День середины лета [Анна Анатольевна Степанова] (fb2) читать постранично, страница - 3

уставился на послушницу… Вот так и свалилась на девочку гора нештопанных балахонов да разодранных одеял и подушек. Второй день корпела над ними Илл'а, пока по-прежнему мычащий и подозрительно веселый Мигарь безо всякого результата переходил от лекаря к лекарю: заговор послушницы оказался на диво крепким! Зато зубы у сторожа больше не болели.

Последним и утешала себя девочка, дуя на исколотые пальцы да молясь всем Богиням, чтобы наставнице, спешно отлучившейся из Храма три дня назад, не приспичило вдруг сегодня вернуться. Тогда, может, и удастся скрыть от строгой жрицы свою оплошность!

Впрочем, молитвы Илл'е никогда не помогали. Уставшая и какая-то напряженная, ворвалась тем утром Алим в маленькую келью своей воспитанницы, окинула строгим взглядом горы подлежащего починке рванья, нахмурилась и жестом велела девочке следовать за собой.

Печально вздыхая, потопала послушница в ее покои.

Чего угодно опасалась Илл'а за свой проступок от раздраженной сверх меры наставницы — только не того, что случилось.

Поспешно втолкнула ее Алим в келью, с подозреньем осмотрела пустой коридор да быстро захлопнула тяжелую дверь, заперев сразу на два засова. А на полу ждал уже круг, накапанный свечным воском да заряженный давящей, тяжелой силой…

— Садись туда! — приказала женщина тоном, не терпящим ни вопросов, ни возражений.

Выглядела она излишне нервной, почти напуганной. Бесконечно косилась то на дверь, то на крохотное окошко, прислушивалась к каждому шороху — словно воришка, срезавший кошель у начальника городской стражи да чудом затаившийся в ближайшей подворотне… На миг даже проклюнулось в Илл'ыном сердце робкое опасение, борясь с искренним детским доверием, — но, так уж вышло, что Алим у нее была единственным близким человеком, а потому девочка послушно шагнула за восковую грань, оставив наставницу снаружи.

Отсюда сила круга показалась вкрадчиво-мягкой, почти нежной. Она не давила больше и не тревожила — но щекотала, ластилась, смешными тоненькими усиками проникая под одежду и кожу. Сбивала с толку и весело кружила голову…

Легкое пение-призыв Алим едва слышимо загудело в стороне, превращаясь для Илл'ыных ушей в ненавязчивый, тихий шелест. А у самых ног послушницы опустился вдруг потемневший серебряный медальон.

— Возьми его! — словно сквозь пуховую перину расслышала Илл'а голос наставницы. Но и без этого приказа с любопытством уже тянула девочка вниз тонкие руки…

Что случилось дальше, она не помнила. А было ли вообще что-то? С течением времени почти уверилась Илл'а, что и Алим, и келья с кругом, и медальон ей просто привиделись в случайной предобеденной полудреме — ведь очнулась она от звука трапезного гонга в своей собственной каморке, все над тем же опротивевшим шитьем. Да и наставница ее, изнуренная и довольная, вернулась в Храм только следующим утром…

Уже к вечеру сама тень дневного видения смазалась да расплылась туманом, не оставив по себе и чувства удивления — как это часто бывает, пусть с очень яркими, но снами. Вот только тяжелый кошмар той ночи не позволил Илл'е потерять странный день в бесконечной череде ему подобных.

Впервые говорила она тогда со своим богом, еще не зная, что это ОН. И была их встреча отвратительна, ибо, кажется… бог умирал…

Случилось же это с последним лучом раннего осеннего заката, когда кошмарный сон связал и утянул за собой послушницу, а вязкая, горячечная тьма окружила ее, шепча и скалясь, сверху, и снизу, и со всех сторон.

— Что это? Как это?.. — стараясь не дать воли страху, тихо проговорила девочка.

Ее по-детски тонкий голосок забормотал сварливым, сиплым эхом, зашуршал сухою мертвою листвою, теряясь и затихая во мраке.

— Ты здесь?.. — вздохнула темнота устало и отчего-то слишком знакомо. — Я был уверен, что отрезал тебя… Они все…все… мне обещали…

— Кто ты? — испугавшись, заоглядывалась послушница. Почему-то враз нахлынула на нее тоска. — Тебе плохо?.. — робко вопросила она тьму, ожидая ответа со странной внутренней болью.

Незнакомец из темноты хранил молчание.

— Эй, я лекарь, ты знаешь? — не желала сдаваться Илл'а. — Я могу помочь… ты, упрямец!..

Хриплый смех обрушился на нее отовсюду.

— Не отстанешь ведь, настырная девчонка? — наполнился голос непонятным весельем.

— Я лекарь, — упрямо повторила она. — Расскажи, что с тобой случилось?

И незнакомец нехотя признался:

— Проклятый отравленный дротик… Я-то надеялся: ты не узнаешь… Если вытащат меня — это будет неважно, а если нет (скорей уж нет…) — то какая разница?..

— Что значит "какая разница"? — искренне возмутилась послушница. — Жизнелюбие пациента для лекаря лучшее подспорье! — сварливо добавила она, повторяя слова отца Гутора.

Незримый собеседник опять рассмеялся. Тяжело и сипло, перемежая хохот стонами, царапая натянутые нервы и заставляя Илл'у каждый раз ежиться.

А потом затих, с трудом восстанавливая дыхание.

— Ты ведь сама мечтаешь о покое