Лучший из худших (СИ) [Кибелла] (fb2) читать онлайн

========== Пролог ==========

Бостон, 1794 год

Эделин резко дернула шторы в стороны, и ей в лицом ударил свет полуденного солнца. Снаружи на подоконнике устроилась, спрятав голову под крыло, чайка, и Эделин спугнула ее, открыв тяжело скрипнувшую створку окна. С пронзительным гиканьем чайка вспорхнула в небо и тут же исчезла за соседними крышами.

Эделин мечтательно вздохнула, когда со стороны моря повеял солоноватый ветерок. Давно уже не было в городе такого замечательного утра - всю последнюю неделю штормило, плотные тучи прорезали сполохи молний, а из порта слышался тоскливый, какой-то замогильный скрип терзаемых волнами кораблей. Теперь до ушей Эделин доносился лишь гул оживших, вновь наполнившихся людьми улиц, и она тут же решила, что не будет завтракать дома - выпьет чашечку кофе на соседней улице, в уютном кафе, хозяин которого, конечно, будет рад видеть постоянную посетительницу и рассыпется в любезностях, увидев на пороге ее и Мадлен…

Мадлен.

Дверь спальни тихо отворилась, и в комнату осторожно заглянула светловолосая девчоночья голова.

- Мама? Я слышала, что ты проснулась.

Мадлен, конечно, с утра была на ногах - она всегда вставала с постели самое позднее в девять, но давно научилась тихо ждать пробуждения матери, потягивая чай или увлекшись чтением. Эделин, запахиваясь в халат, повернулась к дочери.

- Доброе утро, милая. Как спалось?

- Не очень, - тускло призналась девочка. - Снился плохой сон.

- Плохой сон? - Эделин подошла к ней и наклонилась, чтобы смотреть прямо в глаза - светлые, внимательные, все время какие-то печальные. - Что же тебе приснилось?

- Я плохо помню. Что-то плохое. Но мне было страшно, я просыпалась два раза, - прошелестела Мадлен и, сделав еще шаг, уткнулась носом матери в плечо. Не привыкшая к таким нежностям, Эделин поморщилась, но рассеянно погладила дочь по макушке.

- Ладно, милая, это был всего лишь сон. Давай сделаем знаешь что? - она отстранила от себя дочь и улыбнулась, глядя в ее тревожное лицо. - Пойдем погулять. Купим тебе что-нибудь вкусное, и ты сразу все забудешь.

Эти слова не могли не развеселить Мадлен. Она почти подпрыгнула на месте от радости:

- Мороженое с апельсином?

- Все, что захочешь, - пообещала Эделин. - Все эти плохие сны - от того, что мы сидели дома. Сейчас проветрим голову, и они уйдут.

Она не сильно кривила душой: последнее время, примерно месяц, ее сознание одолевали какие-то зыбкие и тягостные картины, расплывающиеся при пробуждении в стороны, как стая испуганных рыбешек. Сколько бы ни напрягалась Эделин, пытаясь вспомнить хоть одну из них, только и могла видеть, что мутную пелену, похожую на вьющийся в воздухе снег. Она была не из тех, кто придает внимание снам, ища в них какой-то тайный смысл, но не могла избавиться от замершего у нее за спиной еле уловимого чувства тревоги.

Мадлен тем временем побежала одеваться, едва не сшибив с ног горничную - та как раз несла в спальню поднос с кофе.

- Вы будете еще что-нибудь, миледи?

- Нет, не утруждайся, - качнула головой Эделин и села за узкий столик. - Мы с Мадлен уйдем до обеда. Можешь делать, что хочешь.

- Благодарю, миледи, - просияла девушка. Эделин знала, куда она побежит, переступив порог квартиры - на второй этаж, к португальцу по имени Жозе, появившемуся в доме пару месяцев назад и успевшему превратиться в объект вздохов всего квартала. Иногда Эделин признавалась себе, что и сама часто задерживает на парне взгляд дольше, чем позволяет вежливый интерес, но потом глядела на цветущих, пышущих молодостью, сходящих с ума девчонок, осаждавших второй этаж днями и ночами, и печально думала, что благоразумнее будет не переоценивать собственные силы, изрядно поскромневшие с момента родов.

- Подожди, - окликнула она шмыгнувшую в коридор горничную. Затем подошла к туалетному столику, взяла оттуда флакон духов - приятный, но совершенно не подошедший ей цветочный аромат, - и протянула девушке.

- Возьми. Дарю.

- Мне? - раскрасневшись, девчонка прижала флакон к груди. Эделин подмигнула ей.

- Ему понравится.

- Мама! - раздался из детской требовательный окрик. Эделин опустилась обратно за стол.

- Помоги Мадлен одеться. Можешь не торопиться, я хочу успеть выпить кофе.

Спрятав подарок в передник, горничная скрылась, а Эделин, непонятно чему про себя улыбаясь, поднесла к губам край чашки.

Лето в этом году рано ушло с берегов океана - стоял сентябрь, а было совсем не жарко, от июньской засухи засухи, из-за которой трескались камни в мостовой, не осталось даже слабой тени. Эделин не стала даже брать из дома зонтик от солнца - несмотря на то, что на небе не было ни облачка, в городе царила приятная прохлада, а солнечные лучи не сушили, а грели, и сплошным удовольствием было подставить им лицо. А вот Мадлен зонтик взять пришлось: от природы бледная, на ярком свету она могла сгореть в один миг и валяться потом в постели, то мучаясь жаром, то дрожа в ознобе. Вот и сейчас, идя рядом с матерью, она не переставала следить за тем, чтобы не выглянуть из защитной тени ни на секунду.

- Свежие новости! - надрывался мальчишка-газетчик на углу. - Покупайте новый выпуск! Только свежие новости Старого Света!

Эделин усмехнулась. Что могло быть глупее, чем говорить “свежий” о том, что давно залежалось в трюмах кораблей, плывущих через Атлантику. От того, что написано в газетенке, ее отделяло не меньше пары месяцев, и то в самом лучшем случае. Эделин давно уже не читала новостей. К чему, если все они протухли?

- Мама, - Мадлен дернула ее за рукав, - ты не купишь мне газету?

- Зачем тебе? - засмеялась Эделин. - Это ведь уже случилось, и случилось давно, зачем тебе об этом думать?

Упрямо сжав губы, Мадлен отняла руку.

- Но ты говорила, что купишь, что я хочу!

- О, не хочу спорить в такой хороший день, - Эделин картинно схватилась за голову и другой рукой потянула из сумки кошелек. - Милейший, дайте нам один номер.

Обрадованный, что его вопли возымели успех, мальчишка протянул ей газету, которая тут же перекочевала в цепкие ручонки Мадлен. Сдачу Эделин сгребла с грязной ладони мальчишки всю, до последней монетки, и повела дочь к показавшейся в конце улицы вывеске кафе.

Хозяин, конечно же, узнал их.

- Миледи! Как вы поживаете? - всплеснув руками, он бросился к ним, галантно отодвинул стул перед Эделин. “Надеется на чаевые”, - едко подумала она про себя.

- Спасибо, замечательно, - улыбнулась она. - Принесите нам яичницу, пожалуйста. Я ужасно хочу есть.

- Конечно, миледи. А ты что будешь, крошка?

Мадлен нахмурилась. Она не любила, когда незнакомые люди принимались с ней сюсюкаться.

- Мороженое с апельсином, пожалуйста, - прохладно-вежливо отозвалась она и развернула газету. Хозяин рассмеялся:

- Какая серьезная! Вырастет - станет президентом! Верно, детка?

Мадлен сурово глянула на него, но промолчала. За нее ответила Эделин:

- Не дай Бог. Этого я точно не вынесу.

Теперь серьезный взгляд девочки предназначался ей, но Эделин успела достаточно к нему привыкнуть, чтобы рассмеяться:

- Я же шучу, просто шучу. Не обижайся.

- Я не обижаюсь, - буркнула Мадлен и погрузилась в чтение, болтая под столом ногами. Эделин повернулась к хозяину кафе:

- Дети, они такие, знаете ли… так что там с заказом?

- Одну минуту! - откликнулся мужчина и тут же исчез. Мадлен отложила газету в сторону, на что ее мать не замедлила поинтересоваться:

- Ну что, ничего интересного?

- Ничего, - подтвердила девочка. - Только во Франции государственный переворот.

- Опять? - усмехнулась Эделин. - Шустрые они. Дай-ка, я посмотрю.

Вести с бывшей родины она последнее время читала, как анекдоты, радуясь, что к ней они не имеют никакого отношения, а последние года два и вовсе утратила к ним интерес, укрепившись в своем мнении о том, что все политиканы одним миром мазаны, а все перемены, которые происходят в мире, ведут только к худшему. Сволочи, орущие, срывая глотку, о свободе и равенстве, в конце концов все равно перегрызут друг друга, и еще одно доказательство этого сейчас было у Эделин в руках. Разве что не ухмыляясь, она опустила глаза в текст и замерла, не в силах поверить тому, что видит.

- Мам? - спросила Мадлен. - Мам, ты в порядке?

- Д… да… - ощущая, как леденеют руки, Эделин с трудом заставила себя оторваться от газеты. Мадлен смотрела на нее беспокойно и пронизывающе, угадывая, как казалось Эделин, все движения ее души по выражению ее лица. Нельзя было позволить ей этого. Нельзя. “Она ничего не знает”, - напомнила себе Эделин, надеясь этой мыслью вернуть к жизни отказавшую ей выдержку. Кое-как у нее получилось.

- В висок стрельнуло, - брякнула женщина первое пришедшее в голову объяснение залившей ее лицо бледности. - Ничего не случилось. Ничего.

Мадлен, конечно, ей не поверила, но не стала ничего спрашивать. И на том спасибо.

Принесли заказ, но Эделин не заметила этого. Невидящими глазами она смотрела прямо перед собой и зябко поводила плечами, будто не сентябрь сейчас царил вокруг нее, а декабрь - бесконечно далекий до этой минуты декабрь.

========== Глава 1. Эделин ==========

Аррас, 1783 год

На оглашении завещания месье де Лежера присутствовали трое, и Эделин от души радовалась этой камерной обстановке. Напротив престарелого душеприказчика месье Ренара стояла только мадам Моль, преданно ухаживавшая за домом покойного последние несколько лет, и сама новоиспеченная вдова, обрядившаяся ради случая в черное, закрывшая лицо вуалью и поминутно подносившая к глазам платок, который, по мнению Эделин, стоило пропитать луком: несмотря на все усилия, ей так и не удалось выдавить из себя ни слезинки. Какие, к черту, слезы, когда в душе у нее все пело?

- Дом в Аррасе, - монотонно зачитывал старикан, щуря слабые глаза, - дом в… в парижском предместье Сен-Дени, двадцать тысяч ливров годового дохода, а также все сбережения, общая сумма которых насчитывает около…

Жизнь разворачивалась перед Эделин во всем блеске своих перспектив. Три года мучений оказались не напрасными: согласившись принять предложение нелюдимого вдовца, Эделин поставила на козырную карту и только теперь во всей полноте осознавала это. Продав дома и землю, забрав все деньги, она сможет, наконец, выбраться из этой дыры. Куда отправиться? Бесспорно, в Париж. Затем - в Брюссель и Лондон. А там можно будет сесть на корабль и махнуть за океан, в страну, где перед Эделин, молодой богатой вдовой, открывались поистине неслыханные возможности…

Дверь кабинета распахнулась, едва не ударившись о стену.

- Простите за опоздание, - объявила стоявшая на пороге девица, на вид едва младше Эделин, разодетая как павлин и смерившая присутствующих таким взглядом, будто они тут же должны были кинуться целовать ей ноги. - Но с вашей стороны было невежливо начинать без меня.

Обдав ошеломленную Эделин запахом духов, она приблизилась к душеприказчику и бесцеремонно выдернула завещание из его рук.

- Хм, хм… - забормотала девица, морщась. - Так и есть, про меня ни черта.

- Мадам, - справившись с изумлением и решив не уступать столь вопиющей наглости, Эделин шагнула вперед, - вы вообще кто?

Обернувшись к ней, девица презрительно скривила губы.

- Мари де Лежер. Дочь бедного месье де Лежера. А кто вы такая, мне очень хотелось бы узнать.

В корабле, на котором Эделин плыла к берегам Нового Света, образовалась пробоина, и судно, еще минуту назад надежнейшее и мощнейшее из существующих, начало необратимо тонуть. Чувствуя, что пол уходит у нее из-под ног, Эделин попыталась хоть как-то спасти положение - жалко, как если бы она пыталась вычерпывать затопившую трюм воду десертной ложкой.

- Мой супруг… - тут презрение во взгляде девицы удвоилось, - никогда не говорил, что у него есть дочь.

- Отец отличался забывчивостью, - невозмутимо ответила новоявленная падчерица. - Но это не значит, что я не имею права на наследство.

- Позвольте, - протянула Эделин, чувствуя, как заветное состояние выскальзывает у нее из пальцев. - Я его жена… и я имею право…

Она попыталась выдернуть завещание из хрупких пальцев девицы, но у той оказалась неожиданно железная хватка, и теряющейся Эделин пришлось отступить. В пронзительно-зеленых глазах Мари заплясали бесенята.

- Жена, конечно, - девица оскалила белые зубы. - Суд решит, кто из нас имеет право. Надеюсь, вы собрали нужные бумаги, потому что, Богом клянусь, - ее голос превратился в угрожающее шипение кошки, которую потянули за хвост, - я вас раздавлю.

Пораженная и почти поверженная, Эделин не нашла в себе сил на достойный ответ. А девица, почуяв слабину соперницы, продолжила напирать:

- И имейте в виду, я вас в тюрьму засажу, если будете возникать. Мой отец никогда не жаловался на сердце, с чего ему было умирать от удара, а?

Выпад выбил Эделин из колеи окончательно, и ей осталось лишь признать, что поле боя осталось за юной нахалкой. Коротко, издевательски рассмеявшись ей в лицо, девица кивнула душеприказчику, так и продолжавшему стоять неподвижно после того, как у него отобрали лист, и выскочила за дверь. В коридоре замер ее окрик:

- До встречи в суде!

Не сразу оставшиеся в комнате нашли в себе силы произнести хоть слово. Эделин тяжело опустилась в кресло. Ноги ее не держали.

- Бедная мадам, - охнула мадам Моль. - На вас и так столько свалилось, а тут еще эта…

- Скажите мне, - попросила Эделин слабым голосом, благодарно приняв из подрагивающих рук месье Ренара стакан воды, - она действительно его дочь?

- К несчастью, к несчастью, - сочувственно запричитала женщина. - Она уже много лет носа сюда не казала. Знала, что месье ее на порог не пустит…

- Почему?

- Она сбежала из дома, - вдруг сказал месье Ренар, подбирая с пола небрежно брошенное наглой девицей завещание, - когда ей было шестнадцать. Был жуткий скандал…

- Месье так горевал, - добавила мадам Моль. - Он после этого и стал такой… заперся в доме, никуда не выходил… я так радовалась, когда появились вы, мадам…

“О да, там у всех были поводы для радости”, - подумала Эделин, вспомнив, с каким трепетом старикан целовал ее на венчании. Мать, помнится, все глаза выплакала от счастья, что дочь пристроена в хорошие руки, а отец так горячо желал новобрачным счастья, что чуть не помер на месте. Эделин смотрела на них и недоумевала: о каком счастье может идти речь, когда жених старше невесты раза в три? Она всегда лишь нашла способ продать себя подороже, вот и все. А теперь ее просто хотели выкинуть на помойку. Как будто она - дешевка, от которой можно избавиться просто так.

Эделин сдавила стакан в руке с такой силой, что стекло едва не треснуло.

- Ну уж нет, - прошептала она, ощущая, как в душе поднимается жаркая волна злобы.

- Мадам? - переспросила испуганно мадам Моль, глядя, как убитая горем вдова в одну секунду стряхивает с себя флер безнадежности и порывисто поднимается на ноги.

- Мне нужен юрист, - жестко сказала Эделин, осушив стакан одним глотком. - Лучший из лучших.

- Позвольте, - осторожно вставил месье Ренар, - если на имущество наложат арест, то у вас не будет средств, чтобы оплатить услуги лучшего из лучших…

- Отлично, - голос Эделин дрожал от ярости. - Тогда достаньте мне лучшего из худших! Если я уступлю ей хотя бы су, я… - тут она замолчала, поняв, что может сказать лишнее, - я буду всегда чувствовать себя виноватой перед бедным Анри…

Месье Ренар и мадам Моль переглянулись. Старый душеприказчик казался растерянным, на лице женщины же проступила улыбка человека, озаренного внезапной идеей.

- Я знаю одного человека, который может вам помочь, мадам, - воодушевленно заговорила мадам Моль. - Он мой сосед, вернулся из Парижа, у него есть диплом…

- Отлично, - оборвала ее Эделин. - Нельзя терять ни минуты. Как его фамилия?

- Де Робеспьер, - ответила женщина. Месье Ренар едва заметно поморщился, но Эделин не придала этому особого значения. Она уже вся была занята мыслями, как обставить все в лучшем виде перед неизвестным юристом.

- Пригласи его ко мне на обед.

Мэтр должен был прийти в два, а Эделин засела в гостиной с половины, нервно потирая ладони друг о друга и не отрывая напряженного взгляда от часов. Стрелки ползли медленно, слишком медленно, и Эделин начала сомневаться, не испорчен ли механихм. Чтобы сидеть спокойно, ей приходилось прикладывать неимоверные усилия, но она твердо решила не тратить энергию понапрасну: на суде еще пригодится. Вдобавок надо было не выходить из образа - судя по тому, что удалось узнать о Робеспьере, он человек необычайной для своей профессии принципиальности, деньги его не интересуют, но подкошенной навалившимися несчастьями вдовушке он будет помогать изо всех сил.

Тихий стук в дверь раздался в тот момент, когда минутная стрелка указала на 12. Вечно куда-то опаздывающая Эделин не могла не восхититься такой пунктуальностью. “Что ж, - возникла у нее ободряющая мысль, - он ответственен и знает свое дело, это точно”. Поднявшись из кресла, она заторопилась к двери.

Речь у нее была заготовлена заранее, до каждого слова, до малейшего надрывного перелива в голосе: “Слава Богу, я так боялась, что вы не придете!”. Но все, что хотела сказать Эделин, застыло на языке, когда она увидела, кто стоит у ее порога.

Человеку, которого она увидела, открыв дверь, можно было дать самое большое двадцать - не спасал ни тщательно напудренный парик, ни преувеличенно строгое выражение на тонком бледном лице. Пришедший казался ребенком, вырядившимся во взрослую одежду, и Эделин недоуменно уставилась на него, понимая, что сбываются ее худшие опасения. Мэтр не смог прийти, прислал вместо себя помощника - заболел? Или Мари уже успела каким-то образом повлиять на него?

- Мадам де Лежер? - юноша церемонно поклонился ей. - Мои соболезнования.

Эделин чуть не спросила, к чему он это. Юноша смотрел на нее, будто чего ожидая. Глаза у него были серые, внимательные и какие-то печальные - в своей жизни Эделин навидалась и более красивых глаз, но почему-то именно от этих не могла оторваться, будто было в них что-то особенное, какая-то неземная печать.

- А вы… - вымолвила она, вспомнив, что надо отвечать. - А вы… вы от мэтра?

Юноша моргнул. С его светлых ресниц слетела и растаяла на щеке маленькая снежинка.

- Моя фамилия Робеспьер, - тихо сказал он. - Я могу зайти?

Эделин схватилась за дверной косяк, растерянно скользнула взглядом по тщедушной фигуре визитера. У нее в голове не укладывалось, что этот тощий юнец с невыразительным голосом будет представлять на суде ее интересы, соперничая с громогласной, прущей, как таран, Мари.

- Так вы и есть… мэтр? - глупо спросила она. Робеспьер переступил с ноги на ногу и отчетливо вздрогнул - на нем был штопаный в нескольких местах осенний плащ, который вряд ли мог защитить от декабрьского морозного ветра.

- Да, это я. Мадам Моль сказала, что вы заинтересованы в моих услугах…

Первым порывом Эделин было отправить этого юнца по известному адресу прямо с порога, но она вовремя опомнилась. Все равно никого лучше найти не удастся, а какая-никакая надежда перетянуть одеяло на себя, пусть даже такая хрупкая, все же лучше, чем вообще никакой.

- Да, заходите, конечно, - она отошла в сторону, и юноша шагнул в дом, не сдержал облегченного вздоха, попав в тепло. Эделин хотела помочь ему снять плащ, но он смущенно отказался:

- Благодарю, я сам…

Вслед за многострадальным плащом на вешалку отправился серый с красной каемкой шарф, при виде которого Эделин не ударжалась от вопроса:

- Ваша супруга связала?

- Нет, - холодно ответил адвокат, которого, кажется, задело такое вторжение в его личную жизнь. - Сестра.

- А-а-а, - мыследнно Эделин отвесила себе оплеуху: надо же было начать беседу с защитником с такой глупости! Впрочем, дело, верно же, было в том, что она никак не могла поверить, что этот юноша - юрист. Скорее уж случайный гость, заглянувший на огонек или заблудившийся и надеющийся на приют.

Шаги его были почти бесшумны, и Эделин, провожая его в столовую, исподтишка обернулась: не растворился ли он в воздухе, как привидение? Но нет, адвокат неотступно шел за ней, пытливо оглядывая высокие потолки, окрашенные лепниной стены, заставленные украшениями и посудой серванты: обстановка явно была ему непривычна. Усмехаясь про себя, Эделин подвела гостя к заставленному угощениями столу.

- Присаживайтесь, - пригласила она и сняла крышку с серебряного блюда с фаршированной уткой. - Будьте как дома.

Адвокат осторожно уместился на краешке стула, будто был готов в любую секунду вскочить в него. Не переставая очаровательно улыбаться, Эделин налила гостю вина.

- Лучшее из запасов моего бедного Анри, - вздохнула она, прикладываясь к бокалу. Но Робеспьер даже глотка не сделал, только еле коснулся вина губами и ответил сдержанно:

- Вы очень любезны.

“Ханжа, - сделала вывод Эделин, - Ну, по крайней мере, не запьет”. Сама она решила себе не отказывать и налила полный бокал, с траурным видом выпила.

- Бедный Анри, - сказала она и часто поморгала в надежде, что выступит слеза. - Он так любил этот сорт…

- Сочувствую вашей утрате, - Робеспьер принялся аккуратно уминать жареные овощи. - Вы не могли бы ознакомить меня с сутью дела?

Эделин скептически поглядела на него. Все ее существо, подстегиваемое здравым смыслом, бунтовало против того, чтобы вручать свою жизнь в слабые руки этого мальчишки. Так и подмывало спросить, сколько ему лет, но Эделин сочла это бестактным и решила зайти с другой стороны:

- Давно вы закончили обучение?

Вопрос был задан по-светски непринужденно, но Робеспьер все равно нахмурился. Кажется, понял, что за этим стоит.

- Год назад, - ответил он. Эделин ощутила в себе непреодолимое желание убить мадам Моль. Конечно, стремление помочь неудачнику-соседу заслуживало всяких похвал, но…

- И вы не остались в Париже? - спросила она вкрадчиво. Робеспьер ответил тут же, будто заранее готовил ответ:

- Я понял, что в своем родном городе принесу больше пользы служению справедливости.

Эделин еле удержалась, чтобы не поморщиться. Эту породу она хорошо знала - прекраснодушные идеалисты, обчитавшиеся новомодной философии, даже пару абзацев из которой Эделин не смогла осилить без отвращения, и возомнившие о себе и мире невесть что, не вызывали у нее ничего, кроме здорового смеха. Но одно дело - посмеиваться, не имея с этими дураками ничего общего, а совсем другое - жизненно зависеть от одного из них.

- Понятно, - желание выгнать адвокатишку только усилилось, и Эделин заставила себя успокоиться. Робеспьер тем временем очистил тарелку, коротко глянул на бокал с вином и потянулся к графину с водой.

- И все же, - с беспокойством сказал он, - могу я узнать суть дела?

Эделин с силой опустила бокал на стол, и от резкого звона адвокат вздрогнул. Время недомолвок кончилось.

- Извольте, - проговорила она, глядя своему собеседнику прямо в глаза. - Мой несчастный супруг оставил мне некоторую сумму денег и кое-какое имущество, а тут явилась девица, называющая себя его дочерью, и грозится вышвырнуть меня на улицу.

Робеспьер не изменился в лице и все тем же убийственно деловым тоном уточнил:

- Она упомянута в завещании?

- Нет, - почти рявкнула Эделин в ответ. - О ней там ни слова. Но ее это не остановит.

- Я понял, - после недолгого раздумья ответил Робеспьер. - Если можно, бумаги…

- Что?

- Бумаги, - терпеливо повторил он. - В первую очередь - копию завещания, свидетельство о браке, свидетельство о смерти вашего супруга…

Пути к отступлению теперь не было. Не говорить же ему было “пошел вон” после всего, что он успел узнать. Документы были у Эделин заготовлены заранее и сложены в аккуратную папку, и ее она протянула юристу.

- Держите. Имейте в виду, заседание через неделю.

- Я знаю, - бесстрастно отозвался Робеспьер, распутывая завязанные в узел тесемки. Его безжизненная холодность вконец вывела Эделин из себя, и она внезапно высказала то, что изначально не хотела говорить вслух.

- Имейте в виду, мэтр, - последнее слово она язвительно растянула, - от вас зависит моя жизнь.

Робеспьер медленно поднял взгляд.

- Простите?

- Если вы проиграете дело, - Эделин приподнялась от стула, и ее собеседник начал подниматься вместе с ней, - я останусь вовсе без средств к существованию. И виноваты в том, что у меня останется только один путь - в реку, - будете вы, и больше никто.

Кажется, адвоката ошеломили ее слова. Его ладонь, держащая папку, судорожно сжалась.

- Ну что вы, мадам, - пробормотал Робеспьер, - давайте будем более оптимистичны…

- О, я чрезвычайно оптимистична, - произнесла Эделин с усмешкой, наслаждаясь тем, что можно сбросить маску. - Если вы проиграете, клянусь, одними издержками вы не отделаетесь.

Казалось невозможным побледнеть больше, чем Робеспьер, но он сделал это - до того, что его щеки стали синеватыми.

- Двадцать тысяч годовой ренты, - чеканя слова, сказала Эделин, - будете выплачивать мне вы. Обещаю.

Наверное, голос ее звучал достаточно убедительно. В серых глазах на секунду метнулся ужас, и на миг Эделин увидела, как ее гость борется с желанием бросить папку и уйти. Но что-то остановило его в последний момент, и он остался сидеть. В его взгляде сверкнула сталь, и Эделин почти пожалела о сказанном.

- Не стоит угрожать, - мирно произнес Робеспьер, убирая папку в портфель. - Я и без этого приложу все усилия, чтобы помочь вам.

Эделин опустилась обратно на стул. От ее вспышки не осталось и следа, только пробежавшая по телу мелкая дрожь.

- Хорошо, - ей больше не хотелось спорить. Верить хотелось больше. - Я… если вы справитесь, я…

- Не стоит, - мягко ответил адвокат. - Я дам вам знать, как только со всем этим разберусь.

Эделин кивнула.

- Я буду ждать.

Она проводила его до двери и молча наблюдала, как он зябко запахивается в свой старый плащ. Ей захотелось улыбнуться, но получилось вымученно и глупо.

- Я на вас надеюсь.

- Я знаю, - ответил Робеспьер и, поклонившись на прощание, вышел.

========== Глава 2. Суд ==========

В зале суда было чудовищно холодно, и тщедушный адвокат то и дело заходился в сухом кашле. Эделин сидела, окаменев, стараясь не думать о том, что сейчас будет опозорена. Руки она держала сцепленными на коленях, ощущая, что ладони превратились в два куска льда. На Мари, трещащую о чем-то с прокурором - грузный и грозный, на Робеспьера он поглядывал с насмешливым снисхождением, - она не смотрела, потому что боялась встретиться с ней глазами. Страха, впрочем, Эделин не чувствовала. Только все ее внутренности поминутно скручивало в вязкий и холодный ком.

Вошел судья, старик с зеленоватым и утомленным лицом, и все встали. Робеспьер, тоже позеленев, почти подскочил, едва при этом не уронив стул. Эделин ощутила, что жизнь ее кончена. Ей оставалось только обреченно принимать то, что к ней стремительно приближается разинутая хищная пасть какой-то бездны.

Когда ей дали слово, она поняла, что не может ничего сказать. Только открыла рот и сразу же его закрыла.

- Несчастная убита горем, - подсказал Робеспьер, глянув на нее.

- Или язык проглотила, - хмыкнула Мари, вызвав в зале всплеск смешком. Судья нахмурился.

- Тишина! Мадам, вы будете говорить?

Все слова смыло из головы Эделин, и она смогла только мотнуть головой перед тем, как опуститься обратно на стул. Судья пожал плечами и вновь обратился к обвинителю, но Эделин из-за звона в ушах не слышала, что он говорит. Сквозь навязчивый шум до нее вдруг донесся тихий голос адвоката:

- Не волнуйтесь, мадам. Может, выпьете воды?

Язык по-прежнему не желал слушаться Эделин, и она снова покачала головой. Робеспьер вздохнул и принялся внимательно слушать прокурора.

Заседание продолжилось. Приступили к прениям. Обвинитель утверждал, что завещание месье де Лежера было подделано, и имя Мари было вычеркнуто оттуда вовсе не покойным, а его женой. Эделин вспыхнула. Неожиданный прилив злость заставил ее отмереть, как укол шила, разбудивший спящего.

- Ложь! - выкрикнула она. - Я в глаза не видела…

Робеспьер успокаивающе зашипел ей:

- Успокойтесь. Я это предвидел. Я все улажу.

- Предви… дели? - Эделин поперхнулась собственным голосом. Адвокат кивнул и поднялся.

- Позвольте, есть свидетель, который может подтвердить обратное.

Мари в вежливом удивлении приподняла брови, но спустя секунду на ее лице появилось неподдельно пораженное выражение. Вызывали мадам Моль.

- Где хранилось завещание месье де Лежера? - спросили у нее.

- В потайном отделении в ящике его стола.

- Знал ли об этом кто-нибудь, кроме вас и его?

- Нет, - был твердый ответ.

На этот раз бурно вскинулась Мари:

- Она лжет! Они спелись с этой потаскухой!

Робеспьер выразительно посмотрел на судью. Тот вздохнул и шумно ударил молоточком по деревянной подставке, отчего в ушах у Эделин снова зазвенело.

- Прекратите оскорбления, мадам!

Мари, казалось, хотела выкрикнуть что-то еще, но сумела взять себя в руки и даже пробормотала слова извинения. Допрос мадам Моль продолжился.

- Извлекалось ли завещание из ящика до смерти месье де Лежера?

- Нет, - отиветила мадам Моль с гордостью. - Я бы никому не позволила это сделать.

Робеспьер развел руками:

- Думаю, мы услышали достаточно.

Мари сидела с независимым видом. Губы ее беззвучно шевелились, но с них не слетело ни единого звука. Эделин медленно вдохнула, потом так же медленно выдохнула. В сердце у нее затеплилась надежда, что еще не все потеряно, но спустя полчаса она оказалась похороненной: споря с прокурором, Робеспьер охрип и прервался на середине фразы, с трудом набирая в легкие воздух. “Черт бы тебя побрал, - подумала Эделин бессильно, - и тебя, и твой чертов кашель”.

Поняв, что от адвоката ничего вменяемого больше не добиться, судья устало махнул рукой. В зале снова раздался смех, и ударил он Эделин не хуже плети. “Прощай, Новый Свет”, - метнулось у нее в голове, прежде чем ее сознание вновь выморозило отчаянием. Дело было проиграно безнадежно.

Торжество Мари было отложено. Объявили перерыв.

- Прос… простите, - просипел Робеспьер, доставая из портфеля фляжку и открывая ее. До Эделин донесся тонкий запах каких-то трав. - Последнее время такой ветер…

Выглядел он жалко: судя по нездоровому румянцу на щеках, к нему подступала лихорадка, но это не вселило в душу Эделин жалости. “Чтоб ты сдох в мучениях, - подумала она, глядя на адвоката с презрением, - а перед этим тебе вырвали язык”. Робеспьер опрокинул в себя содержимое фляги и вновь закашлялся: судя по всему, снадобье было не из приятных, но Эделин не было до этого дела. Ей не было дела ни до чего. Хотелось уйти домой, не дожидаясь окончания заседания, залезть под одеяло и лежать, никого не видя и ничего не слыша. Может, если в мире есть какая-то справедливость, Эделин умрет. Просто уснет и не проснется, как должно происходить с каждым человеком, перед которым жизнь запирается на все замки.

- Мадам, - неожиданно заговорил Робеспьер почти нормальным голосом, - я вам обещаю, что…

- Заткнитесь, - бросила ему Эделин. - Просто заткнитесь.

Если бы у нее остались силы, она бы свернула адвокатишке шею. Благо это было делом несложным: голова Робеспьера и без того будто держалась на тоненькой ниточке - всего одно резкое движение, и Эделин будет отомщена, хотя бы на одну десятую часть…

Не подозревая о том, какие мысли бродят в голове клиентки, адвокат углубился в чтение бумаг. Несколько листов, покрытых ровными, убористыми строчками, выскользнули из его рук, и Эделин наклонилась и подобрала их.

- Что это? - без интереса спросила она. Робеспьер, что странно, не торопился забирать у нее бумаги.

- Моя заключительная речь. Если вам интересно, - тут он смущенно потупился, будто звал Эделин на свидание, - можете почитать.

Эделин покосилась на него, затем на исписанные листы: идеально ровные абзацы, ни единой помарки, буквы так и жмутся одна к другой, словно боятся не уместиться.

- Если бы мне это помогло, - сказала она и положила бумаги на стол. Робеспьер посмотрел на нее с таким видом, словно она только что нанесла ему смертельное оскорбление.

- Вы сгущаете краски, - проговорил он. - Мне дело не представляется настолько безнадежным…

- Так у вас было и похуже? - спросила Эделин скептически. Робеспьер не выказал ни малейшей растерянности - возможно, просто не понял иронии.

- Да, - ответил он. - Намного хуже.

“Лучший из худших, - вспомнила Эделин. - Неудивительно, что страна катится ко всем чертям”. Но мысли о будущем Франции не занимали ее - как бы то ни было, а собственное будущее молодой женщине казалось еще более безрадостным.

Тем временем перерыв кончился. Наступило время для последнего слова.

Прокурор говорил долго, но четко и по делу. Упирал на невыясненные, как ему казалось, обстоятельства смерти месье де Лежера, одиночество Мари (на этих словах по ярко накрашенным губам девицы пробежала чуть заметная улыбка), невероятной силы родственные чувства, связывающие дочь и отца. Зал ответил овациями, и Эделин искоса посмотрела на Робеспьера: тот казался невозмутимым, но глаза его довольно блестели, как у получившего ведро молока кота. И чем дольше говорил прокурор, тем сильнее становился этот блеск, и Эделин невольно поежился: было в нем что-то жутковатое, но она не могла понять, что.

Обвинитель закончил говорить, и наступила очередь Робеспьера. В звенящей тишине он отодвинул стул, поднялся и обратился к судье:

- Ваша честь, сейчас все мы слышали много слов, но ни одно из них не дает ответа на главный вопрос: на каком основании мадемуазель Мари де Лежер претендует на наследство своего покойного отца?

Зал, тронутый речью прокурора, невнятно заволновался, но Робеспьер не обратил на это внимания. Голос его был крепок, будто не было недавнего приступа.

- Вы говорите о том, что обстоятельства смерти месье де Лежера остаются непонятными. Я недоумеваю: месье де Лежер скончался месяц назад, но не было инициировано никакого расследования. Если вам казалась странной его внезапная смерть, почему вы обратили на это внимание лишь сейчас?

Эделин замерла. Замер и весь зал.

- Меж тем ничего необычного в его смерти нет, - безмятежно продолжал Робеспьер. - Я предоставил суду мнение врача на этот счет: он полностью исключает возможность насильственной смерти. Если вы хотите обвинить Эделин де Лежер в том, что…

- Врача можно купить! - крикнула Мари, теряя самообладание, и это была ее ошибка: доктор, добродушный и жизнелюбивый мужчина по фамилии Дидье, именем которого было подписано заключение, известен был всему городу как человек исключительной честности, и обвинение, брошенное в его сторону, заставило зал беспокойно и неприязненно зашептаться. Робеспьер, очевидно, понял не хуже Эделин, как подставилась девица, и холодно посмотрел на нее.

- Купить можно почти всех. Но я, - это слово он выделил еле уловимо, - сторонник исключительно законных методов ведения дел. И верю, что все присутствующие, в том числе и вы, мадам, поддерживают меня.

Раздувая ноздри от ярости, Мари замолчала. Адвокат продолжил, будто ничто не прерывало его.

- Перейдем к следующему…

Он говорил и говорил, а Эделин не верила, что слышит это. Все доводы прокурора, направленные на то, чтобы вызвать сочувствие, Робеспьер безжалостно разбил, разобрал по кусочкам и каждый из них радергал, как гнилое полотно по ниточкам. Судья, успевший задремать, слушал, развесив уши. Зал едва дышал.

- …поэтому претензии Мари де Лежер кажутся мне необоснованными, и голос справедливости, о котором так часто упоминал господин обвинитель, говорит мне, что мадам Эделин де Лежер имеет… имеет…

Он не договорил - побледнел смертельно и, тщетно попытавшись вдохнуть, рухнул ничком на пол. Поднялся ужасный шум.

- Врача! - закричала Эделин, приподнимая голову упавшего; как сидевшая ближе всез, она поспела к нему первой. - Скорее, зовите врача!

Робеспьер открыл глаза и мутно посмотрел на нее. Щеки его горели, как и лоб, и все тело источало лихорадочный, нездоровый жар.

- Не надо, - прошептал он чуть слышно, - я сейчас встану…

Но вместо этого лишь обмяк, лишившись сознания. Подбежал месье Дидье, по счастливой случайности оказавшийся среди зрителей. Ему хватило одного беглого взгляда, чтобы определить:

- Переутомление. Голодный обморок.

- Господи, - вырвалось у Эделин, хотя в бога она никогда не верила, а последний раз переступала порог церкви на похоронах мужа - там было не отвертеться. Робеспьера на руках вынесли из зала, а судья, поколебавшись немного, удалился принимать решение.

Как ни странно, обморок адвоката пришелся Эделин очень кстати. Зрители, еще недавно сочувственно вздыхавшие в сторону Мари, теперь не могли сдержать жалости по отношению к бедняге. Судья все не показывался, и это лишь распаляло волнение зала. Мари сидела бледная, с явным трудом удерживая на лице улыбку. Прокурор утирал платком вспотевший лоб. В воздухе метались невидимые искры, и вердикт судьи был сухим хворостом, на который им суждено было упасть. Но Эделин больше не боялась. “Лучших из худших, - подумала она. - Если это так, то у этой страны есть шанс”.

Еще спустя пять бесконечно долгих минут судья вернулся в зал и объявил вердикт: Мари в ее претензиях отказать, все имущество месье де Лежера оставить за Эделин. В первую секунду осчастливленная вдова подумала, не упасть ли ей в обморок, но Мари ее опередила, плавно опустившись прокурору на руки. Это, однако, было лишено всякого внимания зала. Раздались торжествующие аплодисменты, и Эделин, задыхаясь от восторга, почти потонула в них.

Из зала она выбежала, как на крыльях. Слава богу, Робеспьера не унесли домой и приводили в чувство в коридоре.

- Оставьте его, - повелительно сказала Эделин. - Мы едем ко мне.

Кто-то попытался возразить, но Эделин одним жестом его оборвала. Кто-то сумел найти поскрипывающую, промерзшую одноколку, бесчувственного адвоката закутали в плащ и устроили на сиденье, рядом примостилась Эделин, и они тронулись.

========== Глава 3. Победитель получает все ==========

Робеспьер, которого устроили на кровати в гостевой спальне, приходил в себя с трудом. Эделин, увидев, что веки его дрожат и медленно приоткрываются, сразу же подошла к больному с бокалом вина в руках.

- Мадам, - адвоката было едва слышно, - что произошло?

- Вы не помните? - ласково улыбнулась Эделин, помогая ему сесть. Он попытался вовсе встать с кровати, но женщина мягко и непреклонно удержала его.

- Нет, нет, вам надо лежать.

- Чем кончилось заседание? - нетерпеливо спросил Робеспьер, отстраняя поданный бокал. - Что я пропустил?

Все-таки он был невозможен, но Эделин неожиданно не раздражилась от этого. Мучить его неизвестностью она не стала:

- Все хорошо. Дело решили в мою пользу.

Робеспьер испустил облегченный вздох и расслабленно вытянулся на постели. В нем будто ослабла какая-то туго натянутая струна.

- Теперь вы выпьете? - спросила Эделин.

- Нет, благодарю, я не пью…

- Не обижайте меня, - молодая женщина картинно надула губы. - Пожалуйста.

Какой-то неясный план уже зрел в ее сознании: Эделин еще не продумала его детально, но понимала, что для его исполнения лучше будет, если Робеспьер примет на грудь. Благо адвокату, при его субтильной комплекции, много не надо было: после одного бокала щеки его зарозовели, а взгляд сделался немного мутен, как у человека, который готовится вот-вот уснуть. С нежной улыбкой Эделин забрала у Робеспьера бокал и тоже села на постель. Адвокат попытался отодвинуться, но молодая женщина мягко удержала его за руку.

- Как вас зовут? - негромко спросила она, и Робеспьер дернулся: должно быть, почуял опасность.

- Максимилиан, - проговорил он, настороженно глядя Эделин в глаза. Она улыбнулась самой обворожительной и располагающей к себе улыбкой.

- Знаете, я должна перед вами извиниться. Поначалу я не приняла вас всерьез…

- Не стоит, - поспешно сказал он и вдруг спрятал взгляд, отчего стал похож на зажатую в угол стыдливую девицу. Поднявшийся в душе Эделин азарт зудяще царапнул ее изнутри. Волнения последних дней требовали выплеска, и ей пришла в голову мысль, что самое время учиться не отказывать своимжеланиям. Теперь она могла отпустить на свободу все то, что до сих пор держала крепко-накрепко запертым, и начинать стоило прямо сейчас, пусть выпавшая цель - не лучшая, которую можно было бы выбрать. Впрочем, что-то особенное в Робеспьере было, в этом Эделин убедилась на суде: он был совершенно невзрачен, когда молчал, но стоило ему заговорить, и он преображался, как будто в нем зажигали яркий свет, и это завораживало, заставляло тянуться к нему, как к чему-то непонятному, но от того не менее прекрасному. Эделин не могла его упустить. Она бы себе этого никогда не простила.

- Я не поскуплюсь на вознаграждение, - заговорила она, коротко поглаживая тонкое запястье Робеспьера. - Назовите цену, и я ее уплачу.

Слова эти сопроводились жгучим и пронзительным взглядом из-под ресниц, в котором только слепой не увидел бы многозначительного обещания. Но Робеспьер замялся еще больше:

- Позвольте, я брался за это дело вовсе не из-за…

- А это вы зря, - жарко выдохнула Эделин, склоняясь над ним. - Берите, если вам предлагают.

От волнения у нее кружилась голова. Все это так напоминало прочитанный ею когда-то в юности роман, и она ожидала, что Робеспьер будет ошеломлен, растеряется на секунду, но затем природа свое возьмет, и на призыв Эделин последует страстный отклик, но адвокат повел себя совершенно неожиданным образом: попытался оттолкнуть Эделин с тем отчаянным ожесточением, с каким угодившая в руки настойчивого соблазнителя девушка сражается за свою честь.

- Да что ты?.. - вырвалось у Эделин против воли: ей пришлось схватить Робеспьера за руки и развести их в стороны, оставляя жертву полностью открытой и лишенной возможности защититься. Робеспьер трепыхался и бился, как поймнная в клетку птица, и на секунду Эделин засомневалась, не отпустить ли его, и пусть катится на все четыре стороны. Но эта мысль мелькнула в ее голове лишь на мгновение, безжалостно выметенная оттуда искушением склониться еще ниже и закрыть жадным поцелуем маленький, тонкогубый, панически скривившийся рот.

Робеспьер что-то замычал, напрягаясь и не поддаваясь. Но желание Эделин во что бы то ни стало сломить его строптивость от этого только усилилось. Последнее время в ее жизни было мало приключений - так что может быть лучше, чем укрощение маленького, но своенравного зверька?

- Прекратите, - пролепетал Робеспьер, когда Эделин начала лихорадочно целовать его щеки и скулы. Он уже не пытался вырваться: наверное, силы полностью оставили его. Зато его била крупная дрожь, которая дошла почти до судороги, стоило Эделин добраться с поцелуями до тонкой, изящной шеи, на которой лишь сегодня утром она мечтала затянуть смертельную петлю.

- Нет, прошу вас, - прошептал Робеспьер, как в бреду, - оставьте…

Надежды Эделин на то, что страх рано или поздно переплавится в страсть, не оправдались: сколько бы молодая женщина ни прилагала усилий, жертва не желала покоряться им, разве что, как подстегнутая хлестким ударом, вновь попыталась освободиться. Но попытки эти были явно машинальными, Робеспьер не сознавал уже в полной мере, что происходит: то, что Эделин выпустила одну его руку, чтобы расстегнуть тугие пуговицы на жилете, он даже не заметил.

- Не надо, - голос его сорвался, когда Эделин, почти разорвав воротник его рубашки, прикусила нежную белую кожу рядом с ключицей: там, куда пришелся укус, тут же начал наливаться краснотой полукруглый след, и Робеспьер, несомненно, почувствовав это, сотрясся от стыда. Но что-то уже было необратимо переломлено, и что именно, Эделин поняла, лишь опустив ладонь, которой она до сих пор оглаживала гладкий, впалый живот, чуть ниже.

- А, - ухмыльнулась она, с удовольствием глядя, как лицо Робеспьера заливает густая краска, - вот почему ты заматываешься…

Он понял, наверное, что отвертеться уже не удастся: плоть его предала, и все, что ему оставалось - прекратить отрицать очевидное и подчиниться. На секунду Эделин показалось, что Робеспьер сейчас расплачется, но он, конечно же, не позволил себе этого: смиренно закрыл глаза и застыл, как прихваченный параличом. Больше он не сопротивлялся, ни когда Эделин, у которой давно уже внутри все горело, раздела его, как куклу, ни когда она, решив не тратить лишнее время, бесцеремонно подняла юбку и, приспустив белье, опустилась на него сверху.

Это было волшебно - ощущать его в себе. Эделин мельком вспомнила свою первую брачную ночь: молодожен, несмотря на всю свою нежность, оказался почти бессильным, и ей, тогда невинной и не знающей почти ничего об этой стороне супружеских отношений девице, пришлось промучиться около часа, чтобы супруг стал способен выполнить свой долг. Совместные ночи после этого превратились в пытку для Эделин, и она ловила себя на том, что с завистью поглядывает на подруг, вышедших за ровесников, почти нищих, но наверняка способных на большее, нежели унылые телодвижения, которыми изредка награждал ее старикан. Сколько раз, лежа в одиночестве в постели, Эделин представляла рядом с собой кого-то молодого и крепкого - и вот, в качестве вознаграждения за все, что ей пришлось пережить, она нашла способ исполнить свою мечту.

С силой сдавив коленями бедра новоиспеченного любовника, она мерно приподнималась и опускалась, бесстыдно постанывала, утратив всякие остатки контроля над собой, чувствуя, как растекшийся по телу жар усиливается, грозя совсем скоро спалить Эделин дотла. Про Робеспьера она и думать забыла: он был совершенно неподвижен, не издавал ни звука, только коротко и болезненно вздохнул, когда пальцы Эделин оставили на его груди несколько косых красных полос. На миг молодая женщина со смехом подумала, а не упал ли он опять в обморок.

Глупо было думать, что он продержится долго: Эделин не успела толком войти во вкус, как по телу под ней пробежала новая волна дрожи, до сих пор зажмуренные глаза Робеспьера широко распахнулись, и стабый стон вырвался из его груди, когда его выгнуло навстречу Эделин и сотрясло в судороге удовольствия.

- Вот же, - разочарованно протянула Эделин, опускаясь на постель рядом с тяжело дышащим любовником. - Ты раньше никогда этого не делал?

С явным усилием он повернул к ней посеревшее лицо. Вид у него был утомленный и разбитый, не было в нем и следа блаженного удовлетворения.

- Никогда, - прошептал Робеспьер, ощупывая себя: интересно, надеялся, что от этого его тельце хоть на йоту изменится?

- Ладно, отдыхай, - разрешила Эделин, сгорая про себя от желания довести начатое до конца. - Потом продолжим.

На лице Робеспьера отразился неприкрытый ужас.

- Продолжим?..

- Ну да, - беззаботно проговорила Эделин, перекатываясь на бок и начиная вновь поглаживать его шею, беззащитную и уязвимую; Робеспьер от этого вновь задрожал, и женщина почувствовала, что начинает улыбаться. Ощущение власти пьянило не хуже крепкого вина из запасов покойного муженька. - Я же знаю, где у тебя слабое место, мой милый…

Он ничего не ответил, только коротко выдохнул, будто над его головой только что прозвучал смертный приговор, и Эделин решила немного его успокоить:

- Не волнуйся, тебе понравится.

Он, умница, не стал сомневаться вслух. Он вообще больше ни слова ни произнес за весь остаток вечера, и даже последнее “спокойной ночи”, которое удовлетворенная, опустошенная до дна Эделин пробормотала, уже проваливаясь в дрему, осталось без ответа.

========== Глава 4. Скатертью дорога ==========

С утра Робеспьер испарился, пока Эделин досматривала десятый сон: сквозь медленно рассеивающуюся дрему она слышала неясный шум и шорох, но ей было лень открывать глаза, поэтому адвокат скрылся, не встретив на своем пути каких-либо препятствий. Не обнаружив его, проснувшись, рядом с собой, Эделин не расстроилась. “Вернется, - подумала она с уверенностью, разглядывая себя в зеркало. - А нет - не беда. Не пойдет же он жаловаться, в конце концов”.

Последняя мысль вызвала у Эделин звонкий смешок. Вообще, настроение у молодой женщины было прекрасным, она давно не чувствовала такого воодушевления, которое залившая тело истома лишь подкрепляла. Впервые в жизни ощущая ту благостную слабость, которая следует за бурно проведенной ночью, Эделин едва ли не вприпрыжку спустилась вниз и отправилась делать себе кофе.

Забытая Робеспьером папка обнаружилась на столе. Почти с наслаждением Эделин перелистала бумаги, но сознание ее, заполненное мечтами о грядущем, не воспринимало ни единого слова из написанного. Эделин сама не заметила, как отбросила папку, будто ненужную вещь, и погрузилась в грезы с головой, опершись подбородком о сцепленные ладони. Свежий бриз вновь обдувал ее лицо, а впереди, на горизонте, маячили пока неразличимые в тумане очертания какой-то чудесной страны, где не будет надоедливых старикашек и наглых падчериц, зато в изобилии будет счастье, успех и мелкие, но непременно веселые и захватывающие приключения.

“Ехать прямо сейчас”, - тут же решила она, но неожиданно одернула себя: нужно сыграть роль до конца, подождать хотя бы месяц и лишь затем покинуть навсегда эту унылую, давно осточертевшую ей дыру. В первый миг Эделин приуныла, но не в ее характере было долго предаваться грусти: что бы с ней ни происходило, она всегда могла повернуть это к себе наилучшей стороной и была полностью уверена, что это - единственно верный способ смиряться со всеми жизненными несправедливостями. Вот и сейчас в душе ее, вымев оттуда подкравшуюся печаль, вспыхнуло радостное предвкушение. “Может, и не так хорош рай, как его ожидание”, - подумала Эделин. Пусть ей придется еще месяц побыть безутешной вдовой, но месяц траура обещал стать лучшим в ее жизни. Раньше она жила, надеясь на будущее счастье, но не зная, когда оно наступит; теперь заветный день был означен, и Эделин обязана была должным образом подготовиться к нему.

А это значило, что без милашки-адвоката будет не обойтись.

Он не показывался почти неделю, даже не высовываясь из дома, и Эделин от этого хотелось хохотать в голос. Кто бы мог подумать, что такие чувствительные души существуют и теперь, не истлев вместе со страницами старых книг? Ей приходило в голову шальная мысль навестить адвоката в его обиталище, но сделать это так и не удалось: одного взгляд на сестру Робеспьеру, приземистую и хмурую женщину, смотревшей на всех с холодным подозрением, будто у нее хотели что-то отнять, Эделин хватило, чтобы понять, что с этой особой лучше не связываться. В своем доме адвокат был в полной безопасности, у него был охранник лучше Цербера, и Эделин пришлось отступить, затаиться, исполнившись терпением кошки, выжидающей, когда мышь высунет нос из своей норы.

Вечно это, конечно, продолжаться не могло, и в понедельник Робеспьер явился в ратушу, еще более бледный и утомленный, нежели обычно. Очевидно, он не притворялся, а действительно заболел от пережитого потрясения. Эделин подстерегла его, когда он выходил из здания.

- Добрый день, мэтр, - произнесла она со сладкой улыбкой, заступив Робеспьеру дорогу. - Как ваше здоровье?

Он шарахнулся в сторону, точно увидев призрака.

- Вы так и не забрали свои деньги, - напомнила Эделин, доставая туго набитый кожаный кошель. Адвокат панически покосился на него, словно у Эделин в руках была бомба с горящим фитилем.

- Я не…

- Вы что, работали бесплатно? - усмехнулась Эделин, буквально силой разжимая ему пальцы. - Да берите же.

Рука его дрожала, то ли от волнения, то ли от холода - мороз за неделю лишь усилился, а Робеспьер не спешил сменить свой чудовищный плащ на что-нибудь более соответствующее погоде. Медленно взвесив кошель на ладони, адвокат произнес:

- Мне кажется, здесь…

- Да, немного больше, - кивнула Эделин. - Но считайте, что я добавила сверху… за другие услуги.

Ей ужасно хотелось чмокнуть Робеспьера в кончик носа - уж больно милый у него был вид, когда он навешивал на свое лицо суровое и непреклонное выражение.

- Мадам, - голос его звенел, - я не знаю, за кого вы меня принимаете…

- Не обижайся, милый, - внезапно заявила Эделин, отбрасывая официальное “вы”. - Мне очень, очень понравилось…

Он даже охнуть не успел, как оказался крепко прижат к щербатой каменной стене, и открыл рот, чтобы произнести что-то возмущенное, но Эделин не дала ему этого сделать, прижав кончики пальцев к его губам.

- Ты забыл у меня свои бумаги. Помнишь?

С бессвязным хрипом схватив ртом воздух, он кивнул. Эделин все-таки не удержалась и поцеловала его, отчего он весь сотрясся, и она не без удовольствия отметила, что он не на шутку напуган. Это было отлично - ей не хотелось долго спорить, ибо она начинала уже замерзать.

- Я забыла взять их с собой, - сказала она, коротко поглаживая застывшего Робеспьера по щеке. - Зайдешь и заберешь сегодня. А то я соскучилась…

Его лицо сравнялось по цвету с сыпавшим с неба мелкими пригоршнями снегом.

- Нет, я не…

- Придешь, конечно, - мягко придавила Эделин. - Не трать слова, еще пригодятся. Я буду ждать.

И, чтобы не терялось произведенное ею ошеломляющее впечатление, круто развернулась и направилась прочь. Робеспьер не побежал бы за ней - гордость бы не позволила. Поэтому Эделин, даже не оборачиваясь, знала, что он остался стоять на крыльце и, продолжая машинально сжимать в руке деньги, смотрит ей вслед.

“Вернется, - подумала она, растекаясь про себя от удовлетворения. - Конечно, вернется”.

Она была права - он вернулся. Пришел, воровато оглядываясь, передвигаясь перебежками от дерева к дереву, будто опасаясь, что его застанут за совершением преступления. В дверь он стучал мелко и нервно, но Эделин томила его ожиданием, хоть и заранее увидела приближение гостя из окна. Но ждала она не слишком долго, чтобы Робеспьер не передумал, и сразу с порога, не давая ему опомниться, утянула его в жаркий поцелуй.

- Позвольте, мадам, - пробормотал Робеспьер, задыхаясь, - мои бума… мадам, но дайте хотя бы воды…

Он сам уже был не рад, что пришел, и всеми силами пытался тянуть время - это было видно, как на ладони. Эделин не дала ему даше шанса на отступление, выдохнула “потом напьешься” и поволокла пойманную добычу в спальню.

В этот раз он был сверху, и Эделин смогла полностью сосредоточиться на собственных ощущениях, ибо тонкое и легкое тело ее партнера не весило почти ничего. Ей было хорошо как никогда, она шумно дышала, закрыв глаза, в моменты накатывающего удовольствия царапая любовнику плечи, и не сразу поняла, что на шею ей капает что-то густое и теплое. Сначала она подумала, что ей кажется - мало ли что привидится одурманенному ласками сознанию, - но потом, на третьей капле, все-таки приоткрыла веки и испустила пронзительный вопль.

Это была кровь. И все лицо Робеспьера было в крови, которая стекала тонкой струйкой по его губам и подбородку. Эделин, охваченная ужасом, не поняла сначала, что произошло, но она была слишком не в себе, чтобы думать - с силой, которой сама от себя не ожидала, сбросила тщедушное тело и проворно отползла на другой край постели.

- Что с тобой? - выкрикнула она не своим голосом. - Ты болен?! Что это?

Ошарашенный, Робеспьер прижал ладонь к лицу, тут же отнял ее и уставился на свои окровавленные пальцы.

- Это… это случается, - проговорил он, спустил ноги с кровати и потянулся к стулу, на котором была свалена его одежда. - Сейчас все пройдет…

- Ты бы хоть предупредил, чтоб тебя, - увидев, что на Робеспьера не нападает смертельный страх, Эделин поверила, что для него подобное происшествие находится в порядке вещей, и тогда ее ужас сменился адским недовольством. Даже страдальческий взгляд, обращенный на нее Робеспьером, не помог - молодая женщина была готова рвать и метать.

- Если бы вы мне дали хоть слово сказать…

- К черту разговоры, - дрожащей рукой Эделин стерла со своей шуи чужую кровь; ее передернуло, когда она почувствовала, как слипаются кончики ее пальцев. - Черт, все испортил… я принесу воды.

- Благодарю, - прогнусавил Робеспьер, запрокидывая голову и вновь прижимая ладонь к носу. Ругаясь про себя и посылая адвокату все возможные проклятия, Эделин накинула пеньюар, спустилась вниз, набрала воды и принесла наполненный таз в спальню.

- Умойся, - почти с материнской нежностью посоветовала она подавленно молчащему Робеспьеру. Он, успевший уже натянуть рубашку, с готовностью приподнялся.

- Я должен извиниться, - голос его звучал сдавленно и гулко, будто адвокат говорил из бочки. - Поймите, я…

- Просто надо было предупредить, - оборвала ему Эделин. - Я не сержусь.

Одному богу было известно, каких усилий ей стоило говорить мирно, а не орать на незадачливого любовника во весь голос. Испортить такой вечер так по-дурацки! Злость кипела в сердце Эделин, смешиваясь с назойливым зудом неудовлетворения, и молодая женщина с нетерпением ждала, когда де Робеспьер закончит вытирать окровавленное лицо.

- Все? - спросила она торопливо. - Теперь ты в порядке?

Он глянул на нее с испугом, как на сорвавшуюся с цепи собаку, и неловко поднял руки, будто в стремлении закрыться, но Эделин было не до его капризов - она рухнула на постель и увлекла почти не сопротивляющегося партнера за собой. Своей ошибки она больше не повторила - завалила Робеспьера на постель, оседлала его бедра, и в итоге все кончилось к обоюдному удовольствию.

Робеспьер продолжал приходить. Он невероятно стыдился своего падения, больше всего боялся огласки и позора, но все равно приходил - минута в минуту, четко по их с Эделин негласному расписанию. Кроме этих рваных вечеров, за некоторые из которых они могли и словом не перекинуться, они не пересекались: он занимался своими делами, она - своими, подготавливая отъезд и без устали строя планы на будущее. По сути, их ничто не связывало, но Эделин была этим довольна: ей нужно было чистое наслаждение, незамутненная награда, и никто не мешал ей упиваться добычей, даже у всезнающих аррасских кумушек, казалось, разом отказали глаза и уши. А Робеспьер, кажется, тяготился и тем крошечным, что существовало между ними: много раз, отдыхая после плотских “упражнений”, Эделин видела, как мучительно кривятся его губы, будто он хочет что-то сказать… и все свои силы прилагает, чтобы убедить себя не делать этого. Она наблюдала за его метаниями, а потом отворачивалась и тихонько улыбалась в подушку. Пусть Робеспьер думает что угодно - главное, чтобы молчал.

И он продолжал молчать - вплоть до того дня, когда, придя в условленное время, обнаружил Эделин, заканчивающую сборы. Свой черный вдовий наряд она не без удовольствия сожгла в печи, надела свое лучшее платье и увенчанную пышными перьями шляпку, надеясь хоть напоследок произвести на чопорного адвоката долженствующее впечатление. С этим она справилась: он застыл на пороге, открыв рот, и забыл даже про слова приветствия, стоило ему ее увидеть.

- Так хорошо, что ты зашел, - Эделин, сияя от удовольствия, подлетела к нему и звонко расцеловала. - Я думала, мы не попрощаемся, и меня это так огорчало…

- Попрощаемся? - Робеспьер отстранил ее, обвел взглядом беспорядочно сваленные на полу чемоданы и узлы. - Ты уезжаешь? Надолго?

- Навсегда, милый, навсегда, - притворно вздохнув, объявила Эделин и пытливо посмотрела на него. Обидится, расстроится? Но нет, ни следа печали ей не удалось обнаружить на бледном лице адвоката. Наоборот, оно разгладилось, как от внезапно нахлынувшего облегчения. и Эделин ощутила неприятное жжение в груди.

- Можешь поехать со мной, - быстро сказала она, мгновенно прикинув возможные расходы. Выходило не так уж и много, благо Эделин успела убедиться в том, что ест адвокат не больше птенца, да и на одежду ему сильно тратиться не придется. Она бы и вдвое больше выложила, только чтобы последнее слово осталось за ней.

- С тобой? - разом напрягшись, переспросил Робеспьер.

- Да, мой милый, - уверенная, что он не откажется, Эделин обольстительно улыбнулась. - Я собираюсь для начала в Англию. Потом - в Новый Свет. Это страна огромных возможностей, дорогой. Здесь ловить уже нечего, здесь все скоро покатится к черту, а там… - она испустила мечтательный вздох и запела дальше, - там можно многого достичь. Твой язык без костей будет там очень кстати. И, если хочешь, можем пожениться…

Она говорила, думая, что каждое ее слово бьет точно в цель, и даже не смотрела на замершего Робеспьера. Последнее предложение с языка сорвалось легко, как нечто само собой разумеющееся, и Эделин рассчитывала, что это будет решающий удар на добивание. Тем сильнее было ее изумление, когда она бросила, наконец, взгляд на своего собеседника и увидела на его лице выражение непередаваемой гадливости, будто ему не сочетаться узами брака предложили, а съесть живую лягушку.

- Что такое? - остывшим голосом осведомилась Эделин. - Тебе что-то не нравится, дорогой?

Он сделал глубокий вдох и заговорил - твердо и отчетливо, как будто произносил речь с кафедры:

- Я никуда не поеду. Ты… тебя не держу. Но я остаюсь здесь.

- В этой дыре? - недоверчиво фыркнула Эделин, решив, что он подобным незатейливым образом набивает себе цену. Обогнув гору узлов, она приблизилась к адвокату; он не отступил, только прикрыл глаза и сжался, словно ему под нос сунули острие ножа. - Брось, милый, ты достоин большего.

- Возможно, - уклончиво ответил он. - Но я остаюсь.

Наверное, Эделин нашла бы еще миллион способов на него надавить, но она сочла ниже своего достоинства делать это. Кто он такой, в конце концов, чтобы перед ним распинаться? Ровным счетом никто. Лучший из худших. Его имя лет через тридцать никто и не вспомнит, в то время как Эделин - она была уверена, - просто обязана была стать известной. Со своим поприщем она еще не определилась, но перед ней все дороги были открыты, и у нее было достаточно времени, чтобы выбрать.

- Как хочешь, - она пожала плечами и потянулась губами к щеке Робеспьера. - Дай хоть поцелую, милашка…

Он не стал отворачиваться, но лицо его осталось бесстрастным, разве что губы сжались в тонкую нитку, а глаза немного посветлели и сверкнули каким-то неживым, стальным блеском. Эделин сухо рассмеялась.

- Уже боюсь. Прибереги этот взгляд для кого-нибудь другого. А мне пора, дилижанс ждет…

Робеспьер больше не приблизился к ней, избегая любого прикосновения, но в этом Эделин не увидела ничего обидного. В конце концов, у этого юриста наверняка не все дома, раз он отказался от такого предложения, которое от щедрот своих могла сделать только она. Наверное, она бы спросила о причинах такого решения, если бы они хоть немного интересовали ее. Но мысли Эделин, пока она садилась в дилижанс и наблюдала за тем, как грузят ее багаж, были поглощены другим. Она была богата, спасибо милашке-адвокату, и свободна, за что ей некого было благодарить, кроме самой себя. Все многообразие жизни рассыпалось перед ней, оставалось только подобрать, и Эделин про себя решила, что не будет больше терять ни секунды.

- Трогай! - резко бросила она кучеру.

Дилижанс, трясясь на кочках, неторопливо двинулся вперед. Эделин выглянула из оконца, посмотрела на оставленный ею дом и поняла, что не ощущает ничего, кроме затаенной радости. Фигура удалявшегося прочь Робеспьера и подавно не вызвала в ее душе никакого волнения, спустя пятнадцать минут Эделин и думать о нем забыла, беззаботно вычеркнув из памяти на целый месяц - вплоть до того момента, когда в Лондоне ее впервые начало тошнить.

========== Эпилог ==========

Париж, 1801 год

День выдался теплым - первый в череде промозглых жерминальских дней, - и Морис решил подремать на воздухе у дверей, благо хозяйки сегодня не было, а клиентов не предвиделось. Вытащив на улицу мягкий соломенный стул, парень удобно устроился на нем, надвинул на глаза шляпу, чтобы не било солнце, и приготовился как следует прикорнуть, но тут чья-то легкая рука осторожно тронула его за плечо.

- Простите, любезный…

Приподняв край шляпы, Морис недовольно глянул на силуэт, загородивший ему солнце, и хотел сказать что-то не совсем вежливое, но тут понял, что перед ним стоит девица, и осекся. Ему самому, правда, всегда нравились темноволосые, но это не отменяло того, что подошедшей незнакомке нельзя было отказать в миловидности. Она легко и будто бы чуть виновато улыбалась, а путавшийся в ее волосах солнечный луч придавал им сходство с сияющей короной, и Морису на секунду показалось, что он видит перед собой не то графиню или принцессу, не то вовсе королеву.

- Мадам, - он подскочил со стула, стараясь поспешно оправить измятые штаны, - вы что-то хотели? Я могу помочь?

- Я полагаю, что да, - девушка издала мелодичный смешок и показала на висящую над макушкой Мориса вывеску гостиницы. - Вы же здесь служите?

- Да, мадам.

- Замечательно, - незнакомка пригладила волосы и каким-то дерганым движением потерла ладони друг о друга. - Нам нужные две комнаты. На… для начала на неделю.

- Вам? - Морис недоуменно хлопнул глазами и попытался заглянуть девушке за спину: может, зрение его подводит, и он кого-то не видит? Но тут незнакомка, всплеснув руками, обогнула парня и кинулась в конец переулка, восклицая:

- Джон! Джон!

Дальше она затараторила что-то на непонятном Морису языке, обращаясь к коренастому темноволосому парню, волочащему по мостовой несколько узлов и увесистый чемодан. Парень пыхтел и обливался потом, но по виду его ясно было, что он скорее умрет, чем бросит хоть что-нибудь из своей ноши. Вдобавок ко всему под мышкой у него была зажата небольшая, в полметра статуэтка, изображавшая полуобнаженную девицу - массивная и сделанная, судя по цвету, то из из гипса, то ли из покрытого известкой дерева. Статуя, очевидно, была очень дорога своему владельцу: когда девушка, проговорив что-то умоляющее, протянула руку, чтобы взять ее и хоть немного разгрузить беднягу носильщика, тот лишь отстранился, покачал головой и упорно продолжил свой путь.

- Месье, - девушка с неловкой улыбкой обратилась к Морису, - вы не могли бы ему помочь?

Опомнившись, Морис метнулся к парню и попытался забрать у него чемодан, но парень буркнул что-то недружелюбное и предложенную помощь проигнорироал. Морис ошеломленно замер.

- Джон! - воскликнула девушка с укоризной, но ее спутник будто не слышал. Безнадежно вздохнув, незнакомка вновь обернула лицо к Морису.

- Вы уж извините его. Такой у него характер… так что, у вас есть комнаты? - спросила она, будто стесняясь причиненных неудобств, и вновь принялась беспокойно приглаживать волосы.

- А, да, конечно, - Морис вспомнил, зачем он здесь, и кинулся к двери гостиницы, чтобы галантно распахнуть ее перед девушкой. Хозяйка, помнится, всегда говорила ему, что, хоть заведение у них и небогатое, это лишний повод вести себя с гостями безупречно: авось в следующий раз не поведутся на блеск какой-нибудь золочёной вывески, а предпочтут вернуться туда, где их приветили, как родных. Морис обыкновенно слушал ее вполуха, но теперь понял, что она была права: меньше всего ему хотелось расписываться перед этой хрупкой и нервной девушкой в своей неучтивости.

Пользуясь случаем, он мимоходом разглядел посетительницу внимательнее. Как он подметил уже, красивой ее нельзя было назвать, но миловидной - вполне: маленькое, бледное, вовсе не тронутое загаром лицо, аккуратный прямой нос и внимательные серые глаза в сочетании с приветливой, пусть и какой-то отстраненной улыбкой производили донельзя приятное впечатление - девушка будто источала мягкий и теплый свет, и Морису против воли захотелось приложить все усилия, чтобы ей угодить.

- Итак, мадам, - он забежал за стойку, встал на приступку, чтобы иметь возможность дотянуться до чернильницы, и важно вытащил пухлую, засаленную книгу учета посетителей, - вам нужно две комнаты?

Она кивнула:

- Для меня и моего друга.

Ее спутник тем временем пихнул дверь ногой, распахивая ее так резко, что жалобно зазвенел и чуть не сорвался на пол подвешенный над порогом колокольчик, и с громким вздохом облегчения позволил себе выпустить из рук свои бесконечные узлы. Статую он аккуратненько примостил на чемодане и разве что пылинки с нее не сдул перед тем, как присоединиться к девушке. Правда, если она касалась края стойки самыми кончиками пальцев, то парень шумно оперся о деревянную поверхность локтями и разве что с ногами на нее не залез.

- Ну? Есть место? - с ужасным акцентом вопросил он, отчего Морис поморщился.

- Да, месье. Как вас зовут?

Тут, слава богу, в разговор вновь вступила девушка - беседовать с ней Морису по понятным причинам нравилось на порядок больше.

- Мое имя Мадлен де Лежере, а это мой друг - Джон Август Стэмфорд.

- Запишите просто “Джон Стэмфорд”, - угрюмо попросил парень и взамахом ладони отогнал вьющуюся над его макушкой муху. Стараясь не разбрызгивать чернила, Морис аккуратно записал.

- Вы приехали из Англии? - осторожно поинтересовался он. Англичан он, как и все, недолюбливал, пусть никогда и не видел вживую, и ему не хотелось слышать, что эта милая девица прибыла из логова Питта. Впрочем, тут же успокоил он себя, она может быть из бывших, бежавших от гильотины лет восемь назад и теперь решивших вернуться: последнее время Париж был буквально наводнен новоявленными графами, герцогами и баронами, многих из которых, как говаривали, пару месяцев назад знали как завсегдатаев каких-то притонов или вовсе постоянных обитателей церковной паперти. Но эта девушка вполне могла оказаться настоящей аристократкой: по ее виду вообще сложно было сказать, что она способна даже на малейший обман.

- Нет, - вдруг рассмеялась она, разом разрушив все романтические грезы Мориса. - Мы американцы. Ну, Джон точно, а я… - тут ее лицо приобрело задумчивое выражение, - наверное, француженка. Пока не знаю.

- Как это, мадам? - удивился Морис, даже бросив писать.

- Я не знаю, - повторила она. - Но, надеюсь, скоро узнаю. Джон, ты закончишь за меня? Я хочу пойти отдохнуть.

Все еще ничего не понимая, Морис отдал девушке ключ, про себя поразившись, какие холодные у нее пальцы, вызвал позевывающую служанку и сказал ей проводить гостью. Мадам Мадлен, напоследок попросив Джона не будить ее до вечера, скрылась на лестнице, и Морис обратил вопросительный взгляд на него.

- Не обращай внимания, - посоветовал Джон, вынимая из кармана кошель и начиная отсчитывать деньги. - Она немного странная. Особенно после того, как ее мать умерла…

- О, - Морис, сам сирота, родителей никогда не видевший, разом проникся к девушке сочувствием, как к товарищу по несчастью. - Передайте ей мои соболезнования…

- Да не стоит, - отмахнулся Джон. - Между нами, стерва та еще была… Мадлен последний год и не жила у нее-то: ее мамашка как услышала, что дочка замуж не хочет за какого-то… какого-то… купчину, в общем, с кошельком толще, чем сама Мадлен, на улицу ее попросила, в общем.

Тут он закончил пересчет монет и, сложив их горкой, подвинул к Морису. Тот попробовал одну на зуб, рассмотрел со всех сторон и одним движением сгреб все остальные в ящик.

- А отец ее что? Помер? - полюбопытствовал он. Джон, уже примерявшийся, как бы вновь схватить узлы для предстоящего восхождения на второй этаж, пожал плечами.

- А черт его знает. Мамаша Мадлен все ей втемяшивала: мол, муж ее помер, прощальный подарок оставил. Только оказалось, соврала она. Мадлен раньше срока родилась, получилось, когда ее заделали, муж мамашки ее уже месяц как в земле лежал. Я и не удивлен, говорю, стерва была та еще, да и наверняка…

- А, - догадался Морис, - так мадам Мадлен за этим сюда приехала?

- Ну да, - ответил Джон, беря под мышку свою драгоценную статую. - Она как узнала… все мозги мне промыла, словом: “Джон, я должна его найти”, “Джон, а вдруг он болен и ему нужна помощь”? Ее хлебом не корми, дай кому-нибудь помочь. А я что, могу ее одну отпустить?

Морис молча покачал головой.

- Вот и я о том же, - вздохнул Джон, снова взваливая на себя узлы. - Вот, значит, она будет искать, а я буду за ней следить. Ее не отговоришь, упряма, как черт… Впрочем, она на мамашку свою вообще почти не похожа, значит, в отца пошла… выходит, он не такой уж и плохой человек был, м-да? Ладно, чего-то я разболтался, ключ давай.

Морис послушно протянул ему ключ.

- Может, вам помочь? - тихо спросил он, гадая, переломится ли спина Джона надвое от обилия наваленного на нее груза. Но тот фыркнул:

- Сиди уже. Я такие тяжести таскал, тебе и не снилось… да и я вас знаю, вечно денег взять норовите, даже за то, что нос утерли… ну, до вечера, парень.

- До вечера, - пробормотал Морис, провожая взглядом фигуру гостя, с кряхтением одолевающего ступеньку за ступенькой. Когда наверху хлопнула дверь, Морис еще несколько секунд стоял неподвижно, переваривая услышанное, а потом вышел из-за стойки и вернулся в переулок, на облюбованное им местечко под солнцем. Стул, вот удивительно, за время его отсутствия не успели умыкнуть, и Морис вновь устроился на нем, почти мгновенно начав задремывать.

- Джон! - раздавшийся из приоткрытого окна оглушительный вопль мадам Мадлен заставил парня подскочить. - Джон, боже мой!

Ответа не было слышно, но, судя по всему, Джон мгновенно откликнулся на призыв своей спутницы - даже с улицы Морис слышал, как тот громко затопал по коридору.

- Джон, тут мышь! - крик мадам Мадлен усилился. - Иди сюда и прогони ее, пожалуйста!

Реакция не заставила себя ждать: распахнулось соседнее окно, и голос почтенного путешественника месье Дюбуа, завсегдатая гостиницы, громко посоветовал девице не мешать его послеобеденному сну.

- Извините! - почти со слезами в голосе отозвалась мадам Мадлен. - Но мышь - это… Джон, спаси меня!

Спустя минуту все утихло: очевидно, Джон исполнил возложенные на него обязанности кота и нашел способ избавиться от напугавшего девицу зверька. Тяжело вздохнув, Морис поправил шляпу. Предчувствие подсказывало ему, что эти клиенты наделают еще много шуму.