В годы большой войны [Юрий Михайлович Корольков] (fb2) читать постранично, страница - 3


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

выполню, обещали двадцать тысяч рублей, — закончил свой рассказ Спиридонов. — Что и говорить, иудины это деньги! Вас-то, Владимир Дмитриевич, я должен был убить так, между делом, а главное было захватить Ленина.

Сбросив шинели и куртки в углу 75-й комнаты, рабочие комиссары пошли обедать, пригласили и Якова Спиридонова. После обеда показали Якову его койку в общежитии и предупредили, что ему лучше не появляться в городе. Не ровен час, офицеры-заговорщики прознают, что он приходил в Смольный. Тогда ему несдобровать. Спиридонов согласился, сказал, что и сам не раз хаживал к Смольному, примечал, какие машины выезжают отсюда, кто в какой ездит. Наверняка кто-то и сейчас бродит вокруг.

Григорию в те дни не довелось больше встретиться с Яковом Спиридоновым. В ту же ночь все наличные силы Чрезвычайной комиссии бросили на внеочередную операцию. На Перекупском и Забалканском переулках, на Охте, на Захарьевской улице — по всем адресам, сообщенным Спиридоновым, одновременно провели аресты, обыски. Задержали и обезоружили несколько офицеров, взяли хозяйку продуктовой лавки, какого-то студента и доставили всех в 75-ю комнату Смольного. В Союзе георгиевских кавалеров нашли много оружия, в том числе готовые самодельные бомбы.

Поручик Валентин Кушаков был широкоплечий офицер с крупными чертами лица, лет двадцати двух, в мохнатой папахе из волчьего меха. Примерно такого же возраста и остальные. Григорий приметил, что Кушаков будто бы сторонится других офицеров. Когда он расстегнул романовский полушубок и размотал шарф, небрежно сунув его в карман, на его гимнастерке блеснули георгиевские кресты на муаровых лентах. «Не тот ли это человек, которого видел шофер Владимира Ильича на мосту?» — подумал Григорий.

Допрос отложили до утра, а перед тем как развести по арестным комнатам, приказали им снять верхнюю одежду и сложить на полу. Кушаков, бросая свой полушубок, метнул взгляд на шинель с красными нашивками, лежавшую на скамье. В глазах офицера мелькнуло изумление, но он мгновенно погасил его и присоединился к остальным арестованным.

В ту ночь дежурить по Комиссии безопасности поручили как раз Григорию Беликову. Когда все разошлись, а красногвардейцы, выделенные в наряд, вповалку улеглись на полу, положив оружие в головах, Беликов проверил охрану в арестных комнатах и вернулся в комнату № 75. Уж которую ночь неотложные дела не давали выспаться молодому чекисту, и в наступившей вдруг тишине его неудержимо потянуло ко сну… Как он ни сопротивлялся, веки слипались и в глазах ходили огненно-красные круги. Чтобы преодолеть сон, Григорий решил разобрать бумаги, захваченные при обыске у заговорщиков. Они лежали на краю стола, связанные в отдельные пачки. Здесь же лежал и портфель, взятый у поручика Кушакова. Кушаков выбросил его в форточку, но это заметили, и портфель принесли с улицы. В нем был револьвер-наган и какие-то бумаги.

Сначала Григорий просто перекладывал страницы, не вникая в их содержание. Это не отвлекало, и дремота туманила сознание. Но вот Григорий взял в руки клеенчатую тетрадь, исписанную неразборчивым размашистым почерком. Тетрадь принадлежала все тому же поручику Кушакову и начиналась записями, сделанными на фронте осенью минувшего года.

Беликов вяло листал записки арестованного офицера, с трудом разбирая отдельные строки, пропуская слова. И вдруг сон отступил… В его руках был дневник участника покушения на Владимира Ильича Ленина! Теперь было ясно, что именно поручик Кушаков был исполнителем неудавшегося покушения. Он арестован, но комиссия пока ничего не знает. Григорий решил немедленно доложить Дзержинскому или Бонч-Бруевичу, но тут же передумал — зачем их будоражить среди ночи? Утром узнают… «А что, если выписать из этого дневника самое важное? — подумал Григорий. — Кто найдет время читать все подряд?» Это ему, Беликову, нечего делать на дежурстве…

В пачке других документов Григорий нашел почти чистый блокнот, вырвал использованные страницы и принялся писать. Писал до утра, когда за окном чуть забрезжил свет.

Через несколько дней дневник поручика Кушакова при непонятных обстоятельствах исчез из следственного дела, и записи, сделанные чекистом Григорием Беликовым, долгое время оставались единственным свидетельством раздумий и мыслей белого террориста.

Вот что выписал чекист Григорий Беликов из дневника.


«23 ноября 1917 года по старому стилю.

Раннее утро, крепкий мороз. Сижу в теплушке перед распахнутой дверью. Дорога из Москвы благополучно кончается. Подъезжаем к разъезду, где найду наконец свой полк. Скоро буду дома — полк для меня родной дом, не менее родной, чем далекий, засыпанный сугробами — отцовский, на краю земли.

Сегодня праздник георгиевских кавалеров. Удачно получилось — приезжаю в полк в день нашего военного братства…

На окраине села, где поселились разведчики, у коновязи стояли знакомые люди. Дневалил Ерохин, первым увидел меня, побежал навстречу. Из домов