Шерстяное сердце (СИ) [Корин Холод] (fb2) читать постранично, страница - 2

опрометью к орехам — звонко щёлкать ногтем по скорлупе да уговаривать нутро показать. Недобрая Сестрица только вздохнула.

Ведала она: сегодня у младшей доченьки всё будет в руках спориться да складно выходить. И петли браниться со спицами не будут, и орехи сами расскажут, кто из них в пищу не годится, а только на погремушки детские пойдёт, и вода из чарок глиняных не выплеснется на случайной кочке. И ещё кое-что знала Сестрица, да разговор о том рано было заводить.

А вот когда колючие, крупные, словно налитые ягоды серебрянника, звёзды повисли в густо-синей ткани неба, и даже неугомонная младшая доченька принялась сонно тереть тыльной стороной ладони слипающиеся глаза, поднялась Недобрая Сестрица со своей лавки, подошла к ученице и наклонилась к ней.

— Ты вот что. Сегодня коли проснёшься среди ночи — тихо лежи. Услышишь что, так молчи. А главное — в светлицу не выходи. Уразумела?

— Да, Сестрица, — ответила младшая доченька, а у самой уж и сна ни в одном глазу. Хмыкнула наставница, да промолчала. Понимала: поворочается, побоится, да уснёт. И пусть будут добры к ней предки её, чтобы не проснулась.

Очнулась младшая доченька ото сна, будто из омута всплыла. Дыхание перехвачено, руки тяжелы, словно весь день до того от зари до зари воду в дом таскала полными вёдрами, да без коромысла. Отдышалась кое-как, свернулась в клубочек, в угол горницы забилась и видит: в щели дверные свет так и льётся. Да не лунный, серебряный, а свечной, жёлтый. Вспомнила младшая доченька наставления Сестрицы перед сном, и страшно ей сделалось. А как не быть страху, коли сперва пугают тебя непонятным, а потом возьми оно и случись?

Тут и услышала она голос, да такой, что лучше бы и не слышала никогда. Тонкий, будто комар пищит, да только не бывает комаров таких. И гулкий в то же время, словно комара того в бочку двадцативёдерную закрыли под крышку и в подпол спустили.

— Ищу-ищу, — сказал тот голос. Подождал немного и повторил: — Ищу-ищу. Спряду-спряду. Найду-спряду.

Холод пополз по спине младшей доченьки, тронул сердце острой иглой ледяной да устроился в животе. Слышала она страшные сказки, жестокие да лютые, о том, какие сути да сущности выходят, бывает, по осени к тёплым домам людским. И о том, сколько и чего в тех домах оставалось. Шёпотом такие сказки рассказывали, да при свете печном и свечном, да и то с оглядкой — не то накличешь. А голос всё продолжал:

— Ищу-ищу, найду-найду. Найду-спряду. Спряду-спряду.

Звякнуло что-то за дверью. Прошуршало. Тень пробежала по светёлке, щели дверные накрыв, да видно было, как дрогнуло пламя свечное. И отозвался второй голос, а младшая доченька рот себе ладонями закрыла, чтобы не охнуть ненароком. Помнила наставления той, что заговорила сейчас. Да как заговорила! Силой страшной был полон голос Недоброй Сестрицы. Силой и насмешкой.

— А ты ищи-ищи. Есть и пряжа для тебя, гостья неласковая. Ждут тебя здесь давненько.

И снова зашуршало за дверью, да странно как-то, будто под стрехами полз кто-то, когтями цепляясь, да прямо к середине светлицы. И снова звякнуло.

— Найду-найду, — завёл своё голос, да только после Недоброй Сестрицы и половины жути от него не осталось. Да и звучала теперь гостья страшная будто растерявшись. — Найду-спряду. Спряду-спряду.

Ничего не ответила голосу Сестрица, только усмехнулась, да так, чтобы слышно было.

Младшая доченька сидела-сидела, да не выдержала. Медленно, тихо-тихо, словно мышь осторожная, спустила ноги на пол. Все певучие половицы она ещё в первые седмицы в своей горнице выучила. Шаг за шагом подкралась к двери, да памятуя наказ, ни на волос её не открыла. Да и к чему, коли щелей в старом дереве хватает? Прильнула, затаив дыхание, одним глазом к двери, да так и замерла, моргать забыв.

С потолка свисала огромная паучиха, да из брюха у неё росло тело человечье от пояса, а голова у того тела была слепая и такая жуткая, что взгляд не отвести поначалу: холодом нутряным к месту примораживает. А рядом с паучихой той стояла Недобрая Сестрица и усмехалась усмешкой страшной да злой. Никогда ещё младшая доченька такой улыбки у наставницы не видела, а увидела бы к себе обращённую — поняла бы: последний день для неё настал. И лежали в горнице по лавкам да столам спицы разные: длинные и короткие, костяные да стальные. И свечи стояли, да столько, что светло было в избе, как не каждым солнечным днём бывает, да тепло так, что младшая доченька и через дверь почуяла.

— Нашла-нашла, — прогудела писком своим нутряным паучиха и лапы-руки свои к Недоброй Сестрице потянула. У младшей доченьки сердце так и зашлось, но удержалась — не пискнула даже, только палец зубами прикусила со страху. Засмеялась тут Сестрица, безрукавку свою старую, из собачьей шерсти вязанную, распахнула, а под безрукавкой и нет ничего, даже рубахи нижней. И