Военная история Древнего Египта Том I. Возникновение и развитие завоевательной политики до эпохи крупных войн XVI-XV вв. до х.э. [Всеволод Игоревич Авдиев] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Всеволод Игоревич Авдиев Военная история Древнего Египта Том I. Возникновение и развитие завоевательной политики до эпохи крупных войн XVI-XV вв. до х.э.
Москва Издательство "Советская наука" 1948 OCR Halgar Fenrirsson Сканы предоставил Bewerr [3] - конец страницы. В электронную версию не включены списки рисунков и карт и указатель имен и названий в латинской транскрипции Опечатки, указанные на вклеенном в конце книги листе, перенесены в текст без специальных комментариев.Введение
Война неразрывно связана с политикой; война является частью политической деятельности классов, народов и отдельных исторических деятелей. «Война, — указывает Ленин, — есть продолжение политики иными средствами. Всякая война нераздельно связана с тем политическим строем, из которого она вытекает. Ту самую политику, которую известная держава, известный класс внутри этой державы вел в течение долгого времени перед войной, неизбежно и неминуемо этот же самый класс продолжает во время войны, переменив только форму действия». (В. И. Ленин. Война и революция. Сочинения. Том XXX. Изд. 3-е. Москва, 1932, стр. 333). Военная история каждого государства теснейшим образом связана с его политической историей. Каждая война имеет свои социально-экономические корни, преследует определенные политические цели, оказывает то или иное влияние на развитие хозяйства, общества и государства, находит свое определенное отражение в идеологии. Поэтому при изучении военной истории каждого государства, при изучении каждой отдельной войны следует всегда ставить, тот вопрос, который Ленин в данном случае называл основным вопросом, вопрос о том, «какой классовый характер война носит, из-за чего эта война разразилась, какие классы ее ведут, какие исторические и историко-экономические условия ее вызвали». (В. И. Ленин. Там же, стр. 332). Именно под таким углом зрения следует изучать всякую военную историю, в том числе военную историю древних народов. Военную историю древневосточных народов мы сможем понять только в том случае, если мы установим классовый характер этих древних войн, а также связь между этими войнами и политикой тех или иных государств. История Древней Ассирии и Древнего Рима дают классические в этом отношении образцы. Развитие ассирийского и римского государств, их внутренняя структура и в значительной степени их культура тесно связаны с развитием систематически проводившейся военной политики. Но это не означает, что вся история того или иного народа, того или иного государства сводится к истории войн. В настоящее время уже нельзя, как [3] ранее, всю политическую историю сводить к военной истории и, с другой стороны, изучать историю военного дела, военного искусства и войн в отрыве от политической истории, более того, в отрыве от развития всего исторического процесса. Ведь война теснейшим образом связана с развитием хозяйства, классовой структуры общества, государства и культуры. Развитие производительных сил обусловливает уровень военной техники. Топор лесоруба в определенную эпоху превратился в боевую секиру. Лук охотника в своем усовершенствованном виде стал луком воина. Таким образом, технические навыки в изготовлении орудий труда лежат в основе технического оснащения войск. Архитектура развивается рука об руку с фортификацией. Формы организации труда оказывают свое неизбежное влияние на организацию военного дела во всех его видах. Война частичная или всеобщая охватывает собой громадные, все возрастающие количества людей, требуя от них полной координации действий, дисциплины, колоссальных волевых напряжений, определенных навыков, которые создаются и воспитываются десятилетиями и веками. Война требует определенных форм управления, тесно связанных с соответствующими формами и органами административной и государственной власти. Моральный фактор и военная пропаганда, имеющие столь крупное значение в военном деле, неразрывно связаны с уровнем развития культуры и специфической идеологией класса, народа и эпохи. Утрируя и доводя до нелепой крайности крупное политическое значение войн, фашисты, ослепленные своим смертоносным человеконенавистничеством, возвеличивали войну, как нечто абсолютно необходимое, абсолютное, само по себе существующее и вечное. Одурманенные запахом крови и угаром войны, подпавшие вольно или невольно под влияние фашистской пропаганды, подкупленные или пресмыкающиеся перед фашистским «начальством» эпигоны германской исторической науки, жалкие последыши и явные «лжеисторики» — фальсификаторы на все лады превозносили войну, как главный фактор, организующий человеческое общество, вернее, попросту пропагандировали ничем не прикрытый, самый циничный и откровенный грабеж в международных масштабах. Поэтому все эти писаки всячески пытались так или иначе оправдать и обосновать захватнические войны, в особенности наиболее грабительские и наиболее жестокие войны эпохи древневосточных рабовладельческих деспотий. Так, например, Эрбт в таких словах пытался оправдать и исторически обосновать явно захватнические войны древнеаккадского царя Саргона и его преемников, так называемых Саргонидов: «Всю территорию он (Саргон. В. А.) занимает и устанавливает в ней единообразный порядок... Завоевательные походы Саргонидов представляются нам в качестве величественных нашествий правителей и их воинов; их как-будто бы внезапно осенило откровение (Offenbarung). Божество ниспослало этим жителям пустынь знамение, ставшее побудительной [4] силой, чтобы через них совершить свою миссию в мире. Даже в более поздние времена сохраняли это знамение, чтобы при их новом возможном появлении снова быть во всеоружии» (W. Erbt, Weltgeschichte auf rassischer Grundlage, Lpz., 1934, S. 27). Историческая наивность попыток фашистских лжеученых обосновать необходимость этих захватнических войн не требует пояснений. По их мнению, война необходима, ибо она таинственным образом «оплодотворяет культуры и народы», ибо она не менее таинственным образом «возвещается свыше» таинственным голосом «откровения или судьбы, божества или трагического героя». Наконец, когда эти аргументы иссякали, фашистские писаки прибегали к самому элементарному аргументу, который специалист по логике может сравнить с палочным ударом, с ударом обухом по голове. Почему война необходима? — спрашивает фашистский писака. И тут же сам себе отвечает самым упрощенным способом. Она необходима, так как она необходима. Появилось даже специальное словечко «жизненная необходимость», которым объяснялся всякий грабительский захват «жизненного пространства». Так, тот же самый Эрбт говорил о завоевательных походах персидских царей: «Теперь начали персы свое победное шествие по Передней Азии; полностью проявилось стремление к расширению. Это не могло быть планом или внушением одного человека, но должно было в то же время быть выражением того настроения, которое владело его людьми. Беспокойство, жертва, а также то возвышенное чувство, которое подготавливает военные походы, было для них жизненной необходимостью» (там же, стр. 45). Марксистско-ленинская историческая наука, основанная на тщательном, глубоком и объективном анализе исторических источников и событий, вскрывает всю лживость и всю беспримерную фальсифицированность этих утверждений фашистских писак. Еще Энгельс в своем классическом труде «Происхождение семьи, частной собственности и государства» с поразительной четкостью вскрыл захватнический, грабительский, разбойничий характер древнейших завоевательных войн и их классовую природу, тех древнейших захватнических войн, которые возникли в тесной органической связи с процессом образования древнейшего рабовладельческого государства, в эпоху возникновения древнейшего классового общества. «Союз родственных племен становится повсюду необходимостью, а вскоре становится необходимым даже и слияние их и тем самым слияние отдельных территорий племен в одну общую территорию всего народа. Военачальник народа — rex, basileus, thiudans — становится необходимым, постоянным должностным лицом. Появляется народное собрание там, где его еще не существовало. Военачальник, совет, народное собрание образуют органы развивающейся из родового строя военной демократии. Военной потому, что, война и организация для войны становятся теперь регулярными функциями народной жизни. Богатства соседей возбуждают жадность народов, у которых приобретение богатства оказывается уже одной из [5] важнейших жизненных целей (буквально: einer der ersten Lebenszwecke). Они варвары: грабеж им кажется более легким и даже более почетным, чем созидательный труд (Erarbeiten). Война, которую раньше вели только для того, чтобы отомстить за нападения, или для того, чтобы расширить территорию, ставшую недостаточной, ведется теперь только ради грабежа, становится постоянным промыслом. Недаром высятся грозные стены вокруг новых укрепленных городов: в их рвах зияет могила родового строя, а их башни упираются уже в цивилизацию (ihre Tuerme ragen bereits hinein in die Zivilisation). То же самое происходит и внутри общества. Грабительские войны усиливают власть верховного военачальника, равно как и подчиненных начальников; соответствующее обычаю избрание их преемников из одних и тех же семейств мало-по-малу, в особенности со времени установления отцовского права, переходит в наследственную власть, которую сперва терпят, затем требуют и, наконец, узурпируют; закладываются основы наследственной королевской власти и наследственной знати. Так, органы родового строя постепенно отрываются от своих корней в народе, в роде, в фратрии, в племени, а весь родовой строй превращается в свою противоположность: из организации племен для свободного регулирования своих собственных дел он превращается в организацию для грабежа и угнетения соседей, а соответственно этому его органы из орудий народной воли превращаются в самостоятельные органы господства и угнетения, направленные против собственного народа. Но этого никогда не могло бы случиться, если бы алчное стремление к богатству не раскололо членов рода (die Gentilgenossen) на богатых и бедных, если бы «имущественные различия внутри одного и того же рода не превратили общность интересов в антагонизм между членами рода (Antagonismus der Gentilgenossen)» (Маркс) и если бы распространившееся рабство (die Ausdehnung der Sklaverei) не повело уже к тому, что добывание средств к существованию собственным трудом стало признаваться деятельностью, достойной лишь раба, более позорной, чем грабеж». (Ф. Энгельс. Происхождение семьи, частной собственности и государства, М., 1945, стр. 185-186. Немецкий текст по московскому изданию 1940, стр. 137-138.) Все эти чрезвычайно характерные и образные выражения, которые применили в данном случае Энгельс и Маркс, которого Энгельс цитирует, с полной ясностью указывают, что в данном случае процесс тесного сращения завоевательных разбойничьих войн с процессом возникновения древнейшего рабовладельческого общества как Энгельс, так и Маркс, очевидно, относили к эпохе перехода от родового строя к рабовладению, одним словом, ко времени возникновения и формирования древневосточных деспотий. Недаром Энгельс подчеркивает, вслед за Марксом, полное равенство «членов рода, родичей» своеобразным термином Gentilgenossen и указывает не на распространившееся рабство, а лишь на процесс распространения рабства (Ausdehnung der Sklaverei). Но, с другой стороны, Энгельс не менее ясно подчеркивает и то, что эти древнейшие захватнические войны [6] появляются уже в эпоху становления цивилизации, т. е. классового общества и государства, что видно из его слов: «ragen bereits hinein in die Zivilisation» — «уже проникают внутрь цивилизации». На эту тесную органическую связь древнейшего азиатского государства с грубой захватнической политикой Энгельс указывает в письме к Марксу от 6 июня 1853 г.: «Правительства на Востоке всегда имели только три ведомства: финансы (грабеж внутри страны), война (грабеж внутри страны и грабеж чужих стран) и общественные работы (забота о воспроизводстве)» (К. Маркс и Ф. Энгельс, Избранные письма, 1947, стр. 75). «Правительства на Востоке всегда имели только три ведомства: финансовое (ограбление собственного населения), военное (грабеж внутри и в чужих странах) и ведомство общественных работ (забота о воспроизведении)». (Сочинения Маркса и Энгельса, том 21, М., 1929, стр. 494.) Этому тезису и Маркс и Энгельс придавали большое принципиальное значение, как видно из того, что эта мысль почти в тех же самых словах выражена в статье «Британское владычество в Индии», напечатанной в New-Jork Daily Tribune 10 июня 1853 г., т. е. через четыре дня после написания вышеприведенного письма. «В Азии с незапамятных времен существовали лишь три отрасли управления: финансовое ведомство, или ведомство по ограблению своего собственного народа, военное ведомство, или ведомство по ограблению (других) народов, и, наконец, ведомство общественных работ». (К. Маркс, избранные произведения, М., 1940, т. II, стр. 520.) На захватнический завоевательный характер военной политики древних государств указал и Сталин, отметив, что внешней функцией этого государства было «расширять территорию своего, господствующего класса за счет территории других государств» (И. Сталин, Вопросы ленинизма, изд. 11-е, М., 1939, стр. 604). Вскрывая захватнический, грабительский характер завоевательных войн, марксистско-ленинская историческая наука одновременно с этим противопоставляет им освободительные справедливые войны, когда народ защищает свою родную землю, свою честь и свою свободу против наступающего захватчика. Эти освободительные войны имеют огромное прогрессивное значение. Они объединяют народ в борьбе за независимость и свободу, они укрепляют государство и воспитывают чувство патриотизма. Древняя история, в частности история Древнего Востока, дает огромный материал для изучения как несправедливых завоевательных, так и справедливых освободительных войн. Именно на Древнем Востоке была впервые в истории формулирована «теория» международного грабежа и угнетения народов, именно на Древнем Востоке была впервые формулирована «теория» великодержавного гнета и мирового господства, организованного на основе военного захвата территории и порабощения побежденных народов и сохраняемого при помощи кровавого террора и циничной пропаганды. Завоевательные походы аккадских Саргонидов, внешняя политика вавилонского [7] царя Хаммурапи, опустошительные походы ассирийских царей, образование мировой персидской державы являются древнейшими в истории примерами военно-агрессивной политики рабовладельческих государств. Наконец, процесс образования огромной римской империи закрепляет навеки в памяти народов тот кровавый режим насилия и гнета, который пытались установить во всем «римском мире» императоры, опиравшиеся на железные легионы и римские орлы. Но одновременно с этим древняя история, в частности история Древнего Востока, показывает нам, как еще вглубокой древности против дерзкого захватчика чужой территории восставали народы, не желавшие превращаться в рабов жестоких иноземных угнетателей. Упорная борьба, которую вели свободолюбивые и независимые горцы древней страны Урарту против ассирийских завоевателей, не менее ожесточенная борьба, которую вели свободные племена Бактрии и Согдианы против Александра Македонского, наконец, великая освободительная война греков против персов развертывают нам яркую картину великих народных войн древнего мира, несомненно имевших огромное историческое значение. Впервые в истории великая идея борьбы за освобождение своей родины нашла свое выражение в прекрасных словах греческого историка Геродота: «Считаю себя обязанным высказать здесь мое мнение о недавней войне... Я не погрешу против истины, если скажу, что настоящими спасителями Эллады от персидского разгрома явились афиняне. Их поведение и решило исход кампании. Высоко ценя свободу, они подняли на ноги весь эллинский мир и общими силами отразили врага. Так энергично может бороться только свободный народ». Военная история целого ряда древних государств, как, например, Ассирии, Персии, Греции и Рима, подверглась детальному и глубокому изучению. К сожалению, того же самого нельзя сказать о военной истории Древнего Египта, так как в данном случае даже основные проблемы еще не намечены и не поставлены специалистами-египтологами. Причиной этого является историческая «традиция», нередко сохраняющая порой односторонние, а иногда совершенно неправильные оценки и взгляды. Греки и римляне, заставшие Египет на закате исторического существования, привыкли смотреть на него, как на слабое в военно-политическом отношении государство, которое уже не могло вести самостоятельной внешней, а тем более военной, политики. Люди античного мира привыкли смотреть на древнеегипетский народ, как на народ, состоявший по преимуществу из дряхлых мудрецов, изнеженных жрецов и ловких торгашей. Такой взгляд на физическую немощь Египта и египтян нашел прекрасное отражение в рисунке, сохранившемся на одной античной вазе, который изображает мощную фигуру Геракла, избивающего множество тщедушных и мечущихся в панике египтян. Историческая традиция сохранила этот взгляд на невоинственность египтян вплоть до эпохи расцвета буржуазной исторической науки. Основываясь на крайне недостаточных и часто односторонних и искаженных источниках, в частности на Библии и на античных [8] авторах, Гегель в своих лекциях по философии истории крайне однобоко охарактеризовал национальные черты египетского характера: «классическую невоинственность» и «постоянное миролюбие». Основываясь при этом, главным образом, на Геродоте, Гегель писал об египтянах: «Они часто моются и купаются, очень прилежно стирают свои одежды, в то время как индусы, хотя и очень часто моют свое тело, однако, никогда не стирают своих одежд, так что нельзя вынести их вони. Один раз в месяц они принимают слабительное и имеют очень искусных врачей, в частности специалистов для отдельных болезней. Все это указывает на наличие длительного мирного периода» (Hegel, Die orientalische Welt, Lpz., 1919, S. 471). Принужденный признать значение египетской культуры, Гегель противопоставляет воинственные народы древнего мира, в частности древних римлян, «миролюбивым» египтянам, историческая роль которых свелась к созданию великих культурных ценностей. Гегель говорит: «Другие народы внешне проявили себя в делах, которые привели к другим результатам. Они напрягли себя для покорения других народов. Но дела уничтожения сохраняются только в воспоминаниях. Во время Троянской войны 100 000 человек работало в течение 10 лет; но все, чего они достигли, оказалось безрезультатным для обеих сторон. Делом римлян было покорение народов, и это дело стоило жизни миллионам людей. В противоположность этому, египтяне создали ценности положительного типа — величественное, грандиозное царство, состоящее из произведений искусства, которые хотя и сохранились частично в обломках, все же обличают свою неразрушимость. Эти произведения относятся к разряду самых величественных. Уже Геродоту творения греков, по сравнению с творениями египтян, в частности с Лабиринтом, казались ничтожными. И на самом деле, они больше и более достойны изумления, чем все остальное на свете, чем все творения всего остального древнего и нового времени» (Hegel, ор. cit., S. 500-501). Стремление изобразить восточные народы, в частности древних египтян, в качестве абсолютно невоинственного народа, совершенно противоположного воинственным народам западного «арийского» мира является типичным примером применения совершенно ненаучной «расовой теории», стремящейся противопоставить «миролюбивый» и «слабый» восток воинственному и могущественному западу. Удивительным образом этот крайне односторонний взгляд на «невоинственность» египтян и египетского государства сохранился по старинке вплоть до последнего времени даже в трудах крупнейших специалистов по истории Древнего Египта. Поэтому широко распространенным в научной и популярной литературе является мнение, что египетское государство в древности вело, главным образом, мирную политику в силу «миролюбивого» характера древнеегипетского народа. Конечно, общеизвестным фактом египетской истории является факт завоевания египетскими фараонами Нового Царства, главным образом 18-й династии, обширных территорий в Передней Азии и в Нубии и [9] ведение длительных войн для захвата, а затем удержания и эксплоатации этих территорий. Однако, и этот самоочевидный факт историки и египтологи пытаются объяснить, как результат преследования египтянами гиксосов, что привело их в Азию и побудило завоевать Палестину и Сирию. Таким образом, эту военно-агрессивную политику Египта в эпоху 18-й династии историки объясняют как случайное явление, в значительной степени обусловленное «воинственным» порывом Яхмоса I и его преемников, среди которых выделяется фигура великого завоевателя, воинственного Тутмоса III. Так, например, один из крупнейших специалистов по истории Древнего Египта американский египтолог Д. Г. Брэстед в своем труде «История Египта» указывает на то, что войны египтян с гиксосами привели в результате к организации сильной египетской армии и к постепенному превращению Египта в военное государство. Однако, и Брэстед в данном случае отмечает временный характер этой военной агрессии Древнего Египта, которая, по его мнению, резко противоречила «миролюбивому» характеру египетского народа. Так, Брэстед пишет: «Течение событий, закончившееся изгнанием гиксосов, определило для Яхмоса форму нового государства. Он стоял во главе сильного войска, надлежащим образом организованного и сплоченного, благодаря продолжительным кампаниям и осадам, длившимся года, в продолжение которых он был в одно и то же время и предводителем войск и главой государства. Характер правительства сам собой определился из этих данных. Египет сделался военным государством, и было вполне естественным, чтобы он остался таковым, несмотря на невоинственный по существу характер египтян. Долгая война с гиксосами воспитала из них солдат; огромная армия Яхмоса провела целые годы в Азии и оставалась более или менее продолжительное время среди богатых городов Сирии. Вполне изучив военное дело и поняв, что благодаря ему можно было добыть в Азии огромные богатства, вся страна была охвачена и увлечена жаждой завоеваний, не затихавшей в течение нескольких столетий» (русский пер. М., 1915 том, I, стр. 243). Само собой разумеется, что войны египтян с гиксосами и изгнание гиксосов из Египта в значительной степени способствовали расширению завоевательной политики египетских фараонов 18-й династии, явившись внешним толчком и поводом к усилению военной агрессии египетского государства. Однако, причины этого явления лежат гораздо глубже. Нельзя крупнейшие факты военно-политической истории объяснять «национальным» характером народа, исключительным влиянием тех или иных политических деятелей и полководцев, или инерцией исторических событий. История не знает абсолютно миролюбивых или абсолютно воинственных народов. История знает захватнические несправедливые войны, во время которых правящая кучка эксплоататоров гонит народные массы из-под палки на бойню, искусственно раздувая в народе воинственные инстинкты и жажду грабежа. Наряду с этим, история знает и справедливые освободительные войны, когда [10] народ, охваченный стремлением защитить свою родину от наглого захватчика, поднимается на борьбу, обороняя свою родину, честь и свободу. В истории Древнего Египта, как и в истории других народов, мы найдем и освободительные и захватнические войны. Война египтян с гиксосами была войной освободительной, ибо египтяне во время этой войны боролись против иноземных захватчиков, отстаивая целостность, независимость и честь своей родной страны. Но войны египетских фараонов 18-й династии, имевшие своей целью завоевание Палестины, Сирии, Финикии и Нубии, были, конечно, захватническими, завоевательными войнами, причина которых лежит в самом характере рабовладельческого строя Древнего Египта. Рабовладельческое хозяйство Древнего Египта всегда нуждалось в увеличении количества рабочей силы, в увеличении численности рабов. Развитие экономики требовало наряду с этим захвата источников сырья, как, например, медных рудников Синайского полуострова или лесных массивов Ливанских гор. Наконец, развитие внешней торговли властно требовало захвата важнейших торговых путей и контроля над крупными торговыми центрами. Поэтому военно-агрессивная захватническая политика Египта начинается одновременно с образованием и первым расцветом древнеегипетского государства. Тщательное изучение социально-экономической и военно-политической истории Древнего Египта указывает на то, что развитие рабовладельческого хозяйства уже в эпоху Древнего царства приводит к развитию военно-агрессивной политики, основные цели и направления которой вполне отчетливо намечаются уже в эту древнюю эпоху, становятся более ясными при фараонах 11-12-й династии и окончательно оформляются в эпоху Нового царства, особенно при крупнейших завоевателях 18-й династии. Наряду с этим, уже в эпоху Древнего царства создаются первые формы военной организации и военной техники, которые совершенствуются и усложняются в Среднем царстве, достигая наивысшего развития в эпоху Нового царства. Конечно, завоевание Египта и войны египтян с гиксосами явились довольно значительным толчком для дальнейшего развития завоевательной политики Египта в эпоху 18-й династии. Однако, основные причины завоевательных войн Древнего Египта лежат в самом грабительском эксплоататорском характере рабовладельческого строя. Военная история древневосточных государств, в частности Древнего Египта, в очень слабой степени была подвергнута научному изучению. Во всей мировой научной литературе нет ни одной общей работы, посвященной этому вопросу. Только немногие узкие и очень ограниченные проблемы подверглись самому предварительному обзору, описанию и первичному изучению. Так, например, Борхардт обследовал развалины египетских крепостей около 2-го Нильского порога. Вопросам древнеегипетской фортификации посвящены специальные статьи Вейлля и Биллербека. Различные виды древнеегипетского оружия довольно тщательно описали и систематизировали в своих работах Боннэ, Вольф и Флиндерс Петри. Еще меньше внимания было уделено изучению отдельных войн и битв. Отсутствие подготовительных [11] работ не дало возможности исследователям изучить военную историю Древнего Египта эпохи Древнего и Среднего царств. Поэтому внимание ученых привлекли только те походы и битвы, которые относятся ко времени Нового царства, главным образом ко времени 18-19-й династий. Само собой разумеется, что все эти, а также и многие другие работы, посвященные различным отдельным и порой очень узким проблемам военной истории Древнего Египта, содержат ценнейший фактический материал, однако, они даже самым отдаленным образом не подходят к важнейшей проблеме построения военной истории Древнего Египта. Эта неразработанность военной истории Древнего Египта не дала возможности профессиональным специалистам по общей военной истории включить в свои обобщающие труды обзор военной истории Древнего Египта. Так, автор большого труда по военной истории Г. Дельбрюк указывает на то, что «для восточных народов, равно, как и для египтян, мы имеем исторические источники, которые на много веков и даже тысячелетий старше Гомера. Но все же эти свидетельства слишком скудны и не дают нам непосредственной полной и достоверной картины» (том I, стр. 41). Именно поэтому Дельбрюк начинает свой обзор военной истории с греко-персидских войн, целиком оставляя в стороне историю военного искусства древневосточных народов. В очень краткой книге полковника Е. Разина «История военного искусства с древнейших времен до первой империалистической войны 1914—1918 г.» (М., 1939, ч. 1) автор, стремясь дать хронологически наиболее полный обзор военной истории, посвящает древнейшей догреческой эпохе первую главу, которая насчитывает всего 16 страниц. Древнему Египту автор посвящает всего одну страницу. Само собой разумеется, этот краткий очерк не может дать представления о военной истории Древнего Египта. Таким образом, изучение военной истории древневосточных государств, в частности Древнего Египта, является в полной мере работой пионера, которому в первую очередь приходится обратить свое внимание на систематизацию и на изучение источников. Наибольшее количество этих источников сохранилось от времени Нового царства, в частности от времени 18-й и 19-й династий, когда военная политика Древнего Египта достигла своего наивысшего напряжения. Но для понимания этой эпохи необходимо подвергнуть тщательному изучению все предшествующие периоды египетской истории, когда образовалось и формировалось в течение ряда веков египетское рабовладельческое хозяйство и общество и когда оформлялась в своем длительном развитии египетская рабовладельческая деспотия, самое существование которой было неразрывно связано с военно-захватнической политикой. От древнейших эпох египетской истории, как и от позднейших периодов, сохранились источники двух типов: письменные источники, среди которых наибольшее значение имеют современные древнеегипетские надписи, а также памятники материальной культуры, среди которых для военного историка особенное значение [12] приобретают сохранившиеся образцы оружия и развалины крепостей, а также батальные сцены, сохранившиеся на стенах гробниц и храмов. Архаические надписи, к сожалению, до настоящего времени еще не собраны в одном монументальном издании и не подвергнуты, главным образом по этой причине, а также вследствие трудности их чтения, достаточно глубокому и исчерпывающему изучению. Большинство из этих архаических надписей рассыпано по отдельным специальным трудам. Особенный интерес для военной истории имеют архаические надписи, относящиеся ко времени Нармера, Мины, Дена-Семти-Усефая и Семерхета. Они дают уже некоторое представление о войнах за объединение Египта, а также намечают основные направления дальнейшей завоевательной политики египетских фараонов, объединивших под своей властью долину Нила и Дельту. Изучение этих архаических надписей все еще представляет большие трудности, вследствие неясности некоторых гиероглифических знаков и отсутствия определенных начертаний этих знаков. Поэтому историк должен подходить к переводу и изучению этих надписей с большой осторожностью. Довольно значительный интерес представляет в данном случае историко-филологический анализ сохранившихся в этих надписях собственных имен, титулов, а также тех видов оружия и крепостных сооружений, изображения которых нашли свое отражение в некоторых гиероглифах архаической эпохи. Надписи Древнего царства представляют меньше трудностей для изучения. Большое количество этих надписей собрано в «Urkunden des alten Reiches», которые вышли вторым изданием в 4 выпусках в 1932 г. Издатель сборника К. Зете собрал в этом труде множество важных исторических документов, имеющих большое значение для изучения военной истории Древнего Египта в эпоху Древнего царства. Другим крупным сборником надписей Древнего царства являются тексты пирамид 5-й и 6-й династий. Даже эти религиозные надписи дают некоторый материал для специалиста по военной истории, так как они позволяют поставить вопрос о тех войнах, которые вели между собой отдельные номы в эпоху архаики. Такое же ретроспективное значение имеет и знаменитая летопись, текст которой сохранился на Палермском камне. Сохранившиеся здесь записи о военных походах египетских фараонов первых династий имеют большое значение для военной истории Древнего Египта. Надписи времени Джосера, Снофру, Хуфу, Сахура и Пепи I позволяют проследить отдельные этапы завоевательной политики Египта на северо-востоке, имевшие целью захватить медные рудники Синая. Изображения и надписи, сохранившиеся на стенах гробницы Иунти в Дешашэ и храма Сахура в Абидосе, дают ценнейший материал для изучения вопроса об экономическом и военном проникновении египтян в Палестину. Целый ряд надписей, как, например, надписи Пепи I, Меренра, Хирхуфа, Пепинахта и Себни сообщают ряд существенных сведений относительно проникновения египтян в Нубию. Наконец, [13] надписи Имхотепа, Шема и Пепи I, сохранившиеся в Хаммамате, представляют значительный интерес для установления важнейших путей египетской экономической и военной экспансии. Но, конечно, наибольший интерес среди всех надписей Древнего царства для военной истории Египта представляет надпись Уны, которая позволяет судить об организации военного дела и армии в Египте времени Древнего царства и в которой подробно описывается военный поход против страны Хериуша, а также в области Палестины. Ценность надписи заключается в том. что она является документальной автобиографией. Однако, несмотря на это, историк должен подойти к ней, как и к другим древнеегипетским надписям, с сугубым критицизмом, учитывая ее тенденциозность, стандартные выражения, имеющие особый смысл, и некоторые вполне возможные искажения исторической действительности. Добавочный материал для изучения военной истории древнейшего Египта дают памятники архитектуры и материальной культуры. В этом отношении громадное научное значение имеют результаты археологических раскопок, предпринятых Флиндерсом Петри, де-Морганом, Амелино, Шарффом и др. Раскопки, произведенные Монтэ в Библе, дают яркое представление о том проникновении египтян в Сирию, которое можно отнести на основании точных данных к очень древним временам. Раскопки Куфтина в Грузии проливают яркий свет на ряд вопросов, связанных с развитием техники добывания и изготовления обсидиановых предметов. Раскопки Рейснера в Керма у 3-го Нильского порога обнаружили остатки египетской торговой фактории в Нубии, что ясно указывает на экономическое проникновение египтян в эти далекие южные области. Большой интерес представляет тщательное археологическое изучение развалин древнейших египетских крепостей в Ком-эль-Султан и в Ком-эль-Ахмаре, которые позволяют нам судить о развитии египетской фортификации в этот древний период египетской истории. Наконец, изучение сохранившихся экземпляров египетского оружия, а также соответствующих древнеегипетских изображений и гиероглифов дает возможность восстановить, хотя бы в некоторой степени, техническое оснащение египетской армии времени Древнего царства. Значительно большее количество надписей, памятников архитектуры и материальной культуры сохранилось от времени Среднего царства. К сожалению, исторические надписи Среднего царства до настоящего времени еще не подверглись систематическому изучению и не объединены в одном критическом издании. Пробел в этом отношении несколько восполняет краткая учебная хрестоматия Зете, содержащая множество египетских текстов времени Среднего царства. В лучшем положении находится издание отдельных групп надписей Среднего царства, которые начинают систематизироваться как по типовому, так и по хронологическому принципу. Так, например, отдельно изданы Эриксеном и Зете историко-биографические надписи Среднего царства. Очень большой интерес для военной истории представляют сиутские [14] надписи гераклеопольской эпохи, позволяющие проследить упорную военную борьбу, которую вели между собой Гераклеополь и Фивы, с целью объединения Египта и установления своего господства во всей стране. Плохая сохранность этих надписей, трудность их чтения и разбора и некоторые позднейшие изменения аутентичного текста заставляют историков подходить с особенной осторожностью к их критическому изучению. Эти надписи были изданы в свое время Гриффизом, а затем переизданы и снабжены переводом и комментарием Бруннером. Большой интерес представляют Хатнубские надписи, изданные Антесом по материалам, собранным на месте Меллером. Совершенно особое и очень крупное значение имеют надписи, сохранившиеся на «черепках проклятия». Эти надписи, содержащие важные собственные имена и географические названия, позволяют установить характер взаимоотношений Египта времени Среднего царства со странами Передней Азии, а также пределы египетской экспансии того времени. Эти надписи были тщательно изданы и изучены К. Зете. Наконец, особую работу посвятил надписям 11-й династии Полоцкий. Многие из этих ценнейших исторических надписей имеют большое значение для изучения военной истории Египта времени Среднего царства. Разнообразные сведения, характеризующие процесс постепенного образования и усиления фиванского царства в эпоху 11-й династии и непосредственно предшествующего ей периода, дают прекрасно сохранившиеся надписи Хунена и Хени, хранящиеся в Московском музее изобразительных искусств, надписи Чечи, Луврская стэла С-26 и в особенности надписи Ментухотепа из Гебелеина и на острове Коноссо, которые свидетельствуют об образовании мощного египетского государства с центром в Фивах. Надпись Джехмау, хаммаматские надписи и надпись Са-анха дают представление о первых попытках египетских фараонов того времени возобновить военно-агрессивную политику. Любопытные иллюстрации дают в этом отношении рельефы, сохранившиеся в развалинах храма 11-й династии в Дейр-эль-Бахри. Надписи 12-й династии дают возможность значительно ярче и полнее обрисовать завоевательную политику Египта этого времени. В этом отношении строго документальны официальные надписи, имеющие значение государственных реляций, как, например, сехельские надписи, сообщающие о сооружении и расчистке канала у 1-го порога в царствование Сенусерта III, надпись в Семнэ, в которой устанавливается южная государственная граница Египта, стэла Берлинского музея № 1157, а также ее дубликат, сохранившийся на острове Уронарти, в которых говорится о 3-м походе Сенусерта III в Нубию. К этим надписям примыкают и полуофициальные, но все же имеющие некоторое документальное значение надписи вельмож, чиновников, полководцев и номархов, дающие богатейший материал для военной истории Египта этого времени. Таковы интереснейшие бенихассанские надписи, относящиеся ко времени царствования Аменемхета I и [15] Сенусерта I, надпись полководца Ментухотепа, сообщающая существенные сведения относительно завоевания Нубии, надписи Хент-хет-ура и Хнумхотепа из Вади-Гасуса, позволяющие судить о проникновении египтян далеко на юг вплоть до страны Пунт, надписи Нессумонту, Сасатета, Себекху-аа, дающие возможность наряду с другими источниками восстановить картину развития египетской военной экспансии этого времени. Специальные сведения, касающиеся эксплоатации восточных областей, дают хаммаматские и синайские надписи, относящиеся, главным образом, ко времени царствования Аменемхета III. Наконец, при изучении вопроса о завоевательных походах египетских фараонов 12-й династии нельзя обойти и надписи Са-Хатхора (Британский музей № 569), а также интереснейшей надписи Ихер-нофрета. Особое и в то же время очень крупное значение для всех этих проблем имеют литературные произведения времени расцвета классической литературы Древнего Египта в эпоху 12-й династии, главным образом, рассказ Синухета, а также «Поучения» Аменемхета и Неферреху, наконец «Сказка о потерпевшем кораблекрушение». Все эти литературные тексты, несомненно, требуют при своем изучении крайне строгого и осторожного критического подхода. Однако при соблюдении этого условия историк может из них извлечь ценнейшие сведения относительно взаимоотношений Египта, Сирии и Нубии, войн Египта с соседними племенами и странами, уровня развития военного дела, охраны границ, великодержавной политики, религиозной санкции завоевательных войн и т. д. Любопытный материал дает для изучения этой эпохи с точки зрения военной истории и поздняя историческая традиция, сохранившаяся у некоторых античных авторов, как, например, у Диодора, Лукана, Страбона, Плиния, Артемидора и Геродота, в частности поздняя легенда о завоеваниях Сезостриса, которая несомненно таит в себе некое подлинно историческое зерно. С вопросом о завоевательных войнах Египта в эпоху Среднего царства теснейшим образом связана проблема техники и организации военного дела. В этом отношении интересные сведения дают кахунские тексты, стэла Ха-анх-еф (Каирский музей № 52456), надпись Икудиди, относящаяся к 34-му году царствования Сенусерта I, надпись Хор-нахта, сохранившаяся в Вади-Магхара, наконец, надпись Каи, хранившаяся в Берлинском музее (№ 22820). Раскопки, производившиеся довольно интенсивно в течение последних десятилетий, дали ценный материал для изучения египетской истории, в частности военной истории времени Среднего царства. Поэтому историк должен для этой цели использовать сохранившиеся памятники материальной культуры, искусства, в частности архитектуры и живописи, а также прикладного искусства и художественного ремесла. Большое значение в этом отношении приобретает изучение развалин Лиштской пирамиды, единственного в своем роде храма в Дейр-эль-Бахри, остатков города в Кахуне. Огромный и очень важный в историческом отношении материал дали раскопки Монтэ в Библе и раскопки Шеффера в Рас-Шамра, пролившие яркий свет [16] на взаимоотношения Египта с Сирией в эпоху Среднего царства, а также раскопки в Кахуне и на Крите, установившие наличие некоторых экономических и культурных связей между Египтом и районом Эгейского моря. Яркий бытовой материал, рисующий уровень развития военной техники и организации военного дела, дают чудесные бенихассанские изображения, известная сиутская модель военного отряда, прекрасно сохранившиеся образцы оружия; наконец, о фортификации того времени мы можем получить довольно полное представление на основании изучения развалин крепостей, сохранившихся как на территории Египта, так и в особенности на южных нубийских границах, в частности у 2-го порога, в Семнэ, Миргиссе, на острове Уронарти, в Дабе и в других местах. Значительно большие трудности представляет изучение следующего периода в истории Древнего Египта, так называемой гиксосской эпохи. От этого смутного времени сохранилось крайне незначительное количество источников как документальных, так и археологических. Очень небольшое количество надписей и памятников материальной культуры и искусства этого времени заставляет историка подходить с крайней осторожностью к изучению фактов политической истории этого времени. Поэтому необходимо тщательно использовать документальные памятники, найденные натерритории Передней Азии, а также более поздние источники. Однако, крайняя скудость источников этого периода египетской истории не должна приводить историка к гиперкритическим выводам, которые нашли отражение в односторонней работе Вейлля, резко отрицавшего реальность факта завоевания Египта гиксосами, вопреки твердо установившейся исторической традиции и целому ряду, хотя и немногочисленных, но все же явных указаний источников. Ввиду незначительного количества документов гиксосской эпохи, историк должен их использовать с предельной, по возможности, полнотой. Поэтому нельзя обойти даже такие краткие надписи, как надпись Нехси из Таниса, или такие мало дающие для военной истории надписи, как надпись Неферхотепа из Абидоса. Существенное значение имеют крайне лаконичные надписи гиксосских царей, их имена и титулы и очень редкие надписи частных лиц этого времени, как, например, надпись Иту. Само собой разумеется, что огромное значение для изучения этой эпохи имеют надписи непосредственно примыкающего к ней периода, т. е. времени ранней 18-й династии, как, например, ценнейшая автобиография начальника гребцов Яхмоса, сына Иабаны, карнакская надпись Яхмоса I, более поздние надписи Хатшепсут в Спеос-Артемидос и соответствующая надпись Мернепта. Ценнейший материал для реконструкции военной истории этого времени, в частности для изучения войн между египтянами и гиксосами, дают литературные и историко-литературные, а также дидактические произведения более позднего времени, как, например, «Рассказ об Апопи и Секенен-Ра» (папирус Саллье № 1), рассказ о войнах Камесу (табличка Карнарвон) и уже цитированные раньше «Поучения» Ипувера и [17] Нефер-реху, которые сообщают интереснейшие сведения о проникновении азиатов в Египет в конце Среднего царства. Существенные сведения, хотя в некотором отношении искаженные, дает поздний историк Манефон, текст которого нуждается в строго критическом изучении. Наконец, крайне важные выводы можно извлечь из археологических памятников, в частности тех, которые были получены при раскопках Таниса, Тель-эль-Иехудие, Газы и Бет-Пелета. При изучении военной истории гиксосской эпохи необходимо подвергнуть глубокому изучению памятники так называемой гиксосской культуры в Палестине и в Сирии и относящиеся к этой эпохе документальные источники, среди которых особенный интерес представляют документы из Мари, а также из Нузи. Неразрывно связана с этим и вся сложнейшая проблема хурритско-митаннийской культуры. Значительно проще изучение источников времени ранней 18-й династии, которые довольно полно и ярко рисуют развитие завоевательной политики Египта в эпоху третьего расцвета египетского государства при фараоне Яхмосе I и его преемниках. В этом отношении богатый документальный материал содержат надписи двух сподвижников фараона Яхмоса I, которые носили одинаковые с ним имена: Яхмоса, сына Иабаны, и Яхмоса, сына Пернехбета, а также надпись Нефер-перета, сохранившаяся в каменоломне Маасара, близ Турра. Большое значение для изучения внешнеполитических связей Египта того времени, а также для характеристики великодержавно и политики Яхмоса I имеет его большая карнакская надпись, содержащая множество ценнейших сведений. Для изучения военной политики Египта времени царствования Аменхотепа I несомненный интерес представляет надпись Гормина, проливающая свет на проблему организации завоеванных областей Нубии, и надпись архитектора Инени, ярко рисующая строительную деятельность фараона Аменхотепа I. Наконец, ценнейший материал для изучения военной политики первых двух Тутмосов дают томбосская стэла и абидосская надпись Тутмоса I, сехельская и ассуанские надписи, относящиеся к тому же самому времени, и ассуанская надпись Тутмоса II. Значительно облегчает изучение надписей этого времени то обстоятельство, что в распоряжении историка находится хорошее издание документальных текстов 18-й династии, предпринятое в свое время К. Зете. Для изучения вопроса о предпосылках завоевательной политики Египта в Передней Азии в эпоху 18-й династии огромное значение имеет исследование целого ряда проблем, связанных с исторической географией Палестины, Сирии и Финикии. Многочисленные раскопки, произведенные на этих территориях в течение последних десятилетий, дают очень большой археологический и в некоторых случаях даже документальный материал. В Газе, Джераре и Бет-Пелет были найдены любопытные памятники, проливающие некоторый свет на историю гиксосской эпохи, а также представляющие большой интерес для изучения филистимского побережья и той южной части Палестины, которая в египетских надписях носит название страны Негеб. Раскопки [18] в Галилее, в Гезере и в Сакче-Гёзи позволили восстановить ранее неизвестные древние этапы в развитии доисторической культуры Палестины и Сирии. Археологическое исследование Катны и Телелат-эль-Гхассуля дало исследователям ценнейший материал для изучения вопроса о проникновении древних месопотамских влияний в области Сирии и Палестины. Благодаря подробному археологическому обследованию Гезера, Мегиддо, Бет-шана и Иерихона современная наука получила некоторое представление о жизни, возникновении и развитии древнейших и крупных городов Палестины. Раскопки в Библе и в Рас-Шамре открыли новую эру в изучении Финикии, дав огромное количество ценнейших памятников материальной культуры и письменности, которые пролили яркий свет на древнейшую историю Финикии и установили наличие тесных связей между этими крупными торговыми городами, с одной стороны, и Египтом, с другой. Особенно крупное значение имели раскопки в Рас-Шамра, которые вскрыли новый этап в истории Финикии и Северной Сирии, тесно связанной в эти времена с хеттским и эгейским миром. Большой интерес представляют эти раскопки в свете тех археологических материалов, которые были обнаружены при раскопках городов Северной Сирии, в частности Сакье-Гёзи и Кархемыша. Наряду с этими ценнейшими археологическими и документальными памятниками, найденными на территории Сирии, Палестины и Финикии, для изучения вопросов, связанных с военной историей Египта в середине 2-го тыс. до х. э., имеют большое значение клинописные документы амарнского дипломатического архива, египетские гиероглифические списки покоренных палестинских и сирийских местностей, изданные в свое время Мюллером, транскрибированный текст которых в недавнее время издан и снабжен очень кратким и односторонним комментарием А. Иирку. Наконец, несомненный интерес для изучения Палестины, Сирии и Финикии имеют хеттские надписи, дающие ценные сведения как относительно местных условий, так и той борьбы, которую вели за эти районы Хеттское и Египетское государства. Само собой разумеется, что все эти источники, хотя и являются строго документальными, нуждаются в тщательной исторической критике, особенно при исследовании топонимических проблем и сближений, которые порой проводятся на основании одних лишь фонетических аналогий. Еще с большей осторожностью должен подходить историк к использованию библейских данных для изучения истории Финикии, Сирии и Египта 2-го тыс. до х. э. Однако, этот вопрос настолько обширен и сложен, что заслуживает особого и специального исследования. Таковы те основные и наиболее важные источники, которые следует положить в основу изучения вопроса о предпосылках завоевательной политики Древнего Египта в Передней Азии в эпоху Нового царства. [19]Глава первая. Военная политика Египта в эпоху архаики и Древнего царства
Корни египетской культуры восходят к глубокой древности. Уже в эпоху архаики, относящейся к 4-му тысячелетию до х. э., существовало деление Египта на номы, возникло объединенное и единое деспотическое государство, возглавляемое обоготворявшимся царем, возникли основные формы египетской религии, искусства и первые элементы гиероглифической письменности. Наконец, та агрессивная завоевательная политика египетских фараонов, которая нашла свое наиболее полное и яркое выражение при царях 18-й династии, также восходит ко времени глубокой древности, получив свое первое оформление в период Древнего царства. Потребность в организации единой системы искусственного орошения и главным образом стремление к унификации аппарата угнетения эксплоатируемых масс в общеегипетском масштабе явились причинами объединения Египта в одно централизованное государство и создания единого и мощного государственного аппарата. И, конечно, это объединение произошло не мирным путем, а в процессе ожесточенной борьбы между отдельными номами. Совершенно так же, как в древнем Шумере, первичные государственные образования, как, например, Лагаш, Ур и Умма, вели между собой упорную борьбу за преобладание, отдельные наиболее сильные и крупные номы Древнего Египта или объединения их боролись между собой за господство в Дельте, в долине, а потом во всей стране. Отголоски этой длительной борьбы сохранились во многих религиозных верованиях и в мифах, как, например, в широко распространенном мифе о борьбе Гора с Сэтом, в частности, в мифах, зафиксированных в древнейшем религиозном сборнике, в текстах пирамид пятой и шестой династий. В мифе о борьбе бога Гора с богом Сэтом отразилось далекое воспоминание о борьбе северного Египта с южным. Очевидно, бог Гор считался покровителем Нижнего Египта, столица которого Бехдет называлась «родиной Гора» dmj n Hr. A бог Сэт был верховным богом Верхнего Египта, столица которого находилась в городе Небут [Омбос]. [20] В эпоху объединения всего Египта под властью североегипетских царей реальное представление о победе севера над югом было зафиксировано в титуле египетского фараона, который гиероглифически изображался в виде священного сокола Гора, попирающего своими лапами гиероглифический знак южной столицы Небут. Отголоски этой длительной упорной борьбы между государствами северного и южного Египта и объединения их в единое царство сохранились во многих древних сказаниях, в частности, в главах 213, 219 и 222 «Текстов пирамид». Отголоски борьбы между отдельными номами сохранились, наконец, в гиероглифических начертаниях названий отдельных номов. Так, например, название 6-го верхнеегипетского нома Тентира [Дендера], по-египетски Джам (?) писалось знаком лежащего крокодила, голова которого пробита кинжалом; название 11-го верхнеегипетского нома Гипселис писалось знаком священного зверя Сэта, голова которого также пробита кинжалом, наконец, название 17-го верхнеегипетского нома Кинополя писалось знаком лежащей собаки, голова которой совершенно так же пробита кинжалом. Эти аналогично построенные гиероглифические знаки должные были, очевидно, символически указывать на то, что эти три верхнеегипетских нома были в глубокой древности разбиты и порабощены, может быть, северянами, как на то указывает Зете, говоря о господстве севера над югом в древнейший период египетской истории.[1] Во всяком случае несомненно, что эти своеобразные гиероглифические обозначения трех верхнеегипетских номов появились в тот период, когда южный Египет был завоеван североегипетскими царями. Однако, об этих древнейших войнах между отдельными номами и их объединениями мы можем говорить не только на основании более поздних религиозных текстов и названий номов, но и на основании современных этим древнейшим войнам изображений, которые сохранились на целом ряде шиферных таблиц. Так, на одном фрагменте шиферной таблицы, хранящейся в Каирском музее, изображены священные звери — тотемные покровители 2-го, 5-го и 8-го верхнеегипетских номов — сокол, два сокола, скорпион и лев, которые при помощи мотыг разрушают стены вражеских городов, символически представленных в виде прямоугольных оград, снабженных выступами. Очевидно, эта древняя пиктографическая надпись должна была увековечить победу союза верхнеегипетских номов над враждебными им городами. В этот большой южноегипетский союз, судя по этому изображению, входило не менее семи номов. К сожалению, рельеф сохранился в поврежденном виде, и поэтому нет возможности определить названия трех остальных номов.[2] Далее, на одном фрагменте шиферной таблицы Оксфордского музея Эшмолин [рис. 1] изображены символические знаки номов сокола и ибиса, ведущие связанных пленников.[3] Затем, на одном фрагменте шиферной таблицы, хранящейся в Лувре, изображены символические знаки номов: волка [Кинополь], ибиса [Гермополь], сокола [Аполлинополь] и Мина [Панополь], которые [21] держат в вытянутых руках длинную веревку, очевидно, для связывания пленников.[4] К этой же группе символических изображений, переходящих порой в древнейшие пиктографические надписи, относятся и самые древние сцены триумфа, изображающие, как вождь племени одерживает победу над своим врагом. Так, на фрагменте шиферной таблички Луврского музея изображен предводитель, который в образе быка, тотемного покровителя племени, топчет и бодает поверженного врага. Очень близкое к этому изображение сохранилось в нижнем регистре шиферной таблицы Нармера, где фараон-победитель также представлен в виде быка, который попирает поверженного врага и своими рогами разламывает стены вражеской крепости.[5] Этот древний тотемный облик обоготворенного фараона впоследствии уже не встречается в изобразительном искусстве Древнего Египта. Однако религия сохранила этот древний звероподобный образ фараона. В религиозно-магических текстах пирамид 5-6-й династий фараон-победитель называется быком: Рис. 1. Символическое изображение захвата пленников богами номов. Рельеф на фрагменте шиферной таблички. — Эшмолин-музей. Оксфорд. Архаическая эпоха.Глава вторая. Военная политика Египта в эпоху Среднего Царства
Большие завоевательные войны, которые в течение долгих лет вели фараоны Древнего царства, сильно истощили Египет. Царская власть, опиравшаяся на правящий класс рабовладельческой аристократии, принуждена была раздать большие земельные владения отдельным, наиболее крупным аристократам, что привело к образованию мощной группы землевладельческой знати, осевшей прочно в номах и чувствовавшей себя там хозяевами положения. На усиление этих крупных магнатов, в особенности номархов, указывает их новый титул , а также титулы начальников жрецов и начальников воинов нома, которые они себе отныне присваивают. Экономическая мощь этих аристократов настолько велика, что они уже находят возможным даже основывать новые города.[1] Религиозные тексты отражают это усиление поместной знати. Если в эпоху 4-й династии могильные надписи называли загробную жизнь «пребывание в гробнице», или «путешествие по прекрасным путям божественной подземной страны», призывая покойного «на запад, к Озирису, где странствуют его спутники имаху», то в эпоху 6-й династии аристократы, судя по их могильным надписям, уже претендуют на загробное блаженство, бывшее до того уделом одних лишь богов и обоготворенных царей. В своих надписях они гордо говорят о том, что они «пересекают небо в ладье» или «поднимаются к богу Ра, владыке неба» при помощи двух протянутых рук богини Аменти,[2] что живо напоминает религиозную фразеологию текстов царских пирамид предшествующего времени. Аристократы уже не считают нужным для себя строить свои усыпальницы близ столицы под сенью царской пирамиды. Как бы подчеркивая свою независимость и свою собственную мощь, они воздвигают себе гробницы в своих областях, где они жили, правили и владели громадными имуществами. Этот процесс усиления аристократии неминуемо привел единое некогда египетское государство к [58] распаду на составные части, на номы, которые продолжали сохранять свое значение со времен глубокой древности. Так начинаются смуты в стране, которые продолжаются в течение довольно долгого времени. Однако отсутствие единой центральной власти, распад государства и анархия, царящая в стране, должны были губительно отзываться на экономическом состоянии Египта той эпохи. Прекратилась торговля, в особенности внешняя, что лишило Египет систематического подвоза ряда необходимых товаров: золота из Нубии, меди с Синайского полуострова, дерева из Финикии. Поэтому необходимость восстановления нормальной экономической жизни властно требовала восстановления государственного единства страны. В начавшейся борьбе за объединение Египта быстро выдвинулись два наиболее мощных центра: Гераклеополь и Фивы. Эти города занимали очень выгодное географическое положение и, очевидно, в связи с этим, играли крупную экономическую, в частности торговую, роль. Гераклеополь лежал на стыке между Дельтой и долиной, а также на том пути, который вел из долины в большой Фаюмский оазис. Поэтому само географическое положение Гераклеополя должно было способствовать превращению этого города в крупный торговый центр, соединявший Дельту, Фаюмский оазис и долину Нила. Очевидно, ближайшей экономической базой Гераклеополя был Фаюмский оазис, известный плодородием своей почвы, который издавна входил в состав гераклеопольского нома. Все это обусловило постепенное возвышение Гераклеополя по мере того, как падал авторитет последней Мемфисской династии. Основателем новой, Гераклеопольской, девятой по счету, династии фараонов явился Хети I Меренра, который, возможно, объединил под своей властью весь Египет, так как его имя было обнаружено на скалах у первого порога.[3] Конечно, это объединение было далеко не мирным, и Хети I пришлось силой оружия, возможно, залив кровью всю страну, объединить весь Египет под своей властью, восстановив, таким образом, единое египетское государство. Именно поэтому с образом этого первого гераклеопольского царя в памяти народа ассоциировалось воспоминание о жестоком тиране, сохранившееся в следующих словах Манефона: «Девятая династия, состоящая из 19 гераклеопольских царей, которые правили 409 лет. Первым был Ахтой, самый худший из всех своих предшественников. Он причинил много зла всем жителям Египта, был охвачен безумием и убит крокодилом».[4] Объединение всего Египта дало возможность Хети I возобновить завоевательную политику, которую вели до него великие фараоны времени Древнего царства. Так, в Поучении Гераклеопольского царя говорится о войнах с бедуинами на восточных границах Дельты.[5] Однако преемникам Хети I не удалось удержать в своих руках власть над всей страной. Это объясняется, очевидно, главным образом, тем, что на юге образовался другой центр, претендовавший так же, как и Гераклеополь, на господство над всем Египтом. Это были Фивы, очень выгодно расположенные в Верхнем Египте, там, где излучина Нила ближе всего подходит к Красному морю. Так как отсюда [59] открывались торговые пути вверх по Нилу в Нубию, и на восток по руслу высохшего потока Вади-Хаммамата к Красному морю, то Фивы, расположенные на скрещении этих двух важнейших торговых путей Верхнего Египта, вскоре получили крупное торговое и стратегическое значение. Наряду с этим экономическая мощь Фив основывалась на эксплоатации довольно большой и плодородной равнины, расположенной около Фив на восточном берегу Нила. Все это дало возможность Фивам возвыситься одновременно с усилением Гераклеополя. В эту эпоху во главе Фив становится аристократический род энергичных князей, который, судя по частому среди них имени Ментухотеп, были выходцами из Гермонтиса, где поклонялись богу Монту. Довольно скоро им удалось объединить под своей властью ряд областей. Эль-Каб, Дендера, Элефантина, Коптос, Тинис и Ахмим вошли в состав Фиванского княжества. Так Фивы постепенно стали объединять под своей властью Верхний Египет, становясь тем самым наиболее опасным соперником гераклеопольских царей. Вполне естественно поэтому, что между Фивами и Гераклеополем рано или поздно должна была разгореться ожесточенная война за господство над всем Египтом. В этой междоусобной войне большую поддержку Гераклеополю оказали князья Сиута, довольно большой области, расположенной в средней части Египта и игравшей роль буфера между двумя соперничавшими центрами: Фивами и Гераклеополем. Надписи, сохранившиеся в гробницах сиутских номархов, довольно подробно описывают их политическую деятельность и обстоятельно говорят о том участии, которое они принимали в междоусобной войне на стороне Гераклеополя.[6] Наиболее ранняя из этих надписей, найденная в гробнице сиутского номарха, носившего имя Хети,[7] дает нам яркое представление о мощи сиутских номархов. Крупные средства, находившиеся в распоряжении Хети, дают ему возможность соорудить большой канал: «Я сделал подарок этому городу, причем в этом не участвовали ни семьи из северной страны, ни люди из Среднего Египта.[8] Соорудив памятник в ... я заменил канал в десять локтей. Я разрыл для него пахотную землю...[Я поддержал] жизнь города. Я дал человеку зерно, дал возможность получать воду в полдень... [Я обеспечил водой] высоколежащие округа, я дал воду этому городу Среднего Египта, который расположен на возвышенности и который не видел воды ... Я превратил возвышенность в болото. Я заставил воды Нила течь мимо прежних [межевых знаков], я превратил пахотные земли в ... воду. Каждый человек был [обеспечен водой и каждый горожанин имел] нильской воды по желанию своего сердца. Я дал воду его соседям, и он был рад этому».[9] Это расширение сети искусственного орошения в первую очередь способствовало обогащению самого номарха, который, очевидно, был крупнейшим землевладельцем в своем номе. Его экономические ресурсы были настолько велики, что в годы голодовок он брал на себя снабжение хлебом всего населения области. В своей надписи тот же самый Хети говорит: [60] «Я был богат зерном. Когда страна была в нужде, я поддерживал город мерами зерна ха и хефет. Я позволял брать зерно горожанину, его жене, вдове и ее сыну. Я снял все недоимки, которые считали за ними мои отцы. Я [наполнил] пастбища скотом. [Каждый] человек имел много приплода, коровы телились дважды, загоны были полны телят...».[10] Эти богатства, накопленные Хети, дали ему возможность содержать сухопутное войско и речной флот, столь необходимые в эту эпоху смут и междоусобий. Хети в своей надписи говорит: «Я был силен своим луком и могуч своим мечом, внушая великий ужас своим соседям. Я составил отряд воинов, ... в качестве командира Среднего Египта. Я обладал хорошими кораблями... [будучи] любимцем царя, когда он плыл вверх по реке».[11] Вполне естественно, что, благодаря своим крупным экономическим ресурсам и большим военным силам, сиутские номархи, боявшиеся усиления Фив, стали одной из важнейших опор слабых гераклеопольских царей. В своей надписи Хети хвалился своей близостью к гераклеопольскому царю: «Я был любимцем царя, доверенным его князей, его вельмож Среднего Египта. Он поставил меня правителем, когда я был ребенком ростом в один локоть. Он ускорил мое положение юноши. Он приказал меня научить плавать вместе с царскими детьми. Я обладал правильной [речью], свободной от [возражений] своему господину, который воспитал меня, когда я еще был ребенком. Сиут был доволен моим управлением, а Гераклеополь восхвалял бога за меня. Средний Египет и Северная страна (Дельта) говорили: «Это воспитание царя».[12] Соперничество между Гераклеополем и Фивами привело к открытой войне. Если гераклеопольских царей поддерживали некоторые области Среднего Египта во главе с Сиутом, то вокруг Фив сконцентрировались области южного Египта, которые образовали довольно сильный союз, как мы видим из текста надписи сиутского номарха Тефьеба, описывающей эту войну: «В первый раз — говорит Тефьеб, — когда мои воины сражались с южными (?) номами, которые соединились на юг от Элефантины и на север до (Гау-Кан ?)... (они отбросили их), вплоть до южной границы.[13] Когда я прибыл к городу, я опрокинул (врага)... (я изгнал их)... вплоть до крепости оконечности юга. Он дал мне земли, но не восстановил его города... Я достиг восточной стороны, идя вверх по течению; (тогда) пришел другой, подобно шакалу... с другим войском его союза. Я вышел ему навстречу с одним... Не было страха... Он шел быстро в бой, подобно (свету); Ликопольский ном... подобно быку, который наступает... вовеки. Я не переставал сражаться до самого конца (пользуясь южным ветром) так же, как и северным ветром, восточным ветром, так же, как и западным. Он упал в воду, его [61] корабли пошли ко дну, его войско было подобно [стаду] быков... когда на него нападают дикие звери... страна находилась в страхе перед моими воинами: не было нагорной страны, свободной от страха...».[14] Судя по этой надписи, Тефьебу пришлось выдержать длительную и упорную войну с союзом южных номов во главе с Фивами. Тефьеб описывает ряд кровопролитных боев, которые, очевидно, привели к конечной победе северян. Весьма возможно, что гераклеопольские и сиутские войска, главным образом опиравшиеся на экономические ресурсы Дельты, имели перевес на воде, так что успешный для них речной бой на кораблях решил судьбу войны. Господство на реке дало северянам господство над всей страной, так как Нил является единственной торговой и стратегической магистралью Египта и так как господство на реке обеспечивало северянам экономический и военный контроль над всей страной. Но это господство северян не могло быть прочным. Из надписи Тефьеба видно, что южане образовали мощный и сплоченный союз и упорно отстаивали свои позиции. Возможно, что их поддерживали египетские и ливийские племена, жившие в нагорных областях. Во всяком случае, Тефьеб принужден был установить систему жестокого террора во всей стране, в частности в нагорных областях, очевидно, с целью подавления восстаний среди покоренных мятежников. Только при помощи этого террора Тефьебу удалось установить в стране тот порядок, о котором он с такой гордостью говорит в своей надписи: «Я был щедр по отношению к каждому... у меня были прекрасные намерения, я был полезен своему городу, лицо мое было открыто жалобам... взор мой открыт для вдовы... Я был Нилом... для своего народа... Когда наступала ночь, спящий на дороге воздавал мне хвалу, так как он был подобно человеку, находящемуся в своем доме. Страх перед моими воинами был его защитой».[15] Для того чтобы окончательно укрепить власть гераклеопольских царей над Египтом, Тефьеб, как видно из его очень плохо сохранившейся надписи, построил в среднем Египте ряд крепостей.[16] Об этих войнах мы узнаем и из других источников. Один из чиновников фиванского номарха Иниотефа, уже называвшего себя царем Верхнего и Нижнего Египта, сыном Ра, некто Джари, могильную надпись которого Петри нашел в Курна около Фив, в таких словах говорит о своем участии в этой войне: «Послал меня Гор Уаханх, царь Верхнего и Нижнего Египта, сын Ра. Они... послом после того, как я сражался с домом Хети в области Тинис. Пришло известие. Правитель дал мне корабль для защиты южной страны на всем ее протяжении к югу от Элефантины, к северу от Афродитополя».[17] Эта интересная надпись указывает на тогдашние границы фиванского царства, в состав которого уже начал входить ряд соседних областей. Очевидно, Фивы в эту эпоху одерживают верх над сиуто-гераклеопольским союзом и держат под своей властью весь Верхний Египет от первых порогов до границ гераклеопольского нома. Но эти [62] военные успехи фиванских номархов были временными. Война протекала с переменным успехом, что объясняется приблизительно равными силами обеих враждующих сторон. Довольно значительного напряжения достигла эта борьба при сыне Тефьеба, Хети II. В очень плохо, почти фрагментарно сохранившейся надписи этого сиутского номарха говорится о крупном восстании, которое, очевидно, произошло на юге и было направлено против гераклеопольского правительства. Можно думать, что это восстание южных номов было подавлено сиутским номархом, который в это время был главной опорой гераклеопольских царей. Хети II сосредоточивает в своих руках крупную фактическую власть и носит пышные титулы «военачальник всей страны» и «великий правитель среднего Египта». Опираясь на крупный речной флот, Хети II разбил восставших южан и конвоировал царя во время его путешествия на юг.[18] С гордостью говорит Хети II в своей надписи о том, какой страх воцарился в стране перед ним, перед гераклеопольским царем и перед войсками победивших северян. Торжествуя над побежденными врагами, Хети описывает ликование народа, радостно приветствовавшего победителей. Эта победа севера обеспечила на некоторое время мир и спокойствие всей стране. Автор надписи, высеченной на стенах гробницы Хети II, считает этот мир одной из важнейших заслуг сиутского номарха, восхваляя его в следующих словах: «Как прекрасно то, что происходит при тебе — город удовлетворен тобой... Каждый (чиновник) был на своем месте, не было ни одного сражающегося, ни одного стреляющего из лука. Ребенка не убивали возле его матери, ни человека около его жены. Не было злодея в... не было ни одного человека, который бы совершал преступление по отношению к своему дому...».[19] Но это чисто показное мирное благополучие, эта официальная идиллия внутреннего порядка и спокойной жизни покупались дорогой ценой непрерывных вооружений и строгой военной бдительности. Военные настроения, столь тесно связанные с упорными междоусобными войнами, находят свое отражение на стенах гробниц и в могильном инвентаре сиутских номархов. Так, на стенах гробницы Хети II, современника царя Мерикара, изображены воины, а в гробнице другого сиутского номарха Месехти была найдена модель двух отрядов деревянных солдатиков. Каждый отряд состоит из 40 воинов, построенных в десять шеренг, содержащих по четыре воина. Наряду с египтянами мы видим здесь и малорослых нубийцев. Египтяне вооружены длинными копьями с медными наконечниками и деревянными щитами, обитыми мехом. Нубийцы вооружены простыми луками и четырьмя стрелами с кремневыми наконечниками. Таким образом, мы видим здесь уже диференциацию по видам оружия. Египетские войска, образующие первый отряд, представляют собой нечто вроде тяжело вооруженной пехоты, применявшейся для атак и ближнего боя. Второй отряд, состоящий из нубийцев, был, очевидно, стрелковой частью, предназначавшейся для дальнего боя.[20] Но несмотря на ряд временных, иногда довольно значительных успехов, ни гераклеопольские цари, ни поддерживавшие их [63] сиутские номархи не были в состоянии задержать процесс роста, возвышения и усиления фиванского нома. В эпоху десятой династии и в начале одиннадцатой крупное значение в южном Египте имел город Гермонтис, расположенный недалеко от Фив. Впоследствии на почве мирного или насильственного объединения этих двух городов возникает сильная фиванская область. Фиванские правители с этого времени часто носят имя Ментухотепов, очевидно, в честь воинственного бога Менту, покровителя города Гермонтиса. В надписи стэлы Хунена, палеографически [по типу гиероглифического знака — мес] очень близкой к стэле Хени, которая относится ко времени Иниотефа Великого, упоминается «храм бога Менту»; следовательно святилище Гермонтиса продолжало сохранять свое значение при первых фиванских царях.[21] Но центром южноегипетского государства постепенно становятся Фивы. Фиванский номарх Интеф, считавшийся впоследствии основателем рода фиванских царей, носит уже пышные титулы князя, номарха Фив, хранителя врат юга, великого столпа, сохраняющего жизнь двух любимых стран его, начальника жрецов, почтенного перед великим богом, владыкой неба.[22] Эти титулы ясно указывают на то, что номарх Интеф был уже в значительной степени независимым от гераклеопольских царей и, возможно, даже претендовал на некоторую самостоятельность. Один из его преемников Уаханх-Интеф Великий уже считал себя царем. Тексты интереснейшей стэлы Хени ясно говорят о том, что Интеф Великий окружил себя пышным, чисто царским двором. Типичны в этом отношении слова казначея царя Нижнего Египта, Хени: «Казначей, единственный семер, пребывающий в сердце своего господина, великий (?) в тайных местах его увеселений, почтенный, первый под царем Хени, говорит: «Я провел продолжительное время в течение ряда лет, следуя за моим господином Гором Уаханхом, царем Верхнего и Нижнего Египта, сыном Ра, Иниотефом Великим».[23] Трудно определить точные границы этого древнейшего фиванского государства. Судя по надписи чиновника Чечи, они простирались на север лишь до Тинисского нома.[24] Однако в надписи могильной стэлы от 50-го года Интефа Великого уже говорится о значительном расширении границ южного государства. Царь говорит о том, что он установил северную границу своего государства в афродитопольском номе, захватил там все крепости и превратил этот ном в «Северные врата» своего государства.[25] Само собой разумеется, что Интефу при этом пришлось завоевать весь Тинисский ном. Соответственно с этим фиванская царица Нофрукаит наследовала от своей матери обширное царство, простиравшееся от Элефантины до Афродитополя, в состав которого входил наряду с целым рядом областей ном Дендеры, ибо один из номархов Дендеры по имени Хнумредиу называл себя «уполномоченным царицы Нофрукаит».[26] Владения первых фиванских царей охватили также восточные области, лежащие между Нилом и Красным морем, как указывает чиновник Чечи, ставящий себе в заслугу, что он удержал в своих руках власть над правителями [54] восточных пустынных областей, обеспечив Фивам регулярное принесение ими дани.[27] Наконец, Фивам принадлежал в ту пору и Великий западный оазис, который подчинялся правителю Абидоса, как указывает Луврская стэла С-26, содержащая титулатуру Интефа.[28] Так постепенно росло и ширилось первое Фиванское царство, получая в процессе длительной и упорной борьбы решительный перевес над Гераклеополем. Окончательную победу над северянами одержал один из фиванских царей 11-й династии, носивший имя Ментухотепа-Небхотепа. Его горовское имя «объединитель двух стран» явно указывает на то, что, очевидно, ему первому удалось объединить весь Египет под своей властью. Изображения этого царя, сумевшего силой оружия покорить весь Египет, сохранились на обломках рельефа, происходящего из храма в Гебелеине (южнее Гермонтиса), перестроенного значительно позднее в птолемеевскую эпоху. На первом обломке мы видим, как царь поражает врага, обозначенного в помещенной тут же надписи «вождь ливийцев» (техену). На втором обломке изображен тот же фараон, поражающий четырех врагов. Надпись называет фараона «Сын Хатхор, Владычицы Дендеры Ментухотеп», а поверженных врагов царя: «сети [нубиец], сечетиу [азиат] и техену [ливиец]». Под четвертым врагом нет надписи. Однако художник придал ему явные черты природного египтянина. Общая надпись, помещенная под всей этой победной сценой, имеющей большое историческое значение, гласит: «Поражение вождей двух стран, пленение юга и севера, нагорных иноземных стран и двух берегов Нила, племен девяти луков и двух стран Египта».[29] Таким образом, изображения и надписи ясно указывают на то, что этот Ментухотеп считал себя покорителем и объединителем двух основных частей Египта, Дельты и долины и, кроме того, претендовал на господство в прилегавших к Египту областях Азии, Нубии и Ливии. Особенное внимание фиванских царей 11-й династии начала привлекать в ту эпоху Нубия. Уже Интеф Великий приказал высечь свои имена на скалах около Элефантины, очевидно, для того чтобы увековечить один из своих набегов или одну из своих экспедиций на юг.[30] Ментухотеп продолжал политику дальнейшего проникновения на юг. На одном рельефе, сохранившемся на скалах острова Коноссо в районе порогов, изображен царь, под ноги которого местные боги повергают все варварские племена, изображенные в виде 15 луков.[31] Целый ряд других надписей, в которых упоминается фараон Ментухотеп-Небхепетра (который может быть тождественен с предшествующим Ментухотепом-Небхотепом), подтверждает факт объединения Египта под властью фиванского царя. Так, на одной из них говорится о том, что царь поручает правителю Гелиополя военное командование, что указывает на господство фиванского царя в Дельте.[32] Позднейшая египетская традиция, в частности в эпоху Рамессидов, считала Ментухотепа-Небхепетра подлинным объединителем всего Египта и основателем Фиванского царства. Так, его имя упоминается наряду с именами других крупнейших царей Египта в родословных таблицах Абидоса и Саккары, а в Карнакской [65] зале предков и в Рамессее он фигурирует между основателями Древнего и Нового царства, фараонами Миной и Яхмосом.[33] Он, очевидно, возобновил традиционную завоевательную политику Египта, стремясь к восстановлению египетского господства в Нубии. На скалах в Шат-Эрригаль, ниже Сильсилэ, сохранились скульптурные изображения царя, который в сопровождении своей матери и чиновника принимает изъявление верности от «сына Ра, Интефа», изображенного в меньшем масштабе, чем царь. Очевидно, этот Интеф, голова которого украшена царским уреем, был одним из нубийских князей, может быть, представителем боковой линии 11-й династии, укрепившейся в Нубии.[34] Объединение Египта и усиление центрального правительства дало возможность снова организовывать экспедиции как военного, так и торгового характера. В надписи от 41-го года фараона Ментухотепа-Небхепетра, сохранившейся около Ассуана, упоминаются «корабли в Вават», очевидно, входившие в состав экспедиции, отправленной в южные области Нубии.[35] Об этих военных походах на юг говорит и надпись Джехмау, обнаруженная в Нубии. Здесь говорится о военных действиях в стране Те бен (?), в стране Вават и в других нубийских областях.[36] Консолидация объединенного Египта, восстановление египетского господства в некоторых частях Нубии и возможность эксплоатации естественных богатств Нубии позволило египетским фараонам 11-й династии снова обратить свои взоры на северо-восточные границы Египта, собрать здесь необходимые силы для перехода от обороны к наступлению и снова закрепиться на прежних позициях в районе Синайского полуострова. Так, в уже упомянутой надписи Джехмау говорится о том, что царь намеревается воевать с племенами аму [азиаты] страны Джати.[37] Рельефные изображения, сохранившиеся на стенах нижней части южной колоннады храма в Дейр-эль-Бахри, ясно говорят о том, что в эту эпоху происходили если не настоящие большие войны, то во всяком случае подлинные боевые стычки между египтянами и племенами Синайского полуострова, которые в египетских надписях обычно называются хериуша, аму и ментиу-сатет, а в данном случае ретен реру. Мы видим здесь типичных азиатов с остроконечными бородками и с перьями на головах. Азиатские женщины несут детей в корзинах, привязанных к телу. Стрелы египетскихвоинов пронзают тела азиатов. Мы видим египтян, заносящих оружие над поверженными врагами, и ряды египетских воинов, вооруженных маленькими боевыми топорами и большими щитами. В одной гиероглифической надписи встречается и название племени аму, которое в точности соответствует аналогичному начертанию, встречающемуся в надписи Уны. Эти войны, очевидно, увенчались победой египетского царя, так как на одном фрагменте изображены иноземные вожди, низко склоняющиеся перед египетскими фараонами. Можно думать, что во время этих войн на Синайском полуострове египтяне пользовались отрядами союзных или наемных нубийцев. На это указывает одна надпись, в которой упоминается «начальник нубийских наемников».[38] [66] Усиление экономической и военной мощи Египта сказалось далее в попытках египетских фараонов 11-й династии захватить в свои руки всю область, лежащую между Нилом и Красным морем. Важнейшими объектами в этом районе была дорога, шедшая по руслу высохшего потока Вади-Хаммамат от Коптоса до Косейра, расположенные здесь богатые каменоломни и удобные гавани, находившиеся на берегах: Красного моря, откуда открывался морской путь в далекую восточно-африканскую страну Пунт. Надписи, сохранившиеся на скалах Хаммамата, указывают на то, что в эпоху 11-й династии египтяне широко эксплоатировали здешние каменоломни. Так, при фараоне Небтауира-Ментухотепе сюда была отправлена большая экспедиция, о которой царь в официальной надписи сообщал в следующих словах: «Мое Величество послало наследного царевича, правителя города и везира, начальника работ, любимца царя Аменемхета с отрядом в 10 000 человек из южных номов, Среднего [шемау — может быть, южного] Египта и «хент» Оксиринхского нома для того, чтобы привезти мне прекрасную глыбу чистого драгоценного камня, который находится в горах, и прекрасные предметы из которого делает Мин...».[39] Как сообщает сам Аменемхет в другой надписи, в состав этой крупной экспедиции входили: «Люди, избранные во всей стране — горнорабочие, ремесленники, работники каменоломен, мастера, художники, резчики по камню, ювелиры, казначеи фараона из каждого управления Белого дома и из каждой канцелярии царского дома». Несмотря на все трудности, связанные с переходом через пустынную область, Аменемхету, судя по его собственным словам, удалось выполнить поручение, возложенное на него царем. «Я превратил — говорит он — нагорную область в реку, верхние долины в водный путь. Я привез ему саркофаг, вечный памятник, воспоминание навеки. Никогда со времен бога не совершали такого пути в эту горную страну. Мои воины вернулись без потерь. Ни один человек не погиб, ни один отряд не пропал, ни один осел не издох, ни один работник не пострадал».[40] Особенно существенно, что эти экспедиции конвоировались военными отрядами, которые таким образом приучались к длительным и тяжелым переходам через пустынные и трудно проходимые районы. Наряду с отрядами сухопутных войск, в сопровождении и охране этих экспедиций принимали участие также и экипажи речных флотилий, очевидно в тех случаях, когда экспедиции двигались по главной речной магистрали, т. е. по Нилу. Так, в одной из хаммаматских надписей мы читаем, что, когда, очевидно, из каменоломен была отправлена крышка для царского саркофага, то этот драгоценный груз конвоировал отряд из 3000 моряков из номов северной страны [Дельты].[41] Конечно, чтобы закрепить господство египтян в этих восточных областях, в частности в районе Хаммамата и дороги, ведущей из Коптоса к Красному морю, и облегчить движение караванов и военных отрядов по этой дороге, необходимо было вырыть здесь колодцы, снабдить этот район водой, сделать его доступным [67] и культурным, и, наконец, заселить египтянами. Надпись начальника войск в нагорных областях Са-анха говорит о тех мерах, которые принимались фараонами 11-й династии для достижения этих целей. «Я был начальником войск всей страны в этих горных областях — говорит Са-анх. — Я был обеспечен бурдюками для воды, [корзинами] с хлебом, вином и всякой свежей зеленью, полученной с юга. Я сделал эти долины зелеными и на высотах пруды с водой. Всюду я поселил детей, на юг до Ча-ау, а на север — до Менат-Хуфу. Я продвинулся вплоть до моря, охотился на животных и на [их] детенышей. Я отправился в эту горную страну с 60 старыми людьми и с 70 молодыми... Я в точности все это сделал для Небтауира-Ментухотепа, живущего вечно».[42] Но конечной целью экономической и военной экспансии Египта на юг было проникновение в те богатые области северо-восточной Африки, которые могли бы в дальнейшем стать сырьевыми базами египетского государства. Довольно крупное место в данном отношении занимала страна Пунт, очевидно, находившаяся на африканском побережье Красного моря, в районе Сомали или прилегающих стран. Экспедиции в Пунт снаряжались уже в эпоху 11-й династии. Об одной такой экспедиции мы узнаем из надписи вельможи Хену, высеченной на скалах Вади-Хаммамата.[43] В этой надписи говорится о том, что Хену был отправлен в Пунт для доставки оттуда свежей [буквально — зеленой] мирры. Хену отправился из Коптоса по направлению к Красному морю. Здесь на берегу моря был построен, снаряжен и отправлен в Пунт корабль, специально предназначенный для этой цели. Путь по ущелью Вади-Хаммамат был сопряжен с большими трудностями. Хену пишет, что он шел во главе большого отряда из 3000 чел., в состав которого, очевидно, входили специальные отряды воинов, собранные со всего Египта. По дороге приходилось преодолевать сопротивление местного населения, враждебно относившегося к египтянам. Так, Хену пишет: «Войско сперва очищало дорогу, уничтожая тех, кто враждебно относился к царю».[44] Воду, хлеб и сандалии приходилось везти с собой. Таким образом, несмотря на очень ограниченный паек — 2 кружки воды и 20 хлебцев в день на человека, за войском должен был следовать очень громоздкий обоз. Для того чтобы обеспечить людей водой, по дороге был вырыт ряд колодцев. Таковы были те трудности, которые необходимо было преодолевать при организации торговых и военных экспедиций в далекие южные страны. Вполне естественно, что преодоление этих трудностей должно было требовать довольно значительной организации в деле формирования и снабжения уже более или менее крупных воинских частей, прокладки и охраны дорог в пустынных районах и обеспечения войск всем необходимым во время больших переходов. Но это расширение завоевательной политики египетского государства требовало большого напряжения всех живых и материальных ресурсов страны, что было возможно лишь на известной ступени централизации всего государственного аппарата. Однако этому [68] противилась поместная аристократия, уже с конца Древнего царства укрепившаяся в номах, владевшая там громадными поместьями и занимавшая в областном управлении высшие административные посты. В смутный период между Древним и Средним царством эта поместная знать еще более усилилась, так что правители номов постепенно превратились в маленьких царьков, чувствовавших себя совершенно независимыми от центрального правительства. На этой почве, очевидно, и возник тот конфликт между номовой аристократией и центральной властью, который около 2000 г. до х. э. окончился падением 11-й династии и установлением власти Аменемхета I, основателя 12-й династии. Отсутствие сохранившихся документов не позволяет нам проследить перипетии этой междоусобной войны. Мы знаем лишь ее исход. Один из сподвижников Аменемхета I, правитель XVI нома Верхного Египта, Хнумхотеп I рассказывает в своей надписи о том, что он сопутствовал царю в то время, как он шел по Нилу во главе флота из 20 кораблей, построенных из кедра. Результат этой кампании описывается в этой надписи в следующих словах: «Он изгнал его из двух стран [Египта]. Нубийцы... азиаты пали. Он овладел нижней страной, нагорными областями, двумя странами... с народом».[45] Захватив власть над всем Египтом, Аменемхет I обрушился на древнюю номовую аристократию, враждебную ему и упорно отстаивавшую свои привилегии. Ведя эту борьбу с аристократией, Аменемхет заменял старых номархов новыми, целиком подчиненными его власти. Больше того, он заново установил границы между номами, стремясь к тому, чтобы несколько уравновесить власть отдельных номархов. Об этой устроительной деятельности Аменемхета сохранились интересные сведения в одной несколько более поздней бенихассанской надписи. Автор ее, Хнумхотеп II, говорит: «Когда он пришел, чтобы наказать за святотатственное преступление, сияя, как сам бог Атум, он восстановил то, что он нашел разрушенным, и то, что один окружной ном отнял у другого, сделав так, чтобы каждый округ знал свои границы. Для этой цели он восстановил их пограничные камни, как небо, так как он знал их воды на основании надписей и проверил их на основании источников, так как он очень любил справедливость».[46] Вполне естественно, что деятельность Аменемхета I должна была вызвать острое недовольство и даже резкий протест со стороны той номовой аристократии, интересы которой он столь ощутительно задевал. Весьма возможно, что это недовольство было одной из причин заговора, описанного в поучении, которое царь написал сыну, назначив его своим соправителем, очевидно, для того, чтобы укрепить его права на царский престол.[47] Укрепив власть центрального правительства и реорганизовав управление страной, Аменемхет смог сосредоточить в своих руках силы, необходимые для возобновления и расширения той завоевательной политики, которая была начата еще фараонами Древнего [69] царства. Основным традиционным направлением военно-агрессивной политики Египта было северо-восточное направление. Сюда, на северо-восток стремились египетские фараоны с целью захватить в свои руки богатые медные рудники Синайского полуострова и пробиться к важным торговым путям, которые скрещивались в южной Палестине. Продолжая политику своих предшественников, Аменемхет также направил свое внимание на северо-восточные границы. Очевидно, с этой целью он перенес свою столицу на север, где немного юго-западнее древнего Мемфиса построил новый город, назвав его Иттауи, что означает «владение двумя странами». Судя по гиероглифу квадратной крепости, снабженной зубчатыми стенами, всегда сопровождающему гиероглифическое начертание названия этого города, новая столица представляла собою сильную крепость, своего рода военный центр страны. Весьма возможно, что она находилась неподалеку от пирамиды Аменемхета I, раскопанной около Лишта.[48] Однако о самих военных походах этого фараона в источниках сохранились лишь очень скудные сведения. Так, в надписи полководца Нессумонту, относящейся к 24-му году царствования Аменемхета I и его сына Сенусерта I, в таких кратких словах описывается военный поход в Палестину: «Я разгромил иунтиу, ментиу и хериуша [племена азиатов]. Я разрушил жилища кочевников... (их никогда не) было. Я мчался [за ними] по полям. Я подошел к тем, которые скрылись за своими укреплениями. Не было там равного мне...».[49] Судя по этой надписи, египетские войска одержали большую победу над кочевыми племенами Синайского полуострова и вторглись в плодородные и населенные области южной Палестины. Одновременно с этим Аменемхету пришлось также воевать и на северо-западных границах Египта с ливийскими племенами, жившими к западу от Дельты и постоянно грозившими вторгнуться в плодородные области Египта. На это указывают сохранившиеся в Бени-хассане[50] изображения ливийских пленников, мужчин и женщин с маленькими детьми, которых номарх Хнумхотеп привел с собой в качестве добычи из ливийского похода, а также сохранившиеся здесь сцены битвы. Очевидно, это был крупный военный поход, так как воспоминание о нем прочно сохранилось в памяти народа и нашло свое отражение в очень распространенном в то время «Рассказе Синухета».[51] В этой замечательной повести, в которой порой очень точно зафиксированы вполне реальные исторические факты, рассказывается: «Войско услал его величество против земли Темеху, причем старший сын его был во главе его — бог благой Сенусерт; он был послан сокрушить страны иноземные, чтобы истребить находящихся среди Техену; он приходил и приводил бесконечное множество пленных Техену и всякого рода скот...».[52] Последние слова этого текста ясно указывают на цель этих военных походов, которая заключалась в грабеже ливийских областей и в захвате рабов и скота, столь необходимого Египту в эту эпоху крупного роста его сельского хозяйства. [70] Не меньшее внимание должен был уделять фараон и военным действиям на юге. Надпись в Короско говорит о завоевании нубийской области Вават,[53] что открывало египтянам дорогу на юг в золотоносные области восточной Африки. В своем «Поучении» Аменемхет с особенной гордостью говорит о своих победоносных войнах в Нубии и покорении нубийских племен в следующих словах:Глава третья. Военное дело в Египте в эпоху Среднего Царства
Среднее царство было временем расцвета Египта, когда при фараонах 11-й и 12-й династий вторично образовалось мощное централизованное государство, претендовавшее на господство в северо-восточной Африке и стремившееся к усилению своего влияния в соседних странах. Надписи и памятники этого времени указывают на крупный рост производительных сил страны, на всестороннее развитие различных форм хозяйства. Сельское хозяйство, игравшее значительную роль в экономике аграрного Египта, всегда требовало в первую очередь расширения обрабатываемых земель и усиления системы орошения. Поэтому государственная власть должна была принимать в этом отношении целый ряд мер. При Аменемхете III уровень подъема воды в реке во время наводнения заботливо отмечался на скалах около Семнэ. Очевидно, особые органы власти тщательно следили за высотой разлива Нила, отдавая себе ясный отчет в громадном значении для хозяйственной жизни страны системы искусственного орошения, которая целиком зависела от количества воды в Ниле. Весьма возможно, что в зависимости от уровня подъема воды в реке принимались различные меры в области ирригации. Наиболее крупные оросительные работы производились в эту эпоху в Фаюмском оазисе, где было создано крупное водохранилище, соединенное особым каналом с Нилом. Специальные приспособления давали возможность регулировать движение воды, шедшей из Фаюмского озера в Нил и обратно. Наконец, сооружение больших защитных стен позволило осушить большую часть Фаюмского оазиса, где вскоре образовался богатый земледельческий район и вырос новый город. Сельское хозяйство процветало во всей стране. Египет превратился в зеленый цветущий сад — недаром жители Нильской долины называли свою страну «Черной» (плодородной) и «Любимой страной» (Та-мери). Крупные поместья, возникавшие в эту эпоху в связи с ростом поместной рабовладельческой аристократии и аристократического землевладения в номах, создавали все необходимые [82] предпосылки для значительного развития земледелия и животноводства. На стенах гробниц номархов Газэльего нома в Бенихассане изображены типичные сцены из жизни обитателей такого крупного аристократического хозяйства [рис. 12]. Развитие сельского хозяйства сопровождалось также развитием ремесленного производства. Высокого расцвета достигает обработка камня, из которого со времен глубочайшей древности делали различные предметы, как, например, сосуды, оружие и орудия. Дальнейший прогресс наблюдается в области металлургии, в частности, в ювелирном деле, прекрасные образцы которого были обнаружены в Дахшуре.[1] Большое значение имело ткацкое производство, развивавшееся на базе применения местного сырья [льна] и использования особого низкого горизонтального ткацкого станка. Изображения на стенах гробниц этой эпохи, а также полная модель прядильной и ткацкой мастерской, найденная при американских раскопках кладбища 11-й династии в Дейр-эль-Бахри, дают прекрасное представление о развитии текстильного дела. Рост деревообделочного производства, основанный на применении разнообразного инструментария, тесно связан с кораблестроительным искусством. Наконец, на общий расцвет хозяйства в эту эпоху указывает развитие водного и сухопутного транспорта, рост городов и расширение торговли как внутренней, так и внешней. Организуются крупные торговые экспедиции в Нубию и в Сирию. Интенсивно эксплоатируются медные рудники Синая и золотые копи Нубии. Колонизуются области, прилегающие к Египту, в частности, оазисы. Прокладываются и укрепляются торговые пути, имеющие крупное значение для египетской экономики, как, например, путь, соединяющий долину Нила с побережьем Красного моря (Вади-Хаммамат). На крупный экономический расцвет страны указывает и довольно широкое строительство, развернутое фараонами 11-й и 12-й династий. В Фивах строится первый крупный храм богу Амону. В Дейр-эль-Бахри был воздвигнут своеобразный храм, сохранивший древние пирамидообразные формы. Наконец, особенно крупное строительство развернулось в недавно освоенном Фаюмском оазисе, в частности, в новом основанном здесь городе. В античной историографии сохранилось воспоминание о грандиозном здании, которое здесь было построено и впоследствии получило название Лабиринта. Экономический расцвет Египта нашел отражение и в духовной культуре этой эпохи, в литературе, в искусстве и в первых проблесках научного творчества. Недаром эта эпоха считается классической эпохой древнеегипетской культуры, когда впервые были оформлены литературный язык и художественная литература. Рост производительных сил, вызвавший крупный экономический расцвет в условиях все еще в значительной степени замкнутого общинного строя, требовал развития обмена и привлечения новых кадров рабочей силы, главным образом, рабов. Этим объясняется развитие военной политики египетских фараонов Среднего царства, которые считали своим долгом не только защищать Египет от нападений [83] воинственных племен Ливии, Нубии и соседних азиатских областей, но также предпринимать наступательные походы против соседних народов. Целью походов был, в первую очередь, грабеж, захват самых разнообразных ценностей, самой различной добычи, золота, скота, рабов, затем захват территорий, важных источников сырья и, наконец, закрепление за Египтом господствующих позиций на важнейших торговых путях. Развитие военной политики египетского государства в эпоху Среднего царства,[2] конечно, требовало и соответствующей организации военного дела. Одним из важнейших вопросов военной истории является вопрос о численности военных сил того или иного государства. Конечно, численность армии не является решающим фактором, определяющим конечный успех в военных действиях, так как, помимо численности войск, громадное значение имеют боевая подготовка, дисциплинированность бойцов, техническая оснащенность, моральное состояние и идейная мобилизация войск, коммуникации, снабжение, состояние тыла и целый ряд других, порой очень важных факторов. Но все же одним из основных факторов является самый массив армии, боевая эффективность которого при прочих равных условиях, конечно, зависит от его численности. В документах эпохи Среднего царства сохранились слишком скудные сведения для того, чтобы полностью осветить этот вопрос. Однако, опираясь на некоторые косвенные данные, мы можем сделать попытку подойти к его решению. Территория собственно египетского государства, включавшего Дельту и долину до первого порога, в эпоху Среднего царства приблизительно соответствовала территории современного Египта [без пустынных областей и Судана], равной 35 169 км2. Население, живущее на этой территории, по данным 1937 г., равнялось 15 904600 чел., что дает очень высокую цифру плотности — 452 чел. на 1 км2.[3] Конечно, учитывая рост народонаселения, развитие экономики и техники, а также довольно значительную иммиграцию, следует полагать, что население Египта в древности было значительно меньше. Однако было бы неправильным чрезмерно снижать эту цифру. Ведь не следует забывать, что в древности земледельческое хозяйство, основанное на искусственном орошении, было очень сильно развито. Отметки на скалах около Семнэ указывают на то, что уровень наибольшего подъема воды в Ниле в эпоху Среднего Царства был на 8 м выше современного максимального уровня Нила и что большее количество воды в реке позволяло орошать более значительные территории, на которых могло жить и кормиться более многочисленное население.[4] Большие территории, ныне засыпанные песком, были в древности заселены иногда даже довольно плотно, на что указывают развалины египетских храмов и городов, например, Ахетатона, ныне опустошенные, заброшенные и занесенные песками пустыни. Там, где в древности жило многочисленное и трудолюбивое население, теперь часто раздается лишь унылый вой шакалов. Современный исследователь Лескье[5] полагает, что население Древнего Египта доходило [84] Рис. 12. Вельможа Хнумхотеп в своем поместье. Охота и прием послов от азиатского племени Аму. Роспись стены в гробнице Хнумхотепа в Бени-Хассане. Среднее царство. [85] до 7 млн. чел. Однако, принимая во внимание, что по очень солидным вычислениям Белоха население греческого полуострова во 2-й половине V века до х. э. насчитывало не более 3-4 млн., а население всех греческих государств, расположенных во всем бассейне Средиземного моря достигало в ту же эпоху 7-8 млн. чел.,[6] следует думать, что цифра в 7 млн., предложенная Лескье, должна охватить собой население всего египетского государства, включая завоеванные области в эпоху расцвета Египта при фараонах 18-й династии.[7] Однако, проводя аналогию между населением Греции и Египта в древности, не следует забывать, что плотность населения в Египте была значительно выше, чем в Греции (100 чел. на 1 км2).[8] Исходя из данных относительно общей численности населения Египта, можно сделать попытку определения численности египетских войск в эпоху Среднего царства. Однако в данном случае нельзя основываться на тех пропорциях, которые были установлены современными военными историками, например, Дельбрюком, между общим народонаселением и военными силами Древней Греции и Древней Германии. Ведь Египет в эпоху Среднего царства не вел таких крупных, продолжительных, изнурительных войн, требовавших напряжения всех живых сил страны, как Греция в V веке до х. э. С другой стороны, египтянам не приходилось так упорно защищать свою территорию от врагов, как древним германцам, которые принуждены были бросать против наступающих римлян все свое мужское население. Поэтому соотношение [5000 воинов на 25 000 чел. в одном германском племени], которое Дельбрюк устанавливает для Древней Германии, совершенно неприменимо для Египта в эпоху Среднего царства. По подсчетам Г. Масперо, в эпоху наивысшего расцвета Египта при фараонах 18-й династии число новобранцев могло превышать 100 000, но фактически армия насчитывала от 10 до 30 тыс. воинов. Максимальное количество войск со всеми резервами, по мнению Масперо, могло достигать 130 000 чел., но фактически эта цифра никогда не была реализована. Масперо при этом указывает, что Магомет-Али в 1830—1840 гг. имел армию, состоящую из 120 000 солдат.[9] Эти указания Масперо довольно близки к истине. Конечно, численность египетских войск как в мирное, так и в военное время в эпоху Среднего царства следует еще несколько снизить. В эпоху 11-й династии большая торгово-военная экспедиция, отправленная в Пунт, состояла из военного отряда в 3000 чел., что в ту эпоху, очевидно, казалось довольно крупной военной силой. Незначительные на наш взгляд цифры египетских армий той эпохи не должны нас смущать, так как они вполне соответствуют масштабу войн того времени. Ведь не надо забывать, что даже в XVIII веке Али-Бей выступил с армией в 6310 чел. против Абу-Дахаба, войска которого насчитывали всего лишь 12 000 чел.[10] [85] Развитие военной политики Египта в эпоху Среднего царства требовало соответствующей организации военного дела и в первую очередь учета населения. Некоторые кахунские папирусы, найденные в развалинах города, построенного Сенусертом II около его пирамиды у входа в Фаюм, дают нам представление о том, как производился этот учет. В определенные годы глава каждой семьи должен был давать сведения о личном составе своей семьи и о принадлежащих ему людях. Его имя, снабженное последовательным номером, а также имена всех его родственников и рабов заносились в особые статистические списки. Глава семьи должен был подтверждать клятвой точность этих сведений, которые он сообщал особым чиновникам. Составленные таким образом статистические списки, некоторые из которых дошли до нашего времени, хранились в канцелярии везира в административном центре страны. Само собой разумеется, эти статистические сведения нужны были государственной власти не только для фискальных целей, но и для военных наборов. Эти статистические списки возобновлялись приблизительно каждые пятнадцать лет и давали возможность особым чиновникам устанавливать количество населения в стране и, что особенно важно, количество боеспособных и военнообязанных, если так можно выразиться, мужчин, которых можно было зачислить в войска. Судя по некоторым документам, в Египте в эту эпоху производились наборы среди людей, могущих носить оружие. Так, на одной памятной стэле 12-й династии сохранился текст, в котором описывается, как «первый царевич» в качестве «писца воинов» произвел воинский набор в Тинисском номе, в количестве одного воина от каждых ста мужчин. Следовательно, к несению военной службы привлекался 1% мужского населения страны.[11] На существование военных наборов указывает специальный термин [12] который мы находим в надписях этой эпохи. Мы знаем, что эти «молодые поколения», или попросту молодые новобранцы, соединялись в отряды, которые должны были пополнять военные силы номов, находившиеся под начальством номарха. Если ном делился на две части, на западную и восточную, расположенные на двух берегах Нила, то и отряды новобранцев делились на отряды запада и востока, что ясно указывает на их территориальное происхождение. Во время военных походов номархи должны были во главе этих местных военных отрядов присоединяться к армии фараона. Из надписи номарха нома Газэли Амени мы знаем, что эти местные отряды насчитывали иногда от 400 до 600 чел. Этими отрядами пользовались иногда как конвойными войсками при организации экспедиций в соседние страны. В некоторых случаях, очевидно, когда разгоралась крупная война, военный набор производился но всей стране. Так, мы знаем, что Иниотеф, номарх Фиванской области, во время войны с гераклеопольскими царями набирал войска на обширной территории от [86] порогов до Фив.[13] Помимо этих новобранцев в состав египетской армии, начиная со времени Среднего царства, входили также и наемники, очевидно, навербованные среди воинственных культурно отсталых племен Нубии. Мы знаем, что уже в эпоху Древнего царства нубийцы служили в египетских войсках.[14] Так как при фараонах 12-й династии значительные части Нубии были завоеваны египетскими фараонами и прочно присоединены к египетскому государству, нет ничего удивительного в том, что количество нубийцев в египетских войсках должно было увеличиться. Судя по некоторым изображениям, эти нубийцы служили в качестве «людей свиты» [т. е. личной военной охраны] номархов. Это были по большей части легко вооруженные стрелки.[15] Наконец, нубийцы из племен маджаев служили в отрядах египетской полиции. На постепенное образование постоянной армии и особого слоя профессиональных воинов указывает существование в эту эпоху особой царской гвардии, состоящей из «спутников правителя» . Эта личная охрана царя, состоявшая из особенно преданных и близких царю воинов, постоянно окружала фараона. Из среды этих царских спутников царь выдвигал командиров на все ответственные командные должности, вплоть до самых высоких постов. Так постепенно формировалось кадровое, профессиональное и, конечно, аристократическое офицерство. В одной интересной автобиографии некоего Себекху-Джаа, служившего в египетских войсках при фараоне 12-й династии Сенусерте III, описывается военная карьера такого царского «спутника». Двадцати четырех лет отроду Себекху начал свою службу в царских войсках в качестве «воина, находящегося позади и около царя во главе шести воинов»;[16] иными словами, Себекху, находясь в царской гвардии, занимал тогда должность младшего командира, командовавшего звеном из шести царских гвардейцев. Затем, рассказывает Себекху, он был назначен на более высокую должность «спутника правителя». Во время похода в Нубию Себекху уже командует отрядом в 60 чел. После нубийской кампании Себекху был назначен на высокую должность «начальника спутников», очевидно, начальника царской гвардии и, наконец, закончил свою карьеру, дослужившись до высокого поста «великого коменданта столицы».[17] Должность начальника спутников занимал при Аменемхете III некто Аменемхет, который одновременно с этим был также и «начальником войск». Судя по надписям, царь иногда поручал этим высоким военным командирам в мирное время особенно ответственные поручения, как, например, доставку камня из Хатнубских каменоломен. Наряду с офицерскими должностями, в надписях этого времени встречаются также и названия других командных должностей, как «начальник новобранцев», «начальник армии» или «военный начальник Среднего Египта».[18] Очевидно, в это время в связи с широко развертывавшейся военной политикой египетского [87] государства в Египте постепенно образуются кадры профессиональных военных командиров. Рис. 13. Два отряда воинов, вооруженных копьями и луками. Деревянная модель из гробницы сиутского номарха Месехти. Среднее царство. 10-я династия. Каирский музей. Военное дело все больше и больше приобретает организованный характер. Прежние ополчения, наспех собранные в момент военной тревоги по всей стране, постепенно заменяются специальными отрядами из новобранцев, которые регулярно набирались в номах и находились под командованием номарха и специальных военных командиров. Эти военные отряды представляют собой уже оформленные боевые соединения обученных воинов. На это ясно указывают модели [рис. 13] двух отрядов воинов, сохранившиеся в гробнице сиутского номарха Месехти, жившего во время 10-й династии. Первый отряд состоит из десяти шеренг египетских воинов по четыре воина в каждой. Воины вооружены высокими копьями с медными наконечниками и заостренными кверху щитами, обтянутыми кожей. Другой отряд состоит из нубийцев, построенных точно таким же образом, как и отряд египетских копейщиков. Нубийцы вооружены луками и стрелами с кремневыми наконечниками. Наличие и в том и в другом случае одинакового построения, своего рода каре, состоящего из 10 шеренг воинов по четыре воина в каждой, указывает на особый тип построения, очевидно, существовавшего в эту эпоху.[19] Как видно по этой модели, а также по надписям, в эту эпоху существовали различные по размерам воинские подразделения, части и соединения — по 6, 40, 60, 100, 400, 600, 2000 и, наконец, даже 3000 воинов. Воины, входившие в эти постоянные и регулярные воинские части, должны были отрываться от своего хозяйства и с течением времени превращаться в профессиональных воинов. За выслугу определенного количества лет, как предполагает Баттискомб Генн, эти воины получали от государства особые земельные наделы, может быть из земельного фонда, захваченного у неприятеля в соседних завоеванных областях. [88] Так, на одной стэле из Эдфу (Каирский музей, инв. № 52456), принадлежащей некоему Ха-анх-еф, читаем: «Я приобрел 2 локтя[20] земли: Гормини владеет одним из них, в качестве своей собственности, а другой из них принадлежит мне. Я приобрел землю, один локоть земли, данный моим детям. Я был награжден [таким же образом] за 6 лет (военной службы)».[21] Командиры за свою военную службу получали от царя различные награды: повышение по службе и, главным образом, материальные ценности — землю, скот, рабов и др. Но, наряду с этим, существовали и особые воинские награды, своего рода военный орден, называвшийся в ту эпоху «золото похвалы», может быть, имевший вид золотого ожерелья. Наконец, за особые заслуги царь награждал военных командиров особенно ценными и почетными подарками, как мы читаем в автобиографической надписи военного командира Себекху-Джаа из Абидоса: «Я организовал арьергард. Я сгруппировал воинов, чтобы сразиться с азиатами. Тогда я захватил в плен одного азиата, а его оружие велел унести двум бойцам из войска, так как я не мог отвернуться от боя и лицо мое было обращено вперед и я не поворачивал моей спины азиатам. Как жив Сенусерт, я говорю правду. И тогда он пожаловал мне жезл из электрума, дав мне его в руки, лук и кинжал, украшенный электрумом, вместе с его оружием».[22] В этой надписи очень четко выразилось представление о том, в чем заключалась воинская доблесть во время боя, за которую воин получал награду от царя. Судя по ней, воин должен был всегда смотреть вперед, его лицо должно было быть всегда обращено к линии боя. Обратиться в бегство или, как образно говорится в египетской надписи, повернуть свою спину врагу, считалось позором для всякого воина, а тем более для командира. Надписи и изображения этого времени не дают нам возможности восстановить характерные черты военных действий. Однако наличие постоянного сухопутного войска и довольно значительного речного флота позволяло вести военные действия как на суше, так и на кораблях, а иногда даже применять комбинированные действия сухопутных частей и речного флота. О наличии военного флота говорит целый ряд надписей. Так, в надписи номарха газэльего нома Хнумхотепа I описывается военный поход в Нубию, причем автор надписи говорит, что он: «... отправился вниз по реке вместе с его величеством, чтобы ... на 20 кедровых кораблях ... Он изгнал его из двух стран. Нубийцы... и азиаты были повержены. Он схватил нижнюю страну, горные области в двух странах... с народом...».[23] Поскольку Нил был главной торговой и стратегической магистралью, постольку экономический и военный перевес был всегда на [89] стороне того, кто мог опереться на мощный флот, господствовавший на Ниле. Поэтому понятно, что сиутский номарх Хети в своей надписи подчеркивает размеры своего речного флота, который растянулся на большое расстояние вдоль по реке.[24] Яркую картину сухопутного боя между войсками, расположенными на обоих берегах Нила, и военных действий, предпринятых речным флотом с целью поддержать военные части, оперировавшие на суше, дает в своей надписи сиутский номарх Тефьеб, с гордостью описывающий свою победу над южанами. Особенно интересно, что в этой надписи подчеркивается маневренность кораблей, их уменье использовать тот или иной ветер. Так, Тефьеб пишет: «Я не переставал сражаться до самого конца [пользуясь южным ветром], так же, как и северным ветром, восточным ветром так же, как и западным». Целью этой битвы было сокрушение живой силы противника. Поэтому его конечный разгром выразился в том, что его сухопутные войска обратились в бегство, а его корабли были уничтожены. Тефьеб в своей надписи сообщает об этом в следующих словах: «Он упал в воду, его корабли пошли ко дну, его войско было подобно (стаду) быков... когда на него нападают дикие звери...».[25] Так, в образной и яркой форме здесь описывается военный результат битвы, достигнутый благодаря заранее обдуманному и решительному применению тактики сокрушения. Применение довольно крупных воинских соединений [до 10 000 воинов] и переброска их к границам государства, а также на театры военных действий, расположенные иногда на территории соседних стран, требовали проведения специальных стратегических дорог. Особенное значение имели дороги, соединявшие долину Нила с побережьем Красного моря, откуда открывался морской путь в богатые страны восточной Африки, в частности в страну Пунт, с которой в эту эпоху египтяне устанавливают оживленный торговый обмен, вывозя из Пунта целый ряд важных видов сырья. Так как торговые экспедиции, обычно сопровождавшиеся отрядами войск, часто принимали характер военных походов, то понятно, что эти дороги приобретали ярко выраженный стратегический характер. Одна их них проходила по руслу высохшего потока, получившего название Вади-Хаммамат. Эта дорога начиналась в долине Нила у Коптоса и шла через пустынную область вплоть до берега Красного моря, где в птолемеевскую эпоху находился порт Леукос-Лимен, а в настоящее время расположен порт Косейр. Вдоль дороги находились каменоломни, в которых египтяне добывали хорошие сорта камня. На скалах вдоль этой дороги сохранились интереснейшие надписи о том, как эксплоатировалась эта дорога и как по ней проходили экспедиции и военные отряды. Так, вельможа Аменемхет, шедший по этой дороге с отрядом из 10 000 чел., в своей надписи написал: «Я превратил нагорную область в реку, верхние долины в водный путь... Никогда со времен бога не совершали такого пути в эту горную страну. Мои воины вернулись без потерь. Ни один человек не погиб, ни один осел не издох, ни один работник не пострадал».[26] [90] Как видно из этой надписи, путь был нелегким. Чтобы по нему могли регулярно итти экспедиции и военные отряды, необходимо было вдоль дороги вырыть колодцы, снабдить район водой, заселить его, превратить в культурный район и регулярно снабжать продуктами. О связанных с этим заботах пишет в своей надписи начальник войск в нагорных областях Саанх, живший в эпоху 11-й династии. Другая дорога, шедшая из долины Нила к побережью Красного моря, проходила несколько севернее Вади-Хаммамата и достигала моря при выходе из современного Вади-Гасуса. Найденные здесь надписи также указывают, что по этой дороге двигались египетские войска в эпоху Среднего царства. В частности, в одной из них говорится, что «начальник дворца Хент-хет-ур... благополучно вернулся из Пунта, причем воины его были с ним целы и невредимы и корабли его пристали к Сау».[27] Судя по этой надписи, в конце дороги, на берегу Красного моря, находилась гавань, к которой приставали египетские корабли, приходившие из Пунта. Очевидно, по дороге шли торговые экспедиции и передвигались отряды войск. По одной из этих дорог шла экспедиция, сопровождаемая отрядом из 3000 воинов, о которой пишет в своей надписи хранитель печати Хену. Ив данном случае основной заботой руководителя экспедиции было снабжение экспедиции водой и продуктами. В надписи подробно говорится, как во время пути было вырыто 20 колодцев и как экспедицию сопровождал большой обоз, везший воду, хлеб и сандалии. Таким образом, обслуживание этих важных экономических и военных дорог было трудным и громоздким делом, требовало больших забот, затрат и внимания со стороны государственной власти.[28] Большое военное значение имела также дорога, шедшая из Абидоса к Великому оазису. По ней направлялись отряды воинов на западную ливийскую границу, например, отряд новобранцев, во главе которого стоял «поверенный царя» Икудиди, как мы читаем в его надписи, относящейся к 34-му году царствования фараона Сенусерта I.[29] Но, конечно, особое, первостепенное экономическое и стратегическое значение имел Нил, тот великий водный путь, который соединял Египет с бассейном Средиземного моря и с внутренними областями восточной Африки, а также отдельные части Египта между собой. Широким венчиком Дельты, изрезанной густой сетью рукавов и каналов, открывался Нил в сторону Средиземного моря, связывая Египет с островами Эгейского моря и со странами, прилегающими к Средиземному морю. Речной и морской путь был здесь открыт, свободен и удобен. Значительно большие затруднения встречали египтяне во время своих плаваний вверх по течению Нила, где им преграждали путь многочисленные пороги. Еще в эпоху 6-й династии были сделаны попытки прорыть канал в районе первых порогов, чтобы дать возможность египетским кораблям обогнуть пороги, и беспрепятственно проникнуть вдоль по реке в богатые области [91] золотоносной Нубии.[30] В эпоху Среднего царства, когда египетское правительство проводило последовательную политику завоевания Нубии и эксплоатации ее крупных естественных богатств, необходимо было обратить особое внимание на этот важный речной путь и сделать его вполне судоходным вплоть до областей Нубии. На эти заботы египетского правительства указывают две надписи, высеченные на скалах острова Сехель, в которых описывается сооружение канала и приведение его в порядок. Над первой надписью изображен фараон Сенусерт III, стоящий перед богиней Анукет. Текст надписи гласит: «Он сделал это, как памятник для богини Анукет, владычицы Нубии [Та-Педет], соорудив для нее канал, имя которого «Прекрасны пути Ха-кау-Ра» [Сенусерт III], дабы он жил вечно».[31] На восьмом году царствования Сенусерта III этот канал пришел в негодность; возможно, был засорен и поэтому требовал расчистки и ремонта. Об этих работах мы читаем во второй надписи, над которой изображен тот же самый фараон Сенусерт III, со всеми знаками царского достоинства, перед богиней «Сатет, владычицей Элефантины», которая стоя дает ему знак жизни. Надпись содержит следующие важные исторические сведения: «8-й год царствования его величества царя Верхнего и Нижнего Египта Ха-кау-Ра [Сенусерта III], живущего вечно. Его величество приказал заново соорудить канал под названием «Прекрасны пути Ха-кау-Ра [живущего] вечно» в то время, как его величество проследовал вверх по реке, чтобы сокрушить презренную страну Куш. Длина этого канала 150 локтей, ширина — 20, глубина — 15».[32] Указание на тесную связь работ по восстановлению канала с военным походом против страны Куш [Нубии] ясно подчеркивает военное значение канала, дававшего возможность быстро и беспрепятственно перебрасывать по реке большие военные силы, необходимые не только для дальнейшего завоевания нубийских областей, но и для поддержания порядка в этой стране. На довольно быструю переброску войск в Нубию указывает надпись на стэле Ха-анх-ефа, по которой автор надписи «храбрый воин» достиг «южной части Куша в 13 дней».[33] Конечно, это было возможно лишь при наличии канала, дававшего возможность кораблям обогнуть район порогов. Наконец, последней важной дорогой, имевшей крупное не только экономическое, но и военное значение, был морской путь от побережья Красного моря к Синайскому полуострову, где находились богатые медные рудники, имевшие столь большое значение для всей египетской экономики. Этот морской путь на Синай давал египтянам возможность не только доставлять медь на кораблях в Египет, но и посылать морем на Синайский полуостров рабочую силу и войска, необходимые для охраны района медных рудников. Об использовании этого морского пути говорит надпись Хорнахта, обнаруженная в Вади-Магхара и относящаяся ко второму году царствования Аменемхета III. Надпись гласит: [92] «Я пересек море, неся драгоценности по приказанию Гора, владыки дворца».[34] Все эти дороги давали также возможность снабжать войска продовольствием. По сухопутным дорогам шли большие обозы, а по реке и по морю корабли, которые везли продукты войскам, шедшим впереди. Важность проблемы снабжения, имеющей столь крупное значение в военном деле, была осознана уже в ту эпоху египетскими военачальниками, как видно из целого ряда надписей. Так, начальник войск всей страны в этих горных областях [Хаммамата] Саанх писал: «Я был обеспечен бурдюками для воды, [корзинами] с хлебом, вином и всякой свежей зеленью, полученной с юга»,[35] а в надписи Хену, руководившего крупной военно-торговой экспедицией, отправленной в Пунт в эпоху 11-й династии, мы даже найдем указания на те дневные рационы, которые выдавались войскам во время похода. Так, Хену пишет: «Я пошел с войском в 3000 человек... для каждого было два сосуда воды и 20 хлебцев на каждый день. Ослы были нагружены сандалиями».[36] Только наличие организованных коммуникаций давало возможность египетским чиновникам регулярно снабжать продовольствием войска, нередко продвигавшиеся по трудно доступным, пустынным и безлюдным районам. Помимо численности и организации войск и военного дела, крупным фактором, влияющим на боеспособность армии, является ее техническая оснащенность. Разумеется, уровень военной техники всецело определяется общим развитием техники данной эпохи. Принимая во внимание очень низкий уровень развития техники в Египте в эпоху Среднего царства, который характеризуется еще довольно значительным применением камня и очень медленным распространением металла, приходится признать, что и военная техника в эту эпоху была очень примитивной. Наиболее распространенными видами наступательного оружия египтян Среднего царства были палка, боевой топор, кинжал, копье, лук и стрелы, бумеранг и праща. Пожалуй, самым первобытным видом оружия является палка, конец которой иногда заострен, иногда снабжен металлическим наконечником, а иногда загнут с целью нанесения рваных ран. Это древнее примитивное оружие первобытного человека сохранилось в Древнем Египте в качестве вооружения полиции и царской гвардии. В несколько усложненной форме булавы этот древний вид оружия сохранился в религиозном ритуале и в связанных с ним торжественных церемониях. На многочисленных сценах триумфа, которые, весьма возможно, отражают реально существовавший обряд, царь обычно изображается с булавой в руке, которую он заносит над головой поверженного врага.[37] Значительно большее боевое значение и поэтому значительно большее распространение имел боевой топор, или секира, возникшая, как и палка, из примитивной формы древнего орудия, постепенно превратившегося в оружие. Клинки египетских боевых топоров времени Среднего царства отличаются большим разнообразием своих [93] форм. Особенно прочно и долго сохранялась древняя форма плоского клиновидного клинка. Наряду с ней специфически египетской является плоская сегментообразная форма, которая встречается в целом ряде вариантов. Выгиб дуги этого клинка более или менее крут, а средняя его часть бывает иногда прямой.[38] Очень редко встречается преобладающий в Вавилонии тип клинка с прямым лезвием и с остро загибающимися боковыми краями.[39] Сегментовидный клинок прикреплялся к ручке ремнями или проволокой и очень редко гвоздями. Ремни пропускались через отверстия, просверленные в ручке, и шли кругообразно или спирально вокруг ручки, на концах наматывались и завязывались узлом. Ремни затягивались в сыром виде. Когда они засыхали, они затягивались еще плотнее. Иногда клинок выдавался на 1/3 своей длины над ручкой, что превращало топор не только в ударное, но и в колющее оружие и усиливало его боевое значение. В некоторых случаях выступающему концу придавали форму обоюдоострого остроконечника. Иногда клинкам придавали дугообразную форму, так что их прикрепляли к ручке лишь у концов и в середине. Этот вид клинка уменьшал риск раскалывания деревянной ручки в момент прикрепления клинка к ручке. В эпоху Среднего царства эта форма клинка особенно часто применялась. Иногда клинок прикреплялся к ручке только в средней части, так что концы клинка выступали вперед свободно, несколько напоминая аллебарду. В конце Среднего царства сегментообразный тип клинка заменяется более эффективным в боевом отношении дуговидным, дававшим возможность наносить более глубокие раны. Среди вариантов этой формы следует отметить клинок полуэллиптический или полукруглый. Этот тип топора применялся в качестве орудия с эпохи архаики, и поэтому нередко бывает очень трудно отличить бытовые топоры такой формы от боевых. Клинки такой формы обычно привязывались к ручке ремнем, который пропускался через просверленные в клинке отверстия и закреплялся на выступающих задних углах клинка. Иногда дыр не было, и ремень держался лишь на этих выступах, идя спирально вдоль ручки. Такие полукруглые клинки боевых топоров встречаются только в эпоху Среднего царства. Наряду с ними, в эпоху Среднего царства появляется новая форма продолговатого клинка, которая получает широкое распространение лишь в последующий период Нового царства. Боевой топор с металлическим клинком, медным или бронзовым, получив в Египте очень широкое применение, стал одним из важнейших видов оружия в рукопашном бою. Разнообразие форм клинка указывает на поиски наиболее эффективной формы, которая могла бы дать воину перевес в бою. В этом сказывается своеобразный прогресс военной техники, особенно заметный в эпоху расширения военной политики египетского государства.[40] Однако отсутствие проушных топоров указывает на медленность развития техники и форм оружия. Наряду с боевым топором на египетских изображениях иногда встречается комбинированная форма булавы и топора. Это соединение давало возможность усилить удар, но в то же время представляло [94] большие трудности при прикреплении клинка к булаве. Так как такой комбинированный вид булавы-топора никогда не встречается при изображениях боя или воинов, а лишь в религиозной сцене царского триумфа, то можно думать, что это оружие не имело практического значения. Весьма возможно, что такого оружия вообще не существовало, и египетский художник лишь несколько модернизировал древний канон сцены триумфа, добавив к древней булаве более современный клинок боевого топора.[41] Одновременно с боевым топором в рукопашном бою применялся и кинжал, который является не чем иным, как видоизменением бытового ножа. В эпоху Среднего царства египтяне пользовались кинжалами с клинками различной формы, среди которых можно отметить следующие: 1) треугольный, обоюдоострый с острым концом,[42] 2) клинок со слегка закругленным концом,[43] 3) клинок со слегка закругленными боковыми сторонами,[44] 4) расширяющийся дважды, наверху и внизу,[45] форма, может быть, появившаяся под нубийским влиянием. Эти клинки в эпоху Среднего царства делались из металла, главным образом из бронзы. Для придания большей прочности всему кинжалу в целом клинок и ручку иногда делали из одного куска. Некоторое значение имела также и форма ручки кинжала, так как от нее зависело удобство пользования кинжалом во время боя и тем самым эффективность его действия. Среди различных форм кинжальных ручек времени Среднего царства отметим следующие: 1) круглая или эллиптическая; 2) ручка, нижняя часть которой оканчивалась ободком, охватывавшим клинок; 3) суживающаяся книзу; 4) ручка, плоская часть которой имеет форму сегмента или полумесяца; 5) сложная ручка, состоящая из дискообразного навершия из кости или рога и собственно ручки из металла. Эта металлическая ручка соединяла клинок с навершием, находя на них удлиненными языками. В дискообразном навершии иногда имеются с двух сторон два эллиптических отверстия для продевания ремня. Эти ручки очень удобны. Дискообразная форма навершия, возникшая из круглого навершия, получила особенно широкое распространение в эпоху Среднего царства.[46] Наконец, последним видом оружия, применявшегося в рукопашном бою, является копье, известное египтянам с древнейших времен. В эпоху Среднего царства заостренный конец копья снабжается металлическим наконечником, значительно усиливающим прочность и ударную силу копья. Металлический наконечник обычно имел форму полой трубки, в которую вставлялся заостренный конец копья. Эта трубка, постепенно уменьшаясь, проходила через весь наконечник. С двух сторон к ней примыкали полуэллипсоидные плоскости, которые имели своей цельюрасширить рану, произведенную ударом копья. Нижний конец копья иногда также снабжался металлическим острым наконечником для втыкания копья в землю. Это копье применялось с различными целями и в зависимости от этого имело различные размеры. Чаще всего копье применялось в качестве ударного оружия в ближнем бою, и тогда его размеры превышали рост человека. Иногда копьем [95] пользовались, как метательным оружием, своего рода дротиком, и в таком случае применялись копья значительно меньшего размера, ниже человеческого роста. Существовали также копья комбинированного типа, которыми можно было пользоваться как в ближнем, так и в дальнем бою. Эти копья обычно делались в рост человека. Наконец, применялись и особенно длинные копья, громадные шесты, которые держали два человека и которыми пользовались для разрушения стен крепости.[47] Таким образом, и в данном случае мы наблюдаем большое разнообразие форм основного оружия, что указывает не только на стремление усилить до предела его боевую эффективность, но и использовать его для различных целей, учитывая при этом самые разнообразные боевые моменты и положения. Помимо метательного копья основными видами дальнобойного оружия этой эпохи были бумеранг, праща и лук. Бумеранг является одним из древнейших видов метательного дальнобойного оружия, представляя собой выгнутый кусок дерева, который с большой силой бросался в воздух. Среди египетских бумерангов можно выделить несколько основных типов. Отметим бумеранги: 1) круглый [наиболее древний тип]; 2) широкий, плоский, с острыми краями; эта форма способствовала лучшему разрезанию воздуха и дальности полета, а острые края причиняли глубокие порезы; 3) бумеранг S-образной формы. Верхнему концу бумеранга придавали различную форму. В некоторых случаях он был плоским, имея вид лезвия, что давало возможность соединить в бумеранге свойства ударного и режущего оружия. В других случаях верхнему концу бумеранга придавали утолщенную форму, что усиливало ударную силу бумеранга. Для той же цели служил и выступающий язык, которым иногда снабжалась нижняя часть бумеранга. Являясь пережиточной формой очень древнего вида оружия, бумеранг в эпоху Среднего царства встречается, главным образом, в руках азиатов и нубийцев, которые, весьма возможно, входили в состав вспомогательных войск египетской армии. В частности, бумерангами вооружены те азиаты из племени аму, которые изображены на стенах бенихассанской гробницы Хнумхотепа в составе посольства, привезшего дары египетскому вельможе.[48] По вычислениям некоторых исследователей, различные виды метательного оружия древних египтян, как например, метательное копье и бумеранг, обладают дальностью полета в 150-180 м, причем точность попадания, начиная с расстояния в 30 м, сильно снижается.[49] Таким образом, египетские войска могли начинать дальний бой лишь на расстоянии 180 м от противника. Незначительность этого расстояния, конечно, не давала возможности вести в течение продолжительного времени этот дальний бой и вынуждала войска, сближая свои ряды, переходить к рукопашному бою, который в конечном счете и решал исход всей битвы. Не менее примитивным и древним видом метательного оружия была праща, которая делалась из кожи или плетеного папируса и служила для метания камней. Особенно часто праща применялась при осаде [96] крепостей как осажденными, так и осаждающими. В эпоху Среднего царства пращой пользовались, главным образом, ливийские наемники, входившие в состав египетского войска, однако, праща сохраняет пережиточно свое значение также и в качестве оружия египетских воинов, на что, между прочим, указывают изображения пращи на стенках египетских саркофагов этой эпохи.[50] Значительно большее боевое значение и широкое распространение имел лук, известный египтянам с древнейших времен. Благодаря целому ряду изображений и даже подлинным сохранившимся лукам, которые, по обычаю того времени, клали в гробницу вместе с телом умершего, мы можем установить важнейшие виды луков, применявшиеся египтянами в эпоху Среднего царства. Среди них отметим следующие : 1. Лук, вогнутый внутрь в сторону стрелка. Обычно он представлял собой круглую палку, концы которой постепенно утончались. В ненатянутом состоянии лук представляет собой почти вертикальную палку, и лишь концы его были несколько загнуты. 2. Лук, вдавленный в средней части и выгнутый у концов (сложный лук). Для того чтобы тетива не соскальзывала с гладких концов лука, их обматывали и оклеивали лентами папируса. Иногда для той же самой цели концы лука выгибались или снабжались зубьями. Для того чтобы концы лука не обламывались, их покрывали металлическими наконечниками. Длина этих луков обычно колебалась от 140 до 180 см.[51] Для большей прочности лук целиком обматывали, а иногда даже укрепляли особым куском дерева, который плотно прибинтовывался к самому луку. Так постепенно появился новый вид обмотанного и укрепленного лука, который был значительно массивнее простого и поэтому мог сообщать большую дальность полету стрелы. На некоторых изображениях мы видим эти огромные укрепленные луки, которые с большим напряжением при помощи ноги и руки натягивает египетский воин. Художник тщательно отмечает черным добавочное крепление лука. Этот новый тип укрепленного лука появляется только в эпоху Среднего царства и применяется наряду с простым луком. Можно думать, что форма этого укрепленного лука была заимствована египтянами у народов Передней Азии.[52] Дальнобойность египетского лука приблизительно равнялась 150-180 м, причем точность попадания, начиная с 30 м, резко снижается.[53] Таким образом, дальнобойность лука приблизительно равнялась дальнобойности метательного копья и бумеранга. Однако лук обладал тем преимуществом, что стрелок имел возможность сделать несколько выстрелов подряд, в зависимости от количества стрел, которым он располагал. Поэтому для усиления боеспособности стрелка его необходимо было снабдить как можно большим количеством стрел. В связи с этим вставала новая задача регулярного снабжения войска стрелами, которые выделывались так же, как и луки, в особых мастерских. Тетиву лука обычно делали из навощеного льняного жгута или из какой-либо органической массы, в частности из жил, для того чтобы [97] обеспечить главное свойство тетивы, ее эластичность. Наиболее обычным был следующий способ натягивания тетивы. Углубление ладони обращали несколько кверху, стрелу зажимали между указательным. и средним пальцами, безымянный и маленький пальцы обхватывали лук, а большой палец вытягивали кверху. Лук обычно держали вертикально, причем стрела находилась на уровне груди, плеча или даже подбородка. Стреляли чаще всего стоя, иногда преклонив одно колено. Для защиты левой руки, державшей лук, от удара тетивы, на нее надевали рукав из роговых колец или кожи.[54] Боевая эффективность лука в значительной степени зависела от свойств стрелы, которая является, в сущности, легким метательным копьем, приводимым в движение при помощи лука. Дальность полета стрелы в первую очередь обусловливалась легкостью материала, из которого делалась стрела. Поэтому стрелы чаще всего делались из легкого камыша, а иногда из легкого и мягкого дерева. Но стрела должна была обладать не только дальностью полета, но и силой удара. Поэтому более крепкая ударная часть стрелы делалась из более твердого дерева, кости, камня или металла. Эта твердая ударная часть в виде особого наконечника надевалась на конец стрелы, но так как при надевании наконечника можно было легко повредить стрелу, то стали сперва на конец стрелы надевать деревянный наконечник, а уже на него насаживать более прочную ударную часть. Древнейшие виды деревянных и костяных наконечников имеют шилообразную форму. Затем появляется удлиненно коническая форма, в поперечнике круглая, иногда квадратная, прямоугольная или призматическая с острыми краями, которые порой снабжены плоскими режущими поверхностями, имеющими своей целью расширить рану. С течением времени начинают применяться длинные, расширяющиеся книзу наконечники, наносившие глубокие и в то же время широкие раны. Эти наконечники принимают форму продолговатого листа или ромба. Кроме того, они снабжаются острым шипом или крючком, который затруднял извлечение стрелы из раны. Нижняя часть стрелы обычно снабжалась углублением для тетивы, которое делалось под сочленением камыша для того, чтобы предотвратить дальнейшее расщепление стрелы, причем примыкающая к этому сочленению часть стрелы укреплялась, кроме того, особой обмоткой. Иногда углубление для тетивы делалось в особой деревянной части, вставленной в нижнее отверстие стрелы. Для правильного регулирования полета стрелы и чтобы стрела не переворачивалась в воздухе, ее нижняя часть снабжалась оперением. Длина египетской стрелы — от 55 до 100 см. Для хранения стрел в эпоху Среднего царства применялись особые колчаны в форме длинного деревянного ящика или широкой низкой корзины. Наряду с ними встречаются и настоящие колчаны, снабженные ремнем, которые можно было вешать на спину. Эти колчаны с запасом стрел обычно несли слуги: оруженосцы, сопровождавшие в поход богатого и знатного вельможу. Для хранения луков пользовались футлярами в форме широких ящиков с косо поставленной крышкой. Разумеется, египтяне должны были заботиться о сохранении луков, которые были ценным видом оружия.[55] [98] Основным видом защитного оружия древних египтян в эпоху Среднего царства был щит, который заменял им шлем, панцырь и поножи. Поэтому египетский щит этой эпохи должен был закрывать по возможности большую часть тела и обладать большой маневренностью. Так как щитом приходилось пользоваться как в дальнем, так и в ближнем бою и защищать им тело от дротиков, стрел, копья, топора и кинжала, то щит должен был быть прочным и в то же время легким. Наиболее распространенной в эту эпоху была трапецеобразная форма щита с закругленной или заостренной верхней частью.[56] Очевидно, эта форма себя особенно оправдала в бою и более всего способствовала защите тела. Египетский щит этого времени обычно обивался мехом, причем по краю прибивался гвоздями к деревянной раме. Позднее эта рама превратилась в сплошную доску. Ручка для держания щита была приделана к деревянному бруску, прикрепленному к внутренней части щита. Иногда внутри щита находился и ремень для подвешивания щита. Обычно щит достигал в высоту половины человеческого роста. Однако, наряду с этими щитами, применялись громадные закругленные щиты, которые давали возможность целиком закрывать все тело. Эти щиты обыкновенно несли за знатным воином особые оруженосцы.54 Таковы основные виды наступательного и защитного оружия египтян в эпоху Среднего царства. Их разнообразие и разнообразие их форм указывают на стремление найти наиболее выгодную форму, которая обеспечивала бы максимальные боевые качества данного вида оружия. Существование различных видов оружия обусловило формирование различных воинских частей, отличающихся друг от друга своим вооружением и игравших в зависимости от этого различную роль в боевых действиях. Довольно значительное место в египетских войсках должны были занимать лучники, осыпавшие врага издали градом стрел. Максимальная подвижность и маневренность этих отрядов лучников, главным делом которых была стрельба из лука, достигалась тем, что воины были вооружены одними лишь луками и стрелами. Некоторое представление о таком отряде лучников можно получить по модели воинов из гробницы Месехти в Сиуте. 40 лучников, вооруженных большими луками и стрелами, построены здесь в десять шеренг по четыре воина в каждой.[57] В ближнем рукопашном бою главную роль играли отряды воинов, вооруженные боевыми топорами и копьями, причем мы видим здесь также некоторую специализацию. Встречаются воины, вооруженные только топорами, и воины, единственным оружием которых является копье. Эта специализация, очевидно, повышала боевые качества воина, так как давала ему возможность в максимальной степени использовать боевые качества того оружия, которым он был вооружен и к применению которого он привык. Как воины, вооруженные боевыми секирами, так и воины, вооруженные копьями, держали обычно в левой руке щит среднего размера, заостренный кверху и обтянутый мехом. Типичный отряд таких копейщиков [рис. 14] изображен в описанной выше сиутской модели. Мы видим здесь 40 воинов, построенных [99] в 10 шеренг по 4 воина в каждой. Наряду с этими легко вооруженными копейщиками, в египетских войсках были также и тяжело вооруженные копейщики, защищенные огромными щитами, которые им давали возможность одновременно закрывать все тело.[58] Рис. 14. Египетские воины, вооруженные копьями и щитами. Деревянная модель из гробницы сиутского номарха Месехти. Среднее царство. 10-я династия. Каирский музей. Деталь. О богатстве и разнообразии вооружения знатного аристократа можно получить представление по изображениям, которые сохранились на стенах гробниц Среднего царства. Так, оружие номарха Заячьего нома Тотхотепа несут шесть человек. Эти оруженосцы держат в руках огромный щит, покрывающий все тело, большой лук, колчан, длинное копье и секиру, короткое копье и вторую секиру.[59] Оруженосцы князя Нехери несут вслед за ним длинное копье, превышающее рост человека, боевой топор и большой щит, покрывающий все тело от лба до колен.[60] Наконец, в ряды египетских войск входили также и отряды наемников-азиатов, вооруженные своим собственным оружием. Так, типичным оружием бедуинов аму является лук, копье и бумеранг;[61] в руках других азиатов мы видим бумеранг, боевой топор и копье.[62] Трудно восстановить на основании сохранившихся надписей и изображений картину египетского полевого боя этого времени. Очевидно бой начинали лучники и метатели дротиков, осыпавшие еще издали ряды неприятеля стрелами и метательными копьями. Потом ряды врагов сближались, и начинался рукопашный бой, который распадался на отдельные стычки между воинами. Таким образом, битва состояла как бы из множества единоборств, в которых побеждали наиболее сильные, тренированные и хорошо вооруженные воины. Прекрасное [100] описание такого единоборства сохранилось в интереснейшем рассказе этого времени, получившем название «Рассказа Синухета»: «Пришел сильный муж страны Ретену. Он вызвал меня из моего шатра. Это был выдающийся борец — не было такого другого — он одолел всю страну. Он вызвался бороться со мною и был уверен, что ограбит меня — его намерением было угнать мой скот, следуя совету своего племени... Ночью я натянул лук, выпустил [несколько] стрел, извлек кинжал, вычистил мое оружие. Когда рассвело, [вся] страна Ретену явилась и стала побуждать свои племена; она собрала соседние с нею области, ибо она затеяла эту битву. Когда тот прибыл ко мне, когда я стоял, я стал против него... Его щит, боевой топор и пучок дротиков (?) упал после того, как я выманил его оружие и дал его стрелам миновать меня. Когда их больше не стало, и один пошел на другого, он кинулся на меня; я пронзил его — мой дротик засел в его шее. Он упал на нос, я поверг его его собственным топором. Я испустил победный крик на его спине. Все азиаты воскликнули. Я воздал благодарение Монту, а домочадцы его оплакали его».[63] Как видно из этого описания, личные боевые качества воина играли громадную роль в исходе битвы того времени. Необходимость укрепления границ и создания опорных пунктов для действия войск вызвала уже в глубокой древности развитие крепостного строительства.[64] В эпоху Среднего царства в связи с расширением военной политики египетского государства крепостное строительство получает дальнейший толчок к своему развитию. Как внутри страны, так и на границах строится ряд крепостей и укрепленных линий, которые должны были служить базами для развертывания военных операций египетской армии. Надписи и развалины крепостей этого времени дают некоторое представление о способах их постройки и об их отличительных чертах. Наиболее простым видом укрепления является простая длинная стена, ограничивающая какой-либо район и снабженная у своих концов фортами, например, стена, которая тянется от Шеллала до Ассуана у 1-го порога, или стена, идущая от северного форта Семнэ до южного тет-де-пона Уронарти или «стена князя», расположенная у Суэцкого перешейка. Самой экономной формой постройки является круглая, однако, необходимость сооружения фланкирующих башен, которые позволяли бы защитникам крепости обстреливать сверху врага, наступающего на крепость, вызвала к жизни появление крепостей прямоугольной формы, которые обычно сооружались в равнинных районах. Таковы крепости в Эль-Кабе, Кубане, южной части Семнэ и т. д. Формы горных крепостей должны были соответствовать форме строительной площадки. Поэтому горные крепости обычно имеют неправильную форму, причем выступы горы укреплялись особыми выступами стены. Таковы крепости в Шалфаке, в Уронарти и в Куммэ. Промежуточное место занимают крепости, построенные на равнине у края горной цепи. Таковы, например, крепости в Миргиссэ и в Семнэ, [101] которые со стороны долины имеют равнинный характер, а со стороны прибрежных гор — горный характер. Материалом для постройки крепостей обычно служил непрочный кирпич из нильского ила. Непрочность строительного материала оказала влияние на форму стен, которые во избежание обвалов должны были в своей нижней части быть значительно шире, чем в верхней. Эта своеобразная покатая форма стен предохраняла стены от отслаивания части их поверхности. Наконец, она в сильной степени затрудняла осаждающим штурм крепостных стен. Высота крепостных стен обычно достигала 10-12 м. Толщина стен в большинстве случаев зависела от их высоты. Обычно толщина нижней части стен колебалась от 4 до 6 м, в Эль-Кабе несколько больше. Иногда стены для большей прочности обмазывались гипсовой известкой, а между кирпичами прокладывались цыновки и деревянные балки. Во избежание обвалов при проломе стены слоям кирпича придавали волнообразную форму (как, например, в Эль-Кабе). Наиболее уязвимой частью стены была ее нижняя часть, которая больше всего подвергалась натиску осаждающих, стремившихся ее разбить в первую очередь. Поэтому принимался ряд мер для укрепления нижней части стены. С этой целью крепости часто строились на скалистых площадках, кроме того, нижнюю часть стен укрепляли особой покатой облицовкой из кирпича или камня. Такая облицовка из кирпича сохранилась в Иллахуне и в Уронарти, а из камня в длинном выступе стены — в Уронарти. Если перед стеной был ров, призванный затруднить подступы к крепости, то подножие стены было одновременно и скатом рва, т. е. эскарпом, например, в Миргиссэ и в Кубане. Облицованное подножие стены часто выступало на 2,5-8 м, от основной стены, что образовывало проход вокруг стены, как мы видим в Куммэ, Семнэ и Серре. На восточной стороне крепости в Семнэ и на южной стороне крепости в Шалфаке наличие скалы делало ненужным особое укрепление подножия стен. Однако и здесь искусственно сделан проход вокруг стен, очевидно, предназначавшийся для передвижения войск. Верхняя часть стены была настолько широка, что на ней могли расположиться отряды воинов, обстреливавшие осаждающие войска. Для защиты стрелков, стоявших на стене, служили особые зубцы, достигавшие в высоту роста человека. Прячась за этими зубцами, защитники крепости осыпали осаждавших градом стрел и камней. Кроме того, под зубцами были сделаны отверстия для сбрасывания камней, как мы видим на первых воротах храма в Дебод. Громадное оборонительное значение имели бастионы, которые начинают широко применяться в крепостном строительстве в эпоху Среднего царства. Основное боевое значение бастионов заключается в том, что они давали возможность с их верхней площадки обстреливать с двух флангов воинов, штурмовавших или осаждавших крепость. Именно поэтому максимальное расстояние между бастионами не должно было превышать расстояния, равного двойному полету стрелы. В крепости в Сесеби бастионы поставлены на расстоянии 15 м друг от друга, а в Уронарти на расстоянии 85 м. Эти бастионы, обычно имевшие [102] прямоугольную форму, находятся либо непосредственно возле стены, либо на выдвинутых вперед выступах, которые давали возможность на довольно значительном расстоянии обстреливать с флангов наступавшего противника. Так, в Семнэ бастионы выступают на 17 м от стены. Иногда эти выступы имеют форму буквы Т. Очевидно, эта форма им придавалась для того, чтобы поместить на их передней части максимальное количество воинов. Особенно часто эти выступы сооружались на углах стен, с целью защитить эти части стены. Так, в Шалфаке и в Серре углы стен снабжены одним выступом, в Семнэ и в Дабе на углах сооружено по два выступа, которые как бы являются своеобразными продолжениями стен, а в Сесеби выступы несколько отодвинуты от углов, что давало возможность обстреливать врага, атаковавшего углы крепости. Бастионы применялись, главным образом, при сооружении равнинных крепостей, а в горных только там, где одна стена расположена на пологом краю. В горных крепостях выступы скалы покрывались длинными выступами стен, которые являлись уже самостоятельными укреплениями, как, например, в Уронарти. Внутри крепости вдоль стены шел проход, служивший для подъема на стену, который иногда был защищен маленькой стеной, как, например, в Миргиссэ, Семнэ, Уронарти и в Шалфаке. В некоторых случаях были и особые всходы на стену; так, в Шалфаке у южной стены длинная лестница вела на стену. В Эль-Кабе в верхней части стены имеется дверь с деревянным выступом, который, возможно, был особым приспособлением для передвижной лестницы. Одновременно с этим в Эль-Кабе были широкие всходы, которые вели на стену. Большое оборонительное значение имела техника сооружения крепостных ворот, которые целиком сохранились только в северной стене в Эль-Кабе. Обычно ворота, которые были наиболее уязвимым местом крепости, защищались двумя выступающими башнями, как, например, в Уронарти, а иногда двумя длинными выступами, как, например, восточные ворота в Кубане, ворота в Шалфаке и северные ворота в Миргиссэ. Эти выступы давали возможность на большом расстоянии защищать подступы к воротам. Если около ворот сооружался только один выступ, он помещался с той стороны, с которой нападающие воины не были защищены щитами и откуда их с максимальной эффективностью могли обстреливать защитники крепости. Позади ворот обычно устраивался маленький дворик, который имел особое оборонительное значение, являясь своего рода ловушкой для врага. Воины, прорвавшиеся через ворота, попадали в этот дворик, где их с удобством могли всегда обстреливать защитники крепости, находящиеся на стенах. Особенно в угловых воротах устраивались такие дворики, снабженные сложными выходами. Эти дворики были самой настоящей западней для воинов, попавших в них. Помимо главных ворот, в стенах иногда сооружались и дополнительные маленькие ворота, предназначавшиеся для вылазок, для доставки воды и для других целей. В крепостях в Миргиссэ, в Шалфаке, в Куммэ и в Семнэ сохранились лестницы, по которым защитники крепости спускались за водой. Проблема воды имела громадное значение [103] при постройке крепости. Поэтому крепости, отдаленные от реки, должны были иметь внутри стен особый колодец. Помимо стен, крепость защищалась особым рвом. Края этого рва должны были быть водонепроницаемыми, так же как и подножие стен. Откосы рва укреплялись кирпичом или камнем [грубым камнем в Семнэ или выровненными плитами, как в Кубане]. Иногда ров высекался в скале и защищался от песка особой стеной [Вади-Хальфа]. Ширина рва зависела от дальнобойности оружия того времени, глубина рва достигала роста человека. Земля, вынутая при сооружении рва, образовывала вал (гласис), покатый снаружи и отвесный изнутри, который иногда облицовывался камнем. Таковы были отличительные черты египетских крепостей времени Среднего царства, для защиты которых применялись все возможности тогдашнего строительного дела. Их местоположение и форма указывают на их несомненное стратегическое значение и на то, что строители принимали все меры, чтобы поставить защитников крепости в наиболее выгодное положение и дать им возможность с максимальной эффективностью защищать крепость как при осаде, так и при штурме.[65] Надписи и сохранившиеся до настоящего времени развалины позволяют восстановить внешние формы целого ряда крепостей, построенных в различных пунктах Египта как внутри страны, так и на ее границах. Уже в смутную эпоху междоусобной борьбы между гераклеопольскими и фиванскими правителями в Египте начинается крепостное строительство. Крепости, строящиеся в эту эпоху внутри страны, очевидно, являются военными базами, на которые опираются вооруженные силы номов, группирующихся вокруг Гераклеополя и Сиута. Так, в надписи сиутского номарха Тефьеба, повествующего о его борьбе с южными номами, говорится о постройке крепостей в Среднем Египте.[66] Одновременно крепостные укрепления строятся и вокруг главного города южного Египта, Фив, занимающего выгодное стратегическое и экономическое положение в центре скрещения торговых путей, шедших из южного Египта в Нубию, к Красному морю и в западные оазисы. Так, очевидно, еще в эпоху 9-10-й династий южная часть Фив, центром которой был храм бога Менту, была обнесена стеной, образующей неправильный четырехугольник, одна сторона которого равняется 250 м, а три других — 200 м каждая. Толщина этих стен равнялась приблизительно 8,5 м.[67] В эпоху 11-й династии были сооружены стены, защищавшие северную часть Фив, где находился храм Амона. Стены, идущие вдоль оси храма, тянутся в длину на 475 м, а стены, идущие перпендикулярно, имеют в длину 500 м. Внутрь этого укрепленного района вели два входа: один, расположенный на восточной стороне шириной в 6 м и другой, находившийся на северной стороне и имеющий в ширину 2,5 м. Судя по каменным косякам проходов, толщина этих стен достигала 12 м. Таким образом, важнейший город Египта представлял собой уже в эту эпоху довольно значительный укрепленный пункт.[68] Крепостью являлась также столица Аменемхета I, находившаяся к юго-западу от Мемфиса, около нынешнего Лишта, на что ясно [104] указывает ее название Иттауи («Владение двумя странами»). Особенно характерно, что гиероглифическое начертание названия этого города обычно вписывалось видеограмму крепости, т. е. квадрат зубчатой крепостной стены. Очевидно, этот город, занимавший выгодное положение в стратегическом и экономическом отношении, находясь на стыке между долиной и дельтой, был важнейшим военным пунктом, который обеспечивал Аменемхету I господство над всем объединенным Египтом, главным образом над недавно покоренным севером, В эпоху образования объединенного государства и развертывания довольно значительной военной политики гораздо большее военное значение приобретают крепости, построенные на границах государства, главным образом, на северо-западной и на южной, соответственно основным направлениям египетской военной экспансии. На существование этих крепостей указывают как надписи, так и сохранившиеся развалины. Так, в известном «Рассказе Синухета» говорится об укреплениях, воздвигнутых на северо-западных границах Египта, где-то в районе восточной оконечности Вади-Тумилата. Описывая свое бегство из Египта, Синухет говорит: «Я пошел на север и прибыл к «Стене князя», выстроенной для отпора азиатам, для поражения проходящих по пескам. Здесь я согнулся в кустах, чтобы меня не заметили часовые на стенах».[69] В «Пророчестве Неферреху» сооружение этой стены приписывается некоему фараону Амени, возможно Аменемхету I в следующих словах: «Построят «Стену князя», дабы не дать азиатам (снова) вторгнуться в Египет».[70] Таким образом, эти пограничные укрепления, как ясно указывают надписи, имели в первую очередь оборонительное значение и должны были защищать северо-восточные границы Египта от нашествия азиатских племен. В этих крепостях, возможно, находились довольно значительные военные отряды, стены их тщательно охранялись часовыми. Пограничные отряды, охраняющие эти азиатские границы Египта, упоминаются и в следующем месте того же «Рассказа Синухета»: «Слуга отправился на юг и остановился у «Путей Гора», где находится комендант, стоящий во главе пограничного отряда».[71] Об этих «Путях Гора» говорится и в тексте «Поучения гераклеопольского царя», в котором описываются пограничные укрепления, построенные на северо-восточной границе Египта: «Смотри. Я вбил кол... на востоке. Граница от Хебену вплоть до «Пути Гора» покрыта городами и заселена людьми из числа самых избранных во всей стране для того, чтобы отразить руки [азиатов]».[72] Эти «Пути Гора», возможно, были той большой дорогой, которая вела из крупных пунктов Дельты к северо-восточной границе. Очевидно, по этой важнейшей стратегической магистрали выступало в поход египетское войско во главе с фараоном, почему эта дорога и получила название «Пути Гора» [титул фараона]. Может быть, эта дорога шла из Атрибиса, который, судя по другому отрывку из Эрмитажного папируса, содержащего «Поучение гераклеопольского царя», был в ту эпоху важным укрепленным пунктом: [105] «Кемуи... Смотри, это — пуп варваров. Его стены снаряжены для боя, его воины многочисленны...».[73] Не меньшее стратегическое значение имела и южная граница Египта, откуда шли важные торговые и военные пути на юг, в южную страну Нубию, которая в эпоху Среднего царства становится важнейшим объектом египетской эксплоатации и завоевательной политики. Поэтому именно на южных границах Египта должны были быть построены крупные крепостные сооружения, на которые могли бы опираться во время военных операций египетские войска. Крупнейшей тыловой военной базой южного Египта была крепость, развалины которой сохранились около нынешнего Эль-Каба. Это был город Нехебт, древняя столица Египта, обнесенная мощной стеной фараоном Аменемхетом III. Эти укрепления упоминаются в тексте стэлы, обнаруженной в Эль-Кабе и относящейся к 44-му году царствования фараона Аменемхета III. В тексте стэлы говорится о том, что царь «соорудил (их) в качестве своего памятника. Его величество приказал построить стену, которая находится внутри стены Сешму-тауи».[74] Судя по надписи, первоначальным строителем укреплений в эту эпоху считался фараон Сенусерт II. Развалины крепости довольно хорошо сохранились. Внешняя стена достигает высоты в среднем около 9 м, толщина ее 11,5 м. Длина северо-западной и юго-восточной стены 560 м, длина двух других стен 480 м. Объем всей кладки превышает 255 тыс. м3. В стене имеются четыре пролома, где, возможно, находились ворота, однако, следов каменной облицовки или ворот не сохранилось. Лишь у отверстия на северо-восточной и юго-восточной сторонах близ внутренней части стены сохранились широкие всходы, которые вели на стену. Стены, сложенные из кирпича, представляют очень своеобразный тип кладки. Так, южная стена разделена на ряд вертикальных полос, в которых горизонтальная кладка строго чередуется с вогнутой книзу кладкой кирпича. Во всех остальных трех стенах во всех вертикальных полосах кладка кирпича одинаково вогнута книзу. Сохранились также и внутренние стены, которые образуют параллелограм в южной части большого параллелограма, образованного внешними стенами. Длина внутренних стен, идущих параллельно внешним, 200 и 155 м, толщина их достигает 5 м. Около южного угла находится вход, облицованный камнем. Его ширина с внутренней стороны 3,5 м, а с внешней 1,5 м. Внешняя часть прохода сделана в целях лучшей обороны. Эта внутренняя стена, очевидно, служила для защиты городской цитадели, она довольно хорошо сохранилась, так как была облеплена зданиями. Стена, соединяющая внутреннюю стену с внешней, может быть, служила для расширения территории города до постройки внешней стены.[75] Следующим укрепленным пунктом был город Омбос, древняя столица Верхнего Египта. Расположенный несколько южнее Эль-Каба в центре скрещения с Нилом важных дорог, шедших в Нубию, Омбос занимал важное стратегическое положение и господствовал над узлом сухопутных и речных путей. Поэтому вполне естественно, что именно здесь в эпоху Среднего царства должна была быть построена крепость. Развалины ее до сих пор еще стоят на правом берегу [106] Нила. Крепость эта имела четырехугольную неправильную форму. Ее стены следовали изогнутым краям той возвышенной строительной площадки, на которой она была построена. В длину стены крепости тянулись на 200 м, а в ширину на 150 м. Около юго-западного выступа находилось двое ворот на расстоянии 50 м друг от друга. Проход расширялся в толще стен, напоминая ворота в Фивах, в Танисе и в Ден-дера. Ширина прохода равнялась 2 и 3,5 м. Толщина стен — от 7,5 до 11 м. Очевидно, обе части стены и оба входа были построены в различное время. Сильнее всего защищена восточная сторона крепости, обращенная к долине. Стены, следуя ломаной линии холма, образуют ряд настоящих бастионов. У северо-восточного и юго-восточного угла эти бастионы выступают на 15 м. В середине восточной стены расположен третий бастион. Это один из первых случаев применения бастионов в крепостном строительстве Древнего Египта.[76] Первой линией подлинных пограничных укреплений, защищавших южную границу Египта, были крепостные сооружения, находившиеся в районе первого порога около Элефантины. О них говорится в тексте стэлы Британского музея № 825, относящейся ко времени Сенусерта III. Надпись гласит: «Девятый год, третий месяц третьего времени года царствования его величества царя Верхнего и Нижнего Египта Ха-кау-Ра [Сенусерта III], любимого богиней Сатет, владычицей Элефантины, живущего вечно. Приказ его величества начальнику юга Амени [соорудить] ворота в крепости Элефантины, соорудить... (здание) для царских владений юга... народ в области Элефантины, когда (мой господин, жизнь, здоровье, сила) отправился в поход, чтобы сокрушить подлую страну Куш».[77] Как полагает Масперо, в состав укреплений, упоминаемых в этой надписи, входила стена, соединявшая Ассуан и Филэ, остатки которой сохранились до настоящего времени. Эти укрепления имели своей целью защитить южную границу Египта, а также тот важный стратегический канал, который обеспечивал судоходство по Нилу в районе первого порога.[78] Вторая линия укреплений, защищавших подступы по Нилу, а также охранявших дороги, ведшие в глубь Нубии, тянулась вдоль Нила от Кубана и Дакке до Дерра, уже в пределах Нубии. Наибольшее стратегическое значение имела крепость Кубан, господствовавшая над караванной дорогой, ведшей к богатейшим золотоносным районам, в районе Вади-Алаки. Стены этой крепости тянутся в длину на 106 м, а в ширину на 78 м. Высота их достигает 10 м, а толщина в верхней их части 3 м. Стены были окружены рвом шириной в 8 м, который мог наполняться водой благодаря проведенному из реки подземному акведуку. У восточного угла сохранились остатки всхода, ведшего на стену. Восточная и южная стены были снабжены бастионами, расположенными на расстоянии 6-10 м друг от друга. Ширина бастиона по фасаду 2,5 м, глубина выступа 1,5 м. В середине каждой стены находились ворота. Ширина южных ворот 1,5 м. Снаружи по двум сторонам их расположены два бастиона, а изнутри один бастион с одной стороны. Ширина [107] северных ворот 1,5 м. Снаружи около них находился один бастион. Около этих ворот стена загибалась внутрь, образуя коридор длиною в 10 м. Восточные ворота, выходящие в пустыню и имевшие поэтому особенно важное значение, были защищены башней. Около них снаружи находился длинный выступ длиной в 23 м, шириной в 3,5-4 м, который кончался платформой размером в 6,5 м2. Ширина прохода угол крепости в Куммэ. Рис. 15. План прямоугольного форта времени Среднего царства в Семнэ. Верхняя стрелка показывает направление на храм, нижняя — на северо-западный равнялась 6 м. Северный и западный углы были также снабжены выступами. Особенное внимание было обращено на прочность стен, сложенных из сырцового кирпича, между рядами которого проложены были цыновки и деревянные балки, и в значительной степени укрепленных контрфорсами. Большое значение имели также выступы стен, дававшие возможность обстреливать с флангов наступающего противника. Эта крепость, построенная, весьма возможно, в эпоху 12-й династии, была отремонтирована или даже заново отстроена Аменемхетом III.[79] Другая крепость, расположенная в этом районе, находилась около Дерра. Она была построена в ту эпоху, когда при фараонах Среднего царства началось завоевание Нубии. [108] Большая четырехугольная крепость была обнесена стенами, сложенными из больших кирпичей, напоминающими по своей форме те кирпичи, из которых построены стены Ассуана и Эль-Каба. Рис. 16. План укрепленного района между Вади-Хальфа и Семнэ. Наконец, третья линия наиболее мощных и наиболее важных для той эпохи крепостных сооружений [рис. 16] была расположена в районе вторых порогов между Вади-Хальфа и Семнэ, где при фараонах 12-й династии проходила южная граница Египта. Наличие здесь порогов и пересеченный рельеф местности способствовали сооружению в этом районе целой системы укреплений. Наиболее важными крепостями были [109] крепости в Дабе, в Миргиссэ, Шалфаке, на острове Уронарти, в Куммэ и в Семнэ. Но между этими главными крепостями находилась, кроме того, целая линия укреплений. Все эти укрепления были соединены между собой дорогами. Так, дороги соединяют Семнэ и Уронарти, Семнэ и Шалфак, Семнэ и Миргиссэ, Куммэ и Уронарти. По мнению Лепсиуса, «большая дорога» вела с юга на Семнэ. На дороге из Семнэ к Уронарти находятся остатки стены, идущей вдоль реки, как у 1-го порога от Филэ до Ассуана, а на дороге из Куммэ к Уронарти находятся остатки стены, также идущей вдоль реки. Все это указывает на наличие целой системы укреплений, которые превращали весь район вторых порогов в неприступный укрепленный район. Основное значение этих крепостей заключалось в охране речного пути и сухопутных дорог. Так как в этом районе порогов проезд по реке был почти невозможен, то приходилось высаживаться с кораблей и поэтому здесь возникли особые пересадочные пункты. Именно эти пункты должны были особенно зорко охраняться египетскими пограничными отрядами, гарнизонами и крепостями. Для охраны речного пути особенное значение имели Семнэ и Куммэ, как конечные пункты всего речного транспорта, шедшего с юга, и исходные пункты всего транспорта, шедшего на юг. Для всего транспорта, направляющегося с севера и на север особенное значение имела Вади-Хальфа и построенные близ нее крепости. Для охраны караванных путей особенное значение имели Семнэ и Вади-Хальфа, так как у Семнэ к Нилу подходит дорога, идущая с юго-запада и проходящая через Вади-Хальфу. Дорога, идущая с севера вдоль восточного берега, также проходит через Вади-Хальфу. Задачей крепости в Миргиссэ было наблюдение за караванной дорогой, шедшей из Семнэ и подходящей около Миргиссэ к реке. Укрепления в Абке, на Аули и на острове Саррас имели своей целью охранять восточную дорогу, шедшую вдоль берега до Куммэ. Первую крупную крепость в этом районе построил фараон Сенусерт I. Это была крепость в Бохани на западном берегу Нила против Вади-Хальфы в самом начале второго порога, расположенная в важном стратегическом пункте, который господствовал над рекой и над дорогами, идущими отсюда в глубь страны. Сенусерт III расширил эту крепость, придавая ей, очевидно, большое военное значение. К сожалению, развалины крепости не сохранились. Сохранились только остатки храма, построенного здесь в начале 12-й династии, может быть, Сенусертом I.[80] Дальше к югу от Вади-Хальфы был построен целый ряд укреплений в Матуге, Факузе, Кассе и во многих других местах. Благодаря тщательному обследованию, проведенному в этом районе Борхардтом, мы можем восстановить в общих чертах систему укреплений всего района. Первым, довольно значительным укрепленным пунктом к югу от Вади-Хальфы был остров Дабе. Крепость [рис. 17], построенная на нем, была продолговатой формы, соответственно форме острова. Стены крепости, сложенные из кирпичей, размером 10*19*37 см, защищены выступами, расположенными в 20-40 м друг от друга. Внутрь крепости вело несколько входов. Главный вход находился [110] Рис. 17. План крепости на острове Дабе. на западной стороне и был защищен двумя выступами, ведущими к реке. Другой вход, расположенный у восточного угла северной стороны, был защищен выступом стены и маленькой стенкой, находившейся внутри крепости. Третий вход находился на восточной стороне. Эта крепость резко отличается от всех крепостей этого района как по общему [111] расположению, так и по менее тщательному способу постройки и, весьма возможно, должна была главным образом служить убежищем для населения и скота в случае нападения воинственных нубийцев на египетские поселения. Борхардт предполагает, что именно здесь находилось то место, которое в Рамессейском папирусе называется Икен[81] и которое упоминается в одной стэле из Семнэ в качестве рынка, где собирались местные нубийские племена.[82] Рис. 18. План крепости времени Среднего царства в Миргиссэ. Далее к югу, в Миргиссэ, сохранились остатки другой крепости, расположенной на краю пустынного плоскогорья. Эта крепость [рис. 18] имела форму прямоугольника, длинная стенакоторого тянулась вдоль реки. Отличительной чертой крепости является то, что она с трех сторон окружена внешней стеной, которая проходит на расстоянии приблизительно 25 м от внутренней стены. Кроме того, на юго-восточной [112] стороне вдоль скалистых выступов на берегу реки тянутся выступающие стены, которые примыкают к углам крепости. Другие две выступающие стены защищают вход, расположенный на северной стороне. Внешняя стена невысока, а внутренняя достигает высоты в 10 м. Задняя часть внутренней стены покатая, а передняя — отвесная или почти отвесная. Подножие обеих стен укреплено кладкой из бутового камня. Кирпичная кладка стен для большей прочности перемежается цыновками и деревянными балками. Эти балки расположены в стене в своеобразном шахматном порядке. Внутренняя стена защищена бастионами, которые окаймляют ее внешнюю часть и расположены в 30 м друг от друга. Бастионы имели прямоугольную форму и, может быть, возвышались в виде башен над стеной. Такие же бастионы расположены и на внешних углах внутренней стены, местами на ее внутренней стороне. Внутренняя стена была окружена рвом шириной в 8 м. Внешняя стена была окружена значительно более широким рвом, в ширину до 36 м. Судя по этим данным, крепость в Миргиссэ была снабжена довольно мощными для того времени укреплениями; бастионы и выступающие стены давали возможность обстреливать с флангов противника, осаждавшего или штурмовавшего крепость и пытавшегося форсировать ворота.[83] В 30 км к югу от Миргиссэ находилась южная граница Египта, установленная Сенусертом III после упорных войн с нубийскими племенами. Здесь находилась первая, обращенная к врагу линия укреплений, от которой остались развалины крепостей в Шалфаке, Уронарти, Семнэ и Куммэ. Весь этот район на протяжении 8 км вдоль Нила представлял собой мощный защитный барьер, господствовавший над рекой, над ее берегами и дорогами, шедшими в глубь Африки. Крепость Шалфак [рис. 19] находилась на западном берегу Нила на одинокой крутой скале, возвышающейся против деревни Ароза. Эта маленькая, но высокая позиция на большом расстоянии господствует над рекой. Стремясь максимально использовать выгодное топографическое положение, строители крепости придали ей форму, вполне соответствующую неправильной форме скалы, несколько увеличив в одном месте кирпичной пристройкой строительную площадку. Таким образом и здесь, как при постройке других крепостей этой эпохи, при сооружении стен учитывали рельеф местности, чтобы не дать возможности противнику использовать хотя бы небольшую часть скалистого утеса и чтобы со всех сторон господствовать над ниже расположенным районом. Особенно типичны в этом отношении три выступа стены, которые покрывали три гребня скалы. Самый большой, северо-восточный выступ тянулся на 90 м. Два коротких защищали стену в юго-восточном и юго-западном направлениях. Юго-восточный выступ должен был помимо того служить прикрытием лестницы. По этой ступенчатой дорожке носили воду в крепость, о чем ясно говорят следы — обломки глиняных сосудов эпохи Среднего царства, по которым наряду с прочим, можно датировать время постройки и использования этой крепости. Наконец, наличие отдельно стоящего форпоста указывает на максимальное использование местности. [113] Рис. 19. Расположение крепости времени Среднего царства в Шалфаке. Этой крепости [рис. 20] придавалось большое боевое значение. Ее стенам старались придать особенную прочность, часто перекладывая кирпич цыновками и деревянными балками. Южная стена, толщиной свыше 10 м, состоит из трех вертикальных слоев, причем между двумя внутренними слоями находилось продолговатое помещение шириной в 15 м, откуда, может быть, был всход или лестница, ведущая на стену. За внешней стеной шел узкий проход, не шире 4 м. Самое его широкое место за воротами образовывало маленькую площадку. Внутри крепости находилась центральная площадь размером 7,5*10 м, окруженная целым рядом построек. Борхардт, раскапывавший эту крепость,[84] ограничился лишь определением общего расположения помещений. Так как они не были целиком расчищены, определить их значение совершенно невозможно. Как думает Борхардт, здесь могли быть караульные помещения, казармы гарнизона, склады для оружия и продуктов, может быть, цистерны для воды и хлев для скота, наконец, служебные помещения и жилой дом коменданта, а может быть, также и часовни. Конечно, трудно точно локализировать эти помещения. Борхардт считал бы рациональным поместить гарнизон и караульную около ворот, а дом коменданта устроить в самом лучшем здании, [114] Рис. 20. План крепости времени Среднего царства в Шалфаке. [115] защищенном самой толстой стеной, в чем ясно сказывается психология современного немецкого историка, тонко учитывающего родственные ему настроения древнеегипетских военно-рабовладельческих слоев эпохи Среднего царства. Рис. 21. Расположение крепости времен Среднего царства на острове Уронарти. В 4 км к югу от Шалфака и к северу от Семнэ на длинном скалистом острове Уронарти [рис. 21] была расположена на продолговатой скале крепость, бывшая центром этого южного сильно укрепленного района. Западная сторона скалы не столь крута, как восточная, и потому защищена выступающими башнями, расположенными в 60 м друг от друга. Эта крепость построена по типу всех описанных нами египетских крепостей Среднего царства. Мы видим и здесь стремление египетских архитекторов максимально использовать строительную площадку. Поэтому два больших гребня скалы покрыты выступами стен; северо-восточный выступ представляет собой гигантский отросток стены длиной в 250 м, вдвое превышающий длину крепостного ядра. Ворота, находящиеся на южной стороне, защищены с двух сторон двумя выступающими башнями [рис. 22]. Охранное значение имел проход шириной в 1,5 м, шедший внутри крепости вдоль стен. Эта дорожка была отде- [116] Рис. 22. План крепости времени Среднего царства на острове Уронарти. [117] лена от внутренних построек маленькой стеной. В кладке стен в большом количестве встречаются цыновки и дерево. Основания стен отлоги и сложены из камня, а у ворот — из кирпича, что указывает на важное значение этого древнеегипетского строительного материала. Большой интерес представляют укрепления на западном берегу, в частности, своеобразный тет-де-пон, что указывает на стремление военных строителей той эпохи обеспечить военные коммуникации гарнизону и полевым войскам. Ярким образцом религиозной идеологии этой эпохи является часовня, построенная в одном из бастионов. Религия, оправдывавшая государственный строй и завоевательную политику фараона, и проникшая прочно в быт, связывает в один пучок заклинание, молитву и смертоносное оружие.[85] Около часовни была найдена стэла, относящаяся к 3-му году царствования Сенусерта III; на стенах часовни сохранилась нижняя часть росписи времени Тутмоса III. Очевидно, крепость, построенная в эпоху Среднего царства, сохранила свое актуальное значение и при фараонах 18-й династии.[86] На гранитном выступе восточного берега Нила в 4 км к югу от Уронарти стояла крепость [рис. 23] Куммэ; это была по всем признакам очень крепкая позиция. На скале, местами почти отвесно спускающейся к реке, была искусственно выровнена верхняя площадка, использованная для постройки крепости. Этому оборонительному сооружению была придана форма неправильного четырехугольника со сторонами длиною около 60 м. Крепость была в двух местах защищена выступами, которые Вейлль[87] не совсем правильно называет бастионами и контрфорсами. У юго-западной стены находился удлиненный выступ (25 м), а на северо-восточной стороне — два других выступа, защищавших ворота. Другие ворота были расположены в северной части крепости. Эти ворота шириной в 7-8 м выходили на крытую лестницу, которая опускалась к реке и служила для доставки воды. Внутри крепости вдоль стены шла сторожевая дорога, огороженная с внутренней стороны стеной толщиной в 1,35 м. В северном углу крепости был построен храм. Борхардт предполагает, что в этом месте над дорогой, шедшей вдоль стен, была построена башня, так как находящиеся здесь храмовые помещения очень низки и снабжены очень грубыми и тяжелыми балками перекрытия. Это вполне возможно, хотя прямых указаний на наличие башни нет и ее остатков не сохранилось. К тому же массивность постройки типична для египетской, в частности, военной архитектуры. Ведь строительный материал экономить не приходилось и современные понятия строительной целесообразности были чужды древним архитекторам. Во всяком случае, наличие храма в крепости является достаточно интересным историческим фактом. В эпоху Нового царства мы увидим дальнейший шаг, некое слияние между архитектурной формой крепости, храма и дворца. Внешняя стена крепости в Куммэ напоминает стену в Миргиссэ. Каменная облицовка отстоит на некотором расстоянии от кирпичной стены, образуя перед ней широкий проход. Нижняя часть облицовки сохранила указания высоты подъема Нила в эпоху Аменемхета III, что дает некоторые основания для датировки крепости или отдельных частей ее. Скала с построенной на ней [118] крепостью во время большого наводнения превращалась в остров. Сильное течение реки подмывало субструкции и порой вырывало отдельные камни, вызывая необходимость периодических ремонтов. Однако вода не могла причинить серьезного вреда капитальной постройке египетских архитекторов, действительно строивших в расчете на долгие столетия.[88] Рис. 23. План крепости времени Среднего царства в Куммэ. Крепость в Куммэ прекрасно дополняют расположенные поблизости укрепления Семнэ. Особенно хорошо сохранившаяся крепость [119] Семнэ [рис. 24] лежит почти прямо против Куммэ на восточном берегу Нила, на возвышенности, тянущейся с запада на восток на расстоянии 150 м и спускающейся к реке. Пустынная равнина окружает эту твердыню древнеегипетского могущества. Своеобразный рельеф местности определил архитектурные формы крепости. Здесь нет скалистых выступов, и потому в архитектуре крепости не учтен элемент, типичный для другой крепости. Большое здание Семнэ состоит из двух соединенных вместе прямоугольных построек, стоящих под прямым углом друг к другу. Оба фасада приблизительно равны по длине (около 150 м по чертежу Борхардта, Вейлль дает другие цифры — 125 и 130 м). Средняя ширина крыла, выходящего на Нил, 50 м, а средняя ширина перпендикулярного крыла 42 м (по Вейллю). Таким образом, оба корпуса почти одинаковы по своим размерам. Их своеобразное положение давало возможность защищать с флангов подступ к крепости, в частности к стенам, образующим внутренний прямой угол. Однако длина стен требовала особой защиты. Поэтому почти все стены снабжены бастионами; по Борхардту, не совсем правильно «выступами» (Ausbauten); Вейлль их называет épérons, а Хельшер — Langtuerme Рис. 24. План крепости времени Среднего царства в Семнэ. [120] (обмер Вейлля: длина «выступов» или башен 15 м, толщина их базы 9 м, в верхней части 4-8 м). Южная, западная и северная стены корпуса, перпендикулярно стоящего к реке, снабжены бастионами, расположенными друг от друга на расстоянии 25-40 м. Стена, идущая вдоль реки, снабжена бастионами лишь на углах и у ворот. В углу между двумя корпусами расположен особенно массивный бастион. Борхардт думает, что здесь были ворота, так же как в двойном выступе северо-западного угла крепости в Миргиссэ. Однако здесь не было еще произведено раскопок, и следов ворот не обнаружено. По мнению Борхардта, корпус, расположенный вдоль реки, обнаруживает более высокую технику фортификации и свидетельствует о большой дальнобойности оружия. Поэтому немецкий исследователь предполагает, что этот корпус построен позднее соседнего. Однако не следует забывать, что твердых данных, в виде документов или датирующих предметов, указывающих на разновременность постройки, здесь не было найдено. С другой стороны, оба корпуса по размерам и общему типу близки друг к другу и хорошо друг друга дополняют. Я думаю, отдельные архитектурные детали указывают не на прогресс в технике, а на стремление максимально использовать рельеф местности и особенно защитить наиболее уязвимые и важные места. Внутри крепости кое-где сохранились остатки кирпичной стены, которые ограждали изнутри обычный сторожевой проход, шедший вдоль стен. В средней части крепости стояли два храма, развалины которых сохранились. Один из них был построен в эпоху 18-й династии, может быть, при царице Хатшепсут, а затем перестроен при Тутмосе III. Каменные стены этого храма примыкают к кирпичным стенам. Несколько южнее находился храм, построенный при Тахарке. Вклиненный в общее расположение крепости, этот храм был построен в ту эпоху, когда Семнэ уже потеряло свое основное значение. Весьма возможно, что наиболее древней частью всей постройки является прямоугольная облицованная камнем субструкция, на которой стоял храм эпохи 18-й династии, и толстые кирпичные стены. При расширении крепости эта часть ее была превращена во внутреннюю цитадель, отчасти, может быть, связанную с косым выступом и спуском к реке. Однако точно установить взаимоотношение всех этих частей постройки можно будет только при условии полных раскопок всего здания. Таким образом, крепость в Семнэ, построенная в эпоху Среднего царства, существовала еще при фараонах 18-й династии. Это обстоятельство не совсем учтено Биллербеком, когда он безоговорочно называет эту крепость «замком Рамзеса».[89] Внешние стены крепости, особенно высокие в корпусе А, стоят на каменных фундаментах. Стены сложены из сырцового кирпича. В них сохранились отверстия от бревен, лежавших горизонтально между кирпичами. Вейлль предполагает, что нижняя часть стены была вертикальной, а верхняя скошена под углом в 150°. Борхардт вполне справедливо считает, что такая конструкция стен должна противоречить всем правилам древней фортификации. Действительно,эффективно обстреливать врага, подступающего к стене, [121] можно лишь в том случае, если нижняя часть стен пологая, а верхняя — отвесна. К этому мнению присоединяется и Хельшер, считающий, что нижняя часть стен была скошена под углом в 45°.[90] Высота стен по Вейллю была от 15 до 25 м. Борхардт гораздо осторожнее говорит лишь о том, что они были выше 10 м. Толщина их внизу достигала 8-9 м, а наверху 4 м (по Вейллю). Высота стен форта достигала около 6 м. Вокруг крепости тянулся ров, шириной около 40 м, который начинался около каменной облицовки под самой кирпичной стеной. Перед рвом был широкий вал (гласис), сложенный из битого камня. Этот вал похож на вал в Миргиссэ, однако, он крепче и лучше построен. С точностью установить положение ворот трудно. Может быть, им соответствуют проходы через вал. Проходы, сохранившиеся в середине северного вала и у северо-западного угла, соответствуют северному выступу, давая основание думать, что здесь находился один из входов в крепость. Другие ворота могли находиться в угловом выступе и в восточном углу северной стены. Вейлль предполагает, что вход в крепость шириной в 3-4 м находился на северной стороне и был окаймлен двумя выступами, из которых левый тянется на 15 м и кончается башнями. Ширина прохода между выступами 9 м. Однако нельзя не согласиться с Борхардтом, признающим, что такая большая крепость должна была иметь несколько выходов. Но лишь после тщательных раскопок можно будет решить этот вопрос окончательно. Хорошо сохранилась каменная лестница, ведшая под углом к реке. Лестница теперь не доходит до современного уровня реки, который в течение тысячелетий сильно понизился. Вокруг крепости находился ряд отдельно стоявших укреплений, при сооружении которых были сознательно использованы естественные преграды и рельеф местности. Так, на берегу реки, где не было ни рва, ни вала, стояла высокая кирпичная стена на фундаменте из битого камня. На расстоянии 1100 м от древнего храма, находившегося внутри крепости, стоял форт, окруженный кирпичной стеной, широким рвом и валом. Такова была эта лучше всего укрепленная, наиболее южная позиция египетской армии, защищавшая южную нубийскую границу у 2-го порога. Ее описание, данное на основании тщательных обследований, показывает, что реконструкция Шипье не соответствует действительности. Здесь не было защитных стен искусственно созданной высокой площадки, как на это правильно указывает Хельшер. Внутри стен находился целый комплекс зданий, к сожалению, еще не раскопанных. Точную картину всего архитектурного комплекса могут дать только исчерпывающие раскопки, проведенные в большом масштабе.[91] Историческое значение Семнэ, как южной границы египетского государства, ясно видно из текста надписи, найденной около Семнэ и затем хранившейся в Берлинском музее (№ 14753). Судя по этой надписи, египетское правительство принимало ряд мер к охране границ, устанавливая строгий контроль над переходом ее, или, как теперь принято говорить, над контрабандой и нарушениями границы. Государство в тексте этой надписи объявляло здесь наличие южной границы, установленной [122] «на 8-м году при его величестве, царе Верхнего и Нижнего Египта Ха-кау-Ра (Сенусерте III), которому дана жизнь во веки веков. Для того, чтобы воспрепятствовать каждому нубийцу пересечь ее, будь то по воде, или по суше, или на корабле (или) с какими-либо стадами нубийцев, за исключением нубийца, который придет для торговых целей в Икен, или с поручением. Следует хорошо поступить с ним, но не следует позволять кораблю нубийцев проходить, мимо Хех, идя вниз по реке во веки».[92] Разумеется, этот важнейший пограничный район требовал охраны и особой крепостной защиты. Поэтому здесь была построена мощная для той эпохи сеть укреплений, которая тянется от Вади-Хальфа до Семнэ на протяжении около 50 км. Строители стремились всецело использовать преимущества местности, главным образом, пороги, холмы, скалы и их выступы. Они настолько умело выбирали место для укреплений, что их примеру следовали строители средневековых и новых английских крепостей и лагерей, как в Бохани.[93] Мощность этих укреплений достигалась толщиной и количеством стен, особой кладкой, комбинирующей кирпич, цыновки и деревянные балки, применением рва и вала. Для удобства защиты нижняя часть стен делалась пологой, а ворота, углы и уязвимые места снабжались бастионами. Наконец, узкие гребни скал заполнялись выступами стен, которые представляли дополнительные укрепления, затрудняющие подступ к крепости. Эти выступы, достигающие в длину до 300 м, нельзя назвать ни башнями, ни бастионами, так как они имеют значительно большее значение, позволяя защищать с флангов довольно отдаленные подступы к крепости, и, главным образом, лишая противника возможности использовать в своих целях эти гребни скал. Значение бастионов гораздо уже. Они позволяли защитникам крепости обстреливать с флангов врагов, находившихся у подножия стен. Расстояние между бастионами зависело от дальности полета стрел. Большое значение имела проблема снабжения крепости, что видно из подъездных путей и из устройства особых спусков или лестниц к реке, облегчавших доставку воды. Только более подробное обследование всего прилегающего района позволит точно установить сетку основных коммуникаций. Во всяком случае, размеры крепостей позволяли строить внутри главных стен особые помещения, среди которых, конечно, могли быть склады продуктов и вооружения. Одно сохранившееся изображение в гробнице № 2 «Великого начальника Газэльего нома Аменемхета» в Бенихассане, относящееся к эпохе Сенусерта I, дает некоторое представление об осаде или штурме египетской крепости Среднего царства [рис. 25]. Архитектура крепости вполне соответствует установленным нами элементам: нижняя часть стены пологая, средняя — отвесна, а верхняя защищена зубцами и выступающими бастионами. Осаждающие вооружены копьями, секирами и щитами, наконец, лучники осыпают градом стрел защитников крепости. Особенный интерес представляет изображение двух воинов, скрытых в защитной будке, которые при помощи длинного шеста пытаются ломать верхнюю часть стены или [123] ударить защитника крепости, стоящего на стене. На помощь передовым отрядам осаждающих движутся резервы копейщиков, защищенных щитами, лучников, снабженных бумерангами, воинов, вооруженных секирами и щитами, наконец, оруженосцев, несущих колчаны со стрелами. В некоторых местах изображена рукопашная схватка около крепости. Очевидно, защитники крепости устроили вылазку с целью отбить врага.[94] Весьма возможно, что главными средствами штурма было разламывание стен, форсирование ворот и применение штурмовых лестниц, известных еще в эпоху Древнего царства.[95] Эти пограничные укрепления имели громадное стратегическое и политическое значение. Поэтому за их сохранностью и боевыми качествами ревниво следило египетское правительство. Археологические данные указывают на постоянные ремонты и перестройки. Надпись на скале около Ассуана указывает на наличие особой военной инспекции. Эта надпись была «сделана в 3-м году его величества Гора Сешмутауи [Сенусерта II], соответственно 35-му году его величества ГораХекен-ем-Маат [Аменемхета III... Кефа-иб-Хапу пришел, чтобы обследовать крепости Вавата».[96] Пограничная служба охраны существовала на всех границах. Так, Икудиди в одной надписи из Абидоса [Берлинский музей № 1199] сообщает о том, что он, «будучи царским послом, охраняющим (или обследующим) границы его величества», ходил «во главе отряда молодых новобранцев, чтобы посетить... страну жителей Оазиса». Эта надпись относится к 34-му году Сенусерта I.[97] Рис. 25. Осада и штурм крепости. Рисунок из гробницы Аменемхета в Бенихассане. Среднее царство. 12-я династия. О специальном полицейском осмотре западной пустыни говорится в другой надписи на стэле Берлинского музея № 22820. «Начальник охотников пустыни, начальник западной пустыни, сын Башет, Каи правогласный» говорит в ней о том, что он «достиг западного оазиса, обыскал все их пути, доставил обратно беглеца, которого я там нашел. Войска остались невредимыми и не было в них потерь; то, что мне было доверено, благополучно возвратилось».[98] Можно предполагать наличие специальных отрядов пограничной охраны, которые составлялись из «охотников, детей пустынных стран», на что указывают хаммаматские надписи. Эти воины использовались [124] в качестве разведчиков, отряды их служили для охраны караванов. Египетские войска, расквартированные в мирное время в трех больших территориальных округах,[99] часто использовались для не военных целей. Так, в Эль-Берше изображена переноска громадной статуи при помощи целой массы людей, среди которых были и воины — «военная молодежь Заячьего нома». Тексты содержат возгласы радости этих «юных новобранцев», которые, как указывает официальная надпись, выражают свои верноподданические чувства и готовы служить царю и представителю царской власти, номарху. Само собой разумеется, что рабовладельческое государство должно было всячески подогревать «воинственный восторг» молодежи, проливавшей обильно кровь на границах Нубии и Азии. Так, военная политика, требовавшая довольно значительной военной организации, имела помимо того своей целью подчинить военной дисциплине широкие массы населения, жившие в условиях тяжелой эксплоатации правящим классом рабовладельческой аристократии.[100] [125]Глава четвертая. Войны египтян с гиксосами
Конец Среднего царства ознаменован значительным ослаблением египетского государства. Наступает смута в стране, время больших неурядиц и усобиц. Центральная власть фараонов слабеет. Династия могущественных Аменемхетов и Сенусертов уступает место узурпаторам, которые быстро чередуются один за другим. Судя по очень небольшому количеству памятников, сохранившихся от этой эпохи, это было временем упадка единой и центральной государственной власти. Туринский папирус, некоторые надписи этой смутной эпохи и конспект Манефона сохранили в общей сложности большое количество имен царей этого времени. Однако общая продолжительность их царствования невелика и не достигает тех больших цифр (637—937 лет), которые сохранились в позднейшей полуисторической традиции. Судя по всем данным, от конца 12-й и до начала 18-й династий прошло немногим более 200 лет. Манефон делит этих царей на династии, правившие в Фивах, в Ксоисе и в Аварисе. Однако трудно предположить, чтобы это были династии, связанные узами кровного родства и законного престолонаследия. Весьма возможно, что в эту смутную эпоху, во всяком случае во время царствования фараонов 14-17-й династий, Египет делился на ряд самостоятельных княжеств и что многие из фараонов, имена которых сохранили памятники и историческая традиция, царствовали одновременно в разных местах страны, а иногда соперничали между собой. В надписи одного из фиванских царей Неб-хепер-Ра Интефа говорится о наказании некоего Тети, сына Мин-хотепа, происходившего из Коптоса. Царь отрешает виновного в «дурном деле» от должности и лишает его и все его потомство принадлежащих им доходов. И вместе с тем царь проклинает тех «царей и правителей», которые ему окажут снисхождение. Очевидно, это были царьки отдельных маленьких царств, на которые распался Египет в этот период продолжительных и глубоких смут.[1] Сходство некоторых имен позволяет лишь очень предположительно установить отдельные группы Интефов, Себекхотепов, Себекемсафов и Неферхотепов, которые, весьма возможно, царствовали в [126] Верхнем Египте и центром влияния которых, может быть, были Фивы.[2] Лишь о некоторых из этих многочисленных царей мы имеем скудные сведения из документов и памятников эпохи Среднего и Нового царства. Так, Ра-сехем-ху-тауи Аменемхет Себекхотеп был, очевидно, погребен в фиванском некрополе, так как его гробница была ограблена в эпоху Рамессидов, так же как и гробница Себекемсафа и его жены царицы Нубхас,[3] как указывают акты специальной следственной комиссии, назначенной при Рамзесе IX для расследования дела о массовом разграблении царских гробниц. Надписи с его именем были найдены в разных местах Египта, от Бубастиса до 2-го Нильского порога. О другом Себекхотепе той же эпохи мы знаем еще меньше. Имена его были найдены на разных предметах в Карнаке, Эль-Кабе, Абидосе и Гебелеине. Несколько яснее выступает из тьмы веков фигура Неферхотепа, оставившего в Абидосе большую историко-религиозную надпись. Его резиденция находилась севернее Абидоса, однако, он бывал в районе Гелиополя. Его имя встречается около 10 раз в области порогов. На одном камне в Карнаке было найдено его имя и имя его брата и преемника. Пипер думает, что двойная статуя, найденная в Карнаке, изображает этих двух царей, которые, по предположению Марриэта, были соправителями.[4] Судя по тому, что Неферхотеп царствовал 11 лет, что после него царствовали подряд два его брата и что его надписи были найдены в разных местах Египта, он сумел на время укрепить в своих руках власть над всем или почти всем Египтом. Особенный интерес представляет его большая надпись, найденная в Абидосе, в которой он описывает сооружение памятника Озирису в Абидосе и организацию особых религиозных церемоний, очевидно, имевших целью укрепление культа Озириса и тем самым царя, в качестве сына и наместника Озириса в Египте.[5] Однако ни одному египетскому царю этой эпохи не удалось образовать прочной и сильной династии. Сам Неферхотеп так же, как и его предшественник, был сыном частного человека. В своей надписи он называет себя сыном «отца бога» (или божественного отца) Ха-анх-ефа и царицы-матери Кема. Жреческий титул «отец бога» встречается в предшествующий период, а также позднее в эпоху Нового царства, и что особенно важно — в эпоху Эхнатона. Трудно сказать, носили ли эти титулы родители Неферхотепа до его восшествия на престол или они их получили только после того, как Неферхотеп завладел короной Египта. Более существенно, что Неферхотеп был, очевидно, связан с жречеством, в частности, с жреческой коллегией Абидоса, совершенно так же, как некоторые другие фараоны 13-й династии, которые в своих надписях подчеркивают связь с культом Пта в Мемфисе.[6] Очень многие фараоны 13-й династии, очевидно, являясь представителями различных социальных группировок, может быть, вознесенные на вершину власти восставшими средними слоями населения, не считали нужным даже в официальных надписях скрывать свое простое происхождение. Так, на некоторых надписях этого времени и в списках царей мы находим далеко не царские имена пятого царя 13-й династии Юфни, далее царя Иа-Иб, царствовавшего 10 лет [127] и 8 мес, некоего Мер-мешау, имя которого в переводе означает «начальник воинов». Две колоссальные статуи этого, весьма возможно, военного узурпатора, опиравшегося на войско, происходят из храма Пта в Танисе.[7] Человеком не царского рода был и Нехси, имя которого означает «негр» или «нубиец», и довольно часто встречается в качестве обычного имени частного человека. Очевидно, Нехси также, как Мер-мешау и некоторые другие эфемерные цари этого времени, могут быть отнесены к особой группе северноегипетских царей, особенно тесно связанных с Дельтой, а в частности с Танисом. Имя Нехси было обнаружено в краткой надписи на одном фрагменте каменного косяка из Таниса. В этой надписи упоминается «памятник Сэта, владыки Ра-Ахета».[8] Статуя Нехси найдена в Леонтополе, во внутренней дельте. На этой статуе сохранилась также надпись, в которой Нехси назван «любимым Сэтом из Авариса».[9] Все эти факты ясно указывают, что Нехси уже жил в эпоху, когда существовал город Аварис, ставший столицей гиксосов, и когда в Египте стал укрепляться культ бога Сэта, обычно отождествлявшийся с иноземными азиатскими богами (Бел, Решеф) и, очевидно, энергично насаждавшийся в Египте гиксосскими царями, как указывают краткие надписи этого времени и позднейшая историческая традиция. Резкое социальное расслоение и обостренная классовая борьба привели к крупным социальным движениям, которые потрясли все здание вековой древнеегипетской государственности именно в эту эпоху ослабления центральной власти и иноземных вторжений. Против царя и царской власти подымаются орды азиатов-иноземцев и недовольные элементы внутри страны. На это указывают особые тексты «поношения иноземцев», сохранившиеся на черепках и относящиеся к 13-й династии. Как указывает издатель и комментатор этих текстов К. Зете, эти надписи содержат формы слов, типичные для Древнего царства, но облеченные в орфографию времени Среднего царства. Надписи сохранились на черепках, которые, очевидно, являются частями сосудов, разбивавшихся при совершении определенной религиозно-магической церемонии. Магический обряд «разламывания красных горшков» с именами князей, племен и частных людей, враждебных царю, должен был символизировать магическое уничтожение всех этих враждебных царю элементов. Тут упоминаются азиаты на севере, нубийцы на юге, ливийцы на западе, отдельные иноземные князья, а также египтяне, очевидно, вожди восставших против царя. Надписи дают интереснейший историко-географический материал, характеризующий сферу влияния Египта в соседних странах и те пограничные зоны, которые требовали особенно внимательного отношения к себе со стороны египетского правительства, тая в себе большие для Египта опасности. Среди географических имен следует указать на Библ, Палайтир и Яримут, часто упоминающийся в амарнских текстах. Далее упоминаются местности южной Палестины: Аскалон, Иерусалим, местность Анак, страна [128] Шапа или Ашапа. Наконец, упоминаются и особые люди «из гавани», очевидно, беспокойный люд приморских городов, в частности сирийских, состоявший из рабов, бедняков и представителей средних слоев ремесленно-торгового городского населения. С этими людьми в эпоху крупных социальных сдвигов особенно приходилось считаться рабовладельческому государству, аристократии и царю.[10] Очень яркий свет на эти глубокие социальные движения проливают дидактические произведения времени Среднего царства, тесно смыкающиеся со своеобразными религиозно-философскими поэмами и трактатами. Поучения, вложенные в уста мудрецов Ипувера, Неферреху, Хахеперрасенеб-Онху, обращенные к царю Мерикара и высокохудожественная «Беседа разочарованного со своей душой» образуют типологически единый цикл литературных произведений, в которых описываются реально-исторические события, главным образом крупные народные движения, приводившие иногда к острой классовой борьбе. Эта эпоха была также временем постепенного проникновения в Египет иноземцев-азиатов, приведшего в конце концов к завоеванию Египта иноземцами, за которыми историческая традиция закрепила название гиксосов.[11] Наиболее уязвимым местом на границах Египта был Суэцкий перешеек, где издавна грозили мирным селениям земледельческого Египта азиатские племена и, в частности, кочевые орды азиатских бедуинов, которых египтяне называли хериуша, ментиу-сатет и аму. Поэтому со времен Древнего царства фараоны постоянно стремились, с одной стороны, укрепить северо-восточные границы Египта, с другой — замирить и подчинить себе беспокойные кочевые племена Синайского полуострова и Палестины. Эта задача была всегда одной из важнейших задач египетской внешней политики. Поэтому понятна та гордость, с которой гераклеопольский царь говорит в своем «Поучении», что «восточная граница государства ныне защищена от азиатских племен».[12] Но в эпоху крупных социальных смут накануне Нового царства Египет не был в состоянии дать отпор азиатским племенам. И мы видим, что в это время азиаты широкой волной вливаются в Египет. Дельта Нила стала доступной для иноземцев, иноземные ремесленники наводняют нижний Египет. Об этом мы читаем в Лейденском папирусе, автор которого грустно констатирует, что «иноземное племя пришло в Египет», «племена пустыни стали повсюду египтянами», «пустыня распространилась по всей земле», и «нигде нет больше египтян». Иноземцы захватывают все в свои руки. Сперва мирно проникая в Египет, они постепенно становятся хозяевами положения. На это ясно указывает Ипувер: «Каждая иноземная страна приходит. [Она говорит]: «это наша вода. Это наше благополучие». И что нам с этим делать? Все гибнет».[13] А в тексте Эрмитажного папируса говорится уже о военном вторжении азиатов [сети], вооруженных мечами, которые грабят страну и похищают упряжной скот с пашни.[14] Но кто были эти иноземцы? На этот вопрос должно дать ответ изучение этнического состава Передней Азии в начале 2-го тысячелетия до х. э. Последние раскопки, произведенные на территории [129] Сирии, Малой Азии и Месопотамии, а также детальное изучение ряда переднеазиатских языков указывают, что древнейшим этническим элементом, населявшим страны Передней Азии, была так называемая группа азианических народов, в состав которой входили эламиты, гутии, касситы, жившие в горных областях к востоку от Тигра, субарейцы, населявшие северную Месопотамию, протохетты, занимавшие восточную часть Малой Азии, и хурриты, обитавшие в северной Сирии и северо-западной Месопотамии. Лингвистические данные указывают на близость, существовавшую между этими народами. Так, между словами касситского и эламского языков мы можем наблюдать лишь диалектические различия. Некоторые элементы роднят касситский язык с протохеттским. Так, касситскому слову miri-ḭaš соответствует эламское слово muru [земля]. В касситском, как и в эламском, имена богов кончаются на -ak, например, касситское Šip-ak [Мардук] и эламское Tišp-ak [Энурта]. В касситском языке обычное окончание существительных на -(ḭ)aš больше соответствует хурритскому суффиксу, чем восточнозагрскому si/še. Одинаковые корни сближают касситский язык с протохеттским. Таковы касситское b/mašhu и протохеттское wašha-b [бог]. Наконец, в касситском и в хурритском мы наблюдаем чередование плавных и носовых и наличие двойной согласной -тл- [Табарна-Лабарна, Луллу-Нуллу, Ханигальбат-Халигальбат].[15] В настоящее время мы уже можем восстановить хотя бы в общих чертах картину взаимоотношений, существовавших между этими народами. Начало 2-го тысячелетия до х. э. было временем крупных племенных сдвигов и политических переворотов, происходивших на всей территории Передней Азии. В восточной части Малой Азии древнейшие протохеттские племена сталкиваются с племенами хеттов-неситов. Царь племени неситов Анитта образует обширное государство со столицей в Неша.[16] В 18-м веке, очевидно, в царствование хеттского царя Муршиля I, хеттские войска вторгаются в Месопотамию, захватывают Вавилон и увозят оттуда богатую добычу в Хаттушаш. В одном историческом документе говорится, «что хетты двинулись против царя Самсудитаны в страну Аккад».[17] С другой стороны, с востока на Месопотамию надвигаются полчища касситов, которые, очевидно, сперва проникают в Вавилонию в качестве колонистов и наемников, а затем, привлекаемые богатствами плодородной долины и древних цветущих городов, завоевывают значительную часть Двуречья. Вождь касситов Гандаш захватывает Вавилон и называет себя в своих надписях «царь четырех стран света, царь Шумера и Аккада, царь Вавилона». Он укрепляет господство касситов в Вавилонии и основывает династию касситских царей. Наконец, начиная с эпохи Хаммурапи, вавилонским царям приходится вести упорную борьбу с местным туземным населением северной Месопотамии, которое в вавилонских надписях называется субари и которое жило в стране, называвшейся по-шумерийски Субир, а по-аккадски Субарту. Позднее, этот народ ассирийцы называли шубару. Еще Саргон древний, царь Аккада, воевал со страной Субарту. Как видно [130] из документов, недавно найденных в развалинах царского дворца в Мари, Хаммурапи, ведя борьбу с этими северными горными племенами субари, которые теперь называются субарейцами, принужден был заключить против них военный союз с царем Мари, Зимрилимом. Очевидно, эти племена были многочисленными, сильными племенами, которые даже, возможно, образовали племенной союз в северной Месопотамии.[18] На очень широкое распространение субарейцев и влияние субарейской культуры указывает целый ряд фактов. Так, древние цари Ашшура носили субарейские имена Ушпия и Кикия. На обширной территории от района северного течения Тигра вплоть до Ниппура были найдены документы, содержащие субарейские имена. К востоку от Тигра, около Керкука, были найдены глиняные таблички, покрытые аккадскими надписями, содержащими субарейские имена. Раскопки Чиеры обнаружили здесь остатки чисто субарейского поселения. Субарейское влияние проникает и на запад, в области Амурру, населенные семитами, в Сирию и в Палестину. Документы из Аррафа, содержащие субарейские имена, указывают на распространение субарейцев к западу от Евфрата. Одно письмо из Тунипа, очевидно находившегося в области Оронта между Хаматом и Кадешем, содержит субарейские слова и глоссы. Такие же субарейские глоссы можно найти и в письме из Катны. Имя правителя Иерусалима Абд-Хипа содержит в себе имя субарейской богини Хипа [или Хепа]. В северной Палестине жило довольно много субарейцев, на что указывают субарейские имена, обнаруженные в документах, найденных Зеллином в Тель-Таанаке. Очень близки по своему этническому составу и по своему языку к субарейцам хурриты [или харрийцы]. Название этого племени встречается в аккадских надписях в форме Hur-ri, в хеттских надписях в форме Hur-la и в хурритских надписях в форме Hur-w-u. Судя по надписям, найденным в Богаз-кеое, в Рас-Шамра и в Нузи, хурриты во втором тысячелетии до х. э. населяли обширную территорию от Анатолии до Элама и от Армении до Египта. Центром большого хурритского государства был, по мнению Грозного,[19] город Хурра, находившийся, возможно, на месте нынешнего города Урфа в северной Месопотамии. В первой половине 2-го тысячелетия до х. э. в Сирии существовало большое хурритское государство. Поэтому Сирия в хеттских надписях называется Хурри, а в египетских Хор [или Хару]. Хурриты проникали в области Малой Азии, населенные хеттами. На это указывают религиозные и литературные тексты на хурритском языке, найденные в государственном архиве хеттских царей в Богазкеое. Последними остатками этих хурритов, очевидно, являются хориты, упоминаемые в Библии (греч. χορραιος). Однако это племя уже сильно пропитано семитскими элементами.[20] Все эти факты показывают, что в первой половине 2-го тысячелетия до х. э. субарейско-хурритские племена образовали большое государство, охватывавшее северную Месопотамию, Сирию и Палестину. Весьма возможно, что к этим племенам принадлежали также и гиксосы, завоевавшие Египет в XVIII веке до х. э. Гетце предполагает, что это большое хурритское государство тождественно [131] с гиксосским. К этой точке зрения с некоторыми оговорками присоединился и Густаве, который сближает гиксосское имя Šmkn с именем субарейского бога Šimike.[21] Конечно, эта гипотеза еще нуждается в ряде подтверждений. Однако совершенно несомненным является факт постепенной инфильтрации азиатских племен, очевидно, как хуррито-субарейских, так и семитских, в Египет с начала 2-го тысячелетия до х. э. Азиаты стали проникать в качестве торговцев и колонистов в Египет уже в эпохуСреднего царства. Так, на одном барельефе в гробнице номарха Хнум-хотепа в Бенихассане изображено 37 людей из азиатского племени аму во главе со своим вождем Ибша. Они преподносят номарху в виде дара притирания для глаз. Очевидно, это либо торговое посольство, либо колонисты, которые просят у номарха разрешения поселиться в Египте. Вождь этих азиатов аму носит титул — «правитель иноземной страны», совершенно тождественный с теми титулами, которые носили впоследствии гиксосские цари.[22] На тесные торговые и культурные связи, соединявшие Египет с Сирией, указывает и то место в известном «Рассказе Синухета», где говорится, что Синухет давал приют послам «отправлявшимся на север или на юг ко двору».[23] Когда же в конце Среднего царства, после блестящих царствований фараонов 12-й династии, Египет стал переживать период внутренних смут, усобиц и упадка, эта инфильтрация азиатских племен в Египет усилилась. Азиатские племена, пользуясь временным ослаблением египетского государства, стали все в большем и большем количестве и все глубже проникать в Египет. На это ясно указывают слова Ипувера «Племена пустыни стали людьми [т. е. египтянами] во всяком месте» в тексте Лейденского папируса № 344 — recto, который рисует картину большого социального переворота, происшедшего в Египте на рубеже между Средним и Новым царством.[24] . Рис. 26. Ручка кинжала с именем Нехемена. Найден в Саккара Каирский музей. Гиксосская эпоха. Постепенная инфильтрация азиатов в Египет в эпоху значительного ослабления египетского государства подготовила завоевание Египта гиксосами. В состав этих гиксосских племен входили, очевидно, как хуррито-субарейские племена, так и племена семитов, на что указывает целый ряд фактов. Так, некоторые гиксосские имена носят ярко выраженный семитский характер. Таковы следующие имена: . Особенно интересны последние, очевидно, теофорные имена, в состав которых входят имена сирийской богини Анат и древнеханаанского героя Якова. Между прочим, среди географических названий Палестины в египетских надписях Нового царства встречаются названия: , очевидно, названия [132] местностей, образованные по именам племенных эпонимов Якова и Иосифа. Весьма возможно, что эти племена палестинских семитов входили в состав гиксосской группы племен. Далее, в гробнице царицы Ипуит в Саккара был найден гроб с именем некоего Аабд и в нем кинжал с именем гиксосского царя Апопи, а также некоего Нехемен [рис. 26]. Оба имени [Аабд — Нехемен], несомненно, семитского происхождения.[25] Наконец, в надписи Яхмоса, сына Иабаны, приведены имена 19 пленников, взятых им у гиксосов. Среди них мы находим три семитских имени.[26] Слова, служившие для обозначения лошади и колесницы (ssmt, mrkbt, cglt), проникшие в Египет в гиксосскую эпоху, носят также явно выраженный семитский характер.[27] Египтяне, заимствовав у гиксосов колесницу и лошадь, заимствовали у них и соответствующие семитские слова, служившие для их обозначения. Некоторые религиозные верования гиксосов можно сопоставить с религиозными верованиями народов, населявших Палестину и области, лежавшие к западу от Евфрата. Так, в рассказе папируса Саллье № 1 говорится о том, что гиксосский царь Апопи-Ра, правивший в Аварисе, «назвал Сутеха своим владыкой и не служил никакому другому богу во всей стране, кроме Сутеха. Он построил ему храм прекрасной работы навеки у ворот царя Апопи-Ра. И он вставал каждый день, чтобы приносить ежедневные жертвы Сутеху. И вожди, подвластные царю, были там с гирляндами цветов, подобно тому, как это делалось в храме Ра-Горахте».[28] С этим следует сопоставить и значение имени гиксосского царя «осел силен». Последние раскопки указывают на существование древнего культа осла и лошади в Палестине. В гиксосских могилах со скарабеями Апопи Газе и в Бет-Пелет были найдены захоронения ослов. Так, в [133] гробнице № 101 в Газе найдены остатки четырех ослов, положенные на более высоком уровне, чем труп человека. Весьма возможно, что эти ослы были принесены в жертву. В той же Газе найдены были и особые погребения человека с лошадью [гробница № 411].[29] Осел считался культовым животным и в древней стране Мари. Так, в дипломатических письмах из архива дворца в Мари встречается любопытная фраза imerḫayari qatâlu (m), означающая в переводе «убивать ослят». В одном письме мы читаем: «Я отправил послание к Бина-Иштару. Бина-Иштар ответил мне следующее: «Я убил осленка вместе с Кармилимом и во имя богов вот, что я объявил Кармилиму: если ты согрешишь против Зимрилима и его войск, я встану на сторону твоего врага».[30] Отсюда следует, что в стране Мари ритуальное убиение осленка было торжественным жертвоприношением, совершавшимся обычно при заключении политического союза. Наконец, следы этого культа осла сохранились и в поздней библейской традиции. Так, в Книге чисел рассказывается о вещей ослице Валаама: «Валаам встал по утру, оседлал ослицу свою и пошел с князьями моавитскими. И воспылал гнев божий за то, что он пошел, и стал ангел господен на дороге, чтобы воспрепятствовать ему. Он ехал на ослице и с ним двое слуг его. И увидела ослица ангела господня, стоящего на дороге с обнаженным мечом в руке, и своротила ослица с дороги и пошла на поле, а Валаам стал бить ослицу, чтобы возвратиться на дорогу. И стал ангел господен на узкой дороге между виноградниками, где с одной стороны стена и с другой стороны стена. Ослица, увидев ангела господня, прижалась к стене и прижала ногу валаамову к стене, и он опять стал бить ее. Ангел господен опять перешел и стал в тесном месте, где некуда своротить, ни направо, ни налево. Ослица, увидевши ангела господня, легла под Валаамом. И воспылал гнев Валаама и стал он бить ослицу палкой. И отверз уста ослицы господь, и она сказала Валааму, «что я тебе сделала,что ты бьешь меня вот уже третий раз». Валаам сказал ослице: «За то, что ты поругалась надо мною; если бы у меня в руке был меч, то я теперь же убил бы тебя». Ослица же сказала Валааму: «не я ли твоя ослица, на которой ты ездил сначала до сего дня? Имела ли я привычку так поступать с тобой?» Он сказал: «нет». И открыл господь глаза Валааму, и увидел он ангела господня, стоящего на дороге с обнаженным мечом в руке и преклонился, и пал на лицо свое. И сказал ему ангел господен: «За что ты бил ослицу свою вот уже три раза? Я вышел, чтобы воспрепятствовать тебе, потому что путь твой неправ передо мной. И ослица, видевши меня, своротила от меня вот уже три раза. Если бы она не своротила от меня, то я бы убил тебя, а ее оставил бы живой».[31] На пережитки древнего культа осла указывает и перечень жертвенных животных в книге Исхода: «Все разверзающее ложесна мне, как и весь скот твой мужеского пола, разверзающий ложесна из волов и овец: первородного из ослов заменяй агнцем, а если не заменишь, то выкупи его: всех первенцев из сынов твоих выкупай; пусть не являются перед лицо мое с пустыми руками».[32] Все эти факты [134] указывают, что в состав гиксосских племен входили племена семитов. Семитское происхождение гиксосов особенно резко подчеркивают Дюссо, Монтэ, Бурхардт и Вольф.[33] Но, с другой стороны, нельзя отрицать некоторого родства между гиксосами и хуррито-субарейскими племенами Передней Азии. Так, гиксосское имя Šmkn очень близко к митаннийскому имени Šimike.33 Далее египтяне называли гиксосов c3mw, совершенно так же, как и хеттов, участвовавших в битве при Кадеше.[34] Таким образом, остается предположить, что в состав гиксосских полчищ, вторгшихся в Египет, входили как семиты, так и хурриты, населявшие Сирию. Некоторые исследователи даже предполагают, что в начале 2-го тысячелетия до х. э. в связи с продвижением хеттов в северной Месопотамии и в Сирии образовалось большое гиксосско-хурритское государство, которое в XVIII веке в лице гиксосов завоевало Египет.[35] На это указывает широкое распространение скарабеев гиксосского типа по всей Сирии и обнаружение в восточной Дельте и в Сирии особых поселений и целого ряда предметов, похожих по своему типу, которые обычно относятся к так называемой гиксосской культуре. Типичны в этом отношении медные серьги и булавки, бронзовые булавки и кинжалы, наконец, совершенно отличная от египетской черная и красная керамика, иногда покрытая резным линейным орнаментом. Палеографические особенности начертаний некоторых гиероглифов, своеобразный орнамент и изображения грифонов дают возможность выделить особую группу так называемых «гиксосских скарабеев», которые в большом количестве были найдены в Сирии, в частности, в гробнице № 37 в Мегиддо.[36] Мотив грифона роднит гиксосское искусство с хеттским, указывая на присутствие хурритских племен среди гиксосов.[37] Гиксосские поселения и лагери были найдены около Тель-эль-Иехудиэ, в Бет-Иерах и в Хазоре.[38] Ольмстед и Брэстед предполагают, что последним остатком этой крупной гиксосской державы в Сирии был Кадеш, сосредоточивший вокруг себя целый ряд мелких сирийских государств и потому оказывавший столь упорное сопротивление египетским завоевателям.[39] Рассказ о завоевании гиксосов сохранился, к сожалению, только в очень поздней и потому, очевидно, искаженной версии, в фрагменте исторического труда Манефона.[40] Манефон рассказывает, что «был у нас царь по имени Тимайос (или Тутимайос), в чье царствование случилось, не знаю почему, что бог был нами недоволен и что пришли нечаянные люди поганого племени с восточной стороны, обладавшие достаточной смелостью, чтобы итти походом на нашу страну и насильно покорившие ее без единой битвы. И после того, как они подчинили себе наших правителей, они варварски сожгли наши города и разрушили храмы богов и поступили со всеми жителями самым враждебным образом: некоторых они убили, а у других увели в рабство жен и детей. Наконец, они выбрали из своей среды царя по имени Салатис, и он жил в Мемфисе и заставил как Верхний, так и Нижний Египет платить дань и поместил [135] гарнизоны во всех наиболее подходящих местах. И особенно укрепил он восточную часть, ибо предвидел, что ассирийцы, обладавшие в то время наибольшим могуществом, прельстятся их царством и нападут на них. И найдя в Саисском номе город, весьма подходящий для его цели (лежавший на восток от Нильского рукава вблизи Бубастиса и вследствие известных богословских воззрений называвшийся Аварисом), он его перестроил и весьма укрепил посредством стен, которыми он его обнес, и большого гарнизона в 240000 вооруженных людей, которых он поместил в нем для его защиты. Туда Салатис являлся каждое лето частью затем, чтобы собирать жатву, а частью затем, чтобы муштровать своих воинов и тем устрашать чужеземцев».[41] В этом рассказе Манефона поздние воспоминания о реальных исторических событиях уже сильно перемешаны с целым рядом легенд. Все повествование Манефона пропитано ярко выраженными тенденциями. Религиозная тенденция жреца Манефона сквозит в его указании на то, что основной причиной завоевания Египта гиксосами было то, что «бог был недоволен нами» (т. е. египтянами. В. А.). Великодержавная тенденция египтянина Манефона прорывается в презрительной кличке «поганое племя», которое он дает гиксосам. Наконец, проегипетская тенденция Манефона видна в его красочном описании того жестокого террора, который, по его словам, гиксосы установили в Египте. Легендарным анахронизмом является указание на то, что гиксосы боялись вторжения ассирийцев, которые в те времена, по словам Манефона, были сильнейшим народом. Несомненно легендарно и преувеличение численности гарнизона Авариса. Если принять во внимание, что в эпоху большого напряжения военных сил всей страны египетский фараон Рамзес II двинул против хеттов 30-тысячную армию, то вряд ли гиксосы могли держать в Аварисе 240000 воинов. Однако в рассказе Манефона мы найдем и целый ряд правильных указаний. Так, Манефон, продолжая свой рассказ о гиксосах, сообщает и название иноземцев «гиксосы», причем даже делает любопытную попытку истолковать это слово. Он дает две этимологии. Во-первых, он объясняет это слово, как «пленные пастухи» (‘Αιχμάλωτοι ποιμένες), а во-вторых, как «цари пастухов» (Βασιλεις ποιμένες). И в том и в другом случае этимологии, приводимые Манефоном, вполне правдоподобны. Слово «гиксосы» может восходить к египетским словам «цари (или правители) пастухов» , как указывает Манефон, говоря, что слово ύκ в священном гиероглифическом языке обозначает слово «царь», а слово σώς в народном демотическом языке — слово «пастух».[42] Однако, возможно, что первая половина слова «гиксос» восходит к египетскому слову «пленный» . Это тем более вероятно, что в надписи Пианхи смешиваются слова [136] «правитель» и «пленный» .[43] Но, пожалуй, вернее всего, слово «гиксосы» является греческим искажением египетских слов «вожди пустынных стран» ,[44] которые встречаются в надписи Уны времени Древнего Царства, в рассказе Синухета, в Бенихассанской надписи, наконец, в титулатуре гиксосских царей.[45] Характерно в данном случае, что эти слова «вождь пустынных стран» служили в египетских надписях всегда для обозначения «правителя иноземных пустынных стран». Таков, например, «начальник пустынных иноземных стран Аму-Ибша», который является во главе посольства из 37 типичных азиатов к бенихассанскому номарху.[46] Вполне историчны и правдоподобны также и другие указания Манефона.[47] Имя царя Тимайоса [или Тутимайоса] может быть сопоставлено с именем египетского фараона Дидимесу.[48] Чрезвычайно характерна для египетского великодержавия та презрительная кличка, которая дана Манефоном вторгшимся иноземцам. Так, мы знаем, что египтяне называли Нубию «подлой страной Куш».[49] На мирное проникновение азиатов в Египет указывают вышеприведенные тексты из «Поучений» этой эпохи. О жестоком терроре, который установили иноземцы-гиксосы, и о том, как они преследовали египетскую религию, мы узнаем из папируса Саллье № 1 и из надписи Хатшепсут в Спеос-Артемидос. Так, в папирусе Саллье № 1 рассказывается о гиксосском царе Апопи-Ра, который «назвал Сутеха своим владыкой и не служил никакому другому богу во всей стране, кроме Сутеха»[50] и который послал правителю юга, фиванскому царю Секенен-Ра такое послание: «Если правитель юга не ответит на мое послание, то пусть он не служит никакому другому богу, кроме Сутеха».[51] О преследовании гиксосами египетской религии говорится и в надписи Хатшепсут в Спеос-Артемидос: «Я восстановила то, что было в развалинах... со времен пребывания азиатов в Северной стране и в Аварисе, которые вместе с шемау были заняты разрушением. Они поставили себе царя и правили в неведении Ра, и не было никого, кто действовал бы по приказам бога до тех пор, пока не явилось мое величество».[52] Вполне исторично указание Манефона, что Аварис был столицей гиксосов. Наконец, вполне правдоподобно указание Манефона, что гиксосский царь Салатис наложил дань на Египет и ежегодно являлся в Египет, чтобы там собирать жатву. С этим прекрасно вяжутся слова папируса Саллье № 1: «вся страна ему платила дань изделиями и всеми хорошими вещами Та-мери (Египет)».[53] С другой стороны, целый ряд приведенных выше фактов заставляет предполагать существование обширного гиксосского государства, которое [137] охватывало часть Сирии. Это подтверждается также и тем, что Яхмос I, изгнавший гиксосов из Египта, принужден был в течение шести лет осаждать город Шарухен в Палестине, который, очевидно, был одной из твердынь гиксосского могущества в Сирии.[54] Поэтому у нас нет никаких оснований предполагать, как делает Вейлль, что этот рассказ Манефона, так же, как и соответствующие египетские рассказы и упоминания об изгнании гиксосов в более поздних египетских надписях, есть не что иное, как различные вариации одной и той же старинной легенды о том, какие бедствия претерпевал Египет, будучи завоеван иноземцами и как он был освобожден тем или иным египетским фараоном от ига завоевателей. Конечно, во всех этих рассказах имеются чисто беллетристические и даже легендарные элементы, но все они восходят к вполне реальному историческому факту завоевания Египта азиатами, на что указывает ряд вполне документальных надписей и исторических памятников.[55] Вторжение гиксосов в Египет и завоевание ими всей страны было, очевидно, довольно длительным процессом. Воспользовавшись внутренней слабостью Египта, глубокой социальной смутой и раздроблением государства на целый ряд мелких самостоятельных княжеств, среди которых несколько выделялись лишь Фивы, где укрепилась династия «царей юга», азиатские племена стали постепенно проникать в Дельту, захватывать там пастбища для своего скота; отряды азиатских воинов стали поступать на службу к мелким царькам Нижнего Египта, образуя основу их военной силы. Вожди азиатских племен стали получать поместья и даже целые области в свое управление. Наконец, вслед за этим мирным проникновением произошло крупное военное вторжение. Ослабленный изнутри Египет стал добычей азиатских завоевателей гиксосов. Это, очевидно, произошло еще при последних царях 13-й династии. Так, на одном обломке каменного косяка, найденном в Танисе, сохранилась надпись царя Нехси, в которой упоминается «памятник Сэта из Ра-Ахета».[56] Статуя этого Нехси была найдена в Леонтополе [Тель-Мокдам] во внутренней Дельте. Надпись на этой статуе содержит характерные слова «Любимый Сэтом из Авариса».[57] Упоминание в этих надписях имени бога Сэта, который считался египтянами богом пустынных иноземных стран и всегда сопоставлялся с азиатским богом Белом и которого надписи называют богом гиксосов, а также упоминание гиксосской столицы Авариса ясно указывают на то, что царь Нехси [негр] был одним из маленьких царьков, который сохранил свою власть при гиксосах, но принужден был подчиниться власти верховного гиксосского царя, на что указывает упоминание Сэта в его надписях. Это становится особенно заметным, если сравнивать его надписи с надписями его предшественников Мер-мешау и Себекхотепа IV, которые себя обычно называли «любимый богом Пта из Мемфиса». Изменение государственного режима нашло свое отражение в изменении государственной религии. Списки Иосифа и Африкана содержат по шести имен гиксосских царей. Египетские памятники и, главным образом, скарабеи этой [138] эпохи сохранили нам значительно большее количество имен, однако, все же крайняя скудость документальных данных все еще не позволяет в полной мере охарактеризовать эпоху гиксосского завоевания. Очевидно, одним из первых гиксосских царей, правивших в Египте, был некий Нубти-Сэт, к царствованию которого, судя по одной надписи Рамзеса II, относится начало особой храмовой эры, связанной с установлением культа Сэта в Танисе. Возможно также, что этот царь построил первое святилище Сэта в Танисе. Египетские памятники не сохранили нам никаких сведений об именах тех первых трех гиксосских царей Салатис, Бнон и Апахнан, которые сохранила нам позднейшая историческая традиция. Как предполагали Генгстенберг и Ольмстед, имя «Салатис» есть не что иное, как семитское слово «правитель».[58] Возможно, что это был иноземный титул, который впоследствии стал собственным именем. Имя Бнона можно сопоставить с египетским именем Бебнем, которое встречается в Туринском царском папирусе.[59] Значительно лучше известен нам Хи-ан, которого мы можем отождествить с пятым гиксосским царем по списку Иосифа, носившим имя Ианнас. На многочисленных скарабеях и печатях Хиана сохранились его титулы: «правитель иноземных стран», «благой правитель» и «благой бог», которые указывают на постепенную замену иноземной титулатуры традиционными титулами египетского фараона. Хиан принимает даже чисто египетские титулы и имена «сын солнца Сусер-ен-Ра-Гор, охватывающий страны, любимый своим двойником».[60] Рис. 27. Нижняя часть статуи времени Среднего царства. На пьедестале надпись с именем царя Хиана. Найдена в Бубастисе. Каирский музей. Гиксосская эпоха. Имя Хиана «охватывающий страны» указывает на его стремление восстановить былую мощь египетских фараонов и объединить под своей властью Египет и соседние страны. Можно думать, что Хиан господствовал почти над всем Египтом. Имя его было найдено на куске черного гранита в Гебелеине, в Верхнем Египте, а также на пьедестале статуи [рис. 27] времени Среднего царства, обнаруженной в Бубастисе. Его власть, возможно, простиралась и на Палестину и, может быть, также и на Сирию, так как в Гезере были найдены [139] скарабеи с его именем. На расцвет Египта и усиление торговли в эту эпоху указывают находки египетских предметов с именем Хиана далеко за пределами Египта. Так, на Крите под фундаментами второго Кносского дворца была найдена алебастровая крышка сосуда с именем Сусер-ен-Ра Хиана,[61] а в Багдаде был приобретен маленький базальтовый лев, на груди которого вырезана надпись с титулом и именем Хиана «благой бог Сусер-ен-Ра» [ныне хранится в Британском музее № 987]. Очевидно, время царствования Хиана было временем наибольшого усиления гиксосской державы и гиксосских царей, правивших в Египте.[62] Рис. 28. Верхняя часть статуи правителя времени гиксосского завоевания. Каирский музей. Далее на скарабеях этой эпохи встречается целый ряд азиатских имен гиксосских царей, среди которых выделяются имена Анат-хер и Якоб-хер, в состав которых входят имена сирийской богини Анат, культ которой, очевидно, в эту эпоху стал проникать в Египет, и имя ханаанского героя, может быть, племенного эпонима Якова.[63] С именем Анат-хер можно сопоставить египетское имя Анати, [140] встречающееся в Туринском папирусе.[64] А имя Якоб-хер уже сопровождается чисто египетской титулатурой «сын солнца, дарующий жизнь»,[65] что указывает на то сильное влияние, которое египетская культура оказала на иноземных завоевателей. Многие из этих мелких гиксосских царьков правили, недолго, многие, возможно, правили лишь в отдельных областях, подчиняясь верховному гиксосскому царю. Отметим в заключение трех крупных гиксосских царей, носивших довольно обычное в то время имя Апопи, которое встречается на египетских надписях, а также в списках Манефона в греческой форме Апофис. Чисто египетское имя первого из этих Апопи — Аа-усер-ен-Ра встречается на обломке письменных принадлежностей писца Иту. Особенный интерес в этой надписи представляет традиционная египетская титулатура царя, снабженная рядом любопытных эпитетов. Так, составитель этой надписи называет Аа-усер-ен-Ра «царем Верхнего и Нижнего Египта, дарующим жизнь вечно, подобно Ра ежедневно, сыном солнца от плоти его, живым подобием Ра на земле, подобно которому нет ни в одной стране, [героем] в день битвы, имя которого больше, чем имя всякого другого царя прославлено вплоть до иноземных стран». Этот маленький гимн, составленный в честь гиксосского царя, уже ясно свидетельствует о попытках восстановления египетской культуры и даже официальной египетской религии, очевидно, подвергавшейся гонению при первых гиксосских царях.[66] Рис. 29. Бронзовый кинжал гиксосской эпохи. На ручке гиероглифическая надпись с именем гиксосского царя Неб-хепеш-Ра. Найден в Саккара. Каирский музей. (в книге показан клинком вверх. HF) Власть Аа-усер-ен-Ра простиралась не только на Нижний, но и на Верхний Египет, на что указывает камень с его именем, найденный в Гебелейне и хранящийся ныне в Каирском музее. Судя по дате математического папируса Ринда, Аа-усер-ен-Ра царствовал не менее 33 лет, время, вполне достаточное для организации крупного и сильного государства.[67] Имя следующего гиксосского царя Апопи Нехепеш-Ра сохранилось на электронной художественно исполненной ручке [рис. 29] бронзового кинжала, найденной в Саккара, а также на одном фрагменте сосуда.[68] Наконец, имя последнего царя Апопи, носившего, кроме того, имя Аа-кенен-Ра, обнаружено на фрагменте сосуда из Митрахинэ, далее на жертвеннике с надписью, в которой царь говорит о себе, что он «живой Гор, успокоивший обе страны, благой [141] царь Аа-кенен-Ра сделал этот памятник для отца своего Сэта, владыки Хат-уарита, так как он поверг все страны под его сандалии», а также на статуе царя Мер-мешау, найденной в Танисе, где Апопи опять называет себя «любимым Сэтом».[69] Все эти надписи ясно указывают на объединительные и завоевательные тенденции этих гиксосских царей, при которых произошла столь любопытная ассимиляция между иноземным культом Сэта и традиционными формами древнеегипетской религии. Столицей гиксосского государства, как указывает Манефон, был город Аварис в восточной части Дельты, в Саисском номе, к востоку от Бубастисского рукава Нила. Очевидно, это название Аварис вполне соответствует египетскому названию Хат-уарит, которое часто встречается в надписях гиксосских царей, а также в папирусе Саллье № 1, в качестве города, посвященного богу Сэту. Так, в тексте папируса Саллье говорится: «Случилось, что земля египетская принадлежала нечистым и так как не было в то время владыки царя ж. з. с., случилось, что царь Секенен-Ра ж. з. с. был правителем ж. з. с. юга и что нечистые города Ра находились в зависимости от Ра-Апопи ж. з. с. в Хат-уарите, и вся земля ему платила дань своими изделиями и хорошими вещами Египта. И вот, Апопи-Ра ж. з. с. назвал Сутеха своим владыкой и не служил больше никакому другому богу, который был во всей стране за исключением Сутеха; и он построил ему храм прекрасной работы и вечный у ворот царя Апопи-Ра ж. з. с, и он подымался каждый день, чтобы приносить ежедневные жертвы Сутеху. И князья правителя ж. з. с. находились там с гирляндами цветов, совсем так, как это делали в храме Ра-Горахте».[70] Целый ряд памятников гиксосской эпохи с надписями, в которых упоминается «Сэт, владыка Хат-уарита» заставили некоторых исследователей предположить, что Аварис находился около Таниса. Так, на статуе царя Нехси из Тель-Мокдама сохранилась надпись: «Любимый [Сэтом], владыкой Хат-(уарита)». А на более поздней статуе царя Мернепта, найденной в Танисе, сохранилась аналогичная надпись «Любимый Сэтом, владыкой Хат-(уарита)».[71] Это как бы подтверждается и раскопками Монтэ в Танисе, которые показали, что городские стены Таниса построены азиатами по правилам палестинской строительной техники. По палестинскому обычаю под этими стенами был похоронен ребенок.[72] Однако ряд исследователей придерживается другой точки зрения. Вейлль, опираясь на литературные тексты и позднейшую традицию, считает, что Аварис и Гелиополь был одним и тем же городом.[73] Наконец, Петри обнаружил остатки укрепленного лагеря гиксосской эпохи около Телль-эль-Иехудиэ и предположил, что именно они являются развалинами Авариса. Главными аргументами Петри в защиту такой локализации являются его указания на то, что Аварис был построен гиксосами для защиты Египта от иноземных завоевателей и поэтому он должен был находиться на дороге Вади-Тумилат; далее, что Аварис стоял на Бубастисском канале и, следовательно, должен был находиться между Мемфисом и Бубастисом. Петри очень резко возражает против локализации [142] Авариса около Таниса, так как в таком случае Манефон не мог бы говорить, что Аварис стоял на Бубастисском канале, а должен был указать местонахождение Авариса на Пелузийском, Танисском или Мендесском каналах.[74] Против локализации Петри высказался Эд. Мейер, который полагал, что ввиду своих незначительных размеров Тель-эль-Иехудиэ не мог быть столицей гиксосов, а был лишь маленьким гиксосским лагерем.[75] Недостаток данных не позволяет в данное время точно локализовать местоположение Авариса. Однако несомненен тот факт, что Аварис находился в восточной части Дельты, очевидно, особенно густо заселенной гиксосами. Аварис должен был занимать выгодное географическое положение, являясь своего рода стратегическим подступом к Египту. С другой стороны, находясь в восточной части Дельты, Аварис являлся географическим центром большой гиксосской державы, в состав которой входил Египет, а также, возможно, некоторая часть Палестины и Сирии. Ведь образование большого египетского государства с крупными владениями в Азии заставило также и египетских фараонов 19-й династии, в частности Рамзеса II, перенести столицу именно в эту восточную часть Дельты. Эта часть Дельты была особенно сильно укреплена гиксосами, на что указывают остатки укрепленного лагеря, обнаруженного Петри в Вади-Тумилат около Тель-эль-Иехудиэ. Петри нашел здесь скарабеи, типично гиксосскую керамику и бронзовое оружие, в частности бронзовые кинжалы с узким плоским клинком, постепенно или резко суживающимся к концу. Находка пяти погребений с гиксосскими скарабеями и множество скарабеев, обнаруженных как внутри лагеря, так и вокруг него, в особенности скарабея с именем Апопи и оправленного в золото скарабея с именем Хиана, позволили Петри отнести этот лагерь к гиксосской эпохе. Особенный интерес представляет этот укрепленный лагерь с точки зрения эволюции военной техники гиксосов. Первоначально этот лагерь был защищен лишь массивным земляным валом, т. е. защитники его строили свою оборону исключительно на применении отрядов лучников и, возможно, колесниц, которые должны были исключить, всякую возможность рукопашного боя возле лагеря или его штурма, Однако впоследствии этот земляной вал был заменен стенами, что свидетельствует о заимствовании гиксосами элементов древнеегипетского фортификационного искусства.[76] Весьма возможно, что такое же гиксосское укрепление находилось в Абусир-эль-Мелеке около входа в Фаюмский оазис.[77] Гиксосские цари правили в Египте немногим более одного столетия, приблизительно с конца XVIII века до 1580 г. до х. э. Длительное господство иноземцев в Египте должно было вызвать реакцию местного населения, стремившегося к восстановлению независимого египетского государства. Борьба за объединение, как и в предшествующие периоды, началась, в Верхнем Египте, который все еще сохранял некоторую независимость, и население которого было менее связано с азиатами. Эту борьбу за освобождение Египта от иноземного ига возглавили энергичные [143] правители фиванского нома. Весьма возможно, что борьбу с гиксосами вели два фиванских правителя, жившие еще при Апопи III и носившие имена Секенен-Ра и прозвища «Великий» и «Храбрый». Секенен-Ра Храбрый был рослый воин, умерший от раны в голову, как ясно видно на его мумии. Может быть, он получил эту рану в бою с гиксосами. Во всяком случае образ его сохранился в исторической легенде, текст которой дошел до нас на папирусе Саллье № 1, который хранится в Британском музее. Рис. 30. Золотая модель погребальной ладьи на колесах, принадлежавшая фараону Камесу. Начало Нового царства. В этой легенде рассказывается о том, как царь Апопи, живший в Аварисе и поклонявшийся Сэту, посылает гонца к царю Секенен-Ра, правившему в «южном городе» [Фивах] и поклонявшемуся Амону-Ра, с требованием, «чтобы прогнали на пруд гиппопотамов, которые находятся в [каналах] страны, чтобы они вернули мне сон как днем, так и ночью».[78] Чрезвычайно характерно здесь противопоставление гиксосской религии Сэта египетскому культу Амона. Война за освобождение Египта облекается в форму религиозной войны под знаменем государственного бога Египта. Эта борьба с гиксосами развертывается в подлинную большую освободительную войну за восстановление независимого египетского государства при фиванском царе Камесу, от которого сохранилось его копье и золотая ладья [рис. 30] из его гробницы, покрытые надписями. Перед именами царя помещено изображение льва. Камесу был мощным правителем, совершавшим походы в Нубию. Его имя сохранилось на скале в Тошке между Дерром и Абу-Симбелем. Очевидно, Камесу поставил своей целью объединить под своей властью не только весь Верхний Египет, но и Нубию, чтобы все соединенные силы юга противопоставить гиксосам. Имя Камесу сохранилось и в позднейших исторических легендах, как [144] имя народного героя, борца за освобождение страны от иноземного ига. В одном школьном упражнении на историческую тему подробно описывается та война, которую Камесу вел с гиксосами. Религиозная тенденция этого исторического рассказа видна уже в первых строках. Камесу изображается в качестве могущественного фиванского царя, которому покровительствует сам верховный бог солнца Ра. По словам автора, Камесу был «могучий царь в Фивах... навеки наделенный жизнью — прекрасный царь. Сам Ра поставил его царем и воистину даровал ему победу». Дальше рассказывается о том, что Камесу, замыслив начать войну за освобождение Египта от ига гиксосов, созывает в своем дворце совет вельмож, жалуется им на раздробленность страны и сообщает им свой план начать военные действия против иноземных угнетателей. «Его величество так начал говорить в своем дворце перед собранием вельмож своей свиты: «Я хочу знать, к чему мне служит моя сила. Один князь сидит в Аварисе, а другой — в Нубии, а я сижу здесь вместе с азиатом и негром. Каждый владеет куском Египта и делит страну со мною... вплоть до Мемфиса. Смотри, он уже владеет Шмуном, и никто его не останавливает... Я устремлюсь на него и распорю ему его живот: мое желание спасти Египет и разбить азиатов». Но несмотря на то, что причины войны изложены достаточно четко, аристократы, созванные царем на совещание, не разделяют его образа мыслей и не одобряют военных планов царя. Они указывают на экономическую мощь и независимость южного Египта и советуют царю вести миролюбивую политику, ограничиваясь в случае необходимости лишь оборонительными действиями против врага. По словам вельмож, южному Египту пока не угрожает непосредственная опасность от азиатов, сидящих далеко на севере, в Аварисе. «Вельможи его палаты ответили ему: «Смотри! ведь если бы азиаты и дошли до Кузы и все бы показали нам свои языки, то все же мы спокойны в нашем Египте. Элефантина сильна, и середина страны принадлежит нам до Кузы. Самые лучшие ее поля вспахиваются для нас, а наши быки — в Дельте. Пшеницу посылают для наших свиней, а наших быков у нас не отнимают... Он владеет страной азиатов, а мы владеем Египтом. Если же они придут и на нас нападут, то мы будем иметь дело с ним». Однако соображения вельмож, советующих царю сохранить в стране существующее положение и продолжать миролюбивую политику, не кажутся царю достаточно убедительными. Камесу одушевлен стремлением освободить весь Египет от ига иноземцев. Очевидно, в данном случае автор этого текста ставит своей целью изобразить «народного героя» Камесу в качестве главного инициатора освободительной войны. «Но эта речь не понравилась его величеству. «Ваша мысль неправильна, и я все же буду сражаться с азиатами... плачет вся страна. В Фивах скажут обо мне: «Камесу — защитник Египта». Дальше описывается ход военных действий, начатых Камесу, несмотря на оппозицию вельмож. Египетское войско, в состав которого [145] входят отряды союзных нубийских племен, движется вниз по Нилу, очевидно, опираясь на довольно значительный флот. Население поддерживает египетскую армию, снабжая ее всем необходимым. Опираясь на эту поддержку населения, Камесу одерживает над гиксосами большую победу, уничтожает их укрепления и захватывает крупную добычу. «Тогда я отправился победоносно вниз по течению, чтобы прогнать азиатов по приказу Амона, который руководится истинными мыслями. Мое храброе войско шло впереди меня, как огненное пламя; вспомогательные войска маджаев были нашими [союзниками]... чтобы уничтожить бедуинов и опустошить их стоянки. Запад и восток доставляли жиры и вино, и войско всюду было снабжено продовольствием. Я послал вперед сильный вспомогательный отряд маджаев, а я остался на страже... чтобы удержать Тети, сына Пепи в городе Нефруи-Си. Я не выпустил его и удержал азиатов. Я провел ночь на моем корабле с радостным сердцем. Когда наступил день, я ринулся на него, как сокол. Когда наступило время «запаха рта», я прогнал его и разрушил его стену и убил его людей. Я заставил его жену спуститься [пленницей] к гавани, и мои воины были подобно львам, нагруженные добычей, стадами, жиром и медом; и они поделили эти вещи с радостным сердцем...».[79] Таким образом, главной целью всего этого исторического рассказа является описание одного из эпизодов войны за освобождение Египта от власти гиксосов и прославление царя Камесу, в качестве одного из героев этой борьбы с иноземцами. Особенно характерны в этом отношении слова царя „В Фивах скажут обо мне: «Камесу — защитник Египта»". Однако окончательная победа над гиксосами была одержана лишь позднее, при первом фараоне 18-й династии, Яхмосе I. Прекрасный исторический документ этой эпохи, автобиография начальника гребцов Яхмоса, сына Иабаны, сохранила описание перипетий этой последней упорной борьбы египтян с гиксосами. В этой автобиографии, высеченной на стенах гробницы Яхмоса в Эль-Кабе, очень кратко описываются важнейшие события его жизни, его подвиги и награды во время последней войны египтян с гиксосами. Очевидно, это был один из последних этапов войны. Центр гиксосского могущества в Египте, город Аварис был осажден египетскими войсками. В осаде Авариса принимали участие египетская пехота и военные корабли. Под стенами Авариса происходили упорные бои на суше, а также на кораблях. Дело доходило до ожесточенных рукопашных схваток. Весьма возможно, что силы сражавшихся были приблизительно одинаковы, а укрепления Авариса достаточно сильны, чтобы долго противостоять атакам египетских войск. Этим, очевидно, объясняется продолжительность осады Авариса, которую Яхмос описывает в следующих словах: «Осаждался город Хат-уарит [Аварис]. Я обнаружил храбрость в пешем [бою] перед лицом царя. Я был назначен на корабль «Сияние в Мемфисе». Сражались на воде, на канале Па-джед-ку около Авариса. Я участвовал в рукопашном бою. Я взял руку. Сообщили об этом [146] царскому вестнику. Пожаловали мне «Золото храбрости». Снова сражались на этом месте. Я снова участвовал в рукопашном бою. Я взял руку. Мне пожаловали «Золото храбрости» во второй раз». Бои под Аварисом, шедшие, возможно, в течение нескольких лет, были прерваны восстанием, происшедшим в Верхнем Египте. Очевидно, аристократические группы, не одобрявшие войны с гиксосами и недовольные военной политикой фиванского царя Яхмоса, подняли против него восстание в южной части страны. Таким образом, свидетельство автобиографии Яхмоса, сына Иабаны, подтверждает характеристику миролюбивой в данных условиях политики египетской аристократии, которая дана в рассказе о подвигах Камесу. В надписи Яхмоса, сына Иабаны, это восстание описано таким образом: «Сражались в этом Египте, находящемся к югу от этого города [Эль-Каба]. И тогда я взял живого пленника. И я спустился в воду. И вот он был взят в плен, как на улице города. [Но] я переправился с ним через воду. Сообщили об этом царскому вестнику. Пожаловали мне золото во второй раз». Однако это восстание лишь отсрочило падение Авариса и разгром гиксосов. Восстание, очевидно, было подавлено. Египетские войска были снова брошены на север, и неприступная твердыня гиксосского могущества в Дельте Нила — Аварис — была взята египетскими войсками. Яхмос, сын Иабаны, в своей автобиографии сообщает о взятии Авариса в очень кратких словах, очевидно, как о событии, хорошо известном. Текст этой надписи в соответствующем месте гласит: «Взяли Аварис. Я взял там в плен одного мужчину и трех женщин, итого четыре головы. Его величество пожаловал их мне в качестве рабов».[80] Взятие Авариса египетскими войсками принудило гиксосов освободить весь Нижний Египет и отступить в Азию. Очевидно, в боях под Аварисом гиксосы потерпели очень большой урон. Небольшое количество пленных, захваченных Яхмосом, указывает на то, что эти бои под Аварисом были чрезвычайно ожесточенными и кровопролитными и что, безжалостно уничтожая врагов, египтяне пленных почти не брали. Но несмотря на очень крупные потери в войсках и хотя все укрепленные пункты гиксосов были взяты египтянами, гиксосам удалось сохранить часть своих войск, сосредоточив их в Палестине. Желая обезопасить Египет от вторичного нашествия гиксосов и окончательно сломить силы вековечного врага Египта, Яхмос во главе египетской армии вторгся в Палестину, перенеся, таким образом, военные действия в Переднюю Азию. К сожалению, у нас нет подробных сведений о том, как протекал этот последнийэтап борьбы египтян с гиксосами. Мы можем лишь предположить, что эта борьба была весьма упорной и египтянам далеко не сразу удалось сломить силы гиксосов в Палестине. Так, в надписи Яхмоса говорится, что южнопалестинская крепость Шарухен была взята египетскими войсками лишь после того, как «осаждали Шарухен в течение шести лет». Добившись решительных успехов в Палестине, Яхмос продвинулся [148] вплоть до Сирии для того, чтобы окончательно сокрушить силы гиксосов. Так, в другой надписи этого времени говорится: «наследственный князь, казначей царя Нижнего Египта, единственный друг царя Яхмос Пен-Нехбет захватил для него в Джахи одного живого пленника и одну руку».[81] Во время этих походов Яхмоса I в Сирию египетские войска не только разгромили силы гиксосов, но и захватили большую добычу. Так, в надписи на скале в каменоломнях Маасара около Турра говорится: «притащили камень при помощи быков, которые его величество захватил во время своих побед над Фенеху».[82] Успешные действия египетских войск против гиксосов в значительной степени задерживались восстаниями, которые неоднократно вспыхивали в Египте и, очевидно, были направлены против Яхмоса и того курса военной политики, который он неуклонно и последовательно проводил в течение своего царствования. Об этих восстаниях сообщает в своей автобиографической надписи Яхмос, сын Иабаны. Первое восстание, упомянутое нами выше, произошло во время осады Авариса. Второе восстание, описанное Яхмосом, произошло после взятия Шарухена. Это восстание тоже было поднято на юге. «Тогда пришел враг с юга. Но судьба приблизила его гибель. Боги юга схватили его. Его величество нашел его в местности Тинт-та-Аму. Его величество захватил его в качестве живого пленника и всех людей его взял в плен. Я захватил в плен двух воинов на корабле врага. Мне было пожаловано пять голов [рабов В. А.] и участки земли, 5 стат пахотной земли в моем городе. То же самое сделано было по отношению ко всем морякам». Наконец, в той же надписи описано и третье восстание, поднятое неким мятежником по имени «Тети-Ан», который по словам надписи собрал вокруг себя «слабых сердцем». Но и это восстание было подавлено. Таким образом, несмотря на недовольство некоторых групп населения военной политикой правительства, стремившегося довести до победного конца войну с гиксосами, окончательно сломить их силы и освободить Египет от их гнета, и несмотря на неоднократные восстания, вспыхивавшие против Яхмоса в южной части страны, Яхмосу все же удалось довести до конца войну с гиксосами и не только изгнать их из Египта, но и сломить их силы в Передней Азии.[83] Крупные успехи, одержанные египтянами во время их войны с гиксосами, до некоторой степени, очевидно, объясняются военным союзом с Критом и помощью, оказанной Критом Египту во время этой войны. Весьма возможно, что гиксосские цари включили в состав своего крупного государства не только Египет, но и Крит. Поэтому интересы Египта и Крита совпадали. Начав войну за освобождение Египта от ига гиксосов, фиванские цари, весьма возможно, заручились военной помощью Крита, заключив с ним союз. Это предположение подтверждается археологическими данными и древнеегипетскими надписями. Так, мы знаем, что во время какой-то крупной, очевидно, политической, катастрофы подверглись разрушению роскошные дворцы Кносса и Феста. А в древнейшем слое нового дворца [148] в Кноссе была найдена крышка алебастрового сосуда с именем гиксосского царя Хиана. Все это как-будто указывает на то, что Крит в XVIII веке до х. э. подвергся опустошительному нашествию и завоеванию со стороны гиксосов. С другой стороны, карнакская надпись Яхмоса I содержит интереснейшие данные относительно союза, заключенного между Египтом и Критом, очевидно, с целью ведения совместной войны против гиксосов. Крупную роль в этом деле сыграла египетская царица Яххотеп, мать фараона Яхмоса, которая, весьма возможно, вышла замуж за царя Крита и потому названа в надписи Яхмоса «Повелительницей берегов Хаунебт». Видная политическая роль царицы Яххотеп особенно подчеркнута в том маленьком гимне в честь царицы, который вставлен в большую официальную надпись фараона Яхмоса I, сохранившуюся на камне, найденном перед 8-м пилоном в южной части храма Амона в Фивах.[84] Текст этого гимна гласит:Глава пятая. Военная политика Египта в эпоху ранней 18-й династии
Завоевание Египта гиксосами, которые вторглись в Нильскую долину из Передней Азии и прочно укрепились в Дельте, не могло не оказать некоторого влияния на дальнейшие судьбы египетской истории. Гиксосы, весьма возможно, организовав довольно крупное государство, присоединили к нему Нижний Египет и построили здесь свою столицу Аварис. Господство гиксосов в северном Египте длилось в течение целого столетия. Из Дельты гиксосы, очевидно, совершали военные набеги в области Верхнего Египта. Иногда во время высшего расцвета своего могущества им удавалось устанавливать свое господство над всей страной. Недаром один из крупнейших гиксосских царей Хиан называл себя «царем Верхнего и Нижнего Египта», «охватывающий [собирающий] страны». И великодержавные тенденции гиксосских царей и длительное их господство в Египте должны были послужить причиной усиления культурных взаимодействий между азиатскими завоевателями и египетским населением. А это, в свою очередь, указывает на некоторые изменения, в развитии древнеегипетской культуры. Таким образом, нельзя говорить, что так называемая гиксосская эпоха была временем полного и абсолютного упадка Древнего Египта. Если высшие представители тысячелетней древней египетской культуры смотрели на гиксосов, как на «прокаженных», «поганых» или «нечистых», как на варваров, то это ни в коем случае не означает, что азиатские завоеватели были диким первобытным народом. Имеются все основания предполагать, что египтяне, несмотря на военный разгром своего государства, сумели сохранить свою культуру; египетский народ сохранил полностью свою жизнеспособность и даже нашел в себе внутренние силы для заимствования у победителей ряда элементов иноземной азиатской культуры. Лошадь, завезенная гиксосами и Египет, была акклиматизирована египтянами в Нильской долине и в значительной степени способствовала развитию транспорта и особенно военного дела. С этого времени в Египте появляется колесница, также, очевидно, заимствованная египтянами у азиатских [151] пришельцев.[1] Колесницы, запряженные конями, используются, главным образом, в военном деле, что дает возможность создать новые боевые колесничные части. Этот новый род войск обладает большой подвижностью и передвигается значительно быстрее, чем прежняя малоповоротливая пехота. Таким образом, фиванские правители и впоследствии цари сумели не только сохранить боеспособность своих войск, но даже использовать новинки военной техники иноземцев. Гиксосское нашествие, конечно, ослабило Египет в хозяйственном отношении. Однако, южный Египет, сохранив политическую независимость, сохранил также до некоторой степени прежний уровень экономики. Ведь не надо забывать, что громадная нильская магистраль и Фаюмский оазис, реорганизованный при фараонах Среднего царства, должны были давать большое количество воды, необходимой для развития оросительного земледелия. Таким образом, основная база аграрного хозяйства Верхнего Египта все еще сохраняла свою действенность. Техника, строительное дело, а также ремесла, в частности художественные, достигшие значительного развития в предшествующую блестящую эпоху Среднего царства, сохранили прежние традиции: ремесленники и мастера еще не утратили своих прежних навыков, своего высокого технического совершенства и умения, выработанного в течение многих веков. Один из гиксосских царей, построивших храм в Аварисе, с гордостью говорит, что он соорудил множество «окованных медью мачт для этого бога», т. е. для Сутеха, в честь которого был, очевидно, воздвигнут этот храм иноземным правителем.[2] Торговля, издавна связывавшая Египет с рядом соседних стран, не только сохранила свое прежнее значение, но даже могла получить некоторое дальнейшее развитие в гиксосскую эпоху. При гиксосах Дельта Нила была включена в большое переднеазиатское государство гиксосов и тем самым должна была теснее сблизиться в торговом отношении с рядом переднеазиатских стран и народов, особенно с Сирией, старинной торговой страной, морские порты которой поддерживали тесные торговые связи с островами Эгейского моря, с Малой Азией и рядом прилегающих континентальных областей. С другой стороны, Верхний Египет, оторванный от Дельты, но сохранивший свою хозяйственную и политическую независимость, должен был сблизиться с прилегающими областями Африки, с их оазисами, а главным образом, с богатой золотоносной Нубией, издавна бывшей важнейшим хозяйственным резервуаром и крупнейшим районом египетской хищнической торговли. К сожалению, недостаток надписей и памятников материальной культуры, а также неразработанность этой проблемы не позволяет нам углубить ее, но следует думать, что дальнейшие исследования прольют более яркий свет на эту темную страницу египетской истории. Недостаточно еще выяснен вопрос и о взаимоотношениях Египта с Критом в гиксосскую эпоху и особенно в царствование Яхмоса. Однако карнакская стэла содержит ряд интересных указаний на укрепление связей между племенами Эгейского моря и Египтом. Так, в текст этой стэлы вставлен маленький гимн в честь египетской царицы «супруги [152] царя Яххотеп», которую автор этой надписи называет «повелительницей берегов Хаунебт». В этой же самой надписи говорится, что Яхмос объединяет не только различные группы египетского населения, но и различные страны подчиняются его власти и даже далекие «Ханебу говорят: «сопутствуем мы ему».»[3] Автор особенно подчеркивает великодержавную политику Яхмоса и среди его союзников в первую очередь упоминает эгейцев; это, конечно, указывает на установившиеся в XVIII—XVI вв. до х. э. довольно тесные и близкие взаимоотношения между Египтом и племенами, населявшими острова Эгейского моря. Это отчасти подтверждается целым рядом памятников материальной культуры и искусства.[4] Гиксосское нашествие ослабило Египет. Пределы египетского государства значительно сократились. Фиванские правители сохранили свою независимость и свою власть лишь на юге, потеряв Дельту и свои владения в Азии. Однако Верхний Египет сумел сохранить хотя бы до некоторой степени свою экономику, сумел обеспечить некоторое функционирование оросительного земледелия, ремесла и даже внешней торговли. Особенно характерны слова египетских вельмож, собранных на совет фиванским царем Камесу. Как говорится в цитированном ранее тексте таблички Карнарвон, эти вельможи, настроенные миролюбиво и не склонные к войне с гиксосами, всячески подчеркивают благосостояние Египта во время гиксосского господства: «...если бы азиаты и дошли до Кузы и все бы показали нам свои языки, то все же мы спокойны в нашем Египте. Элефантина сильна, и середина страны принадлежит нам до Кузы. Самые лучшие ее поля вспахиваются для нас, а наши быки в Дельте. Пшеницу посылают для наших свиней, а наших быков у нас не отнимают... Он владеет страной азиатов, а мы владеем Египтом. Если же они придут и на нас нападут, то мы будем иметь дело с ним».[5] Но особенно существенно, что египтяне сохранили, хотя и в сильно урезанном виде, свое государство, свою хотя и ослабленную государственную независимость, свое народное самосознание и свою культуру. Следует отметить, что к этой эпохе относятся ценнейшие произведения древнеегипетской культуры, ясно свидетельствующие, что, несмотря на иноземное вторжение, египетский народ сохранил свою культурную самобытность, которая нашла выражение в области литературы, искусства и науки. Так, именно к гиксосской эпохе относится текст известного папируса Весткар, содержащий один из интереснейших образцов сказочной литературы Древнего Египта. В этом тексте описываются чудеса, совершаемые египетскими кудесниками при дворе фараонов Древнего царства. Некоторые из этих эпизодов напоминают близкие по сюжетам библейские рассказы, что, наряду с другими фактами, очевидно, указывает на наличие культурных связей между Египтом и Палестиной.[6] Сохранились и некоторые памятники египетского искусства того времени. Хранящаяся в Каирском музее нижняя часть статуи [153] гиксосского царя Хиана является прекрасным произведением монументального искусства, сохранившего художественные традиции великого прошлого. Особенно показательны изящные изделия художественного ремесла этого времени. Среди них выделяются золотые барки из гробницы Камесу, скарабеи царя Хиана, роскошное оружие Яхмоса, наконец, тончайшие украшения и драгоценности царицы Яххотеп [рис. 31], которые могут смело соперничать с лучшими образцами древнеегипетского художественного ремесла [рис. 32]. Наконец, имеются все основания предполагать, что египетские зодчие и в ту смутную эпоху строили во славу египетских и иноземных богов величественные храмы, свидетельствующие о сохранении древних архитектурных форм. Так, мы знаем, что один из Апопи построил в Аварисе храм.[7] Наконец, о сохранении древних форм самобытной египетской культуры говорят и научные трактаты, сохранившиеся в текстах математического папируса Ринд [Британский музей № 10057] и медицинских папирусов Смиса, Херста и Эберса. Папирус Ринд был написан неким писцом Яхмосом в конце гиксосской эпохи, а папирус Эберса при Аменхотепе I. Следовательно, эпоха гиксосов и непосредственно следующая за ней эпоха ранней 18-й династии была временем не упадка египетской культуры, а бережного сохранения великого культурного прошлого, великих достижений тысячелетней культуры египетского народа. Таким образом, народ, экономика и культура Египта выдержали натиск гиксосов. Египтяне нашли в себе достаточно сил для того, чтобы после векового господства изгнать иноземцев из своей страны. Освобождение Египта от гнета иноземцев и объединение всей страны в единое и независимое государство фараоном Яхмосом повлекло за собой быстрый рост хозяйственной жизни, тем более что и ранее были налицо все предпосылки для этого дальнейшего экономического развития. Египет снова ощутил необходимость в добавочной рабочей силе. Рабовладельческое хозяйство экономически крепнущего и растущего Египта нуждалось в новом притоке большого количества рабов, а также в доставке различных видов привозного иноземного сырья, главным образом металла. Таким образом, рост производительных сил властно требовал расширения внешней торговли и тем самым военно-агрессивной политики, теснейшим образом связанной со всем типом рабовладельческого хозяйства и деспотического государства того времени. Поэтому египетские фараоны ранней 18-й династии были принуждены снова вступить на путь завоеваний, продолжая военную политику фараонов 11-й и 12-й династий, времени наивысшего расцвета Среднего царства. Однако на этот раз более быстрый рост экономики и более тесные связи с соседними странами, а также использование культурных достижений соседних народов, наконец, заимствования в области военного дела значительно способствовали более широкому и крупному размаху военной агрессии египетского государства, которое в XVI веке до х. э. стало постепенно превращаться в крупнейшую военную державу. [154] Рис. 31. Оружие царя Яхмоса и драгоценности царицы Яххотеп. Каирский музей. Новое царство. 18-я династия. [155] Рис. 32. Кинжал с именем царя Яхмоса. Каирский музей. Новое царство. 18-я династия. Преследуя гиксосов и стремясь окончательно сломить власть этих «правителей иноземных пустынных стран», Яхмос I вторгся вслед за их отступающими из Египта полчищами в Переднюю Азию. Большинство египтологов, как, например, Масперо, Брэстед или Тураев, изображают этот азиатский поход Яхмоса в качестве «последнего шага в деле освобождения Египта».[8] Брэстед подчеркивает, что «Яхмос преследовал гиксосов к северу от Шарухена и оттеснил их по меньшей мере на безопасное расстояние от границы Дельты».[9] Наконец, Масперо полагает, что причиной этого азиатского похода была либо новая угроза Египту со стороны гиксосов, либо стремление Яхмоса не дать им времени для передышки и лишить их возможности собраться с силами и вновь предпринять наступление против Египта. Все эти предположения вполне правдоподобны, но не полностью доказаны. Конечно, гиксосы еще в царствование Яхмоса представляли довольно значительную и грозную для Египта силу. На это указывает длительность борьбы Яхмоса с гиксосами и в частности длительность осады Авариса. Можно предполагать, что гиксосы оказали сопротивление египетским войскам даже в Палестине. Однако документами этого доказать нельзя, так как в надписи Яхмоса, сына Иабаны, этого en toutes lettres не сказано. Наконец, в источниках мы нигде не найдем указаний, что гиксосы после взятия Авариса грозили Египту новым нашествием. Конечно, нельзя отрицать того, что Яхмос вторгся вслед за отступающими гиксосами в Азию для окончательного их уничтожения. Но установление этого факта, которое мы найдем у большинства историков, не может [156] целиком объяснить крупного исторического значения азиатских походов Яхмоса I. Мы должны признать, что наряду с этим, важной причиной его походов была экономическая необходимость получения из Азии различных видов сырья, необходимость доставки рабов, и, наконец, алчное стремление к захвату добычи, которое всегда лежало в основе большинства войн древних завоевателей. Наконец, возродив и объединив под своей властью древнее египетское государство, Яхмос счел своим долгом возобновить и традиционную завоевательную политику своих великих предшественников, Сенусертов и Аменемхетов времени Среднего царства. К этому его принуждала сила традиции, идеи великодержавия, зародившиеся еще в эпоху Среднего царства, к этому его особенно властно побуждала рабовладельческая аристократия, в значительной степени строившая свое благополучие на военном ограблении соседних стран. Изгнание гиксосов и объединение всего Египта дало возможность Яхмосу I до некоторой степени восстановить былую мощь и прежнюю военную силу египетского государства. Египетский фараон снова начинает осознавать себя не только в качестве владыки «двух стран», т. е. Верхнего и Нижнего Египта, но также в качестве могущественного царя, претендующего на господство над соседними иноземными племенами и странами, и даже отчасти на мировое владычество. Эта ярко выраженная великодержавная идеология ясно звучит в словах карнакской надписи Яхмоса I, найденной перед 8-м пилоном в южной части храма Амона в Карнаке и ныне хранящейся в Каирском музее.[10] В этой надписи сохранился любопытный образец хвалебной песни, своего рода панегирик, составленный в честь могущественного фараона. Автор этой песни называет Яхмоса «царем царей во всех странах», «владыкой лет, подобным его величеству богу Ра», сравнивая его таким образом, с верховным солнечным божеством. В соответствии с этим, Яхмос называется царем, который «правит над всем солнечным миром», к которому «приходят жители юга, севера, востока и запада». Несомненно преувеличивая могущество Яхмоса, льстивый писец не жалеет высокопарных эпитетов, чтобы всячески превознести силу и мощь египетского фараона. Однако наряду с этими торжественными общими фразами, отражающими лишь великодержавные тенденции своего времени, мы найдем в этой надписи и более ясные указания на вполне реальные завоевательные походы Яхмоса в Нубию и в Сирию. Так автор надписи говорит: «Азиаты приближаются к нему боязливыми стопами и стоят в его судебной палате. Его меч в Хентхеннофере.[11] Ужас перед ним — в стране Фенеху.[12] Страх перед его величеством (царит) в стране этой, как перед богом Мином».[13] Нет никакого сомнения, что восстановление военной мощи египетского государства и возобновление завоевательной политики египетскими фараонами произвело сильное впечатление в соседних странах, главным образом в Нубии и в Сирии. Мы имеем некоторые основания предполагать, что Яхмос ранее всего обеспечил свой западный фланг и в некотором отношении свой [157] тыл, установив мирные, а может быть, даже дружеские или союзные отношения с ливийскими племенами, населявшими области, расположенные к западу от Дельты. Это было крайне необходимо, ибо только в таком случае Яхмос мог направить свои главные силы против гик-сосов и, разгромив их в Дельте, начать их преследование в Азии. Если бы Яхмос не обезопасил Египет с этой стороны, он не мог бы развернуть крупных военных операций, предпринятых им впоследствии. В частности, на мирные взаимоотношения Яхмоса с ливийскими племенами указывает тот факт, что дочь египетского фараона носила имя «Яхмос — владычица Темеху».[14] К сожалению, мы располагаем весьма немногочисленными и очень обрывочными сведениями о походах Яхмоса I в Азию. Так, в автобиографической надписи Яхмоса, сына Иабаны, всего лишь в нескольких словах говорится о крупных военных успехах египетского войска в Палестине, Этот сподвижник царя Яхмоса описывает осаду и взятие города Шарухена: «Осаждали Шарухен в течение шести лет, и его величество взял его. Затем я взял пленных там, двух женщин и одну руку. Пожаловали мне «Золото храбрости», дав мне военнопленных в качестве рабов».[15] Судя по этим словам, борьба Яхмоса с азиатскими племенами, возможно, с гиксосами, была упорной и длительной, причем особенно длительной была осада Шарухена, который был, очевидно, большой и сильной крепостью. Берч предполагал, что название Шарухен обозначало Саронскую долину, однако, новейшие исследования показывают, что, очевидно, это предположение Берча неправильно. Название Шарухен встречается в начале Аннал Тутмоса III и в списке Шешонка I, где мы находим название šrh3m. Далее это географическое название мы можем сопоставить с библейским названием , которое встречается в Книге Иисуса Навина в перечне городов и селений колена Симеона. Этот перечень начинается с Вирсавии и кончается Бет-Лаваофом и Шарухеном, «тринадцать городов и их селений». Близкие фонетически географические названия мы найдем и в другом перечне книги Иисуса Навина в форме Шелихим, а также в 1-й Книге Паралипаменон в форме Шаарим . Все эти названия встречаются в перечнях географических названий области Иуды и, очевидно, указывают на довольно плотную заселенность этой местности в данную эпоху, причем одни и те же географические названия продолжали существовать в течение довольно длительного времени, лишь несколько изменяя свою фонетическую форму. Судя по всем этим указаниям, Шарухен, упоминаемый Яхмосом, находился в южной части Палестины, близ северных [158] границ области колена Симеона. Можно думать, что Шарухен находился к северо-востоку от Вирсавии, может быть, около нынешнего Тель-эль-Шериа. Интересно, что добросовестный специалист по библейской географии XVI века поместил Шарухен под названием Sarohen на своей карте Tribus Simeon под № 68 между городами Selim и Sesenna, а на стр. 135 дал краткое примечание «Sarohen civitas Jos. 19».[16] Очевидно, Шарухен был крупным укрепленным городом, возможно, и даже наверно, большим торговым центром и в то же время крепостью, лежащей на большой торговой и военной дороге, шедшей из Египта через Синайский полуостров в южную часть Палестины. Поэтому вполне естественно, что Яхмос, стремясь проникнуть в Палестину, должен был закрепить за собой господство над всем этим важным стратегическим районом, важнейшим центром которого был Шарухен. Несмотря на упорное и длительное сопротивление, Шарухен был после осады взят египетскими войсками. Таким образом, перед египетским фараоном открылась дорога в Палестину и в Сирию. Большинство исследователей, в частности Кормак, в своей специальной работе, озаглавленной «Египет в Азии»,[17] указывает, что Яхмос I после взятия Шарухена двинулся дальше и проник в Финикию, которую египетские надписи этого времени называют Джахи. Однако, очевидно, здесь следует различать два отдельных похода, отделенные один от другого довольно значительным промежутком времени. Характерно, что второй поход Яхмоса в Азию не упоминается в надписи Яхмоса, сына Иабаны, а лишь кратко описывается в значительно более поздней надписи Яхмоса, сына Пеннехбет, в следующих словах: «Я следовал за царем Верхнего и Нижнего Египта Неб-пехтет-Ра правогласным. Я захватил для него в Джахи одного живого пленника и одну руку».[18] Очевидно, эта страна Джахи находилась на финикийском побережье. Стремясь установить морской путь в Сирию и укрепиться на важном в торговом и в военном отношении финикийском побережье, Яхмос предпринимает поход в страну Джахи, чтобы закрепить господство Египта не только в южной Палестине, но и на финикийском берегу. Весьма возможно, что египетское войско, разграбив богатые области южной Финикии, вывезло отсюда большую добычу. Во всяком случае, в надписи на скале в каменоломнях Маасара около Турра говорится, что «притащили камень при помощи быков, которых его величество захватил во время своих побед над Фенеху».[19] На рельефах, сохранившихся от этого времени, имеются интересные изображения обработки и доставки на быках каменных глыб, очевидно, предназначавшихся для постройки большого здания. Упоминание в особой надписи быков, привезенных из Азии, указывает, что добыча, захваченная царем во время второго азиатского похода, была действительно настолько велика, что заслуживала упоминания. Здесь, конечно, наряду с быками были захвачены у покоренных азиатов в большом количестве пленные, обращенные в рабство, и прочие ценности. [159] Изгнав гиксосов из Египта, окончательно сломив их военную и политическую мощь, обезопасив и укрепив северо-восточные границы египетского государства, больше того, закрепив за Египтом некоторое влияние на Синайском полуострове, в южной Финикии и в южных пределах Палестины, Яхмос обратил свое победоносное оружие против южных нубийских племен. Весьма возможно, что наиболее непокорные, независимые и самостоятельные племена Нубии воспользовались борьбой Яхмоса с гиксосами для восстания против власти фараона. Когда главные военные силы Яхмоса были отвлечены на север, в Дельту, и даже втянуты в большой сирийский поход, нубийские племена, возможно, отделились от Египта. С другой стороны, Яхмос должен был не только покарать мятежные племена, но также прочно закрепить за собой господство в богатых областях золотоносной Нубии. Расширение египетского хозяйства и развитие египетской торговли, в частности внешней торговли, главным образом, с Ливией, островами Эгейского моря и с Сирией, требовали закрепления египетского господства в Нубии, древней и важнейшей сырьевой базе египетского государства. Один из наших главных источников по истории царствования Яхмоса, автобиография Яхмоса, сына Иабаны, в которой исторические события расположены в хронологической последовательности, помещает нубийский поход Яхмоса I непосредственно после взятия Шарухена. Следовательно, можно думать, что нубийский поход Яхмоса I был предпринят им вскоре после его первого азиатского похода, который окончился занятием египетскими войсками важного стратегического пункта Шарухена. Верный сподвижник фараона в кратких, но выразительных словах описывает это «нубийское побоище». «После того, как его величество разгромил азиатов ментиу-сатет, он поднялся по реке до Хентхеннофера для того, чтобы уничтожить нубийские племена лучников иунтиу-сетиу. Его величество произвел большое побоище среди них. Тогда там я взял в качестве добычи двух живых людей и три руки. Наградили меня золотом в двойном количестве, дав мне двух рабынь. Его величество поплыл вниз по реке, сердце его — радостно, переполнено мужеством и силой. Он схватил южан и северян».[20] Однако Яхмосу не удалось сразу установить господство Египта даже в областях Нубии, непосредственно прилегающих к Египту. Местные нубийские племена, очевидно, чувствовали себя еще достаточно независимыми, чтобы оказывать упорное сопротивление египетским войскам. К сожалению, соответствующие места из автобиографий Яхмоса, сына Иабаны, слишком неясны и кратки для каких-либо твердых выводов. Однако в этом важном документе ясно говорится, что «появился враг на юге» и «боги юга схватили его». Начальник моряков Яхмос с гордостью рассказывает о разгроме южных врагов египетского фараона около Тинт-та-Аму.[21] Судя по тому, что враг и все его люди были взяты в плен, этот мятеж южных, возможно, нубийских племен, был организован каким-нибудь египетским аристократом или местным правителем, который сделал неудачную [160] попытку поднять против Яхмоса южан. Однако когда Яхмосу удалось захватить в плен вождя повстанцев, то местные племена, потеряв свое временное руководство, сдались на милость победителя. Характерно, что Яхмос не сообщает в своей надписи имени вождя восставших.[22] Может быть, это сделано им с целью предать это имя мраку вечного забвения.[23] Объединение всего Египта в единое и независимое государство, изгнание гиксосов, завоевательные походы в Финикию и в южную Палестину, а также в Нубию дали возможность фараону Яхмосу усилить египетское государство и возобновить наряду с традиционной завоевательной, столь же традиционную строительную политику своих предшественников. На это указывают две надписи, высеченные на стенах каменоломни в Маасара около Турра неподалеку от Каира. В этих надписях видный государственный чиновник «хранитель царской печати, единственный друг царя и главный казначей Нефер-перет» сообщает об открытии новых каменоломен в 22-й год царствования Яхмоса I: «Открыты были новые каменоломни. Добыт был хороший белый камень для храмов на миллионы [лет] для храма Пта, прекрасного бога Амона в южной части Фив, для всех памятников, воздвигнутых ему его величеством. Притащили камень при помощи быков, которые его [величество захватил во время своих побед над] Фенеху».[24] Военно-грабительские походы, предпринятые Яхмосом в Финикию и Палестину, снова наполнили сокровищницу фараона золотом, серебром и прочими ценностями, вывезенными из соседних стран в виде добычи и дани. В большой карнакской надписи подробно перечисляются богатые дары Яхмоса фиванскому храму Амона, очевидно, заново отстроенного и заново снабженного новой и роскошной утварью по приказу царя. Длинный перечень, содержащий подробное перечисление различных золотых и серебряных предметов, а также прочих ценных вещей, характеризует особую заботу, проявленную царем в деле украшения и обогащения фиванского храма. Очевидно, царь чувствовал необходимость передать часть захваченных благодаря войнам богатств сильному фиванскому жречеству. В этой надписи мы читаем: «Приказал его величество соорудить памятники для своего отца Амона-Ра: большие ожерелья из золота с большими розетками из настоящего лазурита, печати из золота, большие кувшины из золота, кувшины немеет и хесет из серебра, столы из золота, жертвенники из золота и серебра; сосуд для двойника из золота и подставка для него из серебра; плоский сосуд из серебра: сосуды немес из красного гранита, наполненные мазями; большие ведра из серебра, окаймленные золотом [с ручками] из золота; арфу из черного дерева, украшенную (?) золотом. Приказал его величество построить большой корабль «Начала реки» — «Усерхетамон» — имя его, из нового кедра лучшего с террас для того, чтобы совершать [в нем хорошие] путешествия [на Новый год]... Я соорудил колонны из кедра...».[25] [161.] Вместе с богатствами, с награбленной добычей и тяжелой данью в Египет стали все шире и глубже проникать иноземные влияния, главным образом, из древних и культурных государств Передней Азии и Эгейского бассейна. На это указывают некоторые памятники материальной культуры времени царствования Яхмоса, в частности его роскошное и драгоценное оружие и золотые украшения, относящиеся к тому же времени. На богато украшенной боевой секире с именем царя Яхмоса сохранилось изображение переднеазиатского грифона рядом с традиционной древнеегипетской сценой царского триумфа. Так, восстановление великодержавной политики египетского государства сочеталось с одновременным проникновением в Египет довольно значительных иноземных влияний. Но несмотря на роскошь, на ценность и высокое художественное совершенство золотых изделий и драгоценностей, относящихся к периоду царствования Яхмоса I, нельзя все же преувеличивать культурного расцвета того времени. Ведь Египет только начинал выходить на арену широкой международной политики, лишь постепенно выдвигаясь на одно из первых мест среди государств передней Азии. К сожалению, от этой эпохи сохранилось довольно мало памятников. Так, в Британском музее, в одном из крупнейших мировых музеев, где хранится ценнейшая коллекция египетских древностей, мы можем отметить лишь очень небольшое количество твердо датированных вещей царствования Яхмоса. Среди них следует указать на большой массивный алтарь из гранита, посвященный храму Амону-Ра в Карнаке самим царем, далее голову царской жены Нофрет-ари, другую голову статуи, изображающей ту же царицу, «главную царскую жену и владычицу двух стран», ушебти царя и, наконец, стэлу судьи Пен-Амона, на которой изображен умерший судья и «великая жена царя, владычица двух стран Яхмос — Нофрет-ари правогласная».[26] Несмотря на длительное царствование, Яхмос еще не смог, опираясь на эксплоатацию как местного египетского населения, так и завоеванных и разграбленных соседних стран, оставить после себя столь же пышную и прочную память, как его преемники, которые продолжали его завоевательную политику. Однако Яхмос был первым, кто начал эту новую эру завоеваний. Жречество, входившее в состав высшей рабовладельческой аристократии, очевидно, поддерживало внешнюю политику царя. По крайней мере усердный жертвователь храмам был объявлен богом, и его культ совершался даже в значительно более позднее время.[27] В царствование Яхмоса I Египет превращается в сильное рабовладельческое государство. Объединение и укрепление внутренних ресурсов в руках централизованного правительства способствует расширению внешней агрессии и дальнейшему развертыванию военной политики. Ничто не может удержать египетских фараонов этого периода от завоевательных походов против давних врагов Египта — темнокожих нубийцев «подлой страны» Куш, ливийцев северной Африки и западных областей и многочисленных азиатских племен, перед силой которых египетские правители часто испытывали [162] страх, богатствам которых они жадно завидовали и которых они всегда остро ненавидели, как своих самых опасных противников. Рис. 33. Стэла с изображением фараона Аменхотепа I, держащего левой рукой иноземного пленника. Лувр. Поэтому вряд ли можно думать, что миролюбивый характер какого-либо фараона или стремление еще больше укрепить внутренние силы страны могли содействовать развитию мирной политики Египта в этот бурный и грозный период египетской истории, когда агрессивно настроенный правящий класс рабовладельческой аристократии толкал правительство на все новые и новые завоевания, обрекая страну на все тяготы военного времени. Поэтому нельзя согласиться с норвежским историком Либлейном, который полагает, что преемник Яхмоса, Аменхотеп I обладал миролюбивым характером и помимо того должен был заботиться о восстановлении порядка в стране после иноземного господства.[28] Источники не дают нам никаких оснований говорить о «миролюбивом характере» Аменхотепа I. Памятники нередко изображают его в традиционной позе воинственного фараона, поражающего своих врагов в той обычной сцене триумфа [рис. 33], которая сохраняла свое политико-сакральное значение со времен глубокой древности. Этим самым как бы наглядно указывалось, что [163] Аменхотеп I считал необходимым продолжать завоевательную политику предшествующего периода.[29] Едва ли в его царствование еще остро чувствовалась необходимость в установлении внутреннего порядка в стране после смут, которые происходили в период гиксосского завоевания. Ведь Яхмос царствовал свыше 20 лет, так что в его царствование объединенный Египет снова смог превратиться в сильное и сплоченное государство, как я старался показать выше. Наконец, если надписи того времени сохранили мало сведений о его военных походах, то нельзя все же говорить о «миролюбивом характере» фараона. В данном случае применять argumentum ex silentio было бы по меньшей мере неосторожным. Ведь многие надписи и документы этого времени могли безвозвратно исчезнуть, а многие, может быть, еще до сих пор не вскрыты заступом археолога. Однако все же сохранились некоторые довольно ясные свидетельства, несомненно, указывающие на военные походы Аменхотепа I. Так, Яхмос, сын Иабаны, служивший в египетском военно-речном флоте еще при Яхмосе I, описывает поход Аменхотепа I в Нубию. Он рассказывает в своей автобиографии, как «царь Верхнего и Нижнего Египта Джесер-ка-Ра (Аменхотеп I) правогласный» «отправился вверх по реке в страну Куш, чтобы расширить пределы «Черной страны» [Египта]. Его величество захватил в плен нубийского иноземца (букв. лучника —иунти-сети, т. е., очевидно, вождя нубийских племен лучников. В. А.) среди его войска». Описывая далее разгром нубийских полчищ египтянами, Яхмос, сын Иабаны, с гордостью говорит, что египтяне часть нубийцев взяли в плен, а часть уничтожили. Заслугу этой победы египетский командир отчасти приписывает самому себе, так как, по его словам, он во время этого похода был «во главе нашего войска». Яхмос далее рассказывает, как храбро он сражался, как он лично взял пленников, представил их царю и был награжден царем за свою доблесть и назначен «воином правителя». Разгромив нубийцев, египтяне, по словам Яхмоса, «преследовали его (т. е. нубийского правителя В. А.) людей и его скот».[30] Этот краткий, но выразительный полурассказ, полуотчет о нубийском походе Аменхотепа I вскрывает завоевательный и агрессивный характер внешней политики Аменхотепа. Царь предпринимает поход против Нубии для того, чтобы «расширить пределы Черной страны», т. е. чтобы завоевать богатые области Нубии, издавна привлекавшие к себе взоры египетских завоевателей, в частности фараонов Среднего царства, которые вели упорную борьбу за завоевание Нубии. Во всяком случае этот поход Аменхотепа I далеко превосходил размеры карательной экспедиции или разбойничьей razzia. Египетские войска преследуют бегущих нубийцев и их скот, захватывают пленных и, возможно, берут богатую добычу. Брэстед с некоторым основанием полагает, что во время этого похода Аменхотеп I достиг области 2-го нильского порога. Это доказывается тем, что Яхмос в своей надписи говорит, что он доставил фараона в Египет от водохранилища Верхней страны. С другой стороны, это подтверждает и нахождение надписи, помеченной 8-м годом царствования Аменхотепа I, на скале около острова [164] Уронарти, недалеко от Семнэ, т. е. именно там, где фараоны Среднего царства создали укрепленную пограничную линию, использовав для этой цели нильские пороги и построив здесь ряд мощных укреплений.[31] Нубийский поход Аменхотепа I был достаточно крупным, чтобы сохраниться в памяти его современников. Он упоминается не только в надписи Яхмоса, сына Иабаны, но и в надписи Яхмоса Пен-нехбета, который, правда, кратко, но все же достаточно ясно сообщает, что он «следовал за царем Верхнего и Нижнего Египта Джесер-ка-Ра, правогласным» и «взял в плен для него в стране Куш одного живого пленника».[32] Наконец, в надписи некоего «Великого чистого жреца Амона в Фивах, писца у врат храма Амона Пентаурта» мы находим своеобразный титул фараона «Владыки двух стран Джесер-ка-Ра, владыки сияния Аменхотепа в стране Карай, благого бога». Имеются все основания предполагать, что эта область Карай находилась на далеком юге, очевидно в Нубии.[33] После похода в Нубию Аменхотеп I был принужден совершить военный поход против ливийских племен. Трудно точно установить дату этого похода. Можно предполагать, что этот поход в Ливию Аменхотеп I совершил, очевидно, после своего похода в Нубию. По крайней мере, Яхмос Пен-нехбет в своей автобиографии описывает сперва нубийский поход, а потом поход в Ливию. Так как авторы египетских автобиографий обычно придерживались строго хронологического порядка в своих повествованиях, то, очевидно, и в данной автобиографии эти походы Аменхотепа I описаны в хронологической последовательности. К сожалению, мы имеем очень мало сведений об этом походе. Мы знаем из надписи Яхмоса сына Пен-нехбета, что этот египетский военный командир «служил царю Джесер-ка-Ра правогласному» и что он «взял в качестве добычи для него к северу от Иаму-кехек три руки».[34] Эти ливийские племена Иаму-кехек, весьма возможно, обитали в местности, расположенной к западу от Дельты, может быть, в пустынных районах, прилегающих к оазису Юпитера Амона, как предположил Бругш, сопоставивший племенное название Иаму-кехек с греческим названием племени Иобакхов, упомянутым у Птолемея.[35] Некоторые историки, как Эд. Мейер, очевидно, основываясь на скудости сохранившихся сведений о военных походах Аменхотепа I против ливийских племен, указывают, что «как правило, здесь царил мир».[36] Однако трудно с этим согласиться, так как применение argumentum ex silentio и в данном случае следует считать необоснованным. Аменхотеп I совершенно так же, как и последующие египетские фараоны, принужден был вести военную и ярко выраженную агрессивную политику по отношению ко всем соседним племенам, включая ливийцев. Этого требовала создавшаяся международная обстановка, этого требовало египетское рабовладельческое хозяйство, нуждавшееся в постонной доставке рабов, сырья и добычи, этого требовала рабовладельческая аристократия, видевшая в войнах главный источник своего обогащения. [165] Несколько преуменьшая значение военной деятельности Аменхотепа I, историки обычно изображают его царствование в качестве мирного периода затишья военной агрессии египетского государства. Так, Кормак, посвятивший специальную монографию взаимоотношениям между Древним Египтом и Сирией, пишет: «Памятники Аменхотепа I, сына и преемника Яхмоса, не содержат в себе указаний на то, что какой-либо сирийский поход был предпринят в его дни».[37] Однако это не совсем правильно. В автобиографии архитектора Инени описываются крупные постройки, предпринятые Аменхотепом I, и в перечне материалов, использованных для этой цели упоминается «бронза и азиатская медь», очевидно, привезенная фараоном из Сирии в качестве добычи, захваченной во время сирийского похода.[38] Его преемник Тутмос I в своей надписи указывает, что его владения простираются вплоть до Евфрата. Однако, насколько известно, эта надпись Тутмоса I относится к тому времени, когда Тутмос I еще не совершал столь крупных завоеваний в Азии. Отсюда можно сделать вывод, что, очевидно, эти завоевания были сделаны в Азии его предшественником, т. е. Аменхотепом I.[39] Крупные завоевательные походы Аменхотепа I дали ему возможность присоединить к Египту довольно обширные области. Так, например, к Египту была присоединена довольно значительная часть Нубии, которая при Аменхотепе I была соединена с южными областями Египта в один большой административный округ. С целью наилучшей организации этих вновь присоединенных областей, а также для того, чтобы систематически эксплоатировать их естественные богатства и в то же время держать в повиновении местные нубийские племена, завоеванные нубийские области были соединены с южными номами Верхнего Египта и во главе всего округа был поставлен особый высокий чиновник, получивший титул «царского сына Куша и начальника южных областей». О жизни и деятельности одного из таких сановников, некоего Гормина, мы узнаем из его надписи, в которой он сообщает, что он «провел многие годы в качестве главного начальника Нехена [Гиераконполя]» и «приносил его дань к Владыке Двух стран». С гордостью рассказывает он, что он «достиг преклонных лет в Вавате, будучи любимцем своего господина». Он «ежегодно приходил на север к царю с данью для него».[40] Либлейн вполне справедливо предполагает, что Гормин еще до нубийского похода Аменхотепа I мог занимать должность номарха Нехена и именно поэтому был назначен царем на должность вновь образованного большого округа, в состав которого вошли присоединенные к Египту нубийские области и главным городом которого был объявлен Нехен.[41] Богатая добыча, захваченная Аменхотепом I во время его завоевательных походов, дань, наложенная на покоренные соседние племена, и эксплоатация богатых областей, присоединенных к Египту, в частности богатейших золотоносных районов Нубии дали возможность фараону продолжить строительную деятельность своего предшественника во славу египетских богов, строя в честь них храмы, воздвигая им памятники и щедро одаряя их храмы и их жрецов. В Нубии, в [166] горах Ибрим, Аменхотеп I приказал высечь пещеру, посвященную богине Сатит, одной из богинь нильских порогов. В его царствование систематически эксплоатировались каменоломни в Сильсиле. При его гробнице в западной равнине была построена часовня, а в Карнаке были воздвигнуты монументальные храмовые ворота и колоссальная статуя. Наконец, в Омбосе было сооружено несколько помещений из белого туррасского известняка.[42] О довольно значительной строительной деятельности Аменхотепа I повествует в своей автобиографической надписи придворный царский зодчий Инени в следующих словах: «Аменхотеп I, он воздвиг в качестве своего памятника для своего отца Амона, владыки Фив [Несут-тауи], соорудив для него большие ворота [высотой] в 20 локтей у двойного фасада храма, из белого айянского известняка, которые сын солнца Аменхотеп, живущий вечно, сделал для него».[43] Можно предполагать, что Инени в данном случае описывает как раз те ворота в южной части Карнакского храма, которые были обнаружены под более поздней кладкой. Это тем более вероятно, что на это уже более ясно указывают дальнейшие слова в надписи того же Инени: «Аменхотеп I воздвиг в качестве своего памятника для своего отца Амона, владыки Фив [Несут-тауи], построив его дом, воздвигнув его храм, соорудив южные ворота, построенные высотой даже в 20 локтей из прекрасного белого известняка...»[44] «...его двери были сделаны из меди, выделанной в виде одного куска: отдельные его части были сделаны из электрума. Я наблюдал за тем, что сооружал его величество... бронза, азиатская медь, нагрудные украшения, сосуды, ожерелья. Я был начальником всех работ, все должности были под моим наблюдением...».[45] Как предполагает Брэстед, этот роскошный храм Амона, описанный Инени, главным строителем фараона Аменхотепа, есть не что иное, как заупокойный храм Аменхотепа I, обнаруженный Шпигельбергом в 1896 г. в Дра-абу-ен-Негга в западной части Фив. Очевидно, это были крупные и заметные для того времени постройки, может быть, связанные с первым праздником хеб-сед, т. е. тридцатилетним юбилеем царя.[46] Памятники изобразительного искусства того времени сохранили образ царя-воителя, победителя иноземных врагов и покорителя соседних стран и племен. Характерна маленькая деревянная стэла, изданная Розеллини и описанная Масперо. На ней изображен Аменхотеп I, заносящий свой меч над поверженным иноземным врагом.[47] На деревянных стэлах Британского музея и Лувра сохранились любопытные варианты этой традиционной сцены царского триумфа. В одном случае художник изобразил царя на своей колеснице, на другом памятнике фараон сжимает в своих руках двух полузадушенных иноземцев, наконец, царь повергает мощным ударом наземь захваченного врага. Описывая эти типичные сцены царского триумфа, сохранившиеся от времени царствования Аменхотепа I, Масперо полагает, что не следует переоценивать значения этих трафаретных изображений, которые [167] лишь чисто внешним образом фиксируют воинственность царя, создавая своего рода обманчивую видимость («Се sont là de simples apparences bslliqueuses aux quelles il est prudent de ne point se laisser tromper»).[48] Я уже указывал, что, с другой стороны, мы не имеем никаких оснований недооценивать захватнического характера военных походов Аменхотепа I против нубийцев, азиатов и ливийцев, так как на это самым недвусмысленным образом указывают подлинные документальные надписи его времени. У нас имеются все основания предполагать, что Аменхотеп I сделал энергичную попытку возобновить великодержавную завоевательную политику своих великих предшественников времени Среднего царства. Подобно им, он претендовал на политическое влияние в Сирии, изображая себя в качестве победителя иноземных племен и, возможно, совершая походы в Азию. Подобно им, он начал строительную деятельность в Фивах, в Карнаке и в Дейр-эль-Бахри. Подобно им, он заботился о развитии изобразительного искусства, стремясь увековечить свой образ завоевателя и обожествленного правителя в произведениях искусства, порой высокого художественного совершенства. Так, государственная власть, следуя древней традиции, использует формы искусства и религии для укрепления авторитета царя и царской власти с целью оправдать политику захватнических войн и упрочить классовый строй, основанный на рабовладельческой эксплоатации. Эта близость идеологии времени Аменхотепа I к эпохе Среднего царства, может быть, сознательно, особенно резко подчеркивается тем, что строительная и художественная деятельность египетских мастеров времени Аменхотепа I особенно близко примыкает к деятельности египетских зодчих и художников предшествующего периода расцвета Египта. Как обнаружили раскопки Нью-Йоркского музея изящных искусств в 1923—1924 гг., Аменхотеп I построил маленький храм в Дейр-эль-Бахри, т. е. именно там, где фараоны Среднего царства построили одно из замечательнейших сооружений своего времени, знаменитый заупокойный храм с колоннадами и пирамидообразной надстройкой. Во время американских раскопок под двором храма Хатшепсут были найдены подлинные фундаменты маленького храма, построенного фараоном Аменхотепом I и царицей Нофрет-ари. Тут же были найдены и кирпичи с их именами, которые были впоследствии использованы для других построек, а также вотивные предметы этого времени. Из Дейр-эль-Бахри происходит далее прекрасная статуя фараона Аменхотепа I, изображенного в виде Озириса, а также верхняя часть стэлы с изображениями Аменхотепа I и фараона Среднего царства Ментухотепа Небхеру-неб-Ра, что особенно резко показывает стремление Аменхотепа I подчеркнуть свою тесную связь с царями Среднего царства. Оба этих ценнейших памятника времени ранней 18-й династии ныне хранятся в Британском музее.[49] Не менее характерно и то, что гробница Аменхотепа I была воздвигнута в Дра-абу-ен-Негга среди гробниц фараонов 11-12-й династий, как видно из текста папируса Аббот.[50] Как предполагает Масперо, эта гробница [168] Аменхотепа имела форму мастабы-пирамиды, воспроизводя тем самым тип гробницы Ментухотепа в Дейр-эль-Бахри. Наконец, нельзя не отметить и тех тесных связей, которые соединяют статуарное искусство времени Аменхотепа I с искусством Среднего царства. В этом отношении особенно типичны прекрасная туринская статуэтка Аменхотепа I[51] и каирская статуя того же царя[52] и голова колосса во дворе обелиска в Карнаке.[53] Тщательный стилистический анализ этих статуй показывает, что художники времени Аменхотепа I в своем творчестве были еще прочно связаны с художестве иными традициями предшествующего периода, хотя в произведениях их мастерства постепенно начинают пробиваться элементы нового стиля, характеризующего искусство Нового царства. Все это указывает на то, что идеология времени царствования; Аменхотепа I, весьма возможно, вполне сознательно, тесно смыкалась с идеологией времени Среднего царства. Идеология в данном случае помогала рабовладельческой деспотии внушать массам в зримых образах мысль, что новое египетское государство, полностью оправившееся после гиксосского завоевания и острой социальной борьбы, снова возобновляет завоевательную политику царей времени Среднего царства. Так, уже в царствование Аменхотепа I были созданы материальные, политические и моральные основы для дальнейшего развертывания военно-захватнической политики, которая получила уже значительно больший размах в царствование Тутмоса I. Судя по надписям этого времени, Египет при Тутмосе I выступает на арену широкой международной политики и крупных завоеваний в качестве могущественного великодержавного государства, претендующего на видное и влиятельное положение не только в Палестине Финикии и в Сирии, но и в сопредельных с ними странах Передней Азии, а также в районе Эгейского моря. Очевидно, сила египетского оружия дала себя чувствовать в странах Передней Азии. Опираясь на многочисленное и сильное войско, овладевшее передовой боевой техникой того времени, египетский фараон претендует уже не только на «расширение границ» Египта, но и на господство во всех странах, «которые окружает солнце», т. е. на мировое господство. Так полностью оформляется в этот период египетской истории великодержавная идеология и великодержавная политика египетского государства, которые в конечном счете привели к истощению сил египетского народа, а также к дальнейшему упадку и крушению египетского государства. Четко и образно формулируется эта великодержавная политика египетского государства в томбосской надписи, высеченной на скалах острова Томбос близ 3-го нильского порога. В этой надписи возвещается о нубийском походе Тутмоса I, о его победах в Нубии и о постройке крепости на острове Томбос для защиты южных границ Египта. И вместе с тем в этой надписи торжественно провозглашается великодержавная политика, которая при Тутмосе I достигает значительной зрелости и значительного напряжения. Автор в следующих словах описывает могущество фараона: [169] «...в качестве верховного правителя двух стран, чтобы править над тем, что окружает бог солнца, над югом и севером в качестве правителя уделов Гора и Сэта, объединителя двух стран. Он сел на престол Геба, облекшись сиянием двух корон юга и севера, посохом своего величества. Он завладел наследством своим. Он опустился на престол Гора для того, чтобы расширить пределы Фив и территорию Хафтет-хер-Небес,[54] чтобы племена хериуша и иноземцы работали для них. Бог чувствует отвращение к племенам ханебу. Пойманы племена акбет. Южане приходят вниз по реке, северяне приходят вверх по реке, все страны соединяются, чтобы принести свою дань благому богу, извечному Аа-хепер-ка-Ра, живущему вечно, могучему Гору, владыке двух стран... Племена хериуша, начальники их племен приходят к нему, падая на землю. Внутренние племена соседних стран посылают к нему, преклоняясь перед находящейся на его челе владычицей змеей».[55] Правящий класс рабовладельческой аристократии, заинтересованный в развитии рабовладельческого хозяйства, всячески стремился к расширению завоевательной политики. Поэтому великодержавная идеология и военно-захватническая политика египетского государства, претендующего на мировое господство, торжественно провозглашается с высоты престола. Эти идеи проповедуются упорно и настойчиво, они приобретают устойчивую, почти стандартную форму, которая находит свое внешнее выражение в строго установленной, напыщенной и часто однообразной фразеологии. Так, в надписи высокого чиновника времени Тутмоса I, придворного царского архитектора, который носит пышные титулы «князя, начальника житницы Амона, начальника работ в Карнаке» мы находим краткую и яркую характеристику военного могущества египетского фараона: «... благой бог, сокрушающий нубийские племена сетау, владыка могущества, уничтожающий азиатские племена ментиу. Он установил границу свою у «Рога земли» и болот Кебех... Племена хериуша приносят свою дань, подобно податям юга и севера. Отправляет его величество ее в Фивы, отцу своему Амону ежегодно».[56] В этой надписи уже ясно указывается, что иноземные племена хериуша, вносящие дань, как полузависимые племена, приравниваются полностью к подданным фараона, которые платят ему ежегодную подать. Таким образом, египетское государство включает в свои пределы, в качестве полностью завоеванной и целиком подчиненной фараону страны, области, населенные «жителями песков» — хериуша. Характерно в данном отрывке и указание на то, что эту дань фараон передает в фиванский храм Амона. Очевидно, уже в эту эпоху жречество начинает постепенно превращаться в могущественную высшую группу рабовладельческой аристократии, которая активно участвует в эксплоатации завоеванных стран. Получая значительную часть военной добычи, жрецы Амона полностью поддерживали завоевательную политику египетского государства этого времени. [170] Особенно характерно во всех этих текстах указание на то, что Тутмос I расширил границы Египта, тем самым превратив Египет в сильнейшую страну. Об этом читаем мы и в абидосской надписи, в которой Тутмос I перечисляет все, что он сделал для египетских богов, храмов и жрецов, в частности для храма Озириса в Абидосе. Великодержавная политика Египта определяется в кратких, но ярких словах этой надписи: «Я установил границы «Любимой страны» [Египта] до [тех пределов], которые окружает солнечный диск. Я сделал сильными пребывающих в страхе. Я отвратил зло от них. Я поставил Египет превыше всякой страны...».[57] Таким образом, в этих словах ясно звучит претензия египетского государства установить мировое господство, сделав Египет первым, высшим и господствующим государством среди всех известных тогда государств. Великодержавная политика Египта находит свое выражение в резко выраженной завоевательной политике. Тутмос I поэтому особенно гордится своими завоеваниями, которые привели к «расширению границ» страны. На это отчетливо и определенно указывается в следующих словах томбосской надписи: «(Он) взял границы земли в свое владение. (Он) сокрушил обе крайние части ее своим могучим мечом, ища сражения, но не нашел никого, кто противостал бы ему. Он проник в долины, которых [его царственные] предки не знали. Не видели их те, которые носили двойную диадему коршуна и змеи... Южная граница его достигает до этой земли (Нубии), северная же до перевернутой воды, которая течет вниз по течению реки, идя вверх по течению. (Подвластны) ему острова великого круга (океана), вся земля — под его ногами».[58] Таким образом, весь мир, известный египтянам того времени, казалось, преклонился перед мощью египетского фараона. Очевидно, уже его предшественник Аменхотеп I во время своего азиатского похода достиг берегов Евфрата, текущего на юг, что особенно удивляло египтян, привыкших к тому, что их Нил течет на север. Во время своего нубийского похода Тутмос I установил границу Египта далеко в южных пределах Нубии. Наконец, и острова Эгейского моря принуждены были признать первенство Египта, державшего в своих руках важные порты и побережье Сирии и владевшего довольно значительным флотом, который, очевидно, был принужден поддерживать флот сирийских прибрежных государств. Таким образом, Египет действительно превратился в сильнейшее военное государство того времени, которое господствовало в северо-восточной Африке, в Палестине, в Финикии, Сирии, а также в восточной части Средиземного моря. Широковещательные слова надписей не были пустым бахвальством. Документальные надписи совершенно точно указывают, как далеко на самом деле были раздвинуты границы египетского государства в эту эпоху. Так, в Анналах Тутмоса III указывается, что Тутмос III во время похода в Азию поместил свою надпись на берегу Евфрата около надписи своего отца, царя Верхнего и Нижнего Египта Аа-хепер-ка-Ра (Тутмоса I).[59] А другая надпись, находящаяся на острове Арко, ясно [171] указывает, что Тутмос I во время своего похода в Нубию спустился на сорок миль к югу от 3-го нильского порога.[60] Таким образом, Тутмос I действительно не только продолжил завоевательную деятельность своих великих предшественников времени Среднего царства и своих преемников, первых фараонов 18-й династии, но и во многом их превзошел. Благодаря его завоеваниям, в состав египетского государства была включена большая и плодородная область Донгола «вплоть до страны Карай» (т. е. Напаты) и до местности, которую образные египетские надписи называют «Рогом земли». Весьма возможно, что под этим названием египтяне понимали совершенно пустынную и скалистую местность, которая тянется на протяжении 25 миль там, где Нил пробивается через район 4-го порога.[61] Некоторые надписи, сохранившиеся от времени царствования Тутмоса I, позволяют нам иногда в общих чертах, а иногда и с отдельными подробностями восстановить картину его военных походов в Нубию и в Сирию. Значительно лучше известна нам завоевательная деятельность Тутмоса I в Нубии,так как об этом повествуют одновременно несколько надписей: автобиография Яхмоса, сына Иабаны, и Яхмоса Пен-нехбета, сведения которых подтверждаются и иллюстрируются документальными данными официальных надписей в Томбосе, на острове Сехель и между Махатта и Ассуаном. Наиболее подробные сведения об этом походе сохранились в автобиографической надписи Яхмоса, сына Иабаны. Этот преданный слуга фараона, который всю свою жизнь прослужил в военно-речном Нильском флоте, сражаясь под знаменами трех фараонов, очевидно, уже в конце своей долгой жизни принимал участие в походах Тутмоса I. Он сообщает, что царь двинулся вверх по реке, направляясь в местность Хентхен-Нофер. Целью этого похода, по словам Яхмоса, было намерение царя «заставить раскаяться за военные действия в горных странах и покарать за нападения в горной области». Однако вряд ли это было истинной целью этого похода; это был скорее повод, приличное внешнее обоснование, которое дало возможность египетскому правительству объявить этот разбойничий поход в качестве оборонительного, имевшего своей целью защитить мирное население Нубии от постоянных налетов жителей пустынных гор. На самом деле, истинной целью этого нубийского похода Тутмоса I было завоевание всей Нубии с целью эксплоатации ее естественных богатств, а также захват добычи и рабов. И об этом достаточно ясно говорится в следующих словах той же самой надписи: «Были приведены их люди в качестве живых пленников. Его величество поплыл вниз по реке, (зажав) все страны в своем кулаке».[62] Яхмос Пен-Нехбет в своей автобиографической надписи, крайне сжатой и лаконичной, подчеркивающей лишь самое важное, также отмечает единственно существенный для рабовладельцев того времени факт захвата «живых пленников», обращавшихся в рабство. «Я захватил для него (царя. В. А.) — пишет Яхмос — двух живых пленников в стране Куш, помимо живых пленников, которых я доставил из страны Куш, не считая их».[63] [172] Брэстед этот отрывок переводит: «beside three living prisoners, whom I brought off in Kush without counting them».[64] Однако в тексте не имеется никаких данных для того, чтобы обычный знак множественного числа принять за идеографическое начертание слова «три», которое могло бы быть обозначено фонетически. Не обосновано Брэстедом также и то толкование, которое он дает фразе «не считая их». Брэстед полагает, что это были пленники, которые не были включены в официальный подсчет (not included in the official count). Брэстед в данном случае дает слишком расширительное и произвольное толкование текста. Гораздо проще и правдоподобнее предположить, что Яхмос Пен-Нехбет имел в виду лишь то, что он доставил столько пленных, что не мог их даже подсчитать или, как у нас говорят, «без счета». Это предположение подтверждается словами соответствующего места из надписи Яхмоса, сына Иабаны, в котором о том же самом походе говорится, что в результате этого похода «их народ был доставлен в качестве живых пленников», т. е. все данное нубийское племя было обращено в рабство.[65] Очевидно, действительно этот нубийский поход Тутмоса I окончился полным разгромом нубийских племен. Яхмос, сын Иабаны, описывая этот поход, в образных выражениях рисует победу Тутмоса I. По его словам, царь был разгневан, как пантера, и сам метнул первое копье, которое застряло в теле поверженного врага, очевидно, вождя нубийского племени. Возвращаясь обратно в Фивы, царь приказал повесить на своем корабле тело убитого нубийского вождя вниз головой для устрашения всех непокорных врагов Египта.[66] В официальной томбосской надписи мы найдем подтверждение этого рассказа. Автор надписи в ярких словах повествует о блестящей победе Тутмоса I над нубийскими племенами и описывает опустошительные результаты этого грабительского и завоевательного похода египтян в Нубию. Египетское войско, по словам автора, полностью разгромило нубийцев и предало всю страну огню и мечу. Повторение отдельных деталей боя и даже отдельных выражений, примененных в надписи Яхмоса, сына Иабаны, ясно указывает, что обе надписи описывали одни и те же реальные факты, зафиксированные, очевидно, совершенно точно различными свидетелями и даже, возможно, участниками этого похода.[67] Так, в томбосской надписи говорится, что «низверг он (т. е. царь. В. А.) вождя нубийских племен сетау. Негр беспомощен в его руке. Он соединил его границы с двух его сторон. Не было потерь среди (людей) с заплетенными косами, которые пришли, чтобы помочь ему. Не осталось ни одного (в живых) среди нубийских племен сетау, павших во время побоища. Отброшены они в свои области. Их трупная вонь [173] распространилась по долинам их».[68] В образных словах автор надписи повествует о том, как кровь текла рекой по стране и как хищные птицы терзали тела убитых врагов. Судя по тексту этой надписи, Тутмос I опирался в Нубии на союзные египтянам племена. Впрочем, уже надписи Древнего царства содержат указания на то, что целый ряд нубийских племен не только сохранял добрососедские отношения с Египтом, но даже оказывал ему поддержку во время войны. Так, например, в надписи Уны ясно говорится, что контингенты союзных нубийских племен входили в состав египетского военного ополчения. Документальные данные о завоевательном походе Тутмоса I в Нубию и о большой победе, одержанной им над нубийцами, сохранились в двух документальных и по деловому лаконичных надписях, которые высечены на скалах на острове Сехель, а также у 1-го порога между Махатта и Ассуаном. Обе эти надписи относятся к 3-му году царствования Тутмоса. В сехельской надписи царский сын страны Куш, очевидно, наместник Нубии, по имени Тура сообщает о том, что: «Гор, могучий бык, любимый богиней Маат, царь Верхнего и Нижнего Египта Аа-хепер-ка-Ра, сын солнца, Тутмос, дарующий жизнь вовеки. Год 3-й, первый месяц (пахон) наводнения, день 22-й. Проплыл Его Величество по этому каналу победоносной с силой, возвращаясь после сокрушения жалкой страны Куш. Царский сын Тура».[69] Ассуанская надпись содержит ту же дату и столь же краткое упоминание о возвращении царя из Куша после одержанной им там победы. Отличается эта надпись лишь более пространной и более напыщенной титулатурой царя, которая должна была подчеркнуть величие и могущество победоносного фараона.[70] Завоевание обширных и богатых областей Нубии потребовало хозяйственной и экономической организации этой страны египтянами. Чтобы теснее связать Нубию с Египтом и обеспечить судоходство по Нилу в районе порогов, был восстановлен древний канал, имевший большое экономическое и военное значение, так как он облегчал перевозку грузов, людей и войск. О восстановлении этого канала мы читаем в другой сехельской надписи, содержащей ту же дату, что и две только что упомянутых надписи. В этой второй сехельской надписи царский сын страны Куш, по имени Тура, сообщает, что царь приказал прорыть заново этот канал, обнаружив, что он был завален камнями и ни один корабль не мог по нему пройти. По словам Тура, царь прошел по каналу вниз по течению, радуясь тому, что он сокрушил своих врагов.[71] Очевидно, здесь имеется в виду та же победа над нубийскими пленниками, которая описывалась во всех цитированных выше источниках. Большую роль в организации административного и хозяйственного управления завоеванными областями Нубии должен был сыграть наместник Нубии Тура. Весьма возможно, что в надписи, высеченной на южной стене храма Тутмоса III в Семнэ, описывается именно его жизнь, так как мы совершенно точно знаем, что именно Тура занимал должность «царского сына Куша» в Нубии.[72] Эд. Мейер полагает, что [174] Тура был назначен наместником Куша еще при Аменхотепе I. Однако это предположение ничем не может быть доказано. Наоборот, в автобиографической надписи в Семнэ, возможно принадлежащей именно этому Тура, говорится, что он занимал при Аменхотепе I должность, начальника житницы Амона и управлял работами в Карнаке и лишь Тутмос I назначил его на должность «царского сына (Куша)».70 Поэтому можно думать, что Тура был назначен на этот высокий пост лишь в начале царствования Тутмоса I, который, весьма возможно, при восшествии на престол выдвинул на важнейшие должности своих приверженцев. Во всяком случае, коронационный манифест Тутмоса I, текст которого сохранился в Вади-Хальфа и в Кубане, адресован «сыну царя, начальнику стран юга Тури» .[73] С гордостью говорит этот чиновник, что он получил от царя множество ценных наград и подарков и что царь выделял его среди вельмож дворца.[74] Очевидно, Тура оказал важные услуги египетскому правительству, организуя хозяйственное и административное управление Нубии, прорывая каналы, собирая подати, управляя золотыми рудниками, набирая войска среди туземцев и сохраняя порядок в завоеванных областях этой страны. Стремясь укрепить свое господство в этой далекой южной стране, Тутмос I построил на острове Томбос крепость. О постройке крепости говорится в томбосской надписи, причем название, присвоенное ей, должно было ясно указывать, что эта крепость должна была стать твердыней военного могущества египтян в Нубии. Опираясь на нее, египетские войска должны были властвовать над страной, населенной нубийскими племенами девяти луков «подобно молодой пантере среди бегущего скота».[75] О постройке этой же крепости Тутмосом I сообщается и в ассуанской надписи Тутмоса II. Автор надписи говорит, что крепость была построена Тутмосом I для «отражения восставших иноземцев, нубийских племен иунтиу-сетиу».[76] Тутмос I не ограничился завоеванием Нубии до 3-го нильского порога и присоединением к Египту богатой и плодородной области Донгола. Продолжая завоевательную политику своего предшественника, он поставил перед собою цель покорить Сирию и пробить, наконец, окно из узкой долины Нила в широкий переднеазиатский мир. Египет, всегда нуждавшийся в сирийсхих товарах, должен был твердой ногой встать на важных караванных путях, ведших через Синайский полуостров, в Палестину, по долине Оронта в области северной Сирии и затем далее в Малую Азию и в Месопотамию, Наряду с этим, стремясь установить свою гегемонию во всей восточной части Средиземноморского бассейна, Египет должен был прочно захватить в свои руки богатые торговые города сирийского побережья. Богатства Сирии манили к себе алчные взоры и жадные руки египетских завоевателей. Жажда захвата большой военной добычи — золота, ювелирных изделий, скота и рабов, в которых столь нуждалось растущее хозяйство [175] Египта, в значительной степени руководила египетским правительством при Тутмосе I. Наконец, завоевание Сирии давало возможность Египту выступить на широкую арену международной политики в качестве сильнейшей великой державы. Эксплоатация крупных богатств Сирии и использование важных торговых и стратегических преимуществ Сирии, старинной страны обширной транзитной торговли, должны были содействовать обогащению казны египетского фараона и сразу выдвинуть Египет в первые ряды крупных мировых держав. Стремясь к осуществлению этой великодержавной политики, Тутмос I уже в самом начале своего царствования предпринял большой завоевательный поход в Сирию. К сожалению, подробного официального отчета об этом походе в надписях того времени не сохранилось. Однако некоторые сведения о нем мы можем получить из автобиографии Яхмоса, сына Иабаны. Этот неутомимый египетский полководец, стоявший на этот раз во главе египетского войска, вторгшегося в Сирию, рассказывает, что «после этих дел (т. е. после похода в Нубию. В. А.) отправились в Ретену, чтобы омыть сердце свое среди иноземных стран. Его величество прибыл в Нахарину. Нашел Его величество, да будет он жив, здрав и невредим, врага, когда он приказывал (совершить) опустошение. Его величество учинил большой разгром среди них. Неисчислимы живые пленники, приведенные его величеством после своих побед. Когда я находился во главе наших войск, его величество видел мою храбрость. Я привел колесницу, ее коней и того, кто был на ней, и представил это его величеству. Наградили меня золотом в двойном количестве».[77] Из этого очень краткого повествования о сирийском походе Тутмоса I можно, однако, сделать несколько важных исторических выводов. Яхмос, сын Иабаны, совершенно точно указывает, что сирийский поход происходил после нубийского. Далее, он точно называет те районы, которых достиг Тутмос I. По словам Яхмоса, египетское войско «направилось в Ретену». и «его величество достиг Нахарины» .[78] Таким образом, можно приблизительно восстановить маршрут, по которому шел со своей армией Тутмос. Масперо и вслед за ним Либлейн предполагают, что Тутмос двинулся на Газу, а оттуда через Мегиддо, идя вдоль долины Оронта через Кадеш, достиг северной Сирии и дошел до Кархемыша, поставив свою памятную победную надпись у Нии, на восточном берегу Евфрата.[79] Об этом факте мы узнаем из Аннал Тутмоса III, который сообщает, что «(он поставил эту надпись) к востоку от этой воды (т. е. Евфрата. В. А.); он поставил другую плиту около плиты своего отца, царя Верхнего и Нижнего Египта Аа-хепер-ка-Ра (т. е. Тутмоса I. В. А.)».[80] Судя по этой надписи, «страной Нахарина» египтяне называли «страну рек», т. е. Месопотамию, точнее говоря, северную [176] Месопотамию, которая прекрасно орошается Евфратом и которая им в эту эпоху стала известной благодаря походам, совершенным туда Аменхотепом I и Тутмосом I. Следовательно, эта страна рек — «Нахарина» была не чем иным, как государством Митанни, с которым ныне столкнулся Египет, вступив с ним в ожесточенную борьбу за преобладание и за господство в Сирии. Митанни было тогда сильным государством. Митаннийский царь, по словам Яхмоса, сына Иабаны, уже готовился к нападению на египетское войско, но, очевидно, был застигнут врасплох, что показывает хорошую организацию египетской разведки. Наконец, надпись ясно указывает и на результаты этого сирийского похода. Египетское войско захватило богатую добычу, состоявшую из колесниц, лошадей и рабов. Эти особенно ценные предметы, захваченные египтянами в Сирии, перечисляет в своей надписи Яхмос, сын Иабаны. Между прочим, семитско-азиатские слова, употребляемые в своей надписи Яхмосом для обозначения колесницы и лошади отныне входят в качестве иностранных египтианизированных слов в древнеегипетский язык. Захват колесниц и лошадей имел в те времена для египтян большое значение, так как организация колесничных отрядов значительно усиливала боеспособность египетского войска, делая его более маневренным, давая возможность быстрее передвигаться и быстрее нападать и преследовать отступающего противника. Поэтому во многих надписях этого времени особенно подчеркивается захват в Сирии боевых колесниц и лошадей. Так, в надписи Яхмоса Пен-нехбета, описывающего в очень кратких словах сирийский поход Тутмоса I, указывается лишь на то, что автор надписи «захватил для него (т. е. царя) в чужеземной стране Нахарине 21 руку, одного коня и одну колесницу».[81] Очевидно, Яхмос Пен-нехбет считал главным результатом этого азиатского похода захват колесниц и коней. Во время этих военно-захватнических походов выковывалась боевая мощь древнеегипетской армии и формировались кадры высшего офицерства, тесным кольцом окружавшего царя и бывшего его наиболее существенной опорой, вдохновителем и проводником великодержавной захватнической политики, которая столь систематически проводится египетскими фараонами этого времени. Боевой дух и воинственность этих аристократов постоянно поддерживались и разогревались щедрыми пожалованиями царя, который часть военной добычи, награбленной в Нубии и в Сирии, отдавал своим ближайшим сподвижникам. Так, Яхмос, сын Иабаны, с гордостью говорит, что в награду за свои подвиги он получил от царя золото в двойном количестве. Помимо того, царь жаловал наиболее отличившимся в боях военным командирам драгоценное оружие, своего рода особый и высоко ценный знак воинского отличия. Такой царский подарок, красивый кинжал, украшенный надписью, содержащей титулы и имя царя «благой бог Аа-хепер-ка-Ра, дарующий жизнь», был найден в гробнице Яхмоса [177] Пенхата, сына Ахотепа близ Фив.[82] Очевидно, и этот воин принадлежал к аристократической плеяде военных командиров того времени, которые все носили имя первого египетского завоевателя 18-й династии, основателя второго фиванского государства, Яхмоса I. Важнейшим следствием крупных военно-грабительских и захватнических войн фараонов 18-й династии, в частности Тутмоса I, было обогащение высших слоев жречества, в первую очередь больших фиванских храмов. Жречество, входившее в состав правящего класса рабовладельческой аристократии, получало крупную долю военной добычи. Обычно царь после каждого военного похода щедро дарил храмам, чиновникам и жрецам рабов, золото и прочие ценности. Больше того, царь лично наблюдал за перестройкой и украшением старых храмов и постройкой новых, жертвуя в храмы богатые дары, всячески заботясь об украшении святилищ богатой и ценной утварью, сооружая статуи наиболее почитаемых богов. Эта постоянная забота царя о храмах и об их внешнем благолепии должна быланаглядно показывать народу, на каком нерушимом союзе царя с высоко аристократическим жречеством зиждилась деспотическая система управления страной и весь классовый строй рабовладельческой страны. Религия и жречество окружали особу царя ореолом божественности, получая за это из царской казны щедрую плату, главным образом натурой и ценностями. Надписи времени Тутмоса I ясно подчеркивают эту тесную связь между царем и высшим жречеством. Автобиография царского архитектора Инени, текст абидосской стэлы, некоторые более поздние надписи и результаты раскопок позволяют нам хотя бы вкратце охарактеризовать деятельность Тутмоса I по восстановлению и украшению храмов. Довольно подробно описывает строительную деятельность Тутмоса I один из его приближенных и сподвижников, царский зодчий, носивший пышные титулы «князя, начальника житниц Амона и начальника работ», Инени. В своей автобиографии он рассказывает, что он наблюдал за сооружением «великих памятников», которые приказал воздвигнуть царь в Фивах, «когда ставились священные колонны и столбы, когда по обе стороны воздвигались великие пилоны из прекрасного белого камня Аяна, когда ставились священные мачты у двойных врат храма из настоящей сосны, лучшего дерева с террас. Их верхушки были из электрума».[83] Далее Инени повествует о том, как он «наблюдал за сооружением большого портала [носившего название] «Амон могучий силой»; большая дверь его была из азиатской меди; на ней была божественная тень Мина, сделанная из золота. «Я наблюдал — говорит далее Инени — за сооружением двух великих обелисков из [настоящего камня у двойных врат храма]. [Я наблюдал] за постройкой священной ладьи длиной в 120 локтей и шириной в 40 локтей для доставки этих обелисков, дошедших благополучно, в целости и причаливших к земле у Фив. (Я наблюдал за рытьем озера, сделанного его величеством в западной части) города: его берега были обсажены всякими приятными деревьями. Я наблюдал за тем, как высекалась пещерная [178] гробница его величества, будучи один, когда никто не видел (этого) и никто не слышал (об этом)».[84] Обследование развалин большого Фиванского храма в Карнаке позволило восстановить его отдельные части и в частности те, которые были сооружены Тутмосом I, что в значительной степени подтвердило сведения, сообщаемые в автобиографической надписи Инени. В средней части двора между третьим и четвертым пилоном большого Карнакского храма до сих пор еще высится один из тех больших обелисков Тутмоса I, о сооружении которых сообщает в своей надписи Инени. Высота этого действительно большого обелиска достигает 23 м, база его равняется 1,84 м2. Поверхность его покрыта тремя вертикальными строчками гиероглифической надписи, из которых средняя принадлежит времени Тутмоса I. Тутмосом I были построены 4-й и 5-й пилоны этого храма, а также два колонных зала, из которых один находился между 4-м и 5-м пилоном, а второй вслед за 5-м пилоном. Эти два зала были украшены 16-гранными деревянными колоннами, воздвигнутыми еще в царствование Тутмоса I, как мы узнаем из позднейшей надписи Тутмоса III, в которой говорится о замене деревянных колонн Тутмоса I новыми колоннами, сделанными из камня. Впрочем две из деревянных колонн Тутмоса I были заменены каменными еще при Тутмосе I, как видно из одной плохо сохранившейся надписи.[85] Экономический расцвет Египта и связанная с этим обширная строительная деятельность первых фараонов 18-й династии значительно способствовали росту столицы египетского государства, знаменитых Фив. Поэтому гробница Тутмоса I сооружена значительно дальше от города, чем гробница его предшественника Аменхотепа I. Гробница Тутмоса I высечена уже не в Дра-абу-ен-Негга, а гораздо дальше в более уединенном и пустынном месте, которое более соответствовало представлениям египтян об обители мертвых. Французскому археологу Лоре посчастливилось найти в марте 1898 г. гробницу Тутмоса I в уединенной и пустынной Долине царей [Бибан-эль-Молук]. Эта гробница (№ 38), находящаяся в одной из отдаленных частей Долины царей, вполне соответствует описанию, сохранившемуся в автобиографии Инени. В гробнице было найдено несколько предметов из погребальной утвари Тутмоса I: кварцитовый саркофаг фараона, ящик для его каноп, крышка от одной канопы, алебастровый сосуд с надписью Тутмоса II и несколько обломков стекла. Все эти предметы ныне находятся в Каирском музее.[86] Интересные сведения, характеризующие заботу Тутмоса I о восстановлении, украшении и обогащении храмов, сохранились в тексте большой надписи, найденной в Абидосе и ныне хранящейся в Каирском музее. В этой надписи подробно описываются работы, произведенные по приказу Тутмоса в абидосском храме Озириса, и дары, пожертвованные в этот храм фараоном. Текст надписи является своеобразным диалогом между жрецами Озириса и царем. Отвечая царю, жрецы благодарят за его милости и возвеличивают его за благодеяния храмам: [179] «...как приятно это сердцам людей — говорят они — как прекрасно это перед лицом богов! Ты соорудил памятник Озирису, Ты сделал прекрасным Хентиаментиу [Первого среди западных], великого бога изначальности... ...Работали на него цари Верхнего и Нижнего Египта с тех пор, как основана была эта страна. Ты был рожден для него. Он создал тебя в праведности сердца своего, чтобы ты восстановил святилище богов и благоустроил храмы их. Ты — золото: тебе принадлежит серебро. Открыл для тебя Геб находящееся в нем. Дал тебе Татенен вещи свои. Работают на тебя все иноземные страны. Все страны под твоей властью... ...Приказывает Его Величество начальнику печати руководить работами ... Соорудить памятник этот отцу своему Озирису, Украсить статую его навеки. «Хорошо выполни великие тайны дела, чтобы никто не видел, чтобы никто не слышал, чтобы никто не знал его тела. Я соорудил для него переносную ладью из серебра, золота, лазурита, черной меди и всяких драгоценных камней». По приказу царя, начальник печати и верховный казначей выполняет целый ряд работ. В тексте абидосской надписи он как бы отчитывается в этих работах в следующих словах: «Я доставил для него многочисленные жертвенные столы, систры сехем и шешет, ожерелья, кадильницы, круглые столы... Я соорудил для него священную ладью из нового соснового дерева, лучшего соснового дерева с террас: ее нос и ее корма из электрума, заставляя воды празднично сиять, чтобы совершать ее плавание в ней во время ее праздника «Округа Пеки». В конце этой надписи царь перечисляет свои благодеяния храмам. Он говорит: «Я соорудил памятники богам. Я сделал прекрасными святилища богов на будущие времена. Я благоустроил их храмы. Я восстановил то, что было разрушено. Я превзошел то, что было сделано раньше».[87] В этой надписи ясно указывается, что царь имеет возможность сделать эти пышные и богатые дары храмам и жрецам, так как он владеет большими богатствами, полученными им из соседних завоеванных им стран. В этом отношении очень показательны слова надписи: «Работают на тебя все иноземные страны. Все страны под твоей властью».[88] [180] Так все больше и больше укреплялась тесная связь, соединявшая высшие военные, чиновные и придворные круги с верхушкой жречества, так консолидировался правящий класс рабовладельческой аристократии, возглавлявшийся священной особой обоготворенного царя, власть которого освящалась религией и жречеством. Широкая и энергичная завоевательная политика Тутмоса I заложила основы экономического расцвета Египта, что нашло свое внешнее выражение в строительной деятельности фараона и в расцвете искусства. Построив свои монументальные пилоны у храма Амона в Фивах, Тутмос I думал этими сооружениями завершить архитектурный ансамбль огромного Фиванского храма. Поэтому он начал величественные, но, к сожалению, не оконченные постройки, которые должны были соединить храм Амона с храмом Мут. Только крупные экономические ресурсы могли позволить ему начать серию этих грандиозных архитектурных сооружений, задуманных в очень крупном масштабе.[89] Соответственно с этим расцветом монументальной архитектуры в царствование Тутмоса I наблюдается и расцвет изобразительного искусства, в частности скульптуры. Прекраснейшим образцом монументальной скульптуры этого времени является голова колоссальной статуи фараона, некогда стоявшей во дворе обелиска в Карнакском храме; ныне эта голова хранится в Каирском музее. Один из лучших специалистов в области древнеегипетской культуры Г. Масперо отметил высокое художественное совершенство, которое выделяет это произведение искусства среди памятников этой эпохи. По мнению Масперо, характерной чертой этого скульптурного портрета великого завоевателя является «переход от старого стиля к новому». Лицо Тутмоса I, живо и реалистически трактованное, напоминает черты фараона Сенусерта. Однако для этого произведения египетского искусства эпохи Нового царства уже характерны «уверенность резца и индивидуальный характер головы».[90] Таким образом, и в искусстве мы наблюдаем здесь преемственную традиционную связь с великим прошлым времени Среднего царства и в то же время черты новой грандиозности, нового размаха и нового индивидуализма, столь типичные для эпохи Нового царства, когда египетское государство, ломая свои старые рамки, выходит на широкую арену мировой великодержавной международной политики. Так были созданы все необходимые политические, экономические и военные предпосылки для дальнейшего развертывания военно-агрессивной политики египетского государства. Разумеется, не могло быть сил, которые были бы в состоянии приостановить этот процесс. Развитие рабовладельческого хозяйства Древнего Египта требовало усиления экономических связей с соседними странами, развития внешней торговли, завоевательных походов, захвата сырья, добычи, рабов и территорий. Однако некоторые историки, чрезмерно преувеличивающие значение личного фактора в истории, пытаются показать, что слабость и миролюбие Тутмоса II явились причиной задержки дальнейшего развертывания завоевательной политики египетского государства. Так, еще в 1877 г. Бругш указывал, что Тутмос II был слабым и незначительным правителем, который во многом уступал своей [181] значительно более энергичной и умной сестре Хатшепсут.[91] Такого же мнения придерживался и Эберс, полагавший, что Тутмос II находился под сильным влиянием «могучего и предприимчивого характера своей сестры».[92] Масперо в своем классическом труде, посвященном истории Древнего Востока, подчеркивает «мягкое и грустное выражение его глаз», переданное художником на крышке его саркофага, а также то, что, судя по его мумии, Тутмос II был слабым и болезненным человеком.[93] Наконец, Эрман, как бы резюмируя все отдельные высказывания, подчеркивает, что преемник Тутмоса I «Тутмос II и его сестра Хатшепсут не продолжали дела их отца и таким образом уже завоеванное было утеряно».[94] Однако конкретные исторические факты опровергают эту установившуюся в буржуазной египтологии точку зрения. Личные черты характера, тем более нашедшие свое выражение лишь в изображениях фараона, а также его телосложение и его болезни не могли изменить процесса дальнейшего развертывания военно-агрессивной политики Египта, который был обусловлен всем ходом его истории. И действительно, документальные данные, сохранившиеся в надписях времени Тутмоса II, это подтверждают. Так, в надписи, высеченной на скале близ дороги, ведущей из Ассуана в Филэ, ясно указывается на военное могущество фараона. Надпись гласит: «Вот его величество в своем дворце, но слава его величественна. Страх перед ним в стране. Ужас (царит) в странах Ханебу. Обе половины двух владык (Горов) под наблюдением его. Племена девяти луков под стопами его. Приходят к нему азиаты ментиу, неся дань, а нубийские племена лучников иунти-сетиу, неся корзины. Его южная граница — у «Рога земли». Северная — у окраины болот Сатет (Азия), находящихся под властью его величества. Не отстраняется рука его посла в странах Фенеху».[95] В этой надписи особенно характерно, что Тутмос II претендует на сохранение своего военного господства во всех тех странах, где властвовал его воинственный предшественник. Фараон подчеркивает, что военное влияние египетского могущества и страх перед египетским фараоном и, очевидно, его войском чувствуется не только в самом Египте, но и за его пределами, в частности в Азии, в Нубии и даже в островных районах Эгейского моря. Характерно и то, что в этой надписи применены выражения, чрезвычайно близкие к фразеологии надписей предшествующего царствования. Этим как бы подчеркивается продолжение традиционной завоевательной политики египетских фараонов. С гордостью указывает Тутмос II, что он сохраняет прежние границы египетского государства, как бы претендуя этим на сохранение всех прежних завоеваний своего отца. Торжественные эпитеты прилагаются к имени фараона Тутмоса II и в автобиографических надписях его вельмож, как, например, царского зодчего Инени, который следующими словами определяет могущество фараона: «Сокол в гнезде... царь Верхнего и Нижнего Египта Аа-хепер-ен-Ра воцарился над Египтом. Он правит над Красной страной. Он овладел двумя берегами, победоносный».[96] [182] Вся эта пышная фразеология может на первый взгляд показаться одним лишь традиционным набором стандартных фраз. Однако сохранившиеся от времени царствования Тутмоса II документальные надписи указывают на завоевательные походы фараона, которые имели своей целью упрочить военное господство Египта в соседних странах, в Нубии и в Сирии. Уже на первом году своего царствования Тутмос II предпринимает военный поход в Нубию, довольно подробно описанный ь надписи, высеченной на скале близ дороги, ведущей из Ассуана в Филэ. В этой надписи повествуется, как фараону сообщают о восстании, начавшемся в «жалкой стране Куш», среди тех, кто ранее находился «под властью владыки двух стран», и кто ныне вознамерился начать против него враждебные действия. Весть об этом восстании непокорных нубийских туземных племен достигла мирного египетского населения. Испугавшись восстания, египтяне со своими стадами устремились под защиту крепости, сооруженной «царем Верхнего и Нижнего Египта Аа-хепер-ка-Ра, живущим вечно, для отражения восставших иноземцев, нубийских племен лучников иунтиу-сетиу в Хент-хеннофере, для тех, кто находится к северу от великой страны Куш». В образных выражениях описывает автор надписи гнев фараона, вызванный известием о восстании нубийских племен. «Поднялся его величество, как пантера, когда он услышал об этом. И сказал его величество: «Я клянусь тем, как любит меня бог Ра, как благоволит мне отец мой, владыка богов Амон, владыка Фив, что я не оставлю среди них в живых ни одного мужчины...» «Тогда отправил его величество многочисленное войско в Нубию..., чтобы сокрушить всех восставших против его величества и враждебных владыке двух стран. И тогда это войско его величества прибыло в жалкую страну Куш... И это войско его величества сокрушило этих иноземцев : они не оставили среди них в живых ни одного мужчины, согласно всем приказам его величества, за исключением одного из этих детей вождя жалкой страны Куш, который был привезен живым в качестве живого пленника вместе с их людьми к его величеству и повержен под ноги благого бога. Появился его величество на престоле, когда привели живых пленников, захваченных этим войском его величества. Сделана была эта страна рабой его величества, подобно тому, как она была ранее. Народ ликовал, воины радовались, воздавая хвалу владыке двух стран; восхваляли они этого бога, прекрасного в проявлениях своей божественности».[97] Эта надпись проливает яркий свет на взаимоотношения между Египтом и покоренными областями Нубии в эпоху ранней 18-й династии, в частности в царствование Тутмоса II. Благодаря хорошо поставленной разведке и своевременной информации фараон заранее узнает о подготовке и о начале большого восстания, которое разгорается среди покоренных египтянами племен Нубии. Очевидно, несмотря на многочисленные походы фараонов 18-й династии в Нубию, нубийские племена [183] лучников иунтиу-сетиу, населявшие «жалкую страну Куш», в частности области Хентхеннофер, не были полностью замирены, еще сохраняли свой прежний дух непокорности и независимости и пользовались каждым удобным случаем, чтобы поднять восстание против своих поработителей. Далее в этой надписи указывается, что местное египетское население со своими стадами в момент восстания нубийских племен скрывается и ищет спасения за крепкими стенами крепости, построенной в Нубии предшественником Тутмоса II фараоном Аа-хепер-ка-Ра [т. е. Тутмосом I]. Этот факт лишний раз подтверждает, что эти области Нубии еще далеко не были полностью замирены и египтяне принуждены были в этих областях опираться на свои крепости и на помещенные там военные гарнизоны. Однако, несмотря на недоброжелательное отношение местного нубийского населения, египтяне довольно энергично колонизовали эти области Нубии. Когда же среди нубийцев вспыхивали восстания против египетского господства, египетское население принуждено было искать убежища и прятаться за стенами египетских крепостей, важнейших опорных пунктов египетского господства в Нубии. Наконец, в этой надписи в кратких, но выразительных словах описывается и самый поход, совершенный в Нубию, вернее, крупная карательная экспедиция, направленная для наказания непокорных и восставших против египетского господства нубийских племен. В нескольких местах надписи подчеркивается, что на этот раз в Нубию было послано «многочисленное войско», причем не указано, что во главе войска шел царь. Поэтому можно предположить, что в этом нубийском походе Тутмос II личного участия не принимал. Автор описывает разгром, произведенный египетским войском среди восставших нубийских племен, почти полное уничтожение среди них всех мужчин и захват «живых пленников», которые во главе с одним сыном вождя восставшего нубийского племени были доставлены в столицу египетского фараона. В конце надписи подчеркивается как наиболее существенный результат этого похода полное покорение восставших областей, которые «снова, как раньше, стали рабами его величества», что снова дало возможность египтянам безнаказанно эксплоатировать живую силу и естественные богатства Нубии. Мы осведомлены и о военном походе, который Тутмос II совершил в Азию. К сожалению, об этом азиатском походе Тутмоса II сохранились крайне скудные известия в автобиографической надписи Яхмоса Пен-нехбет. Соответствующий отрывок этого текста гласит: «Я следовал за царем Верхнего и Нижнего Египта Аа-хепер-ка-Ра правогласным. Доставлено было из страны Шасу очень большое количество живых пленников. Я не пересчитывал их».[98] Эта краткая запись Яхмоса Пен-нехбет об азиатском походе Тутмоса II интересна в том отношении, что она дает возможность установить два существенных, важных факта: 1) во главе египетского войска стоял сам фараон, так как Яхмос Пен-нехбет «следовал за царем»; следовательно, этому азиатскому походу, очевидно, придавалось большое значение; [184] 2) важнейшим результатом этого военного похода был захват такого большого количества пленников, что их даже нельзя было пересчитать. Следовательно, это был типичный военно-грабительский поход с целью максимального захвата пленников для дальнейшего обращения их в рабство и использования на работах в Египте. Брэстед высказывает предположение, что в данной надписи Яхмос Пен-нехбет описывает лишь один эпизод большого азиатского похода Тутмоса II, имевшего своей целью захват города Нии.[99] Очевидно, в данном случае Брэстед вслед за Дюмихеном и Марриэтом относит ко времени Тутмоса II фрагмент плохо сохранившейся надписи в средней колоннаде храма в Дейр-эль-Бахри. Однако, как доказал Зете, царский картуш в обрывках этой надписи следует читать не Аа-хепер-ен-Ра, а Аа-хепер-ка-Ра и, следовательно, этот поход совершил не Тутмос II, а Тутмос I.[100] К тому же необходимо иметь в виду, что Яхмос Пен-нехбет не мог ограничиться описанием лишь одного эпизода данного похода. Как видно из всего контекста его автобиографической надписи, он всегда в очень краткой и сжатой форме описывал весь данный факт в целом, отмечая лишь наиболее важное. Стараясь продолжать завоевательную политику своих предшественников, Тутмос II старался также продолжать и их строительную деятельность, которая должна была во внешних и зримых формах увековечить его победы и его воинские подвиги. К сожалению, в настоящее время очень трудно точно установить, какие именно постройки были воздвигнуты самим Тутмосом II, так как во время его царствования происходили крупные династические междоусобия. Однако все же имеются некоторые основания предполагать, что военная добыча, захваченная Тутмосом II в Азии и в Нубии, дала ему возможность продолжить блестящую строительную деятельность его предшественников. Так, в восточной части Фиванского храма Амона, в западной нише комнаты № 11, расположенной к северу от гранитного святилища, сохранились изображения Тутмоса II; его титулы и имена сохранились в комнатах № 13, 19 и 22. Сцены с изображениями Тутмоса сохранились также на двух камнях, найденных в развалинах этого храма.[101] Можно думать, что Тутмос II воздвиг какие-то постройки и в Гелиополе. Во всяком случае на это указывает надпись на памятном камне Берлинского музея № 15699. На этом памятном камне изображены фараон Тутмос II, царица Яхмос и царица Хатшепсут, стоящие перед богом Ра-Горахте.[102] Поэтому имеются основания предполагать, что эта надпись происходит из храма, построенного Тутмосом II в Гелиополе в честь местного гелиопольского бога Ра-Горахте. Но не следует преувеличивать строительной деятельности Тутмоса II и приписывать ему все те здания, построенные царицей Хатшепсут, на которых имя царицы заменено именем Тутмоса II. Так, например, на восьмом пилоне фиванского храма Амона в Карнаке, который находится в южной части Карнака около священного озера, изображения и имена царицы Хатшепсут заменены изображениями и именами фараона Тутмоса II. На левой восточной башне [185] 3-го пилона мы видим изображение Тутмоса II (первоначально Хатшепсут), стоящего перед львиноголовой богиней Урт-Хекау и богиней Хатхор; позади царя жрецы несут священную ладью Амона. На правой западной башне этого же пилона снова изображен Тутмос II (первоначально Хатшепсут), стоящий перед богами Амоном и Хонсу; позади царя стоят богиня Урт-Хекау и бог Тот, ведущий запись.[103] Так же беззастенчиво присвоил себе Тутмос II изображения и надписи царицы Хатшепсут, сохранившиеся на стенах ее храма в Дейр-эль-Бахри. На западной стене святилища богини Хатхор Тутмос II приказал высечь свое изображение на месте прежнего изображения царицы Хатшепсут. Фараон изображен с веслом и с угольником в руках перед богиней Хатхор. Такую же узурпацию первоначального изображения царицы Хатшепсут находим мы на левой стене комнаты, расположенной у западного угла верхнего двора. Здесь Тутмос II (первоначально царица Хатшепсут), сопровождаемый своим двойником, подносит жертвенные умащения итифаллическому богу Амону.[104] Наконец, в зале Амона, расположенной у северного угла верхнего двора, опять на месте царицы Хатшепсут изображен Тутмос II перед богом Амоном.[105] Совершенно аналогичным образом присвоил себе Тутмос II изображения и надписи царицы Хатшепсут в храме 18-й династии в Мединет-Абу, а также в храме Гора у 2-го порога близ Вади-Хальфа (древнее Бохани). Памятниками строительной деятельности Тутмоса II являются также статуи, сооруженные им во время своего царствования, в частности статуи его отца Тутмоса I, ныне хранящиеся в Туринском музее, и статуя его матери, царицы Мут-нофрет, найденная в заупокойном храме царевича Уаджмес в западной части Фив и ныне хранящаяся в Каирском музее. На этих статуях сохранились трафаретные надписи, в которых Тутмос II с гордостью заявляет, что он соорудил эти статуи в качестве «своего памятника».[106] Тутмосу II принадлежат далее два колосса из тех шести, которые находились перед южным фасадом 8-го пилона. На одной из этих колоссальных статуй Тутмоса II сохранилась следующая надпись: «Благой бог, владыка двух стран, Царь Верхнего и Нижнего Египта, Аа-хепер-ен-Ра, сын солнца от плоти его, любимый им Тутмос Нефер-хау соорудил памятник свой для отца своего Амона-Ра, владыки престолов двух стран, владыки неба, находящегося в Фивах»...[107] Все эти памятники Тутмоса II красноречиво говорят о тех крупных богатствах, которые и в его царствование продолжали притекать в Египет из покоренных областей Нубии и Сирии в результате военных походов, которые совершил фараон, продолжая традиционную завоевательную политику своих предшественников. [186]Глава шестая. Район египетских завоеваний в Передней Азии (Палестина, Финикия и Сирия)
Географическое положение Сирии чрезвычайно своеобразно. Сирия лежит на стыке трех материков. Своей континентальной частью Сирия теснейшим образом связана с Передней Азией, так как восточные области Сирии граничат с сирийско-месопотамской степью, а южная часть Сирии, так называемая Палестина, постепенно переходит в безводную пустыню Аравийского полуострова. Своей приморской частью, сирийским, финикийским и филистимским побережьем Средиземного моря Сирия широко открывается навстречу европейскому материку, тесно связанная древними торговыми путями с островами восточного Средиземноморья, с Кипром, Критом и архипелагом Эгейского моря. А юго-западной оконечностью Сирия через Синайский полуостров тесно примыкает к черному африканскому материку, в частности, к древней африканской стране, Египту. Это промежуточное положение Сирии между тремя материками, где находились очаги древнейших и величайших культур древнего мира и образовались древнейшие и наиболее могущественные государства древности, не могло не наложить некоторого своеобразного отпечатка на исторические судьбы народов, населявших Сирию в древности. Расположение Сирии на стыке древнейших морских и караванных торговых путей, соединявших крупнейшие государства, области и города древнего мира, превратило Сирию уже в древности в страну торговли, в значительной степени транзитной. Географическая раздробленность Сирии, обособленность ее отдельных частей, как, например, финикийского побережья или долины Оронта, защищенной с запада и с севера горными хребтами Ливана и Антиливана, а также отсутствие больших рек, которые могли бы содействовать политическому и культурному объединению всей страны, не создали благоприятных естественных условий для образования здесь единого и могущественного государства. И, действительно, Сирия в течение всей своей истории всегда была раздроблена на ряд [187] постоянно враждовавших между собой карликовых «государств». Политической раздробленности Сирии способствовало и то, что уже с глубокой древности Сирию со всех сторон окружали высоко культурные большие и сильные государства, которые всегда стремились к завоеванию богатых областей Сирии и к захвату ее цветущих торговых городов. На юго-запад от Сирии находился Египет, на восток — Вавилония и Ассирия, на северо-восток — государство Митанни, на север — Хеттское государство, наконец, на запад от Сирии на Средиземном море властвовала критская талассократия. Окруженная могущественными соседями Сирия не имела достаточных сил для сопротивления, и поэтому она уже издревле постоянно попадала под власть и под культурное влияние то одного, то другого из этих крупных соседних государств.[1] Таким образом, Сирия была вечным яблоком раздора, объектом напряженной, упорной и длительной борьбы наиболее могущественных государств древневосточного мира. На полях Сирии развертывались самые крупные сражения, сирийские крепости непрерывно подвергались осадам и штурмам. Вся Сирия была грандиозным плацдармом, на котором развертывались военные силы крупнейших древневосточных стран. И поэтому нет ничего удивительного в том, что египетское государство со времен глубокой древности стремилось к завоеванию Сирии, Финикии и Палестины. Эти страны манили к себе египтян своими естественными богатствами, высоко развитым земледельческим хозяйством, цветущими торговыми городами. Египтяне всегда стремились захватить богатые земледельческие области Сирии, прочной ногой встать на скрещениях важнейших торговых путей древневосточного мира, и, соприкоснувшись через Сирию с великим передне азиатским миром, выйти на арену мировой международной политики. Только через Сирию египтяне могли пробить окно в Азию; через Сирию лежал для египетских фараонов путь к дальнейшему развертыванию их великодержавной политики, целью которой было установление мирового господства. Многие области Палестины, Финикии и Сирии, в силу благоприятных условий, уже в глубокой древности превратились в богатые и цветущие земледельческие районы. Южная часть сирийского побережья, благодаря своей плодородной почве, хорошо, орошаемой множеством речек, давала возможность для значительного развития земледельческого хозяйства. В особенности отличается своим плодородием знаменитая Саронская низменность, которую некоторые исследователи называют «райским садом».[2] Плодородная и легко обрабатываемая почва этой низменности обильно орошается многочисленными речками, которые несут свои воды к морю. Этот благодатный край в настоящее время покрыт полями пшеницы, лугами и прекрасными садами, в которых растут виноград, апельсины, лимоны, оливки, винные ягоды и финиковые пальмы. Не менее плодородны и некоторые внутренние области Палестины. Такова Иерихонская долина, прекрасно орошаемая Вади-кельтом. Благодаря жаркому климату и обилию влаги здесь хорошо растет финиковая [188] пальма и даже хлопчатник.[3] К западу от долины Иордана простирается Галилея со своими плодородными равнинами и склонами гор, хорошо орошаемыми горными источниками и потоками. Эта часть Палестины, в особенности Иезреельская долина, была густо заселена, о чем до сих пор свидетельствуют многочисленные развалины и холмы, скрывающие в себе остатки древних городов.[4] Большим плодородием отличается и область к востоку от Иордана. Здесь на плоскогорьях находятся прекрасные пастбища, дающие возможность в большом количестве разводить скот. В хорошо орошаемых долинах золотятся поля пшеницы, которые снабжают значительным количеством хлеба Палестину и Сирию. Находящаяся здесь древняя область Васан славилась своими сельскохозяйственными богатствами, скотом и зерном. Эта область сохранила свое сельскохозяйственное значение вплоть до последнего времени. Так, в начале XX века по специальной железной дороге из Муцериба в Дамаск ежедневно ходили 10-12 товарных поездов, а на караванном пути из Геннисарета в Хайфу постоянно передвигаются 8000 верблюдов, которые перевозят зерно.[5] Не меньшим плодородием отличаются и некоторые области Финикии и Сирии. В хорошо орошенной приморской полосе Финикии, в особенности в районе Марата, Берита, Сидона, Тира и Акко, имеются все необходимые почвенные и климатические условия для широкого развития земледелия и садоводства. Здесь до настоящего времени в больших фруктовых садах разводят апельсины, лимоны, фиги, бананы, абрикосы, персики, миндаль, гранаты, айву, фисташки, орехи, яблоки и груши. Около Триполиса в огромном количестве выращивают маслины. На западных склонах Ливана сажают маслины, табак и виноград. Там, где нет возможности выращивать эти ценные растения, сеют пшеницу, ячмень, рожь и табак. Большим плодородием отличаются также внутренние части средней и южной Сирии, в особенности благодатная долина Оронта. В египетских надписях сохранились указания на земледельческие богатства этой страны, которую египтяне называли страной Джахи. Так, в Анналах Тутмоса III под 29-м годом его царствования при описании его пятого сирийского похода в следующих словах описываются богатства страны Джахи.«Царю, моему господину и солнцу и моим богам скажи: «Так говорит Яшдата, верный слуга царя и пыль от ног царя. К ногам царя, моего господина и моего солнца и моих богов, семь раз и семь раз я припадаю. Пусть царь, мой господин, знает, что все возможное, что царь, мой господин, дал своему слуге, люди Тахнуки ограбили; они закололи моих быков (alpē-ia) и меня прогнали».[311]Судя по амарнским письмам, скот был одной из важных статей вывоза в Египет. Сирийско-палестинские князья обязаны были заготовлять скот для Египта и предоставлять его египетским чиновникам. Об этом пишет один из сирийских князей Дияата египетскому фараону: «Быков и мелкий рогатый скот я заготовил согласно твоему приказанию на табличке, присланной мне».[312] «Действительно, я дал... царю моему господину 30 быков».[313] Об еще более крупной поставке скота египетскому фараону читаем мы в письме князя Шубанду, адресованному египетскому фараону: «Царь, мой господин, солнце на небе, послал Ханию ко мне. И вот, я прислушался к слову царя, моего господина, внимательно. И вот я дал 500 быков и 20 девушек (5 me alpê ù 20 mârâtiu). И действительно, пусть царь, мой господин, солнце на небе, знает об этом».[314] [262] Как я уже неоднократно указывал выше, египтяне в большом количестве издавна вывозили из Финикии и из Сирии различные сорта дерева, в особенности ценные сорта дерева, как, например, ливанские кедры и сосны, которые им были необходимы для кораблестроения, для постройки колесниц, для изготовления роскошной мебели, саркофагов, для постройки зданий и для иных целей. В целом ряде амарн-ских писем мы найдем указания на массовый вывоз дерева в Египет. Так, князь Библа по имени Риб-Адди пишет египетскому фараону относительно отправки в Египет дерева уркаринну: «Так как мой господин написал мне относительно дерева уркаринну, то знай: из страны Джалхи и из города Угарита доставляют его. Я не могу послать туда мои корабли, так как Азиру враждебен мне и все правители (amêlut-ḫa-za-nu-tum) заодно с ним. По их желанию ходят их корабли и берут то, что им нужно».[315] Из этого письма ясно видно, какое значение имели для бесперебойной доставки в Египет всех необходимых товаров мир и спокойствие в Палестине, в Финикии и в Сирии, ибо только в таком случае египетская торговля могла бы нормально функционировать. Египетское правительство полагало, что этот мир в раздробленной Сирии могла поддерживать только единая и сильная власть фараона и что в экономических интересах Египта было держать Сирию в повиновении при помощи военной силы. Об отправке дерева уркаринну в Египет пишет египетскому фараону также и аморитский князь Азиру в следующих словах: «Вот восемь кораблей и дерево уркаринну и большие бревна... все, что изошло из уст царя, моего господина (моего бога, моего солнца), я действительно выполню».[316] Наряду с деревом, египетские фараоны получали от сиро-палестинских и финикийских князей различные металлы, в частности бронзу, медь и серебро, которое, как известно, особенно высоко ценилось в Древнем Египте. Об отправке в Египет наряду с деревом также и бронзы пишет египетскому фараону Абу-Мильки, князь Тира: «Я послал Илимальку, посла к царю, моему господину, и я дал 5 талантов бронзы... дерево и 1... дерево (ginazu)».[317] Медь в виде слитков, а также в виде изделий, как, например, в виде топоров, египтяне получали из Гебала, как видно из письма князя Гебала Риб-Адди египетскому фараону. В ответ на требование египетского чиновника Аманаппы прислать медь и медные топоры Рид-Адди пишет: «Так как ты написал относительно меди и относительно топоров, я говорю: как действительно возвышена Белит, богиня Гебала, так (действительно) нет меди и топоров из меди (erê ù ši-en-ni erê) в моем распоряжении... так как я отдал ему топоры за мое освобождение от князя Тира».[318] В крупных торговых городах Финикии и Сирии были накоплены большие богатства, которые хранились в виде золота и серебра в храмовых сокровищницах. Вполне естественно поэтому, что египетские фараоны, которые считали себя хозяевами покоренной ими страны, нередко [263] обращались к местным князьям с требованием выслать им в качестве дани то или иное количество золота или серебра. О больших богатствах, хранящихся в храмовой сокровищнице Гебала, пишет египетскому фараону Риб-Адди, князь Гебала: «Пусть царь, мой господин, не держится далеко от города, так как большое количество серебра и золота находится в нем и в доме богов все имеется в большом количестве».[319] Благодаря широко развернутой торговле финикийские купцы сосредоточивали в своих руках большие богатства, большие ценности, которые они хранили в драгоценных металлах, в частности в серебре, столь высоко ценившемся в Египте. Однако во время частых междоусобных войн купцы теряли накопленные ими богатства. Победитель старался первым делом захватить как можно больше добычи и безудержно грабил захваченные им города, что, конечно, мешало финикийским князьям высылать в Египет драгоценные металлы, как того требовал египетский фараон. Так, Риб-Адди, князь Гебала, пишет фараону: «Но вот действительно теперь Азиру захватил Сумуру, и народ Гебала, глядя на это говорил: «Как долго сможем мы противостоять сыну Абди-аширты? Все наше серебро попало в руки врагов».[320] Поэтому вполне естественно, что египетские фараоны должны были принимать все меры к тому, чтобы сохранять мир и спокойствие в подвластных им областях Палестины, Финикии и Сирии. Ведь только в этом случае в Египет могли беспрепятственно поступать те крупные ценности, которые египетские фараоны постоянно выкачивали из этих стран. И, действительно, сирийские князья посылали в Египет большое количество драгоценных металлов. Так, например, о крупной отправке серебра в Египет мы читаем в следующем письме: «Я дал четыреста кусков серебра помимо одной тысячи (4 me kaspê muḫḫil li-me-meš) в руки наместника царя,который стоит надо мною»...[321] Наконец, из Палестины, Финикии и Сирии египтяне получили большое количество рабов, в которых Египет в эту эпоху особенно нуждался в связи с небывалым развитием всего древнеегипетского хозяйства, а также в связи с тем крупным строительством, которое в эту эпоху развернули египетские фараоны. Об отправке рабов и рабынь в Египет в виде подарков фараону, в виде товара или дани мы часто читаем в амарнских письмах. Так, Абд-Хипа, наместник Иерусалима, пишет египетскому фараону: «Шута, наместник царя, пришел ко мне. 21 девушку и 80 пленников я передал в руки Шуты, в качестве подарка царю, моему господину».[322] Об отправке рабов и рабынь в Египет пишет египетскому фараону и палестинский князь Милькили, которому, возможно, принадлежали два палестинских города Айялуна и Сарха.[323] «И я переслал через посредство Хайи царю, моему господину, 46... женщин, 5... мужчин и 5 пленников».[324] Египтяне закупают рабов даже в далеких северносирийских [264] областях, в которых, как, например, в Хамате правят хеттские царевичи. Так, царевич Зикар, который правит, очевидно, в одном из северносирийских городов, сообщает фараону об отправке ему партии рабов, которых он посылает фараону, якобы «в подарок». Однако, тут же прося царя прислать ему золото, царевич Зикар дает тем самым понять, что за свой «подарок» он желает получить плату, как за самый обычный товар. Приведу текст этого интересного письма, которое ясно указывает на наличие торговых связей между Египтом и далекими северносирийскими городами. Зикар пишет фараону: «И я послал моему отцу вместе с твоими послами моих собственных послов и партию из 16 человек я послал тебе в качестве подарка. И я желаю (получить) золота. Итак, мой отец, пришли золота. И что ты, мой господин, мой отец, пожелаешь, напиши, и я вышлю это тебе».[325] Наконец, об отправке большого количества быков и партии рабынь египетскому фараону сообщает князь Шубанду в своем письме, обращенном к египетскому царю. Судя по этому письму, к Шубанду прибыл египетский посол Хавия, который передал Шубанду приказ фараона выслать ему дань скотом и рабынями. Выполнив приказ посла, Шубанду пишет фараону: «Царь, мой господин, солнце на небе, послал ко мне Хавию. И вот я внимательно выслушал слово царя, моего господина и вот я дал пятьсот быков и двадцать девушек (5 me alpê ù 20 mârâtiu). Пусть царь, мой господин, солнце на небе, знает об этом».[326] Помимо поступления дани и самых различных товаров, египетские фараоны получали от палестинских, финикийских и сирийских князей продукты и фураж, необходимый для снабжения египетских войск, расквартированных в Палестине, Финикии и Сирии, что также составляло довольно значительную статью дохода египетской казны в завоеванных областях Передней Азии. Об этих поставках мы читаем в некоторых амарнских письмах. Так, например, Видия, князь Аскалона, пишет египетскому фараону: «И действительно, я приготовил все возможное: пищу, напитки, быков... зерно, солому, все возможное, что царь, мой господин, приказал: и вот, действительно, я приготовил это. И вот, действительно, я приготовил дань для солнца, соответственно тому, что приказал царь, мой господин, солнце на небе».[327] О такой же поставке продуктов для египетского войска пишет тот же самый Видия в другом письме к фараону: «И, действительно, я выполнил слово царя, моего господина, сына солнца, и вот я заготовил пищу, напитки, масло, зерно, быков... для воинов царя, моего господина. Я приготовил все для воинов царя, моего господина».[328] О таких же крупных поставках различных товаров сообщает фараону и аморитский князь Азиру, подчеркивая в своем письме, что его страна полностью принадлежит египетскому фараону и что поэтому он во всем подчиняется правителям областей, египетским чиновникам. Азиру пишет в этом письме фараону: [265] «Это, действительно, страна царя, моего господина, и царь, мой господин, поставил меня под (властью) правителей (amêlût-ha-za-nu-ti). Пусть посол моего господина придет. И то, что я сказал в присутствии моего господина, я дам. Продукты, корабли, масла, дерево уркаринну и (другое) дерево я дам».[329] Все эти многочисленные товары посылались из Палестины, Финикии и Сирии, как по суше караванами, так и морем, на кораблях, в Египет. Вполне естественно поэтому, что караваны один за другим тянулись из Сирии в Египет, а грузовые, главным образом, финикийские корабли постоянно бороздили морские просторы, отделявшие дельту Нила от больших приморских городов Финикии и Сирии. О доставке товаров из Сирии в Египет мы также читаем в некоторых амарнских письмах: так Пун-Балу, князь Юрсы[330] добавляет к письму, обращенному к фараону, приписку на имя Шахшихашиха, который, очевидно, был чиновником при египетском дворе. В этой приписке Пун-Балу пишет: «Шахшихашиха, моему господину, так говорит Пун-Балу: к твоим ногам я припадаю. При моем вступлении в мой дом, там ничего не было, и поэтому я не послал тебе каравана. Но вот я приготовляю тебе хороший караван (ḫarrâna-ra-na dam-ga-ta)».[331] Обязанностью сирийских князей, подвластных Египту, было не только снаряжать эти караваны, но и сопровождать и охранять в пути как эти караваны, так и всякие иные, которые отправлялись из Египта через Сирию в более далекие страны, как, например, в Вавилонию, которая в те времена называлась Кардуниаш. Поэтому господство Египта в Сирии имело огромное значение для всей переднеазиатской торговли Египта, которая в эту эпоху значительно возросла. О сопровождении египетских караванов сирийскими князьями говорится в амарнских письмах. Так, например, один из южнопалестинских князей Мут-Балу пишет фараону: «Царь, мой господин, послал ко мне Хайю, чтобы сказать: «Караваны на самом деле были посланы в Ханигальбат. Поэтому отправь их дальше». Кто я, чтобы не отправлять дальше караванов царя, моего господина? Вот Лабай, мой отец, служил царю, моему господину, и он посылал все караваны, которые царь посылал в Ханигальбат. Пусть царь, мой господин, посылает караваны в Кардуниаш. Я буду отправлять их так, что они будут в полной безопасности».[332] Об отправке караванов египетскому фараону сообщает в своем письме и некий Таги. Он пишет египетскому царю: «... я слуга царя и я думал о том, чтобы составить караваны при помощи моего брата, но он был почти что убит. Поэтому я не имею возможности послать мои караваны царю, моему господину... И вот теперь я подумал о том, чтобы послать.царю, моему господину, мои караваны при помощи моих товарищей. И пусть царь, мой господин, знает, что я служу царю и нахожусь на страже».[333] Столь же оживленными были и морские сношения с городами Финикии и Сирии. Египетские корабли постоянно посещали города [266] финикийского и сирийского побережья. С другой стороны, сирийские и финикийские города постоянно везли самые разнообразные товары в Египет. Об этом мы часто читаем в амарнских письмах. Так, Аммунира, князь Берита пишет египетскому фараону; «... смотри, когда вошли корабли царя, моего господина, которые... в Берите, послала служанка царя, моего господина,... на кораблях царя, моего господина, послал я».[334] О том, что корабли большого торгового города Финикии Арвада находились в египетских портах, сообщает египетскому фараону правитель Гебала в следующих словах: «Чьи корабли стоят против меня? Разве это не корабли людей Арвада? И теперь они даже находятся у тебя. Возьми корабли и людей Арвада, которые находятся в Египте».[335] С этими караванами и на этих кораблях из Египта шли самые различные товары в страны Передней Азии и, в первую очередь, в Финикию, в Палестину и в Сирию. Об отправке и доставке этих товаров читаем мы в целом ряде амарнских писем. Так, Таги пишет фараону: «... Послал царь, мой господин... через Тухмайю мне и дал Тухмайя один... из золота и 12 пар платков киту».[336] В другом письме Милькилу просит царя прислать ему лекарственные снадобья из мирры: «... Пусть царь, мой господин, пришлет мирры (mu-ur-ra) в качестве лекарственного снадобья».[337] Однако Палестина, Финикия и Сирия нужны были Египту не только как торговые страны, прямая и непосредственная торговля с которыми имела огромное значение для развития всей древнеегипетской экономики, но и как страны с древней и высоко развитой транзитной торговлей. Через Финикию, Палестину и Сирию лежали важнейшие торговые пути в более далекие страны: в Вавилонию, в Ассирию, в Митанни, в хеттские области Малой Азии, наконец, из финикийских приморских городов открывались важнейшие морские торговые пути к островам восточного Средиземноморья, на Кипр, Родос и к островам Эгейского моря. Поэтому укрепление торговых связей с Палестиной, Сирией и с Финикией имело громадное значение для развития внешней торговли Древнего Египта в целом. Этими экономическими интересами Египта объяснялась в значительной степени завоевательная политика египетских фаронов 18-й династии, которые стремились стать прочной ногой в Палестине, Сирии и Финикии для того, чтобы открыть себе через эти страны пути для дальнейшего продвижения в Переднюю Азию. Торговые отношения Египта с Вавилоном начинаются еще в эпоху Среднего царства. На это указывают четыре медных сундука с драгоценностями, найденные не так давно французским археологом Биссон де ла Рок в развалинах храма в Тод. В этих сундуках было обнаружено большое количество бус, различных амулетов, плоских и цилиндрических печатей. На некоторых из этихпечатей сохранились клинообразные надписи и изображения азиатских божеств. На плоских [267] печатях имеются изображения орла с человеческой головой и крылатого льва. Среди амулетов следует отметить изображения зиккуратов, а также сфинксов с головами, украшенными тиарами. Все эти данные позволяют предполагать, что эти вещи происходили из Вавилона и что, следовательно, уже в эпоху Среднего царства между Египтом и Вавилоном начали устанавливаться торговые сношения.[338] В эпоху Нового царства торговые сношения Египта с Вавилоном становятся значительно более интенсивными. В амарнских письмах мы найдем целый ряд указаний на отправку из Вавилона в Египет самых различных товаров, как, например, лазурита, серебра, изделий из дерева, украшенных золотом, изделий из дерева ушу, украшенных слоновой костью и золотом, масла, колесниц, лошадей и рабов.[339] Интересные подробности об этих довольно частых отправках различных товаров из Вавилона в Египет сохранились в целом ряде амарнских писем. Так, вавилонский царь Кадашман-Энлиль сообщает египетскому фараону Аменхотепу III об отправке ему лошадей, дерева, а также изделий из золота: «... прекрасных лошадей... 20 бревен... харагабаш из золота... 120 шекелей в качестве подарка я послал тебе».[340] В другом письме Кадашман-Энлиль сообщает Аменхотепу III об отправке ему рабов, рабынь, колесниц и запряжек лошадей: «25 мужчин и 25 женщин, всего 50 человек... я тебе послал... 10 колесниц из дерева и 10 запряжек лошадей в качестве подарка для тебя я послал».[341] Вавилонский царь, очевидно, в обмен на товары, посланные им в Египет, просит фараона выслать ему золота и в очень настойчивой форме требует присылки в возможно короткий срок возможно большего количества золота. Это требование облечено в следующую форму: «А относительно золота, о котором я тебе уже писал, то пришли мне золота, сколько бы его ни было, в большом количестве раньше, чем твой посол ко мне придет, теперь же срочно, во время этой жатвы, либо в месяце Таммузе, либо в месяце Аб, дабы я мог бы закончить то дело, которое я начал».[342] Египетский фараон не остается в долгу у вавилонского царя и посылает ему большое количество ценных предметов. В одном письме, обращенном к вавилонскому царю Кадашман-Энлилю, египетский фараон Аменхотеп III сообщает об отправке в Вавилон большой партии весьма ценных предметов:
«Вот я послал тебе в качестве подарка для нового дома через посредство Шутти: Одно ложе из черного дерева, покрытое слоновой костью и золотом. Три ложа из черного дерева, покрытые золотом. Один подголовник из черного дерева, покрытый золотом. Одно большое кресло из черного дерева, покрытое золотом. Пять кресел из черного дерева, покрытых золотом. Четыре кресла из черного дерева, покрытых золотом — вес всего этого золота 7 мин и 9 шекелей золота. [268] Вес серебра 1 мина 8 шекелей и подовина шекеля серебра... 1... из черного дерева, покрытый золотом. Скамейка для ног из черного дерева, покрытая золотом. ... таблица из золота ... мина и 10 шекелей и 7 шекелей золота».[343]Подробный перечень всех ценных предметов с точным указанием веса золота и серебра ясно указывает, что аккуратной доставке этих ценных товаров в Вавилон придавалось большое значение. О характере ценных товаров, посылавшихся из Вавилона в Египет, можно судить по перечню различных предметов, которые были отправлены туда, очевидно, царем Буррабуриашем. Перечисляются следующие ценные предметы:
предметы из золота, геммы из драгоценного халцедона, геммы из камня-муширру, предметы из прекрасного базальта, предметы из лазурита, предметы из слоновой кости, предметы из черного дерева, предметы из серебра, сосуды из серебра, сосуды из бронзы.[344]Вавилонский царь, так же как и египетский фараон, был сильно заинтересован в дальнейшем развитиии и укреплении этих торговых взаимоотношений, которые, очевидно, сулили большие выгоды обеим сторонам. На это указывают слова Буррабуриаша Аменхотепу III, содержащие предложение установить тесные торговые взаимоотношения между Египтом и Вавилоном. Вавилонский царь пишет фараону: «Так как прежде ты и мой отец находились в дружбе между собой, так пусть теперь и мы с тобой будем в дружбе между собой. Пусть между нами не будет иных отношений (не будет сказано неприязненного слова). Чего бы ты не пожелал в моей стране, напиши, чтобы оно было послано тебе. И что я пожелаю в твоей стране, я напишу, чтобы оно было доставлено мне».[345] Это обращение вавилонского царя к египетскому фараону облечено в типичную древневосточную форму предложения установить тесные торговые взаимоотношения. Очевидно, это была стандартная формула, принятая в дипломатическом языке того времени. В другом письме, обращенном к египетскому фараону Эхнатону, сыну и преемнику Аменхотепа III, вавилонский царь Буррабуриаш предлагает Эхнатону укрепить торговые взаимоотношения, существовавшие ранее между Вавилоном и Египтом. Вполне резонно указывает в своем письме Буррабуриаш на то, что укрепление торговых взаимоотношений будет способствовать установлению более дружеских отношений между обоими государствами. Буррабуриаш пишет об этом Эхнатону в следующих словах: «Раньше твой отец посылал Куригальзу много золота... что [269] превосходило это? Во дворце... Для того, чтобы соседние цари слышали следующие слова: «Золото находится здесь». Между царями установятся братство, хорошая дружба, союз и другие взаимоотношения в том случае, если тяжелыми будут камни, тяжелым будет серебро, тяжелым будет золото. 10... из прекрасного лазурита я послал тебе в качестве подарка. Владычице твоего дома я послал только 20 колец с печатью из лазурита. Пусть пришлют мне много золота от тебя. Пусть его доставят к концу этого года, чтобы я мог быстро закончить мое дело».[346] Получив от вавилонского царя довольно большое количество лазурита (в одном случае одну мину, а в другом случае две мины),[347] Эхнатон послал вавилонскому царю по случаю своего будущего бракосочетания с вавилонской царевной большое количество самых разнообразных ценных предметов, которые дают нам некоторое представление о том, какие именно ценности и в каком количестве пересылались из Египта в Вавилон. В этом длинном перечне самых разнообразных драгоценных предметов указываются: изделия из золота, изделия из золота, усыпанные камнями, сосуды с маслом, изделия из серебра и золота, статуи богов из золота, сосуды из золота, кольца и украшения из золота, колесницы, украшенные золотом, ложе, украшенное золотом, кресла, украшенные золотом, сосуды из серебра, клетка из серебра, ложе из серебра, зеркала из бронзы, сосуды из бронзы, ножи из бронзы, 2007 каменных сосудов с маслом, 163 сосуда и изделий из камня, множество сосудов и изделий из слоновой кости и свыше 1000 одежд. Вес золота в этих вещах достигал 1200 мин, вес серебра 293 мин и 3 шекелей, а вес бронзы 860 мин.[348] Эти торговые взаимоотношения между Египтом и Вавилоном, конечно, должны были быть достаточно выгодными для обеих сторон. Поэтому понятно, что всякое ослабление их должно было вызывать недовольство той или иной стороны. Так, в одном из своих писем Эхнатону вавилонский царь Буррабуриаш жалуется фараону на то, что он получает от него слишком мало золота: «С тех пор, как мои отцы и твои отцы установили между собой дружеские взаимоотношения, они посылали друг другу богатые подарки и они друг другу не отказывали ни в одной справедливой просьбе. Теперь же мой брат послал мне в качестве подарка лишь две мины золота. Теперь же, если золото имеется в большом количестве, то пришли мне столь же много, как присылал твой отец. Если же его имеется мало, то пришли половину того, что прислал твой отец. Почему же ты прислал только две мины золота? Теперь же, так как моя работа в Доме бога многообразна и я за нее серьезно взялся и ее выполняю, то пришли мне много золота. И ты, чего только ты ни пожелаешь в моей стране, напиши, чтобы тебе его доставили... В качестве подарка я послал тебе три мины прекрасного лазурита и пять запряжек лошадей для пяти деревянных колесниц».[349] В другом письме Буррабуриаш жалуется Эхнатону на то, что он не получает от него товаров, на которые он, очевидно, рассчитывал, и с горечью сообщает ему, что золото, которое он получил, после того, [270] как его положили в печь, оказалось низкопробным. Буррабуриаш пишет об этом фараону в следующих словах: «Но твои послы приходили три раза, и ты не прислал ни одного прекрасного подарка. И я также не послал тебе ни одного прекрасного подарка. Мне не досталось ничего ценного, и тебе также не досталось ничего ценного. Что же касается до посла, которого ты послал, то те 20 мин золота, которые он доставил, оказались не полновесными, так как, когда его положили в печь, то получилось лишь 5 мин».[350] Низкое качество золота, посылаемого из Египта в Вавилон, вавилонский царь объясняет недостаточным контролем. Вавилонский царь полагает, что он получает золото плохого качества, так как фараон не сам лично наблюдает за его отправкой, а поручает это дело своему чиновнику. Так Буррабуриаш пишет фараону: «Так как мой брат то прежнее золото, которое он послал, не сам лично осмотрел, но чиновник моего брата его запечатал и послал, то случилось, что когда я те 40 мин золота, которое они доставили, положил в печь, то полновесного (золота) не получилось».[351] Ослабление торговых связей между Египтом и Вавилоном, конечно, объясняется целым рядом причин, среди которых крупное место занимают внутренние трудности, которые в те времена переживал Египет. Однако на торговых взаимоотношениях между этими странами должна была отзываться и сложность доставки товаров из Египта в Вавилон. Путь из Египта в Вавилон был далеким и трудным. Караванам, которые везли товары, приходилось пересекать пустынные, часто безводные местности, порой населенные враждебными племенами, нередко нападавшими и грабившими караваны. На все эти трудности доставки товаров Буррабуриаш указывает в своих письмах к египетскому фараону. Так, вводном письме он пишет: «И так как мне сказали, что путь труден, что нет воды и что стоит жаркая погода, то я тебе не послал многих прекрасных вещей. Лишь 4 мины прекрасного лазурита в качестве небольшого подарка я послал моему брату, а также 5 запряжек лошадей послал моему брату. Когда погода станет хорошей, тогда мой будущий посол, который тогда отправится, доставит моему брату много прекрасных подарков и все, что мой брат пожелает, пусть мой брат (об этом) напишет. Из своих домов они ему это доставят. Я предпринял работу и поэтому написал моему брату. Пусть мой брат пришлет мне много прекрасного золота, чтобы я мог его применить для своей работы».[352] Затрудняли нормальную пересылку товаров, особенно ценных предметов, из Вавилона в Египет грабители и разбойники. На случай ограбления мирных караванов во владениях египетского фараона жалуется Эхнатону вавилонский царь Буррабуриаш в следующих словах: «А что касается Салму, моего посла, которого я послал к тебе, то его караваны дважды ограбили. Один караван ограбил Биримаза, а другой его караван — Памаху, правитель одной, принадлежащей тебе, страны...».[353] [271] В другом письме Буррабуриаш жалуется фараону на то, что в подчиненных Египту сирийских владениях караваны вавилонских торговцев были ограблены. Вавилонский царь требует от египетского фараона возмещения убытков и наказания виновных. Вавилонский царь указывает фараону, что если египетское правительство не примет надлежащих мер, то торговые взаимоотношения между Вавилоном и Египтом прекратятся. Те энергичные формы, в которые облекает свои жалобы вавилонский царь, показывают, как сильно страдала от этих разбойничьих нападений вавилоно-египетская торговля. Буррабуриаш пишет Эхнатону: «Теперь мои торговцы, которые отправились вместе с Ахутабу, задержались в связи с делами в Кинаххи (Ханаане). После того как Ахутабу отправился дальше к моему брату в городе Хиннатуни,[354] в стране Кинаххи, Шумадда, сын Балумме, и Шутатна, сын Шаратум из Акко, послав туда своих людей, моих торговцев убили и их деньги отняли. Я послал к тебе Аппу, чтобы он предстал перед тобой. Поэтому спроси его, и пусть он тебе скажет. Кинаххи — твоя страна, и ее цари — твои слуги. В твоей стране мне причинили насилие. Укроти их и деньги, которые они отняли, возмести... А людей, которые убили моих слуг, убей и отомсти за их кровь. Если же ты этих людей не убьешь, то они и в другой раз совершат убийство, будут ли то мои караваны или твои послы, и тогда между нами перестанут ездить послы, и если это случится, то они отпадут от тебя».[355] Таким образом, поскольку Египет был действительно заинтересован в нормальном развитии торговых взаимоотношений с далекими переднеазиатскими странами, как например, с Вавилоном, египетское правительство должно было прилагать все старания к тому, чтобы облегчить доставку товаров из Египта в страны Передней Азии. Но так как это было возможно лишь при существовании полного порядка и абсолютного спокойствия в Палестине, Сирии и Финикии, то для поддержания порядка и спокойствия требовалась сильная рука египетского государства, фараоны были кровно заинтересованы в том, чтобы всеми мерами обеспечить свое военное господство в Палестине, в Финикии и в Сирии, где проходили и пересекались важнейшие торговые пути того времени. Таким образом, чисто экономические потребности обусловливали развитие завоевательной политики египетских фараонов 18-й династии в Передней Азии и их упорное стремление полностью подчинить своей власти столь важные в торговом отношении страны Палестины, Финикии и Сирии. Египетская торговля в эпоху Нового царства проникала не только в Вавилонию, но и в более отдаленные страны Месопотамии, например, в Ассирию и в Митанни. Из Ассирии египтяне получали колесницы, лошадей и лазурит.[356] Об отправке этих предметов сообщает египетскому фараону Эхнатону ассирийский царь Ашшурубаллит: «Моего посла направил я к тебе, чтобы увидеть тебя и увидеть твою страну. Одну колесницу, двух лошадей и 1... из прекрасного лазурита послал я тебе в качестве подарка».[357] Эта отправка ассирийского посла в Египет имела, очевидно, своей [272] целью содействовать установлению торговых взаимоотношений между Египтом и Ассирией. Ассирийский посол должен был «увидеть» фараона и «увидеть» его страну, чтобы получить представление, в какой мере могли развиваться в дальнейшем торговые взаимоотношения между Египтом и Ассирией. Таким образом, перед этим ассирийским послом, отправленным в Египет, очевидно, была поставлена главным образом, информационная задача. Как показывает другое сохранившееся письмо ассирийского царя Ашшурубаллита египетскому фараону Эхнатону, торговые взаимоотношения между Египтом и Ассирией стали налаживаться. Ассирийский царь в этом письме сообщает фараону об отправке ему «даров» и одновременно просит его выслать ему золота. Ашшурубаллит пишет фараону: «Одну прекрасную колесницу моей запряжки и двух белых лошадей из моей запряжки, одну не запряженную колесницу и одну печать из прекрасного лазурита я послал тебе в качестве подарка... Золото в твоей стране подобно пыли. Я начинаю постройку нового дворца и хочу его воздвигнуть. (Поэтому) пришли золота столько, сколько потребуется для его облицовки. В те времена, когда Ашшур-надин-ахе посылал в Египет, тогда послали ему 20 талантов золота. В те времена, когда ханигальбатский царь посылал в Египет к твоему отцу, тогда послали ему 20 талантов золота».[358] Посылая колесницу и лошадей египетскому фараону, ассирийский царь не решается прямо указать то количество золота, которое он хотел бы получить от египетского фараона. Однако, напоминая фараону, что прежде ассирийские и митаннийские цари получали из Египта по 20 талантов золота, он как бы в вежливой форме намекает фараону о своем желании получить такое же количество золота. Недостаток документов и археологических памятников не позволяет в настоящее время полностью осветить вопрос о торговых взаимоотношениях между Египтом и Ассирией. Однако находка египетских скарабеев Нового царства в ассирийских погребениях XIV—XIII веков в Мари уже указывает на проникновение египетских товаров в эту эпоху в области ассирийского государства.[359] Постепенное проникновение египтян в Палестину, в Сирию и в Финикию с юга-запада, а митаннийцев с северо-востока способствовало экономическому сближению Египта с государством Митанни и даже установлению непосредственных торговых взаимоотношений между ними, о чем мы находим некоторые сведения в амарнских письмах. Так, судя по этим письмам, в Египет из Митанни доставлялись различные товары и, главным образом, золотые изделия, золотые украшения, бронза, лазурит, различные виды драгоценных камней и изделия из них, ткани, одежды, масло, колесницы, лошади и рабы.[360] В развитии этой торговли были заинтересованы в равной мере как Египет, так и государство Митанни. По крайней мере, в одном письме к Аменхотепу III митаннийский царь Тушратта просит фараона прислать ему большое количество золота и обещает ему выслать в Египет все, чего только не потребует фараон. Эта стандартная фраза, [273] несомненно, указывает на желание митаннийского царя установить регулярные торговые взаимоотношения между Египтом и государством Митанни. В этом письме Тушратта пишет фараону: «И у моего брата я просил много золота, говоря: «Гораздо больше, чем моему отцу, пусть уделит мне и пошлет мне мой брат». Ведь моему отцу ты послал много золота: большие жертвенные чаши из золота и большие кувшины из золота послал ты ему; пластинку из золота, напоминающего сплав меди, послал ты ему. В то время, когда я послал Гилию к моему брату и просил у него золота, я, действительно, говорил так: «Пусть мой брат уделит мне в 10 раз большее количество золота, чем моему отцу, и пусть он мне пришлет так много золота, что его нельзя будет сосчитать». Итак, пусть мой брат вышлет мне золото в таком большом количестве, что его нельзя будет пересчитать, и пусть мой брат мне вышлет больше золота, чем получил мой отец. Ведь в стране моего брата золота столь же много, как пыли... Поэтому пусть мой брат вышлет мне золота в очень большом количестве так, чтобы его нельзя было сосчитать. И чего только ни пожелает мой брат, пусть он пошлет за этим в свой дом и возьмет, и я дам в 10 раз больше того, что попросит мой брат. И вот я послал в качестве подарка для моего брата один большой сосуд из золота, украшенный прекрасным лазуритом, ручку которого образует один тяжелый венок, состоящий из 20 прекрасных лазуритов и 19 кусков золота и в середине которого находится прекрасный лазурит, оправленный золотом, один тяжелый венок, состоящий из 42 прекрасных камней хулалу и 40 кусков золота... в середине которого находится прекрасный камень хулалу, оправленный золотом, 10 запряжек лошадей, 10 деревянных колесниц со всем тем, что к ним относится, и 30 женщин в качестве подарка я своему брату послал».[361] Неоднократные повторения просьбы прислать золото в большом количестве и сообщения о высылке различных ценных предметов в Египет мы находим в нескольких письмах митаннийского царя Тушратты, что указывает на стремление митаннийского царя установить торговые взаимоотношения между государством Митанни и Египтом. Так, в другом письме Тушратта пишет Аменхотепу III: «Пусть мой брат пошлет мне так много золота, что его нельзя будет сосчитать... И вот в качестве подарка моему брату я послал: один закрытый сосуд, основание которого сделано из камня хилипа, оправленного золотом... резные камни из прекрасного камня хулалу, оправленного золотом».[362] Наконец, в других письмах Тушратта уведомляет Аменхотепа III о высылке ему различных ценностей, как, например, венка из прекрасного лазурита и золота, колесниц, лошадей и рабов, захваченных в качестве добычи в хеттской стране.[363] Некоторое представление о тех ценных предметах, которые посылались из страны Митанни в Египет, дают перечни свадебных даров, посланных царем Тушраттой Аменхотепу III, и подарков, посланных им же Эхнатону. В этих перечнях фигурируют лошади, колесницы, украшенные золотом, бич, украшенный золотом, [274]
печать из камня хулалу, украшенная золотом, кожаная конская сбруя, украшенная золотом, серебром и камнями, стальной кинжал, украшенный золотом, лук, украшенный золотом, кожаный щит, украшенный серебром, золотое опахало от мух, железные браслеты, украшенные золотом, ожерелье из лазурита, драгоценные украшения из золота и камней, башмаки из кожи, украшенные жемчугом и золотом, множество одежд, в частности из пурпура, копье из бронзы, украшенное золотом, топор из бронзы, украшенный золотом, каменные сосуды с мирровым маслом и благовониями, кувшины с маслом, панцыри из бронзы и кожи для людей и лошадей, копья из бронзы, статуэтки из золота и серебра, покрывала для постелей, сосуды из бронзы, конская упряжь и сбруя, запряжки колесниц, предметы из лазурита, подвески из золота и лазурита, нагрудные украшения из золота, лазурита и других камней, украшения из золота и лазурита. ожерелье из лазурита, других камней и золота, перстни с печатями из лазурита, статуэтки из золота, разные камни, оправленные золотом, золотые кольца и браслеты с камнями, золотые сосуды, зеркала из серебра, золотые амулеты, опахала, украшенные золотом, подвески из золота и камней, нагрудные украшения из серебра, ткани и одежды, каменные сосуды с мирровым маслом и другими маслами, бронзовые сосуды.[364]Все эти товары отправлялись из страны Митанни в Египет сухим путем при помощи караванов, которые, очевидно, направлялись из Кархемыша в северную Сирию, а оттуда по большой дороге, шедшей по долине Оронта и далее, к финикийским городам или же через Палестину в Египет. Об отправке такого каравана сообщает [275] митаннийский царь Тушратта в одном своем письме Эхнатону: «Я хочу послать Гилию к моему брату и большой караван хочу я снарядить для моего брата. И какие слова мой брат бы ни сказал, пусть он их выполнит. И так же поступать буду и я».[365] Эти последние слова, очевидно, являются стереотипной формулой, призывающей египетского фараона выполнять взятые им на себя обязательства. Митаннийский царь тем самым как бы напоминает в вежливой форме египетскому фараону, что торговые отношения, установленные между Митанни и Египтом, должны основываться на взаимном доверии и на выполнении взятых на себя обязательств. Митаннийский царь в этом письме соглашается выполнять свои обязательства лишь в том случае, если точно так же будет поступать и египетский фараон. В эпоху Нового царства египетские фараоны пытаются установить непосредственные торговые взаимоотношения также и с хеттскими странами, откуда они могли получить целый ряд важных для Египта товаров, в частности некоторые виды сырья. Из хеттских стран, как видно из амарнских писем, египетские фараоны получали серебро, лазурит и рабов.[366] Можно предполагать, что ассортимент товаров, посылавшихся из хеттских стран в Египет, был значительно шире. Однако, к сожалению, ввиду недостатка документов и соответствующих археологических памятников еще не представляется возможным дать полный перечень товаров, которые посылались из хеттских стран в Египет. Один более поздний документ, относящийся ко времени Рамзеса II, указывает, что египетские фараоны стремились к получению из хеттской страны железа.[367] Разумеется, и в амарнскую эпоху железо казалось египтянам ценным видом металла, в котором они испытывали большую нужду. С другой стороны, и хетты нуждались в установлении торговых взаимоотношений с Египтом. Об этом ясно говорит хеттский царь Шуббилулиума в своем письме к египетскому фараону Эхнатону. Хеттский царь напоминает Эхнатону, что при его отце Аменхотепе III между хеттским государством и Египтом существовала взаимная дружба (at-te-ru-ut-ta), что хеттский царь и египетский фараон беспрекословно выполняли взаимные просьбы. Хеттский царь пишет об этом в таких словах: «Я ни в чем не отказывал из того, что просил у меня твой отец. О царь, я действительно делал все. И о чем только я ни просил твоего отца, он ни в чем мне не отказывал. Он, действительно, все давал... Теперь ты, мой брат, вступил на престол своего отца и так же точно, как твой отец, и я мы взаимно просили (друг у друга) подарки, так и ты и я будем взаимно друзьями».[368] Таким образом, хеттский царь, напоминая фараону о тех дружеских взаимоотношениях, которые некогда существовали между ним и Аменхотепом III, имел в виду возобновление этих дружеских отношений с новым египетским фараоном. По мнению хеттского царя, эти дружеские взаимоотношения должны были заключаться в установлении нормальных торговых взаимоотношений. Предлагая египетскому царю возобновить эти торговые взаимоотношения, хеттский царь облекает свое предложение в форму, принятую в дипломатической [276] переписке той эпохи. Наряду с этим хеттский царь сообщает египетскому фараону об отправке ему в качестве подарка изделий из серебра общим весом в 18 мин и в том же письме просит фараона прислать ему две золотых и двесеребряных статуи, а также большой лазурит. Таким образом, это письмо хеттского царя заключало не только принципиальное предложение возобновить регулярные торговые взаимоотношения между Египтом и хеттским государством, но также и конкретное предложение об обмене некоторыми предметами. Так как хеттская страна была богата серебром, а в Египте своего серебра не было, вполне естественно, что хеттский царь посылает в Египет для начала именно изделия из серебра, которое всегда очень высоко ценилось в Египте.[369] Египетские цари устанавливают в эту эпоху непосредственные торговые взаимоотношения не только с могущественным хеттским государством, которое они называют «Великая Хета», но также и с другими малоазиатскими княжествами, как, например, с княжеством Арзава. Судя по некоторым данным, Арзава было независимым княжеством с лувийским населением, которое было расположено в южной части Малой Азии между горами Тавра и Средиземным морем. В одном сохранившемся до нашего времени письме Аменхотепа III, обращенного к «Тархундарабе, царю Арзавы» египетский фараон сообщает об отправке «царю Арзавы» куска золота весом в 20 мин, женских одежд, каменных сосудов с маслом, кресел из черного дерева, украшенных костью и лазуритом, и 100 кусков черного дерева.[370] В эпоху Нового царства получает дальнейшее развитие торговля Египта с островами Эгейского моря. На это указывают многочисленные изделия эгейского художественного ремесла, которые были обнаружены в различных районах Египта вплоть до Нубии, где, как, например, в Анибе, на расстоянии 1350 км от устья Нила и на расстоянии 350 км от южной границы Египта были найдены эгейские вещи. На развитие египто-эгейской торговли указывают многочисленные черенки эгейских сосудов типа камарес, найденные в различных частях Египта и обломок каменного сосуда с именем царя и надписью «сосуд из Кафту», найденный в гробнице Тутмоса IV.[371] С другой стороны, египетские изделия были найдены и на эгейских островах, на Крите, на Родосе, на Кипре и даже в материковой Греции, как, например, в Микенах, где были найдены скарабеи и обломки глиняных глазурованных сосудов с именем Аменхотепа III и царицы Тии, На развитие египто-эгейской торговли указывают далее и изображения эгейских послов, несущих различные товары, на стенах многочисленных гробниц видных египетских чиновников времени 18-й династии, как, например, Менхеперраснеба, Аменемхеба, Сенмута, Усера и Рехмира.[372] Особенно интересно изображение эгейских послов, сохранившееся на стенах гробницы везира Рехмира, где мы видим, как этот крупный чиновник приводит к Тутмосу III наряду с посольствами других стран «вельмож Кефтиу и островов в Великом море», которые «приходят в мире и приносят дары свои на спине». Дары эгейских послов, тщательно изображенные египетским художником на стене этой гробницы, дают нам некоторое представление [277] о товарах, которые эгейские торговцы привозили в Египет. Это, главным образом, изделия критского художественного ремесла: кубки, лейки, крышки в форме голов быка, льва, грифона, козла, большие роскошные чаши из драгоценного металла с бутонами по краям, далее слитки меди и драгоценных металлов, груды серебра и золота, отлитого в форме колец, цепочки из бус и слоновые клыки.[373] Наконец, в эпоху 18-й династии получает довольно значительное развитие торговля Египта с Кипром, где в то время существовало государство, которое в амарнских письмах называется Алашиа.[374] Судя по некоторым из этих амарнских писем, египтяне получали с Кипра слоновую кость, дерево и, главным образом, медь, в которой египтяне в эту эпоху особенно нуждались ввиду значительного истощения медных рудников Синайского полуострова. Об отправке этих товаров в Египет кипрский чиновник (rabisu-šá-mâtA-la-ši-ia) сообщает в особом письме египетскому чиновнику в следующих словах: «Мой брат, я послал Шумитти девять талантов меди, два слоновых клыка, один корабль, груженый деревом. Но он мне ничего не дал. Поэтому пришли мне теперь слоновой кости, мой брат. Теперь в качестве подарка тебе я послал пять талантов меди, три таланта хорошей меди, один слоновый клык, один кусок дерева уркаринну и один корабль, груженый деревом. Далее, мой брат, этот человек и этот корабль принадлежит царю, моему господину; поэтому пришли мне поскорее обратно корабль царя, моего господина. И все, что ты, мой брат, просил так, как этого ты желаешь, я дам тебе».[375] В другом письме, которое царь Алашиа адресует египетскому фараону, говорится об отправке в Египет большого транспорта меди. Очевидно, в обмен на эту медь кипрский царь просит фараона прислать ему целый ряд ценных товаров, которые, судя по этому письму, вывозились из Египта на остров Кипр. Кипрский царь пишет: «И разве я тебе не послал через моего посла 100 талантов меди? А теперь далее, пусть твой посол привезет в качестве подарков ложе из черного дерева, украшенное золотом, и колесницу, украшенную золотом... и двух лошадей и 42 киту и 50 кусков... киту и две одежды из киту и 14 кусков черного дерева и 17 камен(ных сосудов) с хорошим маслом... и пусть мой посол придет к тебе и твой посол придет ко мне».[376] В этих последних особенно характерных словах кипрский царь, очевидно, выражает желание поддерживать регулярные торговые взаимоотношения с Египтом, которые, по всей вероятности, давали много выгод обеим сторонам. В целом ряде писем кипрского царя говорится об отправке меди в Египет; это ясно указывает, что медь была главной статьей кипрского экспорта в Египет. Так, кипрский царь пишет фараону: «... я пошлю тебе в качестве подарка 200 талантов меди. Теперь же то, что я послал тебе... это 10 талантов меди».[377] В другом письме кипрский царь сообщает египетскому фараону об отправке в Египет 500 талантов меди, огромного для того времени транспорта. Однако кипрский царь выражает сожаление, что он [278] послал мало меди и объясняет это тем, что в стране царит «рука Нергала», бога смерти, т. е. очевидно, какая-то эпидемическая болезнь, может быть, чума. В обмен на эту медь кипрский царь просит египетского фараона прислать ему большое количество серебра, быка и масло. Кипрский царь пишет фараону: «Теперь я послал тебе 500 талантов меди, в качестве подарка моему брату послал это я тебе. Пусть мой брат не принимает близко к сердцу, что мало меди. Ведь в моей стране рука Нергала, моего господина, убила всех людей моей страны, так что теперь здесь нет ни одного человека для производства меди. Поэтому пусть мой брат не принимает этого близко к сердцу. Твоего посла с моим послом пошли быстро, и всю медь, которую ты пожелаешь, я пошлю тебе, мой брат. Ведь ты — мой брат. Пусть мне мой брат пошлет серебра в большом количестве. Дай мне божественного серебра. И тогда я тоже пошлю моему брату все, что ты, мой брат, пожелаешь. Далее, мой брат, дай быка, о котором просил мой посол. И хорошего масла, мой брат, пошли мне, о мой брат, два сосуда... Далее, мой брат, народ моей страны говорит о дереве, которое царь Египта взял у меня. Поэтому, мой брат, возмести мне стоимость его».[378] В этом письме особенно ясно подчеркивается чисто торговый характер тех взаимоотношений, которые существовали в те времена между Кипром и Египтом. Кипрский царь охотно посылает в Египет различные товары, главным образом медь, но требует от фараона полного возмещения стоимости всех товаров, посланных им в Египет. В другом письме кипрский царь сообщает фараону о получении им лошадей и обещает ему выслать все, что он у него попросит. Кипрский царь пишет: «Привет моего брата я получил. Пять талантов и пять запряжек лошадей — это подарок моего брата... И что ты пожелаешь, напиши на табличке, и я тебе это пришлю. Чистого серебра пришли мне».[379] Судя по одному сохранившемуся письму кипрского царя, товары из Кипра в Египет посылались на кипрских кораблях. Иначе говоря, Кипр в те времена был крупным государством, обладавшим значительным морским флотом и занимавшим крупное место в морской, торговле. В этом письме кипрский царь пишет фараону: «... талантов меди, все что было приготовлено, послал я тебе, и теперь я послал моему брату 80 талантов меди. Осталось еще 70 талантов меди... То, что я послал тебе, этого мало. Но теперь я взялся за это, а все, что ты пожелаешь, я пошлю тебе. И то, что я просил у тебя, пришли мне... Теперь я приготовил для моего брата много меди и корабли в большом количестве я построю».[380] Торговые взаимоотношения с Египтом доставляли большие выгоды Кипру. Поэтому кипрский царь озабочен сохранением мирных и дружеских отношений с Египтом, благоприятствующих развитию торговли между этими двумя странами. Всячески заботясь о развитии этой торговли, кипрский царь, естественно, опасается конкуренции со стороны таких могущественных соперников, как, например, хеттского царя. Это видно из одного письма, в котором кипрский царь просит фараона [279] не заключать договора с хеттским царем и обещает ему аккуратно выполнять все взятые им на себя обязательства. Кипрский царь пишет: «... и все мои просьбы пусть мой брат выполнит, и что он только не пожелает, пусть скажет мне, и я это выполню. С царем Хетты и с царем Шанхара не заключай договора. Что касается до меня, то какие дары мой брат мне ни посылал, я возвращал ему вдвойне. Твой посол явился ко мне точно, и мой посол явился к тебе точно».[381] Все эти документы показывают, что в эпоху 18-й династии Египет вышел на арену мировой истории в качестве крупной торговой державы древневосточного мира. Египет устанавливает торговые взаимоотношения не только с близлежащими странами Передней Азии, т. е. с Палестиной, Финикией и Сирией, но стремится сперва установить, а потом укрепить торговые связи и с более далекими странами, с Вавилоном, с Ассирией, с государством Митанни, с хеттскими странами, с островами Средиземного моря и в особенности с Кипром. Эта торговля, существовавшая еще в рамках натурального хозяйства, носила самый примитивный характер иногда непосредственного обмена, иногда продажи «товара», который оценивался на весовые металлические деньги. С этой торговлей самым тесным образом были связаны грабеж, захват добычи и получение дани или даров. Торговля еще не носит того оформленного и специализированного характера подлинной «коммерции», которая возникает в более позднюю эпоху появления денежного хозяйства. Еще не существует городского строя как такового, и представления о городе, как о специфическом экономическом центре. Внешнюю торговлю ведут почти исключительно высшие представители государственной власти и жречество, скопившие в своих руках крупные материальные ценности. Но все же именно этим развитием своеобразной примитивной грабительской торговли в значительной степени объясняется та широкая завоевательная политика египетских фараонов 18-й династии, которая в своем развитии привела к крупным завоевательным походам Тутмоса III и его преемников. Вся предшествующая история Египта подготовила египетское государство к этой завоевательной политике. Войны египетских фараонов Древнего и Среднего царства открыли египетским армиям дороги на северо-восток, наметив основные пути военной экспансии египетского государства. Во время этих войн получила свое оформление военная организация и техника военного дела Древнего Египта. Войны египтян с гиксосами обогатили военное искусство древних египтян. Египтяне заимствовали у азиатов много достижений их военного искусства, в частности технику сооружения крепостей, искусство осаждать и штурмовать вражеские крепости, египтяне заимствовали у азиатов колесницу и лошадь, что сделало египетскую армию более подвижной и маневренной. Так были созданы все предпосылки для развития широкой завоевательной политики, приведшей к завоеванию египетскими фараонами 18-й династии Палестины, Сирии и Финикии и к установлению египетской гегемонии в Передней Азии. [280]
«Зимрилиму (царю Мари) скажи это: Так говорит Хаммурапи. твой брат; Человек Угарита мне только что написал следующее: «Укажи мне резиденцию Зимрилима. Я хочу ее видеть» Теперь с этим самым курьером Я тебе посылаю его сына». (Parrot. Fouilles de Mari. «Syria». V. XVIII, 1937, pp. 74-75.)
Глава седьмая. Обоснование и оправдание войны в древнеегипетском искусстве (Сцены триумфа)
Война и военная политика требуют не только организации военных сил, но также организации народного сознания. Грудью защищает народ свою родную землю, свои поля, свои дома и семьи, давая отпор вторгшимся врагам и захватчикам. Но совсем не легко двинуть мирных крестьян и ремесленников в завоевательный поход, предпринятый в интересах агрессивно настроенного правящего класса рабовладельческой аристократии. Только принуждением можно погнать бедняков на захватническую войну, которая им не нужна, которая им сулит лишь раны, увечья, плен, рабство или смерть. Но одними палочными ударами не превратить человека, не желающего сражаться, в хорошего воина. Чтобы достигнуть этой цели, надо искусственно вызвать в нем «воинский дух», подогреть его энтузиазм, одурманить его запахом крови и бойни. Так делали фашисты, пользуясь технически усовершенствованными методами современной пропаганды: прессой, радио и кино. Тщетно пытаясь повернуть назад колесо истории, фашисты стремились восстановить в Европе самые отвратительные формы кровавого террора, отжившего деспотизма, рабовладельческой эксплоатации покоренных стран, проводя свою циничную и наглую военно-захватническую политику. Стремясь исторически оправдать и обосновать эту неслыханную в истории цивилизованных народов реакцию, фашистские «историки» всячески пытались фальсифицировать исторические факты для того, чтобы изобразить в идеальном свете рабовладельческий строй древневосточных деспотий. Говоря о древневосточных завоевателях, они часто говорили о «благородной личности сильного правителя», о «расовом героизме», об «обреченности вождя», однако, старательно скрывали истинные причины древних захватнических войн — алчное стремление к богатству правящей аристократии рабовладельцев, потребность рабовладельческого хозяйства в расширении кадров рабского труда и в хищнической эксплоатации соседних стран и народов. [281] Международные бандиты, господствовавшие в гитлеровской Германии, пытались использовать в своих узкоклассовых интересах весь опыт мировой истории в области угнетения трудящихся масс. Несмотря на то, что XX век является веком небывалого развития науки и техники, несмотря на то, что мир живет ныне в совершенно иных, значительно более развитых, чем в древности, социально-экономических условиях, и вопреки тому, что нельзя безнаказанно насильственно изменять ход исторического развития, пытаясь вернуться к давно изжитому прошлому, фашисты mutatis mutandis воскрешали в современной цивилизованной Европе тот неистовый дурман крови, смерти и насилия, который так цинично и наивно проводился в массы рабовладельческой аристократией и особенно жречеством в странах Древнего Востока. И действительно, древнейшее деспотическое государство стремилось к полному подавлению свободного народного самосознания с целью превращения людей в немые и послушные орудия истребления, пользуясь для этой цели религией, искусством и литературой. Несмотря на то, что египетская культура в целом имела огромное историческое и прогрессивное значение, была важным рычагом развития народа, несмотря на то, что египетский народ в течение своего многовекового существования создал крупные культурные ценности, вошедшие навеки в состав мировой культуры, современный исследователь найдет в религии, в искусстве и литературе Древнего Египта целый ряд сюжетов и мотивов, которые ярко характеризуют захватническую политику древнеегипетского государства. Религиозные сказания описывали кровавые битвы богов, религиозные гимны восхваляли и воспевали тех богов и богинь, которые одержали победу и установили свою власть над миром небесным и земным. На стенах храмов и дворцов изображались победы царя над иноземными врагами. Рассказ об этихпобедах облекался в художественную форму повести, поэмы или торжественного славословия. Поскольку древневосточное, в частности древнеегипетское искусство было теснейшим образом связано с религией, постольку эти облеченные в художественную форму картины битв и побед были выдержаны в древнем, условно схематическом стиле. Скованный религиозной традицией, этот стиль подчас доходил до почти гиероглифической эмблематики. Среди древнеегипетских батальных сцен особое место занимают сцены триумфа египетского фараона над неприятелем. Эти сцены являются своеобразными произведениями религиозного искусства, проникнутыми глубоким политическим смыслом. Облеченные в строго традиционную, почти сакральную форму религиозно-политической иконописи, эти сцены должны были наглядным образом указывать на несокрушимую мощь царя и царской власти. Царь почти всегда изображается в качестве бога, который при помощи небесных верховных богов одерживает решительную и полную победу над врагом. Таким образом, религия и искусство стремились оправдать и обосновать захватнические войны, внушая в то же время людям мысль, что боги и земной бог в лице фараона обеспечат [282] Египту окончательную победу над врагами, поверженными под ноги царя. Древнейшие сцены триумфа, сохранившиеся на египетских памятниках, восходят к архаической эпохе и тесно связаны с завоевательными войнами египетских фараонов первых династий. Эти войны велись, главным образом, в целях захвата западных и северо-западных областей Дельты, заселенных в ту древнюю эпоху ливийцами, а также южных областей Египта, занятых еще в те времена нубийскими племенами. На одном каменном наконечнике булавы, найденном в Гиераконполе, сохранилось изображение торжественного «появления» фараона Нармера после большой одержанной им победы. Помещенная тут же надпись приводит цифры захваченной добычи: «120 000 пленных, 1420 000 голов мелкого скота и 400 000 голов крупного скота».[1] Можно думать, что Нармер вел, главным образом, войны с ливийскими племенами, судя по цилиндру из слоновой кости, на котором вырезано имя Нармера, снабженное рукой, бьющей палкой ливийских пленников.[2] При фараоне Мине египетским войскам пришлось вести борьбу также и с нубийскими племенами. Так, на одной табличке с именем Мины говорится о победе над нубийцами (сети).[3] Фараоны Ден-Семти-Усефай и Миебис вели упорную борьбу с кочевыми племенами восточной пустыни, которых египтяне называли иунтиу.[4] Наконец, фараон Семерхет начал завоевание Синайского полуострова, на котором находились столь необходимые для египетского ремесла медные рудники. Одновременно с надписями, повествующими об этих войнах и победах египетских фараонов архаической эпохи, появляются и древнейшие символические изображения подвигов обоготворенного царя. Эти древнейшие известные нам египетские сцены триумфа рисуют фараона в священном облике обожествленного быка, льва или гигантского героя-сверхчеловека. На фрагменте шиферной таблички Луврского музея мы видим фараона, который в образе быка топчет и бодает поверженного врага.[5] Очень близкое к этому изображение сохранилось в нижнем регистре известной шиферной таблицы Нармера, где фараон-победитель изображен также в виде быка, который топчет поверженного врага и своими рогами разламывает стены вражеской крепости. Этот древний тотемный облик обоготворенного фараона впоследствии уже не встречается в изобразительном искусстве Древнего Египта. Однако религия, всегда консервативная, сохранила этот древний звероподобный образ фараона. В религиозно-магических текстах пирамид 5-6-й династий фараон-победитель называется быком,«Унис сильнее их (своих врагов. В. Α.), когда он встает на своем берегу. Попадают сердца их в пальцы его. Внутренности их (достаются) находящимся на небе, а красная кровь их находящимся на земле. Их наследники впадают в бедность. Дома их достаются ворам (?), Ворота их — великому Нилу. [283] Радуется сердце Униса (дважды). Унис этот — единственный бык неба. Он прогнал делавших это против него. Он уничтожил оставшихся позади».[6]На обломке шиферной таблички Британского музея[7] фараон изображен в виде льва, терзающего поверженного врага. Очевидно, более поздние изображения царя в виде победоносного сфинкса восходят к этому более древнему типу сцены триумфа, в которой образ обоготворенного царя-победителя отождествляется с тотемным образом священного льва, бога-покровителя царского рода. Во всех этих древнейших сценах триумфа царь-бык и царь-лев изображены в монументально-застывшей позе, полной торжественного величия и силы. Одинаковый наклон головы быка говорит о постепенной выработке религиозной схемы. В фигурах поверженных врагов уже чувствуются реалистические тенденции, которые сказываются в свободных и непринужденных позах и особенно в изгибе торса.[8] Наконец, на известной шиферной табличке Нармера мы уже находим классический тип сцены триумфа: фараон заносит свою булаву над головой поверженного и коленопреклоненного врага. Сакральный характер этой сцены подчеркнут священными изображениями головы богини Хатхор, помещенными в верхнем регистре рядом со священным именем царя.[9] В эпоху Древнего царства вырабатывается твердый канон этой торжественно-официальной сцены победы и триумфа царя над врагом. Некоторый схематизм этой сцены освящается религиозной традицией, заставляющей видеть в царе сверхъестественного богоподобного героя, больше того — божество, воплощенное в образе человека. Поэтому фигура царя всегда окружена религиозной эмблематикой и изображена в твердых, неизменных, строго канонических формах. На костяной табличке фараона Дена-Усефая мы видим царя, заносящего булаву над головой коленопреклоненного врага. Над именем царя возвышается священный сокол Гора, несколько вправо от него помещен высокий штандарт с фигурой бога Упуата.[10] Последующие изображения этой же самой сцены царского триумфа, как, например, рельеф Семер-хета на скале в Вади-Магхара на Синайском полуострове,[11] изображение фараона 3-й династии Снофру, поражающего пленника, Хуфу, повергающего пленного врага,[12] [13] фараона Неусерра, заносящего свою булаву над головой коленопреклоненного пленника[14] и аналогичные изображения сцен триумфа Сахура[15] и Пепи I — Мерира[16] дают всегда один и тот же строго канонизованный образ обоготворенного царя, торжественно побеждающего поверженного врага. Этот же утвержденный религиозной традицией канон требовал и соответствующего строго установленного текста надписи, сопровождающей священное изображение и повторяющей в ряде незначительных вариантов основную мысль о победе царя над врагами и о сокрушении им иноземных стран. Тут же появляются наряду с этим и первые священные титулы царя, религиозные эмблемы в виде крылатого солнечного диска и краткое, но выразительное указание на религиозно-магическую санкцию царской власти, выраженное [284] в трех гиероглифах «магическая защита жизни позади (него)».[17] Фигура пленника, связанная общей схемой с торжественной фигурой царя, с точки зрения египетского художника, не являлась сакральным изображением, которое могло иметь культовое значение. Поэтому фигура побежденного человека была уже в некотором отношении свободна от религиозной традиции и в меньшей степени скована рамками древнего канона. Художник находит возможным варьировать позы коленопреклоненного пленника, чтобы, не выходя из рамок общей схемы, все же дать некоторую попытку более или менее естественно изобразить поникшего и молящего о пощаде пленника. Рис. 42. Пектораль с изображением сцены триумфа фараона Аменемхета III. Среднее царство. 12-я династия. Если религиозный характер сцен триумфа в эпоху Древнего царства находил свое выражение в торжественно-монументальной и сухо-лаконичной форме памятного рельефа, в крупном масштабе высеченного на камне, то этот же религиозный характер сцены триумфа в эпоху Среднего царства выражался в орнаментальной форме произведений тончайшего ювелирного искусства. Самый тип священного нагрудного знака, так называемой пекторали, может быть, имевшего [285] Рис. 43. Пектораль с изображением сцены триумфа фараона Сенусерта III. Среднее царство. 12-я династия. Золото. Найдена в Дахшуре. Каирский музей. значение амулета или талисмана, вроде древнееврейских урим и тумим, принуждал художника к максимальному использованию древней канонической эмблематики, которая теперь господствует над сценой триумфа, иногда целиком подавляет ее, облекая все изображение в форму строго орнаментальной, доведенной до степени гиеро-глифической композиции совершенно застывшей схемы. В этом отношении очень характерны изображения на трех царских пекторалях эпохи 12-й династии, найденных в Дахшуре и хранящихся в Каирском музее. На пекторали Аменемхета III (рис. 42) мы видим фараона, заносящего обычным жестом булаву над головой поверженного и коленопреклоненного врага. Религиозная охрана царской власти и религиозное оправдание войны подчеркнуты здееь традиционным изображением священного коршуна, который простирает свои парящие крылья над всей сценой, выдержанной в обычном типе древних сцен триумфа. В своих лапах коршун держит священные знаки жизни и устойчивости. Позади фараона священный и гиероглифический знак жизни «анх», своего рода гиероглифическая абстракция божества жизни, держит в своих руках опахало. В центре помещены картуши с именем фараона «Маат-ен-Ра» и его титулом «Благой бог, владыка двух стран [Египта] и всех иноземных стран». Симметричное удвоение сценьр триумфа и картушей с именем царя еще больше подчеркивает резко [286] Рис. 44. Пектораль с именем фараона Сенусерта II. Среднее царство. 12-я династия. Золото. Найдена в Дахшуре. Каирский музей. стилизованную орнаментальность всего изображения.[18] Композиция сцены триумфа на пекторали Сенусерта III выдержана в еще более эмблематических формах (рис. 43). Царь изображен здесь в виде льва с головой сокола, голова которого увенчана бараньими рогами.и двумя перьями бога Амона. Этот своего рода царский сфинкс топчет задней лапой лежащего пленника и повергает наземь передними лапами коленопреклоненного врага. Религиозный характер всей этой полусимволической сцены триумфа подчеркнут изображением священного коршуна, который держит в своих лапах знак печати и магической защиты и простирает свои крылья над всей сценой. Здесь мы видим опять ту же самую строго орнаментальную, почти геральдическую симметрию удвоенного сюжета, доведенного до последней степени почти гиероглифического эмблематизма.[19] Наконец, на пекторали Сенусерта II древний традиционный сюжет сцены триумфа доведен до полной гиероглифической схематизации, где уже стирается грань между смысловым гиероглифом и священной эмблемой — почти религиозным символом. Царь изображен здесь в виде сокола с пшентом на голове. Сокол стоит на гиероглифе — nb, означающем [287] город — nbwt — «золотой город» 5-го верхнеегипетского нома Ombos, τα Τυφωνια (Страбон, 17, 815), где почитался Сэт. Положение царского сокола, стоящего над знаком Омбоса, т. е. Омбита или Сэта, как бы указывает на торжество, победу, триумф Гора над Сэтом и должно означать «Гор, торжествующий над Сэтом из Омбоса». Религиозная санкция царской власти подчеркнута здесь изображением солнца, с которого свисает урей с привешенным к нему знаком жизни (рис. 44). Как и на двух предыдущих пекторалях, так и здесь композиция построена по принципу симметрического удвоения основного сюжета, что соответствует обычной дихотомии поэтической речи.[20] В эпоху Нового царства композиция сцены триумфа претерпевает очень большие изменения. Консерватизм египетского искусства, египетской религии и всей культуры в целом требовали сохранения древней традиционной схемы и ее основного смысла. Поэтому совершенно в духе прежнего религиозно-официального искусства царь изображался в виде обоготворенного правителя, побеждающего своих врагов. Но по мере того, как все более и более стирались границы, отделявшие Египет от соседних стран и народов, по мере того, как египетская культура все более и более выходила из своего прежнего состояния изоляции, в Египет начинали проникать иноземные слова и формы, египетская религия стала воспринимать элементы иноземных религий. Египетские художники, всегда наблюдавшие то, что их окружало, и часто стремившиеся к точной передаче натуры, стали заботиться о реалистическом изображении иноземцев, все в большем и в большем количестве проникавших в Египет. Соответственно с этим и в сценах триумфа этой эпохи мы видим новые, более сильные реалистические тенденции, сказавшиеся в изображении иноземных пленников, что выгодно контрастировало с традиционно схематизованным изображением победоносного и обоготворенного царя. Наиболее близки к древним типам сцены триумфа те изображения времени 18-й династии, которые в скупом лаконизме содержания и формы воспроизводят основной скелет традиционной схемы. Таковы изображения на двух стэлах времени Аменхотепа III, помещенных на скалах между Ассуаном и Филэ.[21] На одной стэле изображен царь, заносящий булаву над двумя коленопреклоненными врагами. Перед царем стоит бог Амон, вооруженный серповидным мечом, и бог творческой силы Хнум. Позади царя изображен бог Пта. На второй стэле мы видим аналогичное изображение царя, заносящего булаву над двумя коленопреклоненными врагами. Перед царем стоит бог Амон, а позади него — богиня Нейт. На обеих стэлах над всей сценой парит крылатый солнечный диск бога Гора из Эдфу. В обоих случаях мы видим некоторое усложнение древнего типа сцены триумфа. Вместо одного поверженного пленника изображены два пленника. Наряду с этим значительно усилен элемент религиозной эмблематики. Фигуры богов, из которых некоторые вооружены серповидным мечом, как бы указывают на религиозную санкцию царской власти. Религия и [288] жречество тем самым не только охраняли авторитет царской власти, но и оправдывали военную политику государства. Фараоны 18-й династии, проводя широкую завоевательную политику в Сирии и в Нубии, в значительной степени опирались на жречество и на религию, что должно было вызвать более планомерное и глубокое внедрение в широкие слои населения идеологии обоготворения царя и царской власти.[22] Широкий размах завоевательной политики Египта в эпоху Нового царства нашел отражение и в искусстве. Все в большем количестве и все чаще на стенах храмов и дворцов появляются монументальные сцены триумфа, битвы и победы, все в более монументальные формы облекает художник фигуру гигантского, величественного и обоготворенного царя. Наряду с качественной монументальностью, создающей стиль официального и торжественного величия, все ярче выступает на первый план чисто количественная монументальность, выражающаяся в грандиозных размерах царских статуй и рельефов, изображающих победоносного царя. Колоссы Мемнона и не менее грандиозные абусимбельские колоссы Рамзеса II дают яркое представление о том, как египетские художники пытались передать мысль о величии царя не только чеканной фронтальностью застывшей позы, но и подавляющими человека размерами статуи. Это стремление художника выразить силу внутреннего образа или внешнего впечатления количественным увеличением масштаба или механическим повторением отдельных изображений, искони существовавшее в древнеегипетском искусстве, в эпоху Нового царства достигает особенно яркого выражения, в частности в сценах триумфа. Теперь уже считается недостаточным изобразить победу царя над одним или над двумя врагами. Постепенно создается новый стандарт усиленной сцены триумфа, во время которой царь поражает десять пленников, занося над ними свой боевой топор, как на рельефе Аменхотепа II на третьем южном пилоне фиванского храма в Карнаке. Древняя традиция, освященная религией, сохранила неизменной позу царя и священную эмблематику в виде богини-коршуна, простирающей свои крылья над головой царя.[23] Еще более показательна сцена триумфа знаменитого завоевателя Тутмоса III, сохранившаяся на южном фасаде 7-го карнакского пилона. Царь, изображенный в виде юного победоносного бога, избивает громадную кучу связанных сирийских пленников. Мысль о том, что религия, возвеличивая царя, в то же время оправдывает завоевательную политику государства, выражена здесь с предельной четкостью наглядно-символической схемы. Перед царем стоят бог Амон и богиня запада, которые как бы подводят к царю покоренные города, изображенные в виде пленников, тела которых образуют картуш с именем завоеванного города или страны.[24] Несколько измененная композиция этой схемы сохраняется и в эпоху 19-й династии. На внешней стене большого колонного зала Фиванского храма Амона в Карнаке изображен Сети I в тот момент, когда он поражает булавой целую кучу пленных врагов перед фигурой Амона, протягивающего царю серповидный меч. В традиционной позе царя-триумфатора чувствуется ритм движения, наполненного внутренней силой и большим [289] напряжением. В позе стоящего рядом Амона прекрасно передан ритм абстрактного покоя. Амон, как и на предыдущем рельефе, держит веревку, к которой прикреплены головы пленников, а их тела образуют картуши покоренных местностей. Вся эта сцена выдержана в условно схематическом стиле торжественных и официальных изображений, становясь отныне трафаретным и традиционным каноном новой сцены триумфа.[25] Не менее характерно и изображение Рамзеса III, избивающего кучу связанных пленников. Старая традиционная сцена доведена здесь до полной условности, при помощи которой художник пытается изобразить апогей победы и триумфа царя над врагами страны. Как и раньше, реалистические тенденции, столь характерные для египетского искусства Нового царства, ощущаются здесь лишь в изображениях пленников.[26] В египетском искусстве эпохи Нового царства образ победоносного царя дается не только в традиционной сцене царского триумфа, но и в целом ряде вариантов этой сцены, всегда выражающей одну и ту же мысль о победе «богохранимого» царя над его врагами. В некоторых вариантах этой сцены особенно усиливается религиозно-эмблематическое оформление всего сюжета. Так, на деревянном рельефе Тутмоса IV царь изображен в виде идущего сфинкса, который топчет своими лапами поверженных врагов, а одной лапой поражает коленопреклоненного врага. Поза и человеческое лицо царя-сфинкса дышат спокойным величием и сознанием собственной силы. Над сфинксом парит крылатое божество. Правая, лучше сохранившаяся, часть надписи гласит: «Прекрасный бог Нефер-хеперу-Ра, дарующий жизнь, любимый Уаджит, богиней севера, поражает пленников всякой иноземной страны». Вся сцена выдержана в стиле строго условной, почти орнаментальной символики.[27] Некоторая свобода движений чувствуется только в позах пленников, особенно в позе коленопреклоненного пленника, откинувшего назад голову. Однако сравнение этой фигуры с фигурой ливийца на абусирском рельефе ясно указывает на то, что перед нами почти канонизированный стандарт, сохранившийся от эпохи Древнего царства.[28] Этот орнаментальный схематизм еще сильнее выражен в сцене царского триумфа на внутренней стороне первой парадной колесницы Тутанхамона. Царь здесь опять изображен в позе торжественно шагающего сфинкса, попирающего своими лапами пленного азиата, лежащего на земле и умоляющего о пощаде. Перед царем стоят на коленях почти символические фигуры четырех коленопреклоненных пленников: симметрично чередующихся негров, азиатов и ливийца. Религиозная эмблематика всей сцены подчеркнута строго традиционным изображением священного коршуна Нехбет и картушем царя, окаймленным с двух сторон уреями.[29] Реалистические тенденции чувствуются лишь в передаче характерных черт лиц иноплеменников и в тщательном изображении их своеобразных одеяний и головных уборов. Художник стремится почти протокольно зафиксировать в своем изображении все наиболее существенные этнографические детали, перенося, таким образом, религиозно-традиционную схему на [290] почву вполне реальной жизни. Этот вариант сцены триумфа достигает предельной схематической орнаментальности в рисунке боковой стенки ларца Тутанхамона. Царский сфинкс, украшенный короной атеф, топчет лапами поверженных врагов. Его осеняет своими крыльями богиня Нехбет. Вся сцена симметрично повторена дважды и как бы обрамляет несоразмерно большие картуши с именами Тутанхамона. Картуши стоят на знаках золота (Омбоса) и украшены сверху солнечным диском и двумя священными перьями. Орнаментальный схематизм всей сцены подчеркнут рядами ярко орнаментальных бордюров.[30] Вся композиция сцены по своему орнаментальному, почти гиероглифическому схематизму живо напоминает разобранные выше пекторали времени Среднего царства.[31] Рис. 45. Часть стэлы Аменхотепа III из Гурна. Каирский музей. Новое царство. 18-я династия. Другим вариантом этой сцены, характерной для эпохи Нового царства, является сцена на нижней части стэлы (рис. 45) Аменхотепа III из Гурна, хранящейся в Каирском музее.[32] Царь стоит на колеснице и держит в руках поводья, лук и плетку. На лошадях, впряженных в царскую колесницу, сидят связанные пленники и негры. Под ногами царских коней и под колесами колесницы извиваются тела поверженных врагов. Религиозная эмблематика выражена с особенной силой и четкостью. Над головой парит священный коршун, держащий в лапах гиероглифические символы магической защиты, процветания, устойчивого пребывания и жизни, которые цепочкой протягиваются к фараону так, что знак жизни касается его носа. Между двумя [291] симметрично расположенными фигурами царя находится солнечный диск Гора из Эдфу, окаймленный свисающими уреями. От солнца спускается магическая надпись, гласящая: «Он дарует жизнь — жизнь, устойчивое пребывание и процветание». Эта надпись показывает, как орнаментальность сочетается в этом изображении с символикой. Знак спинного хребта Озириса — dd (джед) — означающий устойчивое пребывание, приходится как раз на линии позвоночника фараона. Строгий орнаментальный схематизм, рождающий традиционный канон, заковывает всю сцену в формы условно-эмблематической схемы. И опять реалистические тенденции пробиваются наружу лишь в изображениях поверженных врагов, лица которых иногда удивительным образом изображены en face. Художник доводит этот своего рода реализм до забавного гротеска, изображая корчащиеся, ползущие, свисающие, забавно подымающие ноги и руки фигуры поверженных врагов. Особенно забавным кажется одно лицо лежащего врага, торчащее между ногами другого. Так, художник низводит на землю до степени бытовой юмористики почти религиозный сюжет торжественной победы царя, создавая, таким образом, резкий контраст между двумя частями всей сцены, что лишь подчеркивает идеализованный облик обоготворенного царя. К этому варианту сцены триумфа близко примыкает и другой, сохранившийся на одном рельефе, высеченном на левой боковой стене колонного зала большого храма в Абу-симбеле[33] времени Рамзеса II. Фараон изображен стоящим в обычной позе на своей боевой колеснице. В левой руке он держит поводья и лук, а в правой руке серповидный меч, характерный для этой эпохи. Рядом с конями бежит царский лев, а перед колесницей царя египетский воин гонит два ряда связанных и захваченных в плен нубийцев. В этой сцене триумфа, претендующей на некоторые упрощение и приближение к реальной жизни, религиозная эмблематика доведена до минимума. Она сохранена лишь в надписи, помещенной около царя и содержащей титулы и имена обоготворенного царя: «царь Верхнего и Нижнего Египта Усер-Ра-сетеп-ен-Ра, сын солнца Рамзес Мери-Амон, дарующий жизнь подобно солнцу». В эту эпоху, когда культ фараона достиг высшей точки своего развития, уже не было необходимости в изображении каких-либо богов, охраняющих особу царя, ибо сам царь мыслился в качестве земного бога. Художник, стремясь изобразить царя в идеализованном облике юного и прекрасного победоносного бога, противопоставляет его фигуру, насыщенную ритмом силы, покоя, власти и торжествующей победы, разбитым линиям пленников, лица и свободные фигуры которых переданы с большой реалистической экспрессией и в движении которых ясно чувствуются слабость и подчинение. Помещенная тут же надпись образно выражает основную мысль, вложенную художником в эту сцену триумфа: «Да живет благой бог, украшенный двумя рогами [быка], поражающий [292] юг и поражающий север, победоносный царь, сражающийся своим мечом, берущий [в плен] самого далекого из тех, которые переходят через его [границы]. Когда его величество вступает в чужеземные страны, то он побеждает множество [врагов] и схватывает их, царь Рамзес II, дарующий жизнь, подобно Ра. Он покорил Палестину и убил ее вождей. Он заставляет негров говорить: «Уа, он подобен огню, когда он выступает, и нет там воды, чтобы его затушить». Он принуждает мятежников прекратить свое хвастовство, он вынимает [насмешку] из их рта».[34] К этой сцене триумфа очень близка несколько более поздняя сцена, сохранившаяся на правой боковой стене первого двора в Мединет-Абу эпохи Рамзеса III.[35] Здесь точно так же царь изображен стоящим на колеснице. Он гонит перед собой ряды на этот раз связанных пленников: ливийцев, азиатов, хеттов и эгейцев. Старая условная традиция нашла здесь свое выражение в обычном изображении царя, стоящего на колеснице, которое, как и всегда, заимствовано из бытовых сцен охоты, битвы и царского выезда. Художник вложил в этот строго схематизованный канон удавшийся ему в меру его способностей ритм силы и покоя, власти и победы, который был необходим для изображения царского триумфа. Религиозное оправдание войны подчеркнуто символом солнечного бога Гора из Эдфу, изображением солнечного диска, украшенного двумя уреями с коронами Верхнего и Нижнего Египта. Резко контрастируют с этими застывшими схемами свежие реалистические тенденции, которые ясно чувствуются в свободных позах и характерных лицах пленников. Надпись, помещенная тут же, ярко выражает основной смысл всей картины, подчеркивая религиозную санкцию царской власти: «Благой бог Амон-Ра, великий силой подобно Туму, когда он себя проявляет, прекрасный на своей колеснице, подобно Ра, красота которого очевидна, подобно солнечному диску [Атону], когда он возвращается после триумфа, победив племена девяти луков и уничтожив страны азиатов. Сердце его сильно, рука его победоносна, все намерения его хорошо выполнены. Вожди иноземных стран связаны перед ним, в то время как он уничтожил их народ и их города. Сила его величества охватила их тела, его мощь проникла в их члены по [приказу] его [отца Амона-Ра], который ему передал каждую страну в его кулак — владыке двух стран, владыке сияния Рамзесу III». Постепенное усиление реалистических тенденций, столь характерное для египетского искусства эпохи Нового царства, с особенной яркостью прорывается в сцене царского триумфа времени Рамзеса II, сохранившейся на левой боковой стене колонной залы большого храма в Абу-Симбеле.[36] В традиционный схематизованный канон царского триумфа, восходящий к эпохе архаики, художник вложил новое реалистическое понимание картины царской победы над врагом. Не имея возможности целиком оторваться от старой узаконенной временем и религией схемы, художник толкует ее, как эпизод, выхваченный из общей картины боя. Мы видим здесь, как царь топчет [293] ногами одного врага и, схватив левой рукой другого, заносит над ним небольшое копье. В фигуре царя художник с большой выразительностью передает гармоничный ритм силы, движения и натиска, который особенно резко подчеркивается бессильно никнущей фигурой ливийца. Но несмотря на попытку художника дать реалистический эпизод боя, ему не удается целиком освободиться от традиционного трафарета сцены триумфа, который ясно чувствуется в фигуре царя, в фигурах ливийцев и, наконец, в изображении солнечного диска бога Гора, как бы охраняющего голову царя. Традиционные образы, эпитеты и фразы встречаются и в надписи, указывая тем самым на прочное сохранение традиций также и в поэтической речи: «Благой бог, убивающий [племена] девяти луков, растаптывающий иноземные страны... сильный... в иноземных странах, умеющий пользоваться мечом, сильный, как Монту, переносящий страну негров в северную страну, а азиатов [аму] в Нубию, пересадивший Иудею в западную страну и поселивший Ливию в горах. Крепости, которые он построил, полны добычей его крепкой руки, разгромлена страна Хару [хурритов] его мечом, повержена страна Ретену [Палестина] его ударом». Такой же боевой эпизод положен в основу сцены триумфа, изображенной на внешней южной стене большого колонного зала в Карнаке.[37] На этом небрежно исполненном рельефе, не отличающемся особенной художественностью, мы видим Рамзеса II, который ведет за собой трех связанных пленников и связывает двух коленопреклоненных взятых в плен врагов. Хотя художник заимствовал свой сюжет из обычной картины боя, однако он не смог его облечь в художественно-реалистическую форму. Находясь под влиянием старых схем, он подчинил им свое изображение царского триумфа, особенно резко подчеркнув религиозную санкцию царской власти и религиозное оправдание войны традиционной эмблемой священного солнечного диска бога Гора из Эдфу и двух симметрично расположенных слева и справа от него коршунов, охраняющих царя своими крыльями. К этим сценам триумфа, в которых изображается непосредственная победа царя над врагами, тесно примыкают сцены, изображающие царя-триумфатора уже после одержанной им победы в тот момент, когда он в триумфальном шествии приводит пленных врагов к своим богам. Так, на левой задней стене колонного зала в большом Абу-Симбельском храме мы видим, как Рамзес II приводит связанных эфиопских пленников к часовне, в которой находятся статуи сидящих богов: Амона, Мут и самого обоготворенного Рамзеса.[38] Первоначально в этой часовне были изображены лишь статуи Амона и Мут, но впоследствии изображение богини Мут было стерто, на этом месте было высечено изображение обоготворенного царя Рамзеса и новое изображение богини Мут было сделано несколько правее, так что фигура обоготворенного царя оказалась помещенной между фигурами Амона и Мут. Эта наглядная картина обоготворения царствующего фараона наряду с верховными богами Египта указывает на систематическое [294] проведение идеологии обоготворения царя и царской власти. Это подтверждается находкой в Хорбете, в восточной части Дельты, где в то время находилась одна из экономических и военных баз египетского государства, целой коллекции памятных плит с изображением статуи обоготворенного Рамзеса II. Владельцы этих плит, по большей части представители средних имущих слоев населения, военные и царские писцы, а иногда ремесленники и представители трудовых слоев общества, например, корабельщики, привратники и прачечники, в своих надписях называли царя богом, великим богом, благим богом, солнцем правителей, владыкой сияния, давая ему в то же время и ряд других характерных эпитетов, подчеркивающих ясно выраженный культ царя.[39] Очевидно, изображение обоготворенного Рамзеса II на стенах Абу-Симбельского храма также должно было способствовать проведению в массы населения на этот раз подвластной Египту Нубии той же идеологии обоготворения царя. Соответственно с этим, Рамзес изображен в традиционной и условной позе торжественного величия. Реалистические тенденции, как и во всех, сценах триумфа, чувствуются только в движениях, позах и лицах пленников, изображая которые художник, очевидно, чувствовал себя свободным от старых пут религиозной традиции. Аналогичная сцена привода царем пленников к богам сохранилась на правой боковой стене первого двора в Мединет-Абу.[40] Царь Рамзес III, идя пешком, приводит ряды связанных пленников: азиатов, хеттов, ливийцев и эгейцев к часовне, в которой стоят статуи богов фиванской триады: Амона, Мут и Хонсу. Фигура царя, как во всех аналогичных изображениях, дана в условно-схематической и традиционной форме. Религиозная санкция царской власти и религиозное оправдание войны наглядно выражены тем, что над головой царя парит священный сокол бога Гора, который держит в когтях магическую печать и символические знаки , повторенные трижды. Эти же мысли выражены и в помещенной тут же надписи: «Говорит царь, владыка двух стран, Рамзес III своему отцу Амону-Ра, владыке неба, правителю девятирицы богов. Я шествую по твоему пути. Я пришел по твоему приказу. Все твои указания исполняются. Ты делаешь так, что вся земля повержена из страха передо мною, побежденная у своих жилищ моим мечом; их [вожди] убиты благодаря моему превосходству. Я увел их народ и забрал все их достояние, состоявшее из всяких благородных камней из их гор. Это доставлено к тебе, владыка богов. Даруй из этого, кому захочешь. Дай твоей девятирице достояние, [полученное] силой твоей руки. Я увел людей их, чтобы заполнить твои хозяйственные предприятия, и их женщин, чтобы сделать их рабынями твоего храма. Ты даешь мне возможность расширить мои границы, как я хочу, так что моя рука не останавливается ни перед одной страной. Страны молятся [295] моему могуществу, так как я подобен Ра, превосходство моей руки ясно для них вследствие силы твоей руки, о мой святой отец. Твоя сила... ниспровергает их всех». Иногда встречаются интересные комбинации этих двух сцен: сцены триумфа царя над врагами и сцены привода пленников. Так, на одном рельефе мы видим Рамзеса III, попирающего ногами поверженного врага и в то же время принимающего пленных, которых ему представляет «царский писец, великий начальник воинов, сын царя» (может быть, будущий фараон Рамзес IV).[41] Религиозная санкция царской власти и религиозное оправдание войны отмечены здесь традиционным изображением священного коршуна богини Нехебт, который простирает свои крылья над головой царя и держит в лапах символические знаки жизни и процветания. Реалистические тенденции, как и во всех аналогичных сценах, пробиваются здесь лишь в изображении пленников, среди которых один изображен с лицом, повернутым en face, что, как известно, резко контрастирует с обычным типом изображения человеческого лица в древнеегипетском искусстве. Очевидно, в данном случае художник, изображая пленных и стараясь как можно точнее изобразить характерные черты их поз, движений, костюмов и лиц, чувствовал себя совершенно свободным от древней традиции. Сцены царского триумфа встречаются на стенах храмов, на стэлах, на стенках ларцев и колесниц, наконец, даже в миниатюрном виде на резных камнях. Таков, например, резной камень Государственного музея изобразительных искусств [№ 1.1. а2462] с изображением фараона, заносящего свой серповидный меч над головой коленопреклоненного врага, перед которым стоит бог Амон с серповидным мечом в вытянутой руке. Судя по типу изображения и по надписи, этот резной камень относится ко времени 19-20-й династии. Очевидно, в эту эпоху напряженных войн Египта с соседними народами мысль о религиозном оправдании войны планомерно проводилась в жизнь, причем для этой цели использовались все виды искусства, начиная с монументального рельефа и кончая миниатюрной глиптикой.[42] И эта сцена триумфа настолько глубоко внедрилась в египетское искусство, что сохранилась даже в позднюю эпоху иноземного владычества. Так, на восточной стене в Мединет-Абу сохранилось изображение Августа в виде бога, находящегося под охраной богов. На голове его тройная корона атеф, а над его головой парит священный сокол бога Гора из Эдфу. Перед царем стоят великие боги Египта — Изида, Гор и Хатхор.[43] Эту же сцену триумфа мы видим и в мероитском искусстве I в. х. э., куда проникли сюжеты и формы египетского искусства. На одном рельефе Эдинбургского музея[44] изображен мероитский царь Арикахарер, избивающий традиционным жестом египетских фараонов целую груду связанных пленников, что, несомненно, является отголоском сцен триумфа классической эпохи. Интересно отметить, что наряду с традиционной и условной фигурой царя-триумфатора, мы видим реалистическую тенденцию, ярко сказавшуюся в изображении на этот раз... собаки, сопровождающей царя. [296] Рис. 46. Стэла эллинистического времени с изображением божества Туту. Государственный музей изобразительных искусств в Москве. Об очень широком распространении этих сцен триумфа говорит то обстоятельство, что мы встречаем их до очень позднего времени в различнейших видах искусства: в терракотах, тканях и архитектурных деталях. Так, одна терракота Адриана изображает стоящего воина с уреем и локоном Гора на голове, одетого в римский панцырь, который попирает ногами лежащего врага и держит его левой рукой за волосы.[45] Сцену триумфа мы видим и на коптской ткани Государственного музея изобразительных искусств № 4289, на которой изображен воин в римском панцыре с развевающимся плащом и мечом в правой руке. Левой рукой воин держит за волосы упавшего врага-варвара в длинной одежде. Ткань, очевидно, относится к IV в. х. э.[46] Наконец, на одной архитектурной детали, на плоском бесфонном рельефе из коптского монастыря Бауит в Среднем Египте мы опять видим ту же сцену триумфа, сохранившуюся, таким образом, вплоть до IV—VI вв. х. э. Здесь изображен Гор в виде римского воина в одежде легионера с головой сокола. Гор, сидя верхом на лошади, поражает копьем крокодила.[47] Сохранилось до очень позднего времени также и изображение царского сфинкса, который в позднюю эллинистическую эпоху приобрел облик фантастического существа, получившего название «божества Туту, великого силой».[48] Любопытно отметить, что около этого божества Туту, как около фараона в обычной сцене триумфа, часто изображался крылатый сокол — символ бога Гора из Эдфу, держащий в когтях магическую печать (рис. 46).[49] [297] Рис. 47. Абиссинский лубочный рисунок с изображением негуса в виде идущего льва. [298] Это изображение царя-триумфатора в образе сфинкса сохранилось вплоть до недавнего времени в абиссинском искусстве. На одном лубке XIX в. мы видим изображение негуса в виде идущего льва (рис. 47). Крылатый солнечный сокол здесь заменен летящей птичкой, окруженной солнечным нимбом и держащей в клюве цветок.[50] Так, в течение тысячелетий мы видим в древнеегипетском искусстве сцену царского триумфа, которая, несмотря на ряд вариантов, чрезвычайно устойчиво сохраняла древнюю традиционную форму. Это объясняется религиозным, почти сакральным значением, которое придавалось этой сцене. Сцена царского триумфа должна была наглядно показывать, что царь одерживает победы над своими врагами и над врагами страны лишь благодаря той божественной силе, которой он извечно, в качестве царя, наделен богами. На это указывает религиозная эмблематика и надписи, часто сопровождающие эту сцену. При помощи изображения сцены триумфа жречество стремилось оправдать захватнические войны и в то же время наглядно выразить в художественной форме идеологию божественного значения и происхождения царя и царской власти. Поэтому вся сцена триумфа во все эпохи египетской истории облечена в такие условно-схематические, канонические и традиционные формы и поэтому реалистические тенденции могли здесь пробиться лишь в изображении иноземных пленников. [299]
Заключение
Изучение военно-политической истории Древнего Египта проливает яркий свет на важнейшие факты древневосточной истории, вскрывая те внутренние сцепления, которые соединяют развитие хозяйства, усложнение социальных и классовых взаимоотношений, рост материальной культуры, видоизменения идеологии. Одновременно с этим изучение военной истории дает огромный документальный материал для установления экономических и культурно-политических взаимоотношений между Египтом и рядом других древневосточных стран, которые образовывали единый orbis terrarum orientalium antiquissimus. Работы советских историков,[1] изучавших в течение последнего десятилетия различные проблемы древневосточной истории, позволяют в настоящее время говорить о специфических чертах древневосточного общества, в частности о развитии социально-экономических отношений в Древнем Египте и в ряде других древневосточных деспотий. Рабовладельческое хозяйство, стоявшее в древневосточных странах на низшей ступени своего развития, во многом сохранявшее элементы домашнего, примитивного, патриархального рабства имногочисленные пережитки родового строя, неразрывно связанное с медленным процессом распада древних закостеневших сельских общин, росло и развивалось в течение ряда тысячелетий. В силу застойности древневосточного общества в целом, это развитие было чрезвычайно медленным. На застойность этого древнего общинного строя неоднократно указывали в своих письмах и научных трудах основоположники марксизма. Так, Маркс в письме к Энгельсу от 14 июня 1853 г. писал: «Эти идиллические республики, ревниво охраняющие лишь границы своих общин от вторжения соседних общин, существуют еще и доныне в довольно хорошо сохранившемся виде в northwestern parts of India, которые недавно достались англичанам. Я полагаю, что трудно придумать более солидную основу для застойного азиатского деспотизма».[2] В том же самом письме Маркс отмечает в связи с общей характеристикой восточных деспотий их застойность, которая несомненно [300] коренилась в глубоких и прочных пережитках общинного строя, своеобразной village-system: «Причинами, вполне объясняющими застойный характер этой части Азии, несмотря на всю безрезультатность движений, происходивших на политической поверхности, являются следующие два обстоятельства, друг друга взаимно усиливающие: 1) Public works являются делом центральной власти. 2) Наряду с последней, вся страна, не считая двух-трех больших городов, расчленена на множество villages, образующих совершенно обособленную организацию и являющихся совершенно замкнутым в себе мирком».[3] На эту малоподвижность и застойность восточной общины указывал неоднократно и Энгельс, в частности в «Анти-Дюринге»: «Восточный деспотизм и господство сменявших друг друга завоевателей-кочевников в течение тысячелетий ничего не могли поделать с этими древними общинами».[4] Эта общая застойность развития древневосточного общества, которая нашла отражение в прочном сохранении многочисленных пережитков глубокой древности, как, например, в длительном сохранении древней формы сельскохозяйственных орудий (плуга старокитайской конструкции), наложила неизгладимый отпечаток и на господствующие формы идеологии. На это указал с большой силой Маркс в своей замечательной статье «Британское владычество в Индии»: «Мы не должны забывать, что эта недостойная, застойная и растительная жизнь, эта пассивная форма существования вызывала, с другой стороны, в противовес себе дикие, слепые и необузданные силы разрушения и сделала самое убийство религиозным ритуалом в Индостане. Мы не должны забывать, что эти маленькие общины были заражены кастовыми различиями и рабством, что они подчиняли человека внешним обстоятельствам вместо того, чтобы возвысить его до роли владыки этих обстоятельств, что они превратили саморазвивающийся общественный строй в неизменный предопределенный природой рок и тем создали грубый культ природы, унизительность которого сказывается в том факте, что человек, этот владыка природы, благоговейно падает на колени перед обезьяной Гануманом и перед коровой Сабалой».[5] Этот же самый глубоко продуманный тезис о застойности и малоподвижности древневосточного общества Ленин в своих «философских тетрадях» поднял на большую историко-философскую высоту, сопоставив последнюю древневосточную деспотию Персию с античной Грецией, два этапа в развитии рабовладельческого общества: «Персия (и Египет) до (207). Почему Персидское царство (империя) пало, а Китай и Индия нет? Продолжительное существование еще не есть что-то превосходное. — «Вечные горы не обладают преимуществом перед быстро облетающей розой с ее мимолетной жизнью». (206) Персия пала, ибо здесь началось духовное [301] созерцание (206), а греки оказались выше, «более высокий принцип» организации, «сознающей себя свободы». (206-207)».[6] Вполне естественно, что и все развитие военной истории Древнего Египта, весь ход развития военной политики древнеегипетского государства должен был итти в рамках и в темпе этого малоподвижного, застойного процесса развития всего древневосточного общества в целом. Таким образом, военную историю Древнего Египта мы должны изучать в теснейшей связи с общей историей Древнего Египта и даже всего Древнего Востока в целом. К сожалению, современный исследователь встречает на этом пути целый ряд трудностей, которые он должен постоянно преодолевать, и целый ряд проблем, которые еще ждут своего изучения и своего хотя бы частичного разрешения. В частности, очередной задачей историка Древнего Востока является установить этапы и темпы развития древневосточного общества, которое, несмотря на всю свою застойность, чрезвычайно медленно, но все же непрерывно развивалось в сторону изживания пережитков родового строя, разложения сельской общины и укрепления рабовладельческой системы. Для историка, изучающего конкретную историю отдельных древневосточных государств, в частности Древнего Египта, эти микродинамические изменения имеют огромное, порой даже принципиальное значение. Теперь мы можем уже с определенностью говорить о том, что расширение сельскохозяйственных территорий, развитие технологического опыта, применение металлов, рост ремесленного производства, развитие торговли, в частности внешней, наконец, растущее значение городов властно требовали увеличения кадров рабочей силы, главным образом рабов. Эксплоатация рабского труда была основным рычагом развития хозяйственной жизни древневосточных деспотий, в частности Древнего Египта. Закабаление бедняцких слоев населения приводило к некоторому увеличению количества рабов, которые находились в распоряжении государства, а также трудились в аристократических и храмовых поместьях и мастерских. Однако этот внутренний процесс развития рабства не приводил к результатам, которые могли бы полностью удовлетворить потребностям в рабочей силе. Эта растущая с течением времени потребность в увеличении количества рабов в стране толкала египетское государство на путь захватнической, военно-агрессивной политики, целью которой был захват рабов, территорий, источников сырья, добычи, торговых рынков и путей. Так, изучение древнеегипетской истории в целом вскрывает социально-экономическую основу завоевательной политики египетских фараонов. Развитие этой политики мы можем проследить со времен глубокой древности, начиная с эпохи архаики, когда впервые начали возникать рабовладельческое общество и древнейшая государственность, вплоть до середины 2-го тыс. до х. э., когда в эпоху 18-й династии военная экспансия Древнего Египта достигла высшей точки своего развития. Эта военно-агрессивная политика проводилась в жизнь правящим классом рабовладельческой аристократии упорно и последовательно. Развитию этой военно-[302]захватнической политики сопутствовал процесс развития военной техники и организации военного дела, отражающий в целом рост и развитие технологии и материальной культуры. Главной ареной египетских завоеваний была Нубия и прилегающие к Египту области Передней Азии, среди которых особенно крупное значение для Египта имели Синайский полуостров, Палестина, Финикия и Сирия. Поэтому эти страны в течение ряда веков были плацдармом развертывания хозяйственной, военной и культурной экспансии Древнего Египта. Именно на этой территории египтяне столкнулись с рядом иноземных азиатских племен, оказавших довольно значительное влияние на ход развития древнеегипетской истории. Консолидация этих передне-азиатских племен, состоявших из семитских и хурритских элементов, привела к образованию крупного гиксосского государства, втянувшего в сферу своего политического влияния Египет, в частности Дельту Нила. Завоевание Египта гиксосами, тесно связанное с крупным народным движением, восстанием рабов и бедняков в Древнем Египте, несколько задержало развитие военной экспансии египетского государства. Однако, Египет, объединившийся вокруг фиванских правителей и значительно усилившийся, выдержал длительную упорную борьбу с иноземными завоевателями, которая окончилась изгнанием гиксосов из Египта и восстановлением единого централизованного и сильного египетского государства. Освобождение от иноземного ига, объединение и усиление египетского государства и соответственный рост экономического развития страны обусловил дальнейший подъем военно-агрессивной политики египетских фараонов, которые начали серию завоевательных походов с целью полного завоевания Палестины, Сирии и Финикии. Тщательное изучение исторической географии этих стран, их исторического прошлого, выяснение вопроса о том, что представляли собой эти страны накануне египетского завоевания, а также в последующие времена, дает нам возможность глубже изучить вопрос о предпосылках египетских завоеваний в эпоху 18-й династии. Таким образом изучение всей предшествующей военной истории Древнего Египта, а также изучение исторического прошлого Палестины, Сирии и Финикии вскрывает военно-агрессивный характер древнеегипетской экспансии. Это стремление Египта расширить свои границы в длительном процессе упорных завоеваний было подготовлено не только в экономическом и военно-политическом отношении, но также и в области идеологии. Однако эта древнейшая попытка крупного и централизованного деспотического государства установить почти мировую в условиях того времени военную гегемонию не увенчалась успехом. Древнеегипетское государство как и все остальные древневосточные рабовладельческие деспотии, не обладало необходимой для этой цели внутренней прочностью. Поэтому и к древнеегипетскому государству можно с полным правом применить слова И. В. Сталина: «...несомненно, что великие государства Кира или Александра не могли быть названы нациями, хотя и образовались они [303] исторически, образовались из разных племен и рас. Это были не нации, а случайные и мало связанные конгломераты групп, распадавшиеся и объединявшиеся в зависимости от успехов или поражения того или иного завоевателя».[7] Однако, эти проблемы, связанные с высшей точкой развития военной экспансии Египта и с крушением крупного египетского государства, уже выходят за пределы нашей темы и могут составить предмет особого исследования.Список сокращений
ASAE — Annales du Service des Antiquités de l'Egypte. AASOR — Annual of the American Schools of Oriental Researches. ASOR — American Schools of Oriental Researches. AJSL — American Journal of Semitic Languages and Literature. AZ — Zeitschrift fuer Aegyptische Sprache und Altertumskunde. BASOR — Bulletin of the American Schools of Oriental Researches. BIFAOC — Bulletin de l'Institut français d'archéologie orientale au Caire. ВДИ — Вестник Древней Истории. ГАИМК — Государственная Академия Истории Материальной Культуры. ИАН — Известия Академии Наук СССР. DOG — Deutsche Orientgesellschaft. JEA — Journal of Egyptian Archeology. JAOS — Journal of the American Oriental Society. [333] KB — Keilschrifttexte aus Boghazköi. KUB — Keilschrifturkunden aus Boghazköi L. D. — Lepsius. Denkmaeler aus Aegypten und Aethiopien. Berlin. 1849—1858. MVG — Mitteilungen der Vorderasiatischen Gesellschaft. MVAG — Mitteilungen der Vorderasiatisch-Aegyptischen Gesellschaft. OIC — Oriental Institute Communications. Chicago. PSBA — Proceedings of the Society of Biblical Archeology. RA — Revue d'Assyriologie. RB — Revue Biblique. RHR — Revue de l'histoire des religions. R. Tr — Recueil de travaux relatifs à la philologie et l'archéologie égyptienne et assyrienne. ZA. NF — Zeitschrift fuer Assyriologie. Neue Folge. ZAW. N. F — Zeitschrift fuer alttestamentliche Wissenschaft. Neue Folge. ZDMG — Zeitschrift der Deutschen Morgenlaendischen Gesellschaft. ZDPV— Zeitschrift des Deutschen Palaestinavereins.Указатель
Аабд 133 Аа-кенен-Ра 141, 142 Аа-хепер-ен-Ра 185, 186 Аа-хепер-ка-Ра 170, 171, 174, 176, 177, 182, 183, 184, 185 Аб 268 Абд-аширта 219, 221, 227, 228, 231, 232, 262, 264. Абд-хипа 131, 215, 260, 264 Аби-Ваал 230 Абидос 13, 17, 26, 29, 51, 52, 54, 55, 65, 78, 81, 89, 91, 124, 127, 171, 179, 311 Аби-Мильки 218, 219, 220, 221, 222, 230, 247, 263 Абко 110 Аббот 168 Абиратташ 254 Абиссиния 25 Абишему 225 Абу-Дахаб 85 Абу-Симбел 144, 292, 293, 294, 295 Абусир 24 Абусир-эль-Мелек 25, 143 Аварис 126, 128, 133, 136, 137, 138, 142, 143, 144, 145, 146, 147, 148, 149, 150, 151, 152, 154, 156 Август 296 Авдиев В. И. 305, 309, 310, 311, 312, 319, 333 Адад 254, 258 Адда-Ур-саг 321 Адду-дани 330 Адду-Нирари 252 Адонис 222, 229, 231 Адриан 297 азиаты 31, 33, 34, 35, 38, 44, 52, 53, 65, 66, 69, 71, 73, 76, 89, 96, 105, 128, 129, 132, 137, 138, 142, 145, 146, 151, 157, 160, 168, 210, 280, 290, 293, 294, 295 Азия 7, 10, 35, 37, 38, 65, 76, 77, 125, 143, 147, 150, 153, 156, 157, 158, 159, 166, 168, 171, 182, 184, 185, 188, 301 Азиру 220, 221, 222, 228, 230, 231, 232, 233, 245, 247, 248, 249, 250, 252, 253, 263, 264, 265 Азот 259 Айн-Гадис 45 Айялуна 264 Акаб 45, 241 Акиззи 247, 251, 252, 253 Акити 315 Акит-Тешуп 249 Акка 216 Аккад 130 Акки 217 Акко 189, 202, 216, 217, 233, 272, 323, 331 Акра 216, 218 Акшапа 217 Алаш 242 Алаши 238 Алашиа 278 Александр Македонский 8, 232, 304 Александретта 318 Алеппо 252, 254 Али-Бей 85 Алуш 241 Алше 248, 253 Альт 218 Амад 150 Аман 191, 318 Амана 245 Аманаппа 263 Амарнский архив 196 Амелино 14, 54 Аменемхеб 277 Аменемхет 16, 67, 70, 71, 77, 78, 79, 87, 90, 123, 124, 225 Аменемхеты 157 Аменемхет I 15, 52, 69, 70, 71, 104, 105 Аменемхет II 73, 251 Аменемхет III 16, 35, 76, 81, 82, 87, 92, 106, 108, 226, 285, 286 [336] Аменемхет IV 226 Амени 71, 72, 77, 86, 105, 107 Аментит 34, 58 Аменхотеп 251 Аменхотеп I 18, 154, 163, 164, 165, 166, 167, 168, 169, 171, 174, 175, 177, 179 Аменхотеп II 150, 196, 207, 246, 247, 256, 289 Аменхотеп III 221, 230, 237, 239, 256, 268, 269, 273, 274, 276, 277, 288, 291 Аммиенша 80 Амон 24, 83, 104, 144, 146, 149, 157, 161, 165, 167, 170, 175, 178, 181, 183, 185, 186, 201, 249, 287, 288, 289, 290, 294, 295, 296 Амон-ем-апт 206 Амон-Ра 144, 161, 162, 186, 293, 295 Амор 232 Амориты 217; 221, 228, 232, 249, 258, 259 Амрит 232, 244 Аму 42, рис. 12 аму 42, 66, 129, 294 Аммунира 230, 267 Амурри 221, 262 Амурру 232, 245, 249, 253, 318 анакимы 258, 259 Анналы Тутмоса III 158, 171, 176, 189, 203, 247, 249, 261 Анак 128 Ананхет 42 Анастази 196, 207, 220, 222 Анат 132, 140 Анати 140 Анатолия 131 Анат-хер 140 Анау 192 Анибе 277 Анита 130 Анкнааму 204 Антарад 244 Антее 15 Анти-Дюринг 301 Антиливан 187, 209, 242, 259 Антиох Сидет 216 Анукет 74, 92 Анх-Исеси 49 Анхнес Мери-Ра 44 Апахнан 139 Аперанху 49 Аполлинополь 21 Апопи 17, 133, 141, 142, 143, 154 Апопи III 144 Апопи-Аа-усер-ен-Ра 141 Апопи Нехепеш-Ра 141 Апопи-Ра 133, 137 Апофис 141 Аппу 272 Ар 259 Аравийский залив 48, 76 Аравийский полуостров 187 Аравия 25, 42, 45, 80, 194, 212 Арад 231, 232, 244 Арады 244 Арахти 252 Арвад 220, 221, 222, 232, 233, 244, 267, 325 Арзава 277 Арзавия 246, 247, 248 арийцы 260 Арикахарер 296 Арка 214 Арко 171 Армения 25, 131 Арнувандаш IV 254 Ароза 113 Аррафа 131 Арриан 212, 244 Арсуз 318 Артемидор 16, 76 Аруни 245 Аскалон 128, 214, 215, 265, 322 Асклепий 220 Ассархаддон 212 ассирийцы 130, 136 Ассирия 3, 8, 188, 233, 239, 243, 267, 272, 273, 280 Ассуан 32, 42, 53, 66, 73, 74, 101, 107, 109, 110, 124, 172, 174, 182, 183, 288 Астарта 220, 229 Астарта-Анат 235 Астроноя 229 Атанах 317 Атон 293 Атрибис 105 Атум 69 Аули 110 Афиняне 8 Африка 23, 24, 27, 42, 68, 71, 73, 77, 79, 82, 90, 91, 113, 152, 162, 171, 239 Африкан 138 Афродитополь 62, 64 Аха-Мина 52 Ахетатон 84 Ахет-Ирни 43 Ахмили 60 Ахотеп 178 Ахтой 59 Ахутабу 272 Аш 35 Ашапа 211, 129 Ашдод 214, 215, 216, 238, 241 Ашер 238, 259 Ашират 258 Ашкалуна 215, 322 Аштарот 324 [337] Аштата 248, 252, 253 Аштероф-Карнаим 258, 328 Ашторет 206, 220 Ашторет-Анат 246 Ашшур 131 Ашшурбанипал 233 Ашшур-надин-ахе 273 Ашшурназирпал II 233 Ашшурубаллит 272, 273 Ашхотеп 45 Аялон 191, 214 Аян 178Баал-Гад 216 Баб-эль-Мандебский пролив 76 Багдад 140 Балумме 272 Бактрия 8 Барга 254 Бауит 297 Бебнем 139 бедуины 30, 43, 45, 59, 73, 100, 129, 146 Беершеба 238, 241 Бейрут 228 Бейсан 80, 205, 207 Бекет 35 Бекхеси 41 Бел 128, 138 Белит 263 Белох, Ю. 85, 310 Бенихассан 70, 71, 83, 123, 132, 137, 150, рис. 12 Берит 189, 220, 222, 228, 229, 230, 231, 267 Берут 228 Берч 158 Бес 229 Бет-Иерах 135 Бет-Лаваоф 158 Бет-Пелет 18, 133 Бет-шан 19, 195, 203, 205, 206, 207, 216, 247 Бет-шемеш 201 Бехдет 20 Биашиль 257 Бибан-эль-Молук 179 Библ 14, 16, 19, 26, 37, 80, 128, 212, 223, 233, 263, 326 Библия 8, 191, 203, 204, 207, 210, 215, 216, 231, 232, 258, 259, 319, 322 Биери 248 Билаам 204 Биллербек 11, 121 Бина-Иштар 134 Биримаза 271 Биссон де ла Рок 267 Бнон 139 Богазкеой 131, 247, 260 Боннэ 11 Борхардт 11, 110, 112, 114, 118, 120, 121, 122 Босра 324 Бостренус 220 Бохани 110, 123, 186 Боцруна 231 Бругш 165, 181 Бруннер 15 Брэстед Д. Г. 10, 28, 135, 156, 164, 167, 173, 185, 305, 306, 314, 315, 332 Бубастис 127, 136, 139, 142 Буррабуриаш 269, 270, 271, 272 Бурхардт 135 Бюйссон, дю 250
Ваал 235, 237 Ваал-Маркод 229 Ваал Сапуны 235, 236 Вават 40, 41, 42, 66, 71, 73, 124, 166 Вавилон 94, 130, 248, 257, 267, 268, 269, 270, 271, 272, 280 Вавилония 188, 194, 253, 266, 267, 272 Вади-айн-Типе 218 Вади-Алаки 77, 107 Вади-Гасус 16, 91 Вади-Джалуд 203, 205 Вади-Кельт 188 Вади-Магхара 16, 30, 31, 32, 33, 38, 44, 79, 92, 284 Вади-Тумилат 105, 142, 143 Вади-Хальфа 72, 74, 75, 104, 109, 110, 123, 175, 186 Вади-Хаммамат 42, 43, 60, 67, 68, 73, 78, 83, 90, 91 Вади-эль-Арши 45 Валаам 134, 204 Варад-Син 260 Васан 189 Ватцингер 196 Вахлиа 222, 231 Ваш 35 Ваштас 312 Вейлль 11, 17, 120, 121, 122, 138, 142, 238 Велус 323 Весткар 153 Видия 215, 265, 322 Викентьев В. М. 28 Виролло Ш. 238, 260, 325 Вирсавия 158, 159, 200 Во, де 238 Вольф 11, 135 Вульгата 240
Гага 239 Газа 18, 133, 134, 176, 194, 199, 202, 203, 212, 213, 214, 244, 259, 322 Газри 215 [338] Галилейское озеро 190 Галилея 19, 189, 195, 202, 220, 244 Гама 258, 328 Ган Ф. 310 Гандаш 130 Ганеш 318 Гануман 301 Гарпократ 226 Гарстанг 81 Гат 215 Гафа 259 Геб 170, 180 Гебал 214, 218, 219, 220, 221, 222, 223, 224, 225, 226, 227, 228, 229, 230, 231, 232, 233, 262, 263, 264, 267 Гебелейн 15, 65, 127, 139, 141 Гебелет-эль-Бейда 317 Гебен 66 Гегель 8, 9 Гезер 19, 139, 191, 192, 194, 195, 196, 199, 213, 223, 317, 319, 320 Гелиополь 65, 127, 142, 185 Генгстенберг 139 Генн Б. 88 Геннисарет 189 Геннисаретское озеро 195, 203, 208, 216, 218 Геракл 8, 323 Гераклеополь 15, 35, 59, 60, 61, 65, 104 Германия 85, 282 германцы 85 Гермонтис 60, 64 Гермополь 21 Геродот 8, 9, 16, 76, 215, 229, 309 Гетце 131 Гефест 229 Гиераконполь 23, 26, 27, 28, 30, 52, 56, 166, 283 гиксосы 10, 17, 129, 132, 133, 135, 136, 137, 138, 143, 145, 146, 147, 148, 149, 150, 151, 152, 156, 158, 160, 213, 303 Гилия 274, 276 Гильбоа 205 Гильгамеш 323 Гипселис 21 Голенищев В. С. 306, 308, 309 Гомер 12, 221 Гор 20, 21, 23, 24, 32, 44, 73, 92, 105, 141, 170, 174, 186, 235, 236, 284 Гор 288, 292, 293, 294, 295, 296, 297 Гораций 222, 243 Гормин 18, 89, 166 Гор Уаханх 62, 64 Гор Хекен-ем Маат (Аменемхет II) 124 греки 8, 9, 302 Грессман 236 Греция 8, 85, 277, 301 Гриффиз 15, 30, 310 Грозный Б. 131, 193, 260, 313, 314 Грузия 14 Губла 227, 228 Гудеа 318 гутии 130 Гур 204 Гурн 291 Густаве 132 Гхассуль 193 Гюи 202
Дабе 17, 103, 110, 111 Давид 204 Дакке 107 Дамаск 189, 212, 216, 234, 244, 245, 246, 326 Дахшур 83, 286, 287 Двуречье 130, 256 Дебод 102 Дейр 76 Дейр-эль-Бахри 15, 16, 66, 83, 168, 169, 185, 186 Дельбрюк Г. 12, 85, 310 Дельта 13, 20, 23, 24, 28, 29, 30, 33, 38, 49, 59, 61, 62, 67, 70, 84, 91, 105, 128, 129, 135, 138, 142, 143; 145, 147, 151, 152, 153, 156, 158, 160, 165, 282, 295, 303 Ден 26, 29 Дендера 21, 60, 64, 65, 107 Ден-Семти 29 Ден-Семти-Усефай 13, 283 Ден-Усефай 284 Деркето 215 Дерр 53, 107, 108, 144 Дешашэ 13, 35, 36, 53 Джайта 191 Джалхи 263 Джам 21 Джари 62 Джати 43, 66 Джахи 148, 159, 189, 211, 329 Джебейль 222, 225, 326 Джебель-Магхара 45 Джебель-Тихом 45 Джебель-Хелал 45 Джебель-эль-Акра 236 Джебель-Арак 24 Дженин 204 Джерабис 257 Джерар 18, 322 Джесер-ка-Ра 164, 165 Джехмау 15, 66 Джосер 13, 31, 32, 53 Джасер-Нетерхет 31 Дидимесу 137 Диодор 16, 75, 76, 309 Дияата 262 Дор 214, 216 [339] Дра-абу-ен-Негга 167, 168, 179 Дуни бе 249 Дюмихен 185 Дюссо 135, 193, 236, 238, 241, 317
Дьяконов И. М. 329 Евреи 259, 261 Евсевий 204, 207 емимы 258, 259, 328 Енак 259 Евфрат 80, 131, 133, 166, 171, 176, 177, 191, 234, 244, 252, 255, 256, 257, 260
Заиорданье 193, 205 Закавказье 25, 229, 234, 242, 256 Зататна 203, 217 Захерани 220 Зебулон 205, 208, 216, 218, 220, 238 Зевс Касиос, 236 Зеллин 131, 196, 329 Зендширли 249 Зете К. 13, 14, 15, 18, 21, 128, 185, 209 Зикар 265 Зимрида 219, 220, 221, 222 Зимрилим 131, 134, 254, 318 Зинзар 252 Зирдамиашда 203 зузимы 258, 328 Зурата 217
Иабакх 165 Иабана 17, 18, 133, 146, 147, 148, 156, 158, 159, 160, 164, 172, 173, 176, 177, 315 Иа-Иб 127 Иаким-иалу 225 Иам 40, 41 Иаму-кехек 165 Ианнас 139 Иапу 214 Ибира 260 Ибду 38 Ибла 318 Иблеам 247 Ибраам 204 Ибрагим-Паша 218 Ибрим 167 Ибша 80, 132 Иеблеам 204 Иезреель 200, 204, 205 Иезреельская долина 189 — равнина 201, 202, 216, 217, 247, 259 Иерихон 19, 195, 196, 201, 205, 391, рис. 35, рис. 36, рис. 37 Иерихонская долина 188 Иероним 208, 213, 216 иертет 40 Иертет 40, 41 Иерусалим 128, 131, 190, 200, 201 212, 214, 215, 264, 320 Изида 76, 296 Израиль 259 израильтяне 205, 221 Иидая 248 Иирку, А. 19, 199, 208, 321 Иисус Навин 158, 204, 315, 321 Икен 74, 112, 123 Иккилу 233 Икудиди 16, 91, 124 Или 322 Илиада 221 Илималька 263 Иллахун 81, 102 Имхотеп 13, 43, 48 Индийский океан 76 Индия 7, 301 Индостан 301 индусы 9 Инени 18, 166, 167, 178, 179, 182 Иниотеф 62, 86 Интеф 41, 64, 65, 66, 308 Интеф Великий 64, 65 Инти 35, 36, 53 Иокнеам 204, 205, 247 Иоппе 213, 214 Иоппия 195, 200, 209, 212, 213 Иордан 37, 189, 195, 199, 200, 201, 202, 203, 204, 205, 208, 210, 216 Иорданская долина 196 Иосиф 133, 138, 139, 320 Ипи 43 Ипу 213 Ипувер 17, 129, 132 Ипуит 133 Ипшемуиб 225 Ири 40, 42, 50 Ирката 231, 324 Исав 259 Исеси 38 Иссахар 203, 204, 205, 209, Ита 251 Ити 43 Иттауи 70, 105 Итти-Шамаш-Баллату 233 Иту 17, 141 Иуда 158, 215 иудеи 215 Иудея 195, 260, 294 Иунти 13 Иунти-сети 164 Иунти-сетиу 182 иунтиу 70, 283 иунтиу-сетиу 160, 175 Иунут 35 Ихер-нофрет 16, 78 Ихи 43 Иху 43 [340]
Кабардинская АССР 25 Кавказ 25 Кадашман-Энлиль 268 Кадеш 131, 135, 176, 233, 234, 235, 238, 241, 245, 246, 247, 248, 249, 250, 251, 253, 254 Каемхесит 53 Ка-ен-нисут 48 Ка-Нофер 43 Каи 16 Каир 161 Какти 260 Камарес 81 Камесу 17, 144, 145, 146, 153, 154 Канаан 210, 211, 245, 259 Карай 165, 172 Кардуниаш 266 Кармел 204, 209, 215, 216, 244 Кармилим 134 Карнак 127, 157, 162, 167, 168, 169, 170, 175, 179, 185, 289, 294 Карнарвон 153 Карне 244 Карнун 244 Карфаген 239 Кафту 277 Кархемыш 19, 176, 234, 237, 248, 253, 254, 255, 256, 257, 274, 320 Каспийское море 193 Кассе 110 Касситы 130 Катанум 254 Катна 19, 131, 233, 234, 245, 247, 250, 251, 252, 253, 260, 317 Кахун 16, 17, 81 Кебен 37, 38, 224 Кебех 170 Кедем 80 Кедорлаомер 258, 328 Келесирия 208, 218 Кельте 217 Кема 127 Керма 38 Кемуэр 33, 53 Кененрат 208 Кенерит 208 Керкук 131 Керма 14 Кефа-иб-Хапу 124 Кефтиу 227, 277 Кизыл-Ванк 319 Кикия 131 Кикладские острова 257 Кинахни 227 Кинаххи 259, 272 Кинза 246, 247, 248, 251 Киннерет 208 Кинополь 21 Кипр 187, 223, 233, 234, 238, 242, 243, 267, 277, 278, 279, 280 Кир 304 Кисон 203, 204, 205, 216 Кириат-Сефер 199 Кирнафаим 328 Кирпа 223 Китай 301 Киш 318 Кнааму 204 Книга Бытия 232 Кносс 27, 148, 149 Кнудтзон 245 Кобылина М. М. 333 Коде 247 Колумелла 239 Коноссо 15 Ком-Ахмим 55 Ком-эль Ахмар 14, 52 Ком-эль-Султан 14, 52 Коноссо 65 Коптос 42, 46, 60, 67, 68, 73, 77, 78, 90, 126 Кормак 159, 166 Короско 71 Кос 25 Косейр 42, 67, 73, 90 Красное море 42, 43, 45, 49, 59, 60, 64, 67, 68, 73, 78, 79, 90, 91, 92, 104, 241 Крит 17, 27, 81, 140, 148, 149, 150, 152, 187, 223, 233, 234, 277 Ксоис 126 Кубан 102, 103, 104, 107, 175 Куза 145, 153 Кузуна 262 Кумеди 245 Куммэ 72, 74, 101, 102, 103, 110, 113, 118, 119, 120 Куригальзу 269 Курна 62 Курсаура 318 Куфтин Б. А. 14, 25 Куш 71, 72, 74, 75, 92, 107, 137, 162, 164, 166, 172, 174, 175, 183, 184
Лабая 266 Лабарна 130 Лабиринт 9, 83 Лабу 250 Лагаш 20 Лакиси 215 Лангхе, де 238 Лаодикея 318 Лапана 245, 247 Латани 220 Латтакиэ 318 Лахиш 194, 213, 214 Ленин В. И. 3, 301, 333 Ленкоран 193 Леонтес 218, 244 Леонтополь 128, 138 [341] Лепсиус 74, 110 Лескье 84, 85 Летополь 23 Леукос-Лимен 90 Либлейн 163, 166, 176, 227 Ливан 35, 187, 189, 210, 214, 224, 239, 242, 259 Ливанские горы 11, 189, 223 Ливия 23, 28, 29, 38, 65, 84, 160, 165, 294 ливийцы 29, 34, 50, 62, 65, 71, 128, 165, 168, 283, 290, 293, 294, 295 Лидда 202, 214 Ликос 244 Липарские острова 25 Литани 244 Лишт 70, 104 Лод 202, 214 Лорэ 179, 224 Лот 259 Лудд 195, 201, 202 Лукан 16, 75, 309 Лурье И. М, 307
Маасара 148, 161 Маат 24, 174 Маат-ен-Ра 286 Магомет-Али 85 Магон 239 маджаи 40 Майтени 256 Макалистер 191, 195 Мак-Грегор 24 Маккавеи 215 Маккавей Симон 201, 319 Малая Азия 80, 130, 131, 189, 194, 207, 209, 223, 229, 232, 234, 236, 238, 239, 242, 244, 248, 254, 256, 267, 277 Малый Иордан 244 Манассия 204, 259 Манефон 18, 59, 126, 135, 136, 137, 138, 141, 142, 143, 258, 308 Марат 189, 232, 244 Мардук 130 Мари 18, 131, 134, 254, 260, 273, 318 Маркс К. 6, 7, 240, 300, 301, 326, 333 Мармарика 35 Марриэт 127, 185 Марту 232 Масперо Г. 85, 107, 156, 167, 168, 176, 181, 182, 210 Матуга 75, 110 Мафкат 32 Махатта 172, 174 Махер 40 Маюма 212 Мегиддо 19, 135, 176, 196, 201, 202, 203, 204, 205, 213, 216, 246, 247, 319, 320, 321 Меджет-Табит-итеф 225 Мединет-Абу 186, 293, 295, 296 Мейер Эд. 29, 143, 165, 174, 210, 258, 311 Мекал 206 Меллер 15 Мелос 25 Меми 235 Мемнон 289 Мемфис 48, 70, 104, 127, 135, 138, 142, 145, 146, 227 Менат-Хуфу 68 Мениль, дю 250 Менкаура 37, 223 Ментиу 35, 70, 170, 210 Ментиу-сатет 35, 66, 76, 129, 160 Менту 34, 44 Ментухотеп 15, 16, 60, 64, 65, 72, 168, 169 Ментухотеп-Небхепетра 65, 66 Ментухотеп-Небхотеп 65 Менхеперраснеб 277 Меренра 13, 40 Мери-иб 31 Мериб 49 Мерикара 63, 129 Мери-Нейт 23 Мери-Ра (Пепи I) 43 Мери-Ра 44 Мерира 284 Мери-Ра-анх 38 Мерира-Мерихет 44 Мери-Ра-Мери-Пта-анх^ 43 Меритатес 37, 223 Мер-мешау 128, 138, 142 Мернепта 17, 142, 150, 215, 319 Мером 196, 208 Меромское озеро 218 Мерсер 324 Мертвое море 45, 193, 195, 241, 260, 317 Месехти 63, 88, 99, 100 Месопотамия 80, 130, 131, 135, 175, 176, 189, 194, 207, 209, 234, 237, 240, 243, 248, 251, 253, 254, 256, 257, 260, 272, 318 Мессара 27 Метенсу 43 Меху 41 Мешару 238 Мигдол 217 Мигдол-Ашторет 216 Миебис 30, 283 Микены 277 Милькили 264 Милькилу 267 Мин 21, 29, 73, 78, 157, 178 Мина 13, 66, 283 Минет-эль-Бейда 234 Мин-хотеп 126 [342] Миргиссэ 17, 101, 102, 103, 110, 112, 113, 118, 121, 122 Мисту 237, 238 Митанни 177, 188, 240, 244, 248, 252, 253, 255, 256, 257, 267, 272, 273, 274, 275, 276, 280 Митаннийское государство 254, 257 митаннийцы 253, 273 Митрахинэ 141 Мицпа 192, 200 Мищрифе 317 моавитяне 259 Монту 60, 64, 72, 101, 104, 294 Монтэ 14, 16, 26, 37, 135, 142, 223, 224, 225 Морган, де 14 Моссилиты 76 Мугхарет-эль-Вад 190 Муватал 237, 246, 250, 254 Мукишше 248, 253, 255 Муршиль I 130, 255 Муршиль II 257 Мут 181, 294, 295 Мут-Балу 266 Мут-нофрет 186 Муцериб 189 Мцхета 25 Мюллер 19, 236 Мюллер М. 33
Навуходоносор II 248 Назарет 203 Намиаваза 203, 246, 247, 248, 324 Напата 172 Наполеон 218 Нар-ба-таи 28 Нар-Джалуд 205 Нарамсин 260, 318 Нармер 13, 22, 27, 28, 29, 283, 284 Нафтали 196, 208, 218 Нахарина 176, 177, 244, 247, 249, 256, 328 Нар-эль-Кебир 238 Неб-Пехтет-Ра 159 Небтауира-Ментухотеп 67, 68, 78 Неб-хепер-Ра Интеф 126 Неб-херу неб-Ра 168 Небут 20, 21 Нега 37, 224 Негада 27 Негеб 18, 45, 238, 241 Негер-Медер 241 негры 294 Недиа 37 Неемия 201 Нейт 23, 288 Нек-анх 50 Некаупта 43 Нергал 279, 317 неситы 130 Нессумонт 16 Нессумонту 70 Несутсаф 30 Несут-тауи 167 Нетанх 31 Нетер-хау 44 Нетерен (Нетериму) 30 Неусерра 210, 284 Нефери 43 Нефер-ка-Ра 44 Нефер-перет 18, 161 Нефериркара 26 Неферреху 16, 18, 71, 105, 129 Нефер-хеперу-Ра 290 Неферхотеп 17, 126, 127, 310 Нефруи-Си 146 Нехбет 291, 290 Нехебт 106, 296 Нехемен 133 Нехен 166 Нехери 100 Нехси 17, 128, 138, 142 Неша 130 Ния 176, 185 Никмеаш 260 Нил 13, 23, 24, 38, 40, 43, 52, 59, 60, 62, 64, 65, 67, 69, 73, 78, 82, 84, 89, 90, 91, 106, 107, 110, 113, 118, 120, 129, 142, 146, 147, 152, 171, 172, 174, 175, 214, 266, 277, 283, 303, 315 Ниневия 193 Нин-Эгаль 250, 251, 317 Нильская долина 151 Нильский порог 11, 14, 164 Нинурташ 253, 254 Ниппур 131 Нисутджеф 47 Ния 234, 252, 257 Нофрет-ари 162, 168 Нофрукаит 64 нубийцы 29, 34, 50, 52, 63, 65, 66, 69, 71, 74, 76, 87, 88, 89, 96, 106, 112, 123, 128, 160, 162, 164, 166, 168, 173, 210, 283 Нубия 9, 11, 13, 14, 15, 16, 18, 26, 32, 35, 38, 40, 41, 42, 49, 50, 53, 57, 59, 60, 65, 66, 71, 72, 74, 75, 76, 77, 78, 83, 84, 87, 89, 92, 104, 106, 107, 108, 125, 137, 144, 145, 150, 152, 157, 160, 161, 164, 165, 166, 169, 171, 172, 173, 174, 175, 177, 182, 183, 184, 185, 186, 277, 289, 294, 295, 303, 315 Нубти-Сэт 139 Нубхас 127 Нузи 18, 131, 261 Нухашше 234, 237, 245, 248, 250, 252, 253, 254, 255, 257 [343]
Оазисы 45 Овернь 25 Одиссея 221 Озирис 127, 168, 171, 179, 180, 292 Олбрайт 208, 238 Ольмстед 135, 139, 255 Омбит 288 Омбос 106, 167, 288, 291 Омри 203 Ом-эль-Гааб 54 Ономастикой 207 Оронт 131, 175, 176, 187, 189, 202, 210, 220, 223, 233, 234, 244, 246, 247, 249, 250, 252, 275 Офель 199
Падиисэт 322 Палайтир 128, 214, 218 Палестина 10, 11, 13, 14, 18, 19, 27, 35, 37, 45, 51, 70, 76, 79, 128, 129, 131, 133, 138, 139, 143, 147, 153, 156, 158, 159, 160, 161, 169, 171, 175, 187, 188, 189, 190, 191, 192, 193, 194, 195, 196, 199, 200, 201, 202, 203, 206, 207, 208, 209, 210, 211, 212, 213, 214, 215, 216, 217, 218, 219, 220, 234, 240, 242, 244, 246, 248, 258, 259, 260, 261, 262, 263, 264, 265, 266, 267, 272, 273, 275, 280, 293, 294, 303, 317, 318, 320, 322 Памаху 271 Панополь 21 Паралипаменон 158, 315, 321 Пахор 246 Пезар 247 Пеки 180 Пен-Амон 162 Пен-нехбет 159, 165, 172 Пентаурт 165 Периебсен 52 Пернехбет 18 Персидское царство 301 Персия 8, 301, 302 персы 5, 8 Перу 239 Пепи 146 Пепи I 13, 37, 38, 40, 42, 44, 46, 50, 224, 284 Пепи II 37, 41, 42, 44, 50, 224 Пепинахт 13, 41, 42, 50 Петри Флиндерс 11, 14, 26, 62, 142, 143, 212, 213, 322 Пианхи 136 Пипер 127 Пиренн 44, 46, 47, 48, 49, 50, 51 Пиридашви 246 Платанос 27 Плиний 16, 213, 309 Полоцкий 15 Помпоний Мела 213 Прозопис 23 протохетты 130 Псамтик 215 Пта 127, 128, 138, 161, 229, 288 Пта-Эмбрион 229 Птахун 43 Птолемей 37, 165, 244 Пун-Балу 266 Пунт 16, 38, 42, 49, 67, 68, 73, 76, 79, 85, 90, 91, 93, 224, 227, 310
Ра 26, 44, 58, 62, 64, 66, 80, 137, 141, 142, 145, 150, 157, 183, 205, 293, 296 а-Апопи 142 Ра-Ахет 128, 138 Ра-Гор 37, 224 Ра-Горахте 133, 142, 185 Ра-сехем-ху-тауи Аменемхет Себекхотеп 127 Равребе И. И. 325 Разин Е. 12 Рамессей 66 Рамессиды 65, 127, 228 Рамзес 121 Рамзес I 256 Рамзес II 136, 139, 143, 207, 215, 237, 246, 249, 250, 256, 276, 289, 292, 293, 294, 295, 323 Рамзес III 257, 290, 293, 295, 296 Рамзес IV 296 Рамзес IX 127 Рамзес Мери-Амон 292 Рамла 212 Ранович А. 260, 321, 325 Рапуху 322 Рас-ем-шук 326 Рас-Шамра 16, 19, 80, 131, 210, 234, 235, 236, 238, 240, 248, 260, 318, 325 Раумер К. 208 Рафия 322 Рахотеп 47, 49 Рейснер 14, 38 Ренан Э. 225, 244 ретен-реру 66 Ретену 76, 80, 101, 150, 176, 210, 211, 244, 294 рефаимы 258, 259, 328 Рехеб 207 Рехебот 241 Рехмира 277 Решеф 128, 235 Риб-Адди 219, 221, 222, 227, 228, 230, 231, 233, 245, 262, 263, 264 Рибла 246 Рим 3, 8 Римита 318 Рими-Шарма 255 римляне 8, 9, 85, 239 Рим-Син 260 [344] Ринд 141, 154 Ричард Львиное Сердце 217, 218 Родос 242, 267, 277 Розеллини 167 Рооб 207 Росо 318 Роу А. 195, 205 Руже, де 37 Рухицца 245 Рухузи 247
Са-анх 15, 68, 78, 91, 93, 311 Сабала 301 СА-ГАЗ 217, 220, 221, 246, 248, 261 Саис 23 Саккара 26, 65, 133, 141 Сакче-Гёзи 19, 192, 234, 256 Саладин 217 Салатис 135, 136, 137, 139 Саллье 133, 137, 142, 144 Салманассар III 254 Салму 271 Самаль 234 Самария 202, 203 Самсудитана 130 Санахт 32 Санин 191 Са-Хатхор 16 Санхуниатон 230 Саргон I, 4, 130, 318 Саргон II, 243 Саргониды 4, 7 Сардиния 25 Сарон 188, 195 Саронская долина 158, 194 — низменность 188, 200 — равнина 215 Саррас 110 Сарха 264 Сасатет 16, 75 Сатет 92, 107, 182 Сатит 167 Сау 73, 91 Саул 204 Сафад 196 Са-Хатхор 77 Сахура 13, 24, 34, 35, 37, 46, 242, 284 Себекемсаф 126, 127 Себекхотеп 126 Себекхотеп IV 138 Себекху 76, 87 Себекху-аа 16 Себекху-Джаа 87, 89 Себни 13, 41, 42 Седжахотеп 53 Сезострис 16, 75, 76 Сеир 259, 260, 328 Секенен-Ра 17, 137, 142, 144 Секмем 76 Семерхет 13, 30, 283, 284 семиты 131, 133, 135, 203, 258, 259, 260 Семнэ 15, 17, 74, 75, 82, 84, 101, 102, 103, 104, 108, 109, 112, 113, 116, 119, 120, 121, 122, 123, 165, 174, 175, 315 Семти 29 Сенмут 277 Сен-нофер 228 Сентиу 35 Сенусерт 70, 77 Сенусерт I 15, 16, 70, 71, 75, 80, 91, 110, 123, 124, 206 Сенусерт II 73, 81, 86, 106, 124, 287 Сенусерт III 15, 73, 74, 75, 76, 78, 81, 87, 92, 107, 110, 113, 118, 123, 286, 287 Сенусерт-анх 234 Сенусерты 157 Серабит-эль-Хадим 79 Серре 102, 103 Сесеби 102, 103 сетау 170, 173 сети 65 Сети I 23, 24, 203, 207, 243, 249, 256, 289 Сети II 317, 322 сетиу 29 Сетху 40, 41 Сехель 73, 74, 92, 172, 174 Сехем 23 Сехем-ка-Ра 310 сечетиу 65 Сешему 50 Сешму-тауи 106, 124 Сиверс В. 318 Сид 220 Сидон 189, 219, 220, 221, 222, 228, 230, 231, 233 сидоняне 221 Сильсилэ 66, 167 Симеон 158, 159 Симира 222, 231, 233, 246 Симирра 231, 232 Син 241 Синай 38, 51, 79, 83, 92, 241 Синайский полуостров 11, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 38, 42, 44, 45, 46, 50, 51, 53, 57, 59, 66, 70, 76, 79, 92, 129, 159, 160, 175, 187, 238, 241, 278, 283, 284, 303 Синухет 16, 52, 70, 72, 80, 101, 105, 132, 137, 210, 306, 307, 309, 310, 312, 313 Сиренповет 72 Сирийское побережье 254 сирийцы 260 Сирия 10, 11, 14, 16, 18, 19, 26, 27, 37, 38, 49, 76, 79, 80, 83, 130, 131, 132, 135, 138, 139, 143, 148, [345] 152, 157, 159, 160, 166, 168, 169, 171, 172, 175, 176, 177, 183, 186, 187, 188, 189, 190, 191, 192, 193, 194, 196, 199, 200, 202, 207, 208, 210, 211, 212, 214, 216, 217, 218, 219, 220, 221, 223, 224, 227, 228, 230, 231, 232, 233, 234, 235, 237, 238, 240, 242, 244, 245, 246, 247, 248, 249, 250, 251, 252, 253, 254, 255, 256, 257, 258, 259, 260, 261, 262, 263, 264, 265, 266, 267, 272, 273, 275, 280, 289, 303, 317, 318, 320 322 Сиут 60, 61, 99, 104 Сихем 76, 200, 201, 260 Сиэна 53 Скавр М. 213 Скалистые горы 191 Смис 154 Смис С. 218 Снофру 13, 32, 33, 37, 45, 48, 49, 52, 284, 310 Собачья река 191, 228, 229 Согдиана 8 Соден Г. Ф. 318 Солем 203 Соломон 203, 243, 320 Сомали 68 Спеос-Артемидос 17, 137, 150 Средиземное море 49, 80, 81, 85, 91, 171, 187, 188, 202, 209, 210, 216, 232, 234, 241, 277, 280 Средиземноморский бассейн 175 Средиземноморье 187, 194, 234, 244, 267 Средняя Азия 192 Стабл-Антар 150 Сталин И. В. 7, 303, 333 Страбон 16, 76, 244, 288, 309, 323 Струве В. В. 333 субаренды 130, 131, 135, 258 Субари 131 Субарту 130 Субару 238 Субир 130 Судан 84, 310 Судук 229 Сузы 192, 256 Сумра 325 Сумур 231, 232, 325 Сумурри 227, 228 Сумуру 264 Сунем 204 Сур 219 Сусер-ен-Ра-Гор 139 Сусер-ен-Ра-Хиан 140 Сутех 133, 137, 142, 152 Суэцкий перешеек 52, 53, 101, 129 Сэт 20, 21, 128, 138, 139, 142, 144, 170, 249, 288 Сэт-Решеф 249
Таанах 213, 216, 247, 258, 317 Тавр 192, 209, 277 Табарна 130, 255 Таги 266, 267 Таи 45 Та-мери 82, 137 Таммуз 268 Танис 17, 18, 107, 128, 139, 138, 142, 143 Тантура 216 Та-Педет 92 Тапун 208 Тархундараб 277 Татенен 180 Тау 50 Тахарка 121, 256 Тахнука 262, 329 Таху 252 Тахши 245, 246 Тбилиси 25 Ти 54 Тибулл 211 Тивериада 208 Тивериадское озеро 208 Тиглат-Палассар 320, Тигр 130, 131, 260 Тимайос 135, 137 Тинис 60, 62 Тинт-та-Аму 148, 160 Тир 189, 199, 217, 218, 219, 220, 221, 222, 230, 231, 233, 243, 247, 263 Тия 277 Триполи 231, 325 Триполис 189 троглодиты 33 Теиватти 246, 247 Телейлат-Гхассуль 19, 193, 307 Телль-эль-Кедах 196 Телль-эль-Орейм 208 Тель-эль-Шериа 159 Тель-Диббин 208 Тель-Гезер 195 Тель-ес-Сарем 207 Тель-Арпачия 193, 317 Тель-Джемме 322 Тель-Каймун 205 Тель-Макдам 138, 142 Тель-Неби-Менд 246, 248 Тель-Таанак 131 Тель-Фара 212 Тель-Хан 249 Тель-эль-Иехудие 18, 135, 142, 143 Тель-эль-Мутеселим 202 Тенти 47 Тентира 21 Телипин 255 темехи 40 Темеху 70, 158 Теререс 40 Тети 37, 38, 126, 146 [346] Тети-Ан 148 Тетте 253 Теттие 248 Тефьеб 61, 62, 63, 90, 104 Техену 23, 34, 65, 70 Тешуб 248, 258 Тод 267 Токай 25 Томас 40 Томбос 172, 175 Томбосский остров 169 Тортоза 244 Тортура 216 Тот 186 Тотхотеп 100 Тошке 144 Тудхалиаш II 255 Тунанат 252 Тунип 131, 249, 250, 251 Тут 297 Тутанхамон 290, 291 Тутий 213 Тутимайос 135, 137 Тум 293 Тура 174, 175 Тураев Б. А. 156, 305, 306, 307, 308, 309, 310, 312, 313, 315, 332, 333 Тури 175 Турра 18, 48, 51, 148, 159, 161 Тутмос 18 Тутмос I 18, 74, 166, 169, 170, 171, 172, 173, 174, 176, 177, 178, 179, 181, 182, 184, 185, 186 Тутмос II 18, 74, 175, 181, 182, 183, 184, 185, 186, 317 Тутмос III 10, 75, 118, 121, 150, 174, 179, 196, 201, 203, 204, 205, 206, 207, 208, 209, 211, 213, 216, 228, 241, 242, 244, 245, 246, 247, 249, 251, 252, 255, 256, 257, 277, 280, 289, 319, 320, 323, 326, 330 Тутмос IV 256, 277, 290 Тутмос Нефер-хау 186 Тухмайя 267 Тушратта 253, 260, 273, 274, 276
Уаджит 290 Уаджмес 186 Уаханх-Интеф Великий 64 Убе 234, 244, 245, 246, 247, 326 Угарит 234, 235, 236, 237, 238, 239, 240, 241, 242, 254, 260, 263, 318 Улисс 243 Уллаза 232, 249 Умм-Джерар 322 Умма 20 Уна 14, 44, 45, 46, 47, 49, 50, 51, 66, 137, 174, 223, 307 Унис 23, 37, 224, 284 Унгер 308 Унгнад 258 Унут 30 Унхи 43 Упуат 32, 34, 284 Ур 20 Урарту 8 Уронарти 15, 17, 75, 101, 102, 103, 110, 113, 116, 117, 118, 165 Урсу 318 Урт-Хекау 186 Урфа 131 Урхитешуб 254 Усер 50, 277 Усер-Ра-сетеп-ен-Ра 292 Усерхетамон 161 Усефай 29 Усу 214, 218, 219, 220, 222 Учеч 41, 42 Ушпия 131 Уэнрайт 25
Факуза 1100 Фаниэль 231, 233 Фарпар 245 Фаюм 35, 55, 76, 81, 86 Фаюмский оазис 59, 82, 83, 143, 152 Фенеху 148, 157, 159, 161, 182 Фест 27, 148 Фивы 15, 59, 60, 61, 62, 64, 65, 72, 83, 87, 104, 107, 126, 127, 138, 144, 145, 146, 149, 161, 165, 167, 168, 170, 173, 178, 179, 181, 183, 186, 201, 316 Филиппинские острова 239 Филипп Французский 218 филистимляне 211, 212 Филистимское побережье 259 Филон 223 Филэ 32, 53, 107, 110, 182, 183, 288 Финикийское побережье 233 финикийцы 209, 210, 239, 242, 243 Финикия 11, 18, 19, 59, 159, 160, 161, 169, 171, 187, 188, 189, 202, 209, 210, 211, 212, 214, 216, 217, 218, 220, 222, 223, 224, 227, 228, 229, 230, 231, 232, 233, 234, 239, 240, 243, 244, 248, 258, 259, 261, 263, 264, 265, 266, 267, 272, 273, 280, 303, 318, 320 финикияне 221, 222, 223, 227 Фишер 202 Франкфорт 26
Ха 77 Ха-анх-еф 16, 89, 92, 127 Хабий 262 Хабири 217, 228, 260 Хабиру 261, 320 Хавия 265 [347] Хаджор 196, 199, 319, 320 Хадид 201, 202 Хадите 202 Хадити 201, 202 Ха-ем-Тенент 49 Хази 248 Хазор 135 Хазура 220 Хаи 250 Хаитау 37, 224 Хайфа 189, 205, 212 Хайя 264, 266 Ха-кау-Ра 74, 75, 92, 107, 123 Халеб 254 Халпа 234, 248, 249, 253, 254, 255, 257 Хамат 131, 214, 233, 234, 249, 265 Хаммамат 13, 43, 44, 51, 67 Хаммурапи 7, 130, 131, 318 Ханаан 196, 211, 213,220, 241,259,272 хананеи 259, 260 Ханебу 81, 150, 153, 170, 182 Ханигальбат 130, 239, 244, 255, 256, 266 Хания 262 Хантиль I 257 Хапу 73 Харабу 217 Хараджеб 191 Хараджель 229 харри 260 Хару 131, 247, 259, 294 Хасехемуи 26, 30, 37, 223 Хаттушаш 130 Хаттушиль I 255 Хаттушиль III 254 Хат-уарит 142, 146 Хатхор 32, 37, 65, 186, 225,235,284, 296 Хатшепсут 17, 121, 137, 150, 168, 182, 185, 186 Хаунебт 149, 153 Хафадже 196 Хафтет-хер-Небес 170 Хахеперрасенеб-Онху 129 Хацор 196 Хацура 196 Хашабу 248 Хебену 105 Хеброн 194, 199, 200, 201, 212 Хеб-сед 167 Хеви 38, 224 Хеврон 241 Хельшер 120, 122 Хем-ипи 225 Хени 15, 31, 64, 308 Хентиаментиу 78, 180 Хентхеннофер 157, 160,173,183,184, 315 Хент-хет-ур 16, 73, 91 Хену 68, 79, 80, 91, 93 Хеперкара 77 Хериуша 14, 42, 44, 45, 46, 56, 70, 129, 170 Хермон 205, 208 Хермон Малый 203, 204 Херст 154 Хет 44 Хета 277 Хетеп-ен-Пта 48 Хети 60, 61, 62, 90 Хети I Меренра 59 Хети II 63 Хетта 248 Хеттская страна 253 Хеттское государство 188, 237, 252, 253 255 257 хетты 130, 217, 237, 238, 248, 250, 252, 253, 254, 255, 257, 258, 276, 280, 293, 295 Хех 74, 75, 123 Хиали 25 Хиан 139, 140, 143, 149, 151, 154 Хикупта 227 Хиннатуни 272 Хипа 258 Хирам 243 Хирхун 43 Хирхуф 13, 40, 50 Хнум 32, 40, 288 Хнумредиу 64 Хнумхотеп рис. 12, 16, 38, 70, 73, 80, 96, 132, 224, Хнумхотеп I 69, 89 Хнумхотеп II 69 Хнум-Хуфу 33 Хоба 247 Холодная река 231 Хомс 246, 397 Хонсу 186, 249, 295 Хор 131 Хорбет 295 Хор-нахт 16, 92 хорреи 258, 259, 328 Хорсабад 243 Хувава 251 Хуеф 50 Хуле 208 Хунен 15, 64 Хурбет-наккас 196 Хурра 131, 260 Хурри 131, 248, 260 хурриты 130, 131, 135, 238, 253, 259, 260, 294 Хуфу 13, 37, 43, 223, 284
Цалка 25 Цезарея Ливанская 231 Циммет 76
Ча-ау 68 Чечи 15, 43, 64, 224 Чиера 131
Шаан 207 Шаарим 158 [348] Шава-Кириафаим 258, 259 Шаве 328 Шакми 320 Шалфак 101, 102, 103, 113, 114, 115, 116 Шамаш 207, 317 Шамшатиума 317 Шан 207 Шанхар 280 Шапа 129, 211 Шаратум 272 Шаррунша 253 Шарухен 138, 147, 148, 156, 158,159,160 Шарфф 14 Шасу 184 Шат-Эрригаль 66 Шахан 207 Шахшихашиха 266 Шейх-эрхаб 207 Шелихим 158 Шеллал 101 Шема 13 Шефельская равнина 201 Шефер 238 Шеффер Кл. 16, 234 Шешонк 207 Шешонк I 158, 228 Шибани 241 Шипье 122 Шмун 145 Шпигельберг 167 Шубилулиума 248, 249, 253, 255, 257, 276, 326 Шема 42, 46 Шем-Ра 30 Шубанду 262, 265 Шувардата 217 Шукбах 190 Шум-Адда 262, 272 Шумахер 202 Шумер 20, 130, 192 шумерийцы 193 Шумитти 278 Шунама 203 Шунем 203, 204 Шута 264 Шутарна 248 Шутатна 272 Шутти 268
Эберс 154, 182 Эгейские острова 234, 242 Эгейский бассейн 162 Эгейское море 17, 27, 80, 81, 91, 152, 153, 160, 169, 171, 182,187, 193, 207, 209, 213, 223, 232, 234, 238, 242, 267, 277 эгейцы 257, 293, 295 Эдом 238, 241, 260 эдомитяне 260 Эдфу 51, 89, 288, 292, 293, 294, 296, 297 Эздра 201 Эйссфельдт 236 Эл 223, 229, 258 Элам 131, 192 эламиты 130 Элах 215 Элейтерос 238 Элефантина 32, 40, 41, 50, 51, 53, 60, 61, 62, 64, 65, 72, 92, 107, 145, 153 Эллада 8 Эль-Амра 55 Эль-Ариш 210, 212 Эль-Берше 125, 310 Эль-Бик 218 Эль-Каб 52, 53, 60, 102, 103, 106, 109, 127, 146, 147 Эль-Мишрифе 250 Эль-Фаран 259, 328 Эль-Хессе 40 Энгельс Ф. 5, 6, 7, 24, 25, 48, 300, 301, 305, 333 Эндарута 217 Энурта 130 Энхидра 244 Эратосфен 76 Эрбт 4 Эриксен 14 Эрман 182 Эскулап 220 Этакама 246, 247, 248, 251 Эфиопия 75, 76 Эфраим 259 Эхнатон 127, 230, 246, 269, 270, 271, 272, 273, 274, 276 Эшмун 220, 229
Юпитер 165 — Амон 165 Юлиан 215 Юрса 266, 330 Юфни 127
Якоб-хер 140, 141 Яков 132, 133, 140 Яримут 128, 214, 318 Яффа 213, 214 Яхве 236 Яхи 47 Яхмос 17, 66, 133, 147, 148, 152, 154, 185, 315, рис. 31 Яхмос I 10, 17, 18, 138, 146, 148, 149, 156, 157, 158, 159, 160, 161, 162, 164, 172, 176, 177, 178 Яхмос Пен-Нехбет 148, 173, 177,184,185 Яхтири 214 Яххотеп 149, 153, 154, рис. 31 Яшдата 262
Последние комментарии
16 часов 3 минут назад
16 часов 38 минут назад
17 часов 31 минут назад
17 часов 36 минут назад
17 часов 47 минут назад
18 часов 49 секунд назад