Ласточкина трава (СИ) [gentlebeetle] (fb2) читать постранично


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

В Туссенте подходит к концу лето: душистое, яркое — и праздное. После спасения Сианны прошло уже несколько спокойных недель, в последнее время у ведьмака значительно меньше дел, и отвлекаться от тошнотворных мыслей становится всё сложнее.

Геральт справляется с этим, приобщаясь к винной культуре герцогства.


Лютик ошивается где-то поблизости, Геральт слышит звуки его лютни, залетающие в открытое окно вместе с тёплым ветром. Бард взаправду часто скрашивает его вечера здесь, предлагая на выбор сотни тем для бесед.


Только сейчас видеть друга Геральту совершенно не хочется.


——


Его вечер начинается с Белого Волка с Бельгаардской винодельни и заканчивается Сангреалем. Геральт честно пытается пить его по всем правилам — герцогиня на полном серьёзе прислала ему инструкции! — и хмельным движением смахивает декантер на пол при первой же попытке проаэрировать вино.


После этого он ограничивается бокалом вроде бы предписанной формы.


——


Нет, он добросовестно ищет в вине для княжеского стола тот богатый букет, о котором рассуждал придворный сомелье, как бишь его, но для ведьмака проще на вкус отличить человеческую кровь от крови нелюдя, чем найти в Сангреале эту «пряную нотку».


Геральт думает, что причина того, что он не разбирается в вине, лежит, наверное, просто в том, что ему нечасто попадались редкие сорта; Лютик, (которому доверять, конечно, не стоило) ещё давно об этом говорил.

— Опыт и благие намерения! — звучит в голове Геральта, — Вот что отличает хорошего ценителя вина от простого пьянчужки, энолога — от алкаша, искусствоведа, можно сказать — от вечно блуждающего в потёмках слепца! Кстати, то же относится и к женщинам. И к поэзии. Слышал мою новую балладу, Геральт? Про любовь, женщин и вино, ты должен это услышать, такая штучка растопит даже твоё ледяное сердце, каменный ты волчара…


Мне же теперь принадлежит вино… курня? Винодельня, спутанно думает Геральт. Будет сложно заведовать без знаний о сортах винтажа.


Где-то всплывает воспоминание, что за выполнение заказа какой-то из виноделов всучил ему книгу про «букеты вин Туссента».

(Единственные букеты, которые Геральт хорошо понимает — это сирени. И крыжовника. Но об этом он думать тоже не хочет.)

Где же он её видел?

Наверняка это Лютик утащил в своё логово, мошенник. Он-то любит болтать про «медленно раскрывающийся, как душа прекрасной девы, вкус» почти любого алкоголя, несёт свою фирменную околесицу, не сомневается Геральт, но пошарить наверху всё равно решает.


Что-то дёргает его за кончик сознания, что-то, связанное с гостевой комнатой. Геральт отмахивается от этой мысли. Наверх, за лаврами сомелье! За благосклонностью герцогини!


Геральт натыкается на лестницу на второй этаж и некоторое время пялится на следующую ступеньку. Мир покачивается перед глазами, как бёдра танцовщицы в Пассифлоре.

Как Ундвик во время нового Сопряжения Сфер. Геральт пресекает эту мысль, осознанно запрещая себе думать о… Потом переставляет ногу.


Ведьмак вваливается на второй этаж и останавливается в нерешительности. В гостевой комнате бардак, который Лютик ему в глаза нежно называет творческим хаосом, и ему так не хочется перерывать всё в поисках какой-то книжки.


Геральт морщится, чувствуя, как быстро слетает хмель, и отхлёбывает из бокала.

Надо просто спросить Лютика. Сейчас он пойдёт вниз и спросит друга… спросит друга о книге. Или о вине. Или Лютик сам начнёт о чём-нибудь говорить.

Геральт удовлетворённо кивает.


——


Но поворачивается, и его пронзают три непреложных осознания в ровно один и тот же момент.


Один. Ведьмачьи инстинкты так же полезны, как и своенравны. Ведьмаки не всегда понимают, почему что-то чувствуют, но крайне недальновиден тот из них, кто не доверяет им слепо.

Он не зря не поднимался сюда и не зря переставал думать о гостевой комнате чуть ли не на микросекунду раньше, чем о ней вспоминал.

Два. Лютик очень обжил свою территорию: везде валяются какие-то безделушки и бумажки с кусками стихов, на кровати другая драпировка, а на полу — раздражающе мягкий ковёр. Так почему бы барду и не заменить собственный портрет, который Геральт заставил его перевесить сюда?

Три. Со стены, немного потусторонне освещённая последними лучами закатного солнца, на него смотрит восьмилетняя Цирилла Фиона Элен Рианнон.


Удушающий запах Сангреаля — портрет Цири — звон осколков — которая была мертва, мертва, потому что он её подвёл — отчаянный рёв — не поверил ей — удивительно, неужели это его — понял на