Praecellentissimus Rex. Одоакр в истории и историографии [Елена Калири] (fb2) читать постранично, страница - 2


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

pole position[6] тех, кто исторически предощутил значение 476 года, находились Квинт Аврелий Меммий Симмах, тесть более известного Боэция, и Евстафий Эпифанийский. Все же могло оказаться безопасным риском приписывать интуицию тому, кто является чуть большим, чем просто имя, при крушении историографической традиции. На втором и третьем местах гипотетического рейтинга оказались Марцеллин Комит и Иордан, пропущенные вперед, если продолжать придерживаться спортивного жаргона, Евгиппием, настоятелем монастыря Castellum Lucullanum[7]. Последний, составляя в тиши обители компиляцию о святом Северине, holy man[8] Норика, чьи усилия по защите населения теперь уже были направлены к милости варваров, ностальгически отметил как далекое то время, теперь уже прошедшее и само по себе завершенное (per idem tempus quo Romanum constabat imperium)[9], когда границы охранялись и защищались солдатами, которым регулярно выплачивались publica stipendia[10].

Несомненно, крушение в передаче текстов лишит нас некоторых свидетельств. Тем не менее, вполне возможно, что государственный переворот 476 года не представлял в воображении древних перелома столь разрушительного, какой мы привыкли ему приписывать. Среди переворотов западного мира перелом 476 года был, вероятно, наименее шумным, поскольку, как было правильно замечено, не хватало драматического момента — военного поражения, убийства государя, физического истребления — в общем, такого события, которое могло бы потрясти сознание, наполнить его ужасом и негодованием, или воспламенить фантазию. То, что не происходит, впечатляет меньше, гораздо меньше, чем то, что происходит[11], и тот факт, что с 476 года не было больше другого августа после Ромула Августула, возможно, не пробудил в тех, кто жил в те конвульсивные годы, историографической безотлагательности или литературной дрожи столь драматических, чтобы быть должным образом незамедлительно зарегистрированными. Все развивалось как своего рода растворение, без воззваний, в имевшем осеннее благоухание «пианиссимо». Тем более что тот, кому Западная империя была обязана институциональным разрывом, не проявлял себя опрометчивым разрушителем, варварским тираном, жаждущим богатств и глухим к принципам romanitas, но двигался по пути преемственности с уважением к традиции, с учтивостью к ее представителям, с действительной почтительностью к институциональной видимости, возрождая даже отжившие обычаи. Осязаемыми примерами этого могли бы стать передача императорских инсигний, активное сотрудничество с сенаторской аристократией, распределение земель для солдат посредством политики, оказавшейся наиболее безболезненной и наименее захватнической для римских собственников. В конечном счете, все изменилось, но в действительности ничто не поменялось. Напротив, как это ни парадоксально, казалось, что именно тот, кто низложил последнего (но незаконного) императора, намного эффективнее встраивает себя в русло римской традиции. Рим, таким образом, не умирал. Для людей, живших в конце V века перед лицом гораздо более печальных событий — второго и третьего разграблений города, вандальских рейдов, систематических вторжений на севере полуострова — regnum[12] Одоакра не представляло собой разрыва непрерывности. Речь шла, вероятно, о деле веры в вечность Рима, последней щемящей сюрреальной проекции интеллигенции (intellighentia), которая не могла смириться с неизбежностью перемен.

Несколькими пятилетиями позже Боэций, чей отец, Флавий Нарсес Манлий Боэций[13], в 487 году занимал консульство и городскую префектуру, печально размышлял: «Нет ничего более мимолетного, чем внешняя форма, которая увядает и меняется как полевые цветы с наступлением осени». Быть может, подсознательно в размышлении философа вновь всплывало очарование, происходившее от наблюдения настоящего: в самом деле, с Теодерихом внешняя форма резко утратила свой блеск, сметенный «осенним» ветром обновления.


I. Необратимый кризис института императорской власти на Западе

События от смерти Валентиниана III до августовской революции 476 года
Со смерти Валентиниана III до Одоакра, с 455 до 476 гг., друг друга сменили целых девять императоров, перемежаясь также с довольно продолжительными периодами институциональной пустоты, vacatio на императорском престоле[14]. После убийства Валентиниана III, произошедшего с разницей лишь в несколько месяцев от убийства Аэция, был избран тот, кто возглавлял заговор против императора — Флавий Петроний Максим[15], богатейший представитель сенаторской аристократии (дважды префект Города, дважды префект претория Италии, дважды консул и, вероятно, также наставник Валентиниана III