Corpus [Жан-Люк Нанси] (doc) читать постранично, страница - 28

Книга в формате doc! Изображения и текст могут не отображаться!


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

занимает всю планету (хотя и это верно), но то, что на месте космоса и его богов, на месте природы и ее обитателей распределяет и собирает тела, пространство их протяженности, показ их оголения.
Этот мир тел, или же мир = тела = "мы", по существу дарит нам и наш шанс, и нашу историю. Это значит также, что он по-прежнему предшествует нам и что нам предстоит его открыть. Вплоть до настоящего момента, напоминаю, прежде всего обнаруживалась рана. Начиная с первой мировой войны (то есть после одновременного изобретения нового правового пространства для между-народной политической экономии и нового боевого пространства для неслыханного количества жертв) эти сдавленные со всех сторон тела являются преимущественно принесенными в жертву.
Вернее, они даже не принесены в жертву. Слово "жертва" выражает либо слишком много, либо
110
слишком мало из того, что мы делаем с телами. Этим выражается (в принципе) продвижение тела к той самой границе, где оно становится общим телом, духом единения, чьим наличным материальным символом оно и выступает (hoc est enim...), - абсолютным отношением к себе смысла на крови, крови на смысле. Но у нас больше нет жертвоприношений, это больше не наш мир. Кровь, текущая из наших ран, течет ужасно - всего лишь ужасно, - подобно тому как из ран Христа вытекал и капля за каплей рассеивался Дух. Нет Грааля, чтобы собрать эту кровь. И отныне рана - это только рана, и все тело - это только рана.
Итак, с самого начала еще и эта рана, которая есть всего лишь собственный знак, не означающая ничего иного, кроме страдания, когда тело сжимается, - тело собранное, подобравшееся, лишившееся своего игрового пространства. Это не несчастье (образующее знак трагедии, в'дальнейшем не поддающийся расшифровке) и не болезнь (указывающая на свою причину и на здоровье: там нет неперевязанных ран), но это боль, абсолютная боль, та рана, что открыта на себя, знак самого себя, вобранный самим собой настолько, что он перестает быть и знаком, и собой. "Глаз без века, уставший видеть и быть видимым" - вот что говорит Марсель Энафф52 о нашем западном теле, завершающем программу, предначертанную Садом. Порно-графия: на-
111
гота, на которой запечатлены стигматы раны, ушибы, трещины, шанкры от работы, досуга, глупости, унижений, дурного питания, ударов, страхов, - незабинтованная, незарубцовывающаяся, незакрывающаяся рана.
 
Corpus, анатомия
Из раны вытекает смысл, капля за каплей, ужасно, смехотворно, - но, может быть, даже спокойно,
если не радостно?
Это тот самый вопрос, какой и ставит обескровленный рассвет, брезжущий над миром тел. Сумеем ли мы справиться с этой утратой смысла, обретем ли смысл этой утраты - но без уступок и без обмана? Сумеем ли достичь того, что уже простирается и открывается отправляясь от нее? А именно - мира тел, каким его высвобождает или пропускает продырявленный финал органона смысла?
Сумеем ли мы для начала, к примеру, понять, что эта утрата тела-смысла - образующая собственно наше время и дающая ему его пространство - хотя и '. причиняет нам страдания, но не погружает все же в страх? Ибо страх страшится как раз отсутствия смысла. Он есть его меланхолическое инкорпорирование или же истерийное (мистерийное?) воплощение, но
112
при всех случаях он придает смыслу его смысл страха. Страх дается как смысл и, наконец, он сам служит еще одной формой невероятной концентрации, той формой-пределом, где и следует вообразить исполненный страха Святой Дух (утративший святость?). Однако страдание не дается как смысл. Мы страдаем, поскольку организованы для смысла, и его утрата ранит нас, режет по живому. Но страдание образует смысл утраты не больше, чем утраченный смысл. Страдание есть лишь его лезвие, ожог, наказание.
Здесь, в точке страдания, может быть только один "субъект" - разомкнутый, рассеченный, анатомированный, деконструированный, разобранный, разжавшийся. Рассвет опространствления, сама ясность, риск и шанс ареальности в качестве того, чему мы показаны и что показывает нас, в качестве некоего мы - в качестве мы-мира.
Более пяти миллиардов человеческих тел. Скоро их будет восемь миллиардов. Не говоря о других телах. Человечество становится осязаемым', но то, что можно потрогать, это не "человек вообще", это отнюдь не родовое существо. Мы говорим о его не-ро-довой, не-обобщаемой природе. Мы устанавливаем модальную, частную онтологию его з