С утра до вечера [Вячеслав Пайзанский] (fb2) читать постранично, страница - 3


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

неистово стал целовать его, поздравлять и торжественно объявил, что Вячка – талант.

Прошло немного времени, и как-то после уроков Ляшко и три его товарища-восьмиклассника увели Вячку на квартиру огромного двадцатилетнего Иннокентия Хало, первого силача в гимназии, замечательного гимнаста и устроителя вечеров самодеятельности. Там Вячке показали рукописный журнал «Колокольчик», который уже несколько лет издавали гимназисты старших классов. Они заявили Вячке, что им нужен свой поэт, что больше не будут писать в журнале стихи Надсона и Фофанова, что отныне Вячка будет поэтом журнала.

На извинения Вячки, что он не умеет писать стихи, Ляшко прочитать стихотворение «Лиля», а также потребовал от Вячки «честной честности». А когда друзья прочитали «Лилю», было решено, что Койранский будет скот и ретроград, если он откажется сотрудничать в журнале. Вячке пришлось согласиться, и его тут же утвердили членом редакции.

Следующий номер журнала должен был выйти через неделю. К этому номеру отпоэта требовалось стихотворение не больше 30 строк и не меньше 20, на любую тему. Представьте себе положение Вячки. С ним, двенадцатилетним мальчишкой, поступили как с опытным писателем. А он написал, и без намерения к тому же, только одно стихотворение.

О чем писать, как писать, когда нет нужных мыслей и навыков. Почти всю неделю думал Вячка и ничего не придумал. Он решил спросить Силу.

Тот посмотрел в окно, показал Вячке на снег, который впервые в этом году вздумал посыпаться на землю, и сказал:

«Вот она, тема, летит прямо к тебе в руки, – пиши, что идет снежок и все будем кататься на санях и устраивать снежные бои на реке».

И Вячка загорелся. Он сел к столу и через 15 минут было написано второе Вячкино стихотворение. Он прочитал и протянул Силе.

«Здорово!» – Это все, что сказал друг.

Стихотворение было помещено в журнале «Колокольчик». Вот оно:

«Снежок»
Идет снежок пушинками
    И застилает землю,
А мы бежим тропинками,
    Шаг отбивая трелью.
Бежим – земля еще звенит
    Под нашими ногами,
Но скоро-скоро заскрипит,
    Застонет под санями!
Иди, снежок, стели нам пух,
    Набрасывай перину,
И мы помчимся во весь дух
    На Барскую куртину,
На Буг, на Муху и на лед,
    Быстрее легкой лани,
По зеркалу замерзших вод
    Навстречу снежной брани!
Под стихотворением в журнале стояла фамилия «Койранский». Это было так необычно, так ново и удивительно, что Вячка долго не находил себе нигде места. Для него стало мученьем сидеть на уроке. Хотелось двигаться, петь, кричать…

Этот восторг долго владел Вячкой, тем более, что по мере распространения журнала (его переписывали в десяти экземпляров), глаза многих устремлялись на Койранского.

Его с уважением стали звать Вяча, Вячик, милый Вячеслав.

К Вячке пришла слава, яркая, ощутимая, которой больше никогда в жизни он не знал.

С тез пор в каждом номере «Колокольчика» красовалась его фамилия под одним, а иногда под двумя стихотворениями.

Теперь темы приходили сами. Вячка их не искал и ни с кем не советовался, разве Иннокентий Хало попросит непременно о чем-нибудь написать. Эти заказные стихи получались хуже и даже иногда их приходилось не раз переделывать, по указанию редакции.

Журнал был секретным от гимназического начальства, имел сатирическое направление, а потому участие в нем было довольно опасным делом, о чем не подозревал счастливый Вячка. Он продолжал еще оставаться ребенком, хотя рассвет его жизни уже заканчивался.

Наступало солнечное, чистое утро.

2. Конец славы

В душе Ыячки росло какое-то новое чувство. Оно окрашивало все, что он видел, что он чувствовал, в красивые, даже неповторимо-красивые цвета, плохому придавало хорошее толкование, восторженно принимало хорошее.

Как позднее определил Вячка, это было лирическое направление души, требовавшее все опоэтизировать. Это было огромное, неописуемое счастье!

Мелодии музыкальных пушкинских стихов сливались с собственными мыслями, словами и рифмами.

Вячка писал так много, что исписывал в несколько дней тетрадку. И не перечитывал написанного, совершенно нге интересуясь, хорошо или дурно написаны стихи.

Ему надо было только писать, только выражать свои чувства и думы стихами.

Это состояние отражалось на ученье, на поведенье в классе. Во время уроков не было возможности слушать. Стихи текли и рука с карандашом механически записывала на на клочках бумаги неразборчивые фразы, которых часто он сам не читал, а просто складывал в тетрадке для стихов.

Учителя дивились и за невнимательность отчитыали, а потом ставили единицы. Что мог сказать им Вячка?..

Тем временем слава поэта продолжала сопутствовать Вячке.

Когда он,