2medicus: Лучше вспомни, как почти вся Европа с 1939 по 1945 была товарищем по оружию для германского вермахта: шла в Ваффен СС, устраивала холокост, пекла снаряды для Третьего рейха. А с 1933 по 39 и позже англосаксонские корпорации вкладывали в индустрию Третьего рейха, "Форд" и "Дженерал Моторс" ставили там свои заводы. А 17 сентября 1939, когда советские войска вошли в Зап.Белоруссию и Зап.Украину (которые, между прочим, были ранее захвачены Польшей
подробнее ...
в 1920), польское правительство уже сбежало из страны. И что, по мнению комментатора, эти земли надо было вручить Третьему Рейху? Товарищи по оружию были вермахт и польские войска в 1938, когда вместе делили Чехословакию
cit anno:
"Но чтобы смертельные враги — бойцы Рабоче — Крестьянской Красной Армии и солдаты германского вермахта стали товарищами по оружию, должно случиться что — то из ряда вон выходящее"
Как в 39-м, когда они уже были товарищами по оружию?
Дочитал до строчки:"...а Пиррова победа комбату совсем не требовалась, это плохо отразится в резюме." Афтырь очередной щегол-недоносок с антисоветским говнищем в башке. ДЭбил, в СА у офицеров было личное дело, а резюме у недоносков вроде тебя.
могилу на угорине под вековечным кедром рыл.
Слышит сквозь туман переливчатый гортанный крик, словно песня:
— А-гы-ый-лё! А-го-о-ой.
Прислушался, бросил лопату, да бегом к хозяину:
— Орда идет!
— Ну! Неужто тунгусы? Ах, черт-те дери! Вот беда, — засуетился Петр Абрамыч, и его румяное лицо вдруг побагровело. — Малютка-то. Гробик-то… Ах, ты, Боже мой.
— Эй! живой ли?.. Петрушке-ей!.. — звенели, приближаясь голоса.
— Живой, живой! Иди! — закричал торговый, приставив ко рту сложенные щитком руки. — Ах ты… Как же быть?… — обратился он к приказчику. — Прикрой плотней дверь-то и комнату… В кухне почаюем. А то увидят гроб, сбегут.
Приказчик кинулся домой.
— Всё ли хорош? Здоров ли? — показались Ивашка с Чумго. — Хворь не живет-ли у тебя?
— Всё благополучно, заходите, — улыбаясь пошел торговый им навстречу. — А у вас как?
— Плёхо, — сказал печально Ивашка. — Вот батька сдох маленько… совсем кончал. У Чумго брат сдох да матка. Плёхо.
— А-я-яй, а-я-яй, — притворно крутил рыжей бородой Петр Абрамыч, шагая с тунгусами к дому.
* * *
На столе кипел самовар. Домна Степановна, переваливаясь, как утица, плавала по кухне с тарелками, бутылками, а у печки копошилась с заплаканными глазами Дарья.
— Якши, — сказал Ивашка, нюхнув вкусный воздух, и закрестился на бутылки.
— Ну, с праздничком, — сказал торжественно хозяин. — Пасха, ведь, праздник. На-ка, выкушайте водочки. Христос воскресь!
— Воскресь дак воскресь… Ладна.
Распоясались, вспотели. Вино крепкое. Пили молча.
В головы хмельной угар вползал.
Вдруг Чумго подмигнул Ивашке и заголосил:
— Куре-куку-у!..
— Пьятух! — прыснул смехом Ивашка. — Кажи пожалуста, давай сюда птиса. Купить будем. — Он вытащил из-за пазухи большой кожаный кисет и звякнул:
— Во!
У торгового глаза зашмыгали, как мыши в клетке. Он подбоченился, перекинул ногу на ногу и, глядя в сторону, забарабанил по столу:
— Что-ж… можно. Эй, Дарья, поймай-ка скорей петуха! Можно и продать. У нас заветного ничего нет, — равнодушно тянул он, но голос его вилял.
Тунгусы нетерпеливо задвигались, закашляли, поглядывая вслед скрывшейся кухарке.
Вот раздалось тревожное клохтанье, отворилась дверь: крупный красивый петух, спрыгнув с рук Дарьи, гордо огляделся и пустил горлом хрипунок.
— Йе́! — восторженно покачали головами тунгусы и захохотали, когда петух вдруг клюнул проползавшего таракана.
— Эй, Петрушка! Вели: пущай гаркат. Ку-ре-ку!
Петух захлопал крыльями, привстал на цыпочки и так громко скукарекал, что тунгусы, разинув рот, схватились друг за друга.
— От так рявкат. Ровно медведь, — испуганно шептали они.
— Вы чего ж, чудаки, боитесь? На, гляди. Он смирный, — поднес Петр Абрамыч петуха.
Петух долбанул клювом желтую бусину на груди Ивашки.
— Заест! — вскричал Ивашка и стукнулся затылком в стену.
А Чумго храбро крикнул:
— Вели: пущай опить гаркат!
— Ха, вели. Ведь он не человек. А вот он ночью запоет, так запоет… Как полночь, так и хватит.
— Неужли правда? Ах ты… — причмокнул Ивашка.
— О-о, да еще как. Всем чертям погибель от него, — хвастал торговый. — Ну, сколько дашь?
— Много дам!.. Тайга больно надо такая птиса… Борони Бог. У-у-у… — Ивашка даже закатил глаза. — Сколько хошь бери — птиса давай.
— Ну, дак чего. Клади сотнягу серебром, да десяток собольков, што ли, — загнул купец. Тунгусы шопотом совещались.
А петух, взлетев на скамейку, схлопал крыльями, заголосил — и это решило дело:
— Давай, друг! Пожалуста давай.
— Так и быть. Берите. Царский петух… Прямо царский. Только уж для вас. Царская птица называется. От самого царя.
— О-о! Неужто? Давай скорее! — еле дыша звякнул Ивашка денежной мошной.
В эту минуту, из комнаты, где был гроб, выбежала босоногая Акулька, Спиридона дочь.
— Закрой дверь! Дверь!! — бросился торговый.
Но Ивашка успел увидеть стоявший по соседству гроб. Дико, как под ножом, он вскрикнул:
— Плут! Обманщик! Хворь у него! Чумго, убегай!.. — вскочил на стол, выбил ногами раму и выпрыгнул за окно. За ним — ополоумевший Чумго.
Дробно стуча сапогами по лестнице, торговый за ними следом:
— Дружки! Стой!.. Ведь, маленький, маленький… От животика! Не бойся!
Сверкая пятками, тунгусы мчались во весь дух, с треском, с хрустом, с диким воплем.
* * *
Запыхавшийся Петр Абрамыч ввалился в дом, как грозовая туча.
— Дьяволы! Погубили! — заорал он и грохнул по столу. Ведь теперь они по всей тайге разблаговестят… Ни-один чорт носа не покажет.
Он схватил забытую Ивашкой рваную шапченку, с размаха хлестнул ею приказчика: — У-у, дьявол! — и яростно бросил ее в лохань.
У приказчика хлынули слезы, он закрыл ладонями лицо, повалился на стол, всхлипнул:
— Петр Абрамыч, побойся Бога… Пасха… Горе у меня… Младенчик.
— Пасха?!. Горе?!. А у меня радость… Плясать, может, велишь, а?!
Он сорвал с гвоздя ружье, прицелился в
Последние комментарии
9 часов 10 секунд назад
18 часов 3 минут назад
1 день 17 часов назад
1 день 17 часов назад
1 день 17 часов назад
1 день 17 часов назад