Камни его родины [Эдвин Гилберт] (fb2) читать постранично


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Камни его родины.

Предисловие

...в любой момент она (архитектура) должна воплощать в себе стремления человечества. Египетские пирамиды и французские соборы были именно таким воплощением, предельно адекватным. Но этого мало: каждый дом и каждый, самый скромный, коттедж должный выражать чаяния людей.

Эро Сааринен

...в обществе будущего на первом месте должны быть люди: жтим оно будет отличаться от машинного века, забывшего о человечности.

Ван Вик Брукс

...ибо критерий красоты – радость, которую она дарит.

Клод Брэгдон


Часть I. Фундамент.



1
Рафферти Блум, рослый молодой человек в ослепительно яркой рубашке цвета спелого граната, шел по Хай-стрит в Нью-Хейвене, и в душе у него все улыбалось. Собственно говоря, радоваться было нечему, скорее наоборот. Но этот апрельский день, брызжущий зеленью, синевой и янтарем, пробудил в нем самые нелепые надежды. Славный денек, денек на славу!

Он держал в руке кисть винограда и, отправляя в рот одну за другой бледно-зеленые ягоды, смаковал сладкий, отдающий вином сок. Услышав бой часов на башне Харкнес-Тауэр, он замедлил шаги и не спеша побрел дальше, держась в тени вязов, приветливо поглядывая по сторонам и чувствуя нежность ко всем прохожим.

Сегодня его временная работа в архитектурном бюро пришла к концу, но это его не обескуражило: он был твердо уверен, что в день, исполненный такого страстного ожидания, ему непременно должно повезти. Чего же он ждет? Он знает чего.

Правда, чаще всего это случается с другими, но в такой день может случиться и с тобой. Вдруг тебе приносят желтый конверт, а в нем лежит телеграмма за подписью председателя жюри, который сообщает, что на конкурсе Национальной ассоциации американских инженеров-строителей твой проект удостоен первой премии.

Конечно, надеяться на это, доверять своему предчувствию было бы по меньшей мере безрассудно; человеку, который всю жизнь будет иметь дело с такими сугубо прозаическими вещами, как спрос и предложение, глубина слоя промерзания и рельеф местности, фанерные шаблоны и стальные балки, не пристало серьезно относиться к нелепым приметам и предчувствиям, навеянным этим необыкновенным весенним днем. Не пристало, несмотря на то, что, в сущности, он имеет право на подобное безрассудство: он унаследовал его от матери, Джулии Рафферти Блум, напичканной всевозможными страхами и суевериями...

Впрочем, дело тут совсем не в суеверии. Правильнее, точнее было бы назвать это томлением. Такие вот весенние дни созданы не для одиночек вроде него, а для влюбленных, и он понимал, что сегодня ему было бы мало даже желтой телеграммы: существует ведь еще и давнишняя мечта, настойчивые поиски, желание встретить, найти ту единственную девушку, без которой вся его жизнь, все стремления останутся незавершенными, как дом без крыши.

Только не нужно смешивать лихорадочную неудовлетворенность, которая так донимает его сейчас, с весенним волнением, столь обычным у молодых людей. Потому что он, Рафф, всегда был такой, почти всегда. Просто сегодня необыкновенный, прямо-таки пьянящий день, и всего чувства обострились, стали удивительно отчетливыми. То же самое было с ним в Сэгино, штат Мичиган, когда он, совсем еще мальчишкой, вдруг ощутил неодолимую потребность строить, участвовать в строительстве. Он стоял тогда на тротуаре и смотрел, как на соседнем участке возводят дом, вдыхал незабываемый сладкий аромат высушенной солнцем древесины, следил за неторопливыми, размеренными движениями плотников и за тонкими струйками опилок, брызжущими из-под ножовок, наблюдал за человеком в белом фартуке, который прибивал обшивку, вгоняя гвозди один за другим с такой точностью и стремительностью, какие встретишь разве что у музыкантов в оркестре...

И потом, из года в год, где бы он ни находился, в такие дни, как сегодня, его вновь охватывала томительная тревога. Да, где бы он ни находился: будь это двор архитектурного колледжа в Энн Арбор, или огромное бюро видного детройтского архитектора, в котором работала добрая сотня чертежников, или мрачный, грозящий гибелью лес под Ахеном в Германии весной 1944 года, или куда более уютная и милая его сердцу чертежная Эро Сааринена[1], где он работал прошлым летом. И то же чувство он испытывал этой весной здесь, в Нью-Хейвене, поглядывая на улицу из готических окон Уэйр-Холла.

Теперь он шел по Хай-стрит, и чувство это владело им с особенной силой; отсюда и нелепая красная рубашка, которую он купил непонятно зачем, – разве что в виде дурацкой компенсации за потерю работы в местной архитектурной конторе, где ему платили два доллара в