Горожанка [Наталья Галкина] (fb2) читать постранично


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

У этой книги очень точное название, емко выражающее и нравственный опыт автора, и особенность его отношения к миру.

У автора этой книги есть естественное чувство соразмерности, свойственное подлинным поэтам. Стихи ее гармоничны и точны, и точка зрения в них, да и сам выбор тем — своеобразны.

Да, Наталья Галкина, как это видно по ее стихам, — горожанка с явно выраженной пропиской в городе Ленинграде. Здесь ее приземленность и прилагательность. Здесь ее судьба и отправная точка ее поэтических поисков.

Она окончила здесь Мухинское училище и работает художником-конструктором в одном из научных институтов. Это ее профессия, ее ежедневный труд.

Поэзия живет рядом с ее профессией как состояние души.

Ее стихи беспокойны, и запечатленная в их образной вязи природа как бы соединяет воедино поле и лес с каменными площадями города, раздвигая пространственность мира, так необходимую для современного человека. В них выступает на первый план явная тенденция современной архитектуры — встроить новое здание человеческой мысли в естественный мир природы, не меняя ее первозданной поэтической сути. Эта попытка существенна и необходима, она диктуется самой жизнью.

Строй стиха этой книги прост и четок, слово выверено; это, наверное, идет от стройности линий, перспектив нашего города, потому что в самой конструкции стиха присутствует его воздух, его сдержанная благородством страсть.

Человеческой душе, живущей в замкнутости камня и стекла, так необходима зеленая перспектива леса и травы, их свежая нетронутость, а муза этой книги задумчиво идет босиком по росистому берегу июля в легком запахе цветущей медуницы.

М. Дудин
20 июля 1973 г.

I

«Здравствуй детство, ты ко мне зашло...»

* * *
Здравствуй, детство, ты ко мне зашло
Навестить и вновь одну оставить?
Я — как птица, я как на крыло
Опиралась на тебя, взлетая.
Дорогое, времени в обрез,
Всё дела, всё тороплюсь куда-то.
Хочешь, в воскресенье съездим в лес?
Хочешь, купим двух щенят кудлатых?
Мне еще придется постареть!
Уж тебе я рада и не рада.
Только с мира вечно не стереть
Голубых твоих веселых радуг.
Даже слез сентиментальных нет.
Милое, иди из дней горящих,
Будешь на меня за далью лет
Карие глаза свои таращить.

«А мы и вправду на крыльце сидели...»

На златом крыльце сидели...

Считалка
* * *
А мы и вправду на крыльце сидели,
Мы семечки сурово, долго ели.
И кто бы нас спросил — кто мы такие?
А что бы мы ответили ему?
Сапожники босые и портные,
Забывшие иголки на дому.
Крапивой обожженные колени
И солнцем обожженные носы,
Мы по уши в черемуховой пене
И в разноцветных крапинках росы.
Тонули на дырявой плоскодонке,
Собаки наше слушали вранье...
И каждого ждала судьба в сторонке,
И семечки плевали мы в нее.

«Не остыли эти сани...»

* * *
Не остыли эти сани
После нашего тепла,
Ночь за дверь, окно в тумане,
Кот поет, и печь бела.
Вышиты крестом и гладью
В доме каждая стена,
Пахнут круглые оладьи,
За геранями — луна.
Мы еще куда-то едем,
Нас прибило вьюгой в дом,
А за озером медведи
По берлогам под кустом.
Постепенно выпит с чаем
Разговор — до дна, вполне.
Мы, себя не замечая,
Растворились в простыне.
Затихает шорох всякий,
Замирает каждый жест,
Снег клубится, спят собаки:
Альфа, Икса, Леди, Джемс.

Золушка

Я знаю всё, чем в детстве ты играла:
Блеск синих стекол в шелковой пыли,
Шлем из кулька, из лопуха — забрало,
И, вместо пуль, поверх волос, — шмели.
Вставал кузнечик — верх конструктивизма —
Из зарослей крапивы и репья,
Блестел росы тяжелый странный висмут,
Где сад ночной был центром бытия.
Не феи, нет, но облака и куры