Урод (СИ) [Мадина Давлетовна Зиганшина Друг] (fb2) читать онлайн

Мама! Ты прости, что я родился,

Что тебе, я в жизни помешал .

Я же не хотел, чтоб так случилось,

Что я буду лишним, я не знал.

Мама! Мне прости, что не любимый,

Я какой то, верно, не такой.

С первого мгновенья не счастливый.

И для мира этого чужой.

Мама! Я, греха в тебе не вижу.

Я, без всяких «но», тебя люблю,

И тебя я, мама не обижу.

Мама! Я, домой с тобой хочу.

Мама! Ты прости, что я родился.

Мама! Мне прости, что помешал.

Мама! Ты ни в чем не виновата.

Мама! Без тебя, я жить устал…

Три процента зрения. Это в сумме на оба глаза девочки. Сожитель ее матери недалекий, но очень далеко ушедший в злобу, люто ненавидел девочку. Ненавидел за врожденное уродство ее лица. Оно настолько было ему противным, что вызывало потребность терзать девчонку. Воспользовавшись ее почти полным отсутствием зрения, он заставлял ее подметать пол и за каждую пропущенную мусоринку выхватывал из ее руки веник и бил им по ногам девочки.

- Урод! – кричал он, постепенно погашая свою ярость. Урод. Это стало ее именем в родном доме.

Нетерпимым ее уродство было и для уличных мальчишек. Они грозились побить ее камнями. А подрастающие девицы вполголоса, но чтобы слышала, говорили ей вслед: «Как можно жить с таким лицом!» или что-то подобное.

Мать видела синяки от побоев ее сожителя, но никогда не вступала в защиту. Девочка считала, что она сама боится его. Она слабенькая, всегда усталая. Вот, если бы папа! Девочка мысленно рисовала отца, которого никогда не видела. Большой, сильный, с руками тоже большими, но теплыми и ласковыми. «Папа, папа, ну где же ты?» - шептала девочка в отчаянной надежде, что он придет на ее зов. Девочка знала из объяснений мамы, что отец бросил их из-за ее уродства, стыдясь соседей. Решение отца для девочки было вполне объяснимым, ведь она и сама стыдится людей. Она старалась не выходить на улицу днем, уж лучше терпеть побои дома.

Однажды мать сказала, что отвезет дочь в город, в школу - интернат для слепых.

- Там ты будешь не только учиться, но и жить.

Мать сказала это с каким-то облегчением, будто сбросила тяжелый груз с плеча. А девочке стало страшно, как это жить вне дома, без мамы! Но решение было принято, и они с матерью поехали в кабине грузовой машины в город. Девочка вглядывалась в лобовое стекло, чтобы попрощаться с родной деревней, но из-за плохого зрения ничего не видела. Детское сердце трепетало, как птица, запертая в клетке. Хотелось вырваться из машины и бежать назад в деревню, в которой ей не давали прохода, и все же в свою родную деревню.

Встретили их с мамой во дворе интерната. Повсюду были видны силуэты детей. Некоторые приблизились к ней. Привычно скомкалось сердце в ожидании оскорбления или даже удара, как когда-то в деревне ее ударил мальчишка по носу, да так, что полностью сломал носовую перегородку, чем существенно усугубил ее уродство. В следующую минуту девочка заметила, что ни мамы, ни кого- либо из взрослых рядом не было. Наверно, они зашли в здание, – догадалаcь она. Стало еще страшнее. Маленькая беззащитная в окружении детей, она выглядела, как собака с поджатым под самое брюхо хвостом, забежавшая в поисках пищи в чужой двор и готовая в любой момент к грозному окрику: «Пошел!»

Время шло, ее никто не трогал, но находиться такой неопределенности длительное время становилось невыносимым. Наконец к девочке подошла высокая женщина и вдруг, будто нырнула, стала вровень с ней.- «Присела на корточки», догадалась девочка. Женщина взяла ее за руку своей большой теплой и мягкой рукой.

- Ну, что, Любушка, давай знакомиться…

Девочка, конечно же, не запомнила имя этой женщины, вернее, оно вообще пролетело мимо ее уха. «Любушка. Это же меня она так назвала».- Любушка. Это слово эхом повторялось в ее ушах снова и снова. – «Люба. Это мое имя. Люба, а не Урод!»

Люба высвободила руку из ладони женщины и сама своими холодными маленькими пальцами вцепилась в руку женщины.

Девочку завели в здание. Она рванулась было назад, чтобы попрощаться с мамой, но ей сказали, что мама уже ушла. Ушла!? Сердечко в маленькой груди девочки будто оборвалось.

Так началась ее, продолжительностью в двенадцать долгих лет, жизнь в интернате. Здесь царил покой. Слепые не резвятся. Они не по детски степенные. Никто не обзывал ее уродом – слепые же. Только покой этот для девочки становился гнетущим и нестерпимым. Люба скучала по маме, которая совсем не приезжала. Девочка понимала, что маме трудно и даже невозможно приехать в город, но сердцу- то не прикажешь молчать.

Маме трудно. Вот, если бы был папа! Хотелось заплакать, но Люба давно разучилась плакать, вернее, у нее совсем не было слез, когда сердце рыдало.

Глава 2

«Ну хоть бить ее там не будут», - пыталась мать успокоить себя. Но вместо успокоения грудь с каждым днем все больше опустошалась. Валентина запила.

- Валька! Ты опять наклюкалась? – орал на нее сожитель, брезгливо отталкивая ее, пьяную, но ищущую ласку.

Она все равно лезла к нему, ей хотелось, чтобы он хотя бы ударил ее, бил, оставляя синяки на ногах, как у дочери. И от того, что он даже не бил, становилось нестерпимо горько. Валентина ненавидела сожителя, но не гнала его, как выгнала мужа, отца Любы, за измену. Она не спрашивала себя, почему не окорбляется сейчас, или почему не хочет отомстить за дочь. Просто не в ее правилах было заниматься самоистязанием вообще, а тем более теперь, когда все мысли заглушались водкой.

Сожитель ушел. Любое уродство для него было патологически нестерпимым, а пьяная Валентина казалась ему еще более уродливой, чем ее дочь. Такой исход событий для женщины был неожиданным и как- то резко отрезвил. Она перестала пить.

Вспомнилось, как жилось ей с первым мужем. «Теленок!» - призрительно называла она его, сначала тайно, чтоб не слышал, а потом раздраженно и громко. Ей не нравилось, что он не умеет постоять за себя в мужских столкновениях, какие в их деревне были чуть ли не каждодневным явлением, и безропотно принимал ее оскорбления и придирки. Его молчаливое терпение становилось нестерпимым для нее. И уже не хотелось ни его ласк, ни его неисчерпаемой доброты.

- Чего ты, Валька, добиваешься? Уйдет он от тебя. Сколько баб в деревне одиноких, поманит одна из них, и поминай, как звали,- сокрушалась мать.- Ну что ты, как мужлан какой, жена ласковой должна быть, в этом вся ее сила.

- Да кому он нужен. Кто позарится на такого? – возражала Валентина, ничуть не колеблясь в истине своих утверждений.

А мать, как в воду глядела, зашумели однажды бабенки в деревне, как растревоженные осы у гнезда, и полетели сплетни, мол, Вальке - то муж рога наставил. Выгнала Валентина мужа. Он уехал из деревни, но не один, а с молоденькой избранницей.

Придирка. Это безупречный способ разрушить семью. История знает немало случаев, когда из-за придирок один из супругов, подолгу притерпевающий их, сбегает из семьи куда глаза глядят. Лев Толстой. Даже имя предпологало для этого человека царский сан. Гигант в литературном мире и просто высокий, крупного телосложения человек, напоминающий легендарных богатырей Руси. И вот этот человек бежал из дома, бежал от постоянных придирок жены, которой не нравилось, что он не требует от издательств гонораров за свои литературные произведения. Зачем они, семья утопала в роскоши? Но привычка к придиркам – это кровожадный враг, который ищет причины для раздражения, а если не находит их, строит ситуации сам. Жена Льва Толстова, конечно, знала достоинства своего мужа, но вся беда в том, что люди легко привыкают к хорошему. И оно становиться само собой разумеющимся, а плохое, даже незначительное, оно сиеминутное, явное и раздражает. Придирка, как ржа, подтачивает даже самые крепкие устои. Лев Толстой. Не выдержал даже этот могучий человек, бежал, в бегах простудился и умер от восполения легких. Последней его просьбой было не подпускать жену к его гробу.

И стала Валентина, статная да красивая, приманкой для сластолюбивых одиночек и не только. Однако женщина себе цену знала, по рукам не пошла. Но и одиночкой не собиралась оставаться. Однажды, после окончания жатвы , на току, когда зерно уже почти было подобрано, появился бригадир. Это был уважаемый человек на деревне, приехал разделить радость с хлеборобами, остался, чтобы отпраздновать с ними небывалый урожай. Ну, как водится, подвыпили на радостях, захмелели, да оно и не предосудительно, работа, за малым, закончена. Уже поздненько, потемну к Валентине подошел бригадир и сзади обнял ее. Это было неожиданностью. Степенным человеком слыл бригадир, половину века уже проживший, не женатый, но ни в каких постыдных делах незамеченный. Жил с матерью. Мужчина видный, любая на деревне сочла бы внимание этого человека за честь. Валентина решительно скинула его руки со своей талии и молча пошла прочь, интуитивно понимая, что это всего лишь хмельная страсть. И хотя на это можно было посмотреть снизходительно – живой ведь человек, и лед тает, когда жарко. Но к почтенному человеку такое обычно не применимо.

Один мужчина вроде оседло решил переселиться, почему бы нет, баба видная, имеет крышу над головой, хозяйство порядочное. Правда, старуха в доме есть , да много ли ей осталось землю коптить. Хужее девчонка, до тошноты уродливая. Ну да ладно, стерпится.

- Валька, не пара он тебе. Злой он. Видала давеча, как на девочку нашу смотрел? Ой, боюсь, казнить он будет ее. Не пущай его близко ко двору, помяни мое слово, не раз пожалеешь, дочка! - запречетала было мать Валентины. Но куда там, только обозлила ее.

- Опять суешь нос не в свои дела? Чего ты меня за подол хватаешь? Вылезла я уже из этого возраста, без тебя разберусь, как мне жить. И запомни, будешь мне палки в калеса ставить, умирать будешь не подойду к тебе!

От всех этих огорчений ли, время ли подошло, мать вскоре умерла. И надо случиться так, что Валентины в тот день не было дома, не успела вернуться из города. Дочка расказывала, что бабушка все поднимала голову и спрашивала: не приехала ли мама. Много раз спрашивала, а потом совсем замолчала.

Все так и случилось, как пригрозила со зла Валентина.

Поползли дни один за другим, годы серые да скучные, вроде идешь вперед, а глаза назад смотрят, только воспоминания, одно другого краше. И ничто впереди не светит. А от прошлого только одно клеймо и осталось – «брошенка», на деревне это нестерпимый позор.

Однажды в дверь постучали. На пороге стояла высокая женщина, вроде знакомая, но не на столько, чтобы припомнить.

- Зравствуйте, Валентина! – поздоровалась женщина.

И, видя, что ее не узнали, пояснила, что она директор интената.

Валентина всплеснула руками, суетливо пригласила в дом и захлопотала на кухне, собираясь напоить гостью чаем. А та сидела на табуретке и озиралась вокруг. Заметила, как аккуратно расставленны на сушилке тарелки, бокалы. Опрокинуты на тумбочке чистые кастрюли, сковородка. На окне висела с каким-то веселым рисунком задергушка, на подоконнике стояли горшочки с геранью, играя разноцветием бутонов.

Зашумел чайник, запахло густым травяным ароматом. После длинной утомительной дороги чай был самым желанным напитком.

Женщины пили чай молча, если не считать реплики гостьи о хорошем подборе трав для заварки чая, о бездорожье, которую трудно преодолеть и прочей мелочи, которая приходит в голову в ситуациях, когда говорить не о чем, а намеченный разговор начинать еще рановато.

Гостью удивляло, что мать не спрашивает ничего о дочери. А у Валентины этот вопрос застрял непроходимым комом в горле.

- Что же вы не приезжаете к нам, Любушка тоскует по вам, - наконец озвучила гостья, висевший в воздухе вопрос.

Валентина не ответила ей, только заметно поджала губы. И гостья уже пожалела, что задала явно упрекающий вопрос.

- Да, конечно, работа, и добираться до города у вас тут почти невозможно и не на чем, - запречетала, отвечая на свой же вопрос, гостья, хотя все, что говорила не могла считать опраданием для матери, которая годами не находила возможности попроведовать дочь.

Разговор даже не пытался стронуться с места.

- У вас уютный домик. Ухоженный такой, как вы одна справляетесь? - с улыбкой похвалила гостья, переходя на другую тему.

- Ну как справляюсь, «я корова, я и бык, я и баба, и мужик!» - ответила Валентина улыбкой на улыбку. И на этом разговор опять оборвался.

- Скоро за мной заедет машина, наконец решила гостья приступить к разговору, ради которого приехала, - я хотела бы пригласить вас поехать со мной навестить Любушку. Она ждет вас. А назад вас привезет наша машина.

Валентина соскочила с табуретки, рванулась в соседнюю комнату, но тут же вернулась и заявила, что ей надо сбегать на работу, чтобы отпроситься у начальства.

Получив разрешение начальства, женщина бегом побежала вдоль деревенской улицы, завидев, что у ее дома уже стоит машина. Она пробежала мимо магазина, где можно было бы купить гостинец для дочери. Не остановилась толи потому, что не подумала об этом, толи боясь задержать машину. Быстро сменив платье, заявила о своей готовности ехать.

Машина уже выезжала за околицу деревни, и Валентина вдруг вскрикнула:

- Стой, стой, поворачивай назад! Мне надо взять малиновое варенье, которое любит Люба.

Всю дорогу ехали молча. Мария Ивановна, имя которой Валентина так и не вспомнила, взяла из ее рук довольно увесистый узел и положила на сидение между ними. Тупо брякнули банки, стукнувшись друг об друга.

- Носки и варежки еще положила, которые сама связала для дочки, оправдывала она большой размер узла.

-Это хорошо, Любушка порадуется, - похвалила Мария Ивановна.

- Наверное, она уже большенькая, подойдет ли ей моё вязание? – вдруг испуганно встрепенулась мать. Для нее дочь была все такой же маленькой, какую отвезла она ее в интенат.

- Все равно Любушка обрадуется, даже, если они будут малы. – поспешила Мария Ивановна успокоить мать и положила свою теплую, мягкую ладонь на руку своей спутницы. Она знала, что Люба отдаст носки и варежки маленькой девочке казашке, которую очень любила и была ее повадырем на прогулках. Бывало, что отдавала ей одну из двух конфет, которые получала, как и все, за завтраком.

Укачало. И обе женщины задремали . Дорога была дальней.

Глава З

Мать стояла столбом перед неузноваемо повзрослевшей дочерью и никак не осмеливалась дотронуться до нее. Руки висели, как плети.

Дочь не знала почему ее позвали в комнату для гостей и молча ждала объяснений.

- Любушка, к тебе приехала твоя мама, вот она, - Мария Ивановна притянула руку девочки к материнской руке.

- Мама! – вскричала девочка и вцепилась в стоящую рядом мать. Обе молчали: дочь от упоения счастьем, мать от пронзительно осознанной вины.

Мария Ивановна вышла, оставив их вдвоем. Она боялась разрыдаться и этим испортить радость встречи.

Потом был чай с малиновым вареньем. Мать и дочь, перебивая друг друга, вспоминали картинки из детства Любы. Перед глазами Валентины вдруг всплыли синяки на ногах дочери. Это напрочь вычеркнуло радость воспоминаний. Захотелось попросить прощения у дочери за эти синяки, но Валентина не сделала этого, чтобы не смешать горькое со сладким.

Носки, конечно же, не подошли, но Люба с радостью воскликнула:

-Зато они будут как раз Аяулым! Мама, к ней никто не приезжает. Как она обрадуется! Спасибо, мама!

Дочь, которая сидела до сих пор за столом напротив матери, встала, обошла стол и села рядом с матерью, прильнув к ней.

- Мама, давай пригласим эту девочку на чай с малиновым вареньем и Марию Ивановну тоже!

Валентине понравилась идея позвать на чай девочку с красивым и загадочным именем, но когда Люба пожелала пригласить Марию Ивановну, она вдруг осознала, как сильно срослись души Любы и этой женщины, и какое крохотное и тесное местечко осталось в сердце дочери для нее, для Валентины. Даже в первые часы встречи с матерью Люба пожелала близости этой женщины. Однако Валентина постаралась подавить обиду в себе и с деланной радостью согласилась с предложением дочери. Но обида матери тенью проскользнула перед девочкой и, почувствовав неладное в настроении матери, Люба еще теснее прижалась к ней.

- Мамочка, нежно произнесла она, и стенка, которая вдруг появилась между ними растаяла. Валентина тоже крепко обняла дочь. Вгляделась в нее долгим взглядом, и уродство дочери показалось ей таким незначительным, даже почти не заметным. Да, чего там, она была самой красивой.

Оставаться долго Валентина не могла. Но уезжая, обещала дочери, что как-нибудь вырвется и приедет к ней.

Люба не знала, что мать привезла директор интерната. Выяснять это никто не стал, да и некогда было. Мария Ивановна принесла рисунки Любы. Мать удивилась как же это она, почти слепая, может рисовать.

- Люба рисует лежа на полу. У нее есть лупа, которая крепиться на лбу. Лупа с подсветкой. Благодаря этой установке Люба видит, что рисует, - обяснила директор школы.

Мать не задерживала глаза на картинках, но, если бы она разбиралась в искусстве, то поняла бы, что эти картинки выдавали талант художника.

Причудливые стилизованные орнаменты рождались у девочки после прогулок с Марией Ивановной, которая нередко забирала ее в лес. Она расказывала девочке какими цветами усеяны поляны, давала понюхать арамат цветов. После этих давольно частых прогулок Люба научилась распознавать цветы по аромату.

Мария Ивановна срывала листочки с различных деревьев, цветы, вьющиеся растения, чтобы девочка могла разглядеть их, приближая к самым глазам. Она рассказывала, как под пробивающимися через листву деревьев лучами солнца, рождалась сказочная красота, которая способна радовать сердце человека, делать его добрее, благороднее. Мария Ивановна заостряла слух девочки на лесных звуках. Учила слышать легкий, едва уловимый шелет листьев среди стреката насекомых и оголтелый гомон птиц. Они слушали тяжелый гул леса в ветренный день и давали повод разгуляться своей фантазии.

Однажды в лесу Люба запела. Мария Ивановна замерла. Девочка пела сердцем. Голосом так не поют. Вернувшись с прогулки Мария Ивановна попросила музыкального работника школы прослушать голос девочки, но Люба петь не согласилась. При первой возможности Мария Ивановна повела девочку на концерт прославленного детского хора. Там пели и солисты вокала. Через несколько дней отрывок из одной, услашанной там песни, Люба воспроизвела в комнате. Дети, находившиеся там, захлопали в ладоши. Это было началом любиных концертов на школьной сцене. Занялись постановкой ее голоса. Песни подбирали вместе, так сказать, для души, то, что нравилось девочке, постепенно складывая для нее подходящий ее голосу репертуар.

Послушала песни дочери и Валентина. Мария Ивановна устроила специльный традиционный по случаю приезда родителей к воспитанникам интерната, концерт. Кроме Любы в день приезда ее мамы выступали и другие дети. Они пели, танцевали, даже показывали небольшие гимнастические этюды, позволительные для слепых. Спела песню на казахском языке и маленькая Аяулым.

- Это песня о маме, - пояснила Люба. - Аяулым очень скучает по своей маме, иногда плачет. Ее мама пьяница, часто била дочку, оставляла одну дома без пищи, но Аяулым говорит, что она все равно очень хорошая, просто ей тяжело живется. Когда она привезла дочку к нам в интернат, звала ее Аяшкой. Но Мария Ивановна сказала нам ее настоящее имя. Аяулым – отличница, умная и добрая девочка. Она сочиняет стихи, только на своем родном языке. Мария Ивановна попросила нашу учительницу по музыке положить ее стих на ноты, вот так и получилась эта песня о маме. Ты знаешь, мамочка, такая радость, у нас был медосмотр, и врачи сказали, что у Аяулым, похоже, можно восстановить зрение. Теперь Мария Ивановна возит ее на всякие анализы. Врачи проводят подготовительное лечение и потом сделают операцию. Представляешь, мамочка, Аяулым будет видеть! Мария Ивановна говорит, что такой случай уже был в интернате.

Валентина порадовалась за дочь, хорошо ей здесь. Но где-то, очень глубоко в сердце елозил и подтачивал его червячок. Трудно сказать это была уязвленная совесть или зависть к женщине, отломившей и присвоившей себе огромный кусок любви, которая по праву всецело должна принадлежать только ей, Валентине. Делить дочь она ни с кем не хотела. Этот червячок так и не дал ей вдохнуть счастье полной грудью.

Глава4

Было одиноко. Работа - дом, дом – работа. Хотелось выть. Необласканная, недолюбленная, но еще молодая и красивая она проводила рукой по своей эластичной нежной коже и искренне жалела, что ни одна рука не почувствует нежность этой кожи и не насладиться ее прелестью. Казалось жизнь замерла в этой ядовитой тоске, но, увы, годы пролетали сменяя друг друга не оставляя никаких изменений, только сгущая тоску и делая ее еще ядовитее. Иногда вспоминалась дочь, но долго не задерживаясь, уплывала, как ненадоедливый, ни на что не претендующий призрак. Недообдуманной, недовзвешенной причиной тому было поселившееся в интернате спокойствие при виде обустроенности жизни дочери. Ей Валентине куда хуже живется, чем дочери.

Вспоминалось обещание приехать к ней, а как? Мало ли, много ли, забот хватает. Коровенка есть, теленок. Их по утрам надо на выпоса выгонять. Опять же кто будет доить? Доверишься людям, только коровенку испортят. Кому охото пальцы утруждать, высвобождая вымя до конца, а это сразу скажется на удое. Тут куры, гуси, утки. А работа? Кто держать-то будет тебя, если будешь разъезжать по своим надобностям. В деревне работу найти, что в рай попасть.

Так вполне резонно думалось Валентине. Но совсем не так думалось Марии Ивановне. В один из летних дней, возвращаясь с работы домой Валентина заметила у калитки своего дома женщину. Чем ближе, ох, да это же директор интерната. Валентина зашагала быстрее, даже побежала. Женщины обнялись. Ахая, что вот нежданно, негаданно, что есть же Бог, и о ней вспомнили, Валентина наконец достала из какой- то щели над дверью ключ и, открыв дверь, впустила гостью в дом

Не обессудь, Валюша, я к тебе не на денек приехала, отпуск у меня. Так захотелось деревенским воздухом подышать, - говорила гостья совсем неизвиняющимся тоном, как, будто здесь жил человек, испытывающий потребность видеть ее.

- Да, ради Бога, хоть совсем поселяйтесь, я одна от скуки помираю, - отвечала Валентина, совсем не сознавая ответственности за свои слова.

- Ну, совсем, не совсем, а недельку-то погощу, помогу тебе, чем смогу.

Гостья подтянула к себе большую туго набитую сумку.

- Я вот привезла городского лакомства – фрукты, колбасу, у вас тут рынка нет. Ничего не завозят.

- А навезла-то, будто у меня семеро под лавкой, - нарочито возмутилась хозяйка дома.

- Разве фруктов бывает много!- в тон ей отшутилась гостья.

Отшумел чайник. Завершилось чаепитие. Валентина так и не обмолвилась о дочери.

- А у меня для тебя есть еще один подарок, - сказала гостья и вытащила из папки чей-то портрет. - Это Любушка по памяти нарисовала тебя.

Валентина взяла из рук гостьи рисунок.

- Я такая уродина? – толи растерялась, толи расстроилась Валентина.

- Да что ты! Даже, если есть какие недоработки так ведь это почти вслепую нарисовано. Когда она рисовала, так волновалась, все спрашивала, похожа ли? Так ли мама улыбается? Моя мама самая красивая. Ведь на портрете у меня она получилась добрая! – горячилась Мария Ивановна, повторяя слова Любы. Голос ее дрожал.

- Ну, может быть. В искусстве я не разбираюсь, – отошла от конфуза Валентина и положила портрет сверху на шкаф.

«И запылится, и будет лежать там вечно», - подумала Мария Ивановна и тут же осудила себя: «зачем так плохо думать о человеке!»

- Ладно, если какой-то цветок рисуешь, можно его к глазам поднести, руками ощутить, А портрет человека-то как? - высказала свое недоумение Валентина.

- Она видела тебя сердцем. Любушка рисует то, что чувствует, а не то, что видит.

- Валя, а еще я привезла тебе Библию.

- У меня была Библия. Я пробовала читать, ничего не поняла. Там везде твердый знак и слова странные, какие-то «ежи на небеси». Отдала я ее соседке.

-Ну, а эта понятная, переведенная на современный язык, на котором мы сейчас разговариваем. Мне ее подарили благовестники. Начнем читать и что-нибудь поймем.

Глаза уже смыкались: гостья с дороги, Валентина после работы. Где- то на полуслове и уснули.

Утром встали обе спозаранку, одна с подойником выскочила во двор, другая занялась готовкой пищи. Мария Ивановна мучила себя одним и тем же вопросом: почему Валентина не кинулась расспрашивать о дочери сразу же, как сделала бы любая мать, ведь уже несколько лет не видела своего ребенка. Мария Ивановна и в этот раз скрыла от Любы, о поездке в деревню, чтобы она ни в коем случае не догадалась, что поехала приглашать маму, ведь для Любы несравненно важнее, если мама сама приезжает, соскучившись.

Глава5

Прошел уже почти месяц, как уехала Мария Ивановна. Валентина не приняла ее приглашения вполне, как она считала, оправданно и обоснованно, сомнения ее не посещали, раскаяние не мучило. Люба получала квартиру. И директор интерната предлагала переселиться Валентине к дочери, ведь ей, слепой, будет трудно жить одной в квартире.

«Ну да, конечно, «ехать в Москву разгонять тоску». Бросить дом, хозяйство… Как легко люди рассуждают!» – бунтовал разум Валентины.

Трудности, с которыми столкнется дочь, реально Валентина не представляла, да и не задумывалась над этим. К тому же, чего им со взрослой уже дочкой вместе делать? Пусть выходит замуж, обзаводится семьей. А Валентине и о себе подумать надо, еще молодая, чего себя заживо хоронить.

Предложил сойтись вдовец с двумя сыновьями из соседней деревни. Обещал любить и жаловать, если она сумеет заменить детям мать. Обременять себя лишними заботами не хотелось, но других предложений не было. «И куда смотрят эти мужики», - сокрушалась Валентина, всматриваясь в зеркало. Но, заметив, углубляющиеся моршины, со вздохом проворчала: - «Да и мне чего уже ждать да выбирать, как говорится: «Я стою у ресторана, замуж поздно, сдохнуть рано».

Хозяйка Валентина хорошая. Стол полон еды. Ну а в другом не обессудьте, опыта материнского не набралась. На том и согласилась сойтись.

Чувствовал ли кто-нибудь из четверых, что обрел семью, трудно сказать. Пожалуй, пока только приглядывались друг к другу, понимали, что надо смириться.

Почувствовать себя любимой новым сожителем Валентина не могла, ловя его тревожные взгляды на сыновьях, видела - им принадлежит его сердце. Претворяться любящей мамой не умела, хотя понимала, что этим могла бы завоевать расположение их отца. Срастется ли все? А если нет, такое сожительство – одни бремена.

Тимофей, так звали ее нового сожителя, не спешил выставлять притензии, да и к чему придирешься, дети сыты, ухожены. Полюбить их, совершенно чужих, сразу невозможно, обманывать не стоит, дети это сразу улавливают. Почувствуют притворство и тогда вообще не пойдут на сближение. Прежде чем переехать к Валентине, Тимофей серьезно поговорил с детьми, рассказал о возможных трудностях, о том, что женщина, с которой он хочет продолжить свою жизнь, конечно, не мама. Он постарался обьяснить, что тем не менее с ней будет легче, потому как его, работающего на лесовозе, подолгу не бывает дома, а они еще малы, чтобы перейти на полную самостоятельность. Да дети уже и сами убедились, ведь больше года без мамы. Трудно им, измучился папа. Они знали, как сильно их любит папа, потому в обиду их не даст. Ну а остальное можно терпеть. Оставшись без матери, дети быстро взрослеют.

Почувствовать облегчение от того, что в доме появилась мужская рука, Валетина пока тоже не успела. Большее время он на работе, в разъездах, все дела по хозяйству так же лежат на ее плечах, да еще добавилась забота о детях. Проблескивать начала мысль, что сделала неверный шаг. « Не было у бабы хлопот, купила баба порося», - пришла на память поговорка, и от этого на душе стало еще досаднее.

Тучу в доме начал замечать и Тимофей. Угрюмый взгляд, поджатые губы ничего хорошего не предвещали. Он чувствовал – молчит, а если заговорит, это уже будут грозовые молнии.

Тимофей позволил себе взять несколько дней отпуска без содержания. Он понял, что сейчас это просто необходимо. Надо установить благоприятную погоду дома. С утра помог управиться на кухне, развесил белье, вместе с сыновьями натоскав воды, дров, растопил баню. Валентина напекла блинов. Распаренные краснощекие мальчишки, поблескивая карими глазами, как у отца, швыркали чай, уплетая блинчики, начиненные творогом. Чинно попивал чай отец, грузный с небольшим брюшком мужик с крепкими, мускулистыми руками. В нем сидела мощная, надежная сила. Валентина, тоже разрумяненная после жаркой бани, едва успевала разливать чай, изредка прихлебывая сама, и разглядывала свою новую, невесть откуда свалившуюся семью. Валентина, непривыкшая к такой семейной идилии, ощущала себя чужой в ней. И все казалось чем-то неестественным и не надежным. Все рассыпится и улетучится, как небывало.

Уложив детей спать в дышащие свежестью постели, Тимофей вышел из детской, подошел к этажерке с книгами и взял Библию, ту, что подарила Мария Ивановна. «Почитаем», - предложил он. Валентина неопределенно пожала плечами. Тимофей ласково обняв за плечи, усадил ее рядом. Быстрым движением пальцев пролистнул несколько страниц, ища что-то, и прочитал своим басовитым голосом о том, что дети – это дар божий, данный людям на счастье. Она молчала.

Зная от людей, что у Валентины есть дочь, что живет она в городе, Тимофей неожиданно предложил Валентине всей семьей съездить к ней.

- Детей познакомим. Вот оформим наш брак, если ты не против, я удочерю ее, и будут дети родными. Где она там живет, сколько ей лет, чем занимается? - поинтересовался Тимофей. Валентина обнаружила вдруг, что не может ответить на его вопросы. Даже возраст дочери пришлось мысленно подсчитать.

- Она почти слепая. Закончила школу-интернат. Ей, как инвалиду, дали квартиру, - пересказала Валентина информацию Марии Ивановны. В голове у нее переплелись сразу две мысли и мешали друг другу, и будоражили душу. Он сообщил, что собирается официально жениться на ней, и он так живо интересуется ее, совсем для него чужим ребенком, к тому же собирается удочерить девочку. Ко всему этому Валентина никак не была готова и сейчас чувствовала себя слегка опьяненной.

Намерение Тимофея было твердым, и семья собралась в дорогу. Обдумали, что надо взять в подарок и, обнаружив, что в деревенском магазине нет ничего интересного, решили подобрать подарок в городе. Тимофей предложил сделать это вместе с Любой по ее вкусу и желанию.

Заказали такси.

Глава 6

Подъезжая к городу, Валентина вдруг испугалась, вспомнив, что дочь с уродливым лицом. Им ведь станет противно смотреть на нее. Перед глазами всплыли синяки на ногах дочери. В ушах зазвучал окрик: «Урод!». Как повлияет это на их взаимоотношениях с Тимофеем, не пойдет ли он теперь взадпетки. Кому охота родниться с уродом!

В школе – интернате их встретила Мария Ивановна. Искренне обрадовалась Валентине, горячо обняла ее и затем вопросительным взглядом потребовала объяснения о спутниках. Валентина, растерявшись, молчала. Тогда Тимофей протянул директору интерната руку, назвал свое имя и сообщил ей, что это семья Валентины. Теперь от неожиданности растерялась Мария Ивановна, но быстро взяла себя в руки, поздравила с рождением семьи и выразила свою радость.

- Любушка сейчас у продюсера. Записывают ее пение. Будет создан альбом ее песен. Вы приехали очень кстати, такое огромное событие в жизни нашей девочки, - залпом выложила всю информацию женщина, и было видно, что это событие не менее важно для нее самой.

-Она поет? - с восхищением в голосе воскликнул Тимофей.

- Еще как! Она пленила бы весь зал, если бы могла выйти на сцену.

- Но разве слепота - помеха этому?

- Вы не в курсе, наверное, у девочки большие дефекты на лице. Они смущают ее, да и не эстетичны для сцены, - пояснила Мария Ивановна.

На квартиру Любы семью отвезла директор интерната. Там уже было много народу. Все суетились, готовились к приезду Любы. Посредине большого зала стоял накрытый яствами и дорогими винами стол. Видно, событие, ради которого собрались, хотели отпраздновать широко. Квартира была на третьем этаже, в доме новейшей планировки, с прекрасной лоджией, на которую было два выхода: из зала и из большой, со стандартно вмонтированной мебелью, кухни. Много кабинетов обошла Мария Ивановна, чтобы добиться этой квартиры, вместо предлагаемой на первом этаже малосемейного общежития.

- Здесь учителя, воспитатели Любушки, бывшие ее соклассники, - пояснила Мария Ивановна, показывая квартиру родственникам Любы. Было видно, что она и является главным организатором празднества.

Звонок в дверь, и прихожую заполнили новые гости. Среди них Валентина увидела высокую девушку с театральной маской на лице. Это была ее дочь. И было непонятно, маска расстроила или обрадовала мать. Никто больше, кроме Тимофея и его мальчишек происходящему не удивились. Видно, для них это было привычным явлением.

За стол никто не садился, да и не на что было садиться. Кто-то шумно открыл шампанское, разлил в фужеры, которые стояли на тумбочке возле стола. Все разом разобрали фужеры, и начались поздравления. Они сыпались со всех сторон. Реакцию Любы никто испод маски увидеть не мог. Когда поздравления стихли, Люба подошла к Марии Ивановне, обняла ее и, повернувшись к людям, сказала:

- «Вот чья это заслуга! Вот чья это победа!»

Все захлопали в ладоши.

Валентина стояла, как заледенелая. Ком застрял в ее горле. Зависть сдавила ее шею. Опять эта женщина, она встала между ними с дочерью и отторгла ее, присвоила себе ее дочь!

Оглушенная, Валентина не сразу поняла, что случилось дальше. Мария Ивановна объединила в кучку их всех четверых, с Тимофеем и мальчишками и подтолкнула поближе к Любе.

- Любушка! Прими в твой торжественный день самый главный подарок! Твоя мама! – Люба обняла маму и так застыла в долгом объятии.

- Но это еще не все. Вот твоя новая семья.

Тимофей обнял девушку, поздравил ее с выходом альбома и затем представил ей своих мальчишек.

Люба присела перед мальчиками на корточки, как когда-то давно у подъезда интерната сделала Мария Ивановна, и вдруг неожиданно для всех сняла с лица маску.

Онемели все. А мальчишки потянулись руками к ее руке и весело сообщили ей: - «Ты наша сестра теперь».

По щекам Любы потекли слезы. Это были давно, еще в раннем детстве застывшие слезы. Растаяли

Глава 7

Тимофей вел себя так, будто не замечал уродства девушки. Мальчишки как срослись с ней, то разглядывали рисунки Любы, то сами рисовали и радовались, когда девушка под лупой разглядывала их работу и хвалила. Всей семьей слушали пение девушки, и никто, казалось, не замечал ее уродства. «Притворяются» - заключила Валентина, и при этой мысли ей становилось мерзко, таяла даже еще толком не утвердившаяся надежда на счастье. Все ей казалось игрой. А когда игра заканчивается, как правило, ее участники разбегаются, и начинается тоска.

Появилось предложение поездить по магазинам. Люба взяла маску, чтобы надеть на лицо.

- Любушка, - мальчишки предпочли это имя, как им казалось наиболее подходящее для их новой сестры, - не надо маску, все ведь хорошо, воспротивились они. Люба обняла их, потрепала вихри на головах и все же надела маску.

Покупки делали весело. Выбрали MP3-плеер, теперь будет возможность прослушать весь репертуар Любы. Купили наряды для мамы и Любы, игрушки для мальчишек. Побывали в цирке, побаловались мороженным в кафе. Приехали домой усталые, но довольные. Мама с мальчишками отправились на кухню «соображать» обед.

- Люба, долго задерживаться мы не сможем. В деревне хозяйство, животные, соседка взялась присмотреть, - но надо, как говориться, честь иметь, скорее освободить ее. Да и отпуск у меня всего несколько дней. Надо бы поговорить. Взяв девушку за руку, Тимофей подвел ее к стулу, усадил и из-за спины обнял девушку за плечи. – У нас есть кое-какие сбережения, он специально назвал сбережения общими, чтобы не смутить девушку : кто он ей, чужой дядя. – Как ты смотришь, если сделать пластическую операцию? Тебе надо выходить на сцену. Бог таланты с плеча на отмаш не раскидывает. Талант ценить надо, пусть он приносит людям радость. У тебя прекрасный голос.

Люба молчала. Но сердце ее всколыхнула радость: неужели это возможно! Неужели не надо будет надевать маску?

- Вы думаете все это, – девушка по воздуху очертила овал своего лица, - можно устранить?

- Ну, не такое исправляют специалисты. Подберем хорошую клинику, врача.

- Это же очень дорого!

- Не дороже денег, – отшутился Тимофей, - мы, пожалуй, одолеем.

Помолчали, каждый думая о своем.

- Люба, у меня не скоро будет возможность приехать, а надо обговорить еще один важный и неотложный вопрос. Мы с твоей мамой не узаконили отношения, хотя живем уже приличное время. В связи с этим необходимо установить родство и с тобой. Я хочу удочерить тебя. Ты согласна?

Люба резко вскинула голову. Однако через минуту, как-будто погасив какой-то всплеск чувств, протянула к нему руку. Он всретил ее руку своей.

- Тимофей Павлович, – я очень благодарна вам за все. Но, простите, принять предложение стать вашей дочерью, не могу. У меня есть папа. Я никогда не видела его, но он есть, и все свое детство я ждала его. И потому никого, кроме него, я не смогу назвать папой. Я буду искать его и найду.

- Люба,.. - Тимофей помолчал, будто не решаясь сказать, но и не сказать не мог. - Люба, принимая такое решение я вынужден был навести справки о твоем отце, поскольку не смогу без его согласия удочерить тебя.

- Люба! - Тимофей сжал руку девушки между своими ладонями. – Люба, твоего отца больше нет. Он умер три года назад. Мы сможем съездить к его могиле. Прости, что нанес тебе такой удар!

Девушка молчала. Тимофей вышел, ей лучше сейчас остаться одной.

Все оставшиеся дни отпуска Тимофей с Марией Ивановной бегали по клиникам, выбирая лучшего хирурга по пластическим операциям. Тимофей мало что в этом смыслил, а его спутница была чрезвычайно придирчива, и никто ее не устраивал. К избранным водили Любу. Если врач с легкостью соглашался, Мария Ивановна сомневалась в его способностях, потому что дефекты на лице были страшные, и тут легкого решения не примешь. Не устраивало ее и предложение сделать несколько поэтапных операций, всё-таки столько наркоза – не шутка для организма.

- Давайте доверимся Иегове Богу, я всю ночь молился, думаю, наш сегодняшний выбор не случайный, - предложил Тимофей, когда они вышли из кабинета, пообещав врачу подумать.

- Вы,Тимофей Павлович, Свидетель Иеговы? - спросила Мария Ивановна.

Тимофей не ответил, и было заметно, что в этом молчании есть скрытый смысл.

-Вы назвали Бога Иеговой. У вас есть какой-то свой Бог? - Не желая мириться с молчанием, полюбопытствовала Люба.

- Бог, Люба, один и нет другого. В Библии есть его имя, и кто внимательно читает ее, тот знает. Многим знакома также молитва «Отче наш». Ее часто произносят. А она начинается просьбой: «Пусть святится имя твое». Как же оно будет святиться, имя это, если его даже не знают? Больше принято обращаться к нему, называя титулы: Бог, Господь, Всевышний. Но ведь и у врача, и у инженера, у любого титулованного человека есть имя. Есть оно и у Бога. «Меня зовут Иегова на века», сказал он в Библии. А Библия – руководство для нас. Чему бы религии ни учили, лучше правду узнавать из первоисточника. Верно? – будто ища поддержки, - спросил Тимофей.

- Вы так благородны в своих делах, видно, в этом влияние Иеговы. Я бы хотела узнать о нем как можно больше, - заключила девушка.

Тимофей оплатил операцию, и Любу положили в больницу.

- Вы не волнуйтесь, я постоянно буду с ней, - заверила Мария Ивановна, прощаясь и обнимая мать девочки, хотя та не проявляла никакого беспокойства.

По дороге домой Валентина угрюмо молчала. Все это время она не принимала никакого участия в решении проблемы лечения дочери. Гложима обидой, что чужая женщина, как полноправная хозяйка положения, занимается судьбой ее, Валиной, дочери, она была зла на весь мир, в том числе и на Тимофея, и на мальчишек, которые с какой-то стати так привязались к Любе, будто она им действительно близка и дорога.

Тимофей, не зная истинных мотивов ее плохого настроения и принимая это за переживания об исходе операции, решил успокоить ее, выразив уверенность, что все будет хорошо. Он сел бочком и развернулся с первого сидения к ней лицом.

- Хирург сказал, что выправит перегородку носа, вставив пластинку. Сложнее нарастить крылья носа, ведь в них полное отсутствие хрящей, только кожа. Но врач выразил уверенность, что и эта проблема разрешима.

Валентина ничего не ответила, только, поджав губы, отвернулась к окну.

Глава 8

Злая вьюга завывала в груди Валентины. Иногда вихрем заметались переживания о том, как там обстоит дело с операцией, но быстро этим же вихрем уносились, и снова, как песком в лицо, захлестывала обида, причину которой Валентина четко объяснить себе не могла. Все в доме кружилось, вертелось вокруг каких-то проблем, а ей уже хотелось чего-то для себя. Хотелось, наконец стать для кого-то главной, самой важной и самой дорогой. Она устала от одиночества, от неуверенности в состоятельности сложившихся отношений в семье.

Мальчишки, во всем старались помочь Валентине. Умели подтереть пол, снять пыль с мебели, полить цветы. Во дворе вообще управлялись с мужским подходом к делу: почищен курятник, залит водоем для гусей и уток. Повторять задание ребятам не надо было, один раз отец все показал, объяснил, и все понято. По возвращении домой Тимофей хвалил ребят, давал какие-то еще указания.

- Папа, там за сараем частокол кто-то поломал, Витя, что через дом от нас живет, говорит, что знает, кто это сделал, хочет наказать их, - обратился один из сыновей к отцу.

- Не стоит этого делать, лучше попросите тех мальчишек помочь вам отремонтировать забор. Вместе и работать веселее, и дружбу завести легче. Идет? - рассудил отец. Мальчишка охотно согласился.

Для Валентины во взаимоотношениях отца с детьми все было ново и нравилось ей. Правда, не все было понятным. Однажды вытащил шоколадную кофетку из кармана пиджака, подозвал младшенького и спрашивает, знает ли он сколько в семье человек. Тот, глотая слюнки при виде конфетки, подсчитал - четверо.

- Меня угостили конфеткой, таких в нашем магазине нет. Давай возьмем нож и разделим на всех четверых. Тимофей раздал каждому дольки. Валентину это возмутило.

- Ты же взрослый человек. Не можешь унять желания? Чего раскромсал конфетку, разделил бы им попалам.

-Нет, Валя, так нельзя. Дети вырастут эгоистами, все для них. Такое понятие станет для них закономерным. Они не научаться заботится о родителях. Мой отец был болезненным человеком, работал сторожем с минимальной зарплатой, а семья была большая. Лакомства редко появлялись на столе. А когда старшие дети пошли работать, появился достаток. Вот тогда я заметил, что отец взял сладкое и съел. Я был потрясен, разве мужчины едят сладкое?! Живет такое понятие – все лучшее детям, И мы действительно все так поступаем. Но это надо делать умело. Например, угощая чем-то детей, надо на их глазах сколько-то убирать, говоря, что это для папы с мамой. Позже это можно отдать им, но уже как вновь распределенное на всех. Мы любим детей и заботимся о них, но надо учить их любить родителей и заботиться о них.

Валентина замечала, что Тимофей никогда не кричит, не ругается, не дает подзатыльники, как многие из ее соседей делают. Отец ребячился, когда играл с сыновьями, а давая поручения, был требовательным, чтобы знали: он ждет неукоснительного выполнения. Никогда не грозился наказать, если что-то не будет выполнено.

А Тимофей просто усвоил, знакомясь с Богом, что Иегова не хочет, чтобы его боялись, хочет, чтобы из любви выполняли его требования. И это стало эталоном для него, как для отца. Раньше, когда Тимофей слышал, что верующих называют «богобоязненными», он возмущался, не понимая, чего же тогда говорить, что Бог - есть любовь. Любовь и страх одновременно? – что-то неподдающееся никакой логике. Только вдумываясь в прочитанное, только размышляя над делами Бога, Тимофей понял смысл этого слова. Богобоязненный человек боится обидеть Бога своими нехорошими поступками. А это уже далеко не животный страх.

- Складно как-то у тебя получается управлять сыновьями, - отметила однажды женщина. – Вроде никогда не строжишься над ними, но они послушны тебе.

- Строгость, Валюша, не всегда подходящей бывает. Важно, чтобы они видели мою справедливость. Я читал в Библии, что Бог никого ни к чему не принуждает. Он объясняет, какой путь приведет к успеху, а какой - к поражению и дает нам выбор. Вот и детей вразумлять надо.

По возвращении из рейса Тимофей и ребята усаживались кружком и читали книгу. Книга большая, вся с яркими картинками, на которых все больше был нарисован Иисус, только не такой, жалкий, как на иконах, а живой, энергичный, и все больше среди народа. Мальчишек в такой час за уши не оттянешь, слушают, что мед пьют. Иногда, опершись об дверной косяк, прислушивалась и Валентина.

- Присоединяйся, Валюша, к нам, - пригласил ее в один из вечеров Тимофей. Она озорно отмахнулась: « Покуда я с вами тут буду балякать, жаркое пригорит», - и ушла на кухню. Но однажды Тимофей решил, что так дело дальше не пойдет. Он не просто должен быть помошником жены. Это в корне неправильно. Он здесь живет, значит, все заботы по дому равно лежат и на нем. Тимофей надел передник дал мелкие поручения мальчишкам, и все вместе принялись за приготовление пищи. Чтением занялись позже, ничего от этого не потеряли, зато Валентина сидела с ними.

В один из вечеров, вернувшись с рейса, Тимофей сказал, что надо ехать в город, первая операция прошла успешно. Любе некоторое время нужно отдохнуть, чтобы набраться сил перед следующей. Ей совершенно нельзя ничего поднимать. А, значит, нужна помощь. Правда, Мария Ивановна сейчас с ней, но ее надо подменять. Тимофей спросил, не поедет ли она, Валентина, ведь корову сейчас доить не надо, она стельная, а с остальным он с мальчишками справится.

- Ты уж, может быть, совсем туда переселишься? - зло огрызнулась Валентина,- чего хитрить. Сам хочешь поехать, поезжай, скатертью дорога!

- Валюша, успокойся какой-то бред в твоей голове. Выбрось весь этот мусор из своих мыслей. У нас все хорошо. Сейчас по - другому поступить нельзя, мы же ее родители.

- Что-то у Любки родителей расплодилось: и мамочек, и папочек!

- Не надо, Валюша, ты сейчас не в духе, давай обговорим это в другой раз. Тимофей притянул ее к своей груди и стал гладить рукой по волосам.

Тимофей понимал, что с Валентиной будет не просто. Она уставшая, измученная женщина. Но детям с ней, кажется, хорошо, и это главное. С тех пор, как заболела жена, и шла борьба за ее жизнь, в страшный момент, когда с двумя малолетними сынишками на коленях он сидел у ее гроба, боясь заглянуть в завтрашний день, он, был, как зверь, загнанный в угол. Отдать детей в приют. Детей, только что потерявших мать, лишить еще и отца, такой мысли он и допустить до себя не мог. Уезжая в рейс с головой, оставшейся дома, Тимофей рисковал сделать аварию. Опасности подвергались и дети одни без присмотра. Сердобольные соседи подбросили идею жениться на женщине из соседней деревни. Почти не задумываясь, он сделал молнееносный прыжок из угла, в который загнала его жизнь, так поступает зверь в подобном случае. И вот когда наконец задышалось легче, душу всколыхнула новая боль. Она появилась внезапо, можно даже сказать, неожиданно, но поразила, как молния. И молнией этой был вопрос Марии Ивановны: «Вы Свидетель Иеговы?» Ничего не мог ответить он на ее вопрос. Он так далеко ушел от Бога. Он не помнил, молился ли он в эти тяжелые годы. Наверное, нет. Он принимал решения сам, полагаясь только на самого себя, забыв о готовности Иеговы откликнуться на зов человека, помочь ему принять правильное решение. Когда он со своей первой семьей жил в городе, ходил на собрание Свидетелей Иеговы. Начал познавать библейскую истину. Прикипел сердцем к Библии. Познакомился с принципами Бога. Он знал, что Бог не одобрит брак, если избранница не единоверка, а тем более незарегистрированный брак. Так кто же он теперь – безбожник? Нет, только не это. Да, он упал. Упал низко. Но он поднимется. И никакая сила не помешает этому! Тимофей верил, что велика у Иеговы доброта, хотя и не заслужена людьми. Верил, что и его когда-нибудь он все равно простит. В Библии сказано, что праведный может и семь раз упасть, главное – он должен подняться. Тимофей поднимется. Обязательно поднимется. Брак с Валентиной теперь зарегистрирован. Он попросит старейшин закрепить братьев из собрания проводить изучение Библии с ним и со всей его семьей. Конечно, братьям трудно будет добираться до глубинки, но Тимофей уже знал, что эти служители Бога перед трудностями не останавливаются. Была надежда переселиться в город, где находилось собрание, которое он начинал посещать, но деньги, на которые можно было бы купить квартиру в городе, ушли на более важное – операцию Любе, к тому же Валентина ни за что не оставит свое нажитое и не поедет в чуждый для нее город. Тимофей не отчаивался, Бог усмотрит, как быть.

Глава9

Валентина, увидев дочь, растроилась, никаких изменений в лице Любы она не заметила. Такие деньги угроблены! Но Люба была настроена оптимистично.

-Мамочка ты знаешь как легко дышится! А скоро и крылья носа будут исправлены! Я так рада, мамочка. Спасибо вам за заботу обо мне! – говорила девочка и все гладила руки матери. Толи из-за неги, исходящей от рук дочери, толи из-за радости ее, Валетина тоже остро захотела поверить, что скоро это уродство сойдет с лица дочери и исченет, как страшный сон.

В один из дней к ним приехал Тимофей. Валентина восприняла его появление, как солнце, наконец ворвавшееся в окно в затянувшейся непогоде. Он такой большой плечистый и сильный подошел к двум своим женщинам, обнял их. И в доме поселились спокойствие и полнота жизни.

- Я тут приезжал по делам своим, спешу домой, но не мог же уехать, не повидав вас. Вот и гостинцев вам накупил.

Тимофей выложил на стол большой пакет фруктов, отнес в морозилку брикеты замороженного мяса, рыбы. Он был в преподнятом духе, и это дополнило уже воцарившееся здесь хорошее настроение.

- Встретился с твоим, Люба, хирургом, - обратился он к девушке, - врач спокоен и уверен, что все будет хорошо.

- И ты, Валюша, будь спокойна, мы по хозяйству справляемся.

Тихое счастье осторожно и вкрадчиво втискивалось в сердце женщины. Оно было таким трепетным, даже боязливым, как-будто кто - нибудь мог его выкрасть. Оно было даже пока необьяснимым, откуда свалилось и из чего собственно состоит?

Когда, распрощавшись, Тимофей ушел, Валентина, как бы рассуждая сама с собой, спросила дочь: «Интересно чего это он – «сбоку - припека», а так печется о тебе?»

- Мама, Тимофей Павлович близок к Богу. Для них с Марией Ивановной нет чужих людей. Мы читали в Библии, что с людьми надо поступать так, как хотелось бы, чтобы они поступали с тобой. Мудро сказано, правда, мама? Это считается золотым правилом.

Валентина не ответила. При упоминании имени той женщины, которая, в ее понятии, вероломно залезла между ею и дочкой, в груди опять всколыхнулся бунт. Природу этого бунта она не представляла. Даже ревностью это не назовешь, ведь ревность - это спутник безответной любви. А любовь даже мимолетом еще не посещала ее сердце. Даже материнской любви она не испытала, так, одна жалость, смешанная с ужасом, от которого хотелось отмахнуться, убежать, спрятаться.

- У нее, твоей Мариваны, своих детей что ли нет, вьется над тобой, как птица над гнездом? – почти с нескрываемым ехидством спросила Валентина.

- У Марии Ивановны, Люба всегда выговаривала каждый звук в имени дорогого ей человека, несколько десятков детей и над каждым она вьется, как птица над гнездом. Мама, она замечательный человек. Все эти дети инвалиды, к тому же они оторваны от дома, от мамы. Трудно понять неиспытавшему это. Она заменила им мать и постаралась, чтобы интернат для них стал домом, любимым домом, мама.

Валентина хотела еще раз сыхидничать, уточняя не стала ли эта женщина матерью и для Любы, но смолчала. Какая-то неосознанная сила остановила ее.

Разговор с дочерью продолжал преследовать Валентину на кухне, во время приготовления пищи, что для нее было противоестественным. Она никогда не позволяла себе в такой час отвлекаться на посторонние мысли. Еду надо готовить , прикладывая сердце. Только тогда она будет вкусной и полезной. У Валентины был мужской характер, непозволяющий распыляться одновременно на решение нескольких проблем. Как сказал один юморист, каждая проблема у мужчины находится в своей коробочке мозга, отделенной от остальных. И они, эти коробочки, не кантачат между собой.

Что-то из разговора с дочерью подкусывало самолюбие. Унижало Валентину. Но она не могла разгадать что именно, а может быть и не хотела разгадывать. Жизнь никогда не баловала ее. А вот терзать всегда готова была, и Валентина сумела обхитрить ее, спрятав себя в футляр. Когда не отвечаешь на вопрос: «почему?», он, этот вопрос, сам по себе исчезает и больше не мучает. Так легче жить.

Пришла Мария Ивановна. Она долго возилась в прихожей, растирая пальцы ног. «Утопалась, верно, со своими воспитанниками, ей что за дело до чужих детей?» - ворчливо подумала Валентина.

Обедали молча. И молчание было следствием того, что прежде, чем приступить к трапезе, Мария Ивановна, опустив голову, помолилась, создав неожиданную паузу. Валентина заметив, что помолилась и Люба, почувствовала себя «не в своей тарелке». Она никогда не молилась Богу, потому, что никогда не испытывала его заботу о себе, все, что имела, добилась в поте лица своего. Она верила, что Бог есть, но он для нее был чем-то аморфным, неуловимым. Она знала, что его надо бояться – покорает, знала, что он – есть любовь и, хотя никогда не приходилось купаться в лучах его любви, но раз так говорят, значит, оно так и есть, что спорить-то о том, чего не знаешь. Такие взоимоотношения с Богом Валентину вполне устраивали. Притензий она ему никогда не высказывала и считала, что к ней у него тоже никаких притензий быть не может. Слышала, что Бог запрещает убивать, воровать, она этого не делает. Идолопоклонство запрещает, так Валенина даже не знает, что это такое, а, значит, и не занимается этим. У нее спокойно на душе. О чем люди молятся?

Глава 10

Подошла очередь второй операции. Любу клали в больницу. Валентину мучили мысли о доме. Корова должна отелиться. Люба, слушая причитания матери, решила успокоить ее, сказав, что Мария Ивановна берет все заботы на себя. Все будет хорошо. Можно спокойно ехать домой.

От этих слов в груди Валентины опять всколыхнулась обида, но ее, эту обиду, сразу же урезонили заботы, которые на данный момент были важнее. Она без всяких притворств согласилась, что так будет лучше и уехала.

- Тетя Валя, мы соскучились по тебе и по Любушке тоже, - бросились к ней мальчишки. - А к нам теперь из города приезжают Свидетели Иеговы, рассказывают о Боге. Ты знаешь, он воскресит мертвых, и наша мама вернется к нам! – наперебой засыпали мальчишки новостями Валентину.

- Ну и хорошо, - скудно улыбнувшись ответила им Валентина и пошла к рукомойнику умыться. После комфорта Любиной квартиры таким убогим показался ей собственный дом. Но зато свой, «в гостях хорошо, а дома лучше!»

Мальчишки хлопотливо накрыли стол, запахло наваристым борщом, который они быстренько подогрели. Выложила на стол свои гостинцы и Валентина, чем привела мальчишек в восторг. Обедали, наперебой обмениваясь новостями. Оказалось, корова только вчера отелилась. А телят двое! Да такие смешные, только родились и уже норовят встать. Шатаются, ноги-то слабые. Мокрые такие, папа их обтер, в доме согрел. А теперь буржуйку в стайке затопил, тепло там. Папа корову подоил и малышей молозивом напоил, ребят угостил. Не вкусное оно, молозиво это, но папа говорит, что оно полезное.

- Где ж теперь папа? – поинтересовалась Валентина.

- Оправдываться пошел, звонить в контору, объяснять почему на работу не вышел. Говорит, что зададут ему баньку за это. И махнул рукой: «Ничего, попаримся!»

С порога увидев жену, Тимофей распростер руки: - « Голубушка ты моя!» - Они крепко обнялись. Мальчишки тут же подскочив, прилипли к ним.

Начались деревенские будни. Они для Валентины простые и понятные, но сейчас почему-то показались совсем даже необычными, а наполненными чем-то светлым, радужным. Поприбавилось, правда, забот – мальчонка в школу пошел, уроки, значиться, учить надо. Помогать ему папа не советовал, сказал поважать не стоит, пусть самостоятельно справляется со своими делами, но куда уж там, как не заглянешь в тетрадочку, не подскажешь чего, да и самой опять таки интересно, дело новое для нее.

Однако Тимофей стоял на своем. Он объяснил, что когда мы лезем со свой помощью - делаем медвежью услугу. Школьная программа расчитана на возраст детей. Значит надо просто напрячь свой мозг. Каждый раз самостоятельно справившись с заданием, ребенок становится уверенным в себе, набирается опыта.

-Но вот, оберегая свое дитя от нагрузок, мы без нужды лезем со своей помощью. И что? Мы расслабляем ребенка. Скомкиваем его волю, как скомкивают ненужную бумагу и бросают ее в корзину. Так происходит один раз, потом - второй, третий. И теперь мы возмущаемся, кричим: почему ребенок занимается чем попало, а не садится за уроки? А не садится он потому, что ждет нас. Зачем напрягаться самому!

- Помогать, Валюша, надо, иначе это было бы не полюдски. Но прежде надо убедиться, что ребенком приложены все усилия, все старания, а дело не идет.

Приехали в очередной раз Свидетели Иеговы, изучать с семьй Библию. Это были супруги Вадим и Ирина. Вадим будет заниматься с папой, потом с мальчиками. А Валентину пригласила изучать Библию Ирина.

- Ну да, конечно, я буду изучать Библию, а вон тот ворох белья Бог чтоли постирает?- уставившись на женщину колючими глазами, спросила Валентина.

В комнате воцарилась тишина.

-Валюша, мы поможем тебе и все успеем, как всегда, - первым опомнился Тимофей.

Почувствовав, что-то вроде стыда, Валентина смирилась.

Слегка отряхнувшись от стресса – ведь изначально было оговорено, что они приглашены для изучения Библии, к тому же потрясенная невиданным проявлением иждивенческого отношения к Богу, и этим сбитая с толку, Ира начала разговор с совсем неподготовленного вопроса, поинтересовалась, знает ли Валентина, где находится рай.

- Бог его знает где, а он есть? – ответила недоуменно Валентина.

Ира расказала о заблуждениях людей, одни считают, что рай на небе. Другие – где-то в загробном мире. На самом деле его нигде нет. Но будет. Это обещает Бог. Она спросила:

- А как вы думаете, откуда мы это знаем?

Валентина пожала плечами.

Ира взяла в руки Библию, – « Эта книга - письмо любящего нас Бога. В ней мы можем получить ответ на любые наши вопросы. - Дав Библию, предложила самой Валентине прочитать текст про рай из Откровения, последней книги Библии.

- Не будет боли, вопля. Не будет смерти? Как это? - в недоверчивом изумлении спросила та, коментируя прочитанное.

- Валентина, Бог не создавал человека для смерти, он должен был жить вечно. Но случилось нечто такое, из-за чего человек потерял вечную жизнь. Если вам интересно, мы ведь задержимся в вашей деревне несколько дней и могли бы разобраться в этом вопросе поподробнее.

- А где вы будете жить все эти дни? - спросила Валентина.

- До нас здесь уже были наши братья, так мы называем своих единоверцев, они сказали, что в вашей деревне можно снять квартиру. Мы супруги. И нам хватит маленькой комнатушки. Так обычно мы ездим по деревням.

- Зачем же искать квартиру, милости просим, поживите у нас Будете дорогими гостями.

Валентина покормила супругов обедом. Оказалось, они спешили. В их планах на сегодня было обойти несколько домов и донести до их жильцов благую весть, это значит радостную весть от Бога. «Чудные», - думала Валентина, ездить за три-девять земель в нашу глухомань, чтобы радовать людей какой-то вестью. Ну «каждый по своему с ума сходит». Однако люди эти показались Валентине хорошими. Ишь ты, не будет вопля, боли. Не будет смерти. Хотелось бы дожить до такого.

Удивляло Валентину и умение этих людей ладить с детьми, говорить с ними о том что, казалось, просто недоступно детям.Убедить в том, во что и взрослому поверить трудно.И все это в какой-то игровой форме. Вручили ребенку мяч и предложили выпустить его из рук, но так, чтобы мяч повис в воздухе. Конечно, не получилось. И еще спрашивают, почему. Понятно – мяч тяжелый. А потом, так хитро, как, мол, думаешь, а земной шар тяжелый? Это тебе не мяч. Сам огромный да еще на нем столько всего: поезда и машины, трактора и комбайны,дома с людьми и весь животный мир,а висит себе эта Земля и не падает.Спрашивается, кто его повесил и приказал не падать? Бог! Только он может это сделать. Потому и называется всемогущим. Все может! «Вжизь бы не догадалась так обьяснить. А ведь ребенок понял и поверил, что есть такой всемогущий Бог, - подумала Валентина.

Глава 11

Уезжая, супруги обещали приехать в начале следующего месяца, если удастся уладить с начальством на работе.

- Так вы еще где-то работаете, наверное, деньги мешками загребаете? - пошутила Валентина.

- Да нет, наши поездки - это не оплачиваемая работа. Это наше добровольное служение Богу. Чтобы поехать к вам, мы стараемся работать больше обычного, чтобы получить потом отгулы.

- Ничего себе, отгулы! Отгулы для отдыха даются, а вы ... Странно как-то.

-Разве мы, побывав у вас, не отдохнули? Познакомились с вами, с другими людьми из вашей деревни. Люди порадовались, узнав о Боге и мы рады за них, это же праздник души, – заверили супруги.

Не всегда Ира с мужем могли, как они говорили, уладить с начальством, и тогда вместо них приезжали другие служители Бога. И каждое такое посещение стало желанным для семьи и приносило освежение мыслям и чувствам. Соседи, с которыми тоже велось изучение Библии стали захаживать к Валентине. Раньше как дверь в ее хату открывалась никто не знал. Чаи распивали, делились впечатлениями от прочитанного в Библии. К себе зазывали. В морозные зимние дни тревожились, спрашивая, сумеют ли приехать ее постояльцы. Однако за редким исключением гости из города обязательно один раз в месяц, ни смотря ни на что, добирались до деревни. Как же все удивились, когда однажды после обильного снегопада, по бездорожью, братья пришли на лыжах! Вот разговору тогда было по деревне, а братьям работы изрядно поприбавилось, столько желающих изучать Библию появилось, что ежедневно только на обед часик свободный и оставался.

Все больше возникала мысль у людей о том, что неплохо было бы, как там, у горожан, иметь свое собрание, если бы к ним на постоянное жительство послали опытных проповедников. Интересно, бывает ли так? – рассуждали они.

Думали об этом и в городе, в собрании, которое курировало проповедническую деятельность в той деревне. Объявились и добровольцы переселиться на некоторое время туда - один из старейшин собрания, Вадим с женой Ириной, которые уже многоратно бывали в той деревне. Как только образовалась группа Свидетелей Иеговы, многие из тех, что изучали Библию, захотели сами проповедовать. Среди них был и Тимофей, Валентина его предложение проповедовать вместе с ним отвергла, ссылаясь на занятость. Тимофей хотел было возразить ей, что она на деревне не занятее других женщин, но остановил себя. Богу по принуждению не служат. Он любит радостного дарителя. К тому же Тимофей давно заметил, что у Валентины есть свое незыблимое представление о себе, своих возможностях. Она, если уж не может, то совсем не может. Если болеет, то уж больнее не бывает, и все это никакому сравнению с другими не подлежит. Потому говорить, что другие при тех же обстоятельствах служат Богу и даже берут на себя высокие обязательства, более чем бесполезно. Ее этим не проймешь.

Однажды, чтобы ободрить духовную сестру, Ирина, жена старейшины, выразив сочувствие по поводу усталости Валентины, шутливо заметила:

- Ничего, Валя, в Новом мире, в раю, мы с тобой будем молодыми, здоровыми и будем служить Богу сколько душе угодно.

- Да-а-а! Ты будешь служить по сто часов в месяц, а я – по пятьдесят!

- По пятьдесят?! – опешила Ирина, – мы же во всем будем одинаковыми, обе здоровые, обе молодые.

Валентина пожала плечами, выйти из рамок представления о стандартах своих возможностей она не могла. Играть роль радостного дарителя не собиралась. «Для всех, Ира , добра не наберешься, и себе надо сколько-то оставить. Мне трудно было в жизни, кто мне чем помог, делом каким или советом? Попросила однажды двух мужиков, проходящих мимо, флягу во двор занести, поллитра за эту работу затребовали. Сама , «как белка в колесе».

- Какой-то мудрец, Валя, сказал, что доброту трудно полностью раздать, потому что она все время возвращается.

Согласиться с выводами Иры женщина не могла, и ссылка на мудреца не возымела действия. «Что эта Ира в жизни испытала? Живет за мужем, как у Христа за пазухой и горя не знает, не клята и не мята. А она сколько от своих земляков натерпелась, Ире такое и не снилось.»

Ты же говорила, что каждый сам за свои поступки перед Богом ответит. Как пожили, за то и получили. Сколько обид я от них натерпелась а теперь об их спасении заботиться? Что я...? – Валентина покрутила пальцем у своего виска.

В Библии сказано: «Обида живет в груди глупых».

Ну, конечно, можно подумать, умные не обижаются!

Ира опешила: и правда, обижаются-то все. И тут только осенило: дело не в обиде. А в том, что некоторые люди хранят обиду в своей груди, продолжая травмировать себя – вот это глупо. Нельзя допускать, чтобы обида оставалась жить в твоей груди, прописалась там.

-Валя, человек, может, и не хотел обижать тебя. Возможно, его самого обидели, и он был не в духе. Может, недомогал, может, не разобрался и поспешил сказать необдуманное. Это, конечо, тоже плохо, но, главное, он не хотел обижать. Просто надо постараться понять и быть снисходительнее, и тогда обида уйдет, не оставив следа. Мы своими поступками тоже часто обижаем Бога, но, если раскаиваемся, он прощает наши грехи и даже выбрасывает их из своей памяти. Об этом сказано в Библии. А мы ведь равняемся на нашего Создателя. Ты знаешь, перед смертью Иисус просил Отца небесного простить его мучителей: «Не ведают, что делают», - оправдывал он их.

Ира знала, что душа этой женщины изранена обидами. Она опустошена из-за незбывшихся надежд. Но крик ее пронзителен, он выбивает силы, поглощает энергию. Надо, чтобы Валентина отвлеклась от себя, попробовала оказаться полезной кому-то. И тогда она возрастет в своих глазах и вырвется из под гнета собственного разума, утверждающего ее некчемность. Только сосредочившись на добрых делах для других, она сможет обрести счастье.

- Вот ты Валя, считаешь: пусть каждый получит по заслугам, а Бог говорит, что не смерти желает он грешнику, а спасения и предупреждает, что, если ты, зная путь к спасению, не показала его тому грешниу, он умрет, а виновата в этом будешь ты. Ты только представь, Валя, какая это честь помогать Богу спасать людей! По сути получается ты – его сорудник.

Жизнь в деревне менялась. Когда переехали супруги из собрания, мужики деревенские собрались и очень быстро отремонтировали заброшенный, но добротный дом для них. Каждый из своего хозяйства нашел чем поделиться с новоселами, так что уже было с чего начать обживаться. Вадиму нашлась сразу же работа, в деревне мужские руки нужны, особенно в скотном дворе. А медицинское образование Ирины вообще - на вес золота. Сплотились как-то очень заметно люди на деревне. Не зря в молитве «Отче наш» говориться: « Пусть святиться имя твое». Святое притягивает людей. Вкусивший однажды слово Бога, редко когда откажется от него.

-Валентина, как ты думаешь, зачем мы изучаем Библию? – спросила, приглашенная на чай Ирина.

- Ну, чтобы научиться правильно жить, как угодно Богу. Иначе в рай не попадешь. А хочется же, - простодушно призналась женщина.

-А вообще трудно угождать Богу?

- Мне трудно, – призналась женщина, – то нельзя и это нельзя. Я привыкла сама решать, как мне быть. А тут надо подчиняться.

- Трудно, Валентина, подчиняться тому, кого не любишь. Его требования всегда будут казаться неправильными. Обидными и даже жестокими. Мы читаем Библию, чтобы узнать какой он, Иегова, когда хорошо познакомимся с ним, узнаем как он любит нас, что делает для нас, тогда и мы тоже полюбим его. Ведь не мы первыми полюбили его, а он – нас. Подумай, прежде, чем создать человека, Бог сотворил рай. Прекрасный сад, где мыслимо и немыслимо сколько было благ для человека. И там поселил первых людей. Почему? Потому, что любит он человека - детище свое. Да, Бог требователен, но опять таки во благо нам, чтобы мы не испортили свою жизнь не пострадали из-за своих ошибок. Так делает любой родитель для своего ребенка. А Бог – наш Отец.

Мрачно стало на душе у Валентины после этого разговора с Ирой. Перед глазами всплыли синяки на ногах маленькой дочери. Вспомнилось и резануло ухо слово: «урод», почти ставшее именем девочки. Вспомнилось, как ушла из интерната, даже не попращавшись с дочерью. Чего уж таить, - просто, спихнув ее из своих рук, поспешила улизнуть. Вспомнилось, что не хотела мучить себя поездками к дочери, даже не утруждая себя мыслью, что девочка может скучать, может страдать. «Так делает любой родитель для своего ребенка», - говорит Ирина. - «Ох, любой ли!» - возразило сердце Валентины.

Вечером, отправив мальчишек спать, Валентина села на кровать. Тимофея не было дома. Он сейчас где-то в пути на своем лесовозе. Спать не хотелось, будоражили мысли, посеянные Ирой. В груди стало нестерпимо тесно.

- Иегова, Боже! Разве я – мать? Я же – урод, а не мать! Я никогда не заботилась о дочери. Я никогда и не любила ее. А она так радовалась встрече со мной, обнимала меня, гладила мои руки и все повторяла: - «Мама, мамочка!» Боже! Где же было мое сердце тогда?

- Иегова, я не умею любить! Я никогда не умела любить. Я никого, никогда не любила. Я не любила и маму свою. Знал бы ты, Иегова, с какими словами моими она ушла из жизни!? Мне страшно, Иегова, я – урод! Господи! Научи меня любить! - рыдание вырвалось из груди женщины.

- Тетя Валя, что с вами, почему плачете? - заскочили мальчики в комнату, очевидно, она забыла закрыть дверь.

Валентина притянула их к себе, крепо обняла.

- Ничего, не беспокойтесь, детки мои, все будет хорошо! – она поцеловала каждого в лоб и отправила спать. Это были ее первые материнские поцелуи.

Глава 12

Вадим и Ирина давно уехали. Закончился срок их назначения работать в деревне. За время их служения в деревне образовалась группа Свидетей Иеговы. Затем она переросла в собрание. Теперь старейшиной собрания назначен Тимофей. Старший сын его и двое других братьев стали служебными помощниками. Двое из собрания взяли на себя повышенные обязательства в служении. Таких называют пионерами, одной из них была Валентина. Жизнь в деревне приобрела совершенно новый смысл. Люди узнали что претерпевают тяготы жизни, болезни, потерю близких людей из-за того, что на земле хозяйничает сейчас Сатана. Многие из жителей этой деревни знали и почти ежедневно произносили молитву «Отче наш», но не понимали до сих пор смысл тех просьб, которые заключены в ней. Молитва эта от Иисуса Христа. И в ней просьба, чтобы на земле была воля Бога, а не Сатаны. Люди сблизились. И сроднило их понимание, что они и каждый из них, вкладывают свою лепту в утверждение законного владычества Иеговы, потому что «он сотворил все, и все по его воле существует и сотворено», так сказано в Библии. Не справедливо, если дом построил ты, а кто-то вдруг насильственно завладел им.

- Валентина, - как- то подошел к ней молодой соверующий, - я хочу попросить прощение за то,что в детстве ударил Любу по носу и сломал перегородку в нем. Я виноват и очень сожалею! - Парень был смущен.

- Да все уже поправлено, не переживай, поспешила успокоить его Валентина. - Ей сделали пластическую операцию. Все на лице изменилось.

- Мы с друзьями частенко слушаем ее песни из альбомов. У Любы прекрасный голос! Она случайно не собирается приехать погостить в нашей деревне?

Пока нет, она гастролирует за рубежом, много контрактов заключено. Но когда- нибудь всеравно приедет, она тоскует по деревне.

- Это было бы хорошо, будем ждать.

Расспрашивали о Любе в деревне многие восхищались тем, что простая девченка из глухой дереви стала такой знаменитой певицей. Хвалили и Валентину, что отвезла ее в город, поборолась за будущее дочери, здесь ее жизнь загубилась бы. От этой похвалы становилось Валентине дурно, хотелось провалиться сквозь землю. – «Видно, такова была воля Бога», - отвечала она, опустив голову.

Грех. Он преследует человека, угнетает его, закабаляет. Он способен оборвать полет души. И, кажется, нет от него избавления. Валетина много раз молилась Иегове, чтобы простил ее грех, потому что он, этот грех, не дает ей чувствовать себя полноценным человеком, а тем более служителем Бога. И Валентине казалось, что Бог не может простить ее. Такое не прощается.

Частенько, замечая, что Валентина чем-то угнетена, Тимофей решил осторожно разобраться в ее проблемах. Она доверительно рассказала о причинах своего растройства. Тимофей слушал внимательно, не перебивая вопросами, понимая, что говорить ей об этом не просто, не легко. Он не спешил давать свою оценку сложившейся ситуации. Не спешил успокаивать, и уж тем более, для облегчения души, оправдывать ее. Он молча обнял ее и не выпускал из своих обьятий.

- Дорогая моя, я понимаю тебя, знаю, что непросто стереть из памяти все, что было. Но, Валюша, чувства Бога многократно сильнее наших и то, что не подсилу человеку понять и простить, Бог может. Он чуток к движению сердца человека и, если человек осознал свои ошибки и раскаялся, он прощает . Ты это знаешь и без меня. Я хочу сказать о другом. Если ты не можешь поверить, что Бог простил, значит недоцениваешь его способность любить. Ты прислушайся, твое сердце заполнено порывом сделать для Бога как можно больше, отдаешь служению ему большое количество своего времени, своих сил. Но ведь ты знаешь, что это ты делаешь благодаря тому, что руководит тобой его Святой дух. А, значит, Бог с тобой, он благославляет тебя!

Валентина заплакала, уткнувшись в его плечо. Это были слезы облегчения. Нет, не только, это были слезы счастья, слезы женщины, вдруг получившей возможность расслабиться в неге, подобно бездомной кошке, которую подобрали и теперь лелеют на коленях. Что испытывала она сейчас к Тимофею? Любовь? Она такая, эта любовь? Может быть и нет, но, по крайней мере, этот человек сейчас был для нее дороже всех на свете.

Разговор с мужем толкнул Валентину на размышления, которые никогда раньше не появлялись да и не могли иметь место в ее голове.Она как бы глянула на себя прежнюю со стороны - такую полюбить невозможно. Значит, Иегова разглядел в ней что – хорошее. Хорошее, но такое крохотное, что даже Валентина за собой его не замечала. И это стало той искоркой, из которой может разгореться пламя. Вот что делает с людьми Бог!

- Звонила Мария Ивановна, вернулась с гастролей наша дочь. Есть предложение воспользоваться этим и забрать ее к нам, в деревню погостить! – едва переступив порог вскричал, вернувшийся с рейса Тимофей.

- Здорово! - ребята даже по детски запрыгали.

Валентина зардела от радости: – « Пригласим и Марию Ивановну!»

Завидев такси, жители деревни повыскакивали на улицу, и у дома Валентины тут же собралась толпа людей. Все уже знали, что должна приехать Люба. Когда из машины вышла девушка, все остались стоять, молча, оторопело уставившись на девушку. Хотя знали о пластических операциях, но память людская крепка, она упрямо ждала урода.

- Здравствуйте! – крикнула громко Люба и, раскинув руки, ринулась к толпе. И тут все ожило. Обьятия, поцелуи, слезы! В дом ввалились гурьбой. Что ж, в тесноте да не в обиде! Шум, гвалт. А дверь не перестовала открываться, и приходили все новые, и новые люди уже с соседних улиц. И радость размножилась, и вышла за рамки одного дома, и поплыла по деревне.

Не вскоре все разбрелись, а никто и не желал этого. Даже дорожная усталость забылась.

Гостей из города приглашали по очереди ко всем. Как сговорились, в каждом доме их встречал голос Любы, звучали ее песни. Вживую пела и сама Люба, это было ее благодарностью за радужное гостеприимство.

В воскресный день состоялась встреча собрания Свидетелей Иеговы. Приехал из города духовный брат с запланированной на этот день речью. Зал был полон. Этот зал построили сами, правда, приезжали духовные братья, добровольцы, имеющие различные строительные навыки и постоянно участвующие в подобных стройках. Построили быстро на удивление самим себе. Красивый зал.

Тимофей вел встречу, а Мария Ивановна, Люба и Валентина сидели рядом, такие родные и счастливые. Такие красивые! И было в этом что- то таинственное, неподдающееся сухому разуму.

Речь докладчика была о том, как важно сотрудникам Бога любить друг друга, о том что завещено это Иисусом Христом.

-Доченька, мы все рады твоим успехам в искусстве, но, я думаю тебе надо сократить количество контрактов, всех денег не заработаешь, всей славы не собирешь,- обратилась к Любе мать за обеденным столом. – Пора подумать и о душе.

Гостивший брат из городского собрания спросил Марию Ивановну и Любу, не хотели бы они серьезно заняться изучением Библии, ходить на собрание. Духовная жизнь особенная, совсем не похожая на суетную, которой живет весь мир сегодня.

- Теперь я на пенсии, и ничто не мешает этому, мы узнаем, какое собрание поближе к нам. Мы с Любушкой основное время теперь находимся вместе, будем посещать собрание. Нам понравилось, как скрупулезно вы изучаете Библию, понравилась дружелюбная атмосфера, - за обеих сразу ответила Мария Ивановна.

Сердце Валентины наполнилось благодарностью этой доброй милой женщине. Дочь рядом с надежным добрым другом.

- А еще очень волнительно, даже потрясающе сознавать, что ты – член всемирной организации,- выразила свое согласие девушка, - меня удивила слаженность ее работы, разбросана по всей земле, а действует, как один цельный организм. И еще, удивляет ваша непоколебимая вера! Хотелось бы понять, в чем сила этой веры, откуда такая убежденность? Ведь вера сама по себе как отдельная субстанция не существует. Я полагаю, что вы умеете находить в Библии множество доказательств, которые куют вашу убежденность, не иначе как. Хотелось бы научиться так исследовать Библию.

-Было бы желание, и полдела сделано! - поддержал девушку гость из города.

Люба не сказала, что будоражило ее душу все последнее время. Не сказала она и главную причину того, почему она уже давно для себя решила войти в эту организацию. Раздумывая о том, что жизнь столкнула ее с таким замечательным человеком, как Мария Ивановна, со всем коллективом интерната, ставшего ей родным домом, с Тимофеем Павловичем, узнав от них о Боге, о его непревзойденной любви к людям, Люба поняла, что нашла отца, которого ждала всю свою жизнь. Это Иегова Бог! Это Он окружил добрыми людьми, дал ее горемычной маме испытать счастье. Это он изменил интересы, стремления, нравы людей в ее деревне, преобразив их жизнь. Любящий отец для всех и для нее тоже. Для такой маленькой незначительной девочки.

Дом покинули все гости одновременно. Но он не опустел. Его заполнило счастье, прописавшееся сюда на постоянное место жительства. Огромное по величине счастье, однако, никого не стеснившее, напротив, раздвинувшее простор комнат, где стало вольготно дышать, вольготно думать и вольготно мечтать!