Ильхо (СИ) [Мина У.] (fb2) читать онлайн

========== Пролог ==========

Герцог затушил лампу. От нескольких часов непрерывной работы глаза устали и слезились — он не мог больше смотреть на огонёк. А небо сегодня было безоблачно, и розоватого света, лившегося с него, хватало, чтобы убрать за собой.

Когда работа спорилась, он мог просидеть в своей мастерской хоть до самого утра. Мог забыть о времени и вообще не спускаться вниз день или два. Сегодня он управился рано, но это было лучшее из всего, что он сотворил. Возможно, он никогда больше не повторит своего успеха. Его натруженные руки уже немолоды, и подводит зрение. Если бы в Ильхо была хоть толика его жажды познания и созидания, но…

Герцог прибрал инструменты. Он всегда держал рабочее место в чистоте и порядке. Строгость и дисциплина, строгость и дисциплина — повторял он себе — вот те столпы, на которых зиждется воплощение в жизнь любой идеи. Где бы он был, если бы в его голове гулял ветер, а к своему труду он относился безалаберно? Лучший ответ был перед его глазами — его сын, что наверняка — он знал это — шлялся до сих пор по острову в поисках развлечений и острых ощущений. В его возрасте он уже знал, что будет делом всей его жизни, и готов был многое положить ради осуществления своих мечтаний.

Надо бы обязать Ильхо провести несколько дней в Цехах. Это должно пойти мальчишке на пользу.

Инструменты были разложены по холщовым чехлам и убраны: те, что поменьше, — в ящики стола, побольше — в сундук. Бумаги с эскизами и чертежами — свернуты и сложены в корзины. Стеклянный сосуд, в котором еще недавно трепетала и билась синяя искра, бережно спрятан в шкаф под замок. До новой поставки через месяц-другой он ему не понадобится.

Не удержавшись, он подошел к большому, в человеческий рост, стеклянному ящику, что был установлен у стены. Образец спал, пока. Искра была помещена внутрь всего час назад, а это значит, что пробуждения следует ждать не раньше обеда. У него будет время к нему подготовиться и еще раз как следует все обдумать.

Для этого образца отведена особая роль.

Переволновавшись, Герцог отошел к окну.

Замок спал. В саду под башней было тихо и сумрачно, а в распахнутые настежь окна дышала душистой прохладой мирная островная ночь. Спокойные нынче воды океана ловили гребешками волн отсветы туманности, раскалывающей небосклон пополам.

Места красивее и умиротвореннее, пожалуй, не было на целом свете, и до глубокой старости, до самой смерти он будет вынужден видеть один лишь этот пейзаж. Никакой пищи для ума.

Раздался оглушительный звон. Герцог вздрогнул и обернулся лишь для того, чтобы увидеть, как, разметав осколки своей темницы и распахнув резную деревянную дверь, его творение скрывается на лестнице, ведущей вниз.

Он постоял так какое-то время, соображая, почему же в этот раз искра сработала иначе. А потом его губы тронула тонкая улыбка. Герцог снова бросил взгляд в окно: на погруженные в тишину цеха, возвышающиеся по другую сторону острова, на пляжи, скрытые от его взора густой зеленой порослью, на спящий городок — единственный на острове.

Улыбка сделалась веселее.

Так или иначе, игра началась.

========== Глава 1 ==========

— Ты проспал завтрак, — такими недовольными словами его встретила тетка. Она одна осталась за столом к тому времени, как он спустился.

Ильхо беззаботно пожал плечами. Он слышал, что у аристократов есть некий этикет, строгий распорядок дня, традиции и прочая ерунда. Но все это осталось там, на Большой Земле, которую он, к слову, совсем не помнил, лишь какие-то обрывки. А здесь — кому это нужно?

Отец всегда завтракал в своем кабинете. Кузина, теткина дочь, тоже предпочла бы вставать, когда ей заблагорассудится, но мать была с ней строга. В жизни же самого Ильхо время и вовсе не имело значения. Когда ложиться? Когда вставать? Он сам себе был хозяин, и никто ему был не указ.

И единственной, кто еще цеплялся за прежнюю жизнь, оставалась его тетка, Регина. Стареющая, недовольная жизнью женщина. О ней Ильхо знал лишь, что у нее случаются мигрени и потому она пьет много кофе, — удовольствие не из дешёвых, но самого Ильхо это мало заботило: несмотря на изгнание, они до сих пор были баснословно богаты.

А это были уже слова его кузины. Лолли вечно повторяла, что, живи она в столице, благодаря деньгам его отца у нее не было бы недостатка в ухажерах. Ильхо неподдельно забавляло, какую значимость она придавала наличию женихов, — но ей было семнадцать, и она читала много романов.

Регина как раз заканчивала завтракать и с видом, исполненным достоинства и отчасти чванства, допивала свой кофе. Завтрак им накрывали на открытой террасе, примыкающей к столовой, а потому утреннее солнце подсвечивало тонкий фарфор в ее руках.

Ильхо не стал присаживаться, перехватил нарезанного мяса и ягод, подкидывая их в воздух и ловя ртом. Тетка с тихим раздражением то и дело бросала на него недовольные взгляды. Поля ее серой шляпы негодующе трепетали на легком ветерке. Но Ильхо вовсе не собирался никого злить. Просто хотел похвастаться позже перед Тео новым трюком.

— Присядь, ради всего святого! Не будь как один из этих… — она понизила голос и взглядом указала на слуг, что убирали грязные тарелки и блюда со стола.

Ильхо безмятежно рассмеялся. Какие же все-таки глупости порой говорят люди!

— В этом нет ничего смешного, — тетка все же обиделась. — Нужно держаться за свое положение. Иначе мы уподобимся местным дикарям.

А вот сам Ильхо был не против местных «дикарей». Один из них даже был его лучшим другом…

— …Эй, Тео!

Он заглянул за плетеный забор и застал друга сидящим перед мазанкой за починкой рыболовной сети. На самом деле Тео, как и его старик, нырял за жемчугом, но рыбу на острове ловили все и постоянно.

— Чего?

Смуглый, темноволосый Тео сильно отличался от самого Ильхо. Они были словно полными противоположностями. Друг был ниже его на голову, свои длинные черные волосы заплетал в косу, в ухе носил серебряное колечко, и глаза его, миндалевидной формы, желто-карие, по-кошачьи щурились от солнца и ветра.

Сам Ильхо по сравнению с местными простолюдинами был высок, и волосы его и ресницы, выгорая, золотились на ярком солнце зимой, а во время летних штормов становились цвета мокрого песка. Да и кожа его была чувствительна к загару, поэтому, как бы он ни хотел бегать по острову в одних лишь штанах и безрукавке, а все же приходилось надевать рубашку.

— Бросай сети, пошли кататься!

Тео прищурился и улыбнулся, продолжая работу.

— Завидую я тебе, — певуче и совсем без зависти проговорил друг. — А как же твоя работа в Цехах? Отец не спросит?

Ильхо оперся на забор, положив голову на руки; его укрывала тень цветущего дерева — крупные белые цветы только распустились.

А что отец скажет? Он поставил условие: провести три дня на производстве, посмотреть, поинтересоваться делом. По дню на каждый Цех. Но это было скучно. Ильхо исполнил свою повинность, и теперь был свободен. Никакого желания принимать участие в «семейном» деле у него не возникло.

— Я свободен как волна. Давай, Тео, бросай всё!

Друг терпеливо вздохнул, отложил в сторону сеть и направился к навесу за домом. Там, под надежным укрытием из пальмовых листьев, они хранили свои доски — Тео сам их сделал, а красное дерево для них привезли специальным заказом вместе с пряностями и тканями.

Ильхо перемахнул через калитку и поспешил на помощь…

Они бежали по горячему песку — доски под мышкой, — поднимая за собой брызги белоснежной крупы.

Обычно безлюдное местечко сегодня было облюбовано кем-то еще. Двое сидели у самой кромки прибоя, сцепив руки вокруг коленей, и вели разговор, слова которого тонули в рокоте волн.

Девушка и парень.

Ильхо заприметил: она симпатичная. Кожа смуглая; ветер развевает смоляные пряди волос, а глаза даже издали сияют, как два сапфира. И простенькое выцветшее платье, в котором еще угадывается синий цвет, идет ей как нельзя лучше.

Он узнал ее: она помогает на кухне в замке.

А вот парнишка казался незнакомым. Он выглядел как его ровесник, лет девятнадцати, а может, и моложе. Темные волнистые волосы — то ли длинные, то ли короткие, — небрежно убраны под красную бандану, рубаха-безрукавка с воротом на шнуровке обнажает сильные, хоть и тонкие руки, а штаны-шаровары закатаны до колен. Ни дать ни взять какой-нибудь подмастерье из Цехов. И прибыл на остров недавно: кожа светлая, как коралл, но с нежным румянцем.

Завидев вновь прибывших, пара умолкла, но через мгновение обрывки слов вновь стали доноситься с ветром. Ильхо, бросая мимолетные взгляды, все подмечал: что оба смотрят в их сторону и что девушка что-то втолковывает своему другу.

Он вслед за Тео, не замедляя шага, понесся навстречу волнам. Когда они катались в одиночестве, лишь изредка соревнуясь между собой, это было чистое, искрящееся удовольствие, но красоваться на публике Ильхо любил еще больше, хоть такое и нечасто случалось.

Волны накатывали одна за другой. Он раз за разом вставал на доску и скользил по воде как по шелку. Его рубаха и штаны набрякли от брызг, а промокшие волосы липли ко лбу и скулам.

Одна волна, вторая, третья, четвертая — все по прямой. Он даже не замечал, как там дела у Тео. На всем белом свете остались только он, доска под ногами и волны.

И тут, бросив короткий взгляд на берег и убедившись, что те двое все еще сидят и девушка смотрит, он дерзнул направить доску вдоль гребня волны. Тео всегда спускался только по прямой. Друг твердил, что делать иначе рискованно, но у Ильхо уже несколько раз получалось, получится и сейчас…

Но стоило ему попытаться оседлать волну, как доска под ногами вильнула, и на этот раз он потерял равновесие. Судорожно всплеснув руками в попытках удержаться за воздух, Ильхо рухнул в воду и тут же вынырнул, чувствуя себя беспомощным; мысли его пришли в смятение.

И тут его захлестнул мощный поток — ударила следующая волна…

На песок его, мокрого, побитого и отплевывающегося, вытащил Тео.

Ильхо не успел даже толком отдышаться, как его ушей достиг заливистый смех девушки, — он слышал его даже сквозь шум прибоя, как и веселые слова, слетающие с уст парня. Что тот говорил, оставалось загадкой, но через призму задетого самолюбия Ильхо будто расслышал колкости и низкие шутки в свой адрес.

— Ты в порядке? — перед ним маячило взволнованное лицо друга, но Ильхо молча сел, бросив рассерженный взгляд в сторону весельчаков.

В следующее мгновение он уже поднялся и быстрым шагом по мокрому песку направлялся к ним. Тео был мудрее — он просто стоял и смотрел, и мягкая улыбка играла на его смуглом лице.

— Хей! — крикнул Ильхо, приближаясь.

Оба обернулись — девушка замолкла и вскочила, но парнишка остался сидеть: он смотрел на Ильхо, нахмурив ровные темные брови из-под низко надвинутой банданы, всем своим видом открыто дерзя.

— Ты, — он подошел почти вплотную и посмотрел на сопляка сверху вниз, уперев руки в бока и слегка запрокинув голову. — Что смешного, босяк?

— Топай дальше, неженка, — щурясь то ли от ветра, то ли от презрения, бросил парнишка чистым звонким голосом. С близкого расстояния он казался еще моложе, и Ильхо заколебался, но все же пригрозил:

— Держи язык за зубами. Такому мальчишке, как ты, не помешала бы хорошая порка!

— Мальчишке?! — зло выдохнул тот и взвился с места.

Ильхо готов был ударить, но тут ему в глаза полетела горсть песка. Он схватился за лицо руками, в попытках протереть их, избавиться от невыносимого саднящего чувства, но ничего не видел, и в это мгновение его ударили между ног.

Задохнувшись и скрючившись от боли, Ильхо упал на колени и между красными раздраженными веками увидел размытые очертания убегающих вдаль фигур.

— Мелкий гаденыш! — прокричал он на весь пляж так, что даже волны не в силах были заглушить его слова. — Я найду тебя и душу из тебя выбью!

— Ильхо, — зазвучал над ним певучий голос Тео. — Ай-яй-яй, — покачал он головой, придерживая его за плечи.

— Море! Как же мне больно! — простонал Ильхо, позволяя увести себя прочь.

========== Глава 2 ==========

Ильхо сменил рубашку на свежую, но даже не стал ее застегивать. Сегодня он со старым замковым псом, что прибыл на остров еще вместе с первой партией рабочих и жил теперь во внутреннем дворике, предпринял вылазку к Северному мысу. Там недавно возвели часовню.

Ильхо с любопытством облазил одноэтажное кирпичное строение. Внутри было бедно и пусто, маленькие окошки располагались высоко, почти под потолком, так что столпы света падали на немногочисленные ряды деревянных скамеек. Без единого прихожанина на них. Наверное, рабочим, прочим ремесленникам, фермерам и рыбакам просто некогда было молиться. Ещё и в такой дали.

Да и священников на острове было всего трое. Ильхо никогда прежде с ними не разговаривал, даже не помнил, когда именно они прибыли, и с интересом выслушал об их нуждах и чаяниях, забыв обо всем уже на обратном пути к замку.

Пёс давно уже не носился по каменистой тропе, а просто бежал позади, высунув язык от жары. Его длинная золотистая шерсть явно не годилась для здешнего климата, но животное как-то приспособилось. Свою же голову в пути Ильхо укрывал соломенной шляпой.

А теперь он, отдохнув и переодевшись, поспешал встретиться с Тео, который ждал его у развилки проселочной дороги, ведущей к городку. Оттуда они условились бежать на пляж, где после заката молодежь из семей фермеров, рабочих и прислуги собиралась на танцы.

— Опять убегаешь?

Лолли застала его, когда он собирался перебраться через перила террасы, чтобы спуститься в сад, а там перемахнуть через живую изгородь, и напрямую к дороге. На острове жили мирные люди, и у замка не было ни охраны, ни ворот, что запирались бы на ночь, да и никто из домашних не стал бы его останавливать. Просто так было короче и веселее, и можно было проверить, насколько сильны его мышцы и цепки пальцы.

Сестра застыла у выхода из холла. Легкий вечерний ветерок, скинувший с себя гнет жалящего солнца, играл с ее тоненькими волосами, выбившимися из прически, — только у них двоих на всем острове волосы были светлые, даже у тетки они с годами потемнели, а у отца и вовсе серебрились сединой. Платье ее, хоть и было пошито из самой легкой, струящейся ткани, что поставляли на остров, но все же было многослойным — как она носила его днем, в такой зной, да еще и с корсетом? Местные простолюдинки давно от него избавились и, кажется, ни о чем не жалели.

— Пошли с нами, — он ласково махнул ей рукой, решив, что, если б она согласилась, он даже не стал бы продираться сквозь сад — обошлись бы обычной дорожкой.

Глаза сестры сделались круглыми от испуга.

— К-куда?..

— На пляж. Будут танцы, — Ильхо не сдержал при этом радостной ухмылки. Самое лучшее времяпрепровождение после катания на волнах.

— Танцевать… с рабочими?

— Там все собираются.

— Мы — не собираемся. Я слышала, что люди там почти что голые и жмутся друг к другу. Это неприлично, — шепотом добавила она, краснея.

Ильхо закатил глаза и рассмеялся.

— Танцевать тебя никто не заставляет. Можешь просто прогуляться по пляжу. Там красиво.

Лолли мотнула головой.

В возрасте двенадцати лет сестра упала в море с обрыва. Ее вытащили из воды, а Герцог вернул с того света, но, по наблюдениям Ильхо, после того случая Лолли сделалась пугливой и глуповатой и из замка больше не выходила — гуляла только в саду, смотрела на море с открытых террас и говорила о женихах.

— Ты знаешь, что скоро будут гости? — спросила она взволнованно.

Отец говорил что-то такое, да.

Ильхо пожал плечами. Временами к ним с визитом наведывались разные люди: ученые, дворяне, авантюристы — все, кто мог выбить себе при дворе разрешение на посещение острова. Иногда было интересно, иногда — смертельно скучно. В любом случае, он всегда мог сбежать с приема, если ему не нравилось, и улизнуть из замка, чтобы отправиться с Тео нырять за жемчугом или собирать моллюсков.

Судя по тому, как глаза сестры заволокло пеленой грез, она мечтала, что на корабле приплывет какой-нибудь молодой, статный дворянин, на худой конец — военный.

— Хей! Ильхо! — донеслось откуда-то снизу. Лолли вскрикнула, когда над перилами террасы показалась голова Тео. В сумерках и в тени крыши он был почти черен лицом.

— Ай, иду, Тео!

Ильхо махнул на прощание сестре, во все глаза глядевшей на карабкающегося как обезьяна Тео.

— Лолли, Лолли! — издалека послышался теткин голос, полный злости и беспокойства.

Но Ильхо в сопровождении друга уже спускался вниз по отвесной стене. На его счастье, в Коралловом замке не было ни одной прямой линии, ни одной ровной поверхности, и выступов для рук и ног было предостаточно.

Закат, как всегда, торопился. Он отгорал в здешних местах столь стремительно, что полюбоваться им удавалось не каждому.

Южная ночь пахла нежно, сладко.

При свете солнца все взоры невольно устремлялись к океану. Остров же казался песчинкой в его водах. Глубокие синие волны вдали и лазурные вблизи — они искрились в ярких лучах.

Но стоило солнцу зайти, как океан превращался в темное рокочущее ничто, в пустоту, в непроглядную пучину, а их маленький клочок земли становился убежищем посреди хаоса.

Простой народ любил веселиться. Забот днем хватало, хоть никого и не принуждали работать до изнеможения, а с наступлением темноты люди в возрасте любили посидеть в местном баре, скоротать вечер за разговором, песней и чарочкой самодельного вина или водки. Но молодые — и парни, и девушки — раз в неделю, перед Божьим днем, стекались к пляжу, который так и прозвали — Зеленым, не столько из-за пышной оправы в виде хитросплетения гибких корней и раскидистых крон невысоких деревьев, сколько из-за того, что это было излюбленное место зеленых юнцов, устраивающих танцы, жгущих костры, распевающих песни, любителей состязаться в незатейливых играх.

Ильхо с Тео пробирались сквозь заросли, обходя тропинку. Вдалеке, перекликаясь с волнами, звенели под быстрыми и ловкими пальцами гитарные струны. В музыкальности местным было не отказать: жизнь под солнцем в окружении волн располагала слышать и слушать. Музыку они могли извлечь из чего угодно — казалось, даже из воздуха. И, если под рукой не оказывалось музыкального инструмента, им могли послужить горшки и палки, песок в раковинах, панцири черепах — все что угодно.

В замке развлечения были редкостью. Да и те чопорные приемы, что устраивались для редких и немногочисленных гостей, были далеки от простого безмятежного веселья на ночном берегу.

А на пляже было на что поглядеть. Парни избавлялись от рубашек и жилеток, оставаясь в одних подвернутых к коленям штанах, а то и вовсе обходились набедренными повязками. Девушки же сбрасывали опостылевшие в жару платья и оставались лишь сорочках, подолы которых подвязывали узлом сбоку, чтобы укоротить до колен, а то и выше. А те, что посмелее, прикрывали тело набедренной повязкой, стягивая грудь полоской ткани. Ночь дарила свободу делать то, что не осмелишься при свете дня.

Когда Ильхо добрался до пляжа и Тео догнал его, на ходу переправляя косу — вплетая в нее ленту с колокольчиками, что нежно звенели при каждом движении, — на месте уже было полно народу. Кто-то успевал еще искупаться, ведь именно с этой стороны острова был лучший заход в воду, кто-то разжигал большой костер, стаскивая и ломая сухие ветки, вразнобой наигрывали мелодии, другие же просто шумели, перебрасываясь шутками и с оглушительной радостью приветствуя друзей. Девушки звонко смеялись и порой — то одна, то другая — срывались с места, преследуемые босыми быстроногими парнями, задыхаясь от смеха и азарта погони.

Ильхо не делал важности из своего появления. Он всех здесь знал, все знали его — главное, что в ближайшее время ему будет все равно, кто он и кто они.

*

Работа на пролетах кипела. Герцог обошел кузнечно-прессовый цех в сопровождении начальника ночной смены. Нужно было убедиться, что угля хватит до следующей поставки и что к тому времени, как с Большой Земли придут корабли, все машины будут готовы и перепроверены. Но эти вопросы он собирался задать уже цеху сборки.

Механизмы протяжно скрипели, но исправно выполняли свою работу. Начальник ночной смены с привычной местной доброжелательностью докладывал о своевременном выполнении плана. В цеху даже ночью от печей исходил жар, но его рабочие были готовы к подобным условиям. Пот не сильно досаждал им.

Все же эти люди были исполнительнее и послушнее, чем первые прибывшие сюда в самом начале его ссылки. Не зря он позже отослал прочь всех неугодных.

В своих людях нужно быть уверенным: что они не схалтурят ни на одном из этапов кропотливой работы и что не выдадут его секретов.

Из года в год в условленное время к причалу на островке Встречи, находящемуся на расстоянии всего трети морской мили, приходит караван кораблей: три судна для перевозки грузов и обязательно два военных для сопровождения.

Он отправляет им навстречу лодки, груженные готовыми машинами, а те в ответ пересылают им все необходимое, что нельзя добыть на острове: специи, ткани, лекарства, новые инструменты, предметы роскоши и самое важное — сырье и топливо, как для производства, так и для его научных изысканий. Такой вот натуральный обмен. Жалкие крохи, которые он получает в обмен на то, что может сносно жить и даже творить, но не слишком дерзко. Дерзость и смелость караются цивилизованным обществом.

Герцог удостоверился, что и без него здесь работа спорится, и вышел на свежий воздух, радуясь, что хотя бы под открытым небом жара спала. Ему доложили, что Ильхо прослонялся по Цехам отведенные ему три дня, потравил байки о морских чудищах с рабочими, развлек их своими фокусами и несколько раз с неподдельным интересом выслушал пояснения об этапах производства, но залетавшее ему в одно ухо, как обычно, тут же вылетало из другого.

Мальчишке девятнадцать, а он даже не думает о собственной судьбе. Кто он без наследия своего отца? Простой оборванец, без знаний, умений и с доской под мышкой.

Но ведь очевидно: парень не глуп. Отнюдь.

Здесь нужен катализатор… И их гостья вполне может сыграть эту роль.

Её появления Герцог ожидал со дня на день.

*

Ильхо набил трубку травкой, которой только что разжился у Лута, фермера, поджег тлеющей веточкой, принесенной от костра, и раскурил. Тео наблюдал за ним с беспокойством.

— Не кури эту дурь, потом будет казаться всякое. Лут сам говорил, что у него до сих пор видения, хотя уже несколько дней прошло. Говорит, что видит, что было с ним еще до того, как он на свет появился, и слышит голоса.

Ильхо затянулся покрепче и ухмыльнулся, глупо и счастливо. Тео не в курсе, что он уже дважды пробовал и ему нравилось чувствовать, как тело и разум разъединяются и он не знает, где реальность, а где бред затуманенного сознания.

Они сидели в отдалении от плясок, у кромки прибоя, на песке, расслабив спины и вытянув ноги. Ни отсветы пламени, ни тени танцующих не дотягивались до них. Тут было тише.

— Попробуй, — Ильхо протянул трубку Тео. Друг помедлил; он всегда был слишком вдумчивым и осторожным, но, наверное, за это и нравился ему, не знавшему порой, где та граница, за которую нельзя переступать.

Все же Тео принял трубку и неумело затянулся, тут же зайдясь кашлем. Ильхо залился смехом, когда посмотрел в помутневшие, слезящиеся глаза друга. Тот захохотал мгновением позже, просто потому что вместе они могли смеяться и вовсе без травки, и для этого им не нужны были особые причины.

Была еще одна вещь, которой Ильхо мог заниматься часами напролет, — это, раскинувшись на песке, заложив руки за голову, глядеть на небо, щедро усыпанное звездами, большими и маленькими, и прорезанное от края до края вздувшейся, словно шрам, окутанной розовой дымкой и переливающейся от лилового к темно-синему туманностью. Сложно на самом деле было определить, какого же она цвета. В разные ночи и под разными углами она могла казаться чем-то одним, а потом менять и цвет, и форму. Но на землю и океан она проливала рассеянный розоватый свет, легкий и мерцающий.

Сегодня вид туманности будоражил, словно розовый в ней довлел над сознанием, призывал, требовал. Звезды сверкали под ее вуалью подобно тысячам, сотням тысяч, миллионам глаз, наблюдавшим за ним.

— Ты знаешь, что это такое?

Ильхо указал рукой на небесный шрам и тут же уронил руку обратно в песок.

— Не-а. — Тео все затягивался, не возвращая трубку.

— На Большой Земле говорят, это облака межзвездного газа…

— Чего? — отозвался друг.

Вообще-то Тео не умел ни читать, ни писать, поэтому не было шансов показать ему ту книгу из отцовской библиотеки, что доставили с последним караваном. Да, Ильхо заглядывал туда иногда, просто от скуки.

— Они далеко-далеко от нас, за пределами нашей планеты.

— Хах, ну ладно! — Тео вновь заржал, но уже совсем не как обычно, а скорее припадочно, и это тоже было весело.

— Думаешь однажды отсюда уплыть? — спросил Ильхо, невольно затаив дыхание, когда приступ смеха отпустил их. — Тебе-то можно. Вам всем можно.

Лежа, Ильхо не видел лица Тео, но по интонациям голоса с легкостью мог представить, как то расслабленно.

— А зачем? Здесь хорошо. Хороший воздух и вода хорошая. Есть еда и есть чем заняться. Что я буду делать на Большой Земле? — он махнул рукой: мол, ничего. — Я даже толком и не помню, как там, в мире, живут.

— Тебе же было десять, когда вы прибыли на остров?

— Не помню… А ты?

— Что я?

— Хотел бы уплыть?

Ильхо молча уставился на туманность. В книге ее называли Туманностью Дракона.

Он бы уплыл, наверное. Он родился и всю жизнь прожил на острове, и мысль о том, чтобы покинуть родной край, и волновала, и пугала. Но Ильхо имел страсть к авантюрам, так что воображение живо нарисовало ему, как он поднимается на корабль.

Не на простой. На «Химеру» самого капитана Руперта, что прибывал на остров время от времени с личными визитами к отцу. У них было какое-то дело, которое они обсуждали за закрытыми дверями отцовского кабинета. Но это было неважно. Важно было то, что «Химера» ходила под солнечными парусами. Единственный в своем роде корабль-небоход…

— Хей? — позвал его Тео.

— Ты же знаешь, нам нельзя.

Тео кивнул.

— Но хотел бы?

Ильхо повернул голову, чтобы посмотреть в темные глаза друга, и кивнул.

Со стороны танцующих, от костра, доносились буйные, веселые выкрики, музыка сделалась бодрее, прибавилось барабанов.

— Пошли!

Ильхо первым подскочил, стряхивая тоску, как песок. Голова закружилась, но это быстро прошло. Тео поднялся медленно, не спеша; он всегда двигался плавно, что было ему на руку, когда они катались на волнах, где его, Ильхо, порывистость могла порой обратиться неудачей.

Они побежали к свету.

Люди вокруг были либо пьяны, либо полностью отдались танцу — уже и не различить. Да и сам Ильхо с головой окунулся в ритм музыки, в голоса поющих, в шум прибоя и треск толстых веток в кострище — таком высоком, что человек не смог бы перемахнуть через него, таком жарком, что взгляд опаляло. Отсветы оранжевого освещали толпу с земли, отсветы розового — с неба. Он сам не понимал, как двигается его тело: тому не нужен был разум, чтобы трястись, зарываясь ступнями в песок, чтобы стать одним целым с другими телами, мужскими и женскими, раскачивающимися и извивающимися, без слов чувствующими друг друга.

Можно было даже закрыть глаза и все равно продолжать двигаться — так было даже лучше, и Ильхо уже не знал, куда запропастился Тео…

Но когда он все же приоткрыл глаза, то увидел завораживающую картину. Ближе всего к пламени, словно не боясь ни жара, ни искр, оторвавшись от толпы, танцевала девушка. С наброшенным поверх голого тела куском рыболовной сети. Она танцевала сама с собой и с костром, руками ласково умоляя пламя, встряхивая темными волнами мягких волос и быстро кружась на месте.

Это вырвало сознание Ильхо из хмельного забытья. Как заворожённый, он направился к ней.

*

В этот день Барудо закрыл гончарную лавку поздней ночью. С тех пор как сын отправился искать лучшей жизни на Большой Земле, работы прибавилось. Надо было бы присмотреть себе подмастерья, но тоска по мальчику все время останавливала. Тот даже не поговорил с ним перед тем, как под покровом ночи отплыть к каравану у острова Встречи. Герцог лично передал Барудо, что накануне сын слезно просил выбить ему место на грузовом судне.

А вдруг он вернется? Вот скоро вновь придет караван, и его мальчик объявится в лавке как ни в чем не бывало…

Но это все, конечно, были пустые мечты.

Завтра. Завтра он прямо с утра пораньше отправится к Аурии. Ее дочь давно себе работу подыскивает — надо дать шанс смышленой девушке.

Закрыв дверь на один лишь засов и прихватив с собой флягу с кислым вином, Барудо отправился в свою хижину.

С единственной улицы их городка, пролегающей вдоль побережья, открывался вид на океан. Нужно было пройти всего несколько домов и подняться на скалистый холм по крутой тропинке — и он уже дома. Но Барудо отчего-то захотелось побыть под открытым небом и допить вино, глядя на сизые волны.

Он не свернул в сторону хижины, а спустился вниз, к каменистому берегу, где нашел валун поровнее и уселся на него. Грустно пить в одиночестве, а так хоть прибой говорит с ним.

Во фляге оставалась пара глотков, когда Барудо заметил движение в воде. Он напряг зрение, силясь разобрать, не показалось ли ему. В самом ли деле что-то черное барахтается в темных, с розовыми бликами на гребешках волн? Или это просто прибитое к камням бревнышко?

Но движение повторилось. Теперь уже сомнений не было.

Барудо забеспокоился. Что, если кто-то молча тонет прямо возле берега, не в силах найти ногами дно и ухватиться за скользкий камень?

Но стоило ему подняться на ноги, как темная фигура утопающего одним рывком уверенно приблизилась к берегу, словно в мгновение обнаружив лазейку между камнями, и оказалась совсем рядом, стоя по грудь в воде.

Барудо охнул и пьяно покосился. В бледно-розовом свете на мокрой, вздувшейся пузырями черной коже играли яркие блики. Глаз было не видать.

Существо издало короткий нечеловеческий крик, раззявив пасть, — будто голова раскололась пополам, — а затем рывком выбросилось на берег и поползло по камням, быстро и ловко перебирая руками. Прямо к нему.

Он попробовал отступить назад, но сразу же споткнулся о валун и беспомощно растянулся на спине.

Барудо весь онемел от страха. Его крики о помощи были лишь жалкими пьяными стонами, тонущими в плеске волн. За считанные секунды распухшая, ни на что не похожая голова с огромной пастью оказалась у его ног. Острая боль пронзила колено; он завопил, и неистовая сила поволокла его в океан.

Барудо изо всех сил цеплялся за камни, но пальцы соскальзывали с илистой поверхности. Лишь оказавшись наполовину в воде, он сумел ухватить небольшой булыжник и, захлебываясь соленой водой, как следует тяпнул тварь по голове.

Ногу отпустило, волна словно слизала существо; рану обожгло солью, и он, не успев отдышаться, пополз обратно.

Когда он все же преодолел каменистый берег и выкинул свое тело на редкую травку, сознание поплыло окончательно…

*

Она сразу же заметила его, хотя до этой секунды, казалось, видит перед собой лишь пляшущее пламя и ничего больше. Но девушка так ослепительно, так хитро улыбалась, когда Ильхо приблизился, чтобы поймать её и танцевать с ней, что стало казаться, будто это она его поймала.

Она танцевала будто только для себя, но при этом обнимала его за шею. Его пальцы соскальзывали в просветы между узлами нитей ее наряда, поэтому он все время прикасался к ее голой коже, что была удивительно мягкой и гладкой — везде: на ребрах, спине и бедрах, все время находившихся в движении; мышцы так и ходили под кожей.

Она притиралась к нему вплотную, Ильхо чувствовал обнаженной грудью под распахнутой рубашкой ее почти что обнаженную грудь, и грубая сеть между ними царапала — до дрожи приятно.

В её взгляде читались неясный вызов и решимость. Наверняка он уже где-то встречал её; Ильхо хотя бы раз видел каждого жителя острова. Оттого её лицо казалось ему знакомым.

Позже, так и не поцеловав его, сколько бы ни кружила губами около его губ, она потащила его в сторону воды. Ильхо охотно бежал за ней; он плохо соображал что делает.

У самого прибоя незнакомка скинула с себя сеть и бросила в него — Ильхо отшвырнул ту на песок, наблюдая, как девушка заходит в воду. Здесь, вдали от костра, при свете туманности, ее кожа выглядела бледной. Она тут же окунулась и вынырнула.

Воды на этом пляже всегда были спокойными и не годились для досок. Они едва ли доставали ему до груди — и так на полсотни метров от берега, а дно здесь было мягким, песчаным — идеальным для купания. Ильхо и сам любил окунаться ночью, поэтому, скинув рубашку, поспешил навстречу низкой волне, разбившейся у его икр.

Девушка прищурилась, поджидая его. Ее грудь лишь наполовину была скрыта в воде, и невольно приковывала взгляд. Странно, что они до сих пор и слова друг другу не сказали, но говорить совсем не хотелось.

Ильхо порывисто поцеловал её. Голова кружилась, и было не разобрать: от травки или от поцелуя. Ощущения казались размытыми, будто удовольствие доносилось до тела откуда-то издалека.

Поэтому, когда в его нижнюю губу вонзились зубы, не понарошку — взаправду, Ильхо взвыл с запозданием. Он оттолкнул её, но незнакомка и сама отскочила в сторону, с торжеством во взгляде сплевывая его кровь.

— Сначала свадьба, сладкое — потом, — ехидно заметила она.

Он кинулся на нее, но девушка лишь взвизгнула и нырнула в воду. Ильхо сморгнул осоловело: он был уверен, что заметил большой рыбий хвост, обдавший его брызгами напоследок.

Тело больше не ощущалось как свое, и в таком состоянии, то и дело оглядываясь на воду, Ильхо побрел к берегу, где подобрал кусок рыболовной сети.

========== Глава 3 ==========

Нутро корабля стонало и стонало. Кай подозревал, что, даже сойдя на землю, он по ночам будет слышать этот скрип. Равно как и чувствовать качку. Но всё же ему было легче, чем сестре.

— Поднимись на палубу. Сможешь подышать свежим воздухом.

Кайя посмотрела на него несчастным, недовольным взглядом. К её чести — она справлялась с путешествием лучше, чем он предполагал. Сестра мотнула головой и откинулась обратно на расшитые цветные подушки. Давно он не видел её такой растрёпанной.

— Нет, — простонала она, закрыв лицо рукой. — Там матросы.

Кай опустился на обитое выцветшим уже шёлком сиденье возле окна. У Кайи была лучшая каюта. Впрочем, как и у него.

— Глупости. Матросы тебе и слова не скажут. Там мои люди.

— Но это отребье всё равно пялится.

Кай вздохнул. Да, команда не блистала интеллектом или манерами, зато путешествие проходило гладко, и даже в непогоду экипаж не подвёл. Но он знал, как поднять сестре настроение.

— Капитан говорит, прибудем со дня на день. Ты как?

Кайя нашла в себе силы сесть на край кровати.

— Не жалеешь, что не взяла с собой камеристку? Или хотя бы компаньонку.

По сестре видно было — жалеет, но ни за что не признается.

— Не волнуйся, к прибытию я приведу себя в порядок.

Вот и показался первый проблеск. Она откинула чёрные волнистые, как и у него, волосы за спину, приосанилась.

— Как, ты думаешь, нас встретят? — её глаза сверкнули.

— Надеюсь на тёплый приём. Хотя отец предупреждал, что Герцог — чудак.

— Но его сын — нет, — и вот Кайя уже улыбалась, лукаво и обольстительно, — не для него, конечно же, а для того, кто вскоре должен был ощутить всю силу её изысканного обаяния. У их путешествия была вполне конкретная цель, а Герцогов отпрыск, Ильхо, был призом, который Кайя надеялась попутно заполучить.

— Так зачем он тебе? — спросил Кай, вполглаза следя за плещущимися за кормой волнами.

— Он богат.

— Все, кто увивается за тобой, богаты.

— Говорят, он хорош собой.

— Кайя, — он посмотрел укоризненно, призывая её быть откровенной.

— Не знаю, — она напустила на себя неприступный вид, как делала, когда хотела чего-то просто так, капризно и беспричинно.

Это не могло не вызывать улыбку. Кай знал свою сестру лучше, чем она сама знала себя. С того самого момента, как отец решил отправить их в это путешествие, Кайя не прекращала думать о том, как устроит своё счастье.

Дело было вовсе не в Ильхо. Не в его состоянии, которое — если уж продумывать всё до конца, — было вовсе не его, а Герцога, а сын вряд ли мог рассчитывать на что-то до смерти родителя. И не в его простом, слегка дикарском обаянии, о котором порой рассказывали те купцы и вельможи, которым удавалось лично нанести визит Герцогу и его семье, а не просто полюбоваться издалека Коралловым островом.

Конечно же, дело было в той будоражащей умы вот уже не первый десяток лет городской легенде, что разлетелась по всей Большой земле. Дело было в истории самого Герцога, в том ореоле таинственности, что окутывал его мрачную фигуру, в том, что до сих пор не утихали разговоры…

Кайя хотела привезти Ильхо как трофей и демонстрировать его в модных салонах, чтобы все восхищённо ахали и хотели непременно заполучить её внимание. Чтобы у неё было то, чего не было ни у кого. Только подумать, какую популярность она могла бы тогда обрести.

А ведь Ильхо мог ещё и оказаться полезен. Ходили слухи, что он не в ладах с собственным отцом. И вот почему Кай был совсем не против намерений сестры. Ильхо мог оказаться ключом к успеху их семьи.

*

— Сильнее, Тео!

— Ильхо, забирайся сам и попробуй.

— Но ты уже там…

— Осторожно! — вскрикнул из-под кроны Тео.

Рядом с глухим стуком упал огромный спелый плод, шмякнувшись одним боком о землю, но не разбившись. Ильхо с запозданием сообразил, что эта штуковина могла проломить ему голову, но эта мысль лишь разогнала его кровь, заставляя веселиться отчаяннее.

— Тео! Ты меня чуть не убил!

— Поберегись! — заранее предупредил на этот раз друг.

Теперь он был наготове; на землю ещё несколько раз падали большие, тяжёлые, словно камни, плоды. А потом спрыгнул и сам Тео. Сегодня он оплёл косу вокруг головы.

Утренний лес ещё хранил прохладу, что клочьями тумана висела тут и там над сплошным зелёным ковром, и море издалека казалось сизым. День обещал выдаться душным и пасмурным. К пению птиц и шуму водопадов, скрытых в лесах, примешивались едва различимый скрежет и тарахтение. Это работали по ту сторону скалистого холма Цеха.

— Налетай, — сам себя пригласил Ильхо и подобрал первый плод.

Спелость выдавала потемневшая, багровая кожура. Она была толстой, её приходилось взрезать ножом — но так, чтобы не вытек сок…

— Вот дьявол!

— Ильхо…

Но дразнящий обещанной спелостью сок уже тёк по предплечьям. Тео толкнул его в плечо, пытаясь отобрать плод, чтобы всё сделать правильно.

— Я сам! — упрямясь, сквозь смех выдавил Ильхо, вцепившись во вспоротый фрукт, — он уже видел налившуюся оранжевым мякоть. Каждый изо всех сил тянул на себя.

Плод лопнул в их руках, остатки сока и ошмётки мякоти брызнули в стороны, что-то угодило ему прямо в глаза. Сам он отлетел назад и с размаху шлёпнулся оземь; Тео же удержался на ногах.

Ильхо сел, посмотрел на разорванную кожуру в руках, на заливающегося смехом Тео, а потом выскреб, сколько смог, мякоти и запустил другу прямо в лицо.

После, перемазавшиеся, но наевшиеся, они бежали к единственному на острове пресному озерцу, чтобы сполоснуться. Их безудержные крики неслись вперёд, по склону холма, распугивая птиц и мелких животных.

*

Мартия не была уверена насчёт рыбы. Экономка сказала брать только лучшую. А главная повариха велела взять ту, что будет. С одной стороны — поварихи она боялась больше, но экономка ведь переживала за приём гостей…

Она подняла тушку с крупной, переливающейся, словно монеты, чешуёй и осмотрела её от хвоста до головы, и даже жабры проверила.

— Да утренняя эта, утренняя, — усмехнувшись в усы, отвечал седой моряк. — Только выловили. Хоть самому Герцогу на обед подавай.

Но Мартия не позволила заговорить себе зубы. Хоть она на кухне работала всего ничего, а свои обязанности выполняла исправно.

— Герцогу-то что. Он, наверное, воздухом исолнцем питается, так мало ест. И совсем неприхотлив. Вот его сестре угодить — это задача. А сегодня ещё к тому же в замке гости.

— Знаем, — с улыбкой ответил рыбак. — Как раз когда с моря возвращались, мимо Острова Встречи проходили, видели корабль. Но не торговый. Торговый караван позже должен быть.

Мартия кивнула. Значит, и впрямь чужаки.

— Скажи честно, какая лучше?

Рыбак сам отобрал ей несколько рыбин — крупных, серебристых, почти драгоценных на вид.

— Вкуснее рыбы они ещё не пробовали, — пообещал ей старик, и Мартия по глазам поняла, что не врёт. Да и вообще, не принято было врать на Коралловом острове.

Она нагрузила разнорабочего покупками — не только рыбой, но и свежими фруктами, травами, овощами и орехами, — и отправила в замок. А ей самой нужно было заглянуть в бар к Аурии за лучшей самодельной настойкой из двенадцати трав и трёх фруктов. Тётя Аурия называла её «Поцелуем русалки» и никому не давала рецепта.

Хорошо было прогуляться по городку: запах еды, мирный разговор, стук инструментов — вот что сопровождало её от дома к дому. Ремесленники трудились прямо на улице, пищу готовили тоже на улице и даже дремали в перерывах от работы — под открытым небом, в гамаках или на лежаках, устроенных под деревьями возле домов.

— «Поцелуй русалки», — потребовала Мартия, предъявив запрос из замка с печатью самого Герцога, и Аурия — немолодая уже женщина с чёрными жёсткими волосами с редкой проседью и удивительно гладкой для её возраста кожей — вытащила из подпола три большие пыльные бутыли темно-зелёного стекла.

— Как заказывали! — весело сказала она, сгружая настойку ей в корзину и похлопывая по плечу. — А может, хочешь воды с лимоном? Ты выглядишь уставшей, девочка моя.

Мартия согласилась. К полудню воздух сделался ужасно влажным и душным — нечем было дышать. А в замке и без неё пока обойдутся, ближайший час так точно.

Она присела за один из столиков в тени навеса и с благодарностью приняла деревянную кружку с прохладной водой. Может быть, до самого позднего вечера у неё не будет больше возможности перевести дух.

— Привет!

Этот звонкий, чистый голос она не могла спутать ни с каким другим. Мартия оглянулась и увидела Этерь, что спешила по улице в сторону бара, попутно перебрасываясь приветствиями и добрыми словами с ремесленниками.

— Ты здесь! — Этерь наклонилась и тепло обняла её, прижавшись покрепче. — Как я рада! А я думала, мне придётся добираться до замка, чтобы с тобой повидаться.

— Я здесь по делу — закупаюсь к ужину.

Мартия ещё не знала, как относиться к их дружбе, что вспыхнула так внезапно, без лишних слов.

Этерь опять была одета в мужское. Её пышные волосы сегодня были заплетены в мелкие косички, и оттого лицо казалось ещё светлее и моложе.

— Этри, — ласково приветствовала её тётя Аурия. — Хочешь воды?

— Несите! — согласилась девушка, упав на стул и хлопнув ладонью по столу, как делали иногда мужчины, требующие добавки, чем рассмешила и саму хозяйку, и ремесленников, работавших неподалеку.

— Так что, в замке событие? — с блеском зелёных глаз спросила Этерь.

— Гости с Большой земли, — торжественно подтвердила Мартия.

Подруга сощурила глаза. Мартия забеспокоилась, не совершит ли та опять какую-нибудь безрассудную выходку, навроде той, что она выкинула с Ильхо на днях. Подраться с Герцоговым сыном… Только подумать! Она потом спать не могла, так волновалась, не выйдет ли им боком это «приключение», а вот Этерь совсем не заботилась о последствиях.

— Даже не думай, — понизив голос, произнесла Мартия предостерегающе. — Что бы ты там ни обдумывала — забудь. Мне хватило и прошлого раза.

— Да брось! Ты всё ещё переживаешь? — Этерь откинулась на спинку, обхватив угол локтём, забросив ногу на ногу. И откуда в ней были все эти повадки? Мартия и сама порой забывала, что подруга — никакой не мальчишка. — Он даже не понял, что я девушка.

— Ты его ударила. А вдруг он обо всём рассказал отцу?

— Я бы на его месте о таком помалкивала. Тем более, что недавно мы танцевали.

— Что?.. Когда?

Мартия не могла не встрепенуться. Тётя Аурия принесла Этерь воды, и та с наслаждением сделала первый большой глоток, заставляя её томиться по подробностям.

— Он глаз с меня не сводил, клянусь тебе.

— О ком вы говорите? — добродушно поинтересовалась хозяйка.

— Ни о ком…

— О Герцоговом сынке, — не таясь, ляпнула Этерь, и Мартия вся сжалась внутри. Не нужно бы о таком трепаться.

— Ах, об Ильхо, — с теплотой в голосе протянула женщина.

— О его заносчивой заднице, — отпив ещё, подтвердила подруга, чем только рассмешила тётю Аурию.

— Ильхо — хороший мальчик, — заметила та. — Всегда мне нравился.

— Не понимаю только чем… — проворчала подруга.

Хозяйка, смеясь и качая головой, отошла к прилавку.

— Не болтай со всеми об этом! — возмутилась Мартия.

— А что такого? Чего ты лебезишь перед этой семейкой? Подумаешь, богатеи…

— Дело не в этом! Они — уважаемые люди.

— Мы тоже уважаемые люди.

Мартия устала спорить и замолчала. Она никогда не думала, что ничем не хуже господ, — мысль эта и сейчас казалась ей почти крамольной. Слова послушания были будто нашёптаны ей ещё до рождения. А вот Этерь пыталась расшатать устои их спокойной, безоблачной жизни. Именно поэтому она иногда и не понимала, как относиться к своей новоиспечённой подруге и что думать о ней.

— Тётя Аурия! — прокричал кто-то, и они обе заозирались по сторонам. К бару приближались трое мужчин: двое тащили одного, что поджимал ногу и еле поспевал отталкиваться другой от земли.

— В чём дело?

— Тут Барудо. Раненный.

— Так зачем вы тащите его ко мне? Несите к Герцогу!

Женщина вышла из-под навеса и упёрла руки в бока.

— Что с тобой случилось, Барудо?

— Меня, — слабым голосом ответил тот, в ком Мартия узнала местного гончара, — меня морской дьявол покусал…

— Таки сам морской дьявол? — тётя Аурия сощурила глаза. — Собственной персоной?

— Мы нашли его на берегу, без сознания.

— Вот! — жалобно засвидетельствовал свои увечья Барудо, приподнимая повыше правую ногу с закатанной до колена штаниной.

Хозяйка склонилась и с сомнением произвела осмотр. Мартия привстала, с любопытством вытянув шею; Этерь так и вовсе сунулась к пострадавшему, уткнувшись в ногу с другой стороны от Аурии.

— Одни дырки… А кровь где? — сердито поинтересовалась та.

— Так это… от соленой воды затянулось.

Женщина тем временем выпрямилась, чуть не уперев внушительную грудь, обтянутую ярко-зелёной, с домашней вышивкой, тканью, в грудь Барудо, и потянула носом воздух.

— Да от тебя несёт!

— Неправда.

— Правда, правда, — Аурия принюхалась ещё раз. — Ты напился вчера!

— Ничего подобного! — Барудо попытался отстраниться, но его всё ещё поддерживали под руки, и он едва не упал. — Выпил не больше обычного.

Хозяйка рассмеялась и отступила.

— Так и зачем вы его ко мне привели? Ему нужно отоспаться, а то, поглядите, уже всякая нечисть мерещится.

— Так мы думали… — замялся один из мужчин, фермер Лут, — вы ему водки плеснёте. Чтобы отошёл.

— Ещё чего! Давайте ведите его отсюда.

— Я клянусь, я его видел. С кожей, покрытой чёрными язвами, и зубами словно иглы!..

Аурия лишь покачала головой, сложив руки на груди.

— И куда нам его? — подал голос второй мужчина. — Нам работать пора.

— Давайте я его провожу! — Этерь тут же оттёрла Лута в сторону, подхватывая изумлённого Барудо.

— А тебе не тяжело будет? — забеспокоилась Аурия.

— Я сильнее, чем кажусь, а веса в нём всего ничего.

— Ну смотри.

— Кто ты, славный мальчик? — спросил старик.

— Мальчик? — возмущённо вскрикнула Этерь, а потом вытянула вперёд одну ногу, демонстрируя свою икру и босую грязную ступню, не теряя при этом равновесия. — Разве у парней бывают такие ножки?

Взгляд Барудо потеплел.

— Хорошо. Пошли, девочка.

*

Полуденное солнце прогревало воздух даже сквозь пелену облаков. Что же здесь творится, когда небо безоблачно?

— Почему так долго? — воскликнула сестра.

Она уже не выдержала и опустила кружевной зонтик. На ней был причудливый, по меркам цивилизованной моды, наряд — из красного струящегося шёлка, расписанного диковинными птицами и цветами, — он запахивался, как халат, поверх нижнего платья. Кайя настояла, чтобы и его дорожный костюм был пошит в тех же цветах, правда, из более плотной ткани.

«Мы должны представлять единую силу, — говорила она, совершая приготовления к путешествию. — Только так мы добьёмся успеха».

Кай был с ней согласен.

Сестра была права: моряки пялились на неё. Особенно теперь, когда за ними вот-вот должны были прислать. Его люди, не менее вымотанные долгим ожиданием да и самим путешествием, всё же не теряли бдительности, всегда держась поблизости. По возвращении домой Кай собирался щедро вознаградить наёмников.

— Это неучтиво, — прошипела сестра ему на ухо. Они были почти одного роста, и ей это не составляло труда. — Нас выставляют на посмешище.

— Терпение и ещё раз терпение, — ответил он, понизив голос. — Не забывай, что цивилизованный мир остался далеко позади. Теперь мы сами по себе. И мы здесь не ради учтивости и светских манер, если уж на то пошло.

— Ты не прав. Как мы заявим о себе, так к нам и будут относиться. В конце концов, они тоже аристократы, им известны правила.

— Я бы не был так уверен.

— Вон там! — наёмник указал куда-то в сторону водной глади, отделяющей остров Встречи от Кораллового острова. — Плывут!

Кай и сам теперь видел.

— И это всё? — Кайя подалась вперёд, к самому борту, всматриваясь вдаль. — Они издеваются?

Кай тяжело вздохнул. Он тоже был обескуражен: к ним плыла одна-единственная лодка. С одним гребцом.

— Как это понимать? — без приветствий крикнул он сверху вниз, стоило лодке стукнуться о бок корабля.

— Герцог приветствует гостей и приглашает вас ступить на свой остров, — прокричал в ответ сухонький человечек, одетый как простолюдин.

— Как мы все поместимся туда? — выкрикнула сестра разъярённо.

— Лодка рассчитана на двоих пассажиров, — с доброжелательной улыбкой заметил гребец, с прищуром глядя наверх. — Я вас мигом домчу до берега.

Кайя истерично рассмеялась.

— А как же наши люди? — возразил Кай.

— На остров могут высаживаться только гости Герцога. Больше никто. Вас обеспечат всем необходимым, в том числе прислугой.

— Это же бред! — Кайя обратила к нему беспомощный, разгневанный взгляд.

— Кайя, — пришлось произнести с нажимом, — давай воспользуемся гостеприимством Герцога.

Сестра прожгла его взглядом тёмных, таких же как у него, глаз.

— Раз ты настаиваешь, — процедила она сквозь зубы.

—…А как же наш багаж? — спохватилась Кайя, когда они не без неприятностей спустились по верёвочной лестнице и разместились в лодке, что неспокойно покачивалась на волнах.

— Его доставят в течение дня, — «успокоил» их добродушный человечек и принялся очень резво и сноровисто для своего телосложения грести в сторону Кораллового острова, окутанного лёгкой дымкой пасмурного тумана.

Кай вслед за сестрой обратил взгляд к месту, о котором так много слышал. Что из этого правда, а что выдумки — ещё предстояло узнать.

Словно прочитав его мысли, Кайя обернулась к нему.

— Думаешь, это правда?

— Что именно?

— Что он пытался пересадить сердце живого человека одной из своих машин. За это его сослали?

Кай бросил взгляд на гребца, но тот и бровью не повёл: наверное, не первый раз слышал подобные байки.

Только немногие, в том числе сам Кай, знали, что это было правдой.

*

— Так откуда ты, девочка?

Барудо устало опустился на табурет. Этрь уже суетилась в его лавочке: отпускала редким покупателям товары, налила ему воды.

— Я ищу отца, — ответила она уверенно. Даже в полумраке навеса прозелень её глаз будто светилась.

— Ты же нездешняя.

— Я приплыла с прошлым караваном. Наверное… Закавыка в том, что мне нельзя было просто высадиться на остров: у меня не было при себе документов. Поэтому в ночь перед отплытием я прыгнула в море и добралась до острова вплавь.

При этих её словах Барудо обмер — ему вновь вспомнилось то чудище.

— Но мне не повезло. В темноте я не смогла различить волнорез — а может, просто скалу, — и волна ударила меня о камень. Я потеряла сознание. Меня чудом вынесло на берег, а утром меня нашёл Руго, священник. Это то, что я помню.

— А как ты оказалась на судне без документов?

Этрь нахмурилась, но даже это выражение не испортило её красивое лицо.

— Переоделась мальчишкой! — нашлась она вдруг и рассмеялась. — Это похоже на меня.

— Верно, — усмехнулся Барудо.

Вот как бывает. Его сын сбежал, отправившись на Большую землю, бросил отца. А Этрь объявилась здесь, безрассудно преодолев волны в ночи, в поисках отца…

— Хочешь стать моим подмастерьем?

— Серьёзно? — обрадовалась девочка. — Возьмёте?

— А почему нет? Ты кажешься смышлёной и не боишься трудностей…

— Я с радостью, — перебила она его. — Мне нужно дело.

— А где ты живёшь?

— В часовне. Священники очень добры ко мне. А я помогаю им, чем могу.

Сердце Барудо оттаяло: наконец-то он перестал чувствовать сковывающий, леденящий ужас прошлой ночи. Даже тоска по сыну на мгновение отступила.

— Ну? — натянув на голову красную повязку, выуженную из кармана шаровар, и подбоченившись, деловито спросила Этрь. — Когда вы будете меня учить?

— Вряд ли я сегодня на что-то гожусь. Приходи завтра…

— Нет, нет. Так дела не делаются! И вам же здесь нужна помощь…

— Дядя Барудо! — донеслось издалека. — Вы про морского дьявола рассказываете?

Барудо отдернул край занавески и посмотрел наружу. Это были местные шалопаи: Ильхо и его верный спутник, Тео. На их коже виднелись капли, и с волос капало в пыль под ногами — наверное, они шли с озера.

Он улыбнулся. Ильхо-то наверняка выслушает его и не будет высмеивать, не назовёт пьяницей.

Но тут мальчишка застыл как вкопанный, уставившись на Этрь.

— Ты! — недовольно произнёс он, словно одним своим присутствием она оскорбляла его.

Девушка поглядела на него в ответ без капли страха или непонимания.

Через мгновение Ильхо бросился вперёд. Этрь взвизгнула и юркнула к заднему выходу из лавочки, на бегу сбив те горшки, что были подготовлены к обжигу. Мальчишка тоже не подумал притормозить и расколотил оставшееся. По ту сторону тонкой стенки его сандалии зашуршали по песку и камешкам, всё дальше унося хозяина; до слуха доносились выкрики: «Стой!» и «Гадёныш!».

— Что происходит? — ошалело поинтересовался Барудо у спокойного и безмятежного, как всегда, Тео.

— Он его колотить будет, — как ни в чём не бывало пояснил парень. — Ильхо давно его искал.

— Его? Но это она, а не он.

— О, — только и ответил Тео, растерявшись. — Тогда мне нужно разнять их.

Отжав косу, он припустил вслед за другом, на счастье Барудо, обогнув лавку.

========== Глава 4.1 ==========

— Больно я тебя?

— Больно, — хмуро глянув, девчонка утёрлась своей банданой. У неё на лбу налилась шишка, а на губе красовался кровоподтёк.

— Ты меня тоже приложила, — напомнил Ильхо, потирая то место, куда она запустила камнем — размером с кулак, не меньше. И он ещё чудом увернулся, ведь она целилась в голову.

Тео, подоспевший как раз к тому времени, когда они, сцепившись, начали сыпать друг на друга удары, бродил поодаль, зарываясь босыми ступнями в песок. Делая вид, что ничего вроде как и не случилось, но склоняя голову и хитро щурясь при взгляде на них.

Они так и топтались там, где Ильхо догнал его… её, — за окраиной городка, у журчащего ручья, берущего начало в озере и впадающего в море. Но, прежде чем чистые, прохладные воды устремлялись к океану, они наполняли чашу — искусственно вырытое и выложенное плоскими камнями углубление, откуда местные брали воду на свои нужды.

— Как тебя зовут?

Опять натянув на голову повязку, она посмотрела на него так, словно раздумывала, достоин ли он того, чтобы ему назваться.

— Этерь.

— Этрь?

— Что?

— Что за имя такое? Никогда не слышал.

— Много ты слышал в своей жизни! — скрестив руки на груди и чуть отставив в его сторону ногу, насмешливо отозвалась она.

— Может, Этерия? — не унимался Ильхо. Это имя всплыло в памяти из позабытой детской сказки, но, если так, он поищет в библиотеке — вдруг та найдётся.

— Может быть. Звучит, будто я какая-то фря из господ.

Этерь задрала нос и прошлась, показушно важничая, от него до Тео; тот рассмеялся. Ильхо и сам готов был захохотать: он ума не мог приложить как, но выражение лица у неё в этот момент было точь-в-точь как у его тётки.

Но что-то не давало ему покоя, крохотная заноза в мозгу. Теперь, когда он знал, что она не мальчишка, кажется, он начал…

— Это ведь ты была?!..

Этерь обернулась. Ну точно — она! Теперь одно к другому складывалось: и черты её лица, и то, как она двигалась, — свободно, с животной грацией.

— Где была?

— Ночью на пляже.

— Я много где бываю — я свободный человек.

— Да ведь ты русалка! — не сдержался Ильхо, подскочив к ней.

Этерь обидно рассмеялась, и не так, как смеялись девушки, которых он знал, а скорее так, как ржал порой Тео, — беззастенчиво и во весь рот.

— Русалка? Ты от жары, что ли, рассудка лишился?

— Нет, я видел… — но Этерь уже всплеснула руками и пошла прочь. — Постой!

Он кинулся за ней.

— Ильхо, мне работать пора, мой старик меня и так за отлучку убьёт! — крикнул ему вслед Тео.

Ильхо на бегу подал тому знак идти по своим делам, а ему было впору ускориться: Этерь даже шагом двигалась удивительно быстро.

*

Провожатый привёз их к маленькому причалу у подножия замка, что возвышался над ними на скалистом выступе. От причала вверх вела крутая, петляющая по склону лестница, оборудованная перилами для удобства, — без них им пришлось бы нелегко. Кайя, бросая взгляд вниз, каждый раз замирала в ужасе и крепче сжимала металлический поручень.

Каменные ступени, которые, кажется, были вытесаны в самой скале, привели их на ровную площадку. От неё начиналась мощёная дорожка ко входу в замковые владения.

Вокруг было как-то захолустно. Кая не покидало ощущение даже не провинции — глухой деревни. Хотя иного было глупо ожидать.

— Знаешь что-нибудь об этом замке? — спросил он сестру. После подъёма она дышала с трудом, и с облегчением схватилась за его руку, когда он предложил ей помощь.

— Только то, что уже ненавижу его за вздорность хозяина.

— Его построил архитектор по имени Тео два с половиной века назад. У него была мечта — проект, который он не мог себе позволить осуществить на службе у королей и богачей. Ни один из его заказчиков не хотел рисковать и вкладывать деньги в подобный замысел. Тогда Тео, скопив небольшое состояние к пятидесяти годам, выпросил себе у короля этот безымянный, бесполезный кусок земли вдали от цивилизации и отправился сюда, чтобы воплотить в жизнь ту идею, которой был одержим.

— И что же, господин, он построил его в одиночку? — подал вдруг голос провожатый, сверкнув белоснежной улыбкой на смуглом от загара лице. Мужчина, казалось, проявил неподдельный, но в меру учтивый интерес.

— Нет, конечно, нет, — великодушно пояснил Кай. — Первое время ему помогали наёмные работники, что прибыли с ним. Пока у него были деньги. Но спустя несколько лет он остался один. Однако Тео не бросил своё творение. Он продолжал строить до самой старости. Говорят, он умер, заканчивая внутреннюю отделку стен. Так его и нашли, если верить записям в судовом журнале одного корабля, спустя не менее полувека, умершим за работой.

— Это чудесная история, господин, — отозвался провожатый, его единственный слушатель, потому как сестра явно не выказывала никакого интереса ни к здешним местам, ни к их истории — только усталость и глухое раздражение.

Её можно было понять: его рубашка тоже вся промокла от пота.

— Злая ирония: лучшее творение Тео при его жизни так и не увидела ни одна живая душа. Но, может быть, ему и не важно было признание. Поэтому, когда Совет решал судьбу Герцога, этот остров подошёл как нельзя кстати, ведь даже замок здесь имеется.

— Когда нас встретят? — подала голос Кайя.

— Хозяин, с семьёй и прислугой, уже ждёт вас во внутреннем дворе, — с всё так же удивляющей белизной улыбкой отвечал сухонький человечек.

— Прелестно, — мрачно заметила сестра, опустив лицо к его плечу. — Не перед воротами, а во внутреннем дворе.

— Здесь нет ворот, — ответил Кай, хоть ему и самому было не по душе всё, начиная с прибытия.

— Но есть арка.

Арка и впрямь виднелась впереди — словно белый камень оплавился от здешней жары, потёк да так и застыл под дуновением свежего ветра с моря.

— Но мы же не будем делать из этого скандал? — склонившись к сестре и понизив голос, спросил он.

Она тут же подобралась и ответила более чем спокойно:

— Разумеется, нет.

За аркой их встретил фруктовый сад, а следом, за одним из поворотов дорожки, показался замок.

— Ты видела когда-нибудь подобную красоту?

И остров, и замок на нём называли Коралловым — теперь Кай понимал почему. Белый, как песок на здешних пляжах, камень и впрямь выглядел словно коралл. Весь из плавных, округлых линий, с витражами, что узорами напоминали крылья стрекоз, с башней, что казалась плодом трудов скорее невероятных гигантских насекомых, которым было под силу проточить в твёрдой породе ходы-окна, нежели человеческих рук. Совсем небольшой по меркам остального мира, но оттого не менее изумляющий своей красотой.

С трудом даже верилось, что простой смертный мог в одиночку закончить строительство чего-то настолько изящного. Ходила в свете легенда, что Тео попросил помощи у моря и земли под его ногами, и те возвели замок по задумке архитектора из пены и песка. Теперь Кай не считал её такой уж глупой; при взгляде на замок он понимал, как уместно это сравнение, ведь тот идеально вписывался в местный пейзаж, будто поднялся когда-то вместе с островом из-под океанских вод.

Он так залюбовался, что не сразу заметил людей, что поджидали их перед ступенями, поднимающимися на террасу. Зато Кайя была бдительна: она отпустила его руку и подняла над головой зонтик, чтобы предстать перед хозяевами здешних мест со всем достоинством и превосходством. Даже походка её сделалась легче.

Немногочисленные слуги выстроились рядком, и, хоть все они были приезжими с Большой земли, казались похожими друг на друга цветом кожи и оттенком тёмных волос, словно солнце и просоленный воздух за годы жизни здесь сделали из них один народец.

Зато семья на их фоне выделялась не только одеждой, но и светлой кожей: трое стояли впереди, приветствуя гостей, — мужчина и две женщины.

Фигура Герцога приковывала взгляд. Немолодой уже мужчина, ростом выше среднего, худой, но крепкий с виду, с серебрящимися на свету волосами, с глубоко посаженными, пронзительно светлыми глазами, низкими прямыми бровями и жёсткой линией тонких губ. Он был одет по-простому: никакого пиджака или куртки, только серый жилет поверх рубахи, рукава которой были закатаны и оголяли крепкие жилистые предплечья; на кистях виднелись следы плохо смытой глины.

— Рад видеть вас в Коралловом замке, — в меру доброжелательно поприветствовал их он. — Окажите нам честь, будьте нашими гостями.

Его губы растянулись в сдержанной улыбке, но глаза глядели холодно. Кай подал Герцогу руку, засвидетельствовав крепкое рукопожатие.

— Мы с удовольствием примем ваше приглашение, — он был научен выказывать расположение, даже когда ничего подобного не испытывал. Не в отношении этого человека.

— Позвольте мне познакомить вас с моей семьёй.

Герцог представил им свою сестру Регину — женщину с недовольной, брезгливой миной на лице. Это выражение не могла сгладить даже очень фальшивая, чрезмерно льстивая улыбка.

А затем им была представлена её дочь, девушка по имени Лолли. Симпатичная, белокожая, тоненькая, но с абсолютно глупым, растерянным взглядом. Она захлопала от удивления ресницами, завидев его, и Каю сделалось чрезвычайно неловко: так неумело с ним ещё ни разу не флиртовали. Он поторопился представить хозяевам Кайю.

Его сестра и на Большой земле до сих пор вызывала ажиотаж в свете, что уж было говорить об этом Богом забытом месте. Герцог продолжал смотреть холодно, но, как Кай уже понял, это был его взгляд на все случаи жизни: как для близких, так и для чужаков. Зато сестра Герцога и её дочь невероятно оживились, стоило им заслышать мягкую, плавную речь его сестры и убедиться в утончённости её манер. Отец был прав, Кайя была их лучшим оружием. Даже слуги принялись перешёптываться.

— Пройдёмте внутрь, — рассыпалась в любезностях Регина. — Вы, должно быть, устали и проголодались. Мы уже накрыли для вас стол с винами и деликатесами, не хуже чем на Большой земле.

«Сомневаюсь», — прочитал Кай во взгляде сестры, но вслух она ответила лишь:

— Мне не терпится попробовать местную кухню! Но, дорогой Герцог, я не вижу здесь ещё одного члена вашей семьи. Где же ваш сын? Почему он не встречает нас?

Регина тут же переменилась в лице. Кай и это подметил: она уже очень давно была недовольна племянником.

— Ильхо будет позже, к ужину, — заверил без всякой заминки Герцог. — У него много… дел на острове.

Едва заметный вздох разочарования, сорвавшийся с уст хозяина замка, не ускользнул от внимания Кая. Что ж, кажется, этот Ильхо и в самом деле тот, кто им нужен.

*

Чаща, куда они забрели, глушила вокруг все звуки и зеленила рассеянный солнечный свет.

— Ты ведь так и не ответила.

— О чём?

Этерь шла впереди, перелезая через высокие гибкие корни и иногда срывая то ягоду, то цветок. Последний, белоснежный, она заткнула за ухо.

— Ты русалка?

— Отвали.

На её губах заиграла улыбка, а на щеках — ямочки, и по её хитрому взгляду Ильхо понял, что прав.

Они выбрались из-под крон деревьев на открытое пространство. Неподалёку земля обрывалась под ногами и устремлялась к скалистому берегу отвесной стеной, у подножия которой разбивались такие буйные с этой стороны острова волны.

— Я здесь впервые, — оглядевшись, произнесла Этерь.

— Отсюда недалеко до Цехов, — Ильхо указал в ту сторону, где, пробравшись по тропинке через холм, можно было выйти прямо к цеху сборки. — Слышишь шум? Это вагонетки.

— А ты тоже работаешь? Участвуешь в семейном деле? — спросила она, прищурившись.

Ильхо улыбнулся и покачал головой.

— А какое у тебя дело?

— Дело?

— Чем ты здесь занят?

Прихватив за спиной одной рукой локоть второй руки, Ильхо двинулся ей навстречу, рассуждая:

— Я люблю кататься на волнах.

— Как это? — Этерь с любопытным блеском глаз потянулась к нему.

— Заходишь в воду, ждёшь волну, а потом встаёшь на доску и пытаешься удержаться на ней.

— Это не дело, — заметила она. — Но я хотела бы покататься на доске.

— Я могу показать. Но это сложно.

Этерь хохотнула.

— Ну, если уж ты можешь, то и я смогу.

— Так откуда ты?

Вместе, так и кружа друг подле друга, они дошли до обрыва, посмотрели вниз на пенящиеся волны и опустились на землю, свесив ноги с опасной головокружительной высоты, которая, кажется, ни одного из них не пугала.

— Я… — Этерь нахмурилась, мягкие густые брови опустились к переносице. — Я не помню. Мне пришлось прыгать с корабля и добираться до острова вплавь, и я наглоталась солёной воды. Я была без сознания, когда меня нашли.

— Признайся, что ты русалка.

Ильхо давно не чувствовал подобного азарта. Этерь фыркнула.

— Я ищу здесь отца.

— Почему именно здесь?

— Наверное, я что-то знала о том, куда он отправился, — она с сомнением закусила губу, глядя вдаль, туда, где серые облака сливались на горизонте с посеревшим морем.

— Наверное, потому что ты русалка… Ладно! Я шучу!

— Не смешно! — Этерь ткнула его под рёбрами. — Что ты заладил?!

— А не надо было заманивать меня в воду и исчезать. Теперь я ни за что не поверю, что ты обычная девушка.

— Верно, — она чуть задрала нос. — Я совсем не обычная девушка. Таких ты ещё не встречал.

— И это говорит мне босячка в мужских обносках.

— На себя посмотри! — заметила она сквозь смех. — На тебе-то что?

— Что?

— Те же обноски! А ты точно Герцогов сынок?

— Я хотя бы в обуви.

Ильхо продемонстрировал ей сандалии, а Этерь поглядела на свои чёрные от грязи ступни.

— Может, ты без обуви, потому что русалка?

— Если ты спросишь ещё раз, я стряхну тебя вниз.

Её угроза вызвала у него лишь смех, но спрашивать он перестал.

— Да и вообще, что ты ко мне прицепился?

— А что если я влюбился?

Ильхо наклонился к ней, и их глаза оказались друг напротив друга. Они у Этерь были тёмно-зелёные, с вкраплениями цвета древесной коры. Самые живые из тех, что он видел.

— Любовь бывает одна, — серьёзно заметила она. — И на всю жизнь.

— А может, эта — как раз такая, — ответил Ильхо, улыбаясь и касаясь кончиком своего носа её.

Этерь смотрела на него, не мигая, с бесхитростной открытостью во взгляде, и Ильхо поцеловал её.

Следы того укуса уже зажили, но он и не переживал, что она цапнет его вновь, — в этот раз её губы были мягкими. Они оба закрыли глаза. Море шумело под ногами, так же, как кровь в ушах, а кроме этого и влажных касаний губами не было больше в мире ничего важного…

— Господин! — раздалось где-то за спиной в сопровождении треска веток. — Господин! — повторилось ближе.

Они открыли глаза, прежде чем разорвать поцелуй. Этерь глядела на него тепло и нежно — слишком невинно для той, что танцевала почти обнажённой всего несколько дней назад.

— Господин! Герцог вас обыскался! — произнёс запыхавшийся бедолага, которого его отец заставил обежать остров. — Там гости прибыли. На ужине требуется ваше присутствие.

— Ах! — раздосадованно простонал Ильхо. Наверняка будет скучно до зубовного скрежета! Хотя, может, его развлекут занятной историей о Большой земле?

Они с Этерь обменялись взглядами, в которых оставалась ещё тайна и недосказанность, а потом он соскочил и поторопился в замок: мыться и натягивать тесный, душный костюм для официальных приёмов.

========== Глава 4.2 ==========

Стол накрыли в просторной, продуваемой сквозь огромные окна морским ветром столовой. С тем же успехом они могли ужинать и на открытом воздухе: в саду или на террасе. Солнце село рано, и огромные серые бабочки так и вились вокруг кованых, установленных прямо под крышей фонарей, не в силах достичь огня сквозь мутное белое стекло.

После дневного перекуса Каю и его сестре было предложено осмотреть свои покои — две просторные комнаты с общей гостиной и огромным балконом, принять ванну, привести себя в порядок. Багаж был доставлен вовремя.

После им показали сам замок и его окрестности: Герцог лично провёл их весьма незамысловатым маршрутом, скупо отвечая на вопросы. Кай не был удивлён — по рассказам он знал, как тот немногословен. Конечно же, им был продемонстрирован сад, немногочисленные залы и холлы, просторные террасы, галереи. Они полюбовались на не самое роскошное убранство комнат. И только.

Герцог не показал ничего, что было бы связано с работой. Например, кабинет или мастерскую — а Кай был уверен, что таковая имелась в замке, а не только в Цехах. Но хозяин не произнёс ни слова о своём деле, будто намеренно избегая этой темы.

На приёме, на котором присутствовали только члены семьи, а прислуживали лишь трое, подавали рыбу и всевозможных морских гадов, названия которым Кай не знал, а Кайя опасалась пробовать, если на вид блюдо было слишком уж диковинно. Но она умело скрывала все свои порывы за вежливой улыбкой. Самому Каю экзотика нравилась. В качестве редкого развлечения — почему бы и нет? Потому он пробовал всё, но понемногу.

— Как, вы говорите, она называется? — спросил он, пригубив из рюмки.

— «Поцелуй русалки», кажется. Её рецепт придумали здесь… Местная диковинка! — с наигранной лёгкостью и нотками неловкости ответила Регина. Когда речь заходила о здешней жизни, она словно боялась показаться излишне провинциальной.

Так оно и было, но Кай не собирался злорадствовать на счёт хозяев.

— Удивительно, — протянул он. — Могу поклясться, что перед отплытием я пробовал нечто подобное на том приёме у, как его, бишь… Помнишь?

Кайя коротко кивнула, не пожелав поддерживать разговор о выпивке. Весь вечер она не спускала внимательного, изучающего взгляда с сына Герцога. Ильхо соизволил появиться на ужине — правда, с опозданием, за которое искренне извинился. Уж чего-чего, а подкупающего обаяния у него и впрямь было не отнять. Он был достаточно высок, в меру поджар, но не сухопар, с густыми взъерошенными волосами и светло-зелеными глазами в обрамлении светлых, пушистых ресниц.

— А я целовался с русалкой, — вдруг подал он голос, и все взгляды тут же обратились к его смеющимся глазам. Ильхо глядел в ответ так, будто только что очень глупо, но невинно пошутил.

Регина так и замерла с не донесённой до рта вилкой.

— Прошу, не начинай, — с обидой проговорила она.

— Я подумал, вам это будет интересно.

Ильхо откровенно дурачился, а Кай всё не мог его раскусить. Ну не может же он быть настолько непутёвым?

— А вы слышали о морском дьяволе?

Нет, пожалуй, всё-таки может…

Регина бросила приборы, и те со звоном ударились о тарелку.

— Ильхо!

Лолли, приоткрыв рот, попросту таращила свои круглые глаза: неясно, удивлялась она происходящему или боялась. Герцог сложил перед губами пальцы рук с задумчивым выражением умных, холодных глаз.

— Да что?! — на губах Ильхо играла улыбка. — Я слышал сегодня в городке. Гончара Барудо покусал морской дьявол. Он его видел: у него чёрная кожа и пасть, полная острых зубов.

Кайя очаровательно рассмеялась.

— Ильхо, вы такой забавный!

— Правда? — парень улыбнулся ей.

— Я всегда мечтала послушать о местном фольклоре!

— По этой части мой сын настоящий мастер, — заметил Герцог, снова принимаясь за еду. — Вам и года не хватит, чтобы выслушать все его байки.

На это Ильхо ничего не ответил, зато послал Кайе весёлый взгляд, подтверждая сказанное отцом.

— Надолго вы к нам? — подала голос Лолли, обращаясь по большей части к Каю.

— На месяц. Дольше злоупотреблять вашим гостеприимством мы не можем, да и дома нас ждут дела. Надеюсь, этого времени нам хватит, чтобы обсудить будущее сотрудничество.

Он послал Герцогу располагающий взгляд; Герцог мрачно улыбнулся своим мыслям. На самом деле Каю было неважно, договорятся они в итоге или нет. Цель их прибытия на Коралловый остров была несколько иная.

— Я всегда хотела узнать, почему вас зовут Герцогом? — спросила сестра. — Это ведь не титул.

— Вы правы, это моё имя. У моего отца было своеобразное чувство юмора.

Ильхо неприкрыто усмехнулся, но беседа продолжалась.

— Мне не терпится увидеть ваши машины! Вернее, их производство. Вы же устроите для нас небольшую экскурсию? Я видела некоторые из ваших механизмов, по большей части тех, что для хозяйственных нужд, в домах наших друзей. Мы бы тоже обзавелись одним из них, но наш отец старомоден и отдаёт предпочтение прислуге. Вы, как я вижу, тоже.

Герцог кивнул.

— В такой глуши мне по душе живое общение.

— Живое общение? — тут же вставил Ильхо с каким-то особым задиристым весельем. — Ты, должно быть, шутишь. Когда и с кем ты в последнее время разговаривал, кроме рабочих?

Отец ответил ему непроницаемым взглядом, в льдистом омуте которого можно было без должной подготовки захлебнуться. Но Ильхо, видимо, уже научился «плавать».

Кай тут же отвлёк на себя внимание, не давая семейной ссоре даже шанса. Ему это не на руку.

— Наш отец — большой поклонник вашего таланта. У него обширные кофейные плантации, и ваши механизмы пришлись бы очень кстати. А потому у него для вас предложение сотрудничества на крайне щедрых условиях. Но, полагаю, дела мы обсудим позже?

— Да. Для этого ещё достаточно времени, — согласился Герцог, коротко кивнув.

Кай очень рассчитывал в обозримом будущем на приглашение в кабинет хозяина.

Заговорила Кайя:

— Раз мой брат будет занят делами, то было бы справедливо, чтобы кто-то составил мне компанию. Ильхо, вы наверняка знаете остров как свои пять пальцев. Покажете мне ваши любимые места?

— Смотреть особо не на что, — бесхитростно заметил тот. — Весь остров обойти — дело одного дня, а то и меньше.

— Мне кажется, что в вашей компании мне не будет скучно. Тем более что вы знаете столько историй.

Самолюбие Ильхо охотно откликнулось на эти слова: глаза загорелись, а губы растянулись в хулиганской улыбке. Кай тоже улыбался, но про себя.

— Вы уверены, что вам не нужна личная прислуга? — забеспокоилась вдруг Регина. — Должно быть, вам будет комфортнее, если мы подыщем для вас лакея, а для вашей сестры горничную.

Сестра незаметно подарила Каю ласковый, умоляющий взгляд, говорящий: «Уволь от подобной любезности!»

Да, те, кто приезжал искать работы или лучшей доли на острове, оставляли желать лучшего. Их дворецкий был больше похож на хозяина провинциальной харчевни, а лакеи мало чем отличались от простых разносчиков. И речи не могло идти о том, чтобы кто-то из них был допущен в их покои: к гардеробу и прочим обязанностям. Не говоря уже о том, чтобы что-то вынюхивать…

— Знаете, в свете новое поветрие. Модно быть самостоятельным и нетребовательным. Роскошь нынче не популярна. Мы с сестрой прекрасно справимся сами. Но благодарю вас за предложение.

Каю, конечно, уже осточертело затягивать корсет сестры, но с этим временным затруднением он готов был примириться.

— Сколько людей проживает на острове? — поинтересовался он, чтобы поддержать угасающий разговор.

— О, — Регина явно растерялась. — В замке слуг двадцать четыре человека. А в городке проживает что-то вроде… трёх сотен?

Она обратила беспомощный взгляд к брату.

— Пятьсот шестьдесят восемь, — уверенно ответил Герцог. — Если считать прислугу и рабочих Цехов.

— То есть всех, не считая вашей семьи?

— Да.

— Вы так точны в цифрах, — любезно заметил Кай.

— Я обязан. Каждый желающий найти здесь работу, прежде чем сойти на землю, подаёт прошение и предоставляет свои документы для ознакомления. И если я желаю удовлетворить его просьбу, то встречаюсь с ним лично, и уже после ему дозволяют высадиться на острове.

— К чему такие меры предосторожности? — наигранно легкомысленно спросила Кайя. — Ведь жаждущих податься в ваши края — единицы.

— Вы правы, дорогая! — воскликнула Регина. — Случается, что прибывает с караваном один работник — и это уже удача. А бывает так, что месяц-другой никого нет.

— Но вы же сами многих отсюда выставили лет десять назад, если не ошибаюсь? — решился спросить Кай. — Не испытываете недостатка в людях?

— Может, и испытываю, — жёстко ответил Герцог. — Но зато этим я доверяю. Я должен быть уверен, что среди них нет шпионов, подосланных, чтобы выкрасть мои секреты.

Он глядел пронзительно, и на мгновение Кай занервничал, но потом понял, что это всего лишь холодная синева его глаз. Он подозрителен по натуре.

— Понимаю, — Кай склонил голову, признавая правоту изобретателя, ревностноохраняющего свои секреты. — А как же специалисты? Вам не нужны учителя, инженеры, врачи?

— Нет. Рабочих я обучаю сам. Мне вообще пришлось научиться разбираться во многих ремёслах, я до сих пор выписываю необходимую литературу. А высокие искусства здесь ценятся только моей семьёй, и я вполне был способен дать детям образование. Моя сестра любит порой музицировать.

— Мечтаю послушать! — Кайя тут же обратилась к Регине, та ответила натужным смехом.

— Как-нибудь. Я давно не упражнялась!..

— Ну, а что насчёт медицинской помощи? Или здешняя жизнь так хороша, что и больных нет?

— Я лично осматриваю всех жителей острова, — без улыбки заметил Герцог.

— Ах да, я всё время забываю, что в молодости вы были блестящим врачом.

Кай не хотел, чтобы его слова прозвучали как напоминание о том времени, когда врачующий тела стал интересоваться механизмами, но, кажется, именно так и вышло.

— Да. Был, — сурово заметил хозяин, указывая на то, что разговор закончен.

В приглушённом, пляшущем свете огней Кай наблюдал за присутствующими. Лолли не вникала в беседу, иногда она косилась на него, неумело пряча взгляд. Регина беспрестанно переживала о перемене блюд и манерах лакеев. Ильхо, оказывается, всё это время подкармливал притаившегося под белоснежной скатертью пса. А Кай ещё гадал, откуда тянет мокрой псиной.

Молчание сделалось тягостным. Слышен был даже шум волн у подножия замка.

— Кстати, — Кайя приосанилась, её глаза сверкнули. — Мы прибыли не с пустыми руками, дорогой Герцог. От члена Совета отец слышал, что в последнее время вам не хватает неких специальных деталей. Всё время забываю, как они называются! Вы несколько раз посылали запрос в Совет, но по каким-то бюрократическим причинам его отклоняли.

Герцог смотрел выжидающе, не выдавая свой заинтересованности.

— Отец закупил их за свой счёт и послал с нами партию. В знак дружбы.

Герцог продолжал молча глядеть, явно изучая выражения их лиц и не только, — будто просвечивал своим взглядом до костей.

— Я думал, вы сами можете изготовить всё, что пожелаете, — Кай подхватил нить беседы.

— Дело не в самих деталях, а в особом сплаве, не подверженном воздействию агрессивных сред, — сухо пояснил хозяин.

— Удивительно, почему Совет не хотел их высылать, ведь они снабжают вас всем необходимым за своевременные поставки механизмов. Если кто-то из Совета намеренно саботировал вашу работу, вы вправе подать жалобу. А я мог бы оказать содействие…

— Эти детали нужны мне не для работы, — был дан короткий ответ, после чего разговор опять зашёл в тупик.

Ильхо явно скучал, то и дело глядя в сторону ближайшего окна. Свет Драконьей Туманности падал сквозь оконные проёмы на каменный пол, подсвечивая столовую тут и там розовым.

— Я очень рада вам, — вдруг спасла положение Регина, впервые заговорив с сердечной теплотой в голосе. — Вы не представляете, насколько тут одиноко.

— Но вы ведь могли остаться на Большой земле, — с безжалостной вежливостью заметила Кайя. — Вы и ваша дочь не обязаны были сюда отправляться.

— Да, но… Как мы могли остаться? После смерти моего мужа мы лишились всех средств к существованию. Из-за этих мошенников!

— Конечно, — мягко согласился Кай.

Если уж кто и был мошенником, то это её покойный муж, полезший в петлю, после того как проиграл всё состояние в карты и оставил семью на волю своих кредиторов. Но Кай прекрасно понимал Регину: лучше уж в ссылке, на этом острове, довольствоваться жизнью обеспеченной аристократки, чем пойти работать белошвейкой.

— А вы, Ильхо, — обратилась сестра к юноше, — что вы думаете о том, чтобы покинуть родные края и, наконец, посмотреть мир?

Ильхо скривил губы, впервые став серьёзным.

— С вашей стороны неучтиво так шутить. Вам ведь известно моё положение.

— Да, — беспечно заметила она. — Но вы ведь всегда можете жениться.

— О чём вы?

— Но как же… — Кайя перевела по-настоящему растерянный взгляд с него на Герцога. — Совет уж года два как одобрил решение в отношении вас. Вам разрешено покинуть остров, если вы женитесь на представительнице дворянского рода, семья которой за вас поручится… Я не понимаю, — сестра поискала взглядом поддержки у Кая, — разве вы не знали?..

— Отец! Какого чёрта?! — взорвался Ильхо, со звоном оттолкнув от себя тарелки с бокалами. — Ты не сказал мне!

Лолли вздрогнула, Регина драматично прикрыла глаза рукой, а Герцог остался недвижим. Даже во взгляде не переменился. Конечно, он знал.

— Не сказал, потому что не посчитал нужным.

— Я мог жениться на дочке любого залётного авантюриста — сколько их тут было — и убраться наконец-то с этого острова! Подальше от тебя!

— Тебе не нужна женитьба, тебе нужно повзрослеть, — устало ответил Герцог.

Смерив отца гневным взглядом, Ильхо поднялся, откланялся и вышел из столовой. Пёс с космами палевой шерсти лениво высунулся из-под стола и посеменил за ним следом.

— Кажется, у меня начинается мигрень, — глухо произнесла Регина перед тем, как подали десерт.

========== Глава 5 ==========

— Не может быть!

— Да.

Этерь солнечно улыбнулась, широко, с прищуром, так, что затмила собой даже солнце, поднимающееся над горизонтом. Стояла несусветная рань, но она уже сидела за гончарным кругом, исправно выполняя то, что приказывал Барудо. Глина в её руках казалась такой послушной, что Мартия то и дело задерживала взгляд на пальцах, придающих форму будущему изделию.

— Ловко у тебя получается, — пробормотала она.

— Лучшего подмастерья и пожелать трудно! — отозвался довольный Барудо, возившийся в глубине лавки в потёмках. — Вчера допоздна сидела, пока я её не прогнал.

— Невероятно, — Этерь так и светилась сегодня. — Глина такая мягкая — никогда бы не подумала, ведь потом она становится твёрдой как камень. Но и очень хрупкой тоже… Хочешь попробовать?

Мартия замотала головой. Ей некогда пачкаться. Скоро нужно будет возвращаться на кухню.

— Давай рассказывай, — она опустилась на колени около низкого табурета, на котором сидела Этерь, и вплотную придвинулась к подруге. — Вы правда целовались?

— Да.

— С ума сойти…

— С чего вдруг?

— Ты и Герцогов сын!

— Прекрати говорить так, будто это что-то невероятное. Мы любим друг друга.

— Ты же говорила, что его нужно проучить.

— Одно другому не мешает!

— Но… — Мартия пребывала в замешательстве. Как бы это сказать? — Ты уверена, что он говорил что-то про любовь?

Этерь остановила круг и посмотрела на неё так серьёзно, как Мартия ещё ни разу не видела. Даже немного строго.

— Если он так сказал и поцеловал меня, как это может быть чем-то другим? Хорошие люди не разбрасываются своими словами.

Мартия не знала, что на это ответить. Хорошие люди не должны бы разбрасываться своими словами… Но она слышала, что такое случается.

— Я верю людям, — Этерь продолжила работу. — Все, кого я здесь знаю, хорошие люди. И Ильхо тоже.

Мартия лишь хмыкнула. Дай-то Бог, чтоб так и было.

— Почему ты думаешь, что твой отец здесь? — спросила она вдруг. — Раз ты его даже не помнишь.

— Так мне сказали.

— Кто?

Каждый раз, когда Этерь вспоминала прошлое, она хмурилась.

— Должно быть, мать или кто-то ещё. А может, он сам, когда я была ещё совсем ребёнком.

Мартии это было странно. Она пыталась представить, каково это — терять память, но не могла. Вся её жизнь была перед ней как на ладони: детство, заботливая семья, родной городок, отчаянный поиск работы среди нищеты и её билет в сытую, мирную жизнь на этом сказочном острове. И вот она здесь. Всё просто, никакой путаницы.

— Я чувствую, что он здесь, — уже уверенно отвечала подруга. — Меня ведёт провидение.

— Ты так думаешь?

— Так сказал мне Руго, священник. Он сказал, что для всего на свете есть предназначение свыше. И что, если я преодолела столько препятствий, чтобы попасть сюда, меня точно ведут высшие силы. Всё не просто так.

Мартия была богобоязненна, но в церковь не ходила. А Этерь говорила обо всём божественном без раболепства, словно имела на это право, — и это снова изумляло её.

— Знаешь, у них есть книжки.

— У кого?

— У священников. У них есть своя маленькая библиотека.

— Но ты ведь не умеешь читать. Или умеешь?

— Нет, — Этерь упрямее сдвинула брови, — но я листаю их. Есть среди них одна книжка. В ней много картинок, ярких, красивых. Про рыцаря и деву. Мне нравится разглядывать её перед сном.

— Так попроси Руго, он научит тебя читать.

— Может и попрошу.

Над их головами в кронах деревьев принялась заливаться пением голосистая пташка, океанский бриз разносил по острову запах цветущих круглый год деревьев. Небо было безоблачным, обещая ясный, жаркий день. Отовсюду слышался тихий, неспешный говор жителей городка, только открывающих свои лавки, под подошвами проходящих мимо людей шуршали гравий и песок.

— Я пойду, — Мартия поднялась на ноги.

— Заглядывай ещё! — Этерь махнула ей на прощание рукой, по локоть перепачканной в глине, и всецело отдалась делу.

Барудо больше не болтал о том морском чёрте, что успокоило Мартию, а то она чуть не поверила в этот кошмар.

*

Утро приветствовало Кая ослепительными солнечными лучами, прокравшимися сквозь лёгкие занавески и ударившими прямо в глаза, и шумным стрекотом насекомых в саду под окнами. По ощущениям, было ещё непростительно рано, и он поворочался в постели в надежде уснуть, но признаки бодрствующего уже мира не дали сомкнуть глаз.

Умывшись и одевшись, Кай вышел в их общую с сестрой гостиную. Кайя тоже поднялась — её он застал на балконе разглядывающей остров и прибрежные воды.

— Так непривычно, — сказала она вместо приветствия. — Только клочок земли, и океан вокруг. Если придёт большая вода, то им здесь не спастись.

— Разве что там, — Кай указал на единственную башню замка.

У него были все основания полагать, что именно это недоступное место Герцог избрал своим убежищем от мира. Скорее всего, там он и запирался, чтобы изобретать.

Сестра помолчала, тяжёлым невеселым взглядом ещё раз окинув распростёршийся перед ними остров. Жаль, что с этой стороны не разглядеть было Цеха, почти скрытые лесом, поросшим на скалистых холмах. Но наверняка их видно из башни.

— Ну что? — спросила она с мрачным весельем. — Новый день?

— Новый день, — подтвердил Кай решительно.

— Думаешь, Герцог соизволит сегодня поговорить с тобой о делах?

— Посмотрим. Возможно, он отсрочит встречу на день-другой. Но я потрачу это время с пользой. Познакомлюсь поближе с семьёй и прислугой. Возможно, обойду остров. Или напрошусь на экскурсию в Цеха. Вряд ли он откажет мне в этом. Что будешь делать ты?

Сестра сузила глаза.

— Ильхо обещал мне прогулку по острову.

— Напомни ему за завтраком. Вряд ли он запоминает, что и кому обещает, — не удержавшись от насмешки, заметил Кай.

— Обещания, данные мне, ему придётся научиться сдерживать.

— Не сомневаюсь. Своего первого мужа ты отлично выдрессировала, а ведь он был в три раза старше тебя.

— Не заставляй меня вспоминать, — Кайя поморщилась. — От него так пахло… дряхлостью, до сих пор помню этот запах старости. И не вздумай обмолвиться, что я вдова.

Её слова задели Кая.

— Я не дурак. — Уж кому-кому, а ему не нужно было напоминать о том, что говорить и что делать. — Просто вспомнил.

Но сестра прошептала зло:

— Этого брака желал отец, не я.

— Но в итоге все оказались в выигрыше. Даже ты.

— Да.

Ему было жаль, что ей пришлось пройти через это. Но год совместной жизни со сморщенным стариком не такая уж большая плата за состояние и свободу поступать как вздумается.

Кай предложил ей руку:

— Пора спускаться.

Кайя высоко подняла голову и улыбнулась одними губами.

За завтраком их ждал первый сюрприз — а Кай не сомневался, что подобных будет великое множество: их приветствовала только половина семьи. Регина с дочерью уже приступили к трапезе, и ничто не указывало на то, что они ждут кого-то ещё.

— А что же хозяин замка, он не присоединится к нам? — поинтересовалась Кайя, искусно не выдавая своего разочарования.

Регина едва сохраняла лицо. Всё же её светские манеры порядком поизносились за годы жизни в изгнании.

— Мой брат редко с нами завтракает, — ответила она с достоинством.

— Обедает тоже, — подала голос Лолли.

— Да. Он очень занят, как понимаете. Чаще всего он просит подать еду ему в кабинет. Но ужинаем мы всегда вместе. Семейный ужин — это святое.

«Кабинет» — вот что уловил слух Кая.

— А где же Ильхо? Он тоже работает? — спросил он, чтобы предупредить интерес сестры.

Лолли залилась смехом, громким и беспричинным.

— Дорогая, возьми себя в руки, — прошипела её мать. — Ты позоришь меня!

— Но, мама, он так хорошо шутит! Простите… вы такой смешной!

Кай рассчитывал, что его иронию оценит сестра, но не находил в своих словах повода для подобной истерики. И однако же он подарил девушке мягкую ободряющую улыбку. Лолли покраснела.

— Так где же Ильхо? — с плохо скрываемой досадой спросила Кайя, угощаясь нарезанными фруктами.

— Он… — Регина окончательно сконфузилась, — он спит.

Сестра приподняла брови, но в остальном осталась невозмутима — и надкусила ломтик груши. Кай подал знак, чтобы ему налили кофе. Он не был удивлён, но предпочёл всё перевести в шутку:

— Значит, вашему племяннику не по душе порядок, заведённый на Большой земле?

— Кто бы знал, что ему по душе, — недовольно отозвалась Регина. — Мы его не понимаем.

— Ему нравятся танцы, — снова заговорила её дочь. Говоря, она смотрела перед собой, словно стесняясь взглянуть на собеседников открыто.

— Танцы? — переспросила Кайя настороженно.

Хозяйка замка рассмеялась, нервно и фальшиво.

— Не обращайте внимания, это местный… досуг.

— А говоря «танцы», вы имеете в виду?..

— Они там все почти что без одежды и касаются друг о друга! — тихо, будто боясь своих слов, проговорила Лолли.

— А кто эти «они»? — умудрившись переварить услышанное, уточнила сестра.

— Молодёжь, — поторопилась ответить Регина, упреждая новый поток откровений. — Из рабочих, фермеров и прислуги.

Сморгнув удивлённо, Кайя только лишь улыбнулась, но так, чтобы по её улыбке всем всё стало понятно. Кай про себя изумился: неужели она не передумает после такого? Соблазнить парня ради их общей выгоды — одно, но вести его с собой и связывать жизнь с этим… беспечным дураком?

В остальном завтрак прошёл прелестно: неподалёку ласково шумело море, пахло свежестью и солью и в тени крытой галереи солнечные лучи не жалили кожу, а кофе был действительно отменного качества — уж об этом Кай мог судить с уверенностью.

Ильхо попался им, когда они в сопровождении Регины и Лолли вышли из столовой и направлялись в сад. Судя по всему, он только проснулся, выглядел свежо и чисто, хоть и одет небрежно, и казался полным энергии, что была направлена в никуда и расточалась во всех его словах, порывах и действиях. Он сказал, что собирается «кататься на доске», но, узнав об их прогулке — а заодно будто вспомнив, что в замке гости, — тут же передумал и согласился присоединиться к ним. Насчёт собственного завтрака он, дёрнув за рукав одного из пробегавших мимо лакеев, распорядился словами: «Можно мне перекусить в саду?»

Спускаясь к пышной зелёной аллее, усыпанной, словно звёздами, белоснежными цветами, Кай поймал себя на мысли, что в некотором роде заворожён Ильхо. Всё в нём было на грани: казалось, ещё чуть-чуть, и его повадки можно было бы счесть достойными лишь черни, с которой он знался, но то, как он говорил, как двигался, — Кай не сказал бы, что в этом не было утончённости. Он определённо обладал врождённым шармом, щедро присыпанным сверху отсутствием должного воспитания и попустительством отца и тётки. А ещё колоритом островного уклада.

Сад был красив, но не стараниями здешнего садовника, который, кажется, особо не утруждался, а за счёт богатства и пышности южной природы. Весь в цвету, в изумрудной зелени, он одурманивал душистыми ароматами и поражал гостей то яркой птицей, выпорхнувшей из зарослей, то стаей пёстрых бабочек, поднявшейся в воздух из травы под ногами.

Ильхо знал все тропинки и мог безошибочно определить, какой зверёк им повстречается тут или там, но не вспомнил — а может, никогда и не знал — ни одного названия дерева или цветка, лишь беззаботно пожимая плечами в ответ на вопросы.

Запыхавшийся лакей нашёл их как раз в тот момент, когда Ильхо прикармливал кусочками фруктов странное животное с глазастой рыжей мордочкой и размашистыми кожистыми крыльями. То уже спустилось пониже, цепляясь когтистыми отростками крыльев за ветки, и с осторожностью принимало угощение, позволяя рассмотреть себя, как вдруг было спугнуто шумным появлением слуги.

— Господин, Герцог просит вас о встрече!

Кай отозвался сразу же, как понял, что обращаются к нему:

— Когда?

— Если изволите, то через четверть часа в его кабинете.

— Прекрасно!

— Ильхо, — тут же ухватилась за свою возможность сестра. — Вы обещали показать мне остров, помните?

— Конечно.

— До обеда полно времени. Может быть, нам предпринять вылазку прямо сейчас? Я готова!

— Почему бы и нет? — Ильхо вздохнул полной грудью и улыбнулся.

— Вы присоединитесь к нам? — спросила она у Регины и Лолли, устроившихся в плетёных креслах, принесённых прислугой.

— Нет, — поспешила ответить Регина, бросив на побледневшую дочь недовольный взгляд. — Мы уже нагляделись на местные «достопримечательности» — за столько-то лет. Но вы идите, вам это должно быть интересно.

— Чудесно, — Кайя сверкнула глазами, подарив Каю едва заметную победную улыбку.

*

Машины Герцога были загадкой, что пленяла умы вот уже второго поколения жителей Большой земли. Удивительные механизмы для совершения простейших действий по хозяйству или на производстве — в зависимости от назначения модели. Те, кто мог их себе позволить, значительно облегчали себе жизнь и сокращали расходы.

Но никто не мог объяснить, как они работали. Никто не мог воссоздать их. Многие механизмы были разобраны до мельчайших деталей, не один десяток изобретателей и инженеров бился над тем, как же Герцог оживлял свои машины, как заставлял их не просто передвигать металлические конечности, но ещё и выполнять элементарную работу.

Топливом его механизмам служил уголь, которым заправлялись небольшие печи, устроенные в центре машины. Но это лишь заставляло их немного неуклюже, но исправно работать. Никто не мог взять в толк, как машина может запоминать простейшие команды. Это было сродни волшебству. Но, конечно, волшебством тут и не пахло. Просто Герцог опередил своё время. Кай был в этом уверен.

Срок службы одного механизма составлял двадцать лет. Ровно двадцать лет и ни часом более. Но и не меньше отведённого срока. И если хозяин не вмешивался в работу машины и не забывал заправлять её углём, то она не нуждалась ни в починках, ни в профилактических осмотрах.

Герцог не единожды уже заявлял миру, что никто не сможет повторить его успех и что он нисколько не обеспокоен тем, что вдалеке от него, за морем, чужаки могут вывернуть его творения наизнанку в попытке докопаться до истины, а он никак не сможет уберечь от них свои тайны. Он храбрился, повторяя, что никому не под силу сотворить нечто подобное. Но Кай придерживался иного мнения.

Смог один, смогут и другие. Нужно просто выведать секрет, маленькую подсказку, которая бы всё объяснила и расставила на свои места.

Он не врал, когда говорил, что у их отца кофейные плантации, — это была чистая правда. Отец приобрёл их два года назад, не без помощи денег, полученных от замужества Кайи.

Но настоящей страстью отца были изобретения.

*

Кайя не жаловалась на дорогу. Ильхо предложил ей взять с собой прислугу: если ей понадобится, чтобы над её головой несли зонтик, или что-то в этом роде, но она отказалась. Сказала, что у неё есть шляпка. Только она ещё не знала, что соломенная вещица не спасёт от местного зноя, как не поможет и тонкий шёлк её наряда.

Однако Ильхо надеялся, что они либо до самого солнцепёка вернутся в замок, либо пересидят его у тёти Аурии, где можно будет и отдохнуть, и пообедать, и получить запотевший стакан с ледяной фруктовой водой.

Кайя оказалась занятной компаньонкой. Всё, что она говорила своим плавным, уверенным голосом, звучало взвешенно, а её манеры не досаждали — напротив, они были ненавязчивыми и обходительными.

Она была старше его всего лишь на год, но знала на удивление много. Они держали путь по единственной дороге, хорошо утоптанной, ровной, но всё же достаточно пыльной, окружённой высокой травой и кустарником, и Кайя в ответ на его пояснения о жизни на острове рассказывала о тех городах, которые довелось повидать ей.

— Неужели мир и впрямь так велик? — спросил Ильхо, изумлённо глядя на горизонт, словно тот мог открыть большее. Он слышал, да, но никогда не представлял. В груди делалось тесно, когда он понимал, что не может объять необъятное — не из этой точки, не с этого клочка земли.

— Он даже больше. Наши города огромны, в них десятки тысяч домов и сотни тысяч жителей. Улицы всё время полны экипажей и пешеходов, а жизнь кипит даже ночью.

— Должно быть, это весело.

В воображении Ильхо каменные двух-и трёхэтажные дома, которые он видел только на картинках, освещались яркими огнями, вокруг сновали горожане во всевозможных костюмах, богатых и бедных, стоял смех и гам — и так до утра.

— Вы обязательно увидите всё своими глазами. И театры, и библиотеки, и дворцы с их садами и фонтанами. Ваша судьба в вашей власти.

— Ага, — Ильхо слушал, но смысл сказанного ускользал от него, глазами он следил за тем берегом, где они с Тео катались. Волна сегодня была отличная, насколько он мог судить с такого расстояния.

— Мы же дойдём до городка? — вдруг оживилась Кайя.

— Если хотите. Но тогда мы не успеем вернуться в замок до полудня. Будет слишком жарко.

— Я не против небольшого приключения, — ответила его спутница с лукавой улыбкой. — Не сдувайте с меня пылинки.

Её слова позабавили Ильхо. Он и впрямь был очень увлечён.

— Тогда вперёд.

Сегодня он словно смотрел на привычный мир чужими глазами. Он знал, что его дом — всего лишь крохотный остров далеко-далеко от того, что принято называть цивилизацией, что люди, которых он знает, — лишь кучка простолюдинов, простоватых и неприхотливых работяг. Что он не видел и не знает ничего. Но никогда ещё всё привычное не казалось ему таким мелким и незначительным по сравнению с теми вещами, о которых рассказывала Кайя. Совет, военные парады, балы, приёмы, путешествия… словно другой мир по ту сторону океана.

Они дошли до городка. Всего-то одна улица, вдоль которой тянутся мазаные, а иногда и вовсе плетёные хижины. Но Ильхо был рад приветствовать каждого, кого встречал на пути. И всех он знал по имени, и все они улыбались ему своими бесхитростными белозубыми улыбками. Кто-то ткал, кто-то вышивал, кто-то чинил сеть, а кто-то вялил рыбу. Тоска отпустила его так же быстро, как и охватила мгновением раньше, — всё-таки здесь тоже было хорошо. По-свойски.

Но тут его смял ураган, вышибив из лёгких воздух и чуть не лишив равновесия. Ильхо не сразу сообразил, что просто угодил в объятия. Этерь крепко сжала его, мазнула по щеке носом и тут же отпрыгнула на шаг-другой назад, позволив дышать свободно.

— Я ждала, что ты придёшь, — с ослепительно-яркой, счастливой улыбкой произнесла она, не обращая внимания на то, что он был не один.

Ильхо едва соображал, что происходит.

— Ильхо, — осторожно обратилась к нему Кайя, тронув за локоть. На Этерь она глядела как на ту летучую лисицу, что он приманивал утром. — Что это?

Этерь сложила руки на груди. На фоне Кайи она и одеждой и манерами была один в один как мальчишка.

— Я его невеста, — и глазом не моргнув ответила Этерь. У Ильхо вырвался изумленный вздох.

Кайя только шире улыбнулась, переведя на него распахнутый взгляд.

— Удивительно, — проговорила она, видимо, искренне находя происходящее удивительным. — Удивительно, Ильхо. Это правда?

Было очевидно, насколько диким всё это кажется ей. Ильхо тоже. Наверное…

— О чём ты говоришь? — спросил он у Этерь, и вышло так холодно, как он планировал, но ему не понравился звук собственного голоса. Из лавок начали показываться любопытные лица ремесленников.

— О наших обещаниях и о том, что ты сказал мне. Ты сказал, что влюблён, разве нет? — без колебаний ответила девушка, глядя на него без тени насмешки. Нет, это была не шутка.

Ильхо хохотнул. Он и не думал, что всё выйдет вот так. Он даже не подозревал, что она воспримет всё всерьёз. Боже!

— Я ничего тебе не обещал. С чего ты решила?

Этерь растерялась — он никогда ещё не видел такого беспомощного выражения на её лице, но это быстро прошло. Потому как в следующее мгновение она замахнулась и залепила ему звонкую, хлёсткую пощёчину, от которой кожу обожгло и зазвенело в одном ухе.

— Ты что творишь?! — выкрикнул он, взорвавшись и едва не кинувшись выколачивать из неё то, что ещё не выбил в прошлый раз.

Но Этерь и сама оскалилась и наставила на него палец.

— В следующий раз, когда надумаешь вешать лапшу на уши очередной девчонке и лезть к ней губами, вспомни об этом!

Выплюнув эти слова и смачно харкнув ему под ноги, она развернулась и поспешила прочь: не к городским лавкам, а в сторону тропинки, ведущей на мыс.

На них глазели все: от начала и до конца улицы. На лице Кайи застыло выражение, в котором изумление и веселье смешались с презрением. Придя в себя, Ильхо с облегчением сообразил, что адресовано оно не ему, а выходке Этерь.

========== Глава 6 ==========

Рассвет Ильхо встретил в гамаке у себя на балконе: там он чаще всего и спал. Но остаток этой ночи он провёл не сомкнув глаз и болтая то одной, то другой ногой, раскачиваясь и глядя на небо. Туманность словно загипнотизировала его, и он, не думая ни о чём конкретно, отстранённо перебирал в уме воспоминания последних дней.

Вчерашним вечером они вновь засиделись допоздна. После ужина вся семья, даже отец, прошла в гостиную. Отец с Каем разыграли партию в войска — этим они занимались на протяжении всей недели.

Гость и его подбивал сыграть, но Ильхо никогда не любил и не понимал эту игру. Она выглядела скучно: в процессе игроки только и делали, что молча глядели на доску и изредка двигали фигуры. Тётка и сестра развлекали беседой Кайю — а потом она развлекала их. Ильхо тоже слушал, ловя каждое слово гостьи. Он продолжал слушать, даже когда все отправились спать, и не заметил, как гостиная опустела — они остались вдвоём.

За неделю она ни разу не повторилась, и Ильхо с жадностью заглядывал в её рассказы, как в глубокие колодцы, где отражался мир, которого он ни разу не видел.

Вчера Кайя говорила о зиме. Ей довелось видеть её настоящую: холодную, снежную, белую. Когда все водоёмы покрываются толстым слоем льда и приходится надевать шубу. Ильхо знал, что такое прохлада, но не мог вообразить, каково это — чувствовать мороз, такой, который может убить.

Об этом он и думал те несколько часов, что ещё оставались на сон.

Об этом. И о другом.

В странном оцепенении, с сознанием, затуманенным вином, он лежал заворожённый клубами розовой звёздной пыли, рассыпанной да так и застывшей высоко-высоко. В его мыслях фантазии о белоснежном, пушистом снегопаде перемежались с воспоминаниями о танцах. О той ночи, когда ему повстречалась Этерь. Он силился вспомнить, был или нет рыбий хвост, что обдал его брызгами, и время от времени прикасался к губе — к тому месту, где уже давно зажил, но всё ещё напоминал о себе укус.

Когда солнце забрезжило и вырвало его из мечтательного полузабытья, Ильхо даже и не одумался, не решил, что пора бы всё-таки вздремнуть. Он может поспать и днём.

А прямо сейчас он спрыгнул с гамака, потянулся, взлохматил волосы и направился прямиком к выходу из покоев: он собирался поплавать, а потом наведаться к Тео. Тот наверняка уже проснулся, а Ильхо может обойтись и без завтрака и перехватить чего-нибудь в городке. Он давно не видел друга: присутствие гостей всё же сказывалось и на нём.

Особенно присутствие Кайи, с которой он так часто проводил время. Она интересовалась островной жизнью, о многом расспрашивала его, просила показать ту или иную часть замка или прогуляться — чаще всего в саду или окрестностях. Один раз они плавали на лодке вдоль побережья, там, где это было безопасно, и разглядывали рифовых обитателей, проплывающих вблизи. У него словно не оставалось времени на привычные дела.

Ильхо решил, что подобьёт Тео на прогулку до мыса. До церкви. Отчего-то это место пришло ему в голову первым.

Одеваться нужды не было, ведь он так и уснул: в одежде.

*

День у Мартии не задался с самого утра.

Этерь заявилась на кухню, когда она только разводила огонь в печи, то есть засветло. Хозяева ещё спали, но прислуга была уже на ногах.

Подружка повертелась на кухне, пошутила с поварихой, сунула нос в печь, поражаясь продуманности её устройства, а потом с интересом наблюдала за всеми нехитрыми делами, выпавшими на долю Мартии этим утром, а когда у неё выдалось время передохнуть, заявила, что хочет «прогуляться по замку».

Мартия с радостью взялась бы за самый неприглядный труд, лишь бы этого не случилось, но Этерь решительно направилась прочь с кухни, и ей только и оставалось, что поспешить за ней в попытке предотвратить катастрофу.

Этерь бесцеремонно бродила по замку: сначала заглянула в подсобные помещения рядом с кухней, а потом поднялась наверх по лестнице для слуг и принялась исследовать галереи и залы, столовую для приёмов, домашний музей, куда составляли статуи и диковинные вещицы, что порой привозили гости в дар хозяевам, и прочие помещения.

— Вот как, значит, живут богатеи, — протянула подруга, задрав голову и рассматривая сводчатый потолок.

Мартия не знала, куда себя деть. Вдруг кто-нибудь их застукает? Дворецкий — это полбеды, он никогда не был по-настоящему строг, в отличие от кухарки, но вот если им попадётся госпожа Регина…

— А красиво здесь, — произнесла подруга, с нежностью проведя рукой по резному дереву кушетки, что стояла посреди небольшого зала, где иными вечерами любила проводить время семья.

А потом Этерь сделала невообразимое, отчего у Мартии едва не вырвался стон отчаяния. Она уселась на эту кушетку, прямо на подушки небесно-голубого цвета, и вытянула грязные ноги, чудом — не иначе — удержавшись от того, чтобы закинуть их на низкий столик, выполненный в тон сиденью.

Мартия поспешила к ней, заламывая руки.

— Прошу, встань!

— Я хочу отдохнуть. Почему я не могу тут посидеть?

— Нельзя! Это чужое.

— А они что-то говорили? Что нельзя?

Мартия замялась.

— Нет, — ответила она неуверенно.

— Так в чём проблема? На острове все дома открыты. И этот замок открыт. Что-то я не видела замка на дверях. Ни ворот, ни ограды.

— Да, но…

Мартия так и стояла в нерешительности, с опаской оглядываясь на выход в галерею. Ей точно сегодня грозят неприятности.

— Зачем ты пришла? — миролюбиво поинтересовалась она у подруги. Авось та получит, что хочет, и уйдёт, пока не попалась на глаза кому-нибудь.

— Говорю же, хотела посмотреть на всю эту роскошь.

Этерь заёрзала, поудобнее устраиваясь, и таки выставила пыльные пятки на украшенный узорами столик — правда, на самый краешек.

— Ну вот, — она улыбнулась. — Так они тут и сидят? Чем вообще можно заниматься в таком домине? Здесь же пусто.

— Обычно здесь они сидят по вечерам, после ужина. Разговаривают. Госпожа играет на арфе, иногда поет её дочь.

— Чем занимается здесь Ильхо? — вдруг спросила Этерь с прищуренным, пытливым взглядом.

— Ильхо?

Мартия задумалась. Она редко заглядывала сюда. Прислуге с кухни было не положено лично прислуживать. Но иногда, когда лакеи были заняты другим, её отправляли отнести что-нибудь из закусок.

— Он нечасто тут бывает, но я видела несколько раз, как он разгадывал головоломки или читал.

Этерь постучала пальцами по подлокотнику в виде сложенного птичьего крыла.

— Вчера они тоже тут сидели?

— Да. Теперь они каждый вечер собираются здесь. Наверное, из-за гостей. И сидят допоздна. Даже Герцог.

Этерь поглядела по сторонам, оценивая обстановку, что-то для себя решила и, к облегчению Мартии, наконец-то встала и даже поправила подушки.

— Удобно, — с весёлой улыбкой сказала она, указывая на сиденья. — Но я бы не хотела тут жить.

— Почему?

Они направились к выходу, и Этерь повисла у неё на шее, сцепив руки в замок. Несмотря на неряшливый вид, от неё приятно пахло: горячим песком и немного цветами.

— Потому что, — отвечала она поучительно. — Потому что почти с любой точки острова виден этот замок, кроме как когда ты внутри него.

Мартия улыбнулась задору в её словах и расслабилась. Сейчас она благополучно выпроводит её — со всей любовью, но она не могла не пугаться выходок подруги, — а потом с лёгким сердцем вернётся к своим обязанностям.

Впервые она повстречала Этерь, когда один-единственный раз решила сходить поглядеть на недавно отстроенную часовню. Её приветствовали трое священников: один совсем старик, другой — мужчина в возрасте, а третий помоложе — все в простых чёрных сутанах. Они говорили с ней о Боге, улыбались, и у того, что был совсем стар, морщинки испещрили всё лицо, у среднего — лучились в уголках глаз, а у молодого были редкими, но глубокими.

И вот, когда Мартия уже думала уходить, из пристроя, где находились, наверное, кельи, показалась Этерь.

Тогда она была одета в простенькое белое платье. Она предъявила священникам, что это невозможное одеяние, что в таком она не сможет и не захочет ходить, и потребовала найти ей что-нибудь «чтобы как у людей». И все трое со смешками, вырвавшимися несмотря на строгость во взглядах, пообещали, что будет ей другая одежда.

С тех пор Этерь стала для Мартии такой же неотъемлемой частью острова, как и этот замок, как и шум прибоя.

Смеясь и щекоча друг друга, они почти добежали до лестницы, ведущей в кухню, а оттуда Этерь могла уйти через чёрный вход. Им всего-то оставалось миновать большой холл, откуда широкие ступени поднимались на верхние этажи, к жилым покоям. Мартия задыхалась от смеха, схваченная в крепкие объятия подруги, и вдруг их везение кончилось.

— Что ты тут забыла?

Дёрнувшись как ошпаренная, Мартия выкрутилась из рук Этерь и поглядела наверх. К ним спускался Ильхо, и, хоть он был вовсе не строг со слугами и никогда ничего не требовал, лицо его в это мгновение не сулило ничего хорошего. Однако его голос не звучал сердито — скорее взволнованно.

— Тебе какое дело? — нахально отвечала подруга. Мартия кинулась к подножию лестницы.

— Господин, простите, это я её провела. Мы просто посмотрели замок…

Но Ильхо словно не услышал её, пройдя мимо и направившись прямо к Этерь.

— Это мой дом, и я могу запретить здесь шляться всяким оборванкам.

— Это дом твоего отца, и он никому ничего не запрещал. Так что утрись.

— Что ты о себе думаешь?

Ильхо был выше Этерь на голову, и Мартии казалось, что, нависнув над ней, он будет выглядеть грозно. Но выходило неловко. Будто ему неудобно заглядывать ей в глаза.

— Что я о себе думаю, всё правда. Это ты пустое место! — с пылом выпалила Этерь, не уступив и полшага.

— Я пустое место?!

— Да! — Этерь ткнула его пальцем в грудь; Мартия вздрогнула. — Что ты такого можешь о себе сказать, кроме «Это мой дом»?

Удачно передразнив его, она оскорбительно рассмеялась. Ильхо словно прирос к месту, но в то же время казалось, ещё чуть-чуть, и он кинется на неё.

— Да кто ты такая, чтобы обо мне судить? Просто уличная девчонка.

— Я достаточно видела. У тебя пустые слова, и сам ты — пустое место, потому что за душой у тебя ничего нет, кроме твоего бахвальства!

Ильхо только открыл рот, его густые светлые брови беззащитно приподнялись над переносицей, а светлые глаза глядели с наивной обидой.

— Что здесь происходит?

Мартия не могла представить, что всё может стать ещё хуже, но вот со стороны парадного входа показался сам Герцог.

— Я спрашиваю, что здесь происходит? Из-за чего крики? — повторил он, потому как и Ильхо, и Этерь смотрели на него растерянно и лишь отмалчивались. Мартия — и подавно.

Герцог подошёл к ним. Его пронзительный синий взгляд был прикован к Этерь.

— Кто ты? — спросил он строго.

— Я… — она замешкалась, впервые явив признаки неуверенности, — я подмастерье у гончара.

Герцог покачал головой.

— Я спрашиваю, откуда ты на острове. Я не встречался с тобой, не видел твоих документов. Откуда ты взялась?

— Я прибыла тайно. С кораблём. И мне пришлось плыть ночью, потому что я не знала, как ещё смогу сюда попасть, — Этерь смотрела прямо, без страха.

Мартия старалась не дышать. Всё, о чем она мечтала сейчас, — это тихо, на цыпочках, пробраться на кухню. Но она не могла не смотреть и не слушать.

— Так не годится, — сурово подытожил хозяин. — Есть заведённый порядок, и все неукоснительно должны его соблюдать. И тебе придётся.

— Слушай, оставь её в покое. Она ничего плохого не сделала, — вмешался вдруг Ильхо, обернувшись к отцу.

Герцог и его наградил тяжёлым взглядом, набрав в лёгкие воздуха и медленно выпустив.

— Сынок, ты куда-то шёл?

— Да, к Тео.

Герцог отступил в сторону и указал рукой на выход.

— Так иди. Никто тебя здесь не держит. Это только мои дела, разве нет?

Ильхо замер в нерешительности: во всей его позе сквозил протест, а во взгляде досада мешалась с негодованием, что, впрочем, лишь вспыхнуло и тут же исчезло. Он бросил на Этерь огорчённый взгляд и направился к приоткрытым дверям, туда, где природа пока ещё манила свежестью раннего утра.

Но Этерь не собиралась сдаваться так просто. Она сложила руки на груди, чуть отставив ногу.

— Но мне нужно было попасть сюда! При чём тут ваши нелепые правила? У меня своё дело на острове. Я ищу отца.

Герцог долго смотрел на неё. Холодно, изучающе, но не без интереса.

— Хорошо, — медленно проговорил он. — Ты можешь остаться. Но мне нужно будет обстоятельно поговорить с тобой. Расспросить тебя о прежней жизни.

— А мне нечего скрывать. Расспрашивайте хоть сейчас.

Герцог коротко кивнул.

— Сейчас я занят. Придёшь завтра в это же время.

Этерь поскребла в затылке, раздумывая. Хозяин очень внимательно следил за ней.

— Годится. Но только имейте в виду, что я занятой человек и не могу подолгу торчать тут. Мне и сейчас пора идти.

Что-то промелькнуло во взгляде Герцога, или Мартии лишь показалось? Словно происходящее было ему приятно.

— Иди, — согласился он.

Этерь оглянулась на Мартию с плутоватой улыбкой, а потом пошла к выходу, но не торопясь, словно при желании могла задержаться здесь хоть на весь день. Мартия заметила, что не только она наблюдала за её уходом. Герцог тоже смотрел ей вслед, и, воспользовавшись этим, она проскользнула к двери для прислуги.

*

Кай быстро приноровился к жизни по местному солнцу. Для него не было беды в том, что просыпаться приходилось рано, как не было проблемы в том, что к ужину уже наступали сумерки. Ему нравилось перед сном совершать прогулку по тёмному саду, а ещё — наблюдать за едва уловимым движением чёрных волн с балкона своих покоев.

Проблемой становилось то, что их дело не продвигалось. Кабинет Герцога — просторная комната, расположенная прямо за библиотекой, — оказался местом официальных приёмов, в нём не было ни намёка на то, что там могли храниться по-настоящему ценные бумаги или же иныесведения. Стены были расписаны фресками с изображениями морских чудищ, по углам стояли шкафы тёмного дерева с ровными корешками тяжёлых книг, поверхность массивного стола оказалась девственно пуста.

В тот день Герцог выслушал предложение их отца, озвученное Каем, рассказал характеристики механизмов для уборки урожая, расспросил о подробностях работы на кофейных плантациях, чтобы сделать прототип именно для их нужд. Вот и всё. И лишнего слова не просочилось сквозь официоз этой встречи.

Герцог предупредил, что на разработку прототипа ему понадобится три недели, и всё это время они с сестрой могут рассчитывать на гостеприимство Кораллового острова и их семьи. А ещё заметил, что останься они чуть подольше, то могли бы застать Большой костёр — так на острове отмечали смену года.

Пользуясь возможностью, Кай попросил Герцога об экскурсии по Цехам, и тот согласился. Правда, сказал, что проведёт его по производству в тот день, когда будет готов прототип, — заодно, так сказать. А пока у него дела.

Кай успешно скрыл разочарование, но решил, что пешие прогулки в сторону Цехов до завтрака пойдут ему на пользу. Остров был безопасным местом, здесь негде было заплутать, поэтому каждый день он проходил чуть больше, нащупывая путь, ведущий через лес на ту сторону холмов.

Этим утром он уже возвращался к замку — вот показался внутренний двор, — когда навстречу ему попалась девушка. Да, она была одета как мальчишка, но Кай не обманулся. Её волнистые каштановые волосы были распущены, на губах играла улыбка. Глядя себе под ноги, вся погружённая в свои мысли, она не заметила его в тени раскидистых деревьев, окружавших тропинку, а Кай так был сбит с толку её внешним видом, что сам не подумал сделать шаг в сторону. Девушка влетела в его плечо и тут же очнулась.

— Простите! — она отпрянула, протянув к нему руки в извиняющемся жесте. — Простите, пожалуйста.

Её зелёные глаза искрились с подкупающей искренностью.

— Нет, это вы меня извините, — проговорил он словно во сне, наблюдая за ней. Всё в этом столкновении было до волшебного странно. — А вы… кто?

— Я — Этерь. Я работаю в лавке у гончара.

Это ничего не объясняло. Мозги еле ворочались, и Кай просто смотрел на неё, а девушка выжидательно глядела на него в ответ.

— Вы… — он замолчал. Он всегда предпочитал молчать, когда понимал, что язык несётся вперёд здравой мысли. — Ещё раз извините. — Зачем-то он коротко поклонился и поспешил куда шёл.

Поднявшись по ступеням к дверям замка, Кай остановился и обернулся. Девушка уже скрылась за поворотом тропинки, и он несколько томительных минут вглядывался в сумрак под деревом, где произошла эта встреча, будто ища там объяснение собственного идиотизма.

========== Глава 7 ==========

— Ну так что? — девчонка скрестила руки на груди и вытянула ноги. В кресле она сидела даже не как мужчина, а попросту расхлябанно. Никаких манер. — Вы всё выяснили? Я могу уже больше не таскаться сюда?

Герцог сложил руки в замок, продолжая разглядывать девушку. С каждым разговором — а этот был третий по счёту — вопросов становилось всё больше. Как он и ожидал.

— А что ты думаешь о здешней жизни?

— Что думаю? — Этерия призадумалась.

— Хороша она или плоха?

— Она не хуже и не лучше любой другой, — прямо ответила она. — Здесь есть всё, чтобы быть счастливым. Если желать именно этого. Несчастный везде останется несчастным.

Он кивнул: ему хотелось спросить ещё и о другом, но здесь, как и в любом деле, требовалась осторожность. И терпение.

— Я думаю заняться обустройством города. Проложить ещё одну улицу.

Этерия оживилась.

— А вот это дело! — она выпрямилась и подалась вперёд. — Вы же видели, как ютятся хижины и лавки, что дальше всего от ручья. Они ни за что не пожалуются, но было б здорово, устрой вы вторую улицу.

— То есть ты со мной согласна?

— Конечно! — отозвалась она с горячностью человека неравнодушного.

— А чего, на твой взгляд, ещё не хватает на острове? Быть может, люди в чём-то нуждаются, но, как ты говоришь, не жалуются лишний раз?

Этерия потёрла пальцами подбородок и вновь не разочаровала его: не принялась выпаливать просьбы без разбору.

— Мне нужно подумать.

Герцог удовлетворённо кивнул. Хотя её внешний вид оставлял желать лучшего. Она не носила обуви, а её одежда — с кого только это сняли? — вся была в пыли.

— И кстати, сядь прямо.

Она, разумеется, сгримасничала, но села, поставив обе ноги на пол.

— Научись вести себя подобающе, — продолжал Герцог, пока ещё она его слушала. — Ты же не дикарка.

— Почему нет? Уж точно не вашей аристократической крови.

— Манеры нужны не только дворянам, чтоб ты знала. Они в любом обществе полезны.

— Может, вы меня ещё и в платье ходить заставите? — недовольно пошутила Этерия.

— Может быть, — ответил он серьёзно.

— Ну всё! — девчонка всплеснула руками и энергично вскочила. — Я пошла, скоро рабочий день начнётся.

— Приходи завтра, — скорее пригласил, нежели приказал он.

— Может, и приду.

И с этим смешным независимым видом она удалилась.

Герцог не помнил, когда в последний раз что-то могло его развеселить как сейчас.

*

— Я не знаю!

В ответ на его осторожные вопросы Кайя огрызнулась, что свидетельствовало о её глубоком затруднении.

Кай сделал ещё несколько шагов в сторону, подзывая сестру. Перед обедом Регина пригласила их в сад, где Лолли готова была продемонстрировать им свои успехи в укрощении миниатюрной арфы. Но до сих пор они наблюдали лишь обратное: арфа не желала подчиняться. А пока девушка изо всех сил пыталась не сконфузиться и её мать распекала прислугу, не накрывшую вовремя чай, они могли поговорить в сторонке.

— Он не серьёзен, — раздосадованно произнесла сестра полушёпотом. — Я не понимаю его. Кажется, он полностью увлечён мной, но в другое мгновение он уже смеётся — и вовсе не над шуткой. Или хватается за какую-нибудь глупую выходку…

— Брось. Думаешь, он что-то знает? Про дела отца.

— Вряд ли, — Кайя покачала головой.

— Тогда зачем всё это?

По большому счёту Каю было всё равно, как развлекается сестра, но было бы приятно хоть раз припереть её к стенке и вырвать признание в том, что это просто каприз.

Но сестра поглядела на него с восхищающим бесстрастием.

— Как думаешь, кому достанется всё это, когда Герцог почиет?

— Полагаю, Ильхо. Если дурак доживёт.

— Кажется, у него отменное здоровье.

— Но образ жизни не располагает к долголетию.

— Всё это будет принадлежать ему. А он будет принадлежать мне.

— Да, — не без насмешки протянул Кай, — с его-то деловой хваткой…

— Моей деловой хватки хватит на нас двоих с лихвой. И я всегда могу рассчитывать на тебя.

— Всё это не имеет значения, если тайна Герцога уйдёт с ним в могилу.

— А уж тут тебе придётся постараться.

Тёмные глаза сестры в сумраке пышного сада глядели на него с неукротимой решимостью.

— Я недооценивал тебя, — Кай даже склонил голову в знак признания, хоть и не смог скрыть улыбки.

— Прошу меня извинить! — вдруг окликнула их Регина. — Эти бестолочи меня не понимают! Я отлучусь на минутку, на кухню, а вы пока наслаждайтесь музыкой. — Если бы не её искренне извиняющаяся улыбка, можно было бы решить, что она шутит.

Они с сестрой почтительно покивали в ответ. Лолли же была явно напугана перспективой остаться без всякой поддержки со стороны матери, и её щипки по струнам сделались совсем уж неуверенными. Кай мог бы её поддержать — например, добрым словом, — но не хотел связываться с её возрастающим интересом к себе и давать ложной надежды.

Сегодня во время рассветной прогулки он всё же дошёл до Цехов. Три больших кирпичных здания, похожих на безыскусные коробки, с огромными стеклянными окнами, дававшими, должно быть, достаточно света для рабочих. Рядом с ними было шумно, от цеха к цеху сновали вагонетки; иногда появлялись рабочие и снова исчезали внутри загадочных зданий.

Ему было любопытно: если просто зайти и попросить осмотреться, как воспримут они его просьбу? И что потом скажет на это Герцог? В этот раз он решил не испытывать гостеприимство хозяина на прочность, а держать такую возможность в уме. Если все прочие возможности не приведут к успеху.

Но от своих прогулок Кай не был намерен отказываться. Он даже подумывал наведаться в городок. А ещё, хозяева говорили, где-то на острове стояла часовня. Это всё было, конечно же, необязательно, но нужно же было чем-то себя занять… Тем более он снова мог встретить ту девушку. Этерь.

Шумный треск веток поблизости привлёк их внимание. Лолли прекратила мучить инструмент, а Кай подался ближе, пытаясь выяснить, что происходит. Их уверяли, что на острове нет крупных животных, тем более хищников…

— Ай! — Лолли вскрикнула и соскочила с табурета, чудом удержав арфу в руках. Кай поспешил придержать её за локоть, не позволив девушке упасть.

Из кустов вырвался… человек! Полуголый загорелый юноша зацепился смоляной косой за ветку и теперь с кряхтением пытался высвободиться. Кай оглянулся на сестру — та до сих пор продолжала прижимать руки к груди, хоть уже и поняла, что бояться нечего.

Выпутавшись, парень окинул их своим дикарским любопытствующим взглядом. Очевидно, жизнь в таком оторванном от мира месте любого может превратить в подобие животного.

— А Ильхо здесь? — спросил внезапный незнакомец.

— Это Тео, — пояснила Лолли, опустив взгляд, неподдельно смущаясь наполовину обнажённого тела. — Друг Ильхо.

У Кайи вырвался нервный смех.

— Да вот ищу его. И нигде его нет, — с белозубой улыбкой на тёмном лице посетовал юноша, обращаясь в основном к Лолли. — Видели его?

Лолли покачала головой. Кай решил ответить за всех:

— Нет, его не было за завтраком. И сейчас мы не знаем, где он.

Этот Тео нахмурился встревоженно и полез обратно в кусты.

— Послушай! — окликнул его Кай. — Там есть дорога.

— Да мне тут привычнее, — донеслось из кустов.

Вскоре шум стих, и Лолли, придя в себя, вернулась к музицированию.

— А это хороший вопрос, — ядовито заметила сестра вполголоса. — Где Ильхо?

*

В этом деле главное было не думать. Потому что, если начать думать, можно и передумать.

Ильхо заглянул за плетёную стенку лавочки и позвал:

— Эй! Пошли кататься.

Несмотря на все риски, ждать ответа было чертовски волнительно.

Этерь подняла на него взгляд, продолжая при этом лепить горшок. А может, и кувшин. Смотрела она серьёзно, но не сурово.

— Я занята.

Ильхо завис в нерешительности: он был готов либо к категоричному отказу, либо к безоговорочному согласию. А что делать теперь?

— А когда освободишься?

— Как всё доделаю.

— Это когда?

— Ну не знаю. Я только учусь и не могу пока точно рассчитать время.

— Но ты пойдёшь?

Этерь подарила ему долгий оценивающий взгляд и после раздумий ответила:

— Пойду.

И Ильхо принялся ждать. Это было что-то новенькое. Маяться от безделья, конечно же, было ему не впервой, но никогда ещё по причине чужого желания. Тео, хоть и жаловался иногда, почти всегда бросал дела, стоило его позвать.

Полуденный зной подступал, и он сидел подперев стенку с тенистой стороны лавочки. Поначалу он не делал ничего. Потом принялся подбирать с земли мелкие камушки и выкладывать ими узоры, потом, когда затекли ноги, поднялся и бродил вокруг. Но не отходил далеко, хоть несколько раз и готов был плюнуть на всё и бежать к воде.

Проходившие порой мимо жители радостно приветствовали его. Время от времени наружу высовывался прихрамывающий Барудо, словно интересуясь, насколько хватит его терпения. Ильхо вспомнил, что хотел расспросить его о том нападении, но сейчас был так взволнован — ему казалось, что Этерь может освободиться в любую минуту, — что не задал ни одного вопроса.

Солнце стояло в зените; Ильхо вновь сел на землю под фруктовым деревом поблизости, прислонившись головой к узловатому стволу, и задремал.

Когда он очнулся, солнце уже клонилось к горизонту, хоть до заката было ещё далеко. У его ног отдыхал пёс — видать, прибежал из замка. Ильхо рассеянно спросонья потрепал его за ухом и поднялся.

— Эй! — прочистив горло, выкрикнул он и снова сунулся в лавочку. Теперь выходило уже нетерпеливо. — Так ты идёшь? Или сколько тебя ещё ждать?

— А что ты думал? Что я всё кину и побегу? — невозмутимо ответила Этерь, переставляя под навесом высохшие изделия. — Сейчас вот это подготовлю к обжигу, и всё.

— Иди уже! Ступай! — рассмеялся Барудо, наблюдая за её работой. — Я сам всё доделаю.

— Справитесь?

Гончар ласково усмехнулся.

— А как, ты думаешь, я раньше справлялся?

Этерь цокнула языком, будто сомневалась, а потом взяла кувшин, уже готовый, обожжённый добела, и вышла из-под навеса. Ильхо не сразу понял, что происходит. Пока она не протянула ему сосуд и не попросила:

— Польёшь мне?

— Давай.

Они отошли в сторону, туда, где виднелась редкая травка, и Ильхо принялся тонкой струйкой цедить ей на руки, а Этерь, согнувшись, смывала подсохшую глину. Но не очень тщательно.

— Всё равно сейчас промокнем, верно? — она обтёрла кисти о штаны. А Ильхо ещё удивлялся, что за подтёки такие, которыми расписана грубая ткань.

Она говорила шутливо, и он, ничего не в силах поделать со своим чувством юмора, тут же спросил:

— А ты разве не разденешься?

— Смотри какой! — Этерь хитро улыбнулась. — Ты в чём катаешься?

— Вот так, — он указал на свою простую выцветшую рубашку и на короткие штаны для прогулок. — Только обувь сниму.

— А у меня обуви нет, так что и снимать нечего.

— А тебе есть во что потом переодеться?

Этерь отобрала у него кувшин и смерила вроде как укоризненным, но всё же весёлым взглядом.

— Есть.

Сначала они добежали до дома Тео, но того там не было. Ильхо прикинул, сколько досок стоит брать, и в итоге взял две: ту, на которой учился когда-то стоять, и свою новую. За ними, шумно дыша, неотступно спешил старый пёс.

Пока они шли до моря, до того берега, где он впервые её повстречал, Ильхо бросал тайком взгляды на Этерь. Она ничего ему не припоминала, не шутила над ним, не язвила — вела себя просто и открыто, словно они знали друг друга уже давно. И он перестал ждать подвоха.

Впереди перекатывало волны море.

Ступив на песчаную косу, они остановились и переглянулись.

========== Глава 8 ==========

— Я поняла, поняла. Убери уже руки.

Ильхо отошёл и, стоя по бедро в воде, наблюдал, как Этерь ждёт пены, разгоняется, а потом падает животом на доску и скользит так какое-то время. Ещё она то гребла, то расставляла руки в стороны, чтобы почувствовать равновесие.

— Когда уже можно будет вставать? — спросила она с азартом, когда он снова подошёл к ней и они стояли так по пояс в воде.

А Ильхо думал, что это он нетерпелив.

— Это надо делать на берегу. Тебе трудно будет встать сразу на воде.

— На берегу? — Этерь прыснула от смеха. — На песке? Ты бы и плавать учил на суше?

— Ха! Как хочешь! Можешь и тут пробовать. Но потом не жалуйся.

— Не буду.

Его доска томилась в ожидании на песке, ведь Ильхо раньше и представить не мог, что учить кого-то — так долго и муторно. Тем более, когда не знаешь, с какого конца объяснять.

Отняв у Этерь доску, он показал, как вставать, стараясь совершать действия как можно медленнее. Ильхо толком ни разу не задумывался, как у него это выходит: они с Тео учились всему вместе, раз за разом просто нащупывая новый верный ход и подсказывая друг другу.

Повторив одно и то же движение несколько раз, Ильхо спрыгнул в воду и подогнал ей доску.

Этерь соврала насчёт того, что не разденется, ведь она скинула на берегу безрукавку, оставшись в затянутом на груди отрезке ткани. Не успевшие же ещё намокнуть волосы скрутила в пучок и перевязала своей банданой. И теперь каждый раз, когда она делала несколько шагов вперёд «рука об руку» с доской, оставляя его позади, он ловил взглядом, как сходятся и расходятся в движении её лопатки, и проделывал путешествие вдоль выступающих позвонков, дорожка которых прерывалась пожелтевшим куском ткани. Всё это выходило не специально.

Этерь снова легла на живот и попробовала встать на ноги. Шаткое равновесие подвело, и она, не простояв и нескольких секунд, плюхнулась в воду. Ильхо поспешил придержать доску.

Она с плеском резво вынырнула из воды и отёрла лицо. Без слов отобрала доску и попробовала снова. На этот раз вышло дольше.

Кажется, ей было чем заняться, и Ильхо наконец-то поспешил на берег за своей доской. Пёс, дремавший около неё, чуть приподнял голову и махнул хвостом. Ильхо весело подмигнул ему, хоть животное и не понимало его знаков.

— Хей! — раздалось вдалеке.

Ильхо остановился и приложил руку козырьком ко лбу, чтобы разглядеть, кто там. А потом, узнав срезающего путь через заросли Тео, прокричал в ответ:

— Мы здесь! Давай к нам!

Он не стал ждать, пока друг выберется, и кинулся к воде, где Этерь уже смогла продержаться на ногах до конца скольжения. Правда, это так её обрадовало, что она подпрыгнула, ликуя, и тут же оказалась в воде с головой.

Он лёг животом на доску и погрёб подальше от берега, но, когда проплывал мимо Этерь, не удержался и спросил:

— Так где хвост?

Она резко обернулась и со всей дури обдала его водой; смеясь и отплёвываясь, Ильхо поспешил отгрести подальше. Тем временем Тео избавился на берегу от штанов и в одной лишь набедренной повязке с разбегу нырнул в воду. Плавал он как рыба.

Этерь вновь полезла на доску, с усердием повторяя одно и то же. Это Ильхо подмечал вполглаза, а сам стал ждать волны, пытаясь представить, что он здесь один, и не выделываться: ещё одно позорное падение было ему сейчас «не по карману».

Как там это делает Тео? Не спеша, плавно…

Все мысли улетучились. Не осталось ничего, кроме куска дерева под ногами и волны, что несла его, пока он играл по её правилам.

Этерь напоминала ему волну: с ней тоже всегда верный ответ был лишь один…

Позже, чтобы передохнуть, они выбрались на берег. Тео воспользовался этим и взял старую доску у Этерь. Он мог бы, наверное, сбегать до дома, но слишком торопился успеть покататься до заката. А Ильхо устало упал на песок и раскинул руки и ноги, чтобы просохнуть.

— Как тебе живётся? — спросила Этерь, отжимая волосы позади него.

— Не понял.

Он с трудом запрокинул голову, чтобы посмотреть, как она встряхивает распущенной копной, и зажмурился от брызг.

— С такими длинными конечностями.

— Помнится, я обещал тебе порку.

— Но ты множество обещаний не сдерживаешь. Вот и оставайся верен себе.

Говорила она будто бы шутя, но Ильхо скорее почувствовал, нежели услышал за напускным весельем жесткость в её суждении.

Этерь опустилась на песок рядом, но ложиться на спину не стала, а обхватила руками широко расставленные колени и расслабленно округлила спину. Сейчас она, наверное, просто устала, но назавтра у неё всё тело будет ныть — это он по себе знал.

Ильхо полежал ещё, но, когда ему невмоготу стало разглядывать ямочки на её пояснице, с резким выдохом сел и принял ту же позу.

Вдруг вспомнилось кое-что ещё:

— Как обошлось с моим отцом? Он тебя не отсылает?

— Как он может меня отослать? Я же не вещь.

— Ха! Значит, ты плохо его знаешь. Он не в себе, подозревает всех вокруг. Ещё несколько лет назад он высылал отсюда рабочих одного за другим, пока все до последнего человека на острове не стали удовлетворять его требованиям.

— А мне твой папаша понравился. Не мелет попусту. Сразу видно, что знает, что и зачем говорит. Человек дела.

Ильхо хохотнул, и сам не понял, что же развеселило его больше: то, что отца назвали «папашей», или то, что он мог кому-то понравиться. Хотя последнее изумляло его вот уже который год: все жители острова отзывались о нём с теплотой и уважением. Но это он списывал на их простодушие.

Наверное, Этерь что-то почувствовала. Она бросила на него пристальный взгляд, словно желая уцепиться за мимолётную догадку.

— А что случилось с твоей матерью?

— Хм?

— Где она?

Ильхо набрал в горсть песка и выпустил тонкой струйкой обратно.

— Она умерла. Не вынесла торчать на этом острове с моим отцом.

— Хей! — Этерь толкнула его в плечо.

— Ну что?! Он мерзавец. Только почему-то никто этого не замечает.

— А ты всё замечаешь?

— Даже если не всё. Но в этом я уверен.

Она вздохнула.

— Так что ты помнишь о матери?

— Совсем немногое, — отвечая, он старался смотреть на море. — И смутно. Помню день, когда сидел рядом с ней у окна. Было солнечно. Как и всегда, — Ильхо скривился. — Она расчёсывала волосы. Они у неё были длинные, светлые. И я игрался с прядями, путал их, но она не сердилась. Лица не помню. Но помню, что она часто читала мне сказки. Особенно про морскую нечисть. Я был очарован морем и мне было ужасно интересно, кто живёт под водой… Пожалуй, всё.

— А как она умерла?

— Из-за ссоры с отцом. В тот вечер они кричали друг на друга — я не знал, куда деться от их ругани, — а после она выбежала из замка. Было уже поздно, темно; говорят, она пошла к Цехам и на одной из крутых дорожек оступилась и упала на скалы. Её унес прибой.

— Говорят?

— Мне так сказали. Но тела не нашли, и потому я ещё долго верил, что она просто сбежала. Я очень ждал, что она вернётся за мной, что это у неё был план, как выбраться с острова. От отца.

— Он неплохой человек…

— Да ладно? — Ильхо вскинулся зло, и Этерь осеклась.

Он поспешил отвернуться, и вдруг почувствовал лёгкое прикосновение к руке. Отца никогда не трогали его слёзы; с той страшной ночи Ильхо всегда рыдал в одиночестве на сиденье у окна в маминой комнате. А отец не рвал на себе волосы, и глаза его так и остались сухими, и он не нашёл ни слова утешения для испуганного шестилетнего мальчишки.

— Мне очень жаль, — тихо произнесла Этерь, приобняв его одной рукой и прижавшись так крепко, будто пыталась своими объятиями выдавить из него тоску.

Ильхо не имел ничего против её близости, но повод казался сомнительным. Нужно было придумать, как спасти этот вечер…

— Смотри! — Этерь вдруг подскочила и закричала, громко и радостно, словно ребёнок: — Смотри! Смотри!

Она потеребила его за рукав, указывая вдаль — на небо над замком.

Ильхо лишь поднял голову. В медных лучах заката над Коралловым островом парил корабль о чёрных с красным отливом парусах. Знаменитая «Химера», подёрнутая дымкой облаков.

— А, — голос плохо слушался, и он поспешил прочистить горло. — Это капитан Руперт.

Он тоже поднялся, отряхивая от песка подсохшие штаны.

— Наверное, у него к отцу дело.

Этерь обернулась, сияя от восторга.

— А какой он?

Ильхо взял время на размышление.

— Я слышал от приезжих, что в свете его считают мошенником. Но от дел с ним не отказываются, несмотря на репутацию, а значит, чего-то он стоит.

— Нет. Я спрашивала, что ты о нём думаешь.

— Я? — он растерялся. — Да ничего особенного. Он… занятный. И я всегда звал его «дядя Руперт», хоть он, кажется, старше меня всего лет на десять. В детстве с ним было весело играть, и он привозил мне подарки.

— То есть ты бы ему доверился?

Об этом Ильхо тоже не думал. Он постоял, раскачиваясь на носочках, и пожал плечами:

— Наверное, да.

— Значит, я тоже.

Этерь прищурилась, снова глядя на корабль. А он смотрел на неё, и это тепло, застрявшее в горле по пути от сердца, было вовсе не комом.

— Раз он тебе почти как дядя, тебе нужно в замок? — осторожно спросила она.

Да, раньше он бы побежал со всех ног. Ильхо опустил голову, пряча улыбку, и покачал головой:

— Не нужно.

— Тогда пошли! Покажешь мне ещё этих ваших трюков.

— Ну пошли. Отберём у Тео доску — хватит ему пока.

— Но есть же твоя доска.

— Моя? — переспросил он, забеспокоившись.

— Да. Твоя.

Ильхо едва сдержался, чтобы не загородить собой доску, так беззащитно лежавшую поблизости. Та была новёхонькая, такая славная, и он ещё даже сам не накатался на ней вволю.

Этерь сложила руки на груди.

— Серьёзно? Зажал?

У него было не так уж много на самом деле важных вещей в жизни — как вот эта доска. Но с другой стороны, это же Этерь…

— Хорошо, — он передал её со всей аккуратностью. — Только осторожней.

— Обещаю, — клятвенно заверила Этерь, не сделав на этот раз никакой шутки из торжественного момента.

*

Он поверить не мог такой удаче. Паруса «Химеры» развевались прямо над замком, и сам капитан Руперт собственной персоной должен был вот-вот ступить на внутренний двор.

Каю и его сестре хозяева любезно предложили присоединиться к приветствию внезапного гостя, и он ухватился за эту возможность. Это же было просто невероятно!

Он стоял по правую сторону от Герцога, а Кайя — между Региной и Лолли. Из слуг же присутствовал один дворецкий, что свидетельствовало о неформальности встречи. Кай и до этого слышал, что Руперт частый гость на Коралловом острове.

Глаза уже устали глядеть вверх, но вот от днища корабля что-то отделилось и стало опускаться всё ниже и ниже. Спустя несколько мгновений стало ясно, что это огромная плетёная корзина, закреплённая на тросах; и в ней были люди. Вскоре можно было разглядеть троих: мужчину и двух женщин.

Когда корзина опустилась, одна из женщин, поджарая, с кожей темней ночи, перескочила через борт и встала спереди, скрестив руки на груди и заранее даря им недружелюбные взгляды, будто они задумали скверное.

Вторая — немолодая уже, приземистая, с короткой щетиной пепельных — или седых? — волос и бельмом на глазу, одетая в синий плащ, застёгнутый до горла, отворила сбоку дверцу-калитку.

И вот на землю ступил капитан Руперт.

Кай старался не выдать любопытства, пока тот направлялся к Герцогу, но оглядел гостя с головы до ботфорт. Выглядел он лет на тридцать пять, был худощав, пожалуй, даже костляв, одет броско. Выделялся жидкими чёрными волосами, собранными в короткую косичку, и подвитой бородкой. На узком лице горели чёрные глаза, что тут же пробежались рыщущим, плутоватым взглядом по нему и его сестре.

Такому человеку хотелось доверить иное тёмное дело. Внешность соответствовала молве.

— Бабушка шлёт привет, — такими словами приветствовал их капитан и поклонился всем разом; Герцог протянул ему руку.

— Передавай и ей при случае.

Кай не мог уловить, было ли это их общей шуткой или всё стоит понимать буквально. В любом случае, он не упустил шанса лично засвидетельствовать приветствие и тоже пожал капитану руку, непроницаемым взглядом встречая смеющийся где-то в глубине взгляд Руперта. Скользкий тип.

— Я столько о вас слышал! Мне всегда хотелось узнать, из чего сделаны ваши паруса.

— Кто бы знал. Но к сожалению, технология утрачена.

— И как вы не мёрзнете на такой высоте? — спросил Кай, оглядывая его алый тонкий на вид кафтан, беспорядочно расшитый ромбовидными знаками и символами.

— Привычка жить в холоде. И к тому же, паучий шёлк прекрасно сохраняет тепло.

— В свете он до сих пор считается диковинкой. Где вы его достаёте?

— Знаю места, — туманно ответил Руперт. — Значит, Кай, — протянул он, лукаво улыбаясь.

— И моя сестра. Кайя.

— Ваши лица или, если хотите, ваше общее лицо — ведь вы похожи как две капли воды, — ещё одна улыбка, — мне знакомо. Мы встречались раньше?

— Вряд ли, — с ледяной вежливостью ответил Кай. — Мы с вами вращаемся в разных кругах.

— Не прибедняйтесь. Ваши круги хоть и весьма порочны, но я туда порой заглядываю. — И, не давая возможности ответить колкостью на колкость, гость обратился к хозяину: — Я не вижу здесь Ильхо. Почему он не встречает меня?

— Не знаю, где его черти носят, — отмахнулся Герцог.

— Где бы ни носили, будем надеяться, что принесут к утру домой, верно?

— Как всегда… Прошу, — хозяин пропустил Руперта вперёд, и тот уверенным шагом направился ко входу в замок. Его спутницы остались стоять возле корзины как изваяния.

Интересно, где именно эти двое будут обсуждать свои дела: в кабинете или в башне? И какие отношения могут связывать изгоя-изобретателя и такого проходимца? Задумавшись, Кай не сразу заметил, что у Руперта на плече, со стороны спины, примостился паук: размером с мужскую ладонь, мохнатый, чёрный в рыжее пятно и, судя по всему, живой.

*

Солнце садилось, пора было вылезать из воды, но так хорошо было, оседлав доски, просто покачиваться на присмиревших волнах.

На этот раз Тео сушился на берегу — он накатался и наплавался до того, что его можно было выжимать, и бродил вдоль берега, ловя последние солнечные лучи и потягиваясь, а пёс ходил за ним следом, туда-сюда.

Ильхо молчал, Этерь — тоже: они просто любовались закатом. Казалось, вместо них говорил плеск накатывающей волны, и он не сразу понял, что они не одни.

— Гляди.

Стараясь лишний раз не шевелиться, он указал на плавник, что вспорол водную гладь совсем неподалёку. Он уже видел акул, и частенько, так что не было нужды наводить панику, но это была крупная — раза в полтора больше человека, и любого могла напугать, особенно того, кто на острове недавно.

Этерь так и замерла, во все глаза наблюдая за неспешным кружением гостьи.

— Погребли, — сказал Ильхо тихо. — Медленно. Не делай резких движений.

Он лёг на доску животом и начал поворачивать к берегу, подавая пример, но Этерь легла и поплыла… к акуле.

— Куда?! Назад! — Ильхо ругнулся; он придушит её, если она выживет!

А она и не подумала слушаться. Этерь гребла до тех пор, пока не приблизилась к акуле вплотную, и завороженно погладила её бок и плавник, ловя скользящее движение проплывающей мимо рыбины. Ильхо затаил дыхание.

Он тоже мечтал погладить акулу.

Только осуществив задуманное, Этерь с удовлетворённым видом направилась обратно, и Ильхо наконец-то смог развернуть доску к берегу. Акула не приближалась — он неотрывно следил за движением её плавника.

— Погляди-ка! — на полпути к нему произнесла Этерь. — Я ещё живая.

Нет, если она теперь так будет его подначивать, он точно что-нибудь с ней сделает, только до берега доберётся.

Тео, кажется, тоже разглядел опасность, потому что стоял по колено в воде и, прикрыв ладонями глаза от последних солнечных лучей, брызжущих из-за горизонта, напряжённо вглядывался в их направлении. А акула тем временем повернула прочь от берега. Ильхо позволил себе грести чуть быстрее и всё время глядел назад.

Но вдруг раздался глухой удар: будто подброшенная, доска Этерь перевернулась, а сама она, взвизгнув от неожиданности, ушла под воду с головой, но тут же вынырнула.

Не раздумывая, Ильхо развернулся и направился обратно.

Жаль, что и акула решила так же.

Ловить отнесённую в сторону волной доску Этерь — то есть его доску! — времени не было, и Ильхо одним рывком втащил её к себе, а сам спрыгнул в воду. Теперь его длинные, как она выразилась, конечности были так удобно подставлены под заход хищницы с любой стороны. И плавника было не видать.

— Дурак! Куда ты спрыгнул?

Этерь попыталась слезть, создавая лишнюю возню.

— А ну ляг! — он хорошенько шлёпнул её по ноге, которую она пыталась спустить. — Давай ещё оба без рук-ног останемся!

Шёпотом обругав его, Этерь послушалась, и Ильхо поплыл к берегу, быстро, но плавно, толкая перед собой доску.

В какой-то момент, не в силах объяснить, что почувствовал, он резко толкнулся ногами, как можно дальше вперёд посылая тело и свою ношу.

Как раз в это мгновение позади него вода с шумным плеском явила светло-серый акулий бок. Оставшись ни с чем, хищница ушла на второй заход, и Ильхо понадеялся, что этого времени им хватит, но та не стала ходить вокруг да около — совсем не таясь, сделала круг и устремилась обратно.

Этерь заковыристо, как лавочник, выругалась и села, вцепившись в его руки со словами: «Полезай сюда. Тебя же сейчас покромсают!»

Сам Ильхо придумал уже оттолкнуть доску как можно дальше и уйти под воду, а акула проскочила бы над ним. И в тот момент, когда он набрал в лёгкие воздуха и толкнул доску вперёд, «наслаждаясь» проклятиями, сыпавшимися на его голову из уст Этерь, — в этот момент из-под ног у него вынырнул Тео.

Друг бросился на напавшую акулу и, чудом увернувшись от пасти, приложил ту точно в глаз. Одуревшая рыба нырнула в сторону и исчезла. А им втроём удалось добраться до берега невредимыми.

— Спасибо, — на суше Ильхо обнял друга, который всё ещё не мог отдышаться.

Тот откинул мокрую косу за спину и с беспокойством указал на море.

— Там было что-то ещё. Там, под водой, кто-то чёрный.

— Рыба?

Тео замотал головой, садясь на песок.

— Не успел разглядеть.

Ильхо переглянулся с взволнованной Этерь.

— Это оно перевернуло доску, — подтвердила она.

Верно, он тоже думал об этом. Пока не вспомнил о другом.

— Ты! — двумя руками он оттолкнул её подальше, уводя разговор от Тео. — Какого чёрта ты там делала?

Этерь толкнула его в ответ, но она была ниже и к тому же девчонка, а его длинные ноги отлично зарывались в песок.

— Хотела посмотреть её! Отвали!

— Насмотрелась?!

Она попыталась проскочить мимо, но Ильхо перехватил её за руки.

— Да что ты привязался! Отцепись! Я буду кричать!

— Кричи.

Этерь голосисто завопила на весь пляж, но кругом было пусто. И, конечно же, она попыталась его пнуть, целясь по коленям, но к этому он был готов и сбил ногами удары — теперь им обоим досталось по синяку.

Этерь посерьёзнела и застыла. Теперь, когда она не вырывалась, стало неловко её удерживать, но Ильхо ещё сомневался.

— Отпусти, — глядя в сторону, попросила она с плохо скрываемой обидой.

Он отпустил, но погрозил ей, поводя пальцем перед её носом:

— Больше так не делай.

Она смотрела на него исподлобья. Нет, ну неужели обиделась? Разве это не он должен сейчас обижаться?

Ильхо вздохнул. До него только что на собственной шкуре дошло, как Тео бывает с ним непросто.

Но тут губы Этерь растянулись в злорадной ухмылке.

— Это потому, что ты за меня переживаешь, да?

Вот чёрт!

Он схватил её за плечи и поцеловал.

========== Глава 9 ==========

Когда они поднялись в башню, Герцог запер дверь. С утра он успел прибраться здесь, но кое-какие наброски до сих пор валялись на столе неопрятной кучей. Стеклянный короб у стены был пуст — и он заметил взгляд, вскользь брошенный на него Рупертом. Герцог и сам в последнее время подолгу сидел, глядя на восстановленное стекло. Его терзали вопросы без ответов.

— Присаживайся, — предложил он гостю после заминки, но, обернувшись, обнаружил, что тот уже уселся: в его кресло. Руперт бесцеремонно закинул руки за голову, а ногу — на ногу. А его паук оказался спущен на поверхность стола, и теперь сверкал своими похожими на глазурь глазами, замерев по привычке. Опасный и напуганный в одно и то же мгновение.

Всё как всегда.

— Ты в курсе? — друг указал назад, на дверь.

— О чём ты?

— Эти двое. А я-то думал, откуда лица знакомые. Их отец, как его там, с такой козлиной бородкой, — размышлял Руперт, накручивая на палец собственную бороду, — это же он прославился тем, что сделал капитал из ничего, буквально поднявшись в свете на останках обнищавших дворянских фамилий, которые теперь работают на него, родившегося ублюдком у горничной, выставленной из поместья… не помню кого, правда. Когда-то они были у всех на слуху. Помню только, что поместье это ушло с молотка. Тяжёлая пора для аристократии, привыкшей получать доход с земли, не вкладываясь в модернизацию. Нет бы потратиться на твои машины…

— Ближе к делу. — Герцог нетерпеливо прошёлся из угла в угол, выглянул в окно посмотреть на Цеха, ещё виднеющиеся в сумерках.

— Твоя монополия на эти механизмы начинает утомлять.

— Кого?

— Всех, — прямолинейно ответил Руперт, а потом ещё с минуту неотрывно смотрел ему в глаза, словно проверяя, насколько невыносима его прямота. — Я давно тебя предупреждал. В Совете, конечно, об этом вслух не говорят. Им нынешнее положение вещей на руку: фактически ведь лишь они могут допускать к тебе новых заказчиков или не допускать вовсе, контролируя ситуацию в угоду своим прихотям. Но это остаётся лишь вопросом времени. Они ведь не первые пытаются выведать твой секрет. Как вот эти двое, например. Уверен, за всем этим стоит их отец.

— Удачи им. — Герцог наконец-то смог улыбнуться и опустился на стул напротив Руперта.

— Так что? — спохватился друг и даже, затаив дыхание, сел прямо. Паук беспокойно переступил лапками, подавшись чуть в сторону. — Выходит, тебя всё это веселит?

— Не то слово, — мрачно заметил он. — Забавляет.

Он любил нелепые случайности, казусы, а пуще прежнего — наблюдать, как люди из них выпутываются, как ведут себя. Наблюдение за ничего не подозревающими индивидами тоже своего рода развлечение.

— Значит, они вынюхивают, — заключил Герцог, соединив подушечки пальцев, что было ему привычно в минуты задумчивости. — Не могу сказать, что удивлён.

— Был бы дураком, если был бы удивлён. Так что же? Прикажешь им убираться?

— С чего вдруг? Домашние истосковались по общению. Кажется, их визит всем в радость. К тому же, пусть ищут. Что они смогут тут найти?

— Ничего, — Руперт улыбнулся так, что стало понятно: он тоже не против хорошей шутки.

— А теперь к делу. Искр нет?

— Ты же знаешь. — Руперт всё делал с тонким изяществом, с ним же он и стащил с тёмной поверхности кипу бумаг и принялся лениво рассматривать наброски; паук в этот раз не шелохнулся. — Я не захожу туда чаще, чем требуется. Мне не по вкусу безумие, как и моей команде. Я привёз только волосы. Ну и те самые поршни и шарниры. Хотел бы извиниться за то, что так долго не мог их достать, но ты не платишь мне за эти заботы, так что…

Он развёл руками.

— Мои гости уже кинули мне подачку.

— Щедро. Значит, у тебя теперь излишки?

— Нет, я подумываю о модернизации.

Руперт дёрнул кадыком и поглядел в сторону, не желая вникать в подробности.

— С чего такая жадность, кстати? Искры были недавно. И даже одна особенная. Ты уже опробовал её?

Руперт намеренно не смотрел на него, Герцог знал. И голос его неспроста был таким нарочито беззаботным, скрывая сильнейшее напряжение. Но здесь между ними никогда не было согласия и уже, наверное, не будет.

— Опробовал, — согласился он с лёгким кивком и сложил руки в замок.

— Есть ли?.. — Руперт стрельнул в него взглядом, в котором промелькнуло смятение, почти ужас, и снова вернул его к бумаге. — Есть ли какие-то отклонения от нормы?

— Смотря что считать отклонением…

— Сёрьезней, мой друг.

— Я серьёзен. Да и что такое норма?

— Тебе ли не знать?

Герцог не стал отвечать. У него пока не было ответа, да и отчитываться перед Рупертом он был не обязан; это были лишь их милые, как их называл друг, беседки. Лишь повод удостовериться, что он ещё не спятил, не выжил из ума. Руперт изначально считал идею безумной, не переменил своего мнения и теперь, спустя столько лет.

— Я не настаиваю. — Друг кинул бумаги обратно на стол, и те приняли ещё более растрёпанный вид. — Просто любопытствую.

— Нет, я знаю, что ты делаешь. Ждёшь, когда я со всем этим покончу.

— Этого я никогда от тебя не скрывал. Я с самого начала говорил…

— Ты говорил, что это бесчеловечно. Мне не нужны напоминания.

Вот этот взгляд был Герцогу хорошо знаком. Только он — не упрямыйребёнок, чтобы так на него смотреть, и, однако, из раза в раз глаза Руперта глядели именно так. Вопрошая: «Доколе?»

— Я прибыл, чтобы забрать подарки, — вновь став добродушным плутом, заключил друг.

— Рановато в этот раз, — проворчал Герцог, но ему ужасно хотелось сменить тему, так что он охотно поднялся и подошёл к большому тяжёлому сундуку в углу. Обычно тот стоял без надобности, а иногда, застеленный рогожей, а поверх — шерстяным одеялом, служил ему лавкой, где он мог передохнуть между делом. Но последние два месяца по обыкновению туда он складывал свои безделицы, которыми занимался в часы, когда ни спать, ни думать не хотелось. В основном в рассветные.

— Пришлёшь кого-то или сам понесёшь? — спросил он у Руперта, когда откинул крышку.

Руперт тоже поднялся и с мальчишеским любопытством заглянул внутрь, а потом протянул руку и достал один из свёртков.

— Всё то же? — улыбнулся он, развернув плотную вощёную бумагу. — Ну-ка, дай заведу…

И, прикусив кончик языка, Руперт поставил игрушку на стол и завёл механизм. Это была гарпия, она ходила и взмахивала крыльями, а ещё склоняла голову то на одну, то на другую сторону. На её хрупком лице застыли слезы, а на голове красовался расписной головной убор.

— Сделал бы, что ли, мишку или кошку, а? Опять нечисть.

— Дети обожают нечисть, — с ноткой брюзжания возразил Герцог, наблюдая, как Руперт бесцеремонно крутит предмет, с которым сам он обращался как с хрусталем, и добавил тише: — Ифирия была в этом уверена.

— Ты должен сказать Ильхо, — внезапно, без какой-либо подготовки, не дав ему даже времени собраться с мыслями после воспоминаний о жене, сказал друг. Он даже не дал ему времени выдохнуть, потому что тут же продолжил: — Мальчику не хватает материнской ласки.

После такого удара его голос не мог не звучать резко:

— И что ты предлагаешь? Я ему не мать. А его мать мертва. Ему придётся с этим справиться.

— У него есть отец. Вот бы Ильхо удивился, если бы обнаружил это.

— Мне не до твоих острот.

— А это и не шутка. Это его горькая правда.

— Я каждый раз думаю, почему бы тебе не заглядывать к нам почаще, — со злой усталостью ответил Герцог. — А потом вспоминаю, какая ты заноза, и, знаешь, хочу видеть тебя ещё реже.

— Я знаю. — Руперт уселся обратно, ничуть не смущаясь, что спорить ему теперь придется со вздернутым подбородком. Паук тут же взобрался на подставленную ладонь. — Но суть нашей дружбы такова, что я единственный, кто тебя ещё терпит, а потому ни ты не можешь запретить мне бывать здесь, ни я не перестану навещать вас.

В повисшем молчании начали доноситься до слуха звуки подступающей ночи: уханье, пение и стрёкот в саду, смешивающиеся с шёпотом перекатывающихся волн.

Кроме раздражения Герцог чувствовал и усталость, и что-то горькое, застрявшее глубоко в горле.

— Ему девятнадцать. Детство давно закончилось. Мне жаль, что с таким отцом, как я, ему не приходится рассчитывать на что-то большее.

Руперт лишь слабо улыбался, неловко, виновато, с жалостью в глазах. Не соглашаясь.

— Пора ему уже взять на себя ответственность. Хоть за что-то, — тяжело припечатал Герцог. — Если ты думаешь, что о таком детстве для него я мечтал, то нет.

— Мечтал? — Руперт приподнял бровь, его улыбка сделалась искренней.

— Планировал. Но всё пошло не так. И мои изобретения…

— Хорошо, хорошо, я понял! — его голос был вновь беспечен: друг примирительно поднял руки, и паук, успевший переместиться лишь на плечо, спешно отполз выше. — Твои изобретения прежде всего. Впрочем, это и не мое дело, а капитан Руперт не привык совать свой нос в чужие дела.

— Твой нос торчит из всех чужих дел Большой земли.

— Так это те дела, за которые мне платят. Но послушай, мне не нравится этот Кай. Он интересовался парусами, — заметил Руперт с явной враждебностью.

— Твоими парусами интересуются все. Одно время Ильхо ими просто бредил. Ведь в мире нет большего чуда.

Но Руперт не надулся от чувства собственной значимости, а, напротив, ещё больше забеспокоился.

— Да, такие только одни. — Он встал и, будто бы не торопясь, прошёл к окну, чтобы посмотреть на небо, но с этой стороны замка корабля было не видать. — И если с ними что-то случится…

— У тебя наверняка припрятано ещё полотна.

На это друг не ответил.

— Куда направишься после нас?

— Сначала к… — на лицо Руперта вернулась шаловливая улыбка, — к бабуле. Нет, правда, бабушка никогда не любила, чтобы её так называли.

— Значит, к Небесной хижине?

— Да.

— Проверять, на месте ли заначка?

— Нет там никакой заначки.

— Ни за что не поверю. — Герцог наконец-то смог расслабиться в освобождённом кресле и даже откинуться на спинку, сложив руки на животе.

— Давай сменим тему… — Руперт устроился в проёме окна. — Я тут сложил строчки. Хочешь послушать?

Герцог уже едва мог вспомнить, каково это — дурачиться, но в такие моменты знакомое чувство оживало в душе. Он прикрыл глаза ладонью, давая понять, что предпочёл бы что угодно этому. И Руперт, разглядев в сумраке улыбку на его лице, начал декламировать.

*

Расходиться по домам не хотелось.

Пока они молча таскали ветки на костёр, Этерь не подавала виду, что думает об их поцелуе. Она лишь время от времени задерживала на нём взгляд, когда он делал вид, что смотрит в сторону. А Ильхо думал.

Тео убежал звать остальных. Не для танцев — они просто собирались посидеть у костра, попеть песни, послушать истории. Ильхо наказал ему привести Барудо, чтобы тот рассказал всем про нападение морского чёрта. Где ещё слушать об этом, как не ночью на пляже? Когда тёмные волны так близко…

— … Я и впрямь думал, что это всё. Что мне уже не спастись, — гончар не хвастался байкой, он смотрел в огонь, словно тот подсказывал ему воспоминания о страшной ночи, и ничто не спорило с его словами — только редкий треск веток в костре. — Я о сыне вспоминал, когда думал, что всё…

Ильхо думал, что будет более жадным до всех подробностей, но он рассеянно ловил слова рассказчика, глядя то на небо — сегодня оно было ясным, и звёзды мерцали в розовой дымке, — то в огонь, что весело плясал, обволакивая хворост. Но чаще он смотрел на Этерь, чей профиль выглядывал справа из-за Тео и Лута.

Она тоже оглядывалась на него.

— Иди ко мне, — позвал он одними губами, что торопились растянуться в улыбке.

И Этерь осторожно, чтобы не подниматься и не потревожить чужие ноги, переползла к нему и устроилась между его ног, прижавшись спиной к груди. Ильхо подумал, что, значит, ему кое-что можно, и обнял её, устроив подбородок на пропахшей солью макушке.

Рассказы о чудовищах, русалках, спрутоподобных богах и говорящих рыбах ужасно увлекали его. Остров с самого детства представлялся ему оплотом языческих сил, что были уже изгнаны из цивилизованного мира, а здесь ещё цеплялись за жизнь. Сказка была совсем рядом, стояло лишь протянуть руку, найти очередную заводь, нырнуть в очередной омут, прислушаться к гулу волн ночью у подножия скал, и чудо откроется ему.

Этот зов до сих пор был ему знаком.

Однако в этот раз ему не хотелось ни вина, ни травки, не хотелось пропускать ни одного мгновения этого вечера или искажать его в сознании.

Ильхо опустил голову ниже, так, что его нос коснулся уха Этерь.

— Мне хорошо с тобой, — сказал он тихо — ей одной.

— Мне тоже, — донеслось в ответ полушёпотом.

Он расплылся в глупой улыбке и стал ещё рассеяннее слушать болтовню Барудо…

Лут не верил гончару — он верил тёте Аурии. Но Барудо не обижался на фермера, а лишь качал головой и повторял с безобидной улыбкой, что, мол, если бы тот сам видел чёрта — хоть одним глазком, хоть с мгновение, — то уж точно не стал бы спорить.

Ильхо точно хотел бы глянуть: хоть одним глазком, хоть с мгновение…

Кто-то из женщин принёс гитару, и полилась песня, простая моряцкая песня про потерянный берег и кольцо, которое путешественник купил своей жене, да так и не довёз голубке.

Вдалеке рокотал океан.

*

Он возвращался в замок где-то между полночью и рассветом.

Эта ночь пахла слаще и вся переливалась в розовом и лиловом, была воздушней и искристей, чем когда-либо прежде, и Ильхо казалось, что дорога, неуклонно поднимающаяся к замку, ведёт его к небесам. Он очень хотел спать, но ему казалось, что он ни за что не уснёт. Ноги будто едва касались земли, но ещё никогда он не чувствовал такой явственной опоры.

Рабочие и фермеры ушли в свои хижины, и Этерь ушла с ними, отказавшись ночевать в замке, даже в комнате для прислуги, — хоть Ильхо и клялся сквозь смех, что его намерения кристальнее воды в роднике.

Она сказала, что доберётся до лавки гончара, где и переночует, а если и встретит морского чёрта, то обязательно расскажет, каков тот из себя. Лут громче всех смеялся над её шуткой, а Барудо надулся, и она увела старика под руку, горячо и ласково убеждая его, что она ему верит.

И она предусмотрительно отказалась от того, чтобы Ильхо провожал её.

Добравшись до замка, он не сразу поднялся к себе, а какое-то время бесцельно бродил по открытым галереям. «Химера» всё ещё висела в воздухе, и он смотрел на корабль то с одной, то с другой стороны, пытаясь разобрать вдали каждую незначительную деталь такелажа. В сиянии Драконьей туманности чёрный парус отливал пурпуром.

Он хотел зайти в библиотеку: была у него какая-то мысль, затесавшаяся в потоке прочих, да так и не проклюнувшаяся — она оставила после себя лишь это зудящее чувство и время от времени возвращалась бессмысленным напоминанием. И вот Ильхо собрался уже было свернуть к ней, как у одной из колонн увидел самого капитана.

— Дядя Руперт! — радостно выдохнул он.

Разве не чудесно, что именно его он встретил тогда, когда всё у него в душе звенело от счастья?

— Мальчик мой, — Руперт раскрыл объятия и крепко сжал его. — Как я рад, что всё-таки увидел тебя.

— Что? Уже улетаешь?

— Ухожу, Ильхо, — с весельем в голосе поправил его капитан, отстранив на расстояние вытянутой руки и пристально вглядываясь в его лицо, на котором, должно быть, красовалось одно из самых невразумительных выражений, будто он опять накурился, а это было не так. — Сколько повторять, я не летаю — я хожу по небу.

Ильхо кивнул. Летать, ходить — какая разница? Главное, по небу.

— Где паук? — он поискал его взглядом.

Руперт повернулся боком, явив питомца, и Ильхо не торопясь подставил сложенные ладони, давая тому возможность перебраться на них, а главное — давая время на размышление. Не единожды Ильхо был укушен, прежде чем научился обращаться с необычным существом. Его укусы всегда были болезненны и жгли кожу часами, а порой — днями.

— Ты сегодня сам не свой.

— Просто день выдался хороший, — ответил Ильхо, не пряча улыбки, но не поднимая взгляда: он же занят пауком.

— Уже ночь, — заметил Руперт.

— И ночь тоже.

— Всё с тобой ясно… — Капитан тут же спрятал добрую усмешку и заговорил с привычной непринужденностью: — Мы засиделись допоздна. С твоим отцом и вашими гостями.

— А, — только и отозвался Ильхо, наблюдая, как паук осторожно, словно прощупывая почву, продвигается по его вытянутой руке. Сегодня Руперт явно темнил больше, чем обычно. — Ты слышал новость?

— Какую?

— Что я мог бы жениться и убраться отсюда. Под поручительство новой семьи. Он всё знал, но скрывал.

— Разве это лучшая идея? — тоскливо заметил Руперт, на этот раз искренне. — Да, там тебе будет казаться, что перед тобой весь мир. А на деле тот же поводок, только длиннее. К тому же брак…

— Всё что угодно, лишь бы не видеть его.

Руперт посмотрел на него с долей осуждения, но не без понимания.

— Если бы всё было так просто, но вы оба так упрямы.

— Упрямство здесь ни при чём, просто у него нет сердца.

Ильхо сам себе подивился — эти слова он смог обронить легко, беспечно. Впервые чёрствость отца не причиняла глухой боли, а была просто фактом, о котором можно было говорить. Или не говорить вовсе.

— Думаешь, я не знаю, что про него говорят в свете. Я давно услышал, ещё ребёнком. Он собирался пересадить машине живое человеческое сердце.

Руперт не удивился, конечно же.

— Твой отец и не скрывает этого.

— Но и не рассказывает никому, — Ильхо горько усмехнулся. — Говорят, это его слуга согласился добровольно на эксперимент. И он смог. Уверен, у него даже мускул не дрогнул, когда он вскрывал тому грудную клетку.

Капитан не нарушал тишину, заполнившую собой паузу, и не пытался обелить своего друга. Значит, всё было в точности так. Если не страшнее.

— Не понимаю, почему мать не сбежала от него ещё тогда…

Они оба молчали какое-то время, пока Ильхо пытался сделать вид, что мохнатые лапки паука — это всё, что его занимает.

— Шутка заключается в том, — с печальным вздохом заговорил вновь Руперт, — что вы очень похожи. И в тебе, и в твоём отце есть страсть.

Ильхо упрямо замотал головой. Пусть не говорит ему, что они хоть в чём-то похожи. Он всё будет отрицать.

— Да, — печально, но безжалостно продолжал капитан. — Просто ты ещё не нашёл то, ради чего захочешь нарушить все законы, людские и божьи. А в том, что ты их нарушишь, я не сомневаюсь.

— Вздор, — отшутился Ильхо. — Я бы никогда не стал делать ничего подобного.

Он подумал о тех, кого знал на острове. Даже согласись кто-нибудь из них и добровольно подставь под нож свою грудь ради его жажды познания, он бы никогда, ни за что…

— Что ж, — Руперт чуть подался вперёд и заглянул ему в лицо своим тёмным цепким взглядом, — я тоже могу ошибаться, но лучше уж тебе подумать о таком заранее, чтобы решить, что бы сделал ты. Возможно, это не даст тебе переступить черту.

— Лучше… — Ильхо вернул паука хозяину и провёл рукой по волосам, приглаживая не столько их, сколько мысли, — расскажи мне о том, что ты видел. О своём последнем приключении. Оно было опасным?

Руперт рассмеялся:

— О-о-о, не сомневайся! Мы еле спасли свои шкуры. Но это было славное дельце!..

*

Этрь спала, бросив прямо на земляной пол мешковину, и от её сиротливого вида у Барудо защемило в груди. Что за бедный ребёнок… Одна, без матери и отца, пряталась на корабле под видом мальчишки, а потом и вовсе добиралась до острова вплавь. И ведь не жалуется, берёт, что дают, и уже со всеми успела подружиться. Больше, чем её, тут, пожалуй, любят только Герцога, но и то об этом можно было бы поспорить.

Барудо не стал её будить, лишь набросил сверху одну из своих рабочих рубах, а сам потихоньку принялся за дело: разжигал печь и разминал глину, изредка перекрикиваясь с другими ремесленниками, приветствуя прохожих и поглядывая на океан сквозь редкие с этой стороны берега деревья. Сегодня было солнечно и ветрено и небольшие волны казались темнее обычного, но зато их украшала пышная пена на гребне.

Этрь сонно потянулась и с трудом разлепила глаза, щурясь на поднявшееся уже высоко солнце.

— Вот так дела, — она посмотрела по сторонам, прислушалась к гомону рабочего дня. — Белый день, а я сплю, как барышня.

В следующий же миг она была на ногах: покрыла голову красной повязкой, налила и выпила стакан воды, умылась, отфыркиваясь, и проглотила, словно не жуя, лепёшку. И даже между делом успела отчитать его, что он её не разбудил. Барудо так и опешил.

— Дядя Барудо! Дядя Барудо! — закричали на том конце улицы, и они оба высунулись наружу. Ему эти крики сразу не понравились. Хорошие новости таким голосом не сообщают.

— Что такое? — спросил он взволнованно, глядя на двух фермеров, что тоже сидели вчера на пляже у костра. Они не шли — бежали. — Из-за чего крик?

— Лут пропал! — выпалил один из них.

— И мы видели следы. Не человека, а… существа, — с круглыми от ужаса глазами закончил другой.

========== Глава 10 ==========

Завтрак прошёл вполне благостно, почти по-семейному. Оттого что все в основном молчали, погруженные в свои мысли.

Герцог отвечал односложно и только по делу, ел быстро, а потом откланялся, сообщив, что сегодня весь день пробудет в Цехах. Ильхо мечтательно глядел сквозь каждого собеседника и, сколько Кайя его ни расспрашивала, не мог выдать ничего вразумительного. Стороннему наблюдателю могло бы показаться, что его улыбка обращена к ней, но Кай видел, что парень улыбается своим мыслям. У его ног опять сидел пёс, безродная грязная дворняга, которую почему-то никто не требовал прогнать, и только с ним Ильхо был искренен, трепля время от времени за ухом и разрешая положить слюнявую морду себе на бедро.

Регина за последние дни исчерпала все темы для светских бесед и теперь могла лишь беспомощно заводить речь о чём-то настолько ничтожном и несущественном, что ни Кай, ни Кайя даже не пытались сделать вид, что им это интересно.

На Лолли Кай старался не смотреть, чтобы вообще не давать повода бедной девушке.

Сам же был неразговорчив, потому что вспоминал визит капитана. Когда, проснувшись, он первым делом подошёл к окну, «Химеры» уже не было. А он так рассчитывал разглядеть её в дневном свете, тем более что день обещал быть ясным и безоблачным.

Кай по обыкновению совершил прогулку, но не к Цехам, а в этот раз лишь к городку, чтобы не терять времени и чтобы все домашние успели после завтрака заняться своими делами, а он мог бы беспрепятственно заняться своим. Тем более что он невольно искал встречи с той девушкой.

Вернувшись в замок, он застал его восхитительно пустым. Кайя, как и планировала, отдыхала в покоях, обидевшись на то, что Ильхо не уделил ей достаточно внимания, самого Ильхо тоже было не видать, Герцог, по словам лакея, не возвращался, а сестра хозяина занималась ревизией вместе с экономкой и выговаривала кухарке.

Когда ещё попытаться, если не сейчас?

Кай не спеша, будто с рассеянной ленцой, подошёл к подножию лестницы, ведущей в башню. Вокруг было тихо, мягкий свет падал сквозь высокие окна, изнанка замка была похожа на пещеру в песчанике, сухая и теплая. Он ещё раз оглянулся, прислушиваясь, но не различая ничего, кроме плеска волн снаружи и крика чаек, а потом ступил на подножие винтовой лестницы.

Тут было не так узко и пугающе тесно, как на винтовых лестницах замков Большой земли, хоть он и не был их частым посетителем. И очень скоро ступени доставили его наверх — всё же и башня была вовсе не из высоких. Если покинутый всеми Тео и впрямь заканчивал своё творение в одиночку, это было не удивительно.

А вот и главный вопрос дня, а может быть, и всей их кампании. Перед ним оказалась тёмная деревянная дверь, украшенная узорами, в причудливых линиях которых угадывались очертания рыб; инкрустированная перламутром, мягко мерцающим в полутьме.

Кай унял всколыхнувшееся было волнение, взялся за холодный металл ручки и потянул дверь на себя.

Она была открыта!

Со спёртым дыханием он ступил внутрь пронизанного светом помещения, очевидно, служившего своему хозяину и кабинетом, и своеобразной мастерской, и даже в каком-то смысле… убежищем?

Да, Кай мог запросто представить, как Герцог проводит здесь не то что часы — дни, — скрываясь от мира, и без того уже сузившегося до крошечного острова в океане, но до сих пор слишком шумного и неспокойного. А здесь — тишина, порядок, умиротворение и только его мысли.

Подобное место было и у их отца, поэтому ему всё это было знакомо.

Вот она — сокровищница чужих идей.

Каю хотелось вывернуть все ящики и сундуки разом, открыть каждую дверцу шкафа, но это было то, на чём он мог неосторожно попасться, да и наводить беспорядок казалось глупым, безрассудным поступком. Поэтому он приступил к делу осмотрительно.

Для начала он просто подошёл к столу. Массивный, из тёмного дерева, — такой в одиночку не сдвинуть — стол зиждился в левой части кабинета, а кресло хозяина было обращено спиной ко входу и лицом к одному из окон. На столе было чисто и пусто, за исключением аккуратно подбитой стопки бумаг.

Кай осторожно взял их в руки. Конечно, вряд ли ему вот так сразу повезёт, но чем чёрт не шутит?

Это оказались всего лишь наброски. Простоватые лица — такие Каю ежедневно попадались на этом богом забытом острове — ничего из ряд вон. Правда, на последнем листе, словно нарочно убранном в низ стопки, он увидел портрет женщины, удивительно похожей на Ильхо.

Странно, а почему он никогда не задавался вопросом, куда делась жена Герцога?

Кай потёр пальцем подбородок. Наверное, это было и неважно, но всё же… И в свете про неё все будто забыли, судача лишь о Герцоге, его механизмах и реже — о самом Ильхо.

Ладно. Он здесь не за этим.

Кай аккуратно положил наброски на место и выровнял их, как было. Потом наугад открыл ящик стола, верхний. Там лежали свечи, спички, моток ниток, иголки, ножницы, а также свечные огарки.

Как аскетично. Кай вполне мог представить, как чудак сам штопает свою одежду, ведь у Герцога, как выяснилось, не было камердинера.

В следующем ящике оказались канцелярские принадлежности, карандаш к карандашу, и кое-какие инструменты.

В третьем ящике — стопка белой бумаги и журналы для записей. Последние привлекли его внимание, и Кай вынул оба по очереди — лишь для того, чтобы в одном увидеть скучное расписание, куда были занесены в основном посещения простолюдинов и редкие визиты с Большой Земли, а в другом — графики профилактических осмотров населения и в первую очередь рабочих.

Была ещё одна небольшая записная книжка, но она вся оказалась посвящена строгому следованию диете. Герцога не зря звали отшельником, питался он скромно.

На этом содержимое стола заканчивалось. Негусто.

Следующим делом Кай собирался приступить к осмотру шкафов, но взгляд его зацепился за конструкцию из стекла, надежно прикреплённую к одной из стен. Она напоминала ему высокий, чуть выше человеческого роста, короб. Дверца, снабженная обыкновенной защёлкой, была открыта, и он даже сам, не без доли опаски, зашёл внутрь. Да, как раз на человека.

Должно быть, здесь Герцог оставлял готовые прототипы. Хотя он должен был собирать их в Цехах, разве не так?

Кай вышел и осмотрел стеклянный короб ещё раз. Он напоминал ему витрину. Возможно, это что-то ещё не доведённое до ума. Может быть, внутри появятся полки?

Затем, прислушавшись на мгновение, не поднимается ли кто по лестнице, он приступил к осмотру настенных шкафов, открывая хорошо смазанные, а потому совершенно не скрипучие дверцы одну за другой.

И опять ему ничего не попалось. Внутри оказался архив и кое-какая литература. Надо сказать, Герцог не лукавил, когда говорил, что разбирается во всём, что происходит на острове. Здесь была литература по разведению скота, по выращиванию множества культур, по садоводству, по гончарному мастерству, по водоотведению, по инженерии, а также по медицине. И не только труды признанных светил, но и журналы с новейшими публикациями, и медицинские атласы.

Кай полистал один из них, разглядывая, как выглядел бы человек без кожи, потом убрал на место. Он пролистал и многие другие книги, чтобы убедиться, что в них не вложены никакие тайные записи, или же не устроен тайник. Но и в этом не преуспел.

Последним делом он пооткрывал сундуки, большие и малые, но не обнаружил там ничего, кроме инструментов, ничем не отличавшихся от тех, что видел в мастерской отца, только, быть может, содержавшихся в куда большей чистоте и порядке. И при всём при этом Герцог не казался безукоризненным педантом. Скорее тем, кто даже не замечает, что аккуратен в каждом своём движении.

Помимо прочего Кай нашёл в этом «кабинете» кусок смятой, так ни во что не превратившейся и застывшей на воздухе глины. Да, он уже слышал, что где-то здесь добывают немного глины для собственных нужд. Ещё было несколько явно игрушечных механизмов, большой, но совершенно пустой стеклянный сосуд с плотно прилегающей крышкой (в каких заспиртовывали уродцев в музеях) и прядь каштановых волос, волнистая и мягкая.

Кай не мог поверить, что это всё.

Он ещё раз обошёл мастерскую и даже простукал шероховатую поверхность стен, но и это не принесло результата. В целом это место было лишь чуть менее стерильно, чем кабинет за библиотекой.

И он уже не был так уверен, что был какой-то секрет…

Изрядно запутавшись в собственных представлениях о Герцоге и его трудах, Кай спустился вниз, ступил на мозаичный пол холла и, убедившись, что никто его так и не застал за шпионажем, направился в сторону покоев, чтобы поговорить обо всём с сестрой.

Но, свернув за угол по направлению к лестнице, Кай неожиданно для себя застал Лолли с миниатюрной арфой в руках. Она просто сидела на одной из каменных скамей и неловко, с заметными паузами, пыталась извлечь из инструмента хоть какое-то благозвучие.

— Добрый… день, — произнёс он как можно вежливее в тот момент, как она, подняв голову, заметила его и словно бы очень изумилась. Изумилась крайне фальшиво.

А что, если она следила за ним? И сколько тогда она видела?

— Кхм. Опять упражняетесь? — спросил он, подойдя ближе.

— Доброе. Я… — она выдавила нервную улыбку. Её большие круглые глаза всегда казались ему невероятно нелепыми. И вот она опять хлопала ресницами. — Просто что-то настроение было такое.

Настроение сыграть? Здесь? Посреди пустого холла?

Но Кай не позволил тревоге взять верх, ещё раз бросив взгляд на девушку: на то, как она безоглядно краснела и как не понимала, что пялиться на него вот так — не значит флиртовать.

Она точно не следила за ним специально.

Но могла что-то заметить и потом нечаянно, без всякой мысли, разболтать матери. Или Ильхо. Или же самому Герцогу. Да она вообще могла просто ляпнуть за ужином во всеуслышание: «Как вам наша башня, дорогой Кай? Вы хорошо разглядели окрестности с её высоты?»

А потому в этот раз он изменил своему намерению не тревожить её увлечение.

— Сыграйте мне что-нибудь, — попросил он её с учтивым весельем в голосе. Пусть думает, что всё это ему очень даже нравится. Что он очарован.

И до самого обеда Кай с застывшей на губах улыбкой, в меру томной и в меру загадочной, слушал её треньканье, чуть прислонившись полубоком к спинке скамьи, нависая в опасной близости от уха девушки, заставляя её и без того непослушные пальцы сопротивляться тщетным усилиям извлекать музыку.

Но зато, кажется, теперь она точно позабыла обо всем на свете.

*

Герцог поможет, Барудо знал. Он умён и заботится о каждом жителе, так что теперь, когда пропал человек, он-то уж точно придумает что-нибудь: ловушку или чудное изобретение — то, что остановит монстра и спасёт от его зубастой пасти добрых мужчин и женщин, юношей и девушек, населяющих их кусочек земли.

— Надо было мне сразу к вам идти, ещё тогда, — сетовал он, глядя в синие глаза Герцога. — Когда она первый раз напала. Но Аурия сказала, мол, я просто перепил и ничего не видел, что о камни споткнулся, но ведь это не так. Но теперь-то она поверит небось.

Герцог выслушивал их делегацию, представителем которой назначили Барудо, прямо на рабочем месте, в одном из Цехов. Попутно он проверял отчёты, подаваемые ему рабочими, и лишь редкими мимолётными взглядами поверх бумаг давал знать, что слушает. Остальные фермеры и несколько ремесленников толпились у входа в цех: им не велено было заходить, чтобы не мешать работе, ведь кругом было столько всего железного, кажущегося опасным, острым… Лязг и шум сопровождал каждое слово старика, и он был не до конца уверен, слышит ли его хозяин.

Они находились в цеху сборки, здесь Барудо был впервые, ему ведь незачем было ходить в такую даль и глазеть на то да на сё. Да и не пускали сюда кого ни попадя. И теперь он беспомощно озирался по сторонам. Под потолком в несколько человеческих ростов почти негде было укрыться: ни комнат, ни кабинетов — а только машины, машины, машины, и снующие всюду люди, и рельсы, перевозящие из одной части цеха в другую то запчасть, то готовую штуковину.

Виднелись, правда, в глубине у противоположной стены две двери: в одну время от времени заходили рабочие, а другая всегда оставалась закрытой.

— Вам не о чем беспокоиться, — только и сказал Герцог, отпустив рабочих. — Нет здесь никаких морских дьяволов и прочей нечисти.

Вот те раз.

— Как же нет?.. — растерялся Барудо. — А н-нога? А следы?.. А Лут?! Ведь Лут пропал.

— Лут не пропал, — на этом Герцог сделал паузу, пронизывая Барудо насквозь синевой взгляда. — Он покинул остров вместе с капитаном Рупертом и его небесным кораблём.

— Зачем же ему покидать остров? — тут же спохватился старик. — У него тут дом, семья…

— Скажем, так. Это было мое личное поручение. Он скоро вернётся.

Но это не укладывалось в голове. Ещё вчера вечером Лут сидел с ними у костра: пел так здорово, перебрасывался шутками с Ильхо и Тео, а потом — шасть! — и на корабль?

— Не верю, — вымолвил он наконец. — Вы, наверное, чего-то не поняли. Мы ж и следы видели.

Герцог не переменился в лице, но стал глядеть строже.

— Следы? — спросил он резко, но без тени тревоги. — А они и сейчас там?

— Так ведь… Вода смыла.

— Ясно, — Герцог вздохнул. — Возвращайтесь в город, и пусть фермеры займутся делом.

— Неужели не верите? — Барудо аж в лицо хозяину заглянул. — Не верите нам?

— Это просто чепуха. Местный вздор.

— А вот Ильхо мне поверил, — обиженно затянул Барудо.

— Ильхо дурак, — холодно заметил Герцог. — Он же и сеет эти слухи и небылицы, а вы за ним подхватываете. Вместо того чтобы верить байкам, наведались бы лучше в церковь, что я для вас построил. У меня три священника, а в приходе числится лишь одна девчонка, да и та, потому что живёт у них.

— И в то, что мне та тварь чуть ногу не оттяпала, тоже не верите?

Взгляд Герцога смягчился, он подошёл ближе, положил руку ему на плечо и проговорил вкрадчиво:

— Ты и сам не знаешь, что видел. Здесь нет никаких морских дьяволов.

И с этим напутствием Барудо пришлось отправиться восвояси. В голове всё плыло, наверное, из-за жары. Он верил и не верил сам себе. Возможно, он и впрямь перепил. Возможно, он сам упал в воду, а его укусила рыба. Возможно, следы на песке были человеческие или кто-то просто игрался…

Возможно, его обманывают.

*

— А сможешь так?

Ильхо разбежался и с высоты скалы нырнул в озеро, в прыжке перекинувшись через голову. Когда он всплыл и проморгался, то смог разглядеть на лице Этерь вовсе не немое восхищение, а азарт и решимость переплюнуть его. Тео стоял у самой кромки водопада, а не на скальном выступе пониже, и наблюдал за ними с беспокойством: он словно знал, что рано или поздно это добром не кончится.

Этерь замахала руками, приказывая ему отплыть в сторону, и Ильхо послушно погрёб подальше, оглядываясь через плечо. Но она и не думала прыгать, пока он не остановился. Тогда Этерь взяла небольшой разбег и, повторив такой же кувырок, ласточкой ушла под воду.

— Дьявол! Вот чёрт! — с такими словами её голова показалась над водой. Её пучок распустился от удара об воду, и волосы, что, намокнув, сделались темнее, лезли в глаза.

— Что, больно? — спросил он, подгребая к ней, и это было вовсе не беспокойство, просто она должна была признать, что нужно долго тренироваться для такого прыжка.

— Замри! — закричала она не своим голосом и даже отпрянула, держась на воде странно: она вроде как обхватила себя руками под водой, а без помощи рук ей было тяжело оставаться с головой над поверхностью.

— Ты чего? — Ильхо не остановился.

— У меня верх слетел!

Она крутилась на месте, силясь хоть что-то разглядеть под водой.

— Без толку, тут глубоко.

— И чего ты ржёшь?.. Не подплывай ближе!

— Ай, да чего я там не видел?

— Даже если и видел, второй раз показывать не собираюсь.

Этерь ушла под воду между его рук и, проплывая мимо, успела сдёрнуть с него штаны, так что теперь уже Ильхо пришлось помучиться, чтобы не остаться без них, а заодно и исподнего.

Этерь торчала в воде: сидела на мелководье, как лягушка, и Ильхо припомнил ей русалку, за что получил горсть ила в лицо. В конце концов ему пришлось поискать в траве её безрукавку и дать ей прикрыться.

На самом деле у их броска через лес была цель — они бежали к фермам посмотреть на следы чудища. Но в ту сторону вышло медленно, потому что они с Тео показывали ей все норы и гнёзда, что встречались им на пути, и Этерь жаждала знакомства с местной живностью. Когда они добрались до берега, выяснилось, что следов уже нет: волна начала разливаться по берегу дальше, и свидетельства ночного гостя исчезли.

Этерь первой засомневалась в пропаже Лута. Она поспрашивала фермеров, а не было ли у него привычек отлучаться или, может, уходить куда-то. Но люди за такое не знали, и они втроём отправились обратно. И вот на обратном пути не смогли пройти мимо озера.

— Всё. Мне в лавку надо, — сказала Этерь, отжимая повязку и низ безрукавки.

— Тебя Барудо отпустил на весь день, я слышал.

Ильхо думал, что сегодня она целый день проведёт с ними. У Тео вон тоже до вечера дел не было. Она не могла бросить их вот так.

— Барудо дал, а я не взяла.

Словно задумавшись, Этерь замерла, прищурилась и всё же, рванувшись, чмокнула его куда-то в щёку, почти в губы.

Это было бессовестно сразу по двум причинам. Во-первых, не вот так, не перед уходом. А во-вторых, они же вчера вроде целовались уже, и всё было серьёзно, так почему сейчас он получает это?

Смотреть на её удаляющуюся сквозь заросли спину было почти мучительно — слишком много неясного оставалось.

— А хочешь посмотреть на Цеха? — спросил он вдруг, ухватившись за внезапное озарение — вовсе не отчаянно, а вдохновенно.

Этерь обернулась.

— Цеха?

— Да, это оттуда весь шум. Хотя ты ж на мысе живёшь, у вас там тихо.

Так ни разу и не занырнувший Тео уже спустился и бродил поблизости, соглашаясь идти, куда бы ни позвали. Иногда он присаживался на корточки и подбирал камень: опять искал плоские, чтобы потом кидать в озеро и смотреть, сколько кругов получится на этот раз.

Этерь сомневалась. Она то оглядывалась на тропинку к городу, то бросала полный сомнений взгляд на Ильхо и хмурилась.

— Нет, ну если не хочешь…

Он закатил глаза: мол, твои дела важнее, но об упущенном ты точно будешь жалеть.

— Только быстро, — она ударила по подставленной руке и была схвачена.

Ильхо не держал её ладонь крепко, но и Этерь не стала вырываться.

— Ладно, — она проказливо улыбнулась. — Веди.

Он повёл её за собой, перед этим окликнув Тео, а сам прикидывал в уме, на производстве ли отец. Наверное, он говорил о своих делах за завтраком, да вот только Ильхо его не слушал — он даже Кайю не слушал, а слушать её было куда приятнее, чем отца.

Они обогнули скалистые холмы, поросшие густым лесом, и некоторое время шли открытым участком, где у подножия каменных выступов вспенивалась, бурля, вода. Идти здесь было не страшно и не опасно, но Ильхо всё равно не смотрел вниз. Это было то самое место.

Ладонь Этерь в его руке была тёплой, сухой, успокаивающей. И обнадёживающей. Порой держаться за руки было попросту неудобно, но даже тогда ни он, ни она не отпускались.

Когда Цеха показались из-за деревьев, они остановились, внимая открывшемуся виду. На острове только замок был больше этих строений, возведённых здесь первыми поселенцами — теми, которых отец потом торопился выслать, — поэтому невольно хотелось любоваться красной кирпичной кладкой, в отличие от того же замка, выглядящей здесь слишком уж инородно.

— Шумит! — Этерь присвистнула и отпустила его, первой двинувшись вперёд. — А нас пустят?

Ильхо сначала кивнул, а потом пожал плечами, прикинув, что даже не знает, а пускают ли сюда кого-то из посторонних, ведь ему-то можно было приходить когда вздумается. Он оглянулся на друга, но Тео тоже не знал.

Они посновали у входа. Цех сборки интуитивно нравился Ильхо больше остальных: там было чище и спокойнее, и, если вдуматься, в каком-то смысле даже интереснее. Правда, вид машин — безликих металлических конструкций, похожих формами то на тумбочки, то на узкие шкафы, а иногда и вовсе на вешалки, — с их лязгом и скрежетанием и их неторопливыми, но чётко отработанными, короткими движениями, которые они могли выполнять сутками напролёт, в конечном счёте разочаровывал. С ними было скучно. Размышлять о них было скучно и заниматься ими — тоже.

Железо, и всё тут, — что с него взять?

Однако Этерь, которую вместе с Тео по его просьбе пропустили внутрь, была другого мнения. И если бы не неприятность, что тут же свалилась им на голову, она, кажется, сей же час вытрясла бы из начальника смены все подробности производства на его участке, а потом умчалась бы в другие цеха. Но узнать наверняка Ильхо не смог, потому что из-за двери, что соседствовала рядом с небольшой кухней, где столовались рабочие, показался отец.

Ильхо вмиг решил, что вылазка того не стоила. Особенно было невыносимо, что он застукан именно в цеху, и отец может подумать, что он любопытствует по делу, а это не так. Кажется, он впервые видел отца хоть и на краткий миг, но удивлённым.

— Что ты тут делаешь? — спросил тот с привычной резкостью.

— Показываю Цеха Этерь, — независимо ответил Ильхо.

— Ах, вон оно что, — отец кивнул задумчиво и посмотрел на его друзей: у Тео вид был слегка виноватый, да и Этерь притихла и отстала от рабочих.

— Посторонним сюда нельзя, — заключил он, и вышло даже мягче, чем Ильхо привык слышать. — Так что прошу покинуть производство. Развлекайтесь в другом месте.

— А может, вы нам покажете? — вдруг подала голос Этерь.

— Не понял?

— Проведёте, там, экскурсию. Интересно же. — Она бросила на Ильхо взгляд, словно хотела сначала услышать и его разрешение на эту затею, но потом смотрела только на Герцога. — Если у вас тут, конечно, нет секретов от посторонних. Я всё понимаю, работа.

Нет, нет, нет! Ильхо едва не застонал. Экскурсия от отца, что может быть хуже?

— А ты ловкая, — усмехнувшись, заметил отец, — пришла в мои Цеха и требуешь, чтобы я сам тебе всё о них рассказал.

Запал Этерь поубавился, но не иссяк.

— Но я ж от всего сердца…

Ильхо с надеждой глядел на отца, замершим в размышлении, надеясь, что он сейчас не разочарует и выставит их компанию вон.

— Хорошо, Этерия, — с лёгким кивком ответил Герцог. — Но это будет быстро, так что слушай внимательно. А для начала скажи, какое у тебя образование? Посещала ли ты школу? Изучала ли математику и другие науки?

Взгляд у отца был такой, что сразу стало ясно: он знает, что, конечно же, нет. Этерь бросила хмурый взгляд в сторону, вспоминая, а потом вновь посмотрела прямо.

— Не изучала. Если хотите, я и читать не умею.

Отец хмыкнул и повёл их в первый цех. Ильхо поверить не мог в происходящее. А отец напоследок, будто желая добить, добавил:

— Ильхо, ты остаёшься?

— Остаюсь, — проворчал он еле слышно, но отец, конечно же, услышал.

*

Этим вечером они прогуливались, предоставленные сами себе. После ужина, на котором отсутствовала мужская половина семьи, раздосадованная Регина даже не удосужилась придумать, чем заняться после, и увела дочь в их общие покои, и Кай решил, что можно спуститься в сад перед сном. Кайя составила ему компанию. В последнее время она боялась сидеть в покоях одна с наступлением темноты. Говорила, что на острове слишком тихо, не так, как в городе, и её сводит с ума эта тишина.

Каю же, наоборот, казалось, что здесь слишком много звуков. Вода всегда плескалась, возились ночные животные, стрекотали насекомые, пели птицы, не смолкая до рассвета, и грохотали вдалеке Цеха, работающие в две смены.

Заодно во время прогулки они могли ещё раз всё обсудить.

— Отплываем через семь дней? — уточнила сестра.

— Если ничего не изменится, то да.

— А что может измениться?

— Вдруг тебе ещё удастся окрутить Ильхо.

Это было сказано в шутку, несерьёзно, но даже в сумерках было видно раздражение, отразившееся на её лице.

— Просто пошутил.

— Забудь. А как, кстати, твои дела?

По мстительной нотке, ясно звенящей в её голосе, Кай понял, что она хочет ещё раз услышать о его позорной капитуляции в их деле.

Он с глухим раздражением вспомнилнедавнюю экскурсию, что Герцог провёл для него и сестры в Цехах. Можно было подивиться тому, как устроено подобное производство, или же бесконечно изумляться гениальности изобретателя, но там не было ничего, что говорило бы о тайном, сокрытом знании. Словно что-то было спрятано на поверхности, у всех на виду. Но он никак не мог взять в толк, что именно.

Всюду механизмы двигались по рельсам: по полу, по стенам и даже по потолку, выполняя большую часть работы, ту, что не требовала изобретательности человеческой руки. Рабочие сновали меж пружин, шестерней и колёс.

Прочее же обустройство Цехов мало его заинтересовало. Помещение, где рабочие отдыхали, переодевались и ели — туда и смысла не было соваться. И каморка, где Герцог ваял, когда не был занят делами — Кай едва ли пробежался взглядом по разрозненным кускам глины. Он не сомневался, что у такого деятельного человека должно было быть еще и увлечение для души.

— Не знаю, что ещё добавить. Я ничего не нашёл.

Они остановились там, где сад обрывался крутым спуском к морю и был обнесён каменным парапетом.

— То есть у тебя, как и у меня, ничего?

Кай покачал головой и улыбнулся. Если она думала, что ему будет стыдно или неловко, то зря. Это просто одна неудача — не повод, чтобы сдаваться: сейчас или по жизни.

— И что теперь предлагаешь? Вернёмся к отцу с пустыми руками?

Нет, а что она предлагает? Хотел бы он хоть раз выслушать её гениальные планы. Кроме тех, в которых она привозит в свет трофей в виде прекрасного Ильхо.

— А ты переспи с Герцогом, — посоветовал он ей. — Вдруг своей любовнице он все секреты вывалит.

Кайя спустила шпильку и замолчала. Наконец-то.

Кай вдохнул полной грудью и поглядел на океан.

— А хорошо здесь всё-таки. Я отчасти даже понимаю этих людей. Тех, что приехали сюда и, кажется, готовы здесь состариться… А помнишь, была у нас в детстве такая книга?.. — Он задумался, вспоминая. — Собрание сказок. И как раз что-то про острова.

— Не помню, — холодно ответила Кайя, давая понять, что не разделяет ни его настроений, ни его ностальгии.

— А помнишь, — вдруг заговорила она после затянувшегося молчания, — того мальчишку, что был в меня влюблён?

Кай обернулся на неё и поморщился. Конечно, нет.

— Когда мне было всего пятнадцать? Мой первый бал.

— Не припоминаю.

— Рыжий.

— Ах, этот! — спохватился Кай и рассмеялся. — Помню, конечно! Не волосы, а огонь. Это даже смотрелось дико.

— Ты же знаешь, что он просил моей руки?

— Да, что-то такое было. Жаль только, у его семьи к тому моменту уже ничего не осталось. И кстати, как он теперь? Ты что-нибудь слышала про него?

— Он повесился, когда я вышла замуж.

Кай посмотрел на бесстрастный профиль сестры и пожал плечами.

— Значит, он был слаб. Если бы со мной поступили подобным образом, я бы сделал всё, чтобы добиться и денег, и лучшего положения, а потом разорил бы человека, вставшего когда-то у меня на пути. Нашего отца, например. А что выбрал он? — Кай усмехнулся. — Повеситься?

Было уже поздно — пора было спать.

— Ты идёшь?

Но Кайя не двигалась, продолжая глядеть на волны. Он было забеспокоился, что она расстроилась из-за воспоминаний, но потом сестра обернулась к нему. Сузив глаза, склонив голову набок.

— Как думаешь, у Ильхо были женщины?

Комментарий к Глава 10

Ну что. Понеслась.

========== Глава 11 ==========

— Как легко дышится! — Этерь сделала несколько шумных вдохов, с чувством раздувая ноздри. — Попробуй!

Ильхо глупо, но счастливо усмехнулся, раскинул на песке руки в стороны, раскрывая пошире грудную клетку, и последовал её примеру.

— Правда же?

Ночной воздух, что остров отдавал морю, пах так же, как и всегда: спелостью плодов, сочностью зелени, свежестью источников и теплом прогретого за день песка. Откуда-то издалека тянуло выброшенной на берег, да так и сгнившей рыбой — этот сладкий душок Ильхо хорошо умел различать.

Но дышалось и впрямь легко. То ли из-за ясной погоды, державшейся по несколько недель в это время года, то ли ещё из-за чего…

Они уже полночи валялись так на пляже, где песок чище и ровнее. Бестолково и блаженно, укатавшись на досках до дрожи в руках и ногах и спровадив Тео с досками домой — по большей части это была заслуга самого Ильхо.

Хотелось спать, но продолжать лежать в этом странном оцепенении, время от времени обмениваясь наблюдениями и мыслями, которыми ни с кем и никогда не стал бы делиться, — от этого невозможно было отказаться, несмотря на то, что иногда ему казалось, что его веки сомкнутся против его воли.

Даже то, что он хотел украсть ещё один поцелуй — а их сегодня было много, так много, — уже с трудом удерживало от дрёмы.

В основном они глядели на небо, и от этого Ильхо начинало казаться, что он парит. Да так и было. Он, словно волну, поймал чувство необыкновенного спокойствия, равновесия. Чего он раньше боялся? Чего не понимал? Всё просто.

Последние два дня он хвостом ходил за Этерь, ему нравилось жить её жизнью, лишь изредка разбавляя день прежними привычками. Ему нравилась Этерь.

Она смешила его, она задирала его, но она была доброй, и не закрывалась от него, и не пыталась отыскать в нём то, чего не было. Быть с ней было даже проще, чем с Тео. Нет, конечно, и сложно тоже. Но это были те сложности, которые всегда приводили к пониманию. Если между ними возникал спор или ссора, то можно было ожидать, что после они будут знать друг друга лучше, чем до.

— Ты знаешь, что это? — спросила Этерь лениво. Она подняла руку и указала на набухший розовым шрам.

— Это Драконья туманность.

Ильхо слегка повернул голову и увидел, как Этерь, глядя на такое колючее, такое звёздное небо, согласно кивнула.

— Священники рассказывали мне, что это след, оставленный Дьяволом, желавшим расколоть мир на части. Это свидетельство его злодеяний и доказательство Божьей сути.

Обычно разговоры о боге и вере либо веселили Ильхо, либо оставляли равнодушным, пролетая мимо ушей, но на этот раз он отнёсся к услышанному с той же задумчивой торжественностью, что звучала в голосе Этерь.

— Почему бы и нет? — тихо проговорил он, обратив лицо к небу. — Кто знает…

— Ильхо, — почти шёпотом позвала она, и он тут же взглянул на неё. Этерь протянула ему руку, он протянул в ответ свою.

В этом одурманенном лёгкостью и неподвижностью состоянии Ильхо казалось, что он загипнотизирован. Глаза Этерь глядели сонно и благодушно.

— Я тебя люблю.

Ильхо видел, как двигаются её губы, уже сквозь пелену опускающихся ресниц, но он также видел, что и Этерь сомкнула глаза, едва закончила фразу.

Засыпающий разум ворочался несколько мгновений: было важно, очень важно хоть что-то сказать ей, пусть даже пришлось бы растолкать её, уже спящую, но это был длинный день…

Лишь бы волна не утащила их под утро…

Когда Ильхо проснулся, занимался рассвет и поблизости не было никого. Он протёр спросонья глаза, поднялся, отряхнулся и направился в сторону замка. Он не будет уже ложиться — позавтракает, переоденется и поищет Этерь в лавке. Наверняка она уже там.

И, быть может, ему стоит заглянуть в библиотеку и взять оттуда какую-нибудь книгу. Этерь часто просит его помощи с тем или иным делом, но по большому счёту он много времени проводит возле неё без дела — он мог бы занять себя хотя бы чтением.

Отъезд их гостей планировался со дня на день.

«Нам подадут знак с корабля, когда отплытие будет наиболее благополучно, — пояснил за завтраком Кай. — Но так как наши дела здесь закончены и все вопросы с вашим отцом улажены, то это случится уже очень скоро. Не смеем больше злоупотреблять вашим гостеприимством».

«Что вы! — воскликнула тётка. — Вы скрасили нашу обыденность. Я была бы просто счастлива видеть вас снова!»

«Не стану обнадёживать, — учтиво ответил Кай. — Вряд ли в ближайшие годы мне представится возможность вновь побывать в ваших краях, хоть они и дивные…»

Ильхо слушал нескончаемый поток взаимных любезностей, к которому иногда присоединялся и голос Кайи, и будто свежим, прояснившимся взглядом окидывал остров сквозь просторные оконные проёмы. Небо было ясным, воздух — свежим, и до сих пор дышалось легко — сейчас место это не казалось ему темницей, он словно сам был путешественником, что заглянул сюда на день или два и теперь раздумывал, отчего бы ему не остаться в этом дивном краю навсегда. Действительно, а почему нет?

— Дорогой, ты в порядке?

Ильхо поглядел на взволнованную тётку. Она ждала ответа с неподдельным беспокойством.

— Ага.

Бросив салфетку на стол, Ильхо резко поднялся, почти подскочил. Присутствующие за завтраком воззрились на него с изумлением.

— Я в город, — пояснил он, посмеиваясь над всеобщим замешательством.

— Ты ведёшь себя странно.

В ответ на это замечание Ильхо лишь пожал плечами и, поманив пса, вышел из столовой. В спину ему нёсся приглушённый голос Регины, извиняющейся за его поведение.

Почему бы ему вообще не завтракать в компании Этерь, Барудо или Тео? Он мог бы брать еду на кухне и поспевать к открытию лавки. Или подлавливать Тео до того, как тот отправляется собирать жемчуг или плавать с черепахами.

Он вновь забыл заглянуть в библиотеку — проскочил мимо, широким торопливым шагом пронесшись по галерее, а когда вспомнил, был уже за пределами замка. «Потом», — подумал он, хотя дело это казалось ему по-настоящему важным. Он пойдёт туда вечером, чтобы найти что-то по душе.

Пёс увязался за ним, и, пока Ильхо почти вприпрыжку нёсся по склонам, где пыльная дорога петляла и норовила пропасть из виду, тот семенил следом, сипло, тяжело дыша и подметая космами шерсти землю.

Но в лавке Барудо Этерь не оказалось.

— У неё сегодня дела, — с улыбкой во взгляде, но голосом серьёзным пояснил гончар.

— Какие дела? — полюбопытствовал Ильхо.

Барудо пожал плечами:

— Думаешь, она мне докладывает? Вчера перед закрытием предупредила, чтоб ждал её после полудня.

Старик не выглядел недовольным, а говорил с теплотой в голосе. Ильхо даже подивился, как тот успел прикипеть к Этерь, хотя знал её, как и он сам, месяц — не дольше.

— Скажи мне, Ильхо, — Барудо вдруг подался вперёд и взялся за его предплечье, — но ты-то веришь, что есть эта морская гадина?

Ильхо поглядел растерянно в обеспокоенное лицо гончара, заглянул в его нуждающиеся глаза.

— Конечно, — ответил он без тени сомнения. — Он есть. Я тебе верю.

Вздохнув с облегчением, как испуганный, но успокоенный ребёнок, Барудо отвернулся к лавке и занялся привычным делом.

Тогда Ильхо направился к Тео и успел застать друга до того, как тот отправился за жемчугом.

— Я с тобой! — крикнул он радостно, а Тео, конечно же, не возражал.

*

— Ты делаешь успехи.

Герцог старался говорить строго и сухо, но Этерия каким-то образом учуяла в его словах расположение и разулыбалась.

— Вы думаете? — спросила она лукаво, пытаясь вытащить из него больше признаний, и он мог лишь терпеливо вздыхать, но ей и впрямь сделать это было проще простого.

Герцог сложил руки на животе и признался неохотно:

— В твоём возрасте учиться читать — дело сложное, для некоторых практически невозможное. Но ты быстро схватываешь.

Девчонка развеселилась и подскочила на своём сиденье.

Она стала одеваться приличнее: ещё не платье — но одежда была постирана, руки чистые, она даже надела под безрукавку пусть и мужскую, но рубаху.

Ей нужно было отрядить кое-какой одежды, чтобы она не ходила как оборванка. Слушая, как она продолжает медленно, но неотступно нанизывать на нить слова слоги, а те слова — собирать в предложения, Герцог подтянул к себе книгу с заметками и сделал запись: «Этерия. Одежда».

— А дети, наверное, милые, да? — проговорила она, ласково поглаживая край страницы. Книгу Герцог выбрал для неё самую простую, детскую: крупные буквы, иллюстраций на каждой странице, незамысловатые истории.

Он кивнул, и она продолжила чтение.

Сегодня девчонка держалась куда приличнее: не грызла ногти, не пыталась закинуть ногу на ногу, даже спину старалась держать прямо — видимо, его замечания от встречи к встрече начинали приносить плоды. Но вертелась зато пуще прежнего. Видно было, что хоть обучение захватывает её, прямо сейчас она хотела бы очутиться в ином месте.

Герцог ещё какое-то время наблюдал за её беспокойными движениями, прежде чем вымученно вздохнуть и сказать:

— Да ступай уже, егоза.

Этерия вскинула на него взгляд, словно он очень точно угадал её настроение и оттого она чувствовала себя пойманной с поличным.

— Я закончу страницу.

— Ступай, — повторил он.

Этерия помучилась ещё с мгновение, выбирая между законченным делом и своей тайной страстью. И последняя в конце концов победила.

— Но в следующий раз я прочту больше, — заявила она, поднимаясь.

Герцог лишь пожал плечами. Ему эти обещания были ни к чему — он и так был в ней уверен.

Когда она выходила из кабинета, на её ногах он заметил сандалии. Наконец-то.

*

Каждый из последних дней, что им ещё оставалось провести на острове, начинался утомляюще — этому способствовала не только наметившаяся мрачная хандра Кайи, которую та умело прятала у всех на виду за безупречными манерами, но и его, Кая, настроение.

Он был раздосадован, раздражён, в конце концов, устал. До последнего не хотелось верить, что это место их перехитрило. Что их перехитрил Герцог и вся его семья.

О, они были так гостеприимны, словно говорили: «Давайте, изучите нас, откройте все секреты, загляните, мы не будем таиться». А заглядывать было некуда. Нечего было искать в фальшивом смехе хозяйки, в глупости её дочери, в сумасбродстве Ильхо и в холодной отчуждённости самого Герцога. Весь Коралловый остров, все его обитатели, даже Цеха, наполненные лязгающим железом, — всё это — недалёкое, бессмысленное, пустое, насмехающееся.

Его хитрость и коварство были низвергнуты. Он искал игру умов, простор для своих умений, а нашел бесхитростность и дурость. И это его оскорбляло и злило.

Была, правда, всё же одна тайна у этого острова, и по мере того как рушились его надежды в отношении секрета Герцога, росла страсть к ней.

Та девушка. Этерь.

Он несколько раз появлялся в городке. Но бродить под взглядами неотёсанных простолюдинов было ему не по вкусу. Слишком много внимания, слишком пристальное наблюдение. Её он так и не видел. Иногда ему вообще казалось, что Этерь ему привиделась.

Кай в задумчивости остановился перед одним из стеллажей, изучая местную библиотеку. Он не собирался ничего брать, просто ему откровенно нечего было делать между завтраком и обедом. Он с нетерпением ждал весточки от капитана, чтобы уже заняться сборами и убраться с опостылевшего острова. Упасть обратно в объятия цивилизованного света.

— Бесполезно, — прошептал он сам себе. Что вообще он тут забыл?

Взгляд ещё какое-то время блуждал по цветным корешкам с золотым тиснением, а потом, тихо фыркнув, Кай направился к выходу.

Он проходил мимо кабинета Герцога, как вдруг дверь открылась и оттуда показалась девушка.

Сердце мгновенно подскочило к горлу. Это же она!

— Вы?..

Этерь только ещё прикрывала дверь, когда он обратился к ней, а потому вздрогнула от неожиданности, но, обернувшись, рассмеялась:

— Вы мстите мне за тот раз?

— Что?

— Я вас чуть с ног не сбила, а вы решили меня испугать до смерти?

— Нет, я просто заметил вас и решил поприветствовать. Я был в библиотеке.

Этерь с улыбкой кивнула, махнула рукой: мол, пустяки, и собиралась уже направиться дальше, но этого Кай не мог допустить.

— Прошу! — только и успел он сказать, не придумав ничего лучше, чтобы задержать её.

Этерь остановилась и снова оглянулась на него.

— Что такое?

— Вы мне сегодня снились.

Неловкость и смущение он ловко скрыл за учтивой улыбкой, позволяя почти бесстыдным словам звучать вполне пристойно, как безобидное замечание.

— О, — Этерь не оскорбилась, и её щеки не вспыхнули румянцем. Либо она была ужасно невинна, либо насквозь порочна. — Надеюсь, для вас это хорошо?

Чёрт.

Почему в его голове так пусто? Она же босячка, даже не дочка купца, так отчего его бросает в жар?

Этерь усмехнулась его замешательству, но совершенно не насмешливо, тряхнула гривой распущенных волос, а потом достала красную тряпку и повязала надо лбом.

— Мне пора, — доложила она звонким голосом.

— Я провожу, — и, предупреждая любые вопросы, поспешно добавил: — Я собирался на прогулку.

— В такую-то жару? Да ведь солнце сейчас в зените! — Её голос резонировал с его грудной клеткой, проникая даже глубже теперь, когда она словно приняла его за своего и отбросила всякую осторожность. — Вам напечёт голову.

— Я собирался в сад.

— Ах, вот оно что.

Этерь направилась в сторону галереи, и Кай шёл с ней нога в ногу. Ту сторону его, что была обращена к ней, покалывало, как и кисть, что иногда чувствовала движение воздуха от её ходьбы.

— Откуда вы здесь?

Этерь хмыкнула.

— Издалека, очевидно.

Кай озадаченно посмотрел на неё. В ней не было и толики того страха и подобострастия, что были присущи людям её класса по отношению к таким, как он. Но не было и презрения, как у тех безумцев, что считают аристократию паразитом на теле государства. Словно с ней каждый просто должен был стать самим собой, без масок и регалий. Для него это было невозможно. Но ему так хотелось попробовать…

— Вы можете звать меня Кай.

— Кай, Кай, — пропела она задумчиво, не глядя на него, а лишь всё так же прямо в сторону выхода. К его имени она отнеслась без пренебрежения, но и без трепета. Никто из простолюдинов никогда не получал права называть его просто «Каем».

— А откуда ты, Кай?

Он не успел ответить.

— Хей! — донеслось вдруг с лестницы, мимо которой они проходили.

Кай с досадой заметил сбегающего вниз Ильхо. На парне была мокрая одежда, и он явно был чем-то окрылён, пропуская по две-три ступеньки.

— Я пол-утра тебя искал! — выпалил он Этерь. А она, к недоумению, затопившему разум Кая, взяла его за руки и залила солнечный холл своим смехом.

— Дубина! Я была у твоего отца! Я же говорила, он учит меня читать.

— А! — Ильхо рассмеялся, улыбаясь широко, ярко. — Я забыл!

Наблюдая за ними, как за детьми, вцепившимися друг в друга и разве что не прыгающими от глупого, но беспечного восторга, Кай почувствовал себя обманутым. Он тоже хотел, чтобы Этерь брала его за руки, чтобы радовалась ему.

На этом залитом солнцем острове, в замке, пронизанном насквозь его лучами, Кай почувствовал себя единственным существом, скрытым в сумрачной тени. Особенно рядом с ними двумя. Кто они друг другу? Хорошие друзья? Любовники?

От последней мысли его внутренности похолодели.

Но нет. Это было не похоже на Этерь. Ему хотелось бы в это верить.

— Я пойду. — Он коротко поклонился ей, подарил Ильхо насмешливый взгляд, которого последний, конечно же, не понял, и удалился.

— Удачной прогулки! — крикнула Этерь ему вслед, а потом вскрикнула и захохотала, и Кай мог лишь догадываться, что Ильхо подхватил её и закружил на месте. А может быть, сделал что-то ещё, но он не стал оборачиваться и проверять. Что-что, а сохранять лицо Кай умел.

*

— Что это у тебя? — Этерь потянулась к мешочку, привязанному к поясу его закатанных до коленей штанов. Ильхо отскочил от неё, отталкивая тянущиеся руки. Но Этерь это только распалило. Теперь ей непременно нужно было узнать его тайну.

— Скажу, если дашь поцеловать.

— Так нечестно! — воскликнула она, и ей почти удалось убедить его, что её возмущение подлинное, если бы её глаза так не щурились после, хитро и довольно.

— Вообще, почему я выпрашиваю?

Он сделал шаг и притянул её к себе, и потому, что он никогда не знал наверняка, будет ли Этерь послушной или же двинет ему коленом, момент перед поцелуем, когда их губы почти касались друг друга, всегда выдавался острым на ощущения. Но на этот раз никакого подвоха не было. Этерь была рада целовать его в ответ.

— Это жемчуг, — показал он ей позже.

Этерь сидела в его гамаке, до этого с неподдельным интересом изучив и сами покои, и каждую вещь в отдельности. Ильхо впервые почувствовал неловкость из-за разбросанной одежды, особенно из-за той грязной, что он скинул утром, перед завтраком. Конечно, у него убирались ежедневно, да и Этерь не была неженкой, способной впечатлиться его бардаком, но он всё же поспешил подобрать тряпки и мусор хотя бы с пола и спрятать подальше от её глаз.

Теперь же она рассматривала содержимое мешочка, что Тео дал ему этим утром, не оставляя без внимания ни одной жемчужины. Ровные, крупные, они подолгу задерживались в её пальцах.

Жемчуг в их краях был розовым; Ильхо слышал, что это редкость.

— Безупречные, — произнесла она благоговейно, а потом подняла на него горящие глаза. — Я тоже должна научиться собирать его. Я хочу.

Ильхо, сидевший на полу рядом с гамаком, рассмеялся. Это был не тот эффект, что он надеялся произвести на неё.

— Вообще-то я не просто так выпросил у него жемчуг.

— Не чтобы выпрашивать у меня поцелуи? — Этерь подбоченилась.

— Хочу нанизать их на нить.

— Зачем?

— Подарить тебе.

Этерь долго смотрела на него, с неуютной пронзительностью, и Ильхо вдруг струхнул, что она поднимет его на смех, ведь она даже женское платье не носит, куда там жемчугу!

Но внезапно она подскочила и навалилась на его плечи.

— Мне? Подарить?! — Этерь почти визжала на высокой радостной ноте.

— Не будь такой деревенщиной! — защищался Ильхо, когда она больно надавила ему на ключицы и выпала с гамака прямо на его колени. За эти слова он получил в ухо, но очень вяло, почти нежно.

— Не будь таким… таким…

Она обняла его за шею, сидя на нем боком.

— Каким?

Этерь провела рукой по его волосам, Ильхо зажмурился.

— Таким милым, — закончила она и покраснела.

— Хочешь, я познакомлю тебя с семьёй?

Этерь замерла, глядя на него серьёзно.

— Сегодня или завтра. — А в общем-то, что ему уже терять? Кажется, это судьба.

— Завтра вечером, — согласилась она. — Сегодня мне нужно отработать норму в лавке.

На том и порешили.

*

— Милый Ильхо, вы не спускались к обеду. Вы не заболели? — спросила Кайя, сыто откидываясь на подушки.

— Я чувствую себя прекрасно, — невозмутимо ответил Ильхо, прогуливаясь вдоль оконных проёмов и бросая взгляды на тёмное пятно острова, окружённого сереющей во мраке водой.

К вечеру набежали облака, и розовый отсвет почти не добирался до земли сквозь их толщу. Он давно подумывал о ночной вылазке в лес: заплутать в темноте, поплавать в озере, ощущая восторг от неизвестности, таящейся под перебирающими воду ногами. Этерь такое бы понравилось.

После ужина в гостиной собрались все обитатели замка: и семья, и гости. Он рад был провести время в их компании, просидев полдня у себя за работой. Это было непривычное для него состояние целостности и наполненности смыслом, пусть даже речь шла всего лишь об ожерелье.

Кайя своими вопросами пыталась вывести на разговор то его, то отца, от игры с которым на этот раз отказался Кай. Сам же Кай затаился в одиночестве в кресле поодаль, делая вид, что слушает игру Лолли на арфе. Но, кажется, его больше занимали собственные мысли. Регина сидела с кислым лицом: если ей верить, сегодня головная боль мучила её особо сильно.

Горели светильники на стенах, белые занавески вскидывались и опадали, ловя движения ветра, что проникал внутрь свободно.

Первым откланялся отец. Одарив Ильхо взглядом, в котором, как всегда, было слишком много глухой досады, Герцог отправился спать или продолжать заниматься делами — этого никогда нельзя было знать наверняка. Ильхо вздохнул свободнее, когда тот покинул гостиную. Ему было тесно с ним не то что в одной комнате — в одном замке. Да даже на одном острове, если подумать хорошенько.

Ильхо представил себе, что живёт на том же самом Коралловом острове, но отца на нём нет. Чувствовал бы он облегчение тогда?

— Лолли, мы идём спать, — произнесла тётка резко. — У меня голова раскалывается.

— Ах, мама!..

Но, глядя в непреклонное лицо матери, Лолли поднялась, убрала свой инструмент на подставку и безропотно последовала за Региной.

Потом ушла и Кайя.

Ильхо обернулся. Кай по-прежнему сидел в кресле, сложив руки на животе, откинув голову на спинку и прикрыв глаза.

— Я не сплю, если ты подумал.

— Ничего такого. — Ильхо постоял в замешательстве.

Прежде у него не было возможности разговаривать с Каем один на один, да они оба и не искали такой возможности. И теперь он раздумывал, стоит ли спросить что-то или просто уйти. Или постоять ещё, глядя на остров. Ища ответы.

Кай всё-таки открыл глаза и поднял голову.

— Мы собираемся в столицу сразу же по возвращении. Жду не дождусь, когда снова смогу увидеть её огни, услышать весь этот гам, крик, шум, — его голос звучал устало, но с толикой предвкушения. — Всё же здесь слишком тихо по ночам.

Да, теперь и Ильхо ощущал, как тишина сдавливает голову. На острове ночью можно было различить множество звуков, но все они так или иначе были причастны к общей, всеобъемлющей тишине, что царит там, где присутствие человека почти ничего не меняет. Или не меняет вовсе. Цеха, правда, продолжали греметь, но их гул всегда казался Ильхо потусторонним.

— Прости, но я не понимаю тебя, — Кай подался вперед и оперся локтями о колени, сцепив руки в замок. — Ты и впрямь выбираешь добровольное заточение?

Его до жестокого неумолимый взгляд вдруг пронзил Ильхо до самого нутра. Будто Каю было физически больно наблюдать за его, Ильхо, жизнью и за принятыми решениями.

Однако он ещё не вполне понимал, в чём его обвиняют. Как не понимал, что именно собирается защищать.

Но Кай не собирался развивать свою мысль. Он с сожалением усмехнулся, поднялся и вышел из гостиной без объяснений и лишних взглядов.

Ильхо остался один.

Смятение в его мыслях передалось дрожью рукам. От желудка к горлу поднималась волна тревоги, чтобы разлиться во рту тошнотворной горечью.

Какое-то время он ещё стоял, прикованный к месту, но потом медленно побрёл из гостиной, даже толком не понимая, куда направляется. Наверное, к себе…

Но ноги, тяжелые, непослушные, будто чужие, несли его к библиотеке. Ильхо остановился в галерее и, вцепившись в каменное ограждение, поглядел на небо. А ведь ему почти удалось обмануться. И ведь заблуждаться было так легко, так радостно. Он, Этерь, этот остров…

Хотя…

Нет.

Почва из-под ног уходила с устрашающей стремительностью. А он скользил по склону, цепляясь содранными в кровь пальцами за выступы, за мокрую податливую глину, за камни, за корешки, и падал, падал, падал, чтобы расшибиться о камни и быть смытым свирепым прибоем. И даже крик его никто не услышит в этом неистовом рёве стихии.

— Ильхо?

На мгновение сердце сладко сжалось — он принял её за Этерь, но это была всего лишь Кайя.

— Боже, так поздно! Вы всё это время простояли здесь?

Остров просто звенел тишиной, как он раньше этого не замечал?

— Да, я… задумался, — он отвернулся от неё, чтобы даже в этом тусклом свете она не видела, как он хмур.

Но Кайя не собиралась уходить. Она всё стояла и стояла где-то позади. Нужно было сказать что-то, чтобы она оставила его в покое, но слова не шли.

— Ох, Ильхо, мне так жаль тебя!

Вдруг она подошла и припала к его спине, обняла так крепко, что Ильхо пошатнулся.

— Ильхо, милый!

Она прижималась, тёрлась щекой о лопатки и — почувствовал он с дрожью — оставляла легкие поцелуи, что ощущались даже сквозь рубашку. Он повел плечами, пытаясь стряхнуть и её прикосновения, и то, как они отзывались в нём, но понял, что на рубашке, на спине у него слишком мокро.

Ильхо изумленно обернулся.

Кайя плакала, действительно плакала!

— Я вижу, что ты делаешь со своей жизнью. Позволь помочь тебе! — взмолилась она, обняв его лицо. Заплаканная, растрепанная, в одной сорочке, она была как никогда прекрасна — но это Ильхо замечал отстранённо, где-то на краю сознания. — Позволь увезти отсюда!

— Но я тебя не люблю, — прошептал он заворожённо, не в силах возразить, когда она принялась оставлять поцелуи на его лице: на щеках, на губах, на шее.

— И не надо, не надо. Любовь придёт, если ты захочешь. Не губи себя, пожалуйста!

Он неприкрыто простонал, когда Кайя выдохнула эти слова ему в губы и поцеловала, глубоко, жадно, как если бы пыталась подсадить свой жар ему как можно дальше, на самое основание языка, давя, лаская, играясь.

«Да, — пронеслось предсмертным импульсом в мозгу. — Вот он, простой выход».

И тогда Ильхо положил руки ей на талию и притянул ближе. Она обвила руками его шею, её слёзы высохли.

Пока они поднимались к нему, они не смотрели по сторонам, кружась и встречая спинами стены и преграды, оставляя незримые следы рук на камне, позволяя эху своих стонов гулять по анфиладам.

Чем больше его сжигала подожжённая ею страсть, копившаяся в нём так долго, но не к ней, тем больше захватывала тревога и тем отчаяннее старался он забыться.

Утром всё будет хорошо, утром он посмотрит на своё будущее кристально чистым, не замутнённым страхами взором.

========== Глава 12 ==========

Барудо сполоснул лицо пресной водой, принесённой из источника. Сегодня выходной, и ему нет надобности идти в лавку, а жаль… Было бы чем заняться. Ему уже не хватало болтовни Этрь, её шуток и задорного характера.

Она напоминала ему сына. Не характером, а своей молодостью и верой в лучшее в мире и людях.

Барудо вышел на свежий воздух, оставив лачугу проветриваться. Отсюда открывался вид на песчаную косу и украшенный солнечными бликами океан. Его нога зажила, даже рана затянулась так, что он не мог при всём желании разглядеть следы укуса.

Не сходилось что-то: во всей этой истории существовал изъян.

Ужасная догадка вдруг пустила корни в его сердце. А что, если его сын вовсе никуда и не отбывал? Как Лут.

Всё ведь одно к одному: человек пропадает, а наутро Герцог объявляет, что всё в порядке и нет повода для беспокойства.

Ноги подкосились, и Барудо опустился на плетёное сиденье у стенки лачуги. Неужели и его мальчика утащила на дно морское эта тварь? Губы задрожали, и, прикрыв лицо руками, старик заплакал.

Нет, всё могло быть не так плохо. Нет оснований не верить Герцогу, тот всегда был добр к ним, к каждому на острове. Зачем бы ему покрывать морское чудище?

Барудо цеплялся за надежду как мог, но сердце его болело, и он догадывался, что так будет теперь всегда.

Неуверенным, старческим шагом он поплёлся в бар к Аурии, чтобы она по доброте душевной плеснула ему водки.

***

Чёрный шёл Ильхо, а уж чёрный, расшитый бирюзовым — тем более. Кайя не могла на него наглядеться. Даже его осанка внезапно претерпела изменения, или раньше у него просто не было случая нести себя так прямо, так степенно?

Она держала Ильхо под руку, когда они прогуливались после завтрака по замку. Кайя ничего не стала ему говорить о женитьбе: ни рано утром, ни когда они встретились в столовой. Этот шаг он должен был сделать сам. А в том, что он его сделает, она не сомневалась.

Дорогой Кай сопровождал их, развлекая её непринуждённой беседой. Это было очень кстати, ведь сам Ильхо сегодня больше думал, чем говорил. Кайя не опасалась его отрешённости. Ему о многом нужно было договориться с собой, конечно же. Страшно, когда жизнь меняется в одночасье, но она готова была помочь ему в этом, как только его шок пройдёт. Тогда же, кстати, она собиралась вытащить из него всё, что он знает о делах отца.

Их отплытие оставалось вопросом даже не нескольких дней — возможно, лишь суток — полутора, и оно лучше всех прочих обстоятельств и увещеваний должно было подтолкнуть Ильхо произнести верные слова.

Они уже строили с братом прекрасные планы, связанные с возвращением. Кай предавался размышлениям, открыт ли их дом в столице и если нет, сколько времени понадобится прислуге, чтобы подготовить всё к их приёму. Пошлют ли они письмо сразу же из порта? Или всё же лучше добраться сначала до поместья, где обосновался отец?

Они могли бы разделиться. Каю наверняка нужно будет осветить все подробности их путешествия перед родителем. А Кайя могла бы сразу же направиться в столицу. Тем более, если её будет сопровождать Ильхо. Но последнюю мысль она, конечно же, не озвучила вслух.

И, естественно, к этому времени они должны будут пребывать в новом статусе. Она многое может себе позволить, но не делить дорогу один на один с мужчиной, не являющимся её родственником или мужем.

— Милый Ильхо, а кто же обручает здешних поселенцев? — спросила она словно невзначай, разбавив беседу праздным вопросом.

— Раньше это был мой отец, но теперь на мысе есть церковь и священнослужители, — его взгляд блуждал по окрестностям, что можно было обозреть с этой стороны замка, и ни разу не обратился ни к её лицу, ни к лицу брата.

— Так странно, что я ни разу не бывал там, — заметил Кай. — Есть на что взглянуть?

Ильхо покачал головой, обратившись мыслями чуть ближе к реальности.

— Только одинокая постройка и три священника.

— Ещё там живёт Этерь, — добавил он, словно в этом был смысл.

— Твоя подруга? — спросил Кай с той вспыхнувшей в глазах искрой, что Кайя всегда связывала в нём с охотой: на секреты, выгоду или же трофеи.

Ильхо не ответил, пропустив вопрос мимо ушей, и Кайя поняла, о ком речь. О той оборванке, что кинулась ему на шею в деревне. Ну да это уже не имело значения. В долгосрочной перспективе Кайя выигрывала всё, даже — и в этом вопросе её вера была непоколебима — его обожание. А нежные привязанности должны отцвести вовремя.

Она прикоснулась к жемчужному ожерелью на шее. Безвкусная, но по-своему милая вещица, о которой она спросила Ильхо утром, завидев на столе в его покоях. Эти розовые жемчужины наверняка скрывали какую-то премилую историю, и Кайя жаждала её узнать. Но он, отведя глаза и натягивая штаны, сказал, что это уже неважно. «Хочешь — бери» — бросил он ей, отвернувшись, чтобы найти рубашку, и она взяла. А почему бы и нет? Она будет носить его с самыми изысканными своими нарядами, сшитыми по последнему слову моды; и уверена, что долгие месяцы взгляды всех салонов будут прикованы к этому подарку — доказательству её чудесного победоносного путешествия. Как и к самому Ильхо.

Жаль, что она не сможет лично засвидетельствовать, как с прошлой привязанностью Ильхо будет окончательно покончено. Скорее всего, до отплытия он так и не увидится со своей дикаркой. Действительно жаль… Было бы славно, если б ту поставили на место.

Кай после упоминания о мысе и церкви задумчиво молчал — было ли это связано с тем, что он ещё надеялся что-то выведать о делах Герцога? Вся их небольшая процессия свернула к библиотеке, и судьба преподнесла Кайе ещё один щедрый, столь долгожданный подарок. Словно само небо её услышало.

Из кабинета Герцога вышла — нет, выскочила! — девушка, и хоть в этот раз на ней было лёгкое белое платье, такое незамысловатое, что вполне могло оказаться вчерашними занавесками из какой-нибудь хибары, Кайя безошибочно узнала её.

Дикарку.

Она заметила их, оглянувшись через плечо, хотя направлялась к выходу, и когда увидела Ильхо, засияла, словно серебряная монетка. Тем прекраснее это было, что Кайя предвкушала скорейшее крушение всех её тщетных надежд.

Не замечая никого и не смущаясь, девчонка кинулась к Ильхо, как если бы видела только его.

— Я прочла две страницы! А ты говорил: деревенщина! Спорим, через год я буду знать больше тебя…

Именно на этих словах её улыбка увяла. Они оказались друг перед другом, и если дурочке не была очевидна пропасть, которая пролегала в тех нескольких шагах, что отделяли её от них троих, то Кайе было искренне её жаль.

Цепким диким взглядом девчонка окинула Ильхо с головы до ног.

— Что с тобой случилось? — Смешно, но она требовала у него ответа.

И только мгновением позже дикарка всё-таки заметила очевидное: Кайя продолжала держаться за руку Ильхо. Ильхо, обратившегося в каменное изваяние.

— Отвечай! — крикнула она свирепо.

Кажется, зрелище грозилось развернуться поистине грандиозное, Кайя была уверена, что настолько насытится их обоюдным унижением, что не сможет сегодня съесть больше ни кусочка. Но она не была готова к тому, как отстранёно прозвучит голос Ильхо.

— Этерь, если твоё занятие закончилось, иди куда шла. Это пока ещё мой дом. И ты не будешь на меня кричать здесь.

Это было действеннее пощёчины. Девчонка отшатнулась, содрогнувшись. Даже Кайя повернула голову, чтобы взглянуть на человека, с которым держалась рука об руку. Она и не думала, что его глаза могут быть такими холодными. Отмеченные обычно мечтательным взглядом, они всегда виделись ей светло-зелёными, тёплыми, как вода в прогретой заводи. Но сегодня вода подёрнулась льдом.

Этерь перевела ошеломлённый взгляд и на Кая, и на неё, дольше всего задержавшись на ожерелье, обернувшем её шею. Потом вновь поглядела на Ильхо, тяжело дыша, распахнув свои огромные кошачьи глаза.

— Что они с тобой сделали? Что они с тобой сделали?! — беспомощно сжимая кулаки, выкрикнула она так громко, что эхо понеслось по сводам.

Ладно, этого хватит.

— Пойдём, — Кайя потянула Ильхо, и он послушался. Кай остался стоять, сохраняя бесстрастный, слегка скорбный вид. Возможно, он хотел нагнать их позже.

Но огибая Этерь, чья грудь тяжело вздымалась и опадала, будто девчонка задыхалась, Кайя не удержалась и, чуть склонив голову, прошептала на ходу:

— Мне так жаль.

Словно искра вспыхнула в керосине: Кайя и не успела испугаться, лишь закричала не своим голосом, когда дикарка вцепилась в её прическу и дёрнула изо всех сил, заставляя согнуться пополам. Её хватка была настолько сильной, что Кайя не на шутку перепугалась, что вовсе останется без скальпа.

Лишь бы прекратить этот кошмар в ответ она вцепилась в плечо и лицо беснующейся твари, пытаясь отстраниться. Кайя не постеснялась впиться когтями в упругую кожу, пока Этерь мотала её из стороны в сторону, рыча сквозь сжатые зубы.

Кайя потеряла бы себя в этом клубке волос и ярости, если бы Ильхо не пытался вытащить её из лап своей дикой подружки. Но он делал только хуже: её волосы не выдерживали тяги в обе стороны. Кай же ухватил дикарку.

— Чёрт, Этерь, прекрати! — окрикнул Ильхо сердито, и тут Каю удалось разжать хватку сумасшедшей.

— Кай, уведи её! — бросил Ильхо, обхватив её за плечи и спешно направляясь в сторону жилых покоев. Кайя стенала, и ей даже не нужно было притворяться: такого унижения она не помнила со времён своей первой брачной ночи, но там хотя бы не было других свидетелей, кроме её мужа.

Разъярённые, животные крики Этерь, почти уносимой Каем прочь, преследовали их до верхних этажей.

***

Кай ни за что не подумал бы, что едва сможет совладать с девчонкой, но по мере того, как они удалялись от библиотеки, силы покидали Этерь — к тому времени как он вывел её в сад, она уже перестала сопротивляться и просто позволила вести себя, обнимая за плечи.

Она ниже его ростом и на ней это дивное белое платье, такое лёгкое, что он мог бы разглядеть её силуэт, если б она стояла в нём напротив солнца.

Этерь не рыдала, но слёзы катились по её щекам градом. Впрочем, когда Кай довёл её до уединённой поляны на краю сада, откуда открывался вид на бесконечные водные просторы, и те прекратились. Она пыталась взять себя в руки.

— Простите, что испортила ваш костюм, — она неловко ткнула пальцем в замоченный слезами рукав пиджака и отвернулась, чтобы смотреть на море, а не на него. — Идите. Не нужно со мной водиться.

— В прошлый раз ты обращалась ко мне на «ты», — напомнил он мягко, сложив руки заспиной.

Этерь втянула носом воздух и кивнула, но, взглянув на него, не выдержала: её глаза вновь наполнились слезами, и она горько зарыдала. Кай тут же оказался рядом, чтобы она могла продолжить марать его пиджак столько, сколько ей будет угодно, уткнувшись в его грудь носом и прижимая руки.

Он не думал, что это будет уместно, но его руки осторожно легли на её плечи.

— Всё наладится, — произнёс он тихо, спокойно. Но ведь не думала же она, что между ней и Ильхо что-то возможно?

Этерь его не услышала, она могла слышать лишь собственное горе. Кай пригладил её буйные волосы: сначала несмело, но потом — поняв, что можно — гладя её по голове в порыве почти бескорыстного утешения.

Почти.

Она явно не собиралась вырываться, и её всхлипы прекратились, так что он осторожно обратил её лицо к себе, нежно приподняв за подбородок. Этерь по-прежнему была расстроена и не понимала.

— Почему меня так тянет к тебе?

Он спрашивал даже не её — себя.

Она сморгнула; Кай наклонился и прикоснулся к её припухшим губам своими, едва поймав её дыхание.

Но Этерь не позволила ему успеть сделать хоть что-то. Она тут же отступила на два шага и, посмотрев на него грустно, но непреклонно, покачала головой, пошла прочь.

Кай прикрыл глаза. Его покой отныне был потерян.

***

Тео было неспокойно всё утро. Ильхо не появился в городе, не пришёл искать его на берегу. Такое бывало, конечно, но сегодня это подняло в его душе волну тревоги.

Не случилось бы чего.

Поэтому Тео мерил длинными шагами пыль дороги до замка, надеясь в скорейшем времени застать друга в добром здравии. И желательно — в хорошем расположении духа.

Он всегда переживал за него. С той самой минуты, когда они познакомились, и, кажется, даже и прежде, до того, как он увидел Ильхо впервые, в нём всегда жила эта призрачная тревога.

С Ильхо не должно было случиться ничего дурного.

По привычке Тео срезал дорогу через сад, намереваясь просто вскарабкаться к Ильхо в покои. Но когда миновал лабиринт плодовых деревьев и цветущего кустарника, то услышал уже знакомый перебор струн под тонкими пальцами.

— Сегодня — так прям чудесно! — выпалил он не подумав, чем опять напугал девушку. Она не сразу завидела его, потому что он ещё не выбрался на свет, и от испуга уронила арфу в траву.

Лолли была одна.

— А где ваша матушка? — спросил Тео, помогая ей поднять инструмент.

— Она отошла, но скоро вернётся. Она велела мне повторить произведение не менее десяти раз.

Сестра Ильхо глядела на него как обычно: пугливо и по-смешному изумлённо, хотя, наверное, дело было в её круглых, навыкате глазах. Которые сегодня краснели от выплаканных слёз.

— С тобой что-то случилось? — спросил Тео взволнованно.

Девушка опустилась на сиденье, обняла вернувшуюся в свои объятья арфу и, всхлипнув, горестно заплакала.

— Меня никто не любит! — еле вымолвила она сквозь рыдания обиженным голосом. — Никто не хочет на мне жениться! А Кай целует другую — я видела сегодня, в этом саду! Я ничего, кроме замка, и не видела в жизни.

У Тео не было платка, но сегодня на нём была какая-никакая, а безрукавка, вполне чистая, свежая, и он не раздумывая оторвал от неё кусок ткани и протянул девушке. Лолли посмотрела на его подношение замутнённым слезами взором и захлопала ресницами, отчего слезы еще пуще принялись падать ей на подол платья.

Она взяла обрывок и шумно в него высморкалась.

— Чтобы выйти из замка, не нужно замужество. Я могу тебя проводить.

Казалось, поначалу она по-настоящему испугалась.

— Что же скажет мама?

Но Тео лишь пожал плечами.

— Да здесь же все свои. А если я буду рядом, с тобой ничего и не случится. Ведь мне приходится оберегать Ильхо, а это посложнее будет, чем прогуляться с тобой.

Ему это было несложно. В самом деле, почему бедная девушка должна проводить свои дни в каменных стенах, когда совсем неподалёку есть пляжи, лес, есть город и фермы? Отчего бы ей не развеяться?

— Пойдём? — Тео протянул ей руку.

— Сейчас?

— Солнце пошло к горизонту, уже не печёт. Лучше этого времени — только после заката или на рассвете.

Лолли замешкалась; решение давалось ей явно нелегко. Но потом она робко протянула ему руку и поднялась, пристроив арфу около стула.

И только когда они покидали пределы замка (самым обычным путём, ведь он не мог тащить её через заросли), Тео вспомнил, зачем явился.

— Кстати, ты не видела сегодня Ильхо? Я хотел проведать его и узнать, всё ли с ним в порядке.

— У него всё прекрасно, — ответила Лолли всё с той же обидой. — Он целый день со своими новыми друзьями.

Было ли это плохо, раз она так расстроена? Но, по крайней мере, Тео знал, что Ильхо ничто не угрожает. Он навестит его завтра.

***

Ужин прошёл тихо, несмотря на то, что он объявил о своём намерении жениться на Кайе. Новость эта была воспринята с тихим вздохом изумления Регины, с тоской во взгляде Лолли и с полным равнодушием отца.

Ильхо ждал. Смотрел в его глаза, когда слова слетели с губ, и ждал, что тот скажет хоть что-то. Но отец после непродолжительной паузу лишь поднял за него бокал, после чего продолжил есть, и даже новость о том, что его единственный сын собирается покинуть остров так скоро, ничего не переменила ни в его лице, ни в поведении.

За священником было решено послать на рассвете.

Ильхо с самого утра ощущал, как тело его и душа будто разъединились, и вторая наблюдала за ним, делающим то, что должно, словно со стороны. Он не мог позволить им снова соединиться в одно.

— Больше не пугай меня так, — тётка упрекнула дочь, нарушив тишину.

— Я просто заплутала в саду, — призналась Лолли, краснея. Ильхо вдруг почувствовал небывалый прилив любви к сестре. Он будет по ней скучать. Как и по всему остальному…

— Твоё платье было всё перепачкано.

Лолли лишь потупила взгляд, пряча едва заметную улыбку.

Ильхо покрутил головой: высокий ворот тесного костюма душил его. Хотелось сдёрнуть с себя всё лишнее и наконец-то впервые за день сделать свободный вдох, но этот наряд был частью того, что теперь заставляло его держать себя прямо. Где-то глубоко внутри, возможно, в области желудка, всё кипело, клокотало, бурлило — сжатый комок его нервов, похожий на клуб змей. Но он сумел сдержать его и не дать вырваться наружу.

Он прислушивался к ночному ветру, не донесёт ли тот до слуха обрывки песен, — сегодня на пляже должны были быть танцы. Но, конечно же, не слышал ничего, кроме шума прибоя у подножия замковой скалы.

Ильхо не прошёл вместе с семьёй и гостями в гостиную после ужина. Вместо этого он долго бродил по замку, прощаясь с домом. А потом открыл дверь в комнату, где не был уже давно.

Здесь ничего не изменилось. Обстановка так и оставалась нетронутой, казалось, здесь даже аккуратно наводят чистоту, стараясь не менять положение вещей, словно хозяйка вышла мгновение назад и обещала вернуться. Правда, покои больше не пахли ею. Ильхо не смог бы сказать, как именно различал этот запах, но в его детских воспоминаниях он был жив, а здесь — нет.

И тем не менее он упал на кушетку перед окном, где мама любила расчёсывать свои локоны, и представил, что она действительно где-то рядом. Ветер перебирал его волосы, возможно, это её невидимые пальцы отгоняли от него злые ночные тени.

Он уснул…

Россыпь холодных звёзд отражалась на водной глади — точно такими же звёздами сияло далёкое дно. Камни выступали из воды: подёрнувшись белым колючим налётом, они источали холод.

Ильхо оглянулся и ощутил влагой на лице морозное дыхание тумана. А впереди — водный простор — то ли океан, то ли озеро, очерченное вкрадчивым въедливым туманом. Он никогда не знал настоящего холода, но ощутил его — облачко пара сорвалось с замёрзших губ. И сам он чувствовал, как ледяной воздух выпивает из костей остатки тепла. Он стоял, ссутулившись и обхватив себя за плечи, едва ощущая прикосновение рук к собственной коже.

Медленно, клок тумана полз по берегу, обнажая мелководье и прибрежные скалы. Заиндевевшая чешуя серебром сверкнула рядом, и тут Ильхо увидел её.

Она умиротворённо лежала на плоском клонящемся к воде камне, опустив хвостовые плавники в хрустальную зыбь, покорно соединив руки на животе, разметав волны волос нимбом вокруг головы.

Он приближался медленно, по иглам холода. Ступив в воду, ледяными оковами сковавшую щиколотки, Ильхо побрёл к молчаливому изваянию на камне. Она оставалась недвижима. Вода мелко плескалась у её хвоста, а глаза заворожённо глядели туда, где звезды таяли в пурпурных с золотыми прожилками переливах.

Ильхо осторожно опустил на её лоб онемевшую ладонь, но не ощутил ничего, будто прикоснулся к застывшей глине. Прямая и тонкая как стрела тоска пронзила его сердце, он уже когда-то слышал эту печальную сказку, рассказанную во тьме воспоминаний печальным женским голосом.

А туман всё рассеивался… Он стоял по колено в обжигающей стужей соленой воде под куполом ночного неба.

Ильхо отступил от неподвижной русалки, лицо которой было ему знакомо и незнакомо в одно и то же время.

Мимо проплыла пустая ладья. Она стремилась в рассеивающуюся даль, туда, где все чётче проступали очертания чужой гавани. Над горизонтом рисовали карту неба созвездия.

Корабль покачивался в отдалении. Его пузатые бока и мачты-руки скорбно поскрипывали, испуская окрест тревожную мелодию.

Ильхо вглядывался в эти очертания. Его душила тоска; он был один. Один посреди воды, соли и мороза. Один наедине со звёздной пылью туманных чертогов.

О, если бы его душа просто заискрилась и ледяным крошевом устремилась ввысь, растворяясь в облаках, — наверное, тогда перестало бы ныть в груди.

Ильхо медленно двинулся вперёд. Туда, где ждал корабль.

Стальные обручи один за другим сковывали тело: бёдра, живот, грудь, плечи. Когда вода подступила к самому горлу, он уже ничего не чувствовал.

Шаг, другой. Глубокий вдох — солёная смола проникла в горло, разливаясь жидким стеклом по внутренностям. Ещё одно невероятное усилие — один вдох, огонь в лёгких, и всё было кончено.

Комментарий к Глава 12

Если б я давала название главам, назвала бы “Три ревущие женщины”.

========== Глава 13 ==========

— Он пожалеет об этом, как только взойдет на корабль. — Этерь зло воткнула нож в стол, оставив дырку в дереве, и Мартия вздрогнула: хоть это и была лишь разделочная поверхность, а всё равно чудилось, что повариха её отругает. — Придется ему вплавь возвращаться.

Этерь выдернула её прямо из постели раным-рано, даже раньше, чем Мартия обычно поднималась; они притаились в закутке на кухне и перешептывались. Вернее, Мартия шептала, а Этерь говорила не таясь.

— Почему ты так уверена?

Этерь подняла голову, туго обтянутую её знаменитой повязкой, — сегодня она снова была вылитый мальчишка, — и глаза её недобро сверкнули.

— Потому что знаю его. Он сам себя так не знает, как знаю я. А знаю я, что он — дурак!

Мартия поднялась и принялась ворочать вчерашние угли в печи. Пора было разводить огонь. Что Этерь было за дело до хозяев? Только самой себе проблемы создавать.

И чтобы подруга больше не резала несчастное дерево, Мартия подложила ей под нож мясо и фрукты.

*

— Эй, друг…

Сквозь горячечный сон Ильхо слышал, как его пытаются дозваться.

— Друг, проснись.

Кто-то прикоснулся к его плечу, потрепал его. Он со смертельной усталостью разомкнул глаза. Все вокруг было залито солнечным светом, и его голова, подставленная под первые жалящие лучи, нагрелась до того, что в ней звенело. Казалось, нечем дышать, и в горле першило.

— Тебя повсюду ищут. Ты пропустил завтрак.

Это был Тео. Друг стоял перед ним на коленях и вглядывался в его лицо своими тёмными, полными тревог глазами.

— Подумаешь, завтрак, — прохрипел Ильхо, сообразив, что ему душно не только от нагретого воздуха, но и от тесного костюма.

— Так не только завтрак. Там священник пришел, и твоя невеста злится.

Ильхо сел, покачиваясь, и воспоминания обрушились на него водопадом, сметая нестройный порядок сонных мыслей. Кайя, женитьба, отплытие, Этерь…

Захотелось мгновенно провалиться обратно в глубокий сон, сделать вид, что это происходит не с ним.

— Там все говорят, что ты покинешь остров. Это правда?

Ильхо не смотрел в глаза другу, но голос у того звучал печально. А он ведь совсем не подумал о Тео. Как же они будут друг без друга?

— Видимо, придется, друг.

— Без тебя тут будет совсем не то.

Ильхо ничего ему не ответил. Он поднялся на ноги, обнаружив вдруг, что кроме них в покоях был ещё и пёс: он развалился в тени у кушетки, тяжело, со свистом дыша от подступающей жары. Но стоило ему заметить, что хозяин уходит, как он подорвался с места и засеменил следом. Тео вышел вместе с ними.

При ходьбе все в голове у Ильхо принялось переворачиваться, руша едва наметившийся ко вчерашнему вечеру порядок. Он не был готов к тому, что происходит. Подступив совсем близко к краю, он не обнаруживал в себе решимости прыгнуть. Наверное, это была трусость, и ему было стыдно признаться самому себе, что он трусил сделать все правильно. Самому разобраться со своей жизнью, принять хоть одно окончательное решение…

Они нашли семью в гостиной, украшенной наспех белыми цветами и гирляндами.

Тетка дремала в кресле, Лолли оглянулась на них, но тут же отвернулась, залившись отчего-то краской. Кайя пронзила его взглядом, но ничего не сказала — она стояла под руку с Каем, ведь это именно он выдавал её замуж. Отец так и вовсе смотрел в окно, занятый размышлениями, и к появлению сына проявил участия не больше, чем к снованию слуг. Рядом с ним, в простом тёмном одеянии в пол, стоял священник — тот, что был ни молод, ни стар.

Ильхо в связи с этим вдруг подумалось, что и Этерь может оказаться поблизости. Она могла так же прийти с мыса, как и священнослужитель.

Но потом он очнулся. С чего ей вдруг приходить? После того, что он сделал…

— Давайте поскорее с этим покончим, — нетерпеливо распорядилась Кайя. — Наши вещи уже перевозят на корабль. Твои, Ильхо, — тоже.

Герцог обернулся, оглядел присутствующих и кивнул. Сегодня отец выглядел капельку наряднее. Кажется, он надел парадный сюртук. Но это лишь усугубило тревогу в душе Ильхо.

— После церемонии я составлю документ, свидетельствующий о том, что вы действительно муж и жена, — сухо уведомил он, а затем попросил слуг удалиться.

— Пусть Тео останется, — попросил Ильхо, и Тео разрешено было постоять в уголке.

— Собака — тоже вон! — Кайя повелительно указала на выход.

Платье на ней сегодня было ярко-алым, а вот её брат был одет во все черное. Ильхо не стал спорить и вывел пса за пределы комнаты, приказав сидеть и ждать. Пёс плюхнулся задом на каменный пол и высунул язык, щурясь, довольный похвалой.

Ильхо подташнивало, когда он вернулся. Наверное, оттого, что он ещё ничего не ел. Бирюза на его костюме совсем не шла платью невесты… Этерь тоже вчера была в платье. В белом.

Он и Кайя встали перед священником, прямо у окна, а остальные собрались за их спинами. Сердце забилось чаще и испуганнее, волнение было уже не унять уловками.

— Вы стоите передо мной, готовые соединиться священными узами. Союз ваш — это ответственность. И бремя, и радость. Так, едины, вы должны будете пройти по жизни, помогая друг другу, поддерживая друг друга, не предавая друг друга. И только смерть разлучит вас. Если есть слово против этого брака, прошу свидетелей сего действа говорить открыто, не таясь.

Наступила тишина, и никто из присутствующих не проронил ни слова.

Священник удовольствовался этим и продолжил:

— Тогда принесите свои клятвы…

— Погодите!

Ильхо воскликнул и замолчал. Он смотрел в глаза Кайе: она замерла, вся подобралась, краска схлынула с её лица.

— Прости, но я не могу…

У него не выходило совладать с голосом, сказать это громко. Он поступал с ней ужасно, но иначе никак. Это его погубит.

— Кайя, я… Мне так жаль.

Слов не нашлось, Ильхо просто покачал головой, глазами умоляя её простить его за то, что впутал её во всё это.

Тишину нарушил смех Кая. Он рассмеялся, легко и весело, стоя за спиной сестры, словно им двоим была известна эта шутка, только сейчас он один находил её действительно смешной. Сестре же было не до смеха.

Ильхо оглянулся на отца, надеясь хоть на какие-то слова — одобрения ли или порицания, надеясь на ясность. Но жесткая линия губ его разомкнулась лишь для того, чтобы произнести с усталым вздохом:

— У меня дела. Пошлите за мной, когда он что-то решит.

И, кивнув на него, отец удалился.

Ильхо вновь перевел взгляд на Кайю. Она смотрела на него с нескрываемым презрением. Без колебаний она дернула за ожерелье, и жемчуг осыпался к её ногам, запрыгав по пестрой мозаике на полу.

Она не проронила ни слова и даже больше не смотрела на него, хотя Ильхо готов был встретить открыто и без притворства любой её взгляд. Кайя вышла. Кай постоял ещё, оглядываясь, словно у него была заготовлена на этот случай речь, но и он ничего не сказал, покинув гостиную вслед за сестрой.

Тео, а вместе с ним и Лолли принялись собирать жемчуг. Регина вызвала горничную, велев подать ей кофе в сад, и покинула их, жалуясь на мигрень. Один лишь Ильхо продолжал стоять столбом.

Чувствовать себя кругом виноватым — то, с чем он мог сейчас справиться. Он мог принести искренние извинения Кайе. Он честно сказал, что ему жаль — так и было. Он допустил непростительную ошибку.

А как просить прощения у Этерь?

*

Сборы проходили быстро, Кай сказал бы, стремительно. На самом деле, у них было время до следующего утра — именно завтрашний день капитан назначил днем отплытия. Но вечер уже было решено провести на корабле. Кайя не хотела оставаться в замке ни секундой дольше.

А вот Кай определенно бы задержался.

Сестра не разговаривала с ним, хоть он и извинился за то, что повел себя не лучшим образом во время церемонии. Но, по правде говоря, его ужасно веселило, что он все-таки не ошибся насчет Ильхо.

Парень дурак. И именно в этом заключался её просчет. Планы всегда строят, предполагая, что все люди в общем и целом схожи: в корысти, в честолюбии или других стремлениях. Перед ней же был не поддающийся анализу экземпляр, которого она зря мерила по себе.

Ильхо не разочаровал Кая своей безалаберностью. Тем более что еще несколько месяцев, если не лет, он сможет припоминать ей этот день. Сестрица решила, что она тоже умеет плести интриги, а на деле же лишь получила на память ночь с загадочным сыном безумца, сосланного за бесчеловечные опыты. Что, впрочем, тоже сделает её желанной гостьей во многих домах, где ей подобные обожают питаться сплетнями. Каждый захочет услышать эту историю из первых уст.

Решено было отбыть к кораблю после обеда. Регина послала к ним горничную, через которую заверила: Ильхо в столовой не появится. Ей очень хотелось хоть как-то сгладить этот конфуз.

Это было очень кстати, потому что оставшееся время Кай собирался потратить на прогулку до поселения, до лавки гончара. Он слабо верил в удачу сегодня, но все же до последнего полагался на нее. И если даже не повезет сейчас, он просто задержится до позднего вечера в замке, отправив сестру на корабль в одиночестве. Ему нужен был всего один шанс.

Сбегая по лестнице в холл, он встретил Ильхо. Тот опять облачился в привычную рубашку, только поверх накинул кремовый камзол, отчего вид у него стал куда более эксцентричный — сочетая в себе и привычные глазу элементы одежды, и такую дикость, как простые льняные штаны, свободные, как пустой мешок, но тесно обхватывающие икры.

Парень больше не выглядел беззаботным, он спешил прочь из замка — целеустремленно, обеспокоенно, будто торопился предотвратить беду. Он не заметил Кая, но тот все равно его окликнул.

— Ты в город?

Ильхо обернулся от дверей, но не остановился.

— Да.

— Так подожди, пройдемся вместе.

— Я тороплюсь.

— Да и я не на прогулку собрался.

Ильхо замедлился уже снаружи, на ступенях, и Кай нагнал его. Вид у парня впервые был такой сосредоточенный, что он не сразу нашелся, что тому сказать. А сам Ильхо и не собирался заговаривать. Он щурился иногда на солнце, бросал взгляд на дорожку под ногами и шел вперед. Кай только подстроился под его шаг, но тут поворот — там, где тропинка, не успев еще увести их далеко от ступеней замка, ныряла в сумрак под раскидистыми ветвями деревьев, — явил им спешащую навстречу девушку в белом платье и с шелковым платком поверх плеч.

Конечно же, это была Этерь. На том же самом месте, где они впервые встретились. Они с Ильхо встали как вкопанные, а она, заметив их, попыталась сделать вид, что на её дороге лишь неодушевленное препятствие, которое ей предстоит обогнуть. Но Ильхо первый загородил ей путь, широко шагнув в сторону и выставляя руки, словно в самом деле собирался поймать её. Но всё же до неё он не дотронулся.

— Этерь, давай поговорим.

Она отпрянула, не поднимая на него глаз, поднырнула под его руку и, подобрав подол, поспешила к замку.

Кай, конечно, подивился, как он сразу не догадался, что Ильхо тоже её ищет, но ему некогда было ждать более подходящего момента. И уж совершенно точно ему было плевать на чувства последнего: он был уже одной ногой на корабле, не всё ли равно, что тот про него будет думать?

— Этерь!

Кай позвал, и она обернулась, успев уже к тому моменту подняться на несколько ступеней. Не желая упустить этот момент, он подбежал, не поднимаясь, и сказал:

— Мы отплываем завтра.

— Тогда прощайте.

— Нет, послушай… — Он поднялся на две ступени, все еще стоя ниже нее. Этерь ждала: глядела на него и с интересом, и с долей опасения.

Он бы рад был обдумать всё ещё раз, но времени не было. Он сможет разработать более детальный план во время плавания. И даже слово отца здесь будет не помеха.

— Я хочу, чтобы мы поженились. Я хочу увезти тебя отсюда.

— Ты не можешь! — воскликнул Ильхо, который, конечно же, слышал все до последнего слова. Он подбежал и поднялся на ступень выше Кая и теперь смотрел на него поразительно непреклонно для человека, болтавшегося всё это время не пойми где.

— И кто этому помешает? — холодно уточнил Кай. Он не злился, его даже не раздражало это внезапное препятствие, которым Ильхо по сути и не являлся. Этерь не его собственность, и даже не его отца. Она свободна выбирать.

— Этерь, не делай этого, — попросил Ильхо с тоской.

— Ты должен уйти, — отозвалась она бесстрастно. — Этот разговор тебя не касается.

Каю уж было показалось, что Ильхо будет возражать: тот даже подался вперед, будто хотел взять её за руку, но остановился. Всё внутри него восставало — даже Кай это чувствовал, — но парень взял себя в руки, почтительно поклонился и, обогнув их, поднялся по ступеням и скрылся в замке.

Теперь все его внимание было обращено к девушке.

Этерь медлила. Она плотнее закуталась в платок и хмурилась, плотно сжав губы.

— Это не для меня, — ответила она, и на мгновение ему почудилось, что он не вынесет её слов. Но Кай выстоял отказ.

— Ты уверена?

— Да.

Да, она была уверена. Этерь тоже изменилась теперь, стала задумчивее и строже.

Кай вздохнул. Он до последнего не хотел, чтобы все обернулось нежелательным сценарием.

— Тогда позволь сделать для тебя подарок. Я доставлю его с корабля на закате. Скажи, есть ли на острове место, куда может пристать лодка? Кроме подножия замка.

Этерь недолго думала над его словами.

— Есть причал для рыбачьих лодок.

— Только не на глазах у островитян. Ведь без ведома хозяина чужакам здесь не место.

Не так уж строго, кстати, Герцог охраняет свои мнимые тайны. Ни береговой охраны, ни дозорных. Но Кай разгадал, в чем корни подобного попустительства: если секреты и есть, то они умрут вместе с хозяином.

— Тогда можно пристать чуть поодаль, за волнорезом. С той стороны берег скрыт от глаз. Но это сложнее.

— На нашем корабле опытные моряки.

И поскольку Этерь по-прежнему оставалась безучастна к разговору, Кай произнёс, вложив в слова всё свое убеждение:

— Мне важно увидеть тебя перед отплытием.

Она услышала его и заверила, что будет.

А когда Этерь скрылась в замке, Кай все же решил дойти до того самого причала и посмотреть, что там да как.

*

Конечно же, он никуда не ушёл.

Ильхо мерил холл шагами, то набирая скорость, то замедляясь и останавливаясь у подножия лестницы или у стены, расписанной до высокого сводчатого потолка фреской, изображающей купание русалок.

Он ничего не мог поделать, только ждать, в смятении то даря себе надежду, что она откажется и останется, то смиренно готовясь к тому, что это всё и скоро он останется здесь один. Если не считать Тео.

И как вообще могло такое случиться? Когда Кай успел что-то решить? Когда вообще они успели узнать друг друга?

Это представлялось немыслимой загадкой, головоломкой. Но, после страха потерять Этерь, вторым потрясением для него стало то, как Кай легко решился. Как он без тени сомнения сказал эти простые слова, до сих пор раздающиеся в голове: «Я хочу, чтобы мы поженились».

Этерь показалась, когда он уже весь измучился в неведении, и она собиралась пройти мимо, не глядя на него. Он должен был промолчать, лишь проводив её взглядом, когда она направилась к библиотеке. Если и существовало для него подобающее наказание за его недавнюю выходку, то это оно, но…

— Что ты ответила? — голос пошел гулять вслед за ней по сводам.

Догонять её Ильхо не посмел, а Этерь не оборачивалась, как если бы его и не было здесь вовсе.

Но, дойдя до дверей библиотеки, она остановилась. Ильхо ждал, готовый, чуть что, сорваться с места. Дыхание сделалось настолько поверхностным, что он даже не был уверен, дышит ли вообще. Издалека ему могло лишь показаться, что в её бесстрастном профиле проступает прежний характер. Но вот Этерь чуть обернула к нему лицо, и он различил мстительную ухмылку, тронувшую и её губы, и опустившиеся к переносице брови. Это было пусть и злое, но веселье.

— Меня Герцог ждет, — только и сказала она и скрылась в библиотеке.

Ильхо выдохнул, его попустило.

Нет, это они с Этерь должны пожениться. Не он и Кайя. Не она и Кай. А они.

И пускай они проживут всю жизнь на этом острове, и пускай до конца дней он будет видеть одни и те же лица, те же волны и тот же песок. Ему хватит и этого, потому что с ней всё проживается по-особому, переживается острее, и Ильхо кажется, что у его существования есть цель — следовать за Этерь.

В нетерпении Ильхо подошёл к дверям библиотеки и приоткрыл створку. Приглушенные голоса доносились из отцовского кабинета, вход в который прятался прямо перед проходом в хранилище книг. Дверь оказалась не заперта, и через узкую щель в полумрак проливался яркий солнечный свет.

Он знал, что отец учит Этерь читать — если подумать, в этом не было ничего удивительного: Герцог много времени проводил с рабочими людьми. То осматривал их, то разговаривал с ними, то помогал с обустройством домов.

Но теперь все его мысли были об Этерь, и ему впервые стало любопытно увидеть, как она учится. У него были любимые книги, любимые, давно забытые сказки — заинтересовали бы они её?

Мягким шагом, не дыша, Ильхо подкрался к двери. Отец сидел за столом, а вот Этерь сидела в оконном проеме, скинув платок на пол и болтая ногами, — её настроение не могло измениться в одночасье, она смотрела хмуро в пол.

— …Если читать ты не хочешь, — терпеливо произнёс отец, — то хотя бы расскажи, что случилось.

— Вам-то это зачем? Занимайтесь своими… машинами. Какое вам дело до беспризорной девчонки?

На удивление, в её голосе было слишком много наигранной обиды, как у ребенка, выманивающего внимание родителя. Это было смутно знакомо Ильхо, вот только такие фокусы никогда не срабатывали с отцом, и он избавился от подобной привычки, ещё будучи мальчишкой. Только с дядей Рупертом ему и удавались эти маленькие безобидные хитрости, пока он их не перерос.

Отец вздохнул, но не устало, а с пониманием.

— Мне есть дело, хотя, может, ты и удивишься.

Этерь боднула его взглядом, надула губы и принялась колупать трещину в камне.

— Кай предлагал мне уплыть с ним.

— Кай?

— Ну да.

Кажется, отец нашел новость занятной, но не настолько, чтобы вызвать у него беспокойство.

— В каком качестве?

— Он сказал, мол, выходи за меня. Вы представьте! Я — за него.

— Рискованно, конечно, с его стороны. Я бы сказал, с точки зрения высшего света, абсурдно…

— Да вы что! — обиженно воскликнула Этерь. — Смеётесь?

— …но если он собирался пойти на подобный риск, значит, считал, что ты этого стоишь.

Этерь хохотнула, бросила взгляд через плечо на остров, а потом, прищурившись, поглядела на отца.

— Я ему отказала. Не поплыву я с ним никуда, хочу остаться здесь. Мне ваш остров по душе. Да и вы тоже ничего.

Её слова явно тронули сердце, которое, по убеждению Ильхо, давно уже обратилось в камень. Отец рассмеялся.

— Я и сам, признаться, рад, что ты остаешься с нами.

Ильхо грустно было это слышать. А как же он? Рад ли был отец, что он остался? Хоть что-то, хотя бы проблеск… Ничего.

Но, к собственному изумлению, Ильхо вдруг осознал, что уже и не ждет ничего от отца. Пускай оставит себе все свои чаяния; у него есть Этерь.

— Вот как? Я бы никогда вас всех не бросила.

— По правде говоря… — Отец поднялся, сцепил руки за спиной и крепко призадумался на минуту. — По правде говоря, это хорошо, что ты не оставила нас. Этерия, есть кое-что, о чем ты должна знать. Мне стоило сказать раньше, но, поверь, задача передо мной стояла не из легких.

Этерь посерьезнела и цепким взглядом нацелилась на отца.

Тот подошел к ней ближе, взял крепкой, жилистой рукой за руку и покровительственно накрыл сверху ладонью, будто делая вдох перед погружением на глубину. А потом обратил к ней открытый, безжалостный взгляд.

— Этерия, ведь ты моя дочь.

На глубину ухнул Ильхо. Грудь затопило, расперло горло, глаза смотрели, но не видели.

— Нет, — прошептала Этерь, выдернула руку и чуть ли не рухнула на пол, все же удержавшись в последний момент на ногах.

Герцог покачал головой, словно ему было жаль. Но ведь не было.

— Ты ведь и сама знаешь. Ты помнишь.

— Нет. — Этерь затрясла головой, вцепившись себе в волосы.

— Послушай…

— Не говорите со мной! — яростно выкрикнула она, хотела бежать, но наткнулась на стол, смела ненароком бумаги и перо с чернильницей; та упала, и ее белоснежное платье окропили черные брызги. Казалось, и ее подводит зрение, потому что до двери она добралась, цепляясь руками за воздух.

— Я вам не верю, — бросила Этерь напоследок и выскочила из кабинета, тут же напоровшись на Ильхо, который в это мгновение пытался найти хоть какие-то слова для неё и для себя.

Но Этерь отскочила от его рук, как от огня. Она стремглав, как испуганный зверь, выбежала из библиотеки прочь. Сквозь распахнутую настежь дверь Ильхо посмотрел на отца, взирающего с видом небесного судьи на учиненный им же беспорядок, и сказал, что давно хотел, но не решался: «Я тебя ненавижу», — со всей нараставшей годами ненавистью, — и поспешил нагнать Этерь…

Он догнал её у той же фрески с русалками, схватил за запястье, и, как бы она ни пыталась вырваться, не отпускал. Они оба смотрели друг на друга со слезами на глазах.

— Этерь, прошу, не отталкивай меня…

— Не надо, Ильхо. — Она уперлась ему в грудь свободной рукой. — Так только хуже.

— Давай поговорим. Мы найдем выход…

— Выход! — Она безумно расхохоталась сквозь слёзы и, толкнув его, опешившего и не предпринимающего больше попыток удерживать её, всё-таки высвободила свою руку.

— Выход! — закричала она ещё громче и, неистово замотав головой, с поджатыми, трясущимися губами, бросилась от него наутек, скрывшись за тяжёлыми резными дверями. Растворилась в опаляющем полуденном зное.

Комментарий к Глава 13

Я слегка ошиблась при подсчете глав. Будет еще две-три (в зависимости от разбивки) плюс эпилог.

========== Глава 14 ==========

Он не находил себе места.

Нужно было идти за ней, но нельзя.

Нужно было стребовать с отца ответ, но это было бесполезно. Что тот мог ему сказать? Что захотел бы?

У него были ещё дети? Но… это не казалось удивительным в конечном счёте. Что такое подобный секрет в бездонном омуте тайной жизни Герцога? По сравнению с остальным — пустяк.

Ильхо обошёл весь замок, спустился в сад, долго смотрел на море. Он знал, что их гости уже отбыли на корабль, и был доволен этим. Он и не подозревал, как устал от постороннего присутствия, хотя раньше его никогда не стесняли чужаки.

Этерь — его сестра… У него есть сестра. Лолли тоже была его сестрой, но то другое.

Поэтому он так её… любил?

Казалось, он должен был бы ужаснуться своим мыслям. Но они не стали грязнее.

Нет, он действительно её любил, и это было светлое чувство. Признаться себе в этом было так просто и легко, что Ильхо даже выдохнул.

Всё правильно.

Не делать ничего — вот что он решил, когда успокоился и смог взять себя в руки. Это было не похоже на него, но ведь он не мог изменить обстоятельства. Не мог заставить её говорить с собой против воли. Не мог заставить смириться с судьбой, покорно опустив голову.

Но кто-то должен был удостовериться, что с ней всё в порядке…

Он нашёл её подругу на кухне. Мартия, так её звали, говорила с ним настороженно, пряча взгляд, но пообещала, что отыщет Этерь и удостоверится, всё ли с ней в порядке. А если нет, то как можно скорее вернётся и сообщит ему. На то, что ей удастся привести подругу обратно в замок, он даже не рассчитывал.

Вернув себе подобие прежней жизни, Ильхо в странном оцепенении и будто бы даже без особой цели направился в библиотеку. Дверь отцовского кабинета была плотно закрыта; был ли он внутри или занимался своими тёмными делами — на это ему было плевать. В этот раз он действительно добрался до книг.

Он долго бродил меж стеллажей, затем поднялся на второй этаж. Порой ему приходилось брать стремянку, чтобы добраться до верхних полок. Здесь не так уж часто прибирались: те книги, что были убраны подальше, собрали на себе достаточно пыли — Ильхо сдувал её и ставил книгу на место, продолжая неспешные поиски, заполняя время хотя бы этим. Солнечный свет начинал тускнеть, но его зрение было остро. Он никуда не торопился.

Она отыскалась, заткнутая поверх громоздких томов энциклопедии. Бархатная обложка поистрепалась, и тиснение выцвело, но пыли на ней было совсем немного. Казалось, книгу брали не дольше, чем месяц назад.

Кто бы её ни читал — Ильхо обрадовался, что её вернули на место. Книжка была небольшой, сейчас в его руках и вовсе ощущалась невесомой.

Он взял её с собой, раскрыв ещё на ходу. Да, всё как он помнил. Первая сказка повествовала о лягушонке, осушившем океан. Именно её он любил в детстве больше всего: за забавные картинки и за, то что она не пугала, а смешила. Именно поэтому и забыл он её в первую очередь — в отличие от тех историй, что будоражили воображение, заставляя видеть в каждой ночной тени морского монстра, выползшего на сушу.

Ильхо не собирался перечитывать все сказки, но было важно найти эту книгу. Словно обнулив счет времени, вернуться к тому моменту, когда всё началось, и выбрать другую дорогу.

Он вошёл в свои покои, в задумчивости теребя краешек страницы. На полу у изножья кровати шевельнулась тень — это пёс приподнял голову, приветствуя его, но тут же тяжело опустил её обратно. Там Ильхо и сел, прислонившись спиной к резному дереву, и рассеянно приласкал собаку.

Для чтения требовалось зажечь свет. Хотя бы одну лампу.

Ильхо отложил книгу и бросил взгляд на пса, не отвечающего, против обыкновения, на ласку ни вилянием хвоста, ни довольным рыком.

— Хей, — позвал он тихо, словно боялся побеспокоить друга, и склонился ниже. — Бродяга?

Пёс только дышал, приоткрыв пасть и глядя тёмным взглядом мимо Ильхо.

Тогда он подтянул его к себе и осторожно положил на колени. От движения пёс едва слышно заскулил — воздух тонко выходил из его лёгких. Ильхо перебрал колтуны на его боках, пытаясь нащупать рану или другое увечье, но не нашёл ничего. Просто это была старость.

***

Ветер едва ли не сбивал с ног, и Мартия в который раз подивилась тому, как Этерь выживает здесь. Мыс — полоска земли, вгрызающейся в бушующие с этой стороны острова волны, — был укрыт лишь дёрном: кругом ни деревьев, ни кустов. Церковь со всех сторон подвергалась атакам ветров, что никогда не прекращали в этом месте свой беснующийся танец.

Сегодня так и вовсе всё рокотало, и, чтобы Этерь ясно слышала, приходилось кричать.

Под низким сизым небом брызгало по воде, траве и воздуху ослепительными лучами закатное солнце.

— Ильхо просил узнать, всё ли с тобой в порядке! — прокричала Мартия на вопрос подруги о том, зачем она так упорно искала её.

Белое платье разве что не рвалось на Этерь, готовое унестись в небо от резких, непредсказуемых порывов; распущенные волосы плясали вокруг лица. Священников было не видать, как если бы их и вовсе не было поблизости. Подругу Мартия застала стоящей на краю мыса. Она глядела на остров Встреч, туда, где ещё покачивался на волнах корабль.

В ответ на её слова Этерь обняла себя руками. Она смотрела невесело, и Мартия не понимала: разве её не обрадовала весть о том, что Ильхо остался?

— Что с тобой?

Подруга мотнула головой, прося не спрашивать, а затем подошла ближе и положила руку ей на предплечье.

— Я хочу, чтобы завтра утром — но не раньше, чем отплывет корабль, — ты кое-что сказала ему, Ильхо.

***

Не так уж много времени было в сутках, но он привык с умом использовать каждую минуту. Герцог сменил рубаху на перепачканный халат, облил водой большой кусок глины, прикрытый отрезом ткани, и отделил от него часть поменьше, отнеся на рабочее место.

Гости наконец отбыли — от этой мысли он испытал колоссальное облегчение. Не потому, что боялся разоблачения, но потому, что чужое присутствие тяготило. А теперь он вновь мог заняться тем, в чём находил не только глубокое удовлетворение и страсть к действию, но и Божий промысел.

Новенькие детали были извлечены из ящика — того самого, что был так любезно передан ему в дар, — ими он заменит старые запчасти, а там посмотрит, как оно. А заодно, когда прибудет Руперт, изучит в новых условиях свойства искр.

Его каморка находилась прямо в цехе сборки, за стенкой всё скрежетало и скрипело, лязгало, ухало, стучало. Не многие бы согласились, но для его ушей это была музыка. Всё работало как часовой механизм, налаженное таким образом, что его присутствие, казалось, и вовсе не требовалось.

Работа руками всегда казалась ему самым умиротворяющим занятием: собирать-разбирать металлические механизмы, форма которых строго определена назначением, или же придавать форму такому пластичному материалу, как глина, — если бы каждый в мире хоть часть своего времени проводил работая руками, в созидании, то на свете было бы куда меньше зол и невзгод.

Если бы Ильхо совершил для себя это открытие, то оно обязательно повлекло бы за собой и другие изменения.

Но мальчик был упущен. Чем бы он ни маялся, теперь его это не касалось. Пожалуй, был в этом и его собственный промах. Он слишком долго позволял сыну дрейфовать в волнах безмятежности, лелея его после потери жены, позволяя делать что вздумается, лишь бы не призывать к ответу, лишь бы продлить детство, которое едва не обернулось кошмарным сном. Изгнание, смерть матери — разве мало ему досталось?

Но когда он решил, что пришла пора Ильхо браться за ум, от того ума осталось немного.

Пожалуй, он всё ж таки досадовал, что партия с Кайей сорвалась. Ему принесло бы удовлетворение, устрой Ильхо своё счастье где-то там, вдалеке, найдя себе дело по душе или же просто прожигая ту часть состояния, на которую мог претендовать.

Ведь даже с учётомпоявления Этерии и его намерений узаконить её статус, Герцог отдал бы ему большую часть своего состояния — а оно было не маленьким. Как великодушно было со стороны Совета оставить для него цепь, с одной стороны, невероятно короткую, заточив его на этот остров, но с другой стороны — невероятно длинную, позволив фактически любую свободу в пределах этого самого острова. И даже его машины они скупали по рыночной цене.

Он горько усмехнулся, снимая излишки воды с поверхности заготовки, похожей сейчас больше на бесполезную болванку. Но работа спорилась, как всегда, и, когда будет доставлена новая партия искр, он сможет получить ещё больше ответов.

А вот теперь его усмешка сделалась веселее.

Сколько всего эти глупцы упустили, когда решили запереть его здесь. Понимают ли они, чего себя лишили? Да, некоторые из них кусают локти, что не могут разгадать секрет его машин. Но разве это важно? Нет, конечно, он оставался с собой честен: это было важно. Важно, что они до сих пор бьются над ответом, ведь пока его знает он один, кое-что в его власти. Хотя бы собственная жизнь и благополучие близких. И возможность заниматься тем, к чему он на самом деле стремился: познавать жизнь и творение в самом беспримесном их проявлении.

Теперь же, когда у него есть Этерия, всё это не пропадёт впустую, не встанет, не заглохнет даже после его смерти. Главное — успеть до того момента разгадать, как сказать ей правду.

А ещё его беспокоил Барудо. С чего вдруг старик проявлял такое недоверие к его словам? Такого быть никак не могло. Как знать, возможно в скором времени и сам гончар отправится на Большую землю вслед за сыном.

***

— И это тоже выбрасывайте, — приказала она.

Капитан, немногословный мужчина с одинокой проседью в чёрных волосах, суровой горбинкой на носу и светлыми глазами на смуглом лице, одарил её долгим тяжёлым взглядом, но кивнул, и матросы, раскачав сундук, сбросили тот в воду. К остальным вещам Ильхо.

— Это всё? — уточнил капитан.

Удивительно, что она будто совсем его не видела, когда они следовали к острову. Но ведь она всё плавание просидела в каюте, иногда выбираясь подышать воздухом ночью в сопровождении Кая. Или же видела, но не замечала — это было ей свойственно.

Но отказ Ильхо, это непростительное унижение, до сих пор жгло нутро, и она уже не могла провести ещё три декады в бездействии, прячась от чужих глаз.

— Куда отправился мой брат? — потребовала она ответа.

Солнце только-только село, и лодка с Каем и его людьми скрылась из глаз где-то в виду тёмных очертаний острова. Ей он ничего объяснять не стал, просто одарил ещё одной насмешкой. Казалось, что за время их совместного путешествия они настолько набили друг другу оскомину, что теперь он избрал для себя эту унизительно-насмешливую манеру общения, потому что она его развлекала. Или потому что злился, что ни один из их планов не сработал. И, несмотря на то, что на борт был также погружен прототип машины, изготовленной Герцогом для них на заказ, это никак не продвинуло их общее дело.

— Мне ваш брат не докладывается, — угрюмо ответил капитан.

Это был высокий, большой мужчина. Кайя сложила руки на груди, поежившись. А ведь он умудрился сохранить за время их отсутствия дисциплину на корабле, она не могла этого не заметить, и это не могло не вызвать в ней невольного уважения.

И, как остальные мужчины на этой посудине, он тоже задерживал на ней взгляд.

— Расскажите мне о себе, — попросила она, опустив руки, чтобы не казалось, что она защищается от его внимания. — Давно ли вы служите?

***

— Ильхо, ты не был за ужином. Всё в порядке?

— Я не голоден. — И это была правда.

Это Лолли показалась в гостиной, следом за ней — тётка.

— Ради всего святого, Ильхо! Зачем ты принёс его сюда?

Регина сварливо скривилась при виде пса, которого он положил на софу рядом с собой, и выбрала кресло подальше от него и поближе к окну. Лолли не села рядом с ней, а остановилась у окна, в задумчивости положив руку на камень и всматриваясь вдаль.

— Почему вы всё время недовольны? — спросил он вдруг, не пытаясь ни задеть, ни обидеть.

Тётка обернула к нему изумлённое лицо, как если бы сам пёс заговорил с ней, но не нашлась, что ответить, лишь приоткрыв рот.

— Вы могли бы порадоваться хоть чему-то.

— Да, — проговорила она с горечью, но без злобы. — Дело в том, что меня уже давно ничего не радует.

Разговаривали они когда-либо, кроме обмена приветствиями и ничего не значащими фразами? Он не мог вспомнить.

— Меня бы обрадовало, увидь я вас улыбающейся.

Лолли обернулась и поглядела на мать. Пёс захрипел, Ильхо приподнял его и подложил своё бедро ему под голову. А тётка покачала головой и выдавила из себя невесёлую улыбку, уголки которой все равно смотрели вниз.

— Не знаю, чего ты добиваешься.

— Отпустите Лолли завтра вечером на пляж, на танцы.

— И речи быть не может!

Сестра испуганно поглядела на него, но не возразила. Ну неужели она думала, он не заметил их с Тео переглядываний?

— Почему? Она будет со мной, с ней ничего не случится.

— Это непристойно! — возмутилась она. — Небезопасно.

— Тогда разрешите ей прогуляться завтра со мной до городка. Утром.

Регина поджала губы и смерила его подозрительным взглядом. Лолли с надеждой глядела на мать, теребя розовое кружево на рукаве.

— Только туда и обратно, — неохотно промолвила она, словно они сплели против неё заговор, а это было вовсе не так.

— И ни шага дальше, — серьёзно заверил её Ильхо.

Нет, он не собирался выслеживать Этерь, проверять, будет ли она завтра у Барудо. Он даже близко не подойдёт к лавке. Мартия сказала, что видела её и что с ней всё хорошо, хоть она и выглядит грустной. Это было хоть и слабым, но утешением. Когда-нибудь они снова смогут видеть друг друга и это никому не будет причинять боли.

Отец появился позже. Принёс с собой стопку журналов, разложил их на столике, пристроил на нос очки и, будучи полностью поглощённым своим занятием, принялся изучать их содержимое.

Ильхо предпочёл бы больше никогда не заговаривать с ним, но… Он погладил пса по голове.

— Пап, — позвал он вмиг севшим голосом.

Отец медленно оторвался от чтения: поднял голову и одарил его бесстрастным взглядом.

— Взгляни на него, — Ильхо кивнул на пса. — Может, ещё можно что-то сделать.

Герцог перевёл вдумчивый взгляд вниз, туда, где в его руках тяжело дышало косматое тело.

— Ильхо, он уже старый, ему ничем не помочь.

— Хотя бы посмотри, — попросил он.

Но отец вернулся к изучению журнала.

Невесело хмыкнув себе под нос, Ильхо отвернул от него лицо с навернувшимися на глаза слезами.

— Возьми свои чувства под контроль, — сухо проговорил отец, не отрываясь от чтения.

— Зачем? — спросил Ильхо, глухо рассмеявшись, но не получил ответа.

***

После заката в этом проклятом месте было хоть глаз выколи, но они благополучно пристали к кораблю. Кай первым поднялся на борт, велев следом поднимать Этерь. Он надеялся, что их возвращение не вызовет нежелательного внимания, хоть у него и был план на любой случай.

Но стоило ему оказаться на борту, как перед ним предстала Кайя. Разве она не должна была быть в своей каюте, испытывая отвращение к каждому, кто соседствовал с ней на корабле?

— Что ты задумал? — спросила она резко.

Те члены команды, что несли службу и помогали его людям с Этерь подняться, делали вид, что их всё это не касается.

— А, сестрица, — поприветствовал он её. Хоть он был устал и раздражён, а всё ж таки доволен. — Прошу, не беспокойся, тебя это не касается.

— Уверен? — Она кивнула на Этерь, которую аккуратно втащили на борт.

Она была связана по рукам и ногам, с кляпом во рту. Не потому, что ему уж так всё это нравилось, но по-другому не получалось: пока они полностью её не обездвижили и не заткнули, она вырывалась, как обезумевшая, и порывалась не только закричать, но и укусить.

— Как ты это объяснишь?

— Что я должен тебе объяснять?

— Ты похитил её?

Злость сестры его веселила. Да, похитил. В отличие от неё, желаемого он всегда добивался — так или иначе. И неудача с секретом Герцога ни о чём не говорила. Даже в этом деле — он уверен — рано или поздно он добьётся успеха.

— Ты спятил! — прошипела она.

— Вовсе нет.

Кай поглядел на Этерь, заплаканное лицо которой выражало вовсе не смирение, а ненависть. На связанных ногах она едва держалась, поэтому её под руки держали его наёмники. Взять с собой в плавание этих крепких, молчаливых ребят было лучшим его решением. Всегда должен быть кто-то, на кого можно безоговорочно положиться. Пускай даже их всего четверо.

— Что ты задумал?

— Пока что лишь доставить её на материк.

— Будешь держать её взаперти всю жизнь? — ядовито поинтересовалась сестра. — Зачем вообще она тебе?

— Потому что я так захотел. И да, если понадобится, буду держать взаперти. Но, — он ещё раз посмотрел на Этерь, — буду надеяться на её благоразумность.

Ему и вправду хотелось свести насилие к минимуму. Принуждение — не то, что приходилось ему по вкусу. А Этерь одумается, как только увидит истинное положение вещей в свете, и поймёт, что с ним ей быть лучше, чем всю жизнь проторчать на острове.

— Куда её? — спросил наёмник.

Вариантов и впрямь было немного. Он не мог держать её в трюме.

— Отведите в мою каюту.

И что бы себе ни думали эти мужланы, он не собирался пользоваться её беспомощностью. Не такого удовольствия он искал.

Они были уже готовы удалиться с палубы, когда до его слуха донеслось звонкое и ясное «Нет». Кай обернулся и непонимающе посмотрел на сестру. Что она хотела этим сказать? Что приказывает ему?

— Нет? Почему же нет, сестрица?

— Потому что я так захотела.

— Жаль тебя разочаровывать, но не всем твоим желаниям суждено сбыться.

— Как и твоим… Капитан!

То ли находясь поблизости и заслышав её, то ли притаившись неподалёку, на освещенный фонарем участок палубы ступил капитан. Его внушительная фигура отбрасывала тень.

— Что здесь происходит?

— Мой брат похитил девушку с острова и намерен силой удерживать её на вашем судне, пороча вашу безупречную репутацию. Вы же не допустите этого? — спросила она с придыханием, подойдя к немногословному офицеру ближе.

— Это недопустимо, — заключил капитан.

— Вы рехнулись. Забыли, кто вам платит за кампанию?!

— Ваш отец. И он не упоминал, что в круг моих обязанностей будет входить перевозка похищенных людей.

— А я щедро доплачу вам за вашу неподкупность, — добавила Кайя елейным голосом.

— Она останется на борту.

— Ни в коем случае.

Завязалась потасовка, потому что его люди до последнего пытались удержать Этерь, но в конце концов матросы скрутили их. Без драки не обошлось. Да и самого Кая схватили под руки два офицера, хоть он и не принимал участия в грубом мордобое.

Кайя подошла ближе и, мстительно улыбнувшись, склонилась к его уху:

— Ты недооценил силу моего обаяния, братец.

— Ты просто дешёвая шлюха, — яростно прошептал он в ответ.

— Возможно. Но теперь лишь ради собственной выгоды. Даже если выгода в том, чтобы расстроить все твои великие планы.

Кайя выпрямилась и поглядела на пленницу. Возможно, она пожелала бы утопить её, но капитан никогда не пошёл бы на это.

— Развяжите её и доставьте на берег, — распорядилась она.

Этерь, одетую в этот раз как мальчишка, освободили от пут и вынули кляп. Она лишь единожды посмотрела на него пустым, невидящим взглядом и больше не обращала внимания, как если бы он был пустым местом.

Она никому ничего не сказала — только поглядела затравленно по сторонам, а потом вдруг взяла разбег и, проскочив мимо изумлённых матросов, сиганула в тёмное море.

Все, кто был на палубе поблизости, ахнули испуганно. Капитан уж было распорядился, чтобы её спасали, но тут к нему подступила Кайя, открыто прикоснувшись к его руке.

— Не тратьте силы ваших людей попусту. Девчонка отлично плавает, поверьте мне.

И она говорила так искренне, что капитан послушался.

Кай вырвался из рук офицеров и с ненавистью поглядел на сестру, но нырять за Этерь не стал. Это было бы безумием: он же не хотел сгинуть в этих непроглядных волнах.

Но пусть только судьба предоставит ему шанс — и Кайя поплатится за свою выходку.

***

Пса не было в его покоях, когда он проснулся. Ильхо поискал у кровати и на балконе — тот словно испарился.

Отца не было за завтраком.

Корабля же было не видать на горизонте.

Светило ясное солнце, и белоснежные занавески раздувал свежий ветер, пока он завтракал в компании сестры и тетки.

— Оденься для прогулки, — посоветовал Ильхо сестре, игнорируя молчаливое недовольство Регины. Однако всё ж он заверил последнюю:

— С нами ничего не стрясётся. Я знаю остров как свои пять пальцев.

Он думал, она накажет дочери держаться подальше от воды, но тётка молча отпила свой кофе и остаток завтрака силилась делать вид, что её ничего не тревожит.

После, ожидая, пока Лолли соберётся, он спустился в холл. Теперь его объяло волнение. Наверное, он врал себе вчера, когда думал, что сможет быть где-то поблизости и не захочет увидеть Этерь. Может, он встретит её случайно? Если б они столкнулись, что он мог бы ей сказать? Что вообще говорят в таких случаях?

— Ильхо!

Это Мартия показалась со стороны лестницы для прислуги.

— Что такое?

— Я должна тебе кое-что передать.

Остановившись перед ним, она так разволновалась, что не смела поднять глаза и всё мяла руками передник.

— Что такое, Марти?

— Этерь покинула остров.

— Что?

— Она покинула остров с кораблём. Сегодня утром.

Мартия наконец-то посмотрела ему в глаза, испуганно и виновато. Он отказывался верить. Ильхо схватил её за плечи и встряхнул.

— Не может быть. Ты, наверное, что-то путаешь.

— Нет, Ильхо.

— Но ты же вчера сказала, что видела её.

— Видела, и она… — тут губы Мартии задрожали, хоть она и не плакала, — она просила сказать тебе об этом, но только утром. Чтобы ты не пытался её остановить.

Почувствовав давление в переносице и болезненное распирание в горле, Ильхо выпрямился и, молча обойдя девушку, направился к выходу. Покинув же пределы замка, он побежал…

Барудо подтвердил услышанное от Мартии, печально покачав головой. То же самое ему сказал и Руго, священник, когда, едва дыша, Ильхо добрался до мыса. Этерь нигде не было.

Он был у ферм, был на озере, виделся с растерянным Тео, заглянул к Аурии, зачем-то даже побывал в Цехах — её нигде не было. Остров был пуст.

В замок Ильхо вернулся вечером, с ранними сумерками. С самого утра он ничего не ел и не пил, наверное, поэтому голова у него кружилась и тошнота подступала к горлу.

А когда он ступил во внутренний двор, то обнаружил пса лежащим в тени у колодца. Бродяга был мёртв.

========== Глава 15.1 ==========

Жалеть себя было легко, и он жалел. На самом деле он просто купался в жалости к себе.

Первые несколько дней Ильхо ничего не делал. Даже больше, чем обычно. Он редко показывался семье, ещё реже делал то, что должно: например, менял одежду. День и ночь стали трудноразличимы: он мог спать в полдень, зарывшись в подушки, чтобы не видеть солнца, или же мог бродить по острову ночью в кромешной тьме леса, представляя, что на острове он совсем один и никто не придёт. Возможно, он один на всём белом свете.

Прошла неделя или две, и, однажды поглядев в зеркало, Ильхо с удивлением обнаружил, что у него растёт борода. И та была рыжевата. Это вырвало немного смеха из его онемевшего за дни безмолвия горла. Увидь его, Этерь бы посмеялась над ним, а затем нашлась бы что сказать. Что-то необидное, но остроумное. И он мог бы оставить бороду или сбрить — было бы одинаково хорошо.

Может быть, это, а может, что-то ещё заставило его пожелать вновь почувствовать себя свежим и чистым. К вечеру он отмылся, побрился и спустился к ужину.

Следующее утро мало что изменило в его состоянии — душа по-прежнему саднила, и от этого чувства было не скрыться ни во сне, ни наяву, ни даже в вине. А потому он поднялся с рассветом и, позавтракав на кухне с прислугой, отправился к Цехам.

Он мог бы пойти к Тео и попросить того научить его нырять за жемчугом. Мог обратиться к Барудо — пусть бы показал, что ли, как делать горшки. Мог бы напроситься обрабатывать землю или разводить мелкий домашний скот.

Но он пошёл к Цехам.

Он бы везде только мешался, и неизвестно, когда вышло бы что-то путное из его попыток занять голову и убить время. Так хотя бы он будет помехой не в чём-то действительно полезном.

Отца не было на производстве, что и разочаровало Ильхо, и принесло несказанное облегчение. В цехе сборки он осмотрелся и обратился к подоспевшему начальнику смены.

— Есть ли у вас… — Как бы сказать, чтобы вышло доходчиво? — …есть ли у вас дело для меня?

Что-нибудь отупляющее и монотонное — и такое дело нашлось. Так его определили смазывать готовые механизмы.

Ему выдали серую робу, снабдили кистью и эмалированной посудиной.

Это было самое скучное занятие, которое только Ильхо мог себе вообразить, и с первых же минут оно вызвало у него в голове блаженный, долгожданный ступор. Просто нужно было следить, чтобы масло распределялось по всем деталям. Опускать кисть в ведёрко, закреплённое на поясе, и наносить на металл ровный слой голубоватой мерцающей жидкости, покрывающей поверхность плотным маслянистым слоем. В каком-то смысле даже завораживающе.

Он провёл в цеху целый день, и к вечеру в его разуме воцарилось некоторое подобие порядка.

Но это не помогло сердцу — то всё равно ныло, и тогда начался новый виток. Пришла злость.

Она же говорила, что никогда их всех не бросит, так как она могла?

С этой мыслью Ильхо пытался уснуть, и, хотя все мышцы в теле требовали отдыха, требовали сна, негодование только сильнее распирало грудную клетку. Лгала ли она тогда, или же это был отчаянный шаг, но она струсила. А это было совсем на неё не похоже, и оттого гнев только распалялся.

От него легче не становилось, и глухая боль, отдававшая то в рёбра, то в ключицы, то в бока, тоже не притупилась, но гнев хотя бы заставил его утром почувствовать себя живым. Он не пошёл в Цеха, решив, что затея была пустая. Вместо этого Ильхо взял доску у Тео и полдня ловил волну. Выходило скверно, и к обеду он почти решил, что ненавидит Этерь.

Они же были тут вместе! Но почему теперь он один?! Почему?

Мысль о том, что она его сестра, каждый раз нагоняла его запоздало. Ах да…

Но ладно… что бы это поменяло? Они всё так же могли бы видеться, разговаривать, шутить. Он всё так же мог бы ждать, пока она закончит работу. Он мог бы продолжать учить её стоять на доске.

Но гнев выгорел стремительно — слишком уж мало топлива было в его распоряжении. В чём ещё таком он мог её обвинить?

Сколько бы он ни думал, а придумать не смог.

А вот она, пожалуй, могла бы.

Да, она могла бы обвинить его в легкомыслии и жестокости. В безалаберности. В несерьёзности намерений.

В глупости.

Как мог он быть настолько слеп? Как мог вообще замечать кого-то, кроме неё?

Той ночью, лёжа у себя в гамаке, Ильхо вспоминал первые дни их знакомства, но на этот раз смотрел на неё глазами себя настоящего, а потом снова напоминал, что она его сестра. И так по кругу.

На следующий день не было ни сил, ни желания подниматься. Неудивительно, что она решила уплыть. Ведь он не был достоин даже её компании. Её внимание должно было доставаться тем, кто сразу замечал её, кто успевал вперёд таких нерасторопных дураков, как он. Таким, как Кай.

Ильхо вновь отправился в Цеха, вновь взялся за кисть и целый день водил рукой туда-сюда, смазывая готовые механизмы на радость начальнику смены. К вечеру рука разве что не отваливалась, и он почувствовал себя лучше.

На следующий день его за работой застал отец. Они ничего не сказали друг другу, как если бы он был просто ещё одним безымянным рабочим, и так всё теперь и оставалось.

***

— Ты должна прекратить затворничать.

— Нет, и не просите.

Этерия угрюмо листала один из его анатомических атласов, делая вид, что не замечает, с каким упрёком он на неё смотрит.

— Это башня. Нельзя просидеть в башне всю жизнь.

— А я попробую.

Он устало вздохнул и пошарил взглядом по полу. Это всё, конечно, было непредвиденно, непредсказуемо. Кто же знал, что у неё появятся чувства к Ильхо.

— Этот короб, для чего он?

Словно желая отвлечь его, Этерия подпрыгнула из-за стола и подошла к стеклянному ящику.

— Для готовых изделий.

— Ваших машин? — спросила она любознательно.

Он уклончиво кивнул в ответ. Можно и так сказать.

Этерия открыла дверцу и зашла внутрь.

— Здесь поместится целый человек, — заключила она. Герцог исподлобья метнул на неё острый взгляд.

— Послушай… — начал он строго.

— Нет, это вы послушайте. — Этерия выбралась наружу и приблизилась к нему, глаза её горели. — Я знаю, что это не на всю жизнь. Но мне нужно время, возможно, месяц или год, а может, два. Может быть, тогда всё изменится, и мы с ним сможем поделить остров пополам.

И огонёк потух.

Герцог скрестил руки на груди. Год или два. У него не было столько времени. Он не становится моложе, его руки не становятся крепче, а зрение — острее. А если не он, то кто обо всём позаботится?

Этерия же тем временем подошла совсем близко, положила руку ему на предплечье и жалобно заглянула в глаза.

— Вы расскажете мне о моей матери?

Он смерил её долгим, задумчивым взглядом и медленно кивнул, но тут же предупредил неумолимо:

— Не сегодня.

— Отчего не сегодня?! Не сейчас?

— Это… непросто.

Он отошёл к столу, чтобы прибрать атлас и прочий наведённый ею беспорядок. Стоило просить её выйти наружу хотя бы для того, чтобы его рабочее место и личные вещи никто лишний раз не ворошил. А поскольку в Этерии жажды познания и действия было хоть отбавляй, то она беспрестанно открывала ящики, доставала книги, инструменты и прочие вещицы, назначения которых не знала, но очень хотела узнать.

Правда, так было только в последние три дня. До этого же она чахла в полудрёме на его сундуке, укрывшись с головой тонким одеялом, — день за днём, день за днём. Отказывалась есть, а только пила, и почти ничего не говорила.

— Вы испортили мне жизнь тем, что оказались моим отцом, так хоть тайн за моей спиной не держите.

— А, кстати, — тут уже настал его черёд менять тему, — кто на острове знает, что на самом деле ты осталась?

Это подействовало. Она замерла, потеряв мысль, и не сразу нашлась что ответить.

— Все.

— И как долго, ты думаешь, это будет оставаться секретом?

— Меня никто не выдаст. А Ильхо перестанет спрашивать со временем.

И она вновь побрела к шкафам с периодическими изданиями, а ему пора было идти. Момент, когда он мог бы осторожными вопросами нащупать единственный верный путь к её становлению, оказался отсрочен на неопределённый срок, и хоть изначально он позволил воле случая вмешаться в судьбу Этерии, то сейчас ситуация вовсе начинала выходить из-под контроля.

Герцог намеренно напустил на себя безразличный вид в момент, когда прикоснулся к дверной ручке и обернулся к ней, словно лишь для того, чтобы по-будничному попрощаться.

— Кстати, он теперь решил поработать в цехе сборки.

Нет, он действительно находил это забавным, даже, пожалуй, сюрреалистичным, а потому даже фальшивить не пришлось.

— Кто? — спросила она неприязненно, оторвавшись от изучения содержимого его рабочей библиотеки.

— Ильхо. Вот уже четыре дня. — И, не добавив больше ни взгляда, ни слова, Герцог покинул башню.

Да, мальчик решил поработать руками, но взгляд при этом у него был совершенно отсутствующий, словно душа его предпочитала бродить где-то далеко.

Герцог вздохнул. Но сейчас главной его заботой оставалась Этерия. Она и прибывший с утра караван. Нужно было проследить за погрузкой очередной партии машин…

***

Благодатный сезон заканчивался, ветра усиливались. Ильхо слышал, что на Большой Земле наступление нового года отмечают в конце зимы, встречая весну, меняя холод зимних стуж на весеннее благоденствие. Но чужой календарь переворачивал местный уклад с ног на голову, ведь они-то встречали сезон ливней.

И всё же пока ещё крепчавший ветер лишь сильнее раздувал волосы и одежды, не заглушая речь и не заставляя твёрже держаться на ногах. В такую погоду да под ясным небом самое то было ловить волну, но это его теперь мало интересовало. Он сам себе дивился, и это были далеко не радостные открытия. Как будто он жил и не жил одновременно, оставив вместо себя лишь оболочку: самые простые потребности и никаких желаний, а остальной своей частью впав с глубокий сон без сновидений. И, вполне ясно осознавая происходящее, Ильхо изумлялся ещё больше, но это, опять же, никак его не трогало. Как если бы всё это он узнавал о совершенно чужом ему человеке.

На Большой костёр из замка собиралась сбежать вся прислуга за исключением дворецкого, экономки и кухарки — и в этот раз с официального дозволения Регины.

И что важнее, Лолли получила разрешение посмотреть на костёр не с террасы, а вблизи, и Тео, что вызвался быть провожатым, увёл её, счастливую, но напуганную, миролюбиво заверив его тётку, что они и близко не подойдут к воде, а будут смотреть на праздник, сидя на пригорке у пляжа.

А Ильхо не собирался. Ему не было грустно, и он не представлял себя изгоем на этом празднике жизни, бродящим вдалеке от толпы, — просто даже не хотелось проделывать расстояние до пляжа, а потом возвращаться обратно. Отсвет костра он и так увидит со своего балкона. Если, конечно, соберётся смотреть.

Долгие прогулки по острову в компании Тео или в одиночестве тоже перестали представлять интерес. Время от времени он водил Лолли к городку, где Аурия угощала её свежим фруктовым соком, или к причалу, где рыбаки показывали свой разнообразный улов. Но сам Ильхо выступал скорее в роли провожатого, не находя лично для себя в этих прогулках прежнего удовольствия.

Иногда он оказывался рядом с лавочкой Барудо, но, видно, после того, как Этерь покинула остров, тот был сам не свой. Старик часто сидел в бездействии, глядя на море и приговаривая что-то еле слышно. Казалось, он пытался решить сложнейшую головоломку, от которой зависела его судьба. Как-то он обратился к Ильхо, когда он отвлёк его приветствием. Барудо спросил, помнит ли Ильхо прибытие позапрошлого каравана. Ильхо пожал плечами — те корабли приходят и уходят; они, как часть отлаженного механизма, который запускается в тот момент, когда отец садится за очередной чертёж, не касаются его жизни, всякий раз проплывая мимо его памяти.

Тогда Барудо спросил, знает ли он, берут ли на те корабли гражданских, островных по просьбе Герцога.

Ильхо призадумался. Когда отец высылал рабочих партиями, для этого с земли присылали отдельное судно, но то и понятно: не возьмёт корабль для перевозки ценного груза к себе на борт лишних двадцать-тридцать человек. Ну, а теперь, когда паранойя отца поутихла, если остров кто и покидает, то по одному. Так отчего бы того пассажира не взять к себе на борт каравану?

Ильхо честно ответил, что не знает, как обстоят дела, и на этом разговор бы и закончился, но образ Этерь, во время работы отиравшей пот со лба предплечьем, вымазанным серой глиной, вдруг соткался в тени навеса, и тогда он пообещал Барудо, что, когда придет следующий караван, непременно переговорит с кем-то из команды и узнает, берут ли они на борт пассажиров.

Вроде это успокоило старика на время, но при следующей встрече тот снова смотрел на море и бормотал.

Может быть, ему нужна была компания? Глупо и эгоистично было считать, что отъезд Этерь — его единоличная потеря. Барудо наверняка печалился не меньше.

Придумав идти с утра к гончару, Ильхо прошёлся перед сном по саду, постоял у небольшого холмика земли, где прорастала уже трава, вспомнил безымянного пса, а после поднялся к себе. Книга, взятая в библиотеке, так и лежала нетронутая, но сегодня он впервые за последнее время был готов вернуться к чтению.

И только в покоях его догнала мысль о караване. Барудо спрашивал, берут ли они пассажиров. Пассажиров!

Ильхо в волнении прошёлся в сгустившемся сумраке и даже вышел постоять на балкон, чтобы вдохнуть полные лёгкие посвежевшего вечернего воздуха. А что, если?..

Он опять вернулся в комнату. Нет, ничего не выйдет.

Но через минуту он вновь стоял под открытым небом, глядя вдаль. Но почему нет?!

Прикинуться простолюдином, сторговаться с капитаном за проезд, выйти в первом же порту безымянным рабочим в поисках лучшей доли — чем не выход? Он мог бы подготовиться, придумать легенду.

На его лихорадочные размышления всё ещё падала тень сомнения. Сбежать — не в оторванных от реальности мечтах, где фантастическое судно Руперта увозило его в беззаботное будущее, — а рискнуть, но сделать всё по-настоящему. Это было так непросто, что дрожь брала.

Кто он? Кем бы мог назваться? Чем бы занялся? Он ведь ничего толком не умеет и, возможно, не знает самых элементарных вещей, что известны жителям Большой Земли сызмальства.

Но ведь Этерь смогла, верно? Она предприняла опаснейшее путешествие, бросилась в воду, чтобы добраться до цели. Завела знакомства в совершенно незнакомом месте, в чужой стороне, нашла себе дело и отдавалась честному труду без жалоб.

Если она смогла, то и он сможет. Он справится.

С этим намерением он не мог просто оставаться на месте, бездействуя: читая или же ложась спать. Как минимум, ему требовалось всё обдумать, а для этого лучше было ходить. Ильхо вышел наружу.

Галереи замка освещали редкие лампы, между островами света которых простирались переходы, скрытые в густой тени. Казалось, кругом не было ни души, да так и было: во всём замке осталась только пара слуг, его тётка и он. Даже в присутствии отца Ильхо не был уверен — он в любое время дня и ночи мог находиться в Цехах.

Идея всё больше овладевала им, решимость крепла. Ильхо свернул на лестницу и спустился вниз так, как если бы спешил по делам — эта мысль подгоняла ноги. Но идти было некуда — до следующего прибытия каравана следовало всё обдумать.

Он миновал столовую, свернул к библиотеке, затем, утвердившись в дальнейших действиях, развернулся и пошёл обратно. Завтра днём он поищет любую информацию о материке: карты, атласы, справочники — всё может понадобиться. Он смутно помнил уроки истории и географии, что давал ему отец.

Вновь он прошёл мимо двери, скрывающей лестницу, что ведёт на кухню, затем оказался в холле и увидел Этерь.

Он встал как вкопанный. Да, конечно, света ламп было недостаточно, и оттого легко было поверить, что это призрак.

В детстве он часто бродил ночами по замку, опасаясь, но и надеясь встретить призрак матери, и мерцающий в неясном свете образ девушки в белом платье вдруг тут же пробудил в нём эти смутные воспоминания.

Но это была живая девушка, и это была Этерь.

Она смотрела на русалок, изображения которых на стене в полумраке всегда казались чуть более живыми, чем днём. Они вот-вот могли начать смеяться, и эхо их смеха пошло бы гулять по замку, отражаясь от сводов в пустых тёмных галереях.

А когда он подошел ближе, чтобы посмотреть на них вместе с ней, Этерь обернулась.

— Я слышала, что кто-то здесь бродит, и подумала, что это ты, — призналась она.

Ильхо молчал. У него было множество вопросов, но только он собирался задать тот или иной, как сам тут же находил ответ. Не так уж сложно было понять, что случилось, и потому обсуждение произошедшего представлялось неуместным, невозможным.

— Все ушли на костёр. Почему ты не пошёл?

Она по-прежнему смотрела не на него — на русалок.

— Думал, это дурацкая затея.

— А сейчас так не думаешь? Я бы прогулялась.

И, поскольку часть его разума до сих пор пыталась сторговаться с капитаном за место на судне под видом простого рабочего, Ильхо ответил не сразу:

— Да… Да, наверное, можно.

Он не был одет как-то по-особенному, но сегодня поверх рубашки на нём была жилетка. Они вместе вышли из замка. Следовать вместе с ней в новом качестве поначалу было всё равно что пытаться примерить чужую шкуру, но не так уж он был отвратителен, этот новый статус.

— Так что, ты пряталась в замке?

Этерь кивнула. Она была непривычно молчалива и чуть более серьёзна. Наверное, и ей было не по себе.

— Я жила в башне, в мастерской…

— Отца.

— Отца, — подтвердила она, произнеся это слово с явным затруднением.

Какое-то время пришлось проделать в тишине: не так-то легко было придумать, о чём говорить теперь.

— Я пропустил закат, — заметил Ильхо с сожалением. — Говорят, что в последний день года обязательно нужно видеть закат, по красоте с ним ничто не сравнится.

— А я видела его из отцовской башни. И прав тот, кто так говорит.

— Мы же останемся друзьями? — спросил он, когда они подходили к пляжу, и из-за деревьев, пустивших корни на косогоре, окружавшем его, доносились сливающиеся с ветром весёлые голоса и звуки музыки.

Этерь остановилась, взяла его за руки и торжественно ответила:

— Всегда.

========== Глава 15.2 ==========

Когда-то Ильхо рассказывал ему легенду про утопленников, обращённых морским царём в своих безмолвных служителей: безликих, бесполых, безвольных. Барудо частенько любил слушать мальчишку, ещё когда тот был подростком, что порой на целый день прибивался к тому или иному ремесленнику, чтобы было с кем почесать языком. Гончару нравились его байки — под них легко работалось, время летело.

И этим вечером забытая давно сказка всплыла в памяти, сделавшись не просто напоминанием о тех днях, но и идеей, воплощённым страхом.

Он шёл сквозь тёмный лес, к тропинке над отвесным обрывом. Не брёл, а решительно направлялся, ведомый целью. Выкрики и песни, что разносились над пляжем, растворялись в ночи, а гул Цехов приближался, гудением, похожим на урчание, отзываясь в его груди. В нём было не так уж много смелости, но сколько бы ни было, всю её Барудо сейчас собрал в кулак и продолжал свой путь.

Он и не стал даже присоединяться к гуляющим, вот уж два дня как вынашивая свой отчаянный план. Но ему нужно было знать наверняка. Даже если потом Герцог его вышлет, даже если лишит средств к существованию, но он должен узнать правду и успокоиться. Просто унять снедающую тревогу, доказать разбередённому разуму, что все кошмары он сам себе выдумал. И тогда завтра утром он наберётся решимости обратиться к хозяину открыто и попросить того подключить свои связи и узнать, где его сын обосновался, и передать ему весточку. С другой стороны, читать тот не умеет, да и Барудо не обучен письму. Но хоть на словах, через моряков.

А прежде он проверит всё и уймёт тревогу. Он уверен, что ничего там не найдёт.

Хотя… Хотя он расспросил местных, покидал ли кто остров в последнее время, и узнал, что никто, кроме его сына и Лута. А ведь про последнего так и не слышно было ничего, хоть Герцог и обещал, что он вскоре вернётся. Но Барудо также узнал, что вот в начале этого года пропала женщина из замковой прислуги — наверное, ей тоже захотелось другой жизни.

Барудо продолжал идти, то уговаривая, то подбадривая себя; ему казалось, что его ведёт сама судьба, потому что как только он задумывался о том, что же будет делать, когда доберётся до Цехов, то совсем не находился.

*

Люди скорее голосили, чем пели, водя хоровод вокруг костра, что высотой был с дом и опалял жаром все лица, обращённые к нему. Ильхо и Этерь вместе с ним плясали в первом кругу, положив, как и прочие, руки на плечи соседей по сторонам, стремительно увлекая друг друга по кругу, подпрыгивая и крича невпопад.

Пляски веселее Ильхо не помнил. Было легко, ноги сами неслись, сами отрывались от земли, слова песен летели высоко, вслед за искрами костра, поднимаясь, наверное, к самому облаку, расчертившему небо пополам, а пламя так пылало, что прогоняло любой отсвет розового прочь. Если и был во всём этом безумии смысл, то, наверное, в том, что утром он очнётся кем-то другим. Кем-то обновлённым, как само время.

Думать не нужно было, но не из-за страха. Сейчас нужно было просто веселиться, как делали это все жители острова.

Их было так много, они заполонили пляж, и плясали не все, и Ильхо, глядя на лица, проносящиеся перед глазами, находил этих людей беспечно радостными, подобными детям.

Хотя молодые лица встречались реже, чем лица, отмеченные возрастом, и на задворках разума вдруг вспыхнула мысль: он давно не видел детей, малышей — он помнил их только в детстве, но вот уж несколько лет, как не встречал ни одного.

Мысль эта канула в круговерти хоровода.

Когда их круг распался, чтобы пустить вперёд тех, кто ещё не участвовал в хороводе, они с Этерь оказались в четвёртом, самом широком кольце, где было не так жарко.

Он оставил танцующих и, отирая пот, побрёл к пригорку, где до сих пор сидели Тео с Лолли. Её, наверное, уже ждала мать — Ильхо так и видел, как та мерит беспокойными шагами свои покои, раздумывая, послать ли дворецкого лично на поиски дочери, — но сестра, кажется, и не думала уходить. Она, положив голову Тео на плечо, заворожённо смотрела на костёр, словно ничего великолепнее и страшнее не видела, а сам же Тео, прикрыв глаза, дремал, не расслабляя ни спины, ни плеч. Его коса сегодня охватывала голову на манер короны или головного убора, и в чёрные волосы были вдеты редкие цветы.

— Наверное, Королевой Цветов сегодня выберут тебя, — сказал Ильхо, опустившись рядом и толкнув друга в бок. Тео очнулся, вздрогнув, и окинул его медленно обретающим осмысленность взглядом.

— Я не против, — ответил он мелодично, но чуть хрипло. — Когда уже?

— Скоро, наверное.

— Ты пойдёшь с нами к замку? — подала голос Лолли. Ильхо глянул на неё из-за Тео, но покачал головой.

— Я до утра.

— А я засыпаю, — призналась она и села прямо, разглаживая вокруг себя подол юбки. — Но как же красиво. Почему ты не говорил мне, что так красиво?

— Я же звал тебя раньше.

Лолли ласково улыбнулась ему. Они ещё долго сидели молча, глядя на пляски и на костёр. В отблесках пламени всё смешивалось в пёстрый калейдоскоп: тёмные волосы, загорелые лица, светлые одежды — по кругу, по кругу. Этерь то появлялась, то пропадала в этом вихре.

— Я думал сбежать, — признался он, склонившись к уху друга. Тео оглянулся на него растерянно и с грустью.

— Сбежать?

— Да, со следующим караваном.

— А сейчас что… передумал?

Всё же Тео спрашивал не без надежды. Ильхо закусил губу и вновь посмотрел туда, где только что промелькнуло лицо Этерь, поднялись и опали копной её волосы.

— Обожду, — признался он, опустив взгляд к коленям. — Может, не со следующим, а с тем, что придёт после него.

Тео кивнул, своими тёмными миндалевидными глазами обшарив его лицо и будто разгадав все мысли.

— Дождись, пока ливни не закончатся.

— Они ещё не начались, — заметил Ильхо со слабой улыбкой.

Тео снова покивал и сказал:

— Завтра нужно ловить волну, пока не начало лить.

После того, как Этерь потеряла его новенькую доску, Ильхо пользовался своей старой.

— Я закажу ещё дерева.

— Не нужно, — ответил Тео с хитрецой, что нечасто прорезалась в его голосе. — У меня ещё оставалось, и я сделал тебе новую.

Ильхо счастливо потрепал его по голове, сбив несколько цветков на землю, и Тео отмахнулся от его руки.

— Мы пойдём, — решила наконец-то Лолли, и все втроём они поднялись.

Ильхо обнял каждого на прощание, тепло прижимая к сердцу и сестру, и друга, а они в ответ крепко прижимались к его плечу лицом, будучи ниже его почти на голову.

Они ушли.

— Королева цветов! Королеву цветов! — закричали вокруг, и только тогда Ильхо сообразил, что время уже перевалило за полночь.

class="book">Он не кричал со всеми, но был с толпой, когда на Этерь надели пышный венок и подняли на руках над головами, а затем понесли, качая, вокруг костра. Конечно, кто же ещё мог ею быть сегодня? Все смотрели на неё с любовью, а она возвращала им эту любовь, умноженную во сто крат, озаряя всех своей счастливой улыбкой. В какой-то момент Ильхо нашёл себя идущим совсем близко к ней, и Этерь шутливо коснулась его волос и тут же отдёрнула руку.

Гуляния затихали постепенно. Сначала народ всё больше разбредался по пляжу, расстилая на песке циновки и покрывала: кто-то доставал съестное и вино, кто-то засыпал, кто-то пел песни, другие же вели неспешный разговор и смотрели на тускнеющее ближе к рассвету облако. Да и костёр, прогорев, сделался ниже: его пламя больше не подкармливали и время его было отмерено.

Этерь нашла его прогуливающимся вдоль кромки воды, с закатанными до колен штанами и жилеткой, переброшенной через плечо. Венок всё ещё был на ней, но сполз на сторону.

— Можно с тобой? — спросила она, пока мрак кругом рассеивался.

Ильхо пожал плечами, отвернувшись и спрятав улыбку. Они побрели дальше бок о бок, и он сцепил руки за спиной, сжав в горсти чуть не слетевшую на землю жилетку.

Вода омывала его щиколотки, то накатывая, то отступая. Он первым решился заговорить.

— Мы завтра собираемся кататься на досках. С Тео. Хочешь с нами?

— А как же твоя работа? — съехидничала Этерь.

— Мы пойдём вечером.

Она придерживала руками подол платья, чтобы тот не намок. Ильхо уже не думал, что она ответит, но Этерь всё же сказала:

— Я тоже хочу.

— У тебя ещё есть шанс научиться стоять до того, как погода испортится.

— А когда она испортится?

— Через недели две-три. Бывает — раньше, бывает — позже. А если хочешь узнать что-то про погоду, спроси у фермеров — они лучше всех знают.

— Я не видела здесь Барудо. Как он?

— Скучает без тебя. Он, наверное, с ума сойдёт от счастья, когда узнает, что ты всё ещё здесь.

— А он и так знал. Все знали. — Этерь ухмыльнулась.

И Ильхо бы обиделся, что все они скрывали от него правду, сговорившись за спиной, но подумал не об этом, а о Барудо, таком сбитом с толку, словно у него почва ушла из-под ног.

— Так отчего же он был не в себе в последнее время?

Она нахмурилась задумчиво на его слова.

— Пойду, как рассветёт, к нему.

— Я с тобой. А после в Цеха

Чуть подумав, он признался нехотя:

— Тебе идёт.

— Что?

— Венок. И всё остальное.

Этерь метнула на него острый взгляд и остановилась; они стали друг напротив друга.

Перед самым рассветом красок в мире совсем не оставалось, всё сделалось сизым, вытравленным. Будто они находились по другую сторону, на изнанке мира.

Молчание растягивалось, Этерь стояла, он стоял. Бездействие обволакивало тело, заставляя лишь представлять, как он наклоняется и целует её, осторожно придерживая за подбородок, но не делая этого.

А Этерь всё же ступила вперёд, не отводя отяжелевшего взгляда от его губ. Приоткрыв собственные.

И он ничего не делал, чтобы остановить её, — они были в полушаге от поцелуя.

Но их остановил крик.

Истошный вопль пронёсся над островом, вспугнув птиц в ближайшем подлеске, заставив встрепенуться всех, кто отдыхал поблизости. Кричали совсем рядом. Они оба обернулись на звук, и крик повторился.

Кричала женщина — Ильхо не сразу опознал её по голосу, но ею оказалась Аурия, — она неслась вдалеке по направлению от скал, закрывающих бухту с одной стороны, то и дело спотыкаясь от страха. К ней поспевали люди. «Там!.. Там!..» — звонко голосила она, указывая позади себя, но в синеве тающей ночи в пене волн было не разглядеть, что её так напугало.

Ильхо подобрался, когда начали кричать те, кто был ближе к Аурии и кто мог хоть что-то рассмотреть. В сбившейся толпе поднялась паника: всё новые люди подбегали к ней, а завидев что-то или кого-то, поднимали шум. Аурию подхватили под руки и помогли увести подальше, и многие принялись разбегаться в стороны, хотя бы в подлесок или на пригорок.

От костра остались лишь тлеющие угли, и он совсем не давал света.

Ильхо встревоженно поглядел на Этерь, она — на него, и они поняли друг друга без слов. Не было ни шанса, что они смоются с остальными, так и не узнав, не увидев всё своими глазами. И потому они вместе понеслись в сторону скал, что укрывали бухту не только на суше, но и выступали местами из воды затупленными клыками.

А когда они добежали, все прочие уже убрались прочь, но испуганные возгласы до сих пор раздавались далеко позади.

— Видишь что-нибудь? — взволнованно спросил он. Этерь не ответила, но тряхнула головой. Ветер подбрасывал её волосы, иногда закрывая лицо, — ей приходилось постоянно заправлять пряди за уши, чтобы хоть те не лезли в глаза.

Они благоразумно держались подальше от воды; Ильхо вздрогнул, а Этерь вскрикнула, и оба они отпрянули, когда чёрное пятно словно вздулось на гребне низкой волны, но не осело вместе с водой, а принялось расти и дальше, набухая и превращаясь в нечто поначалу бесформенное, уродливое, а после вытягиваясь в долговязую фигуру.

Этерь вцепилась в его руку; они не двигались, не в силах отвести взглядов от монстра, бредущего по мелководью к суше, прямо на них. Но не было похоже на то, что существо их видит или чувствует. Возможно, не на таком расстоянии.

— Что это такое? — спросила Этерь.

— Не знаю…

Морской дьявол должен был выглядеть вовсе не так. По крайней мере, не так его описывали моряки древности. А этот… это создание не имело ни хвоста, ни плавников. Однако чего только не могла скрывать пучина морская, неведомого человеку. Может, подобное существо вообще впервые встречается людям. В таком-то далёком от материка месте.

А ещё… оно смутными очертаниями, расплывающимися в предрассветном сумраке, напоминало человека.

— Думаешь, оно почует нас, если мы так и будем здесь стоять? — тихо подала голос Этерь.

— Даже если и нет, оно может почувствовать по-другому.

Цвет неба серел, вокруг стремительно светлело, а тварь всё бродила туда-сюда вдоль мелководья, то застывая и распахивая пасть, будто пробуя воздух на вкус, то окунаясь и вновь поднимаясь из воды. Не разгадать, была ли у неё цель. А потом она повернула к скалам.

Ильхо не мог оторваться от этого зрелища, и чем светлее становилось, тем больше деталей он мог разглядеть: вздувшуюся пузырями глянцевую кожу, длинные руки-ноги, всю эту тощую и не такую уж грозную фигуру.

И если уж она и имела сходство с человеком, то скорее с женщиной, чем с мужчиной.

— Ты чего? — Этерь потянула его за руку, когда он дёрнулся, чтобы последовать по берегу за существом.

— Мне нужно рассмотреть, — ответил он упрямо.

Невольно вспомнилась та акула, которую Этерь хотела погладить, только теперь они поменялись ролями и Этерь готова была костерить его на чём свет стоит, а его магнитом тянуло к занятому неспешным вынюхиванием существу.

— Пошли!

Этерь требовательно дёрнула его за руку, но в её голосе было больше отчаяния, чем решимости.

— Оно… Оно же как человек.

— Это не человек, даже если похоже. О чём ты?

— Тело моей матери так и не нашли.

Пожалуй, он впервые видел Этерь по-настоящему напуганной. Потому что она поняла, что он хочет сделать.

— Не ходи за ней!

Ильхо стряхнул её руку.

— Останься здесь.

— Ильхо!..

Но он пошёл по песку, по диагонали, с каждым шагом не только продвигаясь вдоль берега, но и приближаясь к воде, и оглядываясь иногда на Этерь, проверяя, послушалась ли она его. Пусть не переживает, он будет осторожен.

Но это существо…

— Кто ты? — пробормотал он себе под нос.

Ночь развеялась, но солнце ещё не показалось. Красок до сих пор не хватало, но он уже мог достаточно хорошо разглядеть чудище. Теперь оно облюбовало камни под скалами, выступающими из воды, подныривая и снова показываясь над водой. Тут же возвышались скалы в несколько человеческих ростов, с этой стороны закрывая бухту от ветров и взглядов.

Ильхо решился не спеша подойти к воде, оказавшись от существа на расстоянии не больше пары десятков шагов. Оказалось, что там была мёртвая рыбина, застрявшая меж камней, и теперь падальщик рвал её плоть острыми как иглы зубами, удерживая прибиваемую волнами тушу руками. Словно человек.

На чёрной, пузырившейся то ли коже, то ли чешуе, покрывавшей и голову тоже, невозможно было различить глаз, но они там наверняка были, потому что, когда Ильхо мягко прыгнул на ближайший валун, тварь вскинулась и уставилась прямо на него. Он замер, сердце колотилось так, что в груди было тесно.

Очень-очень медленно Ильхо опустил руки и присел на корточки.

Существо опять распахнуло пасть, пробуя воздух, и, оставив свою добычу, двинулось к нему: передвигаясь рывками от камня к камню.

Ильхо не двигался с места, старался не шелохнуться.

Солнце подобралось к горизонту, и в мир просочились вперёд самого диска его первые лучи, хлынули краски, и кожа представшего перед ним существа заиграла разноцветными переливами на чёрном. Ильхо глядел как заворожённый, как проблески алого, пурпурного, синего, зелёного и жёлтого ходят по вспенившемуся глянцу. Тварь, одновременно и прекрасная, и уродливая, замерла, поводя лицом-мордой из стороны в сторону.

— Ты… — слова давались с трудом, с хрипом, — ты знаешь меня?

Словно прямиком из грудной клетки существа вырвался короткий клёкот, почти трель.

Ильхо осторожно выдохнул. Тварь застрекотала ещё и ещё, потянулась к нему с видимым настырным интересом, открывая навстречу пасть. Он застыл, не отстраняясь, давая понять, что он ей не угрожает, а она подалась вперёд и медленно, почти с ленцой, погрузила свои зубы в его плечо, сомкнув огромную пасть на руке.

Он не закричал, а задохнулся. Боль прострелила не только руку, но и весь бок с такой обжигающей силой, что побелело в глазах, и, пошатнувшись, Ильхо потерял равновесие, съехал по камню, а тварь лишь сильнее подмяла его под себя, вгрызаясь в плоть.

Она игнорировала его попытки содрать её с себя и его задушенные стоны, как если бы он уже был мертв и не имел права сопротивляться. Его свободная рука пыталась ухватиться хоть за что-то, но кожа существа была гладкой, скользкой, и длинным пальцам не за что было зацепиться. А ноги с трудом искали точку опоры на осклизлом камне, ведь если он окончательно уйдёт под воду, то на этом всё и закончится.

От боли одна сторона от шеи до бедра онемела и перед глазами всё плыло, но тут пальцы наконец-то нашарили что-то помимо упругой кожи. Ильхо разглядел жабры и вцепился в них как в последний шанс выжить, запуская пальцы как можно глубже, и это точно ей не понравилось. Её нежный, гипнотизирующий стрекот превратился в высокую, на грани слуха, трель, которая готова была разорвать голову изнутри. Но он только сильнее сжал пальцы, собирая жабры в горсть.

Тварь разжала тиски пасти, рану тут же обожгло воздухом и солью, но эта боль была вытеснена отчаянием, с которым он пытался совладать с тварью. Та принялась полосовать его когтями своих тонких длинных лап, лишь бы теперь уже он разжал хватку, но он был уверен, что как только она окажется на свободе, то снова вцепится в него зубами, и на этот раз уже, возможно, в горло, поэтому не смел отпустить, пытаясь выдрать жабры без ножа.

Удары когтистых лап, не таких острых, как зубы, но всё же наносящих урон, приходились по груди, расцарапывая её до ран, которые он пока не мог ощутить.

И вдруг что-то пролетело перед глазами, шмякнуло. Тварь, как невидимым ударом, прибило к его правой, раненой руке; она обмякла на нём, и всё прекратилось.

Ильхо распластался на валуне, пытаясь отдышаться и ощутить что-то в правой руке, кроме пульсирующей боли. Он разжал хватку, отпуская жабры, и приподнялся на неповреждённой руке. Голова существа была раздроблена увесистым камнем, свалившимся со скалы над ними и так удачно не задевшим его — а ведь могло прилететь и ему в голову. Камень, окрашенный в синюю жижу, ещё с мгновение балансировал на краю валуна, а потом с глухим перестуком свалился в воду.

Ильхо посмотрел наверх и увидел на вершине скалы Этерь, цепляющуюся для надёжности за выступы по сторонам. Она сидела и с напряжением смотрела вниз.

— Ты жив?!

— Живее всех живых! — Ильхо рассмеялся сквозь слёзы, и до него донёсся отголосок её такого же нервного смеха.

Он выбрался из-под твари, но та не сползла в воду, а оставалась лежать на камне, и её кожа продолжала переливаться на солнце радугой. Ильхо сел и прижал к себе покалеченную руку; рубашка там насквозь была пропитана кровью, но он не хотел сейчас проверять, насколько всё плохо.

Рассвет брезжил как раз позади Этерь, купая её в розовом золоте. Она поднялась, отпустив свои опоры.

— Это не твоя мать! — крикнула она, кивнув на издохшую тварь. — Твоя мать давно погибла.

Ильхо поморщился от боли, но согласно промолчал, а Этерь добавила с жалостью:

— Иногда монстры — это всего лишь монстры.

Он посмотрел на неё, задрав голову. Этерь улыбалась ободряюще, и он улыбнулся в ответ. Всё было хорошо. Занимался новый день, новый год. И — подумать только! — он впервые увидел настоящую нежить, а значит мир был куда волшебнее, куда загадочнее, чем он смел мечтать…

А следом Ильхо с беспокойством заметил, что это была достаточно высокая скала.

— Как ты вскарабкалась так быстро?

— Слишком боялась за тебя.

Но спускаться — не карабкаться, особенно по такому камню, вечно влажному, ненадёжному. Он осторожно поднялся на ноги и предупредил:

— Я позову кого-нибудь, чтобы тебе помогли спуститься, от меня сейчас мало толку.

— Брось! — Этерь залилась смехом, явно насмехаясь. — Я просто спрыгну.

— Не делай этого! Здесь опасно… Чёрт, Этерь, просто подожди!

— Смеёшься?!

— Просто… Просто не прыгай, ладно?

— Не трусь, Ильхо! Ты же только что сражался с морским дьяволом!

— Нет, не прыгай!..

Но она прыгнула…

*

Эту ночь Герцог провёл в цехе сборки — Барудо видел, как он выходил иногда из-за той загадочной двери, чтобы переговорить с рабочими, и снова скрывался в помещении, назначения которого Барудо не мог уразуметь. Сам он прятался у входа. Ворота цеха были распахнуты, чтобы пустить внутрь больше свежего воздуха.

И пока хозяин был на месте, Барудо не решался предпринять хоть что-то, но под утро Герцог вышел из своей тайной комнаты в привычной одежде, а не в перепачканном халате, и попрощался с начальником смены. Барудо схоронился в кустах, когда хозяин прошествовал мимо и скрылся в лесу, за поворотом тропинки.

Он не знал, что делает, но его вело чутьё. Зачем эта дверь? Зачем Герцог так пытался убедить его, что всё в порядке, что он ничего не видел? Зачем столько власти в его трудолюбивых руках?

Барудо зашёл в цех, и поначалу на него никто не обратил внимания. На рассвете и на закате смена менялась, и цех был переполнен людьми. Один раз его остановили и спросили, что он тут забыл, а он ответил, что ищет хозяина. А когда ему передали, что тот уже ушёл, Барудо покивал и сделал вид, что идёт к выходу, а сам по-тихой проскользнул к двери.

Она была заперта, конечно же. Но в его теле было ещё полно силы, и, больше не таясь, он принялся вышибать дверь плечом.

— Да что ж ты делаешь?!

Рабочие не сразу сообразили, что происходит, они просто ошарашенно глядели, но ему было плевать, если его поймают. Главное, что он узнает правду. Начальники обеих смен сначала окрикнули его, а потом приказали остановить. Но было поздно, он успел выломать дверь прежде, чем кто-то кинулся к нему.

Барудо вломился внутрь и на мгновение замер. Рабочие столпились позади него, посылая в его адрес проклятия, пытаясь пока ещё вразумить словами, а не тумаками. Кричали: «Проваливай! Нечего тебе здесь делать!» — но он их не слушал, он смотрел.

Это тоже была мастерская, но здесь работали с глиной — уж это Барудо определил без сомнений. Но изготавливали не кувшины и горшки, а… статуи. Да, это угадывалось в очертаниях незаконченного изделия, укрытого мокрой тканью.

Он унял волнение, сглотнул и прошёл глубже. Все стеллажи, все корзины были прикрыты отрезами ткани, и Барудо, сунувшись в один короб, обнаружил там металлические детали, новенькие, мягко сияющие в свете, проникающем в окна над потолком.

— Шёл бы ты отсюда! — разозлился начальник смены, и Барудо в нетерпении вытряхнул на пол целую корзину, припрятанную под деревянным столом, застеленным бумагой с набросками.

Поднялось облако белой пыли, и перед ним оказалась груда глиняных обломков. По встречавшимся в крошеве частям можно было угадать, что это была человеческая статуя, и очень искусная. Подняв и разглядев одну из деталей, в которой угадывалась голень, Барудо обнаружил, что изнутри что-то было извлечено: кажется, изначально глину крепили на металлический стержень.

А потом он заметил ещё кое-что, отчего похолодел внутри. Припорошенная белым, посреди этой кучи лежала голова, и от обуявшего его ужаса Барудо принял её за человеческую, ведь у неё были волосы, настоящие, чёрные.

Его попустило, когда он поднял голову, стряхнул пыль и понял, что она тоже глиняная.

А следом Барудо застонал; руки, обхватывающие голову, задрожали, но не выронили находку. Лицо его мальчика, замершее предсмертной маской на глиняной голове, угадывалось так чётко, будто мгновение назад фигура ещё дышала. Он зарыдал без слёз, исторгая из себя нечеловеческие звуки, и прижал голову к груди. Множество догадок теснилось в голове, силясь объяснить происходящее, но ни одна из них не ложилась так гладко, как истина.

Эти волосы — его волосы, и нос, и прикрытые глаза, и губы с отпечатком последнего сорвавшегося с них слова — всё его. Это точно, точно. Как и все остальные детали. Задыхаясь, Барудо окинул взглядом мастерскую: и все эти закрытые полотнами корзины и ящики, и ещё неведомо что — все они тоже что-то хранили. Детали ли? Останки? Заготовки?

Он обернулся и беспомощно поглядел на застывших в безмолвии рабочих. Все они смотрели на него, словно перед ними только что обнажился небесный свод, являя самого Создателя. Он и сам больше не в силах был принимать даже не мысль, а догадку, что…

Барудо покорно приоткрыл рот, и жизнь голубым светом вытекла из него. Воцарилась темнота.

*

…она прыгнула.

И в последний момент, на самом краю её нога сорвалась, ушла вниз, не позволив оттолкнуться как следует, а значит, совершить прыжок подальше. Она даже не закричала, когда в полёте её развернуло и ударило о выступ скалы с таким хрустом, что Ильхо всё понял ещё до того, как смог увиденное осмыслить.

Он спрыгнул в воду в тот же самый миг, когда она с плеском исчезла в волне у подножия скалы. Там было неглубоко, но волны бились о камень, норовя размозжить о него всё, что в них попадало.

Ильхо поражался, как может двигать рукой, которую еле чувствовал, но та была послушна. Ему удалось подхватить Этерь до того, как её унесло дальше в море. Крови было немного, и не разобрать, его это или её, — это вселило в него надежду, хотя сама Этерь была лишь просто послушной куклой в его руках.

Ильхо понимал, что что-то с ней не так, что это не просто потеря сознания, когда спешил по колено в воде к берегу, но он не мог сейчас остановиться, как не мог и взглянуть на неё. Возможно, она просто наглоталась воды, и сейчас ей нужна помощь.

Только добравшись до суши, он сразу же опустил её на песок и всё же увидел то, чего так страшился.

Да, она слабо дышала, и вода потекла изо рта, стоило ей только помочь. Да, крови было на удивление мало.

Но сочилась она из рваной раны, вспоровшей тело от правой ключицы до рёбер. Ильхо осторожно сдвинул располосованную ткань платья и разглядел кровавое месиво. За всю свою жизнь он никогда не видел настолько серьёзных повреждений, он не мог вспомнить, чтобы кто-то на острове получал подобные увечья.

— Этерь? — Ильхо позвал, приподнял её голову и убрал с обескровленного лица спутанные, мокрые волосы, слепо веря, что всё поправимо. В конце концов, что он знает о ранах? Нужно поскорее доставить её к отцу.

Кто-то показался вдалеке — к ним бежали люди, они могли помочь.

Он уже приготовился подхватить её и подняться, как Этерь вдруг судорожно, глубоко вздохнула в его руках, чуть повернув голову, и открыла глаза. Первым делом Ильхо собирался сказать ей, какая она сумасшедшая, что не послушалась, но она смотрела мимо, не видя его. Потом приоткрыла губы, и из её рта брызнул синий свет. Его источник, синяя сверкающая искра, выскользнула наружу и, подхваченная ветром, понеслась вдаль и вверх, лёгкая как пёрышко, пока не скрылась за дымкой набежавших облаков.

А когда Ильхо вернул взгляд к Этерь, то увидел, что держит на руках не человеческое тело, а камень, и на дне раздробленного ущелья раны поблёскивает металлический каркас.

Он не понимал, жив ли он сам до сих пор, в сознании ли, если видит то, что видит. Но это действительно была она, её застывшие черты. И он всё ещё продолжал дышать, и чайки всё так же кричали, накатывали волны.

Она застыла ровно в том положении, что требовалось, чтобы нести её; и не без труда, но он поднялся с этой ношей, и только тогда заметил, что все, кто бежал им навстречу, лежали теперь на песке такими же застывшими, побелевшими изваяниями. В одеждах и с искусственными волосами.

========== Глава 16 ==========

Не то чтобы Тео очень нужно было в замок с самого утра, но это был не простой день, не простое утро, и раз они с Лолли обо всем договорились накануне, то и мешкать не стоило. Нужно было явиться еще до того, как семья соберется завтракать.

Она просила его не приходить, пока обо всем не договорится с матерью, но ему не хотелось оставлять её один на один с бурей. Разве сможет она противостоять напору госпожи, что наверняка не захочет слушать о каком-то простолюдине? По ее меркам, он, конечно, недостойный человек, но он может постараться стать лучше. В конце концов, он и не плох, он может позаботиться о Лолли.

Семья хозяина не представлялась Тео небожителями, хотя он помнил, что на Большой земле их различия имели куда большее значение. Что он не стал бы другом Ильхо, если бы они не были отрезаны от остального мира. Просто хозяева были… другими: жили в замке, носили наряды побогаче, не работали — и Тео принимал реальность спокойно, без долгих дум, сожалений и поиска высшего смысла. Хотя и это была не вся правда. Разве Герцог не был трудолюбив? Разве не принимал у себя простых рабочих, заботясь об их здоровье?

А Ильхо? Он, конечно, был обучен грамоте и прочим наукам, да и манеры у него все-таки имелись — а ведь он не задирал нос и мог при случае уснуть хоть на голой земле, а перекусить простой лепешкой, и не надо ему было никаких удобств и богатств.

Тео в несколько плавных прыжков взлетел по ступеням и проник внутрь замка. Как-то раз от Герцога он слышал, что того, кто задумал построить его и воплотил задуманное в жизнь, звали, как и его, — Тео. И теперь он, Тео, не спеша следуя по холлу, вел рукой по камню, наслаждаясь ощущением шершавой мягкости под ладонью, восхищаясь в который раз тем зодчим, что додумался до такой простой, природной красоты. Он представлял, что там, где касается сейчас камня, когда-то прикасались к стенам и руки создателя.

Но вдруг его светлые мысли прервал донесшийся до слуха стон. Шаги его сделались медленнее, но Тео продолжал приближаться к лестнице, над которой плескались в пене русалки.

Надсадный стон повторился — судорожный, отчаянный, но свидетельствовавший о прилагаемом усилии. И о боли.

Сердце подпрыгнуло к горлу — Тео узнал голос Ильхо и в это же мгновение, завернув к подножию лестницы, увидел его. Увидел…

Друг сидел на полу у стены и совершал нечто необъяснимое, а оттого еще более пугающее своей неправильностью. Он пытался разодрать левое предплечье. Рана, проделанная им, и так была страшной, но он продолжал что-то искать среди мяса и крови.

И тут бы Тео кинуться к нему, закричать и остановить, но он не мог даже понять, что видит. Зачем и почему Ильхо делает это? Зачем с таким упорством и остервенением раздирает собственную плоть, хоть и корчится, и стонет от боли?

— Хе-е-ей, — тихо, нараспев позвал Тео, медленно приближаясь к другу.

Ильхо вскинул лицо, красное от натуги, мокрое от слез.

— Я не вижу, не вижу, есть ли там металл, Тео, — безумно проговорил он.

Тео все же кинулся к нему, припадая на колени.

— Остановись! Смотри, сколько крови ты потерял, — постарался он унять друга, отводя руку от предплечья и мешая продолжать калечить себя; кровь была везде. — Рану нужно перевязать.

— Ты не знаешь, — пробормотал Ильхо, устало уткнувшись ему в грудь лбом. — Ты же не знаешь, что случилось…

— Тише, Ильхо. Давай найдем твоего отца, пусть он осмотрит тебя.

Друг упрямо, словно пьяный, мотнул головой, застонав.

Тео оторвал бесполезный уже, разодранный рукав от рубашки Ильхо и из ее лоскутов наложил жгут над раной, останавливая кровь — как так у него ловко выходило, Тео и сам не понимал: он никогда раньше не помогал с ранами, но его руки будто помнили движения. Ильхо дышал поверхностно: кажется, его лихорадило. Но ему нужно было помочь. Все прочие заботы могли подождать: хоть день, хоть всю жизнь. Его первой и самой главной обязанностью было заботиться об Ильхо.

— Вот так, друг, — Тео осторожно отстранился и заглянул ему в лицо. — Что случилось?

Но во взгляде Ильхо было мало осознанного — он блуждал по сторонам, и только тут Тео заметил то, что так легко было упустить из виду: слишком уж краснела кровь на рубашке Ильхо. Рядом с другом лежала не статуя, не часть замкового убранства — застывшая фигура была знакома Тео, у нее виднелись волосы — густые каштановые волны, разметавшиеся вокруг головы, — она выглядела уснувшей, а сквозь верх грязного платья, утратившего белизну, виднелась раздробленная грудная клетка.

Тео вскочил, отшатнувшись.

— Ильхо, что это?

Как страшно сделалось вдруг!

Ильхо проследил за его взглядом, но в виде застывшей Этерь его ничто не изумило. Однако, когда он перевел взгляд на него, то словно прозрел, становясь свидетелем смертоубийства.

— Тео, не смотри на нее! — крикнул он и попытался подняться на ноги, придерживая раненую руку. — Отвернись!

Но Тео не мог. Как теперь отвести взгляд?

Отчего же, отчего она каменная?! Она заколдована?

— Что с ней?

— Отвернись, прошу! — Ильхо добрался до него и попытался развернуть, схватив за плечо, марая кровью, но Тео не мог больше смотреть ни на что, кроме девушки. И чем дольше смотрел, тем реальнее становилась эта картина, тем больше верил, что это каменное изваяние было человеком.

— Но, Ильхо, это же глина, белая глина…

— …Лолли, стой! Не смей бежать к нему! Слышишь меня! Я запрещаю! — Крики раздались наверху, а вслед за ними послышались торопливые шаги — все это доносилось издалека, и вовсе не потому, что Лолли и ее мать еще не достигли подножия лестницы, просто звуки вдруг стали другими.

Тео почувствовал, что его накрывает прозрением, как волной. Вот он стоит, смотрит на Ильхо мутным взглядом, как тогда, когда между миром и им была дверца стеклянного короба. И первым его воспоминанием — там, за наслоением образов, в правдивость которых он переставал верить, — оказались синие глаза, выискивавшие в нем признаки чего-то ему недоступного. Разума ли? Души? Слова создателя лились водопадом сквозь сознание, наполняя чашу разума мыслями, воспоминаниями, идеями. Руки-ноги начал одолевать зуд, и еще долго-долго он стоял, не в силах шевельнуться, хотя тело нестерпимо требовало движения, а монотонная речь продолжала околдовывать его.

— И я… я тоже? — прошептал Тео в последний миг, ощущая, как жар сосредотачивается в груди, течет по горлу, медленно, но неизбежно перемещается в рот.

— Не открывай!..

У Ильхо всегда были сильные пальцы, он вцепился ими в его лицо, смыкая челюсть, а Тео даже не мог возразить — его медленно затапливал холод, поднимаясь теперь по бедрам, выворачивающим нутро касанием добираясь до живота. Одно долгое мгновение они смотрели друг другу в глаза, тяжело дыша, и Ильхо выглядел напуганным до смерти, глядел с обреченной тоской, а слезы просто текли по его лицу. Тео было странно, что его оплакивают прежде, чем он умрет…

Тепла не осталось, жар сосредоточился во рту — от него свело зубы. А потом голубой свет вспыхнул перед глазами, ослепляя, и в ушах навеки застыл крик Лолли. Мир померк, а затем и вовсе выцвел, стерся.

*

Тео вмиг окаменел, отяжелел, побелел, и одной здоровой рукой Ильхо не смог удержать его на весу. Фигура упала на каменный пол, в стороны от оголенных частей каменного тела брызнули куски застывшей глины, поднялась пыль. Заблестели, обнажившись, металлические внутренности, и Ильхо, наклонившись со стоном, прикоснулся на прощание к косе.

Что теперь? Кто ещё умрет? Может, все они ненастоящие, и только он из плоти и крови? Ильхо оглянулся на замерших на лестнице сестру и тетку. Регина стояла выше, в неподдельном ужасе держась за перила, а Лолли прижимала руки к груди, но не рыдала.

Нет, она не рыдала. Она даже не плакала.

Ильхо мог теперь распознать этот стеклянный взгляд — в третий раз он вычислил его, даже не усомнившись.

— Лолли! — только и всхлипнул он, но не успел даже шага сделать к ней, как она с долгим шумным выдохом отпустила искру наружу. Та выпорхнула свободно и, покружив под сводом, выскользнула из замка через окна галереи.

А потом сестра покачнулась и, застыв прямо в движении, рассыпалась крошевом от удара о ступени.

Регина раскрыла бессмысленно рот в ужасе, будто получив ранение прямо в сердце. Ильхо подался напряженно вперед, ожидая, что и ее сейчас постигнет та же участь. Но тетка бросилась на колени и принялась шарить руками в запыленной одежде дочери, подбирая куски один за другим и разглядывая. В конце концов она отыскала голову — все такую же белокурую — и принялась баюкать у груди.

— Девочка моя, девочка моя… — лепетала тетка, то и дело обращая взгляд к Ильхо, ожидая, наверное, что он скажет что-нибудь, объяснит ей, в чем здесь кроится обман и где на самом деле её дочь.

А Ильхо нечего было сказать. Он не знал, куда бежать, не понимал, что делать. В своем ли он уме? Реальность представлялась размытым кошмаром, от которого необходимо было очнуться, стряхнуть с себя эти чудовищные путы. Взобраться повыше и увидеть наконец правду целиком.

Но зато на крики сбежалась та немногочисленная прислуга, что еще оставалась в замке, и все они, застав останки Тео и Лолли, увидев застывшую, но невредимую Этерь, теряли свои искры, застывали и разбивались о каменный пол, и Ильхо ничего не мог сделать.

— Отчего такой шум? — донесся со стороны библиотеки строгий окрик, зазвучали шаги. — Неужели я не могу почитать в тишине?

Ильхо затаил дыхание, когда увидел отца, а отец…

Отец замер. При виде такого зрелища он склонил голову, поглядел на них исподлобья, и Ильхо поймал его! Поймал этот мимолетный проблеск — даже не вины, а, скорее, сдержанного сожаления.

— Что с твоей рукой? — вот первые слова, которые отец произнес.

Но Ильхо не сводил с отца напряженного взгляда. Он даже выпрямился, несмотря на боль. Могут ли его глаза смотреть так же пронзительно, как и глаза отца?

Герцог подошел ближе и остановился в центре холла, внимательно, с бесстрастным интересом ученого изучая то, что осталось от его слуг, от Тео, от… его дочери?

— Моя девочка! — Регина подняла с колен голову Лолли и протянула ему. — Что с ней сталось? Я не понимаю…

Отец тяжело вздохнул, опять опустив взгляд, явно подыскивая слова.

— Я не хотел, чтобы так случилось, — сообщил он сухо.

— Какое ты имеешь к этому отношение? — на удивление ровным голосом поинтересовался Ильхо. Или, скорее, совершенно пустым. Однако отец не удостоил его вниманием, продолжая смотреть на сестру.

— Послушай, — он подошел к ней ближе, встал у подножия лестницы, — я хотел помочь тебе.

Его слова, его голос, его взгляд — все пыталось загипнотизировать убитую горем женщину, внушить мысль о его правоте.

— Я не видел иного выхода.

Регина покачала головой, глядя хмуро, не веря, да и попросту не понимая. Ильхо и сам не понимал.

Герцог снова вздохнул. Пожалуй, он действительно был расстроен. Раздосадован. Он выглядел как человек, планы которого расстроились самым ужасным образом и все усилия оказались потрачены впустую.

— Где моя дочь?! — взвизгнула вдруг тетка.

— Погибла! — рявкнул отец. — Она упала в воду и утонула, много лет назад. Помнишь?! Её было не спасти. К тому времени, как мы ее достали, она уже захлебнулась. Я пытался сохранить хоть что-то и сделал посмертный слепок лица и изготовил… — он выдохнул, успокаиваясь, и указал на голову в её руках, — её. Я сделал её. Ради тебя.

Эти слова, подобно яду, проникли вместе со звуком в голову Ильхо и потекли по внутренностям, поднимая в нем волну удушливого ужаса, а вслед за ним — и гнева. Ужас поселился в пищеводе, обозначая позывы к рвоте, а гнев медленно расползся по спине и шее.

Тетка завыла на одной протяжной ноте, напомнив Ильхо маленьких детей, которых он давным-давно не видел.

Она отбросила голову, еле поднялась на ноги и спустилась вниз, прикрывая лицо руками, как когда у нее разыгрывалась по-настоящему страшная мигрень. Она продолжала стонать, повторяя свой протест снова и снова. Казалось, что она хочет скрыться в саду, а потому спустилась на открытую террасу, что парила над садом и морем.

Проводив её взглядом, Ильхо обернулся к отцу. Он словно впервые видел того. Кто этот человек? Он совсем его не знает. Он и не хочет его знать, он хочет бежать от него подальше.

А взгляд отца оставался все таким же холодным, не обещая ни раскаяния, ни даже извиняющейся мягкости в голосе. Но все же он поглядел на тело Этерь с огорчением, даже с проблеском печали.

— Так она была твоей дочерью? — с тихим бешенством спросил Ильхо.

— Она была моим творением, — Герцог посмотрел ему прямо в глаза. — Но я очень хотел, чтобы она стала моей дочерью.

И все. Сказав это, он, очевидно, решил, что больше не обязан ему никакими объяснениями, и заторможенным шагом направился к своему укрытию, к башне, напоминая рака-отшельника, скрывающегося в раковине.

Ильхо недолго глядел ему вслед — обида и отчаяние подхлестнули его, гнев и страх призывали требовать ответов.

— Стой! Ты должен ответить!

С террасы донесся истошный вопль — крик удаляющийся, опадающий к земле. Ильхо даже почудилось, что он услышал удар тела о землю. Он вздрогнул и резко обернулся, напряженно вглядываясь в виднеющийся за арочными проемами участок террасы. Там было пусто. Он перевел взгляд на отца — тот смотрел туда же, дышал тяжело, осознавая случившееся, он даже будто намеревался кинуться наружу, чтобы увидеть все своими глазами. Но потом выражение его лица только ожесточилось, и он, отвернувшись, продолжил путь.

— Стой!

Уходя от ответа, Герцог безмолвно скрылся на лестнице, что вела в башню, — Ильхо последовал за ним. Левая рука висела непослушной плетью, но это последнее, что его волновало.

*

Прежде чем отпереть дверь, Герцог оглянулся и увидел поднимающегося за ним Ильхо. Мальчик был плох. Его бил озноб, его рубашка вся была в подсыхающей крови, и руке требовалась немедленная помощь, если он не хотел её потерять. Он был грязен и испуган. Он был разгневан, и сам боялся собственного гнева.

Герцог не стал запираться в башне. Хорошо. Если мальчик хочет ответов, он их получит. Но здесь, в его мастерской, в его убежище.

Он успел отступить к окну и поглядеть на остров. Сестра погибла вслед за дочерью — это то, чего он боялся тогда, когда рыбаки достали Лолли мертвой. Выходит, от судьбы не уйти. Но он хотя бы отсрочил её смерть…

И все же глухая боль распирала грудную клетку. Она была единственным живым человеком, кроме Ильхо, что ещё оставался рядом с ним. Она знала его с тех времен, когда он был ребенком. Он знал ее с рождения. Потерять такого человека было все равно что потерять часть себя, потерять прошлое.

Ильхо тяжело ввалился в мастерскую и едва не упал, но удержался за дверной проем.

— Зачем ты это сделал? Как?.. Ты сделал их всех?

Мальчик был не в себе. Да и он, пожалуй, тоже. Требовалась тишина, чтобы привести мысли в порядок, требовалось провести разведку на острове. Узнать, насколько все плохо и как теперь поправить положение, ведь потеря даже в половину численности населения — уже большой урон для выстроенной с годами системы, что работает отлаженно, без сбоев.

Сколько его людей видело смерть Этерии? Если это случилось на пляже, то наверняка многие. А значит, потери колоссальные. Это навалилось сверху тяжким бременем поверх потерь. Регина и Этерия.

Как ни крути, а она была неповторима. Слишком много индивидуальности было в нее вложено, слишком много труда в изготовление. И такой комбинации не повторить, потому что индивидуальность — штучный экземпляр. Выйдет что-то иное, но не она.

Но оставались еще рабочие, которые сейчас должны были быть в Цехах, а значит, как минимум около ста единиц у него ещё имелось в распоряжении…

— Черт бы тебя побрал, отвечай!

— Я не стану говорить, если ты не сменишь тон.

— Мой тон! — Ильхо истерично рассмеялся. — Мой тон — это единственное, что тебя сейчас волнует?!

Герцог посмотрел на сына. Тот совсем отчаялся и, хотя он кричал со злости, глаза его умоляли.

— Зачем… я не понимаю. Кто эти люди? Они все когда-то погибли?

— Не понимаешь, зачем человек хочет воспроизвести жизнь? Вдохнуть её в то, что изначально не наделено ни душой, ни разумом, и наблюдать за тем, как плоды его трудов развиваются, существуют и, возможно, даже сами творят, — тебе это непонятно?

Глаза Ильхо наполнились слезами, брови жалобно приподнялись над переносицей — точно такое же беспомощное, убитое выражение было на лице Ифирии в тот злополучный вечер, когда она обо всем узнала и сбежала себе на погибель: она хотела добраться до Цехов, говорила, что все должны узнать, не понимая, что там уже были его создания. От судьбы не уйти.

Мальчик покачал головой.

— Это неправильно, — даже слова он выбирал те же. — Ты не можешь оправдывать себя этим. Это… это ужасно.

Опять. Он ужасен. Но что именно ужасного он сделал?

— Не тебе судить.

— Ты всех их воспроизвел посмертно?

— Нет, только Лолли. Остальных я создавал без прототипа…

— Как ты можешь так спокойно об этом говорить?!

— Чего ты ждешь от меня?! — теперь он и сам не мог не сорваться на крик. — Раскаяния, сожаления? Все меня судили, и ты туда же!

— И все были правы! Они были правы, что судили тебя! Единственной их ошибкой было то, что они позволили тебе сохранить свободу!

— Свободу! Этот жалкий клочок земли ты называешь свободой?!

Ильхо рассмеялся.

— Так это все-таки не свобода, нет? Не в обратном ли ты пытался меня убедить, когда говорил, что я могу, что я должен быть счастлив здесь? Что я должен найти свое место во всем этом! Ты не хотел, чтобы я искал свое место в мире, — нет, ты хотел, чтобы я нашел место в твоей жизни и был тебе полезен!

— Я хотел, чтобы ты был полезен хотя бы себе!

Но Ильхо ничего не хотел слышать: он замотал головой и вновь безумно рассмеялся.

— Ты просто спятивший старик! Что ты делал? Играл в бога? Поверить не могу, что ты еще пытаешься внушить мне, что у тебя есть чему поучиться!

— Не сходи с ума! — рявкнул Герцог в ответ. — Ты видишь то, чего нет! Я не мешал тебе делать все, что вздумается. Не я ли дал тебе полную свободу действий? И на что ты потратил это время?

— Не-е-ет, — Ильхо покачал головой, страшно улыбаясь сквозь слезы. — Речь не обо мне. О тебе.

А потом его лицо разгладилось, и на нем проступили признаки озарения, он спросил тихо:

— А мама? Она узнала правду, да? Поэтому вы ссорились. И ты… ты убил её?

— Нет! Я бы никогда не причинил ей боль!

— Но ты причинял её! Она не хотела такой жизни! И не хотела твоих отвратительных секретов.

Герцог отступил к стене и прислонился, чтобы отдышаться. День разогревался, и даже бриз, проникающий в окно, не спасал от духоты. Но Ильхо еще держался на ногах.

Они могут продолжить спорить позже. Или же вовсе не разговаривать больше.

— Что с твоей рукой? Я должен ее осмотреть.

Но Ильхо его не услышал. Он был слишком взбудоражен, опьянен гневом настолько, что, кажется, даже не замечал, что вот-вот свалится. На его лбу проступал пот. Еще одна мысль отразилась на его лице — это можно было различить по тому, как в глазах промелькнула тоска, как дрогнул голос, когда он спросил:

— Это ты ей внушил? Поэтому Этерь меня любила. Ты ей так велел?

Интересный вопрос. Герцог не сводил с Ильхо прямого, открытого взгляда.

— Нет.

И все равно его ответ ранил мальчика: он скривился.

— Лучше бы она была твоей настоящей дочерью. Выходит, ты её создал… Но зачем она была тебе нужна? Зачем именно такая?

— Мне нужен был кто-то, кто заменит меня. Я не хотел, чтобы после моей смерти все это пришло в негодность. Чтобы мои создания погибли или кто-то пришлый прибрал все к рукам. И я уж точно не мог положиться на тебя.

— Она должна была заменить меня? Стать частью твоей тайны?

— Она бы всегда была частью моей тайны! Чем ты недоволен? Ты хотел свободы — я дал ее тебе. Я даже снял с тебя любые свои ожидания. Ты хотел уплыть с той девушкой — я не сказал ни слова против.

— Но Этерь… — Ильхо словно собирался с мыслями, прикрыв глаза. — Ты хотел, чтобы она жила твоим делом. Всю жизнь, без права выбора?

— Она была создана для этого. Это то, чего бы она искала, так или иначе.

— Это неправда. Ведь любить меня ты ей не приказывал.

— Её чувства — это всего лишь её чувства, и никакого отношения к ее судьбе они не имеют.

— А что имеет отношение к её судьбе? Твоя воля?

— Я ее создатель.

— Да, но она не вещь! — выкрикнул Ильхо, и его взгляд прояснился, очистился от любых сомнений. Гнев всегда вселяет чувство абсолютной правоты.

Герцог выпрямился. Мальчик забывался.

— У меня сегодня много забот. Я ещё должен прибрать за тобой.

— За мной?

— Именно. Если бы ты не притащил её в замок, то все они были бы живы. В том числе и твоя тетка. — Сердце все-таки прихватило. — И я еще не знаю, что случилось с Этерией, но могу быть уверенным, что в этом замешан ты. Ведь замешан?

Ильхо промолчал под его строгим взглядом, весь трепеща от негодования.

— А значит, все это — следствие твоих решений и действий.

— Нет, ничего не закончено.

— Довольно. Я сообщил тебе достаточно. Я осмотрю твою руку и примусь за работу — ее сегодня будет предостаточно.

Ильхо приблизился, угрожая.

— Ты будешь отвечать, пока я не узнаю все, что мне нужно.

— Нет.

— Ты будешь.

Ильхо был выше его, теперь-то: мальчик вырос, а он только терял в росте с годами. Взгляд сына обжигал ледяной ненавистью, припирая к стенке. Он смотрел как человек, у которого не осталось сомнений.

Герцог оттолкнул его. Он достаточно терпел над собой чужую власть. Он не позволит еще и собственному сыну призывать себя к ответу.

Но Ильхо удержался на ногах, несмотря на изматывающую его рану. Он был не просто высок и жилист, он был силен — Герцог впервые осознал это так ясно, — и ответный тычок в грудь даже одной рукой заставил его влететь спиной в каменную кладку, выбивая дыхание.

Он вцепился в ворот рубахи сына, пытаясь оттолкнуть, а Ильхо — в его горло, завязалась немая борьба. Ильхо, пусть и одной рукой, но крепко держал его, Герцог в попытке отклониться съехал по стене и упал спиной в оконный проем.

Он не узнавал лица сына, душившего его. Эта беспощадная, оскалившаяся гримаса не могла принадлежать тому светлому, мечтательному мальчишке. Он даже не находил в себе сил сопротивляться. А может, сын сейчас просто вытолкнет его из окна, и все будет кончено.

Было очень тихо, или это кровь шумела у него в ушах, не давая различить прочих звуков, — не разобрать.

Но вдруг лицо Ильхо прояснилось, пелена спала с глаз, и он отступился, не спуская ошеломленного взгляда с него.

— Нет, — пробормотал он, отворачиваясь.

Герцог сполз на пол, имея возможность вдохнуть наконец-то, и ощупал горло.

— Ты удивил меня… — прохрипел он. — И я по-прежнему должен осмотреть твою руку. Ты можешь её потерять.

— Я не позволю тебе прикасаться ко мне.

— Это неразумно.

— Мне нужно… — проговорил Ильхо взволнованно, взгляд его метался. — Мне нужно, чтобы ты починил её.

— Кого?

— Этерь.

Его взяла оторопь, но Ильхо смотрел решительно.

— И речи быть не может.

— Ты сделаешь это.

— Я не могу, даже если бы хотел, — непреклонно ответил Герцог. — Искра ушла, других нет.

— А если бы была?

— Даже если бы была. Ее искра была синей.

— А любая другая не сгодится?

— Не знаю! — Черт, мальчишка только что чуть не придушил его, и требует ответов. — Я впервые использовал подобную и не успел изучить её свойств. Но брось эту затею. Этерь не вернуть.

— Почему? — потребовал ответа Ильхо.

— Есть много причин. Я не знаю, я могу только предполагать, какая совокупность факторов определяет их личности. И искра — это важная составляющая. Я проводил несколько экспериментов… — Он присмотрелся к мальчику. Так дело не пойдет. — Если ты хочешь что-то сделать для нее, тебе понадобятся обе руки. Дай мне осмотреть себя.

Ильхо помедлил с ответом, но все-таки здравый смысл возобладал; он кивнул.

Герцог медленно поднялся и направился к шкафу с медицинскими инструментами.

— Сядь, — потребовал он, указав на стол. Ильхо присел на край, внимательно наблюдая, как он достает из шкафчика хирургический набор и склянки.

— Перелома нет?

— Нет. Это был укус.

— Кто тебя укусил? Акула?

Ильхо странно посмотрел на него.

— Да, акула.

— А где был Тео в это время? Он должен был быть с тобой, чтобы этого не случилось.

— Тео был моим акульим оберегом?

— Он был твоим другом. И твоей защитой. Все же это место может быть и опасным.

— Ты не представляешь, насколько, — бесцветным голосом произнес Ильхо.

Герцог хмыкнул, снимая жгут.

— Это Тео сделал?

Мальчик кивнул.

— Ты его этому обучил?

— Нет, они все в этом хороши. Они наследуют мои способности и навыки в процессе выделки. Что очень кстати, ведь ты всегда был под присмотром тех, кто мог оказать тебе посильную помощь, поранься ты или захлебнись вдруг. Я не хотел, чтобы ты повторил судьбу Лолли.

— Они вовсе не были похожи на тебя. Даже Этерь.

— Ты путаешь характер и навыки. Кстати, что с ней случилось?

Ильхо прикрыл глаза и рвано выдохнул.

— Она хотела прыгнуть с камня в воду, но сорвалась и разбилась в полете. Мы были на пляже.

Герцог тяжко вздохнул. Отчаянная девчонка. Он знал, что сильно рискует, не внушая ей опасений по поводу собственной безопасности, той чрезмерной осторожности, которую вкладывал в умы других созданий. И вот итог. Со следующим образцом нужно будет выбрать иной путь.

Рана представляла собой разодранную плоть, обнажающую местами кость, по краям которой едва угадывались следы от острых зубов. Как Ильхо еще не потерял сознание от боли — оставалось загадкой.

— Это не похоже на укус. Вернее, не только на укус. Что произошло после?

Ильхо промолчал, с безразличием отвернувшись.

— Рану нужно промыть.

Мальчик только кивнул, так и не глядя на него. Он не издал ни звука, но неимоверно напрягся, костяшки его схватившихся за края столешницы кистей побелели, пока Герцог промывал рану — благо, чистая вода в кувшине на столе всегда обновлялась, — и сквозь плотно сомкнутые губы застонал, когда на плоть щедро пролилась вытяжка из трав.

— Мне нечем обезболить, здесь нет эфира, но я могу принести неразбавленного вина.

— Я не хочу пить.

— Это будет очень больно.

— Пускай.

Прокипятить инструменты тоже было невозможно, и пришлось прокалить их над свечой.

Герцог нашел в ларе с остатками материалов для игрушек деревянную щепу, пригодную для того, чтобы зажать её в зубах.

— Возьми это.

И Ильхо, не споря, зажал деревяшку во рту.

На первых стежках он запрокидывал голову, мыча тихо, но протяжно, а потом просто уронил ее на грудь и сидел смирно, лишь иногда измученно постанывая…

— Вот и все.

Он наложил повязку поверх. Ильхо выплюнул щепку и посидел какое-то время молча, приходя в себя.

— Теперь… — проговорил он не своим голосом, — теперь расскажи мне, что нужно делать. Как её починить?

Но Герцог не спешил отвечать. Сначала он собрал инструменты и, промыв, убрал их в шкаф.

— Никак, — сказал он закрывая дверцу. — Считай, что она умерла.

— Но ты же сказал…

— Мне нужно было зашить твою руку.

— Скажи как!

— Никак, — безжалостно припечатал Герцог. — Никак невозможно. Раз она развоплотилась, то искра потеряна, а без этой — именно без этой искры — не будет её такой, какой ты её знал. Но, допустим, у тебя была бы искра. Я обращаю их до того, как глина даст усадку и потрескается на металлическом скелете. А теперь, когда она столько времени провела в своем истинном обличье, на ней образуются трещины. Их можно заделать, но никто не даст тебе гарантии, что при обращении они не превратятся в нарушение целостности плоти. И последнее, — он пристально посмотрел на сына, продолжающего упрямо сжимать край столешницы, склонив голову, — ты действительно собираешься жить с ней, даже зная, кто она? Этой жизни ты себе хочешь?

Ильхо поднял смятенный взгляд.

— Я хочу вернуть её не для себя. Я просто хочу, чтобы она жила.

— Даже если это правда, — Герцог мрачно усмехнулся. — Что, будешь гоняться за той искрой? Положишь свою жизнь на то, что недостижимо?

— Почему именно та искра? Это её душа?

— Душа! — Герцог усмехнулся. — Это куда сложнее. Искра — это, скорее, дух. Все, что они слышат от меня в процессе создания, определяет их сознание. А душа… душа — это нечто, что образуется, когда суть искры соединяется с телом и моим внушением.

— Так что делало Этерь собой? Твои слова или синяя искра?

Герцог развел руками: он и сам многое отдал бы за ответы на эти вопросы.

— Эти искры — где ты их достаешь? Откуда они взялись?

Нет, этот лихорадочный блеск светлых глаз не сулил ничего хорошего: мальчик и впрямь был готов перевернуть мир, чтобы найти её.

Но Ильхо догадался и сам.

— Это Руперт, да? Он их добывает? Кто же еще.

Герцог не стал опровергать эту догадку.

— Где он их добывает?

— Это сложно объяснить. — Он устало растер переносицу, опускаясь в кресло. — Он сам не может объяснить, как выглядит то место. Туда можно добраться только на его корабле, по воздуху. Это больше похоже на облака на краю мира, где ткань мироздания еще не успела принять нужную форму. Мы назвали их облаками творения. С его слов, всякий, оказавшийся рядом, немедленно поражается безумием странного сорта, будто становясь не собой, видя вещи иначе. Даже с его умением подбирать нужные слова, он не нашелся, как описать это доступными человеку способами. Говорит, что это безумие можно только почувствовать. Хорошо то, что этот эффект действует только рядом с облаками. Там они и достают эти искры. Как ты понимаешь, такая экспедиция обходится недешево.

— Почему он продает их только тебе?

— Он бы и вовсе их не добывал, если бы я не просил. Наша дружба имеет двустороннюю выгоду. Я храню многие его секреты, в том числе связанные с кораблем. Я единственный, кто может изготовить необходимые для корабля детали. Если аккумуляторы солнечной энергии выйдут из строя, я единственный, кто сможет заменить их. Да, у него есть механик, но его познания не настолько глубоки, потому что не он участвовал в создании «Химеры», не он придумал, как использовать солнечный парус. И Руперт скорее удавится, чем доверит кому-то на материке хоть толику сведений о своем загадочном корабле. Он так боится, что его уведут, что предпочитает складывать все яйца в одну корзину и вовсе не иметь страховки, скажем, на случай моей смерти, чем позволить кому-то узнать свои секреты.

— В этом вы очень похожи, — Ильхо невесело усмехнулся.

— Тебе нужно поспать.

— Мне нужны все записи, что есть об этих искрах и о том, что ты делал с ними и своими… «людьми».

— Нет никаких записей. Я не доверяю такие знания бумаге. А инструменты… — Он обвел кабинет рукой. — Что из этого тебе нужно?

Ильхо глядел теперь осоловело, усталость явно подкашивала его.

— Мне нужно все, что понадобится, чтобы починить её.

— В этом я тебе помогать не стану.

Ильхо без истерик принял его отказ, он спустился на пол и неуверенной походкой направился к двери.

— Я убью тебя, если ты прикоснешься к Этерь, — бросил он перед тем, как выйти. И это не было пустой угрозой.

Герцог не проронил ни слова в ответ. Ильхо больше не был прежним. Но, если отбросить все прочие обстоятельства, это было вовсе не плохо.

*

Словно в тумане, Ильхо добрел до холла. Там ничего не переменилось: всюду виднелись разбитые фигуры, царил бардак, и только Этерь лежала целая и невредимая. Но все такая же неживая.

Ильхо тяжело опустился на нижнюю ступень, прислонившись к перилам.

— Лучше бы ты оказалась русалкой, — с грустью заметил он.

И незаметно для себя задремал.

========== Эпилог ==========

Он работал весь день. Три вырытые могилы зияли черной влажной пустотой. С утра прошел дождь, и копалось легко; сад одурманивал запахами, расцветшими от щедрой влаги.

Ильхо отбросил на траву лопату, раздобытую в опустевшем городке, и утер пот с лица низом рубахи. Он выждал две недели, чтобы дать себе время оправиться от раны, — и то не дождался полного заживления. Кое в чем отец был прав. Ему в любом случае нужны обе руки.

Могила тетки была выкопана тут же, в нескольких шагах. Она не упала в море, а разбилась о площадку причала под замком — Герцог сам похоронил её тем же днем, что и погибли все остальные, но для них не было заготовлено могил.

Ильхо же подготовил три.

Останки Лолли и Тео он сложил в корзины, принесенные с кухни. В корзинах же и опустил в землю. Этерь он оставил последней — не хотел видеть, как она лежит в могиле, словно спит, пока он будет закапывать сестру и друга.

Когда перед ним предстали два аккуратных холмика свежей земли, Ильхо, тяжело дыша, облокотился о лопату. Ладони жгло. Стоило, пожалуй, надеть рукавицы или обмотать их хотя бы тканью. Но он не стал этого делать. Закапывая Этерь, он хотел ощутить всю полноту даже этих необязательных мучений.

Но Ильхо медлил. Он смотрел на неё — долго, неподвижно.

Это был конец: об этом сказал тогда отец, об этом красноречиво говорили все доводы, да он и сам понимал прекрасно. Но… Но.

Для неё не все ещё было потеряно, а его жизнь больше ни для чего не годилась, так почему он не может потратить её на поиски?

Это новое для него чувство обладало потрясающей силой: оно ошеломило, придало сил духу и спокойствия мыслям. Это была решимость.

*

Он заподозрил неладное, как только они приблизились к острову. У него был нюх на подобные вещи. Поэтому, когда Химеру заякорили, Руперт приказал Руте достать подзорную трубу. У нее был один здоровый глаз, но им Старшая Бестия обрыскала весь остров.

— Там люди, — мрачно заключила она, подойдя ближе и понизив голос. — Мертвые люди на пляже.

— Мертвые или?..

— Или.

Тогда Руперт отправил вниз трех Бестий, пока сам продолжал изучать остров в трубу. «Дружище, ты все-таки вляпался, как я тебя и предупреждал».

Бестии вернулись через час. Они не стали обходить остров — только осмотрели замок.

— Там пусто, никого. Кроме одного пассажира.

— Пассажира?

— Это сын Герцога, и он просит разрешения подняться.

Руперт почувствовал, как неуютно сделалось в желудке недавно съеденному мясному рулету.

— Хорошо, поднимайте.

— Понадобится скинуть тросы для подъемов грузов — у него там здоровенный сундук.

Итак, прежде всего на борт был втянут тот самый сундук. Руперт не знал, из какой части замка Ильхо вытащил его на «посадочную» площадку, но в любом случае был впечатлен и его размерами, и количеством вещей, которые юноша собрался прихватить с собой в путь. Это могло быть серебро из замка. В конце концов, если он решил сбежать, то ему понадобятся деньги. Ведь скрываться от закона всегда лучше с деньгами, чем без.

Но Ильхо подняли на борт еще и с двумя заплечными мешками, в которых тоже что-то позвякивало.

А потом Руперт забыл про серебро и прочие глупости, потому что посмотрел на него и узнал с трудом.

Он подошел, чтобы поприветствовать, но вместо этого произнес с печалью:

— Мальчик мой, что с тобой случилось?

Из Ильхо словно выветрилась нежная юность. Черты лица сделались тоньше, острее, и — может ли так статься, что дело было просто в высоте, на которую он поднялся? — даже глаза его потемнели. Из светлой-светлой, теплой зелени, они вдруг стали напоминать цветом влажную зелень лишая на мокром камне. И смотрели на удивление трезво, без предвкушения, без обмана.

И Ильхо посмотрел на него этим своим новым взглядом, заставив Руперта почувствовать скручивающий приступ вины еще до того, как мальчик заговорил.

— Ты ведь знал? — спросил он без обвинения. — Знал, что он делает?

Руперт даже не стал накручивать нервно бородку на палец, он и не был виноват. Но и был тоже.

— Знал.

Ильхо провел ладонью по лицу, словно пытаясь стереть усталость, отпечатавшуюся в уголках губ и в прикрытых веках.

— Тебе нужно отдохнуть, ты выглядишь невыспавшимся.

Ильхо кивнул.

— Я плохо спал в последнее время.

— Как давно?

— Месяц.

Одежда на юноше была вся темная, закрытая: высокий ворот, плащ, сапоги, перчатки и шарф — он основательно подготовился к путешествию по небу, разворошив, очевидно, еще тот гардероб, что был привезен отцом с материка. И на плечах у него была повязана черная, гладкая и слабо переливающаяся на солнце радугой кожа.

— Твой отец, он жив? С ним все в порядке?

— Наверное. Я видел его только один раз, две недели назад.

— Вы ссорились?

— Там было немного другое. Но он не пытался меня остановить.

— От чего? — осторожно уточнил Руперт.

— От того, чтобы обчистить его мастерскую.

Ильхо сообщил это голосом ровным, лишенным равно как сожаления о собственных поступках, так и самолюбования.

— Так этим набиты твои мешки? — спокойно уточнил Руперт, стараясь сделать вид, что все происходящее тревожит его не больше, чем недосоленный Идом рулет.

Ильхо только кивнул.

— Собираешься податься к нам в механики? — постарался пошутить Руперт, но шутка увяла под невеселым взглядом мальчика.

Значит, не серебро. Он похолодел.

— А что в сундуке, Ильхо?

Но тот молчал.

— Хорошо, мы поговорим обо всем позже. А сейчас мне нужно все-таки спуститься и проведать твоего отца… Рута! Где он?

Рута поднесла ему ларец.

— Останься здесь, присмотри за ним, — тихо, с беспокойством попросил он её, глядя на отошедшего к фальшборту мальчика.

— Будь уверен, глаза не спущу, — заверила Рута.

— Я иду один.

— Но охрана!..

— Один, Рута.

Старшая Бестия всегда роптала, если куда-нибудь он отправлялся без нее или ее девочек — в конце концов, за это он им и платил. Но сегодня был особый случай, и Руперт не думал, что кто-нибудь из врагов будет поджидать его на Коралловом острове в компании Герцога.

— Погоди! — обратился к нему Ильхо, когда он уже готов был зайти в корзину. — Оставь мне одну.

Руперт озадаченно помедлил.

— Это заказ, оплаченный твоим отцом.

— Всего одну.

— Что в том сундуке, Ильхо?

— Мое сердце.

Руперт не мог стерпеть нуждающегося взгляда. Ладно, одиннадцать искр против дюжины — что бы там ни случилось, Герцог сейчас не будет опечален, если одна из искр ускользнет.

Он приказал дать ему стеклянный сосуд с плотной крышкой на замке и, завернув ларец в тонкую кожу со всех сторон, кроме одной, медленно приоткрыл крышку, вплотную подставив горловину склянки к щели. Искра скользнула внутрь — сосуд был закупорен, а сундучок плотно закрыт.

— Держи, — Руперт протянул Ильхо сосуд, и мальчик бережно принял его.

— Голубая… — произнес он завороженно, разглядывая свое сокровище.

— А какой ты ждал?

Ильхо покачал головой и отступил к сундуку.

Руперт наконец-то мог отчалить на землю.

Сегодня Химера бросила якорь над садом, и корзина опустилась на ровную поляну в окружении отцветших деревьев. Набежали облака, и, несмотря на белый день, на острове было сумрачно.

Первое, что он увидел по дороге из сада к замку, были четыре могилы: три с захоронениями и одна пустая. В изголовье одной могилы была воткнута доска, как та, на которой катался Ильхо, — еще давно Руперт видел, как мальчик учится стоять на этой штуковине.

На второй могиле лежали свежие цветы.

Другая находилась поодаль.

А четвертая… Четвертая, пустая, вызывала тревогу.

Тем не менее, Руперт пошел дальше. В замке было тихо, царил дух запустения, навевая мысли скорее о развалинах, нежели о доме. Минуя холл, он не мог не заметить, как шуршат мелкие камушки под подошвами сапог.

Предполагая очевидное, он поднялся в башню и остановился перед запертой дверью. Руперт постучал, но никто не ответил.

— Я знаю, что ты там. Нужно поговорить!

Тишина.

— Твой сын у меня на Химере.

Но и это не заставило хозяина показаться. Руперт выждал десять минут, раздумывая, стоит ли его беспокойство выломанной двери. Сам-то он, конечно, не смог был ее вынести, но вот силач Гуз по этой части был просто мастер.

Все же Руперт, поразмыслив и поскребясь в дерево, решил, что иногда друзьям требуется чуть больше пространства и времени на обдумывание сложных жизненных ситуаций. Тогда он поставил ларец перед дверью и отступил.

— Я оставляю искры.

Утвердившись в своем решении, Руперт развернулся и принялся спускаться. Но когда он миновал ступеней двадцать, наверху раздался стук, с которым закрылась дверь. Он поспешил наверх и увидел, что сундука уже нет, а на его месте лежит тугой свиток. Тот не был запечатан, и Руперт позволил себе ознакомиться с содержанием.

Бумага хранила подробнейшие записи, а где-то даже наглядные зарисовки — все, что связано с процессом изготовления «изделия», работы с его сознанием, а также хранением и помещением искры в тело. Все было написано ровным мелким почерком, но в спешке: с помарками и редкими кляксами.

Когда-то давно, когда Герцог только отправился в изгнание, Руперт доставил ему нечто похожее — тоже свиток, но содержание его было недоступно его, Руперта, пониманию. Они уже тогда были хорошими приятелями, чья приязнь все крепла со времен работы над Химерой еще на материке, когда Руперт искал человека, которому мог бы, без опасения покушения на свое сокровище, предъявить добытые кровью солнечные паруса. И вот он явился к своему приятелю и привез в подарок артефакт. Свиток же оказался трактатом, составленным Магистром Вороном, — ну и не удивительно, что тот хранился у бабули. Он убедился, что она не врала насчет того, что знала одного Ворона лично.

Трактат же содержал подробную, но никому не ясную информацию об Облаках творения. Сведения эти Руперту показались бесполезны, а вот сам Герцог говорил о своем открытии с дрожью в голосе, выражая как сильнейшее волнение, так и тревогу. Ведь он нашел кое-что получше живого человеческого сердца. Так и начались его, Руперта, бесконечные экспедиции.

Расшифровав же трактат, Герцог уничтожил свиток. Бумага не должна была хранить ни капли ценной информации.

А теперь он все же предал часть своих знаний огласке.

Поднявшись на борт, Руперт первым же делом после того, как отдал приказ об отбытии, вручил свиток Ильхо. Тот сидел на сундуке, держа в руках раскрытую книжку, и отрешенно смотрел вдаль.

— От отца.

Мальчик без капли изумления принял свиток, но не стал разворачивать, а просто спрятал во внутренний карман плаща.

— Нам нужно будет обсудить пункт твоего назначения. Я могу предложить одно место, где ты сможешь в безопасности и относительном спокойствии собраться с мыслями и решить, что тебе делать дальше. Сады Ойгю, я доверяю их барону… Что это у тебя? — Руперт якобы заинтересовался его книжонкой, чтобы расшевелить. — Это единственная личная вещь, которую ты прихватил с острова, да?

Ильхо словно очнулся. Он поднялся, сунул ему в руки книжку, раскрытую на последних страницах, а сам отошел к фальшборту и устало оперся ладонями о планширь.

Руперт недоуменно изучал иллюстрацию, сопутствующую, как он понял по слогу, старой сказке: это была русалка, замершая в неподвижности в толще синей воды, в окружении медуз. Ее каштановые волосы парили вокруг головы и зеленые глаза хитро смеялись.

— Что ты хотел мне показать?

— Эта русалка, — проговорил Ильхо. — Её звали Этерия.

С минуту Руперт пытался вникнуть в тайный смысл его слов. Сундук, искра, Герцог, русалка.

Ах, это!..

Он закрыл книжку и аккуратно положил на крышку сундука, а сам стал рядом с Ильхо.

— Эта шкура на твоих плечах — чья она?

— Одной твари, объявившейся на острове.

Хорошее начало истории.

— Она выглядит весьма необычно. Тебе следует изучить ее свойства.

Множество дел на Химере требовали присутствия капитана. Например, необходимо было отмерить порцию «убийцы желания» для кока. Руперт готов был идти на многие риски, набирая команду из мужчин, а личную гвардию — из женщин, но в их список не входили любовные страсти.

Он с сожалением оставил мальчика, пообещав, что позже, вечером, они посидят и обстоятельно все обсудят.

Но сколько бы Руперт ни появлялся в виду того места, где оставил его, он каждый раз видел Ильхо стоящим на прежнем месте и глядящим туда, где скрылся уже за пеленой облаков Коралловый остров.