врёте! Вы все врёте! – вскричал Бонн. – Почему взрослые всегда врут?! Вам просто всё равно!

Пока он это выкрикивал, я получил месседж, что Мадзиру, мать Бонна, гонит к нам стая волков, а чуть в отдалении за ними бежит агрессивно-настроенная часть мужского населения поселка, и тут же следующий: «В поселении настоящая война, нам долго не продержаться». Я попробовал связаться с Петерсом, но потерпел неудачу, и начал собирать нашу «мобильную армию» – крепких мужчин, участвующих в отбивании физических атак.

Выйдя наружу, мы увидели бегущих к нам близняшек, Анри и двух подростков из вновь прибывших, одежда на девочках висела клочьями, а у сенса виднелся синяк на половину лица. За ними гналась наша собственная продовольственная группа. Заметив нас у входа, преследователи остановились и через несколько минут отступили в лес.

Разбираться не было времени. Оставив у пещеры усиленную охрану, мы помчались в новую общину, на ходу передав Йенсу просьбу к Майклу о помощи и попросив его связаться с Петерсом. Одновременно близняшки и Анри должны были настроиться на волчьи волны, чтобы звери, охранявшие Мадзиру, не набросились на нас.

Увидев бегущую ей навстречу толпу, Мадзира растерялась и плюхнулась на дорогу, накрыв голову руками, дрожа и подвывая от страха в ожидании мучений и смерти. Влад еле успел ухватить за руку Бонна, кинувшегося к матери.

Этот поступок не ускользнул от волков и они ощерились, прикрывая несчастную от обеих сторон. Яна вышла вперёд, но тут, чуть ли не из-под её ног, выкатилось нечто непонятное, похожее на мячик с ушками, ладошками и ступнями. «Мячик» развернулся, вскочив на ножки, и оказавшись Юрчиком. «Фу, чуть не опоздал», – эхом пронеслась у меня в мозгу его мысль.

«Собачечки, мои хорошие собачечки…» – лепетал малыш, раскрыв объятья и приближаясь к животным. Неожиданно, огромная волчица отделилась от группы и пошла навстречу ребёнку. Даже у меня, хоть я и знал способности сенситивов, сердце зашлось от страха. Юрчик доверчиво обнял наклонившегося к нему зверя, прижавшись всем тельцем к жёсткой волчьей шерсти. Через несколько секунд волчица вернулась в стаю, выжидающе повернувшуюся теперь в сторону поселенцев, а Юрчик пытался заставить женщину подняться, уговаривая её, что все страхи уже позади. Откуда он взялся здесь, посреди дороги, было для меня загадкой.

Увидев, что ситуация изменилась, мужчины, гнавшиеся за Мадзирой, бросились врассыпную. Их никто не преследовал. Мы спешили в поселение. Юрчика и Мадзиру пришлось взять с собой, оставлять их одних на дороге было опасно. Я хотел понести его, но мальчик улыбался и махал кому-то рукой. Это был молодой оленёнок. Кто бы мне рассказал ещё три года назад – не поверил: они были как единое целое, два ребёнка – оленёнок бежавший рядом с нами и сидящий, обхватив его шею ручонками, малыш.

Пещерный посёлок

К этому времени у нас уже было три больших поселения и одно начинающееся. Чтобы выявить, где и как лучше устраивать селитьбы, мы решили провести эксперимент, использовав пещеры, прилесной участок и берег реки. Я в поселениях давно не был и очень удивился увиденному.

Пещерный посёлок был окружён, выложенным из камней и глины, забором, с единственным проёмом, образовывая внутреннюю площадь, посреди которой стояло несколько столбов. К одному из них, металлическими цепями с кольцами, был прикован, зверски избитый, молодой мужчина. Возле него расположились Майкл и его люди, держа на мушке выходы из пещер. Сенситивов нигде не было видно. Я послал сигнал, но ответил мне Йенс: «Не волнуйся, они с той стороны горы, прикрывают задние выходы». Это было для меня тоже новостью, я и не подозревал, о существовании сплошных проходов.

Как разрешить ситуацию я не знал, для начала надо было понять, что произошло.

– Послушайте! – крикнул я. – Нам не нужно ни войны, ни крови. Объясните какие у вас проблемы и мы постараемся вам помочь. Я ожидал шквала претензий, но ответом мне была напряжённая тишина.

Юрчик отпустил оленёнка и опустился на коленки у раненого. Он достал из ладанки несколько щепоток сухих трав и посыпал раны мужчины, что-то шепча и приговаривая. Мужчина тяжело вздохнул и открыл глаза. Снять с него оковы, без инструментов было невозможно.

– Принесите кто-нибудь зубило и молоток! – громко крикнул я повернувшись лицом к пещерам.

– Вы отпустите его? – прогудел мне в ответ басовитый баритон.

– Конечно! – пожал я плечами. – А что нам с ним ещё делать?!

В ту же минуту, из крайних пещер, вышел здоровенный детина неся в руках раскалённые кузнечные клещи, а за ним два подростка с молотком и ещё какими-то инструментами.

Михи, а именно так звали кузнеца, освободил избитого мужчину и попросил разрешения остаться с нами. Он рассказал, что жизнь посёлка резко изменилась около двух месяцев назад, когда они, вопреки договору, не отправили к нам группу вновь пришедших, решив, что крепкие молодые мужчины и им пригодятся.

Но новички не захотели ни расчищать для себя пещеры, ни добывать пропитание. Вместо этого, они захватили самые лучшие из уже обустроенных помещений, избив и выгнав их обитателей, а всех остальных, угрозами и пытками, заставили работать на себя, разделив на отряды. Одни искали и рыли проходы внутрь скал, другие строили каменную стену, третьи собирали пищу, а они сами разбойничали и грабили на дорогах и по окрестностям.

– Почему же вы сразу не обратились к нам? – удивился я.

– Они сказали, что вы не люди, а оборотни, желающие уничтожить остатки человечества.

– Почему же теперь ты хочешь жить с нами?

– Потому, что даже если вы оборотни, вы более человечны, чем эти нелюди. Вы знаете, что они сделали?! Они собрали к себе всех женщин и девочек и изнасиловали их, жестоко издеваясь. Мы попытались их освободить, но вырваться удалось одной Мадзире, остальных они заперли в пещерах и пригрозили, что убьют, если мы не подчинимся.

– А сколько их было, этих мужчин? – поинтересовался я, вспомнив толпу на дороге. Что-то у меня не складывалось.

– Сначала девять, – ответил Михи, – потом ещё семеро, а потом не знаю. Они всё время приходили и уходили, разные, да и некоторые наши примкнули к ним.

Пока мы выясняли обстоятельства происшедшего, ещё несколько десятков человек вышли из пещер, присоединившись к нам, и восстановилась связь с сенсами, сразу скинув тяжесть давившую сердце. Теперь в пещерах остались только преступники и их пленники.

– Освободите заложников и мы вас не тронем, можете убираться на все четыре стороны! – прокричал я.

– Сам убирайся! – и дальше грязные ругательства. А вслед за этим, неожиданно, наружу выскочила группа мужиков, дико размахивающих руками и кинулись бежать, преследуемые пчелиным роем. А вслед за ними из пещер вышли и бывшие заложники, сопровождаемые нашими ребятами.

Остатки поселенцев побоялись оставаться одни и Майкл предложил им работу на ферме, на что они с радостью согласились.

– Не понимаю, – рассуждал я в слух, – люди пережили такую катастрофу и вместо того, чтобы объединяться для совместного выживания, воюют, воруют, грабят….

– Странные вы, – заметил Майкл, усмехнувшись, – так много знаете и так мало понимаете. Все звери дерутся за место вожака в стае и, получив его, забирают лучшие куски пищи и власть над всеми самками. Почему же от людей вы ждёте чего-то другого?!

Мы попрощались с Майклом и его разросшейся командой. Было много работы, но сначала надо было разобраться с происшествием в группе собирателей и посетить все поселения.

Взросление

Чтобы не тратить время на переходы, мы устроились в одной из опустевших пещер. Я уже знал, что собиратели напали на Алису и Яну, пытаясь изнасиловать. Непонятно было как три слушающих сенситива пропустили не только мысли нападавших, но и их переговоры.

– Известно, как! – засмеялась Терезия, на которую все тут же мысленно зашикали.

Дети сидели красные, до кончиков ушей, опустив глаза в пол. Такое между нами было впервые. И вдруг всплыло воспоминание двухнедельной давности – оборванная строчка стихов. Я тогда не придал этому значения, только подумал, что вот растёт у нас свой поэт… «Вы просто взрослеете, – сказал я, с теплом глядя на детей, – и это прекрасно! Этих чувств не надо стыдиться. Влюблённость – одно из самых чудесных состояний Души. Но к ним надо относиться осторожно, как к огню, который может и согреть, и обжечь».

– Что же тут прекрасного, – вздохнула Натали, – если они влюблены в чужих, а Анри в них, и меня даже не замечает?!

Доверчивость этих детей была настолько трогательна, что даже суровые мужики, пребывавшие с нами в пещере, расчувствовались и с немым вопросом и растерянностью ждали моего ответа.

– Чувства, порой, очень трудно разграничить, – честно признал я. – Мы ведь с вами тоже нежно любим друг друга, как отец и дети, и вы все друг друга любите, как братья и сёстры. А теперь вы взрослеете, и к этому чувству, братской любви, подмешиваются пробивающиеся в вас ручейки страсти и ищут на кого бы выплеснуться. И ничего странного, что вы блуждаете в этих новых чувствах, в них подчас и взрослые, много пережившие люди, не способны разобраться. Если у вас будет желание, мы ещё не раз сможем поговорить об этом. А теперь скажите: вы перестаёте слышать, когда влюбляетесь и теряете свои способности?

– Нет, Арсуш, прости, мы просто отвлеклись и перестали слушать, – понуро сказал Анри.

Я потрепал парня по плечу: «Мне не за что вас прощать! Вы не виноваты, что этот мир жесток и коварен, и что судьба взвалила на ваши хрупкие плечи столько испытаний! Я беспокоюсь о вас, о вашей безопасности. Но, раз со способностями всё нормально, значит мы можем двигаться дальше. Пошли к речникам!».

Речники и лесные

Речники, хоть и были от нас дальше, чем лесные, но, во-первых, от них было ближе к нашим пещерам, а пользоваться тайными ходами или стоянками, учитывая, что мы были не одни, мне не хотелось, а во-вторых, там надо было ждать опасностей только с суши, со стороны реки нам ничто не угрожало, по крайней мере тогда мы так думали.

Селение встретило нас полной тишиной. Это было удивительно, в такое время все жители уже должны были возвратиться к своим домам. По темноте никто не рисковал ни охотиться, ни рыбачить. Покружив между жилищами и так ничего и не выяснив, мы отправились восвояси, решив продолжить поиски на рассвете.

Однако, когда мы утром пришли в посёлок, все жители были на месте и, как ни в чём не бывало, занимались своими делами, напевая разные незамысловатые мелодии. На все наши вопросы они отвечали одно и тоже: «Спали», и тут же опять принимались петь. Поняв, что в ближайшие несколько часов им ничто не угрожает, мы отправились к лесным.

Посёлок был разгромлен и разграблен. Мы начали обходить окрестности в поисках следов и услышали голоса:

– Спускаемся…

– А ты уверен, что им можно доверять?!

– Это же те, волшебники…

– Не волшебники, а колдуны, вот превратят тебя в какого-нибудь козла…

– Ну вы как хотите, а я спускаюсь…

И вслед за этим треск веток и окрик: «Стой! Ты куда?!»

Паренька, который приближался к нам, мы знали, его звали Жорж. Он, со своими товарищами Валентином и Джоном, выжил во время катастрофы, благодаря пребыванию в горах. Рассказ Жоржа и его друзей добавил ещё один смальт в мозаику происходящих событий. Мы наконец смогли понять отчего так резко изменилось отношение к нам, и почему вдруг все стали называть нас колдунами.

Шептуны. Рассказ Жоржа

Когда мы пришли к лесным, нас предупредили, что здесь не любят шпионов, не потерпят тех, кто занимается чертовщиной – магией, заклинаниями и прочими такими штучками, что они простые люди, живущие открытой жизнью – мирной и понятной, и никому не позволят собой управлять. Поначалу мы приняли это, как некую абстракцию понятий общечеловеческих ценностей, не особенно вникая в смысл сказанного.

Однако, когда наступил вечер, все стали сносить к большому пню, посреди посёлка, свои находки. Нам сказали, что мы тоже должны положить дань для колдунов, выпить защитный напиток и, взяв с собой одни одеяла, покинуть посёлок вместе со всеми, чтобы эти чудища не забрали и нас. Одеял у нас не было. Мы быстро сложили палатку и собрали рюкзаки, но нам велели всё оставить и выдали каждому по одеялу.

Ночь мы провели в вырытых в земле норах, где-то возле реки, а вернувшись поутру в посёлок, не нашли своих рюкзаков.

– Колдуны видят кто жадный, – объяснил нам мужчина, который, как мы поняли позже, и заправлял здесь всем, – у вас было много ценного, а вы им отдали на троих всего одну ложку, вот они и забрали у вас всё.

– Но кто эти колдуны?! Откуда они взялись?! – нам было странно слышать все эти бредни, здесь явно кто-то разбойничал.

– Вы их прекрасно знаете! – недобро усмехнулся мужчина. – Они притворяются детьми, собирают людей и селят по посёлкам, а по ночам приходят и обирают их, а если кого застанут ночью в посёлке, то забирают и его. А самый страшный – их верховный колдун Арс, который питается только свежей кровью, поэтому никто никогда не видел, как он ест.

Отбирать у нас больше было нечего, идти непонятно куда не хотелось, мы решили остаться и осмотреться. Несмотря на то, что мы уставали, буквально валясь с ног, с утра до вечера собирая всё, что можно съесть или как-то использовать, и еле добирались до глиняных ям, оставляя дань и выпив защитный напиток, нормально выспаться не получалось – мучили кошмары. Сны были очень похожи: мы видели, как вы, превращаясь в животных, нещадно терзаете нас. Боль была не сильной, но страх и тревога не проходили даже после пробуждения, мучая и угнетая, казалось мы днями напролёт слышим зловещий шёпот: «берегись колдунов… берегись колдунов из больших пещер… встретишь колдуна – убей его…»

А вчера к нам прибежали ваши собиратели, поцарапанные и в синяках, и рассказали, что колдуны, притворявшиеся детьми, превратились в чудовищ и напали на них. Они показали куски одежды, которая разорвалась и упала на землю во время трансформации. Все поверили, потому, что одежду из такой ткани носите только вы. Потом пришли пещерники, рассказывая ужасы о вашем нападении и что они давно предполагали, что так и будет, поскольку видели вещие сны о ваших преступлениях. И все стали говорить, что надо объединиться и убить вас, а ещё лучше: захватить и обменять у города на одежду, обувь и лекарства.

Тут мы и подумали о своих снах и о вечернем напитке, и заподозрили неладное. Мы решили спрятаться и проследить, что происходит вечером. Но, когда мы принесли свою дань к пню, стоящий возле него паренёк что-то шепнул главе поселения.

– Вы неблагодарные! – сказал мужчина. – Хотите нас всех подставить?! Колдуны знают не только то, что вы делаете, но и то о чём вы думаете, и если вы не оставите свои глупые замыслы, они превратят вас в тварей болотных.

И мы вспомнили о странном наваждении во время спуска с гор, казалось, что в голове крутятся тысячи телевизионных программ кричащие, шепчущие, говорящие на разных языках. Джи предложил воспользоваться касками. Мы их надели и всё стихло, как по мановения волшебной палочки. Полдня мы экспериментировали, одевая и снимая их, пока не увидели первые труппы. Шок был настолько сильный, что до угрозы «превратить нас в тварей болотных», мы о тех экспериментах напрочь забыли.

Касок у нас не было, их увели вместе с рюкзаками. Мы украли у поселенцев три кастрюли, напихали их травой, надели на головы и влезли на дерево. Сначала они нас звали, кружа вокруг деревни, а когда все ушли, глава общины вернулся с каким-то коротышкой, его мы узнали по голосу, а того, рядом, не разглядеть было. Они долго молча сидели, а потом тот второй сказал, что нас нигде не слышит и что наверно мы испугались и дали дёру. А под утро пришли речники, они разрушили посёлок и забрали всё, что смогли унести.

– Как же ты не побоялся снять с головы кастрюлю и спуститься с дерева, увидев нас?! – улыбаясь спросил я Жоржа.

– А я видел, как Вы кушали… – рассмеялся в ответ парень, и покраснел, – я случайно увидел, Вы говорили, что у вас нет времени и что-то писали, а девочки и маленький мальчик отщипывали по кусочку лепёшки и засовывали Вам в рот… малыш ещё смеялся, чтобы Вы не укусили его за пальчики….

Теория

Как только мы обнаружили ребят, сразу же создали локальное силовое поле, не дающее возможности внешней прослушки, выставив за него часовых. И по мере их рассказа убеждались, что сделали это не зря, а когда они дошли до «тварей болотных» и вовсе стало ясно, кто против нас воюет и какими средствами. Лопнул ещё один мыльный пузырь нашей наивности. Люди больше доверяли клеветникам и интриганам, чем тем, кто был с ними честен, легче верили в злое, чем в доброе, хотя именно последнее и было правдиво, и с превеликим удовольствием расплачивались злом за добро. Я не был настолько наивным, чтобы не знать этого. Я не был настолько разумным, чтобы уметь воспользоваться этим знанием на практике.

Ситуация требовала серьёзного подхода. Надо было подумать и посоветоваться с Петерсом, не вызывая его в эфир. Стоило мне подумать об этом, как перед моим мысленным взором предстал Юрчик. И я вдруг вспомнил, как монах настоял, чтобы мы взяли этого малыша с собой, а прощаясь с нами сказал: «Юрчика берегите! Он не простой ребёнок – большой умничка, сильный и храбрый! Всё, что знает этот маленький тигр, знаю и я». Мне тогда стало смешно: «Полагаю, что ты, брат, знаешь немного больше, чем это дитя, но обещаю тебе беречь его, как зеницу ока». И только теперь до меня дошёл истинный смысл слов монаха.

Срочное собрание семьи, в одном из самых закрытых и глубоких залов пещеры, было недолгим. Два поселения уничтожены, место нахождения лесных и нашего нового пищевого отряда неизвестно. Понятно, что людей опаивали и зомбировали. Но вероятно среди них были и такие, которые сознательно шли на разбой, и те что искренне обманывались, и люди, которые всё понимали, но не видели выхода. Я напрасно во все глаза пялился на Юрчика, он тихонько сидел, ничем не выдавая своего отношения к происходящему.

Посовещавшись, мы пришли к выводу, что невозможно отгородиться от всего и жить собственной жизнью, когда рядом царят страдания и несправедливость. Надо помочь наладить быт и другим. Фруми и я были ненамного старше наших новообретённых детей, и юношеский максимализм, в паре с неистребимой верой в победоносное шествие добра, граничащей с глупостью, одержал верх над рассудочностью, уже слегка приболевшего, опыта.

И практика

Посёлок речников располагался на макушке, нависшего над рекой, холма. В пределах часа ходьбы от селения лесных, никаких других высоких берегов не было. Поэтому ямы для ночёвок было логично искать именно там. Теперь у нас не было продовольственного отряда, и никого не должно было насторожить, что мы занялись собирательством сами, выйдя незадолго до рассвета и двигаясь двумя группами сначала по лесу, а потом вдоль реки, огибая холм выше и ниже по течению. В наши планы были посвящены только проверенные годами совместной борьбы члены общины. Мы даже и представить себе не могли насколько были наивны и предсказуемы.

Осознавая опасность предстоящего мероприятия, я попросил Юрчика остаться в пещерах. «Папа, я не могу! – серьёзно ответил мальчик. – Вы без меня не справитесь. Я маленький, и мне не надо наклоняться под листики, чтобы найти гриб или корешок…» – при этих словах, личико его озарилось такой хитрющей улыбкой, что я так и не понял, говорит он серьёзно или шутит.

Двигались мы нарочито шумно, смеясь и переговариваясь, но против нашего ожидания, без происшествий прошли лес и вышли к реке. Здесь даже я чувствовал какое-то напряжение, но сколько ни пытался определить его причину, ничего подозрительного не диагностировал. Пройдя около трёх километров широкой полосой суши, между всё повышающимся обрывом берега и слегка болотистой частью русла реки, собрав по дороге растения и моллюсков, мы встретились со второй половиной нашей группы и решили продолжить движение сместившись к подножию холма.

Однако, едва мы приблизились к нему, как сверху посыпались песок, камни и люди, прыгающие прямо на нас, или спускающиеся рядом на длинных канатах. Через мгновение все они корчились на земле хватаясь за голову и воя от страшной головной боли, созданного сенситивами поля, но цели своей они достигли.

Пораненные и сконцентрированные на этой атаке, мы пропустили начало второй, куда более серьёзной: из воды поднимались и шли на нас холмогорские мутанты. Мы поспешили надеть слетевшие каски нашим, не обладающим способностями сенситивов, соратникам, и выстроились полукругом, создав вокруг себя защитное поле. Каждый из наших детей обладал более сильной энергетикой, но противников было значительно больше, поле мерцало, не давая постоянной защиты, а отступать было нельзя. Мы могли подняться на вершину холма и скрыться, но за нами были люди. Сверху в ряды мутантов полетели камни, не причинив им никакого вреда, они также были под защитным полем.

Внезапно Крис вышел из-под защиты и направился к мутантам, остановившись в паре метров от них.

– Сайман, Пол, что они с вами сделали?! – возмущённо закричал он. – Они же обещали мне, что если я буду шпионить в их пользу, то вас не тронут.

– Ты нам больше не брат! Ты просто сбежал, бросив нас! – ответил мальчик лет девяти, выйдя из-под поля мутантов ему навстречу.

Следом за ним выскочил парнишка лет 16-ти и бросился Крису на шею: «Братуха… братуха… ты жив, братуха, я уже не надеялся, что увижу тебя. Нас держали изолированно, в свинцовых контейнерах… Сегодня мы впервые, с твоего исчезновения, увидели друг друга и белый свет».

– Этих можете убить! – пробился к нам мысленный приказ мутантам. – Ну что вы стоите, как истуканы?! Действуйте!

Никто не пошевелился. Все стояли молча, вслушиваясь в разговор братьев. Сверху полетел камень. Один из мутантов протянул руку, искривив поле и не дав ему попасть в стоящих между двумя армиями ребят. Ряды мутантов нарушились. Они вдруг осознали, что могут так же, как и мы, выйти из-под власти Холмограда. Однако имелись и несогласные, не желающие ради свободы лишать себя комфорта и таблеток, продлевающих жизнь, которыми, как цепью, держал их Город.

Часть мутантов, вместе с Крисом и Сайманом, убедивших младшего брата, что его обманули, перешла на нашу сторону, образовав второй защитный купол. Голос пригрозил им, что если все не вернутся обратно, таблеток не получит никто. Фраза возымела обратный эффект. Некоторые мутанты рассудили, что если они всё равно не получат таблеток, то незачем возвращаться, существенно пополнив ряды наших сторонников. К сожалению, среди них были такие, которые не могли долго находиться на воздухе и снова погрузились в воды реки.

Мы возвращались расстроенные, довольные и озадаченные… Как это возможно совместить?! Смею предположить, что и вы не раз пребывали в подобном состоянии, попросту не обозначая его. Мы были расстроены, что не сумели предусмотреть такого явного развития событий и не выполнили задуманного, довольные, что обрели новых сторонников и что Крис нашёл своих братьев, и озадаченные резким увеличением членов общины, к тому же обладающих дополнительными сенсорными возможностями и нуждающихся в особых условиях и лекарствах.

Поднимаясь на холм через лес, по одному из пологих склонов, мы обменивались информацией. Услыхав про ночлежки, мутанты сказали, что это работа для Доната. «Я их вижу, – отозвался невысокий паренёк, – только там никого нет, кроме маленькой плачущей девочки. И пока не нахожу входа, ага – вот, кажется нашёл!» – он приподнял за один край старый, проточенный насекомыми и гифами грибов, пень и мы увидели широкую подземную галерею.

Что-то насторожило меня в его действиях. Я не мог понять, что именно, и отнёс это за счёт общей напряжённости трудного дня. Мы ожидали, что Донат спустится за ребёнком, но он сказал, что лучше если это сделают дети, девочка им быстрее доверится. «Кстати, вы могли бы осмотреть все ночёвки, – сказал он мне, – а мы подежурим сверху». Ещё чуть-чуть и я был бы уже в проходе. Но к моей ноге прилепился Юрчик: «Арс, возьми меня на ручки, у меня ножки болят…» Пока он это произносил, в проход метнулась большая серая тень и через мгновение оттуда донеслись рычание и отборная матерщина.

И в ту же минуту началась невообразимая свалка. Одни мутанты пытались заарканить и связать нас, а другие помешать им это сделать. В схватку вступили и непонятно откуда взявшиеся поселенцы, причём небольшая часть на нашей стороне. Мы не хотели демонстрировать своей боевой выучки, и уж тем более кого-то калечить. Но нас было значительно меньше, а оказаться в плену у города нам не хотелось. Поэтому, в какой-то момент, мы перестроились в мельницу и пошли в наступление.

В пещеры мы пришли в подавленном настроении. В ушах стояли крики и стоны раненых нами людей. Угнетало подлое поведение некоторых мутантов, которые служили изуродовавшему их городу, и отсутствие уверенности в том, что новые люди, примкнувшие к нам, не окажутся холмогорским отрядом. Мы доверяли всем, кто сражался на нашей стороне, а теперь не стали доверять никому, и самое отвратительное, что мы перестали доверять Крису.

Оставшись один я понял, что было не так в поведении Доната: он открыл крышку-пенёк почти автоматически, хорошо заученным движением, – мне стало стыдно, что я не сообразил этого там, на месте события.

Мы и раньше знали, что многих притягивает к нам не желание жить по нашим законам, а поиск защиты, крыши над головой, пропитания и другие обстоятельства, вынужденные или добровольные, и даже продиктованные ненавистью, как например у Камы и её спутника. Но одно дело несколько шпионов, а другое – армия врагов, которая, вполне вероятно, пришла на смену, ранее засланным к нам и разрушившим жизнь наших поселений, людям. Мы обладали уникальным зрением, слухом и способностями и были слепы, как новорождённые котята. Вывод из произошедшего можно было сделать только один, и весьма неутешительный – мы оказались не столько самодостаточными, сколько самонадеянными.

Советы Майкла

– У тебя такое большое хозяйство. Как тебе удаётся управлять всеми этими людьми, неужели они ни разу не обманули твоего доверия? – спрашивал я у Майкла.

– Нет, – смеялся фермер, – как можно обмануть то, чего не существует?!

– Но как можно жить с теми, кому не доверяешь?! – не унимался я.

– А почему я не должен им доверять?! – он едва удерживался от очередной порции смеха, но продолжил уже серьёзно: «У меня к ним нет ни доверия, ни недоверия. Я с ними не живу. Каждый живёт своей собственной жизнью. Просто живём мы на одной территории. А поскольку территория эта моя, то я и устанавливаю на ней законы и слежу за их исполнением. Я не держу рабов, как некоторые. Кому не нравится – могут идти нафиг, но те, кто желает у меня работать, должны их исполнять в точности. Ты слишком полагаешься на демократию, а она всегда скатывается к фальши – лицемерию, ханжеству, коррупции… Я уже как-то говорил тебе, что люди – те же звери и значит в стае всегда должен быть вожак, без этого они просто растерзают друг друга».

– Мы с тобой почти ровесники, а ты намного умнее. У тебя всё работает чётко, как часы, а я постоянно терплю фиаско.

– Я слегка постарше тебя, – усмехнулся Майкл. – Но дело не только в возрасте. Садовничество – наша семейная традиция. У моего отца была очень солидная практика, и у отца моего отца и у его отца тоже… Я с младенчества варился во всей этой системе. Так что это не ум, а навыки. Если хочешь успешно управлять людьми, речь должна идти не о доверии, а о регламенте и дисциплине. Без доверия конечно тоже не обойтись, необходимо доверить отдельные участки работ конкретным исполнителям и создать систему контроля, плюс, эпизодически, проверять самому, лучше всего, работая вместе со всеми.

– Но у нас же не ферма, как у тебя! На меня никто не работает! Мы просто живём.

– Вы не просто живёте: вы собираете сырьё для питания, лечения, обмена… обрабатываете его… – это тоже работа. Просто ты пытаешься организовать коммуну, где каждый трудится, как умеет и пользуется всем, что имеется. А большинство трудоспособных людей желают получать блага, сообразно вложенному труду. Вспомни, как в прошлом году от вас сбежала семья, уведя с собой козочку. Они не признали себя ворами, поскольку считали, что, трудясь тяжело, заработали право на это животное. Люди не понимают бессребреников и не доверяют им, поскольку, в преимущественном большинстве, считают бескорыстие – либо легкомыслием и глупостью, либо маской, скрывающей истинные мотивы поведения.

– Я понимаю, это было в предыдущей жизни, но теперь, после катастрофы, оставшись без всего, что копилось многими десятилетиями, разве они не понимают, что главное богатство – это межличностные отношения?!

– Как видишь, нет. Катастрофа не изменила людей, они по-прежнему ищут не решений, не настоящих виновников, а козла отпущения. Кстати, почему вы не желаете признать, что вы – волшебники и показать свою истинную силу?! Это могло бы поднять ваш авторитет.

– Майкл, хоть ты не смейся над нами. Ну какие мы волшебники, обычные люди…

– Телепатию и умение управлять животными ты называешь обычным?! – рассмеялся Майкл. – А я больше чем уверен, что это меньше трети всех ваших возможностей.

– Это же просто талант, помноженный на труд. Кто-то сочиняет музыку, кто-то поэмы, у тебя – талант управления, а мы обладаем сенсорным слухом – всё обычно… Лучше посоветуй, как нам спасти людей, попавшихся на холмогорскую пропаганду.

– Никак. Просто оставьте их.

– Не понимаю.

– А что тут понимать?! Ты в детстве никогда не пытался помочь муравью, тянувшему осколок соломинки?

– Ну да, было… – растерянно произнёс я, всё ещё не понимая куда он клонит.

– И как?!

– Да никак, – повторил я его слова, – он либо бросал груз, либо начинал ползти в обратном направлении.

– То же самое происходит и с людьми. Человека нельзя так просто взять и переставить на другую дорогу. Вернее можно, – Майкл на мгновение задумался, – но тогда, если дать ему свободу, он теряет ориентацию. Человек должен сам выбрать свой путь и свою борьбу… – фу, еле выпутался, засмеялся он, сам запутался. – Короче забей на них. Помочь вы им всё равно не сможете, пока они сами не пожелают вашей помощи.

Реорганизация

Я поговорил с Фруми и детьми, и мы решили прислушаться к советам Майкла. Собрав всех живущих с нами, я объявил, что отныне каждый будет получать оплату, соответственно вложенному труду и распоряжаться ей по своему усмотрению. Сразу посыпались вопросы о величине оплаты, и о том, кто это всё будет фиксировать. Поселенцы начали перекрикиваться и ссориться, выбирая лучшие, с их точки зрения, места работы. Памятуя наставления Майкла, я попросил нашего кузнеца навести порядок, и он так рявкнул: «А ну всем тихо!» – что у меня самого коленки подкосились от его громогласности.

– Вы знаете, что руководить общиной отнюдь не простая вещь, – начал я свою заготовленную речь…

– Так давай я буду руководить, если тебе тяжело! – раздался выкрик с места, поддержанный громогласным хохотом.

– Вот и прекрасно! – огорошил я своим согласием выкрикнувшего. – Выходи сюда!

Он было заартачился, но толпа буквально выплюнула его из своих рядов.

– А ну давай, Бази, расскажи нам, какое у тебя образование и чем ты занимался до катастрофы! – потребовал я, узнав говорившего и начисто позабыв тщательно подготовленный и заученный текст.

– Да ничего он не знает и не умеет, разбойничал он! – раздалось несколько смешливых голосов.

– Ну вот, а вы говорите: «ничего не умеет», – улыбнулся я. – Разбойничать тоже стратегические мозги нужны. Один разбойничал или с командой? – обернулся я к мужчине.

– Да не разбойничали мы, крышевали… – он слегка замялся, переминаясь с ноги на ногу. – Понимаешь, с горячих точек вернулись, а тут такое дело, ни жильячеловеческого, ни работы, лечение платное… Кто возвратился покалеченный – нормальный протез не за что сделать… Ну мы и пошли… Как своих-то без помощи бросишь?! А потом фирму открыли на эти деньги и реабилитационный центр…

– И что? Больше не «крышевали»?

– Да втянулись мы уже, всё же отлаженно было, да и деньги не лишние…

– А кем в армии был?

– Комбат я…

Я присвистнул: «Вот и у нас наконец будет порядок!»

– Вообще-то я врач, – заметил он, – и если бы мне позволили, предпочёл лечить людей. А на руководство лучше поставить моего боевого заместителя – Сержа. У него опыта руководства не меньше и по образованию он дипломат-международник.

– И что? Тоже «крышевал»? – поинтересовался я.

– А то как же… – тягучим басом ответил, подходя ко мне, широкоплечий брюнет, – вообще-то я к руководству не рвусь, разве что в помощники.

– Ага, – засмеялся я, – значит есть ещё и третий?!

– Нас здесь восьмеро и трое детей, – сказал бывший комбат, – все, кто выжили.

Воспринимавшие происходящее со смехом, как некий спектакль, и не очень веря его исполнителям, поселенцы замолкли, переживая каждый свою потерю. Несколько лет, прошедших после катастрофы и казавшихся целой жизнью, лишь слегка припорошили, пылью событий, эти раны. Чуть тронул ветерок воспоминаний и они вновь открылись бесконечной, невыразимой болью. В пещере повисла скорбная тишина. Сколько она длилась – мгновение, вечность?! – Они сравнялись в этом летящем потоке разорванной, на две неадекватных жизни, судьбы, объединив всех присутствующих в единую скорбящую Душу.

– А что?! Я им верю! Пусть руководят! – неожиданно раздался звонкий юношеский голос. – А ежели что, сместить всегда поможем, мы тоже не вышивкой на пяльцах зарабатывали.

Мне опять не удалось принять единоличное решение, хоть именно это я и собирался сам объявить, но собрание меня опередило, бурно поддержав высказавшегося.

Управленцы

На следующее утро у меня не было дежурства и я отправился на сортировку продукции. Однако, стоило мне взять неразобранную корзину, как появился Серж и сказал, что ему срочно надо посоветоваться со мной по очень важному, конфиденциальному, вопросу. Он привёл меня в один из закрытых пещерных залов, где уже находились растерянная Фруми, которую увели из кухни, и дети, обнаружившие, что их места дежурства заняты.

– Послушайте, милые детки, – сказал он, полувиновато улыбнувшись мне, как бы извиняясь, за столь фривольное обращение и дальнейшую тираду, – вы уже поигрались в демократию и увидели к чему это привело. Вы не понимаете философию толпы. Она не приемлет тех, кто идёт у неё на поводу, считая таких людей слабаками и размазнёй, неспособной к управлению. То, что для вас норма – доброта, благородство, стремление к демократии – для большинства не более, чем абстракция, скрывающая истинные мотивы поведения. Толпа уважает только сильную руку, пусть даже и жестокую. Большинство людей верит, что именно такие правители не дадут им пропасть и сумеют обеспечить надёжное будущее. «Вот, блин, – подумал я, – тоже самое говорил мне Майкл, а я опять прокололся на половинчатости решения…»

– Я не могу вам приказывать, поскольку сам должен выполнять ваши приказы, являясь только вашим помощником, – продолжал, между тем, Серж, хотя хитрый прищур его глаз и мысли говорили о прямо противоположном, – но если вы пожелаете прислушаться к мнению старого волка…

«Интересно, он знает, что мы слышим его мысли, или нет?» – промелькнуло у меня в голове. И тут же по лицу Сержа скользнула лёгкая, почти незаметная, тень улыбки. Она длилась меньше мгновения, но и этого было достаточно, чтобы её отметили все, слышавшие меня, сенсы.

Итак, нас поставили на довольствие общины и отстранили от всех работ, кроме выборочного контроля, выявления нового съедобного и лекарственного сырья, изготовления лекарств и обучения помощников для сбора растений и минералов. Складывалось впечатление, что Серж не совсем тот, за кого себя выдаёт, и что кто-то намеренно подталкивает нас в этом направлении. Мы догадывались – кто. Но пока никакой угрозы не обнаруживалось. Мы занимались тем, что любили и что знали, и направили все свои силы, на поиски средств, способных помочь мутантам.

Плоды реорганизации

Плоды реорганизации не заставили себя долго ждать, резко подняв количество и качество собираемого материала и результативность труда на других работах. Для меня это было загадкой. Ведь никакой принципиальной разницы не было, точно также как между социализмом и капитализмом. Всё, что раньше, из общего котла, шло на охрану, лечение, питание, одежду, обучение и прочие социальные услуги, всё оплачивалось и теперь, только индивидуально и в значительно большем размере. А кроме того, раньше очень многие подворовывали по мелочам, а мы делали вид, что не замечаем этого. Теперь же воровство строго наказывалось десятикратным, к украденному, штрафом, который взимался путём отработки.

И всё-таки настроение людей резко улучшилось, они чаще стали образовывать пары, а с течением времени у нас произошло замечательное событие – появился первый младенец. Мы все бегали на него смотреть, как на чудо, принося всевозможные подарки, и вскоре его родители – Сусанна и Оси, стали самыми богатыми людьми в Мирограде, как назвали мы наше поселение.

Бази оказался прекрасным знающим врачом, а Серж, и в самом деле, умелым управленцем. В отличие от того, что мы предпринимали в своё время, ни он, ни его люди, непосредственно в работах не участвовали, а только прослушивали готовые отчёты, выявляя слабые места и требуя принятия мер по их устранению. Благодаря этому у них оставалось время на общение с исполнителями разного уровня и между собой, а также на выборочные проверки. Серж ежедневно отчитывался передо мной о состоянии дел в общине, а я, памятуя наставления Майкла, вместе с Фруми и детьми, контролировал то один, то другой участок работы, иногда приглашая для этого и самого фермера.

Единственное, чего мы не пожелали сделать, так это позиционировать себя волшебниками. Волшебство – это нечто не от мира сего, а мы были обычными людьми, мы принадлежали этому миру и подчинялись его, пусть и не до конца понятным, физическим законам.

Натали

Жизнь закрутилась вокруг обычных, будничных, радостей и горестей, счастливых минут и тягостных переживаний. Мы и не заметили, как подросли наши детки. Однажды вечером к нам с Фруми пришла Натали, необычно тихая и ласковая, лучащаяся счастьем, она попросила собрать семью. Мы, как всегда, не стали выспрашивать в чём дело, зная ответственный характер наших деток и, что если они о чём-то просят, значит это действительно необходимо.

– Простите, что я так неожиданно собрала вас, – сказала Натали, – но я боюсь, что скоро всё станет известно, а я хочу, чтобы вы услышали это от меня. Но сначала… можно к нам придут гости?

Мы понятия не имели о чём идёт речь и не желали форсировать события, предоставив девочке право самой решать, как ей лучше поступить. Поэтому, когда в залу ввалилось человек десять, колотящих по кастрюлям и деревяшкам в такт единственной гитаре, у меня отлегло от сердца. Я подумал, что она решила организовать самодеятельность. Они пели про какого-то коня, который застоялся у них в стойле и про то, что у нас есть поле с травой нетоптаной, на которое мы должны разрешить этого коня выпустить, потом про голодного и хлеб, который без толку черствеет, потом про корову, которая не даёт молока… и когда они дошли до птиц, вьющих гнёзда, до меня тоже стало потихоньку доходить.

– Да вы никак свататься к нам пришли?! – спросил я, севшим от волнения голосом.

– А чего ж не посвататься, коли девка хорошая, да и жених не плох?! – раздался из-за спин вошедших знакомый голос.

– Майкл?! – удивился я. – А ну покажись! Ты что ль жених?!

– Да нет! – рассмеялся Майкл, подходя и пожимая мне руку. – До меня видно очередь не скоро дойдёт. Сначала вот Миху женим, потом Гаюну, мою старшенькую, замуж выдадим, а тогда уже и я буду просить у тебя руки одной из отсутствующих здесь сейчас дам.

– Вот это новости! – меня как будто гвоздями к месту прибили и способность мыслить отняли начисто, стою, как истукан и что сказать понятия не имею. Хорошо Фруми выручила: «И где же наш жених?!» – спрашивает.

Тут вошедшие расступились и мы увидели Миху – чисто выбритый, аккуратно подстриженный, в новой рубашке, он совсем не напоминал того кузнеца, которого мы привыкли видеть каждый день. Вместо заросшего, сурового мужика, перед нами стоял совсем молодой юноша, высокий, атлетического сложения с открытым лицом и большими добрыми глазами.

– Простите, я не знаю, как это делается, – краснея произнёс он, – мне объяснили, но я в первый раз, может что-то сделаю не так… короче я не знаю… я всё забыл, что надо говорить, но я всё равно скажу: отдайте за меня замуж Натика… ну то есть Натали… я буду ей верным мужем, а вам добрым братом и сыном… ну если конечно примите… но я надеюсь…

– А не рано ли ей замуж?! – я наконец-то обрёл дар речи. – Девочка же ещё совсем. Фруми, что скажешь?!

– А вот мы сейчас у самой невесты и спросим! – улыбнулась супруга. – Натали, ты хочешь замуж за Миху?

– Да! – ответила девушка, пламенея, и, подойдя к кузнецу, вложила свою маленькую ладошку в его здоровенную лапищу.

– Ты уверена, что любишь его?

– Да!

– А ты, Миха, ты уверен, что любишь Натали, и что будешь всегда любить и защищать её, чтобы ни случилось?

– Я очень люблю её… – ещё больше краснея, горячо произнёс парень, и неожиданно добавил, – и её и… – он на минуту запнулся, вопросительно взглянув на подругу, она утвердительно кивнула головой, но мы уже и без того всё поняли, – и нашего ребёночка, которого она носит.

– Что ж, отец, – обернулась ко мне Фруми, – примем молодца в семью? Смотри какой статный!

Тут уже собственно и решать было нечего, поэтому я принял полушутливую эстафету, и передал её дальше: «Если дети не против ещё одного брата, то отчего ж не принять?! Как дети, примем?»

– А он меня в кузницу пускать будет? – спросил Юрчик, вызвав взрыв весёлого смеха.

– Будешь? – спросил я у Михи.

– И ковать научу! – засмеялся, наконец сбрасывая нервное напряжение, кузнец.

– Тогда объявляю вас мужем и женой! – заключил я, понимая, что повторная такая процедура была бы уже фарсом.

Свадьба

Хоть и говорил Майкл, что до него очередь не скоро дойдёт, но свадьбы мы решили справить одновременно. В подготовке принимали участие все, даже мутанты, из тех, что решили развязаться с Холмоградом и расселились по окрестностям. Это было удивительно, потому, что преимущественное их большинство не желало видеть ни людей, ни друг друга. В зависимости от типа мутаций, они селились в лесу, горах, на болотах или у водных потоков. Мы даже представить себе не могли, как можно в такой ситуации выжить поодиночке, или небольшими группками, и старались им всячески помочь, но они, как правило, избегали прямых встреч, хотя и забирали оставленные подарки, когда рядом никого не было.

Бази прочитал нам чуть ли не университетский курс лекций по лучевой болезни. Поняв механизм происходящих в организме процессов, мы составили несколько сборов, которые должны были их замедлить, а возможно и приостановить. Нужны были добровольцы для испытаний. Однако, как ни старались телепаты связаться с мутантами, те отмалчивались. Обрывки витавших мыслей несли тревожность и растерянность… Но мы были настолько увлечены подготовкой к торжеству, что отнесли это за счёт новых условий жизни, с которыми они столкнулись, помятую свои растрёпанные чувства в первый год после переселения.

Праздновать было решено на подворье Майкла, поскольку он приглашал всех своих работников и там было легче разместиться, а кроме того у него было больше мебели – столов и лавок. Мы, в пещерах, в основном приспосабливали камни. Оставлять в такой день дежурных, лишив их праздника, не хотелось, поэтому было решено просто запереть металлические решётки, выкованные Михи и его подмастерьями и привлечь семейство волков.

Майкл с Мадзирой, Михи с Натали и Саша с Гаюной, празднично одетые, встречали гостей, стоя под аркой ворот, с которой свисали цветы и стручки вьющейся фасоли. Вся усадьба выглядела, как воплощение нашей мечты, когда мы ещё только планировали переселение. Растения росли даже на крышах, покрытых дёрном, строений, а все загородки и столбы были увиты виноградом, хмелем, пассифлорой, ломоносами и ещё какими-то, незнакомыми мне, лианами.

Мы ожидали увидеть выставленное во дворе угощение. Однако Майкл ничего не делал просто так, у него всё было функционально. В этом энергичном человеке, чудесным образом, соединялись щедрые, размашистые, порывы талантливого художника и крайняя экономность рачительного хозяина. Праздничные столы были накрыты в столовой для рабочих, которую удлинили, сняв одну из торцевых стен и пристроив открытую веранду.

– Эти доски, – смеясь пояснял Майкл, указывая на столы и лавки, – потом станут стенами и у нас появится новое жильё, а то старое уже тесновато.

Мы знали, что Майкл поддерживает отношения с соседними фермерами, однако никак не ожидали, что к нему на празднество съедется столько народу. С некоторыми из них мы уже сталкивались, других видели впервые. Бурные поздравления и тосты постепенно сменились танцами. Непривычные к такому времяпрепровождению, все поначалу очень стеснялись, но Миха так весело и смешно показывал танцевальные па, что вскоре за столами не осталось ни единого человека.

Наплясавшиеся возвращались к угощениям и тостам. Все были разгорячённые и улыбчивые, даже те фермеры, между которыми не прекращались кровавые стычки. Народу за столами собралось немного. Большая часть молодёжи осталась танцевать, или разбрелась по территории, а многие из работников Майкла отправились отдыхать. Хоть он и пообещал всем пол дня выходных, но люди понимали, что есть работы, которые невозможно отложить.

Фермеры

Разговоры за столом закрутились вокруг хозяйства: что выгоднее выращивать и производить, и незаметно начали перерастать в сору.

– Конечно, тебе выгодно держать коз, – возмущался один из фермеров, – ведь ты пускаешь их пастись на мои поля…

– А нечего тебе было засаживать мою территорию.

– С чего вдруг твою, мы пришли туда первыми.

– Ага, самовольно, а у нас паспорт на эту землю от Холмограда.

Если до этого места я слушал рассеянно, просто пытаясь понять причины конфликтов, то теперь целиком превратился в слух.

– У вас?! От Холмограда?! Сами нарисовали поди, Холмоград на эти земли нам аренду оформил.

– Как это вам?! Вас развели небось…

– Да вас обоих развели, – вмешался, смеясь, ещё один фермер. – Они всем, кого достали, такие филькины грамоты продали.

– Как всем?! – в один голос воскликнули не только наши собеседники, но и несколько сидящих до того тихо, фермеров.

– Я был уверен, что это всем известно! – вступил в разговор Хуги, худощавый седовласый мужчина. – Да и какая разница, так или эдак, мы всё равно вынуждены им платить. Им все платят, даже разбойники.

Фермеры продолжали говорить о злодейских набегах, разорительности конфликтов, обременительности налога Холмограду, и о том, что если бы они объединились, это, несомненно, принесло бы выгоду каждому. Но здесь снова разгорелся спор, кто будет руководить объединением, каждый доказывал почему это должен быть именно он.

– Майкл, а ты чего молчишь?! – спросил один из фермеров.

– Так он же под защитой колдунов, – искоса, с опаской взглянув на меня, заметил другой, – его ни Холмоград, ни разбойники не трогают.

– Колдунов?! – весело и удивлённо повторил Майкл. – Так вот в чём дело?! Надо же, а я и не догадывался.

– А чего, это идея, – поднялся Хуги, – пусть Майкл и будет руководителем, за это и выпьем! – поднял он свою кружку и обернулся ко мне: «Ну что скажешь, Арс?! Твои колдуны нам помогут?!»

– И ты примешь помощь от тех, кто убил твою семью?! – возмутилась Аника, единственная женщина фермер.

– Во-первых, мы не колдуны! – сказал я. – А во-вторых, наши семьи, как и ваши, убили те, кто правит сейчас Холмоградом! – это была полуправда, но объяснять что-то в такой ситуации было бы равносильно самоубийству. Люди больше склонны верить в самую нелепую ложь, чем в правду. Они, в девяносто процентов случаев, принимают сторону нападающего, а не защищающегося, считая любую попытку оправдаться признаком вины и слабости и, как и все другие звери, набрасываются терзать слабака.

– Ты сам может и не колдун, – задумчиво сказала фермерша, – а вот про твоих детей мне многие рассказывали и тот, что возле нас на болоте поселился и те, кто на вас прежде работал.

Неизвестно к чему бы этот разговор привёл дальше, но тут ко мне подбежал Юрчик:

– Арс, я спать хочу!

– Так иди в гостевую и поспи! – погладил я его по светлой головке.

– Нет! – возразил он. – Я хочу спать в своей кроватке! Пусть дядя Майкл нас отвезёт!

– Мальчик! – резко сказал Азум, высокий молодой фермер. – Ты уже большой! И должен понимать, что нельзя мешать взрослым разговаривать!

– Майкл, ты же отвезёшь нас?! – не удостоив того вниманием, Юрчик с такой мольбой и преданностью уставился в глаза Майкла, что все невольно расхохотались. – И братиков с сестричками возьмём. Они тоже хотят спать, но они уже большие и понимают, что нельзя мешать взрослым разговаривать! – с умильной улыбкой обернулся он к Азуму, чем вызвал ещё один взрыв смеха.

– Ты никуда не поедешь! – Мадзира обняла сидящего Майкла, со спины. Я и не заметил, когда она появилась в столовой. – У нас сегодня первая брачная ночь!

– Не преувеличивай, – полуобернувшись и прижимая к себе супругу, улыбнулся Майкл, – далеко не первая…

– Ты не понимаешь! – натянуто улыбнулась она, целуя мужа. – Это другое. Теперь мы женаты официально и это первая наша ночь в новом статусе. Юра, идём, я постелю тебе! – попыталась она взять за руку, ловко увернувшегося, ребёнка.

Майкл вопросительно взглянул на меня и я, памятую все прошедшие события, утвердительно кивнул.

– Ну что, Мади, отпустишь меня на пару часиков? – полушутливо обратился он к Мадзире.

– Ты не любишь меня! – неожиданно заявила женщина, резко выпрямившись и освобождаясь из его объятий. – Если ты сейчас уедешь, я разрываю наши отношения и возвращаюсь в пещеры!

– Йенчи! – обратился Майкл к Йенсу. – Буди всех и пусть запрягают, да оружие не забудьте, ночью в лесу опасно! Вы со мной?! – оглядел он фермеров.

– А чего, прокатимся… – смешливо загалдели фермеры…

– Заодно посмотрим как колдуны живут…

– Ага, так они тебя в своё логово и пустили…

– Так я ж ничего, так, посмотреть, может там ничего страшного и нет…

– А летучие мыши?!

– Их то чего бояться?! Они в дуплах, на чердаках да в пещерах всегда жили…

– А заговорённые волки?!

– Вот и посмотрим…

– Не, точно не пустят…

Произнося эти и другие подобные фразы, фермеры лукаво поглядывали на меня, провоцируя продолжить тему.

А я вдруг вспомнил, как Юрчик ловко поддел молодого выскочку, и не смог удержаться от внезапно охватившего меня смеха. Он видимо был заразительным, потому что, один за другим, вскоре уже смеялись все. Закованный в кожу, как в латы, Леони, полуобнял меня за плечи, увлекая за собой к выходу с веранды: «Ладно, колдунский папашка, поехали, похоже ты совсем не такой плохой парень, как рассказывают, может вы и не колдуны вовсе, а просто волшебники».

Нападение

Хоть я и старался не подавать вида, но на сердце было неспокойно. Я понимал, что происходит нечто, о чём Юрчик не может мне рассказать ни в слух, ни мысленно. А это означало только одно – нас слушают. Немного успокаивала уверенность, что мои дети сделают всё как надо. У них были свои тайные знаки и способы общения, выработанные благодаря многолетнему совместному проживанию в слушающей среде, которыми они не делились даже со мной. А я и не пытался их узнать, понимая, что любой мало-мальски обученный экстрасенс сможет выкопать из моих мозгов эту информацию.

Мы проскакали уже две трети пути, когда услышали глухие разрывы, и притормозили было коней. Но тут в авангард вырвался на полном скаку Крис, с сидящим впереди Юрчиком, за ним подросшие, прекрасные, как амазонки, близняшки, а следом и вся моя детская семейка, и крикнув нам: «Не отставайте!», помчались во весь опор к пещерам.

Как мы ни пришпоривали коней, но расстояние между нами и детьми всё увеличивалось. Они словно летели по воздуху, прекрасные и воодушевлённые, как ангелы, а мы тяжело скакали по земле, пригнувшись к гривам. Поначалу я даже удивился, где и когда могли они так научиться верховой езде?! А потом мне стало смешно самого себя – «волшебники», конечно волшебники, а почему бы и нет, кто ещё смог бы договориться с лошадьми.

Пещеры встретили нас взорванными дверьми входов. Невдалеке клубилась пыль – это удирали разбойники. Вокруг были разбросаны наши вещи и продукты, которые хватали, пугливо озираясь и разбегаясь в разные стороны, мутанты. Мои дети не препятствовали им, они молча сидели на лошадях, взирая сверху на всё это безобразие.

Самые воинственные фермеры нагнали нескольких мутантов и принялись их мутузить, пытаясь отобрать награбленное.

– Отпустите их, – попросил я, – возможно сейчас им эти вещи более необходимы, чем нам. Хорошо, что нас здесь не было и никто не пострадал.

– А что мужики, он ведь прав! – поддержал меня один из фермеров. – Продукты и вещи – дело наживное…

– Нечисть нечисть и защищает! – злобно сплюнул сквозь зубы Азум. – Вы как хотите, а я поехал, не по душе мне здесь, прикончить бы их всех, да свиньям скормить, хоть польза была бы …

– А она то у тебя есть, Душа? – едко спросила Аника. – По твоим словам получается, что как бы и нет.

– Если вся нечисть такая благородная, как мы сейчас видели, – поддержал её Хуги, – то я предпочитаю иметь дело с ними, а не с такими стервятниками, как ты.

Азум

Азум и ещё некоторые фермеры собирались уже отъехать. Услышав два последних комментария, парень резко развернул лошадь, направляя её прямо на говоривших, и замахнулся хлыстом на Анику… В тот же миг, лошадь под ним крутнулась, развернувшись буквально на одном месте, и, сбросив его на землю, растворилась в ночной мгле.

– Вы мне за это ответите! – фермер вскочил на ноги и бросился на Миху, который, не предвидя выше описанного, подъехал защитить фермершу и теперь был к нему ближе всего. Знай Азум, что Миха – кузнец, вероятно догадался бы какой у него тяжёлый кулак и навряд ли поступил так опрометчиво. Сидя на земле, матерясь и отплёвываясь, нападавший растерянно озирался, не зная, что же теперь делать – без коня, ночью, в одиночку находиться в лесу было самоубийством.

Миха соскочил с лошади и подал ему руку: «Вставай!» Фермер в ответ только грязно выругался. Кузнец, не обращая на это никакого внимания, несмотря на то, что Азум выглядел куда массивнее его, поднял парня, как пушинку, легко поставив на ноги: «Не горячись, – миролюбиво сказал он, – идти тебе сейчас всё равно некуда. Проведёшь ночь здесь, а утром решишь, что тебе делать дальше».

«Постой, я тебе ещё отомщу! Добреньким прикинуться решил перед фермерами. Думает меня можно вот так унизить при всех и это сойдёт ему с рук?! – злобно размышлял фермер. – С тобой мне конечно не справиться, а вот с девкой твоей я такое сотворю, что никто больше даже косо посмотреть на меня не посмеет!»

Он опять прокололся, не подумав, что громкие мысли могут слышать, даже такие слабые сенсы, как я, это всё равно, что сделать объявление через мегафон.

– Я возвращу ему коня и пусть скачет на все четыре стороны, – мысленно произнесла Эти.

– Да ему, после того, что он сказал про свиней, нельзя в лесу показываться не то что ночью, но даже и днём, возразил Дени, – облучённые ему этого не попустят.

– Не только в лесу, но и у реки, – добавила Яна, – я бы ему вообще советовала не выходить из дома.

– С его подлыми мыслями, его и здесь оставлять рискованно, – заметил Георг.

– Я возвращу его лошадь и пусть решает сам.

Вскочив на коня, Азум погрозил ему: «Подожди… доберёмся домой, я с тебя шкуру сдеру и колбасы наделаю!»

– Стой! – крикнул ему один из фермеров. – Сейчас одному в лесу опасно!

Но Азум только грязно выругался. Злоба и жажда мести застили ему и глаза и разум. Увидев, успевшего уже покинуть седло Юрчика, он выкрикнул: «А вот ты где, маленький негодяй, иди сюда, я научу тебя, как вежливо разговаривать со старшими!» – и протянул руку, чтобы схватить ребёнка, но не успел. Леони выхватил мальчика буквально у него из-под носа: «Забирай свою лошадь и убирайся! – сказал он. – Этот мир не рай. И нам всем подчас приходится быть суровыми и принимать нелёгкие, порой жёсткие решения. Но в тебе слишком много беспричинной жестокости, чтобы жить среди людей».

– Ха! – нарочито громко хихикнул Азум. – Вы у меня все поплатитесь! Я вернусь и приду за каждым из вас, с настоящей армией, я взорву и разорю ваши дома! Вы не знаете, кто я!

– Знаем, – спокойно сказала Алиса, – ты холмоградский шпион, засланный, чтобы поссорить между собой фермеров, и других, живущих свободно, людей. А сегодняшнее своё задание: задержать нас у Майкла, и дать возможность разбойникам перевезти всё принадлежащее нам в Холмоград – ты провалил… И не ты один.

– Это всё маленький негодяй: «Спать хочу… спать хочу!» – громко перекривил Азум Юрчика. – Не мог потерпеть! Думаете я вас боюсь?! А вот, фиг вам! – он сделал неприличный жест: «Люди из города мне объяснили, что никакие вы не колдуны. Вы такие же выродки, как те, которых они науськали на вас. Думаете эти уроды свободы захотели?! – он дико расхохотался. – Они такие же примитивные дураки, как и вы, верящие в чувства, семью, глупую привязанность. Холмоград обещал пощадить их семьи, вот они и стараются. Идиоты, никто никого уже больше не увидит. И правильно! Зачем уродам семьи?! Рожать таких же уродов?! Вас тоже скоро всех разобщат и уничтожат!» – торжествующе заключил он.

– Я даже могу предсказать тебе твою судьбу, – тихо произнесла Алиса. – Если ты останешься с нами, то когда станет светло, возможно, сможешь проскочить через лес, если будешь мчать без остановки и не задержишься ни у реки, ни у озерца, ни у болот, а если уедешь сейчас, то не проживёшь и до утра.

– Да пошли вы все! – выругался парень и так хлестнул лошадь, что она сорвалась и понесла….

Все застыли не проронив ни слова, и так молча простояли несколько минут. В мире, где надо было скрывать даже мысли, зря он так бездумно выпускал пузыри слов. Я слышал, как мои сенсы переживали и, так же как они, думал, что никогда его больше не увижу. Однако, не прошло и десяти минут, как мы услышали знакомое ржанье и вслед за ним вой волков. Дети повеселели, а Юрчик одарил меня лучезарной улыбкой.

– Чёрт бы побрал вас всех, ваши свадьбы и этот волчий лес… – ругался молодой фермер, слезая с коня. Собственно, благодарности никто от него и не ждал.

Переговоры

– Лады, – сказал Майкл, – пора наводить порядки.

Часть людей осталась снаружи, собрать то, что ещё можно было использовать, другие отправились с нами внутрь, оценить нанесённый урон. Однако, пройдя вслепую первый проход, мы не обнаружили ни факелов, ни свечей, и от дальнейшего исследования пришлось отказаться. Было решено сложить всё в первой зале, и устроиться отдыхать там, вместе с лошадьми, на остаток ночи.

– Надо развести костёр, чтобы на нас не напали волки! – тоном главнокомандующего заявил Азум, чем нимало рассмешил моих милых, добрых и скромных детей, которые просто не могли допустить, чтобы человек отправился на верную смерть, даже такой, даже по собственной инициативе.

Мне снилась горная речка, журчание которой, издалека, можно было принять за людские разговоры. Вода, пройдя несколько перекатов, спадала каскадом с небольшого уступа и билась о камни, выбивая знакомый звук, который я никак не мог вспомнить. Я наклонился к камню, чтобы лучше расслышать… и чуть не упал с полки спального вагона. Колёса стучали на стыках: «Арс! Арс! Арс…». «Аррсс… Аррсс…» – скрипела на ветру ветка ясеня, стуча в окно нашей с Фруми первой квартиры. Фруми улыбалась, нежно прижимаясь к моему плечу: «Ты же её не срежешь?! Жалко ведь! Отец сажал…»

«Арс!» – наконец пробилось в моё сознание! И оно пробудилось – меня кто-то звал. Как только я проснулся, появился и образ – средних лет облучённый с шишковидными наростами на лбу:

– Арс, мы можем поговорить с тобой и девочками-близнецами?! Вы можете выйти к нам?!

– Я готов говорить с вами, – также мысленно ответил я, – сейчас спрошу у девочек, выйдут ли они со мной.

– Мы идём, – отозвались близняшки.

У входа в пещеру нас ждали несколько облучённых.

– Азум конечно не заслуживает жизни, он жестокий и подлый! – сказал шишковатый. – Но, благодаря ему, мы все теперь знаем расклад, и те, кто держит нас на цепи тоже. Нам стыдно, что мы оказались орудием грабежа и мы возвращаем вам часть вашего имущества! – произнося это, он сделал едва заметный жест близняшкам, и девочки вместе с ним пошли в пещеру, неся с собой ящик со свечами, следом за ними туда вошли ещё несколько облучённых, внося факелы. Они несколько раз входили и выходили, а потом попрощались со мной и девочками, и растворились в темноте ночи.

Яна сделала мне знак молчания.

– Несчастные люди, – сказала она, пока мы заходили под свод пещеры, – теперь и они и их родные погибнут. Мне их так жаль.

– А мне нет, – возразила Алиса, – сами виноваты. Посмотри, они у нас всё забрали и одежду, и еду, и оружие, и инструменты… Они нас не пожалели, не подумали, как мы сможем выжить…

– Но они же немного вернули, – робко заметила Яна.

– Ну конечно, – с насмешкой ответила сестра, – всё, что разбили, или не сумели приспособить.

Так, переговариваясь, девочки увлекали меня всё дальше и дальше в глубь пещеры. Затем они сделали знак остановиться, Яна осталась со мной, а Алиса пошла дальше по проходу. Через некоторое время Яна дала мне знак двигаться, и я понял, что мы идём к одному из самых глухих наших тайных убежищ, только каким-то очень кружным путём, несколько раз пересекая свои собственные следы. В укрытии нас ждали Алиса и шишковатый. Даже я, находясь рядом с облучёнными у входа в пещеру, не сумел заметить, что он не вышел.

– Знакомься, Арс, – сказала Алиса, – это Валенсо. Он из второй группы учёных. Валенсо, его подруга Эсти и ещё несколько человек отказались проводить опыты на людях, их посадили в клетки и самих сделали подопытными, а потом, сослали на подводные работы, откуда, как мы думали, они бежали.

– Вот теперь действительно «Здравствуйте!» – протянул мне руку для пожатия Валенсо. – И, прежде чем перейти к делу, я хотел бы кое-что уточнить, во избежание дальнейших недоразумений. Массово покинуть озеро невозможно, потому, что на его дне никто не живёт, а находящиеся там строения – декорация, скрывающая миниатюрный атомный реактор, который и был построен под видом захоронения радиоактивных отходов. Так что большинство мутаций и уродств тех, кого вы называете «лучистые», вызваны искусственно, опытами в подземных лабораториях города, где собственно и расположена основная его часть, а некоторые в качестве наказания и устрашения для других. Все, кто обслуживает электростанцию и находящиеся рядом плантации, также живут в поземной части города, в примыкающих к озеру туннелях и получают свою дозу радиации.

– Теперь понятно почему их не заинтересовало составленное нами лекарство от лучевой болезни, – подумал я.

– Да, – улыбнулся Валенсо.

– Но как же таблетки?! – удивилась Яна.

– Всего-навсего витамины, – пожал плечами наш необычный гость, – знаете ли недостаток света, разнообразия питания, чрезмерная мацерация тканей…

– Вы врач? – поинтересовался я у него.

– По одной из основных специальностей я психиатр, но также проходил ускоренные курсы по другим медико-биологическим дисциплинам, и не только.

Это бесполезно, – с улыбкой повернулся он, к моментально покрывшейся предательским румянцем, Алисе, – ты всего лишь талантливая девушка, а я дипломированный профессионал, поэтому я могу тебя зондировать, при желании, а ты меня нет.

– А над чем конкретно вы работали в Холмограде? – продолжал я его расспрашивать.

– И работал, и работаю: изучаю на практике способы нелекарственного управления психикой человека, групп людей и толпы.

– Но как же такой человек мог оказаться здесь, с толпой грабителей?! – изумился я.

– Кто-то же должен был ими управлять, – улыбнулся он в ответ, пожав плечами.

– Он подозрительно откровенен, – мелькнула у меня в голове тихая мысль, которая тут же была им уловлена.

– Вот в этом и главная загвоздка! – с долей растерянности ответил он на моё подозрение. – Доверие! Насколько мы можем доверять, даже не друг другу, а самим себе?! Какой сюрприз хранит та часть мозга, которая для нас пока недоступна?! – он посмотрел на близняшек, и они сжались, словно пытаясь стать незаметными.

– Арс, мы не хотели тебя обманывать… прости… мы очень любим тебя… – начали они наперебой, – мы боялись, что ты от нас откажешься…

– Дело далеко не в этих двух девочках! – перебил их Валенсо. – Никто не может быть уверен, что у него в мозгу не заложена бомба, со спусковым механизмом в Холмограде, либо каком-нибудь другом месте. Мы все словно марионетки! Рано или поздно нас потянут за эти ниточки! Вопрос только времени!

– И у меня?! – я ошалело посмотрел на него. – И у вас?! Но вы же такой специалист?!

– За этим я и пришёл к вам, – устало сказал Валенсо. – Но я ещё многого не рассказал про себя, а любая недоговоренность может сыграть с нами злую шутку. Вы спрашивали над чем я трудился в Холмограде, и вас удивила даже кроха моих знаний об этом месте, которую я вам успел приоткрыть. Но всё дело в том, что я не рассказал вам о своей профессии. Я не просто так появился в этом городе, кое кого очень интересовали ведущиеся там работы.

– Промышленный шпионаж?! – попытался я угадать.

– Нет! – цокнув, отрицательно помотал головой Валенсо. – Госбезопасность. Только они слишком долго раскачивались, проверки, перепроверки, бюрократические проволочки… там явно был задействован контрагент. А после энергетического коллапса мне ничего не оставалось, как продолжать работу в городе. Тем более, что моя напарница, которую туда внедрили годом ранее, ждала от меня уже второго ребёнка.

– Постой! – вдруг сообразил я. – Ты не договариваешь! Направлять толпу грабителей, можно было послать кого и попроще. Но Холмоград прислал тебя! Так какое твоё истинное задание?

– А ты сильный! – тоже переходя на ты, с уважением, усмехнулся Валенсо. – Да и девчонки твои молодцом, быстро оправились и снова бросились бомбить мои мозги. Другие на вашем месте так бы и пребывали в панике и растерянности. Ты прав, моим заданием было дезориентировать вас. Неправда ли я неплохо справился?!

Самым удивительным при этом были его глаза. В них было всё – и гордость собой, и смешливость, и такая глубокая доброта, что я только неимоверным усилием воли сумел заставить себя отвести взгляд, подумав: «Чисто удав», – чем окончательно рассмешил его.

– Лады, с этим заданием ты почти справился, – миролюбиво сказал я, – а второе?

– Второе?! – серьёзно и удивлённо посмотрел он на близняшек. – Не ожидал… Мда… Ну что же будет вам и второе: я должен был прощупать насколько вы сильны и должен признать, что вы достойные противники.

– Тогда переходим к основному заданию! – его комплименты, мимика, жесты, манера держаться явно действовали, как я ни пытался сохранять осторожность и сосредоточенность, лицо расплывалось в улыбке, а самым сильным желанием было обнять его и потрепать по плечу. Не в силах более сопротивляться, я прибегнул к последнему средству, незаметно для всех, вонзив себе ноготь в ладонь. Волна чистой боли тут же окутала мозг, отрезвляя его и приводя в сознание. Но от Валенсо трудно было укрыться: «Зачем же калечить себя?! – смешливо заметил он. – Надо было просто попросить… я бы прекратил».

Однако, энергии моего поступка оказалось достаточно, чтобы отвлечь его внимание, что позволило близняшкам прорвать, на мгновение ослабший, защитный барьер и проникнуть в его мысли.

– Мы не станем нападать на Холмоград! – неожиданно резко сказала Алиса и так взглянула ему в глаза, что он аж отшатнулся…

– Ну, ну, потише, девочка, я не враг вам и не собирался заводить вас в ловушку, иначе зачем бы я так подробно рассказывал об озере и о себе.

– Хороший ход, – засмеялся я неопределённости ситуации.

– Мои планы расходятся с планами тех, кто меня послал… – посерьёзнев, начал объяснять Валенсо. – Холмоград вовсе не расположен вас убивать, всё ещё рассчитывая получить, на основе ваших генов, суперсенса. Их план заключался в том, чтобы вы, возглавив армию нападающих, очутились в окружении, между войсками города и его приспешниками, притворившимися вашими друзьями. Я же предлагаю идти вам не во фронте армии, а в её тылу, и, пока они будут между собой разбираться, проникнуть в город, через один из известных мне тайных ходов.

– А для чего нам вообще куда-то проникать?! – самым невинным голосом поинтересовался я, понимая, что это наиболее прямой путь в ловушку.

– Что ж, никто и не рассчитывал, что вы настолько глупы, чтобы ввязаться в эту авантюру! – вздохнул Валенсо. – Но там наши семьи и мы должны были попробовать. Центрополь уже создал систему самообеспечения, но пока она не заработала на полную мощность, он нуждается в сырье. Город предлагает вам договор: вы обучаете уродцев лекарственным сборам, и не мешаете брать дань с фермеров, а вас за это оставляют в покое.

– Договор – это прекрасно! – поддержал я. – Только надо его слегка доработать. Мы обучаем ваших людей, фермеры доставляют вам продовольствие, а вы, в обмен, снабжаете нас всех готовыми медикаментами и металлическими инструментами.

– Во-первых, не отождествляйте меня с городом, – опять вздохнул Валенсо, – я всего лишь переговорщик, а во-вторых, не станут они платить за то, что могут взять бесплатно.

– Если б это было так просто, вряд ли бы они послали целую армию обворовывать нас и вести переговоры, – усомнился я.

– Сейчас там разбирают ваши травы и сравнивают по справочникам, а что можно прорастить – проращивают… – нарочито задумчиво растягивал слова Валенсо, – подумайте хорошо, скоро вам нечего будет предложить в обмен.

– А мы не жадные, – улыбнулся я, – на здоровье!

Валенсо молча пожал плечами и пошёл из каверны.

– Стой! Не туда! – попытались его остановить близняшки.

– Не смешите! – резко ответил он. – То, что вы вели меня сюда, наматывая круги, совсем не значит, что я должен также возвращаться обратно. Я и так потерял с вами слишком много времени и теперь должен подумать, как вытащить свою семью и семьи этих несчастных, которых изуродовали и выслали из города собирать для него ресурсы.

Разбитая психика

Проводив Валенсо, девочки вернулись, в теперь уже не потайные, залы. Было над чем подумать. Этот психолог всё-таки добился своего – я ещё никогда не чувствовал себя таким дураком и, судя по взглядам близняшек, они были растеряны не меньше моего. Со стороны это выглядело так комично, что я не выдержал и рассмеялся. Яна с Алей несколько мгновений тупо смотрели на меня, а потом также расхохотались.

Мы считали себя умными, сильными и защищёнными, безоговорочно доверяя друг другу. И вот пришёл человек и показал нам, что даже его слабость больше нашей силы, что мы не можем доверять и самим себе, и что все наши тайные ходы и схроны – детская игра, решаемая за два хода.

Сколько мы смеялись трудно сказать. Это был смех на грани истерики и прекратился он также внезапно, как и начался. Нас проучили, как школьников. Ещё недавно мы считали, что успешно скрываем само своё расположение, затем – локализацию в этом расположении, а теперь нам продемонстрировали, что мы живём открыто, как на ладони и уязвимы как безраковинные улитки. Увы, мы оказались не героями, спасающими мир, а заигравшимися детьми, которых одним щелчком поставили на место. Мы даже не сумели понять, кто это был – друг или враг, и каковы были истинные цели этого визита.

– Милые мои доченьки! – я наконец сумел окончательно взять себя в руки и нежно полуобнял близняшек. – Никто не может отвечать за то, что сотворили с ним без его ведома и согласия. Вы должны знать и помнить, что чтобы с нами не произошло, вы всегда будете и останетесь нашими с Фруми детьми. Я не каждый раз знаю, как поступить правильно, могу ошибаться, совершать глупые поступки, но, что бы ни было упрятано от меня в моём мозгу, я никогда не нанесу вам сознательного вреда, скорее размозжу свою голову о камень.

– Ты самый замечательный отец во всём мире! – прильнули ко мне девочки. – Мы постараемся во всём разобраться!

– Нет! – возразил я. – Этого как раз делать и не стоит! Вдруг там сосуд Пандоры!

– А кто это Пандора?

– И что за сосуд?

– Вы не знаете мифологии? Я расскажу, только потом, уже утро и все должно быть проснулись.

Очередная перетасовка

– А вот и наша пропажа! – радостно воскликнула, увидев нас, Эти. – Мы уже собирались идти на поиски. Тут у нас гости и мы не знаем, что им ответить.

Из темноты одного из углов выступили несколько лучистых.

– Они хотят жить с нами, – сказал Серж, – а я не знаю хорошая ли это идея.

– У нас небольшой выбор, – горько усмехнулся один из лучистых. – Мы не умеем жить в дикой природе. Жильё мы может кое-как бы ещё построили, а всё остальное вряд ли. Мы не знаем съедобных и лекарственныхрастений и не умеем добывать пищу.

– Сколько вас? – поинтересовался я, пытаясь уловить мысли говорящего и понимая, что мои дети сейчас заняты тем же.

– Выгляни, если хочешь знать, – ответил он, – мы пришли все.

Я задумался. Среди них несомненно были и слышащие, и видящие, и чувствующие слабые электромагнитные поля. Кто знает какие задания они получили?!

– Мы не знаем пришли вы к нам сами, или вас подослал Холмоград с каким-нибудь заданием, – мне невольно вспомнился Валенсо, – также, как и всех способностей ваших изменённых организмов. У нас нет причин не доверять вам, но и доверять -нет оснований (с удовольствием повторил я понравившееся выражения Майкла). Единственное обстоятельство, в которое я верю, это то, что вы действительно в непростом положении. Вопрос в том: можем ли мы вам помочь и каким образом?!

– Я тебя понимаю! – сказал Илья, лучистый ведущий переговоры. – Как и ты понимаешь, что я не могу отвечать за всех. Но мы примем любое ваше решение.

– Помочь?! Им?! – возмутился Азум. – Да они вас самих оставили голыми, босыми, без средств к существованию!

– Мы привыкли к трудностям, – улыбнулся Крис.

– А что?! – поддержали его близняшки. – Пойдём работать к Майклу за еду.

– Ага, – добавил Георг, – если он нас примет.

– Да куда же я денусь, – улыбнулся Майкл, – только столько рабочих мне не прокормить.

– Я могу забрать с десяток, – сказала Аника, – и оплачивать их работу продуктами.

– У меня ферма небольшая, но трёх-четырёх человек я могу взять, – вступил Хуги.

– И я два десятка, с небольшим заработком, – подхватил Леони.

Постепенно и остальные фермеры согласились принять по несколько работников, все, кроме Азума. «А я в спасатели не нанимался!» – заявил он.

– Вы согласны работать некоторое время, пока не будете готовы к самостоятельной жизни, за еду и кров? – обратился я к Или.

– Думаю, что для нас это было бы спасением, – ответил лучистый, – но я должен спросить остальных.

Мы вышли из пещеры и увидели несколько десятков людей, глядящих на нас с надеждой и отчаянием. Что бы они ни замышляли, теперешнее их положение было аховым и они были согласны на всё.

Пора было от теории переходить к практике. Однако, каждый фермер хотел заполучить Миху и старших сенсов, что не входило в наши планы. Я ломал голову, как бы поделикатнее отказать им, но меня выручил Майкл: «Поскольку вы выбрали меня главой фермерского союза, – сказал он, – я хочу вам напомнить, что мы собирались не укрепить свои хозяйства, пользуясь несчастьем этих людей, а помочь им. Поэтому сначала необходимо распределить самых уязвимых, которые ещё не пробовали самостоятельной жизни вне благ ушедшей цивилизации. Кроме того, нам понадобиться связь для повседневных вопросов и экстренных случаев. Нойман! Ты поможешь мне отобрать слышащих?»

– Конечно! – отозвался парень, и послал ментальный месседж: собраться всем, кто его слышит, у старого дуба, слева от входа. На наше удивление, туда перешли не только почти все лучистые, но и несколько бывших поселенцев. Нойман продолжил мысленное общение, с целью выявить степень слышания, а все остальные сенсы, в это время, пытались отследить скрытые мысли, как находящихся под дубом, так и оставшихся. Они выявили ещё около десятка слышащих мысли, которые не пожелали разглашать свои возможности и теперь, понимая, что их диагностировали, напряжённо ждали реакции.

Вскоре, все возможные вакансии у фермеров были заполнены и осталось ещё несколько десятков бывших поселенцев и тех, что проживали с нами в пещерах.

– Арсуш! – сказал Бази. – А почему бы нам не отправить кого возможно к Майклу, а самим не остаться здесь. Опыт у нас есть, не пропадём.

– Мы с Михи тоже за то, чтобы остаться, – поддержала Натали.

– С маленьким ребёнком на руках?! – изумилась Фруми.

– Ну вы же нас не бросите… – рассмеялся кузнец.

– О, и тогда у меня не заберут руководство! – со смехом заключил Серж.

– А я смогу и дальше брать у вас уроки по лекарственным растениям и минералам и обучать вас медицине, – продолжил Бази.

Я не успел и слова сказать, как семья, многие из тех, что были с нами, включая боевой отряд в полном составе, и некоторые поселенцы заявили о своём желании остаться.

– Если вы остаётесь, можно ли и мне остаться с вами, чтобы обучиться жить в природе? – спросил один из лучистых. Я посмотрел на Алису. «Конечно, – сказала девушка, – оставайтесь». В результате, с нами остались все, кто не признался в своих способностях и ещё около десятка лучистых, а их места у фермеров заняли бывшие поселенцы.

Тайный поход

Итак, мы вернулись к тому с чего начали, только с уже разросшейся семьёй и примкнувшими людьми. Не желая повторять прошлых ошибок, я объявил всем, что семья не будет участвовать в руководстве общины и её работах, жить мы будем в другой части пещеры, зарабатывать самостоятельно, главным образом на сборах растений и минералов, для питания и лечения.

На самом деле, нам надо было изолироваться, чтобы восстановить силы и обдумать сложившуюся ситуацию. Желали мы того, или нет, но обстоятельства вынуждали нас следовать первоначальному плану, оглашённому в Монастыре Вод монахом-Проводником Петерсом, с главной задачей – просто выжить, не растеряв силу и знания. Надо было восстанавливать тренировки и ремесленные навыки. С последними было проще, а вот тренировки требовали хотя бы минимальной площадки, укрытой от посторонних глаз.

Встал вопрос: разумно ли в теперешней ситуации обучать всех желающих сбору и использованию лекарственных трав. Мы щедро делились этими знаниями, наивно полагая, что создаём будущее, противопоставленное Холмограду, а получалось, что прямо передаём их городу, лишая себя основной валюты торгового обмена. Требовалось тщательно обдумать наше место во вновь складывающейся системе отношений, как внутри общины, так и в конфликтах между создающимся фермерским объединением и Холмоградом. А самым сложным оказалось решение о допуске в семью: что делать со вновь возникающими молодыми семьями, отселять их, или обучать партнёров и рождающихся детей.

Вопросов было много, а времени и сил на их обсуждение, учитывая, что мы остались без лекарственного сырья, продовольствия и других ресурсов, не хватало. И хоть нам очень не хотелось расставаться с близкими, мы оставили Натали с Михи и Фрумиле все имеющиеся припасы, попросили Бази в течении недели нас не беспокоить, а сами тайно покинули пещеры. Я хотел оставить и Юрчика, но он так активно воспротивился, что пришлось отступить.

Первый отрезок пути мы шли в сопровождении волчьей стаи, чутко улавливающей любое постороннее присутствие. Общаться мы могли только знаками, на головы были натянуты защитные шапочки, предотвращающие любой ментальный обмен. Дорога была тяжёлая, через поросшие колючками буреломы, овраги и каменистые осыпи. Кроме того, мы немного кружили, несколько раз возвращаясь по собственным, невидимым простому глазу, следам, понимая, что в любом случае остаётся энергетическая метка.

Пора было взлетать и я переживал: справлюсь ли?! Конечно, дети, без меня, сделали бы всё быстрее. Но как я мог отпустить их одних в столь опасное предприятие, тем более при невозможности связаться, чтобы не дать обнаружить местонахождение?! Помня наставления Петерса, я мысленно выстроил два прямоугольных треугольника и визуализировал скалу, с вырубленными каменными ступенями. Дети не могли слышать мои мысли, но они видели мою линию подъёма и выстроились вокруг меня, усиливая ощущение присутствия опоры. Теперь основной задачей было не думать, а просто тупо переставлять ноги, преодолевая усталость мышц. Самовнушение было настолько сильным, что я даже несколько раз споткнулся и ухватился руками за камни удерживая равновесие.

Спустились мы в туннель заброшенного шоссе. Пройдя через его служебные помещения ещё на горизонт ниже, мы обнажили головы и, образовав круг, создали энергетический вихрь, нарушивший структуру пола и пронёсший нас через слои твёрдой породы и строительных конструкций ещё ниже, на заваленную станцию метро. Здесь у нас был один из временных складов и насколько мы могли судить, до него пока никто не добрался.

Мы взяли самое необходимое – спирт, йод, перманганат калия, вату, бинты, соль, сахар, мёд, одежду, одеяла, иглы, нитки, кое-какие инструменты, в том числе медицинские, и непромокаемые пакеты, в которые всё и загрузили. Другие лекарства и продукты, к сожалению, пришлось выбрать раньше, до окончания их срока годности.

Обратно мы шли по высохшему канализационному коллектору, который оканчивался в реке на несколько метров ниже водного зеркала. На некотором расстоянии от него располагалась подводная пещера – наш перевалочный пункт. Замаскировав часть принесённого за камнями, мы разделись и, вооружившись тростниковыми дыхательными трубками, поплыли вниз по течению. Это было несколько рискованно, учитывая расселение водных мутантов, но лучшего пути у нас пока не было.

По дороге мы набрали водных растений, моллюсков и даже несколько рыбок и раков, и выбравшись на берег выглядели вполне заурядно, как все собиратели. Теперь мы уже не маскировались, а шли свободно общаясь, выискивая всё, что могло бы пригодиться. Как только мы вышли из воды, появились волки. Это было необычно. Никто не призывал их, и всё же они пришли. Мы отдали им рыбу и раков, и с удивлением наблюдали, как они поглощают угощение. Звери явно были голодными.

Волки

Не вполне понимая, что происходит, я молча шёл за детьми, не проявлявшими внешне никакого беспокойства, в отличие от волков, которые всё теснее и теснее прижимались к нам. Как только береговой откос закончился и мы свернули к лесу, раздались беспорядочные выстрелы. В ту же секунду я почувствовал лёгкое давление и покалывание усиленного защитного поля. Мы остановились, решая, что делать дальше. Идти под прикрытием защитного поля на выстрелы было опасно, поскольку мы не знали всего арсенала нападавших, идти дальше вдоль берега – неразумно: там, скорее всего, нас ждала вторая засада. Применить ментальный удар – непонятно как на него среагируют волки, да мы и не знали экипировки противника.

Мы отступили под прикрытие берегового обрыва, сняв защиту. Через несколько минут прилетела стайка ворон и покружив над нами, полетела к лесу. «Их много, – сказал Юрчик, – и они сидят на месте, но нам тоже нужно сидеть, сейчас прилетят птички». Он попросил отдать ему защитные головные уборы и стал натягивать их на головы волков, приговаривая: «Будь хорошей собачкой, одень шапочку». Вскоре вся волчья стая стала похожа на персонажа сказки про красную шапочку.

Неожиданно из леса, где укрылись стрелки, стали доносится странные вопли, оттуда выскакивали люди и размахивая руками бежали к реке… С такого расстояния трудно было разглядеть причину паники, но судя по реакции бежавших, «птички» были очень маленькие и назывались либо оски, либо пчёлки. Противников и действительно было много, в воде плескалось не менее пятидесяти человек. Но рой видимо отступил, потому что они стали выбираться на берег. Больше медлить было нельзя.

Алиса ответила лёгким кивком на мой вопросительный взгляд. Начавшие было приходить в себя разбойники, хватались за головы и катались по земле от непереносимой боли. Конечно это было немилосердно, но другой возможности пройти мимо них у нас не было. Причём сделать это надо было быстро, пока к ним не подоспела помощь из второй засады, где мы слышали сенсов.

Мы переживали, как там наши, но Натали заверила нас, что всё нормально, только пришлось приютить несколько, искавших убежища, волков. Неожиданно в эфире возник голос Сержа: «Альсуш, у нас проблема, во вход в пещеру проникли волки, они никого не трогают, но люди боятся». – «Успокой людей и дай волкам уйти в глубь пещеры. Усильте вооружённую охрану входа, любых животных пропускайте беспрепятственно, они не нанесут вам вреда, берегитесь нападения вооружённых бандитов! С незнакомыми людьми не разговаривайте! Не давайте приблизиться им к пещере!»

Итак, охота, в этот раз, велась не за нами, а за часто помогавшими нам лесными хищниками. Это было плохо. Нелюди, которые истребили цивилизацию, чтобы обрести неограниченную власть, не остановятся перед истреблением всего живого на Планете, чтобы эту власть удержать. У нас снова не выходило просто жить, сопротивляясь только трудностям быта.

Но что могли мы противопоставить прямой агрессии Холмограда против животных и растений?! Пассивная позиция в такой ситуации была подобна самоубийству, а для организации широкомасштабной акции нас было слишком мало. К тому же мы не знали насколько можем доверять недавно присоединившимся лучистым и поселенцам.

Мы бежали к пещерам. Я давно свыкся с мыслью, что дети контактируют с животными и растениями, и могут направлять их действия. Но только теперь, глядя на мчащихся в авангарде волков, словно влившихся в нашу большую семью, я осознал, что это нечто большее, не одностороннее управление, а полноценный союз: мы защищали друг друга и искали друг у друга защиты. Конечно, у нас была возможность уйти, спрятаться на какое-то время, но мы не могли оставить ни людей, ни животных, которые нам доверяли, это было бы предательством.

Серж в точности выполнил мои указания. На подходе к пещере расположилась группа незнакомцев с женщинами и детьми, то просящая, то требующая, чтобы их пустили внутрь, или хотя бы вынесли им пищу и воду, а прямо за ними, под прикрытием небольшого холмика, поросшего лесом, отряд вооружённых бандитов. Нашего появления они не ожидали, а у нас не было никакого желания с ними сражаться, поэтому мы безмолвно промчались у них за спинами, под прикрытием силового поля, к одному из скрытых входов в пещеру.

Волки, всю дорогу бежавшие впереди нас, теперь плелись сзади, издавая какие-то тревожные звуки. Причину этого мы поняли, когда вошли в зал, служивший нам местом общих посиделок. Всё его пространство было заполнено группами волков. Стаи находились так близко друг к другу, как никогда в природе. А на камне, служившим нам столом, стояла бледная до зелени Натали, из последних сил удерживая на ментальной связи раздражённых животных.

– Ой, сколько собачек! – воскликнул Юрчик. – Можно они будут моими?!

– А со мной поделиться не хочешь?! – спросили одновременно Нойман и Эжен.

– Ладно, – покладисто согласился Юрчик, – пусть они будут нашими, но чур я буду главным. Можно, Арсинька? – при этом он так умильно посмотрел на меня, что я невольно улыбнулся. Что я мог сказать?! Эти дети ничего не делали просто так, и этот маленький мальчик, во многих вещах, был куда талантливее и смышлёнее меня.

– Арс разрешил! – огорошил всех Юрчик. – Теперь ещё надо спросить разрешение у собачек: «Собачки, вы хотите, играть со мной? Идёмте, я покажу вам, где будут ваши кроватки!» – он повёл волков в смежный проход, где был большой зал с низкими сводами и многочисленными нишами. А Натали буквально упала на руки, вовремя подскочившего к ней, Георга, тут же перекочевав в объятья, выскочившего из спальни, Михи. Вслед за ним к нам присоединилась и Фруми.

Безымянная

Мы поспешили к главному входу в пещеру. Просящая и ругающаяся группа перешла к активным действиям. Они приблизились ко входу, бросая в него камни и вырванные с комьями земли травы, по-всякому обзывая нас и требуя, чтобы «жадные и немилосердные трусы» вышли и посмотрели им в глаза.

– Как же я выйду, – певучий голосок Станиславы звучал почти по детски, – когда вы камнями и землёй кидаетесь?! Я уже два кувшина воды приготовила, а выйти не могу.

– Девочка, не бойся… Иди… Иди сюда… Вынеси воду… – раздалось в ответ несколько голосов.

– Не бросайтесь, я иду…

Группа слегка расступилась и мы увидели средних лет мужчину, впившегося колючим взглядом в темноту входа на уровне глаз предполагаемого ребёнка, и его растерянный взгляд, упёршийся в живот, вышедшей из пещеры, Алисы.

– Привет, Виктор! Тебя что уже уволили из спецгруппы, что ты тут попрошайничаешь?!

– Безымянная?! Но тебя не должно здесь быть! Мы пришли не за вами, пока не за вами…

– Вот и прекрасно! – не дала ему закончить мысль девушка. – А теперь вам лучше уйти! И забирайте своих стрелков, пока они сами себя не покалечили!

Ни один мускул не дрогнул в тренированном лице Виктора, и всё же было видно, что фраза возымела своё действие, он знал, что стрелков из пещеры не видно, и что они экранированы. Находясь в пещере, Безымянная никак не могла почувствовать их, и всё же она знала.

– Птиц мы тоже уничтожим, – выдвинул он предположение.

– И муравьёв, и пчёл… и всех остальных… – продолжила Алиса, – и с кем же вы останетесь?!

– С геномодификатами на гидропонике, – нам достаточно.

– В выжженной пустыне?!

– В оазисе Холмогорска! Но меня интересует другое. Ты была моей лучшей ученицей! Вы все были на привилегированном положении! У вас было всё, плюс блестящее будущее! Почему вы ушли?!

– Потому, что мы любим жизнь! Мы не желаем быть ни лучшими, ни подопытными, ни списанными за ненадобностью. Мы хотим жить среди людей и быть такими как все.

– Но ты же понимаешь, что вы не такие! И что Холмогорск не оставит вас в покое! Среди вас и сейчас есть наши люди, не говоря уже о мутантах!

– А ты уверен, что это не было вашей ошибкой?! Вдруг им понравится?!

– Не забывай, что у нас их семьи…

– Ну да, на каторжных работах и в качестве подопытных в инквизиторских лабораториях и инкубаторе… – Алиса блефовала, но Виктор, сбитый с толку её знанием о стрельцах и не уверенный, что в этом были замешаны птицы, купился.

– Они этого не знают…

– Уже знают! – добила его девушка.

Для стороннего наблюдателя, не обладающего значительными сенсорными способностями, сцена эта выглядела несколько иначе: из-под свода пещеры вышла девушка и они с мужчиной молча простояли несколько минут глаза в глаза, словно играя в «гляделки», а затем мужчина забрал своих людей и ушёл, а девушка вернулась в пещеру. Именно так люди передавали из уст в уста, уверяя, что «волшебница» победила его одним своим взглядом. Холмоград тут же подхватил эту чушь, слегка видоизменив: «Опасайтесь встретиться с колдунами взглядом! Взгляд колдунов ядовит!»

Взгляд колдуна

Всё это мы узнали несколько позже. Пока же события опережали наши мысли и предположения, требуя мгновенных решений и неотложных действий. Произошло нападение на три фермы: Аники, Леони и Кривардо. На защиту двух первых поднялись лучистые, ответив на призыв сотоварищей по несчастью, работающих у этих фермеров. А ферму последнего разорили. Обоз, гружённый награбленным, двигался к Холмограду.

Как работают обозы мы хорошо знали по первым дням моего пребывания в городе, когда я неожиданно для себя стал перевозчиком. Надо было спасать пленённых людей до того, как они попадут в Холмоград. Но как остановить танк, идущий впереди колоны?!

– Провал! – неожиданно сообразил Денс. – Они не смогут перепрыгнуть провал.

– У нас не хватит сил провалить такую движущуюся махину на расстоянии, – возразил Георг.

– Юрчик! – воскликнул Анри.

– Вам нужны мои мышки?! – отозвался Юрчик.

– И мышки, и кроты и хомяки и все, кто прокладывает ходы в земле… – подтвердил хор мыслей.

– У второго оврага речной долины, – добавил я, вспомнив топографические подробности маршрута, – там достаточно подрезать склон с одной стороны, а кроме того головная машина слегка отстаёт от танка, из-за ветхости дороги в этом месте.

– Йенс! – позвала Яни. – Передай, пожалуйста, Майклу, что мы просим лошадей!

Фермеры уже знали о случившемся и готовились к обороне. Серж с Бази организовали защиту пещеры. Закрыв тылы, мы мчались наперерез обозу, где-то на середине дороги оседлав, догнавших нас, лошадей. В это же время Юрчик вёл волков вдоль реки, чтобы пересечь её у излучины первого оврага и выйти на дорогу между транспортами.

Взаимодействие с животными на ментальном уровне было для меня чистым чудом, как собственно и передвижение по несуществующим объектам – скалам или мостам, хотя последнее я уже частично освоил, но только в команде, и у меня было большое подозрение, что дети просто вытягивают меня за собой. Я невольно думал о Лёнечке. «Знаешь, – говорила Фруми, – когда я смотрю на Юрчика, я вижу Лёнечку, и мне так жаль, что он не с нами…»

Как мы ни спешили, реальность всё же подкорректировала наши планы, причём в лучшую сторону. Танк успел проскочить нарушенный участок, а обоз скатился по образовавшемуся завалу в пойму реки. Охрана и водители собрались у дороги, решая, что делать. Нам оставалось только изолировать их, что мы и выполнили весьма успешно, предварительно собрав всё оружие. К слову сказать, они не очень и сопротивлялись. Причину мы узнали от пленённого ими фермера: оказывается, с нами опасно встречаться взглядом, можно умереть.

На ферму Кривардо мы возвращались обозом машин, который заключал, вывезенный в обход, танк. Волки, больше не чувствуя опасности, вернулись на свои природные участки.

Достигнув фермы и выгрузив людей и грузы, мы уже собрались отъезжать, когда к нам подошёл фермер, ведя свою семью и несколько животных.

– Пожалейте нас, – неожиданно попросил он, – не забирайте наших детей, мы отдадим вам корову, козу…

– О чём ты?! – не понял я.

– Пожалуйста, не надо… – заплакала жена фермера.

Они стояли понуро глядя в землю. И вдруг девочка, лет семи, вскинув кудрявую головку, метнула в меня лучистый взгляд больших карих глаз: «А это правда, что вы можете превратить меня в волка?»

– Не смотри! Опусти глаза! – зашикали на неё родители. Но девочка пытливо смотрела мне прямо в глаза: «Правда, что вы умеете превращать?»

– Нет! – серьёзно ответил я. – Превращать мы не умеем!

– А убивать глазами можете? – не унимался ребёнок. Стоявших рядом родителей, пытавшихся повернуть её к нам спиной, уже била нервная дрожь.

– Нет, не можем. Успокойтесь, – обратился я к родителям и старшим детям, – мы никого не убиваем, мы такие же люди, как и вы.

– Значит вы не колдуны… – разочаровано произнесла девочка, – и не сможете превратить Жанку в жабу, чтобы она больше не издевалась надо мной и Симоном, что у неё глаза красивые, голубые, как небо, а у нас коричневые, как какашки.

– Извини! – сказал я, еле сдерживая смех от её милой непосредственности и грустинку за наших детей, которых так рано лишили детства. – Мы этого не умеем! Но я думаю, что твои родители поговорят с ней и она больше не будет вас дразнить. А теперь мы вынуждены попрощаться, пора ехать.

– Но что вы возьмёте с нас в уплату за освобождение?! – настиг меня отчаянный крик фермера, когда я уже выруливал машину, догоняя остальных.

Оружие мы отдали Сержу, а технику Майклу, чему они оба несказанно обрадовались. Особенно порадовал фермеров танк, он был на гусеничном ходу и, при небольшой доработке с облегчением веса, мог отлично исполнять роль трактора.

Холмоград притих и мы спешно восстанавливали силы, разрабатывали стратегии и искали новые подземные проходы, понимая, что надолго это затишье не затянется. Городу нужны были ресурсы, в том числе трудовые, а большинство фермеров, ободрённых случаем с Кривардо, перестали платить дань. Фермы были разбросаны на большой площади, что затрудняло их защиту, а застать вторично врасплох обоз на дороге было маловероятно. Кроме того, часть лучистых вернулась в город, а многие из оставшихся подбивали людей уничтожить Холмоград, как источник зла.

Дела семейные

Несмотря на все сложности нашего существования, жизнь брала своё. Фрумиле теперь большую часть дня занималась внучкой, Софи, Сонечкой – дочкой Михи и Натали. Алиса готовилась к свадьбе с Жоржем, а Яна ходила с красными, опухшими от слёз глазами, скрывая ото всех причину своего несчастья.

Меня беспокоили обе близняшки. Но я боялся вмешиваться, неосторожным словом поранить нежную Душу дочерей, или разрушить их жизнь. Влюблённость такой непрочный материал, никогда не знаешь во что она вырастет. Мне было бы куда спокойнее, если бы Алиса выходила замуж за кого-то из своих, из нашей семьи. Я не раз наблюдал, как Анри смотрит на близняшек и был почти уверен, что рано или поздно он выберет одну из них и она ответит ему взаимностью.

Жорж был неплохим парнем, открытым, работящим… но… Я даже не мог бы сказать, что именно было в этом «но», почему я с радостью принял в семью Михи, а против Жоржа во мне всё восставало. Я не мог доверить ему дочь, сам не понимая почему. С Яни было ещё хуже. Дети обычно делились своими проблемами и советовались со мной или Фруми. Расспрашивать, если тебе не хотят говорить, было не тактично, но делать вид, что ничего не происходит стало уже невыносимо. Я решил посоветоваться с женой.

– Конечно надо попробовать, – ответила супруга, – жалко смотреть, как ребёнок мучается. Самое большее, чем ты рискуешь, она просто пошлёт тебя. Хочешь, я сама с ней поговорю?

«Наверно это было бы правильно, чтобы с дочерьми разговаривала мать, – подумал я, – но не в нашем случае…»

– Спасибо! Я сам! – стоило принять мне это решение, как с Души словно камень свалился.

Я полагал побеседовать с дочкой наедине, но меня ожидали все дети, включая Михи и малютку Софи, не было только Яны. Через несколько минут она вошла, ведя за собой Фруми и Илью, и мне сразу стало понятно, что произошло.

– Нет разницы Илюш здесь, или в любом другом месте, – ответила девушка на немой вопрос Фруми, – он слышащий, как и мы. А я… я… у меня будет ребёнок, – добавила Яни уже сквозь рыдания.

– Так чего же ты плачешь, глупенькая?! – обнял я дочку. – Ребёнок – это же счастье!

– Илюш не хочет на мне жениться…

– Ну и не надо! Вон нас сколько! Что мы без него дитя не воспитаем?!

– Он говорит, что этот ребёночек не должен жить, потому, что он может быть не совсем таким как другие дети.

– Януш, солнышко, успокойся, – погладил я пшеничные волосы моей исстрадавшейся девочки, – никого мы убивать не будем, каким бы ни родился этот ребёнок, мы будем его любить и уважать, также, как мы любим и уважаем друг друга. А ты можешь идти! – повернулся я к Илье.

– Ты меня выгоняешь?! – растерялся парень.

– Нет, – пожал я плечами, – просто объясняю, что мы справимся без тебя.

– Папа, не выгоняй его! Мы любим друг друга! – встрепенулась Яни.

– Ты действительно любишь мою сестру? – спросила Алиса, глядя лучистому прямо в глаза.

– Очень люблю! Больше жизни! – ответил парень.

– Почему же ты не хочешь, чтобы у вас была семья, ребёнок?! – изумилась Фруми.

– Зачем я ей такой урод?! Она такая красивая! А я…

– И больше нет никаких причин? – уточнил я.

– Я её недостоин, – горестно покачал головой Илья.

– Ну это позволь уже нам решать, – рассмеялся Михи и обнял расстроенного лучистого, – Януш, а что ты скажешь?

– Папа прав! – наконец улыбнулась девушка: «Я глупая, а ты ещё глупее, – поцеловала она Илью, – ведь самое главное, что мы любим друг друга. Правда?!» – заглянула она ему в глаза.

– И ты не станешь меня стыдиться?! – спросил Илья.

– Нет, ну точно дурак! – сказал Георг. – А ведь умный парень! Неужели и я, когда влюблюсь стану так же тупить?!

Все засмеялись и бросились обнимать счастливую пару и жать им руки.

– Ну вот и прекрасно! – подвёл я черту. – Будем считать, что официальная часть бракосочетания состоялась. Поздравляю нас с появлением в семье ещё одной семьи! – «семья семьи…» вызвала новую волну смеха.

– Гайюш, – окликнула порозовев, как созревающий абрикосик, Терезия.

– Папа! – сказал, беря Тери за руку и пламенея, Гай. – Мы тоже хотим навсегда связать наши судьбы. Детей у нас правда пока нет, – прошелестел он, моментально охрипшим голосом и ещё больше краснея, – но обязательно будут.

– Как быстро растут птенчики, – заметила, обнимая детей, Фруми, – что ж, глава семейства, скрепи своим отцовским словом и этот союз!

– Гаюш, Тери, вы хорошо подумали? – спросил я, напрасно пытаясь скрыть улыбку. – Семья – не развлечение, а тяжёлый обоюдный труд, где надо думать не о себе, не о сиюминутной победе, а о том, чем то или иное решение может обернуться для ваших отношений в будущем. Готовы ли вы принять на себя такую ответственность?

– Я буду стараться изо всех сил, отец! – честно ответил Гай.

– И я тоже! – эхом отозвалась Терезия.

– А у меня есть для всех подарки, – сказал Анри, – только на них кое чего не хватает, подождите минуточку, – он протянул мне дощечки и уголёк, – распишись, батя.

Это был полный сюрприз, вызвавший всеобщее удивление и восхищение. На дощечках были выгравированы попарно все наши молодожёны, а надпись под портретами гласила: «Семья! Отец…».

– Я не знал, как правильно написать, – начал оправдываться Анри, – да и размер хотелось сделать поменьше…

– Ты чудесно всё сделал!

– Это просто чудо!

– А как ты узнал?

– Как ты сумел скрыть от нас?

– Ты такой талантливый!..

Вопросы и похвалы сыпались, как горох, сквозь прохудившийся мешок, добавляя всеобщее веселье. Я поймал грустинку в глазах, пытавшейся, что есть силы, улыбаться, Алисы. Девушка подошла и обняла меня: «Всё будет хорошо, папа, я со всем справлюсь». Я и не сомневался, но мне так хотелось счастливой и безоблачной жизни для всех своих детей.

Жорж

Отцовскую интуицию трудно обмануть. К сожалению, я оказался прав, не доверяя Жоржу, хотя и не знал в чём дело, пока он, спустя какое-то время, сам ни пришёл ко мне.

– Арс, я бы хотел просить тебя о помощи. Мы с Алей любим друг друга, но она отказывается выходить за меня замуж. Поговори с ней, пожалуйста.

– Алиса разумная девочка, у неё наверняка имеются какие-то веские причины для отказа.

– Какие причины?! Она беременна! Я не могу допустить, чтобы мой ребёнок рос без отца. И, кроме того, она мне нужна, как жена, как женщина, как веда, в конце концов.

– Тебе нужна персональная веда?! – удивился я.

– Почему персональная?! Валентин и Джон уже нашли себе подружек, но они обычные поселенки, нам нужна хотя бы одна веда.

– Не понял!

– А разве Алиса не рассказывала тебе?!

– «Не рассказывала» о чём?

– Ну вот, говорят, что вы всё про всех знаете, а получается, что и ваши дети вам не доверяют. Нет, правильно мы решили смыться отсюда в горы. Там и климат поздоровее, и пищу найти проще и воевать не с кем… Только вот Алю уговорить не могу, отказывается уходить отсюда … Повлиял бы ты на неё!

– Как же я могу заставить человека поступить против собственного желания?!

– Да она сама не знает, чего хочет, капризничает, как все беременные. То чуть ли не на шею вешалась, а теперь и говорить со мной не желает.

– На этом и завершим беседу! – мне не понравились его тон, планы на Алису, а особенно последнее высказывание, по всему выходило, что ему нужна была не столько любящая и любимая супруга, сколько опытная компаньонка. – Надеюсь, что в горах вам и в самом деле будет лучше, чем здесь.

– А как же Алиса?!

– Буду с тобой честен. Я полагаю, что моя дочь поступила правильно, отказавшись выходить за тебя замуж.

– Но она же в положении, как же ребёнок?!

– В вашей компании?! В диких горах?! Чем бы вы его там кормили?! Во что одевали, обували?! Чему смогли бы научить?! Я признаю, что вы бывалые скалолазы. Но одно дело отправиться в горы на короткий срок с полным снаряжением и запасом основных продуктов, и совсем другое – поселиться там с нуля, ничего не имея и не умея. Уж поверь мне, я знаю о чём говорю.

– Вот поэтому нам и нужна Аля. Она могла бы многому научить и нас и наших будущих детей.

– Это я уже понял. Как понял и то, что ты забыл спросить у Алисы нужно ли это ей.

– Но у нас будет общий ребёнок, мы обязаны быть вместе!

– Вот и оставайся. Возможно, со временем, вы сумеете найти решение, которое станет приемлемым для обоих.

Дела семейные. Продолжение

Рождение младенцев было огромной радостью, но ещё большей ответственностью. Мы понимали, что дети сенситивов представляют для Холмограда особый интерес, и не могли рисковать ими. Поэтому, как ни грустно было расставание, решили отправить беременных женщин, Гая с Терезией и Натали с Софи в ближайшую обитель, а затем, если получится, в Монастырь Вод.

Команда Жоржа, вопреки моему предупреждению, всё-таки решила уйти в горы. И хотя в сложившейся ситуации их уход был нам на руку, помогая скрыть на время пропажу сенсов, я честно попытался ещё несколько раз отговорить их от этой авантюры, на собственном горьком опыте убедившись в расхождении радужной, романтически окрашенной, теории с тоскливой, однообразностью практики. А когда понял, что их решение окончательное, предложил помощь, чем очень обрадовал ребят.

– Мы боялись, что вы больше не захотите нас знать, – извиняющимся голосом сказал Валентин, – и нам было очень грустно. Мы ведь столько пережили вместе! Поверьте, наш уход не предательство. Просто мы ищем свой путь, свою дорогу в жизни. Нас мало, но мы надеемся, что в горах будут и другие люди, которые также захотят жить свободно и независимо рядом с нами.

– Давайте займёмся делом, – предложил я, чтобы скрыть смущение, – и набросаем план нашего передвижения.

– Вы поедете с нами? – удивился Джон.

– Мы будем вас сопровождать некоторую часть дороги, чтобы помочь с грузом, защитить от нападения, а потом вернуть Майклу лошадей. Согласитесь, что на лошадях передвигаться куда быстрее и легче.

– Арс! – воскликнул Жорж, бросаясь ко мне с объятьями. – Прости за всё, что я тебе наговорил. Это от обиды. Ты самый благородный человечище из всех, кого мне доводилось встречать. Надеюсь и Аля когда-нибудь сможет простить меня.

То, что команда Жоржа мечтает перебраться жить в горы знали все. Поэтому никого не удивило, когда мы стали готовить им приданное, в виде верёвок, свечей, одеял, продуктов, посуды, лекарственных средств и прочих необходимых вещей.

Мы тянули время, выплетая заплечные корзины, смены обуви, выдалбливая фляги… чтобы дать возможность Георгу, Нойману и Юрчику пройти маршрут до монастыря, который предстоял нашим дамам, и вернуться обратно, до отъезда ребят.

Надо было убедиться, что он проходим, учитывая, что преодолеть его предстояло и Фруми, которая была уже на седьмом месяце. Возможно я плохой отец, но более всего меня угнетало расставание с Фруми и близняшками. Я надеялся, что это ненадолго и боялся, что навсегда. А сердце Фруми разрывалось между радостной надеждой увидеть Лёнечку и острой тоской от предстоящей нам разлуки.

Газовая атака

Пошла пятая неделя отсутствия ребят и мы начали переживать. Было решено отправить Криса, Анри и Давида на розыск. Они пошли к одному из заброшенных выходов из пещеры и тут же вернулись обратно – проход был замурован. Обследовав ещё несколько ходов, мы поняли, что нам пытаются устроить ловушку. Неприятно сознавать, что мы прозевали активность врага, но думать об этом не было времени. Я отправил сенсов искать открытые проходы и дал команду Сержу усилить охрану. Было ясно, что враг готовит атаку с самого большого и открытого входа, но мы и предположить не могли, что нам уготовили.

«Арс! – вызвал меня на ментальную связь Иля. – В лесу какое-то непонятное движение, и много железа». К сожалению, без Юрчика, мы не могли выяснить, что именно там происходит. У него с животными, в отличие от других сенсов, была обратная связь. А когда перед входом в пещеру выстроилась батарея с баллонами и нападавшие, в защитных масках, открыли раструбы, что-либо предпринимать было уже поздно.

Близняшки увели всех женщин и детей в самый большой зал с несколькими щелевыми выходами на поверхность, а мы безуспешно пытались отогнать нападавших от аппаратов, чтобы перекрыть вентили. Наше силовое поле наткнулось на аналогичное поле значительно большей мощности. От пуль, стрел и камней они прикрывались металлическими щитами. Газ действовал усыпляюще, не давая приблизиться. Когда они подошли вплотную ко входу, нам ничего не оставалось, как закрыть систему решёток и отступать вглубь пещеры, унося с собой заснувших. Увы, от газа это не спасало. Создать непроницаемый заслон тоже не удавалось, ядовитая смесь распространялась слишком быстро.

«Вот и всё! – подумал я. – Сейчас они взорвут вход, обрушив пещеру, а мы так и не проснёмся, уснув уже навсегда. Жаль, не успел отправить Фруми и беременных девочек». Я всё ещё шёл… Шёл, давая себе команду не спать, проваливаясь в черноту бессознательного и опять выплывая, вздрагивая, теряя равновесие и координацию. Я не мог, не имел права уснуть. Надо было найти не замурованный выход и вывести людей. В мозгу проплывали какие-то чужие фразы, ничем не связанные ни друг с другом, ни с создавшейся ситуацией, я слышал их, но пытался сосредоточиться только на передвижении: левая нога, колено, ступня, правая нога, колено, ступня…

«Держись, брат! Сейчас помогу!» – прозвучал за спиной голос Петерса. «Всё! Заснул!» – с ужасом подумал я и стал мотать головой, пытаясь посильнее удариться о камни стены, чтобы боль помогла выйти из дремотной одури. «Ну, ну, потише, папашка, а то осиротишь всех своих детей и внуков», – я почувствовал, как Петерс обхватил мои плечи и прикоснулся пальцами к затылку. В глазах посветлело и я увидел панораму событий перед входом, через мгновение сменившуюся коридором пещеры, в котором я и находился. «Отдыхай!» – сказал Петерс, и так быстро исчез, что я почувствовал дуновение воздуха.

Я двинулся назад, к выходу, чтобы перетащить вглубь пещеры, где концентрация газа была пониже, пострадавших и к своему удивлению обнаружил, что поток воздуха не прекращается. Это был свежий и прохладный лесной воздух, который быстро заполнял пещеру, вытесняя тошнотворный, приторно-сладкий, запах газа и пробуждая заснувших.

Великий Вихрь

Но Петерса услыхал не только я.

– Кого я слышу?! – раздался удивлённый голос Валенсо. – Великий Вихрь! А поговаривали, что ты сгинул где-то в горах.

– Привет, Всепроникающий! И ты здесь?! – полу-спросил, полу-ответил Петерс. – С каких это пор ты начал верить слухам?

– С тех самых, когда их признали за достоверную информацию, – засмеялся Валенсо, – и стали тиражировать в официальных источниках. Значит это твои недоучки! А я то голову ломаю: откуда у них Сила взялась.

– Вообще-то это твоя группа, ты её обучал, – усмехнулся Петерс.

– Я их учил только ведовству и психоанализу, не более. Вновь нарождающемуся обществу нужны лекари, а не герои-воители.

– И общество, в благодарность за возвращённое здоровье, с радостью отправляет своих лекарей на костёр, виселицу, дыбу, или топит в водоёмах. Шикарная перспектива для неспособных защитить себя целителей! Да и лукавишь, Всепро, разве это не вы использовали их на дорогах для борьбы с непокорными?!

– Это вынужденная мера. Холмогорск или Урбфлоренс, как мы его теперь называем, нуждается в ресурсах для своего развития, и надо успеть собрать артефакты до того, как они подвергнутся полному разложению.

– Урбфлоренс?! Город-Цветок?! Не чертополох ли случаем?!

– Можешь смеяться, но город действительно необыкновенно красив и уютен, с централизованной системой тепло-, водо- и энергоснабжения, бесплатным транспортом, а в центре ещё и с продуктовым обеспечением. Зря вы покинули его, а потом ещё и увели мою группу. Город дал бы вам много больше того, что здесь вы добываете с таким трудом. Кстати, Велвих, ты не против, если мы ещё немного усыпим твоих ребят? Сон, говорят, полезнейшая вещь.

– Зачем ты меня спрашиваешь, если знаешь и сам, что этого делать не стоит?! Хотя, можешь попробовать, если давно не спал в лесу на полянке.

– Но не тащить же нам баллоны с газом обратно.

– Так оставь здесь, мы не против.

– Я бы с удовольствием, да боюсь начальство не поймёт.

– Тут я тебе не помощник. У меня так давно не было начальников, что я уже и позабыл, как с ними общаться.

С удивлением вслушиваясь в их, почти дружескую, беседу, я дошёл до выхода. Люди, пришедшие с Валенсо, подтягивали новые баллоны. А дальше произошло нечто настолько удивительное, что если бы я не увидел всё собственными глазами, то вряд ли бы поверил.

Петерс повёл рукой и вдруг взвился в небо, вращаясь вокруг собственной оси с такой скоростью, что стал почти невидимым. В то же мгновение внизу под ним образовались две окружности, проседающие в почву – первая из напавших на нас, а вторая из полных баллонов, обращённых раструбами внутрь. Я видел, что Валенсо пытается что-то сказать и отчаянно жестикулирует, но не было слышно ни звука. Когда провал достиг глубины человеческого роста, баллоны открылись и люди повалились с ног засыпая там, где стояли. Валенсо продержался дольше остальных и даже несколько раз пытался сдвинуться с места, но в конце концов тоже уснул.

– Так то лучше! – удовлетворённо сказал Петерс, уже стоя рядом со мной и похлопывая меня по плечу. – Ну ты как, пришёл в себя?!

– По-моему, я всё ещё сплю, и это конец моей истории, – только и сумел прошептать я трясущимися от пережитого шока губами.

– Нет, брат, – ободряюще улыбнулся Петерс, – твоя история только начинается, и будет она ох как долгой. А сейчас давай займёмся делами. Негоже вам тратить силы на постоянные междоусобчики с Городом. Что было, то было. Прошлое ушло. Надо думать, о будущем. Как показывает история, одолеть друг друга вы не можете, впрочем, как и контролировать. Считаю, что пора нам заключать перемирие.

– С кем же заключать его, – поинтересовался я, – если мы не можем войти в город и не знаем его истинных правителей?!

– А вот ваш друг, Валенсо, выспится, с ним и заключим. А правитель, – усмешка скользнула по уголкам губ Петерса, – нас слышит. Он всегда всех слышит, только вот откликается редко.

Я вдругощутил лёгкое покалывание в голове, и перед мысленным взором всплыл, врезавшийся в память, сухопарый образ, с полупустыми колючими глазами и злой усмешкой на почти бескровных губах. Словно мороз побежал, по мгновенно покрывшейся мурашками, коже.

– Вижу он любит стращать тебя, – рассмеялся Петерс, – но кто посмеет всерьёз покуситься на отца Управителя. Он ждёт, что ты сам сдашься, или совершишь непоправимую ошибку. Однако ты у нас молодец! Мы поначалу и не надеялись. Ты оказался много сильней и разумней, чем нам представлялось.

И опять передо мной всплыла задача с неразрешимыми вопросами: Кто «мы»? Кто «вы»? И кто «они»? Какие невероятные силы борются между собой?! Какова наша роль в этой борьбе? Кто такой Петерс на самом деле?! Он стоял рядом, такой простой, открытый и доброжелательный, что мне на мгновение стало страшно. Я пересилил себя и пытливо взглянул ему прямо в глаза. «Не торопись! – улыбнулся он. – Каждая дверь открывается в своё время! Хватит с тебя на сегодня стрессов! Пошли, успокоим остальных, пока наш переговорщик спит!»

Мне стало невероятно стыдно своего эгоизма. Как же я не подумал о людях?! Если я, уже постигший несколько практик, и сам участвующий в подобном эффекте, правда несопоставимо меньшей силы, пришёл в шок от увиденного, то что должны были почувствовать они?! В пещере, на удивление, царило весёлое оживление. Большинство обсуждало внезапно налетевший вихрь, так удачно образовавшийся провал в почве, и вовремя сломавшийся баллон, давший протечку газа. Присутствовавшие сенсы молча улыбались.

А в дальнем уголке, Иля и близняшки, что-то шептали трясущемуся, не в силах остановить льющиеся слёзы, Михе, поглаживая его по плечам. «Я тоже был в шоке», – сказал я, подходя, и протягивая ему руку для пожатия. «Арс! Арс! Ты видел! Видел! – воскликнул парень, обняв меня и немного успокаиваясь. – Я подумал, что схожу с ума!»

– Мы все здесь немного сумасшедшие! – похлопал его по плечу, неслышно подошедший, Петерс. – Управление добавочными силами, то что в народе называют волшебством, как и любой другой талант, является отклонением от нормы среднестатистической мозговой деятельности человека. Плюс немного практики и опыта, и вот уже сходишь с ума не только ты сам, но и все, кто может видеть, что ты вытворяешь, – рассмеялся он.

«Каков психолог! – мысленно восхитился я. – И ведь не придерёшься… Смог ли бы я довериться ему так безоговорочно теперь, по прошествии стольких нелёгких, полных новыми знаниями, лет?!» Мои размышления прервал Петерс, для которого мои мысли всё ещё были слишком громкими:

– Хватит заниматься самокопанием, пошли, Валенсо вот-вот проснётся.

– А почему я не слышу твоих мыслей?!

– Я не думаю, а делаю, – пожал плечами Петерс. – Мои мысли не предшествуют моим поступкам, а сливаются с ними.

Перемирие

– Неприятная штука! – сказал Валенсо, вскочив на ноги. – Запах-то какой противный и въедливый, провонял, как овечья шерсть. Помыться то хоть дадите?

– А как же! – засмеялся Петерс. – Сейчас дождик закажем да парочку молний, чтоб и побрили уж заодно.

– Ладно, ладно, – примиряюще поднял руку Валенсо, – я пошутил. Слушай, научи этого неофита правильно мыслить, а то, пока я спал, он мне дырку в голове своими вопросами прокрутил.

– Так может ответишь ему, хотя бы на один из них?

– Кто бы мне ответил… – как-то невесело засмеялся Валенсо.

– Тогда переходим к практической части! – предложил Петерс. – Вы оставляете Арса, его семью, и всё его поселение, в покое, не нападаете ни сами на них, ни через посредников и перестаёте распространять о них какие бы то ни было слухи.

– Очень своевременно! – согласился Валенсо. – Мы получаем назад свой танк, машины обоза, бежавших от нас людей и, кроме того, никто не вмешивается в наши отношения с фермерами и не мешает взимать с них дань.

– Арс, что скажешь?! – в глазах Петерса запрыгали весёлые искорки.

– Технику мы реквизировали, как орудие грабежа, – как можно вежливее произнёс я, – люди сами вправе решать, где и как им жить, а с фермерами вы вполне можете наладить торговые отношения, сэкономив на оружие и на разбойниках.

– Не слишком ли ты самонадеян?! – сверкнул молниями глаз Валенсо.

– Не более, чем ты! – твёрдо ответил я, сам обалдев от собственной наглости.

– Ну вот и договорились! – рассмеялся Петерс. – Итак, никто ничего никому не возвращает и никто ни на кого более не нападает. С фермерами идёт торговля по договору.

– Мы не можем приказать разбойникам прекратить грабежи, – попытался отстоять хоть одну позицию Валенсо.

– И я должен в это поверить?! – едко спросил Петерс и покачал головой. – Даже не думайте!

Перемирие было настолько неожиданным, что поначалу принесло больше растерянности, чем радости. И хотя мы осознавали его хрупкость, исчезновение непосредственной необходимости прятаться, защищаться и отбиваться оставило нам массу свободного времени, от которого мы уже порядком отвыкли. Впрочем, достаточно скоро оно заполнилось детским плачем, сюсюканьем, первыми улыбками, первыми неуверенными шажками и, милым, почти не переводимым, лепетом.

Янат

Она стояла на берегу и смотрела на голубые воды. На самом деле они были почти бесцветны, в голубизну их окрашивали отражавшиеся небеса. Гладь озера была спокойна и казалось, что стволы прибрежных деревьев простираются в бесконечности вод, создавая полную иллюзию отождествления жизни: «Что вверху, то и внизу…»

Но она не была простой Жительницей, она была Посвящённой со специализацией Переписчицы, и знала, что там, в глубинах, чёрное илистое дно, скользкие пучеглазые существа и молчаливая опасность. Она присела и робко тронула воду рукой. Ощущение прохлады и бриллиантовое сверкание капелек в солнечном свете завораживали, было приятно и страшно.

– Янат! Ты опять здесь?! – строго окликнул её, неслышно подошедший, Служитель.

– Простите, Высший, я только хотела…

– Ты знаешь, что это озеро неприкосновенно для горожан.

– Но почему, Высший? И почему у Высших нет персонального имени, как у каждого из нас? Почему мы все такие одинаковые и такие разные? Низшие, растящие сады, Жители, Посвящённые, Высшие Служители, Хранители…

– Ты чересчур беспечна, и задаёшь слишком много вопросов. На, прими таблетку и немедленно покинь это место.

– Но я не хочу. Эти таблетки горькие, ими кормят Низших после того, как они выныривают из озера с изменёнными жизнями будущих растений.

– Делай, что я тебе говорю! Иначе твоя жизнь тоже изменится и ты никогда не узнаешь радости материнства. Он резко повернулся и пошёл прочь быстрым размашистым шагом. Янат молча поспешила следом. Его белые одежды развевались и казалось, что она идёт за удаляющимся облаком.

Вокруг была неимоверная красота. Сочная зелёная трава, цветущая невообразимым разнообразием красок и оттенков, встречала изумительными ароматами. Светлый, пронизанный солнцем лес, с фруктовыми деревьями и кустами … И на всём – запрет. Это был мир Низших. Янат тяжело вздохнула. Ей можно было входить сюда только раз в полгода, для обучения. Но она опять нарушила запрет, коснувшись воды, и значит в следующие полгода ей не позволят посетить эти места. Невыносимая тоска сдавила грудь. Хотелось бросить всё и бежать. Бежать туда, в глубину лесных чащоб, откуда приходили Свободные и где, говорят, жило Чёрное Знание.

Дорога вела через лес внешней охранной зоны города, мимо разгрузочных терминалов, гаражей, жилых комплексов и столовой обслуживающего персонала, а затем уходила круто в гору, пересекая скалы, ещё один лес и подсобное городское хозяйство. Подъём давался нелегко, но пользоваться лифтами или туннелями Янат не хотелось. Она ещё несла в себе впечатления и эмоции Нижнего Мира и хотела подольше сохранить их.

Плантации унифицированных террас, служившие для выращивания пищевых растений и животных, тоже были прекрасны. Но это была другая красота – рукотворная. Всё было аккуратно причёсано. Каждый цветок, каждое дерево, были искусно выращены и сформованы. Ни одна травинка не могла здесь расти сама по себе. Всё, проросшее самостоятельно, безжалостно уничтожалось.

Девушка поднялась на самую вершину горы и начала спуск в Чашу Жизни – сооружение в виде огромного цветка. Его лепестки служили жилищами Посвящённых, тычинки – Высших, а пестик – Знающих. В чашелистиках располагались мастерские и энергетические модули, а по их кольцу проходила главная магистраль города, золотое сияние которой, по ночам, приводило непосвящённых в священный трепет.

Её восхищала ритмичная красота города, но она не любила его. Душа отдыхала там, внизу, где сердце бездумно тянулось к каждому листочку, каждому цветку с их неповторимой прелестью. Прелестью… да, они несомненно прельщали её. Он так и сказал: «Это – прелесть!» – имея ввиду нечто ужасное, искушение ведущее к гибели. А ей нравилось даже само это слово – «прелесть» – оно было такое блестящее, переливчатое, как вода в запрещённом озере.

Янат уже подходила к кольцу магистрали, когда что-то насторожило её: едва уловимое движение на самом краю бокового зрения. И в тот же миг девушка почувствовала, как кто-то схватил её сзади за шею, зажал рот, и начал душить. Очнулась она в каком-то странном помещении неправильной формы, и только через несколько минут сообразила, что это – пещера. Она никогда не была в пещерах, но знала их по многочисленным описаниям и картинкам в учебных материалах.

«Пришла в себя!» – констатировал один из наполнявших пещеру людей. И тут же на неё посыпались вопросы. Большую часть она даже не понимала, так много было в них незнакомых слов. Янат растерялась и молча разглядывала своих похитителей: они были точно такие, как и жители города, только очень странно одеты.

«Вы огорошили её, – засмеялся белокожий светловолосый юноша, – не говорите все хором!» – «Какой красивый парень!» – подумала она и услышала мелькнувшую мысль: «Неожиданно! Вот ты – действительно красавица!»

– Остались ли в городе медикаменты? – спросил пожилой мужчина.

«Меди каменты, – мысленно повторила Янат, – это наверно камни меди, то есть самородная медь…»

– Да, – ответила она, – я видела их в учебных корпусах.

– Какие именно медикаменты ты видела?

– Разные: зелёные и желтые, красноватые, как золото, почти голубые, веточки, кристаллические горки, бесформенные как камушки, гладкие, как отполированные кругляшки…

– Как они называются?

– Я не знаю, меня этому не обучали.

– Как вы измеряете температуру у больных?

«Температура» … – Янат задумалась, где-то она встречала, что-то подобное, но где? «Темпера… темпера…» – это же краски, но как их измеряют?

– Я точно не знаю, может взвешиванием, – предположила она, – или насыпают во что-нибудь для объёма, например ложку, стаканчик…

– Она насмехается! – возмутилась высокая статная девушка с коротко-стриженной гривкой белокурых волос.

– Да нет, Станислава, похоже она действительно не знает о чём идёт речь, – произнёс высокий седоватый мужчина с пронзительно ясными голубыми глазами.

– Веда не может не знать основ фармакологии… – задумчиво произнесла стройная, как травинка, девушка, а она веда, гляньте на её руки и на её медальон, но у неё в голове такой сумбур…

Янат посмотрела на свои руки: «Что не так с моими руками? – подумала она. – Руки как руки. Может конечно не такие ухоженные, как у других, и слегка перепачканы пыльцой трав. А где талисман?!» – Этот талисман был единственной вещью, оставшейся ей от матери, и она очень дорожила им. Мать строго настрого приказала ей, тогда ещё совсем маленькой девочке, никому его не показывать, и Янат, всегда носила его скрыто под одеждой, на теле.

– Я видела её с Книжником, – настаивала Станислава, – он бы не стал просто так общаться с девочкой, она притворяется. – Девочка, о чём с тобой разговаривает Книжник?

Книжник, задумалась Янат, книга… книги: «Книжник – это тот, кто переводит книги в картинки на пергаменте? – спросила она. – Это мой Высший, он учит меня рисовать слова и правильно себя вести».

Книжник?! Библиотекарь… – вспомнил Арс разговор, который ему дали услышать в столовой. – Так может это их дочь с Марго?!»

– Верните, пожалуйста, мой талисман, – попросила Янат, – это память о моей рано умершей маме.

– Так это не твой? – спросил седовласый.

– Почему не мой?! – удивилась Янат. – Мой! Мне подарила его мама перед тем, как навсегда исчезнуть, и сказала, чтобы я берегла его, потому что, возможно, когда-нибудь, он спасёт мне жизнь. Но дорог он мне не потому, что он волшебный, а потому, что его держала моя мама, за которой я так скучаю.

– Ты думаешь, что он волшебный?

– Конечно, а иначе как бы он мог спасти мне жизнь.

Арс внутренне посмеялся наивности этой, с виду уже такой взрослой, девочки, и глаза его потеплели.

– А почему ты решила, что твоя мама умерла? Ты видела, как она умирала?

– Нет! Так мне сказали.

– Как тебя зовут, девочка?

– Янат.

– Так тебя называла мама?

– Нет, мама называла меня Карисса. Имя Янат мне дал Совет, они объяснили, что это имя больше подходит для девочки.

Янат, чувствовавшая себя поначалу как загнанный зверёк, совсем расслабилась, и вдруг обнаружила, что и царившее в пещере напряжение тоже спало. Взгляды, направленные на неё были дружелюбные и сочувственные.

– Верните ей медальон! – сказал Арс. – Карисса, я не могу утверждать, но думаю, что твоя мама жива, просто сейчас она не может подать тебе весточку. Ты свободна. Если захочешь уйти, мы не станем тебя удерживать, если захочешь остаться с нами – с удовольствием примем. Только учти, что наша жизнь здесь много тяжелее, чем в городе, и полна опасностей.

– Спасибо! – сказала Янат-Карисса. Я не боюсь трудностей, но не могу подвести Высшего. Я понимаю, что вы сильно рискуете, отпуская меня, и обещаю никому не показывать вашей пещеры.

Мужчина улыбнулся:

– Сейчас уже ночь, снаружи опасно, – сказал он, – пойдём, я покажу тебе, где ты будешь спать, а утром мы доставим тебя к озеру.

Коэффициент Надёжности отрицательный

Он не обманул и Янат долго смеялась собственной наивности, когда утром, проснувшись, обнаружила себя у озера в полном одиночестве. Она знала, что её уже ищут и сочинила несколько вариантов вполне правдоподобной истории, понимая, что об истинных причинах своего отсутствия лучше не рассказывать. Слова Свободных о веде, амулете, который они называли медальоном, о матери… так заинтриговали её, что она не заметила, как оказалась возле первых террас города, где её уже поджидали Стражи, чтобы препроводить в Совет.

Янат послушно пошла с ними, ничем не выдав своего удивления и возмущения. Стражей обычно посылали за преступниками низших сословий, а она была Посвящённым Специалистом и, к тому же, не совершила никакого преступления.

Янат никогда не была в здании Совета и теперь, с любопытством, смешанным с восхищением и тревогой о предстоящем разговоре, рассматривала необычное строение. Выглядящее снаружи как перевёрнутый колокольчик, оно и изнутри напоминало этот цветок. Посередине на высокой тонкой ножке, располагался небольшой диск с длинными тонкими ресничками, а лепестки были составлены из кабинок с небольшими прорезями окошек.

Янат подвели к основанию цветка, и молча втолкнули в кабину лифта, а через мгновение задняя стенка лифта вытолкнула её на диск – вершину пестика. Её охватило смятение. Дул резкий ветер, небо было безоблачным, но на неё откуда-то капала вода. Она промокла и дрожала от холода. Время шло, а о ней словно забыли. От страдания и безысходности она решила прыгнуть вниз и умереть, но стоило ей приблизиться к «ресничкам», как они резко хлестнули её через всё тело, оставив багровые полосы на руке, которую она подняла в попытке защититься. Это было слишком даже для неё. Янат упала на платформу и приказала себе расслабиться.

На мгновение ей представилось уютное ложе в пещере, и вдруг она поняла, что именно этого от неё и ждут. Неимоверным усилием воли она заставила себя визуализировать рисунки пещер и их обитателей из учебных пособий, пытаясь завуалировать невольную ошибку. Дождь перешёл в колючий мокрый снег, но Янат было уже всё равно. Как только она поняла предназначение этого места, паника прошла и она смогла полностью сосредоточиться на противостоянии. Побродив ещё мысленно по учебным пособиям и беседам с Высшим, она направила все свои мысли на предстоящую работу по переписке очередной книги, которая должна была заключить цикл её Посвящения и перевести в Знающие, благо там было над чем подумать.

Где-то на краю сознания бился, пытаясь прорваться сквозь транс, резкий металлический голос: «Янат, думай о вчерашнем дне! Янат, где ты была ночью?! Янат, что было вчера?!»

«Мне очень важна эта работа! – думала Янат. – Я хочу хорошо сделать её, чтобы Высшему не было за меня стыдно! Он ведь заботится обо мне и оберегает меня. Мне надо собрать ещё немного материала и провести пару экспериментов…»

Что-то изменилось. Она никак не могла понять – что. А потом вдруг осознала – тишина. Картинки внутреннего мира, всё ещё окружавшие её, заслоняли реальность. Наконец ей удалось сосредоточиться и она обнаружила, что всё ещё находится на ужасной платформе. Было тепло, низкие махровые звёзды притягивали взгляд. Янат захотела встать и ощутила резкую боль, тело не слушалось её. Она не понимала почему с ней обошлись так несправедливо и жестоко.

«Ладно, достаточно!» – Янат узнала этот голос, принадлежавший одному из Высших Служителей, часто приходившему к её патрону и о чём-то подолгу с ним спорившем. От него веяло холодом и недоброжелательностью. Вспыхнувший свет заставил её зажмурится. Когда она открыла глаза, не было ни звёзд, ни платформы, ни боли… Она полулежала в глубоком кресле, а вокруг, на высоких стульях, сидели Хранители и Высшие Служители.

Её взгляд привлёк непонятный прибор сферической формы, который вдруг засветился переливающимся перламутром и стал почти прозрачным. Девушка невольно вздрогнула, когда из него раздался металлический голос: Янат, номер 1358, прошла Посвящение. Перевод в Знающие на усмотрение Служителей. Эмоциональная сфера – 100%, Степень открытости – 100 %, Защита пассивная – 7%, активная – 92%, Коэффициент Надёжности отрицательный. Может быть использована на работах четвёртого уровня сложности с отрицательным допуском.

Оглушённая и ошеломлённая всем произошедшим, Янат уже не могла понять, какое из её состояний реальное. Единственное, что выделил её мозг: это был экзамен. Понимая, что её всё ещё контролируют, она переключила мысли на воспоминания о жизни в Городе. Раздался смех: «Всё закончено, Янат, ты можешь быть свободна».

Всё ещё не доверяя своим ощущениям, Янат осторожно встала с кресла и пошла к выходу. Её никто не задерживал и не сопровождал. Она шла, словно ощущая на себе колкие и любопытные взгляды, и чтобы укрыться от них, поспешила к ближайшему туннелю. Только оказавшись у себя в квартире она позволила себе разрыдаться.

Одиночество

Девушка не знала, что означают все эти степени и коэффициенты, но поняла, что никакого продвижения не будет. Жестокость, с которой проводился экзамен, однозначно показала её место в Городе.

Янат пребывала в растерянности. Она ожидала, что её переведут в окраинные круги и лишат продуктовой доставки, но ничего не происходило: за ней никто не приходил, а продукты по-прежнему появлялись каждое утро в контейнере у входной двери. Полученная психологическая травма постепенно рассасывалась, унося происшедшие события в глубинные сферы подсознания. Девушка знала опасность этого процесса, но не препятствовала ему, она потеряла уверенность. Всё время, сколько она себя помнила, её направлял Высший. Янат не перечила, но время от времени поступала по-своему, считая себя и разумнее, и сильнее и прогрессивней. И только теперь оставшись одна, не зная ни что делать, ни к кому можно обратиться, девушка поняла насколько она беспомощна.

Пребывать без дела было абсолютно невыносимо и Янат решила заняться переписыванием книг. Эту работу она выполняла по поручению Высшего уже не первый год, но в отличие от него не видела в ней никакой пользы. Скукотища сидеть и переводить длинные тексты рассыпающихся бумажных листов в картинки пергаментных рулонов. Она несколько раз спрашивала у Высшего, как и зачем были сделаны книги, но он только улыбался: «Вот из них всё и узнаешь». «Как из них можно что-то узнать, – думала Янат, – если я вижу знакомые слова и даже фразы, но не могу понять смысла написанного?!»

Она раскрыла очередную книгу и улыбнулась, – Высший рассердился бы видя, что она не подложила специальную подставку и часть книги свисает со стола, он очень дорожил этими книгами и говорил, что они бесценны, ругая её за малейшую небрежность. Но Янат не видела в них никакой ценности и как всегда схитрила, пропустив несколько страниц. Она уже дошла до середины пергаментного рулона, когда вдруг наткнулась на незнакомое слово «фармакология». Сначала девушка хотела поставить значок «не понято», как часто поступала раньше, но потом ей стало стыдно и любопытно. Высший несколько раз уничтожал её пергаменты, где было слишком много таких значков, а затем водил в селения Низших, чтобы показать сколько тратится сил и времени на один такой свиток. А женщина из пещер сказала, что Посвящённый сенс не может не знать фармакологии.

Янат вздохнула и пошла к полке с энциклопедиями. Она достала справочный том на букву «ф»: «Фармакология – наука, изучающая взаимодействие всех видов медикаментов с организмом человека». «Опять медь! – подумала девушка. – Так вот почему они меня спрашивали о ней, медь как-то взаимодействует с нами… Но как она может взаимодействовать?! Она же не живая…» Янат хотела прочитать про «Медикаменты», но такого слова не было и она раскрыла статью про медь, из которой мало что поняла. Тогда девушка достала свиток слов и опять стала искать слово «фармакология». Ему соответствовал ряд картинок, указывающих на лечение человека элементами пяти стихий: металл, земля, вода, воздух, огонь и двух пород: растения и животные. Это явно было много больше, чем одна медь.

Янат вернулась к книге, может она что подскажет. Девушка подложила подставку и аккуратно раскрыла книгу с самой первой страницы, предварительно перенеся в новый свиток непонятное название: «Лекарственные средства». Она рисовала слово за словом, как делала это много лет подряд, но что-то изменилось, появилось нечто новое в ней самой. Она пыталась проникнуть за слова, понять суть.

Книга оказалась сложной. Многих слов не было ни в книжных, ни в пергаментных справочниках. Но многолетний труд переписчика принёс свои плоды. Полное сосредоточение, овладевшее девушкой, открыло кладовые подсознания и все знания, накопленные там, хлынули наружу, восполняя связи сознательного. Теперь она не доверяла только внешней похожести слов, как их учили в школе, показывая всю никчемность и бесполезность книг, но пыталась понять их в контексте предложения, и даже начала создавать свои справочные пергаменты, со схематичными связями трудных, или неоднозначных понятий. Если бы Янат могла увидеть себя сейчас со стороны, она бы удивилась, настолько это было похоже на её Высшего: горы раскрытых книг, каждая аккуратно размещённая на своей подставке.

Сложности правления

– Что наша новая соискательница?! Смирилась с поражением и проливает слёзы?!

– Трудно сказать, Служитель, она не плачет.

– Что же она делает?

– Переписывает книги.

– Переписывает книги?! Какие книги?! Откуда у неё взялись книги?!

– Это личная библиотека её Высшего, которую ему разрешили составить из узкоспециализированных, бесполезных, не расшифровываемых отбросов.

– Переписывает нечитаемые книги?! Что за глупость?! Похоже, что она всё же не в себе…. А как её Высший?

– Настаивает, что у неё достаточный потенциал для продвижения, требует перевода её в Знающие и возможности дальнейшего обучения.

– Хм, значит опять упорствует.

– Простите, мы сделали всё возможное, чтобы сломить Янат и продемонстрировать ему её полную несостоятельность. Её предшественницы умерли, не выдержав подобного эксперимента, куда меньшей силы.

– Значит этого было недостаточно! Мне то что теперь прикажете делать?! Отказать ему – он грозится прекратить перевод книг, а без него эти олухи и вообще ничего не сделают. Он единственный Книжник из рода Знающих. Да и Ведунья воспротивится, и где мы тогда будем брать лечебные снадобья? Позволить – Хранители будут недовольны, одно дело, когда полученные книжные знания передаются им и совсем другое, когда кто-то ещё может быть посвящён в него.

– Не поймёшь этих Хранителей. То они требуют для неё создания особых, привилегированных условий, для более быстрого и успешного обучения, то её почти физического устранения.

– Ну, здесь то как раз всё понятно. Знающий Книжник уже не молод и ему нужна надёжная замена, но у неё оказались слишком сильны материнские корни, а объединённое знание, попав к Низшим, может лишить Хранителей ореола Власти, там ведь тоже остались потомки Знающих.

– Но может разрешить ему навестить её?! Он увидит, что она переводит нечитаемое в нечитаемое, напрасно портя дорогие пергаменты и сам откажется от дальнейшего её обучения и продвижения…

– В этом что-то есть… только он не откажется, у Знающих, как и у Низших, сохранились парные браки и чисто звериная забота о потомстве… впрочем, выбор у нас небольшой, а эту байку мы будем рассказывать Хранителям.

Янат так погрузилась в прочтение книги, только теперь до конца постигнув суть этого слова, что услышав голос Высшего, вздрогнула, оглядывая пустую комнату, и только через мгновение сообразила, что голос звучит внутри неё.

– Янат, Янат, – звал знакомый голос, – я хочу видеть, чем ты занята.

Девушка насторожилась. Высший учил её, что мысли не имеют своего голоса, а то, что мы слышим, воспроизводит сам мозг, и поэтому, сколь бы знакомым ни казался голос, ему нельзя доверять. Она поставила энергетический экран и стала ждать знака.

Не идеальны

– Ну, и что хорошего вы сделали?! – возмущённо воскликнула Натали, когда группа мужчин, во главе с Георгом вернулась к пещерам.

– Оставь, ничего же не случилось…. – Миха хотел взять супругу за руку, но молодая женщина так быстро жестикулировала, что ему это не удалось.

– Мало того, что вы ничего не узнали, так ещё и подставили эту глупую курицу под удар.

– Ты ещё помнишь, кто такие куры?! – усмехнулся Арс, и тут же посерьёзнел. – Я бы не называл эту девочку глупой, да она неопытна и мало что знает, но продемонстрировала недюжую способность к сравнительному анализу, а главное – у неё открытое доброе сердце.

– Мы видели её сидящей у озера, – добавил Георг, – похоже вода не вредит ей, и Валенсо был прав, когда говорил, что там нет никакой сверхвысокой радиации, – он посмотрел на Станиславу, ожидая поддержки, но она сделала вид, что задумалась, и юноша не стал говорить, что это Станислава уговорила их захватить Янат.

– Значит всё-таки Станислава… – задумчиво произнёс Арс, когда позже, наедине, Георг поделился с ним своими предположениями. – А ты не преувеличиваешь?

– Я честно не знаю, отец, – ответил молодой человек. – Но я верю Янат, потому что видел, как девушка, сидя у озера, доставала индикатор и смотрела на него, но ни разу им не воспользовалась. У меня сложилось впечатление, что она и не подозревает о его назначении.

– Как же нам ей помочь? Они несомненно знают, что она была здесь, а теперь уже и о медальоне.

– В городе мы ей ничем помочь не сможем, отец, будем ждать, может она опять выйдет к озеру.

Мне было жаль Станиславу. Хорошо помня наш разговор с Валенсо, мы с близняшками полагали, что сработала какая-то команда подсознания девушки, и искали как бы поделикатнее помочь ей. Однако, вскоре, стала понятна истинная причина её неблаговидного поступка. Всё было гораздо проще и намного хуже. Впрочем, ничего особого не происходило. Просто я, как и любой родитель, идеализировал своих детей, а они были обыкновенными людьми. И, как бы ни скрывала Станислава своих чувств, вскоре уже все заметили какими глазами она смотрит на Георга, как вспыхивает при его появлении и как злится на его чисто братское отношение.

А всегда улыбчивый и открытый Георг становился всё более угрюмым и молчаливым, и я решил поговорить с ним.

– Прости, отец, – сказал он, когда мы остались наедине, – я запутался и просто не знаю, что делать.

– Что бы ты ни сделал, ты мой сын, и я люблю тебя, – поспешил я успокоить парня, – расскажи, что произошло, и мы попробуем найти решение вместе.

– Я влюбился, но она не из наших.

– Не из наших?! – не понял я, дивясь столь мизерной причине. – Фермерская?!

– Нет, отец, она из города… да ты её видел, это – Карисса…

– Карисса – хорошая девушка! – улыбнулся я, понимая, что ситуация и в самом деле не простая. – Ты уже говорил с ней?!

– Нет, не успел! – покраснел сын. – Она не выходит из города, и я чувствую, что с ней что-то случилось.

– Надо поговорить с Юри… – предложил я.

– Он уже пробовал, – печально ответил Георг, – в Чаше Цветка, где она живёт, зарегулированная территория и герметичные здания с внутренним климат контролем.

– Так не бывает! – сказал я. – Должно быть какое-то решение, и мы его обязательно найдём!

– Это не всё… – ещё больше покраснел юноша, – мне неудобно говорить, но я думаю, что Станислава специально уговорила нас похитить Кариссу, чтобы навредить ей. Мы тоже очень виноваты, поступили, как безмозглые идиоты, не подумав о последствиях для самой девушки. А я ещё и радовался, как дурак, что смогу познакомиться с ней поближе. Я бы не рассказывал тебе об этом, но Станислава, когда я попытался поговорить с ней, ответила, что я ей не брат, что она всё равно выйдет за меня замуж и не позволит никому стать у неё на пути. Разве можно ей после этого доверять?! Надо собрать семью.

– Давай не будем спешить, – остановил я сына, – Станиславе сейчас и без того трудно. Пусть всё немного осядет, тогда и поговорим.

Битва за детей

Самое удивительное, что все младенцы семьи, даже дочка Михи и Натали и близнецы Алисы от Жоржа, родились с экстрасенсорными способностями. Мы с изумлением узнали, что дети думают и ощущают с первых дней своего рождения, когда околоплодные воды перестают экранировать мысли. Нам это, в общих чертах, было известно и раньше. Но одно дело теория и совсем другое, когда хнычущий комочек транслирует на всю округу: «Эй, придурки, хоть кто-нибудь, вы что не видите, что у меня вся задница в какашках и так щиплет, что сейчас кожа сгорит… Ну вот, теперь совсем другое дело, такие ласковые ручки… Эй, куда… куда… а покушать?»

Первое время мы чуть не умирали со смеху от выдаваемых ими перлов. Со стороны это конечно выглядело дико: плачущие младенцы и хохочущие вокруг них взрослые. Но кто бы удержался, когда одно маленькое чудо транслирует другому: «Ты кушать не хочешь? Нет?! А я такой голодный, поддержи меня, а то к ним не пробьёшься…» – и все, даже уже подросшая Сонечка, начинают плакать. Мы старались не вступать с ними в мысленные переговоры, опасаясь, что это заблокирует развитие речи и со смехом слушали, как они честили и нас, и нашу глухоту, и непонятливость. Однако, вскоре, нам пришлось пересмотреть свою политику.

Первым, как это ни странно, забил тревогу Михи. Его удивило, что всегда весёлая и энергичная Сонечка, вдруг неподвижно застыла, подняв головку. Он взял дочку на руки, чтобы убедиться, что с ней всё в порядке, и ощутив неприятное покалывание в пальцах, бросился разыскивать сенсов. В пещерах царила лёгкая расслабленность, поэтому рассказ Михи был воспринят беспечно, его успокоили, приведя тысячу и одну возможную причину. Забеспокоился только Юрчик. Он несколько минут задумчиво молчал, а потом собрал семью и объявил, что детей пытаются закодировать, связь с Петерсом утеряна, от животных пещер исходит тревога, а его собственное поле кто-то перекрывает.

Новость была настолько неожиданна и оглушительна, что мы не сразу смогли собраться с мыслями. Чтобы проникнуть в чей-то мозг сквозь землю и камни пещеры нужна огромная сила энергии, или ретранслятор внутри пещер, непосредственно контактирующий с объектом проникновения. Но Юрчик никакого посредника в пещерах не обнаружил. Конечно Холмогорск мог устроить коллективную атаку, но добиться такой её синхронизации было достаточно сложно даже моим сенсам, а уж защитить от обнаружения и вообще непонятно как. Оставался ещё физический прибор. В Городе, до катастрофы, было много учёных и они вполне могли изобрести какой-нибудь усилитель.

Защитить детей по отдельности было сложно, и мы решили временно, до выяснения обстоятельств происходящего, поселить их в дальнем зале и устроить там групповые дежурства. Успешно пройдя многие испытания, мы были уверенны, что и с этой ситуацией легко справимся. Но первое же дежурство повергло нас в смятение. Слабые сигналы Алисы и Эжена били тревогу, остальные дежурные были недоступны. Мы бросились в детскую, и я почувствовал страшную головную боль, которая всё усиливалась. Первыми свалились Михи и Терезия.

– Стойте! – приказал я детям. – Так мы никого не спасём и не защитим. Отступаем! Нойман, Крис, бегом за шапочками и нагрудниками. Стой! – поймал я за руку ошалевшую от тревоги за Софочку Натали. Дочка вырывалась и это был первый раз, когда я повысил голос на члена семьи.

Увы, шапочки и нагрудники лишь слегка уменьшили головную боль, но не спасали от неё. Не помогало и коллективное силовое поле, с трудом удерживаемое борющимися с болью и тошнотой детьми. К нашему облегчению, младенцы были в порядке, только вели себя необыкновенно тихо, а вот Фруми и все сенсы, кроме Алисы были без чувств. Защитив, насколько могли, головы и грудь всех находящихся в помещении и преодолевая непомерную боль, мы стали советоваться, что же делать дальше. Сила воздействия была настолько мощной, что переводить куда-либо младенцев не имело смысла, не можем же мы постоянно держать их в цельнометаллическом контейнере. Я вспомнил про танк, возможно он мог бы стать неплохим временным убежищем, но как преодолеть чужеродное поле, чтобы связаться с Майклом.

Сенсы пришли в себя, но напряжение нашего поля было мизерно в сравнении с тем, что на нас давило. Я никак не мог привести в чувство Фруми. Страх за неё, детей и внуков был настолько сильным, что я взмолился: «Господи, я никогда не верил в тебя, но если ты есть, помоги нам!» И увидел, искажённое гримасой, лицо правителя Холмограда: «Это мои дети! – проскрипел в мозгу его голос. – Они больше не принадлежат тебе, Арс! Я заберу их у тебя взамен тех, что ты увёл у меня. Но сначала есть ещё одно дельце. И вы мне мешаете! Покиньте это помещение, если желаете остаться в живых». Мы молча стояли вокруг детей и лежащей Фруми, никто даже не пошевелился.

С прохода донеслись какие-то странные звуки и в помещение почти вползла Станислава, а за ней Юрчик, Серж и несколько лучистых. Из коридора показались одна за другой металлические решётки и рулоны станиоли и алюминиевой фольги.

– Ишь, чего удумали… – проскрипело у меня в мозгу, – Всеслышащий, твоя идея?

– Да нет, – раздался голос правителя Холмограда, – ослабь немного поле и я удавлю их.

– Арс, – обратился ко мне скрипучий, и я увидел старого монаха, подобного тем, что мы встречали в монастырях, – уходите оттуда, мы не думали разлучать вас с детьми, пока они питаются материнским молоком, но отдавать их городу не намерены, потому и заберём сейчас.

– Это мои дети! – насколько мог жёстко возразил я. – Вы уже забрали у меня одного сына. Больше я вам никого не отдам!

В ответ раздался сухой смешок и в помещении появился маленький золотистый шарик, излучающий нестерпимое сияние. Я много читал о шаровой молнии и теперь с ужасом смотрел как она медленно приближается то к одной то к другой металлической решётке.

– Лёнечка, сыночек, «Бар Хевгуун Шувууны! Сын Тигра и Птицы! Мой дорогой Управитель Мира! Прощай! Прости, что не сберёг маму и загубил семью… – произнёс я, готовясь к смерти и пытаясь прикрыть собой детей. И, внезапно, чужеродное поле исчезло, а шарик молнии поплыл к потолку и там пропал, возможно просочился через невидимую щель.

– Ты нарушил закон! – в скрипе голоса появились железные нотки. – Забота Управителя – Равновесие! Монастырям нужны эти дети, иначе оно нарушится.

– Не тебе судить о Равновесии! – я едва узнавал голос сына. – Вы ещё ответите мне за заточение Великого Вихря и попытку изолировать моего дублёра.

– Они пытались помешать нам влиять на детей!

– Перетягивание каната – не есть равновесие. У треугольника – три стороны! Какой узелок не потянешь – напротив два узла останется. Подумай над этим. И не заставляй меня больше заниматься вами. К тебе Всеслышащий это тоже относится. Прости, отец, за такую длинную разлуку, обещаю, что мы скоро увидимся. Я так скучаю за тобой и за мамой….

Минусы от плюсов

Вторжение чужеродного поля в самое сердце пещеры буквально раздавило нас, хотя внешне это ничем не проявлялось. Было непонятно, кто противостоял Холмограду, в попытке захватить наших малышей, и почему такими варварскими способами. «Монастырям нужны эти дети!» – сказал Голос. Но, если это действительно монахи, они могли просто предложить нам укрытие и мы бы сами привезли им детей, ведь ещё недавно именно это мы и собирались сделать. Хотя, раз они заточили Петерса, значит и там идёт какая-то борьба. Связи с Петерсом по-прежнему не было и мы беспокоились, не зная, что с ним. Я даже представить не мог, какой должна быть мощь, чтобы одолеть нашего монаха-Проводника. Оставалось непонятным, кто был третьей вершиной треугольника. Наших, как оказалось мизерных, сил не хватило даже на то, чтобы защитить собственных детей.

Были и положительные моменты. Например, мы увидели, кто поспешил к нам на помощь, на ходу изобретая способы защиты, преодолевая боль, тошноту и подступающий к горлу страх, кто остался в стороне, а кто в спешке бежал. Стало понятно, что борьба ведётся не с нами, а между силами, от которых пещеры не скрывают и не защищают. А ещё мы услышали нашего Лёнечку и с нетерпением ждали обещанной встречи.

Возымело своё действие и покровительственное вмешательство Управителя Мира. Только какая-то странная вышла из этого ситуация. Под давлением обстоятельств, Холмограду пришлось согласиться на торговые отношения, на основе натурального обмена, как с нами, так и с фермерами. Казалось бы, фермерское объединение должно от этого только выиграть, советуясь друг с другом, и высоко держа планку, а на деле оно практически раскололось. Каждый старался, во что бы ни стало, обменять свою продукцию, даже за бесценок, обвиняя других, что сделки становятся всё менее и менее выгодными и совершая разбойничьи набеги на соседские фермы. Если раньше орудовали несколько банд разбойников, то теперь, за малым исключением, разбоями стал промышлять каждый второй фермер.

История явно повторялась. Вокруг частных территорий начали вырастать заборы, валы, фортификационные сооружения, напоминая эпоху княжеств и феодализма.

Но всё это уже потом. Карандаш не поспевает за мыслями, несущимися вскачь в предчувствии Неизбежного. А тогда, мы пытались понять, как наладить контакты с малышами не навредив им, создать более мощные средства защиты из подручных материалов, помочь Кариссе воссоединиться с Марго и встретиться с Георгом, найти способы облегчающие и ускоряющие процесс создания лекарственных смесей… – этот список можно было бы продолжать бесконечно.

Библиотекарь

Ожидание Янат затянулось и она уже начала подрёмывать, когда внезапно визуализировался знак – солнце в колечке льва. Она дала сигнал на ключ решётки, защищающей дверь, вскочила, чтобы бежать навстречу Высшему… и тут же плюхнулась опять в кресло: «Говорить ему о происшествии, или нет? Рассказать правду, или лучше соврать?!» – при последней мысли девушка почувствовала, как горят щёки, она ещё никогда не лгала своему Высшему.

Одного взгляда на пюпитры было достаточно, чтобы понять какие изменения произошли в сознании девушки. С Души Библиотекаря словно камень свалился. Ему захотелось обнять дочь, приободрить её, но ни один мускул не дрогнул в его лице.

– Покажи начатый свиток, Янат, – произнёс он, обычным голосом, так, словно не было ни испытания, ни разлуки.

– Вот, Высший! – руки девушки дрожали от волнения, радости видеть его и боязни, что он опять оставит её.

– Хорошо! – неожиданно похвалил он. – И рисунок гораздо чётче. Вижу ты даром времени не теряла и хорошо набила руку.

Ему бы хотелось сказать ей совсем другое, но он знал, что Всеслышащий внимательно следит за каждым его словом, в поисках повода разорвать договор. В городе было ещё немало грамотных, можно было найти среди них и каллиграфа, единственным доводом в пользу Янат был опыт в иероглифике.

Ему предлагали взять дополнительно ещё несколько учеников, но он отговаривался нехваткой времени и возрастом. Служители всячески старались создать ему конкуренцию, собирая одну за другой группы переписчиков из носителей различных систем письменности, от готической и кириллицы, до иероглифической и предметной, наивно полагая, что один прочитает, другой переведёт, а третий нарисует иероглиф. Он только посмеивался.

Не являясь сами специалистами в области лингвистики, они и не подозревали насколько, отличается понятийный аппарат в различных культурах. «В чём проблема? – не понимали они затруднения переписчиков. – Нарисованный листок дерева понятен носителю любого языка!» – не имея ни малейшего представления, что во многихязыках слово «листок» просто отсутствует, а в других – падающий лист, лист лежащий на земле, лист плывущий по воде, сорванный лист и т. д. являются разными понятиями и называются разными словами. Работы их переписчиков напоминали старый анекдот, в котором предлагалось вспомнить известную пословицу, звучавшую, после двойного перевода (на другой язык и опять на прежний): «Хорошая память вредит зрению», в которой сложно было опознать первую часть пословицы: «Кто старое помянет, тому глаз вон».

Как она похожа на свою мать, – думал Библиотекарь, невольно вспоминая своё знакомство с Маргарет. Он читал курс лекций по сравнительному анализу этапов письменности в различных этносах на примере лекарственных растений, начертал на доске рисунок, пиктограмму и иероглиф… и вдруг услышал: «Чепуха! Это могут быть абсолютно разные растения!»

– Что Вы сказали? – повернулся он к аудитории. – Разные растения? Что ж, возможно, что в каком-то частном случае я могу и ошибаться…

– Он что мысли читает? – прозвучал в ответ женский голос.

Ничто не есть тем, чем кажется

В пещерном городе появился Петерс, и не один. В невысоком, стройном юноше с тёмными локонами, трудно было узнать Лёнечку, и только лукавая улыбка ярко-зелёных глаз была всё та же – добрая и чуть стеснительная. Мы с Фрумиле ни на минуту не желали расставаться с сыном и всюду ходили вместе. Со стороны это выглядело смешно, словно хороводы водили, но нам было жаль терять даже мгновение из встречи с ним.

– Вы не должны обижаться на монастырских, – сказал Петерс в ответ на наше стотысячное упоминание об инциденте с малышами, – они не желали причинять вам зла и уж тем более убивать. Вы попали на границу схода трёх энергетических потоков: холмоградского, направленного на кодирование детей и двух монастырских – экранирующего малышей, чтобы не дать возможности причинить им вред и случайно не задеть самим, и противостоящего холмоградскому, чтобы вытеснить его за границы пещеры.

– Но они грозились забрать у нас детей, если мы не уйдём оттуда.

– Вы мешали им. Пока вы находились там, они не могли поднять потенциал поля, чтобы вытеснить холмоградское.

– Но они заточили тебя, за то, что ты хотел помешать им влиять на детей.

– Нет большей лжи, чем половинчатая информация! – усмехнулся Петерс. – Видимо пришло время приоткрыть вам следующий кусочек разворачивающейся реальности. Речь шла о других детях, тех, что покинули Холмоград незадолго до катастрофы. Они уже тоже выросли, возмужали и стоят на пороге взрослой жизни, с которой кое-кто пытается помочь им определиться не совсем честными методами. Монастырям, как и городу, нужны последователи, которым они смогли бы передать свою силу. Монахи, в недрах города, готовили Безымянную и её группу. Они также выбрали следующего Управителя Мира, ожидая, что вы будете и дальше, проводить в ашраме часть отпуска, что даст им возможность постепенного взращивания силы ребёнка, – улыбнулся он Леониду, дружески похлопав парня по плечу. – Увы, они не предвидели, что очередной катаклизм наступит задолго до того, как человечество исчерпает жизненный лимит.

– Очередной катаклизм?! – меня словно молнией поразило. – То есть ты хочешь сказать, что это всё уже было и что время от времени кто-то убивает большую часть населения Земли?!

– Увы, как ни страшно это звучит, но всегда находится какой-нибудь маньяк. А если даже и нет, люди сами приводят себя к гибели, переводя жизненно необходимые ресурсы природы в мёртвые накопления, именуемые богатством. Монастыри всячески стараются помешать этому, но и они не всесильны.

– После нескольких крупных катастроф, нарушивших магнитную оболочку Земли и сместивших её с орбиты, когда безвозвратно погибли многие её обитатели, в том числе виды рода Люди, и монастыри и город пытаются помешать созданию новой техногенной цивилизации, а также сохранить осколки исчезнувших видов, – продолжил отвечать на наши вопросы Петерс, – только каждый своим путём.

– Получается, что на Земле и сейчас существуют другие виды людей? – спросила Фрумиле.

– Кое-кто из тех, кого вы называете лучистыми.

– Разве не город сделал меня таким?! – не поверил Илья.

– Нет, Иля, – печально ответил Петерс, – эти слухи распространяются специально, чтобы вы ненавидели отдельных людей, а не весь вид, именующий себя Homo sapiens.

– Но, в таком случае, где же мои родители?

– Вы живёте очень долго, в сравнении с жизнью большинства людей, но, только до наступления зрелости. Прости, что говорю тебе это, я считаю, что человек имеет право знать о себе…

– Ты можешь его спасти?! – испугалась Яни. – Спаси его!

– Не бойся, девочка, – улыбнулся ей Петерс, – до своего теперешнего возраста Илья прожил три твоих жизни, а теперь, после зачатия ребёнка, скорость его жизни сравняется с твоей, так что вы ещё много лет сможете жить вместе. Но вот те дети, которые унаследуют его гены, будут развиваться много медленнее своих сверстников, и чем позже они родятся, тем меньше будет у них вероятность застать вас в живых.

– Но в Монастыре на горе, – задумчиво произнёс Крис – ты говорил нам, что Холмоград проводит опыты, используя химические и радиоактивные мутагены, и разделяя детей на группы по доминантным реакциям.

– Именно поэтому я и сказал: «кое-кто из тех, кого вы называете лучистыми».

– Получается, что Петерс представитель другого вида, – подумал я и чуть не присвистнул от удивления. – Но как они выжили? Где их жёны и дети? Откуда ему известно о планетарных катастрофах и видах людей?

– Ты почти прав, брат, хоть и не совсем, – услышал я мысленный ответ Петерса, – но, полагаю, у нас ещё будет время поговорить об этом.

Игры взрослых людей

– Высший! – опустив голову, произнесла Янат. – Я должна тебе сознаться…

– Некогда нам пустые разговоры разводить! – строго перебил её Высший, делая знак молчания. – И так много времени потеряно! А ну-ка дай мне проверить вон тот свиток! – показал он на рулон из стопки испорченных свитков. – Смотри, возле этой идеограммы не тот иероглиф, они похожи, но читаются абсолютно по-разному, вот как это надо было изобразить! – он обмакнул перо в тушь и нарисовал: «Старайся думать о чём-нибудь другом, у тебя это отлично получается. Ты держалась молодцом! Я всё знаю и горжусь тобой!» Свиток придётся уничтожить, – продолжил он вслух, – что ж, доставай новый и приступим к нашему уроку. Сегодня я принёс тебе книгу по физиологии, многие слова в ней тебе уже знакомы из книг по анатомии, поэтому её перевод не должен вызвать у тебя затруднений и занять много времени. Приступай, а я пока просмотрю твои предыдущие свитки.

Он поставил экран и задумался. Цель была достигнута. Карисса несомненно готова к самостоятельной работе по систематизации знаний. Остаётся только слегка направлять её и проследить, чтобы она не похоронила свою личную жизнь в работе. На виске сильнее забилась жилочка, кто-то пытался пробиться сквозь экран в его сознание. Смешно. Они все знали, что не по зубам друг другу и всё равно, время от времени, пытались поковыряться у кого-то в мозгах. Интересно, кому он понадобился в этот раз?!

– Ну что, разобрался с дочерью? – ехидца так и сквозила, сметая внешнюю нейтральность фразы Всеслышащего.

– Зачем спрашивать очевидное?!

– Вижу мы тебя не убедили и ты по-прежнему полагаешь, что она может быть серьёзным переписчиком.

– Ты тоже так считаешь, зачем же спрашивать?! К тому же вы нарушили договор, чуть не приведя её к смерти своими дурацкими экспериментами.

– Сама виновата! Нечего было упорствовать. Сказала бы сразу, что была похищена детьми Арса и провела ночь в пещерах, ничего бы не было.

– Ну конечно, детьми Арса, с подачи твоей Станиславы. Устроили девочке провокацию, а затем её же и наказали. Вижу пришло время посвятить её в истинные реалии нашей жизни.

– Ты не посмеешь!

– Отчего же?!

– Потому, что тогда мы просто физически уничтожим её.

– И останетесь без Библиотекаря и Ведуньи.

– Ведунью мы найдём, или воспитаем.

– Думаешь я не знаю, что вы Станиславу готовите?! – рассмеялся Библиотекарь. – Только уровень не тот. Не забывай, что Маргарет – специалист с двумя академическими образованиями – медицинским и фармацевтическим, специализировавшаяся в исторической фармакогнозии. Впрочем, откуда тебе, доктору никаких наук, знать, что это такое.

– И теперь ты готовишь на её место дочь.

– Отчего же на её?! Работы много, хватит и нам и дочке. Для тебя же стараюсь. Ты же и сам понимаешь, что на все имеющиеся у нас книги и двух моих жизней не хватит.

– Ты сам отвергаешь учеников, которых я посылаю к тебе…

– Я не могу тратить время на обучение ради обучения. Мне нужны люди, которые тянутся к знаниям, для которых процесс перевода будет желанным путешествием в неизведанный мир.

– Умеешь ты зубы заговаривать. Ладно, живите пока. Только замаскируй получше утечку свитков в Монастыри, а то мне прямо неудобно видеть неуклюжесть твоих посыльных, – заключил Всеслышащий, смеясь и растворяясь в пространстве.

Грасс

Им всё всегда было известно. Почему же именно теперь Всеслышащий решил бросить карты на стол?! Неужели из-за бунта Великого Вихря и вмешательства Управителя Мира в битву за детей Арса?! Какую цель поставил он перед собой?! Энергетические волны набегали одна на другую, порождая завихрения пространства, пробуждая к жизни вулканы, порождая тайфуны, землетрясения и грозы…

Всеслышащий никак не ожидал подобного резонанса и из последних сил старался удержать экранирующее поле. Правитель города попал в энергетическую ловушку, о которой ходили легенды, но в которую никто по-настоящему не верил: для ответа вопрошающим, требовалось ослабить защиту, но сделай он это и времени ответить уже не будет, поскольку его разум, в мгновение ока, сметёт кумулятивная энергия вопросов. Всеслышание сыграло с ним плохую шутку.

Приближённые не могли понять в чём дело: Правитель не говорил, не отвечал ни на голосовые, ни на мысленные вопросы и бледнел на глазах. Пока ходили за целительницей, он свалился на пол и лежал не двигаясь, выпучивая глаза и всё больше краснея.

Маргарет, не зная, что стряслось, прихватила с собой медицинский саквояж и корзинку со снадобьями. Но одного взгляда на бывшего мужа оказалось достаточно для установления диагноза. Она велела опустить свинцовые шторы и перенести Всеслышащего на самый нижний этаж подземной части здания, а оттуда в один из цементных кубов с металлическими щитами – камеру для подопытных подводной лаборатории, и всем покинуть помещение. Поначалу ей пытались противиться и возражать, но потом, видя, что кожа Правителя начинает приобретать естественный цвет, а глаза – осмысленность, выполнили все её условия.

– Не надейся, что в благодарность за то, что ты спасла мне жизнь, я дам тебе свободу и разрешу общаться с сыном, дочерью и Донатосом, – прошелестел Всеслышащий, как только начал приходить в себя, он потерял слишком много энергии и малейшее движение давалось ему с трудом.

– Ты бредишь! – рассмеялась Маргарет. – Договор нарушен, карты открыты, кто теперь нуждается в твоих разрешениях?!

– Я всё ещё Всеслышащий Правитель!

– Не тупи! Ты не хуже меня знаешь, что тебе предстоит восстановить энергию и преодолеть последствия сильнейшего психологического шока. А город нуждается в Правителе ежечасно. Управитель Мира и Садовник уже осведомлены.

– Садовник?! – зрачки Всеслышащего расширились от непомерного ужаса. – Мара, спаси меня, он прислушается к тебе, ты же Целительница…

– И в благодарность за это ты опять заточишь меня в темницу.

– Ты же знаешь, что я люблю тебя! Вернись ко мне, и я отдам тебе весь мир! Я не могу допустить, чтобы ты, даже на мгновение, принадлежала другому.

– Оставь, мы оба знаем, что тебе надо. И не обещай отдать то, чем не владеешь.

– Но что ты нашла в этом Книжнике?!

– Грасс, мне искренне жаль тебя, – тихо произнесла Маргарет, – но ты не хуже меня знаешь, что твою судьбу буду высчитывать не я.

Всеслышащий вздрогнул от неожиданности, когда она произнесла его истинное имя, которого он не слышал уже несколько столетий: «Кто ты?!», – воскликнул он, холодея от ужаса.

– Извини, Грасс, не смог прибыть лично, – весёлым мужским голосом произнесла Маргарет.

– Это не по Протоколу! – вскричал Грасс. – Ты не можешь действовать через посредника!

– А кто тебе сказал, что я собираюсь действовать?!

– Почему же тогда ты не вышел на ментальную связь?

– Я и сейчас в эфире, но ты не слышишь меня.

– Нееет! – взревел, срываясь на визг, Грасс.

– Успокойся! Я пришёл не как Садовник, а как единственный младший родственник, имеющий возможность поделиться с тобой энергией для восстановления.

– Единственный?! Почему единственный?! У меня же есть сын!

– Ты готов к передаче энергии или будем играть в угадайку?! – в голосе Садовника послышались отстранённость и металлические нотки усталости.

Грасс понял: время вышло. Садовник был высокопоставленной и весьма занятой персоной, и мог исчезнуть в любое мгновение. «Готов!» – сказал он и принял позу лотоса, открывая точки Лао-гун и Юн-цюань…

Карисса

– Карисса, я хочу тебя познакомить кое с кем, – сказал, вызвав её к озеру, Высший. Ей хотелось испугаться, она подумала, что он отчитает её за настоящее имя, названное в пещере. Но испуг почему-то не получался, она чувствовала необъяснимую радость и волны странного волнения, исходящие от Куратора. Они пошли вниз по дорожке. Девушка знала и любила это место. Высший часто водил её к пробивающемуся из-под земли ключу, возле которого продолжало расти и давать семена упавшее дерево, упираясь в землю могучими обломанными ветвями.

Но сейчас её место в развилке ствола было занято. Женщина, сидевшая там, встала и пошла, улыбаясь, им навстречу. Её лицо показалось девушке очень знакомым и таким родным… и вдруг она вспомнила…

– Мама!

Библиотекарь смущённо стоял в стороне, пережидая, пока они обнимались и плакали, целуя друг друга.

– Мама, Мамочка… – никак не могла успокоиться Карисса, – мне сказали, что ты умерла, а они сказали, что возможно ты жива… Но где ты была так долго? Почему ты оставила меня одну?

– Теперь мы будем вместе и ты всё узнаешь, – улыбаясь от счастья, обнимала дочь Маргарет, – но кое с кем ты должна познакомиться прямо сейчас. Мне пришлось оставить тебя, и я расскажу тебе почему, но ты никогда не была одна.

– Я знаю, – грустно сказала девушка, – Высший. Он всё время заботился обо мне. Я так благодарна ему! Я люблю его, как отца.

– Тогда иди и обними меня, – улыбнулся Донатос, сквозь выступившие на глазах слёзы, – потому, что я и есть твой отец.

Радость и растерянность, пронизанные сотнями вопросов, захлестнули Янат. Непривычность прежнего имени и поведения, всегда такого строгого и отстранённого, Высшего стесняли её. Девушка понимала, что должна ощущать счастье, но самым большим желанием было убежать и спрятаться, чтобы привести свои мысли в порядок. Первый порыв, когда она бросилась к матери, угас, словно блик далёкого детства. Она была рада родителям и смущалась их. Не так-то просто преодолеть года душевного одиночества.

– Карисса, дочка! – сказал Донатос. – Я понимаю твоё смятение. Не расстраивайся, тебе просто надо привыкнуть. Мы слишком надолго были разлучены, хоть и находились рядом.

Город

Монастырские с удовольствием воспользовались бы несколькими часами, когда Холмогорск остался без власти. Но единственным их боевым отрядом в этом районе была община Арса, а воздействовать на неё, когда там находились Великий Вихрь и Управитель Мира, они не могли, поэтому заслали в город, пользуясь ситуацией, несколько новых шпионов и стали ждать дальнейшего развития событий.

Холмогорск, между тем, впал в хаос. Высшие Служители и Хранители перессорились, предъявляя права на власть. Каждый клан Посвящённых доказывал собственный приоритет в выживании города. Обнаружив отсутствие привычного надзора, жители бастовали, требуя демократии, а низшие принялись громить ненавистные камеры, решётки, станки, приборы, всё, что попадалось под руку…

Плоды многолетних трудов оказались разрушенными менее чем за пол дня. В первую очередь, пострадали мастерские и энергетические модули, расположенные в нижней части центрального района города и, опоясывающая их, главная магистраль. Скачки напряжения в электросетях привели к многочисленным авариям и травмам, транспортному коллапсу, прекращению автоматической продуктовой доставки… Остановка металлолитейного процесса полностью вывела из строя оборудование, без возможности его дальнейшего восстановления. Электротехнические устройства продолжали работать только в элитных зданиях, где были установлены независимые ветрогенераторы и солнечные батареи.

Монастырские ликовали – Холмогорск лишался всех своих преимуществ, обусловленных выплавкой и обработкой металла, артефактом, предшествующего катастрофе, технического прогресса, против которого его верхушка так ханжески выступала. В непродолжительном времени техногенные остатки погибшей цивилизации придут в негодность и жизнь в городе и монастырях практически уравняется.

Городской митинг был шумным.

– Так мы не выживем, нам надо создать общественную структуру.

– И ты будешь в ней командовать… – раздались смешливые выкрики из толпы.

– Если выберете меня – буду я, а если тебя – то придётся тебе, – не лез за словом в карман оратор.

– А если я не желаю ни с кем объединяться?! Построю себе жилище и сам буду добывать себе пропитание.

– Никто никого не неволит. Но подумайте о выживших детях, и о тех, которые ещё появятся. Объединившись, мы сможем передать им наши знания.

– Которые им негде будет применить…

– А вот это уже будет зависеть от нас.

– Предлагаю создать рабочие группы по профессиям.

– Правильно! И в каждой группе выбрать совет, а из него представителя в совет общества.

– И кто же будет руководить этим обществом?! – смешливый голос эхом отозвался в мозгу каждого жителя, неся тревогу и страх.

– Мы выберем председателя, – раздался из толпы неуверенный голос.

– Ладно, можете называть меня председателем! – согласился невидимый собеседник. – А теперь все, немедленно, на свои рабочие места и чтобы через час порядок в городе был восстановлен.

Беседа у лесного ручья

Управляющий Миром хотел было вмешаться в происходящее в Холмограде, но прислушался к совету Петерса, которому по-прежнему безоговорочно доверял, несмотря на приобретённую силу и власть. Он радовался возможности побыть с ним, родителями, их большой семьёй и просто пожить обычной жизнью, словно возвращаясь в далёкое детство.

Они сидели у лесного родничка, любуясь сверкающими струйками, сбегающими весёлым ручейком по каменистому ложу.

– Всеслышащий приоткрыл карты, – задумчиво произнёс Петерс, – и чуть не поплатился за это жизнью, а город-цветок потерял своё огненное кольцо и большую часть лепестков. Возможно именно сейчас, пока они ослаблены, а фермеры ещё не набрали силу, нам стоит посвятить твою семью в Знающие.

– Я помню какой пережил шок, когда ты открыл мне правду, и монаха, передавшего мне свою силу. – повернулся к нему Леонид, поглаживая перья присевшей на руку птицы. – Даже не могу представить какова будет их реакция, боюсь они не справятся.

– Рано или поздно это всё равно придётся сделать. Думаю, лучше объяснить сейчас, чтобы дать время подготовиться к грядущим событиям. Арсу с детьми предстоит ещё многое понять и приобрести новые навыки, он умеет задавать вопросы, а теперь ему придётся научиться давать ответы.

– Но мама, Михи… как они перенесут это?!

– Человек – такая животинка, которая ко всему привыкает. Ты же привык к своей силе и тебе кажется, что так было всегда, и они привыкнут. Хотя это нелегко для обоих, и для стареющего и для обречённого ещё многие годы оставаться внешне молодым. Петерс тяжело вздохнул и взгляд его затуманился непрошенными воспоминаниями.

Перед внутренним взором Леонида поплыла вереница трудноразличимых образов и он обнял Петерса за плечи.

– Извини, – сказал монах, – задумался. Вот только не знаю под каким предлогом увести семью, здесь слишком много слышащих.

– Помнишь, ты рассказывал мне о золотом корне, который восстанавливает силы организма и излечивает многие болезни, растущем только в высоких горах Алтая.

– Родиола розовая, – весело подхватил Петерс.

И всё-таки идеальные

Предложение Петерса снарядить экспедицию на Алтай было как нельзя кстати, нам были нужны новые лекарственные растения. Лёнечка добавил, что если поехать всей семьёй, то мы сможем там отдохнуть, подышать горным воздухом и покушать свежих фруктов и ягод.

Мы понимали, что у Петерса, как всегда, припасён другой план и думали, что он хочет укрыть нас от притязаний, как города, так и монастырей, и мы навсегда оставляем проживающих с нами людей, лишая их своей помощи и защиты. Думать об этом было тяжело и мы вынашивали планы располовинивания семьи, что было, увы, не легче. Каково же было наше удивление, когда Петерс сказал, что мы будем отсутствовать не более трёх-четырёх месяцев, поскольку в горах очень короткое лето, а морозить нас ему ни к чему. И это был не последний, ожидавший нас, сюрприз.

Мы предполагали долгий и тяжёлый путь с маленькими детьми на руках, и начали переговоры с Майклом насчёт транспорта. Однако Петерс сказал, что мы пойдём пешком и надо пошить специальные рюкзачки для переноски детей.

На Станиславу было жалко смотреть. Она стала пугливая, как дикая серна, ходила опустив глаза, взваливала на себя самые нудные и тяжёлые работы и всё худела и бледнела. Я решил, что поговорю с ней в дороге. Но, когда сборы были окончены и Петерс объявил, что завтра мы выступаем, девушка вдруг разрыдалась у всех на глазах. Дети тут же сгрудились вокруг неё обнимая и успокаивая. «Вы уйдёте и оставите меня, – захлёбывалась слезами Станислава, – я этого заслужила…»

– Дочка, никто не собирается тебя оставлять, с чего ты это взяла?! – удивился я.

– Папа, – бросилась ко мне девушка, – значит ты не отрёкся от меня?!

– Как же я могу отречься от своего ребёнка?!

– Но я думала, что вы все меня презираете, за то, что я сделала.

– Стани, – сказал Георг, – мы с Кимом тоже виноваты в том, что случилось. А ещё… я знаю, как тебе больно… Пожалуйста, прости меня, за то, что я полюбил другую девушку. Помнишь, отец говорил нам, как трудно разобраться в нюансах подростковой влюблённости, и как легко принять желание любви за саму любовь. Ты ещё очень юная, придёт время, ты встретишь хорошего парня и вы полюбите друг друга по-настоящему, а для меня ты всегда была и остаёшься одной из моих милых сестрёнок.

– Вы не знаете всего, – рыдая, с трудом выговорила Станислава, – дело не только в этом… мне приказали… я должна была её подставить… мне так жаль… Теперь вы уже точно откажетесь от меня!

– Доченька, – подошла к ней Фруми, – все мы так или иначе совершаем ошибки, но главное, что мы все искренне любим тебя и рады, что тебе больше не надо мучиться, скрывая от нас правду.

– И вы сможете мне доверять?! – всё не успокаивалась Станислава.

– Отчего же нет?! – подытожил я. – Ты же нам доверяешь.

Дети продолжали обниматься, а Станислава – плакать, теперь уже от облегчения, что инцидент исчерпан. И я подумал: «Нет! Всё-таки они идеальные – мои дети! Добрые, мудрые, отзывчивые, незлопамятные и всегда готовые прийти на помощь!»

Необычный сплав

Итак, мы выступали. То, что мы не взяли с собой никакой еды, только сменную одежду и обувь никого не удивляло. Все знали, что мы способны прокормить себя в любых природных условиях. А меня не отпускала тревога за Фруми и малышей: «Не собирается же он разлагать их на молекулы?! – думал я. – Но как можно пройти такую дорогу пешком, туда и обратно, за 2-3 месяца?!»

Я так задумался, что не заметил, как мы прошли пару первых десятков километров и спустились к реке, где погрузились на заранее заготовленный Петерсом плот.

– Сейчас внимание! Будем загружаться! – сказал он. – Женщины с детьми на середину плота, остальные вокруг них, мужики снаружи круга, и обнимитесь покрепче.

Так вот почему он настоял, чтобы малышей несли женщины, – понял я. Плот стремительно шёл по стрежню. Солнечный свет, отбиваясь от воды, слепил глаза, казалось, что это не мы движемся, а вода мчится вокруг нас, отражая синеву небес, завихриваясь, набирая скорость и разбиваясь на мельчайшие брызги, похожие на туманные видения, возникающие то по одну, то по другую сторону, а иногда и прямо перед нами. Зрелище было настолько завораживающим, что я потерял счёт времени и очнулся только услыхав голос Петерса: «Приехали!».

Плот остановился на мелководье, уткнувшись одним боком в каменистую косу. Плыли мы, по-видимому, долго – ноги гудели от напряжения, а в голове была какая-то неприятная пустота. Я хотел отпустить руки Криса и Ноймана, но не смог разжать пальцы. С берега к нам спешили какие-то люди в развевающихся шафрановых одеяниях. «Откуда здесь буддисты?» – удивился я.

Наконец нам удалось расцепить руки, я обернулся и застыл от изумления: передо мной расстилалась сапфировая гладь озера, окружённая горами с белыми шапками поблёскивающего снега. «Всё в порядке, – рассмеялся Петерс, отвечая на мою растерянность, – все живы-здоровы и никто не пострадал, вся нагрузка пришлась на внешний круг». Если бы я мог, то в эту минуту наверное бы придушил его.

– Не переживай, – раздался в голове смешок Петерса, – очень скоро ты сможешь реализовать своё желание.

Я хотел, что-нибудь ответить, но не успел.

– Мамш Хкантих и Окхкокхышхкыш! Мы рады приветствовать вас и ваших детей!

Я аж вздрогнул от неожиданности. Имена, данные нам в ашраме, мы никому не открывали. Не потому, что восприняли их серьёзно, просто – в той жизни, понимали, что это вызовет град насмешек со стороны окружения, а в этой – мы и думать о них забыли. Нам тогда сказали, что они означают Мать Надежды и Хранитель Жизней Воспитывающий Сердца, но сколько мы ни искали в словарях, так и не смогли найти, что это за язык.

Тело с трудом слушалось меня и я, несмотря на заверение Петерса, переживал за Фруми, детей и внуков. Но они и в самом деле были улыбчивы и передвигались так легко, словно и не было многочасового стояния в силовом поле. Ко мне подошёл один из монахов и, после обоюдных поклонов, протянул две руки для приветствия.

– Мы рады снова видеть тебя среди нас, Окхыш.

Я удивлённо посмотрел на собеседника, этого просто не могло быть, передо мной стояли наш Гуру и монахи, с которыми я проходил самые сложные этапы обучения.

– Но как вы здесь?.. – позабыл я вежливость и субординацию, и чуть не прибавил: «Разве вы ещё живы?!»

– Людям свойственно перемещаться, – улыбнулся Гуру, не обращая внимания на мою грубость, – вы ведь тоже издалека, Дети Великого Вихря.

Я склонил голову, отдавая дань вежливости: «Дети Великого Вихря» – конечно, его воспитанники и ученики» – уточнил я про себя, и тут же услышал, адресованный мне, смешок Петерса: «Ты так и не научился слышать, слушая».

Розовая родиола

Мы полагали, что в горах нас ждут трудные переходы, ночёвки и днёвки в полевых условиях, еда и организация стоянок из подручных средств, разбор и обработка собранного материала… И абсолютно не были готовы к тому, что нас ожидало на самом деле: уютные комнаты со спальными принадлежностями и сменной одеждой, оборудованные в сводах пещер, готовая горячая еда, монахи-проводники на маршрутах, знакомящие нас с местными растениями, животными и минералами, готовые лекарственные сборы и рассказы о способах их применения.

Вместо тяжёлой, подчас изнурительной, работы, нам предоставили чудесный семейный отдых, напомнивший Монастырь Вод. Красота вокруг была такая, что дух захватывало. Чистый горный воздух, настоянный на травах, пропитанных солнцем, был настолько вкусным, что хотелось не дышать им, а пить его. Пользуясь моментом, мы резвились, как дети, понимая, что не просто так нам дают расслабиться и набраться сил.

Память стремилась запечатлеть восхитительные пейзажи, изумительно синие озёра в кольце розовых, жёлтых, сиреневатых, синих, горячо-золотых склонов гор, цветущих рододендронами, вереском, родиолой, ястребинкой, девясилом, фиалками, жарками, багульником, горечавками, баданом, водосбором…, упирающихся в небо заснеженными вершинами. Необыкновенные цветы эдельвейса… Жеоды горного хрусталя и аметиста… А в быстробегущих горных ручьях цветные, сверкающие и флюоресцирующие, окатыши и кусочки золота…

Природа была настолько прекрасна, что Алиса шепнула мне: «Теперь я понимаю почему Жорж, Валентин и Джон так стремились уйти в горы. Но я не жалею, что осталась. Я понимаю его чувства, он восхищался мной, но по-настоящему не любил ни меня, ни наших крошек…»

– Три месяца красоты и трижды три суровой зимы требуют серьёзной подготовки, – поддержал я дочь.

Алиса родила двойню, мальчика и девочку. И я, поражаясь мудрости молодой женщины, даже представить себе не мог, как бы она могла справиться с ними в горах, одна, вынужденная также заботиться о выживании группы.

Находясь среди скал, мы активно тренировались безопорному подъёму. В стороне оставались Фруми, Михи и, что было странно, Эти. Девушка располнела, было видно, что ей тяжело даже просто ходить. Я хотел поговорить с дочерью, но супруга высмеяла меня: «Да ты что, отец, ослеп?! Ей же рожать скоро!».

– Как рожать?! – воскликнул я от неожиданности. – А кто отец?! Я этого подлеца…

– Тише… тише… ишь развоевался… – засмеялась Фрумиле, – вспомни, кто ходил за ней неотвязно, заглядывая в глаза, будучи совсем ребёнком…

– Ты хочешь сказать, что это…

– Конечно, – улыбнулась она, делая мне знак молчания, – только он пока не может жениться, но похоже им это не мешает.

Другие люди

После прекрасного, полного впечатлений, дня мы довольные и усталые пили вечерний чай. Петерс сел напротив меня, взял за обе руки, заглянул глубоко в глаза и неожиданно крепко прижал к себе, затем поднялся, прошёлся взад-вперёд, как бы о чём-то раздумывая. Я смотрел на него, не в силах понять, что происходит.

– Пора! – сказал пожилой монах. – Они уже взрослые! Пора!

Странно, он говорил на незнакомом языке, а я понимал каждое слово.

Петерс поднял голову:

– Значит пора! – повторил он и глубоко вздохнул. – Мне трудно выразить, как я люблю вас, и как мне жаль, что сегодняшний вечер будет чертой, гранью, отделяющий ваше уходящее детство от взросления.

Я уже как-то упоминал, что человечество загубило своё многообразие, вследствие ряда, вызванных им самим, глобальных катастроф. Со временем, вам придётся ознакомиться с особенностями истории и гибели каждой цивилизации, чтобы опираясь на их опыт попытаться удержать от рокового развития нарождающиеся. К сожалению, все рода людей вернуть уже невозможно, но мы сделали всё, что смогли, для спасения тех, что остались.

Самые древние, из известных нам родов – Люди Древа Жизни и Люди Народа. Их принципиальная отличительная черта – межличностные ментальные связи и энергетическое родство с силами природы. Люди Древа Жизни – Управители мира, поскольку сродственны энергии всех его составляющих на субмикроуровнях. Люди Народа объединяют Людей Стихий и Людей Элементарий. Люди Стихий Управители своей стихии, живущие вне её. Люди Элементарии составляют со своей стихией единое целое и вне её долго пребывать не могут, из-за этого они наиболее уязвимы при экологических сдвигах и катастрофах.

Слова Петерса буквально разрывали мне голову. Каждая фраза взрывалась десятками вопросов, которые тут же сменялись сотнями новых. Похоже, что и на других они действовали подобным же образом, потому что в воздухе явно ощущалось напряжение.

– Ну, ну… – произнёс Петерс, простирая над нами ладони и улыбаясь. – Потише! Не хотите же вы разнести вдребезги всю эту красоту. Вы уже не маленькие и, независимо от обстоятельств, должны постоянно держать свою энергию под контролем. Впрочем, я вас понимаю, мне тоже чуть не снесло крышу, когда старший брат посвятил меня в подробности жизни ушедших цивилизаций.

Петерс хотел отложить разговор до следующего дня, чтобы дать нам время освоиться с новым знанием. Но мы обрушили на него такой шквал вопросов, что стало понятно: никто не сможет уснуть, пока он не расскажет всё.

Оказалось, в древности, люди старались образовывать пары с представителями других народов, что способствовало более стабильному существованию потомков. Дети, рождённые в таких браках, становились носителями множественных генетических программ, часть из которых была пассивна, пока кто-то из рода не передавал им прасилу. Тогда запасные наборы начинали работать, наделяя индивидуума новыми свойствами.

В каждом поколении оставались люди не получившие силы. Им было труднее выживать в условиях дикой природы, несмотря на помощь родительских родов, и они стали окультуривать её, сообразно своим потребностям, что дало начало техногенной цивилизации, так называемого, человека разума – Homo sapiens. Выжигая и вырубая растительность, массово истребляя животных, перегораживая водные источники… они уничтожали среду существования других людей. Люди Стихий отступали в более глухие и суровые места, Людям Элементариям оставалось только защищаться.

Поколение за поколением стиралась память о родственных связях всех людей и росла неприязнь ко всему непривычному, страх к иному, непохожему. В незрелых цивилизациях, приспосабливаясь к существованию в сообществе, люди, наделённые прасилой, совершали массу ошибок, расплачиваясь за них страшными страданиями. Чтобы избежать постоянного базара в голове чужих мыслей, они старались селиться подальше от людских скоплений, а чтобы заработать себе на еду и одежду лечили людей и животных, указывали сроки сева, предсказывали погоду… за что их обвиняли в ведьмовстве со всеми вытекающими последствиями.

Живя разрозненно, они не всегда могли найти младшего родственника для передачи силы. А случалось и так, что их родные не знали о своей истинной природе и активно противодействуя попытке передать им силу, умирали, не выдерживая её напора. Со временем, многие носители древней силы научились защищаться от чужих мыслей и успешно интегрировались в сообщества, скрывая свои способности и относительное долгожительство.

Мужчинам было намного легче приспособиться к жизни, чем женщинам, поэтому женщин, носителей прасилы, осталось очень мало. Встретить и узнать такую женщину было не просто. В смутные времена истинную силу скрывали, чтобы не быть заживо сожжённым или утопленным, а во времена так называемых свободы и демократии развелось слишком много шарлатанов.

Но техногенная цивилизация, уничтожившая большую часть древних родов, способствовала и их возрождению. Мегаполисы с городами-спутниками, промышленные зоны, индивидуальные средства информации и развлечения привели к резкому падению рождаемости, а поскольку носители прасилы жили по несколько столетий, то и детей с добавочными генами становилось всё больше.

Именно над их выявлением и обучением тайно трудились монастыри и Холмоград, официально работая на военное ведомство. Перед ними стояли две основные задачи – сохранить прасилу и возродить потомков древних родов, способных её принять, поскольку обладатель силы не мог умереть, не передав её кому-то. Это было страшно. Тело, не выдерживая многовековой жизни, начинало сдавать и человек ещё долго жил, отмирая заживо.

Когда Петерс говорил об этом, я вспомнил рассказ о богаче, который нанял за деньги попа-расстригу, чтобы тот отпел его красавицу-дочь, а также другие легенды о странных смертях поборников духа, сказки про девушек-птиц, феникса, живущего столетиями и возрождающегося из пепла, пантеон мировой мифологии – кентавров, друидов, Минотавра, русалок, домовых, троллей… – словно вся былинная история Земли пронеслась перед моими глазами.

– Вам предстоит долгая жизнь в сменяющейся среде, – заключил Петерс своё повествование, – где стратегия выживания, включает не только умение воевать, но и, в значительно большей мере, обеспечивать себя, и лавировать в отношениях, сохраняя мир. Чтобы научиться этому, необходимо иметь сильных и разноплановых врагов, одним из которых и стал для вас Холмоград.

Вы должны понимать, что и Монастыри, и город, пытаются собрать и сохранить прасилу у себя. Генофонд вашего семейства очень важен и для тех и для других. Я не мог открыть вам полной правды, поскольку вы не были готовы принять её. Вы привыкли безгранично доверять учителям или отвергать само обучение, хоть на кроху засомневавшись в них. Но в том и состоит искусство выживания, чтобы понимать другого, становясь на его позицию, даже не будучи согласным с ним, и стремиться не к конфронтации, а к взаимовыгодным союзам.

К сожалению, мы стали свидетелями катастрофы, к которой привели негибкость мышления и желание правителей Холмограда, во что бы то ни стало удержать в своих руках всю молодую поросль прасилы, не открывая ей знания. Город несомненно виновен в катастрофе, да и все мы, в какой-то мере. Но знаете, нам чертовски не хотелось умирать, а бюджет военных уже сворачивали и такое количество свидетелей им было просто ни к чему. Мы попытались вывести хотя бы детей, но они не пощадили даже их, полностью уничтожив одну группу.

Защищаясь, мы закрылись силовым полем, пытаясь отразить атаку узконаправленными пучками энергии. А они к тому времени создали мощные защитные силовые установки. И кое-кто знал об этом, но не поделился информацией, а сам, будучи вечным недоучкой, не сумел предвидеть и рассчитать суммарной энергии столкновения, усиленного расходящимися эховолнами защитных экранов….

Через призму лет

Из рассказа Петерса получалось, что мы несём гены древних родов. Это было странно и непонятно. Я хорошо знал своих родителей, они были обычными людьми, погибшими при катаклизме. Никаких сверх фантастических способностей я за ними не замечал. Отец был профессором кафедры полевой археологии и вечно мотался по экспедициям, конференциям, командировкам, мама – заведующей кафедрой истории того же вуза.

Растили они меня сами, никогда ни с кем не оставляя. Во время их лекций, или практических занятий, я сидел в аудитории вместе со студентами, тихонько рисуя или лепя пластиковые заготовки своих будущих героев. Выезжая на раскопы, отец брал меня с собой в качестве чернорабочего и я всегда гордо отдавал маме заработанные деньги. Когда он не мог взять меня с собой, я проводил время в музее археологии при их вузе, или на кафедре у мамы.

Воспитанием моим они занимались ненавязчиво, как бы между делом. Слушая их лекции, рассказы, сопровождающие находки или места где мы бывали, я и не заметил, как освоил естественные и прикладные науки, натурфилософию, основы различных верований и религиозных течений. И хотя увлекали меня совсем другие сферы деятельности, под влиянием родителей, я как-то незаметно, между делом, закончил экстерном школу, несколько вузовских курсов и защитил степень доктора наук.

Родители были очень подвижны и спортивны. Я не припомню ни одного лета, когда бы мы не лазили по скалам, не ныряли с аквалангами, не проходили километры дорог на лошадях, верблюдах или велосипедах, а однажды даже на слонах. Мы путешествовали по городам, замкам, церквям, монастырям, религиозным общинам… Именно родители посоветовали нам с Фруми провести несколько отпусков в буддистском монастыре, где впоследствии родился Лёнечка.

Я задумался. Воспоминания, сквозь толщу лет и нового опыта, сложились в стройный рисунок, словно картина, написанная крупными мазками, когда вблизи видишь одну какофонию пятен и только издали – мастерски переданную реальность. Создавалось впечатление, что родители готовили меня именно к этой, постапокалиптической жизни.

Но почему же тогда они погибли?! Петерс сказал, что несущий прасилу не может умереть, если не передаст её своему потомку. Но это значит… Мне стало не по себе, и я пошёл к Петерсу.

– Вот ты и научился не только задавать вопросы, но и отвечать на них, брат, – обнял меня за плечи Петерс. – Наш отец прожил настолько длинную жизнь, что тебе пока и представить это сложно.

– Наш?! То есть ты и в самом деле мой брат?!

– А ты ещё сомневаешься?! – рассмеялся Петерс.

– Но родители никогда не рассказывали мне…

– Ты был слишком молод и занят собой, чтобы услышать и понять их. Разве они не говорили тебе, что легенды и сказки не вырастают на пустом месте, что невозможно придумать то, чего не существует, что мир не совсем такой каким кажется?! Но у тебя на всё было своё мнение и они не хотели тебя ломать.

– Дети в Холмограде говорили мне, что они единое целое, и теперь, когда ты рассказал о ментальной связи Людей Народа, я понял истинную природу этого единства. Но почему же я был вне связи?

– Видишь ли, в тебе странным образом уживались громадная работоспособность и неаккуратность, стремление к анализу и неспособность практического применения полученных результатов, острый ум и рассеянность, мудрость и неистребимая наивность в купе с упрямством: прислушиваться только к собственному мнению. Однажды, ещё в начальной школе, когда в твоём присутствии учитель поздравил директрису с днём рождения, отпустив ей при этом парочку комплиментов, ты подошёл к ним и заявил, что он врёт, а потом рассказал, что он думает о ней, в этот момент, на самом деле. Отцу тогда с трудом удалось замятьскандал, сославшись на то, что это его вина и он не позволит тебе впредь смотреть взрослые фильмы. Потом, когда отец решил тайно встретиться с праправнучкой, ты рассказал матери, что отец обманул её, что он был не на работе, а в кафе с какой-то тёткой. А уж когда ты, восьмилетний мальчик, заявил директору института, что напрасно его сын планирует защитить докторскую на материалах, собранных твоей матерью, отец решил, что для всех будет лучше, если тебе временно заблокировать ментальные связи.

– Да, я в детстве часто ставил родителей в неловкое положение. Они постоянно твердили, что не следует тотчас выкладывать окружающим всё, что приходит в голову. Но мне это всегда казалось нечестным, я и не подозревал, что слышу чьи-то мысли.

– Конечно, открытость – одно из неотъемлемых свойств ветра, с которым, бесхитростному ребёнку, не так-то просто разобраться.

Нашему отцу повезло, – продолжил Петерс, – моя мама, как и твоя, оказалась носительницей большой части генома людей ветра. Отец очень любил её. Когда я родился, у моих сестёр уже были внуки, а у старшего брата, от предыдущей жены отца, взрослые праправнуки. К сожалению, никто из них не унаследовал полного генома и, соответственно, долголетия. После смерти мамы, отец ещё несколько раз женился, но ему всё тяжелей и тяжелей было терять жён и детей, поэтому, после твоего рождения, он решил завершить жизнь вместе с твоей матерью, своей последней любовью.

То, что я скажу дальше, может тебе не понравиться, но я надеюсь, что ты поймёшь и простишь нас. Всё, что мы делали, мы делали из любви, чтобы наши родные не страдали, зная заведомо, что снова и снова переживут своих детей и супругов. Должен тебе признаться, на собственном опыте, это отвратительное чувство, отравляющее все радости любви и отцовства. Используя ДНК-анализ, мы подыскали несколько девочек с более-менее полными дополнительными геномами, но ты ни с одной из них не захотел сдружиться, даже после длительных совместных работ в полевых условиях. А когда тебя попытались познакомить с очередной претенденткой, и вообще выкинул фортель, женившись в три дня на первой встречной женщине.

– Терпеть не могу, когда мной манипулируют! – проворчал я, скрывая смущение. – Столько лет и событий, а мне всё ещё было стыдно за свой тогдашний демарш.

– Поэтому и сомневаюсь, стоит ли тебе знать всю правду, – усмехнулся Петерс.

– Да уж говори! Теперь то что?!

– Именно теперь многое зависит от твоей реакции и искренности чувств к супруге и детям. Настолько ли сильна твоя любовь, чтобы преодолеть чувство гордыни собственного эго?!

– Разве у тебя был повод сомневаться во мне?! – обалдел я. – Ну кроме того случая…

– Пока что нет, – примирительно произнёс Петерс, – и всё-таки я в раздумье. Ну да ладно, рано или поздно всё равно я должен тебе рассказать, я обещал нашему отцу и его брату полностью посвятить вас с Фруми.

Другие

Что-что, а определения мой старший брат подбирать умеет. Как он точно выразился: «грань». Ещё вчера мы резвились и веселились, как дети, а сегодня все ходили тихие и слегка растерянные. Перспективы долгой жизни, непонятно почему, не радовали. Возможно мы просто не хотели быть другими. Я вдруг проникся жалостью к Петерсу. Если нам так тяжело это воспринять, находясь в своей большой семье, среди друзей, каково же было ему, подростку, в среде иных детей, вынужденному скрывать свою инакость?!

Родители много и подробно рассказывали мне о жизни пустынников. Отец, при посещении заброшенных мест их проживания, спрашивал:

– Неужели ты ничего не ощущаешь?

– Желание пойти погонять мяч! – неизменно язвил я, не понимая, что именно должен почувствовать. А как-то спросил его: «Для чего таскать на себе такие тяжеленные вериги?»

– Чтобы не взлетать на глазах у всех, – ответил отец.

Я думал, что он шутит, и смеялся. А потом смеялся ещё больше, когда он, серьёзно глядя мне в глаза, уверял, что это чистая правда и сам, не выдерживая моего смеха, начинал улыбаться.

Сейчас стало понятно и его недоумение, что я не чувствовал силы, и кем были первые отшельники, помогавшие всем, кто к ним обращался и дружившие с животными. Несчастные одинокие люди, уходящие в леса, горы, пустыни, подальше от поселений, которых сначала жгли и убивали, а потом возводили в ранг святых, уверяя, что даже их нетленные мощи лечат. Многострадальные мощи, которые никак не могли умереть, не передав своей силы.

Всё, что казалось мифами и выдумками, обрело свою материальную основу: «ведьмы» не тонули, «святые» не горели, убиенные являлись убийцам в снах, сводя их в могилу… Увы, «шаги командора» оказались отнюдь не досужей выдумкой, как и портрет Дориана Грея, Русалочка, и многие другие были, перекочевавшие в растиражированные страницы.

Мама на своих лекциях рассказывала, что первобытные племена человека разумного, Homo sapiens, воевали с окружающим миром природы за территории – убивая гораздо больше животных, чем могли употребить и массово выжигая растения, как только научились пользоваться огнём. Я слушал и смеялся. Война это когда дерутся две стороны, а когда убирают мешающий лес, или ненужных животных, что же в этом плохого, это же не война и не убийство?!

Растения и животные, также, испытывают страдания и боль, как и мы, и стараются устроить свою жизнь и вырастить детей, – объясняла мне мама, – и также воюют за свой дом, вселяясь в застройки завоевателей и исподволь разрушая их, истребляя и портя продукты питания, одежду и другое имущество. Увлекаясь биологией, я знал об образе жизни плесневых и паразитических грибов, мхов, грызунов, насекомых, мелких хищников… видел собственными глазами растущие травы и деревья на стенах и крышах зданий и прорастание их сквозь дорожное покрытие, но называть это войной казалось смешным.

Теперь мне страшно представить сколько Людей Народа страдало и гибло вместе с убитыми животными и в охваченных пламенем экосистемах. «Научились пользоваться огнём…», а может научили?! – неожиданно всплыл в голове древний миф о сострадательном недоумке, подарившем современникам огонь, не подумав о последствиях, о том сколько смертей принесёт его дар.

Если подытожить всё, что я узнал и понял в эти дни то, в развитие конфликта, вполне логично, что церковь возникла как ответ отшельничеству. Возможно, изначально, для прикрытия и защиты, но потом, в результате раскола, она стала одним из основных орудий уничтожения носителей прасилы. А может и ментальные лаборатории создавались не только, как исследовательские базы, но и как резерваты для людей, несущих древние геномы, чтобы в последствии окончательно уничтожить их?!

Притормози! – приказал я себе. – Ты просто проникся страданием народа, частичкой которого неожиданно себя почувствовал, вспомни, что сказал Петерс: «понимать другого, становясь на его позицию, даже не будучи согласным с ним».

Как мне сейчас не хватает отца, чтобы спросить о том, к чему раньше я был глух. Отец любил повторять, что самое трудное – найти сложным явлениям простое объяснение, с которым согласится и учёный муж и ребёнок, едва научившийся говорить. А когда я удивлялся, как по черепкам, камушкам и бусинкам можно точно узнать, что было в прошлом, отец смеялся, отвечая, что ответ принесёт будущее: «Что было, то и будет…».

Посвящение

Мы с Гуру сидели на земле, лицом друг к другу, у небольшого озерца в чаше скал. За его спиной располагался огромный монолит, с прорезанными в нём, словно выходящими из камня, статуями. Возле учителя стоял Петерс, по обе стороны от него монахи, возле меня – Фруми и Лёнечка, а по обе стороны дети.

– Арс! – голос Петерса прозвучал так громоподобно, что если бы я не сидел, то наверно упал бы от неожиданности.

– Да, брат! – прозвучал в голове голос Лёнечки.

– Да, брат! – послушно повторил я предупреждённый о том, что сын будет мне суфлировать, при необходимости.

– Ты знаешь для чего мы собрались здесь сегодня? – продолжил Петерс.

– Да, брат!

– Ты готов взять на себя ответственность за то, что произойдёт здесь сегодня?

– Да, брат!

– Он готов, Учитель! – поклонился Петерс Гуру и сел на землю, после чего сели все присутствующие, а я встал.

Я думал, что Гуру будет говорить сидя на земле, не понимая, как я могу при этом стоять возвышаясь над ним, и не успел заметить, как он, не меняя позы, взмыл в воздух и завис над землёй прямо напротив моего торса, так, что наши глаза оказались на одном уровне. Зрачки Гуру расширились и я увидел всё, что меня окружало, словно у меня глаза на затылке выросли, и в то же время ничего не видел, словно меня погрузили в обсидиановую черноту беззвёздной и безлунной ночи, без единого проблеска. А потом перед глазами снова появилось лицо гуру, всё также висящего в воздухе.

– Зовите Садовника, – сказал он, плавно опускаясь на землю, – Окхкокхышхкыш – истинный сын Великого Ветра и Отец Ветви Древа Жизни.

«Что ещё за садовник?!» – только и успел я подумать, потому, что последовавшее за словами Гуру заставило меня усомниться, что это не сон. Каменные статуи за его спиной, посторонились, пропуская монаха в блекло-сером одеянии и скрытом под капюшоном лицом. Он склонил голову в приветствии, а затем сел на середину каменой скамьи, возникшей непонятно откуда у основания монолита, а по обоим сторонам от него сели каменные люди. Было что-то очень знакомое в его фигуре, хоть я и не мог сообразить, что именно.

Арсуш! – обратился ко мне Петерс, и на этот раз голос его был обычным, я бы даже сказал ласковым. – Сейчас я должен исполнить обещание, данное мной отцу и его старшему брату, нашему дяде, и посвятить тебя и Фрумиле в некоторые тайны семьи, после чего тебе будет дано время обдумать действительно ли ты желаешь обладать Силой и принять окончательное решение. Что бы ты ни выбрал, мы примем твой ответ с уважением и пониманием, а для меня ты всегда был и будешь любимым братом. Следуйте за мной!

Тайны брака

Небольшая пещера встретила нас прохладой и полумраком. «Разговор будет недолгим, – сказал Петерс, – но всё-таки присядьте поудобнее, у вас сегодня трудный день, особенно у тебя, Арсуш. Итак, вы возможно уже догадались, что между вами имеются родственные связи, что вы не просто так облюбовали один и тот же зал, в одном и том же кафе, и не случайно оказались там запертыми. Ты, Фрумиле, прапраправнучка старшего брата нашего с Арсом отца.

Но не спешите обвинять своих родных. Перед нами стоял нелёгкий выбор – пустить всё на самотёк и оставить стареющие поколения жестоко страдать из-за невозможности передать потомкам свою силу, или, используя ДНК-тесты, попытаться восстановить людские ресурсы древних родов.

Наш отец, как я уже говорил Арсушу, больше не хотел терять семью и передал основную часть своей Силы Лёнечке, а когда в ментальное поле попала информация о готовящемся уничтожении лабораторий, он использовал остатки силы, чтобы защитить вас. Не будучи уверенным в её достаточности, отец постарался, чтобы Фрумиле с сыном оказались в том самом кафе, за стариной кирпичной кладкой, гасящей все внешние энергии.

У тебя, Арсуш, большая часть генома нашего отдалённого предка – Великого Ветра и понемногу, по убывающей, от людей воды, земли и Древа Жизни. У тебя, Фрумиле – чуть меньше половины генома от людей воды и понемногу миров животных, растений, минералов, а также нашего отдалённого предка – Великого Ветра. Мне тяжело говорить вам об этом, но вы должны понимать, что если Арс примет Силу, у большинства ваших потомков будет высокая вероятность набрать геном Древа Жизни, а при благополучном стечении обстоятельств, в третьем и последующих поколениях – людей ветра и воды. Но у вас самих длина жизни окажется принципиально разной, даже если Фрумиле получит прасилу и проживёт значительно дольше среднестатистического человека разума.

Теперь я оставлю вас наедине, а через десять минут приду за Фрумиле, чтобы у тебя Арсуш была возможность спокойно взвесить все за и против. Но повторюсь, что бы ты не решил, твоё положение в семье не изменится, как и моё отношение к тебе!» – Петерс крепко обнял меня, потом пожал мне обе руки, глубоко заглянув в глаза: «Держитесь, ребята!» – и вышел из пещеры, а мы с Фрумиле ещё с минуту смотрели друг на друга, не в силах произнести ни слова.

– Как я могу?! – с трудом выдохнул я, преодолевая шоковый спазм.

– Ты должен! – тихо проговорила Фрумиле. – Иначе получится, что всё напрасно…

– Но как я… без тебя…

– Ты будешь не один, с тобой будет Лёнечка и другие наши дети…

– Но ты… ты…

– Это будет ещё не скоро, я успею тебе надоесть… – грустно улыбнулась Фруми.

Я нежно обнял мою мужественную девочку: «Ты?! Никогда!»

Этим было всё и сказано. Дальше решать предстояло мне самому. На сердце была такая горечь, словно я теперь, в эти мгновения, терял мою Фрумиле, которую любил больше жизни. И эта боль подсказала мне, что решение уже принято, чаша весов качнулась в сторону долга и замерла, словно над пропастью бездонных одиноких лет.

Сила и слабость

Сколько я пробыл один в пещере не знаю, но когда вышел, солнце уже скрылось за горами, подсвечивая их верхушки золотыми и порфирными тонами. Все ожидали моего решения, сидя полукругом напротив входа в пещеру. Мне было неловко, что я не заметил, как пролетело время и заставил их так долго ждать.

– Простите, – произнёс я в смущении, – задумался…

– Ты готов огласить свой выбор, брат?! – спросил Петерс, стоящий у входа в пещеру.

– Я готов принять Силу! – прямо ответил я, не желая больше ни на минуту затягивать церемонию.

– Тогда очисти свой разум и следуй за Садовником! Помни! Ты должен отвергать любую мысль, не додумывая её, и быть полностью расслабленным, с радостью принимая всё, независимо от событий и ощущений! Прощай брат!

«Он твой!» – повернулся Петерс к монаху в сером, стоящему по другую сторону от входа. Монах то ли кивнул, то ли поклонился и стал подниматься в гору над пещерой, по едва заметной тропке. Я молча последовал за ним, сосредоточившись на верхушке его капюшона. Мы пришли к неширокой полке, за которой располагалась ещё одна пещера, и опустились на землю перед входом.

Пока мы шли, мне слышалось какое-то странное пение. А теперь я увидел, что внизу, откуда мы поднялись, все обходят вокруг высоко стоящих носилок, затем четыре монаха подняли носилки на плечи и пошли вслед за Петерсом, а остальные последовали за ними. Пение всё приближалось и приближалось, пока с противоположной стороны скалы не показались Петерс и монахи, несущие носилки, на которых сидел, похожий на древние изваяния, учитель. Они зашли в пещеру, а сопровождавшие опустились на землю напротив входа, их и пение стало таким тихим, что едва улавливалось слухом. Затем монахи с Петерсом вышли, сделали нам прощальный поклон, и сели рядом с остальными. Наступила тишина. Садовник дал мне знак и мы вошли под свод.

Я ожидал увидеть обычную пещеру, а оказался в величественном, уходящем под небеса, храме, мгновенно почувствовав себя мелким и незначительным. Празднично украшенный Гуру неподвижно сидел в высокой, сверкающей драгоценными камнями и золотом, нише. Мне была отведена скромная глубокая ниша, расположенная напротив у самого пола.

Монах сбросил капюшон и я узнал Майкла.

– Помни, не всё есть тем, что кажется! – повернулся он ко мне. – Расслабься и сосредоточься на глазах Учителя.

– Вращающий Колёса Времён! – обратился он к Гуру. – Ты знаешь этого человека?

– Да! Несущий Милосердное Успокоение! Это Хранитель Жизней Воспитывающий Сердца, из рода Великого Ветра, правнука сына моей младшей дочери, Повелительницы Ветров, сын Ветра Жизни, Возвращающего Знания, отец Великого Управителя, мой ученик, которому я открыл его истинное имя.

– Ты готов отдать ему, полученное тобой и ставшее частью тебя, удерживая в этом мире?

– Да! Несущий Милосердное Успокоение! Я ждал его, как обещал своей дочери, и с радостью передам, уже ставший тяготить меня дар.

– Желаешь ли ты оставить себе часть отдаваемого, для продления пребывания здесь?

– Нет, благодарю тебя, Милосердный! Мой путь был слишком длинен, даже для Вращателей Колёс…

– Спасибо, Учитель! – низко поклонился Майкл, сложив руки в прощальном приветствии. – Ты достойно прошёл Путь Времён и достойно оставляешь его! Можешь передать полученное и накопленное… Я отпускаю тебя!

Я слушал этот торжественный, строгий и скорбный, скупой диалог, почти не дыша, боясь пропустить хоть единое слово, не в силах отвести взгляд от почти неподвижного лица Учителя. С последними словами Майкла стало абсолютно темно и, в то же время, я видел всё, что окружало гору: и птицу в небе, и озеро, и медитирующую семью, и распростёртых на земле монахов…

А потом всё растворилось, и осталось только, наплывающее на меня, лицо Гуру, огромное, как сама скала. Помня инструкции, я изо всех сил пытался расслабиться, не сопротивляться. Но оно всё вдавливало и вдавливало меня в скалу, перекрыв доступ воздуха и кроша рёбра. Я ничего не видел и не мог пошевелить даже кончиком пальца, не слышал биения своего сердца, боль исчезла и мне показалось, что я умер.

– Открой глаза! Окхкокхышхкыш!

Веки были такие тяжёлые, что я сколько ни силился, никак не мог разлепить их.

– Помогите ему!

Чьи-то холодные пальцы потянули меня за веки и я увидел глаза Учителя, сидящего наверху в нише, светящиеся белым переливчатым светом. Неожиданно его зрачки расширились и свет хлынул потоком, мгновенно ослепив меня…

– Не закрывай глаза! Окхкокхышхкыш!

Ощущение было такое, словно в тело вливалось пылающее пламя, выжигая его изнутри. Сколько это длилось – мгновение?! Вечность?! Казалось я качусь в огненном колесе, пересекая моря, пустыни, посёлки, города… наблюдаю как растут и становятся взрослыми дети… как учатся студенты… как работают мастерские… заводы… войны… свадьбы… похороны… подробности жизней бесконечных поколений… Колесо всё замедляет и замедляет ход, и я словно вижу себя со стороны – маленького лягушонка, пытающегося разбить толстое стекло террариума или перепрыгнуть через него. Но стеклянные стенки всё растут и растут, и я расту вместе с ними, заполняя собой всё пространство – аномальный кристалл пиропа в толще базальта… Распирающие меня изнутри силы, настолько мощны, что базальт не выдерживает и начинает крошиться… И вот, ура! Свобода!

Во мне такая лёгкость, что я взлетаю и… внезапно обнаруживаю себя парящим над горой. Думая, что это всё ещё видения, я расслабляюсь и камнем лечу вниз, попадая прямо в объятия, взмывшего мне навстречу, Петерса: «Ну, ну, – улыбается он, прижимая меня к себе и бережно опуская на землю, – не до такой же степени расслабляться».

Сила

Сила – это вероятно чудесно, если уметь с ней управляться. Но пока что она управляла мной, заставляя то подпрыгивать, то взлетать, а то вдруг начинала душить изнутри, требуя выхода. Быстрота реакции и скорость движения изменились настолько, что в первый день я не мог самостоятельно даже кушать, пронося пищу мимо рта или лупя себя по зубам. Что, впрочем, не мешало мне продолжать изводить Петерса своими бесконечными вопросами. И начал я с того, что мучило меня больше всего.

– Получается, что я убил Учителя?! Не забери я у него силу, он бы ещё жил и жил?!

– Не переворачивай всё с ног на голову. Чтобы забрать у кого-то Силу, надо обладать во много раз большей Силой. Так что не ты забрал, а он подарил тебе.

– Но я согласился и тем фактически лишил его жизни.

– Успокойся, я уже объяснял тебе, что Душа не стареет, но тело с веками изнашивается настолько, что оказывается за гранью того, что мы именуем жизнью, а не отданный дар, ещё долго, не даёт ему перейти в состояние, воспринимаемое людьми, как небытие. Выплеснув из себя то, что ему не принадлежит, человек прерывает цепь мучений, обретая покой.

– Иными словами – умирает.

– Полагаю, об этом, тебе лучше поговорить с самим Учителем.

– С Учителем?! Но разве он не умер?!

– Пока ещё нет! – усмехнулся Петерс. – Отдыхает и набирается сил, после твоего бешенного сопротивления и бегства.

– Я старался расслабиться, но согласись, что это нелегко. Не понимаю, как дети могут выдерживать такое.

– Для детей это просто игра. Их не мучают угрызения совести, как тебя, и поэтому они не противодействуют и не испытывают того давления, которое пришлось испытать тебе. Я знал, что ты ещё не готов, поскольку привык воспринимать себя, как человека разума, а не народа, но Гуру настаивал. Садовник был согласен со мной, и сразу предложил отдать тебе только часть силы, а остальное потом, когда ты будешь действительно готов. И хоть Гуру не согласился, но в конце оно так и получилось.

– Да разве я сопротивлялся?! Я не мог даже пошевелиться.

– Конечно, ведь Садовнику пришлось растворить тебя в камне, чтобы борьба не разорвала твоё тело. Твой Дух не мог успокоиться, обуреваемый мыслью, что переход дара делает тебя невольным убийцей. А кроме того, ты постоянно анализировал свои ощущения и как только набрал достаточно Силы вылетел, словно пробка из бутылки, хорошо хоть сумел собрать себя, находясь уже в воздухе, – опять усмехнулся Петерс, склонив голову на бок, как птица, – а то бы ещё не досчитались какой-нибудь части тела.

– Я всегда думал, что Майкл простой фермер, помогающий нам по доброте и в благодарность за дочерей, а потом – потому, что мы сдружились. Но получается, что это всё было обманом?! Вы не доверяли мне?

– Эх, брат, – обнял меня Петерс за плечи, – какой же ты ещё юный. Никогда не понимал, как, в одном человеке, могут уживаться глубокая мудрость с наивностью, доходящей до глупости. Подумай сам – человек, живущий жизнью людей разума и отождествляющий себя с ними вдруг получает в своё распоряжение огромную силу, не имея ни малейшего понятия о её свойствах и возможностях. Естественно мы должны были присматривать за вами и подталкивать в нужном направлении, чтобы вы могли потом самостоятельно существовать в меняющемся мире.

– Но у меня тогда ещё не было никакой силы!

– Я вижу тебе просто хочется подольше поговорить со мной, – засмеялся Петерс. – Ты и сам можешь прекрасно ответить на преобладающее большинство своих вопросов.

– Ты имеешь ввиду детей?!

– А вот и подтверждение! – Петерс опять засмеялся. – Ладно, пошли спать, а то тебя уже Фруми заждалась, да и у меня ещё кое-какие дела на сегодня намечены.

– Петерс, постой, последний вопрос: почему Майкла называют Садовником, неужели из-за фермы?! Как он мог не понять, что из себя представляли Кама и Мадзира и не знать, что его дочери у нас?!

– Это уже пять вопросов! – прыснул смехом Петерс. – Но, если кратко, Садовник помогает пересаживать дар, открывая Ворота Истечения. В женщин он влюблялся чисто по человечески, просто как мужик. От их наблюдений ему ни холодно, ни жарко. А его дочерям у вас было, как на каникулах. Всё! До завтра, брат!

– Погоди, а почему ты сказал «Прощай», передавая меня Садовнику?! – потонул в удаляющемся смехе Петерса мой, увы, отнюдь не последний, вопрос.

Трудный выбор

Я оставался прежним и становился другим, сам не понимая всех, происходящих во мне, изменений. Пропажу аппетита, я посчитал следствием пережитого стресса, но объяснения, почему при этом увеличился вес, так и не нашёл. Кроме того, полученная Сила полностью изменяла опыт моих предыдущих эзотерических практик. Если раньше визуализация требовала от меня сложной концентрации и значительного напряжения всех видов памяти, то теперь любая мысль тут же визуализировалась так ярко, словно это была материализация, со всеми её атрибутами.

Невольно вспомнились слова Петерса в ответ на мой вопрос, почему я не слышу его мыслей – «…я не думаю, а делаю». «Но если я не буду думать, то как же я смогу находить ответы на вопросы и принимать решения?!» – зазудело в голове, и тут же я услышал короткий смешок Петерса и оглушительный смех детей. Мои «тихие» мысли теперь звучали, как набат, оглашая окрестности.

На следующее утро меня пригласили к Учителю.

– Я виноват перед тобой, сынок… – ласково сказал он после обоюдного приветствия. – Проводник и Садовник предупреждали меня об эксклюзивной двойственности твоей натуры, но я так давно отошёл от мирского… Мне хотелось оживить и передать потомкам Древний Ритуал и Место. И кто для этого мог подойти больше, чем сын Ветра Жизни, Возвращающего Знания, отец Великого Управителя, и двух людей Древа Жизни?! Я не ожидал, что похоронный церемониал так на тебя подействует. Но ты должен простить меня и помочь мне. Я слишком долго ждал тебя, и теперь у нас осталось мало времени. Если за трое суток, от начала истечения, мне не удастся передать всей Силы, Цветок Дара закроется и я буду обречён на долгие мучения.

Никакие слова не могли бы описать, охватившие меня чувства. Эмоции душили … Я готов был убиться от презрения к своей слабости и жалости к Учителю…

– Учитель! Я всё сделаю, как ты скажешь… – простёрся я перед ним ниц, содрогаясь от сухих беззвучных рыданий.

– Встань, Арсуш, и присядь возле меня, – тихо сказал Гуру. – Ты прав! Умирать никому не хочется. Но бесконечной жизни не бывает, а бесконечная смерть – ужасна. Только представь, каково это ощущать и осознавать, когда твоё тело поедают бактерии, грибы, насекомые, черви… душат и извлекают жидкости корни растений… обкусывают грызуны… Тебя растаскивают на клеточки, на молекулы, каждая из которых помнит и знает, что это – ты, и всё что с тобой происходит… они бесконечно тянутся друг к другу, но уже никогда больше не смогут воссоединиться. Пламя холодного огня бесконечно разносит их, встраивая в чужие структуры из которых они не в состоянии вырваться. Проходят века, прежде чем в них стирается твоя память. Я прожил очень долгую жизнь, слишком долгую, чтобы желать ещё и долгой смерти. Позволь твоему милосердию взять верх над твоей гордыней.

– Я осознаю и смиряюсь, Учитель! Простите, что своей слабостью я заставил Вас дважды пройти то, что и один раз не просто… – еле выговорил я, сквозь судороги, снова простёршись перед ним ниц.

– Встань, сынок! Я понимаю и не виню тебя, – произнёс Учитель и подал мне знак, что я могу удалиться.

Сон Силы

Чтобы не грузить других своими мыслями, я отправился к реке. Вода всегда восторгала и успокаивала меня. Я часами мог смотреть на следы, оставленные водным транспортом, удивляясь как долго они не расходятся. А однажды, в парковом пруду, беспрестанно щёлкая затвором фотоаппарата, чтобы поймать момент, когда рыба выхватит, из-под носа утки, брошенный Фруми хлеб, я случайно заснял водный коридор, по которому выпрыгнула одна из рыб, и водную копию другой, выскочившей из воды рыбы.

Вот и теперь, сидя на берегу, я с удивлением наблюдал, как бегут через небольшой водопадик и порожки, сплетаясь и расплетаясь, струйки воды, не смешиваясь друг с другом. Все мысли куда-то улетучились. Ничего не было, кроме меня и бегущих вод, пронизанных радужно сияющими пузырьками воздуха. Было так легко и хорошо, что я разделся и погрузился в каменную чашу, выбитую водопадом, выстирал и развесил сушиться по камням одежду и незаметно для себя уснул, согретый солнечными лучами.

– Одень панаму и рубашку! – сказала мама. – Не то обгоришь и получишь солнечный удар.

– Ма, я потом, доиграю…

– Никаких потом! Уже!

– Сонча, ну как он в панаме и рубахе будет в футбол играть?! – вступился отец. – Сейчас мы продуем и оденемся.

– Лады! – согласилась мама. Она стояла такая красивая, молодая, в широкополой шляпе с лентами, блузе с длинными рукавами и высоким воротником, в широкой клетчатой юбке, с бантом сзади на поясе, в беленьких носочках и мокасинах. – Только, когда вы обгорите, жалуйтесь, пожалуйста, друг другу, я вас лечить не буду!

Мы с отцом дружно рассмеялись и пропустили гол. «Пошли одеваться! – сказал он. – А то нашей маме когда-нибудь надоест и она выполнит свою угрозу!»

Мама всегда так говорила, когда мы делали что-нибудь иначе, чем она считала нужным, но потом первая бросалась к нам на помощь с утешениями, таблетками, пузырьками и мазями. Она не любила кровавых сцен, и в кино всегда прикрывала глаза, во время их показа, но если кому-нибудь нужна была помощь, могла обработать и зашить рану, не поморщившись.

– Вот теперь можешь играть сколько угодно! – улыбнулась мама, когда я оделся: «Лови свой мяч!» – и ударила носком мокасина по мячу.

– Свеча! – со смехом констатировал отец. – Ты удаляешься с поля!

Я стоял и смотрел на улетающий в небо, золотящийся на солнце мяч, никогда не думал, что моя мама такая сильная.

– Что же ты смотришь?! Лови?! – засмеялась мама, и её смех просыпался серебряными колокольчиками, сквозь мчащийся навстречу земле мяч. Он падал так быстро, что его окружности сливались в несущийся на меня столб золотого света. Я протянул руки, и мяч упал в ладони, мгновенно приобретя свой естественный цвет.

– Эх, ты, – сказал папа, – ну да ладно, если уж схватился за мяч руками, значит играем в волейбол. Пасуй!

Они, вдвоём с мамой, играли против меня, а я ни разу не упустил мяч. Я скакал и прыгал так высоко, словно сам был золотым мячиком, насыщенным тёплыми лучами предзакатного солнца. Потом мы плескались в морском прибое и, уже совсем без сил, грелись на золотом песке пляжа под удивительными соснами с янтарной корой.

Проснулся я от прикосновения. Тёплая лапка упёрлась коготками мне в грудь. Маленький остромордый лисёнок стоял надо мной в раздумье: попробовать откусить от меня кусочек, или не стоит. Я сказал ему, что не стоит, и он чинно удалился искать себе другую добычу. Солнце уже скрылось за скалы и становилось прохладно. Странно, я был не только одет, но ещё и укрыт меховым одеялом, хотя хорошо помнил, что перед тем, как заснуть постирал и разложил сушиться всю одежду.

«А как же Учитель?! Неужели я опять подвёл его?!» – мелькнула мысль, но почему-то не обеспокоила меня. На Душе было так хорошо и спокойно, словно я и в самом деле вернулся в детство. Я скатал одеяло и уже собрался идти к лагерю, когда вдруг увидел сидящих чуть в отдалении на земле близняшек, Петерса и Садовника. Они смотрели на меня с таким любопытством, словно я сейчас сделаю, по меньшей мере, сальто мортале.

– Как ты себя чувствуешь? – поинтересовался Петерс.

– Отлично! – пожал я плечами. – Искупался. Отдохнул. А что случилось?

– Папа, с тобой действительно всё в порядке?! – переспросили Близняшки.

– Да что случилось?! Скажет мне кто-нибудь, или нет?! – почти на автомате произнёс я, и вдруг всё понял: «А Учитель?! Где он?!»

Майкл встал и заглянул мне в глаза:

– А ты молодец! Я даже не думал, что ты сможешь принять столько Силы! Ты смирил свою гордыню и выполнил волю старшего. Его подарок был щедрым. Он отдал тебе не только Полученный Дар, но и всё, что скопил за свою долгую жизнь. Теперь ты в Круге Посвящённых. Сейчас твоя работа – семья, но со временем мы подыщем тебе подходящую специализацию, как у каждого из нас.

– Специализацию?! – переспросил я, скорее по привычке.

– Ну не может же человек быть одинаково хорош во всём, – засмеялся Петерс, – впрочем, из тебя получился неплохой Воспитатель. Хотя я бы конечно предложил назначить тебя Великим Вопрошателем, – добавил он, смеясь, и глаза его засветились такой добротой, что я вдруг понял сколь многому научил меня мой старший брат.

– Спасибо, Учитель, – сказал я серьёзно, – трудно не задаваться вопросами, когда рядом такой Великий Провокатор.

– А он прозревает… – искоса глянул на меня Майкл, из-под капюшона. И все засмеялись.

– Отец, не слушай их, – обняла меня, сквозь смех, Лиси, – ты самый лучший! – чем вызвала ещё больший взрыв хохота.

Школярство

Вообще-то, учёба в моей жизни никогда не прекращалась, поэтому говорить, что она началась теперь, было бы неправильно, скажем так: стала насыщеннее, интенсивнее и перешла на другой уровень. Как же я был неправ, когда думал, что мои дни наполнены настолько, что даже ещё один вздох в них не поместится…

Если раньше я должен был запоминать имена растений, животных, минералов и их свойства, то теперь мне предстояло научиться выяснять это самостоятельно, по потокам энергии и запросам во всеобщее информационное поле, близкое знакомство с которым состоялось весьма неожиданным для меня образом.

– Арсуш, смотри какой красивый цветок! – остановила меня Лиси. – Может он съедобный, или лечебный?!

– Надо спросить монахов, у нас я таких не видел.

– А давай спросим у самого растения!

– Это как?! – не понял я.

– Вспомни как ты ощутил тревожность леса, когда очень эмоционально захотел полакомиться грибами. Твоя реакция была открытой и искренней, и ты получил ответ. Только спрашивай нежно, не напугай его, ведь теперь ты переполнен прасилой.

Разговаривать с цветами мне ещё не приходилось и я не знал с какого конца начать. Да и вообще было смешно – взрослый мужик, глава многочисленного семейства, опускается на землю перед цветком и заводит с ним беседу. Тем не менее я проделал всю эту процедуру. Но на мой, скомканный от смущения, вопрос: «Ты какой цветок?» – нужного мне ответа не последовало. Некорректный запрос вызвал такое множество различной информации, от цветовой гаммы и деталей строения до эпитетов, что я невольно вспомнил институт НУИНУ с его Алёнкой.

Гордыня уничижения

У меня ничего не получалось, даже то, что легко проделывал раньше. Я подносил к растению маятник, ожидая его вращения или отклонения по прямой, в ответ на мысленно заданный вопрос, но маятник не шевелился, протянутая ладонь не ощущала ни тепла, ни холода, пытался взлететь, или хотя бы просто двигаться вверх, по проложенной мысленно тропке, и не мог оторваться от земли. «Да ты просто трус и лентяй! – корил я себя. – Неужели так сложно сосредоточиться и сделать?! Небось когда перепугался, взлетел так, что над горой очутился… Перед детьми не стыдно?! Других учишь, а сам?!»

– Усмири гордыню и перестань прикармливать эго, если хочешь чему-то научиться! – подсказал, видя мои мучения, Петерс.

– Какую гордыню?! – слова брата вызвали во мне почти гневный протест. – Я самый трусливый и неумелый человек! Лучше передать эту Силу кому-нибудь другому! Она не только не продвинула меня вперёд, но и заблокировала всё то, что я умел раньше!

– Успокойся, и усмири гордыню, – в голосе брата послышался смешок.

– Ты издеваешься надо мной?!

– Я?! Да это ты сам над собой издеваешься, причём своим самым любимым способом: «Стой там, иди сюда!»

– Я просто пытаюсь преодолеть себя.

– Как?! Превознося своё эго чуть ли не до небес?!

– Превознося?! Да я ругаю себя последними словами за свою неспособность справиться с простейшими действиями, даже с теми с которыми легко управлялся прежде!

– Об этом я и говорю: сам взращиваешь своё эго и сам же пытаешься через него перепрыгнуть. А надо – всего-то усмирить гордыню.

– Смеёшься?! Я уничижаю себя, а ты твердишь о какой-то гордыне.

– Это и есть самая скверная форма гордыни – принимать каждую свою ошибку или оплошность, как катастрофу, забывая, что ты всего-навсего человек!

– Но раньше у меня же всё получалось!

– Раньше ты принимал себя со всеми своими недостатками, радовался когда у тебя что-то получалось, терпеливо учился, когда не выходило и тренировался, совершенствуя новые навыки. А теперь ты возомнил себя безгрешным и всемогущим, почти дойдя той стадии, на которой перестают отождествлять себя со своим собственным телом и рубят руку «возжелавшую», хотя «возжелали» мозги.

Пойми, Арси, – сменил он тон, – мы всего-навсего люди и, какими бы талантами не обладали, имеем право на ошибку. Смешно ругать себя за то, что ты человек и не всё, и не сразу, у тебя получается, а что-то и не выходит вовсе. Примирить себя со своими ошибками тяжело, но мы ведь умеем прощать других, вот так же надо простить и себя. Критерий здесь один – оценка возможности исправления совершённого. Если есть шанс исправить – надо пытаться, если нет – понять, простить себя, отодвинуть подальше, постараться абстрагироваться и примириться с новой реальностью, находя в ней точки соприкосновения.

– Прости, Петерси, я идиот, ведь почти теми же словами, десятки раз, объяснял это другим, и вот сам закопался по самую макушку. Я многие годы видел с какой лёгкостью получалось всё это у детей и теперь, узнав о прасиле, решил, что это одно из её свойств, забыв, что «птица долго машет крыльями в гнезде, прежде чем совершить свой первый полёт».

– Тогда расслабься и отдыхаем, – улыбнулся Петерс. Ох, как хорошо знал я эту его улыбку, а самое смешное, что и он знал, что я знаю. – Смотри! Как красиво вокруг! – продолжил он.

– Красотища! – засмеялся я, пытаясь понять в чём подвох.

– Идём, пройдёмся, – предложил Петерс, – не так часто мы можем позволить себе просто погулять.

Всегда ученик

Мы шли, разговаривая о том о сём, время от времени задерживаясь перед живописными пейзажами, растениями, непугаными животными… не уставая восхищаться живописностью форм и оттенков, грацией и мощью…

Я старался не анализировать, но помимо моего желания, в голову лезли мысли, что я набираю энергию окружающего, поскольку это была одна из основополагающих практик многих эзотерических теорий. Следуя тем же практикам, я не додумывал эти мысли, позволяя им хаотически пробегать по поверхности моего сознания, в то время как я сам отмечал прекрасные образы, проплывающие мимо глаз.

Так началась новая стадия моего обучения, точнее – повторение многократно пройденного на очередном и, как оказалось впоследствии, не последнем уровне. Если раньше, приближая к чему-либо ладонь и задавая вопрос, я ощущал покалывания, тепло, холод… то теперь, в ответ на мысль или жест, мир вокруг расцвечивался сиянием, невольно вызывая аналогию с «аленьким цветочком», который рассыпал свет только будучи связан со своим хозяином.

Дети помогали мне, как могли, и вскоре основные цвета перестали вызывать у меня затруднения. Но неисчислимое множество восхитительных оттенков, ставило в тупик, когда я пытался связать их с известными мне свойствами. В этом никто не мог помочь, поскольку их количественные и качественные характеристики зависят от особенностей зрительного аппарата и соответствующих навыков смотрящего. Оставалось набраться терпения и сравнивать с уже известным, а также припомнить все уроки тональности и тона в живописи, которые, не видя в них особого смысла, я старательно пропускал при любой возможности.

– Оставь ребёнка в покое, – говорил отец, – он и так намного опережает свой возраст.

– Но я же не гружу его, – возражала мама, – неужели так трудно выучить диаграммы цветности?! С его то способностями…

– В его мозгу нет соответствующих шаблонов, – не сдавался отец, – надо просто чаще водить его на выставки живописи и акцентировать внимание на красках в природе.

– Я стараюсь, но он не включается в процесс, говорит, что ему скучно и просто послушно сопровождает меня.

– Ну конечно, ты можешь заинтриговать целый поток слушателей и не можешь вызвать интерес у одного, единственного, своего сына?! Смеёшься?!

– Мы сами виноваты. Он привык к бедности красок жёлто-коричневых тонов, сопровождающих раскопки и манускрипты…

Я слушал и не понимал, что плохого в жёлтых красках. Их было так много и таких разных, что ими одними можно было нарисовать весь мир – и слепящий солнечный свет, и горячие корзинки подсолнечников, и холодное отражение лунного серпа, и словно лакированные лепестки лютиков, и чистое свечение пирита, и тёплую прозрачность янтаря, и разогретый песок, и холодную глинистую жижу под ногами… начав про себя перечислять, я вдруг осознал, что этот список бесконечен.

– Всё понятно, – сказал я родителям, – самый главный цвет – жёлтый, потому что всё вокруг имеет его оттенки, и даже небо.

– Ничего ты не понял, – засмеялась мама, – любой цвет имеет не меньше оттенков в природе, просто на жёлтые тона у тебя выработаны шаблоны восприятия, а на другие цвета они в зачаточном состоянии.

– Ты ему ещё и лекцию о шаблонах прочитай, – засмеялся отец.

– А почему бы и нет?! – улыбнулась ему мама.

Шаблоны восприятия

«Живой организм ориентируется в окружающем пространстве с помощью органов чувств. Но поскольку наш мир построен из кентавриков частица-поле, то ни глаза, ни уши, ни кожа, ни вкусовые, или нюхательные рецепторы, не приспособлены к восприятию чего бы то ни было, кроме излучаемых ими волн, причём только определённой длинны. В соответствующих органах, эти волны преобразуются в цепочку электрохимических сигналов, которые поступают в специализированные отделы мозга, где и преобразуются в привычные нам образы и ощущения, на основе имеющихся там врождённых или приобретённых шаблонов.

Талантливый ребёнок, способный правильно распознать ноту или воспроизвести на бумаге увиденное – это ребёнок с дополнительными врождёнными шаблонами. Но, обучая детей музыкальной грамоте или рисованию, мы можем воспитать в них аналогичные шаблоны. При этом, как из первых, так и из вторых, могут получиться гении, мастера, или посредственности, в зависимости от заложенных шаблонов, трудоспособности, силе характера, направленности устремлений и различных обстоятельств социума.

Зачастую, мы говорим: я это не любил, а потом увлёкся. Это мы сами воспитываем в себе те или иные шаблоны. Мальчик, живущий возле леса и собирающий грибы на продажу, как и заправский взрослый грибник, увидит гриб там, где новичок его не заметит. Однако, начав регулярно ходить по грибы, любой человек, со временем, выработает определённые мозговые связи, которые станут включаться,как только он попадёт в лес…»

Я слушал маму и казалось всё понимал, но только теперь, через множество десятилетий, сумел по-настоящему осознать услышанное тогда. Мамины примеры казались мне смешными и неубедительными. «Грибник увидит гриб там, где новичок его не заметит…» – понятно же, что он просто больше знает об этом грибе, его биологии, симбиотических связях… Причём здесь какие-то непонятные шаблоны?!

У меня были линейки с шаблонами – дырками, обводя внутри которых карандашом, можно было нарисовать круг, квадрат, треугольник, фигурки разных животных… Я пытался представить подобные дырки в мозгу и только нежелание подводить маму в споре с отцом, удерживало меня от смеха. Отец всегда учил, что женщин надо щадить, потому, что они слабее и уязвимее нас, мужчин, и я выглядел этаким молодцом, в собственных глазах, сдерживая своё желание объяснить ей насколько глупо всё то, что она рассказывает.

Воспоминание всплыло так ярко, словно я снова сидел на маминых лекциях и практических занятиях, где рассматривалось различное видение предметов в зависимости от угла зрения и освещения, иллюзии звуковых волн и многое другое. Я словно бы был там и, одновременно, здесь, видя и окружающий меня теперь пейзаж и аудиторию, маму у кафедры, себя, ещё совсем мальчишку, сидящего у окна, возле кадки с тёмно-зелёными в желтоватой окаёмке, похожими на сабли или длинные ножи листьями сансевьеры.

Мамин голос звучал так явственно, что мне стало не по себе. Я решил, что надо охладиться, и поднялся с места, направляясь к реке, но что-то не пускало меня. Я оглянулся и увидел вопрошающий мамин взгляд: «Арсюша, ты что?!» Моё поле зрения заполняли две картинки – я теперешний, стоящий на берегу горной реки, и я мальчишка, пытающийся пройти сквозь стенной шкаф с учебными пособиями.

Это было похоже на сумасшествие. Но самым странным было то, что я не потерял способности адекватно мыслить и анализировать ситуацию. Я знал, что прошлого не существует и, соответственно, вернуться в него невозможно, но в то же время, понимал, что мой поступок произошёл в двух разных временных промежутках. Проверяя это, я решил открыть шкаф и оцарапал руку об острый край скального выступа. Резкая боль тут же вернула меня к действительности, начисто стерев воспоминание детства.

Воспоминание ли?! Или прав был отец, который постоянно твердил о голографическом построении вселенной?!

«Мы находимся в каждой точке своего предыдущего пребывания, – говорил он, – оставляя на всём свои энергетические следы и визуализируя себя на пике собственной энергетической волны, распоряжаясь своей энергией сообразно своим мыслям. Концентрируясь на том, что делаешь сейчас и здесь, отбрасывая мысли, ты собираешь свою энергию, обретая силу. Где твоя мысль – там твоя энергия, чем менее сосредоточенны мысли, тем больше разброс энергии и тем ты слабее. Воспоминание – это мысленный посыл по прошедшему следу, оно тем ярче, чем настойчивее мысль, достаточно сильный энергетический толчок может переместить пик твоей энергии в прошлое…»

Понимание

Вопросов, в отличие от ответов, было так много, что я решил исполнить своё недавнее желание и с удовольствием погрузился в обжигающе холодные воды реки. Однако, вопреки ожиданиям, после купания меня не только не сморило в сон, но прямо-таки распирало от бодрости. Мне хотелось прыгать, кувыркаться, скакать, смеяться… Синева небес была так близка и так доступна! Я представил себя шагающим по облакам и взлетел. Это была свобода! Я больше не был привязан к земле! Сделав несколько пробных кругов, я полетел к черневшему в скалах над верхней кромкой горной растительности проёму.

Небольшой грот был именно тем местом, в котором я теперь остро нуждался, внезапно осознав, чего мне так не хватало со времени катастрофы. Несмотря на любовь родителей, живших со мной женщин и жён, моих любимых Фрумиле и Лёнчика, я всегда остро чувствовал своё одиночество. Все мои попытки получить совет к действию от близких людей терпели фиаско, а моё стремление поделиться одолевавшими мыслями упиралось в стену непонимания. Не нашедшие отклика умозаключения уходили в подкорку, порождая комплекс невостребованности и отчуждения и окрашивая любовь и преданность близким в тона жертвенности.

Мне было сложно понять родителей, учивших меня, что надо всегда говорить правду, что стыдно хитрить и воровать, что различные финтифлюшки в доме – мещанство, презиравших спекулянтов и карьеристов… и наказывающих меня за ту же правду, или попытки выяснить причины, по которым меня ругают, дарящих мне фарфоровые статуэтки.

Я вырос простодушным и прямолинейным до глупости, с обострённым чувством долга и ответственности, абсолютно не приспособленным к миру обмана, лжи, ханжества, стяжательства и бандитизма, лести, подхалимажа, подлости и всему прочему, определяющему успешность карьерного роста и денежного благополучия. Когда, уже юношей, я пытался спокойно поговорить с родителями на эту тему, они всячески уходили от ответа, а «зажатые в угол» начинали злиться и требовали прекратить этот разговор.

Всё, чего я так жаждал – было понимание. Не находя его в своих родителях, я сделал всё, чтобы мой сын чувствовал свою востребованность, всегда выслушивая его и разговаривая с ним на все, волнующие его темы, какими бы наивными они мне не казались.

И вот меня понимают, зачастую даже лучше, чем я сам себя – Петерс, дети, Учитель, Садовник… всё так близко, что я буквально задыхаюсь, лишённый личного пространства.

А мой Лёнечка?! Разве он не был одинок?! Ребёнок общающийся с животными и растениями, брошенный родителями в монастыре… Какая разница почему да отчего?! Маленький мальчик среди строгих чужих людей… И сколь не твердил бы мне разум, что этого требовала безопасность сына, чувства взрывали сознание, вынося на поверхность первобытные инстинкты, и я готов был выть от внезапного понимания и запоздалой жалости. Ничего не исправить. Прости меня, сынок…

Маленькая ящерка скользнула вверх по ноге и ткнулась мордочкой в ладонь. Он был со мной, мой мальчик. Чувства переполняли меня. Хотелось плакать. Я больше не был настолько высокомерен, чтобы считать себя не имеющим права на ошибку. И, неожиданно, пришло понимание родителей. Они, как и я сам, были обыкновенными людьми, а не безгрешными, всезнающими и всемогущими созданиями, как это часто представляется нам в детстве, и проживали, как и все люди, свои собственные личные жизни, со своими радостями и горестями, и своим осознанием происходящего.

«Ты потом поймёшь и пожалеешь, – говорила мне мама, когда я пытался оспаривать её или папино решение, – но будет поздно…» Что ж, я понял! Жалею ли?! Наверно да, но только о том, что доставлял им огорчения. Я даже не помню предметов споров. Мы по-разному воспринимали происходящие события и мне не в чем обвинять ни себя, ни их. Да, они не прислушивались ко мне, и не пытались понять ход моих мыслей, но родители считали, что поступают правильно и это было их право.

«Я похож на бабочку, созревшую в коконе прошлых лет и теперь сбрасывающую с себя его иссохшую оболочку…» – мелькнувшая мысль заставила меня улыбнуться, но сравнение было настолько точным, что я тут же сосредоточился, осознав, что это частично из-за меня семья задерживается здесь и у меня нет времени на расслабление и рефлексию. Надо было понять диапазон своих возможностей.

Диапазон возможностей

Я смотрел на раскинувшийся перед глазами пейзаж, напрасно пытаясь обнаружить в нём участки со съедобной растительностью. Нужен был эталон. И тогда я представил себе яблоко, самое обычное яблоко, висящее на ветке молодого невысокого деревца. Я поднёс к нему руку и оно окуталось мягким зеленоватым свечением с кирпично-красноватыми и фиолетовыми искорками – калий, кальций, железо… – выплыло из подсознания. Из вполне безопасных лекарственных растений я хорошо знал бузину и румянок, и оба соцветия излучали различные оттенки насыщенного голубого. Белена была окрашена в пурпур с ярко-синими прожилками – и яд и лекарство…

Все сомнения остались в прошлом и я, как ребёнок, радовался своим маленьким удачам. «Лиси бы похвалила меня!» – подумал я, и она тут же визуализировалась в моём сознании, лучась чистым золотым светом, – «безграничная любовь и радость», – подсказка подсознания была тут же подкреплена переливчатым смехом дочери. И тут до меня дошло почему дети сразу и безоговорочно приняли меня, дело было не в Петерсе, точнее не только в нём, они видели меня, что называется «насквозь», читая мою ауру.

Но как же тогда Валенсо?! Неужели он настолько владел чувствами и эмоциями, что мог влиять на энергию взаимодействия с внешней средой?! Я попытался увидеть собственное излучение и, потерпев фиаско, решил оставить этот вопрос на потом. Более актуальным сейчас был контакт с внешними объектами.

Особенно соблазнительной была возможность подключения ко всеобщему информационному полю. Представьте себе, что вы прибыли в незнакомую местность, о которой ничегошеньки не знаете, и вдруг появилась возможность получить ответ на любой вопрос. Однако задать вопрос оказалось не так-то просто. Я не знал о чём спрашивать и начал, как мне казалось, с самого простого: «Сколько Планет в Солнечной системе?» То, что я услышал было похоже на старинные оперные спектакли, на которые водила меня мама, когда на сцене несколько хоров плюс десятка два артистов, и все поют свои партии, ни музыкально, ни по тексту не гармонирующие друг с другом.

Необходимо было сузить поле поиска: «Сколько Планет в Солнечной системе по современным представлениям?» – тишина. Поначалу я не понял и несколько раз повторил фразу, а потом сообразил – посткатастрофный мир слишком молод и далёк от абстрактных наук, люди ещё только учатся выживать, пытаясь создавать прикладные предметы обихода, и ещё раз изменил вопрос, уточнив временной диапазон. Как же я ошибался, предвкушая (уже в третий раз!) известный мне ответ – 11! Услышанное ещё раз стегануло по моему самолюбию: «На основании изучения более сотни из технически доступных Солнечных Систем, учёные пришли к выводу, что количество и параметры их Планет сильно варьируют от системы к системе и коррелируют только совокупно с орбитальными и физико-механическими характеристиками своих Солнц».

Мне хотелось провести ночь в гроте, но спать одному в незнакомом месте, не вполне освоившись с Силой, было небезопасно. Дети рассмешили меня, наперебой предлагая подежурить у входа в пещеру, а потом и сами смеялись, сообразив, что это уже не было бы уединением.

Фруми не кинулась мне в объятия, как всегда бывало при встрече, а стояла настороженная и выжидающе-напряжённая.

– Что с тобой, милая? – обнял и поцеловал я супругу.

– Не знаю! Ты какой-то другой.

– Ну что-ты, я всё тот же, и всё также горячо и страстно люблю тебя.

– Не знаю что, но что-то в тебе изменилось. Ты словно стал выше…

Я невольно взглянул на свою одежду…

– Нет! Покачала головой Фруми, ты такого же роста, как и был, но только другой… совсем другой.

Я и сам чувствовал, что изменился, но никак не думал, что это будет заметно внешне. Мне и в голову не приходило, что, со стороны Фрумиле, это было подсознательное восприятие новой энергетики. Судя по цветам её биоэнергии, она была напугана и расстроена, в отличие от детей и Петерса, отливавших лучистым золотом с белыми ареолами чистейшего сапфира. Я переводил взгляд с предмета на предмет, с одного пейзажа на другой и заново видел и открывал мир, прочитывая его, словно нотные тетрадки.

«Хватит, Арси, отдохни!» – похлопал меня по плечу Петерс. Но как я мог остановиться, перед таким щедрым подарком познания?! Неистребимая любознательность толкала меня к новым открытиям и, минут через пятнадцать, я провалился в глубокий обморок.

– Он очнулся, – Лиси, убрала свою маленькую ладошку с моего лба.

– Надо чтоб он поспал, – сказал Петерс, – а то этот сумасшедший загонит себя в могилу, желая исследовать всё и сразу.

– Лисушка, – обратился я на следующий день к дочке, – я хотел бы задать тебе один вопрос, очень некорректный и поэтому не обижусь, если ты не ответишь.

– Спрашивай, – улыбнулась дочка, плетя травяную колыбельку для малышей.

– Я уже задавал подобный вопрос Петерсу, насчёт Майкла, но тогда я не знал, что вы реально видите все оттенки характера и чувств человека. Я не понимаю для чего завязывать отношения, заранее обречённые на провал. Прости, если мой вопрос причиняет тебе боль.

– Всё нормально, отец, и хорошо, что ты спрашиваешь об этом. Вчера ты чуть не убил себя, позволив бесконтрольно истекать Силе. Мы не пользуемся её возможностями влюбляясь, а также в отношении родных и близких нам людей, да и вообще прибегаем к ней только при необходимости, стараясь расходовать очень экономно. Сила, хоть и находится в нас и во всём, что нас окружает, отдельная живая субстанция, стремящаяся, как и всё живое к своему максимуму. Чем больше ты накапливаешь её, тем более она к тебе тянется, чем меньше её в тебе остаётся, тем сильнее она стремится покинуть тебя, уходя туда, где её потенциал выше.

– Ну да, это как при работе с маятником, энергия уходит от более слабого к более сильному, но все связи, налагаясь друг на друга, образуют некий гомеостаз.

– Точно! Только переданная прасила настолько велика, что при неконтролируемом рассеянии может унести за собой всю энергию её обладателя. Помнишь, Петерси сказал, что мы поздние дети и получили Силу при рождении или сразу после него…

– Конечно, как же я мог забыть?! Вы – дети Силы, она вынянчивала вас и срослась с вами в единое целое, а я для неё – чужак. Мне ещё только предстоит найти с ней общий язык и породниться. Но для чего же тогда она открывает мне все прелести обладания ею?!

– Ой, папка, прав твой старший брат, когда говорит, что нельзя тебя баловать, отвечая на твои вопросы, потому что ты сам знаешь на них все ответы.

– Что ты имеешь в виду?!

– Прелести, – рассмеялась Лиси.

– Прелести… прельщает… – на мгновение задумался я и тоже рассмеялся, – прельщает пустым и бестолковым распылением, чтобы сбежать. Ну что ж, подружка-Сила, ещё посмотрим кто кого! – заключил я, чем ещё сильнее рассмешил дочку.

Домой

Мы готовились к возвращению домой! Чудесные дни отдыха, на всём готовом, среди умопомрачительных пейзажей, тренировок и нового опыта, не могли заменить привычной жизни. Они были как сон, роскошное сновидение среди бесконечного поля битвы. Мы чувствовали себя гостями в этом обманчивом покое, на границах которого ощущалось неприятное напряжение. Нам не терпелось вернуться к деятельной повседневности, в ставших домом обжитых лабиринтах пещеры, и угнетало чувство ответственности за оставленных там товарищей по битве за выживание.

Куда вы спешите?! – смеялся, пожимая плечами, Петерс. – Ещё целый месяц здесь будет вполне комфортная погода.

Но что-то настораживающее было в его улыбке, в быстрых взглядах Майкла и в том, что Лёнечка, как когда-то в детстве, неотвязно следовал за Эти, то и дело заглядывая ей в глаза.

Нам предстояло совершить перелёт самостоятельно. Мы не видели в этом проблем, Фрумиле и Михи привыкли к полётам, многократно поднимаясь в небо со мной или сыновьями, и самонадеянно заявили Петерсу, что у нас нет необходимости в мнимой опоре, являющейся чистым обманом зрения. Брат не спорил, он просто предложил нам, на пробу, бреющий полёт без пассажиров, с песком и сухой травой в рюкзаках, на другую сторону, усеянной валунами, поляны.

Мы обнялись и полетели, гордые своим мастерством. Гордились мы не долго. Уже после первой возвышенности подошвы наших ступней ушли из единой плоскости, отвлекая внимание, а к моменту приземления нам пришлось расцепить руки, чтобы никто не поломал ноги.

– А сейчас визуализируем плот и летим обратно, – скомандовал Петерс.

Нам было и смешно и стыдно. Теперь, когда ноги плотно стояли на воображаемой опоре и всё наше внимание было направленно на полёт, даже, пересёкший несколько раз курс плота, Лёнечка не смог нарушить наш круг.

Возвращение

Мы приводнялись, как дикие утки, постепенно снижаясь к зеркалу вод. Но стоило нам оказаться над рекой, мощный порыв чужой энергии дёрнул плот вниз, едва не перевернув его. Резко развернувшись, устремляясь вверх и чуть не врезавшись в береговой откос, мы притормозили на пустой площади лесного поселения.

Вокруг царило такое напряжение, что мы решили сначала укрыть малышей в одном из тайников, а потом уже разбираться. Однако и в лесу ощущались флюиды страха, окрашенные агрессией. Всё ещё не понимая природу происходящего, мы не решились воспользоваться укрывающими деревьями и полетели к пещерам. Страха здесь не ощущалось, но входы в пещеру были завалены огромными валунами.

И вдруг, словно в мозгу переключился какой-то рычажок, всплыло осознание -элементарии. Значит Холмогорску удалось сохранить, или может воссоздать осколки древних родов. Элементарии ненавидят людей за то, что те лишают их жизненной среды, но мы ведь не разоряем окружающее пространство. Страх?! Конечно, страх порождающий агрессию.

– Мы не враги вам! – транслировал я в пространство.

– Но и не друзья! – прошелестело на пороге восприятия.

– Нам нужно обустроить укрытие для женщин с детьми, – попытался я переломить ход ситуации.

– А вы попробуйте! – раскатистый, басовитый смех сдвинул камни с горы.

Требовалось кардинальное решение. И, хотя мне очень не хотелось этого делать, я взмыл в небо, сдвинул тучи, сверкнув молнией, и прогремел: «Я – сын Великого Вихря! Отец Управителя мира, вихревых поколений и обладателя второго полного генома древних! Кто такой смелый, что выйдет противостоять мне?! Выходи!» Ответом была тишина, полная тишина, казалось даже листья на деревьях шевелиться перестали. Флюиды страха наполнились ужасом, ведь вихрь мог погубить деревья и травы, иссушить или забрать воды, разбить и разбросать камни…

«Ты не должен был этого делать! – ругал я себя. – Как они смогут теперь доверять тебе?! Отныне все будут тебя бояться и никто не будет любить…»

Семья встретила меня молчанием. И только Лиси, моя милая Алисушка, обняла, прижавшись щекой к щеке и шепнула: «Не расстраивайся, отец, ты сделал всё правильно. Это они угрожали нам, а ты просто поставил их на место».

– Но отчего же мне тогда так тошно и тяжело на Душе?! – задал я вопрос, скорее себе, чем дочери.

– Это Сила! – тем не менее ответила Аля. – Никто до конца так и не понял владеем ли мы ею или она нами. Доподлинно известно только одно: она чрезвычайно ревнива и старается дистанцировать своего партнёра от любого окружения.

– Но как же тогда существуют семьи обладателей прасилы?!

Не враги

– Арс! – требовательный, скрипучий, оклик прервал наш диалог. – Мы знаем, что вы нам не враги, но и не друзья, хоть и считаете себя таковыми! Как бы зайцы и волки ни пытались дружить, хищникам для жизни необходимо мясо. Так же и вам, несмотря на все декларации, не обойтись без жилья, одежды, пищи… Мы не желаем причинить вам вред! Мы просто хотим, чтобы вы покинули это место!

– Где люди, которые жили в пещерах? – спросил я.

– Мы поговорили с теми, которых вы называете лучистыми и они увели всех, организовав посёлок возле фермы Садовника. Нас пока немного и этого участка, включающего деревья леса, травы луга, воды реки и камни пещер, нам хватит на несколько десятков лет.

– Годы пролетают быстро, а что потом?! – промелькнуло у меня в голове.

– Живи здесь и сейчас! – часто повторяемый мной постулат, моим же голосом, пророкотало нечто похожее на эхо, вызвав всеобщий смех. Смеялись дети, усмехалась Фрумиле, тонким смехом рассыпались колокольчики трав, басили камни, скрипели деревья, журчал смех вод, казалось сам воздух улыбался, наплывая тёплыми волнами… Это был не тот мир, который мы так недавно покинули – мрачный, неприязненный и суровый. Этот мир был живой, полный надежд и по детски радостный. И мы в нём были лишними.

Надо было уходить, но что-то мешало мне принять хоть сколь-нибудь чёткое решение. В голову навязчиво лезли мысли о необходимости отдыха, мы были вымотаны, а ещё с нами были маленькие дети…

Дети!!! – Словно включился дремлющий сторож, мгновенно сорвав покровы раскаяния, благодушия и доверия. Я попробовал связаться со слышащими, остававшимися в пещерах – никто не выходил на контакт. Нойман вызвал Йенса, но связь была слишком слабая для общения. Вокруг, между тем, стало твориться нечто невообразимое, несколько, лежащих в отдалении валунов, сдвинулись и покатились на нас, набирая скорость, несмотря на то, что мы располагались выше по склону. Это было уже слишком, но я не хотел рисковать семьёй.

Ночь мы провели на ферме у Леони, а утром, оставив женщин, Денса, Илью и Давида для защиты детей, отправились выручать своих сотоварищей, которые, как выяснил Юрчик, пообщавшись с животными, были замурованы в пещерах. Коварство элементариев не оставляло места для джентельменских раскланиваний. Поэтому я, вспомнив противостояние Петерса с Валенсо, просто закрутил вихрь, уложив кольцо вырванных с корнем деревьев и стал посередине, ожидая реакции.

– Ты убил их! – раздался стон леса.

– Пока только деревья! – твёрдо ответил я. – Но если наши товарищи в пещерах мертвы, я убью вас всех!

– Никто не посмеет убить потомка древних!

– Желаете проверить?!

– Вход в пещеру завален камнями, причём здесь мы?! – произнесла нежным голосочком молоденькая девушка, словно отделившаяся от коры дерева, тоненькая и гибкая, как весенняя лоза.

– Не думаю, что нам стоит тратить время на дискуссию! – остановил я поток, готовых сорваться с её губ обвинений и объяснений. – Просто верните нам пленников!

– Мы не можем этого сделать. Они размножатся и опять изгадят всю планету своим «окультуриванием», не оставив нам ни единого уголка для существования, испоганят все роднички, реки, леса, луга… даже высокогорья и земные недра.

Я не мог не согласиться с высокой правдой её слов, но и не мог допустить гибели товарищей.

– Мы говорим о конкретных людях! – сказал я, делая ударение на слове «конкретных». – Их немного и они, как и мы, стараются обходиться минимальным и беречь окружающий мир. Союз с такими людьми мог бы обеспечить вам достойное сосуществование в будущем.

– Мы оба прекрасно знаем, что будет в будущем! Ты оказался осторожнее и предусмотрительнее, чем нам обещали. Думаешь мы не видим, что творится по ту сторону пещер?! Нас ещё очень мало, и сегодня вы выиграли эту битву, но в дальнейшем мы убьём каждого, неосторожно зашедшего в наши владения, всех покушающихся на наши растения, воды, земли!

– Вы ещё слишком молоды и не понимаете, что вами манипулируют! – произнёс я первое, что пришло на ум. – Сейчас вам бесполезно что-либо объяснять, наступит время и вы сами придёте ко мне за спасительным советом.

Странная особенность есть у слов. Бывает, что ты и сам не понимаешь отчего или зачем их произносишь. Но проходит время и тебе говорят, что всё произошло именно так, как ты и сказал. И ты вспоминаешь ситуацию и фразу, и удивляешься – как ты мог знать тогда?! Или это именно твои слова построили новую реальность?! И то и другое выглядит весьма фантастично, но факт остаётся фактом: ты это сказал – и это произошло!

Отправив людей, освобождённых из пещер, на временное пребывание к Алике, мы направились к ферме Майкла, чтобы найти новое место для поселения. Однако и здесь нас ждал сюрприз. Подножье холма заросло непроходимой чащей, перевитой колючими кустарниками и лианами. Новый перелёт требовал сил, которые здесь, в ощетинившемся мире, неоткуда было черпать, а мы не знали, что нас ждёт на холме. Было непонятно: это элементарии посмели покуситься на ферму Садовника или он сам изолировал свои владения.

Безопасного места для ночлега у нас не было, поскольку элементарии перемещаются по своим средам подобно электрическому току в проводнике, и обладают значительной информацией, благодаря симбиозу растений с грибами, мицелий которых распространяется на сотни тысяч квадратных километров и реагирует на все изменения окружающего пространства. Таким образом ни камень, ни вода, ни земля, ни дерево не могли укрыть нас от проникновения этих древнейших существ. И мы решили отправиться ночевать на ферму Леони, к остальным членам семьи.

Увы, отдыха для нас этой ночью не предвиделось. Леони с Алисой встретили нас у ворот, опоясывающего ферму частокола. Фермер был не похож сам на себя, осунулся и посерел, видно было, что ему нелегко далось принятое решение.

– Я сейчас говорю от всех вольных фермеров… – произнёс он севшим от волнения голосом. – Вы не раз защищали и спасали нас. И если вы так решите, оставайтесь и мы будем бороться рядом с вами, хоть и непонятно, чем мы могли бы помочь в битве волшебников, разве только погибнуть, погубив и свои семьи. Они обещали, что если вы уйдёте, нас не тронут, но решение за вами…

Я посмотрел на Алису и услышал: «Отец, нам лучше уйти, они напуганы и растеряны, от элементариев мы защитить их не сможем».

Садовник

Нас изгоняли. И это явно был Холмоград, жаждущий беспредельной и полной власти. Решить проблему можно было только истреблением элементариев, но на это мы пойти не могли. Да собственно и упрекнуть их было не в чем. Они защищали себя, как и мы, как и любое другое живое существо.

Люди, при желании, могут договориться друг с другом, но только до наступления конфликта интересов. Да и кто из нас настоящие люди, они или мы? Кто первичен, а кто подражатель? Несомненно, что они много древнее нас, энергетические сущности, способные выстраивать материальные формы, не разрушая окружающий мир. Мы появились много позже, как одно из звеньев класса млекопитающих. Мы всего-навсего звери, обретшие интеллект. И живём мы, как и всё зверьё, которое, чтобы построить себе жилище или добыть пропитание, отнимает чью-то жизнь. Все млекопитающие – убийцы!..

Я словно споткнулся, внезапно осознав, что это не мои мысли. Во мне старательно пытались выстроить ощущение вины. Чувство непродуктивное и ведущее к саморазрушению.

Нет такого подарка я вам не сделаю! – мысленно усмехнулся я. – Мы уже никогда не узнаем, кто был первым и кто вторым, и имеются ли между нами эволюционные связки или мы появились независимо друг от друга, возможно даже в разных мирах. Да это и неважно. Надо исходить не из прошлого, которое уже невозможно изменить, а из сегодняшней ситуации. Каждый из нас такой, каков он есть. Желаем мы того или нет, но мы живём на одной Планете, а значит надо принять друг друга и попытаться сосуществовать, наперекор различной природе.

– Мы никуда не уйдём! – заключил я вслух, зная, что мои мысли тоже внимательно слушали. – Вы обманули фермеров, пообещав не трогать их, если мы покинем эти места! Но нас обмануть вам не удастся! Защитить кого бы то ни было от вас мы естественно не сможем, но уничтожать вас за каждое убийство – запросто! И поверьте, что ни одно из ваших преступлений не окажется безнаказанным: «око за око, зуб за зуб»!

– Пощади нас, – обратился ко мне невысокий седобородый старичок, – мы не желаем ничего плохого, мы просто хотим жить.

– И мы тоже! – отозвался я рефреном. – И люди, которых вы грозитесь убивать! Этот мир принадлежит нам всем! Желаете иметь свои участки – нет проблем, выделите их границы и оповестите других!

– Ты не хуже нас знаешь, что это не работает, «что было, то и будет».

Я еле успел подставить поток воздуха под рухнувшее на нас огромное дерево и тут же, увидев десятки других, несущихся разлапистыми верхушками, взмыл вверх, закручивая их вокруг себя в бешенном вихре и отбрасывая далеко в сторону, одновременно ощущая напряжение детей, старающихся отвести от малышей и Фруми летящие с корней камни и комья грязи, и вдруг с ужасом увидел, что и сам падаю, всё более приближаясь к семье.

Но уже в следующую минуту пришло понимание, что это земля поднимается мне навстречу. Семья очутилась на верхушке растущей из земли скалы, а вокруг стояли огромные люди-камни, подставляя руки и плечи под падающие деревья и не давая им дотянуться до нас.

– Садовник! – услышал я призывный голос, заканчивая аккуратно укладывать поднятые вихрем деревья, стараясь поменьше навредить соседствующим растениям. – Пересади их жизни!

Я присоединился ко всем, озираясь в поисках Майкла…

– Садовник! – требовательно повторил раскатистым эхом голос каменного человека. И я внезапно понял, что этот призыв направлен ко мне и осознал, что именно я должен сделать: направить поток тающей в пространстве энергии от умирающих деревьев в их семена и молодую поросль.

– Садовник!!! – эхом прошелестел, мгновенно застывший, как перед грозой, лес.

Тяжкое бремя

– Где ты хочешь жить, Садовник, и в каком доме? – огорошил меня неожиданным вопросом каменный гигант. – Садовник, как и Управитель Мира и Проводник, должен жить на возвышенности, чтобы иметь лёгкий доступ ко всем связующим и разделяющим энергиям. Мы можем построить тебе замок прямо здесь, на этой горе, в пределах привычной тебе территории.

– Пусть решают Фрумиле и дети.

– Я не знаю о ком ты говоришь, я вижу только тебя, дающий и забирающий.

Мне казалось, что теперь то, я уже знаю всё об окружающем нас мире, и вот – новый сюрприз, получалось, что каменные люди не могут общаться с другими представителями человеческих видов, поскольку не видят их. Я повернулся к Фрумиле, чтобы посоветоваться с ней, но не успел и рта раскрыть, как вновь услышал голос каменного человека:

– Я вижу её, что я должен с ней сделать?

– Оберегать, от врагов! – властно сказал я, гордясь, что не растерялся, и тут же был огорошен новым вопросом:

– Кто такой «врагов»?

– Забудь! – ответил я осознав, что мне ещё долго придётся изучать их восприятие и способы коммуникации. Пока что стало понятно, что они видят также тех, на кого направлена энергия моих мыслей, а учитывая, как они защищали семью, возможно также и её эмоциональная окраска.

Было ещё нечто странное и неприятное в этой ситуации. Мои дети, мои милые дети, смотрели на меня настороженно, чуть ли не враждебно, а их ответы на простой вопрос о причине такой внезапной перемены, были бесцветны, словно листы древних пергаментов. Но надо было обеспечить семью жильём и защитой, поэтому я решил отложить все непонятки на потом и дал команду к постройке замка и временного убежища на расчищенном участке земли в каменной ограде.

Мы расположились на ночлег и я уже собрался разобраться со своими эмоциями, когда неожиданно услышал призыв. Это был ни голос, ни свет, ни цвет, ни образ… Мне и до сих пор не удалось выяснить природу этого зова, больше всего похожего на внезапную головную боль, нерегулярно пульсирующую где-то за правым ухом… Я просто знал, что меня зовут.

Кто-то жаждал отдыха и облегчения Души, чтобы она могла лёгкими энергиями устремиться за облака, восходя по первым солнечным лучам, а не осесть тяжёлым энергетическим туманом на землю, пронизывая слои грунта, камней и плотно-кристаллические конгломераты подземных вод.

И, как только я это понял, где-то, в невообразимом далеке, возникло расплывчатое золотистое пятно, похожее на свет свечи, рассеянный рассветными туманами ранней осени, и стало быстро приближаться, уменьшаясь в размерах и обретая форму, словно притягиваясь ко мне, а всё пространство заполонили разноцветные сверкающие пятна, пытающиеся дотянуться метаморфными псевдоподиями до движущегося сияния.

Меня привлекло почти невидимое, слабо пульсирующее жёлтое пятнышко. Я сосредоточился на нём и увидел, подкатившегося под бок матери и синеющего от удушья, младенца. Направленное мной, золотистое сияние окружило малыша и словно всосалось в него, он порозовел и толкнул мать ножкой, отчего та мгновенно проснулась и переложила ребёнка в люльку. Это видение было так прекрасно, что я словно выключился из собственного бытия и не сразу осознал идущие изнутри болезненные точечные удары за ухом.

Смерть, увы, весьма обычный процесс в нашей реальности. Умирают все – роднички, ручейки, озёра, реки, моря, горы, почвы, растения, животные… Большая часть энергии при этом рассеивается и перераспределяется случайно. Особенно это касается новообразований минерального мира, юных растений и животных. Но в долго существующих объектах, энергия обретает индивидуальные характеристики, и пытается сохранить их при разрушении носителя, перейдя целиком в другой объект, или частями в подрастающие поколения своего рода.

Работа увлекла меня, не давая времени думать откуда поступает эта энергия и доставляя радость каждой возможностью поддержать или спасти чьё-то существование.

Однако сигналы поступали без перерыва и я уже был на грани помешательства, когда всё закрыло спокойное синее сияние и голос Майкла разлился блаженством в мозгу: «Отдыхай! Извини, что без предупреждения, не было возможности…» – и я тут же провалился в странный, наполненный голосами, сон, сквозь который прорастала, настойчиво силясь сохраниться одна мысль.

Новая реальность

С этой мыслью я и проснулся. Тишина, возникшая в голове сразу, как только мне объявили, что я – Садовник – вот что не давало мне покоя. Я настолько свыкся с постоянным ментальным фоном, что его отсутствие вызывало тревогу. Была ещё ночь, Фрумиле спала, положив голову мне на плечо. В отдалении, у костра, виднелись силуэты детей. Мне не хотелось тревожить измотанную перипетиями последних дней супругу, поэтому я не стал подниматься, а просто мысленно обратился к дочери:

– Алиса, ты слышишь меня?

– Да, отец! – голос был холодный и сопровождался сероватым шелестением. Я удивился: они экранировались от меня, такого никогда ещё не было. Не склонный к хитростям и обманным ходам, я спросил напрямую:

– Может кто-то объяснит, что происходит, с чего вдруг вы перестали мне доверять?

– Ты первый поставил экран, и не откликался на наши вопросы, – сказала Станислава, – это у тебя от нас какие-то тайны.

– Вы ошибаетесь! – твёрдо сказал я. – Мне и в голову не приходило ничего подобного. Возможно это побочный эффект работы Садовника, требующей максимального сосредоточения, и именно поэтому Майкл осуществлял ментальную связь через Йенса. Алисушка, ты согласна быть моим ментальным проводником, чтобы избежать подобных недоразумений в будущем? – я ожидал радостного «Да!» и был озадачен внезапной волной гнева любимой дочери, налетевшей с казалось бы нейтральной фразой: «Предложи это кому-либо из младших».

– Арс, если ты не против, – сказал Эжен, – я с радостью буду помогать тебе.

– На том и порешим, – миролюбиво ответил я, вопреки царившему в Душе непокою, – а теперь ложитесь спать, я подежурю.

На Душе было так мерзко, что я невольно вспомнил первые дни после катастрофы, когда потерял родителей, близких мне людей и боялся, что больше никогда не увижу мою милую жену и маленького сынишку. Фрумиле уже давно предупреждала меня, чтобы я присмотрелся к детям, что они взрослеют и меняются. Но я был так занят собой, своими новыми состояниями и возможностями, что посчитал это обычной женской мнительностью, да и дети не давали мне никакого повода. И вот теперь, на очередном изломе событий, прорвался, пропущенный мной, нарыв.

Я успокаивал себя, полагая, что утром поговорю с детьми и всё решится. Но утро принесло новые разочарования. Михи с Натали, Яна с Ильёй, Терезия с Гаем и Алиса решили поселиться отдельно и вести собственное хозяйство. Юрчик согласился на уговоры Грасса, своего физиологического отца, возглавить Холмогорск. С ним уходили Станислава, Крис, наконец получивший возможность объединиться со своими младшими братьями и Георг, влюблённый в Кариссу.

Каким же всё-таки эгоистом я был в то время. Я думал не о детях, не о взрослых и вполне самостоятельных личностях, а о том, что теперь, когда разрешились основные конфликты и Холмоград более не угрожал нам, они бросали меня, и тупо молчал, не желая выказывать своей обиды и не зная, что говорить.

Положение, как это часто бывало, спасла Фруми.

– Вы уже такие взрослые, наши дети! – сказала она, обнимая и целуя детей. – Разумом мы понимаем ваше стремление к самостоятельности, хоть сердцу совсем не просто признать такой факт! – Фруми смеялась, а из глаз покатились слёзы: «Нам с отцом очень хочется, чтобы ваша жизнь сложилась удачно и счастливо! И помните: что бы вы ни сделали и что бы ни произошло, вы всегда остаётесь нашими любимыми детьми, а наш дом – вашим домом».

Ко мне подошли Натали, Михи и Терезия:

– Прости, отец, мы не хотели тебя расстроить.

– Хотели… – рефреном прошелестела мысль Алисы.

Я удивлённо взглянул на дочь. Она стояла напряжённая, как натянутая тетива, с раскрасневшимся лицом и раздувающимися ноздрями. Перед внутренним взором возникла серебристая кисея. Я никогда раньше не видел, как выглядит энергия экрана и всё-таки знал, что это именно он. Мне стало стыдно, я словно бы подглядывал в щёлку за не мне предназначенными мыслями, боролись два чувства: желание узнать причину и щепетильность. И тут я увидел другой экран – непроницаемый молочно-белый занавес, словно кто-то давал мне подсказку, что первый – слишком слаб для Безымянной, обладающей недюжинным потенциалом.

– Ты теперь Садовник и большую часть времени тебе будет не до семьи, а мы будем навещать вас и помогать всем чем сможем.

– А мог бы оставаться просто отцом и главой семейства, – лавиной пронеслась мысль моей любимой дочери. Алиса явно хотела, чтобы я её услышал, поставив слабенький экран от других присутствующих.

– Алисушка, доченька моя! – обратился я к ней. – Что произошло?! Я чем-то тебя обидел?

– Нас с детства готовили к работе Целителей, Всеслышащих, Всевидящих, Садовников, Проводников, Управителя Мира… а ты пришёл взрослый, наивный, сам себя не понимающий… и стал Садовником. Это несправедливо!

– Но меня же никто не спрашивал, вероятно это был единственный способ защитить семью.

– Не спрашивал?! Тогда с кем и о чём ты беседовал там, среди летящих на нас деревьев, по глухому каналу?!

– Я?! По глухому каналу?! Что это – «глухой канал»?

– Ты ошибаешься, Безымянная! – в молодом басе слышались раскаты грома и было нечто неуловимо знакомое. – Это я открывал аварийный канал, чтобы дать отцу власть Садовника и возобновить стабильность системы на новом уровне!

– Кто ты?! – воскликнули мы с Алисой одновременно, так и не распознав голоса, и увидели улыбающегося Юрчика: «Что ж давайте знакомиться заново: Юрий, ваш брат и сын!»

– А, повелитель крыс, – насмешливо хихикнула дочка, – не смеши, кто бы стал тебя слушать?! Что голос прорезался?! Решил отца защитить?! – и резко побледнела от услышанного ответа.

– Видно пришло время раскрыть своё истинное положение, – вздохнув, сказал Юрий, – вот уже более десятилетия, как мне даны полномочия Дублёра Управителя Мира на Средних Уровнях.

Я полагал, что конфликт исчерпан, но не тут-то было: «Ты наблюдал все наши страдания и мыканья и не разу не воспользовался своей истинной властью?! А теперь, когда всё утихомирилось пытаешься запугать меня, вместо того, чтобы посоветоваться с нами насчёт Садовника?! Это было моё место!» – возмущённо воскликнула Алиса.

– Оставь, сестричка, отцу и без твоих выдумок нелегко. Арсуш, не слушай её, она не хуже меня знает Первое Правило Владеющего, гласящее, что для Стабильности Системы глобальное невмешательство важнее точечного конфликта, и уж безусловно понимает, что мать, отдающая часть энергии рождающемуся ребёнку, не может исполнять Высшие Обязанности.

– Но у меня ещё достаточно энергии!

– Потому за тобой и оставили место Безымянной Воительницы.

Я чуть не присвистнул от удивления, узнав истинный род занятий своей любимой и такой ранимой дочери. Да и Юрчик оказался далеко не тем, кем представал перед нами. Послушный и исполнительный, добрый и улыбчивый мальчик держал в руках нити жизни практически всех обитателей Планеты и тихо делал свою неимоверно трудную работу, не кичась ею и никому не жалуясь на её сложности. Вот у кого стоило бы поучиться. Сколько же ещё секретов скрыто в таких близких и казалось бы открытых детях.

Прошло много времени пока я оставил попытки понять, что происходит со старшей дочерью. Алиса не шла ни на какие контакты, тупо отмалчиваясь, или резко обрывая разговор. Поселилась она с детьми отдельно ото всех, в небольшом срубе на болоте, договорившись с местными элементариями, и со временем объявив трясину и прилегающие леса своей собственностью. Состояние Садовника давало мне возможность проникать в любые места, я знал, что они не бедствуют, но сердце сжималось от боли видеть одиночество дочери и изолированность внуков.

Михи с Натали, Яна с Ильёй и Терезия с Гаем поселились в нескольких залах наших старых пещер, вместе с вернувшимися туда поселенцами, во главе с Сержем и Бази. Георг и Станислава попросились помощниками и учениками к Марго. Юноша признался Кариссе в своих чувствах и она ответила ему взаимностью, но они решили повременить с браком, пока не станут работать самостоятельно.

Юрий оказался замечательным градоначальником. Мы и не подозревали, что он обладал таким организаторским талантом. За несколько лет Холмоград снова расцвёл, правда уже без электричества и механизмов, напрочь разрушенных во время бунта, и без закрытых лабораторий и принудительного рабского труда. Что было для меня совершенно неожиданным – это открытие им университета, с четырьмя факультетами – медицины и фармацевтики, математики, музыки и ремёсел, со свободным посещением всеми желающими. И вскорости население города утроилось и продолжало расти.

Грасс,который надеялся, что сын продолжит его линию, нацеленную на мировое господство, злился, обвиняя Юрия в предательстве. Добрый и тактичный юноша не стал напоминать дряхлеющему на глазах старцу, что является его сыном исключительно по происхождению и что из-за его жестокости только теперь узнал, что у него есть мать и сводная сестра.

Но рост города не нравился не только Грассу. Город сползал с холмов, захватывая новые территории, тесня естественные биотопы и обтекая частные хозяйства, по сути делая их зависимыми, отсекая от природных ресурсов.

Мы с Фруми и остальными детьми поселились в небольшом доме у подножия замка, показавшемся нам слишком мрачным для жизни, но удобным для лабораторий, мастерских, складов, лечебницы и оранжереи. Мне было некомфортно оставлять на Фрумиле весь груз забот о детях и быте, но я всё больше увязал в обязанности Садовника, проводя время в своём кабинете у верхушки замковой башни, и безуспешно пытаясь связаться с Петерсом и Майклом.

Помощь пришла откуда я не ждал, в семью вернулся Лёнечка. Он рассказал, что теперь у нас другой Проводник, но пока он, как оказывается и я, на испытательном сроке, имя его не оглашается, что у нас подрастает новый Управитель Мира и что Петерс и Майкл укрылись в монастыре и не выходят на связь, чтобы не мешать испытательному процессу. Мы пристроили к дому ещё две комнаты для них с Эти и их очаровательных близняшек, а в освободившуюся комнату отселили двух своих сынишек – уже слегка подросшего Йоси и крошечку Давида.

Жизнь казалась простой и безоблачной. Возобновились прежние торговые связи и отношения, налаживались новые, с более отдалёнными фермами и поселениями. Подраставшие дети отправлялись на учёбу в университет Холмогорска. Пришли в университет и дети Алисы, молчаливые, пугливые, как зверьки. Сердце сжималось от боли: моя милая Али, моя старшая доченька, осталась на болотах совсем одна и я не знал, как помочь ей.

Исповедь Грасса

А между тем произошло событие, которого я никак не ожидал, привнёсшее ещё больше сумятицы в мои, и без того перегруженные неразрешимыми проблемами и не отвеченными вопросами, мысли. Пучок увядающей энергии, которую я уже нацелился забрать, вдруг взорвался сухим, знакомым, и так пугавшим меня, голосом: «Садовник! Перед тем, как ты окажешь мне последнюю милость, у меня к тебе личная просьба, не как к Садовнику, а как к Арсу. Я знаю, что принёс тебе много проблем и не прошу прощения. Но я ухожу, а ты остаёшься. Я прошу тебя прийти и выслушать меня. Возможно именно ты сможешь найти решения, которые никто из нас так и не нашёл, и спасти этот мир».

Не знаю, чем я больше руководствовался, откликаясь на его просьбу: жалостью к уходящему, желанием понять его мотивации, или простым любопытством, возможно, что и всем вместе. В комнате Грасса было тесно, он позвал не только меня, но и Юрия, Станиславу, Марго с Донатосом и Кариссой, Валенсо с Эсти, Лёнечку, Криса, Алису и несколько незнакомых мне человек.

– Я много лет храню одну запись, – прошелестел он, и теперь прошу вас прослушать её.

Только сейчас я обратил внимание на стоящий в углу фонограф. Один из молодых людей завёл его и мы услышали два голоса, старый и молодой. Последний несомненно принадлежал самому Грассу:

– Люди не изменились. Они идут тем же путём, употребляя все свои силы на накопление, междоусобные войны и разрушение окружающего мира.

– Но вы же видите, как тяжело им приходится выживать. Вы можете значительно облегчить их жизнь, помочь перешагнуть тёмное время.

– Чтобы сберечь Землю, как планету, и людей, как вид, их надо заставить брать пример с животных: те, если и накапливают пищу, то на пол сезона, когда условия не позволяют им регулярно питаться. Для этого не нужны ни грамотность, ни история, только навыки охоты и собирательства. Знания – великое зло, ведущее к распаду духовных ценностей. Но самое страшное – это технический прогресс, который разрушает саму структуру Земли, её планетарные оболочки и гомеостаз в космической системе.

– Для чего тогда вы переписываете, на более долговечные пергаменты и камни, книги?

– Им нельзя давать в руки достижения нашей эпохи, они просто истребят друг друга. Новая генерация должна сама дорасти до них. А мы сделаем всё от нас зависящее, чтобы это произошло гораздо позднее, а ещё лучше вообще никогда. Но если это всё же произойдёт, пусть знают, что они – потомки высокоразвитой цивилизации и остановятся, не дойдя до той черты, до которой дошли мы. Не для того были уничтожены девяносто процентов населения, чтобы очередной цикл принёс всё те же результаты.

– Очередной цикл?! Вы хотите сказать, что для вас он уже не первый?!

– А вы что серьёзно полагаете, что сами додумались до всех своих открытий за каких-то несчастных пару десятков веков?!

– В таком случае получается, что вы сами подталкивали нас к краю этой пропасти, а затем просто взяли и стёрли, как неудавшийся эксперимент.

– Нет, мы всячески пытались тормозить этот процесс, силой насаждая невежество и воспитывая слепую бездумную веру. К сожалению, в каждой цивилизации рождаются наивные люди, вроде вас, полагающие, что человек способен преодолеть в себе зверя. Одни из них ратуют за полное единение с природой и познание её законов путём чувственного проникновения, другие, с упорством идиотиков, вновь и вновь раскручивают моховик технического прогресса.

– Но сами то вы не брезгуете пользоваться благами цивилизации, и своих детей обучаете, и растите их в богатстве и неге.

– Что ж, мы тоже люди, и ничто человеческое нам не чуждо, в том числе и маленькие слабости.

– Но чего вы хотите от меня?

– Мы прочитали твой роман-утопию «Мир без войны. Планета АльИкс». В целом конечно полная белиберда, но идея города-цветка с ветками-магистралями и корнями-туннелями, опоясывающими, проникающими, контролирующими и регламентирующими людское планетарное сообщество, достаточно интересна. Мы поможем тебе воплотить эту идею здесь, на Земле, при условии, что сами арендуем в его сердце несколько помещений, в работу которых ты не будешь вмешиваться, и, кроме того, время от времени будешь выполнять наши мелкие поручения.

– Что именно я должен буду делать? Я ничего не понимаю в строительстве.

– Не переживай, технические проблемы будут решать другие, но тебе придётся кое-чему подучиться…

Запись зашипела и закончилась.

– Тогда я думал, что эта запись была сделана случайно. Накануне отец подарил мне фонограф, чтобы я мог надиктовывать свои сочинения для переписчицы и я опробовал его как раз перед их приходом, и только впоследствии сообразил, что разговор записан не с начала, значит кто-то и для чего-то записал его.

Первые строения города были похожи на казематы, окружённые брустверами и двойным забором. На мои удивлённые вопросы, мне объяснили, что место дикое, необжитое, и надо защитить его от зверья и разбойников. Начинали мы работать в городе вместе с присутствующими здесь Петерсом, Майклом, Донатосом, Валенсо и ещё десятком замечательных личностей, часть из которых уже ушла. Мы были молоды, полны сил и амбиций, и верили, что, построив город-цветок, спасём людей от одиночества, мир от войны, а планету от растранжиривания природных ресурсов.

Мы все тогда, так или иначе, пытались решить эту дилемму. То же и твои родители, Арс, которые раскапывали артефакты, собирая недостающие звенья к своим воспоминаниям, восполняя пробелы пропущенных событий материальными свидетельствами, пытаясь найти ошибки и способы их устранения. Они знали о грядущей катастрофе и готовили тебя к ней, закаляя твоё тело и дух, обучая различным видам спорта, ремёслам, способам выживания в дикой природе, накачивая энциклопедическими знаниями и основами эзотерических практик.

Здесь, в Холмогорске, я впервые узнал о видовом разнообразии ныне живущих людей и множественности их подвидов, элементариях, психопрактиках, передаче биоэнергии и прочем о чём я даже не подозревал. Оказалось, что голоса у меня в голове, из-за которых меня безуспешно пичкали таблетками от шизофрении, не сумасшествие, а настоящее слышание чужих мыслей, и я сам могу им управлять.

Спросить у отца почему он не рассказал мне о нашем роде и моих способностях, я уже не мог, так как мои родители погибли в автокатастрофе в тот самый день, когда ко мне приходили переговорщики. Сопоставил я эти два события уже потом, когда, по прошествии почти полутора столетий, при весьма трагических обстоятельствах, выяснилось, что мы были военной базой и полигоном для воспитания идеальных солдат и шпионов. Тогда-то мы и начали свою собственную игру, которая, как вы знаете, тоже окончилась весьма плачевно.

Времени не остаётся… столько не высказанного… – голос Всеслышащего становился всё тише и глуше: «Садовник, последняя просьба: отдай… верни энергию Майклу». Я взглянул на Майкла и он кивнул. «Спасибо, Майки» – с трудом выдохнул Грасс. Я уже почти открыл канал энергии, когда прошелестели последние слова, скорее даже мысли, настолько они были слабы: «Мариша… любил… люблю…Стани… Юричк… дет…»

Переосмысление

В комнате стояла парализующая тишина, которую нарушил возмущённый всхлип Марго: «Донат! Как ты мог?!»

– Маргарет, у нас не было выбора, – мгновенно осипшим голосом произнёс Донатос, – они хотели всё пустить на генетический материал in vitro, мы бы никого не смогли защитить. К тому же у них свои слухачи.

Я взглянул на Петерса. Брат спокойно кивнул мне в ответ, как бы подтверждая слова ушедшего. Мне вспомнилась его битва с Валенсо, больше похожая на дружеский турнир, чем на боевое сражение. Они явно не стремились покалечить друг друга. Кем бы они ни были, они находились по одну сторону баррикад. Но кто стоял по другую?! Внезапно я понял, что меня так смущало в рассказе Грасса – якобы разыгранное противостояние, продолжалось и после катастрофы… Но для кого?! Кто был его зрителем и истинным владельцем сцены?!

«Не сердись на монастырских…» – сказал мне когда-то Петерс. Мы укрывались в Монастыре На Горе, а потом бежали оттуда. Действительно ли из-под обстрела, или обстрел должен был оправдать наш побег?! Скрывались ли мы для отдыха и обучения в Монастыре Вод, или были там заложниками чьих-то договоров. Нападение в пещерах совпало с проверкой проходов к монастырю случайно, или нам не дали совершить ошибку?! Вопросы… вопросы… задавать их было бесполезно, я уже понял, что «каждая дверь открывается только в своё время», когда ты готов к тому, что она скрывает.

Все начали расходиться. Я подошёл к Алисе, полуобнял её за плечи и заглянул в глаза: «Лисушка, доченька, меня мучает твоё одиночество и я не могу понять истинной причины твоего поступка. Ну хочешь я откажусь от Садовничества?»

– Нет! – серьёзно ответила она, высвобождаясь из моих объятий, этого бы наверно очень хотела Фрума-Лея.

– Фрумиле?! Но почему?! – по-идиотски удивился я, осознавая всю глупость подобного вопроса.

– Отец, это бесполезно, – грустно улыбнулась Алиса, – мы выросли. Смирись и не пытайся нас контролировать.

– Контролировать?! – теперь уже искренне поразился я, это было что-то новое.

Исповедь Грасса, слова дочери… мозги отказывались работать от переизбытка противоречивых фактов. Раньше я мог посоветоваться с Майклом, Петерсом, обсудить с Близняшками, а теперь даже и поговорить не с кем. Оставалась Фруми, но она жила в другой реальности и вряд ли поняла бы меня. Вдруг, как пронзительная ясность осенней синевы, ко мне пришло осознание: это не дочка одинока, это я одинокий, один и со своими мыслями и со своей, такой странной и запутанной жизнью.

Я сидел в башне замка, обуреваемый мыслями. В момент осознания одиночества, я не подумал о сыне, о Лёнечке… Почему?! Я безусловно любил его, скучал за ним, но мы не были близки. Мы стали друг для друга некими символами, абстрактными понятиями… Но может из-за подсознательного чувства вины?! Когда-то я осуждал Всеслышащего за то, что он оставил своего ребёнка без материнской ласки, а оказалось он просто спасал своих детей. А за что я, я сам, пожертвовал своим сыном?! Ради какого такого мира?! Как можно поддержать равновесие в мириадах бесконечностей случайных связей?! Неужели только из-за пустой гордыни?! Ещё бы: Отец Управителя Мира! – Какого Управителя?! Какого Мира?! Лёнечка был всего-навсего маленьким мальчиком, мужественным и послушным, безоговорочно доверявшем мне, а я так бессовестно и бездумно его предал. И не только его, но и мою Фруми. Если мне так одиноко, среди таких же, как я, то как же она должна себя чувствовать, находясь постоянно в другой реальности, чем муж и дети, и не видя, не ощущая, не понимая, что происходит?! А я сам, вместо того, чтобы быть с ней и с детьми, в короткие часы отдыха от службы, сижу здесь и рефлексирую.

Да и что такого полезного я делаю?! Нет, само по себе сохранение энергии несомненно важно. Но какой процент рассеяния смогу сохранить я за минуту, час, сутки, месяц?! – Нуль, с бесконечной чередой нулей после запятой. Пустое и бессмысленное занятие. Надо всё бросить и жить обычной жизнью с Фруми и детьми! Фруми, Фруми…

Я словно опять услышал голос старшей дочери: «…этого бы наверно очень хотела Фрума-Лея». Что она хотела этим сказать?! Ну да, Петерс рассказал нам с Фруми, что нас специально свели и заперли в кафе, чтобы на свет появились дети с полным двойным набором старших генов. Но какое это имеет значение, если мы на самом деле влюбились и полюбили друг друга?! На самом деле…

Я попытался вспомнить, как попал в это кафе первый раз, и не смог. Словно какая-то пелена затягивала мысли, посылая их в десятки других направлений, не давая сосредоточиться. Я решил зайти издалека и начал вспоминать улицу, дом, узоры чугунной дверной решётки кафетерия… И неожиданно увидел гибкую фигурку девушки в сером, грубой овечьей шерсти, свитере, чёрной самовязанной шапке с вытянутыми петлями, возвышающимися полукружьями на макушке, зелёном буклированном пальто, чёрных лакированных сапогах-чулках и смешных, зелёных, с детским узором, варежках. Сюзи… Это она привела меня в кафе, в котором я до того ни разу не был. Она и сама была немножко по детски смешная, моя Сюзи.

Мозг неприятно резануло неосторожно проскользнувшее «моя», моей могла быть только Фруми, Фрумиле… Но кто привёл её в наше кафе?! Она никогда не рассказывала мне об этом. Да раньше этот вопрос и не интересовал меня. Собственно, какая теперь разница, мы с Фрума-Леей любим друг друга, у нас дети, а всё остальное давно потеряло значение. Но мне отчего-то нестерпимо захотелось узнать правду, и о Фруми и о странной гибели Сюзанны.

Остановись! – приказал я себе. – Дальше, в этом направлении двигаться опасно. Исправить в прошедшем ты всё равно ничего не сможешь, а исковеркать настоящее – запросто. Лучше подумай, почему всё происходящее, так или иначе, крутится вокруг тебя. Не слишком ли много знаний, умений и силы?! Тебя защитили и спасли… Тебя выбрала крыса, затем Марго, затем дети… Ты преодолевал всевозможные физические трудности по дороге в оба монастыря… В монастырях охотились на тебя и обучали тебя… Ты принимал решения и руководил семьёй, общинами, оказанием помощи… Тебя запугивал Всеслышащий, запутывал Всепроникающий, обкрадывали, обманывали, но ты всегда выходил победителем, потому, что именно тебе помогали сильные мира сего… Ты удостоился церемониала передачи Силы и оказался потомственным обладателем высоких регалий, а теперь и звания Садовника… и, наконец, тот, кого ты считал врагом, просил милости именно у тебя… – Не слишком ли много?! Не напоминает ли всё это хвастовство мальчишек, выдумывающих не происходившие истории и выставляющих себя в них главными героями и всезнайками?!

Мне стало нехорошо до тошноты. Я впервые пожалел, что из кабинета нет лестницы, спускаться по воздуху в таком состоянии было рискованно, единственное, что ещё можно было предпринять – попробовать уснуть.

Я прилёг, очищая сознание от мыслей, и вскоре перед закрытыми глазами возникло синее сияние, которое в последние десятилетия служило мне предвестником наступающего сна. «Арсений, Арсушка… – позвала Сюзи, – глянь, какой удивительный жук!» Я посмотрел, и увидел жука-плавунца с лицом Фруми, наклонился, чтобы взять его в руки, и, вздрогнув от падения в закручивающийся водоворот, проснулся…

Игры Силы

Я лежал на траве возле замковой горы, а Лёнечка и Петерс ощупывали моё тело, доставляя мне сильную боль.

– Оставьте меня! Что вы делаете?! – возмутился я.

– Ну наконец-то! – отозвался Петерс. – Мы уже думали, что придётся Маргарет вызывать. Что это ты решил пикировать с башни вниз головой, на камни? Хорошо, что мы с Леонидом как раз подымались навестить тебя, иначе бы не успели.

– Пикировать с башни?! – удивился я, не став рассказывать, мгновенно вспомнившийся, сон. – Даже и не думал. Я слегка устал и лёг отдохнуть, а проснулся уже здесь с вами.

– Лёг спать? – переспросил Лёнечка. – На площадке?

– Да нет, в кабинете на лежанке.

– Насколько я тебя знаю, – улыбнулся брат, – ты отправился туда, чтобы обдумать новую информацию. С чего же это ты вдруг решил и поспать там?!

Мне надо было время, чтобы подумать, прежде чем ответить на его вопрос. «Уже думал, – мелькнула мысль, – и тебя чуть не убили…» Внезапно на меня навалились неимоверная апатия и единственное желание – спать!

– Я так и предполагал! – вскричал Петерс. – Она уходит! Приди в себя и сосредоточься! – тряс он меня, как тряпичную куклу. – Иначе она бросит тебя навсегда!

– Кто?! – мгновенно вскочил я на ноги, сбрасывая оковы дрёмы. – Фрумиле?! Моя Фруми?! Где она?!

От раздавшегося хохота, посыпались камни со скал, затрещали, падая, старые сучья и эхом покатились раскаты грома. Я должен был бежать, догнать свою любимую супругу, просить прощения, пока не случилось непоправимое… Но они крепко держали меня, всё ещё не в состоянии сдержать смех.

Во мне клокотала ярость: у меня рушилась жизнь, а два родных человека насмехались, не давая наладить её. Я сжался, как пружина, собирая всю силу и, сделав вид, что хочу опуститься на траву, рванулся в сторону. Они тут же отпустили меня и не подставь мне сын подножку, я бы точно протаранил головой скалу.

– Ну, ну успокойся, – примирительно сказал Петерс, всё ещё прижимая меня к земле и посмеиваясь. – Всё хорошо. Кто бы мог предвидеть такое неординарное возвращение?!

– Но где же она?! – возопил я: «Фруми! Фрумиле!»

Они опять рассмеялись, но уже более спокойно.

– Прости, отец, – стирая слёзы смеха, произнёс Лёнечка, – ты так рассмешил нас, что мы слова не могли произнести. Мама тут не при чём, тебя пыталась убить и бросить твоя Сила, видно ты очень обидел её. Тебе надо было сконцентрироваться, чтобы она вернулась, что и произошло, когда ты основательно разозлился и, наметив цель, притянул её обратно.

Я вспомнил, мне же говорили, что Сила живая, ревнивая и может быть очень опасна, но тогда мне это всё показалось красивой метафорой. Я был бы не я, если бы через пару дней, окончательно придя в себя после пережитого шока и, полной раскаяния, беседы с Фруми, не попытался договориться со своей прасилой, напомнив ей старую поговорку «Насильно мил не будешь» и невольно улыбнувшись тавтологии: насильно Силе. Она должна была понять, что очень нужна мне, но не больше, чем мои близкие и необходимость анализировать происходящее и размышлять о прошлом и будущем, что мы оба свободные личности, со своими достоинствами и недостатками, и если её в этом что-то не устраивает, я не стану удерживать, только пусть оставит часть изначально принадлежащую мне – полученную от родителей и лично накопленную на протяжении жизни.

Приступ головокружения и лёгкое подташнивание не заставили себя ждать. Теперь я уже знал, что это означает – меня покидала Прасила. Я пожелал ей избежать рассеивания и найти достойного носителя, а сам присел, зажав в руке колючку и сосредоточился на своих ощущениях, чтобы не уснуть. Сначала я почувствовал онемение и холод, потом жар, боль во всех суставах и удушье. Я не сопротивлялся, понимая, что любое напряжение будет только концентрировать её. Внезапно меня накрыло озарение, что она не собиралась меня убивать, швырнув вниз с башни. Спящий, я не мог ей дать того, чего Сила добивалась – осознания, что без неё я потеряю и частичку себя теперешнего.

Стоило мне признать этот факт, как в нижней части живота возникло ощущение вращения разогревающегося шара. Я выпрямил спину и тепло стало распространятся вверх по позвоночнику, постепенно охватывая всё тело. Перед глазами возникло нечто аморфное, по виду и цвету слегка напоминающее комок теста. Неожиданно оно начало раскрываться, как цветок, или морской анемон. Полупрозрачные, слегка молочного цвета, то ли лепестки, то ли щупальца, ряд за рядом, расходились от середины, а откуда-то справа, из-за поля зрения, на них наползало синее сияние, заставляя светиться, словно сапфиры.

Я сидел, заворожённый прекрасным зрелищем, пока не сообразил, что мои глаза закрыты. «Может я сплю и это мне снится?» – подумал я и открыл глаза. Видение не исчезло, только синева слегка сдвинулась и теперь оно было окрашено наполовину, а за ним чётко виднелись стены, полка с рукописями, чудом сохранившееся зеркало и другие атрибуты нашего аскетичного жилища. Я понимал, что это была иллюзия, возникшая в моём мозгу, но мне было интересно сознательно ли она была сформирована Силой, или это был побочный эффект её влияния на меня. Впоследствии я ещё несколько раз видел этот цветок на грани засыпания или проснувшись среди ночи, но ни разу не смог вызвать его сам.

Произошедшее ещё раз показало мне насколько внимательным надо быть к подсказкам окружающих, какими бы фантастическими они не казались. Позднее, когда я лучше изучил природу Силы, я понял, что она очень древняя, намного древнее даже самой нашей Планеты, и всегда, так или иначе, испытывает своих носителей, подчиняя себе жадных, эгоистичных и слабовольных, подпитывая самые отвратительные стороны их характера и при этом сама окрашиваясь негативными вихрями их потоков, побуждая соответствующие устремления новых носителей.

Я постепенно осваивал профессию Садовника, вникая в её нюансы и проникаясь её необходимостью. Меня всегда удивлял странный парадокс – сам мир, способствуя интенсивному развитию, нуждающемуся в территориях и ресурсах, нёс угрозу войны, а смерть – увеличение рождаемости детей. Мне было непонятно: почему за массовой гибелью представителей какого-либо вида в природе, следовала вспышка размножения.

А теперь я сам способствовал этим процессам, возвращая энергию во внутривидовые котлы. Это было необходимо для предотвращения крупных природных катаклизмов, вызываемых неконтролируемой энергией рассеяния, высвобождающейся при любой массовой гибели, от людей и до скальных массивов, а также для сохранения хиреющих видов.

Алиса

Эжен оказался чудесным помощником, решая многие, обращённые ко мне, вопросы и переправляя на меня только действительно важные, а затем скрупулёзно разбирая со мной предпринятые им действия и новую информацию.

Самым удивительным, из последних новостей, для меня был способ решения поселенцами проблем близкородственных сексуальных связей и недостаточного количества женщин, в замкнутых частоколами и отрезанных друг от друга городищах и фермах. Они полностью запретили сексуальные отношения внутри своих сообществ и узаконили брачную связь не между отдельными личностями, а между парой и даже тройкой поселений, назначив дни исполнения супружеских обязанностей, когда все женщины одного поселения принадлежат всем мужчинам другого.

Примерно за столетие до моего рождения, была издана книга, в которой уже описывались подобные отношения на заре человечества. Изучая её, в рамках университетской программы, я был уверен, что это фантазии автора, а теперь задумался – неужели он прожил такую долгую жизнь, что мог быть свидетелем подобного периода?! Невероятно! Хотя теперешняя жизнь не переставала убеждать меня в очевидной вероятности всех, казалось бы абсолютных, невероятностей.

Большинство новостей были неутешительными. Мирный период, увы, заканчивался, взрываясь мелкими, на первый взгляд незначительными, но имеющими глубокие корни, конфликтами, основательно подготовив почву для новых войн. Всё возвращалось на круги своя. Люди устраивали разборки за границы и территории, воровали, грабили на дорогах, поджигали леса и травы, активно заполняли мир отходами, загрязняя земли и водные источники. Элементарии взывали к отмщению.

Всех сенсов призвали на большой форум. Оставшихся членов семьи мы решили, на всякий случай, укрыть в нашем доме у замка. Он стоял на скале и добраться до него можно было только по воздуху. Атаковать могли бы и элементарии, но мы понадеялись на два фактора: во-первых, это дом Садовника, а во-вторых, Садовник под охраной Каменных Людей.

Домой мы возвращались в подавленном настроении: если уж сенсы, всегда считавшие себя одним целым и дискретной частью единой природной среды, не могут договориться между собой, отстаивая собственные интересы, то чего ожидать от других сторон конфликтов.

Но мне бы и в страшном сне не привиделось то, что я встретил на подходе к дому – длинный ряд каменных стел, с непонятно-размытыми образами. А когда я дошёл до последней из них, то и сам чуть не окаменел, увидев, вмурованную в камень, Алису.

– Что она сделала? – спросил я.

– Поднялась с твоими детьми в воздух и отнесла их в бобровую нору на болота.

– Я должен лететь за детьми!

– Твои дети уже дома!

– Как вам это удалось?!

– Мы везде и во всём!

– А остальные стелы?

– В них заточены, помогавшие ей, элементарии.

– А что остальные члены семьи?

– Они в доме.

Я прошёл внутрь. Вернувшиеся со мной дети оказывали помощь пострадавшим. У Фруми была только лёгкая ссадина на затылке, её с силой оттолкнули, но придержали, чтобы она не убилась об стену. С Михи дела обстояли значительно хуже – ему сломали два ребра и вывихнули кисть.

– Кто это сделал? – я был вне себя от гнева, готовый разорвать виновного голыми руками.

– Алиса, – тихо произнесла Фрумиле, опустив глаза в пол.

– Отец, – также тихо произнёс Михи, – она не хотела калечить нас, просто не рассчитала свои силы, когда вырывала детей из наших рук.

Мне показалось, что я схожу с ума. Моя старшая дочь, моя любимая доченька, которая всегда была мне опорой и поддержкой, моя Алисушка…

– Она может говорить? – спросил я у каменного стража, подходя к стеле.

– Да, если ты ей позволишь.

– Алиса, зачем ты это сделала?!

Дочь молчала, а я вдруг увидел, как черты её лица искажаются от боли. «Отвечай!» – прогремел голос каменного стража.

– Не надо! – мне стало нестерпимо жаль дочку. – Не причиняйте ей боль! Выпустите её!

– Безымянная Воительница очень сильна. Если мы её отпустим, она убьёт или себя, или тебя.

– Тогда освободите её частично, чтобы она могла присесть и расслабиться.

– Алиса! Зачем?! – повторил я свой вопрос, после того, как дочь, сделав такой глубокий вдох, что едва не поперхнулась воздухом, опустилась на образовавшуюся в стеле ступеньку, пытаясь хоть немного размять ноги и руки в слегка расширившихся каменных каналах.

– Ты сам всё слышал! Нам не оставили выбора!

– Кому «нам»? С кем ты себя отождествляешь?

– Ты не хуже меня знаешь, что я принадлежу водным родам.

– Также, как и родам ветров…. Но я не очень понимаю, как это связано с попыткой похитить детей.

– Вы не препятствуете людям огораживать участки, объявляя их частными территориями, заявляя, что от этого зависит их жизнь, но не позволяете нам заявлять свои права на озёра, реки, болота, леса, степи… на всё от чего зависит наша жизнь…

– Ты можешь, точно также, как они, огородить участок болота, леса, земли возле реки или озера… и объявить его частной территорией.

– И что это даст?! Они всё равно будут гадить, заливая всё нечистотами, или иссушая землю.

– Но при чём здесь дети?

– Если бы у меня в заложниках были твои дети и внуки, – Алиса нехорошо улыбнулась, – ты бы сам, лично, охранял моё болото.

Мне стало не по себе от её улыбки, такой Алисы я никогда не знал.

Сзади раздался тихий вздох, я обернулся и увидел, что вся наша разросшаяся семья и некоторые другие сенсы собрались на площадке, пытаясь уловить и понять тончайшие мотивы случившегося.

– Теперь, – сказала Алиса, – можешь заточить меня в камень и тоже похоронить в глубине пещерных ходов!

«… тоже похоронить в глубине пещерных ходов!» – эхом отразилось у меня в мозгу. Мы там никогда никого не хоронили. Я посмотрел на Юрчика и он, чуть заметно, шевельнул в ответ верхними веками. Что делать дальше я не знал.

– Ты можешь лишить её Силы, или оставить в камне, – ухмыльнулся Валенсо, – так она не причинит тебе вреда и это будет справедливо.

– Как ты можешь предлагать мне сотворить такое с собственной дочерью?! – я злился на него, на себя, на ситуацию и собственную беспомощность.

– Мне предложили собрать монастырь, – обратился ко мне Петерс, – если ты не против и Алиса согласится помочь, я могу забрать её прямо сейчас.

Я смотрел как они удаляются и сердце сжималось от щемящей тоски.

– Будь осторожен! – усмехнулся Валенсо. – Ты обманул судьбу, и теперь она будет искать тебя, если и не вернуть на круг предначертанный, то компенсировать его события…

Я вспомнил его противостояние с близняшками, молчаливую борьбу Виктора с Безымянной и мне стало неприятно: неужели он, таким образом, мстил ей за тогдашние поражение?! И ещё мелькнула мысль, что я ошибся в отношении оценки восприятия и способности к взаимодействию Каменных Людей с остальными людскими родами. Видно дело было не в них, а в моей неспособности адекватно-однозначного формулирования фраз.

Ходики Космоса

Тем же вечером со мной связался Юрий:

– Отец, там действительно кто-то захоронен, но сквозь фасетки муравьёв трудно что-то толком рассмотреть, а для грызунов слишком мелкие трещины в гранитах.

– Юрчик, найди мне Жоржа и его группу, – попросил я.

– Ты думаешь это они?

– Я предполагаю, что так думает Алиса, и что кто-то очень постарался, чтобы она так думала.

– Но она же не любила его!

– Любила, сын!

– Алиса не из тех, кто боится трудностей, если бы любила, пошла бы за ним на край света.

– Пошла бы, люби он её по-настоящему.

– Но он же её звал, просил, умолял…

– Ему нужна была не Алиса, а партнёрша, сенса и ведунья, именно для этого он и совратил самую сильную мою доченьку.

– Но это же подло!

– Поэтому она и не пошла с ними. И вероятнее всего на этой её боли, кто-то и выстроил свою ужасную интригу.

– Я постараюсь разыскать группу Жоржа, отец, или их следы.

– Юри, постой! У меня к тебе ещё одна просьба. Я понимаю, что ты выше меня по лестнице рангов, но прошу тебя, как отец: приостанови наступление Холмогорска на лесные массивы.

– Прости, отец! Я уже и сам выкрутил себе все мозги, думая об этом. Как не поворачивай, получается, что город Грасса меньшее из зол. Если эти территории не захватим мы, их захватят другие. Но в отличие от нас, они не станут создавать рекреационные зоны и заказники, а просто изничтожат всё живое. У нас развивается производство и социальная защита, спасающая людей от прозябания и растерянности. Холмогорск утилизирует почти все свои отходы, используя их в качестве удобрений, топлива, строительных материалов… Мы воспитываем детей, давая им конкретные знания и навыки, навязывая идеологию аскетизма и сохранения природных ресурсов. Есть, правда, и негативные моменты – поскольку войны, увы, не избежать, мы готовим регулярную армию и её оснащение, на уровне сегодняшних технических возможностей.

– Ты думаешь, что войны не избежать?!

– Ты ведь тоже так думаешь, отец. И не важно на какой ступеньке лестницы кто из нас находится, мы все только мелкие разновесы на гире космических часов.

После расставания с Юрием, опустошённый и раздавленный этим непростым днём, события которого казалось могли заполнить целую вечность, я уснул. Мне снились планеты Солнечной системы, соединённые потоками гравитационной энергии наподобие зубчатых передач огромных ходиков, под которыми, на нитях солнечных лучей висели покрытые каменными пустынями Земля и Луна.

Внезапно оболочка Земли как бы треснула изнутри и её поверхность стала заполняться, водами, травой, животными, лесами, людьми, городами… И с каждой метаморфозой Земля опускалась всё ниже и ниже, подтягивая Луну вверх.

Достигнув нижнего края луча, Земля отряхнулась, словно огромный пёс после дождя, и всё, что было на её поверхности полетело в разные стороны и сгорело в незримом, ультрамариновом пламени Космоса. А освобождённая от биомассы и её артефактов Планета взмыла вверх, поближе к храповику Солнца, готовая к новым метаморфозам.

Тайны психики

Вскоре Юрий сообщил мне приятную новость, он разыскал Жоржа, Валентина, Джона, Ихту и Кури. Они были измождённые, голодные, оборванные, в волдырях обморожения и солнечных ожогов, гноящихся ранах от укусов и паразитов, потерявшие надежду выйти к людям, но живые и относительно здоровые.

Зная, что Петерс с Алисой совершают длинные экспедиции для сбора лекарственных растений и минералов, я попросил брата организовать встречу Алисы с Жоржем и посмотреть на её реакцию, высказав ему свои предположения.

Увидев ребят, Алиса изменилась в лице, но тут же взяла себя в руки, оказала им первую помощь и помогла Петерсу организовать временную стоянку. Согревшиеся и приободрившиеся путешественники начали наперебой рассказывать, как их ограбили на первой же ночёвке, забрав все вещи… и как трудно им потом пришлось…

– Все вещи… – эхом повторила Алиса.

– Все! Представляешь, и куртки и штаны… – зачастил Жорж, думая, что бывшая подруга выразила сочувствие.

– Я знаю, – тихо сказала она, – я видела залатанный мной шарф.

Жорж покраснел, потом побелел, сжав кулаки, едва сдерживая рвавшиеся наружу обвинения: «Выходит это она отомстила ему, околдовав и ограбив их. А теперь явилась типа спасительница… Эх, если бы мы сейчас так не нуждались в помощи…»

– Нет! – произнесла Алиса, отвечая на его мысли, и сама побелела, раздувая ноздри и сдерживая, поднимающий Силу, гнев. – Мне показали твою могилу. Якобы твою, – поправила она себя.

Обрадовав меня этой историей, Петерс сказал, что Алиса просит разрешения встретиться со мной, что ещё больше приподняло моё настроение, особенно, когда я узнал, что приглашена вся семья. Я очень скучал за детьми и внуками, а если признаться честно, то и за поселенцами и фермерами с которыми мы столько вместе пережили, и был бы рад любой, даже мимолётной, встрече.

Узнав об ожидаемом событии, повеселела и Фруми, бросившись готовить угощение и подключив к этому процессу всех обитателей дома. Она готовила и плющила тесто, малыши клали на него начинку, взрослые закрывали будущие пирожки, а мы с Эти пекли их в земляной яме, обмазанной глиной, с речными гладышами и металлическими вставками. Фольга давно закончилась, да и металл был весь в дырах, но всё равно было очень вкусно.

Лёнечка, втайне от нас, оповестил всех, что мама с папой готовят ржавики-горелики, и на следующий день все явились задолго до назначенного времени с собственными кулинарными изысками, так что к появлению Петерса и Алисы площадка перед домом напоминала свадебный стол.

Это был единственный раз в жизни, когда я видел, как моя Алиса рыдает. Она каялась, просила прощения, говорила, что ждала обвинений, упрёков, сурового молчания, но её встретили просто родные, семья, как я когда-то и пообещал им с Яной. Когда общая суматоха немного улеглась и основные разговоры стали крутиться вокруг будущей войны, возможных союзов и стратегий, мы с Алисой поднялись ко мне в кабинет.

– Я сама не понимаю, как могла совершить такое… – каялась дочь. – Меня мучила вина, что это ты убил Жоржа за его подлость по отношению ко мне и для того, чтобы я не могла уйти за ним. Даже будь это было правдой, всё равно я должна была прийти к тебе, поговорить. Но у меня было какое-то двойственное ощущение, словно я наблюдала себя со стороны и гордилась собой, исчезнувшее только после того, как меня забрал Петерс. И знаешь, что ещё странно – я хотела, чтобы меня наказали как можно строже, заточили в камень, приковали цепью к скале… и была разочарована, когда поняла, что в тебе нет по отношению ко мне ни гнева, ни жажды мести, только любовь и непомерная жалость. Я столько натворила!..

– Мы всего-навсего люди, – ответил я, – и не всегда способны правильно оценить ситуацию, особенно, когда нам вкладывает её в мозг такой опытный психотехнолог, как Валенсо. Но вот как ему удалось подавить твою собственную волю, вспомнил я, так удивившую меня, не свойственную Алисе, ухмылку?! И кто захоронен в пещерах?!

Совещание у Бета-Координатора

Был уже поздний вечер и все засобирались по домам. Мы думали, что Алиса останется с нами, но она сказала, что возвращается в монастырь, как и обещала Петерсу.

– Я освобождаю тебя от обещания! – объявил Петерс.

– Спасибо! – снова чуть не расплакалась Алиса. – Возможно немного позднее я воспользуюсь этим освобождением, а сейчас у тебя там слишком много работы для одного, да и мне не помешает проанализировать свой поступок. А кроме того, я буду просить твоего разрешения посетить библиотеку Монастыря На Горе, чтобы покопаться в литературе по психопрактикам.

– Вот и чудесно! – обрадовался Петерс. – Я как раз сам туда собирался, надо навестить одного старого друга. Арсуш, не хочешь со мной прогуляться?! Он будет рад видеть нас обоих!

– С удовольствием! – ответил я, зная, что брат ничего не говорит просто так, и раз он зовёт меня с собой, значит к этому имеются серьёзные причины.

Против моего ожидания, мы полетели не в Монастырь На Горе, а проскользнув над тучами, нырнули в глубокое ущелье и оказались в небольшой пещере с многочисленными ходами. Петерс несколько раз касался стен, открывая невидимые двери в казалось бы монолитной породе. Когда сдвинулась очередная стена, мне захотелось ущипнуть себя, чтобы проснуться, настолько неожиданным было увидеть лифт через столько лет после катастрофы. Опустившись ещё глубже под землю, мы прошли через длинный узкий коридор в небольшой зал, где уже находились Майкл, монахи обоих монастырей и ашрама, пару десятков незнакомых мне людей и весь мужской состав нашей семьи, кроме Михи и Ильи. Алиса кинулась обниматься с отдельно стоящей группкой молодёжи и мне подумалось, что это часть исчезнувших детей Холмогорска.

Я открыл от удивления рот, увидев входящего Сержа, и тут же захлопнул его, потому, что высокий сухопарый монах, тихо беседующий в середине залы, произнёс неожиданно зычным голосом:

– Теперь вроде все! Я, Бета-Координатор, приветствую вас Безымянные и тебя, Арс, дающий имена! Для присутствующих впервые, разъясняю, что вас рассадили подразделениями по специализациям, чтобы вы познакомились и в дальнейшем могли осуществлять рабочие контакты. Перед каждой группой находятся её Координаторы.

Приближается первая война нового периода. Самая тяжёлая из всех предстоящих войн, поскольку, в отличие от них, она не экономическая, а эволюционная. Её цель не только, и не столько, захват территорий и ресурсов, как уничтожение соревнующихся жизнеформ, и кто не сумеет в ней выжить, будет вычеркнут из последующей истории Земли, как мамонты, динозавры и другие, о многих из которых даже сведений не осталось, в том числе человеческие виды.

К войне мы готовились задолго до конца прошлого периода и, с учётом предыдущих ошибок, сделали упор не на технические средства, которые достаточно сложно, а зачастую и невозможно, поддерживать в рабочем состоянии длительное время, после потери крупных производств, а на осколки древних родов, обладающих уникальными способностями. К сожалению, это привело к массе побочных эффектов, провоцируя войну, которую человечество пережило только однажды, на заре цивилизации.

Положение у нас сложное. Нашими соратниками могут быть только молодые рода. Полностью уничтожить противников, мы не можем, так как зависим от них физиологически. Сами же мы, с точки зрения остальных обитателей Планеты, здесь лишние, поскольку только деструктурируем и засоряем систему. Вы все прошли усиленную подготовку и многочисленные учебные инспекции. А порой сдавали и не санкционированные экзамены, как недавно произошло с одной из Безымянных Воительниц…

– А если санкционированные?! – подумал я, и поймал предостерегающий взгляд Петерса. Но было поздно. Бета-Координатор резко повернулся ко мне:

– Садовник! Оставь свои рефлексии и домыслы на межвоенный период, если выживешь! Сейчас главное – война! Все твои мысли должны быть направлены на подчинение, согласование и победу! Впрочем, в твоих ассоциациях иногда проскакивают искорки разума, – он усмехнулся, – ты несомненно прав рассуждая о смехотворности сохранения ничтожной доли рассеивающейся энергии. Однако само занятие отнюдь не бессмысленно, это необходимая практика твоей военной специализации.

Внезапно мне вспомнился сон с часами. Удержаться на эволюционной лестнице… конечно, ведь для часов неважно за счёт потери каких балластных разновесок поднимется гиря, главное сохранить их зачатки для нового нарастания балласта следующего временного этапа. Бета-Координатор посмотрел на меня так внимательно, что мне стало не по себе, а в мозгу, словно разряд молнии, взорвалась его мысль: «Это уже не поможет!»

«Уже», – поймал я единственное важное сейчас слово. Значит всё дело в нехватке времени, мы перешли рубеж, когда ещё(!) можно было предотвратитьнадвигающуюся бойню. Постой, если подумать, то совершаемое в постоянном промежутке времени, зависит не только от его длины, но и от индивидуальной скорости производимых действий и следовательно, если очень постараться, то хотя бы часть «уже» можно преобразовать в «ещё».

– Извините, – сказал Бета-Координатор, – продолжим через несколько минут, – и вывел меня в соседнее помещение, – ну давай, профессор, выкладывай, только кратко.

– Самый эффективный способ быстро сбросить энергетический вес Земли – отворить вулканические кратеры. При этом выигрывают все – рождаются новые первоэлементарии и каменные люди, получают дополнительное питание деревья, а в малолюдных местах с более-менее комфортным климатом, в горах, пустынях, мировом океане… возникают зоны для расселения всего живого. Подвижные местные виды можно предупредить заранее, а прикреплённые к субстрату, я уверен, с радостью пожертвуют собой, если мы возьмёмся расселить их потомство.

– Профессор… – протяжно заключил Бета-Координатор и протянул мне руку, – можешь называть меня Сайко.

– Очень приятно! – пожал я протянутую руку, совсем не обидевшись на полученное прозвище.

Мы вернулись в зал и я поразился, что там уже крутили глобус, хотя мной не было уловлено ни малейшего колебания ментальной энергии. «Правду о тебе говорят: мудрый, как старец, любопытный и бесхитростный, как ребёнок, – улыбнулся Сайко, – координаторы используют иную форму общения». И хотя мне безумно хотелось узнать какую, я понимал, что сейчас не время для подобных вопросов.

Опять одни вопросы

Но вопросы гудели и бились в моей голове, словно дикие пчёлы, потревоженные бортниками. Я понимал, что теперь за мной могут присматривать, но мне было всё равно, слишком многое поставлено на карту. Если есть Бета-Координатор, логично предположить, наличие и Альфа-Координатора, а значит и других Бета-Координаторов, со своими функциональными подуровнями. Майкл, Петерс, Валенсо… – безбуквенные, просто координаторы Безымянных: Управителей, Воителей, Садовников, Проводников, Всеслышащих, Всепроникающих и прочих, назначения которых я не знал. Хотя, учитывая, что за Валенсо сидела часть монахов, они могли быть психологами. Возможно именно они запудрили мозги детям про коллективную личность без собственного я.

Итак, мы все были боевой единицей военной структуры. Что-то такое говорил Грасс: «Спросить у отца почему он не рассказал мне о нашем роде и моих способностях, я уже не мог, так как мои родители погибли в автокатастрофе в тот самый день, когда ко мне приходили переговорщики».

А ведь мои собственные родители тоже погибли за пару дней до прихода Марго. Зная о катастрофе и успев защитить нас с Фрума-Леей и Лёнечку, почему они сами не укрылись в пивном погребке под их домом?! И почему, они не только не посвятили меня в тайны рода, но даже не оставили никакого письма?! Или оставили?! Мне ведь тогда и в голову не пришло, что-то искать, настолько я был уверен, что их гибель, как и всех вокруг – следствие катастрофы.

Отец передал Силу не мне, зрелому мужчине, а Лёнечке, ребёнку, который не мог ей воспользоваться. А может именно поэтому, чтобы не воспользовался?! Или, чтобы защитить внука, который был ещё слишком мал, чтобы выдержать посткатастрофные испытания?! Или это был договор: их молчание и смерть на наши жизни?! Но кому это надо было и зачем?! Древние люди не убивают друг друга, им важно сохранить генофонд, а новые рода не в курсе нюансов их жизни. Значит есть кто-то третий. Кто?! И что за тайну унесли они с собой в могилу?!

И словно бы снова услышал голос Грасса: «То же и твои родители, Арс, которые раскапывали артефакты, собирая недостающие звенья к своим воспоминаниям, восполняя пробелы пропущенных событий материальными свидетельствами и пытаясь найти ошибки и способы их устранения». Он явно хотел передать мне, какое-то послание, которое отчего-то не мог произнести открыто, может тоже из-за своих детей?! Если отсечь от фразы беллетристику, как учили меня родители, получится: артефакты могут дополнить недостающие звенья к воспоминаниям, – вот, что он должен был передать мне! Значит надо лететь в старый город.

Старый город

Никто не препятствовал моему мероприятию и это могло означать только одно – кто-то был заинтересован в нём не меньше чем я, а может даже специально спровоцировал меня на этот поступок. Но поскольку наши интересы пока совпадали, и это тоже было неважно.

После последней ходки в качестве перевозчика я ни разу не был в городе и понимал, что время не пощадило его. Но то, что предстало перед моими глазами стало полным крахом всех планов. Города не было, его просто-напросто растащили как строительный материал, а бетонные блоки фундаментов и полуподвальных перекрытий поросли бурьянами, плющом и чахлыми деревцами. Сориентироваться и найти вот так сразу дом родителей было нереально. Оставалась только надежда, что Сила отыщет голографический след.

Я сосредоточился, вспоминая родительскую квартиру, до мелочей… И внезапно опять пережил тот ужасный день, когда, открыв дверь, увидел их сидящими за столом. Теперь надо было определить вектор Силы, но что-то притягивало взгляд, мешая переключиться. Я никак не мог понять, что именно, пока боковым зрением не заметил шкатулку тёмного дерева, стоящую на полу возле собачьей миски. Поводя ещё немного взглядом и, для пущей убедительности, задержав его на книжной полке и столешнице, я усилил боль переживания и заставил себя напрочь забыть обо всём, что видел, кроме погибших родителей.

«Надо найти их дом и всё осмотреть внимательно на месте!» – билась в голове мысль. – «И я это обязательно сделаю, в следующий раз!» – подумал я, ни мельчайшей эмоцией не выдав осознания, что первая мысль была мне имплантирована.

Прошло уже много лет и я полагал, что боль по родителям во мне приостыла. Но нет. Осуществлённый визит, заставил сердце опять сжаться, повиснув тяжёлым камнем в груди, и спазмировал горло, словно там застрял комок не отступающей чувственной горечи. Память болела, как открытая рана, взрываясь, словно вулкан, всё новыми и новыми воспоминаниями. Надо было срочно взять себя в руки и успокоить разбушевавшиеся чувства, откликающиеся эхом штормов и ураганов, пока они не наделали беды. Помочь могла только медитация. Я покинул город и полетел, вглядываясь в пространство под собой, в поисках уединённого песчаного или каменистого места, чтобы элементарии вод или растений не смогли захватить мою Душу и влить в неё свои флюиды во время расслабления и безмыслия.

Домой я вернулся уже спокойный и с готовым планом. Трудно что-то передать через много лет рассыпающихся артефактов. Возможно мне было скрытно передано что-то раньше. То, что теперь я должен разыскать в лабиринтах тяжёлых, плотно слежавшихся, слоях памяти, а её фонтанирование было вызвано теми, кто хотел найти это раньше меня, навсегда стерев опасную для них информацию.

Мне нужны были мои сыновья – Лёнечка, Юрчик, Оси и Дэви. Если я не смогу распознать, или расшифровать необходимый след, то возможно им, Управителям, Людям Древа, удастся это сделать в будущем. Подумав о них, я мысленно рассмеялся своей прошлой наивности: абсолютно не важно, где они родились и что им давали сразу после появления на свет. С Лёнечкой это был всего-навсего ритуал, призванный, в том числе, подготовить нас с Фруми к будущим событиям. Любой Человек Древа являлся Управителем мира, поскольку был сродствен всем его структурам и средам. И тут же понял: мы с Майклом тоже были Управителями, Людьми Древа, иначе как бы мы могли собирать и раздавать все виды истекающей энергии.

– Петерс! – позвал я брата. – Если ты не слишком занят, может составишь мне компанию? Я почти ничего не знаю о своих дедушках и бабушках, как будто их и не было вовсе. Думаю, что это неправильно. Мне хочется, чтобы мои дети и внуки знали о жизни моих родителей. Думаю, посетить с ними город и провести им там небольшую экскурсию.

– Хорошая идея! – похвалил Петерс. – Предполагаешь взять всю семью?!

– Всех, кого заинтересует и кто сможет на это время освободиться.

Экскурсия

Пролетая над старым городом, я рассказывал детям о его площадях, улицах, зданиях… проекции некоторых из них ещё можно было рассмотреть сверху, причём в основном более старинных сооружений, которым и в моём детстве насчитывалось уже пять-шесть столетий.

«Экспозиции музеев кафедр археологии и истории подверглись разрушению и разворовыванию, как и весь город! – продолжил я, когда мы спустились перед остатками институтского здания. – Но надеюсь, что сохранились фонды, сберегаемые в подвальных помещениях. Они могут многое поведать об экспедициях нашего с Петерсом отца – вашего дедушки, профессора кафедры полевой археологии, и моей мамы – вашей бабушки, которая заведовала кафедрой истории и принимала участие во всех его экспедициях с момента их знакомства. Она не пожелала остаться дома, даже будучи на сносях и не только родила меня на раскопе, но и половину своих детских лет я провёл с родителями в поле, а вторую – у них же в институте…»

Мы осторожно расчистили небольшой провал – остатки лестницы ведущей в подвалы и оказались перед массивной металлической дверью фондохранилищ. Сервопривод вентиля естественно не работал.

– Ну что, поговорим о так нелюбимой тобой физике, которую ты считаешь абсолютно бесполезной! – вспомнил я лукавую улыбку отца и огромный вентиль двери над своей головой. – Итак, можно ли открыть эту дверь, если отключить электричество?!

– А зачем его отключать? – не понял я, бесполезно пытаясь хоть на миллиметр сдвинуть тяжёлую задвижку.

– Представь, что случилась авария на электроподстанции, или где-то провод отошёл.

– Так можно же просто отремонтировать!

– А если нельзя?!

– Тогда надо вызвать мастера!

– Или привлечь знание физических законов природы, – рассмеялся отец, – давай, вспоминай, как устроен дверной замок и как бы ты мог его открыть.

Перед глазами всплыла картинка. Родители вошли в хранилище, а я, балуясь, вместо того, чтобы последовать за ними нажал кнопку затвора двери и с ужасом увидел, проворачивающийся вентиль и несколько вылезших наружу металлических штырьков. Сколько я не нажимал кнопку, они не прятались. Я очень испугался, что родители будут меня ругать за сломанные двери, и руками затолкал их обратно.

Петерс и дети смотрели на меня в ожидании дальнейших действий. Воспоминания несли очевидные подсказки – что воздействие должно быть не механическим, а физическим, и что штыри свободно двигаются в обе стороны. Единственной проблемой было отсутствие под руками соответствующего магнита. Хотя… Я мысленно представил летящий вихрь электронов и услышал тихий щелчок отпирающейся двери. Оставалось просто открыть её, что мы, совместными усилиями, и сделали. Внутри была ещё одна дверь, родители говорили, что она нужна для поддержания в фондах стабильной влажности и температуры. Прямо за ней был небольшой коридор со стендами, ведущий к основному хранилищу.

Материалы разных экспедиций хранились обособленно. Я бегло рассказывал о каждой из них, спеша дойти до места, где стояла шкатулка, мне надо было найти подмену. Это была игра, придуманная родителями для развития у меня зрительной памяти и сосредоточения, как я думал тогда, в детстве. На место одного предмета ставился другой, на его место третий и так далее, пока в конце я ни находил какую-нибудь вкусняшку, или желаемый подарок.

Теперь на месте шкатулки лежал так называемый археологический мусор – не этикетированные осколки из различных мест и периодов, мои основные детские игрушки и тесты, по которым я сдавал родителям зачёты на знание истории и этнографии. Я тут же мысленно разложил их по местам сборов и, к своему удивлению, в ящиках с мусором на месте каждой, обнаружил шахматные фигурки, заключённые в части детского конструктора.

Но больше всего меня поразило не это, а то, что в последней коробке, на рассыпанных шахматных фигурках, шашках, домино, деталях конструкторов… я увидел свою первую работу, получившую приз на выставке детской скульптуры – обезьянку, держащую, на ладони вытянутой вверх руки, мальчика-трансформера в шлеме космонавта.

Я отмечал всё увиденное взглядом, ни только не отвлекаясь от экскурсии, но и включая в неё рассказы о своём обучении и играх, передавая эстафету памяти.

– Старшие из вас возможно ещё помнят, – заключил я экскурсию, – в те времена основной мировоззренческой теорией было происхождение человека от обезьяноподобного предка, вот я и слепил человека, шагающего от обезьяны к другим мирам.

Аверс и реверс

Бесчисленные стычки и, как результат, всё увеличивающееся количество смертей, подгоняли нас не хуже, печально известного, стимула. Легче всего было договориться с элементариями и каменными людьми. Они частично расчистили внутренние проходы вулканических масс, подготовили платформы для будущих островов и оазисов, помогли с отселением подвижных и расселением потомства прикреплённых растительных и животных организмов из опасных зон и спровоцировали извержения.

Но мы забыли, что у каждой медали имеется две стороны. Древнейшие Элементарии, которым мы открывали дорогу, распечатывая магму, могли существовать только за счёт избранных спектров энергии четырёх источников -вулканического, лунного, сумеречного отражения и биоэнергии негативных человеческих эмоций – страданий, страха, отчаяния, безысходности смерти. Именно с этим связаны бесчисленные религиозные ритуалы, первоначальной целью которых было изменение характеристик эманаций энергии умирания.

Увеличивая количество праэлементарий, мы открывали путь прямо пропорциональной прогрессии возрастания преступлений среди людей, которых они старались спровоцировать, навязывая эгоистичные, агрессивные, антисоциальные мысли, в том числе, против тех, кто отличался от них самих. Однако, перед лицом новой войны, и это становилось второстепенной задачей.

Хуже всего обстояло дело с людьми молодых родов, которые ни в какую не желали переселяться. Их можно было понять. На новом месте всё было непонятно и неизвестно: наличие пищевых и питьевых источников, опасные животные и растения, смена сезонов… да и разбуженные однажды вулканы, могли продолжить свою деятельность.

Короче, это была та ещё авантюра! Но это было нечто новое, ещё не испробованное в бесконечном ряду кровавых катаклизмов! И это был мир, дающий надежду!

Запоздалое понимание

Недолго же эта надежда прожила. Возрождение древних родов и разрастание молодых способствовали увеличению спорных ситуаций и перерастанию их в полномасштабные военные действия. Пока лавовые потоки остывали, обстановка накалялась.

Всё покатилось и ничего нельзя было удержать. Я вспомнил, как бывал недоволен родителями: «Они не понимают…» – думал я. Увы, теперь я знаю – они всё понимали и ничего не могли изменить, как и я сейчас. Нам порой кажется, что это мы выкладываем мозаику событий на полотне Бытия или кто-то другой, ещё более могущественный, способен это сделать. Наивные. Это мозаика событий замыкает нас в рамки своих узоров, продиктованных изначальными, настолько маленькими, что почти исчезающими, энергиями микрокосма.

Дети расселились по фермерским хозяйствам и поселениям, зарабатывая врачеванием и ремёслами. Семья распалась. Мой неприступный замок, на заоблачной горе, по-прежнему был всем домом, но у каждого был и свой дом. Подрастали внуки и правнуки, рожали детей и отделялись жить своей маленькой семьёй. При этом, у них появились собственные, такие же как у всех, но различные по геолокации, интересы, которые они, естественно, оберегали и защищали.

Теперь я не только понял, но и прочувствовал отношения установившиеся между Майклом, Петерсом, Валенсо, Грассом, монахами… Разве мог я когда-нибудь подумать, что мне будут противостоять мои собственные дети?! Мы были соратниками, делая всё от нас зависящее, чтобы замедлить прогресс и избежать новых войн на Планете! Мы были противниками, борясь за приоритет своих стратегий и выживание своих поселений! Мы по-прежнему любили и уважали друг друга, но не могли предать своих новых родных, товарищей, соседей…

Врастание в природу и город-империя. Белый и чёрный король не могут ни убить, ни даже приблизиться друг к другу, их может убить любая другая шахматная фигура, вплоть до пешки, в том числе с подачи короля.

Всё бессмысленно! Для чего жить, трудиться, бороться?! Для будущих поколений?! Смешно! Чудовищно и нелепо! Уничтожать людей живущих теперь, для тех, кто придёт в будущем – разве это не чудовищно?! Что мы можем знать о тех, последующих, и о времени в котором им доведётся жить?! Возможно дальше и вообще ничего не будет… Стоит ли непредсказуемое будущее наших жизней и жизней убитых за него?!

Всё напрасно! Мы никого и ничего не можем сохранить, кроме осколков знания, передавая их из уст в уста и теряя при этом всё теоретическое обоснование. У нас с Городом, в итоге, оказались одни и те же цели – оградить человечество от очередного апокалипсиса.

– Не каждый дерущийся с тобой – враг! – сказал мне как-то отец. – Кто-то, возможно, просто хочет отобрать у тебя орудие самоубийства. Не каждый, кто не участвует в твоём избиении – друг. Кто-то, возможно – заказчик.

Получалось, что «заказчиком» был не Город. Но тогда кто?!

Злейший враг

Больше не осталось никакого смысла скрывать послание родителей. Обезьяна, держащая человеческое дитя, с деталями детского конструктора и шахматными фигурками, ясно давала понять, что мы были созданы, собраны… Да, мы произошли от общего с обезьянами предка, но не эволюционным путём, а в результате экспериментов, возможно, что и с облучением и геномодификацией.

Сразу стал понятен и «другой уровень» и печальное высказывание Валенсо, что нас всех потянут за ниточки – вопрос только времени. Мы были шахматами, всего-навсего настольной игрой, какого-то сумасшедшего экспериментатора. Именно в этом и была основная причина всех катаклизмов и того, что уходящие не могли помочь приходящим.

Когда-то, уже очень давно, задолго до обладания прасилой, я спросил Петерса:

– Если вы всё время находились рядом, почему вы не останавливали нас, когда мы делали глупости и не подсказывали, как правильно поступить, когда мы были в затруднении?!

– Мы не вечные, как вы, – усмехнулся монах, – мы живём значительно больше века, но тоже не бесконечно. Придёт время и вы надолго останетесь одни, аж до периода Нового Прихода. Как бы вы научились быть самостоятельными, живя нашими мозгами?! Ты только предположил, что Юрчик на постоянной связи со мной и уже ждал от него готового решения, а что было бы, знай ты правду?!

Напрасно я пытался тогда выяснить у него, что означает «Новый Приход». Он только повторял свои присказки: «Живи пока живётся! Ведь никто не гарантирует завтрашний день!» и «Не открывай незнакомые двери, пока не будешь уверен, что знаешь, как их закрыть!»

Интересно, знал ли он уже тогда то, что я понял только сейчас?! Смешной вопрос – конечно знал, иначе не попытался бы предупредить о способностях Сайко. Знали все, кто был в команде Бета-Координатора. Мне казалось, что я сойду с ума от этого открытия. Дети. Мои милые детки… Все всё знали и каждый разыгрывал свою роль в этом ужасающем маскараде, где только у меня оказалась маска случайно заглянувшего на чужое веселье простачка.

Ничто не есть тем, что кажется! – Сколько раз за свою жизнь я слышал, в той или иной интерпретации, эту фразу. У меня больше не было сил ни думать, ни не думать. Я устремился в небо. А когда пар от дыхания повис на лице и волосах льдинками и начал душить недостаток кислорода, перевернулся и понёсся на скалы.

Смешно. Мне не позволили даже убить себя. В отчаянии от своих мыслей я позабыл, что являясь Садовником, нахожусь под защитой Каменных Людей и камни для меня не лучший способ самоубийства.

В пещере, где я очнулся, кто-то был. Какие-то огромные тени, сходясь и расходясь, тихо скользили по её стенам и сводам. Я почувствовал укол в руку и, повернув голову, увидел бесшумно подъехавшего робота, одной иглой он забирал у меня кровь, а второй вводил какой-то раствор.

– Не беспокойтесь, Арсений, это всего лишь анализы!

Подъехал ещё один робот и над моей головой зависла странная белая коробка с крутящимися зелёными и красными огоньками. Немного повисев, она стала медленно двигаться вдоль тела к ступням: «Он в порядке. Падение прошло для него бесследно».

Мне было всё равно. Я смертельно хотел спать.

Китайский шарик

Когда я проснулся, возле меня сидел Сайко.

– Ну, батенька, ты и напугал нас, – произнёс он укоризненно, – мы доверили тебе столько жизней, а ты оказался таким безответственным.

– Хватит, Сайко! Ваш новый эксперимент, с проверкой очередного образца на психоустойчивость, провалился. Я не прошёл проверку! Можете сбросить меня в утиль! – во мне всё бурлило от возмущения.

– Хм! – неопределённо хмыкнул Бета-Координатор. – Мысли материальны. О чём человек думает, то и происходит. Чего он боится, то и случается. Люди – существа внушаемые, а ещё больше самовнушаемые. Подогрейте немного их эго и можете ими манипулировать, забивая голову полуправдой, смешанной с откровенной ложью. Послание твоих родителей весьма красноречиво отображает действительность, только ты прочитал его через призму своих страхов. Они безусловно не беспочвенны. По большому счёту, над нами всю жизнь проводят эксперименты: родители, учителя, работодатели, государство…

– Родители?! Что за чушь?! – вскричал я, забыв все манеры. Я чувствовал, что он подсмеивается. Что-то было не так в его голосе. Но что?! Голос был до боли знаком, интонации, построение фраз… но я никак не мог вспомнить кому он принадлежит.

– А разве системы воспитания, образования, физической подготовки не эксперимент над детьми и молодёжью?! А медицина, которая в своих методах опирается на опыты над животными, а затем на людях?! И разве лекарственные средства не тот же эксперимент?! Генномодифицированные продукты и лекарства… Эксперименты с социальным строем, дающие одним власть, другим защиту от этой власти, а всем вместе – новый апокалипсис. Что же тебя так возмутило?!

– Мы говорим о разных вещах. Поиск правильного пути или испытание средств борьбы с болезнями на животных, это не то же самое, что эксперименты над людьми, для использования их в решении собственных задач экспериментаторов.

– А медицинские испытания на животных это не для решения собственных задач?!

– Но это животные!

– И что?! Они также боятся и страдают! Если ты полагаешь, что животные не думают, загляни им в глаза!

– Думают! Я видел, как ведут себя волки! – мои аргументы, в отличие от мучивших вопросов, исчерпались. – Так что же было в послании родителей?

– Мы все результат какого-то грандиозного эксперимента. Подумай, тебе ничего не напоминает строение составляющих нашего Бытия?! Вот мне оно напоминает детский конструктор, когда из одних и тех же деталей создаются различные предметы. Только детали этого конструктора много более унифицированы.

– Что такое «другой уровень общения?»

– Хватит терзать свой мозг, отдыхай, братишка! – он наклонился надо мной и я обалдел: «Петерс?! А где Сайко?!»

– Сайко?! – переспросил брат. – При чём здесь Сайко?!

– Ну как же, он пришёл сразу после обследовавших меня роботов.

Петерс прикоснулся ладонью к моему лбу, подсчитал мой пульс и улыбнулся: «Да, хорошо тебя шандарахнуло! Хоть Каменные Люди и успели создать вокруг тебя барьер, но на его укрепление времени не хватило, а их руки не слишком мягкие «подушки безопасности». Кроме меня и их здесь больше никого не было». Всё ещё не веря ему, я поднёс свою руку к глазам. Кожа была чистая, без каких-либо следов проколов.

– Петерси, не уходи, – тихо попросил я, удерживая его за руку, – помоги мне, иначе я просто двинусь мозгами. Кто наши друзья? Кто враги? Кто манипулирует нами и зачем? Кто такой Сайко?

– Вижу даже десятки поколений твоих правнуков не отучили тебя задавать вопросы, – рассмеялся Петерс. – Нет у человека большего врага, чем он сам. Помнишь, когда-то я подарил тебе китайский шарик из слоновой кости – несколько независимых сфер, вырезанных одна в другой. Это всё разные уровни. Они ничем не связаны между собой, каждая вращается сама по себе, но тем ни менее зависимы друг от друга своим расположением. Так и наша вселенная. Она не вращается вокруг нас, как бы нам этого ни хотелось, и как бы ни было больно нам это осознавать. Она огромна, так огромна, как мы сами для клеточек собственного организма. А каждая такая клеточка – это отдельная вселенная, живущая и умирающая по собственным законам, и имеющая свой микромир, тождественный всем микромирам, где, на невообразимых расстояниях друг от друга, двигаются, во взаимосвязи со своим мини солнцем, мини планеты. Из таких микромиров состоит всё известное нам, то что мы называем материей. Расстояния так огромны, что одна материя протекает сквозь другую. Но люди, на низких уровнях, не умеют фиксировать и понимать эти процессы.

– Если другие уровни более развиты, почему же они спокойно смотрят, как мы гибнем и не защитят нас, вместо того, чтобы стравливать друг с другом?

– Невозможно понять вкус хлеба, пробуя муку, дрожжи, соль, сахар и воду по отдельности, но почему-то именно так ты пытаешься судить о людях другого уровня. Каждая корова пасётся там, где её выпасают, и пережёвывает, впоследствии, собственную жвачку. Откуда ей знать вкус чужой?! Ты несомненно обладаешь некоей властью над муравейником. Можешь разрушить его в одночасье, или милостиво оставить существовать. Можешь лишить жизни большинство его жителей, или даже попытаться спасти одного, как тебе кажется заблудшего, муравья. Но можешь ли ты изменить царящую в нём систему жизни?! И как тебя самого воспринимают муравьи?! Видят ли они тебя, или только тень твоих ступней?!

– Но они же создают вооружённые отряды! Значит это они готовят войну!

– Не вся правда – это, по сути, та же ложь, только в другой упаковке. Вернёмся к нашим муравьям. Их воины защищают фуражиров, без них муравейник просто погибнет. Муравьи важны нам! Они – одна из составляющих естественных биогеоценозов! Однако мы не можем убить всех, кто нападает на муравьёв, не нарушив природного равновесия, в том числе в тех же экосистемах. А вообще по-настоящему понять кого-то сложно, ведь мы и сами себя не до конца понимаем.

Как это ни странно, но люди, вне зависимости от стадии развития и технической оснащённости, больше склонны искать ответы, пусть даже и ложные, на вопрос: "Кто виноват?", чем на вопрос: "Что делать?". Вместо попыток найти решение – поиск внешних врагов и факторов. Вместо того, чтобы решать сегодняшние вопросы с мыслью, как наше решение отразится в будущем, поиск: кого бы обвинить в их возникновении в прошлом. Но как можно исправить то, чего уже нет?! Надо исходить из того, что ещё есть у тебя в настоящем.

Двойная спираль бытия раскручивает один и тот же сюжет, – продолжал Петерс, -переходя с уровня на уровень и снова сначала. Ничего не исчезает, ничего не создаётся заново, всё медленно перетекает одно в другое, исчезая в прежнем и проявляясь в последующем качестве.

Мы распылены по всем местам, где бывали, оставляя всюду энергетические отголоски своей сущности. Невидимая глазу энергия связывает все объекты нашего мира, окутывая его, как гифы мицелия лесные массивы. Разнообразие жизненных форм нашей Планеты – потрясающее! Их представители помогают нам выживать, предоставляя все, принципиально-необходимые, ресурсы потребления. А когда нам невмоготу от происходящего в нашей жизни, мы ищем в них отдохновения и покоя, излечивая в их уюте и красоте свои душевные травмы.

Представь, что ты – листик на дереве. Ты видишь, как вянут рядом листья и цветы. Ты ищешь защиты. Дерево мощное, намного мощнее чем ты, но оно не может тебя защитить, потому, что твоё увядание – это часть его физиологического процесса. Само дерево – часть ещё более грандиозного плана – синтеза белковых соединений и поддержания кислородно-углеродного баланса.

Клетки нашего собственного организма рождаются взрослеют, дают потомство и отмирают, как и мы сами… Разве ты можешь им помочь?! Задумываешься ли ты над судьбой клеток крови, лишающихся своего ядра?! Вероятно, у нас тоже имеется какая-то функция в организме Земного пространства.

Другой уровень

– Арс! – вызвал меня Сайко. – Сможешь прибыть на совещание после поворота у подножья зенита?!

– Конечно! – ответил я, удивляясь, что предложение Бета-Координатора было сформулировано в форме вопроса, а не приказа. Место я помнил. Понять шифр времени не составляло никакого труда: сейчас утро, значит поворот – переход к ночи, то есть закат, зенит – прямо вверх – 12 часов, а его подножье – 6, получалось – через пол часа после заката.

Я был уверен, что меня встретят у пещер и проведут через их лабиринты и двери. Но на месте высившихся скал зияла огромная чаша карьера камнедобычи. «Привет, – подумал я, и куда же меня пригласили?!» И тут же увидел дорожку света, огибающую борт разреза и уходящую в заросли кустарника на границе леса. Сказать, что я шёл по ней, было бы неправильно. Она светилась где-то на уровне моих подошв, тонкая, почти прозрачная россыпь золотой пыли, и было непонятно: вижу ли я её воочию или это только картинка, сформированная в моём мозгу. Дорожка привела меня к сторожке лесничего, где меня и встретил Бета-Координатор. Я думал, что мы спустимся под землю и снова ошибся. С другой стороны сторожки, во дворе, нас ждал шикарный экипаж.

Дорогой, Сайко не проронил ни слова, делая вид что спит. Ехали мы довольно долго и я заснул, отмечая, сквозь дрёму, ночные звуки леса. Пробудила меня остановка экипажа. Полная темень не давала ничего разглядеть, но каким-то непостижимым образом я знал куда мы приехали, хотя никогда здесь не был.

Мы прошли анфиладой богато украшенных фресками, картинами, вазами, статуями и прочими предметами искусства залов и очутились в небольшой комнате с подиумом и рядами стульев, заполненных несколькими десятками молодых людей. Я хотел сесть рядом с ними, но Сайко усадил меня в кресло на возвышении.

– Арс, ты желал больше узнать про бета-координаторов! – сказал он. – Вот они все перед тобой. Они служат при правителях и разных влиятельных особах, ничем не выдавая своего истинного назначения – противодействовать агрессивным политическим течениям в своих регионах и любыми средствами пытаться предотвратить военные конфликты или хотя бы оттянуть их начало.

Оглядев аудиторию, я внезапно осознал, что знаю всё о присутствующих – имена, курируемые земли, возраст, связи… Возникло странное чувство раздвоения, как иногда бывает во сне, когда ты говоришь, двигаешься, что-то делаешь и одновременно наблюдаешь за собой со стороны, употребляя местоимение «он», вместо неуместного в этом случае «я». Тело словно растворилось. Осталось ощущение, словно я, моя личность, бесконечно маленькая точка, где-то в средоточии груди и, в то же время, нечто безгранично огромное. В растерянности, я оглянулся на Сайко, увидел напряжённое выражение его глаз, и вдруг понял – информационное поле, я не подключился, а включился в него.

– Теперь ты знаешь на кого можешь рассчитывать в решении политических конфликтов, – сказал Сайко, когда мы ехали обратно, – и в создании известной тебе структуры.

– Значит ты – Альфа-Координатор, управляющий ими?

– Я старый, списанный солдат, – устало ответил Сайко. – Моё время окончилось уже очень давно, но мне надо было подготовить смену, чтобы период между катастрофами не уменьшался.

– Но кто же тогда Альфа-Координатор? Почему он не вмешается в происходящее?!

– На этот вопрос может ответить только твой Проводник! – сказал Сайко, пытливо взглянув мне в глаза.

Странно, но в его голосе я почувствовал удивление.

Новое осознание

Я полагал, что моё включение во всеобщее информационное поле было временным. Что это сделал Сайко, знакомя меня с другим уровнем общения. И очень удивился, когда он, неожиданно смутившись, сказал, что это вне его компетенции.

Время шло, а я по-прежнему одновременно ощущал себя неизмеримо маленьким и бесконечно огромным, обычным человеком и тем, кто наблюдал за ним со стороны, зная наперёд каждый его шаг. И это было не главное неудобство нового состояния. Стоило мне подумать о ком-либо или взглянуть на кого-то, как я уже знал всё о его прошлой жизни и отчасти предвидел будущую, а задавая вопрос «видел» ответ много раньше, чем его озвучивали. Такие «таланты» полностью исключали возможность любого общения, что, естественно, меня не устраивало. При этом я не мог воспользоваться ни чьей помощью, поскольку считал нечестным копаться в чужих мозгах, а тем более из-за личных проблем. Надо было каким-то образом отделить себя от информационного поля, но именно в нём и могло находится необходимое решение. Точнее, чем «Стой там! Иди сюда!» – ситуацию описать было трудно. И, несмотря на то, что многие дела требовали немедленных решений и никто не снимал с меня функций Садовника, я удалился в каменную пустыню, найдя там убежище в одной из пещер.

Строго говоря, местность эта, хотя и называлась пустыней, но совсем бесплодной не была. Я нашёл несколько видов съедобных трав, а молоко, посещавших меня диких козочек, восполняло дефицит воды. Особого аппетита у меня не было. Пожевав пару листиков или корешков, я снова возвращался к медитации, в которой проводил дни и ночи.

К сожалению, уединиться надолго мне не удалось. Уже меньше чем через неделю, стали приходить разные люди и молиться рядом с моей пещерой. Одни помолившись уходили, другие селились в соседних кавернах. Я слишком хорошо знал, чем кончаются такие «игры», поэтому, дождавшись ближайшей безлунной ночи, тихонько сбежал, переместившись, вслед за мыслью, на несколько десятков километров в глубь пустыни к чаше древнего карьера, которую теперь считали то ли метеоритным кратером, то ли эрозийным образованием.

Перебирая различные практики медитации, я заметил, что сосредотачиваясь на себе, как на маленькой точке и конкретном человеке, перестаю быть всезнающим. Плохо было только то, что одновременно я переставал быть и слышащим. Но, вскоре, и эта проблема разрешилась. Потренировавшись ещё, я научился выключаться из всеобщего поля почти на автомате, словно вслед за щелчком тумблера. И, как только это произошло, со мной на связь вышел Эжен:

– Отец, у нас проблемы. Патрик взлетел на глазах у толпы!

– Какой из них? Внучатый племянник родов Ноймана?

– Нет! Правнук Алькса из рода Алисы!

– Алисин Патрик?! Но разве ему передавали силу?!

– В том то и дело, что нет! Алиса считает, что ты, тайно ото всех передал часть силы, Нине.

– А при чём здесь моя Нинуш?

– Так они вместе и взлетели, держась за руки.

Я задумался. Это было нечто новое. В сыне я был уверен, как в самом себе, Дэви не стал бы передавать потомкам силу без согласования с семьёй. Мои холмогорские дети говорили, что получили силу при рождении. Юрчик сказал Алисе, что женщина отдаёт часть энергии рождающемуся ребёнку. Тогда я не связал это с самими детьми, полагая потерю потенциала следствием тяжести самого физиологического процесса родов.

Как же я был слеп! Мне доверили не просто детей! Надо было быть обладателями очень большой прасилы, чтобы переданная часть была такой мощной! Чьими же потомками были они на самом деле?! И что могло заставить родителей создать для них изолированные детские городки?! Нужны были очень веские причины, чтобы род обладателей такой прасилы отказался от детей, воспитывая их как сирот! Возможно такие же, с которыми мы столкнулись сейчас – по детски наивная демонстрация своих способностей во враждебно настроенной ко всему необычному среде.

А что бы сказал Петерс?! Петерси… Мне так не хватает моего Проводника, моего мудрого и чуть насмешливого старшего брата. Но почему я решил, что отказались?! Они были частью большой семьи сенситивов, поначалу находясь на постоянной ментальной связи со своими родными, а затем, уже вместе со мной и Фруми, под присмотром Петерса, Майкла, Сержа, Грасса, монахов… Все мои дети обладают способностью к полёту. Дети Великого Ветра! Конечно же! Мы все были потомками одного рода! Нет, двух родов – Людей Ветра и Людей Древа, иначе откуда бы проявились эти качества у Лёнечки, Юрчика, Оси и Дэви. Подумав об этом, я улыбнулся про себя странному свойству людского разума: сыновья мои давно уже стали дедушками более двух десятков поколений правнуков, а для меня они всё те же розовощёкие малыши с сияющими глазками.

На следующем витке

Мы более-менее успешно пережили серию локальных войн и прошли ужасы тёмного периода, скрывая основную массу древних родов в священных рощах, заповедных лесах, чащобах, топях и за монастырскими стенами. Увы, не избежав ужасов раскола. Люди остаются людьми, какими бы физиологическими или материальными ресурсами они ни обладали.

На совещании бета-координаторов было решено перераспределять прасилу уходящих между её обладателями, не передавая новым поколениям, и не посвящать их, до поры до времени, в тайны древних. Это позволяло семьям не выделяться на фоне молодых родов и не подвергать молодёжь ненужному риску. Однако, кое-кто на местах не захотел подчиняться общему решению, одни с целью наживы, другие из ложного представления о справедливости, третьи из-за глупой гордыни. Последнее было особенно дико, ведь никто не выбирает где, когда и кем ему родиться. Их действия привели к гибели многих семей и почти полному уничтожению некоторых родов.

Остальные воспитывали потомков, как и было договорено, давая им несколько академических образований, энциклопедическую эрудицию, всестороннее физическое развитие и различные ремесленные навыки, тайно подготавливая к возможным внезапным переменам. И вот теперь оказалось, что их действительных возможностей не знали не только они, но и мы сами. Прасила, перетекая по цепям рода, при рождении детей, накапливалась давая синергию в отдельных поколениях.

Мы пришли к тому с чего начали. Детей, обладающих прасилой надо было обучать пользоваться ей, а для этого нужно было селить их всех вместе на закрытых от посторонних глаз территориях. И как мы ни изощрялись, изобретая различные решения, лучше города Грасса, придумать так ничего и не сумели. Строительство требовало больших площадей, значительных средств и прикрытия каким-нибудь актуальным, с точки зрения общественности, проектом. Такими ресурсами владели только военные ведомства. Всё повторялось, с неумолимостью смены дня и ночи.

Мне было уже слишком много лет и я понимал, что могу не дотянуть до конца строительства. Надо было безотлагательно, создавать структуру, чтобы воспитать несколько её дублей, способных восстановить рода древних после катастрофы. Душа ещё жаждала жизни во всём её многообразии, но тело понемногу сдавало, несмотря на поддерживающую его прасилу. Кроме всего прочего, меня беспокоила старшая дочь. Она опять усомнилась во мне и не поговорила со мной напрямую. Алиса! Моя любимая дочка! Да, увы, должен признать, что любя всех своих детей, особенную душевную близость я чувствовал именно с Алисой, хотя это было необъяснимо даже для меня самого. И именно Алиса, единственная изо всех, снова засомневалась во мне.

Пикник

У меня была возможность провести встречу со своими детьми в эфире. Но, во-первых, я не хотел создавать слишком большое напряжение защитного поля, чтобы не вызвать нежелательных природных катаклизмов, а во-вторых, и это наверно было главным, мы давно не собирались все вместе и я отчаянно скучал за каждым из них. С того дня, как нас покинула Фрумиле, передав, полученную от Петерса прасилу Станиславе, мы виделись лишь на праздниках и похоронах, вместе с другими членами разросшейся семьи и ещё кучей народа. Я не знал, как прореагируют они на моё решение и не желал проникать ответы, мне хотелось послушать их.

Мы собрались в остатках развалин моего замка. Это была частная территория нашей семьи и основное место моего садовничества. Холм давно просел и зарос лесом, но вокруг самих развалин выступали многометровые острия скальной породы, так что попасть туда можно было только по воздуху. Каменные люди тщательно следили, чтобы в них не было даже намёка на другие живые организмы, неважно растительные или животные.

Дети радовались встрече не менее моего, наслаждаясь открытым, не связанным ни традициями, ни соглядатайством, общением. Когда веселье слегка поутихло и начались разговоры о текущих делах и проблемах, я выложил им свои мысли о Неогорске – дубле Холмограда, и предложил определить специализации. Георг предложил привлечь последние поколения посвящённых, но Крис возразил ему, что у них нет опыта совместного проживания, ни в городе, ни за его пределами. --- Мы сами виноваты в этом, разрушив семейный уклад и разбежавшись по чужим хозяйствам! – сказал он. – Надо было думать о будущем семьи, а не о собственных амбициях и мнимых обидах!

– Арс простил меня! – сказала Алиса. – Зачем ворошить прошлое?!

Так вот почему они так резко разъехались, – понял я, – опять Алиса! И молча согласился с фразой дочери: что толку пережёвывать прошедшее, оно уже отыграло и утилизировано последующими событиями.

– Юрчик, – спросил Лёнечка, – возглавишь команду Управителей Мира?

– А почему не ты сам? – удивился Юрий.

– Во-первых, у тебя солидный опыт управления мегаполисом, а во-вторых, если ни у кого нет возражений, я бы взял на себя роль Бета-Координатора,которую, по сути, и сейчас негласно исполняю в своём военном ведомстве.

– Координатором Воителей могла бы стать Алиса! – предложила Натали.

– Нет, – возразил я, – Алисе, если она не против, я хотел бы передать Садовников, а Воителей, если не возражаешь, возьми на себя.

– Отец, ты не меняешься… – взгляд Алисы выражал растерянность и смятение, и все понимали, чем они вызваны, – даже не знаю, что и сказать, конечно я согласна.

Постепенно мы обговорили все назначения, дублирующий состав, скрытых наблюдателей и предварительный сценарий. Оставалось самое тяжёлое – отбор детей для тренировочных лагерей. Проблема была в том, что их непосредственные родители не были посвящёнными. Они жили обычной жизнью, как и все окружающие их люди, и мы не хотели разрушать эту жизнь. И снова нам подсказал выход наш прежний опыт – ашрамы и монастыри, вот что могло скрыть тренинги и передачу тайного знания. А ещё я уличил себя в эгоизме – радуясь, что отбор детей, выбор приёмной семьи и Новое Пришествие в одичавший мир будут происходить уже без меня.

Итожа жизнь

С возрастом, когда всё больше открывается изнанка жизни, и не в теории, а на собственной шкуре, узнаёшь, что ни война, ни природные катаклизмы, не отменяют потребности в жилье, пищи, любви и прочих атрибутах существования, всё яснее начинаешь осознавать, что обычная жизнь, без "подвигов" и потрясений – это самое лучшее, что может быть.

Увы, счастье «просто жить» познаётся, зачастую, только в сравнении. Дай вам Бог, чтобы вы никогда не заплатили за это узнавание слишком высокой ценой. Я смотрю на пантеон греческих божеств и всё понимаю. Возможно такой же словесный монумент воздвигнут и моим повзрослевшим деткам, и тем из них, кому так и не довелось дожить до седин. О них уже и теперь слагают легенды…

Я свои войны пережил. Нравится ли мне моё теперешнее существование?! – Если мы не стремимся изменить происходящее, смиряем себя с ним и принимаем как данность, что толку осуждать или оправдывать его?! Мировоззрение во многом зависит от информации, а последняя слишком часто неполна и лжива, не говоря уже о субъективности. Проблемы и проблемки, зубчиками забот, цепляются друг за дружку, и так вращаются колёсики времени нашего каждодневья. Прошедшие события иногда кажутся такими далёкими и иллюзорными, словно это был только странный давний сон, или когда-то прочитанный рассказ, словно это всё не была твоя собственная реальная жизнь… Только не остывает боль по ушедшим родным и близким, хоть и не позволяешь изливаться ей наружу. И тогда становится безумно стыдно за все сделанные и несделанные поступки и свои эгоцентристские мысли.

Я сравниваю свою жизнь со ступеньками, вырубленными в скальной породе – чем выше поднимаешься, тем больше обзор, и уже видишь не поверхность камня, с его шероховатостями и трещинками, а всю картинку, окружавшего тебя там, внизу, целиком. Я поднимался по годам своей жизни так долго, что теперь понимаю почти всё, что происходило в те годы. И что с того?! – спросите вы. Да ничего! Личный опыт, потому и личный, что при всех схожих условиях последствия могут быть абсолютно разными. А кроме того, наша жизнь похожа на оперу, где нескольких певцов, одновременно, исполняют абсолютно различные вокальные партии, не слыша дуг друга.

Также, как я сам слушал, не слыша, Петерси, когда он сказал мне, что это свой конструктор я обнаружил в археологических фондах института. Я был настолько настроен на послание от родителей, что никакая другая мысль не могла пробиться в моё сознание.

Я очень любил составлять различные конструкции, встраивая в них, то солдатиков, то машинки, то шахматные фигурки. Сначала родители помогали мне. Но когда я подрос, отец сказал: «Это твой мир! Каждый человек должен сам выстроить свой мир!». В знак протеста, я отказался играть с конструктором, поместив его детали в археологический мусор разных раскопов! Смешно. Я сам отправил себе послание, которое не сумел потом прочесть: каждое живое существо – Альфа-Координатор в своём мире! Эти миры, как и любые другие, притягиваются, отталкиваются, обмениваются различными энергиями. Их столкновения вызывают мини и макси катастрофы, в том числе глобальные.

Многое из того, что говорил мне мой старший брат я не только знал, но и втолковывал окружающим. Но, как оказалось, знать и прочувствовать далеко не одно и то же. Так легко проповедовать и так не просто ежедневно, ежечасно, принимать, что жизнь не вращается вокруг никого из нас, но мы вращаемся в ней, каждый со своим грузом, и что вокруг нас живые люди, со своей личной судьбой, а не бесплатные приложения к нашей собственной жизни. И мы не можем, не имеем права требовать от окружающих беспрерывного внимания к собственным проблемам, у них и своих хватает. Возможно поэтому, зачастую, одно слово, или фраза, могут много больше повлиять на человека, чем годы назойливого втолковывания. Они почти незаметно прорастают в мозгу, как семя в слое почвы, и вдруг пробиваются наружу, как мощные растения, готовые расцвести и вызреть.

Был бы сейчас рядом Петерси, он бы наверняка сказал, что мы многое придумываем сами, а всё гораздо проще. К чему эти пустые и разрушительные самокопания – реализовался, не реализовался, сумел, не сумел…?! Смешная и нелепая попытка самооправдаться… для чего … для кого?! Каждый живёт как умеет, и как у него получается! Хочешь что-то изменить – делай! Нет – оставь и отодвинься! Погляди на людей вокруг себя, если не брать полных отморозков, то остальные никто не лучше и не хуже. Каждый человек – разный в разных ситуациях и поступает сообразно обстоятельств и логики своего характера.

К тем, кто задумывается над сущностью жизни, иногда приходят странные мысли, и трудно понять – то ли ты их когда-то вычитал, и они осели мелкодисперсной пылью водяного тумана в мозгу, чтобы клетки последнего набухли и выстрелили их в область сознания, то ли прорастил сам в таинствах сферы разума. Возможно я слишком увлёкся деталями и пропустил нечто важное, но я не профессиональный писатель, и к тому же, очень спешил, сплетая разрозненные пряди мыслей в ткань повествования. Выплету ли её до конца?! Слишком мало времени остаётся до новой катастрофы.

Многие рукописи пропали: выцвели, раскрошились, сгорели с большей частью холмогорской библиотеки, потерялись в периоды войн… Я не стал восстанавливать их. Записанное в период событий и написанное через много лет после них – не то же самое – изменяется не только эмоциональный фон и характер изложения, под влиянием нового опыта, смещаются оценки происходящего. В каждое своё время я записывал так, как чувствовал и понимал тогда, на основе своих тогдашних, постоянно меняющихся, знаний и умений.

Дети Древа больше ничего не в силах сделать для спасения текущей цивилизации. Они возвращаются к своим семьям. А мне пора в монастырь, жаль, что я уже никогда не встречу там Петерса и не смогу попросить прощения за то, что усомнился в нём и детях.

Рукопись укрою частями в монастырских книгохранилищах в надежде, что хоть какая-нибудь из них будет найдена библиофилами следующего цикла. Я хочу, чтобы прочитавшие их, не блудили в потёмках, в поисках первочеловека, а узнали, что они потомки саморазрушившейся цивилизации. Это конечно не даёт ответа на вопрос о возникновении людей, но возможен ли вообще такой ответ, когда в промежутке длинная цепь гибнущих под грузом собственных противоречий культур?! Человечество снова рвётся к звёздам, оптические стёкла… телескопы… рассчитывая найти там, ненайденные на Земле, ответы. Но ответ ведь может и не обрадовать.

Я столько задал вопросов за свою жизнь, а теперь, с высоты прожитого, думаю, что был бы гораздо счастливее, не зная ответов на более, чем половину из них. Возможно Юрий, мой маленький, улыбчивый и остроумный Юрчик, был прав, борясь с любой попыткой возобновления теоретической науки. Но что же тогда отличало бы нас от других живых существ?! Нет! Человек должен жить с открытыми глазами, не прячась, от истины, как малое дитя, которое, закрывая глаза, думает, что его никто не видит. И опять вопрос: «Зачем?!»

Расставание с Силой

Хвастаться нечем. Жаловаться не на что. Сожалеть – нет смысла. Своей жизни уже так много, что почти любой отрезок чужой вполне вписывается в какой-нибудь из её эпизодов. Память уходит, закрывая за собой двери воспоминаний. Чувства облетают, словно листья с осенних деревьев. Я больше не хотел ни задавать вопросы, ни искать на них неутешительные ответы. Слова нужны тогда, когда ещё можно что-то изменить. А какой смысл говорить, когда всё уже давным-давно переговорено и расставлены последние точки.

Я призвал Садовника. Он сидел напротив меня, в моём кабинете, отпрыск нашей семьи, Валентина и Кариссы, уже трудно сказать какого поколения, учитывая все боковые ветви родового древа.

– Садовник! – встреча была официальной и я хотел соблюсти этикет. – Подготовь церемонию!

– Прости Куратор! – побледнел парень. – Ты заслужил более лёгкого ухода! Да я и не справлюсь, я же никогда ещё сам не проводил церемонии.

Мне стало жаль праправнука, но, ради него самого, я не имел права допустить слабину, чтобы он не стал считать себя никчемным слабаком.

– Я понимаю твои сомнения. Но надеюсь, что многолетнее изучение «Книги Перехода» не прошло впустую, заодно и познакомишься с вашим новым Куратором. А сейчас иди, мне надо завершить ещё кое-какие дела.

Альтернативная реальность

Мир разворачивался постепенно, раскручиваясь тяжело, как рулон ватмана.

Поначалу были видны скользящие и едва проступающие обрывки каких-то технических конструкций – то ли мостки с лестницами, то ли металлические остовы зданий. Потом всё исчезло и поплыли блекло оранжевые пузыри, а за ними появилось ярко-голубое пятно, которое всё время пыталось ускользнуть за край поля зрения. Но вот и оно исчезло и стало светло, словно под ресницами кто-то зажёг лампочку. Он открыл глаза, в комнате было по-прежнему темно, закрыл – под ресницами горел свет.

Он очнулся ото сна и неожиданно понял, что находится в своей городской квартире.

– Ну пришёл в себя, Слава Богу! – воскликнула, сидевшая в кресле женщина. – Теперь и я могу немного поспать.

– Как я здесь оказался?! Где моя жена, дети?!

– Да здесь я, с тобой, – устало сказала женщина, она уже встала с кресла и стояла возле кровати, – а дети все на кухне, переживают. Сосед подобрал тебя у гаражей. Грабителя так и не поймали! Врачиха «Скорой» сказала, что придись удар чуть левее, ты бы уже не выжил.

– Какой скорой?! Какой удар?! Где Фрумиле?!

– Фрума-Лея?! Она давно умерла. Ты что забыл?! – женщина склонилась над ним, прикоснувшись к его руке. Ему стало неприятно и он отдёрнул руку.

«Странно, она говорит, что они знакомы», – он внимательно посмотрел на склонившееся над ним жирное лицо с кучей бородавок и родинок, глубокими носогубными складками, седыми и чёрными волосками торчащими из носа, над верхней губой, а кое-где и на подбородке… Такое лицо невозможно было не запомнить. Он решительно не знал её.

Открылась дверь, и к нему бросился высокий мужчина с глубокими залысинами и полуседым хвостиком тусклых волос грязно-коричневатого цвета: «Папа!». А следом за ним подошли ещё несколько мужчин и женщин за которыми тянулась кучка детей. И все норовили прикоснуться. Он протестующе поднял руку: «Вы кто?»

– Зря мы не согласились положить его в больницу, он не в себе, – сказала женщина.

Болела голова. Он поднёс руку ко лбу и обнаружил повязку. Женщина присела на край кровати: «На! Выпей таблетку!», а затем повернулась к детям: «Надо вызвать «Скорую» ему действительно плохо!»

Что-то было неуловимо знакомое в её голосе, взгляде, повороте головы… Он глядел и не верил – Сузи. «Но Сюзанна же умерла!» – мелькнула мысль, пробудив воспоминание.

Они тогда совершали восхождение с новичками, один из которых неожиданно заболел. Сузи вынуждена была с пол дороги спуститься с ним в базовый лагерь. А он с оставшимися, которые оказались довольно крепкими ребятами, возвратился на базу на день раньше и застал Сузи с новичком спящими в одной постели. Он был молод, горяч, и не слушая ничьих объяснений, просто вычеркнул девушку из своей жизни, пока не узнал от друзей, что она растит его ребёнка.

К тому времени у них с Фруми были уже свои две девочки, он рассказал всё супруге и они решили, что его сыну негоже расти без отца. Семьи стали бывать друг у друга, проводить вместе выходные и праздники. А когда Фрума-Лея внезапно скончалась, при родах шестого ребёнка, он и Сузи, воспитывая вместе детей, как-то незаметно снова сошлись. Сюзанна уверяла, что не изменяла ему. Ночью в гостинице было очень холодно и больному от этого становилось всё хуже… А под утро она просто уснула. Возможно так и было. Он помнил, что оба были в тёплые штанах и куртках с затянутыми капюшонами, но гнал от себя эти мысли, слишком уж неприятно было осознавать себя виноватым в сломанной жизни бывшей возлюбленной.

Сон возвращения

Когда-то мне казалось, что сто лет, это не век, а вечность, в самом всеобъемлющем значении её атрибутов. Теперь, по прошествии многих столетий, я думаю: как коротка жизнь! Мне повезло, я не пережил всех своих детей, как многие из тех, что шли передо мной. Боюсь ли я смерти? Не знаю. Наверно боюсь, как любое живое существо, а ещё больше – окончания жизни и её последних лет, с ожидаемо-неожиданными сюрпризами, полными страданий и скорби, хотя давно смирил себя с неизбежностью и того и другого.

Меня вдруг охватила неимоверная печаль. Что-то происходило со мной. Что-то, чего я не хотел и с чем не мог справиться. Мне надо было помочь Фруми, Сузи, детям… но не было возможности, ни то что пошевелиться, а даже повести зрачками. Я словно умирал, точнее уже умер, но как-то странно ещё всё осознавал и даже видел, правда только то, что было прямо передо мной. «Он уже знает», – сказал кто-то. И я понял, хотя раньше никогда не слышал язык, на котором это было произнесено. Или слышал?! Стали всплывать какие-то голоса, слова, лица…

Я шёл по улицам, когда-то родного и такого знакомого города, и не мог отыскать свой дом, и не мог никого спросить, потому, что не помнил ни имени своего, ни фамилии, ни адреса, ни названия улиц, хотя и узнавал их, и знал, что вот, наконец-то я рядом… Здесь был «Физприбор», потом что-то ещё и оно горело, я видел это из окна, тогда, ещё в детстве. Сейчас заверну за угол и увижу наш двор с тремя двухэтажными домами. Я заворачивал за угол и снова попадал в абсолютно незнакомое место. И всё начиналось сначала… Я знал, что с этой улицы должен выйти на холм, на котором уже многократно бывал во сне. Оттуда шёл нужный мне автобус… правда один раз это был трамвай номер четыре, хотя я ясно видел его номер семь, трамвай, который должен был отвезти меня к дому. Даже во сне я знал, что наяву этого холма никогда не видел. Но я не мог к нему спуститься, там продавали рыбу и всё обледенело, как каток, а я где-то забыл палку, на которую опирался при ходьбе. Я попросил продавщиц, и какая-то девушка спрыгнула с насыпи и подала мне руку. Но я поднял ветку с двумя стволиками и палку, и обошёлся без её помощи. Холм был покрыт зелёной травой, рядом со мной шла моя жена, а я никак не мог вспомнить её имя. Я обернулся к ней спросить и обнаружил себя одиноко стоящим на мосту, рядом с телефоном-автоматом. Я хотел позвонить ей и увидел, что это не телефон, а почтовый ящик…

– Какая разница, – прошелестел мне голос Всеслышащего, – и то и другое иллюзия, всё иллюзия, включая и нас самих. Мы искали ошибку в системе, а ошибка в самой идее. Стабильность движения – это борьба. Стабильности покоя не существует, поскольку покой – это распад, а распад – это движение…

Петерс помахал мне приветственно рукой, легко улыбаясь. Сквозь него странным образом просвечивала комната, со всеми её атрибутами и находящимися в ней людьми.

– Брат! – протянул я к нему руки. – Что будет теперь с моим миром?!

– Каждый мир уходит вместе со своим Альфа-Координатором – вздохнул угасающий голос моего брата.

Вокруг меня разливалась чёрная бездна с голубоватыми точечками, похожими на манную крупку.

– Каждый, отдавший силу, должен возвратиться в свою изначальную реальность, чтобы вернуть Земле, взятое у неё в аренду… – напомнил мне шелест осенних листьев в буковом лесу…

Огромная благодарность Рафаэлю Сафаряну за помощь в оформлении и публикации книги.

Оглавление

Пролог

Хроники

Грань

Странная крыса

Марго

Перевозчик

Холмоград

День сюрпризов

Близняшки

Слышать не слыша

Дети

Домой

Невозможные решения

Ответ

Не подслушанный диалог

Повороты судьбы

Монастырь На Горе

Фрумиле. Спасительное совпадение

Первое пленение

Фрумиле. Побег

Петерс. Экскурсия по монастырю

Монастырские занятия

Монастырская библиотека

Ментальное оружие

Перед дорогой

Экстремалы поневоле

Монастырь Вод

Скалолазание без скал

Переселение

От теории к практике

Первые сюрпризы

Плюсы от минусов

Люди как люди

Пещерный посёлок

Взросление

Речники и лесные

Шептуны. Рассказ Жоржа

Теория

И практика

Советы Майкла

Реорганизация

Управленцы

Плоды реорганизации

Натали

Свадьба

Фермеры

Нападение

Азум

Переговоры

Разбитая психика

Очередная перетасовка

Тайный поход

Волки

Безымянная

Взгляд колдуна

Дела семейные

Жорж

Дела семейные. Продолжение

Газовая атака

Великий Вихрь

Перемирие

Янат

Коэффициент Надёжности отрицательный

Одиночество

Сложности правления

Не идеальны

Битва за детей

Минусы от плюсов

Библиотекарь

Ничто не есть тем, чем кажется

Игры взрослых людей

Грасс

Карисса

Город

Беседа у лесного ручья

И всё-таки идеальные

Необычный сплав

Розовая родиола

Другие люди

Через призму лет

Другие

Посвящение

Тайны брака

Сила и слабость

Сила

Трудный выбор

Сон Силы

Школярство

Гордыня уничижения

Всегда ученик

Шаблоны восприятия

Понимание

Диапазон возможностей

Домой

Возвращение

Не враги

Садовник

Тяжкое бремя

Новая реальность

Исповедь Грасса

Переосмысление

Игры Силы

Алиса

Ходики Космоса

Тайны психики

Совещание у Бета-Координатора

Опять одни вопросы

Старый город

Экскурсия

Аверс и реверс

Запоздалое понимание

Злейший враг

Китайский шарик

Другой уровень

Новое осознание

На следующем витке

Пикник

Итожа жизнь

Расставание с Силой

Альтернативная реальность

Сон возвращения