Мрачно-серые поцелуи (СИ) [МалиноваяВишня] (fb2) читать онлайн

Хейли стоит в гостиной, где по белому ковру алыми пятнами кровь. Она смотрит на дочь, когда-то бывалой младенцем; смотрит разочарованно. Не думала она, что воспитывать подростка так сложно, столь разрушающе. Хоуп пятнадцать, а довести мать до ниточки — обычное дело. У неё куча не заданных вопросов и только четверть из них все же задана: где отец? любил ли он? отец, отец, отец. Хейли кажется, что так часто Клауса она никогда не вспоминала. Вразумить Хоуп и исправить ее мнение о Клаусе для Маршалл намного сложнее, чем кажется, потому что вспоминая его, она дышит надрывисто, теряет возможность говорить и сердце дробится на части. Потому что, черт возьми, осколками острыми по телу, Хейли нуждается в нем больше, чем кто-либо.

— Мой отец ужасен! — говорит Хоуп, не имея понятия, насколько Маршалл согласна и насколько сильно не согласна, потому что чувства у неё противоречивые, смешанные с размытыми границами.

— Не говори так, Хоуп, это не так, — совладав с собой произносит Хейли. И она действительно считает, что Клаус не настолько ужасен, чтобы не любить, чтобы не заслуживать любовь родной дочери. Голос предательски дрожит. — Он многое сделал для тебя. Мы многое сделали ради тебя, все для того, чтобы у тебя была семья и счастливая жизнь.

— А в итоге я расту без отца, — возмущается девчонка, театрально закатывает глаза. — Что он такого сделал, что ты защищаешь его? — ей правда было интересно, потому что Хейли так не защищает никого.

Хейли туго сглатывает, теряя счёт времени. Ей бы сказать, что они чуть жизни не лишились ради нее, что ради этой вредной девчушки готовы на все, что мир перевернули, но она молчит, потупляя взгляд. Ей очень больно, потому что когда-то маленькая и улыбчивая Хоуп, затерялась за серьезной, раздражительной девушкой. Маршалл бы произнести, наконец, все их с Майклсоном заслуги, всех их шаги отречения.

— Не молчи, мам.

И у Маршалл это была последняя капля, которая безнадёжно испарилась. Хоуп не знает, на что они пошли ради неё, потому что оба скрывали прошлое, чтобы не затмевать будущее дочери, чтобы та жила как нормальная девочка. И Хейли точно знает, что где-то вдалеке Клаусу тоже больно и не оттого, что он не видит дочь, хотя от этого тоже, а из-за того, что старания его не ценят, что родная дочь называет неудачником.

— Твой отец всегда дорожила тобой, с самого рождения. Я хотела убить тебя, выпить аконит и избавиться. Не смотри на меня так, чтобы ты делала, если бы забеременела в девятнадцать от кровожадного гибрида, м? — она склоняет голову, а Хоуп пожимает плечами. — Узнав об этом, твой отец чуть не убил меня из-за тебя, ради тебя. Я уверена, что когда он узнал о том, что ты жива и твоё сердце бьется у меня в животе, на лице его мелькнула улыбка тёплая, добрая. Я такую не видела у него никогда. Тебе говорить в подробностях о том, что я фактически умерла, когда родила тебя, что ведьмы перерезали мне горло? Мне говорить, что мы боролись с ведьмами за тебя? Рассказывать о том, что сначала нам нужно было отказаться от тебя, чтобы заполучить? У нас была долгая разлука с тобой и мы оба страдали! В тот день я поняла, что несокрушимый Никлаус Майклсон все же победим. Мне сообщать тебе о том, что ради тебя, Хоуп, мы с твоим отцом примирились, когда за плечами у нас была настоящая война? И это лишь малая часть того, что мы сделали для тебя, милая. Ты для нас все, но пойми, чтобы защитить тебя, вы с отцом должны быть порознь. Он любит тебя. Всегда будет.

И у Хейли в душе настоящий ураган отрицательных эмоций. Ей больно настолько, что чувствует, как сжимается сердце и будто кувалдой по груди. Она вспоминает его глаза, полные поддержки в последнее время, без намёка на осуждение. Вспоминает его хриплый голос, который в трубке телефона слышала ещё пару часов назад. У неё мурашки по коже от того, что она сказала, от тайны, которую она раскрыла. Упоминание Клауса для Хейли тяжко. В груди что-то больно колышется от осознания того, что быть им вместе запрещено. Ощущает, как на сердце появляются множество сукровиц, потому что слышала тонкий голос Кэролайн по разговору с Клаусом. Хейли Маршалл в последние семь лет постоянно больно, словно это — нормально, типично. Она высоко поднимает подбородок, смотря на дочь.

— Больше никогда не говори о своём отце плохо.

— Хорошо, мам, — отвечает Хоуп понимая, насколько сильно сделала больно матери. Она знает, что ущербная дочь, что такую и врагу не пожелаешь, что в детстве была намного лучше. — Прости меня.

— Конечно. — обнимает дочь крепко-крепко, потому что она действительно её спасение. Она не даёт ей утонуть в собственных монстрах, не позволяет жить проблемами. Хейли держит ее ещё минуту, чувствуя, как сердце успокаивается, потому что обнимает не только дочь, но и Клауса.

Хоуп уходит, стараясь как можно мягче попрощаться. Чувствует, что маме не по себе от этой темы и почему-то плохо. Хоуп давно научилась отличать поддельную радость во взгляде от настоящей, и она точно знает, что сейчас натянутая улыбка матери — настоящая, просто от мрачности города, нависших туч и плохого настроения, приходится ее именно натягивать. Просто Хоуп Майклсон не знает настоящей причины грусти Маршалл.

А Хейли ведь один раз в жизни любила. Да, признавать не хочет, что любит скверного тирана, монстры которого поделены именно с ней. У неё сердце постоянно ноет из-за тоски по незначимым касаниям Клауса, по его сладко-ненавистному «Волчонок». Место ее раньше было рядом с ним, рядом-рядом, чуть ли не под боком; однажды он рукой своей ее обнимал; когда-то Хейли могла нагло ворваться к нему в комнату, нарушив идиллию тишины и начать спорить; раньше все считали ее — его женой. Но все это прошло, размылось и превратилось в воспоминания, режущие болью. И у Маршалл была возможность стать его, но гордая волчица никогда не склонит голову. А ведь когда-то Хейли Маршалл и любила, но сейчас остались лишь от этого ошмётки.

========== //2// ==========

У Кэролайн все те же блестящие золотистые локоны, худые руки и изящная фигура. Мимика ничуть не изменилась, да и сама Форбс совсем не поменялась. Клаус отмечает лишь то, что она поумнела и стала мудрой, достаточно спокойной и уже не импульсивной. Родительский долг поменял ее от самого основания и когда-то игриво-правильный характер сменился на разумный. Она больше не тараторила, перед тем как говорить думала, но глупость все же осталась — иначе бы зачем она приехала к Клаусу.

Кэролайн сидит в холле его дома, где на полу валяется парочка невинных жертв. Раньше ей было бы тошно, противно, как минимум, она бы осудила его и взглядом смерила, но сейчас для неё это привычное дело. Форбс больше не осуждает, ей мало кого жалко и Клаус понял, что стала она более сдержанной и холодной.

Они разговаривают о детях, о школе и успехах Хоуп. Она расхваливает его дочь, потому что надо, но не потому, что это действительно так. Хоуп давно скатилась и совсем недавно разучилась контролировать себя, возможно, гормоны, но почему тогда у Лиззи и Джози все идеально? Может потому, что воспитывают их нормальные родители, не поломанные, как Клаус и Хейли? А может потому, что Кэролайн милая и добрая, а Маршалл лишь подобие всего этого? Скорее потому, что жизнь у них разная и приоритеты тоже.

Клаус и Кэролайн потихоньку скатываются к интимной теме, к более личной. Тема отношений давно была затронута, просто Майклсон избегал ее, потому что не желает говорить о любви, о страсти. Его сердце давно поделено с Хейли, и он даже понять не может, какой любовью именно любит ее. Он разучился различать любовь от страсти минутной.

— Я не люблю тебя. Больше не люблю, — резко говорит гибрид, допивая бурбон, оставляя стакан пустым.

— Что? — задаёт вопрос Кэролайн.

Мужчина злится и сжимает стакан в руке. Его раздражает вся обстановка, его раздражает она. Ему бы сказать, чтобы она уходила и больше не возвращалась, что давно разлюбил ее и пора бы уже забыть друг друга, но Клаус лишь молчит, медленно погибая от тишины и неловких молчаний. У него взгляд тоскующе-горький по Хейли, по перепалкам с ней и по ее заботе, скрывающейся под толстым слоем ненависти.

— Ты же за этим пришла. Хотела узнать, что я чувствую к тебе, — поясняет Клаус. Ему до тошноты противно, что Кэролайн не приходила к нему раньше, а пришла только сейчас, когда уже не нужно. Майклсону больно оттого, что любовь его была ошибочной и Форбс не помогала ему в трудную минуту, что даже забыла о нем на десять лет, если не больше. В тот момент сердце Клауса разбилось, а тот, кто разбивает его, больше никогда не будет рядом.

— Нет, нет и нет! — отрицает вампирша, но сердце выдаёт. За столько лет она не научилась контролировать своё сердце, а значит Кэролайн ещё не бесчеловечна.

— Ты можешь отрицать, но сердечко-то колышется, — как-то грубо говорит Клаус. Кэролайн немного оскорбляется. Майклсону бы высказаться, выкрикнуть, что не нужна ему больше девушка-лучик, что они теперь лишь дальние знакомые и только. «Поезд проехал, милая. Время не останавливалось.» — так и крутятся у него в голове эти два предложения.

— Ты прав, — признается она. — Ты любишь другую, верно?

Форбс правда думала, что всегда будет нужна Клаусу, что тот будет постоянно любить ее — слова, которые ей говорил когда-то Никлаус все ещё остались в памяти. Она до сих пор не верит, что сердце его предпочло другую. Одна лишь мысль о том, что Кэролайн потеряла всех, кто любил ее, упустила своё счастье, болью отдаётся в груди. Сердце неестественно сжимается.

— Да, и я даже не знаю, люблю я её как мать своего ребёнка, или как женщину, или как друга, — без эмоций говорит Клаус. В глазах его пустота, как и в сердце. Каждый раз он хочет выпустить всех демонов наружу, но не делает, потому что не хочет видеть осуждающий взгляд Хейли. Клаус стал настолько жалок — руками готов хвататься за спасение, за неё, за Маршалл.

Громкий телефонный звонок прерывает их разговор и Клаус берет трубку. Сразу же отвечает, потому что буквами жирными написано «Хейли». И подписана она без всяких подробностей и фамилий, ведь девушка с именем «Хейли» у Майклсона одна.

— Да?

— Пап, — говорит Хоуп на другой стороне телефонного звонка.

У гибрида в тот момент сердце замедляется и он перестаёт дышать. Он слышит её голос, такой родной и дорогой. У Клауса улыбка тут же появляется, по-настоящему счастливая и Кэролайн в тот момент удивляется. Майклсон почему-то минутку молчит, боясь спугнуть дочь — произнести нечто гадкое, неправильное.

— Я хотел слышать твою маму.

— Я тоже. Мама пропала, пап.

— Я уже выезжаю, — говорит Клаус и бросает трубку. Телефон в его руке слегка трескается, потому что тот сжал его. Кэролайн беспомощно смотрите него.

— Я полагаю, мы прощаемся. До встречи? — как можно мягче говорит девушка, вставая с мягкого дивана, прямо напротив него.

— Больше не приезжай ко мне, — сдержанно бросает Майклсон. Встаёт и уходит прочь, лишь бы скорее найти Хейли и удостоверится, что все с ней в порядке.

Кэролайн обреченно выдыхает, щипает себя за руку в наказание того, что приехала сюда, сделала попытку. Она, конечно, думала, что чувства Никлауса изменились, но не настолько сильно. Слышала она о барменше Камилле и думала, что соперницей будет ей именно она, но никак не думала, что Хейли Маршалл будет той, кто отберёт у неё последнюю попытку обрести любовь. Форбс оставляет после себя сладкий аромат цветущих роз, небольшую записку на столе и уезжает обратно.

========== //3// ==========

Клаус находит ее в заброшенном переулке Нового Орлеана, где огни совсем не горят и люди не ходят — изредка делают пару шагов, а потом сразу разворачиваются. Он руками своими поднимает ее бездыханное тело — размякла, как тряпка, истекает кровью, раны больше не затягиваются. Майклсон выдыхает судорожно, проводит рукой по смуглому лицу, которое запачкано собственной кровью. Ему жаль, что не подоспел он раньше, что не вырвал сердце ее обидчику.

— Хейли. — трясёт ее за плечи, а она не отвечает, не дышит совсем. Краем уха он улавливает что-то схожее с сердцебиением — надежда есть. — Хейли!

Клаус везёт ее в их с Хоуп дом. У дочери сердце сжимается и она бросается к матери, обнимает, просит очнутся и он еле сдерживает чёртовы слезы. Майклсон прокусывает запястье, пытается протолкнуть собственную кровь через крепко сжатые зубы. Глоток — ничего не меняет, глоток — все остаётся так же, глоток — и Хейли Маршалл вдыхает воздух, который режущей болью проходит через легкие.

— Мама! Мамочка! — и Хоуп понимает, насколько глупа была, когда спорила с ней, препиралась. Знает, что поступала плохо, но черт его дери, осознавать сейчас — поздно. — Ма-а-м, — у пятнадцатилетней девочки слезы рекой, руками хватается за худое тело матери, как за спасение. Не верит она, что Маршалл конец.

— Хоуп, — еле говорит Хейли, глаза которой полуоткрыты — веки кажутся неимоверно тяжелыми. Руки тянет к дочери, а потом небрежно заправляет прядь ее волос за ухо. — Не плачь, — выдыхает Маршалл, окончательно откидываясь.

— Нет! — завывает Хоуп.

Маршалл дышит тяжело-тяжело, полной грудью воздух набрать не может. Руки трясутся, а тело раз в два часа от судорог сводит. По всему телу у неё боль неимоверная, будто уже горит в аду. Хейли видит рядом сидящего Клауса и Хоуп.

— Я люблю тебя, милая, — произносит дрожащим голосом Маршалл. — Будь счастлива и люби, пока это возможно.

Хоуп кивает, непонятно бормочет «обещаю-обещаю, мам». Клаус почему-то думает, что ещё пару минут и он разрыдается, самым настоящим образом. Рукой Майклсон берет ее худую руку и проникает в подсознание — надоело, больно смотреть ему на то, как в конвульсиях Хейли содрогается, как от боли корчится. Он сотворит для неё иллюзию счастливого мира, попрощается лично, как делал с Камиллой, только он уверен, что с Маршалл все будет иначе. Клаус создаёт мир, где все тихо, они сидят в этом же доме, только без Хоуп. Перед ними стол с шампанским и свечами.

— Решил попрощаться именно так? — хмыкает Маршалл. Даже в предсмертном состоянии она язвит. Не в ее стиле плакать и рыдать.

— Никогда не думал, что ты погибнешь раньше, чем я, — заявляет гибрид и подходит к волчице. — Я дурак.

— Конечно, — моментально вставляет девушка.

— Дурак, потому что не говорил раньше, что люблю тебя. Знаешь, ты всегда нравилась мне, а затем я полюбил тебя. Я врал себе и всем, что люблю тебя только как мать своего ребёнка, но, как же жалко это признавать, я люблю тебя как женщину в которой нуждаюсь ежеминутно. Ты — единственная и неповторимая, таких как ты я не встречал. Ты — бриллиант, а остальные лишь дешёвые безделушки.

У неё глаза на мокром месте и она позволяет себе заплакать. Кидается в его объятья, сжимает крепко-крепко. Ей не хватало его до дрожи, его сильных рук и поддерживающего взгляда. Жаль, что это все в последний раз. Печально, что осознали они это поздно, что не признались раньше и не сломили гордыню.

— Я тоже, Клаус. Я тоже люблю тебя, — последнее, что успевает сказать Хейли.

И она умирает, иллюзия рушится. Клаус руками проходится по ее керамическим позвонкам, насчитывая каждый. Никлаус плачет редко, лишь когда теряет смысл жизни — редкие слёзы текут по его лицу, безмолвно плачет, а в душе кричит — он потерял смысл жить. Целует Хейли в губы, без былой страсти, лишь с сожалением. Мрачно-серые поцелуи штампом отпечатываются в памяти Майклсона и больше он никому не дарит их.

У них любовь тайная, дробящая душу, режущая сердце и ломающая кости. У них мрачно-серые поцелуи, разделённые на двоих монстры и тоскующе-горький взгляд.

Клаус больше никогда не полюбит. Его сердце разбито, душа разорвана в клочья, а в памяти так и всплывает их последняя встреча. У него куча незаживающих сукровиц по всему телу и по всей душе. Чувствует пустоту внутри себя и голова раскалывается от чрезмерной боли. Не думал он, что любить настолько больно, что видеть, как умирает любовь — душедробяще, ращрушающе, ущербно. Не знал он, что любовь — сплошное табу.

Мрачно-серые поцелуи ожогами по телу. Тоскующе-горький взгляд больше не сменится на счастливый. Разделённые на двоих монстры не будут убиты никогда. Любовь режущая, ломающая кости.