Гориясно (СИ) [rizzzls] (fb2) читать онлайн

========== Часть первая, в которой церковь сгорела ==========

Преподобный Калеб Андертон закончил проводить утреннюю службу. Он обреченно посматривал на выход из приходской церкви, доставшейся ему в наследство от отца-священника и по счастливой случайности великомученика. Он, слушая беспокойство пожилой женщины о том, что единственная в семье кормилица — корова Мисселина — перестала давать молоко из-за пропущенной неделю назад вечерней службы, сетовал на то, что не успел покинуть святую святых до того, как к нему выстроится очередь из грешников и рабов божьих.

Оставленные на столе часы показывали время обеда. Калеб пообещал, что корова непременно даст молоко, если простоять весь вечер на коленях перед иконами, и расплылся в блаженной улыбке — он вспомнил об отложенном куске вишневого пирога в своей церковной комнате. Пожилая женщина загляделась на его блаженную улыбку и, вдохновленная, покинула церковь с мыслью о грядущем тяжелом вечере.

Калеб был священником церкви в деревушке, расположенной в двух днях пути от столицы. В общем и целом он был доволен жизнью: он имел семейное дело, число прихожан увеличивалось (с юга доносились слухи о том, что в конце этого года появится антихрист), уважение жителей деревни и постоянная прибыль (что вытекало из пункта про прихожан). Деньги благополучно откладывались на осуществление мечты — постройку небольшой колокольни. Работа особого труда не вызывала — утром прочитать текст по бумажке, вечером прочитать, вином из запасов угостить да в воде святой умыться самому.

Отец в детстве утверждал, что у Калеба не было амбиций — как же так, он не хочет отправиться в столицу и уйти в патриархи (все амбиции их небольшой семьи из двух человек забрал, судя по всему, отец, ушедший в монахи, чтобы добиться продвижения по службе, и впоследствии заваленный камнями в горах во время молитвы). Калеб же смотрел на семейное дело более приземленно и понимал, что лучше синица в руках, чем журавль в небе (тем более тогда, когда синица приносит неплохой доход, которому не ведется учет да все держится на честном слове).

Калеб посмотрел на выход из церкви и почувствовал пробежавшийся по спине холодок — чувство, которое не покидало его на протяжении всей утренней службы. Такое с ним случалось ровно два раза в жизни: когда он увидел черта, ворующего яблоки у соседей (тот отдал ему половину добычи, взяв с Калеба слово, что он не донесет на него), и демона, валяющегося вдрызг пьяным на перекрестке и жалующегося на то, что контракты никто заключать с ним не хочет, потому что он «рожей не вышел» (Калеб присмотрелся тогда и решил, что да, действительно «не вышел»). Так что сейчас он примерно понимал — в храм божий пожаловала нечистая сила.

Преподобный, поправив стоячий воротник черной сутаны с белой колораткой, животворящий крест на груди и взъерошив светлую челку, вышел из церкви, стоящей на севере небольшой деревни. Всмотрелся в редеющую толпу прихожан, пытаясь выяснить, в ком из них спряталась нечисть.

Нечисть явилась в виде молодого кучерявого парня — примерно его ровесника — с восторгом рассматривающего стоящий на верхушке купола крест. Тот выглядел как обычный деревенский парень — белая подвязанная рубашка, темно-коричневые штаны из легкой ткани да ботинки из новенькой кожи. Но стоило Калебу встретиться с ним взглядом, его пробил ледяной пот (во-первых, демон был симпатичным, во-вторых, это был демон, который, похоже, не пальцем деланный, раз стоит на святой зем… Калеб вспомнил, что не освещал святую землю, так что та не была таковой — кроме церкви естественно). Он крепче сжал в руке крест и хотел уже направиться к нему, чтобы отправить демона восвояси, как тот пошел к нему навстречу, заставляя Калеба напрячься. Демон, близко подойдя, вытянулся по струнке.

— Месье священник! А я к вам! — широко улыбаясь, заявил он и развел руки в стороны в дружественном (хотя кто знает) жесте.

Калеб принялся вспоминать, покаялся ли он в распитии алкоголя на рабочем месте и в том, успел ли замолить грехи о субботнем прелюбодеянии — да, все было отпущено самим господом богом перед началом службы. Отпущено-то было, а вот вопросы о появлении демона на пороге его обожаемой церкви только сильнее ухватились за сутану.

— Чем могу помочь? — поинтересовался Калеб, рассматривая светящееся лицо демона, излучающего поистине мирское спокойствие и радость. Калеб пришел к выводу, что нужно экономнее обращаться с запасами вина, потому что — вот, мерещится всякое.

— Тут такое дело, месье священник, — сказал демон и сразу как-то стушевался, становясь маленьким, как тыквенное семечко; он сложил указательные пальцы и, постукивая ими, неуверенно произнес: — Мне бы в рай попасть.

Калеб выслушал просьбу с каменным выражением лица, скрывая за ним шок пополам с недоумением. В его жизни происходили странные вещи — в детстве ему вместе с друзьями пришлось убегать от курицы, в которую по ошибке вселилась демонесса; один из друзей умер — умер от падения со скалы, потому что смотреть нужно было под ноги, а не оглядываться на курицу, но сути это не меняло.

Панихиду по нему проводили всей деревней.

— Устроите? — уточнил демон, поглядывая на священника из-под опущенных пушистых ресниц.

Преподобный постоял, помолчал, делая вид, будто раздумывает над тем, готов ли он снизойти до просителя. На самом же деле он пытался придумать, как от него избавиться быстро и безболезненно — все же у него были дела поинтереснее, чем помогать всяким демонам — например, натирать кресты святой водой.

— Месье священник?

— Я помогу тебе, заблудшая душа, — величественно произнес он (чем больше он использовал в речи красивых и высокопарных слов, тем большим доверием к нему проникались) и обернулся на церковь. — Пройдем в храм божий, чтобы я отпустил тебе все грехи. Душа твоя, которая очистится и будет такой же светлой, как и лучи солнца на заре, отправится к царственным воротам рая.

— Ага, щас, так я и побежал, — совершенно по-человечески надулся демон. — Что-то мне подсказывает, месье священник, что вы хотите меня самым наглым образом наебать.

— Боже упаси, — ужаснулся Калеб и перекрестился, думая о том, что для полного счастья ему не хватало проницательного отродья.

— Мои рассказывали, что если я зайду в церковь, то сгорю. И моя душа отправится не к воротам рая, а к хренам собачьим. А у меня, вообще-то, планы на жизнь.

У Калеба тоже были планы на жизнь: колокольня, любовь деревенских, балующих его подношениями, деньги и беззаботное существование. В нее не входила нечисть, желающая подняться по лестнице на облака.

Калеб тяжело вздохнул. На улице стояла духота, как перед грозой. Небо занесло тучами, отчего даже последний луч солнца скрылся в необъятное серой массе. А демон стоял, выжидательно глядел на него, будто Калеб был ему должен.

— Преподобный Андертон, — подошел к нему пожилой мужчина в подвязанной холщовой рубахе; обычный трудяга, которых в деревне полно (Калеб особенно уважал таких — работали с утра до вечера, в дела насущные не вдавались, вопросами вечными не задавались, зато тащили ему на стол угощения и помогали во всем, в чем бы он не попросил).

Кто-то скажет, что преподобный Андертон паразитировал на чистых душах.

Андертон же заявит, что он попросту не хочет никого обижать — потому что нельзя обидеть доброго человека большим, чем отказаться принимать его подарки.

— Преподобный Андертон, — повторил мужчина, — у вас проблемы? — и приподнял в недовольстве усы, глядя на улыбающегося подозрительного паренька, которого не видел раньше.

— Спасибо за заботу, Февроний, все в порядке, — произнес Калеб, перекрещивая мужчину. Тот поклонился преподобному и, продолжая недоверчиво смотреть на незнакомца, отправился к забору, но так и не вышел за его пределы, явно что-то подозревая.

— Ты пугаешь этих добрых людей, — покачал головой Калеб; он мог бы в назидание потрясти пальцем, но опасался, что демон может его откусить — всякое бывало. Отец рассказывал, что сестру друга отца его отца троюродного брата съела гусыня; Калеб сомневался в правдивости данной истории, но береженого, как говорится, бог бережет…

— А меня пугает возможность сгореть заживо, — заявил демон и выглянул из-за спины Калеба, чтобы посмотреть на убранство церкви. — Эх, а там так красиво… все эти картины, костры… у нас только котлы на каждом углу, даже скучно. Из украшений вилы на стенах и кнуты, хотя считаемся прогрессивным районом ада.

— Это не картины, а иконы, дуре… — Калеб откашлялся, — падшая душа, — поправил он сам себя, пытаясь понять, что неуч имел в виду под кострами и под прогрессивностью. Калеб еще раз рассмотрел его, казавшегося слишком беззаботным и простодушным для кого-то, кто прибыл из самого сердца ада.

— Ого-о! — восхищенно завопил демон и захлопал в ладоши, чем вызвал удивление у собравшихся на лавочке перед церковью старушек.

— Ты можешь рассмотреть их ближе, если пересечешь порог храма божьего, — предложил Калеб. Демон прикусил губу, как будто боролся с искушением. Калеб воспылал. — В основном в нашей скромной церкви представлены живописные иконы. Рисованием занимаются добровольцы, желающие приобщиться к искусству и богу. Но по-настоящему мы гордимся иконой Иисуса Христа, выложенной мозаикой. Несколько кусочков материалов, которые отличаются по цвету, прикреплены к поверхности иконы и являют светлый лик спасителя.

Демон мечтательно вздохнул; его ярко-зеленые глаза (выдающие его суть) заблестели, на щеках появились ямочки.

Калеб, уверенный в том, что вечернее опьянение не могло повлиять на видение мира, подумал о том, что демон использовал демонические чары, чтобы очаровать его. Но все же… все же в таком случае Калеб бы почувствовал опасность — крест на его груди засветился бы праведным светом.

— Нет, не пойду, — справился демон с искушением в лице Иисуса Христа, уверенно выпячивая подбородок. — Сначала отправьте меня в рай.

— Я не могу вознести твою падшую душу на небеса, пока ты не пройдешь крещение.

Калеб, к своему стыду, не врал. Даже если бы он захотел (а он не хотел), он в любом случае не мог бы отправить его в объятия ангелов и херувимов, потому что тот просто-напросто не прошел бы фэйс-контроль через врата. Те бы издали противный писк и замигали красным, собирая вокруг себя армию ангелов с изгоняющими нечистоты лирами в руках.

— Крещение? Это когда крестят? — Калеб медленно кивнул. — Тогда проводите, я готов, — снова улыбнулся демон. Поднявшийся ветер заиграл в его кучерявых волосах, напоминающих шерсть барашков. — Я слышал, что нужно ведро и грязная вода для этого.

— Святая. Святая вода, идио… падшая душа. Провести святое таинство я могу только в стенах храма божьего, — сказал Калеб, подумывая о том, чтобы не мучаться и изгнать демона самому, но… для этого следовало запастись святой водой и кадилом, которые находились в церкви. Оставлять адское отродье, с любопытством смотрящее на пролетающую бабочку, среди жителей деревни — не позволяла, чтоб ее, совесть. И наличие сана, которого могли лишить, если на территории его церкви нечисть решит устроить кровопролитие. Преподобный Калеб всегда думал о своих прихожанах.

— Черт, — выругался демон, разочарованно топая ногой.

— Не произноси имя черта на святой земле, — произнес Калеб, жестом показывая старушкам на лавочке, что у него все под контролем.

Демон постучал ногой по земле, поднимая пыль, после чего вздохнул — глубоко, так, будто собирался нырнуть под землю — и выдохнул. Подошел к старушкам на лавочке (Калеб подумал, что те сейчас отправятся на тот свет, который был ближе, чем они предполагали).

— Я вам не помешаю? — поинтересовался демон.

— Что ты, что ты, милок, садись, — произнесла старушка.

— Спасибо большое. — Демон плюхнулся на край, ставя локти на колени и опираясь на них подбородком.

Калеб, признаться, был растерян.

Демон мало того, что в рай попасть хотел, так еще и вел себя так, словно он не демон вовсе, а тупоголовый дурак с хорошими манерами и каким-то странным чис… чис… чистым сердцем.

— Они совсем в аду головой поехали? — пробормотал Калеб.

Калеб никогда особо не грустил о потери отца. Он вообще относился к таким вещам практично. Ну сдох и сдох, что уж тут поделать. Но сейчас ему бы не помешало услышать совет старого пьянчуги, на сороковом году жизни нашедшем в своей темной душе бога. Бога он находил долго, точно так же, как его после камнепада находили коллеги по службе.

Пока Калеб раздумывал над своей проблемой, исчадье ада умудрилось найти со старушками общий язык и обсудить рецепт шарлотки. Старушки через некоторое время поднялись, попрощались с демоном и отправились к выходу.

— Хороший мальчик, да? — сказала одна другой.

— Пусть господь бережет его, — сказала вторая.

«Во славу Сатане, если только», — хотел сказать Калеб, но тактично промолчал.

Делать нечего — направился к демону, который, откинувшись на лавку, жевал травинку.

— Месье священник!

— Преподобный, — поправил Калеб, садясь с нечистью рядом.

— Вы придумали, как меня покрестить?

— Я же сказал, что крестить могу только в храме, — устало ответил Калеб; на самом деле он мог сделать это и в любом водоеме, но вставать с лавки, на которой он чувствовал себя комфортно, не желал совершенно. И ничего, что в компании демона сидит, мало ли на земле странностей.

Так они и сидели какое-то время перед церковью — исчадье ада и луч света божьего.

А потом начался дождь.

— Это… это что? Это что такое? — испуганно произнес демон, таращась на свои пальцы, на которые упали капли. Лицо у него было такое, будто это не вода холодная на него упала, а кислота.

Огонек в темно-серых глазах Калеба мерзопакостно заискрился.

— Это святые слезы господа нашего бога, которые проливаются в столетие за людские грехи. Если его капли попадут на тебя, то твоя падшая душа будет переживать самый страшный кошмар до тех пор, пока не погаснет солнце.

— Буду смотреть на то, как вырубают лес?!

— Два леса!

— О, сатана!

— Скорее беги в храм, падший демон!

Калеб пакостливо наблюдал за тем, как демон, прикрывая голову руками, уносился в церковь и скрывался под ее навесом.

Калеб улыбнулся — вот был демон, а вот нет демона.

И все же хороша его работа… нет, не так. Калеб видел в священном сане свое призвание. Спасал мир от нечисти и искоренял нечисть в душах других, не забывая отмаливать свою (очень, кстати, удобно, почти как безлимитная карточка на технологичных небесах).

Калеб любовался своей церковью, которую строили под его чутким руководством все жители деревни — и старый, и малый. Вот так беда — у трудолюбивого преподобного прихватило спину, потому что он всю ночь молил бога о спасении грешных душ — так что сил на то, чтобы лично заняться перестройкой, не хватило. Калеб был восхищен — лучше бы он сам церковь не перестроил.

Его церковь не была большой — в ней находился один этаж, но при этом крыша имела высокий свод, на котором изображались значимые моменты из жизни Иисуса Христа (его рождение, крещение, смерть и воскрешение, расположенные на четырех сторонах света). Алтарь — место таинственного пребывания бога — находился на небольшом постаменте, к которому вели открываемые царские ворота (открываться они должны были диаконами, но их Калеб на дух не переваривал, поэтому все делал сам), за которыми, на горном месте, преподобный находился большую часть службы и думал о всяком.

Наружные стены храма украшались крестами, на створках у окон изображались вырезанные из дерева распятья, купол был выполнен просто и со вкусом — на верхушке стоял крест. Церковь отделялась невысоким деревянным забором от бренного мира.

Калеб любовался церковью, которая начала гореть.

Церковь вспыхнула, как сухая солома — огонь побежал по створкам, по оконным рамам. Языки пламени оплели порожек, перенеслись на крышу и купол.

Вышедший из церкви живой демон был шокирован не меньше раскрывшего рот преподобного.

Калеб не помнил, что происходило дальше. Для него реальность стала туманом, небо — дегтем, а воздух — серой, будто он не на сгорающую церковь смотрел, а ловил жесткий трип от растущей на заднем дворе травы. Жители деревни носились с ведрами, полными воды, хватались за голову, обжигали руки и бороды. Демон носился с ними, принимая участие в тушении и спасая от обрушившейся балки соседскую кошку, которую передал в руки беспокойным хозяевам.

Церковь спасали всей деревней, спасали, спасали, да не выспасали.

— Что ты сделал? — спросил преподобный тогда, когда от церкви осталось только воспоминание, жители деревни разошлись, проливая слезы, а демон, сидящий на лавке и смотрящий в никуда, представлял из себя всемирный памятник скорби.

— Я ничего не делал, месье преподобный, — произнес демон, поджимая губы. — Я не знаю, что произошло.

Калеб моргнул и понял: на деревню опустился вечер.

Вечер опустился и на душу преподобного. В ней было темно, сыро и пусто.

Ему понадобилось еще немного времени, чтобы прийти в себя — не каждый день встречаешь демона, который, войдя в церковь, сжигает церковь, а не поджигается сам.

— Ты проклятый? — поинтересовался Калеб.

— Обижаете! Конечно, — кивнул демон, тряся кудряшками. — Мы все после совершеннолетия проходим обряд проклятия.

— Оно и видно, идиот, — произнес Калеб, слишком уставший для того, чтобы следить за базаром. — Какого черта ты заявился сюда?

Демон, надо сказать, немножко охренел.

— Так я это… в рай.

— Я отправлю тебя в ад прямо сейчас, — пригрозил Калеб, доставая крест.

— Нет, только не туда! — демон в ужасе подскочил с лавки и подбежал к преподобному. — Моя мама не знает, что я из дома сбежал. Если узнает, то прибьет меня.

— Не прибьет она, прибью я! — в сердцах произнес Калеб, тыча пальцем в обломки. — Посмотри на это!

Калеб старался мыслить разумно, но… но… церковь, его детище, его гордость была сожжена на его глазах!

— Месье преподобный, давайте договоримся, — произнес демон и вцепился в руку преподобного; заглянул молящими глазами в глаза Калеба, в которых полыхала ненависть и желание убивать (демон по природе своей это чувствовал). — Я вам церковь, вы мне крещение.

Калеб выхватил руку из цепкой хватки и зашагал из стороны в сторону, терзаемый сомнениями.

— Заключим договор, все по-честному, — продолжал демон.

Калебу не прельщала перспектива заключать договор с демоном, но… что ему оставалось-то? Дело всей его жизни, все его мечты и грезы в одночастье превратились в пепел (в пепел превратились и запасы вина, хранимые в церкви, и деньги, откладываемые на балагурства, и даже задний участок с чудо-травой).

Решение Калеб принял быстро, но ради приличия поломался минут десять.

— Восстановишь церковь со всем, что в ней было.

— Даже Христа и Иисуса с мозаикой восстановлю, — закивал обрадовавшийся демон.

— Да, это самое главное, — сказал Калеб, вспоминая про вишневый пирог, который тоже отправился в лапы языков пламени; сегодняшний день был худшим в его жизни.

— Тогда, — демон вытащил из воздуха белый листок — договор, в левом углу которого были изображены рога сатаны, в правом — сердечки, явно нарисованные. — Вот, — демон протянул договор преподобному.

— Чем подписывать? Кровью? — спросил Калеб, думая, у кого из деревенских можно взять нож, чтобы те не подумали, что преподобной собирается лично отдать душу в руки богу после случившегося несчастья.

— Мы же не варвары, — надулся демон. — Чернилами.

— Чернилами, — потерянно повторил Калеб. — Черт, и за что мне все это.

— Не произносите имя черта на святой земле.

Калеб злобно глянул на демона. Тот испуганно потупил глаза и стушевался.

Выходя за ворота сожженной церкви, Калеб пришел к выводу, что из всех демонов ада ему достался самый бесноватый.

========== Часть вторая, в которой сгорела не церковь ==========

— Вы уверены, что это сработает? — сипло спросил демон, стоящий по пояс в холодной речной воде. Его нос посинел, руки, обхватывающие плечи, дрожали, да и сам он весь тоже дрожал.

Калеб стоял на земле, брезгуя пачкать сутану в реке.

— Сомневаешься в могуществе святой молитвы? — мрачно поинтересовался он, чертя рукой в воздухе крест.

— Сомневаюсь в том, что ваш крест долетит до меня с такого расстояния.

Калеб его словам не внял — он и так ему на уступки пошел, договорился, даже договор заключил в собственном доме, гусиное перо израсходовал на подпись. С него хватит. Он произнес молитву, но ничего… не изменилось. Лестница не спустилась с неба, открывая для демона врата ада… то есть, тьфу, рая, и патруль ангелов не прибежал лично проводить новообращенного наверх.

Калебу все-таки пришлось намочить рясу и лично окунуть демона в воду с головой, потому что нельзя было исключать и того, что тот недостаточно глубоко опускал свою. Все закончилось тем, что демон чуть не задохнулся (это решило бы ряд проблем, но не вернуло бы Калебу церковь).

— В первый раз встречаюсь с таким, — сказал Калеб, когда они, оба мокрые с головы до ног (потому что задыхающийся демон начал барахтаться и брызгать водой во все стороны), сидели на берегу и смотрели на то, как луна блестит в темной воде. Калеб видел свое поникшее выражение в воде, пытаясь понять, как он дошел до такой жизни.

— Может, ваша молитва работает только утром? — предположил демон, крутя в руках вырванную травинку (он проявлял непомерный интерес к природе). — У нас так с некоторыми котлами. Чтобы не жечь много электричества, включаем их по очереди.

— В аду есть… что?

— И вай-фай еще, — травка в руках демона порвалась; он, заметив непонимание в темных от наступления ночи глазах преподобного, объяснил: — Наш главный говорит, что и у вас могло быть то же самое, если бы вы не всех подряд сжигали во время святой инквизиции.

— Если у вас так много… новшеств, почему же вы до сих пор используете котлы?

— Консерваторы победили на прошлых выборах.

— Понятно.

Калеб ничего не понял.

— Вставай, — сказал он и сам поднялся, отряхивая рясу. — Сходим в библиотеку, там наверняка должно быть что-то по твоей… проблеме.

В библиотеку они заявились уже поздно ночью. Некоторые жители, заметившие идущего с реки мокрого преподобного в компании такого же мокрого незнакомца, покачали головой и помолились за то, чтобы преподобный скорее смирился с неизбежным и не потерял рассудок. Иногда даже самым сильным и праведным из нас нужно дружеское плечо, поддержка и правильно подобранная молитва. По пути они встретили Феврония, выходящего из библиотеки и выразившего сочувствие по поводу сгоревшей церкви. Калеб принял их и перекрестил Феврония на удачу.

Двери в одноэтажное деревянное строение открылись не без громкого скрипа, от которого демон испуганно вздрогнул. Калеб, уже начинающий привыкать к его особенностям (может, они в аду все такие умалишенные?), пропустил демона вперед. Стеллажи библиотеки были заполнены разными книгами — от кулинарии и сказок, до фантастики и библии, однако все они перепутывались и переставлялись не умеющими читать деревенскими столько раз, сколько было дней в году.

Свои богоучебные книги, которые ему отправил отец из монастыря с припиской «помолись за мою грешную душу, ибо я их спер», он оставил в библиотеке. Жители радовались тогда и едва ли не носили преподобного на руках, считая, что ему непременно нужно давать сан выше — он поделился такими ценными книгами с ними, неучами (Калеб на тот момент обзавелся большой и мягкой кроватью, поэтому полки с книгами просто не помещались; он подумывал их кинуть в огонь, потому что дрова колоть — не преподобное дело, но в последний момент передумал).

Калеб взял несколько первых попавшихся священных книг из раздела «Бог и я» и положил на стол, собираясь с головой окунуться в чтение. Демон тоже взял себе что-то с полки; Калеб вгляделся и увидел приписку «Сборник анекдотов за 1658 год».

Так они и провели ночь с керосиновой лампой, лунным светом из окна и тихим хихиканьем. Калеб, периодически косящийся на сдерживающего (неудачно) смех демона, забеспокоился о его чувстве юмора.

— Месье преподобный, вы нашли что-нибудь? — спросил демон, смотрящий в потолок. Чтение анекдотов ему наскучило, поэтому он лениво качал ногой, вальяжно развалившись на стуле.

— Не называй меня так, — произнес Калеб, косясь на демона; его острый профиль в полутьме лампы казался еще более точеным, а тени, что падали на щеки, наделяли образ привлекательностью. — Меня зовут Калеб.

— Калеб, — повторил его имя демон и расплылся в улыбке. — Красиво звучит.

Калеб, глядя на поднявшиеся уголки губ демона, в момент забыл о том, что его имя, наверно, тоже стоило узнать. Может, он суккуб какой-нибудь, черт его разберет… Калеб, опустив плечи, погрузился в чтение книги.

— И не скажешь, — добавил демон, — что с древнееврейского переводится как «псина».

Лучше бы, конечно, не добавлял. Калеб хотел высказать все, что думает о нем, но решил, что это выше его достоинства.

— Я помогу вам, — демон, выпрямившись, схватил верхнюю святую книгу, лежащую в общей стопке непрочитанного.

— Не трогай, ты можешь обжечься из-за свято…

В тот же момент, в который его пальцы соприкоснулись с книгой, в тот же она и загорелась. Пламя обхватило старинный переплет, пробежалось по страницам и заплясало в утренних лучах встающего солнца. Демон, округлив глаза, кинул книгу в дальний угол библиотеки.

— Ты идиот?! — закричал преподобный и вскочил со стула, едва не налетая на испуганного демона, смотрящего на свою руку так, будто та превратилась в сплетенных кобр. Калеб бросился к бочке с водой, стоящей у входа, и, зачерпнув в кувшин жидкость, плеснул ею в разгорающееся пламя.

Прожорливое пламя стало еще более прожорливым. Оно будто кричало и требовало, что ему нужно больше, больше всего, потому что аппетит у него был таким же, как и у разбалованного царского отпрыска, стучащего по обеденному столу кулаками. Голод пламени не утолился одной книгой — оно перебралось на старинный книжный стеллаж, жадно вгрызаясь в полки.

— Калеб, а там точно вода была? — спросил демон, пятясь к выходу и тяжело сглатывая. В библиотеке становилось жарко и душно, как и в преисподней.

Калеб посмотрел на запястье, на которое попали капли, и, проклиная всех богов (простите его грешную душу), понял, что в бочке находился керосин.

Калеб старался не паниковать и мыслить трезво, но, честно сказать, ситуация к трезвости не располагала. Он, недолго думая, схватил забившегося в угол демона за ворот рубашки и потащил к выходу, держа в руке единственную книгу, будто она стала символом путеводной звезды, способной увести его из сердца пожарища.

Выбежали они тогда, когда пламя поднялось на крышу и поприветствовало такое же ярко горящее солнце — начинался новый, светлый день, полный надежд и новых потрясений.

Потрясения в душе Калеба за сутки предвосхищали все ожидания.

В этот раз Калеб не смотрел на горящее здание, как заколдованный, — дело было темное и валить надо было быстро, пока его не записали в поджигатели и не убедились в том, что преподобный потерял ум после потери церкви. Великие люди имели тонкую душевную организацию; шаг влево, шаг вправо — и все, прощай крыша.

Крыша библиотеки вот тоже рухнула.

Демон и преподобный добрались до дома второго так быстро, как только могли — в сутане особо не побегаешь. Отдышались.

— У меня тоже к себе много вопросов, — демон в защитном жесте выставил ладони, когда увидел направленный на него недружественный взгляд, обещавший все круги ада.

Калеб никогда не жаловался на маленький словарный запас, потому что каким бы раздолбаем он ни был, его ум был светлым, а желание быть первым подстегивало к изучению нового и неизведанного. Когда-то он был лучшим на курсе священнослужителей, пока позорно не провалил экзамен своему сопернику и по совместительству держателю церкви в соседней деревне. В общем, красноречие Калеба повторило участь библиотеки — воспламенилось и превратилось в пепел. Он открыл дверь и зашел в дом, снимая с себя крест и вешая его на вешалку.

Демон, неловко шаркая, проследовал за ним и осторожно прикрыл дверь в просторное помещение, в котором пахло ладаном и абрикосами. Калеб, бросив книгу на пол, сел на широкую лавку, на которой были сложены пуховые подушки с ажурными узорами, и обреченно откинулся на ее спинку, раскидывая руки.

В деревне поднималась паника — проснувшиеся жители кричали и снова хватались за головы, заметив прожорливый пожар, доедающий библиотеку.

— Эм, — произнес демон, переваливаясь с пятки на носок, и замолчал.

С улицы доносились причитания и приказы нести больше ведер с водой.

— Выйду, проверю обстановку. — Демон повернулся на пятках и выбежал из дома.

Из открытого окна прилетали мольбы о помощи и дожде.

Настоящий дождь шел в душе преподобного, выглядящего, как мрачная туча. Он подумывал о том, что случайно наслал на себя проклятье, потому что никак иначе объяснить смехотворные события с его участием стало невозможным.

Калебу шел двадцатый год, когда любому порядочному мужчине нужно было или обзавестись женой и детьми или умереть — часики-то тикали. Жениться он отказывался из-за своих пристрастий, умирать — тоже. Наверно, поэтому жизнь решила довести его до самоубийства, подослав демона в обличье идиота.

Калеб поднялся и наткнулся на единственную спасенную из библиотеки книгу, валяющуюся на полу. Она открылась на странице с изображением водопада, называющегося как «Очищающий». Калеб, заинтересовавшись, взял ее в руки, принимаясь за чтение. В свойства водопада входило очищение всех грехов заблудших душ до смерти и после. Впоследствии душа становилась чистой и невинной, а также способной принять все творимые над ней обряды и не подорваться. Он, порядком уставший за последние сутки, подошел к письменному столу, сел на стул и достал карту, чтобы сверить расположение водопада с их деревней. Его точные математические подсчеты предрекли, что плестись до водопада около двух недель.

Калеб, забыв о том, что грязную рясу следовало снять, до кровати стоило доползти и свободно разгуливающего по деревне демона надо было притащить в дом, самозабвенно уснул. Снилась ему родная церковь с высоким сводом, счастливые лица прихожан и мелодичный колокольный звон. Сон будто бы издевался над ним — напоминал о том, чего он оказался лишен (и нет, это не он виноват в том, что глуповатый демон забежал в церковь; просто всяким демоническим отродьям стоило отказаться от наивности и доверчивости).

Проснулся он от громкого чавканья позади себя. Спина затекла от неудобного положения, да и голова, сложенная на руки, кинулась головокружению в раскрытые объятия. Он обернулся и увидел, как демон, сложивший ноги крестом, сидел на полу и чертил на его чистых бумагах гусиным пером. Его свободная рука то и дело металась к тарелке с ягодами.

— О, ты проснулся. — Демон поднял на него глаза и перевернул то, что нарисовал, пряча от полусонного Калеба. — Нас никто не подозревает в поджоге.

— Тебя. Не приплетай меня к своим злодеяниям.

— Это не злодеяние! — воспротивился демон, вспыхивая от незаслуженного обвинения.

— Да неужели? — преподобный вскинул бровь и сложил на груди руки.

— Я же не специально. Оно само все как-то.

— А ягоды откуда?

— От ваших. Ну, — повел рукой, испачканной в соке, в воздухе. — Людей. — Протянул ягоды преподобному, который не побрезговал есть из одной тарелки с демоном.

Преподобный не мог не задаваться вопросом, как адское отродье с чистыми зелеными глазами смогло втереться в доверие к деревенским, которые с подозрением косились на любого незнакомца и каждый раз перекрещивались, когда к ним заезжали путники.

— Я нашел кое-что, пока ты прохлаждался, — сказал он, облизывая губы от малины. Калеб раскрыл перед ним книгу на странице с водопадом. Демон дернулся, чтобы схватить ее, но встретился лбом с выставленной широкой ладонью. Раздался громкий шлепок. — Держи свои руки подальше от святых вещей!

— Ай-яй, извини, — пробормотал демон, выпрямляясь и потирая лоб. — Так что там?

Калеб кратко рассказал ему про водопад, про очищение и про то, что идти до него целых две недели.

В странствие решились отправиться немедленно (Калеб всерьез опасался за то, что демон мог взять за привычку жечь по зданию в сутки — под ударом находился его дом). Калеб набрал в походную сумку все необходимое: флягу со святой водой, томик библии в качестве талисмана, связку крестов, книгу с информацией про водопад, карту и так по мелочи. Подумал над тем, стоило ли брать визитки с оказываемыми им услугами и с адресом церкви… и все же запихнул их тоже — следовало смотреть в будущее, в котором его ждала восстановленная церковь с колокольней. Искупался в бочке, сменил сутану, привел в порядок светлые недлинные волосы и вышел за порог родного дома, за которым его ждал демон с мешком, перекинутым через плечо.

— Взял чью-то голову подкрепиться? — поинтересовался Калеб.

— А это, вообще-то, обидно.

Калеб перекрестил дом, перекрестил себя и случайно перекрестил демона, которому было хоть бы что.

Отправились в путь.

Утренний переполох стих. Хоть Калеб и слышал доносящиеся сетования о сгоревших редких трудах, о двух людях, героически погибших в ходе тушения пожара, и искренние, душераздирающие сожаления о сгоревшей днем ранее церкви…

— Неужели дело рук антихриста?

— Он самый, матушка, он самый.

…в общем и целом царило спокойствие. Калеб вдыхал родной воздух деревни, в котором еще чувствовались отголоски бушевавшего пожара, и смотрел на зеленые просторы, к которым прикипел душой и телом. Выстроенные в неровные ряды деревянные дома, огороженные заборами, пастбище со скотом на юге, небольшая пивная на западе, шумная толпа ребятни, кидающая друг в друга камни, — представлялись ему маленьким оазисом безмятежности.

Демон, идущий рядом, беззаботно смотрел по сторонам, будто в первый раз…

— Только не говори, что ты в первый раз оказался здесь. Среди людей.

— Ага, да, — кивнул демон. — Все так красочно, гораздо красочней, чем то, что описывали грешники. Хотя, — он задумчиво поднес палец к губам, — возможно, они не могли описать все детали, потому что жарились на углях.

— В котлах.

— Не, — демон вскочил на небольшой булыжник, постоял на нем немного и спрыгнул, следуя дальше за преподобным. — У нас градация. На углях самые разговорчивые обычно.

Они остановились возле ворот, за которыми заканчивалась деревня и начиналась широкая дорога, ведущая в поле и в лес. Светловолосая девушка в оранжевом платье, бежавшая к ним навстречу, помахала рукой, вынуждая остановиться.

— Преподобный Андертон, вы слышали, что произошло?

— С библиотекой? Страшная напасть, — покачал он головой, изображая сожаление и горечь утраты. Демон, смотрящий на него так, будто готовился прожечь глазами (вот уж не надо), сложил на груди руки.

— Да, — сказала девушка, опуская поникшую голову. — Сначала церковь ваша, теперь библиотека… чумной год.

— Високосный.

— Но мы нашли поджигателя! — Она резко подняла голову, смотря полными обожания глазами на преподобного. — Представляете, — заговорщически начала она и встала на носочки, приближаясь, — во всем виноват Февроний. Он последний выходил из библиотеки, старушки наши видели. А еще, поговаривают, он и церковь поджег, потому что все у ворот крутился и выходить не хотел.

— Бедная, заблудшая душа, — запричитал Калеб, перекрещиваясь.

— Вы не в обиде на него?

— Обижаться, дочь моя, все равно свою душу отдавать в руки сатаны.

Девушка быстро-быстро закивала, соглашаясь с преподобным.

— И что с ним теперь будет? — поинтересовался демон, делая шаг вперед.

— Как что? — удивилась девушка. — Предадут суду божьему и казнят на рассвете.

— Пусть отпустит ему господь все грехи, — произнес Калеб и покрестил рукой дом хорошего, порядочного мужика Феврония. Девушка перекрестилась. Демон недовольно шмыгнул носом.

— Вы куда-то направляетесь, преподобный?

— В странствие, дочь моя, — ответил он. — За церковь отмолить грехи нашей деревни. Необходимо мне очистить душу…

— Вот уж точно, — пробурчал демон.

— …и приблизиться к богу, — закончил он, гневно глянув на отвернувшегося демона.

— Куда ближе, батюшка? — распахнула глаза девушка, прижимая руки к груди. — Вы с ним и так на короткой ноге.

— Мой путь лежит в вечном странствии в попытке приблизиться к спасителю.

— Батюшка, вы такой!.. Такой!.. — девушка, не вынеся переполняющих ее эмоций, вцепилась в его руку и поцеловала ее. — Пусть ваш путь будет легким! — пожелала она и, раскрасневшись от своей же дерзости, убежала.

Калеб, брезгливо посмотрев на руку, вытер ее о сутану и вышел за ворота. Недовольный демон последовал за ним, пиная попавшийся на дороге камень.

— Калеб, — произнес он через несколько минут, когда по правую и левую сторону от них простилалось чистое поле; деревня осталась позади, постепенно превращаясь в маленькие кубики в виде домов. — Я вот, что понял.

— Просвети.

— Ты лицемерный сукин сын.

— Чем богат.

На том диалог и завершился.

После того, как они пересекли поле, они вышли на тропинку густого леса, за которым находилась соседняя деревня. Калеб не хотел бы появляться там и видеть старого недоброго знакомого, но на то, чтобы спуститься к оврагу и обойти ее, пришлось бы потравить половину дня (растягивать времяпрепровождение в компании демона он не желал) и встретиться лицом к лицу с чертополохом и крапивой (божья помощь, конечно, и способна на многое, но она явно не рассчитана на то, чтобы уберечь белые руки преподобного от порезов).

Первые несколько часов они шли молча. Разве что демон то и дело таращился на все, что видел, проявляя непомерный любознательный интерес ко всему живому. Калеб относился к этому… понимающе. Он вел бы себя так же, поднимись он из ада, в котором есть непонятный вай-фай и котлы с грешниками. Такая себе обстановочка.

Когда солнце начало клониться к горизонту, они сделали привал на небольшой поляне, усеянной одуванчиками, из которых демон принялся плести венок. Калеб снял с плеча сумку и посмотрел на развалившегося на траве демона, осторожно скрепляющего стебли и любующегося получающимся украшением. Он подумал, подумал да решил, что надо бы узнать имя дьявольского отродья. Достав флягу с водой и отпив немного, он спросил:

— Тебя как зовут-то?

— Люцифер, — ответил он, чуть высунув язык.

Калеб подавился святой водой и во все глаза уставился на расслабленного демона, в непонимании приподнявшего голову. Он хлопнул пару раз глазами, пока преподобный пытался собрать в кучу свои и в срочном порядке вспоминал молитву, подыскивая что-то, где упоминается изгнание сатаны.

— Нет, не этот. — Люцифер, отложив венок, сел и скрестил ноги, ероша волосы на затылке. — Мать назвала в его честь. Сказала, что у нас глаза похожи. Сейчас покажу. — Он достал из заднего кармана штанов медальон на черной цепочке и протянул его. Калеб, расслабивший плечи и спину, открыл медальон и увидел искусно выполненный портрет самого дьявола.

Дьявол, признаться, выглядел статно. Утонченные копыта, пара блестящих рогов (судя по всему, натираемых по нескольку раз в день), нос с очаровательной горбинкой и горящие красные глаза с зауженными кошачьими зрачками, в которых отражалось пламя преисподней с мучающимися в вечной агонии грешниками.

Калеб посмотрел на Люцифера, который с любопытством следил за его реакцией, слегка приподняв брови в ожидании комментария.

Люцифер был похож на Люцифера настолько же, насколько луна была похожа на помидор.

— Мать у тебя слепая, что ли?

— Ага, — Люцифер вздохнул, забирая медальон, — слепая.

Вопросы, возникшие в голове Калеба, отпали сами собой.

Калеб, прислонившись к стволу дерева, взял в руки флягу и покрутил ее. Все же, стоило признать, свалившийся ему на голову демон меньше всего походил на, собственно, самого демона. Он начал подумывать о том, что в адской канцелярии произошел сбой, какие-то бумаги перепутались и — вот, пожалуйста, результат.

Результат сидел напротив, подперев щеку рукой, и смотрел на то, как муравей полз по желтым цветкам. В представлении Калеба тот должен был не смотреть на муравья, а сжигать егои отплясывать на его маленькой могилке.

— Тяжело, наверно, с таким именем?

«И с таким сатанинскоотступническим взглядом на ад», — хотел продолжить он.

— Не, у нас много Люциферов. Одно время вообще волна была. В тринадцатом веке, когда вера в вашего ослабла, люди начали обращаться к нашему. Ну и возросла его популярность. О! — Люцифер убрал медальон в карман. — А у вас много Иисусов?

— Нет.

— А Христосов?

— …ты же в курсе, что «Иисус Христос» — это имя бога?

— Да ладно!

— Я смотрю, уроки истории ты прогуливал, — усмехнулся Калеб, сложив на груди руки.

— Я не прогулял ни одного урока. Просто в соседнем зале грешников в смоле купали, они орали постоянно, ничего разобрать нельзя было. И еще сидел я в самом конце класса, — уже тише произнес он. Калеб заметил перемену в его настроении, которая отразилась в опустившихся бровях. — Ха-ха, нет, я там сидел потому, что мест больше не оказалось, а не потому, что меня чморили, — Люцифер широко улыбнулся, заводя руку за шею и почесывая ее.

Калеб понял: пиздел.

Такого, как Люцифер, чморили бы и в его церковно-приходской школе, и там, где он получал сан преподобного.

— Че еще расскажешь? — спросил Калеб, меняя болезненную тему, потому что смотреть на разочарованного Люцифера было немножко грустно и самому ему (богобоязненный отец, если бы узнал об этом, умер бы второй раз).

Слушать россказни дьявольского отродья запрещалось на законодательном уровне еще два столетия назад, когда придворная дама, поддавшись чарам одного из них, зарезала всю королевскую свиту ножом для разрезания бумаги. Но Калеб никогда не отягощал себя следованию законов — всегда можно было помолиться и устроить себе исповедь со всеми вытекающими. Поэтому, стараясь не показывать интереса (много ему чести), расспрашивал Люцифера о строении ада. Он узнал, что Данте в своей «комедии» не приблизился ни на йоту к истине.

— Наш главный разозлился, когда прочитал ее, — сказал Люцифер, свободно раскинувшись на поляне; законченный венок он крутил в руках. — Ну еще бы — этот дурень засунул Люцифера в самый низ, так еще и в лед запихнул. Да у Люцифера свой особняк с прислугами!

— Неплохо устроился.

— Так правитель ада же. Данте, кстати, он запихнул в самый низ. Уже четвертое столетие уголь сортирует, сдохнуть второй раз хочет.

Общаться с Люцифером оказалось до странности легко, словно он не с демоном беседу вел, а с соседским парнем, взгляды с которым по контрасту могли дать фору черному и белому, но при этом не выводили из себя и не вызывали желание послать к чертовой матери. За обычной, непринужденной беседой Калеб не заметил, как уснул.

Проснулся он от того, что настырные лучи солнца плясали на его лице. Он поднялся с земли, отряхнул сутану и увидел Люцифера, лежащего на поляне на животе и трясущего в воздухе ногами. На его голову был криво напялен венок.

— Поднимайся.

Люцифер вздрогнул и, свернув деятельность (Калеб предполагал, что тот либо писал что-то, либо рисовал — впрочем, ему было все равно), резво поднялся, запихивая предметы в мешок, и в спешке не уследил за тем, как явно полюбившийся венок упал. Калебу пришлось его поднять и нацепить на курчавую голову, получив в подарок теплую благодарственную улыбку, от которой пробила дрожь. Калеб выпил святой воды.

Путь продолжился. Вскоре лес поредел, и они вышли на дорогу, ведущую прямиком в соседнюю деревню. Калеб держал в руке флягу, в которой осталось совсем немного святой воды, поэтому он хотел как можно быстрее добраться до источника или колодца, чтобы пополнить запасы.

На дороге, расположенной поперек их пути, показался седой дед, катящий телегу, в которой находились коробки с фруктами. Он, выйдя на главную дорогу, повернул и направился в сторону близлежащей деревни. Какое-то время Калеб и Люцифер следовали за ним, пока не обогнали еле тащащегося старика, уставшего от жары и тяжело дышащего в такт скрипучей телеге — почти что дуэт, в котором у двух участников отсутствует слух.

— Может, ему помочь? — тихо спросил Люцифер, наклоняясь к Калебу.

— Страдания и тяготы закаляют дух и усмиряют плоть, — ответил Калеб, и бровью не поведший.

— Да ты просто напрягаться не хочешь, — Люцифер прищурился.

У Калеба в доме хранился прописанный список действий на множество ситуаций, в которых его высокопарные речи могли принять за знакомое каждому прохвосту вранье. В данном случае ему следовало ужаснуться и простить в молитве того, кто так нагло клевещет на правую руку господа. К слову, таких ситуаций с ним происходило не так уж и много. Возможно, поэтому разыгрывать спектакль перед Люцифером хотелось меньше обычного. Он и так разгадал его двойственную натуру, так что, как говорится, хрен с ним, прости господи.

Калеб ухмыльнулся Люциферу и прошел мимо старика.

— Я могу вам помочь? — спросил Люцифер. Калеб закатил глаза.

— Ты что же, думаешь, я не справлюсь с такой легкой ношей? — обиделся старик.

Ноша могла иметь любое определение, кроме легкой.

— Нет-нет, я просто так, мало ли, — Люцифер завел руку за голову, почесывая макушку.

— Лучше воды-ка мне дай, если помочь желаешь, а то свою в доме оставил.

Люцифер радостно кивнул и выхватил у преподобного флягу с водой.

— Держите, — протянул Люцифер флягу, не обращая внимания на тяжелый взгляд, направленный в его затылок.

— Спасибо, добрый человек. И вам спасибо, святой отец. — Старик открутил крышку.

— Не меня благодари, а господа, что свел наши пути, — монотонно сказал Калеб и остановился в ожидании, когда ему вернут флягу, и понадеялся, что старик не осушит всю воду.

— Спасибо, господи, — перекрестился мужчина, приложился к фляге и упал замертво.

— Он умер! — ужаснулся Люцифер, закрывая широко раскрытый рот руками.

— Неужели нельзя аккуратнее, — посетовал Калеб, смотря на разлившиеся остатки воды.

Старик, растянувшийся на земле, не дышал. На его лице застыло выражение всемирного покоя. Покоя, который заслужили все честные трудяги, такие же, как и мужик Февроний, распрощавшийся с головой часом ранее.

— Эй-эй, Калеб, что это такое? — Люцифер склонился над мужчиной, поджимая трясущиеся губы.

— Воля господа.

— Калеб!

— Откуда я знаю? — Калеб вздохнул и подошел ближе. — Может, сердце прихватило. Ты посмотри, что он тащил.

Телега, нагруженная доверху коробками с яблоками и грушами, разом будто бы стала меньше, словно разделяла скорбь Калеба по ушедшему в иной мир хозяину. Калеб посмотрел на коробки, протянул руку и принялся перебирать яблоки, выискивая те, что повкуснее. Протер фрукт о рукав сутаны и откусил, чувствуя во рту растекающуюся сладость.

— Яблоко? — протянул Люциферу второе. Тот обреченно взглянул на спелое яблоко и нехотя взял его.

Калеб наклонился, чтобы поднять пустую флягу, и, почувствовав неладное, принюхался к горлышку.

— Пахнет чем-то странным, — ответил Калеб на брошенный в замешательстве взгляд Люцифера.

Люцифер взял у него флягу и принюхался, широко разводя крылья носа; Калеб посчитал, что это выглядело комично.

— Сера, — обреченно сказал Люцифер и отдал флягу Калебу. — Я этот запах везде узнаю.

Возникла тишина. Только пение проснувшихся птиц разбавляло гнетущую атмосферу.

Не нужно было спрашивать у тополя, чтобы понять, что святая вода во фляге преподобного приобрела запах серы не из воздуха и не из рук божьих.

Из рук сатанинских.

— Это я его так, да? — Люцифер выглядел совершенно потерянным; яблоко в руке готовилось выпасть в любой момент.

— Если тебя это успокоит, он бы умер в любом случае.

— Так можно обо всех сказать вообще-то.

Калеб пожал плечами и кинул флягу на телегу, избавляясь от средства непреднамеренного убийства. Он достал крест, достал четки, принимаясь читать молитву об упокоении. Не просто же так он носит сутану (да и Люцифер, увидев его в работе, чуть приподнял поникшую голову).

Не то чтобы его волновал Люцифер.

Закончив чтение молитвы, он убрал свой арсенал в наплечную сумку.

— Мы так его и оставим? А вдруг его… волки там? Или кролики?

— Кто-нибудь подберет, — Калеб махнул рукой; он сделал все, что мог, прочитав молитву и попросив об упокоении души. — Не отставай.

Они продолжили путь, оставляя мертвого старика и брошенную телегу позади, и вскоре оказались возле информационного столба, предназначенного для новостей из деревни «Самодуровка». Он увидел на табличке прикрепленный листок с информацией о том, что сегодня будет проводиться праздник — «Проклинание сатаны».

Калеб покосился на демона, все еще расстроенного внезапной смертью старика; яблоко в его руке было не тронуто, да и венок на голове словно бы начал увядать. Люцифер выглядел так, будто не человек умер, а был пропущен сытный ужин.

— Мы можем обойти это, — предложил он, указав пальцем на записку. Люцифер, внимательно прочитав ее, замотал головой.

— Нет, пойдем. Ты же говорил, что обход займет половину дня.

— Ты уверен, что хочешь пойти туда? На этом празднике они будут нелицеприятно высказываться о сатане, — произнес Калеб и ужаснулся.

Все, докатился. Беспокоится о душевном состоянии дьявольского отродья. Можно было ставить печать «негоден» на документе, подтверждающем его сан. Деловые отношения с демонами у священников встречались довольно часто, потому что то, что не мог сделать господь из-за чрезмерной занятости, мог сделать оппозиционно настроенный по отношению к нему конкурент. Вот только испытывать при этом поднимающееся волнение…

Калебу как никогда нужна была святая вода.

Может, он реально суккуб какой? Подвид одноклеточный…

— Люцифер, когда давал интервью, говорил, что нельзя из-за всяких идиотов отступать от намеченной цели. Нужно всегда двигаться вперед и проходить мимо соперников с гордо поднятой головой.

Калеб сощурился:

— А ты фанаточка.

— Просто мне нравятся уверенные в себе существа, знающие, чего они хотят, — твердо произнес он и зашагал вперед. Обернулся, смотря на Калеба из-под упавшей на глаза кучерявой челки. — Идешь?

…Реально суккуб.

========== Часть третья, в которой церковь сгорела вместе с преподобным ==========

Калеб и Люцифер подходили к главным воротам деревни, возле которых выстроилась очередь путников, пришедших на праздник по случаю изгнания сатаны со всей округи. Народ обсуждал события последних дней, делился впечатлениями от новых прочитанных коротких объявлений (кто-то шепотом рассказывал о недавно написанной богоотступнической книге, в которой разношерстная компания отправилась на край света по знакомым каждому жителю местам — писатель, отбывающий наказание, хорошо знал географию) и через слово проклинали сатану. Иными словами, в очереди царила приятная атмосфера, полная гармонии .

— Что они делают? — спросил Люцифер, тыкнув пальцем на мужчин, стоящих возле деревьев с топорами.

— К празднику дрова для костра колют, — ответила впереди стоящая женщина в желтом платке с подсолнухами, держащая корзину с ягодами. — Сатану будут сжигать на закате, пропади он пропадом.

— А сжигать зачем? Он же… — Люцифер изобразил пальцами всполохи пламя, — вы поняли.

Калеб никогда не понимал идеи своего давнего знакомого, учредившего праздник (вот же говнюк). Зачем нужно было сжигать того, кто с огнем был неразлучен? Это как в качестве наказания для рыбы, сожравшей червя, определить ее в прорубь без права на амнистию.

— Так не в святой же воде его купать, будь он проклят, — донеслось с конца очереди. — Воды нет, дрова есть!

— А лес, значит, можно рубить? — Люцифер нахмурил брови, всем видом показывая свое недовольство; губы надул, посмотрел на каждого в очереди так, будто те были идиотами-идиотами. — Вы совершенно не хотите думать об экологии.

— Че, малец? Эко… чего? — переспросил мужчина, выпячивая подбородок и растопыривая ноздри.

Калеб поспешно наклонился к Люциферу, пока не особо сведущие умы не накинулись на них с кулаками. Он был давним свидетелем того, как мужичка, пытающегося пролезть вперед, забили камнями до смерти; Калеб тогда сделал все, что мог, — отмолил его душу и прошел вперед, пока в очереди раздавались «охи» и «ахи». Калеб, чувствуя нервозность, начинающую появляться в очереди, тихо сказал:

— Сдался тебе этот лес. Его и так везде полно.

— Посмотрим, что ты скажешь через триста лет.

— Он что… из этих? — мужчина, пригладив бороду, презрительно посмотрел Люцифера, кривя лицо так, что то стало похоже на жабье. — Из колдунов, мать их?

— Калеб, ты ничего не понимаешь. Наши исследования показали, что если на данном…

— Колдун, — послышался звук смачного плевка откуда-то справа.

Очередь разразилась недовольством. Калеб знал, что народ раздражают два типа людей: умные и рыжие, о чем свидетельствовало существование инквизиции. Люцифер рыжим не был, но вот умным… умным его тоже назвать было нельзя… но…

— Не слушайте его, добрые рабы божьи, — вступил Калеб, кладя на кучерявую макушку с венком руку и склоняя его голову. — Он юродивый. Рубите лес дальше.

К юродивым относились с почтением, поэтому и шумиха в очереди утихла так же быстро, как и разгорелась. Да и то, что данная характеристика была произнесена самим преподобным, успокоило нервную публику. Люцифер же продолжал возмущенно взирать на вырубку деревьев и громко стучать ногой по дороге.

Наконец они подошли к главным воротам и встали перед монашкой, отправленной из мужского монастыря на помощь в проведении мероприятия.

— Добрый день, милые путники, — обратилась к ним блаженная, взирая пустыми глазами. С такими людьми его профессии Калеб предпочитал не сталкиваться, потому что уж слишком… слишком они во всем были. Жили по нормированному графику, постоянно сидели на диете, отдавались делу всем сердцем и особо ничего не хотели от жизни, потому что относились к ней, как к черновому варианту, чего сам Калеб категорично не понимал. — Ваши имена?

— Мое имя Калеб Андертон, сестра.

— Благодарю, преподобный Андертон, — как в замедленной съемке повторила она, чиркая в листке имя. — Ваше имя?

— Люцифе…

— Люций, — перебил его Калеб, пихая локтем в бок, отчего Люцифер подпрыгнул; венок упал с его макушки, пачкаясь в грязи. — Его зовут Люций.

— А мне показалось, что я услышала окончание «фер», — монашка склонила голову на бок, все так же глядя на демона пустыми глазами.

— «Фыр», — хихикнул Люцифер.

— Люцифыр, — повторила монашка, склонив голову на другой бок и преподнеся к губам перо. — Чем-то на «Люцифера» похоже.

— Побойтесь бога, сестра, ничего общего, — вступил Калеб и снова пихнул Люцифера, пока тот не сморозил очередную глупость — по глазам ведь видел, что хотел.

— Калеб Андертон и Люцифыр. — Монашка написала имя второго на своем листке. — Добро пожаловать на наш праздник.

Калеб и Люцифыр, тьфу, Люцифер прошли через ворота и оказались в деревне, в которой уже вовсю шло празднование. Несколько невысоких домов, украшенных перевернутыми крестами и капустами, из которых были вырезаны козьи головы, выстроились в неровный ряд поперек дороги. Деревянная высокая церковь с высоким сводом и вторым этажом, на котором находился колокол (Калеб стиснул зубы от досады), стояла в центре деревни, обнесенная невысоким забором; на нем были начерчены слова святого писания (Калеб сжал кулаки — это была его идея в качестве проекта еще в годы обучения, которой он по неосмотрительности поделился). Со всех уголков близлежащих деревень были привезены сладости и кондитерские изделия, продающиеся прямо на телегах, к которым были выстроены длинные очереди. Калеб догадался, что мертвый старик собирался занять одно из пустующих мест. Сбоку раздавались глухие звуки удара ножа о дерево — в тире нужно было метнуть нож прямиком в несколько маленьких деревянных фигурок дьявола. Громкая приписка на столе гласила: «Пять пападаний в сотану = карзина грыбов». Предложенные грибы, не вызывающие доверия, вполне могли привести победивших к дьяволу.

Шумная толпа веселилась. Человек, выпускающий огонь ртом с помощью странных приспособлений, ходил вокруг рядов и мог в любой момент придать огню собравшихся. Громкие, радостные голоса доносились со всех сторон, в одной из которых водился хоровод. Среди суматошно мелькающих лиц Калеб заметил Люцифера, умудрившегося занять место среди деревенских, взявших его за руки. Они кружились вокруг мужчины, ряженого в козла, которого бил плетью другой, одетый в белые одежды и венец.

Чего только на белом свете не увидишь.

Люцифер, заметив Калеба, широко улыбнулся и предложил ему присоединиться кивком головы. Отказ прилетел ему в лицо.

Калеб потер заболевшие виски — действие, которого он не совершал со времен учебы в…

— Преподобный Андертон, — услышал он до трясучки знакомый голос. Калеб повернулся и увидел невысокого темноволосого парня с мелкими поросячьими глазами; он был одет в рясу из шелка, заказанную в дорогом ателье в столице. На груди зиял красный крест с рубинами и гранатами.

«Чертов позер», — подумал Калеб.

— Преподобный Фиргусон, — поздоровался он с давним приятелем, с которым проходил обучение в священники.

Человек, выпускающий огонь, встал рядом с ними и дыхнул в пространство между, после чего удалился к другим.

Почти что красочное обозначение напряжения между двумя божьими руками.

Линус Фиргусон был тем человеком, которого Калеб предпочел бы никогда не встречать. Все начиналось нормально — они познакомились на курсах для получения сана в столице и сразу же невзлюбили друг друга. Людей по природе своей зачастую отталкивают те, кто похож на них самих. Так сказать тщательно игнорируемые недостатки предстают в полном свете и стремятся стать еще ярче.

Линус стал его главной проблемой на пути к вечному блаженному существованию в греховной жизни. За их соперничеством следили всем курсом, периодически делая ставки и используя в качестве валюты просфоры. Все начиналось безобидно: сначала они соревновались в том, кто больше выучит молитв, затем в том, кто дольше простоит на коленях. Вскоре в ход пошли случайные души, за которые нужно было помолиться и отправить на небеса. Калеб тогда лидировал на одну проведенную панихиду, пока их учебу в преподобные не покинули два брата-близнеца, которых по удивительному стечению обстоятельств Линус первым обнаружил мертвыми.

На последнем году обучения Линус с отличием сдал экзамены, тогда как Калеб и вовсе перепутал «Pater noster*» и «Gaudeamus*», что было на него совершенно не похоже. Линус получил отличные рекомендации, а его церковь, доставшаяся в наследство от скоропостижно умершего отца в тот же момент, в которой Линус вернулся в отчий дом, стала пользоваться популярностью в округе. Калеб слышал (и видел), что некоторые столичные жители отправлялись к нему в деревню на воскресную службу и игнорировали его, Калеба, церковь, которая располагалась ближе.

Калебу не помогали даже визитки, которые он специально писал днями и ночами и раздавал каждый раз, когда покидал родную деревню, чтобы предаться балагурству и кутежу в столице. Его жизнь была беззаботной, но от понимания того, что она могла быть еще беззаботнее, становилось душно и приходилось вдыхать ладан, чтобы успокоиться (ладан вскоре помогать перестал и его место заняла чудо-трава).

— Рад видеть тебя, брат мой, — произнес Линус и поклонился ему, отчего темные растрепанные волосы попали в такие же темные глаза.

— Я рад видеть тебя больше, мой брат, — сказал Калеб и поклонился в ответ.

Оба преподобных посмотрели по сторонам и убедились, что никто не обращает на них внимание.

— Чего это ты решил пожаловать в мою скромную деревню? — Линус не улыбался; саркастичность плавилась в его душе, не находя запасного выхода. — Все-таки понял, что держать церковь тебе не по уму и пришел ко мне просить помощи? Могу предложить тебе выносить поднос с просфорами, ведь больше ты ни на что не годен.

— Не меряй всех по себе и не унижайся. В чем дело, брат мой? — Калеб картинно прислонил руку к груди. — Так ведешь себя, словно боишься, будто я переманю твоих прихожан.

— О тебе слухи ходят в столице, брат, — Линус подошел ближе, позволяя ухмылке появиться на тонких губах (очень уж Калебу захотелось окропить их кровью); темные брови, под цвет отросших волос, пакостно изогнулись. — Говорят, что с демонами хороводы водишь да с ведьмами спишь. Кто же к такому пойдет в паство?

— Ну к тебе же пошли несмотря на то, что ты на зачет по ветхому завету насосал, — хмыкнул Калеб.

Линус от обиды вспыхнул, не находя слов для ответа.

— Калеб, вот мог бы перестать строить из себя недотрогу и пойти со мной в движущийся круг, — сказал подошедший Люцифер, вставший рядом с ним. — Здравствуйте! — поздоровался он. — Я Лю… Люций!

Линус смерил демона пронзительным взглядом.

— А ты, я смотрю, личным демоном обзавелся, — произнес Линус.

— Да, — Калеб снял с плеча сумку и всучил ее в руки Люциферу. — Вещи мои таскает.

— Заключил договор ради того, чтобы этот ничтожный приспешник таскал твои пожитки? Это слишком даже для тебя, — Линус картинно прикрыл глаза.

— Меня пару лет назад повысили, вообще-то, — нахмурился Люцифер.

— До кого? — иронично изогнул губы Линус.

— До приспешника третьего уровня, — гордо произнес Люцифер, приподнимая нос. — Поэтому я не могу называться «ничтожным».

Линус засмеялся.

Калеба учили, что насилие — это плохо и вредно, но иногда…

— Святой отец, не поможете? — обратилась к Линусу девушка.

— Прошу прощения, преподобный Андертон, — он поклонился и развернулся, уходя вместе с девушкой. — Надеюсь, вы останетесь в нашей скромной деревне и посетите праздник.

Калеб не ответил ничего. Он, забрав свою сумку и повесив ее на плечо, направился к выходу, желая как можно быстрее убраться отсюда.

— Калеб, — Люцифер вцепился в его руку, заставляя остановиться, едва он сделал шаг. — Давай подождем конца праздника. — И сложил руки в молитвенном (это законно? демоны за это не получают удары плетью?) жесте. — Пожалуйста.

— У нас нет времени.

А еще Калеба тошнило от одной мысли провести здесь вечер и ночь.

— Я никогда не был на таких мероприятиях. У нас, конечно, тоже есть праздники… всемирный потоп, поедание яблока в Эдеме или разрушение Содома и Гоморры, но здесь… — Люцифер посмотрел по сторонам и развел руки в стороны: — Такая атмосфера!

Калеб мог покляться, что почувствовал, как его сердце кольнуло от появившихся около зеленых глаз лучиков и счастливой улыбки, ради которой наверняка когда-то кого-то прибили.

Калеб выдохнул, судорожно читая «Pater noster».

— Ты же понимаешь, что это праздник по случаю ненависти к сатане? К вашему главному. Что он скажет-то?

— Поржет? Ну пошли, пожалуйста, ну месье преподобный.

— Я же просил не называть меня так, — Калеб скривился. И, посмотрев в умоляющие глаза (одна ошибка и ты ошибся, Калеб), сдался. Люцифер в данный момент был воплощением своего имени — он так же ярко сиял. У Калеба от яркости заболели глаза и что-то явно ударило в голову; рассудок помутился — никак иначе объяснить то, что перед ним еще долгое время стояло улыбающееся лицо дьявольского отродья, было нельзя.

Калеб не любил подобные мероприятия. Народу много, все лезут, просят благословить и взвалить на плечи свои проблемы, чтобы услышать в ответ ложь о том, что бог все простит (может быть и простил бы, если бы Калеб не забывал иногда — все мы люди — отправлять мысленные прошения в небесную канцелярию). Поэтому оказываться в таких местах он предпочитал, не нося сутану. Не бежать же переодеваться… да и не в чего было. Да и Линус, будь он проклят, прости господи, маячащий неподалеку, явно не оценит его преображения и наверняка донесет до столицы, что поведение преподобного Андертона не соответствует его сану (еще и рисунок в качестве доказательства прикрепит, с ублюдка божьего станется). Калеб и так подозревал, что слухи о нем не могли взяться из воздуха…

Хороводы с демонами, что за глупости…

Разве что с одним, который улыбался, носясь туда-сюда, и с любопытством глядел на устроенные деревенскими конкурсы. Люцифер старался поучаствовать в каждом, будто если он пройдет мимо одного, то праздник обязательно испортится (плюс в этом был — Люцифер выиграл ему новенькую флягу с изображением сатаны).

Калеб мотался с ним (и присматривал — опять докатился), периодически благословляя людей на удачную охоту, рыбалку, убийство и поступление в столицу.

— Калеб, — позвал его Люцифер, когда солнце готовилось зайти за горизонт, а на главной площади возле церкви собралась толпа в ожидании, когда же установят чучело сатаны. Демон держал в руке выигранную в армрестлинге деревянную фигурку козла, прислонялся спиной к стволу дерева и плечом к сидящему рядом преподобному.

— Что?

Демон, открыв рот, тут же его закрыл и смущенно отвернулся.

— Хотел сказать «спасибо». Еще раз.

…Калеб был тронут. Его неустанно благодарили прихожане, но отчего-то слышать это почти детское «спасибо» было немножко… тепло. Калеб поднял глаза к небу; не хватало еще ко всяким демонам, не похожим на демонов, привязываться.

— Спасибо в карман не положишь, дурачина, — произнес он из чистой вредности.

— А тебе по статусу нельзя обзываться.

— Будет еще демон учить преподобного, как ему выражаться.

— А вот следовало, вообще-то, — Люцифер, повернувшись к нему, высунул язык, за что получил подзатыльник.

Если вы хотите посмотреть на то, как преподобный в шутку бьет веселящегося демона по затылку, вам следует прийти в деревню «Самодуровка», в которой с минуты на минуту будет сожжен сатана.

— Смотри, — Калеб указал кивком головы вперед, на площадь возле церкви, на которой толпа мгновенно оживилась.

Несколько человек выносили чучело дьявола с табличкой «Дьявол» и ставили его к сложенным дровам. Преподобный Линус вышел из церкви и встал перед козлом отпущения — искусно изготовленным чучелом. Он громко прочитал проповедь и пообещал: «Когда-нибудь зло из сердец людей, вызванное сатаной, канет в огненные лавы вместе с ними же».

— Вы с ним не ладите, да? — поинтересовался Люцифер, глядя на то, как большая свеча подносилась к дровам.

— Приятель со времен учебы. Редкостный ублюдок.

— Он мне не понравился. Такой же лицемер, как и ты, только хуже.

— Даже не знаю, принимать это за комплимент или снова ударить тебя.

Чучело сатаны вспыхнуло, мгновенно обхватываемое ярким пламенем под возбужденные крики, хлопки и «сдохни, мразь!». Люцифер тоже закричал «ура» и захлопал громко в ладоши. Калеб, окончательно привыкший к его закидонам, лишь закатил глаза.

Позднее толпа начала расходиться в поисках места на свежем воздухе под деревьями, чтобы переждать ночь и на утро отправиться в путь. Возле некоторых палаток еще толпился народ, но вскоре почти вся привезенная провизия закончилась. Палатки-телеги закрылись. На деревню «Самодуровка» опустилась ночь, прогоняя с неба отголоски закатного солнца и высыпая на него яркие звезды.

— Я все понять не могу, — начал Калеб; Люцифер, закинувший руки за голову и любовавшийся звездами, которые отражались зелеными огоньками в его глазах (Калеб не смотрел, нет-нет), повернулся к нему, — откуда у тебя столько силы. Тебя в детстве уронили куда?

— Соседи рассказывали, что мать меня часто в детстве роняла.

— Да по тебе видно, что ты пришибленный. Я в целом имею в виду? В котел со светлой силой или еще куда?

— Не. И почему это я пришибленный? — Люцифер надул губы.

— В первый раз встречаю демона, который хочет попасть в рай. То есть… я не встречал демонов, кроме пьяного демона перекрестка, но… — Калеб взъерошил свою челку, пытаясь подобрать слова. — Я хочу сказать, что это странно.

— А ты знаешь, какие в раю льготы? Оплачиваемый отпуск, — Люцифер принялся загибать пальцы, — каждому ангелу по облаку, трудовая книга и даже пенсия! У нас только котел на совершеннолетие! Наш главный…

— Да тихо вы! — шикнула на него женщина в возрасте, лежащая у соседнего дерева и прижимающая к себе корзину с грибами. — Напьются в дрова, а потом уснуть не дают!

Калеб лег чуть ближе, чтобы не мешать нервным особам отправляться в царство снов (и, судя по грибам, на тот свет).

— Наш главный, — прошептал Люцифер, поворачиваясь к нему и сразу отводя глаза, — хочет все модернизировать, но совет приближенных демонов против. Они следуют традициям и не хотят равняться на рай… будто это что-то плохое — взять чужой опыт и переработать его.

Калеб подложил под щеку руку, чувствуя, как начинает куда-то проваливаться.

— Я просто хочу, чтобы всем было хорошо, — его слова прозвучали слишком наивно и, словно Люцифер сам это понял, оправдался: — Я понимаю, что такое невозможно, но вдруг.

— Ты определенно самый странный демон.

И среди людей он был бы тоже самым странным, потому что таких Калеб за всю свою недолгую жизнь никогда не встречал.

Калеб привык к другому. Мало того, что в детстве папаня, по поведению больше похожий на хряка, убивал в нем маленькую верю в человечество вечными пьянствами и шедшими в копилку избиениями, так еще и учеба в столице на получение сана открыла перед ним глаза окончательно: все было, вообще-то, хреново, куда ни глянь. Став преподобным в родной церкви, он убедился, что в каждом мало-мальски претендующем на нейтральный статус человеке таилось то еще гнильцо.

А тут этот Люцифер, вылезший из-под земли, с глазами светлыми-светлыми…

— Нам, кстати, всегда говорили, что преподобные — это самые добрые люди, которым лучше не попадаться на глаза, если мы выберемся наверх. Типа что вы можете испортить наше демоническое начало, привнеся в него свет.

— Ну, что я могу сказать… — серьезно произнес Калеб и выждал драматичную паузу для большего эффекта: — Наебали.

Люцифер, прислонив кулак ко рту, глухо засмеялся.

Калеб, смутившись, отвернулся.

Проснулись они тогда, когда уже начало светать. Калеб потянулся, плеснул в лицо святой водой из новенькой фляги, на которой ему улыбался сатана, и убрал ее в сумку. Женщина с корзиной грибов, лежащая рядом, не проснулась. Калеб под пристальным взглядом Люцифера поднялся, чтобы прочитать молитву за упокой.

— Я сбегаю за едой, пока еще не все разъехались, — предложил Люцифер, потягиваясь и широко зевая. — Только денег дай.

— Ты же демон. Обмани и укради.

— Калеб, это невежливо, — нахмурился Люцифер.

Люцифер получил необходимую сумму и, сжимая монеты в одном кулаке, а фигурку с козлом в другой, побежал прямиком к лавкам. Уже приближаясь к одной из них, он заметил необычный фиолетовый цветок, растущий у входа в церковь. Люцифер, опасливо оглянувшись на Калеба, который давал совет и свою визитку подошедшему к нему старику, метнулся к цветку, чтобы сорвать его. В аду такое можно было увидеть в наполовину сожженных книжках (некоторые рассыпались в пепел сразу же, как только к ним прикасались).

— …в кувшин. А нечего этому козлу появляться на пороге моей деревни, — донесся до Люцифера знакомый голос — голос преподобного Линуса.

— Вы уверены, что это останется незамеченным? Все же, святой отец, это святой отец, а не просто ваш отец, — раздался второй, который Люцифер не знал. Он, пригибаясь, подошел поближе и выглянул из-за угла: за церковью стояли преподобный Линус и его помощник — диакон.

— Не неси чушь, — отмахнулся Линус и пригладил волосы на затылке маленькой рукой; он был ниже самого Люцифера едва ли не на половину головы.

— А если он заметит?

Линус громко рассмеялся, а потом, будто вспомнив, прислонил ладонь ко рту, заглушая рвущийся наружу смех.

— Когда этот олух видит вино, у него отключается мозг. Если представить, что он у него есть. Он что на выпускном экзамене не заметил, — Линус начал поворачиваться в сторону Люцифера; тот быстро спрятался, — что я в его кувшин отвар подмешал, что сейчас.

Люцифер, услышав приближающиеся шаги, побежал к Калебу, исходя праведным (насколько это было возможно, исходя из его сущности) гневом. Преподобный разговаривал с молодой девушкой, которая держала… кувшин, из которого наливала в небольшую кружку что-то красное и любезно предлагала испить вкуснейшее вино поздних сортов винограда.

Люцифер метил фигуркой козла в кувшин.

Но попал в лоб Калеба. С кем не бывает.

Калеб, мягко сказать, оказался в шоке. Он, повернувшись к Люциферу, увидел, как тот изображает руками крест и одними губами шепчет: «не пей».

— Святой отец! — девушка в страхе прикрыла рот рукой. — Вам бы научить его правильно креститься.

Калеб, не поворачиваясь к ней, театрально взмахнул рукой, и кувшин с вином выпал. Вино пролилось, орошая землю ядовитыми каплями. Калеб понятия не имел, что происходит, но все же решил, что лучше он доверится демону (дубль три — докатился), чем своему желанию напиться с утра пораньше.

— Ох, святой отец, что же вы…

— Дочь моя, прости меня за неосторожность. — Калеб наклонился, поднимая кувшин. — Всю ночь молился за вас, чтобы гнев сожженного сатаны не настиг вас.

— Батюшка, такое возможно?

— Нет ничего невозможного, дочь моя.

Когда он повернулся к Люциферу, то на прежнем месте его не обнаружил. Зато, глянув чуть вправо, к воротам церкви, заметил, как тот уверенно направлялся в храм божий.

— Что за… случай, — исправил он готовые вырваться нецензурные слова прежде, чем девушка, склонившаяся над кувшином, потеряет веру в святость языка.

Калеб направился за Люцифером, но не успел его догнать — тот вошел в церковь, в которой только началась утренняя служба. Преподобный остался стоять у порога, в непонимании смотря на то, как Люцифер продвигался вперед, разводил руки в стороны и вставал перед читающим проповедь Линусом.

Церковь вспыхнула в ту же секунду.

Народ повалил из нее, напоминая стадо испуганных овец, убегающих от голодного огненного волка. Прихожане протискивались в полуоткрытые двери, которые не могли справиться с толпой, и вскоре одна часть, самая хлипкая, сломалась под их натиском. Несколько человек упало, и по ним, не разбирая дороги, побежали другие, втаптывая их в святую землю. Из-за мелькающих голов Калеб видел, как Люцифер, преградив путь побелевшему от страха Линусу, ударил того выломанным распятьем по затылку, после чего, окруженный настигающим дымом, пропал в нем.

Калеб волновался о демоне. Демоны же не горят? Они огнеустойчивы? А если это не распространяется на святые места?

Забавно, что еще четыре дня назад он лично пытался спалить демона, а тут не находил себе места в ожидании, когда же тот выберется из горящей церкви. Он, так и не дождавшись Люцифера, сделал шаг вперед, чтобы лично достать идиота из пожарища, как тот вышел среди последних — он помог одному из прихожан, которому сломали ногу, подняться. Опустив беднягу на траву, он подошел к заметно расслабившемся Калебу.

— Это… — неловко начал Люцифер, соединяя указательные пальцы, — в меня бес не вселялся, если ты подумал об этом.

— Сомневаюсь, что в демона может вселиться бес.

— Может, если прививки вовремя не делать.

Калеб хмыкнул посмотрел на горящую церковь.

— Горит так же, как и сатана вчера.

— Красиво.

— Да.

— Господи, что же это за напасть-то! — запричитала старушка, падая на колени перед воротами в божью обитель. Рядом с ней повалилось еще несколько прихожан, упираясь руками в землю и проливая на нее горькие слезы.

— Преподобный наш в церкви остался!

— Горит заживо!

— За что же нам это?!

— Божья кара, — четко и уверенно произнес Калеб, привлекая внимание деревенских.

— Так это я же ее… — произнес Люцифер, смотря на то, как прихожане, внявшие словам преподобного, поднимают головы.

— Божья кара!! — громче повторил Калеб, взметая руки к небу и начиная молиться за раба божьего Линуса, прелюбодея и мужеложца, обманщика и слабоумного, потерянной душе, не устоявшей перед соблазном и присягнувшей на верность сатане. Короче говоря, Калеб нес все, что приходило ему на ум (половина, надо признать, была правдой), пока Линус, придя в себя после удара, истошно вопил, сгорая заживо.

Прихожане, внявшие словам преподобного Калеба, молились за черствую душу преподобного Линуса, позволяя ей очиститься через огонь.

Люцифер был единственным, кто на самом деле сопереживал Линусу, хоть и лично обрек его на смерть.

Когда пожар, поглотивший церковь, был потушен, Калеб принялся расхаживать по всей деревне.

— Вот моя визитка, пожалуйста, и вам визитка, заблудшая душа, и вам, — Калеб всучивал потерянным людям свои визитки — шанс пропиарить себя и свое дело выпадал не каждый день. — Да, церковь преподобного Андертона, помоги вам господи, возьмите визитку, церковь снова откроется через две недели, спаси вас бог.

Калеб не обращал внимание на то, как по деревне от мужиков с вилами бегал человек, выпускающий на прошедшем празднике огонь. Он истошно вопил, что никого и ничего не поджигал, умолял добрых людей, картинно отвернувшихся от него, помочь ему и, отчаявшись, воззвал о помощи к сатане, раз бог не внимал его мольбам.

Закончив с раздачей визиток, Калеб подошел к ждущему его у ворот Люциферу, который вдыхал аромат сорванного фиолетового цветка.

— Даже не спросишь, почему я его прикончил?

— И почему же?

Люцифер рассказал.

— Когда я молился за него, я держал пальцы скрещенными, — мстительно произнес Калеб и окинул разрушенную церковь взглядом. Посмотрел на потерянных людей, прижимавших к груди визитки, оглядел сгоревшее чучело сатаны, к которому привязывали огненного артиста, собираясь отправить его на тот свет, и вышел из деревни. Люцифер, поправив мешок на спине, последовал за ним.

Праздник «Проклинания сатаны» удался на славу.

Комментарий к Часть третья, в которой церковь сгорела вместе с преподобным

* Gaudeamus — студенческая песня (гимн) на латинском языке.

* Pater noster — молитва «Отче наш» на латинском.

========== Часть четвертая, в которой церковь сгорела, потому что пить надо меньше ==========

— Возвращайся в ад! — произнес шедший навстречу мужчина.

— Возвращайся в ад! — вторила ему женщина.

— Возвращайся в ад, — прокряхтел старый дед.

— Возфрасяся в йад! — сказала трехлетняя девочка.

— И долго это будет продолжаться? — У Калеба болела голова от преследующего их второй день речитатива. Поначалу он пытался избавляться от них с помощью крестов, но те, не выдерживающие наплыва нечисти, быстро изнашивались и ломались. Своего любимца, светящего неоновыми огнями, он носил на шее, но вскоре снял и положил в сумку — от светопреставления резало глаза.

— Пока моя мама не успокоится, — Люцифер шаркал по грунтовой земле и поднимал пыль, которая только чудом не попадала на его штаны.

Калеб и Люцифер проводили в пути восьмой день, за который не происходило ничего необычного.

…Кроме ожившего мертвеца, когда они проходили мимо кладбища. Он, выбравшись из могилы, за неимением возможности произнести хоть слово из-за отсутствия гортани, изображал пантомиму попадания в преисподнюю.

«Он показывает что-то неприличное?» — спросил Люцифер.

«Да, закрой глаза».

Мертвец, у которого не существующие нервы сдали раньше, чем плохо держащиеся кости, кинул в них свою левую конечность. Когда он бросал правую, хлипкие кости не выдержали и рассыпались, осчастливив пробегающую мимо собаку.

…Кроме преградившего путь соловья, истошно вопящего нечто нечленораздельное на своем соловьином, пока от перенапряжения того не разорвало в клочья. Люцифер сказал тогда, что ему очень жаль птицу. Калеб же сварил из птицы суп.

…Кроме нескольких кровавых надписей на дороге, на которых были выведены требования: «Люцифер, вернись в ад!». Шедшая рядом с ними женщина, прочитав надпись, там и померла — Калеб помолился за нее под строгим взглядом Люцифера.

«Вот если бы неграмотная была, — сказал тогда Калеб, — осталась бы жива. А ты все “образование, образование”».

Люцифер надулся и какое-то время оскорбленно молчал.

А еще.

По секрету сказать, Калеб чувствовал себястранно в обществе Люцифера. Но и без его общества тоже. То и дело возникающие мысли: «понравился ли ему соловьиный суп?», «не холодно ли ему в одной рубашке?» и «какая же у него ненормальная мать» не давали дурной голове Калеба покоя. Он чаще засматривался на вихрастую макушку, до которой то и дело намеревался дотронуться (и дотрагивался, потому что не всегда успевал себя одернуть). Смотрел на расслабленное лицо, когда тот спал, обнимая мешок с пожитками (что у него там вообще валяется? Калеб видел только фигурку сатаны в обличье козла и гусиные перья — его, между прочим, перья, взятые без спроса с рабочего стола). Даже почти не раздражался, когда тот пытался помочь встречным людям — то яблоки с деревьев достанет, то кошку с крыши…

Калеб начал подозревать, что он встрял во что-то серьезное.

Добираться до водопада предстояло еще неделю, за которую Калеба ждала незавидная участь с двумя возможными вариантами исхода: или его доконают прохожие, поддавшиеся демоническому колдовству не находящей себе место матери, или он доконает себя сам.

Калеб и Люцифер увидели вдалеке очередную деревушку, от которой за версту веяло смертью и горечью.

— Там что-то происходит, — Люцифер прислонил палец к подбородку.

— Хорошо, мы сходим и проверим, — произнес Калеб, уже привыкший к тому, что его периодически (всегда) затаскивают в малоприятные авантюры. Если уж его собираются затащить в очередное сомнительное мероприятие, то он сделает первый шаг лично. Калеб сильный и независимый и никакие симпатичные демоны ему не указ.

«Симпатичные?»…

Калеб ужаснулся.

Люцифер, поддавшись эмоциям, крепко обнял его, отчего они оба — и демон, и преподобный — впали в ступор. Постояли, обнявшись. Продолжили путь.

— Знаешь, — произнес Калеб, смотря на поле, на землю, на небо, облака, птиц, траву, людей, деревья, камни, еще раз на облака, траву, людей (куда угодно, лишь бы не на Люцифера), но так и не придумал, что сказать.

Да и не пришлось, потому что:

— А вот и мать моя, — сказал Люцифер; в его голосе было больше траура, чем на похоронах.

Калеб посмотрел вперед и увидел, как женщина преклонного возраста в темных одеяниях крепко держала за плечи испуганного мальчишку не больше пятнадцати лет, который не мог вырваться из хватки и чуть ли не ревел от накатившей безысходности.

— Хватит уже! Побывал в мире людей, посмотрел, как они живут, все, достаточно! Сердце материнское совсем не жалеешь. И как только я тебя воспитала!

— Она что… — произнес Калеб, — перепутала тебя с…

— Слепая же, — вздохнул Люцифер, пытаясь собраться с силами.

— Тебя перекрестить?

— Ха. Ха. Ха, Калеб, — мрачно произнес он, отчего Калеб криво усмехнулся. Собравшись с силами, демон зашагал вперед. — Мам, я здесь!

Демонесса отпустила парнишку. Тот, повалившись на дорогу и подняв пыль, отполз от нее, вытирая рукавом дырявой кофты все-таки выступившие на глазах слезы. Демонесса и по совместительству мать повернулась к Калебу и Люциферу, взирая на них белыми глазами с отсутствующими зрачками.

— Люцифер, — глухо произнесла она и побрела к сыну, представляющего из себя каменное изваяние.

Калеб отказывался участвовать в семейной драме, потому что у него было полно своих. Калебу нужна была святая вода. Или вино. Уже в голос рыдающему парнишке тоже. Калеб тактично оставил родственников в покое (мать не пыталась убить сына или затолкать его ногой под землю, что можно было считать за добрый знак) и подошел к нему, чтобы успокоить и поделиться своей болью.

— У меня была церковь, уважение паства, запасы вина и трава во дворе, — произнес Калеб, сидя на траве спустя пару минут. — И где я, как думаешь, оказался, сын мой?

— В жопе, преподобный? — предположил парнишка, которого, как выяснилось, звали Йован. Он сжимал флягу с водой, будто только та могла спасти его от желания броситься в канаву.

— Прямо там, сын мой, прямо там.

— Моя деревня тоже там. — Йован передал ему пустую флягу и подтянул колени, чтобы обхватить их руками. — Река вышла из берегов и затопила единственный колодец. А в реке нашей рыба брюхом кверху всплывает. Так что многие деревенские слегли в горячке. Что делать, понятия не имеем.

— Так богу бы помолились и все бы прошло, — дал умный совет Калеб, смотря на то, как мать Люцифера отчитывала сына за побег из дома.

— Наш преподобный Августин сбежал, — Йован поджал губы. — Заявил, что силы зла сильнее.

— У рая больше прав, чем у ада, — поделился сокровенной тайной Калеб и поднялся с земли, помогая встать и Йовану. — У ада народ более… хваткий.

— Преподобный Андертон, они что, правда демоны? — прошептал Йован, смотря на идущих к ним навстречу демонам.

— Нет, актеры.

— Слава богу, — перекрестился Йован. — Нам еще демонов не хватало для полного счастья.

Так счастливая четверка и вошла в деревню, в которой царила атмосфера смерти, летающая от дома к дому черным облаком воронья.

— Красота, — произнесла демонесса, жадно вдыхая запах тления и болезни.

— Кошмар, — сказал Люцифер, обхватывая себя руками и делая шаг к Калебу, который едва не притянул его к себе, чтобы обнять волнующегося идиота, но вовремя ударил себя по лбу (не физически).

В поникших крышами домах не горел свет. Одинокие люди, опустив головы, шли по главной, пустой дороге, на которой валялись трупы овец; они, как сказал Йован, сначала озверели, потом сломали ограду загона, а после и вовсе умерли в центре деревни. Стайка прожорливых мух, летающая над ними, была едва ли не единственным признаком жизни на празднике смерти.

— Ну? Где ваш колодец? — спросил Калеб у Йована, который был настроен скептично для человека, нуждающегося в помощи; будто с побегом преподобного Августина у него пропала всякая вера в благополучное разрешение царящего мрака. Он направился вперед и махнул компании рукой, чтобы те следовали за ним.

Они прошли мимо деревянной церкви, возле которой на грязных тряпках лежали умирающие жители, испускали громкие стоны и обреченно смотрели на отвернувшийся от них крест на куполе.

Колодец, расположенный на опушке возле леса, еще на подходе к нему перестал вызывать доверие из-за доносящегося кислотно-зловонного запаха.

— Зачем они пили эту воду, если понятно, что с ней что-то не так? — спросил наклонившийся к колодцу Люцифер, стараясь дышать ртом. Он секундой позже отошел от него на несколько шагов, потому что запах не шел ни в какое сравнение с тем, к которому привыкли демоны. — У нас даже с плохо работающей вентиляцией такого смрада нет.

Калеб безрадостно смотрел на бурлящую воду в колодце. Казалось, будто та хотела что-то сказать, но не могла издать ни единого звука, кроме странного чавканья.

— Массовое самоубийство, — произнесла мать Люцифера — демонесса Шарлота, как Калеб узнал минутой ранее.

— Массовое отсутствие мозгов, — пробормотал Калеб и быстро (чтобы не ослепнуть от обилия ярко-розового) достал из сумки несколько крестов, кадило и свечи.

— Наверняка здесь побывал твой дядя, Люцифер.

— Дядя Саймон уже семь лет вилы натирает за то, что преступил клятву и заигрывал с серафимом, — сомнительно покосился на мать сын.

— Какой интересный сюжет, — пробормотал Йован, любопытно глядя на демона и демонессу, которые, к его счастью, не обратили на парнишку внимания. — Еще интереснее, чем у Эммануила.

— Что за Эммануил? — повернулся к нему Люцифер.

— Сказочник. Пишет про путешествия. У меня даже копия его книги есть, — объяснил Йован и уставился на священника. — Очень увлекательно. Про странников, которые…

— Замолчи и не отвлекай слугу бога, — прервал его Калеб, сложивший руки в молитве.

Шарлота демонстративно плюнула в его сторону, но попала в Йована.

Калеб, прочитав молитву, обошел вокруг колодца тридцать три раза, поболтал кадилом направо-налево, после чего кинул в воду святой крест. Постоял, подумал и кинул еще один. Какое-то время ничего не происходило, но потом, как только Йован был готов разреветься снова, из колодца полился яркий белый свет.

— Все, — подвел итог Калеб, когда свет потух. Он сложил преподобные пожитки в сумку под молчаливое хлопанье двух пар видящих глаз и одной невидящей. — Передай всем из деревни, чтобы больше не пили воду, если у той зеленый цвет.

— Калеб, так ты что… — Люцифер подошел к нему, бессознательно дергая за рукав сутаны, — реально можешь вот так?

Калеб был оскорблен.

Конечно, те, кто знали его ближе — демон Люцифер и сожженный Линус — наверняка были не лучшего о нем мнения. И если Линус вел себя, как последний говнюк, то Люцифер принимал его сложный (и временами ублюдский) характер. Но это ведь не означало, что он может только слова на ветер бросать да отлынивать от своих обязанностей…

Он все-таки был лучшим на курсе (отсоси, Линус).

— Конечно я так могу, дурачина, — сказал Калеб, застегивая сумку на пуговицу чуть резче, чем хотел, потому что, да, все еще обидно.

— Ты стал еще круче в моих глазах, — восхищенно сказал Люцифер; в его глазах, кажется, мерцали зеленые созвездия. Сраженный наповал Калеб чуть не вырвал пуговицу.

— В моих как был пустым местом, так в них и остался, — сплюнула на землю Шарлота еще раз.

— Мама, ты слепая, — Люцифер потер загудевшие виски — голова болела не только у преподобного.

Йован, пришедший в себя после божественного потрясения, упал на колени перед Калебом, принимаясь целовать его руку.

— Обслюнявил всю, — презрительно пробормотал он, вытирая руку о сутану.

— Калеб, теперь ты можешь вылечить всех деревенских!

Калеб к такому повороту не был готов.

Он пропустил момент, в который оказался перед воротами церкви; к воротам его подвел (притащил) демон за руку, что привносило в происходящее еще больше фантасмагоричности. Калеб читал молитвы за здравие, крестя каждую жертву собственной глупости, и обливал ее святой водой. В ответ получал тихие слова благодарности и едва заметные улыбки, от которых становилось не по себе. Подобным Калеб не занимался с того момента, как в столице на его бескорыстную помощь умирающему мужчине его прозвали дьяволом и обещали повесить (столичный пьяница перепутал божью милость с дьявольскими кознями); все обошлось благодаря заступившемуся за своего ученика ректору преподобнического факультета, проклявшего пьяницу в назидание.

Деревенские выздоравливали один за другим, но все еще были слишком слабы, чтобы встать на ноги и поковылять к своим брошенным домам. Люцифер, поняв, что им нужна чистая вода и еда, принялся таскать ведра из колодца и поить ею деревенских.

— Убери! Убери!! — орал мужчина, для которого вода из колодца приравнивалась к маленькой версии чумы.

— Успокойся, сын мой, и не повышай голос на того, кто желает оказать тебе помощь, — сказал подошедший Калеб, увидев испуг на лице Люцифера. Он наклонился к мужчине: — Если еще раз наорешь на него, я тебя, мразь, ночью порешу, а после смерти запихну в ад, где в твой зад будут запихивать копья и вилы.

Должный эффект на мужчину был произведен — он смиренно лежал, смотрел на небо безумными глазами и думал об ошибках молодости — нужно было принимать буддизм.

Калеб, порядком устав от выполнения своих обязанностей, сел на скамейку, на которой восседала Шарлота. В начинающей оживать деревне возникала привычная суматоха: те, кто не валялся при смерти еще часом ранее, без боязни подходили к своим родственникам, помогая им тем, чем могли. Дети резвились вокруг церкви, бегали друг за другом и радовались, что их родные приходили в себя. Стая ворон, грустно взирающая на деревенских с высоких деревьев, дружно каркнула и унеслись на запад кривым клином, роняя слезы по неудавшимся смертям.

— И вот что с ним делать? Совсем испорченный мальчик, — сетовала Шарлота, смотря пустыми глазами куда-то вперед. — Сплошное разочарование.

Калеб мало понимал в демоническом воспитании (да и в человеческом, признаться, тоже — отец оказался антипримером), однако сразу же почувствовал, как в его душе поднялась волна раздражения.

Конечно, Люцифер, придерживающий женщине голову, чтобы та могла выпить воды, мало был похож на того, кто будет коллекционировать человеческие души и обрекать их на вечные страдания. Но, в конце-то концов, что это за стереотипы такие? Человечество должно было через два десятка лет уверенно шагнуть в восемнадцатый век (о нем Калеб знал только то, что экология там была хуже), поэтому стереотипы о демонах давно следовало оставить за плечами.

Короче, преподобного прорвало.

— Ваш сын взрослый и самостоятельный, — твердо сказал Калеб. — Он сам в праве решать, что ему делать со своей жизнью. Смертью. Существованием. Вы не имеете права навязывать ему свое мнение. Захочет в рай — пусть идет в рай, захочет в ад — пожалуйста.

Шарлота молчала.

— Трахнуть сына моего хочешь? — спросила они минутой позже.

Калеб подавился. Девочка с мальчиком, резвящиеся вокруг них, шокировано уставились на женщину и преподобного.

— Хочешь, — уверенно сказала она.

Калеб, вообще-то, о таком не думал… А теперь подумал, потому что не подумать было нельзя, ведь Шарлота уже произнесла, а значит, о том, что она произнесла, в любом случае нужно было подумать, чтобы ответить, а ответить, не подумав, нельзя, вот и он подумал.

Калеб закрыл лицо руками.

Провал.

Посмотрел сквозь щелки на Люцифера, дающего радостному ребенку притащенные черт знает откуда фрукты. Тот, заметив, что за ним наблюдают, повернулся к Калебу. Улыбнулся солнечно — даже теплым ветерком повеяло — и помахал преподобному рукой.

Определенно провал.

— Как он у вас таким…

— Уродился? — спросила она, недовольно кривя носом — дети, пережившие шок, вновь начали носиться вокруг них.

— Да.

— В семье не без урода.

Шарлота, не выдержав непоседства вокруг своей скромной персоны, щелкнула пальцами. Девочка, мгновенно прекратив бег, подняла тяжелый камень и ударила себя по голове, после чего мгновенно потеряла сознание. Мальчик взял камень, выпавший из ее рук, и заехал по своей макушке. Калеб вытер со щеки попавшую на нее кровь.

— Если так подумать… в этом есть часть моей вины.

— Плохо воспитали? — усмехнулся Калеб и на всякий случай засунул руку в сумку, поближе к крестам.

— Знала бы от кого воспитываю, все было бы проще.

— От Люцифера, что ли? — пошутил Калеб.

— Может, от Люцифера, — неопределенно ответила она, склоняя голову в одну сторону. — А может, от Михаила, — склонила ее в другую и пожала плечами.

Калеб потрясенно уставился на Шарлоту, ловя маленький кризис веры.

— Что? — кривовато усмехнулась демонесса. — Молодость бурная была.

Повисло молчание.

— Ты уж позаботься о нем, — сказала Шарлота и поднялась с лавки. — С тобой он точно в рай не попадет.

— Это почему? — нахмурился Калеб.

— Ты себя видел вообще?

— А вы себя? Буквально. Глазами.

— Тебе только в ад дорога, засранец, — произнесла Шарлота. Однако в ее речи не было ни ненависти, ни желания устроить ему экскурсию по аду в качестве главного мученика. Будто Калеб, который, вообще-то, должен был бесить ее своим преподобническим статусом, вызывал извращенное уважение…

Стоило задуматься…

— Я преподобный, — твердо произнес Калеб, крепче сжимая крест.

— Тем более! — заявила она и, щелкнув пальцами, начала медленно опускаться под землю; зрелище было странным. — Следи за Люцифером и не смей давать моего сына в обиду, — ее слова отдались вибрацией в теле Калеба, который прочитал парочку молитв после исчезновения Шарлоты; лишним не будет.

С информацией о том, что дорога в рай ему заказана, нужно было как-то жить.

Калеб посмотрел на лежащих без сознания детей, только чудом оставшихся в живых. Действительно, на что он вообще рассчитывал? Без шансов.

Ну ад так ад, подумал он. Там есть какой-то странный вай-фай. Наверняка все не так плохо.

Калеб пытался храбриться. Относиться к этому философски. Бог дал, бог взял, как говорится…

К вечеру, когда практически все жители деревни смогли подняться на ноги, диакон, отсидевшийся всю болезнь в стенах храма божьего, пригласил всех в церковь, чтобы помолиться о пережитом кошмаре и поблагодарить высшие силы.

— Так ведь тебя нужно благодарить или я чего-то не понимаю в вашем мироустройстве? — поинтересовался Люцифер, косясь на крестящихся выздоровевших деревенских, приклоняющих колени перед церковью.

Калеб и Люцифер сидели возле входа; день порядком измотал их обоих, напоминая проехавшуюся по ним телегу с кочанами капусты.

— Помог руками божьими.

— А, то есть ты помог, а лавры богу? У нас в аду справедливее.

Калеб подумал, что фразу «у нас в аду» скоро можно будет отнести и к нему.

Да, Калеб храбрился, но котлы, угли и вилы мало располагали к душевному спокойствию и поднятию настроения. Во всем этом был единственный плюс — с отцом, попавшим на небеса по блату, он все-таки не увидится. Маленькие кресты-плюсы в больших минусах.

— Надеюсь, мама больше не появится здесь, — поделился своими переживаниями Люцифер, опирающийся о лавку руками и смотрящий на начинающее темнеть небо. — О чем вы с ней говорили? — И уже тише: — Обо мне?

— Вот еще. Будто тем других интересных нет, — ответил Калеб и подумал, что да, действительно других тем в его голове больше нет. Кроме попадания в ад. Ад и демон поселились в его голове, просто божественно.

— Преподобный Андертон и актер Люцифер, — Йован выглянул из церкви. — Давайте отметим наше выздоровление. — Он показал им бутылку еще не открытого вина.

— Я не пил никогда, — сказал Люцифер, облизывая губы.

— Вставай. — Сам Калеб поднялся. — Будешь первым демоном, которого я споил.

— А что, ты хочешь, чтобы после меня у тебя еще были демоны? — прищурился Люцифер; на его лице, обычно по-детски непосредственном, заиграли лучи глумливого азарта. — Я-то думал, что я один единственный, — озорно подмигнув, он убрал руки за голову и припрыгивающей походкой направился в церковь.

«Хочешь».

Похоже, что правда хочет.

Калеб, борясь с легким румянцем на щеках (ого, они так умеют…), направился следом за ним. Только они вдвоем пересекли порог церкви и вдохнули запах ладана и горящих свечей, как осознали:

— О, господи, — произнес Калеб.

— О, сатана, — вторил ему Люцифер.

Церковь, полная народа, загорелась.

Калебу и Люциферу повезло — они находились ближе всех к выходу, поэтому и выбежали в числе первых из храма божьего, в котором огонь бежал по деревянным стенам и уверенно поднимался на крышу. Люцифер попытался вытащить орущих в панике людей, но Калеб, схватив его за предплечье, ясно дал понять: не стоит лезть в пекло, которому ты сам и был причиной.

В конце концов, им уже не привыкать — всего-то третья церковь и четвертое строение в частности. Гори ясно, все такое.

Пожар — в этот раз обошлось двумя трупами (воронье явно поторопилось, улетев из деревни) — был потушен все из того же пресловутого колодца. Как быстро меняется мнение людей в зависимости от обстоятельств: сначала ты что-то ненавидишь и презираешь (колодец), а после молишься на него (колодец).

Люцифер сидел на лавке возле сгоревшей церкви и пил из бутылки вино, пока Калеб, достав из сумки визитки со своей церковью, расхаживал по округе, раздавая их каждому убитому горем деревенскому.

— Умерло два человека, — произнес Люцифер, не убирая от губ бутылку вина.

— Можешь считать, что мы ушли в плюс, — пожал плечами Калеб и объяснил: — Без нас было бы на тридцать трупов больше. А это… так. Погрешность.

— Это злой рок, наверно, — предположил Люцифер. Калеб, закатив глаза, взял у него бутылку, отчего они соприкоснулись пальцами (бутылка чуть не выпала и не разбилась; по чьей вине — непонятно).

— Это усталость и желание наебениться, — Калеб сделал несколько больших глотков, не замечая, как Люцифер жадно смотрел на его дергающийся кадык. — Сегодня переночуем у Йована, а завтра отправимся дальше. — Калеб, вытерев губы рукавом, отдал бутылку в руки быстро опустившего глаза Люцифера. — Люц?

— А? Да. Пошли.

========== Часть пятая, в которой церковь уже сгорела, поэтому второй раз сгореть не могла ==========

— Значит, через три дня доберемся? — спросил Люцифер, когда они стояли посреди цветочного поля. Сладковатый запах витал над ними, а солнце, тепло светящее с безоблачного неба, приятно согревало макушки и спины.

— Да, — ответил Калеб (он-то солнце проклинал, потому что был одет в сутану, в которой устраивалась личная портативная инквизиция), смотрящий на карту, которая указывала путь на север, вдоль виднеющейся горы и большой деревни, служащей перевалочным пунктом для путников, за ней.

Поднялся сильный порывистый ветер. Он закружил вокруг нахмурившегося преподобного и демона, довольно разведшего руки навстречу порыву, будто бы желая, чтобы тот унес его в тридевятое королевство, прячущееся на небесах. Вместо Люцифера ветер унес карту, выхватив ее из рук Калеба. Игривый, он поднял ее высоко над их головами и унес прочь. Только карту и видели.

— Калеб, да у тебя руки из задниц растут, — сказал Люцифер и получил подзатыльник.

Потерю карты можно было рассматривать как собственноручно (ха-ха) устроенное плутание по лабиринту родных (относительно) краев, о которых Калеб не знал ничего, кроме где-то маячащего водопада.

— За той горой должна быть деревня, — Калеб указал пальцем на нее, имеющую странную изогнутую форму; силы природы, когда принимались за ее строение, наверняка подзаправились горячительным.

Люцифер, развернувшись на пятках, повернулся в указанную сторону, готовый покорять новые просторы, вершины и любые другие поверхности. Но, неудачно ступив на будто специально закатившийся под ногу камень, негромко вскрикнул. Калеб подскочил к нему и положил руку на его плечо, пока возникшее беспокойство сдавливало виски.

— Люц?

— Я ногу, кажется, подвернул, — пробубнил Люцифер, кривясь от растущей боли в ноге.

— Да у тебя ноги из задницы растут, — не удержался Калеб, осторожно поддерживая его за руку. — Можешь идти?

Люцифер попробовал наступить на подвернутую ногу, но та отдалась резкой вспышкой боли, от которой перед глазами высыпали звезды, являя созвездие одноногой белой медведицы. Он стиснул зубы и шумно вдохнул носом.

— Подлечи меня своим чудодейственным крестом, — предложил Люцифер. — Хотя он вряд ли на меня подействует.

— Они закончились, балбес.

Кресты закончились еще день назад, когда ему, под неизменным надзором Люцифера, пришлось изгонять из сарая черта, позарившегося на добротные вилы, потому что собственные сломались о голову грешника.

Калеб перекинул левую руку Люцифера через свою шею и, прижимая к себе за талию, побрел в сторону деревни.

— А этот? — тихо спросил Люцифер, осторожно ступая на другую ногу и прижимаясь к преподобному, который, в общем-то, против не был; мешок с пожитками он держал в свободной руке. — На шее висит.

— Он только на нечисть реагирует.

— А на меня почему не реагирует? — обиженно пробормотал Люцифер.

— У матери своей спроси, — фыркнул Калеб и, мысленно перекрестившись от воспоминаний о Шарлоте, добавил: — Заряд у него праведный кончился. Надо на солнце подольше подержать.

И все же Калеб задумался. В последние дни пути он начал замечать странную ауру, исходящую от Люцифера, словно в нем что-то неустанно изменилось. Калеб посмотрел на курчавую макушку — нет, все такой же — раздражающий, шумный и вызывающий в груди теплые чувства, от которых хотелось скрыться (вскрыться), нырнув в прорубь.

Калеб, справившись (относительно) с новостью о грядущем аде, пытался так же справиться с мыслями о том, что глупый демон, бесцеремонно ворвавшийся в его жизнь, спаливший его церковь и заставивший отправиться в путь-дорогу, вызывал неизвестную ему самому, Калебу, прости господи, нежность, от которой все внутри горело праведным огнем, утекающим в неправедное место.

Не каждому Калеб готов подставить свое сильное мужское плечо, чтобы помочь добраться до деревни (Калеб, скорее, перекрестил бы да заставил ползти за собой, аргументируя тем, что жизнь познается через преодоления). А тут и плечо, и рука на талии… на чужой талии, к слову, рука чувствовала себя вполне комфортно и не планировала отлипать от нее ближайшее время.

Вскоре они добрались до подножия горы, возле которой атмосфера, и без того не особо радостная после потери карты и подвернутой ноги, сгустилась, обращаясь киселем не первой свежести.

Калеб, сильнее прижимая к себе Люцифера, насторожился.

Странный рокот чего-то неизбежно приближающегося донесся с горы.

— Калеб! — Люцифер показал пальцем на гору, с которой на них катилась каменная глыба, обещающая скорую встречу с сатаной (о боге им обоим в свете текущих событий только мечтать и оставалось). Так могло и быть, если бы Калеб не был прытким и быстрым — они неспешно отошли в сторону, позволяя булыжнику пронестись в паре метров от них и унестись дальше в поле, подминая под собой траву и цветы; без нытья Люцифера о безвременно ушедших из жизни растениях не обошлось.

— Подожди, — Калеб убрал со своих плеч чужую руку (не без сожаления), выпрямился и зарылся в сумку.

Сначала карта, потом нога… теперь еще и камень? Конечно, их дорожное путешествие в поисках священного водопада (почти что грааля) нельзя было назвать спокойным и размеренным (из размеренного было только сожжение церквей), но всему должен быть предел неадекватности.

— Что ты делаешь? — Люцифер, стоя на одной ноге, внимательно следил, не отрывая глаз, за тем, как преподобный, достав кадило, принялся наматывать круги вокруг них и читать нараспев молитву.

Люцифер заслушался. Водил пальцами из стороны в сторону, чтобы попасть в ритм, и качал головой, счастливо смотря на сосредоточенного в работе Калеба, при этом не замечая, как собственная кроткая улыбка освещала лицо.

Калеб, сложив руки в молитвенном жесте, произнес «аминь».

Преподобный Линус Фиргусон возник перед ними в своем прозрачном облачении.

Люцифер вскрикнул.

— Какого черта, Линус? — Калеб взирал на прозрачного Линуса с неровно обгоревшими черными волосами и недовольной мордой.

— Ты бросил меня гореть в моей же церкви, — зашипела неупокоенная душа, тыкая в Калеба прозрачным пальцем, который прошел насквозь. — А ты, — обернулся к Люциферу, растянувшему губы в примирительной улыбке, — ударил меня распятьем. Это сговор! Даже не упокоили мою душу!

— Твоей душе в аду покой будет только сниться, — хмыкнул Калеб, убирая кадило в сумку; наверно, все же следовало его тогда отмолить… горел бы уже давно в аду и не отсвечивал. — Впрочем… — он замер и уставился на Линуса, представляя его муки, — я могу устроить это прямо сейчас, — и гадко, очень гадко растянул губы.

— Какой еще ад, болезный? — Линус, поправив обгоревшие черные волосы, растущие неровными клочками, высокомерно приподнял подбородок со следами сажи. — Меня в раю уже личное облако ждет. Для вип-персон, чтоб ты знал!

Калеб вздохнул. Конечно, Линус его раздражал, но после того, как он окочурился, его поведение вызывало только смех.

— Ты больше осведомлен о рае, чем Калеб, — Люцифер одобрительно похлопал в ладони.

— Ты бы не попал в рай, кретин, — Калеб закатил глаза. Если Калебу светила преисподняя, то она же светила и Линусу. Посмотрев на заинтересованно склонившего голову Люцифера, Калеб поманил Линуса, намекая на то, что их ждет душевный разговор один на один.

По мере этого разговора Линус краснел, синел и бледнел.

— Господь всемогущий, что же теперь делать, — пробормотал Линус и по привычке перекрестился.

— Упокою твою душу, раз уж ты хочешь, — мстительно пообещал Калеб. Тогда-то, когда Линус горел, он думал, что тому светит одна дорога — дорога на небеса; сейчас же она поменяла вектор.

— Нет-нет-нет, Калеб, стоп, с ума сошел? — шепотом закричал на него Линус; даже выгоревшие волосы встали дыбом, являя подобие дикого дикобраза. — Я не хочу в ад! Мы же с тобой товарищи с университетской скамьи, забыл уже?

— Как ты напоил меня перед экзаменом и как пытался убить на сатанинском празднике? Что ты, мой старый друг, у меня отличная память, — губы Калеба растянулись в улыбке. Вот оно — чувство собственного превосходства над поверженным противником. Опьянело похлеще, чем вино из его запасов.

— Мы идем к очищающему водопаду, — вступил в разговор Люцифер, услышавший слова про грозящий Линусу ад. — Вдруг он поможет тебе очистить душу? Как и мне, — Люцифер добродушно улыбнулся, сияя зелеными глазами; зеленый цвет придумали только для того, чтобы обозначить их красоту.

Калеб хоть и сходил по Люциферу с ума последние несколько дней, но очень захотел в него что-нибудь кинуть. Кадило, например.

— Преподобный Калеб, я прошу тебя, возьми меня с собой, не бери грех на душу. Я же тебя уважаю.

— Чтобы ты меня зауважал, тебе нужно было умереть?

— Технически, — Линус вскинул бровь, — это было убийство. Но я зла не держу, так и знай. Да я за тебя молиться на небесах буду!

— Ты будешь меня проклинать, — Калеб не верил ни единому слову, потому что черствую натуру Линуса знал прекрасно — у него была такая же.

— А это в зависимости от того, куда я попаду, — сощурил свои и без того мелкие глаза Линус и выпятил нижнюю губу, как ребенок. — Тебе же польза, сам подумай. — Линус, подойдя чуть ближе, заговорщически подмигнул ему; Калеб отклонился. — Будет у тебя личное запасное крыло на небесах, которое, возможно, поможет тебе самому там оказаться, — попытался смахнуть с сутаны Калеба невидимые пылинки, да только насквозь ладонью прошел по его плечам. — Только ставь свечки за мою упокоенную душу. — Калеб посмотрел на него, как на мусор. — Ладно, — выставил руки Линус, отходя на шаг назад, — можно без свечек.

Такое развитие событий пришлось Калебу по вкусу. Доверять что-то серьезное Линусу, конечно, самого себя не уважать, но… не то чтобы у него было много шансов оказаться наверху и получить личное облако.

На том и решили.

Люцифер отнесся к решению Калеба с восторгом и прошептал ему на ухо, чтобы Линус не слышал, что он поступил правильно.

Насколько Калеб был циничным ублюдком, готовым сделать все ради своей выгоды, настолько Люцифер был добрым малым, способным отдать все нуждающимся и не попросить ничего взамен

Возможно, это был одной из тех причин, по которой Калеб не мог отвести глаз от довольного Люцифера, вновь перекинувшего через его плечо руку.

Противоположности притягиваются, тыры-пыры.

Так и вошли демон, преподобный и неупокоенная душа в большую деревню, к которой вело несколько главных торговых дорог. В ней вовсю продвигалась стройка. От увлеченных работой жителей они узнали, что недавно в деревне бушевал пожар из-за приезжих артистов. Они, жонглируя горящими факелами, случайно подожгли сами себя и за помощью побежали к богу в церковь — бог оказался слеп. Сгорела малая часть леса (Люцифер воспринял это как личную трагедию), половина домов и церковь, принявшая на себя весь удар и теперь активно отстраивающаяся.

— Похоже, нас опередили, — сказал Люцифер, глядя на церковь, у которой отсутствовала восточная стена и крыша.

— Вы все церкви в окрестностях сожгли? Ироды, — высказал свое важное мнение Линус, на которого никто из деревенских не обращал внимание: ну душа и душа, у них тут другие дела есть, работа кипит, ни минуты покоя.

Компания решила отправиться в трактир, чтобы отдохнуть и купить кресты, которые за неимением работающей церкви переползли в него со всем остальным святым товаром.

В трактире стоял затхлый запах пива, бросившийся в нос еще на пороге. Царящий полумрак пришелся Калебу по душе, а тихие — удивительно — голоса присутствующих не раздражали. Большая часть столиков оказалась свободной. Калеб посадил Люцифера, обнявшего мешок, за стол, Линус сел рядом, сожалея, что теперь не может чисто по-человечески напиться в дрова, а сам направился к бару, чтобы узнать путь и купить лежащие на полке рядом с выпивкой кресты.

— Какой еще «Очищающий» водопад? — удивилась трактирщица, протирающая деревянные кружки. Калеб напрягся. — Ты что, «Карл: туда и обратно» перечитал? Во Эммануил обрадуется, когда узнает, что его все-таки напечатали!

Калеб напрягся еще сильнее.

— Какие-то проблемы с водопадом? — возник из-за его левого плеча Линус. Хозяйка трактира перекрестилась от испуга.

— Калеб, что происходит? — возник из-за другого доковылявший до него Люцифер. Хозяйка трактира перекрестилась еще раз.

— Ну книга, — трактирщица поставила на стойку кружку. — Фанте… финте… фэнтези! О как! — подняла вверх палец для большего эффекта. — Наш Эммануил-дурак написал, когда его в яму на десять дней посадили за то, что он гусей дворовых гонял.

Калеб досчитал до пяти, чтобы не начать паниковать раньше времени, и несколько раз произнес священное «аминь» прежде, чем достать из сумки книгу, которую не вытаскивал все время, что они были в пути.

Положил ее на стойку, несколько секунд не решаясь посмотреть на обложку.

Опустил глаза.

«Карл: туда и обратно» предстала перед глазами преподобного, демона и неупокоенной души.

Приписка «фэнтези» внизу добивала.

— Господь, господь, — Калеб закрыл лицо рукой.

— Иисус Христос, — вторил ему Линус, закрывая свое.

— Не понял, — нервно улыбнулся Люцифер, поглядывая то на одного, то на второго.

— Калеб-Ебалеб, в этот раз ты превзошел сам себя, — сказал Линус.

— Заткнись, Линус-Хуилус.

— Батюшки, вам бы выпить, — посоветовала трактирщица.

Калеб взял проклятую книгу (от святой книги до проклятой за десять дней) и, чтобы окончательно убедиться в произошедшем казусе, всучил ее Люциферу. Тот отскочил от нее, как от прокаженной, еще и руки вверх поднял, чтобы уж наверняка не задеть. Он, наткнувшись на ножку табуретки, не удержал равновесие и в следующую секунду увидел потолок, а потом возникшее перед собой лицо Калеба, который успел поймать его, чуть не столкнувшись с ним лбом, носом и губами.

Казус на казусе и казусом погоняет.

Но этот казус был приятнее, потому что можно было вблизи рассмотреть широко распахнувшиеся глаза, очаровательные ямочки на щеках и поймать слетевший с губ выдох.

Вдох-выдох, Калеб.

Люцифер отвел взгляд и прикусил изнутри щеку, на которой выступил румянец.

Калеб. Вдох-выдох.

— Я же спалю ее, — пробубнил Люцифер, сам вцепившись в его плечо. Калеб, прочитав первые строчки «Отче наш», помог им обоим принять нормальное положение и всучил книгу в руки демона.

Не вспыхнула даже страница.

— Просто чтобы уточнить, — приторно-сладко произнес Линус, ставя наполовину провалившийся локоть на барную стойку и упираясь в сложенный кулак подбородком, — вы почти две недели шли к водопаду, по пути спалили несколько церквей, убили кучу народа, включая прекрасного меня, везде сеяли беспорядок и смуту просто потому, что не удосужились посмотреть на обложку книги?

Калеб жалел, что не мог врезать Линусу по морде.

Да, Калеб виноват в том, что не посмотрел на обложку, но! можно же было! просто! распределять их по правильным стеллажам!

Короче говоря, пришлось заказать выпить.

— Вы бы сходили к Эммануилу, батюшки, уж извините, не знаю как вас по имени, — предложила трактирщица. — Он хоть и бедовый, но вдруг поможет вам чем.

— Где он? — поинтересовался Калеб. Сейчас им было нечего терять (свою гордость Калеб потерял пару минут назад).

— В яме, — ответила трактирщица, наблюдая за тем, как Линус (у него на висках выступил пот) пытался взять кружку; бестелесные пальцы пролетали мимо.

— Все еще?

— Не все еще, а снова.

Эммануил, показалось Калебу, был интересным человеком.

— У вас есть комнаты свободные? — спросил он, покосившись на Люцифера, неспособного опираться на больную ногу.

— На втором этаже.

Они вдвоем поднялись на второй этаж. Линус остался сидеть за барной стойкой, не теряя надежды проглотить хоть каплю спиртного, которое проливалось через его прозрачный рот.

— Преодолевай, Линус. Все познается в страданиях, — сказал ему Калеб прежде, чем подняться.

— Пошел к дьяволу!

В комнате, больше похожей на кладовую, стояла кровать, кривой стол и шкаф со сломанными дверцами.

— Не пять звезд, — Люцифер посмотрел на семейство пауков, притаившихся в углу.

— Сядь на кровать. И сними обувь. — Калеб, достав из сумки новенькие кресты, сполоснул их святой водой, которая пролилась на скрипучий пол, позволяя приблизиться к богу крысам и тараканам, жившим под ним.

— Я в предвкушении, — Люцифер, упав на кровать и сжав зубы от очередной ударившей боли, наблюдал за творимым на его глазах чудом, осторожно снимая ботинок.

Калеб сел рядом, перекрещивая подвернутую стопу и принимаясь читать молитву за здравие и надеяться, что та все же сможет помочь демону, который и на демона был уже совсем не…

Калеб прервался на середине и внимательно взглянул на Люцифера, перебирающего пальцами съеденное молью дырявое покрывало и старательно избегающего смотреть на преподобного, будто картины недавнего недопадения все еще стояли перед ним (они стояли и перед Калебом, так что в этом плане они были равны).

— Твоя аура отличается от той, что я почувствовал в момент нашей встречи, — произнес Калеб. Люцифер в недоумении моргнул, выпрямился и дернулся из-за боли.

— Это как?

— Я почувствовал, что у моей церкви находится демон тогда, когда еще не увидел тебя. Сейчас же, сидя рядом с тобой, я не могу точно определить твою сущность, — объяснил Калеб и вернулся к молитве, давая Люциферу время на раздумья.

— Может, твой священный радар износился, — хихикнул Люцифер, расслабленно смотря на крестящие его ногу длинные пальцы.

— Да, потому что с тобой я заработал хроническую усталость и мигрень, — закатил глаза Калеб, закончив чтение молитвы. Произнеся «аминь», он бережно положил руку на его ногу, несильно нажимая на нее. — Болит? — тихо поинтересовался он, заглядывая в потемневшие глаза.

— Ха-ха, нет, дядя доктор, вы справились на «отлично», вообще здорово, — нервно произнес Люцифер и порывисто замахал рукой; Люцифер сам по себе был слишком активным, но сейчас и вовсе не мог усидеть на месте.

— Дурень, — устало произнес Калеб и сам не заметил, как осторожно провел по ноге кончиками пальцев в успокаивающем жесте. Люцифер, тихо выдохнув, повернулся к нему, перехватил его руку, отчего Калеб чуть не подпрыгнул — да где это видано, чтобы преподобный так на демона реагировал — и заглянул в глаза из-под ресниц.

— Калеб, слушай, — невнятно пробормотал Люцифер, крепче хватаясь за его руку; у Калеба в ушах раздался громкий стук сердца, о наличии которого у него были сомнения, все пошло пятнами-полосами перед помутившимися глазами, только смущенное лицо демона оставалось ярким, излучающим внутренний свет. — Я… в общем…

Калеб не слышал, что он пытался сказать, потому что только при одном взгляде на искусанные от волнения губы его потянуло к ним. То ли за ниточки, то ли еще за что — черт разберет. Люцифер замер то ли в предвкушении, то ли в испуге.

— И дол-долго вы ту-тут будете сидеть? — Сквозь стену в комнату вошел добравшийся до пива Линус, стоящий на ногах при содействии божьей помощи. — Если яма не идет к нам, мы идем к яме!

Калеб так и замер в несколько сантиметрах от вспыхнувшего (образно) Люцифера, стискивающего его руку.

— Нам в яму-му-му пора, пош-ш-шли, — произнес Линус и, развернувшись на пятках, провалился на первый этаж.

Повисла пауза.

— Яма нас ждет, — пробубнил Люцифер и поднялся на ноги, суматошно ероша волосы на затылке.

— Могла еще пять минут подождать, — пробормотал Калеб, когда Люцифер быстро спускался по лестнице. Он, потирая горящее от прикосновения запястье, поднялся с кровати и в который раз пожалел, что не отправил Линуса туда, где ему было самое место.

Возле ямы (одной из двадцати трех — криминальное место) они оказались через двадцать минут; могли бы оказаться быстрее, если бы не Линус, то и дело проваливающийся под землю.

Эммануил — темноволосый худой мужчина скучерявой бородой — лежал в яме, вальяжно закинув руки за голову и ногу на ногу. Он, смотрящий в чистое небо, жевал травинку, протащенную в земляную тюрьму деликатным способом; только по бешено мечущемуся взгляду больных глаз с лопнувшими капиллярами и синяками под ними можно было заметить активную умственную работу, имеющую что-то общее с помешательством.

— Эм… — неловко начал наклонившийся Люцифер. — Здрасте! Нам нужна ваша помощь!

— Эти уважаемые мужи перепутали реальность и выдумку и теперь оказались в заднице! — крикнул пришедший в относительно трезвое состояние Линус. — И меня затащили!

— В тесноте да не в обиде, — крикнул из ямы Эммануил, перекладывая травинку на другую сторону.

— А почему вас в яму посадили? — спросил Люцифер, склонив голову; челка лезла ему в глаза, но он не обращал на нее внимание.

— Коров гонял, — ответил Эммануил. — В следующий раз думаю прибить кого, чтобы подольше посидеть.

— Хороший подход, чем-то нашим отдает, — ухмыльнулся Линус, пытаясь ткнуть Калеба локтем в бок, но вместе этого чуть не сваливаясь в соседнюю яму из-за отсутствия опоры.

— Зачем? — не отставал Люцифер. — Если вас кто-то раздражает, с ним можно просто не общаться.

— Слышал, Линус? Не общайся со мной, — высокомерно хмыкнул Калеб; Линус показал ему средний палец.

— Здесь тихо, спокойно и ни одна падла не мешает, — ответил Эммануил, меняя ноги. — В деревне ведь что? Работа, труд, смерть. Не может человек духовный жить в такой среде и пытаться созидать.

— Вы священник?

— Я писатель! — осклабился Эммануил; даже его кучерявая борода, казалось, выразила возмущение.

Калеб, потерев виски, оттащил Люцифера от ямы и наклонился сам, чтобы быстро объяснить, что, собственно, происходит, пока тема с писательства не была сменена на разговор о коровах, смертях и тяжкой судьбе созидающей души.

— И что, тебя прямо в церкви сожгли? — уточнил Эммануил, заинтересовавшийся рассказанной историей.

— И меня, и церковь, — закивал Линус. — Безбожники.

— Так с водопадом что? — спросил Калеб.

— Так выдумал я его, батюшки!

Люцифер, до этого не теряющий надежду на благополучное разрешение церковно-демонического замеса, опустил брови и поджал губы. Калеб обреченно взлохматил свою челку. Линус пожалел о том, что не впихнул в руки Калеба запас вина — причина выпить еще раз была прямо перед ними — их собственная тупость.

— Извини, я… — Калеб, повернувшись к погрустневшему Люциферу, не мог заставить себя посмотреть в его глаза. — В этот раз облажался я, признаю.

— Ничего, — пробормотал Люцифер, пытаясь улыбнуться. — Я особо-то и не надеялся. У нас такого никогда не было, чтобы демон в рай попадал.

— У нас тоже никогда не было, чтобы преподобный в ад попадал, — Линус потерянно сел у ямы, скрестив ноги, и поставил на них локти. Калеб пожелал ему провалиться.

— Но твою церковь я все равно восстановлю, — уверенно заявил Люцифер и порывисто схватил его за руки.

Калеб неловко кивнул, отводя взгляд; о своей церкви он не вспоминал с того момента, как… да он вообще о ней не вспоминал, последний час думая только о том, как поднять Люцифера наверх.

— А кто из вас демон-то? — спросил Эммануил, сведя брови. — Не чувствую я демонический ауры ни у кого из вас.

Калеб встрепенулся и вновь наклонился к колодцу, в котором зажегся утерянный огонек надежды.

— Как вы вообще можете чувствовать ауру? — спросил у него Линус, не удосужившись повернуться. — Вы что, святой? Священник? Серафим?

— У меня зрение единица!

— У него была демоническая аура почти две недели назад, — объяснил Калеб, заслоняя собой Линуса. — Но в последнее время я не ощущаю ее.

— Ну, — жеманно произнес Эммануил, удобнее устраиваясь в яме; достал изо рта травинку, посмотрел на нее под разными углами, и снова запихнул в рот. Прошло пять минут, прежде чем тот удосужился продолжить: — Как я понял из вашего рассказа, Люцифер постоянно влипал в добрые посту-упки, дела-а, — говорил он, склоняя ладонь в разные стороны, — помогал всем подря-яд. Короче, — сказал он и замолчал на минуту; у Калеба и впрямь начинался тик. — Очистил он свою черную душу и черное сердце. Попробуйте еще раз его покрестить.

— Так вода нужна. Прорубь, — Калеб выпрямился, оглядываясь по сторонам. — У вас есть рядом река?

— Все тот же водопад, преподобный. Два дня пути на юг вдоль оврага, — объяснил Эммануил, вновь поднимая взгляд на раскинувшееся для него небо.

— А в бочке нельзя? — поинтересовался Люцифер.

— В бочке воды мало, демодебилушка, — вздохнул Линус, разочарованный из-за чужого счастья. — Там свои пропорции. Чем грязнее душа, тем больше надо воды.

— На твою душу и мирового океана мало будет, — хмыкнул Калеб, закидывая сумку на плечо и всовывая в руки Люцифера его мешок.

— Так мы все-таки идем к водопаду? — спросил он, склоняя голову. Калеб кивнул.

— Эй, мужик, а мне-то в рай как попасть? — Линус посмотрел на Эммануила.

— А кто ж его знает, — философски ответил тот. — Пусть твой друг покрестит и тебя. — Калеб и Линус скривились при слове «друг», зато Люцифер засиял-заулыбался. — Попытка не пытка.

— Пытка, — бросил Калеб, хватая Люцифера за плечо и утаскивая подальше от ямы.

— Спасибо за помощь! — крикнул Люцифер.

— Меня подождите! — Линус, быстро поднявшись на ноги, поплелся за ними.

Так и продолжили путь к водопаду демон, преподобный и неупокоенная душа.

========== Часть шестая, в которой церковь не сгорела, потому что в этот раз обошлось без церкви ==========

— Мы заблудились, — произнес Линус, когда они наткнулись на одно и то же дерево в третий раз.

— Это все из-за тебя, — Калеб не врал, нет, он просто не договаривал. — Если бы ты не утащил нашу карту, этого бы не произошло, — объяснил он, которому проделка Линуса сослужила добрую службу. Он, пробираясь через заросшую траву, отводил от лица вездесущие ветки деревьев, так и норовившие зарядить то в лоб, то в глаз.

— Я предлагал спросить дорогу. — Люцифер, шедший рядом, то и дело прогибался под ними.

— У кого? — возмутился Калеб, успевший в последний момент увести от глаз ветку. — Как только люди видели это подобие живого, сразу же убегали.

Неупокоенная душа, надо признать, пугала многих.

— Я стал таким по вашей милости. — Линус, сложив на груди руки, вальяжно шел вперед — ему-то пригибаться не было нужды. — Надо принимать ответственность за свои поступки, преподобный.

Через двадцать минут они вернулись к тому же дереву, которое Люцифер, всегда старающийся смотреть на вещи позитивно, встретил как старого друга.

— Эй, преподобный, обратись к высшим силам. Мы тут, как бы прискорбно ни было признавать, собственными не справляемся, — предложил Линус, начинающий волноваться из-за того, что последние несколько часов не видел ничего, кроме леса (а еще его порядком раздражала неспособность разобраться со всем своими руками — и в прямом, и в переносном смысле).

Калеб это делать… не хотел.

— У меня нет средств, — уклончиво ответил он. Линус, сощурив глаза, наклонился к сумке, которую тот держал на плече, и нырнул в нее лицом, минуя ткань.

— Это… выглядит странно, — сказал Люцифер, наблюдая за ним.

— Не страннее, чем твоя мать, уходящая под землю, — вспомнил Калеб демонессу Шарлоту.

Которая, судя по всему, оказалась права по трем пунктам.

Во-первых, Калеб хотел сами-знаете-чего.

Во-вторых, Калебу на самом деле не светил рай.

В-третьих, с Калебом Люциферу тоже ни за что не светил рай.

Шарлотта может бить камнями вылезающих из лавы мучеников и оставаться спокойной за будущее сына.

Потому что Калеб — мразь мразью, мудак мудаком, скотина скотиной и…

— Ты чего нас за нос водишь, а? — недовольно спросил Линус, наконец вставший прямо. Калеб предпочел бы и дальше не видеть его наполовину обгоревшее лицо, разве что без участия своей многострадальной сумки. — Вон у тебя свечи есть, доставай и подключай высшие силы.

Калеб в который раз пожалел о том, что Линус увязался за ними.

Пришлось доставать свечу. Он зажег ее, поставил на землю и сел к дереву, собираясь вздремнуть.

— И что? Нам ждать, когда сгорит вся? — спросил Люцифер, наклонившись поближе к свече и сощурившись, будто огонь мог приоткрыть ему тайну мироздания.

— В какую сторону упадет, в ту и пойдем, — объяснил плюхнувшийся на землю совершенно не по преподобнически Линус, проваливаясь в нее на половину туловища.

— Так это же ветер? Ветер подул, — Люцифер изобразил ветер правой рукой, — и она упала, — показал падение свечи левой.

— Богоотступник, — фыркнул Линус.

— Ты такое в раю не вздумай сказать, — покосился на него Калеб.

— Странные у вас технологии, как будто первобытные, — присвистнул Люцифер.

— Зато наверху одни модернизации, — сказал Линус. — Отец только о них и говорил.

— Надеюсь, он попал в рай.

— Надеюсь, нет.

— У нас по всему аду указатели стоят. Невозможно заблудиться. Вдоль первого круга закусочные, вдоль второ…

— Не хочу ничего слышать об этом, — прервал его Линус, для большей драматичности прикрывший лицо рукой. — Погоди. Закусочные?

Теперь лицо рукой захотел прикрыть Калеб.

После того, как Линус увязался за ними, он не чувствовал ни минуты покоя. Конечно, покой с Люцифером ему только снился (нет), но головная боль увеличилась в двукратном размере, перейдя из фазы «терпимо» в фазу «смертоубийство».

Калеб ни за что не признался бы ни себе, ни кому-либо другому, но его раздражало то, что Линус ошивается вместе с демоном, мешая их устоявшемуся дуэту остаться наедине. Выныривает из дерева, пугает из-за ограды и вечно треплется, будто его воскресные проповеди не пользовались спросом.

У Калеба тут, между прочим, чувства, которые он признал. Открыл себя даже с новых сторон — оказывается, иногда он может быть заботливым и обходительным, внимательным и нежным; оно все само как-то получается, стараться не нужно.

Но также Калеб яснее увидел и свои недостатки.

«Влюбленность как увеличительное стекло» — материал для диссертации.

Эгоистичность предстала перед ним в шелковых одеяниях, кружа в вальсе разрушенных мечт (не его).

Потому что заблудились они не потому, что солнце ушло за облака, и не потому, что карта была безвозвратно потеряна, и не потому, что у каждого из тройки был топографический кретинизм. Калеб через сутки после того, как они узнали верную дорогу у Эммануила, осознал, что не хочет отпускать Люцифера в рай…

Вот вчера он хотел, а сегодня вот перехотел… Тяжело все у преподобных, знаете…

Давайте посмотрим на вещи объективно. Калеб, окончательно принявший свои чувства, а также понявший, что дело — дрянь, не придумал ничего лучше, кроме как сбить их разношерстную компанию с верного пути. Ему светил ад, Люциферу рай (на Линуса, в общем-то, ему было плевать). Их пути никогда бы не пересеклись, да и… будто нужен Калеб будет Люциферу на облаках… а тут вот… человеческое существование и скорый ад.

А с милым и рай в горящем шалаше.

Калеб осознавал, что поступал отвратно, но… Он посмотрел на Люцифера, который объяснял Линусу про закусочные и красочно описывал, активно жестикулируя, какие блюда там подаются.

У него ведь на самом деле не было ни шанса, чтобы такой милый до трясучки демон выбрал его осознанно, имея при этом много других кандидатур на небесах, так что…

Да и, знаете, отношения на расстоянии — та еще морока.

Не то чтобы у них вообще сейчас были отношения…

Калеб не делает ничего плохого, он просто направляет Люцифера на путь истинный в лице себя.

Калеб не делает ничего плохого, просто лишает Люцифера, в которого влюбился каждой клеткой своей проклятой души, мечты оказаться там, где ему всегда следовало быть.

Калеб боролся сам с собой и нуждался в том, чтобы кто-нибудь подсказал, что делать. Грамотно объяснил, что он совсем охренел, например. Пнул под зад. Ударил в морду. Так Калеб и уснул, чувствуя, как грудь стягивало что-то странное и незнакомое, не позволявшее свободно дышать.

(Совесть)

Проснулся он от тихих шепотков:

— …похож? Правда?

— Здесь поприятнее, чем в жизни. Сам поверить не могу, что говорю это.

— Мама мне говорила, что с таким только в грузчики на нижний уровень, — Люцифер тихо вздохнул; на коленях он держал бумагу, на которой было нарисовано что-то круглое и волосатое. — Что никому не нужны мои рисунки, поэтому я всю жизнь буду торчать внизу без перспектив.

— Мой отец говорил мне, что я всю жизнь буду у него в помощниках ходить, пока он не сдохнет, потому что доверять церковь в мои руки нельзя, — поделился Калеб, перебирая пальцами землю (у него не получалось, но хотя бы создавалась видимость). — И даже после смерти не отдаст ее мне. Завещает какому-то брату троюродной тетки. Папанька не верил, что я справлюсь со своей работой. Ха! Самый большой приход по всей округе.

Калеб при этих словах почувствовал, как негодование запульсировало в висках; у него, конечно, не самый большой приход, но и не самый маленький. Золотая середина, все как надо.

— И что произошло?

— Сдох он, — заржал Линус, но, увидев недоумение на лице Люцифера, почти сразу взял себя в руки и откашлялся. — Папаше надо смотреть, из какого графина пьет, а не ворон считать.

Подул ветер, и перо, которое все это время лежало рядом с Люцифером, унеслось прочь. Тот, впихнув рисунки в руки Линуса, резво поднялся и побежал за ним, перепрыгивая через коряги.

Свеча упала на запад.

Калеб, воспользовавшись моментом, ногой повернул ее на юг.

— Ты совсем охренел, собачья морда?! — закричал озверевший Линус, который заметил его маленькую махинацию. Калеб чертыхнулся, проклиная неупокоенную душу. — Ты зачем свечу подвинул?!

— Заткнись или отправлю в ад, — прошипел Калеб, складывая на груди руки и приподнимая плечи, будто хотел спрятаться от назойливого товарища.

Линус возмущенно замолк, но так и остался сидеть с открытым ртом. Сощурился, будто раздумывал над тем, кем приходилась Мария Магдалина Иисусу. Его глаза расширились — на него снизошло озарение.

— Так это из-за тебя мы здесь торчим.

Калеб потянулся к кресту, чтобы изгнать Линуса. Одной неупокоенной душой больше, одной меньше. Люциферу можно сказать, что тот убежал за бабочками, вполне поверит.

— Положи на место крест или я позову Люцифера и расскажу о том, какой ты ублюдок, — выпалил на одном дыхании Линус, начиная проваливаться под землю из-за обуреваемых эмоций. — Он и так в курсе этого, но нет, видит в тебе что-то особенное. Бедный, господь ему помоги или сатана, плевать, просто бедный парень.

— Чего сразу бедный-то? — прошипел Калеб. Ничего Люцифер не бедный.

— Да потому что из всех преподобных на тебя наткнулся, — продолжал прыскать ядом Линус, ушедший в землю по грудь. — Он, значит, по тебе с ума сходит, места не находит, листы белые на твою рожу изводит, пялится влюбленно, пока ты не видишь, аж тошнит, а ты его в рай не хочешь отправлять? Я знал, что ты отвратен, но имей совесть-то!

Вот так Калебу и объяснили, что он совсем охренел.

Ментальный удар в рожу и пинок под зад.

Дышать стало легче.

— Люцифер смотрит на меня? — потерянно пробормотал он.

— А ты бревно из глаз вытащи! — Линус, уйдя под землю по шею, испуганно замотал руками во все стороны; его движения чем-то напоминали движения человека, брошенного в реку смекалистым отцом, посчитавшим, что ребенок таким образом научится плавать.

Пока Линус пытался выплыть, Калеб пытался осознать, что он натворил.

Воспользовался чужим доверием, поставил свои желания выше (обычное дело, но в контексте Чувств с большой буквы воспринималось как удар под дых), нагло врал в лицо (обычное дело, но…)

Люцифер на самом деле не заслуживает такого, как Калеб.

— Мне все равно, какие у вас там терки, — сказал поднявшийся на ноги Линус, все еще с опаской глядящий на то, как подошвы ботинок погружались под землю. — Но меня ты до этого водопада доведешь, ясно тебе? Иначе я сделаю из твоей жизни кошмар, будь уверен!

— Почему вас нельзя оставить и на пару минут? — Вернувшийся Люцифер с пером в руках недовольно взирал на преподобных.

— Потому что я его ненавижу.

— Потому что он мудак.

Сказали преподобные в один голос.

Люцифер вздохнул, как вздыхают матери, глядя на набедокуривших детей, и подошел к своему мешку, чтобы положить перо.

«Он, значит, по тебе с ума сходит, места не находит, листы белые на твою рожу изводит, пялится влюбленно…» — вспомнил Калеб и задохнулся от понимания; от чувств тут сердце разрывалось не только у него (такое себе сердце, конечно, но какое уж есть).

— Нам на юг? — спросил Люцифер, увидев направление свечи.

Линус выжидательно уставился на Калеба, готовый в любой момент вывести его на чистую воду и облить говном.

— На запад, — сказал Калеб, ставя своеобразную точку в двухдневном спектакле одного актера.

Они недалеко отклонились от правильного курса, поэтому, чтобы вернуться на верный путь, пришлось потратить не больше половины дня.

Однако они не сразу поняли, что то, что предстало перед их глазами, являлось водопадом.

— Я думал, он больше, — сказал Люцифер, недоверчиво смотря на вытекающий из недр земли источник, бывший не больше двух метров.

— В книге он нарисован больше. — Калеб стоял с открытой на нужной странице книгой, на которой водопад представлял из себя… ну, знаете… водопад.

— Вода есть, источник есть, что вам еще надо? — возмутился Линус, очень хотевший оказаться в раю и перестать то и дело опускаться под землю.

Озерцо представляло из себя неглубокое, но чистое нечто (не было ни зеленой воды, ни лопающихся нездоровых пузырей), достигающее размера четырех церквей (если их выстроить по периметру). Рыба в ней не плавала, мусор — тоже, да и видно было в нем каждый камень, словно оно представляло из себя паранормально гнущееся стекло.

Калеб повернулся к Люциферу, замершему на месте и крепко сжавшему перекинутый через спину мешок.

— Долго ты еще будешь смотреть? Моя церковь не может долго ждать, — сказал он; отчего-то слова выговаривались тяжело, будто в его горло была просунута раскаленная коряга.

— А если не получится? — тихо спросил Люцифер.

Калеб хотел, чтобы не получилось, но еще он хотел, чтобы тот вроде как был счастлив, так что…

За прошедшее время с фигурального пинка под зад его темная сторона души то и дело норовила взять контроль и свернуть с верного пути (как фигурально, так и буквально), но Калеб, затративший немало моральных и нравственных сил, научился контролировать ее темные порывы.

И пусть теперь кто-то попробует сказать, что он не достоин сана преподобного.

Калеб подошел к Люциферу, собираясь положить руку на его плечо, но передумал (не удержался) и осторожно приподнял его за подбородок. Калеб был выше Люцифера не больше, чем на пять сантиметров, но из-за столь очевидной покорности едва не потерял опору под ногами.

— Если тебя не возьмут на небеса, то я буду подавать на них жалобу.

Люцифер приподнял уголки губ, прикрывая глаза.

— Будешь по мне скучать?

— Нет, — соврал Калеб. — А ты по мне? — Калеб был готов ударить себя по лбу за глупость, которую произнес. Ну в самом деле, что он несет…

— Да.

«Тогда оставайся», — хотел сказать Калеб.

«У нас будет одна церковь на двоих», — очень хотел.

«По будням будем добираться до столицы и… ходить в библиотеку?» — но не сказал.

Калеб отошел от него и открыл сумку, вытаскивая из нее крест и свечу.

Калеб прочитал необходимые молитвы, изгоняющие дьявола из демонической души. Люцифер повернулся на запад, отрекаясь от сатаны и всех его злодеяний. Выразил свое желание сочетаться с богом и приклонил колени. Калеб зажег свечи, освещая воду в озере, и сотворил над ним знак креста как символ примирения с богом. Повторил тот же знак над Люцифером, после чего сказал ему войти в озеро и лично окунул с головой три раза.

Ничего не изменилось.

— Не получилось? — спросил Люцифер, смотря на свои руки, будто ожидал, что те засветятся божественным светом.

Они и засветились. Люцифер вообще весь засветился, на несколько долгих секунд освещая начинающий темнеть лес, будто хорошо упитанный светлячок-переросток. Линус, наблюдающий за ними, отвернулся. Калеб закрыл лицо локтем. Сияние пропало, растворяясь белой дымкой над кронами деревьев.

— Получилось, — произнес Люцифер, сам тому, кажется, не веря. Калеб, убрав руку, самодовольно улыбнулся, болезненно ощущая, как сердце пикировало глубоко под землю.

— Еще бы. Этим же занимался я, а не этот неуч, — показал большим пальцем в сторону возмутившегося Линуса.

— Жалобу не придется писать.

— Минус бумажная работа, ненавижу такую.

— Надо преодолевать, преподобный Андертон.

Калеб понимал, что говорят они о какой-то несуразной чуши, чтобы не сказать случайно что-то другое…

«К черту», — подумал Калеб и уже хотел притянуть демона (или не демона уже) к себе, как…

Возникший золотой купол закрыл Люцифера, начиная его медленный подъем наверх.

— Я ожидал увидеть лестницу, — ошарашенно моргнул Калеб, смотря на то, как нечто прямоугольное поднималось в небеса вместе с недоуменным Люцифером.

— Модернизации, — повел рукой Линус, плюхнувшийся на землю и ожидающий, когда настанет его очередь залезть в точно такой же.

— Калеб! Черт! — закричал Люцифер, стуча кулаками по золотой клетке.

— Не советую так выражаться при ангелах, — произнес Калеб, отходя назад; ноги почти не слушались, увязая в земле.

— Я верну тебе церковь! — крикнул, все быстрее поднимающийся на обетованную землю, и звук его голоса почти потонул в небесном пространстве, в котором Люцифер становился маленькой золотой точкой.

— Да, постарайся, тупой демон, — улыбнулся Калеб, чувствуя в груди разрастающуюся пустоту вместе с призрачной радостью.

Золотая точка исчезла за облаками последней звездой.

Калеб захотел выпить. Он еще со времен учебы жалел, что вместо курса по превращению воды в вино выбрал хождение по воде, которое прогуливал из-за скучного преподавателя и таких же скучных занятий. Одна ошибка, Калеб, и ты трезвый, одинокий и мокрый.

— Отлично, теперь моя очередь. — Линус поднялся с земли и подошел к совсем погрустневшему Калебу, смотрящему на воду так, будто хотел в ней утопиться — жаль, что озеро не было глубоким, поэтому, чтобы захлебнуться, нужно было постараться. — Мог бы и засосать его на прощание. — Он потянулся, разминая эфемерные кости, которые болели, как существующие.

— Тебя забыл спросить.

Он, может, и хотел, да вот только не успел. Нечего ему напоминать о его же лаже.

Калеб, собравшись с духом, проделал все то же самое, что и несколькими минутами ранее для Люцифера. Покрутил по сторонам света, поставил на колени и ополоснул в воде, задержав в ней дольше, чем планировал, потому что мысли вернулись к воспарившему в небеса Люциферу.

— И? — сказал Линус, обращаясь то ли к Калебу, то ли к небесам.

Ослепительного света не последовало и спустя пять минут, и спустя десять.

На одиннадцатой с небес спустилось белое перо, которое, плавно опустившись, описало дугу и упало под ноги Линуса. Калеб подошел ближе, чтобы узнать, что не так, и испустил громкий ехидный смешок.

На пере было начертано золотыми чернилами «Отказано».

— Да они там совсем издеваются? Я преподобный! За меня люди молиться будут!

— Было бы где, — Калеб не выдержал и засмеялся — потерянный Линус, угрожающий небесам кулаком, был смешон и жалок.

В темных глазах Линуса вспыхнул огонь ада.

Калеб насторожился и на всякий случай крепче сжал связку крестов.

— Это. Все. Из-за. Тебя, — отчеканил приближающийся Линус, который если и не был способен на то, чтобы причинить ему физическую боль собственными руками, то вот… с помощью посторонних предметов… Калеб, сделавший шаг назад, споткнулся о камень, которого точно не могло оказаться позади.

— Ты сам виноват в том, что тебя не хотят брать в рай, — заявил Калеб, смотря на неспокойную неупокоенную душу, готовую задушить его… воротом сутаны?

Калеб начал задыхаться.

— Это все ты! Это ты и твой чертов демон!

— Сомневаюсь, что он теперь демон, идиот, — пробормотал Калеб, пытаясь оттянуть ворот, подставив под него немеющие пальцы. — А вот тебе светит. Какой-нибудь жалкий… ранг… черта.

— Пошел ты к дьяволу! — послал его Линус, сильнее сжимая ворот.

— Там и встретимся, — произнес Калеб, поднимая руку с крестами вверх и быстро-быстро шепча молитву для упокоения души не слушающимися губами. — Аминь, мудак.

Ворот сутаны ослаб.

Линус осознал, что он в заднице только тогда, когда его уровень глаз стал таким же, как и уровень глаз сидящего, тяжело дышащего и чуть покрасневшего Калеба.

— Ка-Калеб… ты же пошутил, да? Я вот пошутил, — нервно засмеялся, пытаясь прозрачными руками упереться о землю, но те лишь проходили насквозь, лишая его опоры. — Я бы не убил тебя, придурок, это просто так, шутка дружеская!

— У тебя всегда с чувством юмора были проблемы. — Калеб смотрел на то, как Линус уходил под землю без сожаления.

— Я вернусь и убью тебя! Спущу в ад!

Калеб махнул на него рукой, не считая нужным отвечать на пустые угрозы.

Линус продолжал кряхтеть, орать, махать руками до тех пор, пока его обгоревшие волосы не скрылись под землей.

Калеб остался один.

Вместо покоя он ощутил совершенно не вяжущуюся с его представлениями о состоянии грусть. Тихое шелестение листвы прерывало гнетущую атмосферу, от которой хотелось развалиться на земле, раскинув руки в стороны, и лежать. Как Эммануил. Только не набираться вдохновения и не раздумывать над планами для нового бестселлера, а…

Калеб не знал, чего он хотел и на что он рассчитывал, откидываясь на траву и потерянно смотря на небо, на котором, наверно, через ворота рая уже прошел Люцифер, очаровав всех своей улыбкой.

Калеб закрыл глаза.

Он поднялся, когда небо совсем потемнело, становясь почти черным, и начал собираться домой. Две недели пути маячили перед ним угрожающими цифрами. Те должны помочь избавиться от гнетущего чувства, от которого в груди зияла дыра. Он, повесив сумку на плечо, поднял мешок Люцифера, который тот не успел (да и не планировал, наверно) брать с собой. Калеб не хотел открывать его, но содержимое выпало из мешка из-за отстраненности и подавленности преподобного.

Несколько свернутых листов с его портретами предстали перед ним — вот он спит за столом в своем доме, смотрит на звезды в деревне Линуса, очищает колодец от нечистот, перевязывает ногу…

У Калеба закружилась голова, будто ему в момент стало дурно, и сердце забилось слишком часто для человека, который в тайне отрицал его существование у себя.

Калеб запихнул рисунки в свою сумку и, обреченно поглядев на озеро, направился домой в одиночестве.

========== Часть седьмая (последняя), в которой церковь не сгорела ==========

Через несколько дней и ночей пути (беспокойный сон только раздражал и портил и без того отвратный настрой, из-за чего идти по знакомым дорогам, таящим опасность на каждом шагу, было менее губительным, чем пытаться уснуть под затянутом тучами небом) Калеб, заработавший синяки под глазами и подобравшийся к хронической усталости вплотную, оказался в деревне, в которую вело множество торговых дорог.

Он зашел в таверну, пропустил стакан (пять) пива, после чего навестил Эммануила, активно строчащего новое Нечто.

— Так чем закончилось ваше путешествие? Вознесли демона на небеса?

— Ага, — сказал Калеб, сидя возле ямы и свесив в нее ноги; в руках у него находилась забранная с собой кружка с пивом, которая только чудом (божьим) не расплескалась по пути.

— Значит, счастливым концом закончу повесть.

Калеб неодобрительно покосился на Эммануила — где там счастливый конец, если у него сердце разбито — и увидел трех Эммануилов; и все они писали три текста тремя гусиными перьями. Так работа над повестью пойдет быстрее — соавторство, это, конечно, Вещь. Важно только, чтобы соавтор попался такой, с которым вы будете на одной волне одним веслом грести в одну сторону.

— Не напомните, преподобный, какого цвета глаза у демона были?

— Зеленые, — ответил Калеб, поднося кружку к губам и заезжая ею в нос. — Как его лес этот любимый. Такие же красивые.

— Так, значит, любовная линия… не пропустят в печать, эх, — почесал в замешательстве бороду Эммануил и сочувственно поглядел на свисающие ноги Калеба. — Напишу, что это была крепкая мужская дружба, преподобный.

— Пиши че хочеш-ш-шь, — пробормотал Калеб и откинулся на землю, смотря на небо; а Люцифер смотрел на него с неба? — Было или не было. Не было, вот и было.

Кое-как пережив утреннее похмелье под открытым небом и с пустой кружкой пива под боком, Калеб поднялся и попрощался с Эммануилом, перешедшим в маниакальную стадию писательства — глаза налились красным, руки тряслись, да и перо в руках выглядело так, будто прибыло из ада.

Калеб отправился в путь с разрывающейся на части головой. Путь проходил тихо-мирно, ночи стали менее пугающими, отчего и синяки под глазами начали пропадать — пиво хоть и не было вином, но все еще служило неплохим способом забыться.

Еще бы лес стал желтым, вообще была бы сказка.

Калеб оказался возле деревни, в которой когда-то (наверно, в другой жизни) оказывал медицинско-божественную помощь.

— Преподобный, рад вас видеть, — поприветствовал его Йован, одетый в ученические одеяния священнослужителей.

— В священники подался?

— В помощники, — гордо заявил Йован, поднимая нос. — В следующем году пойду поступать в столицу на священнослужителя, а пока вот… диакон. Буду так же, как и вы, помогать людям, — и в его глазах было столько благословенно обожания, что Калеб почувствовал себя лучше — вот, чего ему не хватало помимо вина — всеобщего обожания.

Калеб исцелялся.

Еще бы перед глазами не всплывали картины подающего воду всякому сброду Люцифера, можно было и праздник закатывать. На одну персону.

Калеб исцелялся, но не до конца.

— Бог в помощь, — пожелал Калеб и перекрестил его.

Выходя из деревни, он заметил двух детей, носящихся по окрестностям с повязками на головах.

В «Самодуровке», в которой активно отстраивалась церковь, Калеб первым делом наткнулся на недавно поставленный постамент в честь преподобного Линуса Фиргусона, будь он дважды проклят, «великомученика и благодетеля» как было написано на табличке. Калеб посмотрел на нее, посмотрел, да и прошел мимо (хотя очень уж хотелось плюнуть). Какое ему дело до постамента, если церковь будет отстраиваться не меньше года, а его визитки до сих пор активно гуляют по рукам.

— Можно к вам прийти на службу, батюшка? — спросила девушка, подобострастно склонившая голову.

— Приходи, когда угодно, дочь моя, — ответил Калеб.

Все сгоревшие церкви в округе и отданные визитки сулили ему много-много работы, которой он планировал неустанно заняться.

Труп отравленного святой серой старика, который так и остался лежать на дороге, был немного подвинут к траве и вонял на всю округу.

— Могли бы и закопать, — сказал Калеб и, постояв над разлагающимся трупом, пошел обратно в «Самодуровку» за покупкой лопаты.

Закапывал он старика быстро и неглубоко, но зато закопал. Сломал лопату пополам, соорудив из нее крест, помолился еще раз за его душу и направился дальше.

В родную деревню он пришел через двенадцать дней с начала пути, за которые Люцифер из его головы так не вылез, как бы он ни пытался его изгнать — вот это настоящее изгнание, а не ваши молитвы.

Вот и докатился ты, Калеб, докатился до наклонной и покатился с нее.

В родной деревне его встретили с восторгом, почтением и сыплющимися со всех сторон благодарностями да разговорами о чуде — церковь мало того, что была восстановлена, так еще и колокольня появилась, как подарок с небес в виде процентов за причиненные преподобному неудобства. Калеб, увидев ее, вместо счастья и радости ощутил очередной укол грусти, от которой колокольня, которая должна была радовать, сравнивалась в израненной душе с появившимся не пойми откуда фурункулом.

— Преподобный Андертон, это какое же дело сделали, что церковь сама восстановилась? — спросила пожилая женщина в платке, подходя к Калебу, за которого почти месяц неустанно молилась днями и ночами.

— Благое дело, мать, — ответил он, вспоминая поднявшегося в рай Люцифера.

— Чудо какое! — сказала другая, стоящая с граблями в руках.

— Не чудо, а божья помощь! — ударила ее по руке пожилая, отчего грабли выпали и чуть не заехали по лицу.

Ну.

Насчет божьей Калеб бы поспорил.

— Пойдемте на чай, святой отец, — предложил седой старик.

Деревенские окружили преподобного, о котором вспоминали каждый день и каждую ночь, пока тот отсутствовал. Калеб отказался, сославшись на усталость, и побрел в сторону церкви. Было бы здорово увидеть в ней сидящего на алтаре Люцифера, но жизнь — штука странная, в ней демоны в церквях не обитают.

Калеб прошел в родную обитель, в которой каждый угол веял уютом и пах ладаном. Привычный запах сгоревших свечек закружил голову. Немного скрипучие доски отдались трепетом в груди. Висящие на стенах иконы встречали Калеба с почтением и благодарностями (они не догадывались, что были восстановлены с помощью дьявола; меньше знают — крепче спят). Церковь не выглядела, как новая, зато была детальной копией с той, что сгорела. Калебу вообще начало казаться, что и не сгорала она вовсе, а почти месяц его отсутствия объяснялся растущей на заднем дворе чудо-травой. Говорил ему сдохший отец, чтобы он не злоупотреблял, а он… злоупотребил, видимо.

— Привет! — поздоровался с ним Люцифер, сидящий на алтаре и болтающий ногами.

— Привет, — поздоровался Калеб, снимая с плеча сумку и кладя ее на лавку сбоку. — Не сиди на алтаре, — нахмурился он. — Это святое место.

И тут-то до него дошло.

Долетело.

Озарило тысячью сгоревших церквей.

— Как… что ты делаешь здесь?

Люцифер заулыбался и, оттолкнувшись от алтаря, ловко спрыгнул с него. Убрал руки за спину и скользящей походкой направился к замершему на месте преподобному.

— Оказывается, чтобы получить свое облако в раю, нужно пройти испытательный срок, — объяснил Люцифер, встав перед ошарашенно моргающим Калебом. — Вот, отправили меня на землю в образе человека. Даже документ есть. — Люцифер завозился в поисках документа, пытаясь вспомнить, куда он его положил. И, так и не найдя его в карманах, обернулся на алтарь — священная бумажка, заверенная у нотариуса, лежала на нем.

Только он собрался сделать шаг к нему, как Калеб схватил его за локоть, потянул на себя и, чуть наклонившись, поцеловал. Люцифер вздрогнул от неожиданности — теплые губы коснулись его губ, — а после обхватил его шею, притягивая ближе и углубляя поцелуй.

— Так что вот, — произнес он, отстранившись от Калеба; облизал губы и смущенно отвел взгляд, отчего преподобный прямо здесь душу богу не отдал. — Решил пойти к тебе в помощники. Возьмешь на стажировку?

— Возьму, — сказал Калеб, вселяя в слова куда больше, чем новоявленный человек и в будущем ангел (или кем он там хочет) предполагал.

— Я могу звонить в колокол.

— Нет, — Калеб сощурился. — В колокол буду звонить я.

— У меня есть музыкальное образование, — надулся Люцифер, перебирая светлые волосы на затылке.

— В треугольник стучал? — усмехнулся Калеб, подставляясь под его руку и, кажется, совсем не веря в собственное лохматое счастье.

— На органе, вообще-то.

— Тоже стучал?

— Калеб! — возмутился Люцифер, мстительно дергая его за волосы и сразу же получая полушутливый укус в нижнюю губу.

— Ты и рисовать умеешь, и музыкальное образование имеешь. Ну прямо не бывший демон, а кладезь для культурологического факультета.

— Ты видел мои рисунки? — Люцифер напрягся.

— Не специально. Оно… само. — Он правда не хотел на них смотреть, они вообще сами передвигались в его руках, он не при делах. — С божьего провидения. Можем их даже повесить вон туда. — Калеб показал кивком головы на место между иконами.

— Даже не думай об этом, — вздохнул Люцифер. — Это церковь, а не выставка имени тебя.

— Меня здесь любят.

— Потому что они не знают, какой ты говнюк, — сощурился Люцифер.

— Следите за языком, мой ученик, — Калеб наклонился к нему, носом утыкаясь в щеку; Люцифер затаил дыхание. — С самим преподобным Андертоном говорите.

Говорили они после этого не много, в основном целовались под сводом церкви.

— А после попадем в рай и будем торчать на личном облаке, — поделился своими мечтаниями Люцифер, млея от нежных прикосновений к шее и теплого дыхания у виска.

— Я же в ад попаду. — За прошедшие недели эта мысль смогла укрепиться в голове Калеба и не вызывать отторжения, перетекающего в паническую атаку.

— Я пройду курсы повышения квалификации и отмолю тебя, — пообещал Люцифер, уверенно заглядывая в его глаза; так, что Калеб поверил, что действительно отмолит.

— Хорошо иметь связи наверху.

— Как и внизу.

Калеб и Люцифер обернулись на знакомый голос — на пороге церкви стоял, держа вилы за спиной, Линус, от которого исходила слабая демоническая аура.

Линусом можно было восхититься — за две недели в аду он проделал путь от грешника, мучаемого вилами (видимо, их он и принес с собой), до демона, заключающего контракты. Это именно та карьерная лестница, которую заслуживает каждый достопочтенный человек, не всегда делающий достопочтенные дела.

— О, Линус! — обрадовался Люцифер, искренне улыбаясь ему. — Рад тебя видеть!

— Не могу сказать того же. — Калеб чувствовал, что ничем хорошим приход новоявленного демона закончиться не может.

Линус, вытащив из-за спины вилы, направил их в сторону преподобного и человека, готовясь продырявить головы. Те наблюдали за его действиями, особо не беспокоясь об их последствиях. Линус, размяв ноги, побежал с вилами на них, пересекая порог церкви.

Что ж.

Сгорать второй раз так же неприятно, как и в первый.

— Ами…

— Нет, — Калеб закрыл рот Люциферу, не позволяя договорить. — Не стоит.

Линус осел на церкви серым пеплом.

— Где у тебя веник? — спросил Люцифер, убирая его руку от своего лица и посматривая по сторонам, будто на их глазах только что не свершилось победы добра над злом.

— В моем кабинете.

— Ого, у тебя есть кабинет!

— У меня тут много чего есть, — Калеб подмигнул, и Люцифер покраснел, да так, что Калеб забеспокоился, не сгорит ли он теперь — но все обошлось. Они направились в кабинет преподобного, находящийся справа от алтаря в большой коморке, занимающей треть всей церкви. — Здесь будет много работы из-за всех спаленных церквей в округе. Если ты на самом деле хочешь этим заняться, придется… постараться. — Впрочем, в способностях Люцифера он не сомневался, вот только говорить ему об этом не спешил; с него и так на сегодня хватит.

Люцифер опустил голову и провел ладонью по затылку.

— Мне жаль, что я спалил все церкви в округе.

— Смотри на это, как на вклад в наш бизнес, — пожал плечами Калеб и потрепал его по волосам. — У нас больше нет конкурентов, — и широко, очень широко улыбнулся.

Жизнь Калеба складывалась прекрасно: у него было семейное дело, число прихожан росло с каждым днем, как росла и прибыль, даже колокольня — и та была у него.

А еще перед его глазами постоянно мелькал помощник (и не только мелькал), которого жители деревни благосклонно приняли и полюбили.

(Как и Калеб).