Дуэль Зла [Энтони Райан] (fb2) читать онлайн

Дуэль Зла Рассказ  из цикла "Тень Ворона" перевод Колыжихин Алексей

Падение Кетии

Будучи правдивым и беспристрастным отчетом о разрушении этого города, составленным по приказу императора Алурана Макстора Сельсуса (благословенного Богами на все века) лордом Вернье Алише Сомереном, имперским летописцем и первым из ученых.

При подготовке этой истории я был удостоен чести следовать мудрому указанию моего императора, чтобы составить отчет, свободный от причуд мифа и легенды, этих проклятых близнецов, обреченных вечно преграждать путь рациональному ученому в его поисках истины. Однако, как вы увидите, все сохранившиеся источники, относящиеся к событиям, описанным ниже, искажены, можно сказать, запятнаны ссылками на странное и совершенно невозможное. Остается загадкой, почему событие столь важного значения для Воларианской империи, культуры, прославившейся тем, что поощряла рациональность с энергией, граничащей с манией, должно было произвести на свет свидетелей, столь лишенных этого самого качества. Конечно, вполне вероятно, что эти свидетели были бредовыми, так как крайности войны, как известно, лишают рассудка даже самый устойчивый ум. Однако я решил не исключать их более диковинных репортажей, поскольку всегда считал, что восприятие события по меньшей мере так же важно, как и его истинное содержание.

Размышляя о том, как и почему некогда могущественный город-государство Кетия пришел к своему ужасному концу, мы должны прежде всего понять его происхождение. Большая часть ранней Воларианской истории существует как смесь легенд и фольклора, в основном вращающихся вокруг деяний различных невероятно могущественных героев, их бесчисленных битв и предательств, совершенных на службе ныне вымершему Воларианскому Пантеону. Большая часть вещественных доказательств, обнаруженных в этот период, ограничивается неразборчивыми надписями на табличках и несколько мрачными иллюстрациями из немногих сохранившихся артефактов, в основном фрагментов керамики и неполных мозаик. Единственная объединяющая тема этих разрозненных образов-разрушение; города горят, орды людей предаются мечу нечеловеческими армиями, облаченными в кроваво-красные доспехи, и звери невероятной конфигурации выпрыгивают из недр земли, чтобы сеять всевозможные разрушения. Хотя эти изображения, безусловно, являются преувеличениями или полными выдумками, взятые в целом, они указывают на то, что территория, которая сейчас составляет основную часть Воларианской империи, когда-то была свидетелем борьбы, близкой к геноциду, борьбы, которая, можно сказать, утихла только тогда, когда вновь начали появляться узнаваемые поселения, порождая торговлю и переписку в этом процессе.

Самое раннее упоминание о современном названии Кетии датируется примерно шестнадцатью столетиями, фактически за целое столетие до рождения нашей собственной (славной и, несомненно, вечной) Империи. Во время моего длительного пребывания в имперских архивах я раскопал несколько древних грузовых манифестов, касающихся покупки и обмена товарами с поселением, расположенным на западном побережье нынешней Воларианской провинции Эскетия. История торговли с этим поселением увеличивается в объеме на протяжении последующих столетий до такой степени, что они достигают достаточного богатства и утонченности, чтобы обеспечить официальный договор с Императором Рахлуном, десятым избранным, чтобы сидеть на альпиранском троне. Детали договора довольно стандартны: соглашение о сохранении существующих тарифов и взаимной защите судов от пиратства. Но из преамбулы ясно, что к этому моменту Кетийцы уже вступили в ожесточенное соперничество с портом Волар, расположенным более чем в трехстах милях к северо-востоку.

Беглый взгляд на любую карту побережья Северной Воларии дает исчерпывающее объяснение, почему эти два города могут вступить в конфликт. Волар находится в конце длинного узкого лимана, известного как разрез Локара. Относительно легкий водный путь, если верить моим источникам мореплавания, но обеспечивающий заметно меньшую легкость доступа к торговым путям Бораэлина, чем тот, который предлагала Кетия, которая также извлекала выгоду из богатых окружающих сельскохозяйственных угодий, производящих вино и хлопок в значительных количествах. Десятилетия, предшествовавшие заключению Кетианского договора с Альпирой, были отмечены многочисленными пограничными стычками и, по крайней мере, одной крупной битвой, когда два порта боролись за торговлю и престиж. Однако с приходом Воларианской гегемонии на большей части континента, периода, известного в истории как Век Ковки, события приняли куда более серьезный оборот. Благодаря изощренной военной доктрине и безжалостному практическому подходу как к дипломатии, так и к войне, зарождающаяся Воларианская империя стала узнаваемым образованием около восьми столетий назад, и с этого момента наша история начинается всерьез.

Чтобы понять дальнейший ход событий, требуется определенное понимание как различий, так и сходств между Кетианской и Воларийской культурами. В мои намерения не входит восхвалять одного как превосходящего другого, поскольку моему Императору станет ясно, что оба народа кажутся несколько звериными по сравнению с непревзойденным превосходством альпиранского общества. Например, каждая культура использовала кодекс справедливости, который можно охарактеризовать только как варварский; каждое преступление, независимо от мелочности, было (и остается таковым в современной Воларии) наказуемо казнью, более серьезные преступники должны были пройти ряд предписанных пыток, прежде чем получить, без сомнения, благословенное освобождение смертью. Однако подобная жестокость между двумя противниками не сочеталась с подобным управлением. Я избавлю вас, Сир, от рассказа о долгой и уродливой истории своеобразного Воларианского института рабства, если не считать того, что на заре своего расцвета рабство занимало центральное место во всех аспектах Воларианского общества.

Волария, как известно моему императору, управляется советом, состоящим из самых богатых граждан империи. В наше время путь к статусу человека Совета загадочен, запутан в запутанных интригах и сложной системе покровительства. На самом деле, посторонним никогда не ясно, кто сидит в Совете, поскольку, похоже, некоторые семьи занимали свои места в течение нескольких поколений, не утруждая себя сменой имени, чтобы соответствовать нынешнему владельцу. Но в своем раннем воплощении вступление в Совет было просто вопросом накопления богатства, эквивалентного стоимости ста тысяч рабов. Таким образом, число мест в совете на протяжении веков является полезным показателем общего размера империи или, по крайней мере, ее рабовладельческого населения. К началу неограниченной войны против Кетии совет состоял из десяти членов, и его контроль над растущими владениями Волариан был почти абсолютным.

Кетия же, напротив, не нуждалась в советах. Ибо, как и у дикарей, населявших влажные земли на севере, у Кетии был король. Однако, в отличие от северян, царь Кетии вознесся не по праву рождения, а по прихоти своего народа. Каждые четыре года все мужчины старше тридцати лет, владеющие домом или домашним скотом, собирались у внушительного сооружения в центре города. Название этого здания было утеряно, но если верить изображениям руин Кетии, то это было бы замечательное зрелище, стоящее тридцати футов высотой и окруженное мраморными колоннами около пяти футов в диаметре. Каждому мужчине давали по одному черному камню, а перед каждым претендентом на царство ставили вазу. Каждый мужчина подходил к каждой вазе и протягивал руку, сжимая кулак, чтобы никто не знал, в какую именно вазу он бросил свой камень. Как только все собравшиеся бросали камни, каждая ваза опустошалась, и камни пересчитывались на глазах у всего собрания. Кандидат, чья ваза содержала больше всего камней, должен был взойти на трон.

Любой человек подходящего возраста и состояния мог бы претендовать на царствование, хотя Кетианский ученый и дипломат Карвалев дает представление о том, какой тип личности имел наибольшие шансы на успех:

Ни один фермер никогда не занимал трон. Ни погонщика, ни кузнеца, ни Колесника. Наши короли всегда были купцами или сыновьями купцов. Или воины с большой славой, или сыновья воинов с большой славой. И никто никогда не знал бедности. Кетианские матери, желая пристыдить ленивых сыновей, часто прибегают к старой поговорке: "продолжай в том же духе, и в твоей вазе никогда не будет камня.’

Карвалеву было суждено или проклято быть свидетелем многого из того, что следует далее, поэтому, естественно, его рассказ является главным источником для этой истории. Многие из его работ были потеряны в веках, но он, по-видимому, был широко читаем при жизни, гарантируя, что значительная часть его сочинений была скопирована и распространена, очевидно, к его великой досаде: "весь мир выигрывает от искусства этого бедного ученого, который должен торговаться за чернила.’

Воларианские источники для этого периода скудны, а те, что сохранились, часто предвзяты до степени бесполезности, за исключением иллюстрации глубины ненависти, которую многие испытывали к Кетии. Они воры, писал один Воларианский купец своему торговому партнеру в далеком Вереле. Все шансы на получение прибыли похищаются хитростью и взяточничеством. Кетианец будет продавать себе в убыток, если это означает отказ в прибыли Воларианцу.

Однако, это Карвалев, который обеспечивает высокую четкость иллюстрации антипатии Волариан для их состоятельных соседей в это время. Автор нескольких бесплодных миссий в Волар в поисках какой-либо формы мирного урегулирования, его последняя попытка привела к этому поучительному отчету о короткой встрече с неназванным членом Совета:

Он стоял, глядя на меня ледяными глазами и каменным лицом, одетый в одежды из красного шелка и окруженный с обеих сторон стражниками с обнаженными мечами. Каждый его вид, казалось, выражал чувство человека, страдающего от худшего унижения. Сосредоточившись на своей миссии, я начал излагать свое послание, после чего он сказал: "Зуб кинжала не торгуется с козлом.’

Далее Карвалев описывает, как его схватили стражники из Совета и повели обратно на корабль, а на каждом шагу его преследовала лающая толпа, набившаяся на улицы, чтобы выплюнуть свою желчь в ненавистного Кетиана. Очевидно, война с Воларией становилась неизбежной.

Не следует, однако, предполагать, что торговля была единственной причиной антагонизма между этими соперниками. Хотя они говорили почти на одном языке и разделяли один и тот же пантеон богов, они придерживались совершенно разных способов поклонения. Как мой Император, без сомнения, помнит из моего предыдущего трактата, "Страна кошмаров" - портрет доимперской Воларии, давно исчезнувшего Воларианского пантеона-остается одним из наиболее острых вопросов для современного ученого, поскольку только жрецы имели право знать имена богов. Обычный верующий обращался бы за вдохновением и руководством к героям легенд, к самим квази-богоподобным фигурам, но прямые призывы к божественному вмешательству требовали помощи жрецов, которые платили бы за подношение соответствующей ценности. Кетия, однако, была единственной среди культур, разделявших этот пантеон, поскольку за столетие до его разрушения лишилась жречества. Говорят, что Кетийцы совершили величайшее богохульство, назвав имена богов и позволив любому гражданину, даже женщине, обратиться к ним напрямую. Поэтому неудивительно, что самые громкие Воларианские голоса, призывающие к войне, исходили от жрецов.

Один из немногих Воларианских источников, дающих хотя бы отдаленно беспристрастный отчет о войне, исходит от некоего Севарика Энтрила, младшего офицера в начале войны, который к ее концу должен был подняться до командира батальона. Энтрил написал серию писем своей жене на протяжении всего конфликта, невольно предоставив ценный рассказ о кампании. Судя по всему, он доверил эти послания нейтральному морскому капитану, который на самом деле был шпионом на Альпиранской службе, отсюда и наличие копий в имперских архивах. Энтрил записывает, что вся его дивизия прошла парадом у основания одной из высоких башен, обычных для давно разрушенных храмовых комплексов Воларианцев:

На вершине башни стоял жрец и кричал на языке богов, его слова переводил один из братьев, стоявших перед нами. Его брат был благословлен, сказал он нам, видением не одного, а всех богов на небесах: "Кетия рухнет в пламени, а Волария восстанет на пепелище!- По обычаю, жрец бросился с башни, дело его жизни было завершено, и боги наверняка поймают его душу, когда он упадет. Мы подняли мечи и хрипло приветствовали друг друга, когда его пустое тело рухнуло на землю в кровавом почтении.

Дополнительным пунктом особой ненависти к Воларианцам была кетианская практика жертвоприношения детей. Как уже отмечалось, эти культуры были равны по своему варварству, но эта грань Кетийского общества действительно затрудняет выражение большого сочувствия к их возможной судьбе. То, что такая практика имела место и не является плодом Воларианских предрассудков, подтверждается Карвалевым и рядом других современных источников. По-видимому, жертвоприношения происходили только при восшествии на престол нового короля, и рассказ Карвалева об одной церемонии передает леденящее душу ощущение нормальности:

Когда король занял свой трон, он протянул руку к большой стеклянной чаше, наполненной деревянными колышками, на которых было начертано имя каждого ребенка в Кетии. Ни один ребенок не был исключен, независимо от положения, ибо какой родитель мог отказаться от такой чести? Сделав выбор, царь встал и выкрикнул имя благословенного младенца. На этот раз его гордо нес вперед мальчик лет восьми, сын корабельного мастера, который радостно смеялся, подпрыгивая на плечах отца. Царь приветствовал мальчика поцелуем в лоб и повел его с ножом в руке к купели, из которой боги будут пить, когда взойдет Луна. Боги всегда благословляли нас, но они также всегда голодны.

Именно восхождение этого конкретного короля дало искру для войны, ибо этот король был воином, известным в истории как Тавурек и описанным Карвалевым как вершина Кетии. Его рост и доблесть в бою были сравнимы с умом более острым, чем самый острый клинок. Казалось, что боги увидели нашу нужду и послали Тавурека из прошлого века, потому что он не был создан как другие люди. Воларийцы очень тщательно уничтожили все изображения и статуи Тавурека, поэтому о точности описания Карвалева судить нельзя, хотя портрет Энтрила обреченного короля-воина находится в полном согласии с большинством Воларийских источников:

Он возвышался над своими людьми, когда они двинулись на нас, без шлема, с обнаженными руками, размахивая огромным топором с двумя лезвиями, словно тот весил не больше прутика. Ярость мускулов и стали, вдохновлявшая тех, кто следовал за ним, на безоговорочную жертву.

Мы мало знаем о ранней жизни Тавурека, хотя Карвалев намекает, что он родился в богатой торговой семье и провел большую часть своего детства в море. Существуют различные кричащие и откровенно абсурдные легенды, окружающие дни мореплавания Тавурека, от похищения и соблазнения руками экзотических островных Королев до жестоких битв с пиратами, где, как говорят, он научился своим смертоносным навыкам. Конечно, самая странная из этих басен-эпическая битва будущего короля с гигантским чудовищем из океанских глубин. Естественно, он вышел победителем, но с такими тяжелыми ранами, что несколько дней лежал при смерти. Какова бы ни была правда этих историй, ясно, что к тому времени, когда Тавурек достиг известности, он был широко путешествующим и физически грозным. В Кетии, однако, его самое главное достоинство было не в его воинской доблести, но его страстная ненависть к Воларианцам.

Карвалев оставил нам запись первого публичного обращения Тавурека к населению Кетии. Допуская некоторую поэтическую фразировку, которую почти наверняка можно приписать руке ученого, речь дает недвусмысленное представление о ядовитой анти-Воларианской позиции Тавурека:

Можно ли их вообще назвать людьми? Эти звери, эти псы, эти негодяи? Где же их честь, спрашиваю я вас? Где же их мужество? Где же их религия? Они называют нас богохульниками. Они говорят, что мы позорим богов, в то время как каждый их поступок-мерзость. В моей собаке больше религии!

Упоминания о богах изобилуют в речах Тавурека. Кетианский посол в Альпире назвал его самым набожным человеком, когда-либо сидевшим на троне, и мы можем с уверенностью сказать, что новый король считал свою миссию Божественной. "Они позвали меня, мой друг", - сказал Карвалев однажды вечером, когда они разделили скудную трапезу из ягод и воды, таков был обычай Кетианских царей жить скромно. Боги . . . Я слышал их голос, и они называют меня своим инструментом на земле. Воларианская грязь должна быть стерта.

Это, конечно, повышает вероятность того, что Тавурек был сумасшедшим или, по крайней мере, частично бредил. Если так, то это было общим заблуждением, ибо его народ никогда не колебался в своей поддержке, даже до самой смерти.

Первое серьезное столкновение произошло всего через два месяца после восшествия Тавурека на трон, когда он повел флот военных кораблей прямо в ущелье Локара. Король явно намеревался перекрыть торговлю с Воларией, ослабив город перед вторжением. Это оказалось безумно амбициозной идеей. Похоже, что Воларианцы были предупреждены о намерениях Тавурека, так как его флот вскоре оказался атакован спереди и сзади. Один Верельский моряк был свидетелем последующего разгрома и несколько месяцев спустя рассказал об этом своему Альпиранскому товарищу::

Все это случилось ночью, и сначала я подумал, что боги подожгли и небо, и море. Я видел множество людей, падающих с горящих кораблей, горящих и кричащих, когда Воларианские мангонели делали свою работу, огненные шары падали, как огненный дождь. Разрез богат белоносыми акулами, маленькими, но злобными, которые любят набрасываться на вас стаями. Им было так много пищи, что казалось, море кипит. К утру берег был усеян обломками кораблей, некоторые из которых были Воларианскими,но в основном Кетианскими, а акулы все еще кормились.

Тавурек каким-то образом сумел пережить катастрофу и вернуться в Кетию с остатками своего флота. Как ни странно, для короля, который был виновником такого бедствия, он был встречен всеобщим одобрением, и нет никаких записей о каких-либо разногласиях среди населения Кетии. У него есть свой путь, сказал Карвалев о Тавуреке после катастрофы. Средство захвата душ всех людей. Я никогда по-настоящему не понимал этого, но даже я не нахожу места для сомнений в своем сердце. Я никогда не был так уверен, этот человек должен вести нас.

После такой неприкрытой агрессии было неизбежно, что Воларианский контрудар будет быстрым. Кетия вскоре была блокирована, Воларианский флот заставил все корабли искать гавань в другом месте, независимо от флага, даже потопил дюжину нейтральных судов, когда их капитаны оказались глухи к запугиванию. Однако главный удар будет нанесен по суше, а не по морю. Существуют различные оценки численности Воларианской армии, которая вошла на территорию Кетиана всего лишь три месяца спустя, от явно преувеличенных полумиллиона Карвалева до более сдержанных, но все еще едва заслуживающих доверия двухсот тысяч Энтрила. Тем не менее, это была, несомненно, грозная сила, возможно, самая большая армия, которая вышла на поле боя в Эпоху Ковки, и, безусловно, самая опытная.

Гнусная практика использования рабов в Воларийских армиях не укоренится еще четыре столетия, так что все их солдаты в этот период были свободными людьми. Основная воинская часть Воларийцев состояла из пехотного батальона с официальным набором в тысячу человек, хотя многие из них оставались без сил на поле боя, так как сражение и болезни неизбежно брали свое. Большинство солдат были новобранцами в возрасте от шестнадцати до двадцати пяти лет, их число увеличивалось для кетианской кампании резервистами, призванными в армию по чрезвычайному декрету Совета. Большинство батальонов представляли собой смесь молодых призывников и ветеранов, которые предпочли карьеру в армии зачастую ужасной неопределенности Воларианской гражданской жизни; практика порабощения обедневших должников была закреплена в законе к этому моменту, и жизнь для тех, кто не имел богатых семейных связей, могла быть очень неприятной. По крайней мере, армия обеспечивала хоть какую-то безопасность. "Трехразовое питание, шлюха два раза в неделю и время от времени битва, чтобы насытить живот и наполнить кошелек добычей", - записывает Энтрил слова своего старшего сержанта. Рецепт счастливого солдата, заслуженного командира.

Хотя жизнь в армии, возможно, была предпочтительнее бедности, стандарты дисциплины были настолько жесткими, что граничили с садизмом. Самое мягкое наказание, предписанное Воларийским военным кодексом, состояло из десяти ударов колючей плетью, обычно назначаемых за такие преступления, как неполированный нагрудник или потускневшая пряжка ремня. Несанкционированное пьянство приносило пятнадцать ударов, а неуважение к офицеру-двадцать, что вполне могло оказаться фатальным для многих наказуемых. Самое суровое наказание было назначено дезертирам, которые могли ожидать, что им отрубят руки и ноги, а обрубки покроют смолой, прежде чем на них нападет свора гончих-рабов. Особенно жестокая, но, несомненно, эффективная дисциплинарная мера была принята в форме коллективного наказания для батальонов, которые, как считалось, действовали трусливо. Сто человек будут выбраны по жребию и обязаны возглавить атаку в следующем бою, полностью обнаженные и вооруженные только одним мечом. Поэтому неудивительно, что те, кто сражался с Воларианцами, часто говорили об их непревзойденной храбрости.

В дополнение к стандартным батальонам Воларианцы также содержали ряд элитных, полностью ветеранских соединений, каждое из которых имело длинный список боевых наград и носило имя, а не простое число, предоставляемое другим подразделениям. Эти имена в основном происходили от героев легенд, "Клинки Ливеллы" и "Сыновья Корсева" были, пожалуй, самыми знаменитыми, сражаясь в каждом крупном сражении Века Ковки, никогда не испытывая поражения. Однако в последовавшей борьбе даже такие грозные воины поняли бы, что непобедимость на войне-Это миф.

В то время как основная часть Воларианской армии состояла из пехоты, они поддерживали сильные кавалерийские контингенты, в основном набранные из сыновей богатых купцов, и высокоэффективный, возможно, решающий корпус военных инженеров. Благодаря удивительно быстрой серии операций по наведению мостов именно эти инженеры позволили Воларианцам покрыть более ста миль территории Кетии в течение первых пяти дней кампании, не встретив серьезного сопротивления или известий о вторжении, достигших Тавурека, который теперь зализывал свои раны в Кетии. Однако, как только пришло известие, король, не теряя времени, ответил:

У Кетии была небольшая постоянная армия, возможно, в двадцать тысяч человек, хотя ее силы были сильно ослаблены битвой у разреза. Чтобы пополнить эти скудные силы, Кетия ввела давнюю традицию нанимать наемников со всего света, и с началом войны эта практика возросла в десять раз. Поэтому неудивительно, что картина, которую рисует Карвалев о силе, вышедшей противостоять Воларианцам, является космополитической, а также проливает больше света на сверхъестественную способность Тавурека внушать преданность даже в самом ожесточенном сердце:

Лучники с берегов Ярвенского моря заняли свои места рядом с темнокожими пращниками из Вереля. Уланы из Атетии называли "братьями"свирепых бледнокожих воинов с северных гор. И все низко поклонились могучему Тавуреку, дав торжественную клятву последовать за ним в огненную яму и сразиться с самими Дермо, если он попросит. В том, что эта клятва была произнесена верно, никто не может сомневаться, ибо эти люди больше не получали жалованья. Они пришли к нам как наемники, но остались верными Кетианцами и, как таковые, умерли.

Как всегда, источники расходятся в оценке численности Кетианских сил, но они почти наверняка превосходили их численностью по крайней мере в два раза. Несмотря на неравенство сил, столкновение, последовавшее четыре дня спустя, было далеко не односторонним. Две армии встретились примерно в тридцати милях от Кетии и едва ли в миле от южного берега разреза Локар. Воларианцы благоразумно предпочли держаться поближе к берегу, чтобы их флот мог постоянно пополнять запасы продовольствия, что было еще одним фактором быстроты их марша. Энтрил описывает поле боя следующим образом:

. . . просто холмистая сельхозугодья, лишенная холма или ориентира, который мог бы дать ей имя. Кетианцы наступали сплошной массой, избегая маневра или финта для атаки, направленной прямо в центр нашей линии. Когда день закончился, мы придумали название для поля, для испорченной Земли, ибо что могло вырасти на такой испорченной земле?

Собственный рассказ Энтрила о сражении-это запутанная трясина близких столкновений с людьми, которых он описывает как обезумевших зверей, лишенных разума или страха. Поэтому мы вынуждены обратиться к докладу общего Воларийского командующего, некоего генерала Дерилева, для описания сражения в целом. Дерилев, по-видимому, был опытным офицером с некоторой известностью, хотя его руководство кампанией говорит скорее об элементарной компетентности, чем о вдохновенном лидерстве. К его рассказу следует относиться с большой осторожностью, поскольку он передает чувство давно служащего офицера, использующего диковинные заявления, чтобы избежать ответственности за близкую катастрофу:

Есть несколько бесспорных сообщений от моих самых опытных ветеранов, твердо утверждающих, что они видели, как кетианские солдаты продолжали сражаться после того, как получали смертельные раны. Очевидно, мы недооценили подлость нашего врага, ибо я убежден, что они могли проникнуть в наш центр только неестественным путем. Когда видно, что мертвые сражаются, можно сделать только один вывод: Дермос воскресли заново и теперь обосновались в Кетии.

Дермос, мой император наверняка вспомнит из страны кошмаров, - легендарные враги как богов, так и людей, о которых говорят, что они живут в огненной яме под землей. Дерилев продолжает описывать, как кетианский прорыв был остановлен хвалеными сыновьями Корсева, которые бросились в брешь в последний момент, пожертвовав двумя третями своего числа, но сражаясь с такой яростью, что Воларийская линия успела перестроиться. Дерилев тратит много чернил, описывая свой ловко выполненный контрудар, оттягивая батальоны в центре, одновременно укрепляя фланги и посылая свою кавалерию против кетианского тыла, тем самым нанося сокрушительное поражение. Все это следует считать в лучшем случае преувеличением, а в худшем-отчаянной ложью, ибо Карвалев описывает кетийскую армию, отступающую к городу в полном порядке, хотя и сильно потрепанную. Продолжительность последующей осады также свидетельствует о том, что, несмотря на заявления Дерилева, Тавурек сохранил значительную военную мощь после поражения. Показательно также, что вскоре Дерилеву предстояло сменить нового командира. Я тщетно искал дальнейших упоминаний о нем в какой-либо истории, хотя печально известное обращение Совета с неудачливыми генералами, вероятно, является достаточным объяснением его отсутствия.

Вскоре после битвы Энтрил написал жене, что потерял в бою треть своих людей, а некоторые сошли с ума, и оказался командиром батальона, так как все старшие офицеры были уже мертвы. Если потери такого масштаба были типичны, то это, должно быть, была сильно потрясенная армия, которая осадила Кетию, но осадили они ее.

Волариане не были новичками в осадном деле, Век Ковки был богат рассказами об их опыте и терпении в разрушении вражеских крепостей и городов. Поначалу казалось, что Кетия будет немного отличаться. Энтрил рассказывает, как новоназначенный воларийский военачальник произнес воодушевляющую речь перед собравшейся армией вскоре после начала осады:

- Месяц работы лопатами, ребята, - пообещал он нам, - чтобы заработать на всю жизнь денег.’

Этот новый командир предстает еще более темной фигурой, чем несчастный Дерилев, известный истории только по менее чем лестному титулу, который Энтрил дал своим людям, когда его оптимистические речи стали утомительными— "лживая обезьяна".- На самом деле до первого прямого нападения оставалось больше двух месяцев, и обезьяна начала терять терпение из-за скудного прогресса, достигнутого воларианскими инженерами по мере приближения своих траншей к стенам. Более десяти тысяч человек были брошены в атаку, бросившись вперед со штурмовыми лестницами в трех разных местах в надежде разделить оборону достаточно, чтобы позволить прорыв. Это оказалось полной катастрофой, едва три тысячи человек отступили с наступлением темноты. Энтрил описал выживших так::

Широко раскрытые глаза, черные от копоти. Болтовня о неубиваемых врагах и кетианском короле, появляющемся по собственной воле среди них, размахивая топором, который рассекал доспехи, словно рисовую бумагу. Обезьяна наказывала каждого десятого Труса, но страх, вызванный их разглагольствованиями, укоренился, а страх-самая страшная чума для любой армии.

Очевидно, обладая упрямством, Обезьяна три дня спустя предприняла еще одну попытку, удвоив численность штурмовых сил и поставив свои элитные батальоны в авангарде. Людям Энтрила было приказано поддержать атаку на главные ворота копьями Моривека, одного из самых знаменитых соединений в истории Воларии. Осязаемое чувство шока, не говоря уже о мистификации по поводу его собственного выживания, заметно в его следующем письме домой:

Атакуемые сверху непрерывным дождем стрел и камней, копья вонзались в зубчатые стены по обе стороны ворот. Как они сражались, моя дорогая—у меня нет слов,—мне казалось, что я смотрю на людей, вылепленных из камня, на Кетианцев, разбивающихся о них, как штормовой прилив. Как было приказано, мы бросились вперед с нашим огромным железноголовым тараном, колотя и колотя в ворота, пока копья удерживали стену наверху. И все напрасно.

Энтрил описывает, как его люди прорвались через ворота, но путь им преградила глубокая яма, наполненная чем-то, что казалось водой, а на самом деле оказалось маслом, когда сверху упал единственный факел, и вскоре все было охвачено пламенем. Энтрил попытался собрать своих людей, но их слабеющее мужество окончательно пошатнулось, когда Кетианцы на зубчатых стенах начали бросать тела в их гущу:

. . . тела в Воларианских доспехах, на каждом из которых красовался гребень копья Моривека, и все безголовые. Люди побежали, не обращая внимания на мои увещевания, и вскоре я остался один у разбитых ворот. Зная, что смерть придет быстро, я выпрямил спину и решил встретить свой конец с достоинством, подобающим моему рангу. Выйдя из сторожки, я заставил себя остановиться и вызывающе взглянуть на Кетийцев на стенах. Я видел только одного человека, лицо которого терялось во мраке сгущающейся ночи, хотя я уже знал его. Он долго смотрел на меня, положив руки на рукоять своего огромного топора, потом поднял руку и указал пальцем на наши линии.

Любопытно, что Энтрил, похоже, не понес никакого наказания из-за трусости своих людей. Возможно, это связано с тем, что на следующее утро Обезьяна был найдена мертвым от собственной руки. Это, конечно, потребовало назначения нового командира, а он оказался человеком с избытком терпения.

Вартек Ловриль остается самой знаменитой фигурой Эпохи Ковки и одним из немногих светил доимперского периода, которые не были в значительной степени вычеркнуты из визуальных и исторических записей во время Великой Чистки. Его репутация уже начала расти с началом последней Кетианской войны, но это была слава, построенная исключительно на личном мужестве и боевом мастерстве, а не на командовании. Первые годы своей жизни Вартек провел в северном порту Варраль, до недавнего времени независимом городе-государстве. Отец Вартека был одним из главных заговорщиков в перевороте, который сместил прежний режим и открыл путь для аннексии Воларии.

Будучи третьим сыном и, следовательно, вряд ли получив что-то большее, чем жалкое наследство, Вартек рано записался в армию Волариан. По-видимому, это было сделано без одобрения отца, так как Вартек поступил в армию простым солдатом, тогда как его социального положения должно было хватить, чтобы получить звание младшего офицера. Тем не менее, мириады возможностей отличиться, предлагаемых Веком Ковки, вскоре увидели, что храбрость и мастерство Вартека превозносились по всей империи, обеспечивая быстрое продвижение по службе. Я уверен, что мой император нашел бы полный список всех сражений и подвигов воинской доблести, приписываемых Вартеку, несколько утомительным, так что достаточно сказать, что он был, вполне возможно, самым опасным человеком, когда-либо носившим Воларианскую форму.

Ко времени Кетианской войны он командовал элитным батальоном десантных войск "Морские Орлы". Известно, что он завоевал значительное признание в битве у разреза, но, по-видимому, сыграл незначительную роль в наземной кампании вплоть до гибели Обезьяны. Его точный возраст в это время неизвестен, но можно разумно оценить в тридцать-тридцать три года, самый молодой офицер, когда-либо имевший генеральское звание.

Для человека с такой устрашающей репутацией кажется странным, что многие современные описания Вартека рисуют удивительную картину; более доброй души я никогда не встречал, говорит о нем Энтрил. Завоевать его дружбу - значит познать братство и великодушие на всю жизнь, ибо он никогда не оставлял друга. Мнение Энтрила вполне может быть окрашено тем фактом, что его последующее состояние было значительно улучшено покровительством Вартека, но это остается любопытным портретом человека, который, как полагают, убил более сотни врагов в личном бою. Однако, похоже, восхищение Энтрила было далеко не единственным, ибо все единодушны в том, что он пользовался необычайной преданностью и любовью среди своих людей, что Карвалев печально записал в одном из своих последних посланий, чтобы бежать из города: теперь у них есть свой Тавурек. Наша судьба наверняка предрешена.

Вартек также уникален в рядах знатных Воларийцев тем, что на протяжении всей своей жизни владел не более чем одной рабыней, женщиной, захваченной в плен во время одной из его кампаний против северных горных племен. Ее имя было потеряно, но Энтрил описывает ее как:

. . . бледная кожа и длинные конечности, с приятным видом, мало показывающим ее дикое происхождение. Мой Генерал не позволял себе грубостей по отношению к ней, и его редкие личные минуты всегда проходили в ее обществе, из чего он, казалось, черпал немалую силу духа. Некоторые даже говорили, что он советовался с ней, но это, конечно, абсурд.

Первым делом Вартек помиловал всех солдат, приговоренных к наказанию труса, прежде чем приступить к массовой реорганизации армии. Неэффективные командиры были уволены и получили шанс искупить свою неудачу службой в рядах. Тот факт, что большинство решило сделать это, является мерилом того позора, который Воларианское общество оказывает военному позору. Недоукомплектованные батальоны были объединены и переданы под контроль офицеров, повышенных только по заслугам. Поэтому бывшие командиры стали подчиняться приказам своих сержантов. Энтрил, в частности, извлек выгоду из изменений в завоевании продвижения на пост Генерала Ока, очень влиятельной роли, которая позволила ему возглавить разведывательный аппарат Армии и занять первое место в рядах советников Вартека.

Однако наиболее важные изменения Вартека носили тактический характер. Морская блокада усилилась еще больше, так как некоторые Кетианские корабли все еще продолжали проскальзывать мимо кордона. Линии осады были поставлены под единоличный контроль главного инженера армии, и новые машины были доставлены из Воларии. Вартек также запретил любые дальнейшие лобовые атаки, воларийские наступательные действия теперь состояли из рытья тридцати ярдов траншей в день, в то время как их баллисты препятствовали вмешательству кетианских лучников. "Каждая осада-это эпическая история", - сказал Вартек Энтрилу, когда они осматривали укрепления, и это был лишь первый стих.

В течение шести долгих месяцев Воларийцы рыли рыхлую красную почву Эскетийского плоскогорья, сплетая сеть траншей вокруг невысокого холма, на котором стоял город. В наше время Воларианцы строго следят за иностранными гостями, запрещая им покидать пределы порта прибытия, если только они не находятся под строгим конвоем, и то только с особого разрешения члена Совета. Из-за таких ограничений мой Император, я уверен, простит мою неспособность лично осмотреть руины старой Кетии. Тем не менее, я смог заплатить Воларианцу некоторого художественного мастерства, чтобы он предоставил эскизы этого места, должным образом приложенные для вашего ознакомления. Мой Император, без сомнения, увидит, что линии осады остаются видимыми и сегодня, как неглубокие углубления в земле, углубляющиеся в овраги там, где они встречаются с ныне исчезнувшими стенами, ибо именно здесь терпение Вартека принесло свои плоды.

Воларийские инженеры отказались от традиционного подхода к осадным кораблям, когда инженеры забрасывали стены камнями до тех пор, пока не была проделана брешь достаточной ширины, в пользу подрыва их фундамента. Не желая рисковать атакой в одном месте, Вартек приказал построить четыре таких туннеля, два на юге и два на севере. Это потребовало продления осады еще на два месяца, инженеры и рабы работали до изнеможения, вырубая фундаменты, заменяя древний камень деревом и плотно упакованными связками пропитанного маслом хлопка.

Великая атака произошла в день, обычно предназначенный для того, чтобы отметить окончательную кончину легендарной воительницы-Девы Ливеллы. Волариане продолжают праздновать этот день под его современным видом позднего летнего фестиваля типичных кровавых зрелищ и гонок на мечах. В древности, однако, это был нехарактерный день мира, когда все мужчины называли друг друга братьями, а все женщины-сестрами. За всю их ужасную историю ни один Воларианец не участвовал в битве в день Ливеллы, и Вартек, несомненно, надеялся, что это сыграет ему на руку.

Энтрил рассказывает, как в полночь полководец приказал своим приверженцам и рабам бродить по лагерю и громко петь песни, создавая видимость праздника в самом разгаре. Тем временем штурмовые батальоны молча собирались на севере и юге, а саперы с факелами в руках ползли по туннелям. Энтрил приводит следующий отчет о последующем нападении:

Вартек занял свое место во главе Морских Орлов, которые угрожали мятежом, если им не позволят атаковать без генерала. Было видно, как инженеры выбегают из туннелей, а над ними уже поднимаются клубы черного дыма. Затем с гортанным ревом из уст туннеля вырвалось пламя, и земля под нашими ногами содрогнулась от сильного толчка. Все мужчины затаили дыхание, не отрывая глаз от стен, пока бесчисленные молитвы возносились к богам. На секунду показалось, что все было напрасно, потому что стены стояли целые и неподвижные, как всегда. Но затем боги сочли нужным ответить нам: две огромные бреши, каждая шириной в двадцать футов, появились в одно мгновение из обломков камня и поднявшейся пыли. В ту ночь мой полководец получил свое имя-Острие Копья, потому что он атаковал брешь с такой скоростью, что Орлам пришлось бежать, чтобы не отстать. Громкий крик поднялся, когда оставшиеся батальоны рванулись вперед, свирепые и голодные, ибо кто теперь мог сомневаться, что победа будет одержана этой ночью? Несомненно, город и все его трофеи станут нашими на рассвете.

Вполне вероятно, что Волариане ожидали, что окончание этой осады будет соответствовать предыдущему опыту; яростная финальная битва, чтобы уничтожить оставшихся защитников, за которой последовал длительный период грабежа и массовой резни. Если так, то это ожидание быстро рассеялось, потому что, расчищая проломы, люди Вартека не обнаружили Кетийцев, готовых продать свои жизни в последнем доблестном бою. Вместо этого они обнаружили только новые стены.

"Тавурек не сидел сложа руки", - писал Энтрил жене на следующий день, и в его словах сквозила усталая горечь. Пока мы прокладывали туннели, которые он строил, толстые стены противостояли нашим людям на каждом шагу. Это скорее лабиринт, чем барьер, их курс извилист и высота различна. Люди приходят в замешательство, когда пытаются ориентироваться в них, и когда нападение совершается в одном месте, оно неизменно упускается из виду другим. Кетианские лучники стали искусными в непрестанной практике, и их пращники, несомненно, произошли от Дермоса. Сегодня я видел, как один человек выстрелил свинцом в глаз с расстояния более сорока шагов.

Эта "Битва в Лабиринте", как ее стали называть, похоже, затянулась на несколько дней, Воларианцы добились некоторых прорывов ценой значительных затрат, но обнаружили еще один ряд стен, противостоящих им через несколько улиц. Как глаз генерала, Энтрил должен был попытаться найти Тавурека среди хаоса продолжающейся битвы, собирая многочисленные отчеты, каждый из которых казался более диковинным, чем другой:

Он прыгнул в наши ряды, отсек головы четверым мужчинам, а затем превратился в туман, прежде чем мы смогли срубить его . . . Он перебирался с крыши на крышу, прыгая дальше, чем мог бы прыгнуть человек, и в полете пускал в нас стрелы . . . Я видел, как он настроил нашего собственного сержанта против нас, просто протянул руку и коснулся его, и этот человек начал рубить солдат, с которыми он служил в течение многих лет . . .

На четвертый день Вартек, похоже, испытал нехарактерную для него потерю воинского пыла, возможно, из—за растущего счета мясника—Энтрил оценивает потери Волариан на сегодняшний день примерно в три тысячи человек-или просто усталость. Как бы то ни было, он приказал прекратить дальнейшие атаки и удалился в свой шатер в сопровождении одной лишь рабыни. В тоне Энтрила, когда он рассказывает о повышенных голосах в палатке генерала, слышно, что женщина умоляет его, сердится и плачет. ‘Ты знаешь, что здесь нужноделать. Ты знаешь, что командует этой штукой. Дрогни сейчас и Смотри, Как горит мир!’

Произвели ли слова простого раба какое-нибудь действие на Вартека, остается только гадать, но, похоже, на следующее утро он вышел из своей палатки с обновленным духом. Свежие войска были посланы в лабиринт, атакуя любые выявленные слабые места, всем командирам батальонов было приказано поддерживать давление без перерыва. Затем сам Вартек собрал уцелевших морских Орлов и отправился на корабль вместе с пятью тысячами человек, причем каждое судно было так нагружено войсками, что волны грозили затопить рельсы, если верить Энтрилу. В то время как в городе бушевала битва, Вартек вышел на рандеву с блокирующим флотом Воларианцев, собрав все корабли в боевой порядок и начав немедленную атаку на кетианскую гавань. По-видимому, Тавурек предвидел такой ход событий, так как, очистив стену гавани, приближающиеся корабли оказались атакованы непрерывными залпами огненных стрел и ракет, выпущенных из недавно построенных требюше и мангонелей. Дым душил каждый вдох, вскоре после этого один Воларианский морской капитан записал в своем вахтенном журнале. Корабли так тесно прижались друг к другу, что мачты походили на лес, покачивающийся на волнах от бушующего огня.

Неустрашимый, Вартек повел морских Орлов через палубы скопившегося флота к причалу, где их встретили стройные ряды регулярной армии Кетии. Ясно, что затем последовала яростная и кровавая схватка, и Вартек, как всегда, оказался в самой гуще событий. Несмотря на численное превосходство, Орлы Вартека сумели удержать причал достаточно долго, чтобы подкрепление Воларианских войск смогло перебраться через окутанные дымом палубы и вступить в бой. К ночи доки оказались в руках Волариан, и в город по морю непрерывно прибывали подкрепления. Судьба Кетии была предрешена, хотя, как свидетельствует Энтрил, ее народ мало знал об этом факте:

Весь город восстал против нас. Старики, молодые, немощные-все они каким-то неестественным образом побуждались к нечеловеческим усилиям. Дети прыгают на нас из окон и дверных проемов; тощие, оборванные несчастные, кричащие ненавистью, когда они колют, царапают и кусают, часто подталкиваемые своими матерями, которые не проявляют никаких колебаний, присоединяясь к ним в смерти. Я видел, как старик бросал горшки с лампадным маслом в приближающуюся роту, а затем поджег себя, прежде чем прыгнуть в их гущу. Улицы - это поля сражений, а дома-крепости. В одном случае захват одного купеческого дома обошелся элитному батальону в пятьдесят человек, считая только двадцать трупов среди обломков, и ни один из них не был солдатом. В этом городе действительно творится что-то гнусное.

Прошло еще пять дней, улица за улицей, дом за домом, пока мы добрались до центра. Безымянное здание, где Кетийцы когда-то выбирали своих королей, превратилось в крепкую крепость, окруженную баррикадами, промежутки между мощными колоннами были заполнены кирпичом, а на крыше толпились лучники и пращники. Более витиеватые Воларианские рассказы заставляют Вартека остановиться на этом месте, чтобы произнести воодушевляющую и красноречивую речь перед своими измученными войсками, полную страстных оскорблений по поводу врожденного превосходства Воларианского общества и заслуженной судьбы Кетианцев. Существуют различные версии этой речи, ни одну из которых я не включил по той простой причине, что, согласно Энтрилу и другим современным источникам, Вартек никогда не произносил ни единого слова. Вместо этого он перестроил свои ряды, чтобы полностью окружить здание, проследил, чтобы все раненые были доставлены к целителям, проследил за распределением пищи и воды, затем вызвал осадные машины, чтобы очистить лучников от крыши и взрывных отверстий в Кетианских баррикадах.

Когда пришло время последнего штурма, Вартек, естественно, первым прорвался через брешь, хотя вряд ли он ожидал того зрелища, которое предстало перед ним, как позже описал Энтрил:

Мы нашли только смерть. Они лежали вплетенные друг в друга—мужчины, женщины и дети, их лица были безмятежны, на каждом горле был глубокий порез. Мы насчитали более четырех тысяч, и каждый умер от собственной руки, и охотно, улыбаясь, когда их кровь лилась. Это был единственный случай, когда я видел моего генерала по-настоящему разъяренным. Он прорвался сквозь кетианский храм, его голос эхом отдавался, когда он звал Тавурека к себе, вызов, встреченный только смехом безумца. Мы нашли его на троне, смеющимся и свободным от страха, его огромный топор был отброшен в сторону, а руки пусты. Мой военачальник поднял топор и бросил его к ногам этого безумного короля, приказав ему поднять его и сделать честь своему народу с мужественной целью. Но Тавурек только сильнее рассмеялся. Мой генерал подошел к нему поближе, отвел меч назад, и я услышал, как он спросил:’Что ты такое?

Смех короля медленно затих, и он пожал плечами, прежде чем ответить: Я. . очень терпеливый. И все это было очень увлекательно.’

Мой генерал убил его тогда, одним ударом в сердце, гораздо большей милостью, чем он заслуживал.

Из всего Кетийского населения только около трех тысяч пережили осаду, и все они, похоже, сошли с ума от пережитого. В соответствии с обычаем, мужчин казнили, а женщин и детей продавали в рабство, хотя вряд ли за обезумевшего раба можно было получить больше самой ничтожной цены. Судьба Карвалева не описана, хотя некоторые пытались приписать ему более поздние труды атетийского ученого как свидетельство того, что он пережил падение города. Эти работы действительно обнаруживают заметное стилистическое сходство с Карвалевым, но их тематика—Трактат о наиболее эффективных методах выращивания капусты, например,—кажется слишком приземленной, чтобы занимать такой ум.

Письма Энтрила прекращаются по окончании Кетианской кампании, но известно, что он оставался рядом с Вартеком на протяжении большей части своей последующей карьеры. Они сражались вместе в более чем двадцати отдельных кампаниях, когда Волария консолидировала свои завоевания и Век Ковки подошел к концу. Энтрил получил статус члена Совета незадолго до своей смерти, основав династию, которая продолжает занимать место в совете и по сей день.

Вартек отказался от места в Совете, предложенного ему, несмотря на то, что у него все еще был только один раб, и удалился на прибрежную виллу близ Варрала. Известно, что он был отцом нескольких детей, и все они были объявлены свободными при рождении специальным декретом Совета. Он умер в возрасте шестидесяти девяти лет, и по его завещанию мать его детей была освобождена после его смерти, а все его имущество передано на ее попечение. Все его четверо сыновей вступили в армию, но ни один из них не поднялся до таких высот славы, ибо какой сын мог надеяться избежать такой тени? Династии Вартеков не суждено было продлиться долго, имя исчезло из записей во время Великой Чистки, вероятно, в результате неудачной религиозной приверженности. Однако некоторые ученые утверждают, что его потомки были среди изгнанников, бежавших в сырую землю на севере, так что вполне возможно, что его кровь все еще хранится в каком-то неграмотном и немытом сосуде.

Теперь Кетия превратилась в руины на холме, возвышающемся над процветающим портом, построенным теми, кто погубил ее, и еще больше оскорбил, украв ее имя: Новая Кетия. Говорят, что когда город пал, Воларийцы засолили землю, чтобы на этой ненавистной земле больше ничего не росло. Однако мой император заметит, что иллюстрации, предоставленные моим наемником-Воларийцем, показывают обильные сорняки, проросшие среди выветрившегося камня, так что это вполне может быть еще одним мифическим аспектом сказки, уже богатой невероятностями.

Я остаюсь, сэр, вашим самым скромным и преданным слугой,

Лорд Вернье Алиша Сомерен.

КОНЕЦ