Снегурочка в беде [Awelina] (fb2) читать онлайн

Снегурочка в беде Awelina

1. Кто старое помянет...

«Уходя, уходи», «Вся прелесть прошлого в том, что оно – прошлое», «Никогда не оглядывайся», «Не удерживай того, кто уходит от тебя. Иначе не придет тот, кто идет к тебе». Подобных сентенций в арсенале человеческой цивилизации, уверена, наберется не один десяток. Вот уже почти три месяца я воспроизвожу их в своей голове, удивляясь чужой творческой смекалке, которая избавила от того, чтобы самой надорваться и сотворить какую-нибудь мудрость, подходящую к моей ситуации. Воспроизвожу и с нетерпением ожидаю того дня, когда встану с постели, а в голове не всплывет очередного: «Отпускайте дураков и идиотов из своей жизни, цирк должен гастролировать», требуя сделать его девизом на данные сутки.

Сегодня явно не этот день. Застыв в неудобной позе в переполненной маршрутке, украшенной мохнатой зеленой и синей мишурой (интересно, как она остается целой после часа пик), оснащенной колонками, льющими в уши пассажиров новогодний репертуар (он уже вызывает зубовный скрежет, а не праздничный подъем), обливаясь потом, я вертела в голове расхожее среди оказавшихся в одиночестве женщин выражение: «Одного потеряешь, десятерых найдешь». И серьезно подумывала, что оно не только излишне оптимистично, но в целом абсурдно, фантастично и с душком отчаяния.

Да и вообще, стоит ли искать этих десятерых, если никак не можешь выкинуть из головы этого злополучного одного? Крайне неразумно.

Начало моей истории не уникально, повторяет сотни тысяч подобных: встретила, полюбила, пережила разочарование, рассталась. Продолжение чуть блещет оригинальностью: своего бывшего я вижу ежедневно, иногда по нескольку раз в день. Я вынуждена разговаривать с ним, смотреть в глаза, тогда как больше всего хочется представить, что его нет на свете и никогда не было. А еще хочется смертельно обидеться, но понимаю, что он замечательный человек. Увы и ах, не для меня. И его надо простить за то, в чем он совершенно не виноват. И за то, что не мой.

Одно место работы – самый худший вариант для таких, как я, не умеющих вовремя отпустить, переключиться на что-то другое. Продолжающих любить вопреки укорам рассудка, воле, а также умным цитатам и поговоркам.

Что касается концовки истории, то, скорее всего, меня ожидает нечто страшное. Понятия не имею, что именно: истерика, нервный срыв или необдуманный поступок, жалеть о котором буду очень долго. А все потому, что меня и моего бывшего ждет весьма и весьма тесное сотрудничество. Работа в паре. Бок о бок. И тут уже не спрячешься за короткими вежливыми фразами, вроде «Добрый день», «Приятного аппетита», не сможешь сделать вид, что занята, лишь бы не смотреть на него, терзая свое сердце, или вовсе проскользнуть мимо, коротко кивнув.

В общем, как говорится, только ты начинаешь думать, что дела еще не очень плохо складываются, как непременно все становится еще хуже!

Если бы в июне, устраиваясь на эту работу, я знала, как буквально через полгода отчаянно буду желать разбить себе голову, поскользнувшись на льду, или попасть под машину, потерять память, лишь бы лишиться возможности ходить в офис, то послала бы к черту полный соцпакет, эту зарплату и перспективы и приняла бы предложение о месте в другом конце города. Или вовсе переехала бы к тетке в Казань, как та предложила, и начала бы строить свою жизнь там.

А тогда голову мне кружили летний зной и удача. Еще бы! Вчерашней выпускнице предложили престижное место в одном из самых крупных агентств недвижимости, в офисе в центре города и солидную зарплату. Причем этот успех – дело исключительно моих рук, вернее, ума и обаяния, а не связей, как утверждали мои однокурсницы, узнавшие, куда мне удалось попасть.

Конечно, должность помощника офис-менеджера довольно мелкая, но карьерные планы у меня были поистине наполеоновские. Свою работу рассматривала как отличную стартовую площадку для дальнейшего взлета. Который в «Мегаполисе» непременно произошел бы.

Первые рабочие дни в агентстве были похожи на сказку. Я вскакивала в полшестого утра, переполненная волнением, горящая нетерпением как можно быстрее и досконально изучить нюансы своих обязанностей и быть на высоте. В офис приходила к восьми, опережая мою непосредственную начальницу Алину, тут же с головой погружалась в бумажки, звонки, таблицы, пометки и прочую рутину, а с моего лица не сходила искренняя улыбка в течение всего рабочего дня.

А на четвертый день этой персональной нирваны и торжества осуществляющихся замыслов я познакомилась с ним.

Михаил Воронов. Само воплощение гранита неприступности, Эвереста уверенности и снисходительности интеллекта. Два года назад его назначили руководителем отдела рекламы и не прогадали. Благодаря бульдожьей хватке, дотошности, знаниям и отлично развитой интуиции Воронова, агентство выгрызло себе место на рынке, увеличило штат, объем работы и подписало договор о сотрудничестве с одним из крупнейших застройщиков.

Миша не показался мне красавцем. Высокий, худощавый, темноглазый, нос с горбинкой, тонковатые губы, классическая стрижка. Костюмы, безусловно, ему очень шли, но я воспринимала мужчин в них так же, как своего отца, преподавателя в вузе, - солидно, не для меня, скучно, авторитетно. Впечатление производили и представительность, и налет какой-то породистости, но все же больше настороженное.

Алина представила нас друг другу. Воронов оглядел меня цепким взглядом, едва заметно улыбнулся и расспросил об учебе, первых впечатлениях от работы, об увлечениях, а затем скрылся в кабинете биг босса. Я вернулась к звонящему телефону, тут же позабыв о новом знакомстве.

- Ты ему приглянулась, - Алина загадочно улыбнулась мне из-за своего монитора, когда я завершила разговор.

Я пожала плечами, немного удивившись такому выводу.

- Не думаю. Обычная вежливость, приветствие и пара вопросов.

Коллега отмахнулась, рассмеявшись.

- Ты Воронова просто не знаешь. Он вежлив только с клиентами. А так и слова из него не вытащишь. Более того, он тебя слушал! – Девушка подняла вверх палец, подчеркивая значимость последнего факта.

Лично я не усматривала в нем ничего важного и знаменательного. Подумаешь, слушал. Мне показалось, что вполуха.

Оказалось, зря. Алина была права, я действительно почему-то привлекла внимание «сфинкса», как называли Мишу в офисе, намекая на его серьезность, молчаливость и привычку говорить загадками.

Узнала я об этом очень просто, буквально на следующий день. В обеденный перерыв на кухне Воронов сел напротив меня и, не произнеся ни слова, на миг вызвав у меня сильное смущение,  заинтересованно оглядел мое лицо, платье, еду в контейнере, руку, держащую вилку, кружку с чаем, на которой красовалась надпись «Когда она разобьется, вспомни, что ничто не вечно под луной», и, одобрительно усмехнувшись, спросил:

- Ты занята вечером?

Опешив, лишившись дара речи, я глядела в его лицо, кажущееся бесстрастным. Эмоции выдавали лишь притаившаяся в уголке рта улыбка да глаза с искорками непонятного задора в них.

- Не торопись с ответом. Прожуй сначала. Понимаю, я не вовремя. Но, поверь, подлови я тебя у туалета в надежде на тет-а-тет, неловкости было бы больше.

Воронов, насмешливо сверкнув карими глазами, откинулся на спинку стула и не сводил с меня терпеливого взгляда.

Я запила проглоченный лист салата чаем и ответила:

- Вы с какой целью интересуетесь?

Мужчина недовольно поморщился.

- Давай на ты. С корыстной, разумеется. Хочу в театр тебя позвать. Билеты, видишь ли, пропадают.

Я растерянно огляделась. Сейчас кухню заполняли проголодавшиеся сотрудники агентства, некоторые расселись по двое-трое, переговариваясь, посмеиваясь, обсуждали дела, поглядывали на нас с Вороновым, активно жевали. Были и одиночки. Те смотрели в экран негромко работавшего телевизора, по которому транслировался выпуск новостей.

Мысленно подсчитала: пять женщин, шесть мужчин. Все моего визави знают (хотя, возможно, и не близко), все старые работники. Неужели кандидатура ни одного из них не подходит для компании на вечер? Почему я? Новичок и, по сути, никто.

- Так ведь… - Я осеклась и обвела рукой помещение, залитое ярким и жарким июньским солнцем, без слов говоря: вон выбор какой огромный, я-то тут при чем?

Воронов хохотнул, сложил руки на груди и, прищурившись, подался ко мне:

- Мне интересно пойти с тобой. Это пьеса по новелле Франца Кафки. До конца представления мало кто досиживает.

- Я не стану исключением? – поинтересовалась, не скрывая удивления его логикой.

- Вот и узнаем. – Он поднялся, а после, резко наклонившись к моему уху, потревожив дыханием прядку волос у него, прошептал:

- Плюс ты мне понравилась. Поэтому расхлебывай.

Я покраснела. И маковый цвет моих щек увидели все присутствовавшие. Уверена, большую часть из них в дальнейшем мучил вопрос, что Воронов мне такого сказал. А еще уверена, если бы они узнали ответ, то были бы поражены.

Я покраснела не от его слов, а от этой близости. Неожиданно и совершенно необъяснимо. Очень ярко ощутила тепло его дыхания у виска, едва заметные нотки горьковатого парфюма, электрический импульс прикосновения, которого не случилось, но которое почему-то ожидала.

Пьесу все-таки до конца досмотрела. Догадалась, что это было испытание, решила ответить на вызов.

Миша повел меня не куда-нибудь, а в самый нашумевший и необычный театр нашего города, «Триада». Место пользовалось огромной популярностью у творческой молодежи, обычные горожане на представления забредали очень редко, ведь билеты продавались лишь своим. Как в эту среду попал мой спутник, выяснилось быстро: его старинный приятель и бывший одноклассник входил в актерский состав.

Поначалу я сидела из принципа, а потом меня заинтриговал символизм, присутствовавший за нагромождением кафковского абсурда. Ребус оказался столь интересным, что и сама не заметила, как все закончилось и финальную сцену скрыл занавес.

После пьесы мы сходили за кулисы, поздороваться с Данилом, другом Михаила, который сыграл в постановке, недолго поговорили с ним и вышли на улицу. Но домой я попала к двум часам ночи.

Мы зашли в кафе, заказали кофе, затем прогулялись по ночным улицам центра, которые насквозь пропитались летним жаром и запахом цветков липы, смешанным с пылью и влажноватой прохладой, под светом фонарей, вывесок и звезд – настоящая городская романтика. И до хрипоты спорили о том, как нужно трактовать ту или иную реплику, жест, сцену, какой смысл они имеют. То сходились во мнении, то противоречили друг другу, ссорились и тут же мирились, злились и смеялись. Кажется, за всю жизнь я столько не говорила, не переживала столько эмоций, не чувствовала себя так комфортно и полно. И, да, не ходила столько.

Следующий вечер мы тоже провели вместе. И следующий. Официального предложения встречаться не последовало, хотя мне казалось, что оно всегда должно быть. Но тем не менее наши встречи не были дружескими, это были именно свидания. Он дарил мне букеты, угощал, обнимал и достаточно быстро получил первый поцелуй. А я…

В этой части жизненных реалий опыта у меня не было совсем. Не то чтобы не пробовала его получить, просто сверстники отталкивали то самовлюбленностью, бахвальством, то ограниченностью и легкомыслием. Мужчины постарше, если и обращали внимание, то пугали откровенным плотским интересом, читавшимся в их взгляде и словах, или же не задевали никаких струн в душе. Поэтому о свиданиях, взаимодействии полов, что называется, имела исключительно теоретические представления.

Воронов же, со своим подходом-экспромтом, умный, интересный, оригинальный и мрачно обаятельный, был словно хитом, взорвавшим радиоэфир, который прежде наполняли скучные и однообразные мотивы. Романтическим героем. И долгожданным опытом, совершенно вскружившим мне голову.

Я четко осознала тот момент, когда безоговорочно влюбилась в него. Он случился в самый первый наш вечер, после похода в театр.

Миша довез меня до дома, по-джентльменски помог выбраться из своего внедорожника. Мы остановились у моего подъезда, и я, подняв голову вверх, бросила взгляд на темные окна. Понятно, родители, предупрежденные о том, куда и с кем иду, не стали дожидаться и давно уже легли.

Мужчина поймал мои руки, заставив вернуть внимание ему, мягко потянул к себе. Я взглянула в лицо, черты которого размывал полумрак, в тьму его глаз и вздрогнула от пронзившего чувства дежавю.

Поразительное ощущение, рождающее щекочущий всплеск адреналина. Понимала, что это невозможно, но все же не могла отделаться от мысли, что уже переживала эту минуту. Во сне ли, в мечтах – точно не знаю, но все это уже случалось: полость летней ночи, словно бы отрезавшая нас с ним от окружающего города, тепло его пальцев, сжимающих мои кисти, глубокий взгляд темных глаз, серьезный и восхищенный, сладкое и бодрящее послевкусие совместно проведенного времени. И возбуждающее ожидание, что же произойдет дальше.

- Ты занудливая и правильная умница, знаешь об этом? – Мужчина насмешливо приподнял бровь.

- А ты споришь только из чувства противоречия, - со смехом напомнила я.

- Вот и отлично. Давай завтра пойдем куда-нибудь, где кормят не крекерами и просроченным йогуртом, - предложил он, вспомнив про ассортимент театрального буфета.

Я улыбнулась.

- Пусть абсурда там тоже не будет, - добавила спустя мгновение.

Он вернул мне улыбку, а после, выпустив руку, вдруг легко хлопнул меня по лбу. Я раздраженно вскрикнула.

- Комар, - оправдался Воронов не без ехидства и тут же, дернув вперед, прижал меня к своему крепкому телу, на короткий миг накрыл мой рот своим, удивив нежностью, невесомостью поцелуя.

- Увидимся, - выдохнул мне в опаленные и занывшие губы, отпустил.

- Конечно, - кивнула я, отвернулась и зашла в подъезд.

Напускная безмятежность слетела с меня тут же, как закрылась дверь. Я улыбнулась от уха до уха, тихо и счастливо рассмеялась, накрыла рот ладонью, пытаясь совладать с собой и остановить веселье, пузырьками хмеля лопающееся в крови, а потом поняла, что, да, я встретила своего мужчину и, да, он невыносимый черт.

Миша действительно сложный человек. Запертая дверца, ключ к которой долго подбирала, но, кажется, так и не подобрала.

С окружающими, даже с родными, он был терпелив, будто бы отстранен. Вел себя покровительственно, и незнающие люди часто принимали это за высокомерие. «Мы на разных берегах. Зачем злиться, ругаться? Родню не выбирают, проще просто не обращать внимания или отшучиваться», «Терпеть не могу словесный понос, нападающий на них. Если уж открывать рот, то по делу», - объяснял он мне, когда я спросила, почему он так холоден с некоторыми знакомыми, с младшей сестрой Лилей, родителями. С сестрой, кстати, Миша меня быстро познакомил (милая, застенчивая девушка девятнадцати лет, будущий художник), а с его отцом общалась лишь по телефону.

Воронов ценил свое время, жил по режиму, никогда не изменял своим пристрастиям и целям. Из всех черт характера он больше всего ценил целеустремленность, умение быстро приспосабливаться, деловитость, разумность.

Со мной он был не таким, как с родными, но и не считал нужным надевать ту маску, к которой все привыкли на работе. Порой он напоминал мне грецкий орех: твердая толстая скорлупа, производящее грозное впечатление монолита, с трудом поддающаяся усилиям вскрыть, а внутри – ядро, с бархатистой горчинкой, нежное, необычное.

Мне было с ним одновременно и тяжело, и легко. Временами Миша раздражал меня уверенностью в своей правоте, привычкой давать едкие или загадочные комментарии, морализировать, вступать в спор из-за мелочи, но чаще вызывал восторг практичностью и мудростью, честностью, объективностью, скрупулезностью. А еще заботой, отношением (иногда по-мужски диктаторскими), в которых, как мне казалось, сквозила привязанность, просматривалась серьезность намерений.

- Ты как ребенок. Хорошо воспитанный, умный и избалованный, взбалмошный. На тебя приятно смотреть, а еще приятнее учить, - сказал мне он как-то. И за едкостью тона скрыл явное удовлетворение и как будто бы гордость.

И он был моим первым. Не знаю, смогу ли вновь полюбить, и не уверена, что тот мужчина будет таким же исступленно страстным, будто ты для него последний глоток воздуха, последний шанс пережить невероятное, испытать наслаждение.

Хотя Миша и не говорил, что любит, что я для него не временное приключение, захватывающее своей новизной и необычностью. Но чувствовала, что дорога для него, желанна и необходима. Особенно в те минуты, когда он перебирал пряди моих волос, щекотал губами мочку уха, шею, ключицы, буквально дышал мной уже успокоенный после нашей близости, когда крепко обнимал после разлуки, даря страстный поцелуй, когда старался рассмешить, шепча на ухо всякую чепуху, когда глядел пристально, с теплой нежностью… Было ли это плодом моего воображения и отголоском собственных эмоций?

Конечно же, как всякая восторженная дурочка, влюбившаяся по уши, я начала задумываться о замужестве уже недели через две после начала наших встреч. Да, мне всего двадцать три и всегда полагала, что семьей обзаведусь гораздо позже, но Миша – именно мой мужчина. Я не хочу другого. Союз у нас будет просто соль с перцем, нервы друг другу потреплем. Но ведь успешный брак не тот, что соединяет два любящих сердца, а тот, что соединяет единомышленников, партнеров, которым комфортно друг с другом даже тогда, когда они ссорятся. Несмотря на разницу в возрасте, характерах, мы именно такие. А наши странности и особенности станут той изюминкой, которая не даст заскучать никогда.

Лето набирало обороты, сводя с ума зноем, многоцветием и изобилием, наши с Вороновым свидания стали ежедневными, самой яркой частью дня, я чувствовала себя так, будто обрела крылья и парила где-то в небесных сферах сказки. На излете августа Миша предложил мне переехать к нему.

Признаться, какое-то время я колебалась, ощущала, что готова к такому шагу и в то же время не готова. О чем и сказала Воронову, но тот в своей обычной манере иронично прищурился и выдал:

- Леська, не у тебя одной такие мысли. Я не знаю, какой отмычкой ты вскрыла мое сердце и прочий филей, и это даже пугает. Но хочу, чтобы ты всегда была под боком и не приходилось бы объяснять по телефону, как скучаю и хочу. Мне, знаешь, тогда пришлось бы постоянно на нем висеть. Что чревато.

Я спрятала улыбку, наклонив голову. А он крепко обнял меня, провокационно провел ладонями по бедрам, прижался губами к виску.

- И потом, я еще никому такого не предлагал. Так что оцени и немедленно воспользуйся честью.

И я воспользовалась. Убедилась в том, что мама была права, сравнивая совместную жизнь с мужчиной с танцем с саблями: завораживает, дарит острые ощущения, пугает, расслабляет, радует, сводит с ума. Три недели пролетели будто один день, быт наконец-то начал входить в отведенную для него колею, мы оба успокоились, начали привыкать друг к другу в новом статусе. А после все оборвалось.

Сейчас понимаю, что глупо было ждать от рационального и скептично настроенного ко всему Миши предложения пожениться, но тогда я ждала. Знала: пусть не сегодня и даже не через полгода и не через год, но услышу то, что так хочется, что вижу в его глазах, потребности крепко обнимать меня, касаться, в опеке, в желании максимально подстроить меня под себя (он называл это более емким словом – воспитать). В итоге услышала то, что логично вытекало из его натуры и взглядов на жизнь.

В тот сентябрьский день по дороге в свой новый дом я заглянула в магазин. В квартиру зашла обвешанная пакетами, предвкушая, какой ужин приготовлю из купленного своему любимому. Воронов, вопреки сложившейся традиции, не встретил мне на пороге и не поспешил избавить от солидной ноши. Причина вскоре выяснилась: он разговаривал с отцом. Видеозвонок в мессенджере. Отличная слышимость, да.

Родители Михаила практически не жили в городе, предпочитая домик в пригороде. Слабому здоровью матери Воронова вредили побочные эффекты урбанизации: автомобильные выхлопы, постоянный шум, лабиринты кварталов, толкучка в магазинах. С детьми старики общались часто, здесь их отлично выручали мобильная связь и интернет.

- Ну так что? Когда невесту знакомить привезешь? Чего тянешь кота за хвост? – посмеивался Сергей Леонтьевич. Его голос отлично долетал до меня, застывшей у двери в кухню, остававшейся незамеченной.

Намерений подслушивать у меня не было. Просто вопрос, заданный отцом любимого мужчины, меня и саму крайне интересовал. Точнее, интересовал ответ на него.

Воронов же копошился над раковиной, стоя ко мне спиной. Похоже, он был занят чисткой картофеля. Телефон лежал на столе у раковины.

- Какую невесту? Напоминаю, что не собирался и не собираюсь жениться. Я себе не враг.

Родитель Миши засмеялся громче, а у меня сжалось и похолодело сердце.

- Так кто же тебя спрашивать будет, друг ты мой сердечный? Мы с матерью внуков хотим – это раз. А два – тебе тридцать. Вот у меня в твои годы уже двое вас было. Ну-ка давай поактивней работай в этом плане, что ли.

Миша раздраженно цокнул языком.

- В то время и дел особых не было, вот и оставалось детей строгать. От Лильки внуков требуйте, больше толку выйдет. От меня детей не дождетесь. Я ценитель спокойствия и свободы. Бонвиван.

- Ох и дурак ты, Миха, хоть и умен больно. – Сергею Леонтьевичу эта пикировка с сыном, похоже, доставляла большое удовольствие, а вот мне…

- Я что еще хотел сказать, - продолжил тот. – Баба Оля на днях заглядывала, сказала, что у нее нутбук не работает. В общем, Сашка в среду тебе привезет. Посмотри уж, будь добр. Бонвиван. Ха!

Ослабевшая, оглушенная, совершенно потерянная, я бесшумно вернулась в прихожую, дала себе минуту. Глубоко дышала. Затем подхватила пакеты с продуктами и, навесив на лицо обычную улыбку, намеренно шелестя полиэтиленом, прошла на кухню.

- Да блажь очередная, - продолжил, видимо, начатую во время моего отсутствия тему Сергей Леонтьевич. – Эти доктора чего только ни наговорят. К ним раз попадешь, здоровым уже не вырвешься.

Воронов повернулся ко мне, мрачное выражение лица разгладилось. Он с улыбкой указал на лежавший телефон, одними губами выдал: «Отец», красноречивым жестом провел ребром ладони по шее, а потом громко сказал:

- Пап, Леся пришла.

- Леся! Замечательно!

Миша быстро забрал у меня пакеты, мягко поцеловал в губы, не заметив, что я не ответила.

- Добрый вечер, Сергей Леонтьевич, - бодро поздоровалась с невидимым собеседником.

- Здравствуй, красотка. Миха, дай-ка ей телефон, хочу взглянуть на будущую невестку, - ответил старший Воронов.

- Пап! – устало выдохнул его сын.

В следующий момент я перестала ощущать, что происходящее имеет ко мне какое-то отношение, все воспринималось будто бы со стороны. Я поговорила с Сергеем Леонтьевичем, вежливо расспрашивая о его здоровье и успехах в рыбной ловле, о самочувствии Татьяны Ивановны. Совершенно не помню его ответов. Потом, пока Миша заканчивал разговор, разобрала пакеты, приступила к готовке.

Словно все окружающее, действия, лица, события – подернулось дымкой и перестало иметь значение, отделившись от меня. Да и я сама – ледяная пустота, оболочка, сохраняющая все функции живого тела, но внутри жизни нет.

В таком состоянии я просуществовала ровно сутки. Ела, спала, работала, принимала душ, болтала, занималась любовью со своим (уже чужим и чуждым) мужчиной. Что самое примечательное – не размышляла о случившемся, не принимала никаких решений, крепко держала в узде эмоции. И незаметно распадалась на части.

А вечером на следующий день вернулась из офиса, достала чемодан и начала складывать вещи, повергнув Воронова в настоящий шок. С минуту он молчал, наблюдая за мной с каким-то полубезумным видом. Потом походил взад-вперед по комнате. В итоге спросил меня о причинах.

Я видела, что его растерянность перешла в злость и расстройство. Рассказать правду у меня не хватило духу. Струсила сказать, кем он был для меня, как сильно люблю его и очень не скоро остыну. Побоялась озвучить, чем больно ранил, что вовсе не хочу уходить, но другого выхода нет. Посчитала несправедливым упрекнуть в неспособности ответить моим ожиданиям, разделить со мной не только постель, но и жизнь.

Признайся я, устой скандал, обманом вынуди жениться, что бы это изменило? Заставила бы я полюбить себя? Нет. Повлекли бы за собой мои слова и действия желание не рассматривать меня как удобство и развлечение? Нет.

Вот поэтому на все его вопросы я ответила:

- Прости. Я вдруг поняла, что на самом деле не люблю тебя. Нам лучше расстаться. Так будет честнее.

В его глазах мелькнули разочарование и обида, но мужчина тут же взял себя в руки. Мрачно усмехнувшись, вопреки привычке язвительно резюмировать промолчал, кивнул в согласии и ушел в гостиную. Но вскоре вернулся. Как и прежде, спокойным, уверенным. Несокрушимым. Помог мне с вещами, вызвал такси.

Слезы и дикая боль, замешанные на гневе и отрезвлении, накатили позже. Долго они меня не мучили. Уже через пару дней я чувствовала себя хоть и сломленной, но обычной. Женщиной, которая в силах справиться с бедами и рассыпавшимися грезами.

С тех пор все, что нас связывает с Вороновым, - это работа в офисе. С какой огромной радостью я сменила бы ее, но уволиться по прошествии испытательного срока – худший вариант для моего резюме. Нормальные работодатели будут поглядывать с опаской и место мне, скорее всего, не дадут. Чтобы не испортить себе карьеру, придется как минимум год отработать в «Мегаполисе», а уж потом уходить.

Не то чтобы мне горько было видеть Мишу, но каждая встреча будто удар в солнечное сплетение: смятение, сокрушение, расстройство. Были минуты, когда я жалела, что ушла, что горда, ценю себя и не стала довольствоваться крошками со стола любимого мужчины (когда ты на голодном пайке, сойдет даже самая малость, да с пола есть будешь!). Но чаще понимала: да, по-прежнему испытываю чувства к человеку, которому не нужна в том смысле, в каком он нужен мне, и просто надо ждать, когда эту мысль примет и сердце. И прекратит колотиться и ныть, перестанет ждать теплого, ласкового взгляда, прежней улыбки, разбиваться о равнодушную вежливость, которой мы придерживались в общении, и безразличие.

В декабре в минорные лады моей жизни наконец-то начали закрадываться радостные ноты. В офисе я наладила свою работу так, чтобы как можно реже встречаться с Михаилом, меня послали на стажировку и даже немного повысили, поручив заниматься лишь консультированием клиентов, желающими приобрести квартиры в новостройках. Я сменила имидж, пару раз сходила с Алиной и старыми подругами в клуб, начала подыскивать жилье для съема, решив съехать от родителей.

Мне стало чуть легче, и я полагала, что к Новому году, когда возбуждение от предстоящих праздников, смены дат и связанных с ними надежд накаляет атмосферу практически до ее тления, совсем пойду на поправку, как вдруг нежданно-негаданно получила худшее известие в своей жизни.

Его принесла наша кадровичка Наталья Юрьевна, женщина необъятных размеров, нашедшая себя в организации совместного досуга сотрудников нашего офиса. О праздниках и пикниках, устроенных ею, ходили легенды, желающих отправиться в туры, которые устроила она, было более чем достаточно. И если уж Наталья Юрьевна за что-то, вернее, кого-то, бралась, отстраниться или отбрыкаться было крайне сложно.

На сей раз она взялась за меня.

- Так. – Наталья Юрьевна оценивающе оглядела мою фигуру, слишком мелкую для офисного кресла. Вероятно, так на рынке выбирают домашний скот фермеры с наметанным глазом. Я, впав в панику, мысленно отследила, презентабельно ли выгляжу (скромное темно-синее платье с воротником-стойкой и неглубоким декольте, собранные в «ракушку» волосы и прозрачный дневной макияж проверяла около получаса назад, все было в порядке).

- Будешь Снегурочкой, - выдала женщина.

- То есть? – Я недоуменно уставилась на нее. – Разве еще в ноябре не…

- Якушин ногу сломал позавчера. Какой из него Дед Мороз? – оборвала меня собеседница, посверлив недобрым взглядом, будто это я стала причиной травмы мужчины. – Я уговорила Воронова, но буквально тут же Ира отказалась быть Снегурочкой. Что делать? Правильно – заменить тобой. Что-то не ясно?

- Все не ясно. – Я убрала пальцы с клавиатуры, перестав печатать, и повернула кресло к Наталье Юрьевне. Свое спокойствие надо отвоевать во что бы то ни стало. Никаких «союзов» с Вороновым у меня быть не может. – Я не артистка, у меня не выйдет.

- Все женщины артистки, - хохотнула кадровичка. – Все у тебя выйдет. И скромность, между прочим, Снегурочку очень красит.

- Типаж у меня не тот. Какая из меня ледяная дева?

- Самая что ни на есть! – уперла руки в бока собеседница. – Волосы светлые…

- Русые. Это омбре. Я просто осветлила концы.

- Под шапкой корни все равно скроются. К тому же Снегурки с такой длинной косой у нас еще не было.

- А глаза? Они у меня зеленые. Их куда? За очки?

- Глаза как глаза. Очень красивые. Цвет отличный и у меня нареканий не вызывает.

- Наталья Юрьевна, - я встала с кресла. – Я..

- Цыц! – раздраженно шикнула женщина. – Вы что? Все решили мне подгадить? А заодно и всем сотрудникам? Мол, обойдетесь без Нового года, корпоратива, традиций? Один за конечностями своими уследить не смог, другая – чертова вертихвостка, то хочу, то не хочу, третий артачился, артачился, еле уговорила, еще и ты! Молчи лучше, Олеся. Ты подходишь отлично – и точка! Светленькая, длинные волосы, фигура как у гимнастки, рост небольшой, рот редко открываешь, скромница. Все! Ничего не желаю слышать. Фырканья Ирки-предательницы хватило!

Обомлевшая, я выслушала отповедь, но все же решилась оказать сопротивление разбушевавшейся визитерше:

- Наталья Юрьевна, я все понимаю, но…

- Тихо, я сказала! – отрезала та. – Данилова, если откажешь, так и знай: житья тебе не дам.

Я сникла, села на место.

- И обрадую тебя так же, как и Воронова. Я с завтрашнего дня в отпуске. Следовательно, на ваших нехрупких, думаю, плечах раздать подарки, поздравить весь этот дурдом, организовать утренник для наших мальков и корпоратив. Не дрожи! Половина из этого уже схвачена-улажена. С Матвеем сейчас поговорю, чтоб был в курсе твоих прогулов на благо коллектива. Алина?

Кадровичка оглянулась на старшего офис-менеджера, что-то быстро печатавшую и отлично слышавшую весь разговор.

- Без проблем. Подстрахую и освобожу, - с готовностью отозвалась она, не прерывая процесс.

- Ну вот и все тогда. Фух! Доведете меня до инфаркта, бестии. – Наталья Юрьевна осуждающе покачала головой и тяжелой поступью направилась в кабинет биг босса.

- Блин, - простонала я, закрыв лицо ладонями, едва женщина скрылась за дверями. – Вот только все наладилось.

- Мне казалось, вы с ним расстались друзьями, - Алина вопросительно посмотрела на меня, прекратив выстукивать ритм по клавиатуре.

- Друзьями, - подтвердила я, удерживая себя от стона отчаянья и упреков в адрес Натальи Юрьевны, которая, чувствую, под монастырь меня подвела.

- Ну тогда в чем проблема? Леся, поверь, от Снегурки и правда много не требуется. Или ты не любишь быть в центре внимания?

- Да. Меня подташнивает от этого. – Я слукавила. Дни в драмкружке – одни из самых приятных школьных воспоминаний. Подташнивало меня лишь от перспективы возобновить общение с бывшим, чем-то выдать свои чувства или, что в сотни раз хуже, зайти с ними на второй круг. Да просто рядом находиться – уже нервирует!

- Пару таблеток успокоительного – и тебе море по колено, - начальница ободряюще улыбнулась мне. – И потом, тебя ждут крутые печенюшки в виде премии, свободы от работы и дополнительного выходного. Круто же! Меня б кто в Снегурочки взял, да реально типажом не вышла.

Девушка взбила тяжелую копну темно-каштановых волос, похлопала ресницами, ярко выделяющими карие, почти черные глаза, показательно вздохнула с грустью, заставив меня усмехнуться.

Да, при других обстоятельствах побыть Снегурочкой меня бы и порадовало, и позабавило. Но не в том случае, когда Дед Мороз – Михаил Воронов. Ни один мой кошмар, связанный с этим мужчиной, не сможет сравниться с этим поворотом, подкинутым реальностью.

2. Неприятные подарки

Продравшись сквозь заслон пассажиров маршрутки, не желавших сдавать свои позиции перед выходом, я едва не вывалилась на улицу. Чудом сохранила равновесие на своих шпильках, проверила целостность пуговиц, поправила сумочку и направилась в офис. С каждым шагом сбавляя темп.

Итак, сегодня нас с Вороновым ждет уединение в подсобке. В буквальном и тривиальном смысле этого слова. Без всякого интимного подтекста.

Согласно оставленному для нас Натальей Юрьевной подробному плану, утренние часы этого дня мы должны посвятить фасовке подарков для сотрудников офиса. Вчера в подсобку выгрузили несколько коробок, и пока их содержимое не перекочует в 58 праздничных мешочков, от компании Миши мне не отделаться.

Да и потом тоже…

Боже, ну за что мне такое проклятие? Уж лучше туалеты чистить, чем вместе с Вороновым пребывать на нескольких квадратных метрах!

Каждый неторопливый шаг по присыпанному снежным крошевом тротуару, приближал меня к персональной гильотине. Настроение становилось все хуже, нервы натягивались.

В конце концов я остановилась у витрины аптеки. В темном стекле рядом с рекламой чудо-препарата для женщин отразилось бледное лицо. Или это все светло-голубое пальто с белым меховым воротником? Неудачная верхняя одежда, из-за которой кажусь какой-то прозрачно-ледяной. Видела б меня Наталья Юрьевна, руки бы потерла от удовольствия.

Будь она трижды неладна!

Вспомнив о том, что дать отпор и отказаться не вышло, я еще больше помрачнела. Скрипнув зубами, заставила себя идти дальше.

Да, кадровичка не из тех людей, распоряжения и просьбы которых можно игнорировать. Попортить мою репутацию она бы сумела. Но ведь я могла тихонько отвести ее в сторону и объяснить, что мне легче провести неделю, сотрудничая с крокодилами, чем с Мишей. Потому что только стала забывать, распрощалась с прошлым и не хочу рисковать. Велика вероятность, что Наталья Юрьевна по-женски прониклась бы, пошла навстречу… А теперь уже поздно.

Как я ни растягивала дорогу, но до офиса все же дошла. Будь я настоящей внучкой Деда Мороза, а реальность – моей сказкой, напустила бы метель, чтобы это здание до самой крыши снегом занесло, а сверху еще и льдом закрепило. И прощай тогда поручение Натальи Юрьевны. До весны бы разгребались.

В агентстве пока было немноголюдно. Основная масса агентов прибывала часам к десяти, биг босс в дни, когда не было планерок, вовсе появлялся часам к одиннадцати. С тяжелым сердцем я повесила пальто в гардероб, переобулась, задвинула дверь и уставилась на свое отражение в зеркале.

Тяжелый вздох. Хмурое выражение лица, бледная, нейтральные тени для век и нюдовая помада – да уж, ледяная дева в самом деле. Может, зря решилась на это омбре? Так еще более блеклой, какой-то снежной стала. Все-таки холодный русый цвет моих волос с мелированием делал внешний вид чуть ярче. И вообще надо было в рыжий покраситься, тогда кадровичка бы и не подумала в Снегурки звать.

Поправив заколку, при помощи которой приподняла и собрала свою светлую копну на макушке, разгладив темно-бордовую юбку-карандаш, я отвернулась от зеркала и, печатая шаг, высоко подняв голову, направилась в подсобку.

Раньше начну, раньше освобожусь с этой каторги. И плевать, пришел ли уже Воронов. Даже интересоваться не буду.

Как оказалось, напарник мой уже был на месте. Он вскрыл коробки и как раз ставил второй стул напротив сформированного из них подобия круга. Как всегда, безупречно одет: темно-серый костюм, сорочка цвета ночного неба и серебристо-серый галстук, - выбрит и причесан волосок к волоску.

Наши взгляды встретились. Полагаю, мой был таким же нечитаемым, как и его.

- Доброе утро, - безэмоционально поздоровалась я.

- Воистину. Лучшего и не придумаешь, - вскользь изучив меня, он будто бы усмехнулся каким-то своим мыслям.

Нет, наверное, показалось. Вид совершенно равнодушный.

Мы одновременно сели, и работа началась. Ничего сложного, через десять минут все дошло до автоматизма: достать мешочек, расправить его, положить внутрь коробочки с ручкой, визитницей, запечатанный настольный ежедневник с видами города, забитый со всех сторон названием строительной компании, блокнот с надписью «Агентство недвижимости «Мегаполис», брелок с собакой, символом наступающего года, и, наконец, потянувшись к пакету, затерявшемуся среди коричневых кубов коробок, достать подарочный сертификат в супермаркет, просунуть между блокнотом и ежедневником. Затем надо пересчитать предметы, чтобы убедиться, что ничего не забыто, затянуть завязки и отставить мешочек в сторону.

Еще через десять минут, почувствовав, что обливаюсь потом в душном помещении, я стянула жакет, повесила его на спинку стула. Миша со своим пиджаком расстался двумя минутами ранее, предварительно осведомившись, может ли он его снять.

Всегда гадала, это его джентльменство – тонкая издевка или все-таки привычка, вбитая воспитанием. Просто с таким саркастическим выражением лица, пристальным взглядом и кривоватой ухмылкой спрашивать разрешения или отодвигать даме стул джентльмен, полагаю, не будет.

Оставшийся в темно-синей сорочке мужчина невольно притягивал мой взгляд. То ли ткань действительно так хорошо подчеркивала мускулистое поджарое тело, то ли мне мерещилось или, скорее вспоминалось…

А еще Воронов не сменил парфюм. Обоняние дразнил такой знакомый запах цитруса и полыни со сладковатой ноткой. Помню, как обежала несколько магазинов, чтобы найти именно такой одеколон для любимого мужчины, верного приверженца своих привычек и привязанностей. Как знать, может, именно моим подарком он все еще пользуется…

Странно, волнительно было сейчас находиться с ним так близко, постоянно одергивать себя, повторяя: «Не смотреть! Не вспоминать! Не представлять!» Так близко, но в то же время так далеко. Когда-то родной, теперь он должен восприниматься посторонним, чужим. Но не воспринимался. И от этого горчило в горле, ныло в груди, сводило челюсти.

Я не знала и не желала знать, есть ли у него кто-то сейчас. Как быстро он меня забыл, сменил на другую? Он видный, симпатичный, успешный, умный и необычный мужчина. Ну да, несколько надменен, холоден. Настоящая язва временами. Но если даст себе труд, понравится любой. Возможно, у нее требований намного меньше, чем у меня, и роль постельной утехи на неопределенный срок ее вполне устраивает…

Я сглотнула, чувствуя, что еще чуть-чуть – и сорвусь, убегу вон отсюда, хлопнув дверью, по сути, выставив чувства напоказ… О нет! Не дождется.

Воронов работал в спокойном темпе, с бесстрастным видом. Время от времени он прерывался, поднимал на меня взгляд, будто бы ждал чего-то, безмолвно спрашивал о чем-то, заставляя еще больше напрягаться, сбиваться, путаться, а после возвращался к подаркам.

В конце концов, затянув тесемку у очередного мешочка, мой напарник добавил его к остальным готовым, затем выпрямился, откинувшись на спинку стула, и вперил в меня пристальный взгляд.

Я как ни в чем ни бывало продолжила свое дело. Может, мужчина решил отдохнуть, работа все же монотонная, скучная. Однако мешочек, лежавший у меня на коленях, наполнялся, а Миша и не думал сводить с меня глаз. Клянусь, краем зрения я даже заметила его ухмылку, притаившуюся в уголке рта. А еще четко ощущала его взгляд на своей груди.

Незаметно оглядела свою белую блузу без рукавов: чистая, черный бантик у шеи не развязался, тонкий вырез не открывает больше кожи, чем положено. Да, сквозь синтетику просвечивает кружево бюстгальтера – и что? Это его развеселило? Привлекло внимание?

Интересно, если напрямую спросить, что он ответит? Но… Уверена на сто процентов, это его обычная провокация! Он ждет, что я заговорю. Что ж, обойдется.

Завязала тесемки, поставила подарок к готовым и вздрогнула от неожиданности. Воронов нарушил тишину:

- Н-да. Похоже, без лебедки и крана мне сегодня не обойтись.

Секунды пошли, но Миша и не думал объяснять подтекста своей фразы, продолжал сидеть и глядеть на меня выжидающе, с каким-то злым задором.

- Ты о чем? – как можно равнодушнее спросила я. Любопытство все же победило, спасовав перед здравым смыслом.

- О том, что твое молчание придавило меня гранитной плитой, - пояснил, пошевелившись, но пристального взгляда так и не отвел.

- Я не молчу, я работаю, - намеренно ответила рассеянно, положив в мешочек ежедневник и блокнот, потянулась за сертификатом.

- Хм. Я б и на эту тему пошутил, но прозвучит грубо и неуместно, - усмехнулся Миша, продолжая сидеть сложа руки.

Направление мысли этого нахала я поняла, и очень постаралась не покраснеть, но кровь все равно прилила к щекам.

Некстати подумалось, что в интимном плане мы были идеальной парой. Что еще больше убивало. Поначалу он был терпеливым, нерешительным со мной, совершенно неопытной, не спешил, рассказал о множестве нюансов, будто бы познакомил меня с самой собой, научил и показал, что получать удовольствие в физическом плане – так же прекрасно, как и в эмоциональном, эстетическом. Особенно с тем, кого любишь, кому доверяешь как себе, кто бесконечно дорог. Потом он уже не сдерживал свою страсть, оказавшуюся для меня неожиданной. Никогда бы не подумала, что такой уравновешенный, так хорошо владеющий собой мужчина, способен и сам терять голову и заставлять меня потерять ее. А еще – чувство времени, пространства, себя.

Каждое занятие любовью с ним было словно распад на атомы, мельчайшие частицы. А после он собирал меня вновь, выцеловывая дорожки по всему телу, невесомо поглаживая пальцами, щекоча кожу дыханием, ероша волосы.

В офисе и на людях мы держали дистанцию, ни одному из нас не было свойственно демонстрировать свои чувства, это было наше, для нас, наш рай, показывать который посторонним нельзя. Тем не менее многие сотрудники, пару раз застав нас держащимися за руки или близко стоящими друг к другу во время беседы, увидев его руку на моей талии, а мою – у него на груди, поправляющую ворот или галстук, сделали правильный вывод. Информация разлетелась быстро, сплетни какое-то время курсировали, но поскольку поводов мы старались не давать, все скоро затихло.

О нашем расставании узнали с той же скоростью, что и о начале отношений. Слух прокатился, но и только. В целом, местные сплетники совершенно не злобивы, разнесли весть – и успокоились.

- Я к тому, что дело пойдет веселее и быстрее за непринужденной беседой, - вырвал меня из водоворота опасных размышлений Воронов. По-прежнему бездельничающий и явнонаслаждающийся тем, как работаю я.

Я никак не отреагировала, а сделать ему замечание и напомнить о том, что мы здесь для того, чтобы наполнить подарочные упаковки, посчитала ниже своего достоинства. Надо будет, одна справлюсь.

Горе-напарник словно прочел мои мысли, взял новый мешочек и принялся засовывать в него содержимое коробок.

- Можем вот о собачке поговорить, - с нарочитой брезгливостью Миша продемонстрировал мне брелок, покрутил его, разглядывая придирчиво.

- Как думаете, коллега, - заговорил гнусавым занудным голосом. – Ей можно поставить шизофрению в последней стадии, м? Глаза из орбит лезут, язык вывалила набок. И только поглядите на ее шерсть! Взъерошенная, нечесаная. В целом вид безумный, н-да. Или, может, самые страшные прогнозы подтвердились, и это бешенство? – спросил с ужасом. – О нет!

Когда-то я смеялась до слез над подобными эскападами, в них Миша был большой мастер. Восхищалась его нестандартным мышлением, желанием веселить меня, поднимать настроение. Но сегодня шутка будто кинжал вонзила в сердце, стала очередным напоминанием о том, что я потеряла. Навсегда.

Я низко склонилась над мешочком, делая вид, что возникла проблема с завязками, пряча повлажневшие глаза и гримасу боли на лице, несколько раз глубоко вздохнула.

Ну зачем он это делает? Мы не станем никогда друзьями. Он может стремиться к этому, только я не могу.

- А визитница? Посмотри, она металлическая. Почему? Производители так деликатно намекают, мол, сохраним вашу репутацию неподмоченной. Так, что ли?

Отметив, что реакция на его остроту вновь отсутствует, Воронов посерьезнел.

- Черт, здесь жарко, как в аду. – Напарник, ослабив галстук, расстегнул две верхних пуговицы рубашки, обнажив ямочку у горла.

Я с трудом отвела от нее взгляд и затолкала в глубь сознания промелькнувшие воспоминания о том, как сильно Мишу возбуждало, когда целовала его шею, слегка прихватывая губами кожу, как кружилась голова от запаха его тела, его страстного отклика.

Сложенные в мешочек предметы пришлось пересчитать два раза - я сбилась со счета.

- Лесь, что не так? – напряженно, недобро спросил Воронов, игнорируя работу.

- Все так, - ответила тихо.

- Мы, вроде, расстались друзьями, но у меня впечатление обратного.

Пожала плечами и решила раз и навсегда одернуть напарника.

- Расстались – ключевое слово.

- И что? – с вызовом спросил он. – Я теперь не достоин и слова от тебя услышать? Когда-то мы болтали часами, темы для разговора не заканчивались. Ты спорила, перечила, дерзила, сводила меня с ума, - его голос дрожал от гнева. – Это закончилось, как только ты вышла за дверь в тот день? Так?

- Миша, послушай. – Придав лицу бесстрастный вид, я подняла на него спокойный взгляд. – Давай просто сделаем то дело, которое по несчастливой случайности поставили нам в обязанность. И все. Не надо быть со мной дружелюбным, развлекать, разговаривать. Не надо стирать границы и апеллировать к тому, чего нет.

- Границы, значит, - глухим эхом повторил Воронов, зло прищурился.

– Как скажешь, Олеся, - процедил сквозь зубы после паузы, во время которой мы буравили друг друга взглядами, я – выжидательно холодным, он – пылающим злостью. А потом Воронов схватил мешочек и принялся с остервенением его наполнять.

Приблизительно через час, оба взмокшие, заведенные и раздраженные, но тщательно скрывающие это под маской равнодушия и безмятежности, мы поместили готовые подарки в две освободившиеся коробки. Там они будут дожидаться вечеринки в офисе. Миша ловко превратил в макулатуру оставшуюся тару, а после, даже не попрощавшись, покинул подсобку. Следом, чувствуя себя деревянной куклой, ушла и я.

Ощущала себя странно: возбуждена и выжата как лимон одновременно. Болела голова, хотелось и разреветься, и выругаться, расколотить что-нибудь. Пришлось взять перерыв на чай, чтобы более или менее прийти в себя, вернуться к роли помощницы офис-менеджера, оставить за дверью неуравновешенную девушку, которая только что провела полтора часа с ненавистным возлюбленным.

И это были, между прочим, показательные полтора часа. В том смысле, что выяснились то, чего панически боялась. Я не оставила прошлое где-то позади, прекрасной сказкой, прочитанной в детстве, к которой во взрослой жизни не возвращаешься, вовсе нет. Я поместила все эти мгновения, все чувства, все мысли, связанные с Мишей, всю суть, плоть и кровь моей любви в несгораемый сейф, заперла там и подумала, что этого достаточно, я их похоронила. А теперь они, нетленные, нисколько не изменившиеся, не утратившие актуальности, такие же яркие, жалящие, дурманящие, фантастичные вырвались на свободу, взломав замок, и завладели мной, жестоко подчинив, не дав и шанса.

В тот вечер, вернувшись после работы домой, я сразу устремилась в душ, чтобы проплакать там добрых полчаса. Родители вроде бы ничего не заметили, проглотив от меня ложь о якобы страшной усталости, из-за которой я отказалась ужинать и поболтать с ними.

Оказавшись у себя в комнате, нарушила еще один зарок, данный в день возвращения в отчий дом. Включив ноутбук, я вошла во «ВКонтакте» и нашла там Воронова. Добралась до его папок с фото, которые были доступны, и похолодела.

Он не удалил ни одного снимка. Ни одного! Там была я, мы с ним вместе, мои первые лазанья и приготовленный торт, мои мелкие подарки для него... Там была вся наша история, из которой не исчез ни один факт, ни одна малейшая деталь.

За что он так со мной? Почему просто не возненавидел меня, когда я ушла? Почему делает еще больнее мое раненое и уничтоженное настоящее?

Что ж, Новый год – пора наметок на будущее, очередных зароков и подарков. Вот мне первая наметка: как-то продержаться еще шесть месяцев и найти новую работу. Первый зарок: утопить к чертям этот сейф, вновь заперев туда чувства. А первые подарки, вернее, их фасовка вышла крайне неприятной.

3. Да будет маскарад!

«Новый год к нам мчится, скоро все случится. Сбудется, что снится…» - неслось из динамиков торгового центра, в кафетерий которого я заглянула за синабонами.

Да, Новый год – пожалуй, единственный праздник, отличающийся такой масштабностью. Как катастрофа. Или эпидемия. Именно к нему все готовятся заранее, ждут, планируют чуть ли не каждый час. Закупаются, сметая с полок все, что имеет хоть какое-то отношение к событию. Именно в это время и улицы и квартиры превращают в яркую переливающуюся радугой сказку, призывая в помощницы магию электричества.

Еще, конечно же, не помешало бы призвать хорошее настроение, но…

Мне интересно, из скольких людей, снующих сейчас с озабоченным взглядом в торговых залах, задумчиво пьющих кофе за столиками, с серьезным или замученным видом снимающих наличность в банкоматах, – у скольких из них новогоднее настроение? И что такое новогоднее настроение вообще?

Наверное, это что-то вроде ингредиента в салате: как будто не обязательно, но без него исчезает какой-то особенный привкус, придающий блюду уникальность и очарование.

Вот я в свой салат этот ингредиент уже давно, видимо, забываю класть. Клянусь, меня больше радует и приводит в восторг сыплющиеся с неба снежинки-пушинки, подсвеченные снизу елочки у здания правительства, серебристая бахрома инея на ветках, чем предстоящая встреча 20** года. А ощущение чуда рождает усыпанное по-зимнему холодными и яркими звездами небо, опрокидывающееся на нас уже в семь вечера, а не гром фейерверков или бой курантов по телевизору.

«Приходит Новый год к нам, и можно свободно ожидать чего угодно», - продолжала надрываться «Дискотека Авария».

Да, мне воистину можно ожидать что угодно. Добром наша с Вороновым работа в паре не закончится. Я в настоящей беде и чувствую это.

Сегодня меня ожидает примерка костюма. Их накануне принес наш завхоз и, оставив в кабинете Миши, велел быть осторожными: не заливать спиртным, не пачкать шоколадом или оливье, убирать в чехлы после использования.

Я искренне надеялась, что мне наряд Снегурочки не подойдет. Но, вспоминая фигуру предательницы Иры, легко избавившейся от нежеланной ответственности, понимала, что шансов нет. Увы, объемы у меня меньше, чем у нее, а свободный костюм лучше туго обтягивающего и трещащего по швам, разумеется.

Линию поведения с Мишей я четко прочертила еще вчера, когда успокоилась, отстранилась от всего, улеглась в постель и сумела проанализировать наш тет-а-тет в подсобке и его последствия. Не важно, насколько сильно меня волнует этот мужчина и близость к нему, не имеет значения сохранность или даже укрепление моих чувств к нему, - выдавать себя ни в коем случае нельзя. Обрывая нашу связь, я сказала, что не люблю, следовательно, продолжать придерживаться легенды – святое дело, на страже которого пусть стоит мой разум. А сердце, глядишь, получится собрать после Нового года и моего увольнения из «Мегаполиса». Сколько на этот раз потребуется времени? Больше? Меньше?

Как бы ни растягивала этот поход за сладостями, заглянув по пути еще в отдел сувениров у самого выхода из торгового центра, как бы ни медлила в обеденный перерыв, ни висела на телефоне, ни старалась удвоить количество минут, выделяемых на консультацию, ни делала вид, что занята и совершенно забыла о прочих навязанных мне заботах, идти в кабинет Воронова все же пришлось. Миша сам мне позвонил по внутреннему и напомнил, что ждет.

Дверь была приоткрыта, а сам хозяин говорил по телефону.

- В общем, замечаний нет, можно размещать. Фото внутри пусть будут в том порядке, в котором я их пронумеровал. Жду от вас накладной. И вам спасибо. До свидания.

Услышав, что он закончил разговор, я негромко постучалась, обозначив свое присутствие, и вошла.

То, чего я опасалась, случилось. Едва переступила порог – нахлынули воспоминания…

Пока мы встречались, я бывала здесь ежедневно. Приходила обычно под вечер, задерживалась на минуту-другую, чаще - пять… Ничего такого на самом деле: мы оба негласно разделяли личную жизнь и работу. Целовались, касались друг друга, признавались, что скучали, обсуждали планы на вечер, выходные, не отрывались друг от друга… Миша шутил: «И выгнал бы тебя немедленно, ведь отвлекаешь очень, но просто не могу. Отпустить быстро тоже. Это выше моих сил, всяких доводов и меня самого. Ты часом не Господь бог?»

Работы действительно хватало, и у меня тоже, поэтому понимала его. Сдерживала его и себя… Забавно потом было, посмеиваясь, поправлять его галстук, приглаживать волосы, приводить в порядок собственную одежду при его продолжающихся поползновениях, убегать за стол, напоминая, что наш близкий контакт чреват очевидными последствиями, а через несколько минут к нему зайдут. А он, усмехаясь, садился в кресло и заявлял, что проблема почти решена, осталось только переключиться на деловой лад…

Да, этот кабинет, безусловно, помнит лишь счастливую часть нашей с Мишей истории.

Я незаметно огляделась. Ничего здесь не изменилось: тот же запах дерева, бумаги и кофе, смешанный с холодящей сыростью (видимо, Миша недавно решил проветрить) и слабыми нотками его парфюма, та же обстановка (почти аскетичная, Воронов предпочитал обилие свободного пространства), даже у самого мужчины, оставшегося сидеть за столом, взгляд тот же – с хитрым прищуром, заинтересованный, выжидательный, точно у хищника.

Он всегда так смотрел на меня, когда я заходила для нашего «ультракороткого свидания».

От этого взгляда и позы – мужчина подался вперед, когда вошла – меня бросило в жар, дыхание сбилось.

- Я на примерку. – Остановилась посреди кабинета, уповая на то, что Воронов ничего не заметит.

- В курсе. – Глаза Миши блеснули в предвкушении. Наверняка сейчас смутит какой-нибудь остротой. – От лишней одежды можешь сразу избавиться.

Гад. Но все же знание некоторых «подводных течений» в характере бывшего – огромное подспорье. Была готова к этой фразе и уже успела взять себя в руки, поэтому даже смогла своеобразно ответить.

Недовольно сверкнув глазами, я, будто воплощение оскорбленной скромности, наклонила голову (слегка алевшие щеки тоже были на руку, довершая образ), нерешительно повертела единственную пуговицу моего черного короткого жакета и, пробормотав: «Надеюсь, меня правильно поймут, увидев у тебя в таком виде», расстегнула ее. Медленно сняв «лишний» предмет одежды, я подошла к креслу, повесила его на спинку. И только потом решилась взглянуть на Воронова.

Разочарование, смех и, вне всяких сомнений, возбуждение – вот что увидела в его глазах, пристально оглядывающих мое платье-футляр на бретелях, открытые руки, шею и зону декольте, обтянутые жаккардом бедра.

Неужели он думал, что разденусь перед ним до нижнего белья? Мы уже давно не в том статусе.

- И где? – я нарочито развела руками, огляделась в поисках костюма для примерки, нетерпеливо перекинула с плеч на спину распущенные сегодня волосы, еще больше привлекая внимание хозяина кабинета.

- Сейчас, - бросил сухо, во взгляде сверкнул огонек недовольства.

Интересно, что ему не понравилось? Мой внешний вид, не вызывающий, как я подозревала, рациональный настрой, или торопливость?

Воронов наконец-то встал, прекратив изучать меня рождающим мурашки взглядом, и направился к гардеробу. Из него он достал синий чехол, рядом с которым висел красный, видимо, с костюмом Деда Мороза, расстегнул и извлек на свет расшитую серебристыми узорами голубую шубку-халатик Снегурочки.

- Думаю, тебе пойдет. Даже, наверное, опасно пойдет. Аутентичность не только внешняя, но и внутренняя, - произнес Миша с иронией, разглядывая то меня, то наряд Снегурочки перед собой.

Я нахмурилась, погасила вспышку бешенства, когда уловила подтекст сказанного (если уж у кого холод и мороз внутри – так это у него!). Потянулась, чтобы забрать у Воронова костюм, но он мне его не отдал, отведя руку, держащую вешалку, в сторону.

- Я помогу, а то еще порвешь, чего доброго.

- Я? – уставилась на него, неприятно удивленная предположением.

- Ну испортила же ты мою любимую рубашку.

- Ты тогда мне руку под юбку запустил. Наплевал, что была на рабочем месте да еще и с чашкой кофе! – Я вспыхнула, уязвленная беспочвенным обвинением: любимая рубашка? Неужели? Если уж так обидела его тогда, что ж он посмеялся и ни слова упрека не сказал? Лишь двусмысленно намекнул, что еще отыграется.

Отыгрался. Дома. Раздел меня полностью, а сам снять с себя одежду не позволял…

Воронов, издав довольный смешок, снял костюм с вешалки и, бросив ее в кресло вместе с чехлом, зашел мне за спину, держа «шубку» наготове, приглашая просунуть руки в рукава.

- Кстати, тебе же известно, откуда, собственно, образ Снегурочки в фольклоре появился?

Стиснув челюсти, задержав дыхание, я скользнула в синтетический шелк наряда, соединила полы. Сохраняла молчание. И уже собралась сделать шаг вперед, подальше от Миши, как мужчина мягко обхватил мои плечи, удержав на месте. Его дыхание коснулось моей макушки. От неожиданности, от этого непрошеного контакта, заставившего разомлеть, я замерла, не способная вырваться.

- На Новый год морозы ой как лютовали, Леся, - хрипловато, вкрадчиво начал объяснять, совершенно лишая воли. - Чтобы задобрить стихию, а то не дай бог холод какого-нибудь здорового и полезного мужика убьет или еще хуже – детей, всем поселением выбирали какую-нибудь красивую деву, раздевали ее до, хм… - Воронов сам отпустил меня, уже напрягшуюся, готовую вывернуться из его рук, сделал шаг и встал передо мной (очень близко, непозволительно близко), окинул многозначительным взглядом (о нет! не многозначительным – раздевающим!), продолжил:

- Исподнего. И оставляли привязанной где-нибудь. Дева, разумеется, замерзала. Вот тебе и жертвоприношение. А скрашивала черное дело присказка о том, что ныне красотка вечно находится при свирепом и ненасытном божестве. То ли служкой, то ли игрушкой… Скрашивает, так сказать, его одинокие холостяцкие будни.

Миша, умолкнув, усмехнулся с вызовом, глядя мне в глаза.

- Враки, - дрогнувшим голосом сказала я, пытаясь умерить волнение. – Снегурочка у Деда Мороза появилась гораздо позже. В тридцатых или, может, в двадцатых годах прошлого века. Она изначально была его внучкой и ближайшей помощницей.

- Сексуальную рабыню просто облагородили. Мол, каждый судит в меру испорченности, а тут никакого интима быть не может, - ввернул с сарказмом, приподняв бровь.

Я не поддалась на провокацию, сделала вид, что устала от разговора и переключилась на наряд. Застегнула его, поправила рукава, подол, отметила, что ткань нуждается в глажке.

- А ты почему не одеваешься? – подняла взгляд на Воронова, продолжившего стоять рядом.

- Уже примерил. Наем еще двадцать-тридцать кило, и, считай, сядет как влитой. А пока придется подушку, что ли, подложить…

Я усмехнулась, представив, как Миша утонул в красном одеянии.

- Ну да. Якушин – это три тебя.

- И еще место останется, - добавил мужчина, показал на гардероб. – Зеркало там.

Я с облегчением отошла от Воронова, наблюдавшего за мной неотрывно, и, открыв гардероб, начала рассматривать свое отражение в зеркале.

Да будет маскарад! Больше я не Олеся Данилова. Пусть видела себя лишь по бедра, но облик оценить вполне могла. Голубая ткань, расшитая серебристой ниткой (растительный орнамент, напоминавший морозные узоры на стеклах), опушка из белого искусственного меха у горла и на рукавах, холодное сияние моих волос, бледная кожа и неяркий макияж – мне действительно шел этот образ. Хоть сейчас под заснеженную елку – и позируй для тематических фото.

Отойдя от зеркала, я прошлась по кабинету, оценивая ощущения. Фасон разлетайка не стеснял движений, но совершенно точно, что будет жарко. Очень. Под эту непроницаемую для воздуха стопроцентную синтетику придется надевать, наверное, лишь нижнее белье, дабы избежать перегрева и связанных с ним неприятностей.

- Я же сказал, что тебе пойдет. – Ожил хозяин кабинета, о котором я на миг забыла, пытаясь понять, удобно ли мне и что за странное ощущение свернулось под ложечкой: предчувствие? Предвкушение? Волнение?

- В отдельном пакете шапочка и рукавицы. Достать?

Ну уж нет, не хочу умереть от теплового удара преждевременно. Обойдусь без первого и второго.

- Не надо. Костюм подошел – это главное.

Я торопливо начала расстегиваться, понимая, что задержалась здесь дольше, чем обещала Алине. И, может быть, пропустила какой-нибудь важный звонок или заставила напарницу-начальницу нервничать в ожидании. Потянула наряд с плеч и вскрикнула: одежда больно дернула волосы на затылке, которые не стала вытаскивать из-под нее.

- Тсс! Дай я гляну, - Миша немедленно оказался позади меня.

Не просто позади, а буквально прижался ко мне крепким телом, дурманя мою бедовую голову запахом своего одеколона, теплом кожи. Инстинктивно я шагнула в сторону, но внезапно оказалась в настоящей ловушке. Одной рукой Воронов обхватил мою талию, другая оказалась под грудью, удерживая на месте. Большой палец разместился прямо между полушариями. Горячий долгий выдох прокатился по моей шее, воспламеняя за долю секунды, ускоряя ток крови и бег сердца в сотни раз.

Интимно так, что нарочно и не придумаешь.

- Тише. Я же просто посмотрю, - прошептал, водрузив подбородок на мою макушку, усилив хватку, окончательно заключая меня в опасный плен.

А я ненавидела, бесилась, пылала желанием, плавилась, наслаждалась, задыхалась, умирала и воскресала… Никогда до этого момента не осознавала, что могу так сильно хотеть мужчину и отсутствие интимной жизни действительно зло. Может, если бы у меня был кто-то, то тело бы так остро и мгновенно не отреагировало на Воронова… Хотя о чем это я? Никому на свете, кроме него, не разрешила бы себя обнять, прикоснуться. Просто не допустила бы этого. Пока не была морально готова к тому, чтобы пустить в свою жизнь другого человека, отдаться ему…

Миша чуть ослабил объятия, наклонился к моей шее, вновь тревожа ее дыханием, будоража, усиливая давление и без того нестерпимого желания. Если бы можно было отпустить себя, позволить еще раз почувствовать… Расслабилась бы, откинувшись ему на грудь, устроила бы голову на мужском плече, дав полный доступ его губам к своей чувствительной коже, разрешая ласкать себя, томить откровенными прикосновениями. Совершенно растаяла бы в его руках, потерялась бы в поцелуях и неге…

Я зажмурилась, борясь с искушением, стиснула пальцы в кулак. Ногти впились в ладони, чуть отрезвляя.

Воронов, не выпуская меня, одной рукой отогнул ворот «шубки», чтобы найти причину ЧП. Мне не казалось: мы оба тяжело дышали, горели от возбуждения.

- У тебя волосы в цепочке застряли, - с хрипотцой прошептал Миша. Большой палец мужчины, устроившийся между моих грудей, мягко погладил холмик, вернулся назад. Я еле сдержала стон, чувствуя, что на пределе.

- Какой-то умник-китаец пожалел материи на нормальную петлю для вешалки, - с придыханием отчитался он, провел носом по раковине моего уха, задержал там губы.

Вздрогнув, я дернулась, подавила истому, расползавшуюся по взмокшему телу.

- Прекрати, - попросила со злостью, больше отдававшей отчаянием.

- Я еще и не начинал, - серьезно ответил Миша все с той же бархатистой хрипотцой. – Сперва требуется спасти твои восхитительные локоны, а потом…

Я вновь дернулась.

- Стой смирно. Я помогу, - отрезал, не дав освободиться. А затем, на миг крепко прижав к себе, чмокнув в макушку, внезапно опустил удерживающую меня под грудью руку. Дезориентированная его поступком, я застыла на месте, невольно послушавшись мужчину.

Воронов аккуратно двумя руками спустил ворот наряда Снегурочки чуть вниз и, наклонившись, замер, видимо, рассматривая поле деятельности.

- Держи так, - распорядился он, имея в виду ворот «шубки». Я последовала указанию, чувствуя, что стало чуть легче: тяжесть желания перестала дурманить разум, пусть жар до конца и не отступил.

Видеть, как именно справляется мужчина, не могла, но ощущала мягкое подергивание прядок моих волос, его дыхание на шее, деликатные, нежные касания его пальцев. Он действовал неспешно, откинув мне на плечи не затронутую несчастьем шевелюру, терпеливо выпутывал прядку за прядкой.

Я с огромным трудом сохраняла подобие самообладания, пытаясь откреститься от того, насколько меня тревожат присутствие Миши за моей спиной и его действия, распаляют воображение, воскресают воспоминания. В конце концов начала воспроизводить в уме таблицу умножения.

Когда я дошла до числа восемь, Воронов с облегчением выдохнул, выпрямился и свободно снял с меня костюм.

- Спасибо, - сдавленно проговорила я, быстро отступая на ослабевших ногах, избегая смотреть на него.

- Пожалуйста. Я сейчас обрежу эту вешалку во избежание.

По-прежнему пряча от него горящее лицо, я надела жакет, застегнула непослушными пальцами пуговицу и заторопилась на выход, добавив:

- Костюмы нужно будет погладить. Я принесу утюг.

- Как скажешь. Завтра зайди в то же время, обсудим дела, - ответил он, и в его голосе я уловила знакомую усмешку.

Краем глаза заметила и блеск в темных глазах, всегда означавший, что Миша задумал для меня очередную приятную гадость, и содрогнулась.

Если раньше я не только имела иммунитет против них, но и наслаждалась ситуацией, то сейчас противопоставить могу… Ничего не могу. Оплоты разума, на которые до сегодняшнего дня так рассчитывала, рухнули в одночасье. И осталась один на один с желанием и такой же силы запретом.

***

Думаю, если бы мне в данный момент предоставили выбор: быть Снегурочкой или рабыней на плантации, - решила бы в пользу последнего. Ибо у рабыни явно забот меньше.

Согласовать детский утренник с аниматором, выучить сценарий к нему, организовать небольшое новогоднее «вступление» для сотрудников офиса, определиться с меню для корпоратива, придумать какую-нибудь сценку и игры для него. Мозговой штурм, посвященный всему этому, занял у нас с Вороновым около двух часов.

Признаться, в этот раз шла к нему в кабинет не просто с опаской – страхом. Собиралась с духом с раннего утра. После беспокойной, кстати, ночи… Меня то мучили мысли, воспоминания, и я не могла уснуть, то снились далеко не невинные сны с Вороновым в главной роли. На сей раз мужчине удалось не только пошатнуть мой покой и взвинтить нервы, но и разбудить физиологически объяснимые желания, которые, как полагала, до некоторых пор тревожить меня не будут.

Однако страхи оказались беспочвенными. Миша вел себя… безупречно. Ко мне не приближался, двусмысленных фраз и острот не выдавал, смотрел спокойно, даже по-деловому. Возможно, осознал, что точка поставлена и к прошлому лучше не возвращаться. И я выдохнула, расслабилась, смогла сосредоточиться на наших задачах.

Самой простой оказался детский праздник. Утренник для отпрысков работников «Мегаполиса» проходил у нас каждый год в один и тот же день в развивающей студии, которая располагалась на первом этаже того же бизнес-центра, что и наш офис. Сценарий новогодней феерии для малышей составляли работавшие там педагоги, а вел праздник профессиональный аниматор. От Снегурочки и Деда Мороза требовалось вовремя появиться, поиграть с детворой, поводить хоровод вокруг елки, раздать подарки и уйти.

Сложнее было с так называемым «пятичасовым шампанским». Такое название мероприятие получило потому, что в этот день двери офиса для посетителей закрывались в 17:00, а затем откупоривались бутылки с этим шипучим вином, включалась музыка и извлекалась закуска.

Хорошая традиция, предваряющая корпоратив, на который не всякий выбирался. А вот пропустить «пятичасовое шампанское» дозволялось лишь мертвым да сильно искалеченным и не отпущенным врачами из больницы.

Именно на этой вечеринке появлялись Дед Мороз и Снегурочка, раздавали подарки, развлекали и без того веселящихся сотрудников, устраивали караоке и, конечно же, тоже пропускали по бокальчику.

Таким образом, и для «пятичасового шампанского» требовался сценарий. И меню.

Его я сразу взяла на себя, заявив, что закажу еду в ресторане, где шеф-поваром работает мамин знакомый. Миша, кивнув, заявил:

- Тогда мне остается сценарий. Не переживай, не надорвусь. Вспомню что-нибудь из прошлых пьянок, пороюсь в интернете. Этот вопрос закрыт.

Признаться, такой подход к разделению зон ответственности меня порадовал. Впрочем, мне ли не знать, что Миша не только активный помощник, а еще и зачастую желает где-то брать бразды правления исключительно в свои руки, отстраняя других в сторону.

- Только давай не будет никакого примитива и пошлости, - попросила, поморщившись, припоминая эти безумные, а в чем-то даже вульгарные игры на свадьбах, на которых удалось побывать.

- Не беспокойся, градус интеллекта будет максимальным, но посильным для уже находящихся под градусом людей, - отмахнулся Миша. – Я скину тебе в сообщении весь список игр и примерные слова. Проконтролируешь.

Да уж, воскресить наш чат во «ВКонтакте»… Никогда бы не подумала, что настанет такой день. Не самый лучший.

Оставив и этот вопрос, мы перешли к другому – площадке для корпоратива. Необходимо было подтвердить договоренность и вообще напомнить о себе администрации «Трех королей», ресторана, который мы заказали чуть ли не в сентябре, по уверениям Натальи Юрьевны. И тут выяснилось, что весь зал для праздника они нам не отдадут. Площадь придется делить с сотрудниками какого-то юридического центра, тоже намеревающимися веселиться именно в этот вечер.

Воронов цветасто выругался, закончив разговор с руководством заведения (убедить их в том, что они не правы и так дело не делается, не удалось), на мгновение зло уставился в пустоту, затем перевел взгляд, ставший задумчивым, на меня.

- А мы протопчем другую дорожку, - выдал в итоге. А после, порывшись в органайзере, набрал записанный в нем номер.

- Николай Константинович? Здравствуйте. Звонят из агентства «Мегаполис». Видите ли, у нас с вами возникли серьезные проблемы, - начал разговор надменным серьезным тоном.

Через пару минут переговоры были закончены, а ухмыляющийся Миша пояснил, что связался с владельцем «Трех королей», номер которого на всякий случай оставила ему кадровичка, и решил отбросить всякие церемонии.

- Он отдаст нам другой свой ресторан, «Золотой император». На Заводском шоссе. Слышала?

Я отрицательно покачала головой.

- Единственное, где заноза засела: он сказал, что вообще корпоративов в этом заведении никогда не проводили, но для нас сделают исключение.

Я нахмурилась:

- Да, очень подозрительно.

Мы мгновение помолчали.

- Пойдем. – Мужчина оттолкнулся от края стола, на который опирался, приблизился ко мне и потянул с кресла.

Тепло и твердость его руки, обхватившей плечо, привычно напрягли и взволновали. Вырываться – значит показать это… Да и прикосновение вполне невинное. Поэтому, сохраняя невозмутимость, гадая, что же он задумал, я последовала за Вороновым. Он подвел меня к своему креслу, усадил в него. Наклонившись вперед, вывел темный монитор из спящего режима, придвинул ко мне клавиатуру.

- Докажем себе и миру свою бесполезность в сборе и хранении информации, - заявил с сарказмом. – Сделаем интернет-изыскания. Набери-ка «Золотой император», взглянем на него.

Я выполнила просьбу, загоревшись интересом.

- Н-да… Это что-то с чем-то. - Тон Воронова был наполнен ехидством, растерянностью, удивлением и возмущением. Чувства мужчины я разделяла.

Снимок, к сожалению, был один. Всей полноты картины он нам предоставить не мог, однако увиденное уже шокировало. Фотограф запечатлел здание, вернее, серую коробку здания, построенного еще в советские времена и бывшего некогда, возможно, домом быта или культуры. На кадре сгущались сумерки, поэтому золотые буквы названия заведения уже загорелись. Вход был оформлен фальшивыми колоннами яркой, аляповатой расцветки, смотревшимися уродливой пришлепкой к и без того неказистому фасаду. Крыльцо по бокам украшали львы, мало похожие на настоящих, скорее, так животных мог представить себе какой-нибудь художник-мультипликатор.

- Есть умное слово такое – диссонанс. Как тебе иллюстрация? – я вздрогнула, услышав голос Миши у самого уха. Воронов, чтобы заглянуть в монитор, наклонился над столом, уперевшись ладонью в столешницу. Теперь наши лица были почти на одном уровне.

Мы одновременно повернули друг к другу головы, встретились взглядами и застыли. Я вспыхнула от такой близости, от той ласки, что увидела в теплых темных глазах, и заледенела от напряжения.

- Как думаешь, если таков вход, то что там внутри? – спросил Миша тихо. Ни он, ни я не сдвинулись ни на миллиметр, продолжали глядеть друг другу в глаза. Наваждение какое-то…

- Судить по обложке опрометчиво, - я нервно облизала губы, немедленно приковывая к ним взгляд моего напарника.

- Да? – бровь мужчины поползла вверх. – Обрати внимание, что в нашем случае это вообще суперобложка. Шедевр уродливости.

- Значит, тем более.

Кажется, будто воздух вокруг вдруг загустел, наполнился электрическими импульсами, пробегающими по коже. В следующую секунду я подумала, как Миша отреагирует, если дотронусь пальцами до гладко выбритой щеки, оказавшейся очень близко, до уголка рта, в котором притаилась улыбка, придвинусь еще ближе… А еще через миг разум возобладал, я пошевелилась и отодвинулась.

Воронов тут же выпрямился, положил одну руку на верх спинки кресла, заговорил вполне по-деловому, помогая и мне прийти в себя.

Что я вообще творю? Как можно так забыться?..

- Итак, что мы имеем? Либо делить «Три короля» с гиперактивными адвокатами, либо отделиться от них в золотую клоаку. Либо…

Задумавшись, напарник потер подбородок, мягко усмехнулся, вернул ко мне заблестевший хитринкой взгляд.

- Есть и третий вариант. Его мы и выберем. Но сначала, Леся, ты ответишь за свои слова.

- Ты о чем? – сдержано спросила, потирая лоб пальцами.

- Мы с тобой съездим и посмотрим этот «Золотой император». Сравним суперобложку и содержание.

- И что за третий вариант? – Я, уже успокоившаяся, поднялась с кресла, собираясь вернуться на свое место, разгладила юбку.

- Узнаешь. Пока потренируй терпение. – Воронов проказливо усмехнулся. И внезапно перекрыл мне путь. Получилось вовремя отпрянуть, иначе коснулась бы его грудью.

- И мелкую моторику, - добавил, многозначительно кивнув на мою одежду. - Верхняя пуговица. Вид, конечно, захватывающий, но хочу, чтобы таким он остался лишь для меня.

Вновь покраснев, придя в замешательство, я опустила взгляд вниз, судорожно застегнула жемчужину пуговки, постоянно выскальзывающую из петли. Боже, как же не заметила?.. И как долго он нырял взглядом в образовавшийся вырез? Весьма пикантный, к моему неудовольствию и, вероятно, к его счастью.

Поджав губы, чтобы не спросить напрямик и не спровоцировать Мишу на еще больший «подвиг», спрятав от него лицо, я дернулась вперед. Мужчина и не думал освобождать мне проход, пришлось протиснуться между ним и столешницей. Места было мало, невольно коснулась Воронова бедром, выругалась про себя.

- Пойду-ка сделаю нам чай. Ты не против? – спокойным и бодрым тоном спросил он, когда уселась. О да! Ему-то зачем волноваться и чувствовать себя не в своей тарелке? Это я в беде, а он – на коне.

- Не против.

Благословенная передышка, чтобы унялись растерянность и злость и пропала краска со щек.

Он ведь знает, что делает! Пятой точкой чувствую, что Воронов выработал целую тактику для того, чтобы… Что? Вернуть меня в свою постель? Вывести на чистую воду мой блеф?

Цель не ясна. Ясно одно: негодяй играет со мной, дразнит, даже соблазняет. И это доставляет ему огромное удовольствие.

… Его кабинет покинула через час, когда мы обсудили все вопросы и пункты плана. Уставшая, злая, расстроенная, взвинченная и обиженная.

Рано или поздно мне придется поговорить с ним, сказать правду, почему нет, почему ушла тогда... А делать этого очень и очень не хочется!

4. Согреться и растаять

- И где ты? – невозмутимо поинтересовался Воронов, едва я ответила на телефонный звонок с неизвестного номера.

- Скоро буду, - сообщила коротко. Глубоко вздохнув и скривившись, принялась закрывать окна, чтобы выключить компьютер.

- Я тебе пятнадцать минут назад прислал СМС, предупредил, чтобы собиралась, - продолжил Миша уже с долей недовольства. – Ты его получила?

- Что-то приходило, - ответила неопределенно, поднимаясь с кресла и задвигая его под стол.

Надо же, три месяца прошло, мы уже больше и не пара, а Воронов, будто и не было разрыва, намерен предъявлять претензии и попрекать.

- Что-то? – он фыркнул. – Леся, я ведь не ошибусь, если скажу, что мой номер ты давно удалила из контактов?

- Не ошибешься, - парировала я, чувствуя, как поднимается боевой настрой. Пусть такова будет месть за все его далеко не невинные планы в отношении меня.

- Ты поторопилась с этим. Впрочем, ты склонна спешить с решениями, - процедил сквозь зубы.

- А ты тянешь до последнего, - с нажимом констатировала я, проглотив застывшую в горле горечь.

- Может, нам лучше по телефону общаться? Глянь, какой продуктивный разговор получается. Взаимные претензии – в нашем с тобой случае добрый знак, - язвительно протянул собеседник.

- Я выхожу, - отрезала со злостью и сбросила вызов.

«Может, я и склонна спешить с решениями, но не в твоем случае», - со злостью подумала, в спешке натягивая пальто, накидывая на голову шарф-снуд. Бросила взгляд на часы – и зачем звонить? Чтобы лишний раз напомнить о себе, смутить? До условленного времени еще три минуты!

Мы договорились с Мишей, что встретимся на парковке офиса в пять и отправимся смотреть этот странный ресторан на Заводском шоссе. Я намеревалась быть даже раньше, но задержалась из-за клиента. Мелькнула мысль вовсе сослаться на тотальную занятость, отменить поездку и застрять на рабочем месте до половины седьмого в качестве алиби… Так бы и сделала, но проклятый Воронов будто мысли прочел – позвонил.

Подхватив сумочку и бросив Алине «пока», я ринулась к выходу из офиса. Даже пуговицы застегивать не стала. Не люблю опозданий, к тому же Миша наверняка удачно сострит на эту тему.

…Однажды задержалась на нашу с ним встречу на шесть минут, так он не поленился перечислить, что за этот отрезок времени человек сделает 96 вдохов, 360 раз посмотрит фильм «Smallest» и пройдет 294 метра. Мне хотелось тогда и убить его, и крепко обнять за эту интеллектуальную выволочку.

Миша ждал меня на парковке, привалившись боком к своему Mitsubishi Pajero со стороны пассажирского места.

- Ты задержалась на три минуты, - посверлил меня взглядом, едва я приблизилась. – Еще и не застегнулась. Достаточно было просто обратить внимание на сообщение, тогда и бежать бы не пришлось.

Я стиснула челюсти, промолчала. Протянула руку, намереваясь открыть дверь, но Воронов опередил меня: сам открыл, запуская в салон.

Злилась на него, не хотела никуда ехать да вообще видеть его. И в то же время понимала, как глупо беситься от этого, пуская прошлое в свое настоящее, рискуя совсем утратить контроль над ситуацией. Но не могла остановить нарастающее недовольство и от этого нервничала еще больше.

Общее дело, небольшое поручение - это все, что между нами есть. Что должно быть.

А еще очень хотелось развить тему «взаимных претензий» и «нашего с ним случая» - что он хотел этим сказать? На что намекал? Но заводить такой разговор ни в коем случае нельзя! И я, помимо того, что давила в себе раздражение, еще и душила готовые вырваться вопросы.

Я устроилась на сиденье, пристегнулась, глубоко вздохнула… И будто не было всех этих месяцев, разлуки, моих сожалений и проклятий. Будто мы все еще вместе, готовимся отправиться куда-нибудь в свет или, может, домой после рабочего дня, где приготовим ужин, съедим его, подтрунивая друг над другом, обсуждая дела, новый фильм, старую книгу или какое-нибудь интересное происшествие, а после займемся любовью, вместе примем душ…

«Нет. Мы расстались», - и эта мысль прошила меня такой болью, будто это случилось только что, а не много недель назад.

Воронов сел на водительское место и, видимо, заметив, что-то в моих глазах, лице, нахмурился.

- Пока ждал, забил в навигатор адрес ресторана. – Он развернулся ко мне, прощупывая взглядом. – Все в порядке?

Его интерес вернул мне самообладание. Раздражение и нервозность ушли, оставив меня опустошенной, уставшей, но зато спокойной. Уверенной, что справлюсь, соберусь и смогу противостоять всему: себе самой, Воронову, судьбе.

- Вполне. Давай побыстрее закончим это дело, хотелось бы домой попасть не к девяти.

- Что ж, как скажешь, прелестная врушка, - с подозрением прищурился мужчина, но послушался: пристегнулся сам, завел мотор и вырулил со стоянки.

Я же отвернулась к окну, глядя на опутанный гирляндами, разбегающийся разноцветными праздничными лучами город. После вчерашнего снегопада сегодня нас ждал ясный зимний вечер, чуть щиплющий морозцем, хрустящий свежестью, выкристаллизовавший синеющий небосвод.

В иной день, не стой между нами безответное чувство, тоска по несбыточному и поставленная точка, я насладилась бы поездкой. Люблю путешествия на автомобиле… Мы оба любим. В следующем году даже собирались поехать на Байкал… Миша говорил, что дорога – то, что никогда не надоедает и пинком отправляет мозг к перезагрузке, хотя и скучна, и стара как мир. Я спорила, но только из принципа.

- Ты голодна? Мы можем сделать крюк ради твоих любимых медальонов, – предложил Воронов, когда мы свернули на центральную улицу города, залитую алмазным и золотистым сиянием огней.

- Мы едем в ресторан. Или ты перед рестораном решил заехать в ресторан? – ворчливо выдала я каламбур.

- Мы едем в неизвестность, - хмыкнул Миша, стрельнув в меня насмешливым взглядом. – И ты не ответила на мой вопрос.

Поесть бы не отказалась, но не с ним, не сейчас.

- Не голодна, - бросила равнодушно, а он хмыкнул с выражением явного скепсиса на лице.

Центральные проспекты спрятались за замысловатыми фасадами многоэтажек, теснившихся к главным и популярным улицам, спальный и совершенно безликий район сменился другим, более современным, решившимся даже поставить конус-елку, усыпанную светящимися точками-звездочками, а небольшой сквер украсить развешанными на деревья шарами из светодиодов. Затем замелькали склады, промышленные постройки. Воронов несколько раз поворачивал, следуя указаниям навигатора, пока мы не оказались в очередном микрорайоне, где до этого бывать не приходилось.

Миша остановил машину на парковке напротив какого-то учебного заведения, по всей видимости, школы, повернулся ко мне, скомандовав:

- Застегнись, - красноречиво вперил взгляд в мое распахнутое пальто. Я послушалась, чувствуя, что поездка полностью расслабила меня. Даже больше, чем расслабила: по телу растекалась сонное и глухое томление. Вылезать и куда-то идти совсем не хотелось.

Мужчина, открыв для меня дверь, помог выбраться наружу, убедился, что я застегнута на все пуговицы и только потом отпустил мою руку.

- Где мы? Не вижу здесь ресторана, - я огляделась по сторонам.

Неприветливый морозный ветер, бросивший мне в лицо горсть колких снежинок, оказался неожиданностью. Видимо, здесь стихию не сдерживали многоэтажные дома, буквально прилепленные друг к другу, и она нагуляла аппетит. Напротив, через дорогу с редко проезжающими машинами, темнела вытянутая громада учебного заведения, разноцветный фасад подсвечивала пара фонарей, а там, куда Миша нас привез, находился продуктовый магазин, обустроенный на первом этаже многоэтажки, окруженной похожими на нее соседками.

- В этом ты не одинока, - Воронов встал рядом, изучая окрестности.

Руки озябли, и я принялась искать перчатки, но буквально тут же осознала, что в спешке оставила их лежать в гардеробе, на полочке, предназначенной для головных уборов. Мысленно чертыхнувшись, спрятала замерзшие кисти в неглубокие карманы пальто, чего никогда не любила (максимум, что может там находиться – это носовой платок). Наткнулась на изучающий взгляд моего спутника.

Разумеется, Воронов знаком со всеми моими привычками. Изучил меня вдоль и поперек – редкий экземпляр мужчины. И не мог не заметить не свойственного мне действия.

- Забыла перчатки? – спросил он, прищурившись.

Я кивнула, а потом предложила, не желая вновь выслушивать отповедь:

- Давай зайдем в магазин и спросим у продавщиц. Думаю, они сориентируют нас.

Вышло так, как и предполагала. Кассир, уставшая, но не потерявшая дружелюбия, сказала, что мы практически на месте. Оказалось, надо зайти во двор этой девятиэтажки, там и будет ресторан, разместившийся в здании, некогда бывшем центром занятости.

Нескольких минут в тепле хватило, чтобы слегка согреться. Миша, открывая для меня дверь наружу,неодобрительно посмотрел и выдал с иронией:

- С тобой надо думать на два шага вперед. К примеру, обзавестись привычкой или самому носить перчатки, или держать пару в машине.

- Всего не предусмотришь, - ответила уклончиво. А затем мы отправились в путь.

Насколько же лето приятнее зимы! Взять хотя бы дороги. В теплый сезон до ресторана мы бы дошли минут за десять, обогнув длинное здание, в котором было не менее десяти подъездов, да свернув во двор. Сейчас же путь растянулся чуть ли не вдвое. Пришлось пробираться по месиву выпавшего вчера снега, местами к числу неудобств присоединялась и гололедица, отлично замаскированная порошей, а потому коварная. Кроме того, далеко не ласковый ветерок трепал полы моего пальто, ловко забирался под него, холодя коленки и бедра.

Если бы не Воронов, полагаю, без неприятностей бы не обошлось. Миша бережно, но твердо придерживал меня под локоть, не спросив разрешения, ни о чем не предупредив, – просто завладел моей рукой, едва мы покинули магазин.

Такое самоуправство злило, но не могла не осознавать: без его помощи не обойтись – мои сапоги на шпильках не располагают. И потом, его близость и действия раздражают только потому, что сильно волнуют, я наслаждаюсь ими и скрываю это даже от себя самой. Глупейшая и отвратительнейшая ситуация… С которой просто надо покончить.

Когда мы увидели ярко оформленный, разбрасывающий разноцветные огни в зимний вечер вход в «Золотой император», оба инстинктивно прибавили шаг. Попав внутрь, я тут же освободилась от хватки мужской руки и, оглядевшись, скривилась.

Трудно сказать, что же было хуже: наносящее смертельное поражение вкусу оформление снаружи или то, что ожидало нас внутри.

Гардероб хоть и существовал, но был закрыт. Голые стены с золотисто-палевой отделкой, ободранный диванчик, цементный пол с орнаментом, напоминавшим больницу.

Мы переглянулись с ужасом и неодобрением, а потом все-таки последовали в зал.

Значит, «Золотой император». Из шикарного в заведении было лишь название, да. На самом деле это не ресторан, а обычная забегаловка с претензией: обшарпанные столики, сидящий за ними сомнительный контингент, играющая в хрипящих колонках поп-музыка, теснота, темнота, призванная скрыть необходимость генеральной уборки и достойного дизайна.

- Я так и думал, - обронил Воронов и, повернувшись ко мне, спросил:

- Рискнем остаться?

Я только начала по-настоящему согреваться. А там, снаружи, злой мороз и ветер, а еще ужасная дорога…

- Думаю, это не опасно, - я села за первый попавшийся столик и, оглядевшись в поисках официанта, мысленно застонала. Ну конечно, такового здесь либо не имелось, либо работе он предпочитал отдых в подсобке.

Миша встал у стула напротив меня, бросил на спинку снятую куртку. Садиться не спешил, наверное, тоже обратил внимание на присутствие обслуживающего персонала лишь за барной стойкой.

- Кофе? Или чего-нибудь покрепче?

Я иронично усмехнулась:

- Думаешь, здесь есть ликер «Бейлиз»?

- Думаю, здесь моветон пить что-то крепостью меньше сорока градусов, - изогнув бровь, он наклонился ко мне. – У меня дома есть «Бейлиз». Остался с того памятного дня. Ты должна помнить.

- Мне кофе, - спокойно ответила я, выдерживая пристальный, обжигающий взгляд мужчины. Это было тяжело, учитывая, сколько воспоминаний взвихрилось в сознании при упоминании «того памятного дня». Мы отмечали его именины (моя шутка так аукнулась), играли в карты на раздевание, а после, лежа в постели, ласкали друг друга без рук, на спор… Проиграла я, не вышло долго сдерживаться.

«Как быстро, однако, он перешел к недвусмысленным намекам», - подумала с раздражением и усталостью, провожая взглядом высокую фигуру Миши. В дорогом костюме, с уверенной плавной походкой человека, привыкшего держаться с достоинством и правильно подавать себя, он смотрелся в этом зале как нечто чужеродное, странное, а потому приковал внимание не только клиентов, одетых без всяких претензий, но и молодого человека за стойкой.

Что ж, обслужат нас здесь, по наивысшим стандартам. Для этого заведения.

Пока ждала, еще раз брезгливо оглянулась. Речи о том, чтобы проводить здесь корпоратив, идти не могло ни при каких обстоятельствах. Все-таки о книге отлично рассказала суперобложка.

Через минуту-другую Миша поставил передо мной чашку черного кофе. Рядом на блюдце лежало два пакетика с сахаром. Себе он заказал то же самое.

- Приличного десерта тут не оказалось. Заведение приносит свои извинения, - констатировал, нарочито грустно вздохнув.

Некоторое время мы молча пили этот напиток, оказавшийся не натуральным, а растворимым кофе, то и дело изучая глазами интерьер. Или друг друга… Считала нужным не отводить взгляд всякий раз, когда наталкивалась на его, внимательный, выжидающий. Глядела в ответ невозмутимо и холодно.

- Таким образом, у нас остается единственный вариант, - начал он разговор, когда наши чашки опустели наполовину. – И он лучший.

- Ты уже говорил. Я жажду подробностей. – Я устало провела рукой по волосам, расправляя спутавшиеся локоны, откинулась на спинку стула. Побаливала голова и очень хотелось скорее покончить с этим делом, избавиться от Воронова, явно разработавшегося хитрую военную стратегию в отношении меня, и вернуть толику спокойствия хотя бы до ночи, наверняка вновь «порадующей» сновидениями категории 18+.

- Мне кажется, или я действительно тебя дико злю? – внезапно сменил тему мой визави, гипнотизируя темными глубокими глазами.

На мгновение я растерялась, напряглась. После, сглотнув, похолодевшими руками стиснула ткань юбки на коленях и спросила с вызовом:

- А это имеет какое-то значение? Я играю роль Снегурочки, ты – Деда Мороза. Какая разница, злишь ты меня или нет?

Воронов смерил меня каким-то снисходительным, ироничным взглядом.

- Н-да, - протянул задумчиво. – И почему я тебя злю? Хочешь, я поделюсь догадками…

- Нет. – Отрезала, выпрямляясь на стуле, гневно глядя на мужчину.

- Лесь, - нежно произнес он, мягко улыбнулся, красивые глаза потеплели, заставив сердце сжаться от тоски. – Даже если ты ловко вводишь в заблуждение выражением своего лица, я же все равно знаю тебя. Мы три месяца спали вместе…

- Меньше. – Внутри меня в ядерный микс смешивались бешенство, боль, паника, отчаяние и возбуждение. Следовало бы встать и уйти, но чувствовала, что ноги подкосятся… Или я сорвусь, если пошевелюсь.

- Меньше, больше – без разницы. Ты – мой нулевой километр. Все, что было до, шелуха и ерунда, все, что будет после, имеет прямое отношение только к тебе.

Я едва воспринимала его слова, пытаясь подавить дрожь и зарождающиеся слезы. Схватив чашку, буквально спряталась за нее, сделала глоток этого отвратительного пойла, который здешние шутники назвали кофе, другой. Немного полегчало.

Миша, видимо, удовлетворившись моей реакцией (получил все, что желал!), умолк, отодвинулся. Через минуту, бросив: «Сейчас вернусь», он отошел к барной стойке.

Я, не шелохнувшись, осталась сидеть. Бушевавшие эмоции постепенно отпускали, оставляя болезненное понимание: все карты придется раскрыть, Миша докопается до правды…

Пусть так, но пока я буду держать дистанцию. И к черту его попытки игнорировать ее!

- Все как я думал, - хмыкнул вернувшийся к столику Воронов. Разговор с сотрудником чем-то позабавил его. В уголке губ мужчины привычно пряталась ухмылка, карие глаза хитро и удовлетворенно поблескивали. - Так вот. Насчет этого варианта. Хотя нет, уже не варианта – выхода.

Как ловко мой несносный бывший сначала швыряет бомбу, накаляя наше общение, а потом переходит на деловой и нейтральный настрой. Я восхищена и зла!

- Я звонил сегодня моему приятелю, который дружит с владельцем коттеджа в Золотаревке. На берегу водохранилища. Дом что надо. В мае там каждый год фестиваль проводится, какая-то историческая реконструкция, а в июне – Иван Купала. Зимой он обычно занят то одной, то другой компанией толстосумов – любителей охоты или рыбалки, но в этом году пустует. В общем, мой друг должен уговорить хозяина пустить нас на мирную пьянку. Шанс, что у него выгорит, большой. Какие мысли по этому поводу?

Я задумалась. Мысли ворочались неохотно, головная боль усиливалась. …Праздник в лесу, на свежем воздухе, в интересной обстановке… Это во много раз лучше любого ресторана, молчу уже о «Золотом императоре». Но что из себя представляет этот коттедж? Не маловат ли он?..

- Посмотреть место можно будет? – поинтересовалась, доставая снуд. Оставаться здесь больше не хотелось: раздражала музыка, доносившиеся от клиентов крики и смех, запах и обстановка.

- Не можно, а обязательно!

Я поднялась с места, показывая, что хочу уйти. Радовалась, что ранее не стала снимать пальто, иначе сейчас Воронов непременно бы пожелал оказать помощь, и вновь пришлось бы держаться, преодолевать все эти накаты боли и неприятия.

Миша поднялся следом, оделся. И мы друг за другом направились к выходу. Вспомнив кое о чем, я дернула мужчину за рукав, заставив остановиться.

- Сколько денег я тебе должна за кофе?

И как из головы вылетело? То ли старые привычки вернулись, то ли меня так взбесило его завуалированное предложение выпить у него дома «Бейлиз» и выбили из колеи интересные вопросы.

- Давай в машине разберемся, - отмахнулся он.

Обратный путь к парковке мне показался маленькой вечностью. Мы молча месили снег на неширокой тропке, протоптанной местными жителями, Воронов все так же поддерживал меня, морозный ветер задувал, колол лицо и незащищенную кожу рук. Я сильно продрогла.

Едва попала в машину, наплевала на то, как жалко выгляжу и, обхватив себя, засунула ледяные руки в рукава пальто. Зубы постукивали.

Вот уж кто избалован подъезжающими через пару минут маршрутками, не надевает кофту и забывает перчатки!

Миша, сев на водительском место, повернулся ко мне с обеспокоенным видом.

- Черт, Леся, так и простыть можно! Надо было машину переставить, - с досадой проговорил он, включая обогрев.

Я промолчала, чувствуя, как от холода свело мышцы спины, глядела через лобовое стекло на пушистый, матовый в полутьме снежный покров, заполонивший парковку.

Миша подался ко мне, требовательно попросил:

- Дай сюда руки, - протянул ладони и замер в ожидании.

Я в шоке посмотрела на него, отрицательно покачала головой.

- Все в порядке. Я почти согрелась, - солгала, отвернувшись.

Он придвинулся еще ближе, настойчиво потянул мои руки, вынимая их из рукавов. Я напряглась, не далась.

- Леся, - вкрадчиво и мягко заговорил Воронов, с подозрением, многозначительно прищурившись. – Знаешь, это не опасно. Так делают друзья, близкие люди. Или ты вкладываешь в это совсем другой смысл? Чего-то боишься?

- Не поняла тебя, - я пошевелилась, решившись взглянуть в лицо мужчины. Продолжила уверенно и невозмутимо:

- Я почти согрелась. Твоя помощь без надобности.

- Вот как раз хочу в этом убедиться. Дай сюда руки.

Сцепив зубы, я подчинилась. Так проще. Во-первых, он прав: чем жестче прочерчиваю границы, тем больше вызываю у него подозрений. Значит, надо показать: что бы он ни творил, меня это нисколько не задевает, не волнует. А во-вторых…

- Как ледышка, честное слово. Настоящая Снегурка, - с нарочитым ужасом произнес Миша, обхватив мои кисти, криво улыбнувшись.

Во-вторых, какие же горячие у него руки! Благословенно горячие.

Я затаила дыхание и едва не застонала, когда он начал легко массировать мои пальцы, ладони, согревая, разгоняя кровь, расслабляя. Поднял на меня взгляд, заставляющий плавиться, будто касающийся души.

- У тебя такие тонкие, нежные пальцы, мерзлячка моя, - прошептал, приблизив губы к кончикам пальцев, медленно выдохнул на них.

От накатившего жара согрелась мгновенно. Внизу живота осело желание, замолотило в груди сердце.

- Вот так, - он ласково поглаживал мои пальцы. Добавил бархатистым шепотом:

- Надо лучше о тебе заботиться.

Словно зачарованная, опьяненная, я глядела на него, чувствовала, слушала. Кровь стучала в висках, во рту пересохло. Как же сильно хотелось крепче прижаться к нему, такому родному, коснуться щеки, на которой уже начала пробиваться щетина, губ… Пойти дальше, намного дальше, чтобы раствориться в прикосновениях, ласках, желаниях, истоме… Ощутить его целиком. Показать, как скучала, как мне не хватало его. Очень сильно.

- Ведь все можно исправить, так? – тихо спросил Миша, оставляя невесомые поцелуи на кончиках моих пальцев, опаляя, пуская новую волну электрического жара по моему телу. – Ты по какой-то причине соврала тогда, да?

Резко очнувшись, я дернулась. Заледенела – никакого разговора о прошлом. Никогда.

- Я согрелась, спасибо, - осторожно потянула задрожавшие кисти из его хватки. Воронов отпустил, выпрямился.

- Не за что, - язвительно выдал. – И твои три короба уже закончились. Пора искать новую тару.

Поджав губы, я скинула с головы снуд, расстегнула две верхних пуговицы пальто. Миша несколько мгновений сверлил меня пронзительным взглядом, ожидая, что как-то отреагирую на его намек, а после начал движение.

Обратный путь мы проделали молча. Я невидящими глазами смотрела в окно на городские улицы в зимних уборах снега, льда, в глянце света вывесок и фонарей, пыталась проанализировать случившееся, принять какое-то решение, но чувствовала себя совершенно без сил. Не хотелось ни о чем размышлять, думать о будущем (о прошлом – тем более!).

Воронов был спокоен, будто бы даже забыл о моем существовании, сосредоточившись лишь на дороге. Ни о чем не спрашивая, он свернул в мой район, явно вознамерившись довести до самого дома. Я по-прежнему молчала, не желая вступать в спор, сопротивляться. В случае Миши это бессмысленно.

Мы уже были близко, когда зазвонил мой телефон. Неохотно полезла в сумку – говорить ни с кем не хотелось. Оказалось, что тревожила меня мама. Дома, как выяснилось, приключилась маленькая катастрофа: отсутствуют чай и батон.

- Забыла купить, представляешь! Отец без своего привычного черного без добавок и бутерброда уже извелся. И меня извел.

- Я куплю. Скоро все принесу, передай ему.

Миша остановился напротив моего подъезда, обернулся ко мне с мрачным интересом в глазах:

- И куда ты собралась? – Мужчина не торопился разблокировать мою дверь.

- В магазин. Он здесь, за углом.

- Давай отвезу.

- Не надо, - поспешила отказаться я, одеваясь и застегиваясь. – Объездной путь длинный, еще и по ямам, пешком гораздо быстрее. Пара минут – и все.

- Пара минут. С пакетом. Без перчаток, - недовольно проворчал он.

- Не сахарная. Справлюсь. – Я нетерпеливо поерзала на сиденье, намекая Мише, что пора бы меня выпустить.

- Безусловно. Со мной, - твердым тоном припечатал он и, разблокировав наконец двери, вылез из машины.

Я выскочила следом, не став дожидаться, пока он мне поможет. Мы столкнулись нос к носу.

- Знаешь что… - начала я, внутренне закипая, глядя в его безмятежное лицо. Усталость и смирение сгинули прочь. Нахальство и самоуправство Воронова вновь опасно натянули нервы.

- Знаю, - прервал меня мужчина с многообещающей ухмылкой и бесовским блеском во взгляде. – Что дико тебя злю. И сейчас назову причину.

Я резко развернулась, сунула озябшие руки в карманы пальто и зашагала по тропинке через двор к магазину. К черту его! Задумал идти со мной, путь идет.

Воронов быстро догнал меня, и мы пошли рядом. Больше не разговаривали. Даже тогда, когда пришли в магазин, когда я расплатилась на кассе и, быстро сложив купленное в пакет, зашагала к выходу.

Не покидало ощущение, что Мишу ситуация забавляет. Я старалась не смотреть на него, вовсе не замечать, но по паре тихих смешков, которые услышала, когда сама, опередив его, открыла дверь в магазин, не дала нести корзинку в торговом зале, торопливым шагом проходила мимо полок, стремясь отстать от него, – можно было вполне точно судить о настрое Воронова.

О да! Моя обида для Миши – первый шаг к превосходной прелюдии. Просто прямая отсылка! И самое начало этой игры я из-за своих переживаний и решений пропустила. Все развивается по этапам. Подтрунивание плавно переходит к интимным намекам, а чуть позже – и к прикосновениям, открытому заигрыванию, а мое нежелание отвечать, нейтралитет или равнодушие в таких случаях - лучший афродизиак для него.

Со временем поняла, что сладко мстить и отстаивать свое мнение нужно не так. Сменила тактику. Вот только сейчас делать вид, что спокойно воспринимаю его выходку, таинственно улыбаться и раззадоривать его как бы нечаянными касаниями – это действия, которые находятся в числе тех, что исключены. И уж тем более исключено то, чем обычно эти ссоры-игры заканчивались: я, распалив своего мужчину до невозможного, всяческими хитростями оттягивала близость, а после, когда желанное для нас обоих было получено, даже, случалось, вытаскивала из него и извинения, заставляла идти на уступки.

На улице Воронов решительно отобрал у меня пакет. Довел до подъезда, а там распорядился:

- Давай ключи, я сам открою.

Я молча, не глядя на него, полезла в холодные внутренности сумочки, извлекла ключницу и передала ему.

Вот ни слова от меня не дождется, ни взгляда. Да вообще какой-либо реакции.

Открыв дверь, он шагнул ближе ко мне, сунул ключницу в карман пальто, а ручки пакета вложил в мои ледяные пальцы. Смотрел на меня, буквально поглощал взглядом.

- Спокойной ночи, - произнес волнующе и, быстро наклонившись, обжег мою щеку коротким поцелуем.

Я вздрогнула, мигом ослабела, растаяла.

- Еще? – в темных глазах, смотревших в мои, заплясали смешинки.

Оттолкнув вновь начавшегося наклоняться ко мне мужчину, я развернулась и взбежала по лестнице. Пыхтела от раздражения. А вслед мне донесся довольный смешок.

Наглец и самодур. Еще и поцеловать посмел! Ненавижу его и не могу себе позволить его ненавидеть. Потому что чем больше ненавижу, тем сильнее и безумнее люблю.

Будь проклята эта работа! Почему? Ну почему я не уволилась сразу же, как мы с Вороновым расстались? Думала, справлюсь, все обойдется, главное – карьера, постепенно забуду, время лечит. Да, лечит… Скорее, просто заставляет смириться и досконально изучить науку самообмана.

Поздно ночью я вспомнила, что так и не вернула Мише деньги за чертов кофе в «Золотом императоре». Долго пыталась вспомнить цены, отмеченные мелом на доске над барной стойкой, - куда там! В конце концов, вновь вернув номер Воронова в контакты, отправила ему через онлайн-банк пятьдесят рублей.

Утром обнаружила, что гад вернул мне их обратно. С красноречивым сообщением: «Счастье мое, ты меня намеренно распаляешь?»

5. "Шишки повесили, встали в хоровод"...

Закончив макияж, я придирчиво оглядела свое отражение в зеркале. Природная белизна кожи подчеркнута пудрой, серебристые тени для глаз, мелкие блестки у их уголков, отсутствие румянца, прозрачный блеск для губ – что ж, надо признать, что из меня действительно получилась неплохая ледяная дева. Даже яркие зеленые глаза будто бы стали прозрачнее и холоднее, приобрели стальной оттенок.

За спиной возился Воронов, тоже наряжающийся на утренник. В эти минуты его компания не так нервировала и напрягала, как сегодня утром, при нашей встрече. Он с какой-то стати заехал за мной, о чем прислал сообщение, которое настигло, увы, не тогда, когда шла на остановку или уже находилась в маршрутке. Нет, я как раз вышла из душа и начала собираться. Поэтому проигнорировать и нарушить планы нахала не получилось.

А еще мне подумалось: если бы Ира Киселева не отказалась от счастья быть Снегурочкой, на моем месте была бы она. И Воронов был бы так же любезен? Подвозил бы ее и все такое…Она, конечно, замужем, но остановило бы ее это, если бы… Ну нет! Это был бы форменный кошмар!

Я вышла на улицу в отвратительном настроении. В первые минуты поездки оно никак не хотело улучшаться, наоборот, настороженность и злость росли, а потом Миша заговорил про утренник, напоминая про тот и другой пункт сценария, и мысли тут же переключились на испытание, что предстоит. Сразу же в животе скрутился холодок адреналина.

Справлюсь ли я? Справимся ли мы? А вдруг что-то забудем, упустим? Вдруг растеряемся? Все-таки это дети, ждать от них можно чего угодно… Сколько вон в интернете смешных роликов на эту тему можно увидеть!

Через отражение в зеркале, я наблюдала, как Миша, сидящий позади меня на маленьком стуле (это выглядело даже комично, и в другой раз я бы запечатлела своего мужчину в таком вот положении и долго бы еще подтрунивала над ним, выслушивая ответные подколки), прикрепляет бороду, расправляет ее, потом берется за парик с седыми и неправдоподобно кудрявыми волосами, глядя на него практически с ужасом. В такой «амуниции» и состоянии, одетый в модную серую сорочку со стальным отливом и черные брюки, он казался яркой иллюстрацией нелепости и абсурда. Я улыбнулась.

Организаторы устроили нам гримерку в игровой комнате, залитой зимним блеклым солнцем, и сейчас мы находились в настоящем детском раю среди множества полок с игрушками и конструкторами, в окружении низеньких столов, стульчиков, больших мягких кубов и цилиндров. Здесь даже имелись деревянная горка, приставленная к шведской стенке, и бассейн с пластиковыми шариками.

А еще здесь было очень жарко, и мы решили в костюмы облачиться непосредственно перед выходом «на сцену».

За дверями, предусмотрительно запертыми на ключ (то и дело малышня дергала их, пытаясь прорваться, видимо, для игры), царил хаос, шум, гвалт. Это отвлекало и заставляло волноваться еще сильнее. Всего на елку должны были прийти пятнадцать малышей, но в тот момент, когда я последний раз выходила в коридор, примыкавший к ресепшн, мне показалось, что их раза в два больше. А ведь наверняка не все еще тогда появились…

Господи боже, не дай мне с позором провалиться! Пусть все пройдет гладко!

- Все пройдет отлично, не дрожи, - спокойно произнес Миша, наверное, уже в двадцатый раз за этот час. Поймал в зеркале мой взгляд.

- Случиться может все. От ошибок и провала никто не застрахован, - указала, отворачивая зеркало.

- Никто. Но у нас все будет отлично.

- Спасибо, ясновидящий.

- Вернешь в двойном размере. С процентами за эгоизм, кстати. Для меня сегодня тоже дебют, но я так и не услышал, что со всем справлюсь, а ты будешь рядом, - ядовито усмехнулся Воронов.

- Ты-то точно справишься, не сомневаюсь, - с налетом легкой зависти пробормотала я. – Твоей железобетонной уверенностью камни дробить можно.

- Да, а еще сваи забивать, - напомнил Миша мою собственную шутку. Я вздохнула.

Убрав косметику, схватилась за сценарий. Еще раз повторить этот чертов стишок, две последние строчки которого мое сознание почему-то меняет местами, посмотреть, с какими словами надо прощаться…

- Ну как? По-моему, я выгляжу как безнадежно рехнувшийся князь Мышкин ака идиот, - отвлек меня Воронов, закончивший прилаживать парик.

Повернувшись к напарнику, я внимательно оглядела его, с трудом подавила улыбку. Неизменные атрибуты Деда Мороза на смугловатом, кареглазом и худощавом молодом Мише смотрелись… жутко странно. Смешно странно.

- Нет, все нормально, - выдавила, стараясь не рассмеяться.

- Леся! - грозно протянул Воронов.

- Просто аутентичности не хватает, - исправилась, все-таки улыбнувшись.

- Ты о чем?

Да, рано я убрала косметику. Да и приближаться к мужчине не хотелось. Это грозит потерей душевного равновесия, а то и новыми провокациями с его стороны. Но… Мы все же одна команда. А за дверью нас ждут дети, для которых мы обязаны устроить настоящий праздник. Поэтому личные чувства в этом случае лучше оставить за бортом.

- Я о гриме. У меня есть белая пудра и румяна. Будешь у нас Мороз Красный Нос.

Воронов прищурился, пристально глядя мне в лицо.

- У меня такое чувство, будто под дых дали. Умные люди называет его плохим предчувствием, а еще более умные – засадой.

- Придется мне довериться, - развела я руками. Встала, подхватив косметичку.

- Тебе я давно доверился, - ответил он со значением.

Пропустив эти словами мимо ушей (сейчас главное – сохранить спокойствие, иначе точно сценарий забуду, если позволю ему вывести меня из себя), я приблизилась к мужчине. Миша остался сидеть, поднял вверх лицо, окруженное белыми искусственными локонами, внимательно посмотрел в мои глаза:

- А где сакраментальная фраза, что больно будет только морально?

- Не ерничай, - извлеченной из косметички кисточкой, я слегка стукнула его по кончику носа. – И не болтай, болтун.

Воронов усмехнулся. И послушался.

Кто бы знал, что процесс наложения грима может подразумевать интимность такого накала! Или это заслуга исключительно моих чувств и обстоятельств?

Я мягко касалась кистью такого родного лица, каждую черточку которого давно изучила ласками, поцелуями, проводила пуховкой по носу с горбинкой, некогда ставшей предметом моих поддразниваний, невольно вдыхала легкий запах парфюма мужчины. Не глядела в глубины темных глаз, в которых тлели искорки смеха и нежности, хотя так хотелось…

Близко… Очень близко... Смесь боли, сожалений, притяжения, усиленных чередой картинок-воспоминаний, заставляла колотиться сердце, резала душу на куски. На место все поставил страх, что Воронов догадается (если уже не догадался) о моих чувствах… Уверена, что они написаны на моем лице, в глазах, за выражением которых Миша неотрывно наблюдает…

- Все, - хрипло проговорила, закончив. Подрагивающими пальцами я поправила его парик, натянула шапку винно-красного цвета, дожидавшуюся своего часа на столике рядом.

- Спасибо, - прошептал он и дернулся вперед, вероятно, пытаясь схватить, но я ловко увернулась, отошла к своему столику и вновь села спиной к напарнику.

- И кстати, ты очень красивая.

Я нервно стиснула пальцы, зажмурила защипавшие слезами глаза, чувствуя, как выворачивает изнутри от горечи, тоски и раздражения.

- До начала семь минут, - напомнила невозмутимо через мгновение.

- О да! – Воронов поднялся с места и пошел к стоящим у дверей валенкам. – А я уже сейчас чувствую, как подступается тепловой удар. И это без идиотской имитации шубы, подушки под ней и прочего.

Поправив заплетенные в косу волосы, я с иронией ответила:

- Терпи, Миша. Страдания облагораживают, - и предложила, покосившись на печатные листы передо мной, испещренные множеством пометок и комментариев, сделанных ручкой:

- Может, еще раз по сценарию пробежимся?

***

- Маленькой елочке холодно зимой. Из лесу елочку взяли мы домой, - затянула вразнобой ребятня, шагая кривым и косым хороводом вокруг невысокой новогодней красавицы. Зеленые ветви едва проглядывали сквозь обильно развешанный дождик. Зажженные парой минут ранее фонарики (спасибо волшбе Деда Мороза) чуть смягчали впечатление от такой странной елки, скрытой за синтетической блестящей занавесью, точно мусульманская царевна за паранджой, и обвешанной сверху донизу игрушками.

Вообще Новый год – праздник исключительно для детей. Взрослых заставляет ждать его и радоваться только чувство ностальгии. А эти маленькие создания, нестройно тянущие сейчас новогоднюю песенку, одетые в костюмчики зайчиков, ежиков, мишек, снежинок и принцесс, не печалятся по поводу еще одной череды быстро промелькнувших месяцев, не замечают таких вот атомных взрывов, приключившихся с умеренностью и благоразумием людей, украшавших этот зал и елку, не считают потраченных денег и ждут не премий, выходных и кулинарного изобилия, а волшебства и чуда. Всем сердцем они верят, что добрый дух принесет им подарки, похвалит за прочитанный стих, половина строчек которого от волнения забылась, и поиграет в веселые игры.

Дети – удивительные существа. А детство – пора безвременья, вакуум, рай, в котором земные законы и логика не действует. Там время то замедляет, то ускоряет свой бег, там нет смерти и границ, там много света и наивной мудрости.

И Воронов, кажется, сегодня это неожиданно для себя постиг. И, судя по выражению его лица, поведению, проникся уважением.

- Шишки повесили, встали в хоровод, - уже громче и стройнее пели малыши. Им помогали мы, а также вставшие в хоровод родители. – Весело, весело встретим Новый год.

После этой песни нам с Дедом Морозом можно было покидать праздник. К моему облегчению и жалости. Облегчению – потому что чувствовала себя измотанной и физически, и морально. Все-таки быть в центре внимания, организовывать толпу детей, то и дело рассыпающуюся, отвлекающуюся, гомонящую – совсем не для меня. А жалости – потому, что осознала: есть что-то невероятное в том, чтобы творить сказку для готовых верить в нее безоговорочно малышей, чтобы видеть блеск в их глазах.

Едва мы шагнули за порог нашей «гримерки», как Воронов тут же содрал с себя шапку, парик, разулся.

- Фух! Это было… странно, - резюмировал он, расстегивая шубу Деда Мороза.

- Но интересно, - устало добавила я, сняв шапочку, оглядев взмокшего мужчину, сейчас стоявшего ко мне спиной. Обнажившегося до пояса.

Красивый рельеф крепких мышц, чуть влажный от пота атлас кожи, четкая и жесткая горизонталь плеч, бескомпромиссная и литая вертикаль позвоночника, узкие бедра, ягодицы… Телосложением Миша чем-то напоминал стальной клинок, изящный, мастерски сработанный, утверждающийся не за счет громоздкости, а за счет легкости, быстроты, ловкости.

Я любила прижиматься к этой спине, целовать особенно чувствительные места у основания шеи, тереться носом о жесткие волосы на затылке, водить пальцами вниз-вверх по позвоночнику, закидывать ногу на его бедро. Обычно после таких моих фокусов и начиналось все самое интересное…

Усилием воли задавив всполох острого желания, я заставила себя оторвать от Воронова взгляд, прислушаться к тому, что он говорил, снимая бороду:

- … и еще пять минут фотографирования и уговоров ревущих отпрысков не бояться доброго Деда Мороза и сесть к нему на колени, и я бы взвыл. Очень громко и нецензурно! Заявляю прямо: эта роль должна войти в список разрешенных пыток.

- Удивительно вот еще что. – Я неторопливо разулась, с удовольствием пошевелила пальцами, отекшими в узкой обуви, оставила сапожки у двери и прошла вглубь игровой, очень надеясь, что Воронов моих горящих щек и участившегося дыхания не заметит. – Дед Мороз и Снегурочка – центральные персонажи всей этой феерии. Но подаются как второстепенные. Ненадолго пришли, послужили неким фоном и ушли. Причем на целый год.

- Ха! Статус вип-персон. Соль именно в этом, Лесь. Это как президент и премьер-министр. Провели смотр, порадовали личиками и удалились в закат. Так что можем гордиться и даже зазнаться.

- Угу.

Я скрылась за дверью примыкающего к игровой служебного помещения, где собиралась переодеться в офисную одежду. Судя по хранившимся здесь разнообразным вещам (от мячей, мягких игрушек, сортеров до посуды, моющих средств, швабр и пылесоса), этому закутку была отведена роль кладовой.

Сняв «шубку», под которой было лишь нижнее белье – так я позаботилась о том, чтобы не истекать потом, – повесила ее на плечики, зацепленные за верх дверцы шкафа, в котором, как отметила утром, когда переодевалась к утреннику, хранились сухарики, сушки, печенья и прочие припасы. Вынула из сумки ароматные влажные салфетки, обтерлась ими, хотя бы таким образом снимая накопившие усталость и напряжение, и насладилась прокатившейся по коже прохладой.

Когда я потянулась к сложенным на завязанном тканевом мешке блузке и юбке, мое внимание неожиданно привлек шорох, раздавшийся со стороны стола, который заставили пластиковыми коробочками с карточками, банками с камушками, ракушками, бусинами, пуговицами и прочим. Насторожившись, я застыла, чутко прислушиваясь. А в следующую секунду, из-под него прямо навстречу мне выскочила темно-серая мышь.

Нервы не выдержали. Коротко взвизгнув, я помертвела от отвращения и страха.

- Леся! Что… - Ко мне в каморку тут же ворвался взбудораженный Воронов. Замер, увидев полуголую и перепуганную меня. – Случилось…

О черт! Из-за отвлекшего меня мужчины, я пропустила, куда прошмыгнул грызун. Стало еще страшнее – вдруг мышь сейчас как раз карабкается по той стороне мешка, которой мне не видно, стремясь скрыться в моей одежде… И когда я возьму ее…

Наплевав на свой внешний вид, забыв обо всем, я судорожно вздохнула, развернулась к Мише, успевшему смыть грим и накинуть на плечи сорочку, и, вцепившись в ее ткань, глядя в карие обеспокоенные глаза, едва слышно произнесла:

- Тут мышь. – Голос дрожал от переполнявшего меня ужаса.

Он тут же расслабился, морщинка между бровей разгладилась. Протяжно выдохнув, невесомо кончиками пальцев обхватил мои локти, спокойным тоном заговорил:

- Уверен, она перепугалась не меньше твоего и уже умчалась к мышиным специалистам лечить психологическую травму, - мягко улыбнулся.

- Ты не понимаешь, - я сглотнула, крепче стискивая похолодевшими пальцами полы его распахнутой сорочки (несомненно, помну ее, странно, что такой педант и аккуратист, как Воронов, еще не оторвал меня от себя), прижалась к мужчине, едва осознавая это. Казалось, что от страха мое сердце сейчас вырвется из груди. – Я ела печенье из шкафа. Нашла на полочке. Мое любимое. Взяла одно.

- И? – Миша смотрел на меня с недоумением, приподняв бровь.

- Тут мыши. А они переносят опасную лихорадку. От нее даже умереть можно, - прошептала, задрожав от ужаса.

Воронов беззвучно усмехнулся. Поняла по тому, как колыхнулась его грудь, прижатая к моей.

- Ты находишь это смешным? – вспыхнула я, осаживая его злым взглядом.

- Тсс, - мужчина одной ладонью обхватил мой затылок, прижав голову к своей груди, другой крепко обнял за талию. – Не волнуйся. Ты не можешь так жестоко поплатиться за любовь к шоколадному печенью. Да и к заразе зараза не пристает.

- Что?

На сей раз Воронов и не думал скрывать смех.

- Миша, твою разэтак! – Я запыхтела, пытаясь высвободиться из его хватки. И оказалась буквально впечатанной в эту монолитную грудь.

- Ну прости, - покаялся Воронов, посерьезнев. – Зато ты перестала трястись. Зная твою привычку делать из мухи слона, я, можно сказать, предотвратил замаячивший на горизонте обморок или истерику.

Я невольно расслабилась. Силы все равно иссякли. А еще не теряла надежды вновь услышать проклятого грызуна, чтобы определить, куда он скрылся.

- Все будет хорошо. Леська… – Уткнувшись в мою макушку, он перемежал короткими поцелуями горячие выдохи, тревожа кожу, обостряя чувствительность.

Тепло. Спокойно. Надежно. Мои руки самовольно обвились вокруг торса мужчины, нырнув под сорочку. Пальцы ощущали литые мышцы спины, на которую несколько минут назад смотрела с вожделением, под щекой гулко билось его сердце, а легкие заполнил родной запах, присущий только Мише.

Как же сильно я по нему соскучилась…

Мне вдруг непреодолимо захотелось обнять его еще крепче, врасти в него, чтобы никогда не смог оторвать, избавиться, перестать признавать. Захотелось продлить эти мгновения на вечность, впиться в эти губы жадным, сметающим все барьеры разума поцелуем, вновь стать целиком его, а его сделать целиком своим. Все эти чувства, прикосновения, намеки и слова, звучавшие, состоявшиеся между нами в последние дни, словно бы набрали грандиозную силу, превратившись в девятый вал, готовый погрести меня с головой.

Больше нет сил противостоять…

Я задержала дыхание, борясь с собой и проигрывая…

- Ты так упоительно пахнешь… - Миша пошевелился, его выдох прокатился по моей шее, обжигая и вызывая дрожь возбуждения. Губы провокационно обхватили кончик уха, обласкали ямочку за ним, разливая по клеточкам жар, оседающий внизу живота. Руки, неторопливо, ласково скользнув по телу, легли на ягодицы, прикрытые тонким кружевом, прижали мои бедра к его паху, осторожно поглаживая.

Сильно возбужден. Как и я.

Я запрокинула голову, всматриваясь в почерневшие поглощавшие меня глаза. Теперь мы оба замерли, часто дыша, слушая бешеный стук сердец друг друга.

В тот момент, когда он потянулся ко мне с явным намерением поцеловать, под шкафом послышался шорох.

Мышь! Нашлась!

Я мгновенно пришла в себя, отскочила от Воронова, предупреждающе выставила вперед руку:

- Не… - Договорить не смогла, горло сжал спазм.

- Что не? – Лицо мужчины окаменело от сдерживаемых эмоций, голос стал жестким. Горящий взгляд путешествовал от моей прижатой к груди ладони до стоп, обтянутых белыми чулками, возвращался к лицу. Охватывал и ласкал всю, ломая решимость держать дистанцию, заставляя пылать от желания. – Не смей? Не в этот раз? Не для тебя больше?

- Просто не надо, - закончила хрипло и выскочила в игровую.

Это полное фиаско! Настоящая катастрофа, зашвырнувшая меня в эпицентр прошлого.

В комнате было чуть прохладнее, чем в кладовой. Разница температур, а также яркий дневной свет, зарезавший глаза после искусственного и желтоватого, быстро привели в чувство. Я вдруг осознала, что стою здесь практически голая, одежда осталась там, куда не зайду даже под страхом смерти, а еще за дверью остался мужчина, с которым у меня все кончено, но при этом не кончено.

«Абсурдная ситуация», - констатировала я, обхватив себя руками.

Дверь кладовой открылась, и навстречу мне шагнул Миша. Протянул одежду.

- Одевайся тут.

Иронично приподнял бровь, когда я, впавшая в непонятное оцепенение, просто глядела на него, не в состоянии пошевелиться.

- Нууу… Я и не скрывал, как ты мне нравишься вот такая, - Воронов вновь жадно оглядел меня, словно обласкал, опалил. – Поэтому, если хочешь…

Не дала ему договорить, выхватила из рук юбку и, нырнув в нее, застегнув молнию, потянулась за блузкой. Мгновенно набросила ее на плечи и, чуть сбавив темп, принялась застегивать пуговицы.

Миша наблюдал за мной неотрывно, погруженный в какие-то мысли, может, видения, воспоминания. Сейчас меня не то чтобы мучила неловкость (в конце концов, этот мужчина столько раз видел меня и вовсе без одежды, так что можно сказать, на этот раз я еще прилично выглядела), стрессом, подавленностью свое состояние тоже не назвала бы…

Нет, это, скорее, было четкое ощущение, что я уже по шею увязла в этих зыбких топях сотрудничества-флирта-ненависти-злости-любви со своим бывшим, нынешним… Черт знает, по каким правилам играет он. Я и на свои-то наплевала, видимо, уже давно.

Я пропала. И теперь электрические искорки страха и возбуждения бежали по коже вместе с мурашками, сердце замирало в предвкушении и ужасе, а мозг четко командовал: назад, иначе снова будешь несчастна.

- Даже в офисной одежде ты все еще Снегурочка, - тихо заключил Воронов, оценивающе разглядывая меня.

- Это из-за макияжа. На работе подправлю, - ответила рассеянно, вспомнив кое-что неприятное. – Миш, там остались моя сумочка и костюм…

- Принесу, - тут же согласился он. – За ответ. – Испытующе посмотрел в мои глаза.

Я напряглась:

- Какой?

- Почему ты не носила чулки, когда мы встречались? Боялась, что у меня сердце прихватит, когда разденешься?

Я покраснела, закусила губу от досады.

- Может, потому что это было лето? Боялась тепловой удар заработать, - ответила холодным тоном, силясь отогнать овладевшую воображением возбуждающую картину: я, одетая лишь в чулки, ласкаю его, свожу с ума…

- Хм… - Озадаченный Воронов повернулся к двери, готовясь вернуться за моими вещами.

- Слава всем богам, сейчас не лето. Шанс еще есть.

- Ты о чем?

Но Миша уже скрылся в кладовой, моего вопроса не услышал.

***

«До Нового года осталось 8 дней», - гласила табличка, повешенная на кассу кафетерия, с предусмотренным для смены цифр окошечком.

Интересно, а сколько дней или, может, часов осталось до моего момента икс, когда жизнь окончательно слетит с рельсов? Или, возможно, я ошибаюсь, и она уже слетела… В тот день, когда Наталья Юрьевна заставила меня стать Снегурочкой и все покатилось в тартарары. Одно цепляло другое, то, что видела во снах, постепенно переходило в явь, и как держаться дальше, просто не представляла.

- Мам, мам, мне вот это вот, с вишенкой.

- А мне с орешками…

Стоявшая передо мной женщина тяжело вздохнула. Две ее дочки, бегающие от одного края витрины с пирожными к другому, уже минуты три никак не могли решить, какое же лакомство купить, меняли выбор едва ли не каждую секунду. Работница кафе с усталой улыбкой смотрела на разворачивающееся перед ней действо, чай и два сока уже ожидали хлопотных клиенток на подносе, а десерт все не добавлялся и не добавлялся.

Помню, мама часто рассказывала мне, как трудно было договориться со мной в детстве. Подобно этим девчонкам, я никак не могла решить, чего хочу: надеть розовые колготки или белые, платьице или сарафанчик, съесть яблоко или грушу. В итоге шла в садик в цветных лосинах, выбирала футболку, а в магазине, когда подходила наша очередь расплачиваться, мама неслась в овощной отдел, чтобы срочно найти мне нектарин.

Может, у меня до сих пор та же проблема? Я просто не знаю, чего хочу…

Я хочу конкретного мужчину. Который дает понять, что тоже не против, а прелюдию начал чуть ли не в первый день нашего сотрудничества. Держит в осаде, а потом отступает, как бы говоря: хорошо-хорошо, я уважаю твое решение сохранять дистанцию. И изо дня в день или маячит перед глазами, или шлет мне сообщения. При этом не все они делового характера и касаются организации вечеринки и корпоратива, большинство похожи на таинственные намеки, провокационные шутки или просто представляют собой серию смайликов. Я желаю его с неимоверной силой и одновременно не желаю. Видеть, говорить, прикасаться.

Вот и сейчас вместо того, чтобы встретиться с Вороновым на парковке, поспешить оказаться тет-а-тет и поехать посмотреть коттедж, который он предлагает сделать местом проведения корпоратива, я намеренно нахожусь в кафетерии торгового центра, отправившись за совершенно не нужным мне кофе. Лишь бы не явиться, оттянуть неприятный (точнее, пугающе приятный) момент. И это я-то, всегда во главу угла ставящая обязательства и ответственность!

Я хочу сохранить достоинство, спокойствие и разум. Но одновременно не хочу этого, потому что даже не пытаюсь прекратить грезить, мечтать о том, как все-таки расскажу Мише правду, а он ответит: «Ну давай тогда поженимся, раз ты так меня любишь». И, восприняв эти слова, по какой-то странной причине мое сознание отключается, а сердце соглашается на эту унизительную подачку.

Но что еще хуже – это в ответ на свое признание увидеть в его глазах сочувствие и жалость…

Я очень хочу, чтобы поскорее наступил Новый год, чтобы он завтра уже настал, а не через восемь дней, но в то же время понимаю: это мне не поможет, от этого буду лишь страдать. Потому что это означает, что Миши в моей жизни больше не будет. Ни в какой роли и качестве. И от этого накрывают такая свинцовая тоска ибеспросветная боль, что хочется реветь, свернувшись калачиком.

Да, мне не три, а двадцать три. И я по-прежнему не знаю, чего хочу.

- Нет, мам, давай безе. Нет, трубочку.

- И мне! И мне! А еще вон то, беленькое с шоколадом.

Я уже давно расстегнула пальто и сняла с головы снуд, расправив спутавшиеся распущенные волосы, но все равно было жарко. Раздражения на мать-героиню, воевавшую с разбегающимися глазенками своих чад, не было, понимала ее как никто другой. Я с какой-то апатией и смирением ждала своей очереди, не размышляя, как обычно, хочу сегодня капучино или латте, или, возможно, мокко.

Боже, я просто возьму черный со сливками и сахаром. Уже все равно. Все перегорело. И если в книге моей судьбы намечена эта карусель с Вороновым, то будь что будет.

- Расправы тебе не миновать, - послышался вдруг в ухе зловещий шепот, а хваткая мужская рука обняла за талию.

Я вздрогнула всем телом и, мгновенно повернув голову, наткнулась на выжидающий взгляд карих глаз и сардоническую ухмылку.

- Что ты здесь делаешь? – процедила, скидывая с себя его руку. На удивление, он позволил мне это.

- Тот же вопрос я тебе должен задать, - язвительно протянул Миша, засовывая руки в карманы куртки. – Или ветреным девушкам свойственно забывать даже о деловых поездках?

- Я не ветреная, и я не забыла, - отрезала ледяным тоном.

- Первое под вопросом с сентября, а ответ на второе вот он… - Мужчина красноречиво указал на витрины кафетерия.

Ветреная… Привычка спать без чувств и обязательств не мне свойственна. По себе, сразу видно, судит.

- Я ждал тебя на парковке. Ты вышла и, вместо того, чтобы найти меня и уехать, сразу же направилась сюда.

- И ты следил за мной. – Рассерженная, взвинченная, я отвернулась от Воронова, невидящим взглядом уставилась в подсвеченное табло с меню. – Больше того, когда я проходила мимо парковки, твоего автомобиля там не было. Я подумала, что ты задерживаешься, и решила сбегать за кофе.

Мужчина саркастично хмыкнул.

- Тебе прекрасно известно, что я маньяк по части пунктуальности. И сегодня я не на своей машине. Пришлось ее оставить в автомастерской.

- Понятно, - подытожила я, поджала губы.

Мы замолчали, оба недовольные друг другом. А девчонки, к неописуемому облегчению сотрудницы кафе и матери, сумевшей направить предпочтение дочерей в сторону простого пирожного под ностальгическим названием «Пионерское», окончательно определились с выбором. Женщина рассчиталась и отошла, подхватив поднос.

На ее место встала я:

- Мне, пожалуйста…

- Она ничего не будет, - вдруг бросил сотруднице кафе Воронов и, обхватив опешившую меня за талию, развернул от витрин, повел к выходу.

Я уперлась.

- Что за выходки! Я буду еще как, - прошипела взбешенно.

Воронов, вздохнув, встал передо мной. Придерживая за плечи, посмотрел внимательно и спокойно.

- Я подумал, что ты права. Нам предстоит дальняя дорога, и разумно перед ней перекусить. Только кофе не перекус. Давай пойдем в «А-ля итальяно», закажем наше любимое. М?

Запрокинув голову, я смотрела в лицо мужчины, растерявшись и от прозвучавшего предложения, и от внезапной смены его мыслей и настроения.

- Проще здесь что-нибудь взять, - отметила тихо.

- Нам всего лишь на пятый этаж центра. Это даже не квартал, Лесь. Пойдем! Поедим как набобы,  а не как бедные студенты.

Если Мише что взбрело в голову спонтанно, проще с этим согласиться, чем переубедить.

Тяжело вздохнув, я согласилась:

- Пойдем. Только «А-ля итальяно» не тянет на уровень набобов.

Мужчина коротко расхохотался:

- Обещаю, такой уровень будет в следующий раз. – Произнес с обаятельной улыбкой, вновь всколыхнув горечь и раздражение, а после, завладев моей рукой, потянул прочь из кафе.

Ресторан, который он предложил, был когда-то в числе наших любимых. Тех мест, куда часто заходили после работы или забегали на обеденный перерыв. Нам обоим нравился выбор блюд, обслуживание и цены, а также обстановка и музыка – старые итальянские поп-хиты или отрывки из известных опер в современной обработке.

Именно «А-ля итальяно» стал местом нашего с ним второго свидания. И серьезного пари. Мы поспорили, кто больше всего знает слов на букву а. Разумеется, я проиграла. Пришлось дарить ему французский поцелуй под этой нелепой пластиковой плакучей ивой со светящимися фиолетовыми и синими листьями, установленной на первом этаже торгового центра.

Миша помог мне снять пальто, разделся сам, и мы уселись за свой любимый столик у окна, выходящего на сквер у банка. Даже не стали глядеть меню, зная его практически наизусть. Мужчина сразу же подозвал официантку и сделал наш обычный заказ: лазанья, чай с мятой и лимоном, малиновый чизкейк.

А я глядела в окно на заметенные снегом газоны, черные ленты асфальта между ними, голые и унылые ветви высоких деревьев, застывшее серое небо, и чувствовала себя совершенно опустошенной и несчастной.

По какой такой злой прихоти судьбы я полюбила именно этого мужчину да еще и не сумела позабыть? Зачем сейчас ворошу наше с ним прошлое, вспоминая дни, когда приходили сюда?

… Еще и назвал меня ветреной? Хотя… Если взглянуть на случившееся его глазами, то наше расставание воспринимается как верный признак наличия у меня этого недостатка.

- Тебе не кажется, что между нами назрел разговор? Даже не назрел – нагноился? – спросил предмет моих невеселых дум.

Я повернулась к нему. Воронов выглядел расслабленным и будто чуть отрешенным, в темных глазах, изучавших меня, не было ни насмешки, ни холода, ни тем более гнева. Но чувствовала, что он напряжен, готов действовать решительно.

- Да, - согласилась, весьма кстати вспомнив, что кое-какой вопрос действительно требовалось обсудить. Правда, касался он не того, о чем Миша, кажется, намеревался поговорить.

В любом случае, на откровениях и ретроспективах лежит табу. Никаких обсуждений нас с ним. Никогда.

- Чудесно. – Он тут же подался вперед, положив руки на стол, от ставшего цепким, серьезным взгляда похолодело сердце. – Я давно…

- «Три короля» вернули нам аванс, внесенный за корпоратив, - поспешила перебить я, глядя в его лицо хладнокровно, предупреждающе. - Я узнала вчера сумму в бухгалтерии. А заодно и бюджет, на который можем рассчитывать. Мы всех трат ведь так и не рассмотрели. По-моему, настало время распределить расходы.

Взгляд карих глаз напротив стал колючим, жестким, губы плотно сжались. По моей спине побежали мурашки, а мышцы напряглись. Противостояние и провокация – видишь, милый, теперь и я играю по твоим правилам.

- Значит, деньги. Презренный металл и бумага. Его достаток и нехватка, - резюмировал холодно. Добавил после паузы:

- Знаешь, Леся, на твоем бы месте я серьезно задумался.

- И о чем же? Где найти диджея подешевле?

На скулах мужчины желваки заходили. Он пояснил с нажимом:

- Задумался бы, насколько хватит моей выдержки.

- На ее отсутствие ты никогда не жаловался. Ты у нас прямо-таки ледяная глыба, - промолвила тихо мгновение спустя, вновь отвернувшись к окну, за которым громко щебечущая стайка воробьев облепила едва не стучащиеся в стекло ветви тополя. Вот уж кому сейчас весело и свободно…

Воронов промолчал, а под потолком ресторана будто грозовой фронт повис, пуская по коже электрические разряды и делая воздух густым и душным.

Минут через пять, проведенных в молчании, наш заказ принесли, и мы взялись за столовые приборы.

Кусок в горло не лез, кажется, не мне одной. Миша был бесстрастен, подчеркнуто вежливо спросил, как мне лазанья и не хочу ли я еще чего-нибудь. Но я знала его достаточно хорошо, чтобы быть уверенной: за внешней невозмутимостью сейчас бурлил адов котел. И центром круговорота кипятка была я.

Мы лениво ковыряли вилками в своих тарелках, а потом Воронов все же приступил к обсуждению бюджета корпоратива.

Как ни странно, но разговор о деньгах и их распределении нас увлек и в какой-то степени примирил. Впрочем, мы и не ссорились… Оплата ужина чуть было снова не развела нас по разные стороны барьера. Миша получил счет и расплатился с официанткой карточкой, сверкнув глазами, когда я потянулась к сумочке.

- Леся, еще движение, и я тебя прилюдно отшлепаю, - предупредил не то в шутку, не то всерьез.

Я нахмурилась, а после решила отпустить ситуацию. В конце концов, кто мне мешает вернуть ему деньги и месяцы спустя? Здешние цены прекрасно знаю…

Воронов расслабился и на обратном пути к машине вовлек меня в спор о том, просить ли биг босса добавить еще средств и каким образом урезать ту или иную статью расходов.

Да уж, давно не щекотала себе нервы жаркой полемикой с ним.

Когда Миша подвел меня к черной «Ладе-Приоре», то с иронией констатировал:

- Леська, тебе ни в коем случае нельзя бюджет доверить. Если следовать твоей логике и в домашнем хозяйстве, стиркой будет заниматься мыло, холодильник заменит ледник в подвале, а воду сами натаскаем.

- Не утрируй, - поморщилась я, усаживаясь в машину. – Если слушать тебя, то все деньги надо спустить на феерию и удобства. Вот кому нужна доставка автобусом после корпоратива?

Воронов наклонился ко мне, не спеша закрывать пассажирскую дверь.

- Экономная ты моя, - снисходительно усмехнулся, обжигая бесовскими искорками во взгляде. – Прежде всего тем, кто сам уйти не сможет.

Путь нам предстоял неблизкий. Пока толкались в городских пробках, неспешно обсуждали программу корпоратива.

Воронов не разочаровал. Впрочем, глупо было ожидать от него этого, работоспособность Миши и его привычка браться за дело основательно всегда служили примером и вдохновляли. Выяснилось, что на вечер найден тамада, уже даже предложивший на рассмотрение сценарий (Миша обещал его скинуть в наш чат во «ВКонтакте»), есть возможность запуска фейерверков, ведь рядом берег водохранилища. Общий сбор сотрудников планируется от четырех до пяти вечера, а обратно в город желающих повезет автобус, который подъедет в 23:00.

- Пока не ясно с меню и едой, но, думаю, сегодня это обсудим с владельцем и решим. Как говорится, был бы зверь, а шуба за ним не заржавеет.

- Жестокая параллель, - хмыкнула я.

- Жестоко людей привезти в тьмутаракань и не накормить. Это даже бесчеловечно, пусть и условия человеческие в безлюдных окрестностях.

Я не удержала смешок, услышав этот каламбур. Уловила довольную ухмылку своего напарника.

Последний муравейник городского микрорайона, напоминающий собранный ребенком лего, остался позади. Мы вырвались на шоссе, которое, словно фантастические моря, омывали с двух сторон заснеженные поля, изредка разбавляемые украшенными серебристыми уборами перелесками.

Разговор переключился на то, как следует украсить помещение. Без спора вновь не обошлось. Воронов заявил, что его раздражает «новогодняя мишура», а я указала на то, что хотя бы развесить фонарики и поставить пару искусственных елочек в коттедже надо. Миша ответил, что лучше настоящей ели или сосенки быть ничего не может, и перевел дискуссию в другой план.

Потом бурное обсуждение коснулось такой диковины как новогоднее настроение, мы начали вспоминать сюжеты отлично известных нам обоим «Рождественской песни в прозе» и «Вечеров на хуторе близ Диканьки» и фильмов, снятых в советское прошлое.

Начало темнеть. Декабрьская дорога, черной нитью бегущая через ледяное и сверкающее в свете фар пространство, обрела таинственную и романтичную мрачность. Низко нависло небо, забитое грязно-серой ватой туч. Похоже, собирался снег.

- Все-таки приятно уехать за город, - вырвалось у меня. – В лесу погулять…

- Да. По колено в сугробе, - хмыкнул Миша.

Я с недовольством покосилась на него. Раззадоривает меня или действительно противник зимнего активного отдыха?.. Наверняка раззадоривает.

- Птиц послушать, - продолжила, сверля мужчину взглядом.

- Скорее, завывание ветра. Птицы все на юге.

- Посидеть на поваленном стволе и посмотреть на деревья в снегу и инее, - стояла на своем.

- Поморозить филейные части, - поддел он.

- Временами с тобой невозможно разговаривать, – произнесла, сдерживая улыбку.

- Некоторые разговоры, Леся, на самом деле являются прелюдией. Наши с тобой – в особенности, - ответил Воронов, подарив мне красноречивый взгляд.

Я мгновенно напряглась, смолкла и будто бы очнулась, осознав, где я и с кем. Мы больше не пара и ею еще раз не станем, эта поездка сугубо деловая, расслабляться и позволять чувствам взять верх нельзя.

Вскоре мы повернули на лесную ухабистую дорогу. Миша тоже замолчал, целиком сосредоточился на вождении, видимо, опасаясь залететь в яму и повредить чужую машину. Минут пятнадцать петляли среди сосняка, поразившего меня высотой и угрюмостью, а после, наконец, выехали к коттеджу.

- Приехали, - тихо отметил мой спутник.

Сквозь лобовое стекло, уже припорошенное первыми снежинками, я смотрела на постройку впереди: терем, заснеженный, двухэтажный, окруженный соснами с темно-изумрудной хвоей, взмывающей в небо. Не хватает только стоящих рядом саней, запряженных тройкой белых рысаков, и впечатление, что это – дом Деда Мороза, будет полным.

- Нравится? – раздалось над ухом.

Оказывается, Миша уже открыл мою дверь и протянул руку, чтобы помочь выбраться из машины. На лице – довольная ухмылка, будто это он лично создал данное место, а теперь представляет с гордостью, ожидая похвалы.

В таких случаях я не скрывала своих эмоций, но считала нужным капельку дегтя все же добавить.

- Очень, - ответила, вылезая на морозный влажный воздух.

- Именно поэтому и не стал показывать тебе фото. Хотел, чтоб ты пала на месте от восторга, - тепло рассмеялся, сжав мою ладошку.

- Единственный минус: это экстрим на самом деле. Ни тебе транспорта поблизости, ни родных тяжелых металлов в воздухе, ни протоптанных и широких дорог для прогулки, - вздохнула, оглядывая территорию, наслаждаясь белизной снежного покрова и глухой лесной тишиной.

- Леська, это, наоборот, плюс! – покачал головой Воронов и потянул меня за руку к дому.

На крыльце появился мужчина в красном свитере и синих джинсах. Обут в валенки (надо же, кажется, с детства их не видела). Седоватый, крепкого телосложения, лицо с крупными, грубоватыми чертами, но искренняя улыбка и взгляд добрых глаз располагают к себе.

- Это владелец. Зовут Тимофей, - подсказал Миша, приобняв меня за талию.

- Здесь скользко, - пояснил, поймав мой недовольный взгляд, прищурился. – Не прощу себе, если синяк заработаешь. Так что смирись.

Скользко, кстати, не было. Чувствовалось, что за местом хорошо ухаживали. Дорожки, подъезд и парковка, достаточно обширная, были расчищены от снега. У крыльца хозяйская рука высадила тую, парочку голубых елочек. Я заметила и два сугроба, под которыми, видимо, были погребены клумбы, весной, летом и осенью радующие глаз цветами.

- Вечер добрый, - сдержанно поздоровался мой спутник.

- Добрый, - отозвался хозяин, улыбнувшись еще шире. – Вы даже рано.

- В такое место грех не торопиться.

Мужчины пожали друг другу руки. Миша представил меня, Тимофей учтиво кивнул в знак приветствия, и мы вошли внутрь.

В коттедже было прохладно. Хозяин пояснил, что за тепло отвечают два камина да обогреватели, работающие от автономного генератора.

Обстановка мне понравилась. Все по-спартански просто, минимум мебели, обилие дерева, света, светлых и мягких тонов. Уютно, спокойно. Тимофей показал нам весь первый этаж: просторную гостиную, объединенную с ней столовую, кухню, небольшие служебные помещения, а также ванную.

- Лишнюю мебель накануне вынесем в сарай. Можно добавить еще пару столов, стулья тоже имеются. Знаю толкового мужика, он вам обеспечит меню и официантов. Дать телефон? Или у вас уже все схвачено в этом направлении?

Миша взглянул на меня и, получив кивок в знак согласия, записал номер. Затем мужчины принялись обсуждать такие детали, как допуск на второй этаж, наличие аппаратуры для музыкального сопровождения, организацию фотозоны внутри коттеджа и снаружи, место запуска фейерверков и то, насколько хорошо можно осветить территорию. Я же, глубоко вдыхая бархатистый запах дерева, хвои, смешанный с какой-то мятной свежестью, отдыхая душой, прошлась по дому. Оценила деревянную лестницу (хозяин пояснил, что наверху спальни, ванная и кабинет), сделанную под антиквариат горку с посудой в столовой, голову оленя над камином (Тимофей, заметив мой интерес, успокоил: мол, животное убито не в наших лесах, «трофей» заказали через интернет). Атмосфера покоя, простоты, неторопливости быта напоминала о том, что давно устала от рабочей круговерти и по-настоящему не отдыхала, наверное, со студенческих времен.

Присев на широкий подоконник в гостиной, я засмотрелась в окно. В темно-серых сумерках мелькали сыплющиеся с небес снежинки, окружающий лес постепенно сливался с мраком, теряя четкость и краски.

Усталость и напряжение прошедших дней быстро растворились в мыслях о том, что сейчас нахожусь далеко от города с его нескончаемыми заботами, затерянная в снегах. Как настоящая Снегурочка. Здесь, в лесу, время наверняка течет иначе, а акцент в сутках делают не будильник и расписание, а восход, зенит и заход солнца. Именно здесь можно увидеть кипенно-белые снежные покровы, вдохнуть чистый морозный воздух. А еще, может быть, встретить белок, лис, интересных птиц. Пусть я не ценитель жизни среди природы и, скорее всего, заскучала бы на следующий день после ее начала, но все равно погостить в этом коттедже не отказалась бы. Это пошло бы на пользу.

Улыбнулась, представив, как Миша непременно бы отправился на рыбалку (о которой с неослабевающим энтузиазмом рассказывал сейчас Тимофей), а потом, заявив, что он волонтер зеленого движения, выпустил пойманных обитателей водоема обратно. А я бы смеялась, встретив его с пустыми руками, но с яркими снимками в смартфоне в качестве доказательства. Обязательно подшутила бы над ним при случае, показав фото красиво приготовленной рыбы, пояснив, что вот он – наш ужин. А тарелки в реальности пусты потому, что ратую за экономию и диету.

- О чем задумалась, Лесь?

Я вздрогнула, услышав голос Миши рядом, вернулась в действительность.

- Да так, - ответила неопределенно, пожав плечами.

Ужас! Я только что мечтала о совместном отдыхе с мужчиной, с которым будущего никогда не будет. Даже если допущу что-то между нами в настоящем…

Как же хорошо было бы вернуть спокойствие и разум, стерев себе память. Но, видимо, амнезия для меня так же невозможна, как и счастье.

- Вы закончили? – поинтересовалась я, спустившись на пол.

Миша, преградив мне путь, пристально вглядывался в мое лицо, словно бы не слышал вопрос. От внимательного взгляда карих глаз сердце забилось быстрее, горло защипало наворачивающимися слезами.

- Ты осунулась, - мягко обхватил предплечья. Прикосновения его пальцев обжигали даже сквозь плотную ткань жакета. Я нервно прикусила губу, чувствуя, что не в силах вырвать руки, оказалась полностью во власти этого тепла, близости и темной глубины глаз, в которых видела нежную заботу.

- Замоталась? Или плохо себя чувствуешь? – спросил с беспокойством.

Взяв себя в руки, я отступила, разрывая этот недопустимый контакт, поправила волосы, одернула жакет. Нет уж, не стану отвечать на его вопрос. Вполне возможно, что бессонница, нервы, тоска и противоречивые желания не самым лучшим образом отразились на цвете моего лица.

- Все в порядке, - произнесла невыразительно. - Так мы едем?

- Да. Главное мы обсудили, - ответил Воронов после паузы, продолжая пристально смотреть на меня. – Можем ехать. Если у тебя нет каких-то вопросов и замечаний.

- Как по-деловому, - устало усмехнулась я. – Вопросов и замечаний не имею. С датой решили?

- Тридцатого.

- Тогда домой. – Я направилась в холл, чтобы одеться. Услышала позади раздраженный вздох мужчины.

6. В гостях у сказки

К тому моменту, как мы пустились в обратный путь, совсем стемнело. Начиналась метель, крупные пушистые снежинки льнули к лобовому стеклу, мельтешили и блестели в резком свете фар.

Возможно, я бы и расслабилась, и даже вздремнула, поскольку чувствовала колоссальную усталость, но мешали ухабистая дорога и тревожное предчувствие. В такую погоду да в этой глуши попасть в беду легко…

Стволы сосен-гигантов, снег, яма. Вновь свет вырезает у темноты кусок пространства, и вновь в нем золотятся стволы… Нет, днем в лесу намного приятнее, а сейчас – будто в страшилке.

Машина зарылась в очередную выбоину и забуксовала. Спокойный обычно Воронов занервничал, я заметила, как вытянулись и твердо сжались его губы, взгляд стал пронзительным и жестким. В итоге он глухо выругался, приоткрыл дверь, чтобы оценить ситуацию, и снова предпринял попытку вырваться из ловушки, высунувшись наружу, наблюдая за движением колес.

- Попали, - констатировал он, остановившись. Затем вышел, не захлопнув дверь. В салон посыпался хаотичный рой снежинок, свет высекал из них искру, а через секунду они таяли.

Мужчина вернулся быстро. Сел за руль, рассеянно посмотрел вперед, в тоннель, созданный светом фар. В нем бесновалась метель, серебрились заснеженные колеи от колес проезжавших тут автомобилей.

- Миша, - тихо окликнула его, начиная все сильнее беспокоиться. Предчувствие не обмануло: мрачный и сосредоточенный Воронов, вокруг давящие на психику глушь и тишина.

- М? – Он повернулся ко мне, серьезный, собранный. – Тебе какую новость сперва: плохую или очень плохую.

Я похолодела, не нашлась с ответом.

- Ясно. Выбраться без помощи я, кажется, не смогу. А вторая: Леха меня прибьет. Но сначала его прибью я.

- Машина Леши? – переспросила, вспомнив его: друг Миши со времен вуза, общительный, но слегка не от мира сего, он нас знакомил как-то. – Он же не водит, вроде.

- Купил авто, месяц назад получил права. Чуть не попал в аварию и заявил, что это не его, - пояснил мужчина, явно сосредоточенный на чем-то другом, снова вернув взгляд к ненастью снаружи.

- Слушай, давай я выйду. И подтолкнуть могу, - предложила, припоминая, как мы обычно с мамой в таких случаях помогали отцу.

Воронов резко повернул ко мне голову. На губах какая-то угрожающая улыбка, в глазах жесткий блеск.

- Леська, ты в своем уме? При твоем воробьином весе и аналогичном телосложении это верный способ надорваться. А мне самоубиться от стыда, что моя женщина за мою глупость расплачивается.

Слова «моя женщина» резанули раздражением и болью. Решила сделать вид, что пропустила их – сейчас есть проблемы похуже.

- Это просто взаимовыручка, ничего такого. Мы с мамой…

- Леся! – предупреждающе процедил мой спутник. – Я не твой отец – это раз. В теме поставлена точка – это два.

Вот ведь упертый, упрямый человек! Диктатор неразумный.

 - В любом случае это лучше, чем сидеть в яме и ждать… неизвестно чего. Вокруг ни души, кроме нас с тобой, темно, нам никто не поможет.

- Я найду выход.

- А если откопаться, - внесла очередное предложение, вспомнив аналогичные ситуации.

- Этот вариант уже проработан. – Миша едко улыбнулся. – И именно поэтому Леша у меня огребет. В багажнике нет лопаты. Этот чайник, думаю, просто не догадался ее туда положить. А я не проверил ее наличие, так как страшно избалован внедорожником да и вообще наивный городской пижон.

Я сникла.

- Впрочем… - Воронов потянулся к сотовому, находящемуся в ячейке у рычага передач. Я тут же полезла в сумочку за своим.

Минуту спустя, прекратив водить руками с зажатыми в них телефонами в разных траекториях, мы вопросительно посмотрели друг на друга.

- Успешно? – поинтересовался у меня мужчина. Приподнятая бровь и язвительная улыбка в уголке рта свидетельствовали о том, что и этот вариант провалился.

- Нет. На обеих симках.

- Все это было бы грустно, когда бы не было так смешно, - перефразировал он строчки Лермонтова, задумчиво глядя на меня, постукивая пальцами по рулевому колесу.

Меня же вдруг поглотило ледяное чувство страха. Будто в прорубь с головой погрузилась. Где мы? Как нам выбраться из этой глуши? Остаться ли в машине, ожидая помощи? Насколько это опасно? Что будет, если мы пойдем на поиски подмоги? Что будет, если не рискнем идти по темноте и останемся в машине до утра?

Сердце гулко, глухо колотилось, его стук противно отдавался в горле. Попытка сдержать это цунами вопросов и эмоций, найти выход провалилась. Я начала дрожать, к глазам почему-то подкатили слезы.

Не знаю, как Воронов это заметил, ведь ничем себя не выдала – просто смотрела вперед невидящими глазами, мертвой хваткой одной руки вцепившись в сумочку, другой – в предавший доверие сотовый.

- Леся… Эй, - тихо, вкрадчиво позвал меня мужчина. Не дождавшись какой-либо реакции, подался ближе ко мне.

- Счастье мое, ну что ты. Успокойся, все будет хорошо. – В его голосе разливалась бархатистая теплая нежность. Миша осторожно, ласково провел пальцами по моей щеке. – Клянусь, я все улажу.

Забота и теплое прикосновение мужчины оказались тем самым рычагом, обрушившим мою выдержку. Глаза невыносимо защипало, я всхлипнула.

- Леся, - произнес Воронов громче, уже с отчаянием и, крепко обняв, прижал мою голову к своему плечу.

- Эта проблема разрешится, - продолжил утешать, поглаживая по волосам, целуя в висок. – Для живых вообще нет неразрешимых проблем, поверь. Они неразрешимы только для мертвых.

Я вздрогнула, пронзенная приступом суеверного ужаса, попыталась освободиться, но Миша не отпустил. Зарылся носом в волосы на макушке, шумно выдохнул.

- Убери свой сарказм, - недовольно буркнула я, затихнув, расслабившись.

«Как же хорошо, что он рядом. Если уж и полагаться на кого-то, то только на него», - подумалось мне. Близость и тепло Миши укротили страхи и панические мысли. Слезы высохли, я поверила, что мы обязательно справимся со всем.

- Это черный юмор. И он помогает. Я нашел выход.

- Какой? – глубоко вдохнув напоследок успокаивающий запах мужчины, я проявила большую настойчивость, высвободилась и выпрямилась на сиденье.

Воронов мгновение вглядывался в мое лицо, видимо, оценивая состояние. Он был уверен и спокоен, что, в свою очередь, внушило оптимизм и мне.

В своей жизни предпочитала все сама контролировать, не ждать и не искать помощи. И лишь с Мишей нравилось быть ведомой и слабой. Не просто нравилось, мне это позволяла совесть. Я сознательно отдавала ему главенство и чувствовала, как воздушная легкость свободы будто наполняет каждую клеточку тела.

Подзабытое чувство вернулось вновь, расшевелив ставший в последние дни привычным микс горечи и боли: мы больше не пара, нам не суждено быть вместе.

- Тимофей остался в коттедже. Сказал, что уже начнет подготовку, набросает, что нужно сделать. Он живет где-то рядом, думаю, в поселке.

- И? – спросила, когда мой спутник умолк.

- Эта дорога ведет в поселок. Он пойдет по ней, - пояснил, показывая на снежную колею за лобовым стеклом.

- Он может выбрать другой путь. Мало ли в лесу троп для местных, - засомневалась я, покачала головой.

- Может. Поэтому лучше всего пешком вернуться в коттедж. Здесь навскидку два с половиной - три километра.

Я нахмурилась, размышляя. С одной стороны, в предложении Воронова был смысл, с другой…

- При таких условиях все пять. Можно разминуться, не успеть, - отметила тихо.

- Риск есть, - кивнул Миша. – Но это лучше, чем ничего не предпринимать. Хотя бы потому, что действия – это всегда хорошо для душевного равновесия, о чем ты мне пару минут назад сама напомнила, - закончил с язвительной усмешкой.

Я вздохнула, признавая его правоту. С минуту мы смотрели друг на друга: Миша – выжидающе, с азартом в темных глазах, я – с сомнением, вопросительно.

- Здесь можно заблудиться таким избалованным чадам цивилизации, как мы с тобой, - отвернулась, вглядываясь в кружевную занавесь снегопада за стеклами.

- Ну, я ходил в лыжные походы…

- В пургу?

- Нет, - смешок.

- Вот и все.

- Леся, послушай. – Мужчина потянулся ко мне, мягко обхватил теплой большой ладонью мою кисть, внушая, заверяя. – Тебе не обязательно идти со мной. Я встречу мужика, и мы вместе придем за тобой.

- Ох, Воронов, какой же ты идеалист и фантазер, - скептически усмехнулась я.

- То есть ты в меня не веришь? – спросил с вызовом.

О нет, Миша закусил удила. Это выражение лица я знала отлично. Теперь сбить Воронова с намеченного пути могли лишь кардинальные меры. Те самые, которые отныне под запретом.

- В тебя – да, в условия – нет, - ответила я, уже не надеясь, что он послушается и верно оценит опасность.

- Я дойду до коттеджа и приду за тобой с Тимофеем. А ты подождешь меня в тепле и комфорте.

Лишь усилием воли я задавила вспышку обиды и злости. Упрямо молчала, отвернувшись от мужчины. Он мой настрой уловил, тоже уставился на дорогу. Повисло заряженное грозой молчание.

Спустя минуту разозленный Воронов принялся порывисто одеваться: застегнул куртку, надел шапку и перчатки (чудо, что он вообще их взял! Как успела заметить, плюс и минус на улице не сильно влияли на его выбор одежды).

- Может, пожелаешь мне удачи напоследок? – поинтересовался с нажимом и негодованием.

Я из принципа промолчала, так и не повернувшись к нему.

- Спасибо. К такой понимающей и поддерживающей девушке я не могу не торопиться, - ехидно резюмировал. Добавил уже более миролюбивым тоном:

- Мотор пусть работает, иначе ты замерзнешь. Жди, - и вылез наружу. В обступающий со всех сторон лес под раскрывшимся покрывалом темноты. В бурлящую непогоду. В неизвестность. Безумец…

А я? Что делать мне? Ждать, как он сказал?

А вдруг с ним что-то случится? Упадет в занесенную снегом яму (их тут полно, судя по всему), сломает ногу, шею? Вдруг заблудится? Что-то пойдет не так у меня? Машина загорится, например…

Пугающая тишина в салоне разбавлялась лишь урчанием мотора, сейчас показавшимся мне тихим и угрожающим рычанием какого-то демона, затаившегося в ожидании добычи. Ассоциация лишь подстегнула мою панику.

Задрожав, едва сдержав вопль ужаса, я выскочила из машины, даже не застегнувшись. Сырость и мороз тут же безжалостно облизали тело. Провалилась по щиколотку в снег, захлебнулась студеным ветром, но крикнула:

- Миша!

На долю секунды испугалась, что мужчина, уже отошедший от автомобиля на десяток метров, не услышит. Или не обернется.

Напрасно. Воронов остановился.

- Леська, я никуда не денусь, честное пионерское, - развернулся ко мне.

Снегопад и темнота мешали разглядеть выражение его лица, но в тоне слышалось недовольство, смешанное с беспокойством.

- Дурак! Я с тобой, - беззлобно огрызнулась и принялась застегивать пальто.

Пальцы стыли на холоде, слушались плохо. Хорошо, что ветер был умеренным, иначе мы бы застряли в настоящем буране. Накинув на голову снуд, с остервенением убрав залепившие лицо пряди и натянув перчатки, я сделал второй шаг. И, разумеется, вновь увязла в снегу.

Да, сапоги на шпильках – это, безусловно, шикарная обувь, но не подходящая для путешествия по лесным зимним дорогам. Здесь требуются лыжи.

Еще шаг. Нога за что-то зацепилась и я, вскрикнув, взмахнув руками, совсем не изящно приземлилась пятой точкой на снежное полотно дороги. Было не больно, но очень обидно.

- Лесь, - голос Миши раздался совсем рядом. – Сильно ударилась?

- Пострадала только гордость, - ответила, не глядя на мужчину, соображая, как бы подняться и цел ли каблук.

- Давай-ка, иди ко мне, - Воронов, наклонившись, подхватил меня под руки и легко поставил на ноги.

Я, оказавшись в вертикальном положении, провела расследование: каблуки целы, но я по пояс в снегу. Счастье, что додумалась сегодня облачиться в брючный костюм, иначе масштаб катастрофы был бы больше.

В четыре руки мы с Мишей быстро отряхнули меня, а потом, выпрямившись, уставились друг на друга примерно с одинаковым выражением непримиримости и недовольства на лицах.

Он повыше поднял воротник моего пальто и, придерживая за него, наклонился, произнес, прищурившись:

- Это плохая идея, Леся. Тебе лучше…

- Я не останусь одна, - перебила, покачав головой. – Посреди леса. В неизвестности. И тебя одного не пущу. И точка. - Нахмурилась, ожидая ответа.

Сейчас, когда наши лица были так близко друг к другу, снегопад и сумрак не мешали мне твердо глядеть в его темные глаза, а ему – верно оценить степень моей решимости.

- Именно поэтому ты и блондинка, - кривовато улыбнулся Воронов спустя мгновение этой своеобразной дуэли.

- Лучше молчи, - я отпихнула мужчину от себя. Вернее, попыталась. Все, чего добилась: он отпустил воротник моего пальто и выпрямился.

- А если не стану?

Я не ответила. Еще мгновение мы стояли друг напротив друга, сверля взглядами, обсыпаемые со всех сторон снегом.

- Леся, - предпринял очередную попытку заставить меня остаться Миша.

- Если это не опасно, то и я могу пойти. Если опасно, то остаемся здесь. Оба.

- Хм…

Мужчина промолчал. Затем вернулся в машину, выключил мотор, фары и вылез обратно с моей сумочкой в руках – совсем забыла о ней второпях.

Нас обступила темнота со слабым молочно-серым отливом, идущим от снежного покрова. Стало страшно, тревожно. Словно источник искусственного света, которого сейчас не стало, был той самой нитью Ариадны, которая вывела бы нас из этого лабиринта сосен и сугробов.

- Что ж, пойдем, - сказал Миша, поравнявшись со мной и протягивая сумочку.

Достав сотовый, мужчина включил фонарик и, подсвечивая дорогу, зашагал назад, в сторону коттеджа.

Я двинулась следом за ним по колее, оставленной колесами автомобилей и являвшейся импровизированной тропой. Шаги давались с трудом, я все время увязала или спотыкалась. Складывалось впечатление, будто к моим ногами привязали тяжелые гири. Неудивительно, что сразу же отстала от своего спутника.

Миша тотчас же вернулся. Безапелляционным тоном обозначил:

- Я иду впереди, а ты крепко держишь меня за руку и идешь следом.

Спорить, проявлять независимость и держать границы было неразумно. И мы вновь начали путь. На этот раз вместе, так, как Воронов сказал.

«Безумие. Это невозможно», - такая мысль стучала в голове в первую минуту. «Никогда в жизни больше не куплю сапоги на шпильках», - пришло верное решение во вторую. «Какого черта вообще существуют леса и лесные дороги?» - постигло отчаяние в третью.

Если уж так тяжело идти по колее, то и представить невозможно, какие же сугробы там, среди величественных колонн сосен!

Глаза привыкли к темноте, и я оглядывала окрестности, ежась и даже не стараясь избавиться от мысли, что мы с Мишей посторонние, лишние люди в этом белом-белом царстве метели и сурового, будто тоже изо льда сделанного сосняка.

Серое небо, похожее сейчас на густой взбитый йогурт, нависало над головой. Мельтешили снежинки, облепляя одежду, лицо. Мы продвигались вперед неторопливым темпом, я старалась ступать след в след за мужчиной, крепко держала его за локоть, используя в качестве опоры, и низко наклоняла голову, пытаясь спрятаться от снегопада. Впрочем, за широкой спиной мужчины мне гораздо меньше перепадало. Думаю, Воронов гораздо быстрее шагал бы без меня, но ни слова упрека в медлительности, глупом упрямстве, помешавшем мне согласиться с ним и остаться, не было.

Да уж, привычка Миши молчать, когда особенно зол, и не попрекать чем-то уже содеянным и оставленным позади сыграла мне на руку.

А еще были приятны его терпение и твердость, с которыми он поддерживал меня, когда я спотыкалась или особенно сильно увязала. Я же в ответ старалась переставлять ноги быстрее.

Когда мы наконец нашли оптимальный темп передвижения, напряжение и адреналин слегка отпустили меня. Кажется, моего спутника тоже.

- Замерзла? – он чуть повернул ко мне голову.

- Наоборот, - откликнулась я. – Мне жарко!

И не соврала. Мороз, если верить синоптикам, был не больше десяти градусов, а от активного движения по снегу и преодоления непогоды я взмокла.

- Не вздумай расстегиваться.

- А сам-то. – Я отметила, что Воронов пару минут назад дернул молнию куртки вниз.

- Что дозволено Юпитеру.., - не без сарказма ввернул он.

Я хохотнула:

- Я не бык!

- О нет, солнце! Ты раза в два упрямее…

Я предупреждающе двинула ему в плечо рукой с сумочкой. Послышался ехидный смешок.

- И в двести тысяч симпатичнее, - закончил этот провокатор.

Привычная для нас когда-то перебранка, обмен подначиваниями. Сейчас это не вызвало всполоха боли, не заставило отцепиться от мужчины, за которого держалась точно за соломинку, найденную в бушующем море. Нет, диалог успокоил, придал сил, вселил уверенность, напомнил: Миша как раз из такого сорта людей, которые нигде не пропадут. А если он не пропадет, то и я тоже.

Однако в следующий миг расслабленность слетела с меня так же быстро, как бахрома снега с потревоженной ветви.

- Слышишь? – Остановившись, я дернула мужчину за руку.

Мы оба замерли, прислушиваясь.

Пожалуй, впервые поняла, что тишина может быть такой… инородной. Человек, всю жизнь проживший в городе, просто не воспримет иначе отсутствие шума автомобильных двигателей, грохота автострад, звука людской речи, тихого топота ног прохожих, писка и пиликанья электронных устройств, резкого визга клаксонов и сирен.

Сейчас же, кроме постоянного, монотонного и какого-то густого гула ветра, словно бы застрявшего в верхушках деревьев, ничего не было. Хотя нет, было: сочный, будто выстрелы, треск.

- Это стволы трещат, - объяснил Воронов. Он направил свет фонарика сначала вправо, после влево, выискивая возможную опасность.

Искрящаяся белизна, исчерченная темными вертикалями толстых стволов. И больше ничего.

Достав из сумочки свой мобильный, тоже включила фонарик, посветила позади нас.

- Я в этом не уверена, - ответила, изучив темноту, в которой терялся свет наших благ прогресса.

- Больше ничего трещать не может. – Миша пожал плечами. – Пойдем. Задерживаться нельзя. – Он потянул меня за собой, ухватив за руку.

Спрятав телефон, я последовала за мужчиной. Тревога не отпускала. Беспричинная, и оттого справиться с ней было вдвойне сложно. Страхи вернулись, закопошились в голове, пустили мурашки по коже: если деревья трещат, вдруг какое-нибудь сгнившее рухнет на нас? А вдруг Тимофей уже ушел из коттеджа и мы не успеем? Вдруг окажется…

- Мы будто в сказку попали, - голос Воронова вырвал меня из засасывающей трясины паники. – Кажется, будто за тем поворотом увидим костер, у которого собрались двенадцать месяцев. Помнится, они как раз перед Новым годом свои посиделки устраивают. Или, может, набредем на домик Госпожи Метелицы.

Восхищенно-насмешливый тон мужчины удивил меня. Подобной тяги к фантазерству прежде не замечала за ним. Куда делись его практичность и основательность?

- Скорее уж, домик злой ведьмы, - не разделила я настроения Миши. – Мы точно Гензель и Гретель: птицы слопали наши хлебные крошки, дороги назад не найти.

- Ерунда! Может, мы в «Звездный талерах». Помнишь, такую сказку? Вот-вот с неба золото посыплется.

И Воронов на миг задрал вверх голову, словно и правда ожидал, что с мутных серых небес вместо снежинок на нас польется дождь из золотых монет.

Необычный настрой мужчины уже вызывал недоумение.

- Миш, а ты в курсе, что на самом деле это сказка о смерти? – поинтересовалась, перехватив его руку поудобнее.

- С чего бы?

От долгого разговора и порывистых накатов непогоды я запыхалась, но продолжила, не без назидательности:

- Девочка отдала все, что у нее было: еду, одежду. И осталась в неглиже посреди леса. Зимой. На морозе. Как думаешь, что с ней, голодной и холодной, стало?

- Чудо?

- Смерть, - отрезала я, взглянув в лицо обернувшегося спутника. – Золото, что она увидела, это просто свет небес, куда ее сердобольные ангелы забрали. А концовку еще вспомни. Мол, она больше никогда и ни в чем не нуждалась. Такое возможно лишь на том свете.

Миша тихо рассмеялся. Мое дыхание окончательно сбилось, и я остановилась. Мужчина же, резко развернувшись ко мне, вдруг крепко обнял за талию, прижал к себе.

- Леська, иногда твой ум просто оружие массового поражения.

- А не ты ли меня десять минут назад блондинкой обозвал? – припомнила, уткнувшись носом в холодный ворот его куртки, выравнивая дыхание, блаженствуя.

- Теперь ты мстишь изящно? Так? – усмехнулся он.

- Именно.

Чуть отстранившись, Миша пристально вгляделся в мое лицо. Понимая, что снег сотворил с тщательно наведенной утром красотой, я поспешила спрятать его, уткнувшись в грудь мужчины. Так остро чувствовала твердость его мышц, тепло, запах сырости, смешанный с горьковато-сладкой частичкой родного парфюма.

- Мы выберемся, - пообещал Воронов, прижимая меня к себе. – Наша сказка не страшная, а, по-моему, где-то даже смешная. Поучительная стопроцентно, - в его голосе звучала ирония.

Ошибается. Страшных сказок гораздо больше, чем поучительных. И почти в каждой действие происходит в лесу: «Морозко», «Красная шапочка»…

Воронов отпустил меня, повернулся, чтобы возобновить путь, но я, ошеломленная внезапной мыслью, не дала.

- Миша, - испуганно произнесла я, невидящим взором уставившись в его спину, парализованная, не в силах сделать шаг. – Как думаешь, здесь есть волки?

Мой спутник коротко и задорно рассмеялся, вновь разворачиваясь ко мне. Наклонился к самому лицу, успокаивающе обхватил руками плечи.

- Леська, их уже лет сто в этих местах не видели. Селяне, видишь ли, параноики, за свою скотинку так переживали, что, кажется, всех перестреляли.

- А вдруг не всех, - предположила, сглотнув. Карие глаза Миши засветились смехом и снисходительностью. С такими чувствами взрослый смотрит на любимое чадо, несущее глупости. – А вдруг… Вдруг здесь бешеные лисы есть?

Уголок рта Воронова дернулся в улыбке, он вновь крепко обнял меня, притянув к себе:

- Нет тут никого опасного, не переживай.

- А если… медведь-шатун… - Тревога не отпускала меня, страшные картины, в которых за каждым стволом прятался страшный зверь, заполонили мозг. Страх уже вышел на тот план, где сознание и воля, похоже, вовсе не действуют. – Или бешеный лось. Или…

Кажется, я оказалась близка к истерике.

- Миша, а если мы в капкан угодим, если…

Мой голос прервался. Я тряслась будто в ознобе, мертвой хваткой уцепившись за отвороты наполовину расстегнутой куртки мужчины, на широко распахнутых глазах выступили слезы.

Воронов быстро понял, что со мной творится. Скинув перчатку, он погладил теплой твердой рукой мою щеку, коснулся своим носом моего.

- Тсс. Здесь нет никого и ничего опасного, - повторил тихо.

- Верь мне. - И накрыл горячими губами мои.

Поцелуй был короткий, головокружительно сладкий, без подоплеки страсти или желания. Миша словно бы так сказал мне: все хорошо, я рядом, в обиду не дам, мы вместе и мы справимся.

Сердце споткнулось, из головы вылетели все страхи, мысли, решения. Осталась лишь ужалившаямысль: «Мало! Этого мало». Я задержала дыхание, сама потянулась к мужчине, глядевшего на меня горящими глазами, поцеловала, обняв его за шею.

Мы не переходили грань, наши губы двигались с осторожным напором, сдержанной, но все же выплескивающейся страстью, дыхание смешалось, обжигало. Я разомлела и возбудилась одновременно, притянула его еще ближе, не желая останавливаться, прекращать. И в следующий момент застонала бы, углубила бы поцелуй, если бы Миша сам не прервал это безумие.

Мы отстранились друг от друга, и я вернулась в действительность: в круговерть снегопада, торжественно ледяной и темный лес, в забирающийся под полы пальто, остужающий разгоряченное тело морозец. В глазах мужчины (бывшего, черт возьми!) видела торжество и удовлетворение, а внутри меня разливался холод ужаса. Уже не связанного с диким зверьем и прочими опасностями, которые могут нас подстерегать на пути к коттеджу.

Проклятие! Что же я наделала? Что такое на меня нашло? Какое-то затмение, умопомрачение…

Отрезвление сработало не хуже хлесткой пощечины. Если Воронов именно так решил предотвратить мою зарождающуюся истерику, то он замечательно преуспел!

Отшатнувшись, я чуть не свалилась в сугроб – шпильки вновь подвели, да и ноги не держали. Миша не дал мне упасть, снова прижал к себе.

- Отдохнула? Пришла в себя? – спросил с дьявольскими искорками в горячем взгляде, снова недвусмысленно потянулся к моим губам, выдохнул в них.

Сердце лихорадочно заколотилось, жар осел внизу живота, превратив мышцы в желе, а губы загорелись в предвкушении.

- Вполне, - выдавила я, отклоняясь назад.

- Леська, какая же ты все-таки красивая. – Он как-то сыто и довольно улыбнулся, отпустив мою талию, чтобы обхватить плечи. - Ресницы снегом все залеплены… Моя Снегурка.

Обжигающие губы Миши скользнули по щеке, приближаясь ко рту. Мне удалось вывернуться, отступить.

- Не вздумай, - я выставила вперед руку, подавляя дрожь желания, чувствуя, как в висках стучит горячая кровь. – Одного раза достаточно.

- Ты права. Пока достаточно, - согласился, прищурившись. – Пойдем, - развернулся, зашагал к коттеджу.

- Что значит «пока»? – Я, споткнувшись, последовала за ним. Меня потряхивало от наката адреналина, нервы будто наэлектризовались, натянувшись.

Воронов не спешил отвечать, вытянул руку, приглашая ухватиться за нее. Я же проигнорировала жест, сверля спину мужчины свирепым взглядом.

- Я хочу знать, что значит твое «пока достаточно»? Навсегда достаточно. Миша!

В ответ услышала короткий саркастичный смешок.

- Ты слышал меня, - настаивала я срывающимся голосом. Архиважным стало отвоевать хоть какую-то толику разумного, хоть как-то обезопасить себя.

Мужчина наконец остановился и повернулся ко мне. На лице снисходительная полуулыбка, взгляд уверенный и безмятежный.

- Лесь, ты же знаешь поговорку, что в одну реку дважды не входят?

Я, тяжело дыша, кивнула.

- Так вот. Мы с тобой не просто вошли. Вода уже до шеи доходит. Поэтому поговорки – это чушь и поэтому же «пока».

- Что? Нет, - я вцепилась в Воронова, собиравшегося продолжить путь. – Мы не вошли. И не войдем!

Миша перехватил мои руки, заключил их в свои.

- Леся, - мягко усмехнулся. – Если хочешь обсудить сейчас факты, то давай. Первый: и ты, и я до сих пор храним верность друг другу…

- Нет, я встречаюсь…

Воронов бесцеремонно накрыл мой рот пальцем, осуждающе покачав головой.

- Я уже предупреждал про твои три короба. Еще раз повторю: поищи для своего вранья другую тару. И потом, Лесь, я ведь не глуп, не слеп, наблюдал за тобой. У тебя никого не было, когда ты уходила от меня, и после тоже. Нет и сейчас.

Я глядела на него с бешенством, горечью и отчаянием. Пропала… Окончательно и бесповоротно. Все нарастало подобно снежному кому: сначала заставили с ним работать в паре, затем все эти постоянные встречи, контакты, игры в холодно-тепло, постоянные воспоминания, сны, мечты, желания… А после застряла с Вороновым в лесу – и вуаля! Снежный ком свалился прямо мне на голову, оглушив, поставив логичную точку во всей этой катастрофе.

- То, что произошло, - это не случайно. Не ошибка. К этому все шло с самого начала. Хорошо, признаю, что больше всего этого хотел я. Стремился, добивался, манипулировал, да. Но продолжила ты. Следовательно… - он многозначительно умолк. – В общем, сейчас не время и не место это обсуждать. Лучше идти. Тимофей ждать не будет.

Мы снова зашагали по колее, друг за другом, с той только разницей, что теперь я не цеплялась за своего спутника, шла самостоятельно. Было тяжело, я задыхалась, глотая ртом холодный ветер вместе со снежинками, а внутри бушевала такая же метель, что и снаружи, только сотворенная из эмоций. Удивительное созвучие природы и психики.

Сама во всем виновата… Но и Воронов тоже хорош! Признал, что манипулировал. Что теперь делать? Лучше всего вообразить, что ничего не было, постараться успокоиться и закутаться в равнодушие как в дождевик. Нет, такое больше не для меня… Давно не для меня.

- Так дело не пойдет, - Миша снова остановился, сурово посмотрел на меня, еле пробирающуюся по снегу. – Держись за меня.

- Я могу и сама…

- Можешь. Забуриться в снег. Но сейчас не до снежных ангелов, солнышко.

- Не называй меня так.

Я уже поравнялась с мужчиной. Спрятала слезящиеся глаза, поправляя снуд и воротник.

- Всего лишь констатирую факт.

Он помолчал, секунду размышляя.

- В общем так. Тебе эта тема неприятна, и пока мы ее закроем. Потому что, во-первых, мы спешим, на кону наше обоюдное спокойствие и здоровье. Во-вторых, я не хочу, чтобы ты злилась и переживала. И ты устала. Поэтому мы пока сотрем этот эпизод из памяти, будто его не было. Ты снова крепко ухватишься за меня, обопрешься, и мы условимся играть в молчанку до самого коттеджа. И ускоримся. Ну а потом вернемся к этому разговору и в подробностях разберем вопрос, почему же ты ушла от меня.

- Я объяснила, - напомнила тихо, страстно желая просто-напросто распасться на молекулы, исчезнуть. Превратиться в облако, как Снегурочка из сказки. Счастливица! Одним махом избавилась от всех проблем…

- Я помню. Но не принимаю ответ.

Во мне вновь взорвались боль и раздражение. Я вся кипела, тогда как Воронов был невозмутим, уверен, спокоен. И способен здраво рассуждать!

- Ты сволочь, - высказалась я, холодно глядя в его лицо.

- Ты тоже. Одним словом, мы созданы друг для друга. Итак, молчанка и ускорение?

Я глубоко вдохнула, задержала в легких сырой морозный воздух, выдохнула. Миша предложил очень разумный план, и, если не хочу остаться в этом сосняке снеговиком, стоит согласиться и послушаться.

Боже, как же не хотелось никакого контакта с этим человеком! Но действительно без его помощи не обойтись, особенно если учесть, что необходимо поторопиться.

- По моим подсчетам, где-то половину пути мы прошли, - сказал Воронов, когда я снова ухватилась за его руку и мы двинулись вперед.

Я едва слушала, все силы прикладывая к тому, чтобы отрешиться, стереть из памяти этот жуткий поцелуй, все, что мы наговорили друг другу после…

Постепенно меня отпускало. Я старалась держать дистанцию, не прижиматься к мужчине так сильно. Если разобраться, то ведь это смешно, как какая-то минута может все изменить: совсем недавно буквально висла на Мише, глядела на него как на единственную твердыню среди страшных течений океана, сейчас же даже накопившаяся усталость и усиливавшийся ветер, старающийся сбить с ног, не заставят искать у него помощи, считать его опорой.

Немало в чувство приводил и факт, что ноги промокли и начали замерзать, а еще: на шее за воротом как-то оказался снег и теперь от холода крайне неприятно немели мышцы.

Был ли прав Воронов и мы действительно прошли половину пути, не уверена. Но если так, оставшаяся часть показалась мне просто неодолимой. Замерзшие ноги гудели от усталости, мокрое от снега лицо стыло на морозном ветру, все тело ломило, холодный воздух забирался под полы пальто, ознобом скреб кожу, а мышцы ощущались точно деревянные.

Мы оба, придерживаясь договоренности, молчали, вязли в снегу, постепенно заметавшем колею-тропу, но двигались достаточно бодро. А после этот треклятый поцелуй, как, впрочем, и решительность, энтузиазм, владевшие нами в начале пути, смело непогодой, эмоциональным и физическим истощением.

Время от времени Миша посматривал на меня, проверяя мое состояние, несколько раз придержал, когда я едва не растянулась, зацепившись за что-то, спрятанное за взбитой снежной периной. И даже однажды, не встретив сопротивления – такая одолела усталость, - развернулся, притянул к себе, растирая спину и плечи, чтобы согреть меня, совсем озябшую. Потом, сняв перчатки, прижал восхитительно теплые ладони к моим ледяным щекам, согрел дыханием замерзший нос.

Сокрушительная дилемма. Умом понимала, что нельзя наслаждаться этой близостью, так отдаваться ей, что все неправильно, надо вновь обозначить границу, но сил отстраниться, воспротивиться не было – я замерзла, а он так замечательно отогревает. И молча! Без комментариев и сентенций с таинственным смыслом.

Передышка – и снова вперед и вперед. Небо становилось все темнее, устремляющиеся в него сосны, верхушки которых баюкали ветер, - все более угрожающими, коктейль из непогоды и вечернего сумрака – все гуще, а мы все шли и шли.

В тот момент, когда поймала себя на том, что буквально выпала из реальности, став похожей на механическую игрушку, которую завели, а теперь она автоматически переставляет ноги, не умея ни думать, ни анализировать, Воронов вдруг остановился, вглядываясь в темноту.

- Эй! – закричал он во все горло. Я вздрогнула.

Высунувшись из-за спины мужчины, посмотрела в ту же сторону, что и он, и заметила темный силуэт, двигающийся в колеблющейся кисее снегопада.

- Тимофей! Стой! Подожди! – Мой спутник сложил руки рупором, усиливая звук, затем едва не бросился бежать, утаскивая меня следом. Вот только снежный покров существенно затруднял попытки ускориться.

Но, кажется, Мишу услышали.

7. Тридцать три обоснованных несчастья

Я сидела за столом, кутаясь в желтый махровый халат, любезно одолженный мне хозяйкой дома, и, щурясь на второй стакан с горячим чаем, клевала носом. Рядом расположился озабоченно поглядывающий на меня Миша. Именно в его сторону клонилось мое отяжелевшее и ослабевшее тело… Которое и не думали отталкивать и возвращать в горизонтальное положение.

Предшествующие этому моменту несколько часов моей жизни казались страшным сном, чем-то далеким, нереальным, а где-то даже выдуманным. Благословенные физическое истощение и сонливость постепенно вымывали их из памяти.

Все же нам очень повезло поймать Тимофея именно тогда, когда тот собирался свернуть на путь в Золотаревку, о котором знали лишь местные. Сугробы ему были не страшны, ведь мужчина был на лыжах.

Наш заснеженный вид и поступок, граничащий с безумием, его безмерно удивили. Еще бы! Идти назад вместо того, чтобы двигаться вперед к населенному пункту, где вероятность получить помощь составляет сто процентов!

Попеняв Воронову, Тимофей расписал план действий: машина пусть остается на месте, завтра он и его шурин вызволят беднягу из снежной ловушки, мы сейчас следуем за ним к нему домой (правда, придется сделать крюк, поскольку протоптанная тропа не совпадает с проложенной лыжней), греемся и ужинаем.

Радость от того, что у нас с Вороновым наконец-то разрешилась главная проблема – мы не остались в лесу и скоро попадем в тепло, – довольно быстро поглотила безмерная, безбрежная и неодолимая усталость.

Метель начала стихать, тропу мы нашли, и стало чуть легче идти, но я уже буквально валилась с ног и держалась исключительно силой воли и желанием не подводить мужчин, смотревших на меня с сочувствием (а Миша даже со смятением, виной и беспокойством).

Дорога к вожделенному теплу и спасению показалась затянувшимся на вечность кошмаром. Темнота, грозно обступавший со всех сторон сосняк, набившая оскомину и поглотившая все круговерть снега, холод… И шаги. Еще и еще, двигаться и двигаться, нельзя останавливаться.

- Мы почти на месте, - подбодрил Тимофей, когда я готова была рухнуть.

- Может, тебя понести, - предложил Воронов, абсолютно серьезный.

Промолчала, не желая тратить силы и вступать в спор, доказывая, что это замедлит нас в тысячу раз, а хотелось бы быстрее достигнуть пункта назначения.

Наш спаситель жил на краю поселка в деревянном домике старой постройки, но было видно, что строение добротное и отремонтированное. Впрочем, вскоре квадратных метров и комфорта у Тимофея должно было прибавиться. На участке, как успела заметить, велось строительство, и первый этаж довольно большого кирпичного коттеджа уже был готов.

Жена Тимофея, Нина, полноватая, добродушная, разговорчивая, едва нас познакомили, коротко и красочно обрисовав ситуацию, тут же взяла надо мной полную опеку. Она помогла мне раздеться, проводила в душ, показала, как сделать воду горячей, снабдила полотенцами и халатом, подробно описала, что приготовила на ужин и что мне следует сделать, чтобы избежать простуды.

Ее слова улавливала через раз, но кивала, от души благодарила за доброту, а оставшись одна в ванной комнате, механически залезла в душевую кабину и едва не расплакалась от счастья и облегчения, когда кожи коснулись горячие струи.

Душ сделал свое благое дело. Я взбодрилась, пришла в себя, позвонила родителям и коротко описала им ситуацию, попросив не волноваться. А после ощутила, что зверски голодна.

А вот плотный ужин, состоявший из жаренной с мясом и грибами картошки, тридцати граммов коньяка («Лесенька, надо выпить, поверь, лучшее средство после таких вот приключений»), затянувшаяся беседа мужчин о качестве окрестных дорог и транспортных средствах, способных их преодолеть, размалывающее кости в порошок тепло, во много раз увеличившее масштаб усталости, - все это буквально подкосило меня. Я начала впадать в дрему, сидя за столом. Сил бороться и призвать себя выполнять правила этикета не было. Не прогоняло сонливость даже то, что в качестве подушки моя голова выбрала плечо Воронова.

Да, надо бы убрать его загребущую руку со своей талии, нос и губы – с макушки, подняться, вызвать такси, ехать домой…

- Оставайтесь у нас на ночь…

- … стеснять бы не хотелось…

- Да не дури, Миш, место есть.

- …признателен… только из-за Леси.

- … Нина проводит…

До меня долетали обрывки фраз, потом меня встряхнула возобновившаяся суета хозяйки, а после женщина помогла мне подняться из-за стола и отвела в комнату.

К обстановке не присматривалась. Слипающиеся глаза отметили плотные полосатые шторы, закрывающие окно вместе с половиной стены да разложенный диван, занявший практически две трети комнаты. Он был застелен постельным бельем в блеклый голубой цветочек и соблазнял лечь и отключиться так, как ничто и никогда до этого момента в моей жизни.

- Ложись давай, - пригласила Нина, откидывая одеяло.

- Не хочется стеснять вас, - пробормотала, не решилась сделать и шага на гудящих и требующих отдыха ногах.

- И не стеснишь, - отрезала хозяйка. – Ложись. Отдохнешь и выспишься, а завтра вытащим вашу машину и поедете домой.

Она говорила еще что-то, но я уже укладывалась, поражаясь, как поддалась на уговоры, лезу в чужую постель, а совесть, смущение и неловкость не тревожат и никак не дают о себе знать.

Закрыла глаза и отключилась. В первый раз в жизни глубокий сон настиг так быстро, как гаснет свет в лампе, стоит только хлопнуть по выключателю.

***

Я постепенно просыпалась, нехотя, лениво выбираясь из кокона сна и не торопясь восстанавливать в реальности сознание и тело.

Было тепло, даже жарко. И это воспринималось почему-то как счастье и благодать. Рядом я чувствовала Мишу: горячее твердое тело, его запах. Родные руки обнимали меня, заставив улыбнуться, дыхание обдавало висок, шею, за ухом, губы чувственно, нежно и медленно касались кожи.

Ясно теперь, что же меня разбудило. Вернее, чье нетерпение…

Не открывая глаз, я повернулась, крепко обняла своего мужчину в ответ. Интересно, сколько у нас есть времени до того, как зазвонит будильник и надо будет вставать на работу? Плевать… Так сильно хочу заняться с ним любовью, что к черту возможное опоздание.

Я нашла его губы, тут же отозвавшиеся, жадно завладевшие моими. Мы одновременно застонали, возбужденные, полностью оказавшиеся во власти сильного желания. А в следующую секунду я очутилась на спине, а Миша – сверху, между моих бедер. Ощутила промежностью его каменную плоть.

Жарко. Горячо. Сладкий страстный поцелуй. Еще и еще… Этим нельзя насытиться. Полы махрового халата, в котором почему-то легла спать, он нетерпеливо откинул, чтобы, сильнее прижав мое бедро к своему телу, поглаживать его, ласкать живот, добраться до груди, скрытой нижним бельем, - странно, что отправилась в постель в такой амуниции…

Я млела и сгорала от прикосновений его рук и губ, от чувства максимального контакта, от ожидания еще большей близости, предвкушения пика. Дыхания стало не хватать, и я разорвала поцелуй, чтобы сделать вдох, и… окончательно проснулась.

Реальность заставила оцепенеть. Я лежала, раскинувшись на диване (одеяло где-то в стороне), возбужденная, взмокшая, пылающая. Халат хозяйки дома, приютившей на ночь, распахнут, мое тело, прикрытое лишь нижним бельем, полностью доступно Воронову, которого здесь и сейчас вообще быть не должно. Тем не менее… вот он лежит на мне, одной рукой придерживая за талию, пальцами другой запутавшись в волосах, с упоением и жаром целует в шею. Кругом тьма. И тишина, нарушаемая частым дыханием, его и моим.

Я дернулась, вырываясь. Мужчина легко и быстро меня отпустил, будто ожидал этого. Дрожащими руками собрала халат, запахнула и, подтянувшись ближе к изголовью, приподнялась. Уставилась на Мишу в растерянности, досаде и испуге.

- Ты что творишь? – прошептала, пытаясь выровнять дыхание.

- Пока еще ничего, - отозвался он.

В темноте не могла рассмотреть выражение лица Воронова, но хрипловатый напряженный голос выдавал сильное возбуждение.

- Почему мы вообще в одной постели? – Сглотнув, мысленно отвесила себе пощечину, чтобы быстрее сбросить морок либидо, убрала волосы с лица, поправила завернувшийся ворот халата.

Хоть одежда и надежно скрывала меня сейчас, доходя до середины бедра, но все равно чувствовала себя так, будто лежу перед Мишей полностью раздетой и совершено нелепым образом прервала великолепнейшую прелюдию.

Ну по большому счету, так оно и было…

Между ног больно и сладко ныло, сердце все никак не могло успокоиться, будто наэлектризованное тело горело, желая ласк и прикосновений, губы припухли и хранили вкус недавних поцелуев.

- Варианта было два: либо хозяйская постель, либо эта, - усмехнулся Миша. Он перекатился набок и, судя по интонации и моим ощущениям, оглядывал меня довольно, с видом собственника.

Уж он-то точно не пребывает в шоке и растерянности.

- На кухне есть диван, - вспомнила я.

Глаза наконец-то привыкли к темноте. Отметила, что из одежды на мужчине были лишь боксеры. Воронов вытянулся рядом, стопы, правда, не умещались на диване, свисали. Поджарое длинное тело от моего отделял лишь халат да кусочек тонкого скомканного одеяла. Пальцы правой руки Миши невесомо касались ворсинок моей одежды на бедре: чуть вниз – и будет обнаженная кожа.

Судорожно выдохнув, почувствовав, как мурашки пробежали по спине, кожу будто защипало в предвкушении, а внизу живота сладко сократились мышцы, я перевела взгляд на лицо мужчины.

Воронов глядел в мои глаза с каким-то жадным вниманием, хищным выжидательным интересом, смущая еще больше, путая мысли, гипнотизируя. Ответил, выдержав паузу:

- Тимофей посчитал, что мы вместе.

- И ты не разубедил его, конечно же, - кивнула я.

Все-таки, наверное, мне это снится. Реальностью такая ситуация быть не может.

Я в замешательстве обвела взглядом комнату, силясь прийти в себя, найти какую-нибудь опору… Темнота, тишина. За занавешенным окном ни проблеска. Сколько сейчас времени? Что мне делать? Где я вчера оставила одежду?

Не знаю. Не помню.

- Лесь. - Миша привлек мое внимание, положив ладонь на коленку. – Одно твое слово – и я уйду на тот диван.

Тепло его кожи, мягкий обволакивающий голос, максимальная близость… Представила, как он ютится на холодной сейчас кухне, а я остаюсь здесь… Зачем? Черное дело уже сделано: не осталось ни следа бутафорских границ, спокойствия и разума.

Облизала губы, собираясь ответить, но промолчала: обнаружила, что просто не могу ни прогнать, ни оставить.

Он будто бы все понял. Слабо улыбнулся (или мне это померещилось в темноте) и начал невесомо, кончиками пальцев ласкать мою коленку. Я замерла, накрыла его расшалившуюся руку своей.

- Перестань, - одернула, подтянула ноги к себе, вспомнив поговорку «Пусти козла в огород…»

- Хорошо, - согласился Воронов подозрительно легко. А в следующее мгновение приподнялся и стал покрывать неспешными долгими поцелуями одно колено, затем другое.

У меня перехватило дыхание, а подавленное мучительное желание взметнулось вновь, охватило каждую клеточку тела, точно пожар.

- Миша, - тихо возмутилась я, села, когда руки мужчины, проникнув под халат и задрав его полы, принялись ласкать бедра, держа их в ласковом, но твердом захвате, пока губы исследовали колени.

- Все! Иди на кухню, - прошипела, пытаясь оттолкнуть голову Воронова, но, кажется, лишь ласкала ее, зарывшись пальцами в жесткие короткие волосы.

- Нет, Лесь, теперь уже поздно, - объявил наглец, наконец-то оторвавшись от моих ног.

Но только затем, чтобы внезапно опрокинуть меня на спину и, вдавливая в подушки, нависнуть сверху, придерживая за запястья обе руки.

Я оказалась распластанной под ним в импровизированном плену, часто дышавшая, взбудораженная и возбужденная. И эта беспомощность, его губы, потянувшиеся к моим, твердое тело, вжимавшееся в мое, бескомпромиссность и тяжесть желания, которое чувствовала своим лоном, обжигающий, пьянящий взгляд темных глаз, смотревших в мои, - все это вдруг стало всем миром, приоритетом, отметавшим все остальное, мешающееся и ненужное.

Этот поцелуй был совсем другим, не таким, как те, после которых я проснулась. Ярчайшие, острейшие ощущения. Сладчайшая и болезненная страсть, от которой сгораешь дотла. Миша перестал себя сдерживать: губы то впивались, то жалили, то становились нежными, податливыми, позволяя и мне возвращать поцелуи, руки были повсюду, гладили, обхватывали, касались напористо, подчиняя и томя.

Халат был снят и отброшен в сторону. Я оплела своего мужчину руками и ногами, полностью потерявшись в чувственной лихорадке, позволяя ему ласкать себя все откровеннее, целовать еще с большим пылом.

Резинка трусиков, скользнув по бедру, впилась в кожу. Я ощутила его пальцы там, где все горело влажным огнем, требовало внимания. Не удержала стона…

Воронов, завершив поцелуй, глухо выругался, остановился. Провел ладонью по моему телу, от груди до живота, а затем уткнулся лбом в висок, переводя тяжелое дыхание.

- Это придется оставить на потом, - произнес хрипло, с неудовольствием.

Он перевернулся на спину, увлекая меня за собой, крепко прижал к себе, не давая вырваться. Впрочем, я и не пыталась. Прислушивалась к его частому горячему дыханию, сердцебиению в груди.

- Ты соврала тогда, ведь так? Ты не разлюбила меня, верно? – прошептал, ласково потеревшись колючей щекой о мою макушку, щекотно пробежался пальцами по бедру.

Я сглотнула.

- Секс не равно любовь. И если я загорелась сейчас…

Силилась собрать свое совершенно расклеенное, разморенное бушующим либидо сознание. Получалось скверно. Зато отнекиваться и врать, к счастью, выходило инстинктивно.

- Не дури, Леська. Уж я-то отличу одно от другого, - недовольный тон мужчина подкрепил легким шлепком по моей ягодице. – Почему ты ушла от меня тогда? Я чем-то обидел тебя, да? Наверняка что-то сделал, но, вероятнее всего, ляпнул.

Что ж за проклятие такое на мою бедную бедовую голову! Что ж я натворила и продолжаю творить?

- Еще раз повторю…

- Знаешь что, - он перебил меня, дернувшись. – Лучше молчи. Я уже сам все понял. А чего не понял, то пойму обязательно. Вижу, ты будешь до последнего отпираться.

- Я…

- Молчи, счастье мое с приставкой не.

Воронов наконец-то выпустил меня из капкана своих рук. Я улеглась на спину и едва успела сделать глубокий облегченный вдох, когда мужчина вновь навис сверху, не позволил мне ускользнуть.

Он нежно провел по щеке указательным пальцем, убирая пряди растрепавшихся волос, коснулся губ. Теплый взгляд плавил, ласкал.

- И чтобы ты тоже кое-что сама поняла, я признаюсь в одной вещи, - кривовато улыбнулся, поймав мою руку, когда я захотела убрать его палец подальше от своего тела, никак не желавшего принимать, что близости с этим мужчиной не будет. Ни сегодня, ни завтра, ни…

В чем он признается? Сердце радостно замерло, ожидая…

- Я подкупил Киселеву. Дал ей взятку.

Я прикусила губу, недоуменно глядя на Мишу: Киселева? при чем здесь она?

- То есть?

- То и есть, - выдохнул мужчина, ласково поцеловав кончики моих пальцев. – Когда Наталья Юрьевна всех обошла и пришла со своим предложением ко мне, я поначалу тоже отказался. А потом подумал: вот он – шанс. И согласился. Она как раз по второму кругу пошла обрабатывать агентов. Те готовы были меня на руках носить. Мои котировки резко вверх поползли.

Я во все глаза смотрела на Воронова, оцепенев. Миша как-то неуверенно и виновато улыбался - непривычно, необычно…

- Когда первый пункт был выполнен, приступил ко второму. Как бы между прочим поинтересовался у Ирины, что бы ее заставило отказаться сыграть Снегурочку. В итоге она получила флакончик дорогих духов. А я – тебя. В напарницы.

Я выдохнула, пытаясь осознать сказанное. Рациональному мышлению мешали отголоски желания, жар мужского тела, накрывавшего мое, возбужденная плоть, упиравшаяся в живот и … неверие.

- У тебя был целый план, чтобы… - начала неуверенно. Возможно, я ослышалась, не так поняла.

Миша нервно хмыкнул.

- После того как Киселева выполнила уговор и отказалась, я сказал, что буду Дедом Морозом при условии, если ты будешь Снегурочкой. Кадровичка ругалась как ненормальная, но в итоге сделала так, как я хотел.

О да, я все правильно поняла. От шока заледенела, онемела.

- Леся, - Миша пошевелившись, обхватил мое лицо ладонями, поцеловал в уголок губ, мягко коснувшись языком. – Я себя не оправдываю, но ты сама вынудила меня так сделать.

Прикрыв глаза, я вздохнула, постаралась остановить темный пугающий накат непонятных эмоций, начинающий зарождаться в груди, вызывающий дрожь.

Флакончик духов… Все подстроил, придумав целый план… Сама вынудила… Надо же.

Иными словами, я и он, полуголые, остановившиеся в шаге от жаркого секса в незнакомом доме, ЧП и ужасный поход сквозь метель, перевернувший все поцелуй, моя любовь-серия-номер-два, проклятое сотрудничество, повергнувшее меня в пучину настоящих мук – все эти тридцать три несчастья, как оказалось, вполне обоснованы. И обоснование им не только мои чувства и желания, но главным образом – треклятый Михаил Воронов, пожелавший во всем разобраться, но не пожелавший полюбить меня до такой степени, чтобы сделать предложение!

Отвернувшись, я завозилась под мужчиной, намереваясь выбраться. Он почти сразу же перекатился на бок, давая мне возможность сесть, подтянув коленки к груди, оглянуться.

Привыкшие к темноте глаза заметили стул, стоявший у двери. На спинке висел мой жакет, а на сиденье, кажется, были сложены брюки и блуза. Сумочка лежала рядом на полу.

Прекрасно. Я смогу одеться и более или менее привести себя в порядок. Действия – это единственное, что способно спасти мои нервы от взрыва.

- Сколько сейчас времени? – тихо поинтересовалась у Миши.

Он прекратил испытующе глядеть на меня, сверился с наручными часами:

- Шесть восемнадцать.

Спросил спустя мгновение, когда я спустила ноги с дивана:

- Ты ничего не скажешь мне? Ни в чем не упрекнешь? Не закатишь скандал?

- А в этом есть смысл? – безучастно ответила вопросом на вопрос.

- Потрясающая девушка, - насмешливо-восхищенным тоном резюмировал мерзавец.

Я встала. Чувствовала себя странно – тело словно чужое, слабое, уставшее. Видимо, все пережитое за последние сутки так сказалось. Что дальше? Свалюсь с простудой? Нервным истощением? Или сорвусь, отвесив своему бывшему-нынешнему пару пощечин и высказав все претензии как о настоящем, так и о прошлом?

Дойдя до стула на нетвердых ногах, я села на него, принялась неторопливо одеваться, обдумывая дальнейшие действия. Здесь не останусь, вызову такси, позвоню Алине, предупрежу, что у меня форс-мажор и задержусь ненадолго. Затем…

Воронов сел, подтянувшись к изголовью, заговорил:

- Ты ушла. Сказала, что чувств нет. – Я кожей ощущала пронизывающий взгляд мужчины. Он напрягал, будоражил, холодил адреналином. – Сначала я это принял, поверил. Скучал адски. Именно адски. Я не утрирую, Олеся. Бегал бессонными ночами да читал популярную литературу по женской психологии, - саркастично усмехнулся, сделав паузу. - И у меня было время все проанализировать, взвесить. И знаешь, эта твоя легенда сразу же затрещала по швам. Я вспомнил, что накануне ты была какой-то отрешенной, на себя не похожей. Когда мы встречались в офисе, ты казалась мне обиженной, разочарованной, но ни в коем случае не равнодушной. И я подумал: дам тебе и себе немного времени и расстояния, обычно это помогает. У меня поначалу даже выходило не злиться на тебя.

Я слушала его, застегивала блузу. Слова цеплялись друг за друга, вертелись, превращаясь в предложения, но по какой-то причине не могла их воспринимать. Они словно бы обертывали сознание в глухую пелену, в то время как оно все еще обрабатывало новость о том, кому я обязана ролью Снегурочки.

- А потом ты ушла на эти курсы, мы стали гораздо реже видеться. И ты изменилась. Будто бы успокоилась, начала все сначала, пошла дальше. Без меня.

Я горько усмехнулась:

- Естественно, допустить такого ты не мог.

- У меня была на то причина. Я не эпизод в твоей жизни, а ты не эпизод в моей, - с глухой яростью припечатал Миша.

Я вгляделась в него: руки сложены на груди, напряженный, хмурое лицо.

- Это ничего не меняет, - подытожила устало.

Надев жакет, я потянулась к сумочке и, достав из нее мобильный, проверила. Чудесно: он работает, заряда хватит, чтобы вызвать такси и уехать отсюда.

- А что именно ты хочешь изменить? – сурово спросил мужчина с готовностью. - Внимательно слушаю тебя.

«А я не слушаю. Ты никогда не скажешь, что любишь», - мысленно дала ответ.

Да уж. Упорства Воронову не занимать. Пока не решит, что все кончено и я ему больше не интересна, он не отпустит.

Я провела рукой по лицу, убирая волосы, кое-как привела их в порядок, расчесав подрагивающей пятерней. Напряженная, готовая подавить колоссальной мощности гнев и боль, но… ничего не было. Лишь пустота и усталость.

- И снова молчание. И снова вернулись к этому вопросу: почему ты ушла тогда? Он прямо как Китайская стена – не снести, не обойти, - язвительно подчеркнул Миша.

Разговор о прошлом не минуем – осознала это четко и ясно, задрожав. Без него точку в настоящем не поставлю. Не прекращу иначе все то, во что мы погрузились сейчас. Он прав: мы вторично вошли в эту реку и вода достает уже до горла. И дальше – лишь тьма глубины, новая беда и новый пепел сгоревших надежд.

Это понимание острием вонзилось в мозг, уничтожив апатию и придав сил. Я встала, заговорила твердым тоном:

- Я собираюсь вызвать такси и поехать домой. Я тебе еще нужна здесь или могу быть свободной?

Воронов издал сухой смешок.

- Свободной тебе уже не быть.

Я скрипнула зубами:

- Прекрати!

- Даже изящно посланный, я чувствую себя счастливым. Поезжай домой, отдохни. Я отпрошу тебя у Матвея и попрошу Алину заменить.

- Не надо, - отрезала, схватившись за дверную ручку. – Я выйду на работу, не вмешивайся. Удачи тебе с машиной.

И тихо вышла в коридор.

На мое счастье, хозяйка уже встала и возилась на кухне.

- Как спалось? – с сочувствием окинула меня взглядом, вернула внимание сковороде, на которой жарились пышные оладьи.

- Спасибо, хорошо, - выдавила я вежливую улыбку.

- Поругались? – проницательная Нина явно заметила мою взвинченность и бледный вид.

Я неопределенно пожала плечами, собираясь перевести беседу в нужное мне русло: отблагодарить за гостеприимство, спросить про обувь, распрощаться.

- Не вини его уж так сильно. Здесь зимой из местных только лихие да умелые катаются. Он очень переживает за тебя. Видно, что любит.

Я кусала губы, молчала. От желания одернуть женщину, резко уйти удерживало лишь понимание, что это будет грубо, невежливо, неблагодарно.

- Будешь завтракать?

- Нина, спасибо еще раз вам с мужем за все, но мне нужно торопиться назад. – Я улыбнулась, постаравшись сделать это искренне.

- Жалко. – Хозяйка вздохнула. – Погоди-ка чуток. Позвоню отцу. Он в это время как раз выезжает в город, тебя подбросит, куда скажешь.

- Еще раз огромное спасибо.

От облегчения и мысли, что скоро попаду домой, приму душ и приду в себя, едва не расплакалась.

- Там в сенях твои сапожки стоят. Я их высушила. Удачи тебе, Олеся.

- А вам хорошего дня и счастливого Нового года, - я благодарно кивнула.

Твердо отказавшись от чашки чая, я оделась, обулась. Машину решила подождать на улице, несмотря на все уговоры Нины посидеть в тепле.

Мне просто нужно было остаться одной.

Занималась зимняя сонная и бледная заря. Здесь, где многоэтажки не стремились ввысь, ее холодную и блеклую розовую акварель, начавшую заливать чистое небо со стороны леса, было отлично видно. Снегопад прекратился, ветер улегся. О непогоде напоминали лишь пушистые, похожие на невесомые облачка сугробы да мохнатые шапки на стволах, ветвях, крышах построек. Тишину изредка прорывал лай собак да звук мотора автомобилей жителей поселка.

Наполнив легкие колким морозным воздухом, прислушалась к себе.

Нет, никаких чувств, кроме усталости и равнодушия ко всему. Словно все эти тридцать три обоснованных несчастья больше меня не касались. Обрушились и погребли под собою. Я исчерпана до дна и просто хочу уехать отсюда, полностью погрузиться в работу, дела и заботы, чтобы ни одна мысль даже краем не ускользала в прошлый вечер и сегодняшнее раннее утро.

Что касается Воронова, то…

Я стиснула челюсти: вот он – эпицентр моего кошмара! Стихийное бедствие, которое не остановить.

Что делать, если самое страшное уже случилось? Правильно: расслабиться и мобилизоваться.

Я вышла за калитку очень вовремя. На противоположной стороне улочки как раз тормозила «Нива».

Пора.

8. В пух и прах

В который уже раз за день взяла в руки сотовый. Три часа дня. Ни звонков от него, ни сообщений во «ВКонтакте», ни СМС. И куда Воронов пропал?

Вчера он буквально засыпал меня сообщениями с вопросами, как я, благополучно ли добралась, хочу ли поговорить, насколько зла и расстроена, чем занята вечером. На все отвечала односложно, последнее вовсе проигнорировала.

Я была в курсе, что Лешину машину удалось вытащить, а Воронов все же добрался до города. В офисе мы с этим интриганом не виделись ни вчера, ни сегодня. Все к лучшему. Потому что настроение мое было… странным. И его не изменила даже ночь, первая за эти дни, в которую не мучили ни мысли, ни воспоминания, ни тоска, ни сновидения с эротической основой.

…Может быть, с ним что-то случилось?

Да и поделом тогда! Как-то карма должна же работать.

Нахмурившись, оборвав мысль, я отложила телефон и вернулась в угол приемной, где мы с Алиной наряжали пушистую искусственную ель.

Очередная новогодняя офисная традиция. Перед «пятичасовым шампанским» особо активные, свободные и терпеливые сотрудники собирали дерево, а креативные – украшали. В этом году творческий аспект доверили нам с Алиной.

Работа на три четверти уже была сделана. Я придирчиво оглядела симметрично расположенные пушистые ветви (концы иголок на них будут светиться, как только подключим елку к сети) и обнаружила, что в одном месте друг под другом висят три одинаковых синих шара, а в другом – две серебряные сосульки. И все это – в зоне моей ответственности, начальница украшала другую сторону.

Невнимательная и рассеянная. А еще я разбила кружку, едва не залив кофе клавиатуру, ошиблась при отправке письма, в договоре указала не ту дату. Пока не уволили, лишь отчитали. Но самый пристрастный судья и жестокий палач – это собственная совесть.

Тихо ругнувшись про себя, я сняла шарики и сосульку, взяла из коробки избушку на курьих ножках (на мой взгляд, уродливейшее украшение, но если уж требуется нарядить елку, то пусть уж). Игрушка выскользнула из моих пальцев, покатилась по полу. Будь она из стекла, непременно разбилась бы, но на мое счастье, изделие сделали из пластика.

- Смотрю, у тебя все из рук валится. Как и вчера. – Алина выглянула из-за елки, подмигнула мне, скривившейся от досады.

- Да уж, - процедила, засопев от злости на себя и весь свет.

Когда уже, черт бы все побрал, закончится эта черная полоса в моей жизни. И где, будь он неладен, Воронов? Зачем выводит меня из себя чертовым молчанием и игнором?

- Ты не простыла ли? – поинтересовалась начальница минут через десять, когда мы практически закончили работу.

Оставалось только закрепить серебристую звезду на макушке да повесить на верхних ветвях пару шишек.

- Выглядишь бледной и расстроенной, - продолжила. – После таких приключений неудивительно свалиться с высокой температурой.

Я пожала плечами, промолчав. И внезапно подумала, что, может быть, простуда подкосила моего несносного напарника и поэтому сегодня от него ни слуху ни духу?

- Леся, слышишь? – Алина нетерпеливо дернула меня за рукав блузы, оторвав от мыслей. – Нет, ты точно не в порядке.

Я раздраженно поджала губы, пытаясь вспомнить, о чем девушка говорила секунду назад.

Бесполезно. Черт бы все побрал!

- Все нормально! – я подняла ладонь вверх, ответив слишком громко и несколько агрессивно. – Давай верхушку крепить.

Алина секунду недоуменно смотрела на меня широко распахнутыми глазами, после перевела взгляд на макушку ели.

- Не дотянемся, - сделала справедливый вывод. – Нужна стремянка. Об этом я и говорила. Только некоторые не слушают.

Захотелось огрызнуться, сказав, что слушала, просто жизнь у меня ни к черту и вообще очень хочется не то стукнуть кое-кого об стенку, не то стукнуться об нее самой. Но не стала. Развернулась и молча отправилась на поиски необходимой сейчас конструкции.

Алина ведь не виновата в том, как скверно все у меня складывается. По большому счету, чертов Воронов (без вести пропавший) тоже. Я еще летом прекрасно знала, с кем связываюсь, и уступчивым, понимающим, нерешительным идеалом Мишу никто бы не назвал. Но в ярость приводит то, что этот мужчина затеял и воплотил в жизнь! Играл со мной и соблазнял. И все это – лишь бы добиться поставленной цели (вернуть меня, полагаю) и доказать, что он прав, а я нет.

И пусть он прав, признаю, но будущего у нас нет все равно, как бы страстно я ни желала всего между нами и ни хотела этого мужчину. Греть его постель, вести общее хозяйство без каких-либо обязательств, перспектив, обещаний – для этого я не достигла достаточной степени безумия.

Стремянка нашлась в подсобке. Той самой, где мы впервые после трехмесячной разлуки провели несколько часов вдвоем. А еще те мгновения стали точкой отсчета до вот этого самого дня, когда бешусь, чувствую себя разрушенной и глубоко несчастной.

Прищурившись, я практически с ненавистью посмотрела на две коробки с готовыми подарками, ждущие своего часа и напоминающие о том, что сотрудничество с Мишей еще не окончено. Завтра нас ждет вечеринка, а тридцатого числа корпоратив.

То есть мы все еще вместе – слава и проклятье богам!

И все же куда Воронов делся и почему не спрашивает, насколько отвратительно я себя чувствую?

Тащить стремянку было тяжело и неудобно. Я пыхтела, страдала, но упорно двигалась к цели. Конечно, можно было бы попросить оказать услугу любого мужчину, достаточно просто заглянуть, к примеру, в кабинет, где работали агенты, но мысль об этом вызывала отторжение (словно я так сама себя пыталась наказать, а может, переключиться с эмоциональных виражей на физические страдания).

- О боже! – всплеснула руками Алина, завидев меня в дверях приемной. – Какого фига ты сама ее несла? В офисе полно мужиков!

- Ерунда. Она легкая, - соврала я, раскладывая стремянку у елки, смахнула со лба влажные пряди волос.

- Ну да, легкая, - со скепсисом протянула Алина.

Я с осторожностью забралась наверх, попросила ее подать шишки, затем звезду. Последняя долго не хотела закрепляться как следует. Вспотела, дошла до точки кипения, пыхтя, но все же добилась своего.

- Слушай, разверни ее вправо, - попросила начальница, придирчиво рассматривая пятиконечное украшение, установка которого едва не стоила мне ногтя.

Я раздраженно сдула волосы с лица:

- В какое право? Твое или мое?

- Ну так, чтобы она на вход смотрела.

Фыркнув, я послушалась, повернула чертову звезду так, как попросила Алина.

- Так хорошо? – осведомилась, заметив, что от нагрузки и напряжения дрожат мышцы рук и ног. Все-таки нелегко приходится в подобном деле человеку, последний раз занимавшемуся растяжкой еще в школе. Может, мне на йогу походить? Заодно и поможет не скатиться в черную депрессию после новой катастрофы с Вороновым…

- Ага, все замечательно. Давай-ка слезай.

Бросив последний взгляд на макушку и удостоверившись, что все хорошо, я спустила ногу на ступеньку ниже, памятуя об узкой, сковывающей движения юбке и высоких каблуках.

- О, привет! Мы тебя и не заметили, - сказала Алина кому-то, кто, видимо, появился в дверях.

Ответа не последовало. Я обернулась и едва не потеряла равновесие. Помогло то, что держалась за перильца на самом верху стремянки.

В приемную зашел Миша. Здоровый и невредимый. В распахнутой куртке, под которой виднелся темно-синий пуловер. Безупречно выглядевший, спокойный и уверенный, как обычно. В отличие от меня, озлобленной, недовольной, бледной, с растрепавшейся прической и следами пыли на жемчужно-серой блузе и белой юбке.

Хотя обращенный на меня взгляд спокойным как раз не был. В трактовке его не ошибалась никогда: я что-то натворила и меня ждет разбирательство, а после суровый вердикт.

И пусть! В адрес Воронова у меня тоже много упреков накопилось.

Я выпрямилась, отвернулась и начала медленно спускаться, а внутри все пекло желанием как можно скорееоказаться внизу и встретиться с противником лицом к лицу.

Краем глаза заметила удивленное выражение лица своей начальницы, а в следующий миг ноги вдруг потеряли опору, тело куда-то повело. Испуганно вскрикнула и неожиданно обнаружила себя на руках у Миши.

- Самонадеянность и беспечность наказуемы. Травмами, - глухим, будто севшим голосом изрек он, глядя на меня с укором и недовольством. – Кроме тебя, под потолок некому было залезть?

- Некому, - отрезала, нахмурившись, закипая.

От мужчины пахло морозцем и снегом. Отметила следы усталости на его лице, выжидание и напряжение, притаившиеся в глубине карих глаз. Где же он был? Какие проблемы разгребал?

- В следующий раз звони мне, - зло прищурился Воронов.

- Ты же знаешь, что не стану.

Стоявшая рядом Алина тактично покашляла, привлекая наше внимание и заставив Мишу, собиравшегося что-то ответить, умолкнуть. Он поставил меня на пол, но не отпустил, схватив за руку.

- Алина, ты нас извини, но мы должны обсудить завтрашнюю вечеринку, - заявил тихим хриплым голосом.

Я, изумленная и возмущенная, повернула к нему голову. Все было готово: сценарий, перечень закусок, спиртное. Мы давно обсудили каждый пункт, возможные трудности, различные тонкости. Он случайно удалил наш чат во «ВКонтакте»?

- Конечно, конечно, - понимающе улыбнулась Алина.

Скрипнув зубами, я вырвала ладонь из руки мужчины, процедила:

- Сначала я здесь все закончу.

- Да я сама… - начальницу прервал звонок телефона на моем столе.

Я с облегчением и злостью одновременно поспешила ответить.

Беседа с клиентом заняла у меня около двух минут. За это время Миша успел переброситься парой фраз с Алиной и покинуть приемную.

Чудесно! Сразу стало легче дышать, мыслить и вообще жить. Вот если бы еще куда-нибудь деть бурлящий во мне злобный задор, то повышающий адреналин в крови, то бросающий в пучину противоречивых эмоций…

Когда положила трубку, начальница уже закрыла последнюю коробку с игрушками и гирляндами, которым не нашлось применения, подошла к стремянке.

- Аккуратно, она пыльная, - устало предупредила ее.

- То-то ты такая красивая, - усмехнулась девушка.

- Ерунда, - махнув рукой, я откинулась на спинку кресла.

Уйти бы сегодня домой пораньше… Всласть погоревать. Разбить что-нибудь. Обжечься в душе. Вчера Алина отметила мой жалкий вид и психологический раздрай – отпустила уже в половине четвертого. Сегодня, возможно, тоже бы отпустила, но этого моя совесть не допустит.

- Кхм. – Алина остановилась у края моего стола. – Позволь вопрос. Как давно вы с Мишей опять сошлись?

- Что? Мы не сходились, - ощетинилась я.

- Ну да, - она кивнула с язвительной улыбкой. – А он вожделенно смотрит на твой зад и на руках носит по старой памяти, стало быть.

- Хочет довести до белого каления, - буркнула себе под нос.

- Он, кстати, ждет. Обещал, если не явишься, вернуться и на руках донести.

Я шумно выдохнула и вскочила с кресла.

- Ладно, - бросила с бешенством.

Намеренно не заглянула в уборную, чтобы привести себя в порядок, поправить шпильки в прическе, стряхнуть пыль влажной рукой. Сразу же отправилась в кабинет Миши.

Он ожидал меня, присев на край стола, сложив руки на груди. Пристально смотрел, как я входила. Куртку, конечно же, снял, радуя глаз своей полуформальной одеждой: темно-серыми джинсами, пуловером, из-под которого выглядывал безупречно отглаженный воротник голубой сорочки.

Встретив внимательный взгляд темных глаз, я на секунду растерялась, почувствовала себя слабой, слишком уставшей, расстроенной. Но уже в следующий миг вспомнила, в какой угол Воронов загнал меня, вознамерившись доказать, как замечательно нам вместе (это прекрасно знала и без его интриг!), собралась и разозлилась.

- И что же ты хотел обсудить? – спросила раздраженно, остановившись напротив не покинувшего свое место и не изменившего позы мужчины.

- Может, твое самочувствие и настроение? – предположил хрипло.

Я в притворном изумлении подняла брови:

- Это не предмет для разговора.

По лицу Миши расползлась коварная ухмылка.

- Тогда, может, нас с тобой, - выдал, кашлянув в кулак.

- Тем более не предмет!

- Ты как-то…

- Не рада тебя видеть? Злюсь? – разъярилась я, оборвав мужчину. – В бешенстве от твоих поступков. Три тысячи раз пожалела о своих? Ты явился внезапно, пропадал где-то полдня. А теперь загорелся желанием поговорить. Хорошо, я здесь. Говорим о делах. И только о них!

- Так проблема в том, что я не появлялся полдня и не позвонил? Или в том, что пошел на хитрость, желая снова затащить тебя в постель? – Воронов иронично выгнул бровь.

- Проблема в том, что кто-то заигрался в бога, - выплюнула я.

- Люблю горячие встречи, - резюмировал он со смешком и закашлялся.

А я вдруг осознала, что этот идиот, должно быть, простудился. Хриплый голос, теплый пуловер, кашель, странный блеск в глазах – почему не связала это все воедино раньше? Потому что была сосредоточена исключительно на своей злости, обиде, отрицании и страхе. Чертова эгоистка!

- Так… Сейчас, - пробормотала, сосредоточившись. Бросилась к шкафу, где Миша всегда хранил свою кружку, и поторопилась к кулеру за теплым питьем.

Когда вернулась, Воронов, ссутулившись, потирал лоб пальцами. У него голова болит? Ну хоть кашлять перестал…

А если у него воспаление легких?

- Держи, - я протянула кружку этому горе-деспоту, всегда заставлявшему меня застегиваться, выбирать одежду по погоде и не надевать босоножки, если тучи на небе предвещали дождь. Лучше бы он так о себе заботился.

- Ты как себя чувствуешь? Заболел?

Он не стал ни отпираться, ни отталкивать питье, ни язвить. Послушно сделал несколько глотков, поставил кружку на стол, посмотрел на меня.

- Оказывается, если ты по колено в снегу и ноги промокли, холодно только первые полчаса. Потом перестаешь это замечать, - Миша грустно улыбнулся.

- И как сильно ты замерз? – я беспокойно кусала губу, отмечая, что у мужчины действительно какой-то болезненный вид и взгляд.

- Да не сильно, - он вновь закашлялся, сделал еще несколько глотков.

«Упрямец. Считай, сильно», - мысленно подытожила я.

- Слушай, у тебя, кажется, жар… Голова болит?

Заволновавшись, я шагнула к Воронову, коснулась его лба ладонью. Вроде бы, горячий. Но, возможно, у меня руки прохладные…

- Вчера болела. Сегодня утром нет. Я мотался по встречам, а от коммерческих директоров, как известно, даже здоровая голова заболеть может, - хмыкнул язвительно.

Я снова и снова касалась его лба, щек, пытаясь понять, есть ли у мужчины жар или мне это кажется, внимательно всматривалась в его лицо, оценивала ситуацию.

- Что-то еще болит?

- В горле першит. Глотать больно, - Воронов, морщась, потер шею.

- Однозначно, тебе надо домой, лечиться, - проговорила с беспокойством, когда мужчина вновь начал кашлять. – Теплое питье, лекарство… О боже! У тебя, думаю, по-прежнему в аптечке пусто…

- Пусто, - подтвердил, криво ухмыльнувшись. – Но домой – хорошая идея.

Миша крепче обнял меня, прижав к себе.

А я застыла: когда его руки успели оказаться на моем теле и почему этого не заметила?

- И мне сразу стало бы лучше, если бы ты позаботилась обо мне. Приготовила теплый чай, бульон… Нашла градусник. Потом легла рядом, гладила бы по голове, тревожно вздыхая, - перечислил он вкрадчивым хрипловатым голосом, пускающим мурашки по коже, волнующим.

Я с подозрением прищурилась. Вгляделась в лицо Миши, отбросив переживания за него, трезво.

Похоже, здоров. Относительно, разумеется.

Опять сыграл на моих чувствах, неискушенности и жалости!

- Хм. – Я опустила голову словно бы в задумчивости, отследила пальцем ряд нитей на пуловере Воронова, со злорадством почувствовала, как напряглись его мышцы, а ладони беспардонно сползли с талии практически на ягодицы.

- А ты не боишься, что в чай вместо сахара насыплю тебе что-нибудь поинтереснее? Из мести.

С вызовом посмотрела в ухмыляющееся лицо, тут же засветившееся удовольствием.

- Сама же потом переживать будешь, солнышко, - насмешливо ответил, - лечить бросишься.

- Чертов притворщик.

Вспылив, я стукнула его в грудь кулаками, вывернулась из объятий, но уйти не получилось.

Поймав за локоть, Воронов резко развернул меня к себе, впился в губы поцелуем. Негодование вскипело в груди, но выплеснулось почему-то не в протест или сопротивление. Нет, то был самый страшный вид ярости, который преобразуется в агрессивную страсть. Тот самый, который бывает у влюбленных после пылкой ссоры, когда каждый остался при своем.

Мы целовались точно одержимые, прикусывая губы друг друга. Руки мужчины крепко, практически до боли, вжимали меня в его твердое тело. Я ощущала, как пальцы одной впились в кожу талии, проникнув под блузу, а пальцы другой – в затылок, как давит в живот его возбужденная плоть. Это не вызывало отторжения, наоборот, распаляло сильнее, делало действо еще безумнее, смешивая адреналин и либидо в опасный коктейль, напрочь уничтожающий сознание.

Страстно хотелось этого: стократного усиления, давления, полного растворения, подчинения, острейшего экстаза (его и своего).

Я крепко вцепилась в шею и затылок Миши, возможно, причиняя ему боль (желая причинить ему боль), задыхалась и сгорала, но была не в силах прервать этот жесткий, иссушающий поцелуй.

- Я соскучился, - шепнул он, наконец прекратив терзать мои губы. Скользнул носом по виску, оставил россыпь поцелуев на щеке, будоража горячим дыханием, нежными прикосновениями.

«Я тоже», - мелькнуло неожиданно и в моих мыслях.

Да, несмотря на все запреты, выводы, злость от его выходок и обмана, на то, что мы все равно не пара, считаю его своим, желаю сделать своим и давно уже согласна на то, что он запланировал для нас.

Облизав припухшие губы, я сглотнула поднимающуюся изнутри горечь, отстранилась от мужчины. Мышцы плохо слушались, кожа горела, шумело в голове, словно бы только что занималась сексом, а не просто жадно и страстно целовалась.

- И я не совсем притворялся, кстати. Несправедливое обвинение, - жаркий взгляд Воронова приклеился к моим губам.

- Это ясно. Поезжай домой и лечись. Скину тебе в сообщении список подходящих препаратов. – Я попыталась выбраться из тесных объятий Миши, но он не отпустил.

- Пей побольше теплого и полощи горло, - я подняла на него многозначительный взгляд, давая понять, что хочу уйти.

- Ну да, накроется наш с тобой номер в караоке, - хмыкнул весело, не обратив внимания на мою безмолвную просьбу.

Я скривилась, припомнив поступившее на днях предложение спеть вместе на «пятичасовом шампанском» песню «Расскажи, Снегурочка, где была».

- И не собиралась с тобой петь, - толкнула мужчину в грудь.

Миша коротко рассмеялся и отпустил меня.

- Я пойду. Надо закончить украшение приемной. – Получив свободу, я поправила блузку, юбку, цокнула языком, заметив, что моя прическа окончательно рассыпалась. Миша неотрывно наблюдал за мной, криво ухмыляясь.

- Задержись ненадолго. Мы не обсудили вечеринку, - он, повернувшись, взял со стола листок с какими-то записями.

- Тут несколько сотрудников пожелали продемонстрировать свой талант, по случайности вовремя не зарытый в землю и опасный, как ядерные отходы, - сыронизировал с улыбкой. – Чеботарев, к примеру, предложил сыграть на расческе, а наша уборщица - прочесть стихи собственного сочинения…

Я истерически усмехнулась.

- Нет уж, сам с ними разбирайся. А я работать. И вообще, все предложения и разговоры с тобой теперь только через СМС или в чате.

Он подался ко мне, вновь намереваясь поймать в объятия, но я предвидела маневр и успела шагнуть в сторону. Его пальцы скользнули по рукаву блузы, а в моей крови вновь зашумели адреналин и возбуждение.

- Леся, - Воронов посмотрел на меня с обаятельной усмешкой и искорками задора в глазах. – Трусишка.

- Забудь обо мне и своих интригах, - я развернулась и направилась к двери.

- А ты забудь о неприкосновенности своей попы, если снова увижу тебя на стремянке, - донеслось вслед ехидное, когда закрывала дверь. Щеки загорелись.

9. Ночь длиной в жизнь

Без семи минут пять.

Потирая висок, я заканчивала работу, вздыхала.

Народу в офисе было вдвое больше обычного. За порогом приемной гудели голоса, то и дело раздавался смех – возбужденные сотрудники, явно в самом удалом расположении духа, готовились к вечеринке. Даже Алина, давно уже выключившая свой компьютер, приплясывала, развешивая фонарики, цепляя провода за полки, аппаратуру. При этом она еще и напевала, поражая своим отличным настроением и энтузиазмом:

- А-а-а, белая зима началась внезапно, вышла и метет, метет, метет. А-а-а, я решу сама, что мне делать завтра, а завтра Новый год.

«Новый год, положим, и не завтра», - раздраженно подумала я, поглядывая на начальницу из-за монитора.

Тем не менее, мама уже интересовалась сегодня, какие у меня планы на новогодний вечер. Сказала, что они с отцом собираются отмечать большой компанией у друзей, предлагала присоединиться.

А какие у меня планы? Забыться, естественно. В прямом смысле…

Потом она обратила внимание на круги под моими глазами, начала расспрашивать о здоровье, настроении, выспалась ли я.

Выспалась…

Вчера где-то до половины двенадцатого ночи мы с Мишей общались во «ВКонтакте». Воронов посчитал нужным внести в сценарий несколько изменений, дополнив общую программу парой номеров офисных артистов (от игры на расческе и декламации стихов, слава богу, он отказался). После мы еще раз обговорили каждый пункт. Кроме того, я контролировала, полоскал ли этот упрямец горло, сделал ли себе очередную порцию теплого чая, какие именно лекарства купил, принял ли их.

Боже… Вот же я наседка! Влюбленная глупышка.

Хотя нет. Я ведь действовала исходя из того, какая ответственность лежит на нас обоих: вечеринка, корпоратив. Все это нужно сделать хорошо, без всяких оплошностей и простуд.

Последнее сообщение Воронова, на которое не стала отвечать, совсем не касалось организационных вопросов. Не было оно и очередным аргументом в нашей полемике (ставшей больше провокацией и способом поддразнивания) о том, делать или не делать нам совместный номер в караоке.

«Скучаю по тебе. Мы поговорим сразу же, как ты будешь готова. Я не стану напирать и вытаскивать из тебя правду клещами. Я готов ждать. Спокойной ночи», - написал он.

Скрипнув зубами, я закрыла окно чата, выключила ноутбук и легла в постель.

Не смыкала глаз до трех часов… Нет, я не размышляла, не тосковала, не баюкала ноющее разбитое сердце.

Я просто злилась, давила воспоминания, лезущие в сознание с проворством и наглостью тараканов, и уговаривала себя сказать Мише правду, чтобы уже прекратить все это. И тряслась от страха, потому что открытие истины грозит унижением. А еще болью нового разрыва…

- Ну перестань кривиться, - воззвала с сочувствием Алина, остановившаяся у моего стола. – Вечеринка на подходе! Ура!

- Ура, - безэмоционально повторила я, встала из-за стола. – Кто-то будет развлекаться, а кто-то – развлекать, - добавила с нажимом.

- Ох, - девушка закатила глаза. – Сорок минут поразвлекаете и айда с нами куражиться!

Я кивнула, убирая папки с документами в ящик.

- Хорошее предложение, только я…

Меня перебил телефон. Внутренний вызов. Без сомнений, это Воронов. Потерял меня…

Отвечать не стала, а Алина, покосившись на меня, многозначительно фыркнула и вернулась к тонким проводам гирлянд, заждавшимся ее внимания на рабочем столе. В приемную зашли двое агентов, которые накануне вызвались ей помочь.

Достав из сумки косметичку и зеркало, я пошла в кабинет Миши.

Там первым в глаза бросились оба наших костюма, разложенные на диване. Утюг стоял на небольшой брифинг-приставке к столу, а рядом с ним – наполненная кофе чашка (из которой обычно пила, когда мы с Вороновым уединялись в его кабинете). Сам мужчина разговаривал по сотовому, и с голосом у него, к счастью, было все в порядке.

Аромат кофе и бодрый тон Миши, в чем-то убеждавшего собеседника, чуть-чуть встряхнули меня, помогая сбросить апатию.

«Что ж, этот день вполне можно пережить. У меня и варианта-то другого нет», - устало подумала, раскладывая содержимое косметички возле поставленного на брифинг-приставку зеркала. Взяла чашку, сделала глоток – да, Воронов сделал напиток таким, каким и люблю…

- Ты как? Морально готова? – спросил Миша, закончив разговор и рассматривая меня привычным цепким и жадным взглядом.

- Если я пережила детей, то сотрудники «Мегаполиса» и подавно не страшны, - проговорила тихо, уселась.

- Спешу предупредить: они вдвойне опаснее детей и даже неуправляемых подростков, - усмехнулся он.

В ответ безразлично пожала плечами.

Пока он заканчивал работу, я успела уложить волосы, приступила к макияжу. Все делала механически, воспринимая происходящее как нечто далекое от действительности. Воронов несколько раз начинал разговор, но поддержала только темы, касающиеся предстоящей вечеринки.

Волнения никакого не было. Пытаясь проанализировать свое состояние, я поняла: просто ни на что не осталось сил. Читай книги на Книгочей.нет. Поддержи сайт - подпишись на страничку в VK. Эмоциональное напряжение и события последних дней оставили меня исчерпанной и желающей только того, чтобы поставить точку во всем и забыться. Отключиться, отрешиться от мира и себя самой.

А дальше будь что будет.

Минут десять мы молча готовились к своему выходу. Мужчина снял пиджак, аккуратно повесив его на спинку кресла, стянул галстук, расстегнул сорочку. Между тем праздник уже начался: за дверью кабинета звучала плавная музыка, громкие голоса, хохот.

Миша взялся за утюг, чтобы погладить наши костюмы, когда я заканчивала макияж. Наблюдала за ним, то и дело отвлекаясь. Не то чтобы впервые видела его за столь прозаичной и женской работой… Но происходившее так прочно ассоциировалось с домашним уютом, непринужденностью и покоем, что казалось странным в обстановке офиса и набирающей обороты вечеринки за дверью.

А потом Воронов, выключив утюг, уселся в соседнее кресло и выжидающее воззрился на меня. В уголке рта дрожала знакомая довольная ухмылка.

Я отложила кисть, посмотрела в карие глаза, блестевшие смешинкой:

- Что?

- Ничего, - он с улыбкой покачал головой. – Ты будто прекрасная греза. Поможешь мне собраться?

Вздохнула, подумав: «Куда ж я денусь?» Все самое жуткое между нами уже случилось, опасаться больше нечего, а помогать напарнику – моя обязанность, хочу того или нет.

Пододвинув кисти, пудру и румяна ближе к мужчине, я встала с места, приблизилась к нему.

Миша тут же вручил мне парик, непрозрачно намекая, что в этот раз процесс по его надеванию доверяет мне.

Секунду-другую разглядывала белые синтетические локоны.

- Лучше с лица все-таки начать, - вынесла вердикт и отложила парик на стол к бороде и шапке.

- Тебе виднее, - хмыкнул Воронов. Он не сводил с меня смеющихся хитрых глаз.

Явно что-то у него на уме. Но ведь и я не лыком шита.

Взялась за кисть и пудру, каждую секунду проверяя качество своей работы, всматривалась в лицо напарника. Рассеянно размышляла, что же нашла в Воронове такого, отчего не смогла выкинуть из головы? Ведь есть мужчины красивее? Безусловно. Но… Люблю именно этот нос с горбинкой, складочку между бровей, темные глаза, пронзительно смотрящие в мои, будто поглощающие целиком, тонковатые упрямые губы, жесткие линии подбородка, вот эту крошечную родинку у виска…

В какой-то момент поймала себя на том, что увлеклась преображением Миши, нашла это приятным, необычным, волнительным.

Потянувшись, взяла парик, начала его вертеть, пытаясь сообразить, как правильно надеть. И в этот миг почувствовала руку Воронова на своем бедре. Ладонь, лаская, стремительно и уверенно двинулась вверх, проникнув под подол юбки, коснулась обнаженной кожи над резинкой чулка, большой палец чувственно провел вдоль нее. По моему телу электрической искрой пробежала дрожь желания.

Сквозь ткань придавила его руку своей и возмущенно уставилась на нахала.

- Миша, - произнесла возмущенно, стараясь убрать его ладонь.

- Хочу тебя, - серьезные карие глаза, глядящие на меня снизу вверх, горели. – Но ты и так об этом знаешь.

- Знаю. – Сердце ускорило бег, возбуждение опалило низ живота. – Но тут уж как-нибудь без меня.

Воронов вопросительно приподнял бровь.

- Вокруг полно прекрасных дам, способных избавить тебя и от одиночества, и от пустой постели, - продолжила нарочито безразлично.

Мужчина хмыкнул. Руку он так и не убрал, продолжая ласкать большим пальцем кожу над чулком, вызывая мурашки и слабость в коленках.

Ну ладно. Сам напросился…

Надевая парик, я намеренно практически прижалась грудью к лицу наглеца. Вырез у кофты был путь и неглубокий, но вполне достаточный для осуществления мести.

Рука Воронова выскользнула из-под юбки, и я тут же воспользовалась свободой, шагнув от мужчины подальше, не дав ему поймать себя за бедра. Сделала вид, что отступила, чтобы оценить плод своих трудов.

Судя по весьма недовольному лицу и огоньках какого-то восторженного азарта в глазах, мою выходку Миша оценил на наивысший балл. В крови забурлили адреналин и жар желания.

- Ну, может, и полно, не замечал особо, - взгляд Воронова околдовывал и обжигал. – Но только у одной сочетание ума, характера и красоты взрывает мое сердце и либидо.

Я отвернулась, пряча вспыхнувшие щеки, судорожно вздохнула. После таких слов следует или немедленно отдаться, или же пренебрежительно попросить больше не говорить подобного. Первое исключено, а второе готова сейчас же реализовать, только почему-то язык отказывается шевелиться.

Миша незамедлительно воспользовался тем, что отвлеклась: потянулся, схватил за локоть и усадил на свои колени. Мой взгляд тут же опустился на его голую грудь, видневшуюся в распахнутой сорочке. Я сглотнула, подняла глаза вверх, к лицу мужчины. На мгновение мы застыли, глядя друг на друга, теряясь в этой близости, притяжении. Потом он потянулся к моим губам, а я, оценив нелепость ситуации, словно только что очнувшись и целиком узрев маскарадный образ Миши, уперлась ладонью в его плечо, останавливая. Изнутри прорывался истеричный смех.

 - Воронов, не смей меня целовать в таком виде! Это будет… извращением каким-то.

Мужчина, остановившись, заразительно рассмеялся. Стянул парик и крепко обнял.

- Ты зачем снял? И вообще, отпусти, - отбивалась я, порываясь слезть с мужских коленей. Вдруг подумалось: если сейчас сюда кто-нибудь заглянет поторопить нас, то увиденное наверняка шокирует беднягу до икоты.

За дверями зазвучал веселый новогодний хит «Jingle Bells», означавший, что наше время на исходе, мне следует быстро переодеваться в «шубку» Снегурочки и выходить. Воронов наконец-то отпустил меня, и я бросилась к костюму.

- Не торопись. Помни: ты звезда вечера. А звезды не опаздывают, они задерживаются, - назидательно заметил Миша, прилаживающий бороду.

- Ага. А теперь отвернись. Я должна одеться тут.

- Леся, что я…

- Миша! – оборвала я хитро улыбающегося мужчину, гневно глядя на него.

- А ведь я мог бы помочь, - притворно обиженно выдохнул он, отворачиваясь. – Обожаю тебе помогать. И с одеванием, и с раздеванием.

Я обреченно закатила глаза, вылезая из юбки. Когда на моих плечах оказался наряд Снегурочки, выдохнула, собралась.

Итак, пока я перестала быть Олесей Даниловой. И это хорошо… В последнее время у нее одни неприятности.

***

«Все же офисные вечеринки есть за что любить и ненавидеть. Прямо как с Вороновым», - к такому выводу пришла, взбалтывая остатки шампанского в бокале. Допила их одним глотком.

Очередной заводной танцевальный хит звенел в ушах. Те сотрудники, которые не двигались под него, занимались закусками или опустошением бокалов. Или же болтали, как Алина и Наталья. Иногда в разговор двух девушек встревала и я.

Но теперь поймала себя на мысли, что чуть пьяна, устала от множества людей вокруг, ритма музыки, шума, броуновского движения и необходимости играть роль части коллектива. Праздник превратился в муку, пора бы ехать отдыхать.

И вполне могла себе это позволить. Роль Снегурочки-ведущей отыграна (вполне сносно, в соответствии со сценарием, в каких-то моментах – даже с успехом, удовольствием и яркими впечатлениями). Минут сорок на этой феерии побыла, убедилась, что все проходит замечательно и инициативу уже перехватили активные и слегка хмельные сотрудники, заработала комплимент и искреннюю похвалу от Натальи Юрьевны («Олеся, прекрасно! Просто прекрасно. Готовься на следующий год, лапочка. Ты прирожденная Снегурочка!»). А еще сумела потерять несносного напарника, исчезнувшего вместе с биг боссом. Вероятно, обсуждают что-то в кабинете последнего.

- Я, пожалуй, домой, - положив руку на плечо начальницы, привлекла ее внимание к себе.

- Что? – Алина удивилась. – Еще рано! Останься, - заныла с гримаской печали на лице.

- У меня забот было побольше вашего, - поморщилась я. – Так что заслужила уйти пораньше.

- О да! Вы с Мишей оба классно все устроили, - кивнула Наташа, поставив пустой бокал на стол. – Слышала, вы снова сошлись.

Я метнула подозрительный взгляд на Алину. Та, округлив глаза, пожала плечами: мол, я тут ни при чем.

- Слухи, - отмахнулась я с безразличным видом.

Перед уходом следовало забрать кое-какие вещи из кабинета Воронова, туда и направилась.

У Миши было темно и прохладно. Включила свет, закрыла окно, от которого заметно тянуло морозом, облегченно улыбнулась относительной тишине. Безлюдность и спокойствие – да, именно этого мне и не хватало.

Я собрала косметичку, а потом не выдержала: сняла кандалы-туфли на высоких каблуках и, с удовольствием ступая по холодному полу горящими ступнями, улеглась на кожаном диванчике.

Ноги целиком вытянуть не вышло, но мягкое сиденье и возможность расслабиться словно впрыснули дозу счастья в уставшее тело.

Я выгнулась, упираясь поясницей в валик подлокотника, заложила руки за голову и застонала от удовольствия. Хихикнула, осознав, что на чужой территории веду себя слишком вольно, даже нагло. Вспомнилось, что стены этого кабинета помнят еще более неприличные сцены, так что какая, собственно, разница?

Взбила распущенные волосы и уселась поудобнее. Двигаться, куда-то идти и что-то делать вообще не хотелось. Шампанское, видимо, окончательно завладело не только моим мозгом, но и телом, в котором поселились жаркая тяжесть и расслабленность.

Здорово было бы остаться здесь на ночь. И до чертиков интересно, как бы Воронов отреагировал, вернувшись и застав меня здесь спящей. Сто процентов ругался бы от досады, что не может рядом уместиться!

Я закусила губу, пытаясь удержать смех и не справилась.

Да, третий бокал шипучего вина был явно лишним. Коварный напиток, что скажешь. Особенно для меня, не привыкшей к алкоголю. Теперь кружится голова, душа рвется в полет, буйное воображение пустилось вскачь, еще и на подвиги потянуло.

Едва слышно щелкнула, повернувшись, ручка двери. Кто-то вошел, пустив внутрь ритмичные басы известного хита. Я оглянулась: ну конечно, он, хозяин этого кабинета, мужчина моей мечты, причина тридцати трех несчастий и любовь всей жизни.

Иронично изогнул бровь, оглядывая меня жарким взглядом. Говорят, карие глаза самые невыразительные. Врут безбожно! Они такие глубокие и невероятные, что, кажется, можно смотреть в них часами.

- Вижу, вечер действительно добрый, - кривовато усмехнулся Миша, остановившись рядом со мной.

Мягко улыбаясь, я смотрела на него снизу вверх, ответила после паузы:

- Удался, безусловно. Ну, не буду мешать, - и, повернувшись, спустила ноги на пол.

- Не мешаешь. Сиди, отдыхай, - мужчина остановил меня жестом. – Хочешь чего-нибудь выпить?

Я хохотнула.

- Ты опоздал с предложением. Сколько бы соблазнительным оно ни было.

- А если у меня будет другое соблазнительное предложение? – спросил он с лукавой улыбкой и бархатными нотками в голосе, не сводя с меня сияющих глаз.

Вспыхнув, отвела взгляд. Присмотрелась к одежде Воронова, в которую он переоделся после нашего «выхода». А ему очень идут черные джинсы и черная шелковая рубашка. Подчеркивают темные глубины глаз, придают облику некую хищность, опасность, властность. И эти две незастегнутые пуговицы, обнажающие ямочку между ключицами… На ней и застыл мой взгляд.

- Какое же? – спросила автоматически, сглотнув.

- Выпить твоего любимого гранатового сока. Специально для тебя припас.

- Боже, ты знаешь, на что надавить, - хихикнула я.

- На собственном опыте удостоверилась, какой я умелец. – Очередной взгляд, воспламенивший, как откровенное прикосновение. - Сейчас принесу, - Миша скрылся за дверью.

«Пора удирать, пока еще здравый смысл не отказал. От конфронтации и войны мы вон уже к флирту и двусмысленностям перешли», - решение светлое, безусловно.

Я с тоской посмотрела на туфли, оставленные у стола Воронова. Шевелиться, вставать, а тем более вновь заковывать свои ступни в колодки очень не хотелось. Сок и несколько минут отдыха мне, и правда, не помешают. А вот тет-а-тет с Мишей…

А с другой стороны, еще не известно, кому из нас следует бояться и быть осторожным! Свое «хочу» он задекларировал, а я задекларировала свое «нет». Желает еще раз его услышать, мне не жалко.

Довольно усмехнувшись, договорившись сама с собой, я снова вытянула ноги на диване.

Вернувшийся с двумя бокалами сока Миша довольно хмыкнул, вновь увидев меня в непринужденной позе. Сел рядом, вынудив меня согнуть ноги в коленях, чтобы освободить ему место, молча протянул мне напиток. Мгновение мы удерживали взгляды друг друга, испытующие, с искрой азарта и вызова.

- Мы с тобой сегодня были на высоте, - заговорил мужчина, сделав пару глотков сока, убрал бокал на столик у дивана.

- Ты переигрывал, - уточнила я.

- Что? Когда это? – настороженно прищурился Воронов, но я видела, что мое замечание его веселит.

- Тот момент с амнезией. «Новый год? Какой Новый год? И подарки еще?» Миш, ты должен был изобразить потерю памяти, а не гражданина в запое.

Воронов расхохотался, запрокинув голову.

- А еще эта игра в снежки из бумаги. Прости, но нормальный дед свою внучку не будет периодически ловить, хватать за талию и прижимать к себе, - ядовито заключила, протянув ему наполовину опустошенный бокал, чтобы он поставил его к своему.

- А я тебе и не дед, - лукаво растянул губы в улыбке мой визави. – И сказал об этом еще в самом начале.

- Дед. По сценарию, - уверенно кивнула, сложив руки на груди.

Взгляд мужчины немедленно спустился на нее, попутешествовал по шее, оголенному плечу. Выбранное невесомое трикотажное платье, серебристо-серое, с люрексовой нитью, всем было хорошо: облегало фигуру, придавало образу легкую эротичность (за счет двух разрезов до середины бедра да широкого ворота, соскальзывающего с левого плеча) и одновременно холодность.

Да, милый, такой наряд выбрала специально для тебя.

- А у меня другой сценарий, солнце мое. – Обжигающие карие глаза посмотрели в мои.

Я демонстративно вздохнула, закатив глаза.

- В общем, все без исключения остались в восторге. Наталья Юрьевна настойчиво намекала, что организаторы шоу, то есть мы с тобой, должны еще и убрать все после, но я твердо дал понять, что не звездное это дело. И она отстала, представь.

- Невероятно.

Стопы гудели, и я пошевелила пальцами, пытаясь хоть как-то размять мышцы. Миша заметил это.

- Поистине размер женского тщеславия сопоставим с высотой каблуков, - хмыкнул. – Ну-ка…

И, обхватив мои лодыжки, водрузил их себе на колени. Заключил в твердые, сильные ладони стопу, осторожно надавил на чувствительную точку под подушечками пальцев и начал неторопливо массировать.

Боже мой… Меня прошило непередаваемым наслаждением, с трудом получилось сдержать громкий стон. Бессильно привалившись плечом к спинке дивана, я закрыла глаза, целиком отдаваясь удовольствию и облегчению. Вырваться или же воспрепятствовать восхитительному самоуправству Миши в голову не приходило.

Сильные руки поглаживали, мяли. Тонкий чулок нисколько не смазывал ощущений, и каждое движение словно выстреливало удовольствием в низ живота, отзывалось сладкой судорогой.

Да… До этого момента и не знала, как же это невероятно… И что можно быть такой возбужденной и расслабленной одновременно, а массаж сравнивать с сексом…

- А у самой какие впечатления от вечеринки? Почему сбежала? – ласковым тихим голосом поинтересовался мужчина.

Отвечать не хотелось. Кроме того, рисковала выдать свое состояние. Впрочем, Миша не слепой, все сам видит, понимает. И вообще, знает, что делает.

В итоге желание сделать ему наперекор помогло прийти в себя и сказать практически ровным тоном:

- Впечатления хорошие. Но я устала и хочу домой. Неделя нелегкой выдалась.

- Согласен. – Он закончил с правой стопой, чувственно погладив ее напоследок, вызвав у меня стон сквозь стиснутые зубы. Обхватил левую, вновь надавив на точку под подушечками, провел пальцами от пятки снизу-вверх.

Ох, черт… Ну почему это так … потрясающе, эротично, возбуждающе? На этот раз стона удержать не получилось. И пусть уж.

- Это уже пятое мое «пятичасовое шампанское» здесь, - в голосе мужчины разливалась волнующая хрипотца. Его руки не переставали мять, поглаживать, превращая мои кости и мышцы в желе, заставляя умирать от удовольствия. – Без преувеличения скажу, что самое лучшее. Раньше я уходил через час после начала феерии, а сегодня не ушел даже после номеров караоке.

- Ммм, - заполнила я паузу. Так и сидела, разомлев, не открывая глаз.

- Точно. Ты права, - усмехнулся Воронов. – Во-первых, я сам руководил этим ужасом. А во-вторых, у меня был стимул остаться. Какой? Весь вечер мечтал сделать тебе массаж ног.

Я фыркнула возмущенно.

Миша, закончив, обхватил ладонями мои голени, двинулся вверх, к коленям.

- Эй! – я распахнула глаза.

Воронов тут же подался ко мне, наклонившись, упираясь локтем одной руки в сиденье. Блестевший хитринкой и возбуждением взгляд застыл на моих губах. А мой скользнул на эту злополучную ямочку у горла мужчины, видневшуюся в незастегнутом вороте рубашки. Вспышка сильного желания разожгла кровь за долю секунды, буквально на языке почувствовала вкус его кожи, сглотнула.

Руки Миши забрались под подол платья. Остановила их, накрыв сверху своими ладонями, заглянула ему в глаза. И заметила кое-что.

- Ты плохо вот здесь смыл, - указала пальцем на едва заметную полоску грима у виска, не касаясь его кожи.

- Мог пропустить, торопился, - согласился он вкрадчиво, а потом, выпрямившись, отпустив меня, поднялся с дивана.

По телу скользнула прохлада, обоняние перестал тревожить запах парфюма с нотками полыни и лайма, на разум больше не давила близость мужчины, его властная аура, одурманивая, и либидо, слава богу, чуть ослабло. Я спустила ноги на пол.

Уйти или остаться? И подразнить Воронова еще чуть-чуть…

Миша, выдвинув ящик стола, достал из него пачку влажных салфеток, вернулся ко мне. Увесистая пластиковая упаковка упала мне на колени.

- Поможешь? – спросил он, усевшись рядом, коснувшись своим плечом моего.

- Ты большой мальчик, сам справишься. Я верю в тебя, - улыбнулась, пытаясь сунуть салфетки ему в руку.

Проказливо ухмыльнувшись, Воронов нарочито осуждающе цокнул языком.

- Жестокая. И это после того, как я спас твои стопы? И отмазал от уборки? Где, спрашивается, благодарность?

- Вот ведь шантажист! – обиженно сверкнув глазами, я вскрыла пачку, достала салфетку, потянулась к мужчине, готовясь вытереть полоску грима. Наши взгляды встретились, и мы оба застыли.

Даже не знаю, в какой именно момент я это решила: сейчас или несколько секунд назад, когда он бросил мне на колени упаковку? А скорее всего, давно. Может быть, в то утро, когда мы проснулись в одной постели в доме Тимофея? Или в ту минуту, когда он обнял, прижал к себе во время примерки костюма Снегурочки? Возможно, в тот вечер, когда плакала в ванной, вспоминая часы, проведенные с ним в подсобке за упаковыванием подарков?

Останусь сегодня с ним. Одна ночь – откуп за мое вечное молчание, надежду на свободу. Уступка себе, своему чувству и желанию, да. Но иногда стоит проиграть сражение, чтобы после выиграть войну.

Не важно теперь, когда и зачем я так решила. Не важно, что осознаю: это глупая ошибка, которая будет стоить мне очень многого. Не хочу думать сейчас, сожалеть… Хочу действовать.

Миша, положив ладони на талию, потянул меня на свои колени.

- Так будет удобнее, - шепнул в губы, когда я, не сопротивляясь, уселась.

- Прежде всего тебе, - шепнула с ехидцей в ответ. Поерзала, провоцируя еще больше этого соблазнителя. Он усмехнулся, довольный.

Ему не надо знать о моем решении. Пусть постарается еще, добиваясь меня.

От азарта и возбуждения по коже побежали мурашки, а каждая клеточка тела будто наполнилась электричеством. Что ж, Миша, ты первым начал эту игру, а теперь в нее осознанно вступаю и я.

За дверями кабинета кураж сотрудников выходил на пиковые точки, кажется, даже музыка стала звучать громче. Сквозь ее гул иногда прорывались смех, неразборчивые крики, кто-то шумно топотал, пробегая по коридору. А у меня было собственное развлечение. Намного, намного лучше.

Неспешно стирая салфеткой пропущенный Вороновым остаток грима, намеренно делала это нежно, осторожно, прикусила губу, сосредоточившись на своем занятии. Спокойно мужчина сидеть, естественно не стал. Положив руки мне на бедра, он, томительно лаская, водил ими вверх, к ягодицам, и вниз, к коленям. А потом и вовсе не выдержал.

Глубокий, страстный поцелуй. Почти грубый, жадный. Долгожданный.

Я мигом забыла и о салфетке (впрочем, кожа Миши давно стала чистой), и о том, что в первые секунды решила не поддаваться, быть сдержанной. Закинула руки ему на шею, зарылась пальцами в волосы.

Мужчина притиснул меня к себе, одной рукой зафиксировав затылок, поглощал, терзал мои губы, наступал, лихорадочно лаская, чтобы в следующий миг позволить это и мне…

Сколько длилась эта восхитительная горячка, кто же считал… Она оставила нас обоих задыхающимися, растрепанными и горящими вожделением.

- Мне не нравится это платье, - хрипло выдавил Миша, прижался губами к виску.

Я, обмякшая, взбудораженная, устроила голову на его плече, никак не отреагировала на фразу, ожидая ее продолжения.

- Капкан для глаз и разочарование для рук.

Он щекотно провел пальцами по оголенному плечу, проложил дорожку поцелуев вверх, к шее.

- Вот здесь меня все устраивает, - пояснил затем. – А здесь нет. – Пошевелил руками на моих бедрах, показывая, что они не могут забраться под подол, плотно облегающий ноги.

Я не без злорадства улыбнулась:

- Фасон специально для тебя.

Шутливо зарычав, Воронов запрокинул мою голову, выдохнул в губы:

- Счастье мое, это означает, что платье придется с тебя снять.

Отрицательно покачав головой, я легонько щелкнула мужчину по носу. Потянулась, прикусила мочку уха и, вывернувшись из объятий, встала. Опустила вниз платье, поправила волосы.

В голове зашумело. Хмель от шампанского и нашего тесного «сотрудничества» с Мишей все еще играл в крови. Открыто улыбнувшись мужчине, оставшемуся сидеть на диване и наблюдавшему за мной жадным восхищенным взглядом, я направилась к сброшенным туфлям.

Опасную игру затеяла. И еще более опасное решение приняла. Но к черту! Иногда лучше сделать, а потом сожалеть, чем не сделать и сожалеть. Я люблю его, хочу, так пусть сегодняшняя ночь будет будто бы всей моей счастливой жизнью. Каждая минута – словно год, а час – десятилетие. Вот мое новогоднее желание. Наконец-то определилась с ним.

- Значит, домой? – спросил Миша, когда я обулась.

- Не знаю, - протянула, взбивая волосы.

Азарт и адреналин зудели, еще больше возбуждая. Ну же, Воронов, где твои замашки тирана, завоевателя, охотника? Не пора ли перекинуть меня через плечо и утащить в свое логово?

- Я тут вспомнила, что обещала танец кое-кому.

- Кому? – тут же зловещим голосом поинтересовался помрачневший мужчина.

Таинственно улыбнувшись, я повернулась к двери. Краем глаза уловила, что Воронов вскочил с дивана и двинулся мне наперерез.

Конечно же, дверь открыть он мне не дал, придавив ее сверху своей рукой, навис надо мною. Спиной почувствовала, как бурно вздымается его грудная клетка, как напряжена каждая мышца в теле.

Я развернулась к Мише и тут же оказалась в тесном плену: спина прижата к двери, сильные руки удерживают за талию, лицо с лихорадочно блестящими глазами тянется к моему, горячее дыхание тревожит губы.

- Лучше не дразни меня, Леся, - предупредил, коснувшись своим носом моего.

- И не думала, - ответила тихо.

- К черту все. Я знаю, что ты не готова ни к разговору, ни тем более к… большему. Но, пожалуйста, - ладони Воронова обхватили мое лицо, он поцеловал меня в уголок рта, скользнул приоткрытыми губами к скуле.

Никогда прежде не видела его таким, до предела возбужденным, растерянным, отчаявшимся, пугающе грозным. Острое удовлетворение от осуществления пусть маленькой, но мести в мгновение ока переросло в колоссальной силы желание. Голова закружилась, а сердце замолотило.

Ни разу до этого дня не предполагала, что можно прийти в экстаз от пары невнятных фраз, почти невинных поцелуев и от того, что мужчина просто прижал тебя к двери, не давая уйти.

- Поедем ко мне. Хочу тебя до умопомрачения… Но если ты не хочешь… Решать тебе. Мы можем выпить. Или нет, не выпить… Поужинать, послушать музыку, посмотреть фильм.., книгу почитать вместе, посидеть в темноте в молчании. Черт… Леся, поехали ко мне... Пожалуйста.

Он, будто находясь в полубреду, перемежал слова сладкими короткими поцелуями, дышал часто, шумно. Пальцы мягко проводили по талии, спине, касались груди. А я дрожала от счастья и возбуждения.

О да… Давно следовало отпустить себя, прекратить сопротивляться, позволить происходить всему этому сумасшествию. И у меня есть еще целая ночь, столько минут и часов…

Я не стала ничего говорить. Просто обняла его за плечи, впилась поцелуем в жесткие губы, без промедления ответившие мне так же жадно и пылко.

- Такси? – спросила, когда мы сумели оторваться друг от друга.

- Я не пил ни капли, поэтому на моей, - ответил он, отступая от двери. Я повернула ручку.

- И, Лесь, - Миша удержал меня, обняв со спины, чмокнув в макушку. – Поторопись с одеванием.

- Кажется, речь должна идти о раздевании, - парировала с иронией, попыталась убрать его ладони, сцепленные в замок на моем животе.

- Язва, - выдохнул мне в шею Воронов, прикусил чувствительное местечко под подбородком и разжал руки.

Дрожащая, взбудораженная и абсолютно хмельная от упоения ипредвкушения, я пошла одеваться.

Как ни хотелось и дальше играть в провокацию, не стала задерживаться, облачаясь в верхнюю одежду. Причина поспешности была не только в том, что потерявший терпение и уверенность Миша мог бы явиться за мной и утащить на руках, наплевав на реакцию окружающих и нормы приличия. Суть крылась в другом: боялась задуматься о том, что творю, и остановить себя.

Предвкушение мешалось с отчаянием, отчаяние – с порицанием, а порицание, в свою очередь, с дикой жаждой и во время двадцатиминутной поездки к Воронову. А когда щелкнул замок входной двери, отрезая нас с мужчиной от остального мира, это пропало. Все правильно: должны быть лишь я и он, и страсть, которая разгоралась в наших обращенных друг на друга взглядах.

Все возвращается на круги своя…

Почти четыре месяца назад уходила из этого дома, решив, что больше никогда сюда не вернусь. Начну с нуля. Но вот я снова здесь… Снова те же чувства, но в сто крат сильнее (сыграли свою роль разлука, обиды), тот же мужчина, смотрящий на меня так, что подкашиваются колени, та же обстановка, ничуть не изменившаяся за время моего отсутствия, все еще хранящая ауру наших совместных дней.

Миша шагнул ко мне, потянулся словно бы за поцелуем, но тут же одернул себя. Сел на корточки у моих ног, а я застыла, недоумевая. Он расстегнул сначала один сапог, осторожно снял его с моей ноги, задержав стопу в теплых больших ладонях, потом другой. Помог стянуть пальто.

- Пойдем. У меня для тебя сюрприз, - произнес с кривоватой ухмылкой, когда поднялся и тоже разделся.

Взяв меня за руку, Воронов двинулся в большую комнату. Еще на подходе моих ноздрей коснулся острый аромат, который ни с чем не спутаешь.

- Красавица, правда? – похвастался Миша, когда мы остановились на пороге, созерцая пушистую ель.

Ради лесной гостьи, стоявшей у окна, хозяину пришлось передвинуть диван и журнальный столик. Дерево уже было водружено на подставку, но на ветвях, радующих глаз сочной зеленью, не висело ни единого украшения. Смолистый хвойный запах праздничным хмелем ударил в голову. Обвела глазами комнату и заметила большую коробку, которая стояла в углу у книжного шкафа. Видимо, Миша приготовил игрушки и прочую атрибутику.

- Я же отдавала голос за искусственную, - хитро улыбнувшись, напомнила Воронову наш разговор во время поездки в коттедж.

- А я предпочитаю настоящее, - упрямо возразил он.

Промолчав, я подошла к елке, коснулась колючих ароматных ветвей, провела пальцами по гладким смолянистым иглам. Конечно, Миша прав: какой Новый год без сочных запахов хвои, мандаринов и шоколада? Без брызг шампанского и искр бенгальских огней? Все это уже давно стало и штампом, и лакмусовой бумажкой для проверки качества организации праздника, и даже ритуалом, предотвращающим несчастья в наступающем году.

- Украсим ее вместе, - Миша встал рядом со мной. – Можем даже сегодня…

- Звезду, разумеется, полезешь ставить ты, - повернулась к нему, наткнулась на довольную улыбку и сияющий взгляд.

- Разумеется.

Кивнув, я вернула внимание елке, усмиряя застучавшее быстрее сердце. Та нежность, ласка, которую увидела в его глазах, будоражили, распаляли. Интересно, он дотронется до меня только тогда, когда позволю, или все же не выдержит, не дождется согласия?

- А на Новый год зажжем свечи и фонарики на елке. – Миша тихо продолжил, встав еще ближе, коснувшись грудью моего плеча, дотронулся до той же веточки, что гладила я.

- Представь, кругом волшебный праздничный полумрак, часы бьют двенадцать, мы загадываем желание… - Бархатистый шепот лился в ухо, горячее дыхание обдувало шею, щекотно шевелило волосы. – Ты уже придумала свое?

«Да, - ответила мысленно. – И надеюсь, оно исполнится сегодня». Меня нисколько не удивило, что мужчина уже обозначил планы для нас с ним на новогоднюю ночь. Жаль, что они не исполнятся…

- А ты? – спросила вслух, подняв на Мишу глаза, а он неотрывно смотрел на мои губы.

- Конечно. Обдумал и все приготовил… Для его осуществления.

- Предусмотрительный, - шепотом произнесла я.

- Не без этого…

Не знаю, кто из нас сделал это последний шаг. Может, оба одновременно? Вздохнула, моргнула – и вот мы, забывшие обо всем, цеплявшиеся друг за друга, уже целуемся страстно, нетерпеливо, жарко, будто эта близость, ощущения, переживания – единственное, что нам позволили перед смертью.

А потом, практические не отрываясь от моего рта и шеи, Миша подхватил меня на руки и отнес в спальню.

Я и не заметила, как мужчина снял с меня платье, нижнее белье (оставил только чулки), как сама стянула с него одежду. Все в каком-то забытьи и затмении, лихорадочном стремлении как можно быстрее добраться до его кожи, ощутить силу мышц, наполнить себя им. Меня бросало то в жар, то в холод. Внутри зудело, росло, ширилось что-то мощное, невероятное, неодолимое… И взорвалось сразу же, как он оказался внутри. Я растворилась в волнах экстаза, накатывающих одна за другой. Несколько жестких, быстрых толчков – и он тоже присоединился ко мне в нирване, обжигающем, пьянящем блаженстве… Целуя жарко, шумно дыша. Подрагивающие пальцы дергали пряди волос, запутавшись в них…

- Леська… Как же я соскучился… Как же… Не отпущу больше, слышишь? Никогда… - Срывающийся шепот, затяжные поцелуи. Губы, язык, проводящие по ключицам, по бешено бьющейся жилке на шее…

Я поглаживала непослушными руками его спину, плечи, ерошила жесткие волосы на затылке, дрейфовала в сладостном утомлении, мягко улыбалась, целовала в висок, грудь, шею. Верила каждому слову. Ведь сегодня исполняется мое желание, поэтому можно и нужно поверить: все настоящее.

Миша, успокоившись, проложил дорожку неспешных поцелуев вниз, от груди к животу, спустился с ласками к бедру, начав стягивать чулок. Касался так чувственно, умело, правильно… К тому моменту, как была обнажена вторая нога, я уже вновь горела. Нетерпеливо потянула мужчину вверх. Наши губы вновь соединились…

На этот раз мы уже не были столь торопливы и напористы, как в первый. Любили друг друга нежно, осторожно, то едва касаясь, распаляя еще больше, то будто захватывали в плен жгучих, дурманящих поцелуев и настойчивых ласк. Словно бы вернулись в те месяцы до расставания. Тогда почти каждое соитие было таким: как будто шоколад с перцем, когда в одно целое и невообразимое смешиваются острота, счастье, сладость и переполненность многогранными ощущениями.

Оставив мое тело, Миша обессиленно лег на бок, крепко прижал меня к себе, обхватив талию. По разгоряченной и все еще наэлектризованной коже прокатилась прохлада, но тянуться за пледом совершенно не хотелось.

Погруженная в упоительный транс, я бездумно водила пальцами по его предплечью, прослеживая каждую жилку, вену, разрисовывала кожу завитушками, цепляясь за волоски.

- У тебя правда никого не было? – нарушила молчание. Голос звучал хрипло, в горле пересохло. Все же придется заставить себя подняться с постели, чтобы попить и… даже перекусить чем-нибудь.

- Правда. – Воронов, пошевелившись, заглянул в глаза. – Ты единственная. Была, есть и будешь.

Я зажмурилась, чувствуя, как сладкой и счастливой болью растекаются в сердце эти слова, в волнении от того, что увидела в его взгляде. Наверное, именно с таким выражением лица люди дают нерушимые клятвы. И плевать, что нерушимых клятв нет.

Положила ладони ему на грудь, а потом порывисто обняла, притянула к себе.

Мы целовались и только, оба изможденные и не способные на что-то большее. Пока было достаточно его губ, беспрестанных прикосновений, близости, запаха кожи, тепла. А после, кажется, мы ненадолго задремали, опутав друг друга руками и ногами.

Я открыла глаза от толчка, посмотрела на Мишу, севшего на край кровати. Он, ухватив мою руку, запечатлел нежный поцелуй у запястья, в середине ладони.

- Хочешь поужинать? – спросил, улыбнувшись.

Кивнула и завозилась, усаживаясь.

Мужчина встал и, подбирая нашу разбросанную одежду, направился к шкафу. Я же залюбовалась движением тугой мускулатуры спины, ягодиц, бедер. Внизу живота сладко и болезненно потянуло желание.

Никогда прежде не думала, что могу быть столь ненасытной. Дело, скорее всего, в разлуке, в этой ночи, последней, единственной…

Воронов натянул домашние серые клетчатые брюки, а мне вручил сверток черного шелка. Развернув, я сдавленно ахнула.

- Думала, потеряла ее с концами, а она все это время была здесь, - проговорила, поглаживая сорочку на тонких бретелях с изящным кружевным верхом.

- Дожидалась тебя вместе со мной. – Тепло улыбнувшись, Миша провел пальцем по моей щеке, очертил губы.

Надо же, он хранил ее в шкафу, со своими вещами, не пытался вернуть… Потому что знал и ждал, что вновь окажусь здесь. Невозможный, невероятный мужчина. Жаль, что не мой… Хотя мой – сегодня. Бесконечное сегодня.

На кухне, как всегда, царил идеальный порядок. Подозреваю, что Миша по-прежнему редко пользовался ею. Этого сторонника волчьей диеты и готовых обедов оказалось трудно приучить к обычному трехразовому питанию, но у меня вышло. Пока были вместе, он даже любил совместные домашние завтраки и ужины.

- В холодильнике овощной салат и «Цезарь». Не знал, к чему будешь сегодня больше склонна, поэтому взял оба, - пояснил мужчина, достав турку и банку с кофе.

- Заботливый, - хмыкнула я, открыла одну из термоупаковок, лежащих на столе, и обнаружила там свои любимые роллы.

- Ого! А вот это уже сверхзаботливость.

Миша, довольный, пожал плечами:

- Не стану врать, что не готовился.

… Как же мне не хватало этого – наших совместных трапез после занятий любовью! Вообще всего нашего «вместе».

Воронов дразнил и подначивал меня, поглощавшую роллы, заявляя, что неисправима и по-прежнему не умею пользоваться палочками. Я смеялась, отшучивалась, успешно парировала остроумные комментарии, отбивалась от щекотаний и недвусмысленных поглаживаний, пока мужчина не поймал меня за талию и не усадил на свои колени, предупредив, что сейчас покажет, как нужно есть роллы.

Заливаясь хохотом, отомстила: измазала нос Миши в васаби. А после, воспользовавшись секундной потерей его внимания, вырвалась и бросилась бежать под его показательный злобный рев: «Ну все, Леська, ты доигралась!»

Далеко уйти не удалось. Воронов, скорчивший страшную гримасу, схватил меня на пороге спальни, где хотела забаррикадироваться, перекинул через плечо, хлопнул по мягкому месту и доставил на диван в большой комнате. Повалив на сиденье, придавил сверху, запечатав рот жестким собственническим поцелуем.

У нас и прежде был секс тут, но сегодня случилось что-то особенное, как-то иначе: острее, безжалостнее, слаще, пьяняще. Мы, поглощенные друг другом и желанием, даже не стали тратить время на то, чтобы избавиться от одежды. Миша просто спустил бретельки сорочки, чтобы ласкать грудь ртом и руками, языком прочертил дорожку вниз, к животу. Застонав, я вцепилась в его плечи…

В какой-то момент кружащийся каруселью, уплывающий мир дернулся, а я оказалась сидящей на мужчине, оседлавшей его бедра, чувствуя глубоко внутри его твердую плоть, судорожно дыша от удовольствия. Он, глядя на меня так, будто я смысл и цель его жизни, центр мироздания, запустил руку в мои растрепанные волосы, обхватил затылок, поцеловал жадно, глубоко, заставляя продолжить движения, направляя меня ладонью, лежащей на бедре.

- Ты мне нужна, - прошептал потом, когда отдышался, мягко целуя в шею, подбородок, скулу, висок, пока я, обессиленная, восхитительно разобранная после пережитого оргазма, приходила в себя. Положив голову на его плечо, дышала своим мужчиной, млела в том влажном жаре, который создали наши тела.

- Как сильно, ты уже почувствовала. – Он щекоткой пробежал по позвоночнику, бедру, заставляя меня вздрогнуть и протестующе замычать.

- О да, - слабо дернула плечом, когда Миша прикусив его, подул на влажное местечко, вызывая мурашки. – Больше не показывай, я просто не выдержу.

- Посмотрим, - ответил уклончиво, нашел мои губы. – От удовольствия не умирают…

- А только сходят с ума, - закончила его фразу.

Возвращая поцелуй, гладила его по колючей щеке, перебирала волосы на макушке и думала: это самая счастливая ночь в моей жизни. Спасибо божественной новогодней воле!

***

Когда тихо пиликнул, включаясь, мой телефон, я осторожно села на постели, посмотрела на крепко спящего Мишу. Мужчина лежал на животе, одна рука – под подушкой, другая вытянута вдоль поджарого тела. В сумраке белели линии плеч, плавно поднимающейся и опускающейся грудной клетки, ягодиц, с которых сполз плед.

Полночи он не спал, не выпускал из своих рук, целуя, играя с волосами, шепча всякие глупости. Потом все-таки заснул, но крепко прижав меня к себе, закинув ногу на бедро, - словно предугадал мои намерения… Я всерьез опасалась, что не получится уйти незаметно.

Наклонившись, нежно, едва касаясь провела пальцами по жесткому ежику волос, оставила невесомый поцелуй на лопатке. Последние прикосновения…

Плотно закрыв дверь ванной комнаты, я нашла в шкафчике полотенце, заодно и обнаружила свой гель для душа, заколку-краб, которой собирала волосы перед водными процедурами. На глазах выступили слезы…

Зачем, ну зачем он все это хранил? Уже начинаю вновь ненавидеть его за то, что просто не забыл, не отпустил, усложнил все в тысячи раз.

Потом соберу все это, в том числе и сорочку, в пакет и унесу с собой.

Стоя под струями теплой воды, облегчившей боль и напряжение в мышцах, давно отвыкших от постельных упражнений, я тихо заплакала. А когда потянулась за мочалкой, вспомнила кое-что, оцепенела.

Мы не предохранялись. Ни разу за эту ночь. Воронов полагал, что я все еще на таблетках, поэтому и… Ну а я? Совершенно забыла обо всем. Вернее, не желала думать ни о чем другом, кроме как о близости и о том, что это последняя ночь с ним, глупая и такая мудрая уступка, что сильно тосковала, а теперь пью счастье взахлеб и пьянею.

Быстро подсчитала, насколько велик риск. Оказалось, велик. Значит, придется заглянуть в круглосуточную аптеку на углу дома Миши и купить препарат, придуманный для таких вот забывчивых и неосторожных. Если не хочу последствий.

Я коснулась живота, поймав себя на мысли о том, что все-таки хочу… Но это будет нечестно по отношению к Мише, который ясно дал понять еще осенью, что не желает детей. И это будет нечестно по отношению к малышу.

Из ванной вышла совсем разбитой, подавленной, со вспухшими от слез глазами. На цыпочках прокралась в прихожую, надела пальто, набросила на шею снуд, сунула ноги в сапоги. Холодный жесткий щелчок замка – я открыла дверь, замерла на пороге.

Не оглядываться. Теперь уже бесповоротно оставляю Михаила Воронова в прошлом.

В подъезде я застегнула молнии на сапогах, пальто. Руки и губы дрожали, к внутренностям будто прилипла жгучая горечь, в висках болезненно пульсировала кровь.

На улице с грязно-серого неба сыпал мелкий снежок, седыми космами под легким ветром заметала поземка. Пушистая перинка покрывала очищенную площадку перед подъездом, скамьи, кустарник, припаркованные авто, Пять утра. Тихо, ни души.

«Именно сейчас начинается моя новая жизнь. Но я ее не хочу», - больно уколола мысль.

Стиснув челюсти, глотая вновь подкатившие слезы, я натянула перчатки и неспешно пошла на угол, к воротам.

10. Пир на весь мир

В мои планы не входило встречаться и разговаривать с Вороновым до корпоратива. В Золотаревку намеревалась добраться на такси и впервые солгала, позвонив Алине, сообщив, что заболела и не выйду на работу в понедельник.

Не пришла бы и во вторник, чтоб уж наверняка не столкнуться в офисе с Мишей (он явно постарался бы как-то устроить нам встречу), но надо было завершить и сдать годовой отчет…

А после Нового года и вовсе не было бы риска увидеть Воронова. Во-первых, в праздники агентство работало в минимальном составе, и, во-вторых, планировала уволиться, уехать в Казань. С легкой руки тети и благодаря ее деятельной натуре меня там ждало неплохое место также в фирме по торговле недвижимостью. И пусть зарплата ниже и обустраиваться в новом городе крайне тяжело, зато… Так будет лучше.

В субботу, после возвращения от Миши, я весь день проспала – сказалась бессонная ночь, а в воскресенье чувствовала себя отвратительно и физически, и психологически. Слез не было, лишь какое-то черное, страшное опустошение.

Так и не решилась вернуть к работе сотовый, который отключила сразу же, как села в такси тем ранним утром. Даже начальнице звонила с домашнего. Очень боялась потока сообщений и звонков от Воронова.

Не выходила в интернет и с компьютера. Руки и мысли заняла генеральной уборкой, которая в нашей семье традиционно проходит в выходные перед праздником. В понедельник разобрала гардероб (важное дело перед переездом), стол и книжную полку, собрала три больших пакета мусора… Ничто лучше не помогает избавиться от груза прошлого, чем выброс хлама и старья.

Утром во вторник сидела на пустой кухне, пила кофе и смотрела в окно на заснеженный двор, построенные ледяные горки да импровизированную крепость, неизменно притягивавшие ребятню, елку, установленную в песочнице и украшенную редкими яркими шариками и мягкими игрушками. Синели холодные безоблачные небеса, блеклое золото солнца начертило линию на уровне последнего этажа дома напротив…

Я почувствовала, что практически пришла в норму, не сожалею ни о чем и готова осуществить то, что наметила. Приду в офис около двух, доделаю отчет, положу его в папку биг босса, закажу такси. В коттедж прибуду минут за десять до начала корпоратива, макияж сделаю на работе, поэтому останется время лишь для того, чтобы переодеться. А вот на разговоры с напарником – нет. Ну а после того, как отыграю роль, сниму костюм и уеду в город. Оставаться не нужно. И, конечно, позабочусь о том, чтобы не выяснять отношения с мужчиной, которого оставляю в прошлом.

Однако все пошло наперекосяк с первых же минут, как вошла в приемную.

- Что это? – неприятно удивленная, я застыла перед своим рабочим столом, загроможденным тремя, нет, четырьмя букетами роз, лилий, гербер.

Арина довольно хмыкнула, оторвавшись от работы.

- А это, моя дорогая, тебе. Дарителя надо называть?

Девушка забавно поиграла бровями, рассмеялась, глядя на меня, по-прежнему шокированную, растерянную.

Значит, решил сделать подарок… Напрасно. Это ничего не изменит.

- Не надо, - произнесла сдавленно. А потом, очнувшись, начала действовать.

Букет из красных роз убрала на подоконник, из розовых – на стол к Алине. Лилии отправились на кофейный столик у кресел для посетителей, а герберы нашли себе место у принтера.

- Теперь цветочный магазин напоминает вся приемная, - подвела веселый итог моя начальница. – И чем же милые венички не пришлись по вкусу?

- Мешаются, - ответила равнодушно, подготавливаясь к работе.

- Кстати, о помехах. Он наверняка скоро заглянет. Он сегодня каждый час о тебе осведомляется. Злой как черт.

О ком идет речь, даже не требовалось уточнять. Я досадливо поморщилась. Алина, усмехаясь, разглядывала меня с сочувствием и юмором одновременно.

- Постарайтесь не здесь устраивать разбор полетов, вдруг агентство не устоит.

Она умолкла, не решаясь добавить что-то еще, а потом все же выдала:

- На свадьбу позвать не забудь. Уверена, дату назначите, как только снова помиритесь. Милые бранятся…

Раздраженно выдохнув, я закатила глаза, ничего не сказала. Компьютер наконец загрузился и позволил открыть документы.

Свадьба… Страшный сон Миши. Если в моей жизни она и случится, то с другим мужчиной, не с ним…

Отбросив прочь горькие мысли, я углубилась в составление отчета. Работа кипела, когда в приемную шагнул Воронов, не сразу обратила на него внимание. Мужчина остановился возле моего стола. Подняв голову, наткнулась на каменное лицо и жесткий блеск в глазах.

Взъерошенный, в серо-голубой сорочке, черном костюме, невероятно злой и ледяной одновременно, Миша производил мрачное впечатление. Мне показалось, даже стой он ко мне спиной, инстинктивно ощутила бы ярость, переполнявшую его, поторопилась бы обойти стороной.

- Нам надо поговорить. Сейчас.

Не сказал – отрезал. Так одним ударом отсекают голову врагу. По коже пробежал холодок, заколотившееся сердце заныло, в желудке свернулась желчь. Сохраняя невозмутимый вид, я вернула внимание экрану компьютера и строчкам таблицы, ответила:

- Мне некогда. Извини.

Воронов, стиснув кулаки, оперся ими о край стола.

- Не доводи дело до крайности, - процедил металлическим голосом. – Удели мне десять минут.

- Это невозможно, - бросила, остервенело набирая текст и не глядя на мужчину.

Натянутые нервы и желание не выдать ни единой эмоции сыграли со мной дурную шутку: глаза заволокло какой-то пеленой, тело словно одеревенело, внутренности жгло непонятным огнем.

- Я еще раз…

Взбешенного мужчину перебила Алина. Девушка прочистила горло и громко заявила:

- Ох уж эти мне служебные романы! Реально сказываются на производительности труда. Воронов, имей совесть. Человеку через тридцать минут отчет сдавать, а у нее еще конь не валялся. После поговорите, не последний час живете.

Миша выпрямился. Остро почувствовала на себя его взгляд, будто иголками впившийся под кожу, но молчала, делала вид, что полностью поглощена работой и действительно тороплюсь.

- Все, иди, иди! – Начальница замахала на мужчину рукам. Тот, помедлив, все же послушался, ушел.

- Спасибо, - выдавила я тихо, мельком глянув на Алину.

- Отблагодаришь приглашением сама знаешь куда, - девушка подмигнула. – Но мой совет: этого дракона не держи долго на поводке и голодным. Поговорите обязательно.

Механически кивнув, я вновь с головой погрузилась в цифры и статистику.

Воронов приходил еще раз, но, увидев, что я по-прежнему целиком занята работой и никак не реагирую на его присутствие, вновь удалился темнее грозового неба.

Около четырех офис опустел. Часть сотрудников отправилась готовиться к корпоративу, другая – разъехалась домой. Ушла и Алина, пожелав мне удачи, поглядела с долей сочувствия и иронии. Я же, переместив отчет в папку биг босса, быстро убралась на рабочем месте, выключила компьютер и, захватив сумочку, направилась в уборную.

Чувствовала себя уставшей и разбитой. Внутри кипела горечь, точил страх. Шла по пустому коридору, стараясь двигаться бесшумно, и оглядывалась, точно шпионка на задании. Молилась, чтобы Воронов уже уехал. Или просто исчез. Или я стала для него невидимкой.

Глупо, бесполезно, бессмысленно. Он был прав, называя меня ребенком…

Пальцы дрожали, поэтому с макияжем не стала слишком усердствовать, существовал риск, что напортачу и придется умываться, начинать заново. А времени было очень мало. Заплела тугую косу, закрепила прядки заколками. Когда сложила косметичку, практически с ужасом взяла телефон.

Такси я вызвала еще раньше со стационарного. Теперь же требовалось проверить, выехала ли машина и какие у нее марка и номер.

Затаив дыхание, включила сотовый. СМС. Множество. Сообщения во «ВКонтакте» - не меньше, если не больше. Пропущенные звонки. Я не стала ничего просматривать, нашла в списке сообщения с нужного номера.

До прибытия машины оставалось семь минут. Три из них провела в уборной. Стояла, прислонившись пульсирующим болью виском к холодной стене, старалась ни о чем не размышлять.

Один вечер, несколько часов – и все! Мне надо пережить лишь небольшой отрезок времени. Я справлюсь.

Когда пришло время, осторожно выглянула в коридор и облегченно выдохнула, расслабилась, увидев, что он пуст. Воображение в красках рисовало зловещую фигуру Миши, желавшего поговорить. Не сбылось, слава всем богам!

Я поторопилась назад в приемную, чтобы одеться и выйти к такси.

Он был там. Сидел в моем кресле. Руки сложены на груди, лицо хмурое, жесткое. Смотрел на меня пристально, испытующе, будто вынимая душу и препарируя ее.

- Да, милая, вот и я тебя спрашиваю: какого, собственно, черта? – заговорил холодно и едко. Видимо, прочел замешательство в моем взгляде.

От этого тона и формулировки вопроса подавленность и отчаяние преобразовались в бешенство и желание защититься.

- Не поняла, о чем ты, - безэмоционально ответила, прошла к гардеробу, не чувствуя ног.

- О женщины! Вам имя вероломство, - язвительно процитировал Воронов, стремительно поднявшись с кресла.

- У мужчин оно такое же, - парировала, снимая пальто с вешалки.

- И когда я сбегал из твоей постели? Или беспричинно рвал с тобой и удалялся в закат? – прорычал Миша за моей спиной.

- Ты получил то, что хотел: секс. Остался не удовлетворен? – Я обернулась к нему, глядя насмешливо, с вызовом.

- Какого хрена ты решаешь за меня, что я хочу и что мне нужно? – выплюнул Воронов, приблизившись и застыв напротив: руки, стиснутые в кулаки, в карманах брюк, мышцы напряжены, как перед схваткой, лицо перекошено.

- Я ничего тебе не обещала и ничего не должна, - прошипела в ответ, накидывая пальто. – А ты ничего не обещал мне и ничего не должен. Все. Конец.

С грохотом достала сапоги, принялась обуваться. Пальцы дрожали, глаза застилали злые слезы.

- Поговорили, черт дери! – Воронов громыхнул кулаком по дверце гардероба. Она выскочила из паза, повисла, укоризненно скрипнув.

Навалилась тишина. Казалось, она была осязаемой: тяжелой, будто монолит, и колкой, точно лютый мороз.

Обувшись, я выпрямилась, прихватила снуд и сумочку и пошла прочь из приемной. На мужчину, так и оставшегося стоять в напряженной позе и с гримасой гнева на лице, не посмотрела.

На улице сильный ветер едва не сбил меня с ног, обсыпал со всех сторон колючими шариками снега, забрался под пальто ледяным дыханием, застрял в горле. Такси пока не приехало, и я на подрагивающих ногах двинулась к въезду на парковку, намереваясь подождать там.

По щеке скатилась слеза, другая, оставляя студеный след, мигом защипавший кожу из-за ветра. Жестко стерла влагу рукой в перчатке. Меня била дрожь, и я ругала мороз, отвратительную погоду, но понимала: они тут вовсе ни при чем. Потом задумалась о корпоративе, начала перебирать в уме строчки сценария, свои слова, делая мысленные заметки, как в том или ином случае лучше отыграть, - это меня немного расслабило.

Такси приехало с опозданием. Быстрым шагом направилась к авто. Ускориться заставило появление Воронова. Миша, в распахнутой куртке, сжатыми губами и упрямым выражением лица, бежал ко мне. А куда же еще? Его внедорожник был припаркован в противоположном конце стоянки.

Все, что успела, схватиться за ручку и приоткрыть дверь приехавшей по вызову легковушки. Воронов стремительно приблизился к стороне водителя, стукнул в стекло, попросив опустить его.

- Девушка никуда не едет, - отрезал, предупреждающе сверкнув на меня глазами. – Держи за беспокойство и поезжай, - и сунул таксисту крупную купюру.

- Ну как скажешь, - усмехнулся тот, видимо, удовлетворенный компенсацией.

- Ты что творишь? – взъярилась я, захлопнув дверь такси, тут же тронувшегося с места.

- Мы едем вместе.

- Нет!

- Не испытывай мое терпение, Олеся. – Мужчина шагнул ко мне, в темных глазах будто бездна разверзлась.

- Я не хочу никуда с тобой ехать. Ты этого не понял?

- А я не хотел, чтобы ты уходила. Ни три месяца назад, ни два дня назад! Ты этого не поняла?

Я умолкла. Кусая губы, кипя негодованием, смотрела на Воронова и понимала: мы оба на пределе, ведем себя глупо, а выхода-то нет, ведь роли Снегурочки и Деда Мороза связали нас надежнее брачных уз…

Мысль о супружестве вытянула на свет и воспоминание о намеках Алины. Я горько усмехнулась, выдохнула, овладела водоворотом своих эмоций, а после, резко повернувшись на каблуках, пошла к Mitsubishi Миши.

Воронов, похоже, тоже взял себя в руки. Во всяком случае, открывал для меня дверь и помогал усаживаться без порывистых движений, выдававших гнев, и с бесстрастным лицом.

- Прости за то, что вспылил, - произнес негромко, когда мы встали в пробке, всегда образовывавшейся на центральной улице города в это время. – И за то, что натворил. Я знал, что не нужно было торопиться с постелью, что еще больше все усложню, но… не удержался. В общем, дурак.

Поджала губы, не зная, что ответить. Исключительный случай: Миша сумел критически осмыслить свое поведение, извинился. А я… По-прежнему зла, растерянна. И вновь этот горький комок в горле, слезы в глазах.

- Я жутко разозлился, Лесь. Во-первых, ты ушла. Нет, сбежала тайком! Во-вторых, выключила телефон, игнорировала сообщения. Ты пряталась от меня! Не вышла на работу. Когда тем утром я проснулся, а тебя нет, я истерически смеялся… Даже к твоему дому приехал, но не решился подняться. Точнее, гордость не позволила. Ее остаток. И мысль: да, можно рвать на себе волосы и посыпать голову пеплом, но ты не желаешь меня видеть и знать. И надо выяснить причину. Подготовил почву, в общем. Это я о том, что завалил тебя цветами. Только они также остракизму подверглись, как и я!

В поначалу спокойном голосе мужчины вновь зазвенели металлические злые нотки. Я, настороженная и напряженная, посмотрела на его профиль, встретила пронзительный взгляд.

- Почему? – спросил Воронов. – Я просто хочу знать, почему.

Пожав плечами, сухо ответила:

- Не знаю. Почему небо голубое, а трава зеленая? Вопрос из того же разряда.

Миша издал едкий смешок.

- На эти два как раз можно ответить, вспомнив физику и биологию. Так почему, Леся?

Я кинула взгляд на часы и констатировала:

- Мы опаздываем. Может, есть другой путь? Надо объехать эту пробку.

- Объехать надо. И это вопрос психологии, - будто бы сам для себя вполголоса проговорил Миша.

Через пару минут стоявший впереди грузовичок, моргнув стоп-фарами, двинулся вперед. Тронулись и мы. Вскоре показался перекресток, Миша свернул направо, а после, попетляв, заехал во двор какого-то дома. Он остановился у одного из подъездов, уставился в лобовое стекло.

- Ты права. Всегда есть другой путь. – Воронов бросил на меня колючий взгляд. – Только спорим, он нас в ту же пробку приведет? Проведем эксперимент.

- Миша, какой эксперимент? – пошевелившись, спрятав глаза от пронизывающего взгляда мужчины, я сняла перчатки, расстегнула пальто. Становилось жарко. И неуютно, тревожно.

Он загнал меня в очередной угол. Вновь буду обороняться? Или, наконец, скажу ему правду и окончательно уже разорву эту связь?

- Мы опаздываем, - напомнила.

- Плевать, - махнул он рукой и предложил, выдохнув:

- Леся, давай начнем все сначала. Сходим на второе первое свидание. Вновь узнаем друг друга. Сделаем вид, что только встретились и ничего не было.

Покачала головой:

- Нет.

Воронов недобро улыбнулся одним уголком рта.

- Видишь, та же пробка. Почему нет?

- Потому что нет. Прими это! – огрызнулась, закипая.

Сдернула с головы снуд и подумала, что ненавижу этого человека. Он делает мне больно, не отпускает, не может ничего предложить. И я не понимаю: зачем поддалась? Зачем позволила себе эту чертову прощальную ночь? Зачем не предусмотрела, что он вновь разрушит все мои планы, не позволит сохранить тайну?

- Не приму! Потому что это не ответ, - Воронов тоже начал злиться.

- Поехали. Мы не имеем права опоздать, - сквозь зубы произнесла я. – У нас есть роль…

- О да! И ты из своей не выходишь. – Тоном Миши можно было атомы расщеплять. – У меня уже, кажется, обморожения.

- Хватит! – оборвала я, хлопнув ладонями по сумочке.

- Почему? Один ответ, и, клянусь, я отстану.

Он подался ко мне, сверля жестким пытливым взглядом.

И я, повернувшись к нему, взорвалась:

- Может, потому, что хочу быть счастливой?

- То есть я тебя счастливой не сделал бы?

- Нет! Ты не любишь меня, не желаешь ни семьи, ни детей!

Брови мужчины взметнулись, рот приоткрылся.

- Так все из-за этого?

Стиснув зубы, прокляв себя за несдержанность, я отвернулась. Миша же, глухо выругавшись, грубо обхватил мой подбородок и заставил посмотреть на него.

- Все только из-за этого? Ответь, - потребовал мрачный, пугающе серьезный.

- Да.

Отпустив меня, мужчина повернулся к рулю, замер, положив на него руки, уставившись в окно.

В полном молчании, глухом, давящем, переполненном электрическим зарядом, который ощутимо царапал кожу, прошло несколько минут. Я тоже отвернулась от спутника, рассеянно смотрела в окно. Сильный ветер, перемещая по земле снежную крупу, гнул ветви тополей, высаженных вдоль дома. Прохожие прятали от него носы за шарфами, поднятыми воротниками и капюшонами. На город опускался серебристо-серый вечер.

Я пыталась ни о чем не думать, не сожалеть, но факт того, что Миша ничего не ответил на мое признание, был красноречив. Глаза щипало, сердце тяжело и болезненно билось.

Мужчина завел мотор и медленно двинулся по дороге, огибающей дом. Дворами мы выбрались на проспект, относительно свободный, поехали по направлению к выезду из города.

- С чего ты взяла, что я не люблю тебя? – спросил он, вновь хладнокровный и собранный.

- Ты никогда не говорил об этом.

- Чушь. Тысячу раз говорил. Да, не этими самыми словами, но давал понять, как действительно к тебе отношусь. Ты просто не слушала.

- Когда любят, говорят прямо. Или молчат, - возразила я дрогнувшим голосом.

«Ты единственная. Была, есть и будешь», «Ты мой нулевой километр», «Я не эпизод в твоей жизни, а ты не эпизод в моей», - вспомнились его фразы. Их можно было толковать как угодно, но в том, что их говорили тому, кто дорог, безусловно.

Привычка доверять Мише, уверенность в том, что он всегда искренен, боролись во мне со скепсисом и обидой.

О да, оказывается, он говорил о любви. Но иносказательно! А я, глупая, не поняла.

- Ну а я решил не говорить и не молчать. Выяснилось, что идиот, – ввернул с ехидцей Воронов.

- Что у нас следующее в приговоре? Не желаю становиться мужем и отцом? – он кинул на меня обвиняющий взгляд.

Я прикусила губу, проигнорировала реплику. Могла ли ослышаться, ошибиться в тот сентябрьский вечер? Мог ли сам Воронов ввести отца в заблуждение своим наглым заявлением?

А с другой стороны, любовь не всегда предполагает поход в ЗАГС и родительство.

- На самом деле, Лесь, тут есть немножко твоей вины, - вполне миролюбиво продолжил Миша. Впрочем, до спокойствия он пока был далек. Выдавали жесткие складки у рта, то, как часто запускал пальцы в волосы.

- Моей? – холодно переспросила я.

Он кивнул.

- Мне хватило нескольких часов первого свидания. Сразу же решил: ты поразительная, станешь моей, не отпущу. Проблема была в тебе. У тебя так глаза горели, когда говорила, что хочешь найти себя, построить карьеру. В моем представлении это не вяжется с замужеством, семьей и детьми. Короче, посчитал неправильным напирать, связывать. Решил дать тебе время, а уж потом делать предложение. И ведь ты никогда и намеком не давала понять, что хочешь чего-то большего!

Миша покосился на меня, прищурившись.

- Это должен давать понять мужчина, - заметила я глухо.

- Я намного старше тебя, а ты временами сущий ребенок. Решил не давить авторитетом и предоставить возможность самой дозреть до мысли о семье и общих детях. Вот и ждал, когда дойдешь, а дождался разрыва и непонимания. Ну и претензий до кучи.

Я потерла лоб, вздохнула. Неужели же из-за собственных поспешных суждений и принципов так все запутала? Сделала больно самой себе… И Мише…

- Чтоб ты знала, - Воронов выразительно посмотрел на меня, подняв вверх указательный палец. – Я люблю тебя и хочу всего, что ты способна мне дать. Но жениться не хочу…

- Вот! – я перебила его, всплеснув руками.

- В ближайшие месяцы, - усмехнулся этот провокатор. – Свадьба – это церемония, которую всесторонне нужно обдумать, обсудить. Никакой спешки, никакого «по залету», только четкий план. Я, к примеру, без понятия, что хочу от свадьбы сам и что хочешь ты.

Открыла рот, но так и не нашла слов. А Воронов продолжал:

- И я не найду причины, с чего ты меня приписала к модным ныне чайлдфри? По-моему, отцовство – замечательное последствие отношений с любимой женщиной, которую видишь рядом. Так с чего? Это интересный вопрос, который намерен прояснить.

Я отвернулась к окну, промолчала.

Все смешалось, связалось в такую абракадабру, превратилось в пресловутый ералаш и перевернулось с ног на голову. Я не могла ошибиться в своей оценке произошедшего, не могла ослышаться тогда, но… Ошиблась, поняла все превратно. И как теперь быть?

Для начала уложить в сознании новую реальность. А она укладывалась с трудом…

- Опыт показывает, - заговорил Воронов, не дождавшись от меня каких-либо объяснений, - что бесполезно тебя просить рассказать, в чем дело. Значит, сам буду копать.

Я, кусая губы, хранила молчание, смотрела в окно на то, как быстро опускающаяся на городские улицы тьма преобразует их тоннели света, падающего из фонарей.

- Итак. Уверен, что это что-то, из-за чего, собственно, ты ушла, случилось не в тот день, а накануне. – Пауза. Почувствовала цепкий взгляд мужчины на себе.

- А накануне, вроде, все было нормально. Все как обычно. Встали, позавтракали. Я помню, ты в тот день уговаривала меня попробовать цикорий и даже обещала какой-то сюрприз за мою отвагу. Я отказался и сказал, что сюрприз и так получу. Но не в этом же причина твоей страшной обиды?

Новая пауза. Вновь он изучает мою реакцию. Я же продолжала сидеть, отвернувшись, затаив дыхание.

- Нет, не в этом. Потом мы работали. Я тогда пораньше освободился и поехал домой. Ты сказала, тебя не ждать, мол, много дел. Дел действительно было много. Ты готовила для Матвея презентацию. Он в них полный профан. Алина бы помогла, но на неделю взяла отпуск. Так что здесь все сходится.

- Так. Что дальше?.. Я позвонил тебе, захотел тебя встретить, но ты сказала, что уже практически рядом с домом. Теоретически ты могла кого-то встретить по дороге. Или с кем-то поговорить. Или что-то произошло еще в офисе. По какой-то причине из своего возвращения ты сделала тайну. С чего бы?

Я нервно царапала ногтем кожу сумочки, невидящим взглядом смотрела в темноту за окном.

- У тебя удивительная память, - заметила вполголоса.

Конечно, можно было бы рассказать, но было так неловко… И стыдно за себя, свою поспешность, желание сохранить лицо.

- Я три месяца ворочал в голове все эти события, солнце мое, - усмехнулся Воронов. – Пытался найти ответ на вопрос почему. Естественно, что помню все до мелочей.

«Помнит ли?» - усомнилась я. Под ложечкой засосал страх, скрутилось волнение.

- В общем, я решил реабилитироваться хоть как-то и внести свою лепту в приготовление ужина. Отправился чистить картошку. Усердствовал вовсю, когда пришла ты. Вполне себе довольная. Даже с моим отцом тогда поговорила. Притворялась, а у самой кошки на душе скребли?

Миша внезапно прервался. Бросил на меня очередной испытующий взгляд. Внутри все сжалось стальным льдом.

- А могло ли быть так, чтобы… Отец ведь тогда снова оседлал своего любимого конька. Могла ли ты услышать?..

Щеки загорелись румянцем. Я пошевелилась, поправила волосы, спросила насмешливо, но голос предательски дрогнул:

- Подслушать, хочешь сказать? - Покосилась на спутника с полуулыбкой.

Воронов внезапно надавил на тормоза. Если бы не ремни безопасности, дело бы для обоих кончилось ушибами. Мужчина свернул на обочину, заглушил мотор.

Мы уже были на выезде из города. С обеих сторон трассы призрачным частоколом высились березы, вдали устремлялись вверх огни развязки.

Миша повернулся ко мне, посмотрел испепеляюще, с жестким обвинением в глазах. Я инстинктивно подобралась, хоть и горела со стыда.

- Поправь меня, если я ошибаюсь, Олеся, - прорычал он. – Ты за чистую монету приняла все эти наши подначки, эту скверную комедию, которую мы столько лет уже разыгрываем с ним, что привыкли и сделали традицией. Усомнилась во мне, в нас с тобой. А потом малодушно ушла, решив, что гордая королева не закатывает скандала, а делает вид, что все в порядке и все идет по плану. Так?

- Поставь себя на мое место, - ледяным тоном ответила я, не отводя от мужчины взгляда, сжав в кулаки похолодевшие пальцы. Стук сердца набатом отзывался в висках.

- А ты поставь себя на мое!

- Ты мне ничего не обещал и не говорил, что любишь. Где основание не верить твоим словам в разговоре с отцом?

- А ты никогда не слышала, что замалчивать проблему нельзя? Почему ты меня прямо не спросила?

- Потому что!

- Чудесный ответ!

Тяжело дыша, мы зло уставились друг на друга. У меня звенело в ушах, а внутри все бурлило, так что представлялось: я или сойду с ума сейчас, или не выдержу – выскочу вон, на мороз и ветер, чтобы остыть.

Просто случайность, мелочь, пара фраз не вовремя, а какой резкий поворот сразу в двух судьбах.

И надо быть объективной: и тогда, и сейчас я имела смутные представления о том, какие у Миши отношения с отцом, ведь Воронов вечно говорил, что он с родными на разных берегах. Да, они редко касаются серьезных тем и временами любят дразнить друг друга, но в тот день я даже не вспомнила об этом.

Я отвела взгляд от взбешенного мужчины, выдохнула и, потерев лоб, посмотрела на часы.

- Мы опаздываем, - в который раз напомнила ровным хриплым голосом.

Перепалка оставила меня без сил, по телу разливалась болезненная опустошающая слабость.

- И хрен с ним! – огрызнулся Миша. – Я во все это ввязался только ради этого разговора. Получил, что хотел, и убоялся своих желаний.

Мы помолчали.

- Я жутко, зверски злюсь на тебя, Леся, - спустя долгую минуту произнес Воронов, стукнув по рулевому колесу.

- Не новость. И если тебе станет легче, действительно чувствую свою вину. Но, Миш, у нас есть дело. Давай сконцентрируемся на нем.

- Черт бы все побрал, - процедил мужчина и вновь завел мотор.

И больше мы не проронили ни слова, хранили молчание до самого коттеджа. Я почти сразу же оставила попытки разобраться в себе, а также в том нагромождении обломков, среди которых лавировали блуждающие огни надежды, - так мне представлялась теперь собственная жизнь. Мне было и горько, и смешно, и легко, и невыносимо одновременно.

Что касается Миши, то его совершенно точно отпустило не сразу. Сосредоточенный, с ощутимо исходящими от него волнами сдерживаемой ярости, он вел машину, не отвлекаясь ни на меня, ни на трезвонивший время от времени телефон.

Более или менее собой он овладел, когда мы, одолев последний поворот, остановились у дома, украшенного фонариками столь сказочно, что невольно залюбовалась. Мягко сиял рыхлый снег, пространство вокруг словно плыло в золотистом теплом свете, который шел из освещенных окон и прожекторов, закрепленных на соснах. Пожалуй, такая картина вполне могла послужить иллюстрацией к какой-нибудь волшебной истории из детской книжки. Не хватало только главных персонажей: шагнувших из леса Снегурочки и Деда Мороза.

- Приехали. В прямом и фигуральном смыслеэтого слова, - резюмировал Миша.

Смысл его фразы, произнесенной саркастичным тоном, разгадать не сумела. И, собственно, было некогда размышлять над ней. Вылетела из машины одновременно с мужчиной, недовольно взглянувшим на меня, и поспешила к входной двери.

Мы задерживались на десять минут.

Воронов предупредил тамаду и гостей, что начало чуть-чуть откладывается – форс-мажор. Мы начали готовиться к выходу. Молча, каждый занимаясь своим делом. Не повторяя еще раз сценарий, дабы не ошибиться, не подбадривая друг друга, не ссорясь, не дразнясь.

Этот странный не то бойкот, не то отчуждение страшили, рождали неуверенность. Я вдруг почувствовала себя одинокой, сломленной, слабой и абсолютно беззащитной.

Когда, уже одетая в «шубку» Снегурочки, приготовилась идти в зал, Миша внезапно оттаял. Он преградил мне путь и протянул косметичку, которую извлек из моей сумочки, намекая на то, что должна загримировать его. Потом сел на стул, глядя на меня в ожидании.

Прикусив губу, я проанализировала состояние своего напарника: кажется, спокоен, собран, настроен на работу. Приблизилась к нему.

Взявшись за кисть, приготовилась наносить пудру, но мужчина остановил меня, схватив за талию, стиснув почти до боли. Проговорил жестким, приказным тоном, не отрывая от меня взгляда темных глаз, показавшихся пугающе бездонными:

- Мы поженимся. Ты родишь мне ребенка. Или двух… Столько, сколько сама захочешь. И будешь закатывать мне скандал всякий раз, если тебе что-то не понравится в моих словах или поведении. Тебе ясно?

Он тряхнул меня. В карих глазах горел темный огонь, взволновавший меня, вызвавший невероятное удовлетворение. Напряжение и страх смыло волной огромного облегчения. Я без слов кивнула.

- И если еще хоть раз, хотя бы единственный раз, Леся, ты усомнишься во мне, в моих чувствах или отношении, месть моя будет страшной. Это понятно?

Я улыбнулась.

- Это тебе понятно? – переспросил, грозно повысив голос, нахмурившись.

Положив руку на плечо своему мужчине, я с нежностью заглянула ему в глаза, смотревшие на меня пристально, словно зондируя, успокаивающе провела ладонью по жестким волосам, задержалась на щеке.

- Это понятно, родной, - ответила негромко.

И тогда Воронова наконец отпустило. Притянув к себе, он уткнулся лицом в мой живот, облегченно выдохнул.

***

Корпоратив удался. Все наши с Мишей усилия, споры, труды оправдали себя, ну а денежные вложения агентства окупились отличным настроением и отзывами довольных сотрудников.

А я, кажется, вошла во вкус, играя Снегурочку. Да так вошла, что стала подумывать: раз никуда не уезжаю, выхожу, вроде бы, замуж (ультиматум Воронова ведь можно за официальное предложение считать?) и остаюсь в «Мегаполисе», то почему бы, и правда, не взять эту роль и в следующем году? Теперь, когда приобрела опыт, в том числе и в организации праздника, разобралась с Дедом Морозом, это стало бы не повинностью, не неприятностью, а удовольствием.

Только едва ли Миша согласится. Судя по настроению моего напарника (вернее, по тому, что оно пропало, - а как иначе расценивать то, что Воронов в кои-то веки отказался от экспромтов в сценарии, шуток в отношении меня и гостей и на протяжении всего нашего выхода был смертельно серьезен), ему роль массовика-затейника в костюме не по душе.

- Воистину это инквизиторская пытка! Всех, кто отдедморозил, надо сразу же к лику святых причислять, - бурчал Миша после, срывая с себя шапку, парик и бороду, распахивая костюм.

Вздохнув, я наградила своего взмокшего мужчину утешающим поцелуем. Это немедленно отвлекло его и заметно улучшило настроение.

А затем был фейерверк, устроенный на берегу водохранилища, потом – танцы. Поскольку час был поздний, пик куража миновал, а большинство собравшихся – пары, тамада баловал нас романтичными медленными композициями.

Вечернее платье я не захватила по понятной причине, поэтому так и осталась в «шубке» Снегурочки, только распустила косу да сняла шапочку. Мише явно нравился мой наряд. Сам он, смыв грим, переоделся в офисную одежду, отказавшись от пиджака и галстука.

Мы, без слов сговорившись, не стали вливаться в шумные компании или засиживаться за столом. Танцевали. Почти не разговаривали, касались друг друга осторожно, без страсти, словно бы проверяя, вновь доверяясь друг другу. И ему, и мне требовалось осмыслить все, привыкнуть к нашему новому статусу, открывшейся перспективе отношений. И думаю, еще нужны были эти минуты спокойствия после отбушевавшей бури конфликта.

Миша под любопытствующими взглядами сотрудников «Мегаполиса» качал меня в своих объятиях, нежных и бережных, смотрел в глаза. В полутьме, расцвеченной желтыми огоньками, его лицо было безмятежным и серьезным.

- Ты очень красивая, - сказал торжественно, заправив мне за ухо прядь волос.

Я тихо рассмеялась:

- Эта фраза в устах мужчины обычно подразумевает какой-то подтекст.

На душе было непривычно легко. Кажется, впервые за долгое время почувствовала, что мое будущее действительно светлое и сулит множество приятных открытий и дней.

- Не пойму, о чем ты, - лукаво улыбнулся Воронов одним уголком рта. Потом зашептал в ухо:

- Подтекст такой: твой вид и наряд меня заводят чрезвычайно, - поймал губами мочку уха.

По телу разлилась истома, и я подалась ближе к мужчине, крепче обхватила плечи, чтобы не упасть.

- Останешься сегодня со мной? – горячий шепот, сладкий поцелуй в шею.

- Ты снова заказал ужин? – я отстранилась. Нужно было остановиться, пока заинтригованные нашей парой гости, не получили еще больше материала для обсуждения.

- Нет. Но если проголодаешься, сделаю для тебя свой фирменный омлет.

- Соблазнительное предложение, - протянула я нарочито задумчивым тоном.

Чуть позже, когда композиция вновь сменилась, а я с сожалением подумала, что этот насыщенный, бедственный, великолепный, полный сюрпризов день подходит к концу, Миша поинтересовался, глядя на меня с любопытством и ожиданием:

- Ты бы хотела вот такую свадьбу? Куча гостей, веселье, тамада, конкурсы, танцы до упаду, тосты? Пир на весь мир?

Я огляделась вокруг: на столах в тусклом свете различались остатки блюд, грязная посуда, гости были заняты друг другом, едой, опустошением бокалов (двоих под давлением количества выпитого и, вероятно, съеденного сморил сон), украшенная комната, ранее вызывавшая восторг праздничным разноцветьем и блеском, сейчас казалась тесной, душной, вызывала отторжение.

Да, безусловно, веселье всем хорошо. Но есть у него один минус: оно заканчивается. И то, что остается после, не всегда приятно, скорее наоборот.

- Будь я царевной, такой свадебный пир логично вытекал бы из сценария… Так что, наверное, нет.

Улыбнувшись, Миша обхватил мой затылок, запустив пальцы в волосы, томительно нежно поцеловал.

- Поедем домой, - предложил после, когда мы оторвались друг от друга.

Я невольно поежилась. Вот уже где-то час давила в себе этот страх перед обратной дорогой, глупый, ничем не обоснованный. Все-таки прошлое путешествие отсюда в город оставило очень и очень яркие воспоминания.

Воронов, видимо, увидел тень, набежавшую на мое лицо.

- Лесь, что такое? Что случилось?

Встряхнувшись, я крепко обняла его за шею, прильнула щекой к груди, твердой, крепкой, скрытой хлопком сорочки, впитавшим запах его парфюма.

- Ничего, - ответила глухо. – Просто, кажется, у меня после той нашей поездки появилась фобия…

Миша тяжело вздохнул, погладил меня по спине.

- Черт… Прости, это моя вина.

- Да нет. Простая случайность.

- Моя, не спорь. – Обхватив ладонями мою голову, мужчина заставил посмотреть на себя. Раскаяние и сожаление в его глазах были поистине вселенскими. Я насторожилась.

- Я соврал тебе тогда. Моя машина не ломалась. Я специально взял другую. Чтобы легко можно было сесть в яму. О состоянии местных дорог знал прекрасно. Только планировал застрять ближе к поселку. И, конечно, не думал, что будет снегопад, что придется сквозь непогоду пробираться, рисковать… Просто хотел подольше побыть с тобой. Надеялся, что поговорим. Возможно, все выясним. Вновь сблизимся… Вот такой болван.

Я стиснула челюсти, напряглась. Злость накатила черным смерчем, впрочем, довольно быстро схлынула: что сделано, то сделано… И с другой стороны, если он так прекрасно знает здешние дороги, вероятность вновь попасть в какую-нибудь яму сегодня меньше единицы.

Но вот ведь интриган! Заставил меня пережить столько отвратительных минут, страху натерпеться. Сам простыл потом! И все для того, чтобы мы «все выяснили».

- Леся, солнышко мое, ну не злись, а, - встревожившийся Воронов, покаянный вид которого больше забавлял, чем вызывал негодование, целовал меня в висок, лоб, щеку, растирал спину. – Прости, пожалуйста. Ну поругай или ударь, только не молчи и не гляди так. Все, что хочешь, проси, но не сердись.

Я упиралась ладонями в грудь мужчины, смотрела в его лицо хмуро, строго, и красноречиво молчала.

Все, что хочу… Что ж, у меня есть кое-какая просьба, выполнив которую Миша сможет загладить свою вину. Идея ему не понравится, разумеется, но зато мое полное прощение ему гарантируется.

Новость о том, что в ближайшие три года моему мужчине предстоит играть роль Деда Мороза для блага «Мегаполиса», решила сообщить позже. Во-первых, жаль было огорчать. Во-вторых, ему полезно еще чуть-чуть пожить под пытками совести.

***

А на Новый год планы Миши все-таки осуществились.

Большую комнату освещал колеблющийся свет свечей, расставленных нами на журнальном столике, шкафу, подоконнике. На елке медленно мигали, то наливаясь светом, то угасая, точки-фонарики. Пахло хвоей, цитрусом, шоколадом (как мне и мечталось), а еще в привычный аромат праздника вливались слабые ноты цветочного (все букеты, что Миша мне подарил, мы забрали из офиса – он настоял).

Прямо на полу рядом с елью мы расстелили плед и накрыли импровизированный стол: шампанское, фрукты, канапе. Решили не роскошествовать, обойтись минимумом, больше времени посвятив друг другу (и моему переезду в квартиру жениха), а не кулинарным изыскам.

Из динамиков музыкального центра негромко звучала фоновая плавная музыка, а мы разговаривали, молчали, целовались, касались друг друга.

Миша устроил голову на моих коленях. Я неторопливо перебирала жесткие волосы своего мужчины, очерчивала пальцами виски, лоб, скулы, а он временами ловил мою кисть, целовал или прикусывал кончики пальцев, ребро ладони, запястье.

За окном царствовала волшебная новогодняя ночь, горели огни, гремели фейерверки. Необычные мгновения. Единственные в году, когда грань времени будто бы становится острой, ощутимой, когда точно знаешь: завтра будет совсем иным. Хоты бы потому, что проснешься уже в другом году.

- У меня для тебя подарок, - открыв глаза, Миша посмотрел на меня с озорным блеском в глазах, обаятельно улыбнулся.

- Миш, - возмутилась я. – Мы же договорились!

Из-за всего случившегося мы оба не успели приобрести презенты друг для друга, поэтому пришли к договоренности: дарим друг другу свидания-выходы в свет. За Мишей – премьера в достопамятном театре «Триада», за мной – классическое искусство, которое демонстрируют актеры местного драматического заведения. Но, видимо, этот хитрец обыграл меня.

- Скажем так, - Воронов поднялся, сел рядом, поймал в плен мою ладонь. – Это не совсем подарок. Скорее этакое соглашение, которое давно готовил. Последующая подпись тоже предполагается.

Заинтригованная, я не отрывала взгляда от лица мужчины, лукаво улыбавшегося, явно испытывавшего меня и мое терпение.

- Не томи, - дернулась я.

Хохотнув, Воронов поднялся, прошел к книжному шкафу и забрал что-то, спрятанное на верхней полке. Через мгновение, усевшись напротив, он протянул на ладони коробочку из ювелирного магазина.

Волнение и предвкушение наполнили каждую клеточку тела, я сглотнула, растерянно посмотрела на мужчину, явно наслаждавшегося собой и произведенным эффектом. Потом взяла подарок, открыла.

В красной бархатной подушечке в неверном свете блеснуло золотое колечко, узор из камешков-льдинок в середине чем-то напоминал снежинку.

- Ну что, моя ненаглядная ледяная дева, - насмешливо произнес Миша, оторвав меня от созерцания тем, что начал играть с прядкой волос, лежавшей на моем плече. – Ты выйдешь за меня?

На глазах неожиданно выступили слезы. Взбудораженная и ошеломленная, я спрятала лицо на груди Воронова, стиснула его торс.

- Да, выйду, - ответила дрожащим голосом.

Миша, довольно хмыкнув, чмокнул меня в макушку. Произнес серьезно, торжественно, без налета шутливости в тоне:

- Я люблю тебя.

- А я люблю тебя, - отозвалась немедленно. Как же чудесно, когда можно не только чувствовать это, но и озвучивать вслух.

Воронов, отцепив от себя мою правую руку, надел на средний палец кольцо, завладел губами. Очень скоро я оказалась лежащей на спине на пледе, а он – сверху. Мы страстно целовались и явно тяготились разделяющими нас слоями одежды. Хоть и тонкая, домашняя, но все равно неприятный барьер, мешавший желанному и восхитительному контакту.

- Не пора ли в спальню перебраться, - хрипло предложил Миша, чувственно целуя меня в шею. – С прошлого года не раздевал тебя и… не был в тебе… Считай, целую вечность…

Вспыхнув смущением и острым желанием, я заключила в ладони лицо своего мужчины, ответила без слов, соединив наши губы.

11. Послесловие

За дверью вот уже минуты три не раздавалось смеха, топота, криков, разговоров. В крошечную щель, куда могла заглянуть, было видно, что взрослые и малышня угомонились. Дети сели в круг, кто-то в компании родителя, державшего его на руках, кто-то (достаточно большой и самостоятельный) сам по себе. Все внимательно слушали одетую в фею рыжеволосую женщину, рассказывающую про пришедшую из леса красавицу-елку, Новый год, Деда Мороза и его внучку Снегурочку, подарки и угощения.

Мамы и папы, бабушки и дедушки, вооружившиеся фотоаппаратами, телефонами, планшетами, бесшумно двигались вдоль стен просторного светлого помещения, украшенного бумажными снежинками, елочками, гирляндами да снегирями, снимали своих чад, умильно улыбались.

Среди детей глазами нашла темноволосую курчавую головку сына. Левка был устрашающе серьезен и, кажется, не верил ни единому слову, мастерски преподнесенному педагогом центра, в котором, по традиции, и устроили утренник. Надутые губы, прищуренные в отцовской манере темные глаза.

Эх, надо было объяснить ребенку, что его ждет сказка, а в нее можно не верить, но участвовать обязательно…

Упрямый малыш, уже в два года и три месяца показавший непримиримый характер, даже отказался надевать костюм зайчика, который ему презентовала бабушка. Так и пошел: в штанишках, клетчатой рубашке и галстуке-бабочке в тон. А Миша поддержал.

Вот уж действительно яблочко от яблоньки…

… Мы поженились в декабре того же года, который встретили вместе. Свадьбу, как и хотел жених, обдумали от и до. И каждый раз, глядя на снимки, где мы, точно сказочная пара, в великолепных костюмах (я – в небесно-голубом приталенном платье со струящимся до земли подолом, с серебристой меховой перелиной на плечах, чем-то напоминающая Снегурочку простой прической, в которую уложила светлые волосы, и блестевшими в волосах, на шее льдинками-украшениями, он – в темно-синем костюме и голубой сорочке, с бутоньеркой из цветов-снежинок, ярко выделяющейся на лацкане пиджака), обнявшись, прильнули друг к другу, держимся за руки, целуемся на фоне заснеженного парка, понимала: правильно, что не стали торопиться.

Свадебный банкет был очень скромный, только для семьи, затем мы отправились в недельное свадебное путешествие в зимнюю Прагу, восхитившую своими волшебными видами. А пир на весь мир нам закатили сами сотрудники «Мегаполиса», объединив празднество с традиционным «пятичасовым шампанским». Правда, на этой вечеринке мне с мужем пришлось «поработать» Снегурочкой и Дедом Морозом, но, кажется, больше времени, чем наш выход, заняли тосты за жениха и невесту, поздравления, крики «горько», подсчет и танец молодоженов.

Едва ли не в первую брачную ночь я забеременела, и 2 сентября на свет появился наш сын, копия мужа и по внешности, и по характеру.

Мамой в декрете и домохозяйкой мне, видимо, так понравилось быть, что с дочкой тоже не стала затягивать. Чуть больше, чем через год, после рождения Левы мы стали родителями Виолины, нашего золотка. Так с Мишей называли малышку из-за цвета волос и ангельского (по сравнению с первенцем) нрава.

Пришлось сменить старую жилплощадь на новую, более просторную и подходящую для семьи из четырех человек, научиться спать урывками, следить за всем сразу, заимев глаза на затылке и дар ясновидения, вмещать в 24 часа все 48 и освоить еще множество премудростей.

Отец из Воронова получился строгий, но справедливый. И почему-то тревожный. Миша усердно опекал нас троих, ругал и хвалил в одинаковой мере, всегда держал руку на пульсе и баловал. Любил просто безмерно, так, что я иногда беспокоилась: не снится ли мне все это, не выдумала ли…

Но, разумеется, вслух никогда не позволяла себе усомниться. Отлично помнила про «страшную месть», которую муж пообещал в тот день, когда мы объяснились после размолвки.

Конечно, он и я не были идеальными людьми, и со мной, и с ним порой было нелегко. Случалось всякое: ссоры и сладкие примирения, непонимание и раздражение, обиды и отмщения, споры и бойкоты… Да, неидеальные люди, но вот наш союз вполне идеален, выбор верен, а будущее – только совместное.

- Ну как там?

Я вздрогнула, когда Миша, вплотную подойдя со спины, обнял за талию.

- Пока хорошо. Лина не плачет, а Левка пугает своим серьезным и важным видом, - отчиталась шепотом.

- Мой сын, что ты хотела, - не без гордости и самодовольства усмехнулся муж.

Повернувшись к нему, я придирчиво осмотрела костюм Деда Мороза (ладно ли сидит), бороду и парик (не криво ли). Потянувшись, поправила шапку, прищурилась.

- Так, а где посох?

- Черт, забыл. – Миша быстрым шагом устремился в комнату, где мы переодевались.

Воронова тогда я все же поймала на слове. Заглаживая свою вину, он исправно вот уже четыре года «дедморозил». Счастлив от этого не был, но, когда я в прошлый раз (ради эксперимента) освободила его от этой роли, сказав, что вполне могу теперь стать парой Якушину, отрезал: «Только через мой труп» и больше так явно не демонстрировал неудовольствие от своих обязанностей (даже, вроде бы, какую-то прелесть в них нашел, хотя тщательно это скрывал).

А в этом году наша новогодняя работа стала еще более знаменательной. Мы решили познакомить наших детей со Снегурочкой и Дедом Морозом – впервые привели на елку, ограничиваясь до этого только домашними праздниками. Сын воспринял предстоящее с любопытством, но немного скептическим, а Виолине в силу возраста было неважно, куда идти, лишь бы с мамой, папой и любимой тетей Лилей (кстати, дочка охотно позволила надеть на себя наряд снежинки).

Сестра Миши недавно вышла замуж и, подозреваю, скоро тоже станет мамой. Лиля обожала возиться с нашими детьми (видимо, набивала руку), и сегодня с воодушевлением взяла на себя роль сопровождающей для двух непосед. Женя, ее муж, активно сновал по комнате с фотоаппаратом в числе прочих родителей, делая снимки с разных ракурсов.

Миша уже торопился назад, дурачась и размахивая посохом, словно адепт боевых искусств, а я, закрыв рот ладошкой, пыталась не расхохотаться в голос, - картина была крайне забавной. Неожиданно мне в спину толкнулась ручка двери, заставив отскочить в сторону.

- Ну что, сладкая парочка, готовы? – осведомилась выплывшая из комнаты Наталья Юрьевна. Она окинула нас с мужем внимательным взглядом с ног до головы, проверяя, все ли хорошо.

- Да, - ответил Миша, вставший рядом со мной, взял за руку.

- Отлично, - кивнула кадровичка. – Ох, Олеся, а ты все хорошеешь с каждым годом. Когда обратно планируешь? Вот вечно так с вами, юными пичужками: не успела крылья развернуть, как один ушлый ворон замуж умыкнул. Хватит уже в декрете сидеть, пора освещать красой и умом офис.

Миша фыркнул, а я, смутившись, улыбнулась.

- В следующем году, думаю, вернусь.

- Вернется она, - с сомнением протянула женщина. – Вот к мужу повернись и скажи: так, мол, и так, а я, мой дорогой, хочу обратно на работу. А то ведь, не ровен час, за третьим тебя отправит.

Мы с Мишей переглянулись и весело рассмеялись. Откуда же Наталье Юрьевне знать, что значит быть родителями малышей-погодок. Мы уже давно решили, что вполне удовлетворены таким составом семьи, а я выйду на работу в следующем декабре.

За дверью, которую загораживала кадровичка, раздались первые ноты узнаваемого «Танца феи драже», и Наталья Юрьевна, собиравшаяся что-то сказать, закрыла рот, вновь тихо скрылась в комнате.

Мы должны были зайти сразу же после, как музыка перестанет звучать.

- Волнуешься? – механически поправляя белую бороду, я заглянула в теплые карие глаза мужа. Те улыбнулись мне.

- Немного. Но только потому, что одним местом чую: эти тридцать минут станут тем еще аттракционом.

- Левка нас не узнает, - уверенно заявила я. – Под этой амуницией и гримом я сама себя не узнаю.

- Тебя-то точно узнает, - мужчина ласково щелкнул меня по носу.

- Ладно, допустим. Но тебя – нет. Ты еще ведь и голос меняешь.

- Он узнает. – Воронов покачал головой. – Хочешь поспорим?

- Если проспорю, снова на прогулку в зимний лес потащишь? – нахмурилась я.

- Ты их любишь. И ходьба на лыжах – это здорово, - тихо рассмеялся Миша и крепко обнял меня, потянувшись к губам.

- Воронов, - я отклонилась назад, упираясь ладонями в твердую грудь мужчины и сдерживая смех. – Ты опять забываешься. В таком виде я с тобой не целуюсь.

- Язва, - со смешком привычно резюмировал он.

Звуки чудесной музыки за дверью стихли. Разорвав объятия, мы с мужем одновременно посерьезнели, сосредоточились и шагнули в комнату.

Десятки любопытных, испуганных, восторженных, удивленных детских глазенок уставились на нас. Среди всех выделила личико сына с поднятыми бровями, буквально сканирующего нас взглядом, а также Виолины, которая сидела на руках у тетки, в волнении вцепившись одной ручкой в темно-каштановые локоны, лежащие на плече, и разглядывала нас с опаской.

- Здравствуйте, дети, - начал басом Миша. – Какие же вы сегодня нарядные. И елку украсили! Ждали нас со Снегурочкой. Только что-то с вашей елочкой, вижу, непорядок. Огоньки на ней не горят…

Муж действовал по сценарию. Полное молчание, в которое врывались шепотки родителей да щелканье камер, застывшие фигурки малышни, пока еще не знающей, как реагировать на необычных гостей, улыбающиеся взрослые, наблюдавшие за действом с интересом, - все это тоже было привычным, почти умиротворяющим.

Волнение вызывали только две вещи: внезапно завозившаяся на руках Лили и готовая вот-вот захныкать дочка, потянувшая ко мне ручки, и Лева, решительно зашагавший к нам с мужем.

- Давайте-ка зажжем на елке фонарики, - вступила я, пытаясь унять тревогу, когда сын остановился напротив, смерил нас новым пристальным взглядом. – Знаю я волшебные слова, а вы?

- И мы, - еще шире заулыбались несколько родителей.

Вот только произнести их они не успели. В тишине прозвучал звонкий недоуменный голосок Левы:

- Мам? Пап?..

Мы с Мишей в панике переглянулись.

КОНЕЦ

декабрь 2019 – май 2020

Оглавление

1. Кто старое помянет...

2. Неприятные подарки

3. Да будет маскарад!

4. Согреться и растаять

5. "Шишки повесили, встали в хоровод"...

6. В гостях у сказки

7. Тридцать три обоснованных несчастья

8. В пух и прах

9. Ночь длиной в жизнь

10. Пир на весь мир

11. Послесловие