Нигредо [Елена Александровна Ершова] (fb2) читать постранично, страница - 1
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (87) »
Елена Ершова И возгорится пламя!
Часть 1. НИГРЕДО
Глава 1. Все ночи Авьена
Ты должен сжечь себя в своем собственном пламени. Как иначе хотел бы ты обновиться, не обратившись сперва в пепел? Фридрих Ницше Салон фрау Хаузер, Шмерценгассе Ночные мотыльки бились о стекло и гибли. Маленькие глупые смертники. — Закрой окно. Его слова — нечто среднее между приказом и просьбой. Голос срывался, отблески газовых фонарей резали роговицу, портьеры качались от сквозняка, будто за ними прятался кто-то живой. — Опасаешься слежки? — зубы Марцеллы остро белели между устричными створками губ. Она вся облита красным, точно вином. — Не нужно, милый. За нами никого. Глаза по-лисьи юлили. Натренированным за долгие годы нюхом Генрих чувствовал ложь, а три бокала «Блауфранкиша» сделали его отчаянным и злым. — Иди ко мне, — он сжал ее запястье. Марцелла фальшиво вскрикнула и упала на покрывало — расшитое огромными цветами, красными, как ее платье или как вино, что вязко подступало к горлу, — но это только часть игры. Шуршали за окном крылья. Шуршал, опадая, шелк. С нижнего этажа доносился залихватский чардаш. Пол дрожал: в гостиной отплясывали пьяные офицеры. Дрожали стены и фонари на ветру. Генрих дрожал вместе с ними, сам не понимая, от возбуждения или нервоза. — Снова сбежал, мой золотой мальчик? Игривый тон уступил место строгим ноткам, от этого изнутри подкатывала пьянящая волна. Генрих соскользнул к разведенным коленям любовницы — бесконечное падение в темноту и грязь Авьенских улиц, в душные ночи, на самое дно, где его совершенно точно никто не найдет и не узнает. — Негодный мальчишка! — переливчато простонала Марцелла. — Не-хорошо-о… Первый лживый слог потонул в визгливом завывании скрипок, осталось лишь чистое и сладострастное «хорошо-о…» Генрих поднял лицо — Марцелла, белая-белая на хищно-алой постели, смеялась блудливыми глазами, — и он хрипло попросил: — Накажи меня. Тогда она подчинилась, чтобы подчинить его. Первая пощечина — как ожог. Генрих задохнулся от остроты ощущений. Голова прояснилась, в ушах разрастался шелест, словно под черепной коробкой в гулкой пустоте порхали и разбивались мотыльки. Вторая пощечина пробудила пожар в паху. С крыльев осыпалась пыльца, с него — кичливая позолота титулов, условностей и обязательств. Генрих остался голым и уязвимым, как нищий с Авьенских трущоб. Площадная брань и бесстыдные, грубые ласки казались чище, чем золотая клетка, из которой он сбегал каждую ночь. Когда Марцелла оседлала его верхом, Генрих уже не помнил, кто он и откуда, весь превращаясь в движенье и огонь. Мир расходился зыбью, скрипки визжали наперебой. Кто-то тихо дышал за портьерами, и осознание, что за ним наблюдают, вышибло из горла стон. Жар выплеснулся толчками, словно прорвался нарыв. Генрих упал на подушки, разбитый и опустевший. Лицо приятно горело, внутри коченела пустота. — Я сегодня не перестаралась, милый? Марцелла подползла ближе, игриво куснула в шею. В ее дыхании все та же пряная нотка, в словах — тревога. — Нет, — хрипло ответил Генрих. — Так нужно. Жизнь постепенно возвращалась на круги своя. За стенкой пьяно хохотали, звонко били часы: время перевалило за полночь. — Я рада услужить нашему Спасителю. Он очнулся, с трудом повернув голову. Губы Марцеллы улыбчиво-красны, глаза лукавы. — Я настаиваю… не называть меня так. Во рту — пустыня. Выпить бы. — Как скажешь, мой золотой мальчик. Марцелла покладиста и готова принять его любым: пропахшим дорогими духами или кислым потом, гладко выбритым или едва стоящим на ногах… чаще всего, не стоящим вовсе. Ее любовь примитивна и прагматична, легко измерима в гульденах, и оттого проста. Генрих высвободился из объятий и потянулся за сигарой. — Проверь окно, — сказал он, разминая цилиндрик в пальцах, и тоскуя, что не может ощутить ни шероховатости табачного листа, ни сухости — лишь гладкую кожу перчаток. Всегда только ее. — Там никого нет. — Это не просьба, Марци. В голос вклинилась нотка раздражения, и сейчас же неприятно, точно крохотными иголочками, кольнуло подушечки пальцев. «Спокойно, — сказал себе Генрих. — Успокойся, пожалуйста. Все под контролем». И это тоже было ложью. Марцелла обидчиво приподняла бровь и выскользнула из-под одеяла. Желтый свет омыл нагую фигуру — высокую и стройную, уже начинающую рыхлеть. Марцелла старше на целых восемь лет, но все еще соблазнительна. Ирония в том, что сам Генрих никогда не узнает, каково это — стареть. Провожая ее настороженным взглядом, он отрезал кончик сигары, сунул ее в рот и, почувствовав табачную горечь на языке, осознал, как же иссушены его губы и насколько ему нужно выпить. — Видишь? — Марцелла откинула тяжелую занавеску. На миг дыхание перехватило. А потом со свистом вышло из легких. Никого.- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (87) »
Последние комментарии
18 часов 1 минута назад
18 часов 3 минут назад
23 часов 54 минут назад
1 день 3 часов назад
1 день 4 часов назад
2 дней 1 час назад