Две теории биологической эволюции. [Дмитрий Львович Гродницкий] (pdf) читать онлайн

Памяти Л. Л. Гродницкого

Российская Академия Наук
Сибирское отделение
Институт леса им. В. Н. Сукачева

Д. Л. Гродницкий

ÄÂÅ Ò ÅÎÐÈÈ
ÁÈÎËÎÃÈ×ÅÑÊÎÉ Ý ÂÎËÞÖÈÈ
Издание второе, переработанное и дополненное

Издательство «Научная книга»
Саратов — 2002

УДК 576.12
Г86

Гродницкий Д. Л.
Г86 Две теории биологической эволюции / 2е изд., переработ. и дополн.–

Саратов: Издво «Научная книга», 2002.– 160 с., ил.
ISBN 5–93888–088–2
Эволюционное учение играет ключевую роль в биологии, поскольку
объединяет различные разделы биологического знания. Общепризнанным представ
лением о эволюции является синтетическая теория, впервые сформулированная
С. С. Четвериковым и Р. Фишером. Однако в течение последних десятилетий в оте
чественной и зарубежной литературе растет число возражений в адрес этой теории.
Более того, имеется конкурирующая парадигма — эпигенетическая теория, претен
дующая на роль нового эволюционного синтеза. Монография содержит сравнитель
ный анализ двух теорий, основанный на последних данных сравнительной и функци
ональной морфологии, эмбриологии, генетики, экологии популяций и биогеографии.
Для профессиональных биологов, интересующихся нерешенными эволюцион
ными проблемами.

УДК 576.12

Рецензенты:
докт. биол. наук, проф. М. А. Шишкин, докт. биол. наук,
проф. А. П. Расницын (Палеонтологический институт РАН, Москва)
При финансовой поддержке
НИИ Геологии Саратовского государственного университета
им. Н. Г. Чернышевского

ISBN 5–93888–088–2

© Гродницкий Д. Л., 2002
© Издво «Научная книга», 2002
© Оформление. РИО НИИГео СГУ, 2002

5

ÑÎÄÅÐÆÀÍÈÅ

Предисловие . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .7
Введение: научное доказательство и сравнение теорий . . . . . . . . . .10
Часть I. Неодарвинизм . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .16
Глава 1. Мутационизм . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .17
1. 1. Гомеотические гены . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .17
1. 2. Обсуждение мутационизма . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .19
Глава 2. Синтетическая теория эволюции . . . . . . . . . . . . . . . . . . .21
2. 1. Происхождение теории . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .21
2. 2. Созревание теории . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .23
Глава 3. Критика синтетической теории . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .29
3. 1. Скорость эволюции и сложность организмов . . . . . . . .31
3. 2. Роль рекомбинации . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .33
3. 3. Изменчивость фенотипов и изменчивость генотипов . .34
3. 4. Роль изоляции . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .36
3. 5. Динамика численности . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .37
3. 6. Повторное происхождение таксонов . . . . . . . . . . . . . . .38
3. 7. Объяснения ad hoc . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .40
Глава 4. Причина неадекватности неодарвинизма.
Эволюция без Вейсмана . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .43
4. 1. Теория зародышевой плазмы . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .44
4. 2. Эволюция фенотипа и эволюция генотипа . . . . . . . . . .45
4. 3. Норма реакции . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .49
Часть II. Перспектива нового синтеза . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .52
Глава 5. Устойчивость фенотипов . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .52
5. 1. Фенотипическая стабильность и морфогенез . . . . . . . .52
5. 2. Фенотипическая стабильность и естественный отбор .54
Глава 6. Эпигенетическая теория эволюции . . . . . . . . . . . . . . . . .61
6. 1. Основные постулаты . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .61
6. 2. Начало эволюционного изменения . . . . . . . . . . . . . . . .64
6. 3. Дестабилизация фенофонда . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .64
6. 4. Логика морфозов . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .68
6. 5. Генетическая ассимиляция морфоза . . . . . . . . . . . . . . .70
6. 6. Генетическая ассимиляция и неодарвинизм . . . . . . . . .72
6. 7. Эвадаптация . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .74

6
Глава 7. Неслучайность эволюции . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .78
7. 1. Эволюционные концепции Ламарка . . . . . . . . . . . . . .78
7. 2. Наследование приобретенных свойств . . . . . . . . . . . .80
7. 3. Коротко о Лысенко . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .83
7. 4. Номогенез . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .84
7. 5. Сфера компетенции эпигенетической теории . . . . . . .87
7. 6. Общий характер эпигенетической теории . . . . . . . . .90
Часть III. Приложения эпигенетической теории эволюции . . . . . . .94
Глава 8. Проблема дополнительности в биологии . . . . . . . . . . .94
8. 1. Факторы биологического формообразования . . . . . . .94
8. 2. Эволюционное взаимодействие
морфогенеза и отбора . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .96
8. 3. Дополнительность причин и неопределенность
объяснений . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .97
8. 4. Множественное соответствие структур и функций . .99
8. 5. Иерархия структур и функций . . . . . . . . . . . . . . . . . . .100
8. 6. Возможный способ снижения неопределенности . . . .102
8. 7. Аргументы за и против . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .104
Глава 9. Теоретическая морфология . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .107
9. 1. Описание морфопространства . . . . . . . . . . . . . . . . . .107
9. 2. Заполнение морфопространства . . . . . . . . . . . . . . . . .110
9. 3. Морфофункциональные пространства . . . . . . . . . . .112
9. 4. Морфогенетические пространства . . . . . . . . . . . . . . .119
Заключение . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .125
Summary . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .129
Литература . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .133

«Когда со мной соглашаются,
я чувствую, что я не прав»
А. А. Любищев

ÏÐÅÄÈÑËÎÂÈÅ

Эволюционное учение объединяет различные разделы биологического
знания и поэтому играет ключевую роль в биологии. Общепризнанным пред
ставлением о эволюции является теория, называемая синтетической. Эта тео
рия рассматривает эволюцию как рекомбинационное преобразование популя
ционных генофондов под действием естественного отбора.
В наши дни биология переживает критический этап своего развития: за по
следние два десятилетия значительно возросло число отечественных и зарубеж
ных публикаций, в которых отмечается, что синтетическая теория не адекватна
современным знаниям о ходе эволюционного процесса. Соответственно, дела
ются попытки преодолеть несогласие теории и фактов. Западные биологи, не
будучи знакомы с работами своих Российских коллег, направляют свои усилия
исключительно на объединение синтетической теории с общими концепциями
биологии развития. Ни одна из этих довольно многочисленных попыток не окон
чилась успешно, поскольку концепция жесткого наследования, на которой ос
нована синтетическая теория, принципиально несовместима с данными эмбри
ологии, молекулярной генетики и феногенетики. Эта несовместимость осознана
отечественными авторами. В результате новая эволюционная парадигма —
эпигенетическая теория — появилась у нас в стране. Однако работы
М. А. Шишкина, где сформулирована теория, до сих пор мало обсуждались да
же в России. Одна из возможных причин — крайний недостаток классической
и современной иностранной научной литературы. Предлагаемая монография
является первой попыткой восполнить имеющийся пробел и сравнить синтети
ческую и эпигенетическую теории на основе анализа по возможности более ши
рокого круга отечественной и зарубежной биологической литературы.
Книга состоит из введения, девяти глав, объединенных в три части, русско
го и английского резюме, а также списка литературы. Во введении рассмотрены
общие подходы к сравнению научных теорий. Часть I посвящена основам нео
дарвинизма. Первые две главы содержат изложение двух ветвей неодарвиниз
ма: мутационной и синтетической эволюционных теорий. В главе 1 обсуждают
ся гипотезы о мутационном происхождении таксонов — разновидности
неодарвинизма, наиболее популярной среди англоамериканских биологов
и связанной с бурным развитием исследований гомеотических генов. Синтети
ческая теория рассмотрена во второй главе, включая краткую историю ее раз
вития со времени создания в 1920х годах до наших дней. В главе 3 приводятся

8

ПРЕДИСЛОВИЕ

все основные возражения, высказываемые в адрес синтетической теории совре
менными авторами. В четвертой главе анализируется соотношение между гена
ми и фенотипическими признаками на основании данных по генетике пола. По
казано, что эволюция изменяет соотношение между генами и признаками. Это
обстоятельство делает языки генетики и морфологии взаимно непереводимыми.
Следовательно, гипотеза о жестком соответствии фенотипа и генотипа, лежа
щая в основе неодарвинизма, неправомерна и обуславливает неадекватность
синтетической теории современному состоянию биологического знания.
В Части II обсуждается перспектива нового эволюционного синтеза.
Эпигенетическая теория описывает эволюцию как переход между двумя ус
тойчивыми фенотипическими состояниями, обусловленный естественным от
бором. Изложению теории предшествует глава 5, в которой обсуждаются
мнения о причинах, определяющих относительное постоянство дикого типа
в последовательных поколениях. Сделан вывод, что постоянство фенотипов
имеет место вследствие оптимальной приспособленности к занимаемой нише.
В главе 6 рассмотрены главные положения эпигенетической теории, основан
ные на работах И. И. Шмальгаузена, К. Х. Уоддингтона и М. А. Шишкина.
В трех следующих главах обсуждается соотношение эпигенетической тео
рии с двумя распространенными и ныне классическими эволюционными кон
цепциями: ламаркизмом и номогенезом. Глава 7 показывает, что к описанию
эволюции с определенными ограничениями приложимы основные эволюцион
ные взгляды Ж. Б. Ламарка, которые вполне согласуются с данными экспери
ментов и наблюдений. Более того, эпигенетическая теория заслуживает назва
ние ЛамаркоДарвинизм, поскольку основана на понятии об ассимиляции
морфозов — современной модификации концепции наследования приобретен
ных признаков.
В целом, эпигенетическая теория может претендовать на роль нового эво
люционного синтеза. Этот вывод сделан в главе 7 на том основании, что теория
обеспечивает непротиворечивое объединение учения о естественном отборе не
только с ультрасовременными данными молекулярной генетики и клеточной би
ологии развития, но и с классическими концепциями. Вместе с тем, сфера ком
петенции эпигенетической теории довольно ограничена: она является теорией
микроэволюции и не распространяется на происхождение старших таксонов.
Однако теория указывает новые направления исследований и поэтому может
сыграть роль методологической основы для дальнейшего развития биологии.
Часть III, состоящая из двух последних глав, посвящена рассмотрению вы
водов о макроэволюции, вытекающих из эпигенетической теории. В главе 8 об
суждаются селекционный и морфогенетический факторы формообразования,
действующие в процессе эволюции. Сделан вывод о дополнительности факторов,
что обуславливает неопределенность объяснений формы живых существ. Пред
лагается способ снижения неопределенности, основанный на принципе эволю
ционной стабилизации функций Н. В. Кокшайского. В последней, девятой главе
показаны возможности теоретического описания и предсказания неоткрытых

ПРЕДИСЛОВИЕ

9

форм организмов, связанные с аналитическим представлением главного формо
образующего фактора, действующего в конкретной эволюционной ситуации.
Приводятся примеры построения параметрических систем, ограничивающих би
ологическое разнообразие и основанных на проявлении селекционных либо мор
фогенетических закономерностей в эволюции животных и растений. В заключе
ние кратко резюмируется содержание книги с выводом о целесообразности
дальнейшей детальной разработки эпигенетической теории эволюции.
Как показывает предшествующий опыт журнальных публикаций основных
положений этой книги, излагаемое мной мнение достаточно спорно и имеет
лишь небольшое число сторонников. Думаю, это не только вполне естественно,
но и хорошо: научная работа, с которой все согласны, явно не нова и, соответ
ственно, не стоит усилий. Так или иначе, значительного согласия и нельзя ожи
дать, поскольку книга содержит ничем не завуалированное отрицание давно
сложившегося взгляда на эволюцию, который вошел в учебники и, соответст
венно, в умы огромного большинства биологов. Всё же надеюсь, что проделан
ная работа встретит пусть не поддержку, но все же интерес специалистов: кни
га содержит довольно полный обзор классических и новых эволюционных
концепций, причем классические взгляды во многих случаях приобретают не
привычную окраску в свете приводимых и по возможности детально объясняе
мых данных из разных областей современной биологии.
Книга была бы менее полной и более неясной без многолетней дружеской
помощи и благожелательной критики моих коллег (многие из которых, впрочем,
вполне не согласны с эпигенетической теорией или с моей интерпретацией ее).
Поэтому я приношу свою признательность Г. Б. Кофману (Институт леса им.
В. Н. Сукачева СО РАН, Красноярск), А. П. Расницыну и М. А. Шишкину (Па
леонтологический институт РАН, Москва), С. П. Маслову и Г. Ю. Любарскому
(МГУ), Э. Р. Будрису (Институт экологии АН Литовской Республики, Виль
нюс), Тони Диксону (A. F. Dixon, University of East Anglia, Norwich, U. K.), Ро
берту Дадли и Карлу Гансу (R. Dudley, C. Gans, University of Texas, Austin,
U. S. A.). Важнейшее значение для формирования ряда основных положений
этой книги имели работы покойного Н. В. Кокшайского (Институт проблем эко
логии и эволюции им. А. Н. Северцова РАН, Москва), общение и переписка с
ним. Первоначально изданная версия в значительной степени переработана под
влиянием критики рецензентов.
Книга посвящается светлой памяти моего отца Л. Л. Гродницкого, для ко
го аргументированное несогласие с мнением большинства было естественным
стилем мышления и жизни.
Д. Л. Гродницкий
Красноярск, 26 августа 2001 г.

ÂÂÅÄÅÍÈÅ: ÍÀÓ×ÍÎÅ ÄÎÊÀÇÀÒÅËÜÑÒÂÎ
È ÑÐÀÂÍÅÍÈÅ ÒÅÎÐÈÉ

Науку, тем более теоретическую часто представляют как совершенно
особую область человеческой деятельности, где все определяется специфиче
скими законами и правилами, а успех зависит от владения некими «методами
создания теорий». Это едва ли верно: наука является «не чем иным как более
систематически построенным усовершенствованием повседневного мышле
ния» (Эйнштейн, 1967), где, точно как в жизни, помимо багажа знаний нуж
ны только способность к длительному сосредоточению на предмете исследо
ваний, фантазия, чтобы вовремя догадаться, честность, чтобы проверить
догадку, и чувство юмора, чтобы отказаться от своей догадки, если она ока
жется неверной.
Наука всегда начинается со сбора наблюдений и составления их коллек
ции. Увлеченный собиратель любит свою коллекцию и стремится содержать ее
в порядке — так, чтобы можно было в любой момент найти нужный экспонат.
Стремление к порядку порождает систему — простой набор правил, в соответ
ствии с которыми расположены факты. Так создается классификация наблюде
ний — первый этап развития науки. Классификация состоит из определений,
каждое из которых содержит формулировку признаков, по которым данное яв
ление можно отличить от прочих.
Затем возникает естественное желание объяснить наблюдаемые явле
ния, т. е. понять причины, вызвавшие к их жизни. Отсюда начинается теоре
тический этап развития науки. Обычно объяснение следует во времени за оп
ределением. Например, таблица Менделеева — классификация химических
элементов — получила объяснение лишь после появления теории строения
атома, т. е. полвека спустя после своего создания. Реже объяснение появля
ется раньше определения. В этом случае речь идет о теоретическом предвиде
нии, примеры которого в биологии чрезвычайно редки.
Ценность каждого объяснения (да и любой научной работы) тем выше,
чем больше следствий оно допускает, чем лучше (проще и быстрее) оно поз
воляет переходить от одного факта к другому. Если определения делят сплош
ную массу информации на части, позволяя видеть структуру вместо хаоса, то
объяснения связывают части в целое, в организм, в космос, в единую картину
мира.
Впервые появившееся объяснение высказывают в предположительной
форме. Предположения подлежат проверке с помощью наблюдения или экс
перимента. Если наблюдаемый результат оказывается в достаточной мере
сходен с ожиданием, то гипотеза считается подтвержденной, т. е. соответству

ВВЕДЕНИЕ

11

ющей истине, которую можно использовать для дальнейшего продвижения
в область незнаемого. В науке, как и вообще в жизни, истинной называют
«гипотезу, способную наилучшим образом проложить путь другим гипотезам,
которые сумеют объяснить больше» (Лоренц, 1998).
Вместе с тем, как ни еретически это звучит, значение фактических под
тверждений для укрепления научной гипотезы не следует переоценивать.
С одной стороны, подтверждение можно получить практически для любой те
ории (Поппер, 1983). Так, Ш. Боннэ (Bonnet, 1773) иллюстрировал идею пре
формизма (зародыш не развивается, а содержится в половых клетках в полно
стью сформированном состоянии) данными по эмбриологии тлей, у которых
поколения действительно «вложены» друг в друга: зародыши, развивающие
ся в теле самки, несут в себе эмбрионы следующего поколения (Eastop, 1995).
Другой, достаточно курьезный пример касается трех «доказательств эволю
ции», к которым со времен Э. Д. Копа относят данные систематики, эмбрио
логии и палеонтологии (Cope, 1887). Не замечательно ли, что ровно эти же
аргументы приводятся в доказательство мудрости Создателя, т. е. для под
тверждения прямо противоположной гипотезы (см. любой номер журнала
Creation)! Мы принимаем и считаем истиной гипотезу о эволюции не потому
что она доказана, а потому что она служит отправным пунктом для разнооб
разнейших гипотез и исследований — допускает дальнейшую работу и под
держивает интерес к жизни.
С другой стороны, многие биологические концепции общеприняты, но до
сих пор толком не подтверждены. Например, согласно принципу конкурентно
го исключения Г. Ф. Гаузе, если в одной эконише встречаются две популяции
разных видов, обладающих одинаковыми экологическими требованиями, то
одна популяция рано или поздно вытесняет другую. Опыты, которые провел
Гаузе в подтверждение своей гипотезы, настолько просты, что есть все осно
вания сомневаться в их адекватности природным ситуациям. Более того,
в природе не бывает одинаковых видов, и поэтому принцип Гаузе оказывается
в принципе не проверяем (Simberloff, 1981). Значит ли это, что принцип не ве
рен и не нужен? На мой взгляд, не значит. Вполне достаточно, что принцип
следует из концепции естественного отбора и не противоречит тому, что мы
знаем о живых существах.
Другой пример — правило Бергмана (абсолютные размеры тела живот
ных увеличиваются в высоких широтах). Вроде бы, в этом правиле никто все
рьез не сомневается, хотя список исключений достаточно велик. Однако для
получения надежного подтверждения следовало бы численно показать, что
увеличение размеров ведет к уменьшению теплоотдачи, что в свою очередь
обуславливает повышенную вероятность оставления потомства. Этот аргу
мент, достаточно ясный сам по себе, очень трудно подкрепить вычислениями
и измерениями: меховой покров имеет различную толщину на разных участках
тела, форма тела зависит от позы, которая все время изменяется, поведение
особей (в том числе теплосберегающее) различается между видами (Шмидт

12

ВВЕДЕНИЕ

Ниельсен, 1987). Как следствие, правило Бергмана не имеет скольконибудь
строгого подтверждения, что вовсе не мешает ему считаться справедливым.
Не менее трудно обстоит дело и со святая святых — с естественным от
бором. Эту концепцию, которая уже более ста лет служит основой для разви
тия всей биологии, едва ли можно считать когдалибо подтвержденной наблю
дениями либо экспериментами. В самом деле, как проверить правдивость
высказывания «в размножении участвуют только наиболее приспособленные
особи», если приспособленными считаются как раз те, кто участвует в раз
множении? Создается порочный круг — тавтология, на которую издавна об
ращали внимание биологи (Maynard Smith, 1969). По идее, из этого кольца
есть выход: можно предположить, что наиболее приспособленные особи —
это те, кто при прочих равных условиях тратит на размножение наименьшее
количество энергии. Как, однако же, измерить энергоемкость жизненных цик
лов, обеспечив при этом «прочие равные»? Нужны крайне изощренные экс
перименты, причем можно заранее не сомневаться в оценке, которую им да
дут скептики. В принципе, можно обратиться к косвенным аргументам,
которые касаются адаптаций, связанных с экономией энергии — например,
к тому же правилу Бергмана (Шварц, 1980), но и на этом пути ожидают труд
ности, уже обсуждавшиеся выше. Эти трудности вряд ли следует преодоле
вать: нет смысла карабкаться на стену, которую можно без труда обойти —
ведь в реальности отбора как главного движущего фактора эволюции мало кто
сомневается. В конце концов, никто нигде и никогда не соблюдал полностью
заповеди Христа. Падает ли от этого значение христианства?
Однако нужно сделать и следующий вывод: в науке, а тем более в биоло
гии, отсутствие строгих подтверждений не считается непростительным недо
статком гипотезы. Достаточно, если предлагаемое объяснение не противоре
чит действительности и при этом согласуется с истинами, разделяемыми
научным сообществом.
Комплекс взаимосвязанных объяснений называют теорией. Фактически,
научная теория представляет собой язык — систему понятий, позволяющую
абстрактно рассуждать о явлениях природы. Теория дает возможность созда
вать образы (или модели) явлений в виде знаков (слов либо других символов),
умозрительно рассматривать взаимодействия этих образов и строить гипоте
зы о реальном поведении соответствующих природных объектов в тех или
иных обстоятельствах.
В отличие от коллекцийклассификаций, которые могут только расти, те
ории развиваются. Под развитием понимается процесс изменения сложных
цельных сущностей; этот процесс имеет общие черты для объектов самой раз
ной, материальной и идеальной природы (Раутиан, 1988). Развитие научной
теории проходит несколько этапов. Сначала в рамках какоголибо отдельного
поля исследований формулируется одна или несколько начальных гипотез —
зародыш теории. Из базовых гипотез выводятся разнообразные объяснения,
распространяющие эти гипотезы на многие области науки, в пределах которой

ВВЕДЕНИЕ

13

проходит развитие теории. Таким образом, различные разделы знания обрета
ют взаимосвязь и возможность далее развиваться сопряженно, что порожда
ет новые предположения и, соответственно, новые направления исследова
ний. Хорошая теория всегда является парадигмой, т. е. служит инструментом
развития знания, создавая основу для постановки проблем и выдвижения ги
потез.
Процесс развития системы объяснений конечен: приходит время, когда
теория перестает порождать новые значимые гипотезы, зато возрастает число
не подтвердившихся предположений и определяется объем знаний, которые не
удалось привязать к разделу науки, из которого произошла исходная гипотеза.
По этой причине любая теория имеет свою сферу компетенции, свой круг удов
летворительно объясняемых фактов (Кун, 1975; Гумилев, Панченко, 1990).
Осознание достигнутого предела объяснительных способностей теории
и сохраняющееся стремление всетаки постичь единый порядок вещей застав
ляет исследователей формулировать другие гипотезы, претендующие за роль
центра кристаллизации новой теории. Рано или поздно одна из попыток ока
зывается удачной. Тогда происходит очередной синтез знания, в результате ко
торого появляется новая теория.
Существенно, что каждая последующая теория имеет более общий ха
рактер, чем предшествующая, и старая теория становится частным случаем
новой (Кун, 1975). Поэтому старая теория, хоть может быть и далее исполь
зована для объяснения и моделирования явлений частного характера, оказы
вается ненужной как объяснительный аппарат общенаучного значения. Как
следствие, теории устаревают, в отличие от коллекций наблюдений, замеча
тельными примерами вечности которых могут служить книги Брема и Фабра.
Рассмотренный ход развития теорий выглядит так гладко только в ретро
спективе, в то время как для очевидца события изобилуют противоречиями
и коллизиями. Наиболее интересен критический момент развития науки: ког
да старая теория еще не отвергнута, а конкурирующая парадигма уже появи
лась. Тогда возникает необходимость сравнить две теории и решить, какая из
них предпочтительнее в качестве основы для дальнейшего развития знания.
Вопрос о принятии новой теории не имеет быстрого решения и остается
актуален десятилетиями. Широко распространенное мнение о том, что теорию
можно раз и навсегда доказать, по существу ошибочно (Холтон, 1981). Дока
зательство — чисто логический, дедуктивный прием, состоящий в выведении
частного утверждения из общего. Так, принцип Гаузе выводится из понятия
о естественном отборе, которое, в свою очередь, есть следствие избыточного
размножения и изменчивости (Huxley, 1943). В то же время, общее высказы
вание можно лишь подтвердить или, вернее, иллюстрировать фактическими
данными. Гипотезы общего значения рождаются путем индукции, интуитивно,
подсознательно: не существует логического пути от фактов к теории, поэтому
нет и не может быть какихлибо методов создания теорий (Эйнштейн, 1967;
Кун, 1975; Поппер, 1983). Достаточно легко вывести логические следствия из

14

ВВЕДЕНИЕ

малого набора основных посылок. Гораздо труднее впервые догадаться, какие
именно положения следует выбрать в качестве основных. Интуитивная приро
да теоретического мышления придает проверке научных теорий весьма услов
ный характер.
Важнейшая цель любой теории состоит в том, чтобы достичь как можно
более цельной картины мира — так, чтобы из по возможности меньшего чис
ла базовых гипотез логически вытекал как можно более широкий круг извест
ных фактов. Следовательно, для сравнения теорий возможны всего три крите
рия истинности: простота теоретической конструкции, величина круга
компетенции и соответствие опыту.
Все три критерия далеко не просты в применении при решении кон
кретных вопросов. Простота теории не может быть измерена и оценивается
скорее на основе эстетического чувства. Соответственно, любые сравнения
по этому признаку будут субъективны. При сопоставлении широты охваты
ваемых явлений новая теория всегда будет в проигрыше: для адекватного
представления ее места в науке нужно немалое время. Третий критерий —
совпадение с опытом — казалось бы, наиболее очевиден, однако на высо
ком уровне абстракции и он не дает решающего голоса, поскольку любое из
мерение имеет погрешность и никогда не совпадает точно с теоретическим
ожиданием. От несовпадения, опять же, есть два пути: скептики сочтут
ошибку систематической и усомнятся в правильности предсказания, более
доверчивые — наоборот, отнесутся к ошибке как к случайности либо приду
мают дополнительное гипотетическое объяснение причины, по которой на
блюдение расходится с теорией.
Поскольку все три имеющиеся критерия истинности не дают однозначной
оценки, то научную теорию нельзя ни полностью подтвердить, ни окончатель
но отвергнуть. Гипотеза остается гипотезой, пока она развивается путем по
рождения новых следствий. Превращение в догму, которая не подлежит со
мнению, фактически означает завершение развития — отвердение теории,
предшествующее ее отмиранию. Вместе с тем, получается, что принять или
отвергнуть новую теорию — вопрос скорее вкуса, чем объективного знания.
Наиболее яркий тому пример — Николай Коперник, для которого решающим
критерием в вопросе о справедливости гелиоцентрической модели Солнечной
системы был чисто эстетический аргумент: «В середине всех этих орбит нахо
дится Солнце, ибо может ли прекрасный этот светоч быть помещен ... в дру
гом, лучшем месте, откуда он мог бы все освещать собой?» (Бернал, 1956).
Неудивительно, что гелиоцентрическая теория в течение 100 лет после
смерти Коперника приобрела очень малое число сторонников (Кун, 1975), од
нако это нормально. Современники вообще чаще скептически относятся к но
вым большим предположениям. Примеров тому — масса. Говорят, что Сван
те Аррениус провалился на защите своей диссертации о ионах и диссоциации.
Точно так же «не повезло» и У. Хэмилтону (W. B. Hamilton), автору ныне об
щепризнанной концепции отбора родственников (kin selection). Всем извест

ВВЕДЕНИЕ

15

ная реакция БелоусоваЖаботинского сейчас входит в учебники, а открыв
ший ее Б. П. Белоусов не смог при жизни хотя бы опубликовать данные о ре
акции в открытом издании (Шноль, 1997). Геометрия Лобачевского была ос
меяна в печати буквально как медицинский факт (Смилга, 1968). Луи Агассиц
(автор представления о ледниковых периодах) говорил о концепции естест
венного отбора, что надеется «пережить эту манию» (Raff, 1996). Отсюда до
вольно очевидно, что ученые склонны оценивать истинность теоретических
положений по согласию не с опытом, а с уже имеющимися общими взглядами:
старая теория препятствует становлению новой.
В итоге, теорию нельзя доказать. Она постулируется, а затем либо оста
ется в стороне от главного пути развития науки, либо приживается в умах —
к ней нужно привыкнуть. На это требуется время: ученое сообщество должно
понять, что проблемы, решаемые новой парадигмой, не могут быть решены
в рамках старой теории. Не зря Дарвин, завершая «Происхождение видов...»,
заметил, что надеется не на признание опытных натуралистов, а лишь на мо
лодежь, которая беспристрастно взвесит все стороны вопроса (Кун, 1975).
Биология отличается от других наук тем, что все живые объекты в той или
иной мере связаны общностью происхождения. Соответственно, объяснение
любого биологического феномена сводится к представлению хода его эволю
ции: из чего и под влиянием каких направляющих факторов данный феномен
произошел. Поэтому эволюционное учение играет в биологии объединяющую
роль, которая, похоже, пока не имеет аналогов в небиологических науках.
Биология наших дней находится на перепутье. Существуют две теории
биологической эволюции — два универсальных языка, позволяющих объяс
нять явления живой природы. Теории называются синтетическая (СТЭ) и эпи
генетическая (ЭТЭ).
Синтетическая теория сформулирована более 70 лет тому назад и про
шла долгий путь интенсивного развития, успешно преодолев многие труднос
ти, включая скепсис оппонентов и многообещающие гипотезы оптимистичес
ки настроенных сторонников. Вместе с тем, постепенно оформился набор
возражений, выдвигаемых против теории.
Эпигенетическая теория существует всего полтора десятилетия. У нее
мало сторонников и еще меньше противников. Фактически, обсуждение этой
теории еще не началось. К числу очевидных преимуществ эпигенетической
концепции следует отнести ее совместимость с биологией развития — разде
лом, который, по общему признанию, несовместим с синтетической теорией.
Далее рассмотрим обе теории и сравним их соответствие известным биологи
ческим явлениям и закономерностям.

×ÀÑÒÜ 1. ÍÅÎÄÀÐÂÈÍÈÇÌ

Теория эволюции, созданная Дарвином, предполагает, что виды способ
ны превращаться один в другой под влиянием естественного отбора. Отбор —
это дифференциальное размножение, т. е. оставление потомства особями, ко
торые чемлибо отличаются от индивидов, не оставивших потомства (Шмаль
гаузен, 1983, с. 220).
Передача отличий от родителей к потомкам связана с основным возраже
нием классическому Дарвинизму — «кошмаром Дженкина» (Jenkin, 1867)1.
В соответствии с представлениями того времени о наследственности, призна
ки родителей смешиваются и усредняются в потомстве. Следовательно, особь,
отличающаяся от своих сородичей, сможет передать своим детям только поло
вину от каждого из выгодных признаков, внукам — четверть и так далее. Та
ким образом, эволюционное изменение затухает, не распространяясь: эволю
ция невозможна. Возражение Дженкина оставалось без ответа несколько
десятилетий.
Первый аргументированный ответ на вопрос, поставленный Ф. Дженки
ном, был дан после возникновения неодарвинизма2. Исторически, неодарви
низм является результатом объединения концепций естественного отбора
Ч. Дарвина и зародышевой плазмы А. Вейсмана — основы корпускулярной
теории (доминирующего представления о наследственности). Корпускулярная
концепция наследственности произошла из ранней генетики, которая показа
ла, что усреднение признаков в потомстве — частный случай наследования,
но не всеобщее правило. Гаметы переносят дискретные «частицы наследст
венности», которые не смешиваются в зиготе, а объединяются по две, причем
одна из частиц (доминантная) полностью или частично подавляет проявление
другой (рецессивной). Эти частицы получили название генов (Johannsen,
1909, 1911). Впоследствии было показано, что гены расположены в хромосо
мах (Морган, 1927) и представляют собой участки ДНК (у некоторых виру
сов — РНК), кодирующие порядок расположения аминокислот в белковых
молекулах или участвующие в регуляции синтеза этих молекул. Благодаря
представлению о дискретности генов стало ясно, что наследственные задатки
признаков не усредняются в потомстве, а передаются в неизменном состоя
нии. Таким образом, доводы Дженкина получили обоснованное возражение
и были забыты (как потом оказалось, временно).
1

Выражение «кошмар Дженкина» принадлежит К. А. Тимирязеву (Соколова,
1998).
2
Термин «неодарвинизм» предложен Дж. Романесом в 1896 г (Mayr, 1991).

Глава 1. МУТАЦИОНИЗМ

17

Исходя из представлений о естественном отборе и корпускулярной на
следственности, неодарвинизм далее развивался по двум путям, которые при
вели к возникновению двух его разновидностей: мутационной и синтетической
теорий эволюции.

ÃËÀÂÀ 1. ÌÓÒÀÖÈÎÍÈÇÌ
Мутационизм возник на основе ранней Менделевской генетики. Один из
основоположников мутационизма, Г. де Фриз считал, что если альтернативные
состояния признака определяются различными аллелями, то и в эволюции при
знаки возникают при мутировании соответствующего гена (Vries, 1909). Впос
ледствии взгляды де Фриза многократно модифицировались другими авторами,
но суть оставалась прежней: новый таксон возникает на рубеже двух последова
тельных поколений вследствие одной мутации. Например, С. Гулд (Gould, 1977)
считает, что таксоны образуются в результате мутаций, вызывающих гетерохро
нии (изменение соотносительных скоростей развития зачатков на ранних этапах
онтогенеза), которые и приводят к появлению существ, резко отличных от сво
их родителей. В итоге, естественному отбору отводится подчиненная функция:
он не создает новые признаки, а лишь (в лучшем случае) модифицирует их, при
спосабливая организм к среде обитания и вызывая дифференциацию нового
таксона на подчиненные систематические группы (Goldschmidt, 1940).
Со времен Кювье идея быстрой (сальтационной) эволюции всегда имела
влиятельных сторонников. В число приверженцев мутационизма входят не
только классики (Schindewolf, 1950), но и многие современные авторы
(Gould, 1980; Erwin, Valentine, 1984; Saunders, 1993; Palopoli, Patel, 1996;
Corballis, 1997; Rosenberg, 1997; Torkelson et al., 1997; Demetrius, 1998),
причем популярность мутационизма в наши дни растет, будучи связана с ог
ромным объемом новых данных по гомеотическим генам — наиболее модным
объектам сегодняшней биологии развития.

1. 1. Г ОМЕОТИ ч ЕСКИЕ

ГЕНЫ

Гомеотические (иначе Hox) и сходные с ними гены обнаружены у гидры,
нематоды, кольчатого червя, у ракообразных, насекомых и других членистоно
гих, у полухордовых, ланцетника, асцидии, лягушки, курицы, мыши, человека.
По всей видимости, некий генпредшественник появился у животных очень
давно, еще до дивергенции первично и вторичноротых, и затем претерпел
эволюцию путем неоднократной дупликации и смены функций.

18

Часть 1. НЕОДАРВИНИЗМ

Hoxгены удивительно стабильны и состоят из сходных нуклеотидных по
следовательностей в самых разных группах животных (Gehring, 1985;
Laughon et al., 1985; McGinnis, 1985; Gehring, Hiromi, 1986; Holland, 1992;
Krumlauf, 1992; Akam, 1995; Mann, 1997; MouchelVielh, 1998). Эти гены ко
дируют белки, обладающие следующими общими признаками. Вопервых, все
белки, кодируемые гомеотическими генами, имеют стандартный участок из 60
аминокислот (т. н. гомеодомен). Например, гомеодомены гомологичных генов
дрозофилы и шпорцевой лягушки отличаются только одной аминокислотой,
хотя предки этих таксонов дивергировали около 500 млн лет назад (Gehring,
1985). Вовторых, эти белки содержат цепи, богатые отдельными аминокис
лотами либо вовсе состоящие из однойдвух аминокислот. Втретьих, эти бел
ки локализуются в клеточном ядре; их главная роль — регуляция транскрип
ции других генов в ходе индивидуального развития (King, Stansfield, 1997).
Клетки, лишенные хотя бы одного гомеотического гена, не способны разви
ваться в культуре (Laughon et al., 1985).
Гомеотические гены получили свое название в соответствии с характером
морфологических изменений зародыша, вызываемых мутациями в этих генах:
гомеозисом называется трансформация одного сегмента тела в другой
(Bateson, 1894). Характерно, что порядок расположения Hoxгенов на хромо
соме совпадает с порядком следования сегментов, строение которых чувстви
тельно к активности каждого гена (Gehring, 1985; Dick, 1998). Структуры,
развивающиеся в определенных частях тела (ноги, крылья, антенны, ребра,
жабры), зависят от того, какие белки синтезируются на Hoxгенах в клетках
этой части тела. Скажем, у дрозофилы большинство гомеотических генов рас
полагается рядом на одной хромосоме в составе двух функциональных групп:
ANTC (Antennapedia complex) и BXC (Bithorax complex). Мутирование
генов первой группы вызывает резкие изменения в строении головных и пе
реднего грудного сегментов. Например, инактивация одного из генов ком
плекса ANTC обуславливает фенотип Antennapedia (развитие конечностей
на месте антенн). Мутации во второй группе отражаются на строении средне
го и заднего грудных, а также брюшных сегментов (Lewis, 1978; Gehring,
1985; Laughon et al., 1985; Gehring, Hiromi, 1986): если в клетках третьего
грудного сегмента дрозофилы не работает один из генов группы BXC, то сег
мент развивается под действием белка, транслируемого с иРНК впереди ле
жащего Hoxгена, — и из пупария выходит не нормальная двукрылая муха,
а четырехкрылый мутант, называемый Bithorax (Sharkey et al., 1997). Деле
ция всего комплекса BXC вызывает развитие серии вторых грудных сегмен
тов вместо всех задних сегментов тела, включая брюшные (Gehring, 1985).
Итак, от гомеотических генов зависит специфика развития сегментов,
определяющая план строения тела — главный признак, по которому различа
ются старшие таксоны сегментированных животных. Это обстоятельство дает
основания предполагать, что в эволюции планы строения возникали путем му
таций соответствующих гомеотических генов. Так, происхождение усоногих

Глава 1. МУТАЦИОНИЗМ

19

ракообразных Cirripedia, полностью лишенных брюшка, связывают с утратой
одного из Hoxгенов (MouchelVielh et al., 1998).
Другой пример относится к проблеме происхождения веерокрылых насе
комых Strepsiptera. Это отряд паразитических существ, обладающих уникаль
ной морфологией: у них, как и у двукрылых, развита только одна пара крыль
ев, а вторая превращена в рудиментарные придатки — жужжальца. Однако
у двукрылых крылья расположены на втором грудном сегменте, а жужжаль
ца — на третьем, тогда как у веерокрылых — наоборот, крылья находятся по
зади жужжалец (рис. 1). Мутационная гипотеза предполагает, что веерокры
лые произошли от двукрылых посредством одной гомеотической мутации,
поменявшей местами второй и третий грудные сегменты (Whiting, Wheeler,
1994; Whiting et al., 1997; Whiting, 1998a, 1998b). Дальнейшее развитие этой
логики приводит к умозаключению, что человеку, чтобы приобрести крылья,
достаточно вызвать экспрессию нужных генов в нужной части тела — причем
автор цитируемой статьи утверждает, что хорошо знает, с каких генов следует
начать (Kenyon, 1994)!

1. 2. О БСУЖДЕНИЕ

МУТАЦИОНИЗМА

Мутационное происхождение таксонов отрицалось классиками неодар
винизма (Симпсон, 1948) и основательно критиковалось. По мнению
С. Райта, все предположения о природ
ных макромутациях (т. е. единичных му
тациях с большим фенотипическим эф
фектом) постулируют «полностью
неизвестные явления» (Wright, 1982b).
В реальности признаки, по которым так
соны отличаются друг от друга, кодиру
ются полигенно, поэтому нет оснований
приписывать их возникновение отдель
Рис. 1. Насекомые отрядов двукрылые Diptera
(А) и веерокрылые Strepsiptera (Б). А) комар
долгоножка Tipula sp., Б) Neostylops shannoni.
к — крылья, ж — жужжальца. У двукрылых
крылья расположены на втором грудном сегмен
те, жужжальца — на третьем. У веерокрылых —
наоборот: крылья на третьем, жужжальца — на
втором. Мутационная гипотеза происхождения
веерокрылых предполагает, что они возникли от
двукрылого предка в результате одной мутации,
поменявшей местами второй и третий сегменты
грудного отдела тела.

20

Часть 1. НЕОДАРВИНИЗМ

ным мутациям (Maynard Smith, 1981). Как считает Э. Майр, развитие генети
ки уничтожило веру в мутации как направляющий фактор эволюции (Mayr,
1959). Кроме того, документированные случаи происхождения старших таксо
нов ясно показывают, что комплекс типичных черт не появляется мгновенно,
а проходит долгое развитие (Simpson, 1959; Раутиан, 1988; Carroll, 1996).
Наиболее серьезное возражение мутационизму — старый «кошмар
Дженкина»: поскольку мутации возникают спонтанно, то трудно допустить,
что два одинаковых разнополых мутанта одновременно появятся в одном мес
те. По этой причине мутационная теория встречает скептическое отношение
большинства (см., например: Carrol, 1995, 1996; Davidson et al., 1995).
Вместе с тем, число частных мутационных гипотез растет, и дискуссия
между сторонниками и противниками мутационизма не только вышла за пре
делы научной печати, но и перестала быть элементарно корректной (McKie,
1998). Поэтому не будет преувеличением квалифицировать мутационизм как
влиятельное течение в рамках современного неодарвинизма.

ÃËÀÂÀ 2. ÑÈÍÒÅÒÈ×ÅÑÊÀß ÒÅÎÐÈß
ÝÂÎËÞÖÈÈ
«Эволюция — эторезультат
взаимодействия мутаций,
рекомбинации и отбора»
J. Huxley, 1942
Синтетическая теория является наиболее полно разработанной концепци
ей современной теоретической биологии и служит идейным основанием для до
минирующего представления о эволюции, а также для других биологических на
ук, например, популяционной генетики и кладистической таксономии. Основы
синтетической теории превосходно изложены во множестве общеизвестных ис
точников (см. например, Четвериков, 1926; Dobzhansky, 1937, 1951; Mayr,
1942; Huxley, 1943; ТимофеевРесовский, 1958; Кэйн, 1958; Майр, 1968, 1974;
ТимофеевРесовский и др., 1977; Медников, 1982; Старобогатов, 1985; Тыщен
ко, 1991), отчего содержание этой главы многим покажется давно знакомым
и потому тривиальным. Тем не менее, как будет видно, некоторые существенные
аспекты теории часто трактуются поразному. Поэтому, во избежание разночте
ний, кратко рассмотрим основные положения синтетической теории эволюции.

2. 1. П РОИСХОЖДЕНИЕ

ТЕОРИИ

Синтетическая теория в ее нынешнем виде образовалась в результате
трансформации взглядов Вейсмана в Моргановскую хромосомную генетику:
приспособительные отличия передаются от родителей потомкам с хромосома
ми в виде новых генов вследствие естественного отбора. На основе хромосом
ной генетики в Москве в Институте Экспериментальной Биологии Н. К. Коль
цова и на семинаре Дрозсоор возникла генетика популяций — ядро будущей
синтетической теории эволюции. Основы теории сформулированы С. С. Чет
вериковым (1926), впервые показавшим, как представление о корпускулярной
наследственности может быть использовано для объяснения закономерностей
общей биологии. Главная эволюционная публикация С. С. Четверикова была
переведена на английский язык в лаборатории Дж. Холдейна (Adams, 1980), но
никогда не была опубликована за рубежом. В работах Дж. Холдейна, Н. В. Ти
мофееваРесовского и Ф. Г. Добржанского идеи, выраженные С. С. Четвери
ковым, распространились на Запад, где почти одновременно Р. Фишер выска
зал очень сходные взгляды о эволюции доминантности (Fisher, 1927, 1928a,
1928b, 1930). Наконец, Дж. Хаксли предложил термин «синтетическая теория
эволюции» для обозначения состоявшегося синтеза генетики и концепции ес
тественного отбора (Huxley, 1943).

22

Часть 1. НЕОДАРВИНИЗМ

Толчок к развитию синтетической теории дала гипотеза о рецессивности
новых генов. Говоря языком генетики второй половины ХХ века, эта гипотеза
предполагала, что в каждой воспроизводящейся группе организмов во время
созревания гамет в результате ошибок при репликации ДНК постоянно возни
кают мутации — новые варианты генов. Мутации появляются самопроиз
вольно или могут быть вызваны внешними воздействиями (радиационными,
температурными, химическими), однако изменения, которые они вызывают
в строении и функциях организмов, никаким образом не способствуют выжи
ванию первого поколения изменившихся особей: «нет никакого определенно
го соотношения между природой внешнего воздействия и характером измене
ний какоголибо определенного гена» (Четвериков, 1926). Поэтому говорят,
что мутации полностью случайны по отношению к специфической среде оби
тания организмов. Случайность мутаций делает крайне маловероятным повы
шение жизнеспособности данного организма в данной среде: ошибки есть
ошибки, и обычно мутантные особи обладают пониженной жизнеспособнос
тью; будь мутации доминантны, они приводили бы к изменению первого же
поколения потомков и тут же уничтожались отбором. Однако мутации в по
давляющем большинстве рецессивны или полурецессивны, а нормальные ге
ны — доминантны. Более того, считается, что эволюционно значимые мута
ции имеют малое фенотипическое выражение, даже если они находятся
в гомозиготном состоянии. Поскольку большинство природных особей гете
розиготно, то присутствие мутантных генов среди нормальных никак не про
является во внешности особей. По выражению С. С. Четверикова, генетиче
ское разнообразие сохраняется «в недрах» вида; мутации «всасываются
видом»; вид, «как губка» впитывает мутации, оставаясь внешне однородным;
рано или поздно все особи оказываются «заражены» мутациями. Это — не
обходимое условие для осуществления эволюции, но еще не эволюция.
Во время мейоза хромосомы расходятся по разным гаметам и объединя
ются в диплоидные наборы при оплодотворении. Сочетания хромосом меня
ются от зиготы к зиготе и от одного цикла размножения к другому. Кроме это
го, изменяются сочетания генов в пределах каждой отдельной хромосомы за
счет кроссинговера, когда соседние нити ДНК обмениваются участками. Пе
ремешивание генных наборов (генотипов) в процессе полового размножения
называется рекомбинацией генов.
Влияние генов на строение и функции организма плейотропно: каждый
ген участвует в определении нескольких признаков. С другой стороны, каж
дый признак зависит от многих генов; генетики называют это явление генети
ческой полимерией признаков. Плейотропия и полимерия отражают взаимо
действие генов, благодаря которому внешнее проявление каждого гена
зависит от его генетического окружения (Wright, 1931; Huxley, 1943;
Dobzhansky, 1951). Поэтому рекомбинация, порождая все новые генные со
четания, в конце концов создает для данной мутации такое генное окружение,
которое позволяет мутации проявиться в фенотипе особиносителя. Так мута

Глава 2. СИНТЕТИчЕСКАЯ

ТЕОРИЯ ЭВОЛЮЦИИ

23

ция попадает под действие естественного отбора. Отбор уничтожает сочета
ния генов, затрудняющие жизнь и размножение организмов в данной среде,
и сохраняет нейтральные и выгодные сочетания, которые подвергаются даль
нейшему размножению, рекомбинации и тестированию отбором, причем от
бираются прежде всего такие генные комбинации, которые способствуют
благоприятному и одновременно устойчивому фенотипическому выражению
изначально мало заметных мутаций, за счет чего эти мутантные гены посте
пенно становятся доминантными (Fisher, 1930). Таким образом, доминант
ность аллеля (состояния, версии, «редакции» данного гена) является свойст
вом генотипа, а не самого аллеля.
Таким образом, сущность синтетической теории составляет преимущест
венное размножение определенных генотипов и передача их потомкам. Отсю
да видно главное отличие мутационной и синтетической теорий. В вопросе
о источнике генетического разнообразия первая теория признает главную
роль за отдельными мутациями, вторая — за рекомбинацией генов.
Сторонники синтетической теории называют эволюцией процесс посте
пенного накопления малых генетических отличий, направляемый естествен
ным отбором (Майр, 1968). Изменение частоты встречаемости конкретных
генов в отдельной группе скрещивающихся особей (популяции) называется
элементарным эволюционным явлением (ТимофеевРесовский, 1958).
Считают, что эволюционный акт состоялся, когда отбор сохранил генное со
четание, нетипичное для предшествующей истории вида. В итоге для осуще
ствления эволюции необходимо наличие трех процессов: 1) мутационного, ге
нерирующего новые варианты генов с малым фенотипическим выражением;
2) рекомбинационного, создающего новые фенотипы особей; и 3) селекцион
ного, определяющего соответствие этих фенотипов данным условиям обита
ния или произрастания. Все сторонники синтетической теории признают уча
стие в эволюции трех перечисленных факторов. Вместе с тем, у авторов
теории имеются определенные взаимные противоречия.

2. 2. С ОЗРЕВАНИЕ

ТЕОРИИ

Как все живое, синтетическая теория прошла определенный путь разви
тия, в ходе которого значение исходных концепций изменялось. Наибольшее
число мнений высказано о дрейфе генов и связанных с ним гипотезах, причем
споры начались сразу после того, как понятие дрейфа было введено С. Райтом
(Wright, 1931). Хотя имя Райта вошло в историю эволюционизма именно
в связи с этой концепцией, главное содержание его работ заключалось отнюдь
не в дрейфе генов.
Райт искал модель природного эволюционного процесса, которая обеспе
чивала бы наиболее быструю эволюцию. По мнению Райта, естественный от
бор неэффективен в панмиктических популяциях, где пары скрещивающихся

24

Часть 1. НЕОДАРВИНИЗМ

особей образуются полностью случайно: нормальные аллели «дикого типа»
будут неизменно преобладать над мутациями, и генетическая изменчивость так
и останется в скрытом состоянии. Поэтому Райт предложил рассматривать
эволюцию в виде полной аналогии схеме выведения новых пород и сортов, при
нятой в сельскохозяйственной селекции. Искусственный отбор наиболее эф
фективен, когда сходные формы одного вида подвергаются инбридингу, кото
рый переводит большинство аллелей в гомозиготное состояние, так что
мутации, имеющиеся в генотипе, освобождаются от маскирующего влияния
доминантных аллелей и получают фенотипическое проявление. Неумеренный
инбридинг приводит к проявлению большого числа мутаций, среди которых
есть как нужные для практики, так и нежелательные. Селекционеры добивают
ся сохранения первых и устранения вторых, проводя скрещивания между ин
бредными линиями с последующим отбором.
Как все неодарвинисты, С. Райт считал, что эволюция фенотипа полно
стью определяется эволюцией генотипа и поэтому правомерно представить ес
тественный отбор в виде взаимодействия генотипа и среды, устранив из рас
смотрения фенотип. Графическая модель этого взаимодействия в многомерном
пространстве — адаптивный ландшафт, где на множестве осей (для простоты
назовем их «горизонтальными») отложены частоты аллелей в данной популя
ции (одна ось для каждого аллеля), а на одной («вертикальной») — средняя
адаптивная ценность каждого сочетания данного множества аллелей. Итоговая
картина имеет вид поверхности, состоящей из пиков (немногие сочетания ге
нов дают достаточно приспособленные фенотипы), соединенных седловинами
(хуже приспособленные сочетания генов), между которыми располагаются
глубокие впадины (бесперспективные мутанты). Главная эволюционная про
блема состоит, таким образом, в описании механизма, который обеспечивает
переход от одного адаптивного пика к другому, что означало бы происхождение
нового вида. Ясно, что такой переход предполагает временное снижение при
способленности и поэтому не может направляться отбором. Следовательно,
механизм перехода должен быть неселективным и даже работать против отбо
ра, что возможно, когда отбор достаточно слаб (Wright, 1931, 1982b).
Модель быстрой эволюции по Райту — теория смещающегося равнове
сия (shifting balance) — рассматривает природную популяцию в виде большого
числа демов — малых групп особей (Wright, 1980, 1982а, 1982b). Скрещива
ния в такой популяции носят характер умеренного инбридинга (рис. 2 А): раз
множение особей в пределах каждого дема переводит многие гены в гомозигот
ное состояние, вскрывая резерв изменчивости, причем демы не дегенерируют и
не вымирают благодаря периодическим межгрупповым миграциям особей, об
новляющим генофонд каждого дема. Таким образом, инбридинг постепенно на
ращивает изменчивость вида, медленно понижая жизнеспособность особей в
природной среде: сеть демов «сползает» с адаптивного пика, на котором распо
лагается данный вид (рис. 2 Б, В). В конце концов наиболее изменившиеся и не
успевшие вымереть демы оказываются в зоне притяжения соседнего адаптив

Глава 2. СИНТЕТИчЕСКАЯ

ТЕОРИЯ ЭВОЛЮЦИИ

25

Рис. 2. Происхождение нового вида по теории смещающегося равновесия С. Райта.
Концентрические замкнутые линии обозначают пики адаптивного ландшафта, соответ
ствующие экологическим нишам. Исходный и образующийся виды представлены сетью
демов — групп, состоящих из небольшого числа особей, генофонды которых связаны за
счет обмена генами в результате редких миграций. А) Умеренный инбридинг в отдельном
деме; Б–Г) видообразование. Прочие пояснения в тексте. По: Wright, 1982b, с измене
ниями.

ного пика — вакантной экониши, и естественный отбор начинает умножать ге
нотипы этих демов, приводя к происхождению нового вида (рис. 2 Г).
Теория смещающегося равновесия имеет недостаточно общий характер
и до сего дня не имеет достаточных подтверждений (Coyne et al., 1997), поэто
му она не получила большого распространения. Однако гипотеза С. Райта со
держит в себе элемент, из которого могли быть и были выведены дополни
тельные следствия: генофонд каждого дема является малой выборкой из
генофонда всей популяции, в силу чего дем обладает набором генов, состав
которого определен случайно — как в лотерее, где номера вынимаются не
глядя. Этот эффект случайности в формировании генофондов, определяющий
отличие одного дема от другого и от целой популяции, был назван дрейфом ге
нов (Wright, 1931) и стал гораздо популярнее теории, ради математической
разработки которой он был придуман.

26

Часть 1. НЕОДАРВИНИЗМ

Интересна дальнейшая судьба концепции случайного дрейфа (Gould,
1983; Provine, 1983). Он оказался тем самым аргументом, которого очень дол
го не хватало неодарвинистски настроенным систематикам для того, чтобы
объяснить происхождение неадаптивных различий между таксонами. Поэтому
идея дрейфа сразу стала близка широкому кругу биологов. Это произошло
главным образом благодаря книге Ф. Г. Добржанского (Dobzhansky, 1937) —
наиболее важному англоязычному труду, в котором разнообразные биологи
ческие данные, включая таксономическое разнообразие, впервые рассматри
вались в свете неодарвинизма 3. Дж. Хаксли назвал дрейф «эффектом Райта»
и считал его «наиболее важным из недавних таксономических открытий»
(Huxley, 1943). Джордж Симпсон (1948) основал на дрейфе свою гипотезу
квантовой эволюции — предшественницу современного пунктуализма, о ко
тором пойдет речь ниже. Согласно гипотезе Симпсона, популяция не может
самостоятельно выйти из зоны притяжения адаптивного пика. Поэтому, чтобы
попасть в неустойчивое промежуточное состояние, необходимо случайное, не
зависящее от отбора генетическое событие — дрейф генов. Эта же концеп
ция лежит в основе «эффекта основателя» (Mayr, 1942; Майр, 1968).
Однако вскоре энтузиазм по отношению к дрейфу генов ослаб. Причина
интуитивно ясна: любое полностью случайное событие неповторимо и непрове
ряемо. Ссылки на дрейф являются надежным убежищем для незнания и заведо
мо менее убедительны, чем более определенные (хоть часто сомнительные) се
лекционистские объяснения, предложенные для многих случаев, ранее
объяснявшихся дрейфом генов (Beatty, 1992). Поэтому Дж. Симпсон уже
в следующей своей книге (Simpson, 1953) отказался от идеи квантовой эволю
ции. Три последовательных издания книги Ф. Г. Добржанского — 1937, 1941,
1951 гг. — также придают дрейфу все меньшую значимость (Gould, 1983). По
степенно отказались и от эффекта основателя (Шварц и др., 1966; Шварц,
1980, c. 150–151; Lande, 1980). Этот процесс пересмотра отношения к кон
цепции С. Райта был назван «отвердением синтеза» (Gould, 1983). Роль дрей
фа в объяснении причин происхождения неадаптивных отличий теперь играют
онтогенетические корреляции — «морфологические взаимозависимости
в процессах индивидуального формообразования» (Шмальгаузен, 1969, c. 344),
много более очевидные и поддающиеся экспериментальному исследованию.
В настоящее время дрейф генов используется неодарвинистами в ка
честве рабочей гипотезы значительно реже, чем 50 лет назад: главным фак
тором, определяющим характер эволюционных изменений, считается есте
ственный отбор (Charlesworth et al., 1982; Charlesworth, 1990). Очень
показателен следующий биографический факт. Несмотря на то, что автора
ми синтетической теории на Западе традиционно считаются Р. Фишер, Дж.
3

Обычно считается, что синтез «большой биологии» и генетической эволюционной те
ории осуществлен в книге Дж. Хаксли (Huxley, 1943), первое издание которой увидело
свет в 1942 г. На мой взгляд, это мнение явно ошибочно, учитывая, что монография Ф.
Г. Добржанского опубликована пятью годами ранее.

Глава 2. СИНТЕТИчЕСКАЯ

ТЕОРИЯ ЭВОЛЮЦИИ

27

Рис. 3. Стохастическая модель, ил
люстрирующая процесс появления,
исчезновения и закрепления мутант
ных генов в соответствии с гипотезой
дрейфа генов и теорией нейтральнос
ти М. Кимуры. По аналогии с: Raup,
1978.

Холдейн и С. Райт, сам Райт
считал, что он не принимал
участия в ее разработке
(Gould, 1981). Широкое ци
тирование работ С. Райта
в современных эволюцион
ных учебниках, излагающих
исключительно синтетичес
кую концепцию, нельзя объ
яснить иначе как стремлени
ем осветить все разнообразие взглядов на эволюцию, игнорируя родство
и различие между этими взглядами.
Вместе с тем, идея случайного изменения генных частот нашла приме
нение в теории нейтральности (Кимура, 1985), которая выходит далеко за
рамки традиционной синтетической теории, будучи создана на фундаменте
не классической, а молекулярной генетики. Нейтрализм основан на совер
шенно естественном положении: далеко не все мутации (изменения нуклео
тидного ряда ДНК) приводят к изменению последовательности аминокислот
в соответствующей молекуле белка. Те замены аминокислот, которые состо
ялись, не обязательно вызывают изменение формы белковой молекулы,
а когда такое изменение все же происходит, оно не обязательно изменяет ха
рактер активности белка. Следовательно, многие (М. Кимура считает, что
большинство) мутантные гены выполняют те же функции, что и нормальные
гены, отчего отбор по отношению к ним ведет себя полностью нейтрально.
По этой причине исчезновение и закрепление мутаций в генофонде зависят
чисто от случая: большинство их пропадает вскоре после появления, мень
шинство остается и может существовать довольно долго.
Теория нейтральности мутантных аллелей может быть иллюстрирована
примером из совсем другой области биологии, где был использован тот же
принцип полностью случайного появления и исчезновения. Стохастическая
модель происхождения и вымирания таксонов, основанная на беспричинных
решениях «ты уйди, ты останься» и не содержащая никакой информации
о индивидуальности организмов, эволюция которых имитируется (Raup,
1978), дает изображение ветвистого филогенетического древа, причем мно
гие ветви существуют долго. В силу чистой стохастики таксон может быстро

28

Часть 1. НЕОДАРВИНИЗМ

набрать огромный объем, либо так же быстро вымереть (рис. 3). Точно так
же мутантный аллель может совершенно случайно распространиться по по
пуляции. В результате отбору, оценивающему фенотипы, «по существу без
различно, какие генетические механизмы определяют развитие данной фор
мы и соответствующей функции» (Кимура, 1985, c. 82); «характер
молекулярной эволюции совершенно отличен от характера фенотипической
эволюции» (там же, c. 74).
Последнее высказывание, отражающее суть нейтрализма, никак не со
гласуется с идеологией синтетической теории эволюции, восходящей к кон
цепции зародышевой плазмы А. Вейсмана, с которой началось развитие кор
пускулярной теории наследственности (Mayr, 1991). Согласно взглядам
Вейсмана, все факторы развития и роста находятся в половых клетках
(Weismann, 1904); соответственно, чтобы изменить организм, необходимо
и достаточно изменить зародышевую плазму, т. е. гены. В итоге теория нейт
ральности наследует концепцию генетического дрейфа, порожденную неодар
винизмом, но впоследствии им в основном оставленную.
В целом, история синтетической теории оставляет довольно странное
впечатление. Словесная (т. е. наиболее общая) формулировка теории принад
лежит С. С. Четверикову (1926), и Ф. Г. Добржанский (Dobzhansky, 1937,
1951) — автор первой общебиологической книги по обсуждаемой теории —
пропагандировал в первую очередь взгляды С. С. Четверикова, с работой ко
торого был хорошо знаком. Однако статья Четверикова (1926) не была опуб
ликована на английском языке, и в итоге на Западе считается, что синтетиче
ская теория основана Р. Фишером (Fisher, 1930), С. Райтом (Wright, 1931)
и Дж. Холдейном (Haldane, 1932) — авторами, каждый из которых рассмат
ривал сравнительно более частные математические модели природных ситуа
ций и не был согласен со многими допущениями и выводами, сделанными ос
тальными двумя коллегами (см., например, Wright, 1980, 1982a, 1982b).
Не менее серьезны были разногласия между школами Г. Меллера с одной сто
роны и Ф. Г. Добржанского и И. Форда — с другой (Левонтин, 1978). Поэто
му не будет преувеличением сказать, что синтетическая теория никогда не бы
ла монолитной, с чем отчасти связана трудность формулирования следствий
для последующей их проверки: вывод, сделанный в русле одного течения, все
гда может быть оспорен представителями конкурирующего направления как
не относящийся к канонам. Вместе с тем, вряд ли есть основания сомневать
ся в научности синтетической теории (как это делает, к примеру, Eden, 1967),
поскольку следствия все же выводимы и проверяемы, что и является приня
тым критерием научности общих утверждений.

ÃËÀÂÀ 3. ÊÐÈÒÈÊÀ
ÑÈÍÒÅÒÈ×ÅÑÊÎÉ ÒÅÎÐÈÈ
«Для опровержения неодарвинизма
необходимо показать, что его
генетические допущения неверны»
J. Maynard Smith, 1975
Синтетическая теория эволюции не вызывает сомнений у большинства
биологов: считается, что эволюция в целом удовлетворительно объясняется
этой теорией. Фактически, эта теория представляет идеологию современной
биологии. Ее положения настолько хорошо разработаны, что допускают со
здание «карманных руководств», с помощью которых любой студент может
рассчитать на калькуляторе интересующие его параметры эволюционного
процесса (Kirkpatrick, 1996). Отсюда возникает впечатление, что главные
проблемы эволюционной биологии решены, и остается лишь найти ответы на
некоторые частные вопросы. Вместе с тем, многие авторы сомневаются
в адекватности синтетической теории (Gould, Lewontin, 1979; Любищев,
1982; Шишкин, 1987, 1988а), которая лишает живое его сложности и пред
ставляет в виде суммы элементарных признаков — отдельных генов.
Оценка теории — дело непростое. В качестве одного из наиболее часто
критикуемых общих положений синтетической теории эволюции приведем ее
подход к объяснению вторичного сходства, т. е. одинаковых морфологических
и функциональных признаков, которые не были унаследованы, а возникли не
зависимо в разных линиях эволюции организмов.
Вторичное сходство родственных существ называют параллелизмом, не
родственных — конвергенцией. По неодарвинизму, все признаки живых су
ществ полностью определяются составом генотипа и характером отбора. По
этому параллелизм объясняется тем, что организмы унаследовали большое
количество одинаковых генов от своего недавнего предка, а происхождение
конвергентных признаков целиком приписывается действию отбора. Вместе
с тем, хорошо известно, что черты сходства, развивающиеся в достаточно уда
ленных линиях, часто бывают неадаптивны (Берг, 1922; Gould, Lewontin,
1979; Любищев, 1982; Гродницкий, 1995) и поэтому не могут быть правдопо
добно объяснены ни естественным отбором, ни общим наследованием. Неза
висимое возникновение одинаковых генов и их сочетаний заведомо исключа
ется, поскольку мутации и рекомбинация — случайные процессы.
В ответ на такую критику сторонники синтетической теории могут возра
зить, что представления С. С. Четверикова и Р. Фишера о полной случайнос
ти мутаций в настоящее время значительно пересмотрены. Мутации случайны
лишь по отношению к среде обитания, но не к существующей организации ге

30
нома. Сейчас представляется вполне естественным, что разные участки ДНК
обладают различной устойчивостью; соответственно, одни мутации будут воз
никать чаще, другие — реже. Кроме того, набор нуклеотидов весьма ограни
чен. Следовательно, существует вероятность независимого (и притом вполне
случайного, беспричинного!) появления одинаковых мутаций. Эти и другие
факторы обуславливают значительную вторичную повторяемость в структуре
ДНК (Felsenstein, 1982; Кель и др., 1988; Sanderson, Donoghue, 1989) и мо
гут объяснять происхождение неадаптивного сходства с позиций неодарвиниз
ма как случайного выбора из ограниченного числа возможностей.
Другой пример — критика СТЭ сторонниками мутационной эволюции —
связан с концепцией пунктуализма или «прерывистого равновесия». Пунктуа
лизм покоится на простом палеонтологическом наблюдении: продолжитель
ность стазиса на несколько порядков превышает длительность перехода из од
ного фенотипического состояния в другое. Судя по имеющимся данным, это
правило в общем справедливо для всей ископаемой истории многоклеточных
животных (Gould, 1977; Eldredge, Gould, 1972, 1997; Stanley, 1975, 1979)
и имеет достаточное количество подтверждений (Williamson, 1981; Fryer et al.,
1983; Kelley, 1983) при малом числе исключений (Fortey, 1988).
Авторы пунктуализма противопоставляют свой взгляд градуализму —
представлению Дарвина о постепенной эволюции путем мелких изменений —
и считают прерывистое равновесие достаточным поводом для отрицания всей
синтетической теории. Столь радикальный подход вызвал дискуссию вокруг
концепции прерывистого равновесия, длящуюся уже 25 лет. Большинство ав
торов сходится на том, что между понятиями «постепенная» и «прерывистая»
имеется лишь количественная разница: длительный процесс предстает мгно
венным событием, будучи изображен на сжатой временной шкале (Schopf,
1982). Поэтому пунктуализм и градуализм следует рассматривать как допол
нительные понятия (Turner, 1983; Rand, Wilson, 1993; VonvauPelklein, 1994).
Кроме того, сторонники синтетической теории справедливо отмечают, что
прерывистое равновесие не создает для них дополнительных трудностей: дли
тельный стазис можно объяснять действием стабилизирующего отбора, а бы
строе изменение — теорией смещающегося равновесия С. Райта для малых
популяций (Ford, 1950; Kurten, 1959; Maynard Smith, 1981; Charlesworth,
Lande, 1982; Charlesworth et al., 1982; Wright, 1982a; Dawkins, 1985; Newman
et al., 1985; Moller, Pomiankowski, 1993; Coyne, Charlesworth, 1997). Возмож
ность интерпретации пунктуализма с точки зрения синтетической теории за
ставляет сомневаться в его значимости для развития теоретической биологии
(Красилов, 1988).
В сущности, чем более абстрактен предмет критики, тем большее число
контраргументов встретят наши возражения: общие положения любой теории
достаточно устойчивы (если вообще уязвимы). Поэтому попробуем подойти
к основным положениям синтетической теории со стороны менее общего, бо
лее конкретного знания и проверим, насколько хорошо следствия, выведен

Глава 3. КРИТИКА

СИНТЕТИ ч ЕСКОЙ ТЕОРИИ

31

ные из основных постулатов теории, соответствуют имеющимся наблюдениям
и экспериментальным данным. Из содержания предыдущей главы видно, что
гипотезы, связанные с дрейфом генов, вызывают к себе разное отношение у
разных сторонников синтетической теории эволюции. Следовательно, крити
ка теории может быть обращена только к тем эволюционным механизмам, с
которыми согласны если не все, то хотя бы большинство: мутациям, рекомби
нации и естественному отбору.

3. 1. С КОРОСТЬ

ЭВОЛЮЦИИ И СЛОЖНОСТЬ ОРГАНИЗМОВ

Из синтетической теории следует, что эволюция должна идти быст
рее у организмов, генотип которых обладает большим количеством
скрытых мутаций и испытывает более интенсивную рекомбинацию,
т. е. у тех, кто обладает менее совершенными механизмами репарации
(исправления ошибок репликации) ДНК, меньшей длительностью жиз
ненного цикла и большей плодовитостью (это следствие сформулирова
но А. П. Расницыным, 1987). Например, в соответствии с логикой СТЭ, мел
кие быстро размножающиеся животные должны эволюировать быстрее, чем
крупные формы с долгим циклом развития: «ясно, что ... малое время генера
ции ... можно рассматривать как приспособление, способствующее быстрой
эволюции» (Рауп, Стэнли, 1974, с. 102). Из аксиом синтетической теории
нельзя было бы вывести иное заключение.
Палеонтологические данные показывают прямо обратное: быстро изменя
ются крупные сложные животные (Симпсон, 1948; Шмальгаузен, 1946, 1972;
Rensch, 1960), причем быстрее всех — млекопитающие (Maynard Smith, 1958;
Stanley, 1973; Van Valen, 1974b), а среди них — именно те, которые размножа
ются наиболее медленно. Например, вся эволюция слонов состоялась за 3 млн
лет: число их особей за всю историю было меньше, чем бактерий, необходимых
для получения 1 полезной мутации (Чайковский, 1990, с. 214). Палеонтологи
ческий факт ускорения эволюции с ростом организации, широко и очень давно
известный на качественном уровне, долго не имел количественной оценки изза
отсутствия адекватного способа определить скорость эволюции. Холдейн
(Haldane, 1949) предлагал измерять эту скорость в Дарвинах, что соответству
ет изменению выбранного размера на 0,001 его величины за 1000 лет. Такой ме
тод дает разные результаты в зависимости от того, что измеряется: линейный
размер, площадь или объем. Поэтому лучше оценивать скорость по числу стан
дартных (квадратичных) отклонений, на которые изменился признак за 1 млн.
лет. Эта величина была названа 1 Симпсон (Malmgren, Haldane, неопублико
ванная рукопись, цит. по: Gingerich, 1993). Однако с биологической точки зре
ния более значимы изменения, происходящие не в абсолютном времени, а за
поколение. Поэтому скорость эволюции предлагают измерять также в Холдей
нах, т. е. в квадратичных отклонениях за генерацию (Gingerich, 1993).

32

Часть 1. НЕОДАРВИНИЗМ

Все эти способы имеют один и тот же существенный недостаток. Разные
органы животного за одно и то же время изменяются в разной степени. Напри
мер, у человека мозг эволюировал быстро, а стопа — медленно. Следователь
но, разные промеры будут давать разные результаты. Тем более непонятно, как
сравнить существа разных планов строения, не обладающих гомологичными
органами. Поэтому наиболее объективна оценка скорости эволюции таксона
по скорости происхождения и вымирания подчиненных систематических групп
(Maynard Smith, 1958, p. 235). Такие численные данные были получены
А. П. Расницыным (1987) в виде специфических относительных показателей:
времени полувымирания таксона (единицы, аналогичной времени полураспада
радиоактивных изотопов) и возраста полусовременной фауны (т. е. фауны,
в которой половина таксонов данного ранга вымерла, а половина дожила до на
шего времени). Оба показателя рассчитываются для конкретного таксономи
ческого уровня. Данные А. П. Расницына показывают, что обновление числа
видов наполовину заняло у млекопитающих 0,54 млн. лет, у костистых рыб —
3,5, у иглокожих — 4,2, а у фораминифер — от 5 до 24. Аналогичным образом,
половина ныне живущих родов млекопитающих обитала уже 4 млн лет назад,
для птиц и амфибий это было 10 млн лет назад, для рептилий — 20, для рыб
— 30–50, для насекомых — 40, а для фораминифер — 230. Учитывая непол
ную изученность современной фауны и фрагментарную — ископаемой, эти ци
фры нельзя не считать приблизительными. Вместе с тем, разница на 2 порядка
делает данные А. П. Расницына (1987) явно противоречащими предсказанию
синтетической теории о характере связи скорости эволюционных изменений со
сложностью живых существ и продолжительностью их жизненного цикла.
Необходимо отметить, что существует круг явлений, который позволя
ет предложить гипотезу, примиряющую указанное противоречие между иде
ологией СТЭ и действительностью. Так, можно полагать, что эволюция со
вершенствует не только морфофункциональные механизмы, определяющие
способность организмов существовать в экосистемах, но и саму способность
эволюировать при изменении условий существования (Liem, 1973;
Lombard, Wake, 1977; Raup, 1985). Эта способность могла бы определяться
наличием у высших животных и прежде всего у млекопитающих такого ме
ханизма, который увеличивал бы фенотипическую изменчивость в момент
наступления непривычных условий и уменьшал ее до нормального диапазо
на после достижения адаптации к новой среде. Роль подобного механизма
могла бы играть реакция физиологического стресса по Г. Селье (см., напри
мер, его книгу 1982). В природе стрессовая реакция наступает при недостат
ке пищи и укрытий, при охлаждении и борьбе с соседями за территорию
(Christian, 1950, цит. по: Башенина, 1963). Стресс вызывает нарушение
нормальной концентрации гормонов в крови (Беляев, Бородин, 1982; Ши
лов, 1984). Измененный гормональный баланс может приводить к измене
ниям в первичной структуре ДНК (Салганик и др., 1985; Салганик, 1987)
и мутациям иного рода (Кайданов, 1981; McClintock, 1984). Помимо мута

Глава 3. КРИТИКА

СИНТЕТИ ч ЕСКОЙ ТЕОРИИ

33

ционных изменений в генах, стресс вызывает появление хромосомных абер
раций (Belyaev, Borodin, 1982; Шилов, 1984) и усиливает интенсивность ре
комбинации (Беляев и др., 1988; Parsons, 1988; Имашева, 1999), в том чис
ле кроссинговера (Беляев, Бородин, 1982; Камшилова и др., 1982). По
логике синтетической теории, увеличение изменчивости генотипов влечет за
собой рост фенотипической изменчивости. Хорошим подтверждением была
бы демонстрация повышенной изменчивости потомства от особей, перенес
ших стресс до или во время гаметогенеза. К сожалению, мне не известны
данные такого рода. Имеющиеся фрагментарные материалы свидетельству
ют скорее об обратном: стрессирование беременных мышей изменяет неко
торые характеристики половой системы мышат, но характер изменений за
висит от фенотипа — в линиях с высоким значением признака оно
уменьшается, а в линиях с низким значением — увеличивается, т. е. в итоге
стресс сокращает изменчивость (Kinsley, Svare, 1987; Шишкина и др.,
1990). В подтверждение обсуждаемой гипотезы существуют данные об уве
личении фенотипической дисперсии некоторых признаков (длины торакса
и крыла, числа стерноплевральных и абдоминальных щетинок, числа овари
ол и веточек жгутика антенны) у дрозофилы (Имашева, 1999), а также
о возрастании флуктуирующей асимметрии (Palmer, Strobeck, 1986;
Parsons, 1990; Hoffman, Parsons, 1997) в результате перенесенного стресса.
Однако имеющиеся материалы едва ли достаточны для подтверждения при
влекательной «гипотезы эволюционного триггера», которая могла бы сгла
дить первое противоречие между биологией и СТЭ.

3. 2. Р ОЛЬ

РЕКОМБИНАЦИИ

Исходя из синтетической теории, эволюция не может идти в отсут
ствие рекомбинации, выявляющей изменчивость, скрытую в генофонде.
Это — общая точка зрения, начиная от Иогансена (Johannsen, 1909), пока
завшего неэффективность отбора в чистых инбредных линиях, гомозиготных
по всем или по большинству генов и поэтому не имеющих мутаций, скрытых
в гетерозиготном состоянии. Рекомбинация считается важнейшим фактором,
создающим разные фенотипы, которые затем могут быть предъявлены отбору
(Майр, 1968). Если нет рекомбинации, то нет и изменчивости. Это означает,
что эволюция невозможна.
В природе могут складываться разные ситуации, когда скрытый резерв
изменчивости не переходит в явное состояние в процессе размножения. Наи
более распространенный случай — вегетативное и партеногенетическое раз
множение, когда дочерние особи получают копию материнского генотипа. От
сюда следует, что организмы не должны эволюировать в отсутствие двуполого
размножения (Stebbins, 1950). Этот вывод очевидно следует из синтетической
теории, и столь же очевидно, что он не верен. Самоопыляемые и вегетативно

34

Часть 1. НЕОДАРВИНИЗМ

размножающиеся растения ничуть не менее разнообразны, чем перекрестно
опыляемые (Вавилов, 1968). Можно возразить, что когда эти виды происхо
дили, они могли быть обоеполы. Однако для многих видов гермафродитизм яв
ляется эволюционно исходным состоянием (Мэйнард Смит, 1981, с. 177),
а адаптации к самооплодотворению, известные у многих растений, например,
райграса, овсяницы, пшеницы, ячменя (Бриггс, Ноулз, 1972), могли произой
ти только на фоне однополого размножения. В результате даже сторонники
синтетической теории (например, Мэйнард Смит, 1981; Maynard Smith,
1983a) признают, что однополые формы эволюируют.
Более того, единственный удачный эволюционный эксперимент, завер
шившийся видообразованием, проведен на партеногенетических организ
мах — тлях, причем превращение в другой вид произошло за несколько поко
лений — в течение одного сезона (Шапошников, 1961, 1964, 1965;
Shaposhnikov, 1981, 1984), что при отсутствии рекомбинации хромосом вы
глядит удивительно. Правда, высказывалось мнение (Cognetti, 1965), что оо
генез у тлей проходит через т. н. фазу эндомейоза, предполагающего возмож
ность кроссинговера и, следовательно, рекомбинация генов при размножении
все же имеет место. Однако большинство имеющихся цитологических данных
показывает, что партеногенетические яйца тлей образуются митотически
(Suomalainen, 1950; Dixon, 1998). Кроссинговер при митозе теоретически
возможен, но практически не заметен. Этот вывод подтверждается многочис
ленными данными по наследованию окраски (Muller, 1962), по характерным
ферментам (Blackman, 1979; Suomalainen et al., 1980; Tomiuk, Wohrmann,
1981) и структуре ДНК (Carvalho et al., 1991): клоны, гетерозиготные по дан
ной паре аллелей, остаются гетерозиготными на протяжении неопределенно
длинной череды поколений. Поэтому следует принять, что быстрая эволюция
клонов тлей происходит в отсутствие рекомбинации, т. е. представляет проти
воречие синтетической теории. Можно, конечно, предположить немедленное
возникновение полезной доминантной мутации, но такое предположение бы
ло бы явным нарушением постулатов теории, изложенных в главе 1.

3. 3. И ЗМЕН ч ИВОСТЬ

ФЕНОТИПОВ И ИЗМЕН ч ИВОСТЬ

ГЕНОТИПОВ

С точки зрения синтетической теории, эволюция не может идти (или,
по меньшей мере, очень замедлена) в отсутствие скрытой генетичес
кой изменчивости. Это утверждение тесно связано с предсказанием теории
о роли рекомбинации: оно также предполагает наличие хотя бы грубой корре
ляции между изменчивостью генотипов и фенотипов и так же не выполняется.
В соответствии с теорией, гаплоидные существа должны эволюировать
медленно либо оставаться неизменными, т. к. все не нейтральные мутации,
которые у них возникают, не маскируются доминантными аллелями, а сразу

Глава 3. КРИТИКА

СИНТЕТИ ч ЕСКОЙ ТЕОРИИ

35

же проявляются в фенотипе особей (Расницын, 1980). Благоприятные мута
ции чрезвычайно редки, а неблагоприятные немедленно отсеиваются естест
венным отбором. Следовательно, отбор лишен возможности постепенно пре
вращать вредные или полувредные рецессивные мутации в новые полезные
доминантные гены.
Известно несколько примеров гаплоидных организмов (Huxley, 1943),
среди которых наиболее удивительны самцы перепончатокрылых насекомых,
поскольку эволюция этой группы не только ни в чем не уступает, но во многом
опередила развитие других отрядов насекомых по скорости, по широте дивер
генции и по глубине адаптаций — достаточно упомянуть самое сложное среди
насекомых поведение, связанное с хищничеством, паразитизмом и общест
венным образом жизни (Расницын, 1980).
В качестве некоторого смягчения обсуждаемого противоречия можно
рассматривать данные о том, что гаплоидные организмы в целом не менее ге
нетически изменчивы, чем диплоидные, за счет нейтральности большинства
возникающих мутаций, малая часть из которых сохраняется в генофонде бла
годаря случайным процессам (Кимура, 1985). Правда, в любом случае отбор
работает с фенотипическими проявлениями, поэтому генофонд популяции
гаплоидных существ неизбежно будет значительно обедняться за счет отсева
не нейтральных мутаций, которые не могут быть скрыты в гетерозиготном со
стоянии. В итоге, синтетической теории остается лишь одна объяснительная
возможность: самки перепончатокрылых диплоидны, благодаря чему их мож
но считать резервуаром генетической изменчивости (Huxley, 1943), хотя мощ
ная дивергенция перепончатокрылых и не очень согласуется с гаплоидностью
одного из двух полов.
Вообще, с точки зрения СТЭ довольно странно, что не существует сколь
конибудь очевидной корреляции между генетическим и фенотипическим разно
образием. Например, широко известно, что шимпанзе и человек на 99% состо
ят из идентичных белков (King, Wilson, 1975), хотя относятся к разным родам,
в то время как морфологически неотличимые друг от друга видыдвойники дро
зофилы имеют от 14 до 36% разных белков (Dobzhansky, 1972). Различия
в строении хромосом также обычно не связаны со степенью различий по морфо
логическим признакам (Charlesworth, 1990). Кроме того, известно, что чем
древнее группа животных — тем более изменчива его ДНК (Антонов, 1968; Бе
лозерский, Медников, 1971). Это хорошо согласуется с теорией нейтральности
(Кимура, 1985), но явно контрастирует с ускорением эволюции по мере услож
нения организмов: выходит, что изменчивость генов и разнообразие таксонов
связаны обратной корреляцией. Отсюда заключение, что генетическая измен
чивость всегда избыточна и достаточна даже для стремительной эволюции круп
ных млекопитающих, поэтому скорость эволюции определяется негенетически
ми факторами (Расницын, 1987). Этот взгляд противоречит вере сторонников
СТЭ в то, что для описания эволюционного процесса достаточно информации
о статистическом распределении генотипов в популяциях (Левонтин, 1978).

36

3. 4. Р ОЛЬ

Часть 1. НЕОДАРВИНИЗМ
ИЗОЛЯЦИИ

Согласно синтетической теории, изолированная популяция, в которую
не проникают (а если проникают, то не участвуют в размножении)
особи из других популяций этого же вида, неизбежно рано или поздно
превращается в новый вид, т. е. ее особи утрачивают способность скрещи
ваться с особями «старого» вида. Это положение естественно вытекает из ак
сиом СТЭ: мутации и рекомбинация идут независимо в изолированных популя
циях и в силу своей случайности порождают разные генотипы. Требования
отбора тоже хоть чемнибудь различаются, ибо не существует двух идентичных
экосистем. Следовательно, и результат отбора должен быть специфичен. От
сюда многие авторы сделали заключение о ведущей роли репродуктивной изо
ляции в процессе возникновения новых таксонов: «изоляция совершенно авто
матичеcки ведет к дифференциации внутри вида», «истинным источником
видообразования, истинной причиной происхождения видов является не отбор,
а изоляция» (Четвериков, 1926); «видообразование без изоляции невозмож
но» (Dobzhansky, 1951); разделение популяции возможно только при наличии
изоляции, которая является главным факторомвидообразования, все дело
лишь в наличии достаточного количества времени (Maynard Smith, 1958); изо
лирующие механизмы имеют «огромную важность» (Майр, 1968, 1974);
изоляция создает эволюционную независимость внутривидовых форм (Ти
мофеевРесовский и др., 1977, С. 89), и так далее.
На самом деле, изоляция не является ни необходимым, ни достаточным
условием видообразования. Например, существуют смежные популяции од
ного вида, не разделенные какимлибо изолирующим барьером и тем не ме
нее не смешивающиеся. Это явление получило название «эффект ареала»
(area effect) (Cain, Currey, 1963; Береговой, 1972; Яблоков, 1987 и мн. др.).
Известны также репродуктивно совместимые виды, обитающие симпатриче
ски (Muller, 1986). С позиций синтетической теории, эффект ареала объяс
няется предположением, что популяции приходят в соприкосновение вторич
но, после того как уже приобрели полную или частичную (т. е. связанную
с пониженной жизнеспособностью гибридов) нескрещиваемость (см. обзор
мнений в: Новоженов, 1972). Если же оказывается, что успешным межпопу
ляционным скрещиваниям ничто не препятствует, и они происходят, а гиб
ридная зона между популяциями все же узка, то приходится ссылаться на
«невидимые» факторы нарушения жизнеспособности гибридов (Заславский,
1972). Однако, даже если принять такое объяснение за удовлетворительное,
остается непонятным, в силу каких причин виды, разделенные дрейфом кон
тинентов более 80 млн лет назад, попрежнему сохряняют свою целост
ность — даже бессяжковые (Protura), почвенные членистоногие со столь
мягкими покровами, что для них исключена всякая возможность миграций
через океан (Расницын, 1987). Очевидно, эволюционная самостоятельность
популяций, с одной стороны, не является непосредственным результатом их

Глава 3. КРИТИКА

СИНТЕТИ ч ЕСКОЙ ТЕОРИИ

37

репродуктивной изолированности друг от друга, а с другой стороны, не стира
ется при обмене генами между ними.
Необходимо отметить, что к такому же заключению можно подойти и на
основе синтетической теории. Так, А. Г. Креславский (1987) рассмотрел роль
межпопуляционного обмена генами у видов с лабильной и консервативной
структурой популяций. В первую категорию входят организмы с долговечны
ми местообитаниями (например, детритофаги и почвенные животные); во вто
рую — обитатели мелких временных водоемов и внутренних тканей грибов,
фруктов, листьев. Виды с консервативной структурой популяций не склонны
к миграциям, поэтому у них обмен генами даже между соседними популяция
ми незначителен. У видов с лабильной популяционной структурой обмен гена
ми обычен, но мало эффективен как фактор, препятствующий дивергенции по
набору редких аллелей, поскольку миграция является поведенческой нормой,
и популяции обмениваются в основном нормальными широко распространен
ными аллелями (Креславский, 1987).
Вывод большинства сторонников синтетической теории о достаточнос
ти изоляции для видообразования вплотную примыкает к утверждению нео
дарвинистов о том, что эволюция таксонов идет постоянно, даже если среда
обитания не изменяется (Wright, 1931; Серебровский, 1973, с. 155; Шноль,
1979). Это должно быть справедливо, исходя из тех же соображений: мута
ционный процесс и рекомбинация непрерывны. Постоянно действует и от
бор: выживает лишь небольшая часть потомства любой пары особей или од
ной партеногенетической самки, из выживших лишь единицы принимают
участие в дальнейшем размножении. Однако это утверждение противоречит
огромному палеонтологическому материалу (Eldredge, Gould, 1972; Stanley,
1975): раз возникнув, таксоны в течение очень долгого времени пребывают
в неизменном состоянии — стазисе. Длительность стазиса превышает дли
тельность собственно эволюции на несколько порядков (Раутиан, 1988).
Это правило справедливо на любом таксономическом уровне, но наиболее
явное противоречие представляют «живые ископаемые» — виды, не эво
люирующие многие миллионы (иногда сотни миллионов) лет (см. список
примеров в: Шмальгаузен, 1969, с. 61; Stanley, 1975; Расницын, 1987, с. 53;
Грант, 1991, с. 312; Гиляров 1985).

3. 5. Д ИНАМИКА ч ИСЛЕННОСТИ
По синтетической теории эволюции, колебания численности популя
ций должны сопровождаться эволюционными изменениями (см. Тимо
феевРесовский и др., 1977, с. 62–72). Все природные популяции претерпе
вают периодические флуктуации плотности. В наиболее яркой форме это
проявляется во время массового размножения: периоды спада, когда не вы
живает почти никто, сменяются благоприятными периодами, когда выжива

38

Часть 1. НЕОДАРВИНИЗМ

ют едва ли не все (Elton, 1936). Такие условия позволяют свободно проявить
ся всем факторам эволюции, на которых основана синтетическая теория: фа
за роста сопровождается практически беспрепятственным умножением раз
нообразных генотипов, которые затем предстают перед сильнейшим
естественным отбором. Следовательно, «пульсации численности вида не мо
гут быть безразличны для генотипического состава популяций» (Воронцов,
1980), и высказано предположение об адаптивной значимости вспышек раз
множения (Рожков, 1981).
Поэтому с точки зрения синтетической теории непонятно, почему до сих
пор не зарегистрированы случаи эволюционных изменений, вызванных волна
ми численности (Расницын, 1987). Имеется лишь одно сообщение об увели
чении изменчивости во время массового размножения: высокая численность
дневной бабочки Melitaea aurinia в 1920х годах сопровождалась чрезвычай
ной изменчивостью особей — с трудом можно было найти два похожих эк
земпляра. Вспышка размножения этого же вида 30 годами ранее проходила на
фоне преобладания обычного дикого типа (Ford, 1950, 1964). Нормальная из
менчивость также характерна для растущих популяций многих видов насеко
мых, грызунов и птиц (Ford, 1964). Это тем более странно, что многие хозяй
ственно значимые виды являются объектами пристального наблюдения
и изучения в течение десятков и сотен лет: любые фенотипические изменения
таких видов не могли остаться незамеченными.

3. 6. П ОВТОРНОЕ

ПРОИСХОЖДЕНИЕ ТАКСОНОВ

Из постулатов синтетической теории эволюции следует, что один и тот
же вид не может произойти дважды в силу случайности процессов, оп
ределяющих возникновение генов и их сочетаний. Этот вывод лежит
в русле кладизма — популярнейшего направления систематики, которое рас
сматривает эволюцию исключительно как дивергентный (ветвящийся) про
цесс, не считая таксономически значимыми ни направление, ни скорость эво
люционных изменений. Идеология кладизма целиком покоится на
синтетической теории: видом считается совокупность особей, имеющих об
щую генеалогию и скрещивающихся между собой (reproductive community);
виды образуются исключительно путем разделения прежде однородных скре
щивающихся совокупностей; таксономический ранг может быть присвоен
только монофилетической группе, т. е. такой, виды которой более родственны
между собой, чем с любым другим видом (Hennig, 1965). Эти допущения сде
лали кладистический метод легко доступным для расчета гипотетических фи
логений. Легкость в обращении — на мой взгляд, единственное, чем можно
объяснить сверхпопулярность кладизма. С другой стороны, упрощения по
ставили под вопрос адекватность всего метода (см., например: Bigelow, 1958;
Maynard Smith, 1983b; Расницын, 1983, 1992).

Глава 3. КРИТИКА

СИНТЕТИ ч ЕСКОЙ ТЕОРИИ

39

Однако нас интересует сейчас не общая критика кладизма, а возмож
ность повторного видообразования. Имеются основания полагать, что оно ре
ально. В практике растениеводства известен ряд примеров т. н. «ресинтеза»
культурных видов: в случаях, когда то или иное культурное растение было вы
ведено в доисторическое время, так что его дикорастущие предки оставались
неизвестны, это культурное растение было получено в нашу эпоху путем гиб
ридизации и селекции определенных диких видов (см. примеры в: Huxley,
1943; Dobzhansky, 1951; Воронцов, 1980). Даже со ссылкой на ограничен
ность мутационного процесса остается непонятным, какие факторы позволи
ли получить копию генома уже имевшихся культурных растений из геномов их
предполагаемых предков через сотни и тысячи поколений раздельного произ
растания. Аналогичным образом, некоторые домашние животные — напри
мер собака, — возможно, выведены независимо на разных континентах если
не из разных исходных видов (Дарвин, 1951, с. 123, 134, 169), то из разных
популяций предкового вида, сходного с современным шакалом4. Во всяком
случае, имеющиеся данные не отрицают предположения о полифилии собаки,
высказанного Дарвином в прошлом столетии (Fox, 1978; CluttonBrock, 1987;
Vila et al., 1997). Это же предположение аргументированно поддерживает
Конрад Лоренц (1971), к мнению которого, на мой взгляд, следует прислу
шаться в первую очередь.
Наиболее невероятным с точки зрения синтетической теории выглядит
один из результатов опыта Г. Х. Шапошникова (1961, 1965, 1966; Shaposhnikov,
1981, 1984), где тли Dysaphis anthrisci majcopica Shap., в природе обычно
встречающиеся на купыре Anthriscus nemorosa, были перенесены на бутень
клубненосный Chaerophyllum bulbosum — растение, на котором этот вид тлей
редко встречается в природе. После нескольких партеногенетических поколе
ний тли адаптировались к питанию этим мало пригодным растением и были пе
ренесены на Chaerophyllum maculatum — бутень пятнистый, кормиться на ко
тором они были ранее не способны. В итоге экспериментальная популяция
в течение 10–15 поколений не только приспособилась к абсолютно новому рас
тениюхозяину, но и изменилась морфологически, обретя фенотипическое сход
ство с Dysaphis chaerophyllina Shap. — видом, который в естественных усло
виях питается на пятнистом бутне.
Эксперимент Г. Х. Шапошникова проходил в отсутствие полового раз
множения. Однако, когда в конце опыта были получены половые особи, то
оказалось, что экспериментальная популяция D. anthrisci обрела способность
скрещиваться и образовывать смешанные популяции с D. chaerophyllina; из
яиц, отложенных оплодотворенными самками, вышли личинки, способные
к дальнейшему размножению и предпочитавшие питаться бутнем. В результа
4

Предположение о происхождении собаки от динго менее основательны: австра
лийские дикие собаки имеют признаки домашних животных и, по всей видимос
ти, происходят от вторично одичавших форм, предки которых были завезены на
континент предками современных аборигенов (Лоренц, 1971).

40

Часть 1. НЕОДАРВИНИЗМ

те эксперимент привел не просто к дивергенции и появлению нового вида, че
го можно было бы ожидать, исходя из аксиом СТЭ, а ко вторичному возникно
вению вида, прежде уже существовавшего в природе. Поскольку D. chaero
phyllina и экспериментальная популяция D. anthrisci представляют разные
генеалогические линии, то в соотвествии с методологией кладизма они долж
ны быть отнесены к разным видам; однако они скрещиваются и дают плодови
тое потомство — а это главный критерий вида, принятый неодарвинизмом.
Получается, что разные следствия, выведенные из синтетической теории, про
тиворечат друг другу.
Резюмируя содержание этого раздела, следует заключить, что ряд выво
дов, логично вытекающих из постулатов синтетической теории эволюции,
противоречит действительности.

3. 7. О БЪЯСНЕНИЯ

AD HOC

Несомненно, что на приводимую здесь критику можно отвечать. Сущест
вует два обычнейших ответа. Вопервых, ссылка на незнание: речь идет о фе
номенах, которые пока не имеют удовлетворительного объяснения с позиций
общепринятой теории. Принимать такой ответ или нет — дело вкуса (как
в таких случаях говорят неодарвинисты, «зависит от генотипа»). Однако недо
статок информации — хорошее оправдание для новорожденной теории,
а СТЭ насчитывает уже более 70 лет.
Во вторых, любое из высказанных противоречий может быть оспорено
посредством гипотезы ad hoc, сконструированной специально для объяснения
данного противоречия: сколько возражений — столько ответов, при том, что
сами ответы логически не связаны с основными положениями теории, а если
связаны, то не имеют подтверждений и являются не более чем предположени
ями. В синтетической теории (как, собственно, в любой науке) принято вво
дить дополнительные понятия, которые сами по себе не следуют из главных
постулатов. Например, феномен эволюционного стазиса неодарвинисты объ
ясняют наличием морфогенетических и морфофункциональных ограничений
(developmental and morphofunctional constraints) (Lande, 1980; Charlesworth
et al., 1982).
В качестве примера морфофункционального ограничения можно приве
сти утрату пальцев на крыльях птиц: развитие крыла превращает пальцы
в бесполезные придатки, подлежащие редукции. Или пример морфогенетиче
ского ограничения: во всех группах позвоночных от рыб до человека встреча
ются двуглавые «мутанты», а трехглавых практически не бывает (известно
лишь 2 болееменее достоверных случая) (Alberch, 1989) — онтогенез позво
ночных животных не способен сформировать дракона. Идея ограничений со
вершенно естественна: организм может быть преобразован лишь сравнитель
но небольшим числом способов, которые определяются строением

Глава 3. КРИТИКА

СИНТЕТИ ч ЕСКОЙ ТЕОРИИ

41

и характером развития организма (Wake, 1982; Roth, Wake, 1985). Отклоне
ние от стандарта, определяемого каждым способом преобразования, сопря
жено с нарушением дефинитивных и/или зародышевых функций, и поэтому
запрещено отбором. В силу многочисленных запретов живые существа подоб
ны в математическом смысле: их морфологические и физиологические пока
затели жестко связаны определенными аллометрическими зависимостями,
которым посвящена обширнейшая литература (начиная с: Osborn, 1925;
Huxley, 1932; D’Arcy Thompson, 1942).
С помощью ограничений можно правдоподобно объяснить как стазис,
так и его частные случаи — отсутствие эволюции при наличии изоляции (см.
Следствие 4) и при резких колебаниях плотности полуляций (раздел 3.5),
а также парафилетическое (повторное) происхождение таксонов (раздел
3.6) и даже ускорение эволюции по мере усложнения организмов (раздел 3.1
и объяснение в: Расницын, 1987). Но если так, то теория эволюции, чтобы
быть способной объяснить морфологию, пути и причины ее изменений,
должна быть изложена на языке организмов, а не генов (этот тезис постоя
нен в работах Осборна: см. Osborn, 1932, и др.). По сути, морфогенетичес
кие и морфофункциональные механизмы не должны рассматриваться всего
лишь как ограничения. Поскольку именно эти факторы определяют структу
ру пространства возможностей, в пределах которого «путешествует» эво
люирующий организм, то теория эволюции должна быть основана на этих
механизмах, тогда как неодарвинизм относится к ним как к чемуто посто
роннему.
В то же время, собственный язык СТЭ слишком беден: на нем нельзя
хотя бы сформулировать даже наиболее очевидные вопросы, интересую
щие биологов. Например, почему не бывает позвоночных — столь же спе
циализированных гермафродитов, как некоторые моллюски (Waddington,
1967)? Почему наземные позвоночные четвероноги, а насекомые бегают
почти исключительно на шести конечностях (Gans, 1981)? Почему нет на
свете фотосинтезирующих активно перемещающихся существ (если не счи
тать некоторых простейших) (Waddington, 1967)? Почему на Африканском
континенте обитает около сотни только современных видов разнообразных
антилоп, а в Северной Америке при наличии обширнейших травянистых це
нозов — наиболее характерной черты адаптивной зоны антилоп — в наше
время живет только родственный им бизон? Почему среди сумчатых нет
зерноядных форм, и известно лишь по одному полуводному и термитоядно
му виду? Попробуйте выразить то же, используя генетическую терминоло
гию неодарвинизма.
На всю эту критику можно возразить, что синтетическая теория адекват
но описывает динамику адаптивного полиморфизма в популяциях, следова
тельно, она отчасти верна. Действительно, с популяционной биологией свя
заны основные успехи СТЭ. Вместе с тем, существует нетривиальная
интерпретация этих данных (Шишкин, 1988б). Возьмем хрестоматийный

42

Часть 1. НЕОДАРВИНИЗМ

пример: после изменения среды обитания темно окрашенные особи вытесни
ли из популяций березовой пяденицы светлых бабочек (см. любой учебник по
теории эволюции). Полагают, что это и была эволюция. Однако прежде чем
одна форма частично заместила другую, она должна была произойти (Шиш
кин, 1988б). Это эволюционное изменение — процесс происхождения тем
ной формы пяденицы — когдато состоялось и осталось незарегистрирован
ным. Отмеченное после этого изменение частот встречаемости заранее
сформированных фенотипов скорее следует рассматривать как гомеостаз на
уровне популяции: имеется два различных фенотипа, адаптированные к раз
ным нишам; при смене условий существования популяция плавно переходит
на соответствующее соотношение фенотипов.
Наиболее ясную иллюстрацию популяционного гомеостаза дает другой
канонический результат — сезонные колебания соотносительной численно
сти черных и красных коровок (ТимофеевРесовский и др., 1977). Благодаря
тому, что красные особи более холодоустойчивы, а черные более плодовиты,
в популяции существует разделение труда, и повышается устойчивость к дей
ствию неблагоприятных факторов. Преобразование частот двух форм полно
стью подпадает под понятие эволюции, как ее трактуют сторонники СТЭ.
В то же время довольно очевидно, что этот процесс не создает ничего нового
и уже в силу этого эволюционным считаться не может. Настоящая же эволю
ция завершилась в истории вида появлением черных и красных фенотипов.
Поэтому на примерах динамики полиморфизма синтетическая теория рас
сматривает не происхождение, а лишь процесс поддержания адаптаций, при
чем таких примеров довольно много: наличие полиморфизма отражает при
способленность популяции к неоднородным условиям существования
(Baltensweiler, 1970).

ÃËÀÂÀ 4. ÏÐÈ×ÈÍÀ ÍÅÀÄÅÊÂÀÒÍÎÑÒÈ
ÍÅÎÄÀÐÂÈÍÈÇÌÀ.
ÝÂÎËÞÖÈß ÁÅÇ ÂÅÉÑÌÀÍÀ
Синтетической теории не хватает согласия со многими разделами биоло
гии. В СТЭ совершенно нет скольконибудь разработанной системы общих
экологических понятий, и считается, что сообщества изменяются лишь по
стольку, поскольку эволюируют составляющие их виды (Мэй, 1981). Недаром
даже монографии по экологии могут открываться изложением основ генетики
популяций (Спурр, Барнес, 1984).
У синтетической теории нет согласия и с палеонтологией: используемая
теорией модель постепенной эволюции почти не имеет палеонтологических
подтверждений (Gould, 1977; Stanley, 1975). Палеонтологи неспроста состав
ляют наиболее традиционную оппозицию неодарвинизму, как до него — дар
винизму и вообще трансформизму (кроме уже цитированных работ см., на
пример: Cope, 1887; Osborn, 1926; Schindewolf, 1950).
Затем, неодарвинизм считает видами только те группы особей, которые
прибегают к половому размножению (Dobzhansky, 1935, 1972); эволюция
прочих не рассматривается, хотя партеногенетические животные чрезвычай
но многочисленны и разнообразны (Гиляров, 1982), а у растений бесполое
размножение встречается едва ли не чаще, чем половое.
Однако главный и общепризнанный недостаток синтетической теории —
это отсутствие в ней эмбриологических концепций. Западные биологи направля
ют свои усилия на объединение биологии развития и неодарвинизма без какихли
бо попыток пересмотреть его основные положения (см. монографии последних
лет: McKinney, McNamara, 1991; Hall, 1992; Jablonka, Lamb, 1995; Rollo, 1995).
Трудно ожидать, что попытки распространить синтетическую теорию на био
логию развития когдалибо увенчаются успехом. Соединение этих двух наук в прин
ципе невозможно (Shishkin, 1992). Поэтому синтетическая теория вообще ни сло
вом не упоминается в наиболее новаторской и конструктивной монографии по
эволюции морфогенеза (Raff, 1996). Причина несовместимости доминирующей
эволюционной теории с биологией развития кроется в том, что эти науки использу
ют две модели, два различных взгляда на онтогенез, и эти взгляды противоположны.
Упомянутые модели онтогенеза называются терминами преформизм и эпигенез.
Преформизм — это модель развития, согласно которой взрослая особь
предобразована в половых клетках, так что онтогенез есть лишь процесс
проявления заранее существующих задатков (Майр, 1974). Преформизм
в биологии ассоциируется с именем Шарля Боннэ (Bonnet, 1773), который
считал, что в яйце уже сформирован организм, и ему остается только вырас
ти. Как уже упоминалось во введении, идея преформизма подтверждается до
стоверным, но очень частным фактом — эмбриональным развитием тлей.

44

Часть 1. НЕОДАРВИНИЗМ

Если Боннэ полагал, что яйцо столь же сложно, как и взрослый орга
низм, то после появления первых работ по механике развития стало ясно, что
зигота устроена намного проще. В итоге появилась модель эпигенеза, которая
представляет зародышевое развитие как процесс последовательных новооб
разований (Weismann, 1904), причем характер развития определяется состо
янием всего организма и условий, в которых развитие проходит.
Для сохранения духа преформизма не обязательно следовать букве работ
Боннэ. Вполне достаточно считать, что зигота содержит не маленький заро
дыш, а набор частиц — прообразов всех признаков будущей взрослой особи.
Иными словами, достаточно думать, что свойства целого организма зависят
полностью и только от свойств отдельной его части. В таком виде преформизм
стал идеологией будущей классической генетики. В свою очередь, на фунда
менте эпигенеза выросла биология развития. Отсюда возникает несовмести
мость этого раздела биологии с синтетической теорией: генетическая идеоло
гия неодарвинизма предполагает наличие жесткого соответствия между
изменениями фенотипа и генотипа, в то время как в соответствии с эпигене
тическими представлениями и в реальности такое соответствие отсутствует.

4. 1. Т ЕОРИЯ

ЗАРОДЫШЕВОЙ ПЛАЗМЫ

Наследственность — это передача признаков от родителей детям. Синтети
ческая теория эволюции основана на концепции зародышевой плазмы — пред
ставлении о наследственности, принадлежащем Августу Вейсману (Weismann,
1892, 1904). Зародышевая плазма (= нем. Keimplasma, англ. germplasm) — это
«вещество наследственности», хроматин ядра, организованный в дискретные еди
ницы — хромосомы, передаваемые из поколения в поколение с помощью гамет.
По А. Вейсману, каждая хромосома состоит из элементарных частиц, детерминиру
ющих наследственный характер фенотипических признаков. Детерминация в да
ном случае означает, что каждый признак зависит целиком и только от состояния
соответствующей конкретной частицы наследственности. Присутствие определен
ных детерминантов в ядре зиготы заставляет ее развиваться по определенному пу
ти, причем каждый признак, способный независимо изменяться и передаваться по
наследству, имеет соответствующий детерминант в зародышевой плазме.
Современный синоним Вейсмановского детерминанта — ген. Гены оп
ределяют свойства, наследуемые детьми от родителей; дети и родители похо
жи, поскольку обладают общими генами. Мутации определенных (но не лю
бых) генов в сочетании с рекомбинацией вызывают появление новых
фенотипических признаков. В начале ХХ века последнее положение получи
ло сильнейшее подтверждение в виде огромного объема экспериментальных
данных, затем оформившихся в хромосомную генетику, классики которой
особенно выделяли А. Вейсмана среди своих предшественников (Morgan,
1926; Sturtevant, 1965).

Глава 4. ПРИчИНА

НЕАДЕКВАТНОСТИ НЕОДАРВИНИЗМА

45

Рис. 4. Типичная эволюционная перест
ройка соответствия между генами и при
знаками. А) Генетическое переопределе
ние признака; Б) Изменение функции
гена; В) Изменение структуры множест
венного соответствия между фенотипом и
генотипом.

Вейсман считал, что фенотипи
ческие изменения, которые могут
быть переданы потомству, возникают
исключительно благодаря изменени
ям в зародышевой плазме: изменчи
вость детерминантов и их сочетаний
определяет изменчивость признаков
(Weismann, 1904, vol. 1, p. 369). Ин
дивидуальность будущей особи воз
никает в момент слияния ядер яйце
клетки и сперматозоида (Weismann,
1904, vol. 2, p. 41, 45). Хотя в ходе эмбриогенеза под действием внешних при
чин и могут возникать новые морфологические черты, они никак не запечат
лены в зародышевой плазме и не могут повлиять на ее состояние. Соответст
венно, эти черты не имеют отношения к ходу эволюции и не должны
рассматриваться эволюционной теорией.
Отсюда один шаг до неодарвинизма, родоначальником которого является
А. Вейсман: поскольку принимается, что фенотип определяется генотипом, то
для эволюционного изменения фенотипа необходимо и достаточно изменить
генотип. Соответственно, эволюция идет за счет естественного отбора геноти
пических изменений (Weismann, 1904). Поэтому она будет идти тем быстрее,
чем чаще будут появляться новые гены и их сочетания (т. е. чем чаще мутации
и чем интенсивнее рекомбинация).
Вывод о положительной зависимости между скоростью эволюции и ско
ростью изменения генофонда безупречно логичен, но, как мы видели, не соот
ветствует действительности. Причина кроется в том, что прочная корреляция
между фенотипом и генотипом на самом деле не существует. Это можно ви
деть на примере того, как в ходе эволюции постоянно изменяется характер ге
нетической обусловленности фенотипа.

4. 2. Э ВОЛЮЦИЯ

ФЕНОТИПА И ЭВОЛЮЦИЯ ГЕНОТИПА

Признаки фенотипа устойчивее, чем определяющие их гены: однажды
появившийся признак в ходе эволюции может получать новое генетическое
определение — что называется, происходит изменение генетической поли

46

Часть 1. НЕОДАРВИНИЗМ

мерии признака (рис. 4 А). Поэтому перестройка генотипа может происхо
дить и происходит при неизменном фенотипе (Шмальгаузен, 1946, 1982;
Кимура, 1985). Для иллюстрации относительной независимости признаков
от генов рассмотрим способы определения пола — наиболее детально раз
работанный пример соотношения фенотипа и генотипа.
Механизм определения пола — это фактор, действие которого на опре
деленную онтогенетическую стадию ведет к развитию у особи женских либо
мужских половых желез, которые начинают вырабатывать соответствующие
гормоны, под влиянием которых организм развивается в самку либо в самца.
Пол может определяться внутренними (генетическими) либо внешними по от
ношению к развивающейся особи (средовыми) факторами; обе категории ме
ханизмов достаточно разнообразны.
Среди внешних механизмов определения пола наиболее распространен
температурный: при инкубации в одном интервале температур зиготы развива
ются в самцов, при инкубации в другом — в самок. Температурное определе
ние пола встречается у ракообразных (Rigaud et al., 1997b), насекомых (Bopp
et al., 1998), рыб (Romer, Beisenherz, 1996; Strussman et al., 1996, 1997). На
иболее подробно изучено температурное определение пола у пресмыкающих
ся, многие из которых (например, крокодиловые, большинство черепах, неко
торые ящерицы) лишены морфологически различающихся половых хромосом
(Janzen, Paukstis, 1991; Coomber et al., 1997). Помимо температуры, опреде
ление пола может зависеть от других внешних факторов, биотических и абио
тических. Так, ракообразные гаммарусы чувствительны к фотопериоду и в на
чале сезона склонны превращаться в самцов, позже — в самок (Watt, 1994;
McCabe, Dunn, 1997). Пол нематод Mermithidae определяется питанием личи
нок: самки развиваются из крупных особей, самцы — из мелких. Некоторые
орхидеи несут пестичные цветки на хорошо освещенных участках и тычиноч
ные — в тени (Stearns, 1987). Споры папоротника Ceratopteris richardii обыч
но развиваются в однодомные (гермафродитные) растения; гермафродиты вы
деляют феромон, при определенной концентрации которого из спор вырастают
мужские особи (Banks, 1997). У колониального моллюска Crepidula fornicata
(Gastropoda: Prosobranchia) пол особи зависит от ее расположения в колонии
(Barnes et al., 1993). Аналогичным образом определяется пол цветков у куку
рузы и некоторых других растений (Yonemori et al., 1993; Irish, 1996). У мухи
Sciara ocellaris пол потомства зависит от матери: одни самки рождают только
самок, другие — только самцов (Sanchez, 1998).
Фактически, средовые механизмы определения пола представляют такие
же модификации, как классические примеры зависимости формы листьев от по
груженности в воду (точнее, от освещенности) у стрелолиста и водяного лютика
(Шмальгаузен, 1982; Тыщенко, 1992), как формирование физиологически
и экологически различных особей в зависимости от длины дня и температуры
у тлей (Dixon, 1998), как зависимость развития зиготы от состава цитоплазмы
(Maynard Smith, Szathmary, 1995). Во всех этих случаях передается по наслед

Глава 4. ПРИчИНА

НЕАДЕКВАТНОСТИ НЕОДАРВИНИЗМА

47

ству не отдельный признак, а набор его дискретных состояний (модальностей),
каждое из которых реализуется в ответ на определенный внешний стимул.
Генетические способы определения пола разделяются на гетерогаметные
и гапло/диплоидные. Плоидность влияет на пол у насекомых перепончатокры
лых, трипсов, белокрылок, щитовок, некоторых двукрылых и жуков, а также
у клещей (Stearns, 1987). У этих животных из оплодотворенных яиц выходят
диплоидные самки, из неоплодотворенных — гаплоидные самцы.
Гетерогаметные способы определения пола встречаются практически во
всех крупных таксонах (у растений, нематод, паукообразных, насекомых, рыб,
амфибий, рептилий) и обязательны у птиц и млекопитающих (Bull, 1987). Как
правило, гетерогаметность связана с наличием специализированных половых
хромосом, однако конкретные механизмы могут быть очень различны. Напри
мер, у дрозофилы решающим фактором в отношении определения пола явля
ется соотношение числа половых хромосом (обозначаемых Х) и аутосом (А).
Самцы имеют гетерогаметный кариотип (Х, 2А), самки — гомогаметный
(2Х, 2А). Ххромосома несет несколько генов, на основе которых синтезиру
ются белки. Если эмбрион имеет две Ххромосомы, то эти белки присутству
ют в концентрации, достаточной для активации гена Sxl, запускающего каскад
синтеза других белков, при наличии которых зачаточные гонады развиваются
в яичники. Если зигота имеет только одну Ххромосому, то ген Sxl остается
в неактивном состоянии, и гонада развивается в семенник, а эмбрион, соот
ветственно — в самца (Torres, Sanchez, 1992; Sanchez et al., 1994; Barbash,
Cline, 1995; Bopp et al., 1996, 1998). Способ определения пола, сходный
с имеющимся у дрозофилы, описан у нематод: черви с двумя Ххромосомами
становятся гермафродитами, с одной — самцами (Hunter, Wood, 1992;
Hodgkin et al., 1994; Mutafova, 1995; Meneely, 1997).
Другая разновидность гетерогаметного механизма связана с наличием
диморфных половых хромосом, обозначаемых X, Y у млекопитающих и W, Z
у птиц. У плацентарных млекопитающих пол определяется геном SRY, распо
ложенным на дистальном участке короткого плеча Yхромосомы. Этот ген
проявляет кратковременную активность в онтогенезе, инициируя развитие се
менной железы. В отсутствие SRY гонада развивается в яичник, который сек
ретирует гормоны, направляющие онтогенез по женскому пути развития
(Koopman, 1995; LovellBadge, Hacker, 1995; Sinclair, 1998).
Эти примеры показывают, что генетическое переопределение призна
ков — достаточно обычный эволюционный процесс. Возникновение полового
размножения связывают с происхождением эукариот, обладающих оформлен
ным ядром и мейотическим аппаратом (Stearns, 1987). Следовательно, самцы
и самки со всем комплексом характерных для них фенотипических признаков
возникли очень давно: невозможно предположить, что пол возникал de novo
в каждом таксоне. Значит, в пределах старших таксонов на фоне фенотипиче
ского постоянства происходила смена генов, от которых зависел путь разви
тия половых желез. При этом механизм определения пола мог неоднократно

48

Часть 1. НЕОДАРВИНИЗМ

изменяться с генетического на средовой и обратно. Сейчас нет необходимости
вдаваться в детали приспособительного характера конкретных генотипичес
ких перестроек, послуживших поводом для множества гипотез (Мэйнард
Смит, 1981; Kraak, de Looze, 1993; Strussman et al., 1996; Ciofi, Swingland,
1997; McCabe, Dunn, 1997; StClair, 1998). Для эволюционной теории гораз
до важнее, что знаменитое высказывание Линнея можно перефразировать в
отношении соответствия фенотип/генотип: не ген определяет признак, но
признак определяет ген. Признак, типичный для старшего таксона, определя
ет набор генов, каждый из которых служит определению признака у опреде
ленного вида в типичной для него среде развития и обитания. Поэтому в ходе
эволюции при постоянстве признака его генетическое обеспечение изменяет
ся в зависимости от организации онтогенеза и требований естественного от
бора (см. дополнительное подтверждение в: Carroll et al., 1995).
Наряду с генетическим переопределением признаков, в эволюции проис
ходит смена функций конкретных генов (Averof et al., 1996; Dennel et al., 1996;
Morgan, 1997; Carr et al., 1998): изменяется характер не только полимерии, но
и плейотропии (рис. 4 Б). Результаты смены функций генов можно видеть на
примере весьма пестрого распределения способов детерминации пола по сис
теме живых существ. Например, у млекопитающих, пауков и нематод гетеро
гаметны самцы, а у птиц, змей и насекомых ручейников — самки. Среди дву
крылых насекомых гетерогаметные самцы встречаются в семействах
Tipulidae, Simuliidae, Culicidae, Calliphoridae, Anthomyidae, Phoridae
и Drosophilidae, тогда как у Chironomidae, Muscidae и Tephritidae гетерога
метны то самцы, то самки — в зависимости от рода (Bull, 1987; Stearns,
1987). Аналогично, амфибии Ambystomatidae, Bufonidae и Pipidae имеют ге
терогаметных самок, Proteidae, Discoglossidae, Hylidae и Leptodactylidae —
гетерогаметных самцов, а Plethodontidae, Salamandridae и Ranidae — то сам
цов, то самок. Так же и рептилии: у Pygopodidae, Iguanidae, Scincidae и Teidae
гетерогаметным полом являются самцы, а у Gekkonidae, Lacertidae
и Varanidae — самки (Bull, 1987). У равноногих раков механизмы определе
ния пола могут различаться не только между видами, но даже между подвида
ми: самцы гетерогаметны у Asellus aquaticus, Porcellio dilatatus dilatatus,
Armadillidium nasatum, Helleria brevicornis, тогда как у Idotea balthica,
Porcellio dilatatus petiti, P. rathkei, P. laevis, Armadillidium vulgare и др. ге
терогаметны самки (Rigaud et al., 1997a).
Итак, в отсутствие эволюции на основе стандартного генотипа воспроизво
дится один и тот же оптимальный дикий тип. В ходе онтогенетического развития
дикого типа определенные признаки возникают в ответ на присутствие в геноти
пе определенных генов (аллелей, групп генов, хромосом) или в ответ на действие
определенных факторов среды, в которой происходит развитие. При этом между
фенотипом и генотипом существует множественное соответствие: каждый ген
определяет более чем один признак, и каждый признак формируется в онтогене
зе при участии более чем одного гена (Wright, 1931; ТимофеевРесовский, Ива

Глава 4. ПРИчИНА

НЕАДЕКВАТНОСТИ НЕОДАРВИНИЗМА

49

нов, 1966). В условиях нормального онтогенетического развития язык морфоло
гии переводим на язык генов: множественное соответствие между генами и при
знаками, выраженное в полимерии признаков и плейотропии генов, не препятст
вует переводу точно так же, как множественное соответствие между словами не
препятствует переводу с одного человеческого языка на другой.
Эволюция состоит в переходе из одного устойчивого фенотипического
состояния в другое. Судя по изложенным данным о механизмах определения
пола, эволюция нарушает нормальное наследование признаков. При этом из
меняется характер соответствия между фенотипическими признаками, средо
выми факторами и составом генотипа: гены могут приобретать новые функции
(изменяется плейотропия), а признаки могут получать новое генетическое
и/или средовое определение (изменяется полимерия) в зависимости от специ
фики исходного онтогенеза и новой экологической ниши. В сущности, это дав
но известно: в разных таксонах идентичные гены часто определяют негомоло
гичные признаки, и наоборот — гомологичные признаки не обязательно
связаны с идентичными генами (de Beer, 1971).
Как следствие изменения характера полимерии и плейотропии, изменяет
ся вся структура множественного соответствия между генотипом и фенотипом
(рис. 4 В). Это обстоятельство имеет важнейшее следствие: язык генетики не
возможно использовать для описания эволюционных явлений. Представьте,
каково переводчику пользоваться словарем, в котором время от времени изме
няется смысл слов. Точно так же изменение структуры соответствия между ге
нами и признаками делает языки генетики и морфологии взаимно непереводи
мыми в ходе эволюции. Следовательно, эволюционная биология должна
отказаться генетического языка как основного средства объяснения эволюци
онного процесса.

4. 3. Н ОРМА

РЕАКЦИИ

Влияние внешних факторов на реализацию генетической информации нахо
дит отражение в понятии нормы реакции генотипа на условия индивидуального
развития. Нормой реакции обычно называют множество разнообразных феноти
пов, развивающихся на основе одного и того же генотипа в разных внешних усло
виях (Woltereck, 1909; Шмальгаузен, 1946, 1982; Rieger et al., 1991). Понятие
нормы реакции эквивалентно утверждению, что онтогенетическое формирование
фенотипа происходит при одновременном участии внешних и внутренних факто
ров. Организм не имеет признаков, полностью независимых от генотипа
(Waddington, 1975): белки, от которых зависит ход онтогенеза, синтезируются на
матрицах РНК, скопированных с генов. Однако так же справедливо, что организм
не имеет признаков, полностью независимых от среды развития.
И. И. Шмальгаузен (1982) приводит множество данных, показывающих,
как характер развития эмбриональных зачатков определяется их окружением,

50

Часть 1. НЕОДАРВИНИЗМ

несмотря на постоянство генотипа. Например, изолированная нервная пластин
ка в присутствии мезенхимы развивается в нормальную нервную трубку, а без
мезенхимы — в цилиндр без полости. В соседстве с хордой нервная пластинка
превращается в желоб, а при контакте с мезенхимой и мышечной тканью —
в трубку с ненормально смещенным внутренним каналом. При этом внешние
воздействия вызывают фенотипические изменения, сходные с теми, что развива
ются вследствие определенных генетических мутаций. Способность онтогенеза
одинаково реагировать на внешние и внутренние воздействия носит название
фенокопирования (King, Stansfield, 1997) и ясно указывает на то, что онтогенез
есть сущность более высокого порядка, чем геном. Для онтогенеза по сути не
важно, какого рода воздействие вызвало то или иное изменение фенотипа:
во всех случаях характер новообразования определяется свойствами развиваю
щегося зародыша.
Говоря языком синтетической теории, фенокопии являются частным случаем
взаимодействия генотипа и cреды — специальной области исследований в генети
ке количественных признаков (Bell, 1987) — и представляют обычное природное
явление, известное на обширном материале (Landauer, 1957; Гаузе, 1984;
Goodwin, 1985; Шишкин, 1988а; Venglat, Sawhney, 1996). Например, чтобы гете
рогаметная зигота млекопитающего развилась не в самца, а в самку, достаточно на
начальном этапе дифференциации половой железы какимто образом нейтрализо
вать продукт матричного синтеза гена SRY. И наоборот: в определенных условиях
развития гомогаметная особь млекопитающего становится самцом (Bull, 1987).
У многих организмов фенокопирование участвует в природном процессе оп
ределения пола. Так, у перепончатокрылого насекомого наездника Venturia
canescens (Ichneumonidae) гомозиготы по половому локусу становятся самцами
только при температуре 22–25°С; развиваясь в самок при температуре ниже 22° С
(Butcher et al., 1998a). Сходным образом у рыбы Patagonina hatcheri (Atherinidae)
пол определяется генетически при умеренных температурах, но находится под сре
довым контролем на холоде (Strussman et al., 1997). У равноногого ракообразного
мокрицы Armadillidium vulgare генетически предопределенные самцы становятся
самками под влиянием маленькой паразитической бактерии Wolbachia sp. Эта
бактерия живет в цитоплазме клеток всех тканей мокрицы. Во время оогенеза
клетки Wolbachia концентрируются в ооцитах, передаются по наследству и направ
ляют развитие зигот по женскому пути. Таким способом бактерия заставляет мок
риц с мужским генотипом откладывать яйца и, таким образом, служить средством
своего распространения. Обработка тканей мокрицы антибиотиком убивает бак
терию, снимает ее феминизирующий эффект и позволяет проявляться генетичес
ким факторам определения пола (Juchault et al., 1993; Rigaud et al., 1997a).
Приведенные примеры показывают, как биотические и абиотические ком
поненты среды влияют на ход онтогенетического развития фенотипа. Август
Вейсман признавал формообразующее действие среды лишь в принципе, не
считая его эволюционно значимым, в отличие от изменения зародышевой плаз
мы (Weismann, 1904). Однако сейчас зависимость фенотипа от среды очевидна

Глава 4. ПРИчИНА

НЕАДЕКВАТНОСТИ НЕОДАРВИНИЗМА

51

и общепринята. Дети и родители похожи не только в силу генетической общно
сти, но и потому что их индивидуальное развитие проходит в одинаковой среде.
В то же время неодарвинизм, хотя формально не отрицает норму реакции, ни
как не учитывает ее существование. Эрнст Майр прав, когда говорит, что син
тетическая теория эволюции возникла не столько за счет новых открытий,
сколько за счет отказа от некоторых старых (Mayr, 1991).
По существу, норма реакции отражает неВейсмановский подход к пробле
ме наследственности; это — другая, более общая концепция. На понятии о нор
ме реакции основаны эволюционные взгляды И. И. Шмальгаузена, который счи
тал теорию А. Вейсмана логически порочной и не соответствующей фактам
(Шмальгаузен, 1982, с. 26). Именно неВейсмановская интерпретация наследст
венности обусловила оригинальность работы Шмальгаузена, недавно снова из
данной за рубежом (Shmalhausen, 1986).
Согласно учению И. И. Шмальгаузена о стабилизирующем отборе, фенотип
и генотип относительно независимы друг от друга, в силу чего фенотипические из
менения возможны без перестройки генотипа и наоборот, изменения частоты алле
лей, постоянно происходящие в любой популяции, не ведут к эволюционным изме
нениям нормального фенотипа. В нормальных условиях развития существуют два
крайних случая: чисто генетическое и чисто средовое определение признаков, с пол
ным рядом промежуточных состояний. Примеры чисто генетического определения
дают менделирующие признаки, чистосредового — модификации, причем «опре
деление» вовсе не означает детерминацию в понимании Вейсмана и никоим обра
зом не указывает на эволюционный путь происхождения определяемых признаков.
На деле, набор возможных изменений хода развития детерминирован общей кон
ституцией зародыша, и каждое конкретное изменение может быть вызвано как из
нутри, так и извне. Соответственно, для эволюции важны свойства самого зароды
ша и не важно, какого рода воздействие подтолкнуло организм к изменению
направления морфогенеза.
Все существующие способы определения признаков являются продуктом
предшествующей эволюции и адаптации к конкретным условиям жизни (Шиш
кин, 1987, 1988а, 1988б). В необычных условиях сложившееся соотношение
между средой развития, генотипом и фенотипом разрушается, и предельные слу
чаи перестают существовать. Поэтому в процессе эволюционного изменения ес
тественный отбор оперирует фенотипическими признаками, каждый из которых
наследуется неустойчиво. Устойчивость наследования так же поддается действию
отбора, как любой признак организма. Итоговым результатом отбора становится
наследственное закрепление нового адаптивного фенотипа.

×ÀÑÒÜ 2. ÏÅÐÑÏÅÊÒÈÂÀ
ÍÎÂÎÃÎ ÑÈÍÒÅÇÀ

Независимо от количества и убедительности возражений, выдвигаемых
против синтетической теории, она будет доминировать в биологии до тех пор,
пока нет конкурирующей парадигмы. Только сравнение с новой теорией мо
жет привести к замене устаревшей концепции. Основы новой теории будут
рассмотрены в следующей главе; прежде необходимо обратиться к проблеме
фенотипической устойчивости.

ÃËÀÂÀ 5. ÓÑÒÎÉ×ÈÂÎÑÒÜ ÔÅÍÎÒÈÏÎÂ
Фенотип стабилен, поскольку стабилен его онтогенез (Шишкин, 1988а).
Устойчивость нормального онтогенеза иллюстрируется хорошо известным
фактом уменьшения изменчивости зародышей по ходу развития. Существуют
две основных точки зрения на причины онтогенетического постоянства: 1) он
тогенез устойчив a priori, в силу термодинамических причин — он соответст
вует потенциальной яме пространства возможных состояний; 2) устойчивый
онтогенез создается естественным отбором, потому что соответствующий фе
нотип оптимален по приспособленности к среде обитания. Рассмотрим выска
занные мнения.

5. 1. Ф ЕНОТИПИ ч ЕСКАЯ

СТАБИЛЬНОСТЬ И МОРФОГЕНЕЗ

Первая точка зрения наиболее отчетливо развита в работах Б. Гудвина
и его единомышленников (Goodwin, 1982, 1985; 1990; 1993, 1994; 1997;
Saunders, 1979; Goodwin, Trainor, 1983; Beloussov, 1993; Goodwin et al., 1993;
Saunders, 1993), рассматривающих организмы как диссипативные термодина
мические системы. Системы такого рода возникают, когда сложная среда, со
стоящая из большого числа неупорядоченных элементов, получает энергию
извне. Элементы системы, получив дополнительную энергию, изменяют свое
положение в системе и в конце концов переходят в наиболее термодинамиче
ски вероятное состояние, соответствующее минимуму свободной энергии. Пе
реход в наиболее вероятное состояние сопровождается выделением энергети
ческих излишков, которые рассеиваются (диссипируют) в виде тепла.

Глава 5. УСТОЙчИВОСТЬ

ФЕНОТИПОВ

53

Благодаря изменению состояния элементов в диссипативных системах проис
ходит самоорганизация — самопроизвольное возникновение упорядоченных,
наименее энергоемких структур (Пригожин, 1985; Пригожин, Стенгерс,
1986; Николис, Пригожин, 1990). Конкретная форма этих структур определя
ется характером взаимодействия элементов: одинаковые взаимодействия по
рождают одинаковые формы независимо от качества элементов, например
спиральный рисунок, образуемый реакцией БелоусоваЖаботинского и мик
самебами Dictyostelium discoideum, собирающимися вместе для формирова
ния плодового тела (Белинцев, 1991).
Любой развивающийся организм, несомненно, является диссипативной
системой. Следовательно, морфогенез неизбежно представляет собой каскад
последовательных событий, сводящихся к самоорганизации частей зародыша,
начиная от закладки основных органов до определения формы их частей. По
скольку каждое из морфогенетических событий приводит к образованию струк
туры, соответствующей некоторому минимуму потенциальной энергии, то мор
фогенез в целом по чисто физическим причинам завершается образованием
устойчивого фенотипа. Так объясняется устойчивость таксонов любого ранга:
комплекс типичных черт, именуемый «generic form», является следствием са
моорганизации клеточных масс на разных этапах индивидуального развития
и не зависит от требований естественного отбора (Goodwin, 1994, 1997).
Позиция Б. Гудвина иллюстрируется, например, онтогенетическим разви
тием схем филлотаксиса — расположения листьев на стеблях растений. Зача
ток очередного листа всегда образуется на наибольшем удалении от прежде
сформировавшихся зачатков. Этот простой морфогенетический принцип обу
славливает развитие термодинамически оптимальных, наименее энергоемких
растений. Конкретная схема листорасположения (очередное, спиральное, му
товчатое и т. п.) зависит от конкретных условий роста, наследуемых и нет
(Douady, Couder, 1996a, 1996b, 1996c). Вместе с тем, сам принцип закладки
зачатков явно адаптивен и сформировался при участии естественного отбора.
Симметричность организмов — результат отбора на минимум потребляемого
вещества и энергии (МордухайБолтовской, 1936). Вследствие этой экономии
живые существа, вообще говоря, не бесформенны.
Однако адаптивность основного морфогенетического принципа —
не единственное возражение Б. Гудвину. Гораздо важнее совершенно очевид
ный факт, что из любого дикого вида может быть искусственно выведено ог
ромное число пород, сортов и прочих «мутантов»: фенотипы, устойчивые
в природе, немедленно теряют эту устойчивость в условиях доместикации.
Следовательно, морфогенетическая самоорганизация не является первичной
причиной фенотипического постоянства.
Здесь нет противоречия с термодинамикой. Каждый индивидуальный
онтогенез, без сомнения, проходит через множество актов самоорганизации
и завершается фенотипом, соответствующим одной из потенциальных ям
в пространстве морфогенетических возможностей. Однако реальные орга

54

Часть 2. ПЕРСПЕКТИВА НОВОГО СИНТЕЗА

низмы много сложнее, чем модели, предлагаемые Б. Гудвином в подтверж
дение его точки зрения на причины фенотипической устойчивости. Каждый
отдельный морфогенетический процесс потенциально может привести к од
ному из ограниченного набора финальных состояний. Поскольку формиро
вание целого организма включает большое число процессов, то организм
имеет возможность развиться не в однодва, а во множество состояний, со
ответствующих ямам разной глубины. В течение считанных поколений это
множество может быть едва ли не бесконечно увеличено скрещиваниями
разных фенотипов, изменяющими структуру пространства морфогенетичес
ких возможностей. Никогда нельзя забывать, что отбор — не только сохра
нение одних и уничтожение других фенотипов, но и последующее скрещива
ние оставшихся особей, создающее новое более или менее широкое
разнообразие потомства (иллюстрацию чрезвычайных формообразователь
ных возможностей отбора представляют домашние животные и культурные
растения).
Последнее соображение никак не учтено в работах Б. Гудвина и его соав
торов, которые считают, что естественный отбор лишь отсеивает часть фено
типов и поэтому является пренебрежимо слабым фактором эволюционных из
менений. Соответственно, преобразование морфогенеза под действием
отбора не рассматривается, что является очевидным серьезным недостатком
обсуждаемой концепции.
В реальности, природное разнообразие ограничено не столько морфоге
незом, сколько естественным отбором, который не допускает до размножения
особей, существенно отличающихся от нормального фенотипа. Следователь
но, причину фенотипической устойчивости следует искать в отборе.

5. 2. Ф ЕНОТИПИ ч ЕСКАЯ

СТАБИЛЬНОСТЬ
И ЕСТЕСТВЕННЫЙ ОТБОР

Оптимальность фенотипов с точки зрения естественного отбора — ос
новное положение теории оптимальности (optimality theory). Эта теория со
ставляет предмет вековой дискуссии, продолжающейся и в наши дни. Сторон
ники оптимальности исходят из представления о стабилизирующем отборе:
поскольку среди потомства одной пары животных размножаются в среднем
только две особи, то предполагают, что эти особи приспособлены к занимае
мой нише лучше других. В нормальной ситуации размножающиеся особи со
ответствуют дикому типу — стандартному фенотипу данной популяции. Фено
типы, отличающиеся от стандартного, не дают потомства. Следовательно,
дикий тип можно рассматривать как оптимальный, который при данных усло
виях существования нельзя изменить без снижения приспособленности.
Можно предположить, что оптимальность дикого типа обусловлена тем,
что его функции дают необходимый результат с наименьшими энергозатрата

Глава 5. УСТОЙчИВОСТЬ

ФЕНОТИПОВ

55

ми. Это предположение привлекательно, поскольку позволяет рассчитать
и объяснить некоторые параметры организмов и популяций, исходя из апри
орных общих соображений (Maynard Smith, 1994; Alexander, 1996). Напри
мер, различные режимы полета птиц характеризуются скоростями, при кото
рых общие энергозатраты минимальны (Hedenstrom, Alerstam, 1995). Ходьба
с разной скоростью требует параметров шага, соответствующих наименьшим
затратам на передвижение (Minetti, Alexander, 1997). При выполнении разно
образных действий рука человека перемещается по наиболее энергосберега
ющим траекториям (Alexander, 1997). Повидимому, так же легко оптимизи
руются признаки, описывающие популяцию в целом: распределение бюджета
времени между кормлением, расселением и размножением, количество и раз
меры рождающегося потомства. Подобным проблемам посвящена обширная
литература (Stearns, 1976, 1992; Parker, Maynard Smith, 1990; Charnov, 1993;
Bulmer, 1994; Dixon, 1998).
Вместе с тем, редукция гипотезы оптимальности до отдельных функций
встречает веское возражение со стороны функциональной морфологии
(Gould, Lewontin, 1979; Liem, Wake, 1985; Gans, 1983, 1988, 1993). Многие
(если не все) структуры организма используются для выполнения нескольких
функций (Северцов А. Н., 1939; Маслов, 1980; Северцов А. С., 1999). Есте
ственно, что разные функции имеют разные оптимумы и предъявляют разные
требования к выполняющей их структуре. Поэтому органы в общем случае
имеют форму, не необходимую для идеального исполнения каждой функции,
а лишь достаточную для осуществления жизненного цикла. Эта концепция
биологической адаптации носит название адекватности (Gans, 1991, 1993).
Экологическая адекватность позволяет организмам порой обитать в, казалось
бы, совсем неподходящих условиях. Любопытный пример поведения, далеко
го от ожидаемого образа жизни, дают обычные козы, которые при недостатке
предпочитаемого корма взбираются и пасутся на деревьях, переходя с ветки
на ветку, причем эта повадка встречается всесветно: в Северной Африке (Пе
нионжек, 1977), на Гавайях (D. Millard, личное сообщение) и на Кавказе
(см.: Ф. Искандер «Сандро из Чегема»).
Концепция адекватности ограничивает приложимость гипотезы опти
мальности к определению отдельных параметров, прежде всего морфологиче
ских. Наиболее проста ситуация, когда орган, выполняющий две функции, об
ладает морфологией, промежуточной между двумя оптимумами. Например,
чистиковые птицы используют взмахи крыльев для перемещения не только
в воздухе, но и под водой. Вода и воздух — среды разной плотности, опти
мальная локомоция в которых требует крыльев разных размеров: больших
в воздухе и маленьких в воде, что отчетливо видно на примерах птиц, узко спе
циализированных на машущем полете в воздухе и в воде, например альбатро
сов и пингвинов. Чистики, как генералисты, имеют крылья промежуточного
размера, которые позволяют им плавать и летать, делая то и другое хуже, чем
специалисты. Иными словами, морфология крыльев чистиков представляет

56

Часть 2. ПЕРСПЕКТИВА НОВОГО СИНТЕЗА

собой адаптивный компромисс между полетом и плаванием. Компромисс воз
никает тогда, когда полезное изменение одной функции вызывает общее сни
жение приспособленности изза ухудшения других функций (Расницын, 1987;
Stearns, 1989). Поэтому в общем случае оптимизируется не каждая отдельная
функция, а компромиссное состояние между ними.
Однажды оптимизированный компромисс запрещает изменение морфо
логии, являясь наиболее общей причиной стабильности диких типов (Расни
цын, 1987). Эволюирующие организмы могут преодолевать этот запрет, ут
рачивая отдельные функции в ходе экологической специализации либо
разделяя функции между органами, между фазами жизненного цикла, между
особями популяции, или доверяя выполнение части функций своему биотиче
скому и абиотическому окружению (Северцов, 1939; Матвеев, 1945; Ворон
цов, 1967; Кокшайский, 1997). Утрата (или временное «выключение») ка
койлибо функции позволяет дополнительно оптимизировать оставшиеся
(Расницын, 1987).
По этой причине функционально оптимальные морфологические струк
туры чаще обнаруживаются у экологически специализированных животных.
Наиболее явно это видно на примере, касающемся параметров костей конеч
ностей млекопитающих (см. детальное обсуждение в: Кокшайский, 1988а или
1988б). Млекопитающие различных отрядов геометрически подобны друг
другу. Это означает, что форма их тела сравнительно одинакова, благодаря че
му вес млекопитающих увеличивается пропорционально кубу линейных раз
меров. Следовательно, линейный размер (например, длина костей) пропорци
онален весу тела в степени 0,33. Эта корреляция статистически достоверна
в размерном диапазоне от землеройки до слона (рис. 5 А) (Alexander et al.,
1979) и отражает, по всей видимости, общие требования естественного отбо
ра к четвероногой локомоции (Кокшайский, 1988а, 1988б).
Вместе с тем, зависимость линейных размеров от веса имеет разный ха
рактер в разных отрядах (рис. 5 А), будучи при этом также вполне статистиче
ски достоверной. Разница корреляций объясняется различиями в образе жиз
ни и связанной с ним морфологической специфике скелетов. Скажем, у
обезьян, живущих на деревьях, кости рук испытывают наибольшие нагрузки
при растяжении (рис. 5 Б). Напротив, бег наземных млекопитающих предпо
лагает сжимающую нагрузку на передние конечности, которая максимальна
в момент приземления в конце каждого локомоторного цикла. При этом мел
кие млекопитающие преодолевают возникающую нагрузку в основном за счет
упругости мышц и сухожилий (рис. 5 В); поэтому форма их костей укладыва
ется в общее геометрическое подобие класса. В отличие от мелких, многие
крупные млекопитающие приземляются на выпрямленные передние конечно
сти, перенося нагрузку главным образом на кости (рис. 5 Г). В особенности
это характерно для парнокопытных и непарнокопытных (см. регрессию для
антилоп и их родственников сем. Bovidae на рис. 5 А). Большинство предста
вителей этого таксона обитает на обширных открытых травянистых простран

57

Рис. 5. Зависимость признаков фенотипа от функциональных особенностей животных.
А) Корреляция параметров скелета и массы тела у разных млекопитающих в интервале от
землеройки Sorex до слона Loxodonta. Штриховой линией выделены регрессии для при
матов и антилоп. По горизонтали — масса тела (кг), по вертикали — длина плечевой ко
сти (мм). Б–Г) Локомоторные особенности млекопитающих: гиббона (Б), крысы (В)
и лошади (Г). Д) Наиболее обычная форма аллометрической зависимости морфофунк
ционального параметра (по вертикали) от массы тела (по горизонтали) для старшего так
сона (сплошная линия) и подчиненных групп (штриховая линия). Характерно, что в пре
делах заданного интервала значений массы морфофункциональный параметр более
изменчив у видов старшего таксона (DPT > DPg), тогда как в пределах одного диапазона
значений параметра масса более изменчива в рамках подчиненной группы (DMg > DMT).
Подробности в тексте. По: Alexander et al. (1979) и Кокшайский (1988а).

58

Часть 2. ПЕРСПЕКТИВА НОВОГО СИНТЕЗА

ствах, где травоядному животному, не обладающему эффективными средства
ми нападения и защиты, необходимо уметь быстро и долго бегать. Специали
зация на беге выражается в ряде морфофункциональных приспособлений:
например, в очень характерном строении суставов, которое не допускает кру
тильных движений типа пронации и супинации. Такие суставы делают живот
ное во многих ситуациях неуклюжим: все знают, как явно неловки корова
и лошадь, пытающиеся лечь на землю либо подняться на ноги. В то же время,
суставы копытных, позволяющие ноге двигаться только вперед и назад, явля
ются гарантией от вывихов и очень надежны на бегу. Другая адаптация к быс
трой наземной локомоции выражается в выпрямлении передних конечностей
в фазе приземления, что в свою очередь, обуславливает специфическое
(т. н. упругое) подобие костей этих конечностей, достоверно отличное от об
щего подобия скелетов других млекопитающих (рис. 5 А) (McMahon, 1975).
Различие в подобии, описывающем форму существ в пределах таксона
и подчиненных групп — вообще обычное явление в биологии, отражающее
разную экологическую специализацию подчиненных таксонов. Чем менее эко
логически однороден старший таксон, тем более существенны различия меж
ду общей и частными корреляциями. При этом частные регрессии обычно
имеют меньший наклон (Gould, 1975; Lande, 1979; Heusner, 1982; Alexander,
1985; Reiss, 1989; Worcester, 1996). Это выглядит вполне естественно, т. к.
изменчивость отдельных признаков в пределах подчиненных групп меньше,
чем изменчивость этих же признаков на уровне старшего таксона. Вместе
с тем, меньший наклон частных регрессий указывает и на более биологически
содержательную закономерность: в одном и том же интервале значений любо
го исследуемого признака (рис. 5 Д, по вертикали) абсолютный размер и мас
са особей в подчиненной группе варьируют более значительно, чем среди ге
нерализованных представителей старшего таксона. Это может служить
иллюстрацией распространенного мнения о большей эффективности специа
лизированных форм по сравнению с генерализованными: при фиксированном
значении морфофункционального параметра специалисты способны извлечь
из экосистемы большее количество ресурсов, что предоставляет им возмож
ность дальнейшей адаптивной радиации и дивергенции по размеру.
Различия в характере корреляции признаков, отмечаемые в разных так
сонах, говорят о том, что морфология каждого органа определяется конст
рукцией, элементом которой он состоит, и способом употребления этой кон
струкции в жизни. По этой причине возможность априорного расчета
морфологических параметров ограничена, даже если интересующий признак
болееменее монофункционален (одна функция имеет решающее значение,
остальные — подчиненное). Зная требования конструкции к элементу, мож
но рассчитать его оптимальную форму и, соответственно, дать адаптацио
нистское объяснение эволюционного становления этой формы. Однако тео
рия оптимальности ничего не скажет о происхождении самой конструкции —
происхождении типа, а именно этот вопрос является важнейшим в эволюци

Глава 5. УСТОЙчИВОСТЬ

ФЕНОТИПОВ

59

онной морфологии, поскольку именно тип определяет условия функциониро
вания органов и, соответственно, конкретные значения морфологических па
раметров.
Резюмируем содержание этого раздела в виде наименее противоречивой
гипотезы, примиряющей концепции экологической оптимальности и адекват
ности фенотипов. Создавая дикий тип, стабилизирующий отбор минимизиру
ет общую энергоемкость жизненного цикла: особи, расходующие в целом
меньше энергии на добывание пищи, избегание врагов и размножение, в рав
ных условиях в среднем оставляют больше потомства и, таким образом, явля
ются более приспособленными. В результате сумма энергозатрат на осуще
ствление всех функций дикого типа оказывается наименьшей по сравнению
с близкими фенотипическими состояниями. В общем случае минимальная
энергоемкость достигается компромиссной организацией фенотипа: каждая
структура не более чем достаточна (адекватна) для выполнения каждой из сво
их функций.
Компромисс между функциями, достигнутый в пределах данной адаптив
ной зоны, эволюционно стабилен и сохраняется сравнительно неизменным
в течение значительных промежутков времени, обуславливая стабильность
типичной морфологической организации таксона. С течением времени неод
нородность адаптивной зоны может провоцировать формирование разнообра
зия в пределах таксона за счет экологической специализации подчиненных
групп. Специализация подчиненных таксонов на эксплуатации какойто части
ресурсов связана с изменением баланса ролей, которые отдельные функции
играют в жизненном цикле. Функции, осуществление которых не приводит
к получению дополнительной энергии, утрачиваются. Функции, на которых
основана эксплуатация данного ресурса, дополнительно оптимизируются
за счет утраченных. Поэтому фенотипы специализированных видов имеют
больше оптимальных и субоптимальных признаков, чем генерализованные
фенотипы, признаки которых всего лишь адекватны требованиям отбора.
Из изложенного не следует, что специализация всегда сопровождается
относительным упрощением организации (см. обратное утверждение в: Кра
силов, 1984). Дифференциация избранной функции и выполняющих ее
структур могут привести к становлению более сложной организации, чем
у экологически генерализованных предков. Например, специализация пред
ков птиц на машущем полете вызвала редукцию многих структур (зубов,
пальцев передней конечности и др.). Однако это небольшое упрощение бы
ло с избытком компенсировано ростом сложности, связанным с происхож
дением сложного перьевого покрова, нервной, кровеносной и дыхательной
систем (Раутиан, 1988).
Итак, нормальный фенотип представляет собой адаптивный компромисс
функций, оптимальный в отношении энергетической стоимости жизненного
цикла. Естественный отбор создает наиболее экономичный фенотип, преоб
разуя формирующий его онтогенез таким образом, что в данной среде разви

60

Часть 2. ПЕРСПЕКТИВА НОВОГО СИНТЕЗА

тия данный фенотип развивается наиболее устойчиво, а онтогенетические
аберрации возникают с наименьшей частотой. Фактически, устойчивость фе
нотипа — то же, что его адаптивность (Шишкин, 1988а).
Как следствие, нормальный онтогенез каждой популяции также оптима
лен по количеству вещества и энергии, необходимому для осуществления это
го онтогенеза (Лекявичюс, 1986). Последнее положение очень близко к взгля
дам Б. Гудвина, обсуждавшимся в начале главы, хотя расходится с ними в одном
весьма существенном пункте: онтогенетическая устойчивость, являющаяся не
обходимым условием формирования стандартного дикого типа, — не изна
чальное свойство индивидуального развития, а результат действия отбора в хо
де приспособления популяции к развитию и жизни в конкретных условиях
среды. Соответственно, можно ожидать, что изменение условий развития будет
вызывать нарушение нормального хода онтогенеза. На этом следствии мы пе
реходим к рассмотрению основ новой теории эволюции.

ÃËÀÂÀ 6. ÝÏÈÃÅÍÅÒÈ×ÅÑÊÀß
ÒÅÎÐÈß ÝÂÎËÞÖÈÈ

Система взглядов, альтернативная неодарвинизму, сформулирована
М. А. Шишкиным (1981; 1984а; 1984б, 1987, 1988а, 1988б) на основании
идей И. И. Шмальгаузена (1946) и К. Уоддингтона (Waddington, 1957b, 1975).
Эта концепция носит название эпигенетической теории эволюции.

6. 1. О СНОВНЫЕ

ПОСТУЛАТЫ

Эволюция — это процесс преобразования таксонов. Биологические
таксоны представляют собой в большей или меньшей степени неперекрываю
щиеся (дискретные) группы фенотипов: каждый фенотип может принадле
жать только одному таксону. Благодаря своей дискретности таксоны отлича
ются друг от друга.
Таксоны дискретны, потому что составляющие их фенотипы устойчивы
по отношению к изменениям, постоянно происходящим в геноме популяций
и в среде их обитания (при условии, что эти изменения не превышают опреде
ленного порогового значения). Следовательно, теория эволюции должна объ
яснять, каким образом происходит переход из одного устойчивого фенотипи
ческого состояния в другое (Шишкин, 1987, 1988а, 1988б).
Устойчивость траектории развития, ведущей от зиготы к дикому типу,
обозначается термином эквифинальность (по Г. Дришу) и отражает тот факт,
что развивающийся организм может достичь одного и того же конечного со
стояния различными путями и следуя из различных начальных состояний
(Webster, Goodwin, 1982). Это же свойство онтогенеза М. А. Шишкин (1987,
1988 а) называет забуференностью: развивающаяся система обладает мно
жеством взаимосвязанных регуляторных механизмов, которые возвращают
систему в прежнее состояние, если какиелибо факторы вызвали отклонение
хода развития.
Устойчивая онтогенетическая траектория названа термином креод.
В общем смысле креод — это траектория, которая притягивает близлежа
щие траектории (Уоддингтон, 1970). Зрительно креод может быть представ
лен в виде глубокого желоба, по которому скатывается шарик — развиваю
щийся организм; если по какойлибо причине движение шарика отклоняется
в сторону от дна желоба, то затем шарик вновь возвращается на стандартную
траекторию.
Индивидуальное развитие способно создать не один, а множество феноти
пов: креодам свойственно ветвиться. Зрительным образом такой системы раз

62

Часть 2. ПЕРСПЕКТИВА НОВОГО СИНТЕЗА
Рис. 6. Эпигенетический ландшафт и повреждающие
воздействия. А) Развитие переходит на дополнитель
ный путь под влиянием внешнего шока (стрелка); Б) То
же, под действием мутации, разрушившей стенку кре
ода; В) промежуточное состояние (по: Waddington,
1975; Шишкин, 1987, 1988 а).

вития является эпигенетический ланд
шафт (Waddington, 1975) (рис. 6). Развитие
по основному креоду приводит к стандартно
му фенотипу, развитие по дополнительным
траекториям — к онтогенетическим аберра
циям, иначе называемым морфозами.
Морфозы — это необычные феноти
пы, неустойчиво наследуемые уклонения
онтогенеза, выходящие за пределы нор
мальной изменчивости данной популяции
и возникающие в ответ на действие непри
вычных факторов (Шмальгаузен, 1946;
Dobzhansky, 1951; Waddington, 1975; Се
верцов, 1987; Rieger et al., 1991). Морфозы
могут также образовываться в ответ на се
лективно обусловленное изменение разме
ров тела (Alberch, 1981).
Морфозы возникают в результате нарушения зародышевых регуляцион
ных механизмов. Признаки каждого морфоза детерминированы характером
взаимодействия зародышевых зачатков и не зависят от природы факторов,
вызывающих нарушение регуляции. Этот важнейший вывод, что морфологи
ческие признаки специфичны по отношению к состоянию зародыша и неспе
цифичны к характеру возмущений, был впервые сделан Р. Гольдшмидтом
(Goldschmidt, 1938, 1940, 1955), который является, таким образом, родона
чальником представления об онтогенезе как о системе из множества взаимо
связанных процессов, иначе — об эпигенетической системе.
Эпигенетикой называют раздел биологии о причинных взаимодействи
ях между генами и их продуктами, образующими фенотип (Уоддингтон, 1970),
или иными словами, о механизмах онтогенетического развития (Hall, 1983;
Lovtrup, 1988). Так или иначе, эпигенетика — синоним биологии развития
или эмбриологии на клеточном уровне. Эпигенетическая система есть нечто,
находящееся над фенотипом и генотипом и определяющее их изменение в хо
де эволюции.
Нарушающие факторы могут быть внешними либо внутренними. Внеш
ние факторы — это любые изменения условий существования и развития, на
столько сильные, что вызывают переход развития на запасной креод

Глава 6. ЭПИГЕНЕТИчЕСКАЯ

ТЕОРИЯ ЭВОЛЮЦИИ

63

(рис. 6 А). Внутренние факторы — это любые изменения структуры зиготы (в
первую очередь — ее генотипа), изменяющие соотношение креодов, так что
дополнительная траектория становится основной (рис. 6 Б). Можно сказать,
что при действии внешнего толчка возникает фенокопия морфоза, а при на
личии внутренних отклонений — его генокопия (на языке СТЭ — мутантный
фенотип), причем резкой границы между фено и генокопиями не существует,
как не существует и ненаследуемых изменений: облик любого морфоза и ве
роятность его формирования в онтогенезе определяются структурой эпигене
тического ландшафта; соответственно, любой морфоз в большей или меньшей
мере наследуем (Шишкин, 1984б).
С точки зрения различных теорий, фено и генокопии имеют разное зна
чение для эволюции. Для СТЭ главное — генокопии, возникающие при ре
комбинировании скрытых мутаций генов и хромосом. В соответствии с эпиге
нетической теорией естественный отбор оперирует преимущественно
фенокопиями морфозов.
Эпигенетическая теория рассматривает эволюцию как процесс преобра
зования онтогенеза под влиянием изменений, происходящих в окружающей
среде. Эта теория предполагает, что в ходе эволюционного изменения популя
ция старого вида вначале утрачивает фенотипическую устойчивость, и затем
переходит в новое состояние, сперва очень изменчивое, но обретающее новую
устойчивость в ходе последующей эволюции.
Начальная утрата устойчивости происходит под действием запорогового
изменения в среде, где происходит индивидуальное развитие организма: смена
условий развития нарушает нормальную координацию онтогенетических про
цессов, приводя к появлению значительного числа необычных фенотипов (фе
нокопий морфозов) и, соответственно, к возрастанию внутрипопуляционной
изменчивости. Фенокопии наследуются неустойчиво. Вместе с тем, они пред
ставляют новый материал для естественного отбора. Если какойлибо из
вновь появившихся морфозов оказывается способным существовать в изме
нившихся условиях, то стабилизирующий отбор в пользу нового фенотипа со
кращает изменчивость популяции и приводит к генетической ассимиляции
этого морфоза (Waddington, 1975), перестраивая популяционный геном таким
образом, что в пределах эпигенетического ландшафта происходит углубление
одного из бывших запасных креодов. В результате фенокопия морфоза стано
вится новой наследственной нормой, в соответствии с которой будет впредь
проходить онтогенез большинства особей популяции. Последовательные ут
рата и приобретение фенотипической устойчивости составляют элементарный
эволюционный цикл.
Таким образом, эволюционное изменение начинается в экосистеме и за
канчивается в геноме (Северцов, 1939; Красилов, 1984; Vermeij, 1987). Это
положение делает эпигенетическую теорию альтернативой неодарвинизма,
который рассматривает эволюцию как прямо обратную последовательность
событий: от нового гена к новой экосистеме.

64

6. 2. Н А ч АЛО

Часть 2. ПЕРСПЕКТИВА НОВОГО СИНТЕЗА
ЭВОЛЮЦИОННОГО ИЗМЕНЕНИЯ

Экологическое изменение, запускающее эволюционный цикл, можно
представить с двух сторон: изменение привычной экосистемы или вселение
организма в новую экосистему. В обоих случаях организм имеет шанс выжить,
если в новых для него условиях имеются подходящие ресурсы, не (неполно)
используемые другими видами. Ведущую роль в освоении нового ресурса иг
рает поведение: изменение видового комплекса адаптаций начинается с пере
стройки поведенческого репертуара (Thorpe, 1945; Мейен, 1975). Например,
изменение кормодобывающего поведения, связанное с переходом к употреб
лению ранее не свойственной пищи, отмечено у многих птиц: синицы научи
лись открывать молочные бутылки и склевывать сливки (Fischer, Hinde, 1949;
Кокшайский, 1980), а серебристые чайки, исходно будучи некрофагами, выра
ботали приемы охоты на птиц и мелких млекопитающих (Бузун, 1989). Есте
ственно предположить, что последующий отбор будет благоприятствовать
приобретению морфологических черт (у птиц, к примеру, изменению формы
клюва), которые наиболее соответствуют выполнению новой функции (Кок
шайский, 1980; Северцов А. С. и др., 1991).
Изменение поведения может быть также спровоцировано спонтанным
появлением нового фенотипа: известны примеры уродцев, выживающих бла
годаря перестройке поведения, позволяющей адекватно использовать необыч
ные морфологические признаки (Carothers, Balda, 1970; Waddington, 1975;
Кокшайский, 1980; Maynard Smith, 1983b; Meerson, 1984; Peters, 1991).

6. 3. Д ЕСТАБИЛИЗАЦИЯ

ФЕНОФОНДА

Изменение условий существования вызывает значительное увеличение
популяционной изменчивости. Это явление было хорошо известно уже в про
шлом веке (Дарвин, 1951). В наше время получены дополнительные под
тверждающие данные: изменчивость резко возрастает в периоды эволюцион
ных трансформаций ископаемых животных (Williamson, 1981; Расницын,
1987), а также во время экспериментального образования новых форм (Ша
пошников, 1961; Беляев, 1974, 1983; Belyaev, Borodin, 1982; Сапунов, 1983;
Баранов, 1987), причем в начавшей эволюировать популяции достаточно вне
запно возникают новые, ранее не встречавшиеся фенотипы. Быстрый рост из
менчивости в начале эволюционного изменения получил название дестабили
зации фенофонда (см.: Раутиан, 1988). Судя по всему, дестабилизация имеет
универсальный характер, поскольку отмечена у очень разных живых су
ществ — растений и разнообразных животных (Дарвин, 1951, с. 265, 273,
594, 645, 655).
Если рассматривать дестабилизацию популяционного фенофонда с пози
ций неодарвинизма, то нельзя в точности указать причины этого явления.
На языке СТЭ сформулированы две основных гипотезы. Обе они основаны на

Глава 6. ЭПИГЕНЕТИчЕСКАЯ

ТЕОРИЯ ЭВОЛЮЦИИ

65

резонных общих соображениях, однако ни к одной не подобран сколькони
будь объемный подтверждающий биологический материал.
К числу предположений, наиболее распространенных в отечественной
литературе, относится понятие дестабилизирующего отбора (Беляев, 1974).
По своему звучанию этот термин противоположен стабилизирующему отбору.
Можно полагать, что он соответствует ситуации, когда в новой обстановке
прежде оптимальный фенотип теряет адаптивное преимущество, стабилизи
рующий отбор в его пользу прекращается, и выживают и размножаются не
сколько разных фенотипов либо их непрерывный спектр — фактически, от
бор идет на увеличение разнообразия. Скрещивания разных фенотипов дают
еще более разнообразное потомство, в результате общая изменчивость попу
ляции возрастает (Дарвин, 1951, с. 655). В согласии с этой гипотезой находят
ся данные о большей изменчивости потомства по сравнению со взрослыми ор
ганизмами (Животовский, Духарев, 1985): изменчивость велика в начале
каждого поколения и затем уменьшается вследствие стабилизирующего отбо
ра. Соответственно, можно думать, что для увеличения изменчивости доста
точно прекратить отбор в пользу какогото одного фенотипа.
Вместе с тем, гипотеза отбора на разнообразие встречает некоторые воз
ражения. Вопервых, дестабилизация отмечена и в отсутствие полового раз
множения, при переходе тлей к питанию непривычным для них растением
(Шапошников, 1961, 1965; Сапунов, 1983). Вовторых, прекращение стаби
лизирующего отбора само по себе не обязательно ведет к появлению новых
фенотипов: мы обсуждали это явление в разделе 2.5 относительно роли дина
мики популяций в эволюции. В популяциях человека отбор также, казалось
бы, практически отсутствует: при минимальной рождаемости человечество
растет. Вместе с тем, люди едва ли значительно изменчивее, чем близкие им
виды приматов (чтобы показать обратное, нужно по меньшей мере специаль
ное сравнительное исследование). Недостаток изменчивости у людей особен
но подчеркивается намеренным созданием стилей одежды, причесок и других
небиологических способов увеличения разнообразия, включая употребление
косметики и татуировок (Красилов, 1986).
В русле синтетической теории существует и другая интерпретация деста
билизирующего отбора: изменчивость увеличивается не в результате непо
средственного отбора на разнообразие, а как побочный эффект преобразова
ния единственной функции (Беляев, 1983; Расницын, 1987), которая в новых
условиях существования становится лимитирующей. Невыполнение лимити
рующей функции ведет к прекращению размножения или к гибели, поэтому
отбираются исключительно особи, обладающие такой функцией. Например,
растительноядному организму, попавшему на остров, в первую очередь необ
ходимо освоить питание местными, непривычными для него ресурсами. При
этом естественные враги ему, вполне возможно, не угрожают, поскольку
склонны питаться привычным кормом либо вовсе отсутствуют (хищник не мо
жет жить на острове, куда прежде него не проникли потенциальные жертвы).

66

Часть 2. ПЕРСПЕКТИВА НОВОГО СИНТЕЗА

В ходе освоения нового растительного корма естественный отбор приобрета
ет движущий характер и изменяет функцию питания, одновременно допуская
рост изменчивости по остальным признакам. Поэтому такую форму отбора
вернее было бы назвать движущедестабилизирующей.
Иллюстрацией изложенного могут служить эксперименты Д. К. Беляева
и Л. Н. Трут, которые проводили отбор серебристых лисиц Vulpes fuscus по
единственному поведенческому признаку: особей, не проявлявших страха
и агрессии по отношению к человеку, подвергали скрещиванию и дальнейше
му отбору на неагрессивность, одновременно применяя меры, предотвращаю
щие инбридинг (Беляев, Трут, 1964а, 1964б; Беляев, 1974, 1983; Трут, 2000).
Через несколько поколений лисицы проявляли выраженное любопытство
и дружественную реакцию к экспериментаторам. Одновременно в подопыт
ной популяции появились фенотипы, обладающие необычными для лисиц
морфологическими и физиологическими признаками: висячими ушами, закру
ченным хвостом, буропегими пятнами окраски, сдвинутым периодом линьки
и существенно растянутым репродуктивным периодом, причем некоторые
самки оказались способны размножаться дважды в год, что полностью исклю
чено в природе.
Исходя из общих соображений, движущий отбор по лимитирующей
функции может оказывать общий дестабилизирующий эффект на фенофонд
популяции, если экстремальные (высокие или низкие) значения отбирае
мой функции не связаны надежной наследственной корреляцией с другими
признаками организма. Тогда отбор, изменяя ключевую функцию, будет
увеличивать изменчивость прочих признаков. Однако последнее по мень
шей мере не показано, и это может являться поводом для сомнения в адек
ватности гипотезы движущедестабилизирующего отбора. Возможно, что
ее следует интерпретировать несколько иначе: организм реагирует увели
чением изменчивости в ответ на любое изменение нормального генотипа,
как отмечено, например, в некоторых экспериментах по селекции дрозофи
лы на минимальный размер тела (Robertson, 1955). Вообще, уменьшение
размеров тела ниже определенного порога часто связано с недодифферен
цировкой эмбриональных зачатков и, как следствие, с появлением необыч
ных морфологических признаков (подробнее об одном из таких случаев
см. разд. 9.2). Такая трактовка гипотезы движущедестабилизирующего от
бора была бы согласна с хорошо известным положением о большей фено
типической изменчивости мутантных генотипов (Шмальгаузен, 1946;
Шишкин, 1988а; Wagner, Altenberg, 1996).
С точки зрения эпигенетической теории объяснение феномена дестаби
лизации фенофонда не встречает препятствий, поскольку прямо следует из
постулатов теории. Согласно ЭТЭ, эквифинальный ход онтогенеза, заверша
ющийся образованием дикого типа, обеспечивается внутренними регулятор
ными механизмами эпигенетической системы. Значительное уклонение усло
вий развития от нормальных неизбежно снижает эффективность регуляции

Глава 6. ЭПИГЕНЕТИчЕСКАЯ

ТЕОРИЯ ЭВОЛЮЦИИ

67

и приводит к нарушению эквифинальности, т. е. к увеличению изменчивости
(Шмальгаузен, 1946, 1982; Waddington, 1975; Шишкин, 1988а). Таким обра
зом, новые условия развития влияют на онтогенез независимо от отбора, а но
вая изменчивость, возникающая на начальном этапе эволюции, имеет негене
тическое происхождение.
В основе последней гипотезы лежит огромный материал эксперимен
тальной эмбриологии: не нужно специально доказывать, что изменения среды
влияют на ход и итог индивидуального развития (Spemann, 1938; Waddington,
1962; Willier, Oppenheimer, 1964; Reverberi, 1971; Horstadius, 1973; Шмаль
гаузен, 1982; Matsuda, 1987; Levin, 1988). В природе при автономном разви
тии зародыш подвергается непосредственному модифицирующему влиянию
непривычных физикохимических и биологических средовых факторов, чаще
всего — климатических и трофических (Falconer, 1989). Так, присутствие со
лей кадмия повышает изменчивость ростовых параметров у брюхоногих мол
люсков (Forbes et al., 1995), питание необычным кормом вызывает рост из
менчивости ферментной активности в популяции рисового долгоносика
(Holloway et al., 1997), переход на новое растение увеличивает фенотипичес
кую изменчивость тлей (Шапошников, 1961, 1965; Сапунов, 1983), а разви
тие при необычной температуре повышает разнообразие морфологических
признаков дрозофилы (Imasheva et al., 1997). При внутриутробном развитии
внешняя среда действует на зародыш опосредованно, через нейроэндокрин
ную систему матери, испытывающей физиологический стресс от необычной
пищи, освещения, температуры и других составляющих биотического и абио
тического окружения. Вместе с тем, нельзя не отметить, что гормональная ре
гуляция морфогенеза — предмет обширной области биологии развития, рас
полагающей очень большим фактическим материалом. На этом фоне
выглядит достаточно странным то, что влияние стрессовой реакции на морфо
логическую изменчивость практически не изучено. Во всяком случае, пока нет
прочных оснований утверждать, что стресс, перенесенный матерью до или во
время беременности, приводит к рождению более разнообразного потомства
(см. разд. 2.1). Вполне возможно, что обсуждаемое явление весьма обычно,
и исследователи воспринимают его как нечто банальное и не считают нужным
описывать. Однако возникновение разнообразия в ответ на изменение эколо
гической обстановки явно представляет собой проблему, требующую специ
ального исследования.
В итоге можно констатировать, что причиныдестабилизации фенофонда
популяции, осваивающей новую среду обитания, поразному объясняются на
языках синтетической и эпигенетической эволюционных теорий. СТЭ предпо
лагает, что дестабилизация вызывается отбором в новой среде, ЭТЭ — что
изменчивость возрастает под действием новых условий развития на морфоге
нез потомства. В свете ЭТЭ понятие дестабилизирующего отбора не нужно,
поскольку рост изменчивости происходит по причинам, не зависящим от адап
тивной ценности фенотипов. Понятие дестабилизирующего отбора не нужно

68

Часть 2. ПЕРСПЕКТИВА НОВОГО СИНТЕЗА

и тогда, когда интродуцированный организм находит в новой среде несколько
потенциальных экологических ресурсов. Специализация на эксплуатации
каждой разновидности ресурса вызовет увеличение разнообразия исходной
популяции, однако такие ситуации сводимы к набору частных ниш, в пределах
каждой из которых действие стабилизирующего отбора имеет специфический
характер.
В заключение раздела отметим, что начало эволюционного изменения
возможно только при повышенной вероятности выживания особей — в среде
обитания, которую А. П. Расницын (1987) назвал мягкой. Иными словами,
для начальной стадии эволюции необходим не сильный, как это часто считают
(Rainey, Travisano, 1998), а прямо наоборот, слабый отбор, когда необычные
новые фенотипы, далекие от оптимальности, имеют шанс оставить потомство.
Последнее возможно только при отсутствии давления со стороны конкурентов
и хищников. По этой причине виды легче образуются на островах. По этой же
причине в геологической истории земли крупные вспышки формообразования
происходили одновременно с массовыми вымираниями либо сразу после них
(Красилов, 1984; Расницын, 1987, 1988; Kauffman, 1989; Грант, 1991; Жери
хин 1992). Наконец, по этой же причине есть основания ожидать, что воздей
ствие человека на природные экосистемы рано или поздно вызовет образова
ние новых существ как следствие вымирания животных верхних трофических
уровней (В. В. Жерихин, личное сообщение).

6. 4. Л ОГИКА

МОРФОЗОВ

Стадия формирования морфозов во время дестабилизации фенофонда
позволяет в полной мере проявиться логике морфогенетических процессов,
которые основаны на небольшом наборе простых правил, определяющих по
ведение клеток, формирующих будущий организм (Oster, Alberch, 1982;
Holder, 1983a, 1983b; Белоусов, 1987; Alberch, 1989; Белинцев, 1991).
Одним из наиболее детально разработанных примеров, показывающих
участие морфозов в формировании новых фенотипов, является развитие ко
нечностей примитивных наземных тетрапод — саламандр (Oster et al., 1988;
Alberch, 1989). Исходный зачаток конечности состоит из однородной мезенхи
мы. Формирование хрящевого скелета начинается с проксимальной части за
чатка, где образуется скопление клеток. Возникновение первого скопления по
давляет развитие других таких же скоплений в окрестной мезенхиме. Клетки на
периферии скопления дифференцируются в оболочку хряща, сдерживающую
его радиальный рост: новые мезенхимные клетки присоединяются к зачатку
только с его дистального конца, отчего зачаток растет в длину и затем разветв
ляется на будущие локтевую и лучевую (в задних конечностях — большую
и малую берцовые) кости; последующие разветвления формируют хрящи,
предшествующие образованию запястья и пясти (предплюсны и плюсны).

Глава 6. ЭПИГЕНЕТИчЕСКАЯ

ТЕОРИЯ ЭВОЛЮЦИИ

69

Рис. 7. Морфология дистального отдела скелета
конечностей хвостатых амфибий. АВ)
Ambystoma mexicanum (типичная генерализо
ванная форма): природный фенотип (А) и морфо
зы, вызванные обработкой зачатка конечности
колхицином — веществом, ингибирующим деле
ние клеток (Б, В). ГД) Конечности педоморфных
видов: четырехпалая лапа Hemidactylium scuta
tum (Г) и двупалая — Proteus anguinus (Д).
Сходство нормальных фенотипов и эксперимен
тальных уродств позволяет предположить, что
природное видообразование происходит на осно
ве наследственной фиксации ненормальных ва
риантов индивидуального развития. По: Oster et
al. (1988).

По достижении определенного разме
ра зачаток хряща становится неустой
чив и последовательно разделяется на
сегменты — будущие кости и фаланги
пальцев. Обработка развивающейся
конечности веществами, задерживаю
щими сборку микротрубочек или транскрипцию ДНК и поэтому замедляющи
ми деление клеток, приводит к недодифференцировке скелетных элементов
и формированию ненормальных неполных конечностей — морфозов, лишен
ных некоторых костей. При этом набор экспериментально полученных скелет
ных аберраций почти полностью совпадает с природным разнообразием конеч
ностей саламандр (рис. 7) (Hanken, 1983; Alberch, 1983; Alberch, Gale, 1983,
1985; Alberch, 1989; Shubin, Alberch, 1986; Oster et al., 1988).
Приведенный пример показывает, что в ходе видообразования новые
признаки образуются как морфозы предкового вида. Поскольку отбор не мо
жет влиять на эволюцию нового признака до его появления (Берг, 1922;
Saunders, Ho, 1981), то морфозы и являются источником новой изменчивос
ти, которые популяция предоставляет естественному отбору в качестве сыро
го материала для дальнейшей эволюции. Являясь начальной стадией эволю
ции, морфоз отчасти определяет путь, по которому пойдет дальнейшая
эволюция организма (Kirpichnikov, 1947; Waddington, 1975; Alberch, 1989).
Реализация потенциально возможных морфозов — неизбежная стадия
эволюционного процесса. Вместе с тем, не следует отождествлять любой мор
фоз с уродством. Термин «перспективный монстр» (hopeful monster), приду
манный Р. Гольдшмидтом, является лишь гиперболой, иллюстрирующей поло
жение, что эволюция не может идти иначе как через уклонения
индивидуального развития. Образ монстра необходим для понимания того, что
первичное изменение организма подчиняется логике эмбриональных процес

70

Часть 2. ПЕРСПЕКТИВА НОВОГО СИНТЕЗА

сов и в значительной мере независимо от состояния генома и требований
адаптивности. Для эпигенетической теории «монстр» — это любая форма,
выходящая за пределы нормальной изменчивости; уклонение не обязательно
должно быть значительным. В дальнейшем монстр преобразуется отбором ли
бо погибает. Конечно, трудно представить, что сильно уклоняющийся уродец
может выжить и произвести подобных себе потомков в нормальной экосисте
ме, где обитает множество конкурентов и хищников, однако его шансы повы
шаются в периоды массового вымирания (Красилов, 1984).

6. 5. Г ЕНЕТИ ч ЕСКАЯ

АССИМИЛЯЦИЯ МОРФОЗА

Неустойчивость наследования морфозов означает, что родители, принад
лежащие одному фенотипу, при скрещивании порождают потомков, онтогенез
которых дает разнообразные фенотипы, в зависимости от колебаний частных
внешних условий развития.
Стабилизирующий отбор в пользу морфоза, адекватного новым условиям
обитания, благоприятствует генотипам, допускающим наименьшую фенотипи
ческую изменчивость, т. е. эквифинальность индивидуального развития
(Falconer, 1989; Scharloo, 1991). В результате отбираются генотипы, обеспе
чивающие устойчивый онтогенез нового фенотипа и, соответственно, его наи
большую наследуемость: фенокопия морфоза постепенно превращается в его
генокопию (Шмальгаузен, 1982; Шишкин, 1988а). Таким образом, новые при
знаки, изначально вызванные развитием в непривычной среде, становятся на
следственными и в последующем реализуются независимо от колебаний внеш
них факторов (Шмальгаузен, 1946, 1982; Kirpichnikov, 1947; Waddington,
1975; Ho, Saunders, 1979; Шишкин, 1988а; Ho, Fox, 1988; Гиляров, 1997).
Иногда еще говорят, что организм интернирует новую среду в ходе приспо
собления к ней (Гудвин, 1979).
Процесс наследственного закрепления новых признаков называется ге
нетической ассимиляцией морфоза (Waddington, 1942, 1952, 1953, 1956,
1957 а, 1958, 1959, 1961, 1975). Рассмотрим для примера одну из цитирован
ных работ. Конрад Уоддингтон подвергал куколок дикого типа Drosophila
melanogaster 4часовому тепловому шоку при 40° С через 17–23 часа после
образования пупария. Некоторые особи реагировали на тепловое воздействие
образованием морфоза: одна из двух поперечных жилок на крыльях имаго бы
ла прервана. Этих особей скрещивали между собой, а их потомство снова под
вергали шоку и отбору. В течение нескольких поколений в экспериментальной
популяции возрастала доля особей, реагирующих на тепло образованием мор
фоза, пока через десятьдвенадцать генераций не достигла 90%. По ходу экс
перимента часть потомства каждого поколения развивалась без теплового
воздействия. Через 14 поколений среди этих особей появились первые имаго
с прерванной жилкой, через 16 поколений они составляли 1–2% популяции.

Глава 6. ЭПИГЕНЕТИчЕСКАЯ

ТЕОРИЯ ЭВОЛЮЦИИ

71

Скрещивания этих особей в течение еще нескольких поколений дали линии,
в некоторых из которых 100% мух обладали прерванной поперечной жилкой
даже при развитии в постоянной температуре 18° С. Таким образом, морфоз
стал новой наследственной нормой.
Аналогичные данные получены по ассимиляции других морфологических
и поведенческих признаков дрозофилы и других организмов (Waddington,
1956, 1957 а; Bateman, 1959a, 1959b; Moray, Connolly, 1963; Ho et al., 1983;
Matsuda, 1987; Velde et al., 1988; Scharloo, 1991; Lage, Rocha, 1994). Ассими
ляция происходит благодаря постепенному изменению всего генотипа. При
этом генетические различия между исходной и ассимилированной линиями
возникают во многих локусах по всему геному и могут затрагивать любую из
хромосом, а фактически затрагивают их все. Например, морфоз с прерванной
жилкой может быть наследственно закреплен изменением во 2ой или 3ей
аутосомах, либо в Ххромосоме, либо во всех хромосомах вместе взятых
(Waddington, 1956, 1957 а, 1961, 1975).
Уоддингтон и его последователи рассматривали генетическую ассимиля
цию в ходе полового размножения, однако ассимиляция возможна и в отсут
ствие рекомбинации. Например, отбор на скорость размножения в вегетатив
ных клонах плевела Lolium perenne привел к наследственно закрепленным
изменениям уже через четыре поколения (Breese, Thomas, 1965). Кроме это
го, известно много случаев генетической дифференциации партеногенетичес
ких клонов. Так, линии Daphnia pulex приобрели наследственные различия по
размеру и количеству потомства в течение 4 лет (приблизительно за 150 по
колений) (Toline, Lynch, 1994). Тля Therioaphis trifolii в Северной Америке,
размножаясь исключительно партеногенетически, не только выработала ус
тойчивость к инсектицидам и увеличила спектр кормовых растений, но и при
обрела половое размножение (Blackman, 1981). Аналогично, два вида тлей
Acyrthosiphon, завезенных в Австралию и не имеющих полового процесса,
претерпели адаптивную радиацию и образовали несколько экологически раз
личных рас (Mackay, Lamb, 1988).
Рекомбинация отсутствует во время партеногенеза. Поэтому генетическая
ассимиляция при партеногенезе может происходить только за счет генных
(Suomalainen, Saura, 1973) и хромосомных мутаций, причем несогласованные
изменения в гомологичных хромосомах приводят к тому, что кариотип становит
ся практически недиплоидным (Blackman, 1981; Sunnucks et al., 1996; Hales et
al., 1997). С позиций синтетической теории обычно полагают, что для возникно
вения генетической изменчивости, достаточной для эволюции, необходимы либо
высокая численность популяций (Blackman, 1981; Hughes, 1989), либо несколь
ко сотен поколений (Lynch, Gabriel, 1983). Однако, как показывают эксперимен
ты Г. Х. Шапошникова (1961, 1965), то и другое излишне: генетическая ассими
ляция морфоза при партеногенезе достижима в условиях лабораторного опыта
(значит, при сравнительно небольшом числе особей) в течение 10–15 поколе
ний. Поэтому сторонники традиционного синтетического подхода к эволюции

72

Часть 2. ПЕРСПЕКТИВА НОВОГО СИНТЕЗА

обычно не упоминают работу Шапошникова, хотя она и была многократно изда
на за рубежом (Shaposhnikov, 1961, 1965, 1966, 1981, 1984, 1990).
Генетически ассимилированный морфоз (генокопия морфоза) отличает
ся от его исходной фенокопии. На это обстоятельство настойчиво указыва
ли И. И. Шмальгаузен (1946) и Г. Ф. Гаузе (1941, 1984). Причина различия
заключается в том, что первоначальная фенокопия формируется под дейст
вием средового фактора на определенную стадию развития. Ассимиляция
заключается в подборе всевозможных аллелей и геносочетаний, которые
тем или иным способом способствуют формированию морфоза. Вместе
с тем, новый генотип изменяет физикохимические свойства и/или характер
поведения клеток во многих тканях организма на многих стадиях развития,
таким образом определяя возникновение многих отличий фенокопии от ге
нокопии.

6. 6. Г ЕНЕТИ ч ЕСКАЯ

АССИМИЛЯЦИЯ И НЕОДАРВИНИЗМ

Однажды принятая теория определяет дальнейшую практику исследова
ний и толкования полученных результатов. Авторы синтетической теории эво
люции признавали генетическую ассимиляцию морфозов лишь в виде полезно
го частного случая (Simpson, 1947; Stebbins, 1965) или не признавали ее вовсе.
Действительно, исходя из Вейсмановского постулата об однозначном соответст
вии генотипа и фенотипа, ассимиляцию можно представить либо как результат
действия механизма, передающего информацию от фенотипа к генотипу, либо
как быстрое (в течение нескольких поколений после изменения среды) мутиро
вание гена, участвующего в определении данного признака, причем мутация
должна обеспечивать развитие именно такого признака, который был приобре
тен под прямым влиянием средового изменения. Однако механизм прямой пере
дачи информации от фенотипа к генотипу не известен, а переход нужного гена в
нужное состояние мало ожидаем в силу случайности мутаций: они не зависят от
генотипа и фенотипа, и невозможно предсказать, в каком гене и какая возник
нет мутация в ответ на то или иное внешнее воздействие. Поэтому Н. В. Тимо
феевРесовский (1960) считал, что наследование морфозов «логически не
представимо». Соответственно, признание генетической ассимиляции
необходимым этапом эволюции вызывает необходимость пересмотра основ
неодарвинизма (Newman, 1992), зато в результате могут быть сняты наиболее
существенные противоречия между дарвинизмом и недарвиновскими подхода
ми к эволюции (см. Simpson, 1953a).
С точки зрения эпигенетической теории, прямая передача информации от
фенотипу к генотипу не нужна. Новое соответствие между фенотипом и гено
типом устанавливается в результате отбора среди наиболее жизнеспособных
морфозов на повышение устойчивости их морфогенеза. При этом морфологи
ческие перестройки, сопровождающие развитие морфозов и их наследственное

Глава 6. ЭПИГЕНЕТИчЕСКАЯ

ТЕОРИЯ ЭВОЛЮЦИИ

73

закрепление, не соответствуют определенным мутациям генов. Один и тот же
морфоз может быть ассимилирован благодаря очень большому числу разнооб
разных генетических изменений, индивидуальность каждого из которых не вли
яет на характер эволюции. Например, недоразвитие конечности при педомор
фозе (см. рис. 7) может быть вызвано низкой скоростью деления или низкой
миграционной способностью клеток (Alberch, Gale, 1985). На каждый из этих
параметров влияет огромное число генов, белки которых определяют такие
свойства клеток, как подвижность, способность изменять форму, реагировать
на определенные химические стимулы, соединяться с другими клетками, выде
лять межклеточное вещество определенного состава и т. д. (Oster et al., 1988).
Более того, морфогенетический процесс одинаково реагирует не только
на самые разнообразные изменения генотипа, но и на самые разнообразные
перемены в среде развития. Эта неспецифичность возмущающих факторов от
ражается в формировании морфозов: одинаковые фенотипы развиваются
вследствие мутаций в разных генах и разных внешних воздействий — тепло
вых, холодовых, химических, радиационных (Waddington, 1962). По выраже
нию М. Кимуры (1985), «геному все равно, что наследовать». Точно так же
и онтогенезу «все равно», в ответ на какой стимул, внешний или внутренний,
будет развиваться новый фенотип: отсюда многократно отмеченное отсутствие
однозначного соответствия между генотипом и фенотипом (Maynard Smith,
1958; ТимофеевРесовский, Иванов, 1966; de Beer, 1971; Goodwin, 1994).
Неспецифичность факторов нарушения онтогенеза объясняет, почему
генотип, способный к наследственной передаче экологически адекватного
морфоза, может быть подобран очень быстро, причем независимо от способа
размножения. Любой морфоз, вызванный внешним воздействием, может
быть наследственно закреплен в процессе стабилизирующего отбора: все
морфозы встречаются в виде генокопий (Гаузе, 1941). Чтобы сделать послед
нее утверждение очевидным, не нужны специальные аргументы, поскольку
о его справедливости свидетельствует опыт человечества в области практиче
ской селекции: огромное число выведенных пород, сортов, линий и рас —
не что иное как ассимилированные морфозы. Поэтому, вопреки позиции нео
дарвинизма, генетическую ассимиляцию морфозов следует рассматривать
не как любопытный частный случай, а как одно из основных звеньев эволюци
онной теории, отражающее неминуемый этап процесса эволюции.
Множество потенциальных генетических способов ассимиляции каждого
морфоза делает несущественным наличие или отсутствие каждой отдельной
геновариации. В этой связи понятно, почему разнообразие конкретных алле
лей и их сочетаний не имеет существенного значения для направления и ско
рости эволюции (см. главу 3). Соответственно, изображение эволюции в виде
изменения частот отдельных генов, составляющее теоретическую основу лю
бого учебника по эволюционной биологии, по существу почти ничего не сооб
щает о биологическом (экологическом, функциональном, морфологическом)
характере эволюционного процесса.

74

Часть 2. ПЕРСПЕКТИВА НОВОГО СИНТЕЗА

На языке Вейсмановского представления о наследственности так же
трудно объяснить, почему мутантные фенотипы, будучи в значительной ме
ре или полностью случайны, появляются в популяциях в многократных по
вторностях. Современные неодарвинисты обычно ссылаются на бесконечно
большую численность природных популяций, позволяющую неоднократно
мутировать всем потенциально неустойчивым участкам ДНК. Однако мута
ции точно так же (причем с высокой частотой) повторяются и в экспери
ментальных культурах, не обладающих высокой природной численностью.
Причина противоречия — неправомерное отождествление понятий «мута
ция гена» и «мутация фенотипа» (Рейвин, 1967; Шишкин, 1988а). Для
эпигенетической теории это противоречие не существует: генетические му
тации действительно более или менее случайны, однако их внешнее прояв
ление ни в коей мере не случайно (Waddington, 1975; Шмальгаузен, 1982;
Alberch, 1989), поскольку строго ограничено морфогенетическими процес
сами, которые формируют один и тот же фенотип в ответ на самые разные
средовые и генетические воздействия. Следовательно, эволюция на своем
первом этапе идет посредством естественного отбора фенотипических ва
риаций, которые не зависят от требований адаптивности, но отнюдь не слу
чайны по отношению к исходному фенотипу и формирующему его онтоге
незу. Неслучайность нового фенотипа относительно новой экониши
появляется в ходе дальнейшего стабилизирующего отбора.
Неспецифичность генетических изменений, обеспечивающих наследст
венную фиксацию данного морфоза, ставит вопрос: может ли конкретный ге
нотип ассимилировать любой морфоз, формируемый онтогенезом? Иными
словами, существуют ли генетические ограничения (genetic constraints) ско
рости эволюционного процесса? Возможно, ответ должен быть положитель
ным, в особенности учитывая тот факт, что полиморфизм генов далеко не без
граничен и обычно не превышает нескольких десятков аллелей по каждому
локусу (Глазко, 2000). По крайней мере, многие считают генетическое ограни
чение эволюции реальностью (Futuyma et al., 1993, 1994, 1995; Rose et al.,
1996; Raff, 1996). В подтверждение приводят, например, сообщение К. Уод
дингтона о неэффективности отбора на ассимиляцию морфоза в инбредных
линиях плодовой мушки (Waddington, 1961, 1975). Вместе с тем, ассимиляция
морфоза Bithorax у дрозофилы возможна на фоне инбридинга (Ho et al.,
1983). Очевидно, что проблема генетических ограничений эволюции требует
дальнейших исследований.

6. 7. Э ВАДАПТАЦИЯ
В связи с тем, что формирование морфозов является необходимой стади
ей эволюционного процесса, нормальные признаки одних видов часто сходны
с морфозами других, близких видов. Вместе с тем, достаточно очевидно, что

Глава 6. ЭПИГЕНЕТИчЕСКАЯ

ТЕОРИЯ ЭВОЛЮЦИИ

75

природные виды не являются только лишь ассимилированными морфозами
друг друга. Уродцы отличны от нормальных фенотипов иными, более изменчи
выми пропорциями. Несогласованность размеров органов обуславливает их
функционирование, менее совершенное по сравнению с родственными видами:
морфозы инадаптивны (Расницын, 1986). Поэтому вслед за генетической ас
симиляцией нового морфоза отбор сокращает популяционную изменчивость,
приводя к становлению нового стандартного фенотипа, соответствующего об
щим геометрическим зависимостям старшего таксона и локально оптимально
го по отношению к занимаемой эконише, или иначе, эвадаптивного (Расни
цын, 1986).
Наиболее ясную иллюстрацию процесса эвадаптации дают работы
С. С. Шварца и его коллег по исследованию морфофункциональных аспек
тов приспособления животных к гипоксии (низкому содержанию кислорода)
в горах. Первая реакция организма на недостаток кислорода — интенсифика
ция кровообращения. Поэтому низкогорные популяции равнинных видов по
левок Clethrionomys rutilus и C. glareolus характеризуются увеличенным раз
мером сердца. Однако типично высокогорные виды C. frater и Alticola
argentatus имеют сердца обычной величины. Такие же сравнительные данные
получены по домовым мышам, роющим грызунам и пищухам (Шварц, 1980).
Аналогично, рыбы, адаптированные к гипоксии, в отличие от мелководных
форм, не увеличивают вентиляцию жабр при наступлении дефицита кислоро
да (Steffensen et al., 1982). В общую картину укладываются и медицинские ис
следования: у человека — неспециализированного существа — при подъеме
в горы возрастает концентрация кислорода в крови, интенсифицируется кро
вообращение и дыхание (Buskirk, 1978; Dempsey et al., 1982; Houston, 1983;
Bouverot, 1985).
Результаты, казалось бы, парадоксальны: популяции видовгенералис
тов обнаруживают очевидные приспособления к экстремальным условиям,
а специализированные виды — нет. Однако, по С. С. Шварцу (1980), горные
популяции генералистов — лишь первая стадия эволюции (на языке ЭТЭ —
ассимилированный морфоз). Интенсивное кровообращение и частое дыхание
поначалу адаптивно выгодны, поскольку позволяют проникнуть в новую нишу,
однако они требуют увеличенных энергозатрат. Точно так же и высокая кон
центрация гемоглобина, делая кровь более вязкой, требует совершения боль
шей работы по ее циркуляции. Поэтому отбор, медленно превращая ассими
лированный морфоз в специализированный горный организм, возвращает ему
нормальные морфологические параметры, одновременно вызывая становле
ние типичной черты горных видов — высокого сродства гемоглобина к кисло
роду (Butler, 1991; Saunders, Fedde, 1994). Например, гемоглобины яков
и некоторых высоко летающих птиц состоят из четырех молекулярных фраг
ментов с разным сродством к кислороду; каждый фрагмент работает в опреде
ленном диапазоне условий (Weber, 1992). Сходным образом, глубоководные
животные имеют запасные энергосберегающие метаболические пути, на ко

76

Часть 2. ПЕРСПЕКТИВА НОВОГО СИНТЕЗА

торые их обмен веществ переключается при понижении концентрации кисло
рода (De Zwaan, Putzer, 1985).
Таким образом, можно видеть, как отбор на минимальную энергоем
кость приводит к замене морфофункциональных адаптаций на молекуляр
нобиохимические, не требующие для своего осуществления дополнитель
ной траты энергии. По С. С. Шварцу (1980), экономизация обмена веществ
имеет решающее значение в природе и представляет определяющее разли
чие между естественным и искусственным отбором. Домашние животные
остаются генетически ассимилированными морфозами, тогда как становле
ние диких видов проходит через этап эвадаптации (всесторонней адаптации)
фенотипа, восстанавливающей компромиссные соотношения органов, свой
ственные старшему таксону, и приводящей фенотип в одно из экологически
оптимальных состояний, уклонение от которого увеличивает энергоемкость
жизненного цикла.
Процесс эвадаптации может состоять из множества элементарных эволю
ционных циклов дестабилизации и стабилизации фенофонда. Изменение одного
вида может повлечь изменения других компонентов данной и других экосистем.
Поэтому эволюция, раз начавшись, может продолжаться неопределенно долго.
Полная событий история природных видов не позволила эволюции остановить
ся на инадаптивном состоянии и обусловила большую конкурентную способ
ность диких существ по сравнению с домашними животными и культурными
растениями.
Резюмируем содержание эпигенетической теории эволюции. Элементар
ный эволюционный цикл состоит из последовательных стадий утраты и приоб
ретения фенотипической устойчивости. На первом этапе прежде стабильный
фенотип попадает в непривычные условия развития и обитания. В новых усло
виях устойчивость индивидуального развития утрачивается, и популяция ста
новится более изменчивой, порождая нетипичные фенотипы — морфозы, ко
торые популяция предоставляет естественному отбору в качестве сырого
материала для дальнейшей эволюции. Если один из морфозов оказывается
способным существовать в новой среде, то стабилизирующий отбор в пользу
этого морфоза перестраивает онтогенез таким образом, что соответствующая
траектория развития приобретает устойчивость. В результате сокращается
изменчивость популяции и происходит генетическая ассимиляция этого мор
фоза. Ассимиляция каждого морфоза возможна на основе очень большого
числа геновариантов, поэтому наличие конкретных аллелей и их сочетаний не
оказывает влияния на характер эволюции. Следовательно, нет оснований опи
сывать эволюцию как процесс распространения отдельных аллелей в гено
фонде популяции. Морфозы являются начальной стадией эволюции и отчасти
определяют пути, по которым идет изменение организмов. Дальнейший есте
ственный отбор приводит к перестройке всей эпигенетической системы попу
ляции с определенным пространством возможных морфозов и новым стан
дартным фенотипом, который локально оптимален по отношению

Глава 6. ЭПИГЕНЕТИчЕСКАЯ

ТЕОРИЯ ЭВОЛЮЦИИ

77

Рис. 8. Соотношение эволюционных концепций, разрабатываемых биологами нашего
времени.

к занимаемой эконише и отвечает закономерностям строения, общим для
старшего таксона. С теоретической точки зрения крайне важно, что для ЭТЭ
отбор в естественной природной обстановке всегда имеет только стабилизи
рующий характер, а для дестабилизации популяционного фенофонда доста
точно ослабления отбора.
Соотношение ЭТЭ с другими главными эволюционными концепциями
современной биологии выглядит следующим образом (рис. 8). Неодарвинизм
(генетическая теория) основан на положении, что эволюция идет за счет отбо
ра геновариаций. В русле неодарвинизма существуют две концепции, придаю
щие разное значение характеру эволюционно значимой изменчивости: мута
ционизм рассматривает эволюцию как процесс отбора новых перспективных
генов, а синтетическая теория — как рекомбинацию генов и отбор их новых
перспективных сочетаний. В противоположность неодарвинизму, эпигенети
ческая теория описывает эволюцию в виде отбора перспективных фенокопий
морфозов с их последующей генетической ассимиляцией. Рассмотрим роль,
которую эта теория может сыграть в общей биологии будущего.

ÃËÀÂÀ 7. ÍÅÑËÓ×ÀÉÍÎÑÒÜ ÝÂÎËÞÖÈÈ
«Наследственных вариаций ограниченное число,
и они идут по определенным направлениям»
Л. С. Берг (1922)
В этой главе обсудим возможность соединения эволюционной биологии
с концепциями, существующими сто и более лет за пределами круга явлений,
удовлетворительно объясняемых с позиций неодарвинизма. Остановимся на
двух таких концепциях: наследовании приобретенных признаков и номогене
зе. Поскольку предмет изложения предполагает некоторую ретроспективу, то
эти главы неизбежно выходят отчасти историческими.
Историю науки нельзя расценивать как любопытный антиквариат. Зна
ние развивается не линейно, а по ветвящимся траекториям экстенсивным пу
тем проб и ошибок. Рано или поздно текущее направление оказывается выра
ботанным и перестает давать новое понимание. В это время целесообразно
вернуться назад к когдато оставленным понятиям и попытаться использовать
их для движения по новому пути.
Ветвление научного знания обуславливает одну характерную особен
ность субъективного восприятия альтернативных направлений исследования.
С позиций текущего направления не видны ветви, отошедшие от общего ство
ла ранее: любая из альтернативных траекторий предстает в виде единственной
точки в прошлом — точки, где произошло ответвление. Поэтому для сторон
ников синтетической теории эпигенетический подход, современная версия ко
торого берет начало от работ И. И. Шмальгаузена, может выглядеть старо
модно. Это впечатление обманчиво; эпигенетическая теория явно является
более емкой концепцией, способной на новое объединение значительной час
ти классической и современной биологии.

7. 1. Э ВОЛЮЦИОННЫЕ

КОНЦЕПЦИИ

Л АМАРКА

Дарвин многократно говорил, что теория естественного отбора не ис
черпывает проблематику эволюции, поскольку рассматривает поддержание
и преобразование фенотипической изменчивости, ничего не говоря о причи
нах и процессе ее возникновения (Дарвин, 1991). С точки зрения синтетиче
ской теории, изменчивость фенотипа — то же, что изменчивость генотипа,
которая возникает случайно, вне зависимости от состояния внешней среды
и самого генотипа. Напротив, для эпигенетической теории фенотипические
вариации не случайны. Эпигенетическая система обладает ограниченным
числом креодов и, как следствие, ограниченной способностью отвечать на
внешние воздействия: одни и те же реакции происходят в ответ на принципи

Глава 7. НЕСЛУчАЙНОСТЬ

ЭВОЛЮЦИИ

79

ально различные влияния. Тем вернее одни и те же изменения среды разви
тия вызывают образование одних и тех же морфозов. Это положение ставит
эпигенетическую теорию в непосредственную близость с эволюционными
взглядами Ж. Б. Ламарка.
Гипотеза о неслучайности фенотипической изменчивости имеет долгую
донаучную историю (Zirkle, 1946; Burkhardt, 1984). В современную биологию
эта гипотеза вошла с работами Ламарка почти два века назад. Как и впослед
ствии Дарвин, Ламарк считал, что виды животных и растений происходят
в эволюции из разновидностей и рас. Однако эволюционные работы Дарвина
не содержат гипотезы о происхождении разновидностей, тогда как в трудах
Ламарка такая гипотеза имеется. В соответствии с двумя основными закона
ми, предложенными Ж. Б. Ламарком для объяснения причин эволюции («за
кон упражнения и неупражнения органов» и «закон наследования благопри
обретенных признаков»), разновидности появляются вследствие изменения
условий существования: в новых условиях изменяется поведение особей, це
лесообразно (адаптивно) модифицирующее употребление (функции) органов;
под влиянием функциональных изменений органы получают новые признаки,
которые передаются следующему поколению (Ламарк, 1955; Lamarck, 1984;
Hutton, 1899; Jordanova, 1984). Эти признаки, регулярно обнаруживающиеся
у особей, подверженных действию необычных для них внешних факторов,
принято называть приобретенными (Lankester, 1894). Таким образом, исход
ная гипотеза Ламарка предполагала: 1) первичность средовых изменений по
отношению к морфологическим; 2) адаптивность и 3) наследуемость вновь
возникающих признаков.
Первое положение теории Ламарка, выраженное в общем виде, не про
тиворечит взглядам Дарвина; критиковались в основном уточнения этого те
зиса (например, мнение Ламарка о том, что средовые изменения в основном
сводятся к климатическим). Второе и третье положения были подвергнуты об
стоятельной критике А. Вейсманом (Weismann, 1904). Аргументы Вейсмана
против адаптивности новых признаков сводились к демонстрации случаев,
когда развитие органа предшествует его употреблению. Например, кутикула
взрослых насекомых с полным превращением полностью формируется во вре
мя имагинальной линьки, после чего пребывает в неизменном состоянии. Сле
довательно, форма конечностей и жилкование крыльев не могут зависеть от
употребления этих органов, сколь бы разнообразным оно ни было.
Третье положение — наследование приобретенных свойств — находит
ся в полном согласии с Дарвиновской гипотезой наследственности — концеп
цией пангенеза, в соответствии с которой каждая клетка организма продуци
рует частицы наследственности (т. н. геммулы), которые через кровеносную
систему попадают в гаметы. В ходе индивидуального развития каждый тип
геммул дает соответствующие клетки, обуславливая таким образом формиро
вание фенотипов, сходных с родительскими. Возражения Вейсмана против те
ории пангенеза (и соответственно, против наследования приобретенных при

80

Часть 2. ПЕРСПЕКТИВА НОВОГО СИНТЕЗА

знаков) включали знаменитый опыт с отрезанием мышиных хвостов: увечье,
наносимое в течение 22 последовательных поколений, никак не повлияло на
длину хвоста вновь рождающихся мышат (Weismann, 1904). Отказавшись на
этом основании от теории пангенеза и от концепции наследования приобре
тенных признаков, Вейсман создал теорию зародышевой плазмы, на которой
основан современный неодарвинизм.

7. 2. Н АСЛЕДОВАНИЕ

ПРИОБРЕТЕННЫХ СВОЙСТВ

Наследование приобретенных признаков оказалось достаточно устойчи
вой гипотезой, которая в конце прошлого столетия начала приобретать под
тверждающий эмпирический материал, одновременно принимая новые очерта
ния. Замещение приобретенных признаков такими же врожденными
одновременно привлекло внимание нескольких авторов, но наиболее детально
обсуждалось в работах Дж. Болдуина (Baldwin, 1896, 1902) и потому получило
название «эффект Болдуина». Сам же Болдуин назвал это явление «органиче
ский отбор» — явно неудачным термином, поскольку эта разновидность отбо
ра не более органична, чем прочие (Simpson, 1953a). Последовавшее развитие
генетики и синтетической теории эволюции отвлекли внимание научного сооб
щества от наследования приобретенных свойств. «Органический отбор» был
незаслуженно забыт (Шмальгаузен, 1982), чтобы вновь появиться в середине
нашего столетия в работах на русском и украинском языках под названиями
«косвенный», «совпадающий» и наконец, «стабилизирующий» отбор: насле
дование признаков, приобретенных в ходе индивидуального развития, получи
ло новые экспериментальные подтверждения и теоретическую разработку
в СССР (Машковцев, 1936; Лукин, 1939; Кирпичников, 1940, 1944, 1972,
1983; Gause, 1947; Шмальгаузен, 1982).
В наши дни наследование приобретенных свойств является популярным
объектом исследований. Общая схема опытов, подтверждающих возможность
наследования приобретенных свойств, такова: особи или культуры клеток,
обитающие в специфической среде, подвергаются кратковременному воздей
ствию химического или физического фактора. После возвращения в прежние
условия все особи и клетки (или большая их часть) обнаруживают новые при
знаки, которые передаются потомкам (Landman, 1991).
Один из примеров связан с временным блокированием активности ге
нов путем их метилирования (Jablonka, Lamb, 1989). В дифференцирован
ных тканях эукариот многие гены находятся в неактивном метилированном
состоянии: метиловый радикал, присоединенный к цитозину, изменяет
конформацию молекулы ДНК, делая ген недоступным для регуляторных
белков; при репликации ген копируется вместе с метиловой группой
(Landman, 1991). Экспериментальное деметилирование приводит к тому,
что в тканевых культурах появляются клетки других тканей, причем ткане

Глава 7. НЕСЛУчАЙНОСТЬ

ЭВОЛЮЦИИ

81

вая специфичность индуцированных клеток сохраняется на протяжении
нескольких сотен поколений (Maynard Smith, Szathmary, 1995). Метили
рование генов может иметь эффект также на уровне целых организмов,
б. ч. растений (Jablonka, Lamb, 1998).
Другой, аналогичный пример — т. н. цитоплазматическое наследование,
связанное с передачей потомству какоголибо индуктора — вещества, запус
кающего экспрессию отдельных генов. Скажем, колонию бактерий, не прояв
ляющих специфической ферментативной активности, помещают в среду с вы
соким содержанием веществаиндуктора. После того как бактерии начинают
синтезировать соответствующий фермент, их переносят обратно в среду, бед
ную индуктором. Тем не менее, бактерии продолжают проявлять высокую
ферментативную активность в течение 100–200 поколений под влиянием ин
дуктора, сохраняющегося и передающегося в цитоплазме (Maynard Smith,
Szathmary, 1995).
Цитоплазматическое наследование как способ передачи приобретенных
свойств сыграло важную роль в ранней эволюции эукариот: на такой основе
возник симбиоз с прокариотическими предшественниками хлоропластов и ми
тохондрий. Вместе с тем, приведенные примеры относятся скорее к разряду
модификаций (определенной изменчивости по Дарвину), чем к эволюции, по
скольку большинство признаков, приобретаемых и передаваемых через цито
плазму, не ново и связано с активацией ранее сложившихся креодов, ведущих
к формированию также не новых приспособительных механизмов.
Поэтому эпигенетическая теория включает только один из возможных
механизмов наследования приобретенных свойств — генетическую ассими
ляцию морфозов (Waddington, 1942, 1952, 1953). Последовательность эво
люционных событий, рассматриваемая теорией, совпадает с ходом эволюции,
как ее представлял Ж. Б. Ламарк: признак, появившийся под влиянием сре
дового изменения, со временем становится наследственно закрепленным.
Так или иначе, все признаки всех организмов являются приобретенными в том
смысле, что среда развития сыграла определенную роль в их происхождении.
С другой стороны, все признаки в какойто степени наследственны, посколь
ку отражают определенные потенциальные возможности формообразования,
перешедшие от предков (Waddington, 1975).
Наследование приобретенных признаков в виде генетической ассимиля
ции морфозов не может быть опровергнуто классическими опытами А. Вейс
мана, поскольку не противоречит им: ненаследуемость увечий доказывает
лишь, что не любое приобретенное изменение фенотипа может быть унасле
довано. Как ясно видно из работ К. Х. Уоддингтона, под действием отбора на
следуется реакция онтогенеза на нестандартные условия развития, но никак
не увечье, нанесенное взрослой особи, индивидуальное развитие которой за
кончено.
Генетическая ассимиляция морфозов лишь отчасти совпадает с наследо
ванием приобретенных свойств в понимании Ж. Б. Ламарка, поскольку мор

82

Часть 2. ПЕРСПЕКТИВА НОВОГО СИНТЕЗА

фоз не наследуется автоматически — для его перехода в наследуемое состоя
ние необходимо повторение средового воздействия в течение некоторого чис
ла поколений при условии, что морфоз экологически адекватен, то есть хотя
бы не уменьшает вероятность выживания особейносителей. Иначе, морфоз
индуцируется средой, но для его ассимиляции нужен естественный отбор,
а для возникновения эволюционного новшества необходимо действие отбора
в условиях повторяющегося действия внешнего фактора. Поэтому из всех ги
потез Ламарка эпигенетическая теория фактически принимает два положе
ния: первичность средовых изменений и возможность наследования приобре
тенных свойств, причем последнее — в значительно измененном виде.
Вместе с тем, нельзя не упомянуть об адаптивных морфозах, в точности
повторяющих Ламарковское представление о эволюции. Адаптивные морфо
зы возникают у свободно живущих личинок, развивающихся на фоне действу
ющего средового фактора, который необычен сам по себе, но входит в класс
воздействий, к которому личинки адаптированы предшествующей эволюцией.
Например, прудовик Limnaea stagnalis имеет удлиненную раковину, если жи
вет в глубоких озерах, и почти круглую, если обитает на мелководье. Первич
ный механизм онтогенетического формирования сжатой раковины очень
прост: мелководные особи постоянно подвергаются действию волн и поэтому
вынуждены удерживать мышцы туловища в сжатом состоянии, увеличивая
давление на стенку растущей раковины, которая под действием этого давле
ния приобретает более шаровидную форму. Отбор на минимум усилий, затра
чиваемых на протяжении жизненного цикла, привел к наследственной фикса
ции круглой раковины: ее форма не изменяется, если прудовик вырастает
в аквариуме со спокойной водой (Waddington, 1975). Очень похожий пример
адаптивных морфозов представляют горные популяции равнинных полевок:
особи, обитающие в условиях пониженного содержания кислорода, имеют
сердце большего относительного размера (Шварц, 1980). Третий пример:
пресноводные инфузории, перенесенные в соленую воду, быстро становятся
меньше размером, в точном подобии с морскими формами: увеличение отно
сительной поверхности связано с выравниванием осмотических давлений вну
три и вне тела (Gause, 1947; Гаузе, 1984). Наконец, карликовость в горных
популяциях пастушьей сумки Capsella bursapastoris, несомненно возникшая
как морфоз, сейчас существует в наследственно закрепленном состоянии
(Шмальгаузен, 1982). Дополнительные примеры можно найти в цитирован
ной книге И. И. Шмальгаузена.
Приведенные данные позволяют предположить, что граница между пол
ностью адаптивными (как раньше говорили, «благоприобретенными»)
и нейтральными морфозами в действительности не существует: эти две кате
гории являются предельными случаями, между которыми располагается
спектр признаков различной степени адаптивности. Средовые изменения вы
зывают ответные онтогенетические реакции, порождающие новые признаки.
Использование этих признаков при функционировании организма вызывает

Глава 7. НЕСЛУчАЙНОСТЬ

ЭВОЛЮЦИИ

83

компенсаторныереакции других органов, включая изменение поведения. На
пример, млекопитающие с врожденным недоразвитием передних конечнос
тей способны научиться ходить на задних ногах; при этом морфология конеч
ностей, таза и осевого скелета оказывается существенно измененной
(Maynard Smith, 1958; Шмальгаузен, 1982). Компенсация нейтрализует
функциональные недостатки нового признака и даже может сделать его в ка
който степени адаптивным. Тогда дальнейший стабилизирующий отбор при
водит к наследственному закреплению нового признака вместе со всем ком
пенсирующим комплексом черт, включая новый поведенческий репертуар.
Иными словами, в общем случае экологическая адекватность преобразую
щегося организма обеспечивается не столько самим эмбриональным морфо
зом, сколько морфофункциональными изменениями, сопровождающими
функционирование организма в новой среде. Очень может быть, что ускоре
ние эволюции по мере усложнения организмов связано с прогрессивным раз
витием нервной деятельности: чем она сложнее, тем легче организмы находят
функциональное применение морфозам, возникающим при смене условий,
тем меньше вероятность их вымирания и больше шансов на образование но
вого таксона. При этом сами морфозы являются не адаптивными, а скорее
протоадаптивными (Gans, 1974) и являются первой стадией на пути ста
новления нового фенотипа, эвадаптированного по отношению к новой эколо
гической нише. В итоге, в отличие от неодарвинизма, эпигенетическая теория
представляет эволюцию как в значительной мере целесообразное изменение.
Поэтому эпигенетическая теория, возможно, заслуживает название Ламар
коДарвинизм, предложенное Р. Мацудой для сходной системы взглядов
(Matsuda, 1987). Такое название означало бы, что в ходе эволюции живые су
щества принимают ту или иную форму под одновременным влиянием внеш
них и внутренних причин, тесно взаимодействующих между собой.

7. 3. К ОРОТКО

О

Л ЫСЕНКО

Ламарковская концепция наследования приобретенных свойств не на
шла применения в эволюции. На Западе полностью доминирует синтетичес
кая теория, основанная на принципе зародышевой плазмы А. Вейсмана и по
этому несовместимая с Ламаркизмом. В СССР наследование приобретенных
признаков также не стало частью теоретических воззрений, хотя в силу иных
обстоятельств: эту концепцию заимствовал из работ отечественных авторов
и широко эксплуатировал Т. Д. Лысенко.
Деятельность Лысенко не имеет отношения к науке и, в частности, к на
правлению, идущему от Ж. Б. Ламарка. Несмотря на всю власть, которой
располагал Лысенко, большая часть его публикаций помещена в газетах; их
утверждения слишком примитивны, чтобы считаться Ламарковскими (Сой
фер, 1993). Между тем, на Западе его именуют «академик Лысенко» (Rife,

84

Часть 2. ПЕРСПЕКТИВА НОВОГО СИНТЕЗА

1965); «русский биолог Лысенко» (Stebbins, 1966) и «русский ботаник Лы
сенко» (Maynard Smith, 1958). И неспроста: зарубежные биологи мало зна
комы с нашей историей и причинами взлета Лысенко. Поэтому на Западе ча
сто ориентируются на опубликованные статьи Лысенко и критикуют их
с научных позиций. Между тем, отдельные тезисы в публикациях Лысенко
явно конвергируют с работами Г. Ф. Гаузе, И. И. Шмальгаузена и К. Х. Уод
дингтона. Например, «внешние условия, будучи ... ассимилированы живым
телом, становятся уже не внешними, а внутренними» (Лысенко, 1958).
А один из главных лозунгов лысенкоистов, «наука — враг случайностей», —
крайне напоминает высказывание «Бог не играет в кости», принадлежащее
А. Эйнштейну. Демагогия — противоположность логики: она состоит в вы
ведении ложных следствий из справедливых высказываний.
Напротив, отечественным биологам хорошо известен характер деятель
ности Лысенко (см. Берг, 1983; Сойфер, 1989; Шмальгаузен, 1990; Люби
щев, 1991; Поповский, 1991; Шноль, 1997). Резкая справедливая антипатия
к его личности отражает причину, в силу которой наследование приобретен
ных признаков, будучи (помимо Лысенко!) эмпирически подтвержденным яв
лением, получило сильнейшую антирекламу в глазах отечественного научного
сообщества — и по наши дни незаслуженно остается дурной памяти симво
лом паранауки.

7. 4. Н ОМОГЕНЕЗ
Концепция номогенеза отвечает типично восточному холистическому
взгляду на природу существ, заложенному в отечественной биологии работами
Карла Бэра (Бабков, 2000). Концепция номогенеза довольно активно обсужда
лась на протяжении нашего столетия. Автор концепции Л. С. Берг (1922) оп
ределял номогенез как эволюцию на основе закономерностей, в противопо
ложность неодарвинизму — эволюции на основе случайной изменчивости.
Мнения о работе Берга полярны. Одни считают «Номогенез...» лучшей
из когдалибо написанных антиселекционистских книг (Adams, 1980). Дру
гие полагают, что идея номогенеза «философски беспомощна» (Медников,
1982), а ее сторонники даже «не умеют мыслить биологически» (Скворцов,
1988). Так или иначе, но положения, высказанные Л. С. Бергом, оставляют
мало равнодушных и, несмотря на сильную оппозицию, пользуются сильной
поддержкой (Мейен, 1974; Любищев, 1982): номогенез на Востоке живуч
не менее чем мутационизм на Западе.
Стойкость концепции, проверенную историей, нельзя объяснить иначе,
чем содержащейся в ней долей истины (Любищев, 1982). Вместе с тем, идеи
Л. С. Берга едва ли объединены в цельную теорию: фактически, они представ
ляют собой набор обособленных гипотез. Например, предположение о том,
что эволюция идет «скачками, пароксизмами, мутационно» (Берг, 1922) по

Глава 7. НЕСЛУчАЙНОСТЬ

ЭВОЛЮЦИИ

85

падает в круг сальтационных гипотез, обсуждавшихся главе 1, и не связано
с другими положениями «Номогенеза...» На мой взгляд, на всей книге
Л. С. Берга лежит некоторый отпечаток незавершенности: работа не доведе
на до конца, не предлагает какойлибо позитивной программы исследований
и не дает нового понимания причинности или хотя бы последовательности
эволюционных событий. Это вполне понятно: вспомним, что книга создава
лась на рубеже 1920х годов, в обстановке резких общественных изменений.
Посещение этого мира «в его минуты роковые» всегда связано с возникнове
нием у людей острого чувства временности и недолговечности своего присут
ствия, поэтому, с моей точки зрения, совершенно естественно, что автор «Но
могенеза...» торопился.
И все же мысли Л. С. Берга продолжают звучать современно. Централь
ная гипотеза «Номогенеза...» предполагает, что каждая популяция распола
гает ограниченным числом вариаций, идущих по определенным направлени
ям. Поэтому эволюция происходит на основе изменений, захватывающих
одновременно массы особей, а не уникальных индивидов (Берг, 1922). С точ
ки зрения эпигенетической теории эволюции дело обстоит именно так: под
действием одного внешнего изменения многие особи эволюирующей популя
ции из поколения в поколение получают один и тот же морфоз. Более того, он
тогенез может одинаково реагировать на различные внешние воздействия
(Beloussov, 1993; Goodwin, 1993). Последнее обстоятельство даже вызвало
предположение, что наиболее экономным таксономическим представлением
разнообразия организмов была бы периодическая система, основанная
на морфогенетических закономерностях (Goodwin, 1997). Конечно, подобная
система в общем случае будет являться классификацией не организмов,
а морфозов. Однако морфозы представляют собой первый шаг, влияющий на
дальнейшее направление эволюции. Поэтому закономерный характер форми
рования морфозов отчасти определяет закономерности всего эволюционного
процесса.
Действительно, в природных популяциях морфозы возникают не по оди
ночке, а сразу у значительных групп особей. Например, Р. Гольдшмидт описы
вает одновременное появление большого числа мышейальбиносов в Баварии
(Goldschmidt, 1940). Другой пример связан с развитием дополнительных ко
нечностей у лягушек, в популяциях которых более 30% особей иногда облада
ют четырьмя задними ногами (Войткевич, 1965; VanValen, 1974). В одних
случаях шестиногость закреплена наследственно и даже может быть доми
нантным признаком, в других — вызывается специфическим внешним индук
тором. При этом у части особей дополнительные конечности функциональны.
Конечно, трудно представить экологическую ситуацию, в которой данный кон
кретный морфоз будет обеспечивать селективное преимущество: для локомо
ции лягушкам вполне достаточно двух задних ног. Однако при наличии неза
полненной ниши морфоз может найти применение. Например, особь трупиала
Sturnella neglecta, обладавшая ненормально удлиненным клювом, была до

86

Часть 2. ПЕРСПЕКТИВА НОВОГО СИНТЕЗА

быта в нетипичном для трупиалов местообитании с рыхлой почвой, где птица
добывала пищу необычным для трупиалов способом, зондируя грунт в поисках
беспозвоночных. При этом особь была нормально упитана — следовательно,
морфоз, компенсированный измененным поведением, оказался достаточно
эффективным приспособлением (Carothers, Balda, 1970; Кокшайский, 1980).
По точному выражению Н. В. Кокшайского, случай с трупиалом — лишь ка
рикатура на эволюцию. Однако эта карикатура наглядно показывает, что мор
фозы не безнадежны с точки зрения адаптации. Кроме того, любой факт, будь
то результат наблюдения или эксперимента, отражает лишь отдельные черты
изучаемого явления и поэтому является именно карикатурой на наше абст
рактное представление об этом явлении.
Несмотря на то, что морфозы после возникновения трансформируются
отбором, они часто оставляют свой след в фенотипах потомков. Поэтому зако
номерность морфологической эволюции, определяемая ограниченным спект
ром морфогенетических возможностей организма, отчетливо иллюстрируется
правилом тератологического параллелизма: ненормальные признаки одних
видов являются нормой для других (Берг, 1922; Четвериков, 1926; Кренке,
1927, 1935, 1937; Kirpichnikov, 1947; Мейен, 1978; Matsuda, 1987). Много по
добных случаев приводит ван Стинис (Steenis, 1969) для растений. Известны и
экспериментально вызванные примеры: обработка куколок жуков Philonthus
decorus (Staphylinidae) синтетическим аналогом ювенильного гормона приво
дит к задержке развития генитального аппарата и формированию морфозов,
соответствующих более ранним стадиям морфогенеза. Эти морфозы несут при
знаки, характерные для близкого вида, P. quisquiliarius (Тихомирова, 1991).
Оригинальнейшие и, к величайшему сожалению, никем не продолженные ис
следования А. Л. Тихомировой показывают, что изменение продолжительности
куколочного онтогенеза (соответственно, отрождение «омоложенных» или
«состаренных» имаго) является довольно обычным способом эволюции насе
комых с полным превращением и может приводить к повторному формирова
нию предковых признаков, которые в дальнейшем служат исходным пунктом
для эволюции в новом направлении (Тихомирова, 1991).
Номогенетическая компонента эпигенетической теории снимает часть
проблем, трудных для синтетической теории. Так, для эпигенетической теории
не представляет сложности объяснение повторного видообразования. По
скольку одинаковые морфозы формируются в сходных условиях, то естествен
но ожидать, что одна и та же форма независимо возникает в разных местах или
в разное время в ответ на однотипное внешнее воздействие, как, например,
возникает пегая окраска у млекопитающих самых различных отрядов в ответ
на одомашнивание (Трут, 2000).
Затем, принято считать, что синтетическая теория преодолевает «кош
мар Дженкина» с помощью представления о корпускулярной наследственно
сти: новая генетическая изменчивость не усредняется со старой, а пребывает
в популяции в скрытом рецессивном состоянии. Однако в соответствии с тео

Глава 7. НЕСЛУчАЙНОСТЬ

ЭВОЛЮЦИИ

87

рией фенотипическое проявление каждого генного изменения зависит от ге
нотипа, который формируется рекомбинацией — полностью стохастическим
процессом. Это означает, что появление генотипа, допускающего фенотипи
ческое проявление нового аллеля — чисто случайное событие. Следователь
но, чтобы новый фенотипический признак был передан потомству, необходи
мо, чтобы на одной небольшой территории одновременно появились два
сходных разнополых генотипа — событие не более вероятное, чем одновре
менное появление двух одинаковых ошибок репликации ДНК. Обычно сто
ронники синтетической теории говорят, что вероятность повтора случайных
событий достаточно велика в очень больших популяциях. Однако это объяс
нение едва ли можно принять: чем больше численность, тем меньше вероят
ность встречи самки и самца, обладающих сходными генотипами. Поэтому ге
носочетание, допускающее селективно выгодное проявление скрытой
рецессивной мутации, будет разрушено в первом же поколении потомства: но
вые адаптивные признаки должны исчезать, едва появившись. В итоге, «кош
мар Дженкина» остается неразрешенной проблемой для синтетической тео
рии эволюции (Красилов, 1984), но не для эпигенетической: встреча
разнополых особей, обладающих одним морфозом, не является маловероят
ным событием, поскольку морфоз формируется не случайно и поэтому одно
временно присутствует у многих особей популяции.

7. 5. С ФЕРА

КОМПЕТЕНЦИИ ЭПИГЕНЕТИ ч ЕСКОЙ ТЕОРИИ

Возможности любой теории не безграничны: теория всегда дает адек
ватные объяснения и предсказания только в пределах ограниченного круга
наблюдаемых явлений. Поэтому для эффективного использования теории
необходимо очертить пределы ее компетенции. Ограниченность теории со
вершенно естественна и не является недостатком. Напротив, существова
ние известного предела служит гарантией от ложных заключений. Напри
мер, неодарвинизм не обладает этим полезным качеством: рассматривая
исключительно динамику популяционных генофондов, синтетическая теория
дает предсказания о закономерностях макроэволюции — и эти предсказа
ния оказываются ложными. Неадекватность логических выводов — худший
изъян, которым может обладать научная теория, и наиболее веская причина
для отказа от такой теории. Фактически, неодарвинизм не следует распрост
ранять на всю эволюцию, ограничив сферу его действия биологией популя
ций или только эволюцией организмов без онтогенеза, например, прокари
от (Северцов и др., 1993). Может быть, в таком случае этот подход сохранит
корректность.
Эпигенетическая теория появилась на свет недавно. Поэтому строгое оп
ределение ее сферы действия — предмет будущих исследований, возможный
результат детальной разработки ее положений. Сейчас можно отметить, что

88

Часть 2. ПЕРСПЕКТИВА НОВОГО СИНТЕЗА

эпигенетическая теория рассматривает эволюцию как преобразование онто
генеза под контролем экосистемы, в которой обитает популяция. Для эпиге
нетической теории экосистема, определяющая характер отбора, является
внешним фактором, который не связан с постулатами теории. Так, о естест
венном отборе теория сообщает лишь, что он будет стремиться привести ис
ходный морфоз к одному из возможных минимально энергоемких состояний.
Сколько таких потенциальных состояний имеет каждый морфоз, в каком на
правлении и до какой степени будет идти морфофункциональная перестрой
ка — эпигенетическая теория не сообщает.
В силу отмеченного обстоятельства эпигенетическая теория ничего
не говорит о скорости и масштабах возникающих различий, т. е. о ранге ново
го таксона. Концепция генетической ассимиляции морфозов, используемая
этой теорией, не предполагает непременно скачкообразного формообразова
ния путем превращения онтогенетической аберрации в новый таксон: все де
ло в степени различия между морфозом и нормальным фенотипом, и это раз
личие вовсе не обязательно должно быть большим: процесс преобразования
таксонов включает длительную последовательность циклов инадаптации
и эвадаптации, в ходе которых всё новые морфозы ассимилируются и превра
щаются отбором в фенотипы, всё более уклоняющиеся от предковой формы.
С точки зрения эпигенетической теории таксономический ранг определя
ется емкостью ниши, которую может занять новый фенотип, и степенью отли
чия новой ниши от исходной. Фактически, теория не дает предсказаний о ско
рости эволюции и допускает любое ее значение, будь то плавное восхождение,
пологая или крутая лестница, либо вертикальный взлет. Поэтому для дальней
шего развития теории особенно необходима разработка представления о зако
номерностях эволюции экосистем (Жерихин, 1993, 1994, 1995, 1997).
За пределами круга компетенции эпигенетической теории лежит также
направленность эволюции. Это явление имеет единственное простое объяс
нение, которое изложено на языке адаптации (Гиляров, 1966) и тесно связано
с понятием адаптивного компромисса (Расницын, 1987). Гипотеза М. С. Гиля
рова предполагает наличие селективного равновесия между определенными
свойствами организма. Например, в стабильных условиях повышенная плодо
витость самок насекомых может быть связана с пониженной приспособленно
стью, поскольку дополнительное количество яиц, содержащееся в брюшке
матери, увеличивает ее вес и, соответственно, уменьшает миграционные спо
собности, сокращая количество доступного субстрата, пригодного для разви
тия личинок, и поэтому уменьшая вероятность выживания потомства. Как
следствие, рост плодовитости запрещен отбором.
Однако определенное начальное изменение может вывести фенотип из
равновесного (компромиссного) состояния. Например, у многих насекомых
функция расселения частично переносится на личинок первого возраста. По
скольку личинки могут расселяться только пассивно, то вероятность их попа
дания в подходящие условия сравнительно невелика. Поэтому для сохранения

Глава 7. НЕСЛУчАЙНОСТЬ

ЭВОЛЮЦИИ

89

адаптированности необходимо повышение плодовитости самок. Соответст
венно, возрастает их масса и сокращаются летные способности, что вызывает
необходимость очередного увеличения числа личинок и, соответственно, пло
довитости имаго — и так далее, вплоть до полной потери подвижности самок
у некоторых групп насекомых. Фактически, начальное изменение приводит
в действие положительную обратную связь, которая обуславливает дальней
шую направленность эволюционного процесса (Гиляров, 1966).
Следствием направленности эволюции является ее необратимость. Это
достаточно очевидная эмпирическая закономерность, характеризующая эво
люцию старших таксонов. По всей видимости, необратимость их изменения
связана с необратимыми преобразованиями экосистем. Во всяком случае,
трудно объяснить необратимость эволюции, исходя из свойств индивидуаль
ного развития организмов: на уровне видов и популяций эволюция представ
ляется вполне обратимой по отношению к отдельным признакам и целым фе
нотипам.
Наиболее банальные случаи восстановления былого облика отдельных
структур — самопроизвольные и экспериментально индуцированные атавиз
мы. Например, при контакте с зубной мезенхимой мыши эпителий челюсти
куриного эмбриона образует зубную эмаль — признак, утраченный птицами
вскоре после дивергенции от рептилий в меловом периоде, т. е. почти 100 млн
лет назад (Hall, 1983; Гилберт, 1995). Как любой морфоз, атавизм может пе
реходить в наследственное состояние. Это явление, когда в ходе эволюции
признак исчезает из фенотипа таксона, а затем вновь появляется у потомков,
А. Ф. Емельянов (1987) называет инставрацией, а А. В. Иванов (1998), рас
сматривающий его на обширном палеонтологическом материале, — «колеб
лющимися тенденциями».
Другой набор примеров дает восстановление ранее утраченного пола
у клонально размножающихся природных популяций насекомых (Blackman,
1981). Еще одно, экспериментальное свидетельство обратимости эволюции
дает ресинтез самцов у партеногенетической рыбы Poecilia formosa: ново
рожденные мальки, обработанные андрогенным гормоном, развивались
в нормальных самцов. Интересно, что восстановленный таким образом ком
плекс признаков соответствовал родственному виду, размножающемуся поло
вым путем, причем фенотипы совпадали очень хорошо, включая пропорции
и пигментацию тела, характерное строение семенных желез и проводящих
протоков, а также половое поведение (Schartl et al., 1991).
Судя по всему, к разряду явлений, объясняемых на экосистемном уровне
эволюции, также принадлежит отмеченный С. С. Шварцем (1980) факт, что
масштабная эволюция и образование старших таксонов происходит на мате
риках, а не на островах. На первый взгляд, это странно, поскольку островное
видообразование — предмет множества канонических примеров эволюции:
достаточно очевидно, что острова представляют области быстрого образова
ния новых форм. Почему эти формы редко имеют ранг выше родового?

90

Часть 2. ПЕРСПЕКТИВА НОВОГО СИНТЕЗА

Одно из возможных объяснений лежит вне эпигенетической теории. Ви
димо, слишком значительно уклоняющиеся морфозы не бывают адаптивны,
поэтому сальтационное происхождение старшего таксона — невозможное со
бытие. Комплекс приспособлений, характеризующих старший таксон, может
сформироваться только на основе длинной цепи малых направленных измене
ний. Последнее возможно в достаточно больших, не островных экосистемах,
где изменение одной популяции вызывает изменения у других видов: возника
ет своего рода цепная реакция с положительной обратной связью, которая
действует тем дольше, чем большее число популяций входит в экосистему.
Аналогичным образом, волны имеют тем большую амплитуду и не затухают
тем дольше, чем больше размер водоема. В результате, большая экосистема,
будучи однажды выведена из состояния покоя, долго не возвращается в рав
новесие и вызывает все новые циклы дестабилизации и стабилизации феноти
пов составляющих ее популяций. Таким образом, масштаб эволюционных
преобразований определяется не характером и величиной разового измене
ния, описываемого эпигенетической теорией, а числом эволюционных циклов,
вызванных извне.
Экосистемный контроль над эволюцией, предполагаемый эпигенетиче
ской теорией, ставит вопрос о природе внешних воздействий, способных вы
вести экосистему из состояния эволюционного равновесия. Не в моей ком
петенции привести полный перечень, а тем более классификацию таких
воздействий. Наиболее часто приводимыми примерами крупных внешних
факторов дестабилизации являются космические катастрофы (падение ме
теоритов, вспышки излучений) — современный аналог Всемирного Потопа
времен Кювье. Важно добавить, что катастрофические события не только
уничтожают живое: извержения подводных вулканов являются мощным ис
точником веществ, которые могут быть использованы для питания бактерий
и следующей за ними пищевой цепи организмов (Vermej, 1987). Кроме того,
начальный абиотический толчок не обязательно должен носить характер ка
тастрофы. Например, движение континентов — исключительно медленный
процесс, однако сближение Северной и Южной Америк и образование Па
намского перешейка обусловили Великий Американский обмен — переме
шивание северной и южной фаун млекопитающих и формирование совре
менных маммальных фаун этих двух континентов (Симпсон, 1983). Сходных
изменений меньшего масштаба можно ожидать от смешения фаун Среди
земного и Красного морей, ставшего возможным после открытия Суэцкого
канала.

7. 6. О БЩИЙ

ХАРАКТЕР ЭПИГЕНЕТИ ч ЕСКОЙ ТЕОРИИ

Доктрина — это мировоззрение, официально признанное государством
либо большинством общества. Ересь — мнение, отклоняющееся от доктри

Глава 7. НЕСЛУчАЙНОСТЬ

ЭВОЛЮЦИИ

91

ны. Любая доктрина имеет оппозицию в виде ересей. В науке это в особен
ности так, поскольку научные проблемы не решаются голосованием. Синте
тическая теория эволюции, будучи мнением большинства, не является ис
ключением и встречает возражения со стороны еретических течений
эволюционной биологии. При этом характер ересей существенно различен
на Востоке и на Западе.
Западная биология сформировалась под доминирующим влиянием анг
лоамериканской, крайне прагматичной пуританской культуры. Здесь из двух
выбирают то, что лежит ближе. Современные западные биологи — удиви
тельные мастера по части т. н. case studies — исследования конкретных при
родных механизмов (см. работы по листорасположению у растений, по эволю
ционной морфологии конечностей и подъязычного аппарата саламандр
в главе 9). Не так обстоит дело с обобщениями.
Многие на Западе согласны, что требования современной биологии мно
го шире круга явлений, удовлетворительно объясняемых синтетической тео
рией. Однако на Западе лишь единицы сомневаются в справедливости основ
ного Вейсмановского постулата (например, Webster, Goodwin, 1982;
Fagerstrom et al., 1998). Ересь Западной эволюционной биологии согласна
с концепцией зародышевой плазмы и состоит в переносе роли главного источ
ника новообразований с рекомбинации и отбора на мутации отдельных генов
как способа быстрых эволюционных изменений. Поэтому все действия по ис
правлению ситуации сводятся к попыткам дополнить неодарвинизм концепци
ями, взятыми из биологии развития (McKinney, McNamara, 1991; Gottlieb,
1992; Hall, 1992; Jablonka, Lamb, 1995; Rollo, 1995; Gerhard, Kirschner,
1997), не пересматривая исходные посылки неодарвинизма.
Поскольку синтетическая теория и эмбриология принципиально несо
вместимы (Shishkin, 1992; Raff, 1996), то не приходится удивляться отсутст
вию заметного прогресса в области намеченного соединения. Со времен
А. Вейсмана эмбриология крайне мало влияла на развитие эволюционного
учения, и синтетическая теория эволюции сформировалась в полном отрыве
от эмбриологии. Наиболее откровенные сторонники синтетической теории
вообще отрицают необходимость синтеза эволюционизма и биологии разви
тия: «Когданибудь, — обещали мы себе, — Мы откроем этот ящик, но и до
сих пор прекрасно обходимся без него» (Maynard Smith, Szathmary, 1995).
Естественно! Ведь «этот ящик» в свое время закрыли как раз для того, чтобы
не мешал работать над генетической эволюционной теорией. Как отметил
в личном сообщении М. А. Шишкин, в противном случае СТЭ вообще бы ни
когда не возникла — именно в виду ее противоречия эмпирическим обобще
ниям экспериментальной биологии конца XIX века. В наши дни работать
в русле СТЭ можно при том же условии: не обращая внимания на большую
часть биологии.
Вместе с тем, причины нового распространения мутационизма на За
паде достаточно понятны и объясняются осознанными трудностями синте

92

Часть 2. ПЕРСПЕКТИВА НОВОГО СИНТЕЗА

тической теории. Растет число явлений, не имеющих общепризнанных про
стых объяснений с позиций синтетической теории, что заставляет искать
выход из сложившейся ситуации. Условие сохранения постулата Вейсмана
предопределяет уклон к мутационизму, поскольку в русле неодарвинизма
нет и не может быть иных идеологий, кроме мутационной и синтетической
теорий: знание, подобно живым существам, развивается по ограниченным
каналам.
Синтетическая теория эволюции впервые вывела биологию на теорети
ческий уровень исследований, когда разрозненные концепции образовали
стройную систему, получив общее основание. Это был яркий этап развития
биологии: в течение нескольких десятилетий синтетическая теория направля
ла ход исследований, являясь идейной основой работ по генетике и экологии
популяций. Именно благодаря синтетической теории популяционная биоло
гия оформилась в самостоятельный научный раздел и накопила огромный эм
пирический материал.
Однако в наши дни синтетическая теория уже не является парадигмой,
объединяющей развивающееся биологическое знание. Вопервых, следствия
о закономерностях преобразования таксонов, выведенные из этой теории,
не адекватны известным наблюдениям и экспериментам. Очевидно, что эво
люция сопровождается генетическими изменениями, но не сводится к ним.
Выводить макроэволюционные следствия из свойств отдельных генов — все
равно, что объяснять историю желаниями отдельных людей. Вовторых, син
тетическая теория не содержит скольконибудь развитого аппарата абст
рактных понятий для описания эволюции экосистем и онтогенеза: до настоя
щего времени макроэкология и биология развития успешно разрабатывались
в отрыве от теории эволюции. Разрозненность биологических дисциплин
(при том, что каждая из них является сформированной наукой!) свидетельст
вует о необходимости нового эволюционного синтеза, основанного на иных
исходных концепциях, нежели синтетическая теория.
Центром Восточной биологии ХХ века были Россия и СССР, где наука
всегда носила религиозноромантический оттенок и стремилась к абстракт
ным истинам, давая возможность быть хотя бы в мыслях свободным в услови
ях несвободного общества. Восточное еретическое эволюционное течение —
эпигенетическая теория — основано на радикальном отказе от Вейсманов
ской концепции жесткой наследственности и, соответственно, от одного из ос
новополагающих постулатов неодарвинизма «изменения генотипа определя
ют изменения фенотипа».
Сейчас нельзя сказать, сыграет ли эпигенетическая теория роль нового
синтеза: чтобы это выяснить, теорию надо сопоставить с возможно более ши
роким кругом фактов, известных современной биологии. В настоящее время
эпигенетическая концепция находится приблизительно в таком же состоянии,
в каком находилась синтетическая теория в 1930е годы до появления общих
монографий Ф. Г. Добржанского, Дж. Хаксли, Э. Майра и Дж. Г. Симпсона.

Глава 7. НЕСЛУчАЙНОСТЬ

ЭВОЛЮЦИИ

93

Фактически, сформулирована лишь логическая цепочка, основа будущей тео
рии — зародыш, телу которого предстоит развиваться либо погибнуть.
Прежде чем прилагать усилия к работе над новой теорией, естественно
спросить: будут ли затраченные усилия оправданы полученными результата
ми? Можно ли ожидать, что придет новое понимание биологических явлений?
Станет ли более цельным и простым наше восприятие живого мира? Мне ду
мается, шансы на успех есть.
Вопервых, необходимой частью эпигенетической теории является био
логия развития — наука, которую в течение последних двух десятилетий безу
спешно пытаются привязать к эволюционизму. Соответственно, явления, изу
чаемые в рамках биологии развития, получают долгожданную эволюционную
интерпретацию — естественный лейтмотив любых биологических исследова
ний. Органичная связь с биологией развития обуславливает взгляд эпигенети
ческой теории на природу изменчивости, который позволяет решить некото
рые вопросы, трудные для синтетической теории (например, «кошмар
Дженкина» и проблему повторного видообразования).
Вовторых, эпигенетическая теория дает весьма простые объяснения
там, где неодарвинизм предлагает громоздкие толкования, — например, для
явления дестабилизации популяционного фенофонда.
Втретьих, эпигенетическая теория в полном смысле слова является па
радигмой — концепцией, способной направлять деятельность исследовате
лей (Кун, 1975). Эта теория указывает области нашего знания, где необходи
мо получение дополнительного эмпирического материала. Явлениями,
подлежащими изучению, являются морфофункциональные факторы поддер
жания и причины нарушения фенотипической устойчивости, эмбриональные
механизмы формирования и генетическая ассимиляция морфозов, встречае
мость и адаптации морфозов в природе, преобразование онтогенеза под дей
ствием отбора.
По сути, эпигенетическая теория имеет более синтетический характер,
чем каноническая синтетическая теория. Новая теория открывает новые темы
исследований и путь для действительно широкого нового синтеза биологичес
кого знания и объединения идей, давно существующих отдельно от главного
русла эволюционных исследований. Предпочтение эпигенетической теории
— неизбежная дань времени, и никоим образом не небрежение той ролью,
которую сыграл неодарвинизм в развитии биологии.

×ÀÑÒÜ 3. ÏÐÈËÎÆÅÍÈß
ÝÏÈÃÅÍÅÒÈ×ÅÑÊÎÉ
ÒÅÎÐÈÈ ÝÂÎËÞÖÈÈ

ÃËÀÂÀ 8. ÏÐÎÁËÅÌÀ
ÄÎÏÎËÍÈÒÅËÜÍÎÑÒÈ Â ÁÈÎËÎÃÈÈ
Почему живые существа имеют характерную форму, по которой мы отли
чаем их друг от друга? Если заменить научную лексику на обыденные выраже
ния, то станет видно, что подобные вопросы задают обычно дети. Взрослые ус
певают привыкнуть к необъясненным вещам в окружающей их жизни, и их не
беспокоят слишком отвлеченные материи. Дети же смотрят на мир непривыч
ным взглядом, видят многое, не заметное нам, и к их вопросам стоит иногда
прислушаться. Итак, от «взрослых» биологов требуется объяснение: каковы
причины происхождения конкретной формы организмов?

8. 1. Ф АКТОРЫ

БИОЛОГИ ч ЕСКОГО ФОРМООБРАЗОВАНИЯ

Объяснить явление — значит указать причину, которая вызывает это
явление. Эпигенетическая теория эволюции признает два одновременно
действующих фактора формообразования: селекционный (внешний по от
ношению к организму) и морфогенетический (внутренний). Действие пер
вого с очевидностью проявляется в формировании аналогий — признаков
вторичного (конвергентного) сходства, возникающих при адаптации раз
лично организованных существ к сходным условиям среды обитания. Кано
ническими примерами аналогий являются: обтекаемость формы тела круп
ных быстро плавающих позвоночных, массивность конечностей роющих
животных, форма поперечного сечения крыльев и плавников (толщина все
гда падает от передней к задней кромке), шаровидность некоторых кактусов
и молочаев.
Строго говоря, для эволюционной конвергенции не обязательно наличие
одинаковых функций. Достаточно, чтобы различные функции использовали
один физический принцип (тезис Г. Б. Кофмана, личное сообщение). Число
физических принципов и основанных на них инженерных решений заведомо
невелико, природа же далеко не всегда может осуществить все из них. Поэто
му та или иная задача на изменение, которую ставит перед организмом естест

Глава 8. ПРОБЛЕМА

ДОПОЛНИТЕЛЬНОСТИ В БИОЛОГИИ

95

венный отбор, всегда может быть решена сравнительно небольшим набором
способов. Этим объясняется длинный ряд конвергенций в организации функ
циональных систем у самых разных существ: крыльев животных и летучек се
мян (Ennos, 1989); глаз позвоночных и беспозвоночных (Alexander, 1988);
теплоизолирующего покрова млекопитающих, птиц и насекомых; воздушных
плавательных пузырей у водных животных и растений; слуховых и звуковос
производящих аппаратов у самых разных животных.
По всей видимости, наиболее общей причиной конвергентного сход
ства является отбор на уменьшение затрат: правильные формы объясня
ются экономией материала (МордухайБолтовской, 1936), и поскольку
в трехмерном пространстве возможны лишь семь существенно различных
систем координат (Галиулин, Сенешаль, 1980), то организмы как резуль
тат отбора на минимум необходимого материала неизбежно приобретают
один из нескольких типов симметрии. Так же и структуры конкретной фор
мы, например шестиугольные фасетки в глазах насекомых, ячейки пчели
ных сот и клетки эпидермиса, возникают благодаря тому, что шестиуголь
ник — фигура, способная заполнить поверхность, сохранив при этом
наименьший периметр перегородок, ограничивающих каждый элемент
и, соответственно, использовав минимальное количество строительного
материала. Сходным образом, икосаэдр — правильный реберный много
гранник, при заданном объеме обладающий наименьшей площадью по
верхности — характеризует строение вирусов и некоторых радиолярий,
а необходимость свести к минимуму соотношение площади поверхности
и объема тела приводит к становлению шаровидности независимо от того,
какое жизненное значение имеет этот минимум: уменьшение испарения
влаги, как у растенийксерофитов, снижение вероятности встречи с хищ
никами, как у колониальных простейших, минимизация теплообмена
с внешней средой и т. д. Эксплуатация единого физического принципа
объясняет аналогии в строении не только организмов, но и неживых мате
риальных и даже идеальных объектов (Петухов, 1981; Васютинский, 1990;
Зимов, 1993).
Влияние морфогенетического фактора наиболее очевидно проявляет
ся в примерах параллельного сходства родственных форм. Близкие орга
низмы, сравнительно недавно возникшие от общего предка, располагают
большим числом гомологичных структур и одинаковыми механизмами их
эмбрионального развития. Каждый эмбриональный механизм способен да
вать лишь ограниченный набор разновидностей каждой структуры. Поэто
му организм может породить только ограниченный спектр потомков
(Waddington, 1940). Чем ближе родство организмов, тем более похожи их
эмбриональные процессы, тем более полно совпадают спектры порожден
ных ими разновидностей (Вавилов, 1968). Фактически, ряды гомологичес
кой изменчивости по Н. И. Вавилову свидетельствует о наличии у таксонов
одинаковых механизмов индивидуального развития и, соответственно,

96

Часть 3. ПРИЛОЖЕНИЯ ЭПИГЕНЕТИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ ЭВОЛЮЦИИ
Рис. 9. Подходы к объяснению формы организмов, пред
лагаемые структурализмом (А) и данной работой (Б).

о родстве этих таксонов: если у несколь
ких видов изменчивость определенного
признака укладывается в один и тот же
ряд модальностей, то этот ряд вместе с об
разующим его эмбриональным механиз
мом является признаком старшего таксо
на — рода или семейства (Черных, 1986).
Если организм и процессы его форми
рования достаточно просты и задают сравни
тельно небольшой спектр логических воз
можностей для каждой структуры, то в силу
чисто вероятностных причин сходство дан
ного типа может регулярно возникать в уда
ленных систематических группах — семействах и отрядах (порядках). Этот фе
номен явно проявляется у растений (см. длинный ряд примеров в: Went, 1971;
Meyen, 1973); а у бактерий настолько закономерен, что ставит значительные
препятствия на пути реконструкции филогении (Заварзин, 1969, 1974).
Морфогенетический фактор не зависит от требований адаптированно
сти к среде обитания: спектр форм, которые может породить организм, пол
ностью определяется эмбриональными механизмами и предсуществует по
отношению к элементарному эволюционному изменению. Исходя из этого,
развивающаяся в течение последних двухтрех десятилетий т. н. структура
листская парадигма предлагает тройной подход к объяснению биологичес
кой формы: с позиций физиологии, морфологии и исторической преемст
венности (рис. 9 А) (Seilacher, 1974; Thomas, 1978, 1979). С моей точки
зрения, исторический фактор в данном случае — неоправданное термино
логическое усложнение. По существу, это не отдельная группа причин,
а обычное физическое время: история есть результат коллективного прояв
ления морфогенетических и селекционных причин в прошлом (рис. 9 Б).

8. 2. ЭВОЛЮЦИОННОЕ ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ МОРФОГЕНЕЗА И ОТБОРА
Становление формы организмов происходит в процессе эволюции при
одновременном участии морфогенетического и селекционного факторов.
Взаимодействие факторов можно проследить на примере адаптивного пре
образования лап хвостатых амфибий. У неотропических саламандр, веду
щих древесный образ жизни, имеется перепонка между пальцами. Эта пе
репонка работает как липкая вакуумная присоска и служит
приспособлением для передвижения по плоским гладким влажным поверх
ностям листьев тропических растений и стенам пещер (Alberch, 1981;

Глава 8. ПРОБЛЕМА

ДОПОЛНИТЕЛЬНОСТИ В БИОЛОГИИ

97

Wake, 1991). Вместе с тем, адаптивная ценность присоски не является не
посредственной причиной ее первичного развития: перепонка появляется
в фенотипе вне всякой связи с древесным или пещерным образом жизни.
Ее наличие коррелирует со слиянием тарзальных элементов скелета конеч
ности и возникает, если во время эмбрионального развития количество
клеток в зачатке лапы меньше определенного порогового числа. Последнее
имеет место при уменьшении общих размеров тела (Alberch, Gale, 1985;
Oster et al., 1988; Wake, 1991), которое может происходить по разным при
чинам. В результате, несмотря на то, что функциональная значимость пере
понки доказана наблюдениями и экспериментально (Alberch, 1981), эта
структура появляется не как реакция непосредственно на естественный от
бор по способности лазать, а как одно из альтернативных онтогенетических
состояний, которые как таковые определяются внутренними феноменами
организма, а не требованиями окружающей среды. Поэтому перепонку сле
дует рассматривать как протоадаптацию к жизни на высоте, которая ис
пользуется рядом видов, но далеко не всеми саламандрами, которые ею об
ладают (Alberch, 1981; Wake, 1991).
Пример с конечностями хвостатых амфибий представляет уникальное
исследование, одновременно содержащее данные по экологии, сравнитель
ной морфологии, физиологии и эмбриологии. Эти весьма разнородные дан
ные хорошо согласуются между собой и позволяют выстроить следующую
цепочку гипотетических эволюционных событий: изменение экониши —
отбор на уменьшение размеров тела — образование морфоза (недодиффе
ренцированной лапы) — отбор на изменение морфоза и его модификация
в присоску. Таким образом, конкретная форма присоски определяется дву
мя совместно действующими группами причин: механизмами морфогенеза
и адаптивной ценностью образующейся структуры.

8. 3. ДОПОЛНИТЕЛЬНОСТЬ ПРИчИН И НЕОПРЕДЕЛЕННОСТЬ ОБЪЯСНЕНИЙ
Взаимная независимость двух факторов формообразования обуслав
ливает необходимость введения в биологию понятия Боровской дополни
тельности. Нильс Бор неоднократно писал об универсальном значении до
полнительности для биологии (Бор, 1971 и др.), эту же мысль позже
высказывали и другие авторы (ТимофеевРесовский, Ромпе, 1959; Meyen,
1973; Мейен, 1974, 1975; Корочкин, 1986; Arnold et al., 1989; Gould,
1984, 1992; Белинцев, 1991; Берг, 1993; Thomas, Reif, 1993; Чайковский,
1990, 1994; Вахрушев, Раутиан, 1993; Roth et al., 1993; Кучеров, 1995).
Необходимость понятия дополнительности возникает там, где изучает
ся явление, проявляющееся в двух разных аспектах, причем уже существу
ют специализированные языки для описания каждого из аспектов, и эти
языки различны (тезис Г. Б. Кофмана,личное сообщение; так же в: Короч

98

Часть 3. ПРИЛОЖЕНИЯ ЭПИГЕНЕТИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ ЭВОЛЮЦИИ

кин, 1986). На дополнительность ссылаются до тех пор, пока не выработан
собственный язык для описания исследуемого феномена.
Исходя из представления о дополнительности, биологическое многооб
разие (правда, лишь в первом приближении) следует рассматривать как пе
ресечение множества «то, что могло бы появиться» с множеством «то, что
могло бы выжить», т. е. как подмножество «то, что смогло появиться и вы
жить» (Raup, Michelson, 1965; Seilacher, 1974; Thomas, 1979; Gould, 1984,
1989; Thomas, Reif, 1993). Оба множества — способное появиться и спо
собное выжить — заведомо значительно шире своего пересечения. С одной
стороны, широчайшие возможности формообразования в пределах каждого
вида очевидны при рассмотрении пород домашних животных и сортов куль
турных растений, внешние различия между которыми гораздо значительнее
межвидовых. С другой стороны, при локомоции, наверно, вполне адаптивны
были бы колесо и пропеллер, но ничто подобное (за исключением бактери
альных жгутиков) не бывает частью организма; перекатываться можно
только целиком, а крылья животных вынуждены одновременно выполнять
функции несущих плоскостей и винта, создающего силу тяги.
С избыточностью и независимостью множеств по отношению друг
к другу связано понятие ограничения (в англоязычной литературе — con
straint). Ограничение проявляется в действии причин, внешних по отноше
нию к рассматриваемому множеству и не подчиняющихся законам, кото
рые действуют в его пределах (Gould, 1989). В результате каждый из
формообразующих факторов обладает своей областью компетенции с соб
ственными правилами вывода следствий. Поэтому в теоретической морфо
логии следствием дополнительности является принципиальная неопреде
ленность (неполнота) любого объяснения. Фактически, все, что может
дать самое исчерпывающее исследование — две причинноследственные
цепочки, связанные ретроспективно, но не в настоящем (рис. 9 Б). Вооб
ражаемый детерминистский эволюционный прогноз может строиться либо
на одной группе закономерностей, либо на другой; не существует правил
логического перехода между группами явлений, случайными по отноше
нию друг к другу.
Данная неопределенность и есть главная проблема, обсуждению кото
рой посвящена эта глава. Я попытаюсь показать, что существует путь
к снижению неопределенности: каждый конкретный признак с некоторой
степенью достоверности может быть априорно объяснен действием селек
ционного либо морфогенетического фактора в зависимости от места этого
признака в морфофункциональной иерархии организма.
Для дальнейшего изложения необходимо обратиться к двум основным
положениям функциональной морфологии, которые, повидимому, не нужда
ются в специальном обосновании и не имеют исключений в отношении опи
сания организмов: множественности соответствия и иерархичности структур
и функций (рис. 10). «Следствия», выводимые из правил, не являются тако

Глава 8. ПРОБЛЕМА

ДОПОЛНИТЕЛЬНОСТИ В БИОЛОГИИ

99

Рис. 10. Общие принципы биологической организа
ции: А) Множественное соответствие структур
и функций; Б) Иерархия структур и функций.

выми в математическом понимании этого
слова. Вообще в биологии изза проникаю
щей всюду дополнительности вряд ли есть
утверждение, однозначно логически выте
кающее из другого, более общего высказы
вания. Следствие в биологии — скорее по
нятие,
которое
базируется
на
общепризнанной истине, но по отношению
к ней имеет добавочное содержание. В та
ком смысле «следствие» употребляется
ниже.

8. 4. М НОЖЕСТВЕННОЕ

СООТВЕТСТВИЕ СТРУКТУР И ФУНКЦИЙ

Между формой и функцией нет однозначной связи (Ильичев, 1973; Ма
лахов, 1980; Воробьева, Мейен, 1988). Это высказывание было конкретизи
ровано С. П. Масловым (1980, 1984), который предложил принцип мульти
функциональности органов и множественного обеспечения функций: каждый
орган имеет более чем одну функцию и каждая функция выполняется более
чем одним органом (о том же см.: Северцов, 1939; Кокшайский, 1980; Фабри,
1980). Благодаря этому соответствие структур и функций приобретает множе
ственный характер (рис. 10 А). Из принципа множественного соответствия
вытекают два следствия, имеющие фундаментальный характер для функцио
нальной морфологии.
Следствие 1. Организм устроен по принципу адаптивного компромисса
(Norris, Lowe, 1964; Gans, 1983, 1988; Расницын, 1984, 1987): каждая струк
тура работает так, чтобы не ограничивать функционирование прочих частей ор
ганизма. В результате все структуры в различной степени субоптимальны по
функциям, каждая из которых предъявляет конструкции собственные требова
ния. Поэтому естественный отбор решает задачу на компромисс, или локаль
ный минимум: организм как цельный ансамбль функционирующих структур со
ответствует одной из потенциальных ям пространства возможностей. Иначе,
локально оптимален лишь организм, но не его части, взятые по отдельности.
Следствие 2. Множественное соответствие создает широкую возмож
ность компенсаторных взаимодействий. В принципе, чем сложнее организм
и чем большим числом активно функционирующих структур он располагает,
тем больше его способность к функциональной компенсации и, соответст
венно, лучше приспособленность к среде, меняющейся во времени и/или
в пространстве (Расницын, 1966, 1971, 1972). Одной из возможных форму

100 Часть 3. ПРИЛОЖЕНИЯ ЭПИГЕНЕТИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ ЭВОЛЮЦИИ
лировок следствия 2 может служить следующая: изменения структур
и функций сравнительно независимы, т.е. морфофункциональная организа
ция — не жесткая система; конструкция имеет некоторый люфт в отноше
нии каждой функции и наоборот, условия функционирования, задаваемые
естественным отбором, допускают определенного масштаба селективно
нейтральные изменения структур. Поэтому в пределах таксона любого ран
га наблюдается множество способов достижения одного функционального
результата (Маслов, 1980).
Таким образом, если следствие 1 — принцип адаптивного компромис
са — запрещает изменения конструкции, то следствие 2 — напротив, разре
шающее правило; в этом смысле оба следствия зеркально симметричны.

8. 5. И ЕРАРХИЯ

СТРУКТУР И ФУНКЦИЙ

Иерархия — это ряд, в котором каждый элемент входит в состав преды
дущего элемента и одновременно включает в себя все последующие элементы
(Medawar, Medawar, 1983) (см. рис. 10 Б). Иерархия широко обсуждалась как
аспект биологической сложности в связи с концепцией структурных и функци
ональных уровней живых систем (Развитие концепции..., 1972; ТимофеевРе
совский и др., 1977; Riedl, 1977).
Наложение схем, описывающих принцип иерархии и принцип множест
венного соответствия структур и функций дает принципиальную схему биоло
гической организации. В пределах этой схемы можно рассматривать различ
ные эволюционные преобразования структур и функций (например, Плате,
1928; Дорн, 1937), впервые систематизированные А. Н. Северцовым (1939)
и впоследствии многократно цитированные и дополненные (Матвеев, 1945,
1957; Воронцов, 1961, 1967, 1989; Аршавский, 1968; Шварц, 1980; Кокшай
ский, 1980, 1988а, 1988б, 1997; Матиенко, 1981; Уголев, 1985; ШмидтНи
ельсен, 1987; Alexander, 1988; Наточин, 1988а, 1988б; Северцов, 1990; Мам
каев, 1991; Тыщенко, 1992; Swartz, Biewener, 1992; Thomas, Reif, 1993).
Вместе с тем, следуя А. Н. Северцову (1939), их следует воспринимать скорее
не как принципы, а как способы или случаи, не придавая им статуса инвари
антных общебиологических закономерностей, поскольку одно эволюционное
изменение организма сопровождается едва ли не всеми разновидностями пре
образования структур и функций.
Все структуры и все функции организма построены иерархически.
С этим непосредственно связан принцип эволюционной стабилизации
функций (Kokshaysky, 1973; Кокшайский, 1980, 1988а, 1988б): в процессе
эволюции конструкция организма меняется таким образом, что более об
щие функции сохраняются неизменными, в то время как нижние уровни
функциональной иерархии подлежат перестройке (очень сходна формули
ровка принципа динамической устойчивости в: Воробьева, 1988). То же

Глава 8. ПРОБЛЕМА

ДОПОЛНИТЕЛЬНОСТИ В БИОЛОГИИ

101

в более общей форме: любая система в процессе своей эволюции сохраня
ет системное подобие, отклоняясь от геометрического и других частных ти
пов подобия (Sahal, 1976).
Элементы высоких уровней взаимодействуют с большим числом других
элементов системы. Соответственно, чем более высок уровень, на котором
происходит изменение, тем более полной перестройке подвергается организм.
Однако в соответствии с принципом Н. В. Кокшайского признаки более высо
ких уровней более эволюционно устойчивы: эволюция в основном избегает
совершать значительные трансформации организмов. Поэтому можно пере
формулировать этот принцип следующим образом: эволюция идет так, чтобы
общая сумма изменений была минимальна. Можно сказать, что эволюция
идет по пути минимальных адаптивных изменений морфофункциональной ор
ганизации. Значит, эволюция имеет траекторию и в силу этого не может не
быть направленной (по крайней мере, на определенных отрезках).
Фактически принцип Н. В. Кокшайского представляет собой биологиче
скую формулировку принципа наименьшего действия Мопертюи. Новое воз
никает в эволюции тем реже, чем выше по иерархии уровень рассмотрения;
функции и структуры могут быть очень консервативны (Майр, 1974; Lauder,
1990; Воробьева, 1988, 1991).
Наиболее вероятной причиной постоянства высших функций является
однажды достигнутый адаптивный компромисс между ними: изменение в лю
бую сторону увеличивает энергозатраты и поэтому в большинстве ситуаций
уменьшает вероятность выживания. Однако «эта устойчивость не есть отсут
ствие изменчивости, а наоборот, она покоится на изменчивости, вводимой
всегда в определенное русло» (Шмальгаузен, 1945): адаптация при постоян
стве высших признаков предполагает изменения на нижних уровнях иерар
хии. Для биолога это совершенно естественно: внутреннее разнообразие так
сона может изменяться только при условии сохранения архетипа; смена
принципиальной конструкции означает появление другого таксона. Выходит,
что эволюционнофизиологическое правило стабилизации функций имеет
отражение в эволюционной морфологии в виде правила стабилизации струк
тур — закона единства типа, и оба эти правила являются результатом прояв
ления принципа минимальных изменений в отношении функциональной
и морфологической иерархий. Отсюда понятно, почему число таксонов убы
вает с увеличением ранга. Отсюда также следует преемственность (инерци
онность) эволюции — явление всеобщего характера, свойственное любому
типу развития (Раутиан, 1988).
Примеры, приводимые Н. В. Кокшайским для иллюстрации эволюцион
ной стабилизации, связаны с влиянием абсолютных размеров особей на их
морфологию. К сожалению, вне обсуждения остался обширный (притом не
имеющий никаких аналогов в мировой биологической литературе) подтверж
дающий материал несколько иного рода, полученный С. С. Шварцем и его
школой (Шварц, Ищенко и др., 1968; Шварц, Смирнов, Добринский, 1968;

102 Часть 3. ПРИЛОЖЕНИЯ ЭПИГЕНЕТИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ ЭВОЛЮЦИИ
Шварц, 1980), которые показали, что специализированные виды, обитающие
в суровых условиях (на Севере или в горах), по морфофункциональным пока
зателям основных органов (относительному весу мозга, сердца, легких, печени,
поджелудочной железы, кишечника, почек, по концентрации гемоглобина
в крови) отличаются менее, чем северные и горные популяции широко распро
страненных видов, встречающихся одновременно на Севере и на Юге, на рав
нине и в горах. Например, у горных популяций равнинного вида увеличен объ
ем сердца, а типично горный близкий вид имеет сердце обычных «равнинных»
размеров. По С. С. Шварцу, изменение органов, имеющих функциональные
связи со многими частями организма, невыгодно, поскольку нарушает сложив
шуюся компромиссную координацию. Действительно, морфологически укло
няющиеся периферийные популяции менее адаптированы по сравнению как
с нормой своего вида, так и с видамиаборигенами, населяющими ту же терри
торию. Это подтверждается тем, что в неблагоприятные годы ареал вида сжи
мается к центру; первыми вымирают краевые формы.
По С. С. Шварцу, более эффективны приспособления клеток и тканей
(т.е. изменения на низком уровне иерархии): иные варианты ферментов
и структурных белков, другая ионная среда клеток. Изменение тканей приво
дит к возникновению тканевой несовместимости и, как следствие, — к репро
дуктивной изоляции, которая является, таким образом, результатом, а не при
чиной видообразования. В итоге появляется новый вид, отличный в мелких
признаках, но не в чертах родового архетипа. Характерно, что родовой архе
тип, представленный соотношением размеров основных органов, нарушается
в начале элементарного эволюционного изменения, когда у групп особей, оби
тающих в непривычных для данного вида условиях, увеличивается объем серд
ца и печени. Однако затем стабилизирующий отбор восстанавливает компро
миссное значение этих размеров, заменяя морфофункциональные
приспособления тканевыми.
Работы Н. В. Кокшайского (1988а, 1988б) и С. С. Шварца (1980), по
сути, различаются лишь рангом рассматриваемых таксонов: у Шварца — по
пуляций и видов, у Кокшайского — семейств и отрядов. Известны и другие
подтверждающие примеры (LaBarbera, 1990; Николайчук и др., 1991). Выво
ды во всех случаях одинаковы: при образовании нового таксона остаются не
изменными основные черты организации. Адаптация к новым условиям до
стигается путем изменения частей, имеющих меньшее значение для
организма в целом.

8. 6. В ОЗМОЖНЫЙ

СПОСОБ СНИЖЕНИЯ НЕОПРЕДЕЛЕННОСТИ

Рассмотрение множественного соответствия на фоне иерархической ор
ганизации приводит к выводу, что чем более высокий уровень иерархии зани
мает функция, тем большее число адаптивных признаков несут выполняющие

Глава 8. ПРОБЛЕМА

ДОПОЛНИТЕЛЬНОСТИ В БИОЛОГИИ

103

ее структуры. Чем ниже по иерархии — тем форма структур безразличнее для
отбора. На нижних уровнях присутствуют в целом неадаптивные и даже анти
адаптивные структуры и функции. Напротив, по отношению к вершине иерар
хии — функциональным системам — часто справедлива концепция симмор
фоза (symmorphosis): структурные параметры подогнаны под
функциональные требования (Weibel et al., 1991); структуры организованы
так, чтобы соответствовать максимальным потребностям, но не превышать их
(ШмидтНиельсен, 1987; Alexander, 1988); структуры функционально опти
мальны (Шварц, 1968; Розен, 1969; Jean, 1978). Эта точка зрения хорошо
подтверждается данными по дыхательной системе птиц (Liem, 1988) и почти
любым жидкостным транспортным системам животных (LaBarbera, 1990).
В сущности, все удачные (и удавшиеся не полностью изза субоптимальности)
попытки связать аллометрическими закономерностями главные структурно
функциональные показатели животных и растений (D’Arcy Thompson, 1942;
Reeve, Huxley, 1945; Colbert, 1948; White, Gould, 1965; Gould, 1966, 1971;
McMahon, 1973; Кофман, 1981а, 1981б, 1986; Дольник, 1982; Swartz,
Biewener, 1992; Heinrich, 1993) свидетельствуют в пользу гипотезы симмор
фоза: системы органов работают в режиме, близком к оптимальному, так что
изменить этот режим нельзя; весь организм как результат стабилизирующего
отбора локально оптимален, т.е. изменение его основных параметров в любую
сторону ведет к падению адаптированности.
Необходимо отметить, что сам факт наличия аллометрической связи па
раметров не может быть выведен непосредственно из условия оптимальности
(Кофман, 1986). Однако остается следующее рассуждение: любая аллометрия
равносильна существованию некого подобия, которое означает, что в ходе из
менений чтото определенное в организме сохраняется, т. е. устойчиво. Про
ще всего допустить, что причиной устойчивости этого «чегото» является его
оптимальность, т.е. соответствие локальному минимуму.
Изложенное показывает, что в ходе эволюции сохраняются относитель
но постоянными наиболее существенные показатели главных функциональ
ных систем. Адаптация к новым условиям достигается по большей части изме
нением структур на нижних ступенях иерархии. Функции этих структур
многократно дублируют друг друга, поэтому конкретная форма низших струк
тур не имеет большого значения для выполнения той или иной функции на
уровне целого организма. По этой причине собственная логика эмбриональ
ных процессов проявляется на низших уровнях, в то время как влияние отбо
ра сказывается в основном на верхних уровнях морфофункциональной ие
рархии. В результате признаки высших уровней («то, что состоит»)
объясняются преимущественно как адаптации, тогда как частные черты («то,
из чего состоит») получают скорее морфогенетическое толкование. Сказан
ное хорошо соответствует давнему тезису, что признаки крупных систематиче
ских единиц чаще адаптивны, чем мелких (Четвериков, 1926; Шмальгаузен,
1983). Безразличные признаки никогда не входят прочно в организацию дан

104 Часть 3. ПРИЛОЖЕНИЯ ЭПИГЕНЕТИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ ЭВОЛЮЦИИ
ной формы; по мере эволюции они не становятся чертами, характеризующими
более крупные таксономические единицы.

8. 7. А РГУМЕНТЫ ЗА

И

ПРОТИВ

Изложенный взгляд подтверждается данными по сравнительной функци
ональной морфологии летательного аппарата насекомых: надежное селекцио
нистское объяснение имеют признаки функциональной системы (количество
крыльев, их соотносительный размер и характер взаимодействия во время по
лета) (Гродницкий, 1994; Grodnitsky, 1995, 1999), тогда как детали строения
самих крыльев большей частью не удается истолковать как адаптивные (Грод
ницкий, 1995).
Вместе с тем, можно указать и два явных противоречия, ответить на ко
торые можно лишь приблизительно. Первое состоит в том, что «...говорить
о минимальности изменений на верхних уровнях организации, можно, лишь
зная, как отличить верхний уровень от нижнего. Подходов к иерархии функций
не видно, кроме одного: чем устойчивее функция (эволюционно и таксономи
чески, т.е. чем более закономерно ее распределение по системе), тем она важ
нее для организма, и тем выше ее ранг. В результате, ранг функции определя
ется с помощью принципа минимальности, а потом системой тех же рангов Вы
его пытаетесь подтвердить, — и получаете порочный круг» (А. П. Расницын,
личное сообщение).
Действительно, различение уровней морфофункциональной иерархии
много проще в теории, чем на практике. Полагаю, что более значимы в этом
отношении признаки, описывающие функциональные системы и организм
в целом — параметры взаимосвязи частей (ряд примеров приведен выше),
признаки, одновременно относящиеся к двум и более органам. Исходя из из
ложенного, не странно, что при внутригрупповом сравнении эти признаки
оказываются более стабильными, общими для всех членов таксона и состав
ляют архетип этого таксона. То же подсказывает опыт систематики и филоге
нетики, где больший вес традиционно придается сложным чертам (Майр,
1971): основной структуре главных органов или типу симметрии (Любарский,
1991; Rasnitsyn, 1996). Как бы то ни было, если справедливо высказывание
«целое больше суммы его частей», то довольно очевидно, что существуют
собственные признаки целого, не зависящие от признаков частей; о них и шла
речь в данной главе.
Функция морфологической структуры — это взаимодействие с другими
структурами или со средой обитания. Поэтому признаки конструкции, задаю
щие координацию органов, по определению функциональны. Функции на
уровне организма всегда адаптивны (способность питаться, перемещаться,
размножаться). Отсюда следует, что чем выше ранг таксона, тем в большей
степени он определяется функциональными чертами: отряды насекомых клас

Глава 8. ПРОБЛЕМА

ДОПОЛНИТЕЛЬНОСТИ В БИОЛОГИИ

105

сифицируют по функциональным системам — ротовым и крыловым аппара
там, а царства животных и растений различаются фактически только по спо
собу питания; поэтому совпадение мегатаксонов с жизненными формами вы
глядит вполне естественно и, на мой взгляд, не является недостатком
имеющейся системы живого мира (см. противоположное мнение в: Кусакин,
Дроздов, 1994).
Однако функциональноморфологическая и таксономическая иерархии
совпадают не полностью. Это связано с наличием морфологических призна
ков, обнаруживающих сравнительно прямую зависимость от главных пара
метров архетипа и в силу этого достаточно устойчивых для использования
в систематике. Например, теплоизолирующий покров тела птиц, млекопита
ющих и бабочек — следствие способности поддерживать постоянную темпе
ратуру тела; покров надежно связан с таксономической принадлежностью,
хотя морфологически он — всего лишь производная кориума (у насеко
мых — гиподермы).
Наличие первичных (архетипических) и производных признаков — исток
разницы между классифицированием и диагностикой. Первая задача сложна
и граничит с искусством, поскольку связана с распознаванием сложных обра
зов. Поэтому бывают «систематики от бога». Напротив, диагноз всегда бази
руется на отчетливых и достаточно очевидных признаках, которые также эво
люционно устойчивы, но при этом не входят в архетип и поэтому не могут
рассматриваться и не рассматриваются как подтверждение или опровержение
принципа минимальных изменений.
Второе существенное возражение: в соответствии с принципом мини
мальных изменений, структуры нижних уровней иерархии должны быть разно
образнее, поскольку полнее перестраиваются в ходе каждого акта эволюции.
С одной стороны, это подтверждается тканевой несовместимостью даже близ
ких видов. С другой стороны, общая организация животных тканей заметно
более однообразна, чем фауна (Заварзин, 1934, 1950, 1953): грубо говоря,
количество тканевых разновидностей сопоставимо с числом макротаксонов,
но не средних и мелких групп. Пути примирения с данным противоречием в на
стоящее время не ясны. Можно лишь отметить, что с позиций развиваемого
подхода не выглядит приемлемым утверждение А. А. Заварзина (1950, 1953)
о «единстве формы и функции», означающее необходимость «функциональ
ного соответствия механическим условиям» и, как можно понимать, станов
ление неизменно одной формы при данной функции. Возможный выход из вто
рого противоречия предложен Г. Ю. Любарским (личное сообщение):
структуры нижних уровней более просты и поэтому располагают меньшим
числом логических возможностей: часто перестраиваясь, они остаются более
похожими друг на друга по сравнению со сложными структурами верхних
уровней, которые меняются сравнительно редко, но более существенно.
Резюмируем содержание главы. Становление формы живых существ
управляется одновременно морфогенетическими и селекционными механиз

106 Часть 3. ПРИЛОЖЕНИЯ ЭПИГЕНЕТИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ ЭВОЛЮЦИИ
мами. Эти два фактора не зависят друг от друга в ходе каждого эволюцион
ного изменения. Независимость формообразующих факторов создает нео
пределенность в объяснении причин любого эволюционного новообразова
ния, поскольку никогда нельзя точно указать, какого рода закономерности
определили облик данной морфологической структуры. Однако на основа
нии соображений, приведенных в данной главе, можно предполагать, что
структуры высоких уровней морфологической иерархии большей частью
объясняются действием естественного отбора, а структуры нижних уровней
— эмбриональными закономерностями. Это положение имеет исключения,
поэтому его нельзя рассматривать как непреложное правило. В то же вре
мя, оно может найти применение при выдвижении рабочих гипотез: объяс
нение для признаков, описывающих строение целого организма, следует ис
кать прежде всего в особенностях функционирования и образа жизни.
Объяснение строения частных деталей может быть скорее (но не обязатель
но) найдено среди морфогенетических закономерностей. Предложенный
подход может послужить сбережению времени, необходимого для проверки
менее вероятных гипотез.

ÃËÀÂÀ 9. ÒÅÎÐÅÒÈ×ÅÑÊÀß ÌÎÐÔÎËÎÃÈß
«Evolution is lazy, and once
it discovers ways of making
forms it sticks to them»
Wolpert et al., 1998
Множество структур, образуемых живыми организмами, называется би
ологическим разнообразием. Биоразнообразие изучают на уровне генов, так
сонов и экосистем (Allaby, 1994). Исследования на таксономическом уровне
исторически первичны и заключаются в описании видов и сведении их в об
щую систему (Wilson, 1988; Мордкович, 1994; Алимов и др., 1996). Разработ
ка системы организмов — важнейшая часть исследований биоразнообразия.
Вместе с тем, исчерпывающая перепись и систематизация флоры и фауны ед
ва ли возможна. Вопервых, потому что основное большинство видов пред
ставлено очень малым числом особей. Вовторых, потому что стремительное
преобразование природы под влиянием антропогенного и других факторов вы
зывает вымирание одних видов и, как можно предполагать, возникновение
других. Как следствие, разнообразие таксонов изменяется быстрее, чем идет
их изучение. Даже если однажды будет составлена полная перепись живых су
ществ, то такой список быстро превратится в «фотографию на память».
Вечное изменение живой природы заставляет искать неизменные (или
сравнительно неизменные) признаки и правила, пригодные для описания био
логического разнообразия. Предположение о существовании неких законо
мерностей, в соответствии с которыми идет эволюция, высказано Л. С. Бер
гом (1922) в виде гипотезы номогенеза. В этой главе я попытаюсь показать,
что номогенетическое описание биоразнообразия — не утопия: эволюцион
ные преобразования живых существ идут по ограниченным траекториям. Как
будет видно, мнение Л. С. Берга о несовместимости гипотезы номогенеза
и концепции естественного отбора не подтверждается: эпигенетическая тео
рия эволюции допускает сочетание двух подходов.

9. 1. О ПИСАНИЕ

МОРФОПРОСТРАНСТВА

Если в некотором множестве из любой пары элементов один элемент
предшествует другому по некоторому параметру, то такое множество называ
ют упорядоченным (Математический..., 1995). Упорядоченное множество
фенотипов, входящих в данный таксон, представляет собой пространство
морфологических состояний этого таксона. В Западной литературе употреб
ляется удобный синоним morphospace (Goodwin, 1997), или морфопростран
ство. Отечественные биологи чаще используют термин параметрическая

108 Часть 3. ПРИЛОЖЕНИЯ ЭПИГЕНЕТИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ ЭВОЛЮЦИИ
система (Белоусов, 1975б; Любищев, 1982; Чайковский, 1990). В этой же
связи Г. А. Заварзин (1974) говорит о пространстве логических возмож
ностей.
Морфопространство сформированного таксона представлено определен
ным конечным набором дискретных фенотипов. Ограниченность числа фено
типов объясняется тем, что изменчивость по любому признаку имеет пределы.
Следовательно, все виды таксона находятся в ограниченном объеме nмерно
го пространства, где n — конечное число признаков, используемых для опи
сания данного таксона. Дискретность фенотипов объясняется тем, что эволю
ция таксона неизбежно сопровождается адаптивной радиацией — ветвлением
линий, связанным со специализацией групп на эксплуатации той или иной
разновидности ресурса, и вымиранием промежуточных форм (Черных, 1986;
Джиллер, 1988; Иорданский, 1994; Rasnitsyn, 1996). Иными словами, проис
ходит созревание таксона — рост пространства возможностей и разбиение
его на не перекрывающиеся ячейки. Это отвечает идее Н. В. ТимофееваРе
совского (1995) о квантуемости морфологической изменчивости.
Вместе с тем, дивергенция и раздел среды (образование новых ячеек) не
могут идти бесконечно по двум причинам. Вопервых, число особей в любой
популяции не может падать ниже некоторого меньшего предела (Жизнеспо
собность популяций, 1989); закритическое уменьшение численности ведет
к вымиранию. Для поддержания жизнедеятельности минимального числа осо
бей необходимо определенное количество доступной энергии. Вовторых, ре
сурсы любой экосистемы ограничены. Поэтому экосистему можно разделить
только на конечное число ячеек (или реализованных экониш), каждая из кото
рых обладает хотя бы минимальной «энергоемкостью».
Сейчас существуют примеры описаний пространства морфологических
возможностей для сравнительно простых способов формообразования (Raup,
Michelson, 1965; Raup, 1966, 1967; Заварзин, 1974; Белоусов, 1975б; Lutz,
Boyajian, 1995; Dommergues et al., 1996; Saunders, Work, 1996; Oloriz et al.,
1997; Tursch, 1997; Aldridge, 1998); более сложные случаи заметно проблема
тичнее (Gould, 1984; Thomas, Reif, 1993). Например, детальный анализ рисун
ка на крыльях чешуекрылых насекомых дал возможность построить простран
ства, описывающие организацию разнообразия лишь в пределах отдельных
родов, тогда как описание пространства возможностей на уровне семейств
и отряда оказалось невозможным (Nijhout, 1991).
Методология описания пространства возможностей восходит к представ
лению Э. Д. Копа о развитии новых признаков путем ускорения или замедле
ния роста структур (Cope, 1887). Отсюда берет начало теория трансформаций
Д’Арси Томпсона (D’Arcy Thomson, 1942): поскольку преобразование морфо
логии осуществляется за счет дифференциального роста, то организмы подоб
ны в математическом смысле; их количественные признаки связаны алломет
рическими зависимостями и могут быть размещены вдоль определенных
линий, которые Д’Арси Томпсон назвал траекториями трансформации.

Глава 9. ТЕОРЕТИчЕСКАЯ

МОРФОЛОГИЯ

109

Эта работа положила начало интенсивному исследованию количественных
закономерностей, описывающих форму и функционирование живых существ;
сейчас факт их подобия друг другу считается давно и надежно доказанным
(см. классические обзоры: Huxley, 1932; Reeve, Huxley, 1945; Gould, 1966).
Следующий шаг в развитии общей процедуры описания морфопространст
ва был сделан С. В. Мейеном (1974, 1990; Meyen, 1973), предложившим очень
много обещающую концепцию рефренов. Каждый рефрен представляет собой
ряд морфологических состояний конкретной морфологической структуры. Глав
ная черта рефрена — рекуррентность, т. е. выводимость любого члена ряда из
соседнего члена на основе преобразования, единого для всего ряда; впервые на
существование рекуррентных рядов указал Н. П. Кренке (1927). Фактически,
такой ряд представляет собой траекторию трансформации, разбитую на подоб
ные отрезки. Разбиение траектории вполне отвечает представлению о морфо
пространстве как совокупности конечного числа дискретных состояний.
Описание структуры морфопространства с помощью набора инвариант
ных формул крайне заманчиво. Странно даже, что такое строгое упорядочение
биологического разнообразия действительно возможно. Однако С. В. Мейен
привел несколько весьма показательных рефренов, описывающих, например,
форму листьев растений (см. также: Bird, Hoyle, 1994). Более того, существу
ет длинный ряд аналогичных примеров (см. обзор в: Maiorana, 1978; Джил
лер, 1988), берущий начало от широко известной работы Дж. Хатчинсона
(Hutchinson, 1959): симпатрические виды одного рода образуют ряд по вели
чине тела или размерам ротовых частей, так что соседние члены ряда различа
ются в 1,28 раза.
Естественно, что правило Хатчинсона, как другие биологические законо
мерности, имеет исключения. Вместе с тем, оно наглядно демонстрирует воз
можности исчисления реализованного морфопространства, показывая пер
спективу развития предсказательной биологии. В конце концов, любая наука
вначале занимается тем, что уже есть, но рано или поздно переходит к рассмо
трению того, что должно быть (Колмогоров, 1991).
Важна дальнейшая разработка общей методологии построения морфо
пространства: определение спектра форм, соответствующих конкретному так
сону, по существу является частью эволюционного прогноза и показывает,
в какие морфофункциональные состояния могут переходить организмы дан
ного таксона. Однако развитие методов исчисления морфопространства
встречает очевидные трудности. Эпигенетическая теория эволюции предпола
гает, что существуют две — селекционная и морфогенетическая — группы
причин, обуславливающих происхождение каждой конкретной биологической
формы. Эти причины независимы и дополнительны по отношению друг к дру
гу; этот вопрос обсуждался в предыдущей главе. Поскольку правил логичес
кого перехода между двумя взаимно независимыми комплексами явлений не
существует, то морфопространство может быть построено на основе либо эм
бриональных закономерностей, либо требований отбора, который преобразу

110 Часть 3. ПРИЛОЖЕНИЯ ЭПИГЕНЕТИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ ЭВОЛЮЦИИ
ет данную морфологическую структуру применительно к данным новым усло
виям функционирования (Ellers, 1993; Moore, Ellers, 1993).
Наряду с природными фенотипами, оба пространства содержат формы,
которых не бывает. Мыслимое морфогенетическое пространство будет вклю
чать монстров, которых способны породить организмы изучаемого таксона.
Морфофункциональное же пространство может содержать формы, которые
не могут возникнуть в ходе индивидуального развития за отсутствием соответ
ствующих эмбриональных механизмов. Ясно, что реальное морфопространст
во является пересечением морфофункционального и морфогенетического
пространств, однако непонятно, как логически объединить оба независимые
фактора формообразования в рамках единой закономерности, определяющей
форму и структуру реализованного пространства возможностей. Впрочем,
сейчас рано говорить о таком синтезе, поскольку современная биология не
имеет ни одного примера, где требования отбора и морфогенетические воз
можности были бы исследованы с равной и одновременно исчерпывающей
полнотой: даже приведенный выше пример с происхождением присоски у са
ламандр не содержит количественного описания морфологии.
Между тем, мыслимы предельные случаи, когда требования, предъявля
емые одним из факторов, достаточно слабы, так что его влиянием можно пре
небречь. Тогда возможно построение адекватного реального пространства на
основе знания лишь о решающем факторе. Например, морфогенетическое
пространство будет адекватно реализованному, когда изучаемая структура
важна для жизнедеятельности, но конкретные модификации формы не имеют
существенного значения. Аналогичным образом можно построить и адекват
ное морфофункциональное пространство, если эмбриональные формообра
зующие механизмы достаточно гибки и не ограничивают деятельность естест
венного отбора. Примеры морфофункциональных и морфогенетических
пространств будут приведены ниже, однако прежде необходимо показать, что
в ходе эволюции пространство морфологических возможностей заполняется
неслучайным образом.

9. 2. З АПОЛНЕНИЕ

МОРФОПРОСТРАНСТВА

Попытаемся сформулировать одно из правил эволюционного формиро
вания пространства возможных морфологических состояний. С этой целью
обратимся к принципу минимальных изменений из предыдущей главы. Этот
принцип имеет следствие в отношении хода эволюции: таксон не эволюирует
(не порождает другой таксон), пока не реализованы все фенотипы, возмож
ные в рамках подчиненных таксонов. По отношению к морфопространству это
означает, что в первую очередь будут происходить и сохраняться адаптивные
состояния, наиболее близкие к исходному. Назовем это явление необходи
мым заполнением морфопространства. Впервые (правда, в несколько

Глава 9. ТЕОРЕТИчЕСКАЯ

МОРФОЛОГИЯ

111

ином виде, безотносительно таксономии) на него указал, повидимому, Ю. В.
Мамкаев (1983, 1984): любая система организма имеет ограниченное число
морфофункциональных вариантов, причем реализуются все механизмы, воз
можные на данной морфологической основе.
Необходимое заполнение пространства морфологических возможностей
имеет аналогию с течением потока воды, который не продвигается вперед,
не заполнив очередную впадину. Такой ход течения эволюционных событий
можно связать с общеизвестной схемой направлений эволюции А. Н. Север
цова, плоскости которой есть, повидимому, не что иное как морфопростран
ства — углубления на пути потока эволюционных изменений. В соответствии
с принципом необходимого заполнения, эволюция вновь сформировавшегося
таксона будет идти по путям идиоадаптации и дегенерации, пока не будет ис
черпан весь имеющийся запас морфогенетически осуществимых адаптивных
состояний. Лишь затем может появиться новое ароморфное изменение, по оп
ределению затрагивающее всю организацию существа.
Ароморфоз (усложнение организации) дает возможность приспособить
ся к более широкому спектру условий обитания, т. е. ведет к экологической ге
нерализации организмов, обуславливая происхождение таксона с более ши
рокой адаптивной зоной (по: Симпсон, 1948). Возникновение нового типа
организации неизбежно рано или поздно при наступлении благоприятных эко
логических условий ведет к перестройке структуры экосистем и, соответст
венно, к эволюции составляющих их существ. По этой причине филогенетиче
ское древо динамично: на геологических временах таксоны постоянно
появляются, вымирают и возникают вновь, как если бы постоянно вырастали,
то удлиняясь, то укорачиваясь, исчезая и опять появляясь, ветви дерева; при
том что более толстые ветви (старшие таксоны) стабильнее, но если исчеза
ют, то уже не отрастают вновь.
Очевидно, именно в силу необходимости заполнения абсолютное число
групп, пошедших по пути упрощения организации, выше, чем усложняющих
ся: мутации недоразвития в высшей степени распространены (Серебровский,
1973; Шмальгаузен, 1983); редукция морфогенетически проще, если редуци
руемая структура находится на периферии иерархии эмбриональных органи
заторов (об этом понятии см.: Уоддингтон, 1947; Саксен, Тойвонен, 1963; Бе
лоусов, 1987). Поэтому специализация часто связана с относительным общим
упрощением конструкции, причем редукции обладают меньшим таксономиче
ским весом, чем прогрессивные изменения той или иной части тела (Любар
ский, 1991б).
Необходимость (или относительная простота, осуществимость) реализа
ции имеющегося у группы резерва конструкций сдерживает в целом прогрес
сивный ход эволюции, выявляемый на шкале больших времен и изображен
ный А. Н. Северцовым (1939) в виде схемы основных направлений.
Теперь посмотрим, насколько сказанное соответствует действительнос
ти: на самом ли деле пространство возможностей заполняется достаточно

112 Часть 3. ПРИЛОЖЕНИЯ ЭПИГЕНЕТИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ ЭВОЛЮЦИИ
плотно. Сразу следует оговориться, что возможности для проверки весьма
скромны, ибо существует лишь несколько разработанных примеров описания
морфопространств. Рассмотрим по очереди морфофункциональные и морфо
генетические пространства.

9. 3. М ОРФО J ФУНКЦИОНАЛЬНЫЕ

ПРОСТРАНСТВА

Адаптивные пространства строятся, исходя из требований естественного
отбора к функционированию данной морфологической структуры. Эти прост
ранства сравнительно просты и включают небольшое число альтернативных
возможностей. Правда, сами по себе эти примеры отнюдь не тривиальны.
Их понимание требует определенных усилий, поскольку все они представляют
собой результаты биомеханических исследований.

9. 3. 1. Язык саламандр
Картина преобразования пространства возможностей, включающая
лишь два пути изменения морфологии, разработана Д. Уэйком и его соавтора
ми на примере эволюции подъязычного аппарата хвостатых амфибий — сала
мандр (Lombard, Wake, 1976, 1977; Wake, 1982, 1996; Roth, Wake, 1985;
Deban et al., 1997).
Наземные саламандры питаются в основном небольшими членистоноги
ми, которых ловят с помощью липкого языка, выбрасываемого из ротовой по
лости (рис. 11 А; см. также кинограммы в: Северцов, 1972). Эффективность
охоты зависит от точности и скорости движений, а также от расстояния, на ко
тором жертва может быть поймана. Поэтому эволюция саламандр была в зна
чительной степени связана с удлинением языка и совершенствованием управ
ляющих нервных и биомеханических механизмов.
Язык приводится в движение подъязычным аппаратом, главной функци
ональной частью которого является подвижная конструкция из 7 хрящевых
элементов (рис. 11 Б): непарного basibranchiale, к дистальной части которо
го прикрепляется язык, и парных ceratobranchialia I, ceratobranchialia II
и epibranchialia. Выбрасывание языка производится резким толчком вперед
за счет сокращения парных мускуловпротракторов, облегающих epi
branchialia наподобие ножен. Втягивание языка с прилипшей к нему добычей
обратно в рот осуществляется при сокращении мускуловретракторов, с двух
сторон прикрепленных к basibranchiale.
В состоянии покоя, когда язык уложен в ротовой полости, все хрящи
располагаются в горизонтальной плоскости. Для эффективной охоты такое
расположение скелетных элементов мало пригодно: с помощью широкого ко
роткого языка можно захватить только медлительную жертву. По этой причи
не в эволюции произошло увеличение радиуса действия языка, связанное с

Глава 9. ТЕОРЕТИчЕСКАЯ

МОРФОЛОГИЯ

113

Рис. 11. Действие подъязычного аппарата хвостатых амфибий при ловле добычи. А) Ос
новной охотничий прием саламандр. Б) Схема скелета и мышц выбрасывающейся части
подъязычного аппарата (вид сверху). В) Скелет в сложенном состоянии в момент наи
большего растяжения языка. Г) и Д) Два способа взаимодействия скелетных элементов
(вид справа, схематизировано). Хрящевые элементы: BB — basibranchiale, CBI и CBII —
ceratobranchiale I и II, EB — epibranchiale. 1, 2 и 3 — сочленения хрящей. Мускулы по
казаны только на левой стороне: м.п. — протрактор, выталкивающий язык из ротовой
полости, м.р. — ретрактор, втягивающий язык обратно. По: Lombard, Wake, 1976, 1977.

развитием механизмов складывания его скелета, когда все ceratobranchialia
сводятся вместе, так что угол между ними и basibranchiale составляет
до 170° (рис. 11 В). Складывание увеличивает длину языка и делает его более
узким, позволяя выбрасывать язык под различными углами к продольной оси
тела. Одновременно возрастает скорость выбрасывания, поскольку cerato
branchialia работают как дополнительные толкающие рычаги.
Складывание скелета в горизонтальной плоскости невозможно, таккак
конструкция содержит треугольные элементы (система сочленений 1–2–3
на рис. 11 Б), форма которых не может быть изменена. При этом поворот тре
угольников 1–2–3 вокруг стороны 1–2 (продольной оси basibranchiale) не
желателен: для обеспечения наиболее сильного толчка epibranchialia и одна
из двух пар ceratobranchialia должны оставаться в одной плоскости. Поэтому
треугольники поворачиваются иначе.
Необходимый поворот в принципе можно осуществить двумя способами,
которые и определяют структуру развивающегося морфопространства, служа
первым примером использования всех возможностей, предоставляемых эволю
ционно исходным состоянием. При реализации первого способа главными эле
ментами, выталкивающими basibranchiale вперед, служат ceratobranchialia I.

114 Часть 3. ПРИЛОЖЕНИЯ ЭПИГЕНЕТИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ ЭВОЛЮЦИИ
Они остаются в одной плоскости с epibranchialia, а проксимальная часть basi
branchiale отклоняется вверх: треугольники поворачиваются относительно сто
роны 1–3 (рис. 11 Г). При втором способе складывания скелета усилие переда
ется с epibranchialia на basibranchiale через ceratobranchialia II: они остаются
в прежней плоскости, и поворот треугольников 1–2–3 происходит вокруг сто
роны 2–3, так что ceratobranchialia I отклоняются вниз вместе с проксималь
ной частью basibranchiale (рис. 11 Д).
Оба способа, прямо вытекающие из строения и функционирования подъя
зычного аппарата, дают очень похожие результаты (ср. рис. 11 Г и рис. 11 Д).
Они могут быть использованы только по отдельности и обнаруживаются у раз
ных саламандр, давая исчерпывающую картину эволюции этого своеобразного
приспособления.

9. 3. 2. Полет насекомых
Другой пример заполнения пространства возможностей дает эволюция ма
шущего полета насекомых (Гродницкий, 1994; Grodnitsky, 1995, 1999). Первые
летающие насекомые имели четыре крыла. Взмахи передних и задних крыльев
были определенным образом синхронизированы. В начале каждого взмаха сна
чала раскрывались передние крылья, затем — задние. Такой тип синхронизации
сохранился у самых примитивных ручейников и бабочек, скорпионниц, висло
крылок, веснянок — наиболее генерализованных современных групп, ни одна
из которых не обладает хорошо развитым полетом: эти насекомые не способны
поднимать в воздух скольконибудь значительный груз, не могут летать быстро,
в полете мало маневрируют, среди них нет дальних мигрантов. Поэтому отряды,
характеризующиеся примитивной кинематикой крыльев, относятся к наименее
многочисленным и разнообразным отрядам класса насекомых.
Причина функционального несовершенства исходной кинематики кро
ется в способе синхронизации крыльев. Каждое крыло в начале взмаха вызы
вает круговое движение воздуха, так что образуется вихрь, который называ
ют разгонным. Сейчас нет необходимости излагать аэродинамическую
сущность этого явления; важно лишь, что скорость вращения и размер раз
гонного вихря прямо пропорциональны величине силы, которую создает кры
ло. При исходной кинематике крыльев формируются четыре разгонных вихря
(рис. 12 А). Все они расположены в малом объеме (представьте размер
обычного насекомого!), и поскольку передние и задние вихри вращаются
в одном направлении, то они взаимно тормозят друг друга. В результате кры
лья в буквальном смысле греют воздух, вместо того чтобы развивать силу, не
обходимую для полета. Торможение разгонных вихрей происходит в начале
каждого взмаха, т. е. 20–30 раз в секунду, и поэтому не может не сказывать
ся на качестве полета.
Можно увеличить функциональную эффективность машущих крыльев:
необходимо, чтобы с каждой стороны тела возникал один, а не два вихря. Су

Глава 9. ТЕОРЕТИчЕСКАЯ

МОРФОЛОГИЯ

115

Рис. 12. Основные пути эволюции взмахов крыльев насекомых. Показано начало взма
ха. Вид сверху, изображены крылья (передняя и задняя пары), расходящиеся в стороны.
Тело насекомого, расположенное под крыльями, не показано. А) Исходное состояние:
имеются четыре крыла; взмах начинает передняя пара. Б) Утрата одной пары крыльев. В)
Соединение передних и задних крыльев в единое крыло. Г) Взмах начинает задняя пара
крыльев. Пунктирная линия — завихрения, которые возникают в воздухе при движении
крыльев. Треугольником обозначена верхняя сторона передней кромки крыла: черные
треугольники — передние крылья, белые — задние. По: Гродницкий, 1994, упрощено.

ществует три мыслимых способа. Первый способ — утрата одной пары кры
льев и соответствующее усиление взмахов другой пары (рис. 12 Б). По этому
пути пошли двукрылые — комары и мухи, а также отдельные мелкие группы
из других отрядов. Другой способ предполагает сцепление передних и задних
крыльев в единое сложное крыло (рис. 12 В). Это приспособление использу
ют ручейники, бабочки, перепончатокрылые и хоботные. Наконец, можно на
чинать взмах с движения задних крыльев. Раннее раскрытие задней пары ге
нерирует разгонный вихрь, который препятствует вихреобразованию за
передними крыльями: поскольку любой вихрь есть область низкого давления,
то задний вихрь, попросту говоря, всасывает мелкие завихрения, успевшие за
родиться за передними крыльями (рис. 12 Г). Так летают саранчовые, жуки
и стрекозы (последние — в особенности когда им надо увеличить скорость
или грузоподъемность полета).
Таким образом, на примере эволюции машущего полета насекомых мы
вновь получаем иллюстрацию полного использования возможностей, которые
исходная организация предоставляет эволюирующим организмам.

9. 3. 3. Крылья птиц
Третий пример пространства морфофункциональных возможностей то
же связан с машущим полетом, но не насекомых, а птиц.

116 Часть 3. ПРИЛОЖЕНИЯ ЭПИГЕНЕТИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ ЭВОЛЮЦИИ

Рис. 13. Обтекание крыльев и отрыв пограничного слоя. А) Распределение скорости воз
духа относительно поверхности летящего предмета. Б) Обтекание крыла, создающего
подъемную силу. Плотность линий обратно пропорциональна давлению. В) Обтекание
крыла во время отрыва пограничного слоя. Г) Возрастание скорости движения и углов
атаки от основания к вершине машущего крыла. ПС — пограничный слой, РВ — разгон
ный вихрь, УА — угол атаки, СП — скорость полета, СК — скорость вращательного
движения крыла. По: Кокшайский, 1974, 1988а, 1988б.

Во время полета любого предмета воздух «прилипает» к его поверхнос
ти, так что некоторый слой воздуха движется вместе с предметом. Этот слой
называется пограничным (рис. 13 А).
Сила, необходимая для полета, возникает за счет разности давлений над
и под крылом. Как уже говорилось, эта сила прямо пропорциональна величи
не и интенсивности разгонного вихря. Если воздух обтекает крыло плавно, то
сила и вихрь тем больше, чем выше угол атаки крыла (рис. 13 Б). Однако уве
личение угла атаки сверх некоторого критического значения приводит к явле
нию, которое называется отрывом пограничного слоя (рис. 13 В): над задней
частью крыла возникает возвратное течение воздуха, в силу чего плавность
обтекания нарушается, и сила, генерируемая крылом, резко падает.
Существует несколько способов управления пограничным слоем с целью
предотвращения его отрыва (Кокшайский, 1974; Мхитарян и др., 1984). Так
называемые активные способы предполагают придание пограничному слою
дополнительного импульса вдоль профиля для преодоления возвратного тече
ния вблизи поверхности крыла. В авиационной технике применяются специ
альные активные устройства для сдувания и отсасывания погранслоя. Ле
тающие животные могли бы с аналогичным результатом использовать

Глава 9. ТЕОРЕТИчЕСКАЯ

МОРФОЛОГИЯ

117

быстрое вращение крыльев вокруг их продольной оси — пронацию и супи
нацию (Nachtigall, 1979). Однако этот способ пригоден скорее для насеко
мых, обладающих высокой частотой взмахов, чем для птиц.
Пассивные средства управления пограничным слоем связаны прежде
всего с его турбулизацией. В турбулентном течении скорости обтекания
крыла распределены не плавно, а претерпевают нерегулярные высокочастот
ные пульсации в каждой точке околокрылового пространства. Турбулентный
погранслой подвержен отрыву в гораздо меньшей степени (Кокшайский,
1974). Следовательно, можно ожидать, что животные обладают средствами
турбулизации пограничного слоя (одним из таких приспособлений может быть
повышенная шероховатость поверхности крыльев). Вместе с тем, турбулиза
ция погранслоя увеличивает сопротивление трения, испытываемое крыльями,
и судя по всему, не используется летающими существами (обзор функцио
нальных интерпретаций поверхностной шероховатости крыльев насекомых
см. в: Grodnitsky, 1999; те же соображения во многом приложимы и к птицам).
Мыслимых способов предотвращения отрыва пограничного слоя остает
ся не так много (Кокшайский, 1988а, 1988б). При машущем полете скорость
движения крыла увеличивается от основания к вершине. Как следует из про
стого соотношения векторов, в том же направлении возрастает угол атаки
(рис. 13 Г). По этой причине развитие отрывного обтекания начинается с вер
шины крыла. Следовательно, именно эту часть крыла необходимо предохра
нить от отрыва. Предотвращение отрыва в вершинной области достигается
у разных видов с помощью вырезок в опахалах маховых перьев. Вырезки об
разуют щели, функционирующие как щелевые устройства крыльев самоле
тов: они способствуют ускорению течения в пограничном слое и позволяют
летать с углами атаки, которые в отсутствие щелей являются закритическими.
Есть еще два пути к снижению опасности отрыва: 1) увеличение площа
ди крыльев с частичным отказом от взмахов и переходом к парящему полету;
2) уменьшение используемых углов атаки и укорочение крыльев, связанные
с возрастанием частоты взмахов и скорости полета. Н. В. Кокшайский рас
смотрел распределение трех перечисленных способов в пределах отряда аис
тообразных. Характерно, что щелевые устройства используются в основном
цаплями, парящий полет — аистами, а высокочастотный — ибисами, причем
выбор способа предотвращения отрыва пограничного слоя прямо связан с ти
пичными чертами образа жизни. Например, цаплям свойственно осматривать
наземные участки во время полета на сравнительно небольшой высоте.
По этой причине для цапель не пригоден ни быстрый, ни парящий (хуже уп
равляемый) полет, и щели между маховыми перьями остаются практически
единственным доступным для них средством улучшения функциональных па
раметров крыльев.
Примеры преобразований языка саламандр, полета насекомых и крыль
ев птиц хороши тем, что основаны на понятных физических механизмах, опре
деляющих функционирование этих морфологических аппаратов. Последнее

Рис. 14. Спиральное расположение листьев на стеблях растений. А) Параметры апи
кального роста. Вид на побег сверху. Зачатки будущих листьев располагаются на пересе
чении право и левозакрученных спиралей и образуются по очереди (... n3, n2, n1, n)
на периферии меристемы (круглая заштрихованная зона) радиуса R0; последний зачаток
зачернен. j — угол расхождения двух последовательных зачатков. Зачатки удаляются от
меристемы со скоростью V, пропорциональной скорости роста побега и расстоянию до
меристемы. Б) Зависимость листорасположения от обобщенного параметра роста G (см.
текст). Цифры в скобках обозначают число правых и левых спиралей. Длинная линия —
наиболее часто встречающаяся зависимость, соответствующая ряду Фибоначчи. Корот
кие ответвляющиеся линии — частные случаи, определяемые специфическими началь
ными условиями роста побега. По: Douady, Couder, 1996a.

Глава 9. ТЕОРЕТИчЕСКАЯ

МОРФОЛОГИЯ

119

вообще характерно для биомеханики, подходящей к исследованию живых су
ществ с давно сформулированными четкими критериями (Gans, 1974), кото
рые часто дают возможность судить, что «хорошо» и что «плохо» в морфоло
гии организма с точки зрения адаптации. Недостаток приведенных примеров
можно видеть в том, что они содержат предельно малое число возможных пу
тей эволюционного изменения. Впрочем, возможно, что естественный отбор
всегда предоставляет организмам выбирать из весьма малого числа эволюци
онных путей.

9. 4. М ОРФОГЕНЕТИ ч ЕСКИЕ

ПРОСТРАНСТВА

Морфогенетические пространства строятся на основе конкретных фор
мообразующих механизмов индивидуального развития. Известные примеры
морфогенетических пространств включают сравнительно большое число воз
можных состояний, однако они не содержат информации об адаптивном зна
чении конкретных модификаций.

9. 4. 1. Ботанические примеры
Расположение листьев на стеблях растений, иначе называемое термином
филлотаксис, настолько закономерно, что его сравнивают с кристаллами
(Wardlaw, 1968; Mitchison, 1977; Jean, 1978; Medford, 1992; Douady, Couder,
1996a, 1996b, 1996c; Goodwin, 1997). Рассмотрим спиральный филлотаксис.
Зачатки листьев и других органов растения (прицветников, чашелистиков, ле
пестков, тычинок, цветков в соцветии) формируются очередно по одному на
периферии апикальной меристемы (рис. 14 А). Если соединить каждый зача
ток с двумя соседними, то окажется, что зачатки располагаются на пересече
нии двух наборов спиралей: закрученных направо и налево. Число правых
и левых спиралей в большинстве известных случаев представляет два сосед
них члена ряда Фибоначчи:
xn+1 = xn1 + xn = 1, 1, 2, 3, 5, 8, 13, 21, 34 ...
Например, филлотаксис, обозначаемый парой чисел (1; 1), соответству
ет очередному расположению листьев на стебле.
Геометрия наблюдаемых паттернов определяется характером взаимодей
ствия зачатков в ходе роста растения. В основе строгой закономерности лежит
удивительно простое правило: новый зачаток образуется на периферии мери
стемы через период Т после возникновения предыдущего зачатка на наиболь
шем удалении от ранее сформированных зачатков (Douady, Couder, 1996a),
как если бы предыдущие зачатки до определенной степени подавляли разви
тие последующих. Фактически, геометрия листорасположения описывается
углом расхождения ϕ, который прямо пропорционален периоду Т и скорости
роста у периметра апикальной меристемы V0, и обратно пропорционален ра

120 Часть 3. ПРИЛОЖЕНИЯ ЭПИГЕНЕТИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ ЭВОЛЮЦИИ
диусу меристемы R0 (рис. 14 А). Следовательно, характер расположения лис
тьев полностью определяется комплексным параметром
G = V0T/R0.
Пространство состояний, которые может принимать филлотаксис, рас
положено в интервале G от 1 до некоторого близкого к 0 положительного зна
чения, которое определяется физиологическими и морфологическими ограни
чениями: Т не может быть слишком мало изза лимитированной скорости
деления меристематических клеток, а R0 не может быть слишком велико изза
ограниченного размера зоны роста.
Имитационная модель, основанная на указанном принципе локализации
зачатков, показывает, что при больших G листья располагаются на стебле оче
редно (рис. 14 Б). Последовательное уменьшение G вызывает возникновение
сначала (1, 2) — филлотаксиса, затем (2, 3), — и так далее, в полном соответ
ствии с рядом Фибоначчи. Обычно в начале вегетации скорость роста растения
возрастает от 0 до некоторой величины; соответственно, G плавно уменьшает
ся от 1. Поэтому листорасположение абсолютного большинства растений со
ответствует одной из точек на главной кривой рис. 14 Б. Введение в модель до
полнительных начальных условий вызывает варианты листорасположения,
соответствующие рядам, в которых первые два числа составляют не (1, 1),
а (1, 3), (1, 4) или (2, 5). Эти варианты могли реализоваться, если бы рост пре
терпевал необычайно резкое ускорение, либо начинался сразу от малых значе
ний G (Douady, Couder, 1996a). Однако нормальный рост предполагает плав
ное уменьшение G, поэтому неФибоначчиевы филлотаксисы встречаются
крайне редко. Дальнейшее развитие описанной модели дает простое объясне
ние причин возникновения мутовчатых и промежуточных филлотаксисов
(Douady, Couder, 1996b, 1996c), причем модель объясняет все паттерны, отме
ченные в природе. В результате можно видеть, что реализованная часть прост
ранства морфогенетически возможных состояний не содержит пробелов
(рис. 14 Б), что полностью соответствует правилу необходимого заполнения.
Филлотаксис не имеет адаптивного значения: независимо от условий
произрастания все варианты расположения листьев селективно нейтральны.
Поэтому в рассматриваемом случае морфогенетическое пространство не со
держит состояний, разрешенных онтогенезом, но запрещенных отбором.
В итоге реализованное пространство равно морфогенетическому. Вместе
с тем, сама способность зачатков формироваться в наиболее свободном уча
стке меристемы адаптивна: онтогенез, основанный на этом принципе, наиме
нее энергоемок (Jean, 1978), а получающиеся в результате морфологические
состояния соответствуют локальным минимумам общей энергии взаимодейст
вия зачатков (Douady, Couder, 1996a). Иначе говоря, естественный отбор по
родил общий признак, который затем определил происхождение всего разно
образия неадаптивных частных структур.
По всей видимости, к аналогичной категории явлений относятся ряды
гомологической изменчивости растений Н. И. Вавилова (1968). Нельзя ука

Глава 9. ТЕОРЕТИчЕСКАЯ

МОРФОЛОГИЯ

121

зать конкретную причину, которая заставляет одни и те же признаки с обяза
тельной регулярностью проявляться в фенотипах всех видов данного таксона.
Вместе с тем, эти признаки не имеют очевидного приспособительного значе
ния: например, у злаков — цвет и форма колосковых чешуй и семян, наличие
и форма остей на семени, опушенность стебля и форма листа. По этой при
чине гомологические ряды считаются классическим примером проявления
морфогенетических закономерностей (Arnold et al., 1989), на сегодня остаю
щихся неизвестными. Отсутствие теоретического переложения не позволяет
указать пределы изменчивости каждого признака, как и то, существует ли
связь между состояниями разных признаков. Поэтому пространство возмож
ных состояний построено Н. И. Вавиловым по аналогии с изученными фено
типами и представлено в виде таблиц, где каждому признаку соответствует
отдельная строка, а каждому виду — столбец. Как хорошо известно, эти таб
лицы успешно использованы Н. И. Вавиловым для предсказания существую
щих, но тогда неизвестных разновидностей растений, что было бы невозмож
но, если бы каждый вид не полностью использовал имеющийся у него резерв
онтогенетически осуществимых морфологических состояний, не запрещен
ных условиями произрастания. Сходный результат получен для тионовых
бактерий (Заварзин, 1974): построенная матрица возможных фенотипичес
ких состояний оказалась практически заполненной, а недостающие виды бы
ли обнаружены позднее.

9. 4. 2. Зоологические примеры
Спирально закрученные раковины моллюсков, брахиопод и форамини
фер являются едва ли не идеальным объектом для теоретикоморфологичес
кого исследования. Универсальная процедура описания раковин разработана
Д. Раупом (Raup, 1962, 1966, 1967; Raup, Michelson, 1965; Рауп, Стэнли,
1974). Замечательно, что алгоритм описания оказывается единым для разно
образнейших раковинных моллюсков, включая моноплакофор, брюхоногих,
двустворчатых и головоногих.
В общем виде раковина представляет собой полую расширяющуюся
трубку, уложенную вдоль спирали. Ее конфигурацию в основном определяют
четыре параметра: 1) форма образующей кривой, которая эквивалентна очер
танию поперечного сечения трубки; 2) скорость расширения трубки (увеличе
ние диаметра образующей за один оборот); 3) расстояние между образующей
и осью спирали; 4) шаг спирали (расстояние между соседними оборотами)
(рис. 15 А).
Изображение разнообразия раковин в пространстве трех параметров
(исключая форму образующей) показывает, что реально существующие орга
низмы занимают часть этого пространства (рис. 15 Б). Сейчас не известно,
по какой причине большая половина пространства пустует. Необходимо отме
тить, что приведенное пространство фактически является не морфогенетиче

122 Часть 3. ПРИЛОЖЕНИЯ ЭПИГЕНЕТИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ ЭВОЛЮЦИИ

Рис. 15. Разнообразие спирально закрученных раковин. А) Основные морфологические
параметры: ОК — образующая кривая (в данном случае — окружность), ШС — шаг
спирали, СР — скорость расширения, РО — расстояние от образующей до оси. Б) Гео
метрически возможные формы в пространстве трех параметров. НФ — несуществующие
разновидности. По: Raup, Michelson, 1965; Рауп, Стэнли, 1974; упрощено.

ским, а лишь геометрическим; мы не знаем, в какой мере ростовые механиз
мы способны сформировать раковины, соответствующие пустующей области.
Не знаем и того, насколько форма раковины ограничена естественным отбо
ром, требующим выполнения функции пассивной защиты от механических
воздействий (включая хищничество и волны прибоя), а у наземных форм —
и от высыхания. Можно лишь с определенной уверенностью полагать, что не

Глава 9. ТЕОРЕТИчЕСКАЯ

МОРФОЛОГИЯ

123

которые ограничения на форму характерны для двустворчатых в связи с замы
канием створок, а для головоногих и брюхоногих — в связи с гидростатичес
кой функцией. Кроме того, при плавании и при жизни в водных потоках и вол
нах прибоя раковина испытывает сопротивление воды, поэтому ее форма
может иметь селективное значение (обсуждение гипотез на качественном
уровне см. в: Vermeij, 1995). Например, существенным недостатком раковин
с несоприкасающимися витками (ближний нижний левый угол диаграммы
рис. 15 Б) является их способность вращаться в потоке и закручивать тело
моллюска. Неудивительно поэтому, что такие раковины не встречаются среди
нормальных природных фенотипов.
Вместе с тем, если рассматривать занятую часть в виде реализованного
пространства возможностей, то оказывается, что она не содержит очевидных
пустот, что может являться подтверждением принципа необходимого заполне
ния. В данном случае для нас важно, что реализованное пространство пред
ставляет собой компактный объем, а не совокупность разрозненных пятен:
в определенных пределах любые сочетания параметров являются одновре
менно морфогенетически возможными и адаптивными. К аналогичному выво
ду приводят более современные и точные способы описания формы раковин
(Dommergues et al., 1996; Tursch, 1997).
Сходное впечатление оставляет морфологическое разнообразие колоний
гидроидных полипов (Белоусов, 1975а, 1975б). В отличие от раковин моллюс
ков, здесь мы уже определенно имеем дело с морфогенетическим пространст
вом: разнообразие колоний укладывается на плоскости, ограниченной двумя
параметрами, описывающими активность эктодермы и энтодермы; различные
сочетания значений этих параметров приводят к развитию конкретных форм
гидроидов, обнаруживаемых в природе. При этом известно, что некоторые ге
ометрически мыслимые формы заведомо невозможны изза существования
морфогенетических запретов на определенные сочетания признаков (напри
мер, характер ветвления и изогнутости колоний) (Белоусов, 1975а).
В этом примере, как и в предыдущем, характер распределения видов
в морфопространстве напоминает то, что можно ожидать в случае справедли
вости принципа необходимого заполнения: реально существующие формы
располагаются в пределах некоторой части пространства таким образом, что
расстояния между ними много меньше протяженности пустых областей.
Итак, разнообразие форм, наблюдающееся в пределах каждого таксо
на, представлено онтогенетически осуществимыми фенотипами, которые не
запрещены естественным отбором. Иными словами, пространство реализо
ванных морфологических состояний является пересечением пространств,
определяемых требованиями отбора и механизмами морфогенеза. Приве
денные примеры показывают, что эволюционное формирование реализо
ванного пространства происходит путем компактного заполнения опреде
ленной области морфогенетического пространства в соответствии
с предложенным принципом минимальных изменений. Поэтому знание

124 Часть 3. ПРИЛОЖЕНИЯ ЭПИГЕНЕТИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ ЭВОЛЮЦИИ
структуры этого пространства может служить основой для предвидения по
ка неоткрытых форм жизни.
Вместе с тем, принцип минимальных изменений не универсален, и его
применение имеет определенные ограничения. Можно полагать, что обсужда
емый принцип приложим к эволюции экологически однородных групп, когда
видообразование идет за счет освоения различных частей сравнительно одно
родного ресурса. Принцип минимальных изменений представляет собой некий
аналог силы тяжести, действующей в пространстве возможных состояний: эта
сила ограничивает разнообразие, препятствуя сальтационному образованию
значительно уклоняющихся форм.
Однако предложенный принцип — не единственный фактор, определяю
щий ход формообразования. Эволюция оппортунистична: если популяция
сталкивается с новым ресурсом, который она может освоить, то она осваива
ет этот ресурс, быстро адаптируясь к более экономичному его потреблению
и изменяясь тем значительнее, чем необычнее новая ниша. Например, предки
усоногих раков претерпели трансформацию крайних масштабов, как только
им представилась возможность занять свободную нишу, вообще характерную
для моллюсков. Так же значительно изменились амфисбены (безногие пре
смыкающиеся, близкие к ящерицам) после перехода к подземному роющему
образу жизни. Очевидно, что в подобных ситуациях принцип минимальных из
менений не действует. Вернее сказать, он действует, но притяжение доступно
го ресурса оказывается сильнее: пустая ниша, подобно вакууму, всасывает и
быстро преобразует таксон. Тем не менее, впоследствии эволюция может
вновь пойти по пути минимального изменения, если освоенная ниша обладает
достаточной энергоемкостью и допускает последующее образование видов,
разделяющих исходную нишу на подчиненные адаптивные пространства.

ÇÀÊËÞ×ÅÍÈÅ

Подведем итоги. В современной биологии полностью доминирует теория
эволюции, называемая синтетической. Эта теория основана на концепции заро
дышевой плазмы Августа Вейсмана («изменения генотипа определяют измене
ния фенотипа») и рассматривает многообразие явлений живой природы на язы
ке популяционной генетики, объясняя эволюцию живых существ как процесс
преобразования генофондов популяций. Согласно синтетической теории, эволю
ция происходит под действием трех факторов: 1) мутаций (ошибок репликации
ДНК) в генах, 2) рекомбинации при кроссинговере и перемешивании наборов
хромосом во время полового размножения и 3) естественного отбора.
Ряд следствий, выведенных из основных положений синтетической теории
эволюции, противоречит фактам. Теория говорит, что скорость эволюции зави
сит от разнообразия генов, интенсивности их рекомбинации и силы естественно
го отбора. Значит, плодовитые организмы с коротким жизненным циклом долж
ны эволюировать быстро. На самом деле, наиболее быструю эволюцию
претерпели слоны и другие млекопитающие — сложные существа с продолжи
тельной индивидуальной жизнью. Далее, теория предполагает, что эволюция не
может идти за счет одного лишь мутационного процесса, в отсутствие рекомби
нации. Между тем, партеногенетические и бесполые виды способны к чрезвы
чайно быстрой эволюции и при этом не менее разнообразны, чем формы, раз
множающиеся половым путем. Вопреки идеологии неодарвинизма, эволюция не
идет в постоянной среде и часто отсутствует даже в изменяющихся экосистемах,
а репродуктивная изоляция и колебания плотности популяций не являются до
статочными условиями возникновения эволюционных изменений.
Многочисленные данные показывают, что пространство возможностей,
в пределах которого могут эволюировать организмы, ограничено морфофунк
циональными и морфогенетическими факторами значительно сильнее, чем пред
полагает синтетическая теория эволюции. Это означает, что эволюция требует
объяснения в терминах, которые описывают не только и не столько геном, сколь
ко весь организм в ходе его индивидуального развития и взаимодействия со сре
дой обитания. Иными словами, эволюция сопровождается генетическими изме
нениями, но не сводится к ним.
Причиной неадекватности синтетической теории эволюции является непра
вомерное допущение о жестком соответствии между генотипом и фенотипом.
По этой причине синтетическая теория принципиально несовместима с биологи
ей развития и другими разделами биологического знания. В реальном процессе
эволюции одновременно происходит смена функций генов и генетическое пере
определение признаков. В результате каждый шаг эволюции изменяет структуру
соответствия между фенотипом и генотипом. Следовательно, эволюцию феноти

126

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

пов нельзя описывать в терминах генов, как при переводе с одного языка на дру
гой нельзя пользоваться словарем, смысл терминов которого все время изменя
ется. По этой причине к эволюции в целом неприложима концепция зародыше
вой плазмы А. Вейсмана и основанная на ней современная синтетическая теория
эволюции. Фактически, чтобы сделать синтетическую теорию устойчивой по от
ношению к высказываемой критике, следует ограничить круг компетенции тео
рии динамикой генетического состава популяций.
Использование организмоцентрической терминологии возможно в рамках
теории, также основанной на понятии о естественном отборе, но дающей иные
предсказания, часть которых противоположна выводам неодарвинизма. Такая те
ория сформулирована М. А. Шишкиным в 1980х гг. и получила название эпиге
нетической. Эта теория альтернативна неодарвинизму и рассматривает эволю
цию как изменение, начинающееся в экосистеме и заканчивающееся в геноме
популяции.
Природные фенотипы постоянны в силу своей оптимальности по отноше
нию к занимаемой эконише: дикий тип соответствует одному из локальных мини
мумов энергозатрат в пространстве возможных фенотипических состояний, по
этому в условиях сформировавшейся ниши изменение нормального фенотипа
запрещено естественным отбором. Как следствие, эволюция возможна только
в необратимо изменяющейся среде и представляет собой процесс перехода меж
ду двумя стабильными фенотипическими состояниями.
С точки зрения эпигенетической теории элементарный эволюционный цикл
состоит из последовательных стадий утраты и приобретения фенотипической ус
тойчивости. На первом этапе прежде стабильный фенотип попадает в непривыч
ные условия развития и обитания. В новых условиях фенотипическая устойчи
вость утрачивается, и популяция становится более изменчивой, порождая
нетипичные фенотипы — морфозы, которые популяция предоставляет естест
венному отбору в качестве сырого материала для дальнейшей эволюции.
Если один из морфозов оказывается способным существовать в новой сре
де, то стабилизирующий отбор сокращает изменчивость популяции и приводит
к генетической ассимиляции этого морфоза. Ассимиляция каждого морфоза воз
можна на основе большого числа геновариантов, поэтому наличие конкретных
аллелей и их сочетаний не оказывает влияния на характер эволюции. Следова
тельно, нет оснований описывать эволюцию как процесс распространения от
дельных аллелей в генофонде популяции. Морфозы являются начальной стадией
эволюции и отчасти определяют пути, по которым идет эволюция организмов.
Дальнейший естественный отбор приводит к становлению нового устойчивого
фенотипа, локально оптимального по отношению к занимаемой эконише и отве
чающего закономерностям строения, общим для старшего таксона.
В отличие от синтетической теории, эпигенетический подход к исследова
нию эволюции допускает свободное проявление эмбриологических закономер
ностей и поэтому может служить основанием для существенно более широкого
эволюционного синтеза, включающего классические Дарвиновские и Ламарков

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

127

ские механизмы, а также значительное число современных концепций. Ограни
ченный спектр состояний, в которые может развиться та или иная морфологиче
ская структура, обуславливает номогенетическую составляющую эпигенетичес
кой теории: в результате определенного экологического изменения один и тот же
морфоз одновременно развивается у множества особей данной популяции. По
скольку характер начального эволюционного изменения не случаен, то встреча
двух разнополых особей, обладающих одинаковым новым признаком, не являет
ся маловероятным событием. Таким образом, эпигенетический подход преодоле
вает «кошмар Дженкина», представляющий трудность для синтетической теории
эволюции. Закономерный характер формирования морфозов также объясняет
возможность повторного видообразования — явления, не имеющего объясне
ний с позиций синтетической теории.
Эпигенетическая теория рассматривает эволюцию как преобразование он
тогенеза под контролем окружающей среды. Поэтому сфера компетентности
эпигенетической теории ограничена. Например, теория не дает предсказаний
о скорости и масштабах эволюционных преобразований, рассматривая эти пара
метры эволюции как функцию емкости новой адаптивной зоны, осваиваемой
эволюирующим таксоном.
Вместе с тем, эпигенетическая теория ставит новые проблемы, в силу чего
является парадигмой, способной направлять биологические исследования по пу
ти получения качественно новых данных. Так, эпигенетическая теория признает
два одновременно действующих фактора биологического формообразования: се
лекционный (внешний по отношению к организму) и морфогенетический (внут
ренний). Действие первого проявляется в аналогиях — признаках конвергент
ного сходства, возникающих при адаптации различно организованных существ к
сходным условиям обитания. Влияние внутреннего фактора очевидно при не
адаптивном параллельном сходстве родственных форм (гомологические ряды на
следственной изменчивости Н. И. Вавилова). Морфогенетический фактор свя
зан с отбором в прошлом, но не зависит от него в ходе каждого нового акта
эволюции: спектр форм, которые способен породить организм, полностью опре
деляется эмбриональными механизмами и предсуществует по отношению к нача
лу эволюционного изменения. Взаимная независимость двух факторов формооб
разования обуславливает необходимость введения в биологию понятия
дополнительности по Бору, следствием которой является принципиальная нео
пределенность (неполнота) любого объяснения формы существ: каждый из фор
мообразующих факторов обладает своей областью компетенции с собственными
правилами вывода следствий; не существует правил логического перехода меж
ду группами явлений, случайными по отношению друг к другу; взаимодействие
факторов проявляется лишь в виде ограничения формообразовательных воз
можностей друг друга.
Подход к снижению неопределенности основан на принципе эволюционной
стабилизации функций Н. В. Кокшайского: в эволюции организм меняется так,
что функции организменного уровня сохраняются неизменными, тогда как пере

128

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

стройке подвергаются нижние уровни функциональной иерархии. Элементы
высших уровней взаимодействуют с большим числом частей организма. Соответ
ственно, чем выше уровень, на котором происходит изменение, тем более полной
перестройке подвергается организм. Эволюция же идет так, чтобы общая сумма
изменений была минимальна. Это правило обозначено как «принцип минималь
ных изменений в эволюции». Вследствие этого правила, чем более высокий этаж
иерархии занимает функция, тем большее число адаптивных признаков несут вы
полняющие ее структуры. Чем ниже по иерархии — тем форма структур безраз
личнее для отбора, тем больше свободы для проявления морфогенетических за
кономерностей. Поэтому признаки высоких уровней морфофункциональной
иерархии получают объяснение скорее в терминах адаптации, а черты низших
уровней — на основании особенностей морфогенеза.
Эпигенетическая теория эволюции и вытекающее из нее понятие дополни
тельности факторов биологического формообразования может служить основой
для новых шагов в развитии теории биоразнообразия — теоретической морфо
логии организмов, позволяющей предсказывать пока неоткрытые формы жизни.
Теория биоразнообразия должна включать методы, позволяющие определить
пространство, в пределах которого организмы данного таксона могут дискретно
изменяться. Пространство возможных фенотипов можно построить, исходя из
посылок, основанных либо на требованиях естественного отбора, предъявляе
мых данной структуре в данных условиях существования, либо на механизмах,
управляющих ходом морфогенеза особей данного таксона в данной среде, где
происходит индивидуальное развитие.
В современной биологии используются оба подхода. Примеры морфо
функциональных пространств связаны с адаптивными преобразованиями подъя
зычного аппарата саламандр, кинематики машущего полета насекомых и формы
крыльев аистообразных птиц. Примеры морфогенетических пространств иллюс
трируют разнообразие способов расположения органов на стеблях растений,
морфологии раковин моллюсков и колоний гидроидных полипов. Все известные
примеры показывают, что существующие фенотипы занимают компактную об
ласть в пространстве морфогенетически возможных состояний. При этом реали
зуются все адаптивные варианты — реализованное пространство не содержит
пробелов. Если же в пределах пространства реализованных возможностей отме
чаются незаполненные участки, то это означает, что в природе существуют фор
мы жизни, соответствующие этим участкам, но пока не зарегистрированные и не
исследованные.
В итоге, эпигенетическая теория и совместимые с ней подходы к исследова
нию макроэволюции могут претендовать на роль нового эволюционного синтеза.
Состоится такой синтез или нет, покажут только дальнейшая работа и как мож
но более широкое обсуждение эпигенетической теории эволюции.

SUMMARY

This book should be of interest to all biologists, both experts and students, who
are interested in unsolved problems of the evolutionary theory. The existing view of
evolution called the synthetic theory, or neoDarwinism, was formulated in 192030s
(Tschetwerikoff 1926; Haldane 1932; Fisher 1930; Wright 1931; Dobzhansky 1937;
Huxley 1942) and remains the best developed paradigm in theoretical biology. The
synthetic theory combined the Darwinian concept of natural selection with
Mendelian genetics. NeoDarwinism states that genes of organisms accidentally
change (or mutate) in the course of DNA replication at meiosis. Mutations normally
are recessive. Thus, the mutant genes are not expressed phenotypically right after the
change: they are said to remain hidden in genotypes. However, expression of any
gene depends on other genes in the genotype. Hence, the role a new mutant gene
plays in determining the phenotype constantly changes as a consequence of the genic
and chromosomal recombination that occurs at reproduction. Eventually, the recom
bination generates the genic composition in which the mutant gene acquires a phe
notypic expression that can be assessed by natural selection. Whenever the newly
generated phenotype can survive and reproduce (i. e. is adaptive), its genotype is
transferred to the organism’s descendants. Accordingly, a stable change in the gene
pool of a population of organisms is called evolution in the neoDarwinian sense.
Thus, the most important factors causing the evolutionary transformation of organ
isms are genic recombination and natural selection.
Many authors believe that the neoDarwinian paradigm is weakened by not
having a developmental perspective. Hence the recent attempts to incorporate
aspects of developmental biology into the synthetic theory framework (e. g.
McKinney & McNamara 1991; Hall 1992; Jablonka & Lamb 1995; Rollo 1995).
However, some authors hold that developmental biology and neoDarwinism are in
principle incompatible (Shishkin 1992): neoDarwinism assumes there are reliable
genotypephenotype correlations (otherwise it would not be possible to explain evo
lution in the terms of genic frequencies), whereas there are many examples from
developmental biology that indicate the absence of such correlations.
Meanwhile, not withstanding the compatibility of neoDarwinism and develop
mental biology, there are reasons to doubt the adequacy of the synthetic paradigm, as
it makes several false predictions. The first inconsistency involves the rates of evolu
tion: contrary to theory, complex organisms evolve faster than simple ones
(Rasnitsyn, 1987).
Second, the theory states that evolution cannot proceed in the absence of
recombination (Stebbins 1950). Nevertheless, asexuality is the initial condition in
many groups (Maynard Smith 1978), which are no less diverse than those reproduc
ing bisexually (Vavilov 1922). Hence taxa are able to evolve even after they have

130

SUMMARY

stopped reproducing bisexually (Maynard Smith 1983). Moreover, the only experi
ment that resulted in the origin of a taxon reproductively isolated from its parental
population was conducted on organisms reproducing parthenogenetically without
meiosis, i. e. in the absence of or at drastically reduced recombination of genes
(Shaposhnikov 1961, 1965, 1966).
Third, the synthetic theory predicts that evolution is impossible, when a popu
lation is deprived of hidden genetic variation. Therefore, haploid organisms should not
evolve or only extremely slowly evolve (Rasnitsyn 1980). All mutations in haploid
organisms are immediately expressed phenotypically. Since mutations are usually
deleterious, mutant individuals should not mate; their genotypes cannot offer suffi
cient genic material for recombination. Thus, natural selection is deprived of oppor
tunity to transform deleterious recessive mutations into new useful dominant genes.
Nonetheless, insects in which one sex is haploid (e. g. hymenopterans) have under
gone no less intensive evolution than the taxa in which both sexes are diploid.
Fourth, according to the synthetic theory, any isolated population must eventu
ally evolve into a new taxon, since the absence of gene flow from adjacent populations
enable mutation and recombination to generate unique genotypes. Because no two
absolutely identical environments exist on earth, the character of natural selection
also differs in different geographic locations. Hence, growth of genetic barriers to
reproduction is just a question of time (Maynard Smith 1958). However, isolation is
neither necessary nor sufficient for speciation. On one hand, neighboring populations
are known that do not mix although are well able to cross in experimental conditions
(see the «area effect» in Cain & Currey 1963). On the other, many populations sep
arated by the continental drift more than 80 mln yr ago still belong to the same
species (Rasnitsyn, 1987).
Fifth, fluctuations of population density must be followed by evolutionary events
(TimofeeffRessovsky et al 1977; Vorontsov 1980). Mass outbreaks should provide
excellent conditions for action of all neoDarwinian factors of evolution: almost all
individuals survive as population density increases, next all the generated genetic
diversity is subject to catastrophic selection. That is why it looks unusual, from the
viewpoint of the synthetic theory that no evolutionary significant changes have been
reported for species exhibiting periodical mass outbreaks (Rasnitsyn, 1987), the
more so that many economically important species have been intensively studied
through decades and even centuries.
Sixth, following from neoDarwinian axioms, a species cannot originate twice,
owing to randomness of the processes generating new genes and their combinations.
By contrast, several species of domestic plants were first selected by man in the pre
historic time, so that the ancestors of these species remained unknown. In our era,
these species were again «resynthesized» by means of hybridization of certain wild
plants (Dobzhansky 1951). Even the assumption that mutation is a constrained
process cannot explain how it would be possible to generate a copy of the genome of
the previously existing domestic plants from the genomes of their probable ancestors
after hundreds and thousands generations of allopatric life. An analogous result was

SUMMARY

131

obtained by Shaposhnikov (1966). In his experiment, the aphid Dysaphis anthrisci
majcopica Shap. adapted to feeding on a novel host plant, Chaerophyllum macula
tum, and became reproductively isolated from its parental population. At the same
time, these aphids morphologically converged to and started to cross with D. chaero
phyllina Shap. — a species normally feeding on C. maculatum. Thus, not a new but
a previously existing species was generated.
Summarizing, a number of well established facts contradict conclusions derived
from the synthetic evolutionary theory. How could we improve the situation? Two
methods are thinkable to remove the existing contradiction between the theory and
observations. First, we can hope the inconsistencies are owing to a shortage of our
knowledge of the organisms. Thus, future research in population genetics will hope
fully explainwhy complex beings evolve faster than simpler ones, as well as resolve all
other above stated queries. The second method implies creation of a new theory. To
be on the safe side, both methods should be tried.
What kind of a theory can be suggested? The answer is offered by neo
Darwinians who ascribe the constancy of living forms by developmental and morpho
functional constraints on evolutionary change (Lande 1980; Charlesworth et al.
1982). The idea of constraints looks very natural: an organism can be transformed
only by means of a strongly restricted number of methods determined by morpholo
gy and ontogeny of the organism (Wake 1982; Roth & Wake 1985). Deviations from
an appearance typical of a given taxon disturb adult and/or embryonic functions and
thereby are prohibited by natural selection. Owing to multiple limitations, living
beings are similar in mathematic sense: their morphologic and physiologic parame
ters obey certain allometric regularities that have been described in a plenty of litera
ture sources, beginning from the monographs of Huxley (1932) and D’Arcy
Thompson (1942).
The constraint concept is attractive. It explains in a believable manner the mor
phologic stasis and the absense of evolution under strict isolation and abrupt popula
tion fluctuations, the paraphyletic (repeating) taxa origins, and even the acceleration
of evolution at the increase of organismal complexity. However, if these explanations
are true, an adequate evolutionary theory must be expressed in terms of organismal
morphology and development, whereas the synthetic theory considers morphology
generating mechanisms as just constraints, i. e. as something foreign. Indeed, real
organisms are more than just «the vehicles for genes» (Goodwin 1997): their partic
ular morphologies are largely determined by reasons other than genome composition.
Hence, evolution can be more than just allelic substitution. Thus, whenever we con
sider evolution as the historic change of organismal morphology, we would need an
«organismocentric» rather than «genocentric» approach (Goodwin 1997).
Fundamentals of an organismcentered evolutionary paradigm were formu
lated by Mikhail A. Shishkin (1984, 1987, 1988) who put forward a view on evolu
tion as a process of transformation of ontogenies, first formulated by Conrad
Waddington (1940, 1957, 1975) and Ivan Schmalhausen (1949). One of the prin
cipal properties of phenotypes is their resistance to changes occurring both in envi

132

SUMMARY

ronment and in genome. Hence a theory of evolution must be able to explain, how
transition is made from one stable phenotypic state to another. The transition starts
after alteration of environment which in a nonspecific way disturbs coordination
of developmental processes. As a result, stability of normal ontogeny decreases,
and variation of population grows, since the developmental system generates a
considerable number of abnormal phenotypes (morphoses) along with production
of the previous norm. The morphoses are unreliably inherited. However, they pres
ent material for further natural selection. Whenever one of the newly generated
phenotypes appears to be able of living in the changed environment, then selection
leads to its genetic assimilation, restructuring the genome of the population.
Consequently, an initially noninherited morphosis becomes a reliably inherited
new norm acquired by the majority of developing individuals. This approach to evo
lution based on Waddington’s concept of genetic assimilation of morphoses and on
Schmalhausen’s concept of stabilizing selection represents a paradigm which is in
fact alternative to the currently predominating synthetic theory: evolution begins
from phenotypic changes and ends at the germ cell genome rather than the oppo
site, as predicted in the synthetic theory. Mendelian factors are considered here as
relations between alternative ontogenetic trajectories, and hence are products of
evolution rather than raw material for evolutionary change. The proposed paradigm
can be termed «epigenetic theory of evolution».
A major philosophic property of the epigenetic theory is its view of the organisms
as whole entities in which each part behaves to maintain stability of the whole in its
environment. Hence, the whole determines behavior of the parts, e. g. phenotype
determines the organization of its genotype. By contrast, the synthetic theory
assumes that gene characters govern the evolutionary behavior of the organisms.
Thus, evolution is accompanied by genetic changes, but is not restricted to
them. In fact, macro effects of natural selection should be viewed irrespective of
genetic properties of the organisms and are much more strongly dependent on their
enviroment and morphofunctional organization. The approach presented in this book
accepts logics contrary to the neoDarwinian perspective: genome alteration is even
tual, but not the starting point of evolution (Krasilov 1984). Meanwhile, the epige
netic concept allows adequate interpretation of the existing genetic knowledge in
morphologic and developmental terms (Liubarsky 1996). Actually, the epigenetic
theory is no altenative, but a more general concept related to neoDarwinism: accept
ing the epigenetic concept, we will not lose knowledge accumulated to date, but
instead obtain novel perspectives to further develop evolutionary biology.

ËÈÒÅÐÀÒÓÐÀ
Антонов А. С. Степень вариабельности состава ДНК животных как критерий эволюци
онного возраста таксона // Проблемы эволюции.— Новосибирск: Наука, 1968.
Т. 1. С. 37–46.
Аршавский И. А. Принцип смены функций в онтогенезе млекопитающих // Журн. общ.
биол., 1968. Т. 29. № 1. С. 78–87.
Бабков В. В. Линия Дарвина и линия Бэра в русской теоретической биологии // Современные
концепции эволюционной генетики.— Новосибирск: ИЦиГ СО РАН, 2000. С. 33–59.
Баранов О. К. Иммуногенетические системы норки: проблемы эволюции // Генетика,
1987. Т. 23. № 6. С. 1026–1037.
Башенина Н. В. Значение теории стресса для понимания механизмов динамики численно
сти мелких грызунов // Бюл. МОИП. Отд. биол., 1963. Т. 68. № 6. С. 5–13.
Белинцев Б. Н. Физические основы биологического формообразования.— М.: Наука,
1991. 256 с.
Белозерский А. Н., Медников Б. М. Нуклеиновые кислоты и систематика организмов //
Природа, 1971. № 8. С. 9–18.
Беляев Д. К. О некоторых проблемах стабилизирующего и дестабилизирующего отбора //
История и теория эволюционного учения. Л.: Наука, 1974. С. 76–84.
Беляев Д. К. Дестабилизирующий отбор // Развитие эволюционной теории в СССР.
Л.: Наука, 1983. С. 266–277.
Беляев Д. К., Бородин П. М. Влияние стресса на наследственную изменчивость // Эво
люционная генетика. Л., 1982. С. 35–59.
Беляев Д. К., Бородин П. М., Дыгало Н. Н., Маркель А. Л., Науменко Е. В., Осадчук А.
В., Оськина И. Н. Цикл работ «Генетикоэволюционные аспекты стресса» (рефе
рат) // Изв. СО АН СССР. Сер. биол., 1988. № 14. Вып. 2. С. 128–132.
Беляев Д. К., Трут Л. Н. Поведение и воспроизводительная функция животных. 1. Корре
ляция свойств поведения со временем размножения и плодовитостью // Бюлл. МО
ИП. Отд. биол., 1964а. Т. 69. № 3. С. 5–19.
Беляев Д. К., Трут Л. Н. Поведение и воспроизводительная функция животных. 2. Корре
лятивные изменения при селекции на приручаемость // Бюлл. МОИП. Отд. биол.,
1964б. Т. 69. № 4. С. 5–14.
Берг Л. С. Номогенез, или эволюция на основе закономерностей.— Петербург: Гос. изд
во, 1922. 205 с.
Берг Р. Л. Суховей. Воспоминания генетика.— N. Y.: Chalidze Publications, 1983. 480 c.
Берг Р. Л. Генетика и эволюция.— Новосибирск: Наука, 1993. 284 с.
Береговой В. Е. Изменчивость двух групп популяции полиморфного вида пенницы обык
новенной на Урале // Проблемы эволюции.— Новосибирск: Наука, 1972. Т. 2.
С. 170–178.
Бернал Дж. Д. Наука в истории общества.— М.: Издво иностранной литры, 1956. 736 с.
Бор Н. Избранные научные труды.— М.: Наука, 1971. Т. 2. 675 с.
Бриггс Ф., Ноулз П. Научные основы селекции растений.— М.: Колос, 1972. 400 с.
Бузун В. А. Некрофагия, хищничество, клептопаразитизм: развитие и взаимосвязь тро
фических стратегий серебристой чайки (Larus argentatus) // Зоол. журн., 1989. Т.
68. № 1. С. 89–99.

134

ЛИТЕРАТУРА

Вавилов Н. И. Закон гомологических рядов в наследственной изменчивости // Классики
советской генетики.— Л.: Наука, 1968. С. 9–50.
Васютинский Н. А. Золотая пропорция.— М.: Мол. гвардия, 1990. 240 с.
Вахрушев А. А., Раутиан А. С. Исторический подход к экологии сообществ // Журн.
общ. биол., 1993. Т. 54. № 5. С. 532–553.
Войткевич А. А. Массовое образование дополнительных задних конечностей у озерной
лягушки // Журн. общ. биол., 1965. Т. 26. № 1. С. 56–62.
Воробьева Э. И. Морфологические основы динамической устойчивости // Соврем.
пробл. эволюционной морфологии.— М.: Наука, 1988. С. 6–27.
Воробьева Э. И. Целесообразность и устойчивость эволюционноморфологических
трансформаций // Современная эволюционная морфология.— Киев: Наук. думка,
1991. С. 56–71.
Воробьева Э. И., Мейен С. В. Морфологические исследования в палеонтологии // Совре
менная палеонтология.— М.: Недра, 1988. Т. 1. С. 80–122.
Воронцов Н. Н. Неравномерность темпов преобразования органов пищеварительной си
стемы у грызунов и принцип компенсации функций // ДАН СССР, 1961. Т. 136.
№ 6. С. 1494–1497.
Воронцов Н. Н. Эволюция пищеварительной системы грызунов (Мышеобразные).— Но
восибирск: Наука, 1967. 239 с.
Воронцов Н. Н. Синтетическая теория эволюции: ее источники, основные постулаты и не
решенные проблемы // Журн. Всес. хим. ова им. Д. И. Менделеева, 1980. Т. 25. №
3. С. 293–312.
Воронцов Н. Н. О методологии морфологии и уровнях морфологического анализа //
Журн. общ. биол., 1989. Т. 50. № 6. С. 737–745.
Галиулин Р. В., Сенешаль М. О некоторых последних успехах и нерешенных проблемах
теории симметрии // Узоры симметрии.— М.: Мир, 1980. С. 218–249.
Гаузе Г. Ф. Проблема стабилизирующего отбора // Журн. общ. биол., 1941. Т. 2. № 2.
С. 193–209.
Гаузе Г. Ф. Экология и некоторые проблемы происхождения видов // Экология и эволю
ционная теория.— Л.: Наука, 1984. С. 5–106.
Гилберт С. Биология развития.— М.: Мир, 1995. Т. 3. 352 с.
Гиляров А. М. Наследие Ламарка — новый подход к старым проблемам // Журн. общ.
биол., 1997. Т. 58. № 2. С. 125–128.
Гиляров М. С. Эволюция насекомых при переходе к пассивному расселению и принцип
обратной связи в филогенетическом развитии // Зоол. журн., 1966. Т. 45. № 1.
С. 3–23.
Гиляров М. С. Экологическое значение партеногенеза // Успехи соврем. биол., 1982.
Т. 93. № 1. С. 10–22.
Гиляров М. С. О живых ископаемых // Журн. общ. биол., 1985. Т. 46. № 2. С. 190–200.
Глазко В. И. Доместикация как генетический феномен // Современные концепции эволюционной
генетики.— Новосибирск: ИЦиГ СО РАН, 2000.С. 334–340.
Грант В. Эволюционный процесс. Критический обзор эволюционной теории.— М.: Мир,
1991. 488 с.
Гродницкий Д. Л. Эволюция полета насекомых // Природа, 1994. № 8. С. 7–32.
Гродницкий Д. Л. Проблемы функциональной интерпретации некоторых одинаковых
морфологических структур на крыльях насекомых и объяснения вторичного сход
ства организмов // Журн. общ. биол., 1995. Т. 56. № 4. C. 438–449.

ЛИТЕРАТУРА

135

Гудвин Б. Аналитическая физиология клеток и развивающихся организмов.— М.: Мир,
1979. 288 с.
Гумилев Л. Н., Панченко А. М. Чтобы свеча не погасла: Диалог.— Л.: Сов. Писатель,
1990. 128 с.
Дарвин Ч. Изменения домашних животных и культурных растений // Чарлз Дарвин. Со
чинения.— М.Л.: Изво АН СССР, 1951. Т. 4. С. 81–780.
Дарвин Ч. Происхождение видов путем естественного отбора или сохранение благопри
ятных рас в борьбе за жизнь.— СПб: Наука, 1991. 540 с. (перевод 6го издания,
Лондон, 1872).
Дольник В. Р. Аллометрия морфологии, функции и энергетики гомойотермных животных
и ее физиологический контроль // Журн. общ. биол., 1982. Т. 43. № 4. С. 435–454.
Дорн А. Принцип смены функций.— М.: ОГИЗ, 1937.
Емельянов А. Ф. Филогения цикадовых (Homoptera, Cicadina) по сравнительноморфо
логическим данным // Морфологические основы филогении насекомых.— Л.: На
ука, 1987. С. 19–109.
Жерихин В. В. Исторические изменения разнообразия насекомых // Биологическое раз
нообразие: подходы к изучению и сохранению.— СПБ: ЗИН РАН, 1992. С. 53–65.
Жерихин В. В. История биома дождевых тропических лесов // Журн. общ. биол., 1993.
Т. 54. № 6. С. 659–666.
Жерихин В. В. Генезис травяных биомов // Экосистемные перестройки и эволюция био
сферы.— М.: Недра, 1994. Вып. 1. С. 132–137.
Жерихин В. В. Природа и история биома средиземноморского типа // Экосистемные пе
рестройки и эволюция биосферы.— М.: ПИН РАН, 1995. Вып. 2. С. 95–100.
Жерихин В. В. Основные закономерности филоценогенетических процессов (на примере
неморских сообществ мезозоя и кайнозоя). Дисс. док. биол. наук на основе докла
да.— М.: Палеонтол. инт РАН, 1997. 53 с.
Животовский Л. А., Духарев В. А. «Сжатие» генотипической изменчивости при стаби
лизирующем отборе и ее проявление на ранних стадиях онтогенеза // Журн. общ.
биол., 1985. Т. 46. № 1. C. 32–40.
Заварзин А. А. Об эволюционной динамике тканей // Архив биол. наук, 1934. Сер. А. Т.
36. № 1. С. 3–64.
Заварзин А. А. Очерки по эволюционной гистологии нервной системы // Избр. тр. в 4х
томах.— М.Л.: Изво АН СССР, 1950. Т. 3. 420 с.
Заварзин А. А. Очерки эволюционной гистологии крови и соединительной ткани // Избр.
тр. в 4х томах.— М.Л.: Изво АН СССР, 1953. Т. 4. 719 с.
Заварзин Г. А. Несовместимость признаков и теория биологической системы // Журн.
общ. биол., 1969. Т. 30. № 1. С. 33–41.
Заварзин Г. А. Фенотипическая систематика бактерий. Пространство логических воз
можностей.— М.: Наука, 1974. 141 с.
Заславский В. А. Ареалы и репродуктивная изоляция у некоторых долгоносиков
(Coleoptera, Curculionidae) // Проблемы эволюции.— Новосибирск: Наука, 1972.
Т. 2. С. 233–243.
Зимов С. А. Азбука рисунков природы.— М.: Наука, 1993. 125 с.
Иванов А. В. Периодическое изменение признаков в эволюции некоторых групп организ
мов.— Саратов: Издво Саратовского унта, 1998. 76 с.
Ильичев В. Д. Адаптации — экологические параллелизмы — мозаичная эволюция (слу
ховая система птиц как объект функциональной морфологии) // Журн. общ. биол.,
1973. Т. 34. № 1. С. 66–80.

136

ЛИТЕРАТУРА

Имашева А. Г. Стрессовые условия среды и генетическая изменчивость в популяциях жи
вотных // Генетика, Т. 35. № 4. С. 421–431.
Кайданов Л. З. Об адаптивном значении скорости мутационного процесса // Исследова
ния по генетике.— Л.: ЛГУ, 1981. № 9. С. 105–112.
Камшилова Т. А., Лучникова Е. И., ИнгеВечтомов С. Г. Влияние генетических измене
ний в синтезе стеринов у Saccharomyces cerevisiae на кроссинговер у Drosophila
melanogaster // Вестник ЛГУ. Сер. биол., 1982. Вып. 2. № 9. С. 109–111.
Кель Э. А., Колчанов Н. А., Соловьев В. В. Конвергентное происхождение повторов в ге
нах, кодирующих глобулярные белки. Анализ факторов, обуславливающих наличие
прямых повторов // Журн. общ. биол., 1988. Т. 49. № 3. С. 343–354.
Кимура М. Молекулярная эволюция: теория нейтральности.— М.: Мир, 1985. 400 с.
Кирпичников В. С. Значение приспособительных модификаций в эволюции // Журн.
общ. биол., 1940. Т. 1. № 1. С. 121–152.
Кирпичников В. С. О гипотезах наследственного закрепления модификаций //
Успехи соврем. биол., 1944. Т. 18. № 3. C. 314–339.
Кирпичников В. С. Биохимический полиморфизм и проблема так называемой недарви
новской эволюции // Успехи соврем. биол., 1972. Т. 74. № 2. C. 231–246.
Кирпичников В. С. Модификационная изменчивость и ее роль в эволюции // Развитие
эволюционной теории в СССР (1917–1970е годы) / Ред.: Микулинский С. Р., По
лянский Ю. И.— Л.: Наука, 1983. С. 155–164.
Кокшайский Н. В. О соотношениях между формой и функцией и их преобразованиях в
филогенезе // Морфологические аспекты эволюции.— М.: Наука, 1980. С. 37–53.
Кокшайский Н. В. О принципе эволюционной стабилизации функций // Соврем. пробл.
эволюционной морфологии.— М.: Наука, 1988а. С. 28–47.
Кокшайский Н. В. Принцип эволюционной стабилизации функций в поведении животных
// Зоол. журн., 1988б. Т. 67. N 2. С. 176– 188.
Кокшайский Н. В. Филогенетический перенос функций // Зоол. журн., 1997. Т. 76. № 8.
С. 883–892.
Корочкин Л. И. Молекулярногенетические аспекты онтогенеза // Биология развития и
управление наследственностью.— М.: Наука, 1986. С. 267–284.
Кофман Г. Б. Биологический смысл аллометрических закономерностей // Исследования
динамики роста организмов / Ред. Терсков И. А.— Новосибирск: Наука, 1981а.
С. 36–55.
Кофман Г. Б. Методы подобия и размерностей в изучении относительного роста организ
мов // Журн. общ. биол., 1981б. Т. 42. № 2. С. 234–240.
Кофман Г. Б. Рост и форма деревьев.— Новосибирск: Наука, 1986. 208 с.
Красилов В. А. Теория эволюции: необходимость нового синтеза // Эволюционные иссле
дования. Макроэволюция.— Владивосток, 1984. С. 4–12.
Красилов В. А. Нерешенные проблемы теории эволюции.— Владивосток: ИБП ДВНЦ
АН СССР, 1986. 140 с.
Кренке Н. П. Правила комбинирования форм листьев в супротивном и очередном распо
ложении // Тр. по приклад. ботанике и селекции.— М.: НИИ им. К. А. Тимирязева,
1927. Т. 17. № 2. С. 71–168.
Кренке Н. П. Соматические показатели и факторы формообразования // Феногенетичес
кая изменчивость.— М.: Биол. инт им. К. А. Тимирязева, 1935. Т. 1. С. 11–415.
Кренке Н. П. Направления и достижения лаборатории фитоморфогенеза АН СССР // Ве
стник АН СССР, 1937. № 1. С. 36–59.

ЛИТЕРАТУРА

137

Креславский А. Г. Неслучайная миграция. Последствия для изменчивости количествен
ных признаков // Журн. общ. биол., 1987. Т. 48. № 5. С. 602–613.
Кун Т. Структура научных революций.— М.: Прогресс, 1975. 288 с.
Кусакин О. Г., Дроздов А. Л. Филема органического мира. Часть 1. Пролегомены к пост
роению филемы.— СПб: Наука, 1994. 284 с.
Кучеров И. Б. О принципе дополнительности в геоботанике: методологические предпо
сылки возникновения комплементарных подходов к изучению растительности //
Журн. общ. биол., 1995. Т. 56. № 4. C. 486–505.
Кэйн А. Вид и его эволюция.— М.: Издво иностр. литры, 1958. 244 с.
Ламарк Ж. Б. Философия зоологии // Ламарк Ж. Б. Избранные произведения.—
М.: Изд. АН СССР, 1955. Т. 1.
Левонтин Р. Генетические основы эволюции.— М.: Мир, 1978. 352 с.
Лекявичюс Э. Элементы общей теории адаптации.— Вильнюс: Мокслас, 1986. 276 с.
Лоренц К. Человек находит друга.— М.: Мир, 1971. 166 с.
Лоренц К. Оборотная сторона зеркала.— М.: Республика, 1998. 493 с.
Лукин Е. И. Дарвинизм и проблема закономерных географических изменений организмов
// Успехи соврем. биол., 1939. Т. 2. № 2.
Лысенко Т. Д. О наследственности и ее изменчивости // Лысенко Т. Д. Избранные сочи
нения.— М.: Сельхозгиз, 1958. Т. 1. С. 434–482.
Любарский Г. Ю. Объективация категории таксономического ранга // Журн. общ. биол.,
1991. Т. 52. № 5. С. 613–626.
Любарский Г. Ю. Архетип, стиль и ранг в биологической систематике.— М.: KMK
Scientific Press, 1996. 436 с.
Любищев А. А. Проблемы формы, систематики и эволюции организмов.— М.: Наука,
1982. 280 с.
Любищев А. А. В защиту науки. Статьи и письма.— Л.: Наука, 1991. 296 с.
Майр Э. Зоологический вид и эволюция.— М.: Мир, 1968. 597 с.
Майр Э. Принципы зоологической систематики.— М.: Мир, 1971. 456 с.
Майр Э. Популяции, виды и эволюция.— М.: Мир, 1974. 460 с.
Малахов В. В. Организм с точки зрения морфолога // Уровни организации биол. сис
тем.— М.: Наука, 1980. С. 76–96.
Мамкаев Ю. В. Методы и закономерности эволюционной морфологии // Современная
эволюционная морфология.— Киев: Наук. думка, 1991. С. 33–56.
Маслов С. П. Ограничения возможностей гомеостаза мультифункциональностью и глав
ные пути его обхода // Уровни организации биол. систем.— М.: Наука, 1980.
С. 8–19.
Маслов С. П. Мультифункциональность и множественное обеспечение функций: взаимо
отношение и роль в эволюции // Макроэволюция: Матер. 1й Всесоюз. конф. по
пробл. эволюции.— М., 1984. С. 232–233.
Матвеев Б. С. О системе соотносительных изменений формы, функции и среды в эволю
ции животных // Зоол. журн., 1945. Т. 24. № 1. С. 3–22.
Матвеев Б. С. О преобразовании функции в индивидуальном развитии животных // Зо
ол. журн., 1957. Т. 36. № 1. С. 4–25.
Матиенко Б. Т. Принципы эволюции и адаптивные преобразования в структуре и ульт
раструктуре растений // Изв. АН МССР. Сер. биол. и хим. наук, 1981. № 3.
C. 5–27.
Машковцев А. А. Смена эндогенных и экзогенных факторов эмбрионального развития в
онтогенезе и филогенезе // Изв. АН СССР. Сер. биол., 1936. № 5.

138

ЛИТЕРАТУРА

Медников Б. М. Аксиомы биологии. Biologia axiomatica.— М.: Знание, 1982. 135 с.
Мейен С. В. О соотношении номогенетического и тихогенетического аспектов эволюции
// Журн. общ. биол., 1974. Т. 35. Вып 3. С. 353–364.
Мейен С. В. Проблема направленности эволюции // Зоология позвоночных.— М.: ВИ
НИТИ АН СССР, 1975. Т. 7. С. 66–117. (Итоги науки и техн.).
Мейен С. В. Основные аспекты типологии организмов // Журн. общ. биол., 1978. Т. 39.
№ 4. С. 495–508.
Морган Т. Г. Теория гена.— Л., 1927.
МордухайБолтовской Д. Д. Геометрия радиолярий // Учен. записки Ростов. унта. Рос
тов н/Д: АзовоЧерноморское краевое книгоиздво, 1936. № 8. С. 3–91.
Мэй Р. М. Эволюция экологических систем // Эволюция.— М.: Мир, 1981. С. 173–194.
Мэйнард Смит Дж. Эволюция полового размножения.— М.: Мир, 1981. 272 с.
Наточин Ю. В. Некоторые принципы эволюции функций на клеточном, органном и ор
ганизменном уровнях (на примере почки и водносолевого гомеостаза) // Журн.
общ. биол., 1988а. Т. 49. № 3. С. 291–303.
Наточин Ю. В. Эволюция представлений об эволюции функций // Дарвинизм: история
и современность.— Л.: Наука, 1988б. С. 130–137.
Николайчук Л. А., Кузьменко А. А., Вронский А. А. Морфологическая функция локомо
торного аппарата рыб // Современная эволюционная морфология.— Киев: Наук.
думка, 1991. С. 154–176.
Николис Г., Пригожин И. Познание сложного.— М.: Мир, 1990. 344 с.
Новоженов Ю. И. Эффект популяционного ареала восточного майского хруща
Melolontha hippocastani F. и его вероятные причины // Проблемы эволюции.—
Новосибирск: Наука, 1972. Т. 2. С. 179–187.
Пенионжек Щ. А. «Козы съели империю» // Природа, 1977. № 3. C. 102–105.
Петухов С. В. Биомеханика, бионика и симметрия.— М.: Наука, 1981. 240 с.
Плате Л. Эволюционная теория.— М.Л.: ГИЗ, 1928. 223 с.
Поповский М. Дело академика Вавилова.— М.: Книга, 1991. 304 с.
Поппер К. Логика и рост научного знания. Избранные работы.— М.: Прогресс, 1983. 606 с.
Пригожин И. От существующего к возникающему. Время и сложность в физических на
уках.— М.: Наука, 1985. 328 с.
Пригожин И., Стенгерс И. Порядок из хаоса.— М.: Прогресс, 1986. 431 с.
Развитие концепции структурных уровней в биологии / Ред.: Быховский Б. Е., Веденов М.
Ф., Кремянский В. И., Шаталов А. Т.— М.: Наука, 1972. 392 с.
Расницын А. П. Усиление регулятора как критерий эволюционного прогресса // Бюлл.
МОИП. Отд. биол., 1966. № 3. С. 149–150.
Расницын А. П. К вопросу о причинах морфофункционального прогресса // Журн. общ.
биол., 1971. Т. 32. № 5. С. 549–556.
Расницын А. П. К вопросу о причинах морфофункционального прогресса // Закономер
ности прогрессивной эволюции.— Л.: Наука, 1972. С. 314–319.
Расницын А. П. Происхождение и эволюция перепончатокрылых насекомых.— М.: На
ука, 1980. 192 с. (Тр. Палеонтол. инта АН СССР. Т. 174).
Расницын А. П. Филогения и систематика // Теоретические проблемы современной био
логии.— Пущино, 1983. С. 41–49.
Расницын А. П. Живое существо как адаптивный компромисс // Макроэволюция.— М.:
Наука, 1984. С. 233–234.
Расницын А. П. Инадаптация и эвадаптация // Палеонтол. журн., 1986. № 1. С. 3–7.

ЛИТЕРАТУРА

139

Расницын А. П. Темпы эволюции и эволюционная теория (гипотеза адаптивного компро
мисса) // Эволюция и биоценотические кризисы.— М.: Наука, 1987. С. 46–63.
Расницын А. П. Проблема глобального кризиса наземных биоценозов в середине мелово
го периода // Меловой биоценотический кризис и эволюция насекомых / Ред. По
номаренко А. Г.— М.: Наука, 1988. С. 191–207.
Расницын А. П. Принципы филогенетики и систематики // Журн. общ. биол., 1992. Т. 53.
№ 2. С. 176–185.
Рауп Д., Стэнли С. Основы палеонтологии.— М.: Мир, 1974. 390 с.
Раутиан А. С. Палеонтология как источник сведений о закономерностях и факторах эво
люции // Соврем. палеонтология.— М.: Недра, 1988. Т. 2. С. 76–118.
Раутиан А. С. О природе генотипа и наследственности // Журн. общ. биол., 1993. Т. 54.
№ 2. C. 131–148.
Рейвин А. У. Эволюция генетики.— М.: Мир, 1967. 223 с.
Рожков А. С. Дерево и насекомое.— Новосибирск: Наука, 1981. 176 с.
Розен Р. Принцип оптимальности в биологии.— М.: Мир, 1969. 216 с.
Салганик Р. И. Молекулярные механизмы стрессиндуцируемой наследственной измен
чивости // Генетика, 1987. Т. 23. № 6. С. 1050–1063.
Салганик Р. И., Кнорре В. Л., Древич В. Ф., Морозова О. В., Зайчиков Е. Ф. Стабиль
ные изменения в матричной активности ядер и структуре ДНК печени крыс, вызван
ные неонатальной индукцией экспрессии генов // Докл. АН СССР, 1985. Т. 281.
№ 5. С. 1237–1241.
Сапунов В. Б. Адаптация к перемене экологических условий и фенотипическая изменчи
вость тлей // Журн. общ. биол., 1983. Т. 44. № 4. C. 557–567.
Северцов А. Н. Морфологические закономерности эволюции.— М.Л.: Издво АН
СССР, 1939. С. 53–610.
Северцов А. С. Основы теории эволюции.— М.: Издво МГУ, 1987. 320 с.
Северцов А. С. Направленность эволюции.— М.: Издво МГУ, 1990. 272 с.
Северцов А. С. Контрбаланс векторов движущего отбора, как причина эволюционного
стазиса // Экология в России на рубеже XXI века. (Наземные экосистемы).—
М.: Научный мир, 1999. С. 27–53.
Северцов А. С., Креславский А. Г., Черданцев В. Г. Эписелекционные процессы в эволю
ции // Журн. общ. биол., 1991. Т. 52. № 4. С. 464–475.
Северцов А. С., Креславский А. Г., Черданцев В. Г. Три механизма эволюции // Совре
менные проблемы теории эволюции.— М.: Наука, 1993. С. 17–42.
Селье Г. Стресс без дистресса.— М.: Прогресс, 1982. 126 с.
Серебровский А. С. Некоторые проблемы органической эволюции.— М.: Наука, 1973.
168 с.
Симпсон Дж. Г. Темпы и формы эволюции.— М.: Издво иностр. литры, 1948. 360 с.
Симпсон Дж. Г. Великолепная изоляция.— М: Мир, 1983. 256 с.
Скарлато О. А., Старобогатов Я. И. Филогенетика и принцип построения естествен
ной системы // Теоретические вопросы систематики и филогении животных.—
Л.: Наука, 1974. С. 30–46.
Скворцов А. К. Логика и аналогии в теории эволюции // Природа, 1988. № 3. С. 74–84.
Смилга В. В погоне за красотой.— М.: Мол. гвардия, 1968. 288 с.
Сойфер В. Н. Власть и наука. История разгрома генетики в СССР.— М.: Лазурь, 1989.
706 с.
Соколова К. Б. Развитие феногенетики в первой половине ХХ века.— М.: Наука, 1998.
160 с.

140

ЛИТЕРАТУРА

Спурр С. Г., Барнес Б. В. Лесная экология.— М.: Лесная промышленность, 1984. 480 с.
Старобогатов Я. И. Проблема видообразования.— М.: ВИНИТИ, 1985. 96 с. (Итоги
науки и техники. Сер. Общая геология. Т. 20).
ТимофеевРесовский Н. В. Микроэволюция. Элементарные явления, материал и факто
ры микроэволюционного процесса // Бот. журн., 1958. Т. 43. № 3. С. 317–336.
ТимофеевРесовский Н. В. Критика наследования благоприобретенных свойств // Про
блемы филогении и филогенеза.— Л.: Издво АН СССР, 1960. С. 11–14.
ТимофеевРесовский Н. В., Воронцов Н. Н., Яблоков А. В. Краткий очерк теории эволю
ции.— М.: Наука, 1977. 302 с.
ТимофеевРесовский Н. В., Иванов В. И. Некоторые вопросы феногенетики // Актуаль
ные вопросы современной генетики.— М.: Издво МГУ, 1966. С. 114–130.
ТимофеевРесовский Н. В., Ромпе Р. Р. О статистичности и принципе усилителя в биоло
гии // Пробл. кибернетики, 1959. Т. 2. С. 213–228.
Тихомирова А. Л. Перестройка онтогенеза как механизм эволюции насекомых.— М.: На
ука, 1991. 168 с.
Трут Л. Н. Проблема дестабилизирующего отбора в развитии // Современные концеп
ции эволюционной генетики.— Новосибирск: ИЦиГ СО РАН, 2000. С. 7–21.
Тыщенко В. П. Введение в теорию эволюции.— СПб: Изво СанктПетербургского ун
та, 1992. 240 с.
Уголев А. М. Эволюция пищеварения и принципы эволюции функций. Элементы совре
менного функционализма.— Л.: Наука, 1985. 544 с.
Уоддингтон К. Х. Основные биологические концепции // На пути к теоретической био
логии. 1. Пролегомены.— М.: Мир, 1970. С. 11–38.
Фабри К. Э. Этологический анализ мультифункциональности главных эффекторных сис
тем млекопитающих // Морфологические аспекты эволюции.— М.: Наука, 1980.
С. 190–210.
Холтон Дж. Тематический анализ науки.— М.: Прогресс, 1981. 384 с.
Чайковский Ю. В. Элементы эволюционной диатропики.— М.: Наука, 1990. 272 с.
Чайковский Ю. В. Преобразование разнообразия // Химия и жизнь, 1994. № 1.
С. 20–29.
Черных В. В. Проблема целостности высших таксонов.— М.: Наука, 1986. 144 с.
Четвериков С. С. О некоторых моментах эволюционного процесса с точки зрения совре
менной генетики // Журн. эксперим. биол., 1926. Сер. А. Т. 2. № 1. С. 3–54.
Шапошников Г. Х. Специфичность и возникновение адаптаций к новым хозяевам у тлей
(Homoptera, Aphidoidea) в процессе естественного отбора (экспериментальные ис
следования) // Энтомол. обозр., 1961. Т. 40. № 4. С. 739–762.
Шапошников Г. Х. Морфологическая дивергенция и конвергенция в эксперименте с тля
ми (Homoptera, Aphidinea) // Энтомол. обозр., 1965. Т. 44. № 1. С. 3–25.
Шапошников Г. Х. Возникновение и утрата репродуктивной изоляции и критерий вида //
Энтомол. обозр., 1966. Т. 45. № 1. С. 3–35.
Шварц С. С. Принцип оптимального фенотипа (к теории стабилизирующего отбора) //
Журн. общ. биол., 1968. Т. 29. № 1. С. 12–24.
Шварц С. С. Экологические закономерности эволюции.— М.: Наука, 1980. 278 с.
Шварц С. С., Ищенко В. Г., Добринская Л. А., Амстиславский А. З., Брусынина И. Н.,
Паракецов И. А., Яковлева А. С. Скорость роста и размеры мозга рыб (к проблеме
“Вид и внутривидовые категории в разных классах позвоночных”) // Зоол. журн.,
1968. Т. 47. № 6. С. 901–915.

ЛИТЕРАТУРА

141

Шварц С. С., Покровский А. В., Овчинникова Н. А. Экспериментальное исследование
принципа основателя // Экспериментальное изучение внутривидовой изменчивости
позвоночных животных / Ред. Шварц С. С.— Свердловск: УФАН СССР, 1966.
С. 29–33.
Шварц С. С., Смирнов В. С., Добринский Л. Н. Метод морфофизиологических индикато
ров.— Свердловск, УФАН СССР, 1968.
Шилов И. А. Стресс как экологическое явление // Зоол. журн., 1984. Т. 63. № 6.
С. 805–812.
Шишкин М. А. Закономерности эволюции онтогенеза // Журн. общ. биол., 1981. Т. 42.
№ 1. С. 38–54.
Шишкин М. А. Индивидуальное развитие и естественный отбор // Онтогенез, 1984а.
Т. 15. № 2. С. 115–136.
Шишкин М. А. Фенотипические реакции и эволюционный процесс. (Еще раз об эволю
ционой роли модификаций) // Экология и эволюционная теория / Ред.
Я. М. Галл.— Л.: Наука, 1984б. С. 196–216.
Шишкин М. А. Индивидуальное развитие и эволюционная теория // Эволюция и биоце
нотические кризисы / Ред.: Татаринов Л. П., Расницын А. П.— М.: Наука, 1987.
С. 76–123.
Шишкин М. А. Эволюция как эпигенетический процесс // Современная палеонтология /
Ред.: Меннер В. В., Макридин В. П.— М.: Недра, 1988а. С. 142–169.
Шишкин М. А. Закономерности эволюции онтогенеза // Там же, 1988б. С. 169–209.
Шишкина Г. Т., Дыгало Н. Н., Юдин Н. С., Бородин П. М., Науменко Е. В. Пренаталь
ная генотипзависимая модификация глюкокортикоидами морфометрических ха
рактеристик половой системы мышей и крыс // Журн. общ. биол., 1990. Т. 51. № 3.
С. 412–418.
Шмальгаузен И. И. Факторы эволюции (теория стабилизирующего отбора).— М.: Изд
во АН СССР, 1946. 396 с.
Шмальгаузен И. И. Проблема устойчивости органических форм в процессе эволюции //
Журн. общ. биол., 1945. Т. 6. № 1. С. 3–25.
Шмальгаузен И. И. Проблемы Дарвинизма.— Л.: Наука, 1969. 494 с.
Шмальгаузен И. И. Факторы прогрессивной (ароморфной) эволюции — снижения энт
ропии // Закономерности прогрессивной эволюции.— Л.: Наука. 1972. С. 5–27.
Шмальгаузен И. И. Организм как целое в индивидуальном и историческом развитии.—
М.: Наука, 1982. 228 с.
Шмальгаузен И. И. Пути и закономерности эволюционного процесса.— М.: Наука,
1983. 360 с.
Шмальгаузен И. И. Вопросы дарвинизма: неопубликованные работы.— М.: Наука, 1990.
159 с.
ШмидтНиельсен К. Размеры животных: почему они так важны?— М.: Мир, 1987. 264 с.
Шноль С. Э. Факторы, определяющие направление и скорость биологической эволюции
// Математическое моделирование биологических процессов.— М.: Наука, 1979.
С. 5–26.
Шноль С. Э. Герои и злодеи российской науки.— М.: Кронпресс, 1997. 464 с.
Эйнштейн А. Собрание сочинений.— М.: Наука, 1967. Т. 4. 597 с.
Яблоков А. В. Популяционная биология.— М.: Высш. школа, 1987. 304 с.
Adams M. B. Sergei Chetverikov, the Kol’tsov institute, and the evolutionary synthesis // The
Evolutionary Synthesis / Eds: Mayr E., Provine W. B. Cambridge (MA).— Harvard
Univ. Press, 1980. P. 242–278.

142

ЛИТЕРАТУРА

Akam M. Hox genes and the evolution of diverse body plans // Philos. Transact. Roy. Soc.
London, 1995. Vol. 349. № 1329. P. 313–319.
Alberch P. Convergence and parallelism in foot morphology in the Neotropical salamander
genus Bolithoglossa. 1. Function // Evolution, 1981. Vol. 35. № 1. P. 84–100.
Alberch P. Morphological variation in the neotropical salamander genus Bolithoglossa //
Evolution, 1983. Vol. 37. № 5. P. 906–919.
Alberch P. The logic of monsters: Evidence for internal constraint in development and evolu
tion // Geobios, 1989. Spec. № 12. P. 21–57.
Alberch P., Gale E. Size dependency during the development of the amphibian foot. Colhicine
induced digital loss and reduction // J. Embryol. and Experim. Morphol., 1983. Vol. 76.
№ AUG. P. 177–197.
Alberch P., Gale E. A. A developmental analysis of an evolutionary trend: digital reduction in
amphibians // Evolution, 1985. Vol. 39. № 1. P. 8–23.
Alexander R. McN. Body support, scaling and allometry // Functional Vertebrate Morphology
/ Ed.: Hildebrand M., Bramble D. M., Liem K. F., Wake D. B. Cambridge (MA).—
Belknap Press, 1985. P. 26–36.
Alexander R. McN. The scope and aims of functional and ecological morphology // Neth. J.
Zool., 1988. Vol. 38. № 1. P. 3–22.
Alexander R. McN. Optima for Animals.— Princeton (NJ): Princeton Univ. Press, 1996. 169
p.
Alexander R. McN. A minimum energy cost hypothesis for human arm trajectories //
Biological Cybernetics, 1997. Vol. 76. № 2. P. 97–105.
Alexander R. McN., Jayes A. S., Maloiy G. M. O., Wathuta E. M. Allometry of the limb bones
of mammals from shrews (Sorex) to elephant (Loxodonta) // J. Zool., 1979. Vol. 189.
№ 3. P. 305–314.
Arnold S. J., Alberch P., Csanyi V., Dawkins R. C., Emerson S. B., Fritzsch B., Horder T. J.,
Maynard Smith J., Starck M. J., Vrba E. S., Wagner G. P., Wake D. B. How do complex
organisms evolve? // Complex Organismal Functions: Integration and Evolution in
Vertebrates / Eds: Wake D. B., Roth G. J.— Wiley & Sons, 1989. P. 403–433.
Averof M., Dawes R., Ferrier D. Diversification of arthropod Hox genes as a paradigm for the
evolution of gene functions // Seminars in Cell and Developmental Biology, 1996. Vol.
7. № 4. P. 539–551.
Baldwin J. M. A new factor in evolution // Amer. Naturalist, 1896. Vol. 30. P. 441–451,
536–553.
Baldwin J. M. Development and Evolution.— L.: Macmillan, 1902.
Baltensweiler W. The relevance of changes in the composition of larch bud moth populations
for the dynamics of its numbers // Proc. Adv. Study Inst. Dynamics Numbers Popul.
(Oosterbeek), 1970. P. 208–219.
Banks J. A. Sex determination in the fern Ceratopteris // Trends in Plant Science, 1997. Vol.
2. № 5. P. 175–180.
Barbash D. A., Cline T. W. Genetic and molecular analysis of the autosomal component of the
primary sex determination signal of Drosophila melanogaster // Genetics, 1995. Vol.
141. № 4. P. 1451–1471.
Barnes R. S. K., Calow P., Olive P. J. W. The Invertebrates. A New Synthesis.— London:
Blackwell Science, 1993. 488 p.
Bateman K. G. Genetic assimilation of the dumpy phenocopy // J. Genetics, 1959a. Vol. 56.
P. 341–352.

ЛИТЕРАТУРА

143

Bateman K. G. Genetic assimilation of four venation phenocopies // J. Genetics, 1959b.
Vol. 56. P. 443–474.
Bateson W. Materials for the Study of Variation.— L.: Macmillan & Co., 1894. 598 p.
Beatty J. Random drift // Keywords in evolutionary biology / Eds: Keller E. F., Lloyd E. A.
Cambridge (MA): Harvard Univ. Press, 1992. P. 273–281.
Bell G. Two theories of sex and variation // The Evolution of Sex and Its Consequences / Ed.
Stearns S. C.— Basel: Birkhauser Verlag, 1987. P. 117–134.
Beloussov L. V. Generation of morphological patterns: The mechanical ways to create regular
structures in embryonic development // Thinking about Biology / Eds: Stein W. D.,
Varela F. J.— Reading (MA): AddisonWesley, 1993. P. 149–168.
Belyaev D. K., Borodin P. M. The influence of stress on variation and its role in evolution //
Biol. Zentralblatt., 1982. Bd 101. H. 6. S. 705–714.
Bigelow R. S. Classification and phylogeny // Syst. Zool., 1958. Vol. 7. P. 49–59.
Blackman R. L. Stability and variation in aphid clonal lineages // Biol. J. Linn. Soc., 1979.
Vol. 11. P. 259–277.
Blackman R. L. Species, sex and parthenogenesis in aphids // The Evolving Biosphere.—
Cambridge: Cambridge Univ. Press, 1981. P. 75–85.
Bonnet C. Herrn Karl Bonnets Abhandlungen aus der Insektologie.— Halle: Bey J. J.
Gebauers Wittwe und Joh. Jac. Gebauer, 1773. 414 p.
Bopp D., Calhoun G., Horabin J. I., Samuels M., Schedl P. Sexspecific control of sexlethal
is a conserved mechanism for sex determination in the genus Drosophila //
Development, 1996. Vol. 122. № 3. P. 971–982.
Bopp D., Burghardt G., HilfikerKleiner D., Dubendorfer A.. Nothiger R. Evolution of sex
determining mechanisms in dipteran insects // 6th European Congress of Entomology.
Иeske Budejovice, Aug 23–29, 1998. Иeske Budejovice: Institute of Entomology, 1998.
P. 151–152.
Bouverot P. Adaptation to HighAltitude Hypoxia in Vertebrates.— Berlin: SpringerVerlag,
1985. 176 p.
Breese E. L., Thomas A. C. Somatic selection in perennial rye grass // Heredity, 1965. Vol. 20.
P. 367–379.
Bull J. J. Sex detemining mechanisms: An evolutionary perspective // The Evolution of Sex and
Its Consequences / Ed. Stearns S. C.— Basel: Birkhauser Verlag, 1987. P. 93–115.
Bulmer M. G. Theoretical Evolutionary Ecology.— Sunderland (MA): Sinauer, 1994. 352 p.
Burkhardt R. W. The Zoological Philosophy of J. B. Lamarck // Lamarck J. B. Zoological
Philosophy.— Chicago: The Univ. Chicago Press, 1984. P. XV–XXXIX.
Buskirk E. R. Work capacity of highaltitude natives // Biology of highaltitude peoples / Ed.
Baker P. T.— Cambridge: Cambridge Univ. Press, 1978. P. 173–187.
Butcher R. D. J., Whitfield W. G. F., Hubbard S. F. Temperature dependent single locus com
plimentary sex determination in Hymenoptera // 6th European Congress of
Entomology. Иeske Budejovice, Aug 23–29, 1998. Иeske Budejovice: Institute of
Entomology, 1998. P. 161.
Butler P. J. Exercise in birds // J. Exp. Biol., 1991. Vol. 160. P. 233–262.
Cain A. I., Currey I. D. Area effects in Cepaea // Phil. Trans. Roy. Soc. London, 1963. Vol. 246.
P. 1–81.
Carothers S. W., Balda R. P. Abnormal bill of a Western Meadowlark, Sturnella n. neglecta
// The Auk, 1970. Vol. 87. № 1. P. 173–174.
Carr J. L., Shashikan C. S., Bailey W. J., Ruddle F. H. Molecular evolution of Hox gene reg
ulation: Cloning and transgenic analysis of the lamprey HoxQ8 gene // J. Exp. Zool.,
1998. Vol. 280. № 1. P. 73–85.

144

ЛИТЕРАТУРА

Carroll S. B. Homeotic genes and the evolution of Arthropods and Chordates // Nature, 1995.
Vol. 376. № 6540. P. 479–485.
Carroll S. B. Revealing the patterns of macroevolution // Nature, 1996. Vol. 381. № 6577.
P. 19–20.
Carroll S. B., Weatherbee S. D., Langeland J. A. Homeotic genes and the regulation and evo
lution of insect wing number // Nature, 1995. Vol. 375. № 6526. P. 58–61.
Carvalho G. R., Maclean N., Wratten S. D., Carter R. E., Thurston J. P. O. Differentiation of
aphid clones using DNA fingerprints from individual aphids // Proc. Roy. Soc. London,
1991. Vol. B 243. P. 109–114.
Charlesworth B. The evolutionary genetics of adaptation // Evolutionary innovations / Ed.
Nitecki M. H.— Chicago Univ. Press, 1990. P. 47–70.
Charlesworth B., Lande R. Morphological stasis and developmental constraint — no problem
for neoDarwinism // Nature, 1982. Vol. 296. № 5858. P. 610.
Charlesworth B., Lande R., Slatkin M. A neoDarwinian commentary on macroevolution //
Evolution, 1982. Vol. 36. № 3. P. 474–498.
Charnov E. L. Life History Invariants. Some Explorations of Symmetry in Evolutionary
Ecology. Oxford: Oxford Univ. Press, 1993. 167 p.
Ciofi C., Swingland I. R. Environmental sex determination in reptiles // Applied Animal
Behaviour Science, 1997. Vol. 51. № 3–4. P. 251–265.
СluttonBrock J. A natural history of domesticated mammals. Cambridge: Cambridge Univ.
Press, 1987. 208 p.
Colbert E. H. Evolution of the horned dinosaurs // Evolution, 1948. Vol. 2. P. 143–163.
Cognetti G. Parthenogenesis in aphids // XII Inter. Congr. Entomol. London. 8–16 July
1964.— London, 1965. P. 250.
Coomber P., Crews D., GonzalezLima F. Independent effects of incubation temperature and
gonadal sex on the volume and metabolic capacity of brain nuclei in the leopard gecko
(Eublepharis macularius), a lizard with temperaturedependent sex determination // J.
Comparat. Neurology, 1997. Vol. 380. № 3. P. 409–421.
Cope E. D. The origin of the fittest. Essays on evolution.— L.: Macmillan & Co., 1887. 457 p.
Corballis M. C. The genetics and evolution of handedness // Psychological Review, 1997.
Vol. 104. № 4. P. 714–727.
Coyne J. A., Barton N. H., Turelli M. Perspective: A critique of Sewall Wright’s shifting balance
theory of evolution // Evolution, 1997. Vol. 51. № 3. P. 643–671.
Coyne J. A., Charlesworth B. On punctuated equilibria — Response // Science, 1997.
Vol. 276. № 5311. P. 339–341.
D’Arcy Thompson W. Growth and form.— Cambridge: Cambridge Univ. Press, 1942. 1116 p.
Davidson E. H., Peterson K. J., Cameron R. A. Origin of Bilaterian body plans — evolution of
developmental regulatory mechanisms // Science, 1995. Vol. 270. № 5240.
P. 1319–1325.
Dawkins R. What was all the fuss about? // Nature, 1985. Vol. 316. № 6030. P. 683–684.
de Beer G. R. Homology: An unsolved problem.— London: Oxford Univ. Press, 1971. 16 p.
(Oxford Biology Readers, № 11).
Demetrius L. Role of enzymesubstrate flexibility in catalytic activity: An evolutionary perspec
tive // J. Theor. Biol., 1998. Vol. 194. № 2. P. 175–194.
Dempsey J. A., Berssenbrugge A., Musch T., Skatrud J. The lung: hypoxia, acidbase
changes, and the control of breathing // Hypoxia: Man and Altitude / Eds: Sutton J. R.,
Jones N. L., Houston C. S.— N. Y.: ThiemeStratton Inc., 1982. P. 24–28.

ЛИТЕРАТУРА

145

Dennell R. E., Brown S. J., Beeman R. W. Evolution of the organization and function of insect
homeotic complexes // Seminars in Cell and Developmental Biology, 1996. Vol. 7. № 4.
P. 527–538.
De Zwaan A., Putzer V. Metabolic adaptations of intertidal invertebrates to environmental
hypoxia (a comparison of environmental anoxia to exercise anoxia) // Physiological
Adaptations of Marine Animals / Ed. Laverach M. S.— Cambridge: The Company of
Biologists, Ltd., 1985. P. 63–94.
Dick M. H. Hox genes and annelidarthropod relationships // Arthropod Relationships / Eds.:
Fortey R. A., Thomas R. H.— London: Chapman & Hall, 1998. P. 35–41.
DixonA.F.G.Aphid ecology. An optimization approach. 2nd edition.— London: Chapman & Hall,
1998. 300 p.
Dobzhansky Th. A critique of the species concept in biology // Philosophy of Science, 1935.
Vol. 2. P. 344–355.
Dobzhansky T. Genetics and the origin of species.— N. Y.: Columbia Univ. Press, 1937. 364 p.
Dobzhansky T. Genetics and the origin of species. 3rd edition.— N.Y.L.: Columbia Univ.
Press, 1951. 364 p.
Dobzhansky T. Species of Drosophila. New excitement in an old field // Science, 1972.
Vol. 177. № 4050. P. 664–669.
Douady S., Couder Y. Phyllotaxis as a dynamical self organizing process. Pt 1. The spiral mod
els resulting from timeperiodic iterations // J. Theor. Biol., 1996a. Vol. 176. № 3.
P. 255–274.
Douady S., Couder Y. Phyllotaxis as a dynamical self organizing process. Pt 2. The sponta
neous formation of a periodicity and the coexistence of spiral and whorled patterns //
J. Theor. Biol., 1996b. Vol. 176. № 3. P. 275–294.
Douady S., Couder Y. Phyllotaxis as a dynamical self organizing process. Pt 3. The simulation
of the transient regimes of ontogeny // J. Theor. Biol., 1996c. Vol. 176. № 3.
P. 295–312.
Eastop V. Aphids, plants and other organisms // Korean J. Appl. Entomol., 1995. Vol. 34.
№ 1. P. 1–8.
Eden M. Inadequacies of neoDarwinian evolution as a scientific theory // Mathematical chal
lenges to the neoDarwinian interpretation of evolution / Eds: Moorehead P. S., Kaplan
M. M.— Philadelphia: The Wistar Inst. Press, 1967. P. 5–19.
Eldredge N., Gould S. J. Punctuated equilibria: An alternative to phyletic gradualism //
Models in paleobiology / Ed. Schopf T. J.— San Francisco: Freeman, Cooper & Co.,
1972. P. 82–115.
Eldredge N., Gould S. J. On punctuated equilibria // Science, 1997. Vol. 276. № 5311.
P. 338–339.
Elton C. Animal Ecology.— N. Y.: Macmillan, 1936. 209 p.
Ennos A. R. The effect of size on the optimal shapes of gliding insects and seeds // J. Zool.,
1989. Vol. 219. P. 61–69.
Erwin D. H., Valentine J. W. «Hopeful monsters», transposons, and metazoan radiation //
Proc. National Acad. Sci. U.S.A., 1984. Vol. 81. № 17. P. 5482–5483.
Fagerstrom T., Briscoe D. A., Sunnucks P. Evolution of mitotic celllineages in multicellular
organisms // TREE, 1998. Vol. 13. № 3. P. 117–120.
Falconer D. S. Introduction to Quantitative Genetics. 3rd edition.— Harlow (U. K.): Longman
Scientific & Technical, 1989. 438 p.
Felsenstein J. Numerical methods for inferring phylogenetic trees // Quart. Rev. Biol., 1982.
Vol. 57. P. 379–404.

146

ЛИТЕРАТУРА

Fischer J., Hinde R. A. The opening of milk bottles by birds // British Birds, 1949. Vol. 42.
№ 11. P. 347–357.
Fisher R. A. On some objections to mimicry theory; statistical and genetic // Trans. Roy.
Entomol. Soc. London, 1927. Vol. 75. P. 269–278.
Fisher R. A. The possible modification of the response of the wild type to recurrent mutations
// American Naturalist, 1928a. Vol. 62. P. 115–126.
Fisher R. A. Two further notes on the origin of dominance // American Naturalist, 1928b. Vol.
62. P. 571–574.
Fisher R. A. The genetical theory of natural selection.— Oxford: Clarendon Press, 1930 (цит.
по дополн. изданию: N. Y.: Dover Publications, 1958. 290 p.).
Forbes V. E., Moller V., Depledge M. H. Intrapopulation variability in sublethal response to
heavy metal stress in sexual and asexual gastropod populations // Functional Ecology,
1995. Vol. 9. P. 477–484.
Ford E. B. Rapid evolution and the conditions which make it possible // Cold Spring Harbor
Symposia in Quantitative Biology, 1950. Vol. 20. P. 230–238.
Ford E. B. Ecological Genetics.— London: Chapman & Hall Ltd., 1964. 410 p.
Fortey R. A. Seeing is believing — gradualism and punctuated equilibria in the fossil record //
Science Progress, 1988. Vol. 72. № 285. P. 1–19.
Fox M. W. The dog. Its domestication and behavior.— N. Y.London: Garland STPM Press,
1978. 296 p.
Fryer G., Greenwood P. H., Peake J. F. Punctuated equilibria, morphological stasis and the
paleontological documentation of speciation — a biological appraisal of a casehistory in
an African lake // Biol. J. Linnean Soc., 1983. Vol. 20. № 2. P. 195–205.
Futuyma D. J., Keese M. C., Funk D. J. Genetic constraints on macroevolution — The evolu
tion of host affiliation in the leaf beetle genus Ophraella // Evolution, 1995. Vol. 49.
№ 5. P. 797–809.
Futuyma D. J., Keese M. C., Scheffer S. J. Genetic constraints and the phylogeny of insect
plant associations — responses of Ophraella communa (Coleoptera, Chrysomelidae) to
host plants of its congeners // Evolution, 1993. Vol. 47. № 3. P. 888–905.
Futuyma D. J., Walsh J. S., Morton T., Funk D. J., Keese M. C. Genetic variation in a phylo
genetic context — responses of 2 specialized leaf beetles (Coleoptera, Chrysomelidae)
to host plants of their congeners // J. Evol. Biol., 1994. Vol. 7. № 2. P. 127–146.
Gans C. Biomechanics: An approach to vertebrate biology.— Philadelphia: J. B. Lippincott
Co., 1974. 261 p.
Gans C. Arthropod locomotion as seen through a «vertebrate» eye // Locomotion and ener
getics in arthropods / Eds: Herreid C. F., Fourtner C. R.— N. Y.: Plenum Press, 1981.
P. 527–539.
Gans C. On the fallacy of perfection // Perspectives on Modern Auditory Researches / Eds:
Ray R. R., Gourevich G.— Groton: Amphora Press, 1983. P. 101–114.
Gans C. Adaptation and the formfunction relation // Amer. Zool., 1988. Vol. 28. № 2.
P. 681–697.
Gans C. Efficiency, effectiveness, perfection, optimization: their use in understanding verte
brate evolution // Efficiency and Economy in Animal Physiology / Ed. Blake R. W.—
Cambridge: Cambridge Univ. Press, 1991. P. 1–11.
Gans C. On the merits of adequacy // Amer. J. Sci., 1993. Vol. A 293. P. 391–406.
Gause G. F. Problems of evolution // Transact. Connecticut Academy of Arts and Sciences,
1947. Vol. 37. P. 17–68.

ЛИТЕРАТУРА

147

Gehring W. J. Homeotic genes, the homeo box, and the genetic control of development // Cold
Spring Harbor Symposia in Quantitative Biology, 1985. Vol. 50 (Molecular Biology of
Development). P. 243–251.
Gehring W. J., Hiromi Y. Homeotic genes and the homeobox // Annual Review of Genetics,
1986. Vol. 20. P. 147–173.
Gerhart J., Kirschner M. Cells, Embryos and Evolution. Toward a Cellular and Developmental
Understanding of Phenotypic Variation and Evolutionary Adaptability.— Oxford:
Blackwell Science, 1997. 642 p.
Gingerich P. D. Quantification and comparison of evolutionary rates // Amer. J. Sci., 1993.
Vol. 293–A. P. 453–478.
Goldschmidt R. Physiological genetics.— New York – London: McGrawHill, 1938. 375 p.
Goldschmidt R. The material basis of evolution.— New Haven: Yale Univ. Press, 1940. 436 p.
Goldschmidt R. Theoretical genetics.— Los Angeles: Univ. California Press, 1955. 563 p.
Goodwin B. C. Development and evolution // J. Theor. Biol., 1982. Vol. 97. P. 43–55.
Goodwin B. C. What are the causes of morphogenesis? // BioEssays, 1985. Vol. 3. № 1.
P. 32–36.
Goodwin B. C. The evolution of generic forms // Organizational Constraints on the Dynamics
of Evolution / Eds: Maynard Smith J., Vida G. Manchester: Manchester Univ. Press.,
1990. P. 107–117.
Goodwin B. C. Development as a robust natural process // Thinking about Biology / Eds:
Stein W. D., Varela F.— Reading (MA): AddisonWesley, 1993. P. 123–148.
Goodwin B. C. Homology, development, and heredity // Homology: The Hierarchical Basis of
Comparative Biology / Ed.: Hall B.— K. San Diego: Adacemic Press, 1994.
P. 229–247.
Goodwin B. How the Leopard changed its spots. The evolution of complexity.— London:
Phoenix, 1997. 233 p.
Goodwin B. C., Kauffman S. A., Murray J. D. Is morphogenesis an intrinsically robust
process? // J. theor. Biol., 1993. Vol. 163. № 1. P. 135–144.
Goodwin B. C., Trainor L. E. H. The ontogeny and phylogeny of the pentadactyl limb //
Development and Evolution / Eds: Goodwin B. C., Holder N., Wylie C. G.—
Cambridge: Cambridge Univ. Press, 1983. P. 75–98.
Gottlieb G. Individual Development and Evolution. The genesis of Novel Behaviour.— New
York: Oxford Univ. Press, 1992. 231 p.
Gould S. J. Allometry and size in ontogeny and phylogeny // Biol. Rev., 1966. Vol. 42.
P. 587–640.
Gould S. J. Geometric similarity in allometric growth: a contribution to the problem of scaling
in the evolution of size // Amer. Natur., 1971. Vol. 105. № 942. P. 113–136.
Gould S. J. Allometry in primates, with emphasis on scaling and the evolution of the brain //
Contrib. Primatol., 1975. Vol. 5. P. 201–241.
Gould S. J. The return of hopeful monsters // Natural history, 1977. JuneJuly. P. 22–30.
Gould S. J. Is a new and general theory of evolution emerging? // Paleobiology, 1980. Vol. 6.
№ 1. P. 119–130.
Gould S. J., Lewontin R. The spandrels of San Marco and the Panglossian paradigm: A cri
tique of the adaptationist programme // Proc. Roy. Soc. London, 1979. Vol. B 205.
№ 1161. P. 581–598.
Gould S. J. But not Wright enough: reply to Orzack // Paleobiology, 1981. Vol. 7. № 1.
P. 131–134.

148

ЛИТЕРАТУРА

Gould S. J. The hardening of the modern synthesis // Dimensions of Darwinism / Ed.: Greene
M.— Cambridge Univ. Press, 1983. P. 71–96.
Gould S. J. Morphological channeling by structural constraint: convergence in styles of dwarf
ing and gigantism in Cerion, with a description of two new fossil species and a report on
the discovery of the largest Cerion // Paleobiology, 1984. Vol. 10. № 2. P. 172–194.
Gould S. J. A developmental constraint in Cerion, with comments on the definition and inter
pretation of constraint in evolution // Evolution, 1989. Vol. 43. № 3. P.516–539.
Gould S. J. Constraint and the square snail: life and the limits of a covariance set. The normal
teratology of Cerion disforme // Biol. J. Linnean Soc., 1992. Vol. 47. P. 407–437.
Gould S. J., Lewontin R. C. The spandrels of San Marco and the Panglossian paradigm: A cri
tique of the adaptationist programme // Proc. Roy. Soc. London, 1979. Vol. B 205.
№ 1161. P. 581–598.
Grodnitsky D. L. Evolution and classification of insect flight kinematics // Evolution, 1995.
Vol. 49. № 6. P. 1158–1162.
Grodnitsky D. L. Form and function of insect wings. The evolution of biological structures.—
Baltimore: The Johns Hopkins Univ. Press, 1999. 270 p.
Haldane J. B. S. The causes of evolution, 1932. Цит. по изд.: Princeton Univ. Press, 1990. 222 p.
Haldane J. B. S. Suggestions as to quantitative measurement of rates of evolution //
Evolution, 1949. Vol. 3. P. 51–56.
Hales D. F., Tomiuk J., Wohrmann K., Sunnucks P. Evolutionary and genetic aspects of aphid
biology: A review // Eur. J. Entomol., 1997. Vol. 94. P. 1–55.
Hall B. K. Epigenetic control in development and evolution // Development and Evolution /
Eds: Goodwin B. C., Holder N., Wylie C. C.— Cambridge: Cambridge Univ. Press,
1983. P. 353–379.
Hall B. K. Evolutionary developmental biology.— L.: Chapman & Hall, 1992. 288 p.
Hanken J. High incidence of limb skeleton variants in periferal populations of the redbacked
salamander, Plethodon linerus (Amphibia: Plethodontidae) from Nova Scotia // Can. J.
Zool., 1983. Vol. 61. P. 1925–1931.
Hedenstrom A., Alerstam T. Optimal flight speed of birds // Phil. Trans. Roy. Soc. London.
Ser. B, 1995. Vol. 348. № 1326. P. 471–487.
Heinrich B. The hotblooded insects. Strategies and mechanisms of thermoregulation.—
Cambridge, Mass.: Harvard Univ. Press, 1993. 601 p.
Hennig W. Phylogenetic systematics // Ann. Rev. Entomol., 1965. Vol. 10. P. 97–116.
Heusner A. A. Energy metabolism and body size. 1. Is the 0.75 mass exponent of Kleiber’s
equation a statistical artefact? // Respir. Physiol., 1982. Vol. 48. № 1. P. 1–12.
Hoffman A. A., Parsons P. A. Extreme environmental change and evolution.— Cambridge
Univ. Press, 1997. 259 p.
Ho M.W., Fox S. W. Processes and metaphors in evolution // Evolutionary Processes and
Metaphors / Eds: Ho M. W., Fox S. W.— Chichester: J. Wiley & Sons, 1988. P. 1–16.
Ho M.W., Saunders P. T. Beyond neoDarwinism — an epigenetic approach to evolution //
J. Theor. Biol., 1979. Vol. 78. P. 573–591.
Ho M.W., Tucker C., Keeley D., Saunders P.T. Effects of successive generations of ether
treatment on penetrance and expression of the Bithorax phenocopy in Drosophila
melanogaster // J. exp. Zool., 1983. Vol. 225. P. 357–368.
Hodgkin J., Zellan J. D., Albertson D. G. Identification of a candidate primary sex determina
tion locus, fox1, on the Xchromosome of Caenorhabditis elegans // Development,
1994. Vol. 120. № 12. P. 3681–3689.

ЛИТЕРАТУРА

149

Holder N. Developmental constraints and the evolution of vertebrate digit patterns // J. Theor.
Biol., 1983a. Vol. 104. № 3. P. 451–471.
Holder N. The vertebrate limb: patterns and constraints in development and evolution //
Development and Evolution / Eds: Goodwin B. C., Holder N., Wylie C. C.—
Cambridge: Cambridge Univ. Press, 1983b. P. 399–425.
Holland P. Homeobox genes in Vertebrate evolution // BioEssays, 1992. Vol. 14. № 4.
P. 267–273.
Holloway G. J., Crocker H. J., Callaghan A. The effects of novel and stressful environments on
trait distribution // Functional Ecology, 1997. Vol. 11. № 5. P. 579–584.
Horstadius S. Experimental Embryology of Echinoderms.— Oxford: Clarendon Press, 1973.
192 p.
Houston C. S. Going Higher. The Story of Man and Altitude.— Burlington (VT): C. S.
Houston, 1983. 273 p.
Hughes R. N. A Functional Biology of Clonal Animals.— London: Chapman & Hall, 1989.
331 p.
Hunter C. P., Wood W. B. Evidence from mosaic analysis of the masculinizing gene her1 for
cellinteractions in C. elegans sex determination // Nature, 1992. Vol. 355. № 6360.
P. 551–555.
Hutton F. W. Darwinism and Lamarckism, Old and New.— London: Duckworth & Co., 1899.
170 p.
Huxley J. S. Problems of relative growth.— London: Methuen, 1932. 276 p.
Huxley J. Evolution. The modern synthesis.— New York  London: Harper & Brothers
Publishers, 1943. 645 p.
Imasheva A. G., Loeschke V., Zhivotovsky L. A., Lazebny O. E. Effects of extreme tempera
tures on phenotypic variation and developmental stability in Drosophila melanogaster
and Drosophila buzzatii // Biol. J. Linnean Soc., 1997. Vol. 61. № 1. P. 117–126.
Irish E. E. Regulation of sex determination in maize // Bioessays, 1996. Vol. 18. № 5.
P. 363–369.
Jablonka E., Lamb M. J. The inheritance of acquired epigenetic variations // J. Theor. Biol.,
1989. Vol. 139. № 1. P. 69–83.
Jablonka E., Lamb M. Epigenetic inheritance and evolution: The Lamarckian dimension.—
Oxford Univ. Press, 1995. 346 p.
Jablonka E., Lamb M. J. Epigenetic inheritance in evolution // J. Evol. Biol., 1998. Vol. 11.
№ 2. P. 159–183.
Janzen F. J., Paukstis G. L. Environmental sex determination in reptiles — ecology, evolution,
and experimental design // Quart. Rev. Biol., 1991. Vol. 66. № 2. P. 149–179.
Jean R. V. Growth and entropy: Phylogenism and phyllotaxis // J. Theor. Biol., 1978. Vol. 71.
№ 4. P. 639–660.
Jenkin F. Origin of species // North British Rev.— Edinburgh, 1867. Vol. 46. № 92. P.
277–318.
Johannsen W. Elemente der exakten Erblichkeitslehre.— Jena: G. Fischer, 1909. 516 p.
Johannsen W. The genotype conception of heredity // Am. Nat., 1911. Vol. 45. № 531. P.
129–159.
Jordanova L. J. Lamarck.— Oxford: Oxford Univ. Press, 1984. 118 p.
Juchault P., Rigaud T., Mocquard J. P. Evolution of sex determination and sexratio variabili
ty in wild populations of Armadillidium vulgare (Latr.) (Crustacea: Isopoda) — a case
study in conflictresolution // Acta Oecologia, 1993. Vol. 14. № 4. P. 547–562.

150

ЛИТЕРАТУРА

Kauffman S. A. Cambrian explosion and Permian quiescence: Implications of rugged fitness
landscapes // Evolutionary Ecology, 1989. Vol. 3. P. 274–281.
Kelley P. H. Evolutionary patterns of 8 Chesapeake group molluscs — evidence for the model
of punctuated equilibria // J. Paleontol., 1983. Vol. 57. № 3. P. 581–598.
Kenyon C. If birds can fly, why can’t we — homeotic genes and evolution // Cell, 1994.
Vol. 78. № 2. P. 175–180.
King M. C., Wilson A. Evolution at two levels in humans and chimpanzees // Science, 1975.
Vol. 188. № 4184. P. 107–116.
King R. C., Stansfield W. D. A Dictionary of Genetics.— New YorkOxford: Oxford Univ.
Press, 1997. 438 p.
Kinsley C., Svare B. Genotype modulates prenatal stress effects on aggression in male and
female mice // Behav. and Neural Biol., 1987. Vol. 47. P. 138–150.
Kirkpatrick M. Genes and adaptation: a pocket guide to the theory // Adaptation / Eds: Rose
M. R., Lauder G. V.— San Diego: Academic Press, 1996. P. 125–146.
Kirpichnikov V. S. The problem of nonhereditary adaptive modifications (coincident or organ
ic selection) // J. Genet., 1947. Vol. 48. № 2. P. 164–175.
Kokshaysky N. V. Functional aspects of some details of bird wing configuration // Syst. Zool.,
1973. Vol. 22. № 4. P. 442–450.
Koopman P. The molecular biology of SRY and its role in sex determination of mammals //
Reproduction, Fertility and Development, 1995. Vol. 7. № 4. P. 713–722.
Kraak S. B. M., de Looze E. M. A. A new hypothesis on the evolution of sex determination in
vertebrates; Big females ZW, big males XY // Netherlands J. Zool., 1993. Vol. 43.
№ 3–4. P. 260–273.
Krumlauf R. Evolution of the vertebrate Hox homeobox genes // BioEssays, 1992. Vol. 14.
№ 4. P. 245–252.
Kurten B. Rates of evolution in fossil mammals // Cold Spring Harbor Symposia in
Quantitative Biology, 1959. Vol. 24. P. 205–215.
LaBarbera M. Principles of design of fluid transport systems in zoology // Science, 1990.
Vol. 249. № 4972. P. 992–1000.
Lage C. L. S., Rocha H. Mild heattreatment as an agent of genetic assimilation in Drosophila
// Arquivos de Biologia e Technologia, 1994. Vol. 37. № 1. P. 65–76.
Lamarck J. B. Zoological Philosophy. An Exposition with Regard to the Natural History of
Animals.— Chicago: The Univ. Chicago Press, 1984. 458 p.
Landauer W. Phenocopies and genotype, with special reference to sporadicallyoccurring devel
opmental variants // Am. Nat., 1957. Vol. 91. P. 79–89.
Lande R. Quantitative genetic analysis of multivariate evolution, applied to brain: body size
allometry // Evolution, 1979. Vol. 33. № 1. P. 402–416.
Lande R. Review of S. Stanley, Macroevolution // Paleobiology, 1980. Vol. 6. № 2.
P. 233–238.
Landman O. E. The inheritance of acquired characters // Ann. Rev. Genetics, 1991. Vol. 25.
P. 1–20.
Lankester E. R. Acquired characters // Nature, 1894. Vol. 51. № 1309. P. 102–103.
Lauder G. V. Functional morphology and systematics: studying functional patterns in an histori
cal context // Ann. Rev. Ecol. Syst., 1990. Vol. 21. P. 317–340.
Laughon A., Carroll S. S., Storfer F. A., Riley P. D., Scott M. P. Common properties of pro
teins encoded by the Antennapedia complex genes of Drosophila melanogaster //
Cold Spring Harbor Symposia in Quantitative Biology, 1985. Vol. 50 (Molecular Biology
of Development). P. 253–262.

ЛИТЕРАТУРА

151

Levin D. A. Plasticity, canalization and evolutionary stasis in plants // Plant Population
Ecology / Eds: Davy A. J., Hutchings M. J., Watkinson A. R.— Oxford: Blackwell, 1988.
P. 35–45.
Lewis E. B. A gene complex controlling segmentation in Drosophila // Nature, 1978.
Vol. 276. P. 565–570.
Liem K. F. Evolutionary strategies and morphological innovations: cichlid pharyngeal jaws //
Syst. Zool., 1973. Vol. 22. P. 424–441.
Liem K. F. Form and function of lungs: the evolution of air breathing mechanisms // Amer.
Zool., 1988. Vol. 28. P. 739–759.
Liem K. F., Wake D. B. Morphology: Current approaches and concepts // Functional
Vertebrate Morphology / Eds: Hildebrand M., Bramble D. M., Liem K. F., Wake D. B.—
Cambridge (MA): Harvard Univ. Press, 1985. P. 366–377.
Lombard R. E., Wake D. B. Tongue evolution in lungless salamanders, family Plethodontidae.
II. Function and evolutionary diversity // J. Morphol., 1977. Vol. 153. P. 39–80.
LovellBadge R., Hacker A. The molecular genetics of SRY and its role in mammalian sex
determination // Phil. Trans. Roy. Soc. London, 1995. Vol. B 350. № 1333. P. 205–214.
Lovtrup S. Epigenetics // Ontogeny and Systematics / Ed.: Humphries C. J.— N. Y.:
Columbia Univ. Press, 1988. P. 189–227.
Lynch M., Gabriel W. Phenotypic evolution and parthenogenesis // Amer. Naturalist, 1983.
Vol. 122. P. 745–764.
Mackay P. A., Lamb R. J. Genetic variation in asexual populations of two aphids in the genus
Acyrthosiphon, from an Australian lucerne field // Entomol. Exp. Appl., 1988. Vol. 48.
P. 117–125.
Mann R. S. Why are Hox genes clustered? // BioEssays, 1997. Vol. 19. № 8. P. 661–664.
Matsuda R. Animal Evolution in Changing Environments, With Special Reference to
Abnormal Metamorphosis.— N. Y.: Wiley, 1987. 355 p.
Maynard Smith J. The theory of evolution.— Penguin Books, Ltd., 1958. 320 p.
Maynard Smith J. The status of neoDarwinism // Towards a theoretical Biology. 2. Sketches
/ Ed.: Waddington C. H.— Edinburgh: Edinburgh Univ. Press, 1969. P. 82–89.
Maynard Smith J. Some comments on Waddington’s paradigm // Waddington C. H. The
Evolution of an Evolutionist.— Edinburgh: Edinburgh Univ. Press, 1975. P. 248–250.
Maynard Smith J. Macroevolution // Nature, 1981. Vol. 289. № 5793. P. 13–14.
Maynard Smith J. The genetics of stasis and punctuation // Ann. Rev. Genet., 1983a. Vol. 17.
P. 11–25.
Maynard Smith J. Current controversies in evolutionary biology // Dimensions of Darwinism
/ Ed.: Grene M.— Cambridge Univ. Press, 1983b. P. 273–286.
Maynard Smith J. Optimization theory in evolution // Conceptual Issues in Evolutionary
Biology. 2nd edition / Ed.: Sober E.— Cambridge (MA): MIT Press, 1994. P. 91–118.
Maynard Smith J., Szathmary E. The Major Transitions in Evolution.— Oxford: W. H.
Freeman, 1995. 346 p.
Mayr E. Systematics and the origin of species.— N. Y.: Columbia Univ. Press, 1942. 334 p.
Mayr E. Where are we? // Cold Spring Harbor Symposia in Quantitative Biology, 1959.
Vol. 24. P. 1–14.
Mayr E. One long argument. Charles Darwin and the genesis of modern evolutionary
thought.— Allen Lane: The Penguin Press, 1991. 195 p.
McCabe J., Dunn A. M. Adaptive significance of environmental sex determination in an amphi
pod // J. Evol. Biol., 1997. Vol. 10. № 4. P. 515–527.

152

ЛИТЕРАТУРА

McClintock B. The significance of responses of the genome to challenge // Science, 1984.
Vol. 226. № 4676. P. 792–801.
McGinnis W. Homeo box sequences of the Antennapedia class are conserved only in high
animal genomes // Cold Spring Harbor Symposia in Quantitative Biology, 1985. Vol. 50
(Molecular Biology of Development). P. 263–270.
McKie R. Survival of the bitchiest as the Darwinian bulldogs go to war // The Observer, 1998.
27 Sept. P. 3.
McKinney M. L., McNamara K. Heterochrony: The evolution of ontogeny.— N. Y.: Plenum
Press, 1991. 437 p.
McMahon T. Size and shape in biology // Science, 1973. Vol. 179. № 4079. P. 1201–1204.
McMahon T. Allometry and biomechanics: limb bones in adult ungulates // Amer. Natur.,
1975. Vol. 109. № 969. P. 547–563.
Medawar P. B., Medawar J. S. Aristotle to Zoos. A Philosophical Dictionary of Biology.—
Cambridge (Mass.): Harvard Univ. Press, 1983. 305 p.
Meerson F. Z. Adaptation, Stress, and Prophylaxis.— Berlin: Springer Verlag, 1984. 329 p.
Meneely P. M. The chromosomal signal for sex determination in Caenorhabditis elegans //
BioEssays, 1997. Vol. 19. № 11. P. 945–948.
Meyen S. V. Plant morphology in its nomothetical aspects // Bot. Rev., 1973. Vol. 39. № 3.
P. 205–260.
Minetti A. E., Alexander R. M. A theory of metabolic costs for bipedal gaits // J. Theor. Biol.,
1997. Vol. 186. № 4. P. 467–476.
Moller A. P., Pomiankowski A. Punctuated equilibria or gradual evolution — fluctuating
asymmetry and variation in the rate of evolution // J. Theor. Biol., 1993. Vol. 161. № 3.
P. 359–367.
Moray N., Connolly K. A possible case of genetic assimilation of behaviour // Nature, 1963.
Vol. 199. № 4891. P. 358–360.
Morgan B. A. Hox genes and embryonic development // Poultry Science, 1997. Vol. 76. № 1.
P. 96–104.
Morgan T. H. The Theory of the Gene.— New Haven: Yale Univ. Press, 1926. 343 p.
MouchelVielh E., Rigolot C., Gibert J. M., Deutsch J. S. Molecules and the body plan: The
Hox genes of Cirripedes (Crustacea) // Molecular Phylogenetics and Evolution, 1998.
Vol. 9. № 3. P. 382–389.
Muller F. P. Biotypen und Unterarten der “Erbsenlaus” Acyrthosiphon pisum Harris // Z. fur
Pflanzenkrankheiten und Pflanzenschutz, 1962. Vol. 69. P. 129–136.
Muller F. P. The role of subspecies in aphids for affairs of applied entomology // J. Appl.
Entomol., 1986. Vol. 101. № 3. P. 295–303.
Mutafova T. Meiosis and some aspects of cytological mechanisms of chromosomal sex deter
mination in nematode species // International Journal for Parasitol., 1995. Vol. 25. № 4.
P. 453–462.
Newman C. M., Cohen J. E., Kipnis C. NeoDarwinian evolution implies punctuated equilib
ria // Nature, 1985. Vol. 315. № 6018. P. 400–401.
Newman S. A. Generic physical mechanisms of morphogenesis and pattern formation as
determinants in the evolution of multicellular organization // Principles of Organization
of Organisms / Eds: Mittenthal J., Baskin A.— Reading (MA): AddisonWesley, 1992.
P. 241–267.
Norris K. S., Lowe C. H. An analysis of background colormatching in amphibians and reptiles
// Ecology, 1964. Vol. 45. № 3. P. 565–579.

ЛИТЕРАТУРА

153

Osborn H. F. The origin of species, II // Proc. Nat. Acad. Sci. U.S.A, 1925. Vol. 11. № 12.
P. 749–752.
Osborn H. F. The problem of the origin of species as it appeared to Darwin in 1859 and as it
appears to us today // Nature, 1926. Vol. 118. № 2964. P. 270–273; № 2973.
P. 591–592.
Osborn H. F. The nine principles of evolution revealed by paleontology // Am. Nat., 1932.
Vol. 66. № 702. P. 52–60.
Oster G. F., Alberch P. Evolution and bifurcation of developmental programs // Evolution,
1982. Vol. 36. № 3. P. 444–459.
Oster G. F., Shubin N., Murray J. D., Alberch P. Evolution and morphogenetic rules: the shape
of the vertebrate limb in ontogeny and phylogeny // Evolution, 1988. Vol. 42. № 5.
P. 862–884.
Palmer A. R., Strobeck C. Fluctuating asymmetry: measurement, analysis, patterns // Ann.
Rev. Ecol. Syst., 1986. Vol. 17. P. 391–421.
Palopoli M. F., Patel N. H. NeoDarwinian developmental evolution — can we bridge the gap
between pattern and process // Current Opinion in Genetics and Development, 1996.
Vol. 6. № 4. P. 502–508.
Parker G. A., Maynard Smith J. Optimality theory in evolutionary biology // Nature, 1990.
Vol. 348 (1 November). P. 27–33.
Parsons P. A. Evolutionary rates: effects of stress upon recombination // Biol. J. Linnean Soc.,
1988. Vol. 35. P. 49–68.
Parsons P. A. Fluctuating asymmetry: an epigenetic measure of stress // Biol. Rev., 1990.
Vol. 65. P. 131–145.
Peters D. S. Behavior plus “pathology” — the origin of adaptations? // Constructional
Morphology and Evolution / Eds: SchmidtKittler N., Vogel K.— Berlin: Springer
Verlag, 1991. P. 141–150.
Provine W. B. The development of Wright’s theory of evolution: systematics, adaptation, and
drift // Dimensions of Darwinism / Ed.: Greene M.— Cambridge Univ. Press, 1983.
P. 43–70.
Raff R. A. The shape of life. Genes, development, and the evolution of animal form.— The Univ.
of Chicago Press, 1996. 520 p.
Rainey P. B., Travisano M. Adaptive radiation in a heterogeneous environment // Nature,
1998. Vol. 394. P. 69–72.
Rand D. A., Wilson H. B. Evolutionary catastrophies, punctuated equilibria and gradualism in
ecosystem evolution // Proc. Roy. Soc. London, 1993. Vol. B 253. № 1337.
P. 137–141.
Rasnitsyn A. P. Conceptual issues in phylogeny, taxonomy, and nomenclature //
Contributions to Zoology (Netherlands), 1996. Vol. 66. № 1. P. 3–41.
Raup D. M. Approaches to the extinction problem // J. Paleontol., 1978. Vol. 52. № 3.
P. 517–523.
Raup D. M. Mathematical models of cladogenesis // Paleobiology, 1985. Vol. 11. P. 42–52.
Raup D. M., Michelson A. Theoretical morphology of the coiled shell // Science, 1965.
Vol. 147. № 3663. P. 1294–1295.
Reeve E. C. R., Huxley J. S. Some problems in the study of allometric growth // Essays on
growth and form.— Oxford: Oxford Univ. Press, 1945. P. 121–156.
Reiss M. J. The Allometry of Growth and Reproduction.— Cambridge: Cambridge Univ. Press,
1989. 182 p.
Rensch B. Evolution above the species level.— N. Y.: Columbia Univ. Press, 1960. 419 p.

154

ЛИТЕРАТУРА

Reverberi G. (Ed.). Experimental Embryology of Marine and Fresh Water Invertebrates.—
Amsterdam: NorthHolland Publ. Co., 1971. 587 p.
Riedl R. A systemsanalytical approach to macroevolutionary phenomena // Quart. Rev. Biol.,
1977. Vol. 52. № 4. P. 351–370.
Rieger R., Michaelis A., Green M. M. Glossary of Genetics. Classical and Molecular.— Berlin:
Springer Verlag, 1991. 553 p.
Rife D. C. Hybrids.— Washington (DC): Public Affairs Press, 1965. 160 p.
Rigaud T., Juchault P., Mocquard J. P. The evolution of sex determination in isopod crus
taceans // BioEssays, 1997a. Vol. 19. № 5. P. 409–416.
Rigaud T., Antoine D., Marcade I., Juchault P. The effect of temperature on sex ratio in the
isopod Porcellionides pruinosus: Environmental sex determination or a byproduct of
cytoplasmic sex determination? // Evol. Ecol., 1997b. Vol. 11. № 2. P. 205–215.
Robertson F. W. Selection response and the properties of genetic variation // Cold Spring
Harbor Symposia in Quantitative Biology, 1955. Vol. 20. P. 166–177.
Rollo D. Phenotypes. Their epigenetics, ecology and evolution.— London: Chapman & Hall,
1995. 463 p.
Romer U., Beisenherz W. Environmental determination of sex in Apistogramma (Cichlidae)
and 2 other freshwater fishes (Teleostei) // J. Fish Biol., 1996. Vol. 48. № 4.
P. 714–725.
Rose M. R.. Nusbaum T. J., Chippindale A. K. Laboratory evolution: The experimental won
derland and the Cheshire Cat syndrome // Adaptation / Eds. Rose M. R.,
Lauder G. V.— San Diego: Acad. Press, 1996. P. 221–241.
Rosenberg S. M. Mutation for survival // Current Opinion in Genetics and Development,
1997. Vol. 7. № 6. P. 829–834.
Roth G., Nishikawa K. C., NaujoksManteuffel C., Schmidt A., Wake D. B. Paedomorphosis
and simplification in the nervous system of salamanders // Brain Behav. Evol., 1993.
Vol. 42. P. 137–170.
Roth G., Wake D. B. Trends in the functional morphology and sensorimotor control of feeding
behavior in salamanders: An example of the role of internal dynamics in evolution // Acta
Biotheoretica, 1985. Vol. 34. № 2–4. P. 175–192.
Sahal D. Homeorhetic regulation and structural stability // Cybernetica, 1976. Vol. 19. № 4.
P. 305–315.
Sanchez L. Sex determination and dosage compensation in Sciarids // 6th European
Congress of Entomology. Иeske Budejovice, Aug 23–29, 1998.— Иeske Budejovice:
Institute of Entomology, 1998. P. 158–159.
Sanchez L., Granadino B., Torres M. Sex determination in Drosophila melanogaster — X
linked genes involved in the initial step of sexlethal activation // Developmental
Genetics, 1994. Vol. 15. № 3. P. 251–264.
Sanderson M. J., Donoghue M. J. The relationship between homoplasy and confidence in a
phylogenetic tree // Homoplasy. The recurrence of similarity in evolution / Eds:
Sanderson M. J., Hufford L.— San Diego: Acad. Press, 1989. P. 67–89.
Saunders P. T. The organism as a dynamical system // Thinking about Biology / Eds: Stein
W. D., Varela F. J.— Reading (MA): AddisonWesley, 1993. P. 41–63.
Saunders D. K., Fedde M. R. Exercise performance of birds // Advances in Vet. Sci. and Comp.
Medicine, 1994. Vol. B 38. P. 139–190.
Saunders P. T., Ho M.W. On the increase in complexity in evolution. II. The relativity of com
plexity and the principle of minimum increase // J. Theor. Biol., 1981. Vol. 90.
P. 515–530.

ЛИТЕРАТУРА

155

Scharloo W. Canalization: genetic and developmental aspects // Annual Review of Ecology
and Systematics, 1991. Vol. 22. P. 65–93.
Schartl M., Schlupp I., Schartl A., Meyer M. K.. Nanda I., Schid M., Epplen J. T., Parzefall J.
On the stability of dispensible constituents of the eucaryotic genome: Stability of coding
sequences versus truly hypervariable sequences in a cloned vertebrate, the Amazon
molly Poecilia formosa // Proc. Nat. Acad. Sci. USA, 1991. Vol. 88. № 19.
P. 8759–8763.
Schindewolf O. H. Grundfragen der Palaontologie, 1950. Цит. по амер. изд.: Basic questions
in paleontology: geologic time, organic evolution, and biological systematics.— The
Univ. of Chicago Press, 1993. 467 p.
Schopf T. J. M. A critical assessment of punctuated equilibria. 1. Duration of taxa // Evolution,
1982. Vol. 36. № 6. P. 1144–1157.
Seilacher A. Fabricational noise in adaptive morphology // Syst. Zool., 1974. Vol. 22.
P. 451–465.
Shaposhnikov G. Kh. Host specificity and adaptation to new hosts in aphids (Homoptera,
Aphidoidea) in the process of natural selection (experimental research) // Entomol.
Review, 1961. Vol. 40. № 4. P. 412–426.
Shaposhnikov G. Kh. Morphological divergence and convergence in an experiment with
aphids (Homoptera; Aphidoidea) // Entomol. Review, 1965. Vol. 44. № 1. P. 1–12.
Shaposhnikov G. Kh. Origin and breakdown of reproductive isolation and the criterion of the
species // Entomol. Review, 1966. Vol. 45. № 1. P. 1–18.
Shaposhnikov G. Ch. Populations and species in aphids and the need for a universal species
concept.— Ottawa: Agriculture Canada, 1981. 62 p.
Shaposhnikov G. Ch. Aphids and a step toward the universal species concept // Evolutionary
Theory, 1984. Vol. 7. P. 1–39.
Shaposhnikov G. Kh. Interspecific and intraspecific differences in adaptive tactics and other
peculiarities of two closely related aphid species // Acta Phytopathol. and Entomol.
Hungarica, 1990. Vol. 25. № 1–4. P. 167–176.
Sharkey M., Graba Y., Scott M. P. Hox genes in evolution: protein surfaces and paralog groups
// Trends in Genetics, 1997. Vol. 13. № 4. P. 145–151.
Shishkin M. A. Evolution as maintenance of ontogenetic stability // Acta Zool. Fennica, 1992.
№ 191. P. 37–42.
Shmalhausen I. I. Factors of Evolution: The Theory of Stabilizing Selection.— Chicago:
Chicago Univ. Press, 1986. 327 p.
Shubin N. H., Alberch P. A morphogenetic approach to the origin and basic organization of the
tetrapod limb // Evol. Biol., 1986. Vol. 20. P. 319–387.
Simpson G. G. Factors of evolution (A review) // J. Hered., 1947. Vol. 20. № 12. P. 322–324.
Simpson G. G. The “Baldwin effect” // Evolution, 1953a. Vol. 7. № 2. P. 110–117.
Simpson G. G. The major features of evolution.— N. Y.: Columbia Univ. Press, 1953b. 434 p.
Simpson G. G. The nature and origin of supraspecific taxa // Cold Spring Harbor Symposia in
Quantitative Biology, 1959. Vol. 24 (Genetics and Twentieth Century Darwinism). P.
255–271.
Sinclair A. H. Human sex determination // J. Exp. Zool., 1998. Vol. 281. № 5. P. 501–505.
Spemann H. Embryonic Development and Induction.— New Haven: Yale Univ. Press, 1938.
401 p.
Stanley S. Effects of competition on evolution, with special reference to bivalve molluscs and
mammals // Syst. Zool., 1973. Vol. 22. P. 486–506.

156

ЛИТЕРАТУРА

Stanley S. A theory of evolution above the species level // Proc. National Acad. Sci. USA,
1975. Vol. 72. № 2. P. 646–650.
Stanley S. M. Macroevolution. Pattern and Process.— San Francisco: W. H. Freeman & Co.,
1979. 332 p.
StClair R. C. Patterns of growth and sexual size dimorphism in two species of box turtles with
environmental sex determination // Oecologia, 1998. Vol. 15. № 4. P. 501–507.
Stearns S. C. Lifehistory tactics: a review of the ideas // Quart. Rev. Biol., 1976. Vol. 51. № 1.
P. 1–47.
Stearns S. C. Why sex evolved and the differences it makes // The Evolution of Sex and Its
Consequences / Ed.: Stearns S. C.— Basel: Birkhauser Verlag, 1987. P. 15–31.
Stearns S. C. Tradeoffs in the lifehistory evolution // Functional Ecology, 1989. Vol. 3.
P. 259–268.
Stearns S. C. The Evolution of Life Histories // Oxford: Oxford Univ. Press, 1992. 249 p.
Stebbins G. L. Variation and evolution in plants.— N. Y.: Columbia Univ. Press, 1950. 643 p.
Stebbins G. L. Processes of Organic Evolution.— Englewood Cliffs: PrenticeHall, Inc., 1966.
193 p.
Steenis C. G. G. J., van. Plant speciation in Malesia, with special reference to the theory of
nonadaptive saltatory evolution // Biol. J. Linnean Soc., 1969. Vol. 1. № 1–2.
P. 97–133.
Steffensen J. F., Lomholt J. P., Johansen K. Gill ventilation and O2 extraction during graded
hypoxia in two ecologically distinct species of flatfish, the flounder (Platychthys flesus)
and the plaice (Pleuronectes platessa) // Environ. Biol. Fishes, 1982. Vol. 7.
P. 157–163.
Strussman C. A., Moriyama S., Hanke E. F., Cota J. C. C., Takashima F. Evidence of ther
molabile sex determination in pejerrey // J. Fish Biol., 1996. Vol. 48. № 4. P. 643–651.
Strussman C. A., Saito T., Usui M., Yamada H., Takashima F. Thermal thresholds and criti
cal period of thermolabile sex determination in two altherinid fishes, Odontesthes bonar
iensis and Patagonina hatcheri // J. Exp. Zool., 1997. Vol. 278. № 3. P. 167–177.
Sturtevant A. H. A History of Genetics.— New York: Harper & Row, Publishers, 1965. 165 p.
Sunnucks P., England P. R., Taylor A. C., Hales D. F. Micro satellite and chromosome evolu
tion of parthenogenetic Sitobion aphids in Australia // Genetics, 1996. Vol. 144.
P. 747–756.
Suomalainen E. Parthenogenesis in animals // Adv. Genet., 1950. Vol. 3. P. 193–253.
Suomalainen E., Saura A. Genetic polymorphism and evolution in parthenogenetic animals.
1. Polyploid Curculionidae // Genetics, 1973. Vol. 74. P. 489–508.
Suomalainen E., Saura A., Lokki J., Teeri T. Genetic polymorphism and evolution in
parthenogenetic animals. Pt 9. Absence of variation within parthenogenetic aphid clones
// Theor. and Appl. Genet., 1980. Vol. 57. P. 129–132.
Swartz S., Biewener A. A. Shape and scaling // Biomechanics. Structures and systems / Ed.:
Biewener A. A.— Oxford: Oxford Univ. Press, 1992. P. 21–43.
Thomas R. D. K. Limits to opportunism in the evolution of the Arcoida (Bivalvia) // Phil. Trans.
R. Soc. London, 1978. Vol. B 284. P. 335–344.
Thomas R. D. K. Morphology, constructional // Encyclopedia of Earth Sciences. V. 7. The
Encyclopedia of Paleontology / Eds: Fairbridge R. W., Jablonski D.— Stroudsburg:
Dowden, Hutchinson & Ross, 1979. P. 482–487.
Thomas R. D. K., Reif W.  E. The skeleton space: a finite set of organic designs // Evolution,
1993. Vol. 47. № 2. P. 341–360.
Thorpe W. H. Animal learning and evolution // Nature, 1945. Vol. 156. № 3950. P. 46.

ЛИТЕРАТУРА

157

Toline C. A., Lynch M. Mutational divergence of lifehistory traits in an obligate parthenogen
// Genome, 1994. Vol. 37. P. 33–35.
Tomiuk J., Wohrmann K. Changes in the genotype frequencies at the MDHlocus in popula
tions of Macrosiphum rosae (L.) (Hemiptera, Aphididae) // Biol. Zbl., 1981. Vol. 100.
P. 631–640.
Torkelson J., Harris R. S., Lombardo M. J.. Nagendran J., Thulin C., Rosenberg S. M.
Genomewide hypermutation in a subpopulation of stationaryphase cells underlies
recombinationdependent adaptive mutation // EMBO Journal, 1997. Vol. 16. № 11.
P. 3303–3311.
Torres M., Sanchez L. The segmentation gene runt is needed to activate sexlethal, a gene that
controls sex determination and dosage compensation in Drosophila // Genetical
Research, 1992. Vol. 59. № 3. P. 189–198.
Turner J. R. G. Mimetic butterflies and punctuated equilibria — some old light on a new par
adigm // Biol. J. Linnean Soc., 1983. Vol. 20. № 3. P. 277–300.
Van Valen L. A natural model for the origin of some higher taxa // J. Herpetol., 1974a. Vol. 8.
№ 2. P. 109–121.
Van Valen L. Two modes of evolution // Nature, 1974b. Vol. 259. № 5481. P. 298–300.
Velde, te J. H., Gordens H., Scharloo W. The genetic fixation of phenotypic response of an
ultrastructural character in the anal papillae of Drosophila melanogaster // Heredity,
1988. Vol. 61. № 1. P. 47–53.
Venglat S. P., Sawhney V. K. Benzylaminopurine induces phenocopies of floral meristem and
organ identity mutants in wildtype Arabidopsis plants // Planta, 1996. Vol. 198. № 3.
P. 480–487.
Vermeij G. J. Evolution and Escalation. An Ecological History of Life.— Princeton (NJ):
Princeton Univ. Press, 1987. 528 p.
Vila C., Savolainen P., Maldonado J. E., Amorim I. R., Rice J. E., Honeycutt R. L., Crandall
K. A., Lundeberg J., Wayne R. K. Multiple and ancient origins of the domestic dog //
Science, 1997. Vol. 276. № 5319. P. 1687–1689.
VonvauPelklein J. C. Punctuated equilibria and phyletic gradualism — even partners can be
good friends // Acta Biotheoretica, 1994. Vol. 42. № 1. P. 15–48.
Vries H., de. The mutation theory. Experiments and observations on the origin of species in the
vegetable kingdom.— Chicago: The Open Court Publ. Co., 1909. Vol. 1 (The origin of
species by mutation). 582 p.
Waddington C. H. Organisers and genes.— Cambridge: Cambridge Univ. Press, 1940.
Waddington C. H. Canalization of development and the inheritance of acquired characters //
Nature, 1942. Vol. 150. P. 563–564.
Waddington C. H. Selection of the genetic basis for an acquired character // Nature, 1952.
Vol. 169. P. 278.
Waddington C. H. Genetic assimilation of an acquired character // Evolution, 1953. Vol. 7.
P. 118–126.
Waddington C. H. Genetic assimilation of the bithorax phenotype // Evolution, 1956. Vol. 10.
P. 1–13.
Waddington C. H. The genetic basis of the assimilated bithorax stock // J. Genet., 1957a. Vol.
55. P. 241–255.
Waddington C. H. The strategy of the genes: a discussion of some aspects of theoretical biol
ogy.— London: Allen & Unwin, 1957b. 262 p.
Waddington C. H. Inheritance of acquired characters // Proc. Linnean Soc. London, 1958.
Vol. 169. P. 54–61.

158

ЛИТЕРАТУРА

Waddington C. H. Canalization of development and genetic assimilation of acquired charac
ters // Nature, 1959. Vol. 183. P. 1654–1655.
Waddington C. H. Genetic assimilation // Adv. Genet., 1961. Vol. 10. P. 257–293.
Waddington C. H. Principles of Embryology.— London: G. Allen & Unwin, Ltd., 1962. 510 p.
Waddington C. H. The principle of archetypes in evolution // Mathematical challenges to the
neoDarwinian interpretation of evolution / Eds: Moorehead P. S., Kaplan M. M.—
Philadelphia: The Wistar Institute Press, 1967. P. 113–115.
Waddington C. H. The Evolution of an Evolutionist.— Edinburgh: Edinburgh Univ. Press,
1975. 328 p.
Wagner G. P., Altenberg L. Complex adaptations and the evolution of evolvability // Evolution,
1996. Vol. 50. № 3. P. 967–976.
Wake D. B. Functional and developmental constraints and opportunities in the evolution of
feeding systems in vertebrates // Environmental adaptation and evolution: A theoretical
and empirical approach / Eds: Mossakowski D., Roth G. Stuttgart: G. Fischer, 1982.
P. 51–66.
Wake D. B. Homoplasy: The result of natural selection, or evidence of design limitations? //
Amer. Nat., 1991. Vol. 138. № 3. P. 543–567.
Watt P. J. Parental control of sex ratio in Gammarus duebeni, an organism with environmen
tal sex determination // J. Evol. Biol., 1994. Vol. 7. № 2. P. 177–187.
Webster G., Goodwin B. C. The origin of species: a structuralist approach // J. Social and Biol.
Structures, 1982. Vol. 5. P. 15–47.
Weber R. E. Molecular studies in the adaptation of vertebrate hemoglobin function //
Physiological Adaptations in Vertebrates. Respiration, Circulation, and Metabolism /
Eds: Wood S. C., Weber R. E., Hargens A. R., Millard R. W.— N. Y.: Marcel Dekker,
1992. P. 257–277.
Weibel E. R., Taylor C. R., Hoppeler H. The concept of symmorphosis: A testable hypothesis of
structure function relationship // Proc. Nat. Acad. Sci. USA, 1991. Vol. 88. № 22.
P. 10357–10361.
Weismann A. Uber die Vererbung // Anfsatze uber Vererbung und verwandte biologische
Fragen.— Jena: G. Fischer, 1892. 73 S.
Weismann A. The evolution theory.— London: E. Arnold, 1904. Vol. 1 & 2. 405 p.
Went F. W. Parallel evolution // Taxon., 1971. Vol. 20. № 2/3. P. 197–226.
White J. F., Gould S. J. Interpretation of the coefficient in the allometric equation // Amer.
Natur., 1965. Vol. 99. № 904. P. 5–18.
Whiting M. F. Phylogenetic position of the Strepsiptera: review of molecular and morphologi
cal evidence // Int. J. Insect Morphol. and Embryol. 1998a. Vol. 27. № 1. P. 53–60.
Whiting M. F. Longbranch distraction and the Strepsiptera // Systematic Biology, 1998b.
Vol. 47. № 1. P. 134–138.
Whiting M. F., Carpenter J. C., Wheeler Q. D., Wheeler W. C. The Strepsiptera problem: phy
logeny of the Holometabolous insect orders inferred from 18S and 28S ribosomal DNA
sequences and morphology // Systematic Biology, 1997. Vol. 46. № 1. P. 1–68.
Whiting M. F., Wheeler W. C. Insect homeotic transformation // Nature, 1994. Vol. 368. P.
696.
Williamson P. G. Palaeontological documentation of speciation in Cenozoic molluscs from
Turkana Basin // Nature, 1981. Vol. 293 (8 Oct). P. 437–443.
Willier B. H., Oppenheimer J. M. Foundations of Experimental Embryology.— Englewood
Cliffs (N. J.): PrenticeHall, Inc., 1964. 225 p.

ЛИТЕРАТУРА
Woltereck R. Weitere experimentalle Untersuchungen uber Artveranderung, speziell uber das
Wesen quantitativer Artunterschiede bei Daphniden // Ver. dtsch. zool. Ges., 1909.
Bd. 19. S. 110.
Worcester S. E. The scaling of the size and stiffness of primary flight feathers // J. Zool., 1996.
Vol. 239. P. 609–624.
Wright S. Evolution in Mendelian populations // Genetics, 1931. Vol. 16. № 1. p. 97–159.
Wright S. Genic and organismic selection // Evolution, 1980. Vol. 34. № 5. P. 825–843.
Wright S. The shifting balance theory and macroevolution // Ann. Rev. Genet., 1982a. Vol. 16.
P. 1–19.
Wright S. Character change, speciation, and the higher taxa // Evolution, 1982b. Vol. 36.
№ 3. P. 427–443.
Yonemori K., Sugiura A., Tanaka K., Kameda K. Floral ontogeny and sex determination in
monoecioustype persimmons // J. Amer. Soc. Horticultural Science, 1993. Vol. 118.
№ 2. P. 293–297.
Zirkle C. The early history of the idea of the inheritance of acquired characters and of pangen
esis // Trans. Amer. Philos. Soc., 1946. Vol. 35. Pt 2. P. 91–151.

Научное издание

Гродницкий Дмитрий Львович

ДВЕ ТЕОРИИ БИОЛОГИЧЕСКОЙ ЭВОЛЮЦИИ
Издание второе, переработанное и дополненное
Ответственный за выпуск Е. В. Попов
Верстка А. Д. Соколов
Дизайн обложки В. В. Максименко (Светопись)
Корректор Е. Б. Разумовская
Подготовлено к изданию в РедакционноJиздательском отделе
НИИГеологии СГУ (РИО НИИГео СГУ)
Изд. лиц ЛР №00125 от 30.08.99. Подписано к печати 22.02.2002.
Формат 60x841/16. Гарнитура LiteraturnayaC. Усл. печ. л. 9,3(10,0). Уч.изд. л. 10.
Тираж 300 экз. Заказ 34С
410031, Саратов, ул. Московская, 35, оф. 233. ООО «Издательство «Научная книга».
410026, Саратов, ул. Московская, 163. РИФ «Светопись»