За линией фронта [Александр Николаевич Сабуров] (fb2) читать постранично, страница - 2

товарищ комиссар. Не журитесь: пассажир я не тяжелый — транзитный.

О себе капитан докладывал отрывисто и кратко, словно анкету заполнял:

— Родился в Донбассе, в Донецке. Учился в Харькове. Работал на Днепропетровщине, в Широковской МТС инженером-механиком. Воевал на Киевщине…

Тут Рева замолчал, смущенно улыбнулся и добавил:

— Це, товарищ комиссар, дуже громко сказано — воевал. Якой из меня вояка, — и он с грустью поведал свою историю.

В армию его призвали два месяца назад и поручили руководить автомобильной ротой. Он так и сказал: «руководить». Очевидно, понятие «командир» никак не соответствовало его представлению о самом себе.

Вначале все шло благополучно: Рева вывел свою колонну из Киева, без потерь переправился на левый берег Днепра. Но в Борисполе обнаружил, что нет машины с запасными частями. Никому не докладывая, очертя голову ринулся обратно. В Киев не пробился, отстал от своей дивизии и, тщетно проискав ее сутки, пристал к нам.

Участвовал в боях, трусом себя не показал, но и храбростью особой не отличился. Был Рева человеком сугубо штатским — шинель висела на нем мешком, вечно нараспашку, пилотка держалась на макушке. И капитан свято верил, что если не сегодня, то уж во всяком случае завтра он с нашим батальоном непременно пробьется через линию фронта и найдет свою дивизию…

— Товарищ комиссар, — обратился ко мне Рева, когда мы подошли к лесу, — увидишь комбата, напомни ему, чтобы приказом зачислил меня в батальон. Пусть хоть временно. А то в беспризорных хожу. Це не гоже…

Но сейчас мне некогда говорить с Ревой: надо прежде всего устроить людей.

*

Просыпаюсь оттого, что по спине ползут холодные струйки дождя.

Только что перевалило за полдень, а в лесу тихо и сумрачно, словно поздний вечер опустился на землю. По небу бегут серые рваные тучи. С ветвей падают тяжелые капли, глухо ударяются о плащ-палатку и мелкой водяной пылью покрывают лицо. Ну прямо как в родном Ижевске в глухую осеннюю пору. За десять лет моей жизни на Украине впервые здесь такая ранняя осень.

Просыпается Рева и начинает возиться с сырыми ветками. Рядом шевелится плащ-палатка. Из-под нее высовывается помятое лицо сержанта Ларионова. Он неторопливо оглядывается вокруг и снова завертывается в плащ-палатку.

Рева нагибается над кучкой наломанных веток. Тонкой струйкой вьется серый дымок. Уже язычки пламени бегут по подсохшим ветвям. Огонь разгорается все ярче, и вокруг разносится запах горящей влажной хвои.

— Кто костер разжег? А ну, быстро туши! — гремит рядом голос Феденко. — Ты, Рева? Что это тебе? Табор? Тракторная бригада?

— Ни, якой табор, — спокойно отвечает Рева. — Це забота о человеке, товарищ Феденко.

Пожалуй, прав Рева: надо дать людям погреться, просушить одежду.

— Товарищ капитан, костер разожгли с моего разрешения, — замечаю я.

— Вы разве не спите? — и Феденко быстро подходит ко мне. — От комбата начхоз Козеницкий пришел с колхозниками. Ждут вас на заставе. Наши в Березани.

Выхожу на опушку.

— Откуда, хозяева? — спрашиваю двух мужчин, что сидят с Козеницким.

Чуть поодаль на старом пне примостилась закутанная в платок молодая женщина.

— Были хозяева, а теперь не знаем, кем будем, — отвечает тот, который помоложе.

Ни одна морщина не бороздит его смуглое продолговатое лицо, обрамленное молодой бородкой, — он явно только что начал отращивать ее, но взгляд серых глаз не по возрасту суров.

Меня настораживает этот ответ. Кто он? Почему не в армии? Что помешало эвакуироваться? Можем ли мы вручить ему судьбу наших раненых?

Второй мужчина значительно старше: ему, пожалуй, уже давно перевалило за пятьдесят. В руках большая связка веревок.

— Это зачем, отец? — недоумеваю я.

— Как зачем? — и в глазах чуть хитроватая улыбка. — Спросят, не ровен час — куда идешь? Попробуй-ка с пустыми руками ответ держать. А вот соломки прихватим вязку-другую — оно вроде и поспокойнее.

— Ой, деда, много же тебе придется соломы перетаскать! — неожиданно вырывается у молодой женщины, сидящей на пне, и в голосе ее столько непосредственной искренности и добродушной иронии, что невозможно удержаться от улыбки.

— Товарищ комбат приказал мне остаться здесь, — доверительно докладывает Козеницкий.

Значит, комбат уже говорил с ними, проверил их.

— Толково приказано, — рассудительно замечает старик. — Они, видать, с опытом, — и он кивает головой в сторону Козеницкого. — А по теперешнему положению такие нам вот как нужны. Прямо сказать — до зарезу.

Он, видно, наблюдателен, этот старик: Козеницкий действительно подпольщик гражданской войны.

Договариваемся, что сегодня же ночью они распределят наших раненых по верным людям из окрестных сел.

— Только с медицинским персоналом у нас небогато: в армию все ушли, — замечает мужчина с бородкой.

— Оставим вам медсестру, Наташу Строгову, — и я показываю на стоящую поодаль нашу общую любимицу Наталку. — Не