Победителей не судят (СИ) [Delpinovskaya] (fb2) читать онлайн

========== Глава 1. Кольцо, винцо и табуретка. ==========

Глава Первая.

Кольцо, винцо и табуретка.

- Да пошёл ты лесом, - сегодняшние крики из вечно тихой квартиры слышал, кажется, весь район. Чёрное бра, такое же кружево чуть ниже, сетка чулков и два года жизни отправились вместе с девушкой, покинувшей только что уютное, почти семейное гнездышко, куда? Правильно, коту под хвост!

И тушь стекала по щекам вместе со слезами, и пальцы судорожно тыкали на кнопку вызова лифта (глупая, будто от этого быстрее бы он приехал), и, кажется, душа сама себя также тыкала ножом. Когда же металлические двери наконец раскрылись перед ней, воспоминания ударили в голову, как игристое вино, заставляя от их тяжести просто-напросто скатиться на пол, оставляя под собой лишь пару сантиметров шпильки.

Примерно так началось празднование двух лет со дня знакомства Марины Владимировны Нарочинской и Константина Викторовича Скрипалева. Хотя, нет. Началось оно немного раньше: там, за дверью тихой квартиры с опьяневшего мужского тембра, слабого перегара и беременности его бывшей. Последнее - отличный подарок, с которым теперь ему пришлось жить, ну а ей - сидеть в лифте между четвёртым и третьим. В том самом белье, которое скрывало лишь тонкое платье с запахом в мелкий горошек.

Губы уже были искусаны в кровь так, что даже алая помада была совсем не алой на таком фоне, да и помады как таковой там уже не было.

От прежней красивой девушки почти ничего не осталось, кроме локонов, которые нельзя было испортить ничем, ведь она старалась их сохранить на всю ночь, а обещалась быть ночка жаркой.

- Сволочь, - крепкий кулак с силой толкнул всю свою злость в обшивку тесного пространства в надежде, что прямо здесь кабинка застрянет, а умереть от клаустрофобии получится намного раньше, чем приедут техники.

Увы, сегодня точно был не ее день. Благополучно двери раскрылись на первом, где от такого внешнего вида приличной девушки, уважаемого врача и мирной жительницы сорок восьмой квартиры у консьержки округлились глаза и чуть вниз отодвинулась нижняя челюсть. Делать было нечего. Марина стёрла ладонью бегущие вниз слезы, а другая рука держала бутылку красного полусладкого за горлышко. Ноги выпрямились и стали похожи на две длинные ходули, от чего женщина пожилых лет была удивлена ещё сильнее, но только непонятно от чего: от наготы или от чрезмерной худобы.

Отражение в висящем прямо напротив бюста девушки красовалась слегка потрёпанная женщина, как бы она сама не боялась этого слова. Делать было нечего, кроме как прямо там начать приводить себя в порядок.

- Ничего, - сама себе под нос бурчала она, стирая кровь с губ, а затем избавляя от неё и подбородок. - Не ты первый, не ты последний.

Ещё один глубокий вдох чуть прояснил девичий разум, а каблуки наконец застучали по кафелю в направлении двери, приковывая к себе внимание бабушки.

И, да, сегодня вечером ей было плевать. Плевать на позднюю осень, на завтрашнее дежурство. Даже на кольцо на безымянном пальце плевать было.

Кстати о кольце. Уже за пределами подъезда, когда запах развевало ветром, оголяя бёдра почти до самого белья, про него она наконец вспомнила. Однако лишь потому, что его бриллиант, который чудным образом впился в пробку бутылки, помог избавиться вину от заточения. Свою функцию оно в ее жизни выполнило, а потому тут же золотой блеск затерялся где-то в ближайшей клумбе под жёлтыми листьями вместе с закупоркой.

Подруги? Нет, слишком банально, да и те ей сейчас казались мерзкими. Наверняка же, хоть одна из них знала о «Катеньке», как сегодня мне представили то, что теперь будет спать на моей половине кровати. Знали и молчали.

К маме ехать тоже смысла много не было. Хотелось мстить, сделать ему так же больно, как сейчас, было паршиво ей.

Все дороги ведут в Рим, но это актуально лишь для каких-нибудь аристократов или путников. Для немного употребивших девушек в восемь часов вечера куда более актуальны будут все дороги, ведущие в клуб. И таковой был.

В центре Москвы в октябре гуляющая в полуголом состоянии девушка тоже была актуальна, а потому и бутылка была опустошена также быстро, как и мимолётные взгляды пытались ее ещё сильнее раздеть. Впереди замелькала знакомая вывеска ночного бара, где обычно собирается вся золотая молодежь столицы. До молодежи тянуться было далековато, но вариантов было немного, да и задор алкоголя наступал на пятки - начинать с чего-то надо было.

Со второго раза и ладони охранника на правой груди Марина попала в темное помещение с гремящей музыкой и бегающими туда-сюда разноцветными бликами.

Тому же самому платью надо отдать должное: взгляды к себе приковывать оно умело не хуже его обладательницы. Все мужчины, мимо которых она проходила, облизывались липкой слюной. Ещё бы, кто мог устоять перед походкой тигрицы, которая пришла на охоту. Но пока интересовал ее только бар. Кондиции вина было маловато, чтобы поступится со своим принципами и лечь в постель с первым встречным, а последнего теперь хотелось ещё больше.

- Виски, сто,- сквозь шум окружения произнесла она бармену, а бёдра уместились на стоящем напротив стойки высоким стулом. За теми бёдрами в миг была образована очередь.

Но пока все вокруг приводили себя в порядок, один из посетителей, кажется, единственный,кто ещё не был поражён ни ее походкой, ни длинной платья, в общем ничем, поднялся с места и за пару шагов оказался у барной стойки, усаживаясь рядом с блондинкой, и тут его вновь больше интересовал мужчина в темной велюровой жилетке поверх белой майки.

- Коньяка, двести,- голос его был не низким и басящим, но и не слащаво-милым, как у большинства мальчиков нашей молодёжи. Из-за шума вообще было странным явлением, что звуки его тембра заставили колебаться слуховые косточки женских ушей, но именно это заставило светлые глаза обратить на загадочного незнакомца внимание.

«Хм, а он достаточно ли красив, чтобы быть моим первым встречным?»

Теперь эта мысль одолела мозг девушки, а компанией к раздумью стал сосуд с коричневой жидкостью и приятным спиртовым запахом. Последний до предела добавил уверенности прежде скромной девушке, от чего она заулыбалась, немного отпивая и начиная сверлить незнакомца взглядом.

А он, кажется, быстро понял эту горячую точку на своём лице, куда так стремилось сознание соседки. Он наконец повернулся через семь секунд, также улыбаясь в ответ, а она лишь вновь отпила немного, начиная смеяться.

- Девица, тебе кажется хватит, - в своей манере произнёс он, не переставая улыбаться и поднимаясь с места. Он был такими высоким, что даже сидя на стуле девушка оказалась ниже. Когда же шаг, разделявший их, растворился в невидимой пропасти, ее губы стали вновь закусываться, но уже через улыбку.

Он ей понравился. Красавчик, высокий, с приятным тембром, наверняка ещё и в сексе прекрасен. А ладони, что только что поправили упавшие на мокрое лицо волосы, были тёплыми и даже в какой-то мере ласковыми. Лимит доверия наполнился также, как и женская решительность, от чего здравый смысл полностью покинул девушку, и в следующую секунду она уже горячо целовала красавчика, которого знала без пяти минут вечность, но кайфа от того получала столько, сколько ни разу в жизни не испытывала.

========== Глава 2. Сорочка, почка и похмелье. ==========

Глава Вторая.

Сорочка, почка и похмелье.

Голова назойливо напоминала о своём присутствии где-то чуть выше горла, к которому подкатывала тошнота. «Не умеешь - не пей» - по жизни было точно не про эту девушку, но, видимо, с сегодняшнего дня её жизнь началась заново в прямом смысле этого слова.

Правда, зареветь от таких «ярких» ощущений Марине сейчас хотелось не меньше, чем новорожденному малышу, которого вырвали из давно полюбившегося ему тёплого местечка. Кстати, её тоже, в какой-то мере, избавили от привычного вида, на который каждое утро падал бодрый глаз.

Странно, но почему-то этот вид нравился ей намного больше прежнего. Все началось с потолка, который был настолько идеально ровным и глянцевым, что краев его заметить можно было не сразу от головокружения. Дальше затуманенному вчерашним алкоголем взгляду предстал огромный шкаф. Такой, куда бы смело могли вместиться сразу все вещи, включая даже сумки и туфли, а этого добра у Нарочинской «выше крыши».

Интерьер целиком, да и без всей этой «гамбасовской» мебели, казался ну настолько приятным сознанию девушки, что мысль о «пробуждении в такой красоте каждое утро - всего-то мысль» стала придавливать чувство самолюбия.

Следующий же предмет интерьера вообще никоим образом не укладывался в её представлении. На белоснежной тумбе, которая блестела своей стеклянной поверхностью так, как не сияли глаза девушки в день предложения руки и сердца, как будто само собой разумеющееся, стоял деревянный поднос цвета ольхи на резных ножках. На поверхности такого мини-стола спокойно обживалась жемчужная чашка кофе, венские вафли с каким-то красным джемом и бутылка минералки, как нельзя кстати, дополняла собой весь этот пейзаж.

Видя перед собой все это, девушка сначала решила удостовериться, что сон окончательно ушёл прочь: холодные ладони легко начали щипать прозрачные щеки, переходя выше и уже растирая отёкшие глаза. Тут на подушечках пальцев начал ощущаться странный холодок, влага покрыла кожу, а что-то мягкое и такое же мокрое заставило прекратить все эти действия в один момент.

Лишь когда все самые страшные версии были перебраны воображением, соизволила появиться в таком театре утреннего абсурда идея о полотенце. Самом обычном кухонном полотенце, смоченном под струей прохладной воды и которым утром приводят в порядок мысли после знатного вечера. Дыхание вновь стало слышным, но вот мысли начала тормошить ещё одна придумка.

Рядом, под боком в этом же одеяле никого сопящего не было; «завтрак» уже ждал меня в метре от подушки, а ни шагов, ни звуков телевизора или чего ещё, указывающего на признаки жизни, слышно не было. Новый театр абсурда благополучно открыл своей единственной зрительнице высокие двери, а она на этот раз поднялась с места, осматриваясь вокруг уже сидя.

Это место и, правда, было красивым. А ещё на соседней тумбочке, которая стояла с противоположной стороны кровати, цвели и пахли мясистые бутоны кровавого цвета. Было их там не меньше двадцати пяти. И все, как один, шикарные, на парафиновых ножках темно-зеленого цвета и с яркими колючками, которые с одной стороны портили прекрасную гладкость, а с другой - были той самой вишенкой на торте.

Тут в поле зрения попали ещё несколько вещей, на которые не обратить внимания сейчас - было бы преступлением. Шелковая сорочка с чёрным ажуром по краям на тонких бретелях, которая, к слову говоря, висела на деревянной подставке, ну никак не могла принадлежать тому, чьи очертания сегодня я помнила ну чересчур смутно.

Ясно было одно - красавчик он ещё тот. Да и спина ещё широкая настолько, что по сравнению с ним Костя показался мне каким-то дистрофиком.

Но хорошо мне было вчера, и впрямь, не от его широкой спины и, уж тем более, не от той сорочки на вешалке. Внутри все пекло и ныло, но эта боль была такой приятной и сладкой, что отказаться на бис ощутить все ее краски стало бы восьмым грехом.

На соседней подушке под одеялом, которое, кстати, довольно приятно пахло гелем для душа или шампунем со вкусом карамели а-ля «Маленькая Фея», оказался небольшой свёрток тетрадного листка. Женское любопытство - дело тонкое.

Дело, тонкими пальцами разворачивающее тонкие листики и также тонко прочитывая содержимое.

«Буду после обеда. Парацетамол на кухне в шкафу над плитой, Жигулевское в холодильнике. Судя по тому, как тебе было вчера хорошо, сегодня ты будешь умирать.

И всё-таки, если соберёшься уходить, ключи оставь в почтовом ящике»

Честно говоря, и эта сорочка, и завтрак, и цветы, да все вокруг, черт возьми, не укладывалось в голове, как реальность бытия. Телефон свой искать было бессмысленно настолько, что последний раз я его видела где-то между квартирой и лифтом, ну и хрен с ним.

И Жигулевское, и парацетамол, и даже завтрак - все было, во-первых, нелишним, во-вторых, полезным и, в-третьих, вкусным. Конечно, если он решил так завести себе домашнюю проститутку, на вряд ли бы что-то получилось.

На часах время близилось к обеду, а потому в протрезвевающую голову начала стучаться совесть. Благополучно забивая на последнюю, спустя уже полчаса я повернула дважды ключи в замке и дернула ручку, от чего дверь открылась, а левая нога уже была за ее порогом, готовая прыгнуть в ожидающее внизу такси, но тут за спиной послышался тихий плач, а затем скрип одной из дверей позади меня.

И черт же меня дернул в этот момент остановиться и оглянуться назад, когда прямо перед моими глазами оказалась девочка лет шести с заплетенными в две косы тёмными волосами.

Та, захлебываться при виде незнакомки стала лишь чаще, закрывая личико ладонями и тут же убегая обратно.

С моих губ сошёл грубый вздох. Планы очень кстати обрушились коту под яйца, а чёрная лодочка зашла обратно в квартиру, в смартфоне за пару кликов был отменен заказ такси. За ней закрылась дверь, ну и отёкшие от алкоголя ноги были обнажены полностью. В зеркале, которое отражало «ничего такую» девушку, Марина ещё раз шумно выпустила воздух из легких, заодно помогая убрать испарину со лба и пару прядок кудрей.

-Нарочинская, что ж тебе так на мудаков везёт в последнее время, не знаешь?

========== Глава 3. Стакан, подушка и медведь. ==========

Глава Третья.

Подушка, кружка и медведь.

Когда ладони уперлись в крышку комода или обувницы, черт знает, что это, голова женщины опустилась вниз, а вместо ее лица в зеркале теперь отражалась молочно-карамельного цвета макушка.

-И почему я не могу сейчас просто взять и уйти? Вот так просто, взять и уйти?! Я эту девчушку в ни разу в жизни видеть - не видела и знать - не знала, да и не узнала ,если бы её горе-папаша не решил меня в качестве няни оставить в своей квартире.

Нет, ролевые игры люблю, отрицать не буду, но не с малолетними.

Немой диалог в собственной голове вселил в блондинку окончательное желание высказать все этому напыщенному индюку всё, что та о нём думала. Напыщенно красивому индюку.

Но, действительно, каким-то странным образом ни эгоизм, ни самолюбие, даже ни банальное чувство собственного великолепия не заставили оставить бедного ребёнка одну дома. А если ещё взять во внимание то, что детей она не любила и никогда ни от кого этого не скрывала, такое её поведение было полным абсурдом.

Тем не менее пальцы взъерошили кудри, взгляд ещё раз упал на саму себя в отражении и ноги сами медленно поплелись к двери, что пару минут назад была закрыты маленькой ладонью.

-Ну что, Нарочинская, так и мечтала всю жизнь? Сбежать из дома, что один мужик привёл свою бывшую с ее отростком, к другому мужику, дома у которого живет другой отросток. Шикарно.

Радовало, наверное, лишь то, что после обеда он обещал вернуться, а значит я смогу с чистой душой отправиться в свою квартиру, где не будет ни мужиков, ни, тем более, их отпрысков.

Дверь открывалась совсем несложно: было достаточно легко потянуть вниз изогнутую ручку, и дерево само начинало наступать на тебя. Плач слышался даже в коридоре, поэтому совсем неудивительно, что в комнате этот противный звук начал забираться в мои уши по самые почки. Его источник, такой же неприятный, находился в постели. Кроватка с виду была очень милой: розовая, с мягким резным изголовьем и блестками, заправленная постельным с феями и засыпанная мягкими игрушками.

Пересиливать себя ей все же пришлось. Несколько шагов дались женщине с огромным трудом, после чего нужно было хоть как-то прекратить этот страшный звук. Наверняка, крики или что-то в этом духе не помогли бы в любом случае, и это я знала ещё с третьего курса меда в отличие от большинства родителей.

Бедра девушки медленно заняли край кровати где-то посередине, а в ответ на тот скрип, который издали деревянные перекладины, девочка пошевельнулась, отлипая носом от подушки, в которую прежде была уткнута носом, и ее глаза в тот же момент начали сверлить меня взглядом, от которого по спине медленно побежал холодок.

-Почему ты плачешь?-в медицине лучшее средство от болезни - знание её причины, потому и в этом случае было принято решение действовать так. Дети, в какой-то степени, тоже диагноз.

Девочка ещё сильнее заревела, что-то неразборчивое прокричав в ответ и тут же легла обратно. От писклявого голоса я невольно поморщилась, но нужно было думать, что делать дальше.

Ход пошли тактильные средства такие, как поглаживания по спине и рукам, хотя это было ещё более противно, пересилить себя Марина вполне смогла. К слову говоря, спустя пару минут таких «ласк» звуки стали кажется тише, а из-под темных растрепанных волос опять показались большие красные глаза.

Ещё раз в таком крике она убеждалась, что иметь детей - это самый настоящий ад, самый настоящий. Постоянные крики, сопли, слезы, памперсы, соски… От тех образов, всплывавших в сознании становилось уже дурно, но девочка вдруг вовсе замолчала, несколько раз подряд кашляя и начиная совсем тихим голосом говорить.

-Где Олег?-хоть и детский, но от плача сиплый голос, показался довольно взрослым, а Нарочинская с большим трудом перевела свой взгляд на её глаза.

-Он…Он по делам уехал,- с перерывом на судорожный вздох женский голос все-таки был высвобожден, но после случившегося в повисшей тишине стало находиться намного тяжелее, чем до этого, и слова из себя она начала уже выдавливать через силу.

-Скоро приедет, не бойся.

-У меня мама умерла. Если ты думаешь, что я от нечего делать истерию, то огорчу тебя,- она вновь всхлипнула, нащупывая ручкой лежащего рядом мишку и обнимая его. Вновь по красным щекам начали катиться слезы, которые, падая, оставляли следы на белой пижаме так, будто принцесса, которая была там нарисована, укрывалась своим зонтиком от дождя.

В этот момент я поневоле поджала губы, взглядом не отрываясь никуда от уже опущенных глаз абсолютно мне незнакомой девочки. Наверное, на душе в этот миг что-то щелкнуло, перевернулось или даже взорвалось, но впервые в жизни мне захотелось обнять ребёнка. Сама найти этому объяснения я никак сейчас не могла, но желание прижать ее маленькое тело к своему и дать возможность выплакаться начало внутри биться обо все органы, пытаясь таким образом вырваться наружу, чему я все-таки ещё сопротивлялась.

Пока эти мысли все ещё жили в моей голове, девочка села на постели, собирая все игрушки в одну большую охапку к себе на колени. Она придирчивым мокрым взглядом разглядывала каждую из них, будто что-то искала в разноцветной ткани и пластиковых глазах.

-Как тебя зовут?-совсем уж сухим голосом произнесла Марина, на что девочка, даже не шелохнувшись, продолжала делать свои дела.

-Тамара. Ещё вопросы есть? Сразу говорю, что твоего Олега я папой называть не буду.

Серьезное бурчание разжалось в комнате, и следующим, что меня поразило, было оно. Вроде бы маленькая, а говорит и, наверняка, понимает все, как взрослая. Что ж, именно это меня начало привлекать в ней.

Да, не любила детей я за излишние сопли и глупости, но сейчас передо мной сидел абсолютно адекватный и здравомыслящий человек. Не удивлюсь, если она сейчас ещё Достоевского или Тургенева процитирует.

За этим всем дело наконец сдвинулось с мертвой точки. Стало понятно, что тот самый красавчик, который уже успел пройти в моей жизни путь от обожания до ненависти, Олег. Видимо, отношения с дочкой у них не очень задались, но на то точно должна быть причина. Не может такая умная девочка высосать для того причину из пальца.

-Я Марина,-улыбаться сейчас было совсем не к месту, но уголки губ слегка приподнялись вверх.

-Я бы сказала «Очень приятно познакомиться», но мама учила меня быть честной, в отличие от Олега, -интереса к игрушкам было явно больше, чем к личности девушки, но спустя ещё минуту девочка все-таки подняла глаза, равнодушно смотря на Марину.

-И чего? Хочешь знать, почему Олег - просто Олег, а не папа? Потому что он нас бросил. Как? Взял и бросил. Мама переехала в Америку, где мы жили до недавнего времени. Потом мама умерла, и появился Олег, который решил, что во мне вдруг должны вспыхнуть добрые чувства любви к нему. Не вспыхнули. Вместо того, чтобы хотя бы раз приехать к нам, ко мне,он здесь, вот с такими, как ты, развлекался. Все теперь? Можешь прекратить на меня смотреть так, будто я бедная овечка?

От таких слов в моем горле собрался неприятный ком. Правда, она была куда старше, чем казалась на первый взгляд. Слишком взрослая для своих лет.

-Знаешь, -произнесла Марина, усаживаясь удобнее, -а я, в какой-то степени понимаю тебя. Не в полной, конечно, но понимаю.

-Ну и как же ты меня понимаешь?-Тамара по-нервному усмехнулась, а затем уперлась спиной в стену, прижимая теперь к груди вместо игрушек свою подушку.

-Я тоже росла без мамы. Папа… Папа у меня известный учёный, потому он постоянно в разъездах был. Все детство я провела с няней, а когда мне было лет десять, ее тоже не стало… в тот момент, я точно также относилась к папе, который вдруг начал проявлять ко мне добрые отцовские чувства, но со временем все наладилось.

-Мне здесь расплыться в добрых чувствах?

Вздохнув, девушка пожала плечами, садясь рядом с девочкой и беря в руки одну из игрушек - плюшевого мишку.

-Нет, не стоит. Я всего лишь рассказала тебе про то, что пережила я. Если тебе моя компания доставляет чрезмерный дискомфорт, я могу уйти в другую комнату и не трогать тебя, но пока не появится кто-то из старших, одну здесь тебя я не оставлю.

========== Глава 4. Не могу, не хочу и нельзя. ==========

Глава Четвёртая.

Не могу, не хочу и нельзя.

Девочка, наверное впервые, перевела взгляд на Марину, пытаясь заглянуть в ее глаза. Странно, но почему-то жалость тогда начала легонько стучаться в сердце, но не женщины, а девочки, которая до этого всеми своими действиями пыталась казаться холодной и грубой. Она даже не заметила, как в азарте увидеть частичку правды в опущенных глазах, смотревших на руки, беспокойно поправлявшие лапы и уши игрушки, голова наклонилась настолько, что почти легла на колени, а не заметить это было сложно.

Но, как только в поле зрения девушки попали чёрные косички, серо-голубые глаза сразу отклонились от прежнего курса, начиная рассматривать уже не какого-то плюшевого медведя, а лицо соседней девочки.

Она не старалась улыбнуться, не пыталась казаться милой и вовсе не проявляла чувства симпатии в карих зрачках. Она молчаливо смотрела, и причём не куда-то там, не на нос, брови, ненакрашенные глаза или губы, а прямиком в глубину. Туда, куда раньше доставал взгляд Кости, а в раннем-раннем детстве мама похожим взглядом сверлила меня, когда получалось коряво нарисовать сердечко ее «Северным Сиянием» ярко-алого цвета.

В голове что-то резко зашумело и даже стало дурновато, от чего сознание вот-вот собиралось покинуть меня ни с того, ни с сего. Лицо объяло огненным жаром, ну а губы в то же время стали синими, как темное ночное небо. Тамара, вдруг сползшая с постели на пол и стоявшая передо ней, нахмурилась, прислоняя к лбу Марины свою детскую ладонь.

-Все в порядке?-в голосе девочки царило невероятное спокойствие, но капель испуга нельзя было скрыть с невинного лица: бегающий из стороны в сторону взгляд и только выдавал растерянность юной леди.

С трудом разбирая слова, упираясь руками в кровать и пытаясь держать в руках саму себя, Марина дышала шумно и долго, а воздух изнутри будто прожигал трахею и бронхи, от чего делать новые вдохи было с каждым разом все труднее.

-Да…П-принеси воды, пожалуйста…Если тебе не…- глаза закатились внутрь, а голова и вовсе повисла на один бок. Зрелище такое-себе для взрослого человека, а что говорить про ребёнка, у которого от увиденного глаза округлились настолько, что видны были все капилляры.

Любой другой малыш бы начал плакать, кричать, но не Тамара. Мимолетный страх быстро сменился недетской решительностью, и вот уже из плотно сомкнутых губ мелкими каплями брызгается ледяная вода, от которой зубы просто намертво сводит боль, но мама учила эту кроху бороться по-медицински.

Абсолютно обездвиженное тело женщины лежало на полу, но под пятки, как и полагается, был подставлен стул. Сначала губы начали светлеть и даже приобретать некий намёк на розоватый оттенок; от очередной порции воды, вылитой на лицо, и спиртового карандаша с нашатырем лицо начало непроизвольно корчиться, а Тома наконец улыбнулась, прекращая мучить себя ломкой зубов. Она села рядом с копной белых кудрей, небрежно разбросанных вокруг бледного лица, и, как делала сама со своими пациентами, начала шлепать Марину по щекам. Первые попытки были довольно ласковыми, а со временем для достижения лучшего эффекта было решено начать «приводить сознание в тело» куда сильнее. Только и треск слышался от воды, соприкасающейся с пальчиками девочки, но румянец стал совсем заметным, и спустя пару секунд Марина начала сильно морщиться, закашливаясь и возвращаясь с седьмого неба на землю.

-Отлично, -как ни в чем не бывало, девочка поднялась на ноги. Стакан, стоявший прежде на полу, теперь уже был в ее руках, а затем и вовсе оказался на кухонной подставке для точно таких же сосудов.

Марина оклемалась быстро, почти сразу присаживаясь и пытаясь понять, что случилось. Девочки в комнате нигде не оказалось, от чего некоторое волнение начало медленно ускорять глухой ритм её сердцебиения. Подняться на ноги оказалось уже задачей посложнее, но всё-таки решаемой, после чего платье было одернуто на место и волосы вместе с тем приведены в нужную форму.

Так приятно было смотреть на густые темно-серые тучи московского дрянного неба в промозглый дождь, который своими каплями напрочь портил весь пейзаж, виднеющийся сквозь стеклопакеты. Гладкая поверхность, давно не знавшая чистящего средства и полироли, стала огромным и гостеприимным приютом для тысяч мельчайших молекул воды, от чего капли стали покрывать окно не только снаружи, но и изнутри.

Юная спасительница сидела на подоконнике, прямо носом утыкаясь в залапанное пылью стекло. Такая погода целиком, как нельзя, четко и метко могла описать то, что творилось сейчас на душе маленькой Томы. Внизу пищали машины, что-то гудело, слышалось отголоски разговоров и других звуков, свидетельствовавших о продолжении жизни. И было никому не важно: где-то там, вверху, на черт знает каком этаже, сидит она. Та, для которой мир рухнул вместе с синусовым ритмом на кардиограмме; она, которая здесь и сейчас совсем не понимает как быть, жить и даже существовать, если то потребуется, дальше.

Тамара тихо плакала, ладонью касаясь холодных стёкол - слезы катились беззвучно, а длинные и чёрные, как смола, как у мамы, ресницы только и успевали спускать на себе солёный раствор тоски в одиночестве. Размеренно азот расправлял детские легкие по грудной клетке, чего уже абсолютно не хотелось их хозяйке.

Двери детской упирались прямиком в широкий дверной проём кухни, где, казалось, в такой пасмурный день будто бы и не было огромного окна. Найти потерянную девочку оказалось совсем не сложно, и Марина также просто подошла к ней, останавливаясь около стола, который от окна отделяли какие-то жалкие два метра.

-Я очень удивлена, признаю, -мельком по губам скользнула улыбка, а девочке до этого совсем будто не было дела - все ее дела были в это время мыслями.-Кто тебя научил первую помощь оказывать?

-Точно не твой Олег, -черствое шипение послышалось от окна, и Тома рукавом пижамы быстро утёрла слезы с красных щёк.-Мама-хирург и папа-реаниматолог это веская причина не отвечать на твои глупые вопросы?

Характер у неё был ещё тот. Однако большую роль в таком настроении сыграло все случившееся, потому и обижаться на забитого обстоятельствами в угол ребёнка смысла не было. В такой тишине, которая повисла между нами, было слышно все : от шума дождя до дыхания, а вот потом послышалось тихое, противное и писклявое урчание детского живота, который точно был чем-то недоволен.

На часах время близилось к двум. Этого Олега все не было, но и надежд, что его интересовала судьба дочки больше моей, было мало. Как минимум потому, что завтрак был оставлен лишь на меня.

Женщина сделала насколько шагов вперёд, оказываясь чуть ли не на две головы выше шестилетней девочки, и ладони её тотчас словили мокрые руки Тамары.

-Ты ещё ничего не кушала сегодня?

Она обернулась, сначала прожгла серые глаза напротив леденящим взглядом насквозь, а потом тот потихоньку начал плавиться и таять, становясь живым и нестоящим.

-Я не хочу есть. Тебе не нужно меня кормить, охранять и тем более о чем-то беспокоиться. Этим должен сейчас заниматься другой человек, которого я теперь обязала называть «папой». Видимо, единственное, что нас может связывать - взаимное невыполнение этих требований.

-Разговариваешь и мыслишь ты совсем не по-детски,- Марина шумно вздохнула. Одна из ее ладоней стала настолько горячей, что касаться кожи ребёнка было невозможно страшно. Пальцы совсем медленно поправили растрепавшуюся челку на ребяческом лице, но огромные зрачки оставались неподвижными - упёрто смотрели в лицо женщины, будто пытаясь в них что-то нащупать.

-Я приготовлю, а ты потом сама решишь - нужен тебе поздний завтрак или нет.

-Не нужен, -и вновь голос Тамары послышался звоном в комнате. Девочка наглухо поджала губы, до побеления и даже синевы в капиллярах тонкой кожи.

Черт возьми, но эту малышку я понимала сейчас, как никто другой. Она опять повернулась лицом к окну, а мои руки за круглыми плечами распахнулись для объятий. Но тут же замерли, сжимая ладони в тяжёлые кулаки, опустившиеся вниз. Не могу. Нельзя.

========== Глава 5. Помидор, яйцо и кружка. ==========

Глава Пятая.

Помидор, яйцо и кружка.

Дальше все происходило в полной тишине, которая своей идеальностью оглушала и заставляла звон в ушах принимать непосильные для человеческого уха частоты. Готовить я не любила, могу признаться честно. Умела, но никогда не любила. Лишь изредка, длинными и приторными новогодними вечерами, когда даже фирменный оливье свекрови становился комом поперёк горла, в моих руках появлялся миксер или ещё что из разряда кухонной техники. Спустя пол часа во всем доме пахло выпечкой, и на этом моя любовь к готовке заканчивалась как страшный сон.

Сегодня этого желания было ровно столько, сколько в любой другой день - вечность ниже нуля, но почему-то я поплелась к холодильнику. Ассортимент его был слишком «разнообразен», от чего глаза бегали в разные стороны: от пары яиц до помидора, от помидора до пары яиц и обратно. Накормить хоть чем всегда лучше, нежели оставить голодным.

Эти два яйца стали, наверняка, не самым вкусным и, тем более, лучшим завтраком, да ещё и в компании вместе с ними зажаренного помидора, однако запах стоял вполне себе ничего, а огромное стекло покрылось тонкой пленкой влаги.

Белая тарелка была на столе, а рядом с ней стояла кружка с чайным пакетиком, который я уже заливала только что закипевшей водой.

-Тебе сахар в чай сыпать? - от девочки ничего услышать я не ожидала, но не спросить не могла. Тишина в ответ совсем меня не удивила, и я насыпала в большую кружку пару чайных ложек с горкой сладкого песка, размешивая мелкие кристаллы в воде.

-Садись кушай.

-Я не буду,- тишина наконец миновала, и Тома подала голос, но даже не повела взглядом в сторону. Ее голова прильнула к холодному окну, а я внимательно наблюдала за ней, стоя возле кухонного стола, что был «засервирован» к позднему завтраку. Она тихо дышала, медленно и глубоко, засасывая в лёгкие тёплый комнатный воздух. Я сделала несколько шагов вперёд и вновь оказалась у подоконника, следом медленно присаживаясь на него прямо у ног Тамары. Не получается накормить - попробуем хотя бы контакт наладить.

-Ну чего ты хочешь? Я тебя понимаю, и это не пустые слова, поверь мне. От того, что ты не будешь есть, что будешь вот так вот дуть губы и молчать тебе будет только хуже.

И, кажется, между нами уже не было граней, а мне захотелось теперь не просто заставить ее поесть, но и помочь не остаться одной, наедине с проблемами и трагическим стечением обстоятельств. В своё время у меня не оказалось рядом того человека, который смог бы меня поддержать. В какой-то мере и сейчас мне самой нужно было дружеское плечо, но ни подруг, ни друзей у меня не было. Нет, не так, настоящих подруг и друзей у меня не было.

Девочка вновь не шевелилась, лишь взглядом провожала проезжающие под окном автомобили, все гудящие и куда-то спешащие. Наблюдая за ней, я вернулась в детство, но не как другие дети, в счастливое и беззаботное, а в тот самый страшный, самый жуткий и проклятый день, когда утром меня в садик разбудила не мама, а наша соседка. Как сейчас, помню этот запах валерьянки стоявший по всей квартире. Обычно пахло кофе, оладьями или блинчиками, но в то утро была валерьянка. И мама, лежащая в своей постели с серыми губами. Она всегда улыбалась и даже во сне, а щеки всегда, всегда блестели румянцем. На глазах проступили первые слёзы, а я ладонью, будто незаметно стёрла их с холодных щёк. До сих пор помню, как тогда кинулась будить маму, но, как назло, она никак не просыпалась. И целовала, и крепко-накрепко обнимала, и даже уже начала щекотать, но как только меня начали пытаться оттащить от холодного тела, в детскую голову пришло осознание всего происходящего. Слезы в тот миг полились градом, а я настолько крепко вцепилась в мамину шею, что от того на ней остались синяки.

И сейчас я также не могла сдержать слез. Они катились ручьём, а руки все также пытались их вытирать, но это было бесполезно. Нос скоро был забит и начал шмыгать, и лишь тогда девочка перевела на меня взгляд, а затем и начала незаметно двигаться ближе.

В голову уже полез вчерашний инцидент. И его глаза, так холодно смотрящие на меня, и та наглая шлюха, которую он держал за руку с обручальным кольцом. Надо же, два года жизни убить на такого мудака… Только сейчас в мою голову пришло осознание того, что в этом чертовом городе у меня нет никого, кроме него. Ни-ко-го. Даже работа, даже работа, черт возьми, в одном отделении с ним.

-Не переживай, я отправлюсь в детский дом, и вы с Олегом продолжите спокойно жить дальше без меня.

От этих слов мне стало совсем хреново на душе. Тамара в тот же момент оказалась в моих объятьях, причём таких крепких, чего я сама от себя не могла ожидать.

-Не смей так говорить, слышишь? Ты совершенно не понимаешь, что несёшь. Ты ещё слишком мала, чтобы так рассуждать, -мои слёзы катились вниз, а я вспомнила те жуткие две недели, когда я ждала приезда отца в детском доме. Эти две недели были самым жуткими в моей жизни, и такого ада я не забуду никогда. И как заставляли есть противную протухшую колбасу с хлебом на завтрак, как не выпускали в туалет ночью, а потом на утро с такой жестокостью избивали ремнём воспитатели за испорченную простынь, что синяки не проходили ещё месяц так точно.

-Я также, как и ты, потеряла маму, и жила там. Поверь, даже здесь, с Олегом, каким бы он не был, тебе будет в тысячу раз лучше.

Огромные глазёнки лишь моргали, пока я судорожно наглаживала девчачьи волосы, а меня саму трясло так, будто током ударило не на шутку. Наверняка, мои слова на неё не произвели особого впечатления, но из обычной жалости, как мне казалось, она кое-как выпрямилась, начиная своими ладонями молча помогать стирать мои слёзы.

-Никогда так не говори, никогда… Олег, он, как ни крути, он твой отец, он заботится, переживает и будет стараться сделать для тебя все.

-Хватит реветь. Я не маленькая и отлично понимаю, что ему здесь буду только мешать.

-Тамар, может это будет звучать странным, даже не может, а так оно и есть… Если до такого будет доходить, я заберу тебя к себе,-от самой себя такого я не ожидала, но те воспоминания снова и снова выдавали ужасные картинки. Длинные косы, которые у меня были к моим пяти годам ниже поясницы, в первый же день были срезаны по самую макушку и отправлены на моих глазах в мусорное ведро. Возиться со мной никто не хотел, да и церемонились не особенно. И плюшевого медведя, с которым всё детство я проспала в обнимку, в первую ночь там был распотрошен мальчиком с соседней кровати. Как итог, на утро меня опустили лицом в горячую манную кашу из-за плача, а медведь был отправлен в мусорку.

Девочка покосилась на меня сомнительным взглядом, а я продолжала вспоминать своё «детство», лишь сейчас понимая, что закончилось у меня оно вместе с растерзанным медведем.

-Если ты хочешь, я поем, но за это ты прекращаешь нести ерунду, вроде этой, договорились?

Я поджала губы, но кивнула в ответ на ее слова. Мне было обидно, но, к счастью, горечь вчерашних переживаний перекрывала эту обиду с лихвой.

Тамара сама слезла с окна и села за стол. Вилка оказалась в ее руке, после чего она ещё пару минут ковырялась в яйцах, но съела оба. Тарелка опустела с заметной скоростью, а после в ход пошел чай. Было ясно, что такого завтрака ей было мало, но за продуктами нужно было идти в ближайший магазин, а где он находится, знает любой человек, живущей здесь, но не я.

С подоконника мои ноги опустились на пол, а бёдра следом переместились на стул, стоящий напротив места Томы.

-Знаешь, по-моему, Олега ждать смысла нет. Ты знаешь, где здесь магазин ближайший? На таком завтраке далеко не уедешь…

-Не надо больше ничего готовить. Я наелась, и мне этого хватит, а ты обещала теперь прекратить говорить ерунду. Я свои обещания выполнила, теперь твоя очередь,-Тамара поднялась, убирая за собой тарелку с кружкой в раковину, а в следующую секунду в ее руках оказалась тряпка и в кране зашумела вода.

-Можешь не мыть, я сама справлюсь. Занимайся своими делами, я тебе больше не буду мешать,- отобрать у ребёнка тряпку мне не составило большого труда, а потому посуда вскоре уже стола на сушилке, а девочка вновь вернулась на окно, оказываясь в том же самом положении.

Разговорить её у меня, хоть убей, не выходило. Видимо, своими словами я лишь сильнее напугала девочку, и теперь мне оставалось только «выполнять свои обещания». Голова немного побаливала от плача, а из-за недосыпа клонило в сон. Диван, стоящий напротив стола был сейчас самым лучшим местом для моего размещения, чему я и последовала. Вскоре мой взгляд были прикрыты светлой пеленой век, и дыхание стало тихим. Перед глазами замелькал какой-то сон, но помнить его было совсем не по моей части.

Заприметив это, девочка спустилась на пол, вытаскивая из стеллажа прямо напротив дивана плед, которым вскоре нежно была укрыта Марина. Тома с недоверием смотрела на окно, где прежде сидела, а затем переводила взгляд на женщину. И все-таки прозрачная неизвестность манила её. И высотой, и примерным исходом событий, и пониманием того, что это единственный шанс избавить всех вокруг от одной большой проблемы.

Она взобралась на деревянный подоконник, но в этот раз крепко уперлась ногами в дерево. Взгляд пал вниз. Из-за тумана не было видно даже нижних этажей, а страх отпечатался в карих глазах. Тамара поджала губы, но уже посмотрела наверх, в бездонное небо, а где-то там на неё сверху вниз в ответ смотрела мама.

-Я ничего не боюсь. Это не страшно. Одна секунда и все.Всем хорошо…- эти слова она бубнила себе под нос, пока подрагивающие ручки открывали форточку высотой с ее рост. Та быстро распахнулась от вихрящегося ветра, который, пройдясь по комнате, решил вернуться обратно на улицу, совсем не рассчитывая на то, что от его силы маленькая девочка совсем потеряет равновесие, начиная от вселенского страха цепляться за все вокруг и, в том числе, собственную жизнь.

========== Глава 6. Окно, стена и подоконник. ==========

Глава Шестая.

Окно, стена и подоконник.

Перед глазами была пелена белого густого тумана и громкий крик на его фоне. Это было похоже на сладкий сон, идеальный до каждой самой незначительной мелочи, кроме единственной. Крупинка горечи портила весь искрящийся вкус наслаждения моментом, разрывая меня на части от микрогнева.

На тумбе стояли ароматные цветы, обжигавшие воздух еще веящим от тонких лепестков морозом. Самый желанный парфюм рождался в этот момент в воздухе : зерновой кофе на плите и свежесть роз. Что может быть прекрасней? Одеяло в белом облачении все смятое и вообще не имеет никакой формы. Будто бы предыдущая ночь была, нет, не самой бурной и страстной. От воспоминаний веяло счастьем и теплом, таким родным и приятным, что переживать хотелось снова и снова те часы, которые навсегда останутся в памяти.

Солнце беспрепятственно проникало в комнату сквозь тонкую тюль, и его лучи яркими солнечными зайчиками быстро бегали по стенам и потолку, небрежно задевая тело только что проснувшейся девушки. Ее волосы спутаны и измяты; губы отекли, превращаясь в рот малыша, который только-только оторвался от материнской груди и все ещё причмокивает, но ощущает теперь лишь вкус воздуха. И вновь этот крик. Он не утихает ни на секунду. Хочется закрыть уши, зарыться под это самое белое одеяло и ничего не слышать.

Ничего сделать не получается: он полностью парализует все мышцы, лишая даже голоса, не давая шансов не только перекричать, но и простонать что-то.

Кошмары всегда кидали меня в холодный пот, но, благодаря собственному сознанию, в такие трагические моменты меня будто «вышвыривало» обратно в безграничное пространство, где ты ожидаешь следующего сна, как начала нового фильма в кино. Тут всегда тихо, но этот чертов крик преследует меня и здесь.

Не знаю как, зачем и каким образом, но через считанные мгновения после того, как ресницы взмахнули вверх, мое тело словно было облито ведром ледяной воды. Сознание все ещё существовало отдельно, все ещё находилось там, в «комнате ожидания».

На мне висела Тамара.

Ее тело охватил тремор, а то, как дрожали руки, отделявшие ее жизнь от смерти непонятное количество времени, было невозможно передать. Тем не менее, они крепко обхватили мою шею, а тот самый крик вмиг сменила истерика. Настоящая, жуткая и живая истерика. Когда связки сводит от крика, когда голова от боли разрывается на куски, когда кричит не человек - кричит душа.

До конца прийти в себя мне удалось лишь тогда, когда в прихожей раздался хлопок входной двери, а девочка носом уткнулась куда-то в щеку, так и не переставая кричать. Маленькие ноги с силой сжали мои бёдра и живот, а я наконец захлопнула это злосчастное окно, от чего холодный воздух и туман перестали касаться кожи. Просто не понимая, как нужно действовать в таких ситуациях, решение поступить так, как подсказывает сердце и душа, было самым верным.

В ответ я ласково обняла Тому, начиная поглаживать волосы, плечи и спину девочки. Сейчас важнее было не дать ее страху остаться внутри; он не должен стать частью души, которая и без того была к столь юному возрасту так обожжена; наверное, в этом мире теперь лишь я могла представить те ощущения, моросящие сердце в маленькой груди, но вспоминать то отрывок своей жизни - нет, лучше убейте.

Прошло около пяти минут, и Тамара уже молчала, лишь редко шмыгая носом. Руки ослабили хватку, но с шеи не двинулись ни на сантиметр; ноги тоже не собирались отпускать меня. Дышала она часто и громко, сипло свистя всем, чем только можно.

Мои лопатки в один миг начало невероятно жечь, и связать с такими «объятиями» это было невозможно. Я понимала, что сзади прямиком туда, в спину, примерно в сердце вонзается чей-то пристальный взгляд. Он не оставлял мне никаких шансов терпеть такие издевательства. Благо держать себя в форме мне ещё удавалось, а потому я медленно оторвала девочку от подоконника, поворачиваясь на 180 градусов и оказываясь лицом прямо напротив него.

В дверях стоял высокий мужчина : крепкие плечи, твёрдые руки, холодный взгляд, отчасти впалые скулы и тёмные глаза. Красивая сволочь. В руках он держал пакет из «Пятерочки», а я, видимо, его дочку.

Все-таки всегда любила свою способность в любом аморфном состоянии выбирать отличного спутника «жизни». Хоть и жизнь эта длилась одну ночь, и ничего, кроме падения с седьмого неба обратно на постель под утро, я не помнила, повторить такое было бы неплохо - в этом врать самой себе было бесполезно. Правда, это чувство я уже забыла : в суете быта было совсем некогда напиваться, да и повода не было; в крайнем случае я была уверенна в образе любящей жены, но ровно до вчерашнего вечера. Ещё раз увидеть наглую улыбочку этой шлюхи, перетерпеть предательство, разгуливать с бутылкой вина полуголой по центру Москвы, уехать с незнакомым мужиком - вновь бы приняла на себя образ дорогой шлюшки за такой чудный секс. Но до этого было далеко.Мы молча сверлили друг друга взглядами, и первой прервать молчание пришлось мне.

Тамара вновь начала всхлипывать, утыкаясь носом в мою шею так, будто она была маленьким, ещё слепым щенком, пытающимся найти свою маму, полагаясь только на нюх. Мои губы коснулись совсем невесомо ее виска, и в этот миг она задрожала, а я испугалась сама себя.

Может, это было неправильно, было лишним, неверным, но внутри что-то будто треснуло, дернулось, разорвалось или рассыпалось - толком сама не могла разобрать, но было уже поздно.

-Тише,-чуть слышно губы выпустили голос наружу, а я ,прямо с девочкой на руках, пошла вперёд, не обращая никакого внимания на мужчину, и закрыла за собой дверь в детской, где была уже через десять шагов. Тамара молчала. Ее нос уже не терся о мою шею, а я вновь взглянула на ее лицо.

-Больше так не делай никогда, договорились? Ни при каких обстоятельствах, - когда мое сознание уж точно было на месте, девочка лежала в постели, хлопая глазами и наблюдая за мной. Взгляд ее был опять другим, но только уже разобрать его значения было сложно.

Торопиться отвечать она не собиралась, а я сглотнула противный комок слюны, беря в руки того медведя и начиная поправлять ему то лапы, то уши, то несуществующие складки на плюшевой ткани - лишь бы не смотреть на неё. Что-то жгло мои щёки и нос, и , видимо, это был стыд.

Такая холодная девочка, и правда, была сейчас другой. И в глазах ее было что-то другое, и в выражении лица, и даже в поджатых губах. От подушки оторвалась сначала голова, потом шея и позвоночник; она села на постели, переводя уже виноватые, полные странной горечи, прежде всего, к самой себе глаза.

-Ты… извини. Я тебе глупостей наговорила много. Я не хотела тебя обидеть,- Тома сжала губы, несмело вытягивая вперёд руки и обнимая Марину сбоку, а висок легко упёрся в предплечье. По спине женщины в этот момент побежали мурашки, а взгляд с медведя перебрался на макушку малышки. Я улыбнулась, а та рука, которая была свободна, легла на детское плечо.

-Я рада, что мы с тобой познакомились. Знаешь, мы можем больше не встретиться с тобой никогда, но я тебе благодарна, как минимум, за спасение. Не каждый взрослый умеет правильно оказывать первую помощь, а ты, можно сказать, спасла мою жизнь. У тебя в жизни все будет круче всех, главное в это верить,-мои пальцы щелкнули кончиками по носу Томы,а она шумно и глубоко вздохнула, лениво отлипая от тела женщины.

-Я тоже рада,-она кивнула, натягивая улыбку на лицо и пытаясь отвести взгляд в сторону. Не заметить такого было невозможно, и я напоследок,уже поднявшись с кровати, крепко-крепко обняла девочку.

-Не грусти. И на подоконниках тоже не прогуливайся.

Тамара закивала и крепкие ее руки взяли в кольцо тонкую шею. Прощание затянулось, но спустя 15 минут я наконец покинула комнату, пытаясь сбросить булыжник со своей души, но получалось это с огромным трудом, и, если быть точнее, совсем не получалось, а прямо перед дверью меня встретил тот самый «красавчик». Тем для разговоров было много, разговаривать с ним не было никакого желания - высказать все, что я о нем думала, хотелось в разы сильнее.

-Я, понимаю, что таких, как я, у тебя семеро на неделе, если не больше, но имей совесть уделить каплю внимания дочка. Я была на ее месте, я знаю, какого это, остаться одной при живом отце, и, поверь, ничего страшнее этого, нет,-и впереди была ещё куча мыслей, фраз и, наверное, эмоций, но тут он резко прижал меня к себе одной рукой за талию, а другой - за бёдра. Было бы странно, если бы губы не сделали того же в себе подобные. Продолжать жарких поцелуев не было никакого желания, но он - самый настоящий черт. Меня в один момент начало тянуть к нему лишь сильнее,и на минуту с копейками я поддалась, после резко отрываясь. Лопатки тут же уперлись в стенку, дыхание сбилось вконец, заставляя отдышку напомнить о своём существовании в этом мире.

-Ты самая настоящая сволочь. Ты оставил с первой попавшейся бабой свою дочь; ты приготовил мне завтрак, а для неё оставил жалкую пару яиц и помидор; ты со спокойной душой трахался, когда за стенкой спал, а, может,и нет, твой ребёнок, твоя дочь; девочка, которая сейчас нуждается в колоссальной поддержке с твоей стороны, но бабы тебе оказались куда интереснее её,- хватая воздух через каждое слово, пыталась что-то высказать я, но со стороны, наверное, это выглядело глупо.

-Выходи за меня.

========== Часть 7. Телефон, борщ и капуста. ==========

Глава Седьмая.

Телефон, борщ и капуста.

-Чего?-я в наглую поморщилась, поправляя влажными ладонями примятые волосы, потерявшие за весь день всю свою форму.

-В задницу иди, выходитель,-терпение напора его взгляда на том резко закончилось, и, окончательно понимая, что мои слова до лампочки такому как он, ноги понесли меня к двери, но что-то вдруг пошло не так.

Резко чувствуя давление сзади, запястье крепко сжали грубые мужские пальцы с такой силой, что слезы сами по себе выкатились из моих глаз и жалобный писк сорвался с губ. Может, его это напугало, может, что ещё, но в следующий миг по инерции я начала падать назад, но делать этого было некуда. Я абсолютно упустила тот момент, когда крепкие руки быстро наприжали меня к тёплой груди, не давая сдвинуться теперь ни на шаг.

На полке, висящей прямо над зеркалом у входной двери отражающей все происходящее, начал вибрировать телефон. О боже, как вовремя и мой. Я строго подняла свой взгляд на его глаза, стараясь не поддаваться натиску, а голос сделался грубым.

-Отпусти,-с силой делая рывок вперёд, он в то же время отпустил меня, а потому поцелуя со стеной было избежать очень сложно. Щеку начало жечь, но избежать ещё десятка минут в его окружении было жизненно необходимо.

Вытянув руку вверх и нащупав вибрирующий телефон, я была отчасти удивлена, видя на дисплее надпись «Любимый❤️».

-Да,-серьезным голосом пыталась говорить я, но отдышка все ещё отдавала эхом в трубке, что могло вызвать не очень однозначные намеки. После пары секунд молчания по ту сторону в ответ послышался мужской баритон, а я сделала вид, что внимательно слушаю.

-Марина, можешь забрать свои вещи сегодня? Вечером мама Лизы приедет, а сама понимаешь…

-Да ты что? Вещи забрать? Из своей квартиры забрать свои вещи?-истерика внутри меня понемногу разгоралась, а я подняла взгляд на Олега, находя в тот же самый миг в своём воображении прекрасный план мести.

-А знаешь, заберу. Вот прямо сейчас заеду и заберу. Заодно поедем в загс, где нас и разведут. У меня свадьба на носу, надо избавиться от такого балласта, как ты .

В это время, наверное, нужно было видеть удивление на лице Скрипалева, но вот Брагин был точно растерян, и это мягко сказано. В ответ я слышала лишь тишину, и уже через пару секунд отключилась.

Рука с телефоном опустилась вниз, а я уперлась взглядом в глаза мужчины.

-Что? Можешь не пугаться, я не из тех дурочек, которые воспринимают слова про загс, помолки и свадьбы всерьёз. Съездишь со мной за вещами, в загсе нас разведут и можешь дальше на все четыре стороны. Ограничивать твою свободу я не собираюсь, а этой сволочи просто так жить с чувством собственного удовлетворения я не дам.

Он вдруг сделал несколько шагов вперёд, и уже просто так упираться его глазам было невозможно и бесполезно. Он так смотрел, будто видел внутри что-то очень сильно его интересующее; как новорожденный ребёнок впервые рассматривает мир, которого раньше ему даже не приходилось видеть.

-Думаю, цель поездки в загс мы ещё обсудим, а вот познакомиться нам не мешает именно сейчас никто. Олег Михайлович Брагин, хирург НИИ Склифосовского и, да, с недавнего времени, папа Тамары. Думаю, с ней ты успела уже познакомиться и, наверняка, «много» узнала.

-Успела,-буркнула себе под нос я, слегка щурясь и вновь смотря в его глаза. Ехидные, сексуальные, манящие и глубокие. Наверняка, тот ещё бабник. Не наверняка, а точно. У таких на лице все огромными красными буквами написано. Господи, на что ты опять подписаться собираешься, дура…

Из-за двери детской торчал нос Томы, и находился там он не первую минуту. Она внимательно за всем этим наблюдала, а губы ее были поджаты ровно так, как это делал Олег совсем недавно. Заметив это, я бы никак не сомневалась в их родственных связях, но оторваться от мужских зрачков я не могла и, в какой-то степени, даже не хотела. Находиться в таком плену было приятно и сладко, а желание ещё раз «отомстить» Косте вновь посетила мою голову.

-Марина Владимировна Скрипалева, нейрохирург в Бурденко, со вчерашнего вечера необременная узами брака с заведующим отделения того же центра. Все? Могу теперь я пойти что-то приготовить твоему ребёнку поесть, пока она не умерла от голода и твоей безответственности?

И он в ответ сжал губы, упираясь левой рукой в стену, прямо рядом с моим лицом, и сделал шаг в сторону, другой проводя по гладкой коже головы.

-Приятно познакомиться,-через силу из себя выдавил тот, молча разворачиваясь и также в полной тишине отправляясь на кухню. И дверь за его спиной успела закрыться, пока ничего не успел он заметить, но сделать это мне было проще.

Что теперь происходило в той комнате было частью бездны : неизвестная никому ее часть. А ведь наверняка Тома думала, что сейчас он придёт к ней. Пусть и говорила недавно, что не желает его даже видеть, но это как часть детской психики.Все девушки - дети, потому, видимо, я это и понимала : защитная реакция маленького организма на синдром отторжения. В глубине души ей сейчас нестерпимо хотелось видеть в его лице по-настоящему родного человека, который бы просто понимал ее чувства; который бы вновь заставил ее ощущать себя нужной и любимой; ей нужна была не просто поддержка, ей был нужен папа, которого она бы не нашла ни в каком другом человеке.

Лопатки наконец оторвались от холодной стены, а в руках вновь задребезжал телефон. Абонент не изменился, а потому мобильник был отправлен в отпуск с отключением батареи и избавлением от жалкого общества Кости.

Я вышла на кухню, видя Брагина стоящего спиной ко мне : в руках его, судя по звуку, был нож, так резко нарезающий что-то хрустящее и сочное. Неужели готовить умеет? Я начала подходить ближе, а звуки стали резче и громче, но остановилась я лишь оказавшись рядом с мужчиной.

-Давай я приготовлю, а ты пойдёшь с Тамарой пообщаешься? - уже было несложно догадаться, что на поздний обед намечался борщ, только вот он наверняка не знал, что любит девочка. Какой ребёнок любит первое? С другой стороны, о воспитании я знала не больше чем о фигурном катании любой нейрохирург, потому и спорить с ним не хотела.

-У нас будет ещё достаточно времени пообщаться. Можешь заниматься своими делами. «Я покормлю ребёнка, о котором я начерта не забочусь, и мы поедем за твоими вещами»,- неожиданно для самой себя эти слова будто ранили меня, только как и почему - оставалось настоящей загадкой. Мне закрыли рот и ясно дали понять, что совать свой нос сюда не стоит: на том наш разговор закончился, а я развернулась под те же самые звуки ножа, направляясь в спальню.

Да, сегодняшний день во многом лишил меня девственности. Никому раньше так подло и быстро я не изменяла; никогда не испытывала сочувствия к чужим детям, да и к детям вовсе; ни разу меня так не задевали слова чужого человека. Хотя нас можно было назвать чужими после той ночи только исходя из того, что ни один из нам не помнит подробностей, но в наше время секс без обязательств, имён, паролей и явок - обычная практика. Я села на постель, а затем и легла, уставившись в одну точку.

О чем-то странном долго думала, пока мои глаза не нашли в дальнем углу большой стеклянный шкаф с алкоголем. Девственности в употреблении чужих напитков без всякого разрешения я тоже лишилась сегодня. Бутылка вина, открытая лишь канцелярским ножом из подставки стола, была уж слишком крепкой даже для опытной в таких делах дамы, потому уже через «половину» по щекам катились слезы ненависти к будущему бывшему мужу, ещё через пару глотков в гости пришло признание полного одиночества, а когда стекляшка была пустой, голова мягко легла на подушку,и все мысли утихомирились в один миг,отпуская пьяную и сопливую меня спать.

В воздухе уже отлично ощущался запах варёного мяса, тушеной капусты, помидоров, перца и моркови, и пытался он пробиться в каждый уголок квартиры. Комната Тамары была для него самым доступным местом даже несмотря на закрытую дверь, а сидящая на полу в окружении игрушек девочка, только учуяв этот аромат, сжалась в маленький комок от одного воспоминания о самом вкусном блюде в жизни - мамином борще. И сбежать от этого запаха было некуда: ни шкаф, ни одеяло, ни плюшевый медведь бы не спасли ее в тот момент, потому единственным, что ей оставалось делать, был тот тихий плачь в собственные колени, которого за последние сутки случилось слишком много в судьбе Тамары.

Вот кран газовой плиты наконец был повернут на ноль, а тарелка, привезённая девочкой из своего прежнего дома, наполнилась ароматным красным бульоном с овощами. Видя перед собой этого грозного мужчину никто бы не подумал, сколько разных сомнений кружится в его душе: угодить собственной дочке сейчас - значит стать на шаг ближе к налаживанию наших отношений.

И смотря на засервированный стол, он стал еще более мрачным, вспоминая Эмму.

Надо же, никто бы и не подумал, что эта девушка абсолютно не умела готовить: совсем ничего. Он вспоминал, как однажды ночью, когда той нестерпимо захотелось есть, а все доставки мира «ушли домой спать», темноволосая девушка неуклюже рубила капусту огромными кусками, спалила две сковородки , но под утро все-таки накормила себя и Брагина, после чего без задних ног проспала до следующего вечера.

С того дня борщ был в наших «отношениях» символом, а не знать вкусовых предпочтений дочки было бы совсем стыдно.

Несколько шагов от стола до двери дались мне вполне себе нормально, а вот последний, отделявший меня от той малышки, которой я держал Тамару на руках в последний раз в восемь месяцев, дался мне с огромными усилиями. Повернутая ручка открыла дверь на тонкую щелку, позволяя тусклому свету проложить полоску золота на полу в полной темноте, а где-то посередине, всхлипывая, лежала девочка в пижаме с принцессами. Идти дальше было страшнее всего того, что я пережил за жизни. Увидев на полу полосу, она тут же перестала судорожно дергаться на вдохах, а мне стало ещё больнее смотреть на чужую свою дочку.

Я сделал ещё несколько вдохов, наконец переступая порог детской и присаживаясь на пол рядом с Тамарой. Она так и не шевелилась, так и не всхлипывала, а в темноте все же выдавали ее настроение красные глаза, блестевшие в отражении полумрака.

-Томка, ты чего? Ревешь там, что ли?-разговаривать через шутки мне всегда было легче, но вот малышка этого явно не оценила, даже не отвечая ничего в ответ. И поджимая губы, ладонью почесывая затылок, я вклинился взглядом в хрупкое детское тело. Нужно было сейчас взять ее на руки и крепко обнять, да, именно это в детстве помогало и остановить крик, и укачать, и даже остановить планету. Ласковыми движениями я забрался под руки девочки, перетягивая ту к себе на колени. Послышался тихий всхлип, а я уже окончательно расплавился от забытого ощущения родного человека рядом, прижимая Тамару к себе.

Она подняла заплаканные глазки вверх, а губки настолько сильно сжались, пытаясь сдержать слезы, что на долго их не хватило : пара секунд отделяла такую холодную малышку от искренней девочки. Она быстро хлюпнула носом, раскидывая в стороны руки и, уже не стесняясь, плакала, уткнувшись в крепкую грудь папы.

-Тамар, Тома, ну ты чего, маленькая?- что сейчас ощущалось внутри меня, было той самой искоркой, затухшей уже лет так пять назад. Она была такой горячей, живой, настоящей и родной, что на мгновение по щекам спустилась пара слез, которые я тут же стёр, начиная, как в детстве, укачивать дочку, а она плакала лишь громче и все сильнее прижималась ко мне.

========== Глава 8. Шардоне, душ и пижама. ==========

Глава Восьмая.

Шардоне, душ и пижама.

Не было в тот миг картины во всей вселенной красивее этой, наполнявшей нежностью единственную из сотен других точно таких же граней уютной детской комнаты, где прямо здесь и сейчас творилась любовь.

Самая чистая и неизведанная; самая крепкая и чрезвычайно хрупкая; горячая и льющаяся молодыми реками слез по гладким щекам. Магия прикосновений и тонких переплетений нитей душ этих двоих не давала покоя сердцам и мыслям, но ничего не могло сравниться с яркими красками, которыми начал окрашиваться окружающий мир прямо на их глазах.

Сплошное серое облако, что прежде носило название «небо», за ободком оконной рамы разорвалось на мелкие хлопья цвета золотой карамели на сладких петушках из детства. Они словно плыли по огромному морю, но назвать то, что творилось над их головами, просто «морем» было нельзя. Мечта, и ничего кроме нее. Все потому, что изнеможённое осенними ливнями солнце в один миг решило отдать всю любовь городу, но прежде его ласковым лучам нужно было пробраться через райскую призму атмосферы облаков, окрашивая все вокруг акварелью.

-Пойдём покушаем, м? - широкая ладонь, в один момент почувствовав на себе всю тяжесть ответственности слова «отцовская», ласковыми мазками нарисовала на фарфорово-красном лице ребенка акварельный пейзаж. Картина была лишь поводом стереть слезы, которых было лишком много, а боли от их ощущения рядом было ещё больше в его крепком сердце.

-Смотри, какое небо, Тамар. Смотри, какое оно красивое…

И девочка в ответ грустно перевела взгляд на картину за широким окном, а щека ее тепло и по-особенному ласково прижалась к груди отца, позволявшей разместить на себе в несколько раз больше частей тела дочери.

-Мне не нужен папа на выходной, или на пару часов в день, - гнусавый голос казался одновременно взрослым от своей серьезной решительности и маленьким из-за гнусавящего призвука в тембре.

-Либо мы вместе с тобой семья, либо мне будет лучше жить в детском доме. И, да, «семья» - я и ты, все. Никаких твоих подруг.

Даже голосом ему она напоминала Эмму, но только совершенно не ту, с которой они расставались. Молодую и такую точно серьезную Эмму, засыпающую на груди, любящую долгие поцелуи, объятья и разговоры по душам. Тамара была ее полной копией внутри, а отрицать это сейчас было уже бессмысленно. Я перевёл взгляд с пушистых облаков на малышку, и она уже ждала ответа в моих глазах; будто старалась не услышать ответа, а найти правду.

Я кивнул, касаясь губами горячего от плача лба и на пару секунд зависая в таком состоянии. Огромная ответственность - вот что я ощущал сейчас внутри себя. Не за себя, не за пациента на операционном столе и даже не за ординатора первого года - эта ответственность не сравнится ни с чем. Ощущать рядом, прямо настолько близко своего ребёнка - бесценно, нести ответственность за его судьбу - дороже жизни.

Когда эти огромные глаза, заплаканно-красные от всего накатившего в один момент, смотрели на меня из-за опустевшей тарелки с борщом, я не мог понять, какого черта все в жизни сложилось именно так. Почему сейчас мы с ней оказались одни, наедине в огромной квартире, не считая ту девушку, которую знал без года неделю. Кажется, что и она была и есть частью огромного плана вселенной на мою жизнь.

-Я хочу ещё, - длинный рукав пижамы стёр мокрые капли с кончика носа, а под глазами медленно начали появляться синие круги с красноватым поттооном. Она со скрежетом передвинула тарелку от себя на середину, а дальше та оказалась в моих руках, и уже спустя минуту, вновь наполненная, стояла перед дочкой.

Тома подняла свои глаза вверх, без труда разыскивая взглядом мои.

И вновь я через немую тишину слышал мысли ребёнка корой больших полушарий головного мозга, который неизвестно где был все эти годы.

-Марина твоя новая девушка? - она неспешна зачерпнула ложкой все, что только было можно, отправляя ту в рот и вновь смотря на меня. Неловко стало уже от вопроса, а вновь оказываясь заложником неудобств разниц роста, я сел на соседний стул, оказываясь прямо на уровне детского взгляда.

-Нет. Мы оба друг другу помогли и ещё поможем, вот и все. Моя новая девушка - ты, а, как бы то не звучало странно, «старая» - работа, - и между нами словно не было никаких баррикад. Впервые я общался с ребёнком, как со взрослым, все понимающим человеком. Да не с каждым «взрослым» удавалось так говорить, как с Тамарой сейчас. Все-таки что-то от меня у неё действительно был: понимать все не по своим годам Эмма не умела.

-М, можно сказать, я разрушила ваши отношения?-и вновь полная ложка скрылась за пухлыми губами, а пушистые ресницы порхнули снизу вверх, помогая взгляду ещё более загадочно перепрыгнуть на меня, хотя магичнее ее глаз, казалось, не было уже ничего.

-Почему? У нас с медициной были «свободные отношения». На пару дней я взял отгул, нам нужно будет познакомиться поближе, много нового узнать друг о друге, решить проблемы с твоим обучением да и ещё много всего уточнить. Ты читать умеешь?

-Не переводи тему. И читать, и писать, и первую помощь оказывать я с четырёх лет умею благодаря маме и папе. Я тебе буду мешать жить так, как ты жил раньше, верно? Наверняка, в твои планы холостяка никак не входила дочка ещё куча забот. Я же не маленькая, все понимаю.

В тот момент чувство стыда окончательно накрыло меня: и, вроде бы, для этого я ничего не успел сделать, но именно это было главной моей ошибкой. Я ничего не успел сделать, и оправдывать себя было бессмысленно - она и без пустых слов все понимала.

-Да, у меня были свои планы, какие-то мнения и ещё много прочей ерунды. Я сейчас это все говорю, потому что понимаю - смысла тебе врать и рассказывать сказки нет - ты уже выросла из этого возраста. Только если ты меня считаешь самым последним гадом своей жизни,-и я даже не успел договорить, как железная ложка скользнула в чашку, заполняя всю комнату звоном, а голос Тамары стал серьезней прежнего, перебивая меня.

-Считаю, но на это у меня есть свои причины.

Я набрал в грудь побольше воздуха, нежели во все прошлые разы, будто готовясь к самой длинной речи в своей жизни.

-Да, я сам это знаю и, не меньше тебя, ненавижу самого себя. За то, что отпустил Эмму, за то, что работа мне была тогда важнее, что отступил, отпустив вас заграницу, что папой сейчас ты считаешь другого человека, хотя это абсолютно справедливо. И, наверное, ни о чем в своей жизни не жалею больше, чем об упущенных моментах твоего детства. Я только сейчас смотрю на тебя и понимаю, насколько много упустил. Извини, я - жираф, до меня доходит долго, в отличии от тебя, но знаешь, твоя мама с ним стала по-настоящему счастливой, и лучше ли мне было тогда упереться и запретить ей уезжать? - такого я не ожидал от самого себя и, наверное, не мог ожидать. Это было, своего рода, «реквиемом» по идеальной жизни, которой у меня бы никогда не было.

Тамара слушала меня молча и больше не перебивала, но ее взгляд перебивал меня куда сильнее ,чем бы это делали слова.

Повисла немая пауза, которой я не выдержал, подрываясь с места и подходя к тому самому огромному окну, которое уже давно не терпело на своём подоконнике моих крепких рук, с силой сдавливающих пластик.

-Мама назло тебе уехала,-тихий голос послышался за спиной, который громче выстрела заложил мое сознание.

-Она думала, что мы с ней для тебя хоть что-то значим, а ты просто так взял и отпустил ее. Она до конца жизни любила тебя, ждала, что ты приедешь или, хотя бы, позвонишь. Считала, что тебе, если не она сама, то хотя бы я, небезразлична, и об этом знали все. Все, кроме тебя, видимо…- на пухлых щеках очередной раз за этот день проступили слезы, вновь заставившие ее подняться с места и отправиться в комнату, которая за пошедшее время превратилась в ее личный мирок.

-Ты слишком мала, чтобы это понять. Человек, любящий человек,он так устроен, что терзать себя ему гораздо легче, чем осознавать, что своей любовью он терзает кого-то кроме. Если любишь - отпусти. Вот, Эмму я любил, и отпустил, потому что тогда, тогда я видел, что она любит… Извини, но за все шесть лет, пока все все знали, никто не додумался мне этого сказать лично. Во многом это мой косяк, признаю, но ни о тебе, ни о маме я никогда не забывал. Просто внушал себе, что вам так хорошо. Без меня хорошо. Вам двоим хорошо. Один меньше, чем два, верно? Оба дураки… Оба ждали непонятно чего, кому-то что-то пытались доказать… Сейчас исправлять поздно. Ты только теперь знай, что забывать о вас я не собирался, а о тебе забыть - было за гранью реального. Я не оправдываюсь перед тобой, нет, хотя знаю, что это выглядит со стороны именно так. Я знаю, что купить твою любовь нельзя, и знаю что нужно ее заслужить и стараться это сделать - номер один в списке моих дел, но как так сделать я пока совершенно не понимаю. Кажется, что я испортил наши отношения уже настолько, что дальше уже некуда, но я пытаюсь это исправить. Я не знаю, что ты любишь кушать, я не знаю, что ты любишь смотреть, но взял на завтра нам билеты в кино «До встречи с тобой», потому что не на мультики же тебя вести? Я знаю, насколько я отвратительный отец, потому что смог отпустить тебя, но что мне с этим сделать? Я старался сделать лучше, а получилось как всегда. Извини…- и из моих глаз незаметно спустилась горячая слеза, медленно пропитывающая собой каждую морщинку и потерявшаяся где-то в щетине.

Уже почти у дверей детской, Тамара остановилась, вновь стирая кулачками слезы и пытаясь послушать его голос. Всякое случается в жизни, мало ли… От того, что сейчас мы разбежимся по разным комнатам, лучше уже точно никому не будет. Да и кто знает, может он всерьёз хотел так, как лучше… В какой-то момент поставив себя на место этого большого мужика, маленькая девочка заплакала лишь сильнее от того чувства вселенского одиночества внутри и, начиная быстрее перебирать маленькими ножками, забежала на кухню. Не находя никакого способа лучше, она крепко обняла того за ноги, поднимая глаза вверх.

-Прости. Ты прав, того, что случилось, уже не изменить… Но мы же можем все изменить вместе, если оба будем этого хотеть, верно?

Я опустил глаза это девочку, которая вновь показалась мне малюткой. Улыбка просочилась через поджатые губы, и следом мои ноги оказались на полу, а лицо было на уровне дочки.

-Дашь мне один, последний шанс все исправить? - и сейчас не стереть слезы с ее щёк я не мог, от чего ладони мягко проскользили по коже, а маленькие ладони легли на них, прямо сверху. Тамара несмело кивнула, в следующий миг уже сама удаляя остатки слез с лица.

-А ты дашь мне ещё один шанс стать твоей настоящей дочкой?

Эмоции с головой захлестнули меня, от чего малышка была крепко-крепко прижата к моей груди, будто в первый и последний раз.

-Глупая, ты для меня была, есть и будешь самой настоящей дочкой, как бы ты ко мне не относилась.

В ответ пунцового цвета руки обвили мужскую шею, а мокрая щека оцарапалась о колючую щетину, вызывая на губах обоих лёгкую улыбку.

-Кажется, нам уже пора с тобой спать. Пойдём, я отведу тебя в душ, а пока найду тебе новую пижаму,-девочка оказалась на его руках, а она теперь, кажется, старалась даже смотреть на него по-другому. И когда пижама была наглажена, развеивая вокруг тепло и мягкий аромат, а карамелью и сахарной пудрой пахло от Томы, закутанной в махровое полотенце, в квартире царила тишина.

Сопения на своих руках долго ждать тоже не пришлось: за сегодня вымоталась дочка, наверное, так, как никогда раньше. Темные кудряшки встретились с мягкой подушкой, а совсем скоро пуховое одеяло укрыло аккуратные лопатки дочки, позволяя ей вместе с плюшевым медведем в обнимку отправиться в путешествия по стране, полной ярких снов, воплощающих все фантазии маленького человека в реальность.

Минут 15 я ещё понаблюдал за дочкой, пока та уже наверняка не уснула. Ночник был приведён в рабочее состояние, озаряя и стены, и потолок, и даже пол мелкими звездочкам. Если бы сорокалетний мужчина был бы принцессой, он бы точно выбрал себе такую комнату. В прочем это было субъективным мнением сорокалетнего мужчины.

Ещё одна принцесса уже как часа четыре совсем не давала о себе знать. Дверь в спальню была плотно закрыта, а потому, даже если бы там что-то происходило, услышать это было не очень реально.

Как-никак в загс идти собирались. И что, что разводиться? Собирались же. За неё теперь некую ответственность я тоже ощущал, а потому задерживая ладонь на металлической ручке доля волнения внутри меня жила.

К счастью, кроме храпящей прямо поверх застеленной кровати девушки, пустой бутылки вина и лютого холода от открытого окна я ничего не заметил. Такой картины я не наблюдал давно, если не «никогда», но окно все-таки закрыть пришлось во избежание непредвиденных последствий. От блондинки хорошенько несло крепким шардоне, но, наверняка, не просто так. Все с ней произошло не просто так, вот уверен. Слишком подозрительно быстро она согласилась приехать сюда, слишком неподдельно себя вела сегодня, слишком отчаянно пыталась прочистить мне мозг. Нет, она точно не из «девочек на вечер». Да и кто бы стал причисляться нейрохирурга из «бурденко» к девочкам на вечер?

Все раздумья было решено оставить на завтра - спать мне тоже хотелось не мало. И как только весь свет вокруг погас, а я лёг под тонкое одеяло, под которым по-совместительству лежало какое-нибудь светило медицины, в темноте засверкали женские глаза, а совсем вскоре тишину разрезали всхлипы очнувшейся девушки.

========== Глава 9. Ночь, две стопки и кровать. ==========

Глава Девятая.

Ночь, две стопки и кровать.

Два зрачка горели в темноте, как огромные бриллианты сияют, переливаясь всеми цветами радужного спектра. Только никаких ярких красок в них не было. Одна боль да и только.

По-началу я попытался сделать вид, что уже давным давно сплю и вижу двадцать первый сон, однако хватило моей железобетонной позиции лишь на пару минут. За это время она несколько раз ворочалась, утыкала нос в подушку, пыталась заглушить свои же эмоции, задушит всхлипы, но удавалось это едва ли. Последним толчком к тому, чтобы моя рука потянулась к кнопке включения прикроватного торшера, было стянутое напрочь с меня одеяло, которое также послужило для звукоизоляции.

Я сел на постели,одной рукой пытаясь отогнать от себя сон, а другой в это время зажег тусклый огонь в большой комнате, обращая взгляд на огромный плачущий кокон.

-Марина,-одеяло было в следующий миг стянуто с девушки, а она утихла, замирая лёжа на постели лицом в подушку.

-После того, что ты выпила, тебе априори не может быть плохо,-воздух из легких устремился наружу под давлением межреберных мышц, а блондинка так и не шевелилась. Такое поведение начинало меня понемногу злить вместе с той идиотской ситуацией, в которую мы оба загремели. Я вновь лёг на подушку, но уже не на свою. Оказавшись так близко к ней вновь, меня начало погружать в какую-то сладкую пелену.

Такое состояние я не мог объяснить ничем. Вот просто сознание туманится, отправляя к чертям здравый смысл. Мои губы коснулись жгучей кожи виска, а ладонь уже интуитивно легла на голую поясницу, освобождённую мной от тонкого платья пару минут назад. Спазм со всех ее мышц будто разом растворился, а взгляд искоса упёрся в мои глаза, наблюдавшие за ним же.

Замечая его таким одновременно деловым и домашним, терять времени смысла совершенно не было. С поясницы ладонь чересчур быстро скользнула на бедро, но перед этим все тело Марины не менее быстро скользнуло на тело Олега. Лишь по привычке стирая проступившие слезы запястьем, лицо покрылось пунцовой краской, а уже следом было крепко-накрепко сшито с его лицом губами к губам. И это ей нравилось в разы больше пьянящего опиума, и слез, и подушки под его затылком.

И он был на против. Такой расклад событий теперь его не только вполне устраивал, но и, в какой-то степени, приводил в состояние счастья. Нет, он не был бабником, да и статусом любителя потрахаться с девочками тоже не обладал. Разговоры и обычные мимолетные поцелуи ему доставляли большее удовольствие.

С ней все пошло против правил.

-Брагин, или как там тебя. Олег, вот,-губы разорвались совсем не быстро, а лишь тогда, когда воздуха из отёкшего от плача носа стало категорически не хватать. Тонкие пальцы быстро заправили влажные остатки кудрей на волосах за уши, после те же самые ладони уперлись в постель по обе стороны от груди мужчины, заставляя бюст несколько развратно смотреться в новеньком кружевном белье.

-Ты такая сволочь, честно… но в этом мире, есть ещё одна сволочь по-хуже,-и тут решительный настрой растворился на дне винной бутылки: нижняя губа укололась о резцы, начиная краснеть, а когда глаза новь стали наполняться сеткой капилляров, не было вариантов успокоительного лучше его губ.

Кровать застонала протяжными и тихими скрипами, пока за окном ночь становилась только темнее и гуще - такими со временем стали и их поцелуи.

***

Луна обогнула половину неба, когда укутанное в одеяло тело девушки сидело на балконе перед плетёным столом. Бутылка водки, две стопки и одинокая омская свеча с тусклым пламенем увенчивала весь банкет.

-Я не буду,- глухо пробормотала она, наблюдая за вскрытой без особого энтузиазма тарой. Тело ее горело изнутри и снаружи, точно также, как и душа ее сейчас. С одной стороны, в ее жизни никогда не было «романтического ужина» из бутылки водки на балконе в холодном конце осени. С другой стороны, тот, мысли о котором грызли все изнутри, сейчас даже не ворочась, спит в ее постели с другой. С третьей стороны, понимание, что все это - месть, не давало ее ногам спокойно сложёнными сидеть на стуле.

-Будешь,-мужской голос был грубым и стеклянным, прямо как маленькие стаканы, а глаза, в следующий момент стрельнувшие прямо в ее душу, были раскалёнными. Непонятно только от чего.

-Ты же понимаешь, что это месть ему?

-Тебе было хорошо вчера ночью? Тебе было хорошо пять минут назад? Поэтому замолчи и пей, а завтра утром мы мило поболтаем на тему того, какой он козел,- понимая, что этот орешек не такой уж и хрупкий, когда протянутая к ее лицу стопка была игнорирована, он усмехнулся, без особых усилий поднимая девушку на руки и направляясь к краю балкона.

-Зачем вообще жить, если это был последний мужчина на планете, и он не твой? Все, существовать можно прекращать,-с такими словами бёдра в одеяле были опущены на силикатное ограждение балкона шириной в один кирпич.

-Последний поцелуй и полетели?

Взгляд девушки устремился вниз, где не было видно абсолютно ничего. Мрак и темнота. Волосы на голове встали дыбом, а в следующий момент перед глазами повисла пелена слез, беззвучно наполнявших закрытые веки.

-Его член не единственный, и , я скажу тебе больше, не последний в этой вселенной. Зачем он тебе вообще нужен после того, как смог пойти налево, потом выставить тебя в том состоянии, в котором ты пришла в место не столь отдалённое. Решила попытать судьбу и проверить, какого это быть расфасованной по кулькам или оставленной где-нибудь на трассе? - этот метод явно здесь не подходил и не работал, потому место дислокации вновь было изменено на кресло, только вот сидела она не в нем, а на коленях Олега, собиравшего ее мокрые волосы в пучок на макушке.

-Тебе надо послать его к чертям и жить дальше. Найти мужика, который тебя будет любить, а не на сторону бегать от «сладкой жизни».

Слушали это все абсолютно стеклянные глаза, закусывающие губы зубы, стекающие по щекам слезы и стынущие стопки. Пользуясь моментом, одна из них, незаметно для самой девушки, оказалась внутри, отзываясь жжением в горле и пищеводе, которое потом начало растекаться по телу. Будто рыба, она начала глотать ртом воздух, а после того, как мужские ладони шлепками по щекам вернули ее в чувства, Марина наконец прекратила реветь.

-Знаешь, трахаться у тебя получается намного лучше, чем успокаивать,- на ее губах мимолетно проскользнула улыбка, а затем она легким движением уперлась лбом в мужское плечо.

-Завтра же, мы поедем и заберём твои вещи. Жить где, я тебе найду, а на счёт работы… кто ты там в бурденко?

-Нейрохирург, только , видимо там я уже не работаю. Да и, навряд ли, мой потенциальный начальник решится меня оставить после всего случившегося,-нервный смешок на конце, заставил улыбнуться даже Олега, запускающего в это время ладонь в светлые прядки волос.

-Вот пьяная ты мне нравишься в разы больше. Я не обещаю, но попробую поговорить со своей заведующей. В склиф, первую хирургию, отделение фарша и потрохов хочешь?-он засмеялся в ответ, а она на полном серьезе подняла глаза на Брагина.

-А ты всем, с кем спишь две ночь подряд предлагаешь работу?

-Ну, можно сказать всем. Знаешь, никогда с одной и той же подряд две ночи не спал,- на этом аккорде романтический ужин на «террасе» был окончен. Свеча была легко затушена ветром, а девушка сама поднялась с места, направляясь в спальню.

Сидеть здесь одному смысла не было, да и без одеяла холодно. Оказавшись у порога комнаты, она остановилась, оборачиваясь и улыбаясь.

Ее взгляд медленно прошёлся по крышам высоток, каждая из которых была ниже этого балкона. Где-то светились лишь единицы таких же бездушных, как и этот город, окон, а где-то горели целые этажи и подъезды. Где-то вдали мелькали пики кремля и спасской башни, а рядом не было видно ничего, тьма, как и внизу, кромешная.

Эти глаза медленно но верно добрались и до Олега. Он тоже был частью этой выставки «Квартира мечты с видом мечты, мужчиной мечты и ребёнком мечты». Улыбка разрисовала завитками женское лицо, помогая тому притянуть к себе мужское внимание, а его обладатель спустя минуту стоял перед ней. Улыбка была настолько глупой, что заставляла отводить взгляд вниз, начинать смеяться от собственной безысходности, и, уткнувшись макушкой в соседнююгрудину, в ее мыслях будто что-то встало на место.

Разве это не счастливая жизнь? Разве жить с мудаком, гуляющим от тебя направо и налево лучше, чем наблюдать за огнями по ночам, просыпаться рядом с тем, кто пытается уже пол часа поставить мои мозги на место? Лучше, чем общаться со взрослым ребёнком, готовым в любой момент тебя спасти и протянуть зайца помощи несмотря на колючки жизни? Это все алкоголь. Он делает меня безумной, готовой на все и вся, но неужели было бы лучше, если бы сегодняшний день прошёл иначе?

-Знаешь, я согласна,-смеясь над самой собой бормотала она.-Что ты там про загс говорил? Так вот, я согласна и в горе, и в радости, и с хэнеси, и без, и пусть лишь смерть разлучит нас,-и тут алкоголь нанёс окончательный удар на сознание девушки. Истерический смех, обвитые вокруг шеи руки и прикрытые глаза - это было страшно, но так интересно наблюдать в ее поведении, а пока лопатки вместе с коленями придерживались мужскими предплечьями и ждали момента встречи с любимой кроватью, будущее светило уже экстренной медицины сопело, теребя губами тот самый уголок одеяла.

Голова совсем разболелась от отсутствия сна,а потому, решая не терять времени, я обвалился рядом с ней, закутываясь в это же одеяло и начиная пытаться согреться вместе с тем, как быстрый паровоз унёс меня в «белую комнату» для выбора фильма к ночному сеансу.

***

Когда утром за окнами сквозь густые тучи с трудом пробивались холодные солнечные лучи, в квартире приятно пахло. Что-то шварчало, хлюпало и свистело на плите; рядом обосновалась тарелка, которая быстро начала заполняться золотистыми блинами. Когда тех было достаточное количество, все звуки готовки утихли. Мельком звякнули фарфоровые кружки о стеклянную столешницу, горячая вода наполнила их белое нутро и блестящие ложки оказались под рукой. Посередине стояли две вазочки с вареньем и сметаной, а через открытое окно все запахи быстро улетучились прочь.

Опухшие щеки упирались в деревянный косяк дверного проема; красные от сна глаза наблюдали за каждым движением мужчины, а дамские прелести в том самом праздничном чёрном кружевном скрывала его вся измятая, растянутая и непристойно длинная для ее красоты футболка.

-Привет,- женский голос хрипом отозвался из коридора, а он в ответ обернулся. При виде такой картины, улыбка не заставила себя долго ждать, и в следующий момент мужские ладони уперлись в столешницу, позволяя начать интереснейший диалог.

-В загс прям сейчас идём, или позавтракаем?

-Хмм,-и на ее губах появилась улыбка, позволяющая ему лишний раз полюбоваться ярким светом, так и искрящим изнутри.

-Признаюсь, на крепкий алкоголь слаба, но только на крепкий. Чего я ещё после вчерашнего обещала?

-Сказала, что согласна и в горе, и в радости, и с хэнеси, и без,-засмеявшись, мужчина наконец подошёл к ней, мельком целуя, как маленькую девочку, целуя ее в лоб.

-Иди умывайся и бегом завтракать.

Румянец на щеках напоминал лицо крохотного младенца, а запах, доносящийся яркими нотками до носа, уверял меня в статусе алкогольвицы этой маленькой девочки. Распинувшись на пяточке в коридоре, она все-таки отправилась умываться, а я тихо пробрался в детскую.

С кровати лениво свисали кудрявые прядки темных волос, обласканные скупыми лучами холодного солнца; тонкие ручки нежно обнимали за шею плюшевого мишку, будто также мирно спящего рядом; носик упрямо утыкался в подушку, пытаясь спрятать все ее маленькое тело от наступающего утра, но, к сожалению, все попытки маленькой Томы были бессмысленны.

На край кровати совсем осторожно присел Олег, а его взгляд уже как несколько минут не сходил с фарфорового личика дочки. Самая настоящая кукла из красивых витрин магазинов ручной работы. Единичный экземпляр, неповторимый оригинал, все авторские права защищены плюшевым медведем.

Мужская ладонь ласково потянула одеяло на себя, оголяя детское плечо. Малышка недовольно покорчилась, пытаясь вернуть все на свои места, но вместо этого поцелуй в висок от отца и заправленные за ушко пряди волос заставили ее наконец открыть глаза.

-Просыпайся, солнце.

========== Часть 10. Душа, блины и кудри. ==========

Глава Десятая.

Душа, блины и кудри.

С легким прищуром Тома смотрела на сидящего рядом мужчину: то ли от солнца, то ли от недовольства, а, может, от того, что все ещё не пришла в себя после сна, карие полуприкрытый глаза девочки прожигали его упрямо и неумолимо. На лице Олега появилась улыбка, а следом за ней и холодок на лице девочки начал исчезать.

-Утро добрым не бывает,-опухшие губы еле шевелились, помогая хриплому голосу чётким тембром преобразовываться в серьёзные слова. Она присела на постели, отправляя ладонями все волосы с лица назад, наконец протирая глаза, зевая и уже по-другому обращаясь к Брагину.

-Что сегодня у тебя по плану?

-Нам с тобой надо съездить в школу, потом завезти Марину, но это после. Сейчас чистить зубы и завтракать,-в его руках появилась расческа, пытающаяся начать распутывать узелки на волосах полусонной дочки, но, вместо этого, девочка закалила глаза, отбирая ненавистный предмет у отца, после чего та отправилась в самый дальний угол комнаты. Малышка лениво стянула с постели ноги, нащупывая под собой тапки, и в следующую минуту уже стояла в дверях ванной, наблюдая за все той же девушкой, что и вчера.

Заприметив позади себя девочку, Марина тут же обернулась, делая шаг в сторону от раковины и продолжая чистить зубы.

-Проходи,-смотря на Тому, на пару секунд она прекратила своё занятие, после чего пена снова зашуршала у неё во рту.

Девочка усмехнулась, изгибая одну бровь потягивающийся кошкой и подходя к раковине.

-Ты вчера не уехала?

-Увы и ах, нет,- ещё раз прерываясь, зубная щётка, до этого утра принадлежащая мужчине, была вымыта от мятных пузырей и отправлена в стакан, после чего вся раковина наполнилась запахом свежести, а глаза Марины ощутили холодные капли воды на себе.

-Вы с Олегом сегодня опять занимались постельной деятельностью?- между ними будто не было разницы в тридцать с копейками лет и без малого метра в росте: общаться на равных со взрослым населением - часть воспитания в Америке. Разговаривать открыто с ребёнком обо всем тоже из этой оперы. Как ни в чем не бывало, Тамара выдавила на щётку поменьше зубную пасту, отправляя ту в рот.

Марина в ответ приподняла брови прямо под полотенцем, впитывающим остатки влаги со светлой кожи, после чего перевела взгляд на девочку, которая спокойно наблюдала за отражением той в зеркале.

-Мне кажется, тебе лучше это узнать у Олега,- чуть опешив, женщина все же собралась. Остатки вчерашней укладки все ещё присутствовали на волосах, потому для шикарной прически было достаточно лишь немного примять пушистые локоны влажными руками и можно было идти прямо так на фотосессию журнала VOGUE.

-Я думала, вы вместе сегодня спали, разве не так? Или ты была настолько пьяна, что ничего не помнишь?- пена стекала большими каплями с губ девочки вперемешку с водой, а когда от них обоих морозно веяло мятой, Тамара за пару секунд и стакан воды превзошла укладку Марины своей.

Темные волосы тут же завились в кудри, которым для пущей шикарности не хватало лишь высохнуть.

Марина глубоко вздохнула. Вступать в диалог на такую тему с семилетним ребёнком было не очень приятной, но ещё более неловко; но молча офигевать от происходящего было лишь более глупым поступком.

-А, знаешь, да. Мне вчера было настолько плохо, что я была в состоянии выпить бутылку вина, и, к сожалению, не помню уже вторую прекрасную ночь своей жизни. Знаешь, почему? Потому что мой муж загулял. Да, представь себе, и привёл в мою квартиру свою беременную бывшую. У меня было право залить это горе?

-Нет,-в ответ голос девочки звучал абсолютно спокойно, а она медленно подошла к двери, следом разворачиваясь и вновь смотря на Марину.

-Женщина должна как можно меньше употреблять алкоголя и чего похуже, во благо своего будущего потомства, но послушаешь ли ты «глупого ребёнка»? Конечно, нет, потому что это твоя жизнь, твоё здоровье и твои нервы, портить которые ты имеешь полное право. На здоровье.

-Ты в кого такая умно-мудрая, м?- с легким прищурим прошипела Марина, покидая ванную, а вместе с тем помогая это сделать девочке.

-А ты не замечаешь, какой человек спит на соседней с твоей половине кровати? В маму я пошла только внешностью. Может, немного умом и совсем малость характером. В остальном заслуга моего биологического отца,- под такой монолог они вместе прошли на кухню, а девочка тут же уткнулась взглядом в Олега, сидящего за столом у окна.

Завтрак проходил в полной тишине, которая своей тяжестью давила на все, что только можно. Мужчина дышал глубоко и грузно, Тома с неохотой пыталась запихнуть в себя все ещё первый блин, а я старалась не обращать ни на что внимания.

Будучи откровенной, прежде всего, наедине с самой собой, я понимала, что наши «отношения» продлятся максимум ещё на несколько встреч, которые навряд ли будут держаться на чем-то большем, нежели хороший секс.

Во всей этой ситуации хорошим был не только он. Кажется, за те двое суток, что я нахожусь в этой семье, мне стали нравиться не только физические ощущения рядом с мужским телом, но и то, что пыталось кипеть внутри меня. Пусть, кипело оно в бутылке вина и нескольких стопках водки, но, пожалуй, никто раньше не позволял мне вести себя так.

Прожив немало лет и в официальных отношениях, и будучи «Шалтай-Болтай», я знала, о чем говорю. Заботы со стороны Кости было много. Раньше было много. В один момент, примерно год назад, даже чересчур, но веские на то причины были. После их исчезновения все вернулось на круги своя до уровня поцелуев перед работой, вопросов про противозачаточные, редкие романтики и походы в кино, чего в общем счете было совсем немного. Корабль наших отношений неумолимо тонул в быту и прочих проблемах, чего я старалась не замечать и не хотела этого делать…

Может, вся эта ситуация к лучшему? Повод сменить место жительства, работу, мужа, да и жизнь вместе с тем.

Взглянув на календарь, висящий на противоположной мне стене, прямо над головой Олега, в голову пришло осознание, что сегодня вечером мне придётся отправиться на работу. Дежурство никто не отменял, да и, вот он, ещё один повод написать заявление по собственному.

Когда последний кусочек пышки отправился в рот вместе с каплями варенья, я опустила свои глаза чуть ниже. Это было, наверное, не моим делом, но лица на мужчине не было. Его дочка сверлила взглядом тарелку, измазанную непойми в чем, а он неотрывно наблюдал за этим, даже не притрагиваясь к еде. Отношения между ними конечно… огненные. Хотя, чего он хотел ещё?

В этой ситуации понимала я больше Тамару. Дети - существа похуже женщин, но в ней это все было смешано в единое целое. Перевоспитать настоящего человека с сформированным сознанием, заставить полюбить человека, которого видишь второй день своей жизни, который ничего не делал все это время, а теперь пытается сделать вид, что все прекрасно. Странные люди, ей Богу.

-Олег, можешь вызвать мне такси?- поднимаясь из-за стола вместе с запачканной тарелкой, мне совсем перестало хотеться отомстить своему некогда любимому мужу. Знаете, бывает такое, что некоторое время до тряски ненавидишь, пытаешься показать, как тебе ахуенно, а потом в один момент все это заканчивается. Будто за эту ночь я «повзрослела», хотя делать этого было уже некуда. Теперь хотелось поскорей закончить все мороки, которые только предстоит пережить; хотелось заново начать жить, забыть про все и, наверное, за такое долгое время впервые появилось желание пожить для себя или даже на отдохнуть.

Да, Турция или Египет, окружение шейхов и сливок финансового общества, которые каждую ночь заново открывали мир, мне бы не помешало. Хотелось свободы, отрыва бошки, но в то же время серьёзная дама внутри хотела спокойствия. Возраст берет своё, ничего не поделаешь.

-Конечно,-с утра его голос лишь ещё потускнел, а мужчина в тот момент потянулся за телефоном на подоконнике.

Пока ни один взгляд не был прикован к девочке, она подняла голову, открываясь от завтрака и осматриваясь по сторонам. Увы, кислое лицо отца никак не веселило ее. Даже наоборот, на секунду в ее голове промелькнула мысль, что такими темпами он от силы ещё пару дней будет разыгрывать счастье, но рано или поздно в его голове что-нибудь щёлкнет. Никто не отменял того, что он мужчина; что ему, в первую очередь, нужна рядом женщина, которая будет любить его, ну или хотя бы искренне делать вид, что так оно и есть. Появляться в его жизни и тут же поставить на той крест было не правильно и даже глупо.

Девочка поднялась с места вместе с тарелкой в руках. Содержимое ее быстро переместилось в мусорное ведро, а тарелка была отправлена в раковину.

-Том, иди собирайся пока,-наконец находя в телефоне нужный номер, он перевёл взгляд на дочку, стараясь более естественно улыбнуться.

Смотрелись вместе они неплохо. Не признаться в этом было сложно даже Тамаре, которая сразу по приходу в детскую погрузилась в раздумья.

«Если уж на то идёт, то пускай остаётся Марина. Как минимум, она адекватная и не лезет туда, куда не нужно.»- натягивая колготки, про себя она пыталась проговорить все варианты развития событий, и пока эта девушка, на странность, была лучшим из всех. Человеку нужен человек.

Когда вязанное платье из серого акрила было надето на девочку, та покинула комнату, сразу же в прихожей встречаясь взглядом с уже собранной девушкой. Замечая напротив Тому, она немного напряглась, ожидая, что сейчас обязательно начнётся какой-то разговор, которые вновь заставит пересмотреть ее своё отношение к чему либо.

-Уже уезжаешь?- девочка подошла ближе, ручками упираясь в невысокий комод и в две счета запрыгивая на него, оказалась выше, чтобы лучше держать контакт с собеседником.

-Да,- сказать чего по Марине было нельзя. Она настырно уворачивалась, делая вид, что пытается обуть туфли, которые никак не поддаются ей.

-Даже номер его не возьмёшь?

Не в новинку было общаться с ней, как со взрослым человеком, но мое сознание все ещё не могло к этому привыкнуть. Если честно, то я бы не отказалась от такой подруги. Всегда трезво смотрит на вещи, всегда знает, что ответить и где найти выход.

-Мне кажется, ты ещё мала, чтобы влезать во взрослые дела.

-А мне так не кажется. Впрочем, это твоя жизнь, в которой я всего лишь спиногрызка, отравляющая твою жизнь двое последних суток, да?

Грубость послышалась со стороны девочки, а я в очередной раз непонятно из-за чего чувствовала себя виноватой перед ней. И голову поднять, всё-таки, пришлось. Пара кудрей упала на лицо, но тут же все были отправлены обратно сильным потоком воздуха, вырвавшимся через приоткрытые губы. Я слишком долго была в ее положении и слишком много таких, похожих на меня сейчас, встречались на пути. Видимо, именно подсознательное сочувствие этой девочке и вызывало чувство вины. Странно, но будучи на ее месте, я мечтала о том, чтобы отец наконец вспомнил обо мне; даже нет, чтобы рядом появился хоть кто-то, понимающий то, что я пережила. В ее возрасте я бы точно не отказалась от какой-нибудь тети Кати, проявляющей ко мне искренний интерес, в отличие от отца.

-Никакая ты не спиногрызка…-от переизбытка в этот момент всего внутри, голос наполнился шипящим и свистящим воздухом, а мои ладони уперлись в ту самую тумбу по обе стороны от девочки.

-Я, как никто, честное слово, как никто, тебя понимаю. Я была в такой же точно ситуации, когда все вокруг казались врагами, а первое место занимал мой отец. Только, знаешь, в чем отличие меня от тебя? Моему папе было на меня не все равно первые сутки. Потом все мое воспитание было возложено на плечи няни. Олег пытается найти с тобой контакт, он хочет наладить отношения с тобой, и пойми, тебе не нужно сейчас строить обиженную всеми судьбами девочку. Он намного искреннее, чем многие другие, и намного ласковее, чем мог бы быть. Сделай несколько шагов ему навстречу, и можешь считать, что это моя последняя к тебе просьба, потому что он очень хороший человек.

Она наблюдала за движением моих губ молча. Только после того, как мой голос утих, она несколько раз закусила собственные щёки и медленно прикрыла глаза.

-Только скоро у него в жизни начнётся ломка по прошлому, как бы я не старалась идти ему навстречу. Согласись, не перевоспитает, даже дочка, человека, образ жизни которого складывался годами. Рано или поздно он, скорее-всего, найдёт себе кого-то. Потом все, как и всегда: у них будет своя семья, где я будут третьим и лишним звеном. Сначала все будет будто хорошо, потом хуже и хуже, а закончится все, знаешь, чем?-она подняла вновь глаза на меня.

-Появится ребёнок, и вот тогда я окончательно стану отбросом, вот и все.

Не обнять в такой момент ее я не могла, а девочка, даже уткнув нос в мое плечо, продолжала говорить.

-И хорошо, если просто отбросом. Начнутся упрёки, что я то делаю не так, что другое, что дышу не так, что живу здесь на птичьих правах. Адекватных сейчас мало, а он явно не умеет с такими уживаться, судя по тому, как ты сбегаешь отсюда. Потом я вырасту и буду, как и ты, ненавидеть своего отца за то, что он сделал и нет, буду ненавидеть детей, потому что ничего светлого в моей памяти к тому времени не останется. В лучшем случае я когда-нибудь найду себе парня, может даже мужа, но детей никогда не захочу иметь, потому что не хочу, чтобы потом моя дочка или мой сын так же, как я сейчас, сидели и думали, что портят чью-то жизнь. Ты понимаешь о чем я, и поэтому сейчас уедешь домой, пообедаешь, может быть, выпьешь и будешь жить дальше, но только теперь с осознанием того, что не ты одна, а каждый, буквально каждый ребёнок, которые вырос в подобной среде не мечтает «вырасти и все исправить», а хочет забыть все, как страшный сон.

У меня от того, насколько ее слова были правильными и попадающими в самое больное место, пропал дар речи. И ни в чем сейчас нельзя было с ней не согласиться; с каждой новой высказанной мыслью, она все сильнее поражала меня, а в один момент мне показалось, что искренности стало слишком много.

Конечно, я не видела, что вчера происходило между ними с Брагиным, но, судя по сегодняшнему утру, пропустила я не много. Сейчас, зависнуть на шее абсолютно чужого человека ей было легче и приятнее, чем пойти и высказать это же отцу, и я ее понимала. Господи, как я понимала то, что творилось в ее душе, как я вспоминала детство,переполненное ненавистью к отцу, к его жене, которая появилась уже позже; и хоть наши отношения в итоге можно было назвать «нормальными», на деле такого не было никогда.

Кудряшки медленно отлипли от моей груди, а девочка грустно посмотрела на меня вновь снизу вверх, заставляя мое сердце разорваться на куски в ту же секунду.

-Думаешь, я тебе говорю это все, чтобы вызвать жалость? Нет. Пока я вижу в тебе более-менее адекватную девушку, претендующую на роль моей мачехи, потому что ты меня понимаешь. Но ничего решать за тебя я не имею права и не хочу, потому что если мне, в будущем какая-нибудь девочка, которую я знаю несколько часов, также будет изливать душу, я просто развернусь и уйду. Что и сделаешь ты. Спасибо, что пыталась переубедить меня, но не вышло.

Я ещё с минуту наблюдала за ней, а когда на лежащий неподалёку телефон мужчины пришло уведомление, что машина уже ждёт меня у подъезда, я напоследок ещё раз крепко обняла Тому. Стараясь невесомо коснуться губами хотя бы ее макушки, чтобы дать знать ребёнку о наличии хоть какой-то капли любви по отношению к ней, я на секунду представила, чтобы бы могло случиться вчера на этом подоконнике, от чего слезы на моих глазах начали гореть.

Я спешно покинула квартиру, оставляя Тамару одну в прихожей. Внутри давно не было того, что сейчас вместо со слезами выливалось наружу. Больше года назад последний раз я так переживала из-за ребёнка. Эти последние минуты перевернули всю мою жизнь, а, не доходя до лифта, в попытках стереть подкатывающие слезы, в руках завибрировал мой мобильник, зарядки на котором оставалось совсем немного.

========== Глава 11. Питер, Москва и Склиф. ==========

Глава Одиннадцатая.

Питер, Москва и Склиф.

-Ирина Алексеевна, при всём моем уважении, вы должны понимать, что я при здравом уме и твёрдое сознание меня покидать пока не собирается. Я не хочу вас обидеть, но вы сами понимаете, что менять место заведующей отделения нейрохирургии в Бехтерева на рядового нейрохирурга первой хирургии Склифа… Тем более, в Питере мне удалось комфортно устроиться и возвращаться обратно в Москву не очень хочется.

-Конечно, Марина Владимировна, я вас, как никто, понимаю, но у меня в штате не хватает единственного специалиста. Для того, чтобы выбить место нейрохирурга, мне пришлось сократить двоих специалистов, потому, мне кажется, о финансовой стороне вопроса вам не стоит беспокоиться. Тем более, я хорошо знала вашего отца, он был отличным специалистом. О вас я слышу лишь хорошие отзывы, поэтому сомневаться в вашей компетенции не имею никаких оснований,-женщина переминала в руках блестящую ручку, а ее глаза, смотрящие вперёд из-под короткой челки, были направлены на девушку, сидящую прямо напротив по ту сторону стола.

-Марина Владимировна, я настоятельно рекомендую вам подумать над моим предложением.

Противиться напору заведующей отделения за весь день Марине порядком поднадоело. Ещё этот взгляд, вечно пытающийся прожечь ее, убедить и угодить… Ух, наверняка, она та ещё сволочь. Поправив крабик, удерживающий всю конструкцию из светлых волос на собственной голове, она поднялась с места, забирая с соседнего сумку.

-Хорошо, Ирина Алексеевна. Я ещё раз взвешу все «за» и «против», но пока ничего не могу вам обещать,-с легкой улыбкой на губах женщина размеренной походкой направилась к двери, вскоре оказываясь за ней в просторном коридоре, где слабо ощущался запах ещё свежей краски.

Вообще, странно, что она на что-то надеялась. Какой нормальный специалист променяно плановые операции, стабильный график и хорошую зарплату на дурдом приемного? О склифе ещё в то время, когда я была студенткой, ходила слава самого замороченного учреждения в нашей стране: работаешь все выходные и праздники, чуть что случается - сразу полное отделение и прощай отпуск. Это было ещё только цветочками работы экстренной хирургии, частью которой у меня не было желания становиться с самого начала. Однако, упустить шанса на единственный день вернуться в некогда любимый мной город, из которого в один прекрасный момент мне пришлось «сбежать», я упустить не могла. Хотелось ещё раз проверить, правильно ли был сделан выбор.

Нужно ли было год назад менять паспорт, ставить в нем второй штамп, продавать квартиру, отказываться от «любимой» работы и соглашаться на место заведующей в передовом институте нейрохирургии не только Питера, но и всей России, если не Европы.

Насчёт развода я не сомневалась никогда. С появлением в сердце статуса «разведена» будто огромный камень упал с души в бездну. Никто тебе теперь не указывал что нужно делать и как жить; никакого рутины быта, утренних завтраков и депиляции всех зон. Лафа жизни настоящей женщины проявляется именно в этом. Плюс к тому - почти все красавчики, которые тебе нравятся, находятся в свободном доступе. Единственное, для себя я четко обозначила два табу, которые ни при каких обстоятельствах не собиралась нарушать.

Во-первых, никаких женатых, занятых, помешанных на семье и желании нарожать кучу детей. Через все это в разных степенях меня «профильтровала» жизнь, позволяя многое понять, и особенно чётко обозначить свою позицию по отношению к замужеству, семье и всему прочему, о чем так яро мечтает большая часть русских женщин. Раз была и мне хватило.

А, во-вторых, никаких отношений на работе. НИ-КА-КИХ. Обсуждений за спиной и разговоров про «ртом кресло заработала» было по горло достаточно в Москве, однако общение за гранью дружбы с коллегами из других больниц, а тем более городов и стран никто не отменял. Наверное, с отказом от уз брака на симпозиумы и конференции я взглянула с другой стороны, приносящей не только моральное насыщение, но иногда и физическое удовольствие.

Честно, за тот год, пока моя жизнь бурно кипела в северной столице, эпицентр развития событий переместился в операционную, где я проводила добрую половину рабочего времени и, кажется, не зря. Уникальная операция иссечения опухоли, размером с куриное яйцо, десятки пациентов, возвращающихся к нормальной жизни после обширных инсультов, открытых черепно-мозговых и даже онкобольные с неоперабельными ранее образованиями, получившие шанс лишний месяц-другой провести в кругу родных людей - наблюдая за этими историями, я наконец начала видеть в собственной работе смысл жизни. Наверное, генетика, действительно, такая штука, против которой пойти очень тяжело.

Белоснежное пальто, туго перетянутое на острой талии поясом, идеально село на женскую фигуру; шелковый шарф, цвета кофе с молоком укутал фарфоровую шею блондинки, предавая ее лицу намного больше уверенности и важности, чем обычно; в ее внешности все было шикарно, но, наверное, с возрастом ты перестаёшь смотреть на чёрные ботинки с тупым носом, классические подчеркивающие длинные ноги идеальными стрелками брюки, и на шарф, и на это пальто, и даже на кудри, упрямо сдуваемые ветром прямо на лицо.

Глаза. Вот что становится по-настоящему важным во внешности, если рассматривать сугубо «обёртку». Ничего более, кроме глаз. Когда человек счастлив, разбит, в предвкушении или подавлен настолько, что даже не хочет жить - все это видно по глазам. Когда внутри кипит страсть, томится любовь и желание залить все вокруг лаской, людские глаза покрываются яркими бликами, играющими сиянием даже в кромешной тьме; если где-то внутри только-только оборвалась последняя надежда, тонкая и невесомая нить, отделяющая жизнь от существования, наши глаза тоже горят - сияют мокрыми бликами боли и страха, отсвечивают беззвучными вопросами к судьбе и кричат о несправедливости.

Останавливаясь на пару минут на пороге огромного здания, она начала молча всматриваться в лица. Вроде бы, аренд билетов на сапсан, обитавших где-то в бездне сумки, уже поджимало. Каких-то полтора часа отделало меня от дороги домой, а ответа на главный вопрос, за которым я сюда и приехала, так и не было.

Москву я запомнила именно такой. Запоздавшие листья, от недостатка солнечной любви «загоревшие» до темна, медленно осыпались на землю с полуголых деревьев и кустов. Какие-то подхватывал ветер, другие просто летели, то и дело переворачиваясь и будто рисуя в воздухе спираль серпантина. Люди тоже спешили. Кто-то домой, кто-то на работу; одни к родным, а может и нет, проходили мимо меня, а другие пытались вобрать меня в свою поток, выносящий свободных прочь. Их свобода была разной, и заметить это было можно как раз по глазам.

Эта игра, быть может, продлилась ещё долго, если бы не загудевшие неподалёку сирены. От их звуков меня даже немного передернуло, заставляя оторваться от глаз очередной женщины, сидящей на лавочке у входа в длинный сквер, которая нервно крутила в руках мобильник; белая машина быстро добралась от въезда до самого порога, останавливаясь прямо передо мной, а всю люди резко разбежались в стороны. Наверное, часть находясь в таких местах, к подобному быстро привыкаешь, но в приемном, а тем более экстренном отделении меня не было давно.

Фельдшер настолько быстро переместился из кабины к дверям, что было понятно - прямо сейчас там решается чья-то судьба. Прямо за моей спиной промелькнул мужчина в темно-зеленой хирургичке и тут же оказался перед глазами. В ушах уже зазвучало «остановка», а внутри меня сердце начало биться чаще. На фоне этого был слышен детский плачь, причём назвать его «детским» язык не поворачивался.

Такие звуки я слышу не часто, но по долгу профессии приходится. В момент особой боли, когда глаза сияют отнюдь не любовью ко всему вокруг, а глубокой ненавистью, пустой коридор в час ночи заполняется женским плачем. Надрывным, как возгласы новорожденного ребёнка, жалобным, как страдающая скрипка, и душераздирающим. В нашей профессии признаваться в собственной беспомощности и сообщать родным своих пациентов самое ужасное - ложка дёгтя. Но однажды в такой момент мне хотелось, как страусу, зарыть голову в песок и остаться нам навечно.

Дело было летом. Жаркий день уже сменялся душным вечером, укрывающим лиловым закатом дома и улицы. По направлению к нам привезли девушку из центра онкологии с глиомой. Ни метастазов, ни огромных размеров, ни анормальных расположений, ни других признаков запущенности - ничего не шло против ее шансов выжить. Вместе с девушкой к нам привезли и ее дочку: ситуация такая, что оставить ребёнка не с кем, да и девочка совсем не «буйная»; в таких ситуациях мы всегда понимаем и идём на встречу.

Моя смена, все анализы, свежее мрт на руках и свободная бригада - все шло к тому, чтобы прямо сейчас провести операцию, что мы собственно и сделали. К трём часам ночи в ванночке лежала ткань, размером с фасолевое зерно, на лбу выступала очередная испарина, а в руках, затёкших от мелкой работы, уже появился тремор. Игла медленно прошивала тонкие покровы кожи головы, а анестезиолог вёл рассуждения о свежем кофе, который будет ждать того в минуты на минуту в автомате. До конца остаётся последний шов, и тут на мониторе экг все пики пропадают вместе с короткими тихими сигналами. Им на смену приходит идеально ровная полоска и разрывающее слух пищание.

Реанимация, дефибриллятор и ничего в ответ. Перед глазами все помутнело. Банальная остановка, скоротечный инфаркт, повлёкший за собой смерть. Почти десять часов работы ушли вникуда, но это сейчас было совсем не главное. Под дверью дочка все ещё не спала, сидела с одной из медсестёр, ждала маму. Из того, что происходило после того, как я вышла из оперблока и увидела перед глазами ребёнка, я мало чего помню. Только глаза и плачь. Крик, истошный плачь и слезы беспомощности.

Сейчас я слышала только плачь, но и тот давал мне многое понять. Каталка подлетела к автомобилю, а на неё за долю секунды был уложен рослый мужчина крепкого телосложения с небритой щетиной и полностью раскровавленной головой. Кое-как заткнутый пеленками череп крови даже так, а следом за командой санитаров и врача из машины выскочила девочка лет семи с кудрявыми хвостиками, в чёрной курточке с мелким красным горошком поверх белоснежного платья.

В этот момент меня наконец пробило током, а в этой самой девочке я узнала ту «малышку», жизнь которой точной копией писалась с моей. Огромные темные глаза докрасна были заполнены слезами, ладони уже видимо устали их вытирать и были невероятно красными. Она понеслась следом за ними, а я настойчиво пыталась вспомнить ее имя, которое закрутилось в моей голове.

Быстро вспомнив события тех дней, мне показалось, что сейчас она вновь осталась «одна». Не трудно было предположить, что тот самый, с пеленкой в голове, и есть «красавчик» измеривший мою судьбу.

Говорят, что память восстанавливается со временем - так оно и случилось; только спустя месяц, сидя в погоне поезда с последним чемоданом вещей, до меня наконец дошло, что все это случилось благодаря ему: тому самому красавчику из клуба, который реально спас меня в ту ночь.

Брагин. Олег Брагин из склифа.

Вся паника стала в один момент понятной мне - специалист он, наверное, от Бога, раз отстоять его жизнь сейчас пытаются так усердно. Плачь девочки до сих пор стоял у меня в ушах, будто давил снаружи на все тело и загонял в угол. Тамара. Эту девочку зовут Тамара.

Я вздернула тонкие часы на побледневшей руке, тут же бросая взгляд на окна, через которые было видно пост приемного отделения. До отправления оставался час, а до его смерти от инсульта… В общем, по пути мое пальто было сдернуто ещё у дверей, а я практически подлетела к Павловой, в это же время взглядом оценивая состояние мужчины.

-Ирина Алексеевна, я согласна,-бегом протараторила я, в следующий же момент наклоняясь и проверяя глазные рефлексы.

-Ирина Алексеевна, что это такое вообще?! Вы хотите, чтобы Брагин, который вам каждый день жизни спасает сам здесь ее окончил?!-стоящий напротив меня, тот же самый, что и встречал скорую, мужчина явно был к такому не готов. Где-то рядом вновь слышался этот плачь, а я с ужасом одной рукой отогнула пеленку, понимая, что если не операционная прямо сейчас, то через пару минут в морге станет на одного пациента больше.

-Марина Владимировна, первая операционная,-голос Павловой сейчас кардинально отличался от того, которым она общалась со мной. Тома бросила на меня взгляд и, видимо, так же, как и я, не сразу меня узнала.

В следующий миг каталка дернулась с места, а Тамара повисла на мне, не оставляя никаких шансов двигаться.

-Марина!Пожалуйста, слышишь?! Пожалуйста!-сквозь плачь я кое-как разбирала пролетающие слова, ладонями в это время пытаясь расцепить ее руки, что мало получалось.

-Я сделаю все, что смогу, только отпусти,- от самой себя я не ожидала того, что в следующую секунду мои губы коснутся ее мокрого лба, а ноги на ровном месте начнут дрожать. На секунду мне показалось, что держала меня она уже не так крепко, и, поймав момент, я посадила девочку на стоящий рядом диван, затем пулей отправляясь за каталкой, успевая догнать ту лишь в операционной.

-Брагин, ничему тебя жизнь не учит…

========== Глава 12. Оперблок, диван и кофе. ==========

Оперблок, диван и кофе.

Мой сапсан явно не ждал и даже не собирался меня ждать - он давным давно уже был в Петербурге на Московском вокзале, несмотря на то, что время вытекало засахаренным мёдом из старой банки.

За зашторенным окном догорающий закат уже был заменён на ночное хмурое небо. Ни единой звезды, одни тучи в смеси с густым туманом отражали свет шумного города, хотя даже эта картина не была мрачнее лица моего нового коллеги. То ли сосредоточенность, то ли переживания, напряжение или усталость делали его таковым, но вот ясно понять за проведённые у стола часы можно было одно - его отношение ко мне было куда более чем скептическое.

Когда очередная испарина проступила на мужском лбу, самый тяжелый этап операции почти подошёл к своему логическому завершению и моя спина разрывалась от боли; я медленно откинула голову назад, на секунду переводя дух и пытаясь вдохнуть хоть каплю бодрости, но вместо этого послышался протяжный хруст позвонков, а в голову легко дало приятной болью.

-Марина… Как там вас по отчеству, может вы перестанете отвлекаться и наконец хоть немного попытаетесь внести свой вклад в исход операции? Или вы только и умеете, что…

-Зовут меня Марина Владимировна Нарочинская,- не выдержав этого мужского бреда, я вдохнула новую порцию кислорода в легкие, вновь возвращаясь к рабочему процессу.

-Если вас так интересует, работать я у вас оставаться не собираюсь. У меня отличная должность в Санкт-Петербурге, которую, наверное, лишь дурак бы променял на ваше отделение,-ещё раз выдыхая, я мельком взглянула на показания приборов, которые немного, но продвинулись в положительную сторону; по лицу начали бежать мелкие иголочки, а духота, кажется, с каждым моим новым движением становилась все более давящей и мокрой.

-Да? Ну так что же вы здесь забыли? Ехали бы в свой Санкт-Петербург, на свою отличную должность.

-Сергей Анатольевич, мне кажется, ваш коллега вам небезразличен? В таком случае рекомендую вам перестать вести себя как маленький ребёнок. А если вам так интересно, что же я «здесь забыла», то это не ваше дело. Если бы Павлова не предлагала мне минут за пятнадцать до этого единственную должность нейрохирурга в вашем отделении, я бы сейчас уже была дома, а, если судить по характеру травм и скорости лифта в вашем учреждении, Олег бы так и скончался у вас на операционном столе, если не в коридоре. Но если вы переживаете насчёт того, что я займу чьё-то намеченное место, то можете не волноваться.

За всю оставшуюся часть операции я не выронила ни слова, занимаясь только тем, чем должна была. В голове потихоньку начали копошиться мысли насчёт того, какими могут быть последствия, какая терапия в дальнейшем понадобится, если вообще понадобится… На самом деле поверх всех размышлений белым шумом в глубине сознания я все время слышала тот самый плачь, который нагнетал своей жалобность и в большинстве своём стал причиной того, что по выходу из операционной посреди ночи мой организм перестала дружить сначала с координацией, а вскоре и с головой.

Пространство вокруг меня буквально поплыло, а плачь стал слышаться ещё громче. Как мои ноги смогли донести ослабшее тело до ближайшей скамейки, я совершенно не помнила, но в глубине коридора виднелся приглушённый свет и это было первым, что помнило мое сознание. Живот громко буркнул в ответ на мою очередную попытку подняться, и только тогда наконец мысль о том, что кроме тоста с сыром, который был отправлен в рот ещё дома, в животе ничего не было.

В душе тоже, к сожалению, не было. Перестать думать о Брагине теперь было тяжело: настырно перед глазами появлялось покрытые толстым слоем пыли моменты тех суток или двух, я уже не помню даже. Лучше бы помнила это, чем тепло мужских рук, которое как-то заботливо отличалось от любого другого. Незнакомый мне абсолютно никак, он сумел влюбить в себя с первого вдоха парфюма, с первого грустного взгляда. Именно влюбить, не полюбить и любить. Всего лишь «влюбить», заставить испытывать минутную слабость и податливость, но в то же время… Почувствовать себя так, как ещё ни разу не ощущала себя. Правда, и водкой меня на балконе больше никто не поил, и с верхних этажей не пытался выкинуть, и самая я давно так не напивалась, как в тот вечер, когда мое «горе» привело пропьяневшую девушку в бар.

Колени, кажется, сами подтянулись к груди. Моя голова мягко легла на них, а в воспоминаниях возникла ещё малышкой с огромными колючками кактуса та девочка, которая сегодня днём показалась мне невыносимо взрослой. Ещё одна моя спасительница. Хотя, после проведённого с ней времени мне начало казаться, что мое «детоненавистничество» сменилось на милость, на самом деле ничего подобного не случилось. Правда, будто она была единственным ребёнком, с которым мне было приятно находиться рядом, общаться и даже касаться ее. Словно она была и не ребёнком вовсе…

Прошёл уже год… Или всего. Так быстро он промчался, не верится даже. Уже как год я снова Нарочинская, и, наверное, лишь благодаря ему. В тот вечер мне была нужна поддержка, а что может быть лучше? Лучше понимающего мужчины? Нет, не того, который снимает тебя, спаивает до беспамятства, потом до полнейшей отключки имеет по полной программе, чтобы на утро мельком «сожалеть». Может, все это можно было отнести к нему, но вот сожалел он точно не мельком; будто понимал по-настоящему и пытался помочь.

Внутри где-то там, где у нормального человека должно было быть сердце, все сжималось; в голову после воспоминаний стали лезть новые мысли - что теперь будет дальше? С ним, с Томой, да и со мной, наверное… Шансов на нормальную жизнь, будем трезво смотреть на обстоятельства, у Брагина было мало. По спине пробежал легкий холодок, и совсем не от того, что в этом могла быть моя вина. Сколько раз на практике в институте, или у себя в отделении я видела «последствия» таких происшествий: человек-овощ одним словом, который не живет - нельзя называть жизнью паралич, мычание вместо речи и самопроизвольное испражнение - такие люди просто существуют и ждут своего «часа Х».

Сил подняться и пойти вперёд за пару минут отдыха набралось, и медленными шагами я направилась на свет. За огромной стойкой регистрации дремала девушка средних лет, уложив голову на стол прямо поверх голых ладоней. По моим щекам за то время успели скатиться две тяжёлые слёзы, что в один миг проложили на лице, будто следы от самолетов в небе, мокрые дорожки. Живот вновь начало сводить свежей судорогой, а в округе не было больше никого, чтобы можно было узнать о существовании хотя бы чайника.

-Извините,-моя ладонь осторожно потормошила девушку за локоть, а та вздрогнула, тут же выпрямляясь и протирая кулаками красные то ли от недосыпа и усталости, а то ли от чего ещё, глаза.

-Да, да, врач сейчас подойдёт,-сонным голосом пробурчала она, протягивая руку к телефону. На моем лице мельком проскочила улыбка, а я, успев прочитать имя «Нина» на бейджике, остановила ее руку.

-Нина, мне не нужен врач. Единственное мое желание сейчас, это хоть что-то съесть, принять душ и поспать.

Девушка немного пощурилась, спустя несколько мгновений приходя в себя и понимая, о чем идёт речь.

-Ой, а вы наш новый нейрохирург, Марина… Как Брагин?

-Марина Владимировна,-я кивнула, при этом продолжая наблюдать за девушкой, которая тут же изменилась в лице, видимо, вспоминая об Олеге.

-Сейчас что-то однозначное сказать сложно, операция прошла удовлетворительно, но вы, наверняка, сама знаете, что в таких ситуациях прогнозы давать бессмысленно… Все, что я увидела и смогла исправить, вместе с доктором Куликовым мы сделали все, что было в наших силах, остаётся теперь ждать утра.

-Да-да, я понимаю,-медсестра тут же закивала, а ее взгляд начал медленно и ненавязчиво изучать меня с самой макушки и ровно до того, как позволял это делать стол.

-Может быть, глупый вопрос, но у вас есть ординаторская? Иликофейный аппарат хотя бы?

-Да, пойдёмте, я вас провожу,- девушка поднялась с места, а я последовала по коридору за ней, оказываясь вскоре в небольшом помещении с кухонным гарнитуром, диваном, столом с парой стульев и кроватью в углу, на которой кто-то спал.

-Можете пользоваться, все в вашем распоряжении, только не шумите, там дочка Брагина спит.

-Конечно,-голос стих до шепота,а когда девушка собралась уходить,я вновь легко одернула ту за плечо.

-Нина, извините меня, конечно, за такую просьбу, но у вас здесь не найдётся ничего поесть? Просто с утра ничего не ела и сейчас голова так кружиться начала. Вообще не понимаю, как ваши врачи в такой духоте могут оперировать…

-Ну… у меня там печенье какое-то было, не знаю, если Тамара не все съела, то, может, что ещё осталось,- голос девушки был немного насторожен, но та все таки отправилась к холодильнику, доставая оттуда контейнер с едой и коробку сока.

-Даже не поела ничего,-уже ставя все это на стол передо мной, пробурчала Нина, а я обернулась назад. Маленькая девочка вновь казалась маленькой девочкой, а одеяло, укрывавшее ту почти с головой будто обнимало маленькое тело вместо чьих-то широких ладоней.

Совсем крошка… Какая только судьба может ожидать ее, если Олег не пойдёт на поправку, было даже думать страшно. Оказавшись в таком огромном мире уже абсолютно одной, она бы окончательно закрылась внутри себя; как улитка, забралась бы в свою раковину и никуда больше из неё не выбиралась, чтобы ни от кого не испытать обмана, боли и предательства.

-Нина,- девушка положила рядом с лоточком пюре, поверх которого лежала пара котлет, вилку и несколько кусочков хлеба. О таком ужине пару минут назад я даже и мечтать не могла, а сейчас благодаря этой девушке он находится полностью в моем распоряжении.

-Нина, последняя к вам просьба…

-Давайте, Марина Владимировна,-она коротко зевнула, прикрывая рот тыльной стороной ладони и следом поморщила широкий лоб.

-Извините.

-Ничего, я понимаю, вы устали. Нина, а вы не могли бы мне рассказать о докторе Брагине по-подробнее?

Она немного нахмурилась, приподнимая одну из бровей чуть выше другой и немного непонимающе смотря на меня.

-В каком смысле «по-подробнее»?

-В смысле того, какой он врач, хотя, судя по напряжению Сергея Анатольевича и его же настороженному наблюдению за моей работой в операционной, врач один из лучших; есть ли у него близкие родственники, чтобы сообщить о случившемся, в конце концов, девочка не сможет здесь постоянно жить,-я потихоньку принялась за еду, но от настороженности девушки меня все ещё коробило, заставляя большое внимание уделять подбору «правильных» слов, чтобы не сказать ничего лишнего, хотя моему мозгу сейчас было совсем не до этого.

-Ну, да, вы правы, Олег отличный хирург; он даже не один из лучших, а самый лучший. Насчёт Тамары не волнуйтесь, у меня утром закончится дежурство, и я заберу ее с собой - здесь ее не будет.

Да, Брагин, женой видимо не обзавёлся за это время… Нина была не очень на таковую похожа, скорее близкая подруга, но не больше.

-Вы не бойтесь меня, Нина. Я не ваша Павлова, чтобы за каждое лишнее слово лишать чего-то. Я с доктором Брагиным была давно знакома, и он мне очень хорошо помог. Наверное, если бы не тот случай, я бы сейчас здесь не находилась, и не осталась бы у вас.

-А вы с Олегом…- девушка присела на противоположный стул, смотря прямо на меня вполне себе спокойно. Нет, точно не жена.

-Вместе учились?

-Нет, просто однажды в тяжелой жизненной ситуации он мне помог, потому сегодня просто так пройти мимо того, что с ним произошло, я не смогла. Тем более, я знаю историю Томы, потому… в общем, можете считать, что наши с ним звезды случайно не сходятся, а приходят друг другу на помощь.

-Ммм… Кажется, я поняла, о чем вы. У Брагина нет жены сейчас, и никогда не было, кстати. Он раньше был жутким бабником, но скорее в том орошаем смысле, чем в плохом. А после того, как Тамара у него стала жить, он стал абсолютно другим в этом плане. Не знаю, насколько они с дочкой смогли сблизиться, но раньше у них были отношения… вообще никаких не было. Может, для вас это лишняя информация, но, мне кажется, я вас правильно поняла,-девушка встала с места, направляясь к постели и поправляя одело девочки, а затем двинулась к двери.

Только теперь мне кусок в горло не лез после того, как меня впервые в жизни настолько завуалированно назвали «шлюхой». Я отложила приборы на стол, пытаясь прожевать то, что уже было во рту, после чего мой взгляд упёрся в находившуюся напротив меня глухую стену.

-Олег помог мне пережить гулянки мужа, если вас так интересует, почему я беспокоюсь о нем. И про Тамару я знаю, что это его дочка от одной из ваших бывших сотрудниц, кстати, очень светлая девочка, если найти подход и понять, как с ней общаться. Если вы считаете меня одной из его «очередных», то это ваше дело, но навряд ли, если бы он был для меня таким, я бы согласилась здесь остаться и половину суток стояла в душном оперблоке, пытаясь вернуть его с того света.

-Знаете, огромное спасибо,-девушка фыркнула, выходя в коридор и закрывая за собой дверь, а я отодвинула контейнер в сторону, следом закрывая его.

Теперь в горло точно больше ничего не лезло, а горечь где-то в глубине потихоньку давала о себе знать. Живот перестали мучать спазмы, и это уже меня удовлетворяло. Ужин был отправлен в холодильник, а, чтобы не разбудить маленького человека, я попыталась уснуть на небольшом диванчике.

И пол часа ворочаний никак не увенчивались успехом, то какая-то пружина давит в бок, то ногу до боли сводит, то голова в боковинку упирается так, что на утро точно встать не смогу. Так я тихими шагами переползла на постель к Тамаре, забираясь под ее же одеяло, но сделать это незаметно у меня, видимо, не вышло. Свет из соседнего окна, ведущего в коридор, бил мне через щелки в жалюзи прямо в глаза, но даже это не помешало моей спине в таких комфортных условиях позволить глазам сомкнуться и тут же притвориться спящей.

Девочка заерзала, а затем начала меня осторожно будить, тормоша ладонью плечо.

-Марина, Марина, Мариночка…

Я медленно раскрыла глаза, видя перед собой уже сидящую на постели Тому с двумя растрёпанными бантиками и помятым платьицем.

-Да, Тома, я не сплю, что такое?

-Марина, как Олег? С ним все… все хорошо? Он поправится?- она медленно подвинулась ко мне, наклоняясь и смотря прямиком в глаза, от чего даже попытаться соврать у меня не получалось.

-С Олегом… Мы провели операцию, сделали все, что должны были и смогли, теперь нужно подождать, пока он придёт в себя после наркоза, и уже потом делать выводы,-я старалась держать голос увереннее, но при том мой взгляд все блукал где-то около ее лица - по стенам, постели, потолку - не важно где, но только не в этих по-взрослому детских глазах.

-Пойдём к нему. Мне нужно его увидеть, прямо сейчас нужно, пошли,- девочка тут же начала тянуть меня за руку. Все мои уговоры, если бы и были, оказались бессмысленными - настроем она была в Брагина : если сказала «нужно», значит, нужно.

Спустя пару минут мы вдвоём стояли в полумраке палаты реанимации, где темноту разбавляло лишь белое свечение постельного белья и яркость мониторов, отражающих «скудненькие» жизненные показатели.

Я держала Тому за плечи, а она в ответ своими ладонями обняла мои, начиная дрожать. Было ясно - до истерики остаётся всего пару шагов, но она стойко держалась, делая вид, что все хорошо.

Вдруг прямо напротив нас в темноте медленно затрепетали ресницы. Мужские губы сухо приоткрылись в темноту ночи, а в следующий миг сиянием наполнились бездвижные глаза, смотрящие вникуда.

========== Глава 13. Колено, глаза и сигареты. ==========

Глава Тринадцатая.

Колено, глаза и сигареты.

Неприятный ком начал быстро подкатывать к горлу, будто за считанные секунды становясь больше, чем я сама. Сглотнуть его было невозможно, а совсем было больно даже дышать от такого распирания.

В моих глазах начали краснеть мелкие, почти незаметные капилляры, будто стеклом покрылись зрачки, и кожа была объята холодом. Будто мне лет совсем не столько, сколько было на самом деле. Словно я вновь впервые видела перед своими глазами приходящего в сознание, будем честными, трупа.

Тамара попыталась дёрнуться вперёд, но быстрее это сделала я. От того, как мое колено ударилось о ребро постели, послышался легкий треск и боль медленно начала растекаться уже по всему телу. Только мои ладони, с каждой секундой становясь ещё холоднее, чем прежде, уже подрагивая, легли на колючие щетинистые щёки Олега.

Его взгляд был таким же стеклянным, как будто передо мной сейчас был не человек, а восковой манекен; зрачки, устремлённые в одну единственную точку, даже не дрожали, а по моей щеке медленно спустилась горячая слеза.

Он молчал. Девочка, стоявшая совсем неподалёку наблюдала за нами со стороны, сама потихоньку позволяя скатываться крупным слезам по розовым щечкам.

Одна моя ладонь нащупала ледяную мужскую руку под одеялом, а от ее холода мурашки пробежали по моей спине. Нервы нужно было собрать в кулак, и мысли следовало бы привести в порядок, но сделать это было невозможно - впервые за долгое время я так за кого-то волновалась; впервые за несколько лет мне была небезразлична судьба пациента настолько, что даже сводящая судорогой все тело боль была отставлена на второй план…

Узнавать себя я совсем перестала во всем. Проклятая Москва.

-Брагин… Олег,-чуть ли не через каждый слог мне приходилось набирать в грудь новую порцию воздуха, и каждая следующая попытка давалась в два раза больнее предыдущей; моя рука вспотела до неприличия быстро, пытаясь даже так отогреть мужскую ладонь, но от этого кожа не стала теплее и даже не пыталась этого сделать. Мой голос дрожал так, будто вместо связок у меня в горле было огромное маковое поле, а любые попытки произнести хоть один звук - ураган, начинающий ломать и рушить все на своём пути.

-Брагин, если ты меня слышишь… Пожалуйста, сожми мою ладонь. Вот, чувствуешь?..-я начала медленно пытаться то ли щекотать, то ли щипать твёрдые пальцы, но не прошло и секунды, как вся моя ладонь была зажата в крепкий кулак. Новая порция боли начала пытаться одолеть мой мозг, но в отсутствии сна почти сутки он, кажется, оградился от окружающего мира; абстрагировался от всего, происходящего вокруг.

Взгляд оставался все тем же бездушным стеклом, от чего по моей душе прокатывать легкий холодок, медленно но верно охватывающий собой все, что только можно было задеть. Соленая жидкость начала быстро скапливаться где-то между зрачками и ресницами, от чего ощущаться стал ещё один отвратительный признак подступающей тоски по прошлому - слизистые разъедало пощипывание, которое становилось с каждой секундой все более ощутимой.

Сил терпеть уже не было : я медленно вытянула свою ладонь из его руки, поднимаясь на ноги и тут же понимая, что удар не обошёлся для моего колена просто ударом.

-Спи,-чуть шёпотом пробормотала я, пытаясь не моргать - не делала этого совсем, чтобы упрямые слёзы не скатились вниз. Никто не должен был их видеть; ни одна живая и мертвая душа.

И когда сырые ладони уже через пару адских шагов встретились с плечами его дочки, та не стала сопротивляться. Наверное, она их все-таки увидела…

Скорее, почувствовала, чем осязала своим зорким глазом, и, кажется, я тоже ощущала медленное биение ее сердца у себя в груди. Мои ладони становились лишь мокрее, а ее крохотные руки сжимали платьице; кажется, на ткани уже тоже появились мокрые следы, но этого тоже никто не должен был видеть : может, лишь Олег, но этого делать он не мог. Колготки пчелиной расцветки уже сползли вниз, оказываясь чуть топорщащимися коленками на голени. И, судя, по блестящим туфелькам на детских ножках, по ярким бантикам на бывших хвостиках; да даже по отглаженному платью, хотя оно было таковым только днём, такой вечер явно не входил в ее планы.

Мы вместе покинули палату. Мое колено начинало ныть не хуже меня, но только одно отличие все-таки было : своих истерик я никому не показывала, а вот мениск рьяно пытался вынудить меня распространить эту информацию вокруг.

Когда защёлка на дверях реанимации щелкнула, попадая в паз, я глубоко вдохнула, а затем ещё медленнее выпустила весь воздух наружу. Тамара, напряженные плечи которой прежде держали мои ладони, сама, кажется, начала поникать телом, а что можно было говорить о душе?

Придти в себя мне оказалось сложно : даже ладони, успевшие остыть и стать абсолютно ледяными, не сумели привести мое состояние в норму. Понимая причины такого психа собственной нервной системы, я бы спокойно забыла этот случай, но передо мной все так же стоял ребёнок, а в глубине души мне начинало хотеться выпить. Кто он вообще такой? Так, провели вместе одну ночь, на утро разбежались. Сама даже не помня всех подробностей, да и не только подробностей, я начала ощущать потребность в тех чувствах, что той ночью жили во мне. На очередном выдохе в груди стало совсем пусто, от чего ребра начало ломить внутренним давлением. Непередаваемое ощущение, как и его руки, держащие меня за балконом в полночь.

Терпеть было бесполезно. Мокрые дорожки перерезали щеки своими сырыми бликами, оставляя лишь красные капли у кромки ресниц; ладони стёрли стыд с лица земли и моего лица заодно. Я присела за спиной девчушки, а нога в один момент отдала резкой болью в позвоночник, от чего из глаз уже буквально брызнули слезы.

-Тома,-и от них избавиться мне удалось успеть, лишь после этого разворачивая девочку лицом к себе, а та… Ее глаза были красными, щеки мокрыми и, что самое страшное, губы немыми. Впадая на пару секунд в ступор, я не нашла больше ничего лучше, кроме того, что сделала в следующий миг.

Девочка оказалась в объятьях, уткнув мокрый нос в чужой халат на моих плечах; всхлипов, стонов, криков - да никаких звуков не было слышно, кроме тишины, окружающей нас. Только в голове я ещё слышала биение детского сердца : крохотного и безумно сильного. Ком в горле уже удавалось спустить вниз, а наконец сумев выдавить хоть слово, я попыталась успокоить Тамару.

-Олег поправится. Не плачь, пожалуйста… он очень сильный, он сделает все, что сможет и нет, но он выкарабкается. Только ты должна будешь ему помочь в этом…

-Чем?-совсем безнадёжный голос пробрался к моим ушам через ткань одежды и плотность воздуха.

-Чем я могу ему помочь? Это ты можешь его спасти, ты же врач, а я просто ребёнок, даже не человек…

На долю секунды мои мысли совсем перепутались, оставляя на задний план потребность говорить, но спустя тишину и поднятый на меня снизу вверх взгляд девочки, я, кажется, вернулась в себя. Точно не моих объятий ей сейчас хотелось, и насиловать ее своей неоправданной лаской было бы совсем глупо. Правда, Марина, угомони окситоцин…

-Ты его родной человек, понимаешь? Да, ты многого не можешь делать в силу своего возраста, но ты можешь помочь ему своей поддержкой. Поверь, я знаю, о чем я говорю… Я буду делать все, что будет зависеть от меня, как от врача, но медицина без веры и стремления самого человека - это ничего.

-А не как от врача?-полушёпотом сорвалось с губ девочки. Уже не мои ладони держали ее ручонки, как это было прежде : она сама медленно сжала мои пальцы в силу собственных возможностей,а огромные глаза были устремлены прямиком в глубину меня.

-В смысле?

-В прямом. Ты же меня понимаешь, я вижу… После тебя у него никого не было, по крайней мере ночевал он всегда дома, со мной. Если не веришь, можешь спросить… У него можешь спросить. Ты же заставила у него сглодан что-то сдвинуться с места; и он тебя часто вспоминает, или уже «вспоминал». Мы в кино ехали вчера, на Снежную Королеву. Я его очень долго упрашивала, а он не хотел ехать, вот и не надо было…

По её щёчкам снова потекли слезы, а я на этот раз обняла девочку сильнее, от чего она уже разрыдалась, начиная бормотать мое имя и что-то ещё.

Уснула она лишь спустя пол часа и пятнадцать капель валерьянки на той самой постели с решетчатым от штор на окне светом из приемного отделения. Сопение было громким, и мое сердце медленно пришло в себя, позволяя наконец расслабиться, но колено решило тут же напомнить о себе. Помимо Нины, которая так и коротала время дежурства на росту, в отделении никого я толком не знала, потому даже несмотря на перепалку с ней, ещё через 15 минут «ношпа» растекалась по мышцам теплом, наконец начиная избавлять меня от неосторожной боли.

Видимо, моим мыслям это средство тоже помогло. Обезболив сознание, немного был затронут и сон : рукой сняло - это ещё было мягко сказано. Ворочаться на единственной постели в комнате было невозможно, и будить ребёнка было сейчас самым страшным делом. В сумочке уже дремала давно забытая пачка сигарет, но поспать сегодня было не суждено и ей. Холодный ветер совсем безжалостно обдувал мое тело, лишь раскаляя до красного света тлеющие крошки табака, дым от которого дёшево разъедал изнутри легкие.

И в голове опять был Брагин. Он за сегодня стал героем моего временного воображения, но глубоко внутри мне было приятно слышать от Томы, что он изменился - изменился после нашей встречи… Хоть кому-то я была полезна, и на секунду такая польза была взаимной.

Очередная затяжка создавала вокруг глаз облако серой депрессии цвета дыма, заставляющей из «детской реальности» вернуться в жизнь.

-А на самом то деле, даже если это так… Флаг в руки. Пусть в кой-то веки займётся воспитанием дочки, ведь, судя по осведомленности здешних медсестёр, он кабель ещё тот…

С серыми глазами, нежными руками, тёплой грудью… Нарочинская, только не надо здесь этих мыльных пузырей, ладно? Раз уже был «нежный, тёплый, любящий и бла-бла-бла», забыла во что это вылилось? Напомнить? Свадьба, беременность, выкидыш, год розовых очков, развод и Питер. Заскучала за ощущением, когда тебя обводят вокруг пальца, словно ты маленький ребёнок? А на самом деле просто искренне любящий человек…

Пепел посыпался снегом на землю с обгоревшего края сигареты, а с каждой новой затяжкой мысли пожирали меня снова и снова. Нет, так жить нельзя, Марина.

На утро отделение вновь зажужжало, закипело и завелось, как будто кто-то запустил огромный механизм в работу. Поспать удалось с великим трудом и всего пару часов. Очередной хлопок дверью заставил веки распахнуться в сторону, и тут же лицо скорчиться от яркости света. На моей груди лежала детская рука, а вторая то ли обнимала, то ли просто случайно была накинута на плечо.

И к обеду Олег пришёл в себя окончательно. Моя рука крепко сжималась его кистью, только вот ни глаза, ни губы, ни скулы - ничего не было живым в его лице. Очередной раз с болью преодолевая подъем с постели Олега, я аккуратно поправила одеяло на его груди. Его сердце былого часто, громко и тяжело, будто песок пытается раствориться в воде вопреки всем законам физики. Ладони, будто в этот момент перестали подчиняться моим указаниям, начиная сползать совсем не по одеялу, а вверх к плечам, что были мягкими и тёплыми. Ритмы сердца слышались только чётче от такой близости, но сознание уже пыталось вернуть меня на круги своя. Это было уже явно лишним.

Ладони быстро скользнули ещё выше, останавливаясь на лице: указательные пальцы огибали рельефы скулы, средние точно попадали в ямку под костью, а все остальные обнимали нижнюю челюсть. Сама не понимаю, как после заступорения на его холодных глазах, мои бёдра вернулись на постель,а губы тотчас накрыли его сухой рот.

-Брагин, черт возьми… Приди же ты , сволочь, в себя, ты же можешь. Тебя дочка ждёт, тебя все ждут, тебя я… ты же все слышишь, все видишь, ответь, ради Бога, что все в порядке…- я сжала правую ладонь в кулак так, что костяшки побелели, пытаясь прорваться наружу, а следом этот же кулак с силой встретился с широкой мужской грудью.

-Как успехи, Марина Владимировна?- от женского голоса за спиной я вздрогнула, тут же отдёргивая руки от его лица. Никаких шагов, скрипов - стояла там она явно давно. В мыслях тут же начали возникать всевозможные оправдания, но за неимением времени, я мимолетно стёрла подкатившие слезы, оборачиваясь к ней и выпрямляя спину, несмотря на отдающую в неё боль.

-Все так же. Отека мозга нет, уже хорошо, но пока и никаких рефлексов, кроме сжатия руки на звук, нет. Зрачок на свет не реагирует. Пока, к сожалению, нельзя сказать, что травма могла сделать и как повлияет это на его здоровье. Нужно понаблюдать в динамике…- голос был тихим и, кажется, как никогда, вымотанным.

-Ну так ваша смена окончена, почему вы домой не идёте?- взгляд Павловой стал более настороженным, а она начала приближаться ко мне медленными шагами, непонятно-чего пытаясь добиться или узнать.

-В Москве мне негде жить на данный момент. К такому быстрому переезду я не была готова, да и в ординаторской спит его дочка, за ней тоже присмотреть нужно.

Ощущала себя сейчас я двенадцатилетней школьницей в кабинете директора, которую отчитывают за курение в школьном туалете или за поцелуи в коридоре - скорее за последнее.

-Мы можем вам выделить место в общежитии на первое время, но все время проживать там вы не сможете.

-Знаете, Ирина Алексеевна, я с трёх до трёх оперировала, проспала два часа и жутко голодная. Можно мне просто поспать в какой-нибудь смотровой? Боюсь, до «дома» я просто не доберусь, и, да, скорее всего, после того, как Олег Михайлович пойдёт на поправку, мне придётся вернуться в Петербург.

-Да прямо тут ложитесь,- женщина кивнула, окидывая взглядом обездвиженного Олега, а затем и меня.

-Здесь тише, чем в ординаторской, и ближе к вашему пациенту. Олег Михайлович же ваш пациент?

-Что?.. А, да, пациент,- ладони быстро покрылись каплями пота, и, если был впереди меня ждал ещё допрос «пристрастием»,мой организм бы точно послал всех к черту вместе с нервной системой.

Как только дверь скрипнула защёлкой, позади послышался шелест кожи о постельное белье, а я не успела даже обернуться, как та самая мужская ладонь оказалась на моей пояснице.

-Уезжай, я не хочу тебя держать…- совсем устало прошептал он, а как только до слуха дошли первые его слова, я дернулась, тут же разворачиваясь лицом к Олегу.

========== Глава 14. Нашатырь, WhatsApp и руки. ==========

Глава Четырнадцатая.

Нашатырь, What’sApp и руки.

Его зрачки были такими же недвижными и так же смотрели вертикально вверх. Рука покатилась вниз от моего шага вперёд, дабы оказаться ближе к его голове, но на достигнутом мужчина не собирался останавливаться. Из холодных объятий бездушного воздуха, который был не в силах сдержать вес нежной конечности, ладонью обрушилась вниз, вновь встречаясь с простыней , компания которой давно была ей знакома.

-Брагин,-через зубы просочился звук вместе с, огромным по меркам лёгких, потоком углекислого газа, превращавшего прежде серьёзный тембр в полушёпот.

-Господи, Брагин…-зелёная трубка в его носу медленно начала потеть, а по ее стенкам очень быстро стало спускаться мелкие капли конденсата газов.

Его глаза медленно старались выйти из зоны своего прежнего прибывания, и тут же решили взять курс на то, чего не видели совсем давно.

Стоящая рядом, с полусогнутой спиной, осыпавшейся тушью под глазами, тонкими линиями бровей над ними и какой-то поистине женской душой прямо в них; спадающий вниз локон, почти такой же, который был на соседней с моей подушке, только год назад и в спальне дома, а не в больничной палате, он был в разы короче и на несколько тонов светлее - уже не пшеничный, а ледяной белый, которой изощренно пытался согреться и не стать бездушным.

Тонкие линии губ, похудевшие щеки, опущенные скулы - сразу сказать, сколько мы не виделись, было очень сложно,будто прошёл не год, два или даже три, а целая вечность. На роговице глаз переливались мудрость, уверенность и непокорность, присущие лишь тому , кто по-настоящему знает, чего хочет от жизни.

Из такого портрета разобрать много не удалось, но то, что она уже совсем не та девушка, сидящая на балконе с рюмкой водки в трясущейся руке - было очевидно.

-Извини, не хотел тебя напугать,-улыбка с огромным трудом старалась растянуться по щетинистым щекам, но вышло это не очень удачно. Кожа на губах пересохла, даже говорить позволяя тому с напряжением,а от такого усилия блестящая пленка покрылась густыми трещинами,в следующую секунду начиная выпускать на поверхность тела из мелких капилляров соленую от литра медикаментов кровь.

В женской ладони появилась салфетка, которая тут же окунулась в стоящий на тумбе стакан с водой. Через секунду же сухая чешуя из мужских губ стала неприлично мокрой, начала скатываться крупными каплями по щекам прямо на подушку, окрашивая ту в сине-красный оттенок белого : отчасти из-за столь же белой наволочки под перебинтованной головой, а, может, и от алого гемоглобина горячей крови.

И вновь тяжёлое молчание начало сдавливать снаружи ее голову, заставляя глаза абсолютно не сдвигаться с мертвой точки - собственная ладонь где-то около рта моего «пациента». Поднять взгляд выше было равносильно очередному легкому флирту с тяжелыми последствиями, намного легче было смотреть на него, пока кома давала о себе знать. Губы все ещё жгло от неостывшего и совершенно вовремя разорванного поцелуя , а в голове было лишь больше сомнений насчёт его важности именно в этот момент.

От того воза мыслей, обдающих кипятком голову девушки, она дернулась, ощущая на собственном колене сквозь хлопковую ткань штанов широкую ладонь. Колени были моим самым слабым местом, и чтобы хоть немного понять, что я ощущаю, когда чья-то живая душа смеет коснуться их, можете до упора вставить в заветное место вибратор, а затем выставить полную мощность на батареечном друге. Да, наверное, именно так я ощущала каждое касание ног любого мужчины, бывавшего рядом. По спине побежали мурашки, пронзая все - от самой шеи до копчика, после разделяясь на бёдра и отныне никогда не встречаясь. Зрачки быстро переметнулись в сторону, а ладонь по привычке начала пытаться избавиться от источника лишних в данное врем ощущений окружающей действительности.

Тогда было сложно даже предположить, что это был самый настоящий, необратимый, жалящий и терзающий и без того отдающую душу удар под дых. Холодные зрачки Олега уже совсем не были такими - честно беру свои слова обратно, но вот жалостливый взгляд его меня убивал. Таким он был точно год назад : полным обид, какой-то понятной только ему одному боли, тоски и раскаяния.

Моя рука быстро переложила погорячевшую его ладонь на постель. Смотреть в его глаза вновь не хотелось уже из-за подкатывающей тошноты. Я встала, ощущая все ту самую боль от вчерашней травмы, которую было пора начать исправлять, но ни сил, ни времени для такого роскошного удовольствия как «забота о СОБСТВЕННОМ здоровье» не было. Уже отвернув голову к окну, чтобы Брагин ничего не увидел, я крепко сжала веки, а зубы стиснулись так, что, казалось, вот-вот они раскрошатся. Терпи, когда-нибудь будет лучше.

-Извини меня ещё раз, если я что-то сделал не так…- его голос в очередной раз стал касаться моих барабанных перепонок, заставляя новую армию мелких бугорков вновь оккупировать мое тело.

-Где Тома? С ней все хорошо?

Пара шагов, которые должны были облегчить мою боль, дались мне с огромными усилиями: подоконник казался недосягаемым из-за трёх метров между нами и все более невыносимой боли. За спиной зашуршало постельное белье, и вариантов больше не было никаких. От обычных для меня прежней движений из глаз вновь полились скупые слёзы боли, что тут же были стерты запястьем. На этот раз было уже легче. Никакой туши - никаких разводов - никаких вопросов.

Звук все не прекращался, и из последних сил мое тело развернулось лицом к постели мужчины. Его голова парила над постелью на темной шее, и в тот же миг, когда я, как последняя дурочка, поспешила броситься назад, дабы тот ничего не натворил, сухие ладони накрыли собой лицо, пытаясь то ли потереть глаза, то ли вытащить попавшую ворсинку.

Очередная порция электронного импульса, ударившая прямиком в теменную зону коры больших полушарий мозга, заставила отключиться единственное нормально функционирующее на тот момент чувство - зрение. Перед глазами абсолютно все потемнело, а уже после любые навыки ориентации в пространстве были лишними. Последним, что хоть немного наложило след на мою память, была встреча переносицы или виска с полом.Сейчас уже наверняка сказать было сложно, но яркий запах крови однозначно сопроводил эту живописную сцену.

Перед только что лениво распахнувшимся глазами стелился все тот же белый потолок реанимационной палаты, когда мой отекший нос заполнился невыносимым ароматом нашатыря, источаемым стеклянным флаконом. Первой мыслью была все та же нескончаемая боль в коленях, но теперь все стало в разы хуже - голова ныла так, будто внутри, под черепной коробкой творилась самая настоящая ядерная война. Попытка пошевелить глазами принесла ещё большую боль, но каково было моё удивление, когда оказалось, что прямо над моим телом висела та самая бестактная медсестра, с которой я познакомилась прошлой ночью. Дёрнуть головой раньше и лишить себя такого шикарного удовольствия нюхать спирт я побоялась: если бы сейчас ситуация с моими ощущениями стала ещё хуже, мой мозг окончательно перестал бы работать - однако Нина, видимо, не заметила, а, может, и не хотела замечать, что в себя я начала пытаться приходить. Когда с огромными усилиями мне удалось начать отворачивать голову в сторону, чтобы не задохнуться, кто-то поднялся с кушетки в районе моих ног, в следующую секунду дергая руку медсестры. Часть содержимого флакона тогда смачно пропитала весь верх моей одежды, зато свежего воздуха стало не много, но больше.

-Ты Марину так отравить можешь. Ты, что, не видишь, что глаза уже открылись? Почему восьмилетняя девочка знает больше о том, как приводить человека в сознание, чем медсестра?

Этот недовольный голос было не узнать очень тяжело. Тёплые завитки тёмных волос, собранных в новые банты, совсем скоро легли на мою грудь, а маленькие ладоши с осторожностью промакивали перекисью мой нос.

Тот, видимо, был напрочь разбит, судят по тихому шипению над верхней губой. Когда мои глаза с белого до неприятной боли в висках потолка переместились ниже, на сосредоточенное лицо девочки, она, кажется, этого не заметила. Ладошка так и продолжала протирать испачканную кожу. Наблюдать за ней было как-то по тёплому приятно. Она старалась все сделать аккуратно, может, даже красиво; боясь доставить лишнюю боль, ее локоть напряжённо парил в воздухе прямо над моей грудью, заставляя детскую ручку скоро начать подрагивать. Когда тремор тонких пальчиков стал уж слишком заметен, моя левая рука также осторожно, как и бесшумно, поднялась вверх. Ладонь медленно протиснулась под предплечье, охватывая руку немного ниже кружевных воланов блузки. От неожиданности Тома тут же вздрогнула, отправляя испуганный взгляд в мои зрачки, но вместо слов, которые было произносить все ещё больно, медленно я уложила локоть девочки на свою грудь, после убирая свою ладонь и пытаясь улыбнуться.

***

Брагин быстро пошёл на поправку: спустя уже две недели в окружении больничных стен, вместе с Томой они переместились домой. Его больничный длился ещё почти месяц, что не могло не идти мне на руку. Несколько раз будучи моим «пациентов», он пытался отправить меня обследоваться, то и дело вспоминая об этом случае. Слава Апполону врачу, Гигиее, Панакее и всем остальным богам и богиням - переводить тему я умела, да и сопротивляться моему резкому наплыву вопросов о самочувствии он ещё был не в состоянии. Об этом случае все благополучно забыли.

Новое место работы, как бы это не показалось когда-либо раньше, не сразу, но понравилось мне. Интерес подогревало «видовое разнообразие» пациентов и их проблем. Это не неврология, где у первого, третьего и пятого аневризма, а у второго и четвёртого последствия инсульта : разрыв спинного мозга с компрессионным переломов позвонков, бонус - перерезанный стеклом живот, всяческие переломы черепа и, так мною раньше ненавистная, общая хирургия. В приемном отделении не важно кто ты - лор, гинеколог или нейрохирург; уметь вытащить бревно из плеча, избавиться от перитонита и принять сложные роды обязан каждый, особенно если ты - дежурный врач. После такого опыта плановая хирургия казалась мне чрезвычайно рутинной работой, хотя иногда я ходила в отделение нейрохирургии парой этажей выше нашего и участвовала в плановых, но исключительно интересных мне самой.

Оказавшись однажды на удалении огромной опухоли, я поймала себя на том, насколько дел, слов и поступков каждый из нас откладывает на «потом». Когда же наступит это потом? А потом выясняется, что жить тебе остаётся всего ничего, и единственное, что остаётся делать, это пытаться нагнать упущенное время. Самое страшное во все этом - не успеть. Не сказать, не сделать и не признаться. Люди сменяют друг друга, и когда-то не бывает и меня, и того парня, и всех нас, а что будет? Может, кто-то думает, что память о вас будет жить вечно? Деменция не избирательна : ей, увы, нет разницы, уничтожать знания о вас или о поливки засохшего фикуса на окне. Все мы когда-то станем тленом.

Операция прошла успешно, но знать,что стало с той девушкой после, я не хотела; не хотела знать, что может ожидать и меня.

Когда на деревьях пытались пробиваться первые почки наступающей на пятки мартовской зиме весны, утром на улице уже было светло, а не так, как раньше, сон совсем отказался быть моим спутником. При полном понимании, что это все неправильно, я работала круглыми сутками. Отдыхать удавалось лишь несколько часов из нескольких суток, но на настоящий отдых это было мало чем похоже. Если ты не спишь в ночь перед дежурством, не спишь на нем, и ещё двое суток после лишь потому, что не можешь этого делать - наверняка пора к врачу. «Как-нибудь потом» - уже не отпускающийся меня больше года девиз.

И покручивая кружку с кофе в худых пальцах, тело который раз пыталось убедить мозг поспать хотя бы час. Телефон на столе завибрировал. 7:20. Новое сообщение от Тамары заставило на лице побледнеть хоть какую-то улыбку, и кофе уже стояло на столе. Эту крошку я не видела уже давно. Последний раз, наверное, на выписке Брагина, а буквально через пару дней она отправилась в гости к своим родственникам. Над иконкой WhatsApp горела красная единичка, а над чатом с красивой фотографией котёнка было написано коротко и емко «Тома».На полуразмытой фотографии в новом сообщении виднелся белый лист с еле разбираемым рисунком. Это был букет цветов - то ли тюльпаны, то ли розы. Над ними корявым детским почерком были выведены широкие буквы, после аккуратно закрашенные яркими красками.

«С 8 марта любимая Марина»

Щеки давно не покрывал такой красивый румянец, который из-за бледной кожи казался благородно-пунцовым. Надо же… уже восьмое марта.

Разглядывая фотографию, я даже не услышала, как за спиной послышались шаги, а спустя минуты или секунды мужские руки, держащие в руках два десятка тюльпанов, обняли меня за шею, касаясь губами моего виска.

Первой мыслью, увы, было не счастье. Мне показалось, что тут, прямо за моей спиной, стоял тот самый человек, однажды выставивший меня за порог. И запах, и небритость, и даже руки - за время совместной жизни, я знала его наизусть. Внутри стало невыносимо плохо и одновременно противно, а, как на зло или в намёк, затылок начало нестерпимо тянуть.

Шумный вдох расправил мои лёгкие, но полностью сделать этого у меня не хватило времени или воли. Холодные губы, слишком по-свойски, перебрались к моим, без всяких вопросов начиная целовать.

Есть поцелуи — как сны свободные,

Блаженно-яркие, до исступления.

Есть поцелуи — как снег холодные.

Есть поцелуи — как оскорбление.

К. Бальмонт

========== Глава 15. Сны, уколы и Скайп. ==========

Глава Пятнадцатая.

Сон, уколы и Скайп.

Дурнота начала сдавливать мое горло с самого начала, а что уж говорить о том, что было позже. Распахнув веки, увидеть перед собой его я была рада, но в тот же момент руки, шея, спина, грудь и даже ягодницы обдало ледяным потом.

Вёл себя он так, словно мы и не расставались. Сегодня я в очередной раз проиграла в его игру, но быть побеждённой мне нравилось в разы больше, чем обычно победителем. Он целовал меня броско и неряшливо, будто играл, пытался показать, кто здесь главный, но навряд ли знал правду. Я не сопротивлялась, сдалась без боя, признаюсь. Однако бой в четырёх стенах ординаторской все-таки имел место быть, и происходил прямиком в моем сознании.

Здравый смысл боролся с жаждой жить, и последнего хотелось намного больше. Любые губы не касались меня давно, ничьи руки не притрагивались к худой шее или груди, никто и не думал сделать со мной то, что хотел, делал и, к счастью, сделал он.

Мороз за окнами заставлял стекла потеть так, словно между ними происходит что-то невероятное, а в эти моменты несколько мелких белых точек собирались в одну большую каплю, начиная катиться вниз. Скатывалась туда же и я. Запертая дверь, узкий диван, нарастающая духота… все здесь намекало на то, что продолжаться это дальше здесь не должно и не может. Его спальня подходила бы больше для второго акта этой пьесы, которую знатно хотелось растянуть. Чертова неотложка… Чертовы пациенты…

Неотложным наше отделение в это утро было назвать сложно. Я была в состоянии услышать, как дежурная медсестра трижды стучала и пыталась войти.Спасибо, что голова Брагина еще была на месте,чтобы повернуть защелку. Под постом собиралась уже очередь из тех, кому утром восьмого марта было не нужно выкладывать свежий букет в соцсети, кому было некому в это раннее утро варить кофе, жарить тосты с ждемом или оладьи, кому было все равно, что врачи как раз не относятся к таким,как они. Всеми любимые пенсионеры.

Отделении парализовало почти на час.Этим часом моя смена была закончена, но вместо того, чтобы поехать в прекрасном настроении домой, я, даже не помня, как Олег встал и начал одеваться, отключилась.

Спать. Это были лучшие семь часов за предыдущие месяцы. Это были лучшие семь часов моей жизни. Мысли окутывали яркие сны сладкой дымкой тумана, раскрашивая их ещё броско. Сны, я уже и не помнила, когда видела в последний раз. Какая-то прогулка, то ли лес, то ли сад, но что-то очень зелёное, большое, просторное,высокое, свежее… Мне было хорошо.

Хронология сильно путалась, но из начала я четко помнила, как у меня в руках была или коляска, или что-то вроде неё. По сторонам было много таких же девушек, будто мамочки вышли прогуляться. Потом, будто оказавшись у портала из зеркала, вокруг деревья сменились кафелем, какими-то криками. На лице мешала противная наркозная маска, будто под ногами мелькали до боли знакомые темно-зеленые чепчики, а живот распирало во все стороны от боли, которая даже во сне наверняка заставляла меня корчиться-самые ярки моменты этого спектакля.

В один момент показалось, что все это отступило, но вот что-то с животом продолжало происходить. Опустив взгляд вниз, мои глаза, кажется, округлились до невероятных размеров. Вместо прежней картины, хоть немного привычной моему глазу, была круглая, как большой надувной мяч, 36 неделя, не меньше. Кожа медленно выпячивалась то с одной, то с другой стороны, изменяя форме идеального шара. Вроде бы, привыкнуть к нему у меня получалось, но внутри ощущения были все ещё специфичными. Будто урчание, бурление и спазм одновременно одолели мышцами и перемещаются из одного края в другой.

Потом какой-то маленький мальчик, в белой рубашке, чёрной бабочке и брючках на складчатых подтяжках, растопырка ручки в разные стороны и улыбаясь во все три передние зубы, бежит мне навстречу. Красивый - это было даже не описать какой. Глазки светлые, голубые-голубые, а над ними ресницы смоляные, бровки домиком темные, почти чёрные.

Досмотреть и тут мне не удалось до конца. Крепкие руки дернули меня за талию назад, и уже живот не давит, а приятно печёт. По коже идёт жар. Ноги тянет, руки сводит, а грудь так болит, будто уже не может терпеть. Это снова был он. Господи, мой мозг настолько находится под влиянием его обаяния, что не может сопротивляться даже во сне. Кажется, снова его спальня, деревянное изголовье кровати, мягкие подушки, на которых танцует моя голова, выгибаясь, как на иголках.

Потом было ещё что-то и ещё, но запомнить все было безумно сложно. Незаметно из последней серии своих путешествий сознание перенесло меня обратно, в ту самую ординаторскую, где засыпала я ещё утром. Вокруг не было ни души. Даже тишина стояла невероятная. За окном светились окна соседних многоэтажек, а пунцово-розовое от красного свечения фонарей небо нависло над этим городом так, как мороз томится над горячим окном и Олег нагло дышит в мою шею.

Голова снова болела. Да, в последнее время каждый раз, когда дрожащая рука открывает очередную ампулу налбуфина, появляется мысль, что нужно было лечиться. Три месяца назад, пол года, год… Начинать лечиться сразу. Не надо было запускать все это. Впрочем, а был ли смысл за что-то бороться? Облегчить боль самой себе, занимать место человека, который, может, любит, любим и ещё много в жизни узнает и переживет - жена, чей-то сын, сестра, парень, дочка или папа. Наверняка, тот, кто сейчас там, вместо меня получает всенеобходимое, надеется и верит, что все будет хорошо, что это можно победить. На душе хотя бы от этого становится легче - понимаешь, что хотя бы здесь не оказался бесполезным.

Бедро от свежего укола неприятно распирало, но боль медленно утихала. Пустой флакон и использованный шприц были убраны в небольшую сумку, заброшенную ещё пару дней назад в мой мой шкафчик. За спиной послышался щелчок ручки и тихий скрип двери. Я тут же обернулась, замечая, как Олег, видимо, полагая, что я все ещё вижу сны, пытается меня не разбудить. На столе в вазе стоял утренний букет, а рядом стояли ещё несколько похожих, но, все равно, не таких.

-Я не сплю,-руки судорожно дернули замок на сумке, а следом и дверца захлопнулась, когда та повисла на моем плече, а в руках был пакет с хирургичкой.

Он, явно, не ожидал этого, но слишком неподдельно улыбнулся, переводя свои щенячьи глаза на меня. На его лбу все ещё виднелся огромный красный шрам, будто тот был совсем свежим. Идиот, нужно повязкой закрывать, чтобы никакая зараза не попала, но это же Брагин, конечно! Он же лучше всех знает…

-Отлично, у меня как раз смена закончилась, домой поедем, - на моей талии оказались его руки, а как губы коснулись виска я даже не заметила.

Сердце без того сжалось от обезболивающего, а от тепла мужских ладоней ещё сильнее. Кажется, не уйди я в тот вечер, оказавшись он тогда рядом, сейчас все бы было по-другому. Наверняка, жили бы мы вместе, с Тамарой, с тем маленьким человеком, которому уже точно не суждено появиться. Утром бы в квартире пахло кофем и сбежавшей манной кашей. Он бы не попал в эту чёртову аварию, я бы не жила в Питере. Наверное, мое место было бы занято мной, а не женой, чьим-то сын, сестрой, парнем, дочкой или папой. На глазах чуть не проступили слезы, но зрачки, быстро порхнувшие вверх, запретили жидкости катиться вниз. Да, побеждать слезы я умела.

-Как там Томка? Ты ее поздравил?- грубый ком в горле спотыкнулся о связки. Я сделала то, чего давно хотела, на что никак не решалась; видимо, опиум хорошо сносит мою крышу. Плечо уперлось в мужскую грудь, а голова, прежде целованная его ртом и так потяжелевшая, легла на крепкие ключицы.

-Звонил, она там тебе что-то отправляла, ты смотрела? Сказала, что-то очень важное.

Он. Кажется, он был счастлив. Широкие пальцы медленно коснулись женской шеи, а после поползли ниже, у лопаток становясь целой ладонью, слившейся с моей кожей.

-Да, я видела… Я тоже ей позвонить хотела, но не успела немного. Вторые сутки дежурила, ни в одном глазу, отбоя от пациентов не было… - не скажу же я, взрослая, более-менее адекватная девушка, что неделю не спала, а оказавшись с ним рядом в один момент отключилась от сознания. Слишком низко это признавать…

-Собирайся, мне на днях друг подарок привёз из Франции. Летал, теперь уже, с невестой на отдых, а перед отменным белым полусладким в дьюти-фри не устоял. Как раз то, которое ты любишь, ну, любила, по крайней мере. Вкусы не поменялись?-с легкой ухлылкой тот за подбородок поднял мое лицо вверх. Мои глаза все ещё переваривали собственное враньё, которое я пыталась старательно скрыть, а его губы просто взяли и начали целовать мои.

Мне снова стало хорошо. Настолько хорошо, что остатки незатуманенного сознания пытались вызвать слезы сентиментальности. Полной дурой я была всю жизнь, полной… Видимо, ее логический конец был уже настолько близок, что понимание этого наконец пришло. Как это часто бывает у тяжелобольных или стариков, когда, предчувствуя конец, они начинают вспоминать жизнь и делать выводы.

Выводов у меня было немного. Травмированная детская психика, натянутые отношения с отцом, казалось, идеальная любовь, красный диплом лучшего медуниверситета, неудачная попытка стать матерью прекрасной светловолосой девочки с голубыми глазами, волшебная свадьба и неудачный брак; Брагин, малышка Тома, сумевшая перевернуть за один день мою жизнь с ног на голову, развод, за день до него ужасный приговор на белоснежных листах чёрными буквами; переезд в Питер, попытка начать новую жизнь, новая должность, две полоски на тесте спустя неделю задержки, ещё неделя терзаний самой себя и аборт; сотни спасённых людей, банальная поездка в Москву, чтобы развеяться; склиф, эта роковая встреча и вновь переезд.

Маловато радости, но на то она и жизнь, чтобы не быть красивым диснеевским мультиком, где принц может решить одним поцелуем все твои проблемы. Вот, вроде бы и принц рядом, и поцелуй, а никакого чудесного исчезновения всего того лютого ужаса из твоей жизни не происходит.

-Я не пью, извини… Завязала вот, на днях.

-Ну я же не только пить зову, да? Праздник, как никак, отметить надо, а чем - это уже не важно. Я же знаю, что тебе не с кем, мне тоже, так что один на двоих вечер - идеальный вариант. Сейчас в магазин, купим всего, чего захочешь, и ко мне. Томке по скайпу позвонить обещал вечером, а тебя увидеть она будет рада, кажется, больше, чем меня. Поехали, Марин…

Давить на больное он умел. В какой-то момент я сделала вид, что моя шея затекла, опуская голову вниз. Мой затылок упёрся опять в его грудь, а из глаз сию же секунду начали течь слезы. Умело умела сдерживать, но не всегда и не долго. В ответ на тишину, когда он закончил, вновь обнимая меня лишь крепче, я смогла только закивать, отходя в сторону, чтобы незаметно протереть глаза.

Он улыбнулся. Пока мое лицо в отражении окна пыталось принять прежний облик, за спиной Брагин сумел переодеться в нормальную одежду из такого непривычного для меня темно-синего операционного костюма. Взгляда с Марины он не спускал. Сегодня, на здоровую голову, она казалась ему совсем странной, будто пошатнувшейся крышей, но никаких прямых на то доказательств не было.

И когда широкие руки в очередной раз за этот вечер обняли меня за талию, и уже так, будто все происходящее - в порядке вещей, уже в его квартире за низким столом стояли две тарелки с пастой, по которой за время отбитого болью аппетита я безумно скучала. Плед лениво скатывался с моих плеч, когда Олег то и дело пытался его поправить, а на экране ноутбука, когда время потихоньку подобралось к девяти часам вечера, был открыт скайп. Всем знакомые звуки начали звенеть в огромной комнате по окнам, дверцам шкафов, вазе, стеклянным полкам, да ещё много по чем.

При виде такой повзрослевшей девочки с теми же бантиками, кудряшками и глазами, на моих губах неосознанно появилась улыбка. Сама девочка, чересчур хмурая, с надутыми от детской обиды губками, такого совсем не ожидала, но при виде на экране монитора рядом с Олегом меня, она тут же прикрылась рот ладошкой, скрывая своё удивление, и, наверное, громко закричала «Марина».

В ответ я засмеялась, а мужчина с улыбкой бросил взгляд на меня, следом переводя взгляд на Тамару.

-Вот, видишь, я же обещал тебе перезвонить вечером. Звоню, да ещё и Марину с собой взял.

-Можешь считать, что я больше на тебя не сержусь,- улыбаясь проговорила она, подсаживаясь ближе к экрану.

-Марина, ты получила мой подарок?

Боль в один миг вновь вступила в мою голову, от чего на секунду я до зайчиков стиснула веки. Немая пауза правился в этот момент в комнате, а, тут же становясь ее очевидцем, я попыталась сделать вид, что все нормально.

-Да-да, Томочка, я ещё утром увидела, ты большая умница. Я хотела тебе днём позвонить, но после смены не успела. Сон оказался сильнее меня, - смехом разбавить этот вечер у меня немного получилось, но вот каждое слово с этого момента напоминало мне, что под черепом огромный шар давит на то, что у нормальных людей называется мозгом.

Мы с Томой болтали около часа, и когда наконец девочке пришло время ложиться спать, она взяла в руки свой телефон, отправляясь в постель вместе с нами.

-Олег, я хочу приехать. У нас в школе через две недели каникулы, и я поговорила с дедушкой, он согласен. Можно, я приеду?.. - из-под одела торчали темные глазки в рамке пушистых ресниц, которые на секунду стали самыми жалостливыми. В такие моменты она казалась мне точной копией Олега : он тоже делал такие глаза, когда ситуация начинала терять его контроль.

-Тамар…-голос его резко стал грустным, а я тут же перевела взгляд на его лицо. Нет, только не натвори ошибок, Брагин… Под одеялом, чтобы этого не видела девочка, я постаралась с силой сжать его руку, и он, кажется, это заметил, перемещая в ответ свои зрачки на меня.

-Хорошо, я куплю тебе билеты и встречу в Аэропорту. Только у меня могут быть в это время ночные дежурства, но я постараюсь подменяться.

-Я подменю,- тут же в ответ закивала я, видя, как Тамара начинает улыбаться.

-Спасибо, Марина. Я вас очень-очень люблю, вы бы только знали, как… Спокойной ночи.

-Спокойной…-голос Олега перешёл на шёпот, и он потянулся вперёд, чтобы отключить звонок, а мое плечо тут же потеряло точку опоры в виде его крепкой руки.

-Хорошенькой такой стала она,- уже сама поправляя плед на руке, я смотрела за Олегом, потягиваясь за вилкой.

Он же быстро захлопнул крышку, отбирая мою тарелку вместе с приборами. Сначала я непонимающе нахмурилась, но через пару секунд ощущая поцелуй на своём лбу, во рту оказался ком спагетти в сливочно-сырном соусе и жизнь вновь начала казаться такой же прекрасной, как раньше, будто даже этой ненавистной боли сейчас не было внутри меня.

========== Глава 16. Морфин, рецепт и тёплые объятья. ==========

Глава Шестнадцатая.

Морфин, рецепт и тёплые объятья.

На утро чернота неба начала плавиться от теплоты всех тех тел, что в эту ночь прижимались друг к другу. Холодный туман осадил яркие звезды в зеркальные лужи, а те стянулись хрустальным льдом. Он тоже грел, но непонятно кого: то ли воздух, то ли не промерзшую под тонкой корочкой воду, а может работал на два фронта. Даже природа не идеальна в своих отношениях, все изменяют всем.

Неосторожная детская ножка разбила густые тучи в тех самых стёклах ближе к девяти, а об айсберг биологических часов раскололся мой сладкий сон в чужой постели. Голова, что с первых секунд трезвого сознания рассыпалась по кускам от нарастающей боли, нашла для себя самое уютно и тёплое место в этой постели, квартире, а, может, и в целой вселенной. Наверняка, проснувшись раньше него, не ощущая боли, не задумываясь ни о чем, девушки наслаждаются этим теплом, но не я.

Одежда вчера вечером решила, что больше нам не по пути. Оставленная на диване в зале, она так и продолжала игнорировать меня и находиться там; укутаться сейчас можно было в огромное одеяло или, что было логичнее, в миллионы раз более уютные мужские руки.

По итогу в это утро стекло растрескалось не только в лужах. Головки от ампул, как назло, крошились прямо в руках, будто пытались меня выдать, пытались помешать, но упёртость в правоте своих действий, наверное, закончит самой последней, уже после того, как обнулится количество гвоздей, забитых в крышку моего гроба. Новая игла, свежий прокол, противный запах спирта - все это стало для меня «не в диковинку».

Странно, как он ещё синяки не заметил от проколов?.. Выпивая ещё пару таблеток, мое горло ощутило на себе всю остроту ледяной московской воды.

-Так дальше нельзя,-правая ладонь медленно уперлась в мраморную столешницу, и голова медленно опустилась вниз. Стакан все ещё был на половину полон и уже на половину пуст; то того, что кисть беспокойной руки вращала его из стороны в сторону, перемещая молекулы водорода в стекле, ее не становилось ни больше, ни меньше, а лишь белый туман оседал на стенках сосуда. Спим вместе, вроде бы как ребёнка пытаемся воспитывать, но по отдельности и одновременно вместе.

Он все ещё спал, когда на истонченной талии застегнулась пуговица классических брюк. Кажется, теперь уже не белье и короткое платьице, как раньше, сидели на ней шикарно, а они. Растаять на глазах за пол года давольно уютной девушке было бы не просто, а у неё получилось не только без особого труда, но и против собственной воли. Первой ушла грудь, дальше в ход пошли руки, икры, ляжки, живот, и только бёдра держались до победного. Выбор «чего бы надеть» теперь был не таким уж великим, как это было раньше, но особенных физических проблем это не вызывало, а вот про то, что творилось в голове поговорить стоило…

Началось все с того, что на смену юбкам и платьям начали приходить брюки. Сидели они лучше, меньше подчеркивали коленки и диспропорциональность верха с низом была почти незаметна.

К лету, когда, кажется, наоборот, девушкам хочется показать свои ножки, она убрала всю ту красоту, накопленную за годы жизни в своей прежней форме, в далекий темный ящик. Брюки. Лучшее, что есть в жизни.

От опиатов, если кто не в курсе, кожа тоже приходит не в лучшее состояние. Однако, когда происходит выбор между нестерпимой болью и сиянием лица, лидер находится сразу.

Эти, что уже висят лёгким мешком на талии были неделю назад впритык.XS не носила никогда и уже не верила, что просто смогу примереть, а уж то, что он будет большим, так об этом можно было лишь мечтать…

Но, если какая-то девушка сейчас мне позавидует, то я позавидую ей. Как по мне, лучше носить юбку хоть 3XL, но не испытывать того букета внутренних ощущений, который частенько меня навещает.

Напоследок, накидывая на плечи легкое пальто, я вернулась в спальню. Стук каблуков был тихим, но даже его было достаточно, чтобы чуткий мужской слух, растормошенный девичьими сборами, окончательно отказался это терпеть. Сон медленно вытолкнул Олега из себя, укладывая в пустую постель под тёплое одеяло.

Странно, но он так резко заулыбался, даже не раскрыв глаз, словно ему сейчас чудилось или, все-таки, снилось что-то такое приятное, что в один момент тебе тоже хотелось ощутить. На самом деле в его нос от очередных движений молекул воздуха пространства и от перетягивания того ласкового тепла на собственную шею начал пробиваться сладкий, но такой ненавязчивый и едва уловимый аромат девушки, лежавшей здесь недавно. Кажется, Черниговская была не права, критикуя какой-то ученого, считавшего, что за узнавание одного человека может отвечать лишь один нейрон, когда человек это делает целиком.

Ещё не проснувшись, его мозг от того самого нейрона, распознавшего этот запах и откапавшего карту с фотографией его обладателя, узнал свою любимую женщину.

Видя растягивающиеся в стороны уголки его губ, мой висок прильнул к деревянному янтарю дверного карниза, и губы мои начали растягиваться в стороны также, как и его, позволяя прикрыть глаза, которые за долгое время впервые не хотели этого делать и были, кажется, счастливы.

-Красивый такой… - кажется, сейчас точно такой же нейрон проснулся и в девичьей голове: она вся стоит, а этот «один единственный» увидел-нашёл-оповестил. Не чудо ли?

И, да, настолько он был красив, что несмотря на боль, голод, чувство вины и здравый смысл, она простояла неподвижно ещё полчаса, пока легкое немое покалывание с икр окончательно не перешло на бёдра. Тонкие губы сморщились в неприятной гримасе, а ощущения, опустившие меня с счастливого седьмого неба на непонятно-какой этаж жилого дома, явно были не ровней сладким томлениям прошлой ночи.

Для нас это утро стало, на беду или, наоборот, к счастью, последним. Желтая машина такси оставила меня одну на все ещё пустующем в семь утра девятого марта тротуаре уже, увы, у моего дома. Доползти до квартиры, а по другому назвать мои телодвижения без анальгетиков было нельзя, далось мне с огромным трудом, но очередной прокол на коже, где один синяк наползал на другой в борьбе за территорию, помог мне снова почувствовать себя «собой». И все равно, что теперь я могу себя называть человеком лишь благодаря опиуму каждые пару часов - наша жизнь это рубеж, и рано или поздно каждый из нас подойдёт к краю. Если вопрос здесь только во времени, то лучше быстрее и безболезненнее, чем томно, увлекаясь садамазахизмом.

Сна в это утро не было ни в одном глазу. С одной стороны - ничего удивительного: до этой ночи я спала, как маленький ребёнок, только в большей амплитудой бодрствования, почему бы и нет? С другой, грудь Олега была невероятно удобной, но моя голова была в состоянии спокойно уместиться на ней лишь несколько часов и те были были проведены уже в компании с ранним Солнцем.

Уютнее его - не найти, но жалеть о том, что уютного сна этой ночью было намного меньше, чем приятного времяпрепровождения в качестве единого организма, было глупо.

Когда мой мозг после прохладного душа окончательно пришёл в себя, на кухонных часах было уже почти десять часов утра. Недлинная цепь рассуждений быстро привела мои мысли к тому, что начало смены намечается уже через пару часов, поэтому ещё немного сырые волосы уже совсем скоро превращались в упругие кудри, ресницы покрывались графитово-чёрной пленкой,а маска ничем не пробиваемой Марины Владимировны вновь, как родная, прилипала к женскому лицу.

Так смены за сменой начали быстро бежать перед моими одна за одной так, что я даже не успевала понимать, когда, что и где начинается и заканчивается. Но, спустя месяц такой гонки, непонятно с чего, мой организм абсолютно перестал мне подчиняться. Началось все с того, что мне в один день так дико захотелось спать, что ради этого пришлось даже подмениться на работе. Домой добраться так быстро получилось у меня тоже впервые, да и, чтобы не спугнуть такую удачу, содержимое двух привычных ампул заблаговременно вмешалось в мою внутреннюю среду, позволяя впервые за последние несколько дней поспать. Однако это было только началом - теперь меня так тянуло спать всегда, везде и независимо ни от чего. Операционная, приём, обход - дай точку опоры и можно распрощаться с человеком.

Казалось бы, лучше спать, чем то, как все было до этого, но вместе с тем, как легко мне удавалось заснуть, проснуться получалось в разы тяжелее. Да, мало того, что лицо опухало так, что моргать было тяжело, и ноги отекали, словно каждый вечер в меня упаковывали трехлитровую банку огурцов; каждое утро, независимо ни от чего, ровно в шесть сознание возвращалось в маленькую черепную коробку, начиная усиливать чувствительность абсолютно всех рецепторов. Сначала это ограничивалось легкой тошнотной, но уже как три недели подряд последствия тошноты дают о себе знать в туалете, кружа меня в романтических танцах с керамическим королем.

И да, теперь выпить кофе, съесть что-то из столовой или даже то, что было принесено из дома, было краем. Желудок воротило от всего, кроме шоколада, которым, собственно, и приходилось успокаивать непослушный организм. Только и тут не обошлось без последствий - старые брюки перестали хоть как-то сходиться на бёдрах и в животе особенно, а любая юбка демонстрировала теперь всем мое упитанное положение.

Видимо, всему виной было то самое обезболивающее, которое в таких дозах уже могло влиять на рассудок так, как это было в моем случае.

В один прекрасный день этому должен был наступить конец и, кажется, сегодняшний как раз подходил на его роль. У врачей наблюдаться - доля слабаков, а ты попробуй сам себе с раком второй стадии назначать лечение; жаль лишь то, что нейрохирург, да и любой другой человек или врач, не имеет права выписывать самому себе никаких наркотических препаратов.

Очередь к онкологу в любой клинике выстраивалась длинная, а в наше на приём нужно было записываться точно за месяц, если не за два.

Уверенной походкой заведующей одного из отделении я прошла в один из тысячи небольших кабинетов, прикрывая дверь прямо перед носом какого-то мужчины, что уже через тонкую шёлку начал обсыпать меня оскорблениями.

Рецепт в ладони немного примялся, как о мой внешний вид за последнее время, но тем не менее, спина вытянулась в ровную нить, позволяя ощутить нервным окончаниям всю прелесть нового лишнего веса, а уголки губ чуть приподнялись вверх, когда мои шаги прекратились у стола серьезного мужчины.

-Что, Мариночка, насчёт пациента проконсультироваться пришла? Говорю сразу, если уж ты не знаешь, что делать, то я тебе навряд ли чем буду полезен, к Шейману обратись лучше, - поправляя свою тонкую оправу очков, немолодого возраста врач с улыбкой протянул ладонь навстречу девушке, которая, стоя у стола онколога, судорожно переминалась с ноги на ногу и крепко сжимала от боли пальцы на тонком листке больничного рецепта, который только что был начёркан ей самой.

-Нет, Иван Николаевич, мне рецепт быстро подпишите, и я пойду. Там у вас очередь такая, думаю, задерживать людей смысла нет… - наконец, присев на стул, стоящий прямо рядом с белоснежным столом, она несмело вложила бумажку в его ладонь, а на том месте, где прежде находились ее пальцы, остался мокрый развод. Замечая пятно, мужчина вопросительно взглянул на девушку, сидящую напротив, но увидев то, что ей нужно, в мужской голове появилось лишь больше вопросов.

-Морфин?

Пушистые ресницы начали быстро порхать вверх-вниз, а когда в лёгких скопилось достаточно воздуха, на губах растянулась искусственная улыбка.

-Глиобластома, в начале прошлого года была второй стадии. Нет, у онколога не наблюдалась и не буду. Да, себе. Да, ничего другого не помогает, - говорить это все было больно, да так, что грудь сдавливало изнутри чем-то тяжелым. На глазах начали выступать слезы, которые тут же были посланы далеко и надолго одним только движением зрачков вверх.

Мужчина напротив молчал, а взгляд его был таким, будто он не мог в это поверить никак.

-Марин, так… Все, хватит шутить здесь, говори зачем пришла,-решительно его ладонь отодвинула лист в сторону, но одной лишь секунды хватило ему, чтобы не суметь устоять перед той болью, которая отпечатывалась в лазурных зрачках.

-Ладно… Только сначала идёшь и сдаёшь кровь на биохимию, и проходишь всех врачей по списку, чтобы хотя бы я знал, в каком ты состоянии и чем могу тут помочь.

-Хорошо, только сначала рецепт подпишите, потому что просыпаться налитой, как переспелый помидор, я уже не могу и утренний «туалет» у меня особых эмоций счастья и желания начать поскорей новый день не вызывает. Я торжественно клянусь, что пройду всех, но только когда смогу это сделать физически, а пока даже обычная работа даётся мне с огромным трудом… - глаза быстро наблюдали за тем, как мужская рука быстро ставит нужную подпись в бланке, а внутри все уже тихо ликовало - наконец, я буду снова ощущать себя человеком, а не кем-то ещё.

-В смысле? И как ты с такой симптоматикой собралась у меня рецепт просить? - его взгляд тут же строгими шагами переместился на блондинку, начиная вглядываться в ее лицо и тело, а вместе с тем и рецепт отправился в его стол, тут же возвращая на мое лицо не очень довольную гримасу.

-Так, кровь на хгч, и с результатами ко мне.

Такой запрос просто выбил меня из колеи, заставляя своё богатое воображение на долю секунды примерить на себя новый образ, но тут же мозг вновь включился в работу.

-Иван Николаевич, вы издеваетесь?! Какое хгч? Вы меня видели? Я пол года на опиуме сижу, причём на таких дозах, что там не то, что о беременности речи нет, я об овуляции и думать забыла!

-Марина Владимировна, все, закругляйся. Идёшь сдаёшь кровь, медсестра тебе без очереди возьмёт, и если все так, как ты мне утверждаешь, то приносишь чистое заключение, а в ответ получаешь свой рецепт.

Ещё почти 15 минут я пыталась спорить с ним, но после, просто назло ему, пошла и сдала эту чёртову кровь. Только вот спустя два часа, когда лист с результатами уже намокал в моих руках, в голове настолько переслало укладываться все происходящее, что мозг не выдержал. Перед глазами поплыло все, начиная от оконной рамы и заканчивая собственным кольцом на пальце, а уже через пару секунд мой затылок упал в уютные объятья кафельного пола прямо посреди коридора лаборатории.

========== Глава 17. Слезы, перекись и бинт. ==========

Глава Семнадцатая.

Слезы, перекись и бинт.

Когда чьи-то крепкие руки силой держали мой позвоночник на весу, чтобы хоть немного избавить мимоходящих пациентов и персонал от этой картины, от неприятных капель жидкости, стекавших по моему лицу, сквозь сознание щеки сжались в недовольной гримасе. Будто что-то мягкое оказалось под головой спустя уже пару секунд, а от того, что в нос ударил резкий запах нашатыря, глаза вовсе начали слезиться. Соленая жидкость хлынула из только что раскрывшихся век, а, когда вместе с тем сознание вернулось в голову окончательно, боль вновь напомнила о своём существовании в моем теле. Слезы уже полились сильнее, и сидевший рядом мужчина был немного удивлён этой картиной, если не больше.

-Так, Лен, ношпу давай внутривенно, и кт нам организуй, - из тумбы появились стопка сложённых аккуратно салфеток и флакончик перекиси, после чего уже мокрые бинты начали касаться лица девушки, оставляя за собой белую пену.

-Не надо кт… Морфина, ношпа не возьмёт… - каждое слово отражалось в голове огромным и громким эхом, вновь затуманивающим сознание.

-Цыц, я тут врач, - очередная повязка оказалась на ранке, которая все никак не представала кровоточить.

-А если будешь командовать, то зашью и рот, и твою красоту на лбу, причём огромными железными скобами.

Тем временем Леночка уже перетянула руку девушки жгутом, почти сразу попадая в лилово-синие вены. Взгляд мужчины хотел мельком проконтролировать ее работу, но вместо того брови собрались вместе.

-Лен, давай быстрее, и про кт не забудь.

Девушка кивнула, а шприц быстро опустел, оставляя на своём месте лишь кусок марли с дурным запахом.

-Не надо кт, Брагин, все в порядке. Пластырем заклей, что там, и я пойду, - несмотря на все то, что препятствовало любому, даже самому маленькому ее движение, упрямая девушка попыталась подняться, ну или, хотя бы, сесть на постели. Грубый локоть в тот же момент быстро упёрся в мягкий живот, который и без того начинал ныть, будь оно не ладно, а его пальцы даже не дёрнулись к бинта, продолжая перекисью прижигать края ранки.

-Нарочинская, твою мать! - иногда прикрикнуть на пациентов, чтобы у тех инстинкт самосохранения встал на место, было можно, и этот случай был как раз таким. Девушка строгим красным взглядом прожгла его лоб, в то время как её - расползался на части от жжения.

Пустые ампулы зазвенели в мусорном ведре, а медсестра только вышла из смотровой, прямо у дверей натыкаясь на местами влажный листок с каким-то заключением из лаборатории; тот тут же оказался в ее руках. Чёрные буквы, строго выводящие прекрасно знакомую фамилию на бланке, были отправлены на задний план, когда в глаза девушки бросилось заключение, на месте которого было сырое пятно ручного пота.

Тонкая ручка вновь вернулась на дверь, толкая ту в сторону, и быстрыми шагами она вновь добралась до койки.

-Олег Михайлович, тут… Вот, - зрачки Марины в тот же момент среагировали на звук, и в следующий же миг ее ладонь дернулась вперёд, пытаясь отобрать злосчастную бумажку у Олега. Увы, он оказался быстрее.

Поднявшись с места и ещё раз окинув Марину строгим взглядом, он повернул голову на Лену, которая по все ещё непонятным причинам стояла здесь, а не занимала очередь на кт. Он тут же улыбнулся, упираясь таким же взглядом в глаза медсестры, которая в ответ на этой захлопала ресницами.

-Леночка, а мы тут так и будем стоять и смотреть друг на друга. Пусть у нас Марина Владимировна лежит себе, отдыхает, сотрясение подождёт, да, свет мой ясный?

Она тихонько усмехнулась, а Олег следом вернулся к строгой гримасе, после чего и голос его отчасти перешёл на крик.

-Бегом на кт очередь занимать!

Она, кажется, бегом выбежала из смотровой, а за пару движений руками, он развернул лист, который все ещё лежащая на кушетке Марина вновь пыталась отобрать.

-Отдай, - в очередной раз замахиваясь и пытаясь забрать лист из его рук, она даже умудрилась подняться, но в следующий же миг её запястье оказалось пережато крепкой мужской ладонью, а в губы впился его горячий и мягкий рот.

Стоять было до боли тяжело, ладонь почти сразу начала белеть и холодеть, но он, черт такой, настолько сильно пытался меня успокоить, что даже такие мелкие неприятности отошли на задний план. Кажется, он теперь точно знал, как меня успокоить и обезвредить. Да ещё и умело пользовался этим…

-Отдай, - находя в себе силы, я положила конец этому театру абсурда; мои лёгкие тут же начали пытаться восполнить запасы воздуха, ну а ладонь наивно бросилась вперёд, в надежде, что на этот раз попытка будет удачной.

Не успели даже кончики пальцев коснуться листа, как мужчина вытянул руку в абсолютно противоположную сторону, обряжая свой взгляд туда же. Огромный камень тогда будто придавил меня, и то ли от страха, а может от чего ещё, я вцепилась пальцами в его халат, резко дергая того на себя, но на мои действия он уже не реагировал.

-Ты вообще в курсе, что тут восьмая неделя, если не больше? - он вновь взглянул на девушку, которая ещё раз прямо здесь и сейчас сгорала одновременно от стыда и боли. Губы сжались в тонкую линию, а она ещё раз вытянула ладонь вперёд, наконец забирая у Олега этот злосчастный лист.

-Это не твоё дело… - мужская рука, что так и продолжала сдавливать худое запястье, начала холодеть. Буркнув что-то себе под нос, Марина попыталась выбраться из его объятий и, наверняка к ее же удивлению, это вышло. Пара быстрых шагов разделила их тела между собой двумя метрами, а он даже не обернулся назад, пытаясь ее остановить.

Потирая свободной ладонью кожу, все ещё хранившую его аромат, следы сильных пальцев и тепло, она с прищуром бросила взгляд на отражение широкой спины в шкафчике с препаратами. Где-то внутри меня начал рождаться стыд, но тут же и быстро пропал, позволяя моей голове все-таки обернуться.

-Не переживай, я сделаю аборт.

-Сядь, - он так и продолжала стоять на месте, но широкие ладони в один момент накрыли его лицо. Глаза накрылись тонкой плёнкой век, а она, которая прежде рвалась сбежать отсюда, тихо и осторожно вернулась обратно. Также беззвучно ее тело село на кушетку, а Брагин так и продолжал молчать.

Спустя примерно минуту он сел обратно, вновь беря в руки кусок марли и обмакивая его в перекиси, приложил к засочившейся ране. Марина невольно пискнула от резкой боли, тут же жмурясь, а ее ладони уперлись в край постели, пытаясь все то, что сейчас настырно держится внутри неё, выплеснуть через крепкие тиски пальцев.

Его молчание тянулось минуту, две, потом ещё три, и все это время он продолжал обрабатывать рану. В его глазах, кажется, в тот момент не было ничего, а потому внутри меня тот самый стыд, что совсем недавно погас, вновь запылал синим пламенем. Будто, пару минут назад я сказала что-то такое, что максимально выбило его из колеи, что сдвинуло его мысли с мертвой точки, или, наоборот, привело его к ней. Липкий пластырь оказался на моем лице спустя почти пятнадцать минут внутренних мучений, и смотреть на него в таком гробовом молчании я уже просто не могла.

-Скажи же уже что-нибудь; какая я бессердечная, что так легко говорю об этом, какая я эгоистка… я слушаю, - комок в горле медленно начал сдавливать трахею до того, что даже дышать было сложно, а говорить и подавно. Мои глаза, уже затянутые стеклом от его идиотского молчания, держались из последних сил, а когда и те закончились, началось что-то совсем непонятное.

Зрачки расширишь под тонкой кожей век, что вот вот соприкоснулись с ресницами; слезы быстро покинули родные им белки, начиная своими солями жечь шелушащуюся кожу; руки крепко-крепко объяли всем невыносимым теплом и нежностью его шею, а губам не оставалось ничего, кроме как снова начать целовать его. Даже эти слезы было пережить легче, чем прежнюю тишину, что сводила звоном барабанные перепонки, мозг и душу главным образом.

-У меня в голове опухоль с грецкий орех, если не больше, которую я год не лечила. И не хочу даже начинать. Извини…

Сухие губы задрожали окончательно, когда мокрые ладони в очередной раз попытались стереть скатывающиеся вниз по щекам капли. Тишина снова поселилась вокруг так, будто никуда и не исчезала, и терпеть её было уже окончательно невозможно.

Из последних сил мои колени выпрямились, заставляя тело парить над этой чертовой койкой, но уйти просто так отсюда у меня бы точно не получилось, и я это отлично знала. Спустя шаг в очередной раз оглядываясь на него, взгляд вновь начал мутнеть, а, пообещав себе в последний раз так больше не делать, мои руки вновь коснулись горящей жилами шеи, что приятно пульсировала по сонной артерии. Длинные пальцы медленно зарылись в его короткие волосы, которые все также пахли его одеколоном, и от того внутри все сжалось в очередной раз, позволяя тому злосчастному комку прокатиться вниз.

-Я уеду в Питер, так будет лучше всем… Прости, - голоса теперь хватало только на тихий шёпот, но он, наверняка, все услышал, как нельзя, хорошо.

Вдруг, широкие ладони коснулись моих запястий, начиная медленно сжимать те, да так, что все руки томно свело судорогой. Кажется, когда пальцы уже покалывало легкой иголкой от онемения, горячие, как ярко-оранжево-красные угли из самой глубины костра, губы коснулись тех самых ладоней. Они, будто, пытались растопить их, хотели оставить свои следы на них красными пузырчатыми ожогами, но вместо этого заставляли мои глаза кровоточить болью лишь сильнее.

И эта боль уже была куда больше, чем физическая. Вот, кажется, это и есть конец; конец всему тому, что все люди, да и я сама когда-то, считала жизнью.

Чертова судьба-злодейка, ну почему ты постоянно всех проверяешь на прочность? Почему тебе доставляет такой кайф разрывать сердца на части, лишать людей счастья просто ощущать друг друга рядом. В чем тогда, твою мать, смысл жизни, если в один прекрасный день, когда тебе будет хорошо, все неожиданно закончится; и ещё повезёт, если ты увидишь этот день своими глазами, а не будешь ощущать того через два метра сырой земли и крышку гроба, над которыми будут колыхаться синие крокусы? Кто победитель в этой игре, и кого судить за то, что никто не дождётся «хэппи-энда»?

Наконец, он встал, выпрямляя спину так, как никогда раньше, от чего мужская голова оказалась выше её роста, но Марине, кажется, ничего сейчас не было интересно.

Наконец, широкие ладони уже обняли её круглые плечи так, что только что отступившая судорога вновь была прибывающим скорым поездом.

-Ты никуда не поедешь. Сейчас сделаем кт, и… Господи, какая же ты дура, Нарочинская. Убить тебя мало… - крепкий кулак с силой коснулся женской спины, от чего на секунду прекратившиеся слезы вновь дали знать о себе, но уже так, будто это было начало самой настоящей истерики.

-Если бы ты знал, как я не хочу умирать, - уже сквозь крик в смеси с плачем женский голос пытался пробить отрывки фраз в синюю хирургичку на его груди, ведь даже двинуться с места от того, как сильно он обнимал её, было невозможно.

-Но даже это лучше, чем потом остаться на всю жизнь овощем… Если со мной что-то случится, этот ребёнок, он будет никому, понимаешь, никому не нужен! Он будет таким же, как я, как твоя Тамара; ты даже не представляешь, насколько это страшно, остаться абсолютно одному в огромном мире. Так лучше вообще не увидеть его, чем всю жизнь ненавидеть!

-Что ты говоришь?! Марин, ты сама себя слышишь?! - его ладони в миг с силой сжали мокрые щеки, от собственных судорог заставляя дрожать и её голову.

-Очнись, Нарочинская! Очнись, Марин, пожалуйста!.. Ты сама хирург, ты знаешь, что это лечится, причём прекрасно. Что за бред ты несёшь,дура, - его глаза навивались пунцовой кровью, и даже на лбу появилась не только легкая испарина, но даже и вена вздулась у виска, открывая все то напряжение, вмиг вскипевшие внутри него.

-Чтобы сегодня же вечером все твои вещи были у меня дома, ты меня поняла? Поняла, я кого спрашиваю?!

========== Глава 18. Кабинет, туман и снимок. ==========

Глава Восемнадцатая.

Кабинет, туман и снимок.

Она, прижатая головой к его горячей груди так, что все слёзы оставались на хлопковой рубашке, беспомощно закивала, зубами прикусывая край налитой кровью нижней губы. И, кажется, её ладони настолько сильно были напряжены, пытаясь ещё крепче прижаться к нему, что все сухожилия, все вены и даже белые костяшки суставов вот-вот были готовы разорвать бледную кожу. На доли секунд такое состояние начало вызывать в абсолютно каждой мышце беспомощную судорогу, которая сдерживалась лишь одним его присутствием рядом.

Таким родным и близким для неё он ещё не был никогда. Идиот, ей богу, если бы только знал, на какую авантюру он подписывает своими ласками собственную жизнь, наверное, никогда бы ещё раз не сделал также. Видимо, такой настрой оставался приоритетным лишь в женском уме: все девушки мыслят отлично от мужчин.

В эти секунды в его голове творилось что-то совершенно другое. Он думал обо всем: как провести сейчас кт, нужно позвонить Хромову из онкологии, в холодильнике дома мышь повесилась, надо бы заехать в магазин за продуктами, насколько быстро нужно провести операцию, чтобы минимизировать риски для всех, кто ими будет затронут - абсолютно обо всем другом, но только не про то, на что он решился пару минут назад.

К вечеру, когда упрямое солнце ранней весны никак не хотело садиться за горизонт, оранжевые лучи превратились в длинные полоски, через тонкие отверстия жалюзи пытающиеся прогреть килоджоулями любви белоснежную стену кабинета заведующей нейрохирургии. Они рассеивали свои беспечные ласки буквально всюду, и ничего не могло противостоять им: большой стол с кипой папок, небольшой экран с несколькими снимками томографа, даже фикус в углу, по наследству перешедший ей от прошлого хозяина кабинета, и тот не был обделён звёздным вниманием. Оттого было несложно догадаться, что такая любовь обволакивала абсолютно все уголки, а их экспонентами становились именно изгибы тонких губ, неглубокие морщины усталости у закрытых глаз; изящные линии рук, сегодня выполнявшие роль любимой подушки, которой так и не нашлось замены за все время жизни в холодной Москве, они часто брали на себя не только функции инструмента для спасения жизней и излечения судеб, но и для минутного удовольствия неощущения собственной боли в подкорковых ядрах.

Лучи нагревали ее кожу до мятного тепла, а когда оранжевое солнце перестало противиться само себе, яркий диск начал скрываться за высокими носами жилых домов, торговых центров, спортивных клубов и любых других организаций, оснащённых десятками и сотнями людских душ. Полоски быстро начали терять свои прежние координаты, принимая новые значения ординат в своём недолгом существовании. Такими темпами золотое зарево совсем исчезло в мельком пшеничных от такого света волосах, делая их по-тусклому белесыми даже у корней, где ярко виднелся темно-шоколадный подтон, который уже долгие месяцы не волновал её так, как делал это годы назад.

Совсем скоро в большом кабинете стало настолько темно, что воздух, пытавшийся высосать хоть квант света из собственного тепла, начал стремительно остывать. Уже и яркая кожа, порозовевшая под горячими ласками, начала становиться серо-синей, с лёгким просветом зеленого на уставших веках и ярко-синими с фиолетовыми вкраплениями мелких сосудов венами, прежде всегда покрытых белой тканью лоснящегося халата, который редко лишался возможности оберегать и без того несчастное тело от излишне развращающих сознание людей взглядов и сплетен.

Тихое сопение редко когда прекращало звучать в пространстве сферы, состоящей из метровой атмосферы около ее фарфорового лица, прежде стянутого маской сна. Только когда за окнами окончательно воцарилась тьма, укрывая чёрным одеялом прежние жёлтые полосы на стенах, свет начали излучать ненавистные коридорные лампы. Сквозь огромное окно они, кажется, всю свою яркость мигом попытались направить в ее глаза, которые просто не могли перед этим устоять. Веки медленно распахнулись, начиная кружить ресницы смущённым танцем, а щеки тут же сморщились, по инерции заставляя левую руку сначала подняться вверх, чтобы попытаться разглядеть время наручных часов, считавших крайние ее часы; затем та безжизненно падала на холодный лоб, внутри разрывающийся от боли, которую, пока ещё, можно было стерпеть.

-Опять режим коту под яйца… - присев на мягкой обивке чертовски неудобной софы, от сна на которой спина начала болеть лишь сильнее, голова тяжело повисла на бессильной шее, а единственным, что не давало ей упасть вниз, оказались руки, что уперлись локтями в сухие колени.

Совсем незаметно для неё и вполне зримо для всех остальных, в этот же миг остающихся в ином мире, дверь кабинета сначала раскрылась больше, чем на половину, и также закрылась вновь. Вроде бы, ничего необычного, но воздуха внутри стало на несколько кубических метров меньше, полного комплекта органов в два раза больше и, увы, во столько же раз больше хреновых снимков кт, уже успевшего побывать в нескольких руках.

-Ты так сладко спала, что мне было жалко тебя даже будить, - проходя мимо измученной такой жизнью блондинки, широкая ладонь сначала мельком коснулась выпирающих бугров позвоночника; лишь после этого горячие губы уперлись избытком ласки в холодную макушку, оставляя после себя не только взъерошенные волосы, но и лёгкий изгиб улыбки на ее лице, совсем ни для кого незаметный под свисающими вниз локонами.

-Хромов кт посмотрел уже, выписал на завтра тебе направление в отделение, утром поедем сдавать анализы, - этот самый чертов лист отправился на белый стол, и, кажется, его мысли тогда тоже покинули голову. Он сел на тот же самый диван, совсем рядом, акрепкая рука прошлась ласками по острым лопаткам, отправляя все волосы на них, чтобы те не мешали наблюдать за ее эмоциями.

Ее такую напряжённую долго он выдержать не смог, да и не старался. Когда широкая ладонь с небольшим количеством усилий уложила девушку на его крепкие ноги, внутри неё, кажется, переломались напрочь все рёбра; до того стало тяжело женской душе дышать, что на глазах начали проступать слезы и уже не от боли, совсем нет, ни о какой боли здесь речи и не было.

Иметь по собственно натуре заниженную самооценку ей было совсем не в тягость, но вот все то, что валилось на ее плечи вместе с самоунижениями и гноблениями, не оставляло ей выбора, как и сама жизнь - либо ты терпишь, либо нет. Терпеть всегда нравилось больше; нотки сада мазохизма в этом романе имели огромную партию чёрных клавиш фортепьяно. К сожалению, увы и ах, в свои годы он испытала совсем много издевательств судьбы, но абсолютно не могла сопоставить испытанных страданий с тем счастьем, что прямо сейчас смотрело на неё сверху вниз. Ее ладони тут же закрыли лицо, чтобы этих слез вновь никто не видел, чтобы никто не посчитал тебя слабой; чтобы тебе было спокойнее жить дальше.

-Ну зачем это все? - и сдавливающие горло слезы больше не давали ей говорить, переводя льющийся голос в шёпот, еле-еле пробивающийся сквозь крепко сжатые ладони.

-Ты сам потом пожалеешь, что со мной связался, да и я тоже, дура. Господи, мне через неделю-другую будут место на кладбище бронировать, как можно было залететь? Дура, господи, какая дура… - от слез уже было тяжело разбирать ее слова так, как можно было делать это раньше, только он более этого делать не хотел и не собирался. В очередной всхлип, когда сырые ладони с неимоверной силой прижались к мокрым щекам, чёрная тушь потекла вместе со слезами сквозь серую кожу и горький плачь начал перерастать в тихую истерику, больше похожую на нервный срыв, он резко и крепко прижал ее к себе, тут же начиная целовать все без разбора, что попадалось его губам: непослушную чёлку, дрожащие пальцы, судорожные скулы, мокрый нос и исхудавшие щеки.

-Тщщ, Марина, Марина, Мариночка, - непонятно даже для неё самой, тонкие пальцы в одну секунду собрали кожу на жилистой шее, легко пропитанной прежде крепким парфюмом. Прямо на месте пальцев кожа покрылась тонкой сеткой алых капилляров, из которых в следующий миг начала литься алая кровь.

Тогда она сама испугалась себя такой, какой в один миг взглянула в глаза. Всякие звуки со стороны ее нервной системы прекратились, мокрые дорожки продолжали литься по щекам, а под короткими ногтями остались следы ещё тёплой кожи, что несколько секунд назад была ещё неотъемлемой частью ее самого любимого человека. Нотка ужаса промелькнула в голубых глазах, и она сама тут же встрепенулась, поднимаясь с дивана и начиная судорожно метаться из стороны в сторону в поисках хоть каких-то медикаментов.

Он снова долго не смог этого выдержать. В один прекрасный миг, когда ворот хирургички уже почти был измазан кровью, он поднялся с места, подходя сзади к трясущейся девушке, которая что-то усердно искала в пустых ящиках стола. Снова его руки решили все проблемы, крепко прижимая ее к своей груди.

-Поехали домой, тебе надо отдохнуть…

Все более-менее встало на свои места, когда пылающая карамельным запахом девушка в махровом халате и с белым полотенцем на волосах сидела в углу у круглого стола большой кухни, все также молча упираясь загипнотизированным взглядом вглубь комнаты. Перед глазами от неутихающей боли начала уже появляться мутная белая плёнка, загоняющая в туман все на свете. А ведь вокруг неё пахло тушеным мясом и рисом, и все это совсем скоро оказалось прямо перед ней на белоснежной тарелке, рядом с полной кружкой цветочного зеленого чая с лимоном. В ее же мыслях уже не было ничего, кроме желания крепко перетянуть руку жгутом и ввести очередную порцию обезболивавшего в кровь, чтобы вновь сознание стало на место. Она представляла, как приятная безнадежность касается болевых рецепторов, как сон медленно отступает и, даже то, как ощущается неприятный привкус свинца во рту. На долю секунды это заставляло боль стихнуть, но после этого все начиналось заново. Если этот ад - только цветочки, то ей не хотелось дальше уже ничего, ведь каждый день, каждый час, каждую секунду… каждый вдох иметь рядом такую боль были нацистской пыткой. Он тоже был рядом, вот, по левую сторону от неё держал в руках вилку, чтобы попытаться сейчас накормить вечноправую девушку.

-Марин, надо покушать.

-Вколи мне чего-нибудь, пожалуйста, чтобы я быстрее умерла… Если так будет дальше, я дальше не хочу, - под сведёнными судорогой пальцами снова оказалась его рука, что чуть выше запястья была с огромной силой сжата женской рукой.

-Сжимай мою руку так, как тебе больно, а если этого не хватит, то можешь кричать. Колоть я тебе ничего не буду, - он легко сжал губы, когда под худой ладонью кожа начала синеть, приобретая почти такой же цвет, который имели выпирающие костяшки.

-Какая же ты сволочь, - от доли уже сжимая зубы, слова удавалось только цедить языком в пространство вокруг себя, от чего, на странность, ей становилось легче.

Такими темпами ужин быстро остыл, а женское тело уже лежало в постеле, кажется вновь начиная ощущать сильнее все то, что рвалось внутри неё на куски. Мужская ладонь уже от боли начала сводиться судорогой, которая медленно распространялась на всю руку. Его губы давно были белы и почти до крови искусаны, но ничего этого он не показывал просто потому, что знал - ей сейчас в тысячи раз хуже. Вместо каких-либо болеутоляющих, он сидел прямо напротив неё, часто поправлял покрывало на беспокойном теле, нежно поглаживал шёлковые волосы и все пытался начать разговор, только не знал, с чего это будет сделать безболезненнее.

-Мне Тамара сегодня днём звонила, спрашивала про тебя. Она уже планирует, куда мы пойдём вместе, когда она приедет. В последнее время она так часто интересуется тобой, что мне кажется, прилетает она не ко мне, а к тебе, - тихая усмешка в конце попыталась разрядить обстановку, а от его голоса ей, будто, правда, стало на сотую долю процента легче. Она медленно раскрыла глаза, в темноте отыскав наконец его грозный силуэт на фоне ярко-красного московского окна. Какой он, все-таки, красивый. Только это было лишь отражением его физической любви. Будь с ним рядом не такая, как я, он бы был самым счастливым на свете; быстрее бы перестать ему портить собой жизнь…

-Она там какой-то подарок тебе сделала. Знаешь, мне все уши прожужжала с расспросами какие цвета тебе нравятся, какие запахи любишь, какие конфеты, а ее дедушка взял и все мне раньше времени рассказал. А я тебе не скажу, вот она прилетит и сама все тебе… подарит.

-Если я не откинусь до того момента… - шипеть через силу было трудно, но по-другому невозможно. Выбирая из двух зол меньшее, она легонько начала тянуть мужскую руку на себя, все пытаясь сильнее сжать ее, но дальше было уже некуда.

-Ляг со мной, пожалуйста, - при свете уличных домов ее глаза вдруг стали сиять ярким огнём, заставляя осветиться таким жаром все вокруг, а у меня… Шансов не повиноваться ей у меня было в десять раз меньше, чем ноль.

От того я совсем медленно, чтобы не доставить ей лишь большей боли, осторожно оказался на соседней половине постели. Так ее зрачки стали сиять ещё больше, и, замечая это, я был готов терпеть такую больше столько, сколько ей будет нужно. Свободная ладонь ласково убрала ещё сырую, но выпавшую прямо на нос прядку за ухо, чтобы та не мешала. На моих губах появилась, несмотря на все неудобства.

-Ну что ты говоришь, моя маленькая… Это не будет продолжаться вечно, завтра утром Иван Николаевич тебя посмотрит, и можно будет сказать, что начало уже положено, - горячий поцелуй снова коснулся девичьего носа, заставляя глаза, что чуть выше в неверовании сквозь белый туман наблюдали за таким приторным и сладким ним, закрыться. Господи, дай Бог умереть мне в такой же любви, с какой боль в эту ночь будет держаться за мое тело, а он, кажется, не делает вид, держится за мою душу.

В легких оказалось немного больше воздуха, чем обычно, от чего хватка усилилась, а губы начали медленно шевелиться.

-Так, когда ты там сказал, Тамара приезжает? Я хочу с тобой ее встретить.

========== Глава 19. Ребёнок, потолок и утро. ==========

Глава Девятнадцатая.

Ребёнок, потолок и утро.

Фонари стали гаснуть за окнами огромной квартиры только под утро. Тонкий ободок белого увенчивал иссиня-голубое небо, но самой красотой был яркий полумесяц раскалённой докрасна стали у линии горизонта, чего не мог ни разу в жизни мегаполиса наблюдать обыватель столичных многоэтажек; только избранные, сумевшие послать в далекое путешествие работу, суету, деловые встречи и бесконечные планы, только они могли каждое утро, выходя на балкон собственного дома в нескольких сотнях километров от незамирающего ни на секунду мегаполиса, наблюдать за рождением нового дня. Они, сами того иногда не понимая, имели такое богатство прямо у собственного носа, о котором мог мечтать каждый, познавший ненависть к закрученному в водоворот событий городу.

Рассветало медленно, как никогда раньше, сегодня. Сначала в кроваво-красный окрасились лишь верхние этажи восточных окраин, потом все новые и новые верхушки; свет полз дальше и то ласково касался квартир золотой середины, то настырно врывался во всем окна, что попадались ему на пути.

Просторная спальня, наполнялась светом неохотно. Всю ночь тёплые ее стены слушали разговоры безумно близких людей, от того не давая всему дому остыть под грузно-чёрным небом без единой звезды на месте млечного пути. Под утро, когда на обоих его руках были лилово-фиолетовые синяки, холодные пальцы настойчиво гладили серые плечи, пуховое одеяло всячески пыталось обогреть прозябшие ноги; белые костяшки ладоней уже затекли до судорог, в эту ночь завладевших всем телом железной женщины. За глаза так ее называли многие. Кажется, и тот, кто прямо сейчас позволял ей быть слабой, мог оказаться в их рядах. От невыносимой боли слезы уже перестали течь, будто они по-просту закончились. Огромный багаж времени, которое можно было без труда сравнить с бесконечной бабиной кинопленки, были в эту ночь отправлены в прошлое. Время помнило боль: всю ту физику нейронов и рецепторов в больной голове, которая спустя годы утихнет, если вовсе не затеряется в миллионе таких же состояний; душа и ее сознание теперь держали в своих руках эту самую плёнку так же, как она сама сжимала крепкую руку лежащего рядом человека. На ней было записано все, чего так не хотелось потерять на том крохотном отрезке жизни, пока маразм ещё не завладеет сознанием. Голос, запах, выдохи, вдохи, редкие и тихие болезненные стоны, касания ледяных пальцев, следы поцелуев на носу, глазах, губах, щеках… Эта плёнка продолжала наполняться, не имела конечной точки и хлопушки с криком «Стоп, снято!». Продолжать перечислять все то, что она отныне хранила в себе можно было ровно столько, сколько не протянет ни одна человеческая душа, но теперь, она была уверена, протянет ее тело.

-Олег, - привыкая к накатывающий от раза в раз боли, белые губы уже были в состоянии выпускать за пределы кожи новые звуки, которые теперь, кажется, давались легче. Мокрая ладонь ослабила хватку, а прямо на ее месте было видно огромное фиолетово-красное пятно; в этот же миг вдруг стало невероятно стыдно от причиненной боли, но изменять что-то было уже поздно. Спустя целую ночь, обездвиженный позвоночник наконец вспомнил о своих прямых функциях и обязанностях. Белесое тело, с холодными ногами, руками, губами и носом медленно потянулось вперёд, оказываясь совсем близко к горячей коже сопящего мужнины.

-Просыпайся, Олег, - желтое солнце и тепло сведённой грубой щетиной щеки одновременно пытались начать согревать женскую ладонь, которая в каждый свой изгиб движения вкладывала невероятных размеров ласку, любовь и даже тепло; то тепло, тонкие кусочки которого изо всех сил поддерживали жизнь внутри больного организма.

Чёрные ресницы медленно задергались. Оранжевые в утренних лучах ноздри стали намного шире, и холодный воздух квартиры забылся в огромную грудную клетку, заставляя следом начать работать дремавший мозг. Холодный поцелуй, медленно начавший таять на грубых губах, окончательно поставил точку в пьесе лунной сонаты боли бесконечной ночи. Карие зрачки стали настоящими огнями в тонких и ярких полосах жары, пробивающихся сквозь шторы спальни, и, спустя пару секунд, пронзили всем, чем только было можно и нельзя, охладевшие за долгие сумерки айсберги голубых зрачков.

Мужские губы тут же вытянулись в трубочку, касаясь своими краями в очередной раз озябшей кожи; широкая ладонь проскользнула по худой руке, после чего и талия стала достоянием бесконечной любви.

-Молодец… Я же говорил, ты сможешь.

Спустя уже час мягкие молекулы обыкновенны ношпы растекались по венам, помогая мозгам вернуться на своё прежнее место. Сознание потихоньку возвращалось обратно в голову, а вновь сжимаемая мужскую руку ладонь начала расслабляться, вскоре совсем падая на постель. Тихое сопение начало доноситься со стороны розовеющих щек, а губы, наконец, перестали теряться на фоне остального тона кожи.

Зрачки Олега впервые за долгое время спокойно сузились, позволяя векам ненадолго прикрыть глаза. Свежие синяки были видны даже сквозь белый врачебный халат, что, наверняка, вызовет сегодня ещё несколько десятков вопросов и в пару раз больше косых взглядов. Ладони, быстро растеревшие уставшие щеки, помогли немного прийти в себя, отказываясь вновь от сна, забывая про отдых; поправляя огромное шерстяное одеяло, которое теперь согревало спящую Марину, мне нужно было начинать смену.

Ещё пару минут я прощался взглядом с каждым изгибом лица, которое с огромной скоростью принимало человеческий облик. В голове была лишь одна мысль, одна просьба, единственное беспокойство, боль и невероятная мечта. Господи, чего она такого сделала в своей жизни, что теперь переживает все это. Круглые плечи дёрнулись в матрас, руки потихоньку приподняли все тело, а через пару секунд и несколько ворочаний она, свернувшись в клубочек, спокойно сопела, прикрыв нос одеялом.

На моем лице появилась улыбка; сдержаться было тяжело и даже непростительно, потому мои пальцы быстро зарылись в светлые волосы, за пару движений убирая их назад, чтобы те совсем ничем не потревожили хрупкого спокойствия сна. За спиной заскрипела дверь, от чего я медленно вернулся в прежнее положение, только затем оборачиваясь.

За спиной, по ту сторону меня стоял Иван Николаевич с очередным снимком и тонкой картой с подвязкой анализов.

-Олег, дела плохо… Очень плохо, - прежде редко мрачный мужчина беззвучно пересёк огромную палату, останавливаясь у стола, который спустя пару минут превратился в настоящую платформу для симпозиума.

-Есть один вариант, - с его губ сорвался длинный свист, а карандаш, нервно постукивающий ластиком по столу, упёрся в затемнение на большом снимке.

-Вот, можно подобраться здесь, минимизировать риск, правда, не исключить его полностью… Тут совсем близко двигательный центр, огромное скопление нервов, потому нужно быть таким профессионалом, чтобы все это выполнить без риска, но таких пока у нас нет; только, если мы будем работать именно из этого доступа, она, максимум, останется парализованной ниже груди. Хотя, сам знаешь, мозг - дело темное…

Ослабшие руки в очередной раз растерли глаза, позволяя тем заново и трезво взглянуть на ситуацию.

-Хорошо, а если не оперировать? Консервативно, химиотерапия, облучение?

-Ну, ты сам подумай, как ты грецкий орех достанешь из головы радиоволной? Если бы дело было в сантиметре, там ещё можно было подумать. Нет, Олег, тут только хирургия, а потом химия. Плюс к тому, ты её хгч видел? Там уже тянет на конец первого триместра, потому химию тоже нужно подбирать осторожно, если она, конечно, решит оставить ребёнка.

Мужские губы медленно сжались в тонкую нить, а карие глаза снова начали изучать все то, что уже как пол часа лежало на столе.

-Ждать тоже нет смысла, да?

-Конечно, есть, - шумно выдохнул мужчина, поднимаясь с места и начиная строгим взглядом стрелять то на сопящую вдалеке Марину, а затем перемешался уже на мою спину.

-Есть, если ты хочешь, чтобы спустя 2-3 месяца у неё от лошадиных доз обезболивающего случился выкидыш, а потом, ещё примерно через столько же, и катафалк стоял под окном, то можешь ждать, - на одном дыхании произнёс пожилой мужчина, пока его ладони медленно заправили пальцы в карманы брюк. Выцветшие глаза назойливо продолжали упираться в голову Брагина, а тот, будто пропуская все мимо ушей, продолжал наблюдать за кипой заключений.

-Олег, я не просто врач. Мне за пятьдесят уже давно, и больше тридцати я работаю оперирующим онкологом; знаешь, сколько я таких, как она, как ты, видел за свою практику? Я тебя сейчас никак не принижаю, не пытаюсь заставить пойти на что-то, но, если ты хочешь хочешь, чтобы все закончилось благополучно, поговори с Мариной насчёт аборта. Это значительно облегчит ситуацию с лечением, да и шансов будет больше. Я надеюсь, ты меня услышал… Как она проснётся, зайди ко мне.

В немой тишине Иван Николаевич покинул палату, а я так и остался стоять на месте. Вспотевшие ладони упирались в этот чертов стол так, будто были готовы его разломать здесь в пух и прах; на висках начали проступать вздымающиеся вверх вены, которые были не в состоянии скрыть уже даже короткие волосы, а от голоса, что в следующий миг пронзил мой слух, огромные мурашки тотчас покрыли каждый миллиметр широкой спины.

-Мы потом попробуем ещё, наверное… - тихий женский голос бурчал откуда-то из-под одеяла, оставаясь таяющими каплями по стенам, потолку, полу и даже мебели палаты. Голубые глаза уже не метались, не рассматривали с интересом какие-то предметы, взгляд был даже не упрямо упёрт в его каменные плечи; она ласково уложила все невидимые линии, что раньше вонзились бы прямо в поясницу, тонко поверх тёплой кожи, облаченной в белый халат. Голос умолк, но вот вновь становиться спящей красавицей, а скорее ее не очень хорошим макетом, желания не было никакого.

Он медленно развернулся. Ладони вновь были уложены на стол, и силы прикладывалось отнюдь не меньше на то, чтобы попытаться передать все свои чувства в физику нейтронов. Губы не изменяли своего положения уже как несколько минут, и сейчас делать это было бы глупо.

Немая пауза глухо пронизывала своими точками воздух ровно также, как сейчас она смотрела на исчерченные подобными точками скулы Олега.

Вдруг, он дёрнулся с места, за пару шагов сокращая расстояние между кроватью и своим телом. Теперь уже лишь шаг воздуха отделял бледное тело от горячих ладоней. Она даже не успела одернуть глаза на новое месторасположение его ключиц, как прямо перед носом оказалась мужская голова, упёртая горячим носом в правую ладонь с катетером, а сам он уже стоял на коленях.

-Олег, встань… Пожалуйста, вставай, все в порядке, - когда светлые пружинки кудрей оказались объяты уже не тканью наволочки, а холодным азотом, уже чуть собравшая в кучу тепло спина начала ощущать низкую температуру. Кончики ее пальцев задрожали, но она даже не обращала на это внимание, наконец оказываясь перед ним сидящей во весь свой рост. Всеми усилиями пытаясь поднять мужчину хотя бы на кровать, из этого мало что выходило, и тогда в дело пошло самое жестокое оружие. Уже трясущиеся ладони легли на те самые скулы, ощущая на мокрых пальцах колючки щетины; они в миг подняли его глаза верх, заставляя мои губы начать касаться его горячего и напряженного рта.

-Все в порядке, Брагин. Ты сам головой подумай… Тем более, не известно, какое влияние на все это оказывали обезболивающие, - коротко отрывая свои губы, они были тут же заняты шепотом. Глаза уже забегали из стороны в сторону, то и дело наблюдая за каждым из подрагивающих в белых склерах зрачков.

-Брагин, если все пройдёт хорошо, мы попробуем ещё раз, я тебе могу этим поклясться, а, если нет, я не хочу оставлять ребёнка сиротой. Давай просто с тобой трезво посмотрим на вещи, хорошо? Договорились?

Он молчал. Губы медленно вновь сомкнулись в тонкую линию; руки накрыли ее ладони, тут же пытаясь согреть те, а в голову пришла одна единственная мысль, которая сразу же вырвалась наружу.

-Тамара послезавтра прилетает. Ты со мной хотела ее встретить?

-Конечно, - следующий кивок головы был, наверное, совсем лишним, но, если бы не он, молчаливый жест точно бы смог сейчас разломать к чертям все то, что догорало на пепелище.

Как же уже в среду, когда огромное табло прилетов показывало время 11:30, верхняя строчка сменилась новой надписью и пакетик в моей руке тихонько начал дрожать от предстоящей волнительной встречи, я пожалела об этом. Когда через пару минут сквозь толпу уже, кажется, совсем взрослая девочка бежала, расталкивая всех на своём пути, она совершенно по-детски улыбалась, в первую же секунду оказываясь в поле зрения своего отца, со всей силы обняла девушку, стоявшую недалёко от неё. Казалось, что так крепко ее не обнимал никто и никогда, но, когда в следующую же секунду прямо под прилипшей в силу небольшого роста к моему животу щеке что-то начало совершенно непонятно себя вести. Сердце тогда в один момент ушло в пятки, а Тома, видимо, тоже все это ощущала. Тёмные глаза в миг взметнулись вверх, встречаясь с ошарашенным взглядом Марины.

Деваться теперь было некуда; все свои эмоции пришлось в этот момент закинуть в глубокий ящик, оставляя теперь там их, скорее всего, навсегда. Натянутая улыбка появилась на моем лице, когда, уже присаживаясь перед малышкой, мою шею обвили горячие ладошки, тёплые губы начали оставлять поцелуй за поцелуем на моей щеке и носочки уже вытянулись так, что Тамара немного покачивалась ради равновесия. И, вроде бы, все хорошо, но эти ощущения, вновь возникающие внутри, с новой силой стараются будто высвободиться или, хотя бы, освободить его для себя.

Поясница уже напоминала о своём существовании, от чего я максимально нежно попыталась убрать со своей шеи руки Томы, которые сразу же оказались в моих ладонях.

-Ну, привет, красавица, - тёплая улыбка начала течь по моему лицу, а, в следующий момент я впервые в жизни увидела радость в детских глазах при виде Олега, все, что только было внутри меня, сжалось в огромный комок.

Эта встреча уж точно была лишней, но как жаль, что человек - существо, умеющее рефлексировать. Все эти картинки раз за разом всплывали в моей голове, когда перед глазами уже было отдаление гинекологии и дверь с надписью «процедурная». Теребимое в руках направление от врача давно было сырым от ледяной влаги, что нескончаемо выплескивала волнение наружу; внутри опять эти ощущения, но они совсем уже не кажутся странными; не угадать этого было сложно, а потому стараться не замечать детских пиночков казалось чем-то на грани фантастики.

Когда дверь напротив распахнулась, грудь начало неприятно давить. Пустой коридор, лишь одна я на этом чертовом диванчике, и, кажется, пришла моя очередь. Живот начало «дергать» все сильнее, будто пытаясь попасть в такт ударам сердца. Перед глазами вместо всех больничных плакатов вновь появилась маленькая Тома, какой я ее видела ещё впервые. Ее огромные «колючки», заплаканные глаза, те первые ощущения, тот глубокий взгляд, тот громкий крик и тихий плач.

Я встала; на моих глазах моментом выступили слезы, что были вот-вот готовы скатиться вниз, но мои мысли сейчас занимал совсем не собственный «имидж», подтёкшая в будущем тушь или что-то ещё. Теперь мозги были забиты уже Брагиным с его глазами. С этими идиотскими глазами, полными какой-то нечеловеческой мудрости, знания, спокойствия.

-Марина Владимировна, пройдемте.

Внутри меня разрывалась ядерная бомба, пытающаяся облегчить все мучения, рождающиеся внутри. Мокрые дорожки исчертили запудренные щеки, а вместо того, чтобы кивнуть и спокойно пройти внутрь, мои губы сжались в тиски. Сердце остановилось, а единственное, что было возможно в моем состоянии, это набрать побольше воздуха в лёгкие.

-Нет… Извините, нет… Я не могу, извините…

Вместе со этим словами мои щёки покрылись пунцовым блеском. Сдержать уже подкатывающую истерику удалось только до пустой лестницы между соседними этажами, которая отделялась от длинного коридора лестницей. Добралась до туда я в полусознании, но точно помню, как спина встретилась с ледяным стеклом, тут же начиная скатываться вниз; сердце вновь застучало и те самые пиночки, те шевеления, дергания… теперь все это ощущалось совсем по-другому. Ладони упали на чуть торчащий живот, когда бёдра почти коснулись пола, а голова медленно была опрокинута к разноцветному потолку с венецианскими младенцами на нем.

-Прости меня, пожалуйста… Я такая дура, господи, такая дура…

========== Глава 20. Ролики, круассаны и наркоз. ==========

Глава Двадцатая.

Ролики, круассаны и наркоз.

Глазами от жестокой боли и нескончаемой обиды полными слез теперь она смотрела на этот мир, виня во всем лишь одного человека - саму себя.

Ватные ноги совсем нехотя плелись по длинной, кажется, совсем бесконечной лестнице, которая кончалась где-то внизу большим холлом приемного отделения. Там всегда было шумно, от чего сырой звук постоянно бездушно бился об крашеные стены, сегодня своей синевой разрезающие красные склеры женских «голубых». Мокрые ладони совсем медленно легли на железную ручку двери, в которую пальцы тут же вцепились мертвой хваткой.

К тому времени, как на зло, а, может, счастье, то трепетание внутри меня начало утихать. Сердце медленно успокаивало само себя, но в голове уже крутился следующий миг. Когда в пустом кабинете на мои глаза попадётся Олег, малышка на диване рванет взглядом на дверь, меня вновь ошпарит кипятком. Ресницы намокнут лишь от очередного угрызения совести. Внутри меня жила новая жизнь, которой уже как пару минут могло там не быть; маленькое сердце гоняло по человеку размером всего лишь с яблоко, а может, апельсин, алую кровь; маленькие пальчики сжимались в кулачки, которые потом ощущало все мое тело…

Дальше продолжать себе накручивать было очень сложно. В висках начала зарождаться боль, и новый ком крепко сжал горло. Намокшая до огромных капель пота на металле ладонь соскользнула вниз, от чего дверь сама распахнулась, а за столом напротив в отвернутом к окну кресле, сидел Брагин, закрывший свое лицо горячими ладонями. Его скулы сводила напряжённая судорога, до такой степени лишающая возможности двигаться мелкие мышцы, что огромная артерия выползла на широком лбу, пульсирующими движениями давая даже оттуда, из коридора, сквозь раскрытую дверь ее разглядеть.

Ноги подкосились, но вместо того, чтобы прямо тут упасть на пол в полном бездвижии, ответственность за ни в чем невиновного человека, жизнь которого сейчас полностью зависит от меня, не давала рухнуть носом в кафель.

Робкое движение вытянуло одну ногу вперёд, вторую. Дверь за мной закрылась…

В полной тишине, от которой боль лишь сильнее давила на нервы, округлившиеся за последнее время бёдра медленно сели на небольшое подобие дивана. Ни единой молекулы воздуха не дёрнулось в мужскую сторону, и даже звуковые волны отказывались делать тоже самое.

Мой живот медленно свела судорога, от которой уже голова не столь напоминала о себе, как это теперь делал желудок, желающий отправить единственную чашку кофе, влитую в него час назад, обратно. Кофе, и правда, был наредкость противным, нежели он казался таким раньше. Видимо, теперь ко всему букету прекрасных ощущений добавится ещё и токсикоз.

Дурно становилось с каждой секундой лишь больше. Олег медленно опустил ладони на свои колени, а его взгляд, этот чертов взгляд, полный вселенской мудрости, непонятно откуда вдруг там появившейся, устремился вперёд. Губы начало медленно колоть иглами. Держаться было все сложнее, от чего надо было срочно избавляться. Разговор пришлось начать мне, но было бы ещё с чего это сделать…

-А где… Тома где? - от такого волнения голос почти сошёл на хрип, чего ожидать от себя не могла даже я сама.

Вдруг, слезы водопадом полились вниз, будто я была не вполне допущенным психиатром к работе нейрохирургом, а какой-то содержанкой пансионата для душевнобольных. Без звука этого делать у меня совсем уже не получалось. Ладони быстро прилипли к мокрому лицу, и колени за считанные секунды подтянулись к горящей груди, позволяя использовать собственный халат как «твёрдое дружеское плечо».

-Извини, - уже между всхлипами мне удавалось только шептать, от складывающего спазмами горло, придушенного слезами.

-Я не смогла… Я знаю, я дура, но я не могу…

Когда эти звуки наконец начали долетать до ушей Олега, его зрачки резко сменили место дислокации. Непонятно, чего в его голове сейчас было больше - непонимания или растерянности. Без всякого промедления под гнусавый шёпот он уже сел прямо рядом с ней, но абсолютно не представлял, что делать дальше. Она плакала, как будто это был маленький ребёнок, всего лишь несколько дней от роду, который только так и может выражать свои чувства.

Пара секунд ступора донесла до моего мозга одну единственную мысль, которая тут же засела во все миелиновые оболочки нейронов: эти слёзы должными быть последними из всех для неё; второго такого же раза сердце бы не вынесло, разрываясь на части.

Теперь только искренние чувства управляли моим мозгом. Она, такая малышка, все также укрывающая плачущие глаза руками, прячущая все внутри себя и даже самое главное сокровище собственной жизнь, как бы это не звучало странно в ее понимании.

Когда горячая голова прижалась к моей груди, она вдруг замолкла. Всхлипы сменились громкими вдохами, что пытались расслабить связки, но в большинстве это было необходимо для полного носа соплей, прямо как у маленького ребёнка. В это время широкая ладонь потихоньку расстегнула пуговицы тесного халата, откидывая его низ куда-то назад; мягкая замша на задравшемся вверх платье была вся исчерчена складками, которые я тут же начал расправлять своей ладонью, даже не замечая, как девушка уложила одну из своих ладней на мое колено. Мокрые пальцы начали делать то же, что и мои, но в секунды были лишены возможности двигаться.

Мои губы от одного прикосновения начало колоть. Словно никогда раньше они не были такими, я пытался отогреть ледышки, которые никак не упирались ласкам. Всхлипывания медленно затихли, а им на смену пришёл мой шёпот, что между длинными поцелуями срывал края связок.

Тошнота, кажется, куда-то испарилась, оставляя после себя лишь неприятное ощущение где-то во рту. Низ живота опять начал пульсировать, и это было самым весомым оправданиям моему поведению; как иначе я смогла это объяснить - в мою голову не пришло.

В один миг тонкие пальцы овладели такой горячей ладонью, что даже начали плавиться,а ,наконец выполнив все задуманное, они сделали это окончательно, оказываясь поверх огрубевшей мужской кожи на руках.

-И так уже с самого аэропорта, когда я только увидела Томку. Прости, но я не смогу… пусть лучше умру. Закрываешь глаза, а перед тобой эти пухлые ножки, ручки, красные щеки, маленькие кулачки, - глаза снова залились слезами, что начали катиться вниз прямо по вискам в волосы немного раньше, чем его губы с невероятным трепетом дотронулись женского лба, затем носа, а, когда слезы катиться снова не переставали - жар начал течь по подбородку от поалевших капилляров рта.

-Ты готова сегодня прооперироваться? Шейман в курсе, на телефоне ждёт, Иван Николаевич ассистирует, я рядом буду, - говорить было нелегче, особенно когда ставшие ярко-синими зрачки уткнулись в мой взгляд.

-У-у… Давай завтра, пожалуйста. Я же не глупая, все понимаю, что могу не проснуться потом просто. Я по Томке очень скучала, по этому всему, по тебе безумно скучала и, не поверишь, продолжаю скучать… Можно я одни сутки проживу так, чтобы мне было не страшно не проснуться потом? - женские губы сжались в тонкую струну, а лишь неторопливый мужской взгляд заметил сжавшиеся в кулаки ладони вместе с платьем.

-Что ты такое говоришь, Марин. Ты сама нейрохирург…

-Да, я сама нейрохирург, поэтому я знаю, что может быть. Если бы я не знала этого, то и не просила бы… Олег, пожалуйста, пусть, это будет моей последней просьбой к тебе, если это будет так. Знаешь, как пахнут круассаны с вишней в соседней кондитерской, как руки сжимают пакет с новым платьем, как слезы текут не от нестерпимой боли, а от огромного счастья; как маленький ребёнок держит тебя за руку в парке, как грустит во рту любимый «Наполеон», как в уши дует ветер, когда ты едешь на велосипеде… как родные руки среди ночи будят тебя, чтобы прижать тебя покрепче? Я хочу запомнить эту жизнь такой, которой она у меня никогда не была, но можно один, если так сложатся обстоятельства, последний день сделать лучшим, ради меня?

И не согласиться с ней было уже невозможно. Широкие ладони нежно легли на мокрые щёки, сначала вытирая те насухо, а затем по очереди целуя каждую.

-Хорошо, но только при одном условии.

Глаза мельком начали блестеть, бегая из стороны в сторону по его лицу, будто уже начиная выполнять одну из вещей в списке планов на жизнь - запомнить навсегда то, что больше всего в жизни боишься потерять.

-Я готова на все, ты знаешь, только дай мне шанс…

Она даже не успела договорить, как мой голос ее перебил.

-Как только тебя выпишут из больницы, мы все вместе поедем за город. У меня есть такое место в Подмосковье, которое ты просто обязана увидеть в своей жизни, да и никому не помешает лишний отдых.

-Мне бы твою уверенность, - сквозь нервный смешок вырвалось через ее губы, но тем не менее, думать о собственной смерти было в разы страшнее и сложнее, чем говорить о ней. На секунду в мыслях проплыла счастливая картинка нашей идеальной семьи, в которой все пропитано любовью, разрушающей на своём пути любые преграды, рассветы исключительно рядом с ним сопящим и жадно прижимающим меня к себе, а первое дело после приготовленного завтрака, это ласковые поцелуи, оставленные на детских щечках, параллельно спящих в соседних кроватях.

Слезы сегодня завладели мной, но все это лишь благодаря беременной сентиментальности. В очередной раз возвращаясь из этих несбыточных мечт сюда, на землю, суровая реальность наполнила о себе, оставляя скорее на память, нежели на пробу сладости его горящие глаза.

-Хорошо, я согласна…

После этих слов время полетело невероятно быстро, но пыталось вобрать в себя все, что только видело на своём пути: и вишневые круассаны, ещё горячие и до неприличия ароматные, и новое платье выше колена в мелкий горошек, с ажурным бантом на поясе, шуршащее под женской рукой в большом пакете и так старательно выбранное маленькой девочкой, и шум ветра в ушах, закручивающий тебя в вихре танца на ярких роликах, и капающее на землю мороженное, и «Наполеон», скрипящий хрустом на зубах, и те самые слезы счастья, когда детская ручка спящей с огромной довольной улыбкой девочки сжимает твою, и даже шикарный ужин в час ночи с разговорами по душам прямо в его объятьях, и никакого намёка на конец… Как же будет обидно, если это все в последний раз.

Всю ночь молитвы не покидали женских губ, ведь те никак не могли закрыться, как и глаза.

Будильник, 8:00. Ни разу не сомкнутые веки, вновь открываются, но видят перед собой прямо на груди крепкие руки, прижимающие пустую грудную клетку в тонкой шелковой рубашке к себе… Светлые кудри ещё вьются, падают на глаза, щекочат спину и нос.

11:20

Детские ножки, напряжённо болтающиеся у где-то под кушеткой не находили себе место, но, наверное, и не хотели этого делать. Ладони упирались в мягкую обивку, которая совсем быстро стала мокрой.

Никакого намёка на жизнь, интубационная трубка, наголо побритая голова и удары крепким кулаком в заблокированную дверь.

-Иван Николаевич!

-Олег, иди, мы справимся без тебя. Все будет хорошо, - вещал сквозь стекло мужчина, полностью одетый в небесно-голубой марлевый костюм.

В последний раз ему удалось разглядеть побледневшее лицо лишь через бездушное лицо. Кажется, уголки губ все ещё были чуть приподняты вверх, наверное, она все ещё была счастлива, что успела все, чего боялась не успеть.

Кромка глаза стала быстро намокать, и скоро сдерживать слезы было совсем нельзя. Он вышел из операционной с ладонями на лице, в полусне добираясь до той самой кушетки, которая нервно покачивалась от напряжения, сковавшего тело маленькой девочки.

-Тебя выгнали? - подвигаясь поближе, Тома подняла на него испуганные глаза, которые тут же уперлись в не менее уставшие мужские зрачки.

Он коротко кивнул. Детские ладошки медленно переплели большие мужские пальцы, начиная вскоре их сжимать, а голова уперлась лбом в мягкое предплечье.

-У вас с Мариной будет ребёнок?

========== Глава 21. Каталка, лаванда и швы. ==========

Глава Двадцать первая.

Каталка, лаванда и швы.

-Олег, - чуть тормоша маленькой ладонью тяжелую мужскую руку, девочка уже не отрывала взгляда от его глаз, только Олег, мрачнее любой грузной тучи, сверлил ладонями собственные щёки. Кажется, перед карими глазами в этот миг пролетало все, что было «до», но только не то, что было до «до»: будто «до» и жизни не было совсем. Словно до неё в жизни не было ничего: ни рассветов, ни завтраков, ни поцелуев, ни счастья, ни любви, да, черт возьми, ничего.

-Оле-е-ег, - Тамара, прекрасно все это видя недетским взглядом, медленно сползла с кушетки. Ее лицо оказалось как раз на уровне мужских глаз, а в следующую секунду тёплые ладони оказались где-то позади широких плечь, худенькие ножки забрались на крепкие колени и даже тёплый висок успел уткнуться в колючую щеку, тут же заставляя щеки неприятно сморщиться. С места больше она не двинулась, медленно мелькая лишь одним взглядом с места на место.

-Я не та маленькая девочку, которой ты меня оставил с мамой. Я все понимаю, все вижу и, наверное, кое-что чувствую… Извини, если я не вовремя здесь оказалась, может, помешала вам, но… Просто впредь, если мне будет ненужно здесь быть, ты скажи это прямо, я не обижусь.

Голос дочки заставил парящий где-то в воздухе силуэт девушки испариться, наконец возвращая в норму слух и восприятие всего происходящего. Усталые глаза медленно легли на тонкие линии чёрных ресничек, обрамляющих точные отражения мужских зрачков; горячие губы в то же время коснулись маленького носика, задерживаясь на нем ещё на пару секунд. Лишь после этого на душе стало немного спокойнее.

-Прости меня, Том… Извини, но я даже не знаю, как бы мы с тобой сейчас общались, если бы не Марина. Сейчас, спустя столько упущенного времени мне хочется так много исправить, но ничего из этого невозможно, к сожалению, невозможно… Но все, все что будет дальше, мы можем сделать лучше, да?

Маленькая девочка все также жалась к мужчине, но настолько сильно старалась вслушаться и вникнуть в его слова, что от кипящего в эти моменты в крохотной душе огня, глаза залились краснотой. Заметить это было совсем несложно, но вместо громкого плача, всхлипов и истерик, девочка медленно уткнулась в его плечо, лишь изредка хлюпая носиком.

Горячие губы вновь прильнули к детской коже. Затылок погорячел, а прежде широкие ладошки сжались в кулачки.

-Том… Дочь, давай, ты останешься здесь?

Красные глазки медленно показались из-под густой челки, что к концам чуть кудрявилась; мокрые капли слез катились к низу розового личика, от чего коридорные лампы отражались блеском в мелких речках. Ее ладошки уже было потянулись к щекам, чтобы стереть все это безобразие, но широкие пальцы мужчины одновременно ласково утёрли соленую жидкость, оказываясь напрочь мокрыми.

Взгляд Томы был грустным и строгим, но, в то же время, испуганным и растерянным.

-Я же буду вам здесь только мешать, зачем это все? У тебя будет прекрасная жизнь с Мариной, с вашим новым ребёнком. А мне… мне будет хорошо у дедушки, одной. Тем более навряд ли сейчас тебе, а уж тем более, Марине будет до меня дело. Я ещё раз говорю, я не глупая; когда вчера я обнимала Марину, я все поняла, да и потом, вечером это. Честно сказать, мне казалось, что вы признаетесь, но, видимо, мне не нужно того знать. Ладно…

-Тома, послушай меня, пожалуйста, хорошо? Солнце, - из мужских легких донёсся громкий выдох, от чего уже следом зашипел и нос.

-Говори, я слушаю…

-Тамар… У Марины онкология, очень запущенный рак, который не лечился год.

-Мне не нужно рассказывать, что такое онкология. Я не такая глупая, как тебе того хочется, - тут же детский голос перебил мужчину. Он туго поджал губы, но затем настолько тепло они прикоснулись к девчачьему лбу, что у него внутри все сжалось в колючий комок.

-Прости, я никак не могу привыкнуть к тому, что ты уже такая взрослая, - чуть слышно воздух пролетал гортань, от чего шёпот доносился лишь до собственного слуха и ладоней, что в то время медленно заняли тёплое место на маленькой спине, прижимая все это худенькой тело к себе.

-Никто не знает, что будет с Мариной после операции, как ее перенесёт малыш… Впереди ещё будут курсы химиотерапии. Том, я сам долго не знал, честно, ни о чем не знал, да и стало обо всем мне известно совершенно случайно. Ты девочка большая, ты понимаешь, что я ощущал, в один и тот же миг узнав про ребёнка и про то,что твой близкий человек сам себя давно уже подталкивает к смерти… Оставайся с нами, пожалуйста. Я вижу, какие у вас с Мариной хорошие отношения, и, хоть у нас с тобой они не такие, я всю жизнь тебя любил, сейчас люблю и буду долго еще это делать, пока буду в здравом уме; если ты опять уедешь, то, сама понимаешь, ничего не сдвинется с мертвой точки… Оставайся, малышка, ради меня, ради Марины, даже ради малыша. Если бы не ты, о его, может, уже и не было бы…

Тома подняла снова красные глазки на карие зрачки отца, медленно в них всматриваясь. Лишь спустя минуту немой паузы, когда у края нижних ресничек уже собрались слезинки, готовые покатиться вниз, беленькая щека прильнула к колкой щетине, начиная тереться об неё так, как это делают новорожденные котята о брюхо мамы-кошки. Олег молча прильнул носом к ее лбу, в редкие моменты задевая своими губами то аккуратный носик, то уголок глаза, то белую щечку.

Просидели так они пару минут, после чего голова девочки начала медленно катиться вниз, совсем скоро с тихим сопением укладываясь на отцовское плечо. Последний поцелуй, упавший на ее висок, растянул на лице Брагина тёплую улыбку, которая в тот момент была необходима не только ему : там, за стенкой, на холодном столе, за двоих билось одно огромное сердце, в своей любви не знавшее никаких краев.

Наверное, свою роль сыграла подорванная нервная система, а, может, и настолько крепкая связь, что все трое, не беря в счёт ещё одного, весь это бесконечный день спали. Пытаясь как можно осторожнее уложить хрупкое тело дочки на диван, Олег и сам не заметил, как удобно устроился рядом, свернувшись во всех местах, где только было можно и нельзя. Тома, уютно уткнувшая свой нос в широкую тёплую грудь, тонкими пальчиками вытащила из под папиного плеча подушку, тем самым все три точно такие же присваивая себе. Олег даже не дернулся в сторону, а осторожно даже сквозь сон подтянул дочку к себе, на лице принимая хмурую гримасу, будто бы одним своим видом оградившую этих двоих от всех невзгод.

Тяжёлая смена в операционной закончилась незадолго до полночи. Последние швы накладывались на обколотый обезболивающим затылок тонкой нитью, от которой уже спустя несколько месяцев под светлыми волосами не останется и следа, но это все ещё впереди. Пока мобильный аппарат узи фиксировал редкие сердцебиения небольшого комочка, размером с грейпфрут, на лице местного гинеколога застыла улыбка.

Куликов задремал где-то в углу после слов «как закрывать будете, позовите»; Иван Николаевич уже караулил другую жизнь в соседней операционной, а игла в умелых руках Кости начала подрагивать. В метре от него, совершенно не замечая сосредоточенного именно на себе взгляда, Александра Алексеевна улыбалась так, будто видела перед собой на черно-белом мониторе что-то такое, что приводило маленького ребёнка в дикий восторг.

На мужских губах появилась улыбка, и в следующий миг со швом было покончено: он стоял, держа в одной руке зажим с иглой, а в другой ножницы, даже не замечая, как забыл все это уложить на стол.

-Представляешь, почти полсуток наркоза, а он все ещё цепляется за жизнь, как может, - с лёгким смехом на губах произнесла Саша, а ее тонкая рука, сжимающая ручку аппарату узи, в очередной раз потянулась в бок, будто пытаясь что-то разглядеть.

-Ещё и вертится, стесняется, не хочет, чтобы узнали, кто там такой у нас…

Улыбка по мужскому лицу и вовсе поплыла до самых ушей. Будто немного возвращая сознание в себя, мысли встали на место в голову и инструменты тоже отправились на законное место. Он все смотрел на неё, с каждым мигом лишь сильнее понимая, как она похожа на ту самую, которая не просто «та», а та самая, которая «ТА САМАЯ». Белые кроксы обосновались прямо за женской спиной, которая от азарта изгибалась змеей даже в шее, пытаясь рассмотреть этого маленького непоседу.

-Мальчик? - уже пригинаясь, точно как она, Костя невзначай обвил своими руками круглые плечи, а нос, сам того не замечая, наполнился еле-еле уловимым запахом женских духов, которые, от волос пробиваясь сквозь голубую шапочку, окончательно свели с ума сознание.

-А-а… - девушка начала тихо смеяться, наконец отправляя на место скользкий инструмент, а салфетка в ее руке принялась стирать гель с выступающего на худом животе бугорка. Тонкий завиток медленно выпал из привычного пучка на висок, а затем так непривычно на самую середину лба, что заставил наконец заметить то малое расстояние между собственной спиной и стоящим позади хирургом. Щеки в момент налились румянцем, а глаза всколыхнулись вверх, но так и не достигли мужчины.

-Девочка, - уже преодолевая подкатывающий к горлу комок, бурю сладких воспоминаний и томящуюся где-то внизу приятную боль, ее фарфоровые пальцы медленно упали на крепкие руки мужчины. Лицо озарила счастливая улыбка; от тех чувств, что вновь загорались внутри неё в этот миг благодаря тягучему тембру, который был наполнен совсем не как в их «последний день» тоской и грустью, а тихим счастьем, глаза сами скрылись под капиллярными веками, оставляя при этом в голове лишь единственную мысль, все пытающуюся вырваться в космос ради исполнения.

«Пусть хотя бы в этот раз будет не так, как в прежние».

-Саш… Какие мы с тобой идиоты, - чуть слышно прошептали уставшие губы. Она в ответ быстро закивала головой, уже не имея никаких шансов сдерживать себя в следующий момент. Бёдра оторвались от мягкой обивки стула, тут же оказываясь в родных и крепких ладонях.

Где-то вдалеке зашумела посреди, на дикую редкость, гробовой тишины приемного отделения каталка. Время перевалило за полночь уже совсем давно, но до рассвета было также далеко, как и до конца их бесконечной истории. Чуткое ухо могло узнать этот звук из тысячи других, сквозь огонь, воду, усталость и сон; от него сердце билось чаще, и все, абсолютно все, что могло бы заставить нормального человека сидеть не месте, уходило в никуда. Перед только что раскрытыми глазами недвижно сопела в обнимку с лавандовой подушкой Марины Тома. Со сна взгляд ещё немного туманился, как и разум, но что-то яро подсказывало - сейчас мне обязательно нужно быть там.

Не потревожив крепкого сна малышки, крепкий мужчина оказался прямиком по ту сторону баррикад. За дверью с табличкой «Нарочинская М.В.» было куда прохладнее, чем внутри помещения, очерчиваемого им, но спокойствия здесь было больше. Яркий свет по-привычке «с непривычки» слепил взгляд, а то самое громыхание уже слышалось в абсолютно противоположной стороне коридора, где обычное приемное отделение перерастало в послеоперационную реанимацию.

Широкие колёса крутились одно за одним в такт шагающим с ними заодно санитарами, а позади устало плёлся Иван Николаевич, завершавший небольшую пешую колонну. Их спины скрылись за стеклянными дверями, а я в этот момент только начал двигаться вперёд, как тогда казалось, навстречу новой жизни, в которой больше не будет того ужаса, который ни на шаг не отступал от нашей «семьи».

========== Глава 22. Халат, малышка и каштан. ==========

Глава Двадцать Вторая.

Халат, малышка и каштан.

Ночь подходила концу. Медленно и неспешно, томно и вязко она заканчивалась, как это происходит каждый раз с наступлением сумерек. В этот рассвет прежде часто сухие ладони вошли настолько отёкшими, что лишняя жидкость из них пыталась вырваться наружу даже через бледную кожу. Гибкие металлические пластинки прищепок аппарата ЭКГ легко щипали током нежные рецепторы где-то внутри тела: впервые за столько бесконечных дней оно не испытывало той безбрежной боли, не щадящей ни единой клетки ослабевающего на глазах организма женщины.

Первое, что бросилось в сознание с его приходом - тяжесть. Везде: ноги, руки, губы, веки, ладони, живот, даже тонкие перья ресниц - все это казалось неимоверным грузом, пытающимся раздавить кости, терпящие скупую тоску.

Второе - сегодняшнее утро в серо-зелёных тонах спальни, в которой прежде никогда не встречала я рассветов, закатов, да и не была вовсе. Жарко так же, как здесь, дома тоже не было. Сейчас, будто специально, как это и бывает обычно, кто-то в раннюю мартовскую жару, когда столбик термометра показывает +26, продолжает накручивать обороты отопления. Сезон ведь не окончен.

Любимые локоны не бились в глаза - третье. Сколько раз грозилась сама себе отрезать их? Видимо, не решилась я - за меня это сделал кто-то другой. После легких движений от ткани наволочки послышался шуршащий звук, будто сейчас у меня глаза находятся не на голове, да и все, что было до этого - происходить совсем не с головой, а задницей.

На глазах медленно проступили слезы. Мало того, что по мне климакс плачет вместе с хосписом, так теперь ещё придётся стать постоянным клиентом магазина париков - молодец, Нарочинская, молодец. Сапожник, хотя бы, ходит босиком, а ты… Гребаное недосветило нейрохирургии, прежде вытаскивающая пациентов из такого дерьма, сама довела себя до него…

Четвёртое - что-то больно щипало руку, причём всю, но по-разному: пальцы даже приятно покалывало, а вот локти, где тонкие вены бились из-под кожи темно-сине-фиолетовыми лентами, как это было и на запястьях, что-то очень неприятное будто распирало все изнутри. Ах, да, любимый катетер, только вот какой придурок додумался ставить его сюда…

Только в самом конце, когда все эти немые возмущения, отчаянья и разочарования отошли на второй план, голубой взгляд тяжело пополз в сторону горячего пятна где-то рядом с выпрямившейся талией. Странным жаром веяло от бездушной ткани, но при одном только виде этих пальцев, широкой ладони… Губы склеились в тонкую линию, а глаза снова стали мокрыми, какими часто бывали в последнее время.

На соседнем стуле, уложив одну руку на спинку вместо подушки и оперев на нее голову, другую свою ладонь он неотрывно держал на женской кровати там, где, видимо, пару минут назад была рука. На грустном лице потеплела улыбка, от которой все прежние мысли медленно покинули голову. Теперь, спустя несколько секунд усилий, мокрая ладонь сжимала мужское запястье даже вопреки пластиковым датчикам, катетерам и раннему утру. Снова где-то под ресницами появились крупные капли жидкости, которые почти сразу начали щипать кожу.

Сухие губы медленно раскрылись, чтобы очередная порция воздуха, уже с трудом пробивающаяся сквозь забитый жидкостью нос, смогла проникнуть в пустые лёгкие. В груди на мгновенье появился спазм, но тот настолько быстро сменился тем странным ощущением, к которому все ещё было сложно привыкнуть : внутри тебя теплилась новая жизнь, настырно пытающаяся доказать всем и вся своё право на это место. От мягких шевелений слезы из глаз стали катиться лишь быстрее, а что можно было говорить, когда прямо поверх тонкого пледа, укрывающего послеоперационное тело, оказалась широкая ладонь сопящего мужчины, который сегодня впервые так близко столкнулся со счастьем.

Лишь только ощутив тонкие пальцы на собственном затылке, голова одёрнула сон в другой угол комнаты, где бездушно фырчали всевозможные аппараты. Стеклянные глаза мутным взглядом уперлись в женские ресницы, сначала выдерживая киношную паузу в пару секунд, и лишь потом наконец все осознавшие губы потянулись вперёд, к бледному лицу, исчерченному мокрыми дорожками слез.

Без лишних слов тёплая кожа вызвала ещё больший поток слез, и, спустя лишь мгновенье, те с силой лились по щекам бурными майскими горными реками. Кажется, теперь она по-настоящему не понимала, за что она все ещё здесь; за какие такие страдания именно сейчас ее лицо обвивают горячие ладони самого любимого во всем мире человека вместо ледяного пледа пустой квартиры или терпкого дубового запаха замкнутого пространства. И сейчас она была готова закричать, честное слово, крикнуть так громко, чтобы весь белый свет услышал ее голос, узнал о ее счастье просто находиться здесь, но вместо того тихое сипение ободранных связок сорвалось с бледного горла и тут же стихло, меняясь на кашель, который заставил перебинтованную голову подняться высоко, как тогда казалось, над подушкой. Тяжесть тут же потянула шею обратно, и новые капли слез сдерживала лишь тёплая улыбка на его лице. Горячие руки за те доли секунд пробрались под самый ее затылок, осторожно поправляя под ним подушку.

-Я же обещал, что нас ещё услышит Подмосковье? - легкая усмешка проскочила по его лицу, и жить уже, кажется, было легче ей. Внутри снова что-то затормошилось, и улыбку уже было тяжело сдерживать слезам.

-Обещал? - уже немного более громким сделался его голос, разрезающий тишину, от чего никто из окутанных в это раннее утро людей не заметил тихого скрипа двери за их спинами.

Маленькая девочка со смятой ото сна челкой несмелым движением ладони толкнула ручку вперёд, но от тихого смеха, что следом же вырвался из кипельно-белой комнаты, и без того нерешительный настрой улетучился. Припухшие губки задрожали и в миг собрались в тугую дугу: она там была явно лишней - теперь эта мысль зубами вгрызлась в детское сознание. Маленькие ножки совсем тяжело начали волочить малышку обратно в кабинет, где она по мнению Олега все ещё должна была спать. Первая дверь пролетела мимо ее взгляда, вторая, третья, пятая, лестничный пролёт, ещё один, и она без труда пролезла под турникетом мимо спящего за своим же рабочим столом дяденьки-охранника.

Без особых усилий ей удалось оказаться за большом мраморном пороге, который под лучами только просыпающегося солнца веял морозным холодком. Прохлада окатила худенькие ножки мурашками, откуда те перебрались на спину, а потом и добрались до самой макушки. Тома вздрогнула. Маленькие ладошки, обняв собственные локти, пытались хоть немного согреть себя, но все попытки были тщетны.

Ближайшая отсюда лавочка была в небольшом сквере прямо против главного входа в клинику, окутанная зеленью соседних кустов, а прямо над ней заливалась белым цветом вишня. Странно, но ничего подобного с ней раньше не было. Будто кто-то толкал эту маленькую девочку туда, по-дальше от чужих глаз и голосов. Роса уже успела осадить холодные капли на деревяшки, но это совсем не волновало с каждой секундой лишь больше замерзающую девчушку. Устроилась она самым удобным способом : коленочки с силой давили на плоскую грудь и маленькая головка бездвижно легла на опертые о них руки. Медленно из карих глаз начали катиться крупные горячие слёзы, выносящее из тельца последние капли тепла.

-Мамочка, я так скучаю по тебе… Мамуль, пожалуйста, вернись…Мамочка, я никогда больше не буду на тебя обижаться, честно, никогда совсем, - белые ладошки быстро стёрли мокрые дорожки с щёк, с силой сжимая соленую жидкость пальцами.

-Я даже учиться буду хорошо, уроки всегда буду делать, сама, мамуль, честно, только вернись… Мамочка, я без тебя никому не нужна здесь, мамуль…

-Обещал, - через еле заметную улыбку протиснулся шепот, который тут же отозвался эхом, будоражащим все в голове, что снаружи была с силой стянута бинтами.

-Прямо сейчас едем? - уже через все эти неприятные ощущения голос прорывался куда увереннее, но все ещё не становился громче даже на каплю, но так хотел стать в один миг криком. Ожидание - самая страшная пытка.

-Вот выпишут тебя и сразу же, - на холодном женском лбу загорелся его поцелуй, а после него наконец на бледных девичьих щеках начал появляться скупой румянец. На белесой коже тот выделялся свекольными пятнами красавицы «Дуняши», что не могло не вызвать улыбку на мужских губах. Она была рядом. Была жива, дышала, еле улыбалась, смотрела на него самыми разумными в этом мире глазами; в душе топила свою любовь, что тщательно скрывала, дабы прямо здесь и сейчас та не разорвала крепкие кости на хрупкие песчинки атомов.

-Стеснительная у тебя мама, да, карапуз? - в ответ на горячую и широкую ладонь, которая, кажется, прежде никогда так уверенно его не касалась, круглый живот чуть слышно пнулся, но это даже заставило Марину скорчить лицо, укладывая собственную ладошку верх мужской.

-Не бойся, это папа. Папа - наш с тобой спаситель: сначала - твой, теперь - мой, а если ты будешь его бить, то он обидится и, - не успев договорить, мягкие губы облились струей сухого больничного воздуха. Женский голос прервался мужским, и голубые хрусталики глаз переместились плавно и медленно на его светящееся радостным счастьем лицо.

-И все равно будет любить тебя сильно-сильно, - мужской голос чуть дрожал. Не сипел, не трусил. Он именно дрожал, ощущая весь тот груз ответственности, который в тот же миг окончательно закончился на широких плечах.

-Не один папа, и не одна мама… теперь у тебя даже сестричка есть, которая тоже хочет с тобой познакомиться. Ты же не будешь ее бить? Она же девочка, - тем временем, пока мужчина заинтересованно разговаривал с животом в марлевой рубашке, со светлых губ улыбка никуда не делась, но выросла не меньше, чем раза в три.

-Где Томка то? Вчера толком не пообщались, позавчера… Извини, если сейчас что-то не так скажу, но будет правильнее, на мой взгляд, нам с ней поговорить. Наверное, для начала, даже мне одной, - тонкие пальцы потихоньку превратились в крепкий кулак прямо поверх сильной мужской руки. Карие глаза взобрались вверх по голубоватой ткани прямо до ещё более небесных глаз Марины, наконец медленно упираясь в них собственной тревожностью.

-Так будет правильно, Олег, - лёгким кивком подбородок коснулся груди, после чего тот самый голубой взгляд остановился в пятом углу комнаты, начиная в голове перебирать правильные слова для той маленькой девочки, которая совсем недавно для неё была абсолютно чужой, но, несмотря на это, смогла вселить в холодную женскую душу ту искру любви, которая совсем давно казалась всем затухшей.

Крупные капли начали медленно бить по большим листам каштана, собирались на зелёных пластинках, и уже яркими брызгами воды разбивались о землю. Сначала во дворе едва можно было развидеть чёрные следы на сухом асфальте, но уже спустя пару минут по многочисленным окнам клиники начали бежать дождливые дорожки, размывая изображение спящего города по ту сторону мира. Когда темная челка закрутилась в упругие кудряшки, коленки покрылись дрожью, тонкое платьице промокло почти насквозь и соленые слезы на щеках практически были единым целым с небесной влагой, только тогда Тома в очередной раз растерла по лицу следы прежней тоски и печали. Наступая во все попадающиеся на пути лужи, она добралась до порога, с которого спускалась пол часа назад совершенно сухой.

От тепла помещения мокрые коленочки начали безудержно дрожать, позволяя с трудом подняться девочке на тот самый этаж, где она была раньше. И лишь переступив порог отделения, от испуганного вида собственного отца в сжавшейся до пределов души стало ещё теснее.

-Тамара, - уже почти подбегая к дочке с полушепотом на губах, Олег стянул с плеч свой халат, заворачивая в него маленькие белые плечи.

-Ты где была? Почему ты ничего не сказала?

-Что с Мариной? - кажется, пропуска все прежние слова мимо, она совершенно стеклянным взглядом смотрела внутрь мужских глаз, теряя в собственных любую надежду.

Крепкие руки с силой прижали мокрую девчушку к себе, и, целуя ту в холодный висок, Олег быстрыми шагами потянулся к ординаторской.

-Все хорошо… Пришла в себя, тебя ждёт.

Когда прежнее платье висело на чуть-тёплой батарее, холодные ножки были укутаны в махровый плед вместе со всем остальным телом Тамары. Прямо так, сидя на руках Олега, девочка вновь появилась в жизни Марины, через силу терпевшей новую головную боль, желание уснуть и ниоткуда взявшуюся усталость.

-Ты на улице что-ли была? Том? - чуть испуганный взгляд девушки метнулся на Олега, но он в ответ лишь усадил дочку на своё прежнее место, переводя глаза на часы.

-Я минут через пятнадцать вернусь, - он снова поцеловал малышку в затылок и, как обещал, тут же удалился, оставляя их наедине.

Потерянный вид девочки даже у не до конца пришедшей в себя Марины вызывал много вопросов, но задавать их все прямо было непростительно больно. Маленькая ладошка, вытянутая из-под пледа все ещё собирала в себя дождевые капли, а когда в воде оказались потеплевшие пальцы девушки, Тамара дрогнула, переводя взгляд на ладошку.

-Я никому не нужна, теперь даже тебе и Олегу. Я хочу уехать обратно к дедушке, так будет лучше и вам, и мне.

Губы Марины быстро сжались, но, стараясь преодолеть даже это вместе с болезненной сухостью в горле, она с силой сжала детские пальчики, потягивая их на себя.

-Я не могу тебе ничего запрещать, потому что я для тебя, наверное, чужой человек. Я не могу утверждать, как тебе будет лучше. Не могу, потому что я не твоя мама, не твой дедушка, и даже не ты сама. Это твоя жизнь, и решения в ней ты вправе принимать сама, но я всего лишь хочу, чтобы ты знала. Если бы не ты, я бы никогда не была так счастлива, как сейчас, - голубые глаза начали заливаться светлыми бликами от больничных ламп, считыватель пульса на мониторе начал с каждым словом увеличивать свои показатели и внутри все так сжалось, когда детская ладошка под ее пальцами ослабела.

-Может, это будет звучать странно, но, если бы не ты, я бы никогда не встретила твоего папу, никогда бы не призналась во многом самой себе, никогда бы не научилась переживать за чужую жизнь так. Если бы не ты, моя жизнь сейчас бы ничем не отличалась от той, которая была раньше; никогда, понимаешь, никогда в жизни я не переезжала в другой город ради человека, никогда не любила никого, как полюбила тебя. Меня никто и никогда не понимал так, как это делаешь ты. Мне бы очень хотелось, чтобы ты с папой наладила отношения, чтобы вы с ним стали по-настоящему близкими друг для друга людьми; я была бы счастлива каждое утро будить тебя в школу, заплетать тебе косички, помогать тебе во всем, видеть как ты взрослеешь, становишься не просто девочкой Томой, а настоящей девушкой, настоящей личностью, которая способна покорить любые вершины. Я не могу тебе ничего из этого навязывать и не могу ни о чем просить, просто хочу, чтобы ты знала. Только ты принимаешь решения в своей жизни, потому что эта жизнь твоя, а не моя, папина или ещё чья-то. Я счастлива сейчас благодаря тебе, спасибо. Я хочу, чтобы ты тоже была счастлива, но как ты придёшь к этому - решать лишь тебе; просто знай, что тебя любит папа, тебя любит твоя мама, дедушка, бабушка и все, кто тебе дорог, но и я тоже люблю тебя своей любовью, которая, возможно отличается от всех остальных, но, поверь, она ни чуть не слабей. Я не прошу тебя остаться, нет. Я буду счастлива наблюдать за твоим счастье, но как ты к нему придёшь - решать лишь тебе, просто знай это, моя маленькая, - хрупкая капля медленно покатилась вниз, минуя все складки, ямочки и складочки на лице; мокрая дорожка ее следа в этот момент сияла так, будто была усыпана бриллиантами, но, спустя мгновенье, стеклянный шарик упал на постель, оставаясь лишь маленьким разводом на ткани.

Девочка потихоньку подняла упавший вниз взгляд на Марину. Женские пальцы уже не сжимали маленькую ладонь: у них просто не было на это сил. И новые капли начали медленно скатываться по лицу вниз, касаясь щёк, губ, подбородка и даже шеи, после чего ровно каждая разбивалась об белую ткань.

-Я… я тоже тебя люблю. Пусть, не так, как это делает Олег, как будет тебя любить ваш с ним малыш, но я тоже тебя люблю и не меньше, чем они. Я вижу, как ты сейчас счастлива; я видела, как вам было хорошо втроём, и так вам будет лучше, чем со мной. По-настоящему счастливой я была бы лишь рядом с мамой, но маму не вернёшь, потому тут ты не угадала… Я искренне желаю тебе всего хорошего, но оставаться с вами не буду, потому что и тебе, и даже Олегу, я совсем чужая. Какая-то непонятная девочка, которая будет путаться у вас под ногами… Я попрошу дедушку купить мне билеты и улечу к нему, навсегда, чтобы всем было лучше, - девочка потихоньку вытянула свою ладошку, слезла со стула, но взгляда с краснеющего лица Марины так и не спускала.

-Я поняла, - из поджатых губ через силу появилась улыбка. И хоть, правда, рядом с ней стоял абсолютно чужой человек, прощаться с ним было больнее, чем с самым близким.

-Ты… Хоть иногда пиши, как твои дела, мне же интересно, как у тебя все сложится в будущем. Я уверена, ты станешь, как мама, хорошим врачом, будешь лучшей мамой на свете и самой-самой женой. Я верю в тебя и буду скучать по нашим взрослым разговорам.

Тамара смотрела на Марину совсем пристально, а та даже не могла оторвать головы от груди: внутри все настолько тянуло и жгло, что от любого движения было тяжелее дышать и жить.

На всю палату раздался тихий цокот пальцев о деревянную дверь, а следом из коридора появилась Саша, с улыбкой держащая в руках свой фонендоскоп.

-Привет мамам самых стеснительных принцесс, - и заметив плачущую Марину весь веселый настрой улетучился.

-Марин, что? Ты чего? Тебе нельзя сейчас совсем нервничать, - преодолеть те метры она умудрилась за одну единственную секунду, тут же укладывая девушку обратно и пытаясь понять, что случилось.

-Это я виновата. Я опять виновата, даже когда не хочу этого. Прости… - закусывая нижнюю губу, Тамара быстро спрыгнула со стула и также быстро покинула палату.

-Марин, ты в своём уме? Тебе сейчас отдыхать и отдыхать нужно, а ты здесь истерики разводишь.

-Я не хотела, оно само, - женский взгляд упрямо упёрся в ту самую дверь, за которой быстро пропал силуэт девочки, и оторвать ее умудрился лишь мягкий пиночек в ответ на нежные руки доктора на животе.

-Что бы творишь, Марина… За тебя в операционной почти сутки боролись, малышка твоя жива, здорова, ни кровотечений, ничего, все в порядке, а ты ещё сырость разводишь…

-Малышка? Ты сказала «малышка»? - кажется, глаза в тот миг покраснели лишь больше, а та ладонь, что вот-вот сжимала ручку Томы, потянулась к ладони девушки.

-Да, Марина Владимировна, у вас беременность, 15-16 недель, девочка, но если ты прямо сейчас не успокоишься, твоя плацента может помахать тебе вслед. Намёк хорошо понят? - строгий женский взгляд быстро прожег Марину, пока нежные пальцы продолжали ощупывать выступающий животик.

Уже с тёплой улыбкой на губах, она закивала, пытаясь остановить поток слез, что прежде срывался из глаз.

-Девочка…Девочка

Комментарий к Глава 22. Халат, малышка и каштан.

Уважаемые читатели!

Убедительная просьба не писать «ЗАБИЛИ НА ФАНФИК/ЧИТАТЕЛЕЙ». От этого новая глава быстрее не напишется, работать авторы лучше не станут, а лишь наоборот - это из только демотивирует. Ни раз мы просили у вас прощения за отсутствие глав, но на то были весомые причины и потребности, которые определенные периоды времён являются более важными, нежели новые главы.

Эта глава писалась долгие два месяца по мелким крупинкам лишь потому, что у авторов были зачеты/экзамены/егэ и так далее по списку. Фанфик не был заморожен/завершён, ничего подобного не происходило, кроме того, что банально не было СИЛ, ЖЕЛАНИЯ и ВРЕМЕНИ Яна написание. Согласитесь, читать приятнее, когда работа написана автором, который горит сюжетом? Мы могли выложить маленький кусочек на 1,5-2 страницы, но нам хотелось сделать особенной именно эту главу, и, кажется, у нас это получилось.

Не расцените это как грубость, но, правда, такие комментарии отбивают всякое желание писать что-то новое.

Мы рады вновь вернуться к вам и будем стараться писать, радовать вас и дарить новые сюжеты чаще, но вы, наши дорогие читатели, тоже не забывайте, что авторы - это обычные люди с обычными проблемами, чаше студенты, которым в определённое время совсем нет времени ни на что, кроме учёбы (извиняюсь за тавтологию).

Надеемся, что наши преданные читатели достойно выдержали эти два месяца разлуки и рады нашему возвращению❤️

========== Глава 23. Пончик, девственность и локоть. ==========

Глава Двадцать Третья.

Пончик, девственность и локоть.

-Девочка. У нас будет девочка, дочка, - чуть слышно женский голос скользил по кафелю белой палаты, отражаясь от каждого уголка, каждого края стекла, становясь одновременно в несколько раз тише в помещении и громче внутри его головы.

Кажется, наблюдая неподвижным взглядом за невероятно счастливыми голубыми глазами, он до сих пор в это не верил или делал это не до конца. Надо же, столько времени, столько всего случилось, произошло, стало ясным, поразило, убило и вернуло к жизни, что сейчас даже эта жизнь казалась каким-то несбыточным сном психбольного человека. Небритая щетина медленно расползлась в стороны, позволяя всему миру на секунду озариться счастливым светом. Прежде крепкие и уверенные руки медленно начали потряхиваться, а, как только в очередной раз они коснулись женского живота, вовсе стали подпрыгивать в робких попытках оттянуть тёплое одеяло вниз. Эмоции хотели литься в этот момент через край, но вместо того он медленно наклонился, кончиками губ касаясь тонкой ткани рубашки, под которой билось маленькое сердце сильного человека.

-Девочка… - холодный нос вырисовал тонкую линию полную любви, будто теперь совсем по-другому, как в первый раз, касаясь этого аккуратного холма тепла и нежности.

-Принцесса маленькая…

Тем временем женские пальцы медленно запутались в светлых волосах, теряясь там с концами как только появились силы перетерпеть умиление и начать серьезный разговор.

-Тома решила уехать. Я понимаю её и не хочу мешать ей чувствовать себя взрослым самостоятельным человеком… Она думает, что будет нам мешать. Олег, она и сейчас так думает, но я ума не приложу, что делать, чтобы она поняла обратно. Я для неё чужой человек, но ты можешь с ней поговорить; не заставить остаться, не накричать на неё, а именно поговорить. Она скучает по маме, и я ее понимаю, как никто другой, но мое понимание и рядом не будет стоять, если ты покажешь, что по-настоящему любишь ее и понимаешь.

-Она не хочет меня слушать, Марин, думаешь я не пытался? - шумный выдох медленно выкатился из его носа, заставляя озябнуть от лёгкой прохлады всю задетую ей кожу от живота до самой груди.

Из дверной щели в очередной раз показался маленький курносый носик. Следом и темные глаза, кудряшки в хвостиках, сама Тома, а за ней и Александра Алексеевна с парой шприцев в руке. Пальцы Марины на мужских волосах чуть сжались, а прежде успевший забить горло ком проскользнул вниз.

-Я смотрю, чувствуешь себя уже получше? - девушка, медленно прикрывшая за собой дверь, несмотря на все упирания, взяла в свою руку детскую ладошку, подходя к постели Марины вместе с девочкой.

-Лена собиралась идти обезболивающее делать, но тут на ее пути встретились мы, - крышечка с синего катетера быстро оказалась в стороне, и тёплые руки без всяких заминок ввели все содержимое шприцев в тонкую трубку.

Неприятные ощущения потихоньку переползли с шеи в голову, но доже не замечая этого, взгляд Марины упал на ту самую девочку. Тома так и стояла, даже не шелохнувшись с места, хотя прямо рядом с ней была тёплая коленка Брагина, край моей постели и даже соседний стул. Внутри все вновь потихоньку начало сжиматься, но заново начинать реветь совсем не хотелось; тогда моя ладонь незаметно потянулась вперёд, оказываясь прямо возле кулачка малышки.

Саша быстро окинула взглядом палату, понимая, что все, от неё зависевшее, было сделано. Пустые шприцы быстро собрались в ее руке, и глубоко заинтересованный взгляд оказался на кардиографе, будто там было что-то, что могло бы заинтересовать гинеколога.

-Так, мы позавтракать уже успели, потому за ребёнком теперь только следите, хорошо? А ты никуда не сбегай, чтобы Марина потом не плакала, - напоследок потеребив край одной из завивающихся порядочек волос в хвостике, девушка также бесшумно, как и появилась здесь, покинула посещение.

Тома продолжила стоять совсем неподвижно, направляя взгляд в никуда.

-Можно я тоже пойду?

Мужчина некрепко поджал губы. Его взгляд метнулся на чуть ли не плачущую Марину, которая пыталась старательно это скрыть, затем переместился на дочку. Крепкие руки без труда оторвали ее тело от земли, усаживая следом на свои колени, а за ушком оказался тёплый поцелуй, завершивший быстрое поправление хвостиков.

-Тамара, у тебя будет сестра.

-У вас; у вас будет дочка. Не у меня сестра, а у вас дочка, - детский голос был таким же безразличным, как прежде. От всего этого уже налитые влагой глаза Марины совсем покраснели, будто вовсе не в силах были дальше сдерживаться.

И правда, держаться больше она не смогла. Как только ее тёплая рука оказалась прямо на запястье девочки, даже край той самой сорочки был сорван с живота; на ее месте появилась детская ладошка, что прямо следом была крепко накрыта женской ладонью, что была в полтора раза больше. Немая тишина повисла в комнате, начиная ее разрывать также, как и маленькие пиночки стали быстро становиться все более сильными, что вскоре не ощущать их было уже сложно.

-Я тебе уже говорила, что не имею никакого права распоряжаться твоей жизнью, но ты просто подумай, каково будет этой маленькой девочке. Она будет знать, что у его папы есть ещё одна дочка, которую он любит точно так же, как ее, но даже не будет знать, кто она, - женский голос немного подрагивал, оставляя в некоторых, особо пробирающих собственную душу словах хрипотцу. Говорить скоро стало сложно, но, что дальше всю ответственность возьмёт на себя Олег, было видно неожиданно и, честно, приятно.

Две ладони оказались укрыты сверху ещё одной, более широкой, тёплой и, может, в силу возраста, грубой.

-Да. Может, пока она будет маленькой ей это будет не так важно, но что будет, когда она подрастёт? А ты что будешь чувствовать? Том, солнце, я ни на секунду не стал и никогда не стану любить тебя меньше, пожалуйста, пойми это. Мне будет больно каждый день не знать, как твои дела, как ты провела свой день и чему новому научилась. Тебе же тоже будет обидно, даже сейчас ты уже сама себе надумала, что ты нам не нужна, наша маленькая глупая девочка… Нужна, ещё как нужна. Посмотри только на Марину. Кажется, без любых слов уже ясно, что случится, когда ты опять уедешь. А чувствуешь, как она тебя не хочет отпускать? Только подумай, этот маленький человек откроет в тебе такой огромный мир, она будет любить тебя больше всех нас вместе взятых, будет знать, на кого равняться и с кого брать пример. Кому будет лучше, если ты уедешь? Марине? Нет, она будет первой, кто от этого в таком положении пострадает. Мне? Знаешь, не очень легко отпускать родного ребёнка, хоть ты и до сих пор думаешь, что с мамой вас я бросил. Остаётся только то, что лучше будет тебе, так? Ну, если это правда, ни я, ни, тем более, Марина настраивать не будем…

Детские глазки медленно округлились до размеров пятирублевой монеты. Кажется, именно сейчас все сегодняшние слова собрались в ее душе в единое целое, заставляя начать дрожать сначала ту самую ручку под двумя крепкими ладонями, которые все ещё ощущали мягкие толчки. Перед детским взглядом лишь теперь замелькали самые разные картинки из жизни, которые она только могла помнить. Душераздирающий плачь в аэропорту на руках у совершенно чужого для неё папы; встреча с незнакомой никому девушкой, которая, как ненормальная, попыталась начать говорить по-душам с маленьким ребёнком; быстрый шаг за подоконник, и вытягивающие потом оттуда женские руки; крик в приемном отделение, вцепившись в ее ногу при виде собственного отца без любых признаков жизни; очередная встреча; тёплые, даже больше родные объятья чужого человека.

Карие глазки залились слезками, которые следом начали медленно капать вниз, но тут же были стёрты с пухлых щёк заботливой папиной ладонью.

-Не реви. Ты же, как никто, понимаешь, что любви лишней не бывает. Неужели ты хочешь, чтобы твоя сестренка никогда тебя не узнала, никогда не побывала в твоих объятьях. Никогда не ощутила на себе ту любовь, которой внутри тебя переполняет жизнь. Я могу без сомнения сказать, что она не будет любить никого, как будет это делать с тобой. Неужели ты хочешь попытаться сделать то, что по собственной глупости сделал я? Не нужно, учись на моих ошибках, родная.

В следующий миг тонкие кудряшки быстро прилипли к широкой мужской груди, маленькие ручки с силой прижали к ней своё тельце, и из глаза в тот же миг быстро начали катиться крупные горячие слёзы, тут же впитывающиеся в мужскую футболку.

-Я не хочу никуда уезжать, слышите? Не хочу! Я хочу остаться здесь, рядом с тобой, с тобой, Марина, но я так боюсь, что все вам испорчу, что потом окажусь лишней, что потом мне будет также плохо, как было, когда умерла мама, - тонкий голосок прорывался сквозь пелену всхлипов и прерывистые вдохи, сбивающиеся забитым носом. Дальше лёжа наблюдать за этим была не в силах с Марина. Пока ни девочка, ни Олег этого не замечали, она совсем медленно оторвала спину от мягкого матраса, тут же ощущая вес гипса на собственной голове, который начал тут же пытаться вернуть меня на место. Даже сквозь боль и начавшую подкатывать к горлу тошноту, она села на постеле, а затем обеими руками потянулась вперёд. От неожиданности Олег дёрнулся, а Тома подняла красный взгляд вверх, оказываясь прямо на таких же заплаканных глазах Марины.

-Ой, Марина, ложись, тебе нельзя же вставать, Марина, - и тут же слезы сменились по-ласковому строгим лепетом; девочка сползла с коленок отца, помогая тому уложить девушку обратно.

-Можно на бок? У меня уже спина затекла так лежать и тошнить начинает, - воспаленный нос скорчился в гримасе, на что Олег без всяких вопросов перевернул девушку на правый бок, а девочка, быстро стеревшая с глаз слезы, бросилась поправлять одеяло у ног побледневшей девушки.

Так за часами стали лететь дни и недели. Когда женский живот совсем заметно округлился, за плечами были уже три курса химиотерапии. Прежних болей уже давно не было, но вот минусов было столько, что легче было назвать плюсы. Жуткий токсикоз уже несколько месяцев не покидал меня где бы я ни находилась: дома, в дороге, на родительском собрании или на плановом приеме у гинеколога - он всегда был рядом ничем не сбиваемый, беспощадный и выматывающий. Из-за различных медикаментов, применение которых врачи старались сводить к минимуму, к своим полным 35 неделям маленькая Машенька (насчёт имени спорили всей семьёй, но последнее слово все-таки осталось за Томой) все ещё была Дюймовочкой: весила чуть больше двух килограммов, и ростом была не больше сорока сантиметров, как уверяли в этом результаты УЗИ. Какая непосильная борьба происходила все это время передать было невозможно, но ясно было одно - сил бороться дальше с каждым днём было все меньше. Утро начинается с тошноты и отекающих по любым поводам и без ног. Далее тебе нужно собраться с силами, привести в порядок выросший за несколько недель после крайнего курса химии ёршик на голове, да и впринципе попытаться выбраться из ванной. Завтрак, утренние хлопоты с Томой, а потом, когда и она, и Олег оказываются за пределами квартиры, начинаются настоящие квесты. Обычно, приходится собираться и ехать в поликлинику, где, спустя несколько часов изощренных пыток, тебя могут отпустить домой, но не забываем, что наш верный друг-токсикоз никогда не расстаётся с нами. Но если все-таки нам везёт и идти никуда не нужно, то весь день проходит в попытках хоть что-то в себя запихнуть. Обычно к двум-трём часам дня домой возвращается Тамара, с которой мы вместе садимся за уроки: она садится, а я пытаюсь хоть немного приготовить что-то на ужин. Кстати, о Томе. Никто не сомневался, что она девочка умненькая, но и догадываться, что настолько, было сложно. Проблем в школе было мало, но если и были, то на каких-нибудь уроках литературы, когда юный психолог видел в стихотворении совсем не то, что хотел показать всему классу учитель.

На уроки уходило от силы полтора часа, а затем маленькая помощница настырно отправляла меня отдыхать, начиная наводить порядок во всей квартире. Безусловно, помогать себе она хоть и запрещала, все, что не касалось работы с запаховыми моющими для пола или стёкол, я старалась делать сама. Врачебный график Олега позволял приходить тому домой когда в обед, а когда и вовсе под утро из-за любимых всеми докторами «суток». Если папа был дома, сначала к столу подавался ужин, а потом, когда пахнущие ароматным шампунем кудряшки девочки укладывались на мягкую подушку, любимым ритуалом были ночные объятия с маленькой сестренкой, которая в одно и то же время изо дня в день начинала бушевать.

К ночи токсикоз медленно сходил на нет, и, когда наконец мои бёдра прижимались к мужскому торсу, а его ладони касались только-только натертого кокосовым маслом животика, в душе молодой мамы наконец становилось спокойно.

-Иван Николаевич просил тебе передать, чтобы ты завтра к нему заехала. Он тебе направления на анализы даст, хочет посмотреть динамику после последнего курса, - его голос в темноте казался ещё тише и роднее, от чего по спине медленно бежали мурашки. Только вот от слов «анализы», «курс» и всех остальных медицинских слов в свой адрес становилось не по себе. Да, после операции мое состояние стало в разы лучше, но вот от химии особого прогресса я не замечала, кроме того, что тошнило меня не 5-6 раз в день, а 14-16 в сутки.

-Хорошо, я завтра утром к нему заскочу, но, если честно, я уже так устала от этого всего… - чуть скользкая ладошка легла поверх его руки, медленно переплетая соседние пальцы и наконец оказываясь к крепком замке с ними.

-Ну, Марин, как это устала? Нет, ты не имеешь никакого права уставать, - горячие губы медленно легли на колючий затылок, ненадолго зависая там бесконечным теплом, тут же разливающимся по мраморной коже ослабшей девушки.

-Знаешь почему? Потому что внутри у тебя ещё один такой же устающий человечек, как и ты, но ондержится, хватается за жизнь самыми кончиками пальцев. Тем более, я с тобой рядом, вот здесь, прямо за твоей спиной; там за стенкой Тома, которая тоже изо всех сил помогает тебе, - такие разговоры не были в их семье редкостью, да и имели место быть благодаря интересному положению Марины. Да, с беременностью она стала в разы сентиментальнее, но ее фирменная нежность и ласка тоже никуда не делись.

Посли таких слов, всегда разных, женскую реакцию можно было уже отчетливо запомнить, зазубрить, наизусть заучить каждое движение, все изгибы плеч, единственную тёплую улыбку и расплывающиеся в необъятном счастье ладони. Ночью сил в ней было намного больше, и все лишь потому, что рядом были все самые родные, а, как кислород, жизненно необходимый мужчина знал, какие именно звезды должны выстроиться в горизонтальный параллакс для простого девичьего счастья.

-А завтра вечером, если хочешь, можем рвануть на дачу. Там, наверняка, уже снега по колени, будете с Томой на санках кататься.

-Угу, - неуклюжесть плавных женских движений с каждым днём становилась более заметной из-за самого ценного груза под горячим сердцем, от чего перевернуться на другой бок удалость лишь со второго раза, в компании тихого кряхтения, на секунду зажмуренных глаз от легкого толчка в спину, но цель этого маленького путешествия того стоила.

-Ты у нас самый лучший, ты у меня самый лучший, - нежность ладоней медленными движениями от крепкой груди поползла на ключицы, затем задела плечи, руки и лишь в самом конце окатила собой мужскую спину. От всего бурлящего внутри веки сами по себе сомкнулись, оставляя силы лишь на тонкую дрожь ресницам. Сон медленно начал забирать Марину в свои сети, а вместе с тем уютные мужские объятья делали тоже самое.

Утро началось со странной суматохи. Каша, как назло, убежала, единственные подходящие по размеру джинсы оказались измазанными в веществе неизвестного происхождения и даже юбка, на которые девушка возлагала все надежды, предательски развела в стороны края молнии. Из кухни начали доноситься тихие всхлипы обычной безысходности, которые сложно было не заметить Томе, которая в этот момент торопливо собирала в рюкзак разбросанные учебники.

На маленьком будильнике, что всегда стоял возле детской кроватке, часовая стрелка уже почти вплотную подвинулась к цифре восемь. От такого разочарования темные бровки быстро собрались в кучку, но выбора между опозданием и Мариной для этой хулиганки не было никогда. С размаху отодвигая ногой лежащие на полу Книги в сторону, Тома быстрым шагом направилась в кухню.

Правда, плачущая девушка стояла около плиты, держа в одной руке стеклянную крышку, испачканную убежавшим молоком,а красный бюстгальтер вместе с расстёгнутой юбкой были единственными вещами, успевшими оказаться на её теле. Брови девочки от такой картины ещё сильнее сжались, но вместо того, чтобы закатить прямо сейчас истерику, она медленно выдохнула, подошла к Марине и, отобрав крышку, накрыла ей противно пахнущую кастрюлю.

-И долго ты реветь собралась? Убежала и убежала, в школе позавтракаю, а если прямо сейчас ты не пойдёшь собраться, то не опоздать на первый урок у меня просто не получиться. Или тебе понравилось в прошлый раз слушать истерику Ирины Николаевны? - лицо девочки в тот момент было невыносимо серьезным, будто сейчас эти двое просто поменялись телами, запутавшись в реальности. Только вот от такой речи на мгновенье девушка притихла, после чего слезы из ее глаз начали литься лишь сильнее, а похолодевшие ладони в один миг накрыли мокрое лицо, будто пытаясь огородить маленькую Марину от всего мира, что сегодня сговорился идти против неё.

Томка, быстро поняв, что сегодня такая тактика не сработает, поспешила сменить гнев на милость. Маленькие ручки ласково обвили бёдра девушки, насколько это было возможно, а все ещё припухшие после сна губки принялись целовать голый живот Марины, который незамедлительно начал отвечать на нежные прикосновения, становясь уже не «шариком», а настоящей «пирамидкой».

-Видишь, даже Маруся возмущается уже. Хватит плакать, Марин, все же хорошо. Сейчас наденешь свитер по-длиннее и не будет твою молнию видно, так ещё и давить не будет нигде, но ведь сплошные плюсы, - очередной поцелуй отозвался в животе резвым пинком, после которого девочка начала хихикать, поднимая взгляд на глаза Марины.

-Подслушивает тут все, понимает, что про неё говорят, да?

-Конечно, - наконец на покрасневшем лице появилась улыбка. Ребра ладоней быстро стёрли мокрые дорожки с щёк, а затем по-матерински тепло принялись поправлять хвостики Томы.

-Ладно, беги собирайся, а то, правда, опоздаешь ещё сегодня.

-А можно, я не пойду? Там так холодно… - милая гримаса на детском личике в ту же секунду стала в разы умилительнее, пока те же самые ладошки продолжали тереть спину Марины, будто пытаясь где-то там найти кнопку, запускающую безотказную к любым просьбам девушку, но, чтобы у той не было ни единого шанса отказать, следом в ход пошла тяжелая артиллерия.

-Ещё многие болеют, а если я какую-то заразу принесу? Ты хочешь потом с температурой лежать? Вот Маруся родится, а потом болей - не хочу, а пока сестру в обиду не дам.

-Да оставайся ты уже, подлиза, - из коридора наконец послышался голос отца семейства, а он сам появился в дверях, поправляя галстук на собственной шее, пока улыбчивый взгляд не сходил с его девочек.

-Олег, откуда ты опять взял этот галстук? - кажется, только появившееся хорошее настроение Марины быстро пошло на спад. Томкины ладошки оказались в объятья воздуха, а вот объятья девичьих рук переместились на самый ненавистный из десятка ему подобных галстуков Брагина.

-Я его на прошлой неделе выкинула ведь… - чуть слышно бурчала себе под нос она, поправляя тонкую полоску глянцевой чёрной ткани в мелкий рубчик на мужской груди.

-Я на Новый год точно выкину все эти твои удавки, и куплю красивых галстуков.

-Никаких выкину, - тут же, словно маленький ребёнок, взрослый дядя нахмурился, оттопыривая нижнюю губку вперёд.

-Выкинет-выкинет, ещё как выкинет, а я помогу, - тихий смех вновь доносился от пузика девушки, которое вновь незаметно оказалось к тёплых объятьях Томы.

-Вот, даже Тома говорит, что тебе ни один из твоих не идёт, а ты только себя и слушаешь, никогда мне не веришь…

-Так, все, - в очередной раз его губы коснулись тут же сморщившегося носика, отвлекая внимание Марины от этого идиотского галстука на себя.

-С вас сегодня сданные анализы, выбранные кроватка, коляска и всякие остальные детские штучки. Томка, ты за старшую, - строгий взгляд быстро упал вниз, останавливаясь на прильнувшей к животу ушком девочке.

-Ты за старшую. Сестру в обиду Марине не давать, Марину тоже, мне все докладываешь. Если я не буду на операции или уговаривать какую-нибудь бабушку с переломом лечь под шайтан-рентген, тогда позвонишь по скайпу, покажешь, что выбрали, - под конец Олег опустился на корточки, уже оказываясь намного ниже так быстро выросшей дочки. Улыбка сменилась нежным поцелуем в носик, от чего уже перенявшаяся у Марины манера морщить лицо вновь порадовала мужской взгляд.

-Маруся, следишь за всеми, папе потом расскажешь, как они себя вели, - последний поцелуй достался круглому животику, и, наверняка, маленькая девочка внутри него тоже поморщила носик, начинкам улыбаться.

-И не забываем, что вечером нас ждёт дача с санками, - неугомонная девушка все-таки в очередной раз поправила торчащий галстук, а после чего с улыбкой взглянула на Брагина.

-Угадала?

-Ты смотри какая, - и засмеялся на этот раз уже он, через пару минут покидая квартиру.

Принимая всю серьезность возложенных на хрупкие плечи обязанностей, маленькая девочка тут же закрыла на защелку за папой входную дверь, в голове ещё раз прогоняя тщательно спланированный сценарий сегодняшнего вечера, о котором в этой семье, кажется, знали все, кроме самой виновницы торжества.

За окнами потихоньку начинало светлеть и наконец было можно выключить слепящий потолочный свет, чем тут же занялась Тамара, вскоре в светлом полумраке подходя сзади к Марине и вновь не упуская возможности потрогать маленького позожителя.

-Ты собираться думаешь? Иначе мы ничего с тобой не успеем.

От взрослой гримасы на детском лице даже слегка взгрустнувшая Марина рассмеялась, протягивая уже несколько раз откушанное яблоко девочке.

-Увы, сегодня у нас только такой завтрак. Можем заехать в мак, но только с собой что-то возьмём, иначе мы не только ничего не успеем, но меня ещё начнёт воротить, - в очередной раз пальцы прочесали кудрявую чёлку, а, к великому счастью, в самых глубинах шкафа завалялось старинное вязанное платье, которое на странность облегало тело девушки также идеально, как делало это год назад.

-Ты в нем похожа на маленького плюшевого Мишку, которого хочется затискать, - огрызок от второго яблока быстро полетел в урну, когда Тамара вприпрыжку побежала в коридор, где Марина ибо всех сил пыталась застегнуть молнию на коротких ботинках.

-А как ещё может выглядеть беременная девушка на таком сроке? Спасибо, что хоть не Смешарик, хотя скоро я точно буду не ходить, а перекатываться из одного угла квартиры в другой, - вытянутая детской ладошкой до упора молния щёлкнула, и, когда точно такой же звук издала куртка девочки и Маринино пальто было накинуто на ее же плечи, квартира опустела, оставляя шум и гам за закрытой на два оборота дверью.

К слову говоря, у своего врача я не была уже почти месяц, потому «удивиться его удивлению» при виде нас было сложно. Как всегда, не обошлось без тёплой беседы по душам, планового осмотра и, самого неприятного, забора крови, после которого мне всегда начинало тошнить, но только не сегодня. К счастью и через 15, и через 20 минут, и даже через пол часа никаких симптомов токсикоза не было, а потому и предел счастья тоже отсутствовал сегодня в моем сознании. Управиться с приемом получилось слишком быстро, а потому вместе с Томой мы решили скоротать часик другой у нашей любимой «Александры Алексеевны», которая уже как неделю подменяла свою бывшую одногруппницу в этой больнице.

После тихого стука дверь в кабинет с табличкой «Гинеколог» начала открываться, и первой вместе с тремя горячими пончиками в руках на глаза удивленной девушки появилась Тома. Пластиковые кружки с кофе и чаем сегодня были моей стихией, а потому каблук в конце концов толкнул дверь на место, оставляя нас твоих полностью наедине.

-Какие у меня тут гости, - неподдельное счастье было совсем несложно прочитать в этих тёплых женских глазах, только только оторвавшихся от закрытой карты.

-Да, мы к вам, Александра Алексеевна, в наглую пришли втроём поесть пончиков с кофе, и, знаете, есть на то повод, - смех, только что сорвавшийся с моих губ, быстро заразил другую девушку, ну и Тома не стала исключением, поддерживая эту симфонию своим тоненьким сопрано.

-Да, Марина Владимировна? И какой же повод? Неужели, уже решили договориться за ещё одну сестру? - аромат растворимого кофе наконец подобрался к носу девушки, заставляя ту не просто подняться из своего кресла, а даже подойти ближе к подруге, отбирая у той маленький стаканчик из тонкого пластика, и после крохотного глотка, ее взгляд метнулся на Тамару, которая с интересом жевала колечко с вареньем.

-Или следующего брата планируем?

-А вот и нет. У нас сегодня первое утро, когда я просыпалась в объятьях, практически, мужа, а не туалета. Хочешь, удивлю ещё больше? У меня только что ваши кровопийцы отобрали целую ампулу на анализы, а аппетит только прибавился, - вновь засмеявшись, где-то под рёбрами медленно начал ощущаться резвый удар детской пяточки.

-Поздравляю, Марина Владимировна, с официальным окончанием токсикоза, - ехидная улыбка проскользнула на женском лице, и после маленького глотка кофе, Саша быстро потянулась к уху подруги.

-Можешь теперь считать, что твоя беременность лишена девственности.

Мягкий локоть несильно толкнул девушек в бок, следом окидывая ее же строгим взглядом.

-Взрослая тетя, почти десять лет практики, а все туда же…

Комментарий к Глава 23. Пончик, девственность и локоть.

Т9 исправил в названии слово «женственность» на «девственность». Видимо, это судьба))))

Хееей, мы снова начинаем писать для вас каждый день. Ураааа, мы так ждали этого момента, что сегодня даже немного всплакнули.

Всплакнули.

Всплакнули и создали аккаунт в Инстаграмм, потому что в вк нам теперь сидеть не очень удобно, да и вам легче тапнуть на «подписаться», чем морочиться с вк.

(Медиамаркетингу привет от автора)))

Если ты хочешь первым видеть кусочки из новых глав, да и просто хочешь нас поддержать-читай: поддержать всякую ерунду, приходящую в наши головы-то мы рады тебя видеть в нашей булочной())

@delpinovskayaaaaaaaaa (это надо вбивать в строку имени и бла-бла-бла…

https://www.instagram.com/delpinovskaya/?hl=ru (а это для рукожопиков и ленивых енотов)❤️

========== Глава 24. Снег, сохранение и капельница. ==========

Глава Двадцать Четвёртая.

Снег, сохранение и капельница.

-Пора на сохранение уже ложиться, Марин, - чёрный снимок был резким движением женской ладони скреплён с тёплым свежераспечатанным листком заключения блестящей скобкой, а ещё пару секунд назад скользкий от геля живот, пытающийся извернуться во всех плоскостях крохотными пяточками и ладошками, ласково протирался бумажными полотенцами сразу Мариной и Томой.

-Чуть подросли, но до нормы ещё далеко. Плюс - твоё многоводие… В общем, не буду тебя пугать, но будь готова к кесареву, угу?

-Мне вот сейчас только бы и сохраняться, - тихо фыркнула девушка, поправляя на себе всю одежду и пытаясь встать, но тут же ощутила на себе строгий взгляд сидящей рядом девочки.

-Кому я там буду под Новый год нужна, Саш? Январские праздники пройдут, и тогда уже будем решать, стоит ложиться или нет…

-Я тебя просто предупредила. Не нужно здесь фырчать, я гинеколог и, наверное, чуть лучше знаю, что нужно делать в таких ситуациях, - и, кажется, с каждым словом девушки в белой форме лицо Марины становилось более возмущенным. Когда без единого слова она поднялась с места, направляясь обратно на диванчик, где сидела пару минут назад, дорогу ей тут же перегородила Тамара.

-Я все Олегу расскажу, - ещё один строгий взгляд уже не сверлил спину, а смотрел прямо снизу вверх. Марина, тут же с прищуром опустившая свой взгляд на девочку, быстро сложила руки на животе. Губы натянулись от напряжения в тугую нитку, но в ответ и на это она промолчала.

-И не смотри так на меня. Я люблю тебя, но и Машу в обиду не дам. Если Саша говорит, что нужно, значит, это нужно, - в этот момент девчачий взгляд, как никогда раньше, был похож на взрослый и рассудительный свет, неповторимо наполняющий глаза лишь единственного человека, который никогда не скрывал этого - ее отца. Со стороны наблюдающая за всем этим девушка медленно расплылась в улыбке, но, даже несмотря на это, обошла этих двоих, возвращаясь за стол и начиная что-то писать на белой бумажке с надписью «Рецепт».

-Ну сделай меня ещё врагом народа! - от той злости, что успела так быстро закипеть внутри обиженной девушки, та всплеснула ладонями. Следующим шагом она обошла Тому, на лице сохраняя нотки свежей ярости, и, спустя несколько метров, обрушилась на тот самый диван. Напряженное лицо тут же отвернулось в сторону окна, за которым медленно сгущались тяжелые снежные тучи, а наблюдающая за этим всем Тома, направилась в совершенной противоположную сторону кабинета, где располагался стол врача.

-Всегда я не такая, всегда все не так я делаю, а вы будто все такие послушные паиньки… Мне, может, Новый год впервые хочется нормально с семьёй провести, с мужем, с детьми в конце концов, и, все равно, я плохая, - тихое бурчание медленно начало наполнять кабинет, а под конец все звуки, которые прежде можно было легко разобрать, стали сплошным носовым призвуком.

-Будто, если я буду лежать и слушать, как в ординаторской бухают врачи под бой курантов, у меня роды легче пройдут, - по щекам еле заметно начали ползти слезы, спускающаяся из краснеющих глаз, что вмиг окрасились в небесно-голубой цвет. Кажется, единственным, кто сейчас был на стороне девушки, оказалась сама Машенька, тут же поддержавшая маму. Мягкие пяточки начали с силой давить вперёд, а вот её кулачки четко ощущались на спине, в районе почек, которые за столь долгое время соседства с неспокойной малышкой успели к этому привыкнуть.

Сидящая за столом Саша тихонько усмехнулась, пока горский хлопок оставил на бумаге голубую печать.

-Никто тебя не уговаривает ложиться. Главное, чтобы ты не выпускала из под контроля свои ощущения и, наконец, поняла, что у тебя на плечах сейчас целая жизнь, а в стационаре наблюдать за состоянием малыша легче.

-Тщщ, видишь, доведут маму, а потом ещё им что-то не нравится… - одна из ладоней широко легла на то место, где когда-то раньше была талия, начиная ласково поглаживать твёрдый выступ, что начал потихоньку ослабевать.

-Мне не шестнадцать лет; я тоже, на секунду, врач, я знаю, как чувствует себя человек без всяких патологий…

-Господи, твоё дело, - тот листик отправился в руки девочки, которая следом незаметно прислонила к уху кулачок с оттопыренными большим пальцем и мизинцем, а в ответ Саша игриво подмигнула ей, вновь переводя взгляд на Марину.

-Только, пожалуйста, если чувствуешь, что-то не так, не тяни. Либо мне звони, либо в приемное езжайте, в твоём состоянии риски в разы выше.

-Давай сейчас ещё почитаем мне морали, какая я идиотка, что залетела с опухолью в голове?! Что не сделала аборт, что не забочусь о ребенке! Почему бы нет! - теперь и остаток без того шаткого женского терпения окончательно сошёл на ноль. Она быстро поднялась на ноги, стирая с щёк уже новые слёзы, а поясница в очередной раз ощутила на себе сильный толчок, заставляя девушку от боли с силой сжать глаза.

-Хватит! - уже не выдержав, последнее слово за собой оставила Тома. Тут же замечая скорчившееся от боли лицо Марины, она быстро подбежала к ней, отбрасывая листик в совершенно другую сторону, а ее ладошки уже вместе с Сашиными начали ощупывать чуть отвердевший живот.

Спустя пару минут девушку вновь удалось усадить на место, хотя это было уже в процедурной, пока в ее вену через катетер по капле спускалась чуть мутноватая жидкость из большого стеклянного флакона. Рядом с ней сидела Тома, со столь же угрюмым взглядом одной ладонью держа руку Марины, а другую, как будто на пульсе, удерживая на круглом животике. Напротив, на голубой табуретке с колесиками сидела врач, чей взгляд был не спокойнее глаз самой девушки.

Кажется, сейчас она в очередной раз чувствовала себя виноватой во всех смертных грехах этого мира. В очередной раз до небесно-голубого светлые глаза скатили грустный взгляд вниз, но тот был даже не в состоянии увидеть собственные колени, укрытые мягкой вязью платья. По щеке вниз начала быстро спускаться блестящая слеза, которая ещё секунду назад держалась на светлых ресницах, а уже сейчас с треском разбилась о ладонь Томы. Спасать ситуацию на этот раз снова пришлось ей.

Девочка, с новой силой сжимающая женскую ладонь, перевела свой взгляд на заплаканное лицо. Карие глаза, кажется, теперь вобрали в себя все тепло, всю ласку и нежность, что только теплилась внутри малышки; ее горячие губы медленно коснулись белой щеки, и в ответ на это послышался тихий всхлип. Тома ещё сильнее прижалась к Марине, крепче ее обнимая, пока в голове быстро мелькали слова, способные хоть немного успокоить зареванную девушку.

-Ну хвати тебе уже, Марина, все же хорошо… Прекрати плакать, а то я точно все Олегу расскажу, и он тебе сегодня не то, что предложение не сде… ой, - на пол слова она резко замолкла, мысленно начиная корить саму себя за испорченный сюрприз.

От таких слов Марина резко перевела взгляд на девочку. Ее зрачки округлились до того, что светлая радужка почти целиком утонула в тьме, а даже прежде пару минут мирная Маша начала потихоньку толкаться.

-Чего? - спустят минуту ступора, девушка уже сама сжала ладонь Томы, котора уже была совсем влажной от волнения.

-Ничего, - малышка тут же отрицательно помотала головой, но в очередной раз поднять глаза на Марину не осмелилась; ее голова мягко легла на животик, будто начиная ухом прислушиваться к происходящему внутри него.

А так и сидящая напротив них Саша, ещё раз широко улыбнулась, закрывая лицо ладонями при виде одного растерянного взгляда подруги.

-Это, конечно, все хорошо, но, скорее всего, сегодня я вас домой не отпущу. Хотя бы сутки надо ситуацию понаблюдать… Тома, Олег может немного потерпеть, или мне романтичную палату подбирать надо?

Эти слова стали последней каплей, сумевшей дополнить до самых краев залитый сосуд детской непоколебимости. Девочка и вовсе покраснела, как помидор, утыкаясь грустным взглядом в коленки Марины, которые неспокойным мелким тремором сотрясали горячий воздух.

-Я опять все испортила…

И пока тёплая женская ладонь ласково теребила темные волосы на детской голове нежностью, несоизмеримой с масштабами даже целой вселенной, на ее счастливом лице расцветала настолько сияющая улыбка, что в тот же миг весь мир вокруг стал словно в разы светлее. Темные снеговые тучи начали потихоньку расходиться в стороны, показывая лоснящиеся солнечные лучи холодной земле вместе с окружавшим ее уличным воздухом сырой атмосферы. Голубые глаза все это видели словно в первый раз; будто никогда раньше такого не было; как новоиспеченная мама впервые смотрит на своё маленькое пищащее чадо к сгустках любви и крови.

Сейчас ее мир, кажется, в очередной раз перевернулся с ног на голову, становясь - нет, не новой частью ее старой жизни - целой главой, написанной с чистого листка времени, событий, случайных комбинаций цифр и букв, составляющих все, что только находится сейчас вокруг неё.

-Давай мы посчитаем, что я ничего не расслышала, ты ничего не говорила, а Саша нас не оставляла сегодня в больнице? - блестящая прядка своим кудрявым изгибом обогнула холодное ушко Тамары, все ещё уткнувшейся взглядом в никуда. Из детского носа в невероятной тишине еле внятно доносились всхлипы, разбивающие на мелкие осколки замерзающее от каждого нового звука, уже тихо колотившееся под рёбрами сердце Марины. В очередной раз, как много времени назад, она крепко обняла девочку, под прикрытыми глазами все ещё представляя себе маленькую, но такую смышленую, мудрую, но по-детски впечатлительную, душевную, но настолько ранимую малышку, что вновь захотелось плакать. Тем временем нос все ещё продолжал шелестеть мокрыми осенними кленами в парках, почти целиком растерявших зеленые листья, а крепкой хваткой ладони обвивали тёплое тело, мечущее внутри себя десятки и сотни собственных угрызений.

-Ага, а я сделаю вид, что не приезжала сюда, что вообще не появлялась в вашей с Олегом жизни, и вам тогда точно будет лучше…

-Так, хватит, - она даже не успела договорить свою очередную не по-детски взрослую мысль, как над кушеткой навис по-нежному строгий взгляд Александры Алексеевны. Тёплые ладони ласково утёрли слезы на лицах обеих из них, оставляя лишь тонкую блестящую пленку сверху, которая, высыхая, оставила прямо сверху, на коже, мельчайшие солёные кристаллы счастья.

-Сейчас вы вместе идёте в третью палату, ложитесь отдыхать, не плачете больше, обе. Втроём, - акцент, как бы то не звучало удивительно, остался вместе с логикой на последнем слове ровно так же, как и следующие поцелуи остались на носу Томы - горячем и шмыгающем от переизбытка отека и слизи - и, конечно же, розовой женской щеке.

Ох, сколько уже слез и поцелуев, ласк и ударов, боли и любви, счастья и бед; потерь, разочарований, криков, страданий, истерик, прожжённых сигаретами и алкоголем, обезболивающими и мыслями ночей, угрызений совести, мыслей - сколько всего вытерпели эти щёки, что, казалось, этот солоноватый привкус теперь навсегда впечатался в кожное днк. Теперь официально все это можно было называть мутагенами женской души, а итог их действий - эти легко различимые на вкус, цвет, запах и взгляд следы по всему телу.

-Вечером я вас отпущу, но только до следующего вечера, я хорошо объясняю, понятно для всех говорю?

В следующие за синхронными кивками девочки и девушки секунды сначала детские ножки коснулись пола, в очередной раз проходя знакомой дорогой к кровати. Круглый живот совсем скоро медленно лёг на белоснежную простынь, тут же начиная с ней - такой бездушной и одновременно пережившей столько ласк на своём теле - делиться бережным теплом, впитывая от той горячий холод помещения. Мягкие ладони следом начали делать тоже самое, вскоре переставая поглаживать натянутую кожу, лишь изредка подрагивая в полусне кончиками ресниц в такт тонким пальчикам. За окнами уже было совсем светло, и белые, как эти самые холодные-горячие простыни, снежинки начали вновь выскальзывать из объятий быстрого ветра, касаясь своими краями сырой земли, что быстро покрылась махровым одеялом из мелких узорчатых льдинок, с любовью отлитых победителем всех обстоятельств стремительного мира.

Комментарий к Глава 24. Снег, сохранение и капельница.

Вот так тепло и мило мы заканчиваем…

Нет, не фанфик, а только очередную главу))))))))))

Но, сладкие булочки, не расслабляйте свои булочки, потому что развязка этой длиииинной истории уже совсем-совсем близко…

========== Глава 25. Свеча, диван и вновь кольцо. ==========

Глава Двадцать Пятая.

Свеча, диван и вновь кольцо.

-Ну, как тебе? - чуть слышно хриплый от нервов голос разрезал засыпающийся мелкими снежинками темный двор за огромным панорамным стеклом. Беседка, небольшой пруд, забор, елки и даже только три часа как стоящая на одном месте машина - все это уже было наглухо заметено белой пеленой, словно город был добычей огромного паука, решившего припасти лакомство на будущее, укутав то в липкую паутину. Холод медленными шагами протирался в дом, но даже треск горящих в камине дров одним звуком грел всю целиком душу так, словно по ту сторону толково хрусталя лоджии был не лютый мороз, а жаркое счастье: прямо вместе с носом оно самое сейчас лежало под мужской ладонью. Укрытая тёплым флисовым пледом по самый любопытный и холодный кончик носа, укутанная с неземной лаской крепких ладоней в махровые носки, умытая его свежими поцелуями со вкусом вишневого пирога, помидоров и жаренной с картошкой курицей : то, какой домашней она была сейчас, трудно описать даже самыми уютными в этом мире словами. Колючие ежики отрастающих волос терпимо щекотали мужскую кожу, пока девушка медленно ёрзала на одном месте, пытаясь найти удобную позу, будто собиралась здесь провести весь остаток своей жизни.

Тихое умиротворение можно было совсем скоро ощутить в витающем аромате домашнего спокойствия. Мягкая подушка лежала под круглым животиком, который почти не буянил; иногда лишь ласково поглаживал своей маленькой красной пяточкой изнутри самого родного человека в своей жизни, а как только выпирающий бугорок выходил из-под рёбер, начиная перемещаться от незаметной талии до торчащего пупка, ему навстречу двигалась ещё одна часть любви, которая не имела никакой возможности попасть настолько близко к девчачьему сердечку, насколько это могла без проблем делать материнская кровь. Широкая ладонь папы, словно боясь спугнуть шуструю рыбку, осторожно прикасалась к выступу сначала кончиками пальцев, а только когда в ответ маленькая партизанка не скрутилась вновь в крошечный комочек, медленно уложил на живот всю руку, кажется ощущая даже ту тихую пульсацию, которая улавливается датчиками узи.

-Что именно? Если всё, то я готова отдать ещё больше, чем всё, чтобы этот вечер не заканчивался, - тонкие губы в этот момент растянулись в такой светлой улыбке, что та могла в один миг осветить собой эту тёмную ночь. Могла, если бы не одно но; одно большое, родное, любимое, единственное, жаркое, понимающие, любящее, нежное, откровенное и в любой момент готовое успокоить, спрятать свою большую-маленькую девочку от огромного и, порой, такого злого мира. Этим самым «но» был он: да, тот самый, чьи колени сегодня заменили ей любимую подушку, мягкую постель и шелковую ночную. Весь свой свет она уже давным-давно бережно собирала внутри себя, хранила и оберегала для него одного, чтобы в один прекрасный день вперемешку с любовью и счастьем подарить в придачу всю себя. Такую, какой была на самом деле, боялась показаться глупой, слабой и беспомощной; себя ту, какую всю жизнь загоняла душой в самый тёмный дальний угол жизни.

Голубые глаза медленно поползли вверх, минуя огромные окна, потолок, негорящую люстру, потолочный плинтус, картину над диваном, а вот как только счастливые карие зрачки оказались прямо по центру торопливого взгляда, пушистые ресницы смущенно спрятали детскую радость блестящих хрусталиков. Маленькая девочка внутри неё в тот миг ликовала от непонятных ощущений, зарождавшихся прямо здесь и сейчас из ничего.

Это было похоже на то, как убивающая все на своём пути молния, вырезаясь в точно такой же, как она сама, бездушный песок, создаёт самые разнообразные недвижные клубы стекла. В этом мире нет ни одного похожего фульгурита, словно в момент его создания сама природа пытается передать часть своей живой энергии ледяному миру, но даже не понимает бессмысленность этого всего.

Однако смысла в этих прикрытых глазах он видел в миллиарды раз больше, чем в песочных замках на берегах Мальдив или в сухих скалах цвета выцветшей охры. Парадокс, тайна, настоящая загадка, как эти две голубые радужки сумели вместить в себя целый космос; нет, не вселенную, весь космос целиком, но даже так оставляли внутри себя места больше, чем бесконечность.

Вот он, этот миг, когда жизни этих двоих больше ни за что не станет прежней. Хм, странно, казалось, что уже могло изменить их любовь, которая будто тысячи веков как оберегала тёплые ладони друг друга?

Темные ресницы затанцевали своё неторопливое танго совсем быстро и надолго. Уже спустя пару секунд стало понятно, что моменты лучше и быть не может. Из кармана мужской футболки показался крошечный кристалл, обрамлённый тонким золотым обручем, которые так крепко и ласково удерживал его, словно боялся потерять самое родное, самое дорогое в своей жизни сокровище. Кажется, сокровищем он был самым, что ни на есть, настоящим: сияющим граням хватило лишь того тусклого света парафиновой свечи со стола, тускло тлеющей в собственном воске, чтобы заиграть самыми светлыми лучами в сумраке ночи.

Так, как сейчас, крепкие мужские руки не дорожали очень давно; будто он не взрослый, уверенный в себе, своей семье, своих действиях и поступках мужчина, а семиклассник, дотянувший портфель самой красивой девочки в классе до двери ее кварты и все не как не осмелившийся оставить на девчачьих губах ласковый поцелуй. Холодающий лёгкие воздух медленно заполнил пустующее пространство изнутри большого организма, широкая ладонь соскользнула с круглого животика и без проблем нащупала рядом маленькую и холодную правую ручку девушки, улыбка на лице которой в этот миг не могла уместиться ни в какие рамки.

-Чего ты такая счастливая? Опять Машенька буянит? - широкие пальцы ласково начали одаривать бледную кожу своим теплом. Взгляд последние минуты запоминал безымянный палец таким: ничем не обременённым, не ощущающим на себе приятную тяжесть и давление.

-У-у, - так и не открывая глаз, Марина отрицательно покачала головой, вместо этого лишь ерзая короткими волосами по мужской ноге, от чего улыбка на губах наконец сменилась тихим смехом, продлившимся считанные секунды, но он в очередной раз навсегда отпечатался в мыслях Брагина. Его улыбка стала шире и тремор понемногу, кажется, отошёл на второй план, а те самые голубые зрачки все ещё не показывались из-под пелены исчерченных тонкими капиллярами век.

-Ты даже представить не можешь, как я сейчас счастлива. Да, знаешь, вот так, прямо тут, лёжа в пледе на твоих коленках плешивой головой счастлива, что не лежу сейчас в могиле. У меня под сердцем бьется ещё одно маленькое сердце, твоё сердце… Знаешь, мне так хочется, чтобы эта маленькая проказница украла у тебя глаза, нос, губы; да все, что угодно, лишь бы не характер, - в очередной раз смех тихим шепотом залил мужской слух, заставляя уже и его самого прикрыть глаза, чтобы сполна насладиться им в полной абстракции.

-А вот, тебе на зло, у неё будут голубые глаза, твой нос вместе с губами и папин характер. Не зря же она уже сейчас такая бандитка?

-О нет, ещё одного тебя моя нервная система точно не выдержит… Хорошо, что хоть Тома пошла в маму всем, а то общий язык мы бы с ней ещё дооолго искали, - пока пустые веер медленно впустил в округлившиеся в секунду зрачки, улыбка с лица начала медленно пропадать при виде очень взволнованного Олега прямо над собой, а вот вид невероятной красоты кольца, зажатого его пальцами, заставил мои губы и вовсе сомкнуться, вспоминая слова Томы сегодня утром.

-Думала, уже не предложу, да? - в один момент мужской взгляд просветлел, наполняясь ноткой счастья, которая незаметно выбралась из подсознания девушки.

Она в тот момент совсем быстро успела сесть, отрываясь затылком от горячего бедра и вскоре упираясь им в холодную спинку дивана. Странно, но такое у неё в жизни происходило впервые, несмотря на предыдущее замужество, влюбленности, отношения; даже толком не понимая, как реагировать, к глазам быстрее, чем к губам слова, подобрались слезы. Тонкие пальцы тут же потянулись к краснеющим щекам, чтобы умело спрятать те собой, но было поздно.

Олег медленно сполз на пол, словив ладони примерно у набухшей груди; улыбка начала натягиваться на его лице, а вот женское, вместо ожидаемого счастья вдруг оказалось полным слез, которые совсем быстро стали скатываться по щекам. Такого он точно не ожидал увидеть в ответ на тщательно запланированные слова и действия. Мужские губы стали поджиматься, и, дабы все это не переросло в истерику, колени оторвались от пола, теперь уже усаживая Олега рядом с Мариной, которая быстро выдернула ладони из его объятий, закрывая ими своё лицо.

-Ты чего? Не надо было, да?.. - крепкие руки ласково легли на ее плечи, обвили животик, вновь погружая женское тело в свои мягкие объятья, а в ответ он отрицательно помотала головой, пытаясь выбрать из своего носа всю влагу глубоким вдохом.

-Ты… Ты такой хороший… Олег, - потихоньку слезы с новой силой накатывали к горлу, и останавливать это было уже жизненно необходимо.

Его губы неспешно начали касаться женских губ ласковым поцелуем, пока дрожащие ладони одним только наводнением надевали на безымянный пальчик правой руки то самое колечко, которое лишь сильнее начало переливаться, отражая своим телом танец яркого пламени.

-А теперь ты перестаёшь плакать, ведь девушка, сумевшая изменить такого, как я, просто не имеет никакого права этого делать… Смотри, уже глаза раскраснелись, и как ты такая пойдёшь под венец? Один раз ты меня с загсом уже обломала, во второй раз сделать тоже самое я тебе не позволяю, - тихий смех медленно коснулся ее глаз, словно помогая тем начать вновь улыбаться сквозь красную пелену раздражённых сосудов. Большие пальцы его рук медленно стёрли с щёк всю влагу, начиная оставлять на тех десятки и сотни нежных поцелуев, которые вытирали собой бархатную кожу прямо как бархатные полотенца, но были в тысячи раз ласковее.

На ее губах опять засмеялось такое искреннее счастье, что наблюдать за ним можно было бесконечно.

-Ты серьезно хочешь жить вместе с женщиной, у которой удалили часть мозга с грецкий орех; как на пороховой бочке, которая в любой миг может откинуть… в общем, можно считать, что мой красный диплом был куплен, потому что ума у меня меньше, чем у улитки - теперь я это поняла. Ты серьезно этого хочешь?

-Начнём с того, что за ум в нашей семье могу отвечать я, а вот закончим тем, что иметь знакомых из круга твоего лечащего врача и во главе с ним очень и очень полезно, - на глазах заиграла тихая радость, а Олег, поднявшись, подошёл к высокой тумбе, из верхнего ящика которой в его руках появилась папка, которую он следом передал в ладони девушки.

-Думаю, это тебя очень даже обрадует…

Взгляд Марины с недоверием коснулся собственной истории болезни,пока губы в очередной раз поджались.

-Не хочу туда даже заглядывать. Убери, пожалуйста, туда, откуда ты её достал…

В очередной раз он уселся рядом с девушкой, начиная листать страницу одну за одной, пропуская мимо глаз страшные заключения, каждое следующие было в разы страшнее предыдущего. С каждым новым листом женские глаза становились все более грустными от вида снимков мрт, названий препаратов, результатов анализов, исследований и даже послеоперационного заключения. Ее нос медленно упёрся в горячее плечо Олега, и, вспоминая случай в больнице сегодня утром, тоскливые мысли отгонять от себя стало в разы тяжелее.

Когда в глаза попалась подведённая за последней строчкой горизонтальная черта, тугой комок медленно сдавил шею.

-Ну что? Думаю, теперь точно можно убрать.

Комментарий к Глава 25. Свеча, диван и вновь кольцо.

Слова здесь, кажется, излишни)))

Интриги в этой главе, пусть, меньше, чем во всех остальных, ведь все наше действо неумолимо движется к финалу, но я уверена, вам ещё будет чему напоследок удивиться…

Сладких булочек в этом мире много, кренделей ещё больше, а вот то, что случилось в этой главе - это самый настоящий торт. Пусть, пока не совсем свадебный, не такой волшебный и огромный, но настолько вкусный и сладкий, что от детского восторга сводит скулы

С любовью, Delpinovskaya❤️

========== Глава 26. Да, свет и правда. ==========

Глава Двадцать Шестая.

Да, свет и правда.

За считанные мгновенья тонкий лист промок в дрожащих руках так, словно побывал под ярким майским дождём, самым настоящим - с грозой, градом и шквалами. Самой настоящей грозой здесь были ее глаза, градом - мысли в женской голове, которые окончательно перестали складывать из своих тел выводы, а вот шквалом стали именно те ощущения, от которых сердце начало биться намного быстрее. Ровно пятьдесят восемь секунд ей понадобилось для того, чтобы начерканная синими чернилами надпись внизу «здорова» прошла самый длинный путь в ее жизни.

-Это… Олег, - и сияли в комнате уже не одни грани аккуратного кольца, что теперь венчали тонкий женский пальчик. Крупные слёзы без истерик и криков, без душевных всхлипов и ударов кулаками в крепкую спину, нашли в себе столько сил, что без труда одолели светлые ресницы нижнего века, минуя глазницы, щеки, скулы, уголки губ и, наконец, подбородок, теряясь тёплой влагой в глубинах короткого ворса махрового халата.

На мужском лице прежнее счастье стало сиять лишь больше, а уже в полузабвении здравого смысла твёрдый живот упирался в мою грудь, пока сладкие губы касались моих так, как будто все это было впервые. Правда, такими вкусными наши поцелуи не были никогда - ни днём, ни в обед, ни ночью, ни в порывах страсти и даже ни в минуты вселенского отчаяния - этот вкус настолько крепко засел в мужской памяти, как это могло сделать хриплое, нервное «Да», вырвавшееся из шокированного рта, но вместо этого в памяти оставались только сладость вперемешку с солью слез, которая щипала язык, губы, короткие бугры щетины и даже грудь - настолько ее было много сейчас вокруг нас.

-Ты счастлива? - лёгкая улыбка вновь украсила его лицо, наполненное довольным ощущением тепла от того счастья, которое витало прямо на поверхности женских зрачков, источавших все ещё скептическую веру во все, что происходило вокруг.

-Ты ещё спрашиваешь? Брагин, если это сон, то я проснусь и обязательно, слышишь? Обязательно придушу тебя… - в состоянии лишь стирать бесконечные капли слез с собственного лица, она в очередной раз, как маленькая девочка, уткнулась затылком в его шею, будто вновь пыталась спрятаться от пристального взгляда теперь уже жениха, но вместо того ловком движением широких ладоней мраморное лицо снова прикоснулось к родной щеке; спина прильнула к тёплой груди, и уже родные руки, впервые с полным ощущением своей территории бархатной кожи, легли на торчащий кверху живот.

-Нет, душить не нужно, потому что одной постить двоих детей в нашей стране сейчас очень тяжело, - в ответ на очередной смешок женские зубы оставили белый отпечаток прямо на его подбородке, который был еле-еле заметен сквозь тёмную щетину. Улыбка смочила любовью губы Марины снова, а вот уже в следующую секунду сладким пиночком напомнила о своём существовании в этом организме ещё одна душа.

-Так, Мария Олеговна уж согласилась, осталось слово за вами, Марина Владимировна, - когда его карий взгляд мельком скользнул вниз, останавливаясь на небесных глазах, ласково лежащих поверх тёмных ресничек на своём плече, вопросы могли отправиться в самый дальний угол вселенной, но если красивой речи было не суждено прозвучать в этот вечер, то услышать такое простое «да» темной ночью было безумно необходимо.

-Готова делить все радости и горести, варить борщи, растить вместе детей, копить на отдых, тайком обниматься, и не только, в ординаторской в одной смене, засыпать и просыпаться вместе с одним и тем же лицом, плечом, грудью или чем-придётся, пока смерть не разлучит нас, когдаумрем в один день?

-Ты ещё спрашиваешь? Будто бы у меня есть вариант отказать самому лучшему мужчине во всем мире, пока тот прижимает меня к своей груди, за стенкой спит его дочка, которая уже до мозга кости мне стала родной, а вот прямо там, да, прямо там, где вы, Олег Михайлович, в наглую держите свою ладонь, толкается результат таких адских и долгих усилий, что от одних мыслей об отсутствии этого всего вокруг меня появляются слезы на глазах… Дурачок ты, Олег… Самый любимый, самый родной, самый лучший, самый-самый…

Теперь каждый раз, когда в ушах звенит будильник, поясницу ломит от боли, голова ноет от анестезии, громкий детский крик пронзает звенящую родовую, юная Тома впервые берет на руки совсем крохотную сестру, маленькие губки во сне почмокивают у налитой груди, родные руки обвивают сзади круглые плечи, крохотные ручки сжимают случайно выпавшую прядку волос, первый раз детские ножки сами делают несмелые шаги, белый фитин затягивается на тонкой талии, светлые локоны ласкаются в объятьях мужских рук и счастливые глаза малышки с криком «мапа» наблюдают за кружащимся танцем свадебного вальса, сидя на коленках самого любящего эту маленькую проказницу человека - каждый раз в женской голове появляется одна единственная мысль. Она потом ещё очень долго не даёт уснуть, заставляет ворочаться и просыпаться последи ночи.

А что было бы, если..?

Если бы не та самая открытая обручальным кольцом бутылка вина? Если бы в ту ночь в его постели оказалась совсем не она? Если бы билет Москва-Питер был на час раньше? Если бы тот лист с результатом хгч показал ноль? И ещё тысячи вопросов, ответы на которые были всегда рядом - сидя в летней коляске, сопя на соседней подушки с запутанными в волосы пальцами, записывая домашнее задание в новой тетради в клетку.

Каждый раз она лишь сильнее убеждалась в том, что просто победила : обстоятельства, боль, нервы, слухи, города, людей, мнения, диагнозы, угрозы, разочарования, слезы и ещё много чего, но, главное, саму себя. Ту себя, которая сама никогда бы не стала той, какая есть сейчас.

«Победителей не судят» - как девиз всей женской жизни, укутанной тиной горя и залитой сполна неземным счастьем, доставшимся в награду за бесконечную борьбу, со всем, что стояло на пути сладкого счастья жить.

КОНЕЦ