Corpus [Жан-Люк Нанси] (doc) читать постранично, страница - 2

(как безусловно "внешнее") и которое надлежит мыслить отправляясь от него самого. Тело, совпадающее с самим существованием, бес-предпосылочным и безосновным, существованием, "изначально" адресованным - "преподнесенным", по словам Нанси, - другим. (То, что поднесено, еще не даровано, это не обязательство, таящееся в даре, но возможность дара как таковая.)
Итак, если "Corpus", по выражению Мишеля Деги, является "поэмой", то "поэзия" в данном случае выступает функцией, или внутренней формой, обновленного мышления, которое отказывается видеть в теле всеобщее означающее, а значит, и универсальный "смысл". Такое мышление предпочитает иметь дело с самим материальным, будь то тело, неподвластное отныне процедуре отрицания - сублимации и снятию, - или же мысль (в том числе об этом теле). Поэтому "смысл" необходимо коллапсирует, уступая место не только "смыслам", но и многим отделенным друг от друга "чувствам" (французский, вслед за философским
8
немецким, удерживает двойное значение "sens"), которые, будучи свободными от "синтеза", сообщаются друг с другом лишь при помощи "касания".
("Касание" является одним из центральных терминов "Corpus"'a. В книге оно претерпевает эволюцию, превращаясь в конце концов в нарушающее грамматические нормы "se toucher toi" - "соприкасаться тебя", или, прибегая к существительному, "само-тебя-касание": ситуация складки, абсолютно отделенного существования как существования-с-другими, этого со-в-местного бытия, для которого нет предписанного места. Места "открываются", "размыкаются" и даже распахиваются навстречу бытию - моему и твоему, нашему, - приходящему, чтобы занять их. Места раскрываются и заполняются через "espacement" - "опространствование", "становление-времени-про-странством". Между прочим, излюбленный деконст-рукцией "espacement" - метафора различия в самом тождественном - Нанси использует и для определения времени истории: время это не линейно, но событийно, его отличительная черта состоит в неравенстве самому себе, в "выходе из себя" (снова фигура "внешнего"), иначе говоря, в гетерогенности.)
По-видимому, необычность книги связана и с тем, что попытка "записать тело", а лучше "выписать" его ("excrire" - неологизм, вводимый Нанси, дабы снова зафиксировать внимание на экстериорном; "inscription", "запись", стремится означить тело, превратить его в дешифруемый знак, т.е. так или иначе сделать представимым, "выписывание" же - как его, в частности, демонстрирует новейшая литература - находится
9
"по ту сторону" сигнификации), итак, "выписывание тела" сочетается в "Corpus"е с жесткими рефлексивными процедурами, в которых обнаруживаются характерные особенности, предпосылки и даже, если угодно, генеалогия мысли Жан-Люка Нанси. Сам философ признает первостепенное влияние на него идей Канта, Гегеля и Хайдеггера. Именно к этим фигурам, заметим, он постоянно обращается. (Так, два года назад Нанси прочел оригинальный курс по "Критике способности суждения", предложив свою версию кантовского постулата о необходимости мыслить природу сообразно технике (см.: "Логос", 1997, № 9); в 1997 г. вышла его книга "Гегель: обеспокоенность негативным", замыс-ленная как учебное пособие и рассматривающая Гегеля, познавшего смысл в его необеспеченности, в качестве первого философа современного мира; наконец, Хайдеггер - это тот скрытый или явный собеседник, чью позицию Нанси пытается заострить - как он выражается, радикализировать - при разработке своей философии свободы и "со-бытий".) Из современных мыслителей он расположен ближе всего к Деррида, с которым, наряду с Филиппом Лаку-Лабартом, образует если и не единую школу, то по крайней мере самостоятельное философское течение, критичное в отношении метафизики присутствия, но по-прежнему обеспокоенное "вечными вопросами". (Показательно, что для Нанси продуктивным остается, в частности, само понятие смысла.)
Есть, однако, обстоятельства выхода в свет русского перевода, снабженного самостоятельным разделом - приложением, в котором фигурируют развернутые
10
вопросы Валерия Подороги, ответы на них Жан-Люка Нанси, а также отрывки из нашей, промежуточной по времени, беседы, где уже обрисованы концептуальные контуры будущих ответов, - есть, повторим, обстоятельства подготовки русского издания, о которых читателю не так легко узнать. Например, мало кому известно о том, что работа над книгой длилась в общей сложности более трех лет и была в первую очередь связана с отработкой перевода, поиском терминов, не только адекватно передающих французские понятия, но и могущих (по крайней мере такова была задача) претендовать на собственное место в русском философском лексиконе. Но к этому мы вернемся чуть позже.
Неочевидным фактом останется и то, что языком письменного общения на определенном этапе выступил английский (на этот язык и были нами переведены вопросы Валерия Подороги во время стажировки в Страсбурге в 1996 г.), - вот почему в своих ответах Нанси сетует на известные препятствия, чинимые ему чужим наречием. Хотя, напомним, именно по-английски по просьбе