Пленник (СИ) [ChristinaWooster] (fb2) читать онлайн

========== Дело Эдварда Каспбрака ==========

Комментарий к Дело Эдварда Каспбрака

ЭТО НЕ РОМАНТИЗАЦИЯ, А ПРОСТО ГРЕБАННОЕ ПВП 📢

R. Kelly — Cookie

Всем здравствуйте. Извините, если отвлекаю. Меня зовут Эдди. Эдди Каспбрак. Полное имя — Эдвард Энтони Кевин Патрик Каспбрак. Я родился и прожил всю свою жизнь в небольшом городке, неподалеку от штата Мичиган, тринадцатого сентября 2003 года. Да, Вы, вероятно, и так меня знаете.

В течение нескольких месяцев Вы начинали утро с информации в газетах обо мне. Там еще обычно была моя фотография на весь разворот — типичное фото со школьного альбома, такое есть у каждого. Обычно такие фотографии нужны только в двух случаях — для объявления о розыске и для надгробия.

Мои фотографии были во всех газетах. Сначала большие, на всю страницу, обязательно с сопровождающей информацией и всеми приметами. Даже о том, что у меня есть шрам на правой коленке, было указано. Потом фотографии становились все меньше, информация обо мне стала появляться все реже и реже, а в итоге мое дело и просто закрыли.

Пропал без вести — так было про меня сказано.

Я еще помню эти объявления — я их потом нашел в полицейском участке — их вернули туда после того, как дело посчитали официально закрытым. С деревьев и магазинов сорвали объявления. К слову, по тем приметам, что там было перечислено, узнать меня было практически невозможно, а фотографии и вовсе были черно-белыми.

Ну, Вы только послушайте эти описания.

Пропал мальчик. Рост метр шестьдесят четыре (да, я был самым маленьким в классе), каштановые волосы, карие глаза, веснушки на лице, груди и руках (интересно, кто бы стал меня раздевать и разглядывать, чтобы понять, что встретили именно меня?), на вид пятнадцать лет (мне тогда было почти семнадцать). Одет в синие классические брюки (мама специально погладила с утра, Эдди, ты же идешь на первую взрослую вечеринку!), и белую толстовку.

К слову, на толстовке было пятно от сока, но его я получил на той самой вечеринке. Видите? Я совсем не примечательный.

Объявление заканчивалось словами о том, что семнадцатого апреля 2020 года я вышел из дома своего друга Стэнли Уриса, расположенного по адресу Мидл-Роуд, 34-21 примерно в одиннадцать тридцать и не вернулся домой.

Мне было шестнадцать лет, когда меня впервые показали по телевизору. Конечно, это был репортаж о хронике, но все же приятно. Там все было так же, как с газетами — моя фотография и плачущие родители. Мама смотрела в камеру и говорила: «Эдди, где бы ты ни был, что бы с тобой ни произошло, если ты смотришь это видео, пожалуйста, вернись домой. Мы всегда будем тебя ждать». Были еще и видео, обращенные к моим похитителям. Полиция так и не поняла, было ли это похищение или я сам ушел из дома. Конечно, родители кричали в интервью, что меня украли — такой хороший мальчик, как я, никогда бы не смог добровольно уйти из дома, у него астма, он не взял с собой ни денег, ни запасных вещей, о чем вы вообще говорите?!

Что ж, мои родители были правы — я действительно не уходил из дома.

Я был таким, как меня описали в объявлении — типичный подросток, типичной внешности. Я никогда не прогуливал школу, хорошо учился, собирался поступать в художественную академию, ни разу не курил, не пробовал алкоголь и наркотики. Не ходил на свидания и помогал родителям по дому.

Я был хорошим, примерным мальчиком.

Которого похитили.

***

В ту пору, о которой я сейчас рассказываю, в нашем городке происходили странные события. За последние десять лет было похищено двадцать семь девочек-подростков в возрасте от одиннадцати до пятнадцати лет. Ни одну так и не нашли живой. Кого-то считали пропавшей без вести и некоторые родители до сих пор ждут их возвращения, кого-то находили по частям. Я помню, когда мне было десять лет, весь город охватила волна паники — по телевизору рассказывали о том, что один мужчина нашел в своем почтовом ящике руку с розовыми ноготками — рука принадлежала Мелани Робертс, девочке тринадцати лет, которую похитили, когда она возвращалась из школы. И опять — никаких следов похитителей. Никто не видел с девочками странных мужчин, они не были замеченными садившимися в чужую машину.

Девочки просто исчезали — и все.

Единственное, что их объединяло — они все были дочками вполне себе богатых и влиятельных людей. И были девочками, конечно же.

Я знал, что в нашем городе небезопасно. Мне даже какое-то время снились лица этих девочек, которых я также видел по телевизору и читал про них в газетах. Я видел их снимки в полицейском участке — я был там всего один раз в жизни, когда пришел забирать своего друга. Он попался на угоне чужой машины. Билл, да, я сейчас говорю о тебе.

Но я совсем не думал о том, что мне может угрожать опасность. Как ни крути, я был парнем (ты выглядишь как педик, Каспбрак), мне было почти семнадцать (а самой старшей жертве только пятнадцать) и я был не богат. Мои родители были самыми обычными людьми: отец — швейцар в гостинице, мама — учительница музыки в религиозной школе. Куда еще обычнее?..

Самое главное — я был парнем. Конечно, с этим были некоторые проблемы. Уже тогда я понимал, что я не такой парень как все. Точнее, я уже тогда понимал, что мне нравятся другие мальчики. В шестнадцать лет вообще очень сложно понять, кто тебе нравится, а уж когда два твоих лучших друга — открытые геи, которые готовы сосаться в любом удобном (и неудобном) месте прямо у тебя на глазах — ты начинаешь думать, что это совершенно нормально.

Я действительно был примерным мальчиком. Я ни с кем не встречался, даже ни разу не целовался и не ходил на свидания.

Я правда был примерным мальчиком.

Жаль только… Что был.

========== 1. Без вести пропавший ==========

Комментарий к 1. Без вести пропавший

ЭТО НЕ РОМАНТИЗАЦИЯ, А ПРОСТО ГРЕБАННОЕ ПВП 📢

Сразу говорю: будет много страданий, неожиданных поворотов и метки стоят не просто так. Главы с названиями развлечение, порка и грязь, которые будут через неделю где-то, это сразу не для слабонервных и заранее предупреждаю, что я вообще не знаю, откуда это взялось в голове у меня. Просто соскучилась по написанию нц 😂 но и интриги здесь будет достаточно! И спасибо за такое количество отзывов. Как в старые добрые времена..

Little Mix — DNA

Еще секунда — и он точно достанет своим языком ему до глотки. Не скажу, что мне совсем противно на это смотреть, но если бы передо мной стоял выбор, что лицезреть в данную минуту — блюющего бомжа на заднем дворе дома или сосущихся друзей рядом со мной — я бы подал бомжу бутылку воды после произошедшего.

— Эдс, можно сделать лицо попроще? — спросил Билл, отрываясь от своего парня и по совместительству моего лучшего друга. Он был пьяный, впрочем, как и Стэн, но тот еще мог себя контролировать, хотя они уже целовались битый час, сидя на диване возле меня. Я все понимаю, правда. Стэн — мой лучший друг, а Билл — его парень, они вместе и счастливы, и я должен быть рад за них. Правда, раньше я думал, что, когда они найдут себе кого-то для отношений, мы будем общаться уже впятером. Но на деле все оказалось намного прозаичнее: они начали встречаться, а я остался один. Хотя мы и продолжали проводить время втроем, Билл и Стэн не видели никого, кроме друг друга, а я сидел на диване, прижатый к подлокотнику, не в силах ни уйти домой, ни возразить.

Я был слишком хорошим мальчиком, а хорошие мальчики не делают замечания своим друзьям, когда они счастливы, они за них радуются.

Кто-то громко засмеялся слева от нас, выходя из кухни. Вечеринки в доме Стэна в последнее время стали таким же частым событием, как и мое чувство стыда за них. Я понимал, что они были безумно влюблены друг в друга и они встречались всего пару месяцев, но… Зачем стоило звать меня на эту вечеринку, если я чувствовал себя здесь абсолютно чужим?

— Эдс? — позвал меня Стэн. Он поправил на груди рубашку, которую Билл готов был сорвать прямо тут. Казалось, никто из гостей не обращал внимания на Стэна и Билла. Ну, во-первых, никому действительно не было дела до виновника торжества — Стэн предоставил дом, алкоголь, закуски, музыку — какое вообще тогда дело до того, что он сосется со своим парнем прямо в центре гостиной? К слову, никому вообще действительно не было до этого дела — только мне.

— Все нормально. Просто устал, — ответил я, болтая стаканом. Я так долго держал его в руках, что мякоть апельсинового сока стала оседать на поверхности напитка и пить это больше не хотелось. Стэн картинно закатил глаза.

— Расслабляйся, крошка. Мамочка ведь отпустила тебя впервые в жизни, верно?

«Да, и если бы она знала, что я буду весь вечер наблюдать за тем, как вы сосетесь — сто раз бы передумала гладить мои школьные брюки. Да я бы и сам не пошел».

— Все очень здорово. Правда. Спасибо, Стэн.

— Кстати, Беверли весь вечер на тебя пялится, — Билл перегнулся через Стэна и начал подмигивать мне, — так и пожирает тебя глазами. Почему бы тебе не пригласить ее на танец? Или выпить чего-нибудь на заднем дворе? — Билл указал пальцем на мой стакан с соком. Мне казалось, что мои пальцы уже приросли к нему. Я неуверенно пожал плечами. Мне показалось в этом предложении Билла его острое желание просто отделаться от меня и остаться со Стэном наедине. Нет уж, дудки.

— Да как-то… Как-то не хочется.

Стэн закусил щеку изнутри. Я старался не смотреть на него специально, но краем глаза ловил все его движения в мимике, как обычно.

— Да, она девчонка что надо, — кашлянул Стэн. Я почувствовал, как между нами стало расти невероятное напряжение. Я попытался отодвинуться от него по дивану, но двигаться дальше было некуда, и Стэн случайно коснулся меня рукой. От неожиданности рука у меня дрогнула, и сок пролился мне на белоснежную толстовку.

— Ох, черт! Эдди! Извини!

Стэн подскочил с дивана, скинул с себя ноги Билла, которые он вечно на него закидывал, и побежал на кухню за салфетками. Гости продолжали танцевать, слушать музыку, громко смеяться и пить.

Мне определенно не стоило идти на эту вечеринку.

Пока Стэн бегал за салфетками, а Билл залип в телефон, я успел переосмыслить всю свою жизнь, а виной была испачканная любимая толстовка.

Я действительно первые в жизни был на вечеринке. И не потому что меня туда не звали раньше — просто раньше Стэн их и не устраивал. Как только они начали встречаться с Биллом, я потерял его как друга.

К слову, я потерял Стэна еще раньше, когда Билл к нам только перешел в школу два года назад. На удивление, я познакомился с ним первым — мы оказались в одной группе по биологии и стали напарниками по лабораторным работам. Билл приехал откуда-то издалека после смерти отца, вместе с матерью и младшим братом. Стэн поначалу его недолюбливал и отговаривал меня от общения с ним. Стэн был самым умным парнем в школе, а Билл звезд с неба не хватал, но зато был самым красивым (так считали все, даже некоторые учительницы). Мне нравилось общаться с Биллом — он был милым и веселым, шутил смешные (пошлые) шутки, и с ним всегда было о чем поговорить. Точнее, что послушать. В моей жизни никогда не происходило интересных историй — я был для них слишком хорошим. И спустя какое-то время Стэн сменил гнев на милость, и мы стали общаться втроем.

Билл бы самым красивым среди нас, Стэн — самым умным, а я… Ну, а я самым хорошим.

Ты такой хороший, парень, Эдди.

Ты такой хороший друг, Эдди.

Ты такой хороший ученик, Эдди.

Ты такой хороший сын, Эдди.

Я был хорошим, и меня уже начинало это бесить. Плохой парень не стал бы сидеть молча всю вечеринку, предоставленный сам себе, пока его друзья лижутся в паре сантиметров от его лица. Плохой бы парень вызвал такси и уехал бы домой, или бы действительно т р а х н у л (словечко из лексикона Билла) Беверли. Тут даже я, такой дурак, понял, что нравлюсь ей. Каждый раз, когда она подходила ко мне в школьном коридоре, я не знал, куда себя деть от смущения. Нет. Беверли мне не нравилась, но в свое оправдание могу сказать, что любой парень на моем месте не знал бы, куда себя деть от ее напора.

Прикоснуться якобы случайно к моему плечу пальчиком с красным ногтем.

Поправить мне волосы.

Наклониться передо мной так, что я видел цвет ее нижнего белья (Скажи спасибо, что оно вообще было, скромняга!).

Сесть со мной за одну парту на литературе и весь урок прижиматься бедром.

После подобных случаев я еще час не мог успокоить нервное напряжение и чувство… Отвращения, что ли. Беверли мне не нравилась. Она меня пугала.

Я был хорошим, но необычным мальчиком. Мне нравились другие мальчики. А Беверли, хотя и носила короткую рыжую стрижку, на парня была не похожа. У нее единственной в классе грудь выросла раньше, чем у остальных. И надо же было ей запасть на меня!

— Вот, держи, — Стэн подал мне салфетки, но было уже поздно — пятно от сока полностью испачкало толстовку, и я почувствовал себя ужасно грязным.

— Спасибо.

Я начал оттирать пятно, оттягивая от живота ткань, понимая, что вещь безвозвратно испорчена. Интересно, мамин волшебный порошок сможет ее отстирать?

Я уже слышал ее голос у себя в голове: «Эдди, это же толстовка из H&M! Я отдала за нее двадцать долларов! Когда ты научишься носить вещи аккуратно? Мы с твоим отцом стараемся, чтобы ты ни в чем не нуждался, разве тебе сложно быть просто хорошим послушным мальчиком?..»

— Эдс?

Я посмотрел на Стэна. К слову, я не видел никого, кроме него на той проклятой вечеринке. Он склонился надо мной. Я увидел, что у него под правой ключицей краснеет пятно от губ Билла. Не могу тут больше находиться.

Я вскочил на ноги и, оттолкнув друга, побежал из гостиной наверх, на ходу расталкивая пьяных одноклассников. Я услышал, как вздохнул Билл, а потом торопливые шаги Стэна следом.

— Эдс? Эдс, блин, что произошло? Подожди!

Я ворвался в комнату Стэна, закрывая за собой дверь, но друг оказался быстрее, и толкнул дверь раньше, чем я успел закрыть ее на задвижку. Глупо, очень глупо запираться в комнате своего же друга!

— Что произошло? Ты так расстроился из-за кофты? Давай я брошу ее в стиралку, твоя мать ничего не …

— Не из-за кофты! Из-за тебя! — крикнул я, уже не в силах сдерживаться. Я сдерживался весь вечер. Весь вечер я был гребанным послушным мальчиком. Стэн явно опешил. Он отошел на шаг от меня, мне показалось, что его мелкие кудряшки задрожали на голове. Я начал носиться по комнате кругами. Сколько времени я провел в этой комнате Стэна? Да с самого детства! Мы были лучшими друзьями с самого детства! Сколько мы с ним пережили?! И ради чего?! Чтобы я на вечеринке сидел и смотрел на них с Биллом?

— Я не понимаю… Ты весь вечер сам не свой.

— А ты не понимаешь, почему? — я почти кричал. Воздуха в легких стало не хватать, я полез в карман брюк за ингалятором. Стэн стоял у двери. Я боялся только того, что Билл поднимется следом за нами. Он всегда старался выступать в роли чертова миротворца! Конечно, легко быть миротворцем, когда ты вечно под дурью!

— Эдди?

— Ты не звал меня до этого на вечеринки. Почему позвал в этот раз? — спросил я. Я отошел к стене, увидел, что плакат со «Звездными войнами» отклеился, а рядом на стене у Стэна были приколоты десятки фотографий с Биллом, и только парочка — со мной. Билла слишком много. Он вытесняет меня из жизни моего лучшего друга!

— Почему?

— Да, почему, Стэн?

— Ну, потому что… Сейчас выходные… И я решил, что твоя мама тебя отпустит… И она действительно тебя отпустила… Я не понимаю, что происходит? — спрашивает Стэн и делает шаг ко мне, но я двигаюсь от него назад. В окно светит фонарь, освещает наши лица. Я смотрю на Стэна, и мне хочется расплакаться. Я потерял друга в этих чертовых отношениях. Двух друзей.

— Ты позвал меня на вечеринку, чтобы я весь вечер смотрел на вас с Биллом?

Слова вылетают из меня против моей воли.

— Господи, — Стэн хватается за голову, — ты ревнуешь!

— Нет, — говорю я слишком поспешно, и моя ложь звучит искусственно. Я делаю вид, что подклеиваю кусок плаката, но руки дрожат. Стэн это замечает.

— Да.

— Нет!

— Да, черт возьми! Каспбрак, какого хрена?! Ты ревнуешь меня?!

— Но ты таскаешься только с Биллом в последнее время. Мы сначала были лучшими друзьями с тобой. Потом… Потом дружили втроем, а сейчас… Я… Я чувствую себя совсем одиноким…

Я перевожу взгляд на Стэна и вижу в его глазах жалость. Черт возьми, только не это. Только не жалость…

— Эдс? Но ты ведь знаешь, что мы встречаемся, и…

— А вот это мне больше всего и не нравится! И я не хочу больше здесь находиться! — я замечаю, что в левой руке все еще комкаю мокрую салфетку в пятнах от сока.

— Ты ведешь себя, как ребенок, — говорит Стэн, и от его мягкого голоса мне хочется закричать во всю глотку.

Я не удерживаюсь от того, чтобы кинуть салфеткой в Стэна — но слова, которые я кидаю ему в лицо, куда как унизительнее, чем мокрая салфетка.

— Я знаю, что я больше тебе не нужен! Если я… Если я пропаду, ты даже не заметишь!

Прокричав вдогонку, что я еще о нем думаю, я выбежал из комнаты. Стэн не побежал за мной. Билл все еще оставался в гостиной на диване — скручивает очередной косяк. Как у такого хорошего мальчика появились такие друзья?..

Но я не даю ему сказать и слова. Я вылетаю из дома в полную темноту на улицу, бегу — сам не зная — куда, чтобы больше не увидеть ни Стэна, ни Билла, ни маму с порошком в руках, пытающуюся отстирать мою толстовку.

Семнадцатого апреля я вышел из дома своего друга, в которого был безумно и тайно влюблен, чтобы через несколько недель меня посчитали пропавшим без вести.

***

Конечно, ничего подобного я не сделал. Я не кричал на Стэна, не кидался в него салфеткой, не говорил ему ничего такого… Точнее, из того, что я написал выше. Когда сидишь в одиночестве долгие и долгие часы, можешь придумать хоть целую книгу, и твое больное воображение не отличит уже правду от вымысла. Нет, я на самом деле поссорился на той вечеринке со Стэном. Мы сказали друг другу много плохого, впервые за все двенадцать лет нашей дружбы. Я выбежал от него почти в слезах — Билл видел, в каком настроении я был, и он даже не попытался меня остановить. Хотя мы и были друзьями, но Билл никогда не знал, как правильно меня успокоить. Об этом знал только Стэн.

Я выбежал из дома Стэна, и сначала даже не понимал, что я делаю и куда бегу. На часах было около одиннадцати. Но когда я попытался узнать точное время, оказалось, мой телефон разрядился. Я даже не мог вызвать такси или позвонить матери, чтобы она меня забрала. Дом Стэна находился почти за чертой города — частные секторы и все такое. Я должен был остаться у него на ночь, но всего лишь такая глупая случайность, как наша с ним ссора, стоила мне свободы на долгие, долгие дни.

Я решил дойти до ближайшей автобусной остановки, но понятное дело, автобусы в такое время не ходили. Мне было холодно, обидно и одиноко. Я понимал, что повел себя так глупо, поссорившись со Стэном — ну что, я в самом деле… Я же хороший парень. Хороший друг. Хороший одноклассник. Я, черт возьми, хороший! Мне захотелось закричать это слово в полную глотку, потому что для меня оно уже звучало как настоящее ругательство. Завтра же извинюсь перед Стэном. Просто я не мог уже смотреть на то, как они пихают друг другу языки в глотки, а уйти не мог — просто не мог. Но и потерять его как друга, я тоже не могу.

Зато теперь я стоял один в полной темноте, под фонарем на автобусной остановке и понимал, что последний автобус, который мог отвезти меня домой, уехал еще час назад. Я обхватил себя руками и без сил опустился на скамейку. Мне не хотелось возвращаться домой к Стэну — лучше проведу ночь на остановке. А потом Стэн узнает и ему станет стыдно. Моя первая вечеринка в жизни, черт возьми! И так закончилась!

Я посмотрел на дорогу в обе стороны. Проезжая часть была пуста. Машины редко здесь ездили. С утра меня должна была забрать мама. Она бы расспрашивала всю дорогу, как прошла моя первая взрослая вечеринка с таким количеством людей, а я бы честно говорил ей, что я не пил, не курил, не запирался с девочками в комнате и не употреблял всякую дурь. Расспросы бы не закончились до самого дома…

А что мне делать теперь? Я один на улице. Вернуться домой к Стэну, чтобы зарядить телефон? Нет, Стэн бы принял это как то, что я хочу извиниться. Нет. Не хочу его видеть. По крайней мере, не сейчас. Он сам виноват — позвал меня на вечеринку, и не уделял мне времени весь вечер. Конечно, Билл ему важнее, Билл его парень, а я так…

Я вдруг заметил вдалеке машину. Обычная черная побитая тачка, я даже на номера внимания не обратил. Я подумал, она проедет мимо меня, и стал дальше размышлять о своей тяжкой жизни, когда машина вдруг резко затормозила возле меня. Стекло опустилось, и я увидел фигуру парня, скрытую темнотой салона.

— Эй, — окликнул меня он, и мне показалось, что он говорит с легким британским акцентом, — не подскажешь, далеко ли здесь до Саунтивилла?

Я подошел к машине. За рулем был только водитель — парень лет восемнадцати, с черными кудрявыми волосами, в байкерской кожаной куртке. Он поднял с соседнего сидения карту и ткнул в нее пальцем:

— Кажется, я заблудился.

— Вы едете не в ту сторону, Саунтвилл в другом направлении, — растерянно махнул я рукой в сторону, откуда парень приехал. Это было недалеко от моего дома — Саунтивлл был райончиком для богатых, а я жил в Гринвичвилле, районе для самых обычных людей.

— Да? Черт, а я тут кружу уже несколько часов, — парень ударил руками по рулю. Я решил отойти в сторону обратно к остановке, надеясь еще на последний призрачный автобус, когда он снова окликнул меня, — а ты чего здесь трешься? Начало двенадцатого. Ты ждешь автобус?

— Да… Мне надо домой. Я был на вечеринке… — слабо махнул я рукой на дом позади меня. Мне казалось, что я даже слышал музыку и смех тех, кто остался там веселиться и даже не заметил моего исчезновения, хотя конечно, с такого расстояния ничего не было слышно. Парень выглянул из окна.

— Автобус? Ты шутишь? В такое время они не ходят. Почему бы тебе не вызвать такси?

— Телефон сдох, — ответил я. Я не понимал, почему он не уезжает. Казалось бы, ну что такого? Парень заблудился, я указал ему дорогу. Это же был не какой-то здоровенный мужик в наколках. Это был просто мой ровесник, скорее всего, не местный.

— Я бы дал тебе позвонить, но моя трубка тоже разрядилась, — парень показал мне свой выключенный айфон с разбитым экраном, — слушай, а куда тебе надо?

— Я живу недалеко от Саунтвилла, — ответил я.

— Ого! — парень улыбнулся, и что-то меня в его лице насторожило, — так я же туда и еду. Может, заодно покажешь дорогу? А то я уже хрен знает сколько бензина потратил, наяривая тут круги.

Я неуверенно оглядел его еще раз. Черные жесткие кудри. Черная кожаная куртка. Черная майка. На шее — куча всяких цепочек. Руки, бесперебойно барабанящие по рулю, привлекли внимание черными ногтями. Он красит ногти, подумал я. Он наверняка какой-нибудь рок-музыкант, приехавший выступить в местном клубе. И он не выглядит пьяным. Или накуренным. Обычный парень.

— Ну же, на улице небезопасно, — поторопил меня он и улыбнулся. Вполне мило.

«Никогда не садись в машину к незнакомым, Эдди. Никогда! Ни под каким предлогом! Вежливо отказывай, а если водитель покажется тебе очень подозрительным — вызывай полицию».

Голос мамы потонул в смехе парня, когда я с не первого раза смог открыть дверь. Мне просто захотелось сделать что-то назло. Кому? Да всем! Маме, которая воспитала меня таким примерным. Стэну, который явно бы охренел, что вместо того, чтобы плакать на остановке, я укатил куда-то с незнакомым парнем.

— Она иногда заедает. Она совсем старушка, но ездит быстро. Садись, можешь не пристегиваться.

Я сел в машину к парню, сидение подо мной протяжно скрипнуло. Машина явно была слишком старой и побитой, внутри кожаные сидения были потресканы. Мне стало неловко. В салоне авто было темно. Пахло сигаретами, парфюмом и чем-то еще. На приборной панели стояла фигурка клоуна из фильма «Оно» и весело покачивала головой. Я все же пристегнулся.

На машине до моего дома ехать не больше получаса. Вернусь домой еще до полуночи, мама будет рада. Скажу, что вызвал такси и никаких вопросов.

Я с третьего раза смог пристегнуть ремень, потому что руки немного дрожали.

Парень завел мотор.

— Был на вечеринке? — спросил он. Я старался не пялиться откровенно на его профиль, но не мог удержаться от такого соблазна. Мне нравилось рассматривать людей. Точеный профиль. Впалые скулы. Острый нос. Глаза — черные-черные, но так могло показаться, конечно, из-за того, что в машине было темно.

— Ага.

— И как все прошло? — спросил он. Я хотел спросить его имя или назвать свое, но подумал, что могу показаться бестактным. Он просто подвезет меня до дома, я покажу ему нужную дорогу. Не стоит обмениваться любезностями. Я сложил руки на коленях.

— Не очень, если честно. Это была моя первая вечеринка.

— О, понимаю. Первый раз — всегда паршивый, — ответил он, и я почему-то нервно задрожал.

Мне показалось, что он вложил какой-то подтекст в эту фразу.

— Кстати, правда, что у вас в городе людей похищают? Я приехал буквально пару дней назад, а уже слышал об этом из каждого утюга, — мы выехали с ним на пустую трассу, фонари освещали путь. Я заметил, что он чуть набрал скорость. В рамках допустимого, все нормально, но что-то мне стало не по себе. По большому счету, потому что время было уже довольно позднее, и по дороге нам за это время встретилась только одна машина. Я вдруг подумал о том, что я сделал.

Я сел в машину к парню, которого видел впервые в жизни.

Мне надо выйти.

— Да… Иногда, — уклончиво ответил я.

— И ты не боишься разгуливать один по ночам? — он избегал смотреть на меня, устремив взгляд прямиком на дорогу. Мне не понравилось, как он сжимал руль — слишком крепко, отчего длинные белые пальцы выглядели очень напряженными. Мне захотелось, чтобы он остановил машину.

— Обычно похищают только девушек, — промямлил я, — это всем известно.

— Но ведь бывают и исключения? Не так ли? — парень улыбнулся, — ладно, дальше куда ехать?

До меня только дошло, что до этого он не задавал вопросов, куда ехать. Ехал и ехал… Он знает дорогу… Нет, Эдс, успокойся. У него же карта почти перед глазами… Веди себя нормально. Это просто твой ровесник. Да, у него накрашены ногти, но это ведь не приговор?..

Я стал слабо показывать ему дорогу. У знакомого мне поворота, на заправке, где он должен был повернуть налево, он вдруг свернул в другую сторону.

— Куда ты едешь? Нам налево, — сказал я, чувствуя, как от страха во рту набухает язык. Парень даже не дрогнул.

— Так быстрее.

— Но…

— Так. Будет. Быстрее, — резко сказал он, и мне почему-то стало страшно ему перечить. Я промолчал. Мы проехали еще какое-то расстояние, впереди показался лес. Никакого леса по пути до моего дома никогда не было. Парень посмотрел на меня, на то, как я вжался в кресло. Мне стало страшно. Очень страшно. Он ведь ничего не сделает?.. Будто отвечая на мои мысли, он сказал самым будничным тоном, который успокоил меня на мгновение.

— Достань мне, пожалуйста, с заднего сидения сигареты, будь добр.

Я посмотрел на парня. Он снова прибавил скорость, и теперь мы ехали по какой-то очень темной дороге, где даже не светили фонари. Мне действительно стало страшно.

Лучше бы я попросил его остановить машину или попытался бы выпрыгнуть на ходу.

Помню, что я перегнулся через сидение, чтобы достать ему сигареты, которых, конечно же, там не было. Внезапно я почувствовал такой сильный удар по затылку, что даже не вскрикнул, а потом услышал его чертыхание, визг тормозов и погрузился в темноту.

========== 2. В подвале ==========

Комментарий к 2. В подвале

ЭТО НЕ РОМАНТИЗАЦИЯ, А ПРОСТО ГРЕБАННОЕ ПВП 📢

Arctic Monkeys — Do I Wanna Know?

Когда я очнулся, я подумал, что все мне это только приснилось. Но стоило лишь мне чуть-чуть приоткрыть глаза, и я понял — сон еще не закончился. Точнее, он превратился в кошмар.

Все тело болело нещадной болью, потому что, как я потом узнал, он тащил меня по гравию в дом, а затем так же спускал в подвал по ступенькам. Когда я попытался выровнять положение, мне сначала показалось, что я парализован — левая рука не двигалась.

Я даже не успел вскрикнуть, когда заметил, что рука не сломана и не обездвижена — на ней были защелкнуты наручники, приковывающие меня к батарее.

Меня похитили.

Эта мысль озарила мозг так же быстро и стремительно, как и удар в машине. Я действительно помнил только это — когда отвернулся на заднее сидение ему за сигаретами, потом тупая боль, и ничего.

Утро сборов на вечеринку, помощь маме по дому, Стэн, Билл, наши одноклассники — все пронеслось так быстро перед глазами, и было будто пеленой подернуто. Я попытался пошевелить рукой, но, конечно, сорвать наручники я не мог.

Так, Эдди, спокойствие. Только спокойствие.

Я огляделся. Я находился в маленьком подвальном помещении, комнате шесть на шесть метров, с грязными стенами в сырых разводах. Из всего, что меня тут окружало — только голые стены, продавленный в пятнах (даже не хочу знать от чего) матрас, и цинковое ведро в углу. Дверь была скрыта под аркой, к ней вела небольшая лестница, и как бы я ни напрягал зрение, казалось такой маленькой, словно сюда мог зайти человек, только согнувшись почти пополам. Над матрасом — маленькое зарешеченное окно. В доме была тишина, только где-то будто капала вода.

Я облизал пересохшие губы.

Меня похитили. Меня похитил тот парень ровесник, к которому я сел в машину. Дико? Глупо? Да! Но факт оставался фактом. Я заставил свои мозги работать.

Наверняка, прошли уже сутки. А может, и больше — удар был такой сильный, не удивлюсь, если я провалялся в отключке целый день. Правой рукой я коснулся волос и нащупал огромную шишку на затылке. Волосы были чем-то измазаны. Я только надеялся, что эта была земля и грязь, а не кровь.

Так, из окна слабо пробивался свет. Уже утро. Может быть, даже день… Мама с отцом уже наверняка начали волноваться, потому что они уже, возможно, приехали за мной к Стэну, либо только еще едут, но факт оставался фактом — скоро они поймут, что меня похитили, и потом…

А что потом? Где они будут меня искать?

Я зажмурил глаза, пытаясь сфокусировать свои мысли на одном только вечере. Я был на автобусной остановке. До дома Стэна — пара километров, я прошел их довольно быстро. Поблизости не было ни души. На остановке, конечно же, нет камер видеослежения. Никто не видел, как я садился к нему в машину. Трасса была пуста.

Горло нервно перехватило.

Мы не проезжали даже мимо заправки, чтобы кто-то мог заметить подозрительную машину с двумя подростками на переднем сидении. Он специально поехал такими путями, чтобы не встретить ни одного человека.

Я забился в угол. Посмотрел на свою одежду — толстовка была не только в пятне от сока, но к ней прилипла еще грязь и сухие обломки веток. Джинсы были порваны внизу, кроссовки тоже были залеплены грязью. Значит, он меня тащил. Тащил от машины в дом, примерно несколько метров. Потом так же стаскивал в подвал…

Телефона, даже если бы он был включен, при мне уже не оказалось. Часов тоже. Бумажника с наличкой в кармане джинсов я тоже не обнаружил.

Как не было и ингалятора.

Он забрал ингалятор. Кем бы он ни был — он забрал ингалятор. Твою мать. Только не это.

Я вдруг резко почувствовал удушающий приступ астмы. До этого я был занят мыслями, а теперь я мог думать только о том, что не могу дышать. Он убьет меня здесь. Заставит задыхаться в пустом пыльном подвале…

Я старательно попытался выровнять дыхание. Дыши, Эдди. Только дыши. Он скоро вернётся, кем бы он ни был, он вернется…

Дышать становилось все труднее, я дёргал левой рукой, и металлический лязг от соприкосновения браслета наручников с батареей действовало мне на нервы. Я был будто в тюрьме, в маленькой одинокой камере, где мне предстояло умереть от нехватки дыхания…

Кое-как я смог успокоить приступ. Я дышал часто и прерывисто, воздух из легких выходил с каким-то скрипом, почти скрежетом. Я кое-как успокоился, но сердце еще бешено стучало в горле.

Что он со мной сделает? Как я здесь оказался? Что ему от меня надо?

В голове стали проноситься все вырезки из газет, все новостные сводки по телевизору, которые я видел, когда говорили про пропавших девочек.

«Говорят, у вас в городе похищают людей?»

Господи, ну конечно. Как я мог быть таким идиотом… Вот только девушки пропадали уже десять лет, а ему было максимум восемнадцать…. Нет, что-то тут не складывается…

Я закрыл глаза и попытался вспомнить, как он выглядел, но образ был смутный, словно я смотрел на него через грязное окно. Нет, он не мог… Не мог… Маньяки, похищающие людей — это здоровенные мужики в татуировках, скорее всего, отсидевшие в тюрьме, которые воруют маленьких девочек, чтобы делать с ними страшные вещи.

Я вспомнил, как мне снилась еще рука с розовыми ногтями, которую нашел тот мужчина, который работал в типографии…

Господи, надеюсь, он меня похитил только с целью выкупа или денег… А не…

Я не успел додумать свою страшную мысль до конца, как услышал, что ключ в замке поворачивается. Я замер на матрасе.

Склонившись почти в два раза, он зашёл в подвал, быстро спустился по лестнице. Это был он. На нем была та же одежда, что и вчера — черная кожаная куртка, черные узкие джинсы, высокие черные ботинки, какие носят рок-музыканты. В одной руке он держал ключ, которым закрыл дверь изнутри на два оборота, в другой — пытался удержать поднос. Я испуганно вжался в угол, почти полностью. Я не мог понять, чем, но он действительно меня пугал.

— Очухался? Отлично. Ну, ты, конечно, и тяжеленный, — произнес он, и в голосе его уже не было никакого акцента. Вероятно, вчера он разговаривал со мной так, чтобы я действительно принял его за не местного. Он подошел ко мне почти вплотную.

Он действительно не намного старше меня — максимум, лет восемнадцать… Остроскулое лицо, длинные кудрявые волосы… Он был очень красивым, вот только глаза… Казались какими-то неживыми. Черными-пречерными.

— Кто ты? Где я? Как я здесь оказался? — спросил я, стараясь, чтобы голос звучал как можно более грозно, но на деле получился только писк. Парень присел на корточки передо мной, поставил мне на матрас поднос — на нем был полулитровый стакан воды и батон. Мне стало дурно. Я действительно пленник.

— Слишком много вопросов, Эдди Каспбрак, — сказал он, и рукой потянулся ко мне. Мне показалось, что он меня сейчас ударит, и я зажмурился. Парень засмеялся, — меня бояться не стоит. Пока что.

Его рука с черными ногтями коснулась моего воротника и оттянула в сторону.

— Очень мило, что твоя мама до сих пор пришивает тебе бирки на одежду с именем и адресом, на случай, если ты потеряешься.

От него так сильно пахло сигаретами, будто он выкурил за раз целую пачку. Отпустив мой грязный воротник, он отодвинулся от меня и сел на грязный каменный пол. Я испуганно смотрел на него.

— Что тебе надо? Деньги? Пожалуйста, ты можешь позвонить моим родителям, они заплатят, и… Мы правда… Не очень богатые, но…

— Нам не нужны деньги, — ответил парень, не сводя с меня взгляда. Я понял, почему его взгляд казался замутнённым и неживым — он был в линзах. Иного объяснения, почему его зрачки заполняли весь глаз, у меня не было.

— Вам?

— С остальными ты познакомишься позже. А пока веди себя хорошо, — с этими словами он поднялся на ноги, даже не удосужившись отряхнуть джинсы, и достал из кармана куртки мой ингалятор, — а будешь вести себя плохо — я тебе и на другую руку надену наручник. Пока тебе бояться нечего, Эдди.

Произнеся мое имя (немного странно, обычно так произносят незнакомые слова, боясь сделать ошибку в произношении или ударении), он кинул мне ингалятор. Я его, конечно, не поймал, он ударился о стену и упал на грязный матрас. Я не стал думать о том, что или кто лежал на этом матрасе до меня, и откуда на нем взялись эти пятна, и как после соприкосновения с этой грязной тканью подносить ингалятор ко рту…

— Будешь вести себя хорошо — тебе здесь даже понравится.

Он начал отдаляться от меня, и уже был почти на лестнице, ведущей к маленькой дверце, когда я, не соображая ничего от страха, окликнул его.

— Эй, подожди!

Он замер. Худая спина явно напряглась под кожаной курткой.

— Как… Как мне к тебе обращаться? — спросил я первое, что пришло мне на ум.

Не поворачиваясь ко мне, он ответил:

— Ричи.

После этого он быстро взлетел по ступенькам, хлопнул дверью и снова дважды повернул ключ в замке.

Ричи, значит.

И он здесь не один.

========== 3. Жертва ==========

Комментарий к 3. Жертва

Прочитайте, пожалуйста, это важная информация 📢

Сегодня случилась очень некрасивая ситуация. Моя читательница скинула мне пост в инсте одной девочки (очень маленькой и очень неграмотной), которая там стала писать фф по названием атеист. Сюжет: очень верующий Эдди и неверующий Ричи скрывают отношения. Читательница написала, мол, это очень похоже на грешника

Я написала той девочке, очень вежливо и без грубостей, что плагиатить чужую идею - плохо. На что была послана нахуй и , цитирую: никто не стал бы плагиатить такое говно, как грешник, и в фд оно миллион фф с таким же сюжетом, где все крутится вокруг религии. потом, оказалось, что раз Я взрослая тетка, то должна была пройти мимо и не реагировать и не обижаться на детей, они развиваются в творчестве и никакой это не плагиат, потому что это совсем другой верующий Эдди :)) в итоге оказалось, что те, кто вообще меня читают - это фу, стыдоба и я тоже , и фф мои говно.

Я к чему это. После подобного отношения невоспитанных, тупых дур (по-другому сказать нельзя, потому что в каждом сообщении ошибка на ошибке, чего уж говорить) не хочется даже признаваться, что состою в таком фд, при условии, что в том году мне хватило плагиата, хейта и говна в свою сторону. Но Я обещала дописать пленника - и Я его допишу. Мне важна ваша поддержка, комментарии, отзывы. Я вас всех люблю и счастлива, что вы не такие. спасибо, что прочитали

Вот новая глава 👱

Imagine Dragons — Believer

Сколько времени прошло до его следующего визита — сказать не могу. Тогда время для меня перестало существовать. Часы тянулись как долгие недели, а иные месяцы пролетали как один день.

Тогда я даже отказывался поверить, что меня действительно похитили. И кто? Молодой парень? Мой ровесник? Конечно, он выглядел немного странным, и кто мог знать наверняка, что творится в его голове, но маньяков-похитителей я себе всегда представлял как-то иначе…

Все время до его возвращения я просидел на этом старом матрасе, боясь прикоснуться к воде и хлебу. А если он их чем-то отравил? А если он ввел туда наркотики? В голове сразу стали проноситься наставления мамы, чтобы я никогда не пробовал ничего у незнакомых людей. «Там могут быть наркотики, Эдди! Тебе их подмешают, а потом увезут в неизвестном направлении! Никогда не выпускай свой стакан из рук на вечеринке, милый!».

Как оказалось, увезти кого-то в неизвестном направлении можно и не прибегая к наркотикам.

Я кое-как поднялся на ноги, хотя наручник и мешал нормально двигаться, и попытался рассмотреть за мутным окном хоть что-то, дорогу или соседний дом. Но окно было настолько грязное, что, когда я попытался рукавом немного прочистить пространство между прутьями решетки, рукав толстовки сразу же стал черным. Я с отвращением начал вытирать рукав о джинсы, которые тоже были очень грязные.

Думай, Эдди. Думай.

Я попробовал снова потрясти рукой в наручнике. Она затекла, под ржавеющим металлом кожа уже покраснела и болела. Сколько времени я смогу так еще провести? А если у меня атрофируется рука? А если ее придется ампутировать?! Господи, Господи, что я наделал?!

Перед моим мысленным взором стали проноситься все детективные программы и фильмы, которые я видел про похищение детей и подростков. Обычно там всех силой запихивали в машину или как-то заманивали. «Эдди, никогда не подходи к незнакомцам, даже если они с мороженым! Это могут быть мошенники!». Помню, один раз я смотрел выпуск новостей, где рассказывали про девушку девятнадцати лет, которая путешествовала автостопом, а потом один раз не вернулась домой. Она сама села в машину к какому-то огромному мужику, который изнасиловал ее и убил в лесу. Помню, что все, кто обсуждал эту историю, говорили, что ее совсем не жалко — сама виновата, незачем было садиться в чужую машину.

Сама виновата…

Изнасиловал и убил…

Холодный пот прошиб меня, я почти без сил опустился на матрас. Он же… Он же ничего со мной не сделает, да? Ему просто нужны деньги… Наверняка, он уже позвонил моим родителям и назначил выкуп… Они найдут деньги… Конечно, они уже даже обратились в полицию и меня скоро найдут…

Я просидел так еще какое-то время, рассматривая грязные темные стены. Я благодарил Бога только за то, что у меня не было клаустрофобии, потому что этот подвал начинал действовать мне на нервы. Я надеялся, что здесь нет тараканов и крыс.

Нет же?..

Я попытался прислушаться к постороннему шуму. Дом явно был большой, потому что в моем доме подвал был почти в три раза меньше — просто маленькая комнатка, по размерам больше похожая на шкаф, куда отец мог только спрятать ящик с инструментами и ведро со шваброй. Здесь же можно было расположить еще несколько таких же подростков, как и я.

Я прикрыл глаза, напряг слух. Где-то капала вода, казалось, что прямо над моей головой еще скрипят половицы, но я не был уверен, что эти звуки реальны, а не плод моего больного воображения. Я открыл глаза и уставился на дверь.

Какова вероятность, что в следующий раз, когда он придет, я закричу, и меня кто-нибудь услышит? Какова вероятность, что здесь есть соседи?

Из все тех же криминальных фильмов я знал, что обычно маньяки, похищающие людей, могут быть совсем нормальными в обычной жизни и их соседи могут даже ни о чем таком не подозревать. Обычно они проводили звукоизоляцию в своем подвале, чтобы никто не слышал, как кричит жертва…

Я ведь теперь в самом деле жертва. Я даже не знаю, что ему от меня надо. Зачем он меня похитил? Какой ему от меня толк? Я не находил ответов на эти вопросы.

Итак, он достаточно худой. Явно худее меня, а я не зря несколько раз сходил с Биллом в тренажерный зал. Если бы я попросил его на минуту отстегнуть наручники от батареи, прикидываясь, что у меня очень сильно болит рука (это даже было правдой), я бы, наверное, смог его повалить и вырубить.

Но если у него пистолет?

И он сказал, что он тут не один.

А если это банда сатанистов? И им нужен кто-то для жертвоприношений? Что тогда?

Сердце липко забилось в груди, я попытался облизать губы, но язык был сухой, как и губы.

Черт, я хочу домой. Если бы я хотя бы знал, что ему от меня надо…

Он пришел спустя долгое время, когда я уже успел задремать, сваленный своими мыслями. Я услышал, как открывается дверь и на чудо попробовал пошевелить рукой. Вдруг рука во сне уменьшилась, и я смогу протиснуть запястье?

Каспбрак, ты идиот.

Я увидел его фигуру. Все та же черная одежда, придающая ему еще больше схожести с сатанистом. Как он сказал, его зовут? Ричи? Я не мог уложить в голове то, что сейчас происходит. Я молча наблюдал за ним.

Ричи прикрыл дверь на ключ, осторожно балансируя на ступеньках и нагибаясь, чтобы головой не протаранить потолок. В одной руке он держал что-то большое и мягкое, за спиной у него висел старый рюкзак в разных нашивках и значках. С такими обычно ездят на различные музыкальные фестивали. Он не может быть маньяком. Просто не может. Или я зря смотрел все эти передачи…

— Держи. Тебе пригодится.

С этими словами Ричи подошел ко мне и бросил мне на ноги старый клетчатый плед. Квадратики были выцветшими, но, по крайней мере, чистыми. Мне показалось, я уловил даже слабый запах порошка. Таким же мама стирала мои вещи. Я почувствовал, как слезливый ком подступает прямо к горлу.

— Кто ты? Что я тебе сделал? Что тебе от меня надо? Пожалуйста, позвони моим родителям, они найдут… Постараются найти любую сумму денег, чтобы…

— Я тебе сказал: мне не нужны деньги. Нам не нужны деньги.

Он отвечал будто на автомате, как заведенный механизм. Он снова присел возле меня на корточки и стал доставать какие-то вещи из рюкзака. Я смотрел за движениями его пальцев. Черные ногти пугали меня больше всего.

Он достал из рюкзака упаковку салфеток, старый поношенный свитер, такие же джинсы и кроссовки. Бросив мне все это на матрас, он поднялся на ноги. Он был высокий. Намного выше меня.

— Переоденься. Твои шмотки я должен выкинуть.

— Но…

— Слушайся, или я прострелю тебе башку.

С этими словами Ричи откинул полу кожаной куртки и во внутреннем кармане я увидел пистолет. Господи Иисусе, нет, он точно псих. Я не хотел проверять, настоящий он или нет. Я кивнул и подергал прикованной рукой.

— Ты можешь отстегнуть меня?

Ричи посмотрел на меня немигающим взглядом. Потом достал из кармана ключ от наручников и бросил мне. Но тут же достал пистолет и почти направил мне его в лицо. Я зажмурился.

— Дернешься или попытаешься сбежать — я действительно выстрелю.

— Я понял.

Так страшно, как в ту минуту, мне не было никогда. Я дрожащей рукой, с третьей попытки, попал маленьким ключиком в отверстие, и наручники с металлическим лязгом упали на матрас. Ричи даже не дрогнул. Я тут же начал растирать левое запястье. Оно чуть ли не огнем горело.

— Пошевеливайся, — грубо сказал он, не убирая пистолет.

— А ты… Ты будешь смотреть? — пискнул я, поднимая вещи. Они были старыми, но чистыми. Надеюсь, они не с мертвого человека…

— Предлагаешь повернуться к тебе спиной? — Ричи на пальце начал крутить пистолет, — давай быстрее. Я не намерен ждать.

Мне показалось, что он и сам чего-то боится. Может быть, он работает на настоящих похитителей? Я заметил, что он то и дело косится на дверь, пока я, сгорая от стыда, раздевался перед ним. Он скользил по мне равнодушным взглядом (мне хотелось так думать), и лишь на пару миллиметров приподнял бровь, когда я снял толстовку. Он не сводил с меня пристального взгляда, пока я дрожащими руками переодевался. Потом его лицо снова стало абсолютно безэмоциональным. Если он действительно не самый главный похититель, то с ним можно будет договориться….

— Вот. Спасибо.

Я осторожно сложил свои вещи. Кроссовки, которые он принес мне, хоть и были неудобными, но подходили по размеру, впрочем, как и джинсы. Ричи указал мне пистолетом на наручники.

— Давай сам.

— Но…

— Еще раз скажешь «но», и я буду общаться с тобой уже по-другому.

Мне не хотелось его злить. Единственное, чего мне хотелось — понять. Я кое-как справился со слезами и наручниками. Почему-то мне показалось, что если я буду плакать перед ним — ничем хорошим это не закончится. Я должен держаться. Стэн бы держался.

Стэн, Господи. Интересно, он уже тоже меня ищет? Наверняка. Конечно, мы поссорились, но мы ведь остались друзьями, он же не может не искать меня…

— Если будешь вести себя хорошо, то тебе тут даже понравится, — снова повторил Ричи. Он словно говорил заученные фразы. Я перестал рассматривать торчащие нитки из свитера и поднял на него голову. Он стоял надо мной, а я спиной упирался в стену. Хорошо, что на дворе был апрель — зимой я бы тут сдох от холода.

Я ведь не останусь здесь до зимы?..

— На твоем месте я бы поел, — он показал мне на воду и хлеб, — они скоро вернутся, и я не уверен, что будут такими же добрыми.

С этими словами он начал двигаться к выходу.

— Ричи! Ричи, подожди! — позвал его я, и он снова замер. Он повернулся ко мне, застегивая рюкзак, в котором теперь покоились мои вещи. Возможно, Ричи даже нельзя со мной разговаривать. Если он просто работает на кого-то (кого? Кому я мог понадобиться?!), мне было бы нелишним расположить его к себе. Может быть… Может быть, он…

— Про кого ты говоришь? Кто — они?

— Те, кому ты оказался нужен. Я тут просто выполняю свою работу, — мне вдруг показалось, что он как-то даже слабо (и от этого немного жутковато) улыбнулся. Он подошел ко мне, чуть наклонился, и в тусклом свете подвала блеснул на его шее маленький металлический крест на толстой цепочке, — если будешь хорошо себя вести, то мы подружимся. А может быть… И не только.

========== 4. Папаша ==========

Комментарий к 4. Папаша

ЭТО НЕ РОМАНТИЗАЦИЯ, А ПРОСТО ПВП📢

Arctic Monkeys — R U Mine?

Кажется, я даже немного задремал, хотя сделать это было и сложно с пристегнутой к батарее рукой. Я кое-как накинул себе на плечи плед — так было чуть теплее, и я не рисковал заморозить себе почки, прислоняясь спиной к холодной стене. Батарея, к которой я был прикован, лишь слабо функционировала, и ее тепла мне не хватало. Я старался не думать о том, сколько времени мне придется провести здесь. Но искренне молился, чтобы не до зимы.

Родители найдут меня. Мама поднимет на уши весь город. Кто-нибудь наверняка видел, как я садился в его машину. Ну, хоть один человек. Да, на это уйдет время, но если бы я был точно уверен, что меня уже ищут, я был бы спокойнее… Хотя о каком спокойствии могла идти речь? Я был заперт в подвале, ко мне пару раз спускался ненормальный подросток, который запросто огрел меня чем-то по голове в машине, стащил сюда и говорил о том, чтобы я хорошо себя вел. Зачем я им нужен? Деньги? Опыты? Насилие?

От последней мысли у меня волосы на голове зашевелились, я поежился. Стена была неровная, спина уже совсем скоро заболела, а сидеть с прикованной рукой было так неудобно, что через какое-то время запястье у меня снова начало болеть. От усталости и нервов я на какое-то время задремал, даже не обращая внимания на посиневшее запястье.

Проснулся я оттого, что надо мной раздался грубый мужской голос, слегка картавый, который я до этого не слышал. Мужчина говорил громко, уверенно, как бы чеканя слова.

— Ты кого притащил?! Ему сколько лет?!

Я приоткрыл глаза и увидел, что надо мной склонился мужчина лет сорока пяти, с длинными черными волосами, как у рокеров, в такой же черной кожаной крутке, как и у Ричи. У него были маленькие черные глазки, щетина на щеках и подбородке и, несмотря на довольно немолодой возраст, он выглядел крепким и мускулистым. Он наклонялся надо мной как мать над упавшим по собственной глупости ребенком.

— Тише, папаша, не ори, — ответил Ричи, и почему-то его имя постоянно вылетало у меня из головы. Имя «Ричи» было слишком простым для него.

Я проморгался, попытался сесть поровнее. Мужчина все еще смотрел на меня. Папаша? Так Ричи — его сын? Это что, семейное дело?!

— Ну-ка, малец, посмотри на меня, — мужчина кивком приказал мне сесть ровнее, и я почему-то его послушался, — сколько тебе лет?

— Шестнадцать, сэр. Почти семнадцать, — сказал я. Конечно, семнадцать мне должно было исполниться только в сентябре, но все же…

— Слишком взрослый, — с легким разочарованием ответил мужчина. На первый взгляд он казался вполне себе адекватным. Может быть, произошла какая-то ошибка? И они меня сейчас отпустят? Сердце радостно подскочило при этой мысли.

— Какая разница, сколько ему лет по-настоящему? На вид ему не больше четырнадцати, — сказал Ричи, стоя чуть позади своего отца и кусая себя за большой палец. Я был не в той ситуации, когда можно было бы обидеться на подобное замечание, но я все же обиделся. Я знал, что выглядел младше своих сверстников, но чтобы настолько!..

— Заткнись. Тебя вообще ни о чем попросить нельзя, — рявкнул мужчина, — иди, не раздражай меня.

— Раньше ты на мою работу не жаловался.

— Ричард, мать твою, отвали. Мне надо теперь придумать, что делать с этим, — и мужчина указал на меня рукой так, словно здесь сидел не живой человек, а куча тряпок. Я обиженно поджал губы.

— Послушай, тебе действительно шестнадцать? — мужчина сел передо мной на корточки. Я заметил, что на левой руке у него перебинтованы два пальца, а на запястье другой руки из-под рукава куртки виднелась татуировка. Он явно сидел в тюрьме. Мама всегда говорила, что татуировки делают только те, кто сидел в тюрьме…

— Да, сэр. Можете проверить. Наверняка в городе уже появились объявления о том, что я пропал и там указан мой возраст, — я попытался произнести это довольно угрожающе, чтобы этот мужик не думал, будто меня никто не ищет и ему все сойдет с рук. Ищут, еще как ищут.

— Не переживай, я проверю, — ответил он, улыбаясь. Улыбка вышла такая же кривая и неестественная, как и у его (сына?) и, улыбаясь, он продемонстрировал мне ряд золотых зубов. Жуткий тип. Вот такие обычно людей и похищают. Я поерзал на матрасе.

— Меня ищут. Мои родители уже весь город перевернули, меня скоро найдут. Скажите, что вам от меня надо?!

— Скоро ты все узнаешь. Ты, конечно, слишком взрослый, но… Посидишь пока у нас, а потом мы придумаем, что с тобой делать. Отпустить мы тебя, конечно, уже не можем, ты понимаешь.

— Клянусь, правда клянусь, если вы меня отпустите, я не обращусь в полицию, я…

— Закройся, — резко сказал мужик, — будешь орать или пытаться меня упрашивать — проломлю тебе башку или заставлю сделать это Тозиера, у него даже рука не дрогнет. Поверь, здесь тебя ни мать родная, ни ФБР не найдут. Ты надежно укрыт. И от того, как ты будешь себя вести, будет зависеть, как долго ты просидишь здесь… Живым.

От его слов у меня чуть было снова не начался приступ астмы, но я справился с дыханием. Не хотел при нем лезть за ингалятором. Я попал к сумасшедшим. Просто к сумасшедшей семейке. Отец и сын промышляют воровством детей? Сколько их еще там? Мать? Сестра? Брат? Что мне делать?!

— Услышу, что орешь — изобью. К тому же это бесполезно — тут за много миль нет других домов, кроме нашего. Попытаешься сбежать — прострелю обе ноги и будешь сидеть тут инвалидом и умирать от боли. Попытаешься напасть на моего сына — узнаешь, как метко он стреляет. И как сильно я могу раскрошить твои зубы. Ты меня понял?

Я кивнул — от страха не мог сказать ни слова.

— Ну, вот и умница. Грех жаловаться — для тебя одного такой подвал… Сын будет приносить тебе еду каждый день — не заговаривай с ним и не пытайся уговорить его тебя отпустить. Иначе сдохнешь здесь голодной смертью. Я бы мог пристрелить тебя прямо сейчас, даже глазом не моргнув, — с этими словами мужчина достал из кармана куртки пистолет, и у меня глаза на лоб полезли, когда он почти направил его дуло мне в лицо, — но я еще думаю, что ты можешь на что-то сгодиться. Понимаешь меня?

Я не понимал, но снова кивнул. Живот от страха так скрутило, что слова все потонули в боли.

— Ну, всего доброго.

С этими словами он вышел из подвала, Ричи последовал за ним. Мужчине не так сильно приходилось наклонять голову, чтобы пролезть в проем, потому что он был намного ниже Ричи. Слушая, как ключ поворачивается в замке, я мысленно стонал.

Спокойно, только спокойно. Это просто психи. Просто психи. Если не выводить их из себя, они не тронут тебя пальцем. Просто спокойно, Эдди, Господи, только не плачь, мам, где ты, пап, я хочу домой…

Я не заметил, как начал плакать. Слезы просто потекли по моему лицу, и я уже не мог их сдерживать. Я по собственной глупости оказался похищенным, меня держали в подвале уже больше двадцати четырех часов, и неизвестно, сколько еще это будет продолжаться! За все эти часы я действительно ни разу не слышал, чтобы за окном проехала машина, хоть какая-нибудь, чтобы можно было обнадежить себя близостью дороги и возможностью сбежать! Похитителей, как минимум, было двое, и у них были пистолеты. Я никогда не использовал в своей речи грубых выражений, но на этот раз я точно был в полной заднице.

Если бы я только не пошел на вечеринку. Если бы только я не поссорился со Стэном, если бы я только не выбежал на улицу почти ночью, если бы я только не сел в его машину, решив, что мне ничего не может угрожать… Господи, как много этих если! Если я выживу, господи, пожалуйста, я обещаю, что никогда не…

Я не успел додумать мысль, потому что на молитву это было не очень похоже, когда услышал, что дверь в подвал снова открывается. Я бросил беглый взгляд на стакан с водой. Если разбить его, а один осколок спрятать в рукаве, возможно ли будет напасть сначала на Ричи, а потом на его отца? Вырубить сначала сына, забрать пистолет… Нет, слишком рисково. Но мысль, так отчаянно появившаяся у меня в голове, начала развиваться и копошиться в извилинах как червь. Я продолжал смотреть на стакан, пока Ричи подходил ко мне. Он остановился в полуметре от меня. Я не понимал, что им от меня нужно. Деньги? Но они даже не звонили моим родителям. Продать меня на органы? Что? Господи, помоги мне…

— Мне жаль, что так получилось, — вдруг сказал Ричи, покачиваясь на носках. Он был высоким, худым, и я действительно в другой ситуации назвал бы его очень красивым, если бы он не вызывал во мне холодящего чувства страха, — если будешь хорошим, я буду приносить тебе еду и даже попрошу Папашу тебя не бить.

— Он действительно твой отец? — спросил я. Я подергал рукой в наручнике — она почти онемела, кожа покраснела.

— Не родной. Я просто живу с ними, — Ричи пожал плечами. Он то пристально смотрел мне в глаза, то отводил взгляд. Я заметил, что у него на правой скуле виднеется небольшой синяк. По тому, как кожа в том месте была покрасневшей, я понял, что синяк совсем свежий, — я просто… Выполняю свою работу. Скажем так.

— Похищаешь детей? Все те… Двадцать семь девочек, про которых писали в газетах… Ваших рук дело?

Ричи неуверенно пожал плечами.

— Ричи?

— Я похитил только троих. И тебя. Мне ничего не надо было делать, они сами садились в мою машину. Как и ты.

Я промолчал. Ричи стоял, сложив руки на груди. Я смотрел на его бесчисленные цепочки на шее, заметил, что на пальцах появились кольца.

— Ты псих. Тебя за это посадят.

— Я ничего с ними не делал! — резко закричал Ричи, — ничего, понятно?!

— То, что ты их похищал — уже дело. Тебя посадят. Учти, меня найдут. И ты окажешься в тюрьме. Не только за меня, но и за тех, кого вы похитили и…

— Заткнись!

С этими словами Ричи со всего размаху влепил мне пощечину. Я дернулся, от неожиданности ударился головой о стену, не сильно, но перед глазами поплыли точки.

— Я ничего плохого с ними не делал. И я хотел тебе помочь. Но раз так — оставайся сидеть здесь в одиночестве, — с этими словами Ричи ногой перевернул поднос с водой и хлебом. Вода разлилась, хлеб покатился по грязному полу. Стакан разбился на несколько крупных осколков, которые Ричи успел тут же подобрать и засунуть себе в карман. Последний он схватил неосторожно и порезал палец. Я увидел, как у него потекла кровь.

— Посиди и подумай над своим поведением, — сказал он жестким голосом, и быстро поднялся по лестнице.

Вот именно здесь началась моя история про похищение.

Мне было шестнадцать лет, я был похищен сумасшедшей семейкой и упрятан в подвале.

Я думал, что мне стоит бояться отца Ричи (или кем он там ему приходился) или его Мамаши (с которой мне еще только предстояло познакомиться), но я ошибался.

Как же я ошибался.

========== 5. Надзиратель ==========

Arctic Monkeys — I Wanna Be Yours

19 апреля

Я нашел в углу подвала, рядом с матрасом, который заменил мне постель, кусок обвалившейся штукатурки. Он был весь черный, словно в копоти, но им я смог делать пометки на стене. Первая вертикальная палочка — день здесь. По моим подсчетам, уже начался второй день моего заточения в грязном подвале, а мне казалось, что прошла целая вечность.

Щека все еще болела от пощечины, хотя стоило признаться, что Ричи ударил не сильно, скорее, чтобы просто меня отрезвить. Это подействовало, в каком-то роде. Я постарался сохранять спокойствие и холодный ум ровно до того момента, когда понял, что безумно хочу в туалет, а рука все еще была прикована к батарее.

Мне. Нужно. В. Туалет.

Жестяное ведро возле двери так и бросалось в глаза, я даже был готов им воспользоваться… Я боялся смотреть на свое запястье под рукавом старого свитера — мне казалось, что рука там вся посинела и пошла красными пятнами. А если ее придется отрезать?! А если у меня уже началась гангрена?!

Думай, Эдди. Спокойно. Только спокойно. Тише, все хорошо. Наверняка весь город уже стоит на ушах и меня все ищут. Меня точно найдут, моя мать находила даже самые потерянные вещи, которые я уже и не надеялся увидеть. Неужели они не найдут меня? Отец как-то говорил, что у него есть знакомые в полиции… Они уже все меня ищут… Мне главное не злить их… И тогда со мной ничего не случится.

Я вспомнил, что нормально ел в последний раз в день похищения, на вечеринке у Стэна. При мыслях о Стэне сердце болезненно кольнуло. Он хоть переживает? Или они снова т р, а х, а ю т с я с Биллом, и думают, что я решил спрятаться или сбежать, чтобы заставить их переживать? Нет, нет, конечно, они бы так не подумали, Стэн слишком хорошо меня знает…

Я старался думать о Стэне, о чем-то хорошем, связанном с ним. Представлял, как он переживает за меня и как обрадуется, когда я вернусь живым и невредимым, как поймет то, что Билл ему не пара и будет со мной… А потом он меня поцелует, и…

— Эй, — вдруг услышал я, и мои мысли разбились об этот низкий хриплый голос. Я открыл глаза, отпуская образ Стэна, и увидел, что Ричи стоит передо мной с рюкзаком в руке. Он, слегка склонив голову к плечу, молча наблюдал за мной, пока я мысленно целовался со Стэном. Мне вдруг показалось, что Ричи прочитал мои мысли, и мне стало стыдно. Я чуть было не начал извиняться, но потом вспомнил о пощечине, и попытался принять злобный вид.

— Что тебе надо? — резко спросил я. Мне бы не стоило так с ним говорить, но я старался не показывать, что мне страшно. Хотя напуган я был до полусмерти. Ричи пугал меня даже больше, чем его Папашка.

— Принес тебе пожрать, — сказал Ричи самым будничным тоном, бросая к моим ногам рюкзак. Он говорил и вел себя так, словно я был его давним знакомым, которого он пришел навестить в больнице. Я демонстративно посмотрел в сторону.

— Не хочешь есть? Странно, ты ведь здесь уже два дня, — сказал Ричи, но его голос не выражал никаких эмоций — я был даже не уверен, задавал ли он вопрос или говорил утвердительно. Именно этим он меня и пугал, как я понял намного позднее.

— Я не чувствую руку, — произнес я, и даже не стал специально бить ею об батарею, — сними наручник. Я не убегу, правда. Но я боюсь, что тебе потом придется что-то делать с моей рукой, как-то лечить ее, потому что я правда ее уже не чувствую.

Ричи задумчиво посмотрел на меня. Клянусь, я видел сквозь его бледный мраморный лоб, как в голове у него копошатся мысли.

— Отец не разрешал тебя отстегивать.

— Мне как минимум надо в туалет, — прошипел я, — твою мать, Ричи, как я, по-твоему, должен это сделать?

Он явно опешил от такой дерзости, да я сам не ожидал от себя подобного. Просто вдруг резко вспомнил, как Билл начал ссориться в кафе с официантом, который забыл принести ему вилку. «Я что, руками должен есть, мать твою?». Помню, тогда я впервые восхитился его смелостью. Особенно, когда узнал, что потом Билл и Стэн не просто отошли вдвоем в туалет, а чем они там еще занялись, пока я ковырял в тарелке свой салат. При этом обидном воспоминании давление у меня резко подскочило. Я решил выместить весь гнев на Ричи.

— Я сказал, отстегни этот сраный наручник. Пожалуйста.

Ричи моргнул так медленно, что мне показалось, будто он сейчас заснет. Потом пожал плечами и достал и кармана ключ.

— Ладно. Только решишь дернуться…

— Я помню.

Ричи наклонился надо мной, полы его кожаной куртки мазнули меня по щеке, я дернулся. От куртки, как и от самого Ричи, сильно пахло дешевыми сигаретами. Билл всегда курил только дорогие марки. Но Ричи подходил этот запах. Он щелкнул ключом, наручник раскрылся, и моя рука, слегка опухшая и безвольная, упала мне на колени.

— Дай посмотрю, — сказал Ричи, присаживаясь рядом со мной на матрас.

Я ждал подвоха. Ждал, что он снова меня сейчас ударит. Ждал, что он сейчас начнет кричать. Но он просто взял меня за руку и поднес запястье почти к самым глазам. И только тут я понял, почему он так странно смотрел на меня сегодня — он был без линз, и его глаза больше не казались такими странными и пустыми.

— Жить будешь, — сказал Ричи, отпуская мою руку. Это замечание выглядело до крайности странным в моей ситуации, но я внутренне прыснул. Ричи за или против меня? Я не знал этого. Ричи отвернулся от меня, начал копошиться в рюкзаке.

Когда он наклонился над рюкзаком, с его плеча сползла куртка (она явно была ему не по размеру), и я увидел у него на плече огромный синяк. Я не мог отвести от него взгляда — синяк в виде пальцев, как будто Ричи кто-то долго и сильно держал за плечо… Он почувствовал на себе мой взгляд, пожал плечами и поправил куртку, натягивая ее обратно.

— Это за разбитый стакан. Пришлось признаться, что я его разбил. Хотя мог сказать, что это сделал ты, и тогда мой отец избил бы тебя.

Язык прилип к небу. Так значит, он все-таки за меня? Может, все же, он поможет мне сбежать? Может, еще не все потеряно?

— Мне жаль, — ответил я, стараясь не думать, от чего меня спас Ричи. Рука у того мужика явно была тяжелая…

— Это ерунда, — ответил Ричи. Он достал из рюкзака пластиковую бутылку воды и хлеб в пакете. А еще большую плитку шоколада. Я смотрел на это, не веря своим глазам.

— Ричи? Может, ты тогда хотя бы объяснишь мне, что происходит?

— Не могу, — он повернулся ко мне, — не могу, правда. Я ничего не знаю… Точнее, не хочу знать. Но я правда ничего не делал с теми девочками… Я их и пальцем не тронул… Они сами… Сами садились в машину. Отец говорил, что они плохие.

— Я тоже плохой? — спросил я первое, что пришло мне в голову.

— Нет.

Ричи отвел глаза, пододвинул мне еду. Он присел на матрас, сложив ноги по-турецки. Я стал растирать потемневшее запястье.

— Меня убьют? — тихо спросил я.

— Не знаю. Мой отец не рассказывает мне про это. Если будешь хорошо себя вести… — он потряс головой, будто сам устал от этой фразы, — но он сказал, что пока ты побудешь у нас. Может быть, несколько дней. Или недель.

— Меня найдут, — слабо возразил я. Запястье действительно ныло.

— Это вряд ли. Ведь здесь никого не находили, — Ричи пожал плечами, — я буду приковывать тебя наручником на ночь. Попытаешься ударить меня — я действительно выстрелю. И извини за пощечину. Я правда хотел тебе помочь. Но я должен слушаться своего отца.

— Помочь? Ты действительно можешь мне помочь?

Ричи отвел глаза.

— Ричи, пожалуйста. У меня есть родители. Они не очень молодые, они себе места не находят… Дай мне хотя бы позвонить им и сказать, что со мной все в порядке, и я жив…

— Нет, — Ричи покачал головой, — нет, не сейчас. Может быть, позже. Если ты будешь хорошим.

— Что же я должен делать? — спросил я.

Язык бился где-то в горле.

Лучше бы я этого не спрашивал. Лучше бы я не знал, что он мне предложит… И что самое страшное, что я на это соглашусь.

— Я потом тебе скажу. Сейчас еще рано. Но я… Я не такой, как мой отец. Тебе не стоит меня бояться, — сказал Ричи.

Ложь. Наглая ложь. Мне стоило бояться его куда сильнее, чем его отца. Мне вдруг показалось, что Ричи хочет положить руку мне на колено, и я поспешно поджал под себя ноги. Он облизал губы, и начал мять бутылку с водой в руках, не смотря на меня. Мне стало не по себе. Я какое-то время молча рассматривал его профиль, скулы, губы… Я боялся его. Я до безумия его боялся.

— Я хочу в туалет, — сказал я, отводя глаза от лица Ричи. Чем дольше я на него смотрел, тем более странное чувство испытывал.

— Ведро там, — он махнул рукой, не вставая с места и не отодвигаясь от меня по матрасу. Он снова начал смотреть на меня слишком внимательно.

— Ты не выйдешь? — спросил я, чувствуя, как свитер прилипает к спине.

— Ты меня стесняешься? Брось, — Ричи едва дернул губами в некоем подобии улыбки, — ненужное чувство. По крайней мере, не в твоей ситуации, — но увидев мое выражение лица, он добавил, — но я могу отвернуться.

Он даже чуть подвинулся в сторону, чтобы пропустить меня к ведру. Я мельком глянул на дверь. Закрыта, конечно, закрыта. Даже если я попытаюсь дернуться в сторону лестницы и выбить дверь плечом, Ричи выстрелит быстрее, чем я даже успею подняться на пару ступенек. Мне надо обхитрить его. Мне надо придумать план. Мне надо… Подружиться с ним. Чтобы он стал мне сотрудником.

— Хорошо.

Как бы мне ни было стыдно и странно, я все-таки воспользовался ведром, потому что терпеть я больше не мог. Ричи действительно сидел ко мне спиной, но я прямо кожей ощущал его присутствие. Я прикрыл ведро крышкой, не думая о том, что Ричи придется его выносить. Твою мать, я даже не думал, что это будет так унизительно. Пока я делал свои дела, и старался делать это как можно тише, мне вдруг показалось, что Ричи все же обернулся и смотрел на меня. Нет, не хватало только, чтобы он видел меня в такой момент… Эдди, тебе кажется. Он на тебя не смотрит.

Я вернулся на матрас, потрясая затекшей рукой. Ричи все еще сидел ко мне спиной, и повернулся, только когда я сел рядом с ним. Кожа на запястье действительно посинела, но я надеялся, что это пройдет. Он скривил губы, смотря на мою руку.

— Сегодня можешь не пристегиваться. И поешь. Не хочу, чтобы ты упал в голодный обморок, пока меня здесь не будет, — сказал он, пододвигая мне хлеб и бутылку с водой.

— Ты будешь приходить ко мне? — спросил я. Я старался подсчитать в уме, какой сейчас час и в какое время Ричи заходил ко мне в эти два дня. Вечером? Утром? Днем? Света из окна было недостаточно, чтобы понять, какое время суток было, а тусклая лампочка под потолком делала пребывание в этом подвале вечным полумраком. Ричи пожал плечами. Он начал водить пальцем с накрашенным ногтем по матрасу.

— Постараюсь приходить к тебе почаще. Пока отца не будет дома.

— Он где-то работает? — с ужасом спросил я, думая о том, что он действительно может работать на обычной работе, а по ночам воровать детей. Ричи снова неопределённо качнул головой.

— Понятия не имею. Мне не стоит об этом знать. Обычно… Неведение сохраняет нервы. Тебе тоже советую не пытаться узнать больше, чем тебе надо.

— Хорошо.

Я решил во всем с ним соглашаться. И, может быть, со временем я склоню его на свою сторону, и он даже поможет мне… Сбежать.

— Ты, наверное, думаешь о том, как отсюда можно сбежать? — Ричи вдруг поднял на меня голову, и я замер, даже дыхание затаил, подумав о том, что он действительно читает мои мысли. Рука моя замерла над пакетом с хлебом, не в силах взять его, — хочешь, я скажу тебе, как отсюда можно выбраться?

— Ричи? — горло сжалось от волнения, — ты действительно скажешь?

— Конечно, скажу, — Ричи улыбнулся, и это была первая добрая улыбка на его лице. И последняя. Он наклонился почти вплотную к моему лицу, обдавая сигаретным дыханием, — я скажу тебе, как отсюда сбежать, Эдди. Никак.

Комментарий к 5. Надзиратель

Оставляйте, пожалуйста, комментарии, они очень мотивируют писать дальнейшие , новые главы 📢

========== 6. Ещё одно знакомство ==========

grandson — Blood // Water

23 или 24 апреля

Не помню, как я провел следующие дни. Помню, что Ричи приносил мне еды, все тот же хлеб и воду, иногда действительно приносил еще шоколадки или печенье. Дни тянулись словно месяцы. Я смотрел на пометки на стене и не верил, что прошла только неделя. Мне казалось, что я тут уже целый год.

Я провел множество часов, думая о том, как мне сбежать. Я пытался подтянуться на руках и выглянуть в окно, но оно было таким грязным забито решеткой и, что разглядеть, что там скрывалось за ним снаружи, было просто невозможно. Я несколько раз думал о том, чтобы действительно напасть на Ричи, когда он в следующий раз принесет мне еду. Но потом я всякий раз видел у него под курткой пистолет, и моя решимость убавлялась. Шансов на то, что я бы действительно победил с ним в драке, были не так уж и велики, а шанс получить пулю в ногу или куда-нибудь еще были намного выше. Я почему-то был уверен, что он стреляет метко. Но проверять мне этого не хотелось.

Я постоянно плакал. Я хотел домой, к родителям, к Стэну, даже, черт с ним, к Биллу. Я готов был оказаться где угодно, только не в этом сыром, темном подвале. Я с ужасом думал о том, сколько времени мне еще предстоит здесь провести. Я радовался только тому, что сумасшедшего папашу Ричи я больше не видел, а сам Ричи не особо много разговаривал со мной. Он приносил мне еду, спрашивал, нужно ли мне что-то еще, и когда я гордо отвечал, что нет, уходил, пожав плечами.

Ричи меня пугал. Ему достаточно было только спуститься в подвал, позвякивая своими цепочками на шее, как у меня начинали трястись внутренности. Я не понимал, почему он вызывает во мне такое чувство страха — то ли из-за почти полного отсутствия эмоций и мимики на лице, то ли потому что он снова стал носить чернющие линзы, отчего взгляд его казался безумно жутким, и я постоянно отводил глаза.

Мне не нравилось, когда Ричи присаживался прямо напротив меня на корточки и долго смотрел мне в лицо, будто изучая и рассматривая меня, как под микроскопом. Я чувствовал себя ужасно грязным, просто отвратительно грязным, потому что я не ходил в душ уже целую неделю. Ричи, казалось, вообще не обращает на это внимания. Он смотрел на меня… Как я раньше смотрел на Стэна. От одной только подобной мысли мне становилось дурно.

— Почему твой отец не приходит? Если я ему нужен? — как-то спросил я, когда Ричи достал из рюкзака бутылку воды. Тот пожал плечами.

— Понятия не имею. Он пока уехал по делам, но сказал, чтобы я не думал тебя выпускать, иначе он убьет нас двоих.

Я помолчал. Все это было похоже на какой-то сюрреализм, который происходил будто не со мной. Я уже привык спать на неудобном матрасе без подушки, покрываясь лишь старым пледом. Я научился не думать перед сном о тараканах и крысах, которые могли тут быть. Один раз ночью я проснулся от собственного крика, потому что во сне у меня затекла рука, и когда я потянулся ей поправить волосы, я ее не почувствовал, и она с глухим шлепком упала мне на лоб. Я подумал, что это большая, жирная крыса и заорал благим матом. На мой крик тогда примчался Ричи — была ночь, я был точно в этом уверен, но он выглядел так, словно не ложился. Он шикнул на меня, сказал, чтобы я не орал, а когда я пожаловался, что тут крысы, вздохнул и лишь молча просидел возле меня всю ночь, даже не сомкнув глаз. Может быть, он вампир? В детстве я любил зачитываться романами Стефани Майер про Эдварда Каллена, я всегда ассоциировал себя с ним и хотел быть таким же классным, как он. Может, Стефани не врала, и вампиры действительно существуют?.. Спать в присутствии Ричи мне было еще страшнее, чем без него, потому что каждый раз, когда я открывал глаза, он смотрел на меня, и черт знает, какие мысли были в его голове.

— Ричи, я… Я хорошо себя вел. Правда. Я не пытался сбежать. Кричал только один раз, и то во сне, случайно, может быть… Мне сейчас можно позвонить родителям? — слабо спросил я. Ричи повернулся ко мне. С каждым разом, присаживаясь ко мне на матрас, он придвигался все ближе и ближе, и в этот раз он даже коснулся коленом моей ноги. Я не знал, как на это отреагировать, но на всякий случай не стал отодвигаться, боясь его чем-то рассердить. Ричи склонил голову на бок.

— Ты же понимаешь, что я не могу это сделать.

— Но почему? Они хотя бы будут знать, что я жив… У моей матери больное сердце… — начал врать я, на что Ричи покачал головой.

— Нет. Нельзя. Еще рано. Ты еще недостаточно хорошо себя ведешь.

— Но, Ричи…

— Мне пора. Отец не разрешает с тобой много разговаривать.

И обычно наши разговоры на этом и заканчивались. Он уходил, оставляя меня в этом подвале, одного, грязного, покинутого, не знающего, чего стоит ожидать и чего бояться.

По моим подсчетам, на календаре должно было быть 25 апреля, когда я познакомился, наконец, с мамашей Ричи. Как я узнал потом, она не была ему родной матерью — та женщина и тот мужчина, которого я видел, действительно были мужем и женой, и Ричи жил с ними, притворяясь их сыном. Женщине на вид было лет сорок, и если она родилась в восьмидесятых, то в них она и застряла — она выглядела как типичная карикатура из тех годов. Выжженные перекисью волосы, залаченные наверх, жирно подведенные черным глаза. Черные кожаные узкие брюки сидели ужасно на ее далеко не стройных ногах, такая же, как у Ричи, черная кожаная куртка плотно сидела на довольно широкой спине, а ярко-фиолетовая помада на губах была нанесена криво. Я проснулся, когда она стояла надо мной, и чуть было не заорал благим матом.

— Эй! Дэвид! Ричард! Идите сюда, — крикнула она прокуренным голосом, и теперь, наконец, вся семейка была в сборе.

Я сел на матрасе, потирая руку, которую использовал в качестве подушки. На руке сошли синяки от наручников, запястье перестало ныть, но теперь я боялся, что у меня будут вши, потому что я все еще ни разу не помылся. Я уже даже привык к пользованию ведром, но не привык тому, что Ричи его выносил с самым обычным выражением лица. Что здесь происходит?..

— Эй, Тозиер, — окликнула женщина Ричи, когда он вместе с Дэвидом спустился вниз, — и где ты только нашел такого красавчика?

— Он слишком взрослый, Салли, — сказал Дэвид, подходя ко мне, — он нам не подойдет. Я Ричарду уже сделал замечание, — на этих словах Ричи вздрогнул, — о том, что он притащил не того, кого нам надо.

— И что тогда мы будем с ним делать? — женщина снова наклонилась надо мной, демонстрируя в глубоком декольте майки большую грудь. Я испуганно вжался в стену, — мне он нравится. Давай оставим его. Ну, Дэвид, пожалуйста, — засюсюкала она, словно маленькая девочка, упрашивающая отца купить ей собачку. Только я не хотел быть собачкой.

— Я бы пристрелил его, и дело с концом. В городе все только и говорят, что о пропавшем подростке. Но не бойся, — мужчина улыбнулся мне, — тебя здесь никто и никогда не найдет.

Ричи стоял чуть позади них, пока женщина рассматривала меня, словно животное в зоопарке. Я еле сглотнул, попытался слабо что-то сказать, но увидел, что Ричи покачал головой и пальцем показал мне, что надо молчать. Неужели, у него есть какой-то план? Господи, помоги мне…

— Но мы не можем держать его здесь, в подвале, слишком долго. Но и с трупом будет слишком много возни, — сказала женщина, поворачиваясь к мужу. Я все еще решительно ничего не понимал. Дэвид цокнул языком.

— Я все еще считаю, что от него надо избавиться.

— А я хочу его оставить! — вскрикнула женщина.

— Салли, ему шестнадцать… — мягко попытался сказать Дэвид, — ты же сама понимаешь, он слишком взрослый…

— Ну и что, — женщина всплеснула руками, — сделаем исключение. И ты посмотри, какой он милый, — протянула она, снова поворачиваясь ко мне. Меньше всего я сейчас выглядел милым. Я не мог даже моргнуть лишний раз при них, так я боялся этой сумасшедшей семейки. Я перевел беглый взгляд на Ричи. Тот закусил губу. Салли и Дэвид повернулись на него.

— Ну, а ты что скажешь? Это же ты его сюда притащил. А нам он не нужен, нам был нужен другой! И что теперь с ним делать? — спросил Дэвид. Я умоляющее сложил руки, чтобы Ричи сказал, что меня надо отпустить. Не надо меня убивать, Господи, мне шестнадцать лет…

— Думаю, его нужно оставить, отец, — сказал Ричи, немигающим взглядом смотря на меня, точнее, сквозь меня, — уверен, он нам еще пригодится.

Салли захлопала в ладоши, как маленькая девочка, а я начал мысленно молиться.

— Дэвид, пожалуйста…

— Черт с вами, оставим его пока здесь, — сказал отец семейства, — придумаю, на что он может сгодиться. Тозиер, — окликнул он Ричи, — он пока будет на тебе. Сам с ним возись и носи жрачку, я на это не подписывался.

— Конечно, отец, — ответил Ричи, слегка дергая губами в неком подобии улыбки, продолжая смотреть прямо на меня, — я о нем позабочусь.

========== 7. Неизвестность ==========

The 1975 — Sex

Когда родители (или кем они там приходились Ричи) ушли, я остался сидеть на матрасе, словно пыльным мешком по голове ударенный. Я переводил взгляд с Ричи на стену позади него, думая о том, как бы разбить себе голову. Я думал, что у любой эмоции есть свой предел. Что не может быть уже больно после какой-то отметки или страшно… Но оказалось, так могло быть. Мне с каждым днем, с каждым часом, становилось страшнее, и это ощущение только усиливается. Ричи стоял, сложив руки на груди. Он одновременно и пугал, и завораживал меня.

— Зачем я понадобился твоему отцу? — спросил я, отирая лицо рукой. Перед глазами все немного плыло, я подумал, что от эмоций, переживаний и нервов могу даже потерять сознание, а этого мне хотелось меньше всего. Я не заметил, как моя рука сама потянулась к бутылке с водой, и я сделал несколько жадных, быстрых глотков. Ричи все еще продолжал смотреть на меня, не выражая своим лицом не единой эмоции.

— Понятия не имею. Я не спрашиваю, сказал же тебе. Лучше и впрямь иногда не знать некоторых вещей.

— Он меня убьет? — спросил я. На тот момент, я думал, что смерть — действительно самое страшное, что может произойти с человеком. Но если бы я только знал, если бы я только знал, что меня ждет…

Ричи снова пожал плечами.

— Где твои настоящие родители? — я начал сжимать бутылку с водой в руках, перекатывая ее между пальцами, чтобы хоть как-то занять руки. Ричи дернул плечом.

— Отца я никогда не знал, а мама умерла, когда мне было одиннадцать.

— Ричи, мне жаль. Мне правда очень жаль. Если эти люди… Они тебя тоже как-то… Держат в заложниках, то… Мы могли бы… Могли бы сбежать вместе… Клянусь, я бы помог тебе, ты бы… Я бы… — я чуть было не ляпнул, что он мог бы жить с нами, но вовремя успел прикусить язык. Даже если бы Ричи и помог мне сбежать, я бы сдал его в полицию первым. Хотя нет, не в полицию. В больницу. Он выглядел самым странным из всей их «семейки» и это безумно меня пугало.

— В заложниках? Нет, что ты. Я люблю их. Они моя семья, — сказал Ричи самым будничным тоном, будто говорил об обычной семье, такой, как моя, а не о людях, которые похищают детей и замешивают в это еще и своего сына. У меня голова шла кругом.

— Ричи, прошу, скажи, что они со мной сделают? — спросил я, еле шевеля языком от страха. Ричи помолчал какое-то время, потом присел ко мне на матрас, опять слишком близко. Я попытался отодвинуться от него, но Ричи положил мне руку на колено, и я дернулся от страха.

— Не знаю. Они еще никогда не похищали мальчиков. Может быть, тебя отпустят, — он посмотрел мне прямо в глаза, и я чуть было не выдохнул от счастья, но тут он снова заговорил, перекрывая мне кислород своей фразой, — а, может, убьют. Я не спрашивал никогда. Они… Делают страшные вещи. Я никогда не остаюсь дома, когда это происходит. Не хочу это слышать. И это знать.

— Ты хоть понимаешь, что они — плохие люди? Они преступники. И ты им помогаешь? — с ужасом спросил я, на что Ричи снова, как заведенный, дернул плечами.

— Они спасли мне жизнь. Я многим им обязан. Не знаю, где бы я был, если бы не они. Так что я просто выполняю свою… Часть работы. Я не делаю ничего плохого. Правда. Я просто привез трех девочек… И тебя. Они сказали, что те девочки были плохими. Избалованными. И что их следовало наказать.

Ричи произносит это на одном дыхании, как заученную фразу. Избалованные девочки? Надо наказать? Да это же сумасшедший бред какой-то! Девочки десяти лет, кому они могли сделать что-то плохое?! А я? Я каким образом попал в этот список?

— Но ты же знаешь, что я не богат. И не избалован. За что надо наказать меня? — вопрос слетает с моих губ помимо моего желания. Ричи продолжает держать руку на моей ноге. Мне кажется, ему нужна помощь. Возможно, он здесь еще больший пленник, чем я. Он неуверенно склоняет голову к плечу.

— Пока не за что. Пока ты… Неплохо себя ведешь. Но все зависит от тебя самого. Пока отец не решит, что с тобой делать, ты будешь сидеть тут.

— И сколько это может продолжаться? — спросил я, холодея изнутри. Мне показалось, что даже внутренние органы в животе покрылись коркой льда. Ричи слегка улыбнулся, маленький шрам на щеке натянулся. Даже он его совсем не портил. Мне нравилась его внешность. Он не шел ни в какое сравнение с ангельским и милым Стэном… Господи, Стэн. Если бы он только знал, к чему приведет наша с ним ссора… Я на минуту прикрыл глаза, вспоминая Стэна. Его улыбку, глаза, волосы. Его духи, которые я обожал в тайне нюхать, пока оставался у него в комнате. Я даже купил себе точно такой же флакон, чтобы нюхать дома, перед сном, представлял, что это Стэн рядом со мной. Я представил, как Стэн каким-то образом врывается сюда, в подвал, вырубает этого мужика, его сумасшедшую жену, избивает Ричи и спасает меня. Я падаю в его объятия, и он говорит, что никогда не любил Билла, а встречался с ним только, чтобы вызвать во мне ревность. Но когда он узнал, что я пропал, он чуть было не умер и перевернул весь город вверх дном, чтобы найти меня и нашел…

«Найди меня, Стэн», — мысленно произнес я, и не заметил, как у меня заслезились глаза. Я поднял глаза к потолку, попытался сморгнуть слезы и загнать их обратно, но сделал только хуже — одна предательская слеза побежала по щеке. И Ричи это заметил.

— Эй, ты плачешь? — тихо спросил он, наклоняясь ко мне. Запах духов из воспоминаний выветрился, в нос ударил только запах сигарет Ричи. Он был полностью пропитан ими. Я дернул головой, отодвигаясь от него. Ричи поджал губы.

— Да. Черт возьми, да, я плачу. Я заперт в каком-то подвале со странными людьми. Я боюсь за своих родителей. И за своих друзей, они места себе не находят от волнения за меня, ты хоть понимаешь, что это такое?! Конечно, я плачу. Можешь радоваться, — сказал я, пытаясь рукавом свитера вытереть слезы. Ричи полез в карман куртки и вытащил оттуда носовой платок. Белоснежный носовой платок выглядел до жути странно в его перепачканных руках с черными ногтями. Я заметил, что у Ричи ногти были накрашены слишком идеально. У меня даже мама так ровно ногти никогда не красила.

При воспоминании о маме я заплакал еще больше. Я хотел домой. Я не хотел больше находиться на этом матрасе, я хотел домой, в свою комнату, в свою кровать, проснуться и понять, что это все был дурной сон. Пойти в школу, слушать там шутки Билла, смотреть на Стэна, осторожно стараться прикоснуться к нему, будто невзначай, а не сидеть тут, в малюсеньком подвале с каким-то психом…

— Возьми, — тихо сказал Ричи, протягивая мне платок, — у тебя руки грязные, ты можешь в глаз занести инфекцию.

— Мне все равно. Если твой папаша собрался меня убить, то инфекция в глазу — наименьшее, что может со мной случиться.

— Эй, не плачь, правда. Может быть, мой отец ничего тебе не сделает, — сказал Ричи таким мягким голосом, что я невольно поднял на него глаза. Меня смущала его резкая перемена в лице, голосе, повадках. Поскольку я не взял платок, Ричи наклонился и сам вытер мне лицо. Я замер, как статуя, боясь шевельнуться, пока он вытирал платком мои слезы, — я буду приходить к тебе каждый день. Тебе здесь будет не так скучно.

— Я хочу домой, — промямлил я. Мне было так страшно, одиноко и жутко, что при Ричи я терял все остатки гордости. Я был готов упрашивать его меня отпустить, — пожалуйста, Ричи. Я хочу домой. К родителям.

— Прости, — покачал головой Ричи, — но теперь твой дом здесь.

***

Отметок на стене стало уже пятнадцать. Потом двадцать.

Ричи сдержал свое слово. Он приходил каждый день. Приносил мне еду, иногда даже какие-то безделушки. Я попросил его принести мне бумагу и карандаши, чтобы рисовать. Я по-прежнему не оставил мысль о том, что буду поступать в художественную академию, и мне надо было упражняться в рисовании. Плюс я хотел записывать свои мысли, вести хотя бы какой-то отчет того, что со мной происходит. Отец и мать Ричи тоже приходили, но в основном ничего не говорили. Могли какое-то время молча посмотреть на меня, о чем-то пошептаться и уйти. Я спрашивал у Ричи каждый раз, зачем я им понадобился, на что он пожимал плечами и ничего не говорил. Он садился со мной на матрас и смотрел, как я рисую или спрашивал меня о чем-то.

Один раз, когда он пришел и принес мне еще цветных карандашей (я больше любил рисовать акварелью, но был благодарен и за карандаши), он долгое время сидел молча, склонив голову к плечу и смотрел на то, как я рисую. Я чувствовал себя отвратительно — я не принимал душ целый месяц и был таким грязным, будто специально вывалялся в грязи, как свинья. Влажных салфеток, которые приносил мне Ричи, катастрофически не хватало. Я все еще не привык пользоваться ведром и не хотел к этому привыкать.

Я пытался придумать план бегства. Думал действительно наброситься на Ричи, потому что он перестал меня пристегивать, но пистолет он по-прежнему носил при себе. Я боялся рискнуть и проверить, насколько метко он стреляет. Уговоры на него тоже не действовали. Каждый раз, когда я заводил разговор на тему того, чтобы меня отпустили за любые деньги, он прикладывал палец к губам и показывал глазами на потолок — и будто в подтверждение я слышал шаги его родителей наверху, их смех и какие-то разговоры. Мне приходилось заткнуться, чтобы не злить Ричи. По крайней мере, он один приносил мне еду и карандаши с бумагой, и я должен был быть за это благодарен.

Я радовался тому, что я был жив и здоров (и очень, очень грязный), а моей жизни и здоровью относительно ничего не угрожало. Я научился спать на жестком полу на матрасе и покрываться старым пледом. А все остальные мысли я старался отгонять от себя.

Меня скоро найдут. Скоро найдут. Меня не могут не найти.

— Кого ты рисуешь? — как-то спросил Ричи, заглядывая мне через руку. Он притащил мне кирпич, который я использовал как столик, на котором рисовал. Рука двигалась по листку свободно и уверенно, вырисовывая кудри Стэна, — он красивый.

— Мой друг, — ответил я, не поднимая головы от листа. Ричи шумно выдохнул.

— А девушку свою ты не рисуешь?

Я повернул к нему голову, сжимая в пальцах карандаш. Обычный серый карандаш, который Ричи заточил мне ножом. Я чуть было не заорал в голос, когда он подошел ко мне с ножом, но он всего лишь хотел заточить мне карандаши.

— У меня нет девушки, — ответил я.

— А была? — не отставал Ричи.

Я помолчал, делая еще какие-то бездумные штрихи на рисунке. Стэн выглядел как живой. Мне захотелось к нему даже больше, чем к родителям. Он ищет меня. Уверен, он меня ищет.

— Не было. Никогда не было.

— Ты… Никогда не был в отношениях? — спросил Ричи, приваливаясь спиной к стене, и поигрывая змейкой на куртке. Он, казалось, никогда не переодевался, либо у него был огромный запас черных маек, футболок и курток. Я не особо его разглядывал. Для меня Ричи стал чем-то наподобие предмета мебели — я благодарил его за еду, которую он мне приносил, и иногда разговоры с ним скрашивали мои будни. Но в этот раз я полностью повернулся к нему и уставился на него.

— Никогда. А что?

— Просто стало интересно, — ответил Ричи, встретив мой взгляд абсолютно спокойно, — а тебе кто-нибудь нравится?

— Какая тебе разница?

— Ну… Просто интересно.

— Нравится, — ответил я, снова возвращаясь к рисунку. Ричи задышал у меня за спиной слишком часто, — что?

— Тебе нравятся парни? — резко спросил Ричи, и я снова на него обернулся. Карандаш в пальцах стал будто чужим.

— Да.

— Понятно.

Мы помолчали какое-то время. Ричи действовал на меня в данный момент раздражающе. Он словно хотел еще что-то спросить, но не мог. От него почти по-настоящему исходили какие-то электрические волны, он явно был напряжен. Не выдержав, я снова развернулся к нему, бросив карандаш.

— Какое тебе дело? Даже если бы я был в отношениях, разве ты бы меня этого не лишил? Я сижу тут уже чуть ли не целый месяц, а по ощущениям так целый год.

— Радуйся, что ты жив, — резко сказал Ричи, — другим повезло меньше.

— Расскажешь об этом в суде, и, может быть, тебе даже поверят, — хмыкнул я, складывая руки на груди. Ричи сузил глаза.

— Я ни в чем не виноват.

— Да брось. Ты прекрасно понимаешь, что делаешь ужасные вещи. Поэтому пытаешься меня задобрить, принося мне карандаши. Только это так не работает. Я сдам тебя в полицию так же, как и твоих родителей, когда меня найдут.

— Уверен, что найдут? Может быть, ты думаешь, что тебя ищет твой любимый Стэн?! — Ричи перешел на крик, от которого у меня чуть не заложило уши. Я в шоке выронил карандаш из пальцев.

— Стэн? Откуда ты про него знаешь?

— Я следил за тобой до этого. Иначе как бы я оказался возле дома твоего дружка так поздно?

— То есть, это было подстроено? — спросил я, чувствуя, как волна страха накрывает меня с головой.

— Я просто делаю то, что велит мне делать отец, — резко сказал Ричи, поднимаясь на ноги и поправляя выбившуюся майку из джинсов.

— А если бы я не сел к тебе в машину, что тогда?

— Но ты же сел, — хмыкнул Ричи, — причем сам.

— Ты что, следил за мной? — в ужасе спросил я, смотря на то, как Ричи облизывает губы. Он посмотрел на мой рисунок, потом быстро схватил его, и я не успел вырвать его у него из рук.

— Необязательно следить за человеком, чтобы многое о нем узнать. Но я знаю о тебе даже больше, чем ты можешь знать о себе сам. Я знаю твои секреты, — сказал Ричи, рассматривая портрет Стэна, — серьезно думаешь, что он повелся бы на такого хорошего мальчика, как ты?

— Ничего я не думал. Он в отношениях, не стоит в это лезть. Отдай мне рисунок, — мне не хотелось, чтобы Ричи даже произносил его имя.

— Я могу научить тебя быть плохим. И может быть, даже помогу тебе сбежать, — сказал Ричи, возвращая мне рисунок, и при этом странно смотря на меня. В его взгляде было… Возбуждение?..

— Плохим? Как ты? — хмыкнул я, забирая рисунок и осторожно складывая его. Сердце клокотало где-то в горле. Я отвернулся от Ричи, прижал рисунок к груди, чувствуя, как сердце готово прорвать грудину.

— Я уверен, что ты даже намного хуже, чем я.

========== 8. Ванная ==========

NBA Royal — Sex

Я так и не понял, что имел в виду Ричи в последний наш разговор. Он ушел, как обычно, громко хлопнув дверью, оставив меня терзаться сомнениями и еще больше сомневаться в его адекватности.

Он следил за мной. Как минимум, он знает про Стэна. Но его отец сказал, что им был нужен не я, а кто-то другой.

Значит, не отец Ричи собирался меня похитить, а сам Ричи. Но зачем?..

Я старался мыслить логически. Несмотря на то, что главным в семье явно был Дэвид (как минимум, он имел влияние на Ричи, потому что надо было быть совсем дураком, чтобы не заметить, как Ричи его боялся, и вряд ли только из-за побоев), следовательно, решения принимает он и мне стоит бояться именно его. Мать выглядела пока самой нормальной, и каждый раз, когда она приходила ко мне, она разговаривала со мной вполне дружелюбным тоном. Спрашивала, кто мои родители, и у меня даже создалось впечатление, что, если бы она была чуть более адекватной (все же, это именно она настояла на том, чтобы меня тут оставили), она могла бы мне сопереживать и сочувствовать. Она смотрела на меня почти с материнской нежностью. Я понимал, что Салли и Дэвид — странные люди, скорее всего, даже не здоровые психически, и хотя отец не упускал случая припугнуть меня пистолетом, я видел, что он блефовал. Им был нужен не я, а кто-то другой. И, возможно, они действительно не хотят меня убивать просто так. Хотя я и не знал, какой мотив у них был для похищения тех девочек, он у них все же был. А убивать просто так не входило в их планы. Поэтому какими бы странными они ни были, я боялся их не так сильно, как мог бы, если бы они были в доме только вдвоем.

А вот Ричи пугал меня больше всех. Но при этом, чего лукавить, он меня притягивал. Это как в детстве — когда вам говорят, что ни в коем случае нельзя совать пальцы в розетку или вставать на подоконник, вам все равно хочется это сделать, даже если вы знаете, чем это может обернуться.

Я всегда был хорошим мальчиком. Я всегда делал то, что мне говорили и никогда не нарушал запретов. Но Ричи, черт возьми, меня притягивал и пугал одновременно. Если бы он вел себя чуть более адекватно и понятно…

Я уже даже не знал, сколько дней я точно тут находился — все дни сплелись в один липкий комок, где я только спал, ел то, что приносил Ричи, рисовал, и старался не думать ни о чем. Я отгонял мысли, которые копошились у меня в мозгу, и все равно не мог сосредоточиться ни на одной.

Что там делает Стэн? Мои родители? Что обо мне говорят в городе? Я бы отдал все за один-единственный звонок домой, чтобы переговорить с мамой или отцом, сообщить им хотя бы о том, что я жив и относительно здоров…

А еще я очень сильно хотел принять душ. Я не понимал, почему Ричи не разрешает мне хотя бы на десять минут зайти в ванную. Я не смогу оттуда сбежать и вряд ли попытаюсь повеситься на душе. Я хотел выжить любой ценой. Я хотел, чтобы люди, похитившие меня и тех девочек, были наказаны. Я хотел бороться за жизнь любой ценой, и я даже не подозревал, откуда у меня столько жажды к тому, чтобы остаться в живых. Мне казалось, что, если я выживу после такого, моя жизнь изменится, и я сам стану совсем другим человеком. В какой-то момент я даже стал ловить странное удовольствие от этой ситуации — я представлял, как буду давать интервью газетам и журналистам о том, как выжил в подвале, не имея никаких условий, соседствуя с тремя психопатами, может быть, даже напишу книгу про свои страдания, потом по ней снимут фильм, а я сыграю главную роль… Все станут брать у меня интервью, а я буду рассказывать историю своего выживания.

Конечно, это были всего лишь мысли, в которые мне необходимо было уходить, чтобы как-то коротать время. Рисовать постоянно я тоже не мог — рука уставала, карандаши тупились, а Ричи не всегда приходил их точить. Да и когда он приходил, мне всегда было не по себе, потому что я не знал, какую выходку он мог выкинуть в следующий раз.

Как он тогда сказал? Я? Я хуже, чем он? Ну, спасибо, Ричи, я хотя бы не краду людей и не удерживаю их силой в подвале, угрожая пистолетом. Если уж у меня и есть темная сторона, в которой я не мог признаться даже самому себе, она не шла ни в какое сравнение с темными мыслями Ричи, потому что я никогда и никому не делал больно.

Я надеялся, что Ричи не сделает мне больно. Он хоть и выглядел психом, но иногда вел себя очень мило. Если я не буду обращать внимания на его выходки и перепады настроения, у меня получится склонить его на свою сторону.

Если бы все было так просто.

***

В следующий раз, когда Ричи пришел ко мне через пару дней, я уже весь извелся от мыслей о том, что они обо мне забыли и решили обречь на верную смерть от голода. После нашего последнего разговора Ричи не появлялся в подвале четыре дня, и вообще во всем доме не было никаких признаков жизни. А что, если они все куда-то уехали, а меня бросили тут умирать? Хлеб и вода устрашающе быстро заканчивались, и хотя я не делал никаких физических упражнений, никуда не ходил и даже лишний раз не вставал с матраса, сил мне не хватало, и я вечно чувствовал усталость и легкий голод.

Я даже не смог вскочить от радости, когда услышал, что дверь открывается, и по лестнице ступают ботинки Ричи. Целый месяц я не ел нормально, чтобы не испытывать чувства голода, и ощущал легкую слабость и даже озноб. Я не хотел заболеть, потому что знал, что никто меня лечить не будет, и это означало бы только одно — смерть.

— Успел соскучиться? — спросил Ричи, возвышаясь надо мной. Сегодня на нем была черная полупрозрачная рубашка, расшитая стразами. Он явно не знал, как одеваются маньяки и похитители. Я отвернулся от него к стене, — у меня к тебе деловое предложение.

Я даже не смотрел на него. Если он опять заведет песню про хорошее поведение, я заору. И буду орать, пока хоть кто-нибудь меня не услышит, даже если этим я разозлю его. Я успел заметить, что Ричи пришел без рюкзака, а значит, еды мне снова не видать. Решил заморить меня голодом? Что ж, отлично. Тогда я точно не буду с ним разговаривать.

— Ты меня слышишь вообще? Можешь повернуться, пока я с тобой разговариваю? — спросил Ричи вполне нормальным голосом, и я немного повернул к нему голову.

— Ну? Пришел проверить, не сдох ли я?

— Я пришел сообщить тебе, что мои родители уехали. Их не будет дома несколько недель, как минимум.

— И что? Пришел похвастаться, что тебя никто не будет бить, чтобы я за тебя порадовался? Или что по возвращении мне подселят друга? Или подружку?

— На твоем месте я бы не иронизировал, если ты хочешь принять ванну.

Я резко повернулся к Ричи. Я уже даже забыл, что такое — принимать ванну или мыть руки водой, а не пытаться вытереть салфетками, которые засыхали в открытой пачке через пару часов. Я сел на матрасе, кое-как попытался пригладить грязные волосы. Ричи продолжал стоять, сложив руки на груди, как надсмотрщик.

— Ты правда разрешишь мне принять душ?

— Если ты этого хочешь, — Ричи пожал плечами, — но только на моих условиях.

Я облизал полусухие губы. Господи, мысль о горячей воде просто как огнем меня обдала, даже силы откуда-то появились.

— Что я должен сделать?

— Слушаться меня. И не делать глупостей. Обещаешь?

— Думаешь, я попытаюсь сбежать через сливное отверстие? — попытался пошутить я, но Ричи даже не моргнул, не дернул бровью. Я смутился.

— Пока родителей нет, я могу разрешать тебе выходить из подвала и принимать душ. Не хочу, чтобы у тебя завелись вши.

— Откуда такое участие во мне? — спросил я, снова поеживаясь под взглядом Ричи. Меня смущало, что я видел его тело через полупрозрачную ткань рубашки. Несильно развитые, но все же явные мышцы на руках, пресс… Я отвел глаза.

— Может быть, мне от тебя что-то нужно? — Ричи сузил глаза.

— Что?

Ричи помолчал какое-то время, а потом наклонился надо мной, упираясь руками в колени, не сводя пристального взгляда.

— Давай так. Я облегчу тебе пребывание в заложниках на все то время, пока родителей не будет дома. Ты сможешь пользоваться ванной, нормальной кроватью и есть не только хлеб. Но за это ты мне будешь кое-что должен.

— Деньги? — спросил я, но сразу по лицу Ричи понял, что попал не туда. Он покачал головой.

— Я не сделаю тебе больно, обещаю. Но тебе придется мне довериться. Ты согласен?

Оглядываясь назад, я не могу ответить, почему я ему поверил. Может быть, потому, что он говорил спокойным голосом и не орал, как псих. Может быть, я слишком хотел в ванную и поесть нормальной горячей еды. Может быть, меня привлекли его глаза… Но я кивнул.

— Хорошо. Я согласен.

— А если ты будешь очень хорошим… Я помогу тебе отсюда выбраться. Только есть одно маленькое «но», — сказал Ричи, снова прищуривая глаза. Он медленно облизал верхнюю губу, и меня передернуло от этого жеста.

— Какое?

Ричи медленно провел пальцем по своим губам.

— Тебе может понравиться здесь так, что выбираться отсюда ты уже не захочешь.

Так или иначе, но Ричи вывел меня из подвала. Я старался по максимуму запомнить обстановку в доме. Дом действительно был большой — три этажа, огромная гостиная. Походу, они правда не нуждались в деньгах. Ричи провел меня на второй этаж по скрипучей лестнице, и с каждым скрипом я вздрагивал от страха. Ричи шел сзади меня, и я боялся, что обернувшись, увижу пистолет у него в руках. Помню, меня еще поразила наша разница в росте — он был выше меня на добрых пятнадцать сантиметров, а еще у него были сапоги, похожие на ковбойские, черные, лаковые, на широких каблуках. Ни дать, ни взять рок-звезда из прошлого.

Я думал о том, что, вероятно, Ричи просто хочет чувствовать надо мной власть, пока его отца нет дома. Но сейчас мне было все равно. Если я смогу принять душ, я буду чувствовать себя совсем другим человеком, и может быть, мои мозги заработают быстрее. Руки под свитером зачесались, но я боялся тронуть их, чтобы Ричи не подумал, что у меня завелись блохи и не передумал предоставить мне ванную комнату. Как оказалось, у него была личная ванная комната на втором этаже. Я попытался выглянуть в окно в гостиной, пока Ричи закрывал подвал (для чего?..), но тоже ничего не заметил. Мутные окна, словно за ними туман. Ричи молча дышал мне в спину, пока мы поднимались по ступенькам.

— Открывай дверь, — скомандовал он, когда мы остановились перед входом в ванную. Я повернул ручку и переступил порог. Свет был уже включен, и я понял, что Ричи явно подготовил все к моему посещению. Комната как комната, с ванной, раковиной, туалетом (о господи, никогда не думал, что буду так радоваться ему) и маленькой стиральной машинкой. Раковина и ванна были старыми, но выдраенными до блеска. Зеркало над раковиной было мутным, но на нем не было ни единого пятнышка. Я вспомнил о том, как Ричи ровно красит ногти. У него что, ОКР?..

— Вещи сними и закинь в стиралку, — скомандовал Ричи, и я даже не поворачивался на него. Я разглядывал набор вещей на крышке стиральной машинки и извилины в моем мозгу стали копошиться, как черви. Он готовился. Он знал, что я соглашусь пойти с ним…

Там была большая буылка шампуня, новая бритва, два куска мыла (зачем мне два?), три огромных полотенца, косметические ножницы, и какая-то одежда. Я осторожно потянулся рукой к стопке с вещами. У меня горло перехватило, когда я обернулся на Ричи, а тот стоял, привалившись спиной к двери в ванную комнату. Места и воздуха в помещении стало не хватать для двоих.

— Ричи, — прошептал я, перебирая вещи. Я осторожно разгладил розовую футболку-поло, короткие красные шорты и белые длинные гетры в полоску. Я одевался так лет в тринадцать, но никак не в свои года.

— Что? — Ричи приложил руку к шее, его глаза расширились, и почему-то мне показалось, что это вовсе не из-за линз.

— А где… Где… То, что я должен надеть под шорты? — спросил я каким-то не своим голосом, снова оборачиваясь на стиральную машинку. Может быть, нижнее белье он положил под полотенца? Хотя при мысли о том, что Ричи стал бы выбирать мне трусы (или не дай Бог дал свои!), голова закружилась.

Лучше бы я решил подцепить вшей.

— Они тебе не понадобятся, — ответил Ричи, кладя ладонь на дверную ручку и постукивая по ней пальцами с черными ногтями, — даю тебе полчаса. Ровно через тридцать минут я вернусь, и тебе лучше быть одетым, иначе… Разговор у нас получится уже совсем другой. Или… — он шумно сглотнул, — не получится совсем.

С этими словами Ричи вышел из ванной комнаты, и я услышал, как щелкнул дверной замок снаружи. Я остался стоять, покрываясь страхом с головы до ног, сминая в руках до неприличия короткие шорты и ощущая какое-то странное ощущение внизу живота.

Комментарий к 8. Ванная

а у меня сегодня день рождения, юбилей, ура

========== 9. Договор ==========

Charlotte Lawrence — Joke’s On You

По Ричи можно было сверять часы, потому что дверной замок щелкнул именно в тот момент, когда я досчитал до 1800. Я не стал рисковать и нежиться под горячей водой слишком долго (хотя и очень хотелось). Я несколько минут смотрел на свое отражение в зеркале, держа в руках бритву. Да, волосы и челка чуть отросли, но на лице все было почти так же гладко, как и в день похищения. Меня всегда расстраивал тот факт, что щетина у меня не растет — я думал, что с ней буду выглядеть немного старше. Помню, как Стэну надо было всего пару дней не брать в руки бритву, и его лицо покрывалось очень привлекательной щетиной, в то время как я оставался вечным юнцом с гладким милым личиком.

После горячего душа я действительно стал чувствовать себя лучше, но только до того времени, когда, стоя в полотенце, опять взял вещи в руки. Я, конечно, был очень благодарен Ричи за возможность принять душ и переодеться в чистую одежду, но в такую одежду… Я не хотел знать, откуда он взял эти вещи. Вряд ли он поехал их покупать специально для меня. И зачем именно такие короткие шорты?..

Я быстро оделся. Шорты по длине больше напоминали трусы, а учесть, что трусов под ними как раз так и не было, мое смущение и страх росли в геометрической прогрессии. Я еще раз промокнул волосы полотенцем, протер рукой запотевшее зеркало и присел на бортик ванной, ожидая Ричи.

Мое сердце щелкнуло в такт открывшейся двери. Ричи смерил меня внимательным взглядом, кивнул и пальцем поманил за собой. Мне был неприятен этот жест, я же не собачка, но я все же вышел за ним из ванной.

Так, я должен сохранять спокойствие. Я должен слушаться Ричи и тогда он не тронет меня и пальцем.

Пока я шел за Ричи по коридору, я чувствовал себя безумно голым. Шорты при каждом движении задирались еще выше и почти н и ч е г о не скрывали. Я оттягивал их вниз, стараясь максимально прикрыться. Хорошо, что футболка была самой обычной, а к длинным носкам можно привыкнуть.

— Заходи, — тихо сказал Ричи и впустил меня в комнату.

Сначала я подумал, что мне это снится и хотел даже ущипнуть себя. Второй мыслью было все же рискнуть получить себе пулю в ногу и сбежать отсюда к чертям. Но я просто повернулся на Ричи с открытым от удивления ртом и смог выдавить из себя только одно предложение:

— Только не говори, что это — твоя комната.

— Моя, — не моргнув глазом, ответил Ричи, и закрыл дверь на ключ.

Все двери здесь закрывались на ключ, подумал я, вспомнив свой родной дом. У нас задвижка была только в ванной комнате, и то, такая хлипкая, что ее можно было снести, чуть сильнее толкнув дверь. Здесь же все закрывалось на замки. Мне стало дурно.

Я отвернулся от Ричи и сделал шаг вперед. Первое, что бросилось мне в глаза — огромная кровать, застеленная черным постельным бельем. Вместо обычной спинки кровати была решетка, на которой висели наручники, ремни и еще черт знает что. Большое забитое досками окно, выходящее на задний двор дома. Письменный стол с зеркальной крышкой без единой пылинки, тоже черный. Возле него черное кожаное кресло и напротив кровати — высокий дубовый шкаф. Тоже, конечно же, черный. И огромное зеркало.

— Выглядит… Специфично, — с расстановкой выдавил из себя я, все еще пялясь на кровать. Ричи прошел мимо меня, слегка коснувшись плечом, и меня будто током разразило. Он сел в кресло прямо передо мной, закинул ногу на ногу и взглядом показал мне встать напротив него. Несмотря на обилие черной мебели, комната была светлой и просторной. Ковер на полу был тоже белоснежный и такой пушистый, что ноги в нем почти утопали. Я встал, куда указал мне Ричи, хотя единственное, чего мне хотелось — убежать в неизвестном направлении.

Ричи пошарил по карманам и достал пачку сигарет и зажигалку. Не обращая на меня никакого внимания, он закурил, выпуская дым через нос. Это выглядело очень красиво, и я даже засмотрелся. Но потом Ричи поднял на меня глаза, и чувство восхищения от его красоты уступило место другому чувству.

Страху.

— Ну, как ты себя чувствуешь? — Ричи пробежал по мне одобрительным взглядом, держа сигарету в тонких пальцах, — выглядишь хорошо.

— Спасибо, — выдавил из себя я, скрещивая ноги, и стараясь оттянуть футболку как можно ниже. Ричи дернул концом губ.

— Прости, других шмоток не было, но тебе идет. Выглядишь… Очень мило.

— У тебя что, какая-то нездоровая тяга к маленьким мальчикам? — спросил я.

— Я старше тебя всего на три года. Не думаю, что этот вопрос здесь уместен.

Я прикусил язык. Только не злить его, только не злить. Играй по его правилам, и может быть, может быть… Со временем удастся ввести свои.

— Итак, Эдди, — Ричи впервые за долгое время назвал меня по имени, и это неожиданно резануло мой слух, — я очень долго думал и решил предложить тебе кое-какой бартер, — он уперся локтем в колено, ладонью подпирая подбородок, — выпустить я тебя, к сожалению, пока что не могу. Я все же отвечаю за тебя, и рисковать своей жизнью не хочу. Но если… Мы с тобой договоримся, — он сделал паузу, во время которой я не смог отвести от него взгляда, — я смогу помочь тебе отсюда сбежать, если ты по-прежнему будешь этого хотеть.

— И при этом тебе не нужны от меня деньги?

— Верно. Как видишь, деньги — не самое первое, в чем я нуждаюсь, — Ричи слабым жестом обвел комнату рукой, — у меня есть все, что мне нужно.

— Тогда для чего тебе я? Будешь наряжать меня в странные шмотки, как куклу?

Ричи хмыкнул.

— В том числе. Послушай, Эдди… Во-первых, советую тебе убрать свой сарказм куда подальше, иначе твоему рту я найду лучшее применение, — Ричи начал загибать палец на руке, а у меня по спине побежали мурашки, — во-вторых, я не собираюсь тебя насиловать и предоставляю тебе право выбора. Ну, и, в-третьих, — он загнул средний палец, — советую тебе все же выслушать меня до конца.

— Я слушаю тебя, — ответил я и сложил руки на груди.

— Я тебе нравлюсь? — спросил Ричи, откидываясь на спинку кресла. Сигарета догорела у него почти до середины.

— Что? — я даже опешил, — ты серьезно? Ты? Нравишься мне? Ты держишь меня в подвале и пугаешь меня.

— Я не говорю про свои личные качества. Внешне, — Ричи запустил пальцы в свои кудри.

— Ну… Нет, — слабо ответил я.

— А твое тело говорит обратное, — Ричи спустил взгляд с моего лица ниже, и я залился краской.

Чего врать — я был не в той ситуации, чтобы врать хотя бы самому себе. Член стоял, но я не связывал это с Ричи… Я так и не рискнул мастурбировать в ванной (боялся, что Ричи войдет в этот самый момент), а мысли о Стэне были уже давно не детскими.

Но только ли о Стэне?..

— Не обольщайся, это не на тебя, — огрызнулся я, и Ричи засмеялся, хотя его глаза оставались серьезными.

— Предположим. Итак, я даю тебе право выбора дальнейшего развития твоей жизни. Первый — ты можешь послать меня на хрен, вернуться в подвал и сдохнуть там от голода. Вариант номер два — ты можешь вернуться в подвал, ты не сдохнешь от голода, но когда вернется мой отец — он тебя застрелит. Ты не знаешь, но все это время я убеждал его не трогать тебя, иногда при этом очень сильно рискуя собой, — Ричи зажал в зубах сигарету и задрал рукав рубашки, демонстрируя мне синяки на запястье.

— Каков третий вариант?

— Третий? Я предоставлю тебе нормальную еду, комнату, ванную с горячей водой и по факту почти все, что ты пожелаешь.

— И что я буду тебе должен за это? — спросил я, уже, конечно, обо всем догадываясь.

— Себя.

Я поперхнулся собственным негодованием. Вот так просто? Всего лишь себя?! Он точно псих.

— Вижу, что ты удивлен. Но давай будем честными — многие на твоем месте были бы рады таким условиям. Я не буду брать тебя силой — я против этого. Я хочу, чтобы ты согласился сам. Можешь думать, сколько хочешь — в подвале очень хорошо думается, — Ричи перегнулся через подлокотник кресла и поднял с пола пепельницу, — к тому же, я обещаю, что тебе понравится. Взаимное удовольствие лучше сырого подвала, ты не находишь?

У меня голова закружилась от его слов, но даже от быстрой мысли о том, чтобы присесть на край этой кровати, где непонятно чем занимался Ричи (не думай об этом, не думай об этом!), у меня чуть не подкосились ноги.

— Спасибо за предложение, но я лучше умру голодной смертью, чем соглашусь, — я попытался улыбнуться.

— Брось. Твоя гордость и недоступность это, конечно, очень мило и очень возбуждает, но… Не в твоей ситуации, — Ричи скользнул внимательным взглядом по моим ногам, — никакого насилия. Я делаю тебе приятно, ты — мне. Потом выбираешься на свободу с наименьшими потерями, и кто знает? — Ричи всплеснул руками, — возможно, Стэну наскучит его красавчик Билл и он захочет чего-то нового и необычного, что сможешь предложить ему только ты.

Ричи улыбнулся, но меня пугала эта улыбка, потому что глаза оставались неживыми. Он снова начал щелкать зажигалкой, и на секунду у меня перед глазами пронесся момент из старого фильма, где героиня подносила зажигалку к языку. Я бы не удивился, если бы Ричи сделал так.

— Ты хоть понимаешь, что ты предлагаешь мне? — я сложил руки на груди, — свободу взамен на секс? Я тебе не проститутка.

— Значит, ты не знаешь, кто такие проститутки, милый, — Ричи продолжал наблюдать за пламенем, — жизнь слишком коротка, Эдди, чтобы тратить ее на ненужные запреты и лишения себя удовольствий. Поверь, я бы мог взять тебя силой, — Ричи бросил на меня колючий взгляд, и он пронзил меня почти насквозь, — и тогда бы ты говорил уже совсем по-другому. Но мне не нравится насилие. Точнее… Не в этом ключе.

Умирать ни от голода, ни от пули мне не хотелось. Но и лишаться девственности с Ричи… Упаси Боже! Тоже не хотелось. Да я даже не мог представить себе… Такое. Признаюсь, последние несколько лет мои фантазии были уже совсем не детскими, и Ричи был прав, когда заговорил тогда о моих секретах, но имея даже самые развратные мысли, я оставался девственником. Фактически, если… Не считать некоторых исключений. Я боялся заниматься сексом, по-настоящему, с человеком. А с Ричи — и подавно, но…

Но может быть… Может быть, Стэн поэтому не хотел со мной встречаться? Хотя мы и были лучшими друзьями, мы почти никогда не говорили с ним про секс — один раз я сказал, что для меня это важно, и я хотел бы лишиться девственности только с человеком, которого буду любить и с которым проведу всю свою жизнь, и уж точно не раньше восемнадцати, потому что мама говорила, что раньше — это плохо, Эдди, и вообще, девушка должна быть девственницей до свадьбы, и ты тоже, пожалуйста, Эдди… Ты же такой хороший мальчик…

Я покачал головой. Я помнил слова Стэна. Что он бы так не смог, и зачем ждать какой-то свадьбы или какого-то возраста, если можно получать удовольствие здесь и сейчас? Билл говорил, что это приятно. Стэн тоже. Они занимались этим постоянно. Постоянно чуть ли не у меня на виду, на многих вечеринках я слышал их стоны, и я…

— Вижу, что ты уже стал сомневаться, — Ричи встал и подошел ко мне, а я инстинктивно сделал несколько шагов назад, — клянусь, что не сделаю тебе больно. К таким нежным мальчикам, как ты, — Ричи не сводил с меня пристального взгляда, а потом поднял руку и слегка провел мне по щеке, — у меня особый подход. Вот только потом на поверку такие мальчики оказываются настоящими шлюшками, — Ричи подмигнул, — так что ты подумай. Оставлю тебя здесь. Здесь думается очень хорошо. И если захочешь переодеться — в шкафу для тебя подарок в коробке, а через пару часов я вернусь и накормлю тебя.

С этими словами Ричи прошел мимо меня, и я даже не успел и слова ему сказать.

Я остался стоять один, понимая в сотый раз, что он точно псих.

Но чертовски красивый псих.

И самое ужасное, что в его словах была доля правды.

А именно его слова про настоящую шлюшку.

Комментарий к 9. Договор

А завтра уже новая глава, которую вы еще не читали

========== 10. Платье ==========

The Weeknd — Earned it

Так, только спокойствие, Эдс. Только сохраняй спокойствие, это лучшее, что ты можешь сейчас делать.

Я стоял возле постели и смотрел на коробку, которую оставил мне Ричи. Я пытался развязать ленточку глазами, потому что мне не хотелось к ней прикасаться. А вдруг там бомба? Этому психу бы хватило ума избавиться от меня таких изощренным способом, хотя… Нет, он не собирался меня убивать. Я был нужен ему для другого. Я осторожно присел на корточки, уперевшись локтями в кровать. Мягкая. И слишком высокая. И огромная. И все эти… Приспособления. Я не мог отвести от них взгляд, потому что я никогда такого не видел, вживую, разумеется. Я осторожно придвинул к себе коробку. Слишком легкая, подозрительно легкая. Что там может быть?

Я быстро бросил взгляд вниз, на свои ноги. Короткие шорты задрались еще выше, когда я присел, и мне бы хватило пары неловких движений, чтобы все, что должно быть скрыто от посторонних глаз, оказалось на всеобщем обозрении. Я нервно сглотнул и потянул за ленточку. Приятная белая лента, как будто из прически какой-нибудь дамы. Я снял крышку и сначала не поверил своим глазам. Сердце забилось где-то в глотке.

Там была ткань. Белая шелковая ткань, но когда я дотронулся до нее, до меня дошло. Это не просто ткань. Это платье.

Черт.

Он подарил мне платье?! Гребанное платье?!

Я тихо засмеялся. Он и правда псих! Я осторожно вытащил платье на свет божий, отодвинув коробку, чтобы расстелить белоснежную ткань на покрывале. Ну, правда, платье! Белое, короткое, с рюшами спереди и короткими рукавами воланчиками. Приложил к груди, придерживая ткань подбородком. Длина едва доходила мне до середины бедра. Он серьезно хочет, чтобы я это надел?!

— Ну и придурок.

Эти слова вырвались меня быстрее, чем я успел подумать, и я тут же прижал пальцы к губам, испугавшись, что Ричи мог материализоваться у меня за спиной. Черт знает, чего можно было от него еще ожидать! Я тихонечко подошел к большому зеркалу, продолжая удерживать платье на груди. Я не знал, что я чувствую по этому поводу. В детстве я иногда таскал мамины вещи, за что она меня наказывала (очень жестоко наказывала), но чтобы настолько? Я стал рассматривать платье, держа его в вытянутых руках. Я не знал, сшито ли оно на девушку или нет. Несмотря на свой невысокий рост, фигура у меня все равно была мужская — плечи шире бедер и все такое, в типично женское платье я бы вряд ли влез, не порвав его.

Эдди, стоп, ты же не собираешься его мерить.

А почему нет?

Заняться ведь здесь все равно нечем.

Я быстро пробежался до двери, подергал ручку и убедился, что она закрыта. Конечно, Ричи мог вернуться в любой момент и застать меня за переодеванием. Или в этом платье, как он и хотел. Я не знал, что я собирался делать. Но при одной мысли, что Ричи увидит меня голым (или в этом чертовом платье), заставила меня покраснеть. Плюнув на все, я стал быстро снимать футболку через голову, потянув за ткань на спине. Руки задрожали, когда я, путаясь в складках, стал надевать платье через голову. К счастью, молния была сбоку, и мне удалось ее быстро застегнуть. Я поправил волосы и подошел к зеркалу.

Странное чувство охватило меня. Я стоял в этом белом платье, смотря на себя в зеркало. Тонкая ткань не скрывала красных шорт, она просвечивала. Недолго думая я скинул и их, тряся то одной ногой, то другой, чтобы скинуть их прямо на пол. Я остался в одном платье, и когда повернулся боком, легкая ткань платья не смогла скрыть моего возбуждения.

Да,меня это завело.

Я покрутился то так, то эдак перед зеркалом. Ричи — гребанный извращенец. Я попал в дом гребанному извращенцу, и один бог знает, что меня тут ждет, а я, вместо того, чтобы придумывать пути спасения, кружусь перед зеркалом в платье. Я приложил руку к груди, трогая приятную ткань. Платье сидело как влитое. По плечам, в талии. На секунду у меня в голове пронеслась жуткая мысль — Ричи снимает мерки с меня спящего, чтобы сшить платье специально на меня. Я тут же трясу головой, отгоняя эти образы. Это пугало и… Завораживало.

Я вернулся к кровати, снял с нее коробку и поставил на пол. Сел на край постели, стал рассматривать свои коленки. Платье задралось до самого бедра.

И что мне теперь делать? Думай, Эдди. Думай. По-хорошему мне надо было тут же снять это платье, убрать обратно в коробку, чтобы не растравлять Ричи еще больше. Я видел, как он смотрел на меня в этих коротких шортах. Как педофил смотрит на ребенка, хотя я не был ребенком, а Ричи, соответственно, нельзя было назвать педофилом. Мысли путались. Я поправил складки платья на бедрах. Провел рукой себе по ноге.

Я прекрасно понимал, чего он от меня хочет. Но почему он не стал действовать силой?

Я напрягся и стал вспоминать все известные истории про маньяков и их жертв. На ум не приходила ни одна история, где маньяк бы сначала мило разговаривал с жертвой, чуть ли не предлагая заняться всякими нехорошими делами. Маньяк просто брал — и все. А Ричи как будто бы… Как будто бы ждал первого шага от меня.

Я облизал губы, приложил руку ко лбу. Он горел как при высокой температуре.

Я находил Ричи красивым. Очень, и это меня пугало, как и пугал его взгляд невыразительных глаз. Он как будто бы смотрел сквозь меня, и я никак не мог понять, что он чувствует, что думает. Я принялся кусать щеку изнутри. Думай, Эдди. Думай.

Если он захочет меня изнасиловать — он сделает это. Силы у нас примерно равны, но у него есть пистолет. Я вспомнил роман Стивена Кинга, где один мужик изнасиловал другого пистолетом. В животе все скрутилось, по телу прошла дрожь. Ему ничто не помешает сделать нечто подобное… Если я не предложу свои правила.

Мозги в голове крутились так быстро, что я почти на самом деле слышал этот звук. Извилины проворачивались как сосиски на гриле.

Если в этой ситуации командовать буду я, я рискую выйти отсюда с наименьшими потерями. Я откинулся на спину, ложась на кровать, а ногами продолжая болтать в воздухе. В голове стали всплывать всякие картинки помимо моей воли. Думаю, это защитный механизм психики начал работать на полную катушку, предлагая мне самые разные варианты спасения, о которых я бы в жизни никогда не подумал.

Однако ж…

Я осторожно, почти невесомо, положил руку себе на бедро. Повел чуть выше, чувствуя приятное покалывание от тонких волосков на коже. Закрыл глаза и представил, что это делает Ричи. Приятно.

Я вдруг вспомнил о Стэне. Стэн, который начал встречаться с Биллом. Который показывал мне их переписки, в которых они занимались сексом. Стэн, который мне нравился, но который вечно подшучивал надо мной, что я держусь за мамкину юбку. Помню, как Стэн удивлялся, что у меня в комнате даже нет щеколды на двери.

— А как же ты дрочишь? Вдруг мать зайдет? Я бы от стыда умер прямо на месте.

Я тогда пробормотал какую-то ерунду, попытался отшутиться. У меня действительно не было щеколды на двери в комнату, и мама запрещала запираться в ванной. У мамы была подруга в молодости, и когда ее ребенку было пять лет, он утонул в ванной, потому что закрылся там, когда пошел мыться. Он стал нырять под воду, играя в дельфинчика, и захлебнулся водой. Пока мать пыталась взломать дверь, ребенок уже умер.

Мама с того момента запретила мне запираться где бы то ни было. Я пытался сказать ей, что в комнате мне не грозит никакая опасность, но она придумывала сто и одну причину, почему нельзя закрывать дверь на ключ.

— Эдди, а если случится пожар, и ты не успеешь выйти? Заклинит дверь и что тогда?

Стоит ли говорить, что за все мои шестнадцать лет никакого пожара даже во всем квартале у нас не было?

Плюсом ко всему моя мама была помешана на уборке и всегда мыла полы и пылесосила у меня в комнате, когда меня не было дома. Складывал вещи по цветам. Расставляла книги по алфавиту. Проверяла домашние задания. Трогала все мои вещи.

Поэтому когда в тринадцать лет я стал читать фанфики про секс парней, я по сто раз проверял, закрыты ли все вкладки на компьютере и выкинуты ли использованные салфетки в мусорное ведро на кухне. Потому что в противном случае я был бы очень, очень серьезно наказан.

В своем собственном доме я даже не мог помастурбировать нормально. Приходилось дожидаться, чтобы никого не было дома, а в выходные я просто молился на это, но родители обожали проводить воскресенье дома вместе, смотря разные шоу в гостиной, которая была слишком близко от ванной комнаты. Я иногда просто места себе не находил. Уходил для этого дела в туалет, и если задерживался на лишние несколько минут, мама уже стучала в дверь, беспокойным голосом спрашивая, не болит ли у меня живот и не нужна ли мне таблетка, в то время как я пытался туалетной бумагой стереть капли спермы с живота.

Невыносимо.

А теперь я лежу в этой комнате на огромной постели с черным шелковым постельным бельем, на мне женское платье, и Ричи сказал, что придет только к вечеру. Я перекатился на бок, пошарил рукой под подушкой. Не знаю, на что я рассчитывал, но глаза, мне кажется, увеличивались у меня на несколько размеров, когда я нашел там огромную упаковку влажных салфеток и белый флакон без этикетки. С гулко бьющимся сердцем я отвинтил крышку и нажал на флакон. Густая вязкая жидкость потекла мне на пальцы.

Это смазка.

Предусмотрительно.

Либо Ричи был настолько уверен, что я соглашусь стать его секс-рабом, либо он знал, чем я захочу тут заняться.

От этой мысли у меня даже уши закололо от нервного возбуждения. Эдди, ты сошел с ума. Ты не станешь этого делать. Тебе надо думать о том, как спастись отсюда! Но я уже знал, что сделать этого нельзя, хотя мозг и пытался направить меня на путь истинный. Окна были забиты досками, только слабый свет проникал через маленькое отверстие в самом верху. Мне бы никогда не хватило сил оторвать доски и гвозди. Дверь была закрыта на ключ с другой стороны, и если бы я и попытался ее выломать, Ричи бы прибежал с пистолетом и прострелил мне голову.

Так о каком спасении шла речь? Мне надо было думать о том, как остаться в живых и не гневить Ричи лишний раз.

К тому же… Я снова лег на постель, поправляя складки на платье, он так добр ко мне. Принес платье и думаю, принесет что-нибудь еще, если я хорошо попрошу его.

Я облизал губы, кладя под голову подушку. Здесь было намного удобнее, чем в подвале. И даже в моей собственной комнате, в которой я никогда не чувствовал себя в безопасности, потому что туда могли ворваться родители и застать меня за плохими делами. (Плохими, очень плохими делами, Эдди! Я отведу тебя к врачу, почему ты так часто делаешь это?!)

Возможно из-за такого острого контроля со стороны родителей, я пытался как-то перевести свою несамостоятельность на это занятие. Ведь в своих фантазиях я был взрослым и мог делать, что хочу. И со мной тоже могли делать ужасные, грязные вещи. Я сам удивлялся порой, откуда у меня были такие фантазии. Чем грязнее, тем лучше. Я очень рано начал проявлять интерес к своему члену, лет в восемь, когда думал, что просто играюсь с ним, и один раз мать застукала меня за этим и отхлестала по ладоням лопаткой для переворачивания блинов. Было больно. А потом после этого у меня появилась фантазия про плетки.

Эти мысли действовали в моей голове против моей воли. Теперь я уже не мог не думать о своем возбуждении. Оно огненным шаром полосовало мне живот, и я не мог противиться этому. Член стоял, приподнимая легкую ткань платья. Это безумие. Я не должен этого делать, но…

Я осторожно развел ноги, приподнимая платье. Интересно, девочки делают так же? Они, на самом деле, никогда меня не интересовали, и когда Мэгги Сью, девочка из моей группы детского сада, задрала свою юбку и показала мне гладкую розовую кожу там, меня чуть не стошнило. Я заплакал и пожаловался воспитательнице, на что Мэгги закатила истерику, потому что все так делают и нет ничего такого. Мне было пять, и тот ужас перед женскими половыми органами в совокупности с их истериками жил во мне до сих пор.

Я завел руку за спину и нашел продолговатый флакон со смазкой. У меня дома никогда такого не было, потому что мама бы все равно нашла. Иногда я использовал крем для рук (мам, у меня так сохнут руки, ты не могла бы купить мне крем?..), но он был жирным и оставлял слишком много пятен, которые вывести с одежды или с одеяла было еще сложнее, чем пятна от спермы. Липковатая субстанция холодила пальцы и я осторожно прикоснулся к члену. Эдд, это такая же потребность, как еда или вода. Люди же даже в плену хотят есть, пить, ходить в туалет? Ну. Значит, в этом нет ничего такого. Это просто потребность организма, ничего больше.

Я осторожно большим пальцем надавил на головку члена. В голове стали сразу вспыхивать картинки, это был уже давно отрепетированный сценарий. Только стоило положить руку на член, как воображение подкидывало мне настоящие идеи для порно. Я ведь не мог смотреть его с компьютера, потому что им иногда пользовался отец для работы, и я боялся, что в один день забуду очистить историю браузера. Не мог смотреть с телефона, потому что если бы я надел наушники, я бы рискнул пропустить звуки шагов матери в сторону моей комнаты. Поэтому мне приходилось довольствоваться фантазией, которая за несколько лет развилась до такой степени, что по моим мыслям можно было снимать целые фильмы на студии Brazzers.

Я слегка закусил нижнюю губу. Со смазкой это делать намного приятнее. Рука скользила как будто сам по себе, не натирая. Она пахла чем-то легким, свежим, холодящим. Я положил левую руку себе на грудь, трогая платье. Я часто трогал себя через одежду, слегка стыдливо, но через платье — никогда. Я как-то хотел померить мамины чулки, которые она хранила в верхнем ящике своего комода на особый случай, но испугался, что могу порвать их, пока буду натягивать, поэтому пришлось отложить эту идею. Но платье… Я открыл глаза и посмотрел вниз. Разведенные колени. Белая ткань, кружева, бедра. Рука с членом скрыта под подолом, что добавляет еще силы возбуждения. Я взялся за край платье и плотно приложил к члену, задвигал рукой. Мягкая ткань приятно касалась кожи, вызывая легкое статическое напряжение.

Член был обернут тканью, и я задвигал рукой быстрее. Кружева задевали тонкую кожу на члене, и это было так приятно. Как расчесывать сильный зуд, сильнее и сильнее цепляя ногтями покрасневшее место. Я охнул, чувствуя, как вибрация проходит по губам. Рот наполнился слюной. Я приподнялся на локте, осматривая комнату на предмет чего-нибудь, что можно было бы взять в рот. Во-первых, чтобы заглушить звуки. Во-вторых, мне всегда хотелось что-нибудь туда взять, когда я доводил себя. В моих фантазиях самой яркой из них было два парня. Помимо меня, естественно. И пока я представлял руку одного у себя на члене, другой трахал меня в рот.

Огненный шар возбуждения почти разрывал мне живот. Я развел ноги еще сильнее, платье задралось еще выше. Почти наощупь я выдавил на платье еще смазки, так много, что она капнула на покрывало, и вставил в себя палец. Мышцы сжались, я закусил кожу на левой руке. Фактически я был девственником, но сам себя я уже отымел во всех возможных вариантах.

Я продолжил вставлять в себя пальцы. Один, второй. Рука выворачивалась под неудобным углом, но я уже научился не обращать на это внимание. Я много чему научился. Однажды я даже почти отсосал сам себе. Я смог склониться так, чтоб почти достал губами до головки члена, пару раз коснулся его кончиком языка и кончил себе на лицо. Это было так странно. Я смог попробовать себя на вкус тут же, горячую, пульсирующую струю, а не спустя какое-то время, когда я собирал ее пальцами с живота и отправлял себе в рот. Я вдруг тихо засмеялся. Я назвал Ричи извращенцем. А кто тогда я?

За два года моих утех я научился доставлять себе удовольствие всеми возможными способами. Мысль о том, чтобы заняться сексом с кем-нибудь по-настоящему пугала меня. Ведь никто не знает, как мне нравится на самом деле. Все мои фантазии, которых у нормальных людей не бывает. Ночью я просыпался от снов, где меня пускала по кругу целая футбольная команда, а у меня от слез растекалась тушь, а от слюны — помада. В своих фантазиях я был грязной шлюхой, который был готов вместить в себя три члена за раз. Чисто теоретически у меня могло бы это получиться. Даже вставляя в себя три пальца, мне было мало. И ими я никогда не ограничивался.

Никто другой не сделал бы мне так хорошо, как я сам, и плюс безотчетный страх того, что родители узнают, чем я занимаюсь, заставлял меня скрываться и довольствоваться собой, по крайней мере. Пока я живу у них.

Но… но сейчас я не живу дома. Если что, они ничего и не узнают…

Пальцы задвигались быстрее, загонял их быстро и стремительно, чувствуя тепло изнутри, напряжение мышц, горячие стенки и разносившуюся истому по всему телу. Другой рукой я накрыл член, прогоняя по кругу одну и ту же фантазию. Пальцы на ногах поджимались от удовольствия. Я дышал тяжело и часто, губы увлажнились из-за слюны. Мне так хотелось, чтобы кто-нибудь сделал это со мной, кто-нибудь…

Я не слышал, как открылась дверь, и кто-то прошел по толстому ковру. Только когда мне на лицо упала чья-то тень, я понял, что нахожусь в комнате не один. Но я уже не мог остановиться, потому что член в руке дернулся, и я кончил.

Смотря в глаза Ричи.

========== 11. Согласие ==========

Air — Sexy Boy

— К счастью, с размером я угадал.

Я приподнимаюсь на локтях, голова кружится, перед глазами все плывет. В висках пульсирует тупая боль, лоб покрылся испариной. Подол платья опустился на живот в каплях спермы, растекшейся горячими кружочками. Ричи стоит напротив меня, сложив руки на груди. Черные глаза смотрят прямо, и опять никаких эмоций на лице, я не могу понять, говорит он серьезно или нет. Мне не по себе. Я боюсь, что меня сейчас стошнит. Такие эмоциональные горки не по мне. Я осторожно сажусь на кровати, оттягивая вниз платье. Господи, что он успел увидеть?! Я осторожно встаю на кровати на колени, потом сажусь, опустившись задницей на пятки, хотя это безумно неудобно. Платье натягиваю до середины бедра. Ричи не мигает. Он молчит.

Во рту противный привкус чего-то дешевого и резинового. Замечаю на сгибе левой руки покрасневший след от собственных зубов. В заднице липко и мокро из-за вытекающей смазки. Член под платьем опал. Я чувствую себя омерзительно.

— Признаюсь, я не это хотел увидеть, но рад, что ты здесь не скучаешь, — Ричи чуть склоняет голову к плечу, острый ястребиный нос выделяется на скуластом лице, — это очень хорошо.

«Не такой уж он и красавчик», — хочется подумать мне, но это неправда. Сердце колотится в груди так быстро, что температура тела повышается. Я смотрю на Ричи, он смотрит на меня. На минуту я даже забываю о том, что он, в общем-то, меня похитил. Я еле шевелю языком во рту, будто пересчитываю зубы, но не знаю, что сказать.

— Тебе очень идет, — Ричи кивает на платье, потом слегка щурит глаза. Зрачки кажутся огромными из-за линз. Лицо непроницаемо, как маска, он нервно крутит шеей, и я слышу, как у него хрустят позвонки. Он пугает меня и завораживает одновременно. И я не знаю, что с этим делать.

— Оправдываться не буду, — тихо говорю я, потом лезу за салфетками, чтобы вытереть руку. Живот придется оставить на потом — не собираюсь при Ричи поднимать платье, чтобы он увидел все остальное. Он достаточно насмотрелся на сегодня, — я просто…

— Убери здесь потом, — его голос вдруг становится жестким, и я замираю, так и не вытащив салфетку из упаковки. Я смотрю на Ричи, и он вдруг скидывает куртку с себя. Я испуганно подтягиваю колени к подбородку.

— Нет.

— Я не собирался ничего делать, — Ричи проходит к креслу и кладет куртку на него, — ты грязный, — а потом, помолчав мгновение, добавляет, — и кажется, я тебе не так уж и нужен.

— Хочешь заставить меня чувствовать себя виноватым? — я вскидываю подбородок, хотя мне страшно. Ричи смотрит на меня, не зло и не добро, никаких эмоций, поэтому я не могу понять, что он сейчас чувствует, и что мне надо ему сказать, чтобы не разозлить его ещё больше. Это как ходить по минному полю с завязанными глазами. Один неверный шаг — и тебя нет.

— Вовсе нет, — Ричи потягивается, короткие рукава футболки задираются. На правом предплечье у него татуировка, но он быстро опускает руки, и я не успеваю рассмотреть, какая именно, — я рад, что не ошибся в тебе.

— Это была вынужденная мера, я не собираюсь соглашаться на твое предложение, — сердце стучит где-то в глотке, так сильно, что у меня даже начинает болеть голова.

— У тебя много времени, чтобы подумать, — Ричи пожимает плечами, будто бы ему абсолютно все равно, что я ему отвечу, — но поверь, одному намного скучнее.

Ричи мне подмигивает, а у меня перехватывает дыхание. Я кое-как отлепляю платье от живота, чувствую себя круглым дураком. Платье, сперма, Ричи. Я не знаю, как с ним держаться, как вести себя, чтобы не спровоцировать и не сделать хуже. Ричи опирается руками о спинку кровати.

— Могу я задать вопрос?

— Нет, — отвечаю я, и накрываюсь одеялом. Ричи снова слегка улыбается и достает из заднего кармана джинсов пистолет.

— А так?

— Спрашивай, — вся моя бравада отходит на задний план, потому что Стивен Кинг снова всплывает в голове, — без пушки разговаривать не умеешь?

— Так интереснее, — Ричи проводит пальцем по стволу пистолета, смотрит на него, а не на меня, склонив голову и завесив половину лица волосами, — так, значит, ты любитель грязных игр?

«Началось».

— А ты дрочить не умеешь или только по праздникам это делаешь?

Я щупаю, ищу то место, где еще можно. Ричи вскидывает голову на меня.

— Решил мне дерзить?

— Должны же у меня быть хоть какие-то привилегии, разве нет? — я пожимаю плечами, натягивая платье еще ниже, почти до колен. Ткань на спине натягивается и трещит. Хоть бы оно не порвалось. Чертово платье!

— Допустим, — Ричи вдруг наклоняется и пистолетом поднимает с пола мои шорты — лицо у меня становится такого же красного цвета, как и они, — а говорил, что ты хороший мальчик.

— Я такого не говорил, — чеканю я, смотря, как Ричи упирает локоть в бок и начинает раскачивать мои шорты на пистолете. Это выглядит так странно, что у меня даже в глазах начинает двоиться.

— Ты говорил, что я ненормальный, — Ричи наклоняется ко мне, но нас разделяет спинка кровати, и я отползаю от него по постели подальше, к подушкам. Как назло под задницу закатывается флакон со смазкой. Я вытаскиваю его и сжимаю в пальцах.

— Нормальные парни не воруют других парней.

— Нормальные парни не дрочат в платье.

Я щурю глаза, и Ричи вдруг слегка улыбается. Совсем чуть-чуть, едва дергается уголок губ, как будто бы мне даже показалось. Я не могу отвести от него взгляд. Каким бы психом он ни был, он чертовски красив. И это пугает.

— Это ты предложил мне надеть это платье.

— Я не думал, что ты согласишься.

— Так, значит, тебе понравилось? — я киваю на себя, и Ричи неопределенно качает головой и повторяет фразу, которую я уже слышал.

— Ты грязный.

— Ты тоже.

— Я не грязный! — Ричи вскрикивает так неожиданно, что я дергаюсь. Плечи поднимаются, я хочу сбежать. Он пугает меня. Ричи ударяет пистолетом по спинке кровати, и я боюсь, что он сейчас выстрелит. Остается молиться, что он не заряжен. Ричи отходит от меня, запускает пальцы в волосы.

— Хочешь, чтобы я сделал тебе больно?

Его вопрос застает меня врасплох. Я тереблю подол платья, и хоть бы на мне сейчас были шорты и футболка, я бы чувствовал себя чуть более адекватно и нормально! Я качаю головой.

— Не хочу. Не делай.

Язык чуть сам не добавляет слово пожалуйста, но я сдерживаюсь. А потом… Ловлю на себе затравленный взгляд Ричи. Затравленный? Я вглядываюсь в его лицо и вижу, что он напуган не меньше моего. Резкая морщина пролегла между бровями. Он тычет дулом пистолета себе в раскрытую ладонь.

Он сам меня боится.

Он сам боится, что я могу с ним что-то сделать, иначе бы он уже давно взял меня силой.

— Ричи, не делай мне больно, — говорю я чуть громче, слегка облизывая нижнюю губу. Ричи смотрит на меня. Рука перестает дрожать, он сильнее перехватывает белесыми пальцами пистолет. Я опускаю одеяло, остаюсь в одном платье, — не делай мне больно, — повторяю я, и Ричи кивает. Он как будто отключился и даже не слушает меня. Только смотрит, — пожалуйста.

В комнате повисает тишина. Я слышу, как где-то капает вода и кричит чайка. По звукам никак нельзя понять, есть ли еще где-то на этой улице за домом жизнь, но мне очень хочется верить, что есть. Я слегка приподнимаю подол платья. Если все так, как я об этом думаю, у меня есть все шансы. Абсолютно все шансы выйти из этой истории с наименьшими потерями. Даже наоборот.

— Что ты делаешь?

— Видишь, я надел это платье для тебя, — я встаю на кровати на колени, поправляю складки. Руки дрожат, я чувствую, как Ричи пожирает меня глазами. Оттягиваю подол платья так, чтобы ничего не было видно, опускаю голову, как пристыженная школьница. У Ричи на шее начинает пульсировать тоненькая жилка. Красиво. Воздух становится плотным, густым и вязким, как только что вытекшая смазка. Я думаю об этом, и становится чуть теплее в районе живота.

Ричи ошибся. Это не он может сделать со мной все, что захочет. Наоборот. Это я сделаю с ним все, что захочу.

— Эдди? — он склоняет голову к плечу, как будто не верит мне. Следит за моими действиями, нацелив палец на курок, как будто бы я в платье смог спрятать гранату.

— Тебе нравится? — я поправляю платье на плечах, Ричи смотрит за мной, как завороженный. Я чувствую его восхищение, чувствую, что он перестает быть опасным. Сейчас он не хочет причинить мне вред. Он как зверь, который до этого рычал, но сейчас увидел знакомое лакомство. Только его еще нужно заслужить, — нравится, Ричи? — я слегка приподнимаю платье, и Ричи дергается. Отступает от меня на шаг.

— Решил поиграть со мной?

— Вовсе нет, — я пожимаю плечами, и Ричи снова поднимает мои шорты, а потом кидает их мне, — у тебя есть для меня еще подарки?

— Есть, если ты не заткнешься.

Ричи снова становится жестким, к нему возвращается самообладание, и он берет себя в руки. Поднимает с пола футболку, кидает мне.

— Оденься. И постирай платье, оно грязное. Как и ты.

Возможно, я немного и ошибся в своих просчетах, но по крайней мере, он больше не хочет меня пристрелить или изнасиловать. Мне нужно время. Время, чтобы с ним договориться.

Ричи вдруг делает какое-то движение в мою сторону, и я пугаюсь, что он хочет схватить меня за руку и вернуть обратно в подвал. Нет, нет, только не подвал, этого я хотел меньше всего! Здесь тепло, и большая кровать, и вообще… Я смотрю на эту огромную кровать. Он же не просто так притащил меня именно сюда. Не просто так поставил такое условие. Но почему он так странно себя ведет? Чего он от меня добивается? Он хочет просто меня запугать или что-то большее? Голова шла кругом. Но Ричи останавливается в паре шагов от края постели, рука застывает в воздухе. Меня пугает только этот пистолет, но с другой стороны… Если я смогу перехватить его, то…

— Даже не думай, — резко говорит Ричи, и я почти подпрыгиваю на кровати, потому что мне кажется, что он прочитал мои мысли. Он перекладывает пистолет в другую руку, — попробуешь его забрать, и тебе будет больно.

— Я…

— Я вставлю его тебе в рот и заставлю отсосать, ты ведь любишь запихивать себе в рот всякие грязные вещи, правда?

От голоса Ричи меня начинает знобить. Может быть, он действительно следил за мной перед похищением? Что он знает обо мне?! И словно снова прочитав мои мысли, Ричи в два шага оказывается возле меня и наклоняется к самому моему уху.

— Я знаю, о чем ты думаешь, мелкий извращенец. Именно поэтому я и выбрал тебя.

— Ты врешь, ты ничего не знаешь, — я говорю спокойно, хотя голос вибрирует от страха. Я чувствую дыхание Ричи на своей щеке. Под ним продавливается постель, он упирается одним коленом. Джинсы рваные, но не от старости, они выглядят очень дорогими и новыми. Ричи наклоняется еще ближе, и из-под воротника футболки выглядывает крестик на тонкой серебряной цепочке. Он что, верующий?

Почему-то эта мысль кажется мне дикой. Как и все, что происходит. Но самое ужасное, что я уже не так сильно хочу вернуться домой, потому что… Мне начинает здесь нравиться. Страшно, но интересно, как первого сентября в новой школе в новом коллективе. Тебе хочется сбежать домой, но ты мужественно тянешь на себя школьную дверь, надеясь, что в новом коллективе твоим талантам найдется место.

— Знаю, — шепчет Ричи, и от его голоса меня мурашит. Это ненормально. Это просто реакция тела. Даже в стрессовых ситуациях тело — это просто тело, которое порой трудно сдержать, — и я вижу, куда ты смотришь. Нет, я не верующий. Но на твоем месте я бы все же помолился.

— Чего ты от меня хочешь? — спрашиваю я, хотя голос дрожит и дергается. Я боюсь повернуться к Ричи. Он странно на меня действует. Я чувствую его запах — запах новой кожаной куртки, хотя он и снял ее, и запах легких духов, чего-то морозного и ледяного. И сигарет. Тяжелый, гнетущий запах сигарет, настоящих мужских сигарет.

Стэн иногда курил женские сигареты.

— Я тебе уже сказал.

— Тогда почему не хочешь взять меня просто силой? Зачем весь этот цирк с платьями и прочим?

— Я не насильник, — отвечает Ричи, и я уже это слышал.

— Ты меня похитил.

— Но я же не насилую тебя. Пока, — добавляет Ричи, и его лицо все ближе к моему. Если он захочет — он сможет лишь вытянуть кончик языка и коснуться им моей щеки. У меня внутри под платьем все полыхает, а сперма на животе засохла и прилипла. Я чувствую, что Ричи думает о том же.

— И что мне надо сделать, чтобы этого не случилось?

— А ты так уж уверен в том, что ты этого не хочешь?

У меня позвоночник скручивается, по нему пускают разряд тока. Я вздрагиваю, и Ричи слегка отодвигается. Я вижу след от его колена на покрывале. Он встает, поправляет футболку.

— Никто не хочет, чтобы его изнасиловали.

— Как скажешь, — Ричи поправляет пряжку на ремне на джинсах, и на секунду мне кажется, что он хочет ее расстегнуть. Мне вдруг хочется, чтобы он ее расстегнул. Я глотаю слюну, смотрю на его длинные пальцы, но он лишь поправляет ремень, — тогда просто будь хорошим мальчиком.

— И что мне надо делать?

— Что? — Ричи пожимает плечами, потом кивает на мое платье и флакон со смазкой, а потом снова улыбается — слегка дергает уголком губ, — просто чувствуй себя, как дома. И насчет подарка… — Ричи поворачивается ко мне спиной, потом наклоняется под кровать и достает оттуда огромную коробку, больше похожую на маленький железный чемоданчик, — у меня есть для тебя еще подарок.

Я слежу за его действиями. Ричи ставит чемодан на постель, возится в замком, а потом открывает его. Я боюсь туда смотреть.

— Если там еще одно платье, пожалуй, я откажусь.

— Лучше, чем платье, — Ричи откидывает крышку чемодана и достает из него кляп. Тот самый, типичный кляп из порно, с красным шариком и кожаными застежками. У меня во рту пересыхает.

— Ты же явно хотел бы иметь такой, верно? — Ричи берет его осторожно в руки, и мне действительно кажется, будто бы кто-то подключил его мозг к моему и он теперь считывает мои мысли. Я весь сжимаюсь внутренне в комок.

— Нет, — отвечаю я, на что Ричи кивает.

— Я так и думал. В любом случае ты получишь его, если не заткнешься и не перестанешь так пялиться на мой пистолет. Поверь, я стреляю лучше, чем ты трахаешь себя пальцами.

Я дергаюсь от его слов как от пощечины. Ричи говорит это таким будничным тоном, будто бы спросил, какая сейчас погода.

— Так ты будешь хорошо себя вести?

— Да, — отвечаю я, и кажется, что мурашки покрывают меня не только снаружи, но и изнутри. Я весь чешусь, но не двигаюсь, сижу, натянув платье на колени, хотя на все это я реагирую. Еще как реагирую.

— Я приду к тебе вечером. Принесу еды. И если ты будешь хорошим… — Ричи вдруг наклоняется и берет меня за подбородок. Я замираю, не в силах отвести взгляд. Эти черные линзы меня пугают, гипнотизируют. В них — чернота. И ничего больше. Ричи слегка поглаживает большим пальцем мой подбородок. И снова никаких эмоций. Он слегка давит мне на челюсть, как бы заставляя кивнуть. Я соглашаюсь, — я не сделаю тебе больно. Клянусь.

— Что я должен делать? — мой голос звучит тихо и неуверенно. Ричи склоняет голову, снова хрустят позвонки. Он как будто бы неживой, а собран из частей других людей, как какой-то жуткий Франкенштейн. Но он живой и настоящий. И он здесь, рядом со мной, трогает меня… Я сглатываю слюну, Ричи улыбается. Он улыбается, и это выглядит… Жутко.

— Я уже сказал тебе. Веди себя так, как ты бы вел себя дома.

— А ты… Будешь смотреть? — тупо спрашиваю я. Хоть бы у него не было камеры. Если это окажется заснятым на пленку, я…

— Пока да. А там решу, что делать с тобой дальше, — Ричи медленно моргает, длинные ресницы на секунду сцепляются, а потом он снова широко раскрывает глаза, смотря на меня внимательно. Я ежусь под его взглядом. Я чувствую себя голым рядом с ним, и это платье — только больше это подчеркивает. И Ричи знает это. Поэтому он и принес мне его. И поэтому он сейчас туда смотрит.

— Значит, тебе нравится подсматривать? — я слегка изгибаю бровь, и Ричи неопределенно пожимает плечами.

— Подсматривал я до того, как вошел. Пока ты запихивал в себя свои маленькие пальчики. А теперь я хочу смотреть полноценно. Сколько пальцев ты на самом деле можешь уместить в себя?

— Чертов извращенец, — шиплю я, но эти слова странным образом возбуждают меня. Это страшно, так не должно быть… Но это происходит.

— Ты должен благодарить меня за то, что я позволил тебе вырваться из твоей клетки, — Ричи отходит от кровати, забирает куртку, начинает медленно надевать ее.

— Ага, и притащил в другую?

— Здесь твой комфорт зависит только от тебя, — Ричи поправляет куртку на плечах, запускает пальцы в волосы.

— Зачем тебе это? — спрашиваю я, подтягивая к себе шорты и футболку, которые Ричи кинул мне. Я прижимаю их к груди, словно второй слой одежды может спасти меня от его раздевающего взгляда. На секунду — всего лишь на секунду, я пытаюсь представить Ричи без одежды. Я ведь никогда еще не видел обнаженных парней в реальности.

Ричи какое-то время молчит. Я не могу понять в этой комнате, который час — свет из окна почти не пропускается, горит только лампа под потолком, а мои внутренние часы подсказывают, что прошла уже целая вечность. Сердце липкой субстанцией бьётся в груди.

— Зачем, Ричи?

Он пожимает плечами, потом вдруг устремляет взгляд куда-то поверх моей головы, в стену, как будто он кого-то там увидел. Я не могу сопротивляться желанию и тоже поворачиваюсь, но, конечно, позади меня никого и ничего нет. Ричи о чем-то вспомнил. Он о чем-то подумал, что-то представил…

— Ричи?

— Не задавай лишних вопросов, — он кивает на чемодан с кляпом, — иначе я найду способ тебя заткнуть.

— А ведь мне может понравиться, — быстро говорю я, быстрее, чем успел подумать. Болван! Закрой свой рот, Эдди!

Ричи хмыкает, поднимает руку и чешет шею пистолетом. Это выглядит так странно, что мне кажется, меня сейчас стошнит. Но я мужественно держусь, пытаясь не обращать внимания на то, как болезненно начинает пульсировать в паху. Ричи заводит. Это неправильно, но это факт.

— Как же я не ошибся в тебе, — Ричи откидывает волосы со лба и проходит мимо меня к двери, — я очень рад, что выбрал именно тебя.

— Эй, о чем ты? О чем ты говоришь?

Но прежде, чем я успеваю вскочить с кровати, Ричи уже выходит в коридор, и я слышу только тяжелое щелканье замка. Ключ повернулся сначала два раза, потом три, потом еще два. Три замка. И каждый плотно закрыт.

— Твою мать! — вскрикиваю я, и ударяю кулаком по двери. Гребанное белое платье снова начинает топорщиться, я хватаю за белую ткань, тяну через голову, а потом топчу его на полу.

— Если ты по-прежнему подсматриваешь за мной, гребанный извращенец, то это тебе! — я вскидываю два средних пальца вверх, не имея даже не малейшего понятия, куда Ричи мог спрятать камеру или из какой дырки он следит за мной. Он ощущался везде, будто бы и не уходил. И хотя он чертовски пугал меня, я уже хотел, чтобы он вернулся.

Я быстро надел шорты, футболку, чувствуя, как неприятно ткань касается голого члена, который снова стоял. Борясь со злыми слезами и рванул на себя чемодан и открыл крышку.

Охренеть.

Комментарий к 11. Согласие

Вы даже не представляете, что вас ещё может ждать впереди

Очень хочу какой-нибудь арт по этой работе, чтобы добавить сюда как обложку

Это совсем не намек, нет :)

========== 12. Развлечение ==========

Berlin — Sex (I’m a…)

Кажется, я задремал. Проснулся от того, что почувствовал, как кто-то стоит надо мной и смотрит.

Ричи.

— Твою мать! — я подскочил на постели, — ты меня напугал. И давно ты так стоишь?

Я инстинктивно прижал к груди одеяло, стал протирать глаза. Не знаю, на сколько я заснул — на пять минут или на пять часов, но даже если он стоял так надо мной хотя бы минуту, мне уже это очень не нравится.

— Извини, — быстро проговорил Ричи, и тут я заметил у него в руках поднос, — я принес тебе еду.

— Спасибо, — я сел на кровати, зевая, все еще не убирая от груди одеяло, — да, спасибо.

Я уставился на еду. Ну ничего ж себе! Это не те скудные запасы, которые он приносил мне в подвале, а целый пир — и тосты, и джем, и бананы, и кофе.

— С чего такая щедрость? — я осторожно потрогал тост. Горячий, с маслом, и в животе громко заурчало. Ричи поставил поднос на край кровати и отошел к окну.

— Считай, что это взятка.

— Думаешь, я буду спать с тобой за еду? — я хмыкнул, — я, конечно, понимаю, разные бывают ситуации, но…

— Заткнись и поешь, — резко оборвал меня он, — не хочу, чтобы ты тут упал в голодный обморок. Ты мне нужен живым.

Пульсирующая мысль разлетелась внутри головы. Значит, он все-таки не собирается меня убивать? Это уже радует, хотя пистолет у Ричи все еще был с собой. Возможно, он даже не заряжен… Скорее всего. Но рисковать лучше пока не стоит. Я взял тост, откусил маленький кусок. Конечно, он мог мне туда что-то подмешать, чтобы я отключился на какое-то время, и он бы смог сделать со мной все, что захочется, но… Но я слишком хотел есть.

— Вкусно, — с набитым ртом ответил я, пока Ричи стоял спиной ко мне, всматриваясь в забитое окно. Как будто бы он мог видеть сквозь доски, — спасибо.

— Ага, — Ричи едва кивнул. Он заложил руки за спину и терпеливо ждал, пока я ел. А я не торопился. Если уж выпала такая возможность, зачем куда-то спешить? Я аккуратно уместил поднос на коленях и принялся за еду. Кофе был очень крепким, прямо, как я люблю, хотя мама всегда запрещала его пить. «Эдди, у тебя поднимется давление, ты не сможешь уснуть. От него желтеют зубы, Эдди. Давай я лучше заварю тебе зеленого чая, это полезно для мочеиспускания».

Ненавижу зеленый чай.

Я мелкими глотками пил кофе. Крепкий, горьковатый, лишь с маленьким количеством сливок. Вкусная еда, мягкая постель, огромная комната, в которой я предоставлен сам себе. На секунду я подумал о том, что в плену не так уж и плохо — по крайней мере, не надо сдавать переводные экзамены в конце года. Я тихо хихикнул, и крошки полетели у меня изо рта.

— Чего ты смеешься? — Ричи обернулся ко мне так быстро, что я чуть не подавился огромным куском тоста. Благо, на нем был обильный слой джема, и я не умер от удушения. Кусок проскочил в пищевод, лишь немного оцарапав глотку. Я тут же запил это все большим глотком кофе, — я, вроде бы, не сказал ничего смешного.

— Извини, — я утер губы тыльной стороной ладони, не собираясь раздражать Ричи до того момента, когда хотя бы поем, — просто подумал кое о чем.

— О чем же?

— Это секрет, — я слегка улыбнулся, — кстати, а почему ты не ешь? Садись рядом, — я поправил одеяло. Сейчас я снова не боялся Ричи. Все-таки, он принес мне еду и не собирался морить голодом. После сна я еще пока старался не думать о содержимом чемоданчика. Об этом я поразмышляю на сытый желудок, а пока надо было прощупывать пути к мирному содружеству с Ричи, — мне столько не съесть.

Действительно, гора тостов на тарелке была рассчитана, как минимум, на пятерых.

— Я не голоден.

Снова этот монотонный голос, как будто он был запрограммирован. Ричи прошелся по комнате, потрогал пальцем резьбу на шкафу, проверяя, есть ли на ней пыль. Долго рассматривал свой палец, потом убрал руки в карманы.

— Как хочешь, — я пожал плечами и снова принялся есть, — это вкусно.

— Я знаю, — ответил Ричи и подошел ко мне. Я попытался не обращать внимания на то, что он возвышается надо мной, как статуя. Мне было бы намного спокойнее, если бы он сел рядом, даже если бы не стал есть. Просто пусть сядет напротив, а не будет стоять над душой. Я отгородился от него большой чашкой. Кофе остывал, желудок уже почти наполнился. Надо было еще немного потянуть время.

Итак, что я имел на данный момент? Ричи перевел меня из подвала в огромную комнату с большой кроватью и разными штуками для секса, которые он хранил в чемодане. От этих мыслей меня бросило в жар, потому что я в жизни не держал такого в руках, но всегда хотелось. Я знал, что пока он не планирует меня убить. Или брать силой. Он хочет, чтобы я сам согласился переспать с ним, и, видимо, пытается всеми силами подтолкнуть меня к этому решению. Все эти кляпы, плетки, наручники… Я перебирал их с замиранием сердца, снова чувствуя ужасное острое возбуждение, от которого становилось практически невыносимо дышать. Я примерил себе один ошейник. Черный, с металлическим сердечком впереди для красоты, из очень плотной кожи, и такой широкий, который мог покрыть всю шею целиком. Я не стал искушать судьбу и играться с застежками, потому что испугался, что не смогу его расстегнуть, но контраст черной и белой кожи меня восхитил. Я видел такие штуки в порно, но я даже и подумать не мог, чтобы купить хоть что-то, хотя ближайший секс-шоп был в двух кварталов от моего дома. Неоновые вывески. Кричащие плакаты. Проходя мимо, я всегда склонял голову, смотрел в асфальт, а не на витрины, чтобы никто не подумал, будто бы я интересуюсь таким товаром, хотя воображение тут же начинало играть на полную. Я читал в интернете про различные половые конституции, либидо, и кажется, у меня были некоторые проблемы с этим, потому что я мог возбудиться буквально за пару секунд, и чем больше росло это возбуждение, тем ненормальнее я становился.

Мне хотелось попробовать все. Я не хотел вступать в настоящую половую жизнь, потому что меня это пугало. И это ведь было бы так по-настоящему… Кто-то тыкает в тебя своим членом, что-то кряхтит, потеет над тобой, некрасиво стонет и слишком быстро кончает. Я наслышался таких историй в мужской раздевалке старшей школы, и подобные рассказы вызывали у меня только чувство отвращения. Сам с собой я мог быть свободным. Я мог представлять такие истории, от которых сходил с ума, в то время как не мог даже поговорить со Стэном лишний раз, не перепутав буквы в словах.

И сейчас я оказался в доме, где целая комната была набита всеми этими штуками, и у меня голова шла кругом. Я хотел познавать себя, доставлять себе удовольствие, и только присутствие Ричи и мысль, что я не знаю, когда он меня отпустит, угнетала меня.

По моим подсчетам я провел здесь около месяца. И я даже стал привыкать к этому. Я сначала успел привыкнуть к подвалу, теперь — к этой комнате. Это пугало, но я знал, что так работает психика — даже в лагерях для пленных люди привыкали к таким условиям, чтобы просто выжить. У меня же здесь были почти царские условия.

И за все это время Ричи еще ни разу ко мне не прикоснулся.

— Могу я у тебя кое-что спросить? — я слегка почесал скулу, как бы подбирая слова. Ричи вскинул на меня взгляд. Стал щелкать костяшками.

— Попробуй.

— Мне интересно только одно, — я снова откусил маленький кусочек от тоста, хотя есть уже не хотелось, но я боялся, что если скажу, что больше не голоден, Ричи заберет поднос и уйдет. А мне хотелось с ним поговорить. Я все еще ничего не понимал, — зачем тебе я? Именно я.

Ричи свел брови к переносице.

— Я тебе уже все сказал.

— Ты хочешь, чтобы я стал твоей секс-игрушкой?

— Фу, нет, — Ричи скривился, и это была единственная эмоция, которую я от него увидел. Я напрягся, — мерзко звучит.

— Тогда что ты от меня хочешь?

— Ты знаешь.

— Нет, — я сжал тост в руке, и масло потекло по пальцам. Ричи перевел взгляд на мою руку, — не знаю.

— Я видел, чем ты тут занимаешься, — тихо сказал Ричи, — видел.

— Ну и что? — я подумал, что, если сделаю вид, что для меня это сущий пустяк, то он перестанет так на меня смотреть. Я пожал плечами, снова начал есть, — ты ведь не хочешь меня трахать.

— А ты этого хочешь?

Кусок застрял в горле. Я, конечно, хотел спровоцировать его на честный разговор, но этот вопрос застал меня врасплох. Я закашлялся, ударил себя ладонью по грудной клетке. Я ведь не хотел этого. Не хотел ведь?..

— Нет.

— Я не собираюсь трогать тебя без твоего разрешения, — сказал Ричи медленным голосом, без каких-либо оттенков. Он повернулся ко мне в пол-оборота, — ты должен сам захотеть.

— А если я не захочу? — я прищурил глаз, — тогда что? Пристрелишь меня?

— Возможно, — Ричи неопределенно покрутил шеей, — но я уверен, что ты захочешь. Ты не сможешь долго баловаться сам с собой.

— С чего ты так уверен, что ты сможешь меня удовлетворить? Настолько считаешь себя неотразимым? — я отложил на поднос оставшийся кусок тоста и облизал пальцы, слизывая с них остатки масла. Я следил за Ричи. Если он и сейчас ничего не сделает, значит, ему нужен от меня не секс. Или, по крайней мере, он готов ждать. Долго ждать, — такая завышенная самооценка?

Я осторожно взял в рот два пальца, чувствуя на них вкус масла. Вязкая субстанция покрывала пальцы, делая их жирными, липкими и вкусными. Я посасывал свои пальцы, проводя между ними языком, смотря Ричи в глаза. Это так заводит, что мне приходится поправить одеяло на коленях. Вести себя так в своих фантазиях это одно, перед кем-то — совсем другое. Но Ричи смотрит на меня, и то, как он даже не моргает, не двигается, не дышит — мне нравится.

— Ты ведь видел, что я и сам неплохо справляюсь, не правда ли? — я проталкиваю пальцы еще глубже в рот, но у меня напрочь отсутствует рвотный рефлекс — и не свожу взгляда с Ричи. Короткие шорты натягиваются в паху. Я знаю, что он это знает. Думал, что я буду играть по твоим правилам? Нет, все будет совсем наоборот.

— Чего ты добиваешься? — спрашивает Ричи хриплым голосом. Если бы все это происходило не в таких условиях, а я бы встретил его где-то в школе, я бы в него влюбился. Я бы стал представлять его перед сном, трахая себя пальцами и разными предметами, которые только смог бы найти дома, представляя, что это делает он.

— Чтобы ты сказал, зачем я тебе нужен.

— Боюсь, что когда ты узнаешь, — Ричи подходит ко мне, и я выдерживаю его взгляд, не вытаскивая пальцы изо рта, — тебе это очень сильно не понравится.

— Почему ты так уверен в этом?

Я слизал все масло с пальцев, и теперь просто проводил по ним языком, издавая слегка влажный звук губами. Если бы я нужен был Ричи для секса — он бы не смотрел на меня столько времени, даже обладая самой железной выдержкой. Он стоит, смотрит, и даже почти не моргает.

— Лучше тебе пока этого не знать, — Ричи протягивает руку, берет меня за запястье, и я на секунду застываю, затаив дыхание. Слежу за его действиями. Пистолет у него на ремне, он же не успеет его вытащить?..

Но Ричи и не думает о пистолете. Он перехватывает тонкими пальцами мое запястье и осторожно тянет его, вытаскивая мою руку изо рта. Я вижу, как пальцы поблескивают от слюны. Они скользкие, влажные. На указательном я слегка прикусил кожу у фаланги. Сердце гулко стучит, как будто кто-то большим кулаком бьет деревянную дверь. Ричи слегка наклоняется ко мне, а потом берет мои влажные пальцы в рот.

Внутренне я кричу.

Это не должно быть так. Это не должно так возбуждать, это неправильно! Остановись! Низ живота горит изнутри тысячью искр, член трется о ткань шорт, и на них проступает темное пятно от смазки. Сигаретный жар изо рта Ричи на моих пальцах лишает меня способности думать и соображать. Я хочу, чтобы он прекратил

(не прекращай)

когда чувствую, что он лижет, облизывает, сосет мои пальцы, которые до этого были у меня во рту.

Я не могу перестать смотреть на это.

В груди давит, нос заложило, в ушах свистит. Ричи осторожно вынимает мои пальцы изо рта, отпускает руку. Рукавом куртки вытирает губы, и спокойно произносит, как будто ничего не случилось:

— Просто поверь мне на слово.

***

После истории с пальцами Ричи не приходил ко мне три дня. Он оставлял еду за дверью, пока я спал, и самого его я не видел. Время тянулось, как резина. Здесь не было ничего, чем бы я мог заняться. Ни книг, ни телевизора. Я стал думать, что сейчас по всем новостным каналам показывали меня и пытались меня найти. Людей ведь находят, верно? Ричи не намного старше меня, он сам еще почти подросток, он не мог не проколоться так, чтобы похитить меня и не оставить ни единого следа. Меня в любом случае скоро найдут. А пока…

А пока я медленно сходил с ума от скуки. Иногда я слышал, что ключ поворачивался в двери, но когда выходил в коридор, Ричи уже нигде не было. Коридор был такой узкий, и в конце была еще дверь, которая вела вниз, на лестницу. Рядом с моей комнатой была ванная, которой мне разрешало пользоваться один раз в день. Немного, но все лучше, чем ничего. В ванной я не задерживался надолго. Мне казалось, что Ричи подсматривает за мной и там, и может ворваться в любую минуту, чтобы утопить меня

(не утопить, Эдди)

И я всегда был немного на взводе, и вряд ли бы сумел оказать сопротивление.

Мысли перекатывались в голове как шарики в жестяной банке. Я лежал на кровати, смотрел в потолок, спал, думал. Мне бы очень хотелось иметь здесь бумагу и карандаши, чтобы порисовать. Обычно я любил рисовать… В прошлой жизни.

Прошлая жизнь дома действительно оказалась где-то позади. Я скучал по родителям, и даже не мог представить, что я им буду объяснять, если вернусь. Точнее, когда вернусь домой. Мать затаскает меня по всем врачам. Отец по судам. Потом они напишут письмо на федеральный канал в программу, где ведущий беседует с жертвами похищений или терактов, все в студии будут плакать, а я буду сидеть на красном диванчике перед камерой, и показывать на шарнирной кукле, где и как трогал меня мой мучитель.

(нигде)

Я подумал о Стэне. Он хоть переживает за меня? Чем он сейчас занят? Наверное, проводит время с Биллом. Ненавижу их! Два конченных придурка. Если бы не та ссора со Стэном, ничего бы этого не было! Я бы не оказался в доме у какого-то психопата, в комнате, наполненной разными секс-игрушками, а был бы у себя дома, и…

И что бы ты там делал? Опять ждал неделями, чтобы родители ушли из дома и ты смог спокойно подрочить? Когда родители уходили по делам, и я оставался в доме один, это был самый счастливый день в моей жизни. Я мог больше не прятаться в ванной или в туалете, вздрагивая от каждого шороха, а мог представлять себе разные фантазии и наслаждаться процессом.

Давай, сделай это.

Нет.

Я открыл глаза. Снова посмотрел на потолок. Я не знал, сколько сейчас времени и какой сегодня день недели. Наверное, среда, а может быть, и воскресенье. Выходные дома всегда были ужасными — родители с самого утра на ногах, отец едет за покупками, а мама затевает генеральную уборку. Я не могу нормально почитать книгу, потому что мама врывается в мою комнату с пылесосом, ворошит мои вещи, протирая пыль, хотя я могу все сделать сам.

— Не надо, милый. У тебя в детстве была астма, аллергия на пыль, иди посиди на кухне, но не закрывай дверь.

И я уходил. Потом помогал маме помыть посуду, приготовить обед, ужин, потом мы все вместе садились есть и смотреть вечером комедии. Счастливая семья.

Я заворочался на постели. Спать не хотелось, есть тоже, от скуки я не знал, чем заняться. Ложился то на один бок, то на другой, уже отлежав себе все тело. Я начинал нервничать и злиться, потому что был беспомощен в этой ситуации. Вот бы сюда пришел Ричи. Мы бы хоть с ним поговорили. И когда вернутся его родственники или кто они ему там? А если им не понравится, что я тут нахожусь? Вдруг тот мужик не будет таким сговорчивым? Что тогда? Я постарался об этом не думать, иначе у меня могла бы случиться паническая атака. Слава богу, что у меня не было клаустрофобии, а то я бы тут совсем сошел с ума.

Я встал, чтобы размять ноги. Стал слоняться из угла в угол, высчитывая шаги. Напевал под нос песни. Вспоминал стихи, которые учил в школе, лишь бы не совсем рехнуться от скуки. В какой-то момент я даже попытался позвать Ричи. Крикнул несколько раз его имя, но в доме, казалось, вообще никого не было. Я не слышал никаких шагов ни за дверью, ни этажом ниже, ничего. Пусто.

Кажется, я был здесь один.

Если бы я смог выйти и побродить по коридорам! Хотя бы внутри дома, это было бы уже отлично, потому что здесь я выучил уже каждый угол, не зная, куда себя приткнуть.

Самое ужасное, что я знал, чем бы я занялся в свободное время дома. Тогда я только мог мечтать о таком количестве свободного времени и пустом доме, но сейчас просто не знал, что с этим делать. Думай, Эдди. Ну же. Ты один. Никого нет. И ты любишь этим заниматься.

Я мысленно застонал. Порой я ненавидел свое тело, которое в любой неподходящий момент требовало внимания, да так, что я не мог перестать думать об этом, ощущая почти невыносимую боль, пока не решал эту проблему. Помню, как пару лет назад, я сидел на уроке литературы в школе и пытался написать сочинение по «Моби Дику». Абсолютно скучная и не эротичная книга, которую я прочитал через силу, и вот теперь пытался написать какое-то свое мнение, но так, чтобы это понравилось учителю. В какой-то момент я отвлекся, засмотревшись на своего одноклассника. Он сидел через ряд от меня, подперев щеку рукой и быстро писал в тетради, высунув кончик языка. Был апрель, солнце светило сквозь высокие окна кабинета, попадало лучами ему в волосы, окрашивая их в медовый цвет. Я стал представлять, как после урока мы оба задерживаемся в классе, делясь впечатлениями о прочитанной книге, а потом кто-нибудь в шутку запрет нас снаружи. Мы пытаемся открыть дверь, а потом смущенно улыбнемся друг другу, понимая, что оказались вдвоем в запертом пространстве. Он подойдет ко мне, я сяду на парту и мы начнем целоваться. В двенадцать лет мои мысли не уходили дальше поцелуев, но и от этого я не мог усидеть на месте. В итоге, мне пришлось поднять руку и попросить выйти, неловко семеня, потому что даже идти было больно. Я трижды вымыл руки с мылом перед тем как заперся в кабинке, открывая ее локтем, чтобы не трогать член грязными руками. Боялся занести какую-то инфекцию, но терпеть до дома не было сил, и мне пришлось подрочить в тесной кабинке туалета, пока мои одноклассники писали сочинение, пытаясь получить высший балл. Я так испугался, что смогу испачкать школьную форму, а мысль о том, что кто-то мог зайти и услышать сдавленные вздохи только больше меня возбуждали. Я только расстегнул ширинку на школьных брюках и встал перед унитазом так, будто бы собирался использовать его по назначению и начал читать надписи, сделанные маркером на стенке кабинки. Эту кабинку в туалете для мальчиков на третьем этаже называли спермобанком, потому что обычно здесь девчонка из старших классов, Зои, отсасывала всем парням за десятку, а потом парни писали там свое имя и комментарий, типа, как будто ставили ей оценку, как в приложении для такси.

Я даже думал обратиться к ее услугам. Карманных денег у меня хватило бы не на один такой минет, но я стеснялся, и девушки меня не привлекали. Я закрыл глаза и представил своего одноклассника, того, с медовыми волосами, как будто бы он оказался в кабинке вместе со мной. Представил его на коленях. Представил, что одной рукой зарываюсь ему в его восхитительные волосы, пока толкаю член ему в рот. Я видел такое на видео

(порно порно порно)

и мог о таком только мечтать. Я представлял его длинные ресницы, шрамик на щеке, клетчатый свитер под пиджаком, пока сжимал пальцы на своем члене.

Мне хватило пары минут, чтобы кончить. Я забрызгал немного сливной бачок, и морщась, вытер его туалетной бумагой, а потом, едва касаясь брюк, застегнул молнию. Член успокоился и больше не пульсировал так, будто в него раскаленные иглы пихали. Я вернулся в кабинет и дописал сочинение.

За него я потом получил высший балл.

***

И чем старше я становился, тем больше фантазии поглощали меня. Наверное, меня можно было назвать озабоченным, но никто об этом не знал. Я хорошо учился, не сквернословил, не общался с плохими компаниями, не курил, не принимал алкоголь, спать ложился до полуночи, а домой возвращался строго в девять. Наверное, именно эти цепи и оковы со стороны родителей и открыли во мне эту новую грань, которая порой пугала меня. Все эти образы, которые появлялись у меня в голове, то, что я чувствовал, развивая эти фантазии. Я покупал самые дешевые скетчбуки, не потому что у меня не было на них денег, а потому, что после их заполнений я сжигал их на заднем дворе дома, чтобы родители не нашли.

Я рисовал порно. Самое бесстыдное, невозможное, которое только мог представить. Я представлял, как меня имеет целая футбольная команда, хотя при этом не был знаком ни с одним парнем оттуда. Если бы кто-то из них в жизни подошел ко мне спросить время, я бы перепутал все слова в голове и промычал бы что-то нечленораздельное, но в своих фантазиях я был другим.

Свободным. Раскрепощенным. Грязным.

Я начал познавать свое тело лет в двенадцать, когда член был изучен вдоль и поперек. Я подумал о том, что чувствует человек в момент анального секса. Так ли это приятно? И начал с пальцев. Жирный детский крем, который мама хранила в аптечке на случай солнечных ожогов, я выдавливал толстой пленкой на пальцы и когда оставался дома один, открывал в себе новые грани.

Сначала было странно. Неприятно. Как будто неправильно, что так не должно быть и ощущаться. Но я продолжал, ведь как иначе я смог бы потом этим заниматься? Мне хотелось узнать, попробовать. Я упражнялся пальцами, изогнувшись в неудобной позе, широко разведя ноги и утопая в подушках, чтобы было приятно. Я растягивал себя, потому что пальцами всегда было неудобно достать глубже, а как только я попробовал впервые, внутри как будто появился зуд, такой, от которого невозможно избавиться. Тебе хочется еще. Еще. Глубже. Больше.

Я перестал ощущать пальцы. Спустя какое-то время они стали входить так свободно, что это перестало приносить хоть какое-то удовольствие. Я стал экспериментировать.

Мне хотелось чувствовать это. Испытывать такие грани удовольствия, от которого немели руки и кружилась голова, а дыхание сбивалось, будто бы я пробегал сто километров. Я был очень осторожен. Забирал из комнаты родителей мамино зеркало на подставке, перед которым она красилась, ставил его перед собой, между разведенными ногами, чтобы было видно, и осторожно прокладывал путь к удовольствиям. Я понимал, что делаю что-то неправильное, но ведь я не занимаюсь грязными делами с кем-то, а мастурбирую, а это абсолютно нормально, нам это говорили даже в школе на уроках биологии, и я успокоился.

Мне хотелось почувствовать что-то настоящее внутри себя.

Первый раз это был продолговатый тюбик крема для рук. Я взял его с маминого стола, когда никого не было дома. Вымыл его с мылом, потом долго держал под горячей водой, чтобы он нагрелся. Когда я трогал свой член, он всегда был горячим, соответственно, мне хотелось засунуть в себя что-то теплое, что-то большое, что-то, что заполнило бы меня…

В креме было всего 50 миллилитров, и спустя пару тренировок он так легко стал входить, что я перестал его чувствовать. Плюс он быстро остывал, но по жирному детскому крему очень хорошо скользил. Я смотрел в зеркало, как тюбик крема исчезает в моем теле, а другой рукой трогал член. Крем я этот у мамы украл. Спрятал у себя в ящике с нижним бельем, потому что очень не хотел, чтобы мама потом им пользовалась. Она решила, что он упал за тумбочку, но отцу было лень отодвигать ее и искать дешевый крем.

Так я и оставил его себе.

Я загонял в себя тюбик с кремом осторожно и аккуратно, боясь потревожить покрасневшие стенки (я рассматривал это в зеркало), видя, как жирный крем вытекает и пачкает покрывало. Но он легко отстирывался, если просто потереть одеяло ватным диском, смоченным в горячей воде. Тюбик был мягким, гладким, продолговатым. Я вставлял его в себя, находя нужные нервные окончания, от которых в глазах плясали звезды. Потом я с шумным выдохом кончал себе на живот, густой, горячей струей, сперма выходила долго липкими сгустками, потому что иногда мне приходилось терпеть по две недели без самоудовлетворения, и я порой ощущал какое-то мазохистское удовольствие, пока терпел. Сперма продолжала вытекать, опаляя мне живот, густая, прозрачная, вязкая, и пока последняя капля не оставалась на головке, я продолжал медленными толчками вставлять в себя тюбик крема жирными, масляными руками, доводя себя до такого пика, что во рту пересыхало, а голова кружилась.

Я подошел к кровати и оперся в нее руками. От этих мыслей возбуждение было таким сильным, что я сложился пополам от боли. Нужно было с этим что-то сделать. Я не мастурбировал три дня, потому что боялся, что Ричи опять будет подсматривать за мной, а потом начнет пугать странными разговорами. Но сейчас его не было дома.

Не было дома…

Я застонал в голос. Совсем тихо, но от вибрации, прошедшей по губам, я завелся еще сильнее. Я оглядел комнату в поисках чего-нибудь. Пальцы меня уже не радовали, я бы их не почувствовал. Флакон со смазкой должен был быть под рукой, его неудобно было бы использовать в двух целях одновременно. Я сел на кровать, прислонившись спиной к стенке. Я был бы рад, если бы пришел Ричи

(и трахнул меня)

и я бы попросил его принести мне что-нибудь. В этом чемодане было все, но не было нужного.

Мысли путались. Мне бы сейчас думать, как сбежать из дома психопата, но вместо этого я пытаюсь придумать, чем себя трахнуть, потому что желание было невыносимо.

Если я сейчас не кончу — я умру.

Я еложу по кровати, пытаясь найти взглядом хоть что-то, но только сейчас мне резко бросается в глаза, что эта комната почти полностью пустая. Никаких безделушек, лишних вещей, каких-то мелочей. Ничего и никого.

Пустота, которую необходимо заполнить, господи боже мой.

Стону сквозь зубы, потому что это уже невозможно. Я ненавижу эту свою особенность. Просто ненавижу. Это ненормально, мне нужно было сходить к врачу, мне нужно было…

Я пытаюсь сесть на кровати поудобнее, перевести мысли на что-то другое, когда понимаю, что мне в спину что-то упирается.

Я резко оборачиваюсь, как герои фильмов ужасов, когда чувствуют позади себя призрака или клоуна-убийцу.

Но ничего такого позади меня, конечно, нет, но…

Я чувствую, как рот наполняется вязкой слюной. Она становится такой тяжелой, что я еле сглатываю ее, проведя параллель со спермой (нет, не думай, прекрати), когда я смотрю на ножку кровати.

Обычная такая, с лакированным, слегка вытянутым, набалдашником.

Нет.

Странное трепещущее чувство зарождается внизу живота, поднимается выше, выше, заставляя член наливаться кровью еще больше, так, что я ощущаю, как бледнеет лицо, шея, руки. Я кладу ладонь на круглую поверхность, трогаю дерево. В диаметре совсем небольшая, сантиметра четыре, потом сужается. Я нервно сглатываю, смотрю на нее, как будто пытаясь просверлить взглядом. Эта чертова штука смотрит на меня, я не могу сопротивляться. Это сильнее меня. Мышцы внутри живота сжимаются, в заднице — тоже, когда я представляю, что я смогу запихнуть в себя это. Эта хреновина даже больше, чем пластиковая бутылка воды, на которую я потом променял тюбик крема. Во рту пересыхает, я шевелю языком, что-то глотаю, а потом встаю на кровати сначала на колени, а потом и в полный рост.

Ты с ума сошел, говорит мне мой внутренний голос, но если бы я хоть раз его послушал в своей жизни, уверен, меня бы здесь вообще не было.

Не сводя глаз с этой лакированной головки (какое интересное название), я наощупь шарю по постели в поисках тюбика смазки. Я не верю, что я делаю это, но в такие моменты мной командует тело, а не разум.

Впрочем, как и всегда.

Я спускаю шорты и смотрю на свой член. Я бы соврал, если бы сказал, что никогда его не измерял, и результат меня в принципе радовал. К тому же он был ровный и в данную минуту так требовал внимания, что в голове плыло, как будто был туман. Я смотрю, как красная ткань шорт сначала спускается по бедрам, потом слегка застревает на уровне колен, и я трясу сначала одной ногой, потом другой, чтобы их скинуть. Переступаю мягко, как кошка, с лапы на лапу, и остаюсь в одной футболке, стоять на кровати, выпрямившись в полный рост, как солдат, который несет службу.

Дрочильную службу.

Я думаю о том, что это моя психика играет со мной такие штуки; мне не должно быть за это стыдно, я просто хочу выжить, не сойти окончательно с ума, и мое тело борется против этого заточения, делая вид, что все нормально, успокаивая тем самым мой разум. Такую нехитрую логическую цепочку я вывел, пока выдавливал смазку на пальцы. Много, почти на всю ладонь. Она так вкусно пахнет, что я подношу руку к носу и вдыхаю свежий аромат.

Так пахнет от Ричи.

В животе скручивается узел, я делаю шаг ко кровати к изножью, опускаюсь на колени перед набалдашником. Кладу на него руку со смазкой, начинаю гладить его, как головку члена, будто бы деревянная штука могла отозваться на мои прикосновения

(мама я схожу с ума)

Потом беру смазку и жму на флакон, он издает предсмертные звуки и хрипы, изливаясь на лакированную поверхность. Потом, не сводя с нее взгляда, развожу ноги, опускаюсь на колени и завожу руку назад.

Охренеть.

Смазка переливается через ладонь, ее так много, что можно утонуть. Она пачкает покрывало, носки, руки и ноги. Я вставляю в себя сходу три пальца, и они так легко входят, что только еще больше разжигают во мне желание. Я двигаю ими, смазка липко хлюпает на пальцах, вытекает, пачкает бедра.

То, что я собираюсь сделать, ненормально, но мне плевать. Я хочу этого.

Я встаю, поворачиваюсь к спинке кровати. Кровать подо мной проминается, даже слегка скрипит. Я расслабляюсь, придерживая сухой рукой член, который оставляет от себя влажные капли естественной смазки, пачкая мне футболку

(мама мамочка не злись я все постираю я не знаю как это произошло клянусь я не делаю ничего плохого)

Я забываю о том, где нахожусь, что я похищен, забываю про Ричи. Внутри все пылает, и когда я касаюсь лишь слегка деревянной поверхности ножки кровати, задница вспыхивает, и мне кажется, что это невозможно.

Она слишком большая.

Глубоко вдыхаю, расслабляю мышцы, помогаю себе пальцами, растягивая в стороны. Смазка стекает по локтю, я принимаю удобное положение, напрягая только ноги, словно хочу присесть на стул, но в последний момент передумываю. К счастью, на слабый тонус мышц я никогда не жаловался.

Желание охватывает каждый мой нерв, каждую клетку. Я чувствую это возбуждение каждым сантиметром тела, когда понимаю, что эта штука начинает входить.

Вход слегка натирается, растягивается, это немного больно, но мне нравится. Мне нравится, когда больно, потому что так я чувствую это будто бы на самом деле. Я насаживаюсь чуть глубже, чувствую, как набалдашник давит внутри, он такой объёмный, большой, горячий, мокрый, что я не могу сдержаться от стонов.

Это так приятно, я не могу.

Я начинаю медленно двигаться. Вверх-вниз, привставая на цыпочки, упираясь одной рукой в бедро, а другой трогая член, хотя все сосредоточено в одной точке, по которой попадает кусок дерева фаллической формы. Я насаживаюсь еще глубже, почти полностью. Мне хочется стонать в голос от того, как это приятно. Я чувствую такую заполненность, как в своих фантазиях, когда представлял, что готов был вместить в себя два члена. Я двигаюсь, приседая на этом агрегате, ощущая, как он растягивает меня, наполняет, давит на нужную точку, и я готов кончить.

Я вдруг ловлю себя на мысли, что думаю про Ричи. Смазка пахнет как его духи, и я подношу руку к носу, вдыхаю запах, который кружит голову, и представляю, что это член

(Ричи)

Я почти на грани. Все ощущения смешались в один тугой комок где-то в животе, готовый меня разорвать. Когда я кончу, это будет похоже на гребанный фонтан, не меньше.

Я хочу, чтобы он меня трахнул. Хочу наконец-то выйти из глубины своих страхов, хочу, чтобы фантазии стали реальными.

И если я нужен здесь Ричи не для секса, то ему придется изменить свои планы.

Я опускаюсь еще ниже, и деревянная штука входит в меня полностью, достигая до нужного места и заставляя меня застонать в голос, громко, впервые в моей жизни.

========== 13. Поцелуй ==========

Goldfrapp — Ooh La La

Следующие дни тянулись медленно и скучно. Я спал, слонялся из угла в угол и не знал, чем заняться, чтобы совсем не сойти с ума.

Ричи приходил только один раз. Он принес мне еду, которая уже успела мне надоесть (одни и те же тосты, по факту тот же хлеб, что и в подвале, только с сахарным джемом и кофе), и желудок уже начинал болеть от этого.

— Ну, как твои дела?

Ричи поставил поднос на кровать, осторожно, чтобы ничего не уронить. Казалось, время здесь остановилось. Ричи выглядел ровно так же, как и неделю назад — он словно не переодевался, хотя, у него могло быть несколько одинаковых черных футболок. Он сел в кресло напротив меня, закинув ногу на ногу. На нем были черные высокие ботинки, начищенные до зеркального блеска.

— Как в плену, — ответил я, складывая руки на груди.

— Прекрасно, что ты не утратил чувства юмора, — Ричи слегка дернул рукой, приложил ее к шее немного нервным жестом — все его жесты были как будто чуть-чуть сломанными, неровными, экзальтированными. Он двигал руками как шарнирная кукла, — не скучаешь тут?

— А ты сам как думаешь? — я фыркнул, демонстративно не смотря на поднос с едой, — чего ты добиваешься? Если я не хочу с тобой спать, ты будешь меня тут вечно держать?

Ричи молча облизал губы. Я внимательно следил за движениями кончика его языка, но не шевелился. Накинул себе на колени одеяло и так и сидел, как больной, которому только что разрешили сесть в постели после длительного лежания.

— Давай поговорим откровенно, — Ричи сцепил руки в замок и слегка наклонился вперед, — ты здесь уже полтора месяца и пока тебя никто не нашел. И могу сказать, что и не найдет.

От его слов меня передернуло. Полтора месяца? То есть сейчас уже… Июнь?! Время не могло лететь здесь настолько быстро. Он врет.

— Вижу, ты мне не веришь. Но это твое дело. Я говорю это к тому, что ты можешь просидеть здесь еще год. Или два. Мне не очень сильно нужна эта комната.

— И какой в этом толк? — я вскинул руки, — не легче ли было бы найти кого-то, кто согласился бы на твои условия? Кого не надо было бы похищать? — я снова решил взяться за тактику лести, — Ричи, ты ведь красивый, — я выделил это слово голосом, и парень посмотрел на меня с легким удивлением, — неужели тебе так сложно найти кого-то… Ну, кто согласился бы сделать это все с тобой? Не поверю, что для тебя это проблема. Ты можешь выбрать любого или любую… И предаться страсти хоть сейчас, а не ждать чего-то от меня.

— Красивый? — казалось, Ричи услышал только одно слово из всей моей речи, и я почувствовал, как шея у меня покрылась тонким слоем мурашек, — красивый? Да, наверное.

— Да, ты очень красивый, правда, — закивал я, и в этом плане врать мне было не так уж и сложно — Ричи правда был красивым, — чего ты тогда страдаешь ерундой? Клянусь, если ты меня отпустишь, то я не скажу никому твое имя. Если хочешь, сдам твоего отца…

— Нет, — резко сказал Ричи и поднялся на ноги, я замер, чуть не прикусив себе язык, — ты мне нужен.

— Но зачем?

— Я уже сказал.

— Окей, ладно, — я вдруг решил, что мне надоела эта вся ерунда, надоело сидеть в этих четырех стенах и развлекаться собственными силами, — я согласен.

— Что?

Ричи уставился на меня, а я спокойно встал с кровати, откинув одеяло и уперев руки в бока. Поправил челку, отдернул вниз короткую футболку.

— Что слышал. Ты же перевел меня сюда, чтобы я стал твоей игрушкой? Да? Все эти… Штуки, — я обвел рукой комнату, как бы подразумевая платье и чемодан с приспособлениями, — ты же оставил мне их не просто так. Хочешь меня трахнуть? Без проблем. Давай.

Я проговорил это все на одном дыхании, ни разу даже не сбившись и не перепутав буквы в словах. Ричи ошалело смотрел на меня, быстро моргая длинными ресницами.

— Ты на самом деле этого не хочешь.

— Откуда ты, блять, знаешь?! — я сам не ожидал, что мой голос повысится на несколько децибел, — ты хотел меня трахнуть, даже не взять силой, так вот, пожалуйста, — я развел руки в сторону, — давай покончим с этим и ты меня отпустишь. Или тебе нужно подсматривать за мной? Давай, пожалуйста, можешь выйти и следить за мной за дверью или как ты это делаешь?

Меня трясло от злости. Я действительно был уже не против переспать с Ричи. Он нравился мне внешне, и этот ужасный зуд желания, разливающийся под кожей, не давал мне спокойно существовать. Сны стали еще грязнее и реальнее, от которых я просыпался с таким стояком, что он мог бы достать до потолка. Я начал быстро снимать футболку, сердце стучало. Ричи стоял, смотрел на меня широко раскрытыми глазами и не мог сказать ни слова.

— Ну? — я откинул футболку на кровать, и Ричи открыл рот от удивления, — чего ты на меня так смотришь? Давай, с чего начнем? Отсосать тебе? Да как нехрен делать, — я сделал к Ричи шаг, потом еще один. Я не знал, что я собирался делать дальше. В голове все пульсировало, кожа стала горячей и красной. Воздуха в комнате стало не хватать, я ловил его ртом, как рыба, и в груди клокотало сердце, как готовый извергнуться вулкан.

В ту минуту я себя не контролировал. Подлетел к Ричи, тяжело дыша. Либо из-за того, что я слишком много спал в те дни и не занимался ни умственной, ни физической работой, либо он что-то подмешивал мне в еду, но я чувствовал себя не принадлежащим себе. Как будто бы мое тело существовало отдельно от меня, и я наблюдал за ним со стороны. Я подлетел к Ричи, впервые, наверное, так близко, когда его рука взметнулась, и он ударил меня по щеке.

— Приди в себя.

Но вместо вскриков и картинных охов, я хватаю Ричи за полы кожаной куртки, притягиваю к себе и целую.

Я в бешенстве, я злой. Я не отдаю себе отчета в том, что я делаю и с кем. Я просто хочу этого, и впервые в жизни я могу сделать то, что хочу. Я целую Ричи, впервые целую парня.

Я не умею целоваться, но сейчас меня это не волнует. Я привстаю на цыпочки, чтобы достать до него, целую влажно, мокро, со звуками, перемещаясь на щеки, подбородок, чтобы только понять, что он от меня хочет. Желание начинает подниматься с самых низов, захлестывает меня волной, я трясусь и продолжаю целовать его. Ричи тяжело дышит, стонет мне в рот, и по нашим губам проходит разряд вибрации.

Хорошо.

Оказывается, целоваться это так хорошо.

Я обнимаю его за шею и притягиваю к себе еще ближе, целуя так, как будто бы я был профессионалом в этом деле. В эту минуту я не думаю о том, что он похитил меня. Плевать. Удерживал меня силой в подвале. Плевать. Смотрел за мной, когда я мастурбировал. Плевать. Сейчас есть только Ричи и тот факт, что мы целуемся так, будто трахаемся. Я чувствую, как у него встает член и упирается в меня. Я прижимаюсь еще ближе, голой кожей чувствуя его куртку, футболку. Я тяну его за волосы. Я впервые прикасаюсь к чужому телу, красивому телу, трогаю его, и могу не стеснять себя. Я кусаю Ричи за губы, и он начинает отвечать мне.

Он грубо берет меня за подбородок, слегка давит большим пальцем так, чтобы я открыл рот и запускает в меня свой язык. Слюна смешивается, я жадно глотаю ее, облизываю его губы, толкаю ему свой язык, хочу, чтобы он трогал его. Я слышу этот звук пошлых, липких, мокрых поцелуев, как соединяются и разъединяются наши губы, тонкая нить слюны попадает мне на подбородок, и я не успеваю среагировать, как Ричи тут же слизывает ее, а потом снова возвращается к поцелую.

У меня отказывают тормоза. Столько лет я был хорошим мальчиком, который боялся сделать и шага без родительского контроля, потому что был уверен, что родители узнают обо всех мох грехах и я буду жестоко наказан,

(нет мама только не чулан я больше так не буду у меня болят колени можно я встану я больше не могу стоять в углу)

но теперь я могу делать это.

Я не контролирую свое тело, оно ведет меня, заставляет мои руки прижимать Ричи к себе, не думая о том, кто он и что делал со мной все это время. Я целую его, потому что я никогда еще не целовался, и мне так хочется этого, что губы просто дерет от желания.

Я видел такое в фильмах, и сейчас просто закидываю Ричи ногу на талию, чтобы быть к нему еще ближе, еще плотнее. Он не отталкивает. Целует глубоко, сильно, водит языком у меня во рту, и я представляю, что он делал этим языком еще…

Я хочу его.

Представлять — одно, ощущать руки другого человека на своем бедре — другое. Ричи кладет руку мне на задницу, сильно сжимает пальцами. Мои шорты, его джинсы. Я хочу скинуть не только одежду, но и кожу с себя.

Я схожу с ума, определенно. Все тело горит, я прижимаюсь к Ричи. Я вспоминаю, как он облизал мои пальцы, как смотрел, когда я кончал в этом чертовом платье, и у меня просто голова кружится. Я цепляюсь в плечи Ричи, готовый закинуть на него не только вторую ногу, но и развести их, принять его.

Я тяну Ричи на себя, двигаюсь к кровати. Мышцы внутри сжимаются, готовые принять…

— Черт… — произносит Ричи на выдохе мне в рот, и я только еще сильнее сжимаю его. Я чувствую себя куском торта, который плавится на солнце и ждет, когда в него войдет нож. Ричи трогает мою задницу, сминает пальцами ткань шорт и трогает оголенную кожу. Белье он мне так и не выдал. Кажется, сейчас то, о чем я так долго думал, мечтал, представлял, случится в реальности.

Я что-то нечленораздельно мычу с языком Ричи в своем рту. Валюсь на кровать и тащу Ричи за собой. Тяжесть его тела, руки, которые везде. Я задираю короткие шорты так, что из-под тонкой ткани видно член, который требует внимания. Я подаюсь бедрами наверх, касаясь ноги Ричи и оставляя едва заметный липкий след на его джинсах. Я чувствую, как Ричи прижимает меня к себе, просунув руку под поясницу и целует куда-то в шею так, что я в прямом смысле оказываюсь в его плену.

— Пожалуйста, — произношу я, удивляясь тому, что я еще помню, как говорить слова. Развожу ноги, приподнимаю бедра, и ткань шорт задирается к тазобедренным костям. Ричи тяжело дышит мне в ключицу, и я хочу его. Я тяну кожаную куртку с него, оголяя плечи, обтянутые футболкой, и он приподнимается на локтях. Крестик на цепочке выскальзывает из-под воротника, и я, приподнявшись на локтях, беру его в рот.

— Эдди.

Он впервые за это долгое время называет меня по имени, и я вздрагиваю, поддавшись к нему еще ближе.

— Давай, ну же, — шепчу я, закидывая ногу Ричи на талию и прижимая к пояснице. Я с каким-то странным удовольствием отмечаю про себя, что мои длинные белые носки натянуты идеально плотно и это выглядит так мило и

(невинно)

— Эдди, я…

— Заткнись уже, — шепчу я еще раз, потому что не могу уже сдерживаться. Все тело горит и ломит, как при температуре. В детстве у меня была ангина, температура поднялась до сорока градусов и родителям пришлось вызывать скорую, потому что они думали, что я сгорю прямо на руках у матери. Сейчас я чувствовал себя точно так же. Я хотел Ричи. Его хотело мое тело, даже если в мозгу остались еще какие-то сомнения. Я хотел этого. Господи, как же сильно я этого хотел. Возможно, это все было из-за психологической травмы, которую обязательно найдут у меня, когда я отсюда выйду. Я буду говорить, что влюбился в своего насильника (нет, нет), и все будут сочувственно качать головами, возьмут у меня интервью, позовут на радио, а я буду со слезами на глазах говорить, что он был замечательным человеком.

Это все такая ерунда, сейчас я просто хотел, чтобы это, наконец, случилось.

Я столько времени об этом думал. Представляя, кто станет моим первым,

(первыми)

а потом сгорал от стыда, желаний, фантазий, понимая, что ни один человек не сможет этого понять, принять, если мы будем в отношениях, да и я сам бы никогда на самом деле на это не решился, но тут…

Тут я жертва. Пленник. Здесь мне простят все, и даже если мама потом затаскает по врачам, мне за это ничего не будет.

Ведь я смогу сказать, что это случилось против моей воли, а на самом деле… Ощутить это все наконец-то.

— Ричи, — зову его я по имени, чтобы наконец случилось то, ради чего он меня сюда и притащил. Я поддаюсь бедрами наверх, желая, чтобы он освободил меня от этого подобия одежды, и наконец-то сделал хоть что-нибудь. Пожалуйста.

— Стой, я… Я не … Я не могу, — говорит Ричи, отрываясь от меня. У меня шея горит от поцелуев, укусов, от следов его зубов, и я не могу понять, что он мне говорит. В смысле, что?

— Ты же сам этого хотел, — я приподнимаюсь на локтях, чтобы заглянуть в глаза Ричи, — что не так?

— Не сейчас, — Ричи садится на кровати, смотрит на меня, опять не моргая, и это начинает меня злить. Я не выдерживаю. Во мне говорит злость и возбуждение.

— Какого тогда хрена?! Ты держал меня в грязном подвале, потом притащил сюда, и за эти роскошные условия потребовал мою девственность. Окей, забирай! — я взмахиваю руками, еще сильнее расставляя ноги, и Ричи отводит взгляд, — что тебе, блять, еще надо?! Чтобы ты меня выпустил отсюда?! Я уже сам тебя хочу, я не против, только, блять, скажи уже нормально, что тебе надо от меня!

— Тихо, — Ричи за секунду снова оказывается возле меня и закрывает рукой мне рот. Эмоции бьются в голове, толкаются друг об друга, трутся в черепной коробке. Член ноет. Я кусаю Ричи за пальцы, и он отдергивает руку.

— Я тебя сейчас пристрелю!..

— Какого хрена?!..

И вдруг я слышу, что за забитым окном тормозят шины. Возле дома остановилась машина. Кто-то приехал.

— Там…

— Закрой рот, — шипит Ричи, еще сильнее вдавливая ладонь мне в зубы. Я чувствую запах сигарет, исходящий от его пальцев, — только попробуй пикнуть и выдать, что ты здесь.

— Это полиция. Я тебе говорю. Выпусти меня, я не скажу ни слова про тебя…

— Я сказал «заткнись», — Ричи отвешивает мне звонкую оплеуху, голова у меня дергается, — или я буду разговаривать с тобой по-другому.

— Ты ничего не можешь со мной даже сделать. Что, вставишь мне пистолет в глотку и…

Я не успеваю договорить, потому что слышу, как внизу кто-то звонит в дверной звонок. Совсем тихо, едва различимо, но я замечаю, как у Ричи на руках волосы встают дыбом. Он вскакивает с кровати, хватает куртку. От меня не укрывается его стояк, потому что узкие джинсы никак не могут его спрятать.

— Только попробуй издать хоть звук, — Ричи надевает куртку, и не с первого раза попадает руками в рукава, — и я сделаю тебе больно.

— Не сделаешь, — говорю я, но теперь уверенности у меня в этом нет. Я не успеваю сказать и слова, как Ричи выходит из комнаты и тут же закрывает дверь. Поворачиваются все замки. Я остаюсь один, сердце стучит в глотке с такой скоростью, что я готов его сейчас выплюнуть, и я понимаю, что оказался просто в полной заднице.

========== 14. Хочешь? ==========

Kylie Minogue — Slow

Ричи ушел и не появлялся так долго, что я от страха уже не знал, куда себя деть, и что делать. Мысли путались, хаотично цеплялись одна за другую в голове и не хотели складываться во что-то связное. Я замер, стоя возле двери и прислушиваясь к шуму внизу. Тишина. Не слышно было ни голосов, никаких движений. Мне стало страшно, впервые, наверное, по-настоящему страшно с того момента, как я оказался в этой комнате. До этого Ричи пугал меня, но не взаправду, как будто бы играл свою роль. Сейчас мне стало не просто страшно. Мне стало жутко.

Я не мог понять, откуда взялся этот иррациональный страх, если пять минут назад мы с ним целовались. И не только! До меня дошло, что я все еще стою в одних шортах. Я быстро поднял футболку, натянул ее через голову, даже не обращая внимания, что мог надеть ее задом наперед. Сердце так сильно стучало, отдавая резонатором в уши, что я боялся, что ничего не слышу из коридора именно из-за этого шума. Я прижался щекой к двери, но за ней по-прежнему была тишина.

Я отошел на шаг, боясь, что Ричи может ворваться в комнату и пришибить меня дверью. Думал, что может, стоит все-таки закричать и позвать на помощь, но потом решил, что это мог вернуться тот мужик, отец Ричи, и я бы сделал только хуже. С ним явно не получится вести себя так, как с Ричи, и я рискую получить себе пулю в лоб за две секунды. А умирать мне пока что не хотелось.

Я стал мерить шагами комнату, стараясь наступать едва-едва, чтобы половицы подо мной не скрипели. Страх был у меня везде — в кончиках пальцев, на языке, под кожей. Я думал о том, что сейчас там, внизу, возможно, решается моя судьба. Может быть, полиция меня нашла. И там сейчас они ведут разговор с Ричи, а родители пытаются пробраться сквозь ограждение, чтобы наконецменя увидеть… Но тишина убивала. Если бы я смог разобрать хоть одно слово оттуда, мне было бы легче, но на первом этаже как будто бы никого не было.

Может быть, Ричи и гость вышли на улицу?

Я подбежал к забитому окну. За ним ничего не было видно, но я прислушался. Я же отчетливо услышал, что подъехала машина, скорее всего, мини-фургон или что-то очень большое. И Ричи тоже это услышал, мне это не показалось. Я уперся коленом в подоконник, стараясь ухом примкнуть к тяжелым доскам. Но как я ни напрягался, никаких звуков с улицы не доносилось. Если машина и приехала, водитель оттуда вышел и куда-то направился. Но и в доме была тишина. Куда он мог подеваться? И Ричи тоже?

Ответов на эти вопросы у меня не было. Я слез с подоконника и заметил красное пятно на ноге от соприкосновения с грубым деревом. Потер кожу, потом вернулся к постели. Она была смята, на ней угадывались очертания человеческих тел.

Я и Ричи.

У меня сердце подскочило куда-то прямиком в глотку, чуть не раскрошив мне зубы. Я прижал руки к щекам, чувствуя, какие они горячие.

Я что, правда собирался заняться сексом с этим психом? Я бы после этого точно стал очень интересным объектом для изучения психологов. Психология жертвы, не иначе. Но я ведь хотел этого. Господи, как я хотел! Я сжал зубы, чтобы не застонать в голос. Я хотел Ричи, и это было ужасно неправильно, но я ничего не мог с этим поделать.

Голова кружилась от близости живого, настоящего человека, а не своих мокрых фантазий, от которых я потом не знал, куда девать стыдливые глаза. Даже на себя в зеркало порой было тошно смотреть. В школе я почти каждый день слушал рассказы своих одноклассников о том, кто, с кем, и сколько раз потрахался на прошлых выходных, куда кончил и как заставил отсосать. Стэн всегда снисходительно это слушал, посмеиваясь и жуя резинку на конце карандаша. Я же в этих обсуждениях не участвовал никогда — прятал смущенное лицо за учебником, делая вид, что повторяю прошлый параграф. Но до войн или размножений грибов мне не было никакого дела. Я слушал чужие интимные истории и мечтал, что когда-нибудь у меня произойдет так же.

Помню, после одного такого дня, наполненного самыми интересными новостями (Люси Салливан отсосала Грегу прямо в школьной столовой!), мы возвращались со Стэном домой, и он задумчиво жевал резинку, пока я шел рядом и не знал, как начать разговор. Стэн мне нравился, очень, но мы были друзьями.

— Слушай, Эдс, — Стэн как-то задумчиво выдул огромный пузырь из жвачки, — помнишь Билла Денбро? Из параллельного. Он ходит с тобой на историю.

— Ну, да, пару раз видел, — я пожал плечами, — а что?

— Мы вчера переписывались с ним… Всю ночь. И до этого. И неделей раньше, — Стэн откинул со лба кудрявую челку, и я даже остановился, не решаясь пойти дальше, — в общем, мы типа, это, встречаемся.

— Что?

Мы проходили мимо маленького жилого дома, и в эту минуту кто-то из детей бросил мяч в сторону окна и разбил его. Послышался звон осколков, плач ребенка и крик мамаши. Я подумал, что это у меня так разбилось сердце.

— Ты сейчас серьезно? Вы общаетесь всего ничего.

— Ну и что, — Стэн развел руками, — ты не рад? Он же классный, и вы знакомы.

— Да, очень классный, — процедил сквозь зубы я, и еле удержался от того, чтобы не скинуть руку Стэна со своего плеча, которую он положил по-дружески, — очень рад за тебя.

— В конце недели устраиваю вечеринку. Нормальную, настоящую, — Стэн хлопает меня по плечу, но мне терпеть этот удар — невозможно, — приходи, будет круто. Родители уезжают на все выходные, собираюсь позвать всех, кого только можно. И… — Стэн нервно оглянулся, как будто бы за ним кто-то мог подсматривать, — у меня большие планы на эту тусовку. Если ты понимаешь о чем я.

У меня дыхание оборвалось. Я почувствовал, как слезы начали жечь глаза, но заставил себя улыбнуться из последних сил.

— Да, конечно. Я приду.

И я пришел. Но лучше бы я тогда не приходил.

***

Я ждал Ричи так долго, что, кажется, уже наступил вечер следующего дня. Мне хотелось пить, и в голову начали лезть самые страшные мысли о том, что это еще какой-то преступник или грабитель ворвался в дом, убил Ричи, забрал деньги, а про меня даже не подумал. И вот теперь я буду вынужден сидеть тут взаперти, пока не умру от обезвоживания.

Я свернулся клубком, подтянув колени к подбородку. Мысли о Ричи не давали мне покоя. Почему он меня оттолкнул и не захотел меня? Он ведь прямым текстом сказал, что хочет, чтобы я переспал с ним взамен на выгодные условия проживания здесь. И так какого черта? Я согласился сам, что ему было еще нужно?

Я не знал. Я начал ворочаться с боку на бок, стараясь лечь поудобнее, но все тело ломило. А если я здесь заболею? Температура, кашель? Кто меня будет лечить? Не легче ли Ричи будет меня просто сразу пристрелить? От этой мысли мне стало не по себе, начало мутить. И хотя в комнате было тепло, я завернулся в одеяло, на всякий случай, чтобы точно не простыть.

Оказавшись в тепле мягкой постели, я все-таки позволил себе закрыть глаза. Последние несколько недель были такими нервными и эмоционально сложными, что неудивительно, что я вырубался почти каждый раз, как только принимал горизонтальное положение. Кажется, я задремал, а когда открыл глаза, увидел перед собой Ричи и чуть не умер от страха.

— Твою мать, зачем ты так делаешь?! — я прижал руку к груди, и сердце оглушительно отстукивало ритм, — я чуть инфаркт не получил.

— Извини, — Ричи сложил руки на груди. Он снова принял спокойный, равнодушный вид, как будто бы мы с ним не целовались несколько часов (или дней?) назад. Я сел на кровати, протирая глаза.

— Может, ты хоть сейчас объяснишь, что, блин, тут происходит?

— Заезжал какой-то мужчина, неместный, спрашивал дорогу в… — Ричи осекся, я напрягся, — в соседний город. Не стоит тебе знать название.

— То есть ты хочешь сказать, что ты… — я едва зашевелил губами, — вывез меня из моего города?!

Ричи неопределенно пожал плечами.

— Будет лучше, если ты не будешь этого знать. Так спокойнее.

— Господи, — выдохнул я, закрывая лицо руками, — Ричи, пожалуйста. Выпусти меня. Чего ты еще от меня хочешь? Я же сказал, что согласен, чтобы ты… Чтобы мы… — я не смог произнести это слово вслух, а Ричи как будто только этого и ждал, не сводя взгляд с моих губ, как будто он был глухим и только так мог понять, что я говорю, — ты понял, в общем. Чего ты еще хочешь? Чтобы я тебя умолял? Встал на колени?

— Ты правда хочешь со мной переспать? — спросил Ричи, чуть щуря правый глаз. Цепочку с крестиком он спрятал под футболку, но я все равно видел ее очертания. Я подумал о том, как взял эту цепочку в рот, ощутив привкус старого металла на языке. Задняя сторона крестика слегка потемнела от частого соприкосновения с кожей. И откуда я только успел это заметить, если сам я просто умирал от чертова желания?!

Но вопрос Ричи застал меня врасплох. Правда ли я хочу этого? Когда мы целовались — хотел определенно, да так, что готов был позволить ему сделать все, что он только мог пожелать. Когда сейчас он сидел напротив меня с непроницаемым лицом, моя уверенность стала колебаться. Я же его не знаю. Он же псих. Но… Но…

«Эдди только попробуй ты еще маленький узнаю что ты занимаешься этим я оторву твой член и поставлю его тебе в комнату за стекло чтобы ты любовался им это грязное и мерзкое занятие оно нужно только для того чтобы рожать детей ты меня понял Эдди только попробуй ты можешь заразиться ужасными болезнями и ты умрешь в муках послушай меня я лучше тебя знаю и тебе это не нужно потом когда женишься тогда и поговорим»

— Да.

— Ты ведь не хотел.

— Я и здесь оказываться не хотел, но больше всего я не хочу умирать и я просто хочу вернуться домой, — твердо сказал я, — Ричи, пожалуйста. Что мне сделать?

Он молчал долго. Я уже начал крутить себе пальцы от нервов, не боясь, что могу вытащить их из суставов. Я смотрел на Ричи, не зная, что мне делать. Я никогда еще не чувствовал себя настолько беспомощным.

— Пожалуйста, — повторил я, и Ричи, наконец, снова посмотрел мне в глаза.

— Ты девственник?

Я опешил. Подтянул колени к груди.

— Ты же сказал, что сам знаешь про меня все.

— Я знаю, — Ричи выделил голосом это слово, — но я хочу узнать у тебя. И я не только знаю. Я видел, как ты запихивал в себя пальцы и эту штуку, — Ричи указал взглядом на край кровати. У меня лицо все сгорело от смущения, а по телу прошла дрожь.

— Ты не должен был этого видеть, — промямлил я, но Ричи даже не шелохнулся.

— Ну так?

— Фактически да, — я пожал плечами, — я не… Я не спал с парнями, если ты спрашиваешь про это.

— Хорошо, — Ричи кивнул, поднялся с кресла. Я следил за каждым его движением, и не мог даже предположить, что он будет делать дальше. Я замер, прислушиваясь к стуку собственного сердца. На удивление, оно было спокойно.

— Ты же помнишь, что я сказал, что не сделаю тебе больно?

— Да, — ответил я, вспоминая снова наш поцелуй. Он действительно не делал мне больно. И это кружило голову. Потому что Ричи… Делал то, что я хочу.

— Почему ты хочешь этого? — Ричи подошел ко мне, слегка наклоняясь. Тяжелые кудри упали ему на лицо, и мне захотелось их убрать. Я облизал губы.

— Если я скажу честно, обещаешь и мне рассказать что-то о себе? Искренне.

— Мне нечего рассказывать, — голос Ричи звучал гулко и глухо. Я на минуту подумал о том, что, возможно, у него какое-то пограничное расстройство личности, поэтому он так быстро переходит от одного состояния к другому. Он не умеет управлять собой, значит… Я смогу им управлять.

— Тогда и твой вопрос останется без ответа, — я сложил руки на груди, и сделал вид, что снова хочу лечь спать, подтянув к себе одеяло.

— Ладно, — сказал Ричи, присаживаясь на край кровати, — потом сможешь мне задать три интересующих вопроса.

— Почему только три?

— Просто так, — он пожал плечами. Я тяжело вздохнул.

— Я хочу этого, потому что я обычный, нормальный, здоровый парень шестнадцати лет, которого слишком сильно контролировали родители и не разрешали ни с кем встречаться и все такое. Моя мать, она… — я закатил глаза, — таскала меня по врачам, чтобы понять, что я не занимаюсь никакими плохими делами. И при этом мы не религиозная семья. Я и в церкви был всего три раза в жизни. Просто моя мама считает так, и не иначе. А ходить по таким врачам — унизительно. Боюсь представить себе, что со мной было бы, если бы я ее ослушался.

Ричи молчит. Я чувствую, как рот наполняется слюной, тяжело сглатываю.

— Видишь, я сказал тебе правду. Теперь твоя очередь.

— Чуть позже, — Ричи по-прежнему не сводил с меня взгляд. Вот сейчас он опять не казался опасным, — но это неплохо, что твои родители так за тебя переживают.

— Они не просто переживают, они не разрешают мне распоряжаться моим же телом. А я могу делать с ним все, что захочу.

У Ричи вдруг задергался глаз, он отвернулся.

— Ричи?

— Нет, ничего. Так, значит, ты готов пуститься во все тяжкие? — он поднес руку к глазам, закатил их, и стал поправлять линзы. Это простое действие завораживало.

— И ты меня выпустишь?

Ричи замер с рукой возле глаза, указательным пальцем касаясь верхних ресниц. Я тоже застыл, даже перестал дышать, как мне показалось. Ричи слегка задвигался на кровати, и она чуть заскрипела. Я снова ощутил то странное чувство, которое было до этого.

Хочу.

— Боюсь, что… — Ричи моргнул, поправляя линзу, — что тебе здесь так понравится, что уходить ты не захочешь.

========== 15. Порка ==========

Annie Lennox — I Put A Spell On You

— Ты правда хочешь этого? — голос Ричи срывается на шепот, и у меня внизу живота начинают рождаться мурашки. Я едва заметно киваю. Ричи садится на край кровати, прислонившись спиной к стенке, напротив меня, прямо в обуви и в кожаной куртке. Кладет руки на слегка разведенные колени, расслабляет кисти. Я смотрю и не могу перестать смотреть. В дальнейшем я скину это на стресс и моральную травму, но сейчас мне все равно. Я хочу его.

— Да, — произношу я, — а ты?

— Смотря, что ты хочешь, — Ричи слегка склоняет голову к плечу, — но ты помнишь условие. Я не сделаю тебе больно.

— Даже если я попрошу?

— Даже если.

Его слова отдаются во мне какой-то сладостной болью, которую я не могу контролировать. Я хочу, чтобы он продолжал говорить, своим тихим, вкрадчивым голосом проникать в меня, оставаться там, и я готов слушать все, что он скажет. Как будто бы он меня гипнотизирует, подчиняет себе, но я знаю, что Ричи тут ни причем. Я сам ведусь на это и не могу сопротивляться.

Могу, но

не хочу.

Ричи угадывает мои мысли и подзывает меня к себе пальцем. Меня смущает этот жест, направленный как будто собачонке, но я послушно переступаю коленями через одеяло и подползаю к Ричи по кровати. Эта кровать такая огромная. Я тут же вспоминаю свой маленький узкий диван, на котором мне и одному порой было мало места. Это, видимо, было сделано для того, чтобы я точно ни с кем не смог заняться грязными делами дома.

Сердце стучит, я останавливаюсь прямо напротив Ричи. Встаю на кровати на коленях. Он смотрит на меня так, как никто еще не смотрел. И он не делает мне больно; не кричит, не бьет. Не принуждает.

— Зачем тебе это все? — тихо спрашиваю я, и Ричи только качает головой.

— На этот вопрос я тебе не отвечу. Пока что.

— Ладно… — я неуверенно переминаюсь с ноги на ногу, — что… Что ты хочешь?

— Что ты хочешь? — спрашивает Ричи, откинувшись на спинку кровати. Черные узкие джинсы на бесстыдно разведенных ногах. Кожаная куртка чуть сползла с плеча, обнажив полоску кожи. Я сглатываю.

— Думал, что командовать будешь ты. Я же твой пленник.

— А ты хочешь, чтобы я командовал?

Вместо ответа я сажусь ему на бедра, и сам охаю. Это так необычно, но так… Приятно. Давление подскакивает, я мягко опускаюсь на Ричи, касаясь его члена сквозь одежду.

Голова начинает кружиться против часовой стрелки, а дыхание сбивается. Я прикрываю глаза, привстаю.

— Сядь обратно, — тихо говорит Ричи, и я опускаюсь. Чувствую, как его член упирается в меня. Мой собственный уже не терпит возражений.

— Итак, — шепчет Ричи, не сводя с меня взгляд широко раскрытых глаз, — какая твоя самая грязная фантазия?

— Лучше тебе не знать, — я слегка двигаю бедрами, задевая его член, и еще сильнее стараюсь расставить ноги. Я с ума схожу от своих действия и от того, что вектор направления задаю я. Ричи сидит, как восковая кукла, просто предоставив мне себя… В сердце очень горячо; если это такой плен, то мне… Мне даже это нравится, — а твоя?

— Моя фантазия — это любая твоя фантазия, — отвечает он, и у меня просто подкашиваются ноги. Я полностью опускаюсь Ричи на бедра и слегка начинаю двигаться. Он прикрывает глаза.

— Ты что же, и отсосать мне сможешь, если я попрошу?

— Может, лучше ты? — Ричи кладет руку мне на бедро и чуть ведет вверх ткань шорт.

— Я никогда этого не делал, — честно отвечаю я. Я понимаю, что то, что сейчас происходит — неправильно. Но если эта цена моей жизни и спасения, причем, довольно приятная цена… Разве стоит от этого отказываться?

— А ты хочешь?

Вместо ответа я слегка облизываю губы, представляя, что чувствую чужой вкус на них. Это сносит мне крышу. Я еще сильнее двигаюсь на Ричи, создавая трение между нашей одеждой. Ричи тяжело выдыхает через приоткрытые губы.

— Допустим.

— Я в тебе не ошибся.

— Думал, что я буду плакать и молить тебя не трогать меня? — я слегка наклоняюсь к Ричи, чувствуя запах его шампуня для волос и прикасаясь к прядям пальцами. Приятно. В голове вспыхивают и гаснут, вспыхивают и гаснут самые смелые фантазии. То, что так хотелось попробовать, но было под запретом…

— Я не сделаю тебе больно, — повторяет Ричи, — я не насильник.

— А если я хочу, чтобы было больно? — спрашиваю я, нахально двинув бедрами навстречу Ричи так, что тот закатывает глаза, — не сделаешь? Не сделаешь из меня послушную сучку?

Я не знаю, откуда у меня это в голове, почему эти слова так легко слетают с губ. Но это ощущается таким правильным и нормальным, что у меня кружится голова. Все мои сверстники так себя ведут, занимаются этим делом и никто из них не боится своей мамочки, даже девчонки из моего класса, которые вот уж точно могли отсосать целой футбольной команде. Я чувствую вставший член Ричи, который оказывается у меня где-то между ягодицами. Я двигаюсь еще сильнее, хочу снять шорты, на которых уже образовалось пятно от смазки. Ричи это тоже видит.

— Почему ты такой странный? — спрашиваю я, кладя руки ему на плечи, чтобы мне было удобнее обо что-то опираться. Колени дрожат от неестественной позы — она кажется такой откровенной и открытой, что мне даже становится немного стыдно.

Я сижу на коленях парня, который меня похитил, который явно имеет проблемы с головой, но при этом я сижу на нем и чувствую, как его член упирается мне в задницу.

— А ты?

Я еще раз двигаюсь бедрами вперед, задираю футболку Ричи и касаюсь шортами его живота. Точнее, не просто шортами, а членом в них. Упираюсь в него, жду.

— Я могу представить, какие у тебя грязные мысли, — тихо говорит Ричи, кладя руку мне на грудь и ведя ее вниз, поглаживая чрез футболку. Я хочу что-то сказать, но слова застревают во рту.

(прости мама)

— Ты даже не представляешь, — я наклоняюсь и целую Ричи так, как будто бы вечером он меня уже застрелит.

Снова это щекочущее чувство, которое поднимается снизу живота до груди, попадает куда-то в соски, и Ричи чувствует это, прикасаясь к ним большими пальцами через футболку.

Почему это так приятно.

— Я не сделаю тебе больно, — повторяет Ричи, на секунду оторвавшись от поцелуя, а потом снова ныряя в него. Я открываю рот, высовываю язык, и Ричи начинает лизать его, прикасаться губами, а потом перехватывает и втягивает себе в рот, утягивая меня в жутко пошлый поцелуй.

Я сижу на его бедрах, двигаюсь, приподнимаюсь на коленях и опускаюсь обратно. Через все тело проходит разряд тока, я стараюсь как можно шире расставить ноги, чтобы ткань шорт плотно прилегала к промежности и доставляла дополнительно трение. Я хочу кончить. Я хочу почувствовать расслабление всего тела, но при этом я специально оттягиваю этот момент, хотя Ричи специально делает для этого все. Он вытягивает вперед ноги, и приподнимает бедра слегка вверх, ровно в ту секунду, когда я на них опускаюсь. Я не боюсь такого Ричи. Я трусь об него членом, шорты намокли и прилипли, пятно становится все больше. Я обнимаю Ричи за шею и притягиваю к себе, начинаю отклоняться назад, на спину, чтобы почувствовать его на себе. Член болит, ноет, стонет, чтобы Ричи коснулся его рукой.

Но он этого не делает.

— Сделай что-нибудь, — шепчу я, — это невозможно.

— Нет, — говорит Ричи, и у меня перехватывает дыхание, — ты будешь терпеть.

— Но…

— Я не разрешаю, — твердо говорит он, и у меня вырывается непроизвольный стон.

— Ты собрался мучить меня так?!

— Да, — Ричи снова двигает бедрами, но этого катастрофически мало, это только делает хуже. Я вдыхаю воздух через плотно сжатые зубы.

— Ненавижу тебя.

— Почему бы тебе не порадовать себя сам себя? — Ричи слегка улыбается, облизывает губу. Бледные щеки слегка порозовели, мне хочется его укусить, — тут столько этих набалдашников, ты…

— Закрой свой рот, — шепчу я, и снова целую его, да так, что губы начинают болеть.

— Кажется, ты стал забывать, где ты находишься.

Тяжелая рука Ричи опускается мне на разведенные ягодицы и сильно ударяет. Я вздрагиваю.

— Ты собрался меня бить?

— Шлепок и удар — это разные вещи, Эдди, — он снова опускает руку на еще горящее место от удара. Я охаю, потому что он опускает руку мне на задницу, сжимает, и мизинец оказывается слишком близко от входа. Я прикусываю кончик языка — на нем вкус Ричи.

— Встань, — командует он, оторвавшись от поцелуя, и специально медленно отодвигаясь от меня, так, чтобы нить слюны повисла между нашими губами.

— Нет, — говорю я, и Ричи снова сжимает пальцы на моей заднице.

— Я сказал, встань.

Его голос тихий, спокойный и мягкий, но мне не хочется ему перечить. Я приподнимаюсь, встаю на кровать, и Ричи усаживается на нее, свесив ноги.

— Ложись.

— Куда? — голос хрипит, руки дрожат. Это так не похоже на правду. Если бы только моя мама знала…

— Сюда, — он кивает на свои колени, и от догадки у меня волосы встают дыбом.

— Ты…

— Ложись, — повторяет он, и голос приобретает чуть более жесткие нотки. Я откашливаюсь и осторожно пристраиваюсь на коленях Ричи так, будто я нашкодивший ребенок. Я ложусь животом и грудью, и через секунду комнату разрезает звук шлепка.

— Чччерт.

Звук заглушен, потому что рука опускается не на голую кожу, а на шорты. Мы оба одеты, но от этого возбуждение становится только сильнее. Ричи не делает со мной ничего такого — не насилует никуда, а просто шлепает. Но это… Это сносит мне голову.

— Еще, — повторяю я, испугавшись сам своего голоса. Это просящий тон. Я ерзаю на Ричи, футболка задирается, — еще.

Второй шлепок становится сильнее. Я прямо чувствую, как рука Ричи припечатывается к моей заднице, сжимает, задерживает пальцы. Я вытягиваю руки вперед и сцепляю пальцы в замок. Членом я трусь о покрывало, шорты ощущаются как кандалы.

— Сними их, — прошу я, готовый уже захныкать. Это слишком сильное возбуждение. Я никогда не доводил себя до такого состояния.

— Нет, и закрой рот, — Ричи снова ударяет меня, я прогибаюсь в пояснице и специально выставляю задницу чуть выше, — или мне придется самому тебя заткнуть.

— Только попробуй, и я откушу тебе член, — голос у меня задыхается, прерывается помехами.

— А кто сказал про член?

Я вспоминаю про тот самый ошейник и стону в голос. Представляю, как Ричи вставит его мне в рот, затянет кожаные ремни, а красный твердый мячик будет давить мне на язык. Слюна потечет по подбородку, и он слижет ее, как в тот раз… Я двигаюсь по покрывалу, надеюсь, что так смогу кончить, но Ричи пригвождает меня одной рукой к себе, и я не могу двигаться.

— Попроси.

— Нет, — шепчу я, но я знаю, что я сейчас не сдержусь. В своих фантазиях я всегда просил и умолял. Я был самой податливой шлюхой в своих мечтах, и вот сейчас я оказался в этой роли и мог просить, сколько угодно. Это так возбуждало, что у меня покраснело все тело.

— Проси, или я сделаю тебе больно.

— Не сделаешь, — говорю я, и Ричи одним рывком сдирает с меня шорты. Я издаю полустон, полувскрик.

— Я могу связать тебя и оставить так, мучиться от возбуждения и не давая тебе кончить, маленькая грязная сука.

Его слова действуют на меня, как первый глоток алкоголя. Тело сначала расслабляется, потом сжимается. Ричи кладет руку на мою обнаженную задницу. Большой палец угрожающе близко. Я вздыхаю, замираю, стараюсь не шевелиться.

— Попроси.

— Нет.

— Зря, — Ричи придвигает палец еще ближе, мышцы инстинктивно расслабляются, потому что сколько раз я так делал сам с собой? Даже два пальца я уже почти не ощущал. Мне постоянно хотелось большего.

интересно, а у него большой член

Но эта мысль разбивается вдребезги с еще одним шлепком, таким сильным, что кожа краснеет. Ричи снова оставляет руку на мне, большим пальцем поглаживая у входа, и я не знаю, хочу ли, чтобы он его вставил или нет, и Ричи не делает ничего, пока не дожидается моей команды. Я облизываю сухие губы.

— Ударь.

— Сильно?

— Да.

И Ричи снова отвешивает мне звонкий шлепок. На заднице остается отпечаток его ладони. Я хватаю воздух зубами, вспоминаю, как в детстве отец отшлепал меня ремнем за разбитую вазу. Мне было шесть, он обрушивал ремень на мою маленькую задницу, а я плакал, и просил его остановиться, но уже в тот момент я вдруг понял, что мне это

(нравится)

не нравится, что это больно, но что-то щелкнуло в голове. Тонкая рука Ричи бьет хлестко, быстро, звонко. Я вспоминаю, как он дал мне пощечину, но она воспринималась не так. Я полностью в плену Ричи — в прямом и переносном смысле — я чувствую, как он задерживает ладонь на мне, не спешит перейти к следующему шлепку, от которого уже зудит кожа. Я тяжело дышу, пытаюсь вырваться, но Ричи удерживает меня свободной рукой, держа за воротник футболки, и он врезается мне в горло.

я хочу чтобы ты меня придушил

Я делал это сам. Брал школьный галстук и слегка затягивал, так, пока кислород не начинал поступать с некоторым трудом, а горло краснело. Я задыхался, но не мог перестать делать так, потому что в таком случае оргазм случался намного ярче. Потом я развязывал галстук и рассматривал шею в зеркало, боясь, что там останется след, и мама это заметит. Но мне везло.

— Еще, — повторяю я, и Ричи обрушивает три звонких шлепка подряд. Я уже не думаю о своем члене — возбуждение, кажется, засело уже не только там, но во всем теле, и с каждым таким шлепком становилось еще сильнее, хотя казалось, что ручка вывернута на максимум. Я ощущал себя наполненной бутылкой воды, которую сжимают сильные руки, и она готова лопнуть в любой момент.

А если я кончу и попаду на Ричи?

Воображение тут же включается. Рисует ужасно пошлые картинки, где я быстро слезаю с колен Ричи, толкаю его на кровать и кончаю ему на лицо. Попадаю на кудрявые

(красивые)

волосы, губы, язык, щеки, кончаю несколько минут, полностью покрывая его безэмоциональное лицо липкой спермой, мстя за эти муки. Тело ватное, почти меня не слушается. Я боюсь, что потеряю сознание, потому что сдерживаться уже нет сил.

— Что ты хочешь? — спрашивает Ричи, и уже без удара кладет мне руку на задницу. Я не могу даже говорить. Почему, почему это так приятно и больно одновременно?! Я боюсь той силы оргазма, которая сейчас на меня обрушится. Я пытаюсь подсунуть руку себе под живот, чтобы коснуться члена. Уверен, что мне хватит одного движения, одного легкого касания, чтобы я просто сошел с ума, но Ричи перехватывает мои руки и сильно сжимает.

— Пожалуйста…

— Нет, — Ричи качает головой. Я вижу, что у него покраснела шея с левой стороны, кадык нервно дергается. Он тяжело дышит, грудь вздымается и опадает.

— Я сейчас умру.

— Кончишь так, — произносит Ричи и снова ударяет меня по заднице. Я вскрикиваю.

— Так не получится!

— А если так?

Ричи отпускает мои руки, обе ладони кладет мне на ягодицы и слегка разводит их в стороны. В висках пульсирует, мне так жарко, что футболка прилипает. Я закусываю губу, кусаю щеки изнутри.

— Сделай что-нибудь, — шепчу я, хотя слова тонут в потоке бессвязных охов и стонов.

— Давай, — говорит Ричи, и я чувствую, как одним большим пальцем он двигается внутрь. Я закрываю глаза. Делаю едва заметное движение бедрами по покрывалу, и через секунду тело так сотрясает, будто меня подбросили на батуте вверх. Одеяло подо мной намокает, я безвольно обмякаю на коленях Ричи, пока сам еще сотрясаюсь от приступа удовольствия.

A оно не заканчивается. Я слабо двигаю бедрами по покрывалу, пока палец Ричи находится во мне, двигается, но я почти не ощущаю его. Я сжимаю мышцы, потом расслабляю, и Ричи вынимает палец, как пробку из бутылки, а потом берет его в рот.

Я сейчас умру.

— Молодец, — Ричи тщательно облизывает большой палец, потом приподнимает меня со своих же колен, и я безвольно падаю на кровать, как тряпичная кукла, — я же говорил, что тебе здесь понравится. Отдыхай.

Я пытаюсь что-то сказать, но дыхание сбилось, и нет сил даже поднять руку над головой. Я прикрываю глаза, и Ричи выходит из комнаты, не забыв закрыть дверь на ключ.

Я чувствую, как у меня поднимается и опадает грудь от тяжелого дыхания. Я кое-как приподнимаю бедра, поддеваю резинку шорт и спускаю их, оставив болтаться где-то мокрым комком в районе колен.

А потом просто отрубаюсь.

Я сдохну, но испытаю это чувство еще раз.

И еще.

И еще.

Я слишком долго терпел.

========== 16. Грязь ==========

Kings Of Leon — Sex On Fire

Ричи не приходил ко мне несколько дней. Я гонял мысли в голове, и не мог сосредоточиться ни на одной из них. Я прокручивал, как фарш в мясорубке, то, что между нами произошло, и при каждом таком воспоминании кожа покрывалась мурашками, а низ живота предательски выдавал мое желание. Мне хотелось повторения. Мне хотелось Ричи.

Мозгом я понимал, что делаю ужасные вещи. Ричи — мой похититель, и хотя на время я смог даже забыть о том страшном мужике и странной женщине, которые тоже жили в доме, и могли вернуться в любой момент. Ричи предостерегал меня от них. Они — опасные психи, они воруют детей, маленьких девочек, и если Ричи работает на них или с ними, от него тоже нужно держаться подальше.

Я все это понимал, клянусь, но — ничего не мог с собой поделать.

Стоило мне только прикрыть глаза, как тут же под веками всплывали все эти образы. <Влажные шлепки по голой коже. Моя грудь, которой я упираюсь в колени Ричи. Взмах его руки и легкий звук рассекаемого воздуха. Пальцы внутри. Я мучился, стонал в руку, ворочался на кровати. Я ощущал себя так, словно я был раковиной, которую заткнули пробкой, и пустили воду. И вот сейчас раковина наполнилась полностью, и вода хлынула из нее неудержимым потоком, сметая все на своем пути.

Я слишком долго терпел.

Это как голодному дорваться до еды. Скучающему — до любимого человека. Наркоману — до наркотиков. Мне — до секса.

При этом ведь как такового секса у нас не было. Но это только больше распаляло мою фантазию и заставляло представлять Ричи и себя в еще более бесстыдных образах и позах. В какой-то момент у меня так разболелась голова, но я не мог перестать думать, прокручивать все эти сценарии развития событий, что просто уткнулся в подушку лицом и попытался заснуть.

На некоторое время я успокоился.

***

Я проснулся, потому что Ричи тряс меня за плечо. Я открыл глаза, не понимая, какой сейчас день недели и кто я. Шея затекла от неудобного лежания, и я тут же прижал к ней руку, стараясь сдержать боль.

— Что случилось?

— Завтра вечером вернется Папаша, — сказал Ричи, отводя взгляд. Я сразу понял, что с ним произошла перемена — он не смотрел мне в глаза. Я сел на кровати, широко зевая и прикрывая ладонью рот.

— И что?

— Тебе придется вернуться в подвал.

Руки у меня похолодели. Нет, только не подвал! Я уже так привык к мягкой огромной постели, большому светлому помещению, только не подвал! Ричи прочитал все эти мысли у меня в голове и тут же добавил:

— Это ненадолго. Максимум на пару дней, если… — он вдруг осекся, обвел языком губу, — в общем, надеюсь, только на пару дней.

— Ты можешь мне сказать, зачем я тебе понадобился? Или твоему отцу? Что будет, когда он вернется? — от страха у меня затянуло в желудке.

— Не знаю, я… Я ослушался его. И привел тебя, — Ричи закатил глаза, — но я что-нибудь придумаю.

— Ты не собираешься меня отпускать? — я привстал на колени и захотел к нему прикоснуться, но Ричи сделал шаг назад.

— Не сейчас. Позже.

— Но ты… Ты не сделаешь мне больно? — спросил я, и странно, но я верил Ричи, что он не причинит мне вреда. А вот что касалось его «родственников» — такой уверенности у меня не было. От этого стало невыносимо. Я сглотнул, и Ричи уверенно кивнул:

— Я же обещал. Сейчас предлагаю тебе пойти и принять душ. Когда вернется отец, ванной ты пользоваться не сможешь. Я принесу тебе другую одежду.

— Ладно, — я не стал спорить и вылез из-под одеяла. Ричи оглядел комнату, как будто бы вспоминая, не оставил ли он тут никаких следов моего пребывания.

— Ричи.

— А?

— А мы… Мы с тобой… — я носком стал чертить полукруг на ковре, заведя руки за спину, — мы с тобой…

— Иди в ванную, — твердо сказал Ричи, кивнул сам себе, довольный осмотром комнаты и вышел за дверь. Мне ничего не оставалось, как последовать за ним.

Он снова привел меня в ванную. На стиральной машинке лежали джинсы и спортивная кофта с капюшоном, длинные носки. Я посмотрел на Ричи.

— В подвале не жарко, несмотря на погоду.

— Какой сейчас месяц? — я не решался пока прикоснуться к чистой одежде или снять свою. Ричи стоял, прислонившись спиной к двери, и не собирался уходить. Вода была выключена, но стало жарко и душно, как от напущенного пара.

— Июнь.

— С ума сойти, — я прижал руку к губам, чувствуя, как сердце сжимается от страха, — Ричи?..

— Давай лезь в ванную, без лишних разговоров, — Ричи расстегнул молнию на кожаной куртке, и стал обмахивать лицо рукой, — у тебя не так уж и много времени.

— А ты? — клянусь, у меня даже колени вспыхнули от смущения. Ричи приподнял бровь.

— Ты стесняешься меня? После того, что было?

— Это… Это другое, — промямлил я, и повернулся к Ричи спиной. Стал снимать футболку через голову, хотя руки дрожали. Осторожно сложил ее, как в магазинах одежды, и положил на стиральную машинку. Я не видел, но чувствовал, что Ричи смотрит на меня, не отводя взгляда. Он прожигал меня насквозь.

— Снимай все, — скомандовал он, и я вздрогнул от его голоса.

— Хорошо.

Я взялся за резинку шорт и потянул их вниз. В голове сразу стали всплывать моменты из прошлого. Мама привела меня к врачу, проверить, все ли у меня хорошо с моим «мужским» здоровьем. Это было так унизительно — раздеваться перед каким-то незнакомым волосатым мужиком, который с отвратительным звуком натягивал на ужасающих размеров руку перчатку, чтобы осмотреть меня.

«эдди это важно я должна быть уверена»

Я снял шорты и медленно потянул их вниз, переступая потом с ноги на ногу, чтобы снять их. Ричи все еще молчал. Я остался абсолютно обнаженным, стоя к нему спиной, пока он подпирал дверь.

И он смотрел на меня.

— Залезай в ванну, — тихо сказал он, и я услышал какое-то шуршание, а когда обернулся, понял, что Ричи снял куртку и опустил ее на пол. Карабин на молнии стукнулся о дверь, и это был самый громкий звук.

— Ты… Не выйдешь?

Я попытался руками прикрыть член, потому что дать Ричи себя отшлепать — это одно, это… Это не по-настоящему, это игра, а дать ему увидеть себя совсем голым — это другое. Никто и никогда еще не видел меня без одежды. Я смущенно опустил глаза в пол, смотря на свои ноги. Ричи стоял в одной футболке и джинсах, не моргая, и только движения его груди показывали, что он живой и еще дышит.

Не сказать, что я очень сильно стеснялся своего тела, но и бешеного восторга никогда не испытывал. С лицом я еще кое-как примирился — милые черты лица, выгляжу младше своих лет, этакой милый мальчик. Но вот с телом были проблемы. В детстве я был довольно толстым ребенком, и мама часто выговаривала мне за это.

(эдди хватит есть конфеты ты уже опять не влезаешь в свой костюм я что должна купить новый так тебя разнесет к шестнадцати годам что на тебя никто не посмотрит посмотри в кого ты уже превратился)

И я смотрел. Видел толстые щеки, руки, колени как наливные яблочки. Оба родителя у меня были низкого роста и надеяться, что я вытянусь в рост, и вес компенсируется, мне не приходилось. Пришлось ограничивать себя в еде, заниматься спортом. Лишний вес ушел, но дикого принятия своего тела не случилось.

Я стал принимать свое тело как данность. Не восторгался им, но и не наказывал за неидеальные пропорции. Я был в шоке от того, какие удовольствия можно получать с его помощью, и с годами научился трогать себя так, чтобы было максимально приятно, наслаждаясь и не торопясь. Но раздеваться перед другими людьми мне все еще было сложно и Ричи — не исключение.

— Ты останешься смотреть? — спросил я, и от взгляда Ричи меня накрыло эмоциями. Левая рука уже не могла полностью скрыть член, и я неуверенно отвернулся от Ричи и потянулся к крану, чтобы включить воду. Я чувствовал себя таким беззащитным, что не знал, куда деть руки, ноги, взгляд. Я осторожно встал в ванну, направил на себя струю воды. Горячая. Ричи все еще стоял возле двери. Я прикрыл глаза и стал мыть голову.

Внезапно я почувствовал, как рука Ричи коснулась моей спины. Он подошел так неожиданно, что я выронил бутылку с шампунем, и она упала на дно ванны, расплескав содержимое мне на ноги.

— Черт!

Я обернулся, вода стекала по мне, мыльная пена еще не до конца смылась с волос, когда я встретился глазами с Ричи. Он смотрел на меня, а потом резко отдернул руку.

— Ты такой красивый.

— Ричи…

Я держал обеими руками душ, стараясь направлять струю, чтобы она не текла на пол. И тут Ричи переступил через бортик ванны и залез туда прямо в одежде. У меня все в животе скрутилось в бараний рог и завязалось тугим узлом. Вода текла вниз, журчала в сливном отверстии, и даже если бы сейчас она стала ледяной, я бы даже этого не почувствовал.

— Что ты делаешь? — мой голос сорвался на такой тихий сип, что в шуме воды его даже не было слышно. Футболка и джинсы Ричи намокли от вороха брызг. Ткань прилипла к низу живота, обозначив едва заметный пресс. У меня такого никогда не было.

— Ричи, ты…

— Повернись, — сказал он, и я задрожал, чувствуя, как его голос, тонущий в шуме льющейся воды, проникает в меня.

— Ты…

— Я не сделаю больно, — Ричи повторял это как заведенная пластинка, и я верил ему. Я осторожно повернулся в скользкой ванне, ногой отодвигая флакон с шампунем. Наклоняться за ним я не стал.

— Повесь душ.

Ричи отдавал приказания одним словом, твердым, властным, и таким уверенным тоном, что я даже не задавал никаких вопросов. Я осторожно пристроил душ в держатель, и вода теперь попадала мне на грудь, живот и ниже. Я уперся руками в стенку ванны, потому что вода хоть и не была горячей, в комнате стало слишком душно.

— Молодец.

Я почувствовал, как Ричи придвинулся ко мне, коснулся мокрой одеждой моей спины. Он не раздевался, и это нравилось мне еще больше. Его руки скользнули по моей груди, бокам, а потом спустились к бедрам.

— Не больно, — напомнил мне он, и я кивнул. Я знал, почему-то был уверен, что он действительно не сделает мне больно. Я прикрыл глаза и доверился.

Ричи осторожно положил мне руку на правое бедро, повел чуть ниже, коснулся места под коленом и слегка надавил. Голова надувалась от повышенного давления. Я осторожно приподнял правую ногу и поставил ее на бортик ванны.

— Умница.

Потом руки Ричи переместились мне на поясницу, гладили, выводили узоры и круги, и я плавился от того, как это было приятно. Ричи длинными пальцами спустился к ямочкам на пояснице, и потом я почувствовал, как он поцеловал меня там.

— Ричи… — я начал дрожать и биться в каком-то экстазе. Я попытался оторваться руками от стены, но Ричи тут же шлепнул меня по заднице.

— Держи руки возле стены.

— Но…

— Не смей трогать себя. Ты еще грязный.

Я закрыл рот, решая довериться Ричи. Он нажал мне пальцами на поясницу, и я прогнулся. Поза моя была максимально открытой — и я чувствовал себя неловко, но при этом тот факт, что Ричи был еще в одежде, меня успокаивал и заводил. Он продолжать гладить меня, пока вода текла по мне, по нам, и я растворялся в ее теплых струях. Ричи вдруг прижался ко мне, и его член, обтянутый мокрыми джинсами, уперся мне в задницу. От неожиданности я дернулся, и лбом ударился стену ванной. Вода попала мне в глаза, и я зажмурился.

— Не дергайся, — Ричи за бедра подтащил меня к себе еще ближе, упираясь членом. Я никогда такого не чувствовал. Мокрая ткань его джинсов приятно касалась кожи, и это будоражило сознание. Было так приятно ощущать его пальцы, которые сновали везде. По бедру чуть ниже, потом выше, к внутренней части, слегка поглаживая и пощипывая, избегая трогать самого главного. Член стоял, вода попадала на него. Мне так хотелось прикоснуться к нему, к Ричи, но руки как будто намертво приросли к мокрой стене, и я не мог отлепиться от нее.

— Ты грязный, — произнес Ричи и, потянувшись, достал с крючка над моей головой ярко-розовую мочалку. Я закрываю глаза и отдаюсь ощущениям.

Я чувствую, как Ричи намыливает мочалку прямо над моей спиной, острый запах цитрусового мыла врывается в нос, и больше я ничего не ощущаю. Этот запах потом будет меня преследовать, но мне это только нравится. Я чуть шире развожу поднятую ногу, упираюсь чуть сильнее в бортик ванны, чтобы не скользить. Ричи двигает по мне мочалкой. По спине, груди. Мыльная пена стекает по телу, капает на дно ванны и тут же убегает в слив, и ясмотрю на эти тысячи пузырьков, каждый из которых ощущаю кожей.

Запах мыла везде. Ричи трет меня мочалкой, пока я стою перед ним, прогнувшись в спине, упираясь руками в стену, и вода течет мне на лицо, грудь, смешивается с пеной, смывая ее, и Ричи намыливает еще сильнее.

— Ты очень грязный, — говорит он и спускает руку вниз. Дешевый материал мочалки касается меня между ягодицами. Я вскрикиваю, но Ричи тут же сильно хватает меня за бедро, щипая и заставляя заткнуться.

— Я исправлю это, Эдди.

Одной рукой он обхватывает меня за низ живота, притягивая к себе, а другой перехватывает мочалку крепче и начинает мыть меня там. Я чувствую, как пена затекает в меня, щекочет, и Ричи проталкивает ее в меня пальцем. Я стону.

— А если не пальцы?

Этот вопрос вылетает из меня быстрее, чем я успеваю подумать, и Ричи снова отвешивает мне шлепок.

Вопрос неверный.

— Я не буду трахать грязного мальчика. Сначала тебя надо вымыть.

Я мычу что-то нечленораздельное, пока Ричи мыльным пальцем двигается внутри меня. Я привык к размерам пальцев, это не доставляет удовольствия, только, скорее, дразнит и разжигает еще больший огонь. Я пытаюсь насесть Ричи на палец, но он тут же вытаскивает его, и мокрая пена вытекает из меня.

Офигеть.

— Не дергайся, — шипит Ричи, снова прижимая меня к себе, и я могу ощущать его член только через джинсы, который упирается в мои разведенные мыльные ягодицы.

Я выгибаюсь еще сильнее, отвожу ногу еще дальше, как чертов гимнаст, лишь бы чувствовать, как Ричи приникает ко мне своим членом. Он делает резкое и быстрое движение бедрами, как будто на самом деле меня трахает, и у меня темнеет в глазах.

— Ты все еще очень грязный, — повторяет он, и у меня кружится голова от эмоций и духоты. Вода уже всюду — выливается за бортик ванны, футболку Ричи можно выжимать. Он снова берет мочалку, пена стекает по его пальцам, и я хочу их облизать. Взять в рот. Все четыре, чтобы отсосать, чтобы он давил на корень языка…

— Я чувствую, что у тебя очень грязные мышцы, — шепчет Ричи и касается мочалкой моей груди. Трет соски, делает воду горячее, и с меня как будто кожу живьем снимают.

— Пожалуйста, — я готов плакать и умолять, что он либо прекратил, либо дал мне кончить, потому что эта пытка невозможна. Я начинаю думать, что лучше бы он имел меня без разрешения, насиловал, загонял член в задницу до упора, и это было бы не так больно, как сходить с ума от невозможного желания, ощущать боль и сладость в каждой клетке кожи, без возможности сделать хоть что-то. Мне кажется, если я сейчас кончу, я затоплю всю ванну и мы утонем. Я смотрю вниз, на свой член. Огромная капля смазки дрожит на головке, а кожа на яйцах покраснела, посинела и натянулась от напряжения. Я сейчас взорвусь.

— Дай сюда душ.

— Ричи, нет.

— Дай.

Я не могу отлипнуть руками от стены, они уже меня не слушались и затекли от неестественной позы. Ричи прижимается еще сильнее ко мне, елозит по мне членом, когда тянется, чтобы достать душ из крепления.

— Теперь нужно смыть мыло.

— Ричи…

Он меняет напор на душе. Теперь вода начинает бить тонкими, сильными струями, и если поднести его слишком близко к коже, это будет даже больно. Я замираю, затаиваю дыхание. Ричи делает все слишком быстро, так, что я не успеваю среагировать и опомниться. Он отлепляет мои мокрые руки от стены, заводит их мне за спину, удерживает и наклоняет вперед.

А потом подносит душ к моей заднице.

Это невозможно. Я начинаю стонать и всхлипывать, потому что вода так точно попадает внутрь, заполняет меня, вымывая пену, попадая по самому нужному месту. Ричи трахает меня водой из душа, заставляя кричать в голос.

Я пытаюсь освободить руки, чтобы додрочить себе, но он держит слишком крепко. Я спускаю ногу с бортика, чуть не теряю равновесие. Я хочу сжать ноги, но Ричи резко разворачивает меня к себе и сильно прижимает.

— Кончишь так.

— Ричи… Я… — я захлебываюсь своими словами и возбуждением. Он заводит руку мне за спину и еще ближе подносит душ. Струи воды бьют в меня, заставляя почти потерять сознание.

— Я…

— Давай. Теперь ты чистый.

— Ричи…

На удивление он такой сильный, что может удерживать меня почти одной рукой. Левую ногу он закидывает себе на талию, прижимая и удерживая меня таким образом, и я начинаю тереться о его джинсы членом, пока он трахает меня душем.

— Давай. Постарайся, — шепчет Ричи, и его лицо так близко от моего, что все черты лица становятся уже нечеткими и расплываются. Я — один большой напряженный от возбуждения нерв.

Я трясусь, икроножные мышцы напрягаются от того, что мне приходится привстать на цыпочки и так удерживать себя. Я так тяжело дышу, что закладывает уши, трусь еще сильнее и быстрее о джинсы Ричи, пока вода тугими струями, направленная умелой руки Ричи, имеет меня в задницу.

Я кончаю шумно, долго, много. Я пачкаю черную футболку Ричи, и не могу перестать смотреть, как липкие капли спермы попадают на ткань. Вода все еще заполняет меня, и я почти теряю сознание. Только когда член перестает дергаться и извергать из себя сперму, Ричи отводит руку с душем. Он в последний момент успевает удержать меня, потому что сам я готов рухнуть как подкошенный.

Я закончился.

— Вот теперь ты чистый, — шепчет Ричи, убирая мокрые волосы мне с лица, — очень, очень чистый.

Ричи споласкивает руку под краном, моет мне член, и первым вылезает из ванны, чтобы подать мне полотенце. Я прислоняюсь спиной к кафелю, все тело — вата, не могу даже поднять руку. Ричи заворачивает меня в полотенце, как ребенка, и улыбается.

Он улыбается.

— И теперь ты можешь возвращаться в подвал.

========== 17. Помощь ==========

Imagine Dragons — Warriors

В ванной, когда Ричи помогал мне одеться, я был не в том состоянии, чтобы перечить ему и высказывать свое недовольство по поводу возвращения в подвал. Я чувствовал себя ватным и не принадлежащим себе, что готов был лечь хоть на пол, лишь бы прийти в себя. Голова кружилась, было такое ощущение, что у меня сейчас случится сердечный приступ. От оргазма можно умереть? Кажется, я читал про такое, что у какого-то мужика случился инфаркт во время минета (ну, не он сам когда сосал, а когда ему, если бы он сам — было бы вдвойне неловко — умереть с чьим-то членом во рту). И вот я был близок к похожему состоянию, поэтому вообще не сопротивлялся, пока Ричи вытирал мне волосы полотенцем и помогал надеть толстовку.

— Молодец. Вот так. Подними руки. Ага, хорошо.

Ричи возился со мной, как с куклой. Кажется, ему очень нравилось одевать меня, причесывать, любоваться. Я смотрел на него затуманенными глазами и не говорил ни слова. Странно, но рядом с Ричи я чувствовал себя

в безопасности.

Но когда я снова очутился в подвале и за моей спиной закрылась тяжелая дверь, ужас снова завладел мной. Темнота, сырость, холод. Я развернулся и начал бить кулаком в дверь, натянув рукав толстовки на запястье, чтобы бить было не так больно.

— Ричи! Ричи. Открой дверь! Пожалуйста! Ричи!

Но мои мольбы оставались неуслышанными. Никто не приходил ко мне, и Ричи как будто пропал. Я стоял на ступеньках, не в силах сделать и шага, чтобы спуститься в подвал, к матрасу, который по-прежнему выглядел жутким и грязным, и стоял, кусая ноготь на большом пальце.

Я не чувствовал себя ни грязным, ни изнасилованным. Я не чувствовал почти ничего. Мне было страшно, но этот страх был каким-то тупым, припрятанным под слоем других (каких?) непонятных мне эмоций, что он просто не добирался до моего сознания или я блокировал его. Я простоял так какое-то время, снова напрягая слух, чтобы уловить хоть какое-то движение наверху. Может быть, Ричи вернется сейчас? Ну, вот прямо сейчас. Когда я мысленно досчитаю до ста? Но я досчитал уже до тысячи, а Ричи так и не вернулся.

Я стал ходить по подвалу. Слава богу, что он хотя бы не пристегнул меня наручниками, потому что только от одной мысли об этом запястье у меня противно заныло. Я ходил по маленькому помещению, и как же мне снова хотелось вернуться наверх, в большую, светлую комнату, в мягкую кровать,

(с набалдашниками)

к Ричи, с которым мне было не так страшно. Одному находиться было совсем невозможно.

Тишина была убийственная. Пол подо мной скрипел, я осторожно ступал кроссовками по нему, боясь потревожить это уединение. Опять где-то капала вода, шумели деревья за окном. Я застыл, не зная, что мне делать.

Критическое мышление как будто бы отключилось, я стоял, смотрел в одну точку, и кожа на пальце возле ногтя уже покраснела и опухла, потому что я не мог вытащить палец изо рта. Я чувствовал, что что-то готово случиться — но что?

Тревога пряталась во мне, кричала изнутри, что я должен что-то сделать. Попытаться отодрать доски из окна и вылезти из него, а потом бежать, куда — неважно, лишь бы спрятаться подальше от этого дома и его чокнутых обитателей. Я снова посмотрел на окно. Да, оно забито досками, но если постараться их отодрать… Мне бы могло хватить на это силы. Я бы мог хотя бы попытаться, даже рискуя собственной жизнью за попытку к бегству, но я все равно ничего из этого не сделал, и просто стоял, как будто прирос к месту, и смотрел в одну точку.

Мне хотелось тут остаться.

Я резко обернулся, потому что услышал, как за дверью кто-то гремит ключами. И это кто-то — не Ричи.

Я быстро сбежал по ступенькам вниз, пригнув голову, и уселся на матрас, словно я так и просидел здесь все это время. Живот скрутило от страха. Я только успел подтянуть колени к подбородку, когда дверь открылась, и на пороге появилась фигура Папаши.

— Эй, ты тут?

Он закрыл за собой дверь за все замки, а потом стал спускаться по ступенькам, тяжело ступая ботинками. Я притворился, что заснул сидя, привалившись спиной к стене, от которой дуло холодом. Спасибо Ричи за толстовку, иначе я бы отморозил тут себе почки. Неужели на улице действительно лето?!

— Не сдох еще? Ну, привет.

Я открыл глаза, имитируя долгий сон и стал делать вид, что не понимаю, кто я и где нахожусь, но актер из меня был хреновый, потому что Папаша присел на корточки возле меня и закачал головой. Кажется, он очень сильно недоволен.

— Не притворяйся, я знаю, что этот придурок выводил тебя.

— Сэр, я… — я откашлялся, чтобы мой голос звучал чуть тверже, хотя внутри он срывался на писк, — пожалуйста, сэр, Ричи вывел меня только один раз.

— Ага, — мужчина улыбнулся, склонив голову на бок, слегка щуря глаза, возле которых сразу обозначались глубокие морщины. А в первый раз он показался мне намного моложе — видимо, из-за крашенных в черный цвет волос, — и даже знаю, зачем.

Я сглотнул, но всеми силами постарался не выдать своего волнения. Смотрел прямо и спокойно, хотя все внутренности сжимались от того, что этот мужик сидел напротив меня, покачиваясь на носках, и я видел, что под курткой у него спрятан пистолет.

— Смотрю, тебе тут стало даже нравиться, — Папаша кивнул, подмигнул мне, и меня затошнило, — но ты игрушка моего сына, а он тут ничего не решает. Скоро тебе надо будет освободить этот подвал, он нам еще нужен. Уже для наших гостей.

— Освободить?.. — я уставился на Папашу, и он улыбнулся одними губами, от чего мне стало еще более жутко. Глаза оставались серьезными и нормальными. Он вел себя, как самый нормальный мужик.

— Да, надеюсь, ты понимаешь, что это значит? — он выпрямился, потянулся, и как будто ненароком задрал кожаную куртку, и пистолет на ремне его джинсов я увидел уже воочию, — не бойся. Больно не будет.

— Я… Нет, — я затряс головой, — нет, пожалуйста! Я клянусь, если вы меня отпустите, я не скажу в полиции, я ведь даже не знаю, где мы находимся или как вас зовут, я даже не смогу привести полицию в этот дом, и я…

— Закройся, — резко прервал меня Папаша, и я замер, чувствуя, как сердце отстукивает предсмертный ритм, — или только мой сын может заставить тебя заткнуться? Так я ничем не хуже, чем он.

Я не успел ничего сделать, никак среагировать, потому что Папаша Ричи в два счета схватил меня за воротник толстовки, поднимая над матрасом, а другую руку положил себе на ширинку джинсов, буквально в паре сантиметров от пистолета.

Клянусь, не знаю, что меня удержало от того, что меня не стошнило. Из глаз брызнули слезы.

— Нет…

— Пап, не надо.

Я даже не услышал, как дверь открылась и на верхней ступеньке показалась фигура Ричи. От облегчения я даже заплакал. Его Папаша выпустил из пальцев кусок моей толстовки и резко обернулся.

— Какого черта ты здесь делаешь? Я тебе сказал оставаться наверху.

— Не трогай его, — спокойно сказал Ричи, спускаясь вниз. Кажется, с того момента, когда я видел его последний раз, прошла целая вечность. Время здесь шло совсем по-другому. Голова у меня закружилась, я прижал руку к груди. Толстовка вся намокла.

— Я сказал: иди наверх, — Папаша подтянул ремень джинсов, — я с тобой поговорю там.

— Не трогай его, — снова повторил Ричи, подходя к отцу. Я кое-как утер лицо рукавом, близкий к сердечному приступу, — он тебе не нужен.

— Он вообще здесь из-за тебя, но это слишком дорогая игрушка, Ричи, и ты знал это.

— Я с ним сам справлюсь, — Ричи сложил руки на груди.

— Даже знаю, как, — хмыкнул папаша, уже теряя ко мне всякий интерес, — но мы с тобой не о таком договаривались.

— Я знаю.

— Ничего ты не знаешь! Все, пошел вон, а этого оставлю здесь, может, сдохнет с голоду сам, — Папаша подлетел к Ричи и схватил его за плечо.

— Нет! Не оставляйте меня тут! Ричи! Сэр! Пожалуйста!

Но Папаша ловко толкнул Ричи к лестнице, ведущей наверх, и вытолкал из подвала. Я бросился за ними, но на последних ступеньках Папаша Ричи развернулся и с размаху ударил меня по лицу. Я не удержал равновесия и кубарем слетел с лестницы, только чудом не сломав себе ничего, но в минуту падения мне показалось, что я не досчитаюсь зубов.

— Пап!

— Заткнись!

За ними закрылась дверь. Я замер, прижимая руку к рассеченной скуле, и пересчитывая языком зубы. Сердце стучало в голове.

— Ты отвратительно себя ведешь, Ричи! Ты дождешься, что верну тебя туда, откуда забрал!

А потом за дверью стали разноситься удары.

— Ричи?..

Я не мог сдвинуться с места, не мог даже подползти к дверям. Скула горела от пощечины, и ей же я приложился об ступеньку, когда упал. Кожа разодралась в кровь.

— Ублюдок! Я тебе запретил заниматься всеми этими извращениями, какого хера ты меня ослушался?! — кричал Папаша за дверью, и слова прерывались глухими ударами. Я закрыл глаза, уши, чтобы ничего этого не слышать.

— Либо ты пристрелишь его, либо я пристрелю тебя, ты меня понял?! А потом ты вернешься туда, где тебе и есть место, Ричи!

Я услышал еще один глухой удар, который закрыла дверь, и я мог только догадываться, какой силы он был на самом деле. Сердце защемило.

Потом стихли и удары, и крики, и голоса. За все это время, которое показалось мне вечностью, Ричи не сказал ни слова. Было ощущение, что там, за дверью этого подвала, били не живого человека, а куклу, которая не издавала при этом ни звука. Потом воцарилась такая тишина, чтобы было слышно, только как я шумно дышу и всхлипываю против своей воли.

Спустя еще какое-то время я услышал женский голос за дверью, но Мамаша ко мне так и не зашла. Только на следующий день, когда я уже почти обезумел от страха, я услышал, что кто-то легонько постучал мне в дверь, и я бросился к ней, сломя голову. Дверь открылась ровно в ту секунду, когда я оказался на верхней ступеньке, но за ней никого не было. Длинная тень бросилась к стене, а под ногами у меня оказался поднос с едой.

— Ричи? — я выглянул из-за двери, не решаясь выйти в коридор, испугавшись, что это такая приманка, чтобы выманить меня и пустить пулю в лоб, — Ричи, это ты?

Я знал, что это был он, несмотря на то, что он мне не ответил.

— Спасибо, — сказал я, забирая быстро поднос и прячась обратно в подвал. Сейчас я считал, что это лучшее, что я могу сделать. Как только я забрал еду и развернулся к лестнице, дверь за мной закрылась на все замки.

Еще несколько дней Ричи приносил еду мне таким способом. Я знал, что это был он. Его родители ко мне не приходили, хотя я и слышал временами, как кто-то громко ходит надо мной. Я томился в мучительном ожидании чего-то страшного, и только мысль, что один человек не дает мне умереть от голода, вселяла в меня какую-то надежду.

Ричи пришел ко мне только спустя неделю, когда большинство синяков сошли с его лица.

========== 18. Ничего ==========

Комментарий к 18. Ничего

ждущих свыше сто человек, а комментариев мало. непорядок. не надо так

PLÜM — Help Me

— Поможешь мне?

Я обернулся от стены, которую от скуки царапал ногтем, чтобы хоть чем-то себя занять. Ричи возник в подвале почти бесшумно, или я уже не захотел прислушиваться ни к каким звукам, полностью уйдя в себя. Он стоял, чуть склонив голову, будто был виноват передо мной, и его лицо было еще бледным и с синими тенями от синяков. Черная кожаная куртка, черные джинсы, черная футболка. В этом плане ничего не изменилось.

Я привстал с матраса, на котором уже снова успел обосноваться, и подошел к Ричи. Он протянул мне маленький пакет, в котором была вата и дезинфицирующее средство. Он тут же отвел глаза, спрятанные от меня за линзами. Я в недоумении уставился на вату.

— Что?

— У меня рука не достает, — со вздохом сказал Ричи, указывая себе рукой за спиной, — там… Царапина.

— Больно? — почему-то спросил я, хотя уже и так знал ответ. Ричи покачал головой, но я знал, что он соврал мне.

— Нет.

— А если зайдет твой отец? — я снова вернулся на матрас, сел, поджав под себя ноги, и стал доставать кусочки ваты из импровизированной аптечки. Ричи помялся на месте, потом подошел ко мне. Я не смотрел на него, потому что хотя он попытался меня защитить от своего отца, и пострадал сам, мне от этой помощи легче не стало. Я по-прежнему был заперт в подвале, как какая-то крыса, и я с ужасом думал о том, каким мерзким воздухом я тут дышу. Я не видел солнца уже несколько месяцев.

И меня все равно убьют, Ричи ничего не сможет с этим сделать.

Странно, как быстро я смог привыкнуть к этой мысли, пока целую неделю ждал, что он придет ко мне. Неужели он думал, что меня напугают его синяки?! Я слышал, как этот мужик избивал его. Меня уже ничем не испугаешь.

— Он уехал. Опять. По работе, — Ричи осторожно присел на матрас возле меня, и поморщился, когда куртка натянулась на спине. Я стал разрывать кусочек ваты на еще более мелкие частички, избегая смотреть на Ричи. Куча вопросов крутилась в голове, вопросов, сомнений, криков, слов, но ни один не мог ему задать. Ричи тоже молчал, подтянув колени к себе и устроив на них длинные, тонкие кисти. На них тоже были синяки.

— Почему ты здесь живешь? — спросил я, — он тебя бьет.

— Это неважно.

— Как это неважно? Никто никого не должен бить, — сказал я, вспоминая, как меня самого мама в детстве лупила кухонным полотенцем за провинности. Но полотенце — это одно, это несерьезно, это даже не больно, а скорее, унизительно. Но когда тебя с кулака или ногой бьют по телу и лицу — это уже совсем другое. Это важно.

— Я привык, — Ричи пожал плечами. Он откинул с лица волосы, и я заметил огромный фиолетовый синяк у него на правой скуле. Он уже стал сходить, но пройдет еще несколько дней, прежде, чем лицо снова станет привычного оттенка, а не цвета сырого мяса. Я пожал плечами.

— Часто косячишь?

— Нет. Просто. Просто мне все равно, когда меня бьют.

— Ты не чувствуешь боль? — я обернулся к Ричи и встретился с ним глазами. Он быстро облизал верхнюю губу и ответил с легкой задержкой.

— Чувствую. Но я к ней привык.

— Веселенькая у тебя жизнь, однако, — хмыкнул я, снова начиная потрошить кусочек ваты. Удивительная штука психика — Ричи привык к боли, я к тому — что нахожусь в этом подвале и Ричи сидит рядом со мной. И к тому, что между нами произошло. Я закусил губу, борясь со словесным потоком, потому что сказать хотелось многое, но вычленить главного не получалось.

— Не очень, — вздохнул Ричи, — так ты поможешь мне?

— Ты не можешь помочь мне сбежать, а потом приходишь просить обработать тебе синяки, которые нанес тебе твой папаша, которого ты, при этом, выгораживаешь. Тебе не кажется это нелогичным?

Если бы Ричи меня сейчас ударил, я бы даже не стал защищаться. Но не мог не сказать этого. Меня уже достала эта игра в тайны и интриги, в эту неприступность, при условии, чем мы с ним занимались. Я повернулся и посмотрел на Ричи.

— Можешь меня ударить.

— За что? — он свел брови к переносице.

— За то, что я сказал.

— Я не буду тебя бить.

— Ага, понятно.

— Эдди, мне… Мне жаль, но я правда не могу тебя отпустить.

— Но почему? — я кинул вату, перед этим слепив из нее шарик, куда-то в угол подвала и стал отряхивать руки, — мы можем сбежать оба. Никого сейчас дома нет. Мы можем отсюда выйти. Неужели тебе нравится жить здесь? С этим странным мужиком? Он на тебе живого места не оставил. Блин! — голос сам повысился, но я не боялся, что меня кто-то может услышать. — это ненормально. Мы можем сбежать вдвоем. Заявим в полицию на него, ты скажешь, что тебя тоже держали в заложниках, и все будет но…

— Нет, — резко сказал Ричи, — я не могу так с ним поступить.

— Но почему?!

— Потому что я обязан ему жизнью, — Ричи встал, завел руки за спину, снова поморщился, — он спас меня не сколько от смерти, а от жизни, которой я жить уже не мог.

— Но он бьет тебя.

— Это мелочи.

— Что тогда не мелочи? Ричи? — я привстал на колени на матрасе, ловя его за руку, — я думал. Что мы… Ну…

— Что мы — что?

Ричи посмотрел на меня сверху вниз, но руку не вырвал. Я не знал, что ему сказать. Мы кто? Никто. Я почесал ключицу от нервов. Пожал плечами.

— Союзники?

Ричи хмыкнул. Признаю, как странно это слово прозвучало в контексте нашей ситуации, особенно, если вспомнить то, чем мы занимались с ним там, наверху. От этих мыслей снова тело приятно заныло. Опять захотелось повторения. Кажется, Ричи прочитал мои мысли и слабо качнул головой.

— Нельзя, Эдди.

— Но ты ведь хочешь этого.

— Неважно, чего хочу я, — его голос вдруг смягчился, — важно, чего хочешь ты.

— Я хочу домой, — протянул я, и сам удивился, как жалко прозвучал мой голос. Пришлось откашляться и взять себя в руки, — Ричи, пожалуйста. Мы могли бы…

— Нет, — он снова покачал головой, вырывая свою руку их моих пальцев. Я схватился за воздух, — мне жаль, Эдди, но нет.

— Почему ты тогда ничего не говоришь мне о себе? Не подпускаешь ближе? Мы могли бы стать друзьями, я не знаю… У тебя есть друзья? Ричи?

Он повернулся ко мне спиной, его плечи под кожаной курткой напряглись. Я тихонько поднялся, подошел к нему и положил руку на плечо, привстав на цыпочки.

— Ричи?

— У меня нет друзей. У меня есть моя семья, которой я обязан всем, и если они скажут мне пристрелить тебя, — Ричи обернулся, — я сделаю это.

— Врешь, — мягко сказал я, сжимая его плечо — Ричи все еще не повернулся ко мне, и я не мог видеть выражения его глаз, — ты не дал своему отцу изнасиловать меня. Я тебе небезразличен.

— Лучше не нарывайся.

— А то что? — я слегка потянул куртку с его плеча, — вытащишь меня наверх и заставишь отсосать тебе? — голос сорвался на шепот, когда я прикоснулся к оголенному плечу Ричи, покрасневшему от ударов. На нем была майка с широкими лямками, но она не могла скрыть следов от ударов. Кажется, его били ногами. По всему телу. Я осторожно спустил куртку с его плеча куда-то к локтю, слегка прикасаясь пальцами к коже. Ричи затрясся.

— Не надо.

— Почему? Ты мне нравишься, — я осторожно большим пальцем провел по руке Ричи, и у него побежали мурашки. Он напрягся еще больше. Почему он так реагирует? — Ричи?

— Не надо, пожалуйста, — Ричи попытался дернуться, сделать шаг вперед, но что-то как будто заставляло его оставаться на месте, а я тоже не убирал руку. Мне хотелось к нему прикасаться. Хотелось склонить на свою сторону, чтобы он помог мне сбежать. Я бы даже. Наверное, не стал заявлять на него в полицию, только на этого сумасшедшего мужика, который избил его… Ричи нужна не полиция, а лечение. У него явно какие-то проблемы, но какие? Я хотел и боялся этого узнать. Боялся даже думать о таком, потому что не мог представить. Куда меня могла бы завести моя фантазия.

— Я не сделаю тебе больно, — тихо сказал я. Используя его же фразу. Я буквально ощущал под пальцами, как сильно напряглось тело Ричи.

— Именно этого я и боюсь, — тихо ответил он.

— Посмотри на меня. Ричи. Эй, — я осторожно потрепал его по руке. Заставляя повернуться. Он обернулся, закатив глаза, чтобы не встретиться со мной взглядом.

— Ричи, прошу тебя. Будь мне другом. Я понимаю, твои… Родители, — я чуть скривил губы, произнося это слово, — как-то помогли тебе, спасли тебя, но сейчас они не должны избивать тебя, и заставлять совершать преступления. Ты похищаешь людей. Это преступление. Хорошие люди не стали бы заставлять тебя такое делать.

— Они хорошие, — повторил Ричи, кивая, и меня снова начал пробирать до дрожи его безучастный взгляд и монотонный голос. Я слегка сжал пальцы на его локте.

— Ричи! Послушай меня!

— Не лезь, ладно? Можно подумать, твои родители идеальны. Я знаю, что они с тобой делали, потому что я следил за тобой. И знаю, откуда у тебя такие мысли, — быстро проговорил Ричи, и я отступил на шаг, испугавшись. Но мне нужно было продолжать поддакивать.

— Я знаю. Ты прав, мои родители тоже далеко не идеальны. Но они никогда не трогали меня, не били так. Как бьют тебя. Родители не должны так поступать. Мои заботились обо мне, пусть странно, но заботились, и поэтому сейчас они переживают за меня, потому что не знают, где я нахожусь. Они могут умереть в любой момент, потому что мои родители не такие уже и молодые, и они могут умереть до того, как я вернусь домой… Ричи, прошу, — я снова потянул его за руку к себе, чтобы он чуть склонил голову и посмотрел мне в глаза, — твои родители наверняка тоже бы переживали, если бы…

— У меня нет родителей, — резко сказал Ричи, и наконец полностью выдернул руку из моих пальцев и сделал шаг назад. Я поджал губы.

— Но ведь были.

— Это уже не имеет никакого отношения, моя прошлая жизнь тебя не касается.

— Но моя же тебя касалась! Я не могу так, Ричи! — вскрикиваю я, подняв руки в воздух, будто бы признавая свое поражение, — ты знаешь обо мне все! Ты следил за мной, знаешь все мои страшные секреты, ты притащил меня сюда, мы с тобой чуть ли не переспали, и заметь, я даже был не против! Я уже стал твоим пленником, ты нравишься мне, и я готов помочь тебе, потому что ты помог мне, когда спас от своего отца. Ричи, мы должны держаться вместе. Но расскажи хотя бы что-то, чтобы я… Я не знаю, — я закатил глаза, понимая, что злые слезы начинают жечь мне глаза, — чтобы я мог тебе доверять. Клянусь, если мы сможем выбраться отсюда, я помогу тебе. Но мы должны действовать вместе. Где гарантия, что твой Папаша не прибьет тебя потом до смерти? За то, что ты сделаешь что-то не так? Или не изобьет тебя до состояния, что ты станешь инвалидом? Или не пристрелит?! Ричи, помоги мне, а я помогу тебе, пожалуйста.

Но моя эмоциональная тирада не возымела никакого эффекта. Ничего не сказав, даже не посмотрев на меня лишний раз, Ричи вышел из подвала, не оглянувшись и быстро закрыв все замки на двери. Я снова остался один, но Ричи не заставил себя ждать. По моим внутренним подсчетам прошло не более, чем пятнадцать минут. Когда он снова вернулся. Лицо — невыразительная маска, кажется, он выходил, чтобы взять себя в руки, сохранить «лицо», но почему-то он не мог сделать этого в моем присутствии. Странно, но интересно. Кажется, я нашел его слабое место, его брешь, в которую можно бить. Я принял обиженное выражение лица.

— Если ты пришел снова просить о помощи, то я скажу тебе «нет». Я хотел тебе помочь, но если ты продолжаешь молчать и ничего не говорить мне, справляйся, — и я сложил руки на груди. Я видел, что сейчас Ричи абсолютно спокоен, а значит, мне не стоит бояться его приступа гнева или агрессии. Что-то взволновало его в моих словах, но он успел успокоиться за дверью. Что ж, ладно, я подожду. Оставалось только надеяться, что у меня есть это время.

— Ладно, вот, смотри, — Ричи остановился в метре от меня, а потом быстро расстегнул кожаную куртку, задрал майку, и я ахнул. На груди, почти от самого сердца, до середины живота тянулся шрам. Ощущение, что от ножа, но я мог и ошибаться. Не успел разглядеть, потому что Ричи тут же опустил майку обратно и стал торопливо заправлять ее в джинсы. Щеки у него слегка порозовели, он сдул прядку, упавшую ему на лицо, — хочешь знать, откуда это?

— Да, — без раздумий ответил я, и даже кивнул.

— Это из прошлой жизни. Из той, откуда вытащил меня отец.

— Но сейчас у тебя еще синяки по всему телу. В чем тогда разница?

— Эти синяки я могу контролировать. И все то, что сейчас происходит с моим телом, — быстро проговорил Ричи, как скороговорку, словно у него отнимали время, — большего пока я не могу сказать. Но если ты будешь …

— Хорошо себя вести? — спросил я, и щеки у меня вспыхнули маковым цветом. Я привстал с матраса, упираясь в него коленями.

Ричи быстро оглянулся на дверь, словно нас кто-то мог подслушивать, но никогда этот дом не казался мне еще настолько неживым. Он кивнул, поворачиваясь ко мне.

— Да. Тогда я расскажу.

— Что мне надо сделать?

Сердце забилось в горле, отдавая по кадыку, шею даже немного сдавило. Я встал в полный рост, смотря на Ричи, но он по-прежнему находился в метре от меня. Я не решался тоже сделать первый шаг. Это сумасшествие, но пока я жив и меня никто не трогает против моей воли — мне все нравится.

— Тебе понравится, — Ричи потянулся рукой к молнии на куртке, дергая застежку вверх-вниз, — пока отца нет. Потом я придумаю, что можно еще сделать.

— Чтобы спасти меня?

Ричи неопределенно пожал плечами, но пока мне было достаточно и этой смутной надежды если не на спасение, то хотя бы на жизнь здесь. Пусть и в подвале, но жизнь. Еще немного времени, проведенного с Ричи, и мне удастся склонить его на свою сторону. Подмять под себя. Во всех смыслах.

— У меня только одна просьба, — сказал Ричи, закусывая губу и протягивая мне руку. Мысленно я был уже на все согласен, кладя свою ладонь на его.

— Какая?

— Будь громким. Этот дом нуждается в шуме.

========== 19. Клетка ==========

E-rotic — Sexual Madness

Странно, но рядом с Ричи чувство страха отходило куда-то на задний план, уступая место другим чувствам. Интересу. Желанию.

Я всегда был любопытным ребенком, особенно это усугублялось тем, что многое запрещалось. Запрещалось читать книги, которые родители находили слишком взрослыми или запретными, запрещалось смотреть фильмы, в которых был хотя бы какой-то намек на отношения и близость персонажей, запрещалось долго сидеть в интернете или возвращаться домой после десяти. Я знал, что если ослушаюсь, буду наказан. У меня заберут телефон, карманные деньги, я окажусь под домашним арестом, буду должен тратить свое свободное время только на учебу, иначе лишусь еще и летних поездок в другую страну с родителями на отдых. Все эти запреты окружали меня с раннего детства, что в какой-то момент я уже не знал, что мне можно. Везде было вечное нельзя. Но в таком состоянии жить невозможно, и я начал нарушать эти «нельзя» своими «можно». Можно, но так, чтобы родители не узнали. Чистил историю браузера, врал, изловчался, чтобы родители ничего не заметили.

В детстве меня пугали адом. Если буду плохо себя вести — черт проберется в мою комнату через окно и заберет к себе, будет жарить на медленном огне и втыкать в меня вилы. Первый раз, когда я ослушался родителей, черт не пришел. И второй раз. И третий. И я решил, что либо черт слишком занят, чтобы тратить на меня свое драгоценное время и наказывать за просмотр фильма «Девять с половиной недель», либо его просто не существует.

Я не стал говорить родителям, что их страшилки для меня — полный бред, при том еще условии, что мы были совсем не религиозной семьей. Потом, кажется, мама стала что-то замечать, и истории про черта сменились вполне уже реальными наказаниями. Простаиванием в углу. Угрозами, что у меня отвалится член или на нем выступят ужасные язвы. Что врач обязательно все по мне поймет. Но член был на месте, врач говорил, что со мной все прекрасно и я абсолютно здоров, невинен и чист, а колени проходили довольно быстро после столкновения с жестким полом в углу комнаты. И я пустился во все тяжкие.

Когда я говорю про все тяжкие, я не имею в виду алкоголь или наркотики. Запах, расширенные зрачки или нарушения координации скрыть было бы куда сложнее, чем сперму на домашних шортах. Я знал к тому же, что если все же решусь заняться сексом с кем-то по-настоящему, мне необходимо будет купить презервативы, чтобы ничего не подцепить, и использовать много смазки. Хотя я с трудом мог представить себе кого-то, чей член был бы больше пластиковой бутылки для воды, и который смог бы нанести мне трещины и разрывы, которые мог бы заметить врач.

Нет, в этом плане я был абсолютно здоров и невинен.

Поэтому и Ричи так сильно меня притягивал. Он был запретнее всего, чего только могли представить и запретить мне родители. И этот его шрам… Именно поэтому он не раздевался, когда доводил меня? Но разве это имеет значения?

Я шел за Ричи по коридору, прислушиваясь к звукам неживого дома. Я уже воспринимал это как данность. Обычная жизнь со школой, экзаменами, друзьями отошла куда-то на второй план. Я вдруг подумал про Стэна — но тут же откинул эту мысль. Стэн тоже был из той, другой жизни. И сейчас мне не стоило о нем думать. Сейчас я был с Ричи.

— Ты ведешь меня обратно в комнату?

Вопреки приказу Ричи быть громким, я шептал. Мне все еще казалось, что Ричи специально выманил меня из подвала, чтобы его сумасшедший папаша выскочил из-за угла и пристрелил меня. Но чем дальше мы шли по коридору, тем отчетливее я понимал, что в доме кроме нас никого нет. Это немного успокоило, потому что Ричи не обманул меня.

— Не совсем.

Я шел за ним, осторожно ступая кроссовками по ковру. Дом был огромным. Длинные коридоры с рядами комнат, конечно же, закрытых. Мне не хотелось думать о том, зачем семье из трех человек такой огромный дом.

Если они, конечно, не прячут там еще десяток жертв.

От этой мысли живот скрутило в спазме. Но если бы здесь были еще пленники, наверняка, я бы услышал их? Или хотя бы как-то понял, что в доме есть кто-то еще? Я замер возле какой-то двери, прислушиваясь, но слышал только стук крови в ушах. Ричи оглянулся.

— Здесь никого нет. Пошли.

В этот раз я не знал, стоит ему верить или нет, но молча кивнул и последовал дальше. Ричи вывел меня на лестницу, мы поднялись на второй этаж. Он вдруг остановился.

— Чего ты?

— Потом тебе снова придется вернуться в подвал. Я это не контролирую.

— А потом меня пристрелят, — сказал я, закатывая глаза, — ты это уже говорил.

— Не иронизируй, — жестко оборвал меня Ричи, — и ты помнишь мое приказание.

— Хочешь, чтобы я кричал и звал на помощь? — я улыбнулся, — а что, если меня действительно услышат?

Ричи непонимающе уставился на меня. Он хлопал ресницами, а потом сообразил.

— Не услышат. Здесь звукоизоляция. Поэтому ты можешь кричать сколько тебе угодно.

— Я таким не занимаюсь, — фыркнул я.

Ричи посмотрел на меня чуть дольше, чем это могло требоваться и улыбнулся кончиком губ.

— Я знаю.

Он снова пошел вперед по коридору. Обычные обои в полосочку, лампочки под потолком. Ничего такого, что могло бы навести на мысли о жилище маньяка или психопата. Просто большой дом с длинными коридорами и комнатами для гостей.

— Куда в этот раз уехал твоей отец и почему он так часто оставляет тебя со мной? — спросил я, когда мы остановились возле двери в комнату и Ричи завозился с ключами. Я стоял позади него, и будь я в другой ситуации, я бы воспользовался обстоятельствами. Ударил бы его сзади по голове чем-нибудь и побежал. Но только куда бы я смог убежать? У меня даже не было уверенности, что я нахожусь в своем городе.

— Тебе не стоит этого знать, — Ричи открыл дверь, и посторонился, чтобы пропустить меня, — проходи.

Мы переглянулись с Ричи, и он кивнул, снова не выразив никаких эмоций. Я глубоко вдохнул, как будто собрался нырнуть с головой под воду, и переступил порог комнаты.

Хотя комнатой это назвать было сложно. Просто небольшое помещение, даже меньше, чем подвал, в котором я содержался. Такое же забитое окно, тусклые лампочки под потолком, кровать по центру комнаты и…

Клетка.

Я как-то пару лет назад ходил с одноклассниками на квест «Техасская резня бензопилой» и там была точно такая же клетка, куда одного из участников сажали в самом начале, чтобы он смог выбраться и пройти квест дальше. Клетка в человеческий рост, как в полицейском участке, с той лишь разницей, чтобы она была в комнате жилого дома.

— Ричи? — я оглянулся на него, но он уже закрывал дверь изнутри, что-то бормоча себе под нос или напевая, — что это? Зачем ты меня сюда привел?

— Ну, тебе же нравятся всякие извращения, — он пожал плечами, и стал убирать связку ключей в карман джинсов, — решил показать тебе кое-что. Что не могло даже представить твое воображение.

— Это… Клетка? Но зачем? — голова пошла кругом, лоб покрылся испариной. Я рассматривал стальные прутья клетки и кровать. Они были прям напротив друг друга. Я сглотнул вязкую, густую слюну.

— Я знаю, о чем ты мечтаешь, — сказал Ричи, подходя ко мне, — знаю все твои грязные фантазии.

— И решил подкинуть мне новых?

— Да.

Ричи подошел ко мне почти вплотную. Мое тело реагировало на его близость, пусть это и неправильно, но оно отзывалось, даже когда он ко мне прикасался. Воздух между нами стал плотным, почти трещал по швам как от электричества. Я глубоко вдохнул, натягивая легкие, и Ричи сделал ко мне еще шаг. Мгновение — и он берет меня рукой за шею, притягивает к себе и начинает целовать.

У меня нет сил сопротивляться.

Руки и губы Ричи везде. Он тянет меня за волосы, запускает пальцы под толстовку, заставляет ее снять, но когда я тянусь к его одежде, перехватывает мои руки.

— Нет.

— Разденься тоже.

— Нет, — он разворачивает меня к себе спиной, слегка наклоняет, упирается в меня. Мне трудно дышать, я путаюсь в складках толстовки, снимаю ее через голову, прикасаясь голой кожей к Ричи.

Я хочу его.

— В клетку. Живо, — говорит Ричи, отрываясь от меня, и вытирая пальцами уголки губ после нашего поцелуя. Потом берет оба пальца в рот, посасывает их, смакуя, и черные волосы падают ему на лоб, скрывая от меня половину лица.

Я слушаюсь Ричи. Сердце стучит в бешеном ритме. Подгоняя меня и ускоряя мои действия. Я тяну дверцу клетки на себя, вхожу в нее. И не успев еще оглянуться, слышу, как Ричи защелкивает замок.

— Из одной клетки в другую? — спрашиваю я, и меня от Ричи отделяют лишь железные прутья. Расстояния между ними такое маленькое, пролезть невозможно, максимум — просунуть руку.

— Сними джинсы, — командует Ричи, останавливаясь возле клетки. Он все еще даже не снимает куртку, и я не понимаю, как он не сжарился в ней.

— А если не сниму? — спрашиваю я, перехватывая пальцами прутья решетки, — то что?

— Тогда… Тогда тебе придется терпеть, — Ричи садится на край кровати и широко расставляет длинные ноги. Я смотрю прямо туда. Желание растет. Но я не могу согласиться так сразу. Нужно поломаться.

— Не буду раздеваться.

— Как знаешь, — говорит Ричи, и слегка откидывается на постель, опираясь только на левый локоть. Он смотрит мне прямо в глаза, и правую руку кладет себе на ширинку черных брюк.

— Выпусти меня, — я чувствую, как мне становится дико жарко, а джинсы только мешают, потому что под ними все еще нет никакого белья.

— Разденься.

— Выпусти.

— Раздевайся.

Я закатываю глаза.

— Как же ты собрался трахнуть меня через клетку?

— Узнаешь, — Ричи запускает руку в джинсы и прикрывает глаза, — но могу справиться и без тебя.

— Черт, — я кое-как начинаю расстегивать джинсы. Снимаю одну штанину, чуть не теряю равновесие и упираюсь спиной в стену. Что-то звякает позади меня.

Наручники.

— Кто соорудил это все? — пораженно спрашиваю я, смотря нанаручники, прибитые к стене. У них довольно длинная цепочка, и я смогу даже подойти к решетке… Ричи кивает.

— Пристегни одну руку.

— Не буду.

— Давай, Эдди, это лучше, чем придушивать себя школьным галстуком.

— Откуда ты… — я задыхаюсь от возмущения, но щеки горят, горит все тело, я кое-как раздеваюсь, без лишних раздумий щелкаю наручником на правом запястье. Комната плывет перед глазами. Ричи разваливается на постели, засунув себе руки в штаны, но мне не видно ничего — и это меня убивает.

— Почему ты не хочешь раздеться? — спрашиваю я, подойдя как можно ближе к прутьям решетки. Цепочка от наручников натягивается, дальше никак не двинуться, — из-за шрама?

— Не задавай лишних вопросов. Повернись спиной.

— Ты опять будешь просто смотреть на меня и дрочить, а мне прикажешь умереть от желания? — вскрикиваю я, потому что Ричи еще сильнее разводит ноги и ложится уже полностью на кровать, — так нечестно!

— А что ты хочешь?

Я начинаю злиться и со всей силы дергаю рукой, пытаясь чуть ли не сорвать наручник со стены.

— Ты знаешь, что.

— Что ж, — Ричи вдруг лениво приподнимается на кровати, вынимает руку из джинсов. Я смотрю за его действиями и пожираю его глазами. Мне не нужно опускать глаза и смотреть на то, как стоит мой собственный член. Я хочу смотреть на член Ричи.

— Пожалуйста, — говорю я, потому что помню, что Ричи нравится, когда его просят. Облизываю сухие губы и повторяю еще раз, чуть громче, — пожалуйста, Ричи.

Он молчит. Встает с постели и что-то ищет под подушкой. Я сжимаюсь от желания узнать, что там, и мысли крутятся в голове, подкидывая самые дикие варианты, но Ричи достает оттуда лишь широкую атласную ленту красного цвета.

— Я и так уже почти связан, — говорю я, кивая на наручник, — это лишнее, Ричи, я…

— Закройся хотя бы на минуту. Сейчас быть громким не надо.

— Ты уже сам определись, что ты…

Ричи прерывает меня, подойдя вплотную к клетке. Я затыкаюсь, чуть не прикусив себе язык. Ричи держит ленту в руке и смотрит мне прямо в глаза. В его черных линзах я вижу нечто.

— Повернись.

— Ричи…

— Живо.

Я нехотя поворачиваюсь, хотя весь горю от нетерпения. Я не вижу Ричи, но чувствую. Чувствую, как его руки касаются моего лица и он завязывает ленту мне на глазах.

О, вау.

— Повернись обратно, — говорит Ричи, и я слушаюсь. Я чувствую, что Ричи стоит прямо передо мной, но нас разделяет клетка. Я могу протянуть руку и коснуться его, но одна рука прочно скована наручником, а второй я держусь, потому что с завязанными глазами теряю прочное ощущение стойкости.

— Ты не хочешь, чтобы я смотрел? — я глажу прут решетки, осторожно перехватывая его пальцами. Я весь оголенный перед Ричи, но не телесная нагота смущает меня больше — одна рука прикована, глаза закрыты. Эмоции и чувствительность на пределе, внутренности трещат от статического напряжения. Я чувствую все так остро, что в голове шумит, и давление поднимается.

— Чувствуй.

Я могу только догадываться, что делает Ричи. Платок приятно покоится на глазах, а наручники сковывает лишь наполовину, даря легкое подобие свободы. Но эта клетка, это стопроцентное подчинение Ричи, его командам, его голос, пьянит и возбуждает. Я тяжело дышу, становится жарко. Я не вижу, что делает Ричи, но чувствую, что он где-то рядом, вздыхает, и я пытаюсь протянуть свободную руку и коснуться его, но хватаю пальцами только воздух.

— Опусти руку, — говорит Ричи, и я чувствую, что он совсем-совсем близко. Нас разделяет только пространство решетки, эти железные прутья, и я послушно опускаю руку, веду ей по бедру. Ведь Ричи на меня смотрит. Я чувствую его запах. Чувствую его движения, как шелестит куртка. Я отдаюсь эмоциям и ощущениям, и даже если черт заберет меня за это — мне все равно.

Я уже в самом пекле.

Проходит еще какое-то несколько мгновений, я ощущаю близость Ричи, но он не трогает меня, не касается и ничего не говорит. Я облизываю сухие губы.

— Ты так и будешь стоять?

— Ты помнишь мое приказание?

— Если ты не будешь ничего делать, я буду кричать только, чтобы позвать на помощь, — хмыкаю я, хотя пальцы напрягаются от возбуждения. Сквозь закрытые веки не пробивается даже слабый свет комнаты, и силуэт Ричи напротив себя я угадываю лишь инстинктивно.

— Я постараюсь, чтобы ты кричал по-другому.

— Ты…

Я не успеваю задать свой вопрос, потому что все происходит слишком быстро. Я не вижу Ричи, но могу чувствовать, и из-за закрытых глаз все чувствуется в разы острее. Я тяжело дышу, хватаю воздух, пытаясь наполнить им всю грудную клетку, и в этот момент я ощущаю какое-то странное движение.

Тень Ричи меняет свое положение.

Он опускается на колени.

— Нет…

Легкий стон на выдохе срывается из меня, когда я понимаю, что Ричи берет мой член в руку, и начинает водить им себе по лицу. По щекам, губам, носу, но не берет в рот. Меня кидает в жар, я дёргаюсь вперед, но упираюсь лбом в прутья решетки, и наручники жалобно звякают о стену, натягиваясь и не даваясь мне двинуться еще вперед.

— Громче.

— Ричи… — я перевожу дыхание, пересчитываю языком сухие корки на губах. Мне никто и никогда не отсасывал. И он точно знает об этом. Я весь требую его, но гребанный наручник и клетка не дают мне сделать лишнего шага.

Он специально меня сюда и посадил. Если бы я был на кровати, я бы

(я бы стал держать его за волосы наматывать пряди на пальцы стараться притянуть его голову к себе настолько близко чтобы он начал задыхаться и давиться я бы трахал его в рот заставляя смотреть мне в глаза так что мой член доставал бы ему до кадыка я бы выебал его в рот да выебал, а потом бы заставил его выебать меня я бы глотал его сперму я бы)

умолял и просил его что-то сделать со мной, потому что сил терпеть у меня уже нет, я чувствую, как Ричи устраивает голову между прутьями решетки, и водит моим членом себе по губам.

Я хочу двинуться вперед, но наручники не дают мне это сделать.

— Ричи, пожалуйста.

— Я могу взять его в рот, очень глубоко, если ты будешь достаточно громким.

Я внутренне кричу, но так могу только шипеть.

— Ты же знаешь, я никогда… Я…

— Знаю. Поэтому и приказываю.

— Засунь свои приказания…

— В рот?

Ричи на секунду берет мой член в рот, и я вздрагиваю, ощутив прикосновение его горячего языка. Но он тут же отодвигается.

— Ричи!

— Громче, — его команды раздражают, нервируют, распаляют кожу, но мне хочется большего. Я еще раз дергаюсь вперед, наручник натягивается и неприятно скользит по коже.

— Это жестоко, — голос опять срывается чуть ли не на слезы, мне хочется плакать, мне хочется почувствовать разрядку, до этого неизвестную мне, и я тянусь к Ричи. Хочу сорвать платок с глаз, чтобы увидеть его, но как только я тянусь рукой к нему, Ричи снова приказывает мне не двигаться.

— Я просто хочу, чтобы ты кричал. Отпустил себя.

— Я… — я не могу найти нужных слов. Я никогда не разрешал себе стонать в голос, даже когда родителей не было дома. Боялся, что соседи услышат и расскажут. Не то крик, не то стон появился в грудной клетке, но как всегда, замер там, не находя выхода.

— Давай, — губы Ричи снова слишком близко, я чувствую, как он дует на мой член, и теперь я понимаю, зачем он оставил мне одну руку свободной — я хватаюсь за решетку, чтобы не упасть, — иначе вернешься в подвал.

— Хватит меня шантажировать, — шепчу я, и голос хрипит. Ричи, кажется, пожимает плечами, но я не могу знать этого точно. Мне тяжело и трудно дышать. Я лижу губы, и Ричи кончиком языка касается моего члена.

— Ну же.

— Зачем?.. Зачем тебе?.. — Господи, я бы закатил глаза, если бы они не были спрятаны под повязкой, — зачем?..

— Никогда не слышал, как ты стонешь.

Он возбуждает меня одними фразами, я трясусь и пытаюсь найти его, чтобы

(затолкать член по самую глотку и заставить тем самым заткнуться)

прикоснуться к нему, но Ричи только кладет руку мне на член, сжимает, и я выдыхаю воздух.

— Давай.

Я пытаюсь расслабиться. Я забываю про подвал, про похищение. Сейчас есть только я и эта клетка, в которой может реализоваться моя фантазия. Я хочу потянуть Ричи за волосы. Опускаю руку, нахожу просвет между прутьями решетки.

— Хочешь взять меня за волосы?

— Да, — отвечаю я, и пытаюсь, чтобы голос звучал с придыханием. Я не знаю, как мне стонать. Я просто даже не знаю, как это — стонать. Не сдерживать себя, не прятаться, не скрываться, и вот сейчас Ричи давал мне эту возможность, пусть и таким способом.

— Ты знаешь, что надо для этого сделать.

— Ричи… — я пытаюсь выдавить из себя стоны, хотя мне просто хочется кричать, как будто меня разрывают от невозможности продолжить начатое. Я. Как слепой котенок, тыкаюсь куда-то вперед, но Ричи крепко сжимает мой член пальцами и не прикасается к нему языком.

— Давай.

— Господи… Я… Помоги мне, — произношу я, и рука, скованная наручником, уже начинает болеть, — я не могу стонать просто так, как порно актер.

— Тебе бы не пошло быть порно-актером.

— А тебе да.

Вместо ответа на мою «шпильку» Ричи снова берет мой член в рот, задерживает на пару секунд, а потом с шумом вынимает. Я готов отдать руку, чтобы увидеть это. Представить, как слюна тянется от члена к его губам… Из моего рта вырывается свист.

— Уже лучше. Я могу так долго продолжать, но боюсь, ты устанешь быстрее, — Ричи большим пальцем гладит головку моего члена, и я готов рухнуть на пол в этой клетке, чтобы он просто перестал меня мучить. Я прикасаюсь тазобедренными костями к прутьям решетки. Представляю, как Ричи облизывает губы.

— Хочу смотреть на тебя.

— Нет.

— Пожалуйста.

— Нет, ты не будешь.

— Но…

— Нет!

Ричи повышает голос, а потом снова берет мой член в рот и вот сейчас я уже не могу сдержать стон.

Его язык двигается вверх-вниз, задевает каждый миллиметр, вбирает в себя, и я чувствую, как давлю его на стенки горла. Слышу вбирающие звуки, и я выдыхаю с громким стоном, потому что я быстрее умру, я дам Ричи все, что он попросит, лишь бы он не останавливался.

Горячий рот. Влажные звуки. Вращающие движения языком по всему члену. Я не вижу этого. Но чувствую, и воображение рисует яркие картины. Я хватаюсь свободной рукой за решетку, стараясь удержать равновесие. Лоб вспотел, мне жарко. Словно меня жарят живьём,

(тебя унесет черт)

пока Ричи трахает меня ртом, беря до самого упора, так, что я не могу сдерживаться и начинаю стонать.

Не наигранно, не специально, а просто потому что мне хорошо.

И, несмотря на то, что Ричи полностью владеет ситуацией, а я нахожусь в клетке, которая сковывает все мои движения, я никогда еще не чувствовал себя таким свободным, как сейчас.

========== 20. Глаз ==========

DragonForce — Through The Fire And Flames

— Мне все еще нельзя задавать вопросы?

— А что ты хочешь узнать?

Я поправил капюшон толстовки, подтянул джинсы. Ричи уже достал сигареты и зажигалку, несмотря на меня. Вопросов у меня и правда было очень много, начиная от того, кто соорудил клетку человеческого размера в жилом доме, почему Ричи запретил мне на него смотреть и почему он не кончил, опять. Вопросов было много, но что-то мне подсказывало, что Ричи опять не ответит ни на один из них. Я задумчиво встал в паре метров от него, делая вид, что рассматриваю клетку, хотя на самом деле краем глаза следил за тем, как Ричи выпускает дым изо рта. Я вытер за собой прутья решетки («убери за собой, ты грязный»), но меня все равно еще немного трясло от эмоций, которые я только что тут пережил. Ричи снова выпустил дым изо рта, оставаясь от меня в стороне.

— Ну, например, — я повернулся к нему, но не стал двигаться с места, — почему ты… — я откашлялся, — не кончил.

— А тебя это так волнует?

— Обычно мне казалось, что это двусторонний процесс, — я пожал плечами, отходя от клетки. Сейчас мне было не по себе находиться рядом с таким сооружением. Ричи склонил голову.

— Кто бы говорил.

— Просто это странно, — я посмотрел на Ричи, — обычно маньяки похищают людей, чтобы они удовлетворяли их потребности. А не наоборот.

— Я не маньяк, — резко сказал Ричи, сжимая в пальцах сигарету. Он скурил ее уже до половины. Мне тоже захотелось.

— Я знаю. Просто это странно, вот и все.

— Хотел, чтобы я заставил тебя отсосать мне?

Его вопрос заставил мои брови подняться вверх, но иначе я никак не выдал своего удивления. По крайней мере, такая его просьба была бы логичной. А то, что он возбудился и никак не дал этому возбуждению выйти, удивляло меня в два раза больше. Это было похоже…

На какую-то особенную форму мазохизма.

— Ну, хотя бы попросил бы. Может, я бы и согласился, — я попытался улыбнуться, но Ричи по-прежнему оставался безучастным. Он снова поднес сигарету к губам, делая затяжку, и я представил, как буквально несколько минут назад его губ касался мой член. Многое бы отдал за возможность увидеть это. Я почувствовал, как моя кожа под одеждой стала нагреваться. Если бы я довел себя до такого состояния, если бы я кому-то решил отсосать, я бы сделал потом все возможное, чтобы кончить как можно скорее. Ричи же заводился до предельной точки, но дальше ничего не происходило. Почему он не может кончить при мне? Разве нам есть чего стесняться, после того, что произошло? Не думаю. Я посмотрел на Ричи, а потом сделал вид, что от смущения пускаю глаза, но на самом деле мне нужно было переместить взгляд на его джинсы.

Как я и думал, Ричи по-прежнему был возбужден, но вместо того, чтобы как-то решить эту проблему, самому или с моей помощью (а я бы помог), он просто стоял и курил, как будто меня тут вообще не было. Может, он, конечно, потом пойдет и подрочит или займется сексом с кем-нибудь, но… Почему он сейчас такой спокойный? Будто и не ощущает возбуждения. Я бы в таком состоянии даже стоять нормально не смог, не то чтобы курить или разговаривать с кем-то связными предложениями.

— Уверен, ты бы согласился, — Ричи выдохнул дым уголком губ, а потом, через пару секунд добавил, смотря мне прямо в глаза, — поэтому и не предложил.

— И ты не разрешил мне на себя смотреть. Почему? — я снова начал щупать те кнопки и грани Ричи, которые мне были доступны. Сердце стучало спокойно, я сбросил напряжение и как будто обновился. Несмотря на то, что Ричи делал мне так приятно, его тайны не давали мне покоя. Возможно, так приятно было именно из-за них, но что будет дальше? Я думал, я нужен ему для удовлетворения его мыслей и желаний, но не думаю, что единственным его желанием было отсосать мне. Скорее, должно было быть все наоборот.

И я хотел докопаться до правды.

— Какая тебе разница? Тебе что-то не понравилось? — Ричи лизнул кончик сигареты, и я решил снова начать действовать проверенным способом. Я сделал к нему пару шагов, заведя руки за спину.

— Понравилось. Даже очень. Наверное, у тебя много опыта?

Ричи вскинул на меня взгляд.

— На что ты намекаешь?

— На то, что я ничего о тебе не знаю, и могу делать выводы только исходя из того, что ты делаешь. Особенно в плане секса. А сосешь ты очень хорошо.

Не знаю, хорошо ли он сосал или нет на самом деле. Сравнить я мог только разве что с порно, но одно дело смотреть, другое — просто ощущать. В свой первый раз, когда эти чувства в новинку и было бы приятно в любом случае, как бы это ни сделали. Я принял равнодушное выражение лица.

— Эдди, если ты хочешь на что-то намекнуть, — Ричи сжал руку в кулак, — то лучше говори прямо.

— Почему тебе важно доставить удовольствием мне, а не себе?

Кажется, Ричи не ожидал настолько прямого вопроса в лоб. Он зажал сигарету между зубами, потом достал ее и потушил о стену.

— Тебе так хочется знать?

— Да.

— Потому что я могу управлять тобой в этот момент, а не ты мной. Могу тобой командовать и разрешать или не разрешать кончить. Могу смотреть на это, а ты ничего не можешь сделать, пока сходишь с ума от желания в моих руках. Просто эгоизм, — Ричи пожал плечами и стал мять в пальцах потухший окурок.

Признаюсь, не такого ответа я ожидал.

— А получить удовольствие самому? — я посмотрел на Ричи, но он опустил голову, снова скрывая половину лица от меня за волосами, — или ты импотент?

Мина пронеслась мимо, но чуть не оторвала мне голову. Ричи резко подлетел ко мне и схватил за шею.

— Ладно, принял, извиняюсь, но, Ричи…

— Заткнись, и не смей ничего говорить про меня, — он сжал пальцы на моей шее, а потом резко отпустил, и я закашлялся. Я не успел испугаться или почувствовать нехватку кислорода, но его перемена меня испугала. Ричи отряхнул руку, будто испачкался в чем-то, и убрал окурок себе в карман куртки, — я могу вернуть тебя в подвал и приказать отцу тебя заткнуть.

— Да, и после этого, он, наверное, погладит тебя по головке, и два дня не будет бить? — съязвил я, хотя и понимал, что мне не стоило этого делать. Ричи сузил черные глаза.

— Я не понимаю, чего ты добиваешься.

— Правды. О тебе правды. Все-таки, я в твоем плену. Выполняю то, что ты хочешь, — я откинул челку со лба, и заметил, что рука у меня немного тряслась. Не очень заметно, но все же. И кажется, Ричи тоже обратил на это внимание и хмыкнул, — наверное, я имею право знать, зачем тебе мои оргазмы.

— Потому что я ими управляю, — Ричи пожал плечами.

— А своими не можешь, что ли? — тупо спросил я, и вдруг замер. Ричи продолжал смотреть на меня. Какая-то догадка пришла мне в голову, но я тут же ее отмел. Ричи продолжал смотреть на меня, чуть сведя брови к переносице. Я видел, как у него слабо билась жилка на правом виске, и мне захотелось прикоснуться к ней и почувствовать ее биение, потому что это пока был единственный признак жизни в Ричи, — мы ходим по кругу, и ты никак не можешь рассказать мне правду. Почему? Что может случиться, если я буду знать о тебе хоть что-то? Я… — я облизал губу, и Ричи будто бы впитал в себя мой жест, — я уже не против того, чем мы занимаемся, но я просто не понимаю. Если… Тебе нужна помощь.

— Смешно слышать это от тебя, — Ричи хмыкнул.

— Я могу отказаться от твоих извращений. А силой ты меня не возьмешь, ты сам сказал, — я убрал руки в карманы толстовки, — и что ты тогда будешь делать? Подсматривать, как я дрочу и дрочить на это сам?

— Я не занимаюсь такими вещами, — выплюнул Ричи, и я тупо закивал, едва удержавшись от смеха.

— Извини, конечно! Ты же у нас святой. А эта клетка у тебя дома просто для хомяка-переростка, я угадал?

Ричи нервным жестом почесал шею. Мне захотелось уйти отсюда. Было странное чувство, как будто меня «отпустило», приход закончился, и я возвращался к своему обычному состоянию, и в этой комнате мне становилось не по себе. Она ничем не отличалась от подвала, с той лишь разницей, что здесь не было матраса.

— Это не я ее сделал. Она уже была в этом доме, когда я начал здесь жить.

— И как давно ты живешь? — спросил я, хотя не надеялся получить ответ. Ричи был не самым общительным и разговорчивым собеседником. Я обхватил себя руками и покосился на дверь, — и если честно, я хочу обратно в подвал. Да, там темно и грязно, но там есть матрас и хоть какие-то удобства, а не голая стена и решетка, будто я в фильме «Человек в железной маске», — я передернул плечами, — ты не настроен на разговор снова, и я больше не буду доставать тебя вопросами.

Я развернулся и двинулся к двери, надеясь, что Ричи меня услышал и сейчас последует за мной. Но он оставался на месте, и только когда я оказался у самой двери и уже взялся за ручку, я услышал его голос.

— Я живу здесь всего год.

Я замер и повернулся.

— И я не сооружал эту клетку. Мой отец инженер по образованию, хотя я не знаю, насколько он говорит правду, но руки у него растут из нужного места и он говорил, что построил это сам.

— Но зачем? — спросил я, и волосы у меня на руках зашевелились. Ричи пожал плечами, опустив глаза в пол.

— Ричи?

— Я не знаю, что он тут делает. Как и мать. Я не спрашиваю, потому что мне лучше не знать всей правды, потому что это страшно, и… Тут стоит звукоизоляция, — добавил Ричи, снова доставая сигарету и поднося к ней зажигалку. Я не знал, что сказать. Казалось, любые мои слова спугнут Ричи, и мне лучше пока просто молчать, хотя я уже стал догадываться обо всем сам.

— Хочешь сказать, твой отец… — я не мог выговорить это предложение целиком, — построил дом с комнатами для пыток, чтобы потом…

— Я в этом не участвую, — резко оборвал меня Ричи. Я смотрел, как он стал щелкать зажигалкой, но пламя подносил не к сигарете, а к пальцам, — если тебя это волнует. Я не по маленьким девочкам.

— Но ты знаешь об этом. Значит, ты соучастник.

— Давай ты не будешь читать мне нотации, — Ричи поднес зажигалку прямо к больному пальцу и нажал на колесико. Пламя вспыхнуло, он продолжил держать палец над огнем, — мне негде больше жить, а на улице я жить не хочу. Больше не хочу.

— Ты жил на улице? — спросил я, и в какую-то минуту уже оказался возле Ричи и вырвал у него зажигалку из рук; пламя погасло, на пальце у него покраснела кожа, — прекрати так делать, ты меня пугаешь.

— Жил.

— Я тебе не верю, — сказал я, но все еще держал в руках зажигалку, чтобы Ричи снова не начал себя поджигать. Он слабо улыбнулся.

— Ты видел шрам, — Ричи едва заметно дернул плечом, как будто что-то в нем сломалось, — думаешь, в семье бы так сделали?

— Ну, знаешь, — я сжал зажигалку, — твоя новая семья избивает тебя.

— Это ерунда.

— Это не ерунда, Ричи! Прекрати говорить ерунду. Тебе нужна помощь, так же как и мне. Я не знаю, где ты жил до этого, и что с тобой было. И уверен, что ты бы не стал мне врать, если бы решился рассказать, но… Ты знаешь, что твой отец. Господи, я даже это слово произнести не могу! Творит такие вещи, и ничего для этого не делаешь?! Чем ты лучше его?!

— Чем я лучше?! — вскрикивает Ричи, и я впервые слышу, как он повышает голос, и это так действует на меня, что я забываю, что я хотел еще сказать, — мой отец бы все равно совершал эти вещи. И я не вправе его судить, потому что для мня он сделал хорошее дело, и он бы все равно поступал так и без меня, а я… Я помогаю тем, кого он похищает, тем девочкам, я провожу с ними время, чтобы им было не так страшно, и я… Я просто не хочу возвращаться обратно, откуда он меня забрал! Да, пускай он делает ужасные вещи, пускай он меня иногда бьет, — Ричи начал размахивать руками, — это лучше, чем то, что было со мной раньше!

— Эй, тише, — вот тут я уже испугался не на шутку. Я подлетел к Ричи, быстро пряча его зажигалку к себе в задний карман джинсов, и обнимая его, зная, что я не должен этого делать, но не зная, как мне еще его успокоить. Ричи начал трястись, пытаться вырваться, но я сильнее сжал руки, — эй, тише. Тише, успокойся. Сейчас его нет рядом, слышишь? Все хорошо.

Сердце у меня выбивало чечетку, пока Ричи дрожал у меня в руках. Вот тут мне стало совсем, по-настоящему страшно. Я оглядывался на дверь, боясь, что вот сейчас его папаша услышит нас, вернется и пристрелит уже обоих, и даже слабый шанс на спасение у меня исчезнет. Я обнимал худое тело Ричи, и понимал, что пленник здесь вовсе не я.

И от этой мысли становилось еще страшнее.

— Надо выбираться отсюда. Давай свалим вместе, я обещаю, что ты не вернешься в то место, откуда ты…

— Он найдет. Он меня находил уже.

— Ты сбегал? — глаза у меня округлились, и я прижал Ричи к себе еще сильнее. Я собирался найти помощь в нем, но кажется, помощь нужна Ричи больше, чем мне.

— Да, но он возвращал меня. У меня нет документов, — Ричи шмыгает носом, и я наконец перестает трястись и вырываться. Но я все еще держу его, — он везде меня найдет.

— Зачем ты ему? Он… — я смотрю на Ричи, и тот опускает глаза. Он не врет. Он не может так врать, такое не сыграть, это… Я перевожу дыхание, — он делает с тобой… Какие-то плохие вещи?

— Нет, нет, — Ричи качает головой, пытается отстраниться, и я чуть ослабляю хватку. У меня бы все равно не хватило сил долго удерживать его, — на самом деле, я не так уж и нужен отцу… Ему было бы все равно, если бы я умер, потому что… Ну, он всегда может найти другого человека для той работы, что я выполняю, просто… Он тут не самый главный, если уж на то пошло.

— А кто главный? — я смотрю на Ричи, на его бледное лицо с покрасневшими веками и лопнувшими капиллярами в белках глаз, — Ричи? — мне хочется тряхнуть его куклу, но у меня плохо получается владеть собой и своим голосом, — есть кто-то еще?

— Нет, я говорю про Маму, — Ричи шмыгает носом, и смотрит мне прямо в глаза. Линза начинает выпадать у него из зрачка, и меня чуть не тошнит от этого вида, — это она меня забрала. Я ей нравлюсь.

— Она тебя…

— Да.

Я чувствую, как во рту назревает огромный липкий ком, как будто я проглотил комок шерсти. Он начинает разбухать и разрастаться, давя на кадык изнутри глотки.

— Откуда он тебя забрала?

Сердце подскакивает, а потом замирает. Я смотрю на Ричи, не шевелясь, а он начинает моргать глазом, и линза совсем выпадает у него из глаза и падает на пол.

— Из борделя.

========== 21. Дом ==========

Melanie Martinez — Dollhouse

— Ты сейчас шутишь? — я смотрю на Ричи в упор, боясь моргнуть и того, что через мгновение это все разрушится или окажется сном.

— А я разве похож на человека с чувством юмора? — Ричи хмыкает, утирает лицо рукавом куртки. Это, наверное, не очень приятно, но он не обращает на это внимания и продолжает тереть кожу. Я смотрю на него и не могу пошевелиться.

— Я… Я даже не знаю, что и сказать.

— И не надо, — Ричи обрывает меня, смотрит поверх руки, которой водит по лицу, — мне твоя жалость не нужна. Я сказал это не ради жалости.

— Но… Как это получилось? Где твои документы? Как ты там оказался и вообще…

— Интересуют грязные подробности? — Ричи закатывает глаза, потом снова смотрит на меня. Из-за того, что одна линза выпала, взгляд у него кажется теперь еще более пугающим и жутким — один глаз — черного цвета, с огромным черным зрачком, который смотрит сквозь тебя, а другой — нормальный, человеческий глаз, с карей радужкой и маленьким зрачком, — своей фантазии уже не хватает?

— Эй, — я поднимаю руку и слегка хочу толкнуть Ричи в плечо, но потом передумываю, — нет, я просто решил спросить. И вообще, давай выйдем отсюда. Мне здесь не нравится.

— Полчаса назад еще нравилось.

— Полчаса назад я еще не знал, что ты жил в борделе.

— А это разве что-то меняет?

Вопрос кажется мне странным. Меняет ли это что-то?! Да это меняет все! Голова начинает раздуваться, я взмахиваю руками.

— Конечно, блин! Или ты это тоже считаешь нормой?!

— Ничего я уже не считаю, — резко говорит Ричи, откидывая волосы с лица, — знаю только одно: туда возвращаться я не хочу больше всего в жизни, и если ради этого мне надо жить с моими новыми родителями, я согласен. Это лучше, чем там. Что угодно лучше, чем там.

Ричи говорит так, что я не могу ему не верить. Я смотрю на его рваные, нервные жесты, напускную безэмоциональность, нервные тики, припадки, неумение себя контролировать и желание контролировать меня. И картинка в голове начинает складываться в единый образ, то, что было прозрачным, начинает проступать яркими красками. Я ведь даже не думал, что такое может быть на самом деле. Вот почему он тогда вспылил, когда я сказал, что родители не разрешали мне распоряжаться своим собственным телом. Вот почему так резко отреагировал… У меня по телу прошли мурашки. Я еще раз посмотрел в лицо Ричи.

— Как это произошло?

— Так и произошло, — выплюнул Ричи, отворачиваясь от меня, — а как произошло, что ты сел в машину к незнакомцу?

— Я не подумал об этом.

— Я тоже тогда не думал! — голос Ричи снова срывается, как и он сам. Он отворачивается от меня, отходит к клетке, и я боюсь, что он может устроить истерику, начать кидаться на стены и кричать, и я не смогу его успокоить. Но вместе этого он просто берется руками за прутья решетки, прислоняется к ним лбом и не смотрит на меня, — я следил за тобой. Весь этот год, когда оказался на свободе после того места. Делать было нечего, увидел, как ты возвращался домой и стал следить. Я не собирался ничего совершать с тобой, просто мне хотелось посмотреть и узнать, как живут нормальные люди.

— Ты выбрал не тот объект, — шепчу я, потому что от этой картины мне становится дурно. Он следил за мной целый год?! Целый год?!

— И тебе стоило бы закрывать окна в своей комнате, когда ты занимался своими грязными делами, — доносится до меня голос Ричи, и я только цокаю языком.

— Ты решил меня за это отчитать?

— Я просто не понимаю, как ты можешь сам делать такие вещи со своим телом, когда… — Ричи недоговаривает, но теперь мне и не нужно, — поэтому я решил тебя похитить. Для себя. Не для отца. Ему ты не нужен.

Голова у меня закружилась.

— Но ты ведь меня здесь не наказываешь.

— Я тебя контролирую. Ты не можешь даже кончить сам, пока я тебе не разрешу, — Ричи оборачивается ко мне, — что, теперь нравится, когда так распоряжаются твоим телом? И все эти твои фантазии… О которых ты думал, гуглил видео. Мне несложно догадаться, о чем они были. Думаешь, это прикольно? Думаешь, это классно представлять изнасилования и групповой секс?!

Конечно, я всегда понимал, что это ненормально. Но это просто фантазии… Никогда в жизни я бы не захотел на самом деле оказаться зажатым в углу спортивной раздевалки с десятью спортсменами. Это просто была фантазия, способ возбудиться, потому что в голове они играли по моим правилам. Они все были красивыми и не делали ничего, чего бы я не захотел в своих мыслях сам. Это просто игра… Но не для Ричи.

— Ричи, это же просто фантазии… Я же даже ни разу не занимался сексом по-настоящему. И ты это знаешь, — произношу я, стараясь избавиться от комка в горле, который царапал мня изнутри, и ворсом затыкал глотку. Мне показалось, что я проглотил комок кошачьей шерсти, который мне никак не удавалось проглотить. И я хотел уйти из этой комнаты. Если Ричи решит размозжить себе голову об эту решетку, я не успею его остановить.

— А вот для меня это были не фантазии.

— Прости, — говорю я, — я ведь… Я ведь не специально. Черт, это были просто мои фантазии, чтобы подрочить. Ничего большего.

— Тебе повезло, — Ричи оглядывается на меня через плечо. На лбу у него уже покраснело пятно от соприкосновения с решеткой, — и то, что родители так за тобой следили. Так тебя опекали и переживали за твое тело, за твое здоровье. Это нормально. Тебе повезло. А то, что ты в себя всякие штуки запихивал в тайне от них, это твоя проблема. А не твоих родителей.

— Хватит, — говорю я каменным языком, — я имел полное право запихивать в себя все, что я захочу.

— Это потому что ты этого хотел сам, — Ричи снова проводит рукой по лицу, пытается выровнять дыхание, — поэтому меня это так в тебе и бесило. Что ты не понимаешь, что твои фантазии могут быть чьим-то страшным кошмаром.

Я молчу. Мне нечего сказать на это. Ричи снова прижимается лбом к решетке, и я боюсь, что он сейчас откинет голову и со всего размаху ударится о железный прут. Я начинаю делать маленькие шажки по направлению к нему.

— Ричи, давай уйдем отсюда, пожалуйста. Мне здесь очень не по себе. И мы можем сбежать отсюда, правда, я помогу тебе, — я сам не верю в то, что говорю, но сейчас не это главное. Я просто хочу выбраться отсюда.

— Я же тебе сказал, они найдут меня. Куда я пойду? У меня даже нет документов.

— Паспорт? — спрашиваю я, и Ричи качает головой, — документ об образовании?

Ричи замирает, сильнее вцепляется пальцами в прутья решетки, так, что кожа на запястьях белеет и натягивается.

— Ричи?

— Я не учился в школе.

У меня воздух выбивает из груди.

— Что значит — ты не учился в школе?!

— Ну, я умею читать и писать. Считаю тоже неплохо. Знаю столицы стран, и разные всякие интересные факты, но я не учился в школе. Никогда.

— Но… Как так вышло? Как… Где… Где твои родители?

— Отца не было никогда, я понятия не имею, кто он и где. А мама умерла, когда мне было двенадцать.

— И с тех пор, ты…

— И с тех пор я работал в борделе.

Я смотрю на Ричи, но он больше не поворачивается ко мне. Смотрит тупым взглядом на наручники, болтающиеся на стене, и молчит. Только спина напрягается от тяжелого дыхания.

— Это же… Невозможно.

— Мне пришлось, — чеканит Ричи таким голосом, что я не могу подобрать никаких других слов, — думаешь, я хотел этого? Или у меня был выбор? Давай, блять, скажи, что это противозаконно, так же, как и похищать людей. Я не такой тупица, как ты успел решить.

— Я не говорил этого, — вот сейчас мне совсем не хочется злить Ричи, и я выставляю вперед руки как бы в примирительном жесте и начинаю снова двигаться к нему маленькими шажками, — но до двенадцати лет, Ричи? Ты же где-то жил. Почему все эти годы ты не посещал школу? И служба опеки? Как… Я не понимаю.

— Не всегда и не все в жизни решает гребанная служба опеки, если в городе существует заведение, где можно продаваться в двенадцать лет.

Слова Ричи бьют меня как оплеухами по лицу. Я подлетаю к нему, хватаю за руку. Хочу, чтобы этот жест был мягким, но эмоции во мне кипят, и я резко хватаю его за локоть, разворачиваю к себе. Во мне все горит, бурлит как огненная лава, готовая прорваться сквозь поры кожи и затопить всю эту комнату к чертям.

— Ричи, — я встряхиваю его за плечи, хотя для этого мне приходится встать на цыпочки, — посмотри на меня. Мне жаль, слышишь? Мне жаль, что с тобой такое произошло. Но нам надо выбираться. Обоим, пока с тобой не сделали еще каких-то страшных вещей, только уже здесь, твои «родственнички». Я не злюсь на тебя, слышишь? — я повторяю почти каждую фразу дважды, потому что Ричи даже не кивает и не моргает в знак того, что он хотя бы слышит меня, — ты не сделал мне ничего плохого, пальцем даже не тронул, и я буду говорить это в полиции, и тебе помогут. Сделают документы. Все будет хорошо. Но здесь нельзя больше оставаться. Я не боюсь тебя. Я боюсь их. Твоих… Ну, ты понял.

Язык отказывается произносить слово «родители» по отношению к этим людям. Так себе спасение для человека, у которого психика надломилась как сухая ветка. Ричи слегка качает головой.

— И только попробуй сказать мне, что тебя найдут и ты им обязан. Да, они вытащили тебя из борделя, но здесь…

— Выкупили, — поправляет меня Ричи, и это слово повисает между нами, и у меня появляется такое ощущение, будто бы оно просочилось сквозь кожу Ричи и опалило мне пальцы.

— Что?

— Они меня выкупили, — Ричи снова смотрит куда-то поверх моей головы, — я понравился Маме, и она меня выкупила. А отцу было все равно.

— Как она вообще оказалась в таком месте?

— Не знаю, — Ричи равнодушно пожимает плечами, словно разговор идет не о его жизни и цене за нее, — совпадение. Но она любит посещать такие заведения, просто обычно она их посещала для женщин.

— А это?.. — голос у меня перехватывается холодными пальцами страха.

— А это было заведение для мужчин. Там работали только женщины, и… — Ричи переводит взгляд на меня.

— И ты.

— Ага.

Мы молчим. Меня начинает мутить, разные жуткие картинки крутятся в голове, вспыхивают, становятся еще ярче, а потом гаснут, и им на смену приходят еще более жуткие картинки, от которых я не могу отделаться. Тошнота подбирается к самому горлу. Я сжимаю пальцы на плече Ричи.

— И сколько лет ты там пробыл?

— Шесть, — Ричи смотрит на свою руку, вытягивает пальцы, будто бы считает по ним, — до прошлого года.

— Господи Иисусе, — я подношу кулак ко рту, будто бы он сможет удержать меня от порыва рвоты, если я решу заблевать здесь все. Желудок бунтует, сжимается. Я кашляю, чувствуя, как рвотные позывы уже начинают рваться из меня. Прижимаю ладонь ко рту, — скажи мне, что это правда, и ты не врешь мне.

— Тебе еще раз показать шрам?

— Не надо, — слова вылетают изо рта кое-как, я всеми силами стараюсь сдержаться. Зажимаю рот рукой, надеясь, что так мне хоть немного полегчает. Тошнота уже у самого рта. Ричи смотрит на меня, склонив голову. В его глаз страх.

— Тебе плохо?

— Да, немного, — булькаю я, и Ричи кладет руку мне на щеку, так нежно и осторожно, что сам пугается этого жеста и тут же отводит руку назад. Странно, но этот жест меня успокаивает и тошнота проходит.

— Извини, я не должен был этого рассказывать.

— Ты не должен был это скрывать и терпеть все.

— У меня не было другого выбора, — Ричи пожимает худыми плечами; куртка сползла, оголив кожу, и мне хочется прикоснуться к выступающим косточкам, — я был готов жить с кем угодно, лишь бы не возвращаться туда, — Ричи вздыхает, а потом снова, едва-едва, вытягивает руку вперед и касается моей щеки. Я вздрагиваю, но не уворачиваюсь от этого прикосновения.

— Ричи.

— Клянусь, я ничего не делал с теми девочками. Наоборот старался… Скрасить их последние часы здесь, потому что… Потому что им было страшно. Я играл с ними, пока… Я просто не знал, что я еще могу сделать. Только чтобы не вернуться туда, где я провел всю свою жизнь, и я просто не знаю, как можно теперь по-другому.

Ричи как-то грустно улыбается, уголок губ у него начинает подрагивать. Он тяжело дышит, и большим пальцем проводит мне по линии скулы. Все было бы хорошо, если бы не одна его фраза, которая заставляет почву у меня под ногами подкоситься.

— Всю жизнь? Ричи, ты сказал: всю жизнь? Я думал, ты там с двенадцати лет…

— С двенадцати я там работал, — Ричи убирает руку так же резко, как и в первый раз, и начинает рассматривать свою ладонь, будто бы увидел на ней какие-то грязные пятна, — а до двенадцати я там просто жил.

— Но… — я смотрю на Ричи, и на щеке у меня алеет кожа от его прикосновения, как будто бы он меня ударил.

— Это мой дом. Я там родился. Ну, в борделе. Поэтому я готов на все, чтобы никогда туда больше не вернуться.

========== 22. Дневник. Часть 1 ==========

Danzig — Mother

Май 1991 года

Решила, что надо бы записывать все, что сейчас происходит, иначе я просто чокнусь. Пришлось украсть в книжном блокнот и пару ручек, потому что денег у меня на это не было. Если честно, денег осталось совсем мало, и я не знаю, что мне делать. Хорошо, что сейчас май и на улице тепло, можно ночевать прямо в парке, хотя это и небезопасно. Я очень боялась, что продавец в книжном заметит, как я хватаю первый попавшийся ежедневник и заталкиваю себе под свитер. Что он вообще заметит девушку в свитере в мае, у которой на лице написано, что ей нужна помощь. Возможно, он даже заметил это, но ничего не сказал. Хорошо, если так. Оказаться в полиции за кражу блокнота как-то совсем не хотелось.

Июнь 1991

Писать на самом деле и некогда. Деньги закончились, и я уже третий день не знаю, где взять деньги на еду. Возвращаться домой не могу, обратиться за помощью некуда — в этом городе нет никого, кто бы смог мне помочь, а уехать мне некуда да и не на что.

Не надо было сбегать из дома.

Июль 1991

Чуть не попалась полиции. Они заметили меня, пока я шлялась по торговому центру, думая, что смогу незаметно украсть что-нибудь из супермаркета. Пришлось пустить слезу и просить меня не забирать в участок, притворилась, что мне всего тринадцать (скинула себе три года), и я просто гуляю. Даже если они мне не поверили, то отпустили. Я слышала, что некоторые полицейские любят делать с девушками, которых забирают в участок. Но я выгляжу отвратительно, поэтому они меня не забрали. Повезло.

Август или сентябрь

Я понятия не имею, что мне делать. Слоняюсь по городу, ворую еду из уличных палаток. Иногда ночую в торговом центре, если везет. Я заебалась. Но и домой вернуться не вариант. Отец оторвет голову и не только. Ненавижу его, ненавижу его, ненавижу! Если бы только бабушка была жива, она бы такого не допустила. Но и ее не стало из-за него. Врачи говорили, что это возраст, но я знаю, что это мой сумасшедший папаша довел ее до сердечного приступа. Пока она была рядом, он не позволял себе такого. Ненавижу его. Надеюсь, он сгорит в аду.

Сентябрь

Как-то слишком резко похолодало. Уже не могу так долго шляться по улицам, и люди начинают странно коситься на меня, особенно в магазинах. Я боюсь, что все-таки кто-нибудь из них вызовет полицию, и я уже не смогу притворяться маленькой дурочкой. Есть мысльпритвориться глухонемой, и тогда они не смогут вытянуть у меня ни слова. Документы я тоже оставила дома. По ним меня бы сразу же вернули к отцу, а я даже видеть его не хочу после всего, что он делал. Я просто хочу, чтобы он сдох, а меня оставили в покое.

Декабрь

Не писала несколько месяцев, произошел пиздец. Я познакомилась с Джеймсом, ему двадцать, но я сказала, что мне восемнадцать, и кажется, он поверил. У меня какая-то удивительная способность выглядеть то старше, то младше, если мне это надо. Джеймс живет один, работает на заправке, и я ему понравилась. Я живу у него уже второй месяц и у нас все здорово. Я рассказала ему, что ушла из дома, потому что отец, после смерти бабушки, неоднократно избивал меня и пытался изнасиловать. Джеймс плакал, а потом предложил покурить травки. Я отказалась, он не настаивал. Джеймс красивый, и он мне нравится. Просто подошел в парке и решил познакомиться, спросил, не нужна ли мне помощь. Я была так тронута его добротой, что расплакалась прямо на улице. Назвалась чужим именем. Пусть думает, что меня зовут Саманта. Сэм. От прошлой жизни не хочу оставить себе даже имя. Его пусть заберет себе папашка, как и все, что он у меня забрал.

Январь 1992

Мы встретили Рождество и Новый год вместе. Джеймс чудо. Он много работает, а я сижу дома, убираюсь, готовлю. Руки у меня растут из нужного места. К счастью, Джеймс не настаивает на близости, говорит, что все понимает.

18 января

Джеймс сказал, что любит меня

Февраль

Какие-то сумасшедшие настали дни. Я счастлива, потому что живу дома и Джеймс меня любит. И я люблю его. Он познакомил меня со своими друзьями. Они классные парни и относятся ко мне как к младшей сестре. Джеймс часто покупает мне подарки и дорогие вещи, говорит, что сейчас работает за своего сменщика и очень много зарабатывает. Я плачу от того, насколько он добр ко мне.

Апрель

Дура. Ненавижу себя. Джеймс торгует наркотиками, как и все его друзья. Он попросил меня, когда я буду дома, встретить одного его знакомого, который заглянет к нам вечером, пока сам Джеймс будет на работе. Мне нужно будет только отдать ему маленький пакетик, который он у нас оставил, Сэм, ничего такого. Я сразу поняла, что там. Видела такие у отца. Я отказалась, и Джеймс избил меня и выставил на улицу.

Апрель, не знаю какое число

Я даже не забрала вещи. У меня остался только телефон, который он мне купил, но его пришлось продать. Не только ради денег. Я боялась, что Джеймс меня найдет. Он такой же как мой отец. Не знаю, чего он хотел от меня. Мы даже не спали за все эти месяцы. Наверное, его друг был прав, когда шутил, что он пидорас, и я ему нужна была только для того, чтобы продавать наркотики.

Май 1992

Я уже год живу на улице, таскаюсь по разным барам, клубам и торговым центрам, сплю там же и ем. Мне страшно. Хочется покончить с собой, но я не знаю, как. Бабушка, я так скучаю по тебе. Если бы ты только была рядом.

Июнь

Я познакомилась в баре с одной женщиной. Она работает там певицей по вечерам, у нее прекрасный голос. Внутрь заведения меня, конечно, не пустили, но я смотрела на нее через окно. Она показалась мне очень красивой, и мне было слышно, что она пела песню, которая мне очень нравится. Я помахала ей через окно, просто так, в шутку. А она заметила меня. После выступления она вышла на улице и подошла ко мне. Я испугалась, но это была женщина, в красивом дорогом платье и с большим количеством украшений. И она выглядела очень доброй.

«Как тебя зовут?»

«Сэм, мисс».

«А меня Хельга. Почему ты не зашла внутрь?»

«У меня нет денег, уже давно. Я ушла из дома».

«Какой ужас, деточка! Сколько же тебе лет?»

«Семнадцать», — я не стала врать и сказала правду. Хельга покачала головой. За слоем сценического грима я не могла понять, сколько ей лет. Ближе к сорока, наверное. Она положила руку мне на плечо.

«Я могу тебе помочь. Найду тебе работу»

«Я не умею петь. Я только школу успела закончить, и все. Я почти ничего не умею, кроме физической работы. Убираться, стирать, готовить. Но меня нигде не берут на работу»

«Что ж, у меня как раз есть для тебя работа. Только скажи сразу, у тебя правда нет никаких родственников?»

«Есть отец, но лучше бы его не было».

«Хорошо. Пойдем со мной».

И я пошла.

Позже

Хельга не соврала и нашла мне работу. Она привела меня в большой дом, где жили только женщины. Она сказала, что это пансионат для женщин, которые тут живут и работают. Тут помогают тем, кто оказался в трудной жизненной ситуации. Она была ко мне очень добра. Она привела меня в комнату, в которой я познакомилась с другими девушками, но они только сообщили мне свои имена. Я заснула и проспала два дня.

Я познакомилась с директрисой пансионата. Ее зовут миссис Т., ей около пятидесяти, хотя выглядит намного старше. Она высокая и очень полная. Похожа на добрую тетушку. Она сказала, что рада меня видеть, и что я должна подписать вот тут и тут, что я согласна с правилами дома и буду соблюдать дисциплину и выполнять то, что мне скажут. Я подписала.

***

Весь месяц я работала. Мне поручили мыть полы во всем заведении, а тут целых пять этажей! Тут живут только женщины, как в общежитии, по несколько в комнате. Мне даже дали отдельную комнату! Спасибо, Хельга! Ее я редко вижу, она работает в ресторане и поет по вечерам. Девушки все добры ко мне. Улыбаются, когда я прохожу мимо, и спрашиваю, когда я уже приступлю к настоящей работе.

Июнь

Одна из девушек спросила вчера, был ли у меня когда-нибудь парень. Я не стала говорить про Джеймса, потому что я стыдилась его, и мне показалось, что она спрашивала про серьезные отношения. Я покачала головой, и она улыбнулась.

«Берегут, значит».

Я не поняла, что она имела в виду, а когда решила переспросить, она уже ушла. А мне надо было еще домыть полы на двух этажах.

Июль

Тут очень много мужчин. Мне говорят, что это спонсоры и меценаты, директора других таких же заведений, которые приезжают сюда, чтобы обсуждать вопросы финансирования и прочие рабочие вопросы. Я не лезу, ничего не спрашиваю. Просто делаю свою работу. Мне нравится убираться, и девушки меня благодарят. Миссис Т. Тоже мной довольна. Говорит, что я очень хорошо работаю. Мне даже платят тут. Я откладываю деньги на будущее. Хочу потом поступить в колледж. И выйти замуж. Когда-нибудь потом. Еще у меня тут своя комната, и тут вкусно кормят. Благодарю Бога за приют Мадам Т. Наконец-то мне повезло.

Август

Я тут работаю уже долго. Тяжело, конечно, но я не жалуюсь. По вечерам здесь здорово. Чтобы девушкам было не скучно, каждый вечер тут танцы, песни и много мужчин. Все веселятся, танцуют, пока я работаю, но я наблюдаю за ними сверху, со второго этажа. Миссис Т. Сказала мне, что я очень много работала и она дает мне выходной. И что завтра придет врач и осмотрит меня. Наверное, из-за моих рук. Из-за постоянной уборки у меня развилась экзема. Надеюсь, мне выпишут какие-нибудь таблетки или мазь.

***

Вчера приходил врач. Оказалось, что это очень странный врач, потому что он осмотрел меня всю. Проверил зубы и даже там. Сказал, что так надо. Что миссис Т. Очень переживает за мое здоровье. Спросил, идет ли у меня регулярный цикл и были ли у меня мужчины. Я сказала, что нет. Не стала говорить про попытки отца, потому что это не считается. Врач кивнул и сказал, что это очень хорошо.

Я рада, что я здорова. Жаль, что только мазь для рук забыл выписать.

Сентябрь

Я пишу редко, потому что экономлю страницы в блокноте, да тут и ничего не происходит каждый день. Я работаю, мою полы, но девушки не очень хотят со мной общаться. Они ложатся поздно, сильно устают. Почти до самого утра они общаются с гостями, веселятся и радуются жизни. Это правильно, они ведь здесь оказались не от хорошей жизни. Приятно видеть, что девушки начинают жить здесь.

Вчера миссис Т. Просила зайти к ней. Сказала, что очень мной довольна и мне здесь нравится. Хвалила за мою старательность. Сказала, что теперь я буду получать денег больше, а полы больше мыть не буду. Она нашла мне новую работу. Я так удивилась! Спросила, что мне надо делать. Да я бы весь дом перемывала с утра до вечера, лишь бы мне здесь было спокойно и хорошо, а не как дома, с пьяным отцом, который вел себя неадекватно, или с Джеймсом наркоманом. Миссис Т. Сказала, что все объяснит мне завтра, а на сегодня я могу быть свободна. Я поблагодарила ее и ушла.

29 сентября

Не знаю, что написать. Тупо смотрю на страницы. Слезы текут, со мной случился нервный срыв, девушке из соседней комнаты пришлось приводить меня в чувства. Она принесла нашатырь и что-то зло шептала, мол, не могли не сразу ее под двоих класть? Я плакала и просила меня отпустить. Их было двое. Это было ужасно. Миссис Т. Сказала, что я сопливая дура, раз согласилась сама. Я сказала, что не соглашалась. Она ткнула мне в лицо какой-то бумажкой и сказала, что я подписала договор, а значит, буду тут работать. И за то, что я напугала двоих ее клиентов своими криками и воплями, денег я в этом месяце не увижу и должна буду отработать. Они все кричали на меня, а я громче всех. Миссис Т. Отвесила мне пощечину и еще раз назвала меня дурой. Она вышла из моей комнаты, хлопнув дверью, а девушка-соседка осталась со мной. Я поправляла платье, которое чуть не порвали на мне. Я кричала очень громко и даже укусила за палец одного из тех «финансистов». Я не думала, что это правда. Я думала, что

(далее текст становится нечитаемым, половина страницы размыта)

Миссис Т. Сказала, что наше заведение очень пользуется спросом и многие люди готовы вкладывать в него деньги. Как пожертвования. Когда они знакомятся с историями девушек, которые тут живут, они понимают, на что переводят свои деньги. Миссис Т. Сказала, что мне нужно поговорить с одним таким мужчиной и рассказать, как я здесь оказалась и убедить его перевести нам денег. Это было несложно. И еще мне дали красивое платье, потому что убираюсь я обычно в старых джинсах и футболке. И она сказала, чтобы я обязательно добавила, что мне пятнадцать.

Не хочу больше об этом писать.

2 октября

Девушка, которая помогла мне прийти в чувство, рассказала и объяснила мне все. Ее зовут Клара, ей двадцать три и она уже тут два года. Я плачу третий день. Когда это все закончится?! Миссис Т. Сказала, что если я еще раз сорву ей встречу с клиентами, она меня убьет. Натравит на меня собак. Они здесь правда есть, живут на улице, во дворе, охраняют территорию. И выглядят очень злыми. Она сказала, что сдаст меня в полицию и меня посадят за проституцию, а потом вернут к отцу. Я расплакалась, и сказала, что все сделаю, все, что она скажет, только что она не сдавала меня. Только не отец! Она приказала мне вытереть слезы и быть готовой к вечеру. Всю эту сцену Клара была рядом со мной, но молчала. Когда миссис Т. Ушла, Клара молча похлопала меня по плечу, дала мне какие-то таблетки и ушла. В дверях сказала, что со временем я научусь отключаться в процессе и все будет нормально. И посоветовала «растянуться» перед вечером. Я не поняла, что она имела в виду, но общаться тут запрещено во время работы, и Клара ушла.

(позже)

Вечером это случилось.

========== 23. Дневник. Часть 2 ==========

Lara Fabian — Mama Моя

1993 год

Полгода здесь ничего не писала, да как-то было и не до этого. Жизнь остановилась. Один ад сменился на другой. Я думала, что буду вести этот дневник и записывать в нем какие-то памятные моменты, пусть даже тяжелые, чтобы спустя время я могла перечитать их и улыбнуться, что все кошмары позади. Но о таком даже писать не получается. Ненавижу свою жизнь.

Июнь 1993 года

Изредка заглядываю сюда, перечитываю прошлые строчки и плачу. Я здесь постоянно плачу. Не могу понять, за что это мне. Дважды пыталась сбежать. Но Клара сказала, что именно для этих целей через две улицы находится полицейский участок, и полицейские сотрудничают с Миссис Т., и сразу же приводят обратно. Клара пыталась сбежать трижды. Первый раз ее просто поймали и вернули, и миссис Т. Отправила ее на «групповую терапию», как это здесь называется, во второй раз ее поймали, вернули и избили, а в третий раз изнасиловали сами полицейские. Лучше отсюда не сбегать.

Август 1993

Мы подружились с Кларой. Она сказала, что сирота и так же оказалась здесь обманом. Мы общаемся, когда остаются силы, но Клара выглядит очень молодо, на нее огромный спрос у мужчин. Она врет им, что ей четырнадцать. Они не верят, но им все равно это нравится.

Сентябрь 1993

Пыталась повеситься, не получилось. Миссис Т. Дала пощечину и сказала, что за такие выходки я буду наказана. Отправили на «групповую терапию». Чуть не выбили зубы и больно сидеть.

Декабрь 1993

Надеюсь, следующий год будет лучше предыдущего, аминь. Очень скучаю по бабушке

Февраль 1994

Понемногу привыкаю к этой жизни. Радуюсь только когда месячные — можно два дня отдохнуть, это наши выходные. Но иногда и это не повод не выйти на работу. Мужчины платят большие деньги, только мы их не видим. Нас кормят, одевают, поставляют косметику, одежду и белье, но наличных денег практически не дают. Мне удается копить небольшие суммы, обычно которые девушки тратят на алкоголь, сигареты и шоколад. Я хочу накопить на билет. Хочу убраться отсюда куда угодно.

Апрель 1994

Вчера у меня должен был быть выходной, но Клара заболела. Ее рвало и тошнило весь вечер, миссис Т. Не выпустила ее к клиентам. Пришлось выйти мне, хотя у меня как раз начался первый день месячных. Миссис Т. Сказала, что ничего страшного и я знаю, что делать, а если не знаю, то должна спросить у подружек. Я не общаюсь ни с кем, кроме Клары, но ей было не до меня.

(позже)

Получила разрывы, не знаю, как остановить кровь. Пишу и плачу. Это ужасно. Ужасно осознавать, что твое тело тебе не принадлежит. Просто вещь, с которой могут делать все, что захотят. Ненавижу секс. Анальный — в тысячу раз сильнее.

Июнь 1994

По заведению поползли слухи, что Клара беременна. Поверить не могу. Мы ведь все предохраняемся и многие мужчины брезгуют нами и надевают презервативы. Не могу понять, как это произошло.

Клару отправили на аборт. Она бледная и теряет сознание, потеряла очень много крови. Ее все равно отправляют вечером на клиентов, но она просто физически не может даже стоять. Пришлось выйти за нее.

Ночью обе плакали.

Сентябрь

Клара плачет по ночам. Говорит, что хотела оставить ребенка. Ей понравился один мужчина. он был достаточно вежливым и добрым, красивым. Она хотела, чтобы у нее был хоть кто-то здесь, кто бы ее любил. После аборта у Клары начались серьезные проблемы со здоровьем. Она плачет, кричит и кидается на мужчин. Другие девушки обходят нас стороной. Нас тут не так уж и много, двенадцать или тринадцать, все равно сбиваюсь со счета. Клару почти не выпускают к клиентам, вчера она разбила нос одному из мужчин, за что была жестоко наказана. Я останавливала ей кровь, хотя меня чуть не стошнило. Но мы должны держаться вместе, больше у нас тут никого нет.

Ноябрь 1994

Клары больше нет. Я проснулась утром, а ее половина комнаты пуста. Миссис Т. Сказала, что она сбежала. Чушь. Не хочу больше жить. Клиенты Клары достались мне. Ненавижу их.

Декабрь 1994

Год был отвратительный. Я даже забыла, когда у меня день рождения. Не живу, существую.

1995 год

Писать некогда. Работа. Мужчины, мужчины, мужчины. Мерзкие и отвратительные. Ненавижу каждого. Но, кажется, им нравлюсь я. Я до сих пор не привыкла к этому, хотя другие девушки говорят, что это просто вопрос времени. Не хочу привыкать к такому. Не хочу! (жирно подчеркнуто). Кто-то из них сказал миссис Т., что я ломаюсь как девственница и это их заводит. Она похвалила меня. Сказала, что если я хочу нормально здесь жить, чтобы придерживалась такой тактики и врала всем, что у меня это первый раз и не называла своего настоящего возраста.

Теперь мне всегда четырнадцать.

Апрель 1995

Меня перестало тошнить после каждого орального секса. Но я все еще сдерживаюсь изо всех сил, чтобы в этот момент не пустить в ход зубы.

Июнь 1995

Вчера была «групповая терапия». От одного названия хочется блевать. Семь человек за час. Вырвали клок волос и порвали стенки влагалища. Завтра придет врач.

Врач приходил, посоветовал неделю воздержаться. От счастья расплакалась. Никто не будет трогать меня неделю. Хотя бы там. Отсосать уже не проблема. Лишь бы не делали так больно, как в тот раз.

Ноябрь 1995

Работа идет, жизнь остановилась. Сплю, читаю книги, которые дают девчонки. Иногда рисую картинки. Когда есть минутка тишины по утрам — молюсь. Пишу письма бабушке и тут же их рву. Счастлива, что она не знает, что со мной сейчас происходит. Ба, прости меня.

Декабрь 1995

Еще один год прошел. Не узнаю себя. Тело чужое, ненавижу к нему прикасаться. Когда с утра собираюсь на работу в вечер, стараюсь закончить это как можно быстрее. Макияж, прическа, удаление волос. Но девочки были правы — со временем мне стало все равно. Молюсь каждое утро, чтобы когда-нибудь это закончилось.

Март 1996 года

Пролистываю старые записи, перечитывать не хочется. Писать новые некогда да и незачем. Девчонки смеются, радуются жизни. Глория смеется каждый раз: «Зато не на заводе вагоны разгружаем». Не знаю, что было бы хуже. Им так нравится жить. Спят до обеда, сплетничают, красятся. Потом мужчины и секс до утра. Многие пьют до потери памяти или употребляют кокаин — под ним вообще все равно, что с тобой делают. Мне тоже предлагали — я отказалась. Мне нужно отыгрывать роль маленькой девочки девственницы.

Май 1996

Очень скучаю по Кларе

Июнь 1996

Мужчины отвратительны. Здесь есть постоянные клиенты, самые жирные, самые уродливые, и по закону подлости, самые богатые. Миссис Т. Не может потерять таких щедрых мужчин, поэтому они никогда не остаются без девочек, даже если все тут заняты. Даже если за ночь ты уже была с тремя, будь добра встань и иди снова, потому что за тебя заплатили. Иногда кажется, что я должна стоить миллион, но я получаю пару вшивых долларовых. Но я откладываю их. На будущее. Верю, что это будущее у меня еще будет.

Август 1996

Вчера три часа отсасывала старому импотенту, а он называл меня своей милой внучкой и гладил по щеке.

Ноябрь 1996

Не знаю, где сейчас Клара, но надеюсь, там лучше, чем здесь.

Декабрь 1996

С Днем Рождения меня и с Рождеством.

Март 1997

Записи скачут, писать не о чем. Каждый день — нескончаемая пытка. Все они одинаковые. Кривые, отвратительные члены, извращенные фантазии. Один принес мне школьное платье. Сказал, взял у дочери. Попросил, чтобы я надела и просила его не наказывать меня. Делаю все, что просят. Так меньше шанса, что изобьют. Лауре вчера сломали два зуба за то, что подавилась, когда глотала. Миссис Т. Говорит, что клиент всегда прав. Мы больше не спорим.

Май 1997

Пыталась отравиться косметикой, просто заблевала всю ванну. Умереть не получилось во второй раз. Сбегать боюсь — пугают тем, что полицейские насилуют дубинками.

Август 1997

Психика стала подстраиваться. Улыбка уже стала автоматической, просто делаю свою работу, в конце благодарю. Я нравлюсь мужчинам. У меня стало больше всех клиентов, теперь я даже могу выбирать. Миссис Т. Меня хвалит и дает один выходной в неделю. Называет «золотой» девочкой.

Ноябрь 1997

На данный момент желающих провести время именно со мной больше всех. Другие стали неинтересны, ко мне записывается целая очередь. Миссис Т. Поставляет мне самую дорогую одежду и белье, и даже не злится, когда его рвут. Не разрешает меня бить и поднимает ценник. За ночь у меня теперь может быть только один клиент, но самый богатый, а значит, изощренный. Вчера один кончил мне в волосы, а потом заплел две косы, как на маленькой девочке. Сказал, что у меня очень красивые волосы. Черные, кудрявые. Потом поцеловал в голову, а во второй раз решил тереться членом о косы. Миссис Т. Сказала, что он какой-то директор. Надеюсь, что не школы.

Декабрь 1997

С Днем Рождения, Иисус. Надеюсь, ты скоро дашь мне увидеться с бабушкой.

Февраль 1998

Я стала думать о ребенке. Понимаю, что за это меня убьют, но если скрывать до последнего, когда аборт станет невозможным, мне разрешат его оставят. Я приношу им очень много денег. Все извращенцы записываются ко мне, потому что я плачу и прошу меня не трогать. Они не знают, что я делаю это искренне.

Апрель 1998

Если у меня родится ребенок, я буду чувствовать себя не такой одинокой. Я буду знать, что мне есть ради кого жить, потому что убить себя мне страшно. Я пыталась, но Бог мне не дал. Я стала верить в Бога, много молюсь. Надеюсь, он не дает мне умереть из-за какой-то цели.

Июнь 1998

Я очень хочу ребенка.

Сентябрь 1998

Девочки говорят, что здесь есть красивые мужчины. У Нелли завязался роман с молодым студентом. Он говорит ей, что заберет ее оттуда, а она смеется ему в лицо и идет спать сразу с четырьмя мужчинами за раз на его глазах. Он плачет, но смотрит, и платит за это последние деньги со стипендии. У него милое лицо. Он симпатичный.

Ноябрь 1998

Если бы я смогла начать жизнь заново, все было бы по-другому. Мужчины так смешны, когда кончают. Беззащитны. Уязвимы. Думаю о том, как я убиваю их в этот момент и становится легче. Улыбаюсь, а они думают, что я улыбаюсь им и начинают ебать меня еще сильнее. Мне уже все равно.

Декабрь 1998

С Рождеством. Нелли умерла от остановки сердца. Ее ебали десять мужчин одновременно.

Февраль 1999

Тот студент, Гарри, стал приходить чаще. Он просто пьет, не заказывает девушек. Скучает по ней. Мы как-то разговорились с ним. Ему всего двадцать один, младше меня. У него открытое худое лицо, тонкие кисти рук и широкие черные брови. Он красивый. Сказал, что его мать убили у него на глазах, попала под машину. Плакал всю ночь у меня в комнате, а миссис Т. Сказал, что переспал со мной и заплатил.

Март 1999

Мы дружим с Гарри. Он приходит ко мне, мы долго разговариваем, но он платит как будто имеет меня. Он милый и интересный. Он тоже стал говорить мне, что заберет меня отсюда, ему только надо подкопить немного денег и забрать меня. Я знаю, что он врет; он знает, что я знаю это. Но он меня не бьет и не ругается, и мне с ним спокойно.

Май 1999

Я попросила Гарри переспать со мной. Сказала, что просто хочу и он согласился.

Я хотела, чтобы он стал отцом ребенка. Он единственный, в ком здесь есть хоть что-то человеческое.

Август 1999

У меня не получается забеременеть. Может, мне что-то повредили, и я бесплодна. Плакала три ночи. Я так хотела ребенка. Я бы любила его так, как никто и никогда не любит своего ребенка. И у меня была бы цель. Руки опустились. Гарри продолжает говорить, что заберет меня, но я его не слушаю. Мне уже надоели эти разговоры.

Октябрь 1999

Гарри приходит редко, просит, чтобы я с ним переспала. У меня есть и другие клиенты, но с ними я всегда предохраняюсь. Никто в здравом уме не будет спать с проституткой без презерватива, если не хочет, чтобы у него отвалился нос. Я много читаю, я знаю. Гарри мне надоел. Ему просто скучно и он играет роль спасателя, но никто ему из нас не нужен.

Декабрь 1999

Все еще иногда общаемся с Гарри, но он нашел себе новую пассию. Патти, она новенькая. Я сразу сказала ей, чтобы она была осторожна и держалась от Гарри подальше. Она послала меня.

С Рождеством.

Февраль 2000

Все, что я сейчас хочу — это просто умереть. Живу ради утренних прогулок на улице, и моментов, когда могу почитать. За года прочитала семьдесят книг. Миссис Т. Смеется, когда приводит меня к клиентам, и говорит, что я самая начитанная и умная из всех, кто тут есть. Голова забита всякими умными фактами.

«И рот тоже», — обычно смеются мужчины.

Мне не смешно.

Март 2000

Мы поссорились с Гарри. Он пришел, но я отказала. Думала, он войдет в положение и мы просто поговорим. Сил не было ни на что. Кричал, что я настроила Патти против него, и она подняла его на смех. Он разозлился и рассказал миссис Т., что прошлые разы я не спала с ним, а просто разговаривала. Требует вернуть денег. Нет сил спорить.

(позже)

Меня наказали самым жестоким способом. Десять мужчин за ночь. Сперма не отмывалась часами.

Апрель 2000

У меня задержка.

Май 2000

Кажется, я беременна. Не могу сказать никому об этом. От страха гудит голова. Живота еще нет, по срокам — второй месяц. После наказания. Плачу и молюсь, чтобы гены были нормальные. Там все были уродами. Хоть бы родился здоровым. Молюсь с утра до ночи. Заказала себе молитвенник. Миссис Т. В шутку спросила, не нужна ли мне одежда монашки, извращенцев много. Я ничего не ответила. Молитвенник она привезла.

Июнь 2000

Я точно беременна. От счастья расплакалась. Никому не могу рассказать об этом. Молюсь день и ночь.

Июль 2000

Может, мне уже кажется, но я чувствую, что внутри меня ребенок. Живота пока нет, приходится работать. Предлагаю клиентам оральный и анал, чтобы не навредить ребенку. Они только рады. Миссис Т. Тоже.

Июль 2000

Придумываю имена ребенку и молюсь за его здоровье. Если он умрет — я умру тоже. В этот раз точно.

Август 2000

Жара невыносимая. Начало тошнить, но я стараюсь скрывать беременность изо всех сил. Молюсь, чтобы плановый осмотр был позже, когда меня уже не смогут отправить на аборт. Я очень хочу этого ребенка.

Сентябрь 2000

Начинает расти живот, но я работаю. Тошнит по утрам. Миссис Т. Стала что-то подозревать и дает самых тяжелых клиентов. Я справлюсь. Она хвалит.

Октябрь 2000

Живот уже растет. Лицо стало толще. На аборт уже нельзя, поздно. Миссис Т. Вызвала к себе и отхлестала по щекам. Сказала, что я дура и что она спустит меня с лестницы, и так избавится и от ребенка, и от меня. Я сказала, что так она избавится и от огромного количества денег, которые платят за меня. Она ничего не сказала и отпустила меня.

Ноябрь 2000

Каждое утро разговариваю с ребенком. Он пинается. Живой. Живой! Я уже так сильно люблю его, что плачу каждый раз. Миссис Т. Сказала, что временно я работать не буду. Плачу. Уже от счастья.

Декабрь 2000

Живот огромный. Скоро рожать. Вести дневник беременности не хотелось, но и страницы тут уже заканчиваются. Хочу, чтобы этот блокнот закончился на счастливой ноте. Другие девчонки поздравляют меня. Радуются. Теперь мне будет кого любить.

С Рождеством. Следующий год будет лучше, я верю, потому что в мир придет самый лучший малыш. Я так тебя жду. Я уже так тебя люблю, кто бы ты ни был, я никогда не брошу тебя.

(последняя страница)

1 января 2001

Ты родился. Мое счастье. Мой мальчик. Ричи.

========== 24. Дневник. Часть 3 ==========

Milo Greene — Son, My Son

Новый дневник — новая жизнь. Не хочу тут ставить даты, все равно уверена, что не буду это перечитывать. С каждым разом писать становится все сложнее, потому что не хочется переживать это все заново. Здесь жизнь остановилась, точнее, она идет по своим законам и правилам, но для меня это остановка. Конечная. Все, что есть у меня в жизни — это только Ричи. Ричи, мое солнышко. Моя любовь. Мой самый главный мужчина в жизни. Я благодарила Бога, что он родился абсолютно здоровым, и я сделаю все, чтобы его жизнь была лучше, чем моя. После его рождения мне дали месяц отдыха — невиданная щедрость. Мне выделили отдельную комнату для нас с Ричи. Он так тихо спит по ночам, что никому не мешает, а я, наконец, поняла, ради чего мне стоит жить.

Ричи растет не по дням, а по часам. Невероятно красивый ребенок. Когда я беру его за руку, то жизнь становится лучше. Мне все равно, что по окончании этого месяца будут делать со мной. Главное, чтобы Ричи был счастлив.

Миссис Т. сказала, что весь этот месяц я все равно не должна отдыхать, а приводить себя в форму. Мне уже не семнадцать, а двадцать семь, и за время беременности я все равно набрала вес, поэтому теперь приходится ограничивать себя в питании. Ричи кормлю грудью, потому что хочу каждую свободную минуту чувствовать единение с ним. Мне кажется, он все уже слишком хорошо понимает. Такой осознанный взгляд. Мое счастье.

Я читаю ему книжки и пою песенки с самого рождения. Не верится, что моему сыночку уже три недели. Самое дорогое. Что у меня есть. Скоро придется вернуться на работу, но ради Ричи я готова на все. Конечно, после беременности тело изменилось. И взгляд. И я сама. Уже сложно будет врать клиентам о том, что я все еще девочка, а значит, придется удерживать их как-то по-другому. Но мне все равно. Готова на любые «групповые терапии», лишь бы мне платили деньги, и я откладывала их на будущее моего сына. Уверена, у него это будущее есть.

Ричи улыбается мне, и я плачу от счастья. Как странно, что единственный близкий и родной мой человек — совсем крошечный комочек, но сколько в нем тепла и любви. Иногда мне кажется, что мое собственное сердце просто не выдержит того количества чувств, которое оно в себя сейчас вмещает. Ричи для меня все. Моя главная мотивация и победа в жизни. Я никому тебя не отдам.

(намного позже)

Все успехи Ричи воспринимаю как свои собственные. Записываю его смешные слова и звуки. Пытаюсь обустроить комнату, чтобы ему было комфортно. Заказываю через Миссис Т. Ему игрушки и книжки с картинками. Хочу, чтобы у него было все, чего не было у меня. Пусть и в таком месте, но в нашей комнате, на нашем островке безопасности, ему должно быть хорошо.

Вчера Ричи сказал «мама». Я плакала всю ночь, обнимала его и несколько часов не могла заснуть, хотя тело все болело адски. Ричи невероятно умный ребенок. И не доставляет никаких хлопот. Спокойно спит по ночам. Не плачет, не кричит. Я так его люблю. Когда выхожу на работу, оставляю его в комнате, укладываю спать, а сама спускаюсь в гостиную и занимаю другую комнату. Ричи должен быть в безопасности. Иногда кто-то из девочек соглашается за ним присмотреть, кто-то даже вызывается сам. Во многих здесь есть материнское чутье. Ричи для них — как проводник в мир чистоты и неиспорченности. Как знак, что в этом месте есть что-то нетронутое.

Ричи растет очень спокойным, тихим и жизнерадостным. Задает миллионы вопросов, на которые у меня нет ответов. Ему уже три, и он вовсю болтает, обнимает меня, когда я прихожу в комнату и говорит, что соскучился. Вижу, что он похож только на меня. Те же черные кудрявые волосы, огромные карие глаза. Он любит рисовать. Мой сын — самое лучшее, что есть у меня в жизни.

Здесь появилось несколько молодых девочек. Я становлюсь помехой в свои тридцать. Лишних комнат больше не остается. Мне приходится прятать Ричи под кровать или в шкаф, когда я работаю. Он плачет и говорит, что под кроватью темно и страшно, и ему тоже хочется играть со мной и взрослыми дядями. Сердце останавливается, когда он задает подобные вопросы. Мне кажется, он все слишком хорошо понимает, но я ничего не могу ему ответить. Мне некуда его деть, и я прошу его сидеть тихо, а потом целую часами, играю и даю есть сладкое.

Я ужасная мать, но я не знаю, что еще я могу сделать.

Я смотрю на Ричи, когда он спит, или играет, или рисует, и я понимаю, что за его спокойствие и счастье я даже готова кого-нибудь убить. Если только кто-нибудь попробует тронуть хоть пальцем его. Поэтому я вдвойне не понимаю и ненавижу своего отца еще больше. Потому что я тоже стала родителем, и в голове у меня не может уложиться тот факт, что можно причинить боль своему ребенку. Я ради Ричи готова хоть убить кого-нибудь, если это будет ему на благо. Жаль, что бабушка не познакомилась с правнуком. Очень жаль.

Ричи растет и начинает задавать еще больше вопросов. Где другие дети? Когда он пойдет в школу? Он так много читает, что у него начало портиться зрение. Он говорит, что в книгах так интересно пишут про школу. Он думает, что мы живем в специальном пансионате, потому что у нас больше нет родственников. Он всегда вежлив и обходителен с другими девушками. И без слов лезет в шкаф, когда ко мне приходят. Я плачу, обнимаю его, и говорю, что объясню все позже, хотя понятия не имею, как я хоть когда-нибудь смогу ему все это объяснить. Ему всего восемь, но он уже настоящий мужчина. Смотрю на него и не могу поверить, что такого красивого ребенка родила я. Его ждет большое будущее, я уверена.

Ричи теперь носит очки. Он берет с собой в шкаф книжку и читает ее, а потом выходит, обнимает меня и говорит, что я все равно самая красивая и самая лучшая мама на свете. Ради таких моментов и стоит жить.

Я спрашиваю у Миссис Т., нет ли никакой возможности отправить Ричи в школу. Ему уже девять, и он должен учиться. Тех книг, которые он читает, не хватит, чтобы получить настоящее образование. Она говорит, что пока не время и не собирается устраивать из нашего заведения детский сад или школу. Что Ричи — только моя ответственность, и если он останется неучем всю жизнь, виновата буду только я в этом. Я это понимаю, поэтому всеми силами стараюсь обучить Ричи сама. Он много читает, и потом мы обсуждаем книги вместе. Пишет рассказы и хорошо рисует. Я заказываю разные учебники и мы учим с ним страны и столицы, но вот с математикой у меня очень плохо, и Ричи только недавно освоил таблицу умножения. Надеюсь, со временем с математикой у него дела станут лучше.

Я много работаю, и тело дает сбои. Часто чувствую головные боли, тошноту, болит сердце. Врач говорит, что со мной все нормально, это возраст и нездоровый образ жизни. На этих словах он посмеялся и ушел.

Я счастлива, что могу видеть, как растет мой сын. С каждым днем чувствую себя хуже и хуже. Вчера был какой-то извращенец (хотя других тут и не бывает), и три часа заставлял меня называть его сыночком, потому что с подросткового возраста он хотел трахнуть свою молодую мачеху. Я отказалась. Он ушел, хлопнув дверью и нажаловался миссис Т. Я осталась без денег и получила по лицу. Хорошо, что Ричи этого не видел. Ему я сказала, что просто упала с лестницы, и он долго обнимал меня и говорил, что любит.

Я живу только ради сына.

Здоровье ухудшается. Оказывается, у меня появились какие-то проблемы с сердцем. Тяжело стало подниматься даже на второй этаж. Ощущение, что сердце просто износилось. Вечные боли, по ночам просыпаюсь оттого, что сердце давит, как будто на груди кто-то сидит. Боюсь разбудить Ричи — мы спим вместе, потому что отдельной кровати для него нет. Он уже такой высокий для своего возраста, но совсем еще ребенок. Мне нравится, что у него длинные волосы, и хотя я постоянно предлагаю постричь его, он отказывается, говорит, что ему нравятся длинные волосы, как в старых книжках про рыцарей. В нем столько доброты, света и тепла, и это так удивительно. Настоящее чудо.

Вчера так сильно болело сердце, что Ричи не на шутку испугался. Теперь приходится принимать таблетки, и врач снова со смехом сказал, что мне нужно поберечь себя и меньше заниматься физической активностью. Еле удержалась оттого, чтобы не плюнуть ему в рожу. Ричи каждый миг рядом. Наверное, если бы не он, я бы вскрылась еще давно. Он всегда поддерживает мне, читает мне перед сном свои рассказы, и говорит, что нарисует много-много денег и мы потом уедем отсюда. Не знаю, стал ли он что-то подозревать. Я слежу за теми книгами, которые он читает, и смотрю, чтобы он не читал ничего такого, что могло бы шокировать его. Он перестал спрашивать, что за дядя к нам приходят, а я стараюсь найти какое-то место в заведении, чтобы спрятать его, а не оставлять в комнате. Мы никогда не обсуждаем мою работу. Он не задает больше вопросов.

Сердце вчера болело невозможно сильно, но пришлось выйти на работу. С каждым годом все сложнее принимать клиентов — им нужны молодые девочки, а я, хоть и не выгляжу на свой возраст, на нимфетку тоже уже не тяну. В волосах появились седые пряди, и Ричи помогает мне их красить в черный цвет. Пачкается в краске и смеется. Он еще редко спрашивает про школу, но я говорю, что не знаю. Он кивает, он все понимает. Ему одиннадцать, но по взгляду намного больше.

Ричи еще совсем мальчик. Я с ужасом думаю, что когда-нибудь он вырастет и станет таким мужчиной, которые приходят ко мне. Нет, нет, никогда! Его минует эта участь. Сейчас Ричи — это просто ребенок, слишком высокий и нескладный. Он говорит, что ужасно выглядит. Но я разубеждаю его. Для меня он самый красивый и самый лучший. Он сказал, что слышал, как другие девушки, что здесь работают, называли его лягушкой из-за слишком огромных очков. Он вытянулся в рост, одежда вся стала мала, приходится изощряться и перешивать самой. Успокаиваю его, что это просто переходной возраст и совсем скоро он станет прекрасным юношей. Он будет самым красивым, и это говорит не тщеславное материнское сердце. Он выглядит неземным. Вспоминаю своих одноклассников и знакомых дворовых мальчишек в его возрасте — прыщи, ломающийся голос. Ричи чист и невинен. Огромные глаза, тихий, детский голосок. Он все еще отказывается стричь волосы, хотя его и называют «девчонкой».

«Мне нравится, когда ты меня причесываешь, ма».

Я так счастлива, что у меня есть Ричи. Когда возвращаюсь в свою комнату или выпроваживаю клиентов, избитая, уставшая, оплеванная и потерявшая человеческий образ, я рада, что у меня есть близкий человек, который возьмет за руку и поможет лечь. Который скажет, что все равно меня любит и укроет одеялом. Может быть. Это было эгоистично, но мне нужен был кто-то, кого я могла бы любить, любить, несмотря ни на что, кому я бы никогда не смогла причинить боль, и любовь к кому могла бы быть искренней и светлой. Ричи. Мой мальчик. Ты все поймешь, когда вырастешь, и я надеюсь, что ты меня простишь. Потому что у меня не было другого выхода, и я всеми силами старалась сделать так, чтобы твое детство было спокойным и радостным. Ты сейчас спишь, и я сейчас лягу рядом, и до утра эти часы станут самыми спокойными и счастливыми в моей жизни. Ты совсем взрослый, скоро тебе исполнится двенадцать, через пару месяцев. Ты уже не веришь в Санта-Клауса, но веришь в бога, и мы долго с тобой разговариваем о религии, о грехах, о рае и аде. У меня никогда и ничего не получалось в жизни, но мне кажется, что я смогла воспитать из тебя хорошего человека. Я скопила уже нужную сумму и совсем скоро мы уедем отсюда и начнем новую жизнь. Я научилась шить, и, возможно, смогу найти себе достойную работу, чтобы тебе никогда не было за меня стыдно, Ричи, мальчик мой. Бог свидетель, я всегда хотела сделать для тебя все только самое лучше…

(далее текст становится нечитаемым, страница размыта).

Вчера Ричи столкнулся в коридоре с одним из моих клиентов, а у меня от страха сердце чуть не остановилось. Этот мужик посмотрел на Ричи и спросил, что он здесь делает. Ричи вежливо ответил, что он племянник миссис Т. Это была заученная фраза, чтобы его никто и никогда не тронул. Этот отвратительный мужик посмел прикоснуться к моему сыну, потрепать его по плечу и назвать «хорошим мальчиком». Я еле сдержалась, чтобы не расцарапать ему рожу. Выскочила из комнаты и отослала Ричи на кухню. Он вежливо попрощался и ушел. Я молилась. Чтобы он больше никого не встретил, и никто бы не посмел его и пальцем тронуть, иначе я бы за себя не отвечала. Когда этот мужик зашел ко мне, во мне все кипело от злости. Как он посмел его тронуть хоть пальцем?! Я сдерживалась из последних сил, и была такой безучастной, что он кончил спустя пару минут и сказал, что такой отвратительной шлюхе как я, даже платить жалко. Я ничего не ответила, и его это только больше разозлило. Наверное, ожидал, что я буду ползать перед ним на коленях и умолять не жаловаться на меня хозяйке за плохую работу. Мне все равно. Перед глазами только стояла сцена, как он кладет руку на плечо моему сыну, моему маленькому мальчику, и пелена злости накрывала с головой. Я ничего ему не ответила, и он замахнулся. Я впервые не просто приняла удар или закрылась, и ударила его в ответ.

Меня наказали. Ричи забрали на целый день, я плакала и кричала, чтобы миссис Т.не трогала его, но она сказала, что ничего с ним не сделает, а я просто весь день не буду его видеть, чтобы он не мешал мне работать. Она заперла меня, и открывала дверь только чтобы впустить клиентов. Я хотела уничтожить их всех. Если она только что-то сделает с моим ребенком… Но мне легче было покориться и расправиться со всеми как можно скорее, чтобы оказаться рядом с моим сыном. Сделала все, что просили. Даже больше, лишь бы это закончилось быстрее. Уже не думаю оподробностях, как о чем-то грязном и ужасном. Видимо, случилась профессиональная деформация, и мне уже все равно, кто, сколько раз и куда. Расстраиваюсь только, если кончают на волосы. Приходится заново мыть голову.

С Ричи все хорошо. Он весь день провел с миссис Т. и клялся, что никто его не тронул. Что он просто смотрел мультики и рисовал. Целовала его два часа не меньше, пока Ричи уже не стал меня отпихивать и смеяться, что я его сейчас задушу. Только бы с моим мальчиком ничего не случилось.

Вчера так сильно болело сердце, что пришлось вызывать врача. Сказал, что все со мной нормально и я просто симулирую. «Вам же не привыкать», — посмеялся он, но я ничего не ответила. Сердце билось где-то прямо в глотке, я ощущала его, как будто оно было размером с Солнце. Ричи был рядом.

«Вы же видите, что моей маме плохо. Я стою в метре от нее, но слышу, как стучит ее сердце. Можно она сегодня никуда не пойдет?»

Он говорил, как взрослый, и я снова начала плакать. В последнее время никак не могу контролировать эмоции. Все, что у меня есть — это только Ричи, и я бы уже давно не боролась за свою жизнь, если бы не он. Врач поправил на носу очки и сказал, чтобы я заткнула рот своему выблядку, иначе он все расскажет миссис Т. И она уже точно придумает, как заставить мальчишку замолчать. Я взяла Ричи за руку и попросила посидеть со мной. Через час стало полегче. Приняла таблетки и пошла на работу. Ричи плакал и говорил, что ему страшно меня отпускать, что он готов уже пойти к хозяйке и просить дать мне выходной. Я погладила его по щеке и сказала, что ничего страшного не случится, мама хорошо себя чувствует.

Он сказал, что любит меня и будет ждать, а пока уберется в комнате и сделает уроки, которые я ему задала.

Ричи — это камень, который еще привязывает меня к жизни.

(следующая запись сделана чужим почерком, детскими, неровными буквами).

Вчера мама умерла.

========== 25. Ричи ==========

Blonde Redhead — The Dress

— Хватит, пожалуйста. Я больше не могу.

— Ты же хотел знать.

— Нет. Нет, — я качаю головой и отдаю дневник Ричи. На обложке следы от моих пальцев. Мне жарко и плохо, меня всего трясет. Ричи тыльной стороной ладони вытирает губы, забирает тетрадку. Рука у него дрожит так же, как и все мои внутренности, — я хочу уйти отсюда. Прошу тебя.

Ричи без слов встает и начинает ходить по своей комнате. Не помню, как от того подвала с клеткой мы добрались до его комнаты. Большой и светлой. На стенах плакаты и фотографии. Книги на полках. Шкаф с одеждой. Разные безделушки на стенах. Эта комната самого обычного подростка. И от этого мне становится еще более дурно.

Ричи кладет тетрадку под подушку, я прикладываю руку ко рту. Боюсь, что меня может стошнить прямо тут, на его светлый ковер. Ричи поворачивается, обхватывает себя руками. Пока я читал, он сидел молча на кровати, подтянув колени к подбородку и устремив пустой взгляд в стену позади меня. Он вытащил вторую линзу. Взгляд сразу стал подслеповатым и беззащитным.

Я не хотел этого читать. Я не хотел этого знать, но Ричи просто положил мне тетрадку на колени, как только привел сюда. Чем дальше я читал, тем больше понимал и мне хотелось спрятаться, убежать, стереть себе память и никогда этого не видеть.

— Мне жаль.

Это все, что я могу произнести, но и эти слова кольями царапают мне нёбо, когда я их произношу. Ричи равнодушно пожимает плечами. Он даже на меня не смотрит.

— Мне тоже.

— Ты… Что… Как…

— Ты же отказался читать.

— Я больше не могу, — говорю я и сжимаю голову руками, — я и это не должен был читать. Это писалось не для меня.

— И уж явно не для меня, — огрызается Ричи. Мне кажется, если я сейчас прикоснусь к нему, меня ударит током. Я сижу за письменным столом Ричи, прямо напротив него, но между нами огромная пропасть из целой жизни, которую он смог прожить. В голове все мешается, снаружи как будто давит железный обруч. Я пытаюсь выровнять дыхание.

Я не пленник. Я могу сбежать, если постараюсь, да и полиция, наверняка, уже нашла хоть какие-то мои следы после похищения… Но как сбежать от такого прошлого?

— Ричи? — зову его я, и он лишь переводит на меня взгляд, но не двигает головой. Он щурится, чтобы разглядеть меня.

— Что?

— Мне жаль, — повторяю я, хотя этих слов ничтожно мало. Всего было бы ничтожно мало. Ричи молчит.

— Я это уже слышал.

— Я не знаю, что еще сказать. Но… Наверное, с какой-то стороны ты прав, что обязан этим психам… Твоим новым родителям тем, что ты больше не там, — тихо произношу я, и Ричи снова пожимает плечами.

— Где угодно лучше, чем там. Поверь мне.

— Я тебе верю.

Ричи встает с кровати, она слегка скрипит под ним. Начинает ходить по комнате, заложив руки за спину. Я подтягиваю колени к себе обхватываю их руками. Я хочу домой. К маме. Какой бы она ни была, я хочу к ней и забыть ту историю, о которой я прочитал.

— Я не знал, что мне делать, когда она умерла, — Ричи останавливается у окна, спиной ко мне. Я даже не уверен, что в данную минуту он обращается ко мне. Я кошусь на дверь. Когда мы вошли, он тут же полез под подушку, и не закрыл ее на ключ. Я могу воспользоваться его мыслительным процессом и сбежать. Стоит только сделать два шага, незаметно открыть дверь и выскользнуть в коридор, но… Тело меня не слушается. Я не могу сдвинуться с места, — я уже давно тогда понимал, что мы живем в странном месте, и все эти мужчины. Я просто не знал, как правильно себе это объяснить. Мне хотелось жить обычной жизнью, про которую писали в книгах. Хотелось общаться с детьми моего возраста. Не прятаться под кроватью, пока моя мать работала. Я… Я не знаю.

— Ричи, не надо, — я пытаюсь говорить мягко, но Ричи не двигается у окна. Мне видно только как он то сжимает, то разжимает руку в кулак, — прости, что задавал тебе вопросы. Ты не должен ничего мне рассказывать. Я все понял.

— Ни хрена ты не понял, — Ричи упирается лбом в окно, и я снова боюсь, что он начнет биться головой, — я жил там. Я все это видел. Я все это терпел.

— Я же сказал, что мне жаль.

— А ты думаешь, мне стало от этого легче?! — голос Ричи срывается, ломается. Я сильнее вжимаюсь в стул.

— Нет. Не стало.

— Вот и заткнись.

Я затыкаюсь. Снова краем глаза смотрю на дверь, но теперь что-то заставляет меня остаться, я как будто прирос к месту и не могу пошевелить ни единой мышцей. Это так страшно, что ком все еще стоит в горле.

— Я неделю не разговаривал. Ни с кем. Не отвечал на вопросы, не ел даже. Просто лежал на кровати, пытался понять как такое возможно? Почему моя мама умерла? Почему так случилось? И что мне теперь делать? Хозяйка часто приходила ко мне в комнату, но ничего не говорила. Просто смотрела. И от этого становилось еще хуже.

Я не знаю, что я тогда делал. Просто лежал, спал. Я даже не кричал, когда мне сообщили. Просто зашел кто-то из девушек и сказал, что-то типа «Эй, пацан, твоя мамка умерла». Я даже слова не сказал. Наверное, чувствовал, что будет что-то такое. Просто отказывался в это верить, и когда услышал… У меня как будто сердце остановилось. А потом пошло заново. Хотя думаю, я тогда пережил мини-инсульт. Не знаю. Я не помню то время.

Мне даже не дали посмотреть на нее. И попрощаться. Ронни, девушка, которая жила в соседней комнате, пришла ко мне и сказала, что теперь моя мама будет в лучшем мире, а я теперь сирота. Она еще спросила, знаю ли я, что значит это слово, как будто я был каким-то отсталым. Я кивнул, и она потрепала меня по голове. Когда уходила, сказала, что мне не дадут умереть с голоду, и Хозяйка что-нибудь придумает. Я не знал, что это значит.

Спустя какое-то время Хозяйка позвала меня к себе. Она не менялась внешне вообще. Выглядела так же, как и когда мне было три, и двенадцать. У нее был огромный кабинет, и она носила высокую прическу, такую, знаешь, по типу начеса. Она поманила меня к себе пальцем, как собачку. И тоже стала разговаривать со мной так, словно я дурачок.

— Ну, что, Ричи. Мне очень жаль, что так вышло, и твоя мама нас покинула. Она работала и жила у нас двадцать два года. Это огромный срок.

— Да, мэм.

— И у тебя больше нет никаких родственников.

— Да, я теперь сирота.

— Ты знаешь, что значит это слово?

— Да, мэм. Это значит, что у меня нет никаких родственников, — я помню, что старался не смотреть ей в глаза, и уставился в ковер. Она пощелкала пальцами. На каждом пальце у нее было по два, а то и по три кольца.

— Хорошо. И тебе двенадцать. Ты не учишься, не работаешь. Но я не могу держать тебя здесь за бесплатно.

— Я могу работать. Я могу убираться.

— У нас тут есть уборщики.

— Стричь газон.

— И садовники.

— Научусь готовить.

— Вас здесь плохо кормили?

Я начал понимать, что у меня нет путей отступления. Я еще ниже опустил голову, и заметил, как тень Хозяйки встала из-за стола и подошла ко мне. Я боялся смотреть ей в лицо. От нее несло тяжелыми духами.

— Ричи, — она остановилась в метре от меня, — ты вообще знаешь, где находишься?

Я не знал, что ей ответить. Я смутно представлял себе, что это за место. Мама называла это пансионатом. Я ответил так же.

— Нет, милый. Это бордель. Твоя мама говорила, что ты умный мальчик. И много читаешь. Ты знаешь, что значит слово бордель?

Я покачал головой.

— Здесь работают женщины. И к ним приходят мужчины за определёнными услугами. Эти услуги называются секс. Мужчины покупают женщин, как товар, чтобы они их удовлетворяли. Ты знаешь, что это значит?

Я не знал.

— Тебе уже двенадцать. Ну-ка, посмотри на меня.

Я кое-как поднял на нее взгляд. Хозяйка подошла ко мне, возвышаясь дородной фигурой, и взяла меня пальцами за подбородок.

— Ты уже бреешься?

— Нет, мэм.

— И у тебя совсем детский голос.

— Да, мэм.

— Ты уже мастурбировал?

Я вспыхнул от стыда. Я примерно представлял, что это значит, но мне стало не по себе только от одного вопроса и тона, которым он был задан. Я покачал головой.

— Ты видел здесь, чем занималась твоя мать? Она ведь прятала тебя в комнате, верно?

— Я не подсматривал. Только один раз. Но…

— Я тебя поняла, — она слегка улыбнулась красными губами, — я не стану выгонять тебя на улицу или сдавать в приют, потому что там ты, скорее всего, не выживешь. Я оставлю тебя тут, в твоей комнате. И ты продолжишь здесь жить, ни в чем не нуждаясь.

— Спасибо. Я очень благодарен.

— Но ты будешь работать, Ричи, — ее голос тут же изменился с обычно вежливого на жесткий и не терпящий возражений, — я могу тебе обещать твою безопасность, если ты будешь слушаться меня и выполнять все, что я скажу. Ты меня понял?

Наверное, не зря со мной иногда разговаривали как с умственно отсталым, потому что я не понял, но все равно кивнул.

— Я сейчас вернусь. Никуда не уходи.

Хозяйка прошла мимо меня, вышла из кабинета, и не возвращалась несколько минут. Когда она вернулась, я все также стоял на том месте, где она меня и оставила. На полу я увидел вторую тень, но обернулся, только когда мне разрешили.

— Ронни, он согласен. Ты знаешь, что надо делать.

— Пойдем. Не бойся, все будет нормально, — я увидел Ронни, которую знал лучше всех, потому что часто встречался с ней в коридорах. Она жила в соседней комнате и была самой молодой — на вид ей было не больше двадцати. Она взяла меня за руку и вывела из кабинета в коридор. Подмышкой у нее был какой-то пакет, перевязанный лентой. Она жевала жвачку и постоянно поправляла выпавшие из хвостика короткие пряди волос.

— Пойдем к тебе, а то у меня не убрано. Некогда было, — она повела меня по коридору обратно в комнату, и все это время держала за руку.

— Что сейчас будет? — тихо спросил я. Я был одного роста с Ронни. Слишком высокий для своего возраста, и от этого приходилось сутулиться. Она посмотрела на меня с какой-то ужасной жалостью, пропустила первым в комнату и вручила пакет.

— Открывай.

Я открыл пакет. Развернул бумагу, еще один слой и достал оттуда платье.

— Это не мне, — я тупо посмотрел на Ронни, а она привалилась спиной к двери, — мальчики не носят платья.

— Ты теперь будешь девочкой, Ричи. Теперь это твоя работа.

Я уставился на Ронни и закричал.

— Нет! Нет, нет, не буду!

— Тихо, тихо, — она подлетела ко мне, попыталась обнять, но я стал вырываться, — ты не о том подумал. Тебя никто не будет трогать. Ты будешь просто какое-то время носить платье… Ну, и там мужчины будут на тебя смотреть. Тебе ничего не надо будет делать. Ричи, посмотри на меня, успокойся. Так надо. Если ты будешь кричать, тебе сделают больно, — она взяла меня за руку, чуть пониже локтя, двумя пальцами за кожу так, будто собиралась меня ущипнуть, — ты же не хочешь, чтобы тебе сделали больно?

Я закачал головой, и огромные слезы потекли у меня по щекам.

— Ну-ну, не плачь. Ты будешь красивой девочкой. Со временем ты все поймешь. Ричи, ну хватит, — она притянула меня к себе, стала вытирать слезы рукавом рубашки. Но я не успокаивался, и она ударила меня по щеке, — я сказала, хватит ныть. Если ты сейчас не заткнешься, я все расскажу Хозяйке и она отправит тебя в тюрьму. Хочешь в тюрьму?

— Нет, — ответил я, и попытался перестать плакать.

— То-то же, — Ронни улыбнулась и снова стала милой. Она подняла с пола платье и протянула мне, — одевайся. А я тебя потом накрашу. Тебя никто и пальцем не тронет. Обещаю. Просто будешь сидеть красивым в платье и все. О такой работе тут все мечтают. Тебе повезло.

Я стал перебирать ткань платья. Белое, длинное. С воланчиками на руках. Пока я мялся, Ронни подошла и потрогала мои волосы. Они уже обросли такими длинными, что спускались ниже плеч.

— Со спины тебя и правда можно принять за девчонку. Мужики сейчас повалят, с ума сойти, — она улыбнулась, — ну, че ты медлишь?

— Ты не выйдешь? — я прижал к груди платье, хотя мне все это еще казалось дикостью. Я же мальчик, мальчики не носят платья. И мама никогда не смотрела, как я одеваюсь, выходила или отворачивалась. Я стеснялся своего тела.

— Ричи, — Ронни закатила глаза, — ты не в том месте, где можно думать о стыде. Сколько тебе лет, двенадцать?

— Да. Исполнилось три месяца назад.

— Ну, нормально. Уже почти совсем взрослый, — она подошла и положила руку мне на плечо. Повела чуть ниже, и я замер. Вцепился в платье, как в спасательный круг. Она положила руку мне на грудь, прямо на белую рубашку. Я попросил маму купить мне рубашку, как носят в школу другие дети. Я же не знал тогда, что я очень сильно отличаюсь от других детей, и белая рубашка никак меня к ним не приблизит, — если что, потом, через годик, или когда захочешь, сможешь обратиться ко мне. Ты милый. Вырастешь, будешь красавчиком. Только смени очки. Они тебя портят.

— У меня плохое зрение, — я потянулся поправить дешевенькую оправу, — без них я ничего не вижу.

— Это тебе даже может быть плюсом, — Ронни улыбнулась и выдула огромный пузырь из жвачки. Я почувствовал его запах, — ну ладно, одевайся, первый раз я выйду, не буду тебя смущать. Но тебе лучше забыть об этом чувстве. Как и многих других. Пойду принесу косметику.

Она была уже в дверях, когда я окликнул ее по имени. Мне было страшно. Я держался за это платье, понимая, что готов ступить на какой-то очень странный и неправильный путь, и такого не было бы, если бы мама была жива…

— Чего тебе?

— Сколько тебе лет? — почему-то спросил я, и Ронни вскинула брови. Мне хотелось спросить совсем другое; задать миллион вопросов, но я не решился, и спросил первое, что пришло мне в голову.

— По паспорту двадцать два. А для других шестнадцать. А тебе лучше долгое время притворяться двенадцатилетним. Точнее, — она кивнула на платье у меня в руках, — двенадцатилетней, если не хочешь проблем. Одевайся, я вернусь через минуту.

И я надел это платье, Эдди. И позволил себя накрасить. И заплести волосы. Мне было двенадцать, и я надеялся и верил, что мне не сделают по-настоящему больно. И я боялся тюрьмы, хотя сейчас думаю, что это было бы не так страшно…

— Ричи… — я встал со стула, хотя все тело ощущалось желейным и дрожали. Ричи ударился лбом об оконную раму, — прекрати. Пожалуйста.

— Они одевали меня в женское платье и заставляли притворяться девочкой, чтобы всякие извращенцы могли смотреть на меня и дрочить!

— Ричи! — я схватил его за плечо и рванул на себя, потому что он снова ударился лбом об оконную раму, и стекло слегка задрожало, — хватит. Хватит. Успокойся.

— Это было отвратительно. Они ведь на самом деле верили, что я маленькая девочка, и делали эти ужасные вещи, пока могли подсматривать за мной. Пока я сидел в этом платье! Я… Я не знаю. Это было ужасно, — Ричи посмотрел на меня. На лбу у него покраснела кожа.

— Они тебя не трогали?

— Нет, — Ричи покачал головой, потирая покрасневшее место на лбу пальцами, — первые два года нет. Я даже смог привыкнуть и выдохнуть спустя какое-то время. Ведь они меня не трогали, и я не видел их. Мог только слышать через дверь их стоны и вздохи, но я представлял, что это никак меня не касается. Я просто играл роль. Я был не собой. И это меня спасало. И я был рад, что мама умерла. Что она этого не видела.

— Ричи, господи, я…

— Но миссис Тозиер не обманула. Меня правда не трогали. Поначалу.

— Тозиер? — я посмотрел на Ричи, — это же твоя фамилия. То есть ты хочешь сказать, что миссис Т.?..

— Она дала мне свою фамилию. Оформила как своего племянника. Потому что оказалось, что желающих выебать племянника хозяйки борделя очень много, Эдди. А когда это никакой не твой племянник, с ним можно делать, что угодно. И вот тогда-то все твои фантазии стали моим страшным кошмаром.

========== 26. Обними меня ==========

SIGURD — Hug Me

Я хочу, чтобы Ричи заткнулся, но он только быстрее и громче начинает говорить. Я вскакиваю, хочу бежать к двери, бежать куда угодно, хоть до Аляски, но не могу сдвинуться с места. Что-то заставляет меня остаться, какой-то ужас, который сцепляет все мое тело намертво, и не дает пошевелиться. И это что-то Ричи.

— Ты же хотел все знать! — кричит он, отходя от окна. Он сломан. Я впервые вижу, чтобы человек так двигался, так разговаривал, так кричал. Он неровными шагами подходит ко мне, — что, такая правда тебе не нравится?!

— Ричи, хватит, прошу тебя. Я все понял, ты можешь…

— Можешь заткнуть свой рот?! Я травмирую тебя этим, Эдди? Ооо, в твоих фантазиях все было по-другому?!

— Хватит! — я уже не выдерживаю и тоже кричу. Его липкие, жуткие, страшные рассказы просочились сквозь меня, прилипли изнутри к моим органам и стали душить. Горло распухло как при аллергии. Я хватаю Ричи за руку, прося его закрыть рот.

— Я тоже просил! Я тоже умолял прекратить и меня никто не слушал! — Ричи отпихивает мою руку, сильно бьет по ней, но мне не больно. Его удар отрезвляет, и я понимаю, что мне нужно взять себя в руки. Хоть кто-то из нас должен сохранять мнимое спокойствие, и не сходить с ума окончательно. И это моя роль, Ричи уже окончательно слетел с катушек. Но я даже не могу его винить. Я ни за что не могу его винить в этой ситуации.

— Знаешь, как я просил остановиться и не трогать меня? Ты не знаешь! Наверное, в своих фантазиях ты так красиво просил, с картинными охами, да? Стонами? «Пожалуйста, не трогайте меня»? Но твои красивые насильники продолжали выполнять все твои извращенные фантазии. Так, да? А у меня вот было не так! — Ричи начинает носиться кругами по комнате, широкими шагами, как будто переступает через невидимые препятствия, — у меня не было красивых насильников. Насилие — даже в шутку, это некрасиво, Эдди! Это гребанное насилие! И я просил меня не трогать. Я рыдал и умолял не трогать меня, я был готов сделать все, что они попросят, только не это. Я не понимал, что это вообще такое, и почему это так больно. Хотя первые два года все было нормально. Меня никто не трогал. Представляешь? Мне просто нужно было раздеваться в маленькой комнате, пока толпа пьяных, мерзких, потных, старых мужиков дрочили на это за дверью. Мне говорили, что мне повезло, о таком в борделе мечтали все девушки. Ничего не делаешь, никого не трогаешь, никто не трогает тебя — а деньги идут. У меня была небольшая комната, где я должен был сидеть спиной к двери или в профиль, в легком полумраке, чтобы не так было заметно, что я все-таки не девчонка, и раздеваться. Я слышал все то, что они там говорили друг другу за дверью, когда смотрели на меня. Они все по возрасту годились мне в отцы. Возможно, кто-то из них был моим отцом, ты представляешь? Я много об этом думал. Когда стало все равно и я больше не закрывал глаза — я вглядывался в лица, пытался увидеть знакомые черты. И они все приходили туда, чтобы посмотреть, как раздевается маленькая девочка, хотя потом они возвращались домой и были примерными отцами и мужьями, главами семьи. Почему это так происходит? Почему? Когда я оттуда выбрался… Когда меня забрали, — поправляет сам себя Ричи, а я хочу оглохнуть и не иметь возможности слышать весь его бессвязный монолог, — я часто стал думать о том, какие извращения скрываются в головах у самых обычных людей. Вот, например обычная продавщица в супермаркете, каждый вечер мечтает о том, чтобы ее трахнул гоблин. А вот мужчина, водитель автобуса, каждое утро развозит детей в школу, сигналит им на прощание и улыбается, а по ночам представляет, как имеет всех этих маленьких деток, просто он боится сделать это на самом деле и попасть в тюрьму. А вот ты, — Ричи поворачивается ко мне и смотрит прямо, зло, — примерный маленький мальчик, который мечтает…

— Достаточно, — резко говорю я, — мы это уже проходили.

— Да, да. Проходили, — Ричи хмыкает и снова начинает шагами мерить комнату, — и все это время, что они просто смотрели на меня. Я выполнял свою работу. И много думал. Почему со мной? Почему я? Я не знал, как на самом деле живут другие люди, но я много читал, и я был уверен, что то, что делаю я — неправильно. Грязно. Постыдно. Я отмывался после этого по два часа в ванной, хотя меня даже никто не трогал. Понимаешь? Никто ко мне даже не прикасался, но мое тело уже не принадлежало мне, оно было выставлено как товар за витриной, и кто угодно мог пялиться на него и дрочить.

Но удивительно, миссис Тозиер была мной довольна. Мужчин повалило еще больше. Кто откажется подсматривать за маленькой девочкой в платье? Миссис Тозиер каждый раз звала меня к себе и гладила по голове, хотя мы были почти одного роста с ней. Она брала меня за подбородок, всматривалась в мое накрашенное лицо и говорила, что я умница.

— Если ты и дальше будешь слушаться меня, Ричи, никто тебя не обидит. Я желаю тебе только добра.

Но добро кончилось через два года, когда мне исполнилось четырнадцать, и скрывать свой настоящий пол стало намного сложнее. Я уже не влезал в детские платья, а в профиль в полутемной комнате было видно кадык. Миссис Тозиер тоже это заметила и позвала меня к себе в кабинет.

— Ричи, ты два года работал у меня просто замечательно. Все твои деньги я храню на твоем личном счету, и как только тебе исполнится восемнадцать, ты будешь миллионером и сможешь уехать отсюда в любую точку мира. Но до восемнадцатилетия тебе еще четыре года, а выполнять прежнюю работу ты уже не можешь. У тебя уже почти совсем мужское тело. Ты красивый, Ричи. И пользуешься здесь популярностью. Мои девочки ревнуют, что их любимые клиенты стали приходить к тебе и только к тебе, просто посмотреть, а платят столько, как за целую ночь с любой из дам. Что ты предложишь мне делать?

А я не знал, что можно предложить. Я пожал плечами.

— Могу предложить смотреть на себя, только уже как на мальчика. Им ведь все равно.

Миссис Тозиер цокнула языком.

— Ты дерзкий, Ричи. Советую тебе не распускать свой язык при мужчинах. Ты уже достаточно взрослый, чтобы работать тут как все.

— Что? — мои брови поднялись вверх, а глаз зачесался от обилия туши. Я был без очков, и видел все нечетко, а когда комок туши попал в глаз, он заслезился, и я обрадовался, подумал, что мои слезы растопят сердце миссис Тозиер, хотя на самом деле я уже даже не мог плакать, — Вы хотите, чтобы я?..

— У тебя будут только самые лучшие мужчины. Они не сделают тебе больно. Если ты будешь хорошим.

Не помню, что я тогда кричал ей. Я орал и бился в истерике. Надеялся, что она сочтет меня умственно неполноценным и лучше выкинет на улицу, чем будет подкладывать под мужиков. Но мне не повезло, актером я был плохим, и спустя пару пощечин и стакана холодной воды, вылитого на голову, миссис Тозиер выставила меня за дверь со словами, что завтра мой первый рабочий день и мне лучше подготовиться.

Я не спал всю ночь. Плакал, и Ронни пришла ко мне. Уселась на кровать в растянутых клетчатых штанах и стала обнимать.

— Ну, говорят, вам легче, — она похлопала меня по плечу, — у вас там в заднице есть что-то, от чего приятно в процессе. Типа, иначе, зачем все пидоры этим занимаются? Так что если не будешь напрягаться, может, даже понравится.

Я сказал ей, чтобы она уходила. Я даже не смыл косметику, и в тот момент, наверное, действительно выглядел как шлюха. Ронни обиделась. Встала и ушла, но вернулась через пару минут, молча поставила мне на прикроватную тумбочку клизму и ушла.

Я не спал всю ночь.

Ну, а потом началось. Я помню первого, но не помню остальных. Какой-то мужик. Лет сорока, в костюме, с бородой. Солидный, похожий на профессора, — Ричи остановился посередине комнаты, поднес ко рту большой палец и стал грызть ноготь, — он казался спокойным и нормальным. Представился Грегори и просил, чтобы я его назвал так по имени. Миссис Тозиер сказала, чтобы я всегда называл свой возраст, и четырнадцать мне было даже когда исполнилось восемнадцать. Она долго шепталась о чем-то с этим мужчиной, пока я стоял в углу ее кабинета, и до меня долетали только слова «Он совсем мальчик… Мой племянник. Да-да, будьте с ним поосторожнее». А потом она вытолкнула меня из кабинета и отправила с ним в комнату.

Я думал, что он окажется человеком. Нет. Его не остановили ни мои просьбы, ни мои слезы. Я не знал, что это будет так больно, что в итоге потерял сознание. Он дотрахал меня так, пока я был в отключке, — Ричи закусил верхнюю губу, — ну, а остальных я уже не помню. Они все были одинаковые. Мужик, который заставлял меня надевать школьную форму и называть его учителем. Мужик, даже, скорее дед, который обожал кончать мне на волосы, а потом заплетать косы. Разные мужики в костюмах, солидные, богатые, которым нравилось иметь маленького мальчика.

Они говорили миссис Тозиер, что их заводит то, как искренне я прошу их ничего со мной не делать. Они думали, что это игра. Что я набиваю себе цену, но это не так. Каждый раз был отвратительный. Грязно, липко, мерзко. Я никогда не был к этому готов, поэтому каждый раз казался мне первым, и поэтому все новые и новые мужики верили, что имеют девственника. Они не били меня, и я знаю, что платили очень много, а чем больше я плакал и умолял их не трогать меня, возбуждали их еще больше, и они кончали так быстро, что я мог хотя бы немного передохнуть.

Мне было четырнадцать, Эдди, когда меня впервые вытрахали в рот, и чуть не свернули челюсть. Но это было ничего. Это были богатые клиенты, с репутацией, и они знали, что если сделают со мной что-то слишком жестокое, то миссис Тозиер это так не оставит. Я был у нее одним таким. Ценным бриллиантом. Она давала мне выходных больше, чем остальным. И мужчины были богатые, ухоженные, потому что ценник у меня был очень высокий. У меня была очень красивая одежда, украшения, и они по-прежнему заставляли меня красить глаза черным. Единственным условием было — плакать и просить остановиться, как пугливый девственник, хотя на тот момент таких спектаклей я отыграл уже не меньше сотни.

А мне только-только исполнилось шестнадцать.

Ричи замолчал, приложил руку к груди, и я испугался, что у него сейчас случится сердечный приступ, такой же, от которого умерла его мать. Он тяжело дышал, мыслями был не здесь. Я не думал о себе. Я забыл о том, что я существую. Я думал только о Ричи, о том, что он сейчас мне рассказывает и переживает все это заново. Мне хотелось ему помочь, но мое сердце разрывалось на огромные лоскутки, и я ничего не мог сделать.

— А в какой-то момент я просто устал. И забыл. Очень сложно уже было потом изображать из себя девственника, когда тебя имели по три-четыре раза в неделю все новые и новые мужчины. Каждый раз новый, и я просто не отыграл. У него был такой маленький член, просто сантиметров семь, наверное, что я даже не почувствовал, когда он вошел. Я лежал, смотрел в потолок и думал о том, что мне осталось дочитать сто тридцать страниц в очень интересной книге, когда он ударил меня по лицу.

— Что такое?

— Тебе что, не больно?

— А. Да. Очень. Осторожнее, пожалуйста.

Но он все понял. Слез с меня, оставив меня с липкой задницей после смазки и молча ушел. Я перевернулся на бок и попытался заснуть. Прошлая ночь была очень долгой — один богатый хер выкупил меня на всю ночь, и заставлял все это время ему отсасывать. Но я не успел заснуть, потому что в комнату ворвался этот мужик и миссис Тозиер.

— Вы меня обманули! Он не девственник! Ему все равно, он даже не почувствовал! Не кричал, не выбивался! И какие ему четырнадцать?! Ему минимум шестнадцать, он слишком высокий для своего возраста! И взгляд! Дети так не выглядят!

Миссис Тозиер кое-как заставила его заткнуться и выпроводила. А потом подлетела ко мне, влепила звонкую пощечину и сказала, чтобы это было в последний раз. Я никак не отреагировал, но раз действительно был последний.

Этот мужик поднял истерику, стал рассказывать всем в городе, как его надули в приличном заведении, и видимо, слухи и сплетни дошли и до прошлых моих клиентов, для каждого из которых я был девственником. Они не могли потерпеть такой обман и вернулись вместе. Разбираться.

Я не знал об этом, слышал только, что внизу, на первом этаже, подняли шум, было много мужских голосов, хотя еще было рано. Ронни выбежала из своей комнаты.

— Кажется, это из-за тебя. Что ты устроил?

Я пожал плечами и уткнулся в книжку. Но вот когда на пороге моей комнаты оказались все мои клиенты, для которых я и отыгрывал свои девственные слезы, мне стало не смешно. Мне стало страшно. Их было восемь человек и они встали полукругом в комнате.

— Ричи, не надо, — прошептал я, и ком в горле разросся еще больше. Ричи закрыл лицо руками и опустился на пол, точнее, осел так, словно у него в минуту отказали ноги.

— И сколько тебе лет на самом деле?

— Четырнадцать, — ответил я, но они мне не поверили, — клянусь. Мне четырнадцать.

— Врешь. Тебе уже почти семнадцать, и вы вместе с этой старой сукой водили нас за нос. Но ей ничего не будет — а вот тебе, маленький ублюдок, сейчас придется извиняться.

— А мне что-то его лицо знакомым показалось, — сказал тот, который заставлял меня надеть школьную форму и потянулся к ширинке брюк, — так его мамашка здесь была. Он же сын шлюхи. Сын шлюхи должен быть наказан.

— И бесплатно, — ответил другой, который заставлял только сосать ему, а потом размазывал мне сперму по лицу, говоря, что так я буду выглядеть еще моложе, — кажется, припоминаю его мать. Мы ведь и ее трахали, верно? Вот она была ничего, столько членов могла…

— Заткнитесь! Не смейте так говорить! — заорал я, и плюнул в одного из них. Но, — Ричи повернулся ко мне, и у меня пред глазами пронеслась вся жизнь. Вся его жизнь, — их было восемь, и у них был нож. Шрам ты видел. Они хотели сначала исполосовать мне лицо, но потом передумали, и оставили пометки на теле. Сказали, что такое тело никто никогда больше не будет ебать за деньги. Так и случилось. Они… Они все изнасиловали меня, оставили шрам, и после этого миссис Тозиер уже не называла меня ценным бриллиантом, — Ричи заплакал, отворачиваясь. Я сам захотел умереть, — теперь меня могли брать кто угодно, почти за бесплатно, и делать, что угодно. Никаких богатых клиентов, которые могли позволить себе такое дорогое извращение. А самые обычные работяги, алкаши, наркоманы. Кто угодно. Так я был наказан еще на два года, пока меня не забрали родители.

— Ричи… — ком подступил к горлу вместе со слезами. Я опустился на колени рядом с ним в его комнате, и он повернулся ко мне. Сейчас передо мной сидел не злостный похититель, а маленький мальчик, чья жизнь была испорчена еще до его рождения. И мне было очень, очень жаль.

— Эдди, — Ричи раскинул руки, как будто бы приготовился к распятию. Но я понял его жест без слов. Подполз к нему на коленях и обнял, что было сил.

========== 27. Просьба ==========

Elton John — Believe

Я обнимаю Ричи сильно-сильно, и чувствую, как он начинает трястись в моих руках. Он плачет и прячет от меня лицо, утыкаясь носом мне в шею. Это — первая моя такая близость с парнем, о которой я не мог даже и помыслить раньше. Я обнимаю его, стоя рядом с ним на коленях, и потом начинаю чувствовать, как тело Ричи обмякает в моих объятиях. Я сажусь на пол, Ричи сползает по моей груди и кладет голову мне на колени. Мы устраиваемся с ним на полу, и я начинаю гладить его по волосам. В горле — раскаленная проволока, царапает кожу, и я не могу связать пары слов в предложение. Ричи плачет на моих коленях, свернувшись на полу и только голову уместив мне под руку. Я глажу его, но меня всего трясет.

— Ричи, — тихо говорю я, и он вздыхает, напрягается под моими пальцами. Я осторожно трогаю его волосы, и он весь сжимается. И я понимаю, что до меня никто к нему так не прикасался. От этой мысли меня пронзает боль.

— Прости, что решил рассказать тебе это все. Но ты сам хотел знать.

— Хотел, — киваю я, хотя Ричи этого, конечно, не видит. Я осторожно запускаю пальцы ему в волосы, пропускаю тяжелые, спутанные пряди сквозь них, и стараюсь не думать о том извращенце, который кончал ему на волосы и заплетал косички. О многом, из того, что я прочитал и услышал, я хотел бы забыть как можно скорее и стараться не представлять себе это все в красках и подробностях. Иногда воображение страшнее реальности, потому что ты не можешь его контролировать. Хотя, и реальность мы тоже не можем контролировать, это она контролирует нас.

— Но не ожидал, что подробности окажутся такими? — Ричи ложится на спину, смотрит на меня. Его голова на моих коленях. Моя рука замирает над его лбом.

— Не ожидал.

— Никто не ожидал.

— Да.

Мы молчим. Я осторожно опускаю ладонь и касаюсь большим пальцем бледного лба Ричи. След от соприкосновения с оконной рамой почти прошел, но я осторожно провожу большим пальцем по его коже. Ричи напрягается, смотрит на меня. Я катаю во рту слова, пытаясь подобрать самые безобидные из них.

— Как тебе удалось выбраться?

— Родители приехали туда. Они, вообще-то, не знали, что это бордель, — Ричи пожимает плечами, и его движение резонирует во мне, — просто проезжали мимо, мама подумала, что это какой-то клуб или гостиница, и они хотели заехать поужинать. Они, конечно, не ожидали такого увидеть. Отец в шутку стал присматриваться к девушкам, разговаривать с миссис Тозиер о ее бизнесе и все такое. А я спускался в тот момент вниз. У меня должен был быть выходной, хотя на самом деле, после той истории, — Ричи зарывает глаза, — выходных у меня не было. Я мог понадобиться кому угодно, в любой час ночи, любому пьянице, кто мог бы заплатить за меня хотя бы доллар. Я спускался вниз, когда увидел Салли. Она улыбнулась мне, и пока миссис Тозиер была занята разговором, поманила к себе пальцем и попросила подняться с ней наверх.

— Ты милый, — сказала она мне, — я думала, тут только девушки работают.

— Не только.

— Сколько тебе? — она села на мою кровать, закинув ногу на ногу, и закурила. На ней была короткая, не для ее возраста кожаная юбка и высокие сапоги. Я не мог понять, сколько ей лет — двадцать или сорок. Но мне было все равно.

— Чет… Восемнадцать, — почему-то не стал врать я.

— Прелесть. А тебе нравятся женщины постарше?

Я пожал плечами. Я не знал. Мне не нравился никто.

— Сколько ты стоишь? — она курила и смотрела мне в глаза, — ты мне нравишься.

— Я думал, Вы приехали с мужем.

— Он мне муж только по документам, но это так. Так сколько? — она кивнула на свою сумку, явно намекая на кошелек. Я снова пожал плечами. Как по мне — я не стоил и цента. К тому же женщина. Я никогда не спал с женщинами. Я понятия не имею, что с ними надо делать.

— Я заплачу в десять раз больше, чем тебе платят обычно, если ты мне отлижешь. Как тебя зовут?

Я помолчал, обдумывая ее предложение. Подумал, что это не может быть хуже членов и согласился.

— Ричи.

— Ты очень милый, Ричи, — она улыбнулась, маня меня к себе пальцем, — ты давно здесь?

— С рождения.

— Хочешь пойти с нами? Мы можем тебя забрать.

У меня даже не было сил рассмеяться. В такие сказки я не верил. Я не милая собачонка в приюте или милый ребенок в детском доме, чтобы его могли забрать. Я опустился перед Салли на колени, как по привычке, и она удивленно подняла брови.

— Ты странный. Но ты мне нравишься.

Когда все закончилось, она вышла из моей комнаты, поправляя юбку, и я думал, что больше никогда ее не увижу. Но спустя полчаса, пока я лежал и смотрел в потолок, ко мне поднялась миссис Тозиер. На ее лице не было никаких эмоций.

— Собирай свои пожитки, — резко сказала она, — даю тебе три минуты, и чтобы я тебя тут больше не видела.

Я не успел ничего сказать, когда она вышла из комнаты, хлопнув дверью. Внизу, как всегда, было шумно. Крики, песни, хохот. Я покидал в какой-то пакет свою одежду, ту, что осталась от времен, когда я работал на богатых клиентов, и из которой я давно уже вырос. Выглядел я жалко. Во рту и на языке был странный привкус, но явно не от того, чем я до этого занимался. Это был привкус свободы и страха.

— Они реально тебя выкупили? Как вещь?

— Да, — Ричи прикрывает глаза, и я осторожно убираю с его лица прядь волос. Ричи снова вздрагивает, потому что ему любое мое прикосновение кажется ударом, — я не спрашивал, за сколько. Но я счастлив. Впервые в жизни был счастлив, когда оказался в их доме.

— Они делают ужасные вещи.

— Да, но не по отношению ко мне, — Ричи открывает глаза и смотрит на меня. Его лицо перевернуто по отношению к моему, потому что он лежит у меня на коленях, но я все прекрасно читаю по его взгляду, — а я устал от этого. Самое ужасное, что я привык к тому обращению, которое там у меня было. Ко всему можно привыкнуть.

— И они заставляют тебя называть их родителями?

— Так проще и им, и мне. У меня есть своя комната. Огромный дом. Все вещи, о которых я раньше только мог мечтать.

— Твой Папаша тебя бьет.

— Это бывает очень редко и по делу. На самом деле, он не так уж часто и злится. А Мама во мне душе не чает.

— Ты спишь с ней?

Моя рука, как и вопрос, застывают в воздухе. Ричи уже перестал плакать, но щеки у него все еще мокрые. Я хочу отереть их, но боюсь к нему прикоснуться.

— Ты осуждаешь меня за это?

Ричи не отвечает ни «да», ни «нет», но мне и так все понятно. Я осторожно опускаю руку ему на щеку и стираю следы от слезы. Это меньшее из того, что я могу для него сделать.

— Нет, — отвечаю я, и у Ричи напрягается линия скул под моими пальцами, — и… Как тебе?

— Никак, — Ричи пожимает плечами, — я рад, что меня больше никто не трогает. И мои раны зажили. Долгое время я не мог сидеть после такой работы. Ну, и кое-что другое.

Он не продолжает, и я благодарен ему, что хотя бы от этих подробностей он меня избавляет.

— Но ты… Ты по девушкам? — спрашиваю я, и Ричи слегка хмыкает.

— Нет. Я… Ни по кому.

— Как это?

— Мужчины вызывают во мне отвращение, женщины — жалость. Я не могу делать с ними то, что делали со мной, но Салли, — я замечаю, что сейчас Ричи не называет ее мамой, — делает все сама. От меня в этом деле проку мало. Но ей нравится. Я ничего не требую.

— Но ты… Я же видел, что тебя возбуждает. Ну, значит, тебя заводит… Заводят парни? — я осторожно начинаю гладить Ричи по волосам снова, и он прикрывает глаза. Потом молчит какое-то время, и я только слышу его дыхание.

— Нет. Я могу возбудиться, но это скорее реакция тела, а не головы. Я не чувствую возбуждения в голове. Член встает, но на этом и все. От внешней стимуляции, не внутренней. И я не могу кончить.

У меня глаза округляются. Потом я вспоминаю все наши с ним встречи, вспоминаю его возбуждение, но заканчивал всегда только я.

— Ты серьезно? Но как?..

— Могу потом сам, чисто механически. Это не приносит никакого удовольствия. Наверное, что-то сломалось здесь или здесь, — Ричи складывает два пальца вместе, указательный и средний, и поочередно подносит их сначала к виску, потом к паху, — но так было всегда.

— Мне…

— Жаль?

— Да.

Мы снова молчим. Я глажу его по волосам, идумаю, что так, наверное, много раз делала его мама. Ричи сгибает ноги в коленях, руки кладет на живот. Но у меня еще остаются вопросы.

— Почему… Почему после всех тех ужасов, про которые ты мне рассказал… Ты… Ты решил… — я откашливаюсь, — отсосать мне?

— Почему? — Ричи снова смотрит на меня из-под темных, прямых бровей, — ну, это делал я. Не ты имел меня, а я тебя. Большая разница. И я контролировал процесс, тебя. И для меня это давно уже стало чем-то обыденным.

— Понятно, — я глотаю ворох слюны и невысказанных слов, — Ричи?

— М?

— Нам нужно убираться отсюда. Я понимаю, твои родители сделали много хорошего для тебя, но не для тех девочек, которых они похищали. Зачем вообще?

— Они никогда не говорили мне этого, — Ричи начинает дергать вверх-вниз молнию на куртке, и грудные мышцы начинают у него двигаться под тонкой кожей, — но я слышал, и видел сам, что эти девочки странные. Ну, больные.

— Что значит — больные? — спрашиваю я, и чувствую, как пальцы на ногах в кроссовках начинают замерзать.

— Ну, с диагнозами. Слабоумные. Или с задержкой в развитии. Они бы все равно… Не принесли пользу обществу и, скорее всего, скоро умерли, но у них здоровые органы и их можно… — я понимаю, что Ричи говорит не своими словами, а заученную фразу, но мне все равно становится дико.

— Ричи! Это все равно дети!

— Я знаю, — тихо говорит он, — я тоже был ребенком.

— Если их поймают, тебя тоже посадят в тюрьму, — я стараюсь, чтобы мой голос звучал твердо и уверенно. Ричи болен сам, психически, и хотя я не могу винить его в этом (а кого вообще можно винить в такой болезни?), я стараюсь воззвать хотя бы к той крупице логики, что в нем есть, — как сообщника. И там будет так же плохо.

Ричи молчит, задумчиво жуют губы. Я знаю, что он сейчас может мне сказать. И я прощупываю почву, как будто иду по болотистой местности, и в руках у меня только палка, которую я могу воткнуть не в то место и увязнуть в тягучей жиже по самую глотку, — твои родители делают с ними то же, что делали с тобой те люди — лишали их детства и жизни.

— Нет, — Ричи качает головой и его глаза расширяются, — нет.

— Да. Они добры к тебе, как и те, кто приходил к тебе и делал с тобой ужасные вещи, а дома были примерными отцами. Надо выбираться отсюда. И только мы можем помочь друг другу.

— Ты говоришь неправду, — Ричи закрывает лицо руками, и я стараюсь подняться, намекаю ему, что и ему надо освободить меня и дать мне встать на ноги. Он не хочет слышать этой правды, но я должен до него достучаться.

— Я рад и благодарен им, что они вытащили тебя оттуда, — я кладу Ричи руки на плечи и заставляю его сесть, — но ненавижу за то, что они делают с другими. Надо выбираться. Только вместе, Ричи.

Ричи садится на полу, освобождая мои ноги. Я уже придумываю в голове сто и один план побега. Я уверен, если Ричи мне поможет, у нас все получится. Мне только надо, чтобы он дал свое согласие. По крайне мере, он знает этот дом и куда ведут отсюда пути…

— Хорошо, — говорит Ричи, и я поворачиваюсь к нему. Он сидит, обхватив руками колени, и в его позе читается поза маленького мальчика, который так и не вырос, хотя ростом и стал выше многих своих сверстников. Длинные волосы падают ему на шею, и я вижу его лицо только в профиль, — но ты сделаешь для меня одну услугу.

— Если ты имеешь в виду полицию, я буду говорить там, что меня похитил твой отец, а тебя я встретил в подвале. Покажем твой шрам… Тебе поверят! — я от радости даже вскрикиваю. Кажется, я достучался до него! Нашел заветный ключ к его мыслям! Сердце быстро забилось.

— Родители вернутся через пару дней. У нас будет возможность уйти незамеченными, — Ричи тянется рукой к кресту на груди, сжимает его в пальцах. Мне хочется верить, что он сейчас говорит правду. После того, что он мне рассказал, и мы пережили с ним в эти ужасные часы откровений, Ричи не может меня подвести, не может меня бросить, — но это будет завтра.

— Завтра? — я чувствую себя сброшенным со скалы. Мне хочется схватить Ричи за плечо и развернуть к себе. Сам я уже вовсю подпрыгиваю от нетерпения, желания как можно скорее убраться из этого дома, — мы не можем так рисковать и так ждать! Зачем?! Надо убираться как можно скорее! Или ты хочешь, чтобы они вернулись, и мы остались тут?! Навсегда?!

Ричи поворачивается ко мне, встает с пола, отряхивает черные джинсы. Я смотрю на его тонкие кисти рук, как он нервными жестами берет черную ниточку с джинсов и начинает крутить ее в пальцах.

— Не хочу, — тихо говорит он. Я весь горю от нетерпения.

— Так чего ты тогда хочешь?!

Ричи смотрит на меня и следующим предложением выбивает у меня весь воздух из груди.

— Я хочу, чтобы ты занялся со мной любовью. По-настоящему, Эдди. И не как в твоих фантазиях. Пожалуйста.

Комментарий к 27. Просьба

оставляйте, пожалуйста, комментарии. а то опять ждущих много, а хочется от вас обратной связи, мнений, рассуждений, ваших мыслей по поводу того, что бы вы сделали на месте Эдди

========== 28. Движения ==========

Just Like Vinyl - Dick

— Ты сейчас это серьезно? — я понимаю, что все еще смотрю на Ричи, не двигаясь, и мне кажется, что я вывернулся наизнанку и смотрю сам на себя, не в силах переваривать услышанное слова. И я спрашиваю первое, что приходит мне на ум, — что, прямо тут?

— А ты хочешь вернуться в подвал? — Ричи окидывает комнату рукой, потом осекается, — прости, я не то имел в виду. То есть, если ты откажешься… Я пойму. Но в подвал тебе придется вернуться. Когда приедут родители. Я просто… Может быть, с тобой будет все не так.

— Ты для этого меня и похитил? — спрашиваю я, и Ричи неопределенно поводит плечами, опускает взгляд. Он не смотрит мне в глаза. Он все еще без линз, и мне непривычно видеть реального цвета радужку его глаз, — ну, теперь мне хотя бы понятно.

— Ты же, вроде, этого хотел? Ну, в те разы…

— Я не знаю, — я подношу руки к вискам, они начинают пульсировать, — в тот момент все было совсем по-другому. Я не контролировал себя, свое тело… Я просто хотел. И я не знал твоей истории.

— Для тебя это-то меняет? — Ричи вскидывает бровь, — теперь тебе неприятно?

«Мне неприятно, что у тебя проблемы с головой, и меня это пугает. Если до этого я мог придумать тебе прошлое сам, такое, как нравится мне, то теперь это сделать невозможно. Я знаю твою историю. Она меня не отталкивает, но она меня пугает. Я не знаю, как прикоснуться к человеку, которого насиловали несколько лет. И не потому что мне противно — потому что это неправильно, и я не должен этого делать».

Я молчу. Ричи смотрит на мое лицо, пытается понять, о чем я думаю. Но это сделать практически невозможно — я и сам не могу уцепиться за свои мысли. Дыхание сбивается, когда я вспоминаю наши с Ричи утехи. Ванна, порка. Поцелуи. То, что было в комнате с клеткой… Кровь начинает циркулировать чуточку быстрее, приливает к коже. Ричи замечает это.

— Я не хочу тебя принуждать. Но…

— Но ты попросил об этом.

— Да. Попросил, — он убирает руки в карманы, — потому что до этого я просил всегда об обратном.

Мне неловко от его слов. С какой-то стороны, мне уже становится все равно. Если цена свободы — один жалкий секс с человеком, который не будет совершать насильственных действий, и с которым у меня и так этот секс чуть не произошел, то это даже не большая цена. Но я смотрю на Ричи, в голове прокручиваются его слова, его слезы после рассказанной истории. Как прикоснуться к нему после этого? Как не вести себя с ним, как все его клиенты? Ведь он ждет нежности. Но у меня нет к нему чувств. Где-то на подкорке сознания всплывает образ Стэна, но тут же гаснет. Потому что дело вовсе не в нем, а во мне самом. Я просто не знаю, как заниматься сексом по-настоящему, не в своих фантазиях, где мной руководили и командовали, но предложить подобное Ричи — вверх неуважения к нему. Мне жалко его, но он меня и пугает. Я не хочу брать на себя ответственность за то, как у нас с ним это все пройдет, даже если теоретически допустить подобную мысль. Я снова перевожу взгляд на Ричи — он больше не вызывает во мне такого острого чувства возбуждения, потому что за моими фантазиями скрывалась правда, которую я теперь узнал. И я даже не знаю, как к нему подступиться и стараюсь оттянуть момент истины до последнего разными вопросами.

— А… Как ты хочешь? — тупо спрашиваю я, и Ричи вдруг округляет глаза. До меня доходит страшная мысль — у него никто и никогда этого не спрашивал.

— Я не знаю.

— Понятно, — я начинаю чуть покачиваться на носках, как маятник, — просто я же. Ну, я же девственник.

— Я в курсе, — Ричи кивает, — именно поэтому я и прошу тебя об этом. Об этой… Услуге.

От того, как Ричи называет секс услугой, мне становится не по себе. Я завожу руки за спину, начинаю щелкать пальцами.

— Зачем тебе это?

— Хочу хоть что-нибудь почувствовать.

— А если у меня не получится? — мне неловко, потому что на свой главный вопрос я еще не получил ответа. Кто кого? Ричи как будто не замечает моего смущения.

— Ну, в любом случае, хуже, чем было, уже не будет, верно?

Мне приходится согласиться. Я собираюсь еще что-то спросить, но Ричи останавливает меня жестом руки.

— Только я не буду раздеваться.

— Но…

— Просто не могу. Не проси.

— Ладно, — я неуверенно чешу голову. Это выглядит так странно, что я даже не знаю, что сказать. Ричи отходит к кровати, шмыгает несколько раз носом, садится на покрывало. Складывает руки между коленями.

— До этого ты вел себя поувереннее, — я пытаюсь, чтобы мой голос звучал весело и бодро, но меня всего колотит. Я понятия не имею, что надо делать. Озираюсь, смотрю на тумбочку. На ней только светильник и томик какой-то книжки, она лежит обложкой вниз, названия не видно. Я не знаю, как спросить про презервативы, и…

— До этого ты тоже вел себя по-другому.

— Может, не стоит торопиться? — я неуверенно мнусь перед Ричи, не зная даже, как просто сесть с ним рядом, не говоря уже о том, чтобы начать что-то делать. Я неуверенно сажусь рядом с ним, но мы даже локтями не соприкасаемся — что у меня, что у Ричи они прижаты к телу. Это самый неловкий момент во всей моей жизни. Я чувствую, как у меня от стыда и абсурдности ситуации даже шея краснеет. Я начинаю щелкать пальцами, Ричи поворачивает ко мне голову.

— Я думал, ты мечтаешь убраться отсюда как можно скорее.

— Да, не буду врать. Но я не могу… Не могу поступить так с тобой.

— Если бы я не рассказал всего этого, ты бы так себя сейчас не вел, — Ричи не задает вопрос, но я киваю, соглашаясь с ним.

— Верно. Не вел бы. Но и ты бы тоже. И ты все-таки рассказал.

— Рассказал, — он глубоко вдыхает, а я не знаю, куда деть глаза, — если тебя смущает… То я не заразный. Я лечился.

— От чего? — я резко поворачиваюсь к нему, и Ричи крутит шеей.

— Ничего смертельного. Не спид. Можешь не бояться. И сейчас я абсолютно здоров.

— Ладно, — признаюсь, это не та информация, которую я хотел услышать. Я даже не подумал об этом, хотя стоило бы. Ричи кладет руки на колени, начинает крутить пальцы. В воздухе просто царит неловкость.

И как прикоснуться к этому парню, который просит с ним заняться любовью, потому что это будет первый раз, когда его не насиловали? Меня начинает мутить, скорее, от голода, потому что я очень давно не ел, но думаю, что причина не только в этом. Я смотрю на Ричи боковым зрением, и он наклоняет голову, так, что волосы закрывают ему половину лица. Вижу, как под кожей топорщатся шейные позвонки. Такой худой. И жалкий. И я… Я не могу так с ним поступить. Раньше я думал, что самое страшное — это насилие, которое исходит от другого человека. Но когда нужно применить насилие к самому себе, переступить через себя, становится намного сложнее.

— Я так не могу.

Ричи разворачивается ко мне, сгибает ногу в колене, кладет на покрывало между нами.

— Почему? Я думал, я тебе нравлюсь.

— Да потому что это неправильно. Ты… Все, что ты рассказал… И это… Ну, ты даже не раздеваешься, я… — я начинаю глубоко дышать, размахивая руками, — это неправильно.

— Я тебя понял, — вздыхает Ричи, и тут же выдвигает нижнюю челюсть вперед, начинает кусать губы, со злостью, сильно. Я хватаю его за руку.

— Не надо. Успокойся.

— Ты хотел меня до той поры, как я тебе рассказал о себе.

— Это случилось всего полчаса назад, мне нужно переварить это все, да и вообще, — я чуть сильнее сжимаю пальцы на его запястье, и эта легкая боль приводит Ричи в чувство, — я не собираюсь тобой пользоваться. Я не они.

— Красиво сказано.

— Я серьезно, — меня начинает это раздражать. Он мной манипулирует, но я так просто не сдамся. Ричи — болен, серьезно, его нужно лечить и спасать отсюда, но я не смогу рисковать своей жизнью, чтобы вытащить его отсюда, если он сам не захочет. Он начинает действовать и нормально думать, только когда я застигаю его врасплох. Мне приходится соображать в два раза быстрее, и поэтому в миг я оказываюсь у него на бедрах, — ты хочешь так? Хочешь, чтобы я вел себя с тобой так? Хочешь, чтобы мы поменялись ролями? — Ричи широко раскрытыми глазами смотреть на меня, молчит, и я пользуюсь его замешательством, чтобы взяться за полы его кожаной куртки, — ну, отвечай. Хочешь, чтобы я тебе теперь отсосал в ответ? Чтобы ты меня трахнул? Чего ты хочешь? Командуй. Контролируй меня.

— Я…

— Заткнись, — и я целую его.

Ричи явно не ожидает такого. Он будто существует в замедленной съемке обычно, но как только ситуация выходит из-под его контроля, когда я застигаю его врасплох — в нем что-то ломается и он становится совсем другим. Я начинаю целовать его, и в голову лезут картинки, от которых я бы хотел избавиться,

(множество членов во рту Ричи они все кончали ему в рот ебали его в рот, а теперь я его целую члены члены много членов которые касаются его губ),

а теперь я целую эти губы.

Мне все равно, мне нужно придумать, как сбежать отсюда. Если Ричи захочет уйти со мной — прекрасно, я даже сдержу свое слово и не скажу в полиции, что он меня похитил. Ему нужно лечение и помощь, а не тюрьма, но на большее он может не рассчитывать. Хоть он и самый настоящий пленник здесь, я не смогу ему помочь, потому что я не специалист, и мне просто нужно заставить его стать моим союзником. Возможно, я бы и согласился переспать с ним до этой истории, но я не хочу становиться одним из тех его клиентов. Даже если бы это было с его согласия и даже просьбы. Но немного подыграть ему все же я должен. Это уже вопрос нашей с ним безопасности.

Но думать некогда, когда я сижу на бедрах Ричи, так плотно и близко прилегаю к нему, что оно подо мной вибрирует, а его губы плавятся. Он как будто бы хочет отстраниться, но я прижимаю его к себе за шею и глубоко целую.

Подумать только, что мои первые поцелуи произошли в такой обстановке, и с парнем, по которому плачет лечение.

— Эдди…

Он выдыхает мне прямо в рот, и я еще сильнее опускаюсь ему на член. Между нами одежда — безопасность, и Ричи как будто бы немного смелеет. Как будто бы снова надевает маску того опасного парня, который грозил мне пистолетом и вымывал из меня грязь в ванной. Вспоминаю эти моменты и завожусь. Мне нужно показать ему, что я готов к сотрудничеству, пусть и совсем к такому, которого он от меня ожидает.

— Давай, — шепчу я, и слегка прикусываю его за губу. Я не применяю грубость — нет, только не с этим человеком, не даю себе воли, но просто веду себя так, как мне хочется. Слегка приподнимаюсь и усаживаюсь обратно, двигаю бедрами по кругу, задевая молнию и ремень на джинсах Ричи. Он запрокидывает голову, предоставляет мне шею, и я начинаю целовать его в предоставленное место.

Я чувствую, что Ричи тоже возбуждается; его джинсы сильно натягиваются в паху, он ерзает подо мной, кладет руки мне на задницу и словно хочет насадить меня на себя, но я дразню его и не разрешаю снять с себя одежду тоже, раз он не спешит оголиться. Я слегка стягиваю с его плеча кожаную куртку и начинаю вылизывать языком это место под плечевой костью.

Ричи дрожит и дергается. Он сомневается. Я не оставляю ему времени на сомнения и активнее начинаю двигаться на нем. Это так похоже на настоящий секс — с той лишь разницей, что мы оба в одежде, но она только добавляет дополнительного трения и вызывает настоящие искры в глазах.

«Надо выбираться отсюда», — думаю я, привставая и присаживаясь так, что член Ричи окажется почти у меня под задницей.

— Так нравится? — я запускаю пальцы ему в волосы, — нравится?

— Да.

Ричи тяжело дышит, как после забега, и откидывается на локти, а потом и вовсе ложится на кровать. Я сажусь полностью на него, широко расставив согнутые в коленях ноги по обе стороны его тела. Но как только я кладу руку ему на грудь, на футболку, Ричи перехватывает мои запястья и не позволяет задрать ткань.

— Не надо.

— Я не буду смотреть.

— Нет.

— Просто доверься.

Ричи мнется, я снова задеваю его вставший член. Не могу представить, что он чувствует в данную минуту — эта невозможность кончить свела бы меня с ума. Я запускаю руки ему под футболку, сердце стучит где-то в голове, сильно-сильно, и я чувствую, что сам уже на грани. Но что будет, если я опять кончу, а Ричи нет? Если он не может кончить так, то с чего он взял, что получится от проникновения? Его или моего?

Я осторожно скольжу руками по его груди, задевая огромный шрам. Ричи дергается, пытается меня остановить, и я не хочу его злить. Вынимаю руки, смотрю ему в глаза.

— Это не страшно.

— Конечно, нет, — говорит он, — по сравнению со всем остальным.

— Тебе помочь? — я смотрю ему на ширинку джинсов, Ричи неуверенно пожимает плечами, — я не… Могу рукой.

— Ладно.

Но Ричи не двигается, никак не проявляет инициативу. Это странно, сам я тоже не привык ничего делать. До этого я подчинялся ему, теперь мне приходится брать ответственность на себя. Оставаясь в том же положении, я слегка расстегиваю молнию на его джинсах, замечаю край белья. Ричи втягивает воздух сквозь плотно сжатые зубы.

— Может, так будет удобнее. Но торопиться в этом деле не стоит, — я привстаю с Ричи, и кое-как, быстро, дрожащими руками снимаю с себя джинсы.

— Я… Я, кажется, передумал, — шепчет Ричи и смотрит на меня глазами, полными ужаса, потому что за все то время, что я пробыл здесь, белье мне так и не выдали.

— Доверься.

Я сам удивляюсь силе и уверенности своего голоса, а потом переступаю через джинсы, свернувшиеся на полу, и осторожно сажусь Ричи на бедра. Он прикрывает глаза.

— Я…

— Так нормально, это несерьезно, — говорю я, — это как будто не по-настоящему, но тебе нужно привыкнуть.

«И мне», — думаю про себя я, потому что сам еще боюсь сделать что-то не то. Это странно и слегка стыдно — теперь мы смотрим в глаза друг другу. Я не повернут к нему спиной, включен свет и у меня нет повязки на глазах. Я бесстыдно усаживаюсь ему на бедра, обнаженный ниже пояса, а у Ричи расстегнуты джинсы, и я касаюсь до него только через белье.

— Так нормально? — но Ричи вместо ответа просто закрывает лицо руками и глубоко дышит, и для меня эта реакция красноречивее любых слов. Я улыбаюсь и беру член в руку. Смотрю на Ричи, но он закрывает лицо. Ему стыдно. Ему стыдно, когда на него кто-то смотрит. Я хочу убрать его руки от лица, но понимаю, что еще не время. Не все сразу. Его тело — открытая рана, и мне нужно быть предельно осторожно.

Я начинаю осторожно касаться своим членом его, и разделяют их только ткань белья Ричи. Он что-то пытается сказать, но руки плотно сжаты к лицу.

— Все нормально? Ричи?

Он не отвечает, кивает, и левой, свободной рукой, я слегка глажу его по выступающим тазобедренным костям. Ричи трясется. Я слегка приспускаю резинку его белья, вижу головку члена. Касаюсь ее большим пальцем, слегка, подхватив каплю смазки, и потом снова начинаю касаться своим членом его, задевая этот маленький островок оголенной кожи.

Впервые в жизни я не концентрируюсь на собственном удовольствии. Я смотрю, как у Ричи напрягаются мышцы живота, как вверх-вниз ходит грудная клетка, и это видно даже через ткань футболки. Я продолжаю двигаться на нем, тереться о его член своим, пока он закрывает лицо руками.

Я слегка откланяюсь назад, приподнимая свою толстовку, чтобы она не мешала, и начинаю делать размашистые движения бедрами вперед-назад, чтобы захватить как можно больше площади. Прохожусь от самого основания, скрытого черной тканью до резинки, смотрю, как слегка намокает его белье, потом задерживаюсь на голой коже, перемешивая смазки.

— Эдди.

Ричи не стонет; он просит. Просит остановиться или продолжить, но он вздрагивает, и я боюсь, что делаю только хуже.

— Прекратить?

— Нет, — он не убирает рук от лица, — я… Я хочу…

— Давай. Это не страшно.

Это нельзя назвать сексом, нельзя назвать любовью, потому что мы не любим друг друга, нельзя даже назвать мастурбацией, потому что ни одно слово не подходит как описание для той степени близости, что сейчас происходит между нами с Ричи, но это нечто совсем другое. Чему нельзя найти слово. Что соединило двух абсолютно незнакомых людей, и заставило испытывать такие эмоции.

— Давай, — повторяю я, — все нормально. Ты контролируешь это. Я ничего не требую от тебя. Отпусти себя.

— Я… Я… — Ричи мечется по постели, волосы закрывают ему лицо, и как только я делаю еще одно движение бедрами по Ричи, не убирая руку с его члена, я чувствую, как мои пальцы становятся липкими и мокрыми.

Он шумно выдыхает.

Сердце стучит у меня так сильно, что я даже не слышу никаких других звуков. Я смотрю на свои пальцы, липкие, влажные, склеивающиеся друг с другом, и хоть это совсем небольшое количество, у него получилось.

— Ричи, — шепчу я, не в силах сдвинуться с него, хотя и боюсь задеть его член, — получилось. У тебя получилось.

Ричи не отвечает. Он тяжело хватает воздух, все еще не убирая рук от лица, но по тому, как двигаются его плечи, я понимаю, что он плачет.

Я сам не могу вместить в себя всех тех чувств, но мне приходится первым прийти в себя, потому что я слышу, как на улице тормозит машина возле дома. Слышу голоса.

И один из них — детский.

========== 29. Мамочка ==========

Tonic Breed — Mummy Dust

Никогда еще так быстро я не одевался. Я даже не почувствовал страха — это слишком слабая эмоция для того, что я почувствовал. Просто показалось, что в раз все мои эмоции выключились до минимума, посторонний шум исчез, и из всех рабочих органов осталось только сердце, которое стучало на всю комнату. Я подумал, что у меня сейчас просто случится инфаркт.

— Быстро, — Ричи пришел в себя так же стремительно, как и я, и подскочил с постели, заправляя майку в джинсы и поправляя куртку. Вытирать последствия наших с ним игрищ было некогда, но ни я, ни он, не обратили на это внимания. Я еле попадал ногами в штанину. Что теперь будет?

— Куда?

— Тебе придется вернуться в подвал, — голос Ричи снова стал твердым, — я их отвлеку внизу.

— Но… — я испуганно схватился за рукав куртки Ричи, — ты обещал!

— Тише. Я не знал, что они вернутся так быстро. И… Не одни.

Я выдохнул, узел в животе так скрутился, что я не мог разогнуться. Было больно. Я не отпускал руку Ричи.

— Ты врешь мне.

— Нет! — он посмотрел мне в глаза, и в них я прочитал такой же ужас, как если бы посмотрел в зеркало, — и сейчас не время выяснять отношения. Я все сделаю, как обещал. Но сейчас тебе придется.

— Они привели ребенка, — я сам не мог поверить в то, что говорю, — они меня убьют!

— Нет, Эдди, нет, — Ричи схватил меня за плечи и слегка встряхнул, — все будет нормально. Я тебе обещаю, — и не давая мне опомниться он быстро поцеловал меня в лоб.

Легче и спокойнее от этого не стало, но все же. Мне хотелось ему верить. А что еще мне оставалось?! Выбора у меня было немного. Ричи осторожно открыл дверь комнаты, выглянул в коридор. Я стоял у него за спиной, почти вплотную, готовый следовать за каждым его шагом. Прислушавшись, мы оба поняли, что родители Ричи еще на улице. И детский голос с ними.

Господи Иисусе.

— Они привезли его сюда в сознании? — прошептал я, и Ричи повернулся ко мне.

— Он потом все равно не вспомнит дорогу.

— Ричи…

— Тебе придется мне довериться, даже если ты этого не хочешь.

Больше спорить я не мог. Ричи первым переступил порог комнаты и протянул мне руку. Я вцепился в холодную кожу куртки и пошел за ним.

— Я вернусь за тобой. И все будет нормально. Просто немного подожди.

Я не стал говорить ему, что я жду и так уже черт знает сколько времени. Сколько я уже здесь? Почти полгода? Несколько месяцев? Ричи тянул меня за собой, и я не мог ослушаться.

Быстро и незаметно мы спустились вниз, обратно в подвал, миновав коридоры и комнату с решеткой. Во рту мерзко скопилась слюна, захотелось сплюнуть, но было некогда. Ричи достал связку ключей из кармана и стал быстро искать нужный. Я прикрывал его собой, оглядываясь на дальний конец коридора, готовый в любую минуту встретиться с его «родственниками».

— Ричи, мне страшно.

Я не хотел этого говорить, но обратно уже не мог запихнуть слова в рот. Связка ключей звякнула в пальцах Ричи, и когда он наконец нужный, мы оба облегченно выдохнули.

— Быстрее, — Ричи открыл дверь в подвал, и пригнувшись, первым поспешил вниз по ступенькам, а мне ничего не оставалось, как так же быстро последовать за ним.

Снова оказаться в подвале — значит понять, что спасение отодвигается еще дальше. Быть где-то в доме, в обычной комнате без звукоизоляции это одно, а опять спуститься в жуткий подвал — совсем другое. Я хватаюсь за Ричи.

— Ты же слышал, что сказал твой отец, — и хоть нас никто не слышит, я все равно шепчу. Ричи смотрит на меня, его глаза блестят и перебегают по моему лицу, — мне придется освободить подвал, и не потому что мне предложат более комфортабельную комнату.

— Я не дам ему это сделать, — Ричи оглядывается, словно за нами ведется слежка, потому что мы оба так напряжены, что вздрагиваем от любого шума, — поверь мне.

— Не могу. Нам надо было бежать еще раньше.

— Эдди, пожалуйста, — Ричи поднимает глаза к потолку, — ничего не случится. Я тебе обещаю.

— Уже случилось, — я боюсь, что в моем голосе начнут звучать слезы, сжимаю пальцы в кулаки, — я уже здесь.

— Эдди, прошу…

— Я не хочу умирать. И не собираюсь, ты меня понял? — я хочу, чтобы мой голос звучал жестко и воинственно, но моя напускная самоуверенность начинает трещать по швам. Я долго держался, но этот детский голос… Ребенок. Они похитили ребенка. И привезли его сюда.

И им будет нужен подвал. Который сейчас занимаю я.

— Я тебе обещаю, — Ричи тянется ко мне, быстро обнимает, и так же быстро отстраняется, берет мое лицо в руки и сморит мне в глаза, — но у нас мало времени. Придется действовать быстро.

— Только попробуй меня обмануть. Мы оба в одной лодке.

— Все будет хорошо.

Ричи оставляет почти невесомое касание ладонью на моей щеке, а потом отходит назад, к лестнице. Если он сейчас уйдет — я снова останусь один, снова в этом подвале… Но я так просто не сдамся. Если Ричи решит меня бросить — я справлюсь и сам.

— Я скоро вернусь.

Я просто киваю и отворачиваюсь. Не могу на него смотреть. Ричи откашливается, а потом быстро поднимается по ступенькам, низко опустив голову, чтобы не задеть потолок, и уже через секунду я слышу, как громыхает засов на двери.

Он ушел и запер меня.

Я подлетаю к забитому окну, стараюсь увидеть хоть что-то сквозь щелки, но вижу только тень от собственных ресниц, которые касаются грязной поверхности. Отскакиваю, начинаю оглядываться. Неужели тут нет ничего, чем можно было бы защищаться? Если отец Ричи будет настроен слишком решительно, мне придется сопротивляться. Да, у него пистолет, но я должен буду сделать хоть что-то!

Я начинаю в который раз осматривать подвал. Поднимаю матрас, шарю руками по полу. Пытаюсь найти хоть что-то — какой-то осколок, что-то острое, маленькое, что можно было бы пустить в ход хотя бы на мгновение, потому что порой мгновение может изменить твою жизнь.

Мгновение — и я захлопываю дверцу машины незнакомца.

Мгновение — и пристегиваю ремень безопасности.

Мгновение — и Ричи заводит машину, которая потом увезет меня в неизвестном направлении, и я окажусь в плену на долгие месяцы.

Мгновение.

Я вдруг замираю, стоя на коленях возле матраса. Под грязной грубой тканью нахожу что-то тонкое и острое. Булавка. Господи боже мой, это булавка. Сердце прилипает к грудной клетке. Маленькая, ржавая, погнутая булавка. Конечно, ей совсем никого не поранить, но если неожиданно кольнуть в руку, а потом еще и еще раз, возможно, это сможет дать мне пару лишних секунд для спасения. А в таком деле ничем нельзя рисковать.

Я сжимаю булавку в руке, возвращаюсь на матрас. Мне холодно и жарко одновременно, живот болит от страха, а ни Ричи, ни мои мучители не возвращаются. Я боюсь, что они догадались. Услышали шум, и сейчас уже пристрелили Ричи, и им уже ничего не сможет помешать так же расправиться и со мной…

Пытаюсь выровнять дыхание, но начинаю задыхаться. Сжимаю в пальцах булавку, закрываю глаза. Стараюсь успокоиться, хотя спокойствия осталось так мало, что выскребаю его из себя с трудом. Вспоминаю последнюю вечеринку со Стэном, ресницы начинают дрожать.

— Ты позвал меня на вечеринку, чтобы я весь вечер смотрел на вас с Биллом?

Слова вылетают из меня против моей воли.

— Господи, — Стэн хватается за голову, — ты ревнуешь!

— Нет, — говорю я слишком поспешно, и моя ложь звучит искусственно. Я делаю вид, что подклеиваю кусок плаката, но руки дрожат. Стэн это замечает.

— Да.

— Нет!

— Да, черт возьми! Каспбрак, какого хрена?! Ты ревнуешь меня?!

— Но ты таскаешься только с Биллом в последнее время. Мы сначала были лучшими друзьями с тобой. Потом… Потом дружили втроем, а сейчас… Я… Я чувствую себя совсем одиноким…

Я перевожу взгляд на Стэна и вижу в его глазах жалость. Черт возьми, только не это. Только не жалость…

— Эдс? Но ты ведь знаешь, что мы встречаемся, и…

— А вот это мне больше всего и не нравится! И я не хочу больше здесь находиться! — я замечаю, что в левой руке все еще комкаю мокрую салфетку в пятнах от сока.

— Ты ведешь себя, как ребенок, — говорит Стэн, и от его мягкого голоса мне хочется закричать во всю глотку.

Но потом я все-таки не сдерживаюсь и кричу, разрывая салфетку на мелкие куски.

— А знаешь что, Стэн? Катись ты к черту вместе с Биллом. Видеть тебя не хочу, и знать! Ты поступаешь со мной омерзительно! Ты думаешь, что ты мне нравишься? Черта с два, Стэн! Ты мне противен, и все то, что вы творите с Биллом на моих глазах, потому что… Потому что…

— Эдди, лучше не начинай, — Стэн начинает злиться, но он так же и удивлен, что пятится от меня к двери, — что на тебя вообще нашло?

— А то, что я видел вашу переписку с Биллом!

— Что?

— Что слышал! — я начинаю утираю злые слезы кулаком, — все, что ты писал ему. Все эти… Грязные мерзости про то, что ты хотел бы с ним сделать.

— Мелкая свинья! Кто тебе разрешал читать мои переписки?! — вскрикивает Стэн, и я боюсь, что он сейчас меня ударит, — Эдди, какого хрена?! Я думал, мы друзья!

— Ты сам оставил свой телефон без блокировки! Но почему Билл, Стэн? Почему не я? Или думаешь, что я слишком правильный, да? Что я бы не ответил на твои сообщения?

Стэн хватается за голову.

— Ты придурок, Каспбрак. Я даже, блин, не знал, что нравлюсь тебе.

— Теперь зато знаешь, — фыркаю я и кидаю салфетку на пол, — Билл тебя бросит скоро, и ты прибежишь ко мне.

— Вот уж точно не прибегу! — Стэн складывает руки на груди, — и вообще, не много ли ты взял на себя? Наехал на меня, на моего парня… Ради чего? У тебя что, недотрах?

— Придурок! — и я выбегаю из комнаты, толкнув Стэна плечом.

Вот что на самом деле произошло в тот день на вечеринке.

Было ли мне стыдно? Да. Но я был на эмоциях, мне было больно и обидно, а сейчас, все эти дни, я почти не вспоминал о существовании Стэна.

Зато он теперь точно не сможет упрекнуть меня в том, что у меня недотрах. И наверное, он сейчас действительно только рад, что я пропал. Вот уж будет его удивление, если я вернусь домой живым и невредимым!

То есть, я хотел сказать, когда я вернусь домой.

Я прижался спиной к бетонной стене дома. Прислушивался к шуму за дверью, но там была такая тишина, что я слышал, только как у меня урчало в животе. Я ведь до сих пор так ничего и не поел. Желудок заболел в аккурат этим мыслям, и я подтянул колени к подбородку и начал ждать.

Ждал я очень долго, но никто ко мне не спускался. Я смотрел в одну точку и старался сохранять холодный рассудок, но с каждой минутой моего пребывания в этом подземелье делать это становилось все труднее. В какой-то момент, когда я уже решил, что про меня вообще все забыли и никто за мной сегодня не спустится, я услышал звон ключей за дверью и тут же подскочил с места.

— Ричи?

— Смотрю, ты ждал не меня, — я выдыхаю ровно на одну секунду, когда понимаю, что за мной спустился не его отец, который собирался меня пристрелить, но дыхание тут же перехватывает, когда я вижу мать Ричи. Хотя я не могу называть ее матерью. Салли.

— Добрый день, — говорю я, — или вечер. Я не знаю.

— Мой сын пока занят, — Салли улыбается и спускается по ступенькам вниз, нагнув голову. На ней высокие ботинки на толстых каблуках, черные кожаные лосины. Она останавливается на нижней ступеньке, смотрит на меня, задумчиво жуя жевательную резинку, — и, кажется, я поняла, чем вы тут занимались.

От того, что она говорит это с легкой улыбкой, мне становится не по себе. Она не внушает страх, как ее сожитель, она внушает отвращение. И это еще хуже.

— Не понимаю, о чем Вы, — говорю я, выдерживая ее взгляд, — я все это время был здесь.

— Ну да, ну да, — противно сладко тянет она и подходит ко мне. Я не решаюсь сесть на матрас в ее присутствии, и она останавливается в паре сантиметров от меня, — сколько тебе лет, ты говорил?

Понимаю, что это явно вопрос с подвохом, но не думаю, что могу врать в такой ситуации.

— Шестнадцать.

— Прекрасно, — она снова улыбается, поправляет выжженные краской волосы, — видишь ли, ты у нас немного загостился. Мы тебя вообще не ожидали, так что, тебе придется освободить этот подвал, потому что у нас новый гость.

Я решаю косить под дурака. Так же улыбаюсь, радостно складываю ладони как для аплодисментов.

— Я могу отправляться домой?

— Теперь это твой дом, Эдди, — Салли наклоняется ко мне, упираясь ладонями в колени, — Ричи, наверное, уже рассказал тебе, где он жил до этого?

Вместо ответа я киваю. Она смотрит на меня, улыбается, но глаза остаются серьезными. Я вижу толстый след блеска на ее губах.

— Так вот, мой муж считает, что нам достаточно одного ребенка, но Ричи уже такой взрослый, так что… Пока он немного наказан за то, что выводил тебя. Посидит в своей комнате, а вот ты… — она протягивает руку и хочет коснуться моей щеки, но я дергаюсь, и ее пальцы не достают до меня. Она поджимает губы, — в общем, я решила, что нам нужен еще один ребеночек. Добро пожаловать в семью, Эдди, — и пока я не успеваю ничего сказать, в ужасе от происходящего, перекидывая в голове услышанное про себя, Ричи, подвал, она добавляет уже без улыбки, — если, конечно, не хочешь отправиться на кладбище. У Мамочки большое сердце, тебе здесь понравится.

========== 30. Побег ==========

Pink Floyd — Hey you

Когда твой мир сужается до одного лишь слова — выжить, твой мозг начинает выдавать такие фокусы, о существовании которых ты раньше даже не догадывался. Ты начинаешь цепляться за жизнь, за любую возможность продлить свои часы на земле, что в обычное время ты бы даже не поверил, что можешь так себя вести. Поэтому я гордо делаю шаг вперед, хотя изнутри меня трясет, как желе, и говорю, смотря на Салли:

— Да. Я готов.

Сделать все, лишь бы выбраться из этого подвала. Оказаться поближе к Ричи — потому что вдвоем не так страшно, и я все же вижу в его лице союзника. Салли одобрительно улыбается.

— А ты сговорчивый.

— Просто не смог отказаться от хорошего предложения, — говорю я, и надеюсь, что звучу хотя бы немного искренне.

— Повернись, — командует Салли, и я послушно поворачиваюсь к ней спиной, — тебе точно шестнадцать?

— Да, мэм.

— Не называй меня так, если не хочешь, чтобы я позвала сюда своего мужа, — улыбка тут же сходит с ее лица, но она все равно кивает и жестом руки показывает мне повернуться обратно, — если я все правильно поняла, тебя интересует мой сын?

Я понимаю, что она имеет в виду и качаю головой. Ради своей же безопасности.

— Не в том смысле, в котором Вы могли бы подумать.

— А в каком смысле я могла бы подумать? — она склоняет голову к плечу, и каждая моя реплика — хождение по минному полю. Не то слово — и я вознесусь на воздух. Я сглатываю и продолжаю врать, как делал это тысячу раз по отношению к собственным родителям.

— Мы даже не подружились с ним. Он просто приходил ко мне и приносил еду.

— Но тебя интересуют мальчики, ведь так? — она упирает руку в бок, и я лихорадочно думаю, что сказать. Сказать правду? Соврать? А если она решит это как-то проверить? Мысли крутятся в голове, и я выбираю самый, как мне кажется, безобидный вариант.

— Возможно, но не Ваш сын.

— Не считаешь его красивым?

Она топит меня, как злой преподаватель на экзамене. Я решаю бить ее же оружием.

— А Вы хотите, чтобы я считал красивым его, а не Вас?

Неприкрытая, грубая, вульгарная лесть, но она ей подходит, и поэтому Салли остается довольной. Я быстро, едва заметно, вытираю пот со лба рукавом, потому что от нервов меня можно хоть выжимать. Она отходит от меня на пару шагов.

— Ты девственник?

— Да, — и я почти не вру. С женщинами у меня уж точно ничего не было. Не скажу, что хотелось — точнее, никогда не хотелось, и даже будь я натуралом, вряд ли Салли стала бы моей мечтой, даже если бы я смог представить, что меня привлекают взрослые женщины, — абсолютно.

— Мне не составит труда проверить это. Ты ведь в курсе, кем работал Ричи?

Я поджимаю губы. Пытаюсь понять заранее, куда она клонит, но ее лицо остается спокойным, и только тонкие брови слегка приподнимаются.

— Не в подробностях, — уклончиво отвечаю я. Хочу, чтобы этот допрос закончился как можно скорее.

— И ты же понимаешь, что если ты сделаешь что-то не то, что-то, что мне не понравится, — она указывает на меня пальцем, — ты не останешься здесь?

— Прекрасно понимаю.

— И не будешь пытаться сбежать?

— Ни в коем случае, — я сам даже удивляюсь тому, как спокойно звучит мой голос. Я начинаю верить в то, что говорю, и надеюсь, что она поверит мне тоже.

— Тогда вытяни руки.

— Зачем?

— Лишние вопросы здесь тоже ни к чему, милый, — Салли расстегивает куртку и достаёт из внутреннего кармана наручники, — я за безопасность. Если ты понимаешь, о чем я.

Нет ничего более унизительно, как выставлять вперед руки и слышать лязг застегивающихся наручников, но пока это наименьшее из всех моих бед. Салли застегивает их и слегка подталкивает меня в спину. Я иду к лестнице.

Мы молча выходим из подвала, и мне остается только молиться и верить в то, что меня ведут не на расстрел, а в ее комнату. И где Ричи? Где ребенок, которого они похитили? Краем глаза я стараюсь рассмотреть всю обстановку дома еще раз, в мельчайших деталях запомнить расположение комнат, и понять, как можно быстрее отсюда добраться до входной двери. Видимо, я слишком активно крутил головой, и Салли это заметила. Она слегка пихнула меня в спину.

— Даже не думай сбежать. Умрешь быстрее, чем кончил во время своей первой мастурбации.

Сравнение мне не нравится, но оно очень красноречивое, и я не решаю ей перечить. Все, что я сейчас хочу — это выжить и выбраться отсюда с минимальными потерями. Я сам не ожидал от себя такой устойчивости в мыслях и действиях, но, возможно, осознание всего того, что со мной случилось, придет позже, а пока меня защищает моя психика. Я киваю, тихо извиняясь. Надо быть тихим и любезным. И играть по ее правилам.

Мы идем дальше по коридору, и я в который раз поражаюсь тому, насколько этот дом огромен. Если сейчас Салли приведет меня в свою комнату и заставит заняться с ней сексом, неуверен, что я смогу это сделать. Это, конечно, тоже будет насилием, хотя и в минимальной степени, но я все равно не смогу ничего сделать, просто потому что девушки меня никогда не привлекали. И что тогда? Если ей не понравится, она меня убьет? Отправит обратно в подвал? Что я буду тогда делать? Что вообще нужно делать в такой ситуации, если ты гей, и попал в плен к женщине? Ответов на эти вопросы у меня не было.

— Стой тут, — говорит Салли, и я замираю прямо посередине коридора напротив двери в комнату. Она открывает ее и кивком головы показывает мне, чтобы я зашел.

Комната кажется обычной; кровать, шкаф, туалетный столик. Ничего выдающегося, как минимум, нет клетки или чего похлеще, и я рад уже и этому.

— Твой дружок пока побудет в другой комнате, за то, что плохо вел себя, пока нас не было. А ты пока останешься тут. Я вернусь через несколько минут.

Салли выходит, оставляя меня в комнате в наручниках. Сердце отчаянно колотится. Я боюсь за Ричи. Где он? Что с ним сделали? Я осматриваюсь в комнате, но не нахожу ничего подозрительного, но я себе уже не доверяю. Прохожусь по ковру, вытянув перед собой затекшие руки. Наручники Салли не сняла, и я в ужасе представляю картину, что она так и оставит меня в этих кандалах даже в сам процесс.

Я нервно сглатываю, стараюсь подумать о чем-то приятном, чтобы немного возбудиться, но ничего не происходит. Страх сильнее, и я боюсь даже прикоснуться к этой женщине. Это, конечно, явно лучше, чем если бы насильственные действия стал совершать какой-то мужчина

(не Ричи),

но и это тоже меня очень сильно пугает. Я начинаю ходить из угла в угол, и сердце стучит так громко, что я уже не могу обращать внимание на что-то другое, помимо его бешеного стука.

Я понятия не имею, как заниматься сексом с женщиной.

Липкая тошнота начинает подкатывать к горлу. Возможно, окажись на моем месте кто-либо другой, какой-нибудь другой парень, ему бы это было даже в радость. Но не для меня.

Чьи-то фантазии стали моим кошмаром.

Я вздрагиваю, когда слышу, что тихо открывается дверь и оборачиваюсь, готовый встретиться с Салли один на один. Но я тут же облегченно выдыхаю. На пороге стоит Ричи.

— Господи, это ты, — но он тут же прижимает палец к губам и головой кивает на дверь. Я вижу у него на щеке синяк от удара, но в целом, он выглядит нормально. Он показывает мне знаками не шуметь, и я на цыпочках подхожу к нему.

— Что такое? — одними губами спрашиваю я, и Ричи понижает голос до такого шепота, что мне почти приходится читать у него по губам.

— Она вернется через пять минут, но сейчас она ушла в ванную. Отец в гараже. Входная дверь открыта.

— Откуда ты? Как?..

— Если ты готов сбежать, надо сделать это сейчас, — говорит Ричи, и у меня вся жизнь проносится перед глазами.

— Но если она…

— Четыре минуты, — говорит Ричи, и я испуганно поднимаю вверх руки. Ричи смотрит на наручники, кусает губу, — это можно решить. Нам надо выбраться из дома.

— Они погонятся тут же.

— Ты хочешь переспать с ней, а потом оказаться застреленным? — шепот Ричи оглушает меня, и я дергаюсь, — не будь дураком, Эдди. Это бы долго не продлилось. Исход был бы другой.

— Но как?..

— Ты мне доверяешь? — Ричи снова оглядывается, на шее начинает биться жилка, — у нас мало времени. Там внизу, возле дома, стоит моя машина. Мы сможем уехать. Но надо решиться.

— А ребенок? — тихо спрашиваю я. Неужели я стану почти свидетелем того, как оборвется еще одна жизнь?

Ричи смотрит на меня, сводит брови к переносице.

— У нас нет другого выхода.

— Но…

— Эдди? С кем ты там разговариваешь?

От страха у меня перехватывает горло. Ричи инстинктивно прижимает руку к лицу, к синяку, забегает в комнату и закрывается за дверью. Я остаюсь стоять на пороге, и готов потерять сознание от страха. В комнату заходит Салли. Она оглядывается по сторонам.

— Ты меня за дуру держишь? Я слышала, что ты с кем-то говорил.

— Сам с собой, — вру я, и страх еще сильнее своими пальцами берет меня за яйца. Я в первые в жизни понимаю, что значит эта фраза, — я ждал Вас. Тут никого нет.

— Ах ты мелкий, дрянной…

Но договорить она не успевает. Все происходит в одну секунду, как кадры из кинопленки. Секунда — и она достаёт пистолет из-под полы куртки, но не чтобы выстрелить, а чтобы меня ударить, и я даже не могу представить, насколько это было бы больно. Вторая секунда — я даже не успеваю зажмуриться или закрыться. Третья секунда — Ричи ударяет локтем по двери, захлопывая её, и через мгновение обрушивает на голову Салли вазу, которую я даже не заметил в углу. Женщина вскрикивает и теряет сознание.

— Ричи…

Под головой у нее начинает расползаться пятно крови. Я смотрю на Ричи, а он опускает вазу с отколотым куском, и та падает на пол, разлетаясь на несколько больших кусков.

— Теперь ты мне веришь?

Сердце подпрыгивает во рту, и не удержавшись, я блюю прямо на ковер, отвернувшись, чтобы не попало на Салли. Она распласталась рядом с разбитой вазой, и большая лужа крови ореолом окружает ее голову.

— Нам надо сваливать. Теперь уж точно.

— Но… — я прижимаю ко рту пальцы, чувствую во рту привкус блевоты, хотя желудок пустой со вчерашнего дня. Ричи подлетает ко мне.

— Отец внизу. У нас есть немного времени.

— Я…

— Теперь мы больше не можем тут оставаться. Я не хочу, — Ричи берет меня за руку, — чтобы с тобой произошло то же самое, что и когда-то со мной.

— Ага, — тупо киваю я, и от осознания, что мне нужно будет переступить через Салли, меня всего трясет. Но я делаю это, вцепившись в руку Ричи. Наручники мешают, и Ричи чертыхается. На секунду он наклоняется над телом женщины, видимо, в попытке найти в кармане ключ от наручников, но тут же отстаняется и морщится. Я соглашаюсь с ним. Наручники пока — наименьшее из бед.

Мы молча выходим из комнаты и тихо спускаемся вниз по лестнице. В доме ни звука. Мы проходим всеми коридорами, лестницами, и Ричи помогает мне спуститься, потому что с руками перед собой координация у меня нарушается. Уверен, что руки у нас с Ричи трясутся у обоих.

Мы оказываемся у входной двери, и Ричи, не медля, открывает ее. Как только я вдыхаю свежий воздух, голова у меня начинает кружиться, и я почти теряю сознание. Мне все кажется, что вот-вот я услышу выстрелы, отец Ричи побежит за нами, стреляя на ходу, и мы умрем, вот так, продолжая держаться за руки.

Но ничего не происходит.

— Не дыши глубоко. Осторожно, — говорит Ричи, и продолжает меня придерживать. Я не был на улице почти полгода. Ноги подкашиваются, и я бы упал, если бы не он. Ричи осторожно помогает мне обойти дом. Я замечаю машину. Ту самую, в которую сел, и после чего началась моя новая жизнь. Легкие болят от непривычно свежего воздуха. На улице светло, светит солнце. Солнце.

Ричи помогает мне сесть в машину, но у меня даже нет сил сказать ему «спасибо». Я валюсь на заднее сиденье, и Ричи тут же садится за руль. Я не хочу думать о том, что он, возможно, совершил убийство. Я не хочу думать ни о чем. Я просто тянусь обеими руками к окну и пытаюсь открыть его. Ричи кивает мне, и начинает заводить машину.

— Только дыши, Эдди. Ты был прав еще давно — пора отсюда сматываться.

Я ничего не говорю, и просто зажимаю руки между колен, не в силах посмотреть на дверь дома, боясь, что вот сейчас, вот через секунду, оттуда выбежит Дэвид, и заметит, что мы сбежали. Но в доме тишина. Только слышно, как Ричи заводит машину, и наконец, она трогается с места.

Я понятия не имею, где я нахожусь. Какой это штат или город, и как далеко я нахожусь от родного дома. Мне все равно, убил ли Ричи эту чокнутую женщину, которая хотела меня изнасиловать. Мне абсолютно все равно на это. Я слышу, как свистят шины по асфальту, и я вдруг понимаю, что я на свободе.

Наконец-то на свободе.

========== 31. Конец ==========

Nirvana — You Know You’re Right

Все последующие события всплывают в моей памяти нечетко и размыто. Я помню, что я трясусь на заднем сидении машины, а руки уже почти онемели от наручников, но я не жалуюсь. Ричи тоже молчит. Я боюсь даже оглянуться, потому что мне кажется, что все не может быть так просто, что сейчас за ними окажется погоня, как во всех крутых фильмах про бандитов, но улица пуста, навстречу нам едут редкие машины, и никто нас даже не останавливает. Я молчу, сжав ладони коленями так сильно, что кожа на костяшках белеет. Ричи молча ведет машину на допустимой скорости.

Я выглядываю в окно, но не вижу ни одной знакомой улицы, дома или магазина. Кажется, я все-таки не в своем городе, но когда в паре метров от нас я замечаю полицейский участок, я начинаю плакать. Даже если это не мой родной город, я теперь в безопасности.

— Выходи, — говорит Ричи, но я не слышу его. Облегчение и понимание того, что я едва избежал смерти и других разных событий накатывает на меня сильной волной, что меня просто начинают душить рыдания. Я не обращая внимания на то, как Ричи зовет меня по имени. Я будто бы был на краю, почти упал в пропасть, но в последний миг отскочил. Я прячу от него лицо, и никак не могу успокоиться.

Я немного прихожу в себя, когда слышу, что Ричи вылезает из машины, хлопая дверцей. Я дышу часто-часто и тяжело. Запястья кажутся чужими. Ричи помогает мне выйти из машины и подводит к дверям полицейского участка. Я все еще не верю.

А потом начинается какая-то бесконечная беготня. Все тут же устремляются ко мне, меня узнают. Я почти теряю сознание от обилия криков, вопросов, голосов, внимания. Трое полицейских сразу же бегут ко мне, подхватывают под руки, и каким-то специальным ключом расстегивают наручники. Руки налились свинцом, кровь перестала к ним поступать. Я растерянно тру запястья.

— Где мы находимся? — тупо спрашиваю, и один полицейский, на вид самый добрый, здоровяк с усами, уже с кем-то переговаривается по рации.

— В Мичигане, парень.

Это за хрен знает сколько километров от моего родного города. Стресс, наконец, полностью хватает меня в свои объятия, и я просто теряю сознание.

И заодно Ричи из поля зрения.

Я прихожу в себя в странной комнате с белыми стенами и тут же рывком сажусь, в страхе увидеть подвал с его грязными стенами. Но подвала нет. Проморгавшись, я понимаю, что нахожусь в кабинете полицейского, и ко мне тут же подходит молодая женщина в форме. Она протягивает мне стакан воды, но у меня нет сил ее поблагодарить. Начинаются вопросы. Бесконечная череда вопросов. Полиция удивлена, что я — тот самый Эдвард Каспбрак, который вышел из дома 17 апреля 2020 года, в другом городе, а нашелся спустя пять месяцев, две недели и четыре дня за много километров от дома. Мне говорят, что мои родители уже в курсе, что я жив, и уже сейчас летят ко мне на опознание. Меня перетряхивает от этого слова. Опознание. Но ведь я не умер.

— Прошу прощения, — откашливается усач, — мы все еще немного в шоке с того, что это именно Вы, мистер Каспбрак. Вас уже давно считали пропавшим без вести, и Вы… Э… Немного изменились по сравнению с теми фотографиями, которые мы подали в розыск. Конечно, мы нисколько не сомневаемся, что это Вы, но все же, хотим удостовериться в этом после встречи с Вашими родителями.

Я киваю. Та женщина снова появляется в кабинете, приносит мне стаканчик кофе и пончик из автомата. Я не голоден, но все равно беру из ее рук еду. Полицейские смотрят на меня во все глаза. Усатый держит ручку и диктофон наготове. Для них всех я — вернувшийся с другого света мертвец. Я вдруг присматриваюсь и вижу на стене, за столом усача, фотографии пропавших подростков по всей стране. Мне кажется, или там даже есть моя фотография, но с такого расстояния мне не разглядеть.

— Принести Вам что-нибудь? Мы, к сожалению, не можем Вас никуда отпустить, пока не прибудут Ваши родители, но это вопрос всего лишь нескольких часов, — говорит второй полицейский, только что появившийся в дверях. Наверняка они представились, но я, конечно же, не запомнил их фамилий. Я киваю, молчу.

— Как только приедут Ваши родители, Вы тут же получите всю необходимую медицинскую помощь, к Вам будет направлен служебный психолог, и, конечно же, мы выслушаем все Ваши показания. Кто похитил Вас, что Вы там пережили. Клянусь орденом, мы накажем Ваших мучителей

— Там ребенок, — произношу я, и полицейские тут же начинают переглядываться, — они похищали детей. Маленьких девочек. Они привезли еще одного ребенка, когда нам удалось сбежать. Пожалуйста, найдите этот дом. Он огромный, там есть комната с клеткой, и…

— Мистер Каспбрак, пожалуйста, не волнуйтесь. Все хорошо, — я замечаю, что начинаю пальцами крошить пончик, и крошки летят мне на колени, прямо на спортивные штаны Ричи.

Ричи.

Меня как ледяной водой обливают. Я начинаю озираться, полицейские становятся вдвоем возле стола и начинают тихо переговариваться.

— Где он? — спрашиваю я. Внутри все трясется.

— О ком Вы говорите? Пожалуйста, без лишних движений, Эдвард, Вам сейчас нельзя волноваться…

— Где он? Где Ричи?

— Наверное, он говорит о похищенном ребенке? — женщина, принесшая мне кофе, подбегает ко мне, но я отмахиваюсь от нее, как от назойливой мухи, — Эдвард, Эдди, мы уже отправили отряд полиции в тот дом, о котором Вы говорили, не беспокойтесь. Скоро прибудут Ваши родители, Вам больше ничего не угрожают.

Я знаю, что она врет. Они не знают адреса, даже я не знаю адреса. Я вообще сомневаюсь, что смогу опознать этот дом среди рядов таких же огромных построек. Внутри что-то неприятно сжимается, сердце начинает колоть.

— Клянусь, он не виноват, — быстро говорю я, — во всем виноваты его родители. Они похищали детей, похитили и его, заставили его на них работать… И дети, сэр… Они убивали детей. Последняя девочка… Нам пришлось уйти, иначе бы мы тоже погибли. Он не хотел ее убивать, она хотела изнасиловать меня, и он просто защищал меня…

Я чувствую, как горло сдавливается, женщина-полицейский снова оказывается рядом со мной, кладет мне руку на плечо. Оба копа переглядываются.

— Эдвард, мы думаем, пока что Вам рано давать показания… Обещаем, как только Вы немного успокоитесь, мы выслушаем все, а пока…

— Где он сейчас?! — вскрикиваю я и поднимаюсь на ноги. Полицейские переглядываются. Мне кажется, что они сейчас вызовут врача. Комната становится нечеткой и плывет перед глазами.

— О ком Вы говорите? Сара, принеси успокоительное.

— Ричард. Ричи. Парень, который меня привез, — я начинаю озираться по сторонам, будто бы Ричи мог оказаться прямо тут, все это время, а я просто его не замечал, — его тоже похитили, еще раньше меня, он ни в чем не виноват!

— Мистер Каспбрак, — усач подходит ко мне, и от того, как он на меня смотрит, мне становится дурно, — дело в том, что…

Стаканчик с кофе выпадает у меня из рук, напиток проливается на кроссовки, и огромное, уродливое пятно расползается по белой поверхности, — Вы приехали один. В машине больше никого не было. По крайней мере… Как только Вы появились на пороге участка, Вы были одни. Если Вас кто-то и привез — мы не видели его вместе с Вами.

Потом я второй раз теряю сознание.

Дальше — череда людей, вопросов, событий. Когда я впервые вижу родителей, я снова ударяюсь в слезы и рыдаю каждый день, потому что наконец-то в моей психике случается пробоина, и все сдерживаемые эмоции просачиваются наружу.

Родители плачут, я тоже. Отец поседел, мать постарела. Они тут же вызывают врачей, меня осматривают (да, даже там), не находят никаких повреждений. Я твержу, что меня никто не насиловал и не бил, и постоянно спрашиваю, где Ричи. Отряд полиции отправляется на розыски таинственного дома и водителя, который привез меня в участок. Ко мне приставляют охрану, под окнами дежурят репортеры и журналисты, у меня хотят взять интервью все федеральные каналы.

Но я просто хочу знать, где Ричи.

Так или иначе, он спас мне жизнь. Если бы не он — я бы, конечно, и вообще не оказался в плену, но кто знает, чем бы могла закончиться моя история.

Я повторяю ее по кругу каждому, кто задает вопросы. Говорю, что да, сам сел в машину, и все сразу начинают цокать и качать головами. Но я не чувствую себя виноватым. Жертва никогда не виновата, и неважно, как она оказалась в плену. Да, может быть, немного неразумно было с моей стороны садиться к незнакомцу, но куда как не разумнее похищать человека и удерживать его против воли в подвале старого дома.

Вся страна взбудоражена моим делом. Меня считали почти покойником — а вот он я, рассказываю о том, как жил в подвале. Общественность в шоке еще и с других похищений детей. Никто не думал, что мне удастся вернуться живым. Я как Иисус после воскрешения для всех, но теперь меня это мало волнует. Я становлюсь объектом, все задают вопросы, больше всех — мои родители.

— Ты точно хорошо себя чувствуешь? Тот парень, про которого ты говоришь… Что он тебя привез. Он точно ничего с тобой не делал? И никто другой?

Я в сотый раз отвечаю, что нет.

<Я всеми силами выгораживаю Ричи. Говорю, что познакомился с ним в подвале, что его тоже удерживали силой, а где его родители и семья — не знаю. Я не хочу, чтобы люди знали про прошлое Ричи, про бордель, чтобы никак не накинуть на него тень сомнений и подозрений. Несмотря ни на что, Ричи спас мне жизнь, хотя из-за него она и оказалась под угрозой. Но я дал ему обещание, что не выдам его полиции, им будет достаточно и двух преступников. Ричи нужна помощь, а не тюрьма.

Все повторяется по кругу, и я впервые в жизни чувствую себя так, словно меня правда изнасиловали, только уже не в плену, а на свободе.

Спустя неделю я узнаю, что дом, в котором меня держали, найден. Он находился на краю города, в частном секторе, и полиция бы еще долго искала его, если бы не соседи, которые подняли тревогу, потому что машина их соседа, Дэвида Брауна, целую неделю стояла на подъездной дорожке, но никто не выходил к ней. Все соседи говорили, что семья, проживающая в доме, замечательная. Оказывается, там были соседи, и никто, ни один из них, не заметил, что я жил там столько времени. Люди либо слишком слепы, либо слишком умны. Никто не хочет сознаваться в том, что жил бок о бок с преступниками. Иногда лучше просто промолчать.

Когда полиция ворвалась в дом, было уже поздно. Удар Ричи оказался смертельным, и тело Салли уже начало разлагаться и смердеть. Дэвида, ее незаконного мужа, нашли в подвале. Он застрелился, прижимая к груди маленькое тельце его похищенной жертвы. Ей оказалась девятилетняя Луиза Гузман, девочка с синдромом Дауна, которую не составило никакого труда заманить в машину без лишних криков и шума.

Торговля детскими органами на черном рынке была прекращена.

Но полиция не оставила своих поисков. Они намеревались найти Ричи, их незаконного сына, который привез меня, и который по моим показаниям, был таким же пленником. Но только я знал, что Ричи провел в плену не пять месяцев, а целую жизнь.

Но он пропал. Не осталось ни следа, ни зацепки. Никто не видел его у ворот участка, а если кто и заметил, не обратил внимания, потому что в ту минуту все были возбуждены моим чудесным спасением. Ричи пропал. Я каждый день спрашивал у полицейских, привели ли поиски хоть к чему-нибудь, но каждый раз они качали головами.

Я начал посещать психолога каждый день, и в один из дней, выходя из кабинета после очередной сессии, я увидел Стэна. Он стоял у прозрачных дверей и переминался с ноги на ногу в школьной форме. Вид у него был виноватый. Я увидел его, но ничего не почувствовал. И не потому что мое сердце теперь было занято Ричи — я хотел его найти, но не из-за романтических побуждений, просто я теперь долго не буду ничего чувствовать. Внутри я ощущал себя абсолютно пустым и полым.

— Привет, — я подошел к Стэну, и он вздрогнул. Я заметил, что под глазами у него пролегли темные круги.

— Я скучал по тебе, — сказал Стэн и сделал ко мне шаг.

— А где Билл? — мой вопрос заставил его остановиться, и Стэн захлопал глазами.

— Мы расстались. Я поверить не мог, что ты пропал… И что мы перед этим поссорились.

— Ага.

— Да.

— Ну, с возвращением? — Стэн криво улыбается, но мне уже все равно. Мелкие проблемы по типу первой неудавшейся влюбленности отходят на второй план. Я все же позволяю Стэну себя обнять.

— Говорят, тебя привез какой-то парень? — Стэн заглядывает мне в глаза, — с тобой… Он с тобой ничего не делал?

— Нет. Конечно, нет, Стэн, — говорю я и улыбаюсь, заправляя отросшую прядь волос за ухо, — я все еще невинен, как дитя.

Наш смех звучит глухо и неестественно в больничном коридоре. Я не могу сказать, что совсем не рад видеть Стэна. Мне все равно. Пережив смерть, не сразу начнешь радоваться жизни.

— Тогда поехали домой? — Стэн тут же осекается, а я кошусь на него с вопросом, — прости, ты, наверное, теперь будешь бояться ездить на машинах?..

— Вовсе нет, — говорю я, и Стэн выдыхает, — ты бы вряд ли захотел меня похитить.

— Я рад, что ты жив, — говорит он так тихо, что я едва слышу.

— Да. Я тоже рад.

Мы выходим со Стэном из больницы. На улице меня ждет папа — меня все еще никуда не отпускают одного, хотя и прошло уже несколько месяцев.

Ричи я так и не видел. Думаю, что больше и не увижу. Он меня похитил, но он же и спас меня. Не знаю, где он сейчас, но надеюсь, в лучшем месте, где был до этого.

Мы оба с ним это заслужили.

Комментарий к 31. Конец

ура, завтра эпилог

========== Дело Ричарда Тозиера ==========

The Doors — The End

Снова очередная вечеринка. У меня в руках уже банка пива, и я смеюсь с какой-то глупой шутки однокурсника. С момента, когда я вернулся из плена, прошел уже год. Прошлой осенью, когда я переступил порог полицейского участка, я даже не заметил, что пропустил свой день рождения, тот момент, когда мне исполнилось семнадцать. Месяц назад мне исполнилось восемнадцать, я уже числюсь среди студентов университета и радуюсь жизни, потому что наконец-то смог съехать от родителей и начать жить отдельно, в общежитии.

Здесь можно было бы сказать про то, что я получил свободу. Но это было бы неправильное слово, потому что мама и отец звонят каждый день по десять раз, спрашивают, как у меня дела и где я нахожусь. Их можно понять. Потерять ребёнка, не знать, где он, что с ним, жив ли он вообще? Жить только надеждой почти полгода — ужасный стресс для них, но я должен был учиться. А в моем городе нужных мне университетов не было. Мама плакала, собирая меня в другой город, отец сказал, что будет звонить каждый божий день и думает о том, чтобы подключить на мой телефон специальную программу, которая показывала бы ему мою геолокацию.

— Пап, все будет нормально. Дважды одна и та же история не повторяется.

Родители сдержали свое слово и звонили каждый день, по несколько раз. Утром — спросить, не проспал ли я учебу, в обед — поинтересоваться, поел ли я, вечером — узнать, как прошли пары, познакомился ли я с кем-нибудь. Я отвечал на все их вопросы, но наконец-то впервые в жизни стал чувствовать себя свободно.

Со Стэном наши дороги разошлись. Какое-то время в выпускном классе мы еще пытались общаться. Наверное, он чувствовал вину передо мной. Но мне уже было неинтересно. Я отсел и от него, и от Билла на уроках, и всеми силами старался вернуться к обычной жизни, хотя я прекрасно понимал, что после того, что я пережил, ни о какой нормальной жизни не могло бы быть и речи. У меня на висках появилась пара седых волос, а это мне только исполнилось семнадцать.

Программы на телевидении и вопросы журналистов стихли. Они стали больше интересоваться сумасшедшей семейкой, которая похищала детей. На разных каналах были разные теории. Кто-то считал, что это происки Востока, кто-то — что их подослали инопланетяне. Также пресса очень заинтересовалась Ричи и его делом. Парень пропал, хотя вещи в его комнате действительно говорили о том, что молодой человек, носящий S размер одежды, одевающийся в черное, читающий такие-то и такие книги проживал в этом доме, и у меня не случилась галлюцинация на нервной почве.

Полиция искала Ричи по всей стране, он был объявлен в розыск, но поиски были тщетны. Никто не знал, куда пропал Ричи.

Я тоже часто о нем думал. С момента возвращения домой моя неуемная тяга к сексу немного послабела, потому что я стал принимать успокоительные, и они блокировали желание. Иногда я вспоминал Ричи, думал о нем. Мне было интересно, куда он мог пропасть? Куда мог податься? Я пытался найти его в интернете (ну, вдруг он завел себе какой-нибудь профиль), но все было тщетно. Ричи был пленником, теперь он стал без вести пропавшим. Круг замкнулся.

Что касается учебы, то, конечно, в университете меня все знали как парня, который выжил после заточения в подвале, но большинству хватало такта не задавать мне вопросов с подробностями. Я улыбался и говорил, что рад, что вернулся живым и здоровым, и что со мной ничего не делали и никак не насиловали, поэтому интерес ко мне быстро угас. А уж когда люди узнавали, что меня там даже кормили — так и вовсе махали рукой на меня и переключались на другую тему. Да, человеческое сочувствие — вещь очень неоднозначная.

Я познакомился с несколькими ребятами из моей группы, с которыми мы стали тусить. Я сразу раскрыл им, что гей, и один парень, Ник, мной заинтересовался. Мы уже неделю ходили гулять, и иногда я позволял ему меня поцеловать. Мы вместе пили пиво на вечеринке, и Ник активно намекал на то, чтобы мы пошли с ним наверх, но я качал головой.

— Ладно, тогда я поеду домой. Башка трещит, а завтра пары, — Ник приложил холодную бутылку пива себе ко лбу, — тебя подбросить?

У Ника был мотоцикл, и я отрицательно покачал головой.

— Посижу тут еще немного, — я отпил глоток пива, — подожду Джуди и Роба, поедем вместе.

— Ладно, пока, — Ник явно был расстроен. Он как-то смазано поцеловал меня в щеку и направился к выходу. Уверен, он надеялся хотя бы на отсос, но я об этом не думал. Мне не хотелось к нему прикасаться в этом плане. Еще слишком рано.

Я еще какое-то время посидел в гостиной на диване, допивая пиво. Дом был набит толпой гостей, но своих друзей — Джуди и Роба, я заметил поднимающимися по лестнице на второй этаж. Ну, хоть кому-то повезет с отсосом. Я не стал отвлекать друзей. Выкинул бутылку пива в мусорное ведро на кухне и вышел из дома.

Для октября было очень тепло, а по утрам даже жарко. В этом году случилась какая-то аномалия с погодой, которая по-прежнему была летней, и никто еще даже не надевал кожаных курток. Я стоял на крыльце, вдыхая ночной теплый воздух. Мне вспомнились слова Ника, который он сказал перед вечеринкой, когда мы вместе собирались в его комнате.

— Почему ты одеваешься как ребенок?

Я оглянулся на него, а потом снова посмотрел на свое отражение в зеркале. На мне была бледно-розовая футболка-поло, джинсовая куртка, короткие красные шорты и высокие носки с красной полоской на резинке. Меня обидели его слова, и это была одна из причин, почему я не пошел с ним наверх.

— А мне нравится.

— Одеваешься, как школьник, — Ник закурил прямо в комнате, потрясая кистью руки, чтобы потушить спичку, — это выглядит странно.

— Отъебись, — я поправил воротник куртки, — не твое дело.

— А язык-то у тебя очень острый, — Ник откинул со лба рыжую прядь, — может, ему найти лучшее применение?

Наверное, он решил, что я смущусь от таких слов, но я лишь приподнял брови. Знал бы он, как на самом деле на меня действуют такие слова. Я показал Нику средний палец и специально при нем стал поправлять шорты, подтягивая их еще выше. Ник сказал, что я засранец, и он бы хотел надрать мне задницу, но нам пора было выдвигаться, потому что не хотелось три часа провести в пробке.

Я слушал вибрации музыки из-за двери дома, слегка покачиваясь в такт. Колени немного замерзли, и я достал телефон, чтобы вызвать такси. Но дом Люка, самого богатого моего одногруппника, находился за городом, поэтому сеть ловила плохо. Я спустился со ступенек и прошел немного по улице, подняв руку с телефоном, но в частном жилищном секторе проблемы с мобильным интернетом были не редкостью.

Где находилась автобусная остановка я даже не знал. По-хорошему, надо было бы вернуться домой, дождаться Роба и Джуди и поехать домой с ними, но… Возле соседнего дома я заметил машину. Она медленно ехала, и водитель (я видел только его тень) крутил головой по сторонам, явно заблудившийся. Черный автомобиль, ничем не примечательный. Прищурившись, я заметил, что за рулём парень, но большего разглядеть не удалось.

Что-то заставило меня перейти дорогу и жестом попросить машину остановиться. Я думал, водитель проедет мимо, но он быстро затормозил рядом со мной, пока я балансировал на обочине. Окно открылось, и я улыбнулся, наклоняясь к машине, чтобы увидеть того, кто сидел за рулем.

— Извините, сэр. Кажется, у меня пропал интернет, и я не могу вызвать такси. Вы не подбросите меня до дома?..

КОНЕЦ