Девушки с неба [Лилли Александровна Промет] (fb2) читать постранично, страница - 2


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

просыпаясь в битком набитом вагоне, пахнущем пеленками, видеть все ту же знакомую станцию, где стояли уже целую неделю. Тот же вокзальный фасад с надписью «Кипяток», гипсовые скульптуры, толпы народа на перроне, привокзальные скверики, заполненные людьми, — уехать трудно. Что поделаешь! Железные дороги перегружены и забиты эшелонами. Фронту нужен хлеб, снаряжение. И защитники.

На коротеньких остановках молодые солдаты танцевали с девушками прямо на открытых платформах, кормили детей эвакуированных жирными солдатскими щами, играли старые мирные песни. На мгновение забывались дорожные трудности и то, что дети давно не купаны, что запоры, поносы, вши… Найдя на своем теле первую вошь, человек себе противен, он все время настороже: не зашевелилось ли что-нибудь в волосах или за пазухой? Так и не знаешь, насекомое это или просто нервы.

Проводник, который ходил справляться о ночлеге, вернулся к обозу, и телеги потащились в деревню.

Вспыхивал в окнах свет, люди появлялись на порогах своих домов. Йемель, высокий, лысый, толкнул своего спутника Рууди Популуса:

— Слышь! Молодухи зазывают на гулянку! Знают, что мы с тобой мужики в самом соку.

Рвалось сердце к этим мерцающим огонькам!

Бидон из-под молока, болтавшийся на задке последней телеги, радостно тренькал. Казалось, звенит колокольчик…

2
Утро было хмурое. Выпал туман. Безлюдная деревня с брошенными в беспорядке телегами и щиплющими траву лошадьми казалась полем недавнего боя.

Это была такая новая деревня, что свежеотесанные бревна еще не потеряли своего цвета. И было тут так чисто, что вспомнились все недавние ночлеги в залах ожидания вокзалов, в школьных классах, на корабельных нарах, все ночи под открытым небом.

Люди спали тяжелым сном без сновидений, а просыпались одеревеневшие и усталые, словно всю ночь не смыкали глаз. Детей запихивали в одежду, а они продолжали спать стоя.

Кристина еще лежала на перине, ленивая от сна и красивая; Тильде резала хлеб, а Еэва курила. За розовыми фуксиями в окне виднелся кусок облачного неба.

Старушка в платке, сползшем с плеч, поставила самовар на стол. Она намотала на пальцы светлый локон Кристины и сказала одобрительно:

— Тчечек.

Младенец в люльке под потолком заплакал и стал тереть кулачками глаза, а кулачки у него были как бутоны роз. Бабушка сунула ему соску, качнула люльку и показала рукой на раскинувшиеся за окном грустные, затопленные дождем поля.

— Война… Понимать?

— Да, — сказала Тильде. Мужчины ушли на войну. Ушли работники. Не это ли хотела сказать старушка?

Это. И то, что она жалеет их от всего сердца, что она сочувствует им. Старушка налила в пиалы чай, принесла из кладовки молоко в стеклянной банке, оставила туфли за дверью и пошла по светлому некрашеному полу в одних белых чулках. Она впервые видела курящую женщину.

Аллах! Аллах!

Разве у такой могут рождаться дети? У нее самой их было девять, пятерых сыновей на войну проводила, в телегах, убранных цветами.

Аллах! Аллах!

…А где сейчас Еэвины дети?

Там! На родине! В Эстонии!

— Не уезжай! — просил муж Еэву. — Останься!

Но она бросила в чемодан два новых шелковых платья, белье и банную простыню. На пару месяцев хватит и этого! Война не может продлиться дольше! Все так думают. Еэва не верит в непобедимость гитлеровской армии. Если их до сих пор не проучили в Европе, в России это наверняка произойдет.

Дочка не пришла провожать. Еэва встретила Айно на фабричном дворе.

— Знать тебя не хочу! — вспылила девушка.

Еэве помогли взобраться на грузовик. Рабочие с винтовками через плечо и с патронташами на поясе эвакуировали жен и детей. Еэва хотела поцеловать сына.

— Все смотрят, мама, — застеснялся парень. В ее памяти сын так и остался посреди фабричного двора, на фоне зданий с окнами, заклеенными крест-накрест полосками бумаги. Высокий, по-мужски степенный и по-детски нежный. Он гордо держал винтовку и мечтал о героических делах. Бедный ребенок. Ведь смерть — это еще не бессмертие…

Многое в жизни становится понятным человеку слишком поздно…

Последний год разрушил даже маленькую видимость согласия в их семье. Еэва была за советскую власть. Антон — против, сын принял сторону матери, дочь разделяла точку зрения отца. Поначалу стеснялись излишней резкости, но ссоры углублялись и множились, как трещины. Соседи качали головой: «Вот что делает политика!»

— Ты ведь сам рабочий! Ну кого ты оплакиваешь? — Еэва пыталась переубедить мужа.

А Антон тащил жену к шкафу, хлопал по туалетному столику, креслам, дергал гардины.

— Разве мы плохо жили?

— Все это нам ведь никто не подарил, — отвечала Еэва. — Все трудом досталось…

— Ты еще скажи, что хозяин был кровопийцей!

— Был… — отвечала Еэва.

— К каждому празднику он дарил нам месячное жалованье. Построил клуб для рабочих, трамвайную линию, пятиэтажный дом. Открыл для рабочих магазин, в котором были пониженные