Вёдра пива и младенец Иисус [Майра Макинтайр] (fb2) читать постранично, страница - 3


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

много людей ждали этого дня, и отец не смог отказать мистеру Барону, особенно после того, как тот предложил оплатить все необходимые материалы.

Ещё один драгоценный камень в корону семьи Барон.

— А почему он это предложил?

— Шелби играет Иосифа.

— Точно.

Как раз в этот момент отец Грэйси выбежал на сцену, держа в руках планшет с зажимом для бумаг и громадную кружку кофе. Он выглядел слишком молодо, чтобы возглавлять общину из пятисот людей. Молод, как мальчик-репортёр. Но только не его глаза; они казались намного старше. У Грэйси такие же тёмные волосы, но глаза не как у отца.

Пастор Робинсон помахал рукой, чтобы привлечь внимание людей, устанавливающих декорации.

— Прошу прощения, но этот конь, когда его заменит осёл, должен стоять слева за волхвами, после того как они подойдут к Святому Семейству. Не могли бы вы передвинуть стог сена, чтобы было проще? Ослы не умеют прыгать.

Поскольку я весьма искушён в предсказаниях, то должен был задать очевидный вопрос.

— А что будет, если конь навалит кучу?

И тут, как по заказу, конь поднял хвост и воспользовался своим вечерним конституционным правом.

— Ух ты, — сказала Грэйси.

Кофе пастора Робинсона расплескался, когда он зажал планшет под мышкой. Я ждал, что он заорёт и прикажет всё убрать, что он бросит планшет или швырнёт на землю кружку. Я никогда не видел, чтобы он злился, но именно это произошло бы, если бы кто-то облажался перед моим отцом, когда тот чем-нибудь руководит.

Я услышал реакцию пастора Робинсона раньше, чем увидел её. И не сразу её понял, потому что это было нелогично, для меня по крайней мере. Когда он поднял лицо, оно было мокрым от слёз.

Конь сделал такое посреди его репетиции, а он смеётся.

— Это не то, чего я ожидал, — проговорил я. Юмор не был частым гостем в моём доме, даже когда отец жил с нами. Особенно, когда отец жил с нами.

— Это смешно, поэтому он и смеётся. Люди иногда смеются, знаешь ли. — Грэйси сказала это так, будто знала, о чём я думаю. Будто понимала разницу в нашем воспитании.

Пастор Робинсон прижал руку к трясущемуся под рождественским пледом животу. На пальце у него блестело обручальное кольцо. Меня это удивило. Мама Грэйси умерла, когда мы были во втором классе.

— Воун? — Она дотронулась до моей руки. — Ты тоже можешь смеяться.

— Ага.

Я встал и взял совок.

* * *
В моей семье над неприятностями не смеялись.

Отец ушёл, когда мне было восемь, и мать так никогда и не оправилась от этого. Я пытался убедить себя, что я не виноват в том, что он ушёл, но у меня не получалось. В восемь лет я был жутким ребёнком, всё время попадал в неприятности, и мне всегда было интересно, насколько моё поведение добавляло напряжения в их брак. Я отчётливо понимал, что не нравлюсь отцу, но именно он всегда ходил на родительские собрания и разбирался, когда меня пытались отчислить из школы. Он сделал всё, чтобы у меня были еда и деньги, но этим и ограничилось его искупление вины за то, что он нас бросил.

У моей матери был целый вагон таблеток. С их помощью она как-то умудрялась делать так, чтобы у меня были нормальная еда и чистая одежда. Когда ей было плохо, она почти не следила за собой, и уж тем более за мной, а когда становилось лучше, она была как удар молнии — красивая и непредсказуемая. Я очень старался, чтобы её состояние оставалось для всех тайной, хотя дети вообще-то не обязаны этого делать. Хорошая тема для слезливых баллад, но для меня это было правдой жизни.

Вслед за стыдом появляются секреты, вслед за секретами — ложь, а ложь разрушает всё. И в первую очередь — дружбу. Ни один ребёнок не захочет объяснять, что его мама не может принести закуски для класса, потому что у неё закончились транквилизаторы, а новых в аптеке пока не выдали. Тебя перестают приглашать на дни рождения, потому что ты не приглашаешь в ответ. Никто не предлагает тебе вступить в спортивную команду, потому что ты не успеваешь зарегистрироваться в срок, а если успеваешь, то постоянно задерживаешь взносы в лигу.

Поэтому ты придумываешь, как сделать что-то такое, что заставит тебя запомнить.

* * *
Опустив голову, я сгребал конский предрождественский подарок в ржавую тачку. На своём веку эта тачка повидала много навоза. Колёса скрипели, но крутились хорошо. Деревянные ручки были истёртые, но надёжные. Я вывалил содержимое в компостную кучу, прислонил тачку к стене и вымыл руки в раковине за кулисами. И подпрыгнул, когда Грэйси скользнула пальцами по моему плечу.

Ей нравились прикосновения. Я этого раньше не замечал.

— Зачем ты это сделал? — спросила она.

— А что, неприятный запах? — Я так сильно дёрнул бумажные полотенца, что у меня в руке оказалось сразу пятнадцать штук, а рулон сорвался с держателя. — Разве ваши хламиды не волочатся по земле? Кто-то же должен был это сделать…

— Ты знаешь, о чём я. Петарды…

Я смотрел на бумажные полотенца, выравнивая края и наматывая их обратно на