Высокий Утес (СИ) [Илья Сербо] (fb2) читать онлайн

Annotation

Небольшая часть романа "Высокий Утес"

Сербо Илья

Сербо Илья

Высокий Утес (еще раз начало)

"Высокий Утес"

"Где ныне пекоты? Где наррагансеты, могикане, поканокеты и многие другие могущественные племена нашего народа? Они исчезли под натиском алчности и гнета белого человека, как исчезает снег под лучами летнего солнца. Позволим ли мы уничтожить себя без сопротивления, отдать наши дома и нашу страну, завещанную нам Великим Духом, могилы наших предков и все, что дорого и священно для нас? Я знаю, вы воскликнете вместе со мною: "Никогда!".

Воззвание вождя Текумсе

"Бесспорно, во всякой борьбе тот, кто поднимает перчатку, рискует быть побежденным, но разве это основание для того, чтобы с самого начала объявить себя разбитым и покориться ярму, не обнажив меча?"

Фридрих Энгельс

Пролог

Форт Кобб, Оклахома, 1895 год

Старик долгое время просидел в раздумьях, склонив седую голову на грудь. Эрик Хайберт, писарь форта Кобб, недовольно уставился на него и спросил:

-Мистер Бурый Медведь, вы услышали, что я вам только что сказал?

Старик слышал. Но реагировать не очень-то спешил. Хайберт повторил:

-Полковник Уоллес велел мне записать все, что вы скажете, на бумаге. Поверьте, этим вы сделаете честь своему народу. Вы ведь хотите, чтобы люди знали правдивую историю того, как ваше племя боролось за свою свободу? Насколько мне известно, вы с презрением относитесь к той откровенной лжи, что в огромных количествах ныне тиражируется во всех крупных издательствах.

Старик усмехнулся.

-Если я расскажу вам все, что знаю, - наконец проговорил он, - Вы либо превратите это в повод для насмешек, либо сожжете после того, как полковник прочитает ваши записи. Как бы то ни было, белые люди не узнают правды. Да и верить ей они бы не захотели, даже если бы узнали. Вы - лживые бледнолицые подонки! Ваше сердце пропитано обманом, и потому слух ваш не может внимать истине!

Хайберт молчаливо выслушал оскорбления в адрес своей расы. "Старый краснокожий кретин" - подумал он, с трудом сдерживая эмоции и борясь с невероятно сильным желанием ответить индейцу тем же. "Есть ли хоть какой-то смысл в этих записях? - промелькнуло у него в голове, - Их ведь в любом случае не опубликуют. Этот полоумный старикан, несомненно, наговорит много такого, за что его не лишним было бы вздернуть. Если он вообще хоть что-то скажет".

Повисла напряженная тишина. Комнатушку неплохо было бы проветрить. Хайберт открыл окно. В проеме показалось морщинистое лицо. Треснутые губы зашевелились и, к удивлению клерка, проявили способность пробубнеть фразу на английском:

-Я болен. Дайте мне коричневую бутылку.

Испуг, на мгновенье охвативший Хайберта, отступил.

-Вы ошиблись, - сказал он и, указывая рукой направо, в сторону небольшого дома, добавил - Доктор живет там. Уверен, он вам поможет.

В действительности, Эрик не был уверен в том, что злой, как бес, доктор Хидман поможет отчаянному человеку исцелиться от недуга. Зато уже давно твердо убедился - дряхлый индеец, которого все краснокожие звали Кровавым Рассветом и который теперь сверлил его жалобным взглядом, нуждался в дозе алкоголя, содержавшейся в "целебной коричневой бутылке", а не в выздоровлении.

Он вновь вернулся на свое место, сел на стул. Дубовый стол отделял его от сидевшего напротив Бурого Медведя. Хайберт не желал более умолять грязного дикаря оказать ему услугу и поведать о событиях, непосредственным участником которых тот являлся. "Ну его, пойду лучше отчет Гаррету настрочу. Пусть кто-то другой разгребает это...". Старик прервал его мысли.

-Порой мне хочется поделиться с кем-то тем, что творится в моем сердце. Но делиться своими переживаниями не с кем. Даже Кровавый Рассвет, самый свирепый воин моего народа, превратился в жалкое существо. Иногда я желаю попросту высказаться. Что ж, сделаю это хотя бы для себя. Я расскажу тебе правду, бледнолицый.

Хайберт, собиравшийся было подхватить стопку бумаг и уйти, остановился. Он обмакнул перо в чернильницу и подначил старика вспоминать былое:

-Я вас слушаю, сэр...

Говорит Бурый Медведь

В тот год мы вновь отправились в поход на белых, которых с каждым годом становилось все больше, в селение, которое они называют Далласом. Бледнолицые были рады тому, что лишились такого грозного врага, как Злой Дух Тьмы, которого вы, белые, зовете Мигелем Хаэнада. Его убил наш вождь, Высокий Утес. Они тогда еще не знали, какую угрозу для них можем представлять мы, кайова, ведь долгое время о нас ничего не было слышно.

Мы отправились в поход вместе с великим вождем Маленькая Гора. Высокий Утес был рад тому, что будет сражаться бок о бок с таким воином. По пути к нам присоединилось двести воинов из племени команчей под предводительством вождя Зимняя Ворона, который, к тому времени, уже покинул мексиканскую границу. Ему стало известно о том, что Копыто Мустанга, ссора с которым заставила их разделиться, погиб в битве с Длинными Ножами, и что люди погибшего теперь нуждаются в предводителе. А еще в тот год, на тропу войны впервые вышел сын нашего вождя, Маленький Жеребенок. То был великий поход, достойный того, чтобы о нем слагали легенды.

Всего нас было около четырехсот воинов. Мы двигались быстро, и потому достигли Далласа всего за пару дней. Тогда это был еще совсем юный городок. Его охраняло сравнительно небольшое количество солдат. Дождавшись подходящего момента, мы напали. Наше нападение было внезапным, ведь все жители были заняты своими делами. Потом я узнал, что мы совершили набег в разгар какой-то ярмарки. Их солдаты были напуганы, как дети. Среди них находилось не так много смельчаков, как нам того хотелось. Мы убивали их одного за другим, не прилагая особых усилий. Но потом они подвезли пушку. Раздался залп. Несколько наших воинов пали замертво. Тогда я и еще один воин из нашего племени, по имени Горный Волк, бросились на белых, что заряжали пушку. Их было всего трое. Одного я свалил с ног выстрелом своего ружья. Остальные двое схватились за револьверы. В этот момент к ним на помощь поспешило несколько бледнолицых, среди которых я заметил и мексиканцев. Мы не дрогнули и продолжали стрелять. Был убит еще один бледнолицый, но вдруг, совершенно неожиданно, один из них набросился на меня и столкнул меня с лошади. Я пытался сбросить его с себя, но он оказался сильным воином. Долгое время мы боролись. Поочередно то он, то я, одерживали верх друг над другом. В конце концов, я вынул свой нож и вонзил его в грудь противника. Когда я поднялся, то увидел, что Горный Волк лежит неподалеку мертвым. Я поднял оброненное мной в момент схватки ружье и нацелил его на бледнолицых, которых теперь было семеро. Рядом с ними стояли двое мексиканцев. Недолго мы стояли, со злобой глядя друг на друга. Я взвел курок. На белой рубахе одного из них показалось красное пятно крови, и он упал на землю без чувств. Тогда все шестеро ринулись на меня. Я понимал, что одному мне против них не выстоять и готов был принять смерть, чтобы отправиться в Страну Вечной Охоты, когда послышались выстрелы из ружей, свалившие с ног нескольких моих противников. Рядом со мной просвистела стрела и вонзилась в мексиканца, который желал воспользоваться тем, что я сражался с одним из белых, и готов был ударить меня прикладом. Мне на помощь подоспели воины Маленькой Горы. Позже они сказали мне, что спасли меня по воле своего вождя. Я был польщен, и потом многие годы рассказывал о том, что сам Дохасан спас меня от смерти!

Бледнолицые отступали все дальше и дальше. Кто-то говорил мне, что на поле боя белые - бесстрашные и опасные враги. Полная чушь! Белые побеждают лишь потому, что их много. В душе же они трусы. В тот день их было мало, и я видел их мерзкие заячьи душонки. Их глаза говорили мне обо всем. Руки и ноги их дрожали от страха перед той расправой, что мы над ними учиним. Они страшились не зря. Многих мы привязали к колесам повозок и пытали огнем, с других заживо сдирали скальпы, или четвертовали. Я, наш вождь Высокий Утес, Маленькая Гора и несколько других воинов стали свидетелями того, как Маленький Жеребенок снял свой первый скальп. Схватив белого труса за волосы, он выхватил свой нож, срезал его волосы вместе с кожей и резким движением дернул их вверх. После этого он издал боевой клич, которому мы вторили. Бледнолицые боялись даже этого ребенка!

Мы не пощадили ни одного мужчину в том селении. Некоторые из них, все же, принимали смерть достойно, но большинство показывало свою трусливую сущность. Женщин, к нашему удивлению, было немного, но и тех, что имелись, хватило, чтобы нам сполна насладиться победой.

В тот раз мы взяли в плен многих белых мальчишек, хотя обычно наше племя отдавало предпочтение лошадям. Трусость их родителей, похоже, переходила к ним по наследству. Но мы умели избавлять их от этого порока. Некоторые наши воины были когда-то такими же белыми сосунками. И, однако же, все мы - воины. Тем не менее, не все они были трусами. Одного из них пытался взять в плен Маленький Жеребенок. Этот белый брыкался, всеми силами пытаясь освободиться от сильных рук парнишки. Внезапно этот молокосос взял да и зарядил сыну вождя в кадык своим маленьким кулачком. Маленький Жеребенок был удивлен, но не позволил мне проучить мальца, когда я уже, было, собирался это сделать. Малец понравился Маленькому Жеребенку. Я мог его понять. Ведь далеко не каждый белый, тем более ребенок, проявляет такую отвагу.

Занимаясь сбором добычи после сражения, воины Зимней Вороны обнаружили двух женщин. Это были настоящие "леди", как вы их называете. Зимняя Ворона запретил своим людям прикасаться к ним. Он знал, что их можно будет продать и получить хорошую прибыль. Что с ними стало впоследствии я не знаю, и не хочу знать. Если наши братья продали их и получили хороший выкуп, я рад их успеху.

Добыча была богатая. Взяв с собой все, что нам приглянулось, мы вернулись в свой лагерь, что стоял тогда на берегу Ореховой реки.

I

О нем ходили легенды. Он был известен, как бесстрашный воин и мудрый вождь. Все кайова, от мала до велика, знали историю о том, как он спас свою семью от рук безжалостного врага и расправился с ним. Это было во время войны между американцами и мексиканцами. Мигель Хаэнада, которого индейцы называли Злым Духом Тьмы, ведомый жаждой мщения за смерть своего брата, собрал банду отпетых головорезов и напал на лагерь кайова, пока мужчины охотились. Вождем в то время был Глаза Ястреба. Вернувшись домой после охоты, воины обнаружили своих жен и детей мертвыми. Только Утренняя Роса, жена Высокого Утеса, и его сын, Маленький Жеребенок, остались живы, но они были похищены Духом Тьмы. Утес понял это по оставленному бандитом знаку: револьверной пуле, завернутой в белоснежную ткань. Воин уже встречал этот знак во время набегов на Мексику.

Никто не злился на Высокого Утеса, никто не говорил, что он повинен во всех этих смертях. Все знали, что брат Мигеля Хаэнада погиб во время очередного набега на мексиканское селение у берегов Рио-Гранде. В той битве на месте убийцы брата Духа Тьмы мог оказаться любой из них. Воины решили пуститься в погоню. Много миль пути они прошли, много опасностей встретили и многих людей потеряли. Но они не отчаялись. Не смотря ни на что, они достигли своей цели и заставили мерзавца заплатить по заслугам. Высокий Утес вернул своих жену и сына. Но в бою погиб Глаза Ястреба. Это было прискорбным событием. Великого воина похоронили со всеми воинскими почестями. Мужчины соорудили высокий помост и возложили на него тело погибшего. Вождь отправился в дальний путь по Стране Вечной Охоты. Новым вождем стал Высокий Утес. Он был храбр, щедр и умен. Ему были присущи все качества настоящего предводителя. К тому же, во время преследования Злого Духа Тьмы Утес он общался со своим духом-покровителем - Орлом, и был вхож в мир духов. Это означало, что помимо всего прочего, он мог также стать духовным наставником своего племени - одним из шаманов.

Слава о Высоком Утесе быстро распространялась по Равнинам. Истории о его подвигах впечатлили самого Дохасана. Впечатлили настолько, что он был рад совершать с ним совместные набеги на бледнолицых и мексиканцев. Эти славные воины стали хорошими друзьями. Нередко они вместе охотились, воевали и искали подходящие места для того, чтобы разбить лагерь на время охоты.

II

Из воспоминаний Дастина Томпсона

Кто может предсказать волю Великого Духа? Никто. Дух, как это говорится в Библии, дышит, где хочет. Справедливо. Если кто сомневается в правдивости этих слов, я могу развеять его сомнения историей своей собственной жизни.

Родился я в Остине. Мой отец, Уильям Томпсон, был успешным торговцем, исходившим вдоль и поперек необъятные прерии Старого Запада. В основном, он торговал с индейскими племенами южных шайенов, кайова-апачей, команчей и апачей-мескалеро. Порой он уходил далеко на север, в земли индейцев сиу и арапахо. Он был другом Джона Брайана, который в 1841 году основал Даллас. Более того, мой отец был одним из этих самых основателей. Человеком он был не плохим, хотя и у него имелись недостатки, куда уж без них. Однажды он вновь решил посетить Северные Равнины. Ушел, но так и не вернулся. Говорили всякое. Кто-то уверял всех в том, что его зарезали свирепые ассинибойны в Монтане. Другие же утверждали, что он повздорил с каким-то опасным преступником и был им застрелен. Находились и те, кто заставлял малознакомых с отцом особ верить в то, что в Вайоминге он встретил какую-то барышню и решил осесть. Данная версия казалась мне полным бредом. Отец мог задержаться на севере по любой другой причине, но только не по этой. Он не был создан для того, чтобы вести оседлую жизнь. Ни у кого из этих досужих болтунов не находилось ничего, что доказало бы достоверность их утверждений.

Как бы то ни было, я остался один. Совершенно один. Матери у меня не было. В смысле, была, конечно, но я не знал ее и никогда не видел. Я вообще не был тогда знаком с таким явлением, как собственная мать. Однако я не стал гражданином улицы. Меня приютила семья МакКингов. Добрые то были люди, все их называли "достойным примером для подражания". Тогда только я и познакомился с тем, что зовут матерью. Барбара МакКинг, разумеется, не была моей родной матерью, но заботилась обо мне, как о собственном сыне. Обуславливалось это, я думаю, тем, что сама она детей не имела. Ее муж, Ллойд, тоже, в общем-то, относился ко мне довольно терпимо. Мне было хорошо с этими людьми.

В период моей жизни с семьей МакКингов я ничем не отличался от остальных детей американских поселений. Я играл в те же игры, ходил в ту же воскресную школу, заучивал те же стихи и учился той же грамоте. Был у меня друг. Звали его, кажется, Сэмом. Отец его когда-то был охотником, а потому у меня была возможность научиться стрельбе из ружья. Обучаться этому делу мне нравилось, хотя мисс МакКинг была против того, чтобы я "брал в руки меч". Как-бы я не пытался объяснить ей, что это не меч, а оружие куда более эффективное, все без толку. Но и ее напутствия о мире со всеми и любви ко всем меня не останавливали. Девчонку, с которой я впервые познакомился, звали Эвелин. По сравнению с моими дальнейшими знакомками, она была так себе, но в то время вполне меня устраивала.

Моя жизнь коренным образом изменилась, когда мне исполнилось четырнадцать. В Далласе открылась ярмарка, на которую съезжались жители со всей округи. Толпы народа из меньших поселений стекались к Далласу, чтобы прикупить фарфоровой посуды, хлыстов, седел, инструментов и прочих полезных в хозяйстве вещей. Все были словно опьянены желанием приобрести хоть что-то. Никогда не понимал я этой странности белого человека, да и сейчас не понимаю.

Они появились, как гром среди ясного неба. Их появления никто не ожидал. Четыреста всадников, все в боевой раскраске, размахивают копьями, томагавками и трофейными, или купленными ружьями. На некоторых из них красовались головные уборы из перьев. Я тогда не очень был знаком с особенностями индейской культуры, но догадывался, что эти, в уборах, - вожди.

-Индейцы! - завопил кто-то.

Наши люди приготовились к обороне. Их жалкие попытки защитить женщин и детей от жестоких варваров выглядели просто смешно. Страх попросту читался в их глазах, и я понимал, что дикари не станут с ними церемониться и в скором времени отправят их на тот свет.

Я уже не припомню, сколько длилась эта битва. Минут двадцать, а может и полчаса. Индейцы очень быстро справились с бледнолицыми, которые в тот момент, по сути, не могли ничего противопоставить краснокожим хозяевам Равнин. В пылу кровавой схватки я пытался отыскать мисс МакКинг, чтобы, по возможности, защитить, но ее нигде не было. Всюду слышались крики раненых и стоны умирающих, бегали и скакали туда-сюда индейцы и солдаты, убивавшие друг друга. Один из команчей попытался на всем скаку расшибить мне башку палицей, но я увернулся. Под руку мне случайно подвернулся револьвер одного из погибших. Рядом оказался и труп. Молодой был солдат, видать, недавно на службу поступил. Череп его был раскроен, а отсеченная правая рука валялась невдалеке. Зрелище это чуть не привело меня к рвоте, но я, хоть и с трудом, сдержался. На мое счастье, револьвер оказался заряжен. Я тут же разрядил его в воина, пытавшегося снести мне голову.

Спустя каких-нибудь десять минут я наткнулся на мисс Барбару МакКинг. Мертвую, к сожалению. В тот момент мной одновременно завладели страх, жалость к умершей и ненависть к убийцам. Тяжело было принять гибель единственного человека, по-настоящему проявлявшего ко мне заботу.

Ряды наших солдат быстро сокращались. В конечном итоге, этих боязливых псов согнали в круг и перестреляли всех до одного. Они вопили, как дети. Никогда не мог понять людей, которые испытывали гордость за такую армию. В конечном итоге, индейцы одержали безоговорочную победу. Они начали хватать пленных. Кто-то делал отчаянные попытки убежать в пустыню. Зря. Их бы настигли и все равно схватили. Я это понимал, а потому, вместо того, чтобы бежать, как побитый койот, решил сопротивляться и умереть достойно. Вот только дикари не любили убивать парней моего возраста. Таких куда выгоднее было поймать в плен, обучить боевому искусству, заставить смириться с тяжкой судьбой, и в итоге вырастить первоклассных вояк. Так поступили и со мной. Я помню, как Маленький Жеребенок подошел ко мне, желая сделать своим пленником. Помню, меня тогда удивило, что такой малолетний пацаненок участвует в кровавых налетах. Впрочем, как известно, со временем ко всему привыкаешь. Я всячески оказывал сопротивление, изворачивался ужом и постоянно выскальзывал из цепких пальцев юноши. Затем я ударил его в шею. Должен сказать, ни выдающимся ростом, ни весом, ни телосложением я не отличался, а потому мой удар, не смотря на всю вложенную в него ярость, должного эффекта не возымел. Какой-то индеец хотел было меня успокоить, но Маленький Жеребенок ему этого не дал. Сам огрел меня древком лука по темени, поднял на ноги и смачным пинком привел в движение.

Когда он погружал мое обмякшее после еще пары ударов тело на спину захваченной лошади, я заметил, как вожди распределяли доли добычи. Мне стало ясно, что в набеге участвовало не одно племя. Покончив с дележом добытого добра, они оседлали своих скакунов. Я с раннего детства питал интерес к лошадям, а потому мимо моих глаз не ускользнуло то, что здесь присутствовало несколько пород. Были и мустанги, и аппалуза, и даже редкие в наших краях пинто. После всего пережитого мне с трудом удавалось оставаться в сознании, но, все же, удавалось. Я пытался запомнить обратный путь на случай побега. Да, я был настолько глупым и самоуверенным, что считал побег от индейцев вполне возможным.

Некоторое время дикари ехали вместе. Не помню, где точно они разделились. Одна часть этой внушительной оравы направилась на север. Мы же продолжили свое шествие к югу. Еще одна часть дикого воинства тоже, через время, от нас отделилась и направилась в сторону Эль-Пасо. Маленький Жеребенок то и дело поглядывал за мной. Позже он сказал мне, что бывали случаи, когда бледнолицые пленники-неженки окочуривались после нескольких "легких" ударов, и поэтому он следил за моим состоянием.

Через время воины стали петь. Пение это было превосходно! Присутствовало в нем нечто волшебное, завораживающее... Я, ясное дело, не понимал их языка и был не против объяснений, которые были даны мне Маленьким Жеребенком. Говорил он на смеси английского и испанского, крайне скверно, кстати, так что я плохо его понимал. Но мне стало ясно, что воины прославляют удаль своего вождя. Из рассказов отца мне было известно, что далеко не каждый индейский вождь достоин такого всеобщего обожания. Я лелеял надежду на то, что коль этот предводитель такой распрекрасный, он будет относиться ко мне великодушно. Самонадеянный олух! Он на меня даже внимания долгое время не обращал.

Путешествие наше длилось около шести дней. Я был уверен, что до Далласа кайова добирались намного быстрее, чем теперь до... "Кстати, куда они едут?" - думал я, массажируя лоб. Голова болела непрестанно, по пути я получил пару солнечных ударов, часто рвал и иногда, несмотря на все усилия бодрствовать, терял сознание. Мне удалось определить, что движемся мы к реке Нуэсес. Для этого пришлось напрячь память. Года два назад мы с отцом бывали в этих местах.

Дорога выматывала. Солнце жгло немилосердно, во рту пересыхало, а пить давали, только, если ночной привал удавалось устроить ближе к воде. К тому же, я разок обделался, что страшно повеселило Маленького Жеребенка. Это был сущий ад! Хотелось умереть на месте. Я, бывало, думал о том, чтобы попросить Жеребенка избавится от меня, как от лишнего груза. Всеми силами я пытался убедить его в том, что никакой ценности не представляю. Но он толи не понимал моей чистой английской речи, толи, что вероятнее, не хотел понимать. Несколько раз, на привалах, я, связанный, пытался незаметно стянуть его револьвер или нож, чтобы собственноручно прекратить свои страдания. Но украсть что-то у индейца, который сам является непревзойденным вором, невозможно. Неотъемлемой частью обучения мальчиков-кайова, как и команчей, было кража ценного предмета у взрослого воина. Маленький Жеребенок был пареньком вороватым, так что мои попытки стащить у него оружие были им безжалостно пресечены.

Наконец, миновав предварительно совершенно пустынную равнину, мы достигли лагеря. Внушительных размеров был этот лагерь, в нем насчитывалось около трехсот типи. Меня это, впрочем, не удивило. Я порой путешествовал с отцом в его самых скромных экспедициях, и мне иногда доводилось видеть большие индейские становища.

Нас встречали с ликованием. Точнее, воинов, вернувшихся с похода и привезших роскошную добычу. Ко мне, что не мудрено, относились с презрением. Я был побит, оплеван и словестно унижен. Так кайова относились к пленникам, не заслужившим еще иного к себе отношения. Сентиментальность здесь была не в ходу. Никто не обратил внимания на то, что я был истощен дорогой и находился в скверном состоянии. Женщины и дети, вызывающие умиление в цивилизованном обществе, с яростью колотили меня палками и бросались камнями. Чтобы какой-нибудь булыжник не угодил мне прямёхонько в лоб и не вышиб мозги, приходилось прикрывать голову руками. Я был удивлен тем, что Маленький Жеребенок, подпихавший меня вперед больными уколами своего копья, не прилагал никаких усилий, чтобы уберечь меня, свою собственность, от порчи. Он был увлечен вниманием, которым девушки обильно одаривали его. А что? Он ведь заслужил. Впервые участвовал в походе, снял с врага, как я понял по его поясу, скальп и даже приобрел раба.

Но в центре внимания, что не удивительно, был, конечно, их вождь. Величавой поступью ступал он по земле, направляясь к своему типи, где его уже ожидала жена. "Индюк надутый!" - подумал я тогда. Не знал я еще этого великого человека. Совсем не знал. От него исходила уверенность, мудрость, и само величие. Подойдя к типи, он поприветствовал жену и сказал ей что-то на языке своего народа, указав на Маленького Жеребенка. Когда он закончил, по строю воинов прокатился шквал радостных восклицаний. Видать, нахваливал сыночка. Но я тогда обращал больше внимания не на то, что говорил вождь, а на саму его особу. Несмотря на мое необоснованное пренебрежение к нему, как к горделивому засранцу, вид его, все же, внушал уважение. Высокий, широкоплечий, (что было редкостью для индейца), худощавый, с узким немного вытянутым вперед лицом и слегка крючковатым носом. Волосы - черные, как ночь, глаза, если не изменяет память, карие. Впрочем, какие они еще могут быть у дикаря. В общем, он вроде бы, ничем особо не отличался от остальных краснокожих воителей. Но присутствовала в нем какая-то неуловимая глазом грация, выделявшая его от всех остальных. Может, это была та самая мудрость, о которой судачило племя. Кто знает... Жена его мне сразу понравилась. Эффектная была женщина.

Мне тогда обидно было наблюдать за тем, как Маленький Жеребенок, который был всего на год старше меня, пользовался всеобщим одобрением и, даже, почтением, в то время, как я являлся всего лишь предметом насмешек и издевательств. При этом, я на подсознательном уровне понимал, что так оно и бывает со всеми пленниками, но последние годы, проведенные в заботе и внимании, давали о себе знать. Смена обстановки была довольно резкой, не находите? Но я дал себе слово, что, несмотря на все это, выживу и заставлю этих дикарей, если не заплатить по заслугам, то хотя бы признать меня способным выстоять в самых трудных обстоятельствах. Никогда не любил, когда меня держали за труса или изнеженного щенка.

Вечером, в центре стойбища, был разожжен огромный племенной костер. Все, кто был заинтересован в последнем походе, хотел узнать подробности о набеге и увидеть еще раз радостные лица победителей, собирались к костру. Туда, конечно, направился и я. Вернее, меня приволок Маленький Жеребенок. Туда же пришел Высокий Утес, почему-то, без жены. Когда все собрались, воины, участвовавшие в налете, образовали круг и стали танцевать. Они передавали друг другу длинное, красиво расписанное различными линиями, копье, поочередно повествуя о своих подвигах в бою. Большее одобрение публики вызывали те храбрецы, которые говорили о том, что в пылу сражения успевали прикоснуться к врагу специально предназначавшимся для этого посохом и уйти от вражеских пуль живым. Таких ребят считали самыми удачливыми. Один из них, как я понял, в тот день даже вступил в ряды военного общества Каитсенко (Настоящих Псов), в которое допускалась только десятка самых опытных и храбрых бойцов. По прошествии времени мне стало известно, что какой-то воин из этой самой десятки погиб во время одного из предыдущих рейдов, так что его место срочно должен был занять кто-то из достойнейших.

Среди всех прочих у костра танцевал и мой тогдашний хозяин. Все эти пляски, быть может, и вызвали бы у меня смех, если бы не парящая в воздухе жуткая атмосфера первобытной дикости. Воины издавали леденящие душу вопли при каждом упоминании о каком-то подвиге, женщины и дети бегали неподалеку от костра, и прыгали от радости, держа в руках шесты с отрезанными гениталиями и скальпами поверженных врагов. Меня стошнило. Однако, несмотря на все мое отвращение к творившемуся вокруг адскому ужасу, танец Маленького Жеребенка и бахвальство, без труда читавшееся на его простодушном лице, привлекли мое внимание. Двигался он точно в такт бубнам, который отбивали старшие воины, и в своеобразном диком изяществе не уступал взрослым мужчинам, участвовавшим в этих плясках десятилетиями. Его движениям была присуща некая грациозность. С ярко выраженным самолюбием он пел что-то о своих героических поступках. Самолюбие подростка выражалось в его надменном взгляде, которым он иногда одаривал мальчиков, еще не ступавших на тропу войны, пленников и, разумеется, меня. Будь он обычным пареньком из Далласа, я бы приукрасил ему рожицу и смыл бы с нее довольную ухмылку, которая меня невероятно бесила. Не любил я таких нарциссов. Но не в том положении я был, чтобы учить манерам всяких выпендрежников. То, что воины выслушивали его павлиньи байки с немалой долей уважения, меня не очень удивило. В конце концов, ребенок, опять же, заслужил. К тому же, он был сыном почитаемого вождя. Но удивляло меня то, что те же воины относились к откровенному вранью, которое вливал в уши слушающих этот говнюк, совершенно спокойно. Причем даже те, кто был рядом с парнем во время боя. По его красноречивым жестам я понял, что он назвал меня трусом, которого он без всяких усилий уломал и одной рукой, как какую-нибудь кроличью тушку, завалил на лошадь. На меня все снова посмотрели с презрением, за что я был готов на месте поквитаться с наглым обманщиком. Но, разумеется, в сложившихся обстоятельствах это было попросту невозможно.

После танца Маленький Жеребенок подошел ко мне и сел рядом. Я, было, ждал, что он всыпет мне по первое число, чтобы лишний раз доказать "правдивость" своего рассказа и приготовился мужественно вытерпеть удар. Но удара не последовало. Он, почему-то, не собирался еще раз убеждать окружающих в собственной крутости. У дикарей это ценилось. Если ты сказал что-либо, твои слова либо будут со временем подтверждены, либо опровергнуты. Тебе же нет никакого смысла что-то кому-то доказывать.

Вокруг костра, от которого мы сидели в некотором отдалении, завелась какая-то толчея. Судя по всему, два воина ожесточенно переругивались и о чем-то спорили. Остальные поддерживали то одного, то другого. Постепенно гул этой перепалки дошел до слуха вождя, который, на время, отлучился в свое типи. Маленький Жеребенок сказал мне, что его матери стало плохо и отец следит за ее состоянием. Насколько я понял, Высокий Утес был еще и умелым врачевателем. Он же общался с всякими духами. Последив некоторое время за ходом событий, вождь понял, что воины ссорятся из-за какого-то трофея. Когда вождь приказал народу расступится, а спорщикам успокоится, мы увидели, что это был красивый, прямо блестевший при свете костра, револьвер. К слову, очень ценная вещь. Я сам был не прочь побиться за такую вещицу. Жеребенок объяснял мне ход диалога, который вождь завел сначала с одним, а потом и с другим воином.

-Вьющаяся Грива утверждает, что это он убил мексиканца и отобрал у него револьвер. А Сын Команча говорит, что Вьющаяся Грива лжец, и что револьвер он не отбирал у мексиканца, и вообще, что это он сам забрал револьвер у мертвого американца...

-Кто - он? - спросил я.

-Сын Команча, - нервно ответил Маленький Жеребенок, и продолжил, - Отец спрашивает у Вьющейся Гривы, готов ли он поклясться перед Великим Духом, что говорит правду. Тот клянется. То же самое делает и Сын Команча. Отец просит Вьющуюся Гриву привести доказательства. Он показывает скальп мексиканца. Да, это действительно скальп мексиканца! Его ни с каким другим не спутаешь. Отец, поверь мне, точно не спутает. Он же прикончил когда-то Злого Духа Тьмы! Сын Команча говорит, что скальп - это не доказательство, и что Вьющаяся Грива мог украсть его. Грива обвиняет противника во лжи. Снова ссорятся.... Хотя ты итак это видишь. Ты только посмотри - отец просто их слушает. Велит успокоиться. Теперь отец обвиняет во лжи Сына Команча. Говорит, что сам видел, как Вьющаяся Грива снял скальп с мексиканца и отобрал у него револьвер. Так и знал! Отец частенько так делает - дает каждому высказаться, а потом говорит сам. И всегда говорит правду! Его за это и любят. Но это не самое мудрое, что он делал за свою жизнь. Иногда он разрешал споры самым неожиданным образом и находил виновного. Теперь Сыну Команча запрещено, на время, ходить в походы. Его все сейчас считают обманщиком.

Несмотря на то, что этот спор был решен не самым крыше сносящим способом, (а вождь был способен и на такое), меня в тот момент изумила мудрость этого человека. В этом споре он словно бы изучил душу каждого оппонента и вынес справедливый вердикт. Он мог решить конфликт еще проще, сказав правду в самом начале. Но решил узнать, кто из его воинов страдает склонностью примерять на себе чужие заслуги и красть чужую добычу. Ни сказав более ни слова вождь вернулся в свое типи.

В тот день от Маленького Жеребенка я услышал историю о том, как вождь вызволил его и его мать из рук известного мексиканского головореза. Об этом знало каждое племя на территории Техаса, Нью-Мексико, Оклахомы, Арканзаса и, даже, в Мексике. Мистер МакКинг рассказывал мне о чем-то подобном. Помню, мне понравился персонаж этой истории - отважный воин, готовый ради своей принцессы и наследника пожертвовать всем. Оказаться рядом с этим героем было, конечно, интересно, но в мечтах своих ожидал я иной встречи.

Мне велели вымыться. Я искупался в Ореховой реке, после чего меня одели в чистое. Индейская рубаха, леггины и мокасины мне приглянулись. К пленникам, как мне было известно, обычно относятся с презрением. Кайова же умели каким-то невообразимым образом, пусть и в редкие минуты, совмещать презрение и заботу лично ко мне.

Кажись, я уже много упоминал о том, что меня удивляло в тот день. Что ж, удивление совсем не поубавилось, когда Маленький Жеребенок привел меня в свое типи. Было необычно видеть, что у этого юноши, в его-то годы, уже имеется свое собственное жилище! Помнится мне, для того, чтобы получить какую-нибудь хибарку в Далласе, приходилось уплатить хорошенькую сумму, пройти через какую-то там документацию и прочую юридическую лабуду. Здесь же все было намного проще. Ожидая возвращения Маленького Жеребенка, женщины, из отскобленных за пару месяцев шкур, соорудили для молодого воина типи. Кстати, с данной задачей индеанки всегда справляются быстро и ловко. Обстановка в самом жилище, к моему очередному величайшему удивлению, была уютной и, чего уж греха таить, уникальной. Мне эта самая обстановка очень понравилась. От сквозняков и прочих неприятностей типи предохранялось подкладкой, которая крепилась к шестам. Эта подкладка идеально сохраняла тепло. Когда мы только входили внутрь, я заметил, что снаружи типи было расписано различными и, действительно, красивыми узорами. Мы с ребятами из Далласа частенько играли в индейцев, и свои "шатры" разрисовывали, как могли, всю душу вкладывали. Но наши "шедевры", ни в какое сравнение со здешними не шли. Точнее, и рядом не валялись.

В отличие от остальных, это типи было довольно скромным в размерах, ибо предназначалось, максимум, на двух человек. Уж не знаю, чья это была инициатива поставить палатку для одного юноши, - его отца или самого юноши, но сделали все изящно.

Там была всего одна постель, что представляла собой разостланную на земле бизонью шкуру с шерстяной подставкой для головы, напоминавшей подушку. "Милостивый" господин предоставил мне тонкую подстилку, чтобы я не спал на голой земле. В подстилке этой кое-где зияли прорехи. Но я и на такой комфорт вовсе не рассчитывал после страдальческого путешествия к лагерю.

Маленький Жеребенок заснул быстро. Едва только завалился на постель, тут же отправился в блаженный край сновидений. Я же лежал, ворочаясь, еще около часа, или даже больше. Сон все никак не приходил. Порой на глаза накатывались слезы. Печальные мысли я пытался отгонять, но безуспешно. Смириться с таким поворотом судьбы было очень сложно. Но я понимал, что рано или поздно, это придется сделать. С такими тяжкими думами я и заснул. Мне приснился тот индеец, что пытался хорошенько дать мне по затылку, когда я ударил Маленького Жеребенка. В моем сне этот воин срывал скальпы американских солдат и, почему-то, не переставал выкрикивать мое имя, которого не знал.

III

Говорит Бурый Медведь

Жизнь человека - великая тайна. Я встречал многих белых, которые говорили, что человек - хозяин своей судьбы. Это неправда! Все мы - во власти Великого Духа. Все мы - его дети, и он правит нашей жизнью.

Я думал, что всегда буду жить рядом с нашим великим вождем, Высоким Утесом. Но Великому Духу было угодно иное. Я не имею права упрекнуть его в этом. Я лишь могу рассказать вам, белым, о том, чего потребовал от меня Податель жизни.

Прошел месяц со времени удачного похода на Даллас. Мы обучали наших пленников боевому мастерству. Мы заставляли их укрощать лошадей и уверенно держаться в седле, мастерить луки и стрелять из них, обнаруживать дичь по следам и сражать ее стрелами. Очень скоро мы обнаружили, что многие пленные не способны обучиться такому непростому делу. Вожди и старшие воины говорили, что не было еще похода, из которого они привезли бы такое количество бестолковых учеников. Но мы не теряли надежду. Находились некоторые способные юноши. Среди таких особенно отличался раб Маленького Жеребенка. Изначально он обязан был всячески прислуживать своему хозяину: подавать стрелы во время подготовки к сражениям, которые сын вождя очень любил, приносить в типи питьевую воду и хворост для костра. Я заметил, что ему это не нравится. Маленький Жеребенок хотел как можно быстрее приобщить пленника к воинскому обучению. Он лишь ждал момента, когда раб, наконец, окажет сопротивление и перестанет выполнять низкую работу. Ждать ему пришлось не долго. Этот белый ребенок был очень свободолюбив и в скором времени стал обучаться верховой езде. Он часто падал с лошади и долгое время не мог привыкнуть к дикому нраву наших скакунов, хотя уверял нас в том, что любит лошадей. Мы назвали его Падающим-С-Лошади. Он быстро обучался нашему языку. Из всех учеников он, несмотря ни на что, был самым способным и явно желал выжить.

Я никогда не был близко знакомым с миром духов, в отличие от нашего вождя. Тот был не только вождем. Нет, это был очень необычный человек. Для многих он, прежде всего, был наставником. Однако тот день для меня все изменил. Стояло жаркое пайи. Это время года вы называете летом. Проверяя окрестности с отрядом наших воинов, я почувствовал слабость. Пришлось приложить усилие, чтобы удержаться в седле и добраться до лагеря. Войдя в типи, я потерял сознание. Не знал я тогда еще, что таким образом Великий Дух желает обратиться ко мне. Мне было видение. Я видел своего духа-покровителя! Большой бурый медведь стоял на задних лапах и простирал ко мне передние. Я поначалу думал, что медведь хочет задушить меня и что я увидел свою смерть такой, какая она будет. Но затем раздался громкий голос, подобный раскатистому грому. Медведь испугался этого голоса и сбежал в лес. Голос сказал:

-Слушай меня, сын мой! Всякому, кто живет на земле, я даю жизнь. Я вижу мысли и поступки каждого своего творения. Я, Великий Дух, даю тебе свое повеление. Нет тебе места в твоем племени. У тебя нет жены, нет детей. Ты живешь только для себя. Возвращаясь с охоты, ты несешь немного мяса, потому, что знаешь, что тебе хватит и этого. Довольно тебе вести такую жизнь! Ты будешь скитальцем. Ты обретешь мудрость, ходя по этой земле.

Утром я проверил свой талисман. Медведь смотрел на меня неодобрительно, как на человека, в котором никто не нуждается, как на мусор.

Я был напуган словами Великого Духа, но подчинился. Я не мог поступить иначе. От меня не было пользы в племени. Только в военных походах я проявлял себя, как воин, но делал это лишь для собственной славы, а не на благо племени. Я поговорил с вождем. Вот, что сказал мне Высокий Утес:

-Я рад, что мой брат желает исполнить волю Великого Духа. Когда-то Высокий Утес противился этой воле, желая поступать по-своему. Но он осознал, что не вправе сопротивляться небесным повелениям. Если Создатель желает, чтобы ты ступил на тропу скитальца и обрел мудрость, сделай это. Да хранят тебя духи!

Никогда я не был великим мудрецом. Но теперь понимаю, что решение, принятое мной в тот момент, было самым мудрым поступком за всю мою долгую жизнь. Я решил сделать это. Я отправился в путь, взяв с собой лишь дневной запас пищи, нож, лук да стрелы. Даже ружья не взял. В том путешествии сам Великий Дух обещал ограждать меня от всех опасностей. Для охоты мне хватило бы и традиционного оружия моего народа.

Никто не плакал обо мне, когда я покидал лагерь. В какие-то моменты я чувствовал на себе укоризненные взгляды. Некоторые, очевидно, считали, что Великому Духу пришлось изгнать из племени свое бесполезное чадо. Что ж, они были правы. Да, так оно и было. Изгнание из племени считалось самым тяжким наказанием. Человека отдавали на волю случая. Меня же обещал защитить Великий Дух. И я был уверен, что он сдержит свое обещание.

Итак, я отправился в путь, в неизвестном направлении, без лошади. Своего коня я отдал воину по имени Острое Копье - моему давнему другу. Я просто шел туда, куда меня вели ноги.

IV

Вождь сидел на невысоком холме и осматривал окрестности лагеря. Была пора сниматься с места и перекочевывать туда, где паслось больше бизонов. Гордые то были животные. Кайова не представляли без них своего существования. Бизон был полезен во всем. Его мясо было основным продуктом питания. Из его шкур мастерили одежду и подкладки для типи, кости служили добротным материалом для создания различных инструментов, рога - для ложек. Даже мочевой пузырь этого величественного обитателя прерий приносил пользу и служил посудиной, в которую зачерпывали речную воду.

В тот год бизоны ушли на восток, в земли племен кэддо - давних врагов кайова. Когда-то давно многих представителей этого народа покорило племя чикасо. Многие кэддо погибли, а те, что выжили, рассеялись по всему юго-западу. Кайовам охотиться на этой враждебной территории было опасно, но люди нуждались в пропитании. Риск был необходимой мерой.

Высокий Утес вспоминал о многочисленных сражениях против врагов своего народа, в которых он участвовал в юные годы. Он так горел желанием показать всем свою храбрость и бесстрашие, что егопрозвали Вьющимся Хвостом. На память ему пришел поход против тонкавов, о которых ходила недобрая молва. Говорили даже, что они не прочь полакомиться человеческим мясом. Поход был организован ради мести. Неделю назад один из воинов-кайова был найден погибшим в прерии. Его звали Быстроногим Бизоном. В его груди торчало две стрелы. Они принадлежали воину-тонкаву. Вожди не могли понять, почему убийца не вынул стрелы из тела убитого. Один из воинов предположил, что он попросту боялся погони, ведь совсем близко боевой отряд проверял окрестности. С этим все согласились. Быстроногий Бизон был одним из лучших следопытов, а в умении охотится ему и вовсе не было равных. Стенания жены и детей погибшего заставили вождей собрать воинов для карательного набега. В их число вошел и Вьющийся Хвост.

Долгое время шли они по следу убийцы. Иногда останавливались, чтобы напоить лошадей и осмотреться вокруг. В таких походах смертельная опасность поджидала их участников на каждом шагу. Наконец, они добрались до вражьего лагеря. Он оказался не таким большим, каким его ожидали увидеть предводители военного отряда. Всего десять типи. Воины в становище были настороже. Это можно было заметить по их лицам, выражавшим тревогу, которую они отчаянно пытались скрыть.

Кайова не стояли часами на месте. Не дожидаясь, пока враги выйдут за пределы стойбища и нападут первыми, они на всем скаку устремились к лагерю. Издавая душераздирающие крики, потрясая копьями и томагавками, мчались они на встречу своей судьбе. Впереди всех скакал Вьющийся Хвост. Он обогнал даже вождей, но не остановился. Тем самым он нанес предводителям оскорбление. Но они стерпели это, посчитав, что смогут проучить юношу после сражения. Несмотря на проявленное к ним неуважение, они не могли не восхититься отвагой, что проявлял этот воин на поле боя. В той битве он подсчитал до пяти ку, коснувшись противников специальным посохом с дугой на конце и оставшись, при этом, в живых.

Воины сполна отплатили тонкавам за совершенное злодеяние. Все погибшие враги были достойны смерти. Вожди - за то, что не собирались останавливать преступника; старшие воины - за то, что ничего с этим не делали и не учили охочих до убийств юношей правилам поведения; молодые - за то, что поддерживали поступок убийцы. Вьющийся Хвост снял три скальпа и украсил ими свое копье.

Он был наказан за необдуманный поступок и дерзость, проявленную к лидерам. Ему было запрещено рассказывать о подвигах, проявленных в битве, у костра. Но все итак знали о его храбрости. Мальчики, готовившиеся к тому, чтобы встать на военную тропу, стремились быть такими же доблестными, как он. При возвращении военного отряда домой, девушки, в первую очередь, смотрели на него, а потом и на остальных воинов. А он заглядывался только на Утреннюю Росу, дочь Оброненного Пера и Яркой Птицы.

Воспоминания о годах юности всегда веселили вождя. Кто мог подумать, что юноша, отличавшийся безрассудной храбростью и только вступивший в разряд катайки, когда-то станет мудрецом, словам которого будут прислушиваться самые великие вожди!

V

Из воспоминаний Дастина Томпсона

Я очень быстро свыкся с миром кайовов, в отличие от других пленников, среди которых находились такие неудачники, что я просто диву давался. Я неплохо стрелял из лука. Хотя и с трудом, но все же мог даже смастерить его без посторонней помощи. Читать по следам я научился не сразу, но, как говорится, терпение и труд все перетрут. Я не ленился, благодаря чему в скором времени умел почти все. Из обычного раба я быстро превратился в преуспевающего ученика, чему Маленький Жеребенок, кстати, был только рад. Еще бы, ведь самым толковым парнем был именно его пленник, а не чей-то другой.

Единственным моим проколом было объездка лошадей. Да, дивные создания Божьи, которых я так любил и с которыми без труда справлялся в Далласе, здесь частенько скидывали меня на землю, и я всякий раз больно ударялся о землю то лицом, то спиной, то задницей. Дело в том, что для того, чтобы заслужить право ездить на лошади приходилось ее, для начала, укротить. Никто, ведь, не собирался давать бледнолицым увальням своих собственных скакунов для упражнений. Нас собирали в небольшие группки по три-четыре человека и отправляли в прерии, где мы искали дикие табуны, бороздившие равнины, и пытались заарканить одну из лошадей крепким лассо из бизоньих сухожилий. За мои поражения на этом фронте меня назвали Падающим-С-Лошади. Индейцы сочли такое прозвище больно остроумным и весьма для меня подходящим. Мне же оно совсем не нравилось. Хотя я слышал, что некоторых пленников и, даже, вождей звали и похуже.

После сна, о котором упоминалось раньше, я стал пристально наблюдать за тем индейцем, что когда-то пытался преподать мне урок хорошего тона в Далласе. Воин этот был молчалив, да и дружелюбием особым не отличался. От Маленького Жеребенка я узнал, что в лагере его недолюбливают, потому, что, мол, толку от него нет никакого. Пугал меня этот угрюмый, ни с кем не общавшийся странный человек. Поэтому, я отчетливо помню тот день, когда он взял и ушел из лагеря. Предварительно, он о чем-то побеседовал с вождем. Заметив то, что они уединились в типи вождя, я пытался подслушать их разговор, но в условиях кипевшего жизнью становища это было просто невозможно. Обсуждали они, должно, что-то важное. Не может же кто попало вот-так взять и заявиться к вождю по-своему усмотрению. Разговор их я не слышал, но помню, что по его завершении пугавший меня краснокожий вышел из типи, собрался в дорогу и попросту уехал. Он надолго пропал из моей жизни...

Я не буду здесь подробно вспоминать все тонкости жизни белого человека с индейцами, ибо моя история ничем не отличается от сотни других таких же историй. В конце концов, не я один был пленником у краснокожих хозяев континента. Я как-то слышал рассказ о парне, которого дикари похитили в раннем возрасте. Он прожил с ними целых тридцать лет и описал все в какой-то книжонке, которую я никогда не видел и в руки не брал. Мисс МакКинг, в свое время, рассказывала мне удивительные истории о том, как "несчастные мальчишки" попадали в плен к безжалостным команчам, и как те обучали их жестокому искусству войны. Я не считаю этих ребят несчастными. Нет, скорее уж счастливчиками. Те, которым удалось выжить после индейских набегов, получали знания о том, как выжить в самых суровых условиях. Ничему полезнее я за свою жизнь не обучался. Не могу понять людей, что годами учатся законам физики, всяческим математическим аксиомам и прочей ерунде. Человек должен уметь выживать и писать, чтобы поведать будущим поколениям о том, как он выживал. Я благодарен школе Далласа и нудной училке в очках лишь за то, что научили меня держать перо в руках и выводить буквы на бумаге. Об остальных часах, потраченных впустую за дубовыми партами, я лишь жалею.

Отдельного упоминания, пожалуй, стоит тот день, когда я впервые отправился на охоту. Нам пришлось сняться с места и отправится на восток, в сторону окрестностей Бомонта. Маленький Жеребенок сказал мне, что мы отправляемся в земли вражеского племени. Говорил он не без удовольствия - ждал хорошей битвы, в которой мог бы вновь проявить себя. Нужного места для стоянки, со всем нашим грузом и немалым количеством женщин, детей и стариков, мы достигли за пару недель. Впоследствии я поражался тому, насколько быстро с такими переходами справляются военные отряды в походе. Избранное вождем место представляло собой широкую равнину на многие мили вокруг. Мы стали как можно ближе к реке Нечес. Вообще, зачастую, индейцы всегда пытались ставить лагеря ближе к рекам, чтобы не испытывать недостатка в воде.

Отряд, выступивший тогда на охоту, состоял из двадцати воинов, меня и Маленького Жеребенка. Такого количества охотников хватило бы для того, чтобы забить достаточно дичи и, в случае возможного нападения врагов, устроить безопасное отступление. Стадо, которое мы увидели, достигнув пастбища, было довольно большим. Чтобы не привлечь к себе внимания животных, мы, пригнувшись для слежки, скрылись за высоким холмом и осмотрели местность. Один из воинов заметил в отдалении овраг. Это очень помогло нам в дальнейшем.

-Овраг - это хорошо, - сказал мне Маленький Жеребенок после осмотра окрестностей, - Мы можем просто загнать туда бизонов. Тогда нам останется только собирать туши. Мы с тобой сгоним бизонов к пропасти.

Я не был внимателен к последним его словам. Меня волновал вопрос: почему с нами нет вождя? Мне было дико интересно увидеть его, как охотника. Но потом я решил, что он дает возможность молодым воинам насытить племя, и что охотится рядом с простыми людьми ниже достоинства великого лидера и шамана. В последнем, как оказалось, я был не прав. По возвращении в лагерь после охоты я все же рискнул спросить об этом Маленького Жеребенка. Он удивленно посмотрел на меня и сказал, что его отец не такой заносчивый. Не охотился он с остальными потому, что на него, как на вождя и мудреца, было возложено слишком много обязанностей, исполнению которых охота могла воспрепятствовать. Я тогда не совсем его понял, но лишних вопросов решил не задавать.

Чтобы загнать стадо к обрыву, его стоило, как следует спугнуть. Для этого нам с Жеребенком необходимы были волчьи шкуры. Некоторые наши воины были предусмотрительны, и захватили с собой парочку для такого случая. Мы с Жеребенком напялили их на себя. Он показал мне, как надо передвигаться, чтобы бизоны поверили в то, что для них существует опасность нападения хищников. Мне казалось, что одного запаха, который исходил от этих шкур, хватило бы. Запах был прескверный. К тому же, шкура очень сильно кололась, несмотря на то, что тот, кто ее обрабатывал, явно пытался сделать все как лучше.

Мы медленно приближались к стаду. Сын вождя, видимо, желал удостовериться в том, что бизоны чувствуют себя в безопасности и что их удастся спугнуть.

-Зачем мы это делаем? - прошептал я, - Их же могут напугать воины.

-Напугать-то они смогут, - ответил Жеребенок, - Но бизоны разбегутся в разные стороны, и тогда не видать нам удачной охоты. Нам еще повезет, если мы в живых останемся, а не будем раздавлены их копытами. Нам нужно их спугнуть, а воины позаботятся о том, чтобы стадо бежало в нужном направлении, к обрыву. То есть, зажмут его с двух сторон. Десять человек будут стрелять по ним с правой стороны, и десять - с левой. Во время неразберихи при бегстве это заставляет животных держаться вместе.

По мере приближения к стаду наше продвижение неуклонно ускорялось. Должен признаться, я жутко боялся того, что могучие дети прерий могут просто задавить нас. Я не знал тогда, что они довольно пугливы. Заметив двух "волков", мчавшихся прямо на них, бизоны бросились бежать во все стороны. И тут выскочили наши воины. Они действовали точно так, как говорил мне Маленький Жеребенок. Стрелы мешали кому-либо из животных выйти из их своеобразного "строя" и умчатся куда подальше. Таким образом, всадники загнали бизонов к обрыву, с которого те и свалились. Ясное дело, все стадо в пропасть падать не собиралось. Так всегда было на охоте. Часть стада пожелала избежать смертной участи, сообразив, очевидно, что она их ожидает. Охотники им не препятствовали, ибо создавать препятствия бизонам, решившим выжить, было, по меньшей мере, не разумно. Добычи у нас итак было вдоволь.

Воины стали спускаться вниз, полюбоваться своим триумфом вблизи, когда я заметил, что один из животных передумал и, как видно, решил отомстить за гибель своих собратьев. Этот бизон был очень крупным, что дико меня испугало. Он прямо-таки летел в сторону Маленького Жеребенка, стоявшего у обрыва и наблюдавшего за происходящим внизу. Я прицелился и пустил стрелу из собственноручно сделанного лука. Стрела пролетела мимо, даже не задев дикого зверя. Я выстрелил снова. На этот раз стрела угодила бизону в бок. Он приостановил бег и повернул голову в мою сторону. На секунду я подумал, что он сейчас побежит на меня, а я, испуганный, в оцепенении не смогу и пальцем пошевелить. Так оно и случилось. Животное помчалось на меня, полное решимости задавить мелкого двуногого на месте. Я посмотрел в сторону спасенного мной индейца. Он только сейчас обернулся и увидел, что происходит. Почему он не услышал громкого топота раньше, я не понял. Видимо, был сильно увлечен тем, за чем наблюдал. Он потянулся к своему луку. Мне не хотелось быть по гроб обязанным за свое спасение какому-то краснокожему. Лучше уж пусть он считает себя должником. Я взял себя в руки, вынул из колчана, (опять же, сделанного своими руками), стрелу и пустил ее в голову зверя, скакавшего мне на встречу. Выстрел оказался удачным. Животное свалилось с ног и весьма символично распласталось передо мной на земле. Я почувствовал себя победителем. Маленький Жеребенок спешил ко мне.

-Ну, ты даешь, - пролепетал он в изумлении, - Сам завалил бизона! Ну, что сказать? Ты можешь позаботиться о спасении своей жизни.

Я сказал ему:

-Нет, я позаботился о тебе. Бизон сначала скакал в твою сторону. Было ясно, как день, что он собирается затоптать тебя. А ты, как глухой, стоял на месте, не шелохнувшись.

В то время я уже мог позволить себе такую дерзость. Жеребенок уже не считал меня рабом и стал относиться ко мне, как к равному. Так ко мне относились почти все кайова, что меня очень удивляло. Все ведь знали, что представители этого племени всегда относились к пленникам, как к собственности. За такие слова я давно мог схватить пулю, ну или, по меньшей мере, добрую оплеуху. Однако я всю жизнь был тем еще баловнем судьбы.

И все же, мои слова, произнесенные с изрядной долей смелости, сына вождя немного смутили. Да чего уж там, он был весьма удивлен.

-Бледнолицый хочет, чтобы я поверил его лжи? - спросил он надменно.

-Я не лгу, - теперь уже не так дерзко ответил я.

Он снова посмотрел на убитого бизона. Должно быть, представлял, как это чудовище давит его своими копытами. Больше он мне ничего не сказал. Просто ушел. Я так и не понял, согласился ли он с тем, что сказал я, или нет. Мы вернулись в лагерь. Вечером собрались почти все женщины племени и направились к оврагу, чтобы освежевать дичь. У индейцев так принято. Практически вся работа возложена на их хрупкие плечи. Они скоблят шкуры, причем в очень больших количествах, ставят типи, прибирают в этих типи, заботятся о том, чтобы мужчины выглядели опрятно. Мужчинам же остается мастерить оружие, охотиться и резать врагов десятками и сотнями, в зависимости от цвета кожи этих самых врагов. С женщинами к обрыву направилось человек двадцать пять мужчин. Мы ведь были на враждебной территории.

Похоже, я постепенно свыкался с миром этих дикарей. И мне это очень не нравилось. Я никогда не понимал, и не понимаю людей, живших с краснокожими и перенявших их образ жизни. На прошлой неделе встретился с важного вида персоной. Одет он был в серое пальто, на голове - цилиндр, в руке - трость, усы элегантно выбриты. Словом - джентльмен. Нам нужно было решить кое-какие дела в совместном бизнесе. И каково же было мое удивление, когда я, зайдя в его почти что дворец, обнаружил, что этот человек совершает ритуал раскуривания трубки и осеняет себя священными струями дыма!. Казалось бы, цивилизованный человек, а верит во всякие бредни.

Нет уж, я никогда не имел ничего общего с этим. Я верю только в то, что все предрешено Великим Духом, или каким-нибудь другим Высшим Существом. И не спрашивайте, как это все уживается в одной мое голове.

Я не был пленником в лагере кайовов. Я был там почти, что своим. Но своим этим дьяволам я никогда не стал. Будучи свободным, в душе я чувствовал себя пленником. Душа цивилизованного человека во мне говорила о том, что ей не комфортно в таком окружении. Я вспоминал, как нашел истерзанный труп мисс МакКинг, как эти дикари резали маленьких детей на части, как они насиловали женщин и заживо снимали скальпы с мужчин. Меня от них отделяла непреодолимая пропасть. И я об этом помнил всегда.

Иногда я думал о вожде Высоком Утесе. До сих пор мной не познан феномен этой личности. Для меня он, своего рода, дикарский джентльмен. Это, конечно, не означает, что рука его никогда не снимала скальпы. Нет, это, скорее, говорит о том, что он сильно выделялся среди всей этой краснокожей массы своим сдержанным нравом, на удивление благородным сердцем и, конечно, мудростью. За мудрые слова и поступки его помнят, и даже частенько вспоминают о нем в приличном обществе.

Маленький Жеребенок стал относиться ко мне с уважением. Видимо, потому, что ценил людей, способных постоять за себя. Как уже упоминалось выше, порой, когда он был неправ, или неоправданно меня в чем-то обвинял, я отвечал ему с дерзостью. Несмотря на свою свободу, я все ждал от него побоев или чего-то в духе "помни свое место, бледнолицый!". Но ничего подобного так и не дождался. Напротив, после таких случаев он все более уважал меня.

К этим дикарям я относился соответственно - как к дикарям. Но, тем не менее, был рад тому, что они относятся ко мне с некоторой долей уважения. Через время на меня обратил внимание сам вождь! От него не ускользнуло то, с какой уверенностью я держался в окружении некогда не знакомого мне общества. Помню, как-то раз один воин приказал мне, как рабу, принести воды и напоить его лошадей. Звали его Крепким Вязом. Я отказался повиноваться, напомнив, что ничьей собственностью не являюсь. Он посмотрел на меня, как на надоедливую муху, и готов был шлепнуть по затылку. Я приготовился к обороне, и в этот момент мы услышали властный, и в тоже время, мелодичный голос Высокого Утеса.

-Падающий-С-Лошади больше не раб, - сказал вождь и велел Крепкому Вязу отцепиться от меня.

Я был поражен всем этим. Вождь кайовов, - этих ненавидевших всех цивилизованных людей, дикарей, - назвал меня свободным. Я попытался не утратить своего достоинства и, надеюсь, действительно выглядел тогда, как свободный человек.

VI

Странствия Бурого Медведя

"Скиталец - вот моя участь". Только об этом думал я во время своего длительного путешествия. Лишь это занимало мою голову, когда я пытался уберечь ее от смертельных ударов злых людей, или когда склонял ее в знак благодарности людям с добрым сердцем. Какую мудрость могу получить я в своих странствиях? О таких вопросах я старался не задумываться. Великий Дух знает все. Я решил довериться его воле.

Запас пищи исчез в первый же день моих скитаний. Голод подступил быстро. С каждой минутой он лишь усиливался. Я все время напоминал Великому Духу о его обещании хранить меня, поднимал к небу свой тотем, вопил, как сумасшедший. Но никакого ответа не получал.

Второй день странствий я провел без пищи. По пути, на мое счастье, подвернулся ручей. Я утолил жажду. Бизоньего пузыря у меня не было. Тот, что я прихватил с собой, порвался, едва я успел расправиться с его содержимым. Из лагеря я пытался уйти как можно быстрее, и у меня не было времени проверять его качество.

С этим апачем я встретился совершенно неожиданно. Солнце пекло беспощадно. Прищурившись, я разглядел на горизонте одинокого всадника. Заметив меня, он стал ко мне приближаться. Он был очень хорошо вооружен. С его пояса свисал томагавк, за спиной виднелся перекинутый через плечо лук, на правом боку покоился колчан, полный стрел, а в руке он сжимал ружье. Волосы стягивала красного цвета повязка из ткани. Яркой была она, я ее хорошо запомнил.

Я по привычке положил руку на рукоятку находившегося в ножнах ножа, приготовился схватиться за лук, но решил сначала наладить мирные отношения с путником, несмотря на то, что он был представителем враждебного мне племени. Языка апачей я не знал, а потому объяснялся жестами. Это наречие было известно почти всем племенам Равнин. Апачи - горцы, но и им порой приходилось посещать прерии, а для общения с их обитателями требовалось знать язык знаков.

-Кто ты и куда идешь? - спросил я незнакомца.

Мне повезло. Язык жестов он знал.

-Меня зовут Пронзающий Врага, - сказал апач, - Я иду издалека, с земель моего родного племени. Бледнолицые зовут эти места Аризоной.

-Зачем ты путешествуешь? Почему ты один? - снова спросил я.

-Я ищу подвигов. Наш вождь отказывается вступать на тропу войны с белыми и не хочет воевать с враждебными племенами. Он хочет жить со всеми в мире. Говорит, что сам Великий Дух призывает его к этому. Мне его слова не понравились. Я - воин. Мое сердце жаждет крови, мой пояс томится в ожидании скальпов. Поэтому я покинул свое племя и вступил на путь поисков великих побед, или доблестной смерти.

Его слова меня смутили. Я сразу понял, что пытаться наладить общение с таким человеком бессмысленно. Тот, кто ищет скальпов, никогда не прислушивается к голосу разума. Никогда такой человек не захочет заключать мирное соглашение.

-Твой скальп будет первым! - таковы были его последние слова, сказанные, конечно, языком жестов.

Я потерял всякую надежду заключить с ним мир, и схватился за лук. Он направил на меня ружье и выстрелил. Я попытался увернуться, но пуля задела ногу. Противник издал радостный возглас. Я натянул тетиву. В следующий миг стрела была пущена. Однако цель она лишь задела. Воин был проворным бойцом. Он пригнулся и погнал лошадь вперед. Стрела вонзилась ему в плечо. Он не издал ни звука. Выдернув стрелу из тела, он повернул коня в мою сторону и, вновь прицелившись, выстрелил. Его выстрел оказался бесполезным, что его очень разозлило. Он продолжал стрелять. Под градом пуль я спрятался в расположенный поблизости кустарник и, прилегши на землю, приготовился пустить во врага еще одну стрелу. Издавая боевой клич, противник приближался ко мне. Взмолившись о помощи к Великому Духу, я поднялся и сделал выстрел. На этот раз стрела пробила лобную кость воина, искавшего подвигов. Он нашел лишь доблестную смерть.

В моем распоряжении теперь было хорошее ружье, еще один лук и колчан со стрелами, томагавк и, самое главное, - конь. Этот мустанг был бесподобен. Скорее всего, апач увел его у команчей. Скакун был послушным, быстрым и сильным. С ним я теперь мог странствовать с гораздо большим удовольствием. Великий Дух не отступал от своих обещаний. Он держал свое слово, оберегал меня и заботился обо мне. Иначе, смог бы я победить столь грозного противника?

Скальп с убитого я не снимал. Он искал славы, следуя тому, к чему его призывало бесстрашное сердце. Он был воином. Я не думаю, что Создатель одобрил бы мой поступок, сними я с погибшего скальповую прядь. Но и похоронить его достойно я не мог. Чтобы соорудить погребальный помост, требовалась помощь нескольких человек. Обряда бледнолицых закапывать мертвецов в землю мы не признаем, ибо это - выражение неуважения к покойнику. Я оставил его в прерии, положив рядом его лук и стрелы, от прав на которые решил отказаться.

Теперь я продолжил свой путь в неизвестность, восседая на прекрасном мустанге, будучи хорошо вооруженным и готовым к преодолению любых, пусть даже самых смертельных, опасностей. Я не знал, как своего скакуна называл погибший. Сам назвал его Добытым-В-Поединке.

VII

Высокий Утес хорошо помнил день, в который впервые повстречался с белыми людьми. Произошло это у берега реки Бразос. Вождь Твердый Камень организовал поход на небольшое поселение, расположенное у восточной излучины реки. Военный отряд состоял из восьмидесяти пяти воинов. Кайова попытались совершить внезапное нападение, но, как оказалось, жители пребывали в постоянном ожидании опасного врага. Этому способствовали многочисленные атаки команчей во главе с Бизоньим Горбом.

Бледнолицые сражались отчаянно. Однако Высокий Утес не увидел в них храбрости. Лишь страх перед жуткой расправой и желание остаться в живых. На своем веку он встречал очень мало белых людей, проявлявших неподдельную отвагу на поле боя. И все же эти белые оборонялись яростно. Они прекрасно знали, что их ждет, попадись они в плен к столь суровым противникам. Юный воин, которого все называли Вьющимся Хвостом, отличился своей бесстрашием и здесь. Он сражался так же отважно, как и в битвах с тонкавами, уичита и кикапу. Он на скаку снимал скальпы с бледнолицых, боявшихся его, как огня, что все поглощает. Позже, у племенного костра, он говорил, что скальпировать белых так же просто, как сдирать шкуры с уже мертвых койотов. Вождь Твердый Камень сказал своим воинам после сражения:

-В телах бледнолицых теплится жизнь, но дух их - мертв.

С таким заявлением все были согласны.

Получив все, чего они хотели, воины направились в свой лагерь, к реке Тринити. Разведчики, обследовавшие окрестности, вернулись с добрыми вестями.

-По прерии тащится одинокий фургон, - доложил лазутчик Брошенный Топор, - Мы без труда можем захватить его. Зато добычи в таких повозках бывает много.

-Великий Дух нам благоволит! - воскликнул Твердый Камень, получив эту новость, - Не успели мы покинуть город, где столько всего получили, как сразу же наткнулись на фургон!

Их нежданное появление очень сильно испугало мистера Альберта Кейджа и его жену, Патрицию. Меньше всего белым путникам хотелось попасться на глаза диким индейцам. Но иного пути не было. Капитаны караванов отказывались организовывать рейсы через индейские территории в такое неспокойное время, а Кейджам необходимо было добраться до Остина в кратчайшие сроки. Альберт безжалостно хлестал коней кнутом, заставляя животных скакать во весь опор. Он пытался уйти от вопящих дикарей, однако очень скоро ему стало ясно, что это невозможно. Тогда он схватился за ружье и, без всякой надежды, взмолился к Богу о спасении. Он передал вожжи до смерти напуганной супруге.

Вьющийся Хвост бил коня пятками. Мустанг мчался галопом. Воин усвоил урок, преподанный ему старшими, после того, как ему запретили хвастаться своими подвигами у костра племени. Он теперь не обгонял вождей, но, при этом, держался к ним ближе, чем остальные. Подняв ярко расписанное узорами копье с хорошо отточенным наконечником над головой, он не переставал издавать боевой клич, чем заставлял обреченных бледнолицых съеживаться от страха. В фургон полетели первые стрелы. Кайова пытались лишить повозку возницы, со смертью которого лошади должны были остановиться. Но белый человек, державший в руках ружье и готовившийся к обороне, ловко уклонялся от стрел.

Альберт взвел курок и выстрелил. Один из преследователей, воздев руки кверху, с визгом свалился с лошади. По телу его бежал теплый ручей алой крови. Потеря одного из бойцов наполнила яростью сердца краснокожих. Один из них метнул томагавк, который едва не угодил в бедро Альберта. Смертельное оружие с громким звяканьем вонзилось в фургон, неподалеку от цели. Кто-то пустил еще одну стрелу. Она-то и пронзила сердце белого поселенца. Патриция, всем естеством которой завладел животный ужас, потеряла контроль над лошадьми. Индеец, весь покрытый черной боевой раскраской, схватил лошадей за уздцы. Фургон остановился.

Вьющийся Хвост первым влез в повозку. Кастрюли, покрывала, довольно скромный запас пороха, немного пищи, очевидно, для недельного проезда по прериям - все, что могло понадобиться бледнолицым поселенцам, решившим сменить место жительства. Это не сильно обрадовало воина, надеявшегося на богатую добычу, но и не разочаровало его. Все-таки добра, захваченного в поселении, было достаточно, чтобы еще месяц, а то и больше, не жаловаться на нехватку чего-либо. Вслед за юношей в фургон залезли еще несколько индейцев. Копошась в поживе, они заметили, как белая женщина, спрыгнув, с козел, помчалась в прерию с ружьем в руках. Два воина бросились за ней вдогонку.

По щекам Патриции Кейдж текли слезы. Она не раз слышала леденящие душу истории о захваченных дикарями белых женщинах, и обо всех невыносимых трудностях, что выпадали на их долю в плену. Что делать? Ей вдруг вспомнились рассказы о тех леди, которым удалось стать женами вождей. Она не надеялась, что ей повезет также. Все чаще она посматривала на крепко сжимаемое в руках ружье. Если она попадется в руки этим краснокожим, ничем хорошим для нее это не обернется. Патриция решилась на отчаянный шаг. Она остановилась, придвинула дуло ружья к подбородку и спустила курок.

Неожиданный выстрел заставил преследователей остановиться. Они никак не ожидали, что беглянка покончит с собой. Выйдя из минутного оцепенения, они приблизились к погибшей. Один из них снял с нее скальп.

Волосяной трофей, снятый с головы покойного Альберта Кейджа, достался стрелку, убившему поселенца.

Вьющийся Хвост, однако же, не испытывал гордости за совершенный поступок. Он поделился своими сомнениями насчет этого нападения с вождем.

-Мой брат малодушничает, - сказал Твердый Камень, - Он что, не знает, как белые обращаются с нашими женщинами и детьми? Или он не слышал о том, скольких воинов сгубили болезни и пули бледнолицых? Они желают уничтожить весь наш народ, и забрать себе нашу землю. Мы не допустим этого. Нет, юноша, мы убьем их всех!

Юный воин посчитал, что вождь прав. Он мысленно корил себя за проявленную слабость. Не знал он еще, что мудрость может и таким образом говорить сердцу.

VIII

Из воспоминаний Дастина Томпсона

Я был единственным белым пленником, которого кайова считали равным себе. Мои ровесники, захваченные вместе со мной в Далласе, выполняли черную работу. Изначально их было тринадцать. К тому моменту, в живых осталось всего трое, не считая меня. Кайова редко брали много пленных во время своих налетов, отдавая предпочтение лошадям. Четыре белых человека в лагере для них даже много. Зато они любили уводить в плен женщин. Как я уже говорил, они обучили нас военному мастерству. Но они не собирались отправлять рабов в походы. Всех, кроме меня. Маленький Жеребенок относился ко мне, как к приятелю. Его примеру следовали и остальные. Мой свободолюбивый норов, должно быть, тоже сослужил мне добрую службу. Для остальных же упражнения в боевом искусстве служили проверкой прочности характера. Если пленный проходил эту проверку, он мог принять на себя обязанности по исполнению рабского труда. Если же нет, жизнь его подходила к концу, поскольку от него теперь не было никакой пользы. Именно по этой причине численность пленников так сильно сократилась.

Восточный Техас, куда мы были вынуждены перекочевать всей нашей огромной отарой, являлся родиной конфедерации племен кэддо. То был народ многочисленный. Несмотря на то, что в прошлом им пришлось многое утратить в борьбе с чикосавами, они выжили. Ко всему прочему, этот народ издревле враждовал с кайова. Само собой, на враждебной территории без кровопролитных стычек не обошлось. Неподалеку от того места, где кайова поставили свой лагерь, располагалась деревня племени айнай. Богатыми табунами лошадей оно не славилось, ибо вело оседлый образ жизни, но, благодаря разведчикам, вождю стало известно, что в недавнем походе на кичайев айнаи захватили сотню лошадей. Высокий Утес был удивлен тому, что племя кичай сумело обзавестись таким количеством скакунов. Все ведь знали, что они никогда не были богатым племенем. Впрочем, вождь недолго ломал над этим голову. Он, как и все, был рад благосклонности Великого Духа. Воины собирались идти за лошадьми айнаев.

Участвовать в походе меня никто не заставлял. Маленький Жеребенок, правда, пару раз предлагал. Именно предлагал, давая возможность отказаться. Но я не отказался. Мне хотелось проверить свои воинские способности на поле боя. Я, в конце концов, много месяцев обучался искусству отправлять людей в Страну Вечной Охоты. К тому же, мне не хотелось, чтобы кайова считали меня трусом. Откажись я от возможности проявить себя в сражении, они бы относились ко мне, как к самому настоящему салабону. Такого я бы не стерпел. Хотя я понимал, что, скорее всего, буду прислуживать опытным воином, и что вряд ли поучаствую в бою, если он случится.

Прихватив свой лук и охотничий нож, - единственное оружие, коим я тогда владел, - я оседлал скакуна, которого сам и приручил. Жеребенок посмотрел на меня с одобрением. Высокий Утес тоже положительно оценил мои действия.

Как я уже сказал, мы собирались отправиться в поход за лошадьми. Брать в такие рейды много воинов не было смысла. Всего нас было около десяти человек, считая меня и сына вождя. Высокий Утес решил отправиться с нами. Мне хотелось увидеть, каков этот легендарный индеец в деле. С нетерпением ждал я появления на горизонте лагеря айнаев. Нам потребовалось менее двух дней, чтобы достичь становища. От Маленького Жеребенка я узнал, что стойбища айнаев крупными назвать нельзя. Они ставят типи только при охоте на бизонов или при грабительском походе для ночлега. Живут же они в землянках, занимаются выращиванием маиса и созданием изделий из керамики. В правдивости этой информации я убедился, когда отправился в разведку с тремя воинами нашего немногочисленного отряда. Лагерь состоял всего из семи типи. Айнаи отправлялись в такие набеги сравнительно небольшими группами. Если сопоставить размер того становища с лагерями кайова и команчей, то можно почувствовать существенную разницу. Хотя, как уже неоднократно упоминалось, айнаи - племя оседлое. Подобное сравнение выглядит довольно глупо, и взбрести могло только в мою голову.

Воины чужого племени, в большинстве своем, сидели у своих типи, беспечно покуривая трубки и о чем-то беседуя. Этих краснокожих я хорошо запомнил. Головы у них были ровно выбриты, волосы выстрижены так, что образовывали гребень, а часть этих самых волос тонкой прядью ложилась на плечи. Особенность прически сильно бросилась мне в глаза, так как долгие месяцы я лицезрел лишь лоснящиеся от медвежьего жира длинные волосы кайовов. Айнаи не отличались высоким ростом, как и все кэддо. При ходьбе они не напоминали дикарей, что недели проводят, сидя на лошади, сдирая скальпы с врагов или считая количество нанесенных ку. Нет, они скорее походили на самых обычных землепашцев, которыми, по сути, и являлись. Гардероб большинства из них состоял из одной лишь набедренной повязки. Некоторые были одеты в плащи, обильно украшенные яркими узорами.

Угнанный ими табун, не подозревая об опасности, беззаботно пасся неподалеку от лагеря.

Наш доклад удовлетворил вождя. Оставив лошадей под присмотром нескольких воинов, мы, крадучись, стали приближаться к вражеской стоянке. Сердце бешено колотилось в груди. Никогда раньше мне не доводилось участвовать в подобного рода вылазках. Приходилось действовать бесшумно. Одно неверное движение, один звук мог все испортить. Я изо всех сил пытался делать все правильно, не издавая и малейшего шороха. Вождь же вовсе не напрягался. Возникало стойкое ощущение, что он просто сейчас вышагивает своей привычной походкой, как и всегда, не очень-то и задумываясь над мерами предосторожности. Вот только, при этом, он не издавал не единого звука. Впрочем, Жеребенок и остальные участники набега тоже проявляли в этом деле изрядный профессионализм. Я почувствовал себя сосунком. Гадкое было чувство.

Приблизившись к табуну, воины вскочили на лошадей, низко пригибаясь к шеям животных. Они прятались от часовых в лошадиной ораве. Нельзя было допустить, чтобы айнаи преждевременно нас заметили. Несмотря на скромного вида стоянку, их, все же, было намного больше, чем нас. На лице Высокого Утеса я заметил тревогу. Вождь, похоже, по-настоящему переживал насчет того, сможет ли Падающий-С-Лошади удержаться на спине коня, не свалившись с него и не привлекши ненужного внимания со стороны врагов. Понимая и разделяя его тревогу, я попытался не оплошать. Как же я был благодарен судьбе за то, что не сплоховать мне удалось. Я приметил себе симпатичную лошаденку и вскочил на нее, как бывалый конокрад. Мой напыщенный вид лишь повеселил вождя. Вскоре он сам отыскал себе скакуна и заарканил его, разумеется, куда изящнее, чем я.

И тут началось самое интересное! Мы пинали захваченных мустангов по бокам, что есть мочи, заставляя их мчаться во весь опор. Подкрасться без шума к чужому табуну, не привлекая к себе внимания его хозяев, - вполне возможно. Но увести огромный табун так, чтобы этого не заметили, невозможно совсем. Впрочем, мы не боялись гнева айнаев. Догнать нас пешком они не смогли бы при всем желании.

Великий Дух проявил к нам свое благоволение. Редко бывает так, чтобы за один раз удалось увести целый табун, состоящий из ста лошадей. Но у нас в тот день получилось. Толпа животных, недавно принадлежавшая заклятым врагам кайова, теперь поспешно двигалась туда, куда ее направляли сыны гордого племени.

Не знаю, когда айнаи осознали, что гнаться за нами бессмысленно и прекратили погоню. Мне также неизвестно, что с ними сталось после того, как они перестали нас преследовать. Возможно, им оказали помощь представители родственных племен. А может, им не посчастливилось, и они попались в руки каранкава - союзников кайова, шаставших тогда на востоке Техаса. Но кто-то из них точно выжил и донес о случившемся своим соплеменникам.

Вести такой огромный табун к Нечес было непросто. Индейцам пришлось временно принять на себя роль ковбоев, с которой они, в общем-то, справились недурно. Однако возвращение в родной лагерь заняло пять дней вместо двух, которых нам было достаточно, чтобы достичь становища айнаев. Каждую ночь за табуном присматривал один из воинов, пока остальные отдыхали. Как-то и мне пришлось подежурить. Во время караула меня временами клонило в сон. Но я не давал ему полностью мной завладеть, так что свою работу исполнил исправно. Невероятно сложно было в почти кромешной тьме наблюдать за тем, чтобы ни один жеребец из целой сотни не пропал. Но, как оказалось на утро, все лошади были на месте. Маленький Жеребенок даже похвалил меня за это. Вождь лишь удостоил меня одобрительным взором.

Я заметил, что в последние дни пути ковбойская деятельность изрядно поднадоела диким сынам прерий.

-Никогда не думал, что мне придется вести табун, как какому-то бледнолицему пастуху, - недовольно буркнул Маленький Жеребенок.

-Зато представь, как нас будут встречать в лагере с такой богатой добычей, - попытался утешить его я.

Попытка была не бесполезной. Мысль о многочисленных восхищенных взглядах соплеменников, которыми они нас, несомненно, щедро одарят, успокоила сына вождя. Недовольство индейца уступило место приятным мечтаниям, тешившим его самолюбие.

Нас действительно приветствовали радостными возгласами и веселым улюлюканьем. Еще бы! Не всегда и не всем удается привести домой сотню лошадей, не потеряв при этом ни одного воина. Жеребенок рассказал мне многочисленные истории о том, как хозяева табунов нагоняли незадачливых конокрадов и самым жестоким образом заставляли их заплатить за воровство.

Я почему-то только теперь обратил внимание на других ребят, которых кайова захватили в плен вместе со мной. До того момента судьба их меня не колышила. Я думал о себе. С ними обращались ужасно. Наказывали за малейшие провинности ударами хлыста, заставляли выполнять непосильный труд. Никого это, впрочем, не удивляло. В представлении безжалостных дикарей они были лишь собственностью. Я один испытывал к ним жалость. Но, конечно же, не на виду у всех. В те дни я считал, что репутацию отважного воина следует поддерживать.

Глядя на всеми презираемых пленников, я вспоминал о мистере Чарли Датсоне, что жил на одной улице с семьей МакКингов. Этот человек был сущим зверем, и без всякой жалости относился к своим ниггерам. Я, так сказать, пытался сравнить уровень жестокости. Но, нет... Краснокожие варвары были бессердечными тварями. К рабам, а тем более к техасцам, они испытывали адскую ненависть. Отношение к плененным уроженцам Техаса было соответствующим. Техасцы, ведь, яростно уничтожали индейцев из года в год. Признаюсь, до того, как попал в плен, я даже симпатизировал властителям прерий. Но после набега, в котором они проявили всю свою демоническую сущность, и увиденного мной в лагере за время плена, я понял, почему рейнджеры не оказывают дикарям хотя бы и малейшего милосердия во время карательных экспедиций.

Несмотря на то, что свое сочувствие к пленникам я всеми силами пытался скрыть, от острого взгляда вождя не ускользнуло то, как товарищ его сына смотрел на своих соотечественников. Он понимал меня. О, в этом не было сомнений! Но он и не собирался что-то менять. При всем своем благородстве, он тоже был дикарем. Высокий Утес считал, что уважение, которым я был щедро одарен, - исключительный случай, неслыханная ранее милость. В сущности, так оно и было. Будь я одним из этих незадачливых бледнолицых, которым, все же, удалось каким-то чудом пройти испытания, ко мне бы относились не лучше, чем к ним.

Спустя три дня после нашего возвращения из удачного похода случилось страшное. Одному из пленных надоело рабское существование. Похоже, его не устраивала жуткая несправедливость. Его считали собачонком, над которым можно без конца измываться. Меня же, как невольника, освобожденного сыном вождя, уважали. Этот парень, похоже, отчаялся и впал в истерику. Хозяин заставлял его скоблить шкуры - делать женскую работу. Он отказался. Хозяин стал бить его прочной тонкой тростинкой. Терпеть ее удары, скажу я вам, то еще удовольствие. По себе знаю. Пленник этого не стерпел и, жутко взвизгнув, вскочил на своего поработителя и принялся колотить его по лицу со всей возможной яростью. Я слышал его рыдания, сидя в типи, подаренном мне Маленьким Жеребенком. Сердце разрывалось на части, но я ничего не мог сделать. Нанесенного бледнолицым молокососом оскорбления ни один воин не стерпел бы. И этот не стал. Воин огрел непокорного раба крепким ударом в висок. Паренек обмяк и на мгновение выпал из реальности. Грязно выругавшись, воин схватил мальца за волосы и поволок его через весь лагерь, к южному концу стойбища. Взбудораженные происходящим индейцы следовали за ним. Мужчины, державшие при себе белых рабов, сгребли их в охапку, и повели за собой. Очевидно,хотели научить их манерам на наглядном примере. Я не пошел к месту расправы, проигнорировав укоризненный взгляд Маленького Жеребенка. До меня доносился дикий вопль отчаяния, смешанный с веселыми выкриками дикарей. Пленник ужасающе визжал, слышались бессчётные мольбы о пощаде. Я закрыл уши. Слезы навернулись сами собой. Долгое пребывание среди спартанцев своего времени закалили во мне и без того стойкий характер. Но стерпеть это было невозможно. Подняв голову с все еще закрытыми ушами, я увидел стоявшего невдалеке Высокого Утеса. Лицо его выражало полное равнодушие ко всему происходящему. Я вдруг посмотрел на него со злобой, как на заклятого врага. Да, как уже упоминалось, пропасть между мной и этими дикарями была очень глубокой.

Хозяин, сам лишивший себя собственности, был, по-видимому, очень доволен собой. Его соплеменники тоже. Забить беззащитного ребенка до смерти у них считалось проявлением твердости духа. Маленький Жеребенок, конечно, тоже был рад случившемуся. Он сказал мне, что Твердое Копье показал ему достойный пример. Мне хотелось наброситься на него, и поступить так же, как погибший пленник. "Плевать, что будет" - думал я. Но все-таки сдержался.

К вечеру, когда всеобщее возбуждение понемногу улеглось, я решил посмотреть на тело убитого, которое оттащили немного от становища. Совсем уж убирать труп не собирались. Он служил хорошим напоминанием другим пленным ребятам. Принося речную воду в лагерь по утрам, они видели то, что увидел я. Это мотивировало их беспрекословно повиноваться своим господам на протяжении всего дня. А я увидел нечто. На такое вряд ли и дьявол способен. От черепа убитого осталась кровавое месиво. Мозга я там не обнаружил. Меня посетила жуткая мысль, что его попросту съели. Зато увидел одну уцелевшую глазницу. Вторая была раздавлена и превратилась в небольшую слизистую массу. Кости, все до единой, были сломаны. В веселящей душу дикаря "забаве", несомненно, поучаствовали озлобленные непокорностью мальца женщины и дети. Волос в луже крови не наблюдалось. Твердое Копье взял скальп себе. Невдалеке от тела валялись внутренности, вывалившиеся из распоротого пополам туловища. Никогда доселе не думал, что увижу человеческие сердце, почки и селезенку собственными глазами.

Заснуть после увиденного мне, разумеется, не удалось. Впоследствии я узнал, что жена Твердого Копья была изнасилована и посажена на копье одним кавалеристом. Сын краснокожего воина был четвертован техасскими рейнджерами. Выходит, у него были причины такого враждебного настроя к белым людям. Я стал бояться его. Но куда больше меня пугало человеческое жестокосердие, которое мной тогда было познано во всей полноте. Впоследствии и я совершал злые поступки, о чем теперь, на склоне лет, жалею. Но может ли мое сожаление и полное раскаяние хоть что-то вернуть? Нет...

Весь следующий день я провел в почти полном молчании и одиночестве. Часто ходил к реке. Нечес - река далеко не самая длинная и полноводная из тех, что я повидал. Но и ее видов хватало, чтобы часами любоваться водной стихией. Это занятие меня успокаивало. Пару раз зачерпнуть воды приходила Ширококрылая Сова - девчонка из племени тэва, когда-то взятая в плен кайовами. Она мне нравилась. Но мысль о близких отношениях с дикаркой меня пугали. Я пытался о ней не думать, хоть было это очень сложно.

В полдень к реке пришли Дик и Саймон, пленники. Они смотрели на меня с нескрываемой ненавистью. Я не выдержал их взглядов и ушел. Вечером вернулся. Мое поведение не нравилось Маленькому Жеребенку. В его глазах читалось явное неодобрение. Мне было плевать. Он никогда не был мне приятелем. Он был всего - лишь краснорожим убийцей.

IX

Странствия Бурого Медведя

Я жил для себя. Да, я не заботился о своем племени. За это меня и не любили. Я был, как это вы, белые, говорите, эгоистом. Смысл своей жизни я видел лишь в угождении себе. Как я уже сказал, именно по этой причине Великий Дух велел мне искать мудрость в странствиях. Я не видел тогда смысла в этом повелении, но подчинился. Создатель пообещал позаботиться обо мне. Своему обещанию он не изменял. Иначе трудно объяснить, как я один на своих двоих смог одержать победу над хорошо вооруженным всадником-апачем.

Я ехал не спеша, лишь слегка понукая жеребца. Такое путешествие располагало к размышлениям. Сначала я вспоминал о тех днях, в которых проявлял свои храбрость, силу и выносливость на тропе войны. Я, на самом деле, был в шаге от того, чтобы стать членом общества каитсенко. В битве с воинами племени уичита, решивших выкрасть наших лошадей у Красной реки, я посчитал свой первый "ку", коснувшись противника посохом и оставшись в живых, ускользнув от его выстрелов. Мне вспомнилась схватка с рейнджерами, в которой я атаковал наших врагов, прикрывая отступление соплеменников. Мы потеряли трех воинов. В те дни это считалось серьезной утратой. Тем не менее, мое бесстрашие не обошли вниманием. Соплеменника я спас в стычке с осейджами у реки Канейдиан, когда его уже собирался обезглавить своим томагавком один из воинов враждебного племени. Я совершил три из четырех величайших подвигов, благодаря которым воин становится одним из воинов-каитсенко. Совершить последний мне было не суждено. Я бы очень хотел напасть на лидера вражеского отряда в разгаре сражения, подвергнув себя смертельному риску. Но кто может предугадать волю Великого Духа? Мне было велено странствовать.

Долгое время я скитался в полном одиночестве. По вечерам набирал хвороста и сухой травы в близлежащих лесах и разводил костер. Разводил я его таким образом, чтобы не привлекать к себе внимания. Ветки были расставлены так, что поддерживали огонь, но не давали ему возможности подниматься ввысь. В то же время, огня вполне хватало, чтобы согреть мое тело. Если бы поблизости рыскали недоброжелатели, им вряд ли удалось бы меня обнаружить. Помимо колчана, наполненного стрелами, к седлу погибшего воина была приторочена походная сума - вроде той, что используют солдаты. Порывшись в ней, я отыскал золотые часы, на которых было что-то выгравировано на языке белых, две пачки долларов и, что меня обрадовало больше всего, трубку! С ней сидеть у костра, и погружаться в размышления было намного приятней, чем без нее.

В сумке я обнаружил деньги бледнолицых. Выходит, апач, которого я одолел, уже встречал на своем пути белых, с которых можно было снять скальп. Причем, эти белые, к тому же, были людьми, имеющими какой-никакой достаток. Но почему, тогда, я не заметил ни одного скальпа на поясе погибшего воина? Этот человек, определенно, был очень странным существом. Меня покоробило от мысли, что он, все-таки, содрал пряди и продал их бандитам, промышлявшим грязным делом. Мы знали охотников за скальпами. Нескольких, в свое время, я даже убил. Эти мерзавцы продавали скальпы правительству за хорошую плату. Самыми дорогими считались пряди наших братьев - команчей. К негодяям, занимавшимся этими постыдными деяниями, мы всегда относились с презрением, и особо их ненавидели.

Я понимал, что мне не стоит задумываться над волей Великого Духа. И, тем не менее, мысли мои то и дело возвращались к ней. Кто-то из белых как-то сказал, что мысли человека - неудержимые кони. Что ж, это одни из немногих мудрых слов бледнолицего, которые мне доводилось слышать. Меня не переставал мучить вопрос: к чему все эти странствия? Зачем я покинул родную деревню? Какую, в конце концов, мудрость могу я получить в этих скитаниях?

Постелью мне служило попона, снятая со спины лошади, которую я привязал неподалеку к одиноко стоявшему деревцу. Щедрость Создателя меня удивила. В пожитках апача я обнаружил крепкое лассо. Новое. Видимо, прежний его хозяин не успел им воспользоваться до встречи с воином, искавшим подвигов. Лассо принадлежало белым. Оно было сделано из плотной веревки. Сухожилий бизона или сыромятной кожи я на нем не обнаружил.

Некоторое время я пристально осматривал окрестности. Шест-из-Железа, мой отец, часто говаривал мне, что когда ты уверен в том, что в прерии обретается враг, будь настороже. Если же прерия пустынна, будь осторожен вдвойне. Впоследствии этот совет не раз помогал мне. Я напряженно вслушивался, не пропуская мимо ушей ни малейшего шороха. Однако никаких признаков опасности не заметил. Будучи уверенным в том, что ничто мне не угрожает, я улегся на покрывало. Заснул не сразу. Почему-то вспоминал об отце. Он был одним из самых уважаемых шаманов нашего племени. Многие мои соплеменники даже удивлялись тому, что у такого мудрого человека мог уродиться такой глупец, как я. В одном из переходов, когда нам пришлось сменить место стоянки из-за участившихся нападений рейнджеров, его оскальпировали чероки. Странно порой ведет себя Великий Дух. Мудрого человека лишает жизни, а безмозглого увальня оставляет в живых, оберегая, к тому же, от опасностей.

Наутро приключилась забавная история. Двое белых, совсем еще мальчишки, пытались отвязать мою трофейную лошадь от дерева, к которому она была привязана. Делали они это так не умело, что я даже решил некоторое время, лежа на своем покрывале и не вставая с места, просто понаблюдать за их действиями. Должен сказать, эти ребята меня знатно повеселили. Есть среди вас, белых, люди, пытающиеся сделать все, чтобы их заметили другие. Однако же у них ничего не выходит. Такие, в основном, встречаются среди ваших юношей. Хотя, не буду лгать, и в своем племени знавал я подобных сынов Создателя.

Поулыбавшись некоторое время странностям молодых людей, задумавших совершить отчаянный подвиг, я решил покарать их за неудачу. Нет, убивать их я не собирался. Ничего против еще двух скальпов бледнолицых не имел, но, похоже, сам Великий Дух уберег меня в тот момент от необдуманного поступка. Я понимал, что никакой мудрости в излишнем убийстве двух заблудших юношей не обнаружу. А потому я беззвучно встал на ноги, подкрался также незаметно к этим искателям приключений и, напустив грозный вид, издал устрашающий боевой клич. Надо вам было видеть их перепуганные лица в тот момент! Я, даже, на мгновенье подумал, что им показалось, будто на них напал целый отряд, а не один индеец, решивший немного подурачиться. Испустив по-детски громкий визг, они бросились бежать, куда глаза глядят. Я продолжал орать во все горло ровно столько, сколько требовалось для того, чтобы они убрались подальше. Дождавшись же, пока они пробегут шагов двести (это удалось им без труда, ведь, как известно, страх придает сил и позволяет человеку открывать в себе способности отличного бегуна), я громко расхохотался. Вот так порой поступает Создатель. Велит делать что-то невразумительное, подвергая жизнь глупому риску и защищая от встречающейся опасности, а затем позволяет еще и повеселиться!

Но двумя незадачливыми бледнолицыми судьба, все же, не ограничилась.

Проведя в пути некоторое время, я спустился в небольшую лощину. Там протекал мелкий ручей. Напоив коня, я заметил, что животное ведет себя очень странно. Мустанг одновременно повел своими ушами вперед, всем своим видом выражая тревогу. Мое предположение подтвердилось. Этот скакун действительно когда-то принадлежал команчам. Только их кони вели себя подобным образом, почувствовав приближение человека. По их словам, это спасло многие жизни. Однако мне стало ясно, что спасать мою жизнь в этой пустоши некому и незачем. А вот забрать ее у путника, обладающего прекрасной лошадью, оружием и деньгами, для злоумышленника попросту выгодно.

X

Не сила огнестрельного орудия помогла американцам одолеть свободных сынов прерий. Бесстрашные краснокожие воины из года в год одерживали блестящие победы. Не было им равных на поле боя. Длинные Ножи предпочитали обратиться в бегство, нежели быть перебитыми. Но храбрые воители не устояли перед болезнями белых людей.

Оспа и холера собирали обильную жатву. Никогда прежде кайова не ведали такого бедствия. Многие хорошие воины, а также женщины и дети, умирали чуть ли не ежедневно. Такое положение дел заставляло отчаявшихся хвататься за оружие, вскакивать на своих лошадей и вызывать злой дух неведомой болезни на честный поединок. Немало мужчин седлали своих скакунов с целью отправиться в длительное путешествие, в поисках смерти. Широкая равнина Льяно Эстакадо предоставляла им отличную возможность проститься с миром живых. Так поступали многие члены общества Тойопки - предводители военных отрядов. Это были те люди, на которых с надеждой взирало все племя. Старики, от которых все ожидали мудрых советов, лишь в растерянности разводили руками, говорили, что отчаяние завладело сердцами кайовов, а затем и сами отправлялись вслед за ушедшими в иной мир.

Со временем до кайовов дошли вести о том, что и их братья команчи, племя Змеев, переживают нелегкие времена. Однако они не утратили твердости духа.

-Змеев постигла та же беда, что и нас, - говорил Твердый Камень в своем типи военным лидерам, еще не потерявшим себя, - Но они стойко переносят трудности. Чем мы хуже их? Мы ка-иг-ву!

Почти все собравшиеся поддержали его слова одобрительными возгласами. Но военный вождь, по имени Ранящий Бизона, был не согласен со словами Твердого Камня. Встав на ноги с мягкой бизоньей шкуры, он сказал:

-Змеи - могущественное и многочисленное племя. Поэтому им легко не терять самообладание. Кайова же малы. Болезни белых вскоре всех нас лишат жизней. От нас ничего не останется. Воины, ищущие смерти, понимают это. Но они не хотят умереть от болезней белых. Они желают, чтобы земля их предков прибрала их к себе. Да и что толку нам сидеть здесь, сохраняя спокойствие, и умирать от этих хворей?

-Ранящий Бизона, похоже, и сам решил добровольно покинуть наш мир и уйти к предкам? - спросил Твердый Камень.

Воин ничего не ответил. Всем итак были ясны его намерения.

Видя, что никто более не отваживается проронить ни слова, верховный вождь поднялся и сказал:

-Братья, мы не должны падать духом. Видя нашу непоколебимость, Великий Дух проявит к нам снисхождение и прогонит эти смертельные болезни от наших жилищ. Мы вновь будем охотиться, одерживать победы над врагами и покорять прерии верхом на скакунах. Никакая зараза более не посмеет пристать к нам. Нас защитит сам Создатель! Нам лишь нужно устоять, не поддаться соблазну и не пойти по простому пути. Пусть тот из вас, кто считает себя настоящим кайовом, станет на ноги и поклянется в том, что не будет искать бесславной смерти, как те из нас, что сдались!

Воцарилось глубокое молчание. Первым со своего места поднялся Кровавый Рассвет - воин, рожденный в пылу сражения и считавший войну смыслом своей жизни. От оспы умерла его жена, а в скором времени и сын. Он был на грани полного отчаяния, но не опустил руки. Вслед за ним встали Рассеченная Трубка, Много Скальпов, Тонкая Стрела и Проворный Олень. Их пример вдохновил всех воинов, сидевших в типи вождя. Ранящему Бизона понадобилось время для размышлений, но, хорошо подумав, и он поклялся в том, что не утратит надежды.

И, тем не менее, не смотря на то, что все пришли к согласию, доброй части военных предводителей племя лишилось, а потому Твердый Камень решился сделать то, на что никто до него осмеливался. В один из дней он пригласил к себе в типи Вьющегося Хвоста. Молодой воин гадал, в чем была причина неожиданной встречи. Он и не подозревал о том, что скажет ему вождь.

-Бедствие, постигшее наш народ, отняло жизни многих достойных кайовов, - начал Твердый Камень, - Иные же, отказавшись быть сраженными болезнями бледнолицых, отправились в свой последний путь. Среди них было немало предводителей. Когда-то они возглавляли наши отряды в походах. Эти храбрецы раз за разом доказывали свое бесстрашие, подвергая свои жизни смертельному риску. Но, невзирая на все эту доблесть, они сдались на милость пустыни. Хотя ждут они от нее вовсе не милости. Заболевания белых очень опасны, но даже они имеют свой конец. И конец их близок. По доброте Творца, некоторые наши соплеменники поправляются, а те, которых болезни не коснулись, готовятся в скором времени вновь вступить на тропу войны с белыми людьми. Мы примкнем к воинам Бизоньего Горба. Но мы испытываем недостаток в предводителях. Племя наше, и вправду, не многочисленно. И, при всем этом, лидеров, что без страха поведут юношей в бой, не хватает. Что скажет мой брат?

Вьющийся Хвост был невероятно изумлен тем, что услышал. Помолчав некоторое время, он ответил:

-Но я ведь не имею достаточного опыта. Мне от роду всего двадцать зим.

-Это так, - согласился вождь, - Но я вижу, что ты станешь хорошим вождем. Ты совершил множество подвигов, ты ходил в походы за лошадьми, мстил врагам нашего племени и воевал с белыми. Наши люди тебя уважают. Они будут готовы следовать за тобой, и ты способен быть их предводителем! Поверь мне, сам Великий Дух требует от тебя этого.

Вьющийся Хвост решил подчиниться воле Создателя.

Через несколько дней кайова объединились с Бизоньим Горбом, вождем команчей, и направились в центральный Техас.

-Бледнолицые отбирают наши земли, убивают наших людей и ведут себя так, будто эта земля издревле принадлежала им, - Бизоний Горб поддерживал дух воинов произнесением речи. Он был славным оратором, - Они не ведают жалости к нашим женщинам и детям. Совесть не судит их за злодеяния и жестокосердие. Так ответим им тем же! Наша земля принадлежит нам, и никто не вправе забрать ее у нас. Мы убьем столько бледнолицых, сколько сможем!

Огромное войско, состоящее из не ведавших страха бойцов, двинулось в путь. По пути они грабили поселения белых, атаковали проезжающие по прериям фургоны и нападали на небольшие отряды охотников на бизонов, никого не щадя. Вьющийся Хвост действительно проявлял те воинские качества, которые в нем разглядел Твердый Камень. Он отдавал мудрые приказы, руководил ситуациями, какими бы сложными они ни были, и даже заставлял дурно слаживающиеся обстоятельства поворачиваться так, чтобы складывались удачно. Он находил выход из самых безвыходных переделок. Встреча с рейнджерами, грозившая обернуться сокрушительным поражением индейцев, не нанесла сколько-нибудь ощутимого урона воинам племени кайова лишь благодаря таланту их поводыря. Его слушались. Его уважали.

-Вьющийся Хвост по-настоящему достоин называться одним из нас, - заметил Твердый Камень, когда воины делили мясо жирного бизона после очередного удачного налета.

Мастерство молодого храбреца отметил даже сам Бизоний Горб, назвав его братом, родным себе по духу. Столь высокую оценку собственной личности Вьющийся Хвост не получал никогда.

Сердце его переполняла неописуемая радость, когда кайова возвращались в лагерь, держа над головами скальпы поверженных врагов. Его встречали, как настоящего вождя. Такого он никогда прежде не чувствовал. Теперь на него обратила внимание гордая дочь Оброненного Пера и Яркой Птицы. Он долгое время пытался привлечь к себе ее внимание и делал для этого все возможное. Но Утренняя Роса взирала на его отчаянные попытки равнодушно. Сейчас же настал тот самый момент, когда воин доказал, что имеет право взять ее в жены.

Оброненное Перо был почитаемым человеком в племени. Когда Вьющийся Хвост, совсем еще юношей, приводил ему лучших скакунов или рассказывал о своих подвигах, желая заполучить руку его дочери, старик лишь посмеивался. Но теперь он взглянул на некогда несмышлёного мальчишку иначе. Перед Оброненным Пером стоял лидер, способный совершать великие деяния. Старик предложил Вьющемуся Хвосту прогуляться за пределами стойбища, и во время этой прогулки сказал ему:

-Ты долгое время прилагал усилия для того, чтобы взять Утреннюю Росу в жены. А я всего лишь ждал того момента, когда ты проявишь свою сущность. Поверь, не ты первый пытался завоевать сердце моей дочери. Нет, многие юноши задолго до тебя засматривались на нее. Шкура Медведя однажды предлагал мне вороного пони, которого не сыщешь в прериях отсюда до земель наших братьев, Воронов. Я ему отказал. Я не мог доверить ему жизнь своей дочери. Крепкий Хлыст, Уши Антилопы и Бегущий-Быстрее-Ветра тоже весьма желали, чтобы Роса принадлежала им. Но им не удалось заполучить ее. Ты же проявил те качества, без которых мужчина кайова не может считаться кайовом. И я рад доверить тебе заботу об Утренней Росе.

Этот союз был благословлен всем племенем. Весть о случившемся облетела все племена Южных Равнин. А разве могло быть иначе? Самый юный военный предводитель прославленного племени женился.

Вьющийся Хвост продолжал проявлять чудеса отваги и своего воинского таланта, руководя людьми во время сражения, чему все были только рады. Он принес своему народу много славных побед.

Со временем индейцы участили набеги на мексиканские поселения вдоль Рио-Гранде. Несмотря на яростный отпор местных жителей, обладавших горячим незаурядным темпераментом, эти набеги продолжались и неизменно оборачивались поражениями для мексиканцев. В одном из таких налетов Вьющийся Хвост столкнулся с равным противником. Небольшое селение Сан Хуан, на которое кайова тогда совершили нападение, было расположено на севере мексиканского штата Дуранго. Солдат в селении не было. Женщин и детей пришлось защищать простым землепашцам, торговцам и вакерос. И все же они сражались храбро. Не то, что бледнолицые. Вьющийся Хвост считал, что из всех белых только рейнджеры проявляют отвагу в смертельных стычках с врагом. Но эти люди с блестевшей на солнце кожей все до единого были мужественными бойцами. Молодой воин даже чувствовал угрызения совести, снимая скальпы с этих людей.

Альфонсо Хаэнада бился отважно, наступал решительно, часто нападал на своего противника, заставляя его пятиться назад от удивления. Вьющийся Хвост, впрочем, взял себя в руки и, буквально вскочив на врага, повалил его наземь. Долгое время они боролись с переменным успехом. Альфонсо все пытался выстрелить в индейца из своего револьвера, но ему это никак не удавалось. Его запястье было крепко сжато сильной рукой воина прерий. У Вьющегося Хвоста при себе был лишь нож. Но и его хватило, чтобы одержать верх над мексиканцем. После продолжительной схватки индеец-таки одолел своего противника и всадил в его грудь нож по самую рукоять. С леденящим душу боевым кличем он содрал с поверженного скальп.

Воины вернулись в свое становище, к реке Канейдиан, предварительно предав огню разоренное поселение.

Через несколько дней на сожжённый дотла Сан Хуан наткнулась группа всадников. Один из них, юноша лет семнадцати, осмотрел селение и доложил главарю этой кавалькады, что среди убитых покоится оскальпированный Альфонсо. Мигель Хаэнада не мог стерпеть этого.

XI

Из воспоминаний Дастина Томпсона

На востоке мы пробыли около двух месяцев. На моей памяти, это была самая продолжительная стоянка. Айнаи, разумеется, решили отомстить кайовам за собственную неудачу, а потому собрались в военный поход. Разведчики, днями напролет прочесывавшие враждебные окрестности, доложили об этом Высокому Утесу. Он лишь довольно ухмыльнулся. Если бы мы похитили лошадей у команчей, что, конечно, немыслимо, ведь кайова считали их своими братьями, вряд ли бы вождь был так же доволен. Сильное и богатое племя, да и к тому же многочисленное, стерло бы стойбище Высокого Утеса в считанные минуты. Но айнаев, привыкших более обрабатывать землю и садить маис, чем воевать, свирепые кочевники совершенно не боялись. Нет, напротив, они ждали их прихода, полные решимости жестоко с ними расправится и отстоять свое право владеть крупным табуном. Кстати, к тому времени двух лошадей из тех, что мы похитили, уже не стало. Одна, самая ретивая, попросту убежала в прерию, где, должно быть, досталась сновавшим в округе каранкавам или белым торговцам. Еще одну вождь продал за хорошее ружье Тихому Ветру - команчу, как-то раз посетившему лагерь.

Битва с айнаями произошла в полдень. Я давно уже потерял счет дням, а потому не знал, какого числа случилось сражение и в каком году. Хотя, думаю, для меня это не столь важно. Я, все-таки, не хронист. Противников кайова было меньше. Участвовать в битве мне не хотелось. Не потому, что я боялся. От хорошей потасовки я никогда не отказывался. Просто не было, за что драться. Я не видел причин рисковать собственной головой в тот момент. В конце концов, чего бы я добился? Славы и признания? Мне этого не хотелось, но я этим итак был обильно одарен в племени, презиравшем всех белых. Скальпов? Нет уж, я всеми силами пытался сохранить лицо цивилизованного человека в этом мире демонов.

Меня долгое время мучил вопрос: что такого во мне нашел Маленький Жеребенок? Особой силой и ловкостью в годы своей юности я не отличался, оружием владел посредственно, с дикими скакунами справлялся не очень. Быть может, ему хотелось изучить природу белых людей, а я, какое совпадение, оказался под рукой, словно крысенок для экспериментов. Как бы то ни было, однозначного ответа я так и не нашел.

Впрочем, я отвлекся. Как уже было сказано, мне не хотелось лезть в драку с краснокожими без причины. Сын вождя меня уговаривал, долго и упорно, что было на него не похоже, но я все время давал отказ. Ожидал, что он, все же, возьмет да и заставит меня взять в руки лук со стрелами, томагавк и дубинку, нанести на тело боевую раскраску и вступить в бой. Ничего подобного не случилось. Маленький Жеребенок, будучи истинным кайовом, из образа своего выходить не собирался. Раз уж позволил бывшему пленнику распоясаться и почувствовать себя свободным, продолжай в том же духе. Ежели будешь вечно менять решения, как баба, уважать тебя не станут, будут считать балаболом. Так уж у этих дикарей заведено.

Сын вождя недружелюбно покосился на меня. В его глазах читалось презрение. Он смотрел на меня, как на труса. Мне уже было все равно. Раньше я бы, не раздумывая, согласился и сделал бы все, чтобы дикари не думали обо мне плохо. Но тот случай с забитым насмерть пареньком многое изменил. Тело его, кстати, со временем унесли подальше от лагеря и кинули где-то в прерии, ибо смрад стоял невыносимый.

Так вот, в полдень неутомимые воины-кочевники, покорявшие всю необозримую ширь Великих Равнин, померились силами с землепашцами, предпочитавшими оседлый образ жизни бесконечным скачкам и переездам.

День стоял жаркий. Я влез на вершину высокого кедра и оттуда наблюдал всю картину боя. Надо было видеть, как плелись айнаи в сторону лагеря кайовов. Их было всего около семидесяти воинов. Некоторые, гордо задрав головы, восседали на коротконогих уродливых лошаденках, над которыми богатые племена посмеивались, но большинство двигалось пешком. Те, что сидели на лошадях, вели себя так, будто никогда этих животных не видели и даже не пробовали их объездить. Одного из их воинов, видимо, вождя, попеременно косило то в одну, то в другую сторону. Он изо всех сил пытался держаться ровно, но справлялся с этой задачей неважно. Зато он пытался произвести впечатление свирепого гордого и непобедимого воителя. Пешие же индейцы, в большинстве своем, всем своим видом выражали полную рассеяность. Они будто бы не понимали, зачем их сюда выволокли и что сейчас будет происходить.

Другое дело кайова. Эти люди жили войной. Руки их никогда не касались орудий труда, а только резали на куски врагов. Перекрашенные в устрашающий боевой окрас из желтого, красного и черного цветов, сжимающие в руках длинные разрисованные различными узорами копья, они уверенно двигались на встречу жалкому противнику. Что-что, а вот убивать эти дикари умели лучше всех. Кто-то считает, что команчи убили наибольшее количество американцев. Ерунда. На самом деле, кайова лишили жизней добрую половину славных предков нашей нации, некогда потом и кровью, в ужасных страданиях заселявших неосвоенный край. По несправедливому решению рока слава отошла к их более известным собратьям.

Вся прерия внимала могучему военному пению. Какое-то время краснокожие словно соревновались между собой, используя свои вокальные умения. Песнь кочевников, сулящая смерть проигравшим и славу победителям, ясное дело, звучала громче и в разы уверенней. Их противников это, к слову, очень раздражало, что было заметно по их поведению. Айнаи насупились, покрепче сжали копья и луки, и с боевым кличем ринулись в атаку. Их клич почему-то напомнил мне жалкое завывание, когда я услышал душераздирающий и по-настоящему вселяющий ужас вопль моих угнетателей. Несмотря на все усилия землепашцев, кайова нисколько не испугались. Дождавшись удобного момента, когда враг подберется ближе, они приступили к хладнокровному его уничтожению. Пять воинов вражьего племени пали замертво в первые секунды схватки, еще двоих сразил Маленький Жеребенок, мастерски используя свой лук. Меткости ему было не занимать. Враги приблизились и стали набрасываться на всадников, пытаясь сбрасывать их с лошадей. Некоторым это удавалось, но большую часть нападающих попросту отстреливали, как брехливых псов. Я заметил, что один из айнаев кинулся на вождя, который тоже участвовал в сражении. Атакующий был крепким малым, но Высокому Утесу, похоже, было плевать. Тыльной стороной своего томагавка он ударил противника в живот, тот упал наземь, но снова поднялся и едва не прикончил вождя, махнув палицей прямо у него перед носом. Вождь ловко увернулся и резким ударом топора раскроил сопернику череп. Радостно воскликнув, он сунул томагавк за пояс и слез с лошади. Вынув нож, он снял скальп с поверженного врага, сделав изящное круговое движение лезвием по лбу мертвеца. Он проделал это с полным спокойствием, прямо в гуще боя, словно яростной схватки и вовсе не было. С одной стороны, это можно объяснить тем, что оседлых индейцев никто не боялся, с другой, чтобы совершать такие бесбашеные поступки нужно обладать недюжинным бесстрашием. Высокий Утес не переставал удивлять. Вроде бы был мудрецом, но в бою совершал всякие глупости прямо-таки с юношеским азартом.

Очень скоро с айнаями было покончено. Выжившие с позором спасались бегством. Их предводитель, то и дело с ужасом оборачивавшийся назад и осматривавшийся по сторонам, улепетывал быстрее всех на своем низкорослом пони. Все это сопровождалось дружным хохотом триумфаторов. Короче, потерпевшие сокрушительное поражение горе индейцы в очередной раз доказали, что владеть табуном прекрасных скакунов не в состоянии, и что лучше бы им продолжать выращивать кукурузу. Насколько помню, они больше не совались в подобные набеги. Говорят, с оседлыми племенами никто не сравнится по части обороны своих владений. Что ж, возможно так оно и есть. Я, во всяком случае, ни о чем подобном не ведаю. Зато мне достоверно известно, что налетчики из них - никудышные. Чтобы прийти к такому выводу, достаточно просто посмотреть на то, как они вели себя при наступлении. Двигались гурьбой, как стадо баранов. Не то кайова, или команчи. Понятно, что о настоящем боевом построении они не имеют ни малейшего понятия. Но, все же, действуют в бою слаженно и дисциплинировано, как воины, а не огородники.

Прошло еще около трех недель после этого столкновения. Высокий Утес собрал военный совет в своем типи, на который собрались все предводители боевых отрядов. От одного из них Маленький Жеребенок узнал, что было принято решение покинуть восточные земли и двигаться к реке Колорадо, в центральный Техас, на ежегодную церемонию Танца Солнца. Он передал мне эти сведения, очевидно, не зная чем заняться. Уже очень долгое время он со мной не разговаривал, и сообщил мне эту новость явно без всякого удовольствия. Весть о том, что кайова собираются идти в сторону славной реки Колорадо, вселила в меня надежду. В то время многие белые поселенцы селились именно там, а близость цивилизации не могла не радовать. Хотя я понимал, что освободиться из этого "неофициального" плена мне вряд ли удастся.

Мы, не мешкая, собрались и покинули берега Нечес. Я заметил, что вождь и его сын посматривают на меня неодобрительно, даже с некоторой долей злобы. Остальные члены племени, впрочем, тоже не были довольны тем, что я бездейственно сидел на дереве, когда другие проливали кровь. Я и раньше не мог похвастать многочисленностью друзей среди кайовов, но теперь недругов стало намного больше, чем раньше. Те дикари, что доселе относились ко мне с равнодушием, теперь сменили свою позицию и стали откровенно меня ненавидеть. Во время этого путешествия одна старуха подошла ко мне и несколько раз больно ударила палкой по ноге. Я сидел на лошади, а бить всадника у дикарей считается жестоким оскорблением. В мою сторону сразу обернулось несколько человек. Они смотрели на меня, как на недочеловека. Я стал ощущать, что Маленький Жеребенок тоже постепенно начинает испытывать ко мне ненависть. Изо всех сил пытался я не обращать на это внимания, но страх перед вероятным возвращением в прежнее положение раба, ничего не стоящего, посещал меня с каждым днем все чаще.

По пути нам встретилась небольшая группка бедняков из племен нече и анадарко. Оспа, некогда завезенная в эти земли испанскими и французскими миссионерами, и затем удачно распространившаяся многие годы, изрядно их потрепала. Вид этих несчастных вселял дикий ужас. Лица - в язвах, на руках и ногах - куча лопающихся смердящих волдырей. Кайова не проявляли к ним сочувствия. То, что эти пропащие люди являлись представителями конфедерации кэддо, на руку им, конечно, тоже не играло. Воины прогнали их колющими ударами копий, непрестанно ругаясь при этом, одного даже убили. Забавно.... Ведь именно от кэддоанского слова Taysha (друг) Техас получил свое название. На необъятных просторах этой земли к людям, от чьего языка получила она свое название, дикари, чья родина была расположена чуть севернее, относились, как к скоту. И они, как прокаженные у стен Иерусалима, скитались в поисках пропитания.

Вообще, меня удивляло то, как уверенно люди Высокого Утеса чувствовали себя здесь - в местах, которые им, в общем-то, не принадлежали. Исконными землями кайовов считались нынешние штаты Канзас, Колорадо и Оклахома, в пределах, которых правительство, собственно, со временем и создало для них резервации. Мне стало интересно, почему вождь все никак не покидает территорию Техаса. Но спрашивать об этом своего бывшего хозяина я, разумеется, не стал, дабы не сделать его хозяином нынешним. Лишь спустя много лет, от одного старого полуслепого индейца, в форте Силл, я узнал, что этому предшествовал ряд событий, о которых никто распространяться не желал. Задолго до Высокого Утеса вождем кайова был некий Твердый Камень. Таким же сдержанным нравом, как отец Маленького Жеребенка, он не отличался, часто ссорился с верховными вождями племенного союза. В конце концов, лидерам это поднадоело, и они велели ему со своими людьми катиться на все четыре стороны. Твердый Камень, недолго думая, решил направиться в Техас, где команчи, руководимые его друзьями Бизоньим Горбом и Танцующим Оленем, приняли буяна с распростертыми объятиями. Шло время, вожди крепко сдружились, как, впрочем, и их подопечные. В результате, люди Твердого Камня уже скорее чувствовали себя стопроцентными команчами, чем кайовами. Но, как ни парадоксально, корней своих не забывали. Они ведь Ка-иг-ву - Главные Люди! С тех пор техасские долины, леса и реки стали домом для кочевой группы, некогда отделившейся от родного племени по причине буйного нрава своего предводителя. В теории, вспыльчивый человек не может быть вождем, но на практике порой встречались представители рода индейского, готовые идти за смутьянами, не сильно чтущими заветы родного народа. К тому же, Твердый Камень был очень щедрым, а удача всюду следовала за ним, как послушная собачонка. Так что ничего удивительного нет в том, что многие согласились следовать за таким бунтарем. Как уже отмечалось, этой группой впоследствии руководили куда более мудрые люди, (тот же Высокий Утес), но искать мира с давно забытыми соплеменниками и возвращаться в Оклахому никому уже не хотелось. И вождю, впрочем, тоже.

Резко изменившееся ко мне отношение со стороны дикарей, Дика и Саймона, к сожалению, не впечатлили. На одном из привалов они сделали то, за что поплатились бы головами, будь я одним из краснокожих. В племени меня теперь недолюбливали, но однозначно утвержденного разрешения колотить меня не было. И, однако же, парни об этом ни на секунду не задумались. Однажды утром они дождались, пока я пойду к воде умыться, предварительно подстроив засаду на берегу, и неожиданно на меня набросились. Один из них, кажется, дубасил меня булыжником по горбу. Я изворачивался, как мог, пробовал отбиваться, но это было совершенно невозможно в сложившихся обстоятельствах. Саймон скрутил мне руки сзади. С довольной миной, Дик лупил меня ногами в живот и в причинное место. Вдоволь наиздевавшись, они пару раз на меня плюнули и убрались. Слезы невольно выступили из глаз, потекли по щекам. Отвечать пленникам за нанесенное оскорбление я не собирался, потому, что сам заслужил такого к себе отношения. Меньше следовало заботиться о собственной репутации, которая, как видно, все равно очень скоро пошатнулась, и больше проявлять видимого сочувствия. Хотя, было уже поздно. Я понимал, что надо мной нависли тучи, и что скоро должно произойти нечто недоброе.

Я и словом о произошедшем ни с кем не обмолвился. Ссадин на лице было немного, да и те, что были, я хорошо прятал. Это, конечно, очень глупо, учитывая тот факт, что индейцы - существа глазастые. От них почти ничего невозможно скрыть. Но в тот момент я об этом совершенно не задумывался. В сторону пленников порой кидал гневные взгляды. По их поведению было заметно, что они боятся. Я ведь в любой момент мог пожаловаться Маленькому Жеребенку, или его отцу, и тогда ребятам было бы худо. Не взирая на перемены в отношении дикарей ко мне, которые с каждым днем становились все более видимыми, я все еще имел право отстоять свою гордость и сделать так, чтобы рабы поплатились за содеянное. Однако делать этого я не стал. Не потому, что мной двигали благородные мотивы, нет. Просто, как я уже сказал, поступок разозленных юношей был полностью оправдан моим скверным поведением и скрытым стремлением угодить краснокожим.

В состоянии затаенного страха перед неизвестностью для меня прошел весь путь к месту сборища индейцев. Танец Солнца является одним из важнейших ритуалов для Кайовов, Шайенов, Лакота и Арапахо. Команчи этой чепухой особо никогда не страдали, что меня удивило. Ведь их собратья и, по совместительству, главные союзники обычай этот очень уважали. Но, что верно было подмечено в одной из недавних газет каким-то заумным писакой, "у каждого народа свои традиции и особенности, и никто не вправе вмешиваться в жизнь чужой нации". Мы в жизнь американских аборигенов нисколько не вмешивались, конечно. Хотя, признаюсь, я рад, что эти варвары загнаны в одно место и опасности больше не представляют. Впрочем, об этом позже.

На ежегодную церемонию этой дикой пляски племена обычно собирались отдельно. Но в тот год, почему-то, решили потанцевать вместе.

Церемония проходит так: воину, отважившемуся первым воззвать к Солнцу и вступить в общение с Всеотцом, пронзают соски. Затем, в образовавшиеся отверстия продевают заостренные с обеих сторон палочки, которые предварительно привязывают длинными веревками из бизоньих сухожилий и вражеских скальпов к высокому столбу. Танцор должен отойти на некоторое расстояние от столба, чтобы веревка, как следует, натянулась. В таком положении человек должен двигаться под звуки трещотки или барабана и пение шамана. Все этой противное действо сопровождается обильным кровоизлиянием.

Мужчины и юноши, решающие поучаствовать в этом ритуале, порожденном извращенным диким разумом, считаются самыми храбрыми. Ими племя может гордиться.

Танцоров было много. Они сменяли друг друга примерно через каждые три часа, в зависимости от того, насколько вынослив был тот или иной дикарь и сколько крови вмещало его тело. Думаю, говорить о том, что в число самых рьяных почитателей Танца Солнца входил и Маленький Жеребенок. Он танцевал довольно долго, чем впоследствии несказанно гордился. Надо было видеть его глаза, во время пляски с детской наивностью и доверием взиравшие в небесную синеву. Вождь был доволен своим сыном и, должно быть, вспоминал тот день, когда сам впервые принял участие в этом сатанинском мероприятии. Люди Высокого Утеса с неописуемой гордостью заявляли всем, что этот юноша - выходец из их племени. Оно и понятно: Жеребенок был самым юным участником церемониала. Я примостился у зарослей шалфея и шпорника, и с отягченным видом следил за творившимся там безумием.

Маленький Жеребенок, безусловно, отличился беспримерной отвагой. В его-то годы мало кто решался на этот безумный шаг. Но даже ему было далеко до той самоотдачи, что проявляли индейцы из племени Лакота, для которых Танец Солнца был самым важным ритуалом из всех возможных. Шайены-то больше уважали Обновление Священных Стрел, (они на стрелах вообще помешанные). Арапахи тоже фанатизмом по отношению к солнечному беснованию не отличались. Кайова были людьми религиозными, но по сравнению с другими индейцами Равнин - самыми материалистичными, если можно так выразиться. Они всей душой любили войну, и отдавались ей всецело, а религиозные обряды у них стояли на втором месте. Лакота были другими. Они, конечно, тоже вояки первосортные, но свою Вакан Танку (Великую Тайну) почитают пуще всех остальных дикарей. Не мудрено, что именно они были самыми самозабвенными плясунами.

Высокий Утес не проявлял ни малейшего интереса к кайовам, пришедшим из Канзаса и Колорадо. Не с одним из них он не заговорил, даже с вождями, и ни к кому из них не приблизился. Кайова тем и отличаются от всех других дикарей, что своим решениям следуют неукоснительно. Изменение решения они считают слабостью. Довольно странная особенность, не спорю. В каком-то смысле это, возможно, даже признак некой узколобости и ограниченности мышления. Но, с другой стороны, только так и воспитывается настоящий характер. Кайова каждое решение принимали так, будто оно - последнее. Однако, с Маленькой Горой, великим вождем и своимдругом, руководившим кайовами, приехавшими на церемонию из Оклахомы, он общался часами.

Дохасан действительно являлся великим лидером, ни в чем не уступавшим Высокому Утесу. Ему даже удалось помирить кайовов с осейджами - непримиримых врагов. Думаю, описывать все его заслуги нет смысла. Уже одного этого достаточно, чтобы понять, каким был этот человек. Многие годы он вставлял палки в колеса нашей армии. Даже сломить сопротивление Бизоньего Горба было гораздо легче, чем бунт старика Дохасана, затянувшийся на долгие годы и принесший американцам столько бед.

Я заметил, что многие кайова теперь следовали примеру Твердого Камня и переселялись в Техас. Оно и ни мудрено. С исконных земель их теперь сгоняли американцы и приезжие европейцы, которые эти земли, как раз, и заселяли.

На душе было паршиво. Тоска обуяла меня. Я вспоминал небольшой домишко семейства МакКинг в Далласе, всегда целеустремленный взгляд приемного отца и нежные заботливые руки приемной матери. Напрасно пытался я отогнать эти воспоминания и смириться с жестокой волей судьбы. Хотелось вновь вернуться в прежнюю жизнь, пострелять из охотничьего ружья отца моего приятеля, порыбачить. Помню, мы с ребятами из поселения частенько ловили рыбу в водах реки Тринити. Тот случай, когда мы поймали огромного сома, порадовал даже всегда угрюмого старика Лайнуса Уиллера - траппера, скучавшего по родным местам в Вайоминге, но, в силу различных обстоятельств, не имевшего возможности туда вернутся.

Вечером последнего дня церемонии один воин из числа арапахов ударил меня древком томагавка по голове за то, что я наступил ему на ногу. Случайно, честное слово. Я мог понять этого индейца. Его мокасины были превосходно украшены бисером и иглами дикобраза. Парочку этих игл я сломал своим неосторожным движением. Насколько мне было известно, индеец Северных Равнин вполне мог счесть это за личное оскорбление. Но, не глядя на всю заслуженность этой оплеухи, она повергла меня в уныние. К тычкам и подзатыльникам я привык за долгое время пребывания с кайовами. Да и в Далласе мне порой доставалось от Тома Хайза - вечно нервного дедугана, когда я порой, подворовывая хурму с его двора, ломал державшийся на соплях забор. Но тот удар древком по башке для меня многое значил. Великих тайн мироздания благодаря ему я, конечно, не обнаружил, как например некий Исаак Ньютон, про которого говорят, что ему яблоком в темя зарядило, и он открыл закон земного притяжения. Со мной ничего подобного не произошло, но я теперь, наконец, понял, что никакого уважения, на деле-то, дикари ко мне не испытывали. Представитель другого племени отвесил мне тумака, по сути, оскорбив меня, но ни Высокий Утес, ни его сын, являвшиеся единственными очевидцами случившегося, на это никак не отреагировали. Арапах, видимо, посчитал меня рабом, да и притом, не очень-то качественным, раз уж решил, что имеет право бить меня в присутствии хозяев. Да, он, безусловно, был в этом убежден. С этим убеждением он толкнул меня в сторону, освободив себе путь к своей лошади, и, с гордо поднятой головой, оседлал животное.

Изо всех сил пытаясь скрыть бурю эмоций, меня переполнявших, я двинулся к реке. Старался идти неспешно, но удавалось это мне с превеликим трудом. Речная вода - мой лучший друг. Так было всегда. Наверное, такие близкие отношения с речной стихией у меня просто в крови. Именно она утешила меня в тот момент полного и, казалось бы, безысходного отчаяния. А еще, смотря на тихо журчащую речную воду, некоторые люди склонны вспоминать былое. Я - как раз из таких. В тот день, когда я, сидя на берегах великой Колорадо, наслаждался священной, как говорят дикари, близостью с природой, мне вспомнился старый индеец, проживавший на отшибе от нашего селения. Домом ему служил простенький хакал. Это жилище вполне можно было бы назвать очень примитивным сооружением. Внешне оно даже не очень-то и напоминало хижину. Скорее было похоже на собственноручно сооруженную халабуду, но все почему-то привыкли называть его хакалом. Индейца звали Джоном Лейтцем Ярким Светом. Все даллаские мальчишки любили посещать этого древнего человека и слушать его увлекательнейшие истории о тех временах, когда испанцы только завозили в прерии лошадей, и коренным обитателям этого удивительного края приходилось перевозить свою поклажу на собаках. Иногда он говорил о событиях, происходивших более ста лет назад. Говорил он о них так, будто сам являлся их участником, так что в его истории мне верилось с трудом. Но он утверждал, что не умеет лгать и что все его слова - непреложная истина. В конце концов, на вид ему можно было дать лет триста, а то и все пятьсот. Волосы - сплошь седые, ни одной темной волосинки, кожа - облезлая, более походившая на пленку, образующуюся от высохшего древесного клея. К тому же, он был слеп на оба глаза. Казалось, что в его глазницах зрачков и в помине не было. Так вот, этот самый старик не раз говорил мне, что индейцы, чистокровные дети Великого Духа, (не знаю, что именно он под этим подразумевал), - самые добрые люди на земле, что выгодно отличает их от белых, да и вообще от всех других рас. Сам-то он, как мне говорили, был выходцем из племени шошонов. Эти дикари скальпы снимали налету, головы врагов любили насаживать на копья и ставить перед своими типи, чтобы гости имели понятие о том, кого посетили. Не знаю, может он был прав. На своем веку я повидал многих поистине добродушных индейцев. Таких же белых во взрослой жизни встречал куда реже.

Но в те годы, что жил с кайовами, я был категорически не согласен со стариком Ярким Светом. Мысленно бранил его последними словами, считал выжившим из ума придурком. Потом припоминал его последние дни на этом свете. Он умирал с блаженным видом. В неделю, предшествовавшую его переходу в иной мир, старика частенько посещал какой-то баптистский проповедник. Люди поговаривали, что Лейтц, лежа на смертном одре, принял Господа нашего, Иисуса Христа, распятого и воскресшего, своим личным Спасителем, в результате чего получил вечную жизнь. Это заставило меня просить у Бога прощения за злые помыслы, допущенные в порыве чувств. А со словами старого индейца в дальнейшем я еще не раз согласился.

XII

Странствия Бурого Медведя

Я не знал, что буду делать, если противников окажется слишком много. Почему-то, я был уверен в том, что встречу недобрых людей. Я потянулся к луку, положил стрелу на тетиву и, пустив коня к расположенному невдалеке лесу, спрятался в ивняке, напряженно ожидая приближения незнакомцев.

Сразу стало ясно, что их немало. Стук десятка копыт поведал мне об этом. Очень скоро появилась группа всадников. Их было с десяток, все белые. Они настороженно осмотрелись. Видимо, понимали, что не одни, хотя я приложил все усилия для того, чтобы скрыться как можно более незаметно. Да и скакун был превосходным животным, настоящим бойцом, чувствовавшим, что сейчас нужно действовать осторожно.

-Что думаете? - спросил один из них, обращаясь к своим соратникам.

Он, очевидно, был у них за главного. Во всяком случае, впечатление о нем складывалось именно такое. На голове его красовалась шляпа с широкими полями, к седлу была приторочена отличная винтовка, лицо покрывала густая щетина, местами покрытая сединой. Вел он себя уверенно, как настоящий предводитель. Мне почему-то сразу стало ясно, что этих людей бледнолицые называют бандитами. Вы, кажется, зовете это интуицией.

-Тут определенно кто-то есть, - ответил ему молодой белый с тонко выбритыми усами.

-И хорошо прячется. Возможно, краснокожий, - подтвердил еще кто-то.

На некоторое время воцарилось молчание.

-Как бы он не помешал нам босс, - высказался всадник с широкими плечами и глубоким шрамом на щеке.

С его словами бандиты согласились. Они еще раз осмотрелись по сторонам, пристальнее, чем прежде. Я сжался в клубок, чтобы они не заметили моей головы, или пера, снять которое я забыл в спешке. Но, несмотря на все мои усилия оставаться незаметным, меня раскусили. Их главарь был либо очень догадлив, либо обладал божественным слухом. Он слегка пришпорил коня и приблизился к моему укрытию. Смысла прятаться больше не было. Приготовившись ко всему наихудшему, я встал во весь рост и натянул тетиву, целясь в подъехавшего ко мне бледнолицего. Он лишь усмехнулся. Английский я тогда знал очень плохо, но основной смысл его слов дошел до моего сознания.

-Какая неожиданная встреча, - он говорил что-то в этом духе своим басистым голосом, - Ты, мой краснокожий друг, оказался здесь очень некстати. Я устроил в этом месте встречу с одним моим приятелем, и она изначально не предполагала твоего появления.

Мне было не совсем ясно, к чему он клонит, но я понял, почему он так откровенно поделился со мной некоторыми своими намерениями. Он все равно собирался убить меня, очевидно, обратив внимание на то, что я хорошо вооружен. Не трудно было догадаться, что где-то неподалеку бродит мой скакун. Я, как и все воины моего племени, от всего сердца хотел бы увидеть Земли Вечной Охоты. Но бессмысленно жертвовать собой желания у меня не было. И я бросился бежать. Бежал к лесу, где надеялся вскочить на лошадь. Белые преследовали меня. Я то и дело оборачивался, пару раз выстрелил из лука и сбил одного из них. Он рухнул наземь и, как я понял, лишился всякой возможности вновь подняться.

Нельзя было останавливаться. Моя жизнь была подвержена величайшему риску. Лошадь появилась неожиданно. Я сразу же вскочил на нее и, заметив, что враги с каждой секундой все ближе, поскакал на север. Но мне не суждено было так легко отделаться. Преступники очень скоро настигли меня. Целиться я умел, лук держал крепко, косоглазием не страдал, потому и стрелял метко. Какое-то время они не могли ко мне приблизиться. Мои стрелы сражали их наповал, они падали замертво один за другим. Но настал момент, когда я уже ничего не мог сделать. Один из них хорошо прицелился и сделал выстрел из своей винтовки. Великолепный скакун, обладателем которого я доселе являлся, был повержен. Мне снова пришлось бежать, и я спешил скрыться за ближайшей группой деревьев гикори. Там я занял удобную позицию и стал отстреливаться от наседавших противников. Великий Дух и здесь проявил ко мне милость. Мне удалось одержать победу над пятью бледнолицыми, которые, что важно, были отличными воинами. Когда их предводитель был убит, они обратились в бегство. Глаза их выражали неописуемый ужас, они вопили, как дети, и что есть мочи били своих коней ногами по бокам, заставляя скакать с немыслимой быстротой. Никогда прежде я не одерживал победы над таким количеством врагов, к тому же еще и белых. Бурый медведь, мой дух-покровитель, заставил их страшиться меня. Они ведь могли запросто со мной поквитаться за смерть своего вождя. Им нужно было лишь приблизиться, получше прицелиться и всадить в меня пулю. Но они этого не сделали. Нет, они обратились в бегство, испугавшись моей ярости. Они думали, что я в одиночку смогу расправиться с ними. И они страшились не напрасно. Казалось, весь потусторонний мир был готов встать на мою сторону и помочь мне одолеть моих врагов.

Дождавшись, пока они удалятся на приличное расстояние, я выступил из-за деревьев, все еще держа лук наготове, на всякий случай. Создатель отнял у меня одного коня, но одарил другим. Неплохая была лошадь, а как затем выяснилось, еще и очень выносливая. Я мог ехать на ней от восхода до заката солнца, и она не уставала. Винтовку вождя белых я взял себе, как и пачку небольших трубок, которые вы, бледнолицые, называете сигаретами. Такого я раньше не курил. Не могу понять, зачем делать трубки такими маленькими? Их ведь хватает всего на несколько затяжек, и платить за них, в итоге, приходится очень часто. В сюртуке погибших бандитов я обнаружил еще несколько пачек долларов, как и в тот раз, когда обыскивал пожитки воина, искавшего подвигов. Мне были известны истории, рассказываемые белыми торговцами, о тех нерассудительных индейцах, которые просто сжигали эти бумажки на вечерних кострах. Я подумал, что они мне понадобятся в дальнейшем, и, как оказалось впоследствии, не ошибся.

Взобравшись на верхушку одного из деревьев, я осмотрел окрестности. Долгое время я провел в раздумьях. Мне казалось, что самым верным решением было бы отправиться в земли Дохасана и Сатанка (Сидящего Медведя). К тому же, я уже не раз слышал истории о подвигах Одинокого Волка - величайшего воина нашего народа. Всем сердцем желал я своими глазами увидеть этих бесстрашных героев племени. В те дни я поступал так, как велело мне сердце.

Весь оставшийся день я провел в дороге. Пустыня, испещренная кактусами, колючим кустарником, редкие мелкие речушки, по берегам которых стояло немного кипарисов и сикоморов, - вот все, что видел я в пути. Вечером развел небольшой костер. Вокруг стлалась пустынная равнина. Помню лишь, что неподалеку рос куст высохшей агавы, немного мелкой опунции и, кажется, куст мескиты. Стоял еще дуб. Он, казалось, был полностью выжжен безжалостными лучами солнца. Проверив, надежно ли привязана лошадь к стволу этого дуба, я лег спать. Кобылой бледнолицего было невероятно легко управлять. Для меня это было непривычно. Я рос среди людей, привыкших с детства укрощать диких мустангов, покорять животных, считавших себя властителями прерий. Я и представить не мог, что в мире существуют столь покорные создания. Мне, правда, иногда рассказывали про людей с черной кожей. Эти люди служили белым и были покорными рабами. Но сам я с ними не встречался, хотя слышал множество историй от своих соплеменников. Их описывали крепкими и высокими мужчинами. Красная Рукоять, один из воинов исчезнувшего племени команчей-пенатека, вынужденный жить с нами, говорил мне, что вид такого сильного человека, занимающегося рабским трудом, вызывает лишь жалость. Он не мог понять, почему эти великаны не восстанут и не убьют всех белых? Они, ведь, намного больше и сильнее своих угнетателей. Я сказал ему, что помимо всего этого необходим и свободолюбивый дух, которого люди с черной кожей, очевидно, были лишены. Но мой народ превыше всего ценил свободу. Потому-то мы и сражались. Мы не стали рабами, не подчинились бледнолицым, и им пришлось везти чернокожих рабов с дальних земель, пересекая Большую Воду.

Наутро ко мне подползла змея. Открыв глаза и заметив это, я попытался сохранить спокойствие, чтобы не разозлить ее. Затем, ловко и незаметно для гремучки, я схватил ее за горло, молниеносным движением руки вынул нож и отрубил ей голову. Змеей я и позавтракал, пожарив на огне, а ее ядом смазал наконечники стрел. Теперь я был уверен, что враги, которые встретятся мне на пути, умрут.

XIII

Белые люди считали земли команчей, кайова и каранкава своей собственностью. Но исконные хозяева этого края, свято верившие в то, что сам Великий Дух поселил их здесь, дав возможность вытеснить соперников, защищали родные территории.

После героической борьбы американских переселенцев с мексиканцами и их блестящей победы над армией "непобедимого" генерала Хуана Лопеса де Санта-Анна обширная территория Техаса была объявлена независимой республикой. И хотя сердца патриотов были полны желания с полным самоотречением служить новому государству, очень скоро стало ясно, что существовать, будучи зажатой меж двух огней, новая республика не в состоянии. Американцы имели свои виды на этот благодатный край, как и мексиканцы. Новоиспеченное государство было не способно обеспечить собственное финансовое состояние и сколько-нибудь существенную защиту от постоянных нападений индейцев. Ко всему прочему, угроза мексиканского нашествия была вполне реальна. Потомки конкистадоров, безжалостно укрощавших непокорные народы, жаждали заполучить эту землю.

Для Вьющегося Хвоста, воина гордого племени кайова, недавно ставшего одним из тойопки, это было самое подходящее время для того, чтобы проявить свои лидерские качества. И он не терял время зря. Он проявлял чудеса отваги и способности военного предводителя, совершая набеги на поселения техасцев и города мексиканцев. У его жены, Утренней Росы, было немало причин гордиться мужем. В скором времени у них появился сын. Мальчика назвали Маленьким Жеребенком, в честь низкорослого, но выносливого и красивого скакуна, которого Вьющийся Хвост перед этим укротил. Его появление на свет было радостным событием для всего племени. Твердый Камень сказал, что если наследник великого воителя будет таким же храбрым, как его отец, новому поколению кайова не о чем волноваться. У них будет достойный вождь.

Много Скальпов, старик из числа самых известных воинов племени, в один из дней шестой луны вел беседу с Твердым Камнем. Они обсуждали возможность похода на Остин и его предместья. Сойдясь на том, что на военном совете будет принято решение собрать сто двадцать воинов и договориться с каранкава о совместных налетах, они некоторое время помолчали.

-Вьющийся Хвост - великий воин и хороший вождь, не так ли? - сказал вдруг Много Скальпов.

Твердый Камень согласно кивнул.

-Мне кажется, - продолжал старик, - Нынешнее его имя уже ему не подходит. Так мы когда-то назвали его по причине непокорного нрава. Теперь он - другой человек. Думаю, он заслуживает иного имени, более достойного.

-Я согласен, - сказал Твердый Камень, - Он действительно имеет право получить имя настоящего воина. Но он также должен заслужить его. Ка-иг-ву никогда и никому просто так имен не давали. Если он совершит что-то поистине великое, наш шаман проведет нужный обряд и Вьющийся Хвост получит новое имя. Хотя наши юноши итак уже дали ему сотню величественных имен: Победивший Сильнейшего Врага, Спаситель Племени, Крепкое Копье, Множество Скальпов. Только подумай, они назвали его так, не взирая на то, что тебя зовут Много Скальпов. Похоже, его они почитают больше, чем тебя.

Старик просмеялся.

-И я ничего не имею против этого, брат мой, - вздохнул он, - Много зим назад, очень давно, меня уважали более всех воинов нашего племени. Теперь мое место займет он. Удивительно, что не ты, вождь. Видать, так и останешься удачливым буяном.

-Я уже и не стремлюсь к славе, как какой-то мальчишка. Свое я уже получил. Мое время вскоре подойдет к концу.

-Кто же займет твое место? - спросил старик, приготовившись со всем вниманием услышать ответ.

Твердый Камень почесал затылок.

-Думаю, люди желают, чтобы их вел Глаза Ястреба. Вьющийся Хвост, конечно, величайший воин, но ему еще рано доверять заботу обо всем племени. Да и он к этому не стремится, считает себя недостойным столь высокого звания. Откровенно говоря, боится той ответственности, что ляжет на его плечи, если он станет верховным вождем. Глаза Ястреба совершенно другой человек. Я вижу в его поистине ястребиных глазах настоящую любовь к нашему народу. Он щедр, умен, бесстрашен. Всю жизнь он стремился приносить нашим людям пользу. А уж вывести его из себя просто невозможно. В этом он даже для меня - большой пример.

Старый воин призадумался.

-Что ж, если ты в этом уверен, не смею оспорить твоего решения. Видимо, я недооценивал Глаза Ястреба. А он, ведь, и вправду - великий человек. Мне он напоминает о Парящем Орле. Он был нашим вождем еще до того, как бледнолицые стали переселяться в наши земли. Я помню те далекие дни. И мне горько теперь смотреть на то, что происходит вокруг. Земля наша нам более не принадлежит. Мы еще боремся, мы убили много белых и продолжаем убивать. Но их намного больше. Очень скоро они уничтожат нас. Я не желаю видеть этого, и поэтому я отправлюсь в поход. Пусть меня сразит пуля рейнджера, или какого-то трусливого солдата. Это все равно будет достойная смерть, и я, по крайней мере, не умру от самого унизительного недуга - старости. Возьмешь ли ты меня с собой, вождь?

Твердый Камень считал для себя честью вести в последний бой великого воителя.

Некогда славное племя каранкава постепенно вымирало. В последние годы они занимались тем, что считалось непристойным для настоящих воинов и их предков. Им приходилось рыскать по прериям в поисках сожженных поселений, фургонов и одиноко бредущих охотников, чтобы иметь хоть какую-то возможность прокормить себя. На военные походы они давно уже не рассчитывали. Их было слишком мало, они были не готовы терять своих людей. И все же они приняли предложение Твердого Камня. Несмотря на все происходящее, вождь каранкава Ясный День, проживший уже пятьдесят пять зим, не забывал о деяниях своих предков и об их подвигах. Он желал того же. Он хотел, чтобы его поминали добрым словом, как храбреца.

Должно быть, так о нем и вспоминали. Ибо в том набеге он нашел свою смерть. Его место занял отважный воин по имени Живущий в Прерии. После кровопролитного сражения в окрестностях Остина он сказал своим людям:

-Наш вождь был великим человеком. Он был столь же бесстрашен, как Бизоний Горб, и силен, как Белый Медведь. Он желал, чтобы я стал вашим вождем. Я им стал, и я даю клятву всем духам, что сделаю все, для того, чтобы о моем народе говорили, как о народе храбрых людей. Довольно скитаться по равнинам. Мы - хозяева этой земли. Мы изгоним белых, или погибнем от их пуль!

Слова нового предводителя все поддержали одобрительными возгласами. Они понимали, что вероятнее всего с ними случится второе. Но лелеяли надежды на героическую гибель.

Рейнджер по имени Джон Харпер пристрелил Много Скальпов. Старик умер так, как и хотел.

Воины обоих племен потеряли свыше десятка достойных людей. Но поход считался успешным. Добыча была богатой, а с бледнолицыми расправились так, как они того заслуживали.

Кавалерийский отряд регулярной армии наткнулся на разграбленное поселение утром, спустя несколько дней после налета. Генерал Сэмпсон решил жестоко покарать дикарей, учинивших этот разбой. Он преследовал их по пятам, и выследил на вершине высокого утеса. Белые люди напали внезапно. Несколько индейцев тут же пали замертво, двое воинов свалились с высоты, увлекши за собой своих скакунов. Казалось, внезапность решила исход стычки, и скоро воины отправятся в Страну Вечной Охоты. Однако Великий Дух благоволил своим детям. Ход сражения изменился. Твердый Камень велел своим людям не давать Длинным Ножам возможности наступать. Поначалу это помогало, повелители Равнин стойко держали оборону. Но солдаты вновь потеснили их. И тогда Вьющийся Хвост совершил то, на что никто из его соплеменников не отважился. Вопя во все горло, он ударил лошадь пятками по бокам и на всем скаку ворвался в строй белых, убивая их одного за другим сокрушительными ударами своего томагавка. Бледнолицые испугались этого вестника смерти и обратились в бегство. Но воин не давал им возможности сбежать. От его руки, в итоге, погиб и генерал Сэмпсон.

Не возможно было унять восторг, что захватил сердца победителей.

-Мы одержали победу лишь благодаря тебе, - произнес Твердый Камень, обращаясь к Вьющемуся Хвосту, - В сущности, это твоя победа. Ты заставил их съежиться от страха в своих кожаных седлах и скакать прочь во весь опор. Этот высокий утес стал бы местом гибели для всех нас, и тогда бы наши жены, дети и почтенные старцы навсегда исчезли бы с лица земли, не имея защитников. Ты достоин имени, которое прославит тебя. Отныне тебя будут звать Высоким Утесом, в честь места, на котором одержал ты свою величайшую победу!

XIV

Из воспоминаний Дастина Томпсона

Когда-то кайова пришли на Южные Равнины с севера. Команчи приняли их за врагов, и поначалу между ними завязалась кровопролитная война. Они убивали друг друга с изощренной жестокостью, примерно также, как впоследствии - техасцев. Но затем команчи вдруг осознали, что с такими храбрыми воинами, какими кайова были всегда, лучше дружить, чем воевать. В результате нескольких попыток наладить мирный контакт, оба племени пришли к такому выводу и заключили договор, который и по сей день неукоснительно соблюдают. Я, кажись, не раз уже говорил о том, что кайова своему решению никогда не изменяют. Но этот договор и команчи чтят свято. Для них он значит намного больше, чем простой договор с другим народом. Нет, ведь для них кайова - единственные союзники. Вороны живут очень далеко отсюда, так что помогать на тропе войны не могут. К тому же эти Вороны, в отличие от Змей, с армией не враждуют, а напротив, солдатам помогают. Скауты из них первоклассные выходят. Они же великолепные следопыты, как-никак.

Ко всему прочему, кайова, пожалуй, - самые дисциплинированные дикари на Равнинах. На Южных уж точно. У команчей отсутствует всякая хоть сколько-нибудь четкая правительственная организация. Для них свобода - превыше всего остального, а всякие правила они считают факторами, ограничивающими эту самую свободу. Кайова же всегда понимали, что при своем небольшом количестве их племя нуждается в некоторого рода дисциплине, а потому должности у них были четко распределены. Верховный вождь, военные лидеры, религиозные деятели, да даже глашатаи и разведчики, - все знали свое место и со своим делом отлично справлялись. Я заметил это, ведь нередко сравнивал их образ жизни с тем, какой ведут команчи. Вроде бы не чем особым они от своих собратьев не отличались. Но это лишь на первый взгляд. На самом деле, между ними огромная разница. Племя Змеев, должно быть, более свободно. Да, они свободу очень ценят, потому, очевидно, и боролись двести лет со всеми пришельцами, которые пытались отобрать у них землю. Воевали с испанцами, мексиканцами, техасцами, а впоследствии и с выпускниками Уэст-Пойнта. И воевали, разумеется, отчаянно. Главные Люди, безусловно, тоже народ свободолюбивый. Но при всем этом, о порядке они никогда не забывали.

Первыми в свои земли вернулись Лакота. Всего через пару дней их примеру последовали и Арапахо. Шайены, как и люди Высокого Утеса, решили задержаться у берегов реки Колорадо.

Мимоходом проезжала группа команчерос - нелегальных торговцев. Индейцы были этому весьма рады. Именно от таких ребят, которых справедливо принято называть преступниками, дикари получали ружья, порох, пули и формы для их отливки, ножи боуи с невероятно удобной рукоятью, а иногда и кучу безделушек вроде зеркал, зонтов или женской вуали. Эти предметы индейцам нравились, они готовы были хорошо за них заплатить, но, вопреки расхожему мнению, не гонялись за ними, как сучка за хозяином. Иногда команчерос продавали дикарям белых мальчишек, которых сами же и похищали. Если родители ребенка отказывались платить этим канальям деньги, или не имели возможности им заплатить, они перепродавали его краснокожим за бизоньи и оленьи шкуры, или за девушек. Многие команчи были не прочь отдать одну-трех пленных скво за хорошего раба, которого впоследствии можно было сделать воином. Ну, или за качественное ружье. Однако торговцы понимали, что предлагать кайовам купить пленников нет никакого смысла. О тех зверствах, что они с ними творят, знали все. Хотя это совсем не волновало преступников. Они, скорее, задумывались о том, что ничего за пленных не получат.

Мне все это было известно. Родной отец, как и мистер МакКинг, порой вспоминали в разговорах об этих мерзавцах. К тому же, я провел с дикарями уже более года, и говорил по-английски, скажем, не так хорошо, как прежде. Шансов на успех почти не было. Но кто может усомниться в справедливости поговорки: надежда умирает последней? Вот и я почти не сомневался. Впервые, за очень долгое время, увидев людей своей расы, (пусть со своим загаром и поголовной немытостью они слабо напоминали существ цивилизованных), я на время утратил дар речи. Затем приступил к обдумыванию своего положения и осмысливанию выхода из него, ибо счел я его прескверным. Но никаких светлых идей в голову не приходило. Все одно - сбежать под покровом ночи и идти вслед за команчерос. К тому времени я многому научился, но провернуть такой грандиозный побег мне бы все равно не удалось. Часовые кайова дадут фору херувиму, с огненным мечом стерегущему вход в Эдем. Находясь в отчаянии, почти не задумываясь о разумности своих действий, я подскочил к белым торговцам, когда они предлагали вождю неплохой кольт за неплохие шкуры, и, с трудом вспоминая слова из языка бледнолицых, умолял их взять меня с собой. Всем сердцем желал я покинуть своих мучителей, распрощаться с этой кромешной дикостью, выйти из адского состояния. Моя выходка лишь позабавила и торговцев, и дикарей. Я же не переставал умолять команчерос избавить меня от невыносимых страданий, пока кто-то не шандарахнул меня по голове, видимо, древком томагавка. Очнулся я в своем типи. Башка раскалывалась. Невероятных усилий стоило мне собраться и приподняться на локтях. Прямо на меня смотрел вождь. Было ясно, как день, что ничем хорошим такое положение дел для меня не обернется.

После долгого молчания, в течение которого я от одного его взгляда пережил неописуемый спад сил, он сказал:

-Тебе оказали милость, которую ранее ка-иг-ву ни к кому не проявляли. Мы всегда относились к бледнолицым, как к выродкам. Вы всегда стремились отнять нашу землю, вы зверски убивали наших женщин и детей. Для вас все мы - равны. В ваших глазах мы - всего лишь твари, которых следует отстреливать, словно жалких койотов. Вы всегда относились к нам с презрением. Мы отвечали твоему народу тем же. Но над тобой смиловался сам Великий Дух. Мой сын почему-то решил, что из белого раба может получиться хороший воин. Команчи, говорил он мне, умеют превращать вас в настоящих мужчин. Поначалу я всячески препятствовал ему, напоминал, что его дед, Кедровый Лист, использовал белых пленников, что очень редко появлялись в нашем племени, как предметы. Они ухаживали за его лошадьми, расчесывали его волосы, ублажали его слух пением, заботились о том, чтобы он не нуждался в воде и пище. Но мой сын проявил нрав настоящего воина. Он стоял на своем, и я позволил ему делать то, что он хочет. Тем более, Великий Дух этому не препятствовал. Какое-то время, мы видели в тебе крепость духа, казалось, ты действительно становишься одним из нас. Но недавние события ясно говорят о том, что ты также жалок, как и все белые! Не знаю, может нашим братьям Змеям и удалось бы сделать из тебя достойного воина. Не знаю, как им удается преображать пленников. Быть может, это их дар - брать в плен тех, кто проявит воинский характер. Но тебе, видимо, не посчастливилось. Ты попал к нам. Маленький Жеребенок приложил все усилия, но нашему воспитанию ты не поддаешься. Ты с отвращением относишься к смерти, ты робок сердцем, а потому твое место - рядом с рабами. Отныне ты лишаешься всех своих преимуществ. Теперь ты будешь таким же, как все бледнолицые в нашем лагере. Будешь прислуживать моему сыну. Относиться к тебе будут с особой жестокостью. За малейшую провинность ты понесешь наказание, которое и не снилось твоим соплеменникам. Мы многое тебе дозволили, а потому отнимем гораздо больше, чем ты мог до этого себе представить. Держись! Один лишь твой вид приводит в бешенство многих наших людей. Я буду не против, если они убьют тебя. Только бы убийца заплатил выкуп и отдал моему сыну двух лошадей. Хотя ты и одного мула не стоишь.

С этими словами вождь покинул мое жилище. Обессиленный, я повалился на бизонью шкуру и зарыдал.

Да, я потом это самое жилище утратил. Спал некоторое время у типи Жеребенка. По утрам меня встречала его довольная ухмылка. Меня это задевало, гневило, но что я теперь мог поделать? Я вновь стал самым обычным рабом. За те дерзкие слова, что я позволял себе раньше, сын вождя на мне отыгрался. Бил почем зря, будил хорошеньким пинком по затылку, нередко покрывал благим матом, подчерпнутым, несомненно, у бледнолицых. Но со временем ему это надоело. К тому же, я, немыслимым для него образом, обзавелся подстилкой из оленьей шкуры. В один из дней я сумел совместить свои обязанности с охотой на дикую олениху. Маленького Жеребенка это очень взбесило. Он велел мне убираться, а шкуру отобрал. Хотелось дать ему в нос и, клянусь святыми угодниками, я бы сделал это. Но, хвала Великому Духу, удержался. Попросить добытую своими руками шкуру обратно я не рискнул. Любой мальчик-кайова на моем месте послал бы сына вождя куда подальше и отобрал бы шкуру, так как имел на это право. А индейцы право собственности ценят, пожалуй, так же, как и свободу, и не важно, чей ты сын. Но я больше не кайова. И осознавать это в тот момент было прискорбно.

Я довольно долго искал себе другое место. Высокий Утес, заметив это, любезно отвел меня кое-куда. Лагеря аборигенов похвастать приятными запахами, увы, не могут. Но, не взирая даже на то, что за месяцы, проведенные там, я к этому привык, такого я не ожидал. Индейцы любят держать собак. Когда-то давным-давно эти животные верно служили им, безропотно перевозя поклажу на своих спинах. Затем появились лошади, и дикари посчитали их весьма щедрым подарком Создателя и прекрасной заменой собакам. Но, все же, этих обаятельных зверушек, что были им лучшими друзьями многие столетия, не забыли. Так вот, вождь привел меня в место, где псы испражнялись. Уж не знаю, как кайовам удалось научить животных срать в положенном месте. Я слыхивал, что каранкава в дрессировке этих созданий большие умельцы. Но чтоб кайова.... Хотя в ту минуту меня это не волновало. Теперь я должен засыпать под запахи собачьего дерьма. От одной этой мысли становилось не по себе. Но, понятное дело, сделать я ничего не мог. За ночь я пропитывался запашком насквозь, приходилось вставать раньше, чем другим пленникам, и спешить к реке, искупаться. По утрам вода в ней была ледяной, но, опять же, что я мог поделать? Абсолютно ничего.

На мое удивление, Дик и Саймон стали теперь относится ко мне иначе. Они, конечно, позлорадствовали, куда уж без этого. Но потом их отношение ко мне изменилось. Думаю, во многом благодаря тому, как надо мной издевались краснокожие. Маленький Жеребенок о порче имущества больше не беспокоился. Я должен был исполнять приказы любого жителя деревни, невзирая на возраст. Детишки этим пользовались. Передать словами невозможно, сколь гадкое чувство посещает тебя, когда пятилетний сосунок, с победным видом глядя на тебя, как на тупую скотину, велит убрать за собой, скажем, переваренную пищу. В каком-то смысле, а может быть, и в самом прямом, я стал унитазом. Ценю это изобретение, но быть им мне никогда не хотелось.

Хозяев было несчетное множество, как и запросов, обязательных для выполнения. Спать я ложился в полночь. Точнее, валился с ног. Пару раз нечаянно измазал волосы в фекалиях. Был истощен, не понимал, что делаю. Сравнение с представительницами древнейшей профессии на ум приходило само, от чего чувствовал я себя еще более жутко.

Парни это, конечно, заметили. Как бы прежде они ко мне не относились, я был белым. И они тоже. Саймон даже предложил мне свою оленью шкуру, сказав, что раздобудет новую. Им охотиться не запрещалось, разумеется, под надзором. Каждое утро, направляясь к реке, я прятал в густых зарослях эту шкуру. Боялся, что и ее у меня отнимут. Шкура эта все время оставалась незамеченной.

Ложился я позже всех, а просыпался раньше. Мое здоровье никого не заботило. Со временем, я и сам стал относиться к себе, как к предмету. Должно быть, превратился в белого ниггера. Мне уже было наплевать на себя и на весь этот мир. Я считал, что удача улыбается мне, когда удается засунуть в рот мелкий кусок мяса раз в несколько дней. При этом постоянно приходилось заниматься изнурительным трудом. Хотелось просто поспать. Затем, весьма часто, стали посещать мысли о самоубийстве. Это казалось самым простым выходом из сложившегося положения. Правильно перерезать вены я сумел бы. Скребок для выделки шкур можно было позаимствовать у кого-то из ребят. Мне доверять такую вещь дикари не решались. Да и шкуры я не выделывал, занимаясь куда более унизительными делами. Да, наставленный мисс МакКинг на путь добрый, я понимал, что поступлю неправильно и сделаю величайшее преступление против Бога и его творения. Но терпеть этот, безо всяких преувеличений, ад было невозможно. И, все же, жизнь я очень любил, а потому колебался, не принимая окончательного решения переступить черту, за которой жил-поживал прекрасный мир духов.

За всей этой суетой я и не заметил, как Шайены покинули место сборища дикарей и убрались в свои кочевья. Через пару дней после этого в лагерь прибыла делегация команчей. Видимо, их вожак предложил Высокому Утесу отправиться в военный поход. Вождь охотно согласился и кайова, не мешкая, собрались в путь. Почему-то меня не покидала настойчивая мысль о том, что они собираются ограбить какое-то американское поселение. Жаль было тех людей, что подвергнутся налету. Но сам факт близости цивилизации будоражил меня. Я дал себе слово, что сбегу, а если неудача настигнет меня, какой-нибудь дикарь пристрелит. Может, даже Маленький Жеребенок. План побега я собирался обсудить с Диком и Сайманом, но не удалось. Единственным свободным днем того периода моей жизни был тот, в который становище посетили команчи. Почти все члены племени с замиранием сердца ждали решения вождя и свои дела побросали. Однако в тот день думы о побеге, свободе и цивилизации голову мою не посетили. Я спал, как убитый, восстанавливая силы, которые ежеминутно тратил в течение почти целого месяца. Восстановить их полностью, конечно, не удалось, но я и этим был доволен.

Во время перехода я то и дело собирал бизоньи лепешки для разведения костра, вычищал копыта лошадей кремнем, наблюдая за тем, как в разные стороны разлетаются искры. Это было мое единственное развлечение. Приходилось выполнять приказы пяти-шести человек на день. Иногда меня просили наловить степных кроликов. Занятие, конечно, интересное. То, что Джон Абель лет десять назад назвал адреналином, эта маленькая охота повышает. Но мне тогда было не до этого. Я очень скоро снова измотался, превратившись в аморфное существо, едва передвигавшее ноги и поднимавшее руки. Порой я слепнул на оба глаза, терял следы кролей. Один раз, помню, даже упал в обморок. Саймон выручил, кроля поймал сам, привел меня в чувства и позволил самому вручить животное Крепкому Вязу - тому самому индейцу, которого вождь когда-то бранил за неуважение ко мне. Степные кролики, эти мелкие грызуны, те еще бестии. Царапались, кусались. Один из них чуть не отгрыз мне палец. Они мне напомнили меня в тот момент, когда я был взят в плен. Тоже ведь брыкался, даже пленившего меня сына вождя ударил. "Что же случилось? - думал я, - Утратил норов? Страсть к свободе пропала?". И от этих мыслей становилось совсем плохо.

Мои ожидания не оправдались. Когда люди Высокого Утеса достигли лагеря вождя команчей, Зимней Вороны, оказалось, что они собираются идти в поход на тонков - индейцев еще более диких, чем кайова. Я был настолько истощен, что понятия не имел, в каком месте нахожусь, не мог сориентироваться. Не самая большая речушка, должно быть, Педерналес, широкая равнина. Все, что помню. Я ждал встретить, наконец, цивилизацию, но, вместо этого, вновь столкнулся с дикостью. Одно лишь успокаивало: с уходом воинов забот станет меньше, работы поубавится.

На Маленького Жеребенка, гордо глядевшего вдаль, уверенно сидевшего на спине великолепного скакуна, я смотрел с ненавистью. Его отца в тот момент я также ненавидел. Единственным явно сочувствующим мне индейцем в том лагере был Зимняя Ворона. Не знаю, быть может, он разглядел во мне некий потенциал, хотя я сильно сомневаясь. Я был измотан, и в тот момент напоминал скорее вконец загнанного мула, чем юношу, у которого есть шанс стать воином. Но, тем не менее, команчи к пленникам относились совершенно иначе, не так, как мои угнетатели. Огромный народ команчей на половину состоял из захваченных в плен американцев, мексиканцев и их потомков. И именно поэтому, очевидно, они так многочисленны.

Охранять немалое стойбище остался небольшой отряд из двадцати воинов команчей и всего двух кайова, которых звали Кривое Копье и Сломанный Нос. Делать этим двоим было нечего. Разведчики дружественного племени со своим заданием по осмотру окрестностей справлялись превосходно, а заняться, по сути, больше было нечем. Вот они и гоняли меня почем зря. Работы, конечно, поубавилось, но приказы этих двух лодырей были такими дебильными, что порой хотелось схватить палку и продырявить этой палкой их пустые головы. Как то отвести лошадь в один конец лагеря и вернуть обратно, набрать собачьих отходов и на голову высыпать, собрать и разобрать типи. В общем, заставляли заниматься абсолютно бесполезной чушью. Приходилось подчиняться. Благо, очень скоро все это им надоело, и они от меня отстали. Через день собрались на охоту и отправились искать бизонов вместе с тремя команчами.

Я был рад, как негр, получивший вольную. Понимал, что мое блаженство продлится недолго, а потому наслаждался каждой минутой. Тут-то я и решил обсудить с ребятами план побега. Когда я поделился с ними своими мыслями, они посмотрели на меня, как на умалишенного. Дик спросил прямо: "Ты идиот?". Что мне было ответить? Похоже, он был прав. Саймон, парень смышленый и, в общем-то, добродушный, отпустил ему хорошенького леща и обратился ко мне:

-Могу понять тебя, Дастин, но и ты пойми нас. Если мы будем пойманы, они отрежут нам ступни, а может, еще что хуже учинят.

Я был с этим согласен. О побеге забыл.

Кривое Копье и Сломанный Нос с охоты вернулись весьма довольные собой. Охота была удачной. К счастью, я им, видимо, наскучил. Они надо мной больше не издевались. Дика и Саймона угостили мясом, а они поделились со мной. Я боялся, что это будет замечено кем-то из краснокожей парочки кайова. Но внимание на сие проявление сострадания обратили лишь несколько команчей. Реакция их была для меня в высшей степени неожиданной. Они просто взяли да и отломили мне пару кусков. Мне даже перепало немного бизоньего горба, наивкуснейшей части тела этого могучего животного.

Больно стало на сердце. Я стал думать о том, как бы все обернулось, попади я в плен к людям Зимней Вороны, а не Высокого Утеса. Сомнений в том, что он участвовал в том набеге, не было. Я видел, как вождь команчей скакал в первых рядах многочисленной орды краснокожих, напавших на Даллас в разгар городской ярмарки. Они бы сделали меня воином, я бы научился всему, чтоумели они, жил бы свободной жизнью в единении с самой природой, днями напролет вольно скакал бы по прериям. Да ради такого похищения я бы с радостью стал дикарем. Но вождь кайовов был прав. Меня явно не в то племя попасть угораздило.

Отношение кайовов ко мне ничуть не менялось. Иначе и быть не могло. Мужчин этого племени в лагере почти не было, но осталось много женщин. Меня и двух других пленников они гоняли знатно. Я мог понять их, ведь именно на них лежало непосильное бремя - следить за благоустройством становища, выделывать шкуры, часами корпеть над тем, чтобы мужья их выглядели достойно. Я однажды видел, как одна индеанка в течение трех часов зачесывала волосы своему мужу и смазывала их жиром, от которого они прямо-таки блестели на солнце. В общем, жизнь женщин в индейском обществе далеко не сахар. Но, все же, это нельзя считать достаточным для оправдания той суровости и жесткости, с которой они заставляли нас делать ту или иную работу. Ширококрылую Сову, ту самую скво, что некогда мне приглянулась, в жены взял Ухо Койота. Недавно она родила. К тому моменту их ребенку было уже месяца три. Все ведь знают, что индеанки, недавно пережившие роды, - самые злые бестии из тех, что когда-то либо населяли землю. Понятное дело, Сова не стала исключением. Она-то знала, что в прежние времена я на нее засматривался, и теперь, похоже, решила отомстить мне за наглость. Порой бывало ни с того ни сего, возьмет да и луснет тростью по лицу, чтоб не расслаблялся. Роды и постоянная суета сделали свое дело. Она уже была далеко не так привлекательна, как раньше. Растолстела, руки огрубели от работы со скребком и палаточными шестами, да и вообще она все больше напоминала старуху. А с раскрытием дурного нрава ушло все мнимое обаяние.

Мальчики из племени команчей, как и их отцы, надо мной не измывались. Напротив, относились ко мне с пониманием, и в те моменты, когда рабская сила никому была не нужна, я вместе с ними мастерил луки и порой даже охотился на оленей. Они умели делать луки, но с мастерством стариков команчей в этом деле никто не сравнится. Даже луки кайовов на фоне тех, что делали старые Змеи, казались бутафорскими. Правда, нужно было обладать недюжинной силой, чтобы удачно стрелять таким чудом. Тетива натягивалась очень туго, потому и стрелы летели куда дальше, чем у остальных племен. Вряд ли кто-либо из краснокожих превзошел талант команчей в этой сфере, хотя многие пытались. Помню, в меня как-то раз попал один шайен с расстояния в четыреста ярдов. Должно быть, выкрал лук у кого-то из квахади и научился им пользоваться. Впрочем, я забегаю вперед.

Людям Зимней Вороны я понравился. Мои умения обращаться с луком, целиться, следить за повадками животного и благодаря этому угадывать его намерения, произвели на них впечатление. Один из юношей даже выразил свое сожаление о том, что я не являюсь членом их племени. Но этого было не достаточно для того, чтобы я получил свободу.

Но, как-никак, они желали, чтобы я был одним из них, а потому надежда на освобождение вновь зажглась в моем сердце. Да, я не вернусь в мир белых, это будет все тот же мир дикарей. Но они хотя бы будут считать меня человеком. Было ясно, что кайова попросту желали, чтобы я занял свое место, место раба. Они не переносили людей с белой кожей, и, кажется, учили меня боевому мастерству и называли свободным лишь для того, чтобы моя горечь об утраченном воображаемом уважении была еще более болезненной, чем я мог представить. Если таковыми были их намерения, должен сказать, у них здорово получилось воплотить их в жизнь. Нет более непримиримого врага для американского народа, чем Главные Люди.

Юноша Быстрые Ноги из племени команчей стал моим другом. Свое имя он получил потому, что с ранних лет отличался тем, что бегал быстрее своих ровесников. Да и взрослых он обгонял без проблем. Скороходом он был отличным, а когда участвовал в походах, ходил в разведки, после чего с быстротой молнии приносил вождям важные известия. Его ценили, как настоящего воина, долгие годы проявляющего сноровку в набегах. Мысль о том, что именно он первым поведал Высокому Утесу, Зимней Вороне и Маленькой Горе о ярмарке в Далласе, тем самым оказав им помощь в разграблении поселения, приятной не назвать. Когда она меня посетила, я всеми силами пытался отогнать ее. Пытался довольно успешно. Быстрые Ноги поведал мне о своих подвигах, о тех переделках, в которых бывал, и об опыте, что он из них вынес. В общем, сделал тоже, что делает любой юный индеец, знакомясь с другим таким же индейцем. Должно быть, он пытался представить, что я такой же, как он. Я рассказал ему о себе. Думаю, излишним будет упоминать о том, что мои истории о походе к лагерю айнаев, где я худо-бедно подловил самого спокойного скакуна, и о том, как я обучался обыденным для любого краснокожего вещам, особо не впечатлили юношу. Зато упоминание о том, что я спас сына вождя, Маленького Жеребенка, о котором все были наслышаны, от бешеного бизона, привело его в изумление и восторг. Он даже издал радостное восклицание, словно бы признав меня своим братом. Я на это никак не отреагировал. В то время я очень жалел, что когда-то учинил такую глупость и спас дикаря, который теперь меня ни во что ставит, от неминуемой смерти. Заметив на моем лице печаль, которую я безуспешно пытался скрыть, Быстрые Ноги поутих. Он понимающе посмотрел на меня. Ему, конечно, было известно о том, как его собратья презирают всех белых.

Я многое умел. Но все равно брал пример с этого юноши. Однажды мы охотились на трех бизонов, очевидно, отбившихся от своего стада. Я, Дик, Саймон, юноши-команчи, в том числе и Быстрые Ноги, а также пленники Змеев, среди которых я заметил пару мексиканцев. Они держались очень уверенно. Наверняка охотились и сдирали скальпы с врагов, пока я рабски трудился на своих диких хозяев у берегов Колорадо. Ллойд МакКинг к мексиканцам, закоренелым врагам нашего народа, относился с опаской. Всю их нацию он считал кучкой отбросов и почему-то частенько называл "вороватыми евреями". За такую аналогию супруга нередко упрекала его, мол, не стоит оскорблять Богом избранный народ. Тем не менее, мексиканцы уж точно избранным народом никогда не были. В словах мистера МакКинга я впоследствии не раз обнаруживал смысл. Мексиканцы - те еще ворюги. Только тем наверно и живут, что присваивают себе чужое.

Но те парни, безусловно, были команчами. Сыны прерий изменили их нрав и приучили бороться за чужое добро, а не воровать его втихомолку. Ну, и охотится они их, конечно, научили. Причем очень недурно. Я повторял каждое движение моего нового приятеля, учился думать, как он. Понимал, что начинаю перенимать дикарскую сущность. Но, вместе с тем, не забывал о том, что это еще может мне очень пригодится в дальнейшем.

Затаившись в небольшой ложбине, мы, как следует, прицелились. Я целил в жирную самку, под лопатку. Пущенная мной стрела цели достигла. Животное отчаянно пыталось избежать своей участи, но каждое новое движение давалось ей с превеликим трудом. Я прекратил ее страдания еще одним точным выстрелом. Быстрые Ноги стрелял одновременно со мной. Однако делал он это куда умелее, чем я. Невольно я стал перенимать его извечную привычку стоять гордо, уверенно целиться и не сомневаться в том, что желаемое всегда неизменно превращается в достигнутое. Один из самых мелких охотников, которых мы с собой взяли, сделал неосторожное движение, раньше времени привлекшее к нам внимание дичи. Я и Быстрые Ноги свои цели поразили сразу, но вот последнее, самое крупное животное, доселе хорошо скрывавшееся в высоких зарослях, бросилось наутек. Упускать такую богатую добычу никому не хотелось. Мы побежали вслед за бизоном. Мексиканцы сделали пару выстрелов. Две стрелы засели глубоко в теле преследуемого, но ощутимого урона не нанесли. Меня это удивило, поскольку я давно не сталкивался с тем, что такое бизоньи шкура и мышцы, занимаясь вместо этого ловлей кроликов. Многие команчи, из тех, что я знал, предпочитали стрелы с наконечниками из обсидиана. Красивый, острый и прочный камень, вонзается в цель не хуже металла. Мы догнали бизона. Точнее, Быстрые Ноги догнал его. Никто не считал унижением проиграть в этой гонке самому быстрому человеку, которого мы знали.

XV

Странствия Бурого Медведя

Я продолжил свой путь к тем местам, где надеялся встретиться с величайшими людьми нашего народа. Излюбленным местом Дохасана были берега Красной Реки. Туда-то я и направился. Несколько дней я ехал в полном одиночестве. Желание встретить воинов, прославивших мое племя, словно бы завладело всем моим естеством.

И вдруг, почему-то, я вспомнил о белых людях. Я думал о том, с какой зверской жестокостью они вырезали наши становища, не щадя ни детей, ни женщин, ни стариков. Мне вспомнился случай, когда один бледнолицый из тех, кого вы зовете кавалеристами, хохоча, перерезал всю семью моего знакомого Летящего-Над-Деревом. Я ничем не мог помочь этой семье. Меня стеснили со всех сторон, мне пришлось отбиваться от длинных ножей и ружей белых людей. Единственным для меня утешением было осознание того, что Летящий-Над-Деревом отомстил убийцам.

Я думал над тем, для чего бледнолицые убивают нас и забирают наши земли. В те времена у многих белых, боровшихся за землю, ее просто отнимали более богатые люди. Может, белые пытались защитить своих жен и детей? Но мы ведь их не трогали до того, как их мужчины не начали уничтожать нас. Тогда для чего они делают все это? Я не мог этого понять. Мне казалось, что бледнолицые - просто наивные дураки. Я надеялся, что очень скоро мы изгоним их из наших земель, и они никогда больше здесь не появятся. Наивным дураком был я.

Команчи непрестанно продолжали совершать свои походы на поселения бледнолицых. Болезни поселенцев в свое время посетили их так же, как и нас. Многие пенатека погибли. Но великий вождь команчей Бизоний Горб победил холеру. После этого он еще долгие годы боролся с нашими главнейшими врагами, при этом совершая успешные походы в Мексику. О нем знали все. Наш вождь, Высокий Утес, человек мудрый и достойный, возлагал на него большие надежды. Он считал, что Горб, в конце концов, изгонит белых с наших земель.

Мы всегда боролись за то, чтобы иметь право свободно жить на своей собственной земле. Вы, белые, говорите, что принесли нам цивилизацию. Но когда я слышу слово "американец", то вижу сожженные лагеря, изнасилованных женщин, детей, лишенных родителей, раздавленных конскими копытами. Вы принесли нам только горе. Вы забрали все, что у нас было. Однако в те дни в наших сердцах еще теплилась надежда на то, что однажды восторжествует справедливость, что вскоре мы вновь получим то, что дано было нам Великим Духом.

Прошло много лун с тех пор, как я принял решение идти к лагерю Маленькой Горы. Я был удивлен тем, что Создатель больше ничего мне не говорит. Я перестал слышать его голос. Стал сомневаться в том, что поступаю правильно, направляясь к своим братьям. Но затем решил, что воля Подателя Жизни - молчание. Мог ли я противиться этой воле?

Наконец, я взобрался на своем жеребце на месу, с высоты которой открывался вид на Красную Реку. Там действительно стоял лагерь Маленькой Горы. Чуть позже ожидал я его увидеть, но встретил раньше. И был не против. Я понукал коня, заставляя двигаться вперед, и уже представлял, как встречусь с самим Дохасаном.

Мои братья были изумлены моим приходом. Они встретили меня с радостью, но на лицах некоторых была заметна и тревога. Похоже, им казалось, что я повздорил с вождем, и он изгнал меня. Но Маленькая Гора догадывался, что ушел я по другой причине. Он хорошо знал Высокого Утеса, чтобы помыслить о таком.

Я был принят радушно. Сам Дохасан ввел меня в свое типи, накормил меня бизоньим мясом. Мы выкурили трубку.

-Некоторые мои люди считают, что ты поссорился с вождем, - сказал он, - Но я очень в этом сомневаюсь. Что же заставило тебя покинуть племя?

-Маленькая Гора - мудрый человек, - сказал я, - Он не зря сомневается. Твои люди напрасно подозревают меня. Нет, с вождем я не ссорился. Здесь я потому, что получил видение от Великого Духа. Кому, как не тебе, великий вождь, знать, что Создатель порой поступает весьма странно.

Дохасан согласно кивнул, внимая каждому моему слову. Никогда бы не поверил, что этот человек когда-то будет общаться со мной лицом к лицу.

-И в этот раз Творец земли и неба тоже поступил очень странно, - продолжал я, - Мне, как простому человеку, понятна причина его поступка. Но я не способен постичь его премудрых целей. Он велел мне отправляться в долгие странствия, дабы искать мудрость. Однажды он сказал мне, что я бесполезен для своего племени. Многие уже обвиняли меня в этом, но мое гордое сердце не внимало этим обвинениям. Я считал, что поступаю, как настоящий ка-иг-ву. Я ведь всегда отличался своей храбростью, не сосчитать тех бледнолицых, которых я убил. Но семьи у меня нет. Все добытое на охоте мясо я ем сам. Меня смутило то, что Великий Дух обратил на это внимание. Многие мои братья поступают не лучше. Ты ведь знаешь Одноногого Волка, Темный День, Большого Бизона, Сломанное Ружье, Порох и Раненого Оленя, - вождь вновь кивнул, выражая свое согласие, - Все они, как и я, продолжают жить только для себя. Но я не стал противиться воле Создателя, и думаю, что поступил правильно. Прежде, чем исполнить его волю, я побеседовал с нашим вождем. Он одобрил мое послушание, сказал, что, будучи юношей, тоже поступал опрометчиво, не считал волю духов чем-то важным. А затем я отправился в путь...

Я рассказал Маленькой Горе о том, что мне довелось пережить за время моих скитаний. Вождь слушал внимательно, был заметен его живой интерес. Когда я закончил свой рассказ и затянулся трубкой, вождь некоторое время просидел в полном молчании. Он был погружен в раздумья. Благородные черты его лица нисколько не менялись. Затем он произнес:

-Да, Великий Дух, как говорят мудрецы, воистину непостижим для нас. Бурый Медведь не первый, кто рассказывает мне подобные истории. Яркий Лук, один из воинов команчей, однажды беседовал со мной и говорил, что Создатель велел ему как-то посетить города белых людей. Яркий Лук всегда презирал бледнолицых и даже не мог помыслить, что будет жить с ними в городе, состоящем из квадратных домов-коробок. Приказание Творца он не понимал и считал его глупым. Но все же подчинился. Великий Дух сделал так, что воин познал, что такое жизнь белых, научился их языку, узнал, как строятся их города. А потом, используя свои знания, напал на них, сжег несколько поселений до основания, стал великим воином. Песни о нем частенько звучат у костров и на ритуальных танцах. Кроме Яркого Лука, с чем-то подобным сталкивался воин по имени Стерегущий Воду из племени лакота-оглала. Он сказал мне, что Создатель позволил ему познать вамакаогнака э"кантге, что значит "суть всего сущего". Сделал он это с помощью обычного древка от копья. Больше Стерегущий Воду не сказал мне ни слова. Он был святым человеком и ценил Вакан Танку не так, как все остальные. Он не мог солгать, поэтому я ему и поверил. Тот, кто создал нас всех, поселил на этой земле и тот, кто дарует нам жизнь, порой удивляет нас. Но нам, смертным, не видевшим ни разу Страны Вечной Охоты, следует быть покорными его воле. Тогда нам станет ясно, какие цели он преследует.

Речь Дохасана была исполнена мудрости. Такие речи способны высказывать лишь те люди, что знают Земли Духов не понаслышке. Я слышал истории многих моих братьев о том, что Маленькая Гора путешествовал по этим Землям и что воочию узрел Великого Духа. До встречи с этим человеком я не верил слухам. Но теперь мое отношение к нему полностью изменилось. Я и раньше уважал его, но с того момента смотрел на него иначе. Тоже говорили и о Высоком Утесе. Я точно знал, что это была правда. Когда мы преследовали Злого Духа Тьмы, наш вождь вел себя, как человек, общающийся с повелителями вселенной.

Мы еще долго вели беседу. Маленькая Гора сказал мне, что Сатанк и Одинокий Волк сражаются с бледнолицыми близ тех мест, где стоит их поселение, называемое Талсой. Новость эта слегка опечалила меня, но затем вождь сказал, что в ближайшее время великие воины намереваются посетить его лагерь. Я был этому чрезвычайно рад, настолько, что даже поделился своей радостью с вождем. Я назвал этих воинов славнейшими людьми нашего народа, с чем Дохасан согласился.

Мне предоставили типи, которое я посетил лишь под вечер. Долгое время не мог я заснуть. Все думал о происходящем. Меня все еще удивляло то, что Великий Дух ничего мне не говорит.

XVI

Отца Высокого Утеса звали Кедровым Листом. Как и все, он был доволен тем, что его сын совершает многочисленные подвиги и показывает себя способным лидером на тропе войны. Кедровый Лист считался одним из достойнейших кайовов и храбрейшим воином, но он не был против того, что имя его постепенно забывается, уступая место славе сына. "Так и должно быть, - говаривал он, - одно поколение всегда сменяется следующим. Когда-то я был известен среди ка-иг-ву и других племен. Мои деяния воспевали, мою отвагу прославляли в песнях и легендах. Теперь этим же справедливо одаривают моего сына. Я горд за него!".

Луч Солнца, мать Высокого Утеса, много лет назад погибла от болезней бледнолицых. В то время Кедровый Лист сильно страдал. Но он был человеком, понимающим, что скорбь служит темным силам. Она способна целиком поглотить человека и привести его к тому, что жизнь покажется ему бесполезной. Свою горечь воин утопил в крови белых людей, на сердце ему стало легче. Высокому Утесу тогда было всего пять зим от роду. Впоследствии он, сидя с друзьями у костра, еще не раз слышал от стариков истории о том, как его мать была отмщена.

Твердый Камень, как и многие воины-команчи, братья его племени, со своими людьми отправился в великий рейд к Мексиканскому заливу вместе с Бизоньим Горбом. Кедровый Лист пожелал участвовать в этом походе. Города Линвилл и Виктория были сожжены. Однако на Плам-Крик налетчиков поджидала беда. Хорошо подготовленные к сражению техасские рейнджеры напали на огромный отряд индейцев. Отряд был разбит, воины обратились в бегство. Многие были убиты. В том числе и Кедровый Лист. Четверо всадников окружили его, отрезав все пути к отступлению. Кайова сражался отчаянно, как загнанный волк. Один из рейнджеров, всего двумя днями ранее вступивший на эту опасную стезю, выстрелил воину в голову из своего ружья. Скальп великого воителя бледнолицый снял и с гордостью повесил на пояс.

Высокий Утес, издали наблюдавший за всем этим и не имевший возможности что-то предпринять, дал себе слово, что заставит белого ответить за содеянное. Сыны Великого Духа вернулись на свои угодья опечаленные сокрушительным поражением.

Через несколько недель кайова собрали военный совет, на котором решали, что будут делать дальше.

-Бледнолицые нанесли нам поражение, - сказал Твердый Камень, - Разве можем мы, Главные Люди, стерпеть это? Я считаю, мы должны ответить. Мы потеряли многих достойных людей. Белые должны понести наказание. Что скажете вы, братья мои?

Кровавый Рассвет выразил свое полное согласие со словами вождя. Рассеченная Трубка и Тонкая Стрела тоже желали поквитаться с бледнолицыми. Проворный Олень и Крадущийся-В-Ночи считали, что племени необходимо отойти от случившегося, повременить с новыми набегами и получше подготовиться. Теперь все ждали, когда Высокий Утес выскажет свое мнение. Он молчал.

-Что скажет мой брат, потерявший отца? - спросил Твердый Камень, напомнив воину об утрате.

Высокий Утес с укором посмотрел на вождя и ответил:

-Я знаю, кого я потерял. Твердому Камню излишне напоминать мне об этом. Мое сердце горит желанием отомстить. Думаю, любой из вас испытывал бы то же самое, если бы пережил смерть близких. Я знаю, многим из вас уже приходилось испытывать это чувство. С позволения вождя, я бы собрал отряд из людей, желающих сражаться, и напал бы на бледнолицых.

Решительность молодого тойопки поразила воинов. Многие согласились отправиться с ним. Некоторые же предпочли остаться. Твердый Камень доверил руководство отрядом Высокому Утесу.

Кайова ограбили несколько мелких поселений, сняв множество скальпов и не потеряв ни одного человека. Им стало известно местонахождение рейнджеров. Их заклятые враги разбили лагерь у берегов Рио-Гранде, на границе с Мексикой. Очень скоро ими был обнаружен этот лагерь.

Они воспользовались тем, что рейнджеры были совершенно не готовы к вражеским атакам. Среди белых Высокий Утес заметил юношу, лишившего его отца жизни. Воинам он приказал мальца не трогать, получив возможность покончить с ним собственноручно. Кайова согласились.

Раздались оглушительные выстрелы, вслед за которыми послышался зловещий вой нападавших. Бледнолицые не сразу поняли, что происходит. Сообразив, в чем дело, они хватались за оружие, как за последнюю надежду. В сущности, оружие для них и было последней надеждой. Высокий Утес скакал на пегом мустанге, сметая на своем пути врагов и приближаясь к убийце Кедрового Листа. Тот, дрожа от страха, в оцепенении осматривался по сторонам. Всем естеством его завладел животный страх. Мыслить здраво он уже не мог. Он просто стоял на месте, лишенный возможности сделать хоть что-то. Высокий Утес на всем скаку сорвал с него скальп. Юноша почувствовал адскую боль и теплые струйки крови, стекавшие по лбу и затылку, лишили его способности видеть то, что происходило вокруг. Взяв в руки копье, притороченное к седлу, воин вновь направился в сторону белого человека, скача во весь опор, и вонзил острие в его плечо. Юноша взвыл, упал на колени. Теперь кровь лилась безудержным потоком из глубокой раны. Высокий Утес еще несколько раз использовал копье, пронзая им грудь, спину и плечи юноши. К его удивлению, бледнолицый оказался на редкость живучим. Сменив копье на боевой топор, воин раскроил юноше череп.

Схватка завершилась безоговорочной победой сынов прерий. Лишь нескольким рейнджерам удалось сбежать. Их не преследовали. Их подняли на смех. Лишь пару раз в их сторону стреляли.

С трупами обошлись жестоко. Их изувечили и оставили гнить на берегу реки. Воины полагали, что эти проклятые бледнолицые не достойны похорон. Волосяной трофей, содранный с головы юноши, Высокий Утес пристроил к наконечнику копья, которое неистово вонзал в жертву. Он сказал, обращаясь к своим людям после битвы:

-Кедровый Лист пал от руки белого мальчишки. Но он был отмщен, и потому имеет право жить в Земле Вечной Охоты!

Со словами победителя никто не спорил.

Через время весть об этом со скоростью молнии разнеслась по округе.

Прошло четыре года. Поражения преследовали славные народы кайова и команчей, хотя и белым поселенцам приходилось нелегко. Индейцам пришлось пойти на уступки и заключить договор с бледнолицыми. Краснокожим воителям было ясно, что договор этот - временен, как бы его не воспринимало американское правительство. Сэм Хьюстон лично присутствовал при подписании договора на Теуакана-Крик. Подписали его команчи, кайова, уичита и кайова-апачи. Однако правительство отказалось признать границы между Техасом и Команчерией, что привело к недовольству коренного населения. Американцам не удалось помешать Бизоньему Горбу увести в поход на Мексику около семи ста воинов.

Твердый Камень не признавал никаких договоров бледнолицых и на переговоры с ними не шел. Он продолжал свои непрестанные набеги на мексиканские поселения вдоль южной границы Рио-Гранде. Постоянным участником этих налетов был Высокий Утес.

Излюбленным местом для их нападений стал мексиканский штат Дуранго. Во время одного из рейдов Высокий Утес наткнулся на нечто необычное. Он уже готовился обезглавить одного из мексиканцев, когда тот остановил его.

-Твой враг оставил тебе послание! - вскричал мексиканец, в страхе прикрывая лицо руками.

Многие представители южных племен знали испанский язык, и потому воин уловил смысл этих слов.

-Что за враг? Какое послание? - спросил воин, не ослабевая хватки, готовясь оборвать жизнь противника в любой момент.

Мексиканец протянул ему сверток белой ткани. Высокий Утес взял ее, развернул и обнаружил внутри револьверную пулю. Он посмотрел на дрожащего от страха мексиканца.

-Что это значит? - спросил воин.

-Это значит, - запинаясь, ответил тот, - Что Мигель Хаэнада ищет твоей смерти!

XVII

Из воспоминаний Дастина Томпсона

Поход на тонков прошел удачно. Воины вернулись с богатой добычей, большими табунами и множеством скальпов. Маленького Жеребенка чуть ли не боготворили. Дело в том, что поход затянулся, и у юноши появилась возможность совершить четыре величайших подвига. Тонкавы оказались сильнее, чем ожидалось. У костра воины рассказывали о том, как слаженно враги действовали в сражениях и как умело отбивались от нападений. Они, видимо, были готовы к набегам со стороны кайовов. В одном лишь рейде Жеребенок проделал то, о чем многие взрослые воины мечтали долгие годы. Он посчитал несколько "ку" на живых противниках, атаковал врага, прикрывая отступление соплеменников, которым отступать приходилось частенько, спас одного из воинов от перспективы быть сраженным копьем людоеда. Однако, по большей части, его восхваляли за то, что он, без чьей либо поддержки, лично атаковал предводителя вражеского отряда до начала боя. Этот поступок предполагал и несказанную отвагу, и неописуемое безумие. Этими качествами сын вождя гордого племени очень даже обладал. С того момента он стал катайсопан. Его почитали, как героя. На возраст больше никто не обращал внимания. Его приравнивали к таким воинам, как Сидящий Медведь! Думаю, болтуны не отваживались бы проводить такое сравнение в присутствии самого Сатанка, но в лагере Высокого Утеса этот дикарь никогда не появлялся.

Я прекрасно понимал, что меня теперь ждет. Вновь побои, унижения и издевательства. Я готовился мужественно преодолеть все испытания, которые только доведется мне пройти. Я понял: глупо было надеяться на то, что команчи попытаются забрать меня к себе. Они понимали, что за белого пленника их братья потребуют нехилый такой выкуп. Тратиться никто из Змеев не желал, особенно после удачного похода. Я на секунду вдруг задумался о собственной ценности. Мне казалось, что я многого стою, раз уж никто не храбрится меня выкупить. А потом до моей дурьей башки дошло, что никому я не нужен. У команчей было достаточно более толковых пленных.

Славное племя Змеев покинуло становище через два дня, после того, как миновало пиршество в честь великой победы. Они направились к Льяно. Все это время я пребывал в глубокой меланхолии. Пытался смириться с текущим положением дел, приноровиться. В общем, я делал все для того, чтобы не впадать в уныние, когда вновь придется вернуться к исполнению своих рабских обязанностей.

Быстрые Ноги с сожалением смотрел на меня, покидая лагерь. Он сказал мне, что Великий Дух будет благосклонен ко мне, если я мужественно выдержу предстоящие испытания. Его слова моего доверия в тот момент не вызывали. Я это, конечно, старался не показывать. Сказал что-то в духе "благодарю тебя, брат мой, думаю, все обойдется". Он крепко обнял меня, как родного брата. Мы были братьями по духу. Я, как и он, всегда, и особенно в те дни, грезил о свободной жизни. Он покинул меня, оставив лишь напутствия. Я не думал, что получу хоть какую-то поддержку с чьей-либо стороны, а потому его словам был очень рад. Приятным нравом обладал этот человек. Как же горестно теперь мне вспоминать о нем. Все мы допускаем ошибки, о которых впоследствии жалеем всю жизнь. Но об этом после...

Я очень быстро вновь превратился в тот кусок, допустим, грязи, который собой представлял перед отъездом военного отряда. Не хотелось бы снова вдаваться во все подробности тех ужасов. Скажу лишь, что с каждым днем смерть казалась предпочтительней такой "жизни". Смерть, в какой-то мере, стала моим приятелем. Я любил беседовать с ней вечерами, когда изможденным валился на оленью шкуру, когда-то подаренную мне Саймоном. В шкуре появились дыры. Я этого совсем не заметил. Порой всадник на бледном коне являлся мне в утренних видениях. Он манил меня к себе, частенько говорил о том, что за чертой жизни и смерти находиться прекрасный мир, где меня никогда не будут волновать проблемы этого мира, где я не буду испытывать тяжких страданий, и где никто не сделает меня своим рабом. Я отказывал. Каждый раз отказывал. Порой, когда хозяева были ко мне особенно жестоки, я клялся, что как только вновь встречусь с вестником смерти, соглашусь на его милосердное приглашение и прекращу свои страдания острием кинжала, что он всякий раз протягивал мне. Но все никак не решался. Считал себя трусом, слабаком. А потом убеждал себя, что поступаю правильно.

Тяжело вспоминать мне те дни. Во многом, должно быть, потому, что я плохо помню те события. Хотя существует и другая причина. Мне попросту придется повторяться. Постоянные взбучки, издевательства, плевки и язвительные замечания в мою сторону - вот, пожалуй, все, что следует отметить. Отчетливо помню тот момент, когда я едва не напал на старуху, колотившую меня дубинкой по спине и бокам. Я был готов выломать ей руки и вырвать глаза! Дикари сформировали мой характер на многие годы вперед. Лишь по прошествии этих лет удалось мне изменить в себе сей демонический норов. Основными же качествами же этого характера стали ненависть и злоба. Поразительно, какие дьявольские деяния может сотворить человек, в сердце которого живет такое зло! Если я думал, что никогда не опущусь до уровня этого сатанинского отродья, то очень сильно ошибался.

Высокий Утес покинул Педерналес через несколько дней после ухода Зимней Вороны. По пути вождя посетила тревога. Разведчики, посланные им вперед для осмотра местности, долгое время не появлялись. Обычно-то они в кратчайшие сроки оповещали его обо всем, что творится в округе. Через каких-нибудь полчаса изуродованные трупы лазутчиков были обнаружены. Все - оскальпированы. Многим недоставало пальцев на руках. Один из погибших лежал обезглавленным.

-Это тело Крапчатого Коня, - сообщил Маленький Жеребенок отцу. Тот понимающе кивнул.

Я догадался, что убитый, видать, насолил кому-то из вражьего племени, и его настигла рука мстителя. Выследить и убить разведчиков так, чтобы этого не заметил вождь, - настоящее оскорбление этого самого вождя и прямой вызов. Я помню, что в те времена дикарь, ищущий мести или желающий вызвать кого-либо на честную схватку, обычно оставлял какой-то знак. Что-то вроде трех щепок, связанных вместе красной лентой, раскрашенного по-особому наконечника стрелы или еще чего-то эдакого. Однако ничего подобного не нашлось. Выходит, все это время за нами наблюдали и ждали удобного момента для нежданного нападения. И теперь этот момент настал.

Более сорока воинов тонкава внезапно выскочили из пучины обильно росших здесь деревьев и кустарников. Кайова приготовились к обороне, велев женщинам и детям спасаться бегством. Пленникам тоже нечего было делать на поле боя. Мы бежали к ближайшему лесу. Не скажу, что он мог по достоинству называться лесом, но какое-никакое укрытие предоставить был способен.

Сил у меня почти не осталось. Бежал, не разбирая дороги. Оказывать помощь мне никто не собирался. Тогда я вновь подумал о том, чтобы сбежать. Но мысли о побеге покинули меня, как только я вспомнил о том, что бывает с рабами, желающими жить свободно. Воспользоваться сложившимся положением я не мог. У меня не хватило бы сил скрыться от жестоких преследователей и добраться до населенного цивилизованными людьми пункта. Поэтому я следовал за женщинами и детьми.

До нашего слуха доносилось множество воинственных криков, звуки ударов томагавков, хруст ломающихся копей и дубинок, ружейные выстрелы. Не вспомню точно, сколько продолжалось сражение. Сложно понять логику тонкавов. Их было, по меньшей мере, раза в три меньше, чем кайова. Быть может, предводитель этих каннибалов желал попросту отомстить Высокому Утесу за чью-то смерть, как уже сделал это с Крапчатым Конем. Не знаю, тяжко разбираться во всей этой кровной мести. У дикарей эта самая месть - обычное... Нет, почетное дело. Ради нее многие славные вожди готовы были жертвовать жизнями своих людей.

Короче говоря, тонков погнали в шею. Они потерпели сокрушительное поражение. Через несколько минут к месту, где мы укрывались от возможной опасности, прискакал вождь и, воздев к небу руку с зажатым в ней скальпом, надменно произнес:

-Длинное Копье погиб в сражении! Он был достоин позорной смерти. Его тело так изувечено, что ему стыдно будет ступать по тропам благословенной Земли Вечной Охоты. Как воин, он не посмеет там появиться, и вынужден будет скитаться в потустороннем мире! Его скальп отныне принадлежит мне. Радуйся, мой народ, мы победили!

Так Высокий Утес покончил с воином, желавшим достойно совершить акт возмездия. Уж не знаю, был ли достоин вождь смерти (если бы его тогда убили, я бы нисколько не пожалел), но смерть так и не настигла его в тот опасный момент.

По пути воинам встретилась захолустная ферма белых поселенцев. Они ее уничтожили. Со слезами на глазах мне вновь довелось лицезреть животную жестокость, с которой эти демоны расправлялись с людьми моей расы. Широкоплечий бородатый мужчина, очевидно, отец семейства до последнего вздоха храбро сражался. Ему удалось застрелить троих краснокожих. Толк в стрельбе он знал, цель поражал точно. Несомненно, был участником Техасской революции. Уверен, что и в битве при Сан-Хасинто он отметился. Помощь в сопротивлении ему оказывал слегка худощавый и, притом, жилистый негр. Тот тоже умел пользоваться огнестрелом. Старенький карабин был в надежных, пусть и черных, руках. Он тоже повалил где-то двух-трех дикарей, после чего героически погиб, сраженный стрелой Маленького Жеребенка. Белый мужчина еще какое-то время вел отчаянную борьбу за жизнь, но и он вскоре пал замертво. Воин по имени Ястреб прицелился на совесть. Я слышал от других, что в племени кайова не было воина, способного сравнится с ним в умении владеть огнестрельным оружием. Шальная пуля глубоко вонзилась в череп фермера.

Его детям повезло не меньше. Брать пленных кайова не собирались. Всех их они перестреляли. Девчонке пяти лет еще повезло, что она сразу же отправилась на небеса. Будь она чуть постарше, дикари сделали бы с ней тоже, что и с матерью. Там было еще двое мальчишек, один из которых - моего возраста. От отца он унаследовал бойцовский дух. Хватанув топор, торчавший неподалеку из пня поваленного кедра, он кинулся на краснокожих, пытаясь сбросить их с лошадей. Никто не желал сойтись с ним в честном бою. Кровавый Рассвет, один из самых беспощадных дикарей, что мне доводилось видеть, вонзил в темя юноши свой нож по самую рукоять. Паренек пал на землю без чувств. Второй мальчишка, лет семи-восьми, опешил от страха. Ну и погиб тут же.

Когда с насилием над их матерью было покончено, женщина лет сорока пяти, как и ее дети, стала жертвой смерти, что несли с собой жестокосердные аборигены.

Я не отводил взгляда в сторону. Я привык.... За долгие месяцы жизни с сынами Люцифера, я привык к подобным картинам. Безучастно глядел я на жестокое злодеяние.

В этом налете добычей кочевников стало несколько великолепных ружей, (отец семейства обладал неплохим вкусом), исправный карабин, запасы муки, патоки и кофе, которое краснокожие очень ценили, пара бычков. Животных забили копьями и съели. Меня кормили объедками. Даже, казалось бы, всесильные индейские желудки не всегда вмещали столько сытного мяса, так что остатки кидали мне, как псу. Я не упомянул о том, что перед нападением на ферму индейцы перекусили пеммиканом и поохотились на оленей, коих в этих местах хватало в избытке.

Недели две потребовалось для того, чтобы достичь берегов реки Пекос. Многочисленные ивняки, мелкие кусты, кое-где - уютные ореховые рощи и скальные уступы, с которых я в прошлой жизни любил сигать в воду.

Только тогда я обратил внимание на то, что вождь любил уходить в пустынные места, где никто не мог его потревожить. Воины и шаманы учтиво смотрели ему вслед во время таких отлучек. Он, ясное дело, уходил для того, чтобы побеседовать с духами. Поражаюсь тому, с какой непоколебимой твердостью краснокожие придерживаются своих суеверий. Как уже упоминалось, сторонником идей почтенного доктора Дарвина я не являюсь. Ну не могу я поверить в то, что великая Вселенная появилась из ничего, какие бы доказательства мне не приводили. Однако и бредням индейцев верить не склонен. Слишком много всего у них там понамешано, на каждый камень свой дух имеется. Оно и понятно, чего ж еще можно ожидать от религии дикарей, у которых раскуривание табачных изделий считается обязательной частью проведения любого важного мероприятия. И все же, как ты им не талдычь, а своих традиций они свято придерживаются. Знавал я некоего пастора Харриса. Ему, не поверите, удавалось обращать этих страшных язычников в евангельскую веру. Но такие случаи весьма редкие. Это я еще молчу о том, каким трудом преподобному доставались их пропащие души. Он вел упорную борьбу, и выходил из нее победителем, должно быть, силой Христовой.

Беседы с обитателями иного мира, наверное, придавали Высокому Утесу сил вести свой народ, и заботится о его благополучии. Любой великий лидер нуждается в опоре. Труд предводителя нелегок. Всякая поддержка ценна в глазах вождя. У дикарей самую престижную поддержку представляют духи. К ним-то вождь и обращался. Уж не знаю, о чем он с ними беседовал, но после своих уединений вождь кайовов весь словно бы преображался. Лицо его прямо-таки сияло. Думаю, в таких случаях ему не мешало бы укрыть лицо Моисеевой накидкой. По крайней мере, я был бы только за. Уж простите, но меня невероятно злило, когда этот краснокожий был чему-то рад. Его эмоции всегда отражались на физиономии. Обходились со мной все также ненавистно, поэтому-то я злился, видя, как он навеселе проходит мимо меня. Я все ожидал плевка в мою сторону.

Как-то раз Саймон сказал мне, что вождь не зря участил свои свидания с духами. Говаривали, что он готовится ступить на тропу войны и сражаться с бледнолицыми до последнего вздоха. Такая его решительность, признаюсь, меня пугала. Высокий Утес, в конце концов, был очень опасным противником. Я понимал, что его планы на грандиозную военную кампанию дело гиблое. Но мне было ясно и то, что многие мирные поселенцы, в тяжелой борьбе заслужившие право жить на этих землях, погибнут. И от этого становилось не по себе.

Я постоянно мечтал о том дне, что станет для дикарей последним. Когда же их всех уже перебьют? Многие индейцы, как и я, осознавали, что жить им осталось недолго. Краснокожие и не думали о том, что им могут сохранить жизнь, если они согласятся поселиться в резервации. Подобные мысли были им чужды. Они были твердо уверены в том, что сгинут, героически сражаясь за свою свободу. Такой исход они считали самым вероятным. Такой финал собственной истории их вполне устраивал. Тем не менее, бескомпромиссность наших солдат поменяла их мышление.

Через несколько дней после того, как кайова стали лагерем у Пекос, становище посетили воины быстро исчезавшего племени каранкава, или кламкоэхс. Вождя их звали Живущим в Прерии. Он обменялся любезностями с Высоким Утесом, они покурили, в болтовне своей вспоминая о тех переделках, в которых им обоим доводилось оказываться. С первого взгляда становилось ясно, что эти двое через многое прошли и проявляли верность, не бросали друг друга в ответственный момент. Живущий в Прерии, помнится, еще и рассказывал какую-то бредовую легенду о происхождении своего народа. Точно не вспомню, о чем она, но связана была эта ересь с золотым богом Солнцем, среброликой Луной и огромной Люлькой. Чушь собачья, в общем.

Невзирая на казавшееся незыблемое дружелюбие, не все молодые воины, ходившие под началом этих вождей, питали друг к другу дружественные чувства. Справедливости ради стоит заметить, что Любители Собак не являлись самыми преданными соратниками Главных Людей, а потому между ними порой возникали недоразумения. Лидеры племен понимали, что для обеих сторон такое положение дел губительно, и потому старались делать все для того, чтобы достичь мирного соглашения, которое затем ни разу не нарушат. По типу того, что было заключено между кайова и команчами. Однако молодые горячие юноши, как известно, всегда сначала делают, а потом думают. Так произошло и в те дни.

Каранкава по имени Солнечный Наконечник недолюбливал Оставленное Типи, молодого воина из племени кайова. Между ними часто случались терки. Порой причина их ожесточенных ссор возникала по сущим пустякам. Забавно было наблюдать за ними. Напоминали они мне малых детей. В Далласе я, как и они, часто спорил со своими сверстниками, пытаясь доказать, что свою удочку смастерил сам, или что умел стрелять не хуже отца, и так далее и тому подобное. Кстати, Оставленное Типи, как и подобает горделивому упырю из много думающего о себе народа, враждебного к себе отношения, откровенно говоря, заслуживал. В этих раздорах он всегда ставил себя выше соперника, опуская последнего самым непристойным образом. Разумеется, это злило Солнечного Наконечника. Последней каплей их, надо думать, затяжного конфликта стала девушка. Без особы женского пола такие истории не обходятся, так уж складываются обстоятельства. Звали ее Ореховым Ростком. Стоит заметить, тут было о чем спорить. Росток представляла собой существо весьма привлекательное. Типи заявлял, что имеет полное право владеть ею, потому, как она - его соплеменница. Наконечник же утверждал, что этот факт ни на что не влияет. Он был прав, но может ли Главный Человек признать собственную неправоту? Условились они решить проблему в поединке. Так иногда и прежде случалось, насколько мне известно. Вроде как, не редки были случаи подобных столкновений, в которых все решала сноровка воина и его умение пользоваться томагавком или ножом.

Вожди вскореузнали о происходящем. Не скажу, что они были в восторге от услышанного. Но деваться было некуда. Это ведь вопрос воинской чести, как-никак.

Поглазеть на эту дуэль собрались все. Я не был исключением, хотя и сделал все от меня зависящее для того, чтобы остаться незамеченным Высоким Утесом или его сынком. Борцы условились сражаться томагавками. Бой на смерть, так-то. Победитель получит все: славу, почет и Ореховый Росток. Она стояла неподалеку. Во всяких бульварных романах принято говорить, что героиня с замиранием сердца смотрит за тем, как ее избранник борется за нее. Но никакого замирания или какой-либо другой эмоции на лице Ростка я не заметил. А должен ли? Ей было все равно, кто победит, ибо, вне зависимости от того, чьей женой она станет, с момента свадьбы ее жизнь прекратится. Начнется самое обыкновенное рабское существование. Зачастую, жены индейцев исполняют роль мебели в своих семьях. Слово свое вставить им строго-настрого запрещается, любым другим способом выразить свое несогласие мужу - тоже. За измену отрезают нос.

Удивительно, но отношения Высокого Утеса со своей женой, Утренней Росой, в корне отличались от того, что доводилось мне видеть в других дикарских семействах. К ней он относился, как уважаемый белый джентльмен к своей супруге. Впрочем, мне всегда казалось, что она того заслуживала. Так, очевидно, оно и было. Не стоит забывать также и об истории с мерзавцем Мигелем. После этого их отношения, уж точно, должны были укрепиться. Высокий Утес никогда так и не завел себе второй, третьей или пятой жены, хотя многие другие вожди делали так довольно часто. Конечно, всех своих женщин они не любили так, как следует. Тут такое дело - если у тебя много жен, это по умолчанию означает, что ты можешь всех их и их детей прокормить. А это значит, что ты богат. Но, как я уже упоминал, Утес сильно отличался от других краснокожих. Он, безусловно, был богат, однако в его принципах водилось не привлекать к себе внимание подобным образом.

Так вот, произошла схватка. Забавно было наблюдать за тем, как люди, недавно строившие из себя самых преданных друзей, собратьев, в один миг превратились в непримиримых врагов. Каранкава во весь голос желали победы своему бойцу. Судя по их яростным взглядам, обращенным в сторону кайовов, они поносили их последними словами. Главные Люди, естественно, своим "братьям" в этом деле не уступали.

Какое-то время после официального объявления к началу поединка соперники наяривали круги, с каждым шагом сокращая расстояние, что отделяло их друг от друга. Надо было видеть лицо Оставленного Типи. Он весь был напряжен, глаза, полные гнева и животной ярости, смотрели прямо в лицо противнику. Тот же был спокоен. Солнечный Наконечник был славным малым. Несмотря на то, что он, как и Типи, вел себя, как ребенок в их совместных спорах, от него прямо-таки веяло твердостью духа. В своих действиях он был уверен. Это, похоже, взбесило кайова. Потому-то Оставленное Типи напал первым. Очевидно, он не отдавал себе отчета в том, что творит. Его "стиль борьбы" повеселил ту часть публики, что относилась к племени Любителей Собак. Он нелепо махал руками во все стороны, казалось, будто он пытается напугать врага одним своим не самым впечатляющим видом, один раз чуть не ударил себя же собственным томагавком. Масла в огонь его буйства и усиливавшегося вследствие этого смеха аудитории подливал и Солнечный Наконечник, непрестанно провоцировавший противника колкими фразами. Кайова сделал, наконец, один нормальный выпад. Однако никакого урона каранкаву нанесено не было.