Сенат [Елена Ромашова] (fb2) читать онлайн

Сенат

Вступление

— С Рождеством, дорогая! — Она протягивает мне подарочную коробку, обтянутую бархатом и перевязанную атласной ленточкой. Видно, что дорогой подарок и вряд ли ей по карману, но каким-то непостижимым образом она его купила. Даже не знаю, сколько потребовалось на него сил и денег.

— Мам, не стоило, — тяну я. Меня порой злит ее желание одаривать меня такими подарками, когда сама живет на крохи и довольствуется малым.

— Дорогая, я хочу дарить тебе только лучшее. Ведь я так тобой горжусь!

Мама не знает всей правды. Для нее я работаю в суде штата Юта, а моя сестра Дороти где-то пропадает и живет на сомнительный достаток, поэтому ей идут подарки попроще. Сегодня с нами Дороти не было. Может, оно и к лучшему. Хотя мама явно расстроена.

— Ну же, открывай! — Мама аж подпрыгивает от нетерпения. Я, вздохнув, надеваю на себя улыбку удовольствия и тяну за ленточку. Через пару мгновений моему взору предстает дорогая ручка Паркер с золотым пером.

— Ух ты! Спасибо!

— Представь, каково будет подписывать бумаги ею!

— Да. Точно. Ни у кого такой нет на работе. Спасибо, мама! — Я обнимаю ее, а сама думаю, что большие деньги потрачены зря. Паркер осядет на дне чемодана Архивариуса, и будет редко использоваться. Да и к чему она? Писать протоколы перед заключенными в Карцер? Мне и обычной хватит.

В этот момент по дому проносится мелодичный перезвон, имитирующий старинные часы. Мама тут же бежит открывать дверь, на ходу поправляя прическу.

— Оливия, Дороти приехала! — Слышится радостный голос мамы из холла. Для нее — счастье видеть своих дочерей дома, для нас же быть рядом — испытание. Дороти — Химера из клана «Черных вдов», и мне представлять не хочется, чем она там занимается. Рано или поздно ее имя ляжет папкой на стол Архивариуса на очередное аутодафе.

Аутодафе… От этого слова теперь пробирает дрожь. Вспоминаю, как «горела» на последнем приговоре. Инквизитор Оденкирк своим даром эмпатии заставил всех присутствующих ощущать боль сжигаемой Химеры. Это был ад. Мне и остальным присутствующим Архиваруисам пришлось ходить на специальные курсы по отключению эмоций от воспоминаний — очень неприятные процедуры, которые так и не помогли. Было слишком сильное воздействие.

Это дело все никак не отпускает меня. Мои мысли все крутятся вокруг него.

— Вы понимаете, что он уничтожит скоро нас всех? Он уже оживил Древних колдунов, которые видели раскол. Он хочет объединить всех Инициированных. Он хочет стать во главе всех.

Ее голос так и звенит в ушах до сих пор. Она называла имена Гроховски и Моргана, что они помогли ей сбежать из Карцера. Но дело в том, что это разнится с их показаниями под воздействием. Так кому мне верить? Естественно Архивариусам, а не какой-то сумасшедшей девчонке.

— Вот увидите! Они уже среди нас. Морган уже начал осуществлять свой план…

— Черт! Я ноготь сломала! — Дороти, как всегда, врывается вихрем в комнату и нарушает ее спокойствие. Одета сестра вульгарно: красная мини-юбка, кожаный пиджак, ярко-накрашенные губы и ногти. Она кидается мне на шею, изображая счастье и радость встречи. — Оливия, сестренка, я так соскучилась!

Натянуто улыбаясь, я принимаю ее в свои объятия, ощущая сильный восточный запах духов. Мама, ради которой мы друг друга терпим, смотрит на нас со слезами умиления на глазах. После чего всовывает Дороти подарок. Та тут же с вскриком вспоминает, что тоже привезла нам подарки, и убегает за пакетами. Я слышу шорох и возню в коридоре: сестра чего-то задевает и роняет, по-моему, это был зонт из подставки. И появляется, бурно щебеча о том, кому и где доставала подарки. Так всегда. Где Дороти — там куча шума и крика. Неугомонная! Поэтому от ее общества через пару минут у меня начинает болеть голова.

— Вот, мамуль, это тебе! — Она дает коробку маме. — Давай же открывай! — Но не выдерживает, пока мама распакует ее. — Ай! Я не могу! Ты так долго ее открываешь! Это новейший массажный аппарат! Отлично помогает при болях в шее!

Мама извлекает на свет что-то огромное и пластмассовое с кучей кнопок.

— Вот, смотри! — Дороти выдергивает аппарат из маминых рук, тыкает на какую-то кнопку — и техника оживает с громким неприятным звуком. Если честно, такой даже к себе подносить страшно, уж больно звук напоминает бор-машину у стоматолога.

— Спасибо тебе, милая! — Мама радостно забирает аппарат и обнимает Дороти.

— А что тебе Оливия подарила?

— Я подарила набор косметики. — Отвечаю я прежде, чем что-то скажет мама. По глазам сестры ничего понять нельзя. Но уверена, она быстро узнает, что за набор и какая фирма, и в скором времени у мамы появится другой набор средств по уходу за кожей порядком выше по цене, чем мой.

— Это для тебя. — Дороти протягивает мне подарок — длинная тяжелая коробочка. Что-то по ее натянутому тону меня настораживает.

— Спасибо.

— Откроешь?

— Конечно же. — Я начинаю вскрывать подарок и моему взору предстает каминная зажигалка. Беру ее в руки и понимаю, что она из серебра, а на ручке вырезаны в ряд знаки Химер, Инквизиторов, Сената и красиво переплетённые луна и солнце. Всё ясно. Намек на то, что я сжигаю преступников. — Ты в своем стиле. Спасибо большое, Дороти.

— Зажигалка? Это зажигалка? Дороти! — Мама непонимающе и серьезно смотрит на сестру, как делала, когда сердилась на нас в детстве. — Что это за подарок? Зачем Оливии зажигалка?

— Успокойся, мама. Подарок просто замечательный. Ведь это же каминная зажигалка! — Я нажимаю на кнопку, и на конце с щелчком зажигается лепесток огня.

— Разве у тебя есть камин? — Мама изумленно поднимает бровь. Мой дом прост и не замысловат, без особого дизайнерского шика: минимум вещей и мебели.

— Конечно. А если бы не было, ради такого подарка завела. — Я вру, глядя на маму, которая непонимающе вертит головой, но успокаивается. Она была у меня в гостях и сетовала, что дом слишком прост для меня и моей должности. «Ты живешь, как монашка». А мне много и не надо. По сути, дома не живу, лишь ночую иногда. Больше всего времени провожу в Сенате за любимой работой.

— Спасибо, Дороти, чудесный подарок. Мой будет не столь изящный и дорогой, как твой. — Я передаю ей свою коробочку, в которой лежит набор ценных редких арома-масел.

Дороти принимает, блеснув своим глянцевым маникюром, после чего посылает хитрый взгляд:

— Слышала, что у вас случай был один в суде… Я про пожар.

— Пожар? Господи боже! — Мама всплескивает руками, я же начинаю злиться на Дороти.

— Да, был. Все в порядке, мама. Все здоровы.

Этот случай на сожжении Анны Шуваловой-Савовой получил некоторую огласку. Еще бы! Не Химера, не сама подсудимая, а Инквизитор — один из лучших охотников на ведьм, тот, на счету у которого, более тридцати имен обвиненных — воздействовал даром на своих же.

Да и причины слишком не понятны.

— Что случилось с «поджигателем»? — Дороти лукаво улыбается, теребя своими пальчиками сережку в ухе. Уж ей ли не знать поджигателя! Когда-то, когда меня еще не взяли на службу в Сенат, Оденкирк поймал Дороти за руку, и ей заслуженно дали несколько месяцев в Карцере и наказание общественными работами.

— Он получил достойное наказание. — Сама произношу и понимаю, что во мне злоба на Оденкирка. Хотя я не имею права на это чувство — всё по справедливости. Но я не удовлетворена. По мне, так Оденкирка пожалели за его заслуги перед миром Инициированных, а я бы его сожгла: сумасшедший Инквизитор, способный передавать чужую боль — это не смешно и не безобидно. Это опасно.

Вместо этого его Светоч выпрашивала провести расследование причин, вместо сожжения на костре, дать ему срок в Карцере и общественные работы. В итоге, Реджина Хелмак сделала невозможное: она уговорила Архивариусов на лечение Оденкирка, как смертного в психиатрической частной клинике.

— Вы понимаете, что он лучший в своем деле? От него не ушла ни одна Химера!

— Мы понимаем, Реджина. Но не в наших интересах держать столь опасного Инициированного в своих рядах. Он совершил непростительный поступок. Это же был бунт против Сената!

— Это не бунт! У мистера Оденкирка долгие годы дар не развивался. Точнее, он у него вообще не развивался с появления на Начале! То, что случилось в Саббате, получилось случайно. Считайте это чудом. Такое резкое расширение дара на такое большое количество людей! Я думаю, это будет ему отличным подспорьем в делах для Сената.

— Неужели вы думаете, что мы его теперь подпустим к делам Инквизиции после такого?

— А разве у вас есть выбор?

Выбора у нас не было. Инквизиции уже не хватает. Многие Химеры словно с цепи сорвались, Карцер переполнен. Сенат не справляется. Некоторые суды совершаются без должного внимания. Терять в данный момент ценные кадры никто не хочет. Поэтому был закрытый суд над Рэйнольдом Оденкирком, на котором общим голосованием решено: на некоторое время не допускать до дел Инквизиции Рэйнольда Оденкирка с условием лечения в психиатрической клинике под патронажем Светочей Саббата и одного Архивариуса. После чего по прошествии лечения будет испытательной срок с решением допуска к делам или лишения лицензии Инквизитора с последующим аутодафе.

— Не сомневаюсь, что достойное. — Дороти, как истинная Химера, ненавидит Инквизиторов. Но еще больше ненавидит Сенат в моем лице. Все шло к этому еще с самого детства. Начало стало для нас лишь уточняющим фактором, расставившим все точки над i.

— Девочки, пройдёмте к столу. Там ждет любимая ваша запеканка из индейки и тыквы.

Я встаю из кресла, привычным жестом одергивая рукав блузки и стряхивая часы на запястье, закрывающие мой Знак. Это не ускальзывает от внимательной Дороти, которая наоборот гордится своей Луной и оставляет ее неприкрытой. Мама считает, что эти татуировки, сделанные в подростковый период, — наша дурь и эксперимент над собой. Никогда не ладившие с сестрой, однажды мы возвращаемся домой на каникулы с татуировками на запястьях — у одной Луна, у другой Солнце. Сколько возмущений было в нашу сторону, сколько обвинений в бессмысленности со стороны мамы, которая не понимала, зачем мы это сделали, в частности я — милая, спокойная и прилежная дочка. В итоге, она сделала вывод, что мы так пытались поладить с Дороти. Но ничего не получилось, а татуировки остались. И мама часто мне указывает на то, что мне с моей престижной работой неприлично ходить с таким «клеймом», не лучше ли мне свести ее, чем постоянно прятать под часами и длинными рукавами блузок. Но она так и не поняла, что я не могу ее свести, даже больше, к моему рисунку добавились новые линии — моя личная гордость — печать Сената, ставящаяся поверх знака: треугольник с открытым глазом или же «всевидящее око».

Только, иногда мне кажется, что Сенату не хватает второго глаза, чтобы понять что происходит.

Тебя долго не было

Медсестра вошла в мою комнату и привезла на каталке поднос с едой, лекарствами и очередной шприц.

— Добрый день, мистер Оденкирк! — Она улыбнулась своим ярко-накрашенным ртом цвета фуксии. Я замечаю кусочки помады на ее зубах. — Как у вас дела? Как настроение? Я смотрю, вы опять ничего не ели. Боюсь, мне снова придется пожаловаться доктору Зиннеру. Ему не нравится, когда пациенты его не слушаются. Кстати, сегодня в зале будет постановка. К нам приехал театр из соседнего городка с Рождественской постановкой. Вам разве не интересно?

Я отворачиваюсь и принципиально пялюсь в окно с решеткой, пускай витиеватой, но решеткой.

— Поверьте, вам понравится. Так что спуститесь в четыре часа в зал — не пожалеете. А сейчас закатайте рукав, я вам сделаю укол.

Я молча поднимаю рукав на левой руке. Медсестра Вайнер берет меня за руку нежно, даже чересчур нежно, будто невзначай проводит пальцем по моим мускулам и аккуратно вводит иглу.

— У вас такие мускулы. Вы, наверное, очень спортивный человек. Но вы бунтарь! Ваша татуировка на запястье — опасно делать в таком месте, прямо на венах. Хотя, скажу честно, красивее рисунка не видела. Ведь это луна? Да?

Со стороны угла доносится тяжелый ревнивый вздох, и я невольно начинаю улыбаться, отчего медсестра принимает это на свой счет и еще больше начинает флиртовать со мной.

— А что это означает? Не скажете? Нет, не скажете. Вы такой молчун, мистер Оденкирк. Но ваше молчание мне нравится, вы не такой, как все пациенты. До вас у меня тоже было много молчунов, но никто не умеет хранить безмолвие так красноречиво, как вы. Вот и всё! — На последних словах, она вынимает иглу и прикладывает спиртовую салфетку. — А это выпейте при мне.

Я принимаю стаканчик, заглядываю в глаза Вайнер и начинаю воздействовать на нее гипнозом. Пока она смотрит на меня, я высыпаю в руку таблетки и кладу их в нагрудный карман, после чего отдаю ей стаканчик.

— Вот и молодец! — Она забирает стаканчик, заливаясь румянцем, думая, что я только что выпил таблетки, открыто флиртуя с ней. Вайнер поправляет свою прическу и выходит, кокетливо обернувшись на меня. Хлопок двери и я снова один. Точнее, мы.

— Не нравится мне она! Вечно с тобой флиртует! Противная до жути. — Она снова появилась — стоит в углу и нервно дергает ногой, закусив губу. Красивая. Любимая. Как будто живая. После ее смерти, я постоянно ее вижу. Свихнулся ли я? Может быть. Хотя Инициированные могут видеть умерших, но вот с Мириам такого не было. А с Мелани происходит.

— Тебя долго не было… — Я смотрю на нее и понимаю всю остроту своей зависимости от ее призрака. Мел не было со вчерашнего вечера. А все из-за этого ненавистного мной доктора Зиннера. Нет, как человек и специалист он хороший, но его приход всегда отпугивает Мелани, после чего она исчезает на пару часов, бывает даже на день. Как она говорит, это всё из-за умершей собаки Зиннера, которая таскается за ним и набрасывается на Мел. Забавно, один призрак отгоняет другого. Даже в потустороннем мире есть Охотники и Жертвы. Жаль, что я не могу защитить Мел от этого мертвого дога.

— Разве долго? Не заметила… Зато ты флиртовал с медсестрой. «У вас такие мускулы, мистер Оденкирк! Вы, наверное, очень спортивный человек!»

Она забавно пищит, подражая голосу Вайнер, что я начинаю смеяться.

— Не ревнуй, пожалуйста. Просто она отлично поддается воздействию. — Я ударяю по нагрудному карману с таблетками. Мелани смешно закатывает глаза, после чего вздыхает и начинает петь песенку. Я не понимаю слов, так как она на русском. Мелани говорит, что песня детская, но для меня — печальная и заунывная. Помню, я спросил ее, про что она поет, Мелани сказала, что про лепку клоунов и кукол из пластилина.

— Ты знаешь, что на втором этаже над третьим окном справа одна птица свила гнездышко и там скоро вылупятся маленькие птенчики. А Кэтрин вчера ходила на свидание. Я слышала, как она рассказывала Грубой Люси, что они уже целовались…

И снова начинает петь.

И так каждый день. Если есть самый болтливый призрак, то это Мелани. Иногда она просто вываливает на меня кучу ненужных фактов, а я слушаю. Готов вечно слушать, лишь бы видеть ее, лишь бы приходила.

Вначале я сильно испугался. Точнее, все было намного хуже. Я очнулся после ее аутодафе в своей комнате, связанный энергонитями, под воздействием Курта. Помню, тогда кричал от отчаяния, что все-таки жив, что не сдох, что меня не убило праведным гневом за то, что сотворил с любимой. Я плакал, стонал, а затем затих — замолчал, игнорируя любые обращения ко мне. Меня даже заключили на ночь в Карцер, после чего вернули в Саббат, где я попытался, уже будучи пьяным, проткнуть себе руку ножом, а потом и вовсе выброситься из окна. Саббатовцы меня, как куклу, включали, когда надо, потом выключали, внедряли свои идеи через Артура, лишали магии и сил. Я уже не был собой: тело, а внутри пепелище.

Реджина пыталась хоть как-то разговорить, но я упорно молчал, хотя она и читала мои мысли.

Меня отправили в эту частную психушку с белыми стенами, решетками на окнах, обходительными милыми сестрами и большим парком. Именно здесь в первую ночь я увидел Мелани.

Господи! Как же я испугался… Она сидела на моей кровати у ног и смотрела на меня. Я плакал, просил прощения, умолял уйти и не терзать, обвинял ее в содеянном, и снова вымаливал прощение. На мои крики прибежали санитары, естественно, Мелани они в палате не увидели и посчитали, что у меня галлюцинации, накачав сильнейшими психотропными препаратами, от которых не работает ни тело, ни голова. В ту ночь ад выпустил и Савова, который стоял надо мной и смеялся, повторяя, что они теперь с Мелани вместе, что она теперь его.

Очнувшись, я больше призраков не видел. «Значит галлюцинации», — подумал я. И снова чернота и осознание произошедшего. Снова погружение в воспоминания о горящей плоти, которую за пару часов до этого целовал и любил.

Пустота.

Меня лишили жизни.

Мне вынули сердце и сожгли вместе с ней.

Через пару дней я снова увидел Мелани и попытался игнорировать ее. Она увеличивала боль в сердце, стоило ей показаться мне на глаза. Мелани бесилась, злилась на меня, плакала. Я лишь твердил, как заведенный, одно и то же: «Уйди». А потом и вовсе старался не замечать, не разговаривать, не смотреть на нее. Это были пытки. Истинные муки совести. Реальность издевалась надо мной, коверкая и размывая границы со сном и галлюцинациями. Мне даже казалось, что я побеждаю свой разум, так как призрак любимой больше не подходил ко мне, лишь мелькал в коридорах или находился на достаточном расстоянии от меня. На самом деле, она просто не подходила, боялась меня и тоскливо прожигала взглядом своих небесных глаз.

Я сдался на третьи сутки.

В пустой комнате отдыха кто-то оставил включенным радио и там передавали Рождественские песни. Мой призрачный ангел вскочил на стол и стал весело подпевать Френку Синатре «Да будет снег!», при этом забавно танцуя. Я стоял в коридоре и смотрел на это милое зрелище, как дурак улыбаясь ей. Никто тогда не понял, почему и кому я смеюсь, глядя в пустую комнату. Но я же псих, кто будет осуждать меня? Здесь полно такого же народа, кто реально говорит сам собой и со своими выдуманными друзьями. Я пополнил их ряды. Правда, она была не выдуманная, Мелани — мертвая, оставшаяся рядом со мной, по каким-то неведомым мне причинам. А я ведь не заслужил даже такого.

После этого я стал разговаривать только с ней, игнорируя реальный мир и реальных людей. Они мне были уже не нужны.

Мелани отходила редко и, кажется, получала больше удовольствия от положения дел, чем я. Например, она дразнила Стэнли — это местный чокнутый, единственный, кто видит ее, помимо меня. Мелани садилась и начинала говорить ему какие-нибудь глупости, а тот начинал пугаться и скулить, пока не взрывался в крике или не откалывал какой-нибудь номер, вроде того, как однажды, в приступе ярости на нее, разделся догола у всех на виду. Тут же прибежали санитары и вкололи успокоительное бедолаге. Я потом журил за это Мелани, а она смеялась, по-детски подпрыгивая на месте: «Ну, Рэй. Я правда не хотела. Зато как смешно было. Поверь, с ним все хорошо будет! Ну не злись».

Я и не злился. Не мог. Она была живая среди всех этих мертвецов, что меня здесь окружают. Моя любимая. Моя девочка. Мой ангел.

Еще Мелани любила прятать вещи медсестер, которые особо высказывали мне предпочтение и флиртовали со мной. Для них я был красивый молодой человек, соблазнительный, со своей печальной историей. Мелани ненавидела, когда они обсуждали меня за моей спиной и начинали «пошло фантазировать».

— Им бы только с тобой флиртовать. Ты представляешь, что Камилла сказала про тебя? Что она с удовольствием стала бы твоей сиделкой, как днем, так и ночью!

Мне смешно, меня забавляет ее ревность. Это так жизненно, так реально, так любимо. Жаль, что я не могу коснуться ее. Это самое тяжкое бремя нахождения тут. Не передать словами, каково это смотреть на нее, говорить и знать, что нет будущего ни у нее, ни у меня. Мел одета даже в ту одежду, в которой была накануне смерти: джинсы, белая кофточка с рукавами, иногда, когда она исчезла, я знал, что она рядом, чувствуя запах тех духов с ее подноса из Саббата.

Странная пара — живой псих и его мертвая возлюбленная.

— Я скучаю по тебе… — Смотрю, как она съехала вниз по стене и села на пол. Молчит и мурлычет под нос свою заунывную песенку. — Почему ты со мной осталась?

— Я обещала тебе, что не уйду. — Снова этот ответ. Я ее просил в Италии не покидать меня. Теперь эта клятва связывала ее со мной. И я был этому рад.

Клятвы… Произнесенные слова, посыл информации и обмен энергией, все запоминается на уровне крови — на уровне ДНК.

— Тебе точно не было больно? — Я снова произношу страшный вопрос, который постоянно меня тревожит, чтобы снова услышать от нее ответ:

— Нет. Все было мягко, тепло и быстро.

Я снова попадаю в этот ужас воспоминаний. Горел я и остальные, но главное, чтобы Мелани не было больно. Я молчу и смотрю на нее: хрупкая, с распущенными длинными волосами, поющая свою глупую песенку, смотрящая в потолок небесными глазами. Всё бы отдал лишь бы коснуться ее! Ушла так рано. А сколько нежности и любви могла бы дать! Я постоянно прокручиваю варианты событий: что мы ее прячем в Саббате, потом проводим разные обряды, что мы снова вместе, а может быть порознь… На самом деле, я даже думал о том, что Мелани могла выйти замуж за кого-нибудь другого. Но зато была бы жива. Зачем она сделала это? Неужели жизнь Ганна стоила ее? По мне, нет. Ни за что! Неужели не понимала, что заплатила двойную цену: пожертвовав собой, она пожертвовала мной.

Почему, Мелани?

Она поворачивается ко мне, будто услышала мои мысли вслух, и смотрит, не двигаясь, прямым пронзительный взором, будто мне в душу, что становится неуютно, и я отворачиваюсь. И снова начинает напевать эту противную мелодию.

Перевожу взгляд на поднос с едой: каша, овощи, кусок рыбы, кекс. Местный ад для гурманов. Ловлю себя мысли, что хотелось бы жирного гамбургера из фастфуда с толстой котлетой и кисловато-томатным кетчупом. Сидеть и пожирать это, запивая его горячим крепким кофе.

Тишина повисает в комнате, будто отключили звук — заунывная песенка кончилась. Я оборачиваюсь и никого не нахожу. Ушла. Если Мелани исчезает, значит сейчас кто-то придет либо из Инициированных, либо доктор Зиннер.

Сижу. Жду. Крошу булку на поднос.

В дверь постучались и робко вошли. Поднимаю взгляд и вижу Реджину — прекрасна, как всегда: царственная осанка, прическа волос к волоску, аккуратный, подчеркивающий красоту лица, макияж. Ни одной лишней детали.

— Доброе утро, Рэйнольд. — Она улыбается и проходит в комнату, где только два стула, кровать, тумбочка и шкаф с одеждой — немного напоминает Сенатский Карцер. — Это тебе от меня.

Она кладет маленькую коробку, по которой узнаю фрукты в шоколаде из одного кафетерия в Париже. Я же встаю и ставлю стул рядом с собой, после чего жестом руки приглашаю сесть.

— Спасибо. — Она садится и смотрит на меня в упор. Я не знаю, о чем она думает: может, читает мои мысли, может, о том, как я выгляжу, может, просто смотрит…

— Да, выглядишь ты плохо. — Она подтверждает мои догадки. Я же хмыкаю в ответ. А чего она ждала? Это не спа-отель. Да и я уже не тот.

— Медсестра сказала, что ты не ешь совсем. Не идешь на контакт. И продолжаешь видеть Мелани.

На имени возлюбленной мое сердце ёкает, но я продолжаю сохранять холодный безразличный вид.

— Ты вообще лечишься? Таблетки пьешь?

Я вздыхаю и достаю таблетки из нагрудного кармана своей пижамного вида одежды, после чего ссыпаю их горсткой перед Реджиной.

— Теперь я, кажется, понимаю, почему Сенат не поддерживает идею психического лечения Инициированных — они просто не дадутся.

Я улыбаюсь на слова Реджины. Она права, я не позволю им промывать мне мозги таблетками.

— Рэйнольд, ты понимаешь, что Архивариус, приставленный к тебе, не будет разбираться лечился ты или нет. Шаг в сторону и тебя сожгут.

Реджина пытается, как обычно, запугать меня. Но уже не страшно — горел. Даже хорошо, если умру, тогда я наверняка буду с Мелани. И, наверное, смогу коснуться ее.

— Мелани… Опять Мелани… — Светоч горько произносит ее имя. На несколько мгновений я даже вижу слезы в ее глазах. После чего она произносит нежно, по-матерински, при этом положив свою руку на мое колено: — Милый, а ты не думаешь, что она плод твоей фантазии?

Я недоуменно смотрю на нее. С чего вдруг она начала разговор об этом? Раньше она подозревала и упрекала меня в том, что колдую, призывая не упокоенную душу. А теперь «плод фантазии»?

— Ну сам посуди! Если бы она была призраком, то ее видели бы остальные Инициированные.

Так уж и все? Я делаю скептическую мину на лице.

— Хорошо! Не все. Согласна. Но среди нас есть чувствительные к потустороннему миру. Например, я. Поверь, видела призраков и общалась с ними. Могу энергетически понять — здесь не упокоенная душа или нет. Она, кстати, тут?

Вот ты мне и сама ответь.

— Здесь никого, Рэй.

А я и не говорил, что она тут. Реджина откидывается на спинку стула и прожигает меня серьезным взглядом, я же сижу и пытаюсь сдержать идиотскую улыбку.

— А почему ее нет?

— Она не желает, чтобы ее видели другие. — Я впервые подаю ей голос в ответ. Реджина тяжело вздыхает и смотрит с укором на меня.

— Тогда, как ты можешь утверждать после этого, что она не плод твоего больного воображения?

На мгновение я зависаю, Хелмак не просто ткнула в больное, она полоснула ножом по старой ране.

— Её видит помимо меня один местный парень…

— Псих?

И я замолкаю. Твою мать! Вот зачем она?

— А затем, Рэйнольд, чтобы ты начал лечиться. Чтобы ты прекратил гореть вместе с Мелани. Оставь девочку в покое. Дай ей свободу и себе! Начни жить заново. Хотя бы попробуй бороться. — Реджина говорит чуть ли не плача, нежно гладя меня по коленке, будто ребенка успокаивает. Я же чувствую ярость на нее и всеобъемлющую боль, что сам готов зарыдать. Это невыносимо тяжко слушать и понимать, что Хелмак, мать ее, права!

— Рэй, я приехала взять тебя на Рождество домой. Побудешь денек с нами, а утром вернёшься сюда. Все скучают и беспокоятся за тебя.

— Нет. Я не поеду. — Я говорю, а сам чувствую страх, что придется вернуться туда, где была она в последние минуты своей жизни, и еще мои друзья — эти люди, которые будут смотреть на меня своими скорбными взглядами, жалея и утешая, но они и капли не будут чувствовать той пустоты от потери Мелани.

— Да, Рэй, никто не сможет понять, каково тебе. Но это не значит, что мы плохие.

Я отворачиваюсь от нее, еле справляясь со слезами. Не желаю, чтобы кто-то это видел. Я вообще не желаю что-либо чувствовать. Готов идти за этим хоть в сам Сенат на промывку мозгов. Хочется покоя и забвения…

— Милый, подумай о моем предложении. Может, покой ты найдёшь дома? — Реджина легонько сжимает мое колено, после чего убирает руку и я чувствую холод на том месте, где только что была ее ладонь. Она со вздохом встает и направляется к двери, но возле нее оборачивается и грустно произносит:

— Позвони мне, если решишь приехать.

И выходит, тихо притворив дверь за собой. Я же с мычанием от душевных мук сгибаюсь пополам и прячу лицо в ладонях. Больно так, что кажется чувствую, как разрывается все внутри, как сердце сходит с ума и теряется в ритме. Плачу. Впервые за столько лет даю волю слезам. Я вымотан. Устал. Хочу умереть, сдохнуть быстро и неожиданно — залезть в петлю, таблетками от передозировки, куском лезвия по венам или по горлу, как сделала Мириам.

Но через пару мгновений я слышу ее звенящий мелодичный голос:

— А у повара в столовой кошка стащила бекон… Он теперь не знает, где ему достать свежий и не покусанный животным. Так ругался на всех!

И я взрываюсь на нее, выплескивая всю свою боль и обиду:

— Почему, Мелани? За что ты так? Почему ты не появляешься перед другими?

— Я просто не хочу…

— Зачем ты это сделала? Зачем сдалась?

Она молчит и смотрит на меня своими голубыми блестящими глазами. Я делаю нервный рывок вперед, глупо надеясь схватить ее, но рука проходит мимо — промахиваюсь… И я продолжаю кричать на нее, сходя с ума от отчаяния и любви к ней.

Я тоскую по живой Мел, мне не нужна ее тень.

— Ты же мертвая! Призрак! Ты что вообще тут делаешь? Почему ты не ушла? Ты же должна была! Я помню! Ты почти ушла тогда!

Перед глазами вспыхивает воспоминание, когда я в астрале упрашивал вернуться Мелани в тело, она тогда светилась мягким теплым светом. Мой ангел… Теперь она приведение, призрак, застряла между небом и землей!

— Я обещала тебе…

— Знаю. Но ты мне не нужна такая! Понимаешь? Я хочу тебя живую…

Я кидаюсь на кровать и отворачиваюсь к стенке, сжимая до боли в кулаках простыню. Решено. Я вернусь в Саббат. Посмотрю в глаза тем, кто допустил эту катастрофу. А главное, гляну на Ганна — на человека, кто забрал ценой своей жизни другие две — мою и Мелани.

За спиной снова начинается заунывное пение про пластилин. Я не выдерживаю и шиплю на нее:

— Умоляю, замолчи! Не понимаю тебя. Что ты заладила эту песню?

Молчит. Я чувствую спиной, что она здесь. Наверняка снова стоит у стены и смотрит на меня.

— Уходи, Мелани. Оставь меня! Либо появляйся перед другими Инициированными, либо уходи.

— Но я не хочу перед другими…

— Тогда уходи, слышишь? Я отпускаю тебя! Мне достаточно и воспоминаний о тебе. И вся твоя болтовня о пустяках, она пустая, ненужная. Реджина права: ты просто моя галлюцинация. Живая, настоящая Мелани так бы не вела себя. Я просто обманываю себя… Ну, что молчишь? Ответь хоть что-нибудь разумное! Ты же призрак, а вы должны знать то, что смертные неспособны постичь!

Я поворачиваюсь и вижу пустую комнату. Исчезла. Ушла. На мгновение становится больно — вот так просто, прогнал ее, и она ушла, даже бороться не стала.

Нет, это не моя любимая! Мелани так не стала бы делать. Но в следующее мгновение на меня накатывает злость и ненависть ко всему происходящему, к жизни в целом. Я протягиваю руку под подушку и нахожу запасы таблеток. Выбираю синие и проглатываю. По идее, через полчаса я отрублюсь. Вообще хорошо, что у меня есть таблетки — если всё будет и дальше так идти, я выпью всю накопившуюся горсть и наконец покончу с этим.

Сочельник

За окном мягко падал снег. Праздничные гирлянды были повсюду и мерцали в темноте вечера подобно звездам. Все это добавляло сочельнику торжества и возвышенности, к тому же где-то рядом хор пел рождественские песни и псалмы, добавляя волшебства этому празднику. Воздух был свежий, зимний, но не столько холодный, что больно дышать, как бывало в России или в горах Сената. Да и вообще, британский климат мягче.

Стонтон вышел из дверей прачечной, использованной как одноразовый портал, организованный Янусами. Я на секунду задержался возле окна, чтобы полюбоваться красотой города, после чего поторопился выйти на улицу к Архивариусу. Ступая по снегу, я оставлял темные рельефные следы, нарушая белизну и ровность дорожки. Мы стояли напротив прачечной и возле мрачного, темного, похожего на куб, местного морга, выбранного Артуром.

Стонтон явно не торопился ко мне, но, во-первых, я знал его натуру, поэтому и обратился к нему, во-вторых, отказать он мне не мог — он Архивариус второго типа, желающий стать первым. А для Стонтона это много значит.

— Добрый вечер, Ной. Прибыл по вашему запросу. Я представляю Сенат, и вы можете обращаться ко мне, как к самим Старейшинам.

Ага. Даже формулировку произнес неправильно и небрежно.

— Добрый вечер, Эдвард. Прошу следовать за мной.

Мы входим в дверь морга, в тишину с эхом наших шагов.

— А вы уверены, что это он? — Стонтон пытается поспеть за мной, поэтому я сбавляю шаг.

— Да. Он хоть и выглядит неузнаваемо, но на нем его одежда, а в кармане был паспорт. Поэтому его сразу нашли и позвонили в Саббат.

— Мои соболезнования.

Я киваю в ответ. Мы идем молча до дверей лаборатории, где производят вскрытие. Свет желтой полоской бьет оттуда по полу, вызывая тревожные ощущения. Не знаю… Это у меня с детства осталось. Одно время я боялся темноты, но фобия прошла, а вот темные коридоры с закрытыми дверями, из-под которых бьет свет, вызывают тревожные забытые чувства. Как я знаю, Ева не боялась темноты и не помнит ни одного случая со мной, который стал бы причиной этого страха.

Непонятно, но факт.

Но вот дверь приоткрылась и к нам вышел Артур, держа у носа свой носовой платок. Увидев нас, он тут же убрал его в карман.

— Добрый вечер, Архивариус второго типа Эдвард Стонтон. Я официально представляю Сенат по этому делу, можете обращаться ко мне, как к самому Сенату.

— Артур Хелмак. Второй Светоч Саббата. — Артур протягивает руку и дальше следует короткое крепкое рукопожатие. — К сожалению, нас оповестили о несчастье сегодня, прямо накануне Рождества. Мы уже с Ноем тут с самого утра.

— Имя смертного доктора, кто работает над телом, знаете?

— Доктор Джереми Скотт. Я его отправил домой с помощью воздействия. — Стонтон одобрительно кивает в ответ, так как ему надо зачищать магические следы — работать над смертным, который вскрывал труп. Все это входит в его обязанности, пока он Архивариус второго типа. А тут Артур любезно сделал за него работу.

— Вы отлично держитесь, мистер Хелмак. Я знаю, что он являлся вашим учеником и проживал в Саббате с детства.

— Да. Просто после его предательства мы смирились с потерей и не ожидали его возвращения в круг Инквизиторов.

— Ну что же, давайте посмотрим на него?

— Хочу вас предупредить, мистер Стонтон, что там очень мало, что от него осталось как от человека. И… там отвратительно пахнет. — Хелмак даже бледнеет на последней фразе. Что есть, то есть. Омерзительный сильный запах гниения, рефлекторно вызывающий тошноту. Собственно, это нам и нужно было с Артуром.

Эдвард снова понимающе кивает и следует за нами. Я достаю платок и прикладываю к носу, показывая это Стонтону. Тот сначала удивленно смотрит на меня, а потом вынимает из кармана свой.

Мы входим в зал. Легкий сладковато-кислый запах навязчиво витает в воздухе. С ним ничего не может справится.

— Мы так и не смогли очистить воздух. Даже магия не справляется. — Словно в подтверждение моих мыслей сообщает Артур Стонтону. Затем Светоч резко открывает дверцу морозильной камеры, выдвигает стол с мешком и открывает взору труп. Запах сильно ударяет в нос, как и отвратительное зрелище сильно шокирует каждый раз, стоит лишь взглянуть на мертвеца: в мешке останки человека — чернота из гнилого мяса, переработанного червями и поеденного крысами. Лица не разобрать. Собственно, там ничего не разобрать — кусок разлагающейся плоти.

Стонтон отшатывается и мгновенно выбегает из зала в коридор, откуда слышится звук выплескивающейся рвоты. Я сглатываю подкатывающую тошноту, стараясь удержать себя, шепча бестолковое заклинание нормализации физических процессов, но как показывает практика, оно бессмысленное, скорее самовнушение. Хотя, мне сейчас и самовнушение пригодилось бы. Не сдержавшись, ухожу в коридор следом за Стонтоном.

Архивариус, сгорбившись, стоит в углу и приходит в себя. Я же приваливаюсь к стене и, закрыв глаза, делаю глубокие вдохи, прочищая свои легкие и понижая тошноту. На мгновение в темноте перед глазами вспыхивает лицо Нины, но я приказываю себе не думать о ней — не время, я сейчас должен всё держать под контролем и быть внимательным.

— С чего смертные решили, что это Кевин Ганн? — Голос Эдварда сдавленно хрипит после рвоты. Он уже и не помнит, что я ему говорил до этого.

— У него была сумка, в которой лежал паспорт. К тому же вещи при трупе были Ганна. И последнее — мы с Артуром сличили энергию, отпечатки совпадают. Всё указывает на него.

Стонтон кивает, промакивая лоб платком.

— Ну что же… Будем заводить дело и писать протокол.

— Вы будете сличать энергию?

Эдвард косится в сторону двери в лабораторию, из которой появляется Артур, чуть бледнее обычного, но всё так же собранный и внимательный.

— Нет. Я охотно верю вам…

Отлично! Эдвард был выбран правильно. С кандидатурой Архивариуса мы не промахнулись — все-таки он еще слишком необъективен и не беспристрастен: он нарушает одно правило протокола по ведению дела за другим.

— Скажите, какие причины смерти предполагают смертные?

— Кто-то убил его ножом и сбросил в коллектор. Судя по гниению, около месяца-двух назад. Влажность и крысы убыстрили процесс разложения.

— А ваша версия? Вы нашли на трупе следы чужой магии?

За меня отвечает Артур, наверное, попутно воздействуя на Архивариуса:

— Нет. Не нашли. Его могли убить, как смертные, так и наши.

— Угу… Скажите, а он пытался после побега к Химерам, связаться с вами?

— Нет.

— И вы даже не можете предположить, в каком клане он мог прятаться?

— Увы, нет.

Стонтон быстро пишет наши показания и данные о деле у себя в блокноте. Закончив с этим, он многозначительно поднимает взгляд и смотрит на серьезного мрачного Артура:

— Скорее всего, отдадим это дело для расследования Смертным, раз магического воздействия на Ганна не было…

— Понимаю. — Светоч соглашается, засовывая руки в карманы брюк. Я же отмечаю, как красиво отливает синевой вельветовый пиджак Артура, подчеркивая благородство черт мужчины и его седину.

— Я вас прошу не распространяться, что не снял отпечатки энергии, как следует по протоколу. Я полностью доверяю вам и не вижу причины делать то же самое.

Артур понимающе кивает, после чего извиняющимся тоном продолжает:

— Благодарим вас, что откликнулись прийти в этот чудесный вечер в столь неприятное место.

— Ничего! Мне не привыкать, — неуверенно произносит Стонтон и косится в то место, где только что его вырвало: там уже чисто. Видно, нужная сенатская бумага с заклинаниями почистила за ним. Эдвард пытается сменить тему, заминая столь неудобную смущающую всех паузу: — Ной, я слышал, что вам поступило официальное предложение от Сената вступить в ряды Архивариусов?

— Да. Поступило.

— Поздравляю! Зная вас, думаю, вы быстро пойдете вверх по карьерной лестнице.

— Спасибо. — Я чувствую, как во мне вспыхивает радость и удовлетворение. Я действительно получил недавно официальный документ из Сената, где мне предложили стать Архивариусом третьего типа в отдел расследований особо тяжких преступлений. Такое немногим предлагают! Меня по достоинству оценили. Это радует. Тем более многие годы — это была моя цель. Теперь же к радости прибавляются непонятные чувства, среди которых я чувствую нежелание уходить к Архивариусам, потому что если это сделаю, то о личной жизни могу забыть.

Нина — вот, кто станет моей запретной зоной.

На мгновение тепло от воспоминаний об этой девушке приятно разливается в груди. Я восхищаюсь ею и мне она очень нравится. Мы часто работали в паре над довольно запутанными и тяжелыми делами, где нужно было докапываться до правды в показаниях свидетелей. Нина удивительная. Впервые я обратил на нее внимание как на девушку, когда один Инициированный за то, что она заставила его говорить правду против его воли, внезапно выкинул огненный заряд — реакция Нины была необычной: отклонившись от заряда на миллиметр, который, к слову, сжег полстены, она схватила стул и с помощью заклинания ускорения вещей бросила в обидчика. У обвиняемого была черепно-мозговая травма, а Нину увели тут же для «промывки мозгов», которая, судя по ней, вовсе не нужна была, потому что слишком спокойно себя вела. Помню, стоял как ошарашенный, находясь под впечатлением от произошедшего. С тех пор я стал присматриваться к ней: и уважение, незаметно для самого себя, выросло в чувство. Я знаю, что не слишком эмоционален, чем сильно иногда злю друзей, а порой вызываю восхищение своей сдержанностью, мне никогда не были интересны чувства других, но впервые я столкнулся с такой проблемой — меня волнует то, что думает про меня Нина. Субботина же вела себя со всеми одинаково. Сдвиги в отношениях, стали происходить около двух месяцев назад. Я теперь знаю, что Нине я нравлюсь, как и она мне. Даже больше. Мне впервые важен человек и его присутствие в жизни, но это сильно разнится с моими давно поставленными целями — сделать карьеру в Сенате.

Стонтон, пока я вспоминал о Нине, дописывал что-то, после чего распрощался с нами рукопожатием и исчез в темноте морга.

— Твое мнение? — Артур серьезно смотрел вслед ушедшему Архивариусу, вся его легкая наигранная грусть по поводу потери Ганна моментально улетучилась.

— Думаю, получилось.

— Ты уверен, что он не станет докапываться?

— Нет. Стонтон не столь дотошный. Он нарушал одно правило за другим. Думаю, сегодня-завтра нам выдадут свидетельство о смерти Ганна.

— Ну что же, отлично. А мы с тобой молодцы.

Я ухмыляюсь на довольный тон Артура: я бы сказал «сообщники», вместе «молодцы». Найти труп за считанные дни, испортить его до ужасного состояния, подкинуть вещи Ганна, «заразить» чужой энергией, чтобы, если Стонтон решит все делать по протоколу, определил, что это Кевин. Всё это было омерзительно. Неприятно. Но нужно.

— Ладно. Пошли отсюда.

Я киваю, надеваю перчатки и осматриваю все кругом, ловя малейшие детали, чтобы никто ничего не заподозрил. Вроде, всё чисто. Даже по магической энергии подкопаться нельзя.

Артур тем временем выключает свет в лаборатории, закрывает двери, и мы идем к выходу. Охранника сегодня нет: кто будет в этом местном маленьком морге охранять трупы в сочельник?

Выйдя на улицу под снегопад, я вдыхаю сладкий свежий воздух. Чистый. Без примеси гнили разложившейся плоти:

— Я бы с удовольствием себе сейчас мозги промыл…

Артур тихо смеется, уверен, что он тоже не против этой неприятной процедуры.

— Я не Сенат. Но предложить выпить могу. Здесь есть один милый старый ресторанчик. Когда-то давно там играла джаз местная группа. Группы нет, а вот шеф-повар остался.

Я согласно киваю — у Артура превосходный вкус, и не сомневаюсь, что «старый» ресторанчик возможно имеет звезды Мишлена, или шеф-повар гений, не гонящийся уже за славой, кормивший некогда знаменитостей, а сейчас ушедший на покой и держащий свое заведение ради удовольствия.

Там, где все ответы

— Сколько воды-то наливать?

Поразмыслив, говорю, чтобы выливал всю.

— Надеюсь, ты взял чистую воду? А не из-под крана. — Я кошусь на Питера. Тот возмущенно всплескивает руками, задевая Оду:

— Обижаешь, ледниковая. С самих гор!

Вода из пластиковых канистр начинает с шумом и брызгами наливаться в притащенную нами огромную чугунную ванну в гараже. Сколько сил ипроклятий было, чтобы доставить это неподъемное корыто сюда! Но без него никак.

Когда ванна наполнилась, а канистры опустели, все замерли, уставившись на это белое чугунное чудовище, инородно смотревшееся в мамином гараже, который, к слову, был совершенно ей не нужен из-за отсутствия машины. Она держала здесь лишь коробку с инструментами и садовый инвентарь. Поэтому мы с Миа и облюбовали гараж, сделав полностью своим местом для встреч с друзьями. Сюда же Кристоффер и принес к чугунной ванне ультрафиолетовую лампу, поставив на нужную мне высоту и режим. Всё было готово для воскрешения.

— Ну? Создатель, действуй. — Пищит Миа сбоку. Я же полагаюсь только на внутренние ощущения, на свой дар. Беру урну с прахом и высыпаю в воду.

— Раньше ты глину использовал… — Басит Питер. — А че сейчас-то так сложно?

— Потому что она другая… — Бормочу в ответ, глядя, как прах клубящейся чернотой взмыл, ударившись о дно ванны, а затем и вовсе сделал воду грязной. За моей работой наблюдали Питер, Миа, Ода, Кристоффер, Эйвинд и сама Мелани, которая незримо и молчаливо мерцала в углу. — Эйвинд, ты мне нужен.

Эйвинд Ларсен неуверенно подходит ко мне и ждет моих указаний.

— Я буду делать заряд, а ты воздействуй своим даром.

Кивок друга, и я начинаю плести Essentia omnium.

— Готов? — Слышу тихое «да» и посылаю заряд в ванну, а Эйвинд разгоняет его действие. У него «бесполезный» для Инициированного дар — убыстрять процессы, я знаю, что с его даром он может и залечивать, как Мелани, и старить организм, но пока Эйвинд может лишь убыстрять рост цветов, портить продукты и делать отличную пивную закваску для своего бара.

Но сейчас Ларсен очень полезен, так как запустил регенерацию Мелани.

— Думаешь, сработает? — Вторит моим мыслям призрак.

— Должно, должно сработать… — Но черная вода продолжала быть черной.

— Кажется, не получилось. — Вздыхает Миа. Я же чувствую, что все сделал правильно. Должно сработать! Пока не замечаю, что пыль начинает убыстряться в воде.

— Смотрите! — Я указываю пальцем в ванну. Все подходят и смотрят.

— Это че такое? Эйвинд, ты опять замиксовал хрень! — Питер ржет, наблюдая, как частицы начинают все быстрее и быстрее плавать. И вскоре они носятся в воде так, будто кто-то их мешает невидимой ложкой по часовой стрелке.

— Как вы думаете, сколько потребуется на это времени? — Ода смотрит будто загипнотизированная.

— Думаю, если мы будем не отвлекаться, дня на два-три… — Я не уверен в ответе. Ведь это же не тело восстановить, тут воссоздать заново.

— Ну раз мы тут на три дня… — начал было Питер, как тут же поймал взгляд Оды. — Я беру по максимуму! Не смотри на меня так! Надо создать условия и себе. Кто-где будет спать?

Питер плюхается на принесенный мной матрац и хищно смотрит на Оду.

— Эй! Я все вижу! Руки прочь от моей сестры! — Тут же заорал Эйвинд.

— Да не трогаю я ее!

— Зато в мыслях лапаешь… — Бурчит Ларсен, вызывая всеобщий смех. Ода и Питер давно уже встречаются, а возмущение Эйвинда — лишь напускное. Но всем нравится эта игра. Хотя, иногда, глядя на Миа, ловлю себя на мысли, что тоже буду ревновать сестру. Ну кому приятно смотреть, как кто-то тискает тебе столь близкого человека.

Мы смотрели на дурачащихся Эйвинда и Питера, кидающих в друг друга снежками — это мое недавнее открытие: сумел прочесть старое заклинание, создающее снежный шар у тебя в руке, друзья оценили. Теперь игра в снежки была везде, как и постоянно мокрая одежда на нас.

— Эй! Смотрите! — Кристофер снова привлек внимание к происходящему в ванной. Мы подошли и увидели, что черная муть из праха стала белой и прекратила вращаться.

— Дэррил, так и надо? — Миа обеспокоенно вглядывалась в воду.

Я включаю дар.

— Да. Так и надо. Можно, кстати, еще раз ускорить. И… Кристофер, ты будешь скоро нужен.

Эйвинд кивает и снова воздействует на субстанцию своим даром. Кристофер все еще мнется у входа. Питер, сунув руки в карманы, возвращается на матрац:

— Вот действительно, мы настоящие колдуны. Сидим и варим в ванной… пепел.

— Скорее Фаусты*! — Смеется Ода. — Это он там все создавал Гомункулов*.

— Кого?

— Гомункулы. Средневековые алхимики так называли существ, которых сами создавали.

— И получалось?

— Ну, первые созданное существо было у Виллановы. Правда, я сомневаюсь в ингредиентах. Он брал сперму, конский навоз и что-то еще, а существо кормил кровью.

— Фу! Гадость! Замолчи. — Эйвинд морщится и плюхается к Питеру. Откуда-то из кармана у них возникает пачка чипсов, которая тут же раскрывается, и ее содержимое с хрустом начинает исчезать в их ртах. Ненатуральный запах бекона тут же плывет по гаражу. Миа с Одой тут же присоединяются к парням и запускают руки в пачку.

— Крис, ты чего топчешься там? — Я оборачиваюсь к Бьярке.

— Да я вот думаю все насчет ночевки. Тут только матрац. Может, стоит сюда притащить еще матрацев, жратвы, телек…

— По-моему, ты у нас жить собрался. — Хохочет Миа. — Мы же не дикари какие-то! В доме и будем ночевать.

— Ну раз так, пойду за пивом. Будете? — Тут же взмывают руки Питера и Эйвинда, которые уже пялятся в смартфон и смотрят ролики на ютьюбе.

— Девочки? — Они отказываются. Миа не любит алкоголь, а Ода не хочет. — Дэррил?

Взвесив все за и против, понимаю, что хочу соленого арахиса.

— Не. Не хочу. Лучше притащи мне орешков.

— Окей. — И Кристофер исчезает в белизне метели снаружи. В гараже рычит генератор, который поддерживает ультрафиолетовую лампу и обогреватели.

— Кстати, а мы не загорим? — Миа подскакивает к лампе и подставляет свое лицо.

— Осторожней. А то твои ненавистные веснушки опять проявятся. — Миа косится на меня, но, подумав, тут же отскакивает. Иногда она напоминает мне олененка своими движениями: резкие, быстрые и грациозные. Сходство с этими животным добавляют ее большие глаза: огромные, раскосые, с пушистыми бровями. Сестренка ходит вокруг ванны и смотрит на белую жидкость.

— А она красивая будет?

— Кто?

— Мелани.

— Я тебе ее показывал.

— А разве ты не можешь создать ей другую внешность?

— Нет. Я не изменяю ДНК.

Она вздыхает и косится на Оду, Питера и Эйдвинда, смотрящих ролики.

— Ода, пойдем, чаю попьем?

И девчонки уходят. Так всегда. Две самые закадычные подруги: куда одна, туда и вторая. Хотя, иногда думаю, что будь больше выбор у Оды и Миа, то они вряд ли бы так подружились. Не знаю… Гадать — не мой конек, я не просчитываю варианты будущего. Я вижу факты.

Таким образом, я остаюсь один у ванны. Мелани подходит ко мне из угла и смотрит на белую муть.

— Это я?

Киваю. Смешно, но да.

— Почему я ничего не чувствую?

— Потому что еще сердца нет. Тут белок и что-то еще… Я не химик и не биолог. — Краем глаза замечаю, что мой разговор слышат Питер и Эйвинд, но им не привыкать, поэтому снова утыкаются в свой смартфон и подхихикивают на особо смешных моментах.

— Ты уже сказала сестре, чтобы начинала поиски?

— Да.

— А Рэю?

— Он меня прогнал. Отпустил…

Она плачет, из-за чего начинает скакать напряжение в гараже — техника сходит с ума: моргает свет, генератор то усиливает мощность, то сбавляет, то же самое происходит и с ультрафиолетовой лампой — того гляди взорвется.

— Тихо-тихо! Успокойся! Мел! Ты же знаешь сама, что без этого нельзя. Иначе твое тело существовало бы отдельно от тебя. А чтобы отпустить душу, нужно действительно пожелать этого!

Она по-детски всхлипывает — и снова скачок напряжения.

— Что происходит? — Звучит голос Питера.

— Ничего. Мелани волнуется.

— А! — Довольно и хитро тянет он. — Детка! Не волнуйся, мы тебе слепим тело, как у Анджелины Джоли!

— Придурок, она хоть знает кто это? — Эйвинд осаживает пыл Питера.

— Ну, она же не вчера родилась. То есть умерла. Конечно, знает!

Я отворачиваюсь и снова смотрю на Мелани, которая печально глядит на белую муть в ванне. Она вся лучится любовью к Рэю. Бедная. Зная их, им обоим тяжело. Они предназначены друг другу. Их судьбы так переплетены, что невозможно, тронув одного, не задеть другого.

— А ты сказала, что ты скоро станешь живой?

Отрицательно качает головой.

— Почему? — Я удивленно смотрю на нее.

— Так надо… Он должен найти меня с ней.

— С Варей?

— Да.

— Зря не сказала. Он тебя любит… Хотя, тебе виднее. Ты же сейчас там, где все ответы.

Мелани вздыхает. Я гляжу на белую воду, которая начинает расслаиваться и оседать, а сам мысленно просчитываю, куда поселить Варю, Рэя и Мелани, и что говорить смертным. Нет, конечно, у меня есть Миа и она поможет, но все равно надо подумать и решить этот вопрос сейчас.

Ночью меня словно пихнул кто-то, что просыпаюсь и вскакиваю с матраца. Пока остальные дрыхли в доме, я ночевал в гараже возле ванны. Отключив генератор, я рискнул и подключил всю технику к домашней сети, осознавая, что те сильно намотают счетчик по электроэнергии. Но спать хотелось больше, а уснуть под тарахтение генератора просто невозможно.

Оглядевшись по сторонам, не увидел ничего странного или пугающего — всё то же. Мелани тоже не было. Тогда что меня толкнуло? Я прислушиваюсь к ощущениям и понимаю, что это был мой собственный дар. Значит, что-то пошло не так — машина пошла под откос, когда ее водитель уснул за рулем.

Я кидаюсь к ванне и застываю от красоты представшей картины. Меня всегда завораживали медузы, их медлительность, плавность и прозрачность. А тут было что-то потрясающее! Воды уже не было, вместо нее была какая-то маслянистая субстанция, а все белое превратилось в прозрачное, молочное с прожилками, а по контурам четко угадывалось тело человека, будто его превратили в медузу. Это была Мелани. Точнее будущая она. Бескровная, бестелесная — лишь легкие прозрачные ткани будущей плоти.

Кружевная.

И снова толчок дара. Тревога скручивает меня. Я начинаю смотреть на воду, на эту субстанцию и вижу проблему — нужна кровь. При том родная Мелани. Медуза не может до конца восстановиться. И время идет на часы!

Твою мать!

Я кидаюсь в дом, в спальню Миа, где она сегодня ночует с Одой. Именно Ларсен мне и нужна!

Девчонки спали в кровати сестры под разными одеялами, но в обнимку, волосы разметались по подушкам: светлые, чуть волнистые, соломенные пряди Миа переплетались с прямыми темно-русыми Оды.

— Ода! Ода, проснись! — Она распахивает свои синие глаза и смотрит на меня не испуганно, а пронизывающе, будто и не спала только что. У нее и у брата есть одна особенность: серьёзный, не по годам мудрый взгляд. Именно за него им часто приписывают лишний возраст.

— Дэррил? Что случилось?

— Мне нужен твой дар. Замедли процессы Мелани. Затормози их по максимуму до моего прихода. Я так выиграю время.

— Для чего?

— Нужна кровь для Мел. Притом родная.

— Гомункул пить запросил?

Я ухмыляюсь.

— Почти.

***

Кроссовки вместо каблуков. При том не мои — Анины. Это она всегда ковырялась на каблуках и задевала углы. От того постоянно носила кеды, кроссовки, балетки и прочее на плоской подошве.

Ничего. Все еще будет! Все еще есть возможность ее вернуть. Осталось только проработать план.

Аня приходила ко мне ночью. Я спала, но проснулась от ощущения, что кто-то присутствует в моей комнате. Открыв глаза, сразу же увидела ее, стоящей в углу и смотрящей на меня. Испугалась ли я? Нет. Скорее обрадовалась, потому что ждала каждый день, каждый час и минуту, когда снова придет ко мне. Аня обещала. И вот свершилось!

— Аня?

— Варя, слушай внимательно. США, Орегон, «Доброе сердце». Запомни это! Найди!

— А что там?

— США, Орегон, «Доброе сердце». Вы оба должны найти меня. По-другому нельзя — не справитесь.

И исчезла. Я же теперь весь день бормотала, как какой-то заговор: «США — Орегон — Доброе сердце». Мне кажется, эта фраза уже передалась не только мне, но и моему ребенку, что ношу под сердцем. Не удивлюсь, если это будут первые слова моей дочери.

Одевшись, я направляюсь к Марго, прихватив с собой подарок. Как-никак, сегодня католическое Рождество. Марго хоть и неверующая, но подарки любит. Выйдя через портал квартиры в офисное здание «Теней», иду к главной двери, где находится кабинет моей Темной. Но не дойдя, тут же мерзко звенит мобильник. Я с удивлением начинаю копаться в своей сумочке, так как после того, как осталась одна, звонки стали очень редки. Телефон настойчиво верещит свой однообразный мотив, раздражая каждый нерв.

Да, где же он, черт возьми!

Наконец, достав, вижу на дисплее «Ксения» и замираю. Мама? Словно почувствовав мой шок, телефон прекращает звонить и снова наваливается звенящая тишина офисного здания, иногда нарушаемая стуками закрывающихся дверей-порталов и чьими-то быстро проходящими шагами.

«У вас 1 пропущенный».

Дисплей навязчиво горит, показывая упущенный момент. С чего вдруг мне стала Ксения звонить? Я помнится, когда-то оставляла ей в шутку свой номер, но всегда знала, что звонка от нее не последует. А тут…

Я неуверенно нажимаю на «перезвонить» и слышу, как пошло соединение.

Гудок. Еще гудок… Может, зря? Снова гудок. Скорее всего, она ошиблась…

— Алло? Варвара? — Голос мамы режет слух. Вспоминается ее жестокое: «Не надо было вас рожать… Всегда считала ошибкой». Сглатываю подступившие слезы.

— Да. Ты только что звонила.

На том конце слышится нерешительное молчание. Я понимаю, что ей трудно говорить, как и мне, — неловко.

— Я звонила узнать, что у вас происходит.

Я ухмыляюсь. Ну да! Столько лет ей была совершенно наплевать, а тут сподобилась. Или ее материнский инстинкт еще не умер в зачатке?

— Всё у нас в порядке. А что?

— Правда? Странно…

Я, кажется, поставила ее в тупик этим ответом. И меня это настораживает. Я тут же убираю сарказм из своего голоса и требую ответа:

— Что случилось? Что произошло?

— Ко мне только что приходили две девушки. Они сказали, что они из… не могу вспомнить…из больницы какой-то… Они слезно умаляли меня сдать кровь.

— Зачем?

— Сказали, что Анна при смерти. А ты беременная и тебе запрещено.

Меня словно пыльным мешком по голове треснули: стою и ничего не могу понять. Пока хаос мыслей не цепляятся за слово «кровь». Стоп! Как бы мы ненавидели Ксению, но отнекиваться от родства с ней невозможно — она наша мать. Тут же вспоминается куча темных заклинаний и обрядов, в которых можно использовать кровь Ксении против меня.

— Как они выглядели? Что еще сказали? Ты их запомнила? — Я выпаливаю один вопрос за другим. Но тут же понимаю, мне надо ехать в Рязань и самой услышать от нее, а не по трубке. — Слушай, я подъеду вечером к тебе. Ты дома будешь?

— Варвара, что случилось? Что происходит?

— Дело в том, мама, — я выдавливаю из себя это слово, но продолжаю с горечью говорить: — Дело в том, что Анна уже как месяц мертва. И никакие девушки из больницы прийти к тебе не могли. Так что, как хочешь, но я приеду — и ты мне все подробно расскажешь.

И тут же отключаю мобильник, не желая слышать ответ. Как хочет, но я сегодня из-под земли её достану! Я должна знать, кто это был и зачем.

Собравшись мыслями, я вспоминаю куда шла и зачем. Черт! Звонок ошарашил меня и дезориентировал. Чувствую себя сбитой с толку, а хотела идти к Марго… Марго! Может, она послала кого взять кровь у Ксении? Хотя ей совершенно не до кого в последнее время. Все никак не может успокоить своего взбесившегося любовника. Морган рвет и мечет, после того, как убили Виктора с его человеком, да еще Аню сожгли. В приступе его ярости много голов полетело у Химер: Морган усилил опыты, иногда призывая меня, чтобы я убила того или иного страдальца.

Благо Марго меня опекает. Я всегда была у нее в любимицах, а после смерти Анны, она со мной носится, как курица-наседка. Бывает, даже сопровождает в гинекологию, чтобы узнать у врача, как протекает беременность. Я бы заподозрила в этом странность, но что-то подсказывает, что Марго действительно беспокоится и боится за меня. Наверное, слухи о ее бесплодности все-таки имеют место быть.

Войдя в главный офис, я сталкиваюсь с Кирой — бездушной Химерой, которая работает секретаршей у Марго и Наталии и с удовольствием отрывается на прислужницах, отрабатывающих тут постоянно свои мелкие грешки перед Главными. Холл сегодня украшен празднично и стильно, особенно впечатляет большая белая ёлка с черными блестящими шарами на ней — выглядит пугающе и странно. Чистая готика.

— Привет. Марго здесь?

Кира поднимает свои темно-карие глаза от компьютера и смотрит исподлобья. Она предупреждена, что я имею право приходить, когда захочу без предупреждения.

— Здесь.

— Можно ее увидеть?

— Можно, если жизнь не дорога.

— Почему?

— Там мистер Морган и мисс Саката.

Я еле сдерживаюсь, чтобы грязно не выругаться. Это кошмар! Я не знаю, что там происходит, но Морган после встреч с Сакатой вечно злой, пару раз даже до травм доходило. Марго, естественно, получала от Моргана по принципу цепочки «сорви зло на ближнем своем». А там уже Темная ходила недовольная и злая, и уже от нее получали другие Химеры.

Я уж было развернулась уходить, как услышала дикий мужской крик боли из кабинета, что застыла в ужасе, смотря на черные массивные двери. Там что-то происходило, какая-то возня, послышались шаги, и вот дверь открылась и в коридор вылетела Марго, нервно потирая руки и лихорадочно блестя глазами.

— Кира! Кофе мне! Да живо.

От нее просто исходила злоба, что воздух начал потрескивать от еле сдерживаемой магии. Но увидев меня, замерла.

— Варя? Ты чего пришла? С тобой все в порядке?

— Да. Пришла поздравить с Рождеством. — Я показываю коробку, красиво завёрнутую в подарочную бумагу.

— Я не отмечаю Рождество.

И продолжает выжидательно смотреть на меня, что я тушуюсь:

— Да я в курсе, что ты неверующая… Просто подумала подарки дарить приятно…

— Я не неверующая. Я просто не отмечаю. Глупо не верить в Бога, когда мы то и дело обращаемся к Дьяволу.

Довод был железный. Особенно заценила Кира, которая заложила свою душу сразу же, как исполнилось ее совершеннолетие. Я стою и не знаю, что делать. Сама Марго разруливает эту неловкую ситуацию: она резко выхватывает коробку из моих рук и начинает распечатывать ее.

— О! Молескин! Здорово. Спасибо дорогая. — По голосу слышу, что угодила Темной. — Только у меня ничего нет в ответ.

В этот момент снова раздается крик из кабинета, и у Марго тут же улетучивается радость от подарка. Она нервно дергает рукой, глянув на часы. После чего проходит к креслу возле белой елки, садится и нервно закуривает. Я чувствую нестерпимое желание присоединиться. Из-за беременности я отказалась от сигарет, поэтому терпела порой жесткую ломку без никотина.

— Ой, извини! Забылась. — Марго тут же тушит сигарету, вспомнив о моем положении.

— Что там происходит?

Кира подскакивает к Марго и сует ей в руки свежеприготовленный кофе.

— Морган тренируется с Сакатой. — Пространно отвечает Темная. По ее тону и лицу сразу становится понятно, что Марго против, но ее мнения никто не спрашивал. Меня так и подогревает спросить, как именно там тренируются, но что-то подсказывает — лучше не интересоваться. — Ты что-то еще хотела?

— Да. Я хотела бы тебя попросить отпуск.

— Отпуск? — Марго смотрит на меня, как на умалишенную.

— Я просто хотела попросить отлучиться.

— И куда же ты собралась?

— Куда-нибудь… Не могу находится в квартире. — Марго понимающе кивает. — Хотела поехать в Америку, Канаду. Куда-нибудь туда… Новые впечатления, комфортные условия. Ну, ты меня понимаешь.

— А если ты понадобишься? — Марго отхлебывает кофе из своей маленькой чашечки.

— Приеду, убью и снова уеду. — Говорю так, будто мне стало это привычно. Хотя это не так. Каждый раз убивая очередную измученную жертву, я себя уговариваю, что облегчаю ему страдания, и мысленно прошу прощения. Все остальное доделывает моя беременность с гормоном «счастья», который добавляет ощущения, будто все происходящее — страшный-страшный сон.

— Ладно, я подумаю. Иди. — Я понимаю, что больше разговаривать с Марго не о чем. Разворачиваюсь и иду к выходу, как внезапно подает голос Кира из-за своего стола, и мы оборачиваемся на нее:

— Вы слышали последние новости? — Она сидит и красит свои губы помадой кораллового цвета, становясь еще более яркой и привлекательной.

— Какие новости? — Марго напряженно сверлит взглядом свою секретаршу.

— Нашего Инквизитора нашли мертвым.

— Какого Инквизитора? — Мое сердце замирает.

— Кевина Ганна. — Я слышу то, о чем не хотела бы слышать. — Вчера Архивариусы подтвердили, что это он.

Кира смотрит мне в глаза с жестокой полуулыбкой, ожидая, что я выкину что-нибудь в ответ. Вместо этого я молча разворачиваюсь и выхожу… Иду, не разбирая дороги. Не могу понять, что происходит со мной: вроде я думала об этом варианте, но в тайне надеялась, что Кевин жив… Мой Кевин.

Образы о нем вспыхивают один за другим. Вспоминаю, как тепло было у него на груди, каково это ощущать быть любимой кем-то, нужной, как он обнимал, шутил и приободрял… И как внезапно, нелепо исчез, из-за какой-то глупой ссоры.

Его убили.

Точно! Его убили!

Я торможу резко, что на меня наталкивается пара прохожих, задевая своими плечами.

Не знаю, кто и как. Но это можно узнать.

Мне надо вызвать демона! Я узнаю имена убийц, что произошло, и отомщу им за Ганна.

— «Варя! Варя подожди!» — Взмывает голос Марго в крови. Я оборачиваюсь и тут понимаю, что шлепала по снегу в кроссах и тонкой куртке по улице, вместо того, чтобы снова пройти домой через портал офисного здания, а ко мне то бегом, то быстрым шагом спешит Темная. Подбежав ко мне, она по-матерински гладит по голове и волосам, вглядывается в мое лицо, не переставая что-то тараторить:

— Вот ведь, шельма проклятая! Бездушная тварь. Ну ничего, я заставлю ее пожалеть о сказанном. Я ей такое устрою! Это же надо было тебе сказать такое! Ты как? Как себя чувствуешь? Тебе плохо?

— Нет… Я… — И начинаю плакать навзрыд, задыхаясь и захлебываясь. Марго тут же сгребает меня в охапку и обнимает. Запах Шанель сильно ударяет в нос, но мне все равно. Я цепляюсь в свою Главную, как за последнюю опору в жизни. Я снова одна. Снова наедине со своим горем, и только Марго служит утешителем. Только стало всё хуже. Я потеряла сестру, потеряла любимого…

— Знаешь, ты хотела отпуск, в Америку? Я тебе устрою. Тебе надо развеяться и не думать…

Я поднимаю взгляд и смотрю на Темную.

— Марго, я сегодня вызову демона…

Она напрягается под моими руками и смотрит пронзительным взглядом:

— Зачем?

— Узнаю, что произошло с Кевином. Я хочу узнать имена убийц.

— Мести жаждешь?

— Да. — Я выдыхаю это всем своим существом, но продолжаю говорить и слежу за лицом Марго: — Только я подозреваю, что Кевин не уходил от меня. Его заставили. А потом убили.

Ни один мускул не дрогнул на ее лице. Молчит и о чем-то сосредоточенно думает. Я же жду признаний. Уверена, Химеры его прикончили, и Марго знает кто.

— Я достану тебе убийц Кевина, если ты так хочешь. Только умоляю, не играйся с демонами и чёрной магией в твоем положении — можешь потерять ребенка. Лучше поезжай в Америку и отдыхай, как хотела. А поимку убийц я возьму на себя.

Я киваю в ответ. Только есть одно «но»: я ей не доверяю в этом деле.

— Пойдем обратно. Пройдешь через портал… А то холодно тут.

Она разворачивает меня и ведет снова в офисное здание Химер. И только тут я вспоминаю через призму боли и горечи, что обещала Ксении разобраться с приходом неизвестных девушек. Я кошусь на Марго, которая похожа сейчас на злобную фурию — понятно, что сейчас полетят молнии в Киру. Могла ли Темная послать кого-то за кровью к Ксении? Могла… Спросить её? Вряд ли скажет правду.

Правда. Странное слово. Странная реальность моего мира. Я уже не знаю, чего ждать и кому доверять. А как бы хотелось слышать правду! Хотя, я знаю девушку, которая заставляет говорить ее. Субботина! Мне нужна Субботина.

— Ты обещала вчера, что придешь.

— Планы изменились. Впустишь? — Ксения открывает дверь и впускает меня. Она как-то придирчиво осматривает меня с головы до ног. — Проходить не будем. Поэтому расскажи, что случилось.

Из-за вести о смерти Кевина, я не рискнула к ней идти, как обещала. Вместо этого я проплакала весь вечер в подушку, позвонила Субботиной, а потом, после настойки пустырника, провалилась в сон. Только утром я вспомнила, что надо идти к Ксении.

— Что с Аней? Ты сказала, она умерла. — Мать не хочет слушать. Конечно же, из всей информации она услышала, что ее любимица из двух паршивых дочерей мертва. Я киваю, не в силах даже ответить. — Как?

— Заболела… — И отвожу взгляд.

— Она никогда не болела.

Хм! А Ксения, оказывается, внимательна была. Я смотрю на нее ненавидящим взглядом, еле сдерживаясь, чтобы не быть грубой:

— Никто не вечен. Все болеют, мама.

— И что у нее было?

— Какая разница: сифилис, СПИД, глаукома?

— Глаукома — это же слепота, кажется…

— Порой и слепота убивает. Ну, ты будешь рассказывать нам или нет?

Ксения вздыхает и, косясь на Субботину, которая понуро стоит возле двери, начинает рассказывать:

— Вчера утром был звонок. Пришли две девушки… Говорили странно… С акцентом. — Я смотрю на мать и понимаю, что рассказ ей дается трудно. Она начинает тереть лоб, пытаясь вспомнить, постоянно запинается, с трудом подыскивает слова. Странно! А ведь все это происходило вчера. Стерли память? Морган посодействовал? Вполне! — Эти девушки сказали, что они медсестры из больницы… Помню, показали документ… какой-то… А дальше сказали, что Анна при смерти, что срочно нужна кровь для переливания, времени для вызова меня в больницу нет, поэтому все делают тут, на дому…

— И тебя не насторожило, что условия были не стерильные?

— Нет… — Мама смотрит на меня круглыми большими глазами, в которых читается недоумение. Всё понятно, здесь еще и гипноз был. Внезапно Ксения охает и говорит испуганным голосом:

— Ты говоришь Аня болела… И они кровь забрали… Это что-то генетическое, да? Что-то опасное?

Да, мама, человеческая тупость генетически опасна. А я дура. И может, тоже генетически заражена.

— Нет. Кровь — это кровь. Она не связана с Аней никак. Ты можешь описать девушек?

— Да, могу. Одна высокая, угловатая, четкие скулы, крупные острые черты лица. Глаза голубые, серьезные, волосы темно-русые. Именно она говорила. Другая молчала и поддакивала.

— А вторая?

— Вторая помельче и моложе. Мне показалась сначала школьницей. Она твоего роста, волосы светлые с золотисто-рыжим отливом. Глаза… тоже голубые, но большие, раскосые, живые… Оленёнка напоминает.

Отлично! И как мне искать их? Вы не знаете Химер похожих на оленят? Со стороны Нины проходит шевеление, и я вижу, как она достает квадратный мелкий ящик — инквизиторский сличитель. Ни фига себе, что Нина носит в кармане!

— Я выйду в коридор. — Буркнув, Субботина не дожидаясь ответа, разворачивается и выходит.

— Они имена свои назвали?

— Да… Но не помню.

— Ты детали какие-нибудь заметила?

— Нет…

— Ничего не исчезло из дома?

Я задаю вопрос чисто для приличия — в принципе, для смертного это важнее, чем незаконный забор крови.

— Нет… Варя, ты тоже болеешь? Или ты действительно беременна?

— Что? Так плохо выгляжу?

Я не удивляюсь: не накрашенная, без каблуков, бледная, из-за токсикоза сильно похудела.

— Нет. Не плохо. Просто ты стала… мягче. Как Аня.

Я удивленно смотрю на Ксению.

— Кстати, где ее похоронили?

— Не скажу.

— Почему?

— Поздно быть хорошей матерью. Если при жизни Ани была никудышная, так после смерти думаешь наверстать? Или совесть гложет?

— Варя! — Она осаживает меня, как Анька. Даже нотки те же. И я замолкаю.

— Ладно. Я пойду.

Я почти выхожу из квартиры, как вслед доносится:

— Ты будешь замечательной мамой. Лучше, чем я.

И хлопаю дверью. Стою и пытаюсь прийти в себя, справиться со слезами. Будь прокляты эти гормоны! Постоянно реву на людях. Чуть что — сразу в слезы. Скажет тоже! Стала мягче, как Аня. Будто она знала, какая она была! Да Аня самая лучшая, самая хорошая, мне до нее, как до Луны пешком!

У выхода возле подъезда меня ждет Субботина и вертит сличитель в руках. Нинка согласилась помочь в память об Ане. Я думала, она попросит что-то, этим и славилась Субботина. Но тут всё сделала бескорыстно.

— Вот. Эти двое оставили на замке следы магии. — Я беру сличитель у нее и трогаю чужую энергию. Незнакомая. Неагрессивная. Сдержанная. Женская.

— Эх. Фигня всё это! Я не умею искать, как инквизиторы. Навыков не хватает. А заряд через пару часов потухнет. Так что это ничего не дает. Но, всё равно, спасибо.

— Ты скажешь своей Темной, что кто-то требовал кровь твоей Смертной?

— Нет. Не скажу.

— Почему? — Я вижу, как легкое удивление проскальзывает на бесстрастном лице Субботиной.

— Потому что мне кажется, это сделал Морган. Это он всё кружит возле меня и Ани. — Я не слышу вопроса от Нины, но чувствую, что она хочет продолжения объяснений. — Вчера мне сказали… — Я собираюсь духом и чуть осипшим голосом продолжаю: — Вчера мне сказали, что Кевина Ганна убили. Тебе твой Саббатовец ничего не говорил об этом?

Нина мотает головой.

— Короче, я подозреваю, что Морган со своими псами подстроил его побег и убил… Он же был им всем, как кость в горле. Хотя… я не понимаю одного: он же был им полезен! Зачем убивать Кевина, когда он…

Я рычу от беспомощности, закрывая лицо руками. У меня голова уже болит от слез, потерь и этих мыслей. Утираю слезы и вижу каменное лицо Нины — кажется, я вогнала ее в ступор своей реакцией.

— Ты, это, не знаешь Дэррила из клана Патриций?

— Нет.

— А говорит что-нибудь «США-Орегон-Доброе сердце»?

Нина качает головой.

— Ладно, Нин, спасибо, что сопроводила меня.

— Ничего страшного… Все равно я бесполезна была.

— Не скажи… Сличитель притащила. Отпечаток энергии сняла.

Я выдыхаю и вижу, как пар вылетает клубами из моего рта. Я устала. Очень сильно. Я чувствую, как к головной боли примешивается ужасная усталость — тоже особенность беременности. Я уже не столь энергичная: быстро устаю и все сны похожи на кому. А мне еще демона вызывать…

— Нина! — Кричу я вслед удаляющейся спине Субботиной. — Ты знаешь какую-нибудь черную ведьму или мага, который может обряд провести по взлому и призыву души?

Субботина останавливается, как вкопанная, и смотрит на меня с прищуром.

— Тебе зачем это?

Я спускаюсь со ступеней и скольжу на замерзшей луже, при этом чуть не навернувшись на ней.

Подбежав к Нине, вижу встревоженное лицо Субботиной, что весьма странно при ее неэмоциональности. Хочется огрызнуться или отмахнуться, но зачем-то выпаливаю:

— Хочу призрак Кевина вызвать. А через демона узнать имена его убийц и что произошло на самом деле.

— Отомстить хочешь?

— Угу. — Я снова чувствую, как сердце сжимается от боли, а внутри все пылает от ярости. Хочется докопаться до истины. Хочется хоть какого-то возмездия за мою опоганенную жизнь.

— Не вызывай никого. Не стоит. Ты беременна. А демоны могут отнять ребенка. Не рискуй, если хочешь доносить. Я вхожа в Сенат, поспрашиваю, что знают Архивариусы, если что — обратимся к Ною. Он может прошлое видеть, как пророки будущее.

— Хорошо. Тогда ладно. — Я чувствую радость и облегчение. Почему-то хочется ей верить. Не зря Аня так слепо доверяла Нине, а та ее никогда не подводила. Их дружба была странной, но крепкой. Думаю, Нина чувствует вину за собой, что не смогла отговорить Аню, поэтому так переживает и помогает мне.

Ничего. Скоро я воскрешу сестренку. Осталось лишь найти «Доброе сердце».

Примечания:

*Ода ошиблась. В упомянутом ею произведении Гёте "Фауст", Гомункула создал другой персонаж — Вагнер.

*Гому́нкул, гому́нкулус (лат. homunculus — человечек) — в представлении средневековых алхимиков, существо, подобное человеку, которое можно получить искусственным путём.

Долгое время создание первого гомункула приписывалось Арнальдусу де Вилланове, жившему в XIII веке. Один из наиболее известных «рецептов» получения гомункула предложен в XVI веке Парацельсом; учёный считал, что заключённая в особом сосуде человеческая сперма при нагревании и некоторых других манипуляциях (закапывании в конский навоз, «магнетизации», суть которой окончательно не ясна) становится гомункулом. «Вскармливался» гомункул путём добавления в колбу небольшого количества человеческой крови. Время вызревания гомункула, по Парацельсу, — сорок дней, рост гомункула — 12 дюймов. (Источник: https://ru.wikipedia.org/wiki/%C3%EE%EC%F3%ED%EA%F3%EB)

Не разочаруй её

Я вышел через портал в рождественский Ливерпуль, где уже на парах дожидалась машина до Саббата. Даже чемодан не взял из больницы, так как не видел смысла — львиная доля вещей осталась в школе. Попав в суету праздничного города, на мгновение почувствовал радость и облегчение от родных мест, захотелось уйти куда глаза глядят, затеряться в толпе, сесть у окна в кофейне и смотреть на чужую жизнь — раствориться в городе, как кусок сахара в кофе, чтобы исчезнуть, обезличиться.

Я чувствовал себя стариком. А я и был им: доживал отмеренное, выпрашивая у Бога облегчение и быструю кончину. Хотелось в небытие. Или же к Ней.

Сев на заднее сидение, я уставился в окно и смотрел на город, как в аквариум. Мимо проходили прохожие, ехали машины, даже велосипедисты были в столь снежную погоду. Я вспомнил, как ездил по этим улицам на своем мотоцикле. Интересно, где он? Наверное, на свалке. В последний раз он был со мной, когда меня убила Варвара. Мой верный железный конь «издох» вместе со мной на дороге в Аризоне. Но я воскрес, точнее, меня «починили». А вот его…

Я погружаюсь в воспоминания, которые сильно потрёпаны стиранием Моргана, моей смертью, мечтами, снами и переживаниями. Пытаюсь вспомнить тот промежуток между тем, как Варвара свернула мне шею и пробуждением на столе — что было тогда? Помню ощущение легкости и всепоглощающей грусти, что видел, как Мелани переживала из-за меня. Помню кадр: она стоящая у моего тела и я слышу ее боль сердца. Хочется обнять, утешить, сказать, что я рядом, но не могу. А затем пробуждение — резкое, болезненное, тяжелое.

Интересно, слышит ли Мелани мою боль? Осознает, что происходит, как меня ломает, как умираю без нее? Если да, то почему ведет себя так? Неужели Реджина права, и она всего лишь плод моего воспаленного разума?

Я вспоминаю, как любимая лежала на моих коленях напуганная поломкой лифта, а я утешал ее. Она пыталась уйти тогда, а я смог ее вернуть…

— Скорее ты моя галлюцинация.

Яркие небесные голубые глаза, сияющие от пролитых слез.

— Прекрасно. Тогда мы выдумка друг друга.

— Мы приехали, сэр. — Грубый голос Энтони возвращает меня в реальность. Испуганно оглядевшись, понимаю, что мы стоим внутри двора Саббата, который украшен рождественскими гирляндами, в середине площади стоит ёлка, украшенная яркими блестящими шарами.

— Спасибо, Энтони. С Рождеством.

— И вас, сэр.

Каждый год на Рождество Саббат украшается, как стареющая дама в бриллианты и золото — выглядит несуразно: темные грубые средневековые камни с резьбой, по которым пускаются лампочки, пластиковые игрушки, китайские фонарики. На огромную дубовую дверь вешается круглый венок с омелой и шишками, который своими размерами напоминает погребальные венки на похоронах. Помнится, Стефан однажды подшутил над пьяным Куртом, когда тот вернулся почти в невменяемом состоянии несмотря на запрет Реджины — должна была приехать комиссия из Сената, поэтому всем запрещались какие-либо вылазки в город. Зная Светоча, мы поняли — на утро Курту несдобровать. Тогда-то и был найден Стефаном на чердаках этот венок и поставлен возле ног храпящего Курта. Стеф еще прикрепил записку: «Он уважал Светоча, но жажда приключений была сильнее. От сочувствующих Инквизиторов. Покойся с миром, друг. Да будет легка разящая рука». Реджина шутку оценила. Но не Курт.

Боже! Это всё так далеко! Так давно было! Прошлая жизнь.

Я кошусь в сторону ступеней в подземелья. Широченная сеть ходов и переходов под замком, есть даже секретные пути подо рвом — некоторые завалило, некоторые замуровали, что-то расширили, что-то, наоборот, убрали. И там есть он — созданный зал для сожжений ведьм. Лишь один раз этот зал спасал жизни, а не забирал — во время второй мировой при авианалетах здесь спасались люди, как в бомбоубежище.

Пытаясь отогнать мрачные мысли, направляюсь в сам Саббат, скрипя ботинками по снегу.

Внутри замка слышен шум. Я знаю, что весь обслуживающий персонал распущен на ближайшие три дня. Никогда так Саббат не уязвим, как в Рождество и Новый год, никогда так Инквизиция не беспомощна, как в отсутствие слуг, хотя это забавно наблюдать, что творится по утрам на кухне. Иду на звук. Как обычно, открыли главную залу, где наверняка стоит елка, именно там в канун Рождества под вечер мы собираемся всей школой, хотя главное празднество будет завтра. Чем ближе к главной зале, тем сильнее слышатся голоса: смех Стефана, восклицание Евы, голос Реджины и монотонное бурчание остальных.

По отблескам из-под дверей становится понятно, что зажгли большой камин. Зала предназначенная для приема гостей — слишком большая для небольшой горстки живущих в замке. Обычно ее открывают на торжественные случаи и на праздники. А еще она ужасно холодная. Лишь огромный камин мог отогреть ее и сделать ее более-менее уютной. Когда-то здесь собирались рыцари, дамы, менестрели. Сейчас здесь обитают колдуны и ведьмы. Инквизиция нового современного формата.

Собравшись духом, я открываю дверь и вхожу — разговоры сразу же затихают при моем появлении. Но тут Стефан с криком бросается ко мне, следом за ним слышатся радостные восклицания моего имени.

— Дружище!

Мы крепко обнимаемся почти до хруста костей. Его радость заражает, и я с удовольствием ловлю себя на мысли, что я дома.

— Твою мать! Тебе эти психи мозг не повредили? — Стеф почти трясет меня, обдавая жаром тела и ароматом одеколона. Я понимаю, что чересчур радостное возбуждение Клаусснера от моего появления — напускное: видно, что он переживает за меня.

— Я держусь, Стеф. — Я ударяю его по-братски по крепкому плечу, отмечая, что сам не в лучшей форме: слаб физически и душевно. Возникает неловкая пауза. Отвыкший говорить в больнице, я растерял даже свободное общение со своими близкими. Глянув на Стефа, понимаю, что с ним тоже произошли перемены. — Ты… побрился?

— Есть немного. — Стеф смущенно трет свой бело-синий подбородок, который контрастно смотрится с остальным смуглым лицом. Он непривычен без щетины. Можно сказать, даже ужасен. Выглядит, как мальчишка-переросток. Интересно, с чего вдруг?

— Рэй! Я рада, что ты согласился приехать! — С королевской грацией ко мне подходит Реджина и обнимает своими мягкими невесомыми руками. Разомкнув объятия, я тут же попадаю к Еве: мягкая, нежная энергия, чуть сдержанная, но до боли родная.

— Рада тебя видеть! Я переживала за тебя.

Я могу лишь ответно стиснуть ее в объятиях и чмокнуть в щеку.

Все расступаются и дают мне пройти к креслам и софе, где обычно происходит вечернее общение под Рождество. Там я вижу стоящих наготове со мной поздороваться Ноя, Курта и Артура.

Крепкие рукопожатия, мужские скупые объятия и подбадривающие похлопывания. Реджина протягивает бокал вина. Хочется взять, но не могу.

— Нет, спасибо. Я пью таблетки. — Тут ловлю на себе пронзительный взгляд Светоча, после чего следует одобрительный легкий кивок. Я действительно стал пить таблетки. После разговора с Реджиной и того, как прогнал «призрака» Мел, решил избавиться от галлюцинаций. Таблетки, так таблетки. От них голова становилась тяжелая, а все происходящее — будто смотришь по телевизору старую скучную программу и ждешь ее окончания.

— Тогда тебе сока или минералки? — Артур любезно обслуживает меня. Галантно одетый в бордовый вельветовый пиджак, с перстнями на пальцах и лакированными ботинками, его ухаживания выглядит так, будто монарх обслуживает меня.

Я соглашаюсь на сок. Ярко-желтая жидкость с всплеском и журчанием льется в прозрачный бокал, в котором отражаются блики огня из камина. Отмечаю, что в этом году Реджина не особо усердствовала с украшениями в зале. Елка красивая, видно, что заказывала дизайнера для нее, на большее Хелмак явно не тратилась. Принимаю напиток из рук Артура, слыша, как за спиной открылась дверь в зал и кто-то вошел.

— А вот и еда! — Восклицает Курт. Я оборачиваюсь и застываю: в зал входит Кевин, толкая тележку с подносами. Худой, болезненно бледный, серьезный, но, мать твою, живой! Наши взгляды встречаются, карие глаза Ганна смотрят сочувственно и виновато — помню, в последний раз я видел его в квартире у Шуваловых, когда прибежал к Мелани поговорить. И вот именно он стоил мне дважды ее: первый раз, когда предал и увел от меня, второй — когда сама любимая пожертвовала жизнью ради него.

Внезапно слышу звук стекла и вскрик, а затем идет острая боль и по руке что-то течет.

— Рэй! Боже!

Я смотрю за взглядом Ганна и понимаю, что только что произошло: от ярости сильно сжал руку и стакан не выдержал — треснул и разбился, вонзая в мою ладонь стекло. Теперь по руке хлестала бордовая кровь вперемешку с остатками сока, затекая мне в рукава рубашки и пиджака.

Я разжимаю кисть, и куски стекла падают вниз к донышку в лужу из сока и крови. Больно. Но теперь я эту стихию умею укрощать. Я беру и посылаю ее в ненавистного мне Ганна, слыша вскрик и его шипение. Он держится за свою здоровую руку и морщится от боли, после чего поднимает на меня взгляд загнанного в угол зверя. Мне хочется добить его. Мне хочется, чтобы он знал, что пережила Мелани ради него. Я хочу видеть его страдания и слезы.

Но внезапно происходит что-то странное. Вместо него взвизгивает Ева и теперь она держится за руку, а я не чувствую своей магии — Ганн смотрит на меня и воздействует.

— Прекратите! — Орет Стефан, кидаясь к Еве.

— Кевин!

— Рэй!

Голоса звучат с разных сторон.

— У кого дар Стефана? Вырубите их! — Кричит Реджина в этой всеобщей панике. Но все мгновенно проходит, и снова боль начинает разъедать мою руку. — Курт, уведи Рэйнольда, живо!

Ко мне подскакивает Ганн-старший и, сильно схватив за плечо, насильно уводит из залы. За спиной я слышу голоса и какое-то движение.

— Иди сюда. — Мы вваливаемся в кабинет, где в прошлой жизни разговаривал с Лаурой по поводу дня рождения Мелани. Ничего не изменилось. Лишь пылиприбавилось.

— Садись. Сейчас принесу аптечку. — И исчезает, чуть не снеся дверь.

Я держу навесу руку, смотря, как капает на чистый пол моя кровь. Простая алая жидкость с запахом меди и вкусом соли. А сколько она может и как бессмысленна сейчас! Каждый стук сердца — пустой прогон крови, бесцельное мгновение жизни в ожидании чуда. Я любил тебя Анна, Мелани, да хоть тысяча имен дай тебе, ведь «роза пахнет розой»*. До сих пор люблю! Как мало у нас было времени…

— Вот. Давай руку. — Курт кладет жестяной короб и открывает его: стандартный набор первой помощи. Повернув ладонь к свету, он начинает пинцетом аккуратно вытаскивать осколок за осколком. Больно. Но не морщусь. Я привык. Это не самое страшное.

— Что это было сейчас в зале?

Курт поднимает на меня тяжелый взгляд и все-таки решается сказать:

— У Кева проблемы.

Я усмехаюсь на это заявление.

— И какие же?

— Слушай, Рэй, мы все понимаем, через что ты прошел, как много значила для тебя… Короче, мы понимаем и переживаем. Но не стоит винить Кевина за произошедшее. Он сам не рад, что такой ценой… ну… сам понимаешь.

Он говорит, тяжело подбирая слова и кусая свои пухлые губы. Мне же разрывает сердце каждое сказанное им слово. Злость кипит во мне, жжет в груди, как раскаленным железом.

— Она могла бы жить, Курт! — Это единственное, что я могу просипеть от боли в ответ. Как они не понимают?

— Но Кев-то причем? Он ее на костер не тащил. Мне кажется, ты перекладываешь свою злость с нее на Кевина.

— Не говори так! — Я дергаю руку и снова задеваю раны. Только что остановившаяся кровь снова начинает капать на пол. Сжимаю руку в кулак, чтобы не взорваться и выпустить магию — плевать на раны. — Если бы твой братец не потащился бы к Химерам, она бы была жива. И была бы Инквизитором! Тут, в Саббате! И ничего этого не было!

Курт смотрит на меня своими темно-карими глазами, а я смущенно опускаю взгляд от стыда и чувства вины. Не надо было это говорить Курту.

— Прости… Я не хотел… Знаю, что ты переживал за брата.

— Всё нормально.

Он молча продолжает обрабатывать мне руку. Мне же стыдно перед Куртом, пытаюсь не смотреть на него. Все равно, я не могу простить Кевина: как мне смотреть на него, когда знаю, что он причина смерти Мел.

— Что сейчас было в зале? Почему Реджина спросила «у кого дар Стефана»?

— Ты уверен, что хочешь слышать ответ?

Курт нерешительно смотрит на меня, при этом забинтовывая мне руку.

— Это из-за Кевина?

— Да. — Курт, не смотря мне в глаза, отрезает бинт. Затем следует легкое мелодичное звяканье ножниц о металлический короб, когда Ганн кладет их на место. — Видел, какой у него вид?

— Ну?

— Это всё из-за знака.

— В смысле?

— У него знак теперь другой. — Я невольно кидаю взгляд на часы на своей левой руке, под которыми спрятан знак Луны.

— Химера?

— Нет.

— Сенат?

— Нет.

— Тогда кто?

Курт поднимает глаза, и я вижу там испуг.

— Морган объединил ему Луну и Солнце. Кевин стал подобен Древним.

— Чего? Ты шутишь? — Я не верю своим ушам. Но серьёзный вид Курта говорит об обратном.

— Знак сильно увеличил его силы, но и истощает сильно. Его дар изменился и расширился в разы. Но каждый раз, когда Кевин применяет магию, он сильно тратится на энергию и тяжело переносит это. Сам знаешь, как болеют Инициированные, когда уходят последние магические силы.

Знаю. Пару раз испытывал. Это самая настоящая болезнь с температурой, упадком сил, долгим тяжелым сном, потерей аппетита, порой доходит до тошноты и обмороков, только ни один антибиотик не способен помочь Инициированному в таком состоянии.

— И как же у него расширился дар?

— Он может пользоваться способностями Светочей и моими, но самое тяжелое — он может неконтролируемо поменять дары у Инициированных рядом с собой. Собственно, что ты и наблюдал. По ходу, он использовал мой дар на тебя — пытался «обесточить», но и заодно случайно всем поменял дары. Вот Еве и досталось от тебя.

— То есть ты хочешь сказать, что у Евы в ту минуту был мой дар. Поэтому она закричала?

— Ага. А у тебя мог быть любой из нас — Евы, Ноя, Артура, Реджины, Стефана, только ты ничего не чувствовал, так как был…

— Под воздействием твоего. — Я закончил фразу за Курта, осознавая произошедшее. — Ничего себе! Я такое впервые вижу.

Курт ухмыляется, лохматя свои волосы.

— Мы, если честно, тоже. Я думаю, никто такого не видел, кроме Древних. Кевин стал просто опасен.

— И что делает Реджина?

— Ничего.

— Такие всплески бывают редко у Кева. И они длятся недолго. Но ему всегда плохо после этого. Уверен, что сейчас его приводят в чувства Ева и Артур — пичкают разными настоями. Скорее всего, мы его больше не увидим до завтра. Вот. Сделал. Аккуратней теперь с рукой. И у Реджины все стаканы наперечёт.

— Спасибо. — Я киваю в ответ. Рука профессионально забинтована. — И куда мне теперь идти? К себе?

— Если хочешь. Я скажу ребятам, что ты устал и извиняешься. Все равно завтра будет рождественский ужин с едой из ресторана «Dolce vita».

— Реджина сменила фаворита?

— Нет. Это Лаура прислала в знак поздравления. Сама явиться не может. Но сделала такой подарок.

— Лаура? Лаура Клаусснер? Она теперь пироги с индейкой шлет?

— Считай, да. Она сдружилась со Стефом и Евой. Но об этом тебе скажут завтра. Пока иди, отдыхай. Наверное, психушка тебе изрядно надоела.

— Да. Надоела… — А у самого стоит картинка: моя палата со стоящей Мелани у стены, которая поет свою заунывную песенку. Черт! Я скучаю по призраку. Хотя дал себе слово не звать его.

Я должен был освободить душу Мелани.

Встаю и иду не торопясь наверх. Когда-то я так делал в школе, когда не хотел идти туда: медленно, отвлекаясь на все, брел на занятия. Вырос. Осиротел. При том не единожды. А некоторые привычки все равно из детства — от не выросшего мальчишки с синяками на коленках и сбитыми от уличных драк руками. Я всегда защищал своих. Кроме людей, у меня ничего и не было. Да и не нужно. Видно судьба такая, каждый раз терять того, кого ты считаешь своей судьбой, семьей — назовите, как хотите. Сначала ушел отец, затем спилась мать, оттолкнув нас сестрой ради любви к выпивке, затем Мириам, и вот она — Мелани: моя безумная идея, случайность, летнее безрассудство и лишь неделя нормальных отношений, а дальше — случайные встречи, дьявольская гонка, попытка ее спасти и вытащить из химерских сетей.

Я люблю тебя. Невозможно понять, как ты въелась в мою кровь и душу за столь короткое время. Некоторые годами не могут достичь таких чувств; так всю жизнь и проживают в пустоте, даже не почувствовав толики того, что испытываю к тебе, Мел.

Зачем ты позволила мне себя сжечь? Чему, черт возьми, ты улыбалась тогда?

Останавливаюсь прямо у двери и понимаю, что стою напротив ее комнаты. Я только что прошел мимо своей спальни. Приказываю себе развернуться и идти к себе, но борьба неравная, и я поворачиваю дверную ручку. Магии здесь уже нет. Так же как и комната оказывается не заперта.

Вхожу. Ничего. Пусто. Реджина выбросила все ее вещи. Эта комната снова безлика. Кровать не застелена и накрыта белым покрывалом в ожидании нового постояльца. Я прохожу внутрь, отмечая детали: на паркете остались пятна от разлитого лака Мелани, у окна все также стоит противное оранжевое кресло, накрытое белым балахоном, но оно все ещё повернуто так, как удобно было мне, когда я провел в нем ночь, наблюдая за ней после панической атаки в больнице. Кровать — немой свидетель нашей страсти: мы занимались на ней любовью в ночь перед аутодафе Мелани, нарушив одно из главных правил Саббата. Уже тогда она решила, что будет делать дальше, а я, дурак, не понял и не хотел ее слушать. А ведь любимая хотела сказать что-то… Возможно, дай ей слово, я сразу бы понял, что она хочет пожертвовать собой и не допустил бы этого. Тупой идиот! Не зря меня накачивают таблетками. Так мне и надо. Я вообще не понимаю, как еще хожу по этой земле.

Я разворачиваюсь и ухожу, с тоской отметив, что шкаф пустой — там уже нет кружевного черного платья моей девочки, сохранившего аромат ее тела и духов.

Может, это и к лучшему.

В моей комнате тоже порядок. Реджина и тут побывала, убрав в ящик комода все фотографии с него и заперев на ключ, который, естественно, забрала себе. Это произошло еще, когда я пытался выброситься из окна. Поэтому не удивился и не разозлился. От комода разило магией Светоча — блокировка: без спроса Реджины туда не залезть.

Комната стала стерильной, пустой и нежилой, ничем не отличающейся от комнат Карцера и моей палаты. Я достаю из кармана таблетки и глотаю их, не запивая. После чего падаю в измождении на свою кровать и засыпаю, каждый раз надеясь, что завтра не проснусь.

Утром, проснувшись в своей кровати, почувствовал радость — удобная, с родными подушками и одеялом, которые сам выбирал и покупал. Я люблю комфортную мебель. Особенно кровати. Всё началось с одного случая. Как-то раз, подначиваемый Стефаном и открывшейся свободой, — мы только что с Мириам поступили в Саббат — тайно сбежал из замка и загулял с Клаусснером и Ганном-старшим. Не помню, что происходило и причину побега. Помню лишь, что было много девиц и выпивки. Я был юный, резвый, с неуемной жаждой жизни — мне казалось, что я могу всё, и я действительно мог всё. Поэтому стоит ли винить безбашенного молодого Оденкирка? В общем, я тогда напился в стельку, парни внесли меня в Саббат, положили на диване в гостиной и забыли. С утра нас ждало наказание от Реджины Хелмак. Для меня был создан личный маленький ад от Светоча: неделю спать в гостиной, «раз мне так удобнее, чем в своей комнате». К слову, диван был непригодный для ночевок, так как был сделан полтора века назад для приема гостей. Неделя кошмара с болями в спине, шее и мышцах, постоянное падение и скатывание с проклятого лежбища ночью. Мириам ходила довольная от моего наказания, я же уже на второй день был готов умолять Реджину изменить свое решение. С тех пор ненавижу неудобную мебель!

Вздыхаю. Благословенное было время, сумасшедшее. Притом, по-доброму сумасшедшее. А не этот апокалипсис, который разворачивается каждый день.

Я рефлекторно кидаю взгляд на тумбочку и не нахожу фотографий. Черт! Боль резко колет в сердце. Мелани… Ее смерть… Зачем посмотрел? Зачем вспомнил? А ведь так всё славно начиналось.

Утро прошло в относительной суете. Когда спустился вниз, меня громко поздравил с Рождеством Стефан, Ной прошелестел по коридору в своей шелковой пижаме, на кухне увидел Курта и Еву, готовящих завтраки не только для себя, но и для Светочей.

— Как спалось?

— Отрубился после таблеток. — Я плюхаюсь за стол и начинаю намазывать на булку масло.

— Ты действительно пьешь таблетки или говоришь нам, чтобы мы успокоились? — Ева садится напротив с дымящейся кружкой кофе и протягивает ее мне. Я благодарно принимаю ее.

— Действительно.

В этот момент Курт ставит на поднос тарелки с едой и выходит с кухни.

— А у него профессионально получается. — Смеюсь вслед уходящему Ганну.

— Конечно. Вспомни, сколько у него девушек было — сколько завтраков доставил в постель.

Мы смеемся с ней, будто как в старые времена.

— Ева, — я решил задать давно мучающий меня вопрос. — Можно тебя спросить кое о чем?

— Ну?

— Ты же видела, что ее сожгут, почему не предупредила меня?

— Рэй, я не машина. Я не могу держать дар постоянно включенным. Накануне будущее было в ее пользу, а Кевин не должен был выжить. — Она накрывает мою руку своей и я чувствую человеческое тепло. Внутри все болит и стонет. Я все еще горю с Мел. Ева смотрит жалостно и шепчет: — Прости меня, что не уследила за этим. Прости, что позволила этому произойти.

Я убираю руку из-под ее. Ощущаю пепельное разочарование. Ева не виновата…

— Тебе не за что просить прощение. Я виноват во всем.

— Ты не виноват, Рэй. Не говори так!

Меня душат слезы, и я выговариваюсь Еве, как когда-то делал Мириам:

— А кто тогда? Кто понесет наказание за произошедшее? Я собственноручно опустил факел. Ты понимаешь? Я ее сжег! А она пыталась мне сказать о своих планах. Я не понял! Дурак, не хотел слушать. Испугался! И вот что теперь? Если бы она сказала, я бы всё понял и не пустил бы ее никуда!

— Если бы, Рэй. Этих «если бы» миллион! И каждое меняет будущее ежесекундно! Ты стойко ищешь виноватого, хочешь мести, но его нет. Впервые нет, Рэй! Нет второго Савова, нет второй Мириам. Мелани сама решила это сделать. Понимаешь? Сама! И ты не хочешь полностью осознать это.

— Тогда скажи мне, почему она это сделала? — Я вскакиваю из-за стола, меня всего трясет. И кажется, плачу.

— Она это сделала ради сестры и Кевина.

— Ради сестры? Варвары? — Я удивлен. Нет, я обескуражен ответом. Даже замираю, шокировано смотря на Еву.

— Да. Варвара ждет ребенка от Кевина, Мелани посчитала, что не имеет права отнимать отца у младенца. Ну, еще она говорила про муки совести, что не сможет жить, осознавая, что лишила сестру и ее ребенка Кевина.

У меня подкашиваются ноги и я бухаюсь обратно на стул. Наконец-то найден ответ на эту головоломку. Но, черт возьми, это не то, что я ожидал! Вместо облегчения, я ничего не чувствую, будто включатель не сработал и я продолжаю стоять в темноте.

— А Кевин знает?

— О чем?

— Что Варвара беременна?

— Нет. Мы ничего ему не говорили. С ним всё сложно. Сейчас вообще, как пророк, я не могу сказать, что будет завтра.

— Почему?

— Ну, во-первых, опять идут непонятные картинки, несвязанные между собой, будущее меняется с невероятной скоростью. Да и Кевин с его случайными всплесками тоже сбивает с толку. — Ева трет лоб, будто голова разболелась, но я не чувствую боли. Просто жест озабоченности. — Не знаю, имею ли право это говорить, но я вижу вот это.

Она хватает меня за руку, и уши внезапно закладывает, ощущение, что я резко быстро падаю куда-то, содержимое моего желудка аж ухает вниз, и поднимается волна тошноты. Перед глазами встает картинка: я стою в лучах закатного солнца и разговариваю с… Мелани?

И снова меня «выдергивает». В ту же секунду я уже сижу за столом на кухне и пытаюсь справиться с накатывающей тошнотой, что даже проступает холодный пот.

— Что это было? — Я жмурюсь и тру глаза. В ушах стучит.

— Мой дар. Я расширила его. Могу, как Ной, транслировать видения. Правда, получается жестко. Всем плохо. Ты вдыхай глубоко и выдыхай медленно, через пару секунд всё пройдет.

Ева заботливо подводит меня к раковине, чтобы умыться. Холодная вода приводит в чувство.

— Ух! Как будто с высоты скинули! — Я резко выдыхаю, чувствуя облегчение.

— Стеф бесится, когда я так делаю.

— Я понимаю его! Если бы не так резко, то было бы еще терпимо. А так — ощущение, что я в лобовую атаку пошел!

Ева смеется, но потом снова становится серьезной.

— Итак, ты разглядел его?

— Кого? Себя?

— Видение, дурачина!

— Да. Там был я и… еще кто-то. — Я отвожу глаза в сторону, чувствуя, как бешено колотится сердце.

— Это была Мелани.

— Ева! Она мертва! Скорее всего, я разговаривал с Варварой. То есть буду говорить с ней. Они очень похожи внешне…

Сам говорю и не верю. В видении девушка была очень похожа на Мелани. Варвара другая.

Я чувствую, как руки Евы ложатся мне на плечи, и она обнимает меня. Объятия просты, неэмоциональны: просто замерли, сцепившись друг с другом, но так хорошо.

— Вот стоит мне отлучиться, а ее уже другой тискает! — Стефан ворвался в кухню полностью одетый: то ли с улицы пришел, то ли уходить собирался.

Я размыкаю объятия и умоляюще смотрю на Валльде:

— Можно я его ударю? А? Ева, разреши! Хотя бы разочек!

— Нет, Рэй. Не могу. А на ком я тогда свой дар буду отрабатывать?

За спиной слышится мученический стон.

— Ненавижу твой дар, Ева. — Клаусснер плюхается на стул и начинает мне жаловаться: — Она издевается надо мной! Ты представляешь, каково это, когда тебя выкидывают в грядущее?

— Только что испытал. — Я смеюсь над горюющим Стефом.

— А вот представь, я по два-три раза в день это испытываю. Да мне в космонавты уже пора! В летчики-испытатели! Такие нагрузки на организм.

— Не жалуйся. — Ева подходит к нему и целует, после чего что-то шепчет ему на ухо, отчего у Стефана тут же начинают блестеть глаза, а на лице расплывается кривая непристойная улыбка, и уходит из кухни. Понятно без слов. Я отворачиваюсь и сажусь пить свой кофе.

— Ты чего сидишь? Допивай и пошли!

— Куда? — Я удивленно таращусь на Стефа.

— За жратвой от Лауры. Нам надо забрать заказ из Италии и притащить сюда.

— Так много?

— Я как понял, Лаура не скупилась. Говорят, там вина только два ящика.

Я вздыхаю. Ну что же, это отвлечет хотя бы.

Зал был украшен еловыми ароматными ветками и гирляндами, повсюду горели свечи. Мы были одеты в дорогие костюмы, как на выход в свет. Ева и Реджина разбавляли нашу мужскую компанию, блистая своей красотой и околдовывая своими женскими чарами: вечерние платья, прически, макияж, соблазнительный аромат духов, голые коленки, тонкие запястья, изящные грациозные шеи с колье — потрясающе! Посторонний незнающий наблюдатель назвал бы нас элитой. Мы умеем выглядеть внушительно и дорого, но почти у каждого все это приобретенное, мало кто из нас знал в детстве достаток в еде и деньгах. Я тоже надел свой дорогой прошлогодний костюм. Вообще-то, как ввела традицию Мириам, я каждое Рождество покупал новый, обязательно баснословно дорогой и с громким именем на бирке, но не в этом году. И я был такой не один, кто нарушил эту традицию. Кевин тоже был одет в старое, но выглядел еще более отстранённо и небрежно, чем я. Он стоял одинокой фигурой возле камина, держась особняком от всех остальных. Мы оба были чужие на этом празднике. Я постоянно кидал взгляды в его сторону, Ганн же молча стоял и пил шампанское, уткнувшись себе под ноги. Кевин уже не смеялся, веселя всех своими остротами, не был галантным и душой компании. Он словно извинялся за свое присутствие здесь и боялся меня. Я же смотрел на него и думал о том, что этот человек должен быть мертв. Мелани крутанула колесо фортуны в его сторону ради того, чтобы он стал отцом ребенку, о котором еще даже не знает. Но возникает вопрос: а будет ли? Стоило ли жертвовать?

Реджина тут же шикает на меня через ведьмин зов, чтобы не смел об этом говорить ему, что придет время, и она сама откроет Ганну правду. А я и не спорил, сидел в углу дивана и тихо нажирался шампанским.

— Я хочу произнести тост. — Артур галантно вышел вперед. Все присутствующие обратили на него свое внимание и затихли. — Вот промчался еще один год. Тяжелый, безумный и невероятно испытывающий нас. Судьба за это время столько раз грозила нам смертью. Еще никогда Саббат не был столь уязвим. Но благодаря Богу и его планам на нас, а еще талантливому стратегу — моей сестре Реджине, — все обращают внимание на царственную Хелмак, которая стоит поблескивая своими бриллиантами в свете свечей, — мы продолжаем существовать, радоваться жизни полным составом, которым и были в прошлом году. Реджина, этот бокал я хочу выпить за тебя!

Все поднимают в ее честь шампанское и выпивают. Я снова кошусь на Ганна и наши взгляды встречаются, понимаю, что мы сейчас думаем об одном и том же: то, что для всех кажется счастливым концом, мой и его финал остается открытым — либо драма, либо трагедия.

Этот год действительно изменил Саббат — он сломал нас, покорежил, у кого-то отросли когти и зубы, а у кого-то беспомощность в теле.

— Я хочу поделиться радостными новостями. — Реджина выходит вперед взамен Артура и торжественным голосом она обращается к шестерым, как к толпе в этой огромной холодной зале: — Во-первых, я хочу поздравить Еву и Стефана, что они наконец-то решили пожениться. Мы долго этого ждали и вот свершилось!

Я удивленно смотрю на Стефана, который трет свой бритый подбородок — бороды ему явно не хватает. Интересно, как ему удалось уломать Еву? Сколько он раз ей делал предложение? Раз пять точно. Что же так повлияло на нее? Наверное, все эти события, которые разворачивались у них на глазах. К тому же, Стеф был в опасной близости к инквизиторскому костру. Он даже подружился с Лаурой. Что еще более удивительно! Тогда чему я удивляюсь? Хоть у кого-то всё будет хорошо. Я рад за них. Стефан достоин счастья. Наверное, нет сумасброднее мужчины, чем Клаусснер, желающий надеть на себя узы брака, когда остальные мечтают оставаться холостяками.

Я присоединяюсь к аплодисментам и приобнимаю Клаусснера, который улыбается во все тридцать два зуба, если они еще в этом количестве у него из-за работы Инквизитора.

— Во-вторых, хочу объявить и поздравить с повышением Ноя Валльде и Сару Луизу Чейз, которая отсутствует с нами сегодня, так как уехала на каникулы к родственникам. Оба в скором времени приступают к работе в Сенате как Архивариусы. При том Саре дали третий тип в отделе бытовых преступлений, а нашему Ною — третий тип в отделе расследований особо тяжких преступлений. Поздравляю, Ной!

И снова аплодисменты. Впервые вижу улыбающегося Ноя. Он весь красный от удовольствия, смущенно потупил глаза, разглядывая мыски своих ботинок.

— Говорят, Реджина ходатайствовала за Чейз в Сенате. — Бормочет мне на ухо Курт. — Та всё была не в восторге от решений Хелмак, вот Светоч и убрала ее с дороги, заодно заткнула, чтобы не сболтнула про нас лишнего.

Я кошусь на Реджину, та прочитав мои мысли и Курта, победоносно улыбается. Черт возьми, шикарная женщина! Элегантность решения по избавлению чопорной занудной Чейз поражает. Браво, Реджина!

Я поднимаю бокал и, глядя в довольные хитрые глаза Реджины, делаю глоток. Шампанское щекоча нёбо сладостью льется внутрь меня, ослабляя мои нервы, натянутые, как канаты.

— И третье. Я хочу выпить за вас, мальчики. — Хелмак обращается ко мне и Ганну. — Я знаю, что вы потеряли многое, что от вас остались лишь тени моих любимых Рэйнольда и Кевина. Вы пережили многое, вы испытали то, что и некоторые из нас не испытывали. Жизнь била вас и пытала, но вы вставали и шли в атаку, наплевав на все запреты, мнения и даже законы физики. Вы оба умерли. Один вчера на бумаге. — Она поворачивается к Кевину, который замер в позе у камина, скорее всего, желая стать незаметным. — Поздравляю, для мира Инициированных ты теперь недоступен. Ты можешь начать все с чистого листа. Другой, — она поворачивается ко мне, — физически. Но был воскрешен любовью. Рэй, помни об этом. Ты потерял Мелани, но она хотела, чтобы ты жил. Она воскресила тебя и дала тебе шанс! Не разочаруй её. За вас!

Она поднимает бокал и залпом его выпивает. Все смущенно повторяют это. Никто не аплодирует, радостно не восклицает, лишь скорбно молчат.

Я оборачиваюсь на Ганна и впервые не чувствую ненависти и злобы к нему. Хелмак права, Мелани была любовью, которая воскрешала и даровала нам шанс. Истинный Ангел.

Моя девочка.

Примечания:

«роза пахнет розой»* — "Роза пахнет розой, хоть розой назови её, хоть нет". У.Шекспир. (Трагедия «Ромео и Джульетта», акт II, сцена II, Джульетта)

Приоритеты

Неделя прошла со смерти моего любимого. А я ничуть не приблизилась к ее разгадке. Постоянно прокручивала варианты, вспоминала последние мгновения. Зря я так с ним! Может, скажи, что жду ребенка, он остался бы со мной, был бы живой? Не хочу думать об этом! Я постоянно перебираю его вещи и жажду мести. Хочу знать всё! Чтобы отвлечься от накатывающей на меня тоски, начинаю разгадывать еще одну загадку «США-Орегон-Доброе сердце». Аня! Еще одна головная боль. При том я должна понять, где найти ее и как воскресить. Я могу вернуть хотя бы одного потерянного мной человека! И я сделаю это.

Сейчас я была как на иголках, потому что с минуты на минуту должна была прийти Нина. Если бы не она со своей помощью, я уже заправляла бы балом у Сатаны на ритуале у какой-нибудь проклятой бездушной Химеры, но вместо этого я потратила неделю на расшифровку «Доброе сердце». Я судорожно собирала сумку — до отлета в Америку было пару часов. Перед глазами лежал список того, что нужно было взять.

Поиск в Google на «Доброе сердце, Орегон» выдал кучу ответов: среди которых была церковь, благотворительность, пекарская, книжка про наркоманию, чей-то блог и прочее. Я просмотрела всё по несколько раз — пусто. Ну не в пекарскую же мне ехать за Анной? Хотя…

На второй запрос «США-Орегон-Доброе сердце» Google разразился уже более конкретными ссылками. И всё равно, я не чувствовала, что там есть что-то нужное.

В общем, я была ни с чем. Поэтому решила лететь в Орегон и уже там на месте решать, куда ехать — в пекарскую или в церковь.

Звонок в квартиру был резким, словно разбили что-то. Я тут же побежала открывать. Глянув в глазок, увидела мрачную фигуру Субботиной.

Она тенью шмыгнула в коридор. Я же вела себя, как в старых шпионских фильмах: осмотрела площадку — нет ли посторонних, и только потом закрыла дверь.

— Принесла?

— Да. Это ксерокопии. — Она достает пластиковую папку и передает мне. — Только никому не говори.

— Хорошо. — Я достаю листы и вижу протоколы Архивариусов.

— Как ты их достала?

— Достать оказалось просто. Дело без грифа секретности и его ведет Стонтон. — Нина произнесла имя как-то скупо с неприятными нотками, что я удивленно посмотрела на нее. Интересно, что это означает? Это плохо или хорошо?

— Ты читала дело?

— Да.

— И что там?

Субботина странно молчит. Меня это пугает, что меня начинает трясти.

— Нина! Его убили Химеры? Да?

— Я не знаю…

— В смысле?

— Прочитай дело. И больше не обращайся за этим ко мне. Ладно?

— Хорошо…

Внутри все холодеет от разных страшных мыслей и догадок. Нина разворачивается и хмуро идет к двери, оставляя меня в замершей позе с папкой в руках. Я смотрю на нее, провожая взглядом, но как только Субботина переступает порог, внезапно дергается и останавливается на площадке. Я в ужасе кидаюсь к выходу, чтобы посмотреть кто там. На площадке между лестничными пролетами стоял мужчина.

— Ты? — Нина удивленно таращится на него. И только сейчас понимаю, что это тот Саббатовский Инквизитор. Ной, кажется…

— Я искал тебя. — Нина внезапно становится красной как рак и не знает куда деть глаза. Я же пугаюсь этого Инквизитора, он напоминает призрака или маньяка, который поджидает в темноте своих жертв.

— Зачем ты искал? — Голос Нины срывается. Боже! Девочка смущена до предела своих возможностей. Зато Инквизитор продолжает на нее смотреть своим немигающим взглядом серых ледовитых глаз. Жуть просто!

— Хочу поговорить.

— Эээ… Все в порядке? — Я обращаюсь к Нине, потому что неловкость ситуации передается и мне.

— Да. Всё в порядке.

— Хорошо.

Я понимаю, что лишняя, и пячусь обратно в квартиру, прикрыв дверь, но все ещё оставаясь в коридоре, на случай, если этот маньяк с серыми глазами и светлыми волосами нападет на Нину, я могла бы помочь ей отбиться. Я слышу из-за двери обрывки фраз: «ты не звонила», «снова не разговариваешь», «Сенат». Всё ясно, разборки влюбленных. Я же судорожно впиваюсь пальцами в листы и начинаю вчитываться.

«Тело мужчины представляет полуразложившийся труп, из-за которого распознать личность по внешним признакам практически невозможно».

«При мужчине находилось удостоверение личности».

«Вскрытие производилось смертным патологоанатомом доктором Джереми Скоттом».

«Опознание произвели Второй Светоч Саббата Артур Хелмак и Инквизитор из Саббата Ной Валльде. Они узнали в погибшем Кевина Ганна по одежде и вещам…»

«Сличение по энергетике указало на Инквизитора Кевина Ганна».

«По всем перечисленным выше факторам Святой Сенат признает в неопознанном мужчине Инквизитора Кевина Ганна».

Признает в неопознанном мужчине… В моей голове вспыхивает фейерверк вопросов! Но самое интересное — опознавали его Светоч и Ной. Тот самый Ной, который сейчас стоит за дверью!

Я кидаюсь к двери и распахиваю ее, чтобы догнать либо Инквизитора, либо Нину. Но, вылетев в коридор, замираю от неожиданности. Сначала мне кажется, что мужчина привалился к стене и ему плохо, и только потом различаю, что Инквизитор, целует девушку, вжимая ее в стену. Выглядят оба, как два каменных изваяния — ни одного страстного, лишнего движения. Выдает их громкий вздох Ноя и чуть сместившаяся рука Нины по его спине. Скорее почувствовав, что я таращусь на целующихся, они отлепляются друг друга. При том мужчина даже отходит от Нины на несколько шагов и встает по стойке смирно, уставившись куда-то в потолок. Нина же покрывается румянцем и смотрит на меня открытым враждебным взглядом, что я даже пугаюсь ее. Не зря Субботину боятся — мне кажется, она и проклясть может.

— Варя?

Чувствую себя сбитой с толка. Будто это я сейчас целовалась и меня уличили в том, чего знать не положено!

— Простите.

— Ты что-то хотела? — Черт возьми! Можно подумать мы с ней поменялись местами.

— Да. Ной, ты… ты… — Я смотрю на Валльде и у меня в голове словно тумблер щелкнул: как его спросить про Кевина, не выдав Нину? — Слышала, нашли тело Кевина. Да? — Валльде на меня смотрит, не моргая. — Просто неделю назад мне сказали, что он мертв.

— Да. Сенат признал в найденном мужчине Инквизитора Кевина Ганна. — Голос Ноя, как звон металла: холодный, неэмоциальный, и говорит, как Архивариусы — штампованными фразами из дел.

— То есть это может быть не Кевин? — Я смотрю на него, пытаясь найти хоть какую-то брешь в этом железном человеке. Но нет. Ни один мускул не дрогнул.

— Одежда, документы при трупе и сличенная энергия указывает на него.

— То есть по лицу вообще не разобрать?

— Нет. Тело было сгнившее.

— Сгнившее?

Ной тяжко вздыхает и выдает фразу из дела, которую только что прочитала:

— Полуразложившейся труп был найден в коллекторе Ливерпуля. Влажность убыстрила процесс разложения. Крысы и мыши сильно повредили лицо, поэтому установить личность погибшего невозможно.

Смотрю на Валльде и думаю, кому выгодно выдавать тело за Кевина? Химерам? Инквизиторам? Мог ли Валльде сделать ошибку? Но этот человек может видеть прошлое — так, кажется, его дар описала Нина. «Одежда, документы при трупе и сличенная энергия указывает на него». Я начинаю неконтролируемо улыбаться, как дурочка.

— Спасибо. Спасибо! — Я готова броситься на шею Ною. Но вместо этого спрашиваю, не обращая на злую Субботину внимания: — И последний вопрос. Можно?

— Да.

— Где сейчас Оденкирк?

— Он по решению Сената проходит лечение в психиатрической больнице.

— В какой?

— Это закрытая секретная информация.

— Спасибо! — Я снова улыбаюсь, как идиотка. О боже! Да меня сейчас разорвет на кучу Варвар Шуваловых. Пячусь назад, закрываю дверь, прохожу в зал и начинаю визжать, как маленькая. Ай да, Варька! Ай я молодец! Кевин жив! И он у Инквизиторов! Любимый мой, родной! Они его прячут! Только зачем? От Моргана? От Химер? От своих же? Ай! Не важно!

Я начинаю хлопать в ладоши, танцевать и напевать мотив «Single ladies».

Документы? У него были права в кармане, я помню. Но одежда! Они промахнулись на одежде! Ну как мог Валльде опознать Кевина по одежде, когда в последний раз он был в джинсах, которые я ему покупала!

«Cause if you liked it

Then you should have put a ring on it

If you liked it then

you should've put a ring on it

Don't be mad once you see that he want it

If you liked it then

you should've put a ring on it».*

Я двигаюсь по комнате, послав заряд в музыкальный центр, где тут же включилась эта песня. Призываю из коридора папку, которая точно влетает мне в руку. Моя магия сейчас на невероятном подъеме. Раньше так у меня не получалось! Сейчас я могу всё!

Отыскиваю нужную фразу и зачитываю громко:

— Опознание произвели Второй Светоч Саббата Артур Хелмак и Инквизитор из Саббата Ной Валльде! Они узнали в погибшем Кевина Ганна по одежде и вещам!

Кевин в Саббате! Кевин у своих. Как-то ему удалось сбежать к ним. Только… За все время он ни разу не связался со мной. Бросил? Не нужна? Или что-то серьезное?

Я останавливаюсь посередине комнаты, осознавая свое новое положение. Меня так и подмывает броситься в его школу и выведать правду у этих лжецов и лицемеров, что там живут. Ну ничего! Я докопаюсь до правды! Для начала я должна Аньку найти и воскресить! Тем более я, кажется, знаю, что пыталась мне сказать ее душа.

США, Орегон, «Доброе сердце»? Оденкирк в психиатрической больнице? Я открываю ноутбук и снова ввожу в поисковик набившие оскомину слова. Одиннадцатая строчка: даже номер — наша дата рождения с Аней.

Частная психиатрическая клиника «Доброе сердце».

Мы поможем достичь гармонии разумом и душой!

Не быть мне ведьмой, если там не скрывается Оденкирк. Тем более, этот Дэррил сказал, что она с ним.

— Говоришь грустно тебе? Люди в белом и решетки на окнах? Жди, Аня, я иду.

Дверной звонок внезапно звенит в квартире, перебивая песню Бейонсе. Я смотрю из комнаты на дверь — не к добру это. Субботина вряд ли бы вернулась, и, чувствую после сегодняшнего конфуза, вряд ли мне ждать помощи от нее. Быстро спрятав добытое ею дело под подушки, иду открывать.

— Кто?

Из-за двери слышится женский голос на английском языке:

— Это Кристен Деннард. Я от Марго. — Энергия неприятная, колючая, резкая. Химера.

Открыв дверь, узнаю девушку, что была на тренировках — она обладает даром закрываться от чужих даров и других закрывать. Живой щит. Ее внедряли ко мне, чтобы я никому из сильных и важных Химер шею «случайно» не свернула. Кристен входит вразвалочку и оценивающим взглядом быстро осматривает коридор.

— Меня на тренировки вызывают?

— Нет. Меня прислала Марго, как сопровождающую тебя.

— Куда?

— В Америку. Ты же попросилась в отпуск. Вот, меня и послали организовать тебе его.

— Подожди здесь… — Я быстро достаю мобильник и звоню Марго.

***

Он кричит так, что больно ушам. На кипельно-белой рубашке расплывается ярко-алое кровавое пятно. Морган тут же падает, схватившись за плечо.

Саката молча наблюдает, как у ее ног валяется самый главный Темный Химерского мира и пытается справиться с болью. Как человечно! Я знаю, что она чертовски зла на него и ей это все порядком надоело. Собственно, как и мне.

— Ты мне не доверяешь. Ты не можешь расслабиться. — Цедит сквозь зубы Саката со своим акцентом, отчего эти фразы, которые надоели до безумия, не производят никакого эффекта. Все устали. Все взвинчены до предела. Особенно Джеймс. Его Атанасия сделала самый глупый поступок в своей маленькой и никчемной жизни, попыталась рассказать Сенату о его планах, за что тут же поплатилась. И вот Джеймс остался без лекарства, которое помогло бы ему в расщеплении. Анну жалко лишь мне. Чуть-чуть… Она всегда была глупая, как овца. Не то, что сообразительная, яркая Варя.

Морган жалеет об Анне лишь, как о своей Атанасии. Бессмертие и моментальное заживление ран. Сейчас Моргану приходится туго. Ведь в этом кабинете должна была быть Анна, а не я.

— Я пытаюсь, Мейса… Хватит уже говорить одно и тоже! — Морган шипит, поднимаясь с колен. По взгляду вижу, он взбешен и в тупике. Битую неделю одно и то же. Но у Моргана Наполеоновские планы, и ему плевать на всех и всё. Сейчас главная задача — «расщепиться». Помнится, даже искали дары, чтобы он забылся и смог преодолеть свой страх, но стоило чуть продвинуться вперед, как боль тут же всё возвращала обратно. Бессмысленно…

— Ладно. Спасибо, Саката. До следующей встречи. — Джеймс бухается в кресло и еле сдерживается, чтобы не застонать от боли. Саката прощается и проходит мимо меня, цокая своими каблучищами. Я тут же подхожу к Джеймсу, держа наготове аптечку и залечивающие раны Сенатские бумаги — собственно за счёт них Морган и держится.

Я осторожно расстегиваю рубашку на нем и вижу продольную рану по суставу, будто разорвали кожу.

— Sepelite. — Шепчу и посылаю токи. Бесполезно. Морган лишь морщится. Затем беру бумагу, добытую братом Джеймса, и легонько прикладываю к ране. Возлюбленный шипит, а я его утешаю, как ребенка. Мужчины вообще, как дети: любят поиграться в войну, похвастаться машинкой, а уж боль терпеть не могут.

Хотя, я однажды попыталась расщепиться под воздействием Сакаты. Согласна, очень больно, ощущение, что тебя разрывают пополам. Но, в отличие от Моргана, я продвинулась чуть дальше, чем он, хотя тоже получила глубокую рану по животу. При том это был первый раз! Уверена, тренируйся я так часто, как он, я уже давно бы могла расщепляться на две Маргариты Кирсановых.

Бумага с заклинаниями Старейшин впитывается в горячую кровь и кожу Джеймса, и тут же рана начинает затягиваться.

— Дьявол! Ничего не получается!

— Подожди. Я думаю, мы увидим результаты, ты привыкнешь к боли, и я скоро увижу двух Джеймсов Морганов.

— Я никогда не привыкну! Это адская боль меня постоянно выбивает в реальность! Она говорит расслабься, как расслабится, если ощущение, что тебя распиливают живьем?! — Джеймс взрывается, срывая с себя промокшую от крови рубашку, и швыряет в рядом стоящий таз. Я вздыхаю. Это так надоело слушать! Одно и то же. Я пускаю искру и рубашка в тазу вспыхивает и начинает гореть. Через пару минут от нее ничего не останется. Морган очень осторожен в вопросах крови.

Внезапно телефон начинает звонить — мое спасение от этого зануды. На дисплее высвечивается: «Варвара». О! Кажется, я знаю по какому вопросу.

— Прости, любимый, отвечу.

Я встаю и выхожу в коридор, лишь бы не видеть недовольную мину Моргана.

— Алло.

— Марго? Здравствуй. Это Варя.

— Да, я слушаю.

— Тут ко мне Кристен Деннард пришла и говорит, что она от тебя.

— Да. Считай, это мой подарок тебе на Рождество, милая. Ты хотела отпуск? Ты его получишь. Эта девушка станет твоей сопровождающей, а также прислужницей. Любой каприз — и она исполнит его.

— Отлично просто… — Мне кажется, Варя недовольна, судя по голосу. — Но у меня уже все запланировано. Сегодня вылет! И гостиница уже заказана.

Черт! И как эта настырная не понимает? А если что случится с ней в самолёте? К тому же она Химера! Моя любимица! Ее потерять я не могу.

— Какой самолет, Варя! Ты беременна. Ты же не хочешь, чтобы на борту стало плохо! Нет. Я позволить этого не могу, как твоя Темная и вообще как близкий тебе человек! Я организую тебе портал. Гостиница уже зарезервирована и оплачена мною. Любые развлечения за мой счет! А Кристен должна Моргану, поэтому ты можешь смело указывать на это и пользоваться её любезностью.

На том конце молчание. Удивительно, что она еще думает после такого!

— А где будет гостиница?

— А куда ты летела?

— В Орегон. Портленд.

— Значит будут тебе там развлечения! Передай трубку Кристен, пожалуйста.

Я слышу шорох и звучит голос Деннард с ее немного нахальными пацанскими нотками. Так и вижу ее в кожаной куртке, джинсах, немного сгорбившуюся, с мужскими движениями и замашками.

— Да?

— Кристен, организуй Варе гостиницу в Портленде, в Орегоне. Следи и ухаживай за ней, как за собой. Если последуют жалобы или что-то с ней случится, будешь иметь дело с Морганом.

— Хорошо. Сколько будет длиться отпуск?

Я вздыхаю, наслаждаясь недовольным тоном Деннард.

— Сколько она захочет, столько вы и будете там. Либо пока вас не вызовут сюда. Если будут серьезные проблемы, звони мне.

— Окей.

Трубка снова оказывается у Варвары.

— Варя, милая моя, ты как?

— Нормально. Неожиданно, правда.

Я смеюсь. Значит, сюрприз удался. Это хоть как-то отвлечет ее от мыслей об ее мальчике-Инквизиторе. Ох! Как же он меня бесил. Мешался и сбивал Варю. Рада, что он умер. Пускай эксперимент с объединением не получился, зато Инквизиторишка убрался с дороги. Правда, обрюхатив Варю. Ладно. Я не против детей, тем более будет девочка. Уже предвкушаю, как буду держать этот пухлый мягкий комочек и трогать нежные пальчики малышки. Главное только, Варю и ее ребенка держать подальше от моей сестрицы. У этой дуры в голове много. Может и убить младенца.

— Ты не обращалась, надеюсь, к Темной магии?

— Нет. Не обращалась.

— Вот и славно. Поверь! Я тебе его убийц из-под земли достану, если хочешь.

— Знаешь… Я тут подумала, да гори его мерзкая душа в аду! Он мне всю жизнь поломал. Не хочу даже и думать о нем!

Неожиданно. Варя, молодец! Не зря я в ней так уверена.

— Ну и отлично! Только жажда мести — она такая, может грызть, как совесть, по ночам. Если передумаешь, скажи.

— Нет, не передумаю.

— Тогда пока?

— Пока.

И пошли резкие частые гудки. Хм! Как интересно жизнь расставляет приоритеты. Говорят, всё предопределено, правда Инициированные с даром пророка не согласятся с этим. Хотя вот, как удачно всё сложилось. Возможно, Ганн и был проходящим эпизодом, но зато сколько после себя оставил. Да и Варя стала сильнее. Моя любимица вернулась! А то зависла на этом сопляке.

Да и он прилепился, как пиявка. Хотя этот Кевин нам Аню добыл. Если бы не его дар, этому мальчишке раньше бы сократили жизнь. И ходила бы Варя не такая несчастная и не в положении.

Внезапно всплывает в памяти старый Химерский стишок:

Двое в кровати, выключен свет.

Химера хочет, Инквизитор — нет.

Болтается грустно Святой реквизит:

На Химер у него совсем не стоит.

Редко, когда Химера сходится с Инквизитором, еще реже, если что-то получается. Слишком правильные эти святоши. Думаю, останься Ганн жив, все равно разбежались бы с Варей. Даже ребенок не удержал бы. В итоге, его бы убили. Вариантов много, но итог один. Как печально.

Я вхожу и смотрю на Моргана, надевшего уже свежую рубашку и завязывающего у зеркала галстук. Всё то же унылое выражение лица.

— Кто звонил?

— Варя. К ней сейчас пришла Деннард. Немного удивлена моим сюрпризом.

Я подхожу к нему и обнимаю за плечи. Горячий, молодой, с твердыми мускулами под тканью рубашки, любимый запах парфюма. Я чувствую поднимающуюся во мне волну желания. Говорят, молодой любовник — лучшее средство от морщин. Я согласна с этим.

Морган тут же ловит мой взгляд и на его устах появляется хитрая соблазнительная улыбка.

— Знаешь, я тут подумала о Варе и ее Инквизиторе.

— Ну?

— Может, зря мы его убили.

— Марго, мы его не убивали. Он сам умер от объединения знаков. — Он нежно перехватывает мою руку и целует кисть. Приятно. Нежно. Соблазнительно.

— Варя горела местью, найти его убийц.

— И?

— Я ей обещала. Но сейчас она передумала. Послала его душу к дьяволу, сказав, что этот Инквизитор испортил ей жизнь.

— Хм! Редко, когда Химера отказывается от мести. Ты ей веришь?

— Думаю, да. Звучала она убедительно.

На мгновение в моей голове проносится шальная мысль: об Инквизиторах и кому Морган сменил знаки. Я отхожу от него к столу, обдумывая, как бы тактичней преподнестиидею, чтобы не вызывать припадок ярости.

— Джеймс, что тебе мешает расщепиться под воздействием Сакаты?

Он удивленно оборачивается на меня, не понимая, зачем я спрашиваю.

— Ты сама знаешь: боль и постоянные раны.

— Саката говорит, что в ее случае, раны появляются из-за того, что человек закрывается из-за боли, не может расслабиться. Что с ее сестрой так было, пока та, не доверилась ей.

— Да, но она же и убила свою сестру, разорвав ее на куски.

— И все-таки, Джеймс?

— Я не понимаю, к чему ты ведешь. — Он засовывает руки в карманы и напряженно смотрит на меня.

— Ты слышал, что учинил Рэйнольд Оденкирк, когда сжигали Анну?

— Конечно. Впервые Инквизитор пошел против Сената. Вот, что любовь делает, Марго! Горели все! Стивен говорит, что некоторые Архивариусы до сих пор не могут прийти в себя после того аутодафе.

Я смеюсь. Ах, эта история стала любимой байкой у всех ведьм на устах. Самый заядлый Инквизитор оказался способен на проступок, при том ради Химеры. Пошел против системы, которой он же служит. Забавно!

— Вот именно, Джеймс, горели все. Только не Анна. Говорят, что она боли не чувствовала, когда полыхала, как щепка. — Я лукаво смотрю на Моргана. И вижу, как до него доходит понимание. — Ты ведь, кажется, Оденкирку и знак сменил.

— Что ты хочешь сказать, Марго?

— То самое, Джеймс! Оденкирк почти наш человек. Его легко теперь можно завербовать. Притом, не как Ганна с договорами, а как Химеру — с клятвой на крови. Ты, кстати, не знаешь, где он сейчас?

— Я слышал, что его отправили лечиться в психбольницу. Первый случай за годы Сената, когда сохранили безумному Инициированному жизнь.

— Ну да… Инквизиция сейчас на пересчет.

Я просто уверена, что без этой сучки Реджины не обошлось. Ее вездесущий нос вечно торчит там, где его не должно быть.

— Хорошо. Ты подала отличную идею: использовать Оденкирка и его дар. Но, как мне его найти и уговорить?

— Джеймс, ты только что сам сказал: редко, когда Химера отказывается от мести. Используй новенькую!

— Ты имеешь в виду Нору Грод?

— Да. Девочка обладает потрясающим даром убеждения. Дает цель жизни! И напомню, она сейчас рыдает в подушку о потере своего Виктора, мечтая отомстить за него. — Я подхожу к Джеймсу и начинаю делать легкий массаж плеч, соблазнительно шепча на ухо: — Поговори, успокой её, скажи, что знаешь, где скрывается убийца, но не можешь его найти. И она, как собачка, используя свой дар, приведет тебе Оденкирка. Главное только — проследи, чтобы не убила сгоряча твое обезболивающее.

Я слышу довольный грудной смех Моргана.

— Марго, ты у меня золото! Гений!

— Я знаю. Мне кажется, за такую идею, я достойна награды.

Он поворачивается и целует меня. У Джеймса губы мягкие, нежные, но настойчивые. Я ощущаю, как он играется со мной, как его рука легла на мою ногу и медленно ползет вверх под юбку к резинкам чулок. После чего привлекает к себе. Я чувствую его губы на своих ключицах. Дышит часто и прерывисто. Сквозь этот любовный пыл, слышу его довольный голос, как урчание кота:

— Милая, думаю, что награда не заставит тебя ждать. Проси, что хочешь.

Я смеюсь, закрывая магией дверь, чтобы сюда не приперлась секретарша или еще кто-нибудь:

— Я подумаю над этим предложением. А пока, давай все пошлем к черту?

— Меня уговаривать не надо.

Примечания:

* «Cause if you liked it

Then you should have put a ring on it

If you liked it then

you should've put a ring on it

Don't be mad once you see that he want it

If you liked it then

you should've put a ring on it» — Строчки из песни Beyonce "Single Ladies".

Потому что если я тебе нравилась, значит,

Нужно было надеть мне на палец колечко.

Если я тебе нравилась, значит,

Нужно было надеть мне на палец колечко.

Не злись, когда видишь, что он хочет меня,

Ведь если я тебе нравилась, значит,

Нужно было надеть мне на палец колечко.

Дэррил

Я возбужден от нетерпения. Каждая моя клеточка тела подает сигналы приступить к оживлению Мелани. Но остались лишь детали. Нужно дождаться Кристофера и Эйвинда. Я нахаживал круги вокруг ванны, где в маслянистой жидкости уже лежало полностью заново созданное тело. За три дня Мелани превратилась из медузы в прекрасную девушку из плоти и крови. Благодаря дару Эйвинда, который подгонял процессы, у нее уже отрасли волосы, появились брови, ресницы и ногти. Она была полностью готова. Я смотрел и видел, что осталось немножко, считанные минуты и надо возвращать. Сама же душа незримо мерцала в углу, иногда пропадая, иногда проявляясь, словно была в анабиозе — Мелани уже не говорила и не задавала вопросов, просто стояла и ждала. Она была готова к возвращению.

Дверь в гараж распахнулась с клубами снега и пара, и ко мне спеша влетели Эйвинд и Кристофер.

— Привет. Прости, задержался. — Кристофер работал с отцом в сервисе по починке разной техники. Собственно, именно там он и открыл свой дар — электричество. Но со своим талантом он явно не мог справиться, взять под контроль даром и развить. Я знал, что он мог бы, к примеру, продержать весь мой гараж с обогревателями, лампой и дом неделю только на своем даре, но у Бьярке получались лишь легкие заряды, иногда как статическое электричество. Правда, он сильно помог с Мелани: он запускал нейроны и связывал нити ДНК за счет электроразрядов.

— Что случилось? — Я вижу, что Кристофер расстроен, хоть и выглядит, как всегда, хмуро.

— С отцом поцапался.

— Ясно. — Когда Бьярке было пять, у него умерла мать от рака. Воспитал их с братом отец: жестко, с тычками и подзатыльниками. Год назад умер Сиверт, и Кристофер остался единственным наследником мастерской «Бьярке и сыновья». Если честно, мы вздохнули с облегчением, когда этот придурок Сиверт окочурился, потому что он постоянно угрожал растрепаться, что происходит тут у нас. А Кристофер вздохнул вдвойне, ибо его дом тогда представлял ад, откуда он постоянно сбегал и оказывался пойманным полицией. Сейчас он жил дома и отец взялся за него конкретно. Казалось бы, герр Бьярке потерял жену и сына — живи спокойно, работай, вспоминай, плач, но нет, он все «внимание» теперь концентрировал на Кристофере, постоянно находя к чему прицепиться и спуская на него всех собак. Но Криса это не волновало, потому что, как он сам не раз признавался, жить стало легче.

— А где сейчас Питер и девочки?

Эйвинд снимает куртку и кидает к шмоткам Кристофера.

— Девчонки пошли за одеждой для Мелани через портал. А Басс попал под горячую руку Миа. Та в него вцепилась и сказала, что он обязательно должен пойти с ними.

Мы переглядываемся и начинаем противно хихикать. Представляю, какой вернется Питер. Эти две фройляйн его живым не выпустят. Наверняка, придёт, упадет на матрац и будет со стоном рассказывать, как он с ними наматывал километры в бутиках с женской одеждой, как его мучили выбором: «Вот эти розовые с бантиком или вот эти розовые с ленточкой?»

— Итак, что нам делать? — Эйвинд с интересом смотрит на меня, закатав рукава.

— Процесс закончился. Я ее постоянно держу на Essentia omnium. Думаю, тебе стоит убыстрить процесс завершения. А потом мы ее вытащим из ванны, и дальше Кристофер будет бить в сердце зарядами, а я делать искусственное дыхание.

— Окей.

Пацаны соглашаются, будучи в полной боевой готовности. Мы подходим к ванне, где лежит девушка в этой желто-оранжевой помутневшей маслянистой жидкости. Я вспоминаю, какой она была кружевной медузой, как после добавления крови матери, стали появляться прожилки, как появились и скрепились кости после добавления нескольких пачек молока в воду, как она обрастала мускулами, как вчера мы все сдавали кровь для нее, чтобы завершить процесс восстановления. И вот передо мной в этой мути, похожей на перегоревшее масло, лежала она — Мелани, такая, какой я ее помню.

— Что-то прям не по себе. Она голая. Настоящая… — Эйвинд смотрит на Мел, и я вижу легкий стеснительный румянец. Меня иногда забавляет инквизиторское поведение Ларсена.

— Конечно, настоящая. А через пару минут будет живая. Давай! Миксуй!

И Эйвинд посылает заряд на Мелани.

***

Первые ощущения: тяжело, больно, твердо.

Я такая большая.

Такая длинная.

Я обширная, как космос? Где я начинаюсь и заканчиваюсь?

Свежо. Морозно.

Запахи.

Разные. Приятные и не очень.

Но я дышу. Механически. Не задумываясь.

Дышать легко. Приятно. А вот кашлять больно.

Я не могу дышать, пока кашляю.

Как остановиться?

…

Кажется, остановилась.

Подо мной твердь.

Горит столбом то, через что я кашляла.

Горло. Это называется горло.

А еще я стала заметная.

Больно?

Нет. Ново. Непривычно.

Кажется, это называется громко.

Вот! Я не заметная, а громкая.

Что-то во мне и стучит.

Это называется сердце.

Оно горячее и заполняет меня.

Раньше я не ощущала себя и не знала границ.

Я центр вселенной? Или маленькая точка?

Теперь такое чувство, будто я везде.

Неприятно. Колюче. Или это больно?

Кажется, это называется холод.

Точно!

Я замерзла.

Темно с красными прожилками.

Рядом кто-то. Слышу шорохи.

И что-то громко тарахтит…

— Мелани? — Голос зовет меня. — Мелани!

Требует. Настойчиво.

Я пытаюсь донести Голосу, что слышу. Проходит шуршание с чем-то проносящимся по мне.

Мне не нравятся ощущения.

— Вы видели? Она дернула рукой! — Это Второй Голос. Кричит.

Неприятно.

Громко.

— Смотрите, она вся мурашками покрылась. Ей, наверное, холодно. — Мне нравится Третий Голос — догадливый. И он, в отличие от Второго, мягче и тише.

— Эйвинд, сбегай за одеялом в дом. — Первый Голос.

— А где оно? — Третий голос.

— Возьми у меня на кровати плед. — Первый голос.

Шаги. Кажется, Третий голос называется Эйвинд.

— Мелани? — Снова Первый.

Я чувствую странное ощущение. Оно определяет мои границы. Будто вода.

Горячо. Давит.

Это касание. Кто-то меня легонько трясет.

— Вот! — Эйвинд вернулся. На меня что-то падает.

Не больно.

Приятно. Мягко.

Благодаря этому, я могу определить границы. Я не такая уж и большая. Не вселенная и не точка.

Длинная. Палкообразная. Не цельная. Расщепляющаяся.

А! Это руки!

А вот ноги.

— Мелани, открывай глаза! Я вижу. Ты не спишь.

Глаза. Надо их еще открыть. Я пытаюсь отодвинуть темноту с прожилками, но становится резко больно.

Дергаюсь.

— Открывай постепенно!

Он касается моего лица, и я начинаю приподнимать веки. Всё равно больно. Но не так. Потому что Первый голос держит руку козырьком у моего лба, бросая тень на глаза.

Проморгавшись, вижу людей. Мужчин. Они стоят, вытянув руки вдоль тела, и смотрят на меня сверху вниз. Рядом со мной сидит Первый голос. И я его знаю. Только имени не помню.

— Привет! — Он улыбается. Я узнаю эту улыбку. Пытаюсь улыбнуться в ответ.

Странный звук. Будто хрюканье. Мои глаза рефлекторно находят источник — один из парней хихикает, смеется.

Я пытаюсь улыбнуться и ему. И он с фыркающим звуком начинает давиться сильнее.

— Похоже, она еще не до конца владеет мышцами. — Говорит рядом с ним второй мужчина, и по голосу узнаю — Эйвинд. Но ему отвечает Первый голос:

— Да, улыбка кошмарная. Ну ничего. Скоро придет в себя. Тебе бы в тело попасть после столь долго пребывания без оболочки.

Он начинает поднимать меня. Я пытаюсь помочь, но не могу — не умею. На помощь Первому бросаются остальные парни. Странными манипуляциями со мной, где на своем голом теле ощущаю их руки, мужчины меня укутывают в одеяло, при этом пытаясь удержать от падения. В итоге, на руки меня берет Эйвинд. Голову не удержать, и она закидывается назад. Очень тяжелая! И чьи-то руки помогают положить ее на плечо парню.

— Ее бы помыть. А то она в этой… слизи. И пахнет неприятно.

Пахнет? Я плохо пахну? Не чувствую… Странно.

— Мы ее еще мыть будем? — Второй голос озадачен. Впервые я замечаю, что парни разные и жадно начинаю рассматривать их.

Первый голос с длинной челкой, но короткими волосами на затылке. Глаза серые с пушистыми длинными ресницами. Тонкий чуть вздернутый нос. Татуировки на шее. Нравится мне? Не знаю. Но что-то это мне напоминает. Губы пухловатые… Как же его зовут?

Второй — с длинными светлыми волосами. Одет во все черное, скрипящее и кожаное. Взгляд напуганный, серьезный, с четким изломом бровей. Нос у него не тонкий, а широковат, где переносица. Без татуировок. Красивый.

Эйвинд был с тонкой верхней губой, с обычным носом и серо-голубыми глазами такими спокойными, такими мудрыми, что именно взгляд цеплял больше всего.

Все трое красивые.

Странно.

Откуда я знаю, что они не уродливы?

— Думаю, надо помыть. Я не знаю, когда придут девчонки. А оставлять ее нагой и мокрой нельзя.

— Тогда, может, ты это сделаешь? Ты, как никак, ее Создатель. — Я слышу странные притихшие нотки от Эйвинда. Я им не нравлюсь?

— Я не Создатель. Я просто восстановил тело. — Первый голос печален и расстроен. Наверное, потому что я им не нравлюсь. — Ладно, пошли наверх. Я ее помою без вас.

Меня несут в светлое помещение, где много дерева.

Дом. Здесь мило. Нравится. Уютно.

А еще вкусно пахнет.

Парни помогают Эйвинду — открывают двери перед ним.

Ванна холодная. С железными трубами и блестящими квадратиками… Плитки. Так, кажется, это называется. Мне не нравится здесь. Мерзну.

Вода полилась из трубы. Это… не помню, как называется.

Звук шипящий и бурлящий. Неприятно громкий, что больно в голове.

— Клади ее. — Приказывает Эйвинду Первый голос. И он меня опускает в железную ванну. Холодные стены, горячая вода.

Стону.

— Горячо? Подожди. Сделаю прохладнее. — Первый голос крутит блестящие ручки. И ногам становится прохладнее, но не телу. Жжется. Но через минуту становится приятно.

— Попробуй голову подержать сама. — Обращается ко мне Эйвинд, который до этого держал свои руки под моей шеей. Благодаря ему я не сползла в ванну. Теперь он пытался их вынуть. Я переношу вес на шею — и голову начинает мотать и шатать. Ужасно тяжело и трудно!

И как это у них получается? Я не выдерживаю и быстро устаю, откидывая голову. Врезаюсь макушкой в что-то с жутким ударом. Очень больно, что начинаю невольно плакать!

— Слушай, она, прям, как дети маленькие. Даже голову держать не может. Это сколько же нам ждать, чтобы она восстановилась? — Эйвинд заботливо кладет что-то мягкое под голову. Но все равно, где ударилась, пульсирует и саднит.

Первый голос смотрит на меня пронзительным взглядом, после чего выдает:

— Думаю, завтра она попробует уже ходить. Дар мне подсказывает, что на восстановление ей психически и физически где-то неделя-две.

— А разве не ты рассказывал, как те оживленные древние, чуть ли не дрались после воскрешения? — Второй голос недоуменно пялится на Первого.

— Всё так, Крис. Только там были бездушные. Да и восстанавливал я тела не как хранилище для души. А тут… Короче, всё по-другому.

Мне не нравится, что все трое пялятся на меня с каким-то безразличным суровым видом. Будто я вещь. Единственное, что я могу сделать в ответ — это дернуть ногой и закрыть глаза.

— Ладно. Идите, чай попейте, в холодильнике бутерброды.

— У тебя не вкусные бутерброды. — Бурчит Крис. — Как вы с Миа живете без мяса?

— Мы не живем без мяса. Просто мама не догадывается.

Ребята хмыкают в ответ Первому и удаляются из ванной.

— Хорошо, что Питер с девчонками, а то бы он постоянно флиртовал с тобой, шутил бы по поводу наготы, ради того, чтобы Эйвинд ходил красный от смущения. Нет! Они нормальные. Ты не подумай. Просто Питер Басс любит издеваться над Ларсеном.

Все это он говорит, намыливая меня мягким камушком — мылом. Приятно пахнет. Летом. Солнцем. Теплом. Травой. На мгновение вспыхивает картинка: круглое озеро, жара, яркая зелень и треск насекомых, трава высокая, сочная с желтыми пушистыми цветочками — одуванчики.

Я снова пытаюсь улыбнуться Первому голосу.

— О! Уже лучше получается! А то в первый раз ощущение было, что ты то ли зубы показываешь, то ли скалишься. Ничего. Скоро ты будешь полноценным человеком!

Он льет холодное на голову и начинает царапать кожу головы. Немного резко. Больно. Неприятно. Но пахнет травой. Другой. Не как у мыла.

— Попробуй поднять голову. Я смою пену.

Я с трудом делаю это, но отмечаю, что уже не так мотает. Даже могу чуть повернуть.

Равновесие. Очередное забытое слово врывается в мой мозг. При том сразу в двух вариантах.

Я пытаюсь произнести. Выходит непонятный звук «э».

— Подожди пока говорить.

И я замолкаю. Смотрю в глаза Первого и пытаюсь вспомнить имя. А я ведь его видела… во снах.

Э-э-э… Там есть этот давящийся, неприятный звук. Он сочетание сразу этих двух слов, означающих равновесие.

Р-р-равновесие.

Ba-a-alance.

Р-р-р-э-э-э.

Э-э-э-р-р-р.

Э-э-э-р-р-р-ил.

Вспомнила!

— Дэррил…

Я быстро уставала в первые дни. Мне иногда хватало часа, чтобы устать и уснуть прямо за столом во время обеда. Дэррил объяснял это «восстановлением памяти»: мой мозг получал и перерабатывал слишком много информации, поэтому от таких нагрузок я «отключалась».

Память восстанавливалась медленно, но верно. Я вспоминала обрывками свою жизнь и людей. Некоторых не помнила, как зовут, или наоборот, всплывало имя, а лица сквозь «тьму» не увидать.

Но был один человек, который мне приснился в первую же ночь — Рэйнольд. Имя всплыло сразу же как очнулась. И вместе с именем я вспомнила невероятную тоску по нему. Мне не хватало его в реальности, постоянно искала его черты в других, вспоминала привычки, голос.

Я не помнила себя, но помнила Рэйнольда.

Человек-сновидение, человек-фантазия. Неужели он где-то существует?

Неужели я касалась его и была любима им?

В первую очередь, я воскрешала в памяти всё с ним, а потом, будто клубок разматывала, остальные воспоминания. Так дошла до костра и момента, когда он меня сжег.

Я не помнила причины, почему он это сделал, не помнила, почему не сопротивлялась.

Я знала, что не держу зла.

Я знаю, что безумно люблю его и скучаю.

— А он меня любил? — Я задаю снова этот вопрос Дэррилу, наблюдая, как он слушает музыку в наушниках, полностью уйдя в состояние похожее на транс — глаза закрыты, легкие кивки в такт и наслаждение на лице.

— Кто?

— Рэйнольд.

— Не любил. Любит.

— Правда?

— Угу. — Дэррил мычит, медленно кивая то ли мне, то ли под музыку.

Я сидела и зачем-то фасовала для их мамы сбор сушенных цветов в маленькие холщовые мешочки. Мисс Финч, как выразился сам Дэррил, вела «здоровый образ жизни»: медитации, йога, вегетарианство, только все натуральное и природное. Собственно, поэтому она и переехала после развода вместе с детьми из США в Норвегию, где сейчас мы и находились. Здесь же она открыла свой центр и ушла с головой в индуизм, выбрав «путь деяний».

Поэтому она не удивилась, узнав, что студентка из Америки на каникулы приехала к Дэррилу и Миа, и осталась с ними жить. Ее много чего не удивляло. Мисс Финч жила в своем мире, отдельном от жизни Миа и Дэррила, а те, в свою очередь, старались ее не загружать своими проблемами — странный симбиоз матери и детей, построенный на взаимоуважении и заботе. Но где-то внутри мне не нравилось это. Почему-то я невольно осуждала ее за некое равнодушие к ним. Может, потому что я не могла вспомнить свою мать? Почему я помнила Рэйнольда, а свою семью нет? Лишь на третий день я вспомнила, что у меня есть сестра Варвара! Но такого щемящего чувства тоски, как по Рэю, она не вызывала.

— Я закончила. — Передо мной лежали двадцать холщовых мешочков с лавандой, ромашкой и кучей других трав.

— Отлично. Уложи в коробку. — Дэррил кивает мне на короб над холодильником. На улице метель. А дома тепло. Включена гирлянда и зажжены свечи. Вечер был уютный, укутывающий, как одеяло, из-под которого не хотелось вылезать. Мы были с Дэррилом одни. Мисс Финч была на занятиях в своем центре, Кристофер и Эйвинд сегодня работали в баре Ларсенов, Питер и Ода пропадали на свидании. Миа куда-то убежала.

— А кто такие Инициированные?

— Это мы.

— Колдуны?

— Угу…

— А я?

— Ты тоже. — Я чувствовала себя маленькой девочкой, которая приставала к взрослым со своими вопросами, но иначе не могла.

— А почему я не умею, как Кристофер, стрелять электричеством? Или, как Миа, застилать кровать взмахом руки? Или зажигать свечи, как ты?

— Потому что ты еще себя не вспомнила. Вспомнишь — и знак проявится.

— Ты откуда знаешь всё?

— Я не знаю всё. Невозможно знать всё.

— И все-таки? Тебя уважают другие…

— Просто я вижу сущность.

Ну вот опять! Он постоянно отвечает так. Я даже знаю ответ, если спрошу что-то непонятное мне после этой фразы: «Когда вспомнишь, кто ты — поймешь».

— Ты сказал, знак проявится… Это что?

Он, не открывая глаз и не отвлекаясь от музыки, протягивает руку и задирает рукав — татуировка с Луной. В голове словно включается определение ей: Химера. Озвучиваю. Дэррил довольно щелкает пальцами.

— Вот видишь, еще чуть-чуть и вспомнишь кто ты.

Я задумчиво смотрю на свою руку.

— У Миа такая же. Она тоже Химера?

— Да.

— А остальные тоже Химеры?

— Нет. Ларсены — Инквизиторы.

— Инквизиторы… — Я повторяю, как эхо. У Рэйнольда была татуировка, но там было солнце. — У них солнце?

Дэррил снова согласно мычит.

— Рэйнольд был Инквизитором… Поэтому он меня сжег? Ведь Инквизиторы жгли ведьм.

— Он сжег, потому что тебя осудили.

— За что?

— За убийство и побег из Карцера.

— Я убила кого-то?

Я шокировано пытаюсь осознать сказанное. Я убийца? Внезапно Дэррил открывает глаза и смотрит тяжелым пронзительным взглядом — я называю это «внутрь меня»: будто влезает в сердце и мысли.

— Вот ты мне и скажи. Ты убила кого-нибудь?

— Я не помню.

— Я не прошу вспоминать. Ты убила кого-нибудь?

— Нет…

— Вот и ответ.

Он замолкает. А я в замешательстве. Но ведь сожгли! Неужели ошиблись? И я тогда могу ошибаться. Я не помню, это не значит, что я никого не убивала.

— Люди могут ошибаться…

— Могут. И ты расплатилась за всё. Даже за их ошибочные мнения.

Дэррил снова ставит меня в тупик. Прошла неделя с моего пробуждения. И все наши разговоры на протяжении этого времени всегда были такими… философскими, изматывающими. У меня постоянно болела голова от них и хотелось спать. Правда, с каждым днем я была всё выносливее и наши беседы все больше растягивались. А еще мне нравилось в Дэрриле честность и откровенность. Он никогда не замалчивал или пытался сделать объяснение проще. Говорил, как есть, порождая кучу вопросов и тем самым задевая, будто струны, кучу забытых мной моментов.

— А где Миа?

— Не знаю… Где-то бродит.

— Ты за нее не боишься?

— Нет. Она может себя защитить.

— А есть от кого защищаться?

Дэррил снова открывает глаза, но лишь для того, чтобы налить себе чаю и открыть упаковку печенья.

— Всегда есть от кого защищаться. Другой вопрос: какова степень угрозы? Тебе нечего бояться тут.

— А я не боюсь… Или мне есть кого бояться?

— Пока ты тут — нет, никого.

Дверь хлопнула и я услышала довольный голос мисс Финч: «Я дома!»

Дэррил вместо ответа достал вторую кружку для матери и поставил чайник закипать, чтобы она выпила привычный горячий белый чай. Через минуту вошла она, принеся на себе запах сандала и прочих благовоний.

Поблагодарив за заботу Дэррила и чмокнув его, она увидела коробку полную мешочков с травами.

— Спасибо, милая! Вот здорово. А то Миа не допросишься это сделать.

— Не за что. А можно вопрос, мисс Финч?

— Да? — Она удивленно воззрилась на меня, как на чудо, что у меня появился вопрос к ней.

— А зачем они? Для чего?

— А! Это подарки моим ученикам! Эти мешочки надо класть под подушку, чтобы сон был хороший и безмятежный.

Как только она удалилась, Дэррил позволил себе хмыкнуть:

— Бред.

— Разве не так?

— Трава ни при чем. Надо знать специальные заговоры и обряды. А это так… мусор под подушкой.

— А почему ты маме об этом не скажешь? Или сам не доведешь дело? Я видела, как ты вчера, что-то нашептывал над ее «эликсиром здоровья».

— А зачем? Не думаю, что у ее учеников серьезные проблемы со сном, требующие вмешательства колдуна. А вчера надо было: у того, кому предназначался пузырек, проблемы с ногами — так почему чуток не облегчить жизнь?

— Он выздоровеет?

— Кто?

— С ногами.

— Нет. Не выздоровеет. Но облегчение будет. Он уже не в первый раз заказывает ее эликсир.

— Понятно. А ты не в первый раз колдуешь.

Дэррил повернулся и заговорщицки улыбнулся в ответ. И снова хлопнула дверь — пришла Миа.

— Привет всем! — Она, с оглушительным грохотом скинув в коридоре ботинки, прямо в куртке со снегом на плечах и на меховой опушке влетела в кухню. — Смотрите, что нашла на барахолке! Та-дам!

Она поставила деревянную шкатулку на стол прямо перед моим носом.

— Ух ты! Коробочка!

Я восклицаю, беря в руки предмет.

— Не просто коробочка!

Ситуация внезапно становится похожа на другую, что я вспоминаю старый забытый диалог:

— Это не просто фонарик. А силковый фонарь…

— Мел? Ты чего?

— Так вспомнилось… — А перед глазами так и стоит картинка, как я верчу в руках железный со вмятинами фонарь. И он принадлежал Рэйнольду…

— Ну так вот! Я была в Праге…

— А как ты была в Праге? — Я удивленно смотрю на Миа.

— Через портал Инквизиторов.

— Портал?

— Ну да. Портал. Это прокол в пространстве. Всё легально!

— А что он делает? — Я никак не пойму Миа.

— Перемещает. Сначала я попала в Осло, а там через контору в Прагу.

— Контора? — Я удивленно смотрю на Дэррила. Он равнодушно жмет плечами:

— Да. Это Инквизиторская контора…

— Объясните мне, пожалуйста, я ничего не понимаю… — Я сдаюсь, скуля. В моей голове постоянно идут какие-то процессы и воспоминания, которые еще подогреваются странными ощущениями.

— Смотри, мы все Инициированные. — Дэррил снова садится напротив, а Миа убегает раздеваться, оставив шкатулку на столе. — Колдуны и ведьмы, имеющие своего брата и сестру. К определённому возрасту мы становимся на путь самоопределения и у нас появляется знак.

— Химера или Инквизитор?

— Точно! — Он щелкает пальцами. А я будто слышу на заднем фоне другой голос: «Самоопределение — это когда Инициированный решает, что ему ближе: жить по правилам или вседозволенность… быть Дорианом Греем или не быть им…»

Я не слышу, что мне объясняет Дэррил, потому что я там, на плавучем домике в Китае, веду разговор с Рэем. И всё становится так ясно! Так понятно! Есть Инициированные, которые делятся на Химер с их кланами и Инквизиторов со школами, есть Сенат, который управляет этим миром. И все стороны вместе быть не могут и отдельно не существуют.

Я поднимаю глаза на Дэррила и вижу, что он уже молчит и хитро глядит на меня.

Догадался.

И впервые я смотрю на него, как нечто новое, неизведанное и непонятное… И уже рождаются другие вопросы взамен старых: более сложные и конкретные. Но есть один — главный, который применим не только к Дэррилу, но и ко всем его друзьям: как такое возможно?

Утопия

Меня воскресили десять дней назад, а ощущение, что я прожила с этими людьми не меньше года. К тому же, память почти восстановилась и я могла с уверенностью сказать, что не знаю этих людей, что понятия не имею, что делать дальше и чего искать. Да и Дэррил не облегчал задачу — постоянно говорил загадками. В последний раз вспомнила, что я была оружием у Химер, что сама была Химерой, а не Инквизитором, как считала после того разговора на кухне. Самое противное, что теперь знала, что ДЕЙСТВИТЕЛЬНО могла стать Инквизитором и ничего из того, что случилось, не произошло бы. Последний спор с Дэррилом был о том, что мне делать: я рвалась найти Рэя, он же уверял меня сидеть и ждать, мотивируя тем, что память до сих пор полностью не восстановилась, магии у меня нет, и любой враг из прошлого легко меня обнаружит и снова убьет. Опять же, я для всех мертва из прошлой жизни — это была любимая фраза Миа.

Кстати, о ней. Сестра Дэррила была чудом! Правда, с гонором: если что-то ей не нравилось, она делала всё по-своему. Я удивлялась, что мисс Финч вообще не смотрит, чем занимаются и где пропадают её дети. Миа вместо того, чтобы заканчивать школу — рьяно её прогуливала, а зарабатывала тем, что через Инквизиционные порталы шастала по блошиным рынкам Европы, отыскивала вещи и продавала через свой сайт. Бизнес у нее явно шел. Дэррил же после окончания школы и Начала ушел к Патрициям, и тоже зарабатывал чем под руку попадется. Ода с Эйвиндом по легенде для своих родителей работали в мелкой конторе, офис которой находился в Осло — это была Инквизиторская школа.

Вообще вся эта группа представляла нечто необыкновенное и непривычное для всего Инициированного мира. Я нашла ответ на вопрос: «Как такое возможно?».

Они просто дружили! Я не могла представить Химер из клана Альфа, водящих дружбу с Саббатом, а тут…

Я задала прямой вопрос ребятам и получила ошеломительные ответы. Оказывается, что на территории Норвегии есть только одна Инквизиторская школа, которая даже названия не имеет. Так и зовут «школа в Норвегии». И в ней числятся всего четыре Инквизитора! Где двое из них давно женаты, живут со своими семьями в Осло и редко наведываются в контору. А главенствующую роль отдали Эйвинду — самому молодому Светочу в современном Инициированном мире. Официально кланов Химер в Норвегии нет: Миа, Кристофер и Питер просто вольные. Притом Басс специально сбежал сюда по приглашению Дэррила. Говорят, что есть еще пара Химер, осевших тут, но они так же, как и Инквизиторы, обзавелись семьями и бизнесом, и живут тут в свое удовольствие, независимо от Инициированного мира. Как рассказывал Кристофер, если в Норвегии рождаются колдуны и ведьмы, то они обычно уходят в кланы или школы и уезжают из страны. Так случилось и с его братом Сивертом, он ушел в клан и не понимал, почему Крис водится с Инквизиторами.

Так или иначе, ребята жили спокойной жизнью, которая совершенно отличалась от той, которую я когда-то знала. Самое забавное, что Химеры свободно пользовались Инквизиторскими порталами, помогали им с бумагами, а когда заглядывали Архивариусы, делали вид, что они плохие и боятся их. Они даже тянули жребий пару раз в год, чтобы кто-нибудь из Инквизиторов подал жалобу в Сенат и наказал провинившегося Карцером или работами — так они поддерживали видимость работы школы и ее необходимость, заставляя Сенат продолжать финансировать её.

Я могла лишь находиться с ними и поражаться услышанному и увиденному. Полюбила ли я их? Знаете, сложно не проявлять симпатию к таким милым людям, где каждый старался ради другого. Эти ребята были семьей друг для друга.

— Бьярке, помоги машину завести! — И Кристофер с помощью дара заводит маленький неказистый грузовичок Бассу, чтобы тот вовремя смог доставить заказ.

— Эйвинд, замиксуй! — Просит Миа, и Ларсен воздействует на миску, а после мы все лакомимся обалденным безе. В Новый год Ода своим даром задерживала фейерверки, чтобы те выстрелили единым залпом в небо.

Сегодня я помогала Миа отправлять посылки, после чего сходили в кино, где я ни слова не поняла по-норвежски. Поэтому мне переводила Миа, горячо шепча на ухо и вставляя свои комментарии, из-за которых я еле сдерживалась, чтобы не засмеяться в голос. Ода же сегодня была на своих занятиях по экономике, после чего присоединилась к нам после кино. Единственное, что я не могла взять в толк — почему Миа не Начале и, вообще, была она там или нет?

— Что будем делать? — Мы с Одой и Миа шли по заснеженным окраинам Дрёбака. Полчаса езды отсюда и ты в Осло — столице Норвегии. Но девчонкам это кажется долгим, потому что имеют под боком портал в школу.

— Можно Мелани сводить в музей Санта-Клауса.

Миа недобро косится на Оду, та сразу же замолкает.

— Пойдемте в бар к ребятам? Сегодня там играет группа «Под небом».

— Что за группа? — Я успеваю спросить, прежде чем упасть всем под ноги.

— Да есть одна местная. Нам нравится. Играют смесь рока и электрики. — Ода поднимает меня под руки, а я тру коленку — еще один синяк в мою коллекцию. Девочки раздобыли мне новую одежду, а вот обувь досталась от Оды, которая была на размер больше и подошва была сильно раскатана, поэтому я постоянно ковырялась на улице.

Через час мы уже сидели в баре «Драккар». Сегодня работали Эйвинд и Питер, но когда мы пришли, их смена как раз закончилась. Кристофер закончил с делами в мастерской отца и по пути прихватил Дэррила. Теперь мы сидели все за столиком и пили местное пиво. Миа же налегала на Колу и орешки, в которые свою руку часто запускал Дэррил.

— Сегодня слышал, что произошло еще два обращения в Инквизиторов.

Эйвинд кивает и вытаскивает лист из кармана, сложенный вчетверо, и кидает его на стол.

— Вот! Сенат лихорадит.

Все начинают читать, передавая листок по кругу. Когда до меня доходит, я уже слышу ответ:

— Они делают запросы во все школы мира, предлагая работу всем Инквизиторам.

— Паника на борту?

— Да. У них не хватает людей.

— Как бы они принуждать не начали… — Бормочет Ода, прижимаясь к Бассу, который играет с ее волосами, методично наматывая себе на палец локон.

— Пусть только попробуют. Закон выбора еще священен. — Бурчит Эйвинд, отхлебывая пиво. Я читаю:

«Эйвинду Ларсену,

Светочу школы Инквизиторов в Норвегии.

Совет Старейшин святого Сената просит исполнить долг Инквизиции. Требуются Инквизиторы для исполнения некоторых обязанностей Архивариусов третьего типа. В обязанности входит: разрешение спорных моментов, сопровождение обвиненных в Карцер, регулирование, наблюдение за обвиненными на общественных работах, отбывающих наказание.

Да свершится суд.

Да наступит день.

Dies irae, dies illa.

Совет Старейшин святого Сената»

— Что происходит? — Я смотрю на ребят, которые притихли сразу же после моего вопроса.

— Химеры свободу почуяли.

— Но их же сейчас сжигают за любой повод.

Я смотрю на их мрачные лица. Ощущение, что они не хотят говорить на эту тему, а я, будто суровый учитель, выжимаю ответы из них.

— Сжигают сейчас мелких сошек, подставных да дураков. Крупняк не попадается. А если попадается, то идет в Карцер.

— Карцер переполнен сейчас… — Бурчит Эйвинд, хмуро крутя стакан в руках. — Слышал, что Старейшины готовят расширение здания.

Некоторые аж присвистывают от удивления. За меня озвучивает вопрос Бьярке:

— А разве такое возможно?

— Они же Старейшины! Они могут все.

— Когда происходит вмешательство Старейшин, идет нестабильная магия, мир Инициированных слабеет. Я читала… — Подает голос Миа, после чего оборачивается к Дэррилу и толкает его локтем: — Чего молчишь? Скажи что-нибудь.

— Что сказать?

— Что-нибудь хорошее!

— Ничего хорошего в этом нет…

Миа в ответ наигранно закатывает глаза и тяжело вздыхает.

— А что сейчас у Химер происходит? — Я спрашиваю у Дэррила. Он единственный из ребят, кто находится в клане Патриций и имеет доступ к слухам и сплетням другой стороны мира Инициированных.

— Что и сказал Эйвинд. Мелких и ненужных убирают за счёт Сената.

— Тогда, может, все нормализуется? Мы придем к равновесию?

— Не придём. Моргану не это нужно.

— А что нужно Моргану?

— Объединение.

Я смотрю в глаза Дэррила, отмечая, какое у него худое лицо с женственными чертами, и этот бледный цвет кожи — я при первой нашей встрече тогда причислила Дэррила к наркоманам из-за него. Хотя… он на той вечеринке был под кайфом. Немудрено, что я его приняла за собрата Деннарда.

— Зачем ему объединение всех? Я не понимаю логики! Он же сейчас своих убирает!

— Посмотри на Эйвинда. — Я перевожу взгляд и сталкиваюсь с серьезными, серо-голубыми, но сейчас кажущимися синими, глазами Ларсена. Он удивленно смотрит на Дэррила, не понимая, почему я должна рассматривать его. Мне кажется, он даже смутился. У меня вообще подозрение, что я ему нравлюсь. От того становится еще сильнее не по себе. — Перед тобой самый молодой Светоч.

— Ну?

— Смог бы он управлять Саббатом?

Я понимаю, что нет. Это даже не обсуждается. Поэтому отрицательно мотаю головой. Дэррил не унимался, медленно подводя к сути:

— Но он же управляет здесь Инквизиторской школой. В чем разница?

— Ну, Саббат — это Саббат. — Дэррил начинает смеяться над моим ответом. Раздражение тут же вспыхивает в душе и я пускаюсь в рассуждения: — Саббат — это огромный замок. Древний. Куча обслуживающего персонала: кухарки, уборщицы, садовник, мажордом. И это только Смертные! У них установленный распорядок дня.

— А Инквизиторы?

— Они тренируются, разрабатывают дары, а Светочи следят за этим, они подыскивают им задания из Сената.

— А чем отличается Саббат от нас? — Дэррил продолжал гнуть свою линию.

— Вы самые невероятные люди! Вы дружите! Общаетесь, хотя должны враждовать.

— Эйвинд! Сколько Инквизиторов в Норвегии приходится на Химер?

— Где-то, один к двум.

Дэррил снова поворачивается ко мне и смотрит своим необычным пространным взглядом.

— Понимаешь, мы — идеальная модель мира для Моргана! Мы сосуществуем вместе. А главное, нас мало. Проще управлять мелкой конторой в Осло, чем Саббатом в Блэкбёрне.

Я перевариваю только что услышанное. Морган сокращает своих людей, чтобы легче было управлять, при этом внося смуту в ряды Сената, практически обездвиживая его чрезмерной работой. Но для чего? Ответ находился сам: чтобы отвести всевидящее око Старейшин от себя. Всё гениальное просто. Воистину так!

— Но разве это плохо? Объединение? Если ваша модель работает, значит будет работать и с другими? — Я задаю вопрос всем. Многие жмут плечами. Ответ находится у Эйвинда:

— Мы утопия. А когда люди пытаются достигнуть ее, начинается апокалипсис.

— Точно! Я читал «Скотный двор» Оруэлла! — Питер щелкает пальцами в знак того, что он понял Ларсена.

— Угу. Ты бы его не прочитал, если бы я не настояла. — Бурчит недовольно Ода, за что получает поцелуй от Питера, чтобы не возмущалась понапрасну.

— То есть Морган гоняется за мечтой? — Я продолжаю выпытывать ответы у Дэррила.

— Морган не гоняется… Морган делает ее.

— Ты же сам сказал, что это все утопия! — У меня сейчас голова взорвется!

— Я этого не говорил! Это ты пришла к выводу, что объединение — это хорошо и что Морган святой.

— А кто тогда он?

— Он — человек жаждущий власти! Он хочет стать сам у руля всего мира Инициированных.

— А разве такое возможно? — Я спрашиваю у сидящих людей, которые, как мне кажется, знают больше, чем я. Все жмут плечами или качают головой. Я же продолжаю думать и говорить вслух:

— Если встать у руля, то надо сместить Старейшин. Так ему никто не даст…

— Бинго! Чем сейчас и занимается Морган. — Дэррил довольно отпивает пиво из своего стакана, опять схватив горсть орешков у Миа. — Когда он станет у руля, от Инициированного мира останутся единицы: раболепие и полная власть Моргану.

— Но почему Сенат сидит и ждет? Почему вы знаете что будет и ничего не можете сделать?

Кристофер усмехается на мое изумление:

— Ты уже попыталась. Мы видели, как тебе поверили Архивариусы.

Ему вторит Басс из объятий Оды:

— Почему же Архивариусы сидят? Они не сидят! Наоборот, вон, расширяют владения!

— Тогда что делать? Что делать? — Последний вопрос я адресую Дэррилу.

— Тебе пока ничего. Придет время, и сама поймешь.

— Ты знаешь, что мне иногда хочется тебя убить?

Он посылает мне флиртующий взгляд с хитрой улыбкой.

— Когда задашь правильный вопрос, вот тогда и будем думать, что делать. А еще у тебя магии нет.

— Да ну тебя!

Я раздраженно вздыхаю и делаю глоток пива.

Весь остаток вечера прошел весело и тепло. Я танцевала, как сумасшедшая, отплясывая вместе с Эйвиндом и изображая с ним сцену из фильма «Криминальное чтиво», где я была Ума Турман, а Ларсен — Траволта. Под конец мы смогли всех утянуть на танцпол, и я впервые видела, как Химера и Инквизитор танцуют канкан под песни The Beatles.

Безумие. Ребячество. Утопия!

Около двух часов ночи, мы стали расходиться. Ларсен вызвался проводить домой меня и Миа, а остальные разбрелись: Кристофер и Дэррил делись куда-то, Басс ушел с Одой.

По пути домой, мы, словно дети, устроили баталию снежками. Самой меткой и быстрой оказалась Миа, которая одним ударом могла сшибить меня с ног и кинуть снег за шиворот Ларсену.

— Так! Всё! Я сдаюсь! — Крикнул Эйвинд из сугроба. Миа с поднятыми руками и визгом начала носиться вокруг нас. Я, еле-еле переводя дыхание, аплодировала ей, как победителю. Мы были ужасно запыхавшиеся, красные, вспотевшие и утомившиеся. Я поражалась, откуда у Миа столько энергии! Такое ощущение, что это у нее новое тело, а не у меня.

— Помоги встать. — Стонет Эйвинд из сугроба. Я протягиваю руку, чтобы вытащить его. Но он резко дергает меня — и я лицом падаю в снег, ощущая царапающие льдинки на своих горячих щеках. Слышится дикий хохот Эйвинда и Миа. Всё. Я устала. Даже нет сил бороться. Я откидываюсь на спину и смотрю на небо, которое разлилось над нами своими чернильными красками. Изнеможение такое, что не могу руку протянуть.

— Можете закапывать. Я не могу даже двинуться…

Хихиканье Эйвинда еще больше делает ситуацию комичной. Через секунду рядом со мной падает Миа. Так и лежим, как три дурака, в сугробе и смотрим на ночное небо Норвегии. Молчим.

— Хорошо. — Изрекает Миа. Мы молча соглашаемся, ощущая каждой клеточкой усталость. Вечность так бы лежать! — Представьте, мы умрем, а звезды так же будут светить…

— Представляю…

Мне ли не знать! Я месяц, даже больше, не существовала на этой планете. А что изменилось? Я имею в виду, в мировом масштабе. Ни-че-го! Мое отсутствие заметили лишь пара человек. А звезды всё такие же холодные. Колючие. Им все равно. Они горят на космических расстояниях, каждая на своем костре.

— Кстати, а что делают Древние? — Оборачиваюсь к Ларсену и встречаюсь с красивым серьезным взглядом. Но этим глазам далеко до других, тех, что из моих снов.

— Кто?

— Ну, которых Дэррил и я воскрешали.

— А! Эти… Ничего. Дэррил говорит, что они где-то у Альфа.

— Наверное, невероятно сильные колдуны.

— Неа.

— То есть?

— Они потеряли магию.

— Как так? — Я даже приподнимаюсь и смотрю теперь сверху вниз на Ларсена.

— Ну, смотри на себя. Ты была мертва месяц. На восстановление тебе нужно несколько недель. А эти несколько веков. Они просто не могутвосстановиться.

— Тогда зачем они?

Ларсен, как Дэррил, указывает пальцем на висок и произносит: «Память. Знания».

Я задумываюсь… Они видели, как произошел раскол, как появилась та система, в которой мы существуем уж несколько веков. Не эти ли знания нужны Моргану? Знать, как произошло, чтобы всё воссоединить заново? Интересно…

— Как думаешь, что с ними произойдет?

— А ты как думаешь?

Мы улыбаемся холодными улыбками друг другу, зная ответ.

***

— Оливия, прекрати. Ты просто зациклилась на этом деле. Это не профессионально!

Жерар Бурон смотрит на меня испепеляющим взглядом. Я чувствую себя глупо. Замолкаю.

Но знаю, что вернусь домой и снова открою дело о сожжении Анны Савовой.

Мы выходим из портала, который оказался закусочной в Лидсе*. На нас сверху льется неприятный мелкий дождь. Жерар застывает на мгновение, воздействует своим даром на участок неба над нами и вот выглядывает солнце. Отлично! А то не хочется заболеть из-за непогоды.

Мы спускаемся со ступеней и идем к огороженному полицейскими месту в парке.

Жерар достает Pollaroid, настроенный на обнаружение чужой магии, и начинает фотографировать.

— Не понимаю, что мы тут делаем? — Бурчит он. — Не проще ли отдать новичкам это дело? А не заниматься Архивариусам первого типа.

Молчу. Я его понимаю. Дело даже не тянет на второй тип.

Я стою и вижу место, где был убит мужчина. Мой дар — видеть мертвецов, точнее их призрачные оболочки перед смертью. Они, как старая фотография, как легкая дымка лежат там, в том положении, где умерли. Это не призраки — это отпечатки их последнего вздоха перед смертью. Дар бесполезный, как и у сестры — видеть нерождённых детей. Но я смогла пробраться в Сенат с такой способностью, это намного больше, чем иметь суперсилу и не уметь ею пользоваться.

Между деревом и кустарником вижу «призрак» мужчины. Но я останавливаюсь как вкопанная и смотрю, не понимая, что вижу: мертвец плавает чуть касаясь земли, но не это странное, странное то, что я вижу разложившийся труп мужчины. Что за бред! Серо-зеленый с гниением. Как такое возможно?

— Оливия, ты чего? Не можешь найти, где было убийство? — Жерар в курсе моего дара. Поэтому он знает, как я работаю.

— Ты знаешь, если я не могу найти оболочку мертвого, значит он был убит не здесь… Но я вижу оболочку!

Я продолжаю удивленно пялиться на этот отвратительный след в воздухе. Я никогда такого не видела! Единственное объяснение только одно и оно самое дурацкое: кто-то убил зомби. Только так я могу объяснить разлагающегося призрака.

Обычно, когда человека убивают, на его месте, когда увозят труп, остается отпечаток здорового обыкновенного человека. Даже ран не запоминают оболочки. А тут…

— Добрый день. Архивариус Ной Валльде третьего типа. Прибыл заместить Архивариуса Жерара Бурона.

Мы оборачиваемся и видим молодого человека со светлыми волосами и серо-голубыми глазами. Нордическая внешность. Внутри меня начинают шевелиться воспоминания, будто змеи: этот парень был на том самом аутодафе. Он горел вместе со мной.

Ной протягивает бумагу Жерару, тот внимательно читает и сухо кивает, соглашаясь с написанным.

— Вызывают на другое место. Разбился самолет. Есть подозрение, что магическое вмешательство. — Я вижу, как блеснули возбужденно глаза у Бурона. Ему куда интереснее расследовать масштабное, чем это дело. И да, он прав, данный случай как раз для Валльде, чем для нас.

Мы сухо прощаемся, Жерар отдает мне фотоаппарат со снимками, и я остаюсь наедине с новеньким.

— Оливия Барона. — Я протягиваю ему руку, решив представиться на случай, если он не помнит меня. Но нет, надежда завязать с ним знакомство на новой, свежей ноте рассыпается пеплом — Ной видно память не стирал:

— Я помню. Вы были Дознавателем по делу Анны Шуваловой-Савовой. Итак, что у нас тут?

Я передаю ему папку.

— Найден неопознанный труп мужчины. Лет тридцати-тридцати пяти. Умер от ножевого ранения.

— Почему Сенат заинтересовался делом?

— Две причины. Во-первых, нож, брошенный возле тела, ритуальный и на нем производилась магия.

— Был заряжен на момент убийства? — А он хваткий! Мне нравится. Знает, за что цепляться.

— Нет. Нож к этому моменту был разряжен.

— А что было во-вторых?

— К делу приложена фотография. — Ной открывает и находит фотоснимки трупа из морга. Я знаю, что привлечет его внимание — татуировка на левом запястье. Очень необычная. Сочетание Инквизиторского солнца и Химерской луны. И знак мне кажется смутно знакомым, и дело не в известных линиях. Где-то я уже видела такое слияние символов.

Валльде поднимает на меня взгляд — и я не могу расшифровать, что это: испуг, настороженность, вопрос? Наверное, волнение.

— Успокойтесь, Архивариус. Это просто татуировка. Не знак. Магии в мужчине нет. Обычный смертный. Только возникает вопрос о том, как много этот человек знал об Инициированных? Являлся он чьим-то Смертным? Ведь откуда-то он взял эти знаки для своей татуировки.

Валльде присмирев, снова обращается к написанному. Я же зачарованно смотрю на разлагающийся образ трупа. Да что же это такое?

— Ной? Так ведь?

— Да, мисс Барона.

— Не называйте меня так! У меня есть имя.

— Хорошо, Оливия. Вы что-то хотели спросить?

— Ваш дар ведь видеть прошлое, если мне изменяет память?

— Именно.

— Вы можете воздействовать на место и посмотреть, что случилось?

— Да.

Он подходит ко мне, снимает перчатку и берет за руку. И на парк внезапно падает ночь. Я не слышу. Ощущение, будто смотрю телевизор с выключенным звуком. Я иду за жертвой — это тот самый убитый мужчина. Он беззаботно идет куда-то, смотрит себе под ноги, а потом оборачивается на меня. Что-то спрашивает. Кажется, по губам можно прочесть: «Кто вы?». Я — убийца в черном плаще и перчатках. Не могу понять, кто я — мужчина или женщина. Я резко достаю нож и кидаю, будто в дерево, четким быстрым выбросом руки. Нож вонзается в грудь мужчины почти по самую рукоять от силы удара. Жертва падает на землю, под лезвием начинает расплываться кровавое пятно. Я подхожу к телу, чтобы заглянуть в глаза мужчины — они широко раскрыты и удивленно обращены к небу. И темнота.

— Вы видели это?

Валльде кивает.

— А только так действует ваш дар?

— Только так. В случаях места, я не выбираю, чьими глазами смотреть на ситуацию. Это неконтролируемо мной.

— А сможете повторить?

Он кивает и снова вижу, как иду за мужчиной, как тот оборачивается, наверное, почувствовал меня, как резко выкидываю нож. Но даже на повторе мой глаз не цепляет ничего лишнего. Кто я? И снова темнота развеивается, и я уже пялюсь на разлагающуюся невидимую оболочку жертвы. Кто убил его? Почему убили, как смертный смертного? Что знал этот мужчина?

И почему он видится мне в таком облике?! Еще одна головоломка в моем маленьком мире.

Я беспомощно начинаю пялиться на снимки в руках, только что сделанные Жераром.

— Пофотографируйте. — Я отдаю фотоаппарат Ною. И тот начинает делать снимки. Я же рассматриваю то, что успел нащелкать Жерар. Бурон успел уже сделать штук пять карточек и они уже проявились у меня в руках.

Пустая. Пустая. Пустая. И снова пусто. Стоп! На последней карточке запечатлен оранжевый всплеск, будто искра от зеркала.

— Смотрите. — Валльде подходит и смотрит на фотографию. Мы начинаем искать глазами это самое место. Оно находится чуть дальше от трупа, возле дорожки. Ной делает еще одну фотографию этого места. И мы смотрим, прижавшись плечом к плечу, как проявляется картинка. Есть! Снова всплеск на фотографии — отпечаток чьей-то магии.

— Валльде, вы взяли сличитель? — Я спрашиваю его, хотя у самой всегда в портфеле лежит подготовленный аппарат. Но новичков надо проверять.

— Да.

— Отлично! Тогда продемонстрируйте мне свое умение работать им.

Примечания:

Лидс (англ. Leeds) — город в Йоркшире, на реке Эйр; третий по величине город Великобритании.

Опасная компания

Я сидела и косилась на недовольную Деннард, делая постоянные реплики на телепередачу, которая шла в эфире. Это была программа про трудности родов и о подготовке к ним. Честно, мне было противно смотреть, зная, что через семь месяцев мне проходить через всё это. Кадры были не для слабонервных: кричащие и стонущие роженицы, нудный закадровый голос, чьё-то УЗИ, синие сморщенные новорожденные в какой-то слизи и опухшие от счастья мамочки. Хотелось выключить или переключить. Но я стойко смотрела эту передачу только из-за того, что это бесило Деннард, которая раздражала меня больше, чем эта программа.

Мне навязали ее общество, и она никуда деться от меня не могла. Поэтому я целенаправленно выносила ей мозг, объясняя это причудами беременности, в тайне надеясь, что Кристен не выдержит и сбежит от меня или позвонит Марго с мольбой, чтобы ее отозвали. Но чуда так и не происходило.

— Ой! Смотри, какой сладенький! — Я почти визжу от умиления, показывая на противного, только что вынутого из черти откуда, синего новорожденного. Неужели моя дочь такая же будет? Фу!

Когда малышей отмывают, они хоть на людей похожи. Следующий кадр и снова идет рассказ про другую женщину, у которой сложности в родах. Она пыжится и кричит от боли. Я еле справляюсь с желанием схватить пульт и переключить. Отворачиваюсь и смотрю на Кристен: у нее зависло брезгливое выражение на лице, при этом в руках она держит газету, будто читает, хотя полностью внимание приковано к происходящему на экране. Она ловит мой взгляд и выражение меняется на спокойное.

— Что?

— Тебе противно.

— Ну да. А что в этом красивого? Это же ужас какой-то! — Она удивленно таращится то на меня, то на экран.

— Ужас? Между прочим, мне проходить этот ужас. Могла бы сделать хоть вид, что тебе не всё равно! — В глазах Деннард мелькает ненависть ко мне. Я прям чувствую, как закипает магия в ее крови. — Тогда принеси мне еще шоколадного торта из ресторана!

Ее глаза расширяются от удивления:

— Ты и так уже съела четыре куска!

— И что? Я хочу шоколадный торт!

— Тогда иди сама! — Деннард взрывается на меня, не выдержав моего поведения. Ведь знает, что я сейчас скажу. Собственно, я это и делаю:

— Эй! Ты моя прислужница. Или ты хочешь, чтобы я пожаловалась своей Темной?

Деннард еле сдерживается, чтобы не послать меня грубо и подальше, но яростно встает и направляется в ресторан отеля за тортом.

— И минералки прихвати! — Ору я вслед, прежде чем дверь гостиничного номера с грохотом захлопнется за ней. Стоит оказаться мне одной, я тут же переключаю на другой канал, где идут бои без правил: два мускулистых лоснящихся мужика сцепились на ринге, пот, слюни, те же крики, что и у рожениц. Но смотреть намного интереснее и приятней. Даже заводит в сексуальном плане. Твою мать! Я стала какой-то ненасытной из-за этих гормонов. Постоянно вспоминаю Кевина и наши ночи с ним. Попробовал бы от меня сейчас уйти. Да я ему вмиг голову откусила бы только за одну мысль! От злости я переключаю канал: теперь мне показывают, как львица пожирает антилопу. И что-то стало так жалко зверушку! Бежала себе, паслась где-то, а тут появилась хищница и сожрала её.

Хлопок двери за спиной возвестил, что пришла моя львица.

— Вот. В ресторане сказали, что это последний кусок. Ты все съела сегодня. Больше не будет. Только завтра!

— Ой, как жалко! — Я встаю и иду к Кристен, которая смотрит на меня враждебным взглядом. Надо подсластить ей пилюлю. — Спасибо тебе! Ты такая милая, хорошая! Заботливая! Ты уж извини, что я такая противная! Сама понимаешь, беременность, гормоны! Я такая сейчас ужасная… Я же растолстею скоро. Стану жирная! Никому ненужная!

И начинаю плакать. Моя истерика еще больше выбивает Кристен из колеи: стоит и не знает, куда себя деть. Я же, рыдая, начинаю поедать обалденно вкусный шоколадный торт, при этом не забывая всхлипывать и говорить с набитым ртом полнейший бред:

— Ты не представляешь, каково это… Меня бросили. Любимый мертв. Сестра мертва. Я одна! Это ужасно! Еще беременность! Смотри, как эта гадина резвится! — Я киваю на экран, где показывается львиный прайд. — Одна из этих сейчас съела антилопу! Ты представляешь? Я себя чувствую такой же антилопой! Меня загнали и съели живьем! А я так любила жизнь, вечеринки! И во что я превратилась?

Я театрально развожу руки, но Кристен уже перешла в режим «я тебя не слышу». Когда я начинала «истерить», она словно отключалась от внешнего мира. И вот мой финальный аккорд:

— Ладно. Тебе меня не понять. Прости! Пойду в комнату, побуду одна.

Я забираю тарелку с остатками торта и ухожу в спальню, где могу облегченно выдохнуть. Спектакль окончен. Зрители аплодируют. Знаю точно, что Деннард сейчас облегченно вздыхает, материт меня на чем свет стоит и пытается забыться. Что мне и надо! Она теряет бдительность в таких случаях. А это значит, что я могу заняться снова поисками «Доброго сердца». Я уже успела снять наличные со своей карты, чтобы Марго не проследила, куда я их трачу и, главное, где. Через интернет просмотрела все графики автобусов, выписала себе на бумажку, где можно снять машину. В принципе, к побегу я готова. Осталось одна мелочь — узнать, сваливаю я к Оденкирку или нет.

Я включаю музыку на полную громкость. Из динамиков ноутбука плавно зазвучали унылые песни Селин Дион. Беру телефон и направляюсь в туалет. Там я проделываю один старый фокус, но магически сложный. Раньше у меня не получилось бы, но тогда я не была беременна и не чувствовала такую мощную магию в себе. Взяв карандаш для глаз, на лбу рисую сенатский знак — «всевидящее око», а на губы себе наносишь руну Лагуз или Леля — зеркально повернутую единицу. И набираю номер психиатрической клиники.

Гудки. С интервалом. Размеренные. Я закрываю глаза и прислушиваюсь к ним, желая слиться с тем человеком, кто сейчас ответит на том конце.

— Добрый день! Вы позвонили в частную психиатрическую клинику «Доброе сердце». Мы поможем достичь гармонии разумом и душой.

Я шепчу в трубку на одном выдохе заклинание на родном языке:

— Ведьмины слова тебе прямо в уши.

Ты правды не слышишь. Ложь мою слушай.

Предо мной душой не криви.

Только правду говори.

Да будет так.

Я слышу, как на том конце замолчали. Метка ока начинает жечь лоб. Сработало! Я чувствую говорящую — точнее, слышу, как она стала моей марионеткой. Я начинаю говорить ровным спокойным голосом с большими паузами, чтобы эта женщина додумывала себе, кто звонит и по какому поводу:

— Здравствуйте, вам звонит Варвара Шувалова. Скажите, Рэйнольд Оденкирк у вас?

— Да, мисс Хелмак. Мистер Оденкирк сейчас на приеме у доктора Зиннера. Освободится через полчаса. Ему что-то передать?

— Нет, спасибо. А в какой он палате? Скажите номер.

— Нет, мисс Хелмак, мы его переводить не стали. Он все еще находится в шестьдесят четвертой комнате в кампусе А на втором этаже.

— Спасибо.

— До свидания, мисс Хелмак.

Я кладу трубку и открываю глаза. Начинаю улыбаться хищной улыбкой. Все-таки роль антилопы — не моя. Я — львица, которая только что нашла жертву. Пора на охоту! Я чувствую, как магии во мне поубавилось. Слишком много сил вложила на воздействие по телефону. Это сильно энергозатратно, чем если бы делала гипноз на эту же Смертную, глядя в глаза. Но делать нечего, времени мало. Итак, пора действовать.

— Как насчет потанцевать?

Кристен оборачивается на меня и смотрит странным взглядом. Мне кажется, еще чуть-чуть и у нее, как на таблоидах, красной строкой побежит: «ТЫ МЕНЯ ДОСТАЛА».

— Ты серьезно?

— Ну да. Тут рядом есть клуб. Можно сходить, потусовать, развлечься. Ты как?

Кристен смотрит на меня не доверяющим взглядом. Я тяжело вздыхаю:

— Обещаю, доставать тебя не буду! Если хочешь, можем сделать вид, что каждая сама по себе.

— Окей. А с чего вдруг такое желание?

— Просто, подумала, я же беременна, не больна. Почему должна отказывать себе в радостях жизни? Тем более, пока живота не видно, можно и с мальчиками потусить.

Кристен прищуривается и смотрит. Я выжидаю, умоляя про себя, чтобы она согласилась.

— Ладно.

Есть! Поверила!

— Только с одним условием?

— С каким? — Я чуть напрягаюсь, но услышав вопрос, облегченно выдыхаю.

— Ты не будешь мной помыкать там! Понятно? Я хоть и прислужница тебе, но не рабыня. Не забывайся, я ведьма — и проклясть могу!

— Хорошо. Обещаю, что весь вечер буду вести себя нормально, будто ты моя лучшая подруга. Или вообще делать вид, что я тебя не знаю.

— Ммм… Мне нравится второе. — Она натянуто улыбается, я отвечаю такой же улыбкой. Этот вариант даже лучше!

Клуб «Перчинка» громыхал миксами от неизвестного ди-джея, да его и не нужно было знать — здесь было не до него. Светомузыка и неон били по глазам, дезориентируя и теряя людей на танцполе. Обычная дискотека. Народу было много. Душно и тесно. Я даже пожалела на мгновение, что решила выманить Деннард именно таким способом: одно неловкое движение чужого человека, один толчок в живот — и все мои ведьмовские обереги и заклинания будут беспомощны перед судьбой. Поэтому я рефлекторно прикрыла рукой самое дорогое и беззащитное сейчас — моего ребенка. Пройдя на танцпол и чувствуя на себе следящий взгляд Деннард, стала танцевать, изображая радость достигнутого желания. Секунда, и она рядом ритмично двигается в такт музыке. Мой план срабатывал на все сто процентов, потому что через минуту Кристен позабылась и включала свое «очарование»; к ней, как мотыльки на огонь, стали слетаться мужчины. Она быстро нашла себе фаворита на вечер и вот уже вовсю флиртовала с ним. Они танцевали, тесно прижавшись друг к другу, совершая эротические движения, жадно смотря друг другу в глаза. Отлично! Танцуй, детка.

— Я пойду к бару. — Крикнула ей на ухо, та сделала легкий кивок в ответ — ей было плевать, где я и с кем. Но мне нужно было делать вид, что я расслабляюсь и отдыхаю.

Подойдя к бару, стала искать свою жертву. Обычно возле стойки сидят много закомплексованных, пьяных или затащенных поневоле на дискотеку мужчин. Мне нужны третьи. За столько лет практики и зажигания на дискотеках, я быстро нахожу такого — сидит спиной к танцующим, грустно что-то пьет. Я начинаю на него воздействие своей магией, шепча заклинание приворота.

— Привет. — Подсаживаюсь и улыбаюсь. Незнакомец оборачивается на меня, и всё — начинается мой гипноз. Я посылаю токи, окутываю его, как паутиной, вижу, как взгляд становится стеклянным, будто бездна разверзается под ногами. — Как тебя зовут?

— Дэн.

— Очень приятно, Дэн. — Мужчина приятной внешности, не красавчик, но и не отталкивает. Хотя уши у него большие и оттопыренные, а лицо чересчур длинное.

— Ты один, Дэн?

— С друзьями.

Черт! Плохо.

— И где они?

— Не знаю. Где-то на танцполе.

Это уже лучше.

— Почему не танцуешь?

— С девушкой поругался.

— Она тут?

— Нет. Она осталась в другом клубе. Мы должны были пожениться через неделю. Но оказалось, что Джессика изменяет мне.

Ох ты, боже мой! Да у меня мужчина с разбитым сердцем.

— Что произошло?

— Мне сказали, что ее видели в клубе «Урбан бит», целующуюся с каким-то ублюдком. Я не поверил и позвал друга пойти со мной. Там ее и нашел. Потом пошли сюда, встретили старую компанию…

Несмотря на гипноз, его голос звучит ужасно грустно. Мне даже становится его жалко. Может, поменять на кого-то другого? Этому и так досталось на сегодня, да еще тут ведьма приклеилась. Но оглядевшись, поняла, что осталось за стойкой еще два кандидата и они не очень подходили, судя по их виду — один явно был гей, другой напился вдрызг и о чем-то громко рассказывал бармену.

— Ты на машине, Дэн?

— Да…

— А пьешь в стакане что?

— Сок. Я даже нажраться не могу, как следует, потому что я единственный, кто за рулем в компании.

О боже! Этот парень просто мега-везунчик! Вместо того чтобы нажраться и «отблагодарить» друга за то, что его бросил тут у стойки, он пьет сок, умирает от сердечных мук и ждет, чтобы всех развести по домам.

Кошмар! Нет! Я так не могу. Это бесчеловечно.

— Слушай меня внимательно, Дэн! — Я усиливаю гипноз, программируя его. Я чувствую, как начинаю потихоньку уставать — отдаю слишком много энергии, борясь с шумом дискотеки и одновременно воздействуя на Смертного. — Брось друга. Он урод! Таких друзей надо гнать метлой от себя! Поехали со мной. Ты мне нужен!

Он кивает, как китайский болванчик, с дебильной улыбкой на лице.

— Иди, заведи машину и жди меня у входа. — Он разворачивается и уходит, почти как зомби, только руки по швам держит. Моей магии на него сейчас хватит минут на пять-десять. Надо торопиться, иначе этот Дэн очнется в машине и будет думать, какого хрена он здесь делает и почему должен ехать со мной. Я проталкиваюсь к Кристен, которая уже вовсю целуется с пойманным на ее чары парнем. Этот бугай ее лапает своими ручищами, что хочется крикнуть: «Снимите номер».

— Кристен! — Я кричу, тряся ее за плечо, чтобы отклеилась от этого качка с татуировками и пирсингом.

— Чего тебе?

— Я устала. Пойду в гостиницу.

— Хорошо! Вали! — Она раздраженно отворачивается и снова впивается поцелуем в губы парня. Тьфу ты! Гадость. Сейчас стошнит от них. Я начинаю активно пробираться через народ к выходу, расталкивая незнакомцев и оберегая живот. Выйдя на улицу, чувствую дурманящий вкус свободы. У порога меня ждет серебристый Шевроле с ушастым несчастным влюбленным за рулем. Неплохо! А жизнь-то стала налаживаться!

***

В общей гостиной было, как всегда, скучно. Пациенты играли в шашки, шахматы, лото, кто-то сидел и разукрашивал детские раскраски. Лечебная тоска, дарящая ощущение нескончаемого кошмара. Я сидел в кресле и тупо пялился в телевизор под потолком. Шли новости, где ведущий с холодной улыбкой маньяка чередовал дозу происходящего в мире: кого-то где-то убили, а кто-то добился справедливости в суде, самолет упал — много жертв, но зато экономика на подъеме. Последние новости были из местного штата — в Портленде ночью сгорел отель, жертв нет, причину пожара не могут найти. Подозрение на халатное использование свечей и не сработавшую, вышедшую из строя систему пожарной безопасности.

Смотря на кадры горящего здания, я невольно пытаюсь вспомнить ощущение горящей плоти. Зачем я это делаю — не знаю. Просто с возвращения из Саббата, мне кажется, что начинаю забывать произошедшее со мной. То ли дело в таблетках, то ли в апатии, то ли в докторе Зиннере. Поэтому мне становится страшно! Я панически боюсь забыть Мелани и то, что она значила меня.

Всё началось с того, что перестал видеть ее призрака. Теперь любимая приходила только во сне…. Хотя бы там могу целовать ее, обнимать и постоянно просить прощение.

— «Виноватых в этой трагедии нет», — так говорит доктор Зиннер. Он пытается вытащить из меня чувство вины, как засевший в сердце нож. А я боюсь, что без вины, забуду всё. Дьявольский круг самобичевания. Предо мной разложены журналы о мотоциклах, присланные Стефаном, письмо от Евы. Чудачка Валльде! Вместо звонка она решила вспомнить эпистолярный жанр в двадцать первом веке. Хотя у меня подозрение, что это больше уловка, чтобы Стефан не услышал ее жалобы на него, или же прячет мысли от нашего вездесущего чтеца Реджины. Я беру письмо в руку, ощущая гладкость бумаги и выпуклость букв там, где писала Ева, нажимая на ручку и деформируя идеальность листа. Ее подчерк, будто шрамы на теле — на боку с левой стороны по ребрам три глубокие борозды, уходящие на гладкий нежный живот.

— Ure… — И бумага с ровным подчерком Евы поджигается. Горит, превращается в пепел, как когда это сделалось со шрамами.

Ко мне тут же подбегает медсестра с криком: «Что вы делаете, мистер Оденкирк? Нельзя жечь бумагу в гостиной!». Сумасшедший Стэнли начинает поскуливать на этот внезапный крик женщины — его пугают громкие звуки. Он здесь всегда сидит, и его так же перестал донимать призрак Мелани, поэтому больной стал тихим и спокойным. И вроде все нормально. Все идут на поправку. Видимость улучшения у пациентов на лицо.

Извинившись перед медсестрой, тушу бумагу, отдав ей оставшийся несожжённый кусок для выброса в урну.

— Проходите. Он здесь. — Доносится из-за спины голос медсестры Клаудии. Я смотрю на Харлей на обложке журнала — красиво. Но тяжеловесный для меня. Не люблю их.

Внезапно слышу душераздирающий крик со стороны Стэнли, я поворачиваюсь к нему и вижу, как он вжимается в кресло, после чего, царапая себя ногтями, с побагровевшим лицом начинает срывать с себя одежду. Сквозь его вой и крик слышится топот бегущих к нему санитаров; я оборачиваюсь туда, куда смотрит этот сумасшедший своим стеклянным безумным взглядом, и сам готов закричать, только от радости. Она вернулась! Мой призрак вернулся.

Мелани стоит в паре метров от меня и с ужасом взирает на раздевающегося больного. Я готов броситься к ней, но мое тело словно окаменело. Господи! Как же я скучал по ее душе. Кажется, доктор Зиннер будет не особо рад рецидиву моей болезни.

Но внезапно происходит то, отчего моя радость сменяется шоком: один из санитаров, выводя вопящего и брыкающегося Стэнли, случайно задевает плечом Мелани, та же отшатывается и налетает бедром на угол стола. Шипит и трет место ушиба. Я чувствую ее боль!

Мелани поворачивается и смотрит на меня, тут же приходит холодное понимание происходящего. Оно обрушивается на меня, будто мне на голову вылили цистерну ледяной воды. Только сейчас я замечаю, что «Мелани» одета в другую одежду, волосы не так вьются и, главное, этот взгляд — будто ты смотришь в дуло пистолета.

— Варвара…

— Привет, Рэйнольд. А я к тебе. — Она стоит и, как сестра, стеснительно опускает глаза. Господи! Как же она похожа на нее! Нереально. Уж лучше призраков видеть, чем из плоти и крови видеть человека, который до боли напоминает твою любимую. — Слушай, надеюсь, ты не из буйных?

Она оглядывается на выход, через который только что увели Стэнли, и с опаской делает шаг чуть назад от меня. Когда она говорит, я понимаю, что это не моя Мелани, это Варвара: у нее голос грубее, чем у любимой, и резче.

— Нет. Я не буйный…

— Отлично! Мне нужно с тобой поговорить где-нибудь. — Я кошусь на кресло, где только что сидел. Журналы все еще разложены на столе, словно подтверждая, что все происходящее не сон.

— Нет. Давай не здесь. Времени мало. А нужно о многом поговорить.

Я делаю пас рукой, приглашая к выходу. Не могу даже слова произнести, чувствую себя истуканом. На негнущихся ногах иду к своей комнате, постоянно оглядываясь на Варвару.

Войдя в тишину помещения, я смотрю на нее и постоянно мысленно одергиваю, что это не Мелани, это всего лишь сестра. Пусть будет проклята вся генетика Инициированного мира!

— У тебя уютно. — Варвара оглядывает помещение, при этом как-то настороженно, будто опасается, что я сейчас нападу на нее или из моего шкафа вылезет маньяк.

— Присаживайся. — Я предлагаю ей стул, а сам отмечаю, насколько у меня хрипит голос. Откашливаюсь. Варвара садится и глядит на меня. Твою мать! Что с ней сделалось? Неужели душа Мелани вселилась в нее и изменила ей внешность?

— Знаешь, мне тяжело говорить с тобой, когда ты постоянно молчишь и смотришь на меня… так!

— Как?

— Будто я… Аня. — Она глухо произносит имя, которое ей ближе и дороже. Поэтому меня даже не задевает это. Если бы Варвара назвала сестру Мелани, было бы больнее.

— Прости… Ты изменилась. Невероятно стала похожа на сестру.

Она кивает и теребит в руках молнию от куртки. Черт! Даже движения, как у Мелани, когда та тушевалась передо мной.

— Да. Я знаю, что изменилась. Мне уже сказали. Это все беременность! Ну и перестала сильно краситься и носить каблуки.

Ах, да! Она же беременная! Притом от Кевина. Ну что же, положение ей явно идет: лицо стало не такое хищное, стала мягче.

— И как протекает беременность? — Я спрашиваю наобум, потому что она сама попросила не молчать.

— Жесть! Кошмар просто. Сначала тошнило и спать хотелось постоянно. Я даже вес скинула! Теперь я рыдаю над фильмами Дискавери и умилительными котятами. И постоянно ем! Я никогда так много не ела. Если это моя дочь, то внутри меня растет прожорливый крокодил!

Она выпаливает это, смешно всплескивая руками. Я отмечаю, что она эмоциональней, чем Мелани, пронзительнее и жестче. Внутри нее есть тот самый Химерский стержень, который обычно именуют словом «стерва». Снова повисает неловкая пауза.

— Ты хотела поговорить…

— Да. Времени мало. Я думаю, у меня в запасе где-то часа два-три. — Она резко выдыхает, словно готовится сказать что-то. — Только не пойми, что сошла с ума… — Я хмыкаю на это заявление. Ну да, мне ли судить ее, сидя в психиатрической клинике? Она замечает мой скепсис и расслабляется — на ее лице появляется улыбка. — Понятно. Это даже хорошо. Значит, поверишь.

И она начинает мне рассказ, быстро выдавая факты, порой сбиваясь и запинаясь. Но я сижу, замерев, и впитываю каждое слово, слушая, как сердце начинает трепетать из-за надежды.

— Она сказала, что я должна найти тебя…

Я нервно сглатываю: всё, что сейчас рассказала Варвара говорит об одном — нет прогресса в лечении, и не было, я не придумывал призрака, Мелани действительно была рядом со мной, и она ушла, послав сестру, чтобы мы ее оживили.

Я встаю и начинаю нервно ходить по комнате. Хочется закурить, но сигареты я выложил на стол в гостиной возле журналов.

— Она приходила ко мне. Ее призрак, действительно, был постоянно со мной! Черт! — Я запускаю руки в волосы, хватаясь за голову. — Всё было реально! И дело не во мне! И не в таблетках!

— А! Понятно. Значит тебя еще тут и таблетками кормят. — Варвара сидит на стуле и наблюдает за моими метаниями по комнате. У меня в голове ворох обрывочных мыслей — не единой цельной, законченной.

— Дэррил… Дэррил… Я, кажется, припоминаю этого парня! Он был там, с ней, когда ты мне шею свернула! — Перед глазами внезапно, как удар кулаком в переносицу, всплывает обрывок воспоминания, искромсанного вмешательствами Моргана, сменой знаков, моей смертью: я смотрю на Мелани, которая в ужасе от происходящего, рядом с ней стоит парень, который чуть выше ее — он видел меня, энергетически чувствовал, через него я подавал знаки. — Вспомнил!

— Что?

— Я вспомнил этого парня. Он такой невысокий с чудной челкой, падающей на глаза и татуировкой на шее.

— Да! Он! — Варвара почти кричит в унисон моему возбужденному состоянию. — Ты знаешь, где он? Откуда?

— Нет. Я его видел тогда впервые.

— Аня оставила мне записку. В ней было: «Дэррил. Essentia omnium. Клан Патриций».

— Патриции находятся в другом штате — в Калифорнии. Рядом с Альфа.

— А «еssentia omnium»? Суть всего сущего? Это что еще? У нас в России так коктейль один называют. Может, он бармен?

— Не знаю. У этого определения много значений. Часто сутью всего сущего называют кровь.

Мы замолкаем и задумываемся, пытаясь понять, что хотела сказать Мелани. Неужели и вправду ее возможно оживить? Но меня же оживили! Вернули с того света. Да и, как Варвара говорит, что уже по земле ходят оживленные Мелани древние люди, которых этот самый Дэррил восстановил. Дьявольщина! Ведь я там был и ничего не помню! И, наверное, вряд ли вспомню, слишком сильно было воздействие на эту информацию. Я слышу вздох Варвары и шлепок ладоней по коленкам.

— Ладно, Оденкирк, собирайся.

Я удивленно оборачиваюсь на нее.

— Чего смотришь? Я не поеду без тебя. Ты мне нужен! Я сбежала от Химер и своей злобной тюремщицы, не просто ради того, чтобы посидеть тут и повспоминать прошлое! Так что, собирайся, и поехали искать этого колдуна, чтобы нам с тобой Аню вернул.

— Я вообще-то в больнице… — Я мямлю, глядя на суровую и самоуверенную девушку. Я такого не ожидал.

— И что? — Ее глаза задорно блеснули, а на лице появилась хитрая улыбка. — Считай, что я тебя выкрадываю! Как невест выкрадывали, так я тебя из психушки! Или ты не хочешь воскресить Анну? То есть Мелани?

Она c прищуром испытывающе смотрит на меня, я же растерянно отворачиваюсь. Варвара предлагает бежать с ней черт-те куда и черт-те зачем, вполне возможно, это ловушка — опасная, но…

Чего я думаю? Ведь у меня появился шанс вернуть Мелани? Мою любимую! ШАНС! Это даже больше, чем попытки заглушить боль. И плевать на всех врачей, Инквизиторов, Саббат и Архивариусов, которые запихнули меня сюда, вместо того, чтобы сжечь и позволить моей душе находиться рядом с моей девочкой!

— Я согласен. Бежим! У тебя план есть?

— Я сюда приехала с одним парнем, правда, он был под гипнозом, и теперь, наверное, отсыпается где-то. Да и я сильно потратилась магией, чтобы найти тебя. Но ты же нормально себя чувствуешь? Колдовать можешь?

— Да. Могу. Тогда и вправду будем ловить попутки. А там доедем до Калифорнии.

Она кивает. Я тут же скидываю халат, достаю из шкафа чемодан, костюм, обувь.

— Ты что? С чемоданом поедешь?

Я удивленно оборачиваюсь на нее.

— Я все свои вещи сожгла в отеле, оставив только деньги и всякую нужную мелочь. А ты тащишь чемодан!

— Твою мать! Ты права. У меня в голове черт-те что творится. Только, — я смотрю на нее, пытаясь донести всю серьёзность ее затеи, — я опасная компания для тебя! Когда они обнаружат, что я сбежал, то тут же донесут в Сенат. И меня точно сожгут. Ты понимаешь, что на кону? Ты тоже становишься соучастницей.

— Не пытайся запугать меня, Оденкирк! За мной хвост похуже Сената — меня ищут свои. Поверь, аутодафе они не ограничатся, если я к ним попаду в руки.

Она встает со стула и скрещивает руки на груди — Варвара сама решимость. Беременная женщина пошла против своих, явилась сюда, подставляется под удар, выкрадывает чокнутого Инквизитора — она тоже дошла до своего предела. Если даже я откажусь сейчас ехать с ней, то Варвара плюнет на всё и сама сунется к Патрициям, если еще доберется до них. Вот она — их общая с Мелани безрассудность.

Я убираю чемодан и меняю одежду. Мне теперь нужно только то, что необходимо. Начинаю раздеваться до трусов и натягивать джинсы.

— Отличная задница! Тело тоже.

Я поворачиваюсь к Варваре, которая, не стесняясь, разглядывает меня. Это что сейчас было?

— Что? У моей сестры всегда был хороший вкус на мужиков.

Я начинаю застегивать ремень, открыто глядя в ее наглые глаза. Меня так и распирает съязвить:

— Савов, к примеру.

— Эй! Я говорю не про характер, а про тело. Савов имел обалденное тело, если отбросить его противную личность.

— Имела возможность разглядывать Виктора? — Подкалываю Варвару, берясь за рубашку и надевая ее.

— Я с ним переспала. — На ее лице читается жестокость и злой блеск в глазах. Хм… Неужели тоже попала в любовный список Виктора? Или просто случайность? А Мелани знала об этом? Противно. Химера во всем.

— Эй! Я не горжусь этим! — Варвара четко прочитывает осуждение на моем лице.

— Слушай, давай условимся: я не Виктор и не Химера. Так что свои реплики про мое тело оставь при себе. Я с тобой дружить не собираюсь. Мы находим этого Дэррила и выжимаем всю информацию о воскрешении Мелани. Понятно?

— Да.

— Готова?

— Да.

— Тогда пошли.

Мы выходим в коридор, я беру под руку Варвару, чтобы можно было воздействовать на Смертных сразу от нас двоих.

Но пройдя до лестницы, резко останавливаюсь:

— Черт! Сигареты забыл возле журналов. Пойдем за ними!

Варвара равнодушно жмет плечами, и мы сворачиваем в другой коридор, ведущий к гостиной. Наверное, сама судьба была на нашей стороне, потому что, как только мы вошли в гостиную, за спиной слышится: «У мистера Оденкирка сейчас посетитель. Они ушли в свою комнату».

Мы выглядываем из-за двери, и я шокировано смотрю на удаляющуюся женскую спину с медсестрой:

— Деннард?

— Ага. Она. Сучка нашла меня. Быстрая!

Стоило Кристен с санитаркой подойти к двери и постучаться, мы с Варварой срываемся с места и бежим к лестнице, будучи замеченными ими.

— Эй! — Голос Кристен звенит в тишине и слышны звуки погони. Адреналин в крови зашкаливает. Мы с Варварой бежим к выходу, расталкивая возмущенных медсестер.

— Мистер Оденкирк, вы куда? — Слышится крик нам в след.

— Стойте! — И над нашими головами проносится магический заряд Деннард.

— Сюда! — Я бегу к черному выходу кампуса, который находится в кухне. Мы с грохотом врываемся в спокойную атмосферу помещения, где витают запахи сегодняшнего обеда. Варвара внезапно тормозит под удивлёнными взглядами работников.

— Эй! Вы кто такие? На кухню нельзя! — Басит толстяк в белом колпаке.

— Ты чего? — Я одергиваю Варвару. Она выхватывает из-под носа повара огромную солонку

— Соль!

— Отличная идея!

— Спасибо.

И мы снова пускаемся в бега, именно в тот момент, когда в кухню врывается Кристен.

Обегая препятствия из железных стоек с посудой, мы наконец-то достигаем нужной двери. Удар плечом — и январское солнце ослепляюще режет глаза. Мы с Варварой действуем, как единый механизм, не задумываясь и не договариваясь: пока я держу дверь, девушка сыпет соль у порога — это задержит Деннард и даст нам немного времени.

— Куда?

— К стоянке! — приказываю я, и мы срываемся к стоящим машинам.

Сзади слышится удар двери — Кристен открыла ее. Но обернувшись, увидел, что ее уже нет. Она не смогла пройти через соль.

— Как насчет мотоцикла? — Варвара указывает на чей-то японский Стелс, одиноко припаркованный среди седанов.

— Отлично! — Мы подбегаем к байку в тот момент, когда слышится звук разбитого стекла — Деннард не стала искать другой выход, она просто решила выйти через окно.

— Твою мать! — Рычит Варвара. Я отпихиваю Шувалову и сажусь за руль, чувствуя, как тут же меня окольцовывают руки девушки.

— Держись крепче! Spacium! — И блокиратор от угона с неприятным звяканьем слетает с колеса, поцарапав рядом стоящую машину. Варвара не теряется и посылает ток в ключ зажигания, тем самым сэкономив мне время. Мотоцикл тут же ревет, готовый к работе, и мы молниеносно слетаем с места парковки, проносясь мимо бегущей к нам Деннард, которая пытается нам в след послать энергетический шар.

Примечания:

Spacium (лат.) — пространство, разрыв.

Обещаю защищать

От гонки без шлема у меня заложило уши. Черт! Еще простуду подхватить могу. Я, конечно, попросил Варвару заврачевать меня, но что-то я сомневался в магии, и в тайне наделся, что не слягу с отитом. За окном закусочной начался мелкий затяжной Орегонский дождь. Сумрак лесов вокруг добавлял темноты и так в серый день, поэтому в кафетерии ярко горел свет. Я только что звонил Еве и рассказал, что в больницу вломилась неадекватная Деннард, поэтому срочно убежал и теперь прошу помощи — поколдовать и закрыть магически мой канал, чтобы эта сумасшедшая фанатка меня не нашла по энергетике оставшихся в больнице вещей. О Варваре я не проронил ни слова. Думаю, они узнают позже о ней, когда мой канал уже будет закрыт и ничего сделать не смогут. А пока, Ева сказала, что поможет разобраться.

— Итак, каков твой план действий? — Мы с Варварой поглощаем вредные гамбургеры и картошку фри, как самые голодные люди в мире. Мне после больничной кухни со здоровым питанием безумно хотелось что-нибудь из того, что запрещают есть диетологи.

— Можно вернуться в Портленд и взять билет на самолет до Лос-Анджелеса. Сэкономим день. — Я открываю карту, купленную на заправке. — Или же продолжать двигаться по I-5 N через Сокраменто. Уйдет где-то полдня-день. Поезд не рассматриваю, с него убегать всегда трудно.

— А ты шаришь в этом! — Варвара изумляется с набитым ртом, активно жуя второй гамбургер.

— Спасибо.

— Не зря тебя считают одним из лучших. Круто! — И снова переключается на еду. Я чувствую, как волна удовлетворения поднимается во мне: почему-то чертовски приятно слышать это от нее.

— Ты, кстати, тоже молодец. Ловко придумала с солью, да и с зажиганием помогла.

Она довольно делает палец пистолетом и делает невидимый выстрел. Невольно смеюсь: еще одна общая черта сестер — озорство, которое, к слову, им идет. Я сразу вспоминаю Мелани, ее наивность, открытость, смех. Спокойно, Рэй. Если путешествие сложится удачно, возможно, что Мелани будет оживлена. По крайней мере, я готов жизнь отдать за это, если потребуется.

— Э! Ты чего пьешь? — Я смотрю, как Варвара отхлебывает напиток из стаканчика; пока я думал, она уже успела сходить и купить себе что-то.

— Кока-кола. — Она удивленно жмет плечами. Я вырываю стакан из рук и всовываю ей свой остывший чай.

— Эй! Обалдел, что ли?

— Ты беременная. Тебе нельзя.

— Давай, я буду решать, что мне можно, а что нет. Отдай! — Она тянется, но я уворачиваюсь и залпом допиваю колу. Мелани за нее и ее ребенка жизнь отдала, а она тут всякую отраву пьет. — Ты всегда себя так ведешь? Или только у беременных отнимаешь еду?

Я ставлю пустой бумажный стакан на стол, в котором болтается пара кусочков льда:

— Ты знаешь, что в одном стаканчике колы дневная норма сахара, если отмести все консерванты и прочее.

— Обалдеть! Ты такой заботливый! — Она злобно смотрит на меня, я же мило улыбаюсь в ответ.

— Запомни, теперь в мои планы входит не только доехать до Калифорнии, но и беречь тебя и твоего ребенка.

Варвара подозрительно щурит глаза, становясь очень похожей на Мелани. Я же еще больше убеждаюсь в мысли, что стоит позаботиться о девушке.

— Если так, то мне нельзя не только кока-колу, но еще и ездить с тобой на мотоцикле, носиться по коридорам и есть гамбургеры.

Она шипит, будто разъярённая кошка, но магии от нее не чувствую, значит не настолько рассержена, как хочет показать. Я неторопливо промакиваю салфеткой губы и расслабленно откидываюсь на сидение:

— Хорошо. Я понял. Начнем с отказа кока-колы. Что до остального, нам и вправду надо поменять мотоцикл на что-нибудь более безопасное. По мокрым дорогам ездить опасно. А теперь расскажи, на чем ты прокололась? Почему Деннард так быстро тебя нашла.

— Не знаю. — Она начинает задумчиво играться со своим браслетом. — Я все вроде подожгла. Может, что-то не до конца сгорело… Может, шла на ведьмин огонь, если достала звериной крови.

— Ты понимаешь, что пока мы тут сидим, Деннард всё ближе к нам?

— Я не идиотка! Тогда пошли, если не хотим быть пойманными. — Она хватает свой кожаный рюкзачок и закидывает на плечо.

— Сиди. Есть план. — Она замирает, превратившись в слух. — Мы так долго не сможем бегать с хвостом. Есть пара трюков у Инквизиции. Для начала, тебя надо спрятать.

— Это как? — Она ошеломленно смотрит. Я иногда ловлю себя на мысли, что Темные специально не обучают своих, оставляя их неучами, чтобы те не могливыйти из-под их контроля.

— Если бы мы были в Саббате, то Артур провел бы пару обрядов. Но у меня нет таких возможностей, да и магически не вытяну. Предлагаю более болезненный вариант в пару этапов.

— Ну? — Я слышу по голосу Варвары страх. Мне и самому неприятно предлагать это.

— Во-первых, я закрою тебе разум.

— Так…

— Во-вторых, есть один прием с бумагой против зова Главной.

— Тот, который надо написать на бумаге, затем сжечь, а пепел выпить?

О! А не всё потеряно. Так она не такая уж тьма Египетская в магии.

— Именно он.

— Я уже это сделала пару часов назад. Знаю этот прием… — Ее голос отчего-то становится грустным. Решив не акцентироваться на этом, продолжаю:

— И третье, самое болезненное, придется тебе стать Смертной. Так ты потеряешься среди Инициированных. Если, конечно же, Деннард не идет по какой-нибудь твоей личной вещи. Зато для ведьминого огня ты будешь не уязвима.

— И как мне стать Смертной?

— Проколоть знак. Точнее, нанести рану.

Она морщится. Я ее понимаю, это болезненно и опасно — знак находится на венах. Но шансы уйти от преследования повышаются, как и исчезают ее возможности защищаться колдовством. Жду ее ответа, пока Варвара мучительно думает, щелкая ногтем, как делала когда-то Мел. Меня всегда раздражала эта привычка, но не сейчас — я, как зомбированный, смотрел на руки девушки.

— Я согласна. Но при условии!

— Каком?

— Ты обещал беречь меня.

— Да.

— Обещай жизнь отдать за меня и моего ребенка, если понадобится. Я хочу выжить, Оденкирк! Хочу родить и воспитать свою дочку.

Я чувствую, как во мне поднимается удушающее непонятное чувство: да и без обещаний буду это делать. Варвара — это всё, что осталось от Мелани. И если та отдала жизнь за нее, то и я сделаю так же. Думаю, Мелани была бы счастлива, знай мои мотивы и мысли.

— Мне тебе на крови поклясться?

— Нет. Достаточно слов.

Я вкладываю магию в произносимые мной слова, чтобы девушка чувствовала, что всё серьезно:

— Я, Рэйнольд Оденкирк, обещаю защищать ценой своей жизни Варвару Шувалову. Сойдет?

— Да. Как будем мне руку портить?

— Предоставь мне. Я — эмпат, чувствую боль. Поэтому знаю, как наносить раны.

Она хмыкает в ответ, от страха закусив губу.

— Сиди здесь.

Я приказываю ей, а сам направляюсь к продавцу. Парень, похоже студент, обсыпанный прыщами и комплексами, поднимает взгляд на меня и тут же ловится на мой гипноз.

— Дай самый тонкий, самый острый нож. Или лезвие.

Тот секунду думает, после чего со стеклянным взором опускается под стойку и протягивает канцелярский нож. Отлично! Я беру его и прячу в карман, отпуская гипноз.

— Пошли в туалет. — Я зову Варвару. Та неуверенно идет за мной, оглядываясь. Наверное, мы сейчас похожи на пару, которая хочет заняться сексом в кабинке. Под осуждающий взор студента мы входим в уборную, где жутко воняет хлоркой. Подойдя к раковине, я прошу Варвару задрать рукав и оголить знак, а сам пытаюсь придать уверенности своим действиям и не показать волнения.

— Ure! — Лезвие ножа вспыхивает огнем, прокаливая и обезвреживая его. — Лучше отвернись или закрой глаза.

Девушка в ужасе отворачивается, почти уткнувшись мне носом в плечо и беззащитно протягивая свою руку. Я беру ее тонкое запястье. А дальше делаю надрез, одновременно воздействуя своим даром и убирая боль. Под ножом среди линий Химерской луны выступает темно-красная венозная кровь и начинает течь по моим пальцам. Я крепко сжимаю зубы, потому что чувствую рану девушки.

Варвара удивленно оборачивается и смотрит, как истекает ее рука. Я же не сдерживаюсь и стону от боли. Дрожащими и немеющими пальцами начинаю зажимать порез.

— Остановись. Давай же! — Я приказываю, и магия Варвары тухнет под моим воздействием. Кровь прекращает течь; и теперь кажется, что ею улита всё.

— Надо перевязать. — Варвара начинает искать что-то подходящее для этого. Я же ощущаю, как боль меняется — теперь она пульсирует толчками, где знак Инициации.

— Сними мой шарф.

Варвара тянет здоровой рукой за синий осенний шарф на моей шее, который мне еще покупала Мириам. Он достаточно эластичный, что отлично подойдет для перевязки.

И вот я уже туго обвязываю ей руку.

— Ай! — Шипит Варвара: я уже начинаю возвращать ей боль, но стараюсь делать это аккуратно, при этом отвлекая сильным стяжением шарфа вокруг ее кисти.

— Прости, постоянно быть твоим обезболивающим не могу…

— Спасибо и на этом! — Ее рука представляет странное зрелище: обмотанная в несколько раз в мой шарф, недееспособная, будто в гипсе.

— Круто, что у тебя такой дар. Хотя, наверное, тебе не очень его иметь.

— Я уже привык.

— Рэй… — Она внезапно произносит мое имя именно с той интонацией, что и Мел, отчего сердце сжимается и перехватывает дыхание — это больнее, чем рана от канцелярского ножа.

— Да?

— Спасибо.

— Не за что.

— Я не за это благодарю. — Варвара поднимает свою обмотанную руку.

— А за что?

— За то, что не дал ей чувствовать боли, когда она горела…

Перед глазами тут же проносятся страшные воспоминания: яркий всполох зеленого, улыбка Мелани, моя рука, подносящая факел, горящая плоть девушки в кругу знаков врат. Я еле выдавливаю из себя:

— Пойдем… Нам нужно еще машину поймать.

***

Мы уже пятый час ехали без остановок, второй раз сменив машину, чтобы не засветиться еще у полиции, как угонщики, кем мы на самом деле и были. Рэй решил дать крюк, чтобы сбить с толку Деннард. Надо отдать должное, он действительно профи. Я не знала о многих приемах ухода от погони. Теперь Оденкирк нацелился раздобыть себе оружие. Мы уже умыкнули соль из кафетерия и нож.

Я, свернувшись калачиком, ехала на заднем сидении, укрытая его курткой. Руку жестко саднило. Я не могла ею ничего делать, и меня постоянно мучила тревога: может, зря это сделала? По сути, лишила себя защиты, каким бы заботливым Оденкирк ни был.

— Ты чего? — Он поймал мой взгляд в зеркале заднего вида.

— Зря я сделала это. — Киваю на свою на руку.

— Если хочешь, могу убрать боль на некоторое время…

— Нет. Не в этом дело.

— А в чем?

— Я не чувствую так своего ребенка… Раньше я ощущала ее энергетику, была в курсе того нравится ей что-то или нет, как ее здоровье. А сейчас… я просто беременная.

Я отворачиваюсь: не хочу показывать свои слезы и отчаяние. Машина начинает притормаживать, и вот мы уже стоим на обочине. Он оборачивается и серьезно глядит на меня:

— Чушь! Ты все еще ее чувствуешь. То, что тебе прокололи знак и лишили магии, не значит, что ты стала окончательной смертной. Просто ты стала не столь чувствительная к энергии ребенка.

Я вздыхаю, глядя в его темно-серые с синевой глаза. Как же хочется поверить ему! Но вместо этого я возмущаюсь:

— Откуда ты знаешь это? Ты же мужчина! Ты никогда не был беременным!

— И не буду. — Ухмыляется он. — Но мне приходилось быть без своей магии, так что могу сказать, что Инициированный всегда остается Инициированным со знаком или без.

Молчу — жду, чтобы дальше меня успокаивал. Но Рэйнольд опускает глаза и мрачнеет:

— Твоя сестра, когда лишилась магии и была у нас… — Я фыркаю. Ну да! Вспомнил! Они ее обманом затащили в Саббат и пытались сделать Инквизитором. — Дай договорить! — Возмущается Оденкирк. Я замолкаю, скептически уставившись на него. — Так вот, когда у Мелани не было знака, я стал ее учителем. Мы ходили на Стоунхедж. Ты, наверное, в курсе, что там произошло? Там очень сильная энерготочка. Мелани сразу ее почувствовала, прикоснувшись к земле. А она была смертной.

Хм… Звучит убедительно.

— Попробуй закрыть глаза и сконцентрироваться на своем ребенке. Уверен, ты услышишь его.

Я вздыхаю, но слушаюсь: зажмурившись и положив руки на живот, пытаюсь вспомнить в полной мере ту мягкую, нежную, беззащитную энергию малыша. Сначала ничего. Только живот заурчал. Но потом послышалось, словно далекая музыка, присутствие моей дочки. Спит. Маленькая. Нежная.

Я неконтролируемо начинаю улыбаться.

— Вот видишь, что я и говорил. — Слышится скрип сидения под ним. Открыв глаза, увидела, что он уже не смотрит на меня, а задумчиво глядит вперед на дорогу. Уже стемнело. Мы оба были уставшие. — Надо найти ночлег. Если судить по карте, тут недалеко гостиница. Как насчет пройтись?

— А нельзя подъехать к самой гостинице и там бросить машину? — Я удивленно смотрю на Рэя.

— Нет. Мы же не хотим лишнего внимания?

Я тяжело вздыхаю и не сдерживаю своего раздражения:

— Тогда зачем было спрашивать: не против ли я пройтись?

— Вежливость должна быть во всем. — Смеется, глядя, как я натягиваю свою куртку, которая до этого удобным валиком лежала подо мной.

— Засунь свою вежливость знаешь куда? — Я кидаю ему его одежду и разгневанно выхожу из машины. Но когда очутилась на свежем воздухе, тут же вся моя спесь слетела и стало стыдно: чего я на него взъелась? Он грациозно вышел из машины, на лице все также читалась улыбка. Поэтому чувство вины сразу же поубавилось. Он расслабленно становится напротив меня, засунув руки в карманы джинс, с хитрой усмешкой чеширского кота.

— Смотрю я на тебя, и не понимаю, чего в тебе Аня нашла?

— Шарм и обаяние. — Он пытается удержать расползающуюся улыбку на лице, поэтому, будто стесняясь, опускает голову, водя пальцем по губам. Но глаза так и смеются надо моим раздражением.

— Вот знаешь, сейчас я нисколечко не жалею, что тогда тебе свернула шею. Вот нисколечко!

— Угу. — Он кивает, уже открыто смеясь надо мной, после чего, взяв меня за руку, тащит вперед по дороге. Это был второй автомобиль, который мы бросаем по пути.

Мы шли где-то около получаса, свернув с главного шоссе на дорогу. Гостиница с пафосным названием «Chateau de Chambord*», который был далек от оригинала, встретила нас скрипучей широкой лестницей и раздражающе приклеенной улыбкой метрдотеля. Пока я разглядывала фотографии на стене, изображающие интерьеры настоящего замка, путешествие хозяина гостиницы и его жены с дурацкими комментариями, типа: «Прикосновение к творению Леонардо Да Винчи. Дыхание безусловной красоты» — Рэйнольд тем временем снимал нам номера.

— Пошли. — Он снова по-хозяйски взял меня за локоть и потянул наверх, за нами тут же последовал метрдотель.

— Будьте уверены, вам понравится. Из комнаты открывается потрясающий вид на лес, к тому же комната находится во флигеле и соседи вам не помешают. Там же имеется интернет, кабельное телевидение, джакузи, отдельный санузел…

Ничего себе! Мое удивление с каждым перечислением все больше нарастает.

— Ты что президентский номер снял, что ли? — Шепчу я Оденкирку.

— Нет. Всего лишь для новобрачных.

— Чего? — Я резко останавливаюсь, чем сильно удивляю метрдотеля и Оденкирка. Я оглядываюсь на обслуживающего нас мужчину в поисках ответа.

— Да, миссис, наша гостиница имеет французского шеф-повара, вы не ослышались.

Но не успеваю я и рта открыть, как Оденкирк, обходит меня и начинает толкать вперед со словами:

— Моя жена обожает французскую кухню. Голову теряет от одного запаха французской булки.

Я же яростно шепчу Оденкирку на ухо:

— Твое счастье, что я потеряла магию, иначе свернутой шеей ты бы не отделался.

Рэйнольд оборачивается и, улыбаясь, громко говорит:

— Да, любимая, думаю, круассаны у них есть.

Я прослеживаю взглядом и вижу озадаченного метрдотеля, который, кажется, понял, что между «молодыми» идет какая-то нестыковка. Черт! Не к добру, что он заметил это. Поэтому я натягиваю улыбку и сладко произношу:

— Обожаю круассаны! Особенно с шоколадом.

Метрдотель тут же расцветает на глазах, будто я отвесила самый лучший комплимент в жизни:

— Тогда вы будете в восторге от нашего шеф-повара! Вы обязательно должны попробовать его десерты. А какие у него трюфеля!

— Не надо трюфелей! У нее на них аллергия. — Теперь уже Оденкирк ведет себя странно, неожиданно зарычав на обслуживающего.

— Да, знаете, слишком много масла, шоколада, или что они туда кладут в эти конфеты… — Я невнятно пытаюсь исправить положение. Все замолкают, ощущая неловкость ситуации.

— А вот и ваш номер! — Снова зажегся своей профессиональной улыбкой метрдотель, подводя нас к номеру. Он открывает дверь и нам предстает уютный номер в бело-голубой гамме. Мило.

— Спасибо. — Рэйнольд забирает ключ и пропускает меня вперед себя.

Оказавшись в номере, я чувствую себя сбитой с толку. Широченная кровать злит и манит меня: я очень устала, но мысль, что рядом будет храпеть этот противный Инквизитор, сводит на нет всю радость.

— Почему именно один номер? Почему нельзя было хотя бы с раздельными кроватями?

— Потому что есть такое правило: держаться вместе. Других номеров на двоих у них не было. Тут приехала какая-то актерская труппа и заняла все номера с раздельными кроватями. — Я слежу, как он, пока говорит, аккуратно сыпет соль у порога.

Тяжело вздохнув, начинаю раздеваться: скидываю обувь, рюкзак и куртку — прохожу к кровати и плюхаюсь на нее, ощущая мягкость и упругость матраца. Блаженство! Рай на земле.

— Сейчас бы тортика… шоколадного.

— У тебя теперь аллергия на шоколад по легенде. — Доносится противный голос Оденкирка.

— Твою мать! Вот дернуло тебе сказать, что трюфель не люблю. А я, между прочим, люблю шоколад!

Я слышу, как шуршит куртка Рэя, как он разувается, и его шаги становятся почти бесшумными на ковре. Закрыв глаза, лежу и обдумываю свое положение: я вляпалась по самое не балуйся. А вдруг ничего не выйдет? Вдруг всё бесполезно и я зря только подставилась? Ведь меня же убьют, если поймают. Или сделают что-то… Перед глазами всплывает лицо Кевина, его взгляд карих глаз — грустный и нежный. А как он улыбался! Как целовал! Я вспоминаю, как он любил играться с моими волосами: он даже научился мне заплетать косу, когда смотрели какой-то фильм. Где он? Знает ли Оденкирк? Меня так и подмывает спросить: Кевин в Саббате? Почему не пытался связаться со мной? Бросил? Или ему стерли воспоминания обо мне? Но Рэй же помнит Мелани, он как-то вернул себе воспоминания! Дьявол! Как же хочется спросить, но так страшно услышать ответ. Особенно тот, где: «Он просто сбежал. Жив, здоров, живет в Саббате. Нет, Варя, он помнит тебя. Да, он знает, что ты беременна».

— Оденкирк?

— Что? — Я поворачиваю голову в его сторону и открываю глаза: он сидит в кресле и, низко склонившись над кофейным столиком в неудобной позе, что-то отмечает на карте.

— Ты любил Аню? Ой! Мелани?

Рэйнольд выпрямляется и смотрит на меня с широко открытыми от удивления глазами. Черт! Какой же он молчун. Я начинаю, заикаясь, оправдываться, тараторя и смотря в потолок:

— Нет, я знаю, что ты ее любишь, я понимаю, что все твои действия, в том числе то, что ты сделал для нее во время смерти, это неоценимо. Да и она тоже была повернута на тебе. Вспомнить хотя бы, когда ты не стал разговаривать с ней по телефону, когда она тебя поздравляла с Днем Рождения. Черт! Я никогда ее такой убитой не видела! Даже когда у нее были размолвки с Савовым. Она реально любила, то есть любит тебя. Просто я хочу услышать от тебя это, а не приходить к выводу. Ты меня понимаешь? Лучше услышать, чем сто раз увидеть. Ой! Вообще-то наоборот. Ну да ладно.

— Я не люблю твою сестру.

Простите? Мне послышалось? Я ошеломленно приподнимаюсь на локте и встречаюсь с темно-серым серьёзным взглядом.

— Не любишь?

— Да. Мне не нравится этот глагол. Мне мало это слова.

— Мало?

Рэйнольд отворачивается в задумчивости, после чего выпаливает с такой горечью и живостью, что совершенно не вяжется с его собранным обликом. В всплеске чувств он даже ломает карандаш.

— Я не могу без нее! Лучше бы Сенат сжег меня вместе с ней, как укрывателя, чем глотать таблетки, чтобы не думать о ней каждый миг!

Он замолкает, кинув обломки карандаша, которые покатились по столу и бесшумно упали в мягкий ворс ковра. Оденкирк тяжело вздыхает, после чего складывает молитвенно руки и подносит к губам, словно на исповеди. Внезапно мне кажется, что мужчина будто постарел на глазах, и такая горечь в голосе:

— Люблю ли я Мелани? Любить можно комедии, собаку или шоколад… Думал, что у нас есть будущее… Видит Бог, я боролся.

Последнее было сказано вообще безжизненно. Меня даже это взбесило.

— Эй! Оденкирк! — Я кидаю в него подушкой, но промахиваюсь. — Заткнись и слушай. Завтра мы тебе добываем оружие и едем искать этого Дэррила. И клянусь тебе, хоть Богом, хоть Дьяволом, но я Аньку из-под земли достану. Она сказала, что оживет, значит так и будет. Понял? А дальше стройте планы на жизнь хоть вместе, хоть порознь.

Я откидываюсь на кровать под его злым, но ожившим взором.

— Ты, вообще, нормальный парень. Хоть и не люблю тебя. Девчонки сохнут по таким: чтобы заботливый был, ответственный, на лицо ты очень даже… смазливый.

В меня резко врезается подушка, кинутая в ответ Оденкирком.

— А ты противная. Ты знаешь об этом?

Я, гоготнув, опять не глядя, кидаю в ответ — слышу звук задетых занавесок: ага, перелет.

— Ладно. Ты мне нравишься, Оденкирк. Даже немножко жалею, что свернула тебе тогда шею. Совсем немножко. Чуть-чуть. Вот настолько! — Я показываю маленькое расстояние между указательным и большим пальцами, вытянув вверх руку. — Но у тебя есть шанс исправиться!

— Это как же я должен выслужиться перед ее Высочеством?

Я резко поднимаюсь и выпрашиваю:

— Принеси мне шоколада! Или что-нибудь с этим вкусом. Ужас как хочется!

— Может, ужин закажем в номер?

— О! Хороший Инквизитор! Я уже больше начинаю жалеть, что тебя убила! Пока ты там заказываешь, я быстренько приму душ.

Я срываюсь с кровати и направляюсь в ванную. Там я могу в достаточной мере расслабиться и почувствовать себя живой. А главное, чистой после этой беготни и переживаний, пыли дорог и грязи общественных мест. Одна беда — рана, которую я умудрилась намочить. Пришлось тут же одной рукой, помогая зубами, себя перевязывать бинтом, который мы купили на заправке между сменами машин. Морщась и ёжась от боли, я все-таки умудряюсь забинтовать себе запястье. Затем было проще. Скрутив мокрые волосы в подобие пучка и накинув халат, поняла, что одежды другой у меня нет. Эх… Пришлось вручную застирывать свои вещи и Оденкирковский шарф от крови.

Бесполезно. Вещи были испорчены. К тому же на блузке не было пары пуговиц.

Я выхожу из ванны и с гордым видом, развешиваю вещи на спинке кресла под удивленным взглядом Оденкирка.

— Что? Ну не в грязном же ходить!

— Я планировал завтра сменить нам одежду.

Я встаю в позу и насмешливо смотрю на него.

— О! Инквизиция любит шопинг?

Он передразнивает меня со своей излюбленной противной ухмылочкой:

— Нет. Инквизиция не любит шопинг. Инквизиция прячется от преследователей между прочим.

— Согласна. Ужасно встречать преследователей во вчерашней одежде.

Он устает спорить со мной, тяжело вздохнув, и уже нормальным голосом объясняет:

— Одно из правил сброса хвоста: переодеться. Старые вещи отличные энергетические носители. Новая одежда чиста в этом плане. Если взять возможность, что Деннард тебя ищет по предмету, то усложни ей задачу — обнови вещи. Это даст тебе немного времени, а ей больше потребуется на поиск.

— Ясно… — Я озадаченно сажусь в кресло напротив и включаю телевизор. Обалдеть, сколько всего он знает! Теперь понятно, почему так быстро отлавливают Химер. Я даже не подумала о вещах.

— Я заказал пармантье, салаты и шоколадный пирог.

— Спасибо…

Мы смотрим какую-то программу про художников. Приятный визуальный ряд: картины с дамами в длинных старинных платьях и с зонтиками. Очень органично вписывается в антураж номера. Вскоре нам принесли еду, пожелав спокойной ночи. Мы начинаем молча поглощать ужин. Я практически в один присест съедаю весь шоколадный торт, чувствуя себя удовлетворенной и изнеженной, как кошка на солнце. То ли это леность от сытости, то ли я дошла до своего предела, но я решаюсь, поборов себя и сжав кулаки от страха, задать свой вопрос, который мучает меня. Только надо делать это аккуратно, чтобы больно не было.

— Оденкирк?

— Нет.

— Что «нет»?

— Я не побегу за вторым пирогом. Ресторан уже закрыт.

— Я не про пироги…

Он наконец-то поворачивается ко мне и замечает мою решимость.

— Что?

— Ты знаешь, от кого я жду ребенка? — Тупой вопрос! Обычно это задают нерадивым папашам по залету. Но по-другому я не знаю, как вывести разговор в нужное русло.

— Знаю… От Кевина.

— Да… А ты не знаешь, что с ним?

И вот я вижу замешательство. Знает! Знает, но не может сказать!

— Рэй! Где он, чёрт возьми? Он у вас? В Саббате?

— Да…

Я киваю в ответ. Всё понятно. Бросил. Не нужна.

Невольно начинаю плакать, не пытаясь даже сдерживать себя.

— Эй! Успокойся. — Рэйнольд берет меня за руки и внезапно становится нежным и милым. — С ним всё в порядке.

— Конечно, в порядке! Это не его же беременным бросили! — Я вырываю руки и пытаюсь встать. Но меня с грозным «Стоп!» ловят за талию и сажают обратно.

— Он тебя не бросал! С ним всё сложно.

— В смысле «всё сложно»?

— Ты знаешь, почему Мелани сдала себя Сенату?

— Да… Чтобы рассказать про Моргана и его планы.

Но в его глазах я читаю горечь и боль. А затем он рассказывает мне то, от чего у меня волосы встают дыбом: Анька спасла Кевина! Моя милая, хорошая сестренка пошла на костер ради нас: ради меня, Кевина и ребенка! Да еще над Ганном Морган поиздевался! Как такое возможно: луна и солнце? Иметь такой дар, с которым не справляется, и от этого постоянно болеет! Я начинаю рыдать в голос от облегчения и шока, будто во мне сломался механизм, постоянно державший меня в напряжении и тревоге. Захлебываясь в собственной беспомощной истерике, я оказываюсь в объятиях Оденкирка, который пытается меня успокоить какими-то стандартными фразами о том, что всё будет хорошо.

Примечания:

Chateau de Chambord* — За́мок Шамбо́р или Шамбо́рский замок (фр. Chateau de Chambord) — один из замков Луары. Был построен по приказу Франциска I, который хотел быть ближе к любимой даме — графине Тури, жившей неподалёку.

Всё должно быть вовремя

— Химеры любят секс в отличие от Инквизиторов!

— Что? — Наигранно возмутилась Ода, вызвав еще один взрыв смеха после заявления Басса.

— Чего? Ну, ведь, правда. Инквизиторы как ушли в монахи в двенадцатом веке, так и не выйдут по сей день.

— Эй! Я — Инквизитор! — Взорвалась Ларсен. И Питер, поняв о сказанной нелепице, уже открыл рот, чтобы возразить, но доводы не пришли ему на ум, поэтому так и остался сидеть с глупым выражением на лице. От этой картины все тут же снова заржали.

— Давай, Ода! Давай! Скажи, что любишь! Скажи это! — Рядом со мной, заливаясь смехом, скандировала Миа. Ода тут же покраснела. Пикантная ситуация, но всем было плевать — каждый, хватаясь за живот, сгибался пополам от хохота. Все были захмелевшие и спорили о различиях Химер и Инквизиторов. А ведь разговор начался с выяснения, кто круче в шоу топ-модель по-американски из последнего сезона, притом спорили парни, которые, как оказалось, очень любят глазком глянуть это шоу, когда его смотрят Ода и Миа.

Только все перевели дух, как Ода раздраженная и красная от смущения, прошипела:

— Я не фригидная!

— Да! Она сделала это! — Миа уже лежала за мной, рыдая от смеха. Мы все сидели на полу на притащенных матрацах в гараж и отмечали шестнадцатилетние Миа с чешским пивом и сладостями со всех концов мира.

— Пойду, чайник поставлю, а то у нас торт простаивает. — Ода сделала вид, что ничего не произошло, гордо встала и ушла в дом. Стоило ей выйти, как все начали мерзко хихикать над Бассом.

— Черт… Кажется, я без сладкого останусь. — Грустно заключил Питер, вызвав очередной приступ гогота и улюлюканья.

— Дурак! Что тебя потянуло рассуждать на эту тему?

— Да так…

— Давайте лучше сменим тему. Тут несовершеннолетние. — Кивнул сконфуженно Эйвинд в сторону Миа.

— Ларсен, я не маленькая! Давно знаю про тычинки и пестики. — Кристофер рядом с ней хрюкнул от смеха от ее заявления, за что тут же получил тычок локтем от девушки. Дэррил ловко выхватил у сестры бутылку:

— Миа, а Ларсен прав! Тебе по закону запрещено даже пиво пить! Так что чистить зубы и спать! Может мама разрешит еще мультик перед сном посмотреть.

Миа, сощурив глаза, тут же запищала, изображая детский голосок и картавя:

— А про Русалочку братик почитает?

— Вот еще!

— Странно. А ты так любил эту сказку!

И снова взрыв смеха. Дэррил, уличенный сестрой, смеясь, смущенно отвернулся.

— Чего вы? Отличная сказка!

— Ты какую любил: там, где она умирает или Диснеевский вариант? — Не удержалась я, ведь в детстве сама любила по утрам смотреть мультики про красноволосую Ариэль и ее приключения. А вот оригинал сказки терпеть не могла — слишком грустно: русалочка умирала ради принца, отдавая его в руки соперницы. Дэррил поднял глаза и неожиданно посмотрел своим взглядом «вглубь меня».

— Ну да, одна лишилась голоса, чтобы быть рядом с принцем, другая семьи и памяти. А потом обе умерли. — Тихо и мрачно произнес он, и мое веселье резко закончилось. Почему-то сказанное сильно резануло по сердцу.

Все-таки Диснеевский вариант событий лучше.

— Прости, я не хотел тебя расстроить. — Дэррил толкает меня в плечо. — Эй! Всё будет хорошо.

Любимая фраза специально произносится, как пароль, и я начинаю улыбаться.

— Дэррил, скажи, что я его увижу? А?

— Скучаешь?

Я киваю. А внутри все взрывается: я не скучаю, я тоскую, как люди маются по дому, как собаки смотрят своими преданными глазами в пустоту, в которую ушел хозяин. Рэйнольд каждую ночь снился. Особенно отчетливо вспоминалась последняя наша встреча в Саббате: его ревность, его отчаяние, поцелуи, его боль и ужас, когда опускал факел.

— Дэррил, давай поговорим о планах Моргана. — Я пытаюсь сменить тему. Наша компания уже разбилась на группы. Кристофер с Миа сидели и баловались: Бьярке с помощью тока легко стрекал Миа, а та, взвизгивая, кидалась в него шелухой от фисташек. Питер и Эйвинд о чем-то спорили по поводу бара.

— Давай поговорим. — Дэррил вздыхает и откидывается спиной к стене. От его движения, тут же заколыхались лепестки огня на свечках, которые мы зажгли по всему гаражу, создав уютную атмосферу.

— Ты сказал, что Морган хочет прийти к власти. Чтобы прийти, ему надо сместить Старейшин?

— Да. Без них начнется хаос.

— И как это сделать?

— Стать, как они.

— Но их же трое. И все одинаковы. Я слышала, что их выбирают голосованием раз в пятьдесят лет.

— Неа! — Хмыкает Дэррил. — Эта версия отлично показывает, насколько мы сами не сведущи в своем же мире. Миф, придуманный для отвода глаз.

— Значит, их не выбирают?

— Это значит, что никакого совета Старейшин не существует. Что Старейшины и есть совет!

— Я их видела однажды! — Меня передёргивает от воспоминания, когда они спустились на крышу в Нью-Йорке прямо из воздуха.

— Ты почувствовала это?

— Что?

— Магию. — Дэррил смотрит мне в глаза и внезапно возникает чувство, что мы снова на вечеринке в Редондо Бич и продолжаем тот странный давний разговор.

— Они появились, словно из воздуха. Такая тишина была! Будто нас куполом накрыли. И воздух аж потрескивал!

Дэррил внезапно выдыхает и разочарованно отворачивается.

— Что?

— Ты еще не готова…

— К чему?

— К дальнейшему. Ты все ходишь вокруг и около, так и не задав правильного вопроса.

— Что ты привязался с этим вопросом! Что я должна задать?

— Это ты мне скажи! — Внезапно я увидела впервые раздраженный злой огонек в глазах Дэррила и вспомнила, что он Химера, а не просто друг. — Ты должна сама осознать, додуматься и спросить, а не с моей подсказки!

Он резко встает и уходит в дом, отпихнув ногой пустой матрац.

— Что это с ним? — Эйвинд удивленно оборачивается ко мне, заметив неожиданный уход Дэррила.

— Кажется, я его разозлила.

— Ты? Дэррила?

— Ага…

— Ты не могла этого сделать! Вообще, чтобы разозлить Дэррила — надо постараться!

— Да, но ты сам видел, какой он ушел.

— Эй, кто-нибудь помогите мне все вынести? — С порога закричала Ода.

И мы с Эйвиндом тут же ринулись к ней на помощь. Дэррила я не увидела по пути на кухню — это расстроило. Почему он так среагировал? Хотя понимаю. Я его достала вопросами, но он явно ждет что-то от меня, до чего я никак не могу додуматься. Ну что поделать, если я такая глупая? Дэррил постоянно осаживает меня фразой: «Рано еще» — будто я маленький ребенок. Побыстрее бы случилось… хоть что-нибудь! А то я даже позвонить Варе не могу — Дэррил запрещает.

Мы берем тарелки, кружки, вилки, Ода — торт, понатыкав туда цветных свечей.

— Я видела, как Дэррил ушел наверх к себе. Позовите его! Сейчас торт для Миа будем выносить.

Я оставляю на столе кружки и иду к комнате друга, чувствуя неимоверную вину за собой. Постучавшись, не слышу ответа.

— Дэррил, ты там?

Дверь медленно открывается с помощью магии. Комната у друга простая, но оформлена в его духе: на кровати безумной расцветки лежит плед, напоминающий мексиканские пончо, какие-то рисунки, фразы, цитаты прикреплены на стене вперемежку с фотографиями и картинками, распечатанными на принтере. В углу стоит этажерка с кучей предметов: камни, шары, страшные куклы, диски и книги. За грудой одежды не разглядеть кресла — у Дэррила нет шкафа. Но больше всего мне нравятся милые обезьянки на окне, которые закрывают лапками уши, глаза и рот.

— Прости меня. Я, кажется, тебя разозлила…

— Нет. Сам виноват… Просто, тороплю события. — Я смотрю на него: он, ссутулившись, сидит на краю кровати и уныло смотрит на свои руки — в них он что-то теребит с мягким мелодичным позвякиванием.

— Что это?

— Это Лидии. — Он приподнимает руку, и я вижу цепочку с милой подвеской в виде ажурного серебряного шарика. Голос Дэррила совсем печальный, будто у него умер кто-то или бросил.

— Кто такая Лидия?

— Моя жена…

— Что? — Я не сдерживаюсь и начинаю смеяться. Отличная шутка! Ничего не скажешь. Я поверила.

— Ну, она моя будущая жена…

— А она знает об этом? — Я же вовсю потешаюсь над ним. Дэррил, кажется, понял, как глупо это звучит, и тоже расплывается в печальной улыбке.

— Нет. Не знает. Мы с ней только раз и общались.

— Класс! Одно общение и ты уже берешь девушку в жены.

Он начинает смеяться. Наконец-то появились живые нотки, и его печальное настроение потихоньку стало меняться.

— Она уготована мне судьбой… И чтобы подарить эту подвеску, я должен услышать от тебя главный вопрос.

— Ага. Так это я виновата теперь в твоих отношениях! Может, стоит сломать стереотипы и подарить ей так?

Дэррил смеясь, нравоучительно поднимает указательный палец, зажимая в кулаке цепочку:

— Нет. Всё должно быть вовремя! Запомни это! Иначе всё бесполезно: потратишь уйму времени и сил, так и не достигнув результата.

— А ты, типа, знаешь, когда это «вовремя»?

— Я же вижу сущность всего!

Я начинаю нервно смеяться от этого бредового разговора. Так оно и бывает с Дэррилом!

— Значит, твою жену зовут Лидия.

— Угу.

— Красивая?

— Да. Глаза особенно. Злые, темные, немного кошачьи.

— По-моему, это недостаток, что злые…

Дэррил смеется, а снизу слышится недовольный окрик Оды: «Вы там портал создали, что все пропадают в нем?»

— Пошли! Там торт надо Миа выносить. — Я уж было начала выходить из комнаты, как вдогонку услышала:

— Мел…

— Что? — Я оглядываюсь и встречаюсь с напряженным взглядом Дэррила.

— Не давай надежды Эйвинду.

— Что?

— Я вижу, что он влюбляется в тебя. Но ты не полюбишь его никогда, а он не предназначен для тебя — страдать будет!

— Разве, я нравлюсь Эйвинду? — От этой мысли я вспыхиваю, будто спичка, чувствуя себя неуютно в собственном теле. Но Дэррил многозначно молчит. Твою мать! — Ты ему скажи об этом! А не меня обвиняй!

— Не беспокойся, постоянно говорю, но, кажется, он не слушает.

Вот дела! И как мне сейчас возвращаться вниз? Мне придется делать вид, что ничего не случилось, что будто всё по-старому. Да еще я сидела рядом с Ларсеном! Придётся пересаживаться. Не получится ли это заметным для всех?

— Пошли. — Дэррил берет меня за руку и тащит к лестнице, где в проблеске перил виднеется недовольная Ода и смотрящий на меня своими пронзительными глазами Эйвинд. Черт! И как тут искать правильный вопрос, строить планы против Моргана, когда вокруг один сплошной бермудский любовный треугольник?

Жар поднимается столбом, после чего распространяется по телу. Жжется. Но оно стихает, будто меня опустили в теплую-теплую воду. Все оранжево-красное размывается огнем. И страшные воспоминания чередой начинают бить по глазам, сгорая вместе со мной: смерть бабушки, погоня насильников, Инквизиторы спускают на меня собак, удар пощечины Клаусснера звенит и превращается в грохот падающей стены, где боль разливается красным и концентрируется в запястье левой руки — там уже торчит нож Франсуазы, который мне вонзает Савов и проворачивает под одобрительные кивки Моргана. Кажется, вся боль, которую я испытала за всю свою жизнь собралась в одной единственной точке. Знак непросто проявляется, он разъедает кожу, как кислота, разрывает мне руку изнутри, будто крыса, прогрызая себе путь наружу. Я кричу, что есть сил, слыша извне испуганные крики. Разлепляю глаза: вокруг меня мисс Финч, Дэррил и Миа — что-то говорят, кричат, спорят. Испуганы. Но мне плевать, ибо это безумная боль разрывает руку. Я смотрю и вижу кровь: вся постель залита, а из запястья зеленым огнем горит кровоточащий Знак.

— Миа, уведи мать! Воздействуй на нее! — Миа пытается успокоить кричащую от испуга мисс Финч, выталкивая ее за дверь. Дэррил возле меня, зажимает руку. Я ору, что есть сил. Все красное, адское, становится мертвенно-зеленым. В какой-то момент понимаю, что умру сейчас: перед глазами всё плывет и теряется в боли. Но я выплываю в реальность, точнее меня будто выносит на волне и всё обретает четкость и осязание.

Боль стихает.

Возле меня сидит бледный, перепуганный Дэррил и смотрит с ужасом на мое запястье, которое он с остервенением зажимает в своих руках.

— Спасибо…

Он поднимает на меня взгляд и в них бездонный ужас. Я пытаюсь посмотреть, что осталось от моей руки, но она целая, хоть и залитая багряной кровью.

— Что это? — Сквозь темно-бордовую кожу читаются знакомые черные завитки. Не может быть! Я начинаю стирать одеялом кровь с недееспособной руки и вижу свой Знак. — Дэррил?

Он дышит часто, на лбу, будто бисер, блестят капли пота. Всё также мертвенно бледен.

— Дэррил, ты видишь это?

— Да…

— Что это? Как? Кто я?

На запястье читается такой знакомый и в то же время чужой знак: соединение Луны и Солнца. Я видела это у Кевина. А еще когда «взламывала» блок, поставленный Рэйнольдом: тогда знаки один за другим менялись на запястье, на мгновение проявившись в единое целое, но потом «потухло» Солнце, оставив мне Луну. Теперь на моей коже горели оба небесных светила, путаясь в завитках пламени и уходя в тройную линию браслета.

— Я не определилась? Что это значит, Дэррил?

— Нет. Ты определилась…

Я смотрю на свой знак, чувствуя приступ тошноты после такой адской боли и резкого ослабления. Одеяло липкое из-за расплывшегося бордового пятна, подушка вся тоже в разводах от того, что я во сне беспокойно дергала кровоточащей рукой.

Всё, что мне остается, только прошептать:

— Я теперь, как Кевин…

— Кевин?

— Кевин Ганн… Инквизитор, который был у Моргана. Он умел разгонять дары до максимума…

— А он разве жив? — Я резко вскидываю голову, глядя в лицо Дэррила. Друг сидит на кровати и смотрит на меня, как на нечто опасное. Он испуган, как и я.

— А разве нет? Я сдалась Сенату ради него, чтобы вылечить.

— Просто… Я слышал, что его убили месяц назад… — Дэррил трет озадаченно шею.

— Как убили? — Надеюсь, мне послышалось, или я неправильно всё поняла.

— Я сам толком не знаю… Слухи ходят… Не бери в голову! Люди слов наговорят море, а чистой правды — капля. Так что… Я узнаю про твоего Кевина. Говоришь, у него знак такой же был?

— Да. Реджина его выменяла на шпионку в Саббате — Кристен Деннард.

— Какая знакомая фамилия! — Ухмыляется он. Не удивляюсь, наверняка пересекался с Дэвидом в Калифорнии. — И Морган решил поменять Кевину знак…

— Не знаю, хотел ли он сделать Кевина Химерой или специально делал… Но получилось вот это.

Я снова смотрю на свой новый знак, который смотрится так на руке, будто давно уже был у меня.

— Объединение. Морган сделал объединение… Ладно! Давай, вставай! Нужно белье поменять и постирать. Миа, наверное, уже отключила маму. Нужно сделать так, что произошедшее ночью был ее сон.

— А как же рука? Она заметит мой знак.

— Предоставь это Миа. — Он почти выдергивает меня из кровати. Я была только в старой застиранной майке и трусах, Дэррил в каких-то черных штанах с голым торсом — теперь можно было рассмотреть всю его татуировку, которая начиналась от шеи и переходила на плечи и вилась до талии: хаос роз, черепов, латыни и чего-то еще. Мы, словно преступники, убирали место преступления, сдирая, будто кожу, испачканное постельное белье с кровати, комкая его и спускаясь с ним вниз к подсобке со стиральной машиной.

Дэррил явно переборщил с порошком, не глядя, сыпанув полпачки Тайда.

— Как ты думаешь, магия ко мне вернулась? — Мои руки были в крови, как и на майке красовались пятна. Нужно сейчас помыться и переодеться. Пока Дэррил молча впихивал ком пододеяльника, я прошла на кухню, решив проверить «излюбленным» способом: нужно нанести рану. Взяв в руки нож, я направила лезвие в кожу, почувствовав снова дурноту — боль от знака всё еще будоражила сознание, слишком мало времени прошло, чтобы ее позабыть.

Мел, успокойся! Это же только порез! Я не собираюсь себе отпиливать руку!

Но рука предательски начинает дрожать, а я задыхаюсь в собственном бессилии.

Ну же, Мел, чёрт возьми, сделай это!

— Хватит! Завтра проверишь. — Дэррил незаметно подошел сзади и выхватил из моей руки нож. — Я бы повременил на сегодня. Сейчас час ночи, нужно идти спать.

— Я не хочу… не смогу.

— Придется. От того, что ты сейчас себе руку повредишь — лучше не станет. Тебя никто не гонит, Мел. Запомни, всё должно быть вовремя. Иди и попробуй уснуть. Я сейчас тебе новое белье принесу.

С этим словами он исчезает в темноте дома, оставляя меня одну дрожащую от пережитого шока. Я, не веря, снова смотрю на свой Знак. Нет, всё тот же. Ничего не изменилось в нем.

Утро для меня началось позже. Ночной переполох вспоминался кошмаром, что даже не верилось, что это было, если бы не знак на руке. Проснувшись, я долго внимательно его изучала, будто я рассматриваю гнойную рану, оценивая степень риска и потерь.

Мне казалось, что знак стал ярче, а линии по запястью, окольцевавшие его, толще и уверенней, чем бывший мой Химерский. Он словно кричал с руки: «Мое место здесь. Я сильней тебя! Не уберешь, не смоешь и не сотрешь. Я вечен!». Луна сцеплялась с солнцем лучами и завитками. Будь подобное в реальности, допустим, если воспроизвести из проволоки, то распутать их было бы очень сложно.

И кто я теперь?

Одевшись, я спустилась вниз, по пути слыша, что на кухне идет разговор, и по голосам там были Басс и Ларсен.

— Нужно узнать как-то.

— Как? У меня нет доступа в Сенат.

— Может, среди своих поспрашивать?

— Может… Только я на слух не могу определить, где вымысел, где правда. Если бы я видел сами эти документы… — Дэррил тяжко вздыхает и смотрит хмуро на свои теплые шерстяные носки со смешными рождественскими оленями. Как я знаю, их подарила Миа, и они были самые любимые у Дэррила и самые теплые, поэтому ему плевать было, что они нелепо смотрятся, когда он одет во все черное.

— Здравствуй. — Эйвинд первым заметил мое появление и невольно скользнул взглядом по руке.

— Все уже в курсе? — Я обращаюсь к Дэррилу, на что тот кивает.

Я прохожу и под их острыми хмурыми взглядами наливаю себе чай. После чего, сделав пару глотков, показываю им руку — то чего они так ждали.

— Обалдеть! — Питер хватает мою руку и с любопытством рассматривает Знак, рядом с ним стоит Эйвинд, который, кажется, напуган произошедшим:

— Это из-за нас такое?

— В смысле? — Я перевожу взгляд то на Эйвинда, то на Дэррила.

— Нет. Вряд ли. Скорее всего, из-за того, что мы ее восстанавливали, к тому же у нее очень необычный дар.

— Черт! Это пугает. — Бормочет Питер. Меня начинает это злить, что я выдергиваю кисть из руки Басса — стоят тут и рассуждают так, будто меня нет рядом с ними. Дурацкая привычка!

— Было очень больно? — Неожиданно спрашивает Эйвинд, и я вспоминаю о том, что мне сказал Дэррил по поводу чувств Ларсена ко мне. Я покрываюсь румянцем, опустив глаза, бормочу:

— Всё в порядке. Со мной был Дэррил.

— Угу. В порядке… Я же говорю, орала так, что подумал — ее убивают. — Ну, сказанное Дэррилом очень близко к правде — я реально думала, что умру. — У нее знак горел на руке, будто знаки врат перед аутодафе! И всё в крови. Думаю, если бы не ее дар, то она умерла бы от потери крови…

Все смотрят на меня, а мне становится неуютно — снова ощущение, что я интересный экспонат в музее: «Посмотрите налево — здесь вы видите необычную дружбу Химеры и Инквизитора, а теперь направо — вашему вниманию представлен редкий экспонат Инициированных: Девочка-не пойми-кто. У нее не один Знак, а сразу два! Молча смотрим и проходим дальше».

— Миа где? — Внезапно спрашивает Питер.

— Не знаю. Она над матерью ночью колдовала: сейчас либо спит, либо где-то ее носит.

— Черт! А она мне нужна.

— А что такое?

— Да так… Глупости.

Мимо нас гулом проходит зов Дэррила, и через мгновение он выдает:

— Нет ее дома. Где-то с Кристофером.

— Ладно, мы пошли тогда…

Они разворачиваются и прощаются со мной. Эйвинд озабоченно смотрит на меня перед тем, как уйти. Или мне только кажется, что озабоченно? Не знаю…

— Эй! А ты куда? — Я замечаю, что Дэррил начинает одеваться.

— Хочу разузнать про Кевина и твой знак.

— Я с тобой!

— Нет! Я иду к Патрициям и Альфа. Тебя там знают!

— И что? Ты предлагаешь мне дома сидеть? — Я расстроенно начинаю щелкать ногтем. Мне страшно оставаться дома. Что мне делать?

— Мел, ничего страшного не случится. Скоро придет моя мама и Миа.

— Твоя мама? Между прочим, она видела, как рука у меня кровоточила. А сейчас на этом месте вотэто! — Я задираю рукав и показываю Знак.

— Успокойся, Миа профессионал. Мама смертная, она не обратит даже внимания на него. — Он уже надел куртку и ботинки. Одет был весьма прохладно для погоды за окном — значит, собирался через порталы идти. — Ах, да! Зайдет мистер Хенришсен, отдай ему эту бутылку. — Он кивает в сторону холодильника: возле него на стойке стоит настойка мисс Финч — эликсир здоровья. Пока я смотрела на настойку в коньячной бутылочке, Дэррил уже успел уйти, громко хлопнув дверью.

Я не сдерживаюсь и выдаю стон безнадёжности своего положения. Ну почему так? Чувствую себя бесполезной и одновременно опасной, будто заражена незнакомым вирусом. Почему у меня этот Знак? Как так получилось? Всё дело в моем восстановлении? Или еще какие-то факторы повлияли на это? Кто я теперь? Что могу?

От нечего делать иду в комнату, которую отдали мне: попробую поспать. Всё-таки ночной переполох не дал выспаться.

— Эй! Кто-нибудь дома! Лорелейн!

Я вскакиваю с кровати на доносящийся мужской голос снизу. Кажется, я забыла дверь закрыть.

— Эээ… Я! Есть я! Вы кто? — Я вылетаю на лестницу и смотрю вниз, где открывается кухня и прихожая. Там, у двери, топчется большой бородатый мужчина с тростью в руке.

— О! Фройлян! Вы не подскажете, где мисс Финч? У вас дверь была открыта. — Мы говорим с ним по-норвежски. Благодаря Дэррилу и его магии, выучила этот язык быстрее, чем английский. Мисс Финч лишь восхищенно удивлялась, как ловко я теряю акцент.

— Мелани, меня зовут Мелани. А дверь я забыла закрыть.

— Плохо, фройлян, плохо! Много всякого народу на улице ходит. Так мисс Финч здесь? — Мужчина тяжело вздыхает. Он очень крупный, с тугим большим круглым животом. Рыжая борода мешала мне разглядеть его черты: глаза были у него добрые, а сам гость вызывал хорошие чувства. Он чем-то напоминал Санта-Клауса, только рыжего.

— Нет. Ее нет. — И тут я вспомнила слова Дэррила. — А вы не за ее эликсиром?

— Да! За ним, милая! Она обещала мне сделать. А то знаете, все хуже и хуже без него. Ноги болят…

Я смотрю на него и вспоминаю, как упоминал Дэррил про некоего пациента мисс Финч, у которого были проблемы с ногами.

— Может, присядете? Чаю выпьете?

— О! С удовольствием присяду. Отдышусь. А вот чаю не хочу, спасибо.

Он с тяжелым мученическим вздохом начинает разуваться. Каждое движение ему дается тяжело: с дрожью в руках и ногах. Сняв свои ботинки, он, переваливаясь, тяжело проходит на кухню. Под его весом жалобно скрипят половицы. Он отодвигает стул со скрежетом ножек о пол и садится со вздохом облегчения, вытянув свои широкие, почти слоновьи, ноги.

— Давайте, чаю все-таки налью. Вы, наверное, устали… Как говорят, аппетит приходит во время еды.

— Ну, давайте. Вы такая милая!

Я смущенно начинаю заваривать чай. Приготовив напиток, который приятно пахнет травяным сбором мисс Финч, передаю ему кружку, печенья, сахар и бутылку эликсира.

— Спасибо! — Он благодарно забирает у меня коньячную бутылочку и начинает капать в чай настой. — Ох! Только это средство и помогает. Не знаю, что туда кладет мисс Финч, но сразу становится легче: силы берутся, боль в суставах исчезает, даже худею с него.

Он с блаженным видом делает глоток, а я смотрю на него и внезапно чувствую странное ощущение внутри себя: кровь начинает бежать быстрее, нетерпеливее, моя магия внезапно всплескивается и желает работать, двигаться, будто заждавшийся прогулки пес. Я легко отпускаю магию, и перед глазами вспыхивают искры — вижу болезни этого мужчины: у него целый букет — бронхи, камни в почках, желудок, щитовидная железа, а где ноги — там стерты суставы, которые и делают болезненным передвижение.

Магия начинает нервно покалывать кончики пальцев. Коснись его, Мел, давай, одно касание! Я могу вылечить его! Но сдерживаюсь, лишь нервно почесывая ладонь.

— А вы откуда Мелани? Про вас мисс Финч не рассказывала.

— Я студентка из США. Приехала по обмену к Дэррилу.

— О! И как вам Норвегия?

— Здорово! Чисто, свежо, люди милые.

— Дрёбак — самый чистый город в Норвегии! Сюда много туристов приезжает поправить свое здоровье и отдохнуть. Летом особенно много. Сейчас идет Олимпиада Санта-Клаусов. Каждый год проводится! Интересуетесь?

— Нет! Я не фанат Санты. — Я смеюсь, а сама еле справляюсь с желанием коснуться этого человека, потому что это очень странно бы выглядело.

— Ну, хоть в нашем музее были?

— Да. Миа водила. Интересно.

Мужчина хмыкает на мой равнодушный тон к их местной достопримечательности.

— У вас отличный норвежский, фройлян. Акцента практически нет.

— Да? Спасибо! Вот все удивятся, когда прибуду домой и буду говорить с норвежским акцентом.

Он смеется так, что стол начинает трястись под его мощной рукой.

— Я смотрю, вы печенья не едите, давайте уберу. А то мешаются. — Я делаю попытку невзначай коснуться его, когда тяну руку за пачкой, но он, хлопнув в ладони, выдает, что пора уходить. Сунув бутылку эликсира в карман, он тяжело встает и идет к выходу. Я наблюдаю, как мужчина подходит к своим ботинкам, и, сунув туда ноги, пытается, используя минимум движений, обуться. В итоге, он опасно качается и заваливается на сторону, я успеваю подбежать и подхватить его: мужчина нереально тяжелый, будто я шкаф поймала, что даже коленки прогнулись под его весом.

— Ой ты! Спасибо, милая! — Он пытается обуться, а я, используя возможность, посылаю мощный заряд дара.

И, кажется, перестаралась.

Потому что резкий скачок магии, и я чувствую, как накатывает тошнота и пробивает холодный липкий пот — предвестники близкого обморока.

— Вот спасибо! Вот и всё, фройлян! Передавайте мисс Финч спасибо от меня. И не забудьте запереть дверь!

— Угу… — Я бормочу, справляясь с головокружением. Гость, не заметив, моего состояния выходит за дверь и хлопает ею перед моим носом.

Всё. Я вижу свет в маленьком окошке двери, который внезапно становится резким и ослепляющим. В ушах закладывает и звенит. Последнее, что вижу, как это окошко, разбитое на квадраты, проскальзывает вверх перед глазами, сменяясь всплеском света на медной ручке. А дальше удар головой о пол и взгляд на уходящие параллельные линии досок. Свет меркнет. Темнота…

Скучаешь по Инквизиции

После моей истерики в плечо Оденкирка, мы проговорили с ним до глубокой ночи, каждый вспоминая свое детство и обучение на Начале. Конечно же, Оденкирку интереснее было слушать про Аню — его Мелани, чем про меня, но и я нашла в его откровениях много интересного. Удивительно было то, что у нас оказались точки соприкосновения. Например, он также ненавидел свою мать, как и я — Ксению, он также был зависим от сестры и считал Мириам своей совестью, как я Аню. Впервые в жизни задумалась, что будь я более честнее перед собой, то могла бы стать Инквизитором, и, судя по вчерашнему дню, неплохим. Я старалась не думать о Кевине, который сейчас в Саббате пытается справиться с новым знаком. Но мысленно пообещала себе, что доберусь до этого проклятого замка, на котором постоянно спотыкается моя жизнь.

Я отключилась во время нашей беседы из-за усталости и нервов. Утром обнаружила себя лежащей в кровати, заботливо укрытой одеялом. Как мило! Рэйнольд, судя по всему, спал на диване или не спал, потому что увидела его сидящим в той же позе, что и ночью. Он пил кофе, шепча заклинание с бумажки.

Кстати, мне тоже надо проделать этот ритуал, чтобы зов Марго не выносил мне мозг.

— Что? Твоя Главная зовет?

— Доброе утро… — Голос у него уставший, а под глазами тени. — Завтрак вон там.

Он указывает на столик, где уже стоит поднос, заманчиво блестя металлическими крышками. Я медленно встаю с кровати. Опа! А я еще в халате! Понимая, что надо приводить себя в порядок, иду в душ. Но выйдя из ванной, все еще обнаруживаю Рэйнольда в том же положении, в каком он было до моего ухода. Сидит, молчит, о чем-то думает.

— Ты уже ел?

— Да…

— План действий? — Я открываю крышку и нахожу овсянку с фруктами. Эх! Лучше бы там был шоколадный торт. Но, тяжело вздохнув, приступаю к еде.

— Мы недалеко от Сокраменто. Прогуляемся, сменим одежду, найдем оружие. Я уже знаю, где можно его добыть. А дальше двинем к Лос-Анджелесу.

— Окей. Уговорил.

Я чувствую себя отдохнувшей, будто на курорте побывала. Что весьма странно после вчерашнего безумного дня.

— Эх, закурить бы сейчас. — Я вспоминаю горький запах сигарет и вкус дыма на языке.

— Лучше ешь шоколад.

— Знаю. Я бросила, когда узнала, что жду ребенка. Точнее, я бросила от шока, а потом уже из-за ребенка. — Я беру со стола бумажную салфетку, ручку и повторяю ритуал, которому меня научил Кевин. Прочитав слова на бумаге, сжигаю и вместе с пеплом выпиваю чай.

— Гадость! Чай и пепел! Даже сахар не помогает.

— Зато твоя Темная не дозовется.

Я смотрю на хмурого серьезного Оденкирка. Выглядит он не ахти, немного помятый, волосы не свежие, щетина отросла. Хотя надо отдать должное — красивый. Собственно, я отметила это еще в первый раз, когда увидела его на крыше Нью-Йорка, но как-то не придала значения его личности: подумаешь какой-то Инквизитор, увлечение сестры. Но Аня на нем конкретно зависла, и только потом поняла, что у них всё серьезно. Даже очень. Он любит Аню — это видно невооруженным глазом, сможет сделать ее счастливой, и, собственно, какая разница, откуда он и кто. Мне бы со своей жизнью разобраться. Я горько вздыхаю, что не ускользает от его взгляда. Черт! Глаза красивые. Но я люблю карие, медовые.

— Ты чего?

Я пытаюсь сменить тему, не раскрывая собственных мыслей.

— А давай ты выучишь русский?

— Зачем?

— Для Мелани. Ей приятно будет! — Он скромно улыбается на мое заявление. Ну, наконец-то, а то с его выражением лица можно молоко в простоквашу делать — скисать будет только при одном его хмуром взгляде. — А ты сколько языков знаешь?

— Английский, французский, немецкий, итальянский. Это языковая база Инквизиторов Саббата. Потом я выучил китайский, японский не до конца. Когда был на охоте, заклинание не завершилось.

— Ну, вот видишь! Тебе обязательно надо выучить русский. Могу без заклинания обучить матерным словам!

Он начинает смеяться.

— Да, Мелани очень удивится, если я буду ругаться на русском.

— Да ладно… Кевин, умел. Я его научила.

И оба замолкаем, так как вернулись к тому же от чего уходили — к своим демонам.

— Пойду, душ приму, а ты собирайся, день будет долгим.

Я киваю. Оденкирк встает и направляется в ванную. Слышу, как там включается вода и идет движение — это немного приводит мои мысли в порядок. Надо одеться. Я скидываю одежду, беру блузку, которая уже высохла, разочарованно отмечая, что некоторые пятна крови все равно не отстирались, да и отсутствие пуговиц тоже не добавляло ей очков. Хорошо, что кофта из такого материала, который не надо гладить, а то я бы была еще и мятая. Одевшись, я причесываюсь и сажусь на диван, понимая, что готова. Шум воды все еще доносится из душа, добавляя нервозности моему нетерпению. И тут приходит мысль, что пока Оденкирк моется, я могу спуститься в ресторан и купить себе чего-нибудь вкусненького.

Недолго думая, так и делаю. На лестнице гостиницы меня встречают тишина и сквозняк, как холодное дыхание кого-то невидимого. Ступени все также противно скрипят под ногами, будто возмущаясь, что нарушаю их покой.

Найти ресторан — несложно: он находился за массивными деревянными дверями с витражами в стиле арт-нуво, из которых многообещающе доносились сладкие ароматы еды.

— Доброе утро! — Улыбкой расцветает некая пожилая мисс. Судя по форме на ней, она отвечает за ресторан.

— Здравствуйте! Спасите меня.

— С удовольствием! А как? — А она приятная! Короткая стрижка, седые волосы, милая улыбка. Морщины добавляют ей шарма.

— Принесите самое шоколадное, что есть у шеф-повара!

— Я могу предложить вам шоколадный чизкейк, трюфель, шоколадный кекс с вишнями, меренги.

— Давайте чизкейк, кекс и трюфеля. И чаю, пожалуйста!

Через пару минут у меня на столе все уже было, и я поглощала десерты с аппетитом пещерного человека. Когда был съеден последний кусок шоколадного кекса, я почувствовала себя удовлетворенной. О да! Не зря его считают афродозиаком. Почти как секс. Боже, ну когда прекратятся эти перепады настроения и безумные желания?! Хорошо, что у меня сдвиг на шоколаде; я слышала, у некоторых беременных вообще появляются странные гастрономические пристрастия что-то вроде селедки с вареньем или горелой курицы. Представляю наш разговор в ресторане:

— Что мы можем предложить вам?

— А у вас есть тухлая рыба?

— Простите?

— А сгоревшее мясо, желательно жесткое и с угольками. Ну, или на крайний случай, мне спагетти с джемом.

М да… Ладно. Доза шоколада получена, пора возвращаться в номер для молодоженов. Интересно, Оденкирк помылся? Или продолжает себя намыливать? Хм… А у него чертовски соблазнительное тело. Анька имеет вкус на мужчин! Один Савов чего стоил.

Кстати, мы сегодня сможем узнать что-нибудь про Дэррила? Нам еще Патриций надо отыскать в городе. Но у Оденкирка, вроде как, план есть. А если нет? Можно пойти к Альфа и расспросить их. Ладно. Пора идти. Распрощавшись с милой седой мисс, я отправилась наверх в приподнятом настроении, но, подходя к двери, чувствую неладное — магия неприятно покалывает кожу, что я тут же покрываюсь гусиной кожей. Энергетика Инициированных почти звенит в воздухе.

Зайдя на лестницу, ведущую к флигелю, слышу приглушенный шум — топот и удары падения. Дверь в наш номер приоткрыта и там идет возня.

— Чего стоишь? Проверь номер. — Голос Деннард звучит грубо и резко, что я дергаюсь от испуга. Стерва, нашла нас! Я, крадучись, подхожу к двери и вижу в щель лежащего полураздетого Оденкирка в силке, а возле него Кристен. Его, очевидно, поймали почти на выходе из душа: без рубашки, но в джинсах и с мокрыми волосами. Кажется, он без сознания, потому что от него ни единой реакции. Кто-то еще ходит по номеру и что-то ищет.

— Оденкирк! Эй! Оденкирк! Очнись! — Она трясет его. Слышу мычание. — Очнулся? Где Шувалова?

— Никого больше нет в номере. — Слышу писклявый робкий женский голос из ванной комнаты. Я ее не знаю.

— Она должна быть рядом! Ее вещи все еще тут.

— Откуда ты знаешь? Может, она уже сбежала? — Подает голос Рэйнольд.

— Я вообще не понимаю, какого она к тебе сунулась? А? Ты не хочешь открыть мне эту тайну, как своей ученице? А? Оденкирк! Или тебе совершенно плевать с какой из Шуваловых спать? Главное, чтобы лицо было одно. Так?

— Знаешь, а ты не изменилась. Смотрю, все еще мечтаешь прыгнуть ко мне в постель?

— Что ты с этим ублюдком общаешься? Доложи Моргану, что нашли Оденкирка! И пошли искать Шувалову. — Снова пищит мерзкий голос. Замечаю, что он дрожит то ли от страха, то ли от возбуждения.

— Заткнись, Нора! Лучше сходи вниз, проверь. Может, эта дура, как обычно, свои шоколадные торты пожирает!

Вот сучка-то! Я успеваю спрятаться за дверь, прежде чем выходит Нора. Она даже не замечает меня, уходя в сторону лестницы. Единственно, что я могу рассмотреть — это очень длинные прямые русые волосы, хилое тощее тельце; не похожа на опасную колдунью. Я остаюсь одна в коридоре. В комнате слышится продолжение разговора между Оденкирком и Кристен. Начинаю соображать, чем бы ему помочь? Что же делать?

Я оглядываюсь в поисках оружия или чего-нибудь, чем можно обороняться, и мой взгляд падает на разметанную соль под ногами. Горсть сметена в угол под дверь для прохода внутрь комнаты, но ее так просто в руки не возьмёшь. Черт! Я судорожно снимаю бинты с раны и наматываю их на правую руку, чтобы меньше было ожогов. Но когда беру в руки крупицы, понимаю, что соль меня не обжигает! Я смертная! Поэтому так беспрепятственно и проскочила из номера в коридор! Ну что же? Это сейчас мое преимущество! Недолго думая, я загребаю всю горсть в ладонь, ощущая мелкие крупицы простого вещества, но столь ненавистного всеми Инициированными. А дальше делаю всё быстро и спонтанно: стучусь в открытую дверь, привлекая к себе внимание Кристен, та оборачивается, и я с порога кидаю в нее соль, попадая прямо в глаза, будто песком.

Девушка взвизгивает и хватается за свое лицо. В эту же секунду непостижимым образом Оденкирк рвет силок и одним мощным зарядом ударяет Деннард в голову. Кристен тут же теряет сознание, распластавшись рядом с ним.

— Как не умела плести силки, так и не научилась… — Бормочет Оденкирк, а я закрываю дверь и хватаю свой рюкзак, запихивая туда свои вещи. Пока нахожу свою куртку и надеваю ее, Рэйнольд в это время обыскивает Деннард, лежащую на полу.

— Ты чего делаешь? Валить надо! Сейчас же вторая придет!

— Говоришь, Инквизиция шопинг любит? — Он извлекает из кармана Кристен мои пуговицы с блузки.

— Вот сучка! — Я не сдерживаюсь и пинаю бессознательную Деннард. Тварь! Успела срезать! Наверное, еще на дискотеке. Поэтому так легко и отпустила меня из клуба!

— Давай уходить отсюда! — Он начинает быстро собирать карту, кошелек, нож и хватает свою куртку. Только сейчас замечаю, что все его вещи валяются в одном месте — на кофейном столике. Даже это продумал! Не то, что я — раскидала всё по комнате: рюкзак на диване, расческа на кровати, одежда черт-те где.

Неожиданно раздается стук в дверь, и мое сердце замирает от ужаса. Мы с Рэем застываем в своих позах, в ожидании что будет дальше.

— Кристен! Это я! Открой.

Смотрю на Оденкирка, тот легко кивает мне, и я резко толкаю дверь ногой. Следом от него летит заряд, который почти сносит дверь с петель. Девушка от удара отлетает к противоположной стене и хватается за лицо, сползая на пол. Я вижу, что кровь начинает сочиться из-под ее пальцев. Кажется, мы только что ей сломали нос. Но извиняться времени нет и желания. Оденкирк хватает меня за руку и тащит к лестнице.

А дальше мы несемся вниз на всех порах. Рэйнольд бежит под изумленными взглядами постояльцев и метрдотеля: накинутая наспех рубашка открывает его голый торс, а волосы так и не высохли после душа.

Мы вылетаем на улицу, где нас встречает солнечная погода и зелень красок. Я смотрю на блестящий ряд припаркованных постояльцами машин:

— К стоянке?

— Нет. Бежим до трассы! — И он устремляется к проезжей дороге. Приходится нестись за ним. Только успевай!

— Ты должен выглядеть, как Химера! А сейчас ты просто Инквизитор. Твоя натура пробивается даже через этот пиджак.

Мы находимся в Сокраменто и покупаем новую одежду. Я уже была полностью в обновках, а мои старые тряпки были сожжены на мусорке. Сейчас мне предстояла задача, придать Химерской пафосности Инквизитору. В принципе, немного ярких красок, гламура, звездной пыли в глаза и всё получится, но Оденкирк никак не соглашался на яркие вещи, его Инквизиторская душонка тяготела к костюмам и простым, серым, безликим вещам.

— У меня знак есть. — Он показывает мне свою Луну на запястье. — Мне не нужно выглядеть, как Химера.

Морщусь. Знак — это одно, а быть Химерой — другое. Но чувствую, его не уломаю. Он покупает себе джинсы, рубашку и легкую куртку, очень похожую на пиджак. Я же одета почти в то же самое, но выбирала все модное и цветное. Надоело ходить в черных шмотках по правилам Теней. В конце концов, мой побег говорит о том, что, скорее всего, в свой клан я не вернусь.

Одетые с иголочки, теперь мы наблюдаем, как горит одежда Оденкирка между баками на помойке. Судя по всему, ему было жалко свою старую куртку.

— Не плачь! Новая тебе больше идет. — Смеюсь, ударив по плечу Рэя. Тот лишь криво ухмыльнулся.

— Пошли.

— Куда?

— За оружием.

— Будем грабить оружейный магазин?

— Вот еще! — Он заворачивает за угол и чуть проходит вдоль улицы, затем ловко и грациозно взбегает по ступеням кафе с большими окнами и дурацким названием «Лиса и гусь».

Интерьер заведения носил британский оттенок: кожаные сидения, деревянные столы, постеры, фотографии и плакаты с королевой и Дамблдором из «Гарри Поттера», и все это на фоне оранжево-красной старой кирпичной кладки. Так и хочется подколоть Оденкирка по поводу его ностальгии по Британии, но сдерживаюсь.

— Мы рано пришли. — Он садится за стол и заказывает нам кофе, притом мне, как назло, берет без кофеина, а чтобы я не возникала, дополняет шоколадными маффинами.

— Кого мы ждем?

— Инквизитора… — Бурчит Оденкирк, углубившись в чтение брошюры «День жизни». Уже битый час, как мы тут торчим. И вся эта зелень на окошках с постерами и британскими флагами порядком надоела. Я вздыхаю, складываю руки, как делала в школе во время скучных занятий, и утыкаюсь в них лбом.

Не знаю, сколько времени проходит, но я почти заснула, как бывало во время уроков на задней парте, пока не слышу над собой голоса:

— Привет.

— Что происходит, чёрт возьми? Где тебя носит? Это кто?

— Знакомься, Варвара.

На свое имя я поднимаю взгляд и вижу перед собой симпатичного незнакомца с не очень дружелюбным взглядом: черные глаза, темные волосы, щетина, смуглая кожа. Итальянец? Похож на него.

— Привет. — Я протягиваю руку, чтобы мужчина хоть каплю ожил, потому что он стоит и таращится на меня.

— Это Стефан Клаусснер. — Довольно произносит Оденкирк.

Клаусснер… А фамилия-то немецкая! И я вспоминаю, что это еще один профи из охотников на ведьм. Черт! Такими темпами я со всем высшим эшелоном Инквизиции перезнакомлюсь.

— Оденкирк, ты в своем уме? — Снова взрывается итальянец.

— Ну, судя по тому, что я из психбольницы, то нет.

Я невольно издаю смешок, чем снова привлекаю внимание Стефана, который теперь смотрит разъяренно на меня.

— Садись! — Оденкирк грубо дергает итальянца за руку, что тот почти падает на диван к нему. — Варвара, организуй моему другу кофе, двойной, пожалуйста.

***

Я смотрю, как горела моя одежда. Моя любимая куртка полыхает, подожжённая заклятием. Всего лишь вещь — ерунда! Я сжигал людей, сжег любимую, а тут какая-то куртка… Но, все равно, ее огонь будто знаменует, что все когда-нибудь также кончится и для меня.

— Не плачь! Новая тебе больше идет!

Варвара в дружеском жесте ударяет меня по плечу. Ну, да… Она думает, что мне жалко куртку.

— Пошли. — Я разворачиваюсь и, не дожидаясь ее, иду к назначенному Клаусснеру месту. Звонок я сделал еще ночью из гостиницы, пригласив Стефана на встречу в кафе, что находится рядом за углом.

— Оденкирк, ты где?

— Рядом с Сакраменто. Двигаюсь к Лос-Анджелесу.

— Что у тебя там, черт возьми, происходит?

— Мне нужно оружие, Стеф.

— Что? Ты там под наркотой больничной? Тебя Архивариус ищет! Реджина всеми способами закрывает информацию! А сам на ее зов не откликаешься? И ты еще просишь оружие!

— Стеф, заткнись и послушай, я расскажу тебе, в чем дело, но только при личной встрече! Жду тебя в два часа дня в «Лисе и Гусь» на 1001-R стрит.

Кафе было аляповатое, оформлено безвкусно: хаос фотографий и плакатов на стенах, с табличками наименований марок пива, дартсом, растениями на окнах, даже была сцена и, как было написано в брошюре, здесь часто давали концерты аж с тысяча девятьсот семидесятого года.

Мы с Варварой приходим слишком рано, но делать нечего. Так или иначе, я морально готовлюсь к встрече с Клаусснером и тому, что он меня не поймет. Вполне возможно, придется с ним даже драться, если он не даст мне оружия. Но все-таки я надеюсь на то, что Стеф не будет столь настырным.

Варвара за время ожидания совсем сникает. Она, сложив руки на столе и уткнувшись в них лбом, замирает в нашем затянувшемся ожидании. Надо отдать должное, без нее я бы так быстро не справился с этими двумя Химерами. Хотя, вторая — Нора — была явно новенькая и не понимала, что нужно делать.

Я смотрю на макушку Варвары: волосы чуть вьются, но не так, как у Мел и, кажется, у них цвет чуть темнее. Интересно, как распорядилась судьба талантами. Мелани была беззащитная, наивная, ее хотелось постоянно оберегать, укрывать, прятать в ласке, боясь, что кто-нибудь обидит. Варвара была другая: хваткая, целеустремленная, колкая, опасная, и будь она Инквизитором, то думаю, у Романовой явно была бы соперница в ее лице. Но в отличие от Мел, Варвару не хотелось оберегать и защищать, да она и не стремилась вызывать эти чувства. Хотя позаботиться о девушке всё равно надо, как бы она не выпячивала свою независимую сильную натуру.

Я скорее чувствую Клаусснера, чем слышу его шаги, идущие к нашему столику. Он выглядит вполне здоровым, похорошевшим, а главное, вернул себе щетину, так бездумно сбритую по неведомой мне причине. Подготовка к свадьбе идет явно ему на пользу, хоть Ева и жаловалась в письме на их постоянные ссоры на эту тему.

— Привет.

Стеф сходу начинает мне выговаривать, будто мы и не заканчивали ночной разговор.

— Что происходит, чёрт возьми? Где тебя носит? Это кто?

Клаусснер кивает на Варвару, которая неспешно начинает поднимать голову. Наверное, проснулась, если вообще спала.

— Знакомься, Варвара. — И наблюдаю за реакцией Стефа: чистое удовольствие видеть, как он бледнеет, а глаза расширяются от шока и ужаса. Согласен, Варвара со своей беременностью стала копией Мелани, особенно, когда не накрашена и выглядит чуть уставшей. Девушка пристально смотрит на Стефана своим излюбленным оценивающим взглядом. На мгновение мне даже кажется, Стефан забыл, что нужно дышать и готов хлопнуться в обморок. Но положение исправляет сама Варвара, протягивая моему другу руку:

— Привет.

— Это Стефан Клаусснер.

Я называю имя, которое не меньше известно в кругах Химер, чем мое. Уверен, оно тоже находится в их черном списке. Но Стеф не реагирует на протянутую руку Варвары, а разворачивается и, блестя своими потемневшими от гнева глазами, начинает отчитывать:

— Оденкирк, ты в своем уме?

— Ну, судя по тому, что я из психбольницы, то нет.

Я слышу смешок со стороны Варвары, оценившей мою шутку — это еще больше приводит Клаусснера в бешенство. Зная его, сейчас пойдет ругань — смесь английского, немецкого и итальянского. Чтобы не привлекать внимания посетителей, я хватаю его за руку и дергаю вниз к себе на диван.

— Садись. Варвара, организуй моему другу кофе, двойной, пожалуйста. — Я специально отсылаю девушку, чтобы она не услышала площадную Клаусснеровскую брань. Девушка правильно понимает, нехотя вставая из-за стола и направляясь к барной стойке.

— Оденкирк, я тебя не узнаю. Может, и вправду, у тебя мозги давно в кашу превратились, а я потакаю тебе?

— Я смотрю, Реджина и тебе мозги промывает. Я тоже отлично повелся на ее доводы!

— Не знаю, какие доводы тебе Реджина предъявляла, но это, — он тычет пальцем в направлении ушедшей Варвары, — доказывает, что у тебя не все дома. На кой черт, тебя к ней понесло? Она не Мелани!

— Я знаю, что она не Мелани! И не меня понесло, а сама Варвара нашла меня и рассказала очень много интересного. — Я говорю спокойно, глядя в глаза Клаусснеру, которого, кажется, сейчас разорвет от ярости, его магия так и взвивается, будто предо мной огнедышащий дракон — еще чуть-чуть и полыхнет пламя. — Дай мне шанс, Стеф! Только выслушай. А дальше, делай, что хочешь.

— Вот кофе. Взяла двойной эспрессо. — Варвара подходит и ставит перед Стефаном чашку черного кофе, небрежно кинув к ней два бумажных пакетика сахара. Друг хмуро смотрит на напиток, будто оценивает степень риска — есть там яд или нет.

— Итак, Стеф посмотри на меня.

— Ну?

— А ведь меня не должно было быть здесь.

— Конечно! Ты, мать твою, должен сейчас быть в психушке! Придурок гребаный!

— Я не про это, кретин! Я умер в ту ночь, когда уехал за Мелани. Меня вы искали и не могли найти! Она, — я указываю на Варвару, которая сидит и хмуро пялится на нас, — свернула мне шею. И ты это знаешь. Не отрицай! Это знает и Реджина, которая ловко закрывает глаза и отговаривается другими причинами. Вспомни: меня не было ни на одной карте! Я не существовал. Ева видела грядущее, и это произошло!

Я вижу, как Клаусснер крепко сомкнул челюсти и смотрит на ручку чашки. Он недоволен, зол, но Стеф знает, что я прав.

— В ту ночь, меня воскресила Мелани и один парень. Этот парень, сумел не только меня воскресить, но и восстановил тела трех сильных Древних колдунов, которые видели раскол Инициированных. — Клаусснер издает скептический смешок. И теперь я уже начинаю беситься на него! — Не смейся! Ты же сам знаешь, для чего натаскивали Мелани!

— Ну, знаю это! И что? Как она связана с твоим побегом? — взрывается Стеф, злобно смотря на Варвару, копающуюся в своем рюкзаке.

— А связано так, что этот парень…

— Вот! — Варвара громко хлопает ладонью на стол, одёргивает руку и на ее месте оказывается белый обрывок листочка. Почерк я узнаю сразу же. — Мелани прежде, чем пойти в Сенат и сдаться, оставила мне это. Оденкирк пытается тебе донести, что Мел не совершала самоубийственный щедрый поступок, подставившись под факел Сената. Она планировала, чтобы я ее воскресила. Это, — она указывает на лист, — адрес того парня, который участвовал в воскрешении Рэйнольда. И нужно его найти.

Варвара смотрит тяжелым взглядом на Стефана, мне кажется, но Клаусснер даже чуток присмирел от ее четкого командного голоса, по крайней мере, уже нет такого раздражающего фона магии с его стороны. Стеф берет лист и пытается прочесть. Слышится его легкий шепот: «Essentia omnium».

— Что за бред?

— Мы сами не знаем. Знаем, что этот Дэррил находится в клане Патриций, и он точно в курсе, как восстановить Мел, даже больше, он нас ждет.

Стефан задумчиво обводит нас взглядом. Видно, что у него идет тяжелый мыслительный процесс, где его баранья упрямость борется с доводами разума.

— А почему ты одна не пошла? Какого дьявола его потащила?

— Потому что этот Дэррил приходил ко мне. Он забрал урну с прахом Мелани и сказал ждать сигнала от нее. Когда призрак Мелани появился, он сказал мне, чтобы я нашла Оденкирка и пустилась на поиски Дэррила вместе с ним.

В этот момент, судя по ошалевшему взгляду Клаусснера, понимаю, что начинается самая бредовая часть, и подключаюсь к разговору:

— Стефан, я не придумал Мелани, не видел галлюцинации, как уверяла меня Реджина, она действительно была рядом со мной! Ее призрак постоянно находился со мной в палате. И исчез он именно тогда, когда Мелани одновременно пришла к Варваре, сказав, чтобы начала поиски меня.

— Она сказала, что так надо! Нам с Оденкирком надо найти ее. В одиночку мы не справимся — это ее слова.

Клаусснер громко выдыхает и начинает лохматить свои волосы в задумчивости. Представляю, у него, наверное, сейчас просто крышу рвет от информации и бреда. Но, твою мать, Клаусснер, колдун или кто? Неужели его мозг так засорён смертными представлениями, что он на секунду не может представить, что магия способна и на такое?

— И ты ей веришь?

Изрекает Стефан, глядя в упор на меня. Я чувствую, как внутри меня рвется последняя нить надежды. Варвара возмущенно вздыхает, по лицу видно, что она готова грубо послать Клаусснера, но я успеваю опередить ее. Нет! Я не сдамся:

— Стеф, она сбежала от Деннард! Она лишила себя магии, чтобы уйти от преследования! Она беременная пошла против своих же! Ты понимаешь, чем она рисковала ради этой авантюры? По-моему, стоит поверить, хотя бы ради такого.

— Кстати, о Деннард! Откуда ты знаешь, что они не в сговоре? — Стефан продолжает гнуть свое. Я вижу, что Варвару аж перекосило от разочарования к Клаусснеру.

— Деннард хотела найти не меня, а в первую очередь ее… Я это понял по разговору с ее второй напарницей. Они напали на нас сегодня утром, еле ушли.

— Ладно, Оденкирк. Судя по его лицу, ты не убедил! — Варвара взрывается, раздраженно вырывая из рук Клаусснера записку Мел и засовывая ее в рюкзачок, после чего, закинув его на плечо, встает из-за стола, готовая уходить. Я вздыхаю. Черт! Варвара права. Раздраженно смяв салфетку, начинаю подниматься следом за девушкой.

— Стойте! Оба. — Голос Клаусснера звучит резко и раздражённо, что мы замираем, ожидая продолжения. — Допустим, я поверил… Допустим! А от меня, что вы хотите?

Я с Варварой встречаюсь взглядом — есть, убедили! Я плюхаюсь на место к Стефану.

— Нам нужно оружие. Сегодня утром нас снова обнаружила Деннард. Защищаться солонкой соли уже невозможно.

— Так. А каков ваш план?

— Наш план добраться до Патриций в Редондо Бич. Найти там Дэррила и вытрясти из него всю информацию по воскрешению Мелани.

Стефан вздыхает так, будто имеет дело с двумя непокорными детьми.

— Мне Реджина голову откусит, а Ева в сексе откажет… Черт! Придется отказаться от тех испанских танцоров!

Он явно расстроен. Я же вспоминаю из последнего письма Евы, что один из камней преткновения в их спорах был выбор, как развлекать гостей — Стефан завис на зажигательной группе с горячими испанками, чем неимоверно злил Еву, которая писала, что «свадьба станет похожа на мальчишник Стефа».

— Ладно. Я пойду с вами. Как вы хотели добираться до Редондо Бич?

— До этого мы гипнозом брали попутки.

Клаусснер достает свой айфон и включает Инквизиторскую программу, подсоединенную к карте Гугл. Я своего телефона давно лишился, поэтому не имею доступа к информации обо всех порталах.

— Чуть южнее есть портал Инквизиторов, который ведет в Лос-Анджелес. Сэкономите полдня.

Варвара наклоняется через стол и смотрит на экран телефона, после чего озвучивает мою мысль:

— Нам нужно оружие. Или что у вас там есть у Инквизиторов?

Стеф поднимает взгляд сначала на Варвару, затем на меня.

— У меня есть с собой силок, фонарь и Ругер.

— Можешь еще достать на меня и Варвару?

— Да. Только… — Стефан кривится и косит в сторону Варвары, намекая, что ей бы не доверял.

— Стеф! Я ее без оружия не оставлю. Она должна хоть что-то иметь.

По глазам вижу, Стефан соглашается, мысленно ругая себя. Могу только представить, какие он слова подбирает! Через минуту он вытаскивает пистолет из-под полы куртки и протягивает незаметно мне, затем на стол кладутся силок и фонарь.

— Ждите меня. Через два часа буду у портала.

Мы соглашаемся.

— Уффф… Жарко! — Варвара стягивает с себя куртку, оставаясь в тонкой кофточке белого цвета. Она сидит на скамейке у дома и играется с браслетом на руке. Я же не могу и куртку снять, так как за поясом джинс у меня спрятан Ругер. Фонарь и силок ушли к Варваре в рюкзак.

— А он точно не кинет нас или не донесет в Сенат?

— Не должен…

Я ухожу в тень за угол дома и смотрю на портал: обычный запасной выход в какой-то пекарне — синяя свежеокрашенная дверь. Пару раз из нее выходили люди — все Смертные: они настороженно косились на нас, не понимая, что мы делаем тут битый час.

— Хочешь мороженого?

Я оборачиваюсь на Варвару. Ну что же? Это выход. Спасение.

— Да.

— Я быстро. — Она кивает на угол улицы, где находится магазин. — Тебе какое?

— Не шоколадное. — Бурчу я, наблюдая, как кривая ухмылка появляется на ее лице. Черт возьми! Где Клаусснер? Я смотрю на часы: время еще есть. Еще где-то полчаса. Полчаса… Под этим жарким солнцем! Даже и не скажешь, что сейчас январь. Я смотрю, как удаляется Варвара: ровная спина, маленькая фигурка, распущенные волосы. На мгновение представляю, что это Мелани. И жгучая боль начинает разрастаться в сердце. От этого я закрываю глаза и приваливаюсь к стене, представляя с невероятной реалистичностью любимое лицо.

Милая моя…

Я верну тебя, Мел! Ты столько раз уходила, ускользала, будто песок сквозь пальцы, но когда-нибудь найду тебя: либо тут, либо на небесах. Хотя, рай мне не будет обещан, как бы священники ни молились за всю Инквизицию, но, поверь, я найду способ быть рядом с тобой.

Внезапно меня привлекает странный шум со стороны конца улицы: резкий взвизг тормозов, женский вскрик и чье-то шарканье ног. Открыв глаза, вижу, как Варвара возле магазина пытается вырваться из рук мужчины, который заломив ей руки, ведет к подъехавшей машине.

— Эй! Отпусти ее!

Я срываюсь с места, несясь к ним, чувствуя, что не успеваю. Из машины выходит Деннард и ударяет мощным заклинанием Варвару, что та моментально теряет сознание, обмякая в руках незнакомца. Мужчина пытается запихнуть ее на заднее сидение машины, под взглядом нетерпеливой колдующей Деннард. Все что могу, это достать пистолет и сделать пару холостых выстрелов по машине. Деннард тут же пугается и садится за руль. Мужчина, загипнотизированный ведьмой, стоит столбом, закрывая мне видимость и подставляясь под мои пули. Черт возьми! Почти звериный рев мотора и истерический визг шин режет слух. Что же делать? Я моментально прицеливаюсь и начинаю стрелять по шинам.

Есть! Попадаю! Кристен не справляется с управлением и с неимоверным грохотом металла влетает в ближайший столб. Хлопок и белая подушка безопасности заполняет салон машины. И я снова кидаюсь к машине. Деннард поняв, что она в проигрыше, почти вываливается с водительского места и несется на всех парах, пытаясь скрыться от меня. Бегу за ней под изумленные взоры прохожих. Жарко. Точнее адское пекло! Пот струится по мне ручьями.

Мы сворачиваем за угол и бежим по новой улице. Яркие всполохи блестящих машин и витрин режут глаза, но плевать. Мы несемся! Я снова на охоте! Вижу только черную, вздымающуюся от бега, куртку Кристен и ее темные волосы. Впереди виднеется шоссе с чередой мчащихся машин. Сердце громыхает, легкие разрываются, но я всё еще преследую ее, не приблизившись к ней и не упуская.

Все происходит слишком быстро: темная тень внезапно вылетает из подворотни и набрасывается на Деннард, сбивая ее на асфальт. Еще мгновение, и я понимаю — это Стефан. Кристен истерично начинает биться под ним, силясь вырваться, но придавленная тяжестью Клаусснера — видно, что бесполезно. Девушка пытается спихнуть его, но сил не хватает. Секунда и он уже заламывает ей руки за спину. Я подбегаю и, резко отпихнув Клаусснера, поднимаю Деннард с асфальта, уходя с ней в тень проема между домами. Мы оба шумно дышим, не в силах говорить, лишь глаза Деннард красноречиво излучают ее ненависть и страх.

— Стефан! Беги в конец улицы. Варвара! Она в машине. Помоги ей! Срочно! — Я ору Клаусснеру, и Стефан тут же, не спрашивая, срывается с места. Я подставляю нагретый солнцем и моей ладонью пистолет к виску Кристен, наваливаясь на нее всем телом и прибивая весом к стене. Дышу ей в щеку, ощущая одуряющий знакомый запах ее духов, который вызывает воспоминания о том, как Кристен раздражала меня на тренировках. Из-за того, что Деннард маленькая, я в выгодном положении, и, наверное, со стороны кажется, что мы страстно целуемся и обнимаемся, хотя на деле мы готовы разорвать друг друга.

— Где твоя напарница? Говори!

— Так и скажу!

— Скажешь! — Я не сильно ударяю ее в живот, усиливая там пульсацию боли, оставшуюся от удара ногой Варвары в отеле. Кристен вскрикивает и рефлекторно пытается защититься. — Повторяю. Где твоя напарница?

— Отослала ее! Вы ей нос сломали. Эта дура совершенно бесполезна и глупа!

— Там, в номере, она сказала, чтобы меня передали Моргану. Зачем?

Молчит и шумно прерывисто дышит. Я снова ударяю в живот, закрываясь даром от ее боли — получается слабо, но не столь для меня ощутимо, как у нее. Кристен стонет, по ее щекам бегут слезы, и она выпаливает, уже не таясь:

— Не знаю! Морган послал ее в помощь, чтобы тебя доставили! Ты ему зачем-то нужен! Эта Нора Грод имеет какой-то зуб на тебя и дар крутой.

— Какой дар?

— Говорит, что может заставлять людей служить одной цели… Не знаю! Бесполезна, как пробка!

Я же пытаюсь переварить услышанное:

— Нора Грод… Знакомое имя…

— Впервые слышу!

— Деннард, скучаешь по Инквизиции? А? — Я хватаю ее за горло, заставляя посмотреть мне в глаза. — Надо отдать должное, ученицей ты оказалась хорошей. Как нашла нас на этот раз? Мне тебя обыскать или сама отдашь?

Ее губы расползаются в хищной улыбке, а глаза теряют испуг, в них снова плескается раздражающая меня дерзость.

— Во внутреннем кармане. — Лезу под ветровку, глядя ей в глаза. Она же открыто получает удовольствие, что я касаюсь ее, чуть запрокинув голову и эротично выдохнув. Во внутреннем кармане нахожу ее телефон. Не это я ожидал! Легким нажатием на кнопку экран тут же вспыхивает, показывая карту с инквизиторской программой о порталах. Я удивленно таращусь на нее, ослабляя хватку:

— Карта?

— Я так и знала, что вы не утерпите и пойдете к ближайшему порталу до Лос-Анджелеса. Ведь судя по всему, вы туда путь держите?

— А ты неглупая!

Черт! И как я не подумал о засаде? Я отпускаю ее и со всего размаха кидаю телефон, одновременно посылая заряд магии для разгона. Аппарат подскакивает, будто кто-то его пнул невидимой ногой, и со всей силы влетает в стену, с хрустом и звяканьем разлетаясь на мелкие части.

— Вот и всё. Теперь у тебя нет ни связи, ни карты.

Я оборачиваюсь к ней, но тут же мне в голову врезается заклятие, парализуя тело и оглушая так, будто по макушке врезали молотком. Перед глазами сразу всё закачалось и поплыло. Руки Деннард тут же толкают меня к стене, приваливая к ней.

— Еще встретимся, красавчик. — Ее голос, словно игла, вонзается в мозг, что я морщусь от боли, одновременно чувствуя губы девушки на своих. А дальше Кристен уходит, теряется, ускользает, я даже не замечаю в этой дезориентации, куда она сбежала. Шум машин от проезжающей дороги переходит в высокочастотный писк в ушах, а яркий солнечный день режет по глазам своим светом. Жмурюсь, сползаю по стене, пытаюсь прийти в себя.

— Рэй! Рэй, ты как? — Я слышу голос издалека, разлепив глаза, вижу любимые черты. Улыбаюсь. Я нашел ее. Моя девочка… Мелани… Пытаюсь дотянуться и дотронуться до нежной кожи.

— Черт! Кажется, она его сильно ударила! — Мелли обращается к кому-то, и перед глазами появляется лицо Стефана, заслоняющее слепящее солнце.

— Рэй! Ты меня узнаешь? Кто я?

— Стеф…

Тупой вопрос! Ей-богу!

— Сколько пальцев? — Он показывает мне два пальца.

— Два…

— А сейчас? — Теперь Клаусснер показывает мне средний палец в неприличном жесте.

— Да пошел ты…

— Нормально. Не сильно ударила! — Клаусснер обращается к Мел и пытается помочь мне встать.

Я чувствую, себя пьяным. Меня берут под руки. Оказавшись в вертикальном положении, мне становится совсем плохо и выворачивает под ноги остатками завтрака и кофе. Слышу брезгливый стон Стефа и Мелани. В глазах прыгают черные точки; хочется упасть и заснуть.

— Пошли! Нам надо его дотащить до портала. А там, рядом школа Охотников… — Слышу сквозь писк в ушах и пляшущий размытый мир в глазах.

Меня куда-то тащат…

Личная жизнь

— Оливия! Оливия! Стой! — К нам подбегает Архивариус Хенес.Глаза блестят, вид растрепанный и взволнованный. Сегодня Сенат полон как никогда. Все в панике и шоке: во время футбольного матча произошло воздействие на глазах у всего стадиона. Подрались две Химеры, свидетелей полно, все зафиксировано на кучу камер и сотовых телефонов. Уже появились первые кадры магии в интернете. Старейшины создали группу Янусов в помощь Архивариусам, но все равно людей и магии не хватало.

— Что случилось?

— Ты сейчас над чем работаешь? — Он смотрит на меня, делает оценку моей личности и снова переключает внимание на Оливию.

— Я не могу уйти, Пабло! У меня сейчас допрос. Я Первый Дознаватель.

— Что за дело?

— Убийство смертного.

— Оливия, это мелочи с тем, что у нас сейчас творится! Ты срочно нужна! Твой допрос сделает напарник.

— Он новичок, Хенес!

— Оливия, перестань! Считай, это приказ Старейшин.

Она яростно вздыхает и поворачивается ко мне, в глазах читаю безнадежность и злость — Барона явно не хочет заниматься стадионом. Но увы, ничем не могу помочь.

— Ной, что ты скажешь?

— Идите, Оливия. Я справлюсь. Я был на допросах, и не раз.

— Точно справишься?

— Да.

— Ну, вот видишь! А ты переживаешь! — Снова взрывается Хенес. Вся его чопорность Архивариуса от забот и аврала в Сенате пропадает, в жестах и внезапно прорвавшемся акценте теперь отчетливо читается горячность бразильца. — Парень справится! Доверься новенькому! Ведь, кажется, вы Ной?

— Ной Валльде. — Я протягиваю ему руку, тот с живостью ее жмет, при этом сощурив глаза, пытаясь вспомнить, где мы сталкивались. — Мы с вами работали над делом по тройному убийству в Венгрии.

— Точно! Вспомнил! Вы еще отлично описали способ убийства второй девушки.

— Он видит прошлое. — Вставляет свое слово Оливия.

— О! Такой дар! Поздравляю. — Он снова поворачивается к Оливии. — Тем более! Валльде справится! Он использует свой дар на допросе и ты получишь самые верные данные, будто преступник был на исповеди! Пошли скорее. Там уже почти все Первые!

Он утаскивает за руку Оливию, попутно прихватывая вышедшего Архивариуса из коридора № 56. Я смотрю на их удаляющиеся спины и понимаю, что я не с ними лишь потому, что числюсь в новичках. Хотя скоро и это изменится, если будет продолжаться в таком же темпе. В моей руке лежит черная папка о деле, которое мы расследуем вместе с Барона. Я разворачиваюсь на каблуках и иду к самой большой части Сената — Карцеру. Пройдя пару коридоров, по пути встретившись с несколькими людьми, поднимаюсь на нужный этаж и вхожу в Карцер. Здесь тихо, не так гулко и шумно, как внизу. Зыбкая тишина, сонная, ожидающая вердикта для многих. Пройдя ряд комнат, останавливаюсь у двери с табличкой «Амелия Шилдс. Дело № 38.55.12.1564».

Вхожу и сразу вижу стоящую у окна девушку с длинными светлыми волосами. Мы ее арестовали вчера и сразу же изолировали в Карцер.

— Добрый день, Амелия. — Она оборачивается и с презрением скользит по мне взглядом, не удосужившись поздороваться. — Ной Валльде, Архивариус третьего типа, Второй Дознаватель по делу о смерти неопознанного мужчины, в убийстве которого вы обвиняетесь. Я буду вести допрос. Присаживайтесь.

Мне не нравится разговаривать с ее спиной, но я привык к таким проявлениям. Редко, когда обвиняемый идет навстречу Дознавателю и ведет себя дружелюбно. Девушка разворачивается и с гордо поднятой головой опускается на стул возле стола. Я сажусь напротив, открываю папку и достаю ручку — механические действия в тишине комнаты под ее ненавидящим взглядом.

— Итак, по найденным магическим отпечаткам возле тела мы определили, что они ваши. Что вы делали днем пятнадцатого января?

— Я ничего не скажу.

— Вы понимаете, что суд может рассмотреть ваше молчание, как нежелание содействовать Сенату и подчиняться закону Справедливости, одному из трех главных законов нашего Инициированного мира?

Девушка поджимает губы, в глазах блестят слезы, но она пытается сдержать себя и не показать свою слабость.

— Я ничего не скажу и не признаюсь в убийстве этого мужчины. Я его вообще не знаю!

— Но улики пока против вас.

— Меня подставили!

— Тогда скажите, где вы были пятнадцатого января.

— Не могу. — Она сникает. Но в следующую секунду ее глаза снова начинают блестеть ненавистью и яростью. — Вы же нашли меня! Найдите и где была я?

— Не беспокойтесь, если надо найдем.

— Вот именно, если надо! А вам надо только осудить меня и закрыть дело.

— Мне ничего не надо, Амелия. Я — лицо беспристрастное. Итак, где вы были пятнадцатого числа днем?

— Дома.

— Свидетели есть?

Она молчит, кусая губы, на лице отчетливо читается мука.

— Нет. — Ее голос глух. Вижу, что девушка готова расплакаться.

— Вы понимаете, что Сенат имеет право открыто воздействовать на вас с помощью даров, чтобы добиться правды?

Она отворачивается, шумно сглатывая, стараясь незаметно утереть рукой слезы. До этого я все ответы, вносил в форму протокола. Но увидев, что девушка плачет, решил пойти другим путем. Громко захлопнув папку, я уставился на нее.

— Давайте так, Амелия. Я так понимаю, вы не можете сказать, где вы были пятнадцатого числа, потому что это как-то незаконно? — Молчит, все также отвернувшись от меня, но слушает. — Видите? Я закрыл папку и ничего не пишу. Предлагаю так: что бы вы не делали пятнадцатого числа, я проигнорирую незаконную информацию и постараюсь вам помочь. Не думаю, что вы желаете сгореть из-за того, что вас несправедливо осудят. Я готов идти навстречу, если согласитесь помочь следствию.

Она молчит, явно раздумывая. Видно, что ее терзает что-то и мучает, но в глазах читается желание сказать.

— Если не вы меня убьете, то они это сделают, если меня освободят…

— Попробуйте.

— Обещайте, то, что я скажу, останется между нами и не войдет в протокол.

— Обещаю.

— Нет! Не так! Как Инициированный. Ведь вы же Инквизитор? То есть были им? — Этот вопрос неожиданной болью отзывается во мне. Я словно слышу хриплый голос Нины: «Тебе не положено быть со мной. Тебе вообще не положено иметь личную жизнь. Ты теперь Архивариус». Все мое существо протестует против этой формулировки: Я — Инквизитор. Я мечтал о статусе Архивариуса, и я его получил. Но жизнь внесла свои коррективы. Нина. Я теперь не хочу терять ее.

— Да, я был Инквизитором.

— Тогда ваше слово будет намного надежней! Пообещайте мне, как Инициированный. Что вы не внесете в дело то, что я скажу вам.

— Я, Ной Валльде, обещаю Амелии Шилдс, что не внесу в дело ее признания, сказанные о том, где она была пятнадцатого числа. Итак? Где вы были?

— На свидании… — Она говорит грустно, я жду продолжения. Странно, что она не хочет открывать личность возлюбленного. — Дело в том, что я сбежала из клана в этот день. Я должна была охранять одну больную Химеру по приказу Главной. Но она так крепко спала, что я решила уйти на пару часов к своему молодому человеку.

— Тогда в чем дело? Вы можете сказать его имя.

— Моя Главная сразу поймет, что я покинула пост! Она мало того, что прикончит его на моих глазах, но и меня заодно!

— Тогда, может, вы скажете, что за больная была? Она сможет подтвердить?

— Нет. Она дрыхла, как убитая, ей сознание отключили, чтобы не мучилась.

— А почему вас назначили? Вы же не сиделка. Вы, судя по моим документам, работаете в спортивном комплексе, имеете разряд по стрельбе из оружия. Вы не медсестра, и дар ваш не связан с физиологией.

— Я не знаю! Понимаете, меня подставили! Там действительно нужен был хирург, но не я.

— Хирург? — Я насторожился.

— У нее рука гнила, где знак.

— А какой был знак?

— Химера… — Амелия произносит это неуверенно.

— Вы его видели?

— Я не разобрала, если честно. Там все сплошной раной было. Вроде там была Луна…

— Или Солнце?

— Не знаю…

— Вы запомнили Химеру? Описать можете?

— Зачем это вам?

— Может, найдем зацепку, чтобы вытянуть вас. Сможете описать?

— Рыжая. Волосы вьющиеся. Обычная. Она спала, я вам говорю!

— Хорошо, а ваш молодой человек, почему не может подтвердить, допустим, что вы разговаривали по телефону с ним, если не хотите говорить про встречу…

Она кривит недовольно рот, после чего начинает нервно грызть ноготь.

— Просто он не Химера…

Я удивленно поднимаю глаза.

— Смертный? — Почему-то я надеюсь, что это обычный человек. Но она произносит то, о чем я догадываюсь:

— Инквизитор. Теперь вы понимаете, почему я еще не могу сказать его имя?

— Главная вряд ли тронет вашего любовника. Инквизитора убить достаточно тяжело.

— Да, но она убьет меня! — Она с грустной улыбкой разводит руками. — Я человек конченный. Надеюсь, что хоть в урну ссыпают красивую.

И снова начинает плакать, отвернувшись от меня. Я вздыхаю, мысленно соглашаясь: да, всё действительно сложно, даже если подключить Нину.

Нину…

А ведь на месте Амелии могла быть она.

— Я могу поговорить с вашим Инквизитором по поводу показаний, будто вы разговаривали с ним по телефону. Это будет хоть что-то в вашу пользу.

Она снова молчит и нерешительно смотрит, нервно кусая ногти. Кажется, она их все сгрызла от нервов. — Ну? Так скажете мне его имя?

— Да… Его зовут Курт Ганн. Он из Великобритании. Кажется, школа «Саббат».

В Саббат я попал лишь на следующий день, оставшись на «магическое воздействие на смертных» — завершение неразберихи на стадионе. После каждого третьего изменения сознания у смертного исчезало по одному Янусу. Магии не хватало даже Сенату. К ночи здание, гудевшее, как электростанция, от заклинаний и воздействий, успокоилось. Все чувствовали себя выжатыми, на пределе своих сил, даже энергоподпитки, в виде присланных от Старейшин специальных бумаг с заклинаниями, не помогали нам. А впереди еще была куча дел. Только за сегодня помимо разборок со стадионом и двух арестованных Химер, которым уже прямой путь на костер, было совершено более пятидесяти мелких нарушений. Карцер настолько был переполнен, что впервые пришлось отказываться от нарушителей и закрывать глаза, брали только самых серьезных преступников. Я сидел за столом в Архиве на сдачу документов, передо мной была гора бумаг, которую должны будут разобрать Янусы. Точно такая же стопка скопилась у всех остальных, кто был со мной в комнате. Окон и часов здесь не было — не положено, лишь ряды белых столов и железные каталки, на которые складывались документы для отвоза Янусами в другой отдел. Мир перфекционистов с четко отлаженной системой, которая трещала по швам от перегруженности.

Многие считают Архивариусов роботами: что они не способны на чувства и эмоции. Ошибаются. Просто долг перед общественностью становится на первый план, в отличие от личной жизни, семьи и других интересов. Кого попало в Сенат не берут.

— Сколько же нас ждет судов. Уму непостижимо!

— Скорее всего, многим обвиненным придется не одну неделю проторчать в Карцере.

— Слышал, как Норман рассказывал, что Совет Старейшин готовится к расширению. Идет энергосбережение магии.

— Такими темпами многие осужденные будут год сидеть у нас в Карцере, пока мы со всем разберемся. Если разберемся…

— Мы обязаны разобраться, Эдита. — Голдберг поправляет очки и снова углубляется в документы. Некоторые бумаги мы заполняем от руки, некоторые переводим в электронный вид. В связи с тем, что техника в Сенате часто выходит из строя из-за магического фона, то в основном мы все пишем сами.

Я составляю стандартный бланк о Смертном: день, причина воздействия, кто и что делал.

На строчке «Нина Яссукович» моя рука замирает, напомнив о другой девушке с жестким взглядом серых глаз — каменный, суровый, останавливающий. Царский. В последний раз я видел Нину у Шуваловой и даже поцеловал ее. Как это было давно! Даже не верится.

Целовать Нину намного приятней, чем весь мой предыдущий опыт. Интересно, где она и что делает сейчас? Надо встретиться, сходить с ней куда-нибудь, но с таким графиком я ничего планировать не могу. Наверное, я просто улучу момент и снова найду ее. Хорошо, что теперь это стало проще, будучи в стенах Сената. Я знаю, что Нина злится и обижается, что согласился быть Архивариусом, думает, что отказался от нее, выбрав карьерный рост. Но у меня не было выбора. Во-первых, я давно стремился к этому, во-вторых, Реджина попросила — ей нужен тут свой человек. Я только и делаю, что докладываю ей о происшествиях и странных случаях в Сенате. Если кто узнает об этом — моментально вылечу отсюда.

Я снова возвращаюсь к заполнению бланков. Через час я заканчиваю с последним Смертным. Часы на руке показывают, что уже полвторого ночи. Нет смысла сейчас идти в Саббат, сделаю это завтра. Распрощавшись с остальными Архивариусами, иду на второй этаж, отмечая радость и удовольствие от проделанной работы. На посту меня встречают два Януса — молодой человек с рыжими волосами и синими глазами.

— Здравствуйте. Администраторы хостела вас слушают. — Они говорят двойным голосом. Сначала это кажется странным, потом привыкаешь, и порой даже удивляешься, когда встречаешь обычных близнецов, что они ведут себя не синхронно, как Янусы.

— Ной Валльде. Прошу предоставить ночлег.

— Простите, но ничего не можем сделать.

— То есть? — Я удивленно смотрю на их лица.

— Все номера хостела заняты. Но нам дан указ Старейшин организовывать портал домой всякому обратившемуся.

— Нет. Я дойду сам до портала. — Я изумленно бормочу и удаляюсь. Ничего себе! Все триста номеров заняты! Такое никогда не было на моей памяти. Выйдя из Сената, я оказываюсь на улице, где стоит жуткий мороз с метелью. Видимости ноль, поэтому на этот случай включены специальные неоновые арки в виде коридора, которые с помощью магии останавливают стихию и дают пройти под их сводами до Главных порталов. Спустившись по ступеням вниз, я вхожу в помещение похожее на подземный гараж, где вместо машин стоят остовы дверей с новейшими приборами для определения нужных координат. Подойдя к первой попавшейся, я прикладываю к датчику свой Знак — и красный огонек переключается на зеленый. Эта идея нагло взята из мультфильма «Корпорация монстров», что весьма саркастически смотрится в нашем деле. Монстры? Вполне. Как показывает жизнь, каждый имеет своего зверя внутри. Так почему бы и нет? Мне нравится эта новая система. Раньше было тяжелее и неудобнее — нужно было наизусть помнить координаты дома или нужного портала, тут же теперь все механически определяется.

На маленьком мониторе зажигается:

«Здравствуйте, Ной Валльде.

Выберите пункт назначения.

Из последних стран вы пользовались порталом в:

— Великобритания

— Россия

— США

— Италия

— Китай

— другая страна»

Я жму «Великобритания». Тут же зажигается пять последних мест, где официально проходил через портал, нелегальные путешествия сюда не входят. Но среди названий нет Саббата, он выбыл из топа из-за постоянных перемещений по работе. Приходится вручную вводить в поиск «Саббат». Тут же определяются координаты, и портал моментально разогревается и перенастраивает свое поле. Секунда и можно входить.

Резкая смена обстановки и освещения. Темнота подземелий и запах сырого камня вызывают такой прилив усталости, что будто на меня воздействовал Стефан, а не я так устал. Еще одно свойство Сената — оно энергетически подпитывает там Инициированных, поэтому в стенах здания все переносится намного легче.

Бесшумно и непринужденно передвигаюсь в темноте, знаю эти подземелья, как самого себя. И вот я уже на улице в окружении родных древних стен. Странно. Я никогда так не был привязан к Саббату, как в последние дни. Не знаю в чем причина. Но каждый раз возвращаясь, ощущаю покой в душе.

Щелчок зажигалки и кончик ее сигареты начинает тлеть, источая тонкую молочную нить дыма.

— Значит, она была с Куртом?

— Да.

— И не разглядела, что за Знак?

— Да.

— Сможешь влезть в ее воспоминания? Нужно посмотреть, что за девушка.

— Я постараюсь.

Жженый вкус кофе добавлял и так горечь в это продымленное Реджиной утро. Я не выспался после возвращения из Сената.

— Курт, зайди. — Приказ Светоча проносится мимо, но все равно будоражит рецепторы, как будто пролетел самолет, гудя своим мотором. Через минут в кабинет входит Ганн, удивленно смотря то на меня, то на Главную.

— Заходи, милый. Ной сейчас работает над очередным делом, которое косвенно касается и тебя. Присаживайся!

Скрипя ножками стула по полу, пытаясь не оторвать от Реджины взгляд, Курт шумно садится, с шелестом отводя полы пиджака и подбирая брючины на коленях. Как только он расположился, по кивку Реджины я начинаю говорить, отмечая, как Ганн бледнеет и меняется в лице.

— Я работаю над убийством смертного. Главным подозреваемым проходит девушка — Химера. Некая Амелия Шилдс. Сама она отказывается говорить, где была пятнадцатого числа. Алиби у нее нет. Девушке угрожает костер. Но на честном разговоре, без записей в протокол, она говорит, что была дома с больной, которая спала все время, и сбежала на свидание с тобой.

— Курт, это та самая девушка, с которой ты встречался последние дни?

Он кивает. Видно от шока у него голос пропал, после чего глухо просит сигарету у Реджины. Обычно он не курит. И вот снова табачный дым начинает горчить в воздухе.

— Как ей спастись? Что я должен сделать?

Ага. Значит, у Курта все серьёзно.

— Мы с ней договорились, что если ты согласишься дать показания, ты скажешь, что звонил ей по телефону в тот день.

— Они могут проверить телефоны. — Реджина смотрит в упор на меня. Тяжело вздыхаю:

— Могут.

Курт резко разворачивается и начинает упрашивать с дрожащим голосом от отчаяния:

— Ной, я дам любые показания! Всё, что ты хочешь! Только вытащи ее оттуда!

Мне его жалко. Он в западне своих чувств. И снова в голове вспыхивает воспоминание о Нине и о том, что Химеры могут так же подставить ее.

— Я могу сфальсифицировать звонки по вашим номерам. Только надо условиться, что вы оба будете работать со мной сообща.

Курт кивает, соглашаясь на всё. Мне кажется, появись сам дьявол и предложи ему свой вариант спасения Амелии, он бы не раздумывая согласился. Как же мы слабы, когда дело касается любви. Я спешу обнадежить Курта, потому что больно видеть, как за несколько минут из радостного, спокойного молодого человека он превратился в нервного испуганного влюбленного.

— Я думаю, что настою на том, чтобы на Амелию позволили официально воздействовать каким-нибудь даром, вскрывающим о том, что она делала пятнадцатого числа. Постараюсь уговорить, чтобы это все-таки был мой дар. Тем самым у нее появится алиби. Если дашь показания о звонках, это еще один будет довод против того, что она убийца. Это даст время на расследование. Шансы спасти ее от аутодафе увеличатся в разы. — Помолчав, я всё-таки пересиливаю себя и выдавливаю подбадривающую фразу, стараясь вложить оптимизм: — Не теряй надежды.

Курт оборачивается и видит, что я улыбаюсь. На мгновение мне кажется, что сейчас обзовет дураком или выругается, но вместо этого он произносит: «Спасибо».

Салон «Судьба»

Я издаю стон. Облегчение благостно разносится по всему телу, голова проясняется, боль уходит, а в глазах все принимает четкость. На меня воздействуют мощными волнами магии, которые проносятся по мне, будто мягкие валики, разминающие мои стонущие от боли мышцы. Не очень приятное ощущение, зато становится легче.

— Всё.

— Спасибо. — Неизвестный мне Инквизитор встает с кушетки и уходит. У стенки сидят Варвара и Клаусснер и сверлят меня одним и тем же взглядом: этакий коктейль беспокойства и раздражения. Эти двое просто нереально помогли: они на своих плечах дотащили меня до портала, а там еще ковыляли к одной из Инквизиторских школ Охотников за Головами.

— Ты как?

— Нормально.

— А вы? — По большей части, я спрашиваю Варю.

— Деннард не так сильно ударила меня, как тебя. Похоже, она эту вязь создала заранее, в отличие от твоей.

Судя по ней, она и ребенок в порядке. Я вздыхаю и сажусь, ощущая легкое головокружение от резкой смены положения:

— Мы с тобой прокололись. Деннард ждала нас у портала. У нее в телефоне была Инквизиторская программа порталов.

— Интересно, где она ее достала?

Стефан тут же громко фыркает, невесело смеясь:

— Как где? Ей Реджина сама закачивала, когда была у нас!

— А нельзя снова закачать? — Варвара явно нацелена достать себе такую же.

— Нельзя. Каждая программа устанавливается под определенный пароль с благословения Святого Сената. Перекинуть с одного телефона на другой, как вашу Химерскую, нельзя.

— Вот же невезуха!

Я ухмыляюсь на разочарование девушки. Представляю, что было бы, если карта была бы в общественном доступе. Химеры явно не брезговали бы пользоваться порталам Инквизиции и многие бы школы подверглись бы опасности. Например, Саббат, в котором порталов за сотню.

— Стеф, а много было свидетелей? — Я встаю, поправляя на себе одежду.

— Магазин и пара прохожих. Слышны были твои выстрелы.

— Твою мать!

— Вот и я про то же… Так что, сиди — сейчас придет твой Архивариус.

Я не сдерживаю стон. Внезапно подает голос Варвара:

— Может, не всё так плохо?

— Детка, он с тобой из психушки сбежал. За ним Сенат бдит, как за чокнутым. Шаг в сторону и его сожгут.

Стеф прав, и я чувствую, как на меня накатывает безнадежность. Возможно, это приключение изначально было обречено на провал. Только Варвару подставил.

— Так теперь у нас есть алиби! — Внезапно восклицает девушка и смотрит то на меня, то на Стефана: у нас с ним сейчас одно ничего не понимающее выражение лица. — Ну как до вас не доходит? Сейчас придет Архивариус, ты ему скажешь, что сбежал, потому что эта Деннард охотится на тебя, недолюбливает. Хотите правду говорите, что она шпионкой была, хотите — нет. Придумай что-нибудь, Оденкирк! Скажи, что эта чокнутая за тобой до самого Лос-Анджелеса гналась. Что ты знаешь, что тут есть портал в школу, что тебе помог Стефан с оружием!

— Да, отлично складывается, только он спросит, почему сразу с Сенатом не связался?

Варя замолкает. Но вместо нее эстафету принимает Стефан:

— Скажи, что испугался Кристен. У тебя и так мозги набекрень, не зря ты на лечении: просто не подумал об этом!

— Хорошо! Но Деннард же числится в Инквизиторах!

— А ты уверен в этом?

Я изумлённо оборачиваюсь на Клаусснера.

— Она договор при Архивариусе подписывала. Конечно, там думают, что она Инквизитор!

— Но она не показала знак в Сенате.

Я хочу ответить на это, но лишь в бессилии открываю рот — мне нечем крыть. Ведь и вправду, когда искали Романову, Деннард отказалась показывать Янусам знак, потому что тогда бы она себя рассекретила перед нами, а еще возможно, что у нее есть грешки и она числится в документах Сената. Так что, да. Скорее всего, Деннард определят, как Химеру и не найдут тот злосчастный договор с Саббатом.

— Добрый день, — мы оборачиваемся, не услышав, как к нам вошел в комнату мужчина. — Как вы себя чувствуете?

— Спасибо, хорошо. — Я с удивлением смотрю на вошедшего и никак не пойму, что с ним: похож на дурачка с глупой улыбкой.

— Вот, вас просят к телефону. — Он протягивает трубку от стационарного телефона, и тут я замечаю бледный знак Луны под яркими линиями Солнца. Всё ясно — перевертыш. Я впервые в жизни видел обращенного. Варвара тоже замирает и смотрит зачарованно на его руку. Я забираю трубку и прикладываю к уху, не отрывая взгляда от идиотской доброй улыбки Химеры-Инквизитора.

— Да?

— Рэйнольд? Ну, надо же! Вот удача! Я уж думала, его Высочество не удостоит объясниться со своей Главной. — Реджина бесится, злится. Будь она в комнате, то предметы летали бы от ее негодования.

— Реджина, дай мне объясниться…

— Оденкирк, мне надоело прикрывать тебя! Это невозможно! Я не смогу тебя спасти, если будет суд!

— Реджина…

— Рэй! Ты думал о том, что ты причиняешь мне боль и страдания? Ты вообще о других думаешь? Ты мне, как сын! Вы все, как мои дети! И видеть, как вы бездарно тупеете от своих чувств, это просто выводит меня! — Ее голос уже истерит в трубке. Я такой Хелмак никогда не слышал.

— Реджина, я тоже люблю тебя и отношусь с почтением, но выслушай, ради Бога! Я могу оживить Мелани! Ты понимаешь? — Она молчит. Ощущение, что будто никого нет на той стороне. — Алло? Реджина?

— Рэй… ты такой дурак! — Голос Хелмак глух и печален. В нем слышится ее возраст и скорбь.

— Реджина, ты знаешь, что Морган воскресил трех Древних колдунов? Их тела восстановили из праха.

— Знаю…

— Мелани знала того человека, который восстанавливал тела! Ты понимаешь? Она оставила записку сестре с координатами этого колдуна. И, кстати, Варвара видела ее призрак! Я не сумасшедший, как ты меня уверяла. Я действительно видел ее! — Внезапно гнев накрывает меня. Господи, кому я объясняю? Реджине! Той, которая всё знает обо всем и вечно молчит! — Значит так, я воскрешу Мелани. Я найду этого проклятого Дэррила, и никто меня не остановит! Слышишь? Никто!

В трубке слышится тяжелый вздох отчаяния.

— Рэй… Прости меня.

Не этого я ждал в ответ от Реджины. Внутри все замирает от страха.

— Что?

— Я знала, что есть этот колдун и что Мелани оставляла координаты сестре, чтобы ее оживили. Мы с ней говорили об этом накануне, как она сдалась Сенату. Даже больше, я помогла ей в этом. — Жар ненависти к ней ударяет в голову. Я не вижу ничего, кровь кипит от злости и ненависти. Она всё знала! Реджина была в курсе, что есть шанс воскресить мою Мелани… Она сама толкнула ее к самоубийственному решению! Её счастье, что Светоча тут нет: иначе я бы придушил Хелмак. — Только ты понимаешь, кто этот колдун? Это же человек Моргана. Это самая сердцевина змеиного гнезда, и ты туда рвешься: воскресший, живой и с другим знаком.

— Ты меня не отговоришь.

— Я знаю. Уже давно не пытаюсь! Только умоляю: не тяни за собой остальных, когда пути другого не будет…

— Ты не веришь в мои силы?

— Рэй, я верю в тебя, в твою любовь, но я, черт возьми, слишком стара и пуглива! Я всегда буду отсиживаться в замке и защищать свое превыше остального! Так что, мы твою энергетику прикроем, но на большее не надейся.

— Спасибо… — Киваю. Ненависть стихает. Вместе нее приходит боль, будто предали, и в то же время я осознаю, что и это много со стороны Реджины. Другой бы Светоч так долго не смог бы терпеть меня. Впервые я слышал живую, настоящую Реджину: она действительно в первую очередь женщина и ей свойственно бояться, и своим материнским инстинктом защищать своих «детей». Что она всегда и делала. Но как Хелмак могла? Как допустила смерть Мел? Я еле сдерживаюсь, сглатывая слезы и комок в горле.

— Стефан с тобой?

— Да…

— Дай мне его.

Я передаю Стефану трубку, и тот тут же встает и выходит из комнаты.

— Что будем делать дальше? — Варвара смотрит на меня своими зеленоватыми глазами. А я отмечаю в тысячный раз, что нереально похожа на любимую внешне и такая чужая по характеру. Господи, я так скучаю, так тоскую! Еще чуть-чуть и это станет физической болью, которую можно будет «транслировать» всем остальным, чтобы поняли, наконец, что чувствую без Мел.

— Думаю, двинем на поиски Патриций. Мы уже в Калифорнии. Значит, они где-то здесь…

Я замечаю, что, пока говорил с Реджиной, перевертыш исчез. Но дверь в комнату снова открывается, и я изумленно таращусь на вошедшую. Чейз выглядит чопорно в строгом костюме с портфелем Архивариуса.

— Сара?

— Здравствуйте, я представляю Сенат, поэтому вы можете обращаться ко мне, как к самим Старейшинам.

— Привет. — Я шокировано смотрю на Сару: у них люди закончились, что решили Чейз прислать? Варя холодно рассматривает Архивариуса; даже не здоровается.

— Меня прислали разобраться с тем, что произошло у портала. А также уточнить причины вашего побега из больницы.

— А где мой Архивариус Хон До? Ведь он ко мне прикреплен Сенатом?

— Увы, он не может. Занят.

— Как это?

— Не смог прийти.

Я вижу, как Сара пытается скрыть раздражение, девушка даже покраснела, что ужасно смотрится с ее рыжиной волос, но мне плевать.

— Шутите? Архивариус и не смог прийти. Что происходит, черт возьми? Тебя прислала Реджина?

— Нет. Реджина не присылала! — Чейз явно не справляется со своим гневом и теперь все отчетливей читается на ее лице, все мысли по поводу меня и моих действий. — Я пришла официально от Сената! Произошло дело, которое потребовало всех Архивариусов второго и первого типа. Поэтому прислали свободных на замену.

Я молчу и анализирую сказанное: Чейз находится в отделе бытовых расследований, дали ей третий тип. По сути, это равносильно, что охранника тюрьмы прислать в качестве детектива. Здорово! Это что же такое произошло, что так повернулось всё? А может, даже хорошо, что Чейз явилась? Надо выжать из этой ситуации максимум.

— Познакомься, Сара, сестра Мелани — Варвара Шувалова. — Сара смотрит на девушку прохладно и неэмоционально. Она не знала Мел так долго, как мы все в Саббате, поэтому, увидев Варвару, она не изумилась их схожести. Ведь у Чейз тоже есть сестра-близнец. Кстати, милее, чем она сама.

— Варвара, это Сара Луиза Чейз. Бывший Инквизитор из Саббата. Итак, Сара. — Я оборачиваюсь к Чейз с вежливой улыбкой. — Ты хотела узнать, почему я сбежал? Тогда слушай.

— На самом деле, круто, что это была Чейз, потому что она знала Деннард и то, что она натворила.

Стефан сладко жевал хот-дог, купленный по пути. Мы шли с автобуса к тому дому, где когда-то происходила вечеринка у Альфа, на которой я патрулировал и спас Мел от изнасилования. День уже клонился к вечеру, мы были уставшие и счастливые.

На допросе с Чейз, я ее подставил как Архивариуса, вынуждая обратиться за помощью к Реджине или солгать в документах. Я хладнокровно сочинял ей о том, что ко мне приехала Варвара Шувалова, что Деннард, будучи безумно влюбленной в меня, приревновала так, что ринулась в психбольницу, намереваясь убить и меня, и девушку. Что нам пришлось убегать от этой ненормальной («Вот уж кого в психушке надо держать»! — восклицала Варвара), я уж было хотел вернуться в больницу, как Деннард вычислила Шувалову по пуговице и мы были вынуждены снова прятаться от нее. Что на помощь подключился Стефан, и всё это привело к потасовке возле портала с кучей свидетелей смертных, где один мужчина стрелял по колесам машины, в которой лежала отключенная беременная девушка. Изрядно мы запудрили Чейз мозги! Стефан сокрушался на итальянском о том, какая безумная Деннард, Варвара проклинала ее на русском и говорила, что не уйдет от Оденкирка, так как она беременна и боится остаться теперь одна, когда чокнутая бегает в поисках нас. А в глазах Чейз читались беспомощность и растерянность:

— Да, но я не знаю, как писать протокол! Деннард не проходила, как шпионка в Саббате! Еще я не могу написать об этом из-за Реджины!

О, да, я помню, как Хелмак подмазалась к ней, устроив ей место в Сенате. Чейз была слишком благородна и честна, поэтому не могла подставить Светоча.

— А я не могу вернуться в лечебницу, пока Деннард угрожает беременной девушке! Ведь вина Варвары лишь в том, что она похожа на Мелани! — Сокрушался я, изображая скорбь и отчаяние.

— Сенат может предоставить тебе убежище и охрану… — Но тут Чейз поняла, если Хон До не пришел за мной, то из-за недостатка людей вряд ли предоставят кого-то следить за моей безопасностью. — Может, кого-нибудь официально назначить вашим охранником?

— Я не знаю. Кто согласится? — Я наигранно пожал плечами. Стеф тут же понял намек:

— Может, я? Все равно, дел у меня нет.

На лице Чейз читалось облегчение. Мы же делали вид гениальности ее решения. Так Стефан Клаусснер официально назначался охранником Рэйнольда Оденкирка и Варвары Шуваловой на неопределенный срок, пока не решится дело с Деннард и обстоятельствами.

После ее ухода мы долго спорили куда идти и что делать. В итоге сошлись на мнении, что нужно ехать в Редондо Бич, туда, где познакомилась Мелани с Дэррилом. Безумие! Так как Редондо кишел людьми из Альфа.

— Вон, в том доме была эта вечеринка. — Я киваю на дом, стоящий в стороне. Мы стоим на углу улицы, держа в своих руках, снятые от жары, куртки и пиджаки. Дешевые солнечные очки, купленные возле автобусной остановки, не дают солнцу ослепить нас. Мои нервы на пределе. Я постоянно оглядываюсь и осматриваюсь, боясь, что кто-то увидит нас и заметит. В свете дня воспоминания кажутся еще более чужими и ненастоящими: вон, лужайка, на которой ублюдок пытался изнасиловать Мел, но газон так сочно светится зеленым, что даже не верится, что то жуткое прошлое происходило именно на нем.

— Ладно, я пойду. — Изрекает Варвара. Она жует жвачку, на глазах темные ультрамодные очки, накрашенные губы — сейчас девушка напоминает Химеру, как никогда: дерзкая, самоуверенная, бесстрашная. Она делает шаг в сторону дома, но я хватаю её за руку, Варвара оборачивается, но за чернотой стекол не могу разглядеть взгляда.

— Нет. Ты пойдешь со мной.

— Что? С ума сошел? Ты посмотри на себя. Ты же не вызываешь доверия!

— А ты вызываешь?

— Эй! Я — Химера! Я знаю, как общаться со своими.

— Это опасно, Варвара.

— Он прав. — Поддакивает Стефан, комкая в руке бумажку от съеденного хот-дога. — Ты похожа на сестру, кто знает, чего у них в башке сработает на твое появление?

— Так может это и хорошо! Я вызову доверие.

— Реджина сказала, что Дэррил — сердцевина змеиного гнезда Альфа. И вот представь, ты сейчас пойдешь узнавать, где он. Это вызовет подозрение.

— О да! Не то, что если пойдут два здоровенных мужика спрашивать его. Вы-то, вообще, феи, вызывающие только улыбку и доброжелательность!

— Тогда пошлите все трое! Чего теряем-то? Если что — будем все трое отстреливаться.

Изрекает Стефан, и Варвара согласно кивает. Я же недоволен ситуацией. Но сделать ничего не могу: двое против одного. Будь моя воля, я бы девушку близко не подпустил к этому дому.

— Ладно. Пошли.

***

Я смотрю на своих спутников: Стефан намного больше похож на Химеру, чем Оденкирк, от которого просто разит Инквизицией. Равносильно, что пса прятать в волчьей стае. Я оборачиваюсь и смотрю на дом. Рана под бинтами нервно зачесалась: от жары там все взмокло, и вызывало неимоверное желание сорвать повязку. Может, все-таки хорошо, что я похожа на Аню? Возможно, это сыграет на руку. Я достаю бумажный платок и стираю помаду, затем развязываю хвост и распускаю волосы, снимаю очки и смотрюсь в стекло, как в зеркало.

— Пошли? — Я вижу, как внимательно за мной наблюдают парни. Выплюнув по дороге жвачку, решительно направляюсь к дому, скорее чувствуя спиной, чем слыша, как за мной двинулись мои «телохранители». Крыльцо было в светлых постельных тонах с цветочками в горшках и красивыми перилами: милый, симпатичный домик, от которого разило темной магией. Даже я, ставшая нечувствительной к энергии, ощутила темноту от жилища. Но выбирать не приходилось, поэтому смело нажала на звонок.

Внутри послышались голоса и звук приближающихся шагов. И вот дверь мне открыла блондинка, щурясь из сумрака дома на солнечный двор с нами. В ее поведении было что-то странное: то ли она пьяная, то ли под наркотой.

— Вы кто? — Она скользит взглядом мимо меня, уставившись на парней сзади. Я решаю рискнуть, поэтому делаю голос чуть тише и мелодичнее, подражая сестре:

— Привет. Узнаешь?

И снова она медленно переводит взгляд, будто пытается найти источник звука.

— Эээ… Ты же эта, из Альфа… Так?

— Узнаешь. Отлично! Это мои охранники. — Я киваю на Оденкирка и Клаусснера, которые стоят и ведут себя так, словно сейчас придется драться. — У меня к тебе дело.

— Эээ… Ко мне?

Точно, она под наркотиками! Блондинка заторможено приваливается к косяку и, судя по ее стеклянному взгляду, пытается заставить себя думать.

— Роуз, кто там? — Доносится мужской голос из глубины дома.

— Эта… как её… Невеста Савова…

— Анна?

— Ага…

— Так ее же сожгли!

Роуз поворачивается ко мне и начинает истерически смеяться:

— Слышала? Тебя сожгли. Так что, ты не можешь ко мне иметь дела…

Я начинаю сама подхихикивать, глядя на блондинку.

— Ты Дэррила из Патриций знаешь?

— Какого Дэррила?

Черт! Только бы поняла, только бы знала!

— Essentia omnium. Дэррил! У него еще татуировка на шее!

— А! Этот Дэррил… Знаю.

— Как его найти? — Я почти готова схватить ее за грудки и встряхнуть, как следует, чтобы быстрее соображала.

— Не знаю… Я давно его не видела… Сейчас. Подожди… Дэвид! — Она поворачивается ко мне спиной и кричит парню из глубины дома.

— Чего?

— Как найти Дэррила?

— Какого?

— Ну, того, придурочного! Ну, который ещё сказал, что ты скоро сдохнешь и что Лидия тебе не пара!

И снова ее начинает разбирать смех.

— Ааа… А зачем тебе?

— Ну, тут спрашивают про него. Как его найти?

— Не знаю… Старуха знает… Роуз, куда ты положила таблетки?

— На столике возле пульта!

Блондинка поворачивается ко мне и говорит с придыханием, будто рассказывает страшную тайну:

— Он не найдет таблетки. Они у меня в кармане лежат. Этот придурок и так проглотил уже три! А я знаю, что такое наркомания!

— Что за старуха знает? — Я продолжаю выпытывать у Роуз информацию. Руки так и чешутся врезать ей, чтобы не отвлекалась от темы.

— Какая старуха?

— Тебе только что сказали, что старуха знает, где Дэррил. Что за старуха?

— Ааа… Есть одна. Промышляет картами таро и прочим…

— Как ее найти?

— Как? Легко? Вон туда шагайте. Три перекрестка и будет написано «Салон «Судьба».

— Ясно. — Я разворачиваюсь и встречаюсь взглядом с парнями. Те легко кивают: мол, пошли. Но только собираюсь уйти, как мне вдогонку кричит Роуз:

— Ты, это… надеюсь, получила удовольствие тогда?

— Когда?

— Ну, когда тебя Майкл хотел трахнуть. Надеюсь, он успел тебе вставить до прихода Инквизов?

Я вижу, как Рэйнольд судорожно дергается, а Стеф успевает поймать его за руку. Но блондинка продолжает, ничего не замечая, улыбаясь и глядя мне в глаза. В этот момент она напомнила Киру, когда с таким же выражением сообщала о смерти Кевина.

— Я, надеюсь, ты хоть кайф словила. Честно: я колола тебе, как самой себе!

Я улыбаюсь, жалея, что не обладаю даром сейчас. Шею этой обкуренной точно бы свернула.

— Словила.

Разворачиваюсь и хватаю за руку Оденкирка, который, похоже, тоже хочет придушить эту блондинку.

Мы достаточно отходим от дома, когда я решаюсь первой заговорить с Рэйнольдом. Парень выглядит так, будто дай ему повод и он устроит тут светопреставление.

— Ты понял, о чем она говорила?

— Да.

— Это было что-то… плохое?

— Да.

— Ясно. — Я отворачиваюсь, давая понять, что не хочу влезать в прошлое сестры. Стефан идет рядом по другую сторону. Я замечаю, как красиво: серый асфальт с зелеными лужайками в свете заходящего солнца и аккуратные двухэтажные домики. Рыжина лучей, медные оттенки, медовые усталые ароматы цветов от уходящего дня.

Оттенки Кевина…

Где-то мой любимый с карими глазами даже и не знает, что творится в моей жизни, не знает, что у него теперь две девчонки: я и наша дочка.

— Вот. Смотрите. — Стефан останавливается возле дома с белой сдержанной вывеской: «Салон Магических услуг «Судьба» Эльзы Паквелден». И никаких других обозначений. Только раздражающая табличка «Закрыто».

— Там кто-то есть внутри. — Рэй сканирует на энергию и взбегает по ступенькам, после чего начинает настойчиво стучаться в дверь, что стекла в окошке начинают дребезжать. Через минуту, под хихиканье и реплики Стефана: «Чего церемониться? Давай прямо с ноги!» — к нам выходит заплаканная девушка.

— Простите? — Она изумленно смотрит на нас, громко сморкаясь в носовой платок. Явно Смертная — пустота магической энергии и экстрасенсорных способностей с ее стороны. Неужели она хозяйка магического салона?

— Нам нужно увидеть мисс, — Рэй неуклюже оборачивается на вывеску. — Мисс Паквелден.

— Ее нет. Кто вы?

— А где она? Нам она нужна.

Но губы девушки начинают дрожать, и сквозь накатывающие рыдания выдавливает:

— Она умерла сегодня утром.

Твою мать! Мы все трое стоим и пялимся на плачущую девушку, которая задыхается в собственной истерике. Наконец, я первой прихожу в себя.

— Эй! А ты знаешь Дэррила?

— Дэррила?

— Да. Такой парень с татуировкой на шее. Он из Патриций.

Я вижу, как Смертная напрягается и теперь со страхом смотрит на меня.

— Я его видела пару дней назад.

— Ты знаешь, как его найти?

— Нет. Не знаю. А вы кто?

Она смотрит на нас с испугом. Такое ощущение, что к ней пришла мафия: еще чуть-чуть — и мы начнем пытать ее.

— Мы? Его друзья…

Рэйнольд разочарованно спускается со ступенек и встает спиной ко всем. Наверное, не хочет, чтобы мы видели его боль разочарования на лице.

— А он еще придет? — Я не отступаю. Сдавшийся Оденкирк начинает меня раздражать и бесить. Если я не узнаю что-то от этой девушки, то вернусь и вытрясу информацию из той блондинки и ее парня.

— Нет. С чего вдруг? Он общался не со мной, а с мисс Паквелден.

По лицу девушки ясно, что она больше ничего не скажет. И я задаю последний вопрос:

— Что значит Essentia omnium?

Девушка внезапно выпрямляется и все так же осторожно спрашивает:

— Откуда вы взяли это?

Я ничего не придумываю в ответ, как достаю записку Ани.

— Моя сестра просила найти его. Вот, у меня только это. — Я протягиваю бумажку. Девушка аккуратно берет ее и смотрит в нее, не понимая, что там написано. — Это по-русски. «Дэррил. Essentia omnium. Клан Патриций».

— Подождите здесь… — Шелестит девушка и уходит за дверь. Я оборачиваюсь к парням: Клаусснер с любопытством поддается чуть вперед, а Оденкирк приободряется, с интересом смотря то на меня, то на друга, то на дверь, за которой скрылась девушка.

— Вот. Держите. Я честно не верила, когда он сказал о вас. — Она протягивает мне маленького солдатика — детская игрушка. Симпатичный. Судя по всему из набора, от которого осталась лишь эта фигурка.

— Кто сказал о нас?

— Дэррил. Он, когда в прошлый раз был здесь, сказал, что скоро придут парень с девушкой спрашивать о нем. Когда они покажут листок, на котором будет написано «Essentia omnium», тогда отдать им солдатика. Он часто так делал с мисс Эльзой. Я все никак не могла привыкнуть к этому. Но каждый раз всё случалось именно так, как они говорили. Потрясающие люди! Истинное волшебство!

И она снова начинает плакать. У меня это вызывает порыв обнять ее иутешить. Обычно я так не реагирую на рыдающих людей. До беременности они меня бесили своей слабостью.

— Спасибо. — Я зажимаю солдатика в руке и скупо обнимаю ее. — Успокойтесь. Я уверена, что мисс Эльза была отличным человеком.

— Она была истинной волшебницей!

Мы стоим в предзакатных лучах, и я гляжу на Оденкирка, который улыбается мне. Рядом с нами стоит довольный Стефан.

— Ну, господа Инквизиторы, мы заполучили личную вещь Дэррила. Вы понимаете, что все именно так, как говорила Аня? Ой! То есть Мелани! Вы понимаете, что это значит?

— Ну, скажи нам! — Если бы я не знала, что Оденкирк любит мою сестру, то подумала, что он очарован мной. Плевать! И начинаю беззастенчиво кокетничать с обоими мужчинами.

— Это означает, что мы ее вернем! Я же говорю, если Мелани сказала, что оживет, так оно и будет!

— Хорошо. А как мы вычислим теперь по солдатику? Карты-то у нас нет! — Клаусснер смотрит на Оденкирка. На что тот хитро улыбается в ответ:

— У нас нет. А у Охотников есть.

— Охотники? Это школа Инквизиторов? Ты их имеешь в виду? — Ох, как меня бесит и пугает, что приходится общаться с этим народом. Не дай Бог, у кого перемкнет, что я Химера, и начнет копаться, выискивать, а там и сожжет ненароком. Оденкирк кивает, продолжая хитро улыбаться. Затем подходит ко мне и обнимает за плечи.

— Как насчет переночевать в логове Инквизиторов?

— Господи! Оденкирк! Всю жизнь мечтала поспать либо на углях, либо в школе Инквизиторов! В принципе, это одно и то же. От такого предложения прямо невозможно отказаться!

Он смеется, глядя на мое возмущение. Я же грустно продолжаю, вспоминая старые строки стишка:

— За каждой дверью, у каждых врат, нас ждет всемогущий святой Сенат…

— Отдаться готова в любой позиции ему святая Инквизиция. — Заканчивает за мной Оденкирк. Я поднимаю глаза — он открыто потешается надо мной. Я всегда думала, что эти слуги Высшего Судебного органа бесятся от этого стишка или не знают, что о них говорят Химеры. Но Рэй, можно сказать, нежно смотрит на меня и разъясняет как маленькой:

— Просто у Охотников есть комната для поиска, и мы с легкостью выясним, где этот Дэррил сейчас находится. Ведь, судя по его расчётам, так мы и должны его найти.

— Мне нравится этот план. — Соглашается Стефан. — Да и Ева не будет выносить мне мозг подготовкой к свадьбе сегодня вечером.

— Что, Ромео? Так невыносимо?

— Почему? Нет. Если честно, мне все равно, как будет проходить свадьба. Лишь бы она сказала «да». — Он хлопает в ладони и улыбается нам обворожительной улыбкой. — Ну, так что? Мне делать официальный запрос об укрытии Оденкирка и Шуваловой? Я же ваш теперь охранник.

— Делай. — Мы даем отмашку, и Стефан достает мобильный.

Перегруз

Время медленно отсчитывало минуты. Я был один в пустой столовой. Передо мной стоял обед, который я «проспал»: на тарелке лежал остывший сочный ломоть красной лососины в икорном соусе, салат, тарелка кремового супа, десерт, вино, сок, минералка — одним словом, всё, что душа захочет. Но она ничего не хотела. Я просто пялился на еду, осознавая, что голоден, но само действие набивания утробы вызывало нежелание.

Бессмысленно. Всё бессмысленно. А еще чертовски одиноко.

Даже когда я попадаю к общему ужину, завтраку или обеду, все равно это чувство не покидает меня. Плохо. Никто не говорит суть моей вины, но я знаю — я жив только потому, что одна безгрешная душа сожгла себя.

Всё никак не могу определить свое положение. Я — не Инквизитор, не Химера, не брат, не друг, не возлюбленный и не любовник. Я — никто. Вечно мешающееся существо, выжившее непостижимым образом. Морган изменил жизнь, точнее поломал. Что-то из той боли воскресает и напоминает мне о прошлом. Глаза. Я помню красивые женские глаза, подведенные черным карандашом, похожие на кошачьи. Я любил их.

Варя…

«Ну и катись подальше! Вали на все четыре стороны!»

Ее голос снова всплывает в памяти так ярко, так реально, что кажется, это было пару минут назад, а не несколько месяцев. Она стоит под ярким солнцем: злая, разъяренная, я пытаюсь понять, почему она так ведет себя в последнее время со всеми. Помню лак на ее ногтях — яркий, глянцевый, сверкает, как и ее кольца, нанизанные на пальцы. Отворачивается от меня, не желая смотреть в глаза — профиль четкий и острый, вздернутый подбородок, гордый взгляд, королевская осанка и отталкивание меня всей своей сущностью.

«Тебя сюда никто не тащил. Сам пошел!»

Резкий очерченный контур губ. Розовая помада. Последняя капля моего терпения. Уж лучше бы залепила пощечину. Но нет! Отвернулась и ушла, уводя за собой, окликающего ее охранника. Я смотрел, как она удаляется. В тот момент, понял, что всё — либо сейчас, либо никогда: я шел на риск, убегая от Альфа, но мне нечего уже было терять. У меня было два пути: либо в Сенат, либо в руки Моргана. Но жизнь имеет странный юмор — очень специфический, изощренный, садистский. Так маньяк улыбается тебе прежде, чем вспороть живот. Я снова оказался дома.

«Возвращение блудного сына». Так однажды обронил Артур в одном из разговоров. Сына… Тоже странный ярлык для меня. Ни Артуру, ни Реджине я не являюсь сыном — так, лишь приемыш. Игрушка в их цепких властных руках. Нам с Куртом всегда напоминали кто мы, откуда, не проявляя излишнего внимания и нежности. И вот теперь я «сын», хоть блудный.

Я же чувствую себя никем. Я ушел из Саббата, понимая, что возврата нет, думал найти себя рядом с этими двумя беззащитными девушками, а главное, рядом с Варей, которая так нуждалась в заботе, любви и нежности. Кто-то рассказал мне, что розы отрастили себе шипы, чтобы их не срывали так часто. Вот и Варя так же: слишком ранимая, восприимчивая, красивая и слишком шипастая. Мелани однажды сказала, не зная, что я уже понимаю русский, что мы с Варей слишком разные. Неправда. Варвара — мое alter ego. Только она намного сильнее меня, как оказалось, так как ей никто не нужен, кроме сестры. Я понял, что сила — это не иметь привязанностей.

Интересно, где она? С кем? Думает ли обо мне? Вспоминает?

Я отодвигаю тарелку, не притронувшись к еде. Бессмысленно. Противно. Что мне делать сейчас? Они говорят: тренируйся, приручай новый дар. Я это делаю, но не вижу успехов: всё так же теряю сознание, всё так же бесконтрольно меняю всем дары, чем сильно бешу Стефана, когда ему достается дар Евы. Единственная польза от меня — это информация для Реджины, которую я рассказал про Моргана. Но судя по ней, ничего нового не преподнёс.

Тошно.

Я завидую остальным: у них есть хоть какой-то смысл в жизни, чем сидеть в пустой столовой и предаваться своим размышлениям над куском рыбы. Курт весь влюбленный в свою новую пассию, походу он расстался со своей Смертной, Ева и Стефан хоть и ссорятся, но видно, что они живут друг другом, Реджина, как всегда, занята Саббатом, Артур тоже весь в своих делах, Ной погружен в свою карьеру, постоянно пропадая в Сенате — еще удивляюсь, как не съехал отсюда. И вот, остаюсь я и Рэйнольд.

Оденкирк — еще один пострадавший. Он прав в своей ненависти ко мне — я случайность, стоившая жизни Мелани.

Наверное, Варя проклянёт меня за это и попытается убить, если узнает, что я причина смерти ее сестры… Если узнает… Если!

Как не крути, всё равно плохо выходит… Если бы меня не стало, то не думаю, что кто-то сильно бы горевал. Это был бы самый лучший вариант.

— Привет. Приятного аппетита.

Голос брата выводит из забытья. Я поднимаю глаза и вижу Курта, одетого в обычный черный костюм.

— Привет.

Он нерешительно топчется у порога, трет шею и оглядывается назад, готовый уйти в любой момент.

— Присаживайся. — Я киваю на место напротив меня.

Курт, звонко стуча каблуками в тишине столовой, проходит и садится напротив. Теперь нас двое в этом саване звонкого эха пустоты. Брат одет в черный строгий костюм, но без излишеств. Явно ходил на официальную встречу.

— Хочешь есть? Я не притронулся ни к чему. Не хочу ничего. — Я пододвигаю ему тарелку с лососиной. Но брат игнорирует, просто берет бокал вина и выпивает. Явно расстроен чем-то. Под глазами пролегли тени, серость лица — всё говорит о переживаниях.

— Я бы предложил чего-нибудь покрепче, но все хранится либо в кладовой, либо на кухне, либо в личных барах. Это вино — всё, чем я располагаю. Что-то случилось?

— Был на показаниях в Сенате… — Он снова берет бутылку и наливает себе новый стакан.

Я понимаю, что спрашивать бесполезно, но и сам Курт не разговорчив, поэтому сижу и смотрю на него. Брата что-то сильно тревожит, и он пытается собраться духом.

— Кевин, можно вопрос? — Он нервно дергает за узел галстука, распуская его.

— Спрашивай…

— В какой момент ты понял, что это она? Та, ради которой можно перевернуть свою жизнь?

Замираю от неожиданности. Я не помню в какой…

— Как-то само… Просто она единственная из всех, кто дала понять, что я ей нужен и важен… Ну, ты понимаешь, о чем я. А к чему такой вопрос?

— Я сейчас впервые в жизни давал ложные показания. В Сенате. Ты понимаешь? Какой-нибудь левый колдун с даром провидца или правдоруба — и всё. Ей точно не избежать костра. Меня еще, может, пожалеют…

— Кто она?

— Какая разница, ты ее не знаешь. — Он облокачивается на стол и устало трет глаза.

— Добро пожаловать в клуб разбитых сердец. — Я поднимаю бокал за него и делаю глоток вина.

Курт грустно хмыкает, сложив руки в молитвенном жесте и поднеся к губам, и задумчиво застывает, смотря в окно. Теперь моя очередь спрашивать брата:

— Можно, вопрос?

— Ну?

— Она Химера?

Он согласно мычит.

— Тогда ты влип.

— Почему?

— Потому что она тебя съест и не подавится. Это их сущность. Они ходят своими длинными шикарными ногами по инквизиторским костям, своими шпильками пронзают сердца, шепчут страстно, целуют так, что крышу сносит, и ты сам себе начинаешь казаться богом, а они — нечто прекрасное, неведанное, неземное. А потом, в какой-то момент, происходит выбор: либо ты, либо они. И эти женщины никогда не сделают выбор в твою пользу. Потому что они не умеет кого-то любить больше себя. На то они и стали Химерами. Поэтому то, что ты дал ложные показания — конечно, здорово, что ты защитил её, но если бы это произошло с тобой — сделала бы она то же самое? Смогла бы пойти против своих?

Я смотрю на опешившего Курта — как я его понимаю! Когда-то сам удивлялся своей решительности. И что в итоге? Меня съели, сожрали живьем. Притом еще до Моргана с его переменой знаков на моей руке.

— Ты думаешь, тебя отвергли? — Курт внезапно бьет по самому больному.

— Знаешь, в словах: «Я не хочу тебя видеть. Ты меня достал! Катись подальше» — по-моему, все четко сказано.

Я комкаю салфетку с колен и кидаю ее на стол. Боль в сердце начинает сильнее пульсировать, неконтролируемо разгоняя мою магию. В столовой повисает тяжелая тишина, я ощущаю кожей, как Курт смотрит на меня — ощущение нацеленного дула. Даже чувствую его смущенную притихшую энергию — я стал чувствительнее к кинетике.

— Ты сейчас на тренировку?

— Да. — Я разочарован. Еще один вопрос, который снова возвращает меня в бессмысленность моего пребывания тут.

— Есть прогресс?

— Нет.

Мой дар достиг небывалых размеров: могу менять и определять дары Инициированных в зоне видимости, так же могу пользоваться даром Курта — это эффект объединения Знаков. По уверениям Реджины, я стал подобен Древним, но всем мои попытки овладеть новыми способностями бесполезны. Если даром Курта могу пользоваться, как Древние братья и сестры, то контролировать распределение даров не могу. Не получается. Каждая тренировка всегда идет по одному и тому же плану — ровно пять минут: прихожу в зал, там меня ждет Реджина, Артур и еще кто-нибудь — может Стефан, может Ева, может Курт. Задача поменять двоим определенные дары. И каждый раз идет неконтролируемый сдвиг: все путается, мешается, и, в итоге, я отключаюсь от перегруза до следующего дня, где повторяется то же самое.

Я молча встаю из-за стола, понимая, что полезного от Курта не услышу, и иду в сторону зала, не для того, чтобы развить свой дар, а для того, чтобы отключиться. Так я коротаю свою жизнь. Одно жаль — не поел. Надо было в себя впихнуть хоть что-то. Иначе завтра сил еще меньше будет.

***

— Доброе утро! Оливия, просыпайтесь. — Я открываю глаза: надо мной стоит Янус хостела. Я медленно обвожу взглядом комнату: чуть лучше Карцера — в каждой комнате картина Божьего суда, телефон, холодильник со стандартным набором еды, из развлечений пара книг, оставленная другими Архивариусами, на столе пачка бумаг, канцелярский набор и мои записи по делу Шуваловой.

— Меня вызывают?

— Да. Вас просит подойти мистер Шишковский.

— Хорошо. Передайте: буду минут… через двадцать. — Он кивает и удаляется. Времени мало, а надо привести себя в порядок: почистить зубы, сходить в душ, одеться. Во-первых, надо собрать весь тот хаос, что устроила на столе из документов. Я кидаюсь и начинаю все складывать в папку.

— Вот увидите! Они уже среди нас. Морган уже начал осуществлять свой план…

И снова ее голос прорывается через блокировки памяти и отключение эмоций от воспоминаний. Почему она не дает мне покоя? Я постоянно возвращаюсь в тот день: холод, неприятный ледяной ветер. Мы поймали девчонку в Германии, недалеко от портала Саббата. Уже тогда мне показалось странным — слишком прохладно одета. Я теперь знаю, что Оденкирк был влюблен нее: я начала разматывать эту нить — в итоге, я нашла дело Саббата против Альфа, где они «делили» девушку. Возможно ли, что Саббат прикрывал ее? Означает ли поступок Оденкирка на аутодафе всплеском эмоций за то, что сжигали его возлюбленную? Так или иначе, это не отвечает на мой главный вопрос: как она сбежала из Карцера?

— Они заставили меня! Я не хотела. Против воли они выключили и вынесли меня из Сената. Морган и Гроховски — вот, кто организовал побег Савова. Им нужны мы были для Альфа, для другого брата Моргана, который хочет свергнуть Сенат. У Морганов целый план. Они уже воскресили Древних колдунов…

Я прерываю свои размышления. Хватит! Иначе снова бессмысленно зависну на этом деле. А время будет потеряно. У меня уже десять минут. Душ принять я не успеваю. Схватив лихорадочно бумаги, я без разбора складываю в папку и кидаю в портфель. Ринувшись в ванну, чищу зубы и умываюсь, после чего стараюсь придать прическе нормальный вид.

Осталось пять минут.

Я снимаю костюм с плечиков, который уже почистили и высушили. Судорожно натянув юбку, застегнув блузку и накинув пиджак, хватаю кейс, наспех закрыв его. Практически вырываюсь в тишину хостела, где медленно выходят еще пару Архивариусов. В отличие от меня, они не опаздывают.

— Архивариус Оливия Барона покинула хостел. — Я практически неприлично кричу Янусам и спешу в сторону лестницы. Там я выбираю портал на шестнадцатый этаж. Поэтому моментально попадаю в коридор, где уже идет какой-то оживленный разговор.

— Да? Тогда что же делать?

— Я предлагаю выжидать.

— А что говорят Старейшины?

— Старейшины готовятся к расширению.

— Если будет расширение Карцера, то пострадает магический фон. Он и так нестабилен из-за перегруженности.

— Я думаю, всё будет не так страшно, как вы себе представляете, Дэвид.

— Но хоть есть какие-то конкретные числа?

— Нет. Старейшины это держат в секрете.

Среди толпы мужчин я сталкиваюсь взглядом со Стивеном Морганом, который пронзает меня своими зелеными кошачьими глазами, будто пришпиливает иглой бабочку, после чего снова продолжает говорить с мужчинами. Я вижу широкую спину и залысину Шишковского.

Когда я окончательно подошла, пара человек повернулась ко мне, чем вызвала цепную реакцию, и вот Павел оборачивается окончательно.

— О, миссис Барона, вот и вы! — Я хочу извиниться, но судя по судорожному блеску его глаз, никто не заметил, что я опоздала. — Скажите, над чем вы работаете?

— У меня дело убитого Смертного, дело зараженного Инициированного, дело о нарушении договора сторон и одно мелкое — дело о нелегальном портале. Итого, четыре дела одновременно.

— Какие из дел на стадии завершении?

— Дело о нелегальном портале.

— Хорошо, а что вы можете закрыть? Или передать другому?

— Зачем, мистер Шишковский?

— Нужны люди. Дело в том, что я хочу передать вам еще пару своих дел.

Неконтролируемо тяжело вздыхаю: я-то с этими делами еле справляюсь.

— Слушайте, Оливия, отдайте пару дел своему новичку Валльде. Поверьте, я работал не раз с этим Архивариусом, и могу сказать, что он отлично знает ведение и сможет закончить начатое.

— Да, но он третий тип. Я могу лишь отдать дело про нелегальный портал.

— Оливия! — цыкает на меня Шишковский, его брови превратились в одну сплошную кустистую линию. Он начинает отчитывать меня, как ребенка: — Вы понимаете, сейчас такая ситуация, что уже неважно какого типа Архивариус? У нас перегруз с делами! Да вы сами, когда в последний раз были дома?

Он внезапно меняет тему, отходя на шаг и оглядывая меня с ног до головы. Я с удивлением осматриваю себя, но ничего необычного и неопрятного не нахожу.

— Примерно неделю назад…

— Неделю? Оливия, я видел вас в этом костюме в позапрошлый вторник и три раза в течение прошлой недели.

Я шокировано смотрю на Шишковского. Что это? Бестактность? Или я действительно так плохо выгляжу? Павел Шишковский — Архивариус первого типа, один из Доверенных Старейшин и входящий в их Совет. Он, по сути, мой начальник. Павел берет меня за руку и чуть отводит от группы продолжающих беседовать и не замечающих нас.

— Давайте так, Оливия. Вы освобождаетесь на сегодня от своих обязанностей. Побудьте дома, отвлекитесь. Понимаю, что сейчас не лучший период для Сената, но думаю, один день мы сможем потерпеть без одной трудовой пчелки. Вы слишком бледны, Оливия. А так и заболеть недолго. Будьте милосердны к себе. Я вас прошу. А завтра с новыми силами приступите к делам. Хорошо?

Он говорит, и я ощущаю, как мое возмущение меняется на усталость. Черт возьми! Он прав. Я на пределе своих сил.

— Ладно, Павел. Я согласна.

— Вот и славно! А свои дела я вам передам с Янусом сразу домой.

Я киваю.

— Тогда идите и хорошенько выспитесь за всех нас.

Кидаю нерешительный взгляд на остальных, но те ничего не замечают, продолжая беседовать про дела.

— Спасибо. — Я благодарю Шишковского и иду домой. Домой… Сразу вспоминаю свой стол в гостиной с ручкой Паркер, подаренной мамой на Рождество.

Это так странно. Ощущение, что другого мира, кроме Сената и его порталов, не существует, что мой дом — фантазия, выдумка какого-то писателя или режиссера. Иду немного растерянно и неторопливо, ожидая, что кто-нибудь остановит меня окриком и скажет, что это шутка. Хотя… Подумаешь? Это день, всего лишь день. И в тоже время в голове бьется лихорадочно мысль, что двадцать четыре часа будут пропущены зря! Как это так? Невозможно!

Но внутренний голос, следящий за моими спорами, словно осязаемо шепчет: «Зато ты сможешь подумать над делами вне этого хаоса. Может, что-то и найдешь». И снова, будто по щелчку, перед глазами возникает лицо Анны Савовой и хитрый пронзительный взгляд Стивена Моргана.

Так постоянно мучаемая мыслями о предстоящем отдыхе дома, который, скорее всего, превратится в ожидание следующего дня, я добираюсь до портала.

«Здравствуйте, Оливия Барона.

Выберите пункт назначения.

Из последних стран вы пользовались порталом в

— Великобритания

— Франция

— Польша

— США

— Италия

— другая страна»

Недолго думая, по привычке пользуюсь поиском координат, вводя долготу и широту с градусами.

Портал моментально определяет мой дом в Прово, и я шагаю в дверь.

Тишина, солнце и запах пустоты нежилого помещения. В окне виднеется серо-коричневый каменный гребень каньона Слайд. Я прохожу в зал, ощущая себя дезориентированной и растерянной. В доме полно пыли — состояние моей халатной запущенности. Хотя из-за того, что у меня мало мебели и вещей, всё не выглядит таким неопрятным и забытым. Звук гула проносится в вакууме дома и затем следует щелчок закрываемой двери.

Через мгновение ко мне выходят два Януса: это темнокожие девочки лет четырнадцати с непривычно яркими желтыми глазами.

— Добрый день, Оливия Барона. Архивариус Шишковский просил предать вам это.

Они протягивают мне три папки в черных обложках со знаком всевидящего ока Сената.

— Положите вон туда. — Киваю в сторону обеденного стола, рассчитанного на большую семью, а не на одну одинокую женщину. Девочки синхронно поворачиваются, даже их косички одновременно скатываются с плеча на спину и подпрыгивают при ходьбе. Они проходят к столу, и одна из них кладет папки, пока вторая стоит рядом, как солдатик, и ждет.

— Янусы, у меня к вам задание. Требуется убрать это помещение.

Девочки переглядываются, обмениваясь информацией между собой, и выдают:

— Запрещено.

— Почему? — Я удивленно смотрю на них. Это задание несложное, стандартное — «уборка жилища Архивариуса» из предоставления магических бытовых услуг Сената.

— Причина: лишняя энерго-растрата на действия, не несущие обязательного магического вмешательства.

— Так… А что еще попало под эту причину? Что еще запрещено?

— Запрещены: клининг машин Архивариусов, помещений, стирка вещей вне хостела Сената, уход за домашними питомцами Архивариусов, покупка продуктов питания и медикаментов для Архивариусов, создание порталов без причин, относящихся к делам Сената…

— Всё-всё! Я поняла! Запрещены любые действия бытового характера. Так?

— Да.

— Хорошо. Спасибо! Вы свободны.

Я отпускаю девочек, ощущая, что меня сейчас ждет не отдых дома, а уборка помещения: пылесос, тряпочки и средства для мытья. Хм… Как интересно! Сенат не тратит лишнюю энергию. Пытается сконцентрироваться на создании нового здания Карцера. Это понятно. Архивариусы тем временем пытаются разгрести весь тот хаос, что творится у Инициированных. «У нас перегруз с делами». Перегруз. Отличное слово! Ёмкое. Мы, как лифт, который скоро остановится из-за перебора веса в кабине. Как всё неудачно складывается… И, в то же время, одно вытекает из другого. Не будь Химеры столь активны, не нужно было бы расширять Карцер и сохранять энергию Старейшин. Ох, интуиция мне подсказывает — что-то назревает: не будет просветления в этом мраке. Рано или поздно кабина рухнет, и тогда жди катастрофы.

Дом был вычищен и представлял собой экземпляр идеального порядка. Хотя тут не требовалось так много усилий, как предполагала в начале. Ну что оттирать и отскабливать там, где я практически не живу и ничем не пользуюсь? Только пыль, стирка и пылесос, даже плита была чистая, помытая с прошлого раза. Единственно, что пришлось — раскладывать вещи, которые я по привычке оставляла не на месте. И вот, я сидела в гостиной за столом, листая переданные дела Шишковским. Все они были затруднены процессом расследования: либо нет свидетелей, либо не состыковка в показаниях, либо магический коллапс — это когда энергослед указывает на неизвестного Инициированного, а улики указывают на другого, кому энергозаряд принадлежать никак не может.

Хм…

Какая странная закономерность. Слишком много стало таких дел в Сенате: вот поэтому Карцер и переполнен! Ей-богу! Порой так и хочется плюнуть на всё и выдать запрос на сожжение, но нельзя — это люди. Они требуют главного правила Инициированного мира из трех: справедливости.

Справедливости…

— Они заставили меня! Я не хотела. Против воли они выключили и вынесли меня из Сената.

Анна Савова. Или Шувалова. Я никогда не забуду ее глаза: безумие, слезы, мольбы. Но в чем причина? Меня так затронуло и поразило, что эта хрупкая маленькая девушка оказалась не столь опасной, как я представляла? Или все дело в Оденкирке, который был ее любовником, заставивший всех, кто был на суде, «гореть» вместе с ней? Может, все дело в этой красивой, но запутанной истории? Так или иначе, дело не стоит моих размышлений, даже когда узнала о деле между Саббатом и Альфа. И если Светочи укрывали у себя девушку в замке — Химеру! Неслыханно! — это уже не имеет смысла. Анна сгорела, а ворошить прошлое и наказывать Саббат сейчас бессмысленно. Нет повести печальнее на свете, чем о влюбленном Инквизиторе в независимую Химеру.

Я встаю из-за стола и закрываю папку Шишковского. Хочется горячего чая. На кухне поставив электрочайник, начинаю рыскать по шкафам на предмет чего-нибудь вкусного. Но все мои запасы шоколадного печенья закончились, и вместо них на меня смотрела грустная пустота полки. Насмешкой лежала пустая коробка из-под мюсли. Надо будет снова купить, только вопрос: когда? Я привыкла закупаться большими партиями консервов, печенья, батончиков, сухих завтраков и прочего для того, чтобы лишний раз не бегать в магазин, ведь дома бываю не часто и мало. А так, здесь всегда есть еда. Только вот не сегодня. Мои запасы заканчиваются.

Не найдя ничего сладкого, завариваю себе чай из пакетика, добавляя туда изрядное количество сахара. Внезапно мой взгляд привлекает что-то серебряное среди ножей, ложек и вилок, которые у меня стоят в беспорядочном хаосе в одном огромном стакане — дойти и купить себе нормальную подставку нет времени. Теряясь в догадках, извлекаю подарок Дороти — каминную монструозную зажигалку. Я ее туда запихнула сразу по приезду от мамы. Глупая и ненужная вещь, как и ручка Паркер, тяжело лежит в моей ладони. Я снова кладу зажигалку в стакан, пока мой палец не попадает на рельеф рисунка на ручке: переплетенные солнце и луна.

Ощущение не из приятных, будто включили свет, когда ты спал, или неожиданно водой окатили: сердце дёрнулось и сбилось с ритма, а горло неприятно сдавило так, что стало трудно дышать.

Перед глазами моментально возникает воспоминание о татуировке Смертного, по делу которого я работаю. Что это? Совпадение? Вряд ли. Намек от сестры?

Я кидаюсь к чемодану, но вспоминаю, что у меня нет на руках этой папки — она у Валльде. Как раз Ной сейчас работает по нему. Что же делать? Я снова начинаю рассматривать серебряный рисунок на зажигалке, водя пальцем по нему. Нет сомнений! Это то же самое изображение! Но что оно значит? И что мне делать?

Вызвать Ноя? Есть такой вариант… Но не лучше ли наведаться к сестре? Ведь Дороти явно неспроста нанесла этот рисунок для меня. Видно, она в курсе того, что происходит. Ну что же? Решено. Я кидаюсь в свою комнату и начинаю одеваться для встречи. Давно уже пора поговорить с Дороти. Возможно, она даст зацепку, кто был убитый, и почему я видела образ разлагающегося трупа, а не здорового человека.

Ну, вот и всё

— Ну, вот и всё. — Впрыснув мне дозу лекарства, игла выскальзывает из вены, сверкнув опасно в руках медсестры. На месте прокола кожи появляется капелька крови. Но я ее накрываю салфеткой, ощущая резкий неприятный запах спирта. — Полежите, отдыхайте, сильно не напрягайтесь.

Рядом со мной стоит бледный и суровый Дэррил, который в задумчивости грызет ноготь, и мисс Финч, заботливо укрывающая меня одеялом. Врачи из вызванной неотложки, громыхая ботинками, выходят из спальни, за ними бесшумным привидением выскальзывает Миа.

— Сон был вещим! Я же говорю, мне снилось сегодня, что у тебя рука кровоточила. И вот — я нахожу тебя без сознания у порога. Ты как?

— Всё хорошо, мисс Финч. Нормально. Чуточку полежу и приду в норму.

— Ну ладно. Оставлю вас. — Она как-то странно смотрит то на меня, то на Дэррила и, загадочно улыбаясь, уходит. Я же пытаюсь расшифровать ее странное поведение:

— Почему она на нас так странно посмотрела?

— Мама думает, что я с тобой встречаюсь. — Дэррил устало садится возле меня. — Ты как?

— Плохо… — Не могу ему врать. Реально гадко. Будто все силы выкачали: каждое движение дается с неимоверным усилием.

— Что произошло?

— Пришел этот… как его? Мужчина за эликсиром.

— Мистер Хенришсен?

— Да…

— И что было дальше?

— Дэррил, я видела все его болезни! Все! Такого никогда не было! Я словно стала рентгеновским аппаратом. Нет, даже круче! А затем мой дар словно подталкивал коснуться его.

— Дар подталкивал? — Дэррил произносит это странно: не изумленно, но с некой долей любопытства.

— Да! Мне безумно хотелось его коснуться! А дальше, когда он обувался, случайно стал заваливаться, я успела его подхватить, и мой дар просто «выплеснулся».

Я смотрю на Дэррила, но тот лишь смотрит взглядом сфинкса и продолжает о чем-то напряженно думать. Ни капли изумления! Хоть бы охнул для приличия.

— И что было дальше?

— Ну, кажется, я его вылечила. Притом совсем. Всего.

— Всего?

— Да… — Я внезапно чувствую за собой вину, будто нашкодила, из-за этого мой голос снова начинает пищать: — Всего… Ну, то есть, все болезни, которые были у него, их теперь нет.

Дэррил понимающе мычит. И раздражающе молчаливо думает. Очень хочется кинуть в него чем-нибудь, чтобы расшевелить, но, к его счастью, слабость в теле не дает этого сделать.

— А потом ты упала?

— Да. Я перебрала с магией для мистера Хен… Хер…

— Хенришсена…

— Да, для него. И затем упала в обморок.

— И когда это было? Не помнишь, который был час?

— Эммм… Ну, я успела немножко вздремнуть после твоего ухода…

— Понятно. Ты провалялась… где-то… около пяти часов в прихожей.

— Круто. — Безрадостно поддерживаю Дэррила. — А ты где был?

— В клане у Патриций. Искал информацию про твоего Кевина.

— Что нашел?

— Ходит слух, что его убили…

Я со стоном зарываюсь носом в подушку. Варя… Бедная моя!

— Не расстраивайся. Я не видел документов, поэтому не верю. Да и никто не слышал про изменение знаков. По крайней мере, низшие слои. А к высшим Химерам я доступа не имею. Не расстраивайся!

Я умоляюще на него смотрю: как не расстраиваться?

— Дэррил, ты понимаешь, что моя жертва никому не была нужна? Всё было бесполезно…

— Нет. — Это звучит так уверенно, что я удивленно гляжу на Дэррила. Он смотрит сверху вниз на меня своим серьезным, почти грозным взглядом, что на мгновение даже становится страшно. — Ты не знаешь ничего! Никогда не говори, что всё было бесполезно.

— Кевин мертв. Где моя сестра, я не знаю. Меня сожгли, и для всех я мертва. И в чем тут польза?

— Всему свое время, Мел. Когда-нибудь ты поймешь, что весь твой путь был не зря.

Я устало закатываю глаза. Как же Дэррил раздражает этим! Тоже мне просветленный!

— Ладно. Пойду, а ты отдыхай. Если что — зови.

С этими словами он бесшумно выскальзывает из спальни, оставляя меня одну. Я же поворачиваюсь на бок и пытаюсь заснуть, борясь со слезами по Кевину и Варе. Одно хорошо: я вымотана так, что очень быстро проваливаюсь в сон, будто в небытие. Лишь ночью выползаю из своего укрытия, понимая, что ужасно голодная. Все в доме спали, когда я опустошала холодильник и запасы шоколадок Миа, спрятанных от мамы. Я так и не поняла, как она делает так, что мисс Финч не замечает сосисок, гамбургеров, кусков пицц, которые оставляет на самом виду. Пришла лишь одна догадка — Миа обладает каким-то даром отводить глаза. Но тогда каким обладает Дэррил? Может, отвечает за поиск мертвых людей, а Миа за сокрытие вещей? Логично! На этом я решила не мучиться. Поэтому смело догрызла остатки курицы, оставленной Миа в холодильнике. После чего ушла к себе и продолжила спать.

Утром я чувствовала себя свежей и полной сил.

— Надо будет помочь Питеру и Эйвинду. Они попросили. У них что-то в баре случилось. Нужны руки. — Дэррил ловко выудил из банки консервированный персик и отправил его тут же в рот, не капнув на стол, в отличие от меня, которая заляпала все сиропом, прежде чем достала себе кусок.

— Я не думаю, что Мелани стоит идти после вчерашнего. Я бы предложила ей пойти со мной на йогу: я как раз буду делать вертикальные асаны на энергию. — Мисс Финч блаженно пила свой чай из глиняной кружки, щурясь от удовольствия, как кошка.

— Нет. Спасибо, мисс Финч. Я пойду в бар, помогу. По крайней мере, поддержу морально.

Мисс Финч лишь пожала плечами в ответ, а Миа улыбнулась уголками рта, но ничего не сказала. Утро было семейным, солнечным. Редко, когда за столом, все собирались, как сегодня. Не смотря на то, что каждый был сам по себе, все равно создавалась иллюзия общности.

Дэррил кивает на мое желание и продолжает, объясняя то ли мне мою необходимость быть в баре, то ли для матери:

— Там наверняка будут нужны не только руки, но и глаза. Обязательно Питер поцапается с Кристофером, если тот что-нибудь не углядит. Так что сходи. Убереги пацанов от драки.

— А ты? — Я удивленно смотрю на Дэррила, который был печален с самого утра. Судя по тону, он с нами не собирался.

— А я на похороны.

— Похороны? Кто-то умер? — Мисс Финч удивленно поднимает глаза на сына, будто не замечая до этого его настроение.

— Да, мама. Моя подруга. Ты ее не знала.

Мисс Финч снова равнодушно жмет плечами, чем вызывает у меня волну недовольства: ну что за беспечное безразличие? Как так можно? Поэтому я поворачиваюсь к Дэррилу и осторожно спрашиваю:

— Поэтому ты такой грустный?

— Да.

— Мои соболезнования. — Я кладу руку поверх его руки, ощущая, какая у него горячая, чуть грубоватая кожа, и он в ответ благодарно накрывает своей ладонью мою кисть.

— Спасибо. Постарайся сегодня не свалиться в обморок.

— Да, сэр. Постараюсь.

Мы улыбаемся друг другу, и я впервые могу рассмотреть полностью цвет его глаз: от серо-голубого к зеленовато-серому, а на самой кромке даже есть желтый цвет. Наверное, поэтому каждый раз они кажутся разного цвета — то зеленые, то серо-голубые. Дэррил замечает моё любопытство, и улыбка становится хитрее.

— Нравлюсь?

— Очень!

— Так и знал! — Довольно заключает он и отхлебывает из своей кружки чай. — От меня все девушки сходят с ума.

Я не сдержанно смеюсь над его наигранной самоуверенностью.

После этого разговора Дэррил оделся во все черное и ушел в солнечное утро, туда, где сейчас слезы и горе. А мы с Миа отправились в бар, где уже нас поджидали друзья и мистер Ларсен. Отец Эйвинда и Оды был широкоплечий, высокий, большой, его пуховая куртка лишь добавляла ему ширины, неосознанно вызывая страх и уважение. Мистер Ларсен казался исполином в смешной черной вязаной шапочке с логотипом Найк. Мы находились на улице с черного входа в бар и грелись под лучами солнца, которые говорили о приближении весны.

— Задача такова: нужно привести бар в надлежащий вид. В подсобке завелась крыса. Я вызвал санслужбу, которая будет завтра. А пока надо вынести все коробки оттуда. Все, что погрызено этой тварью, в эту сторону. — Он указал на правую сторону, где была подготовлена площадка в виде расстеленного брезента прямо на асфальте. — Все, что нормальное, в грузовик.

Машина стояла тут же с другой стороны с открытыми дверями, будто приглашая вовнутрь и показывая пустоту кузова, которую следовало заполнить.

— Вот перечень того, что у нас там лежит. — Мистер Ларсен показывает список в своих огромных трудовых руках. — Нужно отмечать в нем, когда будете выносить вещи. Испорченные — нужно отдельно помечать. Задача ясна?

— Да… — Мы то ли простонали, то ли ответили, но боевого духа не слышалось совершенно. Все понимали, что зависли тут надолго. Мистер Ларсен отдал Эйвинду список, а сам, сказав, что его не будет в городе, ушел, оставив сына за главного. Да никто и не сомневался. Эйвинд давно считался вторым хозяином.

И вот закипела работа. Подсобка, или склад, была небольшим полуподвальным помещением, заполненным коробками и железными стойками. Она находилась чуть ниже уровня самого бара. Черный выход на улицу в ней находился напротив входа в сам бар. Поэтому официанты в обычные дни, чтобы покурить, выходили в подсобку, проходили напрямую через нее до двери напротив, пара ступеней наверх — и вот ты уже на улице; на весь путь уходило пара секунд. Но все равно, несмотря на такое удобное расположение, вынос вещей затрудняли ступени — маленькие лесенки у дверей! Парни брали короб в подсобке, проходили до двери, поднимались и отдавали мне. Я смотрела, что за коробка, определяла куда ее — либо на брезент, либо к Миа в фургон — и отмечала в листе. Затем парни разворачивались и снова спускались вниз в подсобку.

И опять всё заново. Бедные. Мне было их жалко, хоть ребята и отшучивались, что сэкономили на спортзале и тренировках.

— Прикинь, если крыса в одной из коробок. — Донесся голос Миа. Она отвечала за укладку вещей в фургоне. Ода же вызвалась носить коробки под предлогом, что это не трудно, хотя мы с Миа сразу поняли ее желание быть рядом с Питером.

— Вот. Чипсы. — Басс показывает мне короб. Я ставлю пометку на листе. Он разворачивается и тащит груз к Миа.

— Если крыса в коробке, то я не буду участвовать в осмотре вещей! — Кричу в ответ. Меня аж передергивает от осознания, что противное хвостатое существо может быть поблизости. Перед глазами встают бледные воспоминания, как я визжала в Саббате, когда на меня побежала крыса, спугнутая мной в одной из нежилых комнат.

Пока вспоминала, со стороны подсобки послышался грохот: звон стекла и крики парней.

— Кажется, кто-то ухнул коробку с бутылками. Надеюсь, это был не Блэк Дэниелс…

Питер срывается на помощь к ребятам, а я с тоской смотрю на список. Еще столько всего перетаскивать, а уже полдня прошло!

— Эй, перерыв! — К нам выходит запыхавшийся Эйвинд и устало садится ко мне на коробку.

— Что случилось?

— Ода упала с бутылками соуса. Там маленькое озеро из стекла и табаско.

— Как она?

— Нормально. Пострадали ее джинсы и самолюбие. Сейчас орудует тряпкой. Сказала, что пойдет — переоденется. Миа, там была коробка со Сникерсами. Вскрой, а то есть охота.

Миа послушно уходит вглубь фургона, громко стуча своими тяжелыми ботинками по металлическому дну кузова, и через пару мгновений она ловко кидает две шоколадки Эйвинду.

— На! — Он протягивает мне батончик, я тут же благодарно беру, чувствуя, как урчит желудок от голода.

— Спасибо.

— Как твое самочувствие?

— Нормально. Свежа и полна сил.

— Я видел с утра мистера Хенришсена. — Эйвинд улыбается мне. Я отмечаю, как ему это идет: у него лицо сразу приобретает мальчишеский задор, а резкие черты лица становятся мягче. Даже его серьезный мудрый взгляд теряет свою тяжеловесность, и он наконец-то выглядит под стать своим годам.

— И что он?

— По-моему, похудел. И так бодро передвигался. Никогда таким его не видел.

— Здорово.

Я киваю в ответ, чувствуя, как радость разливается теплом по телу. Это приятно знать, что смогла помочь ему. Ну и пускай я потеряла день, зато какой эффект!

Я разворачиваю с шуршанием обертку и вгрызаюсь в батончик. Сладко. Карамельно. Шоколадно. С орешками.

Интересно, как там Дэррил? Он выглядел очень расстроенным, когда уходил. Видно, что эта его подруга много значила для него.

— Ты что сегодня делаешь вечером? — Неожиданный вопрос выводит меня из раздумий, и я с испугом поворачиваюсь к Эйвинду. Ой! Всё плохо. Как не хочется давать надежду и отталкивать тоже.

— Эйвинд, я… — Слова — заразы! Так и не находятся для ответа. Но меня спасает внезапно донесшийся страшный грохот и вскрик из подсобки. Сначала показалось, что снова уронили что-то. Но по доносящимся звукам становится понятно — там явно идет борьба.

— Держи его!

— Отпустите! — Тут же слышится визг Оды. И мы вскакиваем со своих мест, смотря на закрытую дверь подсобки. Я ощущаю, как оттуда всполохом идет энергия магии.

— Миа, Мел, сидите здесь! — Суровый приказ Эйвинда. И я вспоминаю, что он Инквизитор. Ларсен вытаскивает силок из кармана и ловко делает вязь заклинания в руке, после чего резко распахивает дверь и ныряет в помещение.

Мы с Миа стоим, как изваяния, то и дело переглядываясь между собой от испуга. Только ветер неприятно холодит щеку и треплет волосы, давая понять, что мы все еще в реальности, а не в каком-нибудь страшном сне.

— Что там происходит? — Шепчу от страха, не в силах даже шелохнуться, прислушиваясь к доносящемуся шуму борьбы.

— Не знаю. — Миа осторожно подходит ко мне и плетет вязь заклинания. Я повторяю то же самое, чувствуя, как на пальцах моментально вспыхивают связи из слов, желаний и целей — и вот заклинание Небес тугой сферой ощущается в руке. Раньше так качественно у меня не получалось делать его.

Все решает резкий выстрел, раздавшийся внутри помещения, и мы испуганно вскрикиваем. А дальше, не сговариваясь, кидаемся на помощь. Мы одновременно врываемся в подсобку и видим столпотворение людей. С левой стороны в углу у лестницы идет какая-то возня, вижу только спины Ларсена и Бьярке. Но напротив, у входа в бар стоит троица, от вида которой, я замираю. Шок тормозит меня и выбивает из колеи: Клаусснер держит дуло у виска Оды, а рядом, за его спиной стоит Она — вторая я, которая так же озирается, ничего не понимая.

— Варя? — Девушка сразу поворачивается ко мне. Наши взгляды встречаются, и она замирает. — Варя! Варька!

Я кидаюсь к ней, проносясь через всю подсобку, мимо ошалевшего Стефана и Оды. Сестренка! Я почти повисаю на ее шее, ощущая знакомый аромат, отчего даже сердце больно сжимается от накатившей радости. Я уже не сдерживаюсь и начинаю плакать навзрыд, утыкаясь носом в родное плечо, путаясь в тонких шелковых нитях волос. Теплая, любимая, своя!

— Варька!

— Аня? — Она сначала, будто не веря своим чувствам, осторожно касается моей спины, а затем так вцепляется в меня, что остаются следы ее ногтей, несмотря на мой толстый свитер. — Анька! Боже мой!

Она отрывается от меня и хватает за пылающее от счастья лицо, улитое слезами. Сама она такая же: плачет и смеется. Мы сейчас две ненормальные, держащие друг друга в объятиях и хохочущие от счастья.

— Живая! Живая! Думала, тебя с того света возвращать надо, а ты живая!

Я поддакиваю на ее радость, всхлипывая и шмыгая носом.

— Живая! Давно оживили! Дэррил к тебе не пускал. Все говорил потерпеть!

Я, хохоча, снова накидываюсь на нее, стискивая в объятиях и ощущая теперь от нее робкую, почти незаметную, мягкую энергию ребенка. Кажется, там тоже радуются мне.

— Сохранила?

Я чуть отхожу и смотрю на живот плачущей Вари. Та не в силах ответить, лишь согласно мычит.

Одуревшая от радости и ничего невидящая от слез, я обнимаю Варю за плечи, а сама смотрю на онемевшего Стефана и Оду. Клаусснер уже опустил пистолет и неосознанно обнимал девушку; у обоих было одинаковое выражение лица: шок и интерес к происходящему.

— Стефан! Боже! — Я бросаюсь обнимать Клаусснера. Тот еле успевает меня поймать. Я же чмокаю его в небритуюколючую щеку. — Ты все такой же огромный! Как дела у тебя? Как Ева? Ты как тут вообще оказался?

Стефан, кажется, онемел от того, что его обнимает покойница, и в ответ лишь посмотрел на угол, где столпились остальные люди.

Я оборачиваюсь и вижу всё тот же шок и замешательство, что и у Стефа с Одой. Парни сгрудились в углу и слышно как, кто-то постоянно шмыгает носом.

— Моя сестра меня нашла, ребята! Они свои! Они за мной!

Я пытаюсь расшевелить их: пусть хоть что-то промелькнёт на их лицах! Но они лишь переглядываются и смотрят куда-то в темноту угла. Проходит движение, и вижу, как чуть отходит Эйвинд, открывая взору улитого в крови Питера — кажется, ему кто-то сильно врезал, что повредил нос и губу, поэтому Басс постоянно шмыгает носом и утирает кровавые сопли рукавом.

— Ой, Питер! Кто тебя так?

Он делает странный пас в сторону темного угла, где уже различается черная куртка Кристофера и чье-то плечо. Я подхожу к ним ближе, и от увиденного мое сердце замолкает: за Эйвиндом и Питером у самой стены стоит Он, навалившись в борьбе на Бьярке. Похоже, мое появление предотвратило очередной перелом носа, только теперь Кристоферу.

Тот, который снился мне каждую ночь, тот, по которому я тосковала сильнее чем, по кому бы то ни было в жизни, тот, кто был самым первым моим воспоминанием, стоял во плоти передо мной. Это было удивительно и пугающе одновременно. Потому что мои мечты и сны внезапно стали осязаемы. Да, он не был столь идеален, как воспроизводило мое бедное сознание.

Н О О Н Б Ы Л Р Е А Л Е Н.

Я видела, как мужчина часто дышит, могла рассмотреть и коснуться его щетины, он приобрел болезненный цвет лица и тени пролегли под глазами, стал худее, и даже могу сказать, что постарел, потому что появились новые морщинки у глаз, ноРэйнольд был настоящий.

Боясь спугнуть видение, не чувствуя своих ног, я медленно шла к нему. Кажется, мир умер, остались лишь я и эти следящие за мной темно-серые с синевой глаза — цвет грозового неба, когда тучи клубятся, и на землю вот-вот хлынет дождь с раскатистым громом и яркой молнией. Только в этих глазах не было этой стихии, обычно она появлялась, когда Рэй злился, теперь я в них читала то же, что сама чувствовала: сердечную боль и недоверие к реальности происходящего.

Я подхожу, слыша, как за спиной расступаются и отходят парни. И вот я уже почти вплотную стою и смотрю снизу вверх на него. Мое дыханье дрожит от возбуждения, снова дар начинает пробуждаться и нестись, как оголтелый, по моим нервам. Глаза! Любимые, нежные, родные! Каждая черточка, каждая морщинка, впадинка — всё мое, так бы и расцеловала. Даже шрамик у уха тот же, неизменный. Чувствую, как кончики пальцев начинает покалывать от желания дотронуться до него. Он шумно сглатывает и хрипло произносит мое имя:

— Мел?

И я кидаюсь к нему на шею, чувствуя, как меня тут же подхватывают его руки и крепко сжимают в своем кольце. Я почти со вскриком вдыхаю запах Оденкирка: смесь одеколона, Саббата, кожаной куртки и его — аромат тела Рэйнольда с горчинкой и пряной ноткой. Вино с перцем…

Я пытаюсь чуть отдалиться и найти его губы. Рэй тут же откликается и целует, шумно переводя дыхание от переполняющих чувств. Да и я сама задыхаюсь, но боюсь оторваться от поцелуя. Магия во мне всплескивается и достигает критической точки. Всё. Хлопок, и перед глазами проносится вспышка света. Мой дар, словно ураган, проносится по телу и передается Рэю. Знаю, что эта мощнейшая энергия сейчас залечивает все его раны и болезни, но я сама отдаю слишком много, и на меня наваливается бессилие с темнотой. Любимые черты плывут перед глазами. Он улыбается, глаза цвета грозы, кажется, вот-вот расплачутся, но моя голова бесконтрольно опрокидывается назад, и я с судорожным вздохом отключаюсь в любимых руках.

***

Она то ли вскрикивает, то ли громко выдыхает, отстраняясь от меня и прерывая поцелуй, смеживает веки и запрокидывает голову назад, открывая взору свою тонкую белую лебединую шею. Я сначала не понимаю, принимая это за выражение чувств, но через секунду осознаю, что она не двигается, полностью повиснув в моих руках.

— Мелани?

Во рту пересыхает от испуга. Неужели мертва? Вот так вот, одно мгновение и всё?

Я трясу ее, зову, опускаюсь с ней; ко мне подскакивает кто-то и помогает положить аккуратно на пол. Чьи-то руки трогают ее лоб и щеки, я же приникаю ухом к ее груди.

Сквозь тепло и мягкость свитера слышу — стучит! БЬЕТСЯ! Сердце спокойно и тихо отбивает свой ритм.

— Что с ней? — Я приподнимаю ее голову и вглядываюсь в ее лицо, пытаясь разглядеть хоть какие-то признаки того, что она меня слышит. — Обморок?

— Нет. Перегруз магии. Разве не почувствовал, как она дар использовала на тебя? Такой всплеск был! Что даже я ощутил в стороне.

Я смотрю на парня, которого собирался бить, и пытаюсь понять, что он сказал. Перегруз? Воздействие? Я не помню. Точнее не обратил внимания. Я настолько был весь в радости от встречи, что разорвись рядом бомба — не услышал бы. Не то, что осязаемость магии.

— И как долго она такой будет?

— Вчера весь день продрыхла, когда Хенришсена вылечила.

— Хенришсена? — Я чувствую себя странно, сбитым с толку. Я оглядываюсь по сторонам и вижу, как на нас смотрят эти незнакомые люди и Варя со Стефом неподалеку.

— Я так понимаю, мы теперь друзья? — Подает голос другой незнакомец, который пытался меня вырубить инквизиторским силком. Он смотрит на меня враждебно и, кажется, в отличие от всех явно не рад нашему появлению.

— Думаю, что да. — Я снова поворачиваюсь к парню в кожаной рокерской куртке, который чем-то похож на нашего Ноя внешне, если постричь и переодеть в строгий костюм. Те же острые черты, голубые глаза и светлые волосы. — Рэйнольд Оденкирк. Бывший Инквизитор.

— Бывший? А разве такие бывают? — Хмыкает он в ответ, но жмет руку. — Кристофер Бьярке. Химера. Независимый.

Я поднимаю Мелани с пола, прижимая к своей груди. Блаженно! Невероятно! Я от радости на мгновение закрываю глаза, ощущая ее в своих руках.

— Ее надо куда-то положить.

— Может, в каморку? — Подает голос девушка, спрашивая у враждебно настроенного парня. Тот кивает в ответ.

— У нас в баре есть комната для официантов. Там мы иногда отсыпаемся после ночных. Можно туда, заодно и переговорим.

Мы идем за ним всей толпой, выходя в уже знакомый бар, который я со Стефом обыскал, сворачиваем к кухне и, не дойдя до нее, заходим в небольшую комнату — «каморку». Здесь нет окон, лишь кровать и гладильная доска с утюгом. Пока я кладу Мелани, в комнату заходят остальные, и помещение оказывается полностью заполнено народом. Устроив поудобнее любимую, присаживаюсь на кровать, беря в руки ее тонкую кисть и ощущая, что все реально, это не сон.

Я поднимаю взгляд и вижу, как парень, которому врезал кулаком, стоит напротив, запрокинув голову, чтобы не шла кровь, предоставляя себя заботе девушке, которая нежно и аккуратно утирает кровь с его лица. По их движениям и тихому шепоту сразу понятно — они пара. Все остальные располагаются вокруг кровати, рассредоточившись по комнате и настороженно переглядываясь между собой. Одна лишь девчушка со светлыми, соломенными волосами и большими глазами рада мне, судя по ее улыбке.

— Давайте знакомиться теперь официально. Заодно и объясните, что у вас происходит и где, мать вашу, этот неуловимый Дэррил? — Басит Стефан, показательно ставя Ругер на предохранитель. Я вспоминаю, что мой пистолет так и остался валяться в подсобке, выбитый парнем со сломанным носом.

— Меня зовут Стефан Клаусснер, Инквизитор из Саббата. Друг Мелани. Этот уже представился, — Стеф кивает в мою сторону. — Он жених Мелани. А вот эта девушка, если вы разуете хорошенько свои глаза, поймете, что является ее близнецом. Зовут ее Варвара. Не путать с той, что валяется на кровати. Эта себя в обиду не даст и падать в обморок не станет. Поверьте. Она свернет вам шею и не поморщится.

Я смотрю на Варвару — у той глаза на лоб полезли от речи Стефана, а ведь час назад эти двое переругались вдрызг, когда Стеф пытался ее «оставить» в более безопасном месте. Я тогда молился лишь об одном, чтобы нож для масла в руках Варвары не полетел в сторону Стефа.

— Эйвинд. Эйвинд Ларсен. Инквизитор. Светоч школы в Норвегии. — Недружелюбный парень, которого я считал Химерой, оказался не только Инквизитором, но еще Светочем, что захотелось крикнуть ему: «Да ладно? Шутишь?». Но когда он жал нам руки, я заметил часть Инквизиторского знака. — Ода Ларсен — моя сестра. Тоже Инквизитор.

Эйвинд кивает в сторону длинноволосой девушки возле парня со сломанным носом. И тут я понимаю, что показалось странным в их внешности — они просто очень похожи, так как это брат с сестрой. Ода приветственно, но сухо кивает в ответ, продолжая лечить своего дружка.

— Питер Басс. — Говорит, шмыгая носом и гнусавя, ее парень. — Не буду говорить, что рад знакомству.

— Не надо было нападать. — Рычу я в ответ. Этот придурок сам виноват, когда отказался говорить, где Дэррил, сразу напав на меня. Итог: резкий хук справа в его нос.

— А ты почаще с оружием приходи. — Гнусавит Питер. Я хмыкаю в ответ, за что получаю такую же ответную ухмылку. Ну, да, я бы тоже «насторожился»: мы вломились с оружием наперевес, требуя выдать их друга, будто мафия какая-то.

— Извини за нос.

— Не у меня проси прощения, а у нее, — Питер кивает на Оду, та удивленно переводит взгляд то на меня, то на своего парня. — Ей он больше всех нравился.

— Это точно! — Смеется Ода, комкая и пряча в карман окровавленный платок. Нос у Питера распух и стал красно-лиловым.

— А меня зовут Миа! — Странно звенит радостный голос девчушки в столь сдержанной обстановке. Она милая и маленькая. Ей лет пятнадцать не больше. — Я сестра Дэррила. Он кстати говорил, что вы придете за Мелани! Мы не знали, кто и когда, но знали.

— Отлично. Знали, значит… — Бурчит Стеф, выражая и мое недовольство тоже. Я трогаю лоб Мелани, заботливо убирая прядь волос с лица — кажется, что спит. Но ее сон столь глубок, что подобен коме. Боже! Не верится до сих пор! Целую ее холодные тонкие пальчики и теплую нежную ладонь.

— Слушай, а не ты ли наведывалась к моей матери? — Звучит опасно голос Варвары, что я поднимаю глаза: девушка почти нависла над Миа, будто еще чуть-чуть и вцепится в девчонку.

— Да. Я и Ода. Нам нужно было добыть кровь для Мелани, когда мы ее восстанавливали.

— Чего?

— Ну, мы ее из праха восстанавливали, который ты отдала Дэррилу, вот и нужна была кровь матери, чтобы ее возродить. — Миа говорит так, будто объясняет глупым детям совершенно понятные вещи. Я же ни черта не понимаю!

— Так! Давайте по порядку! Кто восстанавливал? Как? Чью мать из праха возрождали? — Стеф грозно машет Ругером из стороны в сторону, требуя ответа. После чего бесцеремонно плюхается к нам на кровать, что мы с Мел аж подпрыгиваем на матраце.

— Ну, Дэррил восстанавливал Мелани! А мы ему помогали. И вот он попросил кровь для нее, притом нужна была родственная! Вот и решено было найти мать Мелани, и мы с Одой к ней ходили за кровью.

— Так. И где сейчас ваш Дэррил? — Стеф продолжает наседать на Миа. Оба они выглядят забавно: как он не пытается запугать девушку своей манерой разговора, та его совершенно не боится, даже наоборот — снисходительно говорит, будто принимает Стефа за недалекого в развитии. Я, сдерживая улыбку, снова переключаю внимание на Мелани, наслаждаясь тем, что могу ее осязать, нежно трогая и целуя руку.

— Он ушел на похороны. Его одна знакомая умерла. Думаю, будет чуть позже.

Я целую тыльную сторону ее руки, после чего хочу поцеловать в нежное запястье с витиеватым узором Инициации, как мне открывается Знак Мелани. Не веря своим глазам, я приоткрываю его полностью, отодвигая рукав свитера.

— Стеф, гляди! Что это?

Мой возглас заставляет всех замолчать, потому что к объяснениям Миа подключились и остальные, пытавшиеся объяснить Варваре и Стефану, как они возрождали Мелани.

Клаусснер, услышав меня, подходит и тоже замирает.

— Как это понять? — Я шепчу, ища ответа у друга. Но вместо него отвечает Миа:

— У нее Знак другой стал, как мы ее возродили из пепла. Она после этого стала невероятно сильнее, но каждый раз, как использует дар, теряет силы.

— Она стала, как Кевин. — Шепчет Стеф. И перед глазами возникает болезненного вида Ганн, когда я видел его на Рождество.

— Кевин? Кевин Ганн? — Слышится удивленный возглас Эйвинда. Но, видя наши каменные, ничего не понимающие лица, продолжает: — Мы просто слышали, что он мертв.

— Он не мертв. У него такой вот знак. Мелани залечила его, пожертвовав собой Сенату.

Рычит Клаусснер на него. Но, судя по некоторым кивкам, они все в курсе происходящего. Отлично! Что еще эти ребята знают? Но не успеваем начать допрос, как в дверях появляется незнакомец, который обводит взором всех собравшихся тут. Я тут же замечаю татуировку на шее, спускающуюся за шиворот кофты. Словно услышав мои ошалевшие мысли, парень встречается со мной взглядом:

— Здравствуй, Рэйнольд Оденкирк. — И я вспоминаю. Он был со мной в ночь моей смерти, когда меня оживила Мелани. Воспоминания обрывочные, спутанные, стертые Морганом, но я его вспомнил. Внезапно я почувствовал уверенность и доверие к нему.

— Вы Дэррил?

— Он самый.

Дыхание перемен

В комнате повисла тишина после завершения рассказа Дэррила. Бартер был честный: мы ему рассказали, как его нашли, он рассказал, что происходило у них.

— Так, я не поняла этот момент по поводу знака у Ани… — Варвара сидела и боролась с накатывающей зевотой, заражая всех остальных, хотя время было только семь вечера.

— Мел, она же Мелани. Забыла, что я сказал тогда? — Поправил ее Дэррил, а я удивился.

— Плевать. Я сестра! Имею право. Ну, так что там с ее знаком?

Варя сидела рядом с Мел, откинувшись на спинку кровати. Я был с другой стороны, продолжая перебирать пальчики любимой в своей руке: всё никак не мог отвести взгляд, не веря происходящему. Все остальные расположились на полу напротив нас.

— Что ты не поняла?

— Ту часть про Древних…

— Она стала подобно Древним. Всё просто.

— Не всё просто. — Передразнила Варвара. — Что с ее магией? Она каждый раз будет перегорать, как лампочка?

— Если не научится контролировать, то да. Ее дар сейчас на максимуме. Я как понимаю, отключается она потому, что не сама его развила, а потому что дар сразу был дан максимальный.

В моей голове тут же возник образ Ганна младшего и наша последняя стычка: бледный, болезненный, смотрит на меня взглядом затравленного зверя. Чувство вины вспыхивает во мне немым укором, поэтому, не обратив на него внимания, вступаю в разговор:

— У Кевина не только дар на максимуме…

— А что еще?

— Он может пользоваться даром брата.

Я смотрю на Варю, которая при имени Ганна замерла, словно окаменела. Все резко замолкают, переваривая, что я только что сказал.

— Ты хочешь сказать, что Аня, может убивать, а я вылечивать людей? — Варя косится на спящую Мел, которая медленно пошевелилась во сне, чем вызвала у меня прилив радости и счастья. Это какая-то злая шутка судьбы — найти возлюбленную и в то же мгновение лишиться возможности общения с ней. — Рэй! Ты слышал, что я сказала?

Я снова смотрю на Варю и вспоминаю про заданный вопрос.

— Нет. Я хочу сказать, что Мелани может убивать, а ты нет. Курт не может пользоваться даром Кевина.

Все снова замолкают. Наверное, в головах, у каждого такой сумбур мыслей. Особенно у Стефа, который вначале всем мозг выносил своими вопросами, по десять раз задавая одно и то же, в итоге сдался и теперь молчал, уставившись на свои переплетенные пальцы. Дэррил смотрит на часы и восклицает:

— Время позднее пора уже по домам.

— Черт! А мы так и не разобрали подсобку.

— А что у вас там? — удивляется Стефан.

— Надо все вынести оттуда либо в фургон, либо на брезент — у нас крыса завелась. Погрызла пару коробок.

Стеф тут же оживает:

— Ну, так пойдем, поможем, Рэй? Заодно и мозги прочистим.

Я киваю. Согласен с ним: физический труд помогает лучше усвоить информацию, заодно, может, придет в голову идея, что делать нам дальше.

— Варвара, ты побудешь с Мел? — Я не хочу напрягать беременную уставшую девушку. Та согласно кивает в ответ и ложится рядом с сестрой, уставившись в потолок.

Мы же толпой выходим в подсобку. Эйвинд быстро объясняет нам, что и как делать. Из двери, откуда выбежала к нам Мелани, слышатся звуки открываемых дверей фургона. И начинается работа. Все делают быстро и сообща, спеша побыстрее закончить с этим делом. С коробками мы расправляемся в пару заходов.

— Как быстро закончили! — Довольно изрекает Ода, оглядывая присутствующих и отряхивая свою одежду, хотя вид у нее неопрятный: джинсы перепачканы в чем-то буром и это уже давно засохло на ней.

— Конечно, быстро! Пришли трое мужчин. А это шесть пар сильных рук! Лучше, чем было в начале. — Хмыкает Кристофер, раздавая всем шоколадные батончики. Я благодарно беру, чувствуя, как желудок заурчал от голода.

— Я так понимаю, ночевать вам негде? — Спрашивает Дэррил у меня и Стефа. Мы переглядываемся с Клаусснером и киваем в ответ.

— Дом сегодня вам организовать не могу. Только завтра: хочу поселить вас в доме бывшей Химеры. Вы не против?

— Нет. — Я вижу, как Клаусснер задумчиво смотрит на свои пальцы. Судя по тону, в его планах не задерживаться тут долго. Дэррил не замечает этого и продолжает:

— А пока могу предложить лишь мой гараж. Спальные места организую. Да и безопасно будет.

— Это еще почему? — Клаусснер вскидывает голову и смотрит с вызовом на парня.

— Потому что дома буду я. — Заканчивает за Дэррила Миа. Мы удивленно смотрим на эту маленькую девчушку с большими карими глазами и пушащимися волосами вокруг ее личика.

— У Миа дар. Она отлично умеет прятать, отводить глаза, запутывать и так далее. Поэтому вам не стоит бояться, что вас найдут или дозовутся до вас, если Миа не захочет. — Дэррил обнимает свою сестру за плечи в простом жесте, что внезапно я вспоминаю, как сам так делал с Мириам.

— Тогда в гараж. Только я прошу беременную устроить в более комфортное место. — Снова напирает Стефан. Я кидаю взгляд на Клаусснера. Черт! Да он прикипел к Варваре! Видно, что это не простая забота — он ее зауважал и принял, как равную себе.

— Мы ее положим в комнате с Мел.

— Хорошо. Тогда мы пошли за девушками.

Стеф кивает мне, и мы молча уходим из подсобки в «коморку» для официантов.

— Ты им доверяешь? — Шепчет Клаусснер, оглядываясь, чтобы никто не подслушал. Я останавливаюсь. Вокруг сумрак, в подсобке слышны голоса ребят, которые, видимо, обсуждают нас и наше появление.

— Не знаю почему, но доверяю.

— С чего вдруг?

— Я вспомнил этого Дэррила. Он присутствовал, когда меня оживили. И как тебе объяснить-то…

— Постарайся! Я уже ничему не удивляюсь.

Перед глазами проносится воспоминание стертое, порванное, нереальное: Морган, Мелани, прячущаяся за моей спиной, железные столы и Дэррил. А еще к этим обрывкам добавляется чувство доверия и единения с этим парнем, будто он — это бывший я.

— Короче, я когда был мертв… я, кажется, общался через него с Мелани.

— Это как?

— Ну, как призрак. Не помню, как это происходило. Просто всплывают картинки. И у меня такое ощущение, словно я знаю этого Дэрилла. Поэтому и доверяю…

— Как ты думаешь, какой у него дар? — Клаусснер в задумчивости скребет свою щетину, которая уже угрожает превратиться в бороду.

— Если сестра прячет, то он, наверное, ищет?

Стеф кивает в ответ:

— Странные они — эти Химеры и Инквизиторы. Нет, я понимаю, когда двое дружат, или брат Инквизитор, а сестра Химера… Но тут целая шайка! Заметил? Этот Ларсен — уже Светоч.

— Это Норвегия, Стеф. Здесь нет кланов Химер. Я не знаю, здесь есть вообще Инквизиционные школы?

— Ладно, Оденкирк. А что решил насчет Мелани? Куда дальше? Будем выкрадывать?

— Куда?

Стеф затронул главный вопрос: я не знаю, что делать дальше. Я смотрю на бар, который представляет унылое зрелище без посетителей, будто смотришь на спящего: пустые столы, забытые и ненужные меню, грустно весящие флажки с названием пива. Я вздыхаю и говорю, что думаю:

— Не знаю, Стефан. Я пока не решил. Думаю, пока побыть здесь, понаблюдать за этой шайкой, а дальше свалить.

— Не боишься, что тебя обнаружит твоя поклонница? Может, стоит Мел в Саббат, а ты вернешься в психушку?

Я сверлю Стефа взглядом. На самом деле, это хороший план. Но как, черт возьми, я брошу Мелани, когда только что ее нашел? Это выше моих сил.

— Нет… не знаю… Давай пока осмотримся на месте… Пошли.

Я разворачиваюсь и иду к комнате. Это была моя попытка уйти от разговора, потому что в данную минуту я был счастлив со всеми за и против. Судьба сделала для меня невероятный, небывалый подарок — такой, какого не было ни у одного человека с библейских времен: мне вернули любимую с того света! Непостижимо. Невозможно. Но факт. Сколько же я должен выслуживаться перед Богом за это? Чем придется жертвовать?

Открыв дверь, я замираю на входе и начинаю улыбаться. На кровати спят Варвара и Мелани: две близняшки — одна будто отражение второй. Варвара прижимается спиной к Мел, а та ее нежно обнимает, сопя в плечо сестры. Ко мне подходит Стеф, и я слышу его смешок за собой.

— Когда мне было девятнадцать, моей эротической фантазией было оказаться в постели с двумя близняшками.

— Заткнись, Клаусснер! — Шиплю я на Стефа.

— Чего? Забыл? Сам же о таком фантазировал! Забыл бар «Две пинты»?

— Это было давно и не правда.

— Ну-ну…

Я сокрушенно вздыхаю. Вспомнил ведь! Я был такой самоуверенный, живущий только для себя и своих удовольствий. Недалеко я тогда ушел от Химер. Разве что весь негатив и свою силу вкладывал в учебу на охотника, гоняясь за ведьмами с Варлаком и Романовой. И да, в баре мы тогда напились со Стефаном и пытались соблазнить двух девушек-близнецов. Попытка была провальная. Наутро мы обнаружили пропажу кошельков и наручных часов. Две смертные отлично обдурили двух колдунов.

— Ты какую себе берешь? — Сладко шепчет Клаусснер с улыбкой мартовского кота.

— Ту, что справа.

— И чего я спрашивал? — Вздыхает Стеф, и идет к Варваре, аккуратно беря ее на руки, чтобы не разбудить. Я проделываю то же самое только с Мел, ощущая вес ее тела, запах волос и ровное дыхание. Спит… Сон глубокий, ровный, не такой поверхностный, как у Варвары. Я киваю Клаусснеру на выход, и мы с девушками выходим из комнаты, направляясь к нашим новым «друзьям».

Выйдя к Дэррилу и другим, ловлю на себе пристальный жгучий взгляд Ларсена, смотрящего на меня и Мел. И во мне поднимается волна недоверия и ненависти к этому Светочу: я сразу понимаю, что это за взгляд. Там четко читалась ревность, поэтому открыто встречаюсь с ним глазами, всеми видом показывая, чтобы не забывался, при этом сильнее прижимая к себе любимую.

— Мой дом недалеко: вверх по улице и направо. Так что, можно пройтись пешком. — Дэррил смотрит на нас с сестрами. В подсобке остался он, Кристофер и раздражающий меня Ларсен. Меня напрягает эта компания. Куда делись остальные? А если они враги? Как же мы будем защищаться со спящими на руках?

— Где остальные?

— Ода с Питером ушли. А Миа уже дома, готовит вам постель.

Я киваю, поняв, что говорить больше не о чем. Мы выходим на улицу; уже сгустились сумерки и повсюду зажглись фонари и окна. Здесь мило. Немного непривычно, Дрёбак отличается от остальных городов: кругом двухэтажные, небольшие деревянные домики, иногда встречаются из красного кирпича. Вид деревни, а не туристического города.

Тишину прерывает отчетливое сонное бормотание Варвары:

— Клаусснер, куда ты меня несешь?

— На переработку мусора. — Он тихонько подбрасывает Варвару, будто в руках держит мешок.

— Сволочь. — Выдыхает девушка, не открывая глаз.

— Договоришься! Спи и молчи.

Та, причмокивая, утыкается ему носом в грудь и продолжает свой сон, будто ничего и не было. Глядя на них, понимаю, что в данный момент улыбаюсь, как идиот. Спелись! А вначале эти двое грызлись, как кошка с собакой. Я, глухо смеясь, зарываюсь носом в макушку Мелани, сладко вдыхая ее аромат. Ну когда она проснется? А? Нестерпимо!

Ведомые Дэррилом, мы начинаем идти в гору под желтым светом фонарей и квадратами горящих окон, кое-где мило развешены сети гирлянд, будто рассыпавшиеся искры. Я отмечаю, что погода здесь теплая, безветренная. Поэтому мое беспокойство по поводу единственного теплого свитера на Мелани сменяется удовольствием от пути. Весь городок устроен на горной возвышенности, поэтому поднявшись по улице, мы свернули в какую-то улочку со ступенями и через пару мгновений стояли возле большого деревянного белого дома с синими рамами.

— Пошлите через гараж.

Пройдя за Дэррилом в маленькую дверь, мы оказываемся в почти пустом, но чистом помещении. На полу валяется пара матрацев с уже приготовленными для нас подушками и одеялами. Вокруг горят свечи в простых маленьких банках. Ящик на полу сымпровизирован под стол, на котором чьей-то заботливой рукой сервирован ужин из аппетитной курицы, пасты и упаковки сока. В самом темном углу гаража стоит огромная чугунная ванна, которая добавляет помещению еще больше странности. Возле двери в дом у ступеней нас дожидалась Миа, уже переодетая в домашний нежно-розовый костюм, чем еще больше стала напоминать маленькую девочку.

— Я вам тут постель приготовила. Вон там, в углу, если будет холодно, стоит обогреватель. А на ящике ваш ужин.

Я благодарно киваю и смотрю на Дэррила и Миа. Тишину и неловкость перебивает пыхтение Стефа:

— Я ни на что не жалуюсь. Но я бы с радостью куда-нибудь положил бы ее. — Стеф указывает взглядом на спящую Варвару в своих руках. На что девушка тут же бормочет в ответ:

— Я не тяжелая…

— Не льсти себе!

— Тогда, так тебе и надо…

В ответ Клаусснер встряхивает Варвару, за что получает легкий шлепок по затылку от нее.

— Пойдёмте. — Смеется Миа. И мы следуем за ней. За моей спиной я слышу тяжелые Клаусснеровские шаги и недовольное шипение Варвары, которая что-то выговаривает Стефу между его громкими саркастическими смешками. Так мы проходим в темный дом, поднимаемся на второй этаж и входим в комнату. Я сразу понимаю, чья она, так как в ней витает дух хозяйки — мягкая, нежная, обожаемая мной энергия Мелани: спальня проста, почти необжитая, все немногочисленные вещи расположены на стуле и в шкафу, у которого была открыта дверца, открывая взору все, что в нем находится.

Я осторожно кладу Мелани на кровать, смотря, как ее длинные волосы тут же рассыпались на подушке. Легкий глубокий вздох во сне. Ее тонкая кисть неконтролируемо скользит с бедра и свисает с края кровати. Я аккуратно кладу ее на кровать и целую Мел в висок на прощание, мысленно желая спокойной ночи и чувствуя нетерпение, чтобы завтра побыстрее наступило, и я смог увидеть ее и поговорить. Варвара на руках Стефа почти проснулась, морщась и щурясь, пытается понять, где она. Клаусснер ставит ее на пол, и она, от усталости качаясь, уже основательно оглядывает комнату.

— Ну, что стоите? Или ждете, чтобы я при вас раздевалась? — Варвара бурчит, стаскивая с себя куртку, и разуваясь без помощи рук, наступая на задники кроссовок и откидывая их небрежно в сторону. Понимая, что мы лишние, желаем ей спокойной ночи и выходим в темный коридор. Дэррил поворачивается к сестре и беспечно просит проводить нас в гараж. Та соглашается, не испытывая опасений. Распрощавшись с Дэррилом, мы снова возвращаемся тем же путем, что и пришли. Я ощущаю пустоту и желание вернуться в комнату, где оставил Мелани. И вот как мне уснуть сегодня? Не смогу! Буду думать и вспоминать прошедший день: как проснулся с решительностью самоубийцы — либо сегодня, либо никогда, как ходили по порталам, а затем очутились здесь, как почти бегом бежали по наводке матери Дэррила и Миа к бару, как дрались с колдунами и вот оно — счастье! Живая, любимая, реальная Мел вылетела к Стефу с Варварой по ступеням. Ее смех, а затем она осторожно приближалась ко мне, не веря своим глазам, как и я своим. Надеюсь, завтра она проснется, и я получу свое. Она жива! Жива! Это так много! Это столько шансов и вариантов! И я пошлю всех и всё лишь бы быть с ней рядом. Меня теперь не оторвать от нее: я будто плющ, окутаю своей любовью и не отпущу никуда.

— А вы не боитесь нас пускать? — Выводит из раздумий голос Стефа. Я удивленно смотрю на него. Клаусснер напряжен и хитро смотрит на недоумевающую Миа.

— Нет. А почему должны? — Она удивленно озирается на нас, поправляя сбившуюся прядь волос. — Ведь вы же друзья Мелани — значит, наши друзья.

— А не пугает, что за ним могут прийти из Сената, а еще Альфа рыскает в поисках Варвары?

— Нет. Не пугает. — Смеется она. — Я Сенат все эти годы за нос водила.

— В смысле за нос водила? — Я останавливаюсь и смотрю на эту девчонку. Сколько ей лет?

— Просто! Я не числюсь ни в одном документе Сената. — Она смотрит своими большими карими глазами и улыбается. Мы со Стефаном недоуменно переглядываемся. Как это так? Разве такое возможно?

— Подожди… А Начало? Разве документы там не должны заполняться на всех Инициированных после определения?

Миа жмет плечами:

— Я не была на Начале.

— Как так? — Я и Стеф произносим в унисон, пялясь на эту улыбающуюся девчонку, чувствуя себя при этом дураками.

— Вот так. Я с тринадцати лет отводила глаза всем Поисковикам. Я не была на Начале. Я не существую для Инициированного мира. Хотя я уже Химера.

Она поднимает запястье, показывая свой Знак Луны. Я смотрю на нее и могу только пробормотать:

— Разве такое возможно?

— Какой у тебя дар? — Стефан, в отличие от меня, более собран и начинает надвигаться на девчонку, будто она представляет угрозу для нас. Миа же снова жмет плечами, совершенно не испугавшись Клаусснера.

— Я прячу сущность человека или предмета. Могу глаза отводить. Могу мысли путать. Вот меня и не нашли. А сейчас я уже определилась и меня никто не ищет.

Мы со Стефом выпаливаем одновременно совершенно разные вопросы:

— А у твоего брата, какой дар?

— А как ты отводишь глаза?

Она смеется над нами, как потешаются взрослые над детьми. Я же еще сильнее чувствую себя идиотом: впервые встречаю такой дар! Я даже не могу определить его разряд. Что это? Кинетика? Физика? Психика? Физиология?

— Если я прячу, то брат все делает наоборот. Он видит сущность вещей. Поэтому ему отлично удается выискивать новые заклинания. Об этом лучше у него спросить завтра. А о моем даре, то все просто. Где сейчас дверь в дом?

Мы уже спустились в гараж и стоим возле матрацев, выпытывая у Миа ответы. На ее вопрос мы оборачиваемся назад и смотрим туда, откуда только что вышли, но двери уже нет. Мы наталкиваемся на белую гладкую стену гаража. Даже ступеньки исчезли.

— Отлично! У нас дверь украли. — Хмыкает Стефан. Я оборачиваюсь к Миа, но ее уже нет возле нас.

— Миа?

Стеф тоже замечает пропажу. Мы топчемся на месте, осматриваясь — ни Миа, ни входа, ни ступеней. Клаусснер стремительно обходит гараж, шипя ругательства на немецком. Я же пытаюсь поймать энергию присутствия девчонки, но ее тоже нет — только я и Клаусснер. Я встречаюсь взглядом со Стефом и понимаю, что он сделал то же самое, что и я.

— Миа!

Я даже вздрагиваю от силы крика Стефана, который заорал во всю мощь своих легких.

— Тише! Ты так всех перебудишь! — Цыкает на него Миа, внезапно возникнув с левой стороны, и вот она уже стоит рядом со мной, а синяя дверь в дом снова виднеется за спиной Стефана. — Ладно, я спать. Отдыхайте, мальчики.

Она, игнорируя мое недоумение и ошалевшего от нее Стефана, ловко вбегает по трем ступенькам и исчезает за дверью.

— Ничего себе! Чертова иллюзионистка! — Клаусснер, обалдев, лохматит свои волосы, оглядывая гараж в ожидании людей с криком «Розыгрыш!».

— Стеф, представь, для кого-то отвести взгляд от двери проблема. А тут с тринадцати лет себя скрывала от Сената!

Стеф в задумчивости останавливается и решительно смотрит мне в глаза. Кажется, он осознал, что видел не фокусы из шоу Коперфильда, а сильную магию высшего уровня.

— Знаешь, Оденкирк, я всё больше хочу остаться здесь и получше познакомиться с этой шайкой. Чувствую, тут исчезновение двери и отвод глаз от себя — это так, пустяки, фокусы для балаганчика.

Я согласно киваю. Черт возьми! Где мы? Что еще скрывает это место? Куда опять вляпалась Мелани?

***

— Объясните мне, как вы упустили Оденкирка? — Морган медленно встает из кресла и, лениво прохаживаясь мимо стола, как бы между делом отщипывает ягоду от кисти винограда из фруктовницы. Всё его спокойствие напускное и скрывает разъяренного зверя внутри. Уж я-то знаю.

— Он подключил Стефана Клаусснера. Я не ожидала, что тот его снабдит оружием.

Я слышу дрожь в голосе Деннард, хотя она храбрится и пытается показать профессиональность.

— Так. А как получилось, что вас двоих одурачила смертная беременная?

Девушки стыдливо опускают глаза. Решимости все-таки не хватает, и страх берет свое.

— Я понимаю Нору, которая новичок в этом деле. Но ты, Кристен?

Морган медленно подходит к девушке и кончиком пальца поднимает за подбородок, заставляя ту посмотреть ему в глаза. Я прямо ощущаю, как ей страшно и не по себе — тут даже эмпатия не нужна. Алый румянец пятнами начинает гореть на ее щеках, делая Кристен некрасивой.

— Простите… Я не хотела… Так получилось.

Морган недовольно и наигранно цыкает в ответ на ее блеянье.

— Вы хоть узнали цель их побега?

— А ты думаешь у них была цель? — Не сдерживаюсь я и подаю голос со своего места.

— Конечно, Марго. Не было бы цели, они бы разбежались. А тут прям сказка! Две нужные нам персоны, как сиамские близнецы, держат путь куда-то. Вот только куда? А, Кристен?

Девушка, будто солдат на строевой, смотрит вдаль, крепко сомкнув губы и горделиво задрав подбородок, в отличие от Норы, которая стыдливо прячет взгляд, рассматривая свои кроссовки.

Я встаю и подхожу к Моргану, обнимая его за плечи.

— Успокойся, милый. Девочки сделали все возможное, даже больше. Может, это задание лучше дать более матерым псам?

— Нет! Отдайте Оденкирка мне! — Неожиданно раздается голосок Норы, и мы удивленно смотрим на нее. Поразительно! Будто статуя в комнате заговорила. Синяк от перелома носа перекинулся на ее глаза, и кажется, что у нее два фингала. Жутко. Уродливо. Нос мы ей срастили заклинаниями и дарами. А вот синяки остались и будут еще некоторое время уродовать ее милое личико.

Тишина в комнате почти ощутима, неожиданная, вопросительная. Поняв, что мы все поражены ее выкриком, девушка пытается оправдаться перед нами:

— Я вам найду Оденкирка и приведу его, чего бы мне это не стоило.

— Нора, с чего вдруг? Ты же понимаешь, что он нам нужен живой.

— Да. Не беспокойтесь, я его не убью…

Я ухмыляюсь на ее горечь в словах. Девушка жаждет мести за Виктора, но ей не дают этого сделать. Она, как маленькая, выпрашивает взглядом желаемое. Хм! Она вся горит местью. Забавно: откажи Норе — и лиши жизнь цели у той, кто сама может ее давать другим. Сколько драмы и трагедии!

— Джеймс, мне кажется, Норе стоит дать шанс.

Он удивленно смотрит на меня: наверное, моя уверенность в голосе была абсолютной, противоречащей его мыслям насчет девушки. Поэтому я спешу объясниться:

— Я думаю, Нора справится. У нас в России говорят про первую неудачу, что первый блин всегда комом. Считаю, что стоит давать людям вторые шансы.

Джеймс задумчиво вздыхает, глядя на мыски своих лакированных ботинок. Жду ответа, рассматривая свой маникюр и отмечая, что сегодня нужно забежать в салон к своему мастеру.

— Я подключу Кукольника.

Морган произносит это тихо и с раздражением. Я жму плечами: дело хозяйское! Я бы не обращалась к ним, так как Кукольник и Психолог перегружены заданиями — они сейчас работают в поте лица, создавая ситуации по свержению Сената.

Я оборачиваюсь на Кристен. Вот уж кто у меня поперек горла! Ей было задание беречь Шувалову, в итоге она ее потеряла.

Ненависть к Варе взвивается с привкусом ядовитого предательства. Я этой девчонке всё давала, что она хотела: была матерью, подругой, жилеткой для слез, терпела все её выкрутасы. И вот она — цена за доброту. Пей, Марго, только не подавись!

— Что будем делать с Шуваловой? — Я задаю неприятный, но растравляющий мне душу вопрос.

Честное слово! Я Варвару пустила бы на мясо или сдала бы в Карцер. Только ребенка жалко. Может, отнять, а потом убить? А что? Наталья будет рада. Джеймс ловит мой взгляд и понимает всё без слов. Он оборачивается к ожидающей своей участи Деннард.

— Она ведь стала Смертной, как я понял?

— Да. Знак испорчен.

— Что будем делать, Марго?

— Мне все равно. — Я хладнокровно жму плечами. Но Джеймс слишком хорошо знает меня, и я слышу то, что желаю:

— Кристен, я буду милосерден к тебе. Даю тебе шанс, как и Норе. Хотите вместе работайте, хотите врозь. Но приведите мне Оденкирка, а Шувалову — убейте. Не люблю перебежчиков.

Я отворачиваюсь от всех, чтобы не видели моей довольной улыбки. Я слышу, как Морган их наставляет, дает координаты и советы, а сама ощущаю злорадство и назревающую месть, которая имеет вкус крови. Подумаешь беременна. Я достану себе другого ребенка. Не нужен мне этот ублюдок, состоящий из предательства матери и инквизиторской тупости.

Девушки, получив указания, удаляются из кабинета, и вот мы остаемся с Морганом одни.

После смерти Виктора, Джеймс словно ищет опору себе, друга, единомышленника, поэтому теперь мы постоянно вместе. Морган не отпускает ни на шаг от себя и чаще стал обращаться ко мне за советом.

— Жалеть не будешь? — Слышу ехидство в голосе и оборачиваюсь к нему, встречаясь с его зелеными, похожими на кошачьи, глазами.

— А ты?

— Нет.

— Варвара была твоей любимицей.

— Вот именно: была.

— Ой, Марго! Да ты задета. Гордость затронута?

Я отворачиваюсь от его ехидства. Хм! Кто бы говорил. Сам бесился по поводу Реджины и своей минутной слабости, потеряв с легкой руки Савова и Мальте.

В кабинете раздается приятный перезвон — мобильный Джеймса подпрыгивает от вибрации на столе. Он берет телефон, а я отмечаю, какие у него холеные красивые пальцы. Руки дирижера. А мы его оркестр, исполняющий концерт «Падение Сената». Я вижу, как довольно хмыкает Джеймс, читая пришедшее сообщение. Вся его нервозность и злость уходит — и вот передо мной стоит красивый мужчина, который отражается во всех зеркальных поверхностях своего кабинета, что лишь добавляет ему властности. Он подходит к огромному окну и смотрит вниз на бурлящий поток людишек на Пятом авеню. Знают ли они, что скоро Инициированный мир сменит власть, а оттуда мы доберемся и до Смертных? Мы идем. Надвигаемся. Как труп пожирают черви, так и мы сожрем и не подавимся всем этим миром.

— Что там, дорогой?

— Она все еще жива.

— Кто?

— Эмма. Она все еще жива со своими знаком объединения.

— Поздравляю.

— Это я тебя поздравляю. Еще чуть-чуть и я тебя одарю самым сильным Знаком. Ты станешь подобна Древним.

Я смеюсь, отщипывая от кисти винограда сочную ягоду. Сладкий вкус напоминает о приближающейся весне. Вкус победы — шампанское, но вкус предвкушения — это виноград.

Скоро. Осталось чуть-чуть. Я уже чувствую дыхание перемен. Скоро будет самая главная битва, а затем Морган одарит меня силой. Подумаешь, какая-то Шувалова? Какая разница, когда после свержения Сената, я соберу остатки Инквизиции и устрою самое большое аутодафе в истории человечества? Химер давно недооценивали, задвигая и лишая прав, облизывая и награждая этих щенков-Инквизиторов. Собакам — собачья смерть. Пусть попробуют на вкус свой пепел и прислушаются к запаху гари.

Мой дар

Я лежу, ощущая тепло и присутствие сестры. Судя по доносящемуся вкусному аромату, бабушка, наверное, оладьи напекла, а сама в огороде копается — слишком тихо в доме. Чуть поворачиваю голову, и волосы Вари начинают щекотать мне ухо, что я тут же дергаюсь. — Тише ты… — шипит она.

— Извини…

Я откидываюсь в сторону, убирая закинутую на сестру ногу во сне, и сладко тянусь, не открывая глаз.

— Одеяло… — Бурчит она. Чувствую, как ткань шуршит и ползет по мне, натягиваемая Варей.

— Жарко. — Я взбрыкиваю ногой, и одеяло слетает с меня. И тут доходит: какая бабушка? Какие оладьи? Какая Варя? Открыв глаза, я оборачиваюсь и вижу сестренку, мирно спящую рядом, будто так оно и было.

— Варя? Варька!

Я обнимаю ее, вспоминая, что вчерашние события были реальны. Боже! Там был Стефан! Там был Рэй!

— Ань, давай, отложим… Я спать хочу. Сама-то ты выдрыхлась…

— Конечно- конечно!

Мне хочется хохотать и визжать от счастья, но нельзя, поэтому укрываю сестру одеялом и целую в щеку.

— Высыпайся.

Я вскакиваю с кровати и замечаю, что меня кто-то раздел до нижнего белья. Наверное, Варя стаскивала одежду, потому что все мои вещи лежат комком с ее. Я достаю майку и мягкие вельветовые штаны, причесываюсь и бегу в ванну, чтобы привести себя в порядок.

В зеркале на меня смотрит странное существо, которое отдаленно напоминает меня: глаза блестят от счастья и возбуждения, волосы пушатся, щеки красные. Хочется петь и танцевать от счастья!

Интересно, где Рэй? Я помню, как он целовал меня. Ведь это было? Я не придумала его себе?

Вылетев из ванной, почти бегом направляюсь в кухню. Миа стояла возле плиты и пританцовывала. По доносящемуся легкому шуму, она была в наушниках. Блинчики аппетитной стопкой дымились на огромной тарелке, вызывая голодное урчание в желудке. Я повернулась к часам на стене и увидела, что время было раннее — шесть утра.

Миа заметила мое присутствие и тут же лучезарно улыбнулась, выключив плеер.

— Доброе утро! Рано ты.

— Ты тоже.

— Не спалось совершенно. Зато ты, наверное, выспалась со вчерашнего дня. Хочешь?

Миа указала лопаткой на аппетитную стопку. Я радостно согласилась и запустила руку: блинчик оказался вкусный, румяный, теплый, с кусочками яблок — пальчики оближешь!

— Миа?

— Ммм?

Я не знала, как начать, чтобы не показывать свою навязчивую заинтересованность:

— Вчера сестра пришла с двумя Инквизиторами… Ты не знаешь, где они сейчас?

Миа хитро улыбнулась, и сразу стало понятно, что моя попытка изобразить равнодушие не увенчалась успехом.

— Оба спят у нас в гараже.

— Они еще не вставали?

— Нет.

Я, еле сдерживая визг радости, набрасываюсь с объятиями на Миа, после чего тут же несусь в гараж, слыша за спинойхихиканье подружки. Коридор, прачечная, ступени. Их ровно пять. Я спускаюсь тихо на носочках. С каждой ступенькой, ощущаю, как становится холоднее под ногами. За дверью тишина. Мягкая спящая энергия клубится оттуда. Но главное, я чувствую присутствие Рэйнольда. Тихонечко приоткрыв дверь, слышу храп Клаусснера. Из-за того, что там одно узкое окошко, в гараже царит полумрак. Войдя внутрь, я вижу сонное царство: Клаусснер спит у стены на матраце в неудобном положении. Голый торс, сбившееся одеяло и смешное выражение лица. На каждом вдохе он делает громкий всхрап, который с каждым разом все громче и громче. Рэйнольд лежит в отдалении, возле ящика с грязной посудой после их ужина. Рэй повернут спиной ко мне и накрыт одеялом почти с головой, поэтому не рассмотреть его лица. Я с бешено колотящимся сердцем крадусь к любимому. Чем ближе, тем сильнее радость и возбуждение.

Подойдя, я, наконец, вижу его — Рэйнольда Оденкирка, молчаливого и сурового Инквизитора из Саббата. Спит…

Любимый спокоен, расслаблен во сне и головокружительно красив. Теперь он больше напоминает те образы, что я видела в своих сновидениях. Волосы забавно сбились и падают ему на глаза. Я присаживаюсь на корточки возле него и слушаю глубокое дыхание мужчины. Даже прикоснуться к нему страшно. Поэтому позволяю сесть себе рядом и просто любоваться им пару минут, вспоминать все лучшие моменты: Италия, Саббат, Парижские трюфели, выбор кресла. И словно, кошмар вспоминается его полубезумный взгляд, когда поджигал меня — глаза мученика. Сам огонь не помню. Было тепло, мягко, не больно…

Чтобы отвлечься от ужасов, я смотрю на вещи, которые Рэйнольд положил рядом с постелью: пистолет, магазин с патронами, очки, портмоне и часы. Сначала я аккуратно беру часы, ощущая их тяжесть в руке. Браслет позвякивает от каждого моего движения, напоминая, что они так же бряцают у него на руке. От этого воспоминания я расплываюсь в улыбке и кладу обратно. Затем беру пистолет. Стальной, металлический, опасно поблескивает, холодный и ужасно тяжелый. Я провожу пальцем по буквам на стволе «RUGER SR 9». Ручка шершавая, чтобы случайно не выскользнула из руки. Держать настоящее оружие — реальную смерть — завораживает. Я не в первый раз это делаю, но все равно, к этим ощущениям так сразу не привыкнуть. Беру магазин с патронами и вставляю со щелчком, как показывала мне Ева давным-давно в Саббате. Адреналин начинает бежать по венам, будто я зашла в вольер с хищником. Я снимаю с предохранителя, выпрямляю руку и начинаю целиться, представляя себя крутой героиней блокбастера под мерный храп Клаусснера.

— Вы арестованы, мистер Смитт. Вы имеете право хранить молчание. Всё, что вы скажете, может и будет использовано против вас в суде. — Шепчу я выдуманному преступнику, нацеливаясь на гаденыша Смитта.

— И что же он вам такое сделал, шериф? — Доносится насмешливый голос Рэйнольда, от неожиданности моя рука дергается. — Осторожно!

Рэй вовремя перехватывает пистолет и вынимает из моей руки. Ток от его прикосновения тут же проносится по моим возбужденным нервам, заставляя забыть о дыхании. Рэй четким движением вынимает обойму и кладет все на место.

— Итак, что же вам сделал мистер Смитт? — Он сидит рядом со мной, его губы непозволительно близко к моим, а глаза ласкают взглядом.

— Не знаю… Что-то нарушил… — Я смотрю зачарованно в серо-синие глаза Рэя, теряясь и забывая саму себя. Его теплая ладонь ложится на мою шею и нежно притягивает к себе. Поцелуй страстный, горячий, опьяняющий. Мы дышим часто, сбивчиво, лаская друг друга, обнимая. Я уже не знаю, где начинаюсь я, а где он. Рэй уже целует мне шею и ключицы. Я, как кошка, ластясь к нему, вдыхаю родной и любимый аромат. Смеюсь и плачу одновременно. Меня накрывает чистое счастье. Сейчас я — весь мир, всё счастье и вся любовь в нем. Всесильная… Рэй берет мое лицо в свои ладони и утирает слезы. Улыбаюсь, глядя на него. Мой мужчина, мой дом, моя жизнь, моя смерть.

— Господи, я не верил до конца, что найду тебя! Обзывал себя дураком, фантазером, наивным, но шел за Варварой, лишь только потому, что у меня была только надежда. И вот ты! Невероятно! Невозможно!

Рэй говорит быстро, сбивчиво, с дрожью в голосе, кажется, что он сам готов заплакать. Затем привлекает меня к своей груди и обнимает со всей силой, что на мгновение становится трудно дышать. И мы замираем так, наслаждаясь тем, что есть друг у друга. Сидим, не двигаясь, прислушиваюсь к дыханию и биению сердец. Не знаю, сколько времени проходит, пока Стефан не выдает смешной всхрап, похожий на поросячье хрюканье, что мы, не сдерживаясь, начинаем хихикать. От нашего шума Клаусснер, причмокивая, разворачивается и потихоньку начинает просыпаться, сонно зевая и почесываясь. Не открывая глаз, Стеф, шарит рукой с правой стороны от себя, будто ищет что-то.

— Еву разыскиваешь? — Громко произносит Рэй; из-за того, что я в его объятиях и ухом прижимаюсь к его груди, то кажется, будто голос любимого заполнил не только все пространство, но и меня.

Клаусснер сонно разлепляет глаза и непонимающе смотрит сначала на нас, затем обводит помещение глазами, потихоньку приходя в себя и осознавая, где находится. Когда осмысление всё-таки происходит в его голове, он уже поворачивается с кривой ухмылкой к нам.

— Черт! Я думал, что Ева опять сбежала от меня. А когда ты спросил, подумал, что за мужик у меня в спальне находится.

Мы начинаем глухо смеяться над ним, ощущая невероятную радость от происходящего.

— Ну что, спящая красавица, проснулась? — Спрашивает Стеф, смотря на меня. Я лишь могу улыбаться и кивать в ответ, сильнее прижимаясь к Рэйнольду. — А твоя Малефисента?

— Кто?

— Сестрица твоя! Она обещала мне вчера оторвать что-то ненужное… Вот, жду.

— Она спит у меня в комнате. Позвать? — Отвечаю, чувствуя, как Рэй целует меня в макушку. Клаусснер замечает это, и видно, что ему немного не по себе от такой интимности. Поэтому со словами: «Ладно. Пора вставать» — не глядя на нас, начинает одеваться. Полностью собравшись, он направляется в дом, оставляя меня и Рэя наедине. И кажется теперь, что сам воздух наэлектризован от нашего счастья.

Рэйнольд тихонько отстраняется от меня. Взяв мое лицо в ладони, он просто глядит, будто всматривается в замысловатый узор или картину, медленно переводя взгляд от одной точки в другую. Я делаю то же самое, запоминая каждую чёрточку его лица. Наконец, Рэй первым прерывает тишину требовательным, немного осипшим голосом: — Расскажи мне.

— Что?

— Всё. Как жила тут? Как очнулась? Как тебя оживили? Радости? Слезы? Мысли? О чем думала, просыпаясь? Что ты помнишь из прошлой жизни? Хочу знать всё.

Я задумываюсь на мгновение, чтобы облечь в слова всё то, что происходило со мной.

— Очнулась я тут, в гараже. Меня воскрешали вон в той ванне в углу. Рецепт спроси у Дэррила. — Я слышу легкий смешок со стороны Рэя. Затем продолжаю, переходя более к трудным вещам: — Вначале не умела ни говорить, ни владеть своим телом. Дэррил до сих пор вспоминает, как я пыталась улыбнуться в первый раз. А затем стала вспоминать: слова, людей, что было, что знаю. Ты был первым моим воспоминанием. Ничего не помнила из прошлого, только тебя, твое лицо, твои глаза…

Пока я говорю, Рэй нежно гладит рукой по волосам.

— Затем я вспомнила Варю. А потом воспоминаний стало так много, что они роились в моей голове, вначале я даже засыпала через каждый час-два. Так уставала от перенагрузки. И в этих снах был ты. Снился постоянно…

— А ты помнишь… как ты…

Рэй шепчет и замолкает. В его глазах мелькает тревога и боль. Я поняла, что он хотел спросить, но не смог.

— Да. Помню. — Он громко сглатывает и, крепко стиснув зубы, отворачивается, чтобы не показать боль. Но я уже заметила его взгляд — взгляд загнанного зверя. — Рэй, всё было быстро: тепло, мягко и не больно.

Он поворачивается ко мне, и уже среди боли я читаю странное напряженное выражение лица.

— А ты помнишь, как была со мной, когда была призраком?

Я отрицательно качаю головой. Я была призраком? Что это? Метафора? Или он серьезно?

— Не понимаю…

— Я тебя видел после смерти. Ты приходила ко мне и к сестре призраком.

— Да? Не помню… Хотя не удивляюсь. Я бы вечно была с тобой!

И Рэй со всей своей теплотой и нежностью целует меня, после чего снова крепко обнимает. Я утыкаюсь носом в его горячую шею, где под моими губами бьется пульсирующая венка. Рэй в простой белой майке, которая слишком тонкая, позволяющая мне бессовестно ощущать его твердые мускулы под своими руками.

— Я сошел с ума, потеряв тебя…

— Мы оба сошли с ума.

— Знаю… Ты меня когда-нибудь простишь?

Я удивленно смотрю на него.

— За что?

— За то, что я сделал с тобой. Что не спас от аутодафе…

В его словах столько горечи, столько муки! Он дышит часто, будто задыхается, что я ужасаюсь, осознавая, что натворила, когда шла на костер. Все-таки Рэю было больно… Мои расчеты, что он не помнит меня, и моя смерть будет легче перенесена, оказались неверными. Это был мой собственный провал. Не ему надо просить прощение. А мне!

— Рэй, милый, любимый, — я кидаюсь и лихорадочно начинаю целовать его лицо. — Прости меня. Прости! Я глупая! Думала, что ты меня не вспомнишь, что тебе будет проще пережить мою смерть! Прости!

— Думала, что не вспомню? Что будет проще?

Рэй рычит на меня, отстраняясь и смотря на меня с ужасом. Господи, что я натворила? Эти глаза смотрят так, будто предала его. Я не знаю, как оправдать себя и вымолить прощение. Он же, не находя слов, выпускает меня из объятий и начинает молча одеваться. Слышу, как звенит ремень его джинсов, шорох ткани. Ужасно! Я боюсь даже взглянуть на него, смотрю на свои руки и нервно щелкаю ногтем.

— Ева сказала, что ты пошла на костер ради Варвары и Кевина. Это так?

Я киваю.

— Мелани, а где я? На каком месте в твоем чертовом списке я?!

Я вскидываю голову. Слезы раскаяния жгут глаза и льются по щекам. Я смотрю на него снизу вверх, как молящиеся смотрят на небо — чувствую себя уничтоженной.

— Прости меня… Я люблю тебя, Рэй… Я же умру за тебя, не раздумывая! Сделаю всё, что не попросишь!

— Всё?

— Всё… — Я киваю в ответ. Неужели непонятно. Да за ним хоть в ад, хоть в рай! Безумие! Настоящая, неподдельная зависимость от человека. И, похоже, неизлечимая…

Рэйнольд подхватывает меня, заставляя встать с матраца, и стискивает, прижимая насколько возможно к себе.

— Я хочу, чтобы ты пообещала: что бы ни произошло, никогда не жертвовала собой! — Он сильно хватает мое лицо и почти вытрясает из меня обещание. Он в ярости, в глазах такая ненависть, такая злоба, что я пугаюсь, возвращаясь в первые дни нашего с ним знакомства. — Обещай мне не подставляться!

— Обещаю…

Он снова обнимает, уткнувшись носом в мое плечо и замерев.

— А ты, как жил без меня? — Я слабо подаю голос, пытаясь, сменить тему.

— Я? Жил? Не помню… — Горечь такая в голосе, что уже не рада тому, что задала вопрос. Мне больно от осознания, что натворила: кажется, я сломала Рэйнольда.

— Эй! Вы где? У нас завтрак стынет! Вас только и ждем! Хватит целоваться! Успеете еще! — Раздается за спиной крик Клаусснера. Рэй чмокает меня в лоб и крепко берет за руку, будто я могу раствориться в воздухе.

— Пойдем, а то голодный Стефан становится еще более нервным и невыносимым.

— Варя! Ничего себе! — Я наблюдаю, как исчезает во рту сестры десятый блинчик, густо политый шоколадным сиропом. — Я тебя не узнаю. Раньше ты завтрак еле в себя впихивала.

— Это все беременность! — Она делает глоток чая, а затем берет сироп и начинает есть его так, наливая в чайную ложку и слизывая оттуда.

— Видела бы ты сколько она съела шоколадных тортов. — Хмыкает Рэй, который не отпускает меня от себя: мы сидим рядом, но Рэйнольд постоянно держит свою руку на мне — то положит на колено, то перехватит мою кисть, то погладит по спине. Мне приятно. Но это пугает: ощущение, будто боится, что исчезну, словно эти касания гарантируют ему мое присутствие.

Надеюсь, это пройдет со временем, и я смогу загладить свою вину. Если надо будет отправиться на край света и терпеть беды ради него — сделаю. Всё стерплю! Я вижу, что мой безумный поступок с аутодафе покалечил его, сломал внутри. От этой мысли становится невыносимо больно… Я изверг. Прости меня!

— Что? — Он ловит мой взгляд, не понимая, что со мной творится.

— Ничего… — Голос предательски сипит. Пытаюсь отвлечь его и сменить тему, потому что Рэй сверлит меня взглядом, пока остальные, ничего не подозревая, продолжают шутить и разговаривать. — А мисс Финч ушла?

— Да. — Кивает Миа.

Но тут же я слышу восторженный голос Вари:

— Прикинь! Здесь был Стефан и я, а это малявка сделала так, что она нас не видела, не заметила просто!

— Гипноз? — Я спрашиваю у Миа. Та безразлично жмет плечами.

— Мой дар.

— Кстати, о дарах. А какой у тебя дар, Дэррил? Миа сказала, что ты видишь сущность вещей. — Стефан угрожающе чуть придвигается к Дэррилу. Все замолкают, в том числе и я. Мне тоже интересно. За всё это время, что я здесь нахожусь, так и не смогла разгадать эту загадку — кто такие Дэррил и Миа.

— Всё правильно. Я вижу сущность вещей.

— Это как? — Не удерживаюсь я. — Я всегда думала, что это вроде твоей шутки — не хочешь говорить о своем даре. Думала, что ты можешь находить мертвых людей, в этом и есть твой дар.

— Нет. Не так. — Дэррил оборачивается ко мне и смотрит своим фирменным взглядом «внутрь», после чего продолжает пояснять: — Я вижу душу человека, вижу его суть, цели и правила жизни, его вторую половину.

Мурашки побежали по коже. Я как загипнотизированная смотрю на Дэррила, пока не слышу резкий и громкий голос Клаусснера:

— Ты, типа, пророк что ли?

Дэррил тут же отводит взгляд, выпуская меня из своего гипноза.

— Нет. Пророки просчитывают варианты будущего, что будет происходить с тем или иным человеком. Я так не умею. Говорю, я вижу душу. Суть вещей.

— Вот. Сироп! — Варя бухает на стол бутылку перед Дэррилом. — Какова его суть?

— Просто сироп. И, наверное, его судьба быть съеденным тобою.

Все тут же захихикали, а Варя, скептически состроив рожицу, фыркает, откидываясь на спинку стула.

— Другое дело заклинания. — Продолжает Дэррил, медленно теперь мешая сахар в своем чае. — Слова — это наши мысли. А мысли материальны. Они — частицы нашей души. Вот почему вся магия Инициированных построена на словах. Произнося, мы вкладываем частицу себя в слово. Поэтому, когда читаю, я могу увидеть душу того, кто писал этот текст, врал он или нет, что хотел донести до читателя, а что скрыть. Так я разгадал многие древние завуалированные заклинания.

— Так ты нашел Essentia omnium? — Я вспоминаю, как он сказал на вечеринке, что нашел заклинание в строках мантры.

— Да. Именно! Лучшая моя находка!

— А что такое «Essentia omnium»? — Рэй почему-то спрашивает не у Дэррила, а у меня. Я ловлю хитрый взгляд парня и поворачиваюсь к любимому. Пытаюсь подобрать слова, но на ум ничего не приходит, кроме как сплести заклинание и показать. Теперь пора попробовать свою силу. Только надо аккуратно. Слова, которые я выучила, как стишок (Дэррил научил) быстрой считалочкой проговариваются, и на пальцах вспыхивает искра и зависает, начиная шириться и окутывать вязью мои пальцы. Чем больше энергии вкладываю, тем больше шар становится, даря незабываемые ощущения: вкус победы, торжественности, чистоты — чувства самой высокой точки мира. Мягкая вязь теплится, ластится, дышит жизнью. Чистый восторг! Я вкладываю в вязь толику своей любви к Рэйнольду, к Варе, ко всем своим друзьям, к жизни. И вот уже кажется, что я держу в своих руках душу своего ребенка — хрупкая, чистая, обожаемая мной.

— Осторожно только… — Шепчу я, передавая вязь, в руки удивленному Рэйнольду. Сейчас я могу доверить ее только ему. Любимый берет аккуратно и немного неуклюже. И вот энергошар полностью перебирается в его ладони, а меня покидают все эти чистые восторженные чувства. Зато я вижу, как преображается его лицо: будто действительно я передала ему ребенка. Он, кажется, даже онемел от шока, смотря то на меня, то на вязь.

— Передай Варе. — Указываю я на сестру, та с интересом подается вперед, но тут же показывает на левую руку.

— Не могу. — Стонет она. — Я знак проколола.

И действительно, только сейчас замечаю бинты на ее запястье. Рэй медленно протягивает вязь Клаусснеру, и вот мы теперь наблюдаем кривую, но счастливую улыбку Стефана.

— Mamma mia! Incredibile! Impressionante!

Мы все прыскаем со смеха от вида одуревшего Стефана. Он передает Миа, а та мне, и вот снова энергошар у меня руке, все так же пылает жизнью. Я секунду любуюсь им, вслушиваясь в ощущения, а потом со стоном разрываю связь. И Essentia omnium тухнет, блеснув на прощание искрой.

— Обалденное заклинание! Только оно для чего? — Стефан аж подпрыгивает на стуле, смотря то на меня, то на Дэррила.

— Я с помощью него душу Рэйнольда вернул и Мелани.

Мы снова все замолкаем, и только Варя допытывается у Клаусснера, требуя объяснить, в чем суть этого заклинания, так как не имела возможности ощутить его в своих руках. Стефан восторженно начинает ей объяснять, сбиваясь постоянно то на итальянский, то на немецкий. Я поворачиваюсь к Миа, так как меня интересует другой вопрос:

— А твой дар, Миа? Прятать суть?

— Ну да. Только у меня получается отлично отводить глаза и от вещей. Смотри на бутылку!

Я смотрю на шоколадный сироп Херши и он пропадает, будто кто-то выключил его.

— Ой! — И снова появляется на столе. — Круто! Ты так и с людьми можешь?

Но ее тут же перебивает восторженная Варя:

— Ага! Я же говорю, она сделала так, что их мама ни меня, ни Стефана не заметила. А еще, как мне сказали, Миа нас скрывает от Деннард?

— Деннард?

Я вспоминаю противную брюнетку, висящую на Рэйнольде в поцелуе. Гадость! Но мои мысли перебивает Стефан. Ей-богу! Никогда бы не подумала, а как похожи Варя и Клаусснер: оба такие громкие, нетерпеливые!

— Да! Прикинь, как тесен мир! Кристен приставили следить за Варварой. А когда та сбежала к Рэю в психушку, нашла их и преследовала до Лос-Анджелеса.

— В психушку? — Я уже не слышу, что говорит Стеф, в ужасе смотря на Рэя. Надеюсь, он пошутил. Но Рэйнольд ловит мой взгляд и тихо произносит: «Потом объясню» — и ласково целует в лоб. Я же осознаю масштаб катастрофы. Одна фраза, а будто нож всадили. Все плохо! Боже мой! Что я натворила! «Я? Жил? Не помню…» — вот что означали эти слова — психиатрическая больница.

Теперь я вцепляюсь в Рэйнольда так, будто он может исчезнуть. На что лишь получаю заботливое принятие в свои объятия и еще один легкий поцелуй в висок.

— Итак, объясните мне, что мы будем делать дальше? — Варя облокачивается на стол, обводя всех сидящих взглядом начальника или полководца. Дэррил ловит ее взгляд и становится серьезным.

— Для начала я вам подготовлю дом.

— А с чего ты взял, что мы останемся? Я пришла за сестрой. Я ее нашла. И я ее заберу.

— Эй, я не вещь! — Восклицаю я, но меня никто не слушает. Только Рэйнольд напрягся под моей рукой.

— И куда вы пойдете? — Дэррил подается вперед к Варе, после чего, тыкая в ее сторону пальцем, начинает ей объяснять, как маленькой: — Ты сбежала из клана, тебя ищут свои же. Он, — Дэррил кивает в сторону Рэя, — сбежал из больницы и из-под надзора Сената. Ему тоже угрожает смерть. Единственный, кто здесь свободен, так это Стефан.

— Ха! Мы будем прятаться! Два Инквизитора, одна Древняя и я. Справимся.

— Ага. Слышал вчера, как вы справились с Деннард…

Рэйнольд внезапно отпускает меня и скрещивает руки на груди. Теперь он похож на того самого Оденкирка, которого я знаю — серьезного, собранного Инквизитора из Саббата:

— Тогда, что ты предлагаешь?

— Ты знаешь, что сейчас творится?

— Нет.

— Морган приступил к осуществлению плана. Все уже скоро свершится. Сенат лихорадит, как никогда! Они не справляются. Я предлагаю вам отсидеться тут, а там решите куда пойдете. Вам сейчас даже нос на улицу показывать нельзя — будете тут же схвачены Морганом. Тем более, если он узнает, что Мелани жива, угадай, что случится?

В кухне повисает тяжелое молчание. Каждый думает и перебирает варианты. Я не выдерживаю и взрываюсь, привлекая всеобщее внимание:

— Не понимаю! Я не понимаю! Все всё знают и ничего не делают! Как так?

— Что знают? — Дэррил смотрит на меня исподлобья. Я же взвинчена и раздражена.

— О Моргане! О его планах! Скоро же начнется переворот. И кто останется в живых? Кто остановит это?

— Может, потому что все понимают, что не могут нанести ответный удар?

— А может, все просто трусы?

— И что ты предлагаешь?

— Открыть глаза Сенату!

— Ты уже пробовала. Не поверили.

— Но я-то существую, как доказательство, что есть теперь другие люди! — Я задираю рукав, показывая свой новый Знак Дэррилу. Он видел его не раз, поэтому на лице все то же бесящее меня спокойствие и даже апатия.

— Так! — Грозно останавливает нас Оденкирк. После чего гневно оборачивается ко мне. — Мелани, ты обещала мне!

— Я… я… Рэй! Я не собираюсь подставляться… Просто не понимаю. — Энтузиазм и ярость сдуваются во мне, как воздушный шарик; вижу, что снова случайно дала повод сомневаться во мне, а значит сделала больно. — Прости…

Я беру его за руку, взглядом вымаливая прощение. Он, закусив губу, не сразу, но откликается, легонько сжав мои пальцы. После паузы слышит снова спокойный голос Дэррила, будто ничего и не происходило:

— Итак, на сегодня план такой, помогите Ларсену с крысой. А я вам организую жилье.

Ощущение, что мы прибыли в бар уничтожать целую организацию, а не какую-то крысу, которую, к слову, так и не нашли. Стефан, Дэррил и Ода отправились в Школу, чтобы официально послать запрос в Сенат на дом недавно умершей Химеры. Варя внезапно куда-то ушла с Миа, что крайне меня удивило. Фразы, куда она идет, были расплывчатые и странные. Поэтому в баре находилась я, Рэй, Эйвинд, Кристофер и Питер с ужасно распухшим посиневшим носом. Увидев его, я тут же предложила помощь:

— Питер… Дай залечу.

Но Эйвинд меня остановил за руку, тепло улыбаясь моему энтузиазму:

— Ага. И снова отключишься! Лучше помоги занести коробки обратно.

Я смущенно опускаю глаза. Эйвинд мило по-дружески трепет меня по плечу и отходит.

Я разворачиваюсь и встречаюсь с пристальным взглядом Рэя. Ох! Здравствуй, Отелло. Сразу душить будешь, или потом? Тяжело вздохнув, я подхожу к нему и молча смотрю в глаза. И ревность в его глазах начинает таять, сменяясь нежностью. Но его рот все также недовольно искривлен.

— Пошли. Надо коробки занести. — Я тяну его в подсобку к остальным ребятам. Тяжелый Оденкирковский вздох, и он следует за остальными. Начинается работа, в которой ни до кого и ни до какой-либо ревности. Мне дают коробки самые легкие, в отличие от парней, которые возвращают на место гигантские тяжелые короба. Не смотря на снисходительность мужчин к моим «девчачьим силёнкам», все равно трудно: нужно сначала вынуть короб из фургона, из которого так тщательно всё укладывала Миа, и нести внутрь, преодолевая ступени и расстояние. Ноги начинают ныть уже на пятом подходе к фургону.

— Может, по принципу цепочки, будем передавать? Так будет легче?

Гениальная идея Криса Бьярке тут же начинает исполняться, но из-за того что нас мало, да и некоторые ящики не могу поднять, все равно ношу мелкие коробки туда-обратно мимо живой цепочки работников.

Забравшись в уже полупустой фургон, нахожу коробку с крекерами, которая мне кажется достаточно легкой. Ловко спрыгнув и направившись к двери, я несу крекеры, чувствуя, что завтра я точно не встану из-за боли в ногах. При спуске на мгновение мне кажется, что в коробке что-то сдвинулось с места, но не предаю значения, сославшись, что просто накренила коробку, протискиваясь в проход между Питером и косяком.

— Куда крекеры ставить?

— Вон туда! — Эйвинд указывает на стеллаж с правой стороны. Парни дышат громко и тяжело, все уже взмыленные и уставшие до предела. Направившись к стеллажу, чувствую шевеление в коробке. Внезапно крышка отодвигается и оттуда показывается черный нос с серым клочком шерсти.

— Мама! Ааа!

Наверное, мой крик с визгом слышала вся Норвегия.

Кинув на пол коробку, я отлетаю в сторону. Крыса выскакивает из крекеров и несется в сторону стеллажей.

— Лови ее!

Энерговсплеск, и магия проносится мимо. Заряд летит в убегающее животное, но промахивается, щелкнув заклинанием прямо перед крысиным носом. Тварь издает писк и резко меняет направление, несясь теперь прямо на меня. Всё происходит в пару мгновений.

Всё, что я могу — это дико завизжать, прыгая на месте и тряся руками, желая, чтобы эта крыса прекратила бежать. Я напрочь забыла все заклинания и адекватные решения! Щелчок магии происходит внутри меня, когда между мной и крысой остается пара сантиметров и несколько мгновений, прежде чем она прыгнет на меня, так как я заслоняю ей выход. Эта тварь с писком внезапно падает у моих ног будто подкошенная, дергая лапками. А я с криком взлетаю на ступени, намереваясь выскочить за дверь и дать стрекоча. Но тварь лежит, не двигаясь. В подсобке возникает напряженная тишина, все пялятся на валяющуюся крысу и на меня.

— Что с ней?

— Не знаю.

— Кто-то заряд послал?

Кристофер подходит и, не замечая наши брезгливые лица и возгласы, аккуратно осматривает ее.

— Ребят, ей походу шею сломало.

Подумаешь? Мертва и слава Богу! Все начинают переглядываться, а я ловлю взгляд Рэя, пока до меня не доходит…

— Кто из вас в нее попал?

— Я не делал.

— Я промахнулся.

Эйвинд лишь разводит руками. Приходится взять себя в руки и сорванным от визга голосом прохрипеть:

— Кажется, это сделала я…

И все молча поворачиваются ко мне.

— Варя может убивать людей и животных вот так…

Пока все шокировано молчат, ко мне тут же стремительно подходит Рэй, хватая за плечи, будто я сейчас свалюсь в обморок. Хотя ног действительно не чувствую.

— Ты как? Голова не кружится?

— Нет… Всё хорошо. — Я прислушиваюсь к своим ощущениям. Магия во мне притихла, будто сама в шоке от случившегося. И вроде бы всё в порядке. Только сил поубавилось и немножко трясет от пережитого страха.

— Пойдем. Тебе нужно прийти в себя.

Рэй, обнимая, меня уводит из подсобки на улицу. Свежий воздух отрезвляет и приводит в чувство. Ощущения странные: меня колотит дрожь, а мысли в голове одна цепляется за другую. И перед глазами все еще стоит картинка с бегущей на меня крысой. Фу! Мерзость!

Стоя в стороне и смотря на вход в бар, отдышавшись, начинаю говорить, не в силах остановить льющийся поток слов: дрожь в голосе, обрывочные фразы, потеря здравого смысла. Привет, психушка!

— Я так испугалась, что неконтролируемо убила ее! Нет. Я не жалею! Ненавижу крыс! Мерзкие твари! Я думала, она прыгнет на меня! О боже, я ее убила! Я ее убила! Так странно! Господи, я же так могу теперь убить кого-то… Рэй, я опасна! Что делать? А вдруг я убью кого-то? Варя убивала!

— Мелани, милая! Успокойся! Всё в порядке. Ты не опасна!

— Рэй! Ты сам видел!

— Это крыса! Просто крыса!

— Да, но следующим может быть человек!

— Ты еще не убила никого. Хватит паниковать! — Он закричал так, что пара птиц испуганно слетела с ветки. Из подсобки заинтересованно выглянул Эйвинд, так как до этого мы все больше и больше повышали голос, пока не стали орать друг на друга. Поняв, что мы привлекаем к себе внимание, я заткнулась. Рэйнольд же начал успокаивающе гладить меня по плечам, пытаясь унять мою дрожь:

— Ты не сможешь никому причинить зла. Мелли, девочка моя, успокойся. Это всего лишь крыса.

— Да, но это вышло неконтролируемо… Если вышло с крысой, выйдет и с человеком…

— Не выйдет. Потому что из всех людей на этой планете, ты самое безобидное существо.

— Раньше ты так не считал… — Я смотрю на свои дрожащие руки, вспоминая, как Рэйнольд огрызался и отталкивал меня в Саббате.

— Раньше я тебя не знал. Раньше я вообще ничего не понимал: делил всех на Химер и Инквизиторов. И что теперь? Я сам Химера, и я люблю обворожительную, маленькую Химеру, которая может визжать и смешно прыгать на месте. Именно этой девушке, которая паникует и разводит скорбь по поводу крысы, я доверяю больше всех. И не потому что я тебя люблю! Ты чистая, Мел, ты безобидная! А то, что ты свернула шею крысе, это не стоит такой паники и переживаний.

Я всхлипываю, шмыгая носом и утирая его кулаком. От его слов стало чуточку спокойней. Рэй смотрит на меня нежным взглядом с кривой усмешкой на губах. Его все это забавляет, в отличие от меня. Оденкирк тяжело вздыхает и привлекает меня к себе со словами: «Тоже мне убийца». Зарывшись носом в его одежду на груди и ощущая запах его пота и парфюма, смешанный с ароматами улиц других городов, я чувствую себя под его защитой. И хочется толики его уверенности во мне, что никого не смогу убить.

Собственник

— Вот. Как вам? — Мы осматриваем дом, той умершей ведьмы — хозяйки салона, которая оставила после себя дом в Дрёбаке и квартиры в Нью-Йорке и Лос-Анджелесе. Если квартиры ушли во владение к Химерам, то дом с помощью Ларсена запросила Инквизиция для Клаусснера и его подопечных.

Я прижимаю к себе Мелани, стоя посреди полупустого зала, наслаждаясь тем, что могу позволить коснуться ее. Она уже не призрак, что поет заунывные песни, а живая, не изможденная, как была у Альфа, а здоровая, спокойная и невероятно красивая. Её волосы стали длиннее, чем раньше и пышнее, поэтому я постоянно касаюсь ее локонов. Эти шелковые нити струятся меж пальцев, заставляя замереть и забыться, будто под гипнозом. Мелани же льнет и прячет лицо у меня на груди.

— Сойдет. Осталось дождаться Варвару. — Клаусснер постоянно что-то ест. Вот и сейчас он грыз снеки, закидывая горстью в рот.

Я вспоминаю, что Варвару не видел с самого утра, поэтому обращаюсь к Мелани:

— А где она, ты знаешь?

— Нет. Куда-то с Миа ушла.

Хм… Если Варвара прихватила Миа, то, наверное, не хочет, чтобы Деннард вышла на нее. Значит, она где-то вне пределов Норвегии. Я ловлю настороженный взгляд любимых глаз — Мелани явно подумала о том же.

— Не беспокойся. С ней все будет в порядке. Твоя сестра не даст себя в обиду.

— Я знаю.

— Тогда в чем проблема? Хотя, ты правильно беспокоишься: Варвара опасна для окружающих. Но опять же — с ней рядом Миа!

Мел, смеясь, легонько щипает меня. Я же снова зарываюсь носом в ее волосы, ощущая дивный цветочный аромат любимой и запах шампуня — адская возбуждающая смесь.

— А Еве здесь понравилось бы! — Стефан появляется на лестнице, спускаясь к нам со второго этажа. Он оборачивается к следующему за ним по пятам Дэррилу. — Я смотрю, твоя подруга была очень даже не с дурным вкусом! И при деньгах, раз могла позволить такой дом.

— Да. Эльза специально нанимала дизайнеров. Хвасталась, что дом из экологически чистых материалов: дерево и камень. В нем много света и обалденный вид из окна на Дрёбак на втором этаже. Ну и ее гордость — камин.

Дэррил кивает в сторону камина из грубого серого камня внушительных размеров с древками поленьев, уложенных стопкой возле него.

— А вот и мы! — Звучит со стороны двери резвый голос Миа, и через минуту за ней появляется Варвара, стряхивающая снег с ботинок. Стоит появиться Шуваловой, как Мелани тут же разменивает мои объятия на объятия сестры. Ревностно. Ощущение покинутости. Хотя понимаю, что для Мелани Варвара так же нужна, как я. И все-таки желание быть единоличником оказывается сильнее здравого смысла. Чувствую себя ненужным, пока Мелани обнимает Варвару за талию и улыбается ей.

— Ты где была?

— У доктора. К гинекологу ходила.

— Что-то серьезное?

— Нет! Все в порядке. Просто проверялась после всех этих бегов от Деннард. Ну и заодно сделала УЗИ. Смотри!

Варвара достает какую-то бумажку из рюкзачка, и, судя по возгласам умиления, это фотография ребенка в утробе. Я любуюсь Мелани — тем, как она радуется: ее глаза сияют, голос стал мягче, а улыбка так вообще залюбуешься. Сколько же скрыто в ней нежности!

— Рэй! Смотри!

Она замечает мой взгляд и подходит, показывая снимок, где среди серых всполохов резкими белыми пятнами читается силуэт большеголового младенца. Ну да, это уже не эмбрион, а человек.

— Гляди: вот ручки, а вот ножки. Видишь? — Мелани в полном восхищении водит по фотографии пальчиком, а я завороженно смотрю на нее. Мне не интересен ребенок, мне не интересен этот черно-белый снимок, мне интересна она и ее восторг. Я ее такой прежде не видел. На мгновение моя больная фантазия слетает с предохранителя и рисует Мелани, воркующую над своим ребенком, так же умилительно вздыхающую и нежно улыбающуюся ему. Она будет потрясающей матерью! Дэррил и его друзья дали ей этот шанс…

— Тебе разве не интересно? — Она удивленно смотрит на меня, широко распахнув глаза. Небесный цвет изумлен и ищет ответа. А я думаю, как бы корректней объяснить, что нет.

— Почему? Очень интересно.

— А, по-моему, нет… — Озадаченно бормочет она, хмуря брови. Теперь я себя чувствую дураком.

— Оставь его! — Голос Варвары звучит неожиданно, как спасение. Она подходит и забирает фотографию, притом улыбаясь сестре. — Не видишь, что ли? Он с тебя глаз не сводит. А ты ему какие-то снимки показываешь. Если бы ты показывала вашего ребенка, думаю, восторга было бы больше.

Она, ухмыляясь, убирает фотографию, а у меня в голове словно эхо: «Если бы ты показывала вашего ребенка»… Я смотрю на Мел — она, закусив губу, в смущении отворачивается от меня. Почему? Ей не нравится мысль иметь детей? Или же дело во мне?

— Слушай, там Дэррил тебе шоколадные батончики купил. Умоляю только, оставь хотя бы мне парочку! — Стефан тащит Варвару показывать дом, Мел следует незаметно за ними, оставляя меня одного, в то время как Миа, плюхнувшись на диван, включает телевизор, будто у себя дома, а Дэррил, не зная, куда себя деть, торчит посреди зала и озирается по сторонам с постной миной на лице.

— Мелани сегодня воспользовалась даром Варвары и убила крысу. Но не отключилась, как вчера. Почему? — Не знаю зачем, но задаю этот мучающий меня вопрос Дэррилу. Парень замирает и с задумчивым выражением лица садится на диван к Миа.

— А она все сильнее с каждым днем… — Бормочет Миа, озадаченно смотря на брата.

В комнате повисает молчание, где Дэррил думает о том, что происходит с Мел, мы же ждем его ответ, слыша наверху голоса сестер и Клаусснера. Через несколько минут парень оживает:

— Я думаю, что она не отключилась, потому что это был не ее дар.

— Я видел, как Кевин воспользовался даром брата и отключился. Так что твоя теория не подходит.

— Значит, не такой уж было энергозатратное воздействие или она контролировала себя.

— Скорее всего, первое… — Я задумчиво опускаюсь на диван рядом с ними и задумчиво начинаю смотреть телевизор, не понимая, что там показывают. После случая в подсобке, я осознал, насколько сильной стала Мел: она может убивать, она может лечить, а та, созданная вязь утром, — нечто потрясающее.

— Интересно, именно этого хотел Морган, когда делал ставку на сестер Шуваловых? — Бормочу вслух свои мысли.

— Делал ставку на Шуваловых?

— Ну, да… Когда они появились у Химер, поползли слухи об оружии против Инквизиторов.

— А ты уверен, что они говорили про Шуваловых? — Я изумленно поворачиваюсь и встречаюсь с хитрым взглядом Дэррила. Он смотрит так, будто сканирует меня и все окружающее. Неприятное чувство.

— Имен не называлось… Просто, когда пропала Мелани, Химеры принялись ее искать… — Чем больше я говорил, тем больше моя уверенность таяла. А ведь и вправду: с чего вдруг решил, что именно они были оружием Химер. — Тогда кто?

Я смотрю на Дэррила, который явно знает намного больше, но не говорит. Но тот лишь грустно отворачивается и тихо произносит:

— Те же, кого считают выдумкой.

— Эй! Оденкирк, слышал? Я занимаю комнату с шикарным видом! — Варвара появляется предо мной внезапно, что я вздрагиваю.

— Что?

— Говорю тебе, я занимаю комнату с шикарным видом из окна и балконом.

— Да, конечно. Мне все равно…

— Я так и думала! — Она радостно восклицает, обнимая за плечи Мелани, которая заметила мой растерянный вид. — Дэррил, а пожрать здесь чего-нибудь есть помимо батончиков?

— Да. Там много чего. Загляни на кухню.

И Варвара, насвистывая, исчезает из комнаты.

— Пустили к холодильнику… Этот аллигатор сейчас всю еду нашу съест. — Бурчит недовольно Стефан, за что получает шлепок по руке от Мел со словами: «Эй! Она беременна!».

— Ладно. — Дэррил резко встает с дивана. — Мы пойдем. Мел, думаю, ты сегодня захочешь остаться здесь?

Я вижу, как расцветает улыбка на любимом лице. Мелани кивает в ответ и от радости закусывает нижнюю губу. А у меня в душе разливается теплота и нежность к ней. Ребята прощаются с нами, лишь когда Дэррил подходит ко мне, от него проносится зов:

— «Рэйнольд. Ты это… хотел сказать тебе… У Мелани тело новое. Понимаешь»?

Я растерянно пялюсь на него. Но он не продолжает, лишь стушевавшись, обнимает за плечи Миа и уходит. У Мелани тело новое… Что он этим хотел сказать?

Любимая, ничего не заметив, счастливая кидается ко мне в объятия. Милая, нежная, любимая. Я подхватываю и усаживаю ее к себе на колени, позволяя теперь бесстыдно при Стефе и Варваре нежно гладить по лицу. Ее глаза оказываются на уровне моих так близко, что могу рассмотреть все переливы радужки — голубые, как небо летом. Глаза ангела… Моего ангела.

Мелани сидит у меня на коленях и смущенно отвлекается на бурчание Стефана, который разжигает камин на предложение Варвары поужинать всем вместе возле него.

— А здесь мило… Хороший дом. Теплый.

Я впервые за все пребывание здесь начинаю рассматривать его. И вправду, милый, не такой уж он пустой, как мне показалось сначала. Просто здесь все сведено к минимуму, что дает очень много пространства. И вокруг повсюду дерево золотистого цвета. Дом напоминает фотографии в журналах по дизайну интерьера, где все натуральное и экологически чистое.

Вскоре мы располагаемся на полу возле пылающего камина, поедая оставленные для нас рыбу, овощи, мясо, запивая вином и соком. Мелани рассказывает о ребятах, о том, что было с ней, мы с Варварой, преувеличивая некоторые моменты, описываем, как искали ее, заражая моего ангела смехом.

— А что случилось в подсобке? Ты зачем нос сломал Питеру?

— Получилось по-дурацки. Просто мы так все устали от поисков этого Дэррила, что пошли на крайние меры. У Охотников по карте отыскали его местоположение. Но, когда прибыли к нему в дом, его мать сказала, что он ушел, а вот его сестра Миа скорее знает, куда ушел брат. И дала адрес бара Ларсенов.

— Если честно, я была против этой затеи! Предлагала им подождать возле дома! Но эти двое, — Варвара указывает вилкой на меня и Стефа, — будто с цепи сорвались! Они рванули в бар с оружием наперевес.

— Конечно, рванули! — Возмущается Стефан, всплеснув руками, при этом испачкав себе джинсы кетчупом. — Потому что уже терпения не хватало! Решили действовать, как на охоте: накрыть их шайку и вытрясти всю информацию.

— Всё ясно! И вы решили действовать кулаками. Придется Басса подлечить. А то у него такой синячище на лице. — Смеется Мел, которая полулежит в моих объятиях, откинув свою голову мне на грудь. Я же сижу, привалившись спиной на огромное тяжелое дубовое кресло, которое даже Стеф сдвинул с трудом.

— Ага. И снова вырубишься? — Варвара недовольно смотрит на сестру.

— Нет, я постараюсь аккуратно.

Я зарываюсь носом в волосы Мелани, ощущая рай в душе, что уж позабыл, как такое бывает: когда есть всё, а главное — нет боли.

— Я сегодня крысу убила… — Тихо произносит Мел Варваре.

— И чего? — Хмыкает та, отпивая сок из стакана. Я прямо ощущаю, как Мелани волнуется: она напряглась в моих руках, готовая сесть, тем самым выскользнуть из моих объятий. Поэтому, чтобы предотвратить это, я отвечаю за нее:

— Она сегодня воспользовалась твоим даром. Вот, что хочет сказать Мелани. Она убила крысу, сломав ей шею.

Варвара и Стеф замирают, не веря услышанному.

— Так, значит, все-таки она, как Кевин. — Клаусснер недовольно шмыгает носом. Варвара кидает мимолетный взгляд на него, а затем снова переключает свое внимание на нас.

— Ты воспользовалась моим даром?

— Ага…

— Я ничего не почувствовала… Хотя, может, потому что я смертная? — Она поднимает руку с повязкой. — Значит, ты действительно стала, как Древние… Как Кевин.

Я слышу, как тяжело далось Варваре произнести имя Ганна. Но Мел словно не заметила этого:

— Так Кевин жив?

— Да. Он сейчас в Саббате.

Мел, будто птичка, встрепенулась в моих руках, а меня уколола ревность. Интересно, настанет день, когда я прекращу реагировать на всех этих мужчин вокруг нее, зная, что она моя?

Нет! Никогда! Я верю в искренность и верность Мелани, но остальным не доверяю. Еще этот Ларсен нарисовался, будто не вижу, как он смотрит на нее и на меня.

Пока я сходил на пепел от ревности, накручивая себя, Стефан в пару предложений рассказал Мел, что с Ганном и где он сейчас.

— А он знает про ребенка? — Любимая кивает на живот Варвары, а та сидит, отвернувшись от нас и смотря на огонь. Я знаю, что той больно сейчас, так как помню, как девушка плакала в гостинице.

— Мы не знаем. Но вроде пока нет. Реджина не говорила ему, а мы молчим по ее просьбе.

— Эта ваша Реджина напоминает сутенершу! — Варвара яростно комкает и кидает бумагу из-под рыбы в огонь. Та внезапно вспыхивает зеленоватым светом, как горят Инициированные, а затем уже тлеет обычно. — Она вам дела, как клиентов, подыскивает, указывает, что делать, куда идти, что говорить!

— Она наш Светоч! Наша Главная! — Рычит разозлено Стефан.

— А ты сама будто не слушалась свою Темную? — Я тоже задет ее отношением к Реджине, хотя не так, как Стеф, потому что сам иногда понимаю, что Реджина перегибает палку.

— Моя Темная хоть и приказывала, но не заставляла людям врать.

— Ага. Зато ты людей по ее приказу убивала!

— Стеф! — Я прерываю Клаусснера, чувствуя вину перед Варварой. Доля правды в ее словах есть. Реджина — не святая и она не имеет права решать в столь личных делах. — Варвара, если хочешь, я тебя отведу в Саббат, чтобы ты поговорила с Кевином.

Я слышу тяжелый вздох Клаусснера и нежное благодарное прикосновение Мелани к моему колену. Варвара согласно кивает, нервно закусив губу. Я задолжал ей: по-моему, отвести к Кевину и чтобы тот узнал правду — это лучшая плата за то, что она вытащила меня из психушки и доверилась мне; без нее я не вернул бы себе Мелани. Вкомнате повисает тяжелая пауза, где каждый думает о своем. Я решаю сменить тему:

— У нас с Дэррилом перед его уходом завязался интересный разговор. Он считает, что мы неправильно считали Мелани и Варвару оружием Химер.

Моя фраза подобно бомбе: все одновременно начинают говорить.

— Что?

— А я ведь говорила!

— А кто тогда?

— Не знаю. Он как-то странно произнёс: «Те, кого считают выдумкой». Он всегда так говорит загадками или чтобы побесить? — Последний вопрос я задаю Мелани, глядя на ее макушку, лежащую на моей груди. Она поднимает свое личико, и я окунаюсь в любимый цвет глаз.

— Всегда. Но если правильно задашь ему вопрос, то ответит. У него пунктик на этом. Постоянно твердит, что всему свое время и что ты должен сам догадаться, а не он рассказать. Но, поверь, он понапрасну словами не бросается.

Не сдерживаюсь и целую ее, потому что, пока она говорила, я, как завороженный, смотрел на ее губы, ожидая, когда Мел закончит говорить, чтобы почувствовать их тепло и мягкость, прикоснувшись к ним своими губами. Кратко, легко, нежно. Не позволяю себе перейти границы на виду у всех.

— Тогда, кто такие те, кого считают выдумкой? — Я задаю вопрос всем, хотя, не отрываясь, смотрю на Мелани.

— Древние?

— Бред! — Фыркает Клаусснер. — Они еще тогда не были зомби.

— Ну, может, не были, а планы у Моргана на них имелись. Ведь для чего-то он их поднял из могил?

— Дэррил говорит, что Моргану нужна была информация от Древних, как убрать Старейшин, и магии в них нет. Они Смертные.

— Тогда кто?

Все переглядываются и жмут плечами. Через пару минут раздумий и молчания слышится зевок.

— Не знаю, как вы, а я чертовски устала! — Восклицает Варвара, сладко потягиваясь.

— Иди, отдыхай. — Мелани ловко выпархивает из моих объятий, чтобы обнять сестру. Я смотрю на них и вижу единое целое: две девочки, пришедшие вместе в этот мир — одно лицо, разные судьбы и характеры. Они что-то шепчут друг другу на русском, каждая целует в щеку другую, и Варвара уходит.

Может, зря я отказался от затеи выучить русский? Сейчас бы знал, о чем они секретничали и от чего у Мелани так вспыхнули щеки.

— Ладно, пойду с Евой поговорю… — Вздыхает следом Стефан.

— Как она? — Оборачивается Мел к Клаусснеру, не спеша возвращаться ко мне. А у меня руки будто горят без нее, и волной встает раздражение и злость, что я ей физически не нужен так, как она мне.

— Ева вся в планировании свадьбы и делах Сената. Она расширила дар и теперь желает утвердиться как пророк — это ее старая мечта. — Грустно заявляет Стефан, глядя на дно своего бокала с вином.

— Что-то ты печально говоришь об этом… — Мелани словно прочитала мою мысль и озвучила.

— Просто вся эта кутерьма по поводу свадьбы, у меня уже вот тут сидит. — Стеф показывает пальцем на горло.

— Да, но разве ты не этого хотел? — Изумляется любимая.

Я, стараясь не рассмеяться, ложусь на пол, сладко потягиваясь, и с улыбкой слушаю их разговор: ну да, Мелани не в курсе, что пара Ева-Стефан трещит по швам по поводу предстоящего брака.

— Я? Я мечтал об этом! И, черт возьми, я безумно хочу, чтобы Ева сменила свою занудную фамилию на Клаусснер! Но эти вопросы: где будет проходить свадьба, кто будет на ней, какие цветы, какая рассадка, кто будет развлекать гостей, нужен ли оркестр и прочее — я на них не подписывался, Мел! Мне плевать, где будет свадьба: хоть на Гавайях в бикини или на Северном Полюсе с пингвинами. Но Ева хочет угодить всем!

О! А это новая информация! Я поворачиваюсь на бок и смотрю на кислую рожу Стефа:

— Это кому хочет угодить Ева?

— Как кому? Лауре и своим родителям! Валльде — те еще педанты, семейка банкиров, имеют крутые связи. Хотят такую свадьбу, которую можно будет показывать, как самую образцовую для высшего круга. Скукота, одним словом! Лаура же хочет привести мать из психушки и еще несколько людей, которые в свое время в детстве нам помогли. Сам понимаешь, что это за люди…

Я киваю. Вне сомнений: либо бандиты, либо сутенеры, либо наркодиллеры. Хотя, точнее сказать, все вместе — итальянская мафия. В свое время Лаура многих своих бывших любовников, по которым плачет тюрьма, отправила на тот свет, избавляясь от навязчивых покровителей. Тогда, да, я понимаю, почему нервничает Ева. Банкиры и сумасшедшая фрау Клаусснер с Лауриными друзьями в одном месте — свадьба сулит проблемами.

— Бедный Стефан… — Мелани улыбается, пытаясь сдержать смех. Она легонько его обнимает, на что Клаусснер льнет к ней со словами: «Ну, хоть кто-то меня пожалел». И снова во мне ревность, как змея, начинает шевелиться и шипеть от негодования. Но я лишь отворачиваюсь, смотря на пылающий огонь. Через секунду получаю тычок по ноге: Клаусснер пинает своей здоровой ногой прямо под колено.

— Оденкирк! У тебя с лицом что-то случилось — перекосило. Смотри, на всю жизнь так останется.

При этом Мелани не отпускает от себя, обнимая ее за талию. Она улыбается, но явно не понимает, что происходит — то ли мы серьёзно, то ли дурачимся.

— Кто бы говорил… — Бормочу я, вспоминая, как Клаусснер сам рефлексует, как паралитик, стоит проявить кому-то нежность или заботу к Еве. Притом без разбора: все Саббатовцы испытали его ревность на себе.

Стефан, противно ухмыляясь, прощается с нами и уходит наверх, доставая мобильный, и где-то уже оттуда я слышу итальянско-английское воркование Стефа с Евой по телефону. Мы остаемся с Мелани одни возле камина, остатков еды и грязной посуды.

— Надо убрать… — обреченно вздыхает она, осматриваясь вокруг. Я же чувствую, как желание электричеством проносится по мне, напоминая тот ток от прикосновений, который я чувствовал, когда впервые ее касался. Теперь я знаю, что это было: мы уже тогда принадлежали друг другу, еще не осознавая этого. А как она испуганно билась в моих руках, когда впервые ее поцеловал?

— Иди ко мне. — Я ловлю ее за руку и тяну к себе. Мел послушно попадает в мои объятия, и я с упоением начинаю целовать ее, позволяя теперь в полной мере ощутить нежность и мягкость кожи любимой, ласкать девичье тело, ощущать хрупкость ее рук, остроту плеч, покатость бедер. Я слышу свое имя, будто вздох, и желание еще больше опаляет меня: я хочу ее здесь и сейчас. Плевать, что нас могут увидеть или услышать! Плевать на всех и всё! Этот мир задолжал мне ее.

Резко повернувшись, меняю положение — теперь Мел находится подо мной, а я лежу сверху, получая еще больше доступ к ее телу.

— Рэй!

Смеется чертовка! Видит, как я ее хочу. Она начинает хихикать, когда, целуя ее шею, запускаю руки под кофту. Под моими грубыми пальцами тонкая, горячая кожа девушки. Я накрываю ладонью ее грудь, спрятанную от меня в бюстгальтер.

— Нас могут увидеть…

— Плевать! — Бормочу, опускаясь ниже от шеи к ключицам, тем временем пытаясь справиться с застежкой на ее белье. Будь прокляты эти крючки и замки всех бюстгальтеров! Мелани решает помочь мне и сама тянется расстегнуть лифчик. Поэтому моя рука рефлекторно скользит ниже. Гладкость кожи и рельефность ребер…

Где они? Неужели я ошибся? Хочу ощутить эти борозды, оставленные на ней после стройки, как напоминание, что я — причина того, что она тут, рядом со мной. Но их нет…

— Мел… подожди… — Я отрываюсь от ее губ, слыша, как часто она дышит. Щеки горят от возбуждения, а волосы чуть пушатся, будто наэлектризованы. Да Мел сама выглядит так, что может шаровые молнии посылать не хуже Романовой. Моя девочка замирает и удивленно смотрит, тем временем как я скольжу пальцами по ее ребрам. И тихо смеется! Раздражение вспыхивает во мне, и я задираю кофту. Их нет, шрамов больше нет!

— Они исчезли. У меня полностью новое тело! У меня нет ни единого шрамика. — Мелани хихикает, счастливо закусывая губу, а глаза блестят, будто драгоценные камни. Она снимает с себя кофточку и лифчик, но оставаясь все еще в джинсах. Прекрасна. Каждый изгиб, тонкость линий, прозрачность и бледность кожи, идеальные формы. Богиня! Во рту аж пересыхает от желания. Но меня что-то тревожит, где-то на задворках бьется мысль, которую я никак не могу оформить из-за своей похоти. Мелани встает на колени и начинает целовать мою шею и кадык. Я подавляю стон, привлекая ее к себе, и снова мои пальцы скользят вдоль изгиба поясницы, затем туда, где были два грубых уродливых шрама.

«Рэйнольд. Ты это… хотел сказать тебе… У Мелани тело новое. Понимаешь?»

Вот оно! Я теперь понял, что хотел мне сказать смутившийся Дэррил. Девственница, Мелани, девственница! Боже… Я стону от осознания этого. Мелани же принимает это за стон страсти, и уже своими маленькими пальчиками неумело пытается расстегнуть на мне джинсы. Твою мать! Кажется, она сама не в курсе своего положения.

— Мел! Мелани! — Я ловлю ее руки, отцепляя от ремня.

— Что? — Она отстраняется, озадаченно глядя на меня, и тут доходит, какой я билет вытянул. Черт! Да я счастливец! Можно, конечно, заняться любовью тут, а можно подождать и сделать ночь особенной… Хм! Ее первым мужчиной и мужем был Савов. Я теперь могу исправить это. И мой внутренний ее собственник начинает довольно смеяться. Я могу стать «обладателем» этой девушки. Моей Мелани, только моей. Воздержание может быть не такой уж плохой штукой, когда сулит более аппетитные моменты.

Я неконтролируемо начинаю улыбаться, глядя на ожидающую ответа, изумленную Мелани.

— Моя девочка… — Шепчу я довольно, осознавая, что хочу.

— Твоя. — Смутившись, произносит Мел. Она явно сбита с толку, и мне это даже нравится.

— Я думаю, тебе пора спать.

— Что?

Я закусываю губу, чтобы не расхохотаться над ее шокированным лицом.

— Мы оба устали. Был трудный день. Пора идти спать!

Я целую любимую, запуская пальцы в ее длинные, струящиеся по спине волосы. Затем начинаю поправлять одежду на себе и застегивать уже почти расстёгнутые джинсы. (Боже, как же тесно в них стало!) Мелани же, ничего не понимая, будто застывшая, стоит на коленях и наблюдает за мной.

— На, оденься. А то заболеешь. Хотя, ты у нас неуязвима… Но всё равно, оденься. — Я протягиваю ей бюстгальтер и кофточку, поднятые с пола, отмечая, какая красивая у нее грудь и как она часто дышит. Чтобы не зацикливаться и не поддаваться страстям, я отворачиваюсь и начинаю собирать посуду, слыша тишину замешательства Мелани. Ничего, ей будет полезно. Да и мне надо остыть.

Отнеся тарелки и бокалы на кухню, возвращаюсь в гостиную. Мел уже сидит одетая, съежившись на полу, от чего вызывает неконтролируемый прилив нежности и желание обнять. Она напоминает сейчас те дни, когда я был ее наставником в Саббате и не понимал, что между нами творится: девушка словно меня боится, будто пытается занять меньше места в пространстве, обиженно глядит в пол, противно щелкая ногтем в задумчивости.

— Я сначала приму душ, а ты иди спать. Не жди меня. — Я целую ее в лоб и спешу скрыться от ее оскорбленного взгляда.

Пролетев по лестнице наверх, прячусь от Мел в ванной. Иначе, я поддамся слабости, а потом буду жалеть, что не удержался. Душ приводит меня в чувство и остужает. Будто мозги вернули на место. Я, как идиот, начинаю глухо смеяться над собой и ситуацией.

Мелани стала невероятно сильной ведьмой, притом не осознает это и не контролирует себя. Моя девочка даже не понимает, что у нее новое тело! Не изменилась! Всё та же неуверенность в себе, беззащитность и нежность.

Что же делать мне с ней? Что же делать нам?

С друзьями Дэррила под прикрытием Миа хорошо жить, но не постоянно же! Согласится ли Мел уйти отсюда в Саббат? А вдруг ее обнаружат? И что тогда? Она будет пытаться свернуть шею, как крысе, любому обнаружившему ее? А если не получится? Хм! А что если Варвару попросить обучить пользоваться даром? Это было бы решением! Только одно, Варваре нельзя становиться ведьмой — Деннард выйдет на нее в ту же секунду.

Вот если бы… если бы я мог поделиться своим даром и научить Мелани обезболивать себя или наоборот — награждать своей болью врага. В бою с Савовым это спасло мне жизнь…

Савов! Его кости давно уже развеяны по ветру, а он до сих пор, как демон, возвращается из прошлого и не дает покоя. Этот негодяй смог дотронуться и истоптать своими подошвами все то, что мне дорого. Даже Мелани вынудил выйти за себя. Сколько он боли причинил Мириам и сколько Мел. Последняя вообще только и знает это состояние: люди столько не могут вынести, сколько пришлось на ее долю. Я помню крик сквозь толщу забвения, когда она звала меня, кричала, чтобы прекратили пытки. Морган с Савовым что-то сотворили, только ей известное.

Я с горькой миной на лице от последнего воспоминания закручиваю кран, и в душевой наступает тишина. Подсушив полотенцем мокрые волосы, выхожу и начинаю обтираться. В запотевшем зеркале отражаюсь размытым пятном, поэтому протираю его поверхность и смотрюсь. Да… Я немного потерял былую форму из-за отсутствия тренировок. Конечно, не все так плачевно, но пора приходить в норму. Неудивительно, что Деннард справилась со мной так быстро.

Кристен — вот еще одна проблема. Не дай бог разведает, что Мелани жива. Как же защитить мне девушку? Тяжело вздохнув, смотрю себе прямо в глаза, в которых читается тот же вопрос, что я озвучиваю:

— Что будем делать, Оденкирк?

Но решение так и не приходит. Одевшись в оставленные для нас Дэррилом вещи, выхожу. Нужно еще комнату найти, где буду спать. Просканировав помещение, я тут же чувствую мягкую энергию Мелани, и направляюсь к ней, будто иду на ведьмин зов. Открыв дверь, вижу, как она, поджав колени к груди, лежит на краю кровати и спит. Такая маленькая, хрупкая, изящная. Я подхожу к ней — дыхание ровное, черты лица спокойные, спит, не двигается. Легонько касаюсь ее щеки, поправляя за ухо шелковую прядь волос.

Ничего! Я найду способ защитить тебя, моя маленькая Древняя. Древняя… Она теперь может пользоваться даром сестры и супруга, если верить легендам. Так как с даром Варвары фокус прошел, то, если бы жив был Савов, она освоила бы и телекинез. Но вакантное место пустует… Я начинаю неконтролируемо улыбаться: а что если Мелани передать свой дар и научить им пользоваться? Ее даром не смогу пользоваться, но зато в ее арсенале пополнится. Я смогу обучить ее не чувствовать боль! Превратить этот физический аспект человека в оружие! Та, которая родилась в боли, станет ею управлять.

И тогда она станет Анна Оденкирк.

Правда, Анна по документам мертва… Проблематично будет восстанавливать личность. Хотя у Реджины остались ее бумаги на вторую личность, где она Мелани Гриффит.

А это выход! Я бы даже сказал, лучшее мое решение! Мелани Оденкирк. Мне нравится, как звучит. Это самое сильное заявление будет на нее: не Смертная Инициированного, не сестра, не возлюбленная, а жена, связанная клятвой. Моя. И ничья больше. Я самый ревнивый колдун в Саббате и сумасшедший собственник.

Только согласится она выйти за меня? А вдруг нет? Она не хотела замуж за Савова, хотя когда-то любила. Может, дело не в нем и не во мне, а в одном из Химерских принципов: не женись, не заводи детей, живи для себя? Черт! Услышать от нее: «Нет, Рэй, я не хочу замуж» — будет подобно пощечине. А если привести к алтарю и сделать так, чтобы у нее выбора не было? Скорее всего, да. Так и сделаю. И пускай это даст лишний повод для ссоры, но я заставлю сказать клятву, чтобы обезопасить ее же саму. Она должна научиться защищаться хоть как-то. Если она рыдала над тушкой крысы, то вряд ли сможет пользоваться Варвариным даром и, опять же, ее сестра смертная. А я научу ее своему дару. Мелани когда-то попросила меня убрать боль, и я сделал это. Пора повторить это.

Если она не возненавидит меня за то, что заставлю выйти за себя, возможно и первая брачная ночь пройдет по всем канонам.

От этой мысли становится воздух горячей, а кровь начинает бешено бежать от желания. Я довольно бесшумно смеюсь, целуя в сладкие губы спящую красавицу, после чего ложусь к ней рядом и обнимаю. Черт возьми, женившись, я не только передам свой дар, но и заявлю миру на нее свои права — официально. И пусть попробуют отнять! Если только сама Мел не сглупит. Вот, кто враг номер один моего плана! Придется держать с ней ухо в остро и от себя не отпускать, чтобы не сбежала ненароком. А еще, хорошо бы к моему плану Варвару подключить…

В этот момент Мелани разворачивается и утыкается носом в мою грудь, обвивая своими хрупкими руками меня за талию. Я целую легонько ее в лоб, вдыхая запах волос, и шепчу: «Спокойной ночи, девочка моя».

Засыпаю моментально, ощущая невероятный покой и усталость. Я дома — я рядом с ней.

Код два

Я иду по коридору, стараясь не перейти на бег. Мне нужна Барона. Среди проходящих, таких же ошалевших Архивариусов я замечаю ее прямую спину и темный цвет волос, отдающий холодным отливом.

— Оливия! Оливия, подождите!

Она наконец-то слышит мой окрик и оборачивается. Я замечаю несвойственную ей бледность лица и что-то неуловимое во взгляде, но отметаю в сторону, желая не зацикливаться на этом.

— Ной, что случилось? Почему вы не в Мосуле на расследовании?

— Я собираюсь туда. Но срочно нужно обговорить с вами по поводу дела Смертного с татуировкой.

Оливия тут же напрягается. У нее снова появляется эта закрытость, когда разговор касается этого дела. Несмотря на то, что дело было полностью моим, Оливия отстранённо следила за ходом расследования.

— Что случилось?

— Наша подозреваемая Амелия Шилдс: она полностью оправдана.

Я жду от нее ответа, но Барона не понимает меня и лишь раздраженно супит брови:

— И что? Выпустите ее тогда! Не отвлекайте меня по пустякам, Ной.

— Дело в том, что девушка делает запрос на защиту от своего же клана.

— Основания есть?

— Да. — Я протягиваю ей листок, с последним допросом, где черным по белому заявка на то, что ее Верховная не будет церемониться с ней за сведения, предоставленные Сенату. Оливия быстро пробегает глазами по тексту и выдает:

— Чушь! Тут только догадки Амелии о том, что за ее ослушание, последует наказание.

— Я знаю.

— Тогда в чем дело?

— Оливия, Амелия дала нам интересные сведения и вы сами понимаете, что последует за этим.

Я знаю, что Оливия догадывается, что дело темное, я знаю, что у нее есть какие-то догадки насчет него, иначе она не стала бы так корпеть над этим убийством. Мне кажется, она догадывается, что это связано с объединением знаков Морганом. По крайней мере, она идет по этому пути, судя по наводящим вопросам о татуировке и больной, за которой следила Амелия Шилдс.

Я выжидающе смотрю на нее: ответ должен прозвучать, чтобы я понял, как действовать дальше — звонить Курту о том, чтобы прятал Амелию, или ей предоставят защиту.

Оливия тяжело вздыхает, резким движением поправив пиджак.

— Ной, Сенат не предоставит сейчас людей, даже если бы мы имели все основания на ее защиту.

— Архивариусов нет, но у Амелии есть пара — Инквизитор, который согласится взять на себя обязанность ее защиты.

— Нет, Валльде! Вы слышите? Нет.

Оливия злится. Я ее понимаю, сейчас снова аврал, всех Архивариусов и добровольцев снимают на новые дела — в Мосуле сгорела большая библиотека, где хранились древние рукописи Инициированных, на Украине с нестабильной политической ситуацией прошли беспорядки в кланах Химер, в Китае кто-то обесточил целый город и использовал страх темноты людей для призыва демонов.

Я смотрю на Оливию, она начинает колебаться — это видно по тому, как старается не смотреть мне в глаза. В итоге, слышу ее тихий голос без злости и раздражения, в нем угадывается усталость и смирение:

— Я могу лишь ее задержать в Карцере. Такой вариант подойдет?

— Да.

— Отлично.

Я готов уйти, чтобы дать отбой нервному Курту, который в последние дни ходит сам не в себе: то ли сомневается в своих действиях, то ли переживает, а может всё сразу. Распрощавшись с Барона, я направляюсь к посту Януса, чтобы отдать указания насчет Амелии Шилдс. Третий этаж кишел Архивариусами. Они толпами ходили по кабинетам, выпрашивая связь на новый портал, на дополнительный инструментарий в свой кейс и бумагу с заклинаниями, которая у них закончилась. Здесь же находилась главная «справочная» с Янусами, держащая связь с Карцером и внешним миром по телефону.

«Аппаратная» — так однажды обозвал это место Шишковский. Действительно, это место напоминало старые фильмы, где куча телефонисток налаживали связь. Вместо них были Янусы, и они обладали информацией обо всем, что в данный момент творилось в Сенате. Это была своеобразная диспетчерская дел Сената.

— Свяжите меня с Саббатом.

Азиатской внешности Янус с седыми волосами тут же воздействует на телефон и передает трубку, в которой звучит голос мисс Татум:

— Частная школа «Саббат» слушает.

— Здравствуйте, мисс Татум, свяжите меня с Куртом.

— Здравствуйте, Ной. Минуточку подождите.

В трубке включается режим ожидания, где вместо гудков звучит Шубертовская Ave Maria. Пока поет приятный густой голос певицы, рядом со мной оказываются два Архивариуса, выпрашивающие для расследования Инициированных с особенными дарами и соответствующие документы.

— Нам требуется дар разряда гностицизм для продолжения расследования.

Я мысленно ухмыляюсь: этот разряд только у одного человека — у Нины.

— Таких в арсенале Сената пока нет.

— Как нет? — Удивляется Архивариус, а я теряю самоконтроль и оборачиваюсь в таком же недоумении, что и мужчина.

— Нет. Сенат не располагает добровольными Инициированными с даром гностицизма.

— Как же так? Раньше же был человек? Русская… Как же ее имя?

— Нина Субботина. — Подсказывает Янус.

— Именно! Она являлась добровольцем для помощи Сената.

— Сейчас Нина Субботина не является добровольцем. Запрет.

— Алло? Ной, что там? — Я слышу в трубке голос Курта, из-за которого, как назло, не слышу, что отвечает Янус Архивариусу.

— Амелия Шилдс остается в Карцере.

— Почему?

— В целях ее безопасности. Ей отказано в защите и охране из-за недостатка людей.

— Погоди. Но я могу вызваться.

— Можешь. Но тебя тут же вытащат на расследования Сената. Нехватка людей.

— И что будет? — Я слышу напряженность в голосе Курта, в котором явно читается страх.

— Мы с Архивариусом Барона решили продержать ее в Карцере. Сейчас это самое безопасное место для нее.

— Хорошо… Спасибо тебе.

И пошли частые гудки. Я кладу трубку, ощущая, что никак не могу сконцентрироваться на звонке и деле. Я горю узнать ответ, почему Нина теперь не является добровольцем. Отказалась? Заставили отказаться? Или не хочет, чтобы ее вытащили на расследования в помощь Сенату?

Я подхожу к Янусу, которого уже покинул Архивариус, и задаю интересующий меня вопрос:

— Вы сказали, что Нина Субботина не является теперь добровольцем. Почему?

— Запрет.

— Запрет?

— Код номер три.

Я пытаюсь лихорадочно вспомнить, что это означает. Но ни черта не помню. Кажется, код два — это смерть добровольца. Или это и есть номер три?

— Напомните, что это означает?

— Код номер три означает, что добровольцу выдвинуты обвинения в нарушении законов Инициированного мира.

Во мне что-то ломается. Я испытываю страх — противное чувство, которое в последнее время все больше стало возвращаться и путать мои мысли.

— Дайте мне информацию на Нину Субботину.

— Нина Субботина проходит по делу номер 38.57.02.2047. Дело ведет Архивариус первого типа Морена Бьянчи. Нахождение — Карцер, восемнадцатый этаж.

— Спасибо.

Я разворачиваюсь и почти бегом устремляюсь к порталам в Карцер.

— Валльде, вы еще в Сенате?

Меня останавливает за руку Архивариус Грант.

— Да. Но я собираюсь уже уходить.

— Отлично передайте это Архивариусу МакНабу.

Он впихивает мне сличитель в руки. Я киваю, про себя отмечая, что нужно найти Нину и пройти в Мосул на место происшествия. Меня словно разрывает: долг Архивариуса — поскорее отдать сличитель — и чувство к Нине, гонящее в Карцер.

Я притормаживаю у портала в нерешительности, осознавая свой провал как Архивариуса: личной жизни, чувствам и эмоциям нет места в Сенате. Но, как показывает практика, они все равно сюда прорываются, подавляемые голосом разума.

В итоге, понимаю, что если сейчас не увижу Нину, то не смогу сконцентрироваться на работе. Поэтому снова продолжаю путь к порталу. Оказавшись на восемнадцатом этаже, попадаю в тишину ожидания. Здесь я могу себе позволить чуть ли не бегом идти вдоль дверей, выискивая нужное имя. Мягкий ворс ковра топит звук моих спешащих шагов, не давая понять обвиняемым, что один Архивариус тронулся умом.

Вот она! Дверь с черной таблицей, на которой начертано имя «Нина Субботина» и другие данные. Сердце замирает. Ощущение, что я в кошмаре — мои опасения сбылись. Я хватаюсь за дверную ручку, чувствуя, как она магически откликается на мой Знак, давая пропуск внутрь, и поворачиваю ее.

Вхожу. Я не сразу замечаю ее, потому что кажется, что комната пустая. На самом деле, Нина сидит на полу за кроватью и смотрит в окно, поэтому виднеется только ее голова со светлыми волосами и плечи.

— Нина?

Она оборачивается и встает. Отмечаю, что впервые вижу ее в джинсах и белой футболке. Обычно она во всем черном и на ней постоянно много одежды свободного кроя. Сейчас же она выглядит, как все заключенные в Карцер. Но белый цвет и почти облегающая одежда подчеркивают бледность ее кожи и светло-пшеничный цвет волос, а еще худобу. Она даже кажется мне подросшей, потому что не сутулится как обычно, а стоит с ровной прямой спиной.

Я чувствую онемение в теле. Скорее всего, это шок. Нина тоже не двигается. Мы просто стоим и смотрим друг на друга. Она не плачет, не прожигает ненавидящим взглядом, не нервничает, даже не злится. Она, как всегда: чуть хмурая, собранная, готовая к нападению в любой момент, закрытая, даже ее энергетика ровная, почти бесшумная и неощутимая.

— Что случилось?

Я наконец-то выжимаю из себя хоть что-то, и Нина оживает в своей позе, отводя глаза в сторону.

— Обвинение в убийстве несовершеннолетнего Смертного.

— Основания?

— Были свидетели, которые слышали угрозы от меня.

— А улики?

— Убийство было совершенно без магии. Поэтому всё чисто на энергоуровне.

Я хмурюсь. Всё понятно как божий день: подставили. То чего я боялся, произошло. Я знаю Нину, несмотря на ее суровый вид и порой резкие выпады, она не будет убивать человека и, уж тем более, мстить.

— Есть предположения, кто мог подставить?

— Есть. Даже предполагать не нужно. — Я замечаю еле заметную улыбку на ее губах. — Это Павел. Он подал заявление на меня.

— Почему?

— Он ненавидит меня, как и все остальные Химеры.

Не справляюсь с тяжелым вздохом. Невероятно трудно контролировать себя сейчас. Я знаю, что Нину, мягко говоря, недолюбливают в клане и за пределами его, потому что она помогает Сенату, выдавая своих же на аутодафе. Вспомнить, хотя бы, как осенью на нее напали. Если бы не Мелани, я бы ее потерял тогда.

— Нина, ненависть не толкает людей просто так обвинять в убийстве Смертного. Что ты сделала Павлу?

— Он высказался обо мне на одной вечеринке, я заставила его публично признаться, что он гомосексуалист и влюблен в своего лучшего друга.

— Ясно. Думаешь, он убил своего Смертного ради того, чтобы отомстить?

— Я думаю, что убитый мальчик вовсе не был его Смертным, как он заявляет Сенату. У него нет даже родственников. По крайней мере, до убийства никто не знал о них.

— Ты угрожала ему?

Нина безразлично жмет плечами.

— Он неделю назад пришел на собрание в мой клан и начал оскорблять. Я ответила, чтобы закрыл рот, иначе за любое слово в мою сторону будет расплачиваться кровью. За мной не постоит.

— А дальше?

— Через два дня обнаружили тело мальчика с перерезанным горлом.

Она разводит в недоумении чуть руками, будто говоря: «Как-то всё нелепо получилось».

Я молчу, не двигаясь, чувствуя, как кровь носится по венам. Подставили, притом бездарно.

Я не знаю, что нужно сделать: хочется подойти к Нине и коснуться ее. Может, сказать слова поддержки? Но Нина не выглядела потерянной и безутешной. Она была собой. И это обескураживало и нравилось одновременно.

— Думаю, меня подержат здесь неделю, а потом из-за отсутствия улик выпустят. Если Сенат будет расположен. Сейчас, вроде, идет чистка Химер.

Я молчу, так как знаю двойственность ситуации: Сенат может, закрыть дело и назначить аутодафе, если даже найдет косвенную улику, а может выпустить. Сейчас непонятно, что происходит. От этого мне становится страшно за Нину еще больше. Самое болезненное оказалось то, что я понял по ее глазам — она в курсе своего положения.

— Я думаю, твое дело затянется. Людей сейчас нет. Наверное, тебе придется посидеть несколько недель тут, пока приступят к тебе.

Нина кивает. Это слабое утешение, но все-таки. Сейчас и вправду некоторые судебные процессы приостановлены. Значит, шанс у нее есть. Тишина продолжает терзать нас, мы стоим и смотрим друг на друга. Я хочу коснуться ее, но боюсь она откажется или оскорбится.

«Ты — Архивариус, Валльде. Твой статус теперь запрещает личную жизнь. Ты свой выбор сделал».

Эти слова были брошены ею в последнюю нашу встречу, когда пытался пригласить девушку на свидание. Думал, что после нашего поцелуя Нина согласится на отношения со мной. Но был отказ: жестокий, резкий, честный.

Кажется, пора уходить. Нечего тешить себя иллюзиями. Я смотрю на сличитель, который надо отнести Архивариусу. Долг службы — теперь моя личная жизнь. Пересилив себя, я поворачиваюсь, чтобы выйти из Карцера, бросая ей через плечо: «Я буду следить за твоим делом. Постараюсь сделать всё возможное».

Но меня останавливает ее фраза, одновременно произнесенная со мной:

— Ной, я часто думаю о тебе…

Я застываю и оборачиваюсь. Все та же поза, только глаза стали испуганней, а на лице появился румянец.

— Я… Я скучаю. Мне не хватает общения с тобой… Мне кажется, ты мне нравишься… очень.

Нина говорит тихо, заикаясь, с дрожью в голосе, отчего ее и так хриплый голос, сипит еще больше. Она странно и нервно дергает плечом, будто что-то мешает на спине, отводя от меня взгляд.

От ее слов становится удушающе горячо в груди. Не хватает воздуха.

— Ты сказала, чтобы я не забывался, так как я — Архивариус.

Нина гордо поднимает подбородок и обиженно отворачивается. Кажется, она подумала, что я отказался от нее.

— Я тоже влюблен в тебя, Нина. И мне тоже не хватает общения с тобой.

Я стараюсь показаться вежливым. Страх раскрыться перед девушкой очень сильный: я не из тех, кто открыто показывает свои чувства, но сейчас это тот момент, когда понимаю, что надо стать уязвимым.

— Нина, ты хочешь, чтобы между нами были отношения?

Ее взгляд теплеет. И в уголках глаз появляется блеск, будто она готова расплакаться. Но лицо все так же неэмоционально. Нина держится, но она напугана осознанием своего положения, наверное, поэтому мы ломаем себя и говорим то, что у нас давно созрело в сердце.

— Хочу. Только вряд ли у нас получится.

— Почему?

— Я — Химера, а ты теперь Архивариус.

— Возможно, что я откажусь от статуса и вернусь в Инквизиторы.

— Всё равно, Ной. Меня и так не любят свои же.

Я хмыкаю и медленно подхожу к ней, по пути положив сличитель на стол.

— Кажется, ты уверяла, что независима от чужого мнения.

Нина печально смотрит себе под ноги: обычная ее поза — попытка спрятать свои мысли, когда ей трудно контролировать себя.

— Ты называешь их «свои». Но раз ты здесь — они тебя своей не считают.

На последней фразе она вскидывает взгляд и я могу теперь рассмотреть цвет ее глаз: пронзительно синие. Ультрамарин. Вряд ли кто замечал или видел их цвет. Очень красивые.

— У меня выбора нет. — Никогда не думал, что Нина так сильно зависит от окружения. — Нет, Ной, мы вряд ли сможем быть вместе.

Я разумом понимаю её, но сердцем не согласен. Не зря говорят, что долгосрочные отношения у пары «Химера и Инквизитор» — редкость. Возможно, Нина права. Не стоит идти по дороге из костей, уже проложенной другими — можно не выбраться, будет только больнее. В конце концов, это выбор Нины.

Больно. Чертовски больно в груди. Я наклоняюсь и делаю то, что могу позволить лишь с ней и только сейчас: целую в щеку, ощущая под губами нежную тонкую кожу этой суровой девушки. И зачем-то говорю ей тихо то, что меня мучает, но никому никогда не показываю. Это мой секрет, который теперь знает лишь Нина:

— Я с детства боюсь темноты и закрытых помещений.

Отстраняюсь и вижу недоумение на лице Нины.

Неужели всё? Неужели вот так закончатся наши чувства? Почему-то ее прошлый отказ не так сильно ранил меня, как сегодняшнее признание. Возможно, потому, что она произносила это со смирением, а не ради того, чтобы меня уколоть или подтолкнуть к каким-то решительным действиям. Сегодня была честность, сегодня была констатация факта поражения еще не начатого боя. Я готов отойти от нее, как Нина хватает меня за руку и, даже не произносит, а хрипит своим голосом:

— Ной, вытащи меня отсюда!

Теперь Нина не скрывает свои истинные чувства — она напугана. Я лишь киваю в ответ — горло сжало так, что не в силах произнести слова — ради Нины я сделаю всё, и пускай мы не будем вместе. Надеюсь, мы останемся друзьями. Надеюсь…

— Я сделаю всё, что в моих силах. — Ответ получился сухим. Но разве теперь не должно быть всё равно?

Я молча разворачиваюсь и ухожу, ощущая странное чувство, неведомое мне ранее: дикое одиночество, от которого хочется разодрать грудную клетку и выдрать сердце. Воротник рубашки и галстук вдруг стали жать, что трудно дышать. Я пытаюсь сделать слабее узел, но легче не становится.

Нина… С Ниной я многое испытал в первый раз: радость, восторженность, страсть, любовь, ревность, желание. Теперь еще и это.

— Ной!

Голос ее звучит, когда я уже поворачиваю дверную ручку, готовый выскочить из комнаты и нестись сломя голову отсюда куда-нибудь подальше. Мне не хочется поворачиваться на ее оклик, но и уйти не могу. Я осторожно смотрю через плечо и вижу, как Нина неслышно подходит ко мне.

— Ты забыл сличитель.

Я не сразу осознаю, что она произносит, лишь через мгновение замечаю протянутую руку с аппаратом.

— Спасибо.

Я забираю сличитель и смотрю на нее. Мне хочется высказать ей всё то, что со мной происходит: что тоже люблю, что хочу общаться, что продолжаю надеяться, что сделаю всё, чтобы вытащить ее из Карцера, что буду скучать, так как оказалось, что ближе нее у меня никого нет — как-то не обзавелся лучшим другом, нет теплоты в семье, даже Ева — мой близнец — никогда не была так близка, как эта странная девушка.

Но я ничего не говорю. Как и она. Молча выхожу и закрываю за собой дверь, будто отсекаю часть души. Теперь я понимаю, почему некоторые Саббатовцы, например, Стефан или Рэйнольд имели привычку напиваться, когда имели поражения в любви. Оказывается это очень больно.

Не уверен, что даже процедуры Сената по отключению эмоций помогут.

— Могу ли я просмотреть дело Нины Субботины?

Янус тут же загружается и выдает разрешение:

— Дело номер 38.57.02.2047. Ведет Архивариус первого типа Морена Бьянчи. Статус — в процессе, степень защиты пятая. В документариуме дела нет.

Черт! Значит он у Бьянчи.

— Где сейчас Морена Бьянчи?

К первому Янусу подключается второй.

— Седьмой этаж. Комната допросов номер сорок пять.

Я разворачиваюсь и иду на седьмой этаж. На улице уже ночь. Я сильно устал, но не имею права уйти из Сената, пока не найду Бьянчи. Ненавистные белые коридоры и лестницы здания лабиринтом разворачиваются предо мной, но я знаю куда идти. Для незнакомца заблудиться тут плевое дело. Это еще одна особенность — своеобразная защита Сената от чужаков.

Войдя в комнату номер сорок пять, предо мной оказывается пуленепробиваемое стекло с кучей заклятий на нем, за которым, как в фильмах, идет допрос опасного преступника. Морена Бьянчи что-то спрашивает напротив сидящего мужчину, Янус в кабинете выполняет обязанности секретаря, записывающего все на бумагу: он положил свою ладонь на нее и из-под нее бегут строчки диалога, будто на экране. Сама Архивариус чем-то напоминает Барону: такие же темные волосы, худая, острый подбородок.

— Скажите, Морене Бьянчи, что к ней пришел Архивариус Ной Валльде.

Я обращаюсь ко второму Янусу-охраннику, который стоит у входа. Тот тут же делает мысленный посыл своей второй половинке, и та сообщает Морене обо мне. Через пару мгновений она появляется в коридоре. Женщина выглядит уставшей: серый цвет лица и потухшие глаза. Ее ноги отекли от узких туфель. Весь ее вид кричит о том, что она желала бы оказаться где-нибудь далеко отсюда, что этот допрос — пытка для нее.

— Добрый вечер, мисс Бьянчи. Ной Валльде, Архивариус третьего типа.

— Здравствуйте. Вы что-то хотели?

Мне нравится ее голос — тихий, спокойный, бархатный.

— Да. Я веду одно дело, и, как мне кажется, оно перекликается с вашим.

— Это с каким?

— Дело Нины Субботиной.

— И как же оно перекликается с вашим?

Я выдаю заранее продуманный ответ, который готовил весь день в мысленном диалоге с Бьянчи, пока находился в Мосуле:

— Возможно, надуманно, но у меня есть дело о нелегальном создании порталов на глазах у Смертных, притом мой обвиняемый знает того Инициированного, у которого убили смертного мальчика. Павел Ильин.

— Ах, да. Дело в том, что мне сейчас совершенно не до этого дела. Я еще даже не приступала к нему. Загруженность большая.

— Я понимаю. Могу ли я вас попросить ознакомиться с делом номер 2047?

Она на секунду задумывается, но, не находя причин для отказа, кивает.

— Спасибо.

Она разворачивается, чтобы уйти в комнату допроса, но внезапно останавливается.

— Вы третий тип, так?

— Да. — Я напрягаюсь от ее внезапного порыва.

— У вас много дел, мистер Валльде?

— Достаточно.

— Не возьмете это дело себе? Я действительно не успеваю. Сами понимаете — весь первый тип Архивариусов кинут на более тяжелые преступления.

Она устало разводит руками, будто пытается найти себе оправдание. Мне становится жалко эту женщину: вот она, обратная сторона медали — работа в Сенате бывает на износ.

— Да, конечно. Возьму.

От ее предложения я чувствую, как кровь побежала быстрее, пульсируя в висках одной мыслью: вести дело Нины — это неправильно, возможно, что даже незаконно для меня, но это позволит спасти ее от костра.

— Спасибо! — Морена благодарно расплывается в усталой улыбке, женщина держится из последних сил: наверное, энергоподпитки ее уже не спасают. — Я отдам распоряжения по передаче вам дел. До свидания, Ной.

— До свидания. — Я улыбаюсь ей, отметив, что из благодарности она даже назвала меня по имени.

Быстрым шагом покидаю камеру допроса и направляюсь в Саббат. Слишком много сегодня произошло: Нина, переживания, спешка, допросы, расследования пожара, использование моего дара, которое еще больше лишило меня сил. Я спешу туда, где есть кровать, еда и ванная комната. Хочется спать, притом я бы желал поесть и помыться, но, думаю, сил на это уже не хватит. А еще моего прихода ждут ободренный Курт, депрессивный Кевин, озабоченная делами Реджина и нервная Ева. Один лишь Артур остается спокойным и рассудительным. Саббат вообще пора переводить на антидепрессанты и психотерапию. Чувствую, к ним скоро присоединюсь я, если так дальше пойдет. А переживания будут, потому что Нина в Карцере и ей угрожает костер.

Нина…

От самой себя

Я лежала и слышала, как он ушел в ванную. Обида и непонимание переходят в слезы, текущие по моим щекам. Рэйнольд отказался от меня. Не захотел. Почему? Я что-то сделала не так? Может, не стоило быть столь нетерпеливой? Или же всё дело в шрамах? Ну, бывают люди, у которых свои пунктики. Может, мои шрамы были чем-то особенным для Рэя? И что теперь будет? Он больше меня не захочет без этих уродливых полос? Я стала для него противной?

Отослал наверх, как маленького ребенка. И куда он пойдет сейчас спать? Может, не стоило ложиться тут, а надо было уйти к Варе?

Тоже виновата! Зачем подогрела мое желание, сказав, чтобы оставалась внизу и «наградила своего Инквизитора».

«Вам обоим не помешает чуток побыть вдвоем. Только не шумите».

Угу… Не помешает… В итоге, лежу в кровати и чувствую себя оскорбленной. Будто унизил.

Стерев слезы, я поворачиваюсь на бок и начинаю обиженно пыхтеть — воздуха не хватает из-за переполняющих меня чувств. От злости пропадает жалость к себе, и высыхают слезы. Хочет Оденкирк или нет, но ему придется объясниться со мной! Я выслушаю, постараюсь понять и помочь. Возможно, придется обратиться за помощью к профессионалам, если он не может любить меня без этих проклятых шрамов на боку. Это лучше, чем ничего не говоря, отослать меня спать.

А если дело не в шрамах? А если во мне все дело и в моем слишком развязном поведении? Хотя раньше он не жаловался, когда в постели порой инициативу брала на себя я. Значит, охладел ко мне? Он, кстати, много времени провел с Варей, сестра говорила, что он заботился о ней… Может… Нет! Рэй не такой. Хотя, Варя всегда нравилась мужчинам больше. Да чего уж там! Они с ума сходили от нее. Может, не было близости, потому что Рэй забылся на мгновение?

Теперь вместо жгучей крапивы обиды и злости в душе наступает арктический холод страха, что даже пальцы ног холодеют. Я поджимаю коленки к груди, пытаясь стать еще меньше в этом необъятном мире. Слышу, как легонько хлопнула дверь ванной, и я замерла в ожидании, куда сейчас пойдет Рэй. Пара легких, почти неслышных шагов — и вот он уже входит в комнату, а я притворяюсь спящей, ожидая его дальнейшие действия: развернется — уйдет или ляжет рядом?

Но он вместо этого подходит ко мне и стоит. Шорох его одежды, и я ощущаю пряный запах геля для душа и аромат тела Рэя. Все мои рецепторы и чувства возбуждены, хотя снаружи сама безмятежность. Догадывается он, что я не сплю? Или нет?

Внезапно по моей щеке, будто легкий ветерок, скользят его пальцы — легкое, нежное прикосновение, убирающее рассыпавшиеся волосы с моего лица. Секунды в тишине длятся долго, тягуче. Лишенная зрения, я полагаюсь на свой слух: слышу только его горячее, глубокое дыхание, а дальше оно становится шумным, резким и прерывистым — смеется над чем-то.

Над чем? Надо мной? Над тем, что было? Что вообще может быть смешного! Но не успеваю я открыть глаза и задать вопрос об его отношении ко мне, как меня целуют в губы немного напористо, не боясь разбудить. После чего шумно залезает в постель, ложится рядом и притягивает к себе с громким усталым и счастливым выдохом. Я оказываюсь в его объятиях. Рэй принял меня, не ушел спать в другоеместо, лег со мной, и его руки, окольцевавшие меня, дарят такой уют, такое блаженство и защиту. Может, я просто все накрутила себе? Может, все не так плохо? Тяжело вздохнув, я разворачиваюсь и утыкаюсь носом в его грудь — теперь я слышу громкие удары любимого сердца. Мои легкие заполняют аромат его кожи, волос и пряный запах геля для душа. Рэй тут же принимает мое положение тела в своих объятиях и подстраивается под меня, зарываясь носом в мои волосы.

— Спокойной ночи, девочка моя…

Этот еле уловимый шепот успокаивает окончательно. Нет, не охладел ко мне. По крайней мере, не до конца. Может, что-то другое? Может дело не в Варе? Да, скорее всего, не в ней. Все-таки дело в шрамах…

Его нет. В постели холодно, что я замерзаю и, закутавшись в одеяло, начинаю осматривать комнату. Вещей Рэя тоже нет. Ушел. Тревога начинает бередить душу, и мое сердце запускается стучать сильнее, а дыхание сбивается. Где он? Рэй?..

Я поднимаюсь и слышу шаги в коридоре. Наспех одевшись, вылетаю из спальни и застаю Варю, моющую руки в ванной комнате с открытой дверью.

— С добрым утром!

Она мило улыбается мне, а я же с растерянным видом, начинаю осматриваться и прислушиваться к звукам в доме. Заметив это, улыбка сестры тут же тухнет, поменявшись на скучающее выражение лица.

— Оденкирка ищешь?

Я смущенно киваю, не в силах выдавить ответ.

— Сбежал он от тебя!

— Как так? — Я чувствую, как ужас сковывает меня. Варвара смотрит с насмешкой пронзительным взглядом, но через мгновение тут же начинает хохотать.

— Ну и лицо у тебя! Он с Клаусснером на пробежку ушел. Расслабься! Тут появился Кристофер и принес им еще вещей. Те углядели кроссовки и радостно рванули на пробежку.

Варя смеется надо мной, а я чувствую, как земля возвращается обратно под мои ноги.

— А ты действительно подумала, что он сбежал от тебя? — Варька подходит ближе и ехидно улыбается. Я же тихо шелестю: «Да».

— Эй! У вас вчера был секс, и ты подумала, что он сбежал от тебя. Хм! Аня, либо ты занижаешь свою самооценку, либо ты действительно плохая любовница!

Я отворачиваюсь в ответ на ее сарказм, пытаясь скрыть обиду, но это не ускользает от внимания сестры.

— Так! Что произошло?

— У нас ничего не было вчера…

Я жду ответа, но она явно не понимает меня. В итоге, Варя взрывается:

— Договаривай! Я не пророк! У меня в голове тысяча вариантов возникло: от его импотенции до падения тебя в обморок!

— Он… Он… Короче, все было хорошо… Мы даже начали раздеваться… А дальше он не нашел моих шрамов на боку. И… отослал меня спать.

— Чего? — Пока я выдавливала через боль и обиду слова, Варя пялилась так, будто я внезапно заговорила на суахили. Пришлось подробно описывать, что произошло вчера, чувствуя, как начинают гореть щеки от стыда, хотя сестра — единственный человек на этой планете, кому я могу рассказать столь личное. После пары минут объяснений и раздумий, Варя выдает только свое краткое и непонятное: «М-да».

— А ты говорила с ним?

— Нет еще.

— Поговори! А то бред какой-то.

— Я боюсь, что все плохо. Я сама виновата. Мне кажется, он охладел и не хочет меня. — Я закусываю губу, чтобы не выпалить подозрение, что Рэй обратил внимание на сестру, возможно даже влюбился.

— Эй! Не неси чушь! Ты — глупость, и сейчас говоришь глупости! Из всех людей, он единственный, кому я могу доверить тебя. Знаешь, что он сказал? — Я мотаю головой, чувствуя себя брошенной и самой несчастной. — Он сказал, что слова «любовь» ему мало. Жить без тебя не может.

— Правда? — Варя кивает. На мгновение становится легче. Но ревность поднимается и противно науськивает на ухо: тогда, почему он это сказал ей, а не мне? — Ну, почти так сказал. Честно, не помню, но суть та же и было сказано красивее. Так что, вытирай свои слезы и пошли готовить завтрак.

На кухне аппетитно скворчал хлеб на сковородке, залитый яйцом со специями. Варя же сидела и жевала хлопья. Я погрузилась в готовку, чтобы не показывать свою нервозность и потерянность, хотя получалось плохо. То задену сахарницу, то уроню лопатку, то сожгу кусок хлеба. Рядом с плитой мариновалась курица для вечера: сестра сказала, что придут ребята на ужин, а я мысленно поставила галочку — вылечить перелом носа у Питера.

— Миа прикольная… Вчера трещала без умолку. — Варя с хрустом откусывает, приготовленный мной хлеб.

— Да. Она забавная…

— Представляешь, она не была никогда на Начале!

Я с удивлением оборачиваюсь на сестру. Как так не была? Варя, поймав мой недоуменный взгляд, поспешила объяснить.

— Вчера я весь день с ней провела, когда к гинекологу ходила, вот и рассказала, что с тринадцати лет отводила глаза Сенату от себя до определения знака.

— Обалдеть!

— Вот и я про то же. Я вот всё думаю, насколько сильный у нее дар, раз она смело нас оставляет отдельно жить и уверяет, что не найдут нас.

Я задумываюсь. Ничего себе! Это постоянно держать свой дар включенный! Но Варя продолжает задумчиво размышлять, пока я пытаюсь понять, насколько сильна Миа.

— Я сначала думала, что ее дар зависит от расстояния. А потом поняла, что не в расстоянии дело. Когда мы были в Польше, Миа держалась просто рядом и постоянно болтала, но, когда попали в Россию, она не отходила от меня ни на шаг. Будто приклеенная была! Даже в кабинет УЗИ напросилась! Может, не в расстоянии дело. А в том — знакома ей территория или нет. Тут-то мы вообще в другом доме живем!

Я отворачиваюсь к плите и понимаю, что делать больше нечего — я пожарила весь хлеб. Со вздохом начинаю убирать поверхность стола, думая про себя о том, как это странно, что в одном месте собралось столько разных людей и столько разных сильных даров. Маленькая «утопия» приняла к себе Стефана, Рэя и Варю. Удивительно, что именно здесь все дружат: вот никогда бы не подумала, что Стефан может сдружиться с Варей. Но это так! Я вчера видела, как Стефан разговаривал с Варей и как тепло общался с ней Рэй. Сестре явно они нравятся. А ведь раньше она и мысли не допустила, что сможет провести час в дружеской беседе с одним из лучших Инквизиторов. Утопия… Если Морган доберется до власти, то всё это рухнет. Ларсены, Оденкирк, Клаусснер точно исчезнут, убитые его людьми. А Миа? Дэррил? Питер и Кристофер? Что с ними будет? Конечно, Миа защитит своих, укрывая от глаз Моргана, но неужели она настолько сильна, что вечно сможет прятать. Кстати, о вечности. Куда дальше мне? Куда дальше всем нам? Варю однозначно надо отправить в Саббат — там безопасно и там Кевин. Но я не вижу себя в школе. Последнее пребывание носило вкус пепла и запах гари. Да, даже если я там останусь, Морган доберется и туда. И всё. Все, кого я люблю, погибнут. Все в опасности.

— Я думаю, что мне стоит попытаться добраться до Сената… — Слышу тишину со стороны Вари. Обернувшись, я встречаюсь с тяжелым испытывающим взглядом. — Выслушай меня…

— Я уже сделала это один раз. В итоге, мне пришлось получить урну с твоим пеплом.

— Варя!

— Мел! Ты знаешь, через что пришлось пройти? Я, конечно понимаю, ты была… была… где-то там! И тебе было на всех наплевать: изредка появлялась призраком и давала ценные указания! Но я не хочу проходить через всё то, что прошла. Я не хочу снова тебя потерять, глупость! И вот чему ты сейчас улыбаешься?

— Тому, что ты меня назвала Мел.

Я действительно стояла и глупо улыбалась. К удивлению, было приятно слышать это имя из уст сестры. Будто она признала ту часть меня, которую раньше пыталась игнорировать. Кажется, Варя осознала, что я изменилась, стала другой.

— Подумаешь… Просто имя. Я знаю, что тебе оно нравится…

— Варя, я хочу попытаться добраться до Сената, чтобы открыть им глаза. Понимаешь? Мы все в опасности. В большой опасности. Морган убьет большинство Инквизиторов: не будет Стефана, Рэя, Кевина, не будет этих ребят, что приютили нас. А еще убьют тебя за то, что сбежала от Марго.

Варя нервно начинает рвать ярлычок с чайного пакетика. Я вижу, что она тоже думала об этом и не раз, она не хочет меня слушать, но прислушивается, потому что в моих словах есть правда.

— И что? Почему тебе надо мир спасать? Может, переложим это на плечи более выносливых?

— На чьи плечи, Варя? Все сидят, понимают, что творится, и молчат, так как боятся. И я уже не просто Инициированная. Я обладаю двумя дарами! Я стала сильной. Меня так просто теперь не убрать! Кому, если не мне?

— И что ты предлагаешь? — Варя почти зарычала на меня, сложив руки на груди и глядя в глаза с болью и раздражением.

— Я хочу найти Оливию Барона. Это тот Дознаватель, который сжег меня. Я пыталась ей объяснить, что происходит. Но она не поверила. А теперь я хочу найти ее и доказать, что все мои слова правда. Что вот она я — Древняя, воскрешенная, та, которая горела на ее глазах.

Варя молчит и прожигает меня взглядом. Внезапно слышится резкий хлопок двери и голоса Рэя со Стефаном, что у меня сердце ёкает, и вся моя смелость и решительность испаряется, сменяясь на безотчетную робость, будто я что-то натворила. Варвара даже не дрогнула, она продолжала сверлить меня взглядом и тихо прошипела, чтобы услышала только я:

— Оденкирку не говори то, что ты мне только что сказала, если не хочешь оказаться прикованной к батарее или посаженной на цепь. Вот, кого тебе надо опасаться в первую очередь с твоими безумными идеями.

Стоило ей закончить эту фразу, как в кухне появляются Рэй и Стеф и о чем-то громко рассуждают. Клаусснер с возгласом: «Эгей! Да тут жратва!» — кинулся сразу к стопке жареного хлеба. Я же испуганно кинула взгляд на Рэя, вспомнив вчерашнее его поведение. Но он себя вел спокойно и расслаблено: как только вошел, сразу тепло улыбнулся и направился ко мне.

— С добрым утром. Хорошо спала? — Он поцеловал меня в лоб, я же чувствовала себя неуютно. Рэй был одет в какую-то шуршащую куртку, как и Стеф, в кроссовках и спортивных штанах. Таким я видела его впервые. Если бы не неловкое чувство, то я бы удивилась, но меня заполняло смятение от предстоящего разговора с ним. Как начать? Что говорить? Ты меня вчера не захотел из-за отсутствия шрамов? Или, слушай, вчера не было близости, потому что ты подумал о Варе? Может все дело в моей раскованности? Боже! Такой бред получается!

— Оденкирк, а они съедобные! — Стеф поглощал один кусок хлеба за другим.

— Конечно. Их жарила же Аня. — Буркнула недовольно Варя, которая всегда ненавидела готовить.

На эту реплику, Рэй потянулся за тостом и, не сводя с меня глаз, попробовал стряпню.

— Вкусно. — Многозначительно прошептал Оденкирк. От этого неприкрытого флирта мои щеки вспыхнули, и я смущенно отвела взгляд. Легкий смешок Рэя привел в чувства: раздражение тут же охватило меня — вчера вел себя странно, отказался от близости, а сейчас нагло заигрывал, не обращая внимания на посторонних. Магия ответно на мое негодование начала неприятно «шевелиться» во мне, почувствовав потерю контроля хозяйки, поэтому я рванула к раковине и с остервенением начала мыть сковороду из-под хлеба, чтобы предотвратить энергетический срыв и не натворить бед.

— Варвара, я хотел бы поговорить с тобой наедине.

Моя рука зависла в воздухе, а сердце болезненно сжалось. Почему наедине? О чем он хочет поговорить? И снова ревность, как змея, зашипела о том, что может, не так уж я накрутила себя по поводу того, что сестра нравится Рэйнольду… У них уже появились свои секреты.

Варя тут же согласилась. Обернувшись, я увидела удаляющиеся спины любимого и сестры, притом Рэй легонько, без нажима положил свою ладонь на ее спину. Несмотря на эту учтивость, я почувствовала, что сейчас задохнусь от ревности и негодования: всё становилось только хуже, будто они специально дразнили меня. Могло ли их знакомство повлиять на наши отношения? Вполне! Она всегда больше нравилась мужчинам: яркая, смелая, интересная, умная. Не то, что я…

«— Виктор, почему ты выбрал меня?

— Потому что люблю покладистых кошек».

Может, Рэй разочаровался во мне из-за Вари? Проведя с ней время и найдя меня тут, он осознал, что гнался не за той девушкой?

— А ты действительно умеешь вкусно готовить…

Я оборачиваюсь на довольного Стефана, уминающего завтрак.

— Это просто жареный хлеб, Стеф.

— Всё равно, e molto gustoso!

Я невольно начинаю смеяться над ним. Подумаешь, прожаренный хлеб, вымоченный в молоке и яйце с сахаром.

— Как побегали?

— Классно! Почти весь город обежали!

— Тебе бы в душ. — Стефан все еще сидит одетый в ветровку, только шапку снял. Волосы мокрые от пота, да и запах от него усилился.

— Пускай сначала Оденкирк — мне больше еды достанется.

Я невольно на имени любимого поднимаю взгляд к потолку, будто смогу увидеть его с сестрой через стены.

— Как ты думаешь, что за разговор у них там?

— Не знаю… наверное, по поводу Ганна… — Стефан безразлично жмет плечами и отпивает из стакана Вари кофе. — Фу! Сладкий.

— Да. Варя любит, когда много сахара.

***

— Она не согласится.

Я стою сраженный вердиктом Варвары. Я считал, что, вышедшая замуж за Савова, Мелани согласится на брак со мной. Может, Мелани не настолько готова быть моей?

А вдруг есть другой мужчина? Женщины могут любить одного, но боятся потерять свободу, если даже где-то на горизонте маячит призрачный поклонник. Может, этот дохлый Ларсен?

— Почему? Причины?

Наверное, я слишком грубо спросил, так как Варвара недоуменно подняла бровь.

— Во-первых, в нашей семье брак наоборот был помехой. Во-вторых, Аня уже выходила за Савова — так себе было мероприятие. В-третьих, и самое главное, у моей сестры брак не является в приоритетах и, судя по всему, на данный момент она точно его не планирует.

Я тяжело вздыхаю. В принципе, я согласен, брак — дело серьезное, мы слишком молоды, но… Но!

— Я должен ее защитить.

— Как? Сменив ей фамилию? Поверь, она не настолько пугающая.

— Варвара, она стала Древней! С помощью клятвы я смогу передать ей свой дар.

У девушки округлились глаза: Варвара явно не была к такому.

— Ты хочешь жениться на ней, чтобы передать свой дар?

— Да! Ты же видишь, что она не защищена своей регенерацией. Не дай Бог, кто узнает, что она жива! Ты же не будешь обучать ее своему дару!

— Нет… — Вид у Варвары стал настороженный, будто перед ней ненормальный псих. Неужели она не понимает? Я тяжело вздыхаю и пытаюсь донести ей свою мысль:

— Мелани нужна защита в первую очередь от нее самой. Я не знаю, что она придумает в следующую минуту, как себя подставит и в какую передрягу вляпается. Она не сможет пользоваться твоим даром, я знаю. Вчера она крысе шею сломала — переживала так, будто ее срочно надо изолировать от общества. Поэтому вряд ли ты будешь обучать ее своему дару, даже если не учитывать, что ты сейчас Смертная. Единственный выход — это моя эмпатия. Я смогу обучить ее использовать боль против врагов, а также обезболивать себя. Так, я, по крайней мере, буду уверен, что у нее есть шансы уйти от врага.

В комнате повисает тишина. Я исподлобья смотрю на Варвару, которая нервно кусает губы и задумчиво смотрит в окно. Жду ее вердикта. Мне нужна ее помощь. Кроме нее для Мел нет никого ближе.

— И как ты хочешь сделать это? — Внезапно выдает Варвара, смотря на Дрёбак из окна.

— В смысле?

— Если ты встанешь на одно колено и сделаешь предложение, боюсь, она не согласится.

— Химерское мировоззрение по поводу свободы мешать будет? — Огрызнулся я.

— Оденкирк, ты только что сам сказал, Мелани, то есть Аня, она изменилась! Ты это тоже видишь, и поэтому затеял свадьбу. Раньше моя сестра была милой, безобидной, и я всегда была ее защитницей. Если раньше Аню можно было обидеть, она молча стискивала зубы и уходила в сторону. Но сейчас она стала другой! Она уже не будет ждать, когда ее обидят. Боюсь, она не настолько беззащитна, как ты думаешь…

Каждое слово било в цель. Будто хирург вскрывал без наркоза. Варвара четко формулировала всё то, что я чувствовал и заметил. Мелани действительно изменилась, и это произошло еще у Альфа. Что-то они в ней сломали. Она перестала слушать свой инстинкт самосохранения, Мел уже готова держать удар и защищаться. Но от кого? Ответ я произношу мрачно вслух:

— Ее надо защищать от самой себя.

— Именно, Оденкирк! Но боюсь, если она не захочет сама этого, ты ничего не сделаешь, хоть возведи стену вокруг Ани. Моя сестра почувствовала силу в себе!

— Тогда тем более я должен передать свой дар! Это ее хоть отрезвит, чтобы не кидаться, наплевав на защитный рефлекс!

Варвара громко вздыхает, после чего начинает устало тереть лицо ладонями, как делала Мелани, когда была на пределе сил.

— Возможно, ты прав… Может, эмпатия вернет ее на землю. Только она не согласится на свадьбу.

— Тогда, как мне уговорить ее?

— Может, действовать, как Савов? Притащить в церковь и поставить перед фактом?

— Ага, значит, Савов так сделал… — Я ощутил ненависть к этому мертвецу. Вот уж не хотелось действовать, как он. — Мелани меня возненавидит.

— Не возненавидит, если сделать грамотно.

— Грамотно?

На лице Варвары расплывается дьявольская улыбка. Кажется, у нее появилась идея. Отлично! Хоть какой-то сдвиг в этом деле.

— Мелани, стой! — Я ловлю ее за руку на лестнице, когда она на всех парах спешит вниз. Черт-те что творится! После разговора с Варварой, Мел словно подменили: уже вечер, а я никак не могу понять, что с ней происходит. Она будто пытается спрятаться от меня: то убежала с Миа куда-то, то находила неожиданные дела по дому, то ушла принимать ванну на полтора часа. Полтора часа я, как идиот, торчал в коридоре, ожидая ее! А когда сдался и ушел на кухню, она затеяла стирку постельного белья, после чего снова сбежала. Всё это напоминало, как она носилась и пряталась от меня в Саббате, когда пытался извиниться перед ней. Только с того времени много воды утекло. И я уже больше, чем просто незнакомец. Тогда было продиктовано ее страхом передо мной, а сейчас я не мог понять — то ли злится, то ли обижена на меня, то ли узнала что-то.

— Стой.

— Ты чего? — Она произносит тихо, немного смущенно, а я отмечаю, что впервые слышу ее голос за весь день. От этой мысли еще больше портится настроение, и становлюсь чертовски злым от этих пряток.

— Может, хватит бегать от меня? Я понимаю, что, когда ты была призраком, то могла исчезать и пропадать днями. Но ты теперь жива и не имеешь этой способности. Не старайся, я все равно тебя поймаю и узнаю правду: что случилось?

— Я не пытаюсь исчезнуть…

— Очень убедительно звучит. — Спускаюсь на ступеньку ниже, наплевав, что на лестнице тесно. Мы теперь почти прижаты друг к другу, ограниченные перилами и высотой. Я чувствую ее аромат и тепло тела. На ее шее соблазнительно бьется жилка, к которой хочется припасть губами. Мелани делает слабую попытку — невзначай спуститься ниже, но я так же случайно кладу руку на перила, закрывая ей проход. — Ты сегодня весь день избегала меня. Что случилось, Мел?

— Ничего. Всё, как было. Просто дел много… Ой, вспомнила, я кое-что забыла наверху!

Она ловко разворачивается и дает стрекача вверх по лестнице. Всё! Я взбешен. Я требую ответов. Хотела разбудить во мне зверя? Ей удалось!

Я покрываю расстояние между нами в считанные секунды. Моментально догнав, хватаю ее за талию и, не церемонясь, тащу в спальню.

— Рэй! Отпусти!

Я вижу, что она испугана, но это лишь подзадоривает меня. Боится? Значит, есть повод?

Ворвавшись в спальню, я закрываю дверь и, не обращая внимания на ее попытки вырваться, старым простым приемом сбиваю с ног. Мелани с испуганным взвизгом падает на кровать. Не теряя времени, я перехватываю ее руки, при этом ложась на нее сверху и обездвиживая весом своего тела — всё, она в западне. Девушка, кряхтя, пытается освободиться, в итоге, быстро выбившись из сил, она тяжело дыша сдается:

— Что ты делаешь?

— Воспитательные меры по укрощению строптивых!

— Пусти…

— Нет, потому что так ты никуда не убежишь от меня.

— Пусти!

Она снова делает слабую попытку вырваться, но я сильнее лишь прижимаю ее руки к кровати. Мел со стоном поражения выгибается подо мной, распаляя мое желание: очень соблазнительное у нее положение, а я еле сдерживаюсь, чтобы не использовать его.

— Ну? Так ты будешь отвечать?

— На что?

— Что с тобой? Почему ты от меня весь день убегаешь? — Она упрямо закусывает губу в ответ. — Злишься? — Ноль реакции. — Обиделась? — Мелани легко фыркает на это. Ага! Обиделась. — Что я сделал не так?

— Ничего…

— Мел!

— Ты… ты… — Я вижу, как румянец заливает ее щеки. От этого сильнее хочется поцеловать ее, но нет. На землю меня возвращает ясно читаемая боль в глазах. Я неконтролируемо отпускаю ее руку и дотрагиваюсь до ее лица. Весь гнев и напористость тут же испаряются во мне.

— Что случилось?

— Ты разлюбил меня, да? — Она неожиданно выпаливает это, будто уже была не в силах сдерживать себя. Я же ошарашенно гляжу на нее, отпуская ее и садясь рядом. Мелани, всхлипывая, садится рядом и начинает приглаживать свои распушенные сбившиеся локоны волос. Я пытаюсь прийти в себя от шока: разлюбил? Я? С чего взяла?

— Ты серьезно сейчас спросила?

— Да… — Она отворачивается и смотрит куда-то в сторону. Я же наоборот хочу видеть ее глаза, поэтому тянусь рукой и поворачиваю к себе ее лицо. Небесные глаза полны слез, которые через мгновение начинают падать крупными каплями с ресниц. Мой внутренний зверь, который до этого рвал и метал, скуля, поджал хвост в ужасе от увиденного.

— Мелли, ты с чего вдруг решила?

— Я не слепая, Рэй! Мне кажется, что ты разочаровался во мне. Я понимаю, Варя всегда привлекала мужчин больше, чем я… И ты, наверное, узнал, какая она смелая и решительная, остроумная и… Она всегда была лучше меня! И поэтому ты отказался от меня вчера? Да?

Она выдает все пулеметной очередью, прерываясь на громкие всхлипы. Я же шокировано слушаю этот бред: как она вообще до этого додумалась? Как ей это в голову взбрело?

— Подожди, ты решила, что я разлюбил тебя, из-за того, что я не переспал с тобой?

— Шрамы! Их не было! Я видела твое лицо! Я не знала, что они так… так…

— Много значат? — Подсказываю я, глядя, как она задыхается от переполняющих ее чувств. В ответ следует легкий кивок. Отлично! Она меня только что записала в фетишисты. — И ты решила, что я хорошо общаюсь с Варей, значит, ее предпочитаю больше тебя?

— Ну… как бы… да. Она рассказала, как вы проводили время, как общались… У вас даже появились секреты от меня.

— Эй! Я сбежал из психиатрической больницы, убегал от Деннард ради тебя, нашел на краю земли! И ты говоришь, что я тебя не люблю? Это сумасшествие какое-то!

— Да, но ты мог разочароваться во мне после того, как нашел…

Она произносит таким тоном, будто хоронит себя. Я же взрываюсь, всплескивая руками, как Стефан:

— Да я с ума схожу из-за тебя! Мел! Очнись! Я люблю тебя, я хочу тебя. Ты мне нужна! Ты понимаешь? Плевать мне на твою сестру! Как тебе вообще в голову это пришло?!

— А ваш разговор наедине от меня…

— Мы с ней беседовали о Кевине!

Она, не веря, качает головой. Я же готов взорваться! Магия ураганом начинает гудеть во мне — гляди того, произойдет срыв, и дай Бог, если что-то останется целым в этой комнате!

— Да, но ты не захотел меня!

— Опять ты про это! Я не фетишист! Я рад, что нет этих уродливых шрамов! Я отказался от секса по другой причине!

— И какой же?

Я измученно сжимаю переносицу, пытаясь успокоиться. Чокнутая, сумасшедшая девчонка!

— Сама догадайся…

Она крепко смыкает губы и зло смотрит в одну точку. Она сейчас напоминает мне насупившегося ангела, если такие бывают в природе. Я начинаю косточкой пальца стирать ее слезы со щек.

— Мел, ты сама сказала, что у тебя новое тело, заново созданное. Даже шрамов нет! Как ты думаешь, насколько оно новое? — Я пытаюсь донести ей свою мысль, не вводя в краску, указывая глазами на ее низ живота. Секунда, другая, и Мелани становится пунцовая с глупым выражением лица.

— Ты думаешь, я…

Кажется, поняла! Я тяжело вздыхаю и цежу слова сквозь зубы вполголоса, чувствуя себя неловко от этой темы:

— Да, Мелли. Ты девственница. И, черт возьми, я не понимаю, как ты сама не додумалась до этого. Зато нафантазировала черт-те что!

Мелани слушает, молчит, после чего выдает своё коронное сдавленное: «Ой!» — признание того, что она совершила очередную глупость. Меня же начинает разбирать смех от всего, что произошло сейчас.

— Иди ко мне, фантазерка. — Я прижимаю ее к себе, сладко вдыхая запах волос и целуя в макушку. Чувствую, я с ней никогда не соскучусь. — Зато у тебя с воображением хорошо!

Я слышу любимый смех, и вот на меня смотрят ее большие голубые глаза.

— Ты меня любишь?

— Очень. — Я приникаю к сладким губам.

— Ты меня хочешь? — Шепчет искусительница. Я стону, от этого вопроса. — Или ты хочешь подождать, повременить?

— Хочу. Давай это сделаем без Клаусснера и твоей сестры за стенкой? Здесь слышимость слишком хорошая.

Она, хихикая, утыкается мне носом в плечо. Ловлю момент и касаюсь шелка ее волос, пропуская тонкие нити меж пальцев. Мелани похожа сейчас на кошку: положив свою голову мне на плечо, обжигает мою шею дыханием и посылает дрожь по телу.

— Ты когда Варвару к Кевину отведешь?

— Спешишь избавиться от соперницы?

— Прекрати! — Она прыскает от смеха, легонько ударяя ладонью по моей руке. Ну всё! Я теперь буду постоянно острить на эту тему? Сама напросилась. Ревность к сестре и «я ее разлюбил» — придумала же!

— Вот закончу одно дело, тогда отведу.

— Что за дело?

— Есть кое-что. Не бери в голову.

Я целую ее в гладкий высокий лоб. Внизу происходит всплеск магии.

— Дэррил пришел. — Шепчет она. Я вздыхаю, выпуская из объятий. Внутри шевелится неприятное чувство надвигающейся угрозы: скоро грядут перемены. Этот штиль мне дан, как передышка перед бурей, к которой надо подготовиться. Ладно со мной, меня волнует Мелани! Если все получится, как сговорились мы с Варей, то в течение трех дней, я передам любимой свой дар.

Следующий уровень

— Мелани, только не упади в воду.

— Мне ничего не будет. Я неуязвима.

— Но я-то уязвим!

На этой фразе подлетаю к Рэйнольду: он тут же принимает меня в объятия и целует. Несмотря на солнце, ветер сегодня сильный. Нет! Ужасный! Он резкими порывами мчится куда-то, задувая под одежду, лохматя волосы и холодя лицо и руки. Поэтому сегодня мало людей в парке. Рэй сидит на лавочке и кутается в куртку Басса с меховой опушкой по капюшону — в ней он похож на полярников из реклам, только вязаной шапки не хватает и бороды.

Удивительно, как идет ему эта куртка, потому что я привыкла видеть его либо в кожаной мотоциклетной, либо в пальто. Сейчас Рэй ничем не отличался от туристов. Вся Инквизиторская пафосность куда-то делась. Наверное, исчезла под химерской курткой Басса.

Возле него лежит пакет с бутербродами и термос с чаем — моя дурацкая идея пикника. Но все равно, здорово!

— Ты сегодня какой-то тихий…

— А обычно какой?

— Обычно? Дай подумать. Обычно ты суровый, собранный, внимательный. А со мной — нетерпеливый. Если вспомнить, как ты вчера руки мне заламывал, так еще и бываешь деспотичным.

— Ну, я же не люблю тебя. Я без ума от твоей сестры. Поэтому руки и заламывал.

Из-за того, что я сижу у него на коленях, могу смотреть в его насмешливые глаза, имея возможность любоваться всеми оттенки его радужки.

Синева и любовь.

И ветер…

Резкий холодный порыв воздуха прямо в лицо именно в тот момент, когда я хочу парировать на его насмешку. Из-за этого не могу нормально вдохнуть, а из глаз потекли слезы. Кончик моего носа замерз так, что, наверное, превратился в ледышку. Чтобы спрятаться и нормально вдохнуть, я зарываюсь лицом в шею Рэя.

Тепло и пряный запах его кожи.

Чувствую, как Рэй чуть повернулся ко мне и тоже уткнулся носом в мою шею. Как только ветер стих, я ощущаю его горячее дыхание, где скулы:

— Жива?

— Ну и ветер!

Рэй смеется над моим ошалевшим видом и утирает слезы с моего лица, пока я тру себе кончик носа, пытаясь вернуть чувствительность. Несмотря на холод, я весела и беззаботна:

— А вообще, мне нравится в Дрёбаке. Красиво здесь. Тут хорошо заводить семью, растить детей…

— Ты уже о семье задумалась?

— Нет. По крайней мере, не сейчас. Но когда-нибудь будет… — Я тяну слова, пытаясь представить себя, прогуливающейся с ребенком. Если подключить воображение, то можно вообразить, что вот Рэй, вот я, а где-то там, у воды, бегает наш карапуз… От этого стало грустно и защемило сердце. Вряд ли. Я не знаю, что будет завтра, что говорить про будущее. Живем, как под дулом пистолета.

— А я думал отделать домик в Китае. Ремонта требует. Покрасить, заменить что-то, может даже утеплить.

Перед глазами вспоминается мое пристанище, когда я уходила из Саббата, чтобы готовить задания, который мне давал Рэй в качестве моего учителя. Райская тишина и безлюдность, безмятежность.

— Давай сбежим и спрячемся там ото всех? И будем жить там, пока не состаримся?

Рэй тихо смеется над моей мечтой. Ветер трепет волосы и они постоянно попадают на лицо Оденкирка, щекоча его, но он порой лишь крепко зажмуривается или немного отворачивается, когда совсем становится невозможно говорить и смотреть на меня из-за них. Рэй крепко прижимает к себе, а я запустила руки ему под куртку, которая не до конца застегнута, будто специально приглашая погреть мои заледеневшие пальцы у него на груди.

— Можно попробовать. Только там невозможно жить пока.

— Почему?

— Дом не утеплен, не убран, крыша кое-где стала подтекать. Я говорю, он требует ремонта.

— Мне все равно… Я готова жить в любых условиях.

— Почему?

— Потому что там никого, там время движется по-другому.

Я снова вспоминаю зелень деревьев и солнце, сверкающее на воде, плеск волн о борта дома. Рэй словно чувствует мою меланхолию и целует.

— Ты замерзла.

— Нет. Ни капельки. — Я нагло вру, потому что боюсь, что он отпустит меня и уведет домой. Не хочу! Я пригрелась у него на коленях и прячусь, пригибаясь от ветра к его шее.

Рэй заботливо поправляет капюшон на мне.

— Хочешь чаю?

Он смотрит на термос и качает головой, поджав губы. Ага. Я улавливаю признаки ревности. Всё понятно, он вспомнил вчерашний вечер, когда я на кухне случайно осталась с Эйвиндом. Рэй вышел из комнаты, а я пошла ставить чайник. Эйвинд пошел следом, чтобы открыть коробки с пирожными, которые принес из другой страны. Всё переживал, что помял, когда случайно налетел на прохожего. Между нами ничего не было, только шутки. Но Рэй появился, будто мой телохранитель: молчаливый и напряженный, неустанно следящий за мной. После чего стал помогать делать чай, выдавливая из себя дружелюбность к Ларсену. Стоило Эйвинду уйти, как улыбка исчезла с лица любимого — и Рэй превратился в сурового, закрытого Инквизитора Оденкирка. Он мне ничего не сказал, но я всё поняла без слов: он бесился от внимания Ларсена ко мне. Наверное, каким-то звериным чутьем, не иначе, он чувствовал интерес Эйвинда, хотя надо отдать должное — Ларсен был сдержан и дружелюбен и не пытался перейти границы.

Тяжело вздохнув, я снова утыкаюсь носом в шею Рэя, так как ветер снова усилился. Варвара в такую погоду опять куда-то сбежала с Миа. Подозреваю, снова в больницу.

Я вспоминаю вчерашний вечер у камина, когда мы все расположились поедать приготовленную мной курицу, принесенную Одой фориколь — запеканку из ягненка, и салаты Миа. Получилось очень сытно и много еды на радость Стефану и Варе, которая радостно сообщила, что у нее наконец-то живот округлился. Естественно Клаусснер не удержался от сарказма: «Судя по тому, как ты ешь, удивительно, что только сейчас. Обычно на этой стадии идет уже ожирение». В следующее мгновение в него полетел женский журнал. Казалось бы, обычный глянцевый Космополитен, а синяк у Клаусснера остался не слабый. Я подозреваю, что если бы он не попытался увернуться, то этот журнал оказался главной уликой по делу убийства Инквизитора. Стефан разозлился не на шутку. Назревала ссора, пока присутствующие не начали разговор про то, что сейчас творится.

— В Мосуле сгорела библиотека. Кто-то пытался сжечь старые рукописи Инициированных.

— Удалось?

— Нет. Спасли.

— Интересно, зачем?

— Хм… В Мосуле хранятся старые рукописи по кинетике. Может, там еще что-то было, чего мы не знаем.

— И кто поджег?

— Неужели непонятно?

— Морган? Но зачем? Там было что-то, чего никто знать не должен?

— Хорошо, что всё спасли и его план не осуществился.

— Даю руку на отсечение, как раз план-то и осуществился. — Ларсен откинулся к стене, задумчиво лохматя волосы. Я отметила, какая длинная и тонкая у него шея с четким острым кадыком. Дэрилл, сидевший рядом, хмуро кивнул в ответ Эйвинду, при этом разочарованно кинув кусок салфетки в камин. Я не сдерживаю любопытства:

— В смысле «осуществился»?

— Думаю, цель была не сжечь, а вынести документ. Как ты думаешь, легче это сделать под наблюдением или когда паника?

— Когда паника… Никто не кинется искать пропажу.

— Во-во. Наверняка документы были охапкой перенесены в Сенат без учета и регистрации. А там умыкнуть, что тебе нужно, не представляет труда.

Все замолкли, слушая, как трещат поленья, и смотря на огонь. Я лежала на полу на расстеленных одеялах и покрывалах, которые мы с Варей нашли в доме, чтобы не сидеть на холодном полу. Если отмести, что мы были в доме, то у нас получился своеобразный пикник возле костра. Очарования вечеру еще придавало то, что Кристофер принес гитару и перебирал пальцами струны. Моя голова покоилась на коленях Рэя, который игрался с моими волосами, гладя, перебирая, накручивая их и пропуская меж пальцев. Щекочущие приятные чувства. Иногда он нежно касался моего лица, отчего я закрывала глаза от удовольствия, готовая заурчать, как кошка.

— Зачем Моргану документы по кинетике?

— А почему по кинетике? Возможно, не только по ней. Мосульская библиотека славилась источниками о древних колдунах, о расколе… Кстати, о последнем — все учебники Инициированных основываются на рукописях колдуна Азирета.

— Наверное, рукописи ему нужны для того, чтобы стать, как Старейшины… — Пробормотала я свою догадку.

Морган же хочет завладеть властью. Только как это сделать ему никто не расскажет, кроме свидетелей раскола. Он собственно их и сделал себе. Тогда зачем рукописи? Что в них ценного? Зачем искать рецепт борща, когда у тебя есть люди, которые знают, как его варить? Или что-то не знают? Может знать-то знают, а вот точно никто не может сказать…

— Он хочет стать как Старейшины… Может, там есть точная информация, как это сделать? И вообще, кто такие Старейшины? Это люди? Янусы? Они вообще Инициированные?

— Ну наконец-то! — Я слышу довольный вздох Дэррила, что невольно открываю глаза и смотрю на друга. Парень глядит на меня так, будто я ему сделала самый дорогой подарок.

— Ты чего?

Щелчок пальцами, и он хитро подмигивает мне.

— Что, Дэррил? Я не понимаю тебя!

— Вот он вопрос, который я ждал от тебя.

Я быстро начинаю перебирать в уме последнее сказанное. Так что я его спрашивала?

— Инициированные ли Старейшины? Или они Янусы? А! Кто они такие?

— Именно!

— Это тот вопрос, который ждал от меня всё это время?

— Да! Вот теперь ты готова.

— Что происходит у вас? К чему ты готова? — Стефан задает мне вопрос, который интересует в данный момент всех присутствующих. Я путано начинаю объяснять, что Дэррил поставил для меня головоломку с вопросом, мол, после него я буду готова к чему-то и последуют какие-то действия.

— И к чему она готова? — Рэйнольд практически рычит на Дэррила, в защитном рефлексе стискивая мою кисть, будто если я рвану куда-то, то он успеет остановить за руку.

— Она? К дальнейшим действиям. Как и вы все.

— Что это значит?

— Понимаешь, Рэй, я вижу суть вещей, порой я знаю, что должно произойти, и это не варианты будущего. Моя жизнь и ваша, порой, как квест: чтобы перейти на другой уровень — нужно разгадать задачу. Так я встретился, к примеру, с Мелани. Я еще тогда не знал, зачем и для чего, но знал, что должен быть на вечеринке у Патриций. После ее воскрешения я знал, что ты и Варя придете за Мелани, притом вместе, а не по отдельности, и уже тогда озадачился, где вас размещать. Вы нашли меня по солдатику, которого я заранее оставил у Эльзы. Правда, я тогда не знал о ее грядущей смерти… В этом мой дар, Оденкирк. Я вижу пункты назначения, куда должен прийти поезд, а как он будет добираться — не знаю.

— Да ты круче, чем пророк… — Тянет тихо Варя, опасливо смотря на Дэррила, будто рядом с ней оказался сумасшедший с ножом. Я в нетерпении пододвигаюсь к другу и вспоминаю наш последний разговор в его комнате:

— Ну, я задала вопрос. Что дальше? Ты теперь сможешь отдать подвеску Лидии?

— Пока не могу. Но вопрос прозвучал, значит, скоро я ее вижу. — Парень расплывается в улыбке, полной счастья и нежности. Я чувствую, как сама заражаюсь его предвкушением от встречи. — Зато я могу ответить тебе.

— На вопрос? — Дэррил довольно кивает. Ну да, кто может дать ответ на него, как не колдун, видящий суть всего. — И кто же такие Старейшины?

Я слышу, как все замолчали на вдохе. Напряжение было такое, что его можно было ощущать физически.

— Три года назад был один суд между Химерами. Обычный суд, не громкое дело. Два клана не поделили человека. Инициированный заключил договор с одной стороной, но хотел в другой клан. Свобода выбора священна. Те согласились, Инициированный перешел в другой клан. Пока не накрыла его Инквизиция, и тогда кланы стали отнекиваться от него, пихая друг другу, потому что костер теперь угрожал не только Инициированному, но и его Темному.

— А вспомнил! Это дело между Скарабеями и мелкой группой Томи. — Клаусснер явно был в курсе прошлых разборок Химер. — Помню!

Дэррил кивает, соглашаясь с ним, после чего снова начинает говорить с видом сказочника или тех, кто рассказывает страшные истории у костра:

— В общем, я случайно оказался на их разборках. Вы ведь в курсе, что Старейшин могут позвать лишь Светочи и Темные? А вы никогда не задумывались почему? — Мы отрицательно качаем головами. — Я тоже не задумывался. Пока не увидел их воочию через свой дар. Мел, ты сказала, что воздух потрескивал от магии. Помнишь? Так вот, Старейшины — не люди, не Инициированные, выбранные Советом и утроенные, не Древние колдуны и не Янусы. Они и есть магия! Это концентрат всего нашего мира. Понимаете?

Тишина, пока кто-то не озвучил ответ за всех.

— Нет…

Дэррил расстроенно цыкнул и после паузы снова пустился объяснить:

— Есть слух, что Сенат стоит на самой мощной энерготочке. Это так. Но никто не в курсе, что эта энерготочка — не место, это и есть Старейшины. Он были потрясающими! Вы не представляете, какая это мощь и красота! Они связаны с нами, а мы с ними! Старейшины — это вся магия Инициированных!

— Вся магия?

— Да! — Дэррил откинулся к стене спиной и мечтательно уставился вверх, уйдя полностью в свои воспоминания. В данную минуту он напоминал того Дэррила, которого я впервые увидела на вечеринке: полубезумный, в некой никому не доступной нирване. Просветленный знанием…

Я ухожу вглубь своих воспоминаний, но в них Старейшины пугающие суровые старики, синхронно говорящие и двигающиеся, что мурашки бегают по телу. Они не были потрясающими и красивыми. Но да, в них была такая сила, которая ощущалась в воздухе. Я первая прерываю эту тишину, обращаясь снова к Дэррилу. Я должна узнать всю правду. Похоже он единственный на Земле, кто знает её.

— И как же Морган хочет стать ими? Теперь это тем более невозможно!

— Мне кажется, Морган сам не до конца понимает, на что идет. Либо не знает…

— Но ведь как-то Старейшины возникли?

— Возникли. Вспомни историю! «И на Землю пришли две Сути, две Жизни, и разделили мир сестер и братьев пополам, а кто не был избран, тот стал их Судилищем». Никогда не задумалась, что там не называются Старейшины? Или что за сути были?

— Нет, не задумывалась.

— Мне кажется, что когда был мировой Шабаш, то там столько магии накопилось на Стоунхендже, что они случайно создали энерготочку. А строчка «те, кто не был избран стали их Судилищем» вовсе не об Архивариусах. Я думаю, что когда-то Старейшины были людьми или просто одним человеком, который впитал в себя эту магию. Так появились Старейшины, и произошел раскол…

Я пытаюсь уложить в голове всё услышанное. Будто дверь, которая была всегда закрыта, внезапно открылась — просто надо было ручку повернуть в другую сторону.

— Невозможно, чтобы человек вмещал столько магии… — Бормочет рядом Рэйнольд. И я соглашаюсь с ним.

— А кто сказал, что Старейшины человек. Я ж говорю, там осталась лишь энерготочка.

— Его что, разорвало что ли? — Удивляется Басс. А меня пробирает дрожь. Воображение отчетливо нарисовало, как магия наполняется внутри человека и разрывает его. Страшная смерть!

— Возможно… Может и их. Может, это были два близнеца.

Я невольно кидаю взгляд на Варю, та смотрит на меня с тем же страхом, и я неконтролируемо шепчу:

— Морган псих. Его нужно остановить как-то…

Взгляд Вари тут же меняется, становясь жестким и злым.

— Кстати, Рэй, ты знаешь, что придумала моя сестра?

А дальше идет предательство со стороны Вари. Никогда она меня так не подставляла.

Чем больше она говорила, тем сильнее смыкались пальцы Рэя вокруг моей руки, сменяя легкое прикосновение на болезненное ощущение капкана. Я пыталась оправдаться, но получала лишь отговаривание меня от идеи от окружающих. Самое страшное — был взгляд Рэйнольда. Я снова сделала ему больно. Поэтому я решила попросить прощения, когда останемся наедине.

Но всё было намного хуже. Мы разругались. Хотя эту ссору можно было приравнять к драке на ножах: что ни слово, то больно. Притом обоим.

— Ты сегодня обвинила, что я не люблю тебя! Нет, Мел, это ты меня не любишь!

— Рэй, я хотела попытаться, чтобы защитить тебя!

— Как? Снова сгорев? Я устал терять тебя, Мел! Ты понимаешь, что не выдержу!

Это был крик его души. Всё, что я могла сделать в этот момент, это обнять его и твердить, что никуда не денусь, даже если мир начнет рассыпаться на куски, как паззл, а под ногами откроются врата ада. Он обнимал, молчал, целовал, но не верил.

Проснувшись сегодня утром в его объятиях, я решила посвятить ему себя. Рэйнольд — не человек с ограниченными возможностями и сиделка ему не нужна, но он сильно пострадал из-за меня.

«Ты, девочка-лекарство, спешащая, как Чип и Дейл, на помощь, чтобы залатать чужие раны», — так однажды сказалКевин. Ну что же, я нашла своего пациента. Мой способ лечения — любовь, забота и время, если оно у нас есть.

Поэтому я предложила прогуляться на пикник — побыть вдвоем, будто на свидании, прихватив бутерброды и чай.

— Ой, мамочки! — Я не успела спрятаться на шее у Рэя от резкого порыва ветра и просто отвернулась; мои волосы взметнулись и начали мешаться, будто на лицо накинули сеть. Попытка убрать их оказалась провальной — стало еще хуже. В итоге, задыхаясь от ветра, я боролась с волосами и шапкой, которая предательски съехала на глаза. Рэй смеялся, наблюдая за моей возней и попытками справиться со стихией. Ему-то хорошо: он сидел против ветра и у него не было длинных волос и шапки, неподходящей по размеру!

Через мгновение я почувствовала легкое прикосновение Рэя к лицу, и дотошная прядь, которую никак не могла поймать, мягким скольжением исчезла. Теперь можно нормально поправить шапку! Как только я это сделала, то заметила потешающегося надо мной Рэя.

— Тебя только что сделали шапка и ветер.

И сама начинаю смеяться, сильнее прижимаясь к нему.

— Не тяжело? — Спрашиваю, указывая глазами на его колени: очень уж удобно сидеть на них, совершенно не хочется слезать.

— Нет. — Он забавно, по-мальчишески чешет свой замерзший нос, который стал еще краснее. Откуда-то из соседних домов прорывается задорная песня, которая сильно контрастирует с погодой на улице, так как там поется о лете и пляже, а у нас ветер — злой и холодный.

Но всё равно, я, дурачась, начинаю подпевать и делать движения руками, будто танцую.

Хочется еще больше развеселить Рэя и сначала даже удается, пока не ловлю на себе странный застывший взгляд, в котором четко читается испуг.

— Что случилось? Рэй?

— Ничего. — Он выдавливает из себя улыбку, но в глазах все тот же страх.

— Расскажи!

Оденкирк тяжело вздыхает, будто ищет силу внутри себя, и выдает:

— Просто ты мне напомнила, как ты приходила ко мне, когда была призраком.

— Я была такая пугающая? — Рэй прыскает со смеха, будто я сказала хорошую шутку. Черты лица смягчаются, да и сам он будто оживает.

— Нет. Ты была ужасно болтливая!

— Я? — Вот уж не ожидала! Если честно, я никогда их не видела, но почему-то думала, что была размытым пятном, скользящим по пустым коридорам в темноте. — И о чем же я говорила?

— Обо всем! Ты пересказывала все сплетни, все разговоры медсестер, кто во что одет и когда пришел на работу, что происходит в здании. Это было нечто!

Я смеюсь, глядя на несчастное его лицо.

— Кажется, я тебя доставала…

— Меня? Нет. — Он заботливо поправляет прядь мне за ухо. — А вот медсестер и Стэнли ты доставала.

— Стэнли?

— Да местный чокнутый! Он мог видеть тебя, а ты доводила бедолагу этим. Стэнли никак не мог понять: видят тебя другие или нет.

Я не сдерживаюсь и начинаю хохотать: вот уж не подумала, что была таким некультурным призраком! Судя по тону Рэя, я там достаточно начудила.

— А еще ты пела… — Он пытается это сказать тем же веселым тоном, но не получается.

— Что пела?

— Одну странную заунывную песню. Словно, тебя зацикливало на ней.

Скептично смотрю на него: вообще-то я петь не люблю. А тут «зацикливало»! Да еще заунывную песню.

— Надеюсь это не «Раз, два, Фредди заберет тебя»?

Он затихает, набирает воздуха в легкие и начинает напевать. Хрюкнув от смеха, начинаю давить в себе хихиканье, потому что видеть серьезного Рэя, мурлыкающего мелодию — зрелище умилительное и забавное. А затем прислушиваюсь…

— Ну что? Узнаешь?

— А точно я это пела?

— Да. Ты пела на русском. Я не знаю слов, но эту мелодию я, кажется, запомнил навсегда.

Я чувствую себя сбитой с толку. То, что он напел, напомнило одну детскую старую песню из фильма, которую терпеть не могла в детстве, а вот учительница пения была в восторге от нее, часто ставя ее в школьные программы праздников.

— «Я леплю из пластилина,

Пластилин нежней, чем глина,

Я леплю из пластилина

Кукол, клоунов, собак…»

Уже по первым напетым строчкам я понимаю, что это та самая песня, потому что лицо Рэя вытягивается от испуга и бледнеет.

— Хм! Терпеть не могла ее. Почему я ее пела?

Но Рэй кажется потерянным, он лишь отрицательно мотает головой не в силах выдавить из себя хоть слово. Я же задумываюсь. Как-то всё странно…

Начинаю переводить по строчке ее, и Оденкирк приходит в себя.

— Странные у вас детские песни в России.

Я пропускаю мимо ушей колкость, уходя мыслями в значение.

— Тебе не кажется, что я хотела что-то сказать тебе?

— Ну, если только про Кукольника с Психологом. Но о них я знаю давно.

— Хм… «Если кукла выйдет плохо, назову её дурёха, если клоун выйдет плохо, назову его дурак…» Знаешь, никогда не задумывалась, но теперь мне песня кажется про Инициированных. «Подошли ко мне два брата, подошли и говорят». Два брата подходят к девочке, лепящей из пластилина кукол…

— И указывают, как лепить?

— Нет, они говорят, что девочка сама виновата. Если бы она с любовью лепила кукол, то они были бы лучше… Не понимаю. Я что-нибудь говорила про эту песню?

— Нет. Ты сейчас больше рассказала о ней, чем там…

Я вздыхаю и замолкаю. Снова поднимается ветер и я прячусь на шее Рэя. Внезапно Рэй сильно-сильно обнимает меня, прижимается щекой, путаясь в моих волосах:

— Если снова исчезнешь, запомни, я пойду за тобой.

От этого становится больно в сердце.

— Рэй…

— Помнишь, что я сказал тебе, Мелани, когда впервые привел на плавучий домик? Если я сделаю тебе больно, то сделаю и себе. Так вот, я не могу сделать тебе больно. Но это могут сделать другие. Я хочу научить тебя защищать себя. Потому что от твоей жизни зависит моя.

— Хорошо. Я буду аккуратна… — Шепчу в ответ, целуя любимого в щеку, висок, но боясь заглянуть в его глаза и увидеть боль, которую нанесла ему. — Если от меня зависит твоя жизнь, то сделаю всё, чтобы ты был в безопасности.

— Всё?

— Да.

Он отстраняется и глядит мне в глаза. В этом темно-сером цвете грозы пляшут чертики.

— Всё, что я не попрошу?

— Всё… — Я отвечаю неуверенно, потому что чувствую, что он что-то замыслил. Но если не ему доверять, то кому?

— Хорошо. Я запомню.

— И что же ты попросишь? — Я пытаюсь выведать главную тайну, но, судя по хитрой сладкой улыбке, ответ мне не скажут.

Так и есть!

— Не скажу. Но скоро попрошу.

— «Скоро» — это когда?

— Завтра. Завтра я попрошу кое о чем.

Он сейчас напоминал мне кота из мультика про Алису: того гляди исчезнет, а улыбка останется.

Но не успела я дальше продолжить расспрос, как он со словами: «Пошли домой, ты сейчас в ледышку превратишься. А целоваться с тем, кто холоднее меня, не хочу».

Схватив так и не выпитый чай и несъеденные бутерброды, Рэйнольд потащил меня из парка к дому. Остановившись, он поднял указательный палец, направив его на меня, и сурово, по-Оденкирковски отчитал:

— Кстати, если ты сегодня ночью будешь опять домогаться меня, то спать будешь внизу на диване. Я не шучу!

Анна Савова мертва

Вари и Стефана не было весь вчерашний день.

Я их увидела лишь сегодня за завтраком, жующих хлопья с молоком, странно притихших и чересчур дружелюбных. Рэйнольд там же нервно топтался на кухне и, перекладывая себе яичницу из сковороды, умудрился ее шмякнуть мимо тарелки. Чертыхаясь, он начал подбирать остатки завтрака. Удивительно было то, что никто даже не отреагировал на это. Клаусснер промолчал, Варя даже не хихикнула. В кухне витала нездоровая атмосфера тишины и нервозности. И всё это началось, стоило мне войти на кухню.

— Что происходит?

— Что?

— Это! — Я не могла обозначить всё то, что творилось вокруг. Ощущение, что я в центре заговора.

— Это? — Варя удивленно изгибает бровь, которую так тщательно выщипывала накануне.

— Вы что-то скрываете от меня, да?

— С чего ты решила?

Сестра профессионально справляется с ролью, в отличие от Рэя, который все еще стоит и пытается съесть ошметки пострадавшей яичницы. Оденкирк после моего вопроса напрягается и осторожно косится на Клаусснера, разглядывающего что-то в своей тарелке, и Варю, уставившуюся на меня равнодушным, скучающим взглядом.

Слишком равнодушным.

— Вы все молчите.

— И что?

— Это пугает!

Варя наигранно кривится от моего заявления. Я же не выдерживаю и обращаюсь к Клаусснеру:

— Стефан!

— Что? — Он удивленно откликается, делая вид, будто до этого он был весь поглощен своими мыслями. Тоже мне, философ!

— Что с тобой? Ты даже с Варей не ссоришься!

— Я думал, ты за дружбу между нами…

Его глупый тон провинившегося школьника выводит меня из себя окончательно. Да кого они пытаются обмануть?

— Я не идиотка и не слепая! Отвечайте!

— Мел, милая, успокойся. — Рэй, отставив свой завтрак, подходит ко мне и заботливо кладет руки на плечи. — Всё в порядке. С чего ты взяла это?

— Рэй, вы что-то утаиваете от меня, и я это вижу.

Рэй громко вздыхает и отводит задумчиво взгляд в поисках ответа. Пауза раздражающе затягивается. И я начинаю допрос:

— Это что-то серьезное?

— Нет.

— Это связано с Морганом?

— Нет! — Он почему-то начинает улыбаться своей фирменной улыбкой: легкий изгиб губ и хитрый взгляд.

— Но вы мне не скажите?

Все отрицательно качают головами. Отлично просто! Я не стою их доверия. Эти трое что-то затевают и боятся сказать мне.

— Ну и пожалуйста! — Злобно шиплю в ответ, отшвыривая в сторону кухонное полотенце, которое некстати оказалось у меня под рукой. — Не хотите говорить — не надо!

Я обиженно отворачиваюсь и начинаю заваривать себе кофе. Все действия получаются резко и громко: очень хочется закричать от злости или швырнуть что-нибудь весомое. Магия тут же откликается на это желание и страшно начинает гудеть в крови.

Схватив тяжеленный чайник, я начинаю наливать в стакан кипяток, наблюдая, как растворяется кофейный порошок. Из-за своей резкости и злости на всех, я неловко поворачиваю руку — и чайник чуть выскальзывает из моей ладони, из носика тут же выплескивается горячая вода, которая попадает мне на другую руку возле чашки.

Боль пронзительно ошпаривает меня, что я вскрикиваю и со всего размаха бухаю чайник на стол. Злоба во мне еще больше вспыхивает из-за этого дурацкого ожога, кстати, от которого уже нет и следа. Моя магия начинает потрескивать на кончиках пальцев.

— Отдай мне. — Рэй не выдерживает и отстраняет меня от чашки. — Я сам всё сделаю. Иначе ты либо кухню разнесешь, либо себя приготовишь вместо завтрака.

Я, оставшись не у дел, смотрю на Стефа и Варю, которые прыскают со смеха, глядя на нас. Это они сделали зря! Обида от их несерьезного отношения ко мне доходит до максимальной точки, что с пальцев проносится волна — и сильный ветер наполняет кухню. Взмывают вверх рукавицы, прихватки и полотенца, посуда падает, сметенная потоком воздуха, пачка с хлопьями падает и рассыпает свое содержимое по столу и коленям Стефана и Вари. Жалюзи с неприятным лязганьем начинают ездить туда-сюда, как в фильмах ужаса. А под потолком начинают собираться тучи…

— Мелани! Успокойся. — Рэй хватает меня и поворачивает к себе. Его волосы раздуваемые потоком ветра, напоминает, когда мы были у Стоунхенджа.

Рэйнольд просто смотрит мне прямо в глаза своим цветом грозы, и я потихоньку успокаиваюсь. Ощущая, как злость на всех тихонько уходит, сменяясь ощущением вины, будто, как маленькая, провинилась перед взрослыми. Ветер стихает. На кухне возникает тишина. Легкие предметы, которые летали под потолком, опадают будто листья. Рядом со мной шмякается фетровая подставка под горячее со смешным цыпленком. Чувствую себя глупо…

— Легче стало? — Шепчет Оденкирк. А я мысленно соглашаюсь, но все равно обидно.

— Вы ведете себя со мной, как с маленькой. Вы не доверяете мне…

Я отхожу от Рэя и молча покидаю кухню, где вдогонку слышу Варькино: «Аня, прекращай дуться! Говоришь, что не маленькая, а ведешь себя, как дитя».

Десять часов дня. Мы шли по городу, держась за руки. Рэйнольд был тихий, нежный и постоянно улыбался, что было ему несвойственно. После перепалки на кухне он нашел меня в спальне и, пытаясь загладить вину, предложил прогуляться. Я согласилась, хотя бы ради того, чтобы уйти от ощущения заговора.

День сегодня и вправду был весенний. Запахи земли, начинающей просыпающейся природы, пение птиц, тепло солнца и нагретого под ним камня. Откуда-то из домов пробивался ароматный запах выпечки.

— Ты такой счастливый, будто лотерею выиграл. Что случилось?

— Ничего. Просто, смотри, какой день теплый и солнечный.

— Разве только день теплый? — Я останавливаюсь и, наплевав на приличия, повисаю на шее у Рэя. Несмотря на его довольную улыбку, он явно все так же не спокоен, как на кухне. — Кажется, у кого-то случится перегрев от нервов.

— С чего взяла?

— Я вижу, как ты нервничаешь.

— Тогда скажи, что меня любишь. — Не такой ответ я ожидала! Рэйнольд хоть и пытается придать голосу беззаботность, но я отчетливо слышу нотки неуверенности и страха. Это так несвойственно для него! Это больше похоже на меня, чем на моего сурового Инквизитора. Поэтому спешу его заверить, чувствуя, как тревога от него передается и мне:

— Очень! Сильно-сильно! А что есть сомнения?

— Нет. Пока нет. — Он делает глубокий вдох и задумчиво отворачивается.

— Что значит «пока»?

Я обиженно вспыхиваю: это что еще за новости? «Пока»?

— Шучу! А то ты опять не справишься с собой из-за нервов, и разнесешь что-нибудь… Дрёбак жалко!

Рэй моментально возвращает себе свою легкую улыбку и становится похожим на довольного домашнего кота. И тут же целует меня в губы, притом как-то странно, показательно, не наслаждаясь, будто начеку, пока не понимаю причины его поведения.

— Эй! Не смущайте старых жителей.

Я оборачиваюсь и вижу Кристофера с Эйвиндом, идущих к нам. У Ларсена на лице натянута дружелюбная улыбка, собственно как у Оденкирка. В последнее время эти маски у них постоянно на лицах, когда они рядом. Мужчины здороваются крепкими рукопожатиями.

И снова ощущение, что вокруг меня заговор! Твою мать…

— Дэррил просил передать, что нашел дом для вас. Так что все, как ты просил.

— Дом? — Я удивленно смотрю на них.

— Сегодня Варя и Стефан уходят в Саббат. Я попросил Дэррила найти нам жилище поменьше.

Я удивленно смотрю на Рэя. Что-то совсем не состыковывается. Зачем поменьше? Какая разница, где ночевать? Но, увидев мое лицо, он тут же добавил: «Это для нашей безопасности».

Ну, хорошо!

Я жму плечами: не убедил, но спрашивать не буду, так как бесполезно. Я просто стояла и слушала их странный разговор:

— Сегодня вечером ждем вас в баре. Мы с ребятами всё подготовим к вашему приходу.

— А вас не будет?

— Нет.

— Жаль.

Я перевожу взгляд от одного лица к другому. Уж больно Оденкирковское «жаль» звучало куце, что скорее говорило об обратном. Мой интерес замечает Кристофер и задорно подмигивает мне. Отлично! И этот туда же. Массовый беспредел! Ну почему я не могу читать мысли, как Реджина?

Распрощавшись с ребятами, мы направились к дому. Всю дорогу Рэй молчал, нервно перебирал мои пальцы в своей руке и улыбался.

— Ты мне не расскажешь, что будет вечером? — Наконец-то я озвучила вопрос у подхода к дому.

— Расскажу: вечером посидим в баре Ларсенов.

— А повод?

Последовала недолгая пауза, а затем странный ответ:

— Либо то, что люди держат свое обещание, либо разочарование.

— Чего? — Я непонимающе отвлекаюсь от дороги, чтобы посмотреть на Рэя, и тут же спотыкаюсь из-за своей невнимательности. Любимый ловит меня почти у земли: еще чуть-чуть и я бы носом черканула по асфальту. Я смущенно бормочу, поправляя одежду:

— Ноги, как у кузнечика…

— Хорошо, что мы на метлах не умеем летать, а то у меня был бы инфаркт, глядя на твои полеты.

Я прыскаю со смеха и легонько ударяю его по плечу, делая вид, что обиделась. Неожиданно на дорожке появляется Клаусснер. Он, громко восклицая и жестикулируя, как итальянцы, спешит к нам:

— Вот они! Оденкирк, пошли! Уже позвонили и нас ждут!

Я вижу, как Рэй внезапно бледнеет. Он сжат, как пружина, и смотрит на меня, будто видит незнакомку.

— Вы куда? — Я обращаюсь к Клаусснеру, так как мне кажется, что из Рэя сейчас слова не вытянешь. Стоит, будто окаменел.

— Коротышкам знать не положено!

— Эй! Я не коротышка! — Я возмущенно перевожу взгляд с Рэя на Стефана. Но пока один глумится, второй превратился в статую имени себя. Стеф ёрничает, прикладывая к уху ладонь и щурясь по-стариковски:

— А? Что? Ты, когда говоришь, подпрыгивай! Я так лучше буду слышать!

Я моментально плету вязь заряда и посылаю в Клаусснера. Но тот ловко изворачивается и, щелкнув пальцами, делает неизвестное мне заклинание — будто вспышка фотоаппарата сверкнула. У меня тут же поплыли солнечные зайчики перед глазами.

— Ой! Что это?

— Это, скажи "спасибо" твоему другу Бассу. Он обучил!

— Стеф, Мел, прекратите.

Я пытаюсь проморгаться и одновременно рассмотреть выражение лица Оденкирка: уж больно странно прозвучал его голос — сдавленно и беспокойно. Меня накрывает тревога.

— Вы куда собираетесь? — Я снова обращаюсь к Клаусснеру, закрыв глаза и нажимая на переносицу.

— Я же сказал, коротышкам знать не положено.

— Рэй! — Я рассерженно цыкаю на любимого, чтобы приструнил Клаусснера. Но в ответ слышу сдержанное: "По делам".

— Это опасно?

— Ну… как тебе сказать… — Начал таинственно тянуть Стефан, но его тут же грубо прервал Рэйнольд.

— Клаусснер, заткнись! Мел, — он обернулся ко мне и хотел что-то сказать, но передумал. Лишь сухо произнес: — Всё будет хорошо. Поверь. Это не опасно.

— Точно?

Он кивает. Я же выпрашиваю для себя гарантии его безопасности.

— Поклянись! Поклянись, как Инициированный, что тебе не угрожает опасность!

Почему-то моя просьба встречается смешками мужчин. Но Рэйнольд, пытаясь сохранить серьезное лицо, произносит клятву:

— Я, Рэйнольд Оденкирк, клянусь, что то, что я планирую, безопасно для меня.

Я вижу, как он еле сдерживает смех. На ум сразу пришли строчки из Гарри Поттера: «Клянусь только шалость и ничего кроме шалости!»

Странно… Что же это такое планируется, что он так волнуется, но смеется над моей тревогой? Но не успеваю я задуматься над этим, как меня отвлекает прошедший, еле ощутимый зов к Стефану.

— Всё, пошли! Нас ждут.

Час дня. Плотно отобедав дома, мы теперь брели с Варей и Миа по улицам… не-пойми-какого города. Мы только что прошли третий портал, выйдя из штата Колорадо США, а перед ним я не поняла, где были — то ли улочка Латвии, то ли Эстонии.

— Ты сегодня к Кевину?

— Угу…

— Поэтому ты такая замкнутая?

— Почти…

— А еще что?

— Скоро узнаешь.

Я злюсь, но смиряюсь. Стефан утащил Рэя, меня же и сестру Миа попросила помочь с транспортировкой двух больших, но легких пакетов.

— Сколько нам еще идти?

— Всё. Последний портал — и мы на месте. — Чеканит Миа.

— А страна, хотя бы, какая? Я уж не спрашиваю, куда мы идем.

— Великобритания.

Я громко обреченно вздыхаю. Варька идет рядом и ест вторую по счету шоколадку: моя племянница внутри нее активно радуется сладкому, судя по легкой, исходящей от сестры, энергии. Обычно малышка такая неощутимая, что невозможно уловить ее сигналы, находясь рядом с Варей, а сейчас даже на расстоянии чувствуется, что внутри сестры вовсю развивается жизнь. Я невольно смеюсь над этим: человек еще в утробе матери, а уже такой сладкоежка.

— Пришли! — Миа указывает на дверь, ведущую в подвал дома. На полу замечаю ровные прямоугольные куски зеркала — судя по ним, портал явно создан на короткое время с благословения самого Сената.

Войдя внутрь, мы оказываемся в закрытом дворе с высокими каменными сводами.

— Где мы? — Все напоминает средневековый замок, пока, обернувшись, не замечаю строение со шпилем и крестом.

И только после этого вижу статую Марии, стоящую в дальнем конце квадратной площади под тенью огромного дуба.

— Церковь Святых Кого-то-там. Пошли, Маугли, стая ждет тебя! — Варя радостно облокачивается на меня и повисает на моих плечах, как всегда делала в детстве. После чего начинает толкать к входу в здание. Мы с грохотом и скрипом дверей врываемся в холод церкви, где каждый звук троекратно усиливается эхом. С яркого солнечного двора ныряем в полумрак здания. Я замечаю впереди себя группу людей, но не могу разглядеть лиц, лишь моргаю и щурюсь. А перед глазами снова полыхает зелень… Темная фигура отходит от группы и направляется к нам, и лишь на подходе я узнаю Оденкирка.

— Ну, наконец-то!

— Рэй?

Я удивленно смотрю на него и поражаюсь тому, как он одет: будто с обложки! Темно-синий приталенный костюм, рубашка, галстук, скрипучая блестящая обувь.

— Я хочу с тобой поговорить.

Зелень потихоньку стихает в глазах, и я теперь могу рассмотреть, кто находится внутри: священник, Ева и Стефан, к ним подошла Миа и Варя с пакетами.

— Пойдем в отдельную комнату.

Рэй почти утаскивает меня за руку в коридор справа и заводит в комнату с темными деревянными панелями и бордовыми занавесками, так напоминающую Саббат.

— Что происходит?

Любимый выглядит перепуганным, мнется возле двери и трет шею в замешательстве.

— Я… — Его голос ломается, и он тут же начинает откашливаться. Только сейчас замечаю, что у него мелкой дрожью трясутся руки. Сам же Оденкирк старается на меня не смотреть. Его паника моментально передается и мне. Неужели хочет сообщить что-то страшное?

— Мелани… Я хочу с тобой поговорить…

— О чем?

— О будущем…

Этот странный ответ еще больше вызывает страх. Теперь и я начинаю переминаться с ноги на ногу, нервно теребя замок молнии куртки.

— О будущем? Рэй, ты меня пугаешь…

— Мел! Выслушай меня. Только сядь, пожалуйста.

— Зачем?

— Мне так проще.

Я плюхаюсь на рядом стоящий стул, втягиваю в плечи голову и нервно щелкаю ногтем.

— Милая… — Он садится на корточки напротив меня, шурша тканью костюма. Теперь Рэй смотрит мне в глаза, не отрываясь. — Я знаю, что для нас рано, что, возможно, ты не готова, но я люблю тебя.

Я уж было открыла рот сказать, что чувство ответно, но он прикладывает нервно палец к губам и продолжает. И с каждым словом осознание происходящего наваливается на меня, что с замиранием слушаю его, чувствуя, как холодеют пальцы ног, а во рту сильно пересыхает.

— Я тебя потерял раз. Это было ужасно. Не хочу вспоминать это. Но самым страшным было то, что это произошло из-за меня. Я… схожу с ума каждый раз, вспоминая те страшные минуты. Думал, что ты не примешь меня, не простишь, но ты снова и снова даешь мне прощение тем, что ты рядом, что продолжаешь любить меня. Ведь ты любишь меня?

Я киваю, не в силах пискнуть ни слова.

— Мел, я прошу тебя сегодня стать моей женой. Хочу, чтобы ты была моей перед Богом и людьми, в Норвегии и в Саббате, в радости и в горе. Ты обещала мне, что сделаешь всё, что не попрошу… И я сейчас прошу.

Он вынимает из кармана кольцо: новое, золотое и очень простое, так сильно отличающееся от того, что надел мне на руку Савов. Мое сердце учащенно бьется, а душа стонет от происходящего.

Господи! Зачем это всё?

— Рэй… милый…

— Что? Ты не хочешь? — Я вижу, как гримаса боли искажает на мгновение любимые черты, что сама пугаюсь этого.

— Милый, не слишком ли рано? И… Рэй, сейчас такое время…

— Какое? — Он почти рычит меня, закусывая губу. Кажется, я делаю только хуже. Как же ему объяснить-то?!

— Ты говоришь о будущем, Рэй, а я не знаю, что будет завтра! Скоро Сенат рухнет под натиском Моргана, а ты предлагаешь жениться… Ведь, это значит строить семью, иметь дом, заводить детей… А я боюсь, Рэй, боюсь, что будущего не будет…

Я шепчу не в силах уже говорить.

Мне больно.

Мне страшно.

Мне хочется сказать «да».

Но не получится, что произнеся согласие, я дам себе лишнюю надежду, тому чего не будет? Мне страшно представить, что будет, когда Морган доберется до нас.

— У нас даже дома нет… Где мы собираемся жить?

— Если дело только в этом, то я возьму на себя эту проблему.

Он говорит так решительно, так упрямо, что хочется довериться.

— Может, повременим, а?

— Для чего, Мел? Я хочу делить с тобой жизнь, а ты… «повременим»!

Он восклицает и встает, зажимая в кулаке кольцо. Отворачивается. Я снова сделала ему больно.

— Я уже сказала почему.

Я смотрю на него и слышу, как его магия, начинает бунтовать в крови. Он поворачивается и смотрит взглядом затравленного зверя: цвет грозы превратился в темно-синий.

— Чем я хуже Савова? А? Скажи? Почему за него вышла, а за меня не хочешь?

Мне становится так больно, будто вонзили нож в грудь.

— Рэй! Я не выбирала! Он заставил!

— Так ты и ему отказала бы? Ведь ты же была в невестах! И дай вспомнить, он ведь сделал предложение раньше амнезии? Почему тогда ты не сказала ему: «Давай повременим»?

Он уже не говорит — он кричит на меня, а я плачу, чувствуя себя виноватой.

— Рэй, это нечестно! Я тогда не знала тебя!

— Вот он я! Мелани! Савова уже нет. Выходи за меня!

Я туплю взор и закусываю губу. Как он сам не понимает? Я уже была вдовой. Второй раз не хочу. В моих планах держать оборону против Моргана, защищая своих, а не боятся за то, что он нагрянет и убьет Рэя, меня и нашего…

Ведь Оденкирк не знает, что я тоже хочу детей: как Варя носит под сердцем ребенка от любимого, так и я хочу получить это счастье.

— Я понял тебя. Иди, Мел. Тебя отведет Миа, а я распущу всех…

Он отворачивается и смотрит на распятие, висящее под потолком. Я сглатываю слезы и на одеревеневших ногах выхожу из комнаты. Меня шатает, как пьяную. Слезы, не прекращая, текут по щекам. Останавливаюсь в проеме двери и наблюдаю за Варей, Евой, Стефаном и Миа, которые что-то живо обсуждают и хохочут. Клаусснер нежно обнимает светловолосую Еву, которая рядом с ним в белом элегантном платье смотрится контрастом, так как сам мужчина одет в черный замшевый костюм.

Почему Ева выходит за Стефа именно сейчас? Она же пророк! Значит, она видит, что будущее у них есть! Значит, всё возможно. Почему? А что насчет меня и Рэя? Неужели она не увидела бы трагедию и не сказала бы нам? Или, действительно, не увидела?

Чем больше я смотрю на счастливых, обнимающихся Стефана и Еву, тем больше мне хочется к Рэю.

Я оборачиваюсь и смотрю на дверь в коридоре, за которой тишина, за которой мой самый любимый человек, несправедливо обиженный мною. Я, действительно, изверг… Я заставила его пройти через столько, и боюсь сказать: «Да». Правда, боюсь сказать себе, не ему.

Ты трусиха, Мел!

Всегда боялась решительных действий! Только раз совершила поступок, за который расплачивается тот, который не должен был. Надоело ошибаться… Надоело говорить «нет» Рэю: в суде я отказалась от него, затем подставила себя Сенату, теперь вот это. Я постоянно делаю ставку на разум — и постоянно ошибаюсь.

Я разворачиваюсь и мчусь со всех ног в комнату. Почти вышибаю дверь, больно ударившись плечом. Рэй всё в той же позе и на том же месте, только теперь он удивленно смотрит на меня.

— Я согласна! Я согласна выйти за тебя!

Я почти накидываюсь на него с поцелуями. Оденкирк даже не реагирует, лишь удивленно смотрит на меня с высоты своего роста.

— Мел? Ты уверена?

— Да! Да! Да! Прости! Я такая глупая! Я хочу за тебя замуж. Если хочешь сейчас, давай сейчас! Надоело промахиваться и не слушать свое сердце! Ну же! Доставай кольцо и пойдем!

Рэй теперь смеется, глядя на обезумевшую меня.

— Погоди! Ты пойдешь к алтарю так? В джинсах?

— Ну да! Платья-то нет. Да и какая разница! Пойдем!

Я нетерпеливо хватаю его за руку и тащу к двери.

— Да, но платье-то есть!

Я изумленно оборачиваюсь к нему за пояснениями.

— Варвара должна была принести его в пакетах.

Ах! Так вот, что мы тащили! Отлично!

— Тогда зови Варю с пакетами!

— Мелани, ты уверена в своем решении? — Кажется, радостная лихорадка передалась и Рэю. Теперь его глаза возбужденно блестят, да и сам он ожил, воскрес — весь так и искрится радостью.

— Да. Уверена! Зови Варю! — Я, как полководец, топаю ногой и указываю пальцем на дверь. Рэйнольд тут же подлетает ко мне и крепко целует, да так, что будь чуть дольше объятия, и я могла бы рухнуть в обморок от недостатка воздуха. Затем, будто мальчишка, Оденкирк срывается и бежит за моей сестрой. Я же пытаюсь успокоиться, глубоко вдыхая и выдыхая. За моей спиной слышится сестринский скепсис:

— Ага. Значит, сегодня одна Шувалова превратится в Оденкирк. Даже крестная фея не нужна!

Я, хохоча, кидаюсь к Варе с объятиями.

— А я думала, ты не согласишься.

Я отстраняюсь, удивленно глядя на нее: неужели она меня так хорошо знает? Но вопрос так и не задаю.

— Ну что? Давай наряжаться?

Варя заманчиво показывает на пакеты. Я молча забираю их у нее и начинаю открывать: в самом большом лежит белое ажурное платье.

— Варька, это же…

— Прости, просто на новое денег и времени нет. Хотя Оденкирк бы купил, но подумала: чего платью пропадать?

В моих руках то самое платье, которое выбрал Рэй в Италии, так и не надетое на свадьбу с Виктором.

— А Рэй знает о нем?

— Зачем? Я просто сказала, что найду тебе платье. Ну-ка, давай из тебя невесту лепить. Эй, и прекращай реветь! И так вся пятнами пошла.

Варя издает самый противный звук на свете: то ли вскрик, то ли оханье. Когда она это делает, значит, произошло что-то жутко неприятное. А у меня сердце ухает вниз от этого:

— Что случилось?

— Туфли! Я забыла туфли!

Я смотрю вниз на свои кислотного цвета розовые кроссовки. Тоже мне нашла проблему! Но у сестры на лице читается паника.

— Слушай, можно что-нибудь придумать! Наверное, найдем что-нибудь.

— Да ладно тебе! Смотри! — Я опускаю юбку, и та шуршащей белой пеленой закрывает их. — Оп! И не видно.

— Аня, ты замуж выходишь!

— И что?

— Туфли же нужны!

— Кроссовки удобней. Опять же, если передумаю, удирать от Рэя будет удобней.

Варя сверлит меня тяжелым взглядом. Даже не улыбнулась на мою шутку.

— Ты не готова к свадьбе.

— Почему? Платье есть, жених есть, ты меня накрасила.

— Я не про это.

— А! Ты вон про что! Ну, я и не хотела свадьбу, начнём с этого. Даже отказалась сначала. А потом подумала: была не была. Только я одно не пойму, как ты подписалась на эту авантюру?

— Ну, он тебя любит, бережет… — Варя странно тянет слова, отвлеченно заправляя мне локоны за ухо. Прически нет, просто распустили волосы, убрав мешающиеся пряди красивыми сверкающими заколками.

— Беречь и любить можно вне брака. Варя, ты не договариваешь. Ты — главная противница брака, и согласилась на участие в этом заговоре.

— Во-первых, я никогда не была против! — Мой скептический взгляд тут же ломает ее самоуверенность. — Ну ладно… По крайней мере, в отношении меня, я считаю, что с этим нельзя спешить. Во-вторых, это не заговор, а союз с Оденкирком.

— А в-третьих? Тут должно быть «в-третьих», и, наверное, самый весомый аргумент.

Ага! Есть! Что-то Рэй наобещал ей, что Варька согласилась.

— Кевин? Он обещал, что приведет тебя к Кевину, поэтому ты согласилась?

— Вот еще! Я и без него добралась бы до Ганна!

— А что тогда?

Пауза начинает затягиваться: Варя стоит и смотрит на свои кольца, размышляя о том, сколько мне правды открыть.

— Ну?

— Короче, это ради твоей безопасности. Оденкирк выдвинул стоящую идею, как защитить тебя. Поэтому я и согласилась.

— Защитить? — Варя кивает. — Меня? — Снова кивок. — От кого?

— От Моргана, конечно же! Оденкирк боится, что он прознает о твоем воскрешении.

— Хорошо. — Я мысленно соглашаюсь с услышанным: это похоже на правду. — И в чем же заключалась идея моей защиты?

— Потом скажу! После свадьбы. Оно подождет. — Она упрямо с вызовом смотрит мне в глаза. Я открыто встречаю взгляд. Сестра против сестры — отлично!

Варя тут же меняет тему:

— Ты уверена, что не стоит тебя сильнее накрасить? А то ты слишком бледная.

— Фотографов не будет, гостей тоже — не вижу смысла. Тем более у меня традиция выходить замуж спонтанно и без подготовки. Не нарушай её!

— Окей! Не буду. Ты уж прости меня, что я покину тебя сразу же после венчания. Меня отведут к Кевину, хочу наконец-то в глаза посмотреть этому подлецу.

— Подлецу? Эй! Ты его сама выгнала. Забыла?

— А кто он после этого? Какой мужчина будет слушаться женщину? Тем более меня!

Я смеюсь на ее обиженный, немного детский тон. Вся эта бравада и желание показаться злой на самом деле скрывает желание поскорее увидеть любимого.

— Ну что? Ты готова? — Она всовывает мне в руки красивый букет, который принесла Ева.

— Интересно, я когда-нибудь выйду замуж нормально? Как все люди?

— Ты хочешь другого мужа? — Бровь Вари вопросительно взмывает вверх. И я понимаю, что сморозила глупость: никого не хочу кроме Рэйнольда.

***

— Успокойся.

— Не могу.

— Боишься, сбежит?

— Она мне уже отказала, Ева.

— И что? Я же сказала тебе вчера, что она выйдет, значит выйдет. Видение было четким, что казалось, можно было потрогать тебя за руку.

— Спасибо, кстати, за костюм. — Я киваю на пиджак, который вместе с остальными вещами выбрала Ева из моего комода. Одежда не новая, но я надевал ее лишь раз на съезд Инквизиции в Ватикан. Рад, что пригодилась. Странно, раньше мне казалось, что сочетание синего и черного слишком мрачное и несуразное, но слушался Валльде — главного стилиста Инквизиторов Саббата. Сейчас понимаю, что выгляжу лучше, чем в смокинге или с пресловутыми бабочками, которые так любит Артур.

Я нетерпеливо вздыхаю, в сотый раз тряхнув рукой и поправив часы на руке — дурацкая привычка. Со мной терпеливо ждут Стефан и Ева. Миа скучающе читает какую-то брошюру, священник Пол Картмен, который связан с Инквизицией очень давно, застыл с Библией в руках: его дети родились Инициированными и ушли на нашу сторону, поэтому отец Картмен в курсе нашего мира, как никто другой. Реджина часто у него заказывает святую воду для обрядов.

Не знаю, кто первый заметил, но отовсюду послышался будоражащий нервы шепот: «Они идут». Я же превратился в перепуганного до смерти мальчишку. Тело окаменело, а сердце стучало так быстро и громко, что казалось, его было слышно окружающим, во рту резко пересохло, а на лбу появилась испарина. Я смотрел, не отрываясь, на двери, в которых должна была появиться Она.

Лишь бы снова не отказалась. Лишь бы не сбежала и дошла до конца.

Рядом со мной стоял Стеф, напротив, как подруга невесты, стояла улыбающаяся мне Ева.

Клаусснер нагнулся к самому уху и горячо зашептал:

— Спокойно, Оденкирк. У меня под рукой фотоаппарат. Рухнешь в обморок — сниму на память потомкам.

Я бы с радостью парировал, но впервые мне было все равно на любые язвительные замечания. Миа включила на своем телефоне свадебную музыку, которая зазвучала так громко, подхваченная эхом, что мне стало еще хуже. Резонирующий в перепонках свадебный марш, бешено колотящееся сердце и накатывающая от волнения тошнота. Твою мать! Сразу захотелось попросить Миа выключить. Никогда я не был столь взвинчен и перепуган.

Вдох… Выдох… Вдох…

И вот в проеме появились Они с легким шелестом свадебной юбки по полу. Варя вела под руку Мелани, которая была — о, боже! — в том самом платье с Торквато Тассо, что я невольно нервно засмеялся: ведь его ей выбрал я!

«Оденкирк, стараешься, как для своей!» — Зазвучал из воспоминаний голос Лауры. Хм, знала бы она тогда, как все на самом деле будет, вмиг бы себя в пророки записала.

Как для своей…

Мелани была восхитительна… Неужели все невесты такие? Нет. Мелани не невеста. Она ангел! Мой милый, нежный ангел, который не раз меня спасал. И вот он облачился в одежды достойные себя. Невероятная красота!

Мелли шла, не поднимая глаз, явно нервничая, как и я. В ее маленьких изящных ручках трясся мелкой дрожью букет из роз. В этот момент понял — я улыбаюсь так, что скулы сводит. Я везунчик? Не то слово! Не зря меня Варлак обзывал счастливым сукиным сыном.

Я громко выдыхаю, когда Мелани становится рядом со мной и кидает смущенно взгляд на меня.

Я счастлив? Безмерно, что даже страшно от этого!

— Дорогие возлюбленные, мы собрались здесь и сейчас дабы стать свидетелями… — Дальше я уже не слушал отца Картмена, потому что попал под гипноз глаз возлюбленной и ее улыбки. Синева… Небесная синь казалась повсюду. Она светилась и блестела. Она любила меня и была счастлива!

— Рэйнольд, повторяй за мной.

Мое имя возвращает с небес на землю, и я начинаю произносить слова клятвы.

Такое со мной было впервые: я внезапно почувствовал, как магия откликнулась и стала гудеть во мне, требуя клятвы от Мелани, чтобы та дала доступ.

Когда она твердо сказала: «Согласна» — вся колдовская энергия всплеснулась и скрепилась с ее, будто отдал ей половину себя. Между нами возникла незримая связь, которая с годами будет становиться лишь крепче.

— Объявляю вас мужем и женой. Теперь вы можете поцеловать невесту.

И я целую своего ангела, укутанного в атлас и кружева. Выходит немного неуклюже, потому что хочу продлить этот момент, в то время как сама Мел, смущенно улыбаясь, то и дело пытается прекратить его. Слышатся аплодисменты друзей и Клаусснеровские возгласы. Мелани счастливо обнимает меня, а я стискиваю ее и смотрю поверх головы, ощущая каждой клеточкой тела радость, подобную эйфории.

Пока мы стоим и обнимаемся, отец Картер что-то говорит Стефану по поводу их свадьбы. В ответ доносится Клаусснеровское:

— Да хоть сейчас готов!

— А что? Давайте! Давайте сейчас! — Тут же с места возникает Миа. И до меня доходит, наконец-то, что происходит.

— Ева, давай сейчас поженимся! А?

— Стефан, ты о чем? А приготовления? А свадьба? И мы выслали уже приглашения! Нельзя!

— Милая, скажи честно, ты сама устала от этого всего! Она действительно так тебе важна или это чтобы угодить всем?

— Стеф!

Я чувствую возбуждение, потому что знаю, что оба страдают из-за подготовки к свадьбе. Слишком много суеты, которая не нужна ни Стефу, ни Еве. Поэтому и я подключаюсь к уговорам:

— Ева, он прав. Ты только сегодня жаловалась мне о рассадке гостей и аллергии на миндаль у четы Педдерсен.

— Рэй!

— Ева, соглашайся… — Внезапно шепчет Мелани. Вот уж от кого не ожидал! Что же изменилось за те минуты, когда ее не было в комнате? Не знаю ответа. И не хочу знать. Я лишь сильнее прижимаю к себе свою жену. Может, она осознала, что ее отказ мог повлиять на наши отношения? В те минуты я чувствовал себя не просто преданным ей, а уничтоженным, будто не просто сказала "нет", а призналась, что я ей не нужен.

— Стеф! А гости? Да и Лаура ждет…

— К черту Лауру!

— Мистер Клаусснер, вы в доме Божьем!

— Простите, отец. Но, Ева, Лаура который месяц нос не кажет из своего укрытия! Я думаю, она вздохнет с облегчением, что не надо появляться на людях. Ведь, скорее всего, Химеры будут следить за нашей церемонией!

Я вижу, как Ева нервно дёргает ногой. На лице отражается паника — сигнал о том, что она почти согласна.

— Ева, соглашайся. Если дело в твоих родителях, то специально для них проведешь званый ужин с их друзьями-банкирами.

Валльде сломлена.

— Ева, прекращай издеваться над собой и мной.

Всё. Ева вздыхает и поворачивается к отцу Картмену.

— Я согласна… Падре, обвенчайте нас.

Их клятва была еще быстрее, чем наша. Отец Картмен даже не делал торжественных длительных пауз. На просьбу поцеловать невесту, Клаусснер так впился губами в Еву, что никто не смог устоять от реплики в их сторону, возгласа или, как Мел, смешка. По окончанию поцелуя Стеф стиснул свою новообретенную жену под ее бормотание: «Господи! Какая же дура».

— Я думаю, это событие стоит отметить! Две свадьбы в один день! Как насчет отметить это у Ларсена в баре? — Предложила Миа.

— Только меня сначала отведите в Саббат! — Варвара по-свойски обняла Мелани, повиснув практически на сестре.

На улице стояла весна, мы топтались у входа, опьяненные любовью и счастьем. Еще история с кроссовками дала перца: Миа попросила женихов вынести на руках невест, а она сделает пару снимков на фотоаппарат Клаусснера. Когда же я поднял шуршащую атласом и кружевами воздушную Мел, то раздался всеобщий хохот. Моя невеста была в своих ярко-розовых кроссовках.

— Это намек, что ты могла сбежать?

— Именно! — Она скорежила смешную рожицу, при этом подняв палец вверх. А у меня сердце на мгновение пропустило удар: а ведь могла, она ведь сначала сказала мне «нет»…

— Давай, только вечером приходи! Хотя бы посидишь с нами за молочным коктейлем? — Мелани уговаривала свою сестру, желая видеть ее сегодня на праздновании свадьбы. На мгновение я подумал, что хотел бы видеть Мириам, чтобы она знала, что я только что совершил!

Тот, который не умел любить, сегодня женился…

Мы, обнимаясь, вышли в Дрёбак через портал, собранный Стефом. Договорившись, что к нам на вечер заглянут свежеиспеченные Клаусснеры, мы оставили Миа и Варю, чтобы те в свою очередь добрались безопасно до Саббата.

Мы шли по улице, приковывая взгляды людей и собирая попутно поздравления от них и улыбки. Мелани была все еще в своем свадебном платье и кроссовках, которые способствовали ее быстрым уверенным шажкам. Я смеялся, наблюдая, как задорно подхватив юбки, она стала напевать какую-то песню, пританцовывая и подпрыгивая. Будь она на каблуках, я бы только и делал, что ловил ее от падения. Глядя, как мой белоснежный ангел беззаботно смеется и дурачится, я пожалел, что нет ни фотоаппарата, ни телефона, чтобы запечатлеть это.

Девчонка! Самая настоящая не выросшая девчонка!

И моя милая, хрупкая и невероятно красивая жена.

— Как ты думаешь, Кевин будет рад встрече с Варей?

— Ну, если она его не убьет сразу же, то думаю, да.

Она фыркает со смеху, а я целую ее в висок, прижимая к себе сильнее. И пускай мои ноги путаются в ее слишком пышной юбке — не отпущу.

— А почему Мелани? Не Анна Савова, а Мелани Гриффит? Честное слово, я чуть не поправила священника, если бы не твое лицо!

Я вспоминаю, как расширились глаза Мел, когда священник назвал ее Саббатское имя.

— Потому что Анна Савова мертва — у Варвары есть свидетельство о ее смерти. А вот Мелани Гриффит нет. Ее документы Реджина отдала в мое пользование.

— Мелани Оденкирк… — Она мечтательно и сладко произносит свое новое имя, а меня еще чуть-чуть и разорвет от удовольствия. Интересно, что повлияло на такую резкую сменунастроения? Почему она согласилась? Я кручу кольцо на безымянном пальце, которое непривычно ощущать на своей руке.

Мы сворачиваем на улочку, ведущую к нашему дому. На мгновение чувствую, как колыхнулась магия в воздухе.

— Эй! Сегодня, получается, мы одни будем ночевать, если Варя останется в Саббате? — Мелани соблазнительно говорит вполголоса.

Я останавливаюсь и поворачиваюсь к ней лицом. Мне хочется обнять ее, но налюбоваться не могу: солнце высветило невесту, и платье стало почти слепить на свету, волосы восхитительно раздувал ветер. На мгновение мне становится страшно от этой красоты — Мелани похожа на воспоминание о ней, когда я в астральном теле уговаривал ее вернуться в мир живых.

Тот же слепящий свет, те же небесные глаза…

Внезапно Мел охает, а меня простреливает боль где-то сбоку.

И ее платье начинает багроветь на моих глазах. Я в ступоре смотрю, как на боку Мелани разрастается кровавое пятно. Только когда она хватается за рану, я прихожу в себя, подхватив ее и оглядываясь вокруг.

Я замечаю ее сразу же — Деннард стоит сзади нас и хищно улыбается, держа в руке Глок с глушителем, после чего резким выбросом кидает в нас заряд.

Я пытаюсь вместе с Мелани отпрыгнуть, но задеваю ее рану — боль становится слишком сильной, что девушка с криком падает на колени в свадебном облаке атласа, а в меня попадает энергошар, который отбрасывает на пару метров.

Падаю спиной и ударяюсь головой обо что-то.

Гул и звон в ушах разнится с болью от Мелани, которую я ощущаю даром. Пытаюсь прийти в себя, но внезапно становится темно.

Разлепив глаза, вижу, что надо мной стоит вторая напарница Деннард: длинные волосы, такой же хищный взгляд и крепко сжатые тонкие губы.

Она произносит: «Ruit» — и меня «приклеивает» к земле.

— Смотри на меня, Оденкирк. — Ее голос мягок, но холоден. Я пытаюсь заглянуть за Химеру, чтобы посмотреть, что происходит с Мел, но не могу. Девушка садится на корточки и поворачивает мое лицо к себе, против моей воли устанавливая зрительный контакт. — Ты мой, Оденкирк. Ты будешь слушаться только меня…. Ты хочешь слушаться. Ты будешь слушаться…

С каждым ее словом боль отпускает меня, и я уже сам смотрю на эту девушку. Как я раньше не понимал, что только ей надо доверять! Мел, посмотри, здесь сам Агнец Божий! Мел?

— Нет, Оденкирк. Она не стоит твоего внимания.

— Но я люблю ее.

— Сильно любишь?

— Очень.

— Тогда слушай меня, если ты хочешь ее спасти, иди со мной. Морган знает, как спасти ее. Он поможет ей.

— Морган? Он хотел ее убить…

— Нет. Он не ее хотел убить. Он хотел убить Анну. И Анна умерла. Помнишь?

— Да…

— А ее как зовут, Оденкирк? Как ее зовут?

— Мелани… Ее зовут Мелани.

— Вот видишь! Я же говорю, Анна умерла. Но Мелани ты можешь спасти. Доверяй Моргану. Служи Моргану. И ты спасешь ее.

Она отпускает энергопуты, и я встаю. Я вижу, как Мелани стонет, лежа на земле. Платье испачкано в пыли и крови, под Мел растекается лужа. Я кидаюсь к ней, падаю на колени рядом: пуля вошла со спины, рядом с поясницей и прошла через живот. Кровь течет неостановимо. Мои руки обагрены ею, когда я пытаюсь зажать рану. Любимая бледнеет и стонет в ответ. Она умирает! Только Морган может спасти ее и убрать Деннард.

— Беги, Рэй… Беги… — Шепот еле слышный. У Мелани синеют губы. А меня трясет от кошмара. Я начинаю ее умолять:

— Потерпи, Мел! Потерпи! Я за помощью!

— Пошли, скорее! Не надо ждать! Она потерпит.

Агнец тянет меня руку. Я в ужасе отпрядываю от своей любимой и направляюсь за девушкой, перед глазами все еще стоит бледная стонущая Мелани. Ее боль глушит меня, но я отключаю дар, чтобы быстрее двигаться.

В нашем доме уже создан портал, гудящий своей мощью. Мы скрываемся в нем, точнее даже проваливаемся в него, будто в черную дыру. Перед глазами кровь и бледное лицо моей Мелли:

«Потерпи, любимая! Слышишь? Я за помощью. Я скоро вернусь! Только потерпи!»

Взял и ушел

Саббат был странным, неизведанным местом для меня. Сначала мы неожиданно со света вышли в оглушающую темноту, что я невольно протестующе вскрикнула.

— Да тише ты! Мы в подземелье… — Прозвучал рядом голос Клаусснера.

— У нас свет сюда не проведен в целях безопасности Инквизиторской школы. — Оттуда же донесся голос его возлюбленной. Через секунду справа послышался шепот Миа и от заклинания огня вспыхнул, как факел, мобильный в ее руке, осветив всех присутствующих и место, где мы находились. Теперь я могла разглядеть темные каменные стены и нескончаемые ряды дверей с табличками.

— Пойдёмте!

Ева в своем белом платье — самое яркое пятно в темноте, поэтому держу ориентир на нее. Мы идем вдоль нескончаемой череды дверей, от которых разит порталами.

— Осторожно! Ступеньки!

Только сейчас замечаю ведущие наверх каменные ступени — выход. Если бы не предупредили, я бы их прошла. Поднимаемся. Толчком открываем деревянную массивную дверь, которая бесшумно распахивается, выпуская нас наружу.

И снова меня глушит, но в этот раз в яркий дневной свет, который после темноты подземелий болезненно режет глаза. Мимо нас проносится ведьмин зов со стороны Евы.

Ответ.

— Нас ждет Реджина, Светоч Саббата.

— Неужели я увижу легендарную Реджину Хелмак? Мне круг вокруг себя рисовать или святой водой обойдусь? — Я не сдерживаю своего сарказма.

Ева зло косится на меня, Стефан же фыркает от смеха. Ох, не нравится мне его избранница! Чувствую, мы не сойдемся.

Я переключаюсь на разглядывание замка. Внушает! Ощущение замкнутости и вечности: ты помрешь, а эти стены еще долго будут стоять, пока их ветер с дождями не разрушит. И как тут Аня жила? Меня пугает этот замок. Слишком суровый и неприступный.

Пройдя через огромную дубовую дверь, я оказываюсь в большом пространстве, где сбоку, как в отеле, стоит стол, телефон и огромная ваза с букетом.

Твою мать! Будто в музей на экскурсию попала!

— Мисс Татум, сделайте нам всем чая и принесите в кабинет Хелмак.

Я вздрагиваю и отхожу ближе к Миа: оказывается за столом сидела женщина, которую сначала не заметила. Мы продолжаем идти за Стефаном и Евой, которые счастливо обнимаются, держатся за руки и перемигиваются. Они отлично вписываются в интерьер, потому что этот Букингемский дворец — их дом, в отличие от меня и Миа, которая, к слову, тоже притихла, ошеломленная размерами Инквизиторской школы. Интересно, когда здесь были Химеры в последний раз в этом логовище любителей с пылу-с жару?

Поднявшись по гигантской мраморной лестнице, пройдя череду дверей, мы входим в огромный кабинет с окнами до пола и бархатными портьерами на них. «Интересно, как их моют?» — первое, что проносится в моей голове, когда заметила чистоту стекол.

— Добрый день! Как я счастлива вас видеть! Ну, вы и авантюристы! — К нам идет высокая седовласая женщина с молодым лицом. Странное сочетание, которое сначала изумляет, а затем восхищает. Реджина! Я ее помню из наших случайных встреч: крыша в Нью-Йорке, где эта стерва вызвала Старейшин, затем суд. Никогда не видела ее так близко, как сейчас. Сколько ей? Сорок? Пятьдесят? Шестьдесят? Или волосы она специально красит в седину?

Она по-матерински тепло обнимает Стефана и Еву, что-то шепчет им на ухо, улыбается.

Все-таки ей за пятьдесят… Шестьдесят? Ммм… Может быть!

— А вы — Варвара. Наконец-то, я имею честь познакомиться с вами. Столько слышала, столько раз судьба сталкивала, но мы друг другу так и не были представлены. Я искренне полюбила вашу сестру. Надеюсь, что и с вами мы сойдемся. Реджина Хелмак, Первый Светоч Саббата.

Она протягивает ладонь с хитрой улыбкой. Ах, да! Она же читает мысли. Здесь ее улыбка стала хитрее. Ну что же… За «стерву» извиняться не буду.

— И не надо. Сочту за комплимент.

Я хмыкаю: забавно получать ответ на свои мысли. И крепко жму ее руку. Далее она знакомится с Миа. В кабинет приносят чай, меня усаживают в кресло, а остальные, кроме Реджины, садятся на стулья возле длинного переговорного стола. Всё оставшееся время говорит только новоиспеченная миссис Клаусснер, поражая меня четкостью фраз и ясностью мысли. Теперь понятно, чем она взяла этого разгильдяя Стефана: она просто держит его под каблуком, а ему это нравится!

На середине их беседы я не выдерживаю:

— Долго еще? Я пришла сюда вообще-то увидеть Кевина!

— Я знаю. — Реджина спокойно поворачивается, будто не я только что повела себя грубо и не этично. — Ты его еще увидишь и успеешь с ним наговориться. Нам надо еще решить вопрос с твоим прикрытием.

А что решать-то? Миа же здесь!

Как только я об этом думаю, тут же звучит ответ Реджины:

— Миа вернется домой. А ты останешься с нами.

— Эй!

— А что? Тебе есть куда идти? — Она задает самый противный вопрос, что я недовольно шмыгаю носом. Со стороны доносится смешок Стефана. Конечно, ему смешно, я же терпеть не могу все эти Инквизиционные школы. Вдруг у них что-то перемкнет в мозгу?

— Не перемкнёт. Я приняла твою сестру, боролась за нее, как Главная. Я полюбила Мелани. Я так же вернула себе Кевина, который мне как сын. И после этого ты думаешь, откажусь от тебя? Если ты, конечно, не сглупишь и не предашь нас, то поверь — место в замке тебе найдется, а я обеспечу твою и для твоего ребенка безопасность. Выбор за тобой…

Обнадеживающе! Только есть одно «но»: что-то подобное я слышала от Марго, когда выбирала клан.

— Кстати, сюда идет Артур. Он тебе сделает повязку на Знак. Травматизм рук — не мой метод.

Она кивает на заживающую руку. Там уже давно образовалась корочка, которая скоро начнет отсыхать, оголяя линии Инициации и делая меня уязвимой ведьмой. Магия уже начала проявляться. Например, вчера, я разбила чашку, выстрелив в нее легким зарядом.

Артур появился быстрее, чем я думала. Мужчина элегантной грациозной походкой бесшумно вошел в кабинет, обведя всех присутствующих взглядом. Я снова поразилась, как он похож на сестру. И опять-таки возник вопрос про их возраст. Артур излучал уверенность, силу, здоровье. Холенный, гладко выбритый, с тщательно уложенными волосам Хелмак поздравил Еву и Стефана, затем также лаконично поздоровался со мной. После чего предложил сделать повязку черным платком вокруг запястья. Немного подумав, я согласилась, протянув ему вою руку. Как только ткань коснулась знака, кожу стало жечь неимоверно:

— Твою мать! Там кислота на ней?

— Нет. Я же говорю, он заговоренный. Действует на Знак и прячет его.

— Прячет? — Я недоуменно посмотрела на Артура. Такую технику впервые вижу. — И что? Подействует?

— Да. Через сутки нужно будет сменить.

— И меня не найдут?

— Нет.

Он вежливо улыбался на мое недоверие. Жжение уже проходило, и теперь руку легонько стало покалывать.

— Кстати, Кевин проснулся. Если хочешь его увидеть — поспеши к центральной лестнице. — Реджина легким взмахом руки указывает на дверь. А у меня сердце уходит в пятки. Робость и онемение от встречи выбивает меня из колеи: неужели вот так? Может, стоит подготовиться? Но ты же хотела его увидеть! Может, стоит поговорить с ним, где-нибудь вне этих стен? Ай! Варька, прекрати!

Цыкнув на себя за свой страх, собрав всю волю в кулак, я твердым шагом направилась к выходу.

Ну, я ему сейчас всё выскажу! Я покажу этому сопляку, где раки зимуют! Вздумал убегать от меня. Прятаться. Даже весточки не послал! И почему мне хочется плакать? Глупые слезы! Я стала такая чувствительная из-за беременности.

Вылетев к мраморной лестнице, я остановилась, слыша легкие спускающиеся шаги по ней. Сердце затрепетало от предвкушения. Даже дочка замерла и притихла во мне. Секунда. Две. И я вижу сначала мужские ботинки сквозь проемы в мраморных перилах. Затем ноги. И вот он проходит пролет, поворачивается, чтобы дальше спускаться, и застывает, заметив меня.

Кевин… Я отмечаю, каким худым он стал, болезненным. Красивые черты лица стали резче, будто высеченные из камня, под глазами пролегли тени, в нем уже нет легкости и беззаботности — он сутулится, как старик. Кешка смотрит на меня своими большими карими глазами и не понимает — реальна я или нет. Я хмыкаю, глядя на его вытянутое от шока лицо.

— Твоя любимая куртка с крокодилом все еще висит у меня в коридоре. Черт! Я забыла ее захватить…

Я пытаюсь придать голосу шуточное настроение, но он ломается и вся шутка сходит на нет. Ганн оживает, странно реагируя на меня: он то ли вскрикивает, то ли вдыхает, рефлекторно сжимая кулак и поднося ко рту. Сдерживается, будто сейчас расплачется, и отворачивается. Он дышит глубоко и тяжело, пытаясь взять себя в руки. Я же испуганно смотрю на него. Вся моя бравада куда-то девается.

— Ты… ты как сюда попала?

Он еле выдавливает из себя. Меня же начинает трусить. Но я в отличие от него держусь более уверенней.

— Нашла. Стефан привел. Все думают, что ты умер, кстати. Поздравляю, теперь ты можешь начать новую жизнь.

Он тяжело вздыхает и потихоньку спускается ко мне. Я невольно кладу руки на округлившийся живот. Его видно становится, когда поворачиваюсь определенным ракурсом или когда на мне приталенные майки. Но сейчас я, как назло, в широкой футболке Оды.

Когда Кеша останавливается в паре шагов от меня, я жадно начинаю рассматривать его. Боже! Как же он красив! И как истощен. Наверное, это всё из-за знака.

Ребенок отзывается на мою жалость к Кевину, и тоже подает слабые сигналы сочувствия.

Дочка тоже его любит. Она взращена моей любовью к ее отцу.

— Зачем ты пришла? — Он смотрит с высоты своего роста. Я без каблуков, поэтому чувствую себя маленькой и уязвимой.

— Мне уйти?

— Ты меня прогнала. Забыла?

— Нет. Я помню.

О! Если бы он знал как! Каждый день прокручиваю в уме наш скандал. Он сдержанно убирает руки в карманы и громко сглатывает, я вижу, как дергается его кадык. Сам же Кевин отворачивается, стараясь не смотреть на меня. Мне больно. Я хочу, чтобы он смотрел на меня. Но во всем происходящем только моя вина. Может, стоит извиниться и он оттает? Ведь я же пришла к нему!

— Я… я хочу извиниться…

— Хорошо. Извинения приняты. — Он кивает и молчит. А я теперь не знаю, что сказать. Внезапно во мне поднимается злость и отчаяние, что я всхлипываю и начинаю ему выговаривать, переходя на истеричный крик:

— Ты — мерзкий хилый слабак! Сдался! Ушел! Бросил меня! Даже не попытался понять причины! Ты свалил тут же, как я сказала, что ты мне не нужен! Нюня! Британский щеголь! Только и можешь делать, что тебе говорят! Даже своего мнения нет! Ты — бесхребетный… бесхребетный…

Я не могла подобрать слово пообидней, даже на своем родном языке! Я сжалась комком, готовая лопнуть от злости, при этом тыкая пальцем в грудь Ганна.

— Я? Бесхребетный? Я нюня? Варя! Ты сделала всё, чтобы я ушел! И если кто виноват в этом, то только ты! Я предлагал тебе бежать, спастись, но нет! Твоя химерическая гордость тебе не позволила. Ты просто отказалась от меня! Все твои истерики, всё твое поведение говорило лишь об одном — я был тебе уже не нужен!

Он, судорожно сжимая кулаки, впервые заорал на меня. Впервые! Я же ошеломленно смотрела, как Кевин кричит и ругается на меня, готовая разрыдаться еще больше. В ответ на нашу ссору дочка пугается во мне — ее энергия становится похожа на дрожащего, забившегося в угол котенка, что я в защитном рефлексе хватаюсь за живот, пытаясь хоть как-то успокоить себя и ее.

И Ганн тут же затыкается. Он шокировано смотрит то на меня, то на мой живот.

— Ты беременна? — Это был даже не вопрос, а какой-то сдавленный придушенный хрип. И в ореховых глазах зарождалось недоумение. Мне же оставалось лишь признать факт.

— Да. От тебя. Уже четвертый месяц.

Я не знаю, что происходило в этот момент в голове Кевина, но там явно случилось замыкание.

— Я поэтому и вела с тобой так. Я испугалась, так как не планировала ребенка, случайно вышло… Прости, что не сказала.

Признания давались с трудом, но на душе становилось легче. Кевин же превратился в каменное изваяние, впялившись взглядом в меня. Поэтому все, что я могла сделать, это нетерпеливо схватить его руку и приложить к животу. Дочка теперь была напугана по-другому: она осторожно прислушивалась к энергии папы. Кажется, Кевин тоже чувствовал ее. И уже без моей помощи осторожно держал дрожащую руку на животе, словно боялся, что чуть нажмет и нанесет мне вред.

— Я не хрустальная… Смелее!

— Это девочка?

Никто до этого не определял пол по энергии. Даже я не смогла! Неужели он стал столь чувствителен к кинетике? Я удивленно поднимаю на него глаза. Все тот же изумленный любимый взгляд цвета темного меда.

— Да. Девочка. Имя еще не придумала для нее…

— Я… Прости! Но… Мне нужно время подумать. — Он одергивает руку от живота и отстраняется, оставляя тепло от своей ладони. Господи! Что можно тут думать? О чем? Но вид у него сейчас безумный. Глядя на него понимаю, что, кажется, я не просто неожиданность для него, а самый настоящий шок.

— Хорошо. Подумай. — Я уступаю ему, чуть отходя от него и меняя тему. Осматриваюсь вокруг, будто зашла на минутку. — У вас здесь хорошо. Красиво! Реджина, кстати, оставляет меня у вас. Не знаю, насколько. Я в принципе не откажусь, потому что за мной охотится Марго… Я, кстати, начудила дел, знал бы ты! Короче, мне нужно убежище… Ты не против, если я тут останусь?

Но он слушает и немного заторможено кивает. Правда взгляд изменился: теперь там ясно прочитывается тоска и боль. Но шок все еще есть. Эх, Кешка…

— Да. Конечно, оставайся, сколько хочешь…

— Ты, правда, не против?

— Нет.

Мы сейчас оба похожи на двух неуверенных идиотов-ботаников: топчемся на месте, заикаемся, боимся поймать взгляд друг друга, кусая губы из-за неуверенности и желания выговориться. Я поворачиваюсь, чтобы уйти в кабинет, но не выдерживаю. Сдаюсь первая. Слишком много во мне страсти! Никогда не любила робость и остальные признаки страха.

— Я скучаю по тебе! Кевин! Мне плохо! Я люблю тебя. Слышишь, дурак ты этакий? Мне страшно!

А ты послушался меня и ушел… Вот так просто… Взял и ушел.

Я слетаю с катушек и начинаю рыдать со всей силы, захлебываясь в своем унижении и беспомощности. Кевин тут же бросается ко мне и привлекает в свои объятия.

Запах! Его подзабытый аромат резко бьет по нервам, вызывая еще больше слез. Вцепляюсь в него так, чтобы не смел оттолкнуть или уйти. Да он и не пытается. Он гладит меня по голове, словно маленькую, зарываясь пальцами в мои волосы.

И смеется. Глухо смеется. Подняв голову, я вижу его счастливую улыбку — ту самую, от которой невольно сам начинаешь улыбаться: солнечная, теплая, Ганновская. Ту, из-за которой потеряла голову при первой нашей встрече.

***

Хочется крикнуть ему: «Спасайся! Беги, Рэй! Беги» — но каждый вздох дается через боль. Меня прижимает к земле заклинание, не давая возможности встать. Да я и не смогу даже без него, пока регенерация не сработает до конца. Внутри меня идут процессы по восстановлению тканей. Если бы не сильное кровотечение… Сейчас идет борьба природы и магии: кто быстрее мой дар или кровь, спешащая вылиться наружу и уйти в землю.

Холодно и больно.

Рэй вместо того, чтобы драться с ними, подходит ко мне и пытается зажать рану.

Ай! Не делай так!

— Беги, Рэй… Беги… — Слова еле выдавливаются через багровую теплую боль. Глаза цвета грозы полны ужаса и беспомощности.

— Потерпи, Мел! Потерпи! Я за помощью!

— Пошли, скорее! Не надо ждать! Она потерпит. — Незнакомка тянет его за руку, и он послушно идет за девушкой. Я не понимаю, что он делает? Почему Рэй уходит с ней?

— Вот и всё, Варвара. Ты осталась одна.

— Я не Варя… — Не понимаю, почему Деннард называет меня именем сестры.

— А кто же ты? Миссис Оденкирк? Это дело поправимое! И как ты вообще согласилась на это?

Она присаживается рядом, держа у лица пистолет. Дуло длинное, как черный указательный палец.

— Или ты все придумала ради того, чтобы он твоего ублюдка признал, как отец? Не думала, что ты опустишься до такого: рвануть в больницу, выкрасть Инквизитора, запудрить ему мозги… Хотя, он и так псих, думаю, трудно тебе не пришлось. Ведь ты же как две капли воды похожа на его Мелани.

Мое имя в ее исполнении звучит ядовито, с шипением. Будь слово кислотой, то оно разъело бы губы.

— Вот смотрю на тебя и думаю, оставить тебя помирать в муках или все-таки пристрелить…

Я молчу, прислушиваюсь к телу. Рэй все-таки спас меня! Тем, что попытался зажать рану, он дал время моему дару. Я регенерирую. Осталось только дождаться…

— Нет. Я не могу быть столь жестокой! Все-таки я тебя пристрелю. А то вдруг ненароком спасут.

Кристен встает и вытягивает руку, направляя черноту дула на меня. Я в ужасе смотрю на нее, взывая к дару Варвары во мне, чтобы свернула Деннард шею, как крысе, но происходит что-то неладное: магия, будто испуганный зверь, мечется во мне, не зная, как среагировать. Во мне словно звучит щелчок, и Кристен с гримасой боли и криком дергает рукой, хватаясь за бок, при этом спуская пусковой крючок на пистолете. Тугой звук, треск и звяканье патрона. Я замечаю, что не чувствую боли, зато Кристен, шипя, складывается по полам, отпуская заклинание, которое держит меня у земли.

— Ах, ты тварь! Как ты это делаешь? — Она, превозмогая боль, щелкает обоймой и снова направляет на меня дуло, но выстрела не происходит. Рядом со мной оказывается Басс, материализовавшийся словно из воздуха. Он резко хватает Кристен и отшвыривает в сторону. Девушка падает, теряя с громким треском из рук пистолет.

— А ты еще кто такой? — Она поднимает руку, чтобы швырнуть в Питера заклинание, но тот снова исчезает, сие же секундно появившись возле нее и заломив ей руку. Я морщусь, потому что мою руку тоже скрутило, словно в тиски.

Да что происходит-то?

Почему я все чувствую?

Внезапно проносится странный гул магии в теле — я вылечилась. Но бок и живот продолжают болеть, помня рану и все еще посылая сигналы в мозг, хоть мой дар говорит обратное — я целая и невредимая.

Я поднимаюсь, ощущая себя будто после болезни: сильно качает и трясет, да еще это длинное свадебное платье — будь оно неладно! — мешается и путается под ногами, что пару раз наступаю на подол и падаю, наблюдая, как Басс и Деннард борются в стороне. Кристен очень сильна: пару раз она успевает задеть Питера волнами несформированных заклинаний, Басс же жмет ее магией к земле. Они, как два озверевших пса: горячее дыхание, молчаливая возня, прерываемая их рычанием от потуг, безумный взгляд — дерутся насмерть.

Только я собираюсь помочь Бассу и произнести заклинание «Inter», как Питер случайно отшвыривает Деннард прямо на меня. Нелепость, но мы обе падаем в колючие кусты вереска, которые вонзаются своими тонкими веточками, как иглы, царапая кожу. Мне кажется, что меня пропустили через железную деву*. Я неконтролируемо кричу, потому что слишком больно, будто меня помножили надвое.

И снова Питер неожиданно возникает рядом и четким движением, схватив Деннард за грудки, стаскивает с меня, извлекая ее из вереска снова на дорожку, после чего резко бьет прикладом по голове. Но отключаюсь я…

— Как ты себя чувствуешь? — Это уже сотый вопрос про мое самочувствие.

— Говорю же, нормально! — Я взрываюсь, и куча журналов сметается на пол от моей злости. Я плачу. В ужасе. Пытаюсь дозваться до Рэя, но не могу. Он меня не пускает! Не отвечает.

— Я не могу дозвониться ни до Клаусснера, ни до Миа… — Эйвинд задумчиво бормочет рядом со мной, держа сотовый в руках.

— Конечно! И не сможешь. Он в другой стране! — Ода сидит напротив меня в кресле и держит в руках пистолет Деннард.

— А позвонить в Сенат? Или в Саббат? — Подает голос Питер, который стоит рядом с Одой. На парне уже нет царапин и синяков, я его залечила не только из-за заботы о нем, но и из-за того, что его ссадины отдавались на моем теле.

— Пустите зов Клаусснеру!

— Я делала. — Безнадежность и отчаяние звучат в моем голосе. — Не могу. Он тоже закрылся…

— Наверняка, зажигает где-нибудь в мотеле со своей новоиспечённой женой… — Бормочет Басс. И я с ним согласна. Если бы не это происшествие, мы бы тоже с Рэем закрылись бы дома и наслаждались друг другом… Рэй! Где ты? Отзовись!

— А вот и он! Наконец-то! — В дом врывается запыхавшийся Дэррил, похожий на черную птицу в своих широких странных одеждах. Я в нетерпении вскакиваю с дивана, задевая столик и расплескивая чай, который мне сделали, чтобы я успокоилась.

— Ну?

— Химеры молчат. Ни один не в курсе! Видно, это распоряжение было сверху.

Я со стоном падаю ничком на диван:

— Пойдемте в Саббат! В Сенат! Куда угодно! Пойдемте!

— Эй! Успокойся! — Я чувствую горячую ладонь Эйвинда на спине. — Миа придет, и мы ее снова пошлем в Саббат. Она знает дорогу через порталы. Это раз! Кристофер ищет, куда вел их портал. Это два. Если Дэррил говорит, что все подстроено кем-то сверху, то, наверное, он жив.

— Они его увели, Эйвинд… Просто взяли и увели! Как собачонку позвали!

— Он был под воздействием или под гипнозом. Рэй бы никогда тебя так не бросил!

Я резко вскакиваю с дивана, желая сделать хоть что-нибудь.

— Я пойду к Деннард! Пойду и все расспрошу!

— Эй! Погоди! — Басс хватает меня за руку, когда я устремляюсь к кладовке. Тут же слышатся голоса остальных:

— Одной тебе нельзя!

— Дэррил! Скажи ей!

— Я пойду с тобой. — Внезапно произносит Дэррил, и все притихают.

Мне все равно! Хоть дьявол со мной пойдет. Я вырываю кисть из рук Басса и продолжаю свой путь, не оглядываясь ни на кого. На двери кладовки нарисован знак печати с заклинаниями, который скрывает нашу пленницу. На мне уже майка с короткими рукавами, не скрывающая мой Знак на запястье, и джинсы. Испорченное платье комком валяется наверху в ванной, где я в слезах срывала его с себя, как кожу.

Я вхожу в кладовку. Места мало, нет окон, но зато Кристен не сбежит — Басс, Эйвинд и Ода постарались. Наложили все заклинания, которые знали, плюс еще силок накинули. Кристин прикреплена к стулу и стене. Я чувствую, как болит ее тело от долгого обездвиженного положения, но эта боль мне напоминает об Рэйнольде, и я еще больше ненавижу эту девушку. Я поняла этот фокус с дарами — я теперь владею еще и даром моего мужа, как Древняя ведьма. Я не знаю, как пока справиться с эмпатией, но постепенно привыкаю к ней. Думаю, что скоро научусь контролировать дар Рэя и включать его, когда надо, а не когда ему захочется.

Войдя в кладовку, я встаю напротив ненавистной мне Деннард, еле сдерживая от злости себя и свою магию. Чертова шпионка! Демоница в человеческом теле!

— Где Рэй?

Она удивленно смотрит на меня. Молчит. И я снова задаю вопрос. Мне хочется вцепиться в ее лицо и выцарапать ее наглые глаза.

— Где Рэй?

— Как тебя быстро залатали… А ребенок как? Всё? Нет? Какая жалость…

— Где Рэй?

— Оденкирк? Быстро ты забыла своего инквиза, перекинувшись на другого пса. Знаешь, Варвара, я была у них. Ничем эти мужики от других не отличаются. Нет никакого благородства и чести Святой Инквизиции. Просто это неудачники, которые не могут позволить себе быть свободными, как Химеры. Лицемеры!

— Я тебе не Варя! — Я не сдерживаюсь от произнесенной речи, понимая, кого она имеет под словом «неудачники», и всё-таки вцепляюсь в ее подбородок, впиваясь ногтями в кожу и заставляя смотреть мне в глаза. В ее насмешливом взгляде со спрятанной болью и унижением наконец-то читается осознание.

— Слушай меня, Деннард. Я знаю, что ты влюблена в Рэя, я знаю, как ты крысой жила в Саббате! Я всё знаю про тебя! Поверь, Сеннату это тоже понравится! Он даже отвлечется от других дел, когда заполучит тебя, так как ты слишком много нарушила законов.

— Сдавай Сенату! Я готова! Мне плевать.

— Мелани, она скоро умрет… — Голос Дэррила внезапно проносится в воздухе, что я изумленно оборачиваюсь, вспомнив о его присутствии. Друг стоит в стороне у входа в кладовку и сканирует Кристен своим фирменным странным взглядом.

В ответ на его реплику, девушка наклоняет голову чуть в сторону и становится нереально похожей на своего брата: тот же хищный полубезумный взгляд. Удивительно, что она еще душу не заложила демонам с таким характером.

Ненависть к ней становится бурлящей лавой внутри меня. Я готова к зверству и убийствам за любимого.

Я хочу вернуть себе мужа! Поэтому продолжаю разговор с Деннард.

— Твой брат пытал меня. Он ведь увеличивает воздействие магии?

— И что?

В ответ я показываю свою руку со знаком Древних. И вижу, как Кристен замирает, бледнеет и даже, кажется, забывает дышать.

— Может, мне поступить, как он? Я, как Древняя и жена Оденкирка, обладаю даром Рэйнольда. А он умеет обезболивать и транслировать свою боль другим. А с моим даром регенерации я могу себя резать сколько угодно. Поверь, тварь, я вынесу сколько угодно боли, пока ты мне не скажешь! Где Рэйнольд Оденкирк?

— Зачем же резать? Я и так скажу… Он у Моргана.

Неожиданное откровение отзывается во мне болью и паникой. Морган все-таки добрался до нас.

— Он убьет его? Да?

— Нет. Моргану нужен Оденкирк. Как ты сказала, он отлично умеет обезболивать.

— Так… Хорошо! — Я укладываю полученную информацию в голове и пытаюсь сдержать себя, чтобы не ударить Кристен или не расплакаться — вариантов не так уж много у меня. — А кто эта девушка была?

— Та, что увела Рэйнольда? Нора. Нора Грод. Раз ты действительно Мелани, то, возможно, уже слышала это имя.

— Да. Слышала. — Я отворачиваюсь от Деннард, в раздумьях смотря на свои розовые кроссовки. Так вот, кто это был… Нора Грод — последняя пассия Савова, которую он всё-таки успел завербовать.

— И какой у нее дар?

— Она хвасталась, что может управлять людьми. Закладывает мысли в голову, возводя до фанатизма. Кстати, она ненавидит тебя и Оденкирка. Считает, что вы убили Савова.

— Мстит?

— Да.

Я отворачиваюсь к Дэррилу, тот кивает: всё — правда. Всё, что произнесла Кристен, всё — правда.

Господи! Самое страшное случилось, а я не готова! Я потеряла самое дорогое, и в панике, я не знаю, что делать…

— А можно вопрос? Раз я тут так откровенничала, думаю, мне стоит ответить…

Тайком утерев слезы, я поворачиваюсь к Деннард.

— Как ты выжила, Мел? Или ты не сгорела?

— Какая разница, Деннард. Тебе достаточно того, что я жива.

— А где Варя тогда? Ведь она была тут. Я почувствовала ее. Я вышла на ее след.

— Как ты могла почувствовать, ведь здесь… — Я вовремя прикусываю язык, чтобы не назвать имя сестры Дэррила.

— Что здесь? — Она сразу хватается за эту нить.

— Ничего.

— А может быть кто? Ведь кто-то закрывал ее даром.

Я поднимаю глаза и смотрю внимательно на Деннард: синие злые глаза в обрамлении черных густых ресниц и бровей смотрят испытывающе и насмешливо. До меня медленно доходит, как она вышла на нас. Энергию Рэя, как мне сказала сестра, закрывали в Саббате Светочи. Оставалась Варя, которую укрывала Миа. Деннард имеет дар закрывать себя и других от воздействия чужих даров. Она просто воспользовалась даром на Варьку… Вот и всё. И расклад сошелся: Кристен перекрывает даром Миа и элементарно находит Варю. Тем более, вчера я отчетливо почувствовала всплеск магии от сестры — рана начала заживать, а знак проявлять себя.

Ошибка была в том, что Рэй и моя сестра забыли о даре Деннард. Поэтому Химера сразу подумала, что я — Варя, пытаясь, кстати, убить…

— А зачем тебе понадобилось убивать мою сестру?

Я слышу горький смешок и мрачное:

— Не люблю поражений.

После этого я разворачиваюсь и выбегаю из кладовки, чуть не сбив подходящего к нам Эйвинда.

— Что скажешь? — Дрожащим голосом интересуюсь у него, пытаясь сдержать рыдания.

— Кристофер пришел. На втором портале след исчез.

Всё, начинаю плакать, хлюпая носом и отворачиваясь в сторону, чтобы не видел моего лица. Но бесполезно. Эйвинд заключает меня в объятия и молча успокаивает. Даю волю слезам и рыдаю, зарывшись на его груди — горячее мужское тело, чужие объятия, незнакомый аромат.

— Мы его найдем. Не отчаивайся.

— Они его убили в прошлый раз… Эйвинд, она сказала, что Моргану нужен он из-за дара…

— Вот видишь! Значит, не убьют.

— Они его будут заставлять… Может быть, даже…

Слово «пытать» захлебывается и исчезает в моих рыданиях. Ларсен лишь сильнее обнимает меня. Слышится щелчок двери — Дэррил вышел из кладовой.

— Что?.. Что она еще сказала? — Я отстраняюсь от Эйвинда, чтобы посмотреть на Дэррила. Но тот смотрит сначала на Ларсена, потом быстро переводит взгляд на меня.

— Ничего.

— А что по поводу ее смерти? Я не поняла…

— Она умрёт скоро.

— Когда? Как? — Мне зачем-то захотелось знать это.

— Не знаю… Но я четко увидел ее смерть. Это последняя станция ее поезда.

— Ребята! Миа пришла!

Голос Оды резко и громко звучит из гостиной, и я пулей срываюсь к ней.

Я не шла, я летела в Саббат. Вылетев в темноту подземелий, слышала обескураженные голоса друзей.

Пронесясь по знакомому двору, влетела в замок — туда, где всё началось. Саббат! Имя ему, как дробь. Звук пушечного выстрела. Шабаш в нем и вокруг не прекращался с тех пор, как он приобрел его.

И вот я уже сидела за столом в кабинете Реджины, где всегда шли переговоры и собрания Инквизиторов. Длинный стол, вокруг родные люди, но дикое одиночество внутри. Варька сочувствующе и обеспокоенно смотрела на меня, Кевин длинный и худой обнимал ее. Он вел себя так же, как Рэй в первый день, когда нашел меня в Норвегии — боялся на секунду выпустить руку возлюбленной. Новоиспеченные Клаусснеры сидели один другого бледнее. За последний час Стефан раз пять сказал, что не стоило нас отпускать одних. Напротив меня сидел Курт, с боку с опаской примостились Ода и Питер, будто не доверяли присутствующим. Артур неизменно был у окна и смотрел на всех со стороны.

Отсутствовал Ной. Исчез и Рэйнольд…

— Значит, Деннард у вас в Норвегии? — Реджина, как всегда, командным голосом выпытывала ответы. Дэррил таким же тоном давал ответы, сидя напротив нее.

— Да. Она осталась с Миа и Эйвиндом Ларсеном.

— Не боитесь упустить?

— У Миа дар прятать вещи и людей. Она закрывает Деннард, чтобы ее сообщники не определили местоположение. А Ларсен — Светоч Инквизиторской школы. Он остался за охранника. У нас еще есть Кристофер Бьярке, он управляет электричеством, создает электроразряды. Он с помощью своего дара может находить погасшие порталы и снова «зажигать», пустив искру и добавив магии. Он сейчас ищет второй портал, в который увели Рэйнольда.

Мы доложили Реджине все, что знали и что произошло. Мне не терпелось приступить к действиям. Я вся горела, готовая нестись, сломя голову, хоть в сам ад.

— А вы очень необычные молодые люди… — Реджина смотрит на Дэррила, Оду и Питера. — Знаете достаточно много…

Она встает со скрипом стула и закуривает. Запах ее тонких сигарет тут же плывет по кабинету.

Всё так же курит с мундштуком.

— Если они увели Рэйнольда, то он спрятан от нас. И скорее всего он находится возле Моргана…

Следует долгая затяжка. И клуб дыма вырывается из губ Светоча. — Артур, твои мысли!

Это был не вопрос, это был приказ. Хелмак требовала озвучить брата свою точку зрения. Я же, чтобы занять свои руки, нервно кручу в руках прозрачную пепельницу, судя по всему, новую — раньше здесь стояли другие, с кристаллами Сваровски.

— Моргану нужен человек, чтобы обезболивать… Наверное, все дело в смене знака.

— Думаете, Морган попытается стать, как Древние? Ведь он хочет стать Старейшинами… — Я подаю голос со своего места, мысленно содрогаясь, сколько боли придется вынести любимому. Морган его живым не отпустит. Замучает…

— Одно другому не мешает. — Отвечает мне Артур, с которым я встречаюсь взглядом. В нем искреннее сочувствие, будто не Реджина, а он имеет дар чтения мыслей.

Все сидят и скорбно молчат, наблюдая, как я давлюсь в рыданиях и бессилии…

— Он даже не откликается… Почему?

— Скорее всего, он находится под воздействием этой Норы. — Артур подходит и протягивает мне носовой платок. Я с благодарностью принимаю, чувствуя как ободряюще приобняла меня Варвара. — Если ее способности схожи с моими, то Рэйнольд просто их не слышит — не распознает. И даже, если попытаешься войти в его сны, тоже будет безрезультатно. Но ты стала его женой, ваша связь еще не прочная, но со временем вам не нужно будет всяких ритуалов, чтобы определить местоположение друг друга.

— Вот именно времени! А есть ли оно у нас?

— Мел, пожалуйста, не сдавайся! — Внезапно оживает Ева со своего места. Но она пророк! Она должна знать!

— Что ты видишь, Ева? Скажи! Не молчи!

Ева протягивает руку и касается моего запястья со знаком. Жест кажется просто дружеским, заботливым, пока меня не кидает с огромной скоростью в центр вихря из картинок, размытых образов, где слышны чужие голоса. Все быстро вертится, как на карусели с плохой слышимостью, будто сквозь шум и хрипы старого радио.

Внезапно все останавливается, и я вижу комнату белого цвета, что аж в глазах больно. Пытаюсь сфокусироваться, но самое четкое — я вижу саму себя со стороны, кидающуюся к Рэю с объятиями. Но почему на моем лице ужас и паника? А дальше происходит взрыв, вспышка света становится ярче и меня «выкидывает» с подступающей тошнотой в реальность, где темный стол, огромные окна и озадаченные лица друзей вокруг.

— Что это?

— Ваше будущее. Точнее варианты. Последнее с каждым днем все четче.

— И что оно означает? Мы умрем?

— Нет! Но это какая-то… переломная точка…

— Ты чего не договариваешь? Ева!

— Если бы вы погибли, то не было варианта, что у вас Рэем будут дети…

— Дети? — Я жалостно скулю, готовая снова заплакать. Варя сочувственно обнимает меня и гладит по голове. Я пытаюсь успокоиться на груди у сестры.

— Я даже даром его не умею пользоваться… Почему вы с Рэем не сказали о своей затее раньше?

— Кто же знал, что так будет… Мы, действительно, думали, что тебе пойдет это на пользу.

Мне хотелось кричать, стонать, плакать, но больше всего хотелось бежать к Альфа. От своей слабости закрываю ладонями лицо и слушаю, как бьется мой пульс и звенит в ушах.

Сделайте что-нибудь! Умоляю…

— Сделаем, не беспокойся. — Звучит в ответ на мои мысли голос Реджины. — А пока проводите Мелани в какую-нибудь комнату. Пусть попробует поспать. Позаботьтесь о ней!

Я слышу звук отодвигаемых стульев и шевеление сбоку: судя по всему, встала Ева. Я отстраняюсь от сестры и твердым голосом произношу:

— Я хочу в комнату Рэя.

За моим требованием следует пауза. Все переглядываются, считая это не очень хорошей идеей. Но мне нигде не хочется быть, как кроме его спальни. Может, та незримая ниточка, которая сегодня образовалась между нами, приведет меня к нему?

И снова голос Реджины:

— Да. Отведите Мелани в спальню к Рэйнольду.

Я с благодарностью киваю, ощущая, как мне помогают встать со стула, и иду наверх, в спальни Саббата.

Примечания:

*Железная дева — орудие смертной казни или пыток, представлявшее собой сделанный из железа шкаф. Предполагается, что поставив туда осуждённого, шкаф закрывали, причём острые длинные гвозди, которыми была усажена внутренняя поверхность груди и рук «железной девы», вонзались в его тело; затем, после смерти жертвы, подвижное дно шкафа опускалось, тело казнённого сбрасывалось в воду и уносилось течением реки.

Ночь I

Попытка пошевелиться отдалась в теле покалыванием. По идее, должно быть больно, но из-за того, что я отлежала спину, потеряла всякую чувствительность.

Это было даже хорошо. Я вспоминаю то, чему научил меня когда-то Дракон: выгнуться телом через невыносимую боль, быстро просканировать вязь пут, найти слабое место или, если посчастливится, брешь и разорвать заклинание.

Сделав пару вдохов, я выгибаюсь всем телом, ощущая, как заклинание впивается в кожу, будто нитки. Одеревеневшее тело слабо реагирует на боль, но все же. Где ноги, я чувствую слабину пут и посылаю заряд Inter.

С пальцев срывается искра, сверкнувшая у щиколоток, но мимо. Я в бессилии, чертыхаясь, шмякаюсь обратно в привычное положение, в котором лежу вот уж несколько часов, пока не придет этот сопляк-Инквизитор.

Темнота моей тюрьмы уже привычна и помогает мне. Ослепнув, я полностью концентрируюсь на своих мыслях и злости.

Все превращается в структурированный список-план:

1. Варвара

2. Оденкирк

3. Нора

Хм… Найти Варвару оказалось легко, когда поняла, что ее прикрывают не магией, а даром. Я выжидала каждый день, памятуя, что в последний раз эта стерва была с раненой рукой. Ну, не вечно же она себе руку будет калечить?! Каждый день я торчала возле карт с иглами в поисковой комнате, была даже на грани того, чтобы вызвать демона. Жаль, что Инквизиция была под носом. Еще эта Нора… Морган пристроил нас через брата в одну Инквизиторскую школу, где поверили, что мы обычные поисковики из Сената. Наша же цель была — поисковая комната, которых нет у Химер.

— А почему у Химер нет такой комнаты?

Тупой вопрос был задан не к месту.

— Иди, спроси у Светоча. — Огрызнулась я. Неужели она не знала, что комнаты для поиска создаются Сенатом только для Инквизиции. Да и будут Темные держать такое! Главные и так могут контролировать свой клан, как стадо, а лишние знания их овцам ни к чему.

Насчет Вари я сразу поняла, что где она — там и Оденкирк. Эти двое улепётывали от меня, как будто у них было общее дело. Думала, что Шувалова повредилась мозгами, еще когда она была в отеле и помыкала мной, но я всё списывала на гормоны. А затем поняла: эта хитрая стерва ищет отца для своего приблуды. По ходу один Инквизитор был заменен другим. Но Рэйнольд! Как он повелся на такое? Не зря говорят, что мозг у мужчин ниже пояса.

Я от ярости прикусываю губу и чувствую солоноватый вкус крови. Как же ненавижу его и как же хочу этого мужчину. Я одержима им, как никем другим. С пятнадцати лет я только и мечтала об Оденкирке. Рэй даже не помнит нашу первую встречу, а я отлично запомнила. Даже сестрицу его помню…

Меня привели к Луизе — одна Химера, которая зналась с Савовым. Вот тогда я случайно и встретилась с ними. Мириам была с братом. Статный, красивый, резкие черты лица, падающая на глаза челка, колючий, самоуверенный взгляд, который с возрастом поменялся на грустный. Но если разозлить Оденкирка, то я снова вижу того восемнадцатилетнего парня. Ох! Как же я запала на него! Он словно сошел со страниц манги, которую я любила читать. А затем я все чаще слышала его имя — Рэйнольд Оденкирк. Кость в горле у всех Химер.

После смерти сестры, он стал обозленным и закрытым, числился среди лучших охотников. Его ненавидели. Емужелали смерти. А я обожала. Так произошла вторая встреча. Они с кучей Инквизов нагрянули на один шабаш. Я была в стороне за спинами и имела удовольствие смотреть на него. Пара шагов разделяла меня с ним. Я чувствовала огонь, желание. Он стал еще красивей. Он не был уже столь резок и беспокоен. Наоборот, за его сдержанностью чувствовался зверь. Надменный, немного печальный, тихий, никого и ничего не замечающий, пока не угрожает опасность. Его облик был сама невинность! Легко войти в заблуждение. Но я знала, что все это напускное. Он такой же, как я, он — хищник. Мой лев.

Я быстро навела справки — у него никого не было. Пока не появилась эта Мелани. И то случайно. Интрижка! Сколько они встречались? Пару месяцев? Но что в ней такого было? С чего вдруг такая любовь? Я слышала, что о ней говорили: кроме дара в ней не было ничего! Пустота, а не девушка. Скучная, глупая. Даже ее сестра интересней будет — у той, хоть характер есть.

Чем она его приклеила к себе? Любовные обряды? Привороты?

Мелани… Мелани… Тьфу! Даже имя при произношении блеет, как овца.

Ме-е-елани.

Заноза в одном месте, вот она кто! Не ожидала, что она и сестра так испортят всё. И вообще, как она выжила? Сожгли другую? Получается, Варвара знала всё? Поэтому и сорвалась к Оденкирку? Вот Морган обрадуется этому! Еще и знак эта тварь как-то себе сделала. Как? Когда? Неважно! Главное теперь добраться до Моргана и рассказать, что тут происходит.

О! Я уже предвкушаю, как за такие вести, я пойду вверх по карьерной лестнице. Пускай Нора радуется добыче, я принесу улов покрупнее Оденкирка.

Неужели Грод думает, что, бросив меня, она избавилась от соперницы? Наивная! Я им покажу всем, чего стою! Только надо отсюда выбираться.

Я снова делаю попытку. Резко выгибаюсь и со всего размаха шарахаю заклинанием по ногам. Ноги тут же обожгло, что от боли зашипела, но вязь пут стала слабее. Ага! Получилось. Резкий выброс магии от себя, и вот я свободна. Мышцы тут же стонут от боли, почувствовав свободу движения. Кровь быстрее течет по жилам. В некоторых местах нет чувствительности, спину, к примеру, я вообще не чувствую. Поэтому, сев в темноте и сдерживая стон облегчения, начинаю растирать себе руки и ноги.

Я медленно встаю, чувствуя слабость, и начинаю мелкими шажочками идти к стене. Найдя ее, начинаю двигаться вправо, потому что дверь должна быть где-то там. Наконец, я нахожу ее. Даже дергать ручку не надо, знаю, что закрыта: я отчетливо слышала щелчки замка, когда этот парень закрывал меня. Я в поисковой комнате их Инквизиционной школы, чтобы не могла дозваться до своих. Плюс пара заклинаний на двери, так что бессмысленно взламывать. А это значит, надо, чтобы сюда пришли. Я злая как черт, и готова ко всему. Сами напросились!

Я откидываюсь спиной к стене и поднимаю ногу. Эти неучи хоть и забрали мой глок и куртку с амулетами, но забыли кое-что еще посмотреть. Задрав штанину, я нахожу в кроссовке правой ноги маленький складной ножик, подаренный братом. Оружие сделано очень удобно: легкое, гладкое, маленькое, поэтому я всегда имела привычку класть его в задник обуви. Теперь вся надежда на него.

Привычным движением пальца я открываю его. Слышу, как легко щелкнуло лезвие.

— Ure.

И металл тут же вспыхивает огнем. Не знаю, зачем зажгла нож, но с помощью него я осматриваю пустую поисковую комнату. В голове моментально складывается план действий. Прислушиваюсь к энергетике за стенкой. Только он — парень-Инквизитор. Все его друзья ушли спать, оставив его, как моего сторожевого пса. Еще одна ошибка с их стороны.

— Эй! Помогите! Эй!

Я ору во все горло, слушая, как в темноте разносится мой крик. За стенкой энергетика Инквиза становится ярче — проснулся. Прислушиваюсь, держа наготове нож. Пламя тухнет на кончике ножа, и я попадаю во тьму. Резкий свет бьет по глазам, так как с той стороны включили свет. Морщусь. Но держу нож. Щелчок замка. Дверь осторожно открывается и входит он — тощий, высокий. Он оборачивается, заметив меня возле двери, но не успевает ничего предпринять.

Сначала кидаю заклинание Тьмы Египетской, а затем подскакиваю и всаживаю нож в горло, почувствовав, как туго входит лезвие в плоть.

Он смотрит удивленными глазами, легкое хлюпанье крови на каждом вдохе и скрипящий звук из горла. Кровь быстро течет из-под ножа.

Раз, два, три…

И он падает навсегда, оставшись удивленным. Его рот тут же наполняется кровью, и вот она уже выливается из приоткрытых губ. Странно… Я смотрю на тело парня и ничего не чувствую: ни угрызений совести, ни шока, ни ужаса.

Убивала ли я раньше? Да. Но никогда таким… грязным способом.

Я подхожу и вытаскиваю нож. Из раны еще сильнее начинает течь кровь, заливая теперь пол под телом. Протираю лезвие о край своей футболки, затем складываю и снова убираю в кроссовок. Пора сваливать. Бежать.

Выйдя из комнаты, я попадаю в коридор с щитом:

«Да свершится суд.

Да наступит день.

Dies irae, dies illa»

Я смотрю на этот глупый лозунг Инициированных. Какой день? Какой гнев? Божий суд? Хм… Сенат давно решил, что он в качестве Бога.

— Он никогда не свершится. И не наступит день гнева.

Я разворачиваюсь и начинаю осматривать помещение. В здании никого. Инквизиторская школа маленькая, похожая на офис фирмы. Двери, ведущие в маленькие комнатушки для подчинённых, сделаны под порталы и их немного. М-да. Не Саббат.

Сильное различие. Я смотрю на коридор с порталами: и куда могут они вести? Скорее всего, только в столицы больших стран, а там, через сеть других. Ну что же? Выбирать не приходиться.

Я решаю идти в третью дверь, из-под которой хотя бы сквозняк не чувствуется.

Рядом с входом висит что-то типа метрик о «служащих» здесь: имя, возраст, откуда родом, стаж и должность. Я тут же нахожу только что убитого Инквиза. Его унылая рожа смотрит на меня с прикрепленного на кнопку снимка поляроида. Угу…

«Эйвинд Ларсен. Первый директор школы».

Ничего себе! Он Светоч? Я только что прирезала Светоча!

Я начинаю нервно хохотать. Ну и дела! М-да…

Я уже столько совершила, что убийство Светоча лишь пополняет мой список. Моргану это понравится.

— Где я?

— Что простите?

— Город какой? Нью-Йорк?

— Да, чокнутая! Это Нью-Йорк. — Хохочет афроамериканец, и я тут же вижу у него два вставных золотых зуба. Да и выглядит он, как рэпер: черное с золотом. Услышанный ответ нравится мне. Даже больше. Я стою посреди улицы и думаю о том, куда податься. Ночь продолжается и здесь, но уже шумно, с яркими неоновыми вывесками и щитами рекламы. Первое желание — рвануть к Моргану. Его главный офис находится недалеко отсюда, но здравый смысл тут же дает о себе знать: может, тело Светоча уже нашли и на меня ведут охоту? Куртка-то у них осталась! Значит, нужно переждать где-то… Где?

Ответ приходит неожиданно в виде образа из детства — парни из соседнего двора окружили меня, готовые отпинать за воровство, и крик со стороны: «Эй! Только попробуйте тронуть мою сестру!»

Дэвид!

Я посылаю через кровь зов к своему брату. Приходится потрудиться, потому что наверняка дрыхнет или под дозой.

— Дэвид! Дэвид!

— Крис?

Удивление слышится в его голосе. Ощущать его зов внутри себя странно и одновременно привычно. Хех! А я, оказывается, соскучилась!

— Что случилось? Крис?

— Дэвид, мне нужна помощь!

— Ну?

— Мне нужно спрятаться… Переждать.

И он тут же диктует адрес, не спрашивая насколько всё серьезно. В этом мой брат.

Редондо Бич. Тишина. Рассвет стелется солнечными лучами по асфальту, крышам, путаясь в листве пальм. Свежо и запах океана. Иду по продиктованному адресу. Людей на улице нет, все спят, как сурки, в своих сладких ванильных домишках и, наверное, видят сны, как расплачиваются со всеми долгами, сжигают дом, разводятся, показывают средний палец начальнику и сбегают от цивилизации. Мелочная жизнь порождает мелочные сны.

Дом долго искать не пришлось. Большой, внушительный, с чистой облагороженной лужайкой. Но магическая «вонь» чувствовалась еще на подходе к нему. Любой Инициированный сразу же поймет, что тут Химеры. Кажется, именно возле него мы патрулировали с Оденкирком в поисках Мелани.

Пройдя по серой, выложенной камнем, дорожке, я снова посылаю зов брату, игнорируя звонок в дверь. Тишина. Но в доме чувствую присутствие Дэвида. Через некоторое время, передо мной открывается дверь, и я вижу зелено-серое худое лицо младшего.

— Привет, обдолбыш.

Дэвид щерится в ответ.

— Крыса, ты еще жива? Хвост не прищемила?

— Надеюсь, что нет.

Я вхожу в дом, сразу ощутив его странный дух и аромат — смесь тяжелого сладкого парфюма с запахом марихуаны.

— Ты тут живешь?

— Считай, что да.

— А дом Савова?

— Там уж нет никого…

Он плюхается на диван и трет глаза, громко зевая. Не могу понять — я его разбудила или он даже не ложился? Судя по одежде, он будто с вечеринки. И в то же время выглядит слишком потрепанно.

— В смысле, никого?

— Савов мертв, Тьма Египетская тоже, Карранца свернули шею, Слэйд — эта озабоченная амфибия — в офисе у Моргана, остался я и Суккуб. И то Суккуба сегодня-завтра в Сенат посадят. Сидит-ждет.

Он кидает мне в руки банку кока-колы, которую я ловлю, ощутив ее тяжесть и холод жестянки.

Надавив пальцем на крышку, я с хрустом алюминия вскрываю и жадно начинаю пить. Чересчур сладко, но мне плевать. Газировка пенится во рту, пузырится и пощипывает язык. Шипит…

То, что всех Химер захватывает Сенат — это не страшно, это задумка Моргана, главное было — не попасть в первую волну, которая служила отвлекающим маневром: всех, первых попавшихся в руки Сената, жгли и уничтожали. Поэтому в первую волну шли самые неугодные, тупые и бездарные. Удивительно, как мой братец-наркоман не попался.

— А ты чего не в Карцере?

Дэвид жмет плечами и трет глаза, полностью развалившись на диване.

— Я тоже жду…

— Понятно. А я вот, прикинь, Светоча убила. Случайно!

Дэвид начинает ржать над моей формулировкой, и я ловлю себя на мысли, что сказанное действительно прозвучало достаточно глупо.

— Я, правда, не знала, что он Светоч. Прирезала и всё. Так что не думаю, что мне стоит попадаться Сенату. Мне, короче, надо перекантоваться у тебя. Кстати, у инквизов осталась моя куртка.

И снова Дэвид противно ржет. Считает меня тупой.

— Эй! Они ее отобрали! Я не стала ее искать, сразу сбежала.

— Поэтому ты такая ободранная, как кошка.

Он кивает на мои царапины от кустарника, когда упала с этой дурой Ме-е-е-елани. Ветки жестоко прошлись по моей шее, рукам и лицу, оставив бордовые полосы.

Я плюхаюсь в кресло, ощущая, как сильно устала. Ночь не спала, да еще слежка. Я уже забыла, когда была в душе в последний раз. Тру лицо, пытаясь сосредоточиться на мыслях.

— Наверное, меня будут искать. В Карцер мне нельзя. Выяснится, что я была шпионкой. Еще и убийство Светоча. А это карается, как одно из самых тяжких…

— Иди к Моргану. Он тебя любит.

— А если за мной хвост? С ума сошел?

— Значит, тебя не будет в Карцере на момент разделения?

— Нет…

Я вздыхаю. Хотела бы я участвовать в восстании? Нет, но, может быть, придется. Многие независимые Химеры — элита — свалила куда подальше, спряталась. Я бы тоже спряталась. Да кто отпустит?

— В душ хочу. — Я изрекаю единственное решение, которое приходит в данный момент.

— Иди. Второй этаж, налево до конца.

— А похавать в этом доме есть?

— Найдем.

Я встаю и иду на второй этаж. Ванную нахожу сразу же: розовая с леопардовыми занавесками на окне и пушистым стульчаком на унитазе. Барби бы подохла от счастья иметь такую ванную. Над унитазом висел постер с Мэрилин Монро, игриво подмигивающий мне. Скинув белье, я с удовольствием встаю под горячие струи воды.

Я долго стояла, не двигаясь, ощущая кожей, как хлещет душ по моему немного потрёпанному телу с синяками, ссадинами и царапинами.

Надо позвонить Моргану и попросить защиты. Надо ему все рассказать. Только по телефону? Или лучше наедине?

Хм… Лучше наедине. Выйдя из душа, я хватаю чужое розовое полотенце и, вытираясь, ощущаю, как на коже остаётся незнакомый аромат — смесь сладких духов, клубничного геля и автозагара.

Накинув халат, я по-хозяйски направляюсь искать себе одежду — комнату обладательницы этого особняка и розовой ванной комнаты я нахожу сразу же. Там же нахожу футболку взамен своей. Набрав номер Моргана по телефону, слышу противные затяжные гудки.

— Здравствуйте! Вас приветствует компания «Альфа Тринити». С вами разговаривает секретарь Роуз Ким.

— Добрый день. Хочу услышать Джеймса Моргана. Скажите, что это Деннард звонит с ценной информацией.

— Подождите минутку. — И в телефоне врубается Чайковский. Минута, две. Классика начинает раздражать покруче сверла над ухом. И вот, наконец-то, я слышу довольный и тягучий голос Моргана.

— Да?

— Мистер Морган, это Кристен Деннард. У меня для вас есть ценная информация.

— Интересно, что же ценного ты можешь мне сказать?

Довольный тон меня бесит окончательно.

— Поверьте, я нашла куда более ценного вам человека, чем ваш Оденкирк. Обезболивать, конечно, круто, но как насчет ран, которые вы постоянно залечиваете после расщепления? Может, вернемся к прошлому плану?

— Ты о чем? — Его голос становится злой и грубый. Теперь я уже довольно ухмыляюсь в трубку.

— О «регенерации» в дополнение к вашему «обезболиванию».

— Регенерации? — Недоумение. Я впервые слышу его в голосе Моргана за все время нашего знакомства.

— Ага. Анна Савова выжила.

Я не скрываю удовольствия в голосе от информации, которую выдаю.

— Что?

— Что слышали.

— И где же она?

— А вот это я вам скажу при личной встрече. Только…

— Что «только»?

— Я сегодня убила Светоча. И, наверное, Сенат сейчас ищет меня. Мне нужно ваше магическое прикрытие, как Главного.

— Хорошо, ты получишь его. Так когда мне тебя ждать?

Я мысленно прикидываю в уме варианты. Но что-то мне не хочется идти сейчас. Пусть Темный подумает. Может, даже попытается расспросить зомбированного Оденкирка.

— Завтра. Завтра утром я буду у вас.

— Хорошо. Будь на связи.

И отключается.

Я довольно взвизгиваю и подпрыгиваю на месте. Да! Получилось! Ну, Грод, держись! Я тебе покажу, как оставлять своих же.

Вылетаю в коридор и, насвистывая, ищу кухню. Осталось поесть, как следует, и выспаться, а там можно двигаться к Моргану — вперед, к Химерской славе.

Я резко просыпаюсь от постороннего шума: снизу слышатся голоса. Кто-то с кем-то спорит. Притом голос девушки истеричен и очень быстро приближается ко мне. Не успев понять, что происходит, вскакиваю и бегу в коридор, налетая сразу на незнакомую девушку.

Я взвизгиваю от испуга: красные заплаканные глаза девушки, разъяренное лицо, спутанные и всклокоченные волосы.

— Именем Святой Инквизиции, ты арестована!

Она почти рычит на меня. Ее трясет от ярости. В руке у нее только силковый фонарь. Я узнаю ее. Эта та девчонка из Норвегии, одна из Инквизиторов.

Оценив ситуацию, понимаю, что между мной и ней пара шагов, сбоку перила. Недолго думая, я перепрыгиваю их, выкрикнув заклинание левитации, но все равно больно приземляюсь на ступени и падаю спиной, пересчитав оставшиеся метры лестницы позвоночником и плечом.

Все быстро. Резко. Считанные секунды.

Не мешкаясь, превозмогая боль, вскакиваю и пытаюсь добежать до входа, как рядом со мной материализуется тот парень, который помешал мне прикончить Мелани-Варвару.

— Не уйдешь!

Он больно хватает меня за грудки и бьет по щеке, оглушая звоном полученной оплеухи и опаляя ударом кожу. Больно. Я пытаюсь дать ему в пах коленом, но меня отшвыривает со всей силы посланный заряд. Удары сыплются на мое тело, так как я приземлилась на какую-то мебель с углами, да еще сверху что-то падает на голову. Больно. Опять. Вскрикиваю, закрыв лицо руками.

— Тварь, готовься сдохнуть! — Хрипит парень.

— Питер! Ее надо сдать Сенату! Все равно она — не жилец!

— Ода! Она убила Эйвинда!

В этот момент его ботинок впечатывается в мой живот, внутренности скручивает, вдохнуть невозможно. Я не могу сконцентрироваться на боли, чтобы успокоиться, как меня хватают за волосы и оттягивают назад голову, заставляя смотреть вверх.

Разлепив глаза от слез, вижу перекошенное от ненависти лицо парня и его серые жестокие глаза. Я узнаю в нем зверя. Всё. Этот меня убьет. От этой мысли начинаю глухо смеяться, ощущая во рту вкус своей крови.

— Тебе смешно?

— Поверь, смеюсь над собой…

Он ухмыляется, сильнее дергая меня за волосы. Я слышу, как девушка за его спиной угрожающе произносит его имя: «Питер».

— Так значит, тебя зовут Питер…

— Да. А его звали Эйвинд! Запомни! Эй-винд! И он был моим лучшим другом. А я смерть друзей не прощаю.

Внезапно он что-то произносит на латыни, отводит руку, в которой моментально вспыхивает вязь заклинания, и опускает ее на меня.

По моему телу проносится заряд электричества, каждый мускул скручивает и режет от боли. Не могу даже крикнуть, так как сводит все мышцы. Заряд кончается, но боль от удара тока остается острым покалыванием по всему телу. Я снова могу дышать и стонать в ответ.

— Питер, хватит! Я вызываю Архивариусов!

Внезапно я вспоминаю, что в доме был мой брат. И я ору во всю глотку, вкладывая в крик ведьмин зов:

— Дэвид! Дэвид!

— Это ты кого зовешь? Не того наркомана, что в соседней комнате мертвый?

И я замолкаю, позабыв про боль.

— Как мертвый?

Питер довольно смеется и, грубо схватив меня, поднимает с пола. От резкой смены положения у меня сильно ведет голову, но удерживаюсь на ногах. Почти волоком, при этом заломив мне руки, он втаскивает в зал, и я в ужасе смотрю на брата. Дэвид сидит, полулежа на диване, некрасиво раскидав руки и устремив остекленевший взгляд в потолок. Рот весь в пене и приоткрыт. Не дышит. Зеленоватый цвет лица, круги под глазами — все говорит о передозировке. Собственно, как в подтверждение, перед ним на столе рассыпался белым порошком наркотик — Дэвид перестарался в этот раз. У меня от этого зрелища подкашиваются ноги, что невольно обмякаю в руках Питера.

— Нравится? — Шепчет этот урод мне прямо в ухо.

Меня трясет от ненависти к нему.

— Он был моим братом, придурок…

— Эйвинд тоже был братом. Так что не трогает.

Он встряхивает меня, как куклу. От ужаса происходящего понимаю, что надо рвать когти. Мне никто не поможет. Я осталась одна.

— Я вызвала Архивариуса. — Слышится крик девушки, и в унисон раздается звон в дверь — а вот и Архивариус. Оперативно.

— Я хочу попрощаться с братом, прежде чем меня уведут в Карцер.

— А ты думаешь, тебя уведут? Скорее всего, тебя сожгут без суда и следствия.

— Я хочу попрощаться с братом!

Я выкрикиваю, пытаясь выкрутиться из железной хватки этого озверевшего парня.

— Вот она! Мы ее нашли, мистер Со-Хён.

К нам подходит девушка и кореец Архивариус.

— Быстро вы ее нашли. Мастерство Инквизиции растет на глазах.

— Мы нашли по следам крови убитого…

По крови? И я морщусь от осознания своего прокола. Дьявол! Надо было сжечь эту проклятую футболку с кровью Светоча. Какая же я дура! Идиотка!

— Кристен Деннард, вы обвиняетесь в убийстве Светоча Норвежской школы Инквизиторов Эйвинда Ларсена. Проследуйте за мной в Карцер.

— Я хочу попрощаться с братом!

Архивариус удивленно смотрит на меня. Ему поясняют, что вон тот труп — ее брат.

— Передозировка? — Архивариус проходит в комнату и изучает тело Дэвида, не касаясь его. После чего кивает своим мыслям и выдает: «Отпустите. Пусть попрощается».

Это решение вызывает у Питера и Оды негатив. Но отпускают. Я осторожно, шатаясь, иду к телу брата. На самом деле, я не испытываю ни капли сочувствия, но играю убитую горем сестру. Дэвид сам виноват! Всегда знала, чем закончит этот обдолбыш.

Осторожно касаюсь лица Дэвида и закрываю ему глаза, всхлипывая и дрожа телом.

— Вот и все, братик. Ну что же ты сделал, Дэвид?

Я опускаюсь рядом, беря его за руку, наклоняясь вперед. То, что мне надо, я легко прочитываю в складках одежды — в кармане джинс лежит такой же нож, что и у меня.

— Ты всегда учил меня быть сильной, хитрой, и не сдаваться. Что же ты сделал, Дэвид? Ты меня столько всему научил.

Я быстро запихиваю руку в его карман и выхватываю нож.

— Эй! Она схватила что-то!

Ко мне тут же подбегают и пытаются оттащить, при этом из руки забрать оружие. Но неудачно встают, что я смело посылаю в них заряд.

— Inter! — И Питер с Архивариусом разлетаются по сторонам. Я бегу на ошарашенную девушку, выкинув лезвие и замахиваясь на нее. Но нож не успевает вонзиться в нее, так как меня перехватывают. И вот уже оружие выхвачено из моей руки, и лезвие резко входит в мое горло. Я чувствую то же самое, что и убитый мною Инквизитор.

Мне больно? Нет. Странно. Горло заполняется горячей кровью. Хочу выкрикнуть заклинание, но не могу вдохнуть.

Я тону, изумленно смотря на Питера, отмечая, что парень красив, почти как Рэйнольд. Почти…

Ночь II

Вот она — его комната. Всё те же темные стены, все та же светлая мебель. Фотографий почему-то нет. Комната Рэя пуста, в ней не ощущается присутствия хозяина, что снова начинаю плакать. Спальня будто подтверждает мне об отсутствии любимого.

— Рэй! Где ты? Откликнись!

Но на мой зов снова тишина. Я медленно обхожу комнату, касаясь поверхностей его вещей, будто через них могу передать ему всю свою тоску и ужас. Снимаю с дубового креста цепочку Мириам. Тонкое холодное серебро перекатывается на моих пальцах. Я начинаю молиться, взывая к умершей о помощи:

— Мириам… Твой брат… он в опасности. Защити его, Мириам… Ведь ты же там, где все ответы, там, где все всё знают и могут… Прошу! Защити! Помоги нам!

Не знаю, сколько проходит времени в этом жгучем чувстве страха, но я засыпаю, свернувшись калачиком на кровати Рэя. Притом незаметно: от переживаний я так себя истязала, что просто выключилась, провалилась в небытие сна.

Она смотрела на меня его глазами. Мириам — девушка-загадка, та, которую знаю по чужим воспоминаниям и фотографиям. Нереально похожая на брата и совершенно другая.

Она стояла возле детской яркой карусели и смотрела такими знакомыми темно-серыми с синевой глазами. Я вспомнила, что была тут когда-то — это парк аттракционов Редондо Бич. Сюда однажды привел меня Виктор, когда мы только начали встречаться. Только сейчас парк был пустой, пугающе безлюдный.

А она продолжает смотреть. Цвет грозы пронзителен и печален. Черты лица напоминают о Рэйнольде, только тоньше, изящнее и женственней.

— Мириам! Они забрали его! Они украли Рэя! Помоги! Мириам!

Но она обрывает мой крик о помощи, приложив палец к своим губам и взглядом указывая направление, куда смотреть. Я поворачиваюсь и вижу странную картину: все, кого я знаю — «Альфа», «Тени», Нина, Саббатовцы — стоят друг против друга с повязками на глазах. От этой картины оторопь берет. Жутко. Даже не шелохнуться, будто манекены. Я осторожно подхожу к своим — к стороне инквизиторов. Не двигаются… Единственный, кто «живой» — Варя, нянчащая у подножия карусели младенца и поющая ему колыбельную:

«Я леплю из пластилина,

Пластилин нежней, чем глина,

Я леплю из пластилина

Кукол, клоунов, собак…»

— Варя?

Не реагирует.

— Варя! Что происходит?

«Если кукла выйдет плохо,

Назову ее «Дуреха»…»

И снова оборачиваюсь на застывших людей. Решаюсь пройтись между их рядами и рассмотреть, что с ними.

Под заунывное мычание сестры (или уже это я пою?) иду вдоль линии Инквизиторов. Останавливаюсь лишь возле незнакомки в зеленом костюме, что застыла между Ноем и Реджиной. Пытаюсь понять кто это? Но никак не могу. Поэтому решаюсь потянуть за повязку.

— Следующая станция — Площадь Революции. — Звучит откуда-то сверху голос диспетчера, в тот момент, когда я тяну за черный платок на глазах незнакомки, так похожий на тот, что повязывал мне Артур на запястье. И вот, ткань соскальзывает — и я узнаю Оливию Барону. Та сразу же устремляет на меня свой пронзительный взгляд карих глаз, который не забуду никогда — в последний раз она на меня так смотрела, когда отдала приказ сжечь.

— Иди!

Не знаю, кто это сказал, но было громко, страшно, что я с вскриком просыпаюсь.

И темнота.

Глухая тишина комнаты, в которой нет хозяина.

Спальня Рэя теперь кажется не убежищем, а чем-то пугающим, жутким, чужим, будто в этой пустоте скрывается кто-то.

Я перевожу взгляд на часы — полвторого ночи. Не знаю почему, но мне не нравится происходящее. И это не из-за переживаний. Плохое предчувствие змеей шевелится во мне: нехорошая ночь, гадкая! Сегодня что-то случится, обязательно что-то произойдет.

Я тру глаза спросонья. В окно ярко светит луна. Желтый глаз ведьминой ночи смотрит на меня через окно замка. На ладони остался след от цепочки Мириам, которую я судорожно сжимала во сне.

— Рэй! Где ты?

Снова тишина. Я не могу вынести ее. Эти стены начинают давить, что я решаюсь выйти на улицу. Хочу воздуха.

Словно гонимая, я вылетаю в спящий Саббат, в эту гулкую пустоту коридоров.

Все спят. А у меня в ушах так и звенит: «Иди!»

Я мчусь мимо закрытых дверей, за которыми ощущалась чужая мирная энергетика. Я даже могу почувствовать счастливый сон Вари и Кевина, спящих в одной кровати у Ганна в комнате.

Но я неспокойна. Безутешна. Моя душа мечется внутри меня и хочет оказаться возле мужа.

Мужа…

Новое слово, новый статус Рэйнольда для меня. Но как сильно звучит! Мой… Только мой! Пока смерть не разлучит. Но разве только смерть может разлучать?

Последний пролет… и резко торможу.

На каменных холодных ступенях лестницы кто-то сидит.

— Ты что здесь делаешь? — Я удивлённо таращусь на знакомую фигуру.

— Жду и провожаю.

Дэррил грустно трет ладонь о ладонь.

— А ты почему не спишь?

— Не могу… — Я устало опускаюсь рядом с ним.

Мы сидим на самой верхней ступени последнего пролета на первый этаж. У наших ног простирается мраморная лестница, уходящая в сумрак, ведущая к выходу из замка. На стенах тускло горят ночные светильники — света от них мало, но их включают всегда ночью, чтобы таким полуночникам, как мы, было проще блуждать по Саббату.

— И кого же ты ждал и провожал?

— Ждал тебя. А провожал… у меня друг сегодня умер.

Я удивленно смотрю на него. Не понимаю.

— Эйвинд…

Он выдыхает имя, а у меня перед глазами встает лицо Ларсена: его рельефное точёное лицо, большие серьезные глаза. И голос тихий, бархатный…

— Ты шутишь? — Я нервно начинаю смеяться, но Дэррил поднимает глаза — и я замолкаю. В голове взрывается тысяча вопросов. Недоумевающе пялюсь на него. Почему он так спокоен? Когда узнал? Почему мне не сказал?

— Как он умер? Когда? И ты так спокойно говоришь об этом!

— Сегодня ночью его прирезала Деннард. Удар в горло, смерть мгновенная.

— Боже! — Я охаю, осознавая сказанное. Эйвинд! Мой милый Эйвинд! — Но мы можем его спасти! Так? Мы же его возродим? Я его залечу!

— Успокойся, Мелани… — Он тянет меня за кисть. Я и не заметила, что уже снова стою на ногах, взывая Дэррила пуститься на помощь к Эйвинду. — Его судьба кончилась сегодня. Это была последняя станция.

— Что? Да как ты можешь говорить такое? Ты же меня возродил! И Рэя!

— Мел! Тогда я выполнял волю судьбы, Бога — назови, как хочешь! Я должен был вас воскресить! А Эйвинда я не могу! Не имею права! Это бесполезно! Нельзя возвращать то, у чего нет будущего!

Последняя фраза словно выстрел в голову. Я медленно опускаюсь возле Дэррила, пытаясь собраться мыслями и прийти хоть к какому-то логическому решению.

— Значит, Эйвинда не спасти?

— Да.

— Ты знал об этом? Ты же всегда знаешь, куда приходит поезд…

— Да… Я знал.

— А Эйвинд? — Голос предательски дрогнул на имени. — Он знал?

— Нет. Я ему не говорил.

Я начинаю нервно злобно смеяться: интересно, сколько еще он знает? Сколько Дэррил умалчивает? Он, как Ева, выдает порционно правду, считая, что вправе решать за других.

— Ну, вы и хороши…

— Мелани?

Я поворачиваюсь и гляжу ему прямо в глаза со злостью и накатившей ненавистью. Впервые я смотрю на Дэррила не как на человека, которому можно доверять, а наоборот. Химера! Он самая настоящая Химера!

— Ты, Ева, Реджина и остальные, кто имеет возможность хоть чуточку знать больше остальных — вы хороши! Вы считаете, что имеете право решать за других, играться со знанием! Вот, кто самые настоящие Психологи и Кукольники — вы!

— Мелани, успокойся.

— Не успокоюсь! Меня вообще достала эта фраза! Я не могу успокоиться, потому что такое ощущение, что только я могу сочувствовать и переживать!

Мой голос звенит в тишине замка, множась по коридорам и галереям. Вполне возможно я разбужу кого-нибудь. Плевать! Меня трясет от переполняющей брезгливости и ненависти на окружающих. Каждый думает только о себе, только о своей шкуре. Так почему я должна волноваться о том, что кому-то потревожу сладкий эгоистичный сон?

Но Дэррил смотрит на меня снизу вверх и начинает говорить тихо, что невольно замираю:

— Я знал одну женщину — Инициированную. Она обладала даром видеть даты смерти. Числа. Что не человек, то число. И вот, когда люди ее спрашивали напрямую, когда они умрут, она врала. Ты понимаешь, почему она это делала?

— Почему врала?

— Да…

На мгновение я даже опешила, представив, каково видеть человека рядом и знать, что ему остался год. Каково Дэррилу было общаться с Эйвиндом, зная, что тот скоро умрет… Вот поэтому и молчал.

— Прости…

— Это ты нас прости. Ты — светлая душа, но ты слишком жаждешь, чтобы у всех всё было по справедливости и хорошо. А оно так не бывает, Мел…

— Дэррил, тогда скажи мне, скажи правду сейчас! Какая она горькая ни была бы! Ты и Ева врете мне по поводу меня и Рэя? Мы скоро умрем?

Он встает и теперь наши глаза почти на одном уровне.

— Нет, Мэл, вы не умрете. У вас с Рэем все будет хорошо. Ева не лгала.

Он смотрит тяжелым взглядом: пристально, наблюдая за моей реакцией. Мне хочется поставить под сомнения его слова, но тушуюсь от этого прямого тяжелого взгляда и соглашаюсь.

— Что-нибудь еще есть, что ты скрываешь от меня?

Пауза. И снова его вкрадчивый голос.

— Мы с Лидией будем жить в вашем с Рэем доме.

— Что?

— Что слышала. Я не знаю, как и почему, но вы отдадите нам дом с Лидией.

Я удивляюсь. Интересный факт, но ничего не значащий сейчас. Хотя… У нас с Рэем все-таки будет дом, и пускай, что мы его отдадим. Но он ведь будет!

Молча сажусь на ступеньку, смотря во мрак ночного Саббата. Дэррил опускается рядом, и мы оба замираем в тишине, слушая свое дыхание. Мысли в голове копошатся, как мыши, и не дают покоя: в них обрывками всплывает только что услышанное, прикладывающая к губам палец Мириам, поющая Варя, «следующая станция — Площадь Революции»…

— Какая следующая станция твоего поезда?

— Не знаю. Знаю, что сегодня должен быть здесь…

Дэррил грустно отвечает, а я задумываюсь вопросом: «Что-то всё-таки должно случиться? Или это уже случилось?»

Наверное, я должна рассказать про сон.

— Дэррил, мне сейчас сон приснился. Мне кажется, он вещий…

— С чего решила? У тебя дар ясновидения?

— Нет. Но он очень странный. Там была Мириам… — И я рассказываю всё, стараясь передать удивительную атмосферу сновидения. Дэррил, выслушав, молчит пару минут и затем выдает:

— Когда небеса выпускают душу, значит надо прислушаться.

— Но она ничего не сказала.

— Но тебе сказали «Иди».

— И куда мне идти?

Он жмет плечами. Я тяжело вздыхаю.

— Не сон, а головоломка!

— Все сны — головоломки…

И снова замолкаем, растворяемся во мраке, в обоюдной немоте ночи. Тем для разговора нет. Точнее, есть — можно найти, но мы не хотим. И молчание продолжается до тех пор, пока мы не слышим звуки открываемой тяжелой парадной двери. Удар. Я замираю в ожидании увидеть вошедшего, но никто не появляется в холле…

— Что это было? — Дэррил напряжённо смотрит то на меня, то на пустоту холла с высоты ступеней. Я же чувствую любопытство и азарт. Спать не хочется совершенно, а в стенах замка я чувствую себя безопасно. К тому же мне нужно хоть что-то для ума, чтобы отвлечься от постоянных переживаний и проматывания одних и тех же мыслей. Поэтому молча спускаюсь с последних ступенек и иду к входной двери.

— Мел?

— Я хочу посмотреть, что это было…

Сердце от волнения стучит громко и горячо. Я подхожу к двери и выглядываю наружу. На крыльце никого. Лишь ветер и холодный камень ступеней. Смело шагаю на улицу, чувствуя за собой подоспевшего Дэррила. Но я не отвлекаюсь на него, потому что замечаю знакомую мужскую удаляющуюся фигуру, направляющуюся к подземельям.

— Кто это?

— Ной Валльде. Наверное, пришел домой, но опять вызвали в Сенат…

— Он Архивариус?

— Да…

Я смотрю, как Ной заворачивает к ступеням, и решение приходит моментально. Я срываюсь с места и бегу к нему, не осознавая, что творю. Лишь мгновение спустя я понимаю свои действия: Сенат! Через Ноя я смогу узнать, как пробраться туда!

Я пролетаю через двор, молясь про себя, что Валльде еще не успел скрыться в портале, что еще успею заметить его. Упав на ступенях и чудом не свернув себе шею, я практически вваливаюсь в мокрую, вязкую тишину подземелий. И хочется снова расплакаться: темно, что глаз выколи. Никого нет в коридоре с дверьми!

Упустила!

С шорохом подошв о камни подоспевает Дэррил. Я слышу, как он громко дышит.

— Не ушиблась?

— Нет. Пустяки…

— Видела, куда он ушел?

— Нет…

— Ure! — И в руке Дэррила, подобно факелу, вспыхивает мобильник. Огонь освящает нас и двери.

— Он ушел… Ушел! А я могла бы узнать, какая из этих проклятых дверей ведет в Сенат!

От накатившей злости пинаю первую попавшуюся дверь из целого ряда.

— Номер в конце 28.56.

— Что?

Я удивленно оборачиваюсь на Дэррила. Тот стоит и смотрит остекленевшим взглядом себе под ноги.

— Номер в конце 28.56. — Повторяет он мне.

— Откуда ты узнал номер?

Дэррил поднимает взгляд и смотрит пронзительно.

— Это следующая наша станция. Я только что увидел картинку.

Я потрясено выдыхаю. Никогда не видела, как это происходит у него. Оказывается, это как видения у Евы или Ноя.

— Хорошо… — Я пытаюсь собрать остатки своего мозга и мыслить логически. — Если я не заметила Ноя, значит, он ушел не далеко — в одну из этих дверей. Так?

Дэррил кивает и медленно начинает двигаться по одной стороне.

— На! — Он кидает мне что-то, и предмет падает со звяканьем у моих ног. Даже с горящим мобильником, вместо факела, разглядеть, куда упала вещь, тяжело. Я начинаю шарить по полу руками и нахожу авторучку. Произношу заклинание огня, и предмет вспыхивает подобно длинной спичке.

— Ты по той стороне смотри, а я по этой. Номер 28.56!

— Да, я запомнила.

И мы двинулись. На каждой табличке числились длинные номера, и я подолгу всматривалась, боясь пропустить заветные числа.

— Вот она.

Я смотрю на дверь, чей номер заканчивается на 28.56.

Портал гудит магией, как и остальные, взывая, чтобы вошли в него.

— Ну что? Пойдем?

Я оборачиваюсь на серьёзного и молчаливого друга. Хочу донести, что идея не самая лучшая, но единственная для меня:

— Ты понимаешь, что меня возможно схватят? Это опасно! Все считают мою идею безрассудной.

Я вспоминаю, как прореагировали все, особенно Рэй, когда Варвара выдала с головой мой план пойти к Бароне.

— Какая разница, Мел? Это то, что от меня требуют. Я должен с тобой войти в эту дверь. Не мне решать.

— Это следующая станция твоего поезда?

— Да. И сейчас наши пути сходятся.

Он произносит и смело открывает дверь передо мной. Чернота впереди, будто провал. Все это напоминает коридор, когда ты умираешь. Сначала такая же темнота, которая зовет тебя, а потом будет свет и выход.

По ногам идет легкий сквозняк. Я, собравшись духом, шагаю туда и иду на ощупь вперед. Дверь моментально находится. Толкаю. Поддается легко и быстро.

Свет тут же резко бьет по глазам, но я привыкаю.

Двери.

Меня окружает ряд дверей, которые даже не прикреплены к стене. Просто стоят с какими-то датчиками на огромном пространстве, напоминающим пустую подземную парковку. И холод, будто я в морозильнике.

Ёжусь.

— Где мы?

— Это Сенат.

Я оборачиваюсь и вижу довольное лицо Дэррила.

— Ты здесь был когда-нибудь?

— Лишь раз. В основном, меня выпроваживали сразу в Карцер, минуя центральный вход.

— Это центральный вход? Напоминает парковку!

— Да. Эти двери — порталы, притом во все остальные по всему миру. Самые мощные на свете!

Я осторожно начинаю осматривать дверь, из которой мы только что вышли. Обычная. Деревянная. С медной ручкой. Рядом датчик с логотипом Сената на экране. Я почти протянула руку, чтобы коснуться его, как прозвучал писк и хлопок — справа через пару дверей вышел Архивариус. Он сразу заметил нас, холодно кивнул в знак приветствия и пошел к ступеням, ведущим наверх.

Его внезапное появление меня отрезвило.

Я н а х о ж у с ь в ц е н т р е И н н и ц и и р о в а н н о г о м и р а.

Боже! Я сделала это! Я добралась до Сената!

***

Я молилась давно. В последний раз это было в детстве на воскресной службе, куда нас водила мама. Хотя, как Инициированная, как Инквизитор, я должна быть верующей. Ведь так нас представляет та часть истории, которую знают смертные: священники — рьяные боголюбители, сжигавшие ведьм и колдунов, зачастую обычных женщин и мужчин.

Каждый год главы конфессий отпускают нам грехи на службах. Кто верит в Аллаха, тот под рукой исламской общины, кто в Православии, тот под защитой православной церкви. Я католичка. Каждый год езжу в Ватикан на исповедь и причащение, для нас Инициированных-католиков служат специально мессу.

И все это давно превратилось в обязанность. Без Бога.

Сейчас я поняла, что Он мне нужен.

Сегодня совершился суд над моей сестрой. Через три дня ее сожгут в одной из Инквизиторских школ.

И я схожу с ума со всеми. Не понимаю, что творится.

Я просила Дороти рассказать значение объединенных знаков, уговаривала раскрыть секрет, кто были те убитые, зачем она подарила мне зажигалку с этой эмблемой, но она молчала.

— Передавай привет матери.

Вот и всё, что я услышала от нее. Как будто моя сестра не понимала, что скоро ее сожгут.

Додумалась! Пускать демонов на смертных! Зачем? Глупость! Беззаботность. Бессмысленность.

— Ной? — Я удивленно замечаю напарника, который, будто потерянный, стоит посреди коридора.

— Оливия. — Он кивает в знак приветствия. Какой странный остекленевший у него взгляд.

— Что-то случилось?

— Нет, я шел домой…

Глухой осипший голос. Отмечаю, насколько мужчина бледен.

— Вы больны?

— Нет. Всё в порядке… Я просто шел домой…

Его руки трясутся мелкой дрожью, но, кажется, Валльде не понимает этого. В его руке папка с делом.

— Тогда спокойно ночи, Ной. — Я протягиваю руку. Мужчина не сразу замечает ее, поэтому его рукопожатие получается неуклюжим, странным, не типичным для него. Из-за этого папка падает на пол и раскрывается, рассыпав свое содержимое.

Он кидается собирать. Я тоже начинаю помогать. Собрав все листы, протягиваю ему, положив сверху выпавшую фотографию девушки — Нины Субботины. Всё понятно: это ее дело.

Ной молча смотрит и медленно забирает из моих рук бумаги. И тут я понимаю: у него тоже горе. Сегодня был ряд судов, на которых выносили приговоры. Мою сестру и еще двадцать человек приговорили к аутодафе. Среди них была знаменитая Нина Субботина — Химера с потрясающим даром вытягивать правду.

Я смотрю на Валльде — потерянного, бледного, с заторможёнными действиями, не понимающего, что происходит. Я узнаю этот взгляд: кажется, он был влюблен. Ну что же? И такое бывает с Архивариусами. Сегодня я больше человек, чем служитель Сената.

— Мои соболезнования, — шепчу, чтобы лишний никто не услышал, так как даже ночью работа тут не прекращается. Ной кивает.

— Идите домой. Завтра жду вас на посту. Кстати, официально сообщили, что послезавтра расширение.

И снова кивок. Я желаю спокойной ночи, разворачиваюсь и молча иду в сторону хостела. Надеюсь, сегодня там мне место найдется.

Янусы стоят, как солдаты на посту. Два тела — одно существо.

— Здравствуйте. Администраторы хостела вас слушают.

— Оливия Барона. Прошу предоставить ночлег.

Проходит мгновение. И они выдают:

— Комната 166А свободна.

Я благодарно киваю и плетусь в длинный коридор, ведущий к номерам. Слышу, как за спиной подошел другой Архивариус, но для него комнаты уже не оказалось — я кажется, только что забрала последнюю свободную.

Вхожу в номер. Чисто. Даже убрано энергетически присутствие предыдущего постояльца. Но, все равно, кажется, что он только что ушел отсюда.

Присаживаюсь на постель и внезапно даю волю чувствам. Никогда со мной такого не было! Я плачу. Это слезы усталости, невозвратимого, поломанного, разрушенного. Дороти! Что же ты сделала, дурочка? Ты понимаешь, что мама будет переживать? Ты понимаешь, что мне придется врать ей о твоей смерти, придумывать причину и знать, что тебя сожгли? Хоть мы ненавидели друг друга, но ты была моя сестра! Та, которая боялась спать без света, но бесстрашно ловила жуков.

Я ложусь на кровать и пытаюсь успокоиться. Тщетно. Поэтому просто лежу, закрыв глаза, чувствуя, как безостановочно текут слезы по вискам.

Pater noster,

qui es in caelis,

sanctificetur nomen tuum.

Adveniat regnum tuum.

Fiat voluntas tua, sicut in caelo et in terra.

Panem nostrum quotidianum da nobis hodie.

Et dimitte nobis debita nostra,

sicut et nos dimittimus debitoribus nostris.

Et ne nos inducas in tentationem,

sed libera nos a malo.

Amen.

И тишина. Мысли хаотично текут: скоро Пасха, не забыть отдать документы Фостеру, нужно будет проследить процедуру заполнения бумаг после смерти сестры, послезавтра будет расширение…

Звонок стационарного телефона звучит резко. Чересчур резко! Что я даже вскрикиваю от неожиданности. Он трещит, будоража каждый мой взвинченный нерв.

— Да?

— Доброй ночи! Это пост Охранной системы Сената. К вам пришли.

— Кто? — Я пытаюсь понять, кто ко мне мог прийти.

— Дэррил Финч. Двадцать два года. Химера. Клан «Патриций».

— Не знаю такого…

— Ему отказать?

— А что он хочет?

— Он просит встречи. Говорит, что это по делу Анны Шуваловой.

На имени Анны у меня возникает воспоминание: девушка, стойко уверяющая, что скоро Сенат рухнет. Морган уже добрался до нас: «У Морганов целый план. Они уже воскресили Древних колдунов».

— Скажите, чтобы подождал. Я сейчас спущусь.

На часах — два часа ночи.Умываюсь, отмечая, что не особо заметно, что плакала, можно списать на усталость, выхожу.

— Вы покидаете хостел?

— Нет. Я отлучаюсь.

— Вы помните правила?

— Да-да!

Я спешу к выходу, у меня только полчаса. После этого Янус хостела имеет право почистить номер и сдать его другому Архивариусу. А желающие найдутся!

Пролетев пару порталов, я подхожу к холлу центрального входа.

Меня уже ждет парень, одетый в черные мешковатые одежды, которые так сейчас любят носить темные юные колдуны.

— Доброй ночи. Оливия Барона.

— Здравствуйте. Меня зовут Дэррил.

Я смотрю на него и не могу понять — нравится ли мне незнакомец, стоит ему доверять или нет.

— Чем могу помочь вам, Дэррил?

— Я пришел по поводу делу Анны Савовой.

— Дело давно закрыто. Обвиненная мертва. Была сожжена около четырех месяцев назад.

— Но вот эта девушка считает по-другому.

Он кивает в сторону, и тут я замечаю, что у входа незаметно стоит еще одна фигура. Девушка, от вида которой я застываю, как вкопанная. Анна!

— Здравствуйте, Оливия…

Не может быть! Шутят! Но тут же приходит осознание происходящего.

— Вы сестра Анны?

— Нет. Я и есть Анна.

Прибывшие смотрят на меня пронзительно и серьёзно, что я начинаю показательно смеяться.

— Нет. Нет! Не может быть! Анна сгорела. Я собственными глазами видела, как она сгорела! Если это шутка, то вам не удалось. До свидания!

Я разворачиваюсь и начинаю возвращаться в хостел, как вдогонку слышу женский голос, который терзал меня в воспоминаниях чувством вины и неразгаданной тайны:

— Они уже среди нас. Джеймс Морган уже начал осуществлять свой план. Он уже воскресил Древних колдунов. Сенат рухнет! Сенат падет! Инквизиция будет истреблена, как и Архивариусы, а Морган станет управлять оставшимися.

Я останавливаюсь и оборачиваюсь. Те же чистые голубые глаза, горят бесстрашием и принятием приговора, что на мгновение, забываюсь, где я нахожусь: что это не холл здания, а пронзительно ветреная улица шумного города. Но девушка продолжает говорить своим звонким, немного детским голосом, возвращая меня в реальность:

— Ведь именно это были последние слова Анны в Германии? Дюссельдорф. Портал номер шестнадцать, кажется, так сказал ваш напарник?

Я смотрю на девушку и пытаюсь понять, откуда она всё это знает? Лишних свидетелей тогда не было… Дар? Но если одна Шувалова обладала регенерацией, то вторая имела дар разряда психокинез — нанесение ран с помощью телекинеза.

— А еще я сказала тогда вам, что вернусь. Но вы проигнорировали. Лишь улыбнулись. И вот, я вернулась, и вы снова меня игнорируете.

— Тогда как? Как ты выжила?

Я подхожу к ней близко. Непозволительно близко! Что ощущаю еле слышный сладкий цветочный аромат. О, да, это она! Все тот же стальной, бесстрашный взгляд на милом невинном личике. Узнаю.

Это Анна.

— Ты понимаешь, что я могу позвать Янусов сюда? Мне достаточно отдать приказ. Ты нарушила приказ Сената! Ты как-то выжила!

— Я сгорела, Оливия! Это, во-первых. Приговор Сената был исполнен. А во-вторых, Янусы меня не видят.

— Как это не видят?

Она закатывает рукав, и я замираю от ужаса, я вижу ту самую татуировку, тот самый знак, что и на найденных трупах неизвестных — сплетённые Луна и Солнце.

Девушка подходит к Янусам, те машинально улыбаются. Они стандартными фразами с ней здороваются и спрашивают о ее цели нахождения. А затем просят пройти проверку. Она показывает свой Знак и Янусов будто замыкает на пару минут. И снова они здороваются, и спрашивают о цели прибытия в Сенат. И снова она дает знак, и снова их замыкает. И пока они бездействуют, девушка отходит от них. Янусы приходят в норму и начинают заниматься привычной работой, не обращая внимания на нее.

Матерь Божья!

— Что это? — Я пячусь от ужаса. Что с ее Знаком? Кто она?

— Ну, так что? Я уговорила вас уделить мне минутку времени?

— Что ты хочешь?

Я шепчу, чувствуя панику и ужасу. Я хочу крикнуть о помощи, чтобы Янусы схватили ее и отправили в Карцер. Но я не знаю, на что она способна.

— Я хочу поговорить с вами, Оливия. Думаю, еще ни один человек на планете так не жаждал поговорить с вами, как я.

— О чем?

— О Моргане, о том, как я выжила, об этом. — Анна кивает на свой знак.

И я понимаю, что наконец-то узнаю ответы — все те ответы, которые искала столько месяцев. Может быть, у меня будет шанс понять свою сестру? Я уж не говорю о ее спасении.

— Хорошо. Пойдёмте в комнату для допросов. Там нас никто не услышит.

Они с Дэррилом переглядываются. Не доверяют, как и я им.

— Я не позову вас к себе домой или еще куда-то!

— Хорошо. Пойдёмте в комнату для допросов.

Два дня до расширения

— Что это? — Я не сдерживаю любопытства, наблюдая, как Барона приклеивает второй пластырь. Они не похожи на никотиновые. Явно Инициированный: шуршащий, бумажный, что кажется, он не приклеится к коже Архивариуса, но нет, он цепко впивается в ее кожу и через минуту загорается знаками, всасывается в ее кровь, будто Барона впитала в себя его, словно губка. Выглядит страшно.

— Энергоподпитка для Архивариусов.

Я молчу, сделав вид, что поняла. Но, если честно, напугана.

— Это безвредно! — Впервые Барона улыбается мне, смеясь над моим выражением лица.

— Сколько вы не спали, мисс Барона? — Дэррил серьезен и обеспокоен. И я, наконец-то, понимаю в чем смысл этих «энергоподпиток».

— Достаточно. — Она отрезает и снова смотрит на меня. Не знаю, сколько уже часов прошло, возможно, светает, но у меня жутко затекли ноги и спина, и еще болит копчик от жесткого стула. Я рассказала Оливии всё без утайки. С самого начала, которое началось с моего знакомства с Савовым.

Надо отдать ей должное она слушала молча, не перебивая, делая какие-то заметки на листе. На том моменте, когда я дошла, как Морган заставлял меня участвовать в его грязных опытах, она напряглась, то и дело кидая взгляд на мой Знак. Вопросы все были четкие, без уточнений: как вы воскрешали мертвых для Моргана, кто были эти люди, что делали дальше.

Когда дело дошло до воскрешения, она принялась за Дэррила, вытрясая всю его биографию, и как он создавал тела.

— По бумагам, у вас разряд «Физическое распознавание», дар Поисковика.

— Я просто не показывал Архивариусам и остальным, что мой дар шире.

— И что же за дар у вас?

— У вас нет такого разряда — я вижу сущность вещей и людей.

Барона изгибает скептически бровь.

— Сможете продемонстрировать?

— Да. Например, вы созданы быть Архивариусом. Но ваша любовь к сестре и матери дают о себе знать. Вы всю жизнь ищете справедливости и равенства, поэтому вы тут.

— Все эти слова применимы к любому Архивариусу, мистер Финч.

— Да. Но только вы видите образы мертвых людей. Если бы стали расширять свой дар, то могли бы общаться с потусторонним миром. Но вас никогда не интересовали ваши магические возможности, поэтому вы остались на самом простом уровне. А еще вы были влюблены. Сильно. Он был старше вас, и именно он вам дал идею сделать карьеру Архивариуса. Николас…

Последнее Дэррил произносит тихо, немного сконфуженно. Я вижу, как шокировано на него смотрит Оливия, забыв вносить свои заметки о разговоре. Впервые за весь допрос она теряет контроль.

— Откуда вы… Как?

— Я же говорю, я вижу сущность людей. Это отрывки прошлого, самое главное, что влияло на человека, дары, черты характера, также я могу видеть будущее. Также обрывочно. Вплоть до даты смерти.

Меня передергивает. Сразу вспоминаю Эйвинда и его голубые серьёзные глаза. Дэррил продолжает, будто не замечает, как я вздрогнула от воспоминания, а Барона сидит, шокировано распахнув свои карие глаза.

— Так же мой дар работает на заклинания и написанное: я могу не знать языка текста, но чувствовать о чем там. Также, часто Инициированные меняли слова в заклинаниях, я же вижу первоначальный текст, то что они хотели спрятать. Могу слышать ложь в словах. Слова — вообще часть магии. Это же наши мысли…

— Я такое впервые слышу… — Барона пытается вернуть себе хладнокровие, снова начиная вносить какие-то заметки для себя.

— Я же говорю, моему дару нет разряда.

Оливия наливает себе в стакан воды и залпом пьет — жадно. Слышу, как громко она глотает. Затем ставит стакан на место, приходя в себя. И снова включается в разговор.

— Хорошо… Допустим. Продолжайте. Дальше что было?

И я заново пускаюсь в прошлое, с ужасом вспоминая, как меня пытали, как насильно выдали замуж, как догадалась, для чего меня готовили и мою сестру.

— Кстати, где она? — Барона впервые за весь разговор прерывает неожиданно и резко.

— В Саббате с Кевином.

— Кто такой Кевин?

— Ну, я говорю, она забеременела от него. Кевин Ганн. Инквизитор.

Оливия молча встает и подходит к телефону, затем просит кого-то принести личные дела, связанных с Инквизиционной школой Саббат за последние пять лет.

— Продолжайте. Вы остановились, что в церкви решили признаться Сенату, чтобы вывести себя, как вы выразились, из игры и подставить мужа.

— Да. Но я это сделала ради Вари! Я хотела спасти ее ребенка от проклятия. Поэтому и согласилась выйти замуж. Я же говорю, Виктор хотел меня сделать своей заложницей! По плану, после объединения знаков Инициированных, он запросто смог бы пользоваться моим даром!

— Это в теории.

— Нет! Не в теории. — Я кладу свою руку на стол, показывая свой объединенный знак. — Дело в том, что позавчера я вышла замуж. И могу пользоваться даром мужа.

— Виктора Савова?

— Нет. Я могу пользоваться даром лишь живого супруга.

— И кто же ваш муж?

— Рэйнольд Оденкирк.

Я слышу, как Барона со свистом втягивает воздух сквозь зубы, после чего поджимает губы. Через секунду она начинает тереть глаза и глухо смеяться, бормоча: «Бред… Полнейший бред…»

— Нет. Не бред! Оливия! Выслушайте меня! Хоть раз! До конца!

Я смотрю, как Оливия пытается смирить себя, готовлюсь продолжить рассказ своей ломаной жизни. Но в этот момент в дверь постучались — Янусы принесли папки. Оливия забирает их и тут же начинает шнырять по ним, не глядя присаживаясь на стул. Передом мной иногда мелькают страницы с фотографиями — лица, ставшими мне родными: Реджина, Артур, Курт, Стефан, Ева и другие.

— По данным Сената, Кевин Ганн мертв…

— Нет. Он жив. И находится под прикрытием Саббата.

Оливия не обращает на меня внимания, она водит пальцем по строчкам, затем резко останавливается, произнеся «Ной Валльде» — и приказывает почти грубо, громко.

— Дальше! Вы вышли замуж за Виктора Савова. Вы нашли папки его жертв, решили передать Сенату. Где они?

— Не знаю…

Я снова вспоминаю горечь от вида пустого сейфа, в котором, как приговор лежало только мое дело. Рассказываю, с удовлетворением отмечая, что вернула внимание Бароны себе. Хотя, иногда она смотрела в ту или иную папку. После, когда я заговорила о своей смерти, слово перешло к Дэррилу. Теперь он стойко отвечал на вопросы Бароны.

Держался парень лучше меня, наверное, всё дело было в его даре: Дэррил умело находил ответы, что Оливия часто задумывалась и переходила к следующему вопросу.

— Итак, ваш муж, Рэйнольд Оденкирк, сейчас находится у Моргана. Захвачен, чтобы обезболивать при превращении Джеймса Моргана в Старейшин?

— Да.

— А вы и Кевин Ганн стали подобно Древним, которые исчезли при разделении?

— Если вы сомневаетесь в моем Знаке и способностях, я готова продемонстрировать. Я стала очень сильной: могу использовать теперь дары сестры и мужа.

— И были они все связаны нитью единой, и были они все сестры и братия… — Донесся сбоку голос Дэррила.

— Спасибо, мистер Финч, я отлично знаю историю Инициированных, а манускрипт Азирета знаю наизусть.

Дэррил хитро улыбается, но молчит на ее едкое замечание.

— Знаете, что хорошо для вас, миссис Оденкирк?

Мне не нравится, как она произнесла дорогое мне имя.

— В этой истории полно живых свидетелей. — Она кивает на стопку. — В прошлый раз никто не мог подтвердить ваших слов.

— Мы пойдем в Саббат?

— Нет. Вы, Мелани, или Анна, останетесь тут — в стенах Сената, как залог, а я с мистером Финчем пойду в Саббат.

Я тяжело вздыхаю. В конце концов, в Саббате ей подтвердят мои слова.

— Согласна. Но почему вы до конца мне не верите?

— Есть нестыковки в ваших словах.

— Какие?

— Например, вы говорите, что Морган создал Древних для взятия Сената. Но они все мертвы, миссис Оденкирк…

— Называйте меня Мелани.

— Хорошо, Мелани.

— Морган их создавал для чего-то другого. Может, они знали какую-то магию…

— Они все были смертные. В отличие от вас, они после воскрешения стали Смертными…

Внезапно Оливия застывает на полуслове и будто зависает на какой-то мысли, после чего она бормочет непонятно:

— Так вот почему они были полуразложившимися трупами…

— Оливия, вам определенно нужно в Саббат.

Она смотрит на Дэррила, требуя объяснений.

— Это мой дар, мисс Барона.

— Может, вы пророк?

— Пророки никогда не видят прошлое и не получают представление о человеке.

— Хорошо, уговорили! — Она отмахивается от Дэррила, как от назойливой мухи. — Нет у вас разряда.

Видно, что Оливия устала. Она трет переносицу и лоб своими белыми пальцами, будто пытается упорядочить свои мысли. Я же думаю, что из-за отсутствия сил Оливия не так бдительна, как была в прошлый раз: я бы на ее месте давно уже задалась бы вопросом, как сильно развит дар Дэррила и какой дар у его сестры или брата. Но видно эти вопросы не приходят в голову Архивариуса. Она выглядит плохо: тени пролегли под глазами, похудевшая, видно, что волосы грязные, хоть и старательно убраны в маленький хвостик.

— И все-таки, мисс Барона, как вы давно спали?

— Сутки… я не спала сутки…

Ее голос звучит сухо и глухо. Мне безумно жаль эту женщину. Вот оно — следствие перегруза от Моргана, то чего он добивался: Джеймс загнал Архивариусов, что они еле держатся на ногах.

— Итак, Мелани, мне придется вас проводить в Карцер. Вы согласны?

— А у меня есть выбор?

— В прошлый раз вы сбежали, сейчас вас не видят Янусы. Думаю, да. У вас есть выбор.

Я делаю паузу, представляя, как отказываюсь и пускаюсь на поиски Рэйнольда. Но это обострит ситуацию, а мне нужно, чтобы Оливия была на моей стороне.

— Хорошо. Я вас подожду в Карцере.

Я смотрю на Дэррила. Мне нужно хоть что-то, хоть капелька уверенности в правильности своих действий. Мне нужно то, что всегда говорил Рэйнольд — что всё будет хорошо.

Наверное, это читалось в моем взгляде, что Дэррил тепло улыбается. Я замечаю, что друг радостно возбужден — это хороший знак.

— Не беспокойся. Скоро всё кончится, и ты снова будешь с Рэем.

Это то, что я хотела услышать. Поэтому решительно киваю и встаю, готовая проследовать за Оливией.

***

— Кевин, прекрати.

— Я ничего делаю.

— Ты смотришь меня.

— Нет, не смотрю.

— Смотришь… Я чувствую.

Я лежала с закрытыми глазами в мягкой огромной кровати рядом с ним и ощущала колючее пощипывающее чувство на коже — смотрит на меня. Не могу так! Всегда раздражала эта привычка Кешки. Но мне так не хватало его.

Я приоткрываю глаза и встречаюсь взглядом с любимым. Улыбается задорно, легко, влюбленно. Вместо привычного: «Я же говорила, что смотришь!» — вздыхаю и сама начинаю улыбаться.

— Почему не спишь?

— Потому что уже не хочу. А еще ты на меня смотришь. А ты?

— Не могу. — Он начал играючи наматывать на палец мою прядь волос, продолжая сладко улыбаться. — А еще тяжело уснуть, когда рядом с тобой концерт дают.

— То есть? Эй! Я не храплю!

Он даже хрюкнул от смеха, глядя на мое возмущение.

— Ты не храпела. Было хуже! — У меня глаза на лоб полезли от удивления. Что он имеет в виду? Но ждать ответа долго не пришлось. — Ты знаешь, что пела во сне?

— Я? Пела? — От удивления я растеряла все остатки сна. Никогда не слышала, чтобы меня обвиняли в этом. Я ненавижу петь!

— Ты-ты! Лежала и бурчала под нос. У тебя ужасно это выходило. На мгновение я испугался, что ты стонешь и тебе плохо.

— И что же я пела? — Я пыталась вспомнить, что только что мне снилось, но ничего, лишь обрывки: карусель, Аня, неподвижно стоящий Клаусснер. Кевин лежал чуть выше на подушке, опершись на руку, и забавлялся моим растерянным видом.

— Ты пела про пластилин. Никогда не знал, что ты питаешь слабость к нему. Придется тебе купить пачку.

Он забавлялся, а я замерла от услышанного, вспомнив, как Аня рассказывала о том, что, будучи призраком, пела старую детскую песню, сводя с ума Оденкирка.

— Как ты думаешь, что я хотела этим сказать?

— Это у тебя надо спросить. Но я всегда терпеть ее не могла!

Сестра смеется и согласно кивает: она тоже бесилась от этой песни и любви учительницы к ней.

— Прикинь, даже после смерти я ее помнила!

Я тоже начинаю заливаться смехом вместе с ней:

— По закону жанра: у каждого призрака должна быть нудная противная песня.

— И все-таки, Варь, подумай, зачем я ее пела? Для кого? Рэй не знает русского! Что я хотела сказать этим?

— Тогда уж не сказать, а спеть…

— Мне кажется, — продолжала Аня, не замечая моего скептицизма, — что песня явно связанно с Морганом. А точнее, с Кукольником и Психологом: лепка кукол, оживление и наделение характерами…

— Если клоун выйдет плохо, назову его дурак…

— Что?

— Ничего. — Я приподнимаюсь с кровати в поисках часов. Электронные, какие-то футуристичные, в форме яйца, ярким неоном показывает раннее утро — пять часов. Вообще, комната Кевина была забавной — набор несуразных, но удивительно сочетающихся вещей: леопардовое кресло, на стене флаг Британии от Вивьен Вествуд, гитара с подписью Майка Джаггера, тут же стоял стол, будто стащенный из музея, на камине стоял индийский расписной слон, деревянная табличка «Жизнь коротка, чтобы пить плохое вино» и фотография Кевина с Михаэлем Шумахером на «Форумуле-1». На потолке над кроватью весело зеркало, по которому Кешка часто скучал, когда мы жили в Москве. В сумраке комнаты мы отражались в нем, будто призраки: бледные, выхваченные из темноты, с огромными блестящими глазами. Уверена, что еще чуть-чуть, и там можно будет увидеть потусторонние сущности, которые иногда приходят к нам из ада на боль, на страх или на зов колдунов.

Мне в замке дали простую комнату, но Кевин пригласил в свою комнату, поэтому без зазрения совести осталась с ним. Мы говорили, обсуждали дальнейшее, стараясь не касаться моей беременности, думали о судьбе Оденкирка и Мелани. Я переживала за них, больно было видеть, как плакала сестра: словно каждый вздох давался ей с трудом. Мне не хотелось оставлять ее одну, но знаю — лучше её сейчас не трогать.

— Все спят?

Кевин кивает, полностью увлеченный ровным наматыванием моей пряди на палец.

— А Мелани?

— Вот это да!

— Что?

— Ты ее назвала Мелани, не Аней.

Я наигранно закатываю глаза: ну да, я многое приняла в сестре. Конечно, странно было по началу, но сейчас ее новое имя неконтролируемо выпархивает, что не замечаю этого. Зато остальные удивляются!

— Как ты думаешь, Мелани и Рэю помогут?

— Не знаю…

Сказано безнадежно. Кевин прячет взгляд от меня: не хочет говорить, что Морган никого так просто не отпускает — либо живой, но покалеченный, либо мертвый. Я отворачиваюсь, ощущая себя ничтожеством: в какой-то момент, там, в Норвегии, я безумно завидовала, глядя на влюбленных и счастливых Рэя и сестру. Они были вместе, и это давало им силы, я же была одна, не зная — дано мне еще увидеть Кешку или нет. Я не желала зла Ане, нет! Никогда! Просто дикое одиночество толкало на зависть — противное нехорошее чувство, которое неслышно подзуживает на фоне радости за другого человека. Бабушка часто в детстве повторяла нам, что злым людям счастье глаза режет. Я знаю, что моей вины в случившемся нет — я же не проклинала сестру, не делала сглаз и другие обряды, но все равно, ощущение, что я не могла радоваться чисто, светло, всей душой за Аню, будто подтолкнуло ее судьбу к такому страшному повороту.

В желудке урчит, напоминая о том, что я плохо ела за ужином, поэтому на автомате бурчу, глядя на пробел между занавесками, в котором занимается новый день.

— Надо что-то в рот положить… Давно не ела. Дочь не кормлена.

И вздрагиваю, так как на живот ложится ладонь Кевина. Вчера мы обходили эту тему, Кевин постоянно кидал взгляды на меня, пока под вечер, когда оказалась у него в комнате под предлогом показать мне свое жилище, я снова не вспылила, сказав, что если у него есть какие-то мысли насчет ребенка и меня, то лучше сказать правду — вынесу всё. Кевин лишь улыбнулся и попросил разрешения снова дотронуться до живота. Разрешила. Он долго держал свою ладонь, будто прислушивался, при этом мило улыбался.

— Обалденно! Никогда не думал, что бывает такая энергетика…

— В смысле?

— Ну, знаешь… Она так похожа на мою, так похожа на тебя, и в то же время она… она… ангельская… Такая чистая, беззащитная! Смеется! Она сейчас смеется!

Я смотрела, как он улыбался, и ревность неприятно поднималась во мне: он чувствует дочь намного лучше меня. Еще попытка спрятать мой знак усложнила легкость распознавания ребенка. Конечно, спасибо Оденкирку, я настроилась на волну дочки, но все равно это было трудно. А вот Кевин, который даже под сердцем ее не носит и знает лишь пару часов, уже вовсю общается с ней на энергоуровне. Твою мать!

— Если назовешь ее Анжелиной*, я тебе ребра переломаю…

Кевин изумленно поднимает глаза, явно не ожидая от меня такого тона.

Но через секунду отводит взгляд и выдает, что времени у нас много и мы вместе выберем нужное имя.

«У нас», «мы» — я сразу поняла, что Кевин теперь видит в будущем меня и дочку рядом с собой. Кажется, у меня появилась семья.

От этой мысли пересохло в горле, а сердце учащенно забилось. Поэтому я попыталась отвлечься, благо поводов было куча: рыдающая Аня через пару комнат, захваченный Морганом Рэй, перепуганные новоиспеченные Клаусснеры, устрашающая Реджина и другие, которые явно беспокоились за них не меньше нас.

Поэтому я изумилась, что Кевин без спроса положил руку на живот. Это радует, что привыкает так быстро.

— Спит? — Я смиренно вздыхаю, что отец чувствует дочь лучше, чем мать.

— Спит…

И снова эта блаженная улыбка, столь непривычная для Кевина.

— Мне кажется, или еще чуть-чуть и ты засюсюкаешь?

— Ути-пути, какие мы серьезные! Вы только посмотрите на нас: как мы насупили бровки! — Он, смеясь, скорчив смешную рожицу, воркует не с моим животом, а со мной. Я не сдерживаюсь и прыскаю со смеха, одновременно схватив подушку и пытаясь его ударить ей. Но меня перехватывают и обезвреживают поцелуем.

Внезапно Кевин напрягается, а я чувствую легкий магический гул, хотя уверена, не будь я сейчас смертной, то прочувствовала бы его всем телом.

— Что? Мама Реджина проснулась и читает твои пошлые мыслишки?

— Тихо!

Кевин замирает, отстранившись от меня, и явно с кем-то общается через ведьмин зов. Но лицо его серьезно, даже чуть напуганное. Будто черты высекли из камня. Все-таки Кешка изменился: стал опаснее. Раньше я никогда не видела его таким — будто он готов схватить пистолет и начать отстреливаться. Сказать, что я не испугалась — нагло соврать.

— Эй! Что происходит?

Но он не отвечает. Жду. Минута, две… И вот я уже дошла до точки кипения, готовая его крыть русским матом, о том, что он не отвечает, а я сижу, перепуганная до чертиков, но Кевин опережает меня.

— Одевайся! Нас вызывают на совещание.

— Что? Ты же сказал, что все спят.

— Я такого не говорил. Я кивнул.

— А разве это не считается за ответ?

— Прости, не хотел тебе врать. — Он чмокает меня в губы и почти выпрыгивает из постели, устремившись к шкафу. — Вот! Моя футболка вместо твоей. У тебя вещей пока тут нет, так что попользуешься моими футболками.

На кровать летит вещь, только что бесцеремонно вытащенная с полки. Если честно, мне плевать в чем ходить: могу и в старом. Но его спешка меня обескураживает.

— Я никуда не пойду!

— Надо!

— Черт возьми, что за собрание? Почему ты мне соврал?

Кевин оборачивается и смущенно трет шею.

— Сегодня ночью, после того, как ты пела во сне, я почувствовал чужую энергетику в замке. Все уже давно проснулись, и ровно как два часа идет совещание у Реджины. Сейчас она позвала нас…

Мне всё это не нравится! Что-то он явно не договаривает. Поэтому я уперто смотрю на Кешку, он же смущенно разглядывает свои босые ноги. Ганн не выдерживает и выдает то, что никогда не хотела бы слышать:

— Мелани… Аня… Она добралась до Сената. Здесь Архивариус.

И ужас окатывает меня будто ледяной водой.

— Как Архивариус?

Мне кажется, я седею от ужаса на глазах. Кевин соображает, что мне опасно вот так говорить правду в лоб — это чревато очередным неконтролируемым взрывом эмоций, поэтому спешит ко мне:

— Я как понял, Мелани рванула в Сенат за помощью…

— Ну не за пиццей же! Эта дура еще с Норвегии туда пыталась попасть! Наверняка пошла к своему Дознавателю, который ее сжег. О! Вот он счастлив будет прикончить ее во второй раз!

Меня всю трясет от страха за свою глупую сестру, а перед глазами так и стоит картина, как Архивариус впихивает мне урну с ее прахом. В тот раз я тоже была хороша, повелась на ее речи и уверенный тон, но в этот раз Анька обхитрила всех! Сразу поняла, что никто не будет помогать ее безумному плану! Но как? Как она добралась до Сената? Идиотка мелкая! Самоубийца! Вот кого надо сажать в психушку, а не Оденкирка!

Я быстро надеваю футболку Кевина и натягиваю джинсы, пытаясь сдержать слезы от страха.

— Варя…

Не реагирую. Я стараюсь совладать с пальцами, чтобы зашнуровать проклятые кроссовки.

— Варя…

Так. Кажется, одета. Кидаю взгляд в зеркало, вижу себя с огромными глазами от ужаса. Стоит ли мне снять этот черный платок? Если я сниму, меня обнаружат Химеры, но зато я смогу пользоваться своим даром!

— Варя!

— Чего?

Я взрываюсь и оборачиваюсь, наконец, на окрик Кевина. И тут же ломаюсь, теряя всю браваду: слезы предательски начинают течь по щекам. Кешка кидается ко мне, стремится обнять. Пытаюсь вырваться из объятий — мне жалость сейчас ни к чему. Любое утешение — зря потраченное время, а мне нужно действовать!

— Прекрати, Кешка! Прекрати!

— Пока не успокоишься, я тебя никуда не пущу. Ты же всех убьешь там и себя покалечишь! Подумай о дочери!

Последнее укором врезается в мой бардак из мыслей, который творится в голове. Я прислушиваюсь к энергии ребенка, но из-за эмоций не могу поймать… Дочка будто исчезла.

— Ты очень напугана — и сильно пугаешь ее! Мне кажется, что она даже плачет.

Я хватаюсь за живот и шепчу дочке: «Прости… Я не хотела…»

Кевин обнимает нас. И я снова чувствую, что не одна.

— Варька, умоляю, будь сдержанней, береги себя и ребенка… Просто будь со мной, находись рядом. — Кевин шепчет, я зарываюсь носом в его плечо, ощущая его сладкий родной запах. На каждое слово я киваю, осознавая, что он прав — я уже давно не имею права на безумные поступки.

— Вот и молодец. — Отвечает Кевин, гладя меня по взъерошенным волосам. — Пошли, нас ждут. Надо отвоевать Мелани у этих роботов закона.

Споры шли громкие. Каждый принимал участие в этом шуме, который пафосно назывался совещанием. Клаусснер рвался поставить в известность всех, сгруппировать чуть ли не войска, Курт — брат Кешки — поддакивал, но держался куда сдержаннее Стефа. Ева нервно грызла ногти и вставляла свое слово, когда дело касалось будущего, то есть ее компетенции.

Ной Валльде, ее брат, кажется, был согласен на любой исход. Барона, эта стерва с крысиным лицом, постоянно осаживала фразами: «Так нельзя!», «Старейшины пресекут», «Нужно придерживаться Законов Инициированных».

Из всего этого я понимала следующее: моя сестра все-таки сделала это! Она совершила бунт на корабле!

— Да как вы не понимаете? Если усилить охрану, мы сможем намного больше!

— Как вы усилите охрану, мистер Клаусснер? Я не думаю, что многие поверят всему тому, что я услышала! Многие даже слушать не станут!

— Mio Dio! Che tipo di stupidita! А Старейшины нам на что? Или эти старики тоже носа не высунут?

— Старейшины тем более всех убьют!

— Не отвечайте за них! Они у нас не просто так выбраны главами!

— Откуда вы знаете, Оливия, как себя поведут Старейшины?

Я смотрю на Дэррила, вспоминая его откровение в Норвегии, что эти самые «старики» вовсе даже не люди, это энерготочка, подзарядка всего Инициированного мира.

— Потому что знаю, мистер Финч. В ком я уверена, так это в во власти Верховных.

Я уже было открыла рот возразить, сказать, что знает Дэррил, как меня перебивает Реджина своим громким стальным голосом, что мурашки бегут по коже. Становится сразу понятно, почему она Светоч и все ее боятся. В это хрупкой красивой женщине, непонятно какого возраста, скрывается главнокомандующий целой армией.

— А с чего вы все взяли, что наступление Моргана пойдет извне? Вы уже битый час мне выкручиваете мозги, считая Моргана дураком, который пойдет в лобовую! Сколько себя знаю, этот подлец никогда прямыми путями не ходил!

— Что вы хотите сказать?

Все притихли, смотря на будто выросшую в глазах Хелмак. Она словно и вправду стала выше: прямая, с гордо поднятой головой, резкими линиями длинного однобортного пиджака.

— Я хочу сказать, у вас в Сенате сейчас Химер больше, где бы то ни было.

— Наоборот, в Архивариусы чаще всего идут Инквизиторы… — Проблеяла всеобщую мысль Барона.

Но вместо Реджины заговорил ее брат, уже более спокойным, не таким командирским тоном.

— Реджина, имеет в виду не Архивариусов. Она говорит про Карцер.

Тишина наступает такая, что кажется, слышно, как у всех в голове происходит взрыв от осознания сказанного. Даже я не выдерживаю и бормочу пару крепких слов.

— Вы хотите сказать, что главный удар по Сенату пойдет из Карцера?

— А откуда еще? — Реджина саркастически усмехается и закуривает свою сотую за совещание сигарету. — Прием не нов. Придумали греки с Троянским конем. Всё достаточно просто и банально. Иначе, как объяснить то, что творилось вокруг? Мне Ной докладывал о том, что у вас в Сенате творилось: переизбыток дел, недостаток людей. Морган талантливо загрузил механизм системы так, что он вот-вот остановится. Вы же расширяетесь послезавтра! Когда такое было, чтобы Карцера не хватало! У вас же все дела висячие, что вы не можете просто послать человека на костер!

— Да, но много Химер погибло до того, как Карцер наполнился!

— Согласна. Но вы посмотрите, что за дела тогда были и какие поступают сейчас! Морган просто талантливо избавлялся от слабых и ненужных!

— Тогда причем были здесь Шуваловы? — Я вздрагиваю, так как голос Кевина неожиданно громко звучит над ухом: всё совещание мы сидели рядом на стульях, поставленных вплотную, так, чтобы он мог приобнимать меня. За все время, пока мы тут находились, Кевин, как и я, лишь изредка высказывал свое мнение.

— Как причем?

— Их же натаскивали, как собак в клане! Они же должны были стать ударной силой! Главное Химерское оружие! Как же без них Морган будет делать наступление?

— Наверное, Морган предполагал, что Варвару и Анну тоже посадят в Карцер, а оттуда одна будет убивать, а другая — восстанавливать потери… — Курт тихо бормочет свою догадку, но слышат все. Я же ёжусь, осознавая, какой участи я избежала.

— Попробовал бы он нас заставить… — Бурчу в ответ, осознавая, что Морган бы точно нашел на нас с сестрой рычаги воздействия.

— Кстати, тоже интересный вопрос. Не все Химеры пойдут в наступление. — Ровный, спокойный голос Ноя звучит необычно в этой нервной обстановке.

— Да, но я вижу многих… — Испуганно возражает ему сестра.

— Не обязательно учитывать чужое мнение. — Хмыкает Артур Хеллмак и все снова замолкают.

Я же не понимаю почему. Поэтому спрашиваю, чувствуя себя полной дурой:

— А как это? Не учитывать? Они же не стадо баранов, которое он погонит…

— Нет, вы правы, Варвара. Они — не стадо. Но сделать это будет легко, если у вас есть дар.

— Точно. Как я не догадалась… — Я смущенно бормочу в ответ. Понятно! Всё просто, как дважды два: у Моргана есть кто-то из Инициированных!

Внезапно мою руку накрывает ладонь Кевина, и я осознаю, что нервно щелкала ногтем — моя привычка, которая всегда его бесила.

Разговор продолжает Реджина, которая садится за стол и от усталости трет своими длинными тонкими пальцами лоб. Я же делаю вывод, что все-таки ей больше пятидесяти лет.

— У Моргана есть девушка по имени Нора Грод. Она и будет всех вести, как стадо. Только глупо думать, что Морган сделал ставку только на Грод…

Реджина внезапно недоговаривает, выпрямляется и оборачивается на Дэррила, притихшего у стенки, будто вместо него в комнате оказалось что-то опасное. Она медленно встает и подходит к парню, смотря на него широко распахнутыми глазами. Даже жутко становится. Мне кажется, все это почувствовали и напряглись, словно Хелмак готова лично вцепиться в Дэррила.

— А вы очень интересный молодой человек… Столько всего творится в вашей голове, я раньше не сталкивалась ни с чем подобным. Вы потрясающе умеете запутывать других и утаивать информацию. Ведь вы знаете намного больше, чем все вместе взятые тут… Рассказывайте!

Она рявкает так, что я дергаюсь, а Клаусснер с Куртом и вовсе вскакивают со своих мест, будто сидели и ждали приказа своего Светоча.

— Пусть Варвара и скажет.

Внезапно Дэррил переводит взгляд на меня — и я каменею от неожиданности.

— Я?

— Ты.

— Хватит! Что за цирк происходит? — Клаусснер взрывается, но Реджина останавливает жестом руки, прищурив глаза и пытаясь проникнуть в мысли Дэррила. Я же начинаю злиться от глупого положения, в котором я сейчас нахожусь: десять человек от меня что-то ждут, но я не знаю что!

Реджина продолжает вести допрос у молчаливо сидящего у стенки Дэррила.

— Итак, молодой человек, кто еще в арсенале у Химер?

— Сестры Шуваловы.

Реджина скептически хмыкает, а я вспоминаю, как ходили слухи о нас от одного клана в другой. Только приближенные знали, что «эти сестры» никто иные как Шуваловы.

— Разве?

Дэррил продолжает молчать и хитро улыбаться, нагло глядя прямым взглядом на Реджину. У меня же в голове начинает происходить невероятное — одна мысль цепляет другую.

Во-первых, наша фамилия никогда не озвучивалась. Мы были просто сестры… Откуда он знал про Шуваловых? Хитрит! Врет! Дэррил знает больше.

Я словно снова оказываюсь в Норвегии и слышу голос Оденкирка: «У нас с Дэррилом перед его уходом завязался интересный разговор. Он считает, что мы неправильно считали Мелани и Варвару оружием Химер».

Те, кого считают выдумкой…

Выдумкой.

— «Фигня все это! Я не верю в это! Брехня, притом самая настоящая! Сама посуди, имея такой дар, на кой-черт тогда сидеть у Химер в подполье? Мы бы уже давно знали бы их в лицо! Тогда бы эти двое давно сместили бы всех главарей и стали бы у руля Химер. Да что уж у Химер! У всего Инциированного мира! Ты сама посуди! Все дороги открыты!» — Голос Макса из воспоминаний звенит в ушах. Оттуда же прорываются строки из песни: «Если клоун выйдет плохо, назову его дурак».

И словно лампочка зажигается в голове. Потрясающее чувство разгаданной тайны! И всё становится на свои места.

— Мы все конченные дураки и дебилы…

— Варя?

На меня оборачиваются все.

— Мы забыли про Психолога и Кукольника. Вот, кто главное оружие Моргана. Вот, кого считали выдумкой. Психолог и Кукольник — вот, эти сестры, про которых говорили все. Не мы с Аней! Так, Дэррил? Ведь ты это хотел сказать?

Парень улыбается, будто я отвесила ему самый роскошный комплимент. А затем начинает говорить:

— Они появились раньше вас, где-то на год. И сразу привлекли внимание. Когда поползли слухи, Морган испугался, что это привлечет внимание Инквизиции, и спрятал их, а затем сделал отвлекающий маневр — нашел тебя и Мелани и прикидывался, что скрывает вас. Я, если честно, думал — не получится, но, когда на Мелани стравили собак на Начале, понял, что его план сработал на все сто процентов…

Шок. Вот, что я испытала первым. А затем во мне проснулись гнев и ярость, что не выдержала и кинула в него пепельницей. Хрустальная посудина пролетела в миллиметре от парня и, ударившись о панельную стену, разлетелась на мелкие осколки. Злость так взвинтила меня, что я с криком «Гаденыш! И ты все знал?» ринулась на него, готовая доделать то, чего не сделала кинутая мной пепельница.

— Варя! — Это был крик Кевина, но руки, поймавшие меня, были не его.

— Стефан, осторожней! Она беременная!

— Спокойно! Я держу аккуратно!

— Клаусснер, пусти меня! — Я, как змея, вертелась в его руках, пытаясь вырваться, но Стефан поразительно крепко держал. — Слышь, ты, итальянец недоделанный, пусти! Я хочу этому ублюдку рожу начистить! Всезнайка проклятый! Всё знал ведь, сука, всё!

Но все попытки были провальны — меня силой оттаскивали от Дэррила. Я смогла лишь зацепить рукой стул и попытаться кинуть в Дэррила, который стоял и смотрел на меня удивленными глазами. Реджина хохотала, как ненормальная, в отличие от других, которые повскакивали со своих мест и пытались меня уговорить успокоиться.

В какой-то момент мне стало дурно: комната поплыла перед глазами, а тело внезапно стало тяжелым, что я обмякла в руках Клаусснера не в силах больше вырываться.

— Стефан, не надо… — Донесся чей-то голос, и вот я оказываюсь в других руках — любимых и родных. Гадкое липкое состояние обморока тут же уходит, и я понимаю, что уже сижу, а Кевин заботливо протягивает стакан с водой.

— Выпей воды! — Он говорит приказным тоном, а в глазах плещется гнев. Чувствую себя виноватой, что обещала ему быть терпимей ради дочери. Я кладу одну руку на живот, второй хватаюсь за протянутый стакан и пью жадно, залпом. Реджина строго смотрит на меня, сзади нее стоит с таким же суровым лицом Барона:

— Если ты будешь вести себя так и дальше, я тебя выгоню, но прежде Стефан закончит воздействовать на тебя! Ты у меня дома, будь добра следовать его правилам!

Я киваю и отдаю стакан Кешке. Чувствую теперь себя вдвойне виноватой: нарушила обещание, так еще и выставила себя дурой.

— Итак, Психолог и Кукольник — сестры, спрятанные Морганом. Где они находятся, Дэррил? — Реджина снова поворачивается к этому лжецу.

— Вот уж два года с половиной они находятся в психбольнице, в какой — не знаю.

Дэррил выбит из колеи: он топчется на месте и виновато смотрит под ноги. Я же скрежещу зубами от злости на него. Он всё это знал, и ничего не говорил! Сволочь!

— А возможно ли найти через Сенат этих девушек? — Курт обращается к Оливии, но за нее отвечает Ной:

— Возможно. Только долго. Мы имен не знаем. К тому же, наверное, они как-то прошли с другой идентификацией дара.

— Лидия….

Все снова поворачиваются к Дэррилу, но в этот раз к виноватому сконфуженному выражению лица добавляется что-то неуловимое…

— Лидия и Мария Миревска — это имена Кукольника и Психолога. Я знал их еще до того, как Морган спрятал.

Все молчат и смотрят на этого лжеца. Чувствую, не одна я сейчас желаю свернуть ему шею…

Примечания:

*Анжелина — Значение: ангельская, вестница, ангел.

Схема

— Вот, держите.

Горячая чашка кофе дымится предо мной и сладко пахнет. Я поспала только два часа, но, благодаря Реджине Хелмак и ее приемному сыну, который стал как Древние, меня подзарядили, будто батарейку. И ощущение, что я спала двенадцать часов кряду.

— Спасибо. — Я с благодарностью отпиваю напиток, ощущая потрясающий вкус кофе, приготовленного в турке со специями. Ной стоит и смотрит на меня, ожидая дальнейших указаний. Злость на Валльде прошла, и сейчас, отдохнувшая, я уже мыслила четко и логически, вне влияния эмоций. Мне дали немного времени прийти в себя и затем снова приступить к действиям.

— Можно личный вопрос, Ной?

— Да, конечно.

Он садится напротив, аккуратно отведя полу светлого пиджака и подобрав брюки на коленях.

— Вы согласились пойти в Архивариусы по просьбе Реджины или все-таки это было личное решение?

— И то, и другое. Я всегда стремился в Сенат, но… в связи с последними событиями, я не чувствую себя причастным к делам Архивариусов.

Не знаю, что скрывается за этой формулировкой, но копаться в личных мотивах этого мужчины не намерена. У каждого свои тайны, несмотря на то, что заочно считается, что у слуг Сената нет личной жизни, как и сердец. Особой популярностью пользуется миф, что нам отключают чувства при «запайке» Знака.

— Вы мне ничего не сказали, даже не намекнули ни разу за всё это время… — Это был даже не вопрос, не упрек, а скорее удивление с моей стороны. Потому что осознаю, если бы даже он что-то сказал о Моргане и его планах, я бы не поверила. Боже! Чувствую себя глупой девчонкой. Когда произошло, что я потеряла бдительность? В какой момент начался самообман? Наверное, еще с Германии, когда поймали Анну Шувалову. Стоило все-таки прислушаться к ней. Но кто знал? Кто мог догадаться?

Перед глазами непрошено возникает образ Анны, но теперь она не кажется сумасшедшей гордячкой, наоборот, воспоминание окрашивается в горечь и беззащитность. На память приходят слова Николаса, которые он когда-то произнес, только сейчас, с возрастом, я их осознаю, проговаривая вслух:

— Забавно, что в наше время слабее тот, у кого правда. Потому что только ею он и может защищаться…

Ной лишь хмыкает на моё замечание и меняет положение тела. В задумчивости делаю глоток кофе, ощущая, как напиток горячим потоком проходит по горлу и скрывается внутри меня. В желудке разливается тепло, посылая по телу кучу мурашек, так как я мерзну в стенах этого замка. Не привыкла к липкой прохладе Британских Средневековых зданий. А вот Николасу здесь понравилось бы… Он обожал историю.

Я вздыхаю, отгоняя от себя всю эту нахлынувшую меланхолию, возвращаясь к реалиям и положению дел.

— Пока я спала, вы узнали, где находятся Лидия и Мария?

— Да. Все слова Дэррила подтвердились. В последний раз их след был три года назад — зафиксирован договор с кланом Альфа. По данным, девушки действительно имеют слабые дары и разряды: у одной — аналитизм, у другой — подражание. Вот.

Ной вытаскивает из внутреннего кармана две фотографии. Без сомнений, это Лидия и Мария. Правда, кто из них кто — непонятно. Красивые, темноволосые, бледные, но больше всего пугает — большие глаза, что у одной, что у другой: темно-карие, придающие имсходство с инопланетянами.

— Отпечатки энергии есть?

— Нет. Не были нигде замечены. Не проходили ни по одному делу. По данным Сената, являются «не активными», «не опасными», поэтому под проверку не попадали и Архивариусы отпечатки не брали.

Я тяжело вздыхаю. «Не активные» и «не опасные». Эти две девушки в скором времени убьют всех.

— А Нора Грод?

— То же самое. Находится в клане Альфа. Сделать запрос?

Я задумываюсь: если сделать запрос, мы должны придумать причину. Хорошо. Если даже мы соврем, то не сделаем ли себе медвежью услугу, посадив ее в Карцер? А еще не стоит забывать, что в Сенате Стивен Морган, который отлично подстраховывает брата.

— У Реджины есть идея.

Я поднимаю глаза на Валльде, отрываясь от гипнотического взгляда фотографии одной из девушек. Реджина Хелмак — одна из старых прожжённых Инквизиторов. Я за пару часов испытала к ней разные чувства, но сейчас я понимаю одно — она гений и я повержена ею. Как меня учил Николас, с лучшими не стоит воевать, их стоит слушать и учиться у них.

— И что за идея?

— Вы знаете, что у Стефана Клаусснера есть сестра?

— Конечно. Лаура Клаусснер. Начинала в итальянском клане Купра, затем перешла в независимые. Я читала досье.

Я делаю вид, что информацию знаю из документов, хотя знакома с этой женщиной не понаслышке. Она из тех, кто имеет власть, как в Инициированном, так и в простом мире. Таких людей единицы, но они есть, и поймать их за руку практически невозможно. Да и не надо. Потому что, после бурной молодости, они успокаиваются и уходят в подполье, теряются среди смертных, и иногда с ними происходят выгодные сделки у Инквизиции для Сената. Однажды я столкнулась по одному делу с Лаурой Клаусснер. Легко, изящно и непринужденно она ушла от костра, выдав с головой другую крупную рыбу. После этого Лаура больше не попадалась. Было это около десяти лет назад…

Когда в Инквизиции стал проявлять себя некий Стефан Клаусснер, выбившийся в ряды лучших за пару лет, меня заинтересовало — связан он как-то с Лаурой или нет. Оказалось, что брат. Была не удивлена. Такое часто случается.

— Мисс Хелмак хочет обратиться к ней за помощью через брата. Лаура не последний человек в мире Химер, Стефан уверен, что она что-то знает.

— Вы думаете, она поможет?

Ной кратко кивает. Я морщусь: не люблю такие сделки.

***

Мрамор под ее каблуками отзывается на каждый шаг. Она — хронометром, не женщина. Реджина задает ритм и скорость. Закрываю на мгновение глаза, концентрируюсь на боли в голове — сейчас должна помочь таблетка аспирина, разогнанная заклятием Sanitatum.

Холл, выбранной мной гостиницы, ярко освещен солнцем Италии. Глаза спасают очки авиаторы. Иначе я бы с ума сошла от солнца, жары и боли.

Я вижу их приближающимися ко мне. Напрягаюсь. Рядом со Стефаном и Реджиной идет незнакомка. Пробежавшись взглядом по ее лицу, оценив движения, делаю вывод: я вижу ее в первый раз — определённо. Странно, что нет Евы. Соскучилась ли я по шведке? Все-таки больше нет, чем да. Но все равно, разочарована ее отсутствием.

— Здравствуй, Лаура. Хочу поблагодарить, что согласилась прийти на встречу.

Голос Реджины, как колючая проволока — легко можно попасть в доверие и не выпутаться. Эта мозгоправка сейчас наверняка читает мои мысли. Так, Реджина?

Полная бесстрастность, только морщинки у глаз стали заметнее — легкий прищур: значит, читает.

— Это кто? — Я даже не здороваюсь. Плевать на все приличия, особенно на расшаркивающуюся британскую манерность, которая меня в последнее время злит. Я сделала Реджине услугу, выйдя из укрытия накануне расширения. Это равноценно, что появиться перед снайпером и встать под прицел.

— Меня зовут Оливия Барона. Я — Архивариус первого типа.

— Что? Вы с ума спятили!

Я в ужасе от услышанного. Перевожу взгляд со Стефана на Реджину в поисках ответа. Что эта чокнутая вытворяет?

Мы же договаривались о том, что встреча должна пройти инкогнито! Она осознает все риски нашей встречи?

— А чего вы так боитесь, Лаура? — Удивленно произносит Архивариус, и я еще больше поражаюсь тупости этих людей.

— Ну, уж не вас это точно! — Рычу в ответ, готовая развернуться и уйти, но меня оставляет едкий сарказм Реджины.

— Если сейчас уйдешь, тогда точно Морган тебя прикончит. А с нами хоть шанс будет выжить.

Скрежетнув от злости зубами, я еле сдерживаюсь, чтобы не взорваться. Магия во мне взвивается будто огонь, требуя свободы. Но я весь свой гнев обращаю в слова:

— Инквизиция и Сенат — о да, велика сила! Отдаться готова в любой позиции ему Святая Инквизиция… Реджина, тебе копаться в чужих мыслях не противно? У людей порой не то, что мусор в голове, а такая грязь творится. Или тебе нравится это? Особый вид извращения: кто в окна подглядывает, кто порно скачивает, а ты в чужих мыслях копаешься…

Хелмак лишь улыбается. Я же злюсь еще больше: я не клоун для нее! Поэтому, развернувшись, начинаю быстро уходить, даже не взглянув на брата.

— Быстро ты сбегаешь, поджав хвост… — Цедит Стеф сквозь зубы, когда я ровняюсь с ним.

Я торможу и хищно щерюсь в ответ.

— А тебе я на день рождения подарю собачий ошейник с надписью «Стефан Клаусснер. В случае потери звонить хозяйке — Реджине Хелмак».

— Осторожно, а то кусаться начну…

Я делаю шаг от него, чтобы уйти, как он останавливает меня за руку. Прикосновение жесткое, сильное, горячее — мужское. Не то, что было когда-то у тринадцатилетнего мальчишки. А главное, я с удивлением смотрю на пальцы, окольцевавшие мое запястье: я и забыла, когда в последний раз брат прикасался ко мне.

— Laura, ascolta. Tu sei gia stata attaccata.*

Перед глазами мимолетно возникает образ демона, спущенного на меня Илией. Если бы не Аруба, моя протеже и помощница, вовремя очертившая круг, то меня среди живых уже не было бы.

После этого я сбежала, спряталась в Маракеше. Попытка узнать от чьего лица действовала Илия — не удалась. Так или иначе, все пути шли либо к Альфа, либо к Джорджио — Темному Итальянского клана, решившего под шумок свержения избавиться от старых врагов. Но, так или иначе, мой друг и защитник Савов мертв, моя «связь» с Инквизицией кое-кому, как кость в горле. Уверена, что еще чуть-чуть — и всплывут многие факты, когда я помогала Стефану за спиной Химер. Свои не прощают двойной игры. Тем более Морган! Которому, к слову, я поднадоела своим вольным поведением.

— Лаура, я всегда тебя уважала за здравомыслие и человечность.

Мне не послышалось? Я оборачиваюсь на Реджину с саркастической улыбкой на губах.

— Человечность? — Переспрашиваю ее, а сама начинаю мысленно перечислять всех тех, кого я убила, подставила, лишила самого дорого. Последнее лицо я нарочито долго держу в уме: Мириам Оденкирк — девушка, которую я убрала по приказу Моргана. Ни один мускул не дергается на лице Реджины, лишь блеск глаз становится жестче.

— Да, но я знаю и другую Лауру: ту, которая пыталась вытащить ненавистную ей Еву Валльде из Карцера, ту, которая не раз прикрывала Стефана от Химер, ту, которая чертовски хочет жить и дожить до старости.

Я кошусь на брата, который насторожился на словах Реджины. Меня больше пугает, как он отреагирует на то, что было пару раз, когда Химеры хотели поймать и убить его, а мне приходилось тайно отводить удар.

Реджина смотрит в упор, взглядом моего психотерапевта. Черт! Эти трое от меня не отстанут.

— Что вы от меня хотите?

— Мы хотим от тебя информацию, которая поможет нам. Если мы не победим Моргана, то хотя бы попытаемся…

— И что за информация вам такая нужна? — Я пытаюсь понять, что же знаю такого, что они приволоклись сюда вместе с Архивариусом. Неужто надеются, что я знаю, где Морган складирует трупы?

— Нет, не трупы. Слишком мелко. Нам нужно узнать, где находятся Кукольник и Психолог.

Что? Они серьезно? Я пытаюсь засмеяться: выходит плохо — пробивается фальш.

— Не знаю таких… — Я снова делаю попытку уйти, пока не слышу вдогонку:

— Лидия и Мария Миревска спрятаны в какой-то психбольнице. В какой, Лаура?

— Я похожа на справочное бюро? Или вы считаете, что я знаю всех чокнутых, раз моя мать в психушке?

— Наша мать… — Поправляет Стефан, и от его тона я теряю весь сарказм. — Ты, когда ее устраивала в новую клинику, наверное, все разузнала. На острове, где сейчас наша мать, нет ни одного Инициированного! Да и по бумагам она стала числиться с девичьей фамилией Козентино. Ты прятала ее.

— Конечно же, прятала! Я — не простая смертная, да и ты тоже не среди неизвестных Инквизиторов! Врагов нам обоим хватает! Я не верю в закон Immunitatem!

— Лаура, ты можешь пудрить мозги кому угодно, но не мне! Ты всегда всё знаешь. Dio mio! Это же твой стиль! Сама учила, что «кто владеет информацией — тот владеет миром». Я не поверю, что ты даже не догадываешься, где Морган прячет этих девчонок.

Я замолкаю. Спорить бесполезно. Да, наверное, и Реджина уже, как бор-машина, вонзилась в мои мысли, чтобы понять, что знаю: Франческа слишком болтлива была, за что и поплатилась.

— Зачем вы привели с собой Архивариуса? — Я киваю на стоящую, будто статуя, женщину, но смотрящую на меня своим жгучим взглядом, наверное, в надежде, что он подожжет меня, и я сгорю прямо тут — на мраморном полу дешевого отеля. — Думаете, Сенат поможет? Да он первым пойдет в расход, в первые же часы переворота.

— Мы знаем. — Довольно произносит Реджина. — И удар будет изнутри — из Карцера.

— Хм! Сами догадались или кто подсказал?

— Сами. Но мы также понимаем, что бесполезно сопротивляться, когда у Моргана есть тайное оружие — Кукольник и Психолог, которые уже заранее обеспечили победу. Ведь так?

Я грустно улыбаюсь и произношу последнее, что успела мне сказать Франческа:

— Куклы уже расставлены, Реджина. Куклы уже расставлены…

Дания. Остров Эрё. Час езды и семьдесят пять минут на пароме, потому что портала не существует из Фленсбурга — немецкого города на границе с Данией, где был последний официальный прокол пространства на территории Германии. Прогуляйся по миру в сопровождении Инквизиторов и Архивариуса.

— Где ты взяла тренч? — Стеф замечает на мне чужой двубортный плащ.

— У смертной отобрала.

Кривая ухмылка появляется на лице Архивариуса. Специально дразню. Я могла бы купить себе что-нибудь теплое, но удержаться, чтобы не помахать красной тряпкой перед быком не могла — в данном случае, это был плащ смертной девушки из кафе. Эффект от украденного тренча читается на лице Бароны, я же довольно кошусь на Реджину, которая тоже улыбается, но как союзница. Уж Хелмак точно знает все мои мотивы.

— Интересное место выбрал Морган. Поэтичное. Я тут была лет так двадцать назад. — Замечает Реджина, эффектно откидывая прядь волос.

— Да, Джеймс у нас романтик.

Я слышу легкий смешок брата. Мы идем по Аэрёскёбингу в поисках машины, чтобы добраться до последнего пункта назначения — маленького поселения Оммела. Ветер с моря просто ужасный. Моя причёска вся растрепалась, и волосы превратились в космы ведьмы.

— Какие милые собачки в окнах! — Доносится со стороны от какой-то девушки, прошедшей мимо нас с парнем. Судя по одежде, туристы, притом бедные, так как сейчас не сезон.

— И вправду… Их много. Что это означает? — Барона, в отличие от нас троих, явно здесь впервые и не знакома с этим местом. Я не сдерживаюсь и снова язвлю:

— Боюсь, вам не понравится, мисс Оливия…

— Отчего же?

— Слишком претит вашему мировоззрению.

И снова легкий смешок Реджины сбоку. Но Хелмак тут же пытается исправить ситуацию.

— Остров раньше был одним из самых оживленных портов. Здесь завелась традиция. Когда хозяин в плавании, собачек разворачивают лицом на улицу, когда дома — мордочки статуэток смотрят вовнутрь.

— Собаки — признак верности. Не вижу тут ничего предосудительного.

— Да, но этим отлично пользовались любовники жен. — Закончила я прежде, чем Реджина открыла рот.

— Здесь мало людей… — Заключает Оливия, пытаясь сбить неловкую ситуацию. Я замолкаю, довольная произведенным эффектом. Реджина же берет снова все внимание на себя.

— Не сезон для туристов. Да и остров считается глушью. Вся молодежь рвется в Копенгаген, продают дома. Поэтому тут много художников, поэтов, артистов, тех, кто сбежал от цивилизации.

Солнце, несмотря на жуткий с моря пронизывающий соленый ветер, грело кожу. Но, по сравнению с теплом Маракеша, тут было ужасно. Про себя я отметила, что будь тучи на небе, ощущение было бы удручающее — серость глуши. Еще меня сильно бесила старая каменная кладка дорожек, по которой невозможно было передвигаться на каблуках. Но в этом плане мучилась не я одна: со мной, так же шатаясь и цепляясь за Стефана, шла Реджина. Одна лишь Барона была в лоферах под свой твидовый костюм.

— Теперь понятно, почему вы назвали Моргана романтиком!

— Да будь он проклят, чертов садист! — Я подворачиваю ногу из-за неровной средневековой дороги. Боль скручивает голень, что еле сдерживаю стон. — Будь прокляты все старые города с этой… этой…брусчаткой!

— Тебе бы вместо пальто надо было забрать кроссовки у какого-нибудь туриста! — Стефан неприкрыто ржет, я же шиплю на итальянском: «Заткнись».

— Я вижу машину. Пойду, поговорю с водителем. — Отзывается Барона и направляется в сторону. Я тру поврежденную ногу, цепляясь за брата, стоя на одной ноге, как фламинго. Реджина обводит взглядом округу, явно получая наслаждение от прогулки в отличие от меня:

— Все-таки, Морган — гений! Рядом с Польшей, остров, туристов мало, Инициированные тут зафиксированы в последний раз лет эдак сто назад. И в то же время центр Европы.

— А я смотрю, вам здесь нравится… — Зло цежу сквозь зубы, глядя на умиротворенное лицо Реджины.

— В отличие от вас, Лаура, я ценю старую средневековую брусчатку.

— Не знаю, мне мои туфли с ногами дороже…

— Эй! Идите сюда! — Мы смотрим в сторону Бароны рядом с заведенной машиной. Смертный, ожидающий нас, явно загипнотизирован. Ну, наконец-то, мои мучения на каблуках закончатся!

— Вот она! Частная клиника доктора Обернау.

Мой айфон показывает яркую солнечную прелестную картинку на сайте клиники, в действительности — солнце ушло и небо заволокло тучами. Ветер. Трава стелется по полям, напоминая волны. То, что радостно представлялось частной территорией, сейчас напоминало окруженную забором тюрьму с вьющимся диким плющом по стенам. Серость, будто кадр из фильма ужаса. Наверное, сейчас зазвучит тревожная музыка из пары нот, а какой-нибудь зритель застынет в напряжении, поднеся руку с поп-корном ко рту, но забыв открыть рот.

— И ты сюда хотела определить нашу мать? Почему сразу не в тюрьму? — Стефан укоризненно смотрит на меня. Карие, почти черные сейчас, родные глаза, так напоминающие нашего отца Герхарда Клаусснера. Брат его не помнит, в отличие от меня, хоть и знает немецкий — мама обучила. Я возвращаюсь из болезненных воспоминаний в реальность, снова смотря на здание с забором:

— Доктор Обернау — американец с немецкими корнями. Основал эту клинику для трудных, почти неизлечимых случаев. Основа его подхода: это ограничение возбудителей и арт-терапия. Поэтому выбрал этот остров. Изоляция, экологичность, здоровое питание, красивые пейзажи.

— И чем отличается от других дорогих клиник?

— Тем, братик, что наполняемость больницы лишь десять пациентов. А спрос на свободное место огромен. Здесь по три-четыре специалиста на каждого пациента, не считая докторов. Если бы на месте Оденкирка был бы ты, то, поверь, я бы не скупилась на твое здоровье.

Моя шпилька в сторонку Реджины вызывает у той лишь улыбку:

— То есть тебя бы, Стеф, она запрятала бы в клинику с тюремным режимом.

Все, находящиеся в машине, хохотнули! Даже загипнотизированный водитель со стеклянным взглядом улыбнулся под воздействием Бароны. Я же скрежетнула зубами от удачного парирования Хелмак.

— Итак, пошли? — Спрашивает Оливия. Мы молча соглашаемся и выходим из старого бьюика. Роли распределены еще на пароме. Я и Реджина — ментальное воздействие, Стефан и Оливия — физическое. Также на Стефане задача «выключить» Агнуса, который находится где-то при девушках.

Подойдя к витиеватым черным воротам, Реджина смело жмет на кнопку вызова. Из динамика доносится вопрос охранника:

— Добрый день. Ваше имя?

— Анна Кох, приехала с делегацией к доктору Обернау, встреча запланирована. — Датский Хелмак сильно испорчен немецким акцентом. Камеры над нами делают пару движений, фиксируя наши лица с другого угла.

— Анна Кох? Простите, но доктор Обернау не предупреждал. Подождите, пожалуйста. Сейчас сделаем личный запрос.

Мы переглядываемся между собой, но выжидательно молчим. Реджина воплощение хладнокровия. Через пару минут на пронзительном ветру мы слышим ожидаемый ответ:

— Простите, но доктор Обернау никакую делегацию не ждет.

— Что? Вы сейчас пошутили? Между прочим, не смешно! Мы приехали к вам из самого Берлина! Фрау Яблонски и фрау Джонсон проехали полмира, чтобы добраться сюда. А гер Доусон вообще отложил важную операцию своей пациентки!

— Да, но доктор Обернау ответил, что никого не ждет. Мы не имеем право вас впустить без его разрешения.

— Пусть тогда сам Обернау выйдет и скажет нам, что это недоразумение! Пусть он лично, глядя в глаза нам, это скажет! Возмутительно просто! Сначала звонит, просит о встрече, а теперь не пускает. Как вам? — Реджина негодуя оборачивается к нам. Я тут же включаюсь в игру:

— На кону многомиллионные инвестиции для исследований в его клинике. И если Обернау любит шутить деньгами, тогда нам не о чем с ним разговаривать. Очень жаль, что он оказался столь ненадежным…

— Мог бы ради приличия хоть выйти к нам. — Заключает Стефан, изображая брезгливость на лице. Очень убедительно! Моя школа.

— Подождите, к вам сейчас выйдет доктор Обернау. — Звучит в динамике обеспокоенный голос охранника. Есть! Попался. Как и предполагала, доктор был на охранном пункте и видел все наше представления от начала до конца.

Прождав пару минут, мы видим, как к забору подходит худощавый, с лысеющей головой мужчина, одетый в обычную толстовку и джинсы. Он мрачно пялится на нас через забор из-под своих щетинистых бровей.

— Добрый день. Я доктор Обернау. Не могли бы вы объяснить цель своего визита?

Реджина сладко ему улыбается и посылает такую дозу магии, что даже я прочувствовала, стоя в паре шагов от нее. Этот глупый смертный тут же попадается на ее гипноз и воздействие.

— Может, впустите и я все объясню…

Обернау с остекленевшим взором вынимает руку из кармана, в которой зажата рация и дает приказ открыть. Сигнал электронного замка, щелчок и ворота автоматически приоткрываются, впуская на территорию четырех сильнейших колдунов.

Забавно: Сенат, Химера и Инквизиция — три части одного мира сошлись на забытом Богом острове возле психиатрической клиники.

— Где содержатся сестры Миревска? — Реджина хватает под руку Обернау и идет с ним в здание больницы, будто встретила старого знакомого, при этом одновременно гипнотизируя и копаясь в вялотекущих мыслях мужчины.

— Здесь. Обе на втором этаже, одна в начале коридора, другая в конце. Девочки не ладят между собой.

— Кто с ними? Кого Джеймс Морган приставил к ним?

Я иду следом, попутно осматриваясь. Дорога к больнице заасфальтирована, а по краям разбит сад с беседками, прудом, скамейками и целой сетью маленьких дорожек. Мило. Но оставляет удручающее ощущение, что ты все-таки в замкнутом пространстве высокого забора.

— Магнус Гёр. Спец-сиделка и переводчик.

— Агнус… — Шиплю я. Парень Франчески, уже теперь бывший. — У него дар создавать ядовитый газ.

— Хм! Аморфизм! Редкий разряд. — Вставляет Барона, я кошусь на нее. Может, эту зануду тут оставить? Ей будет на пользу. Всех Архивариусов пора проверить у психиатров.

— А где он сейчас?

— Он находится у Марии. Чаще всего с ней. У девочки иногда бывает обострение антропофобии, и к себе подпускает лишь сестру или спец-сиделку. Но в связи с конфликтом между сестрами, она все чаще обращается к Магнусу. Обычно такие всплески бывают именно после ссор с Лидией.

Антропофобия… Забавно. Интересно, это придумано Морганом или действительно у одной из самых сильных ведьм боязнь людей?

На мои мысли оборачивается Реджина и дарит улыбку единомышленницы. Неконтролируемо и я начинаю ухмыляться.

— А что за диагнозы у сестер?

— Расстройство психики.

— Какое широкое определение… — Снова я не сдерживаю своего скепсиса.

— Да. Вы правы. — Обернау оборачивается ко мне и смотрит стеклянным взором. В его представлении, я — знаток, и он начинает сыпать терминами и синдромами, которые есть у сестер. И судя по перечисленному, Мария больна сильнее, чем Лидия. Опять же возникает вопрос: это все надуманное или в правду сестры больны? Думаю, скоро узнаем.

— Ну вот! Мы и пришли! Прошу. — Доктор галантно приглашает внутрь здания.

— Стефан, будь наготове. — Я обращаюсь к брату, который идет со мной рядом. Его присутствие напоминает о былых временах, когда мне было двадцать лет, а Стефу — пятнадцать, и мы одно время работали на Мауро — мафиози, который за большие деньги предоставлял нам транспортировать «особые» посылки. Мы были неуловимы с братом со своими дарами: он «выключал» смертных, если попадали в передряги, я же воздействовала уговорами и гипнозами. Эмоции — мое всё! Я их чувствовала, как пиранья кровь. И часто «давила» на нужные точки, когда была облава на нас. А сколько перестрелок я создала! Сколько людей натравила друг на друга!

Мой дар развивался не по дням, а по часам. Высшей точкой стала ловля ведьминого зова. Это было открытие! Я и не подозревала, как зов часто связан с эмоциями и психикой. Просто «сливаешься» с человеком, к которому идет зов, будто костюм чужой надеваешь, и слышишь.

Войдя в больницу, которая напоминала простой отель, напичканный видеокамерами и датчиками слежения, с отсутствием острых углов и легко разбиваемых стекол в окнах, где все ткани и поверхности в спецматериалах, которые без труда можно отмыть в любой момент, мы направились к сестрам Марецка. Обернау пустился в рассказ о высоких технологиях, аппаратуре его больницы, о том, какие передовые врачи тут работают. Я слушала в пол-уха, вспоминая, что каждый главврач пел подобные песни, когда искала место для матери. Лишь бы дала согласие! Лишь бы подписала договор, чтобы они могли жить за мой счет, выкачивая из меня деньги на бесполезные и дорогостоящие лекарства, процедуры, аппаратуру. Матери никогда не станет лучше. Она никогда не поправиться. И даже если найдется способ, мы прекрасно научились обходиться без нее. Жестоко? Мир вообще жестокий.

Мимо нас прошла женщина, цепляясь своими тоненькими, почти детскими, ручками за свою сиделку. Походу у нее деменция, потому что женщину вели куда-то с отсутствующим видом, а она все спрашивала, куда делся Тони. Психбольные — странная категория людей. Это чистые, неприкрытые эмоции, они, как дети, слишком просты для моего манипулирования. Чем старше человек, чем умнее и хитрее, тем интереснее выискивать у него слабые места, играть с ним, а еще удивляться своему дару — как точно он находит слова и действия. Я помню, когда смотрела фильм «Начало» с ДиКаприо, там звучала интересная фраза: «Не думайте о слонах. О чем вы сейчас думаете?». Герои закладывали идеи, погрузившись в сон объекта. Мне же не надо засыпать. Я сама идея. Я могу вложить мысль, манипулируя его эмоциями, а все остальное сделает сам объект воздействия. Так было с убийцей Мириам, так было с Савовым, так было с Евой, так было со многими. Главное, аккуратно сыграть на чувствах, найти их Ахиллесову пяту.

Мы заходим в кабинет доктора, пройдя пост секретарши, которая мило осведомляется, что мы предпочитаем: чай или кофе? Хочется заказать цианид, но она шутки не оценит. За ее спиной, будто сверкающая чешуя, висит множество дипломов и сертификатов, уходящих вверх до самого потолка. «Лучший доктор». «За курс лекций». «За помощь в проведении». «Диплом об окончании».

У самого Обернау в кабинете все достаточно просто, но дорого. На ум приходит мысль, что если пациента стошнит на местный диван, то это встанет в круглую сумму и пациенту, и доктору: здесь нет нарочитой осторожности в плане чистоты, как в самой больнице.

Мы присаживаемся, делая вид заинтересованных слушателей. Один лишь Стеф не старается, в своей манере развалившись на диване и лохматя свою густую шевелюру.

— Доктор Обернау, прошу вас, пригласите к нам мистера Магнуса Гёра. — Сладко произносит Реджина, увеличивая дозу гипноза на мужчину. У того сразу же проявляется заторможенность, что очень плохо: можно догадаться, что он не в себе. Доктор молча разворачивается и уходит.

— И что мы будем делать? — Удивляется Барона. — Надеюсь, вы не предполагаете ничего противозаконного. Мое присутствие — не гарантия вашей свободы действий!

— Ничего не будем делать… — Устало произносит Стеф, громко зевая, прикрыв рот кулаком. — Сейчас придет этот… Гёр, и я его выключу. А дальше будем действовать по обстоятельствам.

— Главное, чтобы Морган не узнал, кто здесь был. — Представляю, что сделает Джеймс со всеми нами.

Остальное время мы сидим в молчании, пока не слышим хлопок двери, голос секретарши и звонкий голос Агнуса. Стефан резко поднимается с дивана и встает напротив двери, потирая в нетерпении руки. Мы замираем. Странно ощущать себя снова в команде Стефа. И в тоже время приятно наблюдать то, что сотни раз видела.

Дверь приоткрывается, Агнус, смеясь, спрашивает «Какой доктор Кох?», и, как только появляется мужчина в кабинете, Стефан начинает воздействовать на него.

— Что за?.. — И звук падения тела. Я знаю это состояние, будто тебя кирпичом по голове стукнули: однажды из любопытства я попросила Стефана опробовать его дар на себе. Я была в отключке более двенадцати часов, опоздав с заказами и делами, за что потом расплачивалась.

— Мистер Гёр, что с вами? — Удивленно смотрит Обернау на распластанное тело Агнуса.

— Он устал. Переложите его на диван. Пусть выспится! — Реджина продолжает жать гипнозом на Обернау. И снова остекленный взгляд. Он послушно поднимает Гёра, не смотря на вес этого бугая, и тащит на диван. Мы освобождаем место, наблюдая, как Обернау заботливо, пусть и со стеклянным взглядом, достает плед и укрывает Агнуса.

— Доктор Обернау, где сестры?

— Вам по лестнице наверх и вправо. Первая комната — комната Марии, в конце коридора — Лидии.

— Спасибо. Обернау, после нашего ухода из больницы, удалите все записи с нашим присутствием.

— Хорошо, фрау Кох.

Мы поднимаемся по узкой деревянной лестнице с мягкими бортами по стенам, на случай внезапного падения пациента. Выходим на этаж. Светло. Приятно глазу. Широкий коридор, высокие окна с рулонными шторами — одно из правил психбольниц. До сумерек их закрывают, чтобы местные чокнутые не видели свое отражение в стекле. Иначе здравствуй, «закатный психоз»: крик пациента, неконтролируемые действия, а все потому, что они воспринимают свое отражение, как незнакомца, смотрящего на них по ту сторону окна.

Везде камеры и датчики. Совершенная иллюзия свободы. Частные клиники — странная смесь высоких технологией и попытки изысканности старых домов. В последний раз я видела такое у одного арабского шейха, повернутого на антиквариате и стиле Викторианской эпохи, но не приемлющего старых выключателей и розеток — всё по последнему слову техники, позорно скрытой за деревянными итальянскими панелями.

Мы останавливаемся возле первой двери, и я ощущаю подрагивающую энергию Инициированных. Оливия вежливо стучится в дверь. Я осматриваю коридор, в котором нет лишних элементов декора, так как они против правил безопасности. Хочется достать зеркальце и посмотреть в порядке ли макияж, точнее то, что от него осталось после столь долгой прогулки из Италии на забытый Богом остров в Дании. Но сдерживаюсь.

— Кто?

— Архивариус первого типа Оливия Барона. У нас к вам пару вопросов.

Я еле сдерживаюсь, чтобы не заулыбаться от серьезности и сухости формулировки. На той стороне молчание. Я скептически кошусь на решительную Барону.

— Мария, позвольте войти?

— Или что, Оливия? Не забывайте, это психбольница… — Я шепчу, не сдерживая своего ядовитого сарказма, ловя такой же насмешливый блеск в глазах Реджины. Она будет дверь вышибать, воспользуется привилегией Архивариуса и воздействует на замок, или попытается уговорить девушку?

— Спасибо, но я помню. — Ледяным тоном сообщает Барона и снова поворачивается к двери. — Мария, именем Сената, я прошу открыть дверь.

— Она вам не откроет.

И мы оборачиваемся на голос, донёсшийся слева от нас. В паре метров стоит девушка. Высокая, тощая, длинные темные волосы, пухлые губы, но самое необычное — это глаза: большие, темные, будто у инопланетянки, так как не видно зрачков.

— Почему? — Удивляется Барона.

— Потому что у нее приступ паники. — Отвечает за вышедшую Реджина. — Ты — Лидия?

Девушка кивает, поправляя сползающую с костлявого плеча кофту.

— А вы пришли за мной.

Это был не вопрос, это было утверждение. После чего она разворачивается и скрывается в конце коридора в своей комнате. Мы молча смотрим на ее удаляющуюся спину, будто видим призрака.

— Я так понимаю, нас приглашают к себе… — Бормочет Стеф, и смело направляется за ней. Я недоуменно смотрю на удивленную Барону и каменную Реджину. Включаю дар и ощущаю настороженное напряжение Реджины, будто хищник перед прыжком.

— Ну что? Оставим в покое Марию?

— Да. Мы с ней поговорим потом. — Соглашается Оливия, одергивает в знак решимости полы пиджака и направляется в сторону комнаты Лидии. Я встречаюсь взглядом с Хелмак. Я знаю, что она чего-то опасается, она знает, что я это чувствую. Но молчит, лишь странно кривит свои накрашенные губы, будто я ей только что сказала какую-то гадость в ответ, после чего отправляется за Бароной. Я остаюсь одна в коридоре перед закрытой дверью, за которой пунцовой нервозностью скрывается Мария.

— Миссис Грачевски, давайте это оставим тут.

— Но, Норма, Джек сейчас придет, и что я ему предложу? Он же так любит чай! Чай с имбирным печеньем по моему рецепту…

Голоса доносятся из внезапно распахнувшейся двери через пару комнат, и оттуда медленно выползают сиделка и старушка. Притом последняя держит кружку, крепко вцепившись в нее своей худой рукой. Сиделка сразу замечает меня возле двери Марии и кратко кивает в знак приветствия. Игнорирую, впялившись взглядом в ее пациентку, от которой несет какими-то тяжелыми неприятными духами и ветошью. Несмотря на это, у старушки накрашены губы, хоть и неровно по ее морщинистым, скукоженным губам, и на тонкой шее висит нить старого жемчуга, навевающая мысли об не плебейском происхождении этой дамы.

Эта парочка проходит, громко шаркая и чем-то позвякивая в кармане. Старушка все утверждает, что сейчас придет Джек. Норма соглашается и терпеливо ее уводит куда-то от меня и комнаты вместе с противным запахом и кружкой.

Если я когда-нибудь дойду до такого состояния и возраста, убейте меня!

Хм! По крайней мере, в коридоре не пахнет освежителями, которые щедро распыляют в таких заведениях, чтобы перебить запах мочи, кала и рвоты. Наверное, эти запахи у пациентов в комнатах. Ненавижу аромат роз! Я сразу вспоминаю этот синтетический, навязчивый душок в палате у матери, которая периодически забывает, как ходить в туалет. В такие периоды сладкий запах усиливается в ее пустой комнате и становится равный химической атаке. Я просила персонал так не усердствовать, но мать сразу же придумывала способы «вернуть» аромат в свою комнату. «Ангелы уходят из моей комнаты, Лаура. Раньше тут пахло садом! И вот они уходят». Поэтому после таких приступов меланхолии «ангелы» появлялись в виде жестяного баллончика Глэйд.

Я кидаю тоскливый взгляд на белую, хлипкую для мага дверь Марии… А затем разворачиваюсь и иду к Лидии. Вхожу в тот момент, когда разговор о Моргане идет уже вовсю.

— Так, значит, вы помогаете ему?

— Да. Он так думает.

Я изумленно таращусь на стены в комнате девушки, сразу понимая, кто она из сестер. На каждой стене висит по три-четыре полки, которые просто уставлены маленькими фигурками.

Кукольник!

И как тут разрешили столько полок в больнице? Это же против правил! Наверное, Морган постарался. Пока Лидия рассказывает, я, словно в музее, начинаю рассматривать каждую фигурку на полке. Запах высыхающего пластилина витает в воздухе, что кажется он у тебя даже на зубах. Морщусь.

— Что значит «думает»?

— Он считает, что контролирует нас.

— А на самом деле?

— Только мою дурочку-сестру.

Маленькие фигурки. Не идеально. Даже небрежно. Нет лиц, нет деталей. Просто куколки с кусками бумажек, на которых написаны имена. Маленькие женщины и мужчины в костюмах, кто сидит, кто лежит, а кто стоит солдатиком. Имена, имена, имена…

Я оборачиваюсь на Лидию, девушка спокойна и безмятежна, даже радостна, будто не впервые видит нас. Стефан смотрится так, будто только сейчас осознал, что он в дурке: напряжен, в глазах страх, кажется, он готов дать деру. Но это только кажется. Стефан никогда не бежит от опасности, как бы ему страшно ни было.

Оливия сидит за столом напротив Лидии и ведет себя будто на допросе. Но Реджина! Вот, кто выглядит страннее всех! Женщина смотрит на Лидию немигающим взглядом, чуть подалась вперед, руки скрещены, будто себя сдерживает. Вид полного отсутствия сознания. Реджина выглядит здесь самой сумасшедшей. Я пробую своим даром понять что происходит, но я ее не чувствую как человека. Будто передо мной манекен.

— Реджина?

Я окликаю ее. Но она делает жест рукой. Глянцевый блеск маникюра сверкает вместе с бриллиантами в ее кольце.

— Вы знаете, что Морган хочет свергнуть Сенат? — Оливия ничего не замечает. Истинный Архивариус, ушедший в допрос. Но Лидия все больше веселится, постоянно оглядывая нас.

— Знаю! Я даже знаю схему. Все произойдет, когда начнется расширение Карцера. Так было задумано! Морган хотел ослабить Старейшин, вот и придумал с расширением! Гениально, не правда ли?

— Откуда будет удар? Кто будет участвовать?

— Удар будет из Карцера. Все Химеры будут участвовать в захвате Сената, пока Морган будет превращаться в Старейшин. Он думает, что они еще люди.

Я смотрю на веселую, кроткую Лидию и пытаюсь понять, что это означает «думает, что они еще люди».

— Как Морган собирается стать Старейшинами?

— Ой! Это просто! Главное, чтобы были три стихии: огонь, вода, воздух. Сначала он должен пройти огонь, затем воду, затем воздух. А затем начать расщепление на три человека. Есть старое заклинание еще у Древних. Оно поможет вобрать силу Старейшину. Главное задача, лишь выжить на этих обрядах. Вот он и собирал себе команду.

Я мысленно свожу все услышанное. Огонь — это однозначно его любовница Марго, вода — это поскудник-амфибия Майкл Слэйд. Воздух? Наверняка, кто-то из новеньких. Расщепление — Саката. Оденкирк вместо Шуваловой, чтобы пережить боль…

— Откуда он достал себе заклинание?

— Как откуда? Он с помощью Дэррила и Мелани оживлял Древних. Я думала, вы это уже давно всё знаете! По крайней мере, думала, что вы придете уже зная, раз нашли меня.

— Ты ведь нас ждала? — Я не сдерживаюсь и произношу вопрос, который так и вертелся на языке.

— Да. Ждала! Очень давно. Уже три года!

Она счастливо смеется. Я отмечаю, как красива и одновременно пугающе выглядит Лидия. В Средневековье таких Инициированных сжигали. Притом ее бы послали на костер только за темные, бездонные глаза инопланетянки.

— Она все знала… Она все знала…

Мы оборачиваемся на этот шепот, в котором слышен ужас и шок. Светоч смотрит со страхом и неприязнью на девушку.

— Реджина? — Стефан, будто слуга, двинулся к Хелмак, что вызвало у меня неприятное чувство брезгливости: хозяйка и ее верный пес. Стефан! Где же твоя независимость? Но Реджина даже не слышит моих темных злых мыслей, она взрывается и начинает отчитывать Лидию, как маленькую. В комнате тут же возникает гул и вибрация, исходящая от Светоча. Я трогаю Хелмак даром и будто ошпариваюсь: она вся взвинчена, в ярости, готовая броситься с кулаками на ошеломленную Лидию.

— Она все знала! Все заранее подстроила с Дэррилом! Вы оба возомнили себя Богом! Решили играться с жизнями! Столько людей умерло, а сколько умрет ради вас! Ты влезла туда, куда не следовало вам соваться! Сопляки! Равнодушная глупая девчонка…

Последнее Хелмак шипит сквозь зубы, словно звук пенящейся кислоты. Лидия некрасиво разевает рот и начинает кричать в ответ:

— Мне не все равно! Мне никогда не было все равно. Но схема действует! Вы же тут! И я не виновата в этих смертях! Они не запланированы! Но я ведь и воскрешала. Анна! Анна Савова давно должна быть мертва! Ей на роду написано было! Но мы с Дэррилом ее спасли! А Оденкирк? Он тоже должен быть мертв! Я могу назвать вам много имен, кто спасся от своей участи благодаря нам!

— Но вы не Боги!

— Реджина? — Оливия первая приходит в себя от шока, требуя от Хелмак объяснений, от которой все сильнее исходят волны магии. Если Светоч взорвется, то это будет страшно! А зная Реджину и ее дар, она нам мозги превратит в болтушку, и место в психбольнице всем точно будет обеспечено.

Хелмак игнорирует Барону продолжая отчитывать девчонку. Я же оборачиваюсь на куколок с именами… Запах пластилина с их стороны усилился. Каждая фигурка — какой-то живой человек с семьей, привычками, личными данными…

— Откуда ты знаешь все их имена? — Я вслух задаю вопрос. Интересно, сколько пачек ушло на все это?

— Дэррил. Мне их называл Дэррил. — Всхлипывает Лидия, громко шмыгая носом. — Его дар отлично лег под мою схему и даже усилился.

Я удивленно оборачиваюсь к Реджине.

— Что за схема? — Стефан поддается вперед. И вместо Лидии отвечает Реджина. Ее голос хрипит. Пожар эмоций потух, и сейчас эта женщина одна лишь сплошная горечь на языке:

— Вся наша жизнь, Стефан. Вот что это значит…

— Не врите! Не вся! — Лидия плачет. От нее исходит боль маленького испуганного ребенка, который сильно разочаровал родителей. — Просто последние пару лет! Я встретила Дэррила и полюбила! Понимаете, он — моя судьба! Мы созданы друг для друга! Как вы смеете нас обвинять в этом? Мы просто хотели быть вместе! А Морган сразу все понял! Это все моя дура сестра! Зачем она выболтала ему, что мы можем? Зачем? Именно тогда все началось!

Сколько помню, Морган давно вынашивал план: сначала стать Темным, затем, стать самым сильным в мире Химер, потом и вовсе контролировать всех. Если верить байкам Франчески, все пошло из-за провала его идеи на съезде Инквизиторов — объединение знаков Инициированных с помощью даров: слишком мало было сторонников, да и сама мысль об опытах над людьми вызвала отвращение. Моргана не остановило и это. Он хотел власти, он хотел публичного признания. А эти девочки просто вовремя попались.

Лидия плакала навзрыд. Слезы блестели на ее уже пунцовых щеках, а соблазнительные губы еще сильнее распухли. Ее била дрожь, будто от холода, а в комнате усилился кислотный запах пластилина, что я почувствовала приступ тошноты. Невольно кинув взгляд на полки рядом с собой, мне на мгновение показалось, что фигурки чуть изменили свое положение…

— Что началось? — Я спрашиваю у всхлипывающей Лидии.

— Вы знаете, в чем проблема пророков? — Лидия уже злобно шепчет, сузив свои кошачьи темные глаза и прекратив рыдания. Сейчас она похожа на маленького, но опасного зверька. Вместо Реджины я слышу голос брата:

— Пророки видят варианты будущего. Оно изменчиво. Поэтому их предсказания всегда ставятся под большое сомнение.

Я еле сдерживаюсь, чтобы не хохотнуть в ответ: ну, конечно, Стефу ли не знать проблемы пророков! Уж шведка точно ему рассказала все особенности своего дара.

— Вот именно! — Радостно вскрикивает на реплику Стефа Лидия. И продолжает: — Случайная встреча, случайное слово, чуть опоздал, чуть поспешил — и вариант сменяется другим. Дарла имела разряд пророка. Она видела даты смерти. И вот, когда Морган убил мою Главную и прибрал ее маленький клан к Альфа, когда я поняла, что Морган хочет использовать меня и сестру, даты смерти начали стремительно меняться у всех. Они сокращались. Но самое страшное — это Дэррил! Мой Дэррил и его дата!

Лидия снова начала захлебываться в своей истерике, а тошнотворный запах пластилина опять усилился, резко ударяя в нос до самого мозга. Боже! Нет, меня сейчас точно стошнит!

Я судорожно начинаю зажимать нос, замечая, что только у меня такая реакция.

Лидия продолжает истерить, что мне хочется вызвать санитарку, чтобы ей вкололи успокоительное:

— Я была не готова к этому! Я не хотела терять его! И я… Я…

— И ты сделала, как ты называешь, схему. — Закончила Реджина за задыхающуюся Лидию.

Девчонка коротко кивнула. А я в очередной раз не поняла.

— Какую схему? — Барона смотрела в недоумении то на Реджину, то на Лидию. Несчастная девушка, всхлипывая, показала на кровать.

Стефан, стоящий рядом, дернулся, будто указали на него.

— Под кроватью, Стеф.

И брат резко одергивает покрывало. Под простой деревянной кроватью с ортопедическим матрацем стоит пара простых коробок, словно забытых при переезде в эту клетушку с «запаянными» на датчики окнами. Стефан с шелестом картона о пол вытаскивает сначала одну: в ней лежат пачки не распакованного пластилина. Затем вторую — очень легкую, будто пустую. Стеф смотрит на дно коробки и тянется что-то достать.

— Не трогай! — Верещит Лидия. И я вижу, как фигурки на полках меняют положение. Твою мать! Значит не показалось! Фигурки двигаются из-за Лидии. Это замечают и остальные, с испугом оглядываясь на полки.

К коробке храбро подходит Реджина и с брезгливостью кидает взгляд, затем Барона с любопытством анатома разглядывает что-то на дне, и вот я набираюсь храбрости и подхожу к ним, ожидая увидеть что-то страшное, что-то неприятное, что-то противоречащее моим принципам. Но в пустой, как мне показалось сначала, коробке находятся лишь три пластилиновые фигурки в странных позах: две держатся за руки, очерченные линией черного маркера, у их ног за границами круга лежит третья фигурка, вокруг которой выведены знаки из рун, славянской мифологии, что-то взято из Некрономикона.

— Что это?

— Это схема, Лаура. — Реджина не смотрит ни на меня, ни на коробку, она пристально глядит в глаза заплаканной, но успокоившейся Лидии. — Она запрограммировала будущее: падение и уничтожение Моргана с ее пути, а также совместная жизньс Дэррилом.

— Ничего не понимаю… — Бормочет Стефан, ероша волосы. Я солидарна с ним. В голове вместо мыслей противный запах пластилина.

— То есть вы хотите сказать, Реджина, что Лидия создала эту схему три года назад? А затем помогала Моргану в достижении его замыслов?

Оливия явно понимает больше. В конце концов, надо отдать должное, Архивариусы всегда могли логически холодно рассуждать. Живые аналитически-вычислительные машины, но не дальновидные.

— Да, Оливия. Какая разница, как будет проходить путь и через что, когда ты знаешь финал? Лидия и Дэррил — два манипулятора. Влюбленные молодые люди решили поиграть в Богов. Пока одному угрожала смерть, вторая решила его спасти, да еще запрограммировала — быть с ним вместе вне зависимости от Моргана. Слышали теорию бабочки? Что если вернуться в прошлое и убить бабочку, то будущее сильно изменится. В нашем случае, здесь раздавили не только бабочку. Здесь поменяли две судьбы, искривив тем самым другие судьбы.

— Ничего мы не кривили! Все равно много бы людей умерло, как вы не понимаете?! Дарла же видела, как изменились даты! Мы даже спасли некоторых!

Гул в комнате возник такой, что ветер пронесся в комнате. Реджина двинулась на Лидию и заорала так, что мы притихли, отступив от нее, в первобытном страхе самосохранения.

— Но ты сама сказала: пророки видят варианты! Ты могла запрограммировать, что угодно! Но нет! Ты пошла на поводу у Моргана, ты помогала ему! — Светоч нависла над сидящей, вздрагивающей от каждого слова, девушкой и кричала, как кричат люди в ненависти, что мне даже стало страшно за несчастную: — Ты сделала макет себя и Дэррила! Ты каждый день вставала, просыпалась, делала очередную куклу, впихивала человека в эту адскую машину и ждала! Ты равнодушно ждала, когда мы за тобой явимся! Это разве не эгоизм, Лидия? А что тогда? Ты играла в Бога каждый день, ты могла бы спасать, но ты не делала ничего. НИ-ЧЕ-ГО! А твой любовник создавал условия для этой игры: бегая, разыскивая людей, воскрешая мертвых и прочую мерзость! Я чуть сына не лишилась из-за тебя! Я еле выцарапала его из лап Моргана! Полуживого! Я сожгла невинную девушку! Потеряла Рэйнольда, который сейчас где-то, и неизвестно, что с ним происходит! И я не знаю: останется он жив или нет! Они все — родные мне люди! Мы прошли через ужасы и страдания! И всё это из-за какой-то мерзавки!

Реджина резко останавливает свою речь, будто ей стало не хватать воздуха. Я же чувствую острое желание влепить Лидии оплеуху, навязанную мне эмоциями Реджины. Моя рука поднимается вверх, но я тут же ее одергиваю, взяв свой дар под контроль и ограждаясь от эмоций Хелмак. Бледная, худая Лидия смотрит на разъяренного Светоча огромными глазами мольбы и вины перед ней. Запах пластилина въедается нам в кожу. На секунду мне кажется, что я сама фигурка из пластилина.

Хелмак разворачивается и в три шага пересекает комнату. Выходит, громко хлопнув дверью. Где-то в углу яркой фотоаппаратной вспышкой сверкает молния — электрический разряд из-за еле сдерживаемой магии Верховной. Ух! Легко обошлись! Реджина просто потрясающе контролирует себя!

— Так значит, это все из-за твоего парня? — Я говорю с ухмылкой на лице. Почему-то не сильно виню Лидию, хотя и понимаю Реджину. Перед моими глазами происходил крах моего будущего, когда такая вот девчонка меняла свое будущее — шведка Ева Валльде отобрала моего Стефана, оставив мне пустоту и недоумение, как дальше жить и справляться в одиночку. Вздыхаю и вспоминаю бессмертные строчки:

— «Каменные ограды остановить любовь не могут».*

— И что нам делать? — Внезапно оживает Стефан, смотря с удивлением на дверь, за которой скрылась Реджина. — Куда она ушла?

— Какая разница! Все равно финал один будет. — Я киваю на коробку, все еще стоящую посредине комнаты и открывая взгляду свое нутро с тремя фигурками.

— Да, но мы теперь можем переиграть финал.

Я изумленно таращусь на Оливию, будто пластилин в комнате начал не только двигаться, но и говорить. Барона с хитрым живым блеском в глазах поворачивается к Лидии:

— А теперь, девочка, расскажи нам, что ты знаешь о свержении, как часто с тобой связывается Морган и как нам поменять схему на пользу себе.

Примечания:

*(ит.) Лаура, послушай. На тебя уже нападали.

* "Каменные ограды остановить любовь не могут." — Цитата из «Ромео и Джульетта». Шекспир

Причинённые неудобства

— Мелани? Мелани!

Я просыпаюсь с вскриком и испуганно таращусь на сидящего возле себя Дэррила. В Карцере. У меня в комнате.

— Дэррил? Но… — Если он тут, это значит: — Барона поверила! Да? Сработало?

— Да. Всё сработало. Барона поговорила с Реджиной. Они даже нашли Психолога и Кукольника.

— Правда?

— Да!

Я видела неподдельную улыбку Дэррила. Будто камень свалился с души! Последние сутки пребывания в Карцере дались нелегко. Я сходила с ума в четырех стенах. Хотела даже сбежать, но не могла подставить Барону. Если бы я сбежала, то все мои слова, все мои действия были бы бесполезны, а я привыкла идти до конца.

— Что ты тут делаешь?

— Я пришел за тобой.

— А Барона?

— Она с Реджиной. Пойдем!

Он командует и рывком встает с кровати. Я, еще толком не пришедшая в себя, встаю следом за ним.

— Подожди. А печать? — Я показываю руку, на которой виднеется след от ладони Архивариуса. Если я выйду без разрешения — меня схватят.

— Ты невидима для Янусов. Да и Барона тебя отпустила. — Дэррил безразлично пожимает плечами.

Ну раз это для него не проблема, значит, действительно, я свободна.

Мы выходим в коридор, и взгляд сразу же падает на огромные окна Сената и стоящего возле них Ганна, задумчиво смотрящего в темноту наступающей ночи.

— Кевин!

Я кидаюсь в родные объятия друга.

— Привет! Ты что здесь делаешь?

— Пришел с Дэррилом за тобой. Реджина послала.

Он кидает непонятный взгляд на парня, но ничего толком не объясняет. Странно…

— А где сама Реджина? Что происходит?

— Пошли отсюда, а то Варька заждалась. По дороге расскажу.

Я льну к нему, ощущая медовый запах Кешки, который напоминает о прошлом лете, о Саббате и близких мне людях. Это почти счастье. Почти…

Мы разворачиваемся и идем к двери, которая, по идее, ведет на лестницу, но в Сенате двери порой бывают порталами и тут такой лабиринт, что запутаться проще простого. Кевин держит меня за руку, сзади себя слышу мягкую поступь Дэррила. Ганн говорит тихо, но внятно, не сбиваясь с ритма своих шагов, будто каждый день бывает в Карцере:

— Реджина сейчас с Бароной. Они хотят эвакуировать людей из Карцера. По крайней мере, Ной и Оливия пытаются хоть что-то сделать. У этих Архивариусов не мозги, а сплошные протоколы и правила! Вряд ли они смогут хоть кого-то убедить, да еще вывести без шума из стен Сената. Поэтому я согласен с планом Реджины.

— А что она делает?

— Она поднимает свои связи. Сейчас Курт, Стефан и Ева обзванивают всех Инквизиторов.

— Зачем?

Я оглядываюсь на Дэррила, но по лицу не прочитать его мыслей. Как только возвращаю свое внимание к Кевину, то неожиданно налетаю на него, так как мы уже дошли до двери. Кешка даже не морщится, привыкший к моей рассеянности:

— Реджина хочет дать бой. Вряд ли Архивариусы к ней прислушаются. Но и оставлять тут людей нельзя. Сама понимаешь…

Я смотрю на серьёзного Кевина и чувствую, как внутри все сжимается от страха. Моргана никак не остановить…

— А если найти Моргана и первыми напасть?

— Сенат не поймет. Посчитает самовольством.

— Поэтому проще дождаться, когда он начнет свержение?

Кеша лишь грустно улыбается.

— А Рэй? Вы нашли его?

Я пытаюсь найти хоть толику надежды в лицах друзей, но те лишь хмуро качают головами.

— Морган его держит рядом с собой. Мы не знаем, где он и что с ним. Знаем, что его используют при наступлении.

Вот опять! Снова ощущение, что он скрывает что-то от меня. Я вижу это по его напряжённому лицу и то, как он старательно отводит взгляд.

— Кевин?

Но Кешка молчит, виновато уткнувшись себе под ноги. А я отмечаю, что рыжина его волос исчезла, они приобрели темно-каштановый цвет: Ганн не только растерял свой мальчишеский задор, он возмужал из-за испытаний, выпавших на его и Варину долю. Кешка поменялся не только внутренне, но и внешне: волосы потемнели, похудел, черты стали резче, движения сдержанней, даже кажется, что подрос. Остались только его медовые красивые глаза.

— Ты что-то скрываешь… Я вижу.

Но он игнорирует, буркнув лишь: «Пойдем». Сзади меня прокатывается тяжелый вздох Дэррила.

— Они даже не искали его, вот, что он скрывает.

Я смотрю сначала на одного, потом на другого.

— Это правда? Только это?

Кевин кидает злой взгляд на Дэррила.

— Времени не было… Честно, я пытался по энергии определить через сличитель, но я — никудышный поисковик.

— Когда будет наступление? — Я шепчу, осознавая свое положение.

— Завтра.

Решение приходит сразу же. Отступаю на шаг от Кевина и твердо заявляю:

— Я никуда не пойду.

— Что?

Дэррил и Кевин удивленно смотрят на меня, не понимая.

— Рэй будет здесь. Морган будет использовать его дар. А я не могу вот так… взять и уйти… бросить его. Вы понимаете меня?

Дэррил кивает, а вот Кевин смотрит, все еще не уясняя причины моего упрямства. Поэтому перехожу на русский, чтобы понимал только он и я:

— Кешка, ты же так и не смог бросить Варьку. Ты же пытался за нее бороться до последнего. И ведь не бросишь. Вот и я борюсь. Поэтому я никуда не пойду.

— Ты понимаешь, что здесь будет? Да от тебя сухого места не останется!

— Слушай! Я поклялась перед священником, что с Рэем я буду и в радости, и в горе, и… как-то там еще! Не важно! Я остаюсь!

Я разворачиваюсь и иду мимо изумленного Дэррила, возвращаясь в свою камеру «пыток» — в Карцер.

За спиной доносится возмущенный голос Кевина:

— Дэррил! Скажи ей!

— Чувак, я же говорил тебе…

Стоит подойти к двери с табличкой с моим новым и желанным именем, тут же слышу шорох за спиной. Обернувшись, вижу, как Кевин подбегает ко мне, стараясь сильно не шуметь, но мягкий красный ковер и так поглощает каждый его шаг.

— Тогда я остаюсь с тобой! — Выпаливает Ганн, оказавшись со мной рядом, и храбро нажимает на ручку двери, открывая и приглашая внутрь Карцера. Я же шокировано осознаю его решение: этого еще не хватало!

— Нет! Кевин! Одумайся! Тебе нельзя!

— Да? А что я тогда Варе скажу? Как я буду смотреть ей в глаза? Она меня живьем съест за то, что отпустил, и будет права!

Я смотрю на Дэррила, который мягкой походкой приближается к нам.

— А ты?

— И я с вами.

— Иди в Саббат. Тебя Реджина ждет. — Голос Кевина меняется по отношению к Дэррилу: становясь суровым, неэмоциональный и сдержанным. Да что происходит между ними?

— Не пойду. Или ты думаешь, что я таки послушаюсь тебя и уйду в Саббат?

В этот момент мы слышим, как кто-то входит в коридор, поэтому, словно испуганные дети, тут же влетаем в комнату Карцера и закрываем за собой дверь.

— Ну так что? Мне уйти? — Продолжает опасным шепотом Дэррил, с вызовом глядя Кевину в глаза. Ганн лишь улыбается, но в глазах читается испуг.

— Эй! Что между вам творится? — Не сдерживаюсь я, глядя на неприкрытую враждебность парней друг к другу.

— Ничего.

Краткий ответ, который дает понять, что они не намерены вдаваться в детали. Дэррил первым приходит в себя и садится на кровать в центре комнаты, а я осознаю, как стало тут тесно. Все-таки, это одиночная камера, хоть и с удобствами, но не ночлежка для троих. Дэррил, будто у себя дома, разваливается на кровати и вытягивается всем своим телом под недружелюбным взглядом медовых глаз.

Через секунду Ганн оживает, будто вспомнил что-то, поднимает трубку стационарного телефона и протягивает мне. В динамике отчетливо звучит женский голос, который будто усиливается в напряженной тишине:

— Добрый день, Мелани. Вас слушает Обслуживающий Карцера Номер 246-89. Вы можете обращаться ко мне, как к самому Сенату.

Я таращусь на трубку и Кевина. Тот в нетерпении продолжает держать ее, показывая всем видом, что мне стоит ответить. Я нерешительно подношу к уху телефон.

— Скажи, что у тебя есть сообщение для своего Дознавателя…

— Эээ… Здравствуйте. У меня есть сообщение для своего Дознавателя.

— Простите, Мелани. Но Оливия Барона не может прийти к вам. Я могу вызвать к вам ее помощника.

Я удивленно смотрю на Кешку. Тот кивает в ответ.

— Хорошо…

— Ждите. К вам подойдет ее помощник Ной Валльде.

Прозвучавшее имя объясняет всё. Поэтому я облегченно вздыхаю и прощаюсь.

— А сам вызвать Ноя не мог? — Я укоризненно гляжу на Кевина, тот расцветает своей обворожительной улыбкой.

— Нет, не мог. У Януса тут же включился бы охранный инстинкт: чужак на территории Карцера.

Я смеюсь, понимая, как Кевин пробрался сюда.

— Тебя тоже Янусы не видят?

— Да.

— Конечно, не видят. — Доносится голос Дэррила, и мы оборачиваемся к нему: — Они лишь отпечатки энергии, которые зависают, как компьютеры, когда за один раз с ними происходит слишком много процессов. Они не могут считать, кто вы. Да и магия слишком сильная у вас.

В этот момент дверь открывается и в проеме возникает Ной в светло-сером костюме, в котором с его фарфоровой кожей и почти белыми волосами, выглядит, как ожившая статуя.

— Что случилось? Вы почему еще здесь? — Ни приветствия, ни извинений: Ной явно взвинчен и выглядит уставшим.

— Передай Реджине, что Мелани отказалась покидать Карцер.

— Почему?

— Потому что Рэй будет здесь. — Отвечаю я, стараясь опередить Кевина, пока тот не ляпнул лишнего. — Я не уйду отсюда. Я буду здесь во время наступления. Считайте, что решила бороться.

То, что я увидела на лице Ноя, не давалось описанию: привыкшая к беспристрастному выражению лица Валльде, сейчас наблюдала, как его брови взмыли вверх от удивления, затем сошлись на переносице от злости. Он было уже открыл рот, чтобы что-то сказать мне, но внезапно зависает, как Янусы, которые пытались прочесть мой знак. Секунда, две… И он сдается, придя к какому-то своему выводу.

— Хорошо. Я скажу. А вы?

Он удивленно смотрит на развалившегося на кровати Дэррила.

— А мы остаемся с ней. Я ее не оставлю одну. — Мне показалось или в Кевине проскользнуло что-то Оденкирковское? — А Дэррила надо проводить к Реджине. Его я одного не отпущу в Саббат. Сделаешь?

— Не могу. Я должен быть здесь. Мне еще говорить с Архивариусом Бодо.

Кевин понимающе кивает, а я спрашиваю:

— Чем ты занимаешься, Ной?

— Тем, за что с легкостью лишусь статуса Архивариуса.

— Есть кто выслушал?

— Да. Как Реджина и предсказывала: за нами пошли Джонс и Вэй. Еще пара человек. Ладно, я пойду. Реджине доложу о вашем решении.

Он тут же исчезает, закрыв бесшумно дверь. Кевин ловит мой взгляд и поясняет:

— То, что мы делаем, может выйти нам боком, если Морганы прознают.

— Они убьют вас? — Я в ужасе смотрю на Кешку. Тот лишь в ответ издает странный смешок.

— Хуже. Могут отложить нападение. И мы в глазах всех станем бунтарями, сумасшедшими заговорщиками. Короче, все может обернуться против нас. Морганы считают, что мы ничего не знаем. Мы делаем вид, что не знаем о них, собирая тайком людей. Тут еще опасность, чтобы и другие Архивариусы и сами Старейшины не поняли, почему Инквизиторы зачастили в Сенат.

Я киваю на каждое слово — я понимаю их замысел. И вправду сложно. Они ходят по самому краю.

— Твою мать! Фонит сильно. Не работает.

Я оборачиваюсь и вижу, как Дэррил уже стоит у окна и пытается что-то сделать с собственным мобильным телефоном. Эта картина невольно вызывает у меня усмешку. Неужели он не понимает, что техника дает сбои в Сенате? Уверена, что Янусы и Архивариусы, накладывая заклинания на каждую комнату, не забыли и о технологиях 21 века.

— Ты кому-то пытаешься позвонить?

— Я надеялся, хотя бы в игрушку порубиться.

— Ты так спокоен… — Я действительно замечаю, что Дэррил, в отличие от Кевина и Ноя, не выглядит дерганным и озабоченным по поводу грядущего переворота.

— А чего беспокоиться? Морган сам себя убьет.

— Да, но, прежде чем он это сделает, много народу пострадает. — Возражает Кевин, все еще стоя у стола с Карцерным телефоном в руках. Он смотрит на моего друга так, будто ему противно находиться с ним рядом.

— В смысле, Морган сам себя убьет? — Явно, что за прошедшие сутки много чего произошло, и эти двое в курсе событий. Одна я продолжаю быть в неведении. Я верчу головой, как флюгер, ожидая хоть какого-нибудь нормального ответа от них. В ответ лишь доносится тяжелый вздох Ганна и на его лице расплывается покровительственная, но красивая улыбка.

— Морган хочет стать Старейшинами. Это как… как… как лезть в трансформаторную будку. Притом он не понимает, что будет. — Кевин отодвигает стул и садится напротив нас. — Старейшины — это энерготочка. Это… я даже не знаю с чем сравнивать. Они работают, как предохранитель для Инициированного мира. Они берут из всех нас магию и распределяют по миру. Понимаешь? Они регулируют систему энерго-токов по колдунам и ведьмам. А Морган думает, что это люди. Он даже не догадывается, что если он станет Старейшинами, то его…

— То его просто разорвет. — Заканчиваю я за Кевина, вспоминая подобный разговор у камина вместе с друзьями в Норвегии. Тогда Варя отлично меня заложила Рэйнольду, рассказав о моих планах, за что я получила хорошую взбучку от любимого.

Кевин кивает, но тут же в его голосе появляется желчь сарказма по отношению к Дэррилу:

— А вот Дэррил считает, что не стоит мешать Моргану. Только он не думает, что прежде, чем Моргана разорвет на тысячу световых кусочков, пострадает много других людей.

Я с ужасом смотрю на Дэррила, потому что среди «других людей» будет мой Рэйнольд, который по замыслу Моргана должен обезболить его.

— Слушайте… Я не понимаю, как вы можете быть такими спокойными! Дэррил! Там же будет Рэй! Там будет куча других твоих знакомых! И ты, Кевин?

— Что? Предлагаешь мне расплакаться от страха? — Съязвил Кешка, но увидев мое лицо, понял, что зря это сделал. Ей-богу! Будто оскорбил!

— Эй! — Дэррил поворачивается ко мне и, как в прошлые времена, берет за руку, даря ощущение поддержки. — Я тебе обещал, что всё будет в порядке с вами, значит так и будет! С тобой и Рэем всё будет хорошо!

Я киваю, желая верить ему всем своим существом. Не важно, что и как будет, главное — надеяться. Я сглатываю слезы и пытаюсь вернуть уверенность своему голосу, но все равно получается полупридушенно.

— А когда планируется расширение?

— Завтра. — Кевин снимает ботинки и кладет ноги на край кровати, развалившись на стуле. — У Реджины и Артура еще в запасе день, чтобы хоть кого-то собрать и оповестить.

Я оглядываю свою маленькую комнату, которую час назад ненавидела и считала пыточной: нет ничего хуже, чем быть наедине с собой, когда у тебя на душе ад, в голове всплывает тысяча «а если», «вдруг», мир сужается в пару шагов и ограничивается четырьмя стенами. Теперь же я, если честно, радовалась, что со мной остались парни, хотя понимала — это безумие. Это опасно, ничего хорошего в этом нет. Ощущение подобно последней сигарете перед расстрелом.

Комната мелкая для троих. Особенно кровать. А ждать нападения нам еще сутки, даже больше…

— Класс! И как мы будем ночевать? Кровать-то одна? Или вы надеетесь, что я уйду из Сената?

— Нет. Не надеемся.

Кевин уныло стаскивает пиджак и вешает его на спинку. Сразу вспоминаю, как он спал на полу в мотеле, чтобы отдать Варе и мне кровать. Джентльмен во всем. Волна вины накрывает меня, поэтому кошусь на Дэррила. Я хоть и дорожу его дружбой, но Кешка и так натерпелся: поэтому я знаю, кто сегодня будет спать на полу. Дэррил тут же ловит мой пристальный взгляд:

— Что?

— Ничего.

Все началось с того, что лампа над столом стала противно трещать, а затем отключаться с резким звуком.

Бзззз…

Вжик.

Бзззз…

Вжик.

Боже! Да выключите ее кто-нибудь!

Резкое мерцание лампочки бьет по глазам, что я окончательно просыпаюсь. Мое тело затекло и вспотело — ужасно жарко, так как я зажата между двумя мужчинами на одной кровати. Дэррил лежит на боку в неудобной позе, справа от меня в таком же положении, почти на краю, спит Кевин. Душно. Мы заперты в этой маленькой комнатушке, где не открывалось окно и не было возможности проветрить хоть как-нибудь помещение. Этакий маленький ад из четырех стен и кровати. Теперь еще и лампа раздражающе мигает. Ее треск порой переходит в злобное жужжание подобно рою насекомых. Тишина, горячее сопение мужчин и эта лампа.

Бзззз…

Вжик.

Бзззз…

Вжик.

Перед сном мы успели наговориться, обсудить план действия Моргана. Даже поссорились. Я так и не поняла, почему Кевин недолюбливал Дэррила. В пылу он даже обозвал его Химерой, что было очень неожиданно слышать такое обвинение из уст Ганна. Под конец, к двум часам ночи, мы сошлись на том, что надо ложиться спать, тем самым прервать неприятное напряженное молчание между этими двумя. На полу ложиться никто не хотел, да и я сама была против. В итоге, уговорила попробовать всем уместиться на кровати. Было неудобно, жарко, но это лучше, чем кто-то лежал бы на полу без подушки и одеяла на жестком ворсе ковролина.

Бзззз…

Бзззз…

Вжик.

Выкарабкавшись из тесноты мужских тел, я встаю и подхожу к столу, при этом разминая затекшую шею. Странно… Да что с этой лампой? Того и гляди потухнет. Может, контакт отходит? Я аккуратно стучу ногтем по стеклу, но лампа, лишь странно звякнув, продолжает моргать.

— Фонит… Бесполезно.

Я оборачиваюсь на сонное мычание Дэррила. Он трет глаза и начинает разминать плечи.

— Магический фон колеблется. Не чувствуешь?

Я прислушиваюсь к своим ощущениям: моя магия спокойная, как вода в озере в безветрие.

— Нет. А должна?

— Я чувствую. — Это уже доносится от Кевина, который тоже по ходу проснулся из-за этой проклятой лампы. Ганн медленно откидывается на мое место и с болезненным мычанием трет лицо руками. — Согласен с Дэррилом: фон неровный — скачет, как синусоида. И, кажется, амплитуда увеличивается… Странно, что ты это чувствуешь, Дэррил, в отличие от Мел.

— Не ты один такой одаренный. Я тоже немало умею.

Я хотела уж было цыкнуть на этих двоих, чтобы прекратили друг к другу цепляться, но мой взгляд падает на окно.

— Что это?

Я никак не могу понять, что там происходит. Окно Карцера, как всегда, выходит на склон горы с заснеженным лесом. Только там мерцает что-то… Мигающая лампа, как назло, не дает рассмотреть: то чернота, то резко свет по глазам и я вижу свое сосредоточенное, призрачное лицо в отражении стекла. Так невозможно ничего рассмотреть! Подхожу вплотную, уткнувшись лбом к холодной тверди стекла и прикрыв руками, чтобы свет не мешал…

Секунда, две…

Бзззз…

Вжик.

Сначала мне кажется, что там блуждают какие-то лучи, падающие сверху на снег. Пока до меня не доходит.

— Ребята! Посмотрите!

— Что?

Я слышу торопливый шорох, и вот нас уже трое у окна.

Бзззз…

Вжик.

Бзззз…

Вжик.

Мы молчим и вглядываемся в темень с блуждающими вразнобой вспышками.

— Что это? — Кевин также озадачен, как и я.

— По-моему, не только у нас проблемы с электричеством.

То, что мне казалось световыми всполохами откуда-то сверху, оказывается отблесками света на деревья и снег от самого Сената: здание мигало, как азбука Морзе. Ощущение, что мы на огромном корабле и смотрим на отблески огней в воде, которые то вспыхивают, то гаснут.

— Твою мать!

— Фонит, говоришь?

Я напугана. У ребят тревожные и растерянные лица. Мой страх, наконец-то, всколыхнул во мне магию, и я почти кожей стала улавливать этот самый неустойчивый фон. Этот шум, который приняла за электричество, разросся и стал плотным, тягучим, похожий на то, будто вы на дискотеке и всем телом ощущаете ритм музыки. Только это было беззвучно и не так резко, но все равно — волны то накатывали, отключая лампочку, то уходили, возобновляя свет в комнате.

Кевин кидается к стационарному телефону, а Дэррил начинает судорожно набирать кого-то по мобильному, пытаясь при этом поймать сигнал.

— Свяжите меня с Дознавателем Оливией Барона! — Кевин почти орет в трубку. А Дэррил чертыхаясь произносит: «Почти… Давай! Ну же!»

— Эй! Что происходит? — Я с ужасом наблюдаю за паникой ребят.

— Расширение — вот, что началось… Есть! — Дэррил радостно восклицает, высоко подняв телефон.

— А разве оно должно быть не завтра? — Но меня они не слышат. Кевин кидает трубку и кидается к Дэррилу.

— Стационары не работают. У тебя получилось?

— Да!

— Попробуй отослать смс Реджине.

— Сейчас, чувак! Не все сразу!

Кевин будто вспоминает обо мне и оборачивается:

— Да, расширение должно быть завтра. Почему-то Старейшины перенесли всё.

— Но, если началось расширение раньше, то Морган не знает. Он так же ждет, как и мы завтра!

— Да. Это и классно! — Кевин почти счастлив. Он улыбается так, будто взял джек-пот, я же осознаю, что не увижу Рэйнольда, что план может и потек для всех в лучшую сторону, но не для меня.

— Отослал! — Радостно сообщает Дэррил.

— Отлично! Классная работа. Ты хорошо поработал над своим сотовым! — Кажется, что Кевин готов расцеловать Дэррила. Тот в ответ гордо улыбается.

— Я же говорю: вижу сущность вещей. Уж перенастроить мобильный, чтобы хоть как-то работал тут, я могу.

Стоит ему закончить фразу, как тут же резко становится темно. Свет потухает. Неожиданно. Пугающе. Тьма наступает везде. Во всем мире. Мы ослепли, замерев в своих позах, чтобы понять происходящее.

Чернота.

И наше тихое острожное дыхание.

За окном — ни всполоха: во всем здании отключен свет. А далее происходящее становится подобно кошмару: в этом мраке, в котором даже не ощущается магия, превратив весь Сенат в простое непримечательное здание, словно сирена или выстрел у уха, громко дребезжит всем своим пластмассовым коробом телефон, что мы аж подпрыгиваем на месте.

— Ай!

— Твою мать!

— Черт!

— Спокойно! Это просто телефон!

— Ну так возьми трубку, ты рядом!

— Тише! Вы слышите? — Цыкает Кевин на нас, и мы затыкаемся. Прислушиваться даже не надо, так как это повсюду, что мурашки бегут по коже, а я начинаю с испугу жаться к Дэррилу: пугающий, дребезжащий звонок телефона множится и превращается в странный тревожный звук, который, кажется, пронизывает все здание. Телефоны звонят везде. Всюду. Во всем Сенате, на каждом посту и каждой комнате! Они гудят, пищат, трещат, звенят и сигналят, сливаясь в один неприятный гул.

— Кевин, ты ближе всех, возьми трубку!

Я не слышу Ганна сквозь этот кошмар, зажимая уши руками, я лишь чувствую, как колыхнулся воздух и резко все замолкает. От этого мне становится дурно, будто я не только ослепла, но и оглохла.

— Алло? — Голос у Кешки предательски дрожит.

В этой темноте среди нашего шумного дыхания и липкого страха мы слышим пугающе доброжелательный голос диспетчера Сената:

— Здравствуйте! С вами говорит голос Сената от лица Старейшин. Просим прощения за причинённые неудобства. Сейчас проводится расширение здания Карцера. Через пару секунд будет включен аварийный свет. В течение десяти минут работа Сената будет возобновлена. Просим не паниковать и оставаться на своих местах. Не предпринимать никаких решительных и противозаконных действий, которые будут караться со всей строгостью Инициированного мира. Хорошего вам вечера!

102378

Я смотрю в черноту, туда, где, по идее, стоит Кевин с трубкой. Я не слышала от него ни звука — значит, он тоже в шоке.

— Нам надо подождать десять минут и всё. — Донесся ободряющий голос Дэррила. — Морган же не знает, что расширение раньше положенного.

Я тяжело вздыхаю в знак согласия. Ох, не нравится мне всё это! Но делать нечего. Только ждать.

Неожиданно в комнате мягко стало светлеть, приобретая оттенки заката — лампочка, с которой началось наше пробуждение, внезапно зажглась, поменяв свой цвет на красный.

От этой вежливости мне стало не по себе, как и от доброжелательного голоса в трубке.

Когда лампочка успела поменять цвет? Если это магия, то странно, что мы не почувствовали ничего, потому что по ощущениям Сенат сам, как лампочка перегорел, и вся магия из него куда-то делась.

Комната теперь была залита алым светом, в котором цвет губ собеседника сливался с цветом лица — выглядело жутко. Подойдя к окну, я увидела пугающие отблески от здания на снегу и деревьях, будто все обагрено кровью.

— Почему магия не чувствуется? — Я наконец совладала со своим голосом и задала Кевину вопрос. Если идет расширение здания с помощью магии, то почему она не ощущается?

— Я чувствую. Слабо правда, будто писк комара, но она есть.

— А расширение здания произошло?

— Думаю, да… Когда отключился свет прошел очень сильный всплеск. Сейчас Старейшинам нужно время, чтобы прийти в себя.

— Мы сейчас слабы, как никогда…

Я оборачиваюсь на Дэррила, который, кажется, успокоился больше, чем мы. Он сел на кровать и начал ковыряться у себя в ногтях, скорее от нервов, потому что никогда этой привычки у него не наблюдала.

— То есть, слабы?

— То есть, вот. — Он дергает рукой, произнеся заклинание, и искра незаконченной вязью падает с его пальцев к ногам и тухнет. Я стою, ошарашенно глядя на это, не зная, чему удивляться больше — что Дэррил не смог сделать элементарное заклинание или то, что оно сработало в комнате Карцера, когда раньше это было невозможно сделать из-за защитных полей, дабы преступники не могли воспользоваться магией и дать деру.

Где-то в коридоре хлопает дверь и слышатся голоса. Кевин прислушивается.

— Кажется, с корабля бегут.

— А Старейшины? Они тоже стали смертными, раз магию потратили? — Я не унимаюсь. Если честно мне плевать на то, что люди незаконно покидают комнаты. У них сбежать и спрятаться во время восстановления Сената — каких-то десять минут, так что многие просто не успеют. И, скорее всего, усугубят этим наказание.

— Запомни, энерготочка никогда не станет смертным. Старейшины, как костер, который разгорелся, а сейчас тлеет. Поверь, Мел, они восстановятся.

— А где они? — Я сажусь к Дэррилу и начинаю осматривать красные стены, за которыми где-то в здании спрятаны грозные старики — главная разящая рука всех колдунов и ведьм нашего мира.

Но вместо Дэррила отвечает Кевин, указывая пальцем в дальний верхний угол потолка:

— Там. Оттуда сейчас сильнее всего разит магией.

— Ты их чувствуешь?

— Сейчас — да. До этого они тут терялись. Слишком все пропитано было энергией.

— Интересно, почему расширение произошло раньше намеченного? Может, Старейшины догадались о Моргане? Может, кто-то из наших успел предупредить?

— Не знаю. Но для нас это хорошо. — Кевин стоит счастливый, смотрит на меня и улыбается.

Внезапно в этот момент звучит взрыв, что здание сотрясается, а мебель подпрыгивает на полу вместе с нами. Лампочку коротит окончательно, и она с треском и снопом искр потухает, погружая нас в темноту. Сверху на меня что-то сыпется, что я визжу в панике, вспоминая и воскрешая все свои пережитые страхи и воспоминания, кидаясь в объятия Ганна:

— Кевин!

— Успокойся! Всё в порядке! Дэррил?

— Внизу! Внизу пожар! — Дэррил смотрит в окно, неестественно выгнувшись, почти прилипнув к стеклу всем телом. Кевин, таща меня за собой, подходит к нему.

Сильно прижавшись к окну, почти уткнувшись носом и скосив до боли глаза, чтобы увидеть чуточку здания, так как его полукруглое расположение не позволяет увидеть хоть что-то кроме снега, гор и редких деревьев, я, наконец-то, могу разглядеть внизу языки пламени, вырывающиеся из окон несколько этажей вниз. Тяжелый, густо-бордовый в свете Карцера дым начинает подниматься, закрывая последнюю видимость в нашем окне. Тени от него, причудливо клубясь, скользят по нашим лицам.

— Вы уверены, что Морган не в курсе раннего расширения? — От страха голос дрожит, напоминая блеяние овцы.

— Надо уходить отсюда! Живо! — Неожиданно командует Кевин и тащит за собой к двери.

Сейчас он напоминает истинного Инквизитора, а не того мальчишку с медового глазами, который когда-то кормил меня клубникой и вареньем из роз. У двери я чувствую странный непонятный гул, который напоминает ведьмин зон, только сильнее.

— Дэррил, ты идешь?

— Да.

Мы выходим в коридор, который также горит красным зловещим светом. Вместе с нами выходят еще пара человек. Некоторые уже сбежали, оставив двери незакрытыми.

— Вы слышали взрыв? — Спрашивает мужчина, поравнявшись с нами.

— Глупо было бы не услышать. — Бурчит Кевин и привлекает меня ближе к себе от этого незнакомца, который явно Химера и напоминает настоящего заключенного: большой, мускулистый, весь в татуировках, в завершении он был еще и наголо побрит, что его черепушка поблескивала, показывая все желваки, вены и неровности черепа. И снова проходит зов, что я оборачиваюсь на Дэррила. Может, это он зовет кого? Но непохоже…

— Сам дьявол ногу сломит в этих коридорах… — Бормочет снова Ганн, когда мы выходим в другой коридор, где так же как и мы идут испуганно люди, озираясь и покидая свои комнаты.

— Уверен, они его и приглашали, чтобы построить Сенат.

— А порталы? — Я удивленно озираюсь, осознавая, что мы только что прошли в другой коридор через дверь, которая, могу поклясться, была порталом.

— Они не работают, девочка! — Лысый явно смеется надо мной. — У Сената сейчас большие проблемы с магией. И еще будут, когда поймут, что все сбежали!

— Я не пойду!

— Нора!

— Слушай, меня и так выпустят. Зачем мне бежать? Я только сделаю себе хуже!

Две девушки стоят в коридоре и громко спорят. Одна пытается увести за собой подругу, но та не идет, упрямо встав возле двери своего Карцера.

— Посторонись! — Нас грубо отталкивает пацан, несущийся к двери в конце коридора, за что получает в след пару ласковых и световой шар от Лысого. Парень уворачивается, показывает нам средний палец и скрывается за дверью.

— Сосунок! Ты еще мне покажись, я тебе шею сверну! — Взревел Лысый, и на его шеи вздуваются вены от ярости.

Мужчина, который собрался бежать из Карцера, услышав этот рык, разворачивается и испуганно прячется в своей комнате.

Мы, наконец-то, выходим на лестницу: белизна стен и блеск хромированных перил режут глаза. Стерильно. Чисто. Как любят Архивариусы. Здесь свет был не красный, а холодный и яркий от ламп накаливания по стенам. Неоном горят номера этажей.

Интересно, как много людей, кто не пошел, воспользовавшись всеобщей паникой и темнотой? Много ли Химер осталось?

Или почти все успели смыться, в надежде уйти от наказания Сената?

И что они хотят предпри…

Громкий, резкий взрыв! Он будто звучит рядом, и оглушающей волной прокатывается сквозь меня и стены. Вокруг все трясется и прыгает со страшным металлическим скрежетом. Я визжу от ужаса, так как мне кажется, что пол сейчас рухнет и я снова упаду, а сверху засыплет завалами бетона. Кевин, потеряв равновесие, заваливается на Лысого, а я вцепляюсь в Дэррила, почувствовав, как тот меня притягивает к земле.

Нет!

Пожалуйста!

Господи! Только не снова!

Секунда тишины. Но пол так и не разверзся дырой, не поглотил меня в яму, а потолок не рухнул на мою голову, ломая шею.

А дальше проходит железный скрежет и рев воды…

— Черт! Дьявол! — Лысый спихивает с себя Кевина и кидается к перилам. Он перегибается через них и с ужасом смотрит вниз. Кевин следует за ним, я же, цепляясь за Дэррила и перила, встаю и в лестничном проеме вижу, как с этажа ниже хлещет огромная волна воды, устремляясь потоком вниз, смывая людей на своем пути и неся несчастных из коридора этажом ниже. Наглый паренек, который нахамил нам, цепляется за перила и держится за них, но через мгновение он сдается — в секунду его смывает вниз, переворачивая и ударяя о бетонные стены. Лысый орет площадными словами во все горло, перекрикивая стоны, вопли и шум воды.

— Что происходит?

— Вот! Вот! Можно через восточное крыло! — Дэррил тем временем судорожно пихает мобильный Кевину. И тут я понимаю — то, что весь вечер считала игрой, на деле оказывается программой с планом здания, которую друг перед сном пытался изучить. Спрашивать откуда это у него — времени нет, потому что Кевин, кивнув ему и толкнув Лысого, ломанулся обратно в коридор.

Мы снова врываемся в темно-красный зловещий свет. Ганн начинает кидаться к дверям, стуча в них с криком: «Выходите все! Эвакуация! В восточное крыло! Все в восточное крыло!». Мы с Дэррилом начинаем делать то же самое.

— Что случилось? Какая эвакуация? — На меня пялится недовольно девушка, которая не хотела уходить.

— Срочно! В восточное крыло! — Могу лишь пробормотать в ответ. Но ее недовольный вид лишь злит меня. — Слушайте, внизу людей смыло волной! Находиться в здании опасно! Спасайтесь!

Но, не встретив поддержки в ее глазах, я разворачиваюсь и продолжаю стучать в двери, крича изо всех сил.

— Мелани! Пошли! — Кевин хватает меня за руку и оттаскивает от двери. Я с удивлением обнаруживаю, что вокруг нас уже люди. Некоторые нерешительно ждут, а другие идут уверенно и уже скрываются за дверью, ведущей во второй коридор с нашей комнатой.

Мы следуем за ними. В этом отсеке мы продолжаем делать то же самое, прося остальных о помощи. Людей становится всё больше, и больше. Поднимается сильный гам: «Что случилось?», «Почему эвакуация?», «Вы кто?». Дэррил пытался вразумить каждого, еле справляясь со своими эмоциями.

— Внизу пожар! Этажом ниже прошла волна воды, которая смыла и затопила! Идет наступление на Сенат! Если вы хотите жить — спасайтесь!

— Эй! Дэррил! Ты решил перейти на другую сторону? — Я оборачиваюсь, ища, кто это выкрикнул. Это парень, стоящий позади всех с густо подведенными черным карандашом глазами.

— Заткнись, Терренс!

— Эй! Так ты заодно с Инквизами, да? — Тут же верещит блондинка. Я обеспокоенно гляжу на Кевина.

— Они не Инквизы! — Дэррил теперь орет на блондинку. Всё представляется, как чей-то кошмар: мы стоим в коридоре Карцера, где горят только красные лампочки, внизу то пожар, то потоп, пытаемся уговорить людей спастись, а они нам не верят.

— А вообще, где все Архивариусы и Янусы? — Звучит озадаченный голос Лысого. И все замолкают, будто холодной водой окатили: а и вправду, где?

— Янусы все исчезли, так как Старейшинам не хватает магии на них… — Неуверенно отвечает Кевин, но все продолжают испуганно переглядываться, осознавая странность и нелепость ситуации. Но не успевает никто сказать и слова, как дверь в восточный коридор с грохотом открывается и к нам вваливается пару человек.

— Курт! — Кевин тут же кидается к брату. И я вижу среди них старшего Ганна, которого сначала не узнала: бледный, напуганный, с блуждающим взглядом и пистолетом наготове. Появление новых людей с оружием беспокоит всех еще больше.

Неприятный шепот прокатывается среди людей:

— Что происходит?

— Кто это?

— Это Инквизиторы…

— Почему с оружием?

— Это кровь?

Курт быстро обводит всех взглядом, ища кого-то среди людей и готовый позвать по имени, но затем смотрит на меня и, кажется, сначала не узнает, пока осознание не появляется в его глазах:

— Мел! Помоги, пожалуйста! Это Бен, он ранен.

— Ранен? — Я смотрю на парня, на которого указал Курт.

— Внизу на первых трех этажах была перестрелка. Люди Моргана добрались до оружейных Сената, так что будьте внимательны: у них есть практически всё — силки, пистолеты, фонари и прочее.

— Что происходит? Может объясните нам? Вы кто? — Люди уже на повышенных тонах требуют ответов, надвигаясь к пришедшим Инквизиторам. Я тем временем подхожу к Бену, которого держит неизвестный мне парень. Раненный дышит тяжело с хрипами, висит всем своим весом с закрытыми глазами на плече друга: кажется, пуля задела легкое.

— Положите его. — И мужчина слушается, кладя раненого на пол. Я начинаю сканировать даром, продолжая слушать разговор за спиной. Курт говорит громко, чтобы все его слушали и понимали, о чем идет речь. Невольно оборачиваюсь — вся его поза, движения, напоминают святых с картин, которые подняв руки, пытаются донести слово Божье сметенным людям возле них:

— Мы Инквизиция! Сегодня под расширение Карцера группа Химер во главе с Темным клана Альфа Джеймсом Морганом пытается захватить Сенат! Они уже захватили оружейную, и все первые этажи с западным крылом. Их цель — Старейшины. Каждую минуту их ряды пополняются новыми людьми. Многие следуют за ним. Здесь есть Химеры? Поднимите руки!

Пока мой дар залечивает еле дышащего Инквизитора, я снова отвлекаюсь и смотрю сколько людей подняли руки. Почти все: двадцать Химер против пяти Инквизиторов.

— Хорошо! Какие кланы тут присутствуют?

А дальше сыплются названия, которые, если превратить в географические точки, то можно охватить весь земной шар. Из двадцати — три были из Альфа, притом из побочных кланов. Все на них недобро косятся, после того как Курт подсчитал Химер.

— Чувак! Мы ничего не знаем!

— Наш Темный, конечно, сволочь, но не настолько…

Под моими пальцами идут сигналы от дара, что ткани срастаются, а кровоток раненного пополняется.

— Тут дело не в том, что вы знаете или нет! — Неожиданно гаркает рядом со мной парень, который до этого тащил Бена на себе, отчего весь был в его крови, ставшая в цвете красных ламп жуткими черными пятнами на его рубашке-поло. — Тут дело в том, что мы все знаем, как Альфа расширяли свои владения и подминали под себя другие кланы. Некоторые напрямую стали сотрудничать с ними, по сути, их Темные стали в подчинении у Моргана. А Морган управляет и присоединяет к себе людей с помощью зова Главного. Это значит…

— А это значит, что негласно Морган стал Главным и у этих кланов. — Заканчивает за него Лысый. — Так! Поднимите руку те, чьи кланы сотрудничают с Альфа?

И сам же поднимает. Следом за ним вверх взмывают руки остальных Химер, в стороне остаются лишь Инквизиторы и два человека. Я оборачиваюсь к рядом стоящему Инквизитору; под моими пальцами почти восстановился Бен, который дышит уже бесшумно и легко.

— Перед каждым взрывом был зов. Это он? Морган?

— Да… — Парень кивает, с удивлением смотря на ожившего Бена. — Морган не каждый этаж захватывает. Мы не можем понять его логику. Он захватил лишь оружейную, на втором устроил пожар, захватил людей оттуда и тех, кого встретил по пути, затем атаковал пятнадцатый,пустив зов. Морган двигается по западному сектору к Старейшинам. А остальные его приспешники убивают Инквизиторов и Архивариусов, иногда друг друга.

Повисает гробовое молчание. Я в ужасе осознаю, что происходит. Чистая мясорубка! Морган исполняет то, что хотел: вся власть Химерам, а точнее, только ему. Идет по трупам.

— Сколько у него сейчас людей?

— Не знаем… Человек уже тридцать точно.

— Сколько убитых? — Подаю голос. Мне страшно услышать число, мне страшно осознать, что среди них есть дорогие мне люди. Парень смотрит на меня и тихо произносит:

— Много… На первом этаже одни Архивариусы…

— Эй! Тогда эвакуируете нас скорее, пока мы вас не убили! — Ревет Лысый. Остальные галдят, испуганно вторя ему. В этот момент Бен окончательно очнулся, удивленно поднимаясь на ноги и рассматривая дырку в рубашке с залеченным телом под ней. Инквизиторы быстро начинают делить людей на маленькие группы и давать ценные указания, куда двигаться и как, я же пробираюсь к Курту и задаю то, что ранее боялась спросить:

— Ты его видел?

— Кого?

— Рэя!

Курт запинается на секунду — значит, видел.

— Что с ним?

— С ним в порядке. Только… он… это… не в себе, понимаешь? — Курт делает движение левой рукой, как бы намекая на его новый Знак. Морган стал Главным для Рэйнольда и управляет, как марионеткой. К тому же в их рядах еще и Нора Грод!

Пока я думаю, что мне делать, к нам подходит Кевин. Курт сразу же оживленно реагирует на появление брата:

— Слушай, возьми эвакуацию моей группы на себя! Мне нельзя уходить!

— Почему? — Мой возглас звучит в унисон с Кевином. Мы изумлённо таращимся на Курта.

— Амелия… Я не нашел ее в комнате Карцера.

— Так может она успела сбежать?

— Я не знаю… Но пока не осмотрю здание — не успокоюсь. Понимаете?

— Да.

— Кто из наших здесь?

— Почти все. Ева с Реджиной в Саббате, Стефан где-то тут с Ахмедом и остальными. Реджина ждала такого поворота, поэтому многие приглашенные Инквизиторы ночевали в Саббате, а школы Роуз Нуар, Штайн и Аббердин были в состоянии готовности. Так что, ваша смс спасла многих. Могло быть хуже…

— Да уж… Могло. У нас на глазах людей с лестницы смыло. — Кевина аж передергивает от воспоминаний, и я его понимаю. Зрелище было жуткое, особенно осознание, что тот наглый парень за минуту был жив и вот мы видели, как его тело ломалось от ударов о стены и перила в несущемся потоке воды.

Курт ободряюще стучит по плечу брата, но Кевин вместо привычной улыбки внезапно сминает старшего в крепких мужских объятиях. После чего ответно трепет по плечу. У меня аж сердце ёкает, напомнив о том, что в Саббате ждет и волнуется о нас моя половинка — Варька.

Курт почти навязывает Кевину забрать три силка и его личный фонарь.

— Пойдем… — Кевин берет меня за руку, после чего разворачивается и выкрикивает имена: — Джозеф, Инга, Марк, Терренс! Пойдёмте! Дэррил!

Я оборачиваюсь и понимаю, что блондинка, Лысый и противный Терренс в нашей группе.

— Значит так! Будем идти группами. Сначала одна, через минуту двигается другая. Сохраняйте дистанцию между собой. — Командует Бен, открывая дверь в коридор с лестницей.

— Зачем? — Шепчу Дэррилу, не понимая этих указаний.

— На случай, если зов Главного дойдет до нас. Отбиваться от четырех Химер проще, чем от восьми и больше. Сейчас люди, как бомбы с часовым механизмом.

Я судорожно сглатываю. Твою мать! Дэррил же может попасть под влияние зова и будет убивать меня и Кевина. А также вместе с ним еще эти четыре незнакомца. Отлично! Лысому-то точно не надо будет напрягаться: он мне одной левой шею свернет, даже без магии и дара.

Курт, пожелав нам удачи, спешит в сторону западных коридоров с лестницей. Видя, как он торопится и рискует ради любимой, сердце болезненно сжимается от тоски: здесь мой муж, а я сбегаю. Рэйнольд так бы не поступил, будь я на его месте.

Мы отправляемся по сигналу Бена, выйдя с темно-красного света на белую лестницу с хромированными перилами, идентичную той, где смыло людей. Я иду в середине после Лысого и девушки, замыкает процессию Дэррил. Оглядываясь назад, я пытаюсь незаметно привлечь его внимание. Не хочется окликать. В итоге, пройдя один пролет, я пропускаю вперед себя двоих и оказываюсь рядом с другом.

Схватившись за руку Дэррила, умоляюще смотрю на него и поднимаю глаза к потолку, всем видом показывая, что не хочу уходить из Сената, там Старейшины, там Рэй. Я просто не могу уйти.

— С ума сошла?

— Да. — Я упрямо вздергиваю подбородок и с вызовом смотрю на него. Страшно ли мне? Ужасно! До дрожи в коленках и онемения во всем теле. Но Дэррил сам же сказал, что мы с Рэем будем вместе. А Ева напророчила нам детей. Так что, только за это я могу цепляться и идти против всех.

Наверное, Дэррил все понимает, поэтому притягивает к себе, будто обнимает свою девушку, и горячо шепчет в ухо, путаясь в моих волосах:

— Видно, это твоя станция, не моя. Иди в западную часть, двадцатый этаж, через коридор 102378. Запомни.

Он снова повторяет цифры. Я их твержу про себя, как заклинание: десять — двадцать три — семьдесят восемь.

Десять.

Двадцать три.

Семьдесят восемь.

Разрешаю выбить их на могильной плите, если не вернусь живой.

Когда мы проходим мимо коридора в Карцер, Дэррил ловко и бесшумно открывает дверь, что я тенью проскальзываю туда. Тот же красный свет. И ужасный холод. Двери комнат открыты, людей здесь нет. Третье окно почему-то выбито и оттуда несётся горный морозный воздух. Ёжусь. Меня трусит то ли от страха, то ли от своей решимости, то ли от того, что мерзну. Скажите, какой это круг ада? Если верить Данте, то будет только хуже, будет еще холодней. Потепления здесь не ждать, как и света.

Я до смерти перепуганная, наплевав на безопасность, пускаюсь наутек через коридоры к западной части Карцера. На мое счастье дорогая пустая. Я выхожу на мокрую лестницу с громко бьющимся сердцем и немеющими от страха ногами. Тишина и жуткая капель, стекающей вниз воды. Здесь опасно. Нужно держаться у стены и быстро подниматься. Но смогу ли я с таким плохо слушающимся телом? На стене неоном горит цифра двенадцать. До двадцатого — восемь этажей. Через три этажа будет тот самый коридор, который атаковал Морган и из которого была волна. Выдохнув и судорожно сжав кулаки, ощущая, как ногти впиваются в ладони, я делаю первый шаг от двери коридора. Затаив дыхание, подхожу к краю и выглядываю за перила в пролет: этажом ниже лежит мертвый человек, еще чуть ниже еще кто-то — и так далее… Матерь Божья! Трупы были примерно на каждом пролете, к низу их количество увеличивалось, так как вода там схлынула, остановив свой поток.

Я отшатываюсь от перил в приступе дурноты и откидываюсь спиной к влажной стене, закрыв глаза.

Всё будет хорошо…

Всё будет хорошо.

Этим людям ты уже не поможешь. Они мертвы.

Они не чувствуют боли.

Они не чувствуют боли…

Осмысление приходит внезапно, будто Клаусснер снова влепил пощечину. Я — маленькая дурочка! У меня же вместо одного дара целых три! Поддавшись панике, я не только свой дар сбиваю, так еще Варин и Рэя заглушила.

Приказав себе успокоиться, я начинаю размышлять: да, у меня нет оружия, но я могу убивать, я могу вычислить человека по боли, как делал Рэйнольд, а так же использовать ее, как оружие. Плюс регенерация на уровне Древних делает меня почти неуязвимой.

Почти… Ведь я чуть не умерла в день свадьбы от пули Деннард.

Так, Мелани, прекрати сейчас же думать об этом! Прекрати! Ты сможешь!

Ты найдешь Рэйнольда, и всё будет хорошо!

Выдохнув, я начинаю неуверенно подниматься по ступеням, будто они могут рухнуть под тяжестью моего тела. Они блестят и сверкают лужами, отражая мое бледное лицо и трясущееся от страха тело. Мокрые перила сияют своим холодным железным блеском. Кое-где на них были вмятины от ударов. Наверное, от тел людей. Поэтому дотрагиваться до них совершенно не хочется.

Не знаю как, но я преодолеваю один пролет. Меня останавливает звук выстрела, донесшийся откуда-то из глубин здания. Затем другой. Замираю в ужасе, ожидая, что сейчас кто-то выйдет, заметит меня и пристрелит быстрее, чем успею воспользоваться дарами. Но тишина. Никого. Только противное капанье воды.

Кап…

Кап-кап…

Я опасливо продолжаю путь, стараясь не шуметь. И преодолеваю второй пролет. Вот он, коридор пятнадцатого этажа с выломанной волной дверью, которая преграждает путь, и я должна как-то пройти по ней. Осторожно наступая на нее и наделав достаточно шума, я преодолеваю ее и могу подниматься дальше.

Впереди уже сухо — это мой этаж. Здесь я смелее, так как знаю, что в коридоре уже никого нет. Пройдя пролет и начиная подниматься на семнадцатый этаж, внезапно тягучей волной проходит зов. Я замираю в ужасе на полпути, приготовившись кинуться назад и рвануть на шестнадцатый. Но все так же тихо. Лишь звук капель о пол и перила.

Ну что же? Мне пока везет. Видно небеса на моей стороне. Я решительно ставлю ногу на ступеньку, и тут проходит взрыв. Третий по счету. Такой же жуткий, как и предыдущие два.

С вскриком, я вжимаюсь в стену, молясь, чтобы лестница выдержала и не рухнула вниз. Но стоит утихнуть всему, как следом начинается что-то непонятное — все начинает гудеть и стонать так, что внутри всё холодеет от ужаса. Будто здание издает стон, который становится все больше похоже на демонический вой. Звук нарастает и уже кажется, что стонут стены, перила, двери, прокатываясь звуком через меня. Ногам становится холодно, а волосы начинают развеваться от сквозняка. И тут до меня доходит — это не стон, это звук ветра. Воздух все больше и больше начинает колыхаться, что вскоре дует так, что у меня ощущение, будто я стою на крыше или в поле.

Раздается оглушающий грохот наверху. Вниз по ступеням с дроботом о кафель и стены летят куски железа, винтики и крошево бетона. Я с вскриком успеваю пригнуться — двумя этажами выше выбили дверь. Теперь отчетливо слышны чьи-то душераздирающие крики и ор. Выстрелы доносятся с пугающей частотой. Всё звенит от громкости. Мне кажется, я даже чуть оглохла, так как уши начинает болезненно закладывать. Я пячусь, а затем кидаюсь наутек на свой этаж, и прежде чем, я вылетаю в коридор, слышу звук разбиваемого стекла и крик мужчины. Одна секунда, и с грохотом мимо меня в пролет падает мужчина, ударяясь о перила. Следом доносится отчаянный мужской крик:

— Варлак!

И выстрел, перебивший звук падения тела.

Я почти выпадаю в коридор шестнадцатого этажа, в этот зловещий багрянец коридора. Боже! Когда же Старейшины очнутся? Они обещали десять минут! Сколько времени уже прошло с первого взрыва? Мне кажется, вечность.

В ушах болезненно звенит. Я, как вывалилась в коридор этажа, бухнувшись на колени, так и стою на корточках, вцепившись руками в ворс ковра. Меня всю трясет от ужаса, дыхание сбивается, как у астматика. Дар осторожно начинает работать, уменьшая писк в ушах и восстанавливая слух.

— Вам помочь? — Неожиданно звучит вежливый мужской голос.

Вскинув голову, я вижу симпатичного парня. Он мило улыбается, глядя на меня. Я же, наоборот, не рада встрече: напрягаюсь, ощущая, как к моему дару, подключаются дары Рэя и Вари. Будто пропеллеры заводятся у самолета.

— Меня зовут Виктор.

Еще лучше! Я медленно, стараясь не делать резких движений, встаю и натянуто улыбаюсь, отмечая, что он похож на Архивариуса, но что-то в его облике не то… Да, строгий костюм, как у ботаника, вежливость, но не Архивариус.

— Нет, спасибо. Я как-нибудь сама…

За мной лестница, в котором количество трупов с каждой минутой возрастает, впереди опасного вида тип, строящий из себя саму порядочность. Куда бежать? Я стою, ожидая ответных действий, в итоге парень снова расплывается в улыбке:

— Все покидают Карцер. Эвакуация. Такой беззащитной девушке нельзя быть одной. Давайте, я вас провожу?

Я кидаю взгляд на дверь позади себя, отмечая, что выстрелов не слышно: к Карцеру возвращается магия? Наконец-то заработали заклинания бесшумности? Или дело в другом?

Магия сегодня сходит с ума, она и так, как стихия, которую каждый колдун пытается понять и приручить. А сегодня она и вовсе всех покинула, начав работать по-своему, будто река, сменившая границы.

— Вы не слышали выстрелы? — Я вежливо спрашиваю, и шага не делая к нему.

— Выстрелы?

— Да, я была на лестнице. Слышала выстрелы…

— Вам, наверное, почудилось. Либо Архивариусы со своей магией.

Он равнодушно жмет плечами, показывая всем видом, что беспокоиться не стоит. Я решаюсь сделать шаг, ощущая, как во мне взревели дары от страха. Подойдя ближе к Виктору, я чувствую Темную энергию от него. Магия в нем есть, но она не настоящая. Жаль, что в красном свете, я не могу рассмотреть его глаза — есть ли там душа или нет. А может он инфицирован демоном? Такое бывает… Так или иначе, он опасен.

— Проводите меня, Виктор. Мне ужасно страшно.

— Конечно. Только вы не сказали, как вас зовут?

— Анна… Меня зовут Анна.

Он широко улыбается и мягко произносит мое имя. От этого бегут мурашки по телу. В эту адову ночь даже Виктор с Анной воскресли. Легким взмахом руки, мужчина предлагает проследовать за ним.

— У Архивариусов произошел пожар в первом отсеке, поэтому им совершенно не до заключенных. Многие покинули здание и перешли в центральное — в сам Сенат.

— По телефону сказали, что через десять минут работа возобновится. Но мне кажется, прошло больше десяти минут…

— Ну, Старейшины брали цифру с потолка. Сами посудите, новое здание! Сколько сил оно потребовало! Вы помните, что начало твориться? Все звенящие телефоны — это же был кошмар какой-то! А всего-навсего, сбилось заклинание бесшумности, дав пропорциональный эффект. Да и Янусы все исчезали, так как им не хватило энергии.

Я иду за ним, замечая, что на некоторых дверях какие-то глубокие борозды свежих царапин, но все двери наглухо закрыты.

— Вот. Нам сюда.

Он внезапно указывает на два входа. Я с удивлением обнаруживаю, что вместо привычного восточного коридора с лестницей, здесь значится тупик с двумя дверьми. Виктор открывает одну из них и указывает на узкий коридор, ведущий в неизвестном направлении.

— Что это?

— Это коридор нового здания Карцера. Через него мы пройдем к выходу.

Я останавливаюсь, понимая, что что-то здесь не так. Это ловушка. Хотя, согласна насчет коридора в новое здание, так как из двери потянуло запахом ковролина и свежих отделочных материалов.

— Нет. — Я отвечаю Виктору, пятясь от него назад.

— Что нет?

— Я не пойду.

— Почему?

— Я тебе не доверяю. Ты не Архивариус и даже не Инквизитор.

Он наигранно смеется, будто перед ним маленький ребенок.

— Тогда мне придется тебя убить, Анна.

Ответ был простой и лаконичный. Я отскакиваю от него, но не успеваю толком среагировать — в его руке что-то сверкает и тут же вонзается в мое плечо. Теперь острая железная звездочка торчит в моей руке. Я удивлено ее вытаскиваю, чувствуя, как кровь щекочуще течет из раны по руке, и отбрасываю на пол. Ранка саднит… Мой дар резко включается и начинает врачевать. Остальные два дара взведены, как курки.

Виктор резко раскрывает ладонь, и звездочка на полу комкается в железный круглый шарик и послушно прилетает к нему в руку, будто примагниченная.

Я, кажется, догадываюсь, что у него за дар. Поэтому стараюсь напустить на себя грозный вид:

— Я тебя убью… я тебя убью… — Голос ломается и переходит в панический шепот. Мои угрозы звучат, как самовнушение.

— Давай! Попробуй! — Весело откликается Виктор. — До тебя никто не смог этого сделать.

Двери, будто по его приказу, резко открываются, показывая нутро комнат Карцера. Сказать, что это был ужас, ничего не сказать. Я была в аду: в комнате напротив на окне темными разводами размазана чья-то кровь, она же была на стене, словно кого-то возили по стенке. На полу лежала каким-то кульком женщина, но из-за темноты угадывались только рука и ее длинные волосы. Пиджак и белая рубашка. Она была Архивариусом…

— Ребят, у нас тут еще одна. Инквизитор. — Виктор обращается к кому-то, и из дверей выходят люди. Стеклянные взгляды, бледные лица, механические движения, словно они все под гипнозом. И я окружена ими.

— Познакомься с моим новым кланом. Мне их подарил мой Темный. — В голосе Виктора слышна гордость. Он с наслаждением смотрит на мое лицо, которое, наверное, перекосило от ужаса. — Анна, давайте поближе познакомимся? Говорят, у женщин-Инквизиторов богатый внутренний мир…

И шарик из его руки молниеносно превращается в железный прут, который в мгновение ока схватывает меня за ногу и сваливает на пол. Я падаю, больно ударившись лопатками. Прут тут же комкается в шарик на ладони Виктора.

— Inter! — Я ору, пытаясь сбить Виктора, но мой заряд вспыхивает искрой и потухает. Твою мать! Виктор хохочет, громко и некрасиво. Отмечаю, что его клыки напоминают звериные, что еще больше наталкивает на мысль об его заражении демонами.

— Анна! Магия не работает! Сейчас всё по-честному, как никогда! Только ты и твой дар. А мой дар, явно превышает твой.

И снова шарик из его ладони превращается — блестящий тонкий хлыстик моментально накидывается на меня, окольцевав, несмотря на мои попытки увернуться и отползти. Я визжу во всю силу своих легких. Хлыстик щелкает об пол и резко поднимает меня в воздух под самый потолок коридора, затем кидает со всего размаха, будто какую-то вещь. Боль от удара о пол проходит по всему телу, болезненно отдаваясь в легкие, что не могу вздохнуть. Мне не дают передышки, со мной даже не играются, меня просто методично избивают — хлыстик окольцовывает ребра и сильно сжимает, почти до хруста. Снова кричу, но не от страха, уже от боли. А затем меня кидают в стену между дверей комнат. В этот раз тело не отреагировало, лишь усилилась в районе позвоночника. Обмякаю в стальном обхвате жгута.

Секунда — и я прикована к стене, ноги даже не касаются пола. Жгута уже нет, он превратился в кучу острых скоб, идущих вдоль моих рук и один вокруг талии, чтобы не упала вниз. Скобы ужасно больно впиваются в кожу и вены, в некоторых местах от них остаются порезы.

Я не сдерживаю стон с плачем.

Виктор тем временем, подкидывая еще два шарика в руке, довольно улыбается, видя мои страдания. Я пытаюсь собраться силами и воздействовать на него.

Будь прокляты все Викторы вместе взятые!

— Ах, ты сучка! — Он шипит, хватаясь то за руку, то за плечо, но через секунду контролирует себя и с перекошенным от ярости лицом выпаливает: — Проецирование боли… Интересный дар…

Да что же это такое! Вместо желанного дара Вари сработал дар Рэя! Может, он только на крысах работает?!

— Твои способности понравятся моему Хозяину — Люциферу. Эй, давайте устроим новой подружке прогулку в преисподнюю? — Он оборачивается к этим немым и бездвижным свидетелям моих мучений, которых он назвал своим кланом. Те бездвижно стоят, как солдаты, и смотрят немигающим взглядом.

— Жаль, что магии сейчас мало. А то я бы отдал тебя в жертву Люциферу. Придется обойтись твоими пытками. А чтобы ты не воспользовалась проецированием, я буду делать всё быстро. Считай, что тебе повезло.

Он раскрывает ладонь и металлические шарики моментально трансформируются в огромные тесаки для мяса.

В этот момент проходит странный шорох и непрерывные глухие удары слева. Я оборачиваюсь и вижу, что стоящие люди один за другим падают на пол, как части домино. Последний мужчина сваливается прямо у ног Виктора.

— Охренеть! — Доносится со стороны входа. — У меня никогда так не получалось!

Стефан стоит у двери и смотрит то на кучу тел, то на Виктора, то на меня, прикрепленной к стенке. Химера делает взмах рукой, а я ору Стефу:

— Осторожно! Ножи!

Тесак пролетает в миллиметре от Клаусснера, с громким ударом вонзившись в дверь. Пока я с ужасом смотрю на дрожащий торчащий нож, слышу очередной звук падения тела — Виктор падает, как подкошенный, а вместе с ним тесак и мои оковы превращаются обратно в шарики. И я падаю на пол с небольшой высоты.

— Ты в порядке?

— Мел! Как ты?

Теперь к обеспокоенному голосу Стефа добавляется панический крик Кевина. Отшвыривая со своего пути тела, спотыкаясь о них, они подбегают и в четыре руки начинают меня ощупывать на наличие ран. Но мой дар уже излечил меня раньше них.

— Я в порядке! Я в порядке! Правда! Не тормошите меня так!

— Ты зачем сбежала? Совсем ум потеряла?! — Кевин кричит на меня. Я вижу, что его лицо блестит от влаги, а на лбу пульсирует рана, которую из-за боли сначала принимаю за свою. Я касаюсь его лица, чтобы заживить. Мой дар работает в полную силу, что я залечиваю не только его лоб, но еще кучу синяков и царапин. Кешка нетерпеливо ёрзает под моей рукой.

— Это ты их? — Спрашиваю, чтобы отвлечь, рассматривая кучу тел, пока Клаусснер в ужасе закрывает одну дверь комнаты за другой.

— Нет. Стефан. Я просто ему помог. У Стефа дар разработан только на пару человек. Пришлось разогнать до максимума.

Я убираю руку с его лица и Кешка бесцеремонно ставит меня на ноги, поправляя одежду, как маленькой, что вызывает у меня возмущение.

— Пойдем! Мы, может, еще успеем прорваться живыми из Сената.

Он хватает меня за руку и тянет к лестнице. Я тут же начинаю упрямиться, как ослица:

— Нет! Мне нужно на двадцатый этаж! Мне нужно к Рэю!

— Слушай! Количество трупов растет с каждой секундой! Морган почти закончил обряд! У нас на глазах убило пару друзей, а моего брата сильно покалечило, и ты думаешь после этого еще спасти кого-то? Очнись, Мел! Всё! Мы проиграли!

— Я могу ее выключить! — Реагирует на мое упрямство Клаусснер. Но Кешка отбрасывает эту мысль как непрактичную:

— На четвертом этаже будет проще, если она его пройдет на своих ногах, а нам нужны свободные руки.

Стеф задумывается, Кевин чуть разжимает хватку, и я делаю то, что делала всегда, и что у меня получается лучше всего: я сбегаю.

Ловко выкрутив руку, я даю деру так, будто за мной понеслись все насильники, все Химеры и Архивариусы вместе взятые. Перепрыгнув пару тел, я в одно мгновение оказываюсь у двери в новый Карцер.

— Мел! — Они даже не поняли, что произошло. Их крик раздается только тогда, когда я уже хлопаю дверью и что есть силы несусь по новому коридору. Я бегу, куда глаза глядят, слыша крики и звуки шагов позади себя. Я сворачиваю без разбора то в один коридор, то в другой, то поднимаюсь куда-то вверх по лестнице. Под конец, я прячусь в каком-то маленьком помещении, слыша, как мимо меня проносятся Стефан и Кевин. Пока у меня есть время и они не сообразили, что я их обманула, решаю вернуться на исходную. Но дойдя до развилки, останавливаюсь, как вкопанная. Откуда я прибежала? Где я? Пытаясь прийти в себя и успокоить сбивчивое дыхание, я начинаю оглядываться: большая квадратная площадка, напоминающая ту, на которой я когда-то дралась с Савовым и Стивеном Морганом. Только без мебели, жалюзи и ощущения, что здесь когда-то были люди. Собрав волю в кулак, я пытаюсь логически мыслить: если эта площадь копия той, значит здесь должна быть лестница на этажи. Двигаясь наитием в один из коридоров, снова попадаю на развилку. Справа — обычная глухая дверь, слева — железная с окошком, в котором виднеется главная лестница. Есть! Выхожу на нее. Такая же, как западная и восточная в старом здании, только здесь пахнет свежей краской.

Неоном горит номер этажа: «17». Я смело поднимаюсь наверх. Здесь чисто, эхо отражает каждый звук, но нет чувства опасности, поэтому пролетаю три этажа на одном дыхании, ощущая, как адреналин несется по венам. Рэй, я иду! Слышишь? Иду! Если уготовано умереть возле тебя, даже если умру опять от твоей руки, то согласна. Но я надеюсь на лучшее! Я чокнутая. Я больная. Я давно повредилась умом, поэтому доверяю только сердцу. А оно хочет быть с тобой. Я знаю, что ты поступил бы так же, будь я на твоем месте. Ты бы кидался из последних сил, чтобы спасти меня.

Я выхожу на двадцатом этаже нового здания на такую же площадку, что тремя этажами ниже, что это кажется оптическим обманом, дьявольской ловушкой, что вовсе и не уходила, а пришла в то же самое место. Но раздумывать долго не приходиться, поэтому начинаю двигаться по уже знакомому пути до развилки. И вот стою перед двумя коридорами, уходящих неизвестно куда в противоположные стороны. Что же делать? Может, считалочкой воспользоваться? Я делаю пару неуверенных шагов в один коридор, но оборачиваюсь — вдруг не тот? Вдруг ошиблась? Идти неизвестно куда, надеясь, что приду, в конечном счете, в нужную точку? Я тяжело вздыхаю и опускаю взгляд себе под ноги, где мои сенатские кроссовки уже обагрены чьей-то кровью. Внезапно замечаю маленькую табличку под цвет стен, прикрепленную у пола вначале коридора. Она сделана так, что ее незаметно, если не знать о ее существовании. На ней выбиты маленькие черные цифры «102378». Словно током ударяет: «Видно, это твоя станция, не моя. Иди в западную часть, двадцатый этаж, через коридор 102378».

Ну вот… Я пришла.

Мой поезд прибыл в нужный пункт и, надеюсь, не последний.

Я набираю побольше воздуха в легкие, храбрюсь из последних сил, и смело иду к двери.

Последняя станция

Войдя в новый коридор, снова попадаю в этот жуткий темно-красный свет, и осознаю — я в старом здании Карцера. Запах стоит жесткий, противный, вонь нечистот с жженной пластмассой — разит серой. Первый признак, что без демонов не обошлось. Удивительно, как они смогли вызвать кого-то, когда магия слаба! Я иду, осторожно ступая по коридору, боясь произвести малейший шум. Многие комнаты открыты, в них пустота. Нет ничего и никого. Даже мебели.

Я уже ничему не удивляюсь. Морган, как когда-то мне признался, коллекционер даров, поэтому, возможно, он нашел способы обойтись без магии.

На полу все чаще появляются щепки и обломки, пока не вижу впереди, что межкоридорная дверь между отсеками этажа выломана и раскурочена вдребезги. И оттуда из темноты доносятся звуки: чей-то тихий голос. Я медленно и бесшумно двигаюсь на звук. Под ногой оказывается отличный для обороны кусок дверной коробки. Поэтому, не долго думая, я беру его и, приготовившись к удару, начинаю подкрадываться к проходу. Звук голоса становится четче, по тону ясно, что кто-то кого-то умоляет. Пока в дыре, бывшей когда-то проходом между коридорами, не замечаю пару. Сердце замирает, потому что я их знаю.

— Нина… Пожалуйста, не надо… Ты не такая… Борись! Борись с собой… Нина…

Субботина стоит спиной ко мне; знакомые светлые прямые волосы, резкие контуры тела, тощие руки, как всегда, девушка чуть сутулится из-за своего роста. Возле ее ног лежит никто иной, как Валльде. Он явно ранен, потому что его боль резкими толчками отдается в моем теле. Что-то не так с его животом и ногами. Ной умоляет тихим, сходящим на нет, голосом, призывая опомниться, а сам из последних сил пытается отползти от нее. Запах крови щекочет ноздри, он будто усилился, а вонь серы исчезла, уступив первенство. Я не спрашиваю, что происходит — и так всё понятно. Сегодня стираются рамки человечности: исчезла любовь, надежда, дружба. Хотя мы, глупцы, цепляемся за это до последнего, как Ной, твердящий имя Субботиной и прося вспомнить, кто она такая.

Я резко замахиваюсь и что есть силы ударяю деревяшкой по затылку Нины. Подруга даже не схватывается за место удара, а сразу падает, как подкошенная, прямо на Ноя, вызывая у того спазмы боли.

Он с ужасом смотрит на Нину, а потом на меня, и только спустя мгновение узнает.

— Мелани?

Я кидаюсь к нему, спихиваю Нину с его груди, случайно задевая рану, и сразу пускаю свой дар в дело. Валльде тихо выдыхает со стоном, полностью доверяясь мне. Он исцеляется с невероятной скоростью, намного быстрее, чем все остальные. Наверное, я настолько готова ко всему, так настроена на битву и смерть, что мои способности работают, как отлаженный механизм.

— Спасибо.

Ной благодарит и тут же начинает осматривать Нину.

— Прости, я не буду ее лечить. Иначе, она очнется.

Валльде понимающе кивает.

— Она напала на меня. Я пытался увести ее отсюда… Но она была не в себе. Присоединилась к Моргану и его людям. Я с ней боролся…

Я киваю, слушая шокированного Ноя, отмечая, что даже этот Кай до последнего оставался тут и пытался сражаться за того, кого любит. Что уж говорить обо мне и Рэе?

— Ты знаешь, где сейчас Морган и остальные?

— Там… в конце коридора, на площадке. Наверное, заканчивают обряд.

— Ты найти выход сможешь? — Глупый вопрос для Архивариуса, но кто его знает, может, Ной тоже дезориентирован с появлением нового здания Сената.

— Да. А ты разве не пойдешь? — Он встает и берет Нину на руки. Я отмечаю, что Ной сейчас очень похож на Еву, именно не лицом, а чем-то большим, чем внешность: то ли тоном голоса, то ли заботой о Нине, то ли способностью держаться, когда все плохо. Он не смотрит холодно и равнодушно, сейчас Валльде глядит на меня взглядом Евы: по-родному.

— Нет. Я не пойду. Там Рэйнольд. Я должна быть рядом с ним.

Ной молча кивает, при этом стиснув зубы, будто удерживает себя, чтобы не высказать вслух, что думает. После чего вздыхает и говорит просто и лаконично:

— Удачи.

И покидает меня. Я смотрю, как он уходит к лестнице. Вскоре я остаюсь одна. В этом темно-красном аду. Сглотнув слезы, я иду к Моргану, прокручивая мысль, что, возможно, это остались считанные минуты моей жизни.

Пройдя длинный пустой коридор, который стал одним из декораций лабиринта Сената, я осторожно нажимаю на ручку двери. Запах нечистот становится невыносимым. Я слышу, как монотонно читают там мантру.

Посмотрев в щель, замечаю, что могу проскользнуть незаметно внутрь. Расположение двери делает так, что не видно, кто входит сюда, из-за стены, косо уходящей вперед.

Я вхожу и подбегаю к этой стене, осторожно двигаясь вперед. Спрятавшись за углом, могу рассмотреть помещение. Оно круглое, большое, белое со стеклянным куполообразным потолком. Народу здесь — человек шестьдесят. Не знаю: остатки это армии, или только часть, а остальные где-то дожидаются, но все равно жутко — это самый настоящий шабаш. Все напоминает сон или фантастический фильм, только это реально. Пятнадцать человек читает мантру, создав круг, еще несколько человек создают малый круг, и все они неведомым образом соединены энергонитиями, так похожие на Essentia omnium, ведущие к центру, в котором, будто зависшая картинка в телевизоре, замерли Старейшины. Эти три старика смотрятся, как какая-то голограмма.

Далее несколько человек со стеклянным взором стоят в неподвижном онемении, ожидая приказа, еще пара без гипнотического влияния, тихо перешептываются между собой, что-то говорят и шутят.

Его я замечаю сразу же. Рэйнольд стоит в последней, но главной группе всего этого шабаша. С отсутствующим видом и с присущей ему серьезностью он находится в окружении людей, которые поломали всю мою жизнь: сестры Кирсановы, Мейса Саката, Майкл Слэйд с Такером, Гроховски, Нора Грод, еще пару человек, одетые с иголочки в строгих костюмах, будто они на какой-то конференции, и сами Джеймс и Стивен Морганы. Оба прохаживались, перекидывались словами со своей компанией, даже шутили между собой. Им всем явно не хватало бокалов шампанского в руках, чтобы отметить кровавую победу.

Будь вы все прокляты! Надеюсь, наши смерти вам еще отзовутся!

Только как мне вызволить Рэя? Я должна попытаться привлечь его внимание. Только как?

Я начинаю искать в зале хоть какую-то зацепку для решения. Может…

Внезапно горячая ладонь схватывает меня и зажимает мне рот, что я от страха выдаю слабый писк.

— Тс-с-с! Мелани! Тихо! Только тихо! Это я!

Жаркий умоляющий шепот Кевина опаляет ухо. Я почти обмякаю в его руках от облегчения.

— Ты что здесь делаешь? — Я не шепчу, скорее выдыхаю слова, чтобы никто не услышал.

— Пришел за тобой.

— Но как?

— Мы со Стефаном натолкнулись на Ноя.

Всё понятно! Валльде выдал меня.

— Где Стеф?

— Прикрывает Ноя, чтобы тот смог выбраться из Сената.

— Уходи, Кевин, уходи… — Я начинаю его умолять, судорожно вцепившись в его местами окровавленную и порванную рубашку. — Пока есть возможность, уходи. Тебя убьют!

— А тебя нет? Мел! Ты не неуязвима! Твой дар тебе не поможет!

— Плевать на мой дар! Я не могу уйти! Здесь мой муж! Понимаешь? Рэй тут!

Кевин чуть отстраняется и осторожно заглядывает за угол. Затем возвращается ко мне и выпаливает тоном Вари:

— Дура! Он уже не Рэй!

— А кто он тогда?

Кевин осекается и молчит. Я же продолжаю выдыхать слова, чтобы он понял меня:

— Ной не бросил Нину, несмотря на то, что она хотела его убить. Курт искал свою девушку. Мы должны быть с теми, кто нам дорог! Ты понимаешь? Ты должен спастись, пойти к Варе и защищать ее!

Кевин вздыхает, а затем грустно шепчет:

— Курт так и не смог спасти Амелию. Вон она. Третья в кругу справа. Та, что ближе к нам.

Я осторожно выглядываю и высматриваю девушку, одетую в одежду заключенных Карцера, как и многие здесь: красивая, бледная, высокая, струящиеся волосы цвета золота. Она стоит с тем же безразличным видом, что и Рэй — Амелия под гипнозом.

— Курт пытался ее вытащить, но не смог. У Моргана были планы на нее. У нее дар — управления воздухом, как раз для третьего обряда.

— Обряда?

— Да… Чтобы стать Старейшинами, Морган прошел три обряда со стихиями: огонь, вода и воздух.

От открывшейся истины будто все в голове разложилось по полочкам: теперь понятно, что это был за пожар, волна и ветер.

— Мел, ты понимаешь, что я хочу сказать? Брось! Пошли со мной! Они теперь другие! Они убивают любимых, даже не понимая, что делают! Будь мы на их месте, то умоляли бы бежать и прятаться от нас самих же. Рэй не хотел бы, чтобы ты была тут, так же как и Амелия не хотела бы, чтобы Курт кинулся в центр обрядового круга! А Ною просто повезло, так как Нину…

Но Кевин внезапно замолкает и резко выпрямляется.

— Не может быть! Вот это встреча! — Звучит за моей спиной голос, который всегда узнаю, в любое время дня и ночи, так как слышала не раз внутри себя — он проходил зовом через мою кровь, что знаю все мельчайшие оттенки. Оборачиваюсь. Маргарита стоит и улыбается, разглядывая нас, будто действительно встретила старых друзей.

Кевин резко дергает меня к себе, привлекая в защитном движении.

— Варя? — Марго смотрит то на меня, то на Кевина. Кажется, она в замешательстве, потому что знает, как выглядит моя сестра, но так же помнит, что Анну Савову сожгли и горсткой пыли стряхнули в погребальную урну. Кевин значится у нее в тех же списках, что и я.

— Джеймс, посмотри, кто к нам заглянул на огонек!

Она резко переходит на русский, что родной язык кажется странным и непонятным набором звуков, настолько я уже привыкла к английскому. Через мгновение в проеме показывается недовольный Морган, но увидев нас, сначала шокировано смотрит, а затем приказывает, гаркнув кому-то вне круга: «Гордон! Лови их».

— Бежим! — Командует Кевин и резко толкает к двери, но не успеваем выскочить, как нас обездвиживает: тело просто отказывается слушаться. И я падаю на пол, будто кукла, больно ударившись челюстью. Еще секунда, и звучит приказ:

— Тащите их в центр!

Нас грубо берут за ноги и волокут по полу, как мешки.

— Поставь их на ноги, Гордон. Не хорошо, что такие ценные гости валяются.

Внезапно наши тела оживают и сами начинают работать, не слушаясь и не подчиняясь. Мы встаем и вытягиваемся, как солдаты. Ужасное ощущение собственной беспомощности!

Я стою в паре шагов от Рэйнольда, смотрящего на зависших Старейшин, которые все больше и больше начинают напоминать размытые образы из телевизора. Рэю даже не интересно, что творится вокруг! Я отмечаю, что любимый выглядит лучше, чем ожидала: здоровый цвет лица, аккуратно побрит, уложены волосы, ему даже выдали новый и дорогой костюм. Сейчас Оденкирк ничем не отличается от этой холеной вычурной компании, разодетой так, будто это был светский прием.

— Итак, конечно, в первую очередь, хочется задаться вопросом, как вы выжили, мои милые друзья?

Джеймс Морган стоит напротив нас и улыбается во всю ширь своего лица. Довольный и зеленоглазый, как кот. Конечно! Мы для него, словно дорогие подарки на Новый год.

— Кевин! Я так понимаю, Реджина нашла способ тебя вылечить. Интересно, какой? Я перебрал много всего, ничего не помогало. Даже библиотеку сжег для этого. Ну-ка! Позволь взглянуть!

Ганн пыхтит и молчит, не зная, что ответить, в то время как Морган берет его запястье и находит знак.

— Так и думал. — Заключил опасно Морган, поменявшись в лице: его натянутая дружелюбная улыбка сменяется зверским оскалом.

— Что там? — Удивленно спрашивает Наталья, выглядывая из-за плеча Марго.

— У нас пополнение, девочки. Еще один Древний.

Я вижу, с какой ненавистью смотрит на Кевина Наталья. Уверена, дай ей волю, она тут же разорвет Ганна на куски. Притом не побрезгует сделать это своими руками без помощи магии.

— А вы, моя милая, кто? Варвара или Анна?

Морган переключается на меня, заглядывая в глаза. Я стараюсь взглянуть на него чуть свысока и дерзко, как сделала бы моя сестра. Но не получается.

— Кристен звонила прежде, чем ее прирезали, как курицу. Сказала, что ты выжила, Анна. Так что не строй из себя свою сестру — сильно фальшивишь!

Он больно хватает меня за руку и находит мой знак.

— И ты — Древняя. Хм… Интересно, как ты выжила? Тебя же сожгли на глазах у Инквизиции. Рэйнольд! Ведь это ты сжег Мелани?

Морган обращается к Рэю, мое сердце делает кульбит: ну посмотри же на меня! Посмотри! Но Рэйнольд с болью в глазах смотрит не на меня, на Джеймса и сухо произносит:

— Да. Архивариус доверил эту миссию мне.

После чего снова отворачивается к распадающимся Старейшинам в центре круга. Теперь на его бесстрастном лице читается мука. Узнал? Играет на публику? Но нет, Оденкирк ушел весь в себя, словно представив из прошлого моего любимого холодного Инквизитора.

— Возможно ли, что он не знал кого сжигал? Или нашел способ навести иллюзию на всех? — Задумчиво бормочет Морган, глядя на моего мужа, как на интересный экспонат в музее. Я же не выдерживаю и начинаю звать любимого, вызвав резкий смех у Сакаты:

— Рэй! Рэй! Посмотри на меня! Я жива! Рэй! Помнишь Норвегию? Помнишь, как ты меня нашел? Мы же поженились! Вспомни!

Уже не только Саката хихикает надо мной, вместе с ней громко смеется бездушная Наталья, а вот Стивен, брат Джеймса, внезапно подходит к своему близнецу и хитро произносит:

— Норвегия? Похоже, без твоего Дэррила тут не обошлось…

Джеймс смотрит шокировано то на брата, то на меня, а затем издает не приказ, а рык, перекрывая монотонный звук мантры:

— Где он?! Где этот сопляк!

Все, кто не под гипнозом, начинает шушукаться, переглядываясь между собой.

— Ты о ком, дорогой? — Сладким испуганным голосом спрашивает Марго.

— О том парне! Поисковике! Который нам Древних воскрешал! Дэррил! Где он?

Но никто не находит ответа, чем сильнее вызывает ярость у Темного. Пытаясь справиться с приступом гневе, Морган подносит кулак к губам, делает пару вдохов и оборачивается ко мне:

— Ладно… Я еще узнаю, как ты воскресла. Просто времени нет. Скоро наши Старейшины превратятся в энергию, и я ее впитаю, став новыми Старейшинами. И вот тогда, ни один колдун не сможет от меня спрятаться.

Морган смотрит мне в глаза, будто ищет там какие-то ответы, а затем расплывается в противной сочувствующей улыбке:

— А что до твоего Рэя, он тебя не видит, так что не лелей надежды. Оденкирк! — Мое сердце вздрагивает, когда он окликает Рэйнольда: — Посмотри на эту девушку внимательно.

Тут сердце и вовсе остановилось, так как вижу, что Рэй поворачивается и скользит по мне равнодушным взглядом, как когда-то это делал в начале нашего знакомства: я для него никто. Это страшно понимать после всего, что мы прошли вместе.

— Кто это? Ты ее знаешь?

— Нет, мистер Морган. Я вижу впервые ее.

— Странно. А говорят, что она похожа на Мелани Гриффит — ту девушку из вашего Саббата.

Морган явно наслаждается происходящим, как и остальные, для которых мы были чем-то вроде театрального зрелища, которое скрашивает минуты ожидания во время шабаша.

— Нет, мистер Морган. Я не нахожу их похожими. Если честно, они настолько разные внешне, что трудно уловить хоть какое-то сходство.

И отворачивается. Со стороны женщин слышатся ядовитые насмешки надо мной, Морган же меланхолично грустно вздыхает:

— Вот так вот. А ты, наверное, так надеялась, что он тебя заметит. Что поделаешь? Красивые мужчины всегда жестоки в словах.

— Оставьте ее! Не видите, она плачет! — Внезапно рычит на него Кевин, защищая меня. Я действительно плачу, не скрывая и не пытаясь удерживать слезы. Морган лишь косится на него и ухмыляется в ответ.

— Ну раз ты так просишь… Знаете, что я первое обнаружил при объединении знака? — Громко обратился Джеймс к присутствующим, в задумчивости начиная расхаживать туда-сюда перед нами. — Невыносимую адскую боль! В первые минуты обращенные умирают, корчась в муках, взывая и крича. Это была первая моя проблема, которую надо было решить. Но, что самое интересное, те, у кого объединялся знак, в первые минуты неконтролируемо применяли свой дар, а еще дар брата или сестры… Я заметил это и начал наблюдать. Потом вспомнил легенду, что раньше Инициированные могли пользоваться даром своего родственника и даром мужа или жены. Я рассчитывал, что Савов возьмет твой дар, Мелани. Но видно не судьба. Но, кажется, я ничего не потерял, а, Мелани? Или Анна? Какое тебе имя больше нравится? Ты же сейчас имеешь не только свой дар, но и дар Оденкирка и своей сестры Варвары. А ты, Кевин, значит, имеешь дар брата… Я прав?

Он оглядывается на мрачного Ганна и довольно делает заключение:

— Прав. Что же! Отлично! Поздравляю вас обоих — убивать вас не буду. Пока! Вы — очень выгодные для меня приобретения.

Ну, да! Я помню, как ты себя коллекционером называл, кровопийца. Во мне поднялась такая волна бешенства, что если бы во мне была магия, то она загудела бы, как самолет. Я найду в себе силы и научусь пользоваться Вариным даром. Ты хуже крыс, Морган! Дай мне только время.

— Джеймс, пора! — Неожиданно кричит Стивен брату, указывая на круг. Мы рефлекторно смотрим в указанном направлении: Старейшин уже нет, вместо них клубится, переливаясь какой-то звездной пылью, облако, будто кто-то создал огромное заклинание Essentia omnium. Завораживающе красиво! Так и хочется рассмотреть поближе его. Облако дает радужные отблески на белые стены и аромат! Оно источает морозную свежесть, будто окна открыли, запах серы исчез, поэтому все радостно вдыхают этот волшебный воздух. И с каждым вдохом на душе становится легче, радостней,легче. Облако выдает плотные энергетические колебания, громко гудя и потрескивая в воздухе. И его звук начинает возрастать с каждой секундой, что сердце начинает биться от предвкушения, что сейчас что-то произойдет — что-то огромное, сильное, никогда невиданное и никем еще не испытанное. По спине бегут мурашки. Ты ощущаешь всем телом эти мягкие плотные энерго-волны Essentia omnium, будто погруженный в ванну с вибро-массажем.

— Гордон, отведи Мелани и Кевина в сторону! — Голос Моргана приводит меня в сознание. Я вспоминаю, кто я и где нахожусь. Смотрю на остальных — многие так же заворожены волшебным облаком. И вдруг мое тело под воздействием дара тощего паренька шевелится. Не контролируя себя, я и Кевин проходим к небольшой группе людей и встаем рядом с Амелией. Я отмечаю, что мы близки к выходу. Только мы не владеем собой, поэтому надо как-то высвобождаться из-под воздействия Гордона.

— Ну что же! Начнем!

Джеймс радостно потирает руки, храбрясь войти в Essentia omnium. Ему явно страшно, не смотря на улыбку, на лбу Моргана блестят капельки пота, а сам он резко бледнеет. — Саката, Оденкирк, идите сюда.

И Мейса с Рэйнольдом двигаются к нему. Марго подходит вместе с ними и кошкой ластится к Джеймсу, целуя его в губы своей бордовой помадой и громко шепча: «Не бойся, мой Темный! Ты сможешь!». Нора Грод кривится от этого неприкрытого флирта, а Наталья заигрывающе косится на безразличного ко всему Гроховски, который вовсе не под гипнозом, ему действительно скучно.

— Мел, ему нельзя туда входить.

Панический шепот Кевина отвлекает меня от разглядывания этих людей. Я насколько могу поворачиваю голову и вижу, что он не на шутку перепуган и смотрит на клубящееся энергией облако.

— Ты о Моргане беспокоишься?

Вот уж на кого мне плевать. Я даже желаю, чтобы его разорвало в клочья внутри круга!

— Нет. — Продолжает Кевин, завороженно глядя на то, как теперь Марго зачем-то пишет знаки врат у круга черным скрипящим маркером. — Мел, я боюсь за нас. Ты знаешь, что это такое? Ты знаешь, что произойдет?

Знаю, но судя по испуганному до чертиков Кевина, не до конца.

— Это же вся наша магия, Мел! Вся наша магия! Матерь Божья! Если он войдет туда, то его не только она поглотит, но и нас! Это же, как атомная бомба будет!

— Ты уверен? — Я проникаюсь ужасом. Нет! Это надо остановить! Неужели никто не осознает?

— Это же магия, Мел! Если он войдет туда, он освободит ее и она пройдется по нам, как каток!

— И что нам делать?

Я смотрю на любимого возле круга, который грустно смотрит на свои сложенные в замок руки. Интересно, о чем он думает? Вспоминает ли меня? Неужели сердце не подсказывает, что я рядом?

— Знаешь, раз все мы умрем, то какая разница как?

Снова доносится голос Кевина. Я удивленно смотрю не него, продолжающего завороженно глядеть на гудящее облако, которое явно все больше и больше набирает силу.

— У меня есть идея, Мел. Она безумна, но стоит попытаться.

— И?

Я кошусь в сторону остальных, не подслушивает, кто из нас, но нет. Гул такой, что мы вполне можем говорить вполголоса, да и не заметят, так как все завороженно смотрят на Моргана. Кто-то так же шепчется, как и мы.

Кевин говорит, будто в лихорадке, что мне приходится напрячься и превратиться в слух, боясь упустить малейшее слово:

— Морган не знает о том, каким я стал. Я могу сдвинуть их дары. Только это будет, как сыграть в русскую рулетку: мы можем выиграть время, а можем усугубить. Хотя… Какая разница! Все равно мы тут спечемся, как в микроволновке. Ну, или нас разорвет на куски… Не важно! Но можно попробовать! Мел, ты как?

— Я согласна. Если честно, я тоже не вижу разницы, как умирать. А так… хоть попытаемся. Что нужно делать?

— Как только Морган войдет в облако, на него будут сразу работать Саката и Рэй. В этот момент, я и сдвину их дары. Надеюсь, что их способности никому из нас не достанутся.

— Кевин, здесь так же работают и другие дары… — Я легонько киваю в сторону Гордона и Норы Грод. Кевин согласно кивает.

— Мел, у нас будет мало времени, чтобы добежать до выхода. Там я, боюсь, отключусь… Я все еще не способен быстро восстанавливаться после такого.

— Кевин!

— Но попытаться стоит! За дверью, возможно, магическая волна нас не тронет.

Возможно, не тронет… Звучит не очень оптимистично. Вот она, трансформаторная будка, и нам придется в нее залезть.

— Кев!

— Что?

— Я успею утащить Рэя с нами?

Тяжелый вздох вырывается из груди Ганна.

— Не знаю…

Оба молчим, наблюдая, как Морган заканчивает читать какое-заклинание. Саката нервно теребит кольца на пальцах, готовясь воздействовать на Джеймса. Рэйнольд, к моей радости, подходит чуть ближе к нам, и я начинаю рассчитывать, сколько сил и шагов понадобится, чтобы, схватив его за руку, увести.

— Приготовься. — Шелестит Кевин, напрягаясь всем телом. Я не готова! Но иначе нельзя. К такому вообще нельзя приготовиться!

Морган, широко раскинув руки, даже не входит, а погружается в облако. Проходит оглушающе громкий треск с парой вспышек молний. Гул облака превращается в звук проносящегося поезда. Воздух будто наэлектризовался и стал плотным. Саката начинает воздействовать вместе с Рэем. Слышится крик Моргана, а я чувствую боль, будто меня начинают разрывать изнутри. В этот момент раздается: «Мелани! Давай!».

И Кевин сдвигает дары.

Мы тут же обретаем контроль над собой, кто-то истошно визжит, люди моментально приходят в себя от гипноза, удивлено вертя головами, что-то падает и разбивается. Я и Кевин кидаемся в разные стороны, отовсюду слышны крики и возгласы.

Ганн, схватив рядом с собой Амелию, дергает удивленную девушку за руку и бежит к выходу с криком: «Мел! Быстрее!».

Я же устремляюсь к мужу.

А дальше был эффект дежавю.

Былой сон, показанный мне когда-то Евой. Вот она — я, бегу к Оденкирку в белой комнате с перекошенным от ужаса лицом. Вот Рэйнольд вскидывает непонимающий взгляд и удивленно смотрит на меня. Вот, вцепляюсь в его руку, чтобы утащить к выходу, но идет взрыв — яркой вспышкой по глазам, сильным толчком в поясницу, что я не падаю, а впечатываюсь в Рэя, успевая схватиться за него, как за последнее, что есть в этом мире. А дальше боль, шум, стекло и падение в бездну, в какую-то яркую белую кому, в которой теряю все чувства разом.

Это всё?

Последняя мысль была, что хотя бы умерла рядом с ним.

Цикличность

— Вот, лови.

Батончик Сникерса шмякается на колени.

Я нормально не ела уже вторые сутки, перебивая аппетит вредной едой или обедом в пластиковой коробке. Моя пища — кофе. Вот и сейчас, рядом со мной дымится картонный стаканчик из больничного кофе-аппарата. Но больше всего на свете я желала бы поспать: нормально, вытянувшись во весь свой рост, накрывшись одеялом и зарывшись носом в подушку. Мне кажется, у меня уже хронический недосып. Чтобы успеть в больницу, я встаю в пять утра. В начале я тут даже ночевала, свернувшись калачиком на кресле, на нем же иногда пытаюсь выспаться днем. Сильно похудела, чем постоянно вызываю упреки со стороны родных.

— Что там? — Перебивая зевоту, спрашиваю я.

— Всё то же…

В моих пальцах катышек шерсти, нащипанный в раздумьях с моего свитера. Я неловко пытаюсь кинуть незаметно его на пол и случайно проливаю кипяток на свои больные ноги.

— Ай! — Шиплю от боли, ощущая как, горячая ткань становится холодной и мокрой на мне, а кожа начинает пылать от ожога. — Я в туалет… Сейчас приду…

Встав, морщусь, чувствуя, как отдают в теле синяки и ушибы, которые никак не пройдут. Иду в туалет, не глядя на дорогу. Во мне нет сил даже злиться, что испортила джинсы, а чистые — дома, переодеться времени нет и не будет. Пройдя стенд с пасхальными зайцами, детскими открытками и гирляндами самодельных яиц из папье-маше, которые уже неделю как надо снять, захожу в туалет и начинаю замывать пятно на коленке. Кое-как справившись, понимаю, что все равно останется след. Черт с ним!

Обреченно вздыхаю и устало смотрю на свое отражение в зеркале. Волосы грязные. Я их мыла три дня назад, лицо в сухих корочках ссадин, которые быстрее заживают, чем на теле: день-два и отвалятся. Под глазами такие круги, что их легко спутать с синяками. М-да… А мне ведь сейчас идти к нотариусу.

Две недели… Прошло всего лишь две недели, а у меня ощущение, что больше. Живу между больницами, еще как назло срывают в Сенат на показания: все ищут Дэррила и Лидию. Вряд ли найдут, так как они с Миа. Уверена, что и Лидия подсобила, создав очередную проклятую схему, в которой их никогда не находят.

Боже! Как я устала! Я тру глаза и они становятся красными, начинают слезиться. Теперь я и вовсе похожа на чучело. Огорченно умываюсь холодной водой, испытывая желание сунуть голову под кран, чтобы ощутить, как вода течет по разгоряченной коже, будоража рецепторы и пробуждая ото сна.

Давайте знакомиться. Я Мелани Оденкирк. Попросту, Мел. Мне двадцать один год, и я Смертная. Выжившая в страшную ночь Переворота, которая войдет во все аналоги Инициированного мира, преобразуясь в сухой текст из учебников. Вся моя семья — Инквизиторы из школы Саббат, которым повезло больше, чем другим школам. Она осталась в полном составе. Почти в полном… Если не считать одного коматозного и двух раненных. Еще и моя сестра лежит на сохранении: тревога за Кевина и нестабильный энергетический фон с зовом Темного, к которому она всегда была очень чувствительна, сильно отразился на ее здоровье. Поэтому после взрыва ее госпитализировали с кровотечением вместе с раненными из Сената. Теперь она находится в другой больнице на другом конце города и бесится от того, что ее не выпускают. Варька рвется к Кевину. Тот же все уши прожужжал о ней, пытаясь даже сбежать к ней из-под капельницы. Хелмак поступила мудро: обоим купила планшетники с интернетом, что теперь эти двое не только могли созвониться, но и увидеть друг друга. Не скажу, что это решило проблему, но их рвения чуть поубавилось. По крайней мере, нам не надо беспокоиться о том, что придется кого-то ловить в тапочках и больничной одежде по середине Ливерпуля.

Второй раненный был Курт. Несколько дней реанимации, тяжелая операция с гаданием на ромашке «выживет-не выживет», в итоге, Курт выкарабкался, как и его девушка, которая была тоже контужена. Все-таки Кевин спас ее. Они успели добежать до двери и скрыться за ней, в отличие от нас.

Все, кто был тогда в комнате, оказались мертвы. Единственные выжившие — я и Рэй, со странными последствиями от магического взрыва. Мой знак и дар пропали, в отличие от изменившегося знака Рэя, который снова стал Инквизитором. Кевин был прав по поводу взрыва, но это не было похоже на атомный, это было похоже, как будто кто-то кинул спичку в урну и все, что там было сгорело. Ударная волна магии была настолько мощная, что повредила купол и крышу, которая рухнула вниз на стоящих в комнате. Многие умерли от тяжелых ран и пробитых черепов. Я настолько крепко держалась во время взрыва за Рэя, что спасателям пришлось рвать ткань на нем, чтобы отцепить меня. Я была без сознания вся в мелких синяках и ссадинах, а вот Рэй… Он был целым и невредимым. И любая царапина на нем заживала ежесекундно, а я вот лишилась дара. Одна — в ссадинах, но без сознания, другой — целый, но в коме.

Архивариусы-кинетики предполагали, что это из-за сильного воздействия энерго-волны, изменившей наше колдовское «ДНК». Они строили теории и версии, подкрепляя какими-то данными и измерениями. Но все сходились в одном — произошедшее уникальный случай, который повторить и исследовать вряд ли когда придется…

Остальные мои друзья были поклацаны и побиты, как и я. Стефан с переломом руки, Нина с сотрясением мозга от моего удара — Ной ее, кстати, поселил в Саббате, и теперь они оба трудились над восстановлением справедливости после того ада. Единственный, кто поддерживал меня и часто видел, была Ева. Она порой приходила и помогала пользоваться порталами, которые теперь были для меня недоступны. Поэтому, здравствуй, общественный транспорт! Здравствуйте, все чудики и маниакальный личности с обсессивно-компульсивным расстройством, а также все любители полапать женщин в час пик в полном набитом метро.

Я возвращаюсь в палату к Рэю. Я смотрю на него, подключенного к аппаратам, и пытаюсь понять, что же все-таки произошло. Плевать на теории Архивариусов и догадки врачей, я пытаюсь осознать, что правда, а что нет. Порой гадаю: что было настоящим, не схемой, где меня, как главный винтик, впихнули и заставили подчиняться? Может, я вовсе не люблю Рэя? А он продолжает меня ненавидеть, пребывая в этом глубоком сне?

И схема предстает в моем воображении Страной Чудес, где я, как Алиса, бегу на месте, возвращаюсь туда, откуда пришла, нахожу, теряю, меняю облики и размеры под исчезающую кошачью улыбку Моргана и безумного Шляпника Реджину. Вниз, вниз по кроличьей норе! Где-то там все-таки должно быть дно, о которое я разобьюсь.

Вообще, у судьбы странный гадкий юмор: то я в коме, то Рэй, то я теряю память, то ему стирают, то он умирает, то я. Что это? Цикличность? Схему Дэррила и Лидии заело? Или мы сходим поочередно с ума?

Врачи разводят руки, Архивариусы тоже.

Чертов карабин Судьбы снова крутанулся. Игра в рулетку продолжается.

В палате уже сидит его личная сиделка — Шабана, от которой пахнет жгучими специями и чем-то шоколадным. Она мне нравится. Лучше, чем остальные. Шабана выполняет все прилежно, тщательно и заботливо. Она делает массаж Рэю от пролежней, аккуратно ставит капельницы, помогает мне мыть его, читает ему со своим индийским акцентом газеты и учебники по медицине. Сегодня ее очередь дежурить и я рада этому.

— Добрый день, миссис Оденкирк.

— Здравствуй, Шабана.

— Как дела у мистера Оденкирка? — Стандартный вопрос, который вначале был больнее всех моих синяков и ссадин, не дающих нормально двигаться. Но я привыкла к нему. Даже радовалась, когда Шабана его задавала, потому что этот вопрос задавался как о нормальном и здоровом человеке, сама его суть была против всех неутешительных диагнозов врачей.

— Хорошо. Мы сегодня дочитали с ним книгу.

Я читала Рэю, разговаривала, рассказывала шутки Стефа и том, что у других происходит, смотрела вместе с ним тупой сериал, осуждая действия главной героини и нелепость сюжета. А иногда молча плакала возле его кровати… В такие моменты я не понимала кто я, где я и кого жальче сильнее. И я начинала злиться на всех. В том числе и на Оденкирка, ради которого я торчу в больнице каждый божий день — и уйти не могу, и пребывание тут бессмысленно. Зачем? Мел! Он же в коме! Ты любишь его, Мел? Ты все еще любишь? Ты его вообще любила?

Я уже не доверяю себе и своим чувствам, что уж говорить про память. Я могу любоваться чертами Рэйнольда, но тут же вспоминаю, что два года была под воздействием Кукольника. Могу с нежностью вспоминать моменты нашего единения с Оденкирком, его заботу и ласковые слова, как голос разума напоминает о мертвых трупах в Сенате, смытых волной, и как меня пытались зарезать в коридоре. Оно стоило того, Мел? Если бы не было схемы, ты пошла на все эти безумства ради него?

Я схожу с ума…

Медленно, но верно.

— Ты не переоденешься? — Ева смотрит на меня и мои мокрые джинсы. Я отрицательно мотаю головой, жуя за обе щеки Сникерс и ощущая, как слипаются зубы от него.

Тяжёлый вздох Валльде. Я знаю, что будь больше времени, она меня потащила бы покупать новые, но времени впритык, значит без шопинга.

Мы прощаемся с сиделкой и идем к выходу. Ева снова в черном. Вот уже вторую неделю. Пытаюсь привыкнуть к новому образу подруги. Хотя вначале это было ужасно видеть: у всех Инквизиторов траур.

После взрыва по подсчетам погибло сто сорок человек: шестьдесят три Химеры, пятьдесят восемь Архивариусов, девятнадцать Инквизиторов. В Ватикане провели специальную мессу, в Храме Христа Спасителя в Москве было отпевание и служба, у мусульман совершали джаназу. Каждый хоронил своего мертвеца с почестями и слезами.

Вся Инквизиция резко почернела, хотя для Евы и Стефана это был даже не знак уважения. Они оба потеряли своих учителей в ту ночь. Преподаватель Евы была Инквизитор, ушедшая в Архивариусы, а у Стефана — Джим Хоган, всем известный, как Варлак. Я так и не смогла признаться Стефу, что видела, как он пролетел мимо меня в лестничный проем.

И если Ева держалась и не показывала своих чувств, то Стефан был куда более эмоционален: он ходил мрачный, замкнутый, порой избегал людей.

— Что это? — Я удивленно смотрю, как Ева подходит к маленькому Опелю.

— Машина.

— Я не про это. Ты будешь за рулем?

Ева улыбается мне уголками губ и садится за руль.

— Стеф ненавидит, когда я за рулем.

Я залезаю в салон, ощущая запах полироли и пластмассы. Радио тихо начинает играть незатейливые мелодии.

— А почему ненавидит? Ты плохо водишь?

— Угу. Слишком тихо и медленно.

Ева включает обогреватель и протирает запотевшее окно. Сегодня утром был дождь, поэтому на улице и в салоне машины прохладно. К тому же, пока шли, мокрые джинсы неприятно липли к ноге и только морозили меня. Я замечаю, что под бардачком в нише для мелочевки лежит только какой-то баллончик и тряпочка. Нет ощущения, что машина кому-то принадлежит.

— Она твоя?

— Нет. Взяла в прокате. Ты готова?

Я киваю.

— Тогда поехали.

«Нотариальная контора Ричарда Грэма» — буквы вдавлены на блестящей золотой табличке. Новое здание. Последний этаж. Отвратительный запах отделочных материалов, который ненароком будит жуткие воспоминания. Еще чувствуется сильный аромат дерева от новой мебели.

— Подождите здесь, пожалуйста.

Секретарша любезно делает нам кофе, а я смотрю на очередную дозу напитка за этот день. Интересно, сколько мне нужно выпить кофе, чтобы умереть от инфаркта? Хотя даже эта маленькая чашка не поможет взбодриться. Тогда смысл пить?

— Проходите, вас ожидают.

Мы с Евой встаем и проходим в кабинет. Почему-то чувствую себя так, будто снова вернулась в тело неуверенной девочки, только вышедшей из больницы и попавшей с Валльде на шопинг. А все виноват мой вид: старый свитер, который я нашла у Вари, так как все мои Саббатские вещи были куда-то деты Реджиной, под свитером огромная, но мягкая футболка Рэя, теперь еще и джинсы с пятном. Мимоходом кидаю взгляд в отражение фотографии на стене — краше на лицо не стала. Еще и царапины! С левой стороны одна сплошная засохшая корочка. Чтобы не было шрамов, мажу прописанными мазями лицо и тело.

Официальная причина для докторов — попала в автоаварию. Реджина выдумкой не блещет, как и все вокруг. Зато доктор отчитал не за что, когда посмотрел мою карточку с амнезией: «Девушка, вы только недавно восстановились от последствий прошлогодней аварии! Вы чудом остались живы и что можете передвигаться! Какие машины? Какие стрит-гонки? Вам максимум — велосипед!»

В его глазах я была безрассудной самоубийцей. В своих — заевшая пластинка. Может, стоило придумать другую причину? Выпала из окна, оборвалась тарзанка, каталась на чертовом колесе и выпала из него. Все равно, не правда! Все равно, бред! Все равно, есть я и мое отражение: пойди разберись, кто из нас реален?

А может, я и правда была на стрит-гонках? И никаких колдунов не существует?

Не сходи с ума, Мел! Ты знаешь, что тебе щеку расцарапало осколками, когда накрыло энерго-магической волной, которая треснула тебя по башке и отключила, а твой дар, лечащий с космической скоростью, вернулся именно в тот момент, когда начал падать, не выдержавший взрыва, потолок — слишком хлипкий был, даже стены не пострадали, в отличие от него!

— А вот и она! Наша знаменитость! Добрый день!

Сначала я слышу противный мужской голос, затем вижу улыбающуюся мне Реджину, сидящую за столом, и только потом самого Ричарда Грэма. Он маленького роста, седой, худощавый, с тонким крючковатым носом и очками. И от него пахнет дорогим парфюмом и гелем для укладки волос.

— Здравствуйте… Не такая уж знаменитость. — Я смущенно бормочу, в то время как Грэмм кратко пожимает мою руку, продолжая улыбаться. Руки у нотариуса мягкие, нежные, не знающие физической работы, с полированными розовыми ногтями.

— Ну почему? Многие о вас наслышаны! Прошу!

Мне не нравится, что Грэм считает меня знаменитостью. Для меня это как насмешка. Я не знаменитость, я — сплетня. Та, кто выжила в комнате во время взрыва и потерявшая свой дар. Та, кто сгорела на костре, попытавшаяся донести до Сената правду. В поиске, кто виноват, кто прав, досталось всем, в том числе и Бароне, что не среагировала во время моего сожжения и довела дело до критической точки. Реджину осудили по той же причине. По мне на одном из судов проехались за то, что своим даром не помогала Инквизиции. Но многие просто перешептывались, разглядывая меня, как нечто любопытное, некоторые скептически хмыкали, узнав, что мой Знак стерся. Была даже одна Химера, которая устроила в Сенате истерику, что ее сестра была в той комнате, а я спасала только себя и своего «хахаля». Рэя в список выживших не вносят, так как он в коме. Лежачих не бьют — закон всемирной совести. Уверена, будь Оденкирк в сознании, ему тоже было влетело от всех. Возможно, даже угрожали бы костром, что был в команде Моргана. Ведь Амелии Шилдс, подруге Курта, как и многим другим Химерам, пришлось доказывать с больничной койки, что она была под воздействием и не знала о планах Моргана. Аутодафе прошло мимо нее — Курт вздохнул спокойно и еще быстрее начал поправляться.

Пока я сажусь напротив Реджины, секретарша заносит мой нетронутый кофе и кладет какие-то бумаги. Реальность дробится на детали: белый лист, широкий браслет секретарши, два кусочка сахара на блюдце возле чашки. Ева бесшумно присаживается рядом на мягкий стул с высокой жесткой спинкой. Подруга здоровается с Хелмак, а я лишь киваю Светочу, продолжая пребывать в смятении и желании поспать.

— Как ваш муж? — Вежливо спрашивает Грэм извиняющимся тоном. Он еще что-то говорит про то, что слышал: о врачах, современной медицине, о профессионализме кинетиков Сената, а я смотрю на свои ногти, отмечая, что не мешало бы их постричь. За меня Грэму отвечает Реджина, недовольно кинувшая на меня взгляд. Она говорит о том, что Оденкирк в коме, что мы надеемся на лучшее, о том, что я не раз доказывала всем свою любовь и преданность к нему и так далее.

Я же мысленно составляю план действий на сегодня после нотариуса: с Евой сходить в Москву, чтобы забрать Варькины вещи из нашей квартиры, если повезет даже занести ей, но это зависит от того, через какие порталы поведет меня подруга, возможно заскочу к Кевину и Амелии, лежащих в одном здании больницы, желательно бы забежать снова к Рэю, а потом можно либо в Саббат, либо в номер в отеле, который специально для меня снимает Хеллмак, чтобы поздно вечером не ехать в Блэкбёрн.

Еще я обзавелась сотовым телефоном, вместо зова Главной. Все колдуны прочувствовали взрыв на себе, так как у всех резко упали способности, у некоторых даже побледнели знаки, а зовы и вовсе первую неделю ни до кого не доходили — здравствуй, мобильная сеть и стационары. Сейчас всё вернулось в прежнее русло. Магия была, есть и будет. У всех, но не у меня.

— Итак, миссис Оденкирк, ваше положение весьма завидное. — Задорно произнес Грэм, сверкнув очками в роговой оправе.

Я держу в руках бумагу об имуществе Виктора Савова, которое теперь принадлежит мне, как единственной наследнице. Естественно, Сенат слижет с этой суммы хороший процент, но даже это не уменьшает ее величину для меня, которую слышала только в кино. В списке помимо счетов значатся спорткары, машины, дома, даже один спа-салон.

— И все это теперь мое?

— Да. — Ричард Грэм смотрит на меня улыбаясь, ожидая, что я либо хлопнусь в обморок от счастья, либо завизжу с криками «Я богата!», а может расплачусь… Но глядя на этот список, приходит осознание: зачем мне всё это? Куда?

— И сколько будет полная стоимость всего имущества?

— Вам в фунтах или долларах?

— В долларах.

— По последним подсчетам, примерно около пятнадцати миллионов долларов.

— Мел? — Голос Реджины звучит неожиданно, что вспоминаю о ее и Евином присутствии в кабинете. Хелмак смотрит на меня подозрительно — она, как всегда, прочитала мои мысли. Ну что же? Я озвучиваю их с тяжелым вздохом:

— Мне этого не надо.

Пауза повисает в кабинете, что кажется, даже машины за окном притихли. Реджина смотрит укоризненно, Грэмм удивленно, одна лишь Ева спокойна, будто я отказалась от сахара в свой кофе.

— Хорошо. Кхм! — Грэмм откашливается и приходит в себя, снова вернув себе деловое выражение лица. — И как же вы хотите поступить?

В принципе, когда я ехала сюда, уже думала и знала о том, что откажусь и куда хочу деть деньги, правда не думала, что сумма будет такой. Но раз она насчитывает семь нулей, то, думаю, никто не будет против, если я ее не разделю пополам, а чуть увеличу количество частей.

— Я хочу все это продать. А сумму разделить на три части. Одну часть — я хочу отдать своей сестре, точнее ее ребенку, который родится.

— Так… — Реджина и Ева переглядываются и кивают незаметно друг другу, оценив мою мудрость поступка и заботу.

Я давно запланировала отдать часть денег племяннице. У меня и Варьки никогда не было денег, и вряд ли Ксения нам оставит наследство. Поэтому решила вложить в будущее — ведь это самое лучшее, что у нас есть. Пусть у моей племянницы будет отличное образование и осознание, что у нее есть сбережения на черный день.

— Вторую часть я хочу отдать на благотворительность.

— Вы понимаете, что это будет большая сумма?

— Да. Где-то около пяти миллионов.

— Возможно и больше. — Тактично подправил меня Грэм, а я сделала вид, что не заметила.

— Я хочу эту часть пустить на благотворительность.

— Хорошо. И в какие же фонды?

Этот вопрос был неожиданным, что теперь я удивлённо воззрилась на Грэма.

— То есть «какие фонды»?

— Ну… Фонды бывают разные: экология, защита животных, медицина, борьба с раком и прочими заболеваниями, помощь людям с ограниченными возможностями, помощь детям, помощь наркоманам, алкоголикам, помощь в защите прав человека.

Пока он говорит, я уже мысленно делаю пометки, например, хочется помочь детям. Но, когда он выпаливает последнее, я озадаченно «спотыкаюсь» в своих размышлениях.

— В защите прав?

— Против домашнего насилия, например.

Внезапно всплывает воспоминание, как Савов швырнул меня в комод с зеркалом, как горела спина от удара и скручивало позвоночник от боли. Как Морган вместе с ним и Деннард пытал меня, чтобы я позвала Рэйнольда.

Наверное, я побледнела, наверное, на моем лице что-то возникло, что не только Реджина поняла, что со мной что-то не так, но и Ева с мистером Грэмом.

— Вам плохо?

— Может, воды? Или сделаем перерыв? — Теплая мягкая ладонь Евы заботливо ложится на плечо. Но я отрицательно мотаю головой, и выпаливаю Грэму:

— Против насилия. Хочу, чтобы деньги были отданы в этот фонд.

— Хорошо. — Грэм обескуражен. Реджина, сцепив пальцы в кулак возле рта, смотрит на меня сожалеющим взглядом. — Что-нибудь еще?

— Да, пускай и детям тоже. Разделите между фондами. Пусть больные дети тоже имеют шанс выжить с помощью этих денег.

Я более-менее прихожу в себя, ощущая, как возвращается самообладание, а спину прекратило покалывать от воспоминаний. Вернув себе контроль, я продолжила срывающимся голосом:

— Третью часть суммы денег отдайте школе Саббат.

— Что?

Реджина явно не ожидала этого. Я впервые видела изумление на ее лице. Рядом со мной послышался смешок Евы и едкое замечание в стиле ее мужа: «Ты с ума сошла?».

— Почему? — Я удивленно верчу головой, смотря то на Грэма, то на улыбающуюся и удивленную Хелмак, то на Еву, которая еще мгновение и закатит глаза к потолку со словами: «Ты неисправима».

— Мисс Хелмак, вы приняли меня в Саббат, дали работу, крышу над головой, вы одевали меня, кормили. Я вам должна. Вы забыли?

— Но не пять же миллионов долларов, глупая! Три месяца твоего пребывания еле укладываются в одну тысячу долларов.

— Для меня нет разницы… — Обиженно бормочу на ее реакцию: я от чистого сердца, а она смеется. Хелмак сделала больше всех для меня. Конечно, она стерва, но всегда помогала и шла навстречу.

— Между прочим, я тебя хотела использовать, когда ты появилась у нас. Так что не такая уж я благородная, как тебе представляюсь!

— Зато вы Варьку укрывали, а сейчас заботитесь о ней. А она — никто для вас.

— Никто? Она ждет ребенка от моего приемного сына. Так что ты снова промахнулась.

Реджина гордо задирает подбородок. Я же невольно расплываюсь в улыбке. А когда вижу такую же на Евином лице, и вовсе начинаю бесшумно смеяться.

Подруга наклоняется к моему уху и громко шепчет, что слышат и Реджина, и Грэм:

— Мисс Хелмак не любит, когда ее уличают в человеколюбии и сентиментальности. Считает это признаками преклонного возраста.

— Сделаю вид, что ничего не слышала… — Пробормотала Реджина, теребя золотую сережку и поблескивая своими алыми глянцевыми ногтями.

Я смеюсь над эти двумя: как же их люблю! Поэтому поворачиваюсь к Ричарду и говорю решительным тоном:

— Мистер Грэм, я хочу перевести третью часть наследства на счет Инквизиторской школы Саббат.

Нотариус смеется и заверяет, что подготовит все бумаги. Всё. Мое дело закрыто, можно расходится. Я почти встаю со стула, как доносится:

— А теперь по поводу вашей второй недвижимости. Вот список того, что принадлежит вам по доверенности от мистера Оденкирка.

И моя улыбка мгновенно тает, а я бледнею и шлепаюсь обратно на стул.

— Почему мне? Он ведь еще живой… То есть, он будет жить… То есть, я не имею права.

Меня заедает, как пластинку. Но Грэм даже не обращает внимание на это.

— Имеете. Вы по договору являетесь прямой наследницей его имущества, а так же…

— Какому договору?

Но вместо него мне отвечает Реджина, видя мое перепуганное лицо.

— Это ничего не значит, моя дорогая. Просто каждый Инквизитор подписывает документ, в котором говорится, что в случае его смерти или недееспособности все его деньги и имущество делятся пополам между родственниками и супругой или опекуном. Родственников у Рэйнольда нет. А в его случае, ты являешься прямой наследницей и получаешь все права.

Я киваю. Согласна. Разумно, зная, что Инквизиторы рискуют жизнью. Но почему так? Он всего лишь две недели в коме! Он еще может очнуться!

— Есть отдельный пункт, где описано про кому и прогнозы врачей… Прости, милая! — Реджина перегибается через стол и накрывает своей ладонью мою руку, потому что я плачу. Не могу сдержать слез — это слишком для меня. Каждый день я просыпаюсь и проживаю с этим. А тут еще эти чертовы бумаги!

— Думаю, нам надо сделать перерыв. — Ричард, извинившись, встает и выходит в холл. Я пытаюсь собрать волю в кулак и вернуть самообладание. Лучшее решение — смена темы.

— А мистер Грэм он Доверенный Смертный?

— Нет. Он — Инквизитор. Еще на Начале Ричард понял, что быть Охотником — это не его призвание из школы и поступил на юридический. Сенат помог ему в обучении и сделал своим доверенным. Наши люди нужны везде. Поэтому мистер Грэм занимается только делами Инициированными. — Заявляет Реджина, доставая мундштук из сумки и заправляя его сигаретой. Пару мгновений и она сладко начинает курить. Едкий запах табака поплыл по комнате, оставляя в горле неприятную горечь. Хелмак зависима от никотина, мне кажется, она даже умирать будет с сигаретой в зубах.

Я киваю, ощущая, как успокаиваюсь. Поэтому беру дрожащей рукой листок с описанием имущества Рэя. Да, сумма намного меньше, чем у Савова, но все равно шесть нулей присутствует. Даже числится еще несуществующий мотоцикл Триумф. Но мое внимание привлекает кое-что другое.

— Что это?

Я протягиваю бумагу Еве и показываю на два адреса.

— Это дома Рэйнольда. Первый адрес — это тот самый плавучий китайский домик. Видишь, и стоимость у него мизерна. — Она указывает на смехотворную сумму в скобочках. Понимаю. Такой дом и вправду ничего не стоит: безлюдное место, другая страна, сам дом не вызывает у агентов желания продать, не смотря на красоту места.

— А вот это?

— Это дом Рэйнольда и Мириам. Они выросли там.

И я понимаю, что хочу, а Ева читает это в моем взгляде.

— Мел! Может, не стоит?

— Почему? Я хочу увидеть его!

— Ну, это Лондон. Туда надо добираться. К тому же черт-те где!

— Ева, пожалуйста.

Валльде кидает быстрый взгляд на Реджину, та равнодушно жмет плечами.

— Хорошо… Когда?

— Может, сегодня? — Но тут же вспоминаю про Москву. — Ой, нет, я Варьке обещала собрать все вещи!

— Ну, давай тогда завтра.

— Завтра будет другая сиделка у Рэя, а я ей не доверяю. Делает все небрежно и лениво.

Ева вздыхает и обнимает меня.

— Тогда в любой момент зови.

— Если нужен будет водитель, я пришлю тебе. Кстати, ты сегодня где будешь ночевать? — Спрашивает Реджина, и я слышу в ее голосе сопереживание. Она всегда присылает машину, когда я хочу вернуться в Саббат.

В ответ жму плечами. Может, я сегодня вообще не успею в больницу до закрытия и придется ночевать в гостинице. Зато хоть помоюсь.

Квартира представляла унылое зрелище. Спертый воздух и тишина. Истинный склеп. Даже не верится, что мы с Варей жили тут. В комнате сестры явно похозяйничали. Вещи были свалены на кровать, шкафы все открыты. Многое отсутствовало. Может, искали драгоценности или деньги? В моей комнате тоже побывали. А в медведе, подаренном Виктором, торчал нож, да еще Варькиной помадой нарисовали улыбку.

— Что это? — Ева брезгливо смотрит на этот бардак.

— По-моему, крысы…

Марго всегда давала разрешение на разорение имущества, когда исчезал хозяин. Я, тяжело вздохнув, забираю то, что нужно: любимую кофту Вари, обувь, ее обожаемый плащ от Бёрбери, пару платьев и пижаму, наши фотографии, которые уцелели в этом бардаке. Для себя беру пару черных старых вещей, обещая, никогда не надевать их вместе. Я не в трауре. Я не буду в трауре! Я не должна даже думать об этом.

— Ты все?

Ева держит телефон с включенной программой порталов. Используя и Химерские проколы пространства и Инквизиторские, мы очень сильно сократили путь.

— А кому теперь принадлежит квартира?

Я смотрю из коридора на это пустое пространство — сцену, где разыгрывались наши страдания и переживания. Замечаю куртку Кешки на крючке, снимаю ее, сворачиваю и кладу в сумку к другим вещам.

— Наверное, Сенату. А может новой Темной клана Теней и Воронов.

Немало Химерских кланов осталось без Главных. Некоторые быстро подсуетились, но многие пребывали в шоке после случившегося, в связи с этим ответственность на себя взял Сенат и сам назначил Главных. Архивариусам тоже пришлось многое изменить. На первое время они создали комитет из Светочей и своих людей, который брал на себя многие решения. Я знаю, в него входили Реджина и Артур. А также был создан комитет по решению судебных дел, причастных к взрыву в Сенате — в нем трудились Нина и Ной. Они частенько вызывали Саббатовцев на допросы. Кешка вообще стал любопытным для них экспонатом и доказательством опытов Моргана, так как сохранил свой знак Древних, в отличие от меня. Стефан тоже не вылезал из судебных процессов. Как объяснила Ева, часто выполнял роль «вышибалы» — вырубал своим даром особенно буйных подследственных.

Старейшины восстановились и управляли Инициированным миром, как дракон с тремя головами. Еще бы! Они же магия! Они же суть всего — Essentia omnium. Проще говоря, все медленно входило в свое русло. Точки над i расставлялись, раны затягивались, вопросы с каждым днем росли.

— Пойдем? Я сюда больше не вернусь.

Ева кивает. Мое настроение на нуле, даже хуже. Будто покидаю пожарище и все, что осталось, уношу вместе с горьким запахом прошлого. Мы с Евой выходим в главное офисное здание Теней. Здесь тоже кое-что изменилось — на некоторых порталах красной краской выведены кресты. Ева пояснила, что это значит хозяева либо убиты в ночь расширения Сената, либо находятся под следствием. На моей двери тоже крест. Грубо и размашисто — видно, что торопились.

Обратную дорогу я молча следую за Евой, выходя из одного портала в другой. Говорить не о чем, да и не нужно. Всё уже сказано в стенах Сената и на литургии по усопшим. Все это сильно удручает.

— У нас есть время. И ты даже успеешь в больницу.

Я удивленно поднимаю глаза на Валльде. Ева смотрит на часы, а затем задумчиво обращает взгляд вдаль.

— Куда я успею?

— В больницу. Ты, кажется, хотела посмотреть дом Рэйнольда?

— Ну да…

— Мы, как раз, сейчас в Лондоне и недалеко от Хакни*.

Я оглядываюсь — обычная улочка между домами из красного кирпича. Мы только что вышли из синей двери черного входа… какого-то дома. Я даже не знала, что мы в Лондоне. Эта дверь могла быть как в Ливерпуле, как в самом Блэбёрне, как и в другом европейском городе.

— И далеко нам идти?

Ева открывает программу с навигатором.

— Где-то пару улиц. А потом вернёмся сюда и продолжим путь.

— Хорошо. А ты помнишь адрес?

— Да. Помню. Мне приходилось бывать там один раз.

— И когда?

— Вместе с Мириам. Когда умерла их мать, я помогла ей убраться в доме.

Понятно. Я чувствовала легкое возбуждение: я поняла, что мне не терпится оказаться там. Увидеть ту часть жизни Рэйнольда, в которой меня не было и я не знаю. Возможно, это все-таки поможет мне в той мешанине, что творится у меня в голове.

— Странный тут… народ. Мы точно в Лондоне? — Я с недоверием проследила за мужчиной, который прошел мимо нас и так посмотрел на Еву, что смело можно подавать заявку в полицию о домогательстве. Пока шли, я видела уже двух бездомных, странную всю татуированную женщину, противного вида толстого мужика, ругавшегося с каким-то арабом.

— Да. Тут часто выдают социальное жилье. Район Хакни вообще считается одним из неблагополучных. В 2006 году этот район получил статус самого худшего места жительства в Великобритании. Но власти над ним работают. Осторожней!

Пока Ева говорила, я с удивлением смотрела на нее, и не заметила груду коробок, на которую чуть не налетела. Подруга, резко дернув к себе, успела меня увести. Через секунду картон зашевелился с каким-то бурчанием, и то, что я приняла за мусор, оказалось бездомным, накрытым листами картона.

— Нам сюда.

Я неожиданно оказалась у крыльца с темно-зеленой дверью и черной чугунной изгородью с пиками, напоминающих проткнувшие горло Анжелины Хилл. От этого у меня мурашки побежали по спине. Дом в два этажа, стандартная квартира. Но тут явно никто давно не жил: грязное крыльцо, сходит краска с двери и рам, в отличие от соседей, у которых все чисто и приятно глазу. На окна дикой порослью свисал плющ, который надо постричь и привести в порядок.

Дверь открылась, как только Ева произнесла заклинание. Из сумрака помещения запахло старым деревом. Подруга настороженно вглядывалась внутрь.

— Я первая. — А затем вошла, прошелестев мимо меня подкладкой плаща. Я нервно топталась на крыльце и смотрела с него на улицу. Неужели Рэй и Мириам тут жили? Неужели он каждый день отсюда ходил в школу, просыпался, завтракал, выходил на крыльцо и видел то же самое, что и я сейчас? Странно… Это место никак не вязалось с образом сурового Инквизитора в черном тренче и костюме.

— Мел, заходи! — Голос Евы странно прозвучал из глубины дома. Зайдя, я оказалась в сумраке, где пахло пылью, ветошью и прошлым. На стенах были обои жутко желтого грязного цвета со светлыми пятнами, обозначавшими, что когда-то там висели зеркала и картины.

Почти сразу от порога вела лестница наверх. Я прошла ее и свернула в зал, где находилась Ева посреди пустоты. На пыльном полу оставались дорожки наших шагов.

Ева задумчиво стояла и осматривалась по сторонам. В этот момент пришла забавная мысль, что будь Валльде в своих любимых белых вещах, она смотрелась бы тут очень странно. А так, будто агент по недвижимости, показывающий мне дом.

В углу комнаты валялись сломанный стул и коробка, в которой лежит какая-то книжка и рамка от фотографии — вещи, потерявшие всякий смысл.

— Мириам и Рэй ненавидели этот дом. Когда умерла мисс Оденкирк, Рэй даже предложил устроить тут пожар. — Ева хмыкает, будто вспомнила старую шутку. — Мириам его остановила. Мы столько грязи отсюда вынесли. Выкинули всю мебель и вещи. Мира хотела отделать его и продать. Но так и не смогла им заняться…

Ева повернулась ко мне и развела руками: такие вот дела. Но я знала намного меньше, чем моя подруга о детстве Оденкирков.

— Рэй говорил, что их мать пила.

— Да. Была алкоголичкой. Она, когда родила Рэйнольда, перебралась из деревни сюда. Как рассказывала Мириам, их отец умер, когда Рэю был год. А мать не смогла выжить в новом городе. А дальше пошла по наклонной.

— А как она умерла?

— Машина сбила.

Я невольно хмыкнула: в последнее время эта причина смерти и травм может означать, что угодно, коверкая статистику ДТП Великобритании.

— Пойдем наверх, кое-что покажу.

Ева уверено вышла из зала, поднимая пыль на каждый шаг от своих каблуков, и направилась на второй этаж.

— Вот. — Она указала на дверь, которую сразу заметила без ее помощи, потому что на ней было написано черной краской: «Комната Рэйнольда и Мириам». А чуть ниже грубо вырезано ножом: «Не входить».

Сразу понятно, что это их комната. Дети пытались, как и все подростки, ограничить свою территорию от взрослых. Правда, я заметила мелкую деталь, которую знала из своего опыта — дверь вышибали. И, похоже, не раз. На уровне ручки с замком был сильно покорежен дверной косяк с выломанными кусками по краям. Толкнув легонько дверь, она со скрипом открылась и показала нам пустое запущенное помещение. Здесь были обои милого голубого цвета, а на стене позабыт постер из журнала с группой U-2. Мелкие дырочки в стене свидетельствовали, что тут висело много постеров на кнопках.

— Смотри. Это делала Мириам. Тебе понравится.

Ева указала на обои возле окна. Подойдя вместе с ней, я увидела странные шкалообразные черточки с надписями: «2 года», «5 лет», «6 лет», «8 лет», «10 лет».

— Это рост Рэйнольда. Пометки начинала делать их мать, но за нее закончила Мириам.

Последняя «зарубка» значилась на «13 лет». Рэйнольд в этом возрасте был ниже меня на голову. Представляю, каким он был уже в шестнадцать!

Тринадцать — знаковое число для Инициированных.

Рэя и Мириам в тот год забрали на Начало, а там, после проявления знаков, прикрепили к Саббату. Видно его сестра делала эти пометки в дни рождения Рэя, от того она и последняя. Интересно, какова цель была этих зарубок? Какое значение они имели дляМириам?

Я чувствую, как перехватило в горле от нахлынувших чувств. Мириам этими зарубками заявляла право на их будущее. В этом мы с ней схожи. Мир рушится, всё вокруг корёжится и разламывается, как дверной косяк из-за выбитой ногой двери, но мы продолжаем механически жить и закрывать за собой. Всё это натолкнуло меня на одну мысль, которая все не давала мне покоя с прихода Архивариусов в палату Рэя:

— Ева?

— Что?

— У меня есть одна безумная идея: просьба к тебе и Реджине.

— И почему я не удивляюсь? — Ева улыбнулась, изящно откидывая со лба светлую прядь волос. — И какая у тебя просьба?

— Я хочу вызвать Старейшин к Рэю, чтобы они ему помогли очнуться…

Ева нервно цыкнула языком и тяжело вздохнула. Через пару мгновений она пробормотала, стараясь не смотреть на меня:

— А ты продолжаешь биться за него до конца. Мне иногда кажется, что он тебя не достоин.

— Почему?

— Слишком уж ты отчаянная. Рэйнольд до такого не додумался бы никогда, будь ты на его месте.

— А что бы сделал Рэйнольд?

Ева пожала плечами и повернулась к окну, за которым виднелся маленький кусочек запущенного внутреннего двора.

— Не знаю… Я знаю, что когда ты была в коме, он оплачивал твою койку в больнице и не появлялся там.

— Ну он тогда меня не любил.

— Боюсь, даже если бы любил, вряд ли что изменилось. Он бы просто тебя ждал.

Я не верила Еве. Может и ждал бы, а может, нашел бы на краю земли далеко в Норвегии, воскресшую из пепла. Я все еще надеялась, что произошедшее со мной не всё было продиктовано схемой.

— Так ты поговоришь насчет Старейшин с Реджиной? Или мне самой их найти?

— Охотно верю. — Она рассмеялась и по-сестрински обняла, обдав теплом своей руки и легким ароматом духов с нотками жасмина, которые в этой полупустой грязной комнате напомнили о том, что за дверью этого дома есть жизнь и цивилизация, приятные ароматы и уютные детские комнаты, хозяева которых не знают, что такое отсутствие материнской любви.

Где начинается схема, где начинаюсь я?

Мою идею со Старейшинами, как и ожидала, Реджина приняла в штыки. Но уговорами Евы, рационального Артура и импульсивного Стефана ее удалось уговорить.

Ева рассказывала, что после ее разговора со Стефаном, Клаусснер ворвался в кабинет к Хелмак и почти умолял Реджину.

— Эта девочка постоянно доказывает, что нет ничего невозможного!

— Так и сказал?

Ева кивнула. А я с двойным удовольствием откусила булку. Удивительно такое слышать про себя! А еще удивительней слышать это про Стефана. Всего год назад он возглавлял антифанатскую группу Мелани Хелмак, даже пощечину влепил в подсобке, но дальше он не просто принял меня: пустился с другом в поиски меня, защищал мою сестру, спас во время Расширения, и вот она — последняя, наивысшая степень — слышать, что я стала авторитетом для Стефана Клаусснера.

— А у Стефана есть второе имя? — Неожиданно пришло мне на ум.

— Есть. А зачем тебе?

— Да что-то в голову взбрело…

— Только не смейся. Стеф его не любит. Фрюдерк!

— Стефан Фрюдерк Клаусснер?

— Да.

— По-моему, звучит внушительно.

— А, по-моему, глупо. Хотя под его характер подходит. Все-таки, несмотря на его немецкие корни, в нем слишком много Италии!

Ева подложила себе салата. Я же, глядя на нее, осознала, что наелась до отвала и добавки точно не осилю: еще чуток и взорвусь, как Старейшины. Мы сидели на кухне Саббата, из-за того что пропустили обед, в окружении холодного блеска кастрюль и сковородок. В конце стола в миске томилась замаринованная баранина, отдавая в нос кисло-чесночным ароматом вперемешку с запахом крови.

После посещения дома Оденкирков, прошло три дня. И одно событие радовало другим: вчера выписали Кевина, поэтому он на радостях сразу рванул к Варе и просиживал возле нее. Сестру обещали выписать послезавтра. А сегодня с утра мы перевезли Рэя в замок вместе с аппаратурой. Решение о перемещении приняла Реджина, посчитав, что вызов Старейшин в больнице — это опасно для смертных: произойдет большой всплеск энергии, которая может вывести из строя много дорогостоящей жизненно важной техники, и тогда ряд смертей будет на нашей совести. Что уж говорить о том, что больные и медперсонал не смогут не заметить аномальное поведение электричества в здании. Поэтому Артур взял дело в свои руки. С помощью воздействия на нужных людей, мы получили разрешение о содержании Рэйнольда в Саббате. И вот с утра мы с Евой поехали в больницу, затем тряслись в карете скорой помощи вместе с медсестрой и бессознательным Рэем, и сейчас обедали на кухне, стараясь не мешать миссис Лонг, которая уже делала заготовки на ужин и со своими дымящимися кастрюлями и травами была больше похожа на ведьму, чем присутствующие тут Инициированные.

— Где твое кольцо?

Ева кинула взгляд на опустевшее место на безымянном пальце. Я грустно пожала плечами. Кольцо у меня забрали еще в Карцере, когда переодевалась и отдавала свои личные вещи. У Рэя тоже нет кольца, видно сняли у Моргана. Я невольно посмотрела на кисть Евы, там блестело простое золотое украшение — безумный поступок Евы, счастье для Стефана. Вспомнились серокаменная церковь со статуей Марии во дворе, темный кабинет с запахом ладана и обида Рэйнольда моим отказом, как не хотела замуж, считая это безумством, и как со страхом шла к нему по церкви, а на его лице читались испуг и одновременно счастье. Счастливые воспоминания. Жаль только, не до конца мои, а сфабрикованные схемой Лидии.

Сегодня ночью Рэй снова снился. Он каждую ночь приходит ко мне во снах. Иногда я слышу его голос, нежный шепот, могу поклясться, что когда он касается, я ощущаю его кожей.

А просыпаешься — его нет. Пустота и одиночество. И в какой-то момент в голове возникает мысль: что есть реальность? Где она начинается и где она заканчивается? Где начинаются мои чувства, а где созданные Кукольником?

За это я ненавижу сны.

Но и не могу без них. Там мы вместе. Там все просто и понятно. Там сон — порождение картинок моего мозга, а не чье-то воздействие на меня извне.

— Ну-ка, девушки, вам лучше доесть либо в своих комнатах, либо в столовой. Я сейчас жарить начну, пропахните все кухней! — Донесся со стороны плиты недовольный голос кухарки.

— Всё было очень вкусно, миссис Лонг! Мы уже поели и уходим! — Крикнула Ева, сгребая со стола грязную посуду. Я начинаю ей помогать. Оставив после себя чистый стол, мы сытые покидаем кухню, где начинают скворчать сковородки.

— Всё-таки надо отдать должное миссис Лонг, ее отбивные — это произведение искусства. Даже в любимом моем «Paul Bocuse» со звездами Мишлен не делают таких.

Я хмыкнула, вспомнив, как отбывала наказание у нее: мелкие порезы пальцев, ожоги от сковороды и постоянное ворчание кухарки.

— Леди, вы готовы?

Артур возник перед нами, будто из воздуха, что я испуганно отшатнулась и наступила на ногу Еве. Светоч скользнул по мне взглядом пронзительно голубых глаз и чуть усмехнулся.

— Мы сейчас будем вызывать? — Ева даже побледнела от неожиданного заявления.

— А когда же? Сюда уже пришли другие Светочи.

— Зачем другие? — Я думала, что Старейшин будут вызывать в семейном кругу.

— На всякий случай, как моральная поддержка.

Эта формулировка прозвучала странно с натянутой улыбкой. Сверкнув перстнями на руке, он легким жестом позвал за собой. Мягкая, почти бесшумная походка, темно-бордовый вельветовый пиджак с платком на шее, бархатистый аромат парфюма, плавные грациозные движения — Артур напоминал потомка древнего аристократического рода, чем колдуна.

Мне стало страшно от непонимания, зачем они позвали других Светочей. Пройдя в комнату, в которой когда-то лежал Кевин, я увидела Рэйнольда, лежащего на огромной кровати, подключенного к капельнице и другим аппаратам, ведущих свои измерения. От этой картины мне стало дурно. Когда он лежал в палате, это выглядело не так обреченно, как сейчас в темной комнате с дорогой дубовой мебелью на кипельно-белых простынях. Будто умирающего привезли домой, чтобы он скоротал дни в уюте и среди семьи. Это было страшно. Я не могла отвести глаз от этой картины.

— Познакомьтесь, это Мелани. Жена Рэйнольда.

Реджина почти силой развернула меня к стоящим людям. Я кивнула в ответ, пытаясь совладать с чувствами: передо мной стояло пару мужчин и женщин, некоторых я помнила по судам в Сенате. Реджина стала называть имена и школы, но я никак не могла их запомнить, потому что продолжала смотреть, не отрываясь от бледного лица Рэя.

— Ну что? Приступим?

От звука этого голоса я дернулась, будто током ударили, и посмотрела туда, откуда он прозвучал. В дальнем углу за всеми стоящими в кресле сидела Оливия Барона.

— Оливия? Это вы?

— Представь себе.

Я невольно стала улыбаться. После взрыва никто толком мне не мог сказать — выжила она или нет. Барона сделала движение рукой и я заметила возле кресла костыли. Скользнув взглядом по ней, я увидела гипс на ноге.

— Я бы попросила тебя залатать меня, но слышала, что ты лишилась магии.

— Да. — И в доказательство показала чистое запястье левой руки.

— Может, уже начнем? — Нетерпеливо произнес мужчина рядом со мной, которого Реджина отрекомендовала его как Светоча «Охотников». По нему и видно было: мускулистый, загорелый с белоснежными зубами.

— Да, давайте. — Согласилась Оливия, тяжело вставая с кресла, опираясь на костыль.

— А можно вопрос? Зачем так много людей? — Не считая Артура и Реджину, здесь было пять Светочей и Архивариус Барона.

— Потому что мы такое совершаем впервые, и всем страшно. Из нас никто не вызывал Старейшин ради того, чтобы вывести колдуна из комы. Это нонсенс. — Пояснил Артур, поправляя нефритовые запонки.

— Тогда почему сейчас согласились?

— Потому что попросила ты. — Хмыкнул Светоч, смотря на меня с уважением своими светло-серыми глазами. — Многих впечатлила твоя история с самосожжением и попытка предупредить всех о Моргане.

Пока Артур пояснял мне, покровительственно приобнимая меня за плечи, все остальные встали возле кровати Рэйнольда. Хелмак легко подтолкнул меня к ним и встал рядом с Реджиной и Бароной. Все молча переглядывались и набирались смелости. По легким кивкам о том, что все готовы, Оливия громко произнесла:

— Я, Инквизитор и Слуга Инициированного мира, вызываю Старейшин Святого Сената с просьбой о помощи народу своему. Ab aeterno ad hinc! Да свершится суд! Да наступит день! Dies irae, dies illa.

Стоило ей закончить, как на нас снизошла древняя тишина. Будто мир умер. Я не слышала никого, только себя: свое сердцебиение и частое дыхание. А затем, будто вернулась в ночь Расширения, в комнату с Химерами и стеклянным потолком. Гул ежесекундно нарастал, в атмосфере пошли волны магии, делая воздух наэлектризованным и выдавая короткие вспышки молний. Я почувствовала головокружение, испарина покрыла мой лоб, что не сдержалась и сильно зажмурилась, крепко схватившись в руку Артура, чтобы не свалиться в обморок.

— Старейшины Святого Сената прибыли. Зачем вызывали? — От этого голоса, который троился в комнате, у меня замерло сердце.

Открыв глаза, я увидела Морганов. Только их было три и они двигались одновременно! Может, они выжили? Но через секунду я осознала, что все-таки Джеймс добился своего — он стал Старейшинами: они не только разорвали его, но и поглотили, взяв его внешность для себя.

— Старейшины, перед вами Светочи и Архивариус — колдуны, избранные для соблюдения законов нашего мира. Мы, слуги Инициированных, собрались и просим о помощи колдуну Рэйнольду Оденкирку от лица его жены. — Барона указала на Рэйнольда.

Морганы тут же посмотрели на меня, а я от испуга попятилась назад.

— Инициированная! — Звук его голоса, размноженный втрое, испугал так, что я затряслась. — Подойди ко мне!

Я встала как вкопанная, не смея даже пошевелиться, пока меня легонько не подтолкнул Артур. Слезы паники подступили на глаза. Я начала задыхаться, постоянно уговаривая себя, что это не Морган, что это Старейшины — просто энерготочка, но от этого самовнушения стало еще хуже. Всё стало напоминать кошмар. Может, я сошла с ума? Мне всё снится? Разбудите меня! Не хочу видеть эти ненавистные зеленые глаза!

Внезапно Морганы по краям отошли от среднего и, окружив меня, резко схватили за руки и подтащили к главному. Я взвизгнула и, что есть силы, начала вырываться, но их пальцы будто были из камня!

— Мелани, успокойся! Доверься им! — Крик Артура донесся из-за спины, но я была испугана до предела, что была почти готова умолять прекратить всё. Морган посередине смотрел на меня, но его эмоций не возможно было прочитать на беспристрастном лице. Что он хотел сделать со мной? Эти существа имеют эмоции? Имеют понятия человечности и милосердия? Зачем я уговорила их вызвать! В голове то вспыхивали, то гасли воспоминания о пытках Деннард, Савова и Моргана.

За спиной я слышала голоса других Светочей, но не понимала их. В ушах звенело от ужаса, слезы текли по щекам, а ноги стали ватными, а в груди беззащитно заходилось в ударах сердце.

Внезапно средний Морган протянул руку и коснулся меня — всё стихло. Будто мне отключили эмоции. Я потерялась в тишине и хладнокровном спокойствии. В голове образовалась ледяная осознанность происходящего. Я даже прекратила ощущать свое тело. Какое блаженство!

— Мелани… — Голос Джеймса Моргана пронесся в моей голове, и картинки замелькали перед глазами. Вся моя жизнь, все мои мысли и эмоции от рождения до рождения. Я внезапно стала всюду и везде. Но самое необыкновенное, что в этом восхитительном всемогуществе и вездесущности — я могла ощутить других.

— Смотри на него!

Голос Старейшин приказал мне, и я обратила свой взор на Рэйнольда. Я видела его сущность. Он был будто сплетен из ярких магических нитей, где в этом клубке билось его сердце. Коснись — и я увижу всю его жизнь так же, как Старейшины увидели мою, смогу прочитать все мысли и желания, узнать все его грехи и достижения.

— Мы выслушали тебя. Но мы не можем его разбудить.

И я видела причину. Даже больше. Я знала, что Старейшины не смогут этого сделать, если попытаются, потому что убьют его, так как в Рэйнольде слишком много магии, которая в нем пылала, подобно двум маленьким солнцам, спрятанных в телесной оболочке: в нем теперь два дара. Я отдала Рэйнольду свой дар. Он стал подобен Древним, но еще не они… Знак Инквизиторского солнца горел браслетом на его запястье.

— Тогда, как его разбудить?

И в моей голове возникло лицо Дэррила.

— Он сможет. Его магия не настолько сильная, как у нас…

— Как его найти?

— Ты знаешь…

И мои уши заложило от звука проносящегося поезда.

— Ты, женщина Инициированного мира, была Химерой, была подобно нашим создателям, но сейчас ты смертна. Мы не можем ответить на твою просьбу. Потому что только ты можешь разбудить своего мужа. Но мы можем помочь тебе — разбудить твой дар.

В этот момент яркая вспышка ударила по моим глазам, что вскрикнула и зажмурилась, рефлекторно закрыв лицо руками, а дальше я упала в чьи-то руки и осела на пол.

— Мелани? Мелани! Ты как?

Артур меня тормошил и пытался заставить отнять руки от лица.

— Глаза! Глаза больно! — Простонала я.

— Убери руки… — Он силой отнял мои пальцы от лица и накрыл ладонью. Глаза болели очень сильно, я чувствовала, как текут слезы.

— Артур, вот! — Это был голос какой-то женщины. К моим горящим векам приложили кусочек льда.

— Sanitatum…

— Так быстро все произошло! Я так понимаю, вызов Старейшин прошел безрезультатно… — Донесся мужской голос со стороны.

— Откуда мы знаем, Боб? Старейшины говорили с Мелани.

— А они говорили? Я ничего не слышал.

— Со мной однажды такое было. Всем кажется, что Старейшины лишь на мгновение тебя коснулись, а внутри твоей головы творится такое! Я помню, мне казалось, что я разговаривала со Старейшинами минут десять…

— Если честно, я была обескуражена, когда увидела их в виде Морганов.

— Я же говорила, что Морганов расщепит, есть ли они сунуться к Старейшинам! Вот и произошло замещение. — Донесся в ответ голос Реджины. Пока они говорили, холод и заклинание убирали жжение с глаз.

— Что они тебе сказали? — Тут же спросила Оливия, в то время как Артур помог мне подняться с пола. Глаза болели, слезились и горели, вызывая желание еще подержать кусочек льда на веках, пока не приду в норму.

— Сказали, что не могут помочь Рэйнольду. Если бы они его коснулись, то они просто убили бы его. В нем слишком много магии.

— В Рэе? — Реджина удивленно смотрела на меня, в то время как я все время утирала текущие слезы. Остальные молча смотрели то на меня, то на Рэя.

— Угу. Я, кажется, во время взрыва передала свои способности ему, и у него теперь два дара.

— Тебе кажется? — С сомнением произнес Светоч Охотников.

Я тяжело вздыхаю и уверенно произношу:

— Нет. Я ему передала свой дар. Поэтому мы оба выжили в ту ночь. Только Рэю нужно немного адаптироваться в этой магии, правильно ее распределить, поэтому он и не может очнуться. Ему нужно заклинание Essentia omnium. А ее создать может только один человек…

— И кто же?

— Дэррил.

Барона хищно ухмыльнулась. Для нее Финч — лакомый кусочек. За ним гоняются все, как за призраком: слишком много знает, слишком много исковеркал. Его бы отнесли к общей галлюцинации или выдумке, но в Архивах хранятся его отпечатки, да и свидетелей много. В том числе и Барона, которая напрямую с ним общалась перед Расширением.

— Ты знаешь, где его найти?

— Нет, — соврала я. Потому что мне нужно скрыть Дэррила от Сената. По крайней мере, найти раньше них.

Наконец-то, осталась одна. Я имела, как минимум, полчаса свободного времени. Вечер, все ушли на ужин. Я лежала возле Рэя и водила пальцем по тонкому профилю его лица: по широкому гладкому лбу, по носу с небольшой горбинкой, затем по губам, где верхняя чуть больше, чем нижняя, по подбородку с ямочкой, где уже проступала щетина. Затем возвращалась и очерчивала по его бровям, ощущая жесткость волосков, по вискам к шрамику у уха. Потом попробовала разбудить, как делал когда-то он, и как тысячу раз повторяла я — легонько коснувшись губами его губ. Но нет… Хоть я и давно уже живу, как в сказке с ведьмами и колдунами, эти поцелуи остаются простыми. И снова я возвращаюсь к своим демонам, сомнениям по поводу произошедшего с нами. Я снова целую теплые сухие губы. Если бы я не любила его, то смогла бы так просто коснуться? Вряд ли. Значит, я, и правда, люблю. Но как узнать, мое ли это чувство или это последствия чужого воздействия?

— Я тебя разбужу. Честное слово, разбужу… — Шепчу, снова целуя сухие губы. Разбужу, хотя бы ради того, чтобы узнать — чувствует он то же самое, что и я.

Я потерялась, как Алиса в стране Чудес, не зная, где правда, где ложь.

После вызова Старейшин, думала, что меня и Рэя оставят в покое. Но нет! Каждую минуту кто-то появлялся в спальне, чтобы узнать как дела, спросить не нужно ли что, пару раз забегала медсестра по уходу, затем заходили Стефан и Ева просто поговорить, звонила Варя, звонил Кевин, даже Нина была, заскочив на пару минут.

— И ты знаешь, где Дэррил?

— Да…

— Старейшины сказали?

— Нет. Сама догадалась. Точнее, мне сам Дэррил однажды сказал, где искать. Только мне туда не попасть.

— Почему?

— Я — Смертная. Поэтому порталы для меня закрыты.

— А без портала?

— Нет… Это очень далеко.

— Ясно…

Нина замолчала, щипая ворсинки с пледа, лежавшего у ног Рэйнольда. Мы сидели на его огромной кровати, которая была как целый ипподром. Никогда не понимала таких гигантских размеров. Тут не то, что двое легко уместятся, здесь впятером спать можно и никому при этом не мешать. Это вам не узкие Сенатские кровати!

— А я… я… мы…

Я удивленно посмотрела на неуверенную Нину. Повязка вокруг ее головы, напоминала о том, что это я виновата в ее сотрясении. Приложила я ее сильно, и поэтому постоянно извинялась, а Нина постоянно твердила: «Правильно, что ударила!» — но чувство моей вины не ослабевало.

— Короче, мы с Ноем начали встречаться! — Выпалила она, пряча взгляд, будто я ее осужу. Я же не знала, что ответить: «Давно пора», «Наконец-то»? Все-таки удар по голове тебе вправил мозги?

— Я рада. Молодцы.

— Он ведь Архивариус. И Инквизитор…

— И что?

Я не понимала ее. То, что Нине казалось сложным, для меня было простым и не стоящим внимания.

— Рэй тоже Инквизитор.

— Ты — другое…

— То есть?

— Архивариусам нельзя иметь личную жизнь. Хотя для него, похоже, сделали исключение. Это, во-первых. А, во-вторых, ты была в любимицах у Марго, тебя свои же боялись тронуть. А меня ненавидят. Считают предательницей.

— Эй! Сейчас же проще!

— Да, сейчас проще, когда Наталья сдохла, все упростилось.

Нина вздохнула и продолжила щипать ворсинки с пледа. Как я знаю, после смерти Натальи клан Воронов вздохнул спокойно, многие, кто хотел сбежать, сделали это впервые часы, пока Химеры не отошли от шока и не навязали нового Темного. Нина же перешла под опеку Сената, угадайте какого Архивариуса. А то, что Ною дали негласно право на личную жизнь — я не удивлена: он имел хорошее уважаемое положение в Сенате, а после ночи Расширения, так вообще в глазах Архивариусах имел безупречную репутацию. Так почему бы и не разрешить ему встречаться с девушкой, которую, кстати, Сенат сам вербует в Архивариусы?

Глядя на молчаливую Нину, я решила ей открыться, высказать то, что у меня давно назрело:

— Знаешь, возможно, прозвучит это слишком нравоучительно, но я считаю, что мы должны быть с теми, кого мы любим, а не с теми, с кем надо. Простая истина! Посмотри на меня. Я ведь тоже вначале, как и ты, выбрала людей, которых считала своим кругом, что я должна находиться с ними. Я ради них отказалась в суде от Рэйнольда. И что в итоге? Кому это дало счастья? Мне? Виктору? Рэю? Я до сих пор не могу простить себе, что тогда выбрала Савова. Возможно, если бы на вопрос судьи: чья вы девушка Оденкирка или Савова, выбрала бы первого, то многое удалось бы избежать. Мне кажется, многое бы было проще…

Нина понимающе кивнула. Но через секунду выдала, озвучив все, чего я так боялась признать:

— Да, но ты была под влиянием Кукольника. Как ты можешь быть уверена, что всё было бы по-другому? Откуда уверенность, что твои чувства к Рэю не часть их схемы?

И вот после этого разговора, я еще больше думала о себе и Рэе. Специально, чтобы побыть в тишине от всех, я пропустила ужин и сейчас любовались любимыми умиротворенными чертами лица. Только по-настоящему любимыми ли? Скоро ли пройдет эффект чужого воздействия?

— Неужели мои чувства к тебе могут быть лишь частью схемы? Вроде любовного приворота? Тогда как узнать? Как узнать что настоящее, что это не исчезнет? Очнись, Рэй… Очнись!

Трель мобильного испугала меня. Я вздрогнула: никак не могу привыкнуть к нему — слишком громкий. Мое сердце учащенно забилось в предвкушении. Как и договаривались с Субботиной, пришла смс от нее:

«Выходи к подземельям. Жду».

— Ты уверена?

— Да.

Нина смотрела на меня, будто давала последний шанс, но я знала, что не передумаю. Нина резко дернула дверь портала, и мы вошли.

Свежий ветер и запах озера. Глаза моментально привыкли к темноте китайской ночи и мы увидели невообразимую красоту. Звезды рассыпались искрами по небу, желтая луна отражалась в глади озера, черными гигантами прослеживались силуэты деревьев на берегу. Легкий плеск воды. Из-за спины доносились аромат еды, звуки радио и знакомые до боли голоса.

— Твой ход!

— На тебе!

— Ура! Я вышла!

Мы с Ниной смотрели на дверь, из которой только что вышли. Внутри дома вовсю кипела жизнь. Несмотря на промозглость и сырость домика, тут было уютно.

— Это они? — Шепчет Нина.

Я кивнула, осознавая, что невольно улыбаюсь. Как бы я ненавидела Дэррила, Миа и Лидию, но все-таки они много сделали для меня, хоть и из-за эгоистичных целей. Я тяжело вздохнула: наверное, я никогда до конца не пойму их.

Решив не врываться к ним в дом, я вежливо постучалась — и тут же голоса стихли. Но вместо настороженного ответа, услышала голос Дэррила:

— Входи, Мел, мы давно ждали тебя.

Я обернулась на Нину, та отступила на шаг, показывая тем самым, что будет ждать снаружи. Ну что же… Хорошо! Я их не боюсь.

Я вошла, поразившись, как помещение преобразилось от пребывания этой троицы. Теперь китайский плавучий домик стал поистине жилищем, несмотря на свои неудобства. Невероятное количество свечей горело по периметру, создавая яркое освещение и тепло. На полу валялись коробки из-под пиццы, китайской лапши, на столе россыпью, возле переносной грелки, стоял чайник и лежали любимые шоколадки Миа. Где-то была свалена в кучу одежда. И всюду лежало невероятное количество пледов и одеял. Жилище представляло ужас для пожарной безопасности, но невероятный уют.

Миа, незнакомка и Дэррил сидели в центре и играли в карты, рядом с ними лежало маленькое переносное радио на батарейках, над ними к брусу был прикреплен ловец снов, колыхавшийся перышками от жара свечей.

Дэррил, увидев меня, улыбнулся и встал:

— Мы ждали тебя. Думали, ты придешь раньше.

— Я не сразу вспомнила и поняла твою фразу, что ты с Лидией будешь жить в нашем с Рэем доме.

Он хмыкнул в ответ. Так странно видеть их тут! Они улыбались и делали вид, что будто ничего не произошло. Я же нервно топталась на пороге. Так необычно! Домик в моих воспоминаниях был темным, тихим, пыльным с запахом горелых свечей и кофты Рэя, которую он мне однажды тут заботливо предложил во время дождя.

— А там кто? — Кивнула Миа на дверь. Я обернулась и натолкнулась взглядом на стену.

— Там Нина. Моя подруга. Она меня сюда привела.

— Привела? Зачем?

— Ну, я, вроде как, стала Смертной…

Дэррил издал странный скептический смешок, будто я сморозила глупость, и сделал жест в сторону незнакомки.

— Познакомься, это Лидия, моя жена.

Пробормотав вежливую любезность, что рада познакомиться, удивленно рассматривала лицо Лидии: красивые черты, бледная, темные волосы, но глаза — потрясающие! Будто кошачьи, только черные, словно нет зрачков. Но следующая мысль убивала все ее очарование: а она в курсе, что ее сестру скоро сожгут? Ведь это она виновата в ее заключении в Сенат… Или не виновата?

— Присаживайся! Располагайся. Миа тебе чаю наведет. А мы поделимся пиццей.

Дэррил весел, он действительно рад моему приходу. Но я уже не могу воспринимать их, как друзей. Не доверяю.

— Нет, Дэррил. Спасибо. Но я пришла по делу. У меня к тебе сделка.

Мой тон, несмотря на вежливость, слишком сдержан. В нем читается все мои чувства к ним, как бы я не пыталась их скрыть. Улыбка Дэррила меркнет и он становится печален, отводя взгляд. Мне кажется, ему больно осознавать, что между нами нет теперь дружбы и доверия. Интересно, кто-нибудь с ним общается до сих пор? Кристофер? Питер? Думаю, он лишился всех…Ода точно не общается. Я видела ее обозленную на него на одном из допросов в Сенате. Правда, Ода обижена и на меня, что общалась с Дэррилом, что могла бы с ним воскресить Эйвинда, но мы даже не сделали попытки. И опять я утыкаюсь в схему: что из того, что мне говорил Финч правда? Был ли шанс у Ларсена, или им безжалостно пожертвовали ради эгоистичных целей?

— И что же за сделка?

Дэррил возвращает меня из размышлений. Я же отчетливо чувствую неприязнь к нему. К ним всем.

— Вам нужен дом. Плавучий домик хорош, но он не пригоден для жилья. А у меня есть крыша для вас. Обычное жилье в Лондоне. Правда район Хакни — не самое безопасное место, но для трех колдунов, я думаю, это будет не проблема. И еще он требует ремонта. Но там хотя бы есть душ, туалет и кухня. Чуть обживетесь, привыкнете, и Миа сможет вас прикрывать. Я думаю, что здесь вам не очень удобно.

— Мел… — Миа кусала губы, а я же заговорила громче, чтобы не перебивали.

— Миа, твой дар зависит от знакомства с местностью, так? А этого ты не можешь себе позволить здесь — на маленьком периметре, где за бортом вода. А там, куда предлагаю вам перебраться, огромная местность, центр Лондона. Да и порталов в столице много. Это вам не тыкаться наобум в Саббате. И как вас Реджина не заловила еще?

— Мы следили за одним из ваших людей. Он случайно показал нам выход в Нью-Йорк и Париж. Этих дверей нам хватило… — Смущенно пробормотала Миа, опуская свои большие карие глаза.

— А что ты просишь взамен? — Прервал ее брат, встав напротив меня, широко расставив ноги и скрестив руки — психологам было бы занятно наблюдать за его жестами. Он пытался казаться гордым и независимым, и в тоже время рефлекторно защищался, отгораживался от моей холодности к нему.

— Сегодня в Саббат вызывали Старейшин…

— Старейшин?! — Воскликнула Миа. Ее тут же грубо оборвал Дэррил:

— Для чего?

— Я хотела, чтобы они разбудили Рэйнольда. Он в коме.

— И что? Разбудили?

— Они отказались, сказав, что их вмешательство убьет их. Но есть Инициированный, кто сможет сделать это, так как его магия слабее их. Это ты. Они мне показали тебя. Поэтому я вспомнила всё, что ты мне говорил, и поняла, что фраза про дом, была «остановкой поезда».

Дэррил кивнул в ответ.

— Хорошо, мы подумаем. Приходи завтра, мы скажем ответ.

Я окинула взором эту троицу: Кукольник, девочка-невидимка и парень, который может творить невозможное. Они столько могли хорошего сделать для людей! Но нет. Эгоизм и жертвенность не могут уживаться вместе.

Я благодарно кивнула в ответ, развернулась и вышла из домика в темноту ночи. Плеск воды, шелест деревьев, доносившийся с берега, Субботина, стоявшая у перил и кутавшаяся в свою куртку. Апрель. Весна в разгаре. Каждый день теплее предыдущего, но ночи еще холодные и промозглые от ветра. А скоро здесь будет лето: горячее, зеленое, с пением птиц и трещанием сверчков. Солнце будет нагревать и высушивать краску с досок, чтобы ветер еще больше потрепал и так запущенный вид домика.

— Ты всё?

— Да…

— Мелани? — Звук незнакомого голоса заставил обернуться. У порога стояла Лидия, закрыв дверь за собой. Я удивленно смотрела на нее, пытаясь понять, что ей надо от меня. Она осторожно подошла ко мне и заговорила тихим голосом, наверное, чтобы в доме не услышали.

— Не обижайся на Дэррила. Он очень переживает и часто о тебе вспоминает.

— И что? Он слишком много врал. — Мне на глаза наворачивались слезы обиды. В голове грохотало: «Почему?»

— Он был в схеме. Ему пришлось! Если хочешь обвинять, обвиняй меня, не его.

Зря она сказала, потому что вся накипевшая злость тут же вылилась потоком обвинений:

— Хорошо, Лидия! Я обвиняю вас обоих в эгоизме. В частности, тебя! Как можно было так поступить? Как можно было исковеркать столько жизней людей!

— Наоборот, все только приобрели! Морган же мертв!

— Да, но тебе зачитать прилагающийся к нему список мертвецов? Ты ведь не думала о последствиях? Ты истинная Химера! Тебе плевать на всех, кроме себя и Дэррила! Ты думала, сколько людей погибнет, когда создавала схему?

— Не смей обвинять меня в том, что я хотела счастья и любви! Ты сама делаешь всё ради Рэйнольда! Даже Старейшин вызывала!

Эти слова взбесили меня еще больше, чем вызвали гул магии в крови. Сначала я испугалась, но затем обрадовалась. Не знаю, как и откуда, но я больше не Смертная!

— Я в отличие от тебя Лидия, не пряталась в психбольнице! Я пошла на костер ради сестры и ее не рождённого ребенка! Я пожертвовала собой и своим счастьем! Я пожертвовала Рэйнольдом ради других людей! А ты? Что ты сделала ради других? Так что мне никогда не понять тебя! Я не знаю, как ты спишь по ночам с осознанием того, что натворила? И я не верю, что не было других способов выйти из-под контроля Моргана и быть счастливой с Дэррилом, если так важна была тебе эта цель!

Я будто китайский болванчик мотала головой, сглатывая слезы — вместе со словами во мне иссякли силы. Прав был Кевин в ночь Расширения, обзывая Дэррила Химерой. Этих людей не исправить. А если исправить, то путем больших жертв и крови.

Лидия стояла и виновато смотрела на мыски своих ботинок, обнимая себя руками, то ли от холода, то ли в попытке сдержать себя.

— Кстати, твою сестру скоро сожгут. Уж не знаю, какие отношения между вами были, но она твоя сестра…

— Когда суд? — Она даже не спросила, а прошелестела, как деревья от ветра вокруг.

— Через неделю, в понедельник.

С этими словами я повернулась и вышла в портал, со всей силы толкнув дверь, что она громко хлопнула аж в двух точках пространства — в Саббате и в Китае, вызвав неприятный двойной звук, похожий на выстрел.

— Ты теперь ко всем Химерам неприятно относишься?

Прозвучал голос Нины за спиной в темноте подземелий.

— Ure! — На мое заклинание магия радостно откликнулась и зажгла мобильник, будто факел.

Надеюсь, от злости я не переборщила, и огонь не тронул технику, превратив ее в кусок оплавленной пластмассы. Но неприятный запах всё же появился. В свете факела я глянула на запястье. Чисто! Но появились первые еле заметные линии браслета Знака.

— Нет. Я ненавижу эгоистов.

Зов от Дэррила прошел с утра, сначала напоминающий навязчивый писк комара. Спросонья я не отреагировала на него, рефлекторно отмахнувшись от невидимого насекомого. Только когда в крови отдалось сильнее, я проснулась и услышала отчетливый звук: «Мы согласны!»

— Ждите. Я все устрою.

Часы показывали девять. Завтрак я проспала, но мне было все равно. Завтра выпишут Варю, Кевин вчера вечером рассказывал, что привезет ее сюда, и попросил меня разложить ее вещи у него в комнате. «А то я знаю вас, девчонок! Куча вещей, куча тряпок. И да! Прошу мою полку с кубинскими сигарами не загружать. Все остальное, куда хочешь и как хочешь!»

Я же жила в комнате Рэйнольда среди его вещей, боясь нарушить установленный хозяином порядок. Мои вещи скромно ютились на одной полке. Больше мне не надо было. Уже за счастье было просыпаться в его постели, а не в обычной стандартной спальне Саббата. Моя же комната перешла во владение Нине. Когда я заглянула туда, поняла, что подруга такая же, как и я — ничего не меняет, вещей минимум.

Кинув взор на запястье, увидела все те же бледные, незаконченные линии. Магия во мне уже есть. Не такая сильная, как раньше, но на прохождение через порталы без сопровождения мне хватало.

— С добрым утром! — Стоило мне выйти в коридор, как я тут же натолкнулась на Стефана. Его рука все так же висела на перевязке, завернутая в пластиковый гипс. Рассказывал, что когда выводил Ноя с Ниной, поскользнулся на чьей-то крови. Гадость! Мерзость! Но меня терзали смутные сомнения, что эта деталь рассказа была специально придумана для меня, чтобы вызвать отвращение.

— Привет. Ты где вчера был?

— В Сенате… Где же еще? — Он привычным движением взлохматил свои черные густые волосы. — Старейшины не помогли тебе. Что будешь делать дальше?

— Не знаю… Но я не сдаюсь.

— И правильно делаешь, малявка.

Я даже не обиделась, потому что сказано было с братской заботой.

— Ты сейчас куда?

— С мамой Реджиной в Сенат. Продолжаем биться за то, что знание плана Моргана было не дано нам свыше. Надоели, честное слово! Одно и то же: кто прав, кто виноват, что сейчас делать…

— А что сейчас делать?

Стеф тут же потерял весь запал и тяжело вздохнул:

— Архивариусов стало мало. Мы исполняем временно их обязанности.

— Понятно… А меня в Сенат еще не зовут?

— А ты так соскучилась по допросам? — Стеф изогнул свою густую черную бровь.

— Нет! У меня и без Сената дел куча! Завтра Варя приезжает, сегодня ее вещи к Кевину перенесу. Кстати, ты слышал что-нибудь про Курта? А то я вчера не успела у Кевина спросить.

— Говорил, что вставать начал, немного ходит. Амелия к нему в палату бегает. Ох, чую, их выздоровление затянется! — Стеф непристойно гоготнул. Я его поняла и тоже засмеялась.

Амелия лежала в палате двумя этажами ниже Курта, а зная последнюю тенденцию всех влюбленных Саббата сбегать к друг другу, несмотря на запреты врачей, Светочей и здравого смысла, скорее всего эти двое явно нарушали режим.

— Ладно, пойду.

— Давай… — Но тут же остановила его, вспомнив главное: — Кстати, ты не знаешь, где Ева сейчас?

Смена сиделок произошла двумя часами раньше. Теперь возле Рэя был большой темнокожий незнакомец в белом медицинском костюме. Когда я вошла в комнату, он ловко ворочал пациента, растирая ему спину. В воздухе витал едкий запах спирта. Возле кровати стоял ящик с готовым набором анализов для лаборатории. Поздоровавшись с медбратом, я прошмыгнула в комнату и решила использовать местный телефонный аппарат в комнате. Поэтому пока незнакомец делал Рэю массаж, я совершала звонки. Сначала позвонила нотариусу — мистеру Грэму и уточнила детали по поводу дома в Лондоне, разузнав точный адрес и где находится ключ, затем Еве — какой портал ведет в Лондон, под предлогом сэкономить время и деньги, чтобы наведаться к Варе перед выпиской. Итак, через пару минут у меня все было на руках. Реджина по словам Стефана, ушла в Сенат — значит, путь свободен.

И я послала зов. Дэррил откликнулся сазу же.

— Мелани?

— Приходите в Саббат через полчаса. Возьмите Миа.

Ключ от дома я нашла в тумбочке Рэйнольда, хотя он колдунам и не нужен, но мне хотелось быть честной перед ними. Возможно, неправильно отдавать то, что мне не принадлежало, но ради Рэя я готова на всё. Вернувшись в комнату, я стала ждать, наблюдая, как медбрат ставил Оденкирку мешок с жидкостью для желудочного зонда.

Видеть Рэя в коме страшно. Но еще страшнее, что я привыкала к этому, что начинала забывать звук его голоса, а его красивый взгляд, полный нежности и любви, я отчетливо помню только во сне. Цвет грозы спрятан от всех.

Вот он, лежит в коме, спит, подключенный к пищащим аппаратам и датчикам. И я его люблю. Я зависима от этого мужчины, который в какой-то момент одарил меня смыслом жизни, показал всю гамму чувств, стал мне родным и близким. И самое главное, он дал мне столько любви и заботы, которую я никогда не получала ни от кого, даже от матери.

Только правдивы ли эти чувства? Или все закончится горьким разочарованием, как после сильного приворота?

Если честно, я хотела бы забыться и отдаться любви к Рэйнольду, вернуть ему всё в двойном размере, отблагодарить. Создать с ним то, чего мы оба лишились с самого начала нашей жизни — семью. Большую, крепкую, любящую. Любовь не должна делиться на двух. У нее знак умножения. Я с радостью подарила бы Рэю детей, завела бы собаку, дом, делила бы с ним беды и горести, утешала в неудачах, гордилась в его победах, и приумножала бы веселье. Я не знаю, какими должны быть идеальные жены, но я бы научилась.

Но боюсь, что все мечты окажутся обманом, мой Инквизитор может не проснуться. А если очнется, возможно, будет ненавидеть или будет воспринимать, как чужую. Вдруг моя любовь — лишь побочный эффект длительного воздействия?

И я не знаю, что мне делать тогда… Наверное, это будет то, самое дно кроличьей норы, о которое разобьюсь.

От этих сводящих с ума и не дающих ничего, кроме головной боли, размышлений меня прервал стук в дверь. Я тревожно посмотрела на медбрата.

Вот уж не хотела, чтобы Смертный видел магию.

— Войдите!

Дверь открылась и в комнату заглянул Дэррил. Я кивнула, и они прошли в комнату. Смертный с удивлением посмотрел на саму открывшуюся и закрывшуюся дверь.

— Он нас не видит и не слышит. — Пояснила Миа, улыбаясь своими чудесными большими глазами.

Понимая, что надо успокоить мужчину, я взяла инициативу на себя.

— Это ветер. Замок старый, сквозняков полно.

— Странные у вас здесь сквозняки, миссис, они даже стучатся.

Я беззаботно рассмеялась. Бедный! Он даже не в курсе, что теперь в комнате находятся еще трое.

— Знаете… Простите, как вас зовут?

— Винг.

— А меня Мелани. Так вот, Винг, я думаю, вам стоит отдохнуть и прогуляться. Этажом выше есть комната отдыха с телевизором, если хотите поесть, то внизу вас с радостью покормит миссис Лонг или если вам что-то еще надо, спросите внизу у мисс Татум. Только можно мне побыть с мужем наедине? Пожалуйста!

В последнее слово я вложила как можно больше мольбы и желания, что мужчина по-доброму улыбнулся.

— Я всё понимаю, миссис.

— Я — Мелани. — Снова поправила я его. От этой «миссис» меня постоянно пробирала неприятная дрожь.

— Хорошо, Мелани.

И ушел, тихо прикрыв за собой дверь.

Стоило ему выйти, как я тут же уставилась на Дэррила, который молча смотрел на Рэя.

— Ну? — Нетерпеливо спросила я.

— А ты знаешь, что в нем магия изменилась?

— Да. Знаю. Старейшины сказали, что я отдала ему дар…

— Видно, взрыв был такой магической энергии, что вам поменяли дары.

— Что?

— У него твой дар и какой-то чужой. А вот у тебя — его…

Я шокировано смотрела то на Дэррила, то на Рэя. У меня его дар? Значит, я буду продолжать чувствовать чужую боль? Твою мать! Я невольно вспомнила, как упала с Деннард в кусты, где с моими царапинами отлично ощущала царапины Кристен. Пару глубоких вдохов и уговорила себя не отвлекаться.

— Но, если у Рэйнольда мой дар, почему он всё еще в коме?

— А его кома не связана со здоровьем.

Моя догадка подтвердилась. Я сразу вспомнила, как видела Рэя глазами Старейшин: в нем было слишком много магии.

— Ты сможешь его разбудить с помощью Essentia omnium?

— Попробую.

Я видела, как Дэррил начал читать заклинание и плести вязь. И вот в его руке вспыхнула искра, а затем преобразовалась в шарообразный сгусток энергии. Я невольно кинула взгляд на свое запястье, на котором слегка чернели незаконченные линии Знака. Пока не закончится моя инициация, я сейчас на многих заклинаниях бессильна. Вспоминая, как происходило у меня раньше, мой дар должен уже проявлять себя. Но то был мой дар… Я не знаю, как происходило у Рэя.

Дэррил тем временем аккуратно, будто в руках держал пушинку — его неосторожный вздох и слетит с пальцев, положил вязь на Инквизиторский Знак Оденкирка. Essentia omnium сверкнула, будто острие ножа, и поглотилось вензелем солнца.

Я замерла на вдохе.

Дыхание у любимого было ровное, спокойное…

Ну же! Рэй! Милый! Очнись!

Но глаза он так и не открывал.

— Что с ним? Почему не сработало?

Дэррил удивленно посмотрел на меня.

— Почему? Сработало. А ты думаешь, он сразу откроет глаза? Подожди. Дай заклинанию подействовать.

Надеюсь, он был прав. Иначе все будет бесполезно…

— И когда?

Дэррил посмотрел своим фирменным странным взглядом на Оденкирка.

— Скоро. Увы, точно сказать не могу. Может, час, а может, неделя. Но заклинание взялось отлично!

Последнее было сказано не без гордости. Ятяжело вздыхаю. Ждать, надо снова ждать. Как это надоело!

— Ну что? Тогда мы пойдем? — Я вздрогнула от внезапного голоса Лидии, забыв, что, помимо меня и Дэррила, тут Миа и она.

— Да, конечно… — Замялся Финч. Я же поняла, что теперь мне надо выполнять свою часть договора. Нащупав в кармане ключи и записку, решила не отдавать их тут:

— Давайте, я вам ключи отдам в подземелье возле портала. Заодно вместе пройдем двор. А то сиделка Рэйнольда посчитал вас за призраков, не хватало чтобы и другие обитатели Саббата заподозрили неладное.

Я заметила, как недоверчиво переглянулась Миа с Лидией. Но Дэррил даже не посмотрел на них:

— Давай.

Шли мы молча, в голове роились мысли и вопросы к Дэррилу, но я не могла их произнести вслух. Главный вопрос: что было правдой, а что нет — так и не прозвучал.

Удивительно было то, что никто нам встретился из Инквизиции. Только лишь Смертные: мисс Татум, да темнокожий Винг, увидевший, что я покидаю комнату Рэя, вернулся на свой пост. Улицу заливало солнце, нагревая средневековые холодные камни замка. Во дворе, никого не замечая, возился Хью с каменными вазами, готовя их к высадке растений, чтобы летом они снова пытались смягчить суровый вид старика-Саббата прекрасными цветами.

Спустившись на крутых и опасных ступенях в подземелья, мы оказались в холодной влажной темноте. Заклинание огня сработало лучше, чем вчера вечером, которое подплавило все-таки чуть-чуть корпус мобильного: неопасно для техники, но внешний вид испортило.

Найдя нужные цифры, продиктованные Евой, я остановилась возле двери.

— Вот. Здесь адрес на бумажке и ключи. — Я протянула Дэррилу содержимое своего кармана. — Дом, конечно, требует ремонта, там нет мебели, но вы же колдуны, думаю, быстро обзаведетесь всем. Насчет оплаты коммунальных не беспокойтесь: первое время я буду платить по счетам. А позже, когда всё успокоится, поговорим…

Дэррил осторожно забрал ключи и записку, тихо поблагодарив. Я смотрела на него, терзаемая вопросами. Я видела, как Лидия умоляюще взглянула на меня. И я сломалась:

— Дэррил, можно вопрос?

— Конечно.

— Что из всего, что со мной было, правда? Не ваша схема с Лидией, а правда? Я просто… Я… Вчера Нина спросила, уверена ли я, что моя любовь к Рэйнольду, наша встреча, все это было устроено вами, что на самом деле, всё обман? Что было правдой, Дэррил?

Я говорила, и с каждым словом мой голос все больше ломался и дрожал, выдавая мои подступающие слезы.

— Ваша встреча была схемой. Но любовь никогда нельзя навязать магией. Тебе ли не знать, ты же ведьма. Даже простой приворот имеет плохие последствия. Просто из всех людей, схема сработала на вас, так как вы подходили друг другу.

Я кусала губы и слушала. Столько вопросов, столько «почему», столько претензий, как бы всё это выразить?

— Ведь я должна была умереть. Так?

— Так. И не раз.

— Получается, ты мне врал про мое будущее? Про все остановки поездов и прочее? Все это была наглая ложь ради схемы? Ты видел другое, в отличие от Евы и был с ней не согласен?

— Ева — пророк. Она видит варианты. А я создавал варианты.

— То есть, ты мог как дать мне будущее? Так и отнять его? Я правильно поняла?

Злость кипела во мне и гудела, как и вчера. Мне было адски больно! Уж лучше физически ее ощущать, чем чувствовать, как тебя раздирает душевная рана.

Дэррил, как назло молчал, грустно потупив глаза. Весь его вид кричал, о том, что я права! Но он внезапно заговорил:

— Помнишь, я рассказывал про женщину, которая видела даты смерти?

— Ну?

— Так вот, когда ее спрашивали напрямую, она всегда врала. Всегда. Она специально говорила больше — накручивала даты на года вперед, чтобы никто не узнал истинную цифру. И знаешь что? Люди, которые спрашивали ее, умирали именно в те даты, которые она говорила, а не которые должны были быть. Вот и я нагло тебе врал… Мне жаль, что приходилось лгать, но я рад, что делал это.

Я стояла, пытаясь осознать сказанное. Многое объясняло. Но все равно…

Возможно, когда-нибудь я смогу простить его.

— Так или иначе, ты умалчивал, потому что так требовала схема. Иначе, все было бы по-другому.

— Нет, Мел. Схема — это схема. Это дьявольский лабиринт: поворачивай куда угодно и как угодно, все равно будешь в нужной точке. Так что говорить тебе правду и лгать — это было мое решение.

Я нервно цокаю языком и отворачиваюсь, сглатывая слезы обиды. Пускай он врал ради моего же спокойствия, но, если чуть переиначить Библейское высказывание, блажен, кто не знает. Пускай он лгал из дружеских соображений, но я всегда буду приходить к одному знаменателю — помнить, что была запущена эгоистичная химерская схема, построенная на желании своего счастья, наплевав на остальных. А это то, что я никогда не пойму!

— Ладно, Дэррил, идем… — Лидия решила покончить с этим, глядя, как одна отворачивалась от боли и обиды, а второй сверлил ее виноватым взглядом.

Девушка открыла портал и легонько подтолкнула парня. Миа стояла и смотрела на меня, сдвинув брови.

— Мы вещи оставили в домике. Я потом заберу.

Я кивнула в ответ. Вот и всё. Немногословно. Миа, кажется, сама до конца не понимала, что сделали ее брат и Лидия. Поэтому от нее исходили волны враждебности ко мне.

Они молча вошли в портал и скрылись за дверью в темноте.

Вот и всё.

Слезы щекочуще потекли по щекам, а огонь на мобильнике потух, погрузив меняв темноту. Невдалеке я слышала, как хлопнула дверь портала и кто-то вышел. Но я стояла, не двигаясь, и просто чего-то ждала. Шаги были мужские, мягкие. Наверное, Ной… Они неспешно прозвучали в темноте и стихли. А я стояла, пытаясь собраться силами. Мне еще надо Варькины вещи разложить у Кевина… Не знаю, сколько времени прошло, но, когда я почувствовала, что замерзла, медленно побрела в Саббат.

Выйдя на улицу, свет резанул по глазам, напомнив о боли от вспышки Старейшин.

Забавно, как получилось, мой дар теперь чувствовать боль. То, отчего я всегда бежала, стало моей способностью.

Войдя в замок, я никого не увидела, но не было всепоглощающей идеальной тишины: где-то наверху кто-то прошел, что-то стукнулось, внизу хлопнула дверь, до меня долетали обрывки чьего-то разговора. Замок жил, а в нем, словно мыши, копошились люди.

Так и никого не встретив, я дошла до спальни, где лежал Рэй.

— Как он?

— Все так же, мисс. — Ответил удивленно Винг, скользнув взглядом по моему заплаканному лицу. — Простите, я отойду, время обеденное.

То ли это был предлог, чтобы оставить меня одну, то ли действительно ему захотелось поесть, мужчина встал и вышел из спальни. Да и я была не против.

Рэйнольд всё так же лежал неподвижно на кровати. Единственное, что изменилось — возле него появилась капельница, которую ему только что поставили.

— Я разбужу тебя, Рэй. Клянусь, что сделаю все, чтобы ты очнулся…

Я пробормотала это больше себе, чем ему. В этот момент противно запиликал мобильник, напугав меня своим звуком. На экране высветилось: «Варя».

— Да?

— Привет! Слушай, я узнала, что Кевин поручил тебе мои вещи разложить в комнате?

— Да…

— Не вздумай! Просто повесь мои платья и куртки в шкаф, а все остальное я раскидаю сама.

— Да мне не тяжело…Тем более врачи, тебе запретили на первых порах много двигаться.

— И что? — Послышалось знакомое возмущение в трубке. — Мне теперь и вовсе не вставать с кровати! Да вы все надоели! Я же не горы буду покорять!

— Варя, не злись… — Послышался голос Кевина.

— А что не злиться-то? Нет, ну правда!

Всё это невольно вызвало улыбку.

— Хорошо-хорошо! Я просто кину твои вещи в шкаф, остальное шмотьё будет ждать тебя в сумках. И даже, если не найдешь свою зубную щетку, я ее искать не стану.

— Вот! Правильно! Всё, зайка! Целую! Пока.

Последнее было сказано на русском с жутким английским акцентом. Не успела я и слова сказать, как тут же пошли частые гудки.

Представляю, Варю тут. Наш стол станет еще на одну Химеру больше. Притом на взрывоопасную Химеру. Это не тихая Нина, которая редко обозначает здесь свое присутствие. Знаю, что Стефан будет рад появлению Вари. Ох и шуму от них прибавится!

Я попыталась представить всех за столом: мое воображение нарисовало гам и веселье, где основным источником была моя сестра, Кевин и Клаусснер. И это было здорово!

— Ничего, Рэй, ты очнешься и…

Цвет грозы смотрел на меня и внимательно следил за каждым движением. Я испуганно замерла, глядя на лицо Рэйнольда — казалось, мгновение и все развеется, как мираж. Но он моргнул, не сводя с меня взгляда, а затем рефлекторно сглотнул — кадык шевельнулся, но ему мешала трубка во рту, поэтому послышался сдавленный звук из гортани. И только после этого я осознала: Рэйнольд вышел из комы. Я смогла — я вытащила его.

Эпилог

Я закрепил последнюю черепицу к брусу хребта и звук моего сверла замер в воздухе. Теперь было отчётливо слышно радио, установленное внизу у стенки.

— Я всё!

— Отлично! Я тоже. — Послышалось в ответ с другого конца крыши. И снова звук дрели.

— Курт! Как у тебя дела?

— Еще три пролета!

Я слезаю со стремянки и вижу Курта в кепке с обнажённым торсом и кислым лицом.

— Дыши глубже, Курт! Тебе досталась самая не пыльная работенка. — Съязвил Стеф, выходя из-за угла дома. Он был в шортах и гавайке, загорелый после солнца Ямайки, где у него с Евой проходило свадебное путешествие. Несмотря на жару, ветер все-таки на озере был северный, холодный. Поэтому его почти раздетый вид, как говорится, немного был не в теме. Мы с Куртом были в джинсах, но я, как Стеф, распахнул свою рубашку на все пуговицы, ощущая, как ткань колышется от ветра и порой щекочет спину.

— Ну как?

Я и Стеф гордо и с большим удовлетворением осматривали новую крышу домика. Она, в отличие от старой, была теперь ярко-охристового цвета и блестела на солнце. Домик реально преобразился.

— Отлично. Молодцы! — Без энтузиазма констатировал Курт, рассматривая с прищуром нашу работу. Ему мы дали самое легкое задание «из-за предписания врачей», где Ганну еще полгода нельзя заниматься тяжелой физической работой. Нет, не потому что мы так дорожим Куртом! Этот чувак уже вовсю таскает мешки в оранжереи и складские помещения Саббата. Просто не поддеть его мы не могли. Поэтому мы с уверениями, что врачи запретили, дали задание окрасить новые перила по краям плавучего дома, хотя вчера мы переносили стройматериалы из Саббата сюда. На наше предложение об арт-терапии «Почувствуй себя художником», Курт пару раз грубо послал, но забрал кисть и банки краски.

— И как ты собираешься здесь зимой быть?

— С помощью электричества. У меня знакомый есть, поможет с солнечными батареями, ну еще генератор добуду.

Стефан скептически ухмыльнулся. Он считал, что я занимаюсь бесполезным: «Проще построить новый домик, чем реставрировать эту гнилую рухлядь».

— А я тебя понимаю, Рэй. Я бы тоже хотел иметь место, куда мог бы сбежать от всех. Наверное, тоже куплю себе дом где-нибудь подальше от людей. Где-нибудь в Канаде. — Заявил Курт, снимая кепку. Его пальцы, как и джинсы, были все перепачканы «синей лазурью».

— Блины с сиропом лопать будешь? — Гоготнул Стеф. Но Курт ничего не ответил, отвернулся и продолжил красить брусок.

— Эх! — Клаусснер разочарованно сбросил на пол рубашку и шорты и с разбегу прыгнул в воду, окатив Ганна брызгами. Курт гневно обозвал его идиотом, за что тут же словил очередную волну.

— Ну всё, Клаусснер, держись!

Кисть шмякнулась в банку, и Ганн с боевым криком, не снимая джинс, прыгнул в воду. Через минуту в озере двое мужчин, будто мальчишки, пытались утопить друг друга с диким ором и брызгами. Волны, шедшие от них, были достаточно сильными, что плеск воды о борта дома усилился и дом плавно начал отплывать. Без смеха на эти игрища невозможно было смотреть.

— Стеф, не забудь, с Куртом надо бережней!

— Не беспокойся, я его нежно утоплю!

— Оденкирк, давай к нам. Устроим соревнования до берега!

Желание прыгнуть в воду было огромно, но голос разума возымел вверх: не хотелось потом в мокрой одежде ходить.

— Не! Я лучше на стрельбище вас уделаю!

— Да ладно тебе!

— Неужели заболеть боишься?

— Оденкирк, с твоей стороны это ханжество! Тебе Мел такой подарок сделала! А ты не пользуешься!

Я засмеялся, рефлекторно отвернувшись, чтобы они не увидели истинных чувств. Мне больно слышать ее имя. Я мучился без нее.

Пока они плавали, я решил обойти домик и осмотреть по-хозяйски: что еще можно сделать пока последние теплые дни лета? Через пару дней кончится август, поэтому надо быстрее завершить все наружные отделочные работы. А дальше будет осень и я не знаю, чем буду себя отвлекать от мыслей о ней…

Когда я очнулся от комы, то вел себя, как истинный эгоист, не замечая, что происходит с любимой.

— Рэйнольд, вы должны поесть. Хотя бы одну ложку проглотите! Ведете себя, как ребенок! — Я нарочно отказывался есть, отворачиваясь от сиделки. Мое тело еще плохо слушалось меня, как речь, которая давалась с трудом. Мое каждое слово растягивалось и произносилось с трудом, из-за этого я постоянно молчал. Лишь с Мелани я пытался говорить. Она показывала строчки в книге, а я старался прочитать.

Я постоянно требовал ее присутствия, а не сиделки возле себя. Но Мелани исчезала, и порой днями не мог ее видеть. Она часто ходила в Сенат на показания и к своей сестре. Но если возвращалась, то я полностью завладевал всем ее вниманием, не отпуская до ночи.

— А вот и она! Миссис Оденкирк, я хочу пожаловаться: ваш муж отказывается есть!

И она появлялась, как солнце, одаривая своей улыбкой. Моя сиделка часто жаловалась на меня, а она лишь журила.

— Ме-е-елли… — Я тянул ее имя, будто придурок, мысленно добавляя «девочка моя». Сиделка исчезала, и я пользовался добротой любимой. Я жадно рассматривал ее лицо, игрался с волосами, читал для нее и учился заново ходить, опираясь на хрупкое девичье тело, по большей части лишь для того, чтобы обнимать ее, чувствуя под рукой выпирающие тонкие косточки. Какой же я был эгоист! Уже тогда надо было обратить внимание на то, что с ней происходит! Но я ничего не замечал. А она молчала, лишь изредка странно глядела на меня, словно хотела задать вопрос, или рассматривала, будто видит впервые. Я даже не спрашивал, как у нее дела, где она была, что делала — боялся быть навязчивым, все казалось, что ей хватает и так моего постоянного выклянчивания времени для себя. У нее был уставший вид.

— Просто не выспалась, — отмахивалась она.

— Ты худая…

— Просто устала. Скоро все войдет в норму!

Сначала мне рассказали о случившемся в Сенате в очень щадящем меня пересказе. Затем я открывал все больше и больше правды.

— Рэй…

Она отрывала взгляд от книги и огромные чистые глаза цвета синего неба, смотрели на меня чуть испуганно и беззащитно.

— Что ты чувствуешь ко мне?

Неуверенный детский вопрос. Я снисходительно улыбался и нежно касался ее щеки. В начале этого ей хватало. Но потом она уже требовала ответа.

— Любовь, нежность… — Начинал я перечислять, пытаясь догадаться, что она хочет услышать в ответ.

Затем следовал самый неожиданный вопрос:

— Ты уверен в своих чувствах?

— Конечно! — Горячо уверял, готовый поклясться чем угодно и как угодно.

Но однажды, когда это повторилось в третий или четвертый раз, я не выдержал и спросил: «А ты уверена?»

И увидел панику в ее глазах. Она попыталась улыбнуться, но я четко видел испуг и муку.

После этого вызвал Еву на разговор, которая часто общалась с Мелани. Я знал Валльде и доверял ей всецело, в отличие от молчаливой Нины и забывшей про всех, кроме своей беременности, Варвары. На вопрос, что происходит с Мелани, я услышал много нового. Моя история обрастала шокирующими деталями и ужасающими фактами. Ведь до комы последнее четкое воспоминание было, как Мелли неуверенно шла к алтарю, чтобы обручиться со мной. А дальше не помню. Дальше какие-то мимолетные несвязные картинки и сухие факты о взятии Сената и моем пребывании под гипнозом Моргана, о чудесном спасении моей девочкой.

Но правда оказалась более сурова: Дэррил, Лидия, схема, Мелани с Кевином в Карцере. Оказывается, она сбежала, пошла на риск ради меня!

— Рэй, Мелани надо показать врачу…

— Она здорова! — Мое возражение было бессмысленным, потому что я понимал, что хотела сказать Ева. Но я — дурак, эгоист, все еще надеялся, что скоро мой врач отменит массажи, физиопроцедуры, постоянный контроль моего состояния, и я, наконец-то, переселюсь из спальни для гостей в свою комнату к Мел — к своей супруге. Что у нас будет некое подобие совместной жизни, что смогу доказать ей свою любовь, будем обсуждать планы на будущее, вместе выберем квартиру или дом, переедем из Саббата, отметим, как Ева и Стефан, свадьбу путешествием и брачной ночью, которой, к слову, у нас еще не было.

Но ничего так и не произошло. Мы продолжали вариться в том же котле сомнений.

У Мелани все больше проявлялся Знак, и все больше она отдалялась и превращалась в тень самой себя. К уговорам подключилась Реджина, притом она была более жестче и критичней.

— Рэйнольд, прекрати! Ты не видишь, что с ней происходит?

— Реджина, погоди, скоро я переселюсь к ней и все станет на свои места. Если дело лишь в ее сомнениях — нормальный ли я после комы, люблю ли я её или нет, то я смогу доказать, я смогу вернуть доверие!

— Рэйнольд! Дело не в тебе! В ней! У нее невероятная каша в голове! Она не знает, где начинается ее «я», а где выдумки! Она уже сомневается во всем! В каждой мелочи! Ты хочешь потерять ее?

— А ты так торопишься запереть ее в психушке?

И снова я оттянул время. В тот день, когда я переехал в свою комнату к ней, моим планам не дано было осуществиться. В первую же ночь все мои надежды рухнули, а я сломался. Радостный, что не надо расходиться по этажам, я начал укладываться спать. Она почему-то сидела на краешке кровати, будто еще чуть-чуть и сбежит от меня, и нерешительно мяла в своих хрупких ручках ночную сорочку. Я решил действовать лаской. Может, она отвыкла от меня за это время? Когда я еле передвигался, то не особо мог проявлять свою нежность к ней. К тому же чаще всего наши встречи были у всех на виду: сиделки, друзья, врачи… Мы редко оставались наедине.

Поэтому я начал аккуратно: дотронулся до руки, провел по изгибам плеч, отвел в сторону копну шелковистых волос, поцеловал в шею, в полной мере ощутив нежную горячую кожу, под которой бежали голубые венки. Она позволяла целовать себя, но всё было не то. Напряжение исходило с её стороны, несмотря на закрытые от удовольствия глаза.

— Миссис Оденкирк, мне кажется или вы стесняетесь меня?

Она засмеялась, отчего я успокоился, привлекая жену в свои объятия.

— Правила Саббата, Рэй, их не отменяли.

— Да, но мы уже один раз нарушили. Помнишь? Я тогда почти разнес твою комнату от ревности! Если честно, ни капли не жалею. Повторись вновь, сделал бы то же самое. Даже больше: Курту точно нос подправил бы, чтобы чужих жен не соблазнял.

Но вместо смешка или едкого замечания с её стороны, она замерла в моих руках, будто я ляпнул что-то не то.

— Откуда ты знаешь, что сделал бы то же самое?

Это был осторожный вопрос, тихий, но опасный.

— Ну… Потому что я люблю тебя и ненавижу недомолвки. А еще, когда другие мужчины смотрят на тебя.

И снова моя ревность прошла незаметно.

— Как можно быть уверенным в своих чувствах? Мы часто обманываемся, выбираем неправильные решения… Как можно быть уверенным в себе?

— Мел! Любимая, я никогда не был ни в чем так уверен, как в своих чувствах к тебе!

— Да, но ты ненавидел меня сначала!

Наш разговор начинал напоминать заведенную шарманку: одна и та же мелодия, одни и те же слова. Я тогда вспылил не на шутку.

— Мел, хватит! Что мне сделать, чтобы доказать свою любовь? Что? Подскажи мне! Я сделаю всё, что скажешь!

— Дело не в тебе!

— А в ком? Разве тебе мало того, что я сделал для тебя?

— Я не доверяю себе, Рэй! Себе! Я не могу так больше! — Она внезапно обессилено упала ничком на кровать и зарыдала. Это была самая настоящая истерика. Я был перепуган до чертиков, так как видел ее сломленную, полностью уничтоженную.

— Я не могу…. Я не верю уже ничему! Мне все кажется, что я сейчас проснусь и окажусь где-то еще… Я не верю в реальность больше! Я не могу спать, Рэй! У меня бессонница! Ничего не помогает! От этого еще хуже! Я хочу спать, Рэй, но не могу! А когда засыпаю, мне снятся падающие стены… Что ничего не существует в жизни, кроме этих стен!

— Мелли… — Я привлек её к себе, обнимал, гладил по волосам, утешал, а она даже не замечала. Слова рвались сквозь всхлипы и слезы, и я с ужасом слушал её муки.

— Он сказал, что схема не действует на чувства! Что-то, что ты любишь меня и я тебя — это правда!

— Конечно, Мелли, девочка моя! Конечно, правда!

— Но как, Рэй, как можно доверять его словам, когда до этого он врал! Он всё врал! Он даже этот проклятый пример про подругу привел, объясняя свою ложь! Но, понимаешь, он также мог соврать и про наши чувства!

Я ничего не понимал из того, что она говорила, но боялся прервать её.

— Милый мой, хороший, я, правда, хочу всё то, что ты планируешь! Я действительно хочу медовый месяц, начать выбирать дом для нас, но боюсь, что всё окажется неправдой, что в какой-то момент всё прекратится и я проснусь без тебя! Что на самом деле весь Саббат, ты, мои друзья, магия — всё плод моего воображения! Я боюсь засыпать, Рэй, но хочу! Я так хочу спать!

Она уткнулась в мое плечо и плакала навзрыд, судорожно цепляясь за меня, будто испуганный ребенок. Я что-то шептал, говорил, уверял, что всё будет хорошо, но с ужасом понимал — Реджина права, Мелани требуется помощь. Она так далеко от меня, так заблудилась, что уже не может сама выбраться.

Ночь была ужасной: она действительно долго не могла заснуть — ворочалась, вертелась, уходила в ванну, возвращалась и заново ложилась в мои объятия. Под конец она уснула, но затем я проснулся от жуткого стона — Мелани снился кошмар.

Я разглядывал любимые черты и понимал, что теряю её. Дурак, рано радовался. Права Реджина. Мелли надо спасать. Моя девочка исчезала на глазах. Самовнушением, что всё будет хорошо, нельзя помочь.

А на её запястье черными завитками расцветало столь желанное когда-то Инквизиторское солнце.

На следующее утро я уже был у Светоча.

— Я согласен. Ей требуется помощь и немедленно.

Реджина сочувственно обняла меня и прошептала: «Всё правильно!»

— Только я не хочу её класть в больницу. Я не хочу, чтобы она была в тех же условиях, что и я.

— Не беспокойся. Не буду. Мы поможем Мелани через доктора Видманна. Он — Инквизитор и практикует помощь Инициированным. Так же я думаю, что нам помогут Кинетики из Сената.

— Кинетики?

— Рэйнольд, Мелани в таком состоянии не только из-за Дэррила и Лидии. Считай у нее послевоенный синдром. Враг истреблен, а она уже не может жить нормальной жизнью. Наша Мел прошла ад. К тому же, шутка ли — два года быть под воздействием Инициированного! Сам знаешь, как порой чужое вмешательство отражается на нас! А тут два года быть главным винтиком схемы. Заметь, не ты, не я, а на ней основывалась вся схема свержения Моргана! К тому же дары, Рэйнольд! Они у вас поменялись! Ее знак прорывается, меняется, прибавь к этому привыкание к новым способностям, когда твоя магия уже другая, будто кровь подменили.

Реджина тяжело вздохнула, задумчиво глядя в окно кабинета. А я осознаю масштаб проблемы. Светоч права, это не просто капризы девушки. Это огромный слоеный пирог из проблем, которые полностью стирают личность. Да чего уж там! Я сам с трудом привыкал к новому дару. Действительно, будто кровь подменили. Дар Мелани мне чужд и незнаком, а ведь еще чей-то скрывается во мне, который еще не проявился.

Доктор Видманн был приятный молодой человек. Но мне сразу же не понравилась его холеность и миловидность: ревность и недоверие заиграли во мне — не дай Бог он воспользуется слабостью Мел и она влюбится в него! Я тогда его своими руками в землю закопаю.

В начале он приезжал вместе с Архивариусами в Саббат и часами в кабинете проводил сеансы с Мелани. Я вороном кружил возле кабинета, прислушиваясь и сторожа свою жену у дверей. А затем Видманн и вовсе запросил перевести Мелани в его клинику, так как я мешаю его пациентке.

— Реджина, мы так не договаривались! Никаких психбольниц! Я ее не пущу к этому… докторишке!

— Не договаривались? Или все дело в докторе? Определись, Рэйнольд! Твоя ревность бессмысленная и глупа! Она только мешает лечению!

Затем, чтобы образумить меня, были задействованы все. Даже Ной внес свою лепту, показав даром прошлый сеанс Мелани и Видманна, в доказательство, что между ними только профессиональные отношения. Я верил Мелани, но не Видманну, который, как мне казалось, все-таки поглядывал порой на нее слишком нежно и сочувственно. Неуверенность в своих чувствах Мел ко мне, любезность и дружелюбность доктора, который заставил ее смеяться — однажды слышал за дверями кабинета чудесный звук ее смеха — я сходил с ума по-своему. В итоге, сдался.

— Вы сильно любите свою жену?

— Да.

Пол Видманн раздражал своей идеальностью. Его костюмы были той же фирмы, что и мои. Вечно блестящие новые ботинки. Розовые ногти на холеных руках. Даже парфюм использовал, что и я. Бесил, как Савов. Но я был сломлен.

— Вы готовы на всё пойти ради нее?

— Да…

— Тогда в ваших интересах ее отпустить ко мне на курс лечения. Дело в том, что у миссис Оденкирк искаженное восприятие реальности. Ей нужно абстрагироваться от привычных условий, взглянуть на себя и произошедшее с ней со стороны. И, если вы действительно желаете помочь Мелани, то советую вам не мешать лечению. Желательно, на время пребывания у меня, ей не звонить.

Я злобно ухмыльнулся на его заявление, внутренне ощущая, как ненавижу его за то, что он получает от Мелани то, что я не могу получить — доверие.

— Простите, доктор Видманн, но я не могу пойти на это. Мне нужно общаться с ней.

Слово «нужно» я даже выделил интонацией, чтобы он понял, что меня не стоит сбрасывать со счетов, иначе я добавлю им проблем.

— Хорошо… Я вас понял, мистер Оденкирк. Как насчет одного звонка в неделю?

— Нет.

— Простите? Но на большее я пойти не могу! Ваше присутствие сильно сбивает и затормаживает лечение. Мелани нужно побыть вдалеке от вас и всех жителей Саббата.

— Тогда пусть Мелани сама скажет об этом.

И к моему горю она сказала. Она лично попросила дрожащим голосом, чтобы не звонил ей в больницу.

— Мел, это жестоко… — Все, что я смог выдавить, глядя на родную фигурку, которая мучилась вдвойне: она явно желала быть со мной и не могла — в ее маленькой красивой головке произошла какая-то серьезная поломка, заставляющая страдать обоих.

В итоге, я согласился на один звонок в неделю с ее стороны. Всё. Начался новый отсчет моего ожидания.

В принципе, я уже привык к одиночеству, только каждый раз по-разному. Мне все казалось, что мы догоняем друг друга: кто-то обязательно впереди, а второму надо повторить всё то же, что прошел первый.

Но в этот раз мне было легче ее ждать, но и по-другому труднее: теперь не было физических врагов в лице Савова, Химер, Моргана или ее смерти, теперь была сама Мелани. А против Мелани я бессилен…

Поэтому смирился и играл по ее правилам. Лишь бы она вернулась ко мне!

Каждая неделя проживалась ради одного вечера пятницы, а точнее ради восьми часов вечера, когда на мой мобильник поступал входящий звонок от Мелани. И тогда я мог побыть счастливым пару минут. Я изображал радость, веселье, рассказывал, что у нас происходит, мечтал, слушал ее новости, которые сильно напоминали ту болтовню, когда она была призраком. Во все остальное время до пятницы я искал чем себя отвлечь.

— Чем ты сегодня занимался?

— Я был в Китае на плавучем домике.

— Боже, я бы все отдала, чтобы вновь там оказаться с тобой! — Это было первое ее эмоциональное воспоминание о нас. Раньше она боялась затрагивать эту тему, будто пыталась забыть прошлое.

— Я надеюсь, что скоро твое лечение закончится и мы снова там окажемся. Там сейчас хорошо. Лето, тепло! Зелень по всем берегам.

— Я знаю, что он тебе принадлежит. Я видела у нотариуса список твоего имущества…

— Не мне, а нам… — Именно в этот момент меня посетила гениальная мысль.

— Мел? — Прервал я затянувшееся молчание, грозившее закончиться фразой: «Ладно, я пойду. До следующей пятницы».

Мне не хотелось ее отпускать, поэтому несвойственно самому себе я затараторил:

— Я тут подумал… У нас еще не было медового месяца. И мы еще не успели выбрать дом для двоих… Но… как насчет перебраться в китайский домик? Я знаю, жить там почти невозможно: нет электричества, воды, даже туалет не продуман. Но я могу его отремонтировать. Создать хоть какие-то условия для нормальной жизни. А потом можно подумать о чем-то более основательном. Если не хочешь там жить постоянно, то будем жить в Саббате, но иногда сбегать в Китай, чтобы не нарушать правила и не злить Реджину. Ты как? Тебе нравится эта идея?

Молчание было чуть больше обычного, что я даже успел расстроиться, что снова испугал ее и все испортил.

— Я согласна… Это потрясающая идея, Рэй! Я хочу жить с тобой там. Я хочу, чтобы ты забрал меня туда…

Я почувствовал, как неожиданно защипало в глазах от подступивших слез. Счастье слышать это оказалось болезненным.

— Вот и отлично!… - Просипел я в трубку сдавленным голосом. — Тогда завтра начну ремонт, чтобы к твоей выписке всё было готово.

Так я погрузился с головой в переделку: в смену настила, кровли, изменение проектировки дома, в его утепление. Даже нашел одного архитектора, который сделал план другого дома, более совершенного, чем этот. Но решил к нему не приступать. Хотел, чтобы она его посмотрела и одобрила. Я жил на два дома: Саббат и озеро. Мои руки огрубели от работы, мне не хотелось ничем заниматься кроме ремонта, потому что этот дом готовился стать нашим убежищем, побегом ото всех, моим подарком ей. Реджина молчала, даже не заставляла тренироваться. Суды докатались и до меня. Я ходил в Сенат давать показания и подвергаться воздействию дарами, чтобы все знали, что я чист, что не предатель. Отстали. Угроза быть сожжённым прекратила существовать. И не важно, какая была неделя — трудная физически или эмоционально, я каждую пятницу превращался в слух, в электрический ток, бегущий по аппарату и преобразующийся в голос любимой.

Завтра, кстати, пятница…

— Эй! Вы забыли, что сегодня мы встречаем Кевина и Варвару? — Голос Евы послышался у входа. Я уже был за домом и не видел, что происходит у Стефа и Курта, только их голоса, смех и плеск воды.

— А где Рэй? Вы его не утопили случайно?

— Ева, я здесь! — Подал я голос, выходя навстречу.

— Ну, слава Богу. А то я думала, мы лишились последнего здравого человека в Саббате.

Ева была одета в светлое длинное платье, напоминающее тогу, от этого девушка выглядела невероятно красиво. Ветер развивал ее золотые волосы, ткань платья красиво и трепетно обвивала ее тело. Черт возьми, повезло Клаусснеру с ней! Счастливый балбес, отхватил себе невероятную красавицу!

— Ты чего так смотришь?

— Любуюсь тобой.

Ева очаровательно улыбнулась мне. Я облокотился на недокрашенный участок перил и смотрел на нее, как на предмет искусства. Простота образа. Грация в движениях. Может, богини так и выглядели?

— Рэй, ты так смотришь влюблено! Не забывайся, ты женат.

— Ева, бежим со мной? Бросай, Клаусснера.

— Эй! Оденкирк, ты сейчас договоришься у меня! — Послышался ревнивый голос Стефана. Судя по звукам с озера, он плыл к нам.

— Бросай… — Я продолжал зачарованно смотреть на Валльде-Клаусснер.

Девушка в ответ звонко рассмеялась.

— С ума сошел? Мне иногда кажется, я единственная, кто может еще как-то его останавливать в безумствах. Ты представляешь, сколько натворит? У него же нет тормозов!

— Правильно! Продолжай спасать мир от меня дальше! — Стефан с громким всплеском вынырнул из воды и забрался к нам на понтон. — Иди ко мне, красавица!

Шлепая босыми ногами по доскам, со стекающей потоками по его телу водой, Стеф потянулся к Еве с объятиями. Та резво отпрыгнула с вскриком: «Не подходи! Ты мокрый!».

— Эй! Помогите! — Я обернулся и увидел подплывшего Курта. Тот протягивал руку, чтобы помогли вскарабкаться на пол. Вместе со Стефаном мы быстрым движением вытащили его из озера. Воды с него было еще больше, так как Курт был в джинсах, когда прыгнул в озеро. На загорелом теле, где почка, отчетливо виднелся шрам после операции.

— Я пришла за вами позвать на обед, ну и напомнить, что сегодня мы забираем нашу новоявленную семью. — Донесся из-за спины голос Евы.

Я ухмыльнулся. Разве такое можно забыть? Подготовка к встрече Варвары началась, как только она попала в роддом. Притом бурную деятельность развел не Кевин, а Реджина. Пока Варвара рожала, а Кевин находился возле нее, в Саббате шли глобальные перестановки. Хелмак носилась по этажам и благоустраивала новую спальню. Ребенок еще не родился, а у него уже была своя комната, вещи, личная няня, игровая и угол на крыше Саббата, беспощадно переделанный дизайнером для прогулок. Еще планировалось, что девочку отдадут обучаться верховой езде, балету, игре на рояле и в лучшую школу Британии. Только я забыл спросить у Реджины: ребенку дадут подрасти или же сразу начнут делать из нее человека?

— Да, кстати! Рэй, это тебе, как ты просил. — Ева протянула мне книгу, взяв ее с табурета возле стены дома. Видно, когда она пришла, то сразу же отложила ее.

Взяв в руки книгу, то я понял, что это: учебник по психологии, который когда-то просил достать для себя. Открыв первую попавшуюся страницу, я прочитал вслух:

— При шубообразном энкопрезе, сопровождающимся прогредиентной акатизией с фугиформной реакцией, необходимо ургентно произвести парентеральное введение плунжера, либо осуществить странгуляцию деликвента до полной асфиксии…

— Да этим можно демонов вызывать! — Заржал Стефан. Я с ним был полностью согласен.

— Кхм! Спасибо, Ева! Почитаю на досуге.

И с шумом захлопнул книгу, осознавая, что вряд ли к ней еще вернусь.

— Ну что? Пойдёмте есть? Сегодня на обед спагетти с соусом балоньезе. — Ева не произнесла, а скорее пропела, вызывая голодное урчанье в животе при упоминании еды.

— Oh, Mamma mia! Piu presto! Andiamo! Altrimenti moriro di fame! *

Металлический блеск руля радовал глаз. Возбуждение и радость от нового мотоцикла была, как у ребенка. Хотелось сесть на пол и медитировать на каждый плавный изгиб байка. Рядом с моим новым Триумфом также соблазнительно блестел тяжелый Харлей Стефана.

— Твою мать! Я тоже себе такой хочу! — Курт также, как и я с Клаусснером, пялился на наши новые покупки.

— Тебе нельзя. Ты еще маленький. Даже еще ни разу не женат. — Буркнул Стеф, блаженно закуривая. Я стрельнул сигарету и вложил древко в губы, ощущая мягкость фильтра. Щелчок. И сигарета начала тлеть, а я тянуть горький, царапающий горло, седой никотиновый дым.

Курт вместо ответа, тоже закурил.

— Нет. Я себе возьму! Но, наверное, японский. Мне нравится, как они гоняют. Наверное, Хонда или Кавасаки.

— Не люблю японцев. Мне всегда нравились более внушительные модели, пускай и в скорости теряют и в обслуживании тяжелее. Рэй, твое мнение?

Я пожал плечами. Моя любовь к марке Триумф уже давно. И менять ее не собирался. Их мотоциклы не были скоростными, как японские, и не столь пафосные и тяжелые, как Харлей. Британцы для британца. Опять же, в обслуживании были легче.

— Эй! Вы долго еще? — Голос Евы разнесся по гаражу.

— Сейчас докурим и выйдем. — Гаркнул Стеф.

— Быстрее, Реджина злится.

На этой фразе мы переглянулись. Сделав пару последних глубоких затяжек, затушили сигареты и вышли на улицу. Там нас ждали три черные тонированные Вольво.

Реджина злобно посмотрела на нас и ткнула пальцем в последнюю машину:

— Значит так, вы все трое поедите в одной машине. От вас разит сигаретами, что я еле сдерживаюсь, чтобы сама не закурить!

Возле машин стояли Артур, Ной и Нина. Ева уже сидела во второй машине.

— А почему мы трое в последнюю? — Возмутился Стеф, готовый рвануть к жене.

— Потому что обратно Кевин с Варварой поедут во второй. И ребенку дышать сигаретным запахом после вас нельзя.

С этими словами Реджина сделала царский кивок Артуру и села в первую машину. Ной влез туда же. Молчаливая Субботина прошла мимо и села к Еве. Нас же ждала третья машина, в которой помимо нас, уже были воздушные разноцветные шарики, которые, вряд ли целиком доедут.

Потратив уйму времени на дорогу, мы наконец-то оказались возле больницы Сейнт-Мэри, которая только этой весной принимала роды у герцогини Кембриджской. Теперь и мы толпились у красно-кирпичного частного крыла, передав букеты и шары Варваре. Я был, как на иголках, потому что больше всего ждал не мать с новорождённой, а Мелани, которая точно не могла пропустить выписку сестры. Оставшись ждать с парнями на улице, я мерил шагами улицу.

— Идут. — Услышал я голос Ноя и замер на месте. Я полностью сосредоточился на входе. Вот послышался стук дверей, голоса и звуки шагов. Смех Евы пронесся среди людей. Мое сердце замерло. И вот на крыльце появилась Варвара с букетом роз, затем Кевин со свертком, Ева, Реджина и Нина. Ее не было. Я снова прошелся по лицам вышедших, в надежде, что просто не заметил. Но нет. Мое сердце ухнуло вниз. Я почувствовал свою бесполезность не только присутствия, но и существования в целом.

Она не приехала.

Значит, мне снова ждать звонка.

— Рэй!

Голос Светоча отозвался в крови и вернул меня к реальности. Очнувшись, я увидел хмурый взгляд Хелмак.

— Не забывай главную цель своего приезда!

— Да, мама. — Подначил я её.

— Ваше влияние друг на друга с Клаусснером слишком велико! Оболтусы!

Я улыбнулся на недовольный тон Реджины и пошел навстречу Кевину и Варваре. Младший Ганн весь светился от счастья, держа аккуратно сверток на руках и показывая любопытным взорам. Сейчас за его плечо заглядывал Стефан и подмигивал младенцу.

— Варвара, а почему она не шоколадная?

— Сама удивляюсь, Клаусснер.

— Привет. — Я тепло обнял Варвару, отметив, что несмотря на то, что живота у нее больше не было, она все равно сохранила некую припухлость, которая появилась на последнем месяце. Тогда явно было, что носить ребенка ей тяжело. Да и девушка сама жаловалась на постоянные отеки, боли в спине, свою малоподвижность, горячо клянясь, что больше детей не будет иметь после такого ада.

— Привет, коматозный.

От нее пахло чем-то кислым и ее родным запахом тела, не перебиваемый ароматом духов.

— А Мелани не пришла? — Я не сдержал своего разочарования, ожидая, что Варвара скажет что-то вроде: «Как не пришла? Она здесь!». Но Шувалова горько вздохнула.

— Не кисни, Ромео. Она позавчера приходила из своей дурки. Извинялась, что не сможет быть на выписке, просила передать тебе привет.

Я скептически глянул на Варвару: что-то тут не то.

— Ну хорошо-хорошо! «Передай Рэю, если увидишь, что… что… А в общем ничего не передавай! Я ему сама скажу». — Последнюю фразу Варвара проговорила пугающе похоже на голос Мелли. Сердце неприятно ёкнуло. Но изумление взяло вверх: что она хотела мне сказать лично?

— Ты лучше посмотри, какую я красавицу родила! — Варвара забрала ребенка у Кевина и наклонилась ко мне. В белом кружевном свертке сопел розовощекий младенец с рыжеватым пушком на голове, что я даже позавидовал его спокойствию и сну.

— Тихая какая…

— Ты бы слышал, как она плачет, будто котенок мяукает. — Вставил свое слово Кевин, которого, казалось, сейчас разорвет от счастья. Я рассмеялся, удивляясь, что сам умиленно смотрю на новорожденную девочку.

— Давайте сфотографируемся. — Послышался приказ Реджины. И мы по привычке группируемся, как делали много раз на съездах Инквизиции. Только в этот раз нас стало больше.

Приезд в Саббат ознаменовался открытием бутылки МОЁТ, разноцветными флажками, розовыми шарами и огромным шоколадным тортом с пинетками. Смех и разговоры в гостиной не прекращались. А я поражался, как ребенок мог спать при таком шуме.

— Погоди, чуть освоится, она будет вам заменять иерихонские трубы! — Смеялась Варвара на мои изумленные реплики. На предложение подержать девочку, отказался.

Под конец я отошел к окну и тихо тянул приторно-сладкое шампанское из бокала, желая напиться чем-нибудь покрепче, а не этой газировкой. Нужно было как-то отвлекать себя от пустоты, которая образовалась из-за разбившейся надежды увидеть Мел. В кармане лежало кольцо, которое таскаю, как она уехала в свою больницу. Я его купил в одном ювелирном магазине Парижа, где скупают старые украшения. Я праздно шатался по улицам, пока не решил посидеть в кафе напротив ломбарда, который уже закрывался. Не знаю, что потянуло меня туда, но я зашел, бегло скользнув взглядом по старым подвескам, гарнитурам и браслетам. Кольцо одиноко лежало в самом углу витрины, выглядевшее очень скромно по сравнению с громоздким бриллиантом, красовавшимся рядом. Поразила изящность и схожесть украшения с другим, которое так настойчиво пытался вернуть хозяйке со своими энерго-записками. Белое золото, завитушки, синий сапфир, напоминающий цвет ее глаз. Даже размер подходил. Купил сразу же. Не думая. Так и носил с тех пор в кармане, мечтая надеть ей на безымянный палец левой руки, как когда-то сделал в церкви. Но я боялся, что она вернется другой, а я стану не нужен.

Я каждый день думал, что стоит выложить кольцо, но, как только это делал, ощущал себя еще паршивей, будто теряю еще одну ниточку с Мелли. Будто это кольцо — залог ее возвращения.

Пей, Оденкирк, пей! Желтая сладкая гадость в бокале всё никак не заканчивалась, а я никак не пьянел.

Варя внезапно разразилась смехом на шутку Клаусснера, при этом по-детски вытерев рот тыльной стороной руки, как делала моя Мелани. Сердце сжалось от одиночества.

Я даже не мог позвать свою жену — Реджина закрыла по ее просьбе разум от меня. Моя девочка будто пропала, а не уехала на лечение.

И теперь, каждый раз после ее звонка, все время казалось, что мы друг друга догоняем…

Боже, как я устал от этого!

Последний глоток шампанского. Сладость и шипение на языке. Я смотрел на присутствующих: каждый был занят с кем-то беседой. Мне же надоел этот гомон. Пьяное одиночество лучше переносить одному, а не в шумной комнате. Поэтому незаметно поставил фужер на камин и выскользнул из гостиной. Иду к себе домой — в свой маленький кусочек мира.

День близился к концу. Сверчки и прочие птицы завелипредзакатную песню. Солнце почти у горизонта. Оно окрашивало все окружающее в охристые оттенки. Красиво. Вода вспыхивала золотыми искрами, а пол нагрелся от тепла летнего зноя. В воздухе витал легкий едкий запах засыхающей краски на перилах. Я снова бросил взгляд на дом и новую крышу. Отлично сделал! Есть чем гордиться! Я проделал очень хорошую работу. Утеплил, покрасил полы, сменил перила и крышу, кое-где поменял настил.

Оглядевшись по-хозяйски, решил убрать стул в дом, зная, какая влажность по утрам. Тишина озера была приятна и даже отвлекала от мыслей. По крайней мере, я не чувствовал себя взведенным — природа успокаивает и примиряет тебя со своими демонами.

Во рту оставался сладкий привкус от шампанского. Бессмысленная шипучка!

Я зашел в дом. Там тоже все было видоизменено за это лето. Во-первых, тут стало чисто. Ранее я обнаружил неизвестно откуда взявшиеся пустые коробки из-под пиццы и пустые пакеты.

Во-вторых, я принес фонари вместо свечей, хотя их оставил — не убрал. Я часто зажигал и проводил обряд огня на Мелани, чтобы в сполохах увидеть знакомые черты и защитить ее от дурных снов и плохого настроения. Это недавно вычитанное в одной старой ведической книге глупое женское заклинание, которое вряд ли чем помогало Мелли в реальности, но меня оно поддерживало на плаву в часы суровой беспросветной тоски по ней.

В-третьих, со своей нелюбовью к неудобству мебели, я постарался создать комфортные условия в домике: притащил новое кресло, толстый матрац вместо кровати. В той части, где был у старика Вонга огромный сундук Охотника с ритуальными ножами, мантрами, травами и прочим, я создал что-то подобие современной маленькой кухни. Но все это было пока бесполезно без электричества. А колдовать над микроволновкой я не собирался — это и опасно, и очень энергозатратно. Поэтому в том углу валялись чертежи, план нового дома от архитектора, а также рабочий инструмент для ремонта.

В тишине прозвучал звук хлопнувшей двери — портал сработал и впустил кого-то. Наверное, опять Стеф притащился, тоже сбежал от всех. Он часто составлял мне тут компанию, прихватив пару банок пива. И вскоре к нам подтягивался Курт, Кевин и даже Ной с Артуром. Наш дуэт плавно переходил в секстет: разговоры порой затягивались до поздней ночи, пустели пачки сигарет и хьюмидоры, с пива переходили на коньяк. Поэтому для таких посиделок в доме обосновались походные кресла, пледы и огромный чугунный таз для разжигания в нем костра.

— Что? Соскучился? — Крикнул я Стефу и вышел на залитый предзакатными лучами порог.

Она стояла у схода к воде будто видение — отрывок из моего прошлого сна.

— Привет.

Улыбка была все та же: детская, смущенная и невероятно красивая. Ветер легко распушил ее волосы и игрался с завязками на кофте.

Мелли…

Словно не было никаких расставаний, будто исчезли два года испытаний и проверок на прочность, казалось, что я вернулся в то лето, когда был ее наставником и объяснял правила Инициированного мира. Даже платье такое же длинное, как и тогда. Так и казалось, что она сейчас снова удивленно спросит: «А как же борьба добра и зла?».

Только многое изменилось. И она уже ведьма, она находилась в таких ситуациях, в которых ни один Инициированный не был. Видя мое замешательство от ее неожиданного появления, Мелани, как обычно, все не так поняла:

— Надо было все-таки позвонить. Хотела сделать сюрприз. Прости, что без предупреждения.

Я наконец-то выдохнул и пришел в себя. Но отвести взгляд от нее не мог: слишком красивая в этих лучах. Они золотили ее волосы и кончики ресниц, а глаза казались лазурно-синими. Не было впавших щек и теней под глазами — Мелани выглядела отдохнувшей и здоровой. А по щекам легким намеком обозначались веснушки.

Я медленно подошел к ней, любуясь ею, стараясь запомнить каждую черточку, каждое движение девушки. Мелли от этого смутилась и потупила взгляд. Но через секунду поборола себя и уставилась на домик:

— Ты переделал крышу. И пол с перилами покрасил. Здорово!

— Я же обещал тебе, что заберу тебя сюда.

Я глядел на ее неуверенность и стеснение. Мы были словно два незнакомца, хотя когда-то страстно любили друг друга и клялись в верности перед отцом Картменом и Богом.

— Как ты? Как лечение? — Я еле выжал из себя вопрос. Меня разрывала радость от встречи и страх, что она изменилась. Примет ли меня она обратно? Или всё потеряно?

— Я вылечилась. Точнее, Пол отпустил меня насовсем под обязательство, что буду ходить к нему на сеансы каждую среду.

— Так значит, он теперь Пол… — Ревность была неудержима.

Меня аж затрясло от того, что она его мягко назвала по имени. Чтобы не усугублять, я отвернулся, глядя на волны за бортом. Все-таки этот бес своего добился! И словно в подтверждение моим свирепым мыслям, Мел продолжила:

— Да. Он называет меня по имени, а я — его. Мне нравится с ним общаться: он милый, образованный, с отличным чувством юмора. Симпатичный и одинокий Инквизитор, доктор психологических наук.

Каждое слово сказанное с нежностью об этом докторишке хлестко отдавалось по сердцу. Градус ненависти к нему повышался с каждой секундой, заставляя просыпаться магию в крови. Еще чуть-чуть я разнесу что-нибудь. К примеру, это проклятый, уже бессмысленный китайский дом.

— Понятно…

— Что понятно?

— Наверняка, этот своего не упустил! Тебе так нравилось… общение с ним, что ненужный муж был старательно забыт. Ну что же? Желаю счастья новоиспеченной паре. Документы на развод завтра подавать?

Я то ли язвил, то ли пытался сделать ей больно, то ли измывался над собой. Она, как назло, стояла и улыбалась мне:

— Вот чему ты улыбаешься? Чему, Мел? Ты всегда улыбаешься и измываешься надо мной!

— Ты крышу хорошо сделал? — Она вместо ответа, чуть подошла к дому и начала рассматривать новую черепицу. — А?

Мел обернулась и посмотрела прямо в глаза. Я же кипел от ненависти к докторишке.

— Хорошо! — Злобно прошипел в ответ, не понимая ее уход от темы.

— А, по-моему, плохо.

Этот ответ удивил, даже чуть сбил пыл с меня. Я оглянулся, чтобы увидеть то, что она разглядела, но ничего не заметил — все было сделано идеально.

— С чего взяла?

— Крыша течь дала. — Донеслось с ее стороны.

Секундное замешательство, и только потом наступило осознание сказанного: она откровенно смеялась надо мной и моей ревностью.

Взгляд излучал столько любви и нежности, что всё вмиг перечеркнулось. Я неуверенно протянул ей руку — наш жест, начатый когда-то на крыше Нью-Йорка — и она, не задумываясь, прильнула ко мне. То, чего мне не хватало, теперь было у меня — в моих руках.

Теплая, нежная с цветочным запахом. Я зарылся носом в ее волосы, с каждой секундой сильнее стискивая в своих объятиях. Любимая…

Все страхи и неуверенность резко закончились, будто боль отпустила, будто нашел дом после долгого плутания в темноте.

Мелани все еще любит меня! Я ей нужен, так же как и она мне! Зарывшись носом в ее макушку, я вдыхал родной до боли аромат ее волос, боясь пошевелиться. У себя на груди чувствовал горячее дыхание Мелли.

Как же мне было плохо без нее… Как я существовал раньше? Не отдам ее никому, не смогу. Потому что я чертов эгоист! Потому что мне нужна та, которая могла залечивать раны поцелуем.

— Ты нужнее всех… Слышишь? — Шепчу ей, запустив пальцы в тонкую паутину ее волос.

— Знаешь, что сказал Пол? Что таким психам, как мы, нужно держаться вместе. Мы по одиночке погибаем.

Я засмеялся, сильнее прижимая к себе.

Жаль, что теперь не мог знать степень своих объятий — надеюсь, ей не больно и я не сломаю ей ничего ненароком.

— Отлично! Раз доктор говорит, значит будем. Я уже привык слушаться врачей… Мел, ты любишь меня?

— Очень!

— Уверена?

— Больше в чем бы то ни было!

— Отлично!

Я наконец-то целую ее, вспоминая ее вкус поцелуев: сладкие, пьянящие с нотками горечи от прошедших испытаний. Раньше они были легче и жарче. Теперь крепче и нужнее.

Когда-то я выкрал ее у Химер, найдя под обломками здания, теперь краду у всех, выйдя с ней из руин Инициированного мира.

Мы наконец-то догнали друг друга.

Пора учиться идти вместе. Порознь мы уже не сможем.

Примечания:

*Давайте! Быстрее! Иначе, умру от голода!

Из документов Святого Сената

Из документов Архивариусов.

Информационный отдел.

Отсек "Инквизиторы Великобритании"

январь 2015 года

«В связи с расширением дара перевести Инквизитора Рэйнольда Оденкирка (школа "Саббат") из разряда "эмпат" в разряд "аглиокинез" — способность контролировать боль человека, усиливать ее или наоборот уменьшать».

май 2015

«Перевести папку Нины Субботиной (NS2546) в раздел "Химеры по договоренности", в связи заключением контракта Химеры со Светочем Британской Инквизиционной школы "Саббат".

«Перевести папку Варвары Шуваловой (VS8320) в раздел "Химеры по договоренности", в связи заключением контракта Химеры со Светочем Британской Инквизиционной школы "Саббат".

август 2015

В следствие сильного энергического воздействия Старейшин, приведших к аномальному обмену даров, внести изменения в картотеку следующих Инициированных.

Рэйнольд Оденкирк

Страна: Великобритания

Возраст: 24

Инициация: Инквизитор

Инквизиционная Школа: Саббат (Великобритания)

Статус магического мира: рядовой

Дар: разряд — регенерация (способность физического восстановления себя и других).

Мелани Оденкирк (Гриффит) // Анна Шувалова

Страна: Россия

Возраст: 22

Инициация: Инквизитор. До 2015 года Химера. Причина: смена знака.

Клан: Тени (Россия)

Статус магического мира: независимая

Дар: разряд — эмпатия (ощущает чужую боль)

Кевин Ганн

Страна: Шотландия

Возраст: 21

Инициация: аномальное изменение знака под воздействием опытов Дж. Моргана (см. дело — 365.411.149797…149798…149799…14980). Определение знака — Древний.

Инквизиционная Школа: Саббат (Великобритания)

Статус магического мира: рядовой

Дар: Основной разряд — кинетика (увеличивает магические силы инициированного, смещение даров, возможность использовать чужие способности с помощью замещения).

Дополнительный дар: кинетика — отнимает магические силы у инициированного (Курт Ганн, брат).

сентябрь 2015

Перевести папку Мелани Оденкирк (MO4465) в раздел "Инквизиция Великобритании", в связи заключением контракта со Светочем Британской Инквизиционной школы "Саббат" на должность Охотника Инквизиции. Приступила к базовому обучению. Основной преподаватель — Рэйнольд Оденкирк. Поручитель — Реджина Хелмак.

Оглавление

Сенат

  Вступление

  Тебя долго не было

  Сочельник

  Там, где все ответы

  Не разочаруй её

  Приоритеты

  Дэррил

  Утопия

  Опасная компания

  Обещаю защищать

  Всё должно быть вовремя

  Скучаешь по Инквизиции

  Личная жизнь

  Салон «Судьба»

  Перегруз

  Ну, вот и всё

  Дыхание перемен

  Мой дар

  Собственник

  Код два

  От самой себя

  Следующий уровень

  Анна Савова мертва

  Взял и ушел

  Ночь I

  Ночь II

  Два дня до расширения

  Схема

  Причинённые неудобства

  102378

  Последняя станция

  Цикличность

  Где начинается схема, где начинаюсь я?

  Эпилог

  Из документов Святого Сената