Старый капитан [Сергей Николаевич Борисенко] (fb2) читать онлайн

Сергей Борисенко Старый капитан

Новый год в сапогах, или Верьте в приметы.

Встретил я Николая случайно. Мы давненько не виделись, причин не было.

Обрадовавшись неожиданной и обоим приятной встречи, мы перекинулись парой дежурных фраз, передали привет супругам и, воспользовавшись приближающимся большим, всеми любимым праздником, поздравили друг друга с наступающим Новым годом. Всё! Ритуал исполнен полностью. Можно расходиться.

И тут совершенно неожиданно Николай мне говорит:

– А знаешь, как я отпраздновал самым необычным образом новогодний праздник?

– Ну откуда же я могу это знать? Ведь ты мне об этом никогда не рассказывал.

– Время есть?

– Есть!

– Ну так слушай.

– Произошло это когда ты и твой тезка Серега Дюков уже дослуживали в Советской Армии первый год. Шли предновогодние дни, и я был на работе сильно загруженным. Приходил домой очень поздно. И вот утром тридцать первого декабря мне жена, Ирина, говорит:

– Коля! Ты постарайся сегодня прийти домой пораньше. Нужно будет обязательно сходить в погреб. А то впереди праздничные дни, а у нас овощи все закончились, да и консервы принести тоже не мешало бы. Погреб сегодня открывают с семи до девяти вечера. Сходишь? Не забудешь?

– Схожу, не забуду!

– И, как ты сам понимаешь, последний предпраздничный день… Как говорится «голову поднять некогда»! И, хотя я все время помнил свое обещание, но в шесть вечера рабочий день закончился, а я занят, в семь – занят, только в восемь часов освободился и побежал домой. Благо от завода до дома не очень далеко.

Короче, в половине девятого я забежал к себе в квартиру. Жена обиделась, дуется… Я быстренько сбросил дублёнку, хорошие зимние сапоги, накинул на себя рабочий бушлат, сунул ноги в резиновые сапоги, прихватил ведро под овощи, хозяйственную сумку подо все остальное и бегом в погреб. Спустился с седьмого этажа и сразу в дверь погреба. Он у нас прямо во дворе.

Открыл свою секцию, нагрёб быстренько картошки, морковки и свеклы, набрал банок с огурцами, помидорами, прочими закрутками и тут бац! И темно! Темно и тихо! Отключился вытяжной вентилятор и освещение.

Если бы я быстро сообразил и начал кричать, то, возможно, меня бы услышали, а я осторожно, прихватив все свои припасы, вышел из секции, закрыл дверь, навесил замок. Затем в кромешной тьме, на ощупь, по стеночке (благо маршрут знал и сбиться не мог) дошел до общего коридора, повернул налево и прямо до упора шел, никуда не сворачивая. Таким образом я вышел в коридор, ведущий на выход. Отсюда направо и вот она – дверь! Ошибки не было никакой, маршрут мне известен, да и прохладный, свежий воздух здесь хорошо ощущался.

Да вот толку – то от этого немного! Дверь, ведущая к лестнице, была замкнута. Открыть её не было никакой возможности. Ни ломика, ни кувалды рядом не было, а уж про ключ я вообще молчу. Ключа у меня никогда не было. Но на всякий случай я всё-таки рукой пошарил в округе. Пусто!

Прямо граф Монте – Кристо!

И что мне теперь делать?

Кричать и стучать бесполезно! Я нахожусь за дверью под землей, а дальше лестница, подъем метра на три и ещё одна запертая дверь! А это все происходило в те времена, когда о мобильных телефонах ещё никто не знал.

Я начал прикидывать время по дням. Сегодня четверг. По расписанию следующий раз погреб будет открыт в воскресенье утром. Это мне здесь находиться двое с половиной суток, да и то, если на праздничные дни не сменили график работы, что случалось регулярно. За это время я, скорей всего, с голодухи не загнусь, а вот от холода? Я уже сейчас замерзаю. И дернул же меня черт вместе с дубленкой кофту шерстяную снять! Да и зимние сапоги… Ну что бы с ними случилось, если бы я один раз в них сходил в погреб! Ничего! Ну побурчала бы жена немного и забыла.

Эх жена, жена! Ну на кой … спрашивается тебе понадобились ОВОЩИ перед праздником. Жили без них неделями и ничего, не голодали.

А в это время дома Ирина ждала Колиного возвращения из погреба.

– Вот сейчас должен вернуться, уже девять вечера, погреб закрылся.

Но Коля не возвращался. Нетерпение хозяйки начало переходить в раздражение:

– Этих мужиков не переделать! Ведь знает, что я его жду из погреба с овощами и не идет. Явно там с мужиками знакомыми столкнулся и уже где – нибудь втихоря от жен отмечают. Придет поддатеньким! Ну держись тогда Коля, будет тебе Новый год!

Прошло полчаса, а мужа всё нет.

– Что – то они там совсем про свои семьи забыли. Пойду, найду их и всех разгоню!

Ирина вышла в подъезд и прислушалась. Голосов слышно не было.

– Они могли закрыться в тамбуре. И тепло и не шумно. Спущусь и проверю.

Но в тамбуре тоже никого не было.

Тогда она решила проверить такой же тамбур и лестницу другого подъезда. Благо в доме их всего два.

Но там тоже была полнейшая тишина, не считая того, что из-за всех квартирных дверей слышался равномерный предпраздничный гул.

Странно! Может быть мужики собрались у кого – то в гараже?

Она вышла из подъезда и пошла в дальний край двора, где располагался ряд гаражей из десяти боксов и двух металлических. Пройдя вдоль всех ворот, и, подергав за ручки ещё с лета подозрительных, на её взгляд, дверей, жена не нашла ни одной открытой.

И тут она обратила свое внимание, что возле гаражей нет ничьих следов, кроме её собственных, а колеи от приехавших вечером машин уже замело свежим снежком. Такая же одна цепочка её следов тянулась и к гаражам. Значит здесь нет никого! Но где же Коля?

Ирина вернулась к подъезду и посмотрела на следы на снегу. Они все шли только от подъездов к погребной двери и обратно. Больше никуда не уходили. Стало быть, Николай в погребе!? Что же делать? Нужно его освободить!

Жена подошла к погребу и на её счастье на двери был приклеен бумажный листок с расписанием работы погреба и номер квартиры, где проживает председатель погребного кооператива.

Жена побежала по указанному адресу.

Надо сказать, пока она меня искала, прошел почти час и время перевалило далеко за десять вечера.

В подъезде общий гул усилился.

Многие, отмечая новогодний праздник, любят начинать его с проводов старого года. И садятся за это занятие в десять вечера. Некоторые так усердно провожают старый год, что новый они в состоянии отметить лишь первого января в обед. Примерно в такую квартиру попала Ирина.

Отрывшему ей дверь она с большим трудом пыталась втолковать, что же ей надо. Поняв только слова «погреб» и «овощи», слушавший не понял про мужа ничего и решил, что женщина не успела сходить в погреб.

Сказав: «Щас!», он исчез и вышел через несколько минут, неся полное ведро картошки, морковки, свеклы… Сунув в руки Ирине, он сказал:

– После праздников ведро принеси! – и попытался скрыться за дверью.

Ирина не дала ему закрыться…

– Слушай! А может тебе негде Новый год встречать? Пошли к нам! – и он широко распахнул перед ней дверь. В проеме она увидела председателя и окликнула её.

– Таисия Федоровна! Вы моего мужа в погребе закрыли. Помогите пожалуйста, откройте погреб!

– Да ты что, родненькая! Первый раз со мной такое! Ну пошли, освободим твоего супруга.

Все домашние и гости Таисии Федоровны, увидев, что она одевает пальто и собирается куда-то идти с молоденькой девушкой, быстро засобирались идти с ними. Взяли со стола бутылки, стаканы, вилки, кое – что из закуски и гурьбой, не зная куда, устремились за хозяйкой дома.

Таисия Федоровна отомкнула дверь погреба и пошла вниз, вся орава сделала тоже самое. Далее она включила свет и отомкнула вторую дверь, за которой скрывался я.

Жена очень обрадовалась, даже про свою обиду забыла. Но то, что произошло следом, ожидать не мог никто.

Увидев меня жалкого, забытого, замёрзшего в этом погребе толпа обрадовалась мне как родному!

Первым делом налили водки, чтобы я отогрелся, затем стали подсовывать закуску и снова стали наливать. Я стал отказываться:

– Ну что вы! Это же Новый год! Его надо культурно праздновать, за столом!

Лучше бы я этого не говорил.

Тут же кто-то увидел новую, приготовленную на замену прогнившей, дверь, соорудили под нее подставки… и стол готов. Прямо в погребе.

Всем присутствующим эта идея понравилась, но надо было сбегать за провизией домой. И эту экспедицию быстро соорудили. Принесли все, что стояло на столе и в холодильнике. Гулянье развернулось неожиданно веселое и дружеское.

А тут и наступил сам Новый год. Толпы соседей высыпали во двор, чтобы пострелять петарды, благо погода была теплая.

Увидев во дворе «гуляющий погреб», они не преминули к нам присоединиться. А дальше, как говорится, больше.

Кто – то из молодежи протянул переноску. Вынес на улицу магнитофон с колонками и на волейбольной площадке сразу организовались танцы!

Праздник получился великолепным для всего дома, даже всего двора!

Одно опечалило…

Все были одеты по – праздничному, один я в бушлате и в сапогах.

Так вот не зря говорят: «Как встретишь Новый год, так его и проведешь»!

Несмотря на то, что бушлат у меня был не армейский, а рабочий и сапоги были не кирзовые, а резиновые, не прошло и полгода, как меня, вслед за тобой и Дюковым, призвали на службу в Армию!

Вот и не верь после этого приметам!

Старшина

Откуда он появился, наверное, никто и не знал. Возможно, возвращаясь с работ солдаты подобрали его на улице котенком, а может быть он пришел из единственного по близости гражданского объекта – лыжной базы «Олимпия»? Вышел маленький погулять, да и заблудился. Не нашел к своему дому назад дорогу. Но факт остается фактом: котенок – подросток появился среди сурового солдатского коллектива как кусочек такой теплой гражданской жизни. Он был милым, как все малыши, имел серый в полосочку окрас своей короткой шерсти. И, хотя он появился на свет, как говорится, в сибирской глубинке, породы он был не сибирской, а самой, что ни на есть «дворянской». Его никто не обижал, солдаты его особенно любили, часто брали на руки и гладили, это создавало иллюзию домашнего тепла. Некоторые даже умудрялись уложить его с собой в постель, но он этого не любил. И имя ему придумали вполне военное – Старшина.

Кот быстро понял самые главные для себя места из всех военных объектов: солдатскую столовую и солдатский магазин – чайную, места, где ему частенько перепадало что – то вкусненькое с небогатого солдатского стола: кусочек мясца или рыбки. Но он не брезговал обычной солдатской едой: кашей – «шрапнелью», сваренной на жирном свином бульоне.

Всю территорию воинской части он быстро понял, считал её только своею вотчиной, строго её охранял, гуляя по обширным просторам жилой площадки, месту боевых и строевых занятий, автопарку и доходил до самых дальних строений, где располагались ещё недостроенные солдатская баня и прачечная. Причем территорию части он соблюдал лучше наших солдат.

Часть располагалась ещё не так давно на этом месте и вся площадь, имевшая примерно пятиугольную форму, была обнесена забором с трех сторон, а две оставшиеся, плотно примыкавшие к нетронутому лесу и непроходимому болоту были открыты. Солдаты, желавшие уйти в «самоход» шли в сторону большого уличного туалета, заходили в него и через щели в стенах внимательно осматривались по сторонам: не видит ли кто его? Поняв, что он не под наблюдением, боец выходил из строения и быстренько шмыгал в лес, а дальше к цели своего похода.

Кот же никогда не пересекал линию отсутствующего забора.

Чувствуя себя важнее любого солдата Старшина мог легко зайти в любое строение в части, запросто заснуть во второй роте или в комендантском взводе, или хозяйственном, но на ночь он приходил всегда

только в расположение первой роты, заходил в каптерку старшины роты, где хранились сменное пастельное бельё, сменная нижняя одежда солдат роты, их парадное обмундирование, а главное обувь – ботинки и сапоги, промазанные вонючим гуталином. Из – за этого гуталина все вещи, ротный старшина и даже кот имели стойкий гуталиновый запах.

Коту он, по свей видимости, нравился, поскольку это место ночевки кот предпочитал всем прочим и не пытался вылизать гуталиновую вонь из себя.

Возможно, за одинаковый с ротным старшиной запах, кота назвали именно так – Старшина, а возможно и по другой устойчивой черте его поведения.

Рота, которую кот предпочитал всем другим, жила по самому беспокойному графику.

Весь батальон был дорожно – строительным. Непосредственно дорогу строила вторая рота из дорожной плиты, которую выпускала первая рота, работая на заводе ЖБИ в городе в три смены. Так что график жизни первой роты был следующим: один взвод находится на заводе, другой, отдохнув, от смены выполнял хозработы и готовился к своей смене, последний взвод, приехав со смены спал.

Отправка солдат на работу всегда сопровождалось взводным построением. Командир взвода докладывал ротному о наличие людей, а ротный ставил «боевые» задачи на смену. Рядом с ротным в это время находился старшина роты, а кот – Старшина чинно столбиком сидел за их спинами и внимательно оглядывал солдатский строй. Такая процедура происходила ежедневно по три раза и никогда не обходилась без кота. На построения других рот и взводов кот не являлся.

Каким – то внутренним кошачьим чутьем он понимал с кем ему не надо иметь дело. Это командир части и начальник штаба. Поэтому, когда объявлялось общее построение батальона Старшина уходил подальше от плаца, забирался на высокий столбик забора и сидя там наблюдал свою излюбленную картину солдатского строя.

Но Старшина в части не просто жил: спал, ел и провожал солдат на работы. У него была важная задача.

Неизвестно каким образом, но в части развелось неимоверное количество крыс. Они поселились в лотках, по которым шли трубы отопления и по этим каналам преспокойно проникали куда угодно, естественно предпочитая те же столовую и магазин – чайную. Они нагло себя вели, думая,

что все вокруг создано только для их комфортного житья. Но так было, пока кот оставался котенком, а когда он вырос и окреп, то стал бороться с крысами за право именно ему называться здесь хозяином.

Кот был не большим, но сильным, смелым, просто отчаянным. Кидался драться даже не с одной, а с несколькими тварями, возможно полагая, что его друзья – солдаты ему всегда помогут. Так, собственно и случалось неоднократно. Но ему хватало ума не лезть в их логово, в лотки теплотрассы.

Очень дружил со Старшиной наш прапорщик Голобородько, командир хозяйственного взвода. Да и как ему не дружить с таким котом, который бьется с крысами, сохраняя в целостности то, чем заведовал именно этот прапорщик: продуктовый склад, столовую и магазин – чайную, где, работала продавцом его супруга.

Голобородько кроме основной работы имел «подработку», числясь сторожем в магазине своей супруги.

Конечно, вряд ли кто – либо напал бы и ограбил магазин – чайную, находящуюся на территории батальона, да ещё вдалеке от гражданского жилья. Поэтому его охранная работа сводилась к тому, что, заступая в наряд по столовой, он следил за выполнением всех работ по приготовлению пищи, мытью посуды, уборки в столовой. Когда все работы завершались, и солдаты уходили отдыхать, прапорщик шел в чайную тоже спать, ну и как бы охранять её. Кот это всё знал и всегда с прапорщиком шел туда же, предварительно дожидаясь его появления на крыльце.

Голобородько в чайной составлял лавки, расстилал шинель и ложился спать, а у Старшины начиналась ночная смена. Он гонял непрошенных гостей. Когда наступало утро прапорщик находил двух – трех задавленных крыс и отдыхающего кота.

Так продолжалось довольно долго, но вот в разгар зимы пришло предупреждение о сильном похолодании. Что значит сильное похолодание для Сургута, если и без того всю зиму, начиная с ноября, теплее -30 на улице не было?

На построении командир части объявил, что грядут морозы до – 55! Перевел всю часть на особый режим жизни: естественно, постоянный контроль системы отопления, отменить все уличные хозяйственные работы, утеплить все двери в казармах и других помещениях и постоянно держать их закрытыми. Даже в туалет, а он в части был уличный, солдат отпускать из казармы не менее троих человек одновременно.

К большому сожалению его приказ наш Старшина прослушал. Ну не знал кот, что в эти дни все ранее открытые для него двери окажутся плотно затворены.

В какой – то момент он выскочил на улицу и не смог попасть назад. Солдаты в роте его не хватились… В итоге в самую холодную ночь наш Старшина оказался на улице.

Греться в теплотрассу к своим врагам он не пошел, а где провел ночь знает только он. Утром Старшину обнаружил прапорщик Голобродько, когда вместе с женой пришел открывать магазин – чайную. Кот заиндевевшим клубком лежал на крыльце около двери и не проявлял никаких признаков жизни. Подхватив кота на руки, люди занесли его в помещение, там увидели, что тот, вроде ещё живой.

Укутав несчастного в собственную пуховую кофту и подстелив мягкую подстилку жена с мужем уложили животное под батареей отопления.

Кот несколько дней пролежал не шевелясь, ничего не ел, хотя его пытались накормить мяском, только немного пил воду из блюдечка, а когда зашевелился, то стало видно насколько он пострадал из – за людской невнимательности.

Уши у кота отмерзли и отпали под самый корень, от хвоста осталась одна фаланга, вся остальная длина хвоста перемёрзла и не восстановившись отпала. Лапы тоже сильно пострадали. Сумела восстановиться полностью лишь одна передняя, вторая оказалась без ступни. Задние лапы тоже не восстановились. Одна осталась без ступни, вторая была потеряна по колено. Даже нос несчастного стал в два раза короче.

Постепенно Старшина выздоравливал, начал кушать и научился ходить, но уже не покидал помещения чайной.

Крысы, его главные враги, сразу поняли, что теперь уж точно они хозяева на всей территории и обнаглели до того, что в присутствии кота

свободно выходили из своего подполья и бродили по солдатской чайной, не обращая внимания ни лежащего кота – инвалида, ни на человека, который всё так же охранял свой объект по ночам.

Однажды, после отчаянной попытки выгнать крыс из помещения, Голобородько, в сердцах, крикнул Старшине:

– Какой же ты кот? На черта мы тебя кормим, когда по тебе крысы пешком ходят, а ты лежишь без движения?

Кот полностью принял сказанные обидные слова на себя, тяжело поднялся на культях лап, одной своей здоровой лапой ловко схватил за шею пробегавшую мимо наглую крысу, как – то подмял её под себя. Так немного подержал, и, когда та издохла, отпустил свою смертельную хватку, выразительно глянул на человека и пошел на свое место.

А в течении дня, когда солдаты заходили – выходили в магазин – чайную он незаметно вышел на улицу и навсегда покинул свое уютное жилище, где его так несправедливо оскорбили и обидели.

Старый капитан

Знакомство с ним нельзя было бы назвать близким. Скорее оно было «шапошным». Мало того, это знакомство было коллективным.

В какой – то момент подошел срок проведения учений в расположенной в нашей области танковой дивизии. Дивизия была кадрированная, то есть укомплектована техникой, офицерами, а остальным личным составом процентов на десять, достаточным лишь для того, чтобы поддерживать технику в боевом состоянии и выполнять необходимые хозяйственные работы.

Мы, прибывающие на учения приписники, по плану, должны сразу принимать её в боевом состоянии и выполнять полученные задачи.

Подразделение, в которое мы попали, было саперным батальоном.

Нас встретил командир батальона, капитан, довольно мрачной внешности, возрастом старше, чем мог бы быть капитан. Таких в армии обычно называли «старый капитан». На самом деле он старым не был, но всё же «переходил» свой положенный срок получения очередного звания на четыре года. И, дальше, если он не получает в ближайшее время свое очередное звание, то постепенно теряет и имя, и фамилию и для всех окружающих навсегда становится «Старым капитаном».

С небольшой группой солдат срочной службы он был очень строг и требователен. Правда таких солдат у него было численностью около взвода. Солдаты его побаивались и уважали.

Все остальные, прибывшие на учения, вырванные из повседневной гражданской жизни бойцы, были или его возраста, или даже старше. К этой категории подчиненных он относился требовательно, но по – дружески. И взрослые люди его ни в чем не подводили, выполняя полученные команды быстро и четко.

Вечерами в курилке шли совместные товарищеские беседы. Там капитан кратко рассказал, как так получилось, что он перехаживает

получение майора.

– Первый раз меня представили к очередному званию, срок прохождения документов заканчивался. У нас же принято все приурочивать к государственным датам, вот и мне должно было прийти звание к Первому мая. Я в хорошем настроении на выходные уезжаю в город по кое – каким

делам и отдохнуть. Завис, что называется, в ресторане допоздна. Выхожу из него, а ехать – то до части не на чем! Как ни как от города полста километров: автобусы строго по расписанию заканчивают ходить в шесть часов вечера, таксисты на отрез отказываются ехать даже за тройной счетчик.

Еще бы! В ночь, да по такой дороге, которую трудно дорогой назвать… Я их понимаю!

Тогда я в гостиницы.

А там мест отродясь не было свободных. Пришлось ночь пережидать на улице. Благо было не холодно. Но я же был «под шафе», вот я на лавочке и уснул. Меня увидел милицейский патруль, вызвал комендатуру и остаток ночи я провел в офицерской «губе». Когда вернулся в часть, там уже все были в курсе, где я провел ночь. А обозленный командир дивизии позвонил в штаб округа и затребовал звание мне «притормозить».

Но время на месте не стоит. Прошло два года, о происшествии забыли, сменились командир и замполит дивизии, и я вновь заслужил продвижения по службе.

Вновь подали документы и уже вот – вот должно было подойти мне звание. И тут «чепок»! В моем батальоне самострел! Солдат, правда не погиб, но инвалидом остался на оставшуюся жизнь.

Комиссия, прибывшая на разборки из округа, первым делом приостановила очередное звание. И, хотя эти «разборки» показали в происшедшем полное отсутствие моей вины, иначе я бы сейчас не с вами был, а трубил бы где – нибудь неподалеку в зэковской робе и валил лес, очередное мое звание вновь «зависло». Я же не могу прийти в штаб округа и заявить: «Верните мне положенное звание!» Даже к собственному командиру не имею права с таким рапортом обратиться… Если бы и имел такое право – никогда бы не обратился.

Вот и служу себе «старым капитаном». Но ничего, парни! Мы с вами повоюем!

И повоевали.

Выехав на полигон, развернули дивизию. Наш бивак саперов располагался в стороне от всех.

Парни были все очень взрослые, серьезные, управлять такими людьми одно удовольствие. Работа у нас была тоже обособленная. Мы работали по ночам. Готовили заграждения от противника, прокладывали дороги в «минных полях» вручную и с применением ракетной установки. Она стреляет неуправляемой ракетой, которая втыкается в грунт, а потом тросом растягивается прикрепленный к ракете пластитный заряд. Выглядит он как пожарный рукав. Вытянутый в струнку он подрывается и на всем своем протяжении уничтожает заложенные в землю фугасы.

Капитан был в хорошем расположении духа, работа выполнена на отлично и все вернулись в расположение дивизии живыми и здоровыми.

Прощаясь с нами, он рассказал о своих ближайших планах.

– Вы же понимаете, парни, что дольше здесь находиться я просто не могу! У нас говорят, что два года службу в нашей дивизии приравнивается к пулевому ранению в голову! А я здесь уже сколько?! Я итак отстал от сверстников по званию. Так я решил написать рапорт и пойти на службу в Афганистан. Там идет год за три, кроме того, вполне реально получить не только очередное, но и внеочередное звание. Так что поправлю свои дела по службе и через два года буду подполковником, а может быть и полковником, получу хорошее назначение, а там уже и до пенсии можно досидеть.

Мы пожелали ему удачи, пройти Афган без личных потерь и успешного завершения воинской карьеры где – нибудь на черноморском побережье. Дружески попрощались и разъехались по домам, даже не предполагая, что с ним судьба снова может свести.

Прошло четыре года и снова подошла очередь нашей танковой дивизии выдвигаться на учения.

Все прошло «по накатанной».

Без каких – то серьезных заминок собрали народ в места приписки, вновь оторвав его от мирного, созидательного труда.

В саперный батальон собрали людей почти всех новых. Из них не более тридцати процентов прошли предыдущие сборы. Но зато эти люди встретились, как старые хорошие друзья. Вот где понимаешь, что такое

дружба однополчан.

Совершенно неожиданно нас встречает давно знакомый командир, и самое главное, что в том же самом звании капитана. В отличие от нас, гражданских, которых четыре прошедшие годы не сильно изменили, капитан предстал перед нами действительно СТАРЫМ капитаном.

Он был весь седой. Некогда розовощекое лицо предстало серым, сухощавым, морщинистым. Ранее стройный и достаточно высокий, сейчас он стоял перед строем с осунувшейся фигурой, округлой спиной и был ниже среднего роста. А если сравнить его с нами – его сверстниками, то он «тянул» внешне на возраст наших отцов.

По окончании построения он подошел к парням, которые ему были знакомы и присел с ними в курилке поговорить.

– Товарищ капитан! Что произошло? Опять Вы, опять здесь и опять капитаном? Вы же собирались в Афган.

– Да, парни! Афган был у меня в биографии.

Я написал рапорт и меня направили в дорожно – комендантскую бригаду командиром саперного же батальона.

Задачи стояли сложные, но вполне понятные: разминировать дороги и подъезды к ним после душманов и, напротив, минировать подступы к нашим войскам.

Вот выбили душманов из одного тесного ущелья, и, чтобы двигаться дальше, нам необходимо было его разминировать.

Я туда иду со взводом бойцов.

Вы даже не представляете себе это ущелье: две гряды высоченных почти вертикально-отвесных скал, а по дну узенькая каменистая дорога. И цвет, этот красноватый цвет афганской земли… Скалы тоже какого – то красноватого цвета, как политые кровью наших бойцов. Этот цвет теперь везде меня преследует! Забыть его невозможно!

Как только мы вошли в это ущелье нас там встретили «выбитые» из него душманы. Видать они от наших передовых частей попрятались в расселинах, впадинах и прочих складках местности. И не удивительно. Война ведь там партизанская. Это вам не на открытой местности уничтожать противника. Здесь им каждый камень – дом родной.

Бойцы не успели сильно углубиться в ущелье и под огнем прикрытия

все вышли из – под обстрела врага. Из пацанов никого не потерял, но задачу не выполнил.

А утром следующего дня здесь должна идти наша мототехника.

Я даю команду привести нашу установку в рабочее состояние. Устанавливаем её так, чтобы максимально далеко можно было бы выпустить снаряд с пластитом. Ну, вы понимаете, о чем я говорю, вместе из неё стреляли.

Мы выстрелили в ущелье, растянули в длину заряд и подорвали его.

Представляете, что такое взрыв в практически закрытом пространстве?

Когда улеглась знаменитая афганская пыль, мы вошли в ущелье. Должен, конечно, сказать, что зрелище было не для слабонервных.

Те из душманов, кто находился ближе к заряду, оказались практически разорванными в клочья, сидящие выше по ущелью были убиты кто взрывной волной, кто обвалами. Среди самых дальних от места взрыва нашлись и живые, но у них взрывной волной повыбивало глаза и порвало барабанные перепонки. Они сидели все окровавленные и совершенно беспомощные. Мои бойцы сняли их с боевых точек, спустили вниз и перевязали.

Но это же война. Если бы ни мы их, то они бы нас… А у меня парни восемнадцатилетние!

С раненными душманами мы вернулись в часть.

Я все доложил командиру как было, и, что вернулся без потерь. Тот меня поблагодарил и отпустил отдыхать.

А через два дня вызывает к себе замполит с особистом и обвиняют меня в негуманном ведении военных действий.

С такой формулировкой они отправили документы в Союз. А там долго не разбирались и через три недели я уже был возвращен назад, откуда уходил с большими надеждами на карьерный рост, а вернулся в том же звании и в ту же часть.

Они бы хоть мне объяснили, как я должен был поступить.

Я всех пацанов вернул живыми их мамкам.

Задачу не выполнил, так жизнь наших солдат для меня дороже.

Ну объяви выговор, на губу посади, под суд, в конце – концов отдай… А так, по – тихому, без объяснений не наказали, а унизили!

Неужто они считают, что я должен был своих пацанов отправить под пули душманов? Они бы там все полегли.

А как мне после этого жить? Стреляться, что ли? Не знаю!

Знаю точно, что дальше командовать людьми я точно не смог бы!

Сейчас у меня уже такой возраст, что получать майора, чтобы просто на пять лет дольше служить в армии, смысла нет.

Вот «стукнет» мне сорок пять и уйду в отставку. Так что парни, это для меня тоже последние сборы.