Константа (СИ) [Deila_] (fb2) читать онлайн

========== Вторые ==========

На Островах неспокойно.

Слишком ясное небо над Манией и слишком ядовитые тучи над Деменцией; мазкен и аурил, вопреки всему, заключили нечто вроде перемирия и не убивают друг друга при встрече; из крыльев бабочек не складывают гротескные портреты лорда. Тихо в залах дворца Нью-Шеота, слишком тихо.

Так тихо, что можно безвременье услышать.

Первый пункт достаточно важен, чтобы уделить ему внимание – Хаскилл откладывает перо и бумаги, смотрит невидящим взглядом куда-то сквозь стену, и над Манией запоздало взрыкивает гром, а на Деменцию падает предательски яркий блеск звёзд. Второй тоже – Хаскилл ставит печать на одном указе и сжигает прикосновением другой, и святые в упоении рвут глотки соблазнительницам всего через два часа. Насчёт бабочек Хаскилл размышляет долго, но в конце концов решает: лорда здесь нет. Кого изображать бабочкам?

Серое безвременье, страшное – домен слабеет без своего хозяина, то и дело грозится рассыпаться на кусочки без единой властной воли. Серое наползает на Острова густой волной, и некому остановить его, некому призвать ещё парочку одержимых в Обливион, некому совершать безумства. Поэтому серое длится так долго. Поэтому оно пробирается сквозь армии аурил и мазкен, без боя берёт Нью-Шеот и продолжает узурпаторствовать от последнего рубежа безграничности Островов до невзрачного кабинета камердинера лорда Шеогората.

А потом Хаскилл поднимает взгляд от письменного стола – с крохотной толикой раздражения.

И всё становится почти как раньше.

- Пусто у тебя тут.

Неправильность чужой сущности непривычна и ощущается будто кинжал между ребрами. Но на Островах неправильность искажается, превращается в правильность, или, точнее, становится так же необходима, как и правильность, и поэтому Хаскилл только неторопливо оборачивается.

Вместо того, чтобы вышвырнуть незваного гостя прочь в пустоту Забвения, где ему и место.

Пёс дружелюбно виляет хвостом. Силы в нём – хватит, чтобы зафиксировать в стабильности и превратить в воспоминания четверть Островов, а в Хаскилле – достаточно, чтобы заставить чужака возродиться там, где ему положено.

Они смотрят друг на друга секунду.

- Верно подмечено, - с почти неощутимой иронией в почти безразличном голосе соглашается камердинер. Барбас с любопытством тянет морду к столу с всевозможной омерзительной на вкус гадостью, но яства Нью-Шеота на самом деле интересуют его мало. В последний раз лорд Шеогорат пытался отравить его ядом из болиголова, и, если Хаскилл не сбился со счёта, последний раз был после предыдущих тридцати двух. – Позволю себе смелость заметить, что Дрожащие Острова никогда на моей памяти не были частью твоего домена, Гончий. Что тебя привело?

- То же, что и тебя заставляет пускать фейерверки над столицей, стравливать младших и поливать плесневелую гниль амброзией вместо того, чтобы заниматься приличествующими заместителю лорда делами. Я не могу вернуться в свой домен, если ты об этом.

Хаскилл не то чтобы не догадывался раньше. Скорее, до последнего надеялся, что ошибается.

- Значит, у нас схожие проблемы, - безукоризненно спокойно говорит Хаскилл. – И что же стало причиной?

Барбас раздраженно и с чувством фыркает.

- Мы немного повздорили, и Клавикус пинком выкинул меня в Нирн. Я упросил одного крикливого смертного, который не так сильно пугается говорящих собак, поговорить с ним об этом – ну, заключить сделку, всё такое. Этот парень недавно отправился путешествовать по разуму Пелагиуса, и тут я про тебя вспомнил. Решил, тебе тоже скучно.

- Как никогда.

Барбас хохотнул.

- Надеюсь, этот смертный хорошо развлекается с твоим хозяином. И надеюсь, что он не успеет тронуться за это время, наш договор на нём до сих пор висит. Не люблю я с вашими ребятами разбираться в деловых вопросах.

- Значит, лорд нашёл себе новое развлечение, - подводит Хаскилл итог всему, что успел наговорить Гончий Клавикуса. - Замечательно.

- И с Островов бегут опечаленные сумасшедшие, чтобы упросить кого-нибудь его вернуть, - весело добавляет Барбас. Этой части Подлеца всегда вдоволь хватало неуместного оптимизма. – Ты не уследил за одним, а? А?

Хаскилл смотрит на наглую шавку с совершенным отсутствием интереса и скучающей вежливостью.

- Чего ты хочешь, Гончий?

Пёс разочарованно и совсем не по-собачьи стонет.

- Никакой благодарности. Ничего, кому нужно благодарить собаку! Это всё потому, что я собака, да? Ты не любишь собак?

- Не испытываю к ним тёплых чувств.

- Ты и живых собак-то за всевременье не видел.

- Совершенно верно.

- Ну и дурак, - спокойно заявляет ему Барбас и энергично виляет хвостом. Похоже, ему просто доставляет удовольствие это делать. – Смотри, какой хвост. Никакой хвост не сравнится с собачьим, готов поставить на это весь домен Клавикуса! И, потом, собаки – они вроде как верные. Мне нравится быть собакой. А тебе?

Хаскилл молчит, но на Гончего это не действует никак.

- Ох, да ладно тебе. Ты отлично знаешь, о чём я говорю и зачем пришёл.

- Я не буду выть с тобой на луны, - категоричности в собственном голосе удивляется даже Хаскилл. – Я занят попытками сохранить в приемлемом виде царство лорда Шеогората, и эти попытки отнимают больше времени, чем я вообще могу им посвятить.

- Ужас. А я вот ничего не делаю, только тебе мешаю. Знаешь, Клавикус потерял значительную часть своей силы, отделившись от меня. Да и мне самому едва хватает – только бегаю по Мундусу и всё, вот даже пробраться между измерениями едва сумел.

- Могу ли я надеяться на то, что ты уйдёшь, если я открою портал?

- Пожалуй, нет.

Хаскилл вздыхает.

- Я так и думал. В таком случае помолчи: я буду благодарен, если ты дашь мне разобраться с оставшимися жалобами в тишине.

Хаскилл заканчивает раньше, чем Барбасу надоедает молчать и не привлекать к себе внимания. Гончий болтлив, но умён; и, пожалуй, он единственный, с кем Хаскилл может сравнить самого себя без отвращения. Прочие прислужники дэйдрических лордов разнообразны так же, как бесполезны.

- Который раз это происходит?

- А, - беспечно откликается пёс, - мне надоело считать уже в третьей кальпе от начала.

В этом есть толика здравого смысла. Хаскилл почти забыл, что это такое.

- Меня всегда интересовало – если вы равны по силе, почему ты называешь его хозяином?

Гончий косится на него хитрым собачьим глазом.

- Меня всегда интересовало – что ты делаешь в Серый Марш, если у Джиггалага есть собственный камердинер? Ты умираешь? Или нет? Каково приходится тому, кто смантлил Шеогората и его проклятие, будучи смертным?

Дэйдра знают многое. Дэйдра, являющиеся частью Исполнителя Желаний, трикстера Забвения – знают ещё больше. Хаскилл не задумывается над ответом; вряд ли это имеет значение. А вот гроза над Манией медленно затухает без его внимания.

- Проклятие Серого Марша уничтожено уже давно.

- Или совсем недавно? Я был с тем несчастным, которого ты запихнул на трон Шеогората со свежевыструганным посохом в руках. Вернее, я был в его дорожном мешке. И я был статуэткой. Неважно. Третья Эра, вроде бы. Ну, Безумец своего добился – проклятие вы обманули. А вот ты… знаешь, я задумался: кто настоящий лорд Шеогорат? Тот, кого заставили принять этот облик и дали немножко силы, чтобы избежать Серого Марша, или тот, кого сделал таким мантлинг? Теперь-то, когда его нет, тебе наверняка тут раздолье.

На какое-то мгновение Хаскилл забывает и о грозе, и о Пелагиусе, и о жалобах жителей Островов, и о кровопролитии, которое устроили на улицах Нью-Шеота едва успевающие возрождаться аурил и мазкен.

На какое-то мгновение Хаскилл забывает, что у него нет всемогущества лорда, и в тот момент, когда он забывает это, чужая сущность перед ним, оторванный огрызок чужой сущности ощущает подобие страха.

На какое-то мгновение Острова замирают, как замерли бы перед тем, как расколоться на части.

А потом Хаскилл говорит:

- Лорд един. И множественен, ибо такова его сущность. Оскорбления, подобные этому, не прощаются на Островах. Я думаю, тебе пора уходить.

Барбас беззаботно фыркает во вневременной тишине, застывшей во всём домене, как замерзшее желе.

- Ты только… прими это во внимание, ладно? Ты славный парень. Не знаю, что у тебя получилось там, около-изначалья, когда ты проворачивал эту сумасшедшую затею, но вышло неплохо, согласись.

Хаскилл неспешно оборачивается к столу и касается указательным пальцем стрелки застывшего маятника. Часы начинают щелкать почти что с облегчением, и время, запнувшееся о тишину, торопливо продолжает идти.

Где-то в разуме Пелагиуса смертный, вляпавшийся в очередную авантюру Клавикуса Вайла и Клавикуса Вайла, сражается с кошмарами безумия, и слепой лорд хохочет до слез, глядя на разыгранное представление.

Хаскилл бросает взгляд на беспечно помахивающего пушистым хвостом Гончего, неодобрительно качает головой и направляется к выходу из дворца. Барбас следует за ним скорее от скуки, чем из вежливости. У дэйдра сложные отношения с вежливостью, вкусом и приоритетами.

На каменной лестнице, ведущей ко дворцу, камердинер останавливается и смотрит в небо. Почти смолкшая гроза переползает на сторону Деменции, позволяя Блиссу снова засветиться изнутри янтарным теплом.

Не больше чем на минуту.

Глядя на снежный буран, бушующий над Манией, Хаскилл удовлетворенно кивает сам себе и отмечает, что это даже в некоторой степени любопытно. Лорд, конечно же, не заметит ничего нового по возвращении, но Острова будут находиться в настоящем порядочном хаосе, который ему, как камердинеру и временному заместителю, необходимо поддерживать.

Барбас лает, как настоящая тамриэльская псина, и судорожно отряхивается от снежинок.

- Ты издеваешься! Я только что из Скайрима!

Хаскилл сопровождает убегающего Гончего сдержанной полуулыбкой. На его собственном костюме, разумеется, нет ни следа взъярившейся стихийной магии. Ещё не хватало, чтобы погодные явления повлияли на его внешний вид. Поэтому, когда камердинер неспешно поднимается по каменным ступеням, буря не смеет его коснуться.

Из них бы вышла отличная парочка сумасшедших, оторванный кусок сущности Клавикуса Вайла и остатки смертного, по чьей личности не хуже Марша прошелся мантлинг. Хаскилл старается об этом не задумываться: без него Острова канут в небытие за полтора дня, это точно. Да и те, кого они могли бы оставить, тоже.

- Как ты думаешь, - задумчиво говорит Хаскилл яростно вылизывающему вздыбленную мокрую шерсть Барбасу, - нам когда-нибудь надоест?

Гончий не отвлекается от своего (несомненно, столь важного, вздыхает мысленно камердинер) занятия ещё десяток секунд, после чего поднимает голову и хохочет на все голоса Клавикуса.

Сияние портала в Тамриэль слишком яркое, смертное и неприятное, и Хаскилл прикрывает глаза на мгновение. Когда он открывает их, Барбаса уже нет.

Трон Шеогората пустует, и Хаскилл всё-таки не успевает задержать в глубине сознания мысль о том, мог ли бы он сам занять его место. Никто не может сесть на трон лорда, кроме лорда; таков закон Дрожащих Островов.

В какой-то степени это до безумия любопытно.

Хаскилл знает, что никогда не рискнёт попробовать.

Уже потому, что у него действительно может получиться.

========== Искусственная конструкция ==========

Тридцать четыре тысячи восемьсот пятьдесят семь.

Книга неприятной тяжестью лежит в руках. Как глыба льда. Или свинцовый слиток. Даже переплет её – серебряно-серый, без единой царапины, без единой складки – режет глаза своей неправильной правильностью.

- Ты можешь радоваться, - безразлично говорит Диус. – Мои расчеты оказались неверны.

- Твои расчёты сообщают, что я должен испытывать радость от этого известия? – прохладно интересуется Хаскилл. Диус молчит, неподвижный, словно статуя, и его длинные волосы отливают неживой серостью; Порядку лишь раз в тысячелетие позволено ступать на земли Островов, но…

Но лишь двое знают, что Порядок живёт в самом сердце Безумного Царства.

В двух его сердцах.

- Оставь меня, камердинер, - так же безжизненно говорит Диус. – Всё, что происходит, происходит лишь потому, что иначе не может случиться. Это известно и тебе, несмотря на то, что ты предпочитаешь притворяться слепцом.

Хаскилл проводит пальцами по серому переплету тома пророчеств библиотекаря: на ощупь он никакой. Находиться столь близко к средоточию Порядка… тяжело. Непривычно.

Но во имя всех царств Обливиона, из всех добродетелей мира в терпении Хаскилл поистине не испытывает недостатка, и тысячу раз лжецом будет утверждающий обратное.

- Я почти удивлен тем, что ты не предлагаешь мне заглянуть в будущее. Или узнать о прошлом, которое стерлось из моей памяти.

- Ты получил доказательство влияния так называемой свободы воли на вероятностные цепочки событий. Мне ни к чему тешить тебя предложением, на которое заведомо последует отказ.

- Ты поразительно уверен, - замечает Хаскилл. Диус смотрит на него в упор. Льдисто-голубые глаза библиотекаря пусты, как сама бездна Забвения.

- Ты пытаешься угадать, блефую ли я. Или говорю правду. Или, возможно, это блеф с расчетом на два хода. Или три. Или пять. Комбинация может составлять бесконечность. Ты не можешь просчитать наверняка; это невозможно. Я же знаю ответ заранее.

- Изумительная игра. Во время столь несомненно частых и утомительных перерывов в своей работе я непременно постараюсь о ней вспомнить. Представить не могу, какая скука владеет тобой в месте, подобном старой разрушенной библиотеке. О, я просто не позволю себе оставить тебя здесь ещё на тысячелетие. Или на бесконечность. Или… когда я еще раз загляну к тебе посмотреть, как продвигается вечная пытка. В любом случае, это совсем негостеприимно, а ведь ты ценнейший гость Островов. Я просто обязан что-то предпринять.

Голос Хаскилла не растворяется в тишине, вопреки сложившейся почти-традиции. В серых сводах древнейшей библиотеки Мундуса прячется не то шелест, не то грохот: он ползёт, раздирая камень на части, и камень скрежещет и трескается, не выдерживая напора прогрызающих себе дорогу корней. Корни, свежие, ползут из трещин, раскалывая идеально ровные плиты, любовно обвивают полуразрушенные колонны, и всего через несколько секунд белое сияние посоха Диуса расцвечивается синевой усыхающих лун и янтарным теплом огненных грибов.

Выражение лица Диуса не меняется ни на мгновение, но пытка вечного заключения посреди живого хаоса Мании для него явно хуже просто пытки вечного заключения. Хаскилл позволяет себе удовольствие поклониться, прежде чем раствориться в воздухе, в котором уже медленно проявляется сладкий дурманящий аромат.

Тридцать четыре тысячи восемьсот пятьдесят семь.

Ещё-не-Шеогорат, но уже-нарушивший-законы-вероятностей смотрит на книгу, лежащую на постаменте в тронном зале дворца Нью-Шеота. Что-то не так с этой книгой. Он чувствует это – тем, особым чутьём, интуицией Островов или благословением настоящего Шеогората.

Что-то не так.

- Ты принёс её, Хаскилл?

Камердинер оказывается рядом в одно мгновение – совершенно беззвучно.

- Совершенно верно, ваша светлость.

Предположительно будущий лорд Безумия поворачивается к своему предположительно будущему слуге и пытается разглядеть что-то, что до сих пор было ему неподвластно. Хаскилл, в свою очередь, не сводит с него вежливо-непроницаемого взгляда.

На смертного, пришедшего сменить Шеогората на посту правителя Островов, смотреть непросто. Хаскилл знает, как надо смотреть. Если уметь это делать, можно увидеть то, что скрыто под поверхностью – под хрупкой медленно умирающей оболочкой.

То, что он видит, напоминает ему о чём-то, виденном совсем недавно, только щепотку времени назад, где-то, где-то…

Где-то на Островах, но не совсем на Островах.

Когда лорд пожелал видеть его своим защитником на дуэли со смертным, лишенным души.

На Айвеа.

Чистая, стертая, переписанная Свитками судьба, без личности и памяти; это словно вглядываться в туман или рисовать на воде; одному Диусу, должно быть, ведомы пути Героев. Они хорошо притворяются людьми. Но на самом деле некоторые пустые сосуды должны оставаться пустыми.

Хорошо, что на Дрожащих Островах не придают большого значения правилам.

- Ты ограбил библиотеку Диуса?

- Это не совсем точное определение моего поступка, ваша светлость. Я всего лишь навестил его, отдать мне книгу было его добровольным решением. Это неверные пророчества, они ему не нужны.

Смертный несколько скептически выгибает бровь, но это не приносит ровным счётом никакого эффекта, и поэтому он вновь предаётся размышлениям. Размышления, вынужден признать Хаскилл, никогда не были сильной стороной людей, при всём их очаровательном сумасшествии.

- Знаешь, Хаскилл, - наконец начинает он – настолько вкрадчиво и доверительно, что даже Шеогорат захлопал бы в ладоши от гордости за преемника. – Вы с Диусом просто дэйдрически похожи. Ну прямо как братья.

- Серый Марш оказался не в силах повлиять на очаровательное чувство юмора вашей светлости. Я несказанно рад за вас.

- Только он ещё тоскливей, - как ни в чём не бывало продолжает будущий Шеогорат. - Но, думаю, если посадить тебя на тысячу лет в подземный зал бывшей библиотеки, ты тоже таким станешь. А теперь ты как ни в чём не бывало сходил к нему в гости, он подарил тебе книжку своих пророчеств… что у вас общего на самом деле?

Хаскилл не отводит взгляда.

- Прошу простить мою дерзость, но каждая минута промедления приближает нас к провалу. Вам нужно торопиться, ваша светлость. Если Источник Безумия будет заражен Порядком, Острова нельзя будет спасти.

С прежним лордом было бы немного сложнее.

Прежний лорд спорил бы до хрипоты и разряженного Ваббаджека, Хаскилл бы уговаривал его взяться за ум и спасать царство чуточку быстрее, и в результате, конечно, был бы изобретен гениально безумный план, который, конечно же, провалился бы не по их вине.

Смертный Защитник смотрит на Купель, задыхающуюся в ограждении серо-стальных кристаллов, и кивает. А затем исчезает в переплетении корней за троном.

Хаскилл бездумно опускает руку на книгу пророчеств Диуса, и впервые за много тысячелетий ему кажется, что они наконец одержали первую настоящую победу над Серым Маршем. Иронично: она заключена в этой стопке листов, скрупулезно собранных под неправильно-идеальный переплет ближайшим помощником Джиггалага.

Лорд бы нашёл это воистину уморительным.

- Так, значит… это конец?

Неуверенность, кажется, пропитывает весь Нью-Шеот. От этого состояния нового лорда Шеогората Крусибл наполняется унынием до самых крыш, а в Блиссе начинает свирепствовать эпидемия чиха. Аурил и мазкен остаются невосприимчивы к обоим явлениям.

Хаскилл кивает, тщательно сохраняя долю полагающейся торжественности.

- Да, мой лорд. Серый Марш остановлен и не возобновится – сложно сказать наверняка, имея дело с дэйдрическими лордами, но я практически уверен в этом.

- А Джиггалаг действительно покинул Острова?

Камердинер прислушивается – Дрожащие Острова поют, корнями деревьев и каменными громадами строений, жилами руды и янтарными ветвями, но в том, что он слышит, нет больше острого режущего звона Порядка. Даже отзвука его нет.

- Так и есть, мой лорд.

- А библиотекаря своего оставил, - почему-то грустно говорит новый повелитель Островов. – Я тоже к нему заглянул. Там теперь не так уныло, но на него, похоже, это подействовало противоположным образом. Хаскилл, кто он такой? Как он сумел остаться здесь после Серого Марша, когда все частицы Порядка выжгло – тысячу лет назад?

- Такова была воля Шеогората.

- Но это не всё.

Хаскилл снова встречается с ним взглядом – и снова не отступает. Спаситель Сиродила и Островов смотрит в безукоризненно вежливое зеркало зрачков, и ему не под силу заглянуть дальше.

Пока что.

Никогда нельзя быть уверенным, имея дело с дэйдрическими лордами.

- Это не всё, - приглушенным шепотом повторяет бывший смертный. – Знаешь, почему я уверен в этом?

- Не имею ни малейшего представления, сир, - честно отвечает Хаскилл.

И тогда вспоминает, что в церемониальном костюме очень легко спрятать небольшой кинжал. Он вспоминает об этом ровно тогда, когда отблески света вспыхивают на стали зачарованного лезвия – от такого не уйти ни человеку, ни призраку, ни даже дэйдра.

Конечно, он мог бы телепортироваться.

Но кинжал зажат в руке лорда Шеогората, и Хаскилл не двигается с места.

Лезвие проходит сквозь, не задевая его. Словно камердинер – не больше чем иллюзия, не обладающая ни энергией, ни эссенцией, ни плотностью. Хаскилл остаётся неподвижен, когда лорд осторожно касается его другой рукой, убеждаясь, что его верный слуга действительно существует.

- Я клянусь всеми крысами, которых перебил в Нирне, - тихо говорит Защитник, - с таким я еще не сталкивался.

- Острова полны удивительных вещей, мой лорд, - мирно соглашается Хаскилл.

- Я сражался с нежитью, младшими дэйдра и даже одним дэйдрическим лордом, и никто из них не был неуязвим. Ты видел не один Серый Марш. Как и Диус. Ты не часть сущности Шеогората, иначе исчез бы вместе с ним. Как и Диус. Кто… что вы такое?

- К сожалению, ответ не так прост, мой лорд. При всём моём искреннем желании помочь вам, я могу ответить лишь тем, что слышал от вашего предшественника. А говорил он о зеркале, отражение в котором не совпадает с отраженным. Я достаточно смутно понимаю эту метафору, к моему великому стыду. Но, как бы то ни было, я – вечный камердинер лорда Шеогората, и, похоже, в данном случае слово “вечный” стоит понимать буквально. Совершенно потрясающе, вам не кажется? В любом случае, я – последнее существо в Мундусе, которого вам стоит опасаться, мой лорд. Но Диус требует постоянного строгого надзора.

- Последний, кого мне стоит опасаться, пока я лорд?

- Это утверждение также верно, сир, - не решается отрицать Хаскилл.

Усмешка Защитника кажется ему незнакомой.

- Вот только мы оба знаем, что я не Шеогорат. Я не могу стать Шеогоратом. Я даже не младший дэйдра, что говорить о лорде!..

- Я бы не волновался насчёт этого, ваша светлость. У Обливиона свои законы. Простая формальность не обманула бы проклятие, подобное Маршу. Я бы советовал немного подождать… хотя, разумеется, у вас есть полное право проигнорировать мои слова.

Новый Шеогорат фыркает – куда смелее, чем прежде, в свою бытность всего лишь посланником дэйдрического лорда, и прохаживается по залу. Святых и соблазнителей, прежде верно дежуривших у трона и у дверей, больше нет здесь – несмотря на свой долг быть рядом с лордом, прямого приказа правителя Островов не посмели ослушаться даже своенравные телохранители. Теперь во дворце пусто: ни герцога Мании, ни герцогини Деменции, ни лорда Шеогората.

Только подделанная пустышка и Хаскилл.

Невелико различие.

Взгляд Защитника рассеянно скользит по предметам, гордо выставленным на постаменты в нишах у стен – копия руки Стража, Чаша Инверсии, до сих пор искрящийся магией кристалл Порядка… и книга Порядка. С неверными предсказаниями.

- Почему ты принёс её сюда, Хаскилл?

- Потому что символы важны, милорд, - отвечает камердинер, и в своём ответе он как никогда искренен.

Правитель Островов рассеянно кивает, прежде чем задать новый вопрос. Хаскилл знает, что именно прозвучит сейчас, и знает, что не сможет солгать.

Не то чтобы он чувствует от этого сожаление.

- Когда… Шеогорат вернётся, я исчезну?

- Не совсем, милорд. Вы и есть Шеогорат. Возможно, дело во времени.

- Искусственная конструкция, - он даже улыбается. – А когда придёт то время, в котором я буду Шеогоратом, я даже не узнаю?

- Нет, - говорит Хаскилл.

Острова шепчут в нём. В них обоих. Верный слуга, он знает каждое последующее мгновение предполагаемой вечности – от замершего звука собственного голоса до истинного возвращения лорда Безумия.

- Вначале вы ослепнете.

Время на Дрожащих Островах имеет не слишком большое значение.

Особенно – для искусственного отголоска-отражения Шеогората/Джиггалага, однажды пойманного замкнутой петлей проклятия посреди бесконечной изменчивости в одну нелепую константу.

- Редко когда удаётся что-то предсказать с абсолютной точностью, имея дело с дэйдрическими лордами, - замечает Хаскилл, скрестив руки на груди.

Диус качает головой.

- Заблуждение мечтателей и дураков.

- Однако же подтвержденное неопровержимым доказательством из твоей же библиотеки. Забавно; мне по-прежнему доставляет удовольствие говорить о твоей ошибке. Прекрасное ощущение, уверяю тебя.

- Ты нерационален. Замкнутая система не может уничтожить сама себя. Твои попытки сделать это бессмысленны.

- Они вносят приятное разнообразие в рабочую рутину. Я бы надеялся, что ты простишь мне эту маленькую слабость, но, к сожалению, мне всё равно.

- Зафиксированный энантиоморф не прекращает существование без внешнего вмешательства. С вероятностью восемьдесят семь процентов после исчезновения одного элемента объединённой дихотомии второй также исчезает. Я точно знаю, когда это произойдёт с данным случаем неудачного мантлинга. Избавь меня от своего присутствия, слуга Безумия – это будет нескоро.

- Оставь подробности при себе, они скучны даже для меня. Не смею более отнимать твоё бесценное время, Диус. Разве что… помнишь игру, о которой ты говорил в последнюю нашу встречу? Будь так любезен, просчитай вероятность ошибочности своих математических пророчеств, принимая во внимание подтвержденное превалирование свободы воли над не-зафиксированным Свитками результатом. Я уверен, это займёт тебя на ближайшую тысячу лет.

========== Просыпающийся ==========

Имена сообщают больше, чем может сказать набор звуков в мире, подобном этому. Мора, свет, проливающийся на бумагу, знает это лучше других. Он - изменение, пересекающееся с постоянством; он - выткавший пророчества Забвения филигранью чужих сновидений; вязь имён и названий так же проста для него, как цепь невозможных совпадений. Другой, столь же всезнающий библиотекарь и пророк серости, расчленяет звукомысль на причину и следствие, на простейшие составные, и складывает из них будущее.

Защитник Сиродила не имеет имени. Герои лишены имён.

Всё равно что пытаться назвать неизбежность.

Он не выглядит уставшим, нет; сущность Героя изменчива подобно предзакатным облакам - примет любую форму и легко изменит цвет. Хаскилл никогда не позволяет себе смотреть на лорда без срочной необходимости, но для всесущего зрение - лишь способ обмануть иллюзию в её же собственной игре. Острова изучают своего нового повелителя, не признают его, сражаются нелепо с гарантом собственного существования - одичавшие гнарлы, граммиты, прочие безумные творения дэйдрического плана подстерегают нового лорда за пределами Нью-Шеота; пытаются убить, изгнать в Этериус, вышвырнуть прочь с Дрожащих Островов. Спаситель смертных горд и не ищет помощи телохранителей - зато, кажется, он унаследовал привычку вызывать своего камердинера в любой ситуации, вне зависимости от обстоятельств и погодных условий. В последний раз ему любопытно было посмотреть, что случится, если призвать Хаскилла, левитируя в двух сотнях футов над землей.

Хаскилл с трудом может представить себе “любопытство”. Вернее, он может представить его, но почувствовать… ему это просто ни к чему. Служение плану Островов постепенно сгладило все углы, краски выцвели, оставив его - константу безумия, слишком хорошо притворяющегося нормальностью.

Защитник исчезает постепенно.

Сущность Героя изменчива и бесцветна; Хаскилл внимателен. Хаскилл обращается в воплощение внимания, в его живую квинтэссенцию. И наблюдает.

Лорд мёртв, но законы Аурбиса не ограничены смертью.

Мёртвый однажды может проснуться живым.

- Она отвратительно танцует! И живая, и мёртвая, - жалуется Защитник, нервно мечась по тронному залу. Танцовщица, действительно, лежит у подножия трона - и выглядит так, словно её плоть внезапно обратилась в хрусталь, по которому ударили Волендрангом. Хаскилл перешагивает через крошево тёмно-алых осколков и невозмутимо останавливается ближе к голубым огням факелов Деменции, освещающим зал.

- Должен ли я позвать другую танцовщицу, ваша светлость?

Защитник содрогается.

- Ни за что! Это надругательство над искусством! Вы, дэйдра, могли бы выдумать что-нибудь получше, чем безумная пародия на танцы смертных. Знаешь, что я думаю? Изменчивые неспособны творить. Созидать. Мы - смертные - можем это делать, мы - отголоски жертвы эйдра. Но всё, на что хватает вас - подражание, коверкание созданного нами. Разве не так, Хаскилл?

В другое время он бы ответил - как угодно лорду. Правота лорда не ставится под сомнение. Никогда.

Но перед ним - не лорд Шеогорат.

- Это так, ваша светлость. Дэйдра не создают новое. Это привилегия смертных. Для этого и существует очеловеченная область Дрожащих Островов - чтобы служить домом для смертных, способных создать что-то более-менее достойное находиться в домене лорда Шеогората.

Защитник Сиродила задумчиво кивает.

- А ты? Если ты был смертным, то…

- Я твёрдо убеждён, что есть темы куда более интересные, нежели эта, ваша светлость. Я не помню, каково это - быть смертным. Я более не являюсь им в любом случае.

Острова замирают в неясной тоске, когда всё-ещё-смертный, лишённый имени, даже не улыбается в ответ. Хаскилл ощущает эхо пустоты внутри себя: оно похоже на вибрацию в кости, и оно старше всех Серых Маршей.

- Что-то беспокоит вас, ваша светлость.

От эха пустоты лопаются выкрученные узлы тысячелетних янтарных корней глубоко под землей. Хаскилл может услышать (почувствовать), как трещит застывшая искристая смола, не в силах удержать Острова едиными.

- Мой долг - служить и помогать вам. Вам стоит лишь сказать.

Обелиски Порядка перестают молчать. Математически гармоничный звон разбивает суть каждой частицы домена. Старый библиотекарь Джиггалага поднимает голову в своей темнице, но в его глазах нет ни единой искры предвкушения свободы. Время ещё не пришло, и он знает об этом.

- Лорд Шеогорат, - зовёт Хаскилл. Воля повелителя Островов, неукротимая и неконтролируемая, ломает всё, до чего может дотянуться, и даже тронный зал идёт рябью, почти касаясь Купели Безумия. Хаскилл (почти) не исключение. Даже его постоянство отзывается этой воле, неохотно изменяется, изламывается, подобно запоздалому отражению. - Лорд Шеогорат, прошу вас, остановитесь.

- Хаскилл, - шепчет в ответ смертный, - почему ты называешь меня его именем?

Потому что имена обладают силой более могущественной, чем все Дрожащие Острова.

Потому что лорд един, и состояние жив\мёртв едино также.

Хаскилл молчит, когда ткань материи дэйдрического плана визжит, разрываемая на части.

- Имя, Хаскилл.

Нет в мире Дрожащих Островов силы, способной повредить ему – даже Джиггалаг, уничтожающий каждую частицу влияния Шеогората во время Серого Марша, не считал нужным связываться с парадоксальной константой.

Но кто знает, что произойдёт, если обладающий силой лорда Безумия захочет уничтожить сам себя.

- Я не помню своего имени.

Хаскилл не придаёт значения его словам. У Героя не может быть имени. Это остатки личности, в которую он почти поверил, которая почти стала настоящей, пытаются не умереть, даже ради того, чтобы освободить место Шеогорату.

Но это – иллюзия.

- Здесь всё держится на противостоянии, на дихотомии, даже ты, одному Обливиону ведомо что такое, составляешь энантиоморф с забытым недомёртвым библиотекарем… – почти жалобно говорит пока-не-бог. Тронный зал расплывается маревом цветов, линии контуров наползают друг на друга, съедая очертания предметов и стен. Хаскилл и умирающая сущность Героя с посохом Шеогората – единственное, что остаётся целым. – Но Джиггалаг ушёл, и Деменция и Мания внутри меня никогда не придут к согласию, и КТО В СВОЁМ УМЕ МОГ СОГЛАСИТЬСЯ ОБРЕЧЬ СЕБЯ НА ПОДОБНУЮ ПЫТКУ ВЕЧНОСТЬЮ?! Нет больше ни Тейдона, ни Сил, чтобы удержать две стороны вне меня, я стал их вместилищем, равно как стал вместилищем знаний, которыми не владею – я не понимаю половины того, что говорю, и – небо, чем я так не угодил Шеогорату?! КТО ДОЛЖЕН УРАВНОВЕШИВАТЬ МЕНЯ, ХАСКИЛЛ?

Какофония звуков мешает расслышать голос, но камердинер различает каждое слово вне грохота и визжания агонизирующих Островов. Обливион пожирает каждую отмершую частицу домена, кроме воли лорда, бессмысленно и бессвязно тающей в первозданной пустоте. Хаскиллу приходится приложить усилия, чтобы защитить Острова от вечноголода Ситиса.

И всё становится, как раньше.

В наступившей тишине посреди идеально прежнего тронного зала мёртвый Герой непонимающе и растерянно ищет причину, остановившую саморазрушение домена.

- Возможно, - тихо и вкрадчиво говорит Хаскилл, - дело в том, что здесь нет никого в своём уме…

Он чувствует – пора заканчивать.

Прошло уже немало времени; лорду пора возвращаться домой. Безумные почти успели забыть привкус сгоревшей плоти в пряностях и плоскость небес под ногами.

- Но кому, как не вам, знать об этом…

Бог может проснуться смертным.

Смертный может проснуться богом.

Зеркало работает в обе стороны, но кто-то должен совмещать несовместимое. Кто-то должен быть источником бытия.

Есть один способ, один безотказный способ; Хаскилл ощущает смутные тени воспоминаний того, кем он был когда-то на рассвете всевременья, и они подсказывают ему: чтобы стать живым, вначале надо быть мёртвым.

Имена порой решают больше, чем пророчества.

- …лорд Шеогорат?

========== Обратные величины ==========

Это был самый славный пир на всех Дрожащих Островах за всё тысячелетие. Ярче и безумней самого первого, пьяного от счастья и вседозволенности жизни. Горче мёда элитр. На этом пиру с вином из нескончаемо льющейся подобно алому водопаду крови лорда мешали искристый пепел осыпающихся пылью и мертвыми спорами огромных грибов, и пили за рождение, и пили за обман, и пили за смерть.

В конце концов, больше не осталось ничего, кроме причудливого, изогнутого кубка, полного вина и искр, и того, кто держал его в руках, и руин тронного зала, ибо их троих не в силах была пожрать Серость.

Глашатай Порядка ступает по каменным плитам размеренно и ровно. Его путь лежал сквозь всё царство Островов, от душных глубин Корневой Норы – ко дворцу Нью-Шеота, к каменным развалинам, потерявшим цвет в бесконечно сером, к тому, кто стоит сейчас подле трона с кубком в руках. Его, последнего защитника Безумия и Хаоса, любовно обнимают сияющие янтарём лозы, и источают сладко-кислый дурман усыхающие луны, бирюзовым окрасившие его лицо. Хаос льнет к нему, спокойному, как всегда, несломленному, как всегда, и, как всегда, не сменившему невозмутимость на скорбь.

Диус останавливается за пределом, который рвано очертил оберегающий своего защитника пульсирующий огнистый свет: самому Джиггалагу не сломить эти тонкие сверкающие ветви янтаря, последнее пристанище Безумца, последнее напоминание о вечном проклятии. Но от силы его, строгой, наполненной стальным холодом, даже сияние Хаоса меркнет и отступает.

Хаскилл поднимает глаза.

- Не надоело ли тебе пытаться остановить наше возвращение, камердинер? – голос Диуса сух, но звучен как никогда прежде. Порядок звенит в нём серебряными струнами предопределенной вечности.

- Никому не под силу стереть константу из системы, тебе ли не знать, библиотекарь, - устало, но спокойно говорит Хаскилл. Чёрный камзол его кажется знаком траура сейчас, старым, как мир смертных, откуда он некогда был родом.

Откуда они некогда были родом.

Лорд Порядка, всемогущий Джиггалаг, не властен над ним, изломанным мантлингом, врезанным в Колесо строками судьбы на Спице: даже Пожиратель, чья тень на изгибе каждой спирали Времени застилает Нирн, бессилен перед Хаскиллом, Хаскиллом-константой, Хаскиллом-сломанным-отражением.

- Прибереги кубок с последнего пиршества – царству Порядка настанет конец, но это случится нескоро, - Диус забыл, какова улыбка на вкус – какова насмешка на вкус. Он библиотекарь Порядка, и ему не пристало насмехаться над вечным своим врагом, потому его слова являются лишь советом, горьким в своей правдивости. Хаскилл знает это так же хорошо, как он сам.

Хаскилл одним глотком выпивает вино и вытягивает раскрытую ладонь, удерживая на ней исковерканный мастерами Островов кубок – металл изгибается под его волей, съеживается, обретает цвет и яркость, вытягивает тонкие хрупкие крылья, пробует на ощупь сухой воздух. Диус смотрит на бабочку, взлетающую с руки камердинера, и не может не удивиться беспечности приветствующего тысячелетнюю пытку защитника Безумия. Он знает привкус этой беспечности, знает каждое движение Хаскилла как своё собственное, и всё же удивление настигает его каждый раз – удивление нерациональности.

Бабочка садится на темную мантию библиотекаря и обращается в пыль. Диус небрежно стряхивает её ладонью.

- Однажды Порядок будет царствовать вечно, - говорит глашатай Джиггалага, и камердинер Шеогората, запрокинув голову, смеётся громко и искренне – как смеются испробовавшие смех впервые, неспособные насытиться им, опьяневшие и счастливые.

- Однажды я вырву твоё сердце, выварю его в ихоре с зеленой пыльцой и подам на десерт лорду Шеогорату. Надеюсь, ихор скрасит пресность, - отвечает Хаскилл с безукоризненно вежливой улыбкой.

Диус уходит, не ответив ему. Наступит день, когда Хаскилл выполнит своё обещание: спустя много лет, так много, что только совершенная пунктуальность и исполнительность не позволят ему забыть о своих словах.

Это, разумеется, не значит, что этим всё закончится. Равно как не означает этого и пророчество всезнающего.

***

Земля погребает под собой всё, рано или поздно – и некогда величественные шпили Нью-Шеота теперь не более, чем прах, втоптанный в камень. Диус смотрит на царство, своё царство, и находит его прекрасным: геометрическая правильность форм отражает причудливую симметрию Колеса, и нет ничего, что отверг бы Джиггалаг, кроме Хаоса. Но отрицание Хаоса не означает отказ от жизни.

За плечами Диуса сияет Порядок. Серебряные линии его переплетаются со стальным серым, со спокойным синим, как посветлевшие со временем глаза хранителя библиотеки, и расцветают дробящимися фракталами. Порядок прекрасен, и только Диус и Джиггалаг знают о гнили Хаоса, источившей самое его сердце.

Вход в руины Нью-Шеота похоронен под землей, но земля не преграда для него, всеведущего, всевластного. Диус давно не спускался туда. Он не желает находиться там больше, чем нужно – а нужно ему бывает редко.

Но иногда он приходит проверить, по-прежнему ли верны его пророчества, отточенные, как игла Мефалы.

Владения Джиггалага – прибежище для искушенных знаниями, для острых умом и жаждущих большего, но при этом не ставших пешками козней Проливающего Свет На Листы. Диус, половину своей не-жизни проведший в сомкнувшейся пасти Хаоса, неспособен забыть отголосок Безумия внутри себя, но именно память позволяет ему испытывать желание искоренить его отовсюду, даже из самого Забвения.

Безумие – это всего лишь ошибка. Глупая, страшная месть Изменчивых-Изменяющихся, боящихся за сохранность собственной силы и власти, как было с самого изначалья Мундуса. Диус знает это.

Его изломанное отражение пропитано Безумием – теперь это единственное его пристанище, и Хаос ищет в нём спасения, как всегда. Темная руда, искрящаяся изумрудным, темными шипами скалится из трещин между разорванными изнутри плитами разрушенного дворца. Янтарные лозы пронизывают камердинера Шеогората насквозь: они питаются его плотью, его кровью, его силой, и Хаскилл позволяет, потому что сейчас Хаскилл и есть Хаос. Сейчас Хаскилл есть Безумие.

Медальон на его груди поблескивает янтарными отблесками.

- Зачем ты пришел? – спрашивает Хаскилл. Его голос звучит как прежде, невозмутимо и спокойно, но Диус знает по себе: наступает время,когда силы остаются только на то, чтобы ждать, окутанному вечной скукой. Что дэйдрические пытки ему, тени[1], запоздавшему отражению? Не более, чем мгновенный блеск золотой чешуйки Дракона в спиралях его сомкнутых кальпами колец. И не несут ему боли сверкающие когти янтарных лоз – они едины, как и всегда были едины, Острова и слуга Островов, вечные, неразделимые и постоянные в бесконечной изменчивости.

Диус лишь качает головой в ответ. Объяснение в том виде, в котором его понял бы сосуд Безумия, заняло бы столетия.

У них есть всё время Акатоша и-ещё-немножко, но у Диуса всегда есть дела, пока существует царство Порядка, за которым он обязан присматривать.

- Почему ты всё ещё здесь? – спрашивает Диус, и Хаскилл смотрит на него снисходительным взглядом существа, прошитого насквозь колючими и острыми словно лезвия ветвями, и при этом выслушивающего идиотские вопросы.

- Я уверен, в твоих силах найти ответ самостоятельно.

Диус в ответ протягивает к нему сжатый кулак, а затем раскрывает ладонь. С его пальцев лениво срывается яркая, металлически-блестящая бабочка, и вспархивает куда-то вверх, где переплетенные корни деревьев удерживают от падения полуразрушенные своды Нью-Шеота.

- Я нашёл её в библиотеке лорда.

Диус не упоминает о том, что бабочка была мертва, как породившие её Острова, и что её тело, тонкое, словно бумажный лист, служило закладкой между страниц тома его пророчеств, когда он, хранитель библиотеки, почуявший чужеродность, обнаружил её.

- Вероятно, это потому, что владения Джиггалага так отвратительно скучны, что даже твои опусы показались ей более интересными, - деликатно замечает Хаскилл. – Благодарю, что принёс её сюда. Эти жалкие останки истинного царства лорда, при всей своей никчемности, являются на данный момент наиболее достойным местом во всём домене. Стоит ли удивляться, что у меня нет настроения для прогулок?

- Я не удивляюсь, - бесстрастно говорит Диус, и Хаскилл тем же тоном, словно безупречно отразившее его зеркало, отвечает:

- Лжёшь.

Камердинер лорда Шеогората столь же непостоянен, сколь и непредсказуем. Это не первый его Серый Марш, но первый, когда он ни разу не покидает Нью-Шеот. Обычно его, воплощение Хаоса, необходимо удерживать силой, выстраивать почти совершенные тюрьмы, которые он всё же обманывает. Хаос не статичен. Хаскилл не может бездействовать, как бездействует Диус в руинах своей библиотеки, когда приходит время Безумия – его суть, его природа заставляют его пытаться возродить Хаос постоянно, всюду, любым способом.

Даже лорды дэйдра не могут идти против своей природы. Особенно лорды дэйдра.

Это беспокоит Диуса сильнее, чем буйство штормов над столицей Порядка, или почти проснувшаяся Купель Безумия, или эпидемия астрологического стихотворчества, охватившего практически весь домен во время прошлого Серого Марша. Диуса беспокоит то, что всё во владениях Порядка остаётся… в порядке.

Факт невмешательства Хаскилла противоречит восьмидесяти тысячам и семиста двум пророчествам, а согласуется непрямо всего с четырьмя. Диус не понимает, как осколок смертного может так беспардонно нарушать все причинно-следственные связи, словно ключевые основы мира, в том числе и мира Безумия, не имеют для него значения.

У каждого из них есть правила, которые они не могут нарушить, и одно из них нарушается прямо сейчас.

- Сделай мне одолжение, - неожиданно говорит Хаскилл, - вышвырни в Обливион все свои нерушимые пророчества, которые я сломал. Ах, прости, мы же и так в Обливионе. Легко забыть об этом, находясь в этом тошнотворном месте. Тогда можешь отдать их мне, я превращу их во что-нибудь приличное. В бабочек. Или смерть. Или кубок феллмурского?

Константа Хаоса. Худшая головная боль во всём Аурбисе. Хуже, чем Безумие, в которое перевоплощается дэйдрический лорд Порядка. Диус морщится от ужасного предчувствия. Близится конец Серого Марша: пусть его не предсказать теперь с точностью из-за разрушенных цепочек событий, но он близок, близок, слишком жадно сверкают янтарные лозы, слишком темны глаза камердинера – настолько, что даже усталость и вечная скука в них не видна.

И Хаскилл даёт ему подсказку: что будет дальше, ему не узнать. Выпала невозможная из вероятностей, сам Джиггалаг не предскажет будущего теперь.

Что породит новый цикл Безумия?

Чем обернется следующий Серый Марш?

- Порядок будет править вечно, - утверждает Диус. Хаскилл сокрушенно качает головой.

- Это я когда-то уже слышал.

Бабочка вспархивает с окровавленного крошащегося янтаря, сверкающая багряным и лиловым, как закат над Манией.

***

Диус крошит пальцами тонкие крылья мотылька в металлический прах – он оседает на страницах последнего его тома пророчеств, последнего, который он никак не решится окончить. Мотылек растекается по листам кровью – нет, вином; вином с ароматом ядовитой пыльцы наслаждения.

- Из-за твоего вмешательства коэффициент точности моих предсказаний катастрофически упал, - с недовольством сообщает Диус в пустоту. Геометрический узор на стенах библиотеки ломается, кривится, искажаемый чужой волей – нет больше Джиггалага, чтобы защитить Порядок, а Диус…

Диус, конечно же, сохранит его. Сохранит крошечную часть, из которой потом вырастет новый Серый Марш. Но он не сумеет уберечь его сейчас – это не под силу ему, как не под силу было его двойнику удержать рушащиеся своды дворца Шеогората.

Нельзя стереть константу.

Глубоко под землей, там, где захоронен давно забытый Нью-Шеот, струится тонкими ручейками света Купель Безумия, и этот свет жадно пьёт глашатай нового мира: по его воле жилы руды раскалывают изнутри сверкающие серые обелиски, по его воле прорастают в стенах домов янтарные ветви, по его воле пробуждаются тысячи лет мертвые твари, и там, где вчера ровной гладью лежали плиты дорог, сегодня возвышаются шляпки гигантских грибов.

Диус оборачивается, чтобы увидеть, как ровный строй рыцарей Порядка, способных остановить любое вторжение во владения своего повелителя, бестолково разлетается сияющими мотыльками в разные стороны. Диус не чувствует даже силы, даже энергии, затраченной на это: просто тот, кого пытались остановить стражи библиотеки, пожелал, чтобы они обратились бабочками.

И они обратились бабочками.

Хаскилл останавливается в нескольких шагах от него.

- Должно быть, это совершенно невыносимо для тебя, быть моим отражением в этой дихотомии, - отвечает он на его недовольное замечание с нескрываемым удовольствием, - быть… обратной величиной, так ты это называешь? О, какая радость, что мы заперты в вечности неизменимой константой. Наблюдение твоих мучений по-прежнему приводит меня в восторг.

Ещё нет лорда Шеогората, уже нет лорда Джиггалага. Сила Хаскилла велика настолько, что он ломает сущность Порядка легко, одной только своей волей, одним только своим существованием. Он искажает всё вокруг, снова возвращая Серый Марш в прах, в руины величайшей библиотеки, и Острова возрождаются в нём и из него.

Янтарными бликами сверкает его медальон.

- Что вы собираетесь сделать? – Диус не обращает внимания на то, как покрываются зеленоватой гнилью бесчисленные тома книг, как расползаются кашей, проедая идеально ровные плиты сверкающего пола – симметричные серебристые линии на нём исчезают, коверкаются под воздействием губительной власти Безумия. – Я не могу исключить ошибку из допустимых вероятностей. Что вы собираетесь сделать, Хаскилл?

Камердинер чуть кривится.

- Ах, старая идея лорда Шеогората. Можно сказать, мечта. Ты будешь счастлив. Думаю, всем от этого станет только лучше.

Хаскилл молчит недолго, а затем задумчиво поправляется:

- Или это была моя идея? Я уже не помню. В первый раз получилось не слишком хорошо. А может быть, и нет. Моя память этого тоже не сохранила.

- Это не сработает, - впервые за многие тысячелетия Диус испытывает страх – но то, что открывается ему в глубинах его знаний и предчувствий несбывшегося, затмевает собой даже это чувство. – Это…

- Невозможно? – угадывает Хаскилл. – Четыре против восьмидесяти тысяч. Я – сердце Безумия, и ты знаешь, что я – каждая его частица.

- Ты видел мои пророчества. Я знаю это, - на пальцах Диуса всё ещё крошево металлических крыльев.

- Тогда ты знаешь, что случится дальше, - отвечает Хаскилл. Улыбаясь, он протягивает вперёд руку, кончиками пальцев касаясь скользяще-жесткой на ощупь темно-серой мантии библиотекаря.

Диус, конечно же, знает.

- Ни в чем нельзя быть уверенным, имея дело с дэйдрическими лордами, - задумчиво говорит камердинер Шеогората. – Даже мантлинг может, к моей давней скорби, получиться на славу безумным. Попробуй предсказать, что случится дальше. Допиши свою книжонку. Я почту за честь возложить ее на постамент в тронном зале Нью-Шеота как монумент победы лорда Шеогората. Но сейчас, конечно же, рановато об этом говорить. Помнишь, я обещал сварить твоё сердце в ихоре?.. Я подумал, что это будет отличное праздничное кушанье, как раз на вкус моего повелителя. В конце концов, ты очень невежливо прервал последний наш пир.

Диус не обращает внимания на его слова – они незначительны, как незначительны и пытки, которые выдумывают для него изобретательные прислужники лорда Безумия, в их числе и его верный камердинер. Куда страшнее то, что он и в самом деле решится на новую попытку, когда предыдущая привела к нарушению самой сути проклятия, к появлению константы в системе Аурбиса, которую ей из себя не исторгнуть никогда.

Самое страшное, думает истекающий (до ужаса человеческой) кровью Диус, умирая в который уже раз от рук своего вечного палача[2], что он не может предсказать результат с абсолютной точностью. Что всего лишь значит, что эта воистину безумная затея и в самом деле может свершиться.

Комментарий к Обратные величины

[1] - мой любимый непереводимый Vestige, как называет себя Хаскилл

[2] - HasKILL, DYus, игра слов, найденная, к сожалению, не мной. Все заслуги - разработчикам :)

========== Мнимая единица ==========

Всё заканчивается одним безупречно-непримечательным днём.

Он смертен, даже здесь, на Островах, смертен – и потому задыхается в бесцветии кристаллов, в точности, гладкости, равенстве, в ошеломительной однозначности гармоничных множеств. Музыка кристаллов – слаженный гул на грани слышимости, аккорды абсолюта без полутонов и полутеней, гулкие столпы чертежей мироздания, четкие границы, определяющие реальность.

Хаскилл останавливается у идеально ровной стены из слабого морфолита. Содержание магии в кристалле низкое, но разбить его смертному не под силу – не сейчас, когда искристая энергия Островов почти покинула своих защитников. Музыки не слышно с тех пор, как опустела Купель, с тех пор, как треснула последняя янтарная ветвь под натиском серости. Хаскилл пытался петь вместо них, но один человеческий голос не может сдержать неизбежность, и, бездна, как же сложно творить музыку без того, кто позволяет нотам звучать…

- Мой лорд, - едва слышно зовет Хаскилл. Он не уверен, что у него хватит сил выбраться из ловушки серых кристаллов: за ним идет охота, потому что он отторгает Порядок всем своим существом, он инороден всему царству Неподвижных Островов. – Мой лорд, я не знаю… здесь ли вы еще. Я не стану противиться смерти, если ее альтернатива лежит передо мной сейчас; я только…

Я только хочу узнать, это ли – ваш замысел.

Или…

Или кто-то… что-то… что бы это ни было… срастило прореху в мироздании, схлопнув непостижимую форму Ситиса до строгих рамок Постоянства.

Хаскилл содрогается, когда в его разуме расстилается картина Аурбиса, каким он станет без лорда Никогда-Здесь, без искры изначального творения.

Аурбис будет глух, ибо никто не сможет создавать музыку, чтобы ее слышать.

Аурбис будет слеп, ибо никто не сможет писать картины, чтобы смотреть на них.

Аурбис будет нем, ибо никто никогда не сможет сложить слова в нечто, способное изменить мир без капли магии.

- В тебе говорит страх перед гармонией…

Хаскилл оборачивается, чтобы встретиться взглядом с серыми, как и всё вокруг, рыцарями Порядка. Было время, когда он мог одним взмахом руки обратить их в янтарные статуи. Теперь у него нет такой силы, нет такой силы у Островов, и даже посох, отданный ему в награду за службу, кажется свинцовым от бессилия.

- …ибо безумие всегда страшится гармонии и порядка…

- …но всё сущее находится в гармонии и порядке…

- …теперь, когда лорд Джиггалаг свободен от проклятия.

Хаскилл переводит взгляд с одного рыцаря на другого. Они все похожи, как… нет, даже капли воды более разнообразны и увлекательны. Рыцари Порядка совершенны, как параллельные линии, уходящие в бесконечность, и так же скучны.

Элементарные частицы бытия. Джиггалагу свойственно упрощение. Будь на то его воля, он бы разбил весь Аурбис на составные части и выстроил их по алфавиту.

- Отвратительно, - совершенно искренне говорит Хаскилл, поудобнее перехватывая посох. Из него не слишком хороший боевой маг; однажды Шеогорат веселья ради швырнул его в Водоворот Фа-Нуит-Хена, [1] где Хаскилл отлично в этом убедился. К счастью, владение некоторыми артефактами значительно упрощает сражения даже с дэйдрическими слугами.

Три рыцаря Порядка, три руки Джиггалага, готовые стирать в серую пыль всё, что немного сложнее максимально простого. Один отчаявшийся смертный, бегущий с Неподвижных Островов. Ничего удивительного, кроме того, что в этот раз владыка упоения детерминизмом подавится своими математическими предсказаниями.

Хаскилл легко ударяет пяткой посоха о поросшую кристаллами мертвую землю. Ваббаджек отзывается мрачным гулом, он почти лишен сил, как и сам Хаскилл, но на пару фокусов их двоих еще хватит. Хаскилл не может удержаться от иронично-прощального поклона тому, что прежде было рыцарями Порядка. А потом он телепортируется, надеясь, что абсолютная точность, превалирующая сейчас на Островах, не исказит его портал. Ему надо успеть к Вратам, пока они еще стоят: еще день, час или минута, и Джиггалаг сотрет с земель своего плана всё, что отторгает Порядок. А вот мир смертных…

Хаскилл терпеть его не может.

Джиггалаг, естественно, тоже. Хотя непонятно, почему: там точно так же отвратительно скучно, как и во владениях лорда Порядка.

Последним, что изрыгает из белого марева огромный рот каменной головы, оказывается человек, сжимающий в руках странного вида магический посох. Стоит ему выбраться из объятий сияния, как свет меркнет и гаснет насовсем, а потом…

Потом незыблемые Врата с грохотом рассыпаются крохотными камешками и смешиваются с побережной галькой и пеплом.

Сертис Гартарилир, подмастерье мага, в мгновение ока забывает о своих записях и о записывающем кристалле. Никто не покидал владения Шигората уже более месяца, но ни один из исследовательской группы не мог предположить, что Врата, стоявшие с начала начал, Врата, с удивительным равнодушием игнорировавшие любые воздействия, Врата, ведущие за горизонт событий Безумной Звезды…

…разрушатся.

- Дом, милый дом, - без капли энтузиазма вздохнул человек с кричащим посохом. Судя по его взгляду, великие земли Велоти в его глазах удостоились оценки намного ниже, нежели Дрожащие Острова. – Очаровательное место. Напоминает Инфернес [2] в своём гостеприимстве.

Сертис отлично знал название «Инфернес». Так называли родину огненных атронахов. По словам опытных заклинателей, там не было ничего, кроме лавы, атронахов, лавы, атронахов и еще немного лавы и атронахов, и подобное сравнение Инфернеса с Ресдайном было попросту оскорбительно.

Человек с совершенно вменяемым взглядом посмотрел на Сертиса и дружелюбно спросил:

- Юный джентльмер, вы не подскажете мне дорогу до Даггерфолла? Его ведь уже основали, я надеюсь? У меня срочные дела. Да, пока я здесь, вы похожи на ученого – не то чтобы я предполагал что-то конкретное, но всё же, если я правильно помню, в Мундусе логические цепочки не имеют свойств хаотично-непредсказуемого самоизменения, поэтому – если у вас есть книга о том, как исправить что-то совершенно неисправимое, или проклясть дэйдрического принца, или вернуть исчезнувшего дэйдрического принца, мне бы она пригодилась. Я могу заплатить вам… тремя стручками душ. Не больше.

- Я могу поискать, - очень осторожно сказал Сертис. Он очень надеялся на то, что странный безумец – действительно человек, а не Безумный Бог в человеческом обличье. Хотя, с другой стороны, задокументированная встреча с Шигоратом могла положительно повлиять на оценку его научной работы.

Человек, вопреки всему, решительно покачал головой.

- Нет, это мне не подходит. К моей величайшей скорби, в Мундусе я смертен, и, как вы можете заметить, бретонская кровь даст мне прожить не более нескольких десятилетий. Весьма плачевно, уверяю вас. Поэтому я должен торопиться в Даггерфолл. В какой он стороне?

Сертис честно указал куда-то на запад. Он понятия не имел, где находится Даггерфолл, но те скудные знания географии, что он сохранил с юных лет, подсказывали ему, что Хай Рок действительно где-то там.

- Благодарю, - человек вручил ему один странного вида светящийся стручок. – Удачного дня, юный джентльмер.

- Постойте, - резко охрипшим голосом позвал его Сертис. – Вы… Шигорат?

Это могло бы стать объяснением внезапному разрушению Врат. И хорошей основой для научной работы.

Бретон посмотрел на него в некоторой задумчивости.

- Сложно сказать, - после долгого молчания наконец ответил он. - Я не возьмусь утверждать наверняка.

***

Один смертный бретон и разряженный Ваббаджек: все средства для спасения мира. Хаскилл бродит по улицам Даггерфолла и видит на них всё то, что он предсказывал прежде. Лучшие художники Хай Рока не в силах создать ничего, кроме бездушных копий своих старых работ или столь же бездушных копий реальности. Лучшие композиторы не могут написать ни одной новой мелодии, даже самой простой, из пары нот. Писатели, талант которых заставлял рыдать и смеяться тысячи людей, теперь только впустую изводят пергамент.

Хаскилл и сам пробует. Обмакивает кисть в краску и ведет по холсту до тех пор, пока не понимает, что его рука выводит идеально точные геометрические фигуры.

Нет.

Нет, не может быть.

Хаскилл резким движением выплескивает воду на холст, и, кажется, пара искр срывается с его пальцев, но он успевает остановить вспыхнувшую магию до того, как начинается пожар. И неподвижно смотрит, как вода, растворяя краску, размывает контуры фракталов неисчислимой бесконечности. Капли стекают вниз по наклонной, оставляя за собой сине-прозрачный след.

Хаскилл вдруг думает, что от этого вся беда. От того, что капли текут вниз, камень падает быстрее перышка, а люди говорят одними и теми же словами. Предсказуемость. Детерминистичность. Джиггалаг прячется в каплях, камнях, перышках и человеческих речах.

Абсолютное отсутствие свободы.

И никто, никто во всём Аурбисе не воспротивится этому, потому что была только одна Безумная Звезда, и даже тот, кто ходит по Обливиону, как ему вздумается, не сможет своими не-звездами заменить ее. Была только одна дыра в форме Ситиса, и даже тот, чьё сердце лежит в песках Ресдайна, не сможет пробить другую. Был только один лорд Шеогорат, лорд абсолютной свободы, изначального хаоса.

Кто смог бы сотворить нового?

Хаскилл глядит на капли воды, перемешанной с краской, замершие на холсте, и под его взглядом они начинают течь вверх.

***

У нового Шеогората аккуратный костюм и странного вида трость. У нового Шеогората человеческая душа. У нового Шеогората дэйдрическая сущность.

Джентльмен-С-Тростью смеется, когда думает об этом. Правда, у него не очень много времени на размышления – он занят игрой в догонялки с отражениями. Говорят, что зеркало невозможно обыграть, но у него, похоже, получается.

Четвертый Путь Хождения: немного мертвецов и их отражений. Кто сумеет сказать, кто из них отражение? И куда делся тот смертный, унесший Ваббаджек с отравленных неподвижностью Дрожащих Островов? Как его вообще звали?

Шеогорат ходит по землям Нирна под стягом хмельных штормов, осыпая смертных проклятыми благословениями и благословенными проклятиями. Забывшие его имя вспоминают его вновь. Покинувшие его святилища возвращаются к ним снова. Лорд Шеогорат щедр; он отвечает не всегда, но почти всегда – и то лишь потому, что у него действительно много дел.

Кажется, позавчера какой-то безродный пастух в Ротгарских горах впервые за много лет просвистел на своей хрипящей свирели что-то неслыханное прежде.

И, похоже, именно ее эхо всколыхнуло кристаллы Порядка по ту сторону Забвения, вдохнув в них шепот диссонанса.

Много лет спустя – или за одно мгновение до – шепот превращается в дрожь, и незыблемые обелиски падают в прах, разбиваясь на цвет и звук, на яркость и сочность, на блеклость и тень. Их причудливое смешение неподвластно ничьей воле, ибо это лишь отражение отражения, проекция абсолютной свободы, прошедшая через призму Безумной Звезды.

Острова Дрожат всё сильнее, всё ярче трещины в серых морфолитах, всё мощнее искажения структуры и связи, что скрепляет Порядок. Джентльмен с Тростью приходит в самое сердце царства Джиггалага, и за его спиной сияют огнями причудливые цветы и расцветают удивительные бабочки. С его рук в величайшую из библиотек сползает болотная гниль и плесень, отравляя строгость совершенного знания, складывая составные части мироздания в безумные конструкции и оставляя их незавершенными.

Порядок обращается Хаосом.

- Глупец, - шепчет голос, лишенный разноцветия красок. – Что ты наделал, глупый смертный? Ануическая душа не может обратиться в падомаическую сущность.

Джентльмен с Тростью только хохочет в ответ. Он давно уже не смертный. Это видит каждый из них.

- Серый Марш почти окончен, - говорит Джиггалаг. – Я не могу противостоять этому. Я не могу просчитать вероятности. Ты – неучтенная переменная.

- Константа, - деликатно поправляет его Шеогорат. – Меня долго не было, но теперь я был всегда. Когда Острова Задрожат как следует, всё снова вернётся на круги своя.

Джиггалаг молчит долго. Очень долго – даже для дэйдрического принца, чьи владения обращаются в прах каждую секунду.

- Константа недопустима. Это противоречит законам Аурбиса. Это противоречит сути проклятия.

- Да? – удивляется Джентльмен с Тростью. – Тебе стоило предупредить меня раньше. Я ее сломал. В начале Серого Марша ты уничтожил Шеогората, но больше этого не случится. Никогда. И даже если тебе удастся убить меня… если я растворюсь в Забвении… кое-что останется всё равно. Я – константа абсолютной свободы. Попробуй-ка просчитать это, лорд Точных Ответов.

- Глупец. Ты полагаешь, что создал противовес мне. Но ты – лишь мнимая величина.

Потому что Шеогорат всегда возвращается.

Потому что можно быть Шеогоратом при мертвом Шеогорате, но не при живом.

Четвертый Путь Хождения не предусматривает подобного, и даже те предосторожности, что должны предотвратить ошибки, ныне непредсказуемы, поскольку речь идет об абсолюте свободы, что есть изначальный хаос, отвергающий любые закономерности и порядки.

Когда изменение обращается константой, во всём Аурбисе и за его пределами не находится такой силы, чтобы остановить это. Четвертый Путь не способен множить сущности, и потому, когда Джиггалаг вновь обращается Шеогоратом, иная сущность Шеогората сливается с ним, оставляя от шедшего дорогой бога лишь осколки.

Так говорит тот, первый Шеогорат. Их теперь двое, и им осталось недолго, потому что они вот-вот сольются в единое целое.

- Я могу обратить мантлинг, - говорит Шеогорат. – Наверное. Скорее всего? Я могу всё, почему бы еще и не это?

- Не думаю, - Шеогорат щурит янтарные глаза. – Я останусь лордом Никогда-Здесь, ты останешься… тем, что бы от тебя ни осталось. Тенью. [3] Осколком. Видишь ли, ты что-то сделал со своей смертной душой… ануической душой… я бы сказал, что ты скорее Кровь Падомая, нежели человек, но – ха! – даже я не могу быть уверен! Но кое-что, я думаю, с тобой случится. Ты этого не захочешь.

Шеогорат не заканчивает – он и так знает, о чем говорит. Смертный Изменил собственную душу, пройдя Четвертый Путь до конца. То, что было его душой, теперь – Шеогорат и Острова, и так будет всегда, и это останется неизменным навеки.

- Всего-то? – смеется Джентльмен-с-Тростью.

И разрывает себя на куски, позволяя Шеогорату стать единым целым и оставляя себе…

***

Осколки.

Всё вокруг в осколках: раздробленные серые морфолиты, обелиски, мечи, рыцари. Он сам. Осколок. Фрагмент. След. Отпечаток. Тень.

Всё это – неправильные слова. Он не слишком хорошо помнит, о чём они, но твердо знает, что они неправильны. Так поют Острова, а он – часть Островов, та часть, что…

Константа.

Да. Вот оно. Константа хаоса. Её не исключить из системы, не вычеркнуть из уравнения. Она всегда есть – во всех временах, с начала начал, до конца вечности, если вечность имеет какую-то власть здесь. Это не совсем правильно и уж тем более совсем невозможно, но это его мало тревожит, потому что это его суть: быть не совсем правильным и совсем невозможным. Относительно чего угодно.

- Тебя ни на минуту нельзя оставить, Хаскилл. Я ушел всего на тысячелетие, а ты успел сбежать с Ваббаджеком, устроить революцию, свергнуть дэйдрического принца и сломать законы Аурбиса. Но спасибо, что принес Ваббаджек обратно!

Это тоже часть Островов. Не константа, но связующая часть, важная часть, главная часть. Он глядит в бесконечность вариаций хаоса и видит возможность воплотить любую из них, при любых условиях. Эта возможность называется – лорд Шеогорат.

Кажется, когда-то он сделал что-то важное, чтобы не дать ему исчезнуть. Кажется, что-то плохое произошло, когда он исчез…

Неважно. Больше этого не случится никогда. По крайней мере, полностью.

- Хаскилл? Хаскилл?! Ты подхватил амнезию у Фа-Нуит-Хена?!

Фа-Нуит-Хен не относится к Островам, Шеогорату или константе, поэтому он не слишком интересен.

- Ну ладно, это попозже. Может, оно и к лучшему. Сейчас мне нужно отстроить обратно Шеот, потому что у меня всё ещё нет трона, а я, в конце концов, принц Обливиона…

Острова вслушиваются в волю лорда и отвечают без промедления. Новый Шеот поднимается из земли в несколько мгновений, и немного позже кажется, что он всегда был там. Янтарные лозы мягко обвивают дома, пока жилы безумия хищными шипами прорывают каменные мостовые.

Хаскилл оглядывается. Высокие башни вспарывают Забвение далеко впереди.

- Отсюда не видно трона, но я учел ваше пожелание, мой лорд.

Шеогорат смотрит на него, сузив вертикальные зрачки. В янтарных глазах они кажутся той самой прорехой в мироздании.

- Неплохо… для тени. Пожалуй, я могу нанять тебя как личного архитектора… нет! Камердинера. Я повышаю тебя до камердинера. Знаешь, Джиггалагу придется придумать что-нибудь по-настоящему интересное, чтобы тебя уравновесить в следующем Сером Марше…

Хаскилл не знает, о чем он говорит, хотя ему кажется, что когда-то он знал. Или будет знать. Но это не слишком важно. Важно, что сейчас нужно привести Острова в надлежащий вид: они всё ещё Дрожат недостаточно сильно, и Врата разрушены, и Вратам нужен Страж, и остаткам Порядка пора исчезнуть.

Наверное, у него будет много работы.

Комментарий к Мнимая единица

[1] Водоворот - в оригинале Maelstrom (если полностью, то Maelstrom Arena) :)

[2] Инфернес - в оригинале Infernace

[3] тень - Vestige, он же осколок, отпечаток, след и т.д.; смертный, лишенный души

========== Карри ==========

Глупая была идея.

Рилейн осторожно переступает через обломки каменных плит и толстые древесные корни. То и дело приходится пускать в ход магию, чтобы расчистить завалы: похоже, что здесь никто не бывал уже давно.

Очень давно.

В воздухе разлито призрачное ощущение чего-то, чему Рилейн никак не может дать название. Неправильность этого тревожит, скребется под ногтями тончайшими иглами безотчетного страха. Глупая была идея – спускаться сюда, в место, названия которому не припомнит, наверное, даже сам Библиотекарь, пробираться сюда втайне от рыцарей, игнорируя предупреждения собственного разума.

Очень, очень глупая идея.

Рилейн идет вперед.

Это место, безымянная могила древнего города, само по себе является противоречием всем незыблемым правилам, царящим снаружи. Рилейн не знает, почему эти руины все еще существуют; если бы Джиггалаг был способен забывать – Рилейн решил бы, что лорд попросту забыл о той части своего домена, что противоречит всем остальным. Но во владениях Порядка нет такого объяснения - “попросту забыть”.

И поэтому Рилейн признается себе – он не знает ответа. Но идёт дальше не только для того, чтобы его узнать.

За очередным поворотом полуобрушенного коридора становится светлее. Рилейн не сразу понимает, почему, но потом различает в серой толще камня тоненькие янтарные нити, звенящие стеклянные побеги, прозрачно-хрупкие и так странно неподходящие миру, выстроенному из элементарных блоков бытия по самым простым законам. Из разломов плит вырываются странные растения, странные конструкции, необъяснимо похожие и непохожие на воспоминания из смертного мира. Рилейн касается светящегося зеленого шара на кончике одной из ветвей и тут же отдергивает руку: чуждая магия обжигает, отталкивает… обвиняет.

Предупреждает?

- Эй, - тихо зовет Рилейн, переступая порог того, что ранее, сотни лет назад, было тронным залом. - Эй, тут кто-нибудь есть?

Дыхание изначального хаоса ледяной жутью касается его лица и равнодушно растворяется в тишине. Рилейну приходится зажмуриться, досчитать до пяти, чтобы не позволить чарующему ужасу выгнать его прочь, будто неразумную тварь.

Когда он открывает глаза, он понимает, что ответ на последний его вопрос – да. Да, тут кто-то есть, тут что-то есть, что-то, от чего его внутренности выворачивает наизнанку неосознанный страх, что-то, что нельзя увидеть – только поймать краешком глаза уродливые, плавящиеся очертания предметов, ощутить на границе восприятия искореженную реальность.

И никогда, никогда, никогда не суметь объяснить это.

Перед Рилейном, на гибком и податливом каменном холсте стены, проявляется множество, великое множество лиц: искателей приключений, исследователей, дураков, отчаявшихся, романтиков, еретиков, уверовавших, скептиков и ученых. Каждое из них – лицо мертвеца. Существо, обитающее в древней могиле под забытым и запрещенным названием, сожрало их всех с равнодушием вечности воплощенной.

- Я… - что значит для изначалья горстка секунд, пока он пытается вспомнить, что вообще такое - “я”? Несет ли это обозначение хоть какой-то смысл, и даже если нет, что раньше приравнивалось к нему? - Рилейн. Мое имя. Рилейн.

- Здравствуй, Рилейн, - вежливо отвечает колеблющаяся пустота.

- Здравствуй, - выдыхает Рилейн в ответ почти изумленно.

На самом деле, он ожидал чего угодно, кроме этого.

Пустота изучает его с тем же отстраненным равнодушием, едва замаскированным скучающей вежливостью. Будто оценивая, стоит ли сожрать его прямо сейчас – или немного помедлить приличия ради.

Пауза становится неприятно долгой.

- Бесконечно увлекательная беседа. Прошу, продолжай. Удиви меня.

- Ты – анимус… анимус лорда Шеогората?

- Если ты желаешь попросить об аудиенции, я боюсь, придется немного подождать. Лорд временно отсутствует.

- Я хотел попросить его о помощи.

- О помощи? Ну и ну. Ты спустился в руины Шеота, нарушив строжайший запрет Джиггалага, в одиночку добрался до тронного зала, не попытался в ужасе сбежать, как любое здравомыслящее существо – и всё это для того, чтобы попросить принца Безумия о помощи?

- В целом, да. Ты… ты не мог бы, ну, - Рилейн неловко кашлянул, - принять какой-нибудь облик?

- О, - сказала пустота, обретая плоть, - разумеется. Мои извинения. Я постоянно забываю об ограниченных возможностях восприятия смертных. Приятно познакомиться, Рилейн. Ты можешь называть меня Хаскиллом.

Глядя на непримечательного человека в костюме придворного слуги, Рилейн отчего-то вдруг отчаянно захотел оказаться перед огромным огнедышащим драконом. Договариваться с драконом ему было бы спокойнее.

- Может… может, вы могли бы мне помочь? Мы можем заключить сделку…

- Возможно, - мирно соглашается Хаскилл. В расцвеченной причудливыми отблесками темноте тронного зала сложно разглядеть нечеловеческое в его глазах. - Но сделки меня сейчас мало интересуют. Вряд ли ты сможешь предложить мне то, чего я хочу, смертный. Видишь ли, Джиггалаг и его свора не могут меня уничтожить… но они решили, что если ослабят меня достаточно, то смогут запереть здесь на время всего Марша. У них даже отчасти получилось. Мне едва хватает энергии на воплощение, и я постоянно чувствую… как это называется у людей?.. ах да, - он тонко, почти деликатно улыбается, - голод.

Какое-то очень, очень, почти бесконечно долгое время Рилейн пытается не сделать ни единого шага назад. Отчего-то ему кажется, что его борьба со здравым смыслом позабавила бы существо напротив, если бы тому было не настолько всё равно.

- Мне надо совсем немного, - отчаянно говорит Рилейн, - совсем немного. Дело в том, что я исследую темпоральную математику…

Пауза кажется чудовищно беззвучной.

- Вы… вы ведь знакомы с темпоральной математикой?

Хаскилл с тем же безупречным вежливым равнодушием качает головой.

- Не имел удовольствия ознакомиться. Бессмысленные попытки смертных классифицировать и упорядочить части столь сомнительной и ненадежной концепции, как время, меня не интересуют. О нет, Рилейн, пожалуйста, не начинай рассказывать мне о темпоральной математике, иначе мне придется тебя съесть.

Невесомый воздух за спиной камердинера вздрагивает, сминая вековечный камень стены, как серую холстину. Те, кто не вернулся из запретных руин, проступают на ней чудовищным барельефом: сущность Хаоса поглотила их и переварила, пропустила сквозь жернова безумия личность и память – и запомнила оставшееся. Сколько таких невезучих авантюристов теперь – камердинер Хаскилл?

Которым из них станет очередной излишне самоуверенный научный исследователь?

- Мне не смог помочь никто из служителей лорда Джиггалага, - непослушным голосом выговаривает Рилейн, отворачиваясь от агонизирующего барельефа из слепленных воедино лиц. Человеческое воплощение Хаскилла тоже остается позади, но Рилейн не думает, что хочет обернуться снова. – Дай им сколь угодно сложную формулу, они разобьют ее на тысячи элементарных единиц и с абсолютной точностью докажут или опровергнут ее. Дай им тысячи элементарных единиц, и они не будут знать, что с ними делать.

Пустота за спиной беззвучно смеется. Причудливый светящийся цветок выдыхает Рилейну в лицо целое облако душистой пыльцы; он тонет в пьянящем дурмане, почти не чувствуя, как подкрадываются всё ближе янтарные ветви, царапаются сверкающими шипами, стискивая в колючих объятиях.

Хаскиллу достаточно укоризненного взгляда, чтобы хищные лозы виновато отстранились от неосторожного просителя. Рилейн расплачивается за почти ставший последним вдох только приступом кашля и запоздалого страха.

- Не обращай на них внимания, - почти что извиняющимся тоном с едва различимой насмешкой говорит Хаскилл, - они совсем одичали, безобразники. Так ты хочешь совершить что-то поистине немыслимое для слуг Порядка, Рилейн? Найти разгадку, которая так близко, что ее можно увидеть краешком глаза, зацепить кончиком пера – но не удержать в руках?

(Тебе всегда не хватает какой-то ничтожной малости.

Какого-то пустяка: вдоха в нужную минуту, молчания, солнечного блеска, скрипа пергамента в тишине. Это всё ты можешь собрать и сам, Рилейн. Самое важное – то, что превратит их в научный прорыв. Серые рыцари понятия не имеют, о чем речь. Они не поняли бы, даже если бы ты нашел подобному имя и назвал его: они не знают, что такое «вдохновение», или «озарение», или «творчество», или «искусство». Они не могут этого знать. Для них это бессмысленный набор литер.

Поэтому ты пришел к лорду Никогда-Здесь, надеясь на его безумную щедрость, поскольку тебе больше не на что надеяться. Тебе всё время не хватает чего-то, чему ты даже не знаешь названия, чтобы сделать этот единственный и самый нужный шаг вперед.

Я знаю, чего ты хочешь.)

- Но чего ты хочешь взамен? – сипло, почти неслышно спрашивает Рилейн. Хаскилл задумчиво смотрит на него, а затем поджимает губы; но, к почти незаметному облегчению просителя, скорее раздраженно, чем зло. Рилейн не хотел бы видеть его по-настоящему разозленным.

- Не в моих правилах давать милостыню смертным, но в этот раз я сделаю исключение. Когда человек сделает то, что не удавалось лучшим из избранных Джиггалага, и перетасует вечность согласно своим прихотям, я буду смеяться над Диусом весь ее остаток. Награда, достаточная для меня.

«Никогда не верь безумцам» - первая заповедь ведущих дела с Шеогоратом или его слугами. Рилейн молчит; Хаскилл равнодушно скрещивает руки на груди.

- Конечно, ты можешь отказаться. Может быть, я даже буду настолько щедр, что позволю тебе уйти… но я бы советовал тебе не испытывать мое терпение. Оно порядочно истощилось за сотни лет пребывания в этом отвратительно скучном месте. Не думаю, что ты можешь винить меня в этом.

Глупая была идея – спускаться сюда. Руины Дрожащего царства не зря были забыты сохранившими здравость ума.

- Еще одно условие, - говорит Рилейн, пытаясь не обращать внимания на хрустящие лозы, медленно сползающие на плечи камердинера. Хаскилл остается совершенно безразличен к янтарным шипам, пронизывающим плоть и ломающим кости с голодным влажным треском. – Я должен сохранить рассудок. Никакого безумия.

Хаскилл пожимает плечами, словно раздробленный лозой сустав, что уже не должен быть способен двигаться, ничуть ему не мешает.

- Не представляю, что в твоем понимании безумие или его отсутствие. Но не беспокойся, я не стану делать из тебя очарованную марионетку или что там смертные воображают о сделках с дэйдра. Удивительное высокомерие. Это может казаться невероятным для тебя, но не каждое существо в Обливионе мечтает иметь дела со смертными больше, чем нужно.

Отвратительная была идея. Ужасная, безнадежная, алогичная и попросту смертельно опасная была идея, спускаться сюда и просить помощи у лорда Безумия или его временного заместителя. Рыцари не зря истребляют тех, кого хоть раз коснулся чумной хаос Шеогората: он кажется непозволительно…

…простым выходом.

Но, с другой стороны, разве не это – основной постулат Джиггалага? Бритва-артефакт куда больше подошла бы ему, нежели Мерунесу.

Рилейн в последний раз смотрит на исковерканные образы мертвецов за спиной невзрачного человека в костюме придворного слуги. Константа хаоса глядит на него в ответ с крошечной толикой интереса в бездне скучающей вежливости, с равной вероятностью готовой обернуться пылающим штормом, сжигающим саму ткань Обливиона, и шелестом трав под теплым илиакским бризом.

- Хорошо. – Голос подводит, приходится сглотнуть комок прогорклого подземного воздуха вперемешку с пыльцой и пылью. – Как ты это сделаешь?

- Карри.

- Карри? – Рилейн чувствует себя очень…

Странно. Или глупо. Или и то, и другое разом. Хаскилл глядит на него с долей явного раздражения. Если все дэйдра мечтают заключать сделки с людьми, Хаскилл совершенно точно не относится к дэйдра.

- Все смертные страдают расстройством слуха? К-а-р-р-и. Не волнуйся, Рилейн, даже ты поймешь это буквально…

сейчас, обещает бездна и обрушивается в его разум необъятным абсолютом всевозможности.

***

Диус опаздывает.

Вероятно, он испытывает некоторое сожаление: человек, чей рассудок перемолола в крошево константа Хаоса, знаком ему. Рилейн Артрайд, исследователь темпоральной математики, опередивший свою родную эпоху на несколько Эр.

То, что осталось от Рилейна Артрайда, не обращает никакого внимания на Библиотекаря. Пол и стены бывшего тронного зала сплошь исцарапаны числами так, что на каменных плитах нет ни дюйма свободного места, поэтому Рилейн вырезает числа поверх уже написанных, выцарапывая кривые линии лезвием затупившегося ножа, когда иссякает запасмагической энергии.

- Открытие, которое он хотел совершить, невозможно.

Пустота несогласно волнуется. Камердинер Шеогората воплощается из темноты и едва различимых царапин на камне; останавливается рядом с Диусом, сложив руки на груди.

- Он его совершил. Совершит-совершает. Возможно, вероятно совершит? Совершимое совершенно совершено. Не вынуждай меня говорить это языком смертных, я заглянул в его разум и поразился тому, насколько скучна и убога концепция людского восприятия изменчивости и неопределенности времени. И всё же: он получил, что хотел.

- Ты лжешь им и себе. «Озарение», «вдохновение» - пустые слова; служители Порядка не понимают их значения лишь потому, что этих значений нет, они бессмысленны и фальшивы. Даже то, что ты сделал… это чистая математика.

Смертные слишком часто забывают, что сотворять – это участь других богов. Дэйдра – это функция преобразования. Хаскилл – это функция преобразования. Рилейн согласился на сделку, и Хаскилл применил собственные алгоритмы ПАДОМАЙ-Изменения | самую свою суть – к его разуму. И, конечно же, отыскал ту единственную несуществующую, но осуществленную им функцию, способную вычислить нужный просителю ответ - и Изменил самого Рилейна соответственно ей.

В конце концов, если кто-то хочет совершить что-то поистине невозможное, есть только одна сущность, способная на это: первозданный Хаос, искра абсолютной свободы, дыра, прожженная в мироздании Пустотой изначалья. Лорд Шеогорат. Или невозможная константа.

Рилейн хотел пересчитать бесконечность по единицам. Хаскилл мог это сделать. Любой из достаточно сильных дэйдра или эйдра мог бы; сущностям, являющим собой бесконечность, естественно оперировать подобными величинами. Но только один из них мог позволить такое смертному – и преуспеть.

Рилейн Артрайд буквально пересчитывает бесконечность по единицам. Применяя к каждой безумную, невозможную формулу преобразования, полученную с помощью самой возможности невозможности. Когда он досчитает до конца, сама концепция темпоральной математики изменится навсегда.

Диус знает, что этого никогда не произойдет. Время не властно над Рилейном здесь, в Обливионе; но вечность кончится уже в пасти величайшего из драконов, и самое значимое открытие в АКА-относительной области науки растворится в предначальи самого АКА. Не нужно быть Библиотекарем Джиггалага, чтобы просчитать это в ветвящихся картах вероятностей.

- Ты не можешь найти решение, - вкрадчиво, почти беззвучно говорит Хаскилл. – Дело не только в операциях на бесконечностях. Клянусь всеми сорока тысячами царств, ближайший подданный Джиггалага, неспособный познать то, на что способен смертный – это сама квинтэссенция слепоты Порядка.

Диус не отвечает, как не отвечал прежде на прошения отчаявшегося смертного исследователя. Он давно уже не чувствует злости или раздражения, но почти с удивлением отмечает странную смесь жалости и вины: одна из ценнейших тайн прямо перед ним, растянутая во времени до самого его конца, и он неспособен ее коснуться. Он не в силах ее сохранить, и это – прямое нарушение его долга Библиотекаря, это – самое близкое понятие боли, которое он помнит и способен испытывать.

Поскольку Рилейн был прав, и Хаскилл не лжет, ему не принесла бы удовлетворения ложь; ни один из служителей Порядка не может найти решение, для которого требуется невозможное. Порядок отвергает невозможное. Порядок неспособен взаимодействовать с ним.

- Правда, смертному нужна вся вечность, чтобы пересчитать ее по мгновениям. Если бы Рилейн был мной, он бы знал решение уже сейчас, как знаю его я, - Хаскилл деликатно улыбается уголками губ, прежде чем снова раствориться в пустоте. Воплощение отнимает у него последние силы, но даже в этом Диус не находит облегчения.

Рилейн замирает на долю секунды, прежде чем янтарные ветви нанизывают его на длинные шипы, жадно сияющие огнистым светом. Хаскилл безмерно голоден, и он выпивает энергию из тела смертного до последней капли, пока оно не осыпается сухим прахом на испещренные бесчисленными царапинами каменные плиты. Сломанное отражение смеется из расцвеченной янтарем тьмы в ответ на молчание Библиотекаря:

- Жаль, что мне нет дела до темпоральной математики.