Любочка… [Юлия Алексеевна Токарева] (fb2) читать постранично


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Мне повезло, моя прабабушка смогла прожить несколько лет после моего рождения. Помню её добрые глаза и мягкие руки. Я часто заходила к ней в комнату и переставляла предметы, стоящие на трюмо. Трюмо – это такое трехстворчатое зеркало, прикреплённое к тумбочке с двумя дверцами и тремя ящиками. Сейчас такое редко увидишь, и само слово практически не употребляется в современной речи.

На одной из створок зеркала висело несколько фотографий, они были прижаты полукруглыми железками. Так как мой рост не позволял к ним дотянуться, то в один из дней, когда бабушка вышла из комнаты, я подтащила к трюмо стул и достала с него все фотографии. На одной из фотографий я узнала свою любимую крёстную, сестру моей мамы. Она была запечатлена в каком-то интересном наряде и с длинной косой. Когда бабушка вернулась, я сразу же показала ей эту фотографию и спросила:

– Ба, а когда у тёти Светы были такие длинные волосы?

– Что ты Юляша, это не тётя Света, это моя сестричка Любочка.

Мне показалось, что бабушка стала грустной, но моё любопытство было сильней меня:

– Ба, а где твоя Любочка? Почему я её никогда не видела?

– Любочки больше нет на этой Земле, она живёт высоко на небе.

– Ба, как она попала на небо, расскажи мне…

Бабушка начала свой рассказ, а я была настолько поражена им, что, кажется, запомнила его на всю свою жизнь:

«Был жуткий февраль 1942 года. Вокруг гремела война. Сильные морозы, непрекращающийся ветер, снегопады. Мне казалось, что наш маленький домик завалится на один бок.

Нас было четверо: я – Рая, (мне – десять лет), моя сестра Любочка шести лет, мой брат Коля двух лет и мама Мария, она ждала ещё одного ребёночка.

Мимо села, в котором мы жили, проходила железная дорога, но поезда уже месяц по ней не ходили. Вдруг однажды ночью мы услышали звук приближающегося поезда. Женщины и дети вышли из домов. У всех была надежда, что это наши солдаты приехали помочь в трудную минуту.

Это был товарный состав без опознавательных знаков. Он стоял в темноте, из некоторых дверей вагонов пробивались лучики света. Вот один вагон открылся, из него выпрыгнул человек в телогрейке и закричал:

– Женщины, вы жить хотите?! Если хотите – хватайте детей и прыгайте по вагонам! Завтра от вашего села останутся только головешки!

На удивление паники не было, все вернулись по домам и где-то через час стояли с узлами и детьми возле состава. Из вагона выпрыгнуло ещё несколько человек, они начали помогать мамам садиться в вагон, подкидывали детей и узлы. Когда вагон наполнялся, двери закрывали и открывали следующий. Всех погрузили, и состав тронулся.

Я так устала, что сразу заснула. Проснулась я от грохота открывающейся двери. Тот же человек в телогрейке сказал всем выходить, нас пересадили в грузовики и опять повезли. Грузовики были полностью закрыты тентом, и мы не видели, куда нас везут.

Почему-то все молчали, никто из детей не плакал. Сколько мы ехали, я не знаю, часов ни у кого не было, но все уже начали замерзать. Машины остановились и, когда открыли тенты, я увидела, что на улице опять ночь. Нас всех спустили с машины, и повели к какому-то длинному зданию, тот же в телогрейке сказал:

– Сегодня спите здесь.

Уже всем было всё равно, где спать, настолько все устали. Это был, какой-то длинный амбар, на полу лежало сено, в углах стояли две бочки с водой. Все бросились к воде, так как очень хотелось пить. Сначала была суматоха, но потом всё успокоилось. Мы обнялись с Любочкой, и я сказала ей, что мне кажется, что это самый ужасный день в моей жизни. Как же я ошибалась!

Наступило утро. Дверь амбара открылась, и зашло сразу несколько человек. Они приказали быстро вставать и выходить без вещей на улицу. Нас толкали и подгоняли. Когда я вышла из амбара, то пришла в ужас. На улице, вдоль всего амбара, стояли люди одетые в военную форму с собаками, они переговаривались и смеялись, глядя на нас.

Все женщины начали кричать, хватали детей и пытались куда-то бежать, но тут над головами прострекотала автоматная очередь, и наступила тишина.

Из шеренги немцев вышел один офицер и на чуть картавом русском языке сказал нам, что мы попали под защиту немецких войск, и что, когда война закончится, нас всех отпустят. Сейчас они предоставят всем работу, жильё и еду. Но для начала всех детей осмотрит врач, а для этого их отведут в здание больницы.

Я же в это время осматривалась по сторонам. Мы находились на огромной территории, огороженной высоким забором из колючей проволоки, рядом с нашим амбаром-бараком стояло ещё несколько десятков таких же. За забором с одной стороны был лес, с другой – огромное белое поле, которому не было видно края. Я ещё не знала такого слова, но это был концлагерь.

Наши мамы это уже поняли, их глаза были полны ужаса и боли. Они же сами, по своей воле, приехали сюда с