Книга Джунглей (сборник) [Редьярд Джозеф Киплинг] (fb2)

На Берклей-Сквере Томлинсон скончался в два часа. Явился Призрак и схватил его за волоса. Схватил его за волоса, чтоб далеко нести, И он услышал шум воды, шум Млечного Пути, Шум Млечного Пути затих, рассеялся в ночи, Они стояли у Ворот, где Петр хранит ключи. «Восстань, восстань же, Томлинсон, и говори скорей, Какие добрые дела ты сделал для людей. Творил ли добрые дела для ближних ты иль нет?» И стала голая душа белее, чем скелет. «О, – так сказал он, – у меня был друг любимый там, И если б был он здесь сейчас, он отвечал бы вам». «Что ты любил своих друзей – прекрасная черта, Но только здесь не Берклей-Сквер, а Райские Врата. Хоть с ложа вызван твой друг сюда – не скажет он ничего, Ведь каждый на скачках бежит за себя, а не двое за одного». И Томлинсон взглянул вокруг, но выигрыш был небольшой, Смеялись звезды в высоте над голой его душой. А буря мировых пространств его бичами жгла, И начал Томлинсон рассказ про добрые дела. «О, это читал я, – он сказал, – а это был голос молвы, А это я думал, что думал другой про князя из Москвы». Столпились стаи добрых душ, как будто голубки, И загремел ключами Петр от гнева и тоски. «Ты читал, ты слыхал, ты думал, – он рек, – но такой рассказ мне не мил. Во имя плоти, что ты имел, отвечай мне, что совершил!» И Томлинсон взглянул вперед, потом взглянул назад, Был за его плечами мрак, и он стоял у Врат. «Я так ощущал, я так заключил, а так говорили мне, А так писали, что кто-то писал про кого-то в чужой стране». «Ты читал, заключал, ощущал – добро! Но в райской тишине, Среди высоких, ясных звезд, не место болтовне. О, не тому, кто у друзей взял речи напрокат И в долг у ближних все дела, от Бога ждать наград. Ступай, ступай к Владыке Зла, ты мраку обречен, Да будет вера в Берклей-Сквер с тобою, Томлинсон!» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Его от солнца к солнцу вниз та же рука несла До пояса Печальных Звезд, близ Адского жерла. Одни, как молоко, белы, одни красны, как кровь, Иным от черного греха не загореться вновь. Держат ли путь, изменяют ли путь, никто не отметит никак Горящих во тьме и замерзших давно, поглотил их Великий Мрак. А буря мировых пространств язвила его, как врага, И он стремился на Адский огонь, как на свет своего очага. Черт восседал среди толпы погибших темных сил, И Томлинсона он поймал и дальше не пустил. «Не знаешь, видно, ты, – он рек, – цены на уголь, брат, Что, пропуск у меня не взяв, ты лезешь прямо в Ад. Внуков Адама я – лучший друг, не презирай меня, Я дрался с Богом из-за него с первого же дня. Садись, садись сюда на шлак и расскажи скорей Всё злое, что за много лет ты сделал для людей». И Томлинсон взглянул наверх и увидал в ночи Замученной в Аду звезды кровавые лучи. И Томлинсон взглянул к ногам, и там, как страшный бред, Горел замученной звезды молочно-белый свет. «Я любил одну женщину, – он сказал, – от нее пошла вся беда. Она бы вам рассказала всё, если вызвать ее сюда». — «Что ты вкушал запретный плод – прекрасная черта, Но только здесь не Берклей-Сквер, но Адские Врата. Хоть мы и свистнули ее, и она пришла, любя, Но каждый за грех, совершенный вдвоем, отвечает сам за себя». А буря мировых пространств его бичами жгла, И начал Томлинсон рассказ про скверные дела: «Раз я смеялся над силой любви, дважды над страшным концом, Трижды давал я Богу пинков, чтобы прослыть храбрецом». На кипящую душу Черт подул и поставил остыть слегка: «Неужели свой уголь потрачу я на этого дурака? Гроша не стоит шутка твоя, и нелепы твои дела! Я не стану своих джентльменов будить, охраняющих вертела». И Томлинсон взглянул вперед, потом взглянул назад, Легион бездомных душ в тоске толпился близ Адских Врат. «Это я слышал, – сказал Томлинсон, – за границею прошлый год, А это в бельгийской книге прочел, что мне дал французский лорд». «Ты читал, ты слышал, ты знал – добро! Но не кончен еще рассказ, Из гордыни очей, из желаний плотских согрешил ли ты хоть раз?» За решетку схватился Томлинсон и завопил: «Пусти! Мне кажется, я чужую жену сбил с праведного пути!» Черт за решеткой захохотал, и огонь раздулся тогда: «Ты в книге прочел этот грех?» – он спросил, и Томлинсон вскрикнул: «Да!» А Черт на ногти себе подул, и явился взвод чертенят: «Пускай замолчит этот ноющий вор, что украл человечий наряд. Просейте его между звезд, чтоб узнать, что сто́ит этот урод, Если он вправду отродье земли – то в упадке Адамов род». И шайка тех, кого их грех не допускал к огню, Подняла там и шум, и гам, и дикую возню, По угольям гнали Душу они и рылись в ней без конца, Так дети шарят в вороньем гнезде или в шкатулке отца. В лохмотьях привели его, как после игр и драк, Крича: «Он душу потерял, не знаем где и как! Мы просеяли много шрифтов, и книг, и ураган речей, В нем много краденных им душ, но нет души своей. Мы качали его, мы терзали его, мы прожгли его насквозь, И, если зубы и ногти не врут, души у него не нашлось». Черт голову склонил на грудь и начал воркотню: «Внуков Адама я – лучший друг, я ли его прогоню? Мы лежим глубоко, мы лежим далеко, но когда он останется тут, Мои джентльмены, что так горды, совсем меня засмеют. Скажут, что я – хозяин плохой, что мой дом – общежитье старух. И, уж конечно, не стоит того какой-то никчемный дух». И Черт глядел, как отрепья души пытались в огонь пролезть: О милосердьи думал он, но берег свое имя и честь. «Я, пожалуй, могу не жалеть углей и жарить тебя всегда, Если сам до кражи додумался ты». И Томлинсон вскрикнул: «Да!» И Черт тогда облегченно вздохнул, и мысль его стала светла: «У него душа блохи, – он сказал, – но я вижу в ней корни зла. Будь я один здесь властелин, я бы впустил его, Но у Гордыни свой закон – и он сильней моего. Где сидят проклятые Разум и Честь – при каждом Блудница и Жрец. Туда я сам не смею входить, тебе же там – конец. Ты не дух, – он сказал, – и ты не гном, ты не книга и ты не зверь, Не позорь же доброй славы людей, воплотись еще раз теперь. Внуков Адама я – лучший друг, не стал бы тебя я гнать, Но припаси получше грехов, когда придешь опять. Ступай отсюда! Черный конь заждался твоей души. Сегодня они закопают твой гроб. Не опоздай! Спеши! Живи на земле и уст не смыкай, не закрывай очей И отнеси Сынам Земли мудрость моих речей: Что каждый грех, совершенный двумя, и тому и другому вменен. И… Бог, что ты вычитал из книг, да будет с тобой, Томлинсон!»