Библиотека литературы Древней Руси. Том 5 (XIII век) [Коллектив авторов] (fb2) читать онлайн

Библиотека литературы Древней Руси Том 5 (XIII век)

ЛИТЕРАТУРА ТРАГИЧЕСКОГО ВЕКА В ИСТОРИИ РОССИИ

Под 1224 годом галицкий летописец записал: «Приде неслыханая рать: безбожнии моавитяне, рекомыи татарове...» Новгородский летописец пишет о том же: «приидоша языци <народы.— Д. Л.> незнаеме, и ихь же добре никто же ясно весть, кто суть и отколе изидоша, и что язык их <что они за народ.— Д. Л.>, и коего племени суть, и что вера их; и зовут их татары, а инии глаголють таурмене, друзии же печнезе <...>»

И в самом деле, те, кого русские летописи и в первые, и в последующие века называют «татарами», не были какою-то определенной и единой национальностью. Это было государственное объединение различных кочевых племен, находившихся в стадии кочевого феодализма, объединение крайне агрессивное и подвижное, сплоченное столь же сильной жаждой захвата новых земель, как и стремлением к разрушению соседних оседлых культур.

Объединенные орды кочевых племен, которые мы в дальнейшем будем условно называть монголо-татарами, начали проявлять необычайную активность еще в начале XIII века. Их появлению в 1223—1224 годах на границах Русской земли предшествовали чрезвычайные военные успехи в Азии.

В 1207 году монголо-татары покорили Южную Сибирь, в 1211 году — Китай, затем Туркестан, Афганистан, Персию. Крупнейшие культурные очаги Средней Азии — Самарканд, Бухара, Мерв — лежали в развалинах. В 1221—1223 годах полчища монголо-татар захватили Кавказ и Закавказье и появились на границах Руси, победили русских в 1223 году в битве на Калке, а затем ушли. Однако в 1236 году они переправились через Яик, покорили Волжскую Болгарию и снова пришли на Русь, взяли Владимир и другие города, а в 1240 году овладели Киевом. На западных рубежах Руси русские вынуждены были отражать нападения шведов, ливонских и тевтонских рыцарей.

Монголо-татарское нашествие, перешедшее затем в страшное иноземное иго, когда, по словам летописца, «и хлеб во уста не идешеть от страха», нанесло жесточайший урон русской культуре и изменило развитие литературы. С середины XIII века основными жанрами русской литературы стали воинские повести, жития мучеников за веру, проповеди, призывавшие к нравственному очищению как залогу будущего освобождения. Монументализм литературного стиля, столь характерный для предшествующего периода, отныне приобретает более сдержанный, суровый и лаконичный характер.

Драматичность ситуаций, о которых повествуют литературные произведения середины и второй половины XIII века, усиливается сознанием собственной вины русских, приведшей к установлению ига: недостаток единства среди князей и недостаток твердости в сопротивлении чужеземным захватчикам.

В сущности, эти две темы присутствуют уже в неясных предчувствиях грядущей опасности, которыми была пронизана русская литература в первой трети XIII века — накануне монголо-татарского нашествия.

Русские авторы уже в XII и начале XIII века ясно понимали, что рядом с разрываемой княжескими усобицами Русью стоит наготове ее внешний враг — степные народы. Вот почему каждая из княжеских распрей заставляла русских писателей тревожиться за целостность и независимость Русской земли. Братоубийственные войны князей были опасны не только сами по себе, но были чреваты также резким внешним ослаблением страны. Назиданием русским князьям кончается «Повесть о взятии Царьграда крестоносцами в 1204 году», написанная кем-то из русских очевидцев этих событий: «И тако погыбе царство богохранимаго Костянтиняграда и земля Грьчьская въ сваде цесаревъ, еюже обладають фрязи». Иными словами, даже царство богохранимого Константинаграда — Византия погибло от свары князей. Междоусобия «князей-цесарей» представлялись несчастьем мирового порядка.

В Лаврентьевской летописи под 1227 годом мы находим обличения в «мздоимании», «граблении», «насилиях»: «Горе град Володимерь и церквии згоре 27 и дворъ блаженаго князя Костянтина и церкы згоре ту сущия святаго Михаила, юже бе украсилъ христолюбивый князь Костянтинъ. Се же наводит на ны Богъ, веля нам имети покаянье и встягнутися от грех, от блуда, и зависти, и грабленья, насилья, и от прочих злых делъ неприязнинъ. Богъ бо казнит рабы своя напастми разноличными, огнем, водою, ратью, смертью напрасною, тако бо и подобает христьяном многыми напастми и скорбьми внити в царство небесное...»

В 1218 году, меньше чем за двадцать лет до Батыева нашествия, рязанский князь Глеб Владимирович и его брат Константин пригласили к себе князей — своих ближайших родственников. Приехал родной брат Олега и Константина Изяслав Владимирович, приехали пять их двоюродных братьев со своими боярами и дворянами. Пир был летом, устроен он был за городом, в большом шатре. В разгар веселого пира Глеб и Константин обнажили мечи и вместе с заранее скрытыми у шатра половцами и воинами бросились на братьев и перебили их всех. Рязанский летописец князя Ингваря Ингоревича, описав этот пир, так обращается к этим самым рязанским князьям: «Что прия Каинъ от Бога, убивъ Авеля, брата своего <...> или вашь сродникъ оканьный Святопълкъ, избивъ братью свою?»

Обличение этого страшного злодеяния было опять-таки как бы освещено предчувствием страшной катастрофы Батыева нашествия. Рассказчик замечает про рязанского князя Ингваря: «Ингворъ же не приспе приехати к нимъ: не бе бо приспело время его». Когда же оно «приспело»?! Это время явилось с нашествием Батыя. Следовательно, писалась эта летописная повесть о сваре рязанских князей уже после национальной катастрофы.

Перу того же рязанского летописца, который описал преступление Глеба и Константина, принадлежит и первый летописный вариант «Повести о разорении Рязани Батыем» в 1237 году. Тот же рязанский летописец, что описал усобицы,— описал и гибель старой могущественной Рязани под ударами войск Батыя... Рассказ этот, принадлежащий рязанцу, читается сейчас в Новгородской первой летописи. Он был первым вариантом той замечательной «Повести о разорении Рязани Батыем», которая представляет сейчас одно из лучших произведений древней русской литературы и о котором мы будем еще говорить в дальнейшем.

Есть принципиальное различие между нашествиями половцев и нашествием Батыя. Половцев и орды Батыя не следует смешивать и рассматривать как явление одного и того же порядка. Половцы выступали то как враги, то как союзники и родичи русских князей (впрочем, только по женской линии: русские князья женились на половчанках, но русские княжны не выходили замуж за половецких ханов). В какой-то относительной мере половцы были вовлечены в круговорот княжеских распрей, становились их «внутренними участниками».

Появление орд Чингисхана, а затем Батыя было явлением совсем другого характера. Это был враг куда более страшный, чем половцы. Не случайно, что испуганные половцы в первый момент бросились к русским князьям за помощью. Они имели основание надеяться на эту помощь и не ошиблись. Русские вышли на помощь своим врагам и союзникам одновременно, так как понимали различие между половцами и монголо-татарами.

Последствия нашествия монголо-татарских орд для русской культуры были в полном смысле катастрофическими. Исчезли целые разделы ремесел, ибо монголо-татары уводили в плен прежде всего ремесленников. Исчезли города, подобно старой Рязани, и возрождать их пришлось уже на других местах.

В литературе произошло почти то же, что произошло во всей русской культуре в целом. Рукописи сгорали вместе с городами и монастырями. Многие произведения домонгольской поры исчезли совершенно (даже житие основателя Киево-Печерского монастыря Антония не сохранилось). Литература сжалась тематически, сжалась в своем трагическом и эмоциональном единстве. И это сжатие не было признаком ее ослабления. Так могло только казаться. Накопленный за предшествующие века литературный опыт не пропал даром. Мы увидим в последующем, какую огромную роль он сослужил. Он сослужил ее в пору возрождения русской культуры — непосредственно перед Куликовской битвой, когда Русь готовилась к решительной борьбе за свою независимость, и после Куликовской битвы, когда Русь испытала на себе веяния Предвозрождения. Это было как бы сжатием силы. Литература накапливала силы. Почти столетие она находилась в этом состоянии внутреннего титанического напряжения. В чем состояло это напряжение, и надлежит нам сейчас рассмотреть. Увидеть его далеко не просто.

Единство русской литературы на всем пространстве Руси от Новгорода на севере до Киева на юге и от Владимира и Ростова на северо-востоке до Галича и Волыни на юго-западе сказалось особенно отчетливо в повестях о нашествии монголо-татар, и прежде всего — в уже упоминавшихся нами в начале этой статьи повестях о Калкской битве 1223 года.

В Новгородской первой и в Лаврентьевской летописях сохранилась одна из таких повестей, и замечательно, что монголо-татары рассматриваются в ней как общие враги всех дотоле известных русским восточных народов — половцев, ясов, обезов (грузин), касогов. Жестокость нового врага подчеркивается рассказом о том, как связанных князей удавили, уложив под доски, на которые сами татары сели обедать, чтобы изобразить тем самым свое полное равнодушие к страданиям врагов.

Другой рассказ о Калкской битве читается в Ипатьевской летописи в составе «Жизнеописания Даниила Галицкого» и подчеркивает мужественное поведение Даниила, не чуявшего на себе ран в битве.

Более поздний рассказ о Калкской битве в Новгородской четвертой летописи делает ее участниками богатыря Александра Поповича и других «богатырь 70», убитых в битве.

Повести о Калкской битве объясняют поражение русских — «недоумением» русских князей, действовавших несогласованно и эгоистично. Одним из главных виновников поражения автор повести считает киевского князя Мстислава, который не помог другим русским князьям, когда обратившиеся в бегство половцы «потъпташа бежаще станы русскыхъ князь».

Во всех повестях о Калкской битве говорится о том, что поражение русских явилось следствием недостатка единства русских князей и свидетельствуется появлением врагов «из невести». Последнее не менее важно, чем первое. С точки зрения книжных людей Древней Руси, враждебность таинственна и непонятна. Враги находят на Русь из «страны незнаемой». Напротив того, мир добрый — это мир, хорошо известный, мир упорядоченного строя, мир законного престолонаследия и взаимной уступчивости князей.

Поэтому междоусобицы князей сами являются следствием отсутствия порядка в общественной жизни и открывают ворота на Русскую землю неведомым народам. Вражда князей — предвестие враждебного завоевания, само же враждебное вторжение неведомых народов — вестник конца мира.

Одержав победу над соединенными силами половцев и русских, монголо-татары, как мы уже говорили, удалились и вновь появились под предводительством хана Батыя в 1237 году. Это второе пришествие неведомых и жестоких врагов было куда более ужасно.

В первом из княжеств, подвергшемся страшному разгрому ордами Батыя, было создано и наиболее значительное произведение об этом нашествии — цикл повестей, связанный с иконой Николы, находившейся в момент нашествия в небольшом рязанском городе Заразске (с XVII в. Зарайске).

Нашествие Батыя застигло Рязанское княжество в тот момент, когда, казалось бы, приумолкли усобицы рязанских князей, когда сгладились и отношения Рязани с соседним Владимирским княжеством. На рязанском столе сидел Юрий Ингоревич, шесть лет пробывший в заключении во Владимире при Всеволоде Юрьевиче, но уже давно отпущенный его сыном Юрием Всеволодовичем. Он был чист от обвинений в интригах против своих же младших рязанских князей и ничем не нарушил за последние годы добрых отношений с соседним Владимирским княжеством. Но ни владимирские, ни черниговские князья не пришли ему на помощь, когда войска Батыя подошли к пределам Руси и вторглись в Рязанское княжество. Положение на Руси было почти то же, что и при авторе «Слова о полку Игореве», с тем только различием, что теперь последствия разъединения оказались во сто крат тяжелее. Сильнейший князь северо-восточной Руси — Юрий Всеволодович Владимирский,— сын того самого великого князя владимирского Всеволода, обращаясь к которому за помощью, автор «Слова о полку Игореве» писал, что он может «Волгу веслы раскропити, а Донъ шеломы выльяти», не внял мольбам рязанских князей, не пошел им на помощь.

Монголо-татары страшной лавиной прошли по Руси, и не к кому было уже обращаться с укорами и призывами к прекращению усобиц. Эти призывы вновь раздались позже, спустя полтора столетия. И тогда вновь зазвучала публицистическая лирика «Слова о полку Игореве» в «Задонщине» и в «Сказании о Мамаевом побоище». Теперь же на разоренной Рязанской земле создался цикл произведений, в котором упреки князьям за их «недоумение» (неразумие) были умерены похвалой им и всему прошлому Рязанской земли, а публицистическая направленность повествования смешалась с плачем о погибших. Но никогда до того ни одно произведение не было исполнено такой веры в моральную силу русских бойцов, в их удаль, отвагу, стойкость и преданность родине, как тот единственный цикл, который сохранился от всей, очевидно немалой, рязанской литературы. Созданный на пепелище, он сохранил тем не менее тот великолепный «пошиб» письма и точность стилистического чекана, по которым опознается не только личная одаренность, но и принадлежность целой группы авторов, работавшей над его созданием, к высокой школе мастерства.

Речь идет о своеобразном своде различных произведений, составлявшемся и разновременно пополнявшемся в течение нескольких веков при церкви Николы в Заразске. Здесь, в составе этого свода, многократно переписывавшегося и расходившегося по всей Руси во множестве списков, читаются «Повесть о иконе Николы Заразского», Родословие служителей Николы, из поколения в поколение вплоть до XVII века отправлявших церковные службы в заразской церкви Николы, знаменитая «Повесть о разорении Рязани Батыем» — одно из лучших произведений древнерусской литературы, завершающееся Похвалой роду рязанских князей, и «Коломенское чудо» — рассказ о чуде от иконы Николы, произошедшем значительно позднее — в 1522—1531 годы.

В основе первой повести лежит распространенный сюжет о чудесном переходе христианской святыни из одной страны в другую в результате угрозы завоевания или Божественного покровительства новому местопребыванию именно этой святыни. Древнейший обзор такого рода сюжетов о переносе святыни принадлежит автору одной из переработок рязанского свода в первой половине XVII века. Называется этот обзор: «О таковых же преславных чудесах и знамении и прехождении от места на место, от страны во страну и от града во град в Божественном писании в различных повестях много о святых иконах повествуют <...>» Давая затем едва ли не самый полный список всех повестей на тот же сюжет — перенесения святынь с места на место,— автор этой статьи рассматривает повесть как пример традиционного жизненного положения: так, по его мнению, всегда бывает перед «казнию Божиею».

В повести о перенесении иконы Николы из Корсуни в Рязанскую землю больше жизненной, исторической правды, чем может показаться с первого взгляда. В форму «чуда» в ней облечено жизненно реальное, историческое содержание. И далеко не случайными оказываются в ней многие детали.

Почему же, в самом деле, так настойчиво «гнал» Никола своего служителя со своею иконою из Корсуни, почему выбрал для своего нового местопребывания именно Рязань? Гнал служителя, конечно, не Никола,— гнали половцы, пришедшие в движение после Калкского поражения, вспугнутые монголо-татарами, наполнившими причерноморские степи и отрезавшими Корсунь от Руси. Никола «запрещает» своему служителю идти через опасные половецкие степи и указывает ему путь вокруг Европы через Рижский залив, Кесь и Новгород на Рязань. Рязанское княжество не случайно также было выбрано для нового места пребывания иконы Николы. Русское население на берегах Черного моря издавна было связано с Черниговским и Рязанским княжествами. Тесные связи Рязани с Причерноморьем определялись вхождением Чернигова и Муромо-Рязанской земли в единое владение Святослава Ярославича. Правнук Святослава Ярославича новгород-северский князь Игорь Святославич в своем знаменитом неудачном походе на половцев ставил себе целью достигнуть далекой Тмутаракани на Таманском полуострове. Русское население было довольно обильным и в Тмутаракани и в Корсуни еще в XIII веке. Впрочем, в первой половине XIII века эти древние связи настолько ослабели, что служитель иконы, отказываясь выполнять требование Николы идти в Рязанскую землю, мог сослаться на свое незнание этой земли.

Вторая повесть рязанского свода — о разорении Рязани Батыем — и наиболее значительна по размерам, и наиболее ценна в литературном отношении. Это типичная воинская повесть — одно из лучших произведений древней русской литературы. В ней нет открытого вымысла, но есть уже художественное обобщение, приведшее к некоторому искажению исторических событий — искажению, которое было вызвано тем, что в народной памяти ко времени написания повести сложились уже свои представления о гибели независимости Руси.

Когда, явившись на пограничную со степью реку Зоронеж, Батый прислал к рязанским князьям «послов бездельных» с требованием уплатить «во всем десятину», рязанский князь Юрий Ингоревич созывает на совещание князей Рязанской земли. В этом совещании по повести принимают участие живые и мертвые... Многих из созываемых Юрием князей к 1237 году уже не было в живых: Давыд Муромский умер в 1228 году, Всеволод Пронский — отец кир Михаила Пронского, упоминаемого в дальнейшем,— умер еще раньше, в 1208 году. Сзывает Юрий и Олега Красного, и Глеба Коломенского (последний, впрочем, упоминается не во всех списках и по летописи не известен). Родственные отношения всех этих князей эпически сближены, все они сделаны братьями. В последовавшей затем битве все эти князья гибнут, хотя об Олеге Красном (на самом деле не брате, а племяннике Юрия) известно, что он пробыл в плену у Батыя до 1252 года и умер в 1258 году. Это соединение всех рязанских князей — живых и мертвых — в единое братское войско, затем гибнущее в битве с Батыем, вызывает в памяти эпические предания о гибели богатырей на Калке, записанные в поздних летописях XV—XVI веков. Там также были соединены «храбры» разных времен и разных князей (Добрыня — современник Владимира I и Александр Попович — современник Липицкой битвы 1212 г.). И здесь и там перед нами, следовательно, результат общего им обоим эпического осмысления Батыева погрома как общей круговой чаши для всех русских «храбров». Образ общей смертной чаши много раз как рефрен настойчиво повторяется в повести. О смертной чаше, испить которую пришел перед битвой черед князьям и дружине, говорят перед боем князья; он развивается в образ боя-пира; им подчеркивается равенство всех: «...И не оста во граде ни един живых,— говорится о Рязани,— вси равно умроша и едину чашу смертную пиша. Несть бо ту ни стонюща, ни плачуща: и ни отцу и матери о чадех, или чадом о отци и матери, ни брату о брате, ни ближнему роду, но вси вкупе мертви лежаща».

Круговая общая чаша смерти для тех, кто не признавал равенства в политической жизни, кто стремился к обособлению и междоусобной вражде,— такова доля русских князей. Согласно воззрениям Древней Руси за «неустроение сущих властей» страдает весь народ: «...Отья Господь у нас силу, а недоумение, и грозу, и страх, и трепет вложи в нас за грехы наша»— такова основная мысль исторической литературы XIII века.

Чинное, неторопливое и, одновременно, лаконичное изложение событий в «Повести о разорении Рязани Батыем» исполнено сознанием значительности всего совершающегося. Детали интересуют автора только в тех случаях, когда они о чем-то свидетельствуют. Во всем остальном динамичность повествования лишена суетного внимания к мелочам. Монументальность повести производит тем большее впечатление, что сама повесть относительно невелика. Все рассказываемое в ней «объемно», события крупны и значительны, но рассказ скуп и краток.

Создавалась повесть как свод и сама входила в еще больший по размерам свод рязанских повестей, где заняла центральное место.

В своем наикратчайшем виде повесть читается как своего рода выдержка из рязанского летописания Ингваря Ингоревича, попавшая в Новгородскую первую летопись XIII века. Мы уже об этом говорили выше. Затем она стала обрастать легендами по мере того, как детали событий утрачивались в памяти. Уже в XIV веке повесть была дополнена словами плача Ингваря Ингоревича, а в XV веке в повесть была включена замечательная историческая песнь о Евпатии Коловрате. Сама повесть дошла до нас во многих списках, из которых древнейший — не ранее XVI века. Но движение повести можно проследить по отражениям ее в различных московских исторических повестях — о нашествии Тохтамыша, в «Слове» о Дмитрии Ивановиче Донском, в «Задонщине» и в «Сказании о Мамаевом побоище».

Однако публицистическая нота в «Повести о разорении Рязани Батыем» выражена значительно слабее, чем, скажем, в «Слове о полку Игореве». Автор «Слова» имел возможность обращаться к живым князьям — своим современникам, он звал их к единению перед угрозой грядущей опасности утраты независимости Руси. Автор же «Повести о разорении Рязани» стоял уже перед лицом совершившегося. Он обращался к мертвым князьям, уже испившим общую смертную чашу и тем как бы искупившим своею кровью, пролитой за Русскую землю, преступления усобиц. И это различие особенно отчетливо выступает в Похвале роду рязанских князей.

С точки зрения литературной отделки, тонкости литературного рисунка — Похвала эта своего рода образцовое произведение, «шедевр», какой средневековые ремесленники обязаны были выполнить перед вступлением в цех для доказательства своего мастерства. Ее сжатость, отточенность формулировок, ритм синтаксических оборотов, напоминающий повторяемость орнаментальных мотивов, позволяют сравнивать ее с произведениями столь развитого на Рязани ювелирного искусства. Стилистическая выделка этой краткой Похвалы доведена до медальонной чеканности. Только при внимательном наблюдении можно заметить некоторые швы и спайки, допущенные в этом поразительном по законченности групповом портрете рязанских князей: «плоти угодие не творяще», но и «на пированье тщивы», «взором грозны», но и «сердцем легкы».

И вместе с тем, несмотря на всю идеализированность и обобщенность этого группового портрета, мы узнаем в нем все же именно рязанских князей. «К бояром ласковы», «до осподарьских потех охочи», «на пированье тщивы»: так писать нельзя было, скажем, о князьях владимирских, упорно и сурово боровшихся со своим боярством. Напротив, беспокойные, своевольные и «резвые» на походы, потехи и пиры (и скорые на кровопролитие — именно на этих пирах),— рязанские князья как нельзя более подходили к этим чертам их характеристики. Не случайно автор похвалы фантастически и неправильно возводит их происхождение к Святославу Ольговичу Черниговскому. «Хороброе Ольгово гнездо» черниговских князей имело много общих черт с гнездом князей рязанских.

Этот идеализированный портрет рязанских князей мог создаться только в такую эпоху, когда ушла в прошлое и была смыта кровью, пролитой за родину, память о многих преступлениях одной из самых беспокойных, воинственных и непокорных ветвей рода Владимира Святославича Киевского.

Вот почему, прочтя эту похвалу роду рязанских князей, мы тут только начинаем понимать всю святость для ее автора земли-родины, которая, впитав в себя пролитую за нее кровь храбрых, хотя и безрассудных, рязанских князей, так начисто смогла их освободить от всех возможных укоров за ужасы феодальных раздоров. Мы живо чувствуем в этой похвале роду рязанских князей тоску ее автора по былой независимости родины, по ее былой славе и могуществу. Эта похвала роду рязанских князей обращена не к Олегу Владимировичу, «сроднику» знаменитого Олега «Гориславича» и братоубийцы Святополка Окаянного, и не к какому-либо другому из рязанских князей — она обращена к рязанским князьям как к представителям родины. Именно о ней — о родине — думает автор, о ее чести и могуществе, когда говорит о рязанских князьях, что они были «к приеждим приветливы», «к посолником величавы», «ратным <врагам.— Д. Л.> во бранех страшениа ивляшеся, многие враги, востающи на них, побежаша, и во всех странах славна имя имяша». В этих и во многих других местах похвалы рязанские князья рассматриваются как представители Русской земли, и именно ее чести, славе, силе и независимости и воздает похвалу автор. С этой точки зрения, похвала эта близко связана — и общим настроением скорби о былой независимости родины, и общей формой ритмически организованной похвалы — с другим замечательным произведением того же времени — со «Словом о погибели Русской земли».

«Слово о погибели...» прославляет и оплакивает Русскую землю, какой она была до поражения русских. Это плач и слава одновременно, но в отличие от Похвалы роду рязанских князей оно посвящено не только русским князьям, но и всей Русской земле — ее былой красоте и богатству.

В науке существуют две точки зрения на этот поэтический памятник: согласно одной «Слово о погибели» — своеобразное введение к «Житию Александра Невского», согласно другой — это самостоятельное произведение, но, по-видимому, правы обе стороны. Мы видели, что произведения часто строились как своды других, предшествовавших произведений. «Слово о погибели» в обоих сохранившихся списках предшествует одной из редакций «Жития Александра Невского», следовательно, оно фактически служило предисловием, но было ли оно с самого начала написано как предисловие — это сомнительно. Скорее всего,оно, как и Похвала роду рязанских князей, было включено в состав того свода произведений, которыми стало обрастать «Житие Александра Невского».

Постоянные вставки в предшествующие произведения, соединение различных повестей в единый свод показывает, что историзм русской литературы этого времени вынуждал к открытой форме. Интерес к истории был так силен, что превозмогал потребность в законченности и цельности повествования. Произведение на историческую тему получало продолжение, росло вместе с развитием самой истории, как бы следовало за событиями по пятам. Как и летописи, исторические повести все время устремлялись к настоящему — настоящему, постоянно отодвигавшемуся и поэтому вынуждавшему переписчиков и разного рода других книжников дополнять своих предшественников собственными продолжениями. Даже самые даты, которые имеются в «Повести о разорении Рязани Батыем» и в предшествующей ей «Повести о перенесении иконы Николы в Рязанские пределы», показывают тяготение литературы XIII века к летописной форме. Летопись стала ведущим жанром. Летопись не только сохраняла память о прошлом, но служила осознанию настоящего. Историческое повествование становилось общенародным делом, способствуя динамизации стиля монументального историзма, который был так характерен для древней русской литературы особенно в первые века ее существования.

Киевское и владимирское летописание прекратилось, ибо в развалинах лежали и самые города, зато два центра летописания развивались особенно усиленно — это Новгород и Ростов. Первый взял на себя главные трудности в защите северо-западных границ, второй в XIII веке возглавлял внутреннее сопротивление чужеземным захватчикам и стал центром первого против них восстания 1262 года.

Замечательная повесть о взятии Владимира войсками Батыя, читающаяся сейчас в Лаврентьевской летописи, была составлена, по предположениям А. Н. Насонова, именно в Ростове, хотя главным героем ее сделан владимирский князь Юрий Всеволодович.

Повесть не первоначальна, она составлена по различным источникам — один из которых ростовский, а другой, может быть, принадлежит перу спасшегося от гибели владимирца. Вот почему рассказ о взятии Владимира войсками Батыя читается с многочисленными дублировками: дважды гибнет князь, дважды умирает епископ. Но картина мужественной обороны и жестокого истребления населения дана в этом рассказе с потрясающей силой.

Ростовское летописание было явно связано с ростовской княгиней Марьей — вдовой погибшего в борьбе с татарами ростовского князя Василька Константиновича и дочерью замученного в 1246 году в Орде черниговского князя Михаила Всеволодовича. Вот почему ростовское летописание Марьи не носит только личный характер, связанный с ее семейными интересами, но поднимает большие общественные вопросы своего времени и приветствует восстание против монголо-татар: «Избави Богъ от лютаго томленья бесурьменьскаго люди Ростовьския земля: вложи ярость въ сердца крестьяномъ, не терпяще насилья поганыхъ, изволиша вечь, и выгнаша из городовъ, из Ростова, из Володимеря, ис Суждаля, изъ Ярославля».

Движение против монголо-татар, поднятое и руководимое из Ростова, было подлинно народным, Однако нельзя не видеть, что борьба за независимость находила себе сочувствие и в княжеской среде.

Ростовский свод, составленный после того, как начались восстания, весь проникнут идеей необходимости крепко стоять за веру и независимость родины. Именно эта идея определила собой и содержание, и форму летописи. Летопись Марьи соединяет в своем составе ряд рассказов о мученической кончине русских князей, отказавшихся от всяких компромиссов со своими завоевателями. Рассказы эти резко выделяются и своим объемом, и своим стилем в ростовском летописании Марьи. Враги много «нудили» Василька Константиновича стать на их сторону, «быти въ их воле и воевати с ними», но Василько не покорился их «безаконью», остался верен родине и был убит. Так же точно остался верен родине великий князь Юрий. Монголо-татары присылали к нему послов, предлагая мир, но Юрий предпочел славную брань постыдному миру. Не поклонился огню и болванам (идолам) в ханской ставке и князь Михаил Черниговский, убитый в Орде в 1246 году. Мученически умер и рязанский князь Роман. Враги заткнули ему рот, резали по суставам; с уже мертвого князя враги содрали кожу на голове, а голову отрубили и воткнули на копье. Роман — «новый мученик», описание его кончины сопровождается горячим обращением к русским князьям следовать его примеру: «О възлюблении князи русскии, не прелщаитеся пустошною и прелестною славою света сего, еже хужьши паучины <слабее паутины.— Д. Л.> есть и яко стень <тень.— Д. Л.> мимо идеть; не принесосте бо на светъ сей ничто же, ниже отнести можете» и т. д. Князь Роман ставится в пример русским князьям: мученичеством он приобрел себе царство небесное вместе со «сродникомъ своимъ Михаилом <Черниговским>». Литературный образец всех этих некрологов князей-мучеников отыскивается отчасти в «Житии Бориса и Глеба». Культ этих святых братьев-мучеников широко поддерживался княгиней Марьей, назвавшей даже в честь их своих сыновей Борисом и Глебом. «Житие Бориса и Глеба» оказало влияние и на составленное при ней житие ее отца — Михаила Черниговского. Все позднейшие рассказы о князьях, замученных монголо-татарами, в той или иной степени подвергались воздействию «Жития Михаила Черниговского» и других житийно-некрологических статей летописного свода Марьи. Но вместо князя-преступника — Святополка Окаянного — в них выступают в роли мучителей чужеземные враги, и мученичество князей становится мученичеством за независимость родины.

Идея свода княгини Марьи не была идеей чисто политической. Свод был лишен ясной исторической концепции. Он ставил себе по преимуществу нравоучительную цель. Борьба с чужеземным игом воспринималась прежде всего как нравственно-религиозная. Вот почему свод княгини Марьи так легко превращался в собрание некрологов, выдвигая идеалы княжеской жизни в мученичестве за веру. Но и такая задача в условиях, когда все было полно ужасом перед чужеземными захватчиками, когда, по словам летописца, и хлеб не шел в рот от страха, имела большое значение, воспитывая стойкость и непримиримость, вселяя уверенность, что внешней силе завоевателя можно противопоставить силу духа.

Мученичество и смерть мирили народ с теми из князей, которые сопротивлялись завоевателям. Вот почему и владимирский князь Юрий (Георгий. «Юрий» — сокращение имени «Георгий» через ряд промежуточных форм — «Гюргий», «Гюрий») Всеволодович, погибший в битве с монголо-татарами, который далеко не был идеальным князем, подвергся идеализации в народной легенде о невидимом граде Китеже. Об отказе Юрия (Георгия) Всеволодовича прийти на помощь рязанским князьям зло говорит «Повесть о разорении Рязани Батыем»: «Князь великий Георгий Всеволодович Владимерьской сам не пошел и на помощь не послал, хотя о собе сам сотворити брань з Батыем». Кроме того, Юрий известен длительной борьбой за наследие его отца Всеволода Большое Гнездо со своими братьями — Константином и Ярославом. Замечательный исследователь русского летописания А. Н. Насонов пишет о переработанном тексте «Повести о взятии Батыем Владимира» в Лаврентьевской летописи: «Переработка делалась с целью показать читателю братское единение князей, дать образцы княжеского согласия и взаимной любви. В редакции Лаврентьевской летописи вражда, длившаяся с 1211 по 1216 г., почти полностью замалчивалась» (Насонов А. Н. История русского летописания. XI — начало XVIII века. М., 1969, с. 193.). При этом всячески идеализировался Юрий. Так, например, Юрий и Ярослав, приехав во Владимир по смерти Константина, будто бы плакали по нем «плачем вельим, акы по отци и по брате любимем, понеже вси имеяхуть и́ <его.— Д. Л.> въ отца место». Имелась в Лаврентьевской летописи и подробная характеристика-некролог Юрию под 1239 годом.

Идеализация князей, павших в борьбе с врагами Русской земли, не была единичной особенностью Лаврентьевской летописи. Мы видели такую же идеализацию в «Повести о разорении Рязани Батыем» и в Похвале роду рязанских князей. В известной мере она была даже общенародной. И это легко показать на той же истории с владимирским великим князем Юрием.

Дело в том, что героем древнейшей основы Китежской легенды сделан именно Юрий. Его гибель в неравном бою послужила основой в разное время возникавших и переделывавшихся и так или иначе отражавшихся в письменности рассказов о том, что есть такие места, куда не проникли враги и куда может попасть только чистый сердцем человек, внутренне не причастный злу и не вступивший в союз с врагами. Сделать главным героем такой легенды Юрия могла только всеобщая вера в то, что Юрий не запятнал себя ни в чем своим прежним поведением.

В том, что народные легенды о Юрии возникали очень рано и что какие-то первоначальные версии Китежской легенды существовали уже в XIII веке, убеждает один сравнительно короткий текст Новгородской первой летописи, древнейшая рукопись которой относится к XIII веку. Согласно этой летописи, Юрий бежал в сторону Ярославля и о смерти его существуют разные рассказы: «...Бог же весть како скончася: много бо глаголють о немь инии». Не приходится сомневаться, что из этих народных рассказов и выросла знаменитая Китежская легенда, согласно которой, потерпев поражение в битве на Сити, Юрий с остатками своего войска очутился в невидимом граде Китеже. Моральное значение этой легенды верно почувствовал в конце XIX века Н. А. Римский-Корсаков, сделав ее сюжетной основой своей оперы «Сказание о невидимом граде Китеже и деве Февронии». Жизнь Февронии относится к совсем иной эпохе, но и в ней есть та моральная основа, которая позволила Н. А. Римскому-Корсакову и либреттисту оперы В. И. Бельскому соединить обе легенды в один музыкальный рассказ: вышедшая из крестьянской среды муромская княгиня Феврония не уступает преследованиям спесивых боярских жен и уходит из Мурома, уводя с собой своего князя и оставив в Муроме все земные блага.

Представление о существовании невидимого, избегнувшего завоевания, безгрешного града или даже целой страны, существовало во все века народного угнетения и способствовало впоследствии переработкам этих представлений в легендах о счастливом Беловодском царстве (Чистов К. В. Русские народные социально-утопические легенды. М., 1967, с. 239—290).

* * *

По какому пути могло бы пойти развитие русской литературы в XIII веке, если бы Русь не была захвачена монголо-татарами, отчасти показывает Ипатьевская летопись,— вернее, лежащие в ее основе галицко-волынские произведения XIII века.

Монголо-татарское нашествие мало отразилось на положении юго-западной Руси. Она сохранила некоторую самостоятельность, свободу общения с Византией и западными странами. Литературное развитие продолжалось в Галицко-Волынской Руси по предустановленному пути. Путь этот вел к развитию личностного начала в литературе и к появлению обширного связного исторического повествования. То и другое нашло свое выражение в создании жизнеописаний галицких и волынских князей,— жизнеописаний пышных, подробных и в той или иной мере светских.

Список Ипатьевской летописи относится к середине XV века. Он был переписан, как предполагал А. Н. Насонов, с летописи, составленной в Турово-Пинском княжестве на основе, с одной стороны, Киевского летописного свода, доведенного до 1200 года, а с другой — своеобразных жизнеописаний галицких и волынских князей.

Первая часть Галицко-Волынского раздела Ипатьевской летописи после 1200 года, на котором кончалась Киевская летопись Рюрика Ростиславича, может быть с полным правом названа «Жизнеописанием Даниила Галицкого». Жизнеописание это носит своеобразную, не привычную для предшествующего периода форму связного биографического повествования. Замечательно, что в нем, как отметил еще Н. М. Карамзин, не было обязательной для большинства летописей хронологической канвы, дат описываемых событий. Указания «в лето 6712» или «в лето 6713» и т. д. были вставлены значительно позднее, по-видимому, самим книжником, писавшим Ипатьевский список, так как в другом списке той же Турово-Пинской летописи — Хлебниковском — даты эти отсутствуют. Сами даты, вставляемые позднейшим летописцем, не заслуживают доверия. Первая же дата Галицко-Волынских известий представляет собой неверный домысел позднейшего летописца. В самом деле, Галицко-Волынское летописание, первую часть которого составляло «Жизнеописание князя Даниила Галицкого», было механически присоединено к Киевскому своду 1200 года. Последнею датою Киевского свода был 1200 год, поэтому в качестве первой даты для следующего за Киевским сводом изложения составитель Ипатьевского списка взял 1201 год, обозначив им смерть Романа Галицкого. Между тем польские источники называют иную, и при этом совершенно точную дату смерти Романа — 19 июня 1205 года. Как можно думать на основании внимательного анализа текста, первоначальная последовательность рассказа устанавливалась исключительно связующими фразами вроде следующих: «времени же минувши», «по тех же летех» и т. д. Жизнеописатель то забегал в своем рассказе вперед, то упоминал о событиях более ранних, не разбивая свое повествование никакими хронологическими рамками.

Автор называет свое произведение «хронографом», и действительно литературная манера автора теснее всего примыкает к типу византийских хронографов, связно описывавших историю царствований византийских императоров.

«Жизнеописание Даниила Романовича Галицкого», как литературное произведение, целиком посвящено прославлению его и его деда. Отец Даниила — Роман — был храбрым воином. Его выразительная характеристика помещена в начале жизнеописания Даниила. Сам Даниил был «дерзъ и храборъ, от главы и до ногу его не бе на немь порока». Даниил, «спешаше и тосняшеся на войну», стремился углубиться в землю врага и обогатиться полоном и добычей. Его деяния сравниваются с деяниями Святослава Храброго и Владимира Святого. Даниил был первым русским князем, повоевавшим «землю Чешскую»; никто, кроме Владимира Святого, не входил «толь глубоко» в Польскую землю. Он «измлада» не давал себе покоя в борьбе с внешними врагами Руси. Его войско одним своим видом вызывало удивление иноземцев. Стоит в этом отношении обратить внимание на парад русских войск, описание которого попало в Ипатьевский список под 1251 годом. Здесь описывается сбруя лошадей, светлые латы и оружие воинов, а главное — удивительный наряд самого Даниила: сапоги зеленой кожи и золотые плоские кружева, которыми был обшит его кожух из греческой кожи.

Автор жизнеописания подробно следит за деятельностью своего князя, дает развернутые картины его городского строительства, всюду подчеркивая любовь к нему населения. Жители Галича устремляются к нему, как дети к отцу, как пчелы к матке, как жаждущие воды к источнику. Подробно приводит автор жизнеописания речи Даниила, полные высокого рыцарского представления о чести воина и чести родины, многие из которых представляют собой образцы высокого ораторского искусства. Автор следит за ратными подвигами Даниила, описывает его участие в боевых схватках. Не раз обнажает меч Даниил, не раз ломает свое копье (т. е. лично начинает битву), не раз оказывается на волосок от смерти. В сражении на Калке Даниил в пылу битвы «не чуял» на себе ран, и только вода, которую он выпил, заставила его почувствовать их боль. Другой раз конь вынес его из смертельной опасности, конец вражеского меча успел отхватить кусок шерсти на «стегне» у коня.

Как в личном летописце (автобиографии) Владимира Мономаха, жизнеописатель Даниила рассказывает не только о его ратных трудах, но ведет счет и его «трудам» на «ловех» (охотах). Автор скорбит об унижении Даниила в ханской ставке, радуется его успехам, отмечает его болезни и т. д. В тоне резкого раздражения говорит автор о врагах Даниила — боярах. Одного из них, Жирослава, он называет «льстивым», он «лукавый льстець», его язык «лъжею питашеся». Устами Даниила автор проклинает Жирослава в самых патетических выражениях: «Проклят ты буди, стоня и трясыся на земли... да не будеть ему пристанъка во всихъ земляхъ, и рускихъ и во угорьскыхъ <венгерских.— Д. Л.>, и ни в ких же странахъ, да ходить шатаяся во странахъ, желание брашна <еды> да будеть ему, вина же и олу поскуду да будеть ему, и да будеть дворъ его пустъ и в селе его не будеть живущаго <...>» Автор сатирически изображает бояр. У льстивого боярина Семьюнка лицо было красное, как у лисицы. Боярин Доброслав, когда ехал на коне, то в гордости не смотрел на землю. Малодушные изменники бояре, которые вынуждены были сдать Галич Даниилу, выходят к нему со слезами на глазах, с осклабленными лицами,облизывая губы. Автор описывает, как подлые заговорщики, «сидя в думе» и совещаясь, как бы убить Даниила, были испуганы его братом Васильком. Молодой Василек вышел к ним и обнажил на одного из слуг «мечь свой играя», а у другого, играя же, вырвал щит. Заговорщики, решив, что они открыты, бежали, подобно Святополку Окаянному. Автор описывает, как бояре оскорбляли Даниила, как один из них на пиру выплеснул чашу вина ему в лицо и т. д.

Таким образом, автор жиэнеописания Даниила ставил себе задачи не только прославления Даниила, но и пропаганды сильной княжеской власти и необходимости борьбы с боярством.

В отличие от стиля Владимиро-Суздальского летописания стиль жизнеописания Даниила в основном светский, в нем мало церковного. Автор жизнеописания — начитанный дружинник, скорее всего — это печатник князя Кирилл, ставший затем митрополитом, или кто-то из его окружения. Он пользуется песнями об отце Даниила — Романе, упоминает «песнь славну», которую пели Даниилу и Васильку при возвращении из похода на ятвягов. Отзвуки какой-то половецкой песни на тему о любви к родине содержит самое начало жизнеописания. Поэтической темой этой песни пленялись впоследствии не раз русские поэты: это песнь о степной траве «евшан» (полыни), запах которой заставил хана Отрока вернуться на родину. К фольклору, а также, отчасти, к византийской хронографии восходит в жизнеописании широкое пользование эпитетами: «борзый конь», «острый меч», «светлое оружие» и мн. др.

Установленное академиком А. С. Орловым (Орлов А. С. К вопросу об Ипатъевской летописи.— «Известия Отделения русского языка и словесности АН СССР», т. XXXI, 1926, с. 93 и сл.) влияние компилятивного хронографа на Галицкую летопись имеет важное принципиальное значение. Княжеская власть стремилась найти опору своему возрастающему значению в византийской культуре. В Галицкой Руси это византийское влияние облегчалось при Данииле еще и тем, что Галиция имела общие с Византией границы по Дунаю и издавна находилась с нею в союзных отношениях. Сильные князья стремятся подражать византийским императорам и вводят у себя придворную хронографию, отчасти сходную с византийской. В Византии был распространен обычай, по которому император назначал при жизни историографа, в обязанность которого входило составлять жизнеописание своего монарха. Император сам следил за работой такого историографа. Этот последний свободно пользовался его архивами, записывал многое с его слов и заканчивал свою работу уже после смерти императора. Но жизнеописание Даниила прервалось до его смерти в 1264 году — где-то около 1255—1256 годов. Поводом к составлению жизнеописания Даниила могло быть получение им в 1255 году от римского папы титула короля. Настойчивость, с какою восхваляется могущество Романа и Даниила, должны были утвердить закон-ность титула «короля», даже в глазах тех, кто не признавал права папы даровать титул «короля» русским князьям.

Можно предполагать, что подобные же жизнеописакия были составлены в Галицко-Волынской Руси для Владимира Васильковича, Мстислава Даниловича и Льва Даниловича. Все они читаются в Ипатьевской летописи и показывают, как утвердилась в юго-западной Руси новая манера исторического повествования. Особенно интересно жизнеописание Владимира Васильковича с подробным и красочным рассказом о его смерти и предсмертной политике его, завещание и заключительная похвала, в которой автор использовал слово митрополита Илариона «О Законе и Благодати», стремясь словами Илариона восхвалить его просветительскую деятельность среди вновь крещеных народов.

Галицко-Волынская летопись поразительна по энергии повествования. Меньше одной страницы посвящено в ней описанию взятия Киева ордами Батыя, но что за слова отобраны, какая монументальная картина разворачивается перед нами! Кратко изложенное описание все-таки дает яркое представление о грандиозности и трагичности происшедшего. Слова летописи приобретают былинный строй:

«Приде Батый Кыеву в силе тяжьце, многомь множьствомь силы своей, и окружи град и остолпи сила татарьская, и бысть град во обьдержаньи велице. И бе Батый у города и отроци обседяху град, и не бе слышати от гласа скрипания телегъ его, множества ревения вельблудъ его, и рьжания от гласа стадъ конь его. И бе исполнена земля руская ратныхъ <...>»

Не менее поразителен плач летописца и всех окружающих по поводу унижения Даниила в ставке Батыя (под 1250 г.). Само это унижение описано почти как драматическая сцена с диалогом между князем и ханом, с указанием жестов и движений: «...и поклонися по обычаю ихъ, и вниде во вежю его...» Описав, как Даниил выпил «черное молоко» — «кумуз» (кумыс), летописец замечает, что на приеме у ханши Даниил пил уже присланное ему Батыем вино, и пишет: «О, злее зла честь татарьская!» И далее оплакивает унижение своего князя.

Светское «Жизнеописание Даниила Галицкого» послужило образцом для церковного «Жития Александра Невского». И именно это облегчило автору «Жития Александра Невского» задачу создания нового типа церковного жития святого-полководца. «Житие...» было, по-видимому, составлено в том же кругу книжников, ибо «печатник» Даниила — Кирилл — стал митрополитом Кириллом, переехавшим на северо-восток и помогавшим Александру. Он сам, этот Кирилл, или кто-то из его окружения составил оба жизнеописания — и Даниила, и Александра. В этом убеждает множество стилизованных и лексических совпадений (См. подробнее: Лихачев Д. С. Галицкая литературная традиция в «Житии Александра Невского».— Труды Отдела древнерусской литературы, т. V. М.— Л., 1947, с. 36—56.). Среди других образцов для «Жития Александра» были «Александрия», «Повесть о разорении Иерусалима» Иосифа Флавия, «Повесть о Троянском пленении», «Летописец вкратце» патриарха Никифора, «Девгениево деяние» и мн. др. Александр Невский сравнивается в житии с Александром Македонским, Ахиллесом, Девгением Акритом, императором Веспасианом, Иосифом Прекрасным, Самсоном, Давидом, Моисеем, Иисусом Навином. Его деяния и он сам вставлены в величественную раму мировой истории. Сам Александр Невский как бы сознает свою мировую роль и, отвечая папе римскому на предложение принять его учение, отвечает: «Отъ Адама до потопа, от патопа до разделения языкъ, от разьмешениа языкъ до начяла Авраамля, от Авраама до проитиа Иисраиля сквозе море, от исхода сыновъ Исраилевъ до умертвия Давыда царя, от начала царства Соломоня до Августа и до Христова рожества, от рожества Христова до страсти и воскресения, от въскресения же его и на небеса възшествиа и до царства Константинова, от начала царства Константинова до перваго збора и седмаго — си вся добре съведаемь, а от вас учения не приемлем».

Как и в «Повести о разорении Рязани Батыем», в «Житии Александра Невского» рассказывается о героизме простых ратников — о шести «храбрых и сильных мужах», которые совершали подвиги в битве на Неве.

Заканчивается «Житие...» описанием народного горя при известии о смерти Александра. Люди рыдали так, что и «земли потрястися». Александр сравнивается с зашедшим солнцем.

Перед нами яркая вспышка того исторического и «космического» монументализма, который был так характерен для домонгольской литературы.

* * *

Заключая свой рассказ о нашествии Батыя, новгородский летописец замечает: «Усобная же рать бываеть от сважения дьяволя». Это не случайно. В период монголо-татарского ига особое значение приобрели церковные проповеди с моральными наставлениями пастве или отдельным лицам — по преимуществу князьям. Вражеские нашествия и стихийные бедствия (землетрясения, неурожаи, наводнения и т. д.) всегда считались Божьим наказанием за моральные грехи людей. Одним из популярнейших произведений было «Слово о казнях Божиих» Феодосия Печерского, часто цитировавшееся в летописях XII — начала XIII века. Однако после установления монголо-татарского ига были еще и особые обстоятельства, которые придали этим церковным наставлениям особое значение. Бесправие населения и произвол чужеземных властителей вели к мрачному моральному падению многих князей: князья добывали себе благоволение угодливостью, уступчивостью чужеземной власти, доносами друг на друга. И все это стало жесточайшим бедствием в общественной жизни. Авторитет княжеской власти среди народа никогда еще не падал так низко. Церковь стремилась обуздать пороки паствы и отдельных князей, чтобы укрепить власть последних, а литература брала на себя заботы по возрождению павшего, было, общественного сознания. Стремление к моральному возрождению и сплочению охватило всю Русь.

Проповеди владимирского епископа Серапиона — живое свидетельство единства русской литературы на всем пространстве русской земли от Киева на юге, Галицко-Волынской Руси на юго-западе и Владимиро-Суздальской Руси на северо-востоке. А вместе с тем его проповеди свидетельствуют об общем всей русской литературе отношении к страшным событиям иноземного нашествия и ига.

Серапион был до 1274 года архимандритом Киево-Печерского монастыря — монастыря, сыгравшего значительную роль в укреплении общерусского самосознания, самый патерик которого был составлен на основе переписки из двух крайних концов Русской земли — Поликарпа, жившего в самом Киево-Печерском монастыре, и Симона, жившего во Владимире. Серапиона взял с собой из Киева во Владимир митрополит Кирилл — бывший «печатник» галицкого князя Даниила. Самим Кириллом непосредственно или кем-то из его окружения, сопровождавшего его в переезде на север, как мы уже говорили, было составлено «Жизнеописание Даниила Галицкого», включенное впоследствии в состав Ипатьевской летописи, и написано «Житие Александра Невского» — одно из самых популярных произведений древнерусской литературы на всем протяжении ее существования. Кириллу принадлежит «Правило Кирилла, митрополита русского», представляющее собой литературное объединение постановлений церковного собора, происходившего во Владимире в 1274 году. Можно установить непосредственную близость по содержанию, по форме и языку между этим произведением и пятью сохранившимися проповедями Серапиона. Больше того, мы можем заметить живую связь между всеми произведениями русской литературы XIII века как в оценке событий и их причин, так и в правилах того, как следует держаться в новых условиях «томления и муки» чужеземной тирании.

Первое из поучений Серапиона написано им около 1230 года, то есть до катастрофы Руси, связанной с Батыевым нашествием. Оно, как и все другие произведения первой трети XIII века, полно предчувствий надвигающегося. Этим подтверждается тот неоспоримый для нас факт, что внешнее поражение Руси воспринималось как следствие ее внутреннего неблагополучия. И характерно, что самое мрачное из его поучений именно это первое, написанное им еще до того, как он увидел и испытал на себе все последствия длительного ига. Четыре других поучения с удивительной образностью и художественной энергией и лаконизмом говорят об иге и нашествии: гнев Божий застиг людей «акы дождь съ небеси», пролитая кровь «аки вода многа землю напои», но тем не менее он уверен, что, сохранив моральную чистоту и стойкость, не идя ни на какие сделки с совестью, «гневъ Божий престанеть <...> мы же в радости поживемъ в земли нашей».

Иго чужеземцев — это прямое следствие «вражды» князей между собой и безудержного использования труда простого населения — «несытства именья», «резоимства» (ростовщичества), отсутствия патриотизма и гражданской солидарности.

В отличие от Слов знаменитого проповедника XII века Кирилла Туровского поучения Серапиона Владимирского просты по форме, доступны не только «преизлиха насытевшейся» «сладости книжности» аудитории и читательской среды, которая была у киевского митрополита Илариона XI века, но самым широким слоям читателей и слушателей. Простота проповедей Серапиона не была, однако, следствием его собственной простоты и необразованности. Он знает сочинения Иоанна Златоуста, Григория Богослова, Василия Великого и «инехъ святитель святыхъ, ими же вера утвержена бысть». Он осведомлен в событиях на Далматинском побережье Адриатики, Польши и Литвы. Он выступает против самых грубых суеверий: против расправы с теми «жонками», которым молва приписывала порчу урожая, засуху, падеж скота, мор. Он выступает против испытания водой, которое особенно упорно было принято в Новгороде и часто вело к гибели многих ни в чем не повинных людей. Он убеждает не подвергать самосуду тех, кого толпа считала виновными в чародействе, не считать, что погребение утонувших людей или самоубийц ведет к неурожаям, и многое другое.

Его проповеди отличаются ясностью мысли, ритмической организацией речи, особой лиричностью. В них чувствуется уже приближение той эпохи, когда эмоциональность широко овладеет литературой и обращение к человеческой психологии станет характернейшим явлением не только литературы, но и изобразительного искусства.

К 1281 году относится и «Послание Иакова-черноризца к ростовскому князю Дмитрию Борисовичу». Необходимо отметить, что духовники (т. е. священники, которые исповедовали мирян и отпускали им грехи) обладали известной долей независимости. Это позволяло им не только обращаться к своим «духовным детям» с поучениями, но и разоблачать дурное поведение самих высокопоставленных лиц, а если они обнаруживали свое непослушание, то и выступать с публичными к ним упреками.

Год, в который было написано послание Иакова, был годом начавшейся борьбы между ростовскими князьями. Князь Андрей испросил себе в Орде ярлык на великое княжение и с разными «коромольники» пошел с татарской ратью на Дмитрия Борисовича. К татарской рати Андрея присоединились Константин Ростовский и другие. Вся земля от Мурома и до Торжка подверглась страшному опустошению: «...множьство безчислено христианъ полониша, по селомъ скотъ и кони и жита пограбиша, высекающе двери у хоромовъ; и бяше великъ страхъ и трепетъ на христианскомъ роде» (Симеоновская летопись).

Черноризец Иаков уговаривает Дмитрия Борисовича проявлять любовь к ближнему, причем указывает, что сейчас «род ратен». И действительно, ссора с братьями угрожала перейти в огромное военное столкновение: Дмитрий Борисович стал в Ростове «наряжать полки» и «город весь замяте», но вскоре «замирился».

* * *

Воздействие литературы на общественную и политическую жизнь всегда трудно учитываемое. Но можно все-таки предполагать, что оно было немалым и в Древней Руси вообще, и особенно в тяжелейшие годы монголо-татарского ига. Осуждения в письменных произведениях страшились, похвал добивались. Значение литературы в исторической жизни русского народа становилось все выше, а ее отрезвляющий моральный голос звучал все увереннее.

Если можно говорить об идеологической направленности литературного стиля, то теперь эта направленность приобретала все более четкие очертания. Стиль монументального историзма, который раньше заставлял читателей подниматься над суетностью повседневной жизни, видеть жизнь с высот общечеловеческой истории и как бы с птичьего полета, теперь в эпоху нашествия и начавшегося ига направлен прежде всего на моральное оздоровление русского общества.

Литература этого периода как бы слилась с действительностью. Она может быть понята только в органической связи с трагическими событиями монголо-татарского нашествия. Рассказы об ужасах нашествия удесятерялись в силе своего воздействия на читателей именно потому, что в них не было вымысла. Читатели знали: это все было, и не только было, но продолжало существовать в своих последствиях. Погибли родные, погибли отцы и деды, погибли их односельчане и жители их города, продолжала гибнуть вся Русская земля. И читая, каждый думал о своем, близком, родном ему. Историзм русской литературы, запрещавший рассказывать заведомый вымысел, стал в повествованиях о нашествии больше, чем историзмом,— он стал требованием писать только о том, что есть, что еще не ушло целиком в прошлое, что существует в своих последствиях и объясняет настоящее. Повести о монголо-татарском нашествии воспринимались не как рассказы о прошедшем, а как сообщения о только что случившемся. Легенда о невидимом граде Китеже была рассказом о том, что теперь, сейчас, существует где-то заветный град, непокорившийся врагу, в который могут войти те, кто чист сердцем, не примкнул к неправде. «Повесть о разорении Рязани Батыем» была не только простым рассказом о том, как погибла старая Рязань, как она запустела, но и объяснением этого запустения, а вместе с тем и воздаянием должного памяти ее защитников... Именно поэтому она заканчивалась Похвалой роду рязанских князей — как бы светской им «вечной памятью». Писатели «плели» в своих произведениях мученические венки погибшим в сражениях на поле брани и при защите городов, уведенным в полон, убитым в Орде, скрывшимся в невидимом Китеже.

Стиль литературы середины XIII — первой половины XIV века не имел резко выраженных особых черт в своей словесной форме, но все же, если бы потребовалось его особое определение по своему содержанию, то монументализм древней русской литературы этогс времени мог бы быть условно назван монументализмом нравственным.

Литература этого периода решала вопросы, касавшиеся всех и каждого. События были огромны, и моральные проблемы выступали на первый план, при этом в громадных охватах: как вести себя всем князьям, всему войску, всему населению города или сельских местностей. Нравственные проблемы охватывали не только отдельных людей, а всех в целом, в совокупности. И хотя жизнь заставляла прибегать к компромиссам, литература учила только бескомпромиссности, и только в решительном отказе склонить голову перед врагом видела правый пример для остальных.

Вот почему именно в это время, в XIII и XIV веках получили особенное распространение сочинения по всемирной истории, описания вселенной, животного и растительного царств. Судьба народа — своего собственного и всех народов мира, всей вселенной — интересовала читателей в этот период с особенной остротой.

Нравственный монументализм был содержанием произведений середины XIII — первой половины XIV века, но в известной мере он коснулся и их формы. Экспрессивность сжатого и лаконичного иэложения, столь типичная для многих произведений древнерусской литературы, достигла в это время исключительной силы.

Лучшие произведения этой поры очень невелики по объему, точно их авторам нет времени заниматься многописанием, но они огромны по охватываемому ими пространству. Все они своеобразные реквиемы, за которыми, однако, стоит величайшая жизнеутверждающая сила, вера в жизнь, не страшащаяся смерти, убежденность в бессмертии правды и неизбежности победы над врагами.

Учительный и патриотический характер русской литературы, ее нравственная бескомпромиссность определились в XIII—XIV веках с полной отчетливостью и сохранились в русской литературе до нового времени включительно, став одной из важнейших национальных черт русской литературы в ее целом.

Д. С. Лихачев

ЖИТИЕ АВРААМИЯ СМОЛЕНСКОГО

Подготовка текста, перевод и комментарии Д. М. Буланина

ОРИГИНАЛ

ЖИТИЕ И ТЕРПЕНИЕ ПРЕПОДОБНАГО ОТЦА НАШЕГО АВРАМЬЯ, ПРОСВЕТИВШАГОСЯ ВЪ ТЕРПЕНЬИ МНОЗЕ, НОВАГО ЧЮДОТВОРЦА ВЪ СВЯТЫХЪ ГРАДА СМОЛЕНЬСКА

Господи благослови.

О пресвятый царю, Отче и Сыне и Святый Душе, слово Божие, искони сый вь векы, сътворивый небо и землю, видимая и невидимая, отъ небытья насъ въ бытие приведый; и не въсхоте насъ презрети въ мнозей прелести мира сего, но посла на избавление наше Сынъ свой единочадный. Глаголеть бо пророкомъ Духъ Святый: «Не ходатай, ни аггелъ осия ны, но самъ сый преклонь небеса и сниде»;^[1] и родися отъ святыя и пречистыя и неискусобрачныя приснодевыя Мария безъ семене отъ святаго Духа, и поживъ яко человекъ на земли, и страсть претерпе отъ твари своея, и смерть вкуси на кресте, безстрастенъ сый и бесмертенъ Божествомъ, и въ гробе положенъ, и въскресе третий день, явися ученикомъ своимъ и уверивъ я, и многа знамениа и чюдеса показа предъ ученикы, и взыиде на небо къ Отцю, и седе одесную, и посла святый свой Духъ на святыя апостолы, и теми вся языкы просвети и научи истинне веровати и славити Бога, и се, заповедаа, глаголаше: «Се азъ с вами есмь по вся дни до скончания века».^[2]

И се преже написаниа молю ти ся, Господи Исусе Христе Сыне Божий, молитвами пресвятыя и пречистыа Девы матере и всехъ небесныхъ силъ, и всехъ святыхъ молбами, и дай же ми разумъ, просвещенъ Божиею благодатью, подаждь мне худому и грешнеишу паче всехъ светлый подвигъ житиа и терпениа начати, еже о житьи блаженаго Аврамиа, бывшаго игумена монастыря сего святыя владычица нашея Богородица, его же день успениа ныне празднующи память чтемъ.

Се же, братия, въспоминающу житие преподобнаго и не сущу написану, печалью по вся дни обдержимъ быхъ и моляхся Богу: «Господи, сподоби мя вся по ряду писати о житьи богоноснаго отца нашего Авраамиа», — да и по насъ сущии черноризци, приемше наказание и почитающе, ти, видяще мужа доблесть, въсхвалятъ Бога и, угодника его прославляющии, на прочий подвигъ укрепяться, паче же въ стране сей, яко такъ мужь явися, угодникъ Божий. О семъ бо рече Господь пророкомъ, яко «отъ утробы матерня възвахъ тя».^[3] Хотящу же ми начати исповедати, преже молюся Богови, глаголя сице: «Владыко мой Вседержителю, благымъ подателю, Отче Господа нашего Исуса Христа, прииди на помощь мне и просвети сердце мое на разумение заповедий твоихъ, отвръзи устне мои на исповедание устенъ твоихъ и чюдесъ, и на похваление святаго твоего угодника, и да прославиться имя твое, яко ты еси помощникъ всемъ уповающимъ на тя въ векы».

Бе бо сей блаженый Авраамей отъ верну родителю рождься, беста и та въ законе Господни добре живуща благочестно. Бе же отець его всеми чтимъ и любимъ, отъ князя честь приемля, бе бо воистинну отъ всехъ опознанъ, яко и правдою украшенъ, и многымъ въ бедахъ помагая, милостивъ и тихъ къ всемъ, къ молитве и ко церквамъ прилежа. Тако же и мати его всемъ благочестиемъ украшена. Та же не яко неплоды беста: двема на десятъ дщеремъ отъ нею рождьшимся, и не бе има отрочате. И се бысть има отъ Божиа строениа. Многымъ желаниемъ моляста Бога подати има отроча, многы же обеты и милостыня церквамъ и монастыремъ дающа,— и послуша ею Богъ и дасть има отроча. Еще бо ему носиму въ утробе матрьни, обави и Христова благодать и възва, освяти, и яко преже Самоила Анне подасть.^[4] Бысть бо она некая дева и блаженая черноризица. Отъ Божиа промысла некогда, недели сущи, бысть ей у заутрени годе опочивающий, и удариша въ двери и възъваша ю: «Скоро въстани и поиди, яко Марья отроча роди, имаши е ты крещати». «И се бысть, — глаголаше, — ми, яко на яве. И вшедшу ми в домъ къ матери его, яко отроча мыяху мнози же святители священнолепно, яко крещениемъ благодати освящающи, и некая жена вельми пресветла сияющи, предстоящи и одежу белу, яко подобну снегу белеиши, дръжащи. И слугамъ прашающимъ: “Кому, госпоже, дати отроча се?” — и повеле имъ к собе принести. Она же светлою оною ризою яко светомъ одеже и дасть матери его. Се же сказающи ми матери его, и она глаголаше: “В тотъ часъ отроча оживе въ утробе моей”».

И свершившим же ся днемъ рождению, родиста блаженаго детища, таче въ осмый день принесоста къ святителю божью, яко же обычай есть христианомъ, имя детищу нарещи. Прозвитеръ же, видевъ детища, сердечныма очима и благодатью Божиею прозряше о немъ, яко хощеть измлада Богу датися. Таче минуша 40 дни детищу, крещениемъ освятиша и. Отрочя же ростяше и кормимо родителема своима, и благодать Божиа бе с нимъ,^[5] и Духъ Божий измлада в онь вселися. И егда же бе отрочатемъ Христовою благодатью въ возрастъ смысла пришедшу, родителя же его даста и книгамъ учити. Не бо унывааше, яко и прочая дети, но скорымъ прилежаниемъ извыче, к сему же на игры съ инеми не исхожааше, но на божественое и на церковное пение и почитание преже инехъ притекая, яко о семъ родителема радоватися, а инемъ чюдитися таковому детища разуму. Господня бо бе благодать на немъ, просвещающи разум его и наставляющи на путь заповедей Христовыхъ. Егда же въ болший възрастъ прииде, всею телесною красотою и добротою яко светъ сияше. Родителема же его къ браку принужающимъ, но тъй самъ не въсхоте, но паче поучивъ ею и наказавъ презрети и възненавидети житейскую сию славу, прелесть мира сего, и въсприяти мнишескый чинъ.

Тема же отшедшима житиа сего къ Богу, онъ же повелику обрадовася и дасть Богу славу, тако изволшему, богатьство же, яже остависта родителя его, убогымъ раздаде, вдовицамъ и сиротамъ, и черноризцемъ все, бояся, и како бы бес печали всехъ земныхъ отъити и наставити мысль свою къ Богу, и утвержая, и уча ся Господню словеси, глаголющему: «И аще кто не възметь креста своего, не поидеть въследъ мене, несть мне подобенъ».^[6] Богодухновеныя же книгы и святыхъ житиа почитая, и како бы ихъ житиа и труды, и подвигъ въсприяти, изменися светлыхъ ризъ и в худыя ся облече, и хожааше яко единъ отъ нищихъ, и на уродство ся преложь, и расмотряя, и прося, и моляся Богу, како бы спастися и в кое место приити. И утаився всехъ, Богу наставляющу, отшедъ отъ града дале 5 поприщь,^[7] острижеся, яко же мнози ведятъ святые Богородици монастырь, къ въстоку, Селища нарицають.^[8] И бысть оттоле по благодати Христове болий на подвигъ, и на вся труды подвизаяся, и мыслью въспоминая святаго града Иерусалима и гробъ Господень, и вся честная места иже избавитель Богъ и Спасъ всего мира иде же страсть приятъ нашего ради спасениа, вся честная места, и преподобныхъ отець пустыня, иде же суть подвигъ и трудъ свершивше; дивнаго началника всемъ и восиявшаго, ангеломъ равна, великаго меню Антониа, бывшаго крепка, храбра и победившаго силою крестною духы неприязненыя,^[9] Илариона, бывъшаго ученика его; по немъ светлаго в постьницехъ чюдотворца Еуфимья;^[10] иже по нихъ Саву и Феодосья архимандрита^[11] ... старейша всехъ наставника черноризцемъ, сущимъ окрестъ Иерусалима.

Изъ всехъ любя часто почитати учение преподобнаго Ефрема^[12] и великаго вселеныя учителя Иоанна Златоустаго,^[13] и Феодосия Печерьскаго,^[14] бывшаго архимандрита всеа Руси. И вся же святыхъ богодухновенныхъ книгъ житиа ихъ и словеса проходя и внимая, почиташе день и нощь, беспрестани Богу моляся и поклоняяся, и просвещая свою душю и помыслъ. И кормимъ словомъ Божиимъ, яко делолюбивая пчела, вся цветы облетающи и сладкую собе пищу приносящи и готовящи, тако же и вся отъ всех избирая и списая ово своею рукою, ово многыми писци, да яко же пастухъ добрый, вся сведый паствы и когда на коей пажити ему пасти стадо, а не яко же невежа, неведый паствы, да овогда гладомъ, иногда же по горамъ разыдуться, блудяще, а инии отъ зверей снедени будуть. Тако всемъ есть ведомо невежамъ, взимающимъ санъ священьства. Тако же и корабленикъ, и хитрии кормници, ведуще путь и пристанище ихъ, милости ожидающе отъ Бога и подобна ветра, а не противу бури и волнамъ морьскымъ, но съ Божиею помощью како ити нареченнаго града бес пакости и потопления. Аще ли в градъ далний хотяще поити, тъ ведущихъ просимъ, егда суть пути различнии и места сущихъ разбойникъ, и того всего боимся и молимъ Бога, дабы безъ всякоя беды дойти.

Но на прежереченная възвратимся, отнеле же начахомъ, о дарехъ слова Божия, данное отъ Бога преподобному Авраамию. Яко же кто хотя нареченъ быти воеводы отъ царя, то не вся ли събираетъ храбрыя оружникы и тако стати крепко, урядившеся на противныя, съ Божиею помощию наступити и победити? Тако и сей такому дару и труду Божественыхъ писаний и прилежа, и почитая, и како бы свой корабль своея душа съ Божиею помощию съблюсти многыхъ бурь и волнъ, реку напастей отъ бесовъ и отъ человекъ, съ упованиемъ непогружену отъ сихъ бедъ оного пристанища спасенаго доити и в тишину небеснаго Иерусалима Бога нашего приити. Пишетъ бо смерть, искушениа и брань по святымъ книгамъ наше же житие се есть, яко неудобь есть без напасти прейти никому же. Аще бо самъ Владыко Спасъ, Господь и Творець всемъ, и създавый вся, и пришедъ на спасение наше отъ пречистыя девица Богородица, толику страсть приятъ отъ своея твари, кроме бывъ всякого греха, всехъ святыхъ колко не то же ли претерпеша и тако улучиша царство небесное, его же получити и мы молимся.

Пребысть же блаженый Авраамий въ прежереченнемъ монастыри въ труде и въ бдении, и въ алкании день и нощь, яко же и самому игумену, зрящу добраго житья, радоватися, и всей братьи славити Бога, и мноземъ отъ мира притекати отъ него утешение приимати отъ святыхъ книгъ. И бе въ всемъ повинуяся игумену, и послушание имеа къ всей братьи, и любовь, и смирение имый, и Бога ради покоряяся всемъ. Искусивъ же его игуменъ, яко въ всемъ повинуется ему и послушаеть и, — бе бо и самъ игуменъ хитръ Божественымъ книгамъ и вся сведый и проходя, яко же многи сведятъ, и никто же смея предъ нимъ отъ книгъ глаголати, — и принуди же блаженаго Авраамиа прияти священическый санъ; и поставлену ему бывшу дьякономъ, и потомъ иереемъ при княженьи великого и христолюбиваго князя Мьстислава Смоленьскаго и всея Рускыа.^[15] Прием же блаженый священный санъ, болшее смирение приатъ, яко таку благодать Христосъ ему дарова.

Божественую же литургию съ всяцемъ тщаниемъ, иже за всего мира Христосъ повеле приносити, не единого же дне не остави, яко же и мнози ведять его бывша и до самое смерти, и не оставившаго церковная правила и божественая литургиа, и своего подвига. Нищету же и наготу, и укорениа же отъ диявола, и тугу, и искушение отъ игумена и отъ всее братьи, и от рабъ — кто можеть исповедати? Яко же ему самому глаголати: «Быхъ 5 летъ искушениа терьпя, поносимъ, бесчествуемъ, яко злодей». Яко же не терпя его и видя себе диаволъ побежена отъ святого, и воздвиже на нь сию крамолу своими советы, хотя и оттоле прогнати; яко же и бысть. Видя бо диаволъ, яко мнози отъ града приходять и учениемъ духовнымъ его множатся, отъ многыхъ грехъ на покаяние приходять, аще ли и сице речемъ: Богу хотящу, яко «несть лепо светилнику во тме сияти и укрытися граду, выше горы сущу».^[16] Пишетъ бо о великомъ светители и учители всего мира, о Златаустемъ Иоане, яко егда отъиде в пустыню и пребысть неколко время въ пустыни, яко многымъ трудомъ и въздержаниемъ, и алканиемъ приятъ вредъ и нужу отъ тела, яко же бысть и се ему отъ Божиа промысла, да не учитель далече града будеть. Оттоле выйде въ градъ, уча и наказуя на страхъ Господень.

И сице же и сему бысть отъ дияволя научениа, ибо неции отъ ереи, друзии же отъ черноризець како бы на нь въстати, овии же отъ града потязати и укорити исходяще, друзии спиру творяще, яко ничто же сведуща противу насъ глаголааху, и тако посрамлени съ студомъ отхожааху. И пакы не преставааху, крамолы на нь въздвизающе въ граде и везде, глаголюще: «Се уже весь градъ к собе обратилъ есть». Есть бо, о братие о семь приложити слово на утешение вамъ: тако бо бе благодатью Христовою утешая приходящаа, и пленяя ихъ душа и смыслъ ихъ, дабы възможно и неотходящу быти, яко же и сему мнози суть послуси. Яко же и самому игумену не стерпети, многыя к нему видя притекающаа, и не хотя того, его отлучи и глаголаше: «Азъ за тя отвещаю у Бога, ты же престани уча»; и много озлоблениа на нь возложи.

И оттоле вниде въ градъ, и пребысть въ единомъ монастыри у Честьнаго Креста.^[17] И ту начаша боле приходити, и учение его множайшее быти, а врагъ сетоваашеся, а Господь Богъ раба своего прославляаше и съблюдааше на всяко время, благодать и силу подавая рабу своему. И пребысть мало время, и отъ многъ приемля утешение: подавааху ему на потребу и лише потребы, и потомъ скоро раздаваше вдовицамъ и нищимъ, а самъ еже на потребу собе приимаше. Украси же церковь иконами, и завесами, и свещами, и мнози начаша отъ града приходити и послушати церковнаго пениа и почитаниа Божественыхъ книгъ. Бе бо блаженый хитръ почитати, дасть бо ся ему благодать Божиа не токмо почитати, но протолковати, яже мноземъ несведущимъ и отъ него сказаная всемъ разумети и слышащимъ; и сему изъ устъ и памятью сказая, яко же ничто же ся его не утаить Божественыхъ писаний, яко же николи же умлъкнуша уста его къ всемъ, к малымъ же и к великымъ, рабомъ же и свободнымъ, и рукоделнымъ. Тем же ово на молитву, ово на церковное пение, ово на утешение притекающихъ, яко и в нощи мало сна приимати, но коленное покланяние и слезы многы отъ очью безъ щука излиявъ, и въ перси биа и кричаниемъ Богу припадая помиловати люди своя, отвратити гневъ свой и послати милость свою, и належащимъ бедъ избавити ны, и миръ и тишину подати молитвами пречистыя девы Богородица и всехъ святыхъ. Написа же две иконе: едину Страшный судъ втораго пришествиа, а другую испытание въздушныхъ мытарьствъ, их же всемъ несть избежати, яко же великый Иоанъ Златаустъ учитъ, чемеритъ день поминаеть, и самъ Господь, и вси святии его се проповедають, его же избежати негде, ни скрытися, и река огнена предъ судищемъ течеть, и книгы разгыбаются, и Судии седе, и дела открыются всехъ. Тогда слава и честь, и радость всемъ праведнымъ, грешным же мука вечная, ея же и самъ сотона боится и трепещеть. Да аще страшно есть, братье, слышати, страшнее будетъ самому видети. Се же оставльше, на се пакы обратимся, яже о блаженемъ Аврамьи.

И сего убо не престааше Страшнаго поминая суда, испытаниа бояся, и не престая прилежно Бога моля и в нощь, и въ день, и къ всемъ приходящимъ оного страшнаго дне не престая о томъ глаголя и почитая великаго оного и светлаго учителя вселеныя Иоана Златаустаго и преподобнаго Ефрема, и всехъ богогласныхъ святыхъ, Святаго Духа, глаголанаго ими, собе внимая и всемъ проповедая. И бе блаженый съ въздерьжаниемъ отъ многаго пития, пьяньства же отинудь ненавидя, ризы же по смирению любя, драгыхъ велми бегая и смирение присно имеа. На трапезы же и на пиры отинудь не исходя многыхъ ради зазираний, яже бывають отъ места избирающихъ, и инехъ ради многыхъ, яже бывають отъ многаго ради пьяньства и беды, и того ради сего убегааше. Образъ же блаженаго и тело удручено бяше, и кости его, и състави яко мощи исщести, и светлость лица его бледъ имуще отъ великаго труда и въздержания, и бдения, отъ многъ глаголъ, яже тружаашеся, поя и почитая, и молитву принося къ Богу. И къ божествному егда приступаше жертвенику на божествное приношение отъ Господа преданую апостоломъ на вечери, и апостолы намъ оного завета въ оставление греховъ, съ благобоязньствомъ и съ вниманиемъ, отинудь запрещаще же въ церкви не глаголати, паче же на литургии, и заповедая, и уча, всю имети веля мысль и съ душею тогда къ Богу стройно же, по чину, лепо. Егда устраяшеся въ священчьскый санъ, образъ же и подобье на Великого Василья:^[18] черну браду таку имея, плешиву разве имея главу. Но не зазрите ми, братье, моей грубости, не лжа бо си глаголю или какою хытростью, или мудростью, но многыхъ ради, иже его не видеша и не слышаша. И въспоминаю Господа, глаголюща: «Рабе ленивый и лукавый! подобааше ти дати сребро мое купцемъ, да азъ быхъ на нихъ взялъ с лихвою».^[19] Темъ, бояся сего осуждениа, сия написаю, да сего послушавше, прославимъ Бога, давшего сию благодать и помощъ граду Смоленьску, блаженаго Авраамья.

Хотящу же ми и еще глаголати, помозете ми в молитвахъ вашихъ, да ми подасть Господь и конець свершити — положити хотящимъ почитати и поревновати житью преподобнаго или преписати и велику отъ Бога милость прияти сде и въ будущий и страшный день възданиа Христова.

Но на прежереченая поминая възвратимся, отнюду же поидохомъ. Видя же себе сотона побежена Христовою силою отъ святаго, яко являашеся ему овогда в нощи, овогда въ день, устрашая и претя, яко огнь освещаа и в нощи, яко мноземъ еще не спящимъ с нимъ, да овогда стужая, ово являяся въ мнозехъ мечтаниихъ, яко и до стропа, и пакы яко левъ нападая, яко зверие лютии устрашающе, другое яко воини нападающе и секуще, иногда и съ одра и смещуще. А егда отъ сна въстаяше блаженый, по малу сна укусивъ отъ злыхъ окаяннныхъ бесовьскыхъ мечтовъ, и въ день боле ему о семь стужающе, тем же ово собою, ово въ жены бестудныя преображающеся, то же, яко о Великомъ Антонии пишется.^[20] Видя Господь силу неприязнину и его злобу на ны, не попусти вся воли его, но яко же самъ весть, тако и попущаеть по силе... приимати его брань, яко же Господь въ Еуангельи рече, яко «ни на свиньяхъ имать власти без Божиа повелениа»; да искусни Божии раби явятся. К сему же учить Златаустъ, глаголя: «Господи, аще попустиши единого врага, то ни весь миръ ему не удолееть, то како азъ възмогу, калъ и берние?» Укрепивый же Антониа и явлься ему, дръзати повелевъ: «Не бойся, азъ ти помогу». Той же и сему блаженому свою благодать и силу подавааше и избавляше.

И сими блаженаго всеми исусивъ сатана, и не удолевъ, Богу помагающу, и ту крамолу на нь въздвиже, яко же и при Господи бысть: и вшедъ сотона въ сердца июдеомъ, и съветъ сътворше на нь, и много поругавшеся, и страсти предаша Господа славы. Сице же и на сего бысть: яко же бо сотона отъ прежняго монастыря отгна, сице и ныне сътвори, не могый окаянный терпети бывающая ради благодати и помощь вернымъ и христолюбивымъ христианомъ и отъ всехъ побежаемъ силою Христовою. Но яко есть пасущихъ душа приимати беды, и вшедъ сотона въ сердца бесчинныхъ, въздвиже на нь: и начаша овии клеветати епископу, инии же хулити и досажати, ови еретика нарицати, а инии глаголаху на нь — глубинныя книгы почитаеть,^[21] инии же къ женамъ прикладающе, попове же зиающе и глаголюще: «Уже наши дети вся обратилъ есть»; друзии же пророкомъ нарицающе и ина же многа на нь вещания глаголюще, их же блаженый чюжь. Истинною реку тако, никто же аще бы не глаголя на блаженаго Авраамиа въ граде, но диаволъ о семъ радоваашеся, а блаженый все, радуяся, терпяше о Господи. Събраша же ся вси от мала и до велика весь градъ на нь: инии глаголють заточити, а инии къ стене ту пригвоздити и зажещи, а друзии потопити и, проведше въсквозе градъ. Всем же собравшимся на дворъ владычень, игуменомъ же и попомъ, и черньцемъ, княземъ и боляромъ, диакони и вси церьковници, внегда послаша по блаженаго, уже всемъ собравшимся. Посланыя же слугы, емше, яко злодеа влачяху, овии ругахуся ему, инии же насмихаахуся ему и бесчинная словеса кыдающе, и весь градъ и по торгу, и по улицамъ — везде полна народа, и мужи же, глаголю, и жены, и дети, и бе позоръ тяжекъ видети. Блаженый же бе яко птица ятъ руками, не умеа, что глаголати или что отвещати, но едино упование имеа къ Богу и к нему моляся отъ такоя избавитися печали, и в собе въспоминая страсть Господа нашего Исуса Христа, яко вся си претерпе нашего ради спасениа, и за нихъ моляся: «Господи, не постави имъ греха сего^[22] и не попусти на раба твоего предатися в руце ихъ, но укроти и запрети, яко же предъ ученикы на мори ветру повеле умолкнути.

Яко же и бысть; князю бо и властелемъ умягъчи Богъ сердце; игуменомъ же и ереомъ, аще бы мощно, жива его пожрети. Ведому же ему на снемъ, явися Господь в то время преподобному Луце Прусину у церькви честнаго архангела Михаила.^[23] Стоящу ему на молитве въ 9 часъ, и гласъ бысть ему, глаголющь, яко «се возводять блаженнаго моего угодника на снемъ съ двема ученикома, истязати хотять, ты же о немь никако же съблазнися». И глаголаше блаженый Лука на снимающихся на блаженаго Аврамия и на уничижающихъ его: «Много бо бес правды хулящеи и уничижають; но да быша греси его на мне были! И вы слышасте, яко хотеша сътворити преже сего не имуще страха Божия и тации же безумнии и епископъ и како хотеша бес правды убити и.^[24] Иже и еще порокъ золъ и хула, и клятва зла, и гневъ Божий и за 30 летъ пребысть, и еще вы прибудеть, аще ся того не покаете». Понеже възвратимся, о нем же начахъ глаголати. Приведену же бывшу блаженному на судъ, ничьсо же на нь вины не обретающимъ, но бе-щину попомъ, яко воломъ, рыкающимъ, тако же и игуменомъ; князю же и велможамъ не обретающимъ такыя вины, но изискавше все, несть неправды никоея же, но все лжуть, тогда яко единеми усты: «Неповинны да будемъ, владыко,— рекуще къ всемъ,— еже таку на нь крамолу въздвигнули есте, и неповинни есмы, иже на нь глаголете или что съвещаете како любо безаконно убийство!» И глаголюще: «Благослови, отче, и прости, Аврамие!»— и тако отъидоша въ свояси.

Видевше же сия тако отъидоша и яко несть имъ конца, в чемъ осудити и, и реша отъ епископа на се приготованнымъ крепко стреши и и блюсти и и ина два отъ ученикъ его, иже преподобному служаща добре. Наутрия же събравшимся игумени и ереи, и вины, яже преже глаголааху, укоривше, озлобивше, възложиша на нь. И отъ того времене пакы вниде в монастырь, иде же бе преже остриглъся блаженый, яко не приемшу ему никоего зла. Се же от сего времене многа зла пребысть: елико бяше блаженнымъ научено, вси ти обратишася на своя дела злыхъ грехъ. И слава Богу, терпящему сихъ всехъ! И еще тогда блаженому Лазарю иереемъ сущу и по Игнатьи епископу бывшу, истинною рещи, яко поборникъ и пастухъ Христовы церкве словесныхъ овець, сьй бо беаше Бога ради оставилъ епискупью свою и за многое обидение святыхъ церквей иже обидятъ и властели, отъимающе чюжая бес правды и обидящихъ вдовица и сироты. Сьй бо виде и слыша, яко вся бес правды, яже на блаженаго Авраамиа ону крамолу въздвигнули, Богу убо о семь възложившу, сьй пришедъ глагола къ епископу Игнатию: «Великой есть быти опитемьи граду сему, аще ся добре не опечалиши»; яко же и бысть. Блаженый Игнатий сего послуша, скоро посла по всемъ игуменомъ и к всемъ попомъ, заповедая и запрещая всемъ отъ всякого речениа зла престати, яже на блаженаго Авраамия. «Се бо, послушавъ васъ, на ся отъ Бога въсприяхъ въ векы опитемью. А вы, чада, покайтеся, а сами весте, что прияша отъ Бога въставшеи на великого Иоана Златаустаго;^[25] аще же не покаетеся, то то же и вы подъимете». Сего же ради блаженый имя нареклъ себе, своего святьца подражая,^[26] яко же бо и онъ, подражая, много пострадалъ отъ оноя веси и за ня моляся Богу обращая вся къ Богу и спасая, блаженый же терпя ихъ запрещение.

Тако же бе и сему ихъ запрещение, яко и никому же не приходити к нему, мнози же мечници на всехъ путехъ стрежааху, а неции разграблени быша. Богу же хотящу всемъ спастися, овогда же человеколюбие свое и милость являеть, овогда же казня, беда дая: глады, смерть, бездождье, сушу, туча тяжкыя, поганыхъ нахождениа, градъпленение и вся, яже на ны отъ Бога приходятъ. И теми обращая и приводя к собе, да не бо есмы безъ греха, а терпяще сихъ, рассудимъ, помянемъ, колико злыхъ яже сътворихомъ и забытью предахомъ, в нощи же и въ день съгрешающе. Овии осужаютъ и хулятъ святителя и ереа, и черноризца, а сами яко безъ греха суще; а слышасте Господа, глаголюща: «Святителя моя, и черноризца, и ереа честьно имейте и не осужайте ихъ»,— да не сами отъ Господа приимете горкый судъ; да не забудете Господа, заповедающа, рече бо Господь: «За весь празднъ глаголъ въздати есть слово въ день судный».^[27] А Павелъ апостолъ, вселеныя учитель, глаголеть: «Что осужаете чюжаго раба? Своему господину или стоить, или падаеть, или въстанеть; силенъ же Господь поставити и»;^[28] и пакы: «Ихъ ради приходить гневъ Божий на сыны непокоривыя».^[29] Тем же внимай мы кождо себе: кождо за ся въздати имать слово въ день суда.

Достойно же есть и сде помянути слово, яже отъ житья преподобнаго Савы и о патриарсе Ерусалимъстемъ Ильи,^[30] его же Анастасьй царь бес правды повеле изгнати отъ престола, иного в него место възведе. Яко же се услышаша въ Иерусалиме гражане, яко изгнанъ бысть патриархъ, и зело порадовашася сему, яко за то прииде на ня гневъ Божий и бысть на ня 5 летъ глада, да накажуться не радоватися о зле ни о коемъ же. Яко же приити иконому къ преподобному Саве и глаголати: «Уже суть братья не ядше всю неделю, да уже есть намъ не ударити в трапезе било». И преподобный же Сава, утешая, глаголаша, яко «не имать Богъ презрети рабъ своихъ». По глаголу же преподобнаго бысть: некто христолюбецъ 30 велблудъ имеа, яже къ блаженому посла въ лавру, всякого брашна наполнивъ до изъобилья. Яко же призва иконома Сава и глагола к нему: «Есть ли ударити въ било?» Икономъ же повелику похули себе. А и еже о цари Анастасьи рекохомъ, иже патриарха Илью съ престола отгна, и гневъ за то постиже Божий, яко сказають смерть его: яви бо ся облакъ и молниа разве о полате цареве, тако гонимъ, убьенъ бысть гневомъ.

Достоино же есть помянути зде о великомъ светиле всего мира. Иже на святаго Иоана Златаустаго въставше злии, погнаша; и явистася ему великая апостола Петръ и Павелъ, глаголюща: «Дръзай, страстотерпче Божий, Господь с тобою. Миръ буди, мужайся и крепися, прияти бо имаши въздание, небесное царство и венець светелъ отъ Бога, а въставшеи на тебе лютою смертью отъ Бога казнь приимуть, яже и наскоре прияти имутъ и сде, и въ будущий судъ». Скончавъшу же ся блаженому, сбысться прововедь святую апостолу на крамольствовавшихъ и на отгнавшихъ святаго, да ови отъ епископъ напрасную смерть приимаху, инымъ же прыщые синиа по ногамъ бывааху, проседающеся, иному напрасенъ огнь, свыше сшедъ, руце и нозе усуши, иному же нога обетрися и нача гнити, и претираемей ей, яко отъ тоя и другой тотъ же вредъ прияти, и въ три лета едва душю испусти, иному же языкъ яко затыка въ устехъ бяше, и в доску вписавъ, глаголаше свой грехъ, яко на святаго Иоана Златаустаго хулу глаголахъ; Евдоксию же лютый недугъ порази,^[31] лономъ бо ей кровь грядяше, и потомъ бысть смрадъ, и черви породи, и тако горкою смертию животъ свой зле сконча. Ибо видети гневъ Божий, напрасно на нихъ находяй и многымъ мукамъ и смертемъ предая тяжко.

Но на иже глаголанная възвратимся, да уже о блаженемъ Авраамии помянемъ. Скоро на сихъ бысть, да овии отъ игуменъ, инии же отъ поповъ напрасную смерть приимаху; яко ведуще и бывше въ сонме на блаженнаго тужааху и припадааху ему на ногу, прощениа просяще, а не бывше на сонме радоваахуся. Пишеть бо въ «Златыхъ Чепехъ»^[32] всея вселеныя святыхъ отець, яко бысть некый отецъ отъ преподобныхъ, многымъ ползу творя словомъ и житиемъ. Неции же отъ действа дияволя завидевше и оклеветавша, много отсекоша отъ него и яже к нему ползы лишиша, последи же уразумевше диаволю лесть и покаявъшеся к нему, и прощение отъ него прияша, последи овии възбеснеша, ови въ различныя впадоша беды греха ради. Рече бо Спасъ: «Смущая васъ, тъй прииметь судъ, кто любо буди».^[33] И се есть подобно помянути повесть некоего отца духовна къ сыну духовну: корабль есмы мы, кормникъ же Богъ, всего мира направляя и спасая своими присными рабы, реку же пророкы и апостолы, святителя и вся учителя Божиа, дажде и до скончаниа веку сему. Да аще мы на ся възмемъ инехъ осужати, изгонити въ правду или бес правды, то уже отняли есмы отъ Бога и отдали есмы оному противному, рекше диаволу, Божий корабль. Ныне же не вемы ся, в чемъ есмы, понеже ны взяла есть противная буря, а егда ны принесеть къ истоплению, тогда ся помянемъ безгода, яко никто же насъ о своихъ гресехъ нудится и плачеть, но ины осужаемъ и хулимъ, яко же рече Господь: «Человеци взяша судъ мой, уже бо ихъ судиша, азъ имъ не сужду», того ради да не осужени будете от Бога. Аще бо кто прииметь благодать отъ Бога и даръ поучениа, то ни весь миръ таковаго можетъ оскорбити, имать бо надо всеми Бога помощника, яко же рече Господь: «Азъ есмь с вами, никто же на вы». Се же отставльше, на се възвратимся.

Бывшу же бездождью велику въ граде, яко иссыхати земли и садомъ, и нивамъ, и всему плоду земленому, яко не за колко бысть время, всемъ тужащимъ и молящимъ Бога. И самъ епископъ, блаженый Игнатий, съ честнымъ крилосомъ и съ богобоязнивыми игумены, и ереи, и дьяконы, и черноризци, и съ всемъ градомъ, мужи и женами, и весь младый възрастъ, вкупе весь градъ, окрестъ ходяще съ честнымъ крестомъ и съ иконою дръжащею Господа, и съ честными святыхъ мощьми, и с великымъ умилениемъ, и съ слезами помиловати люди своя, и послати милость свою на землю, и отвратити гневъ свой: «Пусти, Господи, дождь, одожди лице земли, молимся, святый». И кончавшимъ отпустъ, крестомъ и святыхъ мощьми воду освятивше, и отъидоша кождо въ свояси. И не бысть дождя на землю, и быша в печали велице. Се же все бысть отъ Божия промышления. И хотя Богъ блаженаго Араамиа обьявити, некоему помянути възложи на сердце Богъ, сущу иерею, яко, шедъ, помяну христолюбивому епископу Игнатию яже о блаженемъ Аврамии, глаголя сице: «Вси молихомся, не послуша насъ Богъ. Кая вина така, яже на преподобнаго Авраамиа, яко лишенъ бысть божественыя литургиа? Егда и того ради бысть отъ Бога казнь си?»

Тогда блаженный Игнатий въскоре посла по блаженаго Авраамия, и призвавъ, и испытавъ, яко все лжа и оглаголание по зависти и злобе диаволи бысть, и прости и, глаголя: «И благослови, честный отче, за неведение мое се ти сътворихъ, и весь градъ благослови, и прости послушавшихъ лживыхъ клеветникъ и оглагольникъ». И благослови пакы пречистую и честную литургию съвершати: «И моли Бога о граде и о всехъ людехъ, да помилуеть Господь и подасть богатно дождь свой на земьлю». И глагола блаженый къ святителю: «Кто есмь азъ грешный, да сице повелевае ми выше силы моея?» Но глагола: «Воля Божиа да будеть о всехъ насъ! И ты преже о насъ помолися, честный о святителю, о своемъ ти богопорученемъ избраннемъ святемъ стаде словесныхъ овець». Отшедшу же блаженому и молящуся Богу, и глаголющю: «Услыши, Боже, и спаси, владыко Вседръжителю, молитвами твоего святителя и всехъ иерей твоихъ, и всехъ людий твоихъ. И отврати гневъ твой отъ рабъ твоихъ, и помилуй градъ сьй и вся люди твоя, и приими милостиве всехъ въздыхание и съ слезами молящих ти ся, и пусти, и одожди, напои лице земли, человекы и скоты възъвесели. Господи, услыши и помилуй!» — еще преподобному не дошедшу своея келия, одожди Богъ на землю дождь, яко славити Бога всемъ и глаголати: «Слава тебе, Господи, яко скоро послуша своего раба!» И бысть многа радость въ граде. И оттоле начаша притекати въ градъ, и вси глаголати, яко «помилова Богъ, избави ны отъ всехъ бедъ твоими, господи отче, молитвами». И отселе боле просветися по благодати Христове.

Лепо же есть помянути и о житьи преподобнаго отца Феодосья Печерьскаго^[34] всеа Руси. Хотя Богъ веру раба своего явити и отъ того места на другое преселити, и пресветлейшу и пространнейшу церковь възградити и уже умножившися братьи, и показа Богъ чюдо в нощи, яко сказують, рекуще: бысть яко дуга въ образъ отъ верха церковна, а другый холмъ конець еа, и преподобнаго отца Феодосия идуща съ иконою пречистыя Богородица и братьи въследъ идуща и поюща, яко же и бысть потомъ. Тако же ныне помянемъ о преподобнемъ Авраамии и о молитве пресвятыя Богородица, и братьи въследъ идущи и поюща, яко же и бысть потомъ, и хотящимъ показати место, на нем же блаженый о Бозе хощетъ жити, и инемъ мноземъ, иже имуть с нимъ спастися. Преподобный и благочестивыый Игнатий епископъ мышляше создати церковь камену въ имя святаго Игнатья, в память собе, и есть въне града и таково суще место близь и равьно, угодно на поставьление церкве и вся могуще въсприяти рядъ монастырескъ. И скупи ограды овощныя окрестъ его, и постави церквицю во имя Богоносца,^[35] и потомъ ту раздрушивъ и на ино место пресели, и основа болшу, и нарече во имя святое владычица нашеа Богородица Положение честные ризы и пояса.^[36] И быша в немъ неколико братье, блаженымъ питаеми епископомъ Игнатием. Некотории же буяци несмыслении уничижаху, глаголюще: «Аще хощетъ кто, да идеть на игуменьство», имя нарицающе. Преподобный же епископъ к мнозем глаголаше и благодатию же Божиею прозря духовныма очима, яко имать прославити Богъ место се и молитва пресвятыя Богородица, и мнози имутъ в немъ спастися о Христове Благодати о Бозе, пребывающе и в немъ притекающе христолюбивии людие. По мнозе же времени, Богу о семъ промысляющу, стужаше же бо в себе блаженый Авраамий, яко далече сущу града приходящимъ. Тако же блаженый помянувъ епископъ Божию волею тогда, призва единого отъ своего честнаго крилоса перьваго отъ старейшихъ протопопу, именемъ Георгий, глагола к нему о блаженемъ Араамии, помянувъ, яко далече ему сущу града, скорбь ему велья, да призоветь и скоро.

Скоро же блаженный приде по повелению епископа, и вшедъ, сътвори поклонение, глаголя: «Благослови, владыко святый, раба твоего» Призва блаженаго Авраамиа епископъ, утешая, глаголаше: «Како, отче, о Господи пребываеши?» Оному же рекшу: «Ей, владыко святый, истинною молитвами твоими добре»,— и рече к нему епископъ: «Хощу дати ти благословение, аще е приимеши». Отвещавъ блаженый, глаголаше: «Честно есть благословение яже нъ и даръ». И глагола к нему епископъ: «Се благословение: поручаю ти и даю пресвятые Богородици дом: поиди, похваля Бога и славя, и моли о всехъ». Блаженый же радоваашеся и хваляше Бога, таку даровавшаго благодать рабу своему молитвами святыя Богородица. И входящу ему въ врата монастырьская, некако светъ восия ему въ сердци отъ Бога и с радостью просвещая душю его и помыслъ, яко же се всемъ поведааше. Яко же сице Иаковъ во сне виде лествицю, досязающу до небеси, и глаголаше, яко «есть Господь на семь месте»,^[37] то же то и сему открываашеся, уже бо Господь искусна и яви. И събысться псаломъ Давидовъ: «Възведе человекы на главы наша, и проидохомъ сквозе огнь и воду, и изведе ны в покой».^[38] Яко же бо царь по многыхъ победахъ и трудехъ на болший санъ и честь възводить своего воина, да уже и сему Господь Богъ самъ подаеть рабу своему утешение, яко трудившуся, и всех сердца обращая своею благостью, далнимъ же и ближнимъ, и просвещая всехъ душа.

И оттоле нача пребывати в первемъ подвизе, и всемъ же притекающимъ с радостью великою, ибо велиа благодать Божиа на граде, вся просвещающи, и веселящи, и хранящи, избавляющи, тишину же и мир, и всехъ благыхъ на многа лета подающи, и еще не оскудети имать молитвами святыя Богородица и преподобнаго ради Авраамия и всехъ святыхъ его. И оттоле прослави и Господь боле, зане же зле блаженаго оскорбивше обращатися начаша и припадати на ногу, просяще прощениа. Иже всеми ненавидимъ бывъ, всеми любимъ бысть, да иже преже бояхуся приити, то убо не боящеся, но радующеся приходяху, не точью гражане едини приходяху, но съ женами и съ детьми, но и отъ князь, и отъ вельможь работнии же и свободнии притекааху, вси своя грехы к нему исповедающи, и тако отхожааху в домы своа радующеся. Приемь же блаженый домъ святыя Богородица и украси ю яко невесту красну же, яко же и преже и боле, рцемъ, иконами и завесами, и свещами; яко же и ныне есть видети и всемъ притекающимъ в домъ ея милости и заступлению, въ хвалу Богу и угодника его. Мнози же хотяху быти черноризцы, но не ту абие постризааше, ведый трудъ, искушение велико отъ общаго всего врага, и се братьи числомъ 17. Сице же блаженый искушааше отъ Христовы благости,— вся бо ему Господь откровенно даяше разумети,— жити хотящимъ и к нему притекающимъ, тако отвещевая: глаголаше къ послушливымъ и смеренымъ, веля имъ часто притекати к собе, елико бо ихъ отъ златолюбьства и злобы, техъ удаляшеся. Сице бо и отъ своихъ напастий много, и отъ черноризець приимаше искушение, да того ради скоро не приимаше и. Искушаше же сице, ведый по книгамъ, но слыша некоего игумена сице бывша, точью до 12 числомъ имяше мнихъ, два же въ искусе. А егда кто хотяше отъ него пострищися, то знаменаше преже, къ коему брату внидеть: да аще поидяще къ подвижну брату, то стоя славяше Бога, руце въздевъ и о немъ моляся къ Господу, аще ли не къ такому, то печаленъ бываше. То же на собе блаженый помышляше, ведый, яко нудьно есть ленящимся сий подвигъ черноризьцемъ, а подвизающимся рече Господь: «Възмете иго мое на ся, и научитеся отъ мене: яко кротокъ есмь и смиренъ сердцемъ; и обрящете покой душамъ вашимъ и утешение. Ибо яремъ мой благъ, и бремя мое легко есть»,^[39]— всемъ притекающимъ к тобе истиннымъ сердцем.

Велику же любовь потомъ стяжаста блаженая: епископъ радоваашеся, яко таковаго дарова ему Богъ свята и блаженна мужа, Авраамий же радоваашеся, яко тако дарова ему Богъ свята и блаженна епископа; Авраамий же пакы радовашеся, яко такъ даръ благодати приемъ от него. Мало же по такой любви поживъ епископъ, и преставися къ Богу, по правде рещи, воистинну святу и преподобну и къ Богу тако подвизався, отъ уности потрудився и до самоя седины великаго священичьства. И тако преставися къ Богу святитель великый Игнатий града Смоленьска, яко же въ преставленьи его мнози поведають о немъ, глаголюще, яко великъ светъ сниде на нь съ небесе, яко и страхъ нападе на вся, и тако взиде радуяся на небеса, свершивъ течение добре о Господе Бозе. И вси въпросимъ милости от Бога, да помилует ны по милости своей, яко дарова святителя таковаго граду сему. И оттоле боле начатъ подвизатися блаженый Авраамий о таковемъ разлучении преподобнаго въ смерении мнозе и въ плачи отъ сердца съ воздыханиемъ и съ стенаньми, поминааше бо о собе часто о разлучении души от тела. Блаженый Авраамий часто собе поминая, како истяжуть душу пришедшеи аггели, и како испытание на въздусе отъ бесовьскыхъ мытаревъ, како есть стати предъ Богомъ и ответъ о всемъ въздати, и в кое место поведутъ, и како въ второе пришестие предстати предъ судищемъ страшнаго Бога, и какъ будеть отъ судья ответъ, и како огньная река потечетъ, пожагаюши вся, и кто помагая будеть развеи покаяниа и милостыня, и беспрестанныя молитвы, и кто всемъ любы, и прочая иная дела благая, яже обретаются помагающия души. Мы же сего ни на памяти имамы, но ово о семь, а другое о иномъ станемъ, не имуще ни единого слова отвещати предъ Богомъ.

Пребысть же блаженый в таковемъ подвизании вся дни летъ живота своего, о семь бдя и моляся съ въздыханиемъ, многы же научивъ и наказавъ пребывати въ добремъ труде, въ бдении же и въ молитве, въ терпении же и смирении, въ милостыни же и въ любви. И сице утверди вся съ слезами многами сихъ не забывати николи же и глаголаше: «И мене смиренаго не забывайте въ молитвахъ вашихъ, молящися Владыце и Богу и пресвятей его Матери съ всеми святыми его». И потомъ болезни на блаженаго нашедши, и тако преставися, предавъ блаженую и святую свою душю Господеви, его же желааше и получи, царьство небесное. И пребысть блаженый Авраамий подвизаяся летъ 50, подвизаяся отъ уности до конца живота своего о Христе Исусе Господе нашемъ, ему же слава и дръжава съ Отцемъ и Святымъ Духомъ ныне и присно въ вся бесконечныя веки. Аминь.

А се конець блаженаго и преподобнаго отца нашего Авраамиа и похвала граду сему, и заступление пречистей Богородици приснодеве, и похвала. Азъ же грешный и недостойный Ефремъ и в лености мнозе пребывая, и в последний всехъ, и празденъ, и пустъ бывъ всехъ благыхъ делъ, разве въ праздно имя облекохся, въ аггельскый сий санъ, именемъ черноризець нарицаюся, делы же злыми далече его отстою. А како нарекуся, абы последний нарещися не могу, дела бо злая, яже сдеяхъ, обличають мя и стужають, тем же последний въ житии и блаженому, рцемъ, быхъ ученикъ, иже ни по малу быхъ последуя житию, терпению, смирению, любви и молитве и всехъ его благыхъ нравовъ и обычай, но по вся дни пианъ и веселяся, и глумяся в неподобныхъ делехъ, иже въ правду быхъ празденъ. Онъ умиленый плачася, азъ же веселяся и глумляся; онъ иже на молитву и почитаниа Божественыхъ книгъ, на славословие въ Божию церковь тщася, азъ же на дремание и на сонъ многъ; онъ еже трудитися и бдети, азъ празденъ ходити и в лености мнозе, онъ еже непразденъ ходити, азъ же в лености мнозе; онъ еже не празднословити и не осужати, азъ же осужати и празднословити; онъ же страшный судный день Божий поминая, азъ же трапезы велиа и пиры; онъ паметь смертную и разлучение души отъ телеси, испытание въздушныхъ мытаревъ, азъ же бубны и сопели, и плясаниа; онъ еже подражати житие святыхъ отецъ и подобитися благому житью ихъ, и почитая святая жития ихъ и словеса, азъ же быхъ подражая и любя пустотная и суетная злыхъ обычая; онъ еже смирити себе и уничижити, азъ же веселитися и гордети; онъ нищету любя и безъименьство и вся раздавая требующимъ и сиротамъ, азъ еже събрати и не подати, побеженъ отъ многыя скупости и немилосердия; онъ по смерению ризы любя, азъ же красны и многоценны; онъ рогоже положи и постелю жестоку, азъ же постелю мяхъку и теплу; и не могый терпети студени и мраза и стерпяше, азъ же баню имеа утешену и теплу; онъ о нищихъ тужа, изволя самъ алченъ быти и не вкуся, азъ же отинудь ихъ ненавидя и презря; онъ нагыхъ видевъ плещу и неоденыхъ, мразомъ изъмерзъшихъ, оде, азъ же не вемъ, яко ти тако же отъ тоя же утробы произыдоша, и еще же мнози, утаившися, страньствують Господа ради, яко же рече Павелъ апостолъ, вселеныя учитель: «Их же ни весь миръ имать, яко ходиша въ овчинахъ и в козьяхъ кожахъ, заблужающе и скрывающеся по вселенней, не имуще ни дому, заблуждающе въ верьтепехъ и в пещерахъ земныхъ».^[40]

Сего ради, господье, и отци, и братья, не могу дивнаго и божественаго, и преподобьнаго образъ и подобие похвалити, грубъ и неразуменъ сый, оного бо образъ светелъ, и радостенъ, и похваленъ, образъ же мой теменъ и лукавъ, и мерзокъ, и безстуденъ, аще хощу, не достигну. Како имамъ похвалити? Прошу милости, помощи отъ Господа и все упование имеа, надежу и помощь възлагаю на пресвятую и пречистую деву и Богородицю Марию, та бо имать боле всехъ дръзновение къ Сыну и Богу нашему Исусу Христу, молящися съ всеми бесплотными силами и съ всеми святыми, могущи мя спасти и избавити отъ всехъ бедъ. И та ми есть помощница и поручница животу и спасению, и зде и въ будущий день, та бо весть избавити и подати помощь своимъ рабомъ, елико и когда требуемъ ея на помощь, в доме, и на пути, и на мори, въ буряхъ и волнахъ, и на бранехъ, и въ всехъ бедахъ скорее молниа обретающися на помощь, в нощь же и во день, и на всякъ часъ изъбавляющи и хранящи отъ всехъ съветъ, сотонинъ, глаголю, и всехъ его демонъ, и отъ всякоя крамолы, и поганыхъ нашествия, и всехъ съветъ и съвещаниа испроверьзи. Святителя и черньца, и всего церковнаго чина, и сонма, князя же, и вся христианы въ молитве, Госпоже, испроси, пресвятая и приснодево Богородице Марие, Сына своего и Бога нашего молящи прилежно за порученное тебе стадо новыхъ людий, яже избра Сынъ твой и Богъ нашь Исусъ Христосъ, иже прииде на землю, родися отъ пречистыя ти утробы, и бысть Богъ и человекъ, и страсть, и смерть приятъ, яко же изволи, тако и бысть, и отъ гроба въскресъ, и царьство адово испровергь, и на небеса къ Отцю възыде, и раздруши всю неприязнину силу. И тако раздруши ныне измаилтескыя языкы,^[41] разсыпли и расточи, яко прахъ отъ гумна ветру, молитвами пречистыя ти Матери, и възвесели новыя люди избранное стадо, гневъ свой устави, избавление и милость подати, да и еше прибудеть, твоею храними милостью, Вседръжителю Господи, да не ркуть языци, где есть Богъ их, но услыши и приими молитву всехъ молящих ти ся, иного бо упованиа и помощи не имамъ разве тебе.

И мое же худое грешнаго и недостойнаго раба твоего Ефрема моление умиленое, господи Исусе Христе, приими и помилуй, и не отлучи мене лика преподобныхъ. Аще ти много съгрешихъ и тя прогневах паче всехъ, но не вемъ иного Бога разве тебе, иже словомъ всяческая яко въсхоте и быша, ты бо повеле и създашася, всяко дыхание хвалить тебе, Владыку и Господа, сътворшему и създавшему всяческая. Направи же и научи мя, Господи, творити волю твою, и посли благодать в помощь рабу твоему, да всегда, тобою съхраняемъ, избавляюся отъ всехъ нападений вражьихъ. И подаждь всему граду и рабу твоему руку твоея помощи, всегда ми падающу и люте съгрешающу, и не повели взяти, о Владыко, отъ мене душа моея непокаянны отъ тела грешна, но малое покаяние мое приими, яко блуднаго сына, и блудницю, и разбойника, и въскреси мя, и оживи, въ мнозехъ гресехъ суща, молитвами святыя и пречистыя ти Матере девы и всехъ небесныхъ силъ, и всехъ отъ века святыхъ, послужившихъ и много потружьшихся по тобе.

Иже и ныне преподобнаго и блаженнаго Аврамиа успениа память празднуемъ и радующеся ликоствуемъ. Радуйся граде твердъ, набдимъ и хранимъ десницею Бога Вседръжителя! Радуйся пречитая дево, Мати Божия, иже градъ Смоленескъ всегда светло радуется о тебе, хвалится тобою, избавляемъ отъ всякыя беды! Радуйся, граде Смоленескъ, отъ всехъ находящихъ золъ избавляемъ молитвами пресвятыя Богородица и всехъ небесныхъ силъ, и всехъ святыхъ его! Радуйтеся апостоли и пророци, мученици и святители, преподобнии, праведнии и вси святии въ день и в память святаго успениа преподобнаго Авраамиа! Радуйтеся пастуси и наставници Христова стада, патриарси, епископи, архимандрити, игумени, иереи, и дьякони, и весь черноризьческый чинъ, и честьныхъ черноризець, и преставльшихся о Христе, и еже и еще о Бозе и о Господи живущеи въ христоименитой вере, светло радуйтеся ликоствующе въ память успениа преподобнаго Авраамиа! Радуйтеся, о христолюбимии и богохранимии цари и князи, и судьи, богатии и славнии, и нищии о Бозе, уже преставльшиися о Христе и еще о Господе здравьствующе, и всякъ, реку, възрастъ мужескъ и женескъ, уноша и старци, въ честное успение богоноснаго отца Авраамиа! Радуйтеся о Господи множество везде нищии, убозии, слепии же, и хромии, трудоватии и вси просители, не имуть же где главы подъклонити, иже претерпеша гладъ, наготу, зиму, иже претерпеша, рцемъ, многыя сугубыя напасти и скорби и на мори, и на суши, озлоблении и прогнани, и разграблени бес правды отъ велможь и отъ судьй неправедьныхъ, иже си вся приаша и претерпеша с похвалениемъ и благодарениемъ о Христе Исусе Господе нашемъ! И ныне радуйтеся и вы, отшедшии и преставльшиеся отъ сего света, и пакы и еще живущеи съ трьпениемъ о Бозе, веселитеся и радуйтеся, и ликоствуйте въ святое успение богоноснаго отца Авраамиа! Радуйтеся, граде Сионъ и Ерусалиме,^[42] и Христова Господа нашего Исуса Христа церкви, ты мати господи всемъ церквамъ,^[43] в нем же Господь волное распятие приятъ и претерпе крестъ и смерть, и въскресе за наше спасение и избавление! Радуйтеся святая и честная сущая вся места окрестъ Иерусалима и преподобныхъ пустыня! Се бо суть святыхъ домове, и в нихъ добре поживше, ныне веселятся о Господе. Радуйтеся по всему миру церквы Христовы и домове святыхъ, иже отъ всехъ святитель, и игуменъ, и ерей, и дияконъ, и черноризець, и отъ всехъ благоверныхъ и христолюбивыхъ христианъ, иже молитвы и молениа, и приношениа приносяще на святый жрътвеникъ за оставление греховъ Новаго завета. И да презрить вся съдержай владыка Господь Саваофъ, и прииметь, и посетить яко благъ и всехъ иерей, моляшихся и приношение приносяшихъ ему, и стоящихъ съ страхомъ, и с великымъ вниманиемъ послушающихъ святаго Еуангелиа, и святыхъ всехъ учениа сладкаго, и всехъ любовь и смерение имуще, не въздающе зла и противу злу, тружающеся в долземъ деле день паче отъ дне и злыхъ всехъ отбегающе, а къ добродетели правымъ деломъ и трудомъ понужающеся, радующеся и веселящеся о Господи Боже помощи по милости его, и дасть благостыню свою и благодать, избавление отъ всехъ золъ и бесконечнаго мучение избавит ны. То бо есть благый и великый даръ милости его — входъ въ бесконечное царство Господа Бога нашего Исуса Христа съ всеми избранными его, послушающихъ и творящихъ волю его. Тем же поимъ и молимся славимому отъ всехъ небесныхъ силъ и отъ человекъ, яко въ векы милость его на всехъ, творящихъ волю его, яко тому слава и честь, и дръжава, и покланяние Отцю и Сыну и Святому Духу и ныне, и присно, и в векы векомъ. Аминь.

ПЕРЕВОД

ЖИТИЕ И ТЕРПЕНИЕ ПРЕПОДОБНОГО ОТЦА НАШЕГО АВРААМИЯ, ПРОСВЕТИВШЕГОСЯ ВО МНОГОМ ТЕРПЕНИИ, НОВОГО ЧУДОТВОРЦА СРЕДИ СВЯТЫХ ГОРОДА СМОЛЕНСКА

Господи, благослови.

О пресвятой царь, Отец и Сын и Святой Дух, слово Божье, царь, который всегда был, сотворивший небо и землю, видимое и невидимое, приведший нас из небытия в бытие; не захотел он нас оставить во многих соблазнах этого мира, но послал для нашего избавления своего единственного Сына. Ибо Святой Дух говорит устами пророка: «Не ходатай, не ангел нас освятил, но сам преклонил небеса, и снизошел»; и родился без семени у святой, пречистой и невинной приснодевы Марии от Святого Духа, и пожил на земле как человек, и претерпел мучения от тех, кого сам сотворил, и познал смерть на кресте, будучи нестрастным и бессмертным божеством, и положен был в гроб, и воскрес в третий день, явился своим ученикам и утвердил их, и показал ученикам многие знамения и чудеса, и взошел на небо к Отцу, и сел справа от него, и послал свой Святой Дух святым апостолам, и через них просветил все народы и научил их истинно веровать и славить Бога, и, наставляя, вот что сказал; «Вот, я с вами во все дни до скончания века».

И вот, прежде чем я начал писать, молю тебя, Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, молитвами пресвятой и пречистой Девы-матери и всех небесных сил, и мольбами всех святых,— дай мне разум, просвещенный Божьей благодатью, дай мне, человеку дурному и грешнейшему из всех грешников, начать рассказ о светлом подвиге жизни и терпения, рассказ о житии блаженного Авраамия, бывшего игуменом этого монастыря нашей святой владычицы Богородицы, память которого мы отмечаем, празднуя день его успения.

Так вот, братья, вспоминая жизнь преподобного и то, что она еще не описана, я был всегда одержим печалью и молился Богу: «Господи, сподобь меня написать все по порядку о жизни нашего богоносного отца Авраамия»,— чтобы и в будущем иноки, получив наставление и читая его, видя доблесть мужа, восхвалили Бога и, прославляя его угодника, укрепились на дальнейшие подвиги, особенно же в этой стране, ибо здесь появился такой муж, угодник Божий. Ведь о таких, как он, Господь через пророка сказал: «Я призвал тебя из утробы матери». Собираясь начать рассказ, прежде всего молюсь Богу, говоря так: «Владыка мой Вседержитель, податель благ, отец Господа нашего Иисуса Христа, приди ко мне на помощь и просвети мое сердце для разумения заповедей твоих, открой уста мои для изречения слов твоих и чудес и для похвалы твоего святого угодника, и пусть прославится имя твое, так как ты помощник всем, уповающим на тебя всегда».

Родился же блаженный Авраамий от правоверных родителей, и они хорошо и благочестиво жили по Божьим законам. Отец его был всеми почитаем и любим, в чести у князя, и поистине все его знали, и был он украшен правдой, и многим помогал в бедах, был милостив и кроток со всеми, к молитвам и службам церковным прилежание имел. Мать его также была украшена всяким благочестием. И хотя была она не бесплодна — родилось у нее двенадцать дочерей,— но не было у них сына. И это было им по Божьему промыслу. Они усердно молили Бога даровать им сына, принося многие обеты и милостыню в церкви и монастыри,— и Бог услышал их, и даровал им сына. И еще когда он находился в материнской утробе, благодать Христа его прославила и призвала его, освятила и даровала его матери, как прежде Самуила Анне. Жила в то время некая дева и блаженная инокиня. По Божьему промыслу однажды в воскресенье, когда она сладко спала поутру, к ней ударили в дверь и позвали ее: «Быстро вставай и иди, так как Мария родила сына, а ты будешь его крестить». «И было это со мной,— рассказывала она,— как будто наяву. Когда же я вошла в дом его матери, многие святители благоговейно омывали отрока, как бы крещением благодати освящали его, и некая женщина, сияющая ярким светом, стояла рядом и держала одежду белую, как самый белый снег. А когда слуги спросили: “Кому, госпожа, дать этого ребенка?” — то повелела принести его себе. И, как будто в свет, одела она его в светлую одежду, и отдала матери. Когда же я рассказала об этом видении его матери, она ответила: “В этот час ребенок ожил в моей утробе”».

Когда наступил день рождения, родила она блаженного ребенка, а затем в восьмой день принесли его к священнику, чтобы, как принято у христиан, имя ребенку дать. А пресвитер, увидев ребенка, глазами сердца по Божьей благодати прозрел, что хочет он смолоду посвятить себя Богу. Затем, когда ребенку исполнилось сорок дней, пресвитер его окрестил. Мальчик рос и вскармливался своими родителями, и была с ним благодать Божья, и Божий Дух уже в молодости вселился в него. И когда по благодати Христа мальчик достиг разумного возраста, родители отдали его учиться, по книгам. Он же не унывал, как прочие дети, но, благодаря большому прилежанию, быстро обучился, к тому же он не играл с другими детьми, но спешил прежде других на божественное и церковное пение и чтение, так что его родители радовались этому, а другие удивлялись такому разуму ребенка. Ведь на нем была Господня благодать, которая просвещала его разум и наставляла на путь Христовых заповедей. Когда же он вырос, он как свет сиял красотою телесною и своими добродетелями. Хотя родители принуждали его вступить в брак, он сам не захотел этого, и, более того, сам наставлял и учил их презирать и ненавидеть славу здешней жизни, соблазны этого мира, и советовал постричься в монахи.

Когда же его родители отошли к Богу, он весьма обрадовался и воздал хвалу Богу, который так устроил, а все богатство, которое оставили родители его, раздал нищим, вдовам и сиротам, и инокам, помышляя о том, как бы ему без печали отказаться от земных благ и обратить свою мысль к Богу, и утверждая себя в этом, и учась Господнему слову, гласящему: «И кто не берет креста своего и не следует за мною, тот не похож на меня». Читая же боговдохновенные книги и жития святых, желая последовать их жизни, и трудам, и подвигам, он отказался от богатых одежд и облекся в бедные, и ходил как нищий, и стал юродивым, и раздумывал, прося и молясь Богу, о том, как бы ему спастись и в какое бы уйти место. Следуя наставлениям Бога, он отошел далее пяти поприщ от города, скрыв это от всех, и постригся, как известно многим, в монастыре святой Богородицы, в месте, называемом Селище, к востоку от города. И был он с тех пор по благодати Христа еще более склонен к подвигу, готовый на все труды, и мысленно представлял себе святой город Иерусалим и Гроб Господень, и все священные места, где избавитель Бог и Спаситель всего мира претерпел мучения ради нашего спасения, и все святые места и пустыни преподобных отцов, где они подвиг и труд совершили; и я говорю о дивном основателе пустынножительства и воссиявшем, равном ангелам великом Антонии, который был крепок и храбр и победил крестной силой враждебных духов, о Иларионе, бывшем его учеником; затем о прославленном среди постников Евфимии-чудотворце; затем о Савве и Феодосии-архимандрите, самом первом наставнике всех иноков, живущих вокруг Иерусалима.

Из всех книг более всего любил он часто читать учение преподобного Ефрема и великого учителя вселенной Иоанна Златоуста, и Феодосия Печерского, который был архимандритом всей Руси. Изучая и вдумываясь в святые боговдохновенные книги с их житиями и поучениями, он читал днем и ночью, непрерывно молясь Богу, и совершая поклоны, и просвещая свою душу и помыслы. И он кормился словом Божьим, как трудолюбивая пчела, облетающая все цветы и приносящая и готовящая себе сладкую пищу; так и он выбирал все из всех книг и переписывал кое-что своей рукой, кое-что поручал многочисленным писцам, как добрый пастух, знающий и паству свою, и когда на какой пажити ему пасти стадо, а не так, как невежда, который не знает стада, так что оно иногда от голода по горам разбредется, блуждая, а некоторых звери съедят. Да будет известно это всем невеждам, которые облачаются в сан священника. Так и моряки, и искусные кормчий, зная путь и пристани, ожидают милости от Бога и попутного ветра, а не плывут навстречу буре и волнам морским, но знают, как с Божьей помощью достигнуть необходимого города без несчастья и потопления. Или если же в далекий город захотим пойти, то сведущих людей спрашиваем, нет ли разных дорог и нет ли мест, опасных из-за разбойников, и остерегаемся всего этого, и молимся Богу, чтобы без всякой беды дойти.

Но вернемся к прежнему, с чего мы начали, говоря о даре Божьего слова, который был дан Богом преподобному Авраамию. Если кто-нибудь хочет стать воеводой у царя, не собирает ли он всех храбрых воинов, чтобы твердо противостоять врагу, исполчившись, наступать и побеждать с Божьей помощью? Так Авраамий, и заботясь, и почитая такой дар и труд Божественных писаний, думал, как бы корабль своей души уберечь с Божьей помощью от многих бурь и волн, то есть напастей от бесов и людей, с надеждой не погибнуть в этих бедах, и достичь пристанища спасения, и в тишину небесного Иерусалима нашего Бога прийти. Ибо в святых книгах пишется, что наша здешняя жизнь — это смерть, искушение и война, так что трудно кому-либо пройти ее без напастей. Ведь к сам Владыка и Спаситель, Господь и творец всех, и создавший все, и от пречистой девы Богородицы пришедший для нашего спасения, не претерпел ли такие страдания от своего творения, будучи безгрешен,— и сколько святых не претерпели ли то же и так достигли небесного царства, которое и мы молимся получить.

Пребывал же блаженный Авраамий в прежде названном монастыре в труде, и в бодрствовании, и в голоде днем и ночью, так что и сам игумен радовался, видя его славную жизнь, и вся братия славила Бога, и многие миряне приходили, чтобы он их утешил чтением святых книг. И он во всем повиновался игумену, и слушался всех братьев, и был полон любви и смирения, и покорялся всем Бога ради. И игумен его испытал, во всем ли он ему повинуется и слушается (ибо и сам игумен был начитан в Божественных книгах, и знал все, и проникал во все, как известно многим, и никто не смел с ним спорить о книжной премудрости), и принудил он блаженного Авраамия принять священнический сан; и тогда он был поставлен дьяконом, а потом священником при княжении великого и христолюбивого князя Мстислава Смоленского и всей Руси. Когда же блаженный принял священный сан, он еще более смирился, поскольку Христос даровал ему такую благодать.

А божественную литургию, которую Христос велел творить за весь мир, он с большим усердием совершал, и ни единого дня не пропускал, и делал это, как известно многим, до самой смерти, и не оставил церковных правил, и божественной литургии, и своего подвига. Кто может рассказать о его нищете и наготе, и о поношениях от дьявола, и о болезни, и об испытании его игуменом и всеми братьями и рабами? Он сам говорил: «Я терпел испытание пять лет, поносили меня, бесчестили как злодея». Так вот, дьявол, не терпя его и видя, что побежден святым, воздвиг на него крамолу своими злоумышлениями, желая его оттуда прогнать; что и сбылось. Ведь дьявол видел, что многие из города приходят и умножаются сторонники его учения духовного, приходят к покаянию от многих грехов, хотя мы можем думать и иначе — Бог так хотел, «потому что не подобает светильнику сиять во тьме и не может укрыться город, стоящий на верху горы». Ибо пишется о великом просветителе и учителе всего мира, об Иоанне Златоусте, что когда он ушел в пустыню и пробыл в пустыне некоторое время, то из-за большого труда, и воздержания, и голода слабость и недуг охватили его тело, и это было по Божьему промыслу, чтобы учитель не был далеко от города. И после этого он возвратился в город, поучая людей и призывая их к страху перед Господом.

И по наущению дьявола и с Авраамием то же произошло, ибо некоторые из священников, а другие из числа иноков помышляли, как бы восстать на него, и некоторые приходили из города, чтобы оскорбить и обидеть его, другие же лиходействовали и утверждали, что он ничего не знает по сравнению с ними, но уходили со стыдом, посрамленные. И снова не переставали они воздвигать на него крамолу в городе и повсюду., говоря: «Вот уже он обратил к себе весь город». К этому можно добавить, братья, одно слово вам для утешения: он так по благодати Христовой утешал приходящих и пленял их душу и разум, что, если бы возможно было, они уже не уходили, чему также есть многие свидетели. Так что не мог стерпеть этого даже сам игумен, видя, что к нему многие приходят, и не желая этого, он отлучил Авраамия и сказал ему: «Я за тебя отвечаю перед Богом, а ты перестань поучать»; и возвел на него многие обвинения.

И оттуда он вернулся в город и находился в одном монастыре Честного Креста. И сюда стали приходить люди еще больше, и учение его еще больше распространилось, и враг сетовал, а Господь Бог прославлял своего раба и соблюдал его все время, подавая благодать и силу рабу своему. И был он там недолго, и от многих получал подношения: ему давали необходимое и сверх потребностей, а он тотчас раздавал все вдовам и нищим, а себе оставлял только необходимое. Украсил же он церковь иконами, и завесами, и свечами, и многие из города начали приходить и слушать церковное пение и чтение Божественных книг. Ибо блаженный был искусным чтецом, так как по Божьей благодати он мог не только читать, но также толковать книги, так что многие несведущие люди, слушая его, понимали все, что он сказал; и он говорил наизусть и по памяти, потому что ничто в Божественных писаниях не утаилось от него, так что его уста никогда не умолкали, обращаясь ко всем, к малым и к великим, к рабам и свободным, и к ремесленникам. И так как они иногда приходили на молитву, иногда на церковное пение, иногда же для утешения, он даже ночью мало спал, но совершал коленопреклонения и тихо проливал из глаз обильные слезы, и бил себя в грудь, и обращался к Богу, умоляя помиловать своих людей, отвратить гнев свой и послать милость свою, и избавить нас от угрожающих нам бед, и дать мир и покой молитвами пречистой девы Богородицы и всех святых. Написал же он две иконы: одну — Страшный суд второго пришествия, а другую — испытание воздушных мытарств, которых никто не избежит, так учит великий Иоанн Златоуст, который напоминает о страшном дне, и сам Господь, и все его святые проповедуют это испытание, которого нигде не избежать, не скрыться от него, и огненная река течет перед судилищем, и раскрываются книги, и восседает Судья, и явными становятся дела всех людей. Тогда будет слава, и честь, и радость всем праведным, грешным же — вечная мука, которой сам сатана боится и трепещет. Если уж, братья, страшно слышать об этом, то еще страшнее будет самому видеть. Но, оставив это, обратимся снова к нашему рассказу о блаженном Авраамии.

И он не переставал вспоминать Страшный суд, боясь испытания, и не переставал прилежно молиться Богу, и ночью, и днем, и всем приходящим к нему не переставал говорить об этом страшном дне, читая великого и светлого учителя вселенной Иоанна Златоуста, и преподобного Ефрема, и всех богогласных святых, внимая Святому Духу, который говорил их устами, и всем проповедая. И жил блаженный, воздерживаясь от многого питья, особенно же ненавидел пьянство, и любил он скромную одежду, пренебрегая очень дорогой одеждой и будучи всегда смиренным. А на трапезы и на пиры он никогда не ходил из-за многих ссор, которые бывают там между выбирающими себе места, и из-за многих других бед, которые бывают из-за неумеренного пьянства, поэтому он избегал пиры. Лицо же блаженною и тело были сильно изнурены, так что его кости и суставы можно было сосчитать как в мощах, и лицо его было бледно из-за великого труда, и воздержания, и бодрствования, и из-за многих проповедей, которыми он изнурял себя, из-за пения и чтения, и молитв, возносимых к Богу. И когда он с благочестием и с вниманием приближался к божественному жертвеннику для божественного приношения святых даров, которое завещано Господом на вечери апостолам, а апостолами Нового завета передано нам во оставление грехов, тогда он не разрешал разговаривать в церкви, особенно на литургии, наставляя и поучая, повелевая тогда ум вместе с душой неколебимо, как подобает, с прилежанием целиком обращать к Богу. Когда он облачался в одежды священника, был он образ и подобие Василия Великого: имел такую же черную бороду, только что голова у него была плешива. Но не осудите, братья, мою грубость, ведь не лгу я, не хитрю, не мудрствую, но говорю это для тех многих, что не видели и не слышали его. И вспоминаю Господа, говорящего: «Раб ленивый и лукавый! надлежало тебе отдать серебро мое торгующим, и я получил бы мое с прибылью». Поэтому, боясь такого осуждения, я пишу это, чтобы, выслушав, мы прославили Бога, ниспославшего такую благодать и помощь городу Смоленску, как блаженный Авраамий.

Так как я хочу далее рассказывать, помогите мне вашими молитвами, чтобы Господь дал мне и закончить работу — написать для тех, кто хочет читать и последовать житию преподобного, или переписать его и получить великую милость от Бога здесь и в будущий и страшный день воздаяния Христова.

Но, помня об этом, вернемся к прежнему рассказу, с чего мы начали. Сатана, видя, что силой Христа побежден он святым, являлся ему иногда ночью, иногда днем, устрашая и угрожая ему, освещая его ночью как огонь, так что многие вместе с ним не могли спать, иногда же сатана пугал его, или являясь ему во многих наваждениях ростом вплоть до потолка и снова нападая на него, как лев, устрашая его, как лютые звери, или же нападая и избивая его подобно воинам, иногда даже сбрасывал его с постели. Когда же блаженный пробуждался, вкусив мало сна из-за злых окаянных бесовских видений, тот его днем еще более пугал, являясь ему иногда всобственном виде, иногда преображаясь в бесстыдных женщин, как пишется и о Великом Антонии. Видя дьявольскую силу и злобу беса на нас, Господь не дал ему полной свободы, но допускает по своему усмотрению, чтобы мы соразмерно нашей силе могли вступать с ним в борьбу, ибо Господь сказал в Евангелии, что сатана «не имеет власти даже над свиньями без Божьего повеления»; пусть так Божьи рабы укрепляются. Тому же учит Златоуст, говоря: «Господи, если ты дашь свободу одному врагу, то его не одолеет даже весь мир, а что смогу я, который кал и грязь?» Укрепивший же Антония явился ему, повелевая дерзать: «Не бойся, я тебе помогу». Он же давал благодать и силу и этому блаженному и избавлял его.

И всем этим сатана искушал блаженного, но не одолел его, ибо Бог помогал ему, и тогда воздвиг на него мятеж, как и при Господе было: вошел сатана в сердца иудеям, и они учинили суд, и много надругались над ним, и предали мучению Господа славы. Так же и с Авраамием было: как сатана его выгнал из прежнего монастыря, так он сделал и теперь, так как не мог окаянный терпеть его вследствие благодати и помощи, которая бывает верным и христолюбивым христианам, и будучи побеждаем всеми силою Христа. Но поскольку душам пасущих предназначено принимать на себя беды, то сатана, войдя в сердца бесчинных, воздвиг их на Авраамия: и начали одни клеветать на него епископу, другие же хулить его и досаждать ему, одни называли его еретиком, другие же говорили о нем: он читает глубинные книги, другие же обвиняли его в блуде, а попы с яростью говорили: «Он уже совратил всех наших детей»; другие же называли его пророком и много прочего говорили о нем, в чем блаженный неповинен. Поистине скажу, что не было в городе такого, кто не оговаривал бы блаженного Авраамия, так что дьявол радовался этому, а блаженный, радуясь, терпел все во имя Господа. Собрался на него весь город от мала до велика: одни говорят, что его нужно заточить, другие — пригвоздить к стене и поджечь, а другие — утопить его, проведя через город. Когда же собрались все на двор владыки, игумены и попы, и чернецы, князья и бояре, дьяконы и все церковнослужители, тогда послали за блаженным, когда уже все собрались. Посланные же слуги, схватив Авраамия, волочили его как злодея, одни ругались над ним, другие насмехались над ним, бросая ему оскорбительные слова, и так делал весь город и по торгу, и по улицам — везде много народу, и мужчины, и женщины, и дети, и было тяжело видеть это зрелище. Блаженный же был схвачен руками, как птица; не знал, что ему сказать или что отвечать, но уповал на одного только Бога, и молился ему, чтобы он избавил его от такого несчастья, и про себя вспоминал страдания Господа нашего Иисуса Христа, который все это претерпел ради нашего спасения, и молился за них: «Господи, не вмени им сего греха и не допусти, чтобы твой раб был предан в их руки, но укроти их и запрети им, как перед учениками ты повелел умолкнуть ветру на море».

Так и случилось, ибо властителям Бог смягчил сердце; а игумены и священники, если бы могли, съели бы его живьем. Когда же его вели на суд, Господь явился в это время у церкви честного архангела Михаила преподобному Луке Прусину. В то время когда он стоял на молитве в 9 часов, услышал он голос, говорящий, что «вот моего блаженного угодника ведут на суд с двумя его учениками, хотят его мучить, ты же ни в коем случае не сомневайся в нем». И сказал блаженный Лука осуждающим блаженного Авраамия и унижающим его: «Ведь его сильно унижают, несправедливо хуля; но если бы его грехи были на мне! А слышали вы, что хотели в давние времена сделать такие же не имеющие страха Божьего безумцы и их епископ и как хотели безвинно убить другого святого. Это к тому же злой порок, и хула, и злая клятва, и за это гнев Божий продолжался более тридцати лет, а с вами будет хуже, если не покаетесь». Однако возвратимся к тому, о ком я начал говорить. Когда блаженный был приведен на суд, не нашли за ним никакой вины, но бесчинно попы, а также игумены ревели на него, как волы; а после того как князь и вельможи не нашли за ним никакой вины, проверивши все и убедившись, что нет никакой неправды, но все лгут на него, сказали тогда в один голос: «Да будем неповинны, владыка,— сказали они всем,— в том, что воздвигли такое обвинение на него, а мы неповинны в том, что вы на него наговариваете или замышляете какое-то беззаконное убийство!» И говоря: «Благослови, отец, и прости нас, Авраамий!» — с тем ушли восвояси.

Увидев же, что те разошлись и не за что им осудить Авраамия, повелели людям, приготовленным для этого епископом, крепко стеречь и блюсти его и еще двух его учеников, которые верно служили преподобному. Когда же утром собрались игумены и священники, они, укорив и оскорбив его, возвели на него прежние обвинения. И с этого времени блаженный снова вошел в монастырь, в котором он прежде постригся, когда ему не причиняли еще никакого зла. Вот с этого времени много зла совершилось: все, кто были наставлены блаженным, возвратились к своим злым греховным делам. И слава Богу, терпящему всех их! И был в то время блаженный Лазарь еще священником (а после Игнатия он стал епископом), воистину был он как бы поборник и пастух словесных овец Христовой церкви, ибо он ради Бога оставил свою епархию из-за многих обид святым церквям, которые обижают и властители, отнимающие чужое неправедно и обижающие вдов и сирот. Так вот, этот Лазарь видел и слышал, что несправедливо на блаженного Авраамия воздвигли крамолу, и он, поскольку Бог вложил ему это, сказал, придя к епископу Игнатию: «Граду сему великая епитимия будет, если ты искренне не раскаешься»; так и случилось. Блаженный Игнатий послушался его — послал быстро ко всем игуменам и ко всем попам, приказывая и запрещая произносить какие-либо злые слова о блаженном Авраамии. «Ведь вот, послушавшись вас, я принял на себя от Бога вечную епитимию. А вы, дети мои, покайтесь, ведь вы и сами знаете, как Бог наказал поднявшихся на великого Иоанна Златоуста; а если вы не покаетесь, то же произойдет и с вами». А блаженный подражал своему святому, имя которого он носил, как и тот пострадал от селения язычников и молился за них Богу, обращая всех к Богу и спасая, и терпел блаженный их преследование.

И Авраамию также было запрещено, чтобы кто-либо к нему приходил, и поэтому много стражников было выставлено на всех дорогах, а некоторые люди были ограблены. Но Бог хочет, чтобы все спаслись, потому иногда он являет свое человеколюбие и милость, иногда же казнит, посылая беды: голод, смерть, бездождие, засуху, грозные тучи, набеги поганых, пленение городов и все, что нам ни посылается Богом. И этими бедами он обращает нас и приводит к себе, поскольку мы небезгрешны, а, терпя все это, поймем и вспомним, сколько злых дел мы совершили, а затем предали их забвению, согрешая ночью и днем. Некоторые осуждают и хулят епископа, и священника, и монаха, как будто сами безгрешны; однако вы слышали Господа, говорящего: «Епископов моих, и монаха, и священника содержите в чести и не осуждайте их»,— чтобы вы сами не были строго осуждены Богом; не забывайте Господа, наставляющего вас, ибо Господь сказал: «За всякое праздное слово дадут люди ответ в день суда». А апостол Павел, учитель вселенной, говорит: «Что вы осуждаете чужого раба? Перед своим господином стоит он, или падает, и будет возвышен; ибо силен Господь возвысить его»; и дальше: «За это приходит гнев Божий на сынов непокорных». Итак, будем думать каждый про себя: каждому за себя придется дать ответ в день суда.

Можно здесь вспомнить рассказ из жития преподобного Саввы об Илье, патриархе Иерусалимском, которого царь Анастасий повелел несправедливо согнать с престола, а на его место возвел другого. Когда же горожане в Иерусалиме услышали, что патриарх изгнан, они очень обрадовались этому, за что и постиг их Божий гнев, и был у них голод пять лет, чтобы они научились не радоваться ничьей беде. А к преподобному Савве пришел эконом и сказал: «Уже братья не ели целую неделю, и уже не ударить нам в било к трапезе». Преподобный же Савва сказал, утешая его, что «Бог не оставит своих рабов». И сбылось по слову преподобного: некий христолюбец имел тридцать верблюдов, которых он послал к блаженному в лавру, нагрузив их в изобилии всякой едой. Тогда Савва призвал эконома и спросил его: «Можно ли ударить в било?» Эконом же весьма осудил себя. А что касается сказанного нами о царе Анастасии, который согнал с престола патриарха Илью, то его за это постиг Божий гнев, о его смерти так рассказывают: появилось облако и молния только над царской палатой,— так, преследуем, царь был убит Божьим гневом.

Здесь же можно напомнить о великом светиле всего мира. Злые люди прогнали святого Иоанна Златоуста, поднявшись против него; и явились ему великие апостолы Петр и Павел, говоря: «Дерзай, Божий страстотерпец, Господь с тобой. Да будет мир, мужайся и крепись, ибо ты получишь воздаяние, небесное царство и светлый венец от Бога, а поднявшиеся на тебя будут казнены Богом лютой смертью, которая скоро постигнет их и здесь, и на будущем суде». И после того как блаженный скончался, сбылось пророчество святых апостолов о преследовавших и прогнавших святого, так что одних из епископов постигла внезапная смерть, у других же появились на ногах синие прыщи, которые лопались, а еще одному внезапный огонь, сошедший свыше, иссушил руки и ноги, у другого же распухла нога и начала гнить, а поскольку она прикасалась ко второй, зараза перешла и на ту, и он умер лишь через три года, у другого же язык стал как затычка во рту, и, написав на доске, он признал свой грех, что изрек хулу на святого Иоанна Златоуста; а Евдоксию поразила жестокая болезнь, ибо у нее из недр шла кровь, а потом был смрад, и она извергла из себя червей, и так злообразно кончила она свою жизнь горькой смертью. Так можно было видеть, как приходит на них внезапно Божий гнев, обрекая их на многие муки и тяжкую смерть.

Но вернемся к тому, о чем мы говорили, и вспомним теперь о блаженном Авраамии. Вскоре случилось так, что некоторых игуменов, а также некоторых попов постигла внезапная смерть; узнав об этом, участвовавшие в суде над блаженным горевали и припадали к его ногам, прося прощения, а не присутствовавшие на суде радовались. Ибо в «Златой Цепи» святых отцов всей вселенной написано, что был некий преподобный отец, который приносил многим пользу словом и житием. Но некие люди, побуждаемые дьяволом, завидовали ему и оклеветали его, многих отогнали от него и лишили тем самым пользы, потом же поняли коварство дьявола и покаялись перед ним, и получили от него прощение, а затем одни обезумели, с другими же приключились различные беды за их прегрешение. Ибо Спаситель сказал: «Смущающий вас понесет на себе осуждение, кто бы он ни был». А теперь вспомним также наставление некоего духовного отца к духовному сыну: мы подобны кораблю, а кормчий — Бог, который направляет весь мир и спасает его своими вечными рабами, то есть пророками и апостолами, святителями и всеми учителями Божьими, вплоть до скончания века сего. Если же мы возьмем на себя смелость осуждать других, изгонять их справедливо или несправедливо, то, значит, мы отняли кормило у Бога и отдали Божий корабль его противнику, то есть дьяволу. И теперь мы уже не знаем, где находимся, потому что попали во власть враждебной нам бури, а когда она нас принесет к потоплению, тогда с опозданием вспомним, что никто из нас не сдерживает себя в своих грехах и не оплакивает их, но мы осуждаем и хулим других, как говорит об этом Господь: «Люди взяли суд мой, уже они их осудили, а я не вершу суда над ними», поэтому да не будете вы осуждены Богом. Ведь если кто-нибудь получит благодать от Бога и дар поучения, то не сможет его одолеть даже весь мир, ибо он имеет против всех помощника — Бога, как об этом говорит Господь: «Я с вами, и никто против вас». Оставив же это, вернемся вот к чему.

Было в городе великое бездождие, так что высыхала земля, и сады, и нивы, и весь земной плод, чего никогда не бывало, и все горевали и молились Богу. И сам епископ, блаженный Игнатий, с честным клиросом и с богобоязненными игуменами, и священниками, и дьяконами, и монахами, и со всем городом, с мужчинами и женщинами, и со всеми молодыми людьми,— все жители города вместе ходили вокруг с честным крестом, и с иконой Господней, и с честными мощами святых и просили Бога с великим умилением и со слезами помиловать людей своих, и послать милость свою на землю, и отвратить гнев свой: «Пусти, Господи, дождь, одожди лицо земли, молимся тебе, святой». И когда они кончили отпуст, и освятили воду крестом и мощами святых, каждый ушел восвояси. И не было дождя на земле, и были все в великой печали. Все же это было по Божьему промыслу. И поскольку Бог хотел прославить блаженного Авраамия, он вложил в сердце некоему священнику мысль о нем, так что тот, отправившись к христолюбивому епископу Игнатию, напомнил ему о блаженном Авраамии, говоря так: «Мы все молились, но Бог не услышал нас. Какая такая вина блаженного Авраамия, что он лишен возможности служить божественную литургию? Не из-за этого ли ниспослана от Бога казнь сия?»

Тогда блаженный Игнатий быстро послал за блаженным Авраамием и, призвав его и испытав, выяснил, что все обвинения против него были ложью и клеветой из-за зависти и злобы дьявола, и он простил его, говоря: «Благослови меня, честной отец, я сделал это тебе по неведению, и благослови весь город, и прости послушавших лживых клеветников и обвинителей». И благословил его, чтобы он снова совершал пречистую и честную литургию: «И моли Бога о городе и о всех людях, чтобы Господь помиловал их и послал свой обильный дождь на землю». И сказал блаженный епископу: «Кто такой я, грешный, что ты повелеваешь мне сделать то, что свыше моих сил?» Но сказал: «Да будет над всеми нами воля Божья! А ты, о честной святитель, сначала помолись о нас, о своем порученном Богом тебе избранном святом стаде словесных овец». После чего блаженный вышел, и молился Богу, и говорил: «Услышь, Боже, и спаси нас, владыка-Вседержитель, молитвами твоего святителя, и всех твоих священников, и всех твоих людей. И отврати гнев свой от рабов твоих, и помилуй этот город и всех твоих людей, и прими милостиво воздыхания всех молящих тебя со слезами, и пусти, и пошли дождь, напои лицо земли, возвесели людей и скотов. Господи, услышь и помилуй!» — и не успел еще преподобный дойти до своей кельи, как Бог уже послал на землю дождь, так что все славили Бога и говорили: «Слава тебе, Господи, что скоро услышал своего раба!» И была в городе большая радость. И с тех пор стали люди приходить в город, и говорили все, что «Бог помиловал, избавил нас от всех бед твоими, отец, молитвами». И с тех пор еще более прославился он по Христовой благодати.

Подобает здесь вспомнить также о жизни преподобного отца всей Руси Феодосия Печерского. Когда Бог хотел показать веру своего раба и с одного места переселить его на другое, чтобы он создал более светлую и просторную церковь, поскольку умножилась братия, тогда, как говорят, Бог показал ночью чудо: появилась как бы дуга от верха церкви, а другой ее конец был на холме, и видели преподобного отца Феодосия, идущего с иконой пречистой Богородицы, и братия шла за ним вслед и пела, как потом и случилось. Так и теперь вспомним о преподобном Авраамии, и о молитве пресвятой Богородицы, и о братии, идущей за ним и поющей, что и было потом, поскольку нужно было показать место, где блаженный и многие другие, что спасутся с ним, станут жить в Боге. Преподобный и благочестивый епископ Игнатий задумал создать каменную церковь во имя святого Игнатия на память о себе, а за пределами города имеется недалеко ровное место, подходящее для построения церкви, где могут разместиться все монастырские строения. И он скупил вокруг этого места огороды, и поставил церковку во имя Богоносца, а затем, разрушив ее, он перенес ее на другое место, где основал большую церковь, и дал ей имя в честь Положения честных риз и пояса святой владычицы нашей Богородицы. И там было несколько братьев, которых содержал блаженный епископ Игнатий. Некоторые же глупцы уничижали его, говоря: «Кто хочет, пусть пойдет на игуменство», и называли имя. А преподобный епископ говорил со многими и по Божьей благодати увидел духовными очами, что Бог и молитва пресвятой Богородицы хотят прославить это место и многие христолюбивые люди, посвятив себя Богу и во имя его приходя сюда, спасутся в этом месте по Христовой благодати. Спустя некоторое время (ибо Бог об этом заботился) сетовал блаженный Авраамий на то, что он находится далеко от приходящих из города людей. Тогда же вспомнил об этом по Божьей воле блаженный епископ, призвал из своего честного клироса самого старшего из протопопов по имени Георгий и завел с ним беседу о блаженном Авраамии, сказав, что Авраамий находится далеко от города, и поэтому он в большой скорби, и повелел, чтобы протопоп позвал его скорее.

Блаженный вскоре пришел по повелению епископа и, войдя, поклонился, говоря так: «Благослови, святой владыка, твоего раба». Призвал к себе блаженного Авраамия епископ и спросил, утешая его: «Как, отец, живешь о Господе?» Когда же тот ответил: «Поистине, святой владыка, хорошо твоими молитвами»,— епископ сказал ему: «Хочу дать тебе благословение, если ты примешь его». Блаженный же ответил, сказав: «Не только благословение честное, но и дар». И сказал ему епископ: «Вот благословение: я тебе поручаю и даю дом пресвятой Богородицы; иди, хваля и славя Бога, и молись за всех». Блаженный же радовался и восхвалял Бога, который даровал своему рабу такую благодать молитвами святой Богородицы. И когда он входил в монастырские ворота, то в сердце у него воссиял некий свет от Бога, радостно просвещая его душу и ум, как он рассказывал всем об этом. Так же и Иаков во сне видел лестницу, доходящую до небес, и сказал, что «Господь присутствует на сем месте», и поскольку Господь счел Авраамия достойным, ему также открылось это. И сбылся псалом Давидов: «Ты посадил людей на головы наши, и мы вошли в огонь и в воду, и ты вывел нас на свободу». Ведь как царь после многих побед и трудов возводит воина своего в больший сан и честь, так и Господь Бог сам уже дает утешение своему рабу, поскольку он трудился, обращая сердца всех, дальних и близких, своей благостью, и просвещая души всех.

И с тех пор он вернулся к первоначальному подвигу, и все приходили к нему с великой радостью, ибо на городе была великая благодать Божья, просвещающая, и веселящая, и хранящая, избавляющая всех, а также подающая тишину и мир, и все благости на многие лета, и эта благодать не оскудеет молитвами святой Богородицы и ради преподобного Авраамия и всех его святых. И с тех пор еще больше прославил его Господь, поскольку те, которые зло оскорбили блаженного, начали раскаиваться и припадать к его ногам, прося прощения. Тот, кто был всеми ненавидим, теперь стал любим всеми, и те, кто раньше боялись прийти, уже без боязни, но с радостью приходили, и горожане приходили не одни, но с женами и с детьми, а также и от князя, от вельмож приходили зависимые и свободные люди, исповедуя ему все свои грехи, и затем, радуясь, расходились по своим домам. А блаженный принял дом святой Богородицы и украсил его, как невесту прекрасную, еще более прежнего, скажем так, иконами, и завесами, и свечами; так что и теперь могут видеть это все, приходящие в дом для ее милости и заступничества, на похвалу Бога и его угодника. Многие же хотели стать иноками, но он не сразу постригал желающих, зная тяжесть монашеской жизни, большое искушение от всеобщего врага, и число братьев было семнадцать человек. А блаженный испытывал по Христовой благости (ибо Господь наградил его даром все ясно разуметь) тех, кто хотел с ним жить и приходил к нему, и встречал их вот как: он говорил с послушными и смиренными, повелевая им часто приходить к нему, тех же, которые приходили из-за златолюбия и злобы, он избегал. Ведь он имел достаточно искушения и от своих напастей, и от монахов, поэтому не торопился принимать приходящих. Испытывал же он их так, поскольку был сведущ в книгах, и слышал он о некоем игумене, у которого было только до двенадцати монахов, а два — в испытании. А когда кто-нибудь хотел у него постричься, то Авраамий сначала обращал внимание, к какому брату он войдет: если он шел к подвижнику, то Авраамий, стоя, славил Бога, воздев руки и молясь за пришедшего Богу, если же он шел к другому брату, то Авраамий печалился. А блаженный думал так про себя, зная, что труден подвиг сей для ленивых иноков, а подвизающимся Господь сказал: «Возьмите иго мое на себя и научитесь от меня: ибо я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим и утешение. Ибо иго мое благо и бремя мое легко»,— так будет всем, приходящим с открытым сердцем.

И со временем блаженные прониклись друг к другу большою любовью: епископ радовался, что Бог даровал ему такого святого и блаженного мужа, а Авраамий радовался, что Бог даровал ему такого святого и блаженного епископа; Авраамий к тому же радовался, что получил от него такой дар благодати. В такой любви с Авраамием епископ жил недолго и отошел к Богу, а был он, по правде сказать, воистину свят и преподобен и стремился к Богу, потрудившись от юности и до седых волос великого священства. Так отошел к Богу Игнатий, великий епископ города Смоленска, а многие рассказывают, что когда он умирал, великий свет, говорят, сошел на него с неба, так что страх объял всех, и так он, радуясь, взошел на небеса, блаженно завершив течение жизни о Господе Боге. И будем все просить милости у Бога, чтобы он помиловал нас по своей милости, по которой он даровал этому городу такого епископа. И с тех пор блаженный Авраамий стал еще большим подвижником из-за такой разлуки с преподобным епископом, и пребывал он во многом смирении и плаче сердечном со вздохами и со стенаниями, ибо вспоминал он часто о разлучении души с телом. Блаженный Авраамий часто напоминал себе, как придут ангелы испытывать душу, и какое будет испытание на воздухе от бесовских мытарей, как придется предстать перед Богом и дать обо всем ответ, и в какое место нас поведут, и как нужно будет во второе пришествие предстать перед судом страшного Бога, и какой приговор произнесут судьи, и как потечет огненная река, все сжигая, и кто тогда поможет нам, кроме покаяния и милостыни, и беспрестанных молитв, и любви ко всем, и кроме других подобных благих дел, которые в силах помочь душе. У нас же этого нет даже в мыслях, но мы обращаемся то к одному, то к другому делу и не сможем сказать ни одного слова, представ перед Богом.

В таком подвижничестве блаженный пребывал во все дни своей жизни, помнил об этом и молился с воздыханием, наставлял многих и призывал их пребывать в благом труде, в бодрствовании и в молитве, в терпении и смирении, в милостыни и в любви. И так наказывал всем со слезами обильными никогда не забывать об этом и говорил: «Не забывайте и меня, смиренного, в ваших молитвах, молясь Владыке и Богу и пресвятой его Матери со всеми его святыми». И потом блаженный был поражен болезнью, от которой и умер, передав свою блаженную и святую душу Господу, и получил то, что желал получить,— царство небесное. А в подвиге пребывал Авраамий в течение пятидесяти лет, трудясь от юности до конца своей жизни о Господе нашем Иисусе Христе, которому слава и держава с Отцом и Святым Духом ныне и всегда во все бесконечные веки. Аминь.

А вот конец блаженного и преподобного отца нашего Авраамия, и похвала этому городу, и защита его пречистой Богородицей-приснодевой, и похвала. А я, грешный и недостойный Ефрем, пребывающий во многой лености, и последний среди всех, и праздный, и чуждый всех благих дел, и в пустое только имя облачившийся, в этот ангельский сан, по имени только называюсь иноком, но далек от этого из-за злых дел. И как назову себя иноком я, который не может назвать себя и последним, ибо злые дела, которые я сделал, обличают и пугают меня, и поэтому, скажу, при жизни блаженного я был его последним учеником, который и в малом не следовал его житию, его терпению, смирению, любви и молитве, его благим нравам и обычаям, но во все дни был пьян, и веселился, и развлекался в недостойных делах, воистину я был праздным. Он, умиленный, плакал, я же веселился и развлекался; он спешил на молитву и чтение Божественных книг, на славословие в Божью церковь, а я предпочитал дремоту и долгий сон; он старался трудиться и бодрствовать, я же в праздности ходить и во многой лени; он не празднословил и не осуждал никого, а я осуждал и празднословил; он вспоминал страшный судный день Божий, а я обильные трапезы и пиры; он помнил о смерти и о разлучении души с телом, испытание воздушных мытарей, а я бубны, и свирели, и пляски; он хотел подражать жизни святых отцов и следовать их благой жизни, и читал их святые жития и сочинения их, а я подражал и любил пустые и суетные обычаи злых людей; он смирял себя и уничижал, а я веселился и возносился; он любил нищету и бедность и раздавал все нуждающимся и сиротам, а я только собирал и не совершал подаяния, будучи побежден большой скупостью и немилосердием; он любил скромные одежды, а я красивые и дорогие; он стелил себе рогожу и жесткую постель, а я мягкую и теплую; не будучи в силах терпеть холод и мороз, он все же терпел их, я же имел приятную и теплую баню; он скорбел о нищих, а сам предпочитал быть голодным и не ел, а я ненавидел и презирал нищих; он, видя людей с обнаженными плечами и раздетых, замерзающих от холода, одевал их, я же знать не хочу, что они вышли из той же утробы, что и я, и что многие, к тому же, утаившись, странствуют Господа ради, как говорит Павел-апостол, учитель вселенной: «Те, которых весь мир не был достоин, ходили в овчинах и козьих шкурах, скитались и скрывались по вселенной, не имели дома, блуждали в ущельях и пещерах земных».

Поэтому, господа, и отцы, и братья, не могу воздать хвалы образу дивного, и божественного, и преподобного человека, поскольку я груб и неразумен, ведь его образ светел, и радостен, и похвален, мой же образ темен, и лукав, и мерзок, и бесстыден, даже если захочу, то не достигну желаемого. Как я смогу похвалить его? Прошу милости, помощи у Господа и, уповая на него, надежду на помощь возлагаю на пресвятую и пречистую деву и Богородицу Марию, ибо она скорее других дерзнет обратиться к Сыну и Богу нашему Иисусу Христу, молясь со всеми бесплотными силами и со всеми святыми, которые могут спасти меня и избавить от всех бед. И она моя помощница и поручительница за мою жизнь и спасение, и здесь, и в будущий день, так как она умеет избавить своих рабов и подать им помощь, когда бы мы ни призвали ее на помощь, дома, и в пути, и на море, в бурях и волнах, и в сражениях, и во всех бедах — она скорее молнии приходит на помощь — как ночью, так и днем, и она ниспровергла все злые советы и умыслы, во всякий час избавляя нас и храня от всех злоумышлении сатаны, и всех его демонов, и от всякого раздора, и от нашествия поганых. За епископа же, и за монаха, и за весь церковный чин, и весь народ, и за князя, и за всех молящихся христиан упроси своего Сына, о Госпожа, пресвятая и приснодева Богородица Мария, молясь прилежно своему Сыну и нашему Богу за порученное тебе стадо новых людей, которых избрал твой Сын и наш Бог Иисус Христос, который пришел на землю, родился из твоей пречистой утробы, и был Богом и человеком, и претерпел мучения и смерть по своей воле, и воскрес от гроба, и ниспроверг царство ада, и взошел на небеса к Отцу, и разрушил всю вражескую силу. И теперь, Господи, так же уничтожь измаилтянские народы, рассей и разгони их молитвами пречистой твоей Матери, как ветер разносит пыль от гумна, и возвесели избранное стадо новых людей, оставь свой гнев, дай нам милость и избавление, чтобы мы еще пожили, хранимые твоей милостью, о Господь-Вседержитель, чтобы не могли спросить народы,— где же их Бог? — но услышь и прими молитву всех молящихся тебе, ибо у меня нет другой надежды и помощи, кроме тебя.

И мое худое, грешного и недостойного раба твоего Ефрема, умиленное моление прими, господи Иисусе Христе, и помилуй, и не отлучи меня ог лика преподобных. Хотя и сильно согрешил перед тобой и прогневал тебя более всех, но я не знаю другого Бога, кроме тебя, словом которого, когда ты захотел, все возникло, ведь ты повелел, и все создалось, всякое дыхание хвалит тебя, Владыку и Господа, все сотворившего и создавшего. Направь же меня и научи, Господи, творить твою волю, и пошли благодать на помощь твоему рабу, чтобы я всегда, хранимый тобой, избавлялся от всех вражеских нападений. И подай всему городу и твоему рабу руку помощи, поскольку я всегда падаю и сильно грешу, и не повели, о Владыка, взять у меня мою непокаявшуюся душу от грешного тела, но прими мое ничтожное покаяние, как принял ты блудного сына, и блудницу, и разбойника, и воскреси, и оживи меня, пребывающего во многих грехах, молитвами твоей святой и пречистой Матери-девы и всех небесных сил, и молитвами всех искони бывших святых, послуживших и много потрудившихся для тебя.

А теперь мы празднуем память успения преподобного и блаженного Авраамия и, радуясь, ликуем. Радуйся, твердый град, оберегаемый и хранимый десницей Бога-Вседержителя! Радуйся, пречистая дева, Матерь Божья, а город Смоленск всегда светло радуется о тебе, гордится тобой, избавляемый тобой от всякой беды! Радуйся, город Смоленск, избавляемый от всех постигающих тебя зол молитвами пресвятой Богородицы, и всех небесных сил, и всех святых! Радуйтесь, апостолы и пророки, мученики и святители, преподобные, праведники и все святые в день и в память святого успения преподобного Араамия! Радуйтесь, пастухи и наставники Христова стада, патриархи, епископы, архимандриты, игумены, священники, и дьяконы, и весь монашеский чин, и честные монахи, и умершие во Христе, и те, которые еще живут о Боге и о Господе в христоименитой вере, светло радуйтесь, ликуя, в память успения преподобного Авраамия! Радуйтесь в честное успение богоносного отца Авраамия, христолюбимые и богохранимые цари и князья, и судьи, богатые и славные, и нищие о Боге, уже умершие во Христе и еще здравствующие о Господе, и люди,— скажу так,— любого возраста, мужчины и женщины, юноши и старцы! Радуйтесь повсюду о Господе, многочисленные нищие, убогие, слепые и хромые, больные и все просители, которые не имеют, где голову преклонить, которые претерпели голод, наготу, зиму, которые претерпели многие страшные напасти и скорби и на море, и на суше, обиженные и прогнанные, и ограбленные несправедливо вельможами и неправедными судьями,— которые все это вынесли и претерпели ради Господа нашего Иисуса Христа с похвалой и благодарностью! Радуйтесь теперь и вы, отошедшие от этого света и преставившиеся, а также живущие еще с терпением о Боге, веселитесь, и радуйтесь, и ликуйте в <день> святого успения богоносного отца Авраамия! Радуйтесь, города Сион и Иерусалим, в котором Господь по своей воле был распят, и претерпел крестные муки и смерть, и воскрес за наше спасение и избавление, радуйтесь и Христовы церкви, Господа нашего Иисуса Христа, и ты, мать всех церквей! Радуйтесь, все святые и честные места окрест Иерусалима и скиты преподобных! Ведь это дома святых, в которых они славно пожили, а теперь веселятся о Господе. Радуйтесь, рассеянные по всему миру церкви Христовы и дома святых, в которых все епископы, и игумены, и священники, и дьяконы, и иноки, и все благоверные и христолюбивые христиане приносят молитвы, и моления, и святые дары на святой жертвенник за оставление грехов Нового завета. Да не оставит нас держащий все в своей власти владыка Господь Саваоф, да примет он, милосердный, к себе и посетит и всех священников, молящихся и приносящих ему приношение, и всех стоящих со страхом, и с большим вниманием слушающих святое Евангелие, и сладостное учение всех святых, и всех, имеющих любовь и смирение, не воздающих злом за зло, занятых долгим трудом день за днем и отбегающих от всех злых дел, но стремящихся к добродетели правым делом и трудом, радующихся и веселящихся о помощи Господа Бога по его милости, и он даст благость свою и благодать, избавление от всех зол и избавит нас от бесконечного мучения. Ведь это благой и великий дар его милости — вход в бесконечное царство Господа нашего Иисуса Христа со всеми его избранными, которые слушают и творят его волю. И вот поем и молимся тому, кто прославляется всеми небесными силами и людьми, ибо его милость во веки на всех, творящих его волю, так что ему слава и честь, и держава, и поклонение Отцу и Сыну и Святому Духу ныне, и присно, и во веки веков. Аминь.

КОММЕНТАРИЙ

«Житие Авраамия Смоленского», написанное в первой половине XIII в.,— одно из наиболее интересных произведений областной литературы Древней Руси. В житии ярко отображается умственная и культурная жизнь Смоленска на рубеже XII и XIII вв., о которой не сказано ни слова в летописях. Биографические сведения об Авраамии Смоленском сохранились только в житии, которое, судя по заключению, написано его учеником по имени Ефрем. На время жизни Авраамия указывают отдельные факты, которые приводятся в житии: в частности, Ефрем пишет, что святой был рукоположен в священники при княжении Мстислава Смоленского (Мстислав Романович), который сидел на смоленском престоле с 1197 г.; далее в житии упоминается придворный храм Михаила-архангела, построенный в 1191—1194 гг.; наконец, один из героев повествования епископ Игнатий упомянут в летописи под 1206 г. (занял Смоленскую кафедру после 1197 г.); его сменил Лазарь, который принимал активное участие в судьбе святого Авраамия.

Авраамий был одним из образованнейших людей своего времени. В житии перечисляются книги, которые особенно любил святой, причем называются сочинения Иоанна Златоуста, Ефрема Сирина, жития византийских и русских святых: Антония, Саввы, Златоуста, Феодосия Печерского; возможно, Авраамий читал также некоторые апокрифические произведения («глубинныя книгы»). Авраамий Смоленский не только сам занимался перепиской книг, но пользовался услугами писцов монастырского скриптория в Селище. Герой жития отличался также незаурядным даром проповедника, что вполне соответствует нашим представлениям о высоком уровне развития ораторского искусства в Древней Руси XII—XIII вв. (Кирилл Туровский, Серапион Владимирский). Кроме того, Авраамий занимался иконописью — Ефрем называет две иконы («Страшный судъ втораго пришествиа» и «Испытание въздушныхъ мытарствъ»), принадлежащие его кисти.

Разносторонняя одаренность Авраамия и, в особенности, его ораторский талант снискали ему широкую популярность у жителей Смоленска, что вызвало зависть духовенства. Из-за этого святому пришлось покинуть пригородный монастырь в Селище и переселиться в Крестовоздвиженский монастырь в Смоленске. Но и здесь его продолжали преследовать, и несмотря на возражения светских властей, которые на суде вынуждены были признать невиновность Авраамия, духовенство запретило ему совершать литургию и выслало его из города. Об Авраамии вспомнили лишь в трудную минуту — когда город постигла засуха. После молитвы Авраамия пролился дождь, и он был окончательно оправдан. Епископ Игнатий поставил его игуменом в основанном им монастыре (позднее широко известный Авраамиев монастырь), в котором Авраамий доживал свои дни, пользуясь всеобщим уважением. Такова версия жития.

Житие, написанное учеником Авраамия Ефремом, по предположению исследователей появилось уже после татарского нашествия (1237), поскольку автор призывает Бога уничтожить «измаилтескыя языкы». Ефрем был не менее начитанным книжником, чем его учитель, о чем свидетельствуют разнообразные источники, использованные в житии. В жизнеописании Авраамия приводятся параллели из житий Саввы Освященного, Иоанна Златоуста, Феодосия Печерского. Из «Жития Феодосия Печерского» Нестора Ефрем приводит две выписки, причем одна из них, во вступлении, отличается буквальной точностью; установлено также, что молитва, составляющая первую половину предисловия к житию, является переделкой молитвы из «Жития Бориса и Глеба»; в сочинении Ефрема отразилось также «Житие Авраамия Затворника», которое принадлежит перу Ефрема Сирина. Автор жития приводит пример из древнерусского сборника «Златая цепь» и делает выписку из «Повести некоего духовного отца к духовному сыну». Наряду с «Посланием Климента Смолятича пресвитеру Фоме», замечательными архитектурными памятниками «Житие Авраамия Смоленского» свидетельствует о высокой культуре и образованности жителей Смоленского княжества в XII—XIII вв.

Текст жития публикуется по изданию С. П. Розанова: «Жития преподобного Авраамия Смоленского и службы ему». СПб., 1912, с. 1—24, по списку ГИМ, собр. Уварова, № 350, лл. 322—343. Исправления сделаны по спискам: РНБ, Софийское собр., № 1492 (лл. 56—93 об.); ГИМ, Синодальное собр., № 997 (лл. 1073—1083). В двух случаях, где текст явно испорчен, исправления сделаны по другим спискам в соответствии с указаниями С. П. Розанова.

ПОВЕСТЬ О ВЗЯТИИ ЦАРЬГРАДА КРЕСТОНОСЦАМИ В 1204 Г.

Подготовка текста, перевод и комментарии О. В. Творогова

ОРИГИНАЛ

Въ лето 6712. Царствующю Ольксе въ Цесариграде, въ царстве Исакове, брата своего, егоже слепивъ, а самъ цесаремь ста.^[44] А сына его Олексу затвори въ стенахъ высокыхъ стражею, яко не вынидеть. И временомъ минувъшемъ, и дьръзну Исакъ молитися о сыну своемь, дабы его испустилъ ис твьрди предъ ся. И умоли брата Исакъ, и прияста извещение съ сыномь, яко не помыслити на царство, испущенъ бысть ис твьрди и хожашеть въ своей воли. Цесарь же Олькса не печяшеся о немь, веря брату Исакови и сынови его, зане прияста извещение. И потом Исакъ помысливъ, и въсхоте царства, и учишеть сына, посылая потаи, яко «добро створихъ брату моему Олексе, от поганыхъ выкупихъ его, а онъ противу зло ми възда: слепивъ мя, царство мое възя». И въсхоте сынъ его, якоже учашеть его, и мышляшьта, како ему изити из града въ дальняя страны и оттоле искати царства. И въведенъ бысть въ корабль, и въсаженъ бысть въ бочку,^[45] имущи 3 дна при единемь конци, за нимь же Исаковиць седяше, а въ другомь конци вода, идеже гвоздъ: нелзе бо бяше инако изити из града. И тако изиде из Гречьскей земли. И, уведавъ, цесарь посла искатъ его. И начаша искати его въ мнозехъ местехъ, и внидоша въ тъ корабль, идеже бяшеть, и вся места обискаша, а из бъчькъ гвозды вынимаша, и видеше воду текущю, идоша прочь, и не обретоша его.

И тако изиде Исаковичь, и приде къ немьчьскуму цесарю Филипови, къ зяти и къ сестре своей^[46]. Цесарь немечьскый посла къ папе въ Римъ, и тако увечаста, яко «не воевати на Цесарьградъ, нъ якоже рече Исаковиць: “Всь град Костянтинь хотять моего царства”,— такоже посадяче его на престоле, поидете же къ Иерусалиму,^[47] въ помочь; не въсхотять ли его, а ведете и́ опять къ мне, а пакости не дейте Гречьской земли».

Фрязи^[48] же и вси воеводы ихъ възлюбиша злато и сребро, иже меняшеть имъ Исаковиць, а цесарева велениа забыша и папина. Пьрвое, пришьдъше въ Судъ, замкы железныя разбиша,^[49] и приступивъше къ граду, огнь въвергоша 4-рь местъ въ храмы. Тъгда цесарь Олькса, узьревъ пламень, не створи брани противу имъ. Призвавъ брата Исака, егоже слепи, посади его на престоле, и рече: «Даже еси, брат, тако створилъ, прости мене, а се твое царство»,— избежа из града. И пожьженъ бысть град и церкви несказьны лепотою, имъже не можемъ числа съповедати. И Святое Софие притворъ погоре, идеже патриарси вси написани, и подрумье и до моря, а семо по Цесаревъ затворъ и до Суда погоре. И тъгда погна Исаковиць по цесари Олексе съ фрягы, и не постиже его и възвратися въ град, и съгна отця съ престола, а самъ цесаремъ ста: «Ты еси слепъ, како можеши царство дьржати? Азъ есмь цесарь!» Тъгда Исакъ цесарь, много съжаливъси о граде и о царстве своемь и о граблении манастырьскыхъ, еже даяста фрягомъ злата и сребро, посуленое имъ, разболевъся, и бысть мнихъ, и отъиде света сего.

По Исакове же смерти людие на сына его въсташа^[50] про зажьжение градьное и за пограбление манастырьское. И събрачеся чернь, и волочаху добрые мужи, думающе с ними, кого цесаря поставять. И вси хотяху Радиноса. Онъ же не хотяше царства, нъ кръяшеся от нихъ, изменивъся въ чьрны ризы. Жену же его, имъше, приведоша въ Святую Софию и много нудиша ю: «Повежь намъ, кде есть муж твой?» И не сказа о мужи своемь. Потомь же яша человека, именьмь Николу, воина,^[51] и на того възложиша веньць бес патриарха, и ту бысть снемъ въ Святей Софии 6 дний и 6 ночий.

Цесарь же Исаковиць бяшеть въ Влахерне, и хотяше въвести фрягы отай бояръ въ град. Бояре же, уведавъше, утолиша цесаря, не даша ему напустити фрягъ, рекуче: «Мы с тобою есмь». Тъгда бояре, убоявъшеся въведения фрягъ, съдумавъше съ Мюрчюфломь, яша цесаря Исаковиця, а на Мюрчюфла веньчь възложиша.

А Мюрчюфла бяше высадилъ ис тьмьнице Исаковиць, и приялъ извещение, яко не искати подъ Исаковицемь царства, нъ блюсти подъ нимь. Мюрчюфлъ же посла къ Николе и къ людьмъ въ Святую Софию: «Язъ ялъ ворога вашего Исаковиця, язъ вашь цесарь; а Николе даю пьрвый въ боярехъ, сложи съ себе веньць». И вси людие не даша ему сложити веньця, нъ боле закляшася: кто отступить от Николы, да будеть проклятъ. Того же дне, дождавъше ночи, разбегошася вси, а Николу яша, и жену его я Мюрчюфлъ, и въсади я въ тьмницю, и Ольксу Исаковиця утвьрди въ стенехъ, а самъ цесаремь ста Мюрчюфлъ феуларя въ 5 день, надеяся избити фрягы.

Фрязи же, уведавъше ята Исаковиця, воеваша волость около города, просяче у Мюрчюфла: «Дай нам Исаковиця, ото поидемъ къ немечьскуму цесарю, отнеле же есме послани, а тобе царство его». Мурчюфлъ же и вси бояре не даша его жива, и уморивъше Исаковиця,^[52] и рекоша фрягомъ: «Умьрлъ есть; придете и видите и». Тъгда же фрязи печяльни бывъше за преслушание свое: не тако бо бе казалъ имъ цесарь немечьскый и папа римьскый, якоже си зло учиниша Цесарюграду. И реша сами к соби вси: «Оже намъ нету Исаковиця, с нимь же есме пришли, да луче ны есть умрети у Цесаряграда, нежели съ срамомь отъити». Оттоль начаша строити брань къ граду.

И замыслиша, якоже и преже, на кораблихъ раями на шьглахъ,^[53] на иныхъ же кораблихъ исъциниша порокы и лествиця, а на инехъ замыслиша съвешивати бъчькы чересъ град, накладены смолины. И лучины зажьгъше, пустиша на хоромы, якоже и преже, пожьгоша градъ. И приступиша къ граду априля въ 9 день, въ пятъкъ 5 недели поста, и не успеша ничьтоже граду, нъ фряг избиша близъ 100 муж. И стояша ту фрязи 3 дни; и въ понедельник Верьбной недели^[54] приступиша къ граду, солнчю въсходящю, противу Святому Спасу, зовемый Вергетисъ, противу Испигасу, сташа же и до Лахерны.^[55] Приступиша же на 40 корабльвъ великыхъ, бяху же изременани межи ими,^{title="">[56]} в нихъ же людье на конихъ, одени в бръне и коне ихъ. Инии же корабле ихъ и галее ихъ стояху назаде, боящеся зажьжения, якоже и преже, бяхуть грьци пустили на не 10 кораблевъ съ огньмь, и въ пряхъ извеременивъше погодье ветра, на Васильевъ день полуноци, не успеша ничтоже фрязьскымъ кораблемъ: весть бо имъ бяше далъ Исаковиць, а грькомъ повеле пустити на корабле на не; темьже и не погореша фрязи.

И тако бысть възятие Цесаряграда великого: и привлеце корабль къ стене градьней ветръ, и быша скалы ихъ великыя чресъ град, и нижьнее скалы равно забороломъ, и бьяхуть съ высокыхъ скалъ на граде грькы и варягы камениемь и стрелами и сулицами, а съ нижьнихъ на град сълезоша; и тако възяша град. Цесарь же Мюрчюфолъ крепляше бояры и все люди, хотя ту брань створити с фрягы, и не послушаша его: побегоша от него вси. Цесарь же побеже от нихъ, и угони е на Коньнемь търгу, и многа жалова на бояры и на все люди. Тъгда же цесарь избеже изъ града, и патриархъ и вси бояре.

И внидоша въ град фрязи вси априля въ 12 день, на святого Василия Исповедника, въ понедельник, и сташа на месте, идеже стояше цесарь грьчьскый, у Святого Спаса, и ту сташа и на ночь. Заутра же, солнчю въсходящю, вънидоша въ Святую Софию, и одьраша двьри^[57] и расекоша, а онболъ окованъ бяше всь сребромь, и столпы сребрьные 12, а 4 кивотьныя, и тябло^[58] исекоша, и 12 креста, иже надъ олтаремь бяху, межи ими шишкы, яко древа, вышьша муж, и преграды олтарьныя межи стълпы, и то все сребрьно. И тряпезу чюдьную одьраша, драгый камень и велий жьньчюг, а саму неведомо камо ю деша. И 40 кубъковъ великыхъ, иже бяху предъ олтаремь, и понекадела и светилна сребрьная, яко не можемъ числа поведати, съ праздьничьными съсуды бесценьными поимаша. Служебьное Еуангелие и хресты честьныя, иконы бесценыя — все одраша. И подъ тряпезою^[59] кръвъ наидоша — 40 кадие чистаго злата,^[60] а на полатехъ и въ стенахъ и въ съсудохранильници не веде колико злата и сребра, яко нету числа, и бесценьныхъ съсудъ. То же все в единой Софии сказахъ, а Святую Богородицю, иже на Влахерне, идеже Святый Духъ съхожаше на вся пятнице, и ту одраша. Инехъ же церквий не можеть человекъ сказати, яко бе-щисла. Дигитрию же чюдьную, иже по граду хожаше, святую Богородицю, съблюде ю Богъ^[61] добрыми людьми, и ныне есть, на ню же надеемъся. Иные церкви въ граде и въне града, и манастыри въ граде и въне града пограбиша все, имъже не можемъ числа, ни красоты ихъ сказати. Черньче же и чернице и попы облупиша и неколико ихъ избиша, грьки же и варягы изгнаша изъ града, иже бяхуть остали.

Се же имена воеводамъ ихъ: 1 маркосъ от Рима, въ граде Бьрне, идеже бе жилъ поганый злый Дедрикъ.^[62] А 2-й кондофъ Офланъдръ.^[63] А 3 дужь слепый от Маркова острова Венедикъ.^[64] Сего дужа слепилъ Мануилъ цесарь^[65]; мнози бо философи моляхуться чесареви: аще сего дужа отпустиши съдрава, тъ много зла створить твоему царсгву. Царь же не хотя его убити, повеле очи ему слепити стькломь, и быста очи ему яко неврежене, нъ не видяше ничегоже. Сь же дужь много браний замышляше на град, и вси его послушаху, и корабли его велиции бяхуть, с нихъ же градъ възяша. Столнья же фряжьска у Цесаряграда от декабря до априля, доколь городъ възяшь. А месяця маия въ 9 поставища цесаря своего латина кондо Фларенда своими пискупы, и власть собе разделиша: цесареви град, а маркосу судъ, а дужеви десятина. И тако погыбе царство богохранимаго Костянтиняграда и земля Гречьская въ сваде цесаревъ, еюже обладають фрязи.

ПЕРЕВОД

В год 6712 (1204). Царствовал Алексей в Царьграде, в царстве Исаака, брата своего, ослепив которого, он сам стал цесарем. А сына его, Алексея, держал под стражей в заточении, за высокими стенами, чтобы не убежал. И прошло некоторое время, и решился Исаак просить за сына своего, чтобы прежде него выпустил сына из темницы. И упросил Исаак брата, и поклялся ему вместе с сыном, что не помыслят они о царстве, и выпущен был сын из темницы, и стал жить на свободе. Цесарь же Алексей не остерегался его, веря брату Исааку и сыну его, ибо те клялись ему. И потом же Исаак, поразмыслив, снова захотел царствовать и стал подстрекать сына своего, посылая к нему тайно: «Я, мол, добро сделал брату своему Алексею, выкупив его у варваров, а он отплатил мне злом: ослепив меня, завладел моим царством». И возжелал сын того, на что подстрекал его отец, и стали размышлять они, как бы бежать Алексею из города в дальние страны и оттуда добиваться престола. И приведен он был на корабль, и посажен в бочку, имевшую с одного конца три дна, там, где сидел Исаакович, а с другого конца, где затычка, была налита вода: ибо нельзя было иначе бежать из города. И так покинул он Греческую землю. И, узнав об этом, цесарь послал искать его. И стали искать его повсюду, и пришли на тот корабль, где он был, и все обыскали, и из бочек повыбивали затычки, но, видя, что течет вода, ушли, так и не найдя его.

И так бежал Исаакович, и прибыл к немецкому цесарю Филиппу, к зятю своему и к сестре своей. А цесарь немецкий послал к папе в Рим, и так они повелели: «Не воюйте с Царьградом, но так как говорит Исаакович: “Весь град Константинополь хочет, чтобы я царствовал”, то, посадив его на престоле, отправляйтесь дальше, в Иерусалим, на помощь; а если не примут его, то приведите его обратно ко мне, а зла не причиняйте земле Греческой».

Фряги же и все полководцы их помышляли лишь о золоте и серебре, обещанном им Исааковичем, а повеления цесаря и папы забыли. Войдя в Суд, прежде всего разбили железные цепи и, подступив к городу, с четырех концов подожгли строения. Цесарь же Алексей, увидев пожар, не стал сопротивляться врагам. Призвал он к себе брата Исаака, им же ослепленного, возвел его на престол и сказал: «Даже если и ты это сделал, брат,— прости меня, вот твое царство»,— и бежал из города. И пострадали от пожара город и церкви несказанной красоты, которых нам и не перечислить. И сгорел притвор у Святой Софии, где изображены все патриархи, и ипподром, и до самого моря, а там и до Цесарева затвора и до Суда все сгорело. И тогда погнался Исаакович с фрягами за цесарем Алексеем, но не догнал его, и возвратился в город, и согнал отца с престола, а сам стал цесарем: «Ты, мол, слепой, как же сможешь управлять государством? Я буду цесарем!» Тогда цесарь Исаак, скорбя о городе, и о царстве своем, и о разграблении монастырей, которые давали золото и серебро, обещанное фрягам, разболелся и постригся в монахи, и покинул этот свет.

После смерти Исаака народ восстал против сына его, возмущенный сожжением города и разграблением монастырей. И собралась чернь, и призвали к себе знатных людей, советуясь с ними, кого царем поставить. И все стояли за Радиноса. Но он не хотел царствовать и, спасаясь от них, постригся в монахи. Жену же его схватили, и привели в Святую Софию, и долго требовали у нее: «Скажи нам, где муж твой?» И не сказала она о муже своем. Потом привели человека по имени Никола, воина, и его венчали на царство без патриарха, и шесть дней и шесть ночей совещались в Святой Софии.

А цесарь Исаакович был во Влахерне и хотел, втайне от бояр, ввести в город фрягов. Но бояре, узнав об этом, успокоили цесаря, не дали ему впустить фрягов в город, говоря: «Мы за тебя». А потом испугались бояре, что войдут фряги в город, и, посовещавшись с Мурчуфлом, схватили цесаря Исааковича, а Мурчуфла венчали на царство.

Мурчуфла того Исаакович освободил из темницы, взяв с него клятву, что не будет он добиваться престола у Исааковича, а будет ему помогать. Мурчуфл же послал к Николе к к народу в Святую Софию сказать: «Схватил я врага вашего, Исааковича, я ваш царь, а Никола будет у меня первым сановником, но пусть сложит царский венец». И все люди не давали тому отречься от престола и, напротив, заклинали: «Кто отступится от Николы, да будет проклят!» Однако в тот же день, дождавшись ночи, разбежались все, а Николу схватили, и жену его захватил Мурчуфл, и посадил их в темницу, и Алексея Исааковича заточил, а сам Мурчуфл стал царем в пятый день февраля, надеясь расправиться с фрягами.

Фряги же, узнав, что схвачен Исаакович, стали грабить окрестности города, требуя у Мурчуфла: «Выдай нам Исааковича, и пойдем к немецкому цесарю, кем и посланы мы, а тебе — царство Исааковича». Мурчуфл же и все бояре не выдали его живым, а умертвили Исааковича и сказали фрягам: «Умер он, приходите и увидите сами». Тогда опечалились фряги, что нарушили заповедь: не велели им цесарь немецкий и папа римский столько зла причинять Царьграду. И пошли среди них разговоры: «Раз уж нет у нас Исааковича, с которым мы пришли, так лучше умрем под Царьградом, чем отступим от него с позором». И с той поры начали осаду города.

И пустились на хитрости, как и раньше: приготовили к штурму корабельные реи, а на других кораблях установили тараны и лестницы, а с третьих приготовились метать через городскую стену бочки со смолой. И зажгли лучины на бочках, и метали их на дома, и, как прежде, зажгли город. И пошли на приступ в девятый день апреля, в пятницу пятой недели поста, но ничего не сделали городу, и было убито около ста фрягов. И стояли здесь фряги три дня, и в понедельник Вербной неделя на восходе солнца приступили к стенам напротив Святого Спаса, называемого Вергетис, и против Испигаса и далее до самой Влахерны. Подошли же на сорока больших кораблях, среди которых были и дромоны, а в них — люди на конях, и сами в доспехах, и кони их. Другие же корабли и галеи фряги поставили позади, опасаясь, что их подожгут, как в тот раз, когда пустили греки на них десять кораблей с огнем, установив паруса на попутный ветер, в ночь на Васильев день, но не смогли причинить вреда фряжским кораблям: Исаакович посоветовал грекам пустить корабли на фрягов, а сам предупредил тех об этом, поэтому и не сгорели фряжские корабли.

И вот как был взят Царьград великий: подогнало ветром корабль к городской стене, и были огромные лестницы на нем выше стен, а короткие — на уровне заборол, и стреляли фряги с высоких лестниц по грекам и варягам, оборонявшим городские стены, камнями, и стрелами, и сулицами, а с коротких перелезли на стену; и так овладели городом. Цесарь же Мурчуфл воодушевлял бояр и всех людей, надеясь дать отпор фрягам, но не послушали его: разбежались от него все. Тогда бежал цесарь от фрягов, но они настигли его на Конном рынке, и горько сетовал он на своих бояр и народ. И бежал цесарь из города, а с ним патриарх и все бояре.

И вступили фряги в город в двенадцатый день апреля, на праздник святого Василия Исповедника, в понедельник, и расположились на том месте, где недавно еще стоял греческий цесарь — у Святого Спаса,— и тут простояли всю ночь. А наутро, с восходом солнца, ворвались фряги в Святую Софию, и ободрали двери и разбили их, и амвон, весь окованный серебром, и двенадцать столпов серебряных и четыре кивотных; и тябло разрубили, и двенадцать крестов, находившихся над алтарем, а между ними — шишки, словно деревья, выше человеческого роста, и стену алтарную между столпами, и все это было серебряное. И ободрали дивный жертвенник, сорвали с него драгоценные камни и жемчуг, а сам неведомо куда дели. И похитили сорок сосудов больших, что стояли перед алтарем, и паникадила, и светильники серебряные, которых нам и не перечислить, и бесценные праздничные сосуды. И служебное Евангелие, и кресты честные, и иконы бесценные — все ободрали. И под трапезой нашли тайник, а в нем до сорока бочонков чистого золота, а на полатях, и в стенах, и в сосудохранильнице — не счесть сколько золота, и серебра, и драгоценных сосудов. Это все рассказал я об одной лишь Святой Софии, но и Святую Богородицу, что на Влахерне, куда Святой Дух нисходил каждую пятницу, и ту всю разграбили. И другие церкви; и не может человек их перечислить, ибо нет им числа. Одигитрию же дивную, которая ходила по городу, святую Богородицу, спас Бог руками добрых людей, и цела она и ныне, на нее и надежды наши. А прочие церкви в городе и вне города к монастыри в городе и вне города все разграбили, и не можем ни перечислить их, ни рассказать о красоте их. Монахов, и монахинь, и попов обокрали, и некоторых из них поубивали, а оставшихся греков и варягов изгнали из города.

А вот имена полководцев их: первый — маркграф из Рима, из города Вероны, где жил когда-то язычник жестокий Теодорих. А второй — граф Фландрский. А третий — дож слепой с острова Марка, из Венеции. Этого дожа ослепил цесарь Мануил, ибо многие мудрые убеждали цесаря: если отпустишь этого дожа невредимым, то много зла принесет твоему царству. Цесарь же не захотел его убить, но повелел ослепить его стеклом, и были глаза его как бы невредимы, а перестал он видеть. Этот дож постоянно замышлял козни против города, и все слушали советов его, и ему принадлежали огромные корабли, с которых город был взят. А стояли фряги у Царьграда с декабря по апрель, когда и был взят город. А в мае, девятого числа, поставили цесарем своего латинянина — графа Фландрского — решением своих епископов, и власть между собою поделили: цесарю — город, маркграфу — Суд, а дожу — десятина. Вот так и погибло царство богохранимого города Константинова и земля Греческая из-за распрей цесарей, и владеют землей той фряги.

КОММЕНТАРИЙ

Древнерусская повесть о взятии Константинополя крестоносцами в 1204 г., во время Четвертого крестового похода, написана русским, вероятно очевидцем событий. Старший текст ее читается в составе Синодального списка Новгородской первой летописи, в той части его, которая датируется XIII в.; таким образом, перед нами весьма редкий случай, когда рукопись незначительно удалена по времени от даты создания памятника. Повесть эта входит также в состав других летописей и Еллинского летописца второй редакции — хронографического свода, содержащего изложение всемирной истории.

Живой, изобилующий подробностями рассказ русского автора интересен и ценен, так как он в чем-то дополняет подробное изложение этих событий у византийского историка Никиты Хониата (ум. в 1213 г.).

Повесть издана по Синодальному списку, по кн.: Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. Под ред. и с предисловием А. Н. Насонова. М.—Л., 1950.

Исправления, сделанные на основании Комиссионного списка Новгородской первой летописи, выделены; в тексте и переводе учтены также конъектуры, предложенные Н. А. Мещерским в статье «Древнерусская повесть о взятии Царьграда фрягами в 1204 году» (ТОДРЛ, т. X. М.—Л., 1954).

ПОВЕСТЬ О БИТВЕ НА ЛИПИЦЕ

Подготовка текста, перевод и комментарии Я. С. Лурье

ОРИГИНАЛ

О побоищи новогородцемъ съ Ярославом.^[66] В лето 6724. Марта 1 въ вторник поиде князь Мстислав с новгородци на зять свой на Ярослава,^[67] а в четверток побегоша кь Ярославу крестопреступници^[68] Володислав Завидович, Гаврила Игоревич, Юрьи Олексинич, Гаврилець Милятичь, и с женами, и съ детми. Новгородци же поидошя Серегиром,^[69] и быша връху Волзе, оселъ Святославъ Ржовку;^[70] городець Мстиславль с полкы въ 10000. Мстислав же с Володимеромъ съ Псковскым^[71] поиде вборзе въ 500, толико бо всех вой бяше, и пригони, а они бяху побегли проч. А Ярунъ^[72] бе затворился въ граде въ 100 и отбись у них, и Мстислав взя Зубцев^[73] и бышя на Возузе. И прииде Володимеръ Рюрикович^[74] съ смолняны.

И послаша на Торжокъ Ярославу о миру, а сами сташя на Холохне^[75]. Ярослав же ответъ да: «Мира не хочю, пошли естя, поидете же, нони сту нас достанется одинъ вас». И ркошя промеж себе князи: «Ты, Ярославе, съ силою, а мы съ крестом».

Ярославли же мужи изчиниша твердь, а пути от Новаграда засекошя, и реку Тферцу. И ркошя новгородци князем: «Поидем к Торжку». И князи ркоша: «Аще поидем к Торжку, то попустошимъ Новгородскую власть».^[76]

И тако поидоша къ Тфери, начашя имати села и жечи, а на Ярослава не бе вести, в Торжку ли или въ Тфери. И Ярославъ же слышав, оже емлют села, еха ис Тръжку въ Тферь, поимав с собою старейшая мужи новгородскыа, и молодых избором, а новотръжци вси. И посла сто мужь избранных в сторожу, они же выехавше за 15 верстъ от града явишась, ту бо стали бяху князи наши,^[77] поставивше полкы, творяста рать велику. И посла Яруна с молодыми людьми, и наехаша на него сторожи Ярославли, и пособи Богъ Яруну, изымаша сторожов Ярославлих 33, а седмь их убишя, а ины убежаша въ Тферь, то же бысть перваа победа на них них на Благовещенье Богородици,^[78] 5 неделя поста.

И бе весть у тех, что Ярославъ въ Тфери, и тако ездяху в зажитие не боящеся. И оттоле послаша Яволода, боярина Володимеря,^[79] к Костянтину Всеволодичю в Ростов,^[80] а Володимера Псковского съ псковичи и смолняны на рубежь послашя проводити и́. А сами с новгородци поидошя по Влъзе воююще, и пожгошу Шешу и Дубну.^[81] И Володимеръ съ псковичи и съ смолняны взяшя город Коснятин^[82] и пожгоша и́ и все Поволъжие. И срете и́ воевода Еремий от князя Констянтина из Ростова, наших князей, и рече: «Констянтин ся вамь кланяет: яз рад, слышав вашь приездъ; се вам от мене в помочь 500 муж рати, да пришлите ко мне съ всеми речми Всеволода, шюрина моего».^[83]

И ту и отрядиста Всеволода с дружиною, и послашя къ Констянтину, а сами поидоша по Волзе вниз, и ту пометашя возы, а на кони полезошя и поедоша к Переяславлю воюючи.^[84] И бышя на Городищи на реце Сарре^[85] у Святей Марины априля 9 в Велик день, и ту приеха Констянтин князь с ростовци. И възрадовашася видевшеся, и крестъ целовашя, и отрядиша Володимера Псковского с дружиною в Ростов, а сами, пришедше с полки, сташя противу Переяславлю в Фомину неделю. И ехавше ис плъков под град, яшя человека, и испыташя, оже Ярослава в граде нетъ: пошол бяше к брату Юрьеви с полки, скопив волость свою всю с новгородци и с новоторъжци.

Юрьево княжение Всеволодича в Суждале.^[86] А Юрьи съ Святославомъ и с Володимеромъ^[87] вышол бяше из Володимеря съ всею братиею. И бяху полци силни велми: муромци, и бродници,^[88] и городчане,^[89] и вся сила Суждалской земли; бяше бо погнано ис поселий и до пешца. Оле страшно чюдо и дивно, братье! Поидошя сынове на отцы, а отцы на дети, брат на брата, рабы на господу, а господа на рабы. И ста Ярослав и Юрьи з братьею на реце Кзе.^[90] А Мстислав же и Володимеръ с новгородци постависта свои полкы близ Юрьева, и ту стоаста. А Констянтин дале стоаше съ своими полкы на реце Липице.^[91] И узреша плъкы стояща Ярославли и Юрьевы, и послаша Лариона соцкого къ Юрью: «Кляняем ти ся, нету намъ с тобою обиды; обида нам съ Ярославом». Отвецав же Юрьи: «Одинъ есмы брат съ Ярославом».

И посласта къ Ярославу, ркуще: «Пусти мужи нвогородци и новотръжци, и что зашол еси волости новгородскыа, Волок вспяти. А миръ с нами възми, а крестъ к намъ целуй, а крови не проливай».

Отвеща же Ярослав: «Мира не хочу, а мужи у мене, но далече есте шли, а вышли есте как рыба на сухо». И сказа Ларьян ту речь князем и новгородцемъ.

И пакы посласта къ обема князема с последнею речью: «Мы пришли есме, брате Юрьи и Ярославе, не на пролитье крови, не дай Богъ створить того! Управимся, мы бо есмы племенници собе, а дадим старейшинство Констянтину, а посадите его в Володимере, а вам земля Суждалскаа вся».

Юрьи же рече: «Рци брату Мстиславу и Володимеру: пришли есте, да куды хотите отъити? А брату Констинтину молвимъ: перемогай нас, тобе вся земля».

И тако Юрьи съ Ярославом възнесшеся славою, видевше у себе силу великую, не прияста мира и начаста пировати в шатре с своими бояры. Молвит Творимиръ боярин:^[92] «Княже Юрьи и Ярославе, а меншаа братья в вашей воли! Оже бы по моему гаданию, лучше было миръ взяти и дати старейшинство Констянтину. Чи зримъ иже при наших полцех тех мало, Ростиславля племени, да князи мудри суть, и рядни, и хоробри, а мужи их, новгородци и смолняне, дерзъки суть к боеви. А Мстислава Мстиславичя и сами ведаете в том племени, иже дана ему от Бога храбрость изъ всех. А господина, гадаита».

И не люба бысть речь си Юрью и Ярославу. Некто же рече бояръ Юрьевых: «Княже Юрьи и Ярославе, не было того ни в прадедехъ, ни при дедех, ни при отци вашем, оже бы кто вшед ратью в силную в Суждалскую землю, оже бы вышол целъ. Хотя бы и вся Рускаа земля и Галичскаа, и Киевскаа, и Смоленскаа, и Черниговскаа, и Новгородскаа, и Рязанскаа, ни тако противу сей силе успеют. Ажь нынешние полцы, право, навержемъ их седлы».

И люба бысть речь си Юрьеви и Ярославу, и съзвша бояры и переднии свои люди, начаста глаголати: «Се пришел вы товаръ в рукы: вам же буди кони, брони, порты, а человека, иже кто иметь живаго, то сам убитъ будет; аще и златом шито плечие будет, уби и, а мы два наделива. Да не оставимъ ни одиного живаго. Аще кто с полку утечет не убит, а имемъ и, а тех повелеваемь вешати, а инех роспинати. А о князех, оже будут у нас в руках, тогда сгадаем».

И отпустивша людии, внидоста в шатеръ з братьею, и начасти делити грады, и рече Юрьи: «Мне же, брате Ярославе, Володимерскаа земля и Ростовскаа, а тобе Новград, а Смолнескъ брату нашему Святославу, а Киев даеве черниговъскымъ князем, а Галич нам же».

И целовашя крестъ межи собою, и писаша грамоты того не заступити. Ты же грамоты взяша смолняне по победе в станех Ярославлих и даша своим князем. Юрьи же и Ярослав разделивше грады вси Русской земли, надеющесь силе своей многой, почаста позывати к Липицам.

Мстислав же и Володимеръ призваста Констянтина и гадавша с ним много, увериста и крестомъ, яко не быти в немъ перевету, и поидошя. И тое же нощи пополошишась, стояша за щиты всю нощь, кликоша бо въ всех полцех. И вструбиша в Констянтиновых полцех, слышавше Юрьи и Ярослав, хотеста побегнути и уяшася. Заутра же приидоша князи к Липицам, где их позывали, а они тое нощь поскочили бяху за дебрь. И есть гора, словет Авдова, ту постави Юрьи и Ярослав свои полкы, а Мстиславь и Володимеръ и Констянтин и Всеволод поставиша полкы свои на другой горе, еже словет Юрьева гора, а посреди двою гору ручей, имя ему Тунег. И посласта Мстислав и Волдимеръ 3 мужи к Юрьеви, мира просяще: «Или не даси мира, да отступите дале на равно место, а мы на ваши станы поидем, или мы отступимь на Липици, а вы на наши станы».

Юрьи же рече: «Ни мира емлю, ни отступаю. Пошли есте чресъ землю, то сее ли дебри не переидете?»

Надеаше бо ся на твердь, бяше бо плотом оплетено место и насовано колья, ту бо стояху, глаголюще: егда ударят на нас в нощь. То слышав Мстислав и Володимеръ, посласта молодые люди бится. И бишяся ти день и до вечера, но бьяхутся не присердно, бяше бо того дни буря и студено велми. Заутра же хотешя поити к Володимерю, не заимаючи их плъков, почаша доспевати в станех. Они же видевше с горы, начашя сходити, глаголюще: ото бежати имъ. Си же текше възбиша их назадь. А ту пристиже Володимеръ Псковскый из Ростова, и начашя думати. Рече Костянтин: «Брате Мстиславе и Володимере, аще поидем мимо их, измятут ны в тылъ, а другое, мои люди к боеви не дерзи, тамо и разидутся по градом».

Мстислав же рече: «Володимере и Констянтине, гора намъ не поможет, ни гора нас победит. Позряще на креста и на правду, поидемь к нимь».

И почашя ставити плъкы. Володимир же Смоленскый постави плъкъ свой с краа, а от него ста Мстислав, и Всеволод с новгородци, и Володимеръ съ псковичи, а от него Констянтинъ с ростовци. Ярослав же ста своими полкы, и с муромскыми, и с городчаны, и с бродникы противу Володимеру и смолняном. А Юрьи ста противу Мстиславу и новгородцем съ всею силою Суздалской земли, а меншаа его братья противу Констянтину.

Нача же Мстислав с Володимеромъ укрепляти новогородци и смолняны, ркуще: «Братье, се вошли есми в землю силну, а позряче на Богъ, станем крепко, не озираимся назадъ: побегше, не уйти. А забудем, братье, домы, жены и дети, а коли любо умирати, хто хочеть пешь, или кто на коне».

Нвогородци же ркоша: «Мы не хочем измрети на коних, но отцы наши билися на Колакши пеши».^[93]

Мстислав рад бысть тому. Новгородци же ссед с коней, и порты и сапоги с себе сметавше, боси поскочиша. А смолняне же молодые полезше же с конь, тако же поидоша боси, завиваючи ноги.

А по них отряди Володимиръ Ивора Михайловича^[94] с полком, а сами князи поехаша за ними на коних. И егда бе плъкъ Иворь в дебри, подчесь под Ивором конь, пешци же, не ожидающе Ивор, удариша на Ярославлих пешцев, и кликнушя они връгше кии,^[95] а они топоры, ото бежати имъ, они же побегоша, и тако почаша я бити, подтяшя стягъ Ярославль. И пристиже Иворъ с смолняны же и досекошася другаго стяга, а князи же не доехали еще. Видевъ Мстислав рече: «Не дай Богъ выдати, Володимере, добрых люди».

И удариша на них сквозе свои пешци, Мстиславъ своим полком, а Володимеръ своим, а Всеволод Мстиславич з дружиною, а Володимеръ съ псковичи, пристиже и Констянтинъ с ростовци. Мстислав же проеха 3-жды сквозе полкы Юрьевы и Ярославли, секуще люди, бе бо у него топоръ с поворозою^[96] на руце и сечаше темь. Тако же и Володимеръ. И створиша брань велику, и досекошася до товаров. Юрьи же и Ярослав, видевше, аки на ниве класы пожинаху, побегоста с меншею братьею и с муромскими князи. Мстислав же рече: «Братье новгородци, не стойте к товару, прилежите боеви: възвергнут ли ся на нас и смятут ны».

Новгородци же не радячи товаръ бьяхуся, а смолняне падша на товаре и лупяху мертвых, а о бои не правяху. Побежени же бывше полкы силнии суждалстии месяца априля 21 в четверток 2 недели по Пасце.

О великъ, братье, промыслъ Божий! На томъ побоищи толико новгородець убиша на сступе; Дмитра пльсковитина, Онтона котелника, Ивана Прибышинича опонника,^[97] а в загоне Иванка Поповича, терскаго данника,^[98] а в смоленском полку один бысть убитъ Григоръ Водмолъ, муж передний.^[99] А си вси съхранени быша силою честнаго креста и правдою.

О многы победы, братье, безчисленое число, яко не может умъ человечьскый достигнути Юрьевых и Ярославлих избьеных, а изыманых бяше в станех въ всехъ в новгородскых и в смоленскых 60 муж. Аще бо быста ведала се Юрьи и Ярослав, то мирилася быста: се бо слава ею и хвала погыбе, и полци силнии ни во что же быша. Бяше бо у Юрья стягов 17, а трубь 40, толико же и бубнов, а у Ярослава стягов 13, а трубъ и бубнов 60. Молвяхут мнози люди о Ярославе, яко: «Тобою ся намъ много зла створи. Про твое бо преступление крестное речено бысть: “приидете, птици небесныа, напийтеся крови человечьскы; зверие, наядитеся мяс человечьскых”». Не 10 бо убито, ни 100, но тысяща тысящами, а всех избитых 9233 мужи. Бяше бо слышати крич живых, иже не до смерти убити, и вытие прободеных въ Юрьеве граде и около Юрьева. Не бе кто погребаа, а мнози истопошя бежаще в реце, а инии забегши ранени измроша, а живии побегоша, овии к Володимерю, а инии к Переяславлю, а инии въ Юрьев.

Князь же Юрьи, стояв противу Констянтину, и узре Ярославль плъкъ побегшь, и тъй прибежа в Володимерь о полудни на четвертом кони, а трех одушив, въ первой срачице — подкладъ и тый выверглъ.^[100] А сступу был въ обед год. В Володимере же остался непротивный народ: попове, черньци, жены, дети, и видевше радовахуся, творяху посла от князя, и ти бо глаголаху: «Наши одолеют». И се Юрьи прибеглъ один, начал ездити около града, глаголя: «Твердите град». Они же слышавше, смятошася, и бысть в весельа место плач. К вечеру же прибегоша людие, инъ раненъ, а инъ нагъ, такоже и нощи тоя. И заутра, съзвавь людий, Юрьи рече: «Братья володимерци, затворимся в городе, негли отбьемся их».

Молвять людие: «Княже Юрьи, с кимь ся затворим? Братья нашя избита, а инии изымани, а прок нашь прибегло без оружиа. То с чимь станем?».

Юрьи же рече: «То яз все ведаю, а не выдайтя мя ни брату Констянтину, ни Володимеру, ни Мстиславу, да бых вышол по свое воли из града». Они же тако обещашася ему.

Ярослав же такоже прибеглъ одинъ в Переяславль на 5-мь кони, а четырех одушив, и затворися. И не доволе ему о первомь зле, не насытися крови человечьскыа, избив в Новеграде людий много, и в Торжку, и на Волоце, но и ту в бегъ изыма новгородци и смолняны, иже бе зашли гостьбою в землю его, повел в погребы вметати, что есть новгородцев, а иных в гридницу;^[101] и ту издохшеся въ множестве, а иных повеле затворити в тесне избе и издуши их 150, а смолнян 15 муж затворишя кроме, ти же быша вси живи.

Князи же, племя Ростиславле, милостиви суть и до хрестьянства добре, той день стоаше на побоищи. Аще быша гонилися по них, то Юрьеви и Ярославу не ути было, а град бы Володимерь изъехали. Но тихо приидоша к Володимерю и обьехавше его, сташа в день неделный до обеда и думаху откуду взяти и́. И тое нощи загореся в граде княж дворъ, и хотеша новгородци полести к граду, и не да им Мстислав, а въ вторник на нощь въ 2 час загореся же град, и горе до света. Смолняне же просяхуся: «Ото чина взяти намь град». Володимер же не пусти их. И высла князь Юрьи с поклоном къ князем: «Не дейте мене днесь, а заутра поиду из града».

Заутра же рано выеха Юрьи съ двема браты, и поклонися княземъ, и рече Мстиславу и Володимеру: «Братье, вам ся кланяю и челомь бою: вамъ животъ дати и хлебом накръмити.^[102] А Костянтин, брат мой, в вашей воли».

И да имъ дары многы, они же дашя ему миръ. Мстислав же и Володимеръ управиста ихъ: Констянтину Володимерь, а Юрью Радилов Городець. И тако вборзе спрятавшеся в лодьи, и владыка, и княгини, и людие вси поедоша вниз. Сам же Юрьи вшед в церковь в Святую Богородицу, удари челом у отня гроба и плачася глаголаше: «Суди Богъ брату моему Ярославу, оже мя сего доведе».

И тако поиде из Володимеря в мале дружине в Городець. Из Володимеря же выидоша съ кресты гражане же вси противу Констянтина. Князи ж с новгородци посадиста Констянтина в Володимери на столе отне. Князь же Констянтин одари в той день князи, и новгородци, и смолнян дары многыми, а володимерцов води къ кресту.

А Ярослав же еще пребываа в злобе и дыша гневом и не покоряшеся, затворися в Переяславле и творяшеся тамо избыти. Князи же, сдумавше с новгородци, поидошя к Переяславлю в пяток 3 недели по Пасце. Слышав се Ярослав, смятеся, нача высылати люди, моляся о мире. И бысть вторник 4 недели, выеха Ярослав самъ из града, удари челом Констянтину брату и рече: «Господине, аз есмь в твоей воли, не выдавай мя тестю моему Мстиславу, ни Володимеру, а сам, брате, накръми мя хлебом».

Констянтин же управи Мстислава с Ярославом с зятем, и умиришася не доидучи Переяславля. А в среду в Преполовление^[103] придоша к Переяславлю, и ту Ярослав одари князи и новгородци дары великыми. А Мстислав, не идя к граду, поимав дары, посла в град и възмя дщерь свою, а жену Ярославлю, и что живых новгородцов, и что было съ Ярославомъ в полку, и выеха в станы за град. Ярослав же многажды высылашеся с молбою къ Мстиславу, прося княгини своей к собе, глаголя: «Чи не бывает поточи княземь? А мене по правде крестъ убил».

Мстислав же не пусти дщери своей к нему. И ту нощь стоявше князи поидошя розно: Костянтин к Володимеру, а Мстислав к Новуграду, Володимеръ к Смоленску, а другый Володимеръ къ Пскову, победивше силнии плъкы и вземше свою честь и славу.

ПЕРЕВОД

О побоище новгородцев с Ярославом. В 6724 (1216) году. 1 марта во вторник пошел Мстислав с новгородцами на своего зятя Ярослава, а в четверг побежали к Ярославу клятвопреступники Владислав Завидович, Гаврила Игоревич, Юрий Олексинич, Гаврилец Милятич с женами и детьми. Новгородцы же пошли через Селигер и пришли на верховья Волги, а Святослав осадил Ржевку, городок Мстислава, с десятью тысячами войска. Мстислав же с Владимиром Псковским быстро пришли с пятьюстами человек — всего столько было воинов, и пришли спешно, а те убежали прочь. А Ярун засел в городе с сотней воинов и отбился от них, и Мстислав взял Зубцов и вышел на реку Вазузу. И пришел Владимир Рюрикович со смольнянами.

Послали в Торжок к Ярославу предложить мир, а сами стали на Холохне. Ярослав же дал ответ: «Мира не хочу, пришли, так идите; нынче на сто наших будет один ваш!» И сказали, посоветовавшись между собой, князья: «Ты, Ярослав, с силою, а мы с крестом!»

Воины Ярослава построили укрепление и поставили засеки на путях от Новгорода и на реке Тверце. И сказали новгородцы князьям: «Пойдем к Торжку». И князья сказали: «Если пойдем к Торжку, то опустошим Новгородскую волость».

И так пошли к Твери, и начали захватывать села и жечь, а об Ярославе не было вести — в Торжке ли он или в Твери. А Ярослав, услышав, что занимают села, поехал из Торжка в Тверь, забрав с собой старейших мужей новгородцев и младших по выбору, а новоторжцев взял всех. И послал сто избранных мужей в сторожевой отряд; они же, отъхав пятнадцать верст от города, стали; а тут же стояли наши князья, расположив полки и ожидая великого сражения. И послали Яруна с младшими людьми, и напал на него сторожевой отряд Ярослава, и помог Бог Яруну, он захватил тридцать три воина Ярослава, семерых убили, а иные бежали в Тверь. Это была первая победа над ними — в день Благовещения святой Богородицы, на пятой неделе поста.

И пришла к ним весть, что Ярослав в Твери, и стали они без опасения ездить за припасами. И оттуда послали Яволода, боярина Владимира, к Константину Всеволодовичу в Ростов, а Владимира Псковского с псковичами и смольнянами послали на рубеж проводить его. А сами с новгородцами пошли по Волге, воюя, и пожгли поселения по Шоше и Дубне. А Владимир с псковичами и смольнянами взял город Коснятин и пожег его и все Поволжье. И встретил их, наших князей, воевода Еремей, посланный из Ростова князем Константином, и сказал: «Константин вам говорит с поклоном: я рад услышать о вашем походе; вот вам от меня на помощь пятьсот мужей ратников; пришлите ко мне со всеми делами моего шурина Всеволода».

Тогда они снарядили Всеволода с дружиной и отправили к Константину, а сами пошли по Волге вниз; и тогда бросили обозы, сели на коней и пошли в Переяславль, воюя. Когда же они были у Городища на реке Саре у церкви Святой Марины на Пасху 9 апреля, тут приехал к ним князь Константин с ростовцами. И обрадовались встрече, и целовали крест, и отрядили Владимира Псковского с дружиной в Ростов, а сами, придя на Фоминой неделе с полками, стали напротив Переяславля. И выехав из войска под город, захватили человека и узнали, что Ярослава в городе нет: он уже ушел к брату Юрию с полками, взяв всех подвластных ему, с новгородцами и новоторжцами.

Княжение Юрия Всеволодовича в Суздале. А Юрий со Святославом и с Владимиром уже вышел из города Владимира со всей братьей. И были полки у них очень сильны: муромцы, бродники, городчане и вся сила Суздальской земли; из сел погнали даже пеших. О, страшное чудо и дивное, братия! Пошли сыновья на отцов, а отцы на детей, брат на брата, рабы на господ, а господа на рабов. И стали Ярослав и Юрий с братией на реке Кзе. А Мстислав и Владимир с новгородцами поставили свои полки близ Юрьева и там стояли. А Константин со своими полками стоял далее, на реке Липице. И увидели стоящие полки Ярослава и Юрия, и послали сотского Лариона к Юрию: «Кланяемся тебе, от тебя нам нет обиды; обида нам от Ярослава!» Юрий ответил: «Мы заодно с братом Ярославом».

И послали к Ярославу, говоря: «Отпусти мужей новгородских и новоторжских, верни захваченные волости новгородские, Волок верни. А с нами возьми мир, целуй нам крест, а крови не проливай».

Ярослав ответил: «Мира не хочу, мужи ваши у меня; издалека вы пришли, а вышли как рыба на сушу». И передал Ларион эту речь князьям и новгородцам.

И снова послали к обоим князьям с последней речью: «Братья, Юрий и Ярослав, мы пришли не кровь проливать — не дай Бог сотворить такое! Договоримся, ведь мы же родичи; дадим старейшинство Константину — посадите его во Владимире, а вам вся Суздальская земля».

Юрий же сказал: «Скажи брату Мстиславу и Владимиру: пришли уже, так куда вам уходить? А брату Константину говорим так: пересиль нас, тогда вся земля твоя будет».

И так Юрий с Ярославом вознеслись славой, видя у себя силу великую, не приняли мира и начали пировать в шатре со своими боярами. И сказал Творимир-боярин: «Князья Юрий и Ярослав и вся меньшая братия, которая в вашей воле! Если бы по моей мысли, лучше бы вам взять мир и дать старейшинство Константину. Хоть и видим, что рядом с нашими полками их мало, Ростиславова племени, да князья их мудры, достойны и храбры, а мужи их, новгородцы и смольняне, дерзки в бою. А Мстислава Мстиславича из этого рода вы сами знаете — дана ему от Бога храбрость больше всех. Подумайте, господа».

Не люба была эта речь Юрию и Ярославу. И кто-то из бояр Юрьевых сказал: «Князья Юрий и Ярослав, не было того ни при прадедах, ни при дедах, ни при отце вашем, чтобы кто-нибудь пришел с войной в сильную Суздальскую землю и вышел цел. Хоть бы и вся Русская земля пошла на нас — и Галичская, и Киевская, и Смоленская, и Черниговская, и Новгородская, и Рязанская,— но никто против нашей силы не устоит. А эти полки — право, седлами их закидаем».

И люба была эта речь Юрию и Ярославу, и созвали бояр и главных своих людей, и начали говорить: «Вот добро само пошло нам в руки: вам будут кони, оружие, платье, а человека кто возьмет живого, тот сам будет убит; даже если в золотом будет оплечье — убей его, а мы вдвое наградим. Да не оставим ни одного в живых. Если кто и убежит из боя не убитый, а мы его захватим, прикажем одних повесить, а других распять. А о князьях, когда будут в наших руках, потом решим».

И, отпустив людей, пошли в шатер с братьею и стали делить города, и сказал Юрий: «Мне, брат Ярослав, Владимирская земля и Ростовская, а тебе Новгород; а Смоленск брату нашему Святославу, а Киев дадим черниговским князьям, а Галич — нам же».

И целовали крест между собой, и написали грамоты, чтоб от этого не отступаться. Эти грамоты взяли смольняне в стане Ярослава после победы и отдали своим князьям. Юрий же и Ярослав, разделив города всей Русской земли в надежде на свою большую силу, стали звать на бой к Липицам.

Мстислав же и Владимир позвали Константина и долго с ним советовались, взяли у него крестное целование, что не изменит, и выступили. И той же ночью объявили тревогу, всю ночь стояли со щитами и перекликались во всех полках. И когда вострубили в полках Константина, и Юрий и Ярослав услышали, хотели даже побежать, но потом успокоились. Наутро же пришли князья к Липицам, куда их вызвали на бой, а суздальцы за эту ночь отбежали за лесистый овраг. Есть там гора, зовется Авдова, там Юрий и Ярослав поставили свои полки, а Мстислав, Владимир, Константин и Всеволод поставили свои полки на другой горе, которая зовется Юрьева гора, а между двумя горами ручей, имя ему Тунег. И послали Мстислав и Владимир трех мужей к Юрию, предлагая мир: «Если же не дашь мира, то отступите далее на ровное место, а мы перейдем на ваш стан, или же мы отступим к Липицам, а вы займете наш стан».

Юрий же сказал: «Ни мира не приму, ни отступлю. Пришли через всю землю — так разве этой заросли не перейдете?»

Он надеялся на укрепление, ибо они оплели это место плетнем и наставили колья, и стояли там, говоря: «Могут напасть на нас ночью». Узнали об этом Мстислав и Владимир и послали биться молодых людей, и те бились весь день до вечера, но бились не усердно, ибо была буря в тот день и очень холодно. А утром решили перейти к Владимиру, не завязывая стычек с их полками, и начали собираться в станах. Те же увидели с горы и стали спускаться, говоря: «Вот они и бегут». Но эти, придя, их отбили назад. Тут подошел Владимир Псковский из Ростова, и стали совещаться. И сказал Константин: «Брат Мстислав и Владимир, если пойдем на виду у них, то они ударят нам в тыл, а, кроме того, мои люди не дерзки в бою и разбредутся по городам».

И сказал Мстислав: «Владимир и Константин, гора нам не поможет, и не гора нас победит. Надеясь на крест и на правду, пойдемте на них».

И начали устанавливать полки. Владимир же Смоленский поставил свой полк с края, далее стал Мстислав и Всеволод с новгородцами, и Владимир с псковичами, далее Константин с ростовцами. Ярослав же стал со своими полками, и с муромцами, и с городчанами, и с бродниками против Владимира и смольнян. А Юрий стал против Мстислава и новгородцев со всеми силами Суздальской земли, его меньшая братия — против Константина.

Начали Мстислав с Владимиром воодушевлять новгородцев и смольнян, говоря: «Братья, мы вступили в эту сильную землю; станем же твердо, надеясь на Бога, не озираясь назад: побежав, не уйдешь. Забудем, братья, дома, жен и детей, а уж коли умирать — то, кто хочет, пеший, кто хочет — на конях».

Новгородцы же сказали: «Не хотим погибать на конях, но, как отцы наши на Колокше, будем сражаться пешими».

Мстислав был этому рад. Новгородцы же, сойдя с коней и сбросив одежду и обувь, выскочили босыми. А молодые смольняне тоже спешились и пошли босыми, обвив себе ноги.

А вслед за ними Владимир отрядил Ивора Михайловича с полком, а сами князья поехали за ними на конях. И когда полк Ивора был в зарослях, споткнулся под Ивором конь, а пешие воины, не ожидая Ивора, ударили на пеших воинов Ярослава, и, воскричав, они подняли кии, а те — топоры, они ринулись, а те побежали, и начали их бить, и подсекли стяг Ярослава. И приспел Ивор со смольнянами, и пробились к другому стягу, а князья еще не доехали. И, увидев это, Мстислав сказал: «Не дай Бог, Владимир, выдать добрых людей».

И ударили на них сквозь свои пешие полки, Мстислав своим полком, а Владимир — своим, а Всеволод Мстиславич с дружиной, а Владимир с псковичами, подошел и Константин с ростовцами. Мстислав же проехал трижды через полки Юрия и Ярослава, посекая людей — был у него топор, прикрепленный петлею к руке, им он и сек. Так сражался и Владимир. Шел великий бой, досеклись и до обоза. Юрий же и Ярослав, увидев, что их косят, как колосья на ниве, обратились в бегство с меньшею братьею и муромскими князьями. Мстислав же сказал: «Братья новгородцы, не обращайтесь к добыче, продолжайте бой: если они вернутся, то сомнут нас».

Новгородцы же не ради добычи бились, а смольняне бросились на добычу и обдирали мертвых, а о бое не думали. Побеждены же были сильные суздальские полки 21 апреля в четверг, на вторую неделю после Пасхи.

О, велик, братия, промысел Божий! На том побоище убили из новгородцев в схватке толькоДмитра-псковитина, Антона-котельника, Ивана Прибышинича-ткача, а в отряде Иванка Поповича, терского данника, а в смоленском полку был убит один Григор Водмол, знатный муж. А все остальные были сохранены силою честного креста и правдой.

О, многих победили, братья, бесчисленное число, ибо убитых воинов Юрия и Ярослава не может вообразить человеческий ум, а пленников во всех новгородских и смоленских станах оказалось шестьдесят мужей. Если бы предвидели это Юрий и Ярослав, то пошли бы на мир: ибо слава и хвала их погибли и сильные полки стали ни во что. Было ведь у Юрия семнадцать стягов, а труб сорок, столько же и бубнов, а у Ярослава тринадцать стягов, а труб и бубнов шестьдесят. Говорили многие люди про Ярослава так: «Из-за тебя сотворилось нам много зла. О твоем клятвопреступлении сказано было: “Придите, птицы небесные, напейтесь крови человеческой; звери, наешьтесь мяса человеческого”». Ибо не десять человек было убито, не сто, а тысячи и тысячи, а всех избитых девять тысяч двести тридцать три человека. Можно было слышать крики живых, раненных не до смерти, и вой проколотых в городе Юрьеве и около Юрьева. Погребать мертвых было некому, а многие, бежавшие к реке, утонули, а другие раненые умерли в пути, а оставшиеся в живых побежали кто к Владимиру, а иные к Переяславлю, а иные в Юрьев.

Князь же Юрий стоял напротив Константина и увидел побежавший полк Ярослава, и он тогда прискакал во Владимир к полудню на четвертом коне, загнав трех коней, в одной сорочке, даже подседельник потерял. А началось сражение в обеденное время. Во Владимире же остался небоеспособный народ: попы, чернецы, женщины, дети, и, увидев всадника, обрадовались, думали, что это послы от князя, а им ведь говорили: «Наши одолеют». И вот Юрий прискакал один и стал ездить вокруг города, говоря: «Укрепляйте город». Они же, услышав, пришли в смятение, и был вместо веселия плач. К вечеру же прибежали сюда люди: кто ранен, кто раздет, то же продолжалось и ночью. А утром, созвав людей, Юрий сказал: «Братья владимирцы, затворимся в городе, авось отобьемся от них».

А люди говорят: «Князь Юрий, с кем затворимся? Братия наша избита, иные взяты в плен, а остальные прибежали без оружия. С чем станем обороняться?»

Юрий же сказал: «Все знаю, но не выдавайте меня ни брату Константину, ни Владимиру, ни Мстиславу, чтобы я сам мог выйти из города по своей воле». Они ему это обещали.

Ярослав тоже прискакал один в Переяславль на пятом коне, четырех загнав, и затворился в городе. И не довольно было ему прежнего злодейства, не насытился крови человеческой, избив множество людей в Новгороде, в Торжке и на Волоке, но и теперь, уже бежав, он велел захватить новгородцев и смольнян, которые пришли по торговым делам в его землю, и всех новгородцев заточить в погреба, а других в гридницу, где они задохлись от скопления множества людей, а иных велел загнать в тесную избу и удушил их там — сто пятьдесят человек, а отдельно заточили пятнадцать человек смольнян — эти остались в живых.

Князья же из Ростиславова племени, милостивые и добрые к христианам, весь день оставались на месте боя. Если бы погнались за ними, то Юрию и Ярославу не уйти бы было и город Владимир бы захватили. Но они осторожно подошли к Владимиру, и, объехав его, остановились в воскресение до обеда, и решали, откуда взять город. И в ту же ночь загорелся в городе княжий двор, и новгородцы хотели вторгнуться в город, но Мстислав не позволил им этого, а во вторник в два часа ночи загорелся весь город и горел до рассвета. Смольняне же просили: «Вот, кстати, нам сейчас взять город». Но Владимир не пустил их. И обратился Юрий с поклоном к князьям: «Не трогайте меня сегодня, а завтра я выеду из города».

Утром же рано выехал Юрий с двумя братьями, и поклонился князьям, и сказал Мстиславу и Владимиру: «Братия, кланяюсь вам и бью челом: дайте мне жить и накормите хлебом. А Константин, мой брат, в вашей воле».

И дал им многие дары, они же даровали ему мир. Мстислав же и Владимир рассудили их: Константину дали Владимир, а Юрию — Городец Радилов. И так, поспешно забравшись в ладьи, владыка, княгини и все люди отправились вниз по реке. Сам же Юрий вошел в церковь Святой Богородицы, поклонился гробу своего отца и, плача, сказал: «Суди Бог брата моего Ярослава — он довел меня до этого».

И так пошел из Владимира с малой дружиной в Городец. Из Владимира же все горожане вышли с крестами навстречу Константину. Князья же совместно с новгородцами посадили Константина во Владимире на отчем столе. Князь же Константин одарил в тот день многими дарами князей, новгородцев и смольнян, а владимирцев водил целовать крест.

А Ярослав, все еще пребывая в злобе, и дыша гневом, и не покоряясь, затворился в Переяславле и надеялся там остаться. Князья же, посоветовавшись с новгородцами, подошли к Переяславлю в пятницу третьей недели по Пасхе. Услышав это, Ярослав пришел в смятение, стал посылать людей, умоляя о мире. И во вторник четвертой недели выехал сам Ярослав из города, ударил челом брату Константину и сказал: «Господин, я в твоей воле, не выдавай меня ни тестю моему Мстиславу, ни Владимиру, а сам, брат, накорми меня хлебом».

Константин же рассудил Мстислава с Ярославом, зятем его, и, не доходя до Переяславля, они заключили мир. А в среду, в Преполовение, вошли в Переяславль, и тут Ярослав одарил князей и новгородцев великими дарами. А Мстислав, не входя в город, принял дары, послал в город и забрал свою дочь, жену Ярослава, и всех новгородцев, оставшихся в живых, и тех, кто был в войске Ярослава, и расположил свой стан за городом. Ярослав же много раз обращался с мольбой к Мстиславу, прося вернуть ему его княгиню, говоря: «Чего не бывает между князьями? А меня по справедливости крест наказал».

Но Мстислав не пустил к нему своей дочери. И, простояв всю ночь, князья разошлись в разные стороны: Константин ко Владимиру, а Мстислав к Новгороду, Владимир к Смоленску, а другой Владимир к Пскову, победив сильные полки и добыв себе честь и славу.

КОММЕНТАРИЙ

Древнейший летописный рассказ о битве новгородцев с суздальцами на Липице в 1216 г. читается в Новгородской первой летописи старшего извода, дошедшей до нас в пергаменном списке XIII—XIV вв. (самом раннем из всех известных нам летописных памятников). Более развернутая летописная повесть о битве на Липице сохранилась в составе летописного свода, лежащего в основе Новгородской Карамзинской, Новгородской четвертой (ПСРЛ, т. IV, вып. 1—3. Пг.—Л., 1915—1929) и Софийской первой (ПСРЛ, т. V, изд. 2-е. Л., 1925) летописей,— так называемого свода 1448 г. В большинстве более поздних летописей (Московский свод конца XV в., Ермолинская летопись и другие) читается с небольшими изменениями тот же рассказ. Рассказ этот основывался на рассказе Новгородской первой летописи, но уже описание переговоров князей Мстислава Удалого и Владимира с князем Ярославом, засевшим в Торжке, заимствовано из другого источника, а начиная со слов «И пакы посласта къ обема князема с последнею речью» (с. 76), рассказ лишь в незначительной степени совпадает с Новгородской первой летописью. Рассказ Новгородско-Софийского свода представлял собой, очевидно, соединение известия Новгородской первой летописи с сообщениями каких-то источников. Один из этих источников был, по-видимому, связан с князьями из династии Ростиславичей, правившими в Смоленской земле, и, в частности, с Мстиславом Удалым (Торопецким), известным военным деятелем XIII в. (участником битвы на Калке 1223 г.); Мстислав и его брат Владимир дважды именуются здесь «нашими князьями». Мстислав был в 1216 г. приглашен в Новгород, а его брат Владимир — в Псков, но слова «наши князья», очевидно, восходят не к новгородскому источнику, ибо князья в рассказе несколько раз противостоят новгородцам: вопреки совету новгородцев, они, например, предусмотрительно не идут к Торжку, дабы не опустошитъ новгородские земли; о мудрости и храбрости князей «Ростиславля племени» упоминается в речи боярина Творимира; в конце рассказа говорится, что Мстислав легко мог бы взять город Владимир, но не сделал этого, ибо «князи же, племя Ростиславле, милостиви суть и до хрестьанства добре, той день стоаше на побоищи». Можно предполагать поэтому, что один из источников Новгородско-Софийского свода был памятником, связанным со смоленскими Ростиславичами (летописью или отдельным сочинением о Мстиславе Удалом). Любопытные дополнения к рассказу о битве на Липице содержатся также в Тверском сборнике XVI в. (ПСРЛ, т. XV. СПб., 1863) — после слов «О многы победы, братье» здесь читается яркое описание поля боя, усеянного мертвыми и ранеными, и далее говорится: «Князь же Константин повеле погребати их... У князя же Константина тогда бяше в полку два человека храбрых, Олешка Попович и человек его Торопь и Тимоня Золотой Пояс». О том, что этот рассказ не представляет собой творчества составителя Тверского сборника в XVI в., а восходит к более раннему источнику, свидетельствует краткое известие о сражении 1216 г. в Сокращенных сводах конца XV в. (ПСРЛ, т. XXVII. М., 1962) и Устюжском летописце (Устюжский летописный свод. М.—Л., 1950), в которых тоже упоминаются «два храбра» (богатыря) князя Константина: «Добрыня Золотой Пояс да Александро Попович с своим слугою Торопом». Поскольку упомянутый здесь Константин (вместе с Мстиславом и Владимиром одержавший победу на Липице) был ростовским князем, можно предполагать в этих источниках отражение ростовской литературной традиции (в Новгородско-Софийском своде эта традиция, возможно, отразилась в другом месте — при упоминании участия Александра Поповича в битве на Калке в 1223 г.). Основная идея рассказа о битве на Липице — осуждение вражды между «братьями»-князьями — очень характерна для свода, составленного в период феодальной войны в Московском княжестве.

Текст повести о битве на Липице мы публикуем по неизданной Новгородской Карамзинской летописи (РНБ, F.IV.603, лл. 314 об.— 319 об.) с исправлениями нескольких явно ошибочных чтений по Новгородской четвертой летописи.

РАССКАЗ О ПРЕСТУПЛЕНИИ РЯЗАНСКИХ КНЯЗЕЙ

Подготовка текста, перевод и комментарии Д. С. Лихачева

ОРИГИНАЛ

Томь же 6726 лете. Глебъ, князь Рязаньскыи, Володимиричь, наученъ сыи сотоною на убииство, сдумавъ въ своемь оканьнемь помысле, имея поспешника Костянтина, брата своего, и с нимь диявола, юже и прельсти, помысылъ има въложи, рекшема има, яко избьеве сихъ, а сама приимева власть всю. И не веси, оканьне, Божия смотрения: даеть власть ему же хощеть, поставляеть цесар и князя Вышнии. Что прия Каинъ от Бога, убивъ Авеля, брата своего: не проклятье ли и трясение? Или вашь сродникъ оканьныи Святоплъкъ,^[104] избивъ братью свою: онема веньць царства, а собе вечьную муку. Сь же оканьныи Глебъ Святопълчю ту же мысль приимъ, и съкры ю въ сердци своемь съ братомь своимь.

Въньмъшемъся всемъ на исадехъ на поряде: Изяслав, кюръ^[105] Михаилъ, Ростислав, Святослав, Глебъ, Романъ; Ингворъ же не приспе приехати к ним: не бе бо приспело время его. Глебъ же Володимиць съ братомъ позва я к собе, яко на честь пирения, въ свои шатьръ, они же не ведуще злыыя его мысли и прельсти, вси 6 князь, кождо съ своими бояры и дворяны, придоша въ шатьръ ею. Сь же Глебъ преже прихода ихъ изнарядивъ свое дворяне и братие, и поганыхъ половьчь множьство въ оружии, и съкры я въ полостьници близъ шатра, въ немь же бе имъ пити, не ведущю ихъ никому же, разве тою зломысльною князю и ихъ проклятых думьчь. Яко начала пити и веселитися, ту абие оканьныи, проклятыи Глебъ съ братомъ, изьмъша меся своя, начаста сечи преже князи, та же бояры и дворянъ множьство: одинехъ князь 6, а прочихъ бояръ и дворянъ множьство, съ своими дворяны и съ половчи. Си же благочьстивии князи рязаньстии концяшася месяця июля въ 20, на святого пророка Илии, и прияша венця от Господа Бога, и съ своею дружиною, акы агньцы непорочьни предаша дуща своя Богови. Сь же оканьныи Глебъ и Костянтинъ, брат его, онемъ уготова царство небесное, а собе мку вечьную и съ думьци своими.

ПЕРЕВОД

В тот же 6726 (1218) год. Глеб Владимирович, князь рязанский, подученный сатаной на убийство, задумал дело окаянное, имея помощником брата своего Константина и с ним дьявола, который их и соблазнил, вложив в них это намерение. И сказали они: «Если перебьем их, то захватим всю власть». И не знали окаянные Божьего промысла: дает он власть кому хочет, поставляет Всевышний царя и князя. Какую кару принял Каин от Бога, убив Авеля, брата своего: не проклятие ли и ужас? Или ваш сродник окаянный Святополк, убив братьев своих, тем князьям не принес ли венец царствия небесного, а себе — вечную муку? Этот же окаянный Глеб ту же воспринял мысль Святополчью и скрыл ее в сердце своем вместе с братом.

Собрались все в прибрежном селе на совет: Изяслав, кир Михаил, Ростислав, Святослав, Глеб, Роман; Ингварь же не смог приехать к ним: не пришел еще час его. Глеб же Владимирович с братом позвали их к себе в свой шатер как бы на честный пир. Они же, не зная его злодейского замысла и обмана, пришли в шатер его — все шестеро князей, каждый со своими боярами и дворянами. Глеб же тот еще до их прихода вооружил своих и братних дворян и множество поганых половцев и спрятал их под пологом около шатра, в котором должен был быть пир, о чем никто не знал, кроме замысливших злодейство князей и их проклятых советников. И когда начали пить и веселиться, то внезапно Глеб с братом и эти проклятые извлекли мечи свои и стали сечь сперва князей, а затем бояр и дворян множество: одних только князей было шестеро, а бояр и дворян множество, со своими дворянами и половцами. Так скончались благочестивые рязанские князья месяца июля в двадцатый день, на святого пророка Илью, и восприняли со своею дружиною венцы царствия небесного от Господа Бога, предав души свои Богу как агнцы непорочные. Так окаянный Глеб и брат его Константин приготовили им царство небесное, а себе со своими советниками — муку вечную.

КОММЕНТАРИЙ

Рассказ о предательском избиении рязанских князей на пиру у Глеба Владимировича в 1218 г. читается в составе Синодального списка XIII в. Новгородской первой летописи. Туда он попал из рязанской летописи, предположительно составленной для рязанского князя Ингваря Ингоревича, умершего в 20-х гг. XIII в. Предположение о своде Ингваря Ингоревича было высказано В. Л. Комаровичем (см.: История русской литературы, т. II, ч. 1. М.—Л., 1945, с. 74—77) на том основании, что в дошедших до нас отрывках этой рязанской летописи Ингварь Ингоревич косвенно выступает как основное лицо, которое интересует летописца. То летописец замечает, что Ингварь Ингоревич спасся от убийства, так как «не бе бо приспело время его», то он определяет одного из рязанских князей как «Инъгворовъ братъ» (в другом отрывке из рязанской летописи в Новгородской первой летописи под 1238 г.).

Рязанские князья, упомянутые в рассказе, были потомками Ярослава Святославича Черниговского — младшего брата родоначальника князей «ольговичей»— Олега Святославича (Олега Гориславича «Слова о полку Игореве»).

Текст печатается по изданию: Насонов А. Н. Новгородская I летопись старшего и младшего изводов. М.—Л., 1950, с. 58 (по Синодальному списку — ГИМ, Синодальное собр., № 786, перв. пол. XIV в.).

СЛОВО О ПОГИБЕЛИ РУССКОЙ ЗЕМЛИ

Подготовка текста, перевод и комментарии Л. А. Дмитриева

ОРИГИНАЛ

СЛОВО О ПОГИБЕЛИ РУСКЫЯ ЗЕМЛИ И ПО СМЕРТИ ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ ЯРОСЛАВА^[106]

О, светло светлая и украсно украшена, земля Руськая! И многыми красотами удивлена еси: озеры многыми удивлена еси, реками и кладязьми месточестьными, горами, крутыми холми, высокыми дубравоми, чистыми польми, дивными зверьми, различными птицами, бе-щислеными городы великыми, селы дивными, винограды обителными, домы церковьными и князьми грозными, бояры честными, вельможами многами. Всего еси испольнена земля Руская, о прававерьная вера хрестияньская!

Отселе до угоръ и до ляховъ, до чаховъ, от чахов до ятвязи и от ятвязи до литвы, до немець,^[107] от немець до корелы, от корелы до Устьюга,^[108] где тамо бяху тоймици погании,^[109] и за Дышючимъ моремъ;^[110] от моря до болгаръ,^[111] от болгарь до буртасъ,^[112] от буртасъ до чермисъ,^[113] от чермисъ до моръдви,— то все покорено было Богомъ крестияньскому языку, поганьскыя страны, великому князю Всеволоду,^[114] отцю его Юрью,^[115] князю кыевьскому, деду его Володимеру и Манамаху,^[116] которымъ то половоци дети своя полошаху в колыбели. А литва из болота на светъ не выникываху, а угры твердяху каменые городы железными вороты, абы на них великый Володимеръ тамо не вьехалъ, а немци радовахуся, далече будуче за Синимъ моремъ. Буртаси, черемиси, вяда^[117] и моръдва бортьничаху на князя великого Володимера.^[118] И жюръ Мануилъ цесарегородскый^[119] опасъ имея, поне и великыя дары посылаша к нему, абы под нимъ великый князь Володимеръ Цесарягорода не взял.

А в ты дни болезнь крестияном от великаго Ярослава и до Володимера,^[120] и до ныняшняго Ярослава,^[121] и до брата его Юрья, князя володимерьскаго...^[122]

ПЕРЕВОД

СЛОВО О ПОГИБЕЛИ РУССКОЙ ЗЕМЛИ ПОСЛЕ СМЕРТИ ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ ЯРОСЛАВА

О, светло светлая и прекрасно украшенная, земля Русская! Многими красотами прославлена ты: озерами многими славишься, реками и источниками местночтимыми, горами, крутыми холмами, высокими дубравами, чистыми полями, дивными зверями, разнообразными птицами, бесчисленными городами великими, селениями славными, садами монастырскими, храмами Божьими и князьями грозными, боярами честными, вельможами многими. Всем ты преисполнена, земля Русская, о правоверная вера христианская!

Отсюда до угров и до ляхов, до чехов, от чехов до ятвягов, от ятвягов до литовцев, до немцев, от немцев до карелов, от карелов до Устюга, где обитают поганые тоймичи, и за Дышащее море; от моря до болгар, от болгар до буртасов, от буртасов до черемисов, от черемисов до мордвы — то все с помощью Божьею покорено было христианскому народу, поганые эти страны повиновались великому князю Всеволоду, отцу его Юрию, князю киевскому, деду его Владимиру Мономаху, которым половцы своих малых детей в колыбели пугали. А литовцы из болот своих на свет не показывались, а угры укрепляли каменные стены своих городов железными воротами, чтобы их великий Владимир не покорил, а немцы радовались, что они далеко — за Синим морем. Буртасы, черемисы, вяда и мордва бортничали на великого князя Владимира. А император царьградский Мануил от страха великие дары посылал к нему, чтобы великий князь Владимир Царьград у него не взял.

И в те дни,— от великого Ярослава, и до Владимира, и до нынешнего Ярослава, и до брата его Юрия, князя владимирского,— обрушилась беда на христиан...

КОММЕНТАРИЙ

«Слово о погибели Русской земли» представляет собой отрывок не дошедшего до нас произведения, посвященного монголо-татарскому нашествию на Русь. Упоминаемые в «Слове» имена и контекст, в котором эти имена встречаются («до ныняшняго Ярослава и до брата его Юрья...»), отзвуки легенд о Владимире Мономахе и некоторые южнорусские черты текста дают основание считать, что «Слово о погибели Русской земли» было написано автором южнорусского происхождения в северо-восточной Руси. Время написания «Слова» датируется периодом с 1238 по 1246 г. («нынешний Ярослав» умер в 1246 г.). Описание в «Слове» величия и могущества Русской земли предшествовало не сохранившемуся рассказу о нашествии Батыя. Такой характер вступления к тексту, который должен был повествоватъ о горестях и бедах страны, не случаен. Эта особенность «Слова о погибели Русской земли» находит себе типологическое соответствие с произведениями древней и средневековой литературы, в которых описываются с патриотических позиций невзгоды и тяжелые испытания, обрушившиеся на родину автора.

«Слово о погибели Русской земли» по поэтической структуре и в идейном отношении близко к «Слову о полку Игореве». Оба эти произведения отличает высокий патриотизм, обостренное чувство национального самосознания, гиперболизация силы и воинской доблести князя-воина, лирическое восприятие природы, ритмический строй текста. Оба памятника близки и сочетанием в них похвалы и плача: похвалы былому величию Русской земли, плача о ее бедах в настоящем. «Слово о полку Игореве» было лирическим призывом к единению русских князей и русских княжеств, прозвучавшим перед монголо-татарским нашествием. «Слово о погибели Русской земли» — лирический отклик на события этого нашествия.

«Слово о погибели Русской земли» дошло до нас в двух списках: один (XV в.) — в Гос. архиве Псковской области (собр. Псково-Печерского монастыря, ф. 449, № 60), другой (XVI в.) — в Древлехранилище ИРЛИ (Р.IV, оп. 24, № 26). В обоих списках «Слово» дошло в виде предисловия к «Повести о житии Александра Невского». Такое объединение этих текстов — факт более поздней литературной истории обоих произведений. Научное издание текстов и их исследование см.: Бегунов Ю. К. Памятник русской литературы XIII века «Слово о погибели Русской земли». М.—Л., 1965. Мы печатаем текст «Слова» по псковскому списку с исправлением явно ошибочных написаний отдельных слов и одной конъектурой (вместо слова «ношаху» оригинала дается написание «полошаху». — Конъектура эта была предложена А. В. Соловьевым).

ЛЕТОПИСНЫЕ ПОВЕСТИ О МОНГОЛО-ТАТАРСКОМ НАШЕСТВИИ

Подготовка текста, перевод и комментарии Д. М. Буланина

ОРИГИНАЛ

ИЗ ЛАВРЕНТЬЕВСКОЙ ЛЕТОПИСИ

В лето 6731. Всеволодъ Гюргевич иде из Новагорода къ отцю своему в Володимерь, новгородци же пояша к собе Ярослава Всеволодича ис Переяславля княжитъ.

Того же лета явишася языци, их же никто же добре ясно не весть, кто суть, и отколе изидоша, и что языкъ ихъ, и которого племени суть, и что вера ихъ. И зовуть я татары, а инии глаголють таумены, а друзии печенези. Ини глаголють, яко се суть, о них же Мефодий, Патомьскый епископъ,^[123] сведетельствует, яко си суть ишли ис пустыня Етриевьскы, суще межю встоком и севером. Тако бо Мефодий рече: «Яко къ скончанью временъ явитися тем, яже загна Гедеонъ,^[124] и попленять вся землю от встока до Ефранта, и от Тигръ до Понетьскаго моря,^[125] кроме Ефиопья». Богъ же единъ весть ихъ, кто суть и отколе изидоша, премудрии мужи ведять я добре, кто книгы разумно умееть. Мы же их не вемы, кто суть, но сде вписахом о них памати ради русскых князий, беды, яже бысть от них.

И мы слышахом, яко многы страны поплениша: Ясы, Обезы, Касогы,^[126] и половець безбожных множество избиша, а инехъ загнаша. И тако измроша убиваеми гневом Божьимь и пречистыя его Матере. Много бо зла створиша ти оканнии половци Руской земли. Того ради всемилостивый Богъ хотя погубити и наказати безбожныя сыны Измаиловы, куманы,^[127] яко да отмьстять кровь христьяньску; еже и бысть над ними безаконьными. Проидоша бо ти таурмени всю страну Куманьску и придоша близь Руси, иде же зовется валъ Половечьскый. И слышавше я русстии князи Мстиславъ Кыевьскый, и Мстиславъ Торопичскый^[128] и Черниговьскый, и прочии князи здумаша ити на ня, мняще яко ти поидут к ним. И послашася в Володимерь к великому князю Юргю, сыну Всеволожю, прося помочи у него. Он же посла к ним благочестиваго князя Василька, сыновца своего, Костянтиновича с ростовци, и не утяну Василко прити к ним в Русь.^[129] А князи русстии идоша, и бишася с ними, и побежени быша от них, и мало ихъ избы от смерти; их же остави судъ жити, то ти убежаша, а прочии избьени быша. Мьстиславъ старый добрый князь ту убьенъ бысть, и другый Мстиславъ, и инех князий 7 избьено бысть; а боляръ и прочих вой много множество. Глаголют бо тако, яко кыянъ одинех изгыбло на полку том 10 тысячь.

И бысть плачь и туга в Руси и по всей земли слышавшим сию беду. Се же ся зло сключи месяца мая въ 30,^[130] на память святаго мученика Еремиа. Се же слышавъ Василко приключьшееся в Руси, възвратися от Чернигова, схраненъ Богомь, и силою креста честнаго, и молитвою отца своего Костянтина, и стрыя своего Георгия. И вниде в свой Ростовъ славя Бога и святую Богородицю. <...>

В лето 6745. Благоверный епископъ Митрофанъ постави кивотъ в святей Богородице зборней над трапезою и украси его златомь и сребром при благовернемь князи велицемь Георгии. Того же лета исписа притворъ святое Богородици.

Того же лета на зиму придоша от всточьные страны на Рязаньскую землю лесом безбожнии татари, и почаша воевати Рязаньскую землю, и пленоваху и до Проньска, попленивше Рязань весь, и пожгоша, и князя ихъ убиша. Их же емше овы растинахуть, другыя же стрелами растреляху в ня, а ини опакы руце связывахуть. Много же святыхъ церкви огневи предаша, и манастыре, и села пожгоша, именья не мало обою страну взяша; потом поидоша на Коломну. Тое же зимы поиде Всеволодъ, сынъ Юрьевъ, внук Всеволожь, противу татаром. И сступишася у Коломны, и бысть сеча велика. И убиша у Всеволода воеводу Еремея Глебовича и иных мужий много убиша у Всеволода, и прибежа Всеволодъ в Володимерь в мале дружине. А татарове идоша к Москве. Тое же зимы взяша Москву татарове, и воеводу убиша Филипа Нянка за правоверную христьянскую веру, а князя Володимера яша руками, сына Юрьева. А люди избиша от старьца и до сущаго младенца, а град и церкви святыя огневи предаша, и манастыри вси и села пожгоша, и много именья въземше, отидоша.

Тое же зимы выеха Юрьи из Володимеря в мале дружине, урядивъ сыны своя в собе место Всеволода и Мстислава. И еха на Волъгу с сыновци своими с Васильком, и со Всеволодом, и с Володимером, и ста на Сити^[131] станом, а ждучи к собе брата своего Ярослава с полкы и Святослава с дружиною своею. И нача Юрьи князь великый совкупляти вое противу татаром, а Жирославу Михайловичю приказа воеводьство в дружине своей.

Тое же зимы придоша татарове к Володимерю, месяца февраля въ 3, на память святаго Семеона, во вторник преже мясопуста^[132] за неделю. Володимерци затворишася в граде, Всеволод же и Мстиславъ бяста, а воевода Петръ Ослядюковичь. Володимерцем не отворящимся, приехаша татари к Золотым воротом,^[133] водя с собою Володимера Юрьевича, брата Всеволожа и Мстиславля. И начаша просити татарове князя великого Юрья, ест ли в граде. Володимерци пустиша по стреле на татары, и татарове тако же пустиша по стреле на Золотая ворота, и по сем рекоша татарове володимерцем: «Не стреляйте!» Они же умолчаша. И приехаша близь к воротом, и начаша татарове молвити: «Знаете ли княжича вашего Володимера?» Бе бо унылъ лицем. Всеволодъ же и Мстиславъ стояста на Золотых воротех и познаста брата своего Володимера. О умиленое виденье и слезъ достойно! Всеволодъ и Мстиславъ с дружиною своею и вси гражане плакахуся, зряще Володимера.

А татарове отшедше от Золотых воротъ, и обьехаша весь градъ, и сташа станом пред Золотыми враты на зрееме — множство вои бе-щислено около всего града. Всеволод же и Мстиславъ сжалистаси брата своего деля Володимера и рекоста дружине своей и Петру воеводе: «Братья, луче ны есть умрети перед Золотыми враты за святую Богородицю и за правоверную веру христьяньскую»; и не да воли ихъ быти Петръ Ослядюковичь. И рекоста оба князя: «Си вся наведе на ны Богъ грех ради наших»; яко же пророкъ глаголет: «Несть человеку мудрости, ни е мужства, ни есть думы противу Господеви. Яко Господеви годе бысть, тако и бысть. Буди имя Господне благословено в векы». Створися велико зло в Суждальской земли, яко же зло не было ни от крещенья, яко же бысть ныне; но то оставим.

Татарове станы свое урядивъ у города Володимеря, а сами идоша взяша Суждаль, и святу Богородицю разграбиша,^[134] и дворъ княжь огнемь пожгоша, и манастырь святаго Дмитрия пожгоша, а прочии разграбиша. А черньци и черници старыя, и попы, и слепыя, и хромыя, и слукыя, и трудоватыя, и люди все иссекоша, а что чернець уных, и черниць, и поповъ, и попадий, и дьяконы, и жены ихъ, и дчери, и сыны ихъ, то все ведоша в станы свое, а сами идоша к Володимерю. В суботу мясопустную почаша наряжати лесы,^[135] и порокы^[136] ставиша до вечера, а на ночь огородиша тыном около всего города Володимеря. В неделю мясопустную по заутрени приступиша к городу, месяца февраля въ 7, на память святаго мученика Феодора Стратилата.

И бысть плачь велик в граде, а не радость, грех ради наших и неправды. За умноженье безаконий наших попусти Богъ поганыя не акы милуя ихъ, но нас кажа, да быхом встягнулися от злых делъ. И сими казньми казнить нас Богъ, нахоженьем поганых; се бо есть батогъ его, да негли встягнувшеся от пути своего злаго. Сего ради в праздникы нам наводить Богъ сетованье, яко же пророкъ глаголаше: «Преложю праздникы ваша в плачь и песни ваша в рыданье». И взяша град до обеда от Золотых воротъ, у святаго Спаса внидоша по примету^[137] чересъ город, а сюде от северныя страны от Лыбеди^[138] ко Орининым воротом и к Медяным, а сюде от Клязмы к Волжьскым воротом, и тако вскоре взяша Новый град.^[139] И бежа Всеволодъ и Мстиславъ, и вси людье бежаша в Печерний городъ.^[140]

А епископъ Митрофанъ, и княгыни Юрьева съ дчерью, и с снохами, и со внучаты и прочие, княгини Володимеряя с детми, и множество много бояръ, и всего народа людий затворишася в церкви святыя Богородица.^[141] И тако огнем безъ милости запалени быша. И помолися боголюбивый епископъ Митрофанъ, глаголя: «Господи Боже силъ, светодавче, седяй на херувимехъ, и научивъ Осифа,^[142] и окрепивъ пророка своего Давида на Гольяда,^[143] и въздвигнувый Лазаря четверодневнаго из мертвыхъ,^[144] простри руку свою невидимо и приими в миръ душа рабъ своихъ»; и тако скончашася. Татарове же силою отвориша двери церковныя и видеша овы огнем скончавшася, овы же оружьем до конца смерти предаша.

Святую Богородицю разграбиша, чюдную икону одраша^[145] украшену златом, и серебром, и каменьемь драгым, и монастыре все и иконы одраша, а иные исекоша, а ины поимаша, и кресты честныя, и ссуды священныя, и книгы одраша, и порты блаженых первых князий, еже бяху повешали в церквах святыхъ на память собе. То же все положиша собе в полонъ, яко же пророкъ глаголеть: «Боже, придоша языци в достоянье твое, оскверниша церковь святую твою, положиша Иерусалима яко овощное хранилище, положиша трупья рабъ твоихъ брашно птицам небесным, плоть преподобных твоих зверем земным, прольяша кровь их акы воду». И убьенъ бысть Пахоми, архимандритъ манастыря Рожества святы Богородица, да игуменъ Успеньскый,^[146] Феодосий Спасьскый, и прочии игумени, и черньци, и черници, и попы, и дьяконы от уного и до старца и сущаго младенца. И та вся иссекоша, овы убивающе, овы же ведуще босы и безъ покровенъ въ станы свое, издыхающа мразом.

И бе видети страх и трепетъ, яко на христьяньске роде страх, и колебанье, и беда упространися. Согрешихом казними есмы, яко же ны видети бедно пребывающа. И се нам сущюю радость скорбь, да и не хотяще всякъ в будущий векъ обрящем милость. Душа бо сде казнима всяко в будущий суд милость обрящет и лгыню от мукы. О неиздреченьному ти человеколюбью! И тако подобаеть благому владыце казати. И се бо и азъ грешный много и часто Бога прогневаю и часто согрешаю по вся дни; но ныне на предреченая взидем.

Татарове поплениша Володимерь, и поидоша на великого князя Георгия оканнии ти кровопийци. И ови идоша к Ростову, а ини к Ярославлю, а ини на Волгу на Городець, и ти плениша все по Волзе доже и до Галича Мерськаго; а ини идоша на Переяславль, и тъ взяша, и оттоле всю ту страну и грады многы все то плениша доже и до Торжку. И несть места, ни вси ни селъ тацех редко, иде же не воеваша на Суждальской земли. И взяша городовъ 14 опричь свободъ и погостовъ во один месяць февраль, кончевающюся 45-тому лету;^[147] но мы на предняя взидем.

Яко приде весть к великому князю Юрью: «Володимерь взятъ, и церкы зборъная, и епископъ, и княгини з детми, и со снохами, и со внучаты огнемь скончашася, а старейшая сына Всеволодъ с братом вне града убита, люди избиты, а к тобе идут». Он же, се слышавъ, възпи гласомь великым со слезами, плача по правоверней вере христьяньстей, преже и наипаче о церкви, и епископа ради, и о людех (бяше бо милостивъ), нежели собе, и жены, и детий. И въздохнувъ из глубины сердца, рекъ: «Господи, се ли бы годе твоему милосердью?» Новый Иовъ бысть^[148] терпеньем и верою яже к Богу. И нача молитися, глаголя: «Увы мне, Господи, луче бы ми умрети, нежели жити на свете семь. Ныне же что ради остах азъ единъ?» И сице ему молящюся со слезами, и се внезапу поидоша татарове. Он же, отложивъ всю печаль, глаголя: «Господи, услыши молитву мою и не вниди в судъ с рабом своимъ, яко не оправдится пред тобою всякъ живый, яко погня врагъ душю мою». И пакы второе помолися: «Господи Боже мой, на тя уповах, и спас мя и от всех гонящих избави мя». И поидоша безбожнии татарове на Сить противу великому князю Гюргю.

Слышав же князь Юрги с бротом своимъ Святославом, и с сыновци своими Василком, и Всеволодом, и Володимером, и с мужи своими, поидоша противу поганым. И сступишася обои, и бысть сеча зла, и побегоша наши пред иноплеменникы. И ту убьенъ бысть князь Юрьи, а Василка яша руками безбожнии и поведоша в станы свое. Се же зло здеяся месяца марта въ 4 день, на память святою мученику Павла и Ульяны. И ту убьенъ бысть князь великый Юрьи на Сити на реце, и дружины его много убиша. Блаженый же епископъ Кирилъ взя князя мертва, иды из Белаозера и принесе и в Ростовъ. И певъ надъ ним обычныя песнь, со игумены, и с клирошаны, и с попы со многами слезами вложиша и в гробъ у святое Богородици.

А Василка Костянтиновича ведоша с многою нужею до Шерньского леса,^[149] и яко сташа станом, нудиша и много проклятии безбожнии татарове обычаю поганьскому, быти въ их воли и воевати с ними. Но никако же не покоришася ихъ безаконью и много сваряше я, глаголя: «О глухое цесарьство оскверньное! Никако же мене не отведете христьяньское веры, аще и велми в велице беде есмъ. Богу же какъ ответъ дасте, ему же многы душа погубили есте бес правды, их же ради мучити вы имать Богъ в бесконечныя векы; истяжет бо Господь душе те, их же есте погубили». Они же въскрежташа зубы на нь, желающе насытитися крове его. Блаженый же князь Василко помолися, глаголя: «Господи Исусе Христе, помагавый ми многажды, избави мя от сих плотоядець». И пакы помоливъся, рече: «Господи Вседержителю и нерукотвореный цесарю, спаси любящих тя, и прошенья, его же азъ прошю, дажь ми, помози христьяном и спаси рабы твоя: чада моя Бориса и Глеба и отца моего епископа Кирила». И пакы 3-ее помолися: «Благодарю тя, Господи Боже мой, кую похвалную память мою вижю, яко младая моя память железом погыбает, и тонкое мое тело увядает». И прочее помолися: «Господи Исус Христе Вседержителю, приими духъ мой, да и азъ почию в славе твоей»; и се рек абье безъ милости убьенъ бысть.

И повержену на лесе, виде и етера жена верна, поведа мужю богобоязниву, поповичю Андрияну. И взя тело князя Василка, и понявицею обитъ, реку саваном, и положи его в скровне месте. Уведев же боголюбивый епископъ Кирилъ и княгыни Василкова, послаша по князя, принесоша и в Ростовъ. И яко понесоша и в град, и множество народа изидоша противу ему, жалостныя слезы испущающе, оставше такого утешения. Рыдаху же народа множество правоверных, зряще отца сирым и кормителя отходящим, печалным утешенье великое, омрачным звезду светоносну зашедшю. На весь бо церковный чинъ отверзлъ бяшеть ему Богъ очи сердечнеи, и всемъ церковником, и нищим, и печалным яко възлюбленый бяше отець; паче же и на милостыню, поминая слово Господне глаголющее: «Блажении милостивии, яко ти помиловани будут». И Соломонъ глаголеть: «Милостынями и верою очищаются греси». Тем же и не погреши надежи, его же просяше у Бога: «Господи, спаси любящих тя». Сего бо блаженаго князя Василка спричте Богъ смерти подобно Андрееве;^[150] кровью мученичьскою омывъся прегрешений своих с братом и отцомъ Георгием с великим князем. Се бо и чюдно бысть, ибо и по смерти совкупи Богъ телеси ею; принесоша Василка и положиша и в церкви святыя Богородица в Ростове, иде же и мати его лежить. Тогда же принесоша голову великаго князя Георгия и вложиша ю в гроб к своему телу.

Бе же Василко лицем красенъ, очима светелъ и грозенъ, хоробръ паче меры на ловех, сердцемь легок, до бояръ ласковъ. Никто же бо от бояръ, кто ему служилъ, и хлебъ его елъ, и чашю пилъ, и дары ималъ, тотъ никако же у иного князя можаше быти за любовь его. Излише же слугы свои любляше, мужьство же и ум в нем живяше, правда же и истина с ним ходяста. Бе бо всему хытръ и гораздо умея, и поседе в доброденьствии на отни столе и дедни; и тако скончася, яко же слышасте.

В лето 6746. Ярославъ, сынъ Всеволода великаго, седе на столе в Володимери. И бысть радость велика христьяном, их же избави Богъ рукою своею крепкою от безбожных татаръ. И поча ряды рядити, яко же пророкъ глаголет: «Боже, суд твой цареви дажь, и правъду твою сынови цесареви — судити людемъ твоим в правду и нищим твоимъ в суд». И потомъ утвердися в своем честнемь княжении. Того же лета князь Ярославъ великый отда Суждаль брату своему Святославу. Того же лета отда Ярославъ Ивану Стародубъ. Того же лета было мирно.

В лето 6747. Посла Ярославъ князь великий по брата своего Георгия в Ростовъ,^[151] и привезоша и к Володимерю, и не дошедше ста. Изидоша из града противу ему епископъ Кирилъ и Дионисий архимандритъ; понесоша и в град с епископомъ, и игумени, и попове, и черноризци. И не бе слышати пенья в плачи и велици вопли, плака бо ся весь град Володимерь по нем. Ярослав же, и Святославъ, и князи рустии плакахуся по нем с дружиною своею, и множество бояръ и слугъ плакахуся лишения своего князя, убозии кормителя. Певше обычныя песни и положиша и в гроб каменъ в святой Богородици в гробници, иде же лежить Всеволодъ, отець его. Бе Юрьи, сынъ благовернаго отца Всеволода, украшенъ добрыми нравы, их же имена вмале повемы.

Се бо чюдный князь Юрьи потщася Божья заповеди хранити и Божий страх присно имея в сердци, поминая слово Господнее, еже рече: «О семь познают вы вси человеци, яко мои ученици есте, аще любите друг друга. Не токмо же друга, но и врагы ваша любите и добро творите ненавидящим вас. Всякъ зломыслъ его прежемененыя безбожныя татары отпущаше одарены.^[152] Бяхуть бо преже прислали послы свое злии ти кровопийци, рекуще: «Мирися с нами». Он же того не хотяше, яко же пророкъ глаголет: «Брань славна луче есть мира студна». Си бо безбожнии со лживым миром живуще велику пакость землям творять, еже и зде многа зла створиша. Богъ бо казнить напастми различными, да явяться яко злато искушено в горниле — христьяном бо многыми напастми внити в царство небесное. Сам бо Христосъ Богъ: «Нужно е царство небесное, и нужници въсхытают е». Георгие, мужьство тезоимените, кровью омывъся страданья ти! Аще бо не напасть, то не венець, аще не мука, ни дарове. Всякый бо держася добродетели, не может безъ многих враг быти.

Милостивъ же бяше паче меры, поминая слово Господне: «Блажении милостиви, яко ти помиловани будут». Темь и не щадяше имения своего, раздавая требующим; и церкви зижа и украшая иконами безъценными и книгами, и грады многы постави, паче же Новъгородъ вторый^[153] постави на Волзе усть Окы, и церкы многы созда и манастырь святыя Богородица^[154] Новегороде. Чтяшет же излиха чернечьскый чинъ и поповьскый, подая имъ еже на потребу. Тем и Богъ прошения его свершаше, исполни лет его в доброденьствии. И поседе в Володимере на отни столе лет 20 и 4, а на 5-е убьенъ бысть от безбожных и поганых татаръ. Се же все сдеяся грех ради наших.

Но не предай же нас до конца имени твоего ради святаго и не остави милости твоея от нас молитвою святыя Богородица и блаженаго епископа Кирила. Не презре Господь молитвы его и слезъ, иже приношаше Господеви, моляся день и нощь, абы не оскудела правоверная вера христьяньская. Еже и бысть: сдея Господь спасенье велико князем нашим, избавилъ есть от враг наших; «очи бо Господни на боящаяся его, а уши его в молитву ихъ». Гониша по них татарове и не обретоша. Яко же и Саулъ гоняше Давида,^[155] но Богъ избави от руку его, тако и сих Богъ избави от рукы иноплеменник, благочестиваго и правовернаго великого князя Ярослава с благородными своими сыны. Бе же ихъ 6: Олександръ, Андрей, Костянтинъ, Офонасий, Данило, Михайло. А Святославъ с сыном с Дмитрием, Иванъ Всеволодичь, Володимеръ Костянтинович, Василковича 2 — Борисъ и Глебъ, Всеволодичь Василий, — си вси схранени быша Божьею благодатью; но мы на предреченая взидем.

Того же лета татарове взяша Переяславль Рускый, и епископа убиша, и люди избиша, и град пожьгоша огнем, и люди, и полона много вземше, отидоша. Того же лета Ярославъ иде г Каменьцю; град взя Каменець, а княгыню Михайлову со множьством полона приведе в своя си. Того же лета священа бысть церкы Бориса и Глеба в Кидекшии^[156] великым священьем на праздник Бориса и Глеба священымъ епископомъ Кириломъ. Того же лета взяша татарове Черниговъ, князи ихъ выехаша въ Угры; а град пожегше, и люди избише, и манастыре пограбиша, а епископа Перфурья пустиша в Глухове;^[157] а сами идоша в станы свое. Того же лета Ярославъ иде Смолиньску на Литву, и Литву победи, и князя ихъ ялъ; а смольняны урядивъ князя Всеволода посади на столе, а сам со множеством полона с великою честью отиде в своя си. Того же лета на зиму взяша татарове Мордовьскую землю, и Муром пожгоша, и по Клязьме воеваше, и град святыя Богородица Гороховець пожгоша, а сами идоша в станы своя. Тогды же бе пополохъ золъ по всей земли, и сами не ведяху и где хто бежить.

Влето 6748. Родися Ярославу дщи и наречена бысть в святомь крещении Марья. Того же лета взяша Кыевъ татарове и святую Софью разграбиша и манастыри все. И иконы, и кресты честныя, и вся узорочья церковная взяша, а люди от мала и до велика вся убиша мечем. Си же злоба приключися до Рожества Господня на Николинъ день.^[158]

В лето 6749. Родися Ярославу сынъ и нареченъ бысть въ святомь крещении Василий. Того же лета татарове победиша угры. Того же лета татарове убиша Мстислава Рыльского.

ИЗ ТВЕРСКОЙ ЛЕТОПИСИ

Повесть о Калкацкомъ побоище, и о князехъ рускыхъ, и о храбрыхь 70. Въ лето 6732. По грехомь нашимъ приидоша языци незнаеми, безбожнии моявитяне, их же никто же добре не весть ясно, кто суть, и отколе изыидоша, и что языкь ихъ, и которого племени суть, и что вера ихъ. И зовуть я татари, а инии глаголють таурмени, а друзии печенези. Инии же глаголють, яко сии суть, о нихъ же Мефодий, епископь Паторомский, сведительствуетъ, яко сии суть вышли ис пустыня Ефровскиа, сущи межи въстока и севера. Тако бо глаголеть Мефодий: «Яко въ скончание времени явитися имъ, их же загна тамо Гедеонъ, и изшедше оттуду, попленятъ всю землю отъ востока до Ефранта, и отъ Тигра до Понетскаго моря, кроме Ефиопиа». Богь же весть единъ, кто суть и отколе изыидоша, премудрии мужи ведятъ я добре кто книгы разумеетъ. Мы же ихъ не вемы, кто суть, но и зде написахомъ о нихъ памяти ради рускыхъ князь и беды, яже бысть отъ нихъ.

Но не сихъ же ради сие случися, ко гордости ради и величаниа рускыхъ князь попусти Богь сему быти. Беша бо князи храбры мнози, и высокоумны, и мнящеся своею храбростию съделовающе. Имеяхутъ же и дружину многу и храбру, и тою величающеся, от них же о единомъ въспомянемъ зде, описаниа налезше.

Бе некто отъ ростовскыхъ житель Александрь, глаголемый Поповичь, и слуга бе у него именемь Торопь; служаше бо той Александръ великому князю Всеволоду Юриевичу. Повнегда же дасть князь великий Всеволод градъ Ростовъ сыну своему князю Костантину, тогда и Александрь начатъ служити Костантину. Егда же преставися великий князь Всеволодъ, Костантину не восхотевшу быти въ Володимери, но у пречистиа Ростовскиа и чюдотворцевь излюбы жити. Темь и прошаше Вълодимера къ Ростову, а не Ростова къ Володимерю, ту бо омышляше столу быти великому княжению; но не въсхоте сего пречистая Богородица. И дасть князь великий Всеволодъ столъ свой меншему отъ Костантина сыну своему Юрию. Темъ Костантинь гневашеся на брата о княжении, а князь великий Юрий многы браны на Костантина въздвиже, хотя съ Ростова съгнати его; и не попусти ему Господь.

Пришедшу бо ему на нь ратию, Костантинъ отъиде къ Костроме и тоа съжже. Князь великий Юрий стоаше подъ Ростовомъ, въ Пужбале, а войско стояше за две версты отъ Ростова, по реце Ишне,^[159] биахутъ бо ся вместо острога объ реку Ишню. Александръ же выходя многы люди великого князя Юриа избиваше. Их же костей накладены могыли великы и доныне на реце Ишне, а инии по ону страну реки Усии: много бо людей бяше съ великымъ княземь Юриемь. А инии побиени отъ Александра же подъ Угодичами, на Узе, те бо храбрии выскочивше на кою либо страну обороняху градъ Ростовъ молитвами пречистыа. Многажды бо князь великий Юрий на братне достоание прихождаше, но съ срамомъ възвращашеся.

Единою выйде на него изъ Ростова Костантинь, и бысть имъ бой за Юриевымъ на реце Гзе,^[160] и тамо победи Костантинь, молитвами пречистыа, своею правдою и теми же храбрыми Александромъ съ слугою Торопомъ; ту же бе и Тимоня Золотой поясъ. И ту убиша у великого князя храбраго Юряту, о семъ велми опечалися князь великий Юрий; побеждень же смирися съ братомъ. Потомъ прииде на Ярослава Переяславьского Мьстиславь Мьстиславичь, тесть его, и инии князи, съ собою же и Костантина подвигоша, а за Ярослава сталъ князь великий Юрий за брата. И бысть имъ бой на Липицахъ и на Юриеве горе,^[161] а ту все полки великого князя Юриа избыти. Въ них же убиень бысть храбрый и безумный бояринъ Ратиборъ, иже похвалися седлы наметати супротивныхъ. Князя же Юриа победивше, и на столе въ Володимере Костантина посадиша. Два же лета Костантинъ бывь князь великий, пакы столъ дасть брату Георгию, а детемъ Ростовъ и Ярославль, а самъ кь Господу отходитъ.

Видевъ же Александрь князя своего умрьша, а Юриа седша на столе, размышляше о животе, еда како отдасть мьщение князь великий, Юряты ради, и Ратибора, и инехъ мнозехъ отъ дружины его, их же изби Александрь. Вскоре смысливь посылаетъ своего слугу, их же знаше храбрыхъ, прилучившихся въ то время, и съзываетъ ихь къ собе въ городъ, обрытъ подъ Гремячимъ колодяземъ на реце Где, иже и ныне той сопъ стоитъ пустъ. Ту бо събравшеся съветъ сътвориша, аще служити начнутъ княземъ по разнымъ княжениямъ, то и не хотя имутъ перебитися, понеже княземъ въ Руси велико неустроение и части боеве. Тогда же рядъ положивше, яко служити имъ единому великому князю въ матери градомъ Киеве. Бе же тогда въ Киеве князь великий Мьстиславь храбрый Романовичь Смоленского и Володимеръ Руриковичь Ростиславича, въ то же время Мъстиславь Мьстиславичь въ Галичи. И быша челомъ вси тыи храбрыи великому князю Мьстиславу Романовичу, о них же князь великий велми гордящеся и хваляшеся, донеле же сиа злоба съключися, о ней же повесть предлежитъ.

Начатъ бо слухъ проходити, яко сии безбожнии многы страны поплениша: Ясы, Обезы, Касогы, и половець безбожныхъ множество избыша, и приидоша на землю Половеческую. Половци же не могуще противися бежаша, и многыхъ избыша, а иныхъ погнаша по Дону въ лукоморя,^[162] и тамо избиваеми гневомъ Божиимъ и пречистыа его Матери. Много бо зла сътвориша те окаании половци Руской земли. Того ради всемилостивый Богъ хотя погубити безбожныа сына Измаиловы, куманы, яко да отъмьстятъ кровь христианьскую; еже и бысть надъ ними. Приидоша бо ти таурмени на всю страну Куманьскую и гониша ихъ до реки Днепра близъ Руси.

И прибегоша окаяннии половци, иде же зовется валъ Половеческий, остатокъ избытыхъ: Котянь, князь половеческий, съ инеми князи; а Данило Кобяковичь съ нимъ и Юрий Кончаковичь убьена быста. Сей же Котянъ тестъ бе князю Мьстиславу Мьстиславичу Галичьскому, и прииде съ поклономъ съ князи половеческыми къ зятю Мьстиславу въ Галичь и къ всемъ княземъ рускымъ. И принесе дары многы, кони, и велбуди, и буйволы, и девки, и одариша всехъ князей рускыхъ, кланяяся, ркуще: «Дньсь нашу землю отъяли суть, а вашу пришедше заутра възмутъ, то помозете намъ». И възмолися Котянъ зятю своему Мьстиславу; князь же Мьстиславъ посла кь братии своей, княземъ рускымъ, съ молбою рекъ: «Поможемъ симь; аще ли же мы симъ не поможемъ, то сии имутъ предатися къ нимъ, то онимъ болши будетъ сила, а намъ тяготнее будетъ отъ нихъ». И тако думавше много о себе, и поклона для и молбы князей половеческыхъ яшася Котягу помагати.

Начаша вои пристраивати, кождо свою власть: князь великий Мьстиславъ Романовичь Ростиславича Киевский, и Мьстиславъ Святославичь Черниговский Всеволодича Козельский, и Мстиславь Мьстиславичь Галичьский, сии бо старейшии земли Руской; съ ними же и младии князи: Данило Романовичь Мьстиславича, и князь Михайло Всеволодичь Черниговский, и князь Всеволодъ Мьстиславичь Киевьского сынь, и инии князи мнози. Бывшу же съвету ихъ въ Киеве всехъ князей, послаша къ Володимеру къ великому князю Юрию Всеволодичу на помочь; онъ же посла имъ Василка Ростовскаго. Съвещаша же князи, яко срести ихъ на чюжой земли (тогда же половецкий князь крестыся Бастый), и съвъкупивше всю землю Рускую, поидоша противу татаромъ. Пришедши же имъ кь Днепру на Зарубъ, къ острову Варяжскому,^[163] то же слышавше татарове, оже идутъ князи рустии противу имъ, послаша къ нимъ послы своа, глаголюще: «Се слышахомъ, оже идете противъ насъ, послушающе половецъ. А мы вашеа земли не заяхомъ, ни городовъ вашихъ, ни селъ вашихъ, ни на васъ приидохомъ. Но приидохомъ, Богомъ пущони, на конюхи и на холопы свои, на поганыа половци, а вы възмете съ нами миръ. А половци, аще прибежатъ къ вамъ, то не приимайте ихъ, и бийте ихъ отъ себе, а товаръ ихъ възмите къ собе. Зане же слышахомъ, яко и вамъ много зла творятъ, того ради и мы биемъ». Князи же русстии того не послушаша, по послы изъ избыша, а сами поидоша противу имъ. И не дошедше Олешиа,^[164] и сташа на Днепре. И прислаша къ нимъ татарове второе послы, ркуще тако: «Аще есте послушали половець, а послы наши избыли, а идете противу насъ, то вы поидите. А мы васъ ничимъ не заимали, а всемъ намъ Богь». Они же отпустиша послы ихъ.

Ту прииде къ нимъ вся земля Половецкаа и съ князи своими. Тогда же Мъстиславъ Мъстиславичь Галичский, въ тысячи войска, перебродися реку Днепръ на сторожи татарскиа, и победи ихъ. А останокъ ихъ въбеже въ курганъ Половецкий съ своимъ воеводою Гемябекомъ, и ту имъ не бысть помочи. И погребоша воеводу своего Гемябека живого въ землю, хотяще его ублюсти. И ту его налезоша, испросивше его половци у Мстислава, и убиша его. То же слышавше князи рустии, поидоша за Днепрь на множестве людей: Мъстиславь князь великий Романовычь съ кианы, Володимерь Руриковичь съ смолняны, черниговьстии князи, галичане, и волинцы, и куряне, и трубчане, и путивльци, и вся страны руския, и вси князи и множество вой. Приидоша же выгонцы галичьские^[165] въ лодиахь по Днестру въ море, бе же тысяща лодей. Изъ моря выидоша въ Днепрь, и възведше порогы, сташа у реки Хортици,^[166] на броде у Протолчии; воевода же у нихь Юрий Домаречичь, а другой Держикрай Водиславича.

Приидоша же имъ вести, яко татарове приидоша къ нимъ посмотрити рускыхъ полковъ; Данило же Романовичь и инии князи, вседше на коня, погнаша видети рати татарскиа. И видевше послаша къ великому князю ко Мстиславу Романовичу, рекуще: «Мьстиславе и Мстиславь! Не стойте, поидемъ противу имъ». И поидоша въ поле, и сретоша ихъ татарове, и ту стрелци русстии погнаша ихъ въ поле далече, ихъ секуще; и взяша скоты ихъ, и съ стаду утекоша. И оттуду идоша по нихъ осмь дний до реки Калка,^[167] и послаша въ сторожехъ Яруна съ половци, а сами станомъ сташа ту. И ту сретошася съ сторожи, и убиша Ивана Дмитриевича и ина два съ нимъ; а татарове възвратишася. Князь же Мьстиславъ Мьстиславичь Галицкий повеле Данилу Романовичу перейти реку Калку съ полкы, а самъ по нихъ прииде; перешедъ сташа станомъ. Поиха же и самъ на сторожи Мьстиславъ, и видевь полки татарьские, прииха и повеле въоружатися воемъ своимъ. А два Мьстислава въ стану бяху, того не ведающе: не поведа бо имъ зависти ради, бе бо межи ихъ пря велика.

Тако съступишася полкы, и напередъ иха на татарове и Данило Романовичь, и Семень Олюевичь, и Василко Гавриловичь. Ту Василка събодоша, а Данилу убодену бывшу въ перси, но не чюяше, буести ради и мужества; бе бо младъ, осминадесяти леть, но крепокь бяше на брань, избиваше татаръ мужествене полкомъ своимъ. Тако же и Мьстиславь Немый потече на нихъ, и той бе крепокъ, и видевь яко събодоша Данила. Бе бо ужика отцу его, любовь имеа къ нему, ему же и власть по себе обеща. Тако же и Олгу Курскому крепко биющюся; тако же и Ярунь съ половци прииде, съступыся съ татары, хотя съ ними бытися. Но пакы половци въскоре побегоша назадъ, не успевше ничто же, и потопташа бежучи станы рускыхъ князей. А князи не успеша исполчитися против имъ; и тако смятошася полци рустии, и бысть сеча зла, грехъ ради нашихъ. И бысть победа на князи рускиа, яко же не бывала отъ начала Руские земли.

Князь великий же Мьстиславъ Романовичь Киевьский, внукъ Ростиславль Мьстиславича, сына Владимерова Манамахова, и князь Андрей, зять его, и Александрь Дубровский, видевше се зло, не двигошася никамо же съ места. Стали бо на горе надъ рекою Калкою, бе бо место то каменно, и учиниша себе городъ колиемъ. И бишася съ ними изъ города того по 3 дни. Татарове же поидоша по рускыхъ князехъ, гониша ихъ биюще до Днепра. А у города того осташася два воеводи, Чегыркань и Тешукань, на Мьстислава Романовича, и на зятя его Андрея, и на Александра на Дубровского; тии бо два князя съ Мьстиславомъ. Быша же съ татары и бродницы,^[168] а воевода у нихъ Плоскиня. И той окаянный воевода целова кресть къ великому князю Мьстиславу, и кь обема князема, и кь всемъ сущимъ съ нимъ, яко не збыти ихъ, но окупь взяти на нихъ, и солгавь окаянный, предасть ихъ татаромъ, связавь. А городъ вземъ людей изсекоша, и ту костию падоша. А князей издавиша, подкладше подъ дощки, а сами на верху седоша обедати; и тако издохошася и животъ свой скончаша.

А иныхъ князей, опроче того, до Днепра гоняще, избиша 6: князя Святослава Каневского, Изяслава Иньгваревича, Святослава Шумского, Мьстислава Черниговского съ сыномъ, Юриа Несвежского, а вой толко десятый прииде. И Александрь Поповичь ту убиенъ бысть съ инеми седмидесятию храбрыхъ. Князь же Мьстиславъ Мьстиславичь Галичский переже всехъ пребегь за Днепръ, повеле лодии пережечь, а иныя отъ берега отреа, боячися погони; а самъ едва убеже въ Галичь. А Володимеръ Руриковичь, братаничь Романовь, внукъ Ростиславль Мьстиславича, седе в Киеве, мъсяца июня 16 день. А злоба случилася месяца маа 30, на память святаго мученика Еремеа. Войска же остатокъ десятый прииде кождо во своа, а иныхъ половци избыша ис коня, а иныхъ ис порта. И тако за грехы наша Богъ вложи недоумение въ насъ, и погыбе множество бес числа людий. Татарове же гнашася по Руси до Новагорода Святополчего.^[169] Христиане же, не ведуще лести татарскыя, выидоша противу ихъ съ кресты, и тако избыша ихъ. Глаголаху же, яко единехъ же киань изгыбе тогда 30 тысячь.

И бысть плачь и вопль по всемъ градомъ и по селомъ. Татарове же възвратишася отъ реки Днепра, и не сведаемъ откуду были пришли, и камо ся дели. Единь Богь весть, откуду приведе за грехы наша и за похвалу и гордость великого князя Мьстислава Романовича. Глаголють бо, яко прииде слухъ про сихъ татаръ, яко многы земли пленуютъ, а приближаются Рускимъ странамъ, и споведаша ему о нихъ; онъ же отрече: «Дондеже есмь на Киеве, то по Яико, и по Понтийское море,^[170] и по реку Дунай сабле не махивати». Василка же Костантиновича тогда Богъ съблюде, прииде бо съ полки ко Чернигову въ помочь. Слышавъ се зло, случившеся въ Руси, възвратися въ свой Ростовь, съхранень Богомъ. <...>

Въ лето 6745. <...> О пленении Рускыа земля отъ Батиа. Слышано бысть на восточней стране въ роде Измаилове, сына Агарина, рабыни Авраамовы,^[171] яко смири Господь Богъ Рускую землю нахождениемъ безбожныхъ иноплеменникъ, таурмень. Еже на Калкы и побеждение рускыхъ князей прослу, и храбрыхъ онехъ 72 избиение ведомо тамо бысть, и межиусобныа брани Рускыа земля, и глады, и море велицеи, и оскудение рускаго воинства, и разньствие въ братии, и просто все земское неустроение. Наипаче же обнажися греховнаа злоба, и вопль греховный въ уши Господа Саваофа вънииде. Темъ и попусти на землю нашу таковую всепагубную рану. Еще бо и сеа крови не отмыхомъ, Калкацкого бою, и пакы народися людий по велицемъ мору по всей земли, кроме Киева. Но киевьстии людие на Калкахъ съ великымъ княземь Мьстиславомъ Романовичомъ, и съ инеми 10-ю князи и съ 72-ю храбрыми костию тамо падоша; новгородстии людие отъ гладныя смерти изъмроша, а живыи разыдошася по чюжимъ землямъ; тако же и смоленскаа, и вси просто гради столнии смерти тоа вкусивше, въскоре осиротеша. Не много бо летъ мину, отъ Калкатцкиа рати до потрясениа земли 8 летъ, тогда же и гладъ бысть, а отъ потрясениа земли до Батыева прихождениа 8 летъ. Того ради не исполнися земля наша, но и наипаче всемъ животнымъ опусте.

Мы же приведемъ слово къ повести, како ублюде Богь великого князя Юриа Всеволодича, и Ярослава, брата его, и братанича ихъ Василка Ростовского Костантиновича от Калокъ, тако же и люди оставшая отъ мору, и како не угоньзнуша своеа смерти, обща бо есть всей Руской земли.

Слышавше бо безбожнии татарове таковое смирение руское, и имение великое, многыми леты събраное, двигнушася съ восточныа страны, и поплениша прьвое Болгарскую землю.^[172] А на третий годъ на Русскую землю приидоша бесчисленое множество, яко прузи траву поядающе, тако и сии сыроядци христианьский родъ потребляюще.

Въ лето 6746. Зимоваша окааныи татарове подъ Чернымъ лесомъ и оттоле приидоша безвестно на Рязаньскую землю лесомъ съ царемъ ихъ Батиемь. И прьвое приидоша и сташа о Нузле,^[173] и взяша ю, и сташа ту станомъ. И оттоле послаша посломъ жену чародеицу, а съ нею два татарина, въ Рязань къ княземъ рязаньскымъ, просяще у нихъ десятыны: десятого въ князехь, десятого въ людехъ, и въ конехъ, десятаго въ белыхъ, десятаго въ вороныхъ, десятаго въ бурыхъ, десятаго въ пегыхъ, и въ всемь десятого. Князи же рязаньстии, Юрий Иньгваревичь и брата его Олегь и Романь Иньговоровичи, и муромские князи, и проньские хотеша съ ними брань сътворити, не вьпустячи въ свою землю. И выидоша противу ихъ въ Вороножь,^[174] и ркоша посломъ Батыевымъ: «Коли насъ не будетъ всехъ, то все то ваше будеть». И оттоле послаша ихъ къ великому князю Юрию Всеволодичу въ Володимеръ, и оттоле пустиша татаре въ Воронажи. Послаша же рязаньстии князи пословъ своихъ въ Володимеръ къ великому князю Юрию, просяще помощи, или самому поити и вместе постоати за землю Рускую. Князь великий же Юрий не послуша молбы рязаньскыхъ князей, самъ не поиде ни посла къ нимъ; но вьсхоте самъ о себе съ татары брань сътворити. Но уже бяше Божию гневу не възможно противитися, яко же древле речено бысть Господемь Исусу Навгину;^[175] егда веде ихъ Господь въ землю обетованную, тогда рече: «Азъ послю во нихъ прежде въ васъ недоуменное, и грозу, и страхъ, и трепетъ». Тако же и у насъ отъятъ Господь преже силу, а за грехы наша вложи въ насъ грозу, и страхъ, и трепетъ, и недоумение.

Погании же татарове начаша воевати землю Рязаньскую, и оступиша Рязань, месяца декабря въ 16 день, на память святаго пророка Аггеа, и острогомъ оградиша его. Князь же Юрий Рязаньский затворися въ граде съ людми, а князь Романь отступи къ Коломне съ своими людми. И взяша градъ татарове, в 21 день, приступивше, того месяца, на память святыа мученице Иулианы, князя Юриа Иньгваревича убиша и княгыню его, а люди изсекоша, мужа, и жены, и дети, и чрьнца, и чрънорызыца, иереа, овыхъ огнемъ, а иныхъ мечемъ; поругание чрьницамъ, и попадиамъ, и добрымъ женамъ, и девицамъ предъ матереми и сестрами. А епископа же ублюде Богъ, отъиха въ то время прочь, егда татарове городъ оступиша. И изсекше люди, а иныхъ пленивше, зажгоша градъ. И кто, братие, отъ насъ не поплачется о семъ, кто насъ осталъ живыхъ, како они горкую и нужную смерть подъяша! Да и мы, то видевши, устрашилися быхомъ и плакалися греховъ своихъ день и нощь сь въздыханиемь; мы же творимъ съпротивное, пекущеся о имении и о ненависти братни. Мы же на предлежащее възвратимся.

Князь же великий Юрий Всеволодичь Володимерский посла въ сторожехъ Иеремея воеводою, и сняся съ Романомъ Ингваревичемъ. Татарове же, вземше Рязань, поидоша х Коломне, и ту прииде противу ихь сынь великого князя Юриа Всеволодича изъ Володимера и Романъ Ингваревичь съ своими людми. И оступиша ихъ татарове, и ту бысть имъ бой, и бишася крепко, и пригониша ихъ къ надолобамъ, и ту убиша князя Романа Ингваревича и Еремеа Глебовича, воеводу Всеволожа, и ту паде много людей съ княземъ и съ Иеремеемъ; а москвичи побегоша, ничего же не видевше. А Всеволодъ Юриевичь бежа в мале въ Володимеръ. А татарове пришедше взяша Москву, и князя Володимера, сына великого князя Юриа, поимаша. И поидоша къ Володимеру многое множество кровопролитецъ крови христианскыа.

Слышавъ же то князь великий Юрий, уряди въ себе место въ Володимери сыны своа, Всеволода и Мстислава, а самъ поиде къ Ярославлю, и оттоле за Волгу, а съ нимъ сыновци его Костантиновичи, Василко, и Всеволодъ, и Вълодимеръ, и пришедъ ста на Сити, ждучи къ себе брата Ярослава и Святослава. А въ Володимери затворися сынь его Всеволодъ съ материю, и съ владыкою, и съ братомъ, и съ всею областию своею.

Безаконнии же татарове приидоша къ Володимеру, месяца февраля 3 день, на память святаго Симеона богоприемца, въ вторникъ мясопустныя недели. Приведоша же со собою Володимера Юриевича къ Золотымъ воротамъ, глаголюще: «Знаете ли княжича вашего?» Братиа же его, Ослядюковичь и вси людие видевше и, многы слезы излиаша, видяще его въ мнозе истомлении. Татарове же отступльше отъ вратъ града, и градъ объихавше, и потомъ сташа станы противу Золотыхъ воротъ на зреиме. Юриевичи же, Всеволодъ и Мьстиславъ, хотеша выйти на нихъ, не дасть имъ брати Петрь воевода, глаголя: «Несть мужества, ни думы, ни силы противу Божия посещениа, за наше съгрешениа».

Татарове же шедше взяша Суздаль, и приидоша къ Володимеру, въ пятокь преже мясопуста. Во утрии же, въ суботу мясопустную, февраля 7, на память святаго отца Парфениа, начаша татарове полки рядити, въ нощи той градъ весь тыномъ отыниша. Въ утреи же видивше князи Всеволодъ и Мьстиславъ и владыка Митрофань, яко уже граду ихъ взяту быти, ни надеяхуся не откудо же помощи, и вниидоша вси въ церковь святыа Богородица, и начаша каятися греховь своихь. И елици отъ нихъ хотяху вь аггелскый образъ, постриже ихь всехъ владыка Митрофанъ: князей, и княгиню Юриеву, и дочерь, и сноху, и добрыа мужи и жены. А татарове начаша пороки рядити, и къ граду приступиша, и выбывше стену градную, наметавше въ ровъ сырого леса, и тако по примету вниидоша въ градъ, тако же и отъ Лебеди вниидоша въ Ориныни ворота, и отъ Клязмы въ Медяные ворота и Волжские ворота, и тако взяша градъ и огнемъ запалиша. Увидевше же князи, и владыка, и княгыны, яко зажжень бысть градъ, а людие уже огнемъ скончаются, а инии мечемъ, и бежаша князи въ Средний градъ. А владыка, и княгыни съ снохами, и съ дочерью, княжною Феодорою, и съ внучаты, иныи княгыни, и боярыни, и люди мнози въбегоша в церковь святыа Богородица и затворишася на полатехъ. А татарове и тотъ градъ взяша, и у церкви двери изсекше, и много древиа наволочиша, и около церкви обволочивше древиемъ, и тако запалиша. И вси сущии тамо издъхошася, и тако предаша душа своа въ руце Господеви; а прочиихъ князей и людей оружиемъ избыша.

И оттоле разсыпашася татарове по всей земли той, къ Ростову, ины по великомъ князи погнаша на Ярославль, и на Городецъ, и по Волзе вся грады поплениша и до Галича Мерскаго; а инии Тферь шедше взяша, въ нейже сына Ярославля убиша. И вся грады поимаша по Ростовской земли и по Суздалской въ единъ месяць февраль, несть же место и до Торжьку, иде же не быша.

Прииде же си весть къ великому князю Юрию на реку Сить, сущу ему тамо, а месяцю февралю уже исходящу, яко «Володимеръ взятъ бысть и сущаа въ немъ вся взята, люди вся, и епископь, и княгыни твоя, и сынове, и снохы вся избыти, а къ тебе идетъ». Онъ же бысть въ велице тузе, яко себе не видети, о церковномъ разорению и о погыбели христианской. И посла Дорожа въ просокы въ трехъ тысящахъ пытаты татаръ. Онъ же прибеже, глаголя: «Господине, княже, уже обошли суть на насъ татарове». Онъ же съ братомъ Святославомъ, и съ сыновци своими, Василкомъ, и Всеволодомъ, и Володимеромъ, и съ полки исполчившеся, и поидоша противу ихъ, и постави полки около себе, но не успеша ничто же. А татарове пришедше къ нимъ на Сить, и бысть сеча зла, и победиша рускыхъ князей. Ту же убиенъ бысть князь великий Юрий Всеволодичь, внукь Юриевь Долгорукого, сына Манамахова, и мнози вои его избиени быша.

А Василка Костантиновича Ростовского руками яша, и того ведоша съ собою до Шеренского леса, нудяще его въ своей воле жити и воевати съ ними. Онъ же не повинуся имъ и ни вкуси ничто же, яже суть въ рукахъ ихъ, но и много хулна изрекъ на царя ихъ и на всехъ ихъ. Они же много мучивше его, предаша смерти марта въ 4, въ средохрестие,^[176] повергоша тело его на лесе. То же виде некаа жена, поведа мужу богобоязниву; вземше тело его, обвиша плащеницею и положиша въ скровенне месте.

Они же оттоле възвращьшеся, яко же выше рехъ, взяша Переяславль, и Москву, и Юриевъ, и Дмитровъ, и Волокь, к Тферь, и оттоле приидоша кь Торжку, вь неделю 1 поста, месяца февраля вь 22 день, на Обретение мощей святыхь мученикъ иже вь Евгении. И отыниша его тыномъ весь около, яко же инии грады имаху, и бишася ту окааннии по 2 недели. Изнемогоша же людие въ граде, а изъ Новогорода не бысть имъ помощи, но уже кто же собе сталъ бе въ недоумении и въ страсе. И тако погании взяша градъ, изсекоша вся отъ мужеска полу и до женска, иерейский чинь весь и чрьноризческий. А все изобнажено и поругано, горкою и бедною смертию предаша душа своа въ руце Господеви месяца марта въ 5 день, на память святаго Канона, въ среду 4-ю неделю поста. Ту же убиени быша: Иванко, посадникъ новоторжеский, Якимъ Влуньковичь, Глебъ Борисовичь, Михаилъ Моисеевичь. А за прочими людми гнашася безбожнии татарове Серегерьскымъ путемъ до Игнача креста,^[177] а все секучи люди, яко траву, и толику не дошедше за 100 версть до Новагорода. Новъ же городъ заступи Богь, и святая и великаа съборнаа и апостольскаа церковь Софиа, и святый преподобный Кирилъ, и святыхъ правоверныхъ архиепископъ молитва, и благоверныхъ князей, и преподобныхъ чръноризецъ иерейскаго събора.

Да кто, братие, и отци, и дети, видевши таковое Божие попущение се на всей Рустей земли, и не плачется? Грехь ради нашихъ попусти Богь найты на ны поганыя; наводитъ бо Богь, по гневу своему, иноплеменникы на землю, и тако съкрушенномъ имъ въспомянутся къ Богу; усобная же рать бываетъ отъ наваждениа диавола. Богь бо не хощетъ зла вь человецехъ, но блага; а диаволъ радуется злому убийству кровопролитию. Земли же коей съгрешивши, казнитъ Богь смертию, или гладомъ, или поганыхъ навидениемъ, или ведромъ, или дождемъ силнымъ, или пожаромъ, или иными казньми; аще ли покаемся, въ немъ же ны Богь велитъ жити, глаголеть бо къ намъ пророкомь: «Обратитеся кь мне всемъ сердцемъ вашимъ, постомъ, и плачемъ, и стенаниемъ». Да аще сице сътворимъ, всихъ грехъ прощени будемъ. Но мы на злое възвращаемся, яко пси на своа бльвотины и яко свиниа валяющеся въ калъхь греховныхъ присно, и тако пребываемъ. Сего бо ради казни приемлемь отъ Бога,— нахождение поганыхъ, по Божию повелению, грехъ ради нашихь. Кирилу же, епископу ростовскому, въ то время бывшу на Белеозере и оттуду идущу ему, пришедъ на Сить, иде же сконча животъ свой князь великий Юрий, Богь весть како скончася, много бо инде глаголеть о немъ. Кирилъ же епископъ обрете тело его, главы же его не обрете въ мнозе трупий мертвыхъ; и несе тело его въ Ростовь, и положи вь церкви святыа Богородица съ многыми слезами. Потомъ же уведе о Василкы, шедъ взя тело его, и принесе въ Ростовь съ многымъ плачемъ.

Бе бо се князь лицемъ красень, очима светелъ, взоромъ грозенъ, паче меры храборь, сердцем же легокъ; но, яко же рече Соломонъ, «въ оскудении людей бываетъ ськрушение силному». Тако и сий храбрый князь и воинство его; много храбрыхъ служаше ему, но что сихъ, яко противу пругомь. Кто же служилъ ему, и отъ тоа рати кто его остался, и кто его хлебь илъ и чашу пилъ, тотъ, по его животе, не можаше служити ни единому князю за его любовь. Еще же бысть милостивъ на убогыа и на церковный чинъ паче меры. По семь же пришедше, нашедше главу князя Юриа, привезше въ Ростовъ, положиша въ гробь къ телу его.

Батый оттуду поиде къ Козелску. Бе же въ немъ князь младъ, именемъ Василий. Козличи же горожане сами о собе сътворше съветь, яко не датися поганымъ, но и главы своа положити за христианьскую веру. Татарове же пришедше подъ Козелскь сташа, яко и подъ прочими грады, и начаша бити пороки, и выбивше стену, взыидоша на валъ. И ту бысть брань велика, яко и ножи туто съ ними граждане резахуся; а инии враты изшедше на полкы ихъ много избыша, яко до 4-хь тысячь изсекоша ихъ. И тако вземъ градъ ихъ, избы и до отрочаты. А про князя ихъ вести не бе; глаголаху бо, яко вь крови утопе. И повеле Батый оттоле не зваты Козелъскомъ, но злымъ городомъ; убиша бо ту 3 сыны темничи,^[178] их же не обретоша въ множестве мертвыхъ.

Оттуду иде Батый въ Поле, въ землю Половецкую. Избави же тогда Богь отъ нахождениа поганыхъ: князя Ярослава, сына великого князя Всеволода, и сыновь его: Александра, Андреа, Костантина, Афанасиа, Данила, Михаила, и братию Ярославлю: Святослава Всеволодича Юриевского съ сыномъ Дмитриемъ, Иоанна Всеволодича, и Володимера Костантинича, и Василковича два — Бориса и Глеба, и Василиа Всеволодича. Ярославъ же по пленении томъ пришедъ седе въ Володимери, очисти церковь отъ трупий мертвыхъ и кости мертвыхъ съхрани, а люди оставшаа събра и утеши; и дасть брату Святославу Суздаль, а Ивану Стародубь.

Княжение великого князя Ярослава Всеволодича. Въ лето 6747. Князь великий Ярославь Всеволодичь повеле принести тело брата своего, великого князя Юриа, изъ Ростова въ Володимерь. Того же лета князь великый Ярослав ходи на литву ратию, смолнянъ бороня; и посади у нихъ на столе шурина своего Всеволода Мьстиславича, внука Романа Мьстиславича. Того же лета оженися князь Александръ Ярославичь,^[179] княжа въ Новегороде, понялъ дочерь у Полоцкого князя у Брячислава. И венчався въ Торопце; и ту свадбу игра, а въ Новегороде другую. Того же лета Александрь Ярославичь съ новогородци сруби Городецъ въ Шелоне. Того же лета посла Батый татарове, и взяша градъ Переяславль Рускый, а епископа Симеона убиша. Сей бысть Семионъ 9 епископъ Переяславлю, то и последний; 1 бо бысть епископь Переяславлю Петръ, 2 Ефремъ, 3 Лазарь, 4 Силивестръ, 5 Иоанъ, 6 Маркель, 7 Еуфимий, 8 Павелъ, 9 Симионъ, иже и последний; отъ того доныне безъ пяти летъ 300 леть какъ тамо епископа нетъ, а и градъ безъ людей. А иныхъ татаръ посла Батый на Черниговъ. Слышавь то Мьстиславъ Глебовичь, внукъ Святослава Олговича, и прииде на нихъ съ многыми вои кь Чернигову, и бысть брань люта. А изъ града на нихъ камение съ пороковъ метаху за полтора перестрела, а камение два человека възднимаху. Но и тако татарове победиша Мьстислава, и многыа воа избыша, а градъ взяша и огнемъ запалиша, а епископа ихъ доведъ Глухова отпустиша. А инии татарове Батыеви Мордву взяша, и Муромъ, и Городецъ Радиловь на Волзе, и градъ святыа Богородица Владимерскыа.^[180] И бысть пополохъ золь по всей земли, не ведаху кто камо бежаше.

Княжение великого князя Михаила Киевьского. Въ лето 6748. Посла Батый Менгукана съгладати Киева. Онъ же шедъ, ста у городка Песочнаго, видевь Киевь, удивися красоте его и величьству; посла на ны послы кь князю Михаилу Всеволодичу Черниговскому съ лестию. Князь Михайло же послы избы, а самъ бежа ис Киева за сыномъ въ Угорскую землю; а Ростиславъ Мьстиславичь, внукъ Давыда Смоленского, пришедъ седе въ Киеве. Данило же Романовичь, внукъ Мьстислава Изяславича, пришедъ на Ростислава ятъ его; а Киевь дасть Дмитрови, своему посаднику, дръжати противу безбожныхъ. Тогда же прииде самъ безбожный Батый съ всею своею силою х Киеву. Яша же тогда татарина, именемъ Туврила, и сказа всехъ князей, и сущыхъ съ Батыемъ, и силу ихъ; бяху же братиа Батыевы, воеводы его: Урду, Бардаръ, Бичюръ, Кайданъ, Бечонъ, Менгуй, Коюкь (сей же не бе отъ рода его, но прьвый воевода его), Себедяй-богатырь, Бурандай, Бастырь, иже поплени всю землю Болгарскую и Суздалскую, инехъ же бе множество воеводъ, их же не написахомъ. Нача же Батый пороки ставити, и бити безпрестани градъ, день и нощь, и выбы стену у Лятскыхъ воротъ.^[181] И ту гражане на избытыхъ стенахъ многу брань сътвориша, но побежени бывше, а Дмитрови ранену бывшу. И взыидоша татарове на стену, и отъ многаго истомления стены падоша, а граждане въ нощь ту иный градъ сътвориша около святыа Богородица.^[182] Наутрия же приидоша на насъ, и бысть ту сеча зла; възбегоша людие на комари церковныя съ товары ихъ, и отъ тягосты стены повалишася. Взяша градъ декабря 6, на память иже въ святыхъ отца нашего Николы, въ лето 6749. А Дмитра не убиша, мужества его ради, язвень бысть велми. Вземше Батый градъ Киевь, и слыша о великомъ князи Даниле Романовичи, яко въ Угрехъ, поиде къ Володимеру въ Русь. Тоя же зыми родися великому князю Ярославу сынь Василей.

Пленение Вльнынскыа земли. Въ то же лето 6749 пришедъ Батый къ граду кь Лодяжну, и би градъ двенатцатми пороки, и не може взяти его; и пришедъ х Каменцу Изяславлю, и взя его; Кременца же княже Данилова не може взяти. Оттоле шедъ взя Володимерь Руский, на реце Бугу; тако же и Галичь взя и вся грады бес числа поима. По съвету Дмитрову иде на угры, и срете его король Велий и Коломанъ^[183] у Солоной рекы, на ней же грады велиньские: Изборско, Лвовъ великий, Велинь. На той реце бысть имъ бой, и Батый победи, и побегоша угры, а Батыевы погнавшу до Дунаа. И стоа ту 3 лета, и воеваша до Володавы,^[184] възвратишася въ поле, вся земля попленивше. Того же лета убиша татарове князя Мьстислава Рылскаго, иже градъ его на Семе реце.

ПЕРЕВОД

ИЗ ЛАВРЕНТЬЕВСКОЙ ЛЕТОПИСИ

В год 6731 (1223). Всеволод Юрьевич ушел из Новгорода к отцу своему во Владимир, а новгородцы призвали к себе на княжение Ярослава Всеволодовича из Переяславля.

В тот же год пришли народы, о которых никто точно не знает, кто они, и откуда появились, и каков их язык, и какого они племени, и какой веры. И называют их татары, а иные говорят — таурмены, а другие — печенеги. Некоторые говорят, что это те народы, о которых Мефодий, епископ Патарский, сообщает, что они вышли из пустыни Етриевской, находящейся между востоком и севером. Ибо Мефодий говорит так: «К скончанию времен появятся те, которых загнал Гедеон, и пленят всю землю от востока до Евфрата, и от Тигра до Понтийского моря, кроме Эфиопии». Один Бог знает, кто они и откуда пришли, о них хорошо известно премудрым людям, которые разбираются в книгах. Мы же не знаем, кто они такие, а написали здесь о них на память о русских князьях и о бедах, которые были от этих народов.

И мы слышали, что татары многие народы пленили: ясов, обезов, касогов, и избили множество безбожных половцев, а других прогнали. И так погибли половцы, убиваемые гневом Бога и пречистой его Матери. Ведь эти окаянные половцы сотворили много зла Русской земле. Поэтому всемилостивый Бог хотел погубить и наказать безбожных сыновей Измаила, куманов, чтобы отомстить за христианскую кровь; что и случилось с ними, беззаконными. Эти таурмены прошли всю страну куманов и подошли близко к Руси на место, которое называется Половецкий вал. Узнав об этом, русские князья Мстислав Киевский, и Мстислав Торопецкий, и Мстислав Черниговский, и прочие князья решили идти против татар, полагая, что татары нападут на них. И послали князья во Владимир к великому князю Юрию, сыну Всеволода, прося у него помощи. И он послал к ним племянника своего благочестивого князя Василька Константиновича, с ростовцами, но Василек не успел прийти к ним на Русь. А русские князья выступили в поход, и сражались с татарами, и были побеждены ими, и немногие только избегли смерти; кому выпал жребий остаться в живых, те убежали, а прочие перебиты были. Тут убит был старый добрый князь Мстислав, и другой Мстислав, и еще семь князей погибло, а бояр и простых воинов многое множество. Говорят, что только одних киевлян в этой битве погибло десять тысяч.

Плакали и горевали на Руси и по всей земле слышавшие о той беде. А случилось это зло месяца мая в тридцатый день, на память святого мученика Ермия. Услышав о том, что случилось на Руси, Василько повернул назад от Чернигова, сохраненный Богом, и силой креста честного, и молитвой отца своего Константина, и дяди своего Георгия. И вернулся он в город Ростов, славя Бога и святую Богородицу. <...>

В год 6745 (1237). При благоверном великом князе Георгии благоверный епископ Митрофан поставил над трапезой в святом соборном храме Богородицы киот и украсил его золотом и серебром. В тот же год был расписан придел церкви святой Богородицы.

В тот же год зимой пришли из восточных стран на Рязанскую землю лесом безбожные татары, и начали завоевывать Рязанскую землю, и пленили ее до Пронска, и взяли все Рязанское княжество, и сожгли город, и князя их убили. А пленников одних распинали, других — расстреливали стрелами, а иным связывали сзади руки. Много святых церквей предали они огню, и монастыри сожгли, и села, и взяли отовсюду немалую добычу; потом татары пошли к Коломне. В ту же зиму выступил Всеволод, сын Юрия, внук Всеволода, против татар. И встретились они у Коломны, и была битва великая. И убили воеводу Всеволодова Еремея Глебовича, и многих других мужей Всеволода убили, а Всеволод прибежал во Владимир с малой дружиной. А татары пошли к Москве. В ту же зиму взяли татары Москву, и воеводу убили Филиппа Няньку за правоверную христианскую веру, а князя Владимира, сына Юрия, взяли в плен. А людей избили от старца до грудного младенца, а город и церкви святые огню предали, и все монастыри и села сожгли, и, захватив много добра, ушли.

В ту же зиму выехал Юрий из Владимира с небольшой дружиной, оставив своих сыновей, Всеволода и Мстислава, вместо себя. И поехал он на Волгу с племянниками своими, с Васильком, и со Всеволодом, и с Владимиром, и расположился на реке Сити лагерем, поджидая братьев своих Ярослава с полками и Святослава с дружиной. И начал князь великий Юрий собирать воинов против татар, а Жирослава Михайловича назначил воеводой в своей дружине.

В ту же зиму пришли татары к Владимиру, месяца февраля в третий день, на память святого Симеона, во вторник, за неделю до мясопуста. Владимирцы затворились в городе, Всеволод и Мстислав были в нем, а воеводой был Петр Ослядюкович. Увидев, что владимирцы не открывают ворот, подъехали татары к Золотым воротам, ведя с собой Владимира Юрьевича, брата Всеволода и Мстислава. И начали спрашивать татары, есть ли в городе великий князь Юрий. Владимирцы пустили в татар по стреле, и татары также пустили по стреле на Золотые ворота, и затем сказали татары владимирцам: «Не стреляйте!» Те перестали. И подъехали татары близко к воротам, и начали спрашивать: «Узнаете ли княжича вашего Владимира?» И был Владимир печален лицом. Всеволод же и Мстислав стояли на Золотых воротах и узнали брата своего Владимира. О горестное и достойное слез зрелище! Всеволод и Мстислав с дружиной своей и все горожане плакали, глядя на Владимира.

А татары отошли от Золотых ворот, и объехали весь город, и расположились лагерем на видимом расстоянии перед Золотыми воротами — бесчисленное множество воинов вокруг всего города. Всеволод же и Мстислав пожалели брата своего Владимира и сказали дружине своей и Петру-воеводе: «Братья, лучше нам умереть перед Золотыми воротами за святую Богородицу и за правоверную веру христианскую»; но не разрешил им этого Петр Ослядюкович. И сказали оба князя: «Это все навел на нас Бог за грехи наши», ведь говорит пророк: «Нет у человека мудрости, и нет мужества, и нет разума, чтобы противиться Господу. Как угодно Господу, так и будет. Да будет имя Господа благословенно в веках». Свершилось великое зло в Суздальской земле, и не было такого зла от крещения, какое сейчас произошло; но оставим это.

Татары станы свои разбили у города Владимира, а сами пошли и взяли Суздаль, и разграбили церковь святой Богородицы, и двор княжеский огнем сожгли, и монастырь святого Дмитрия сожгли, а другие разграбили. Старых монахов, и монахинь, и попов, и слепых, и хромых, и горбатых, и больных, и всех людей убили, а юных монахов, и монахинь, и попов, и попадей, и дьяконов, и жен их, и дочерей, и сыновей — всех увели в станы свои, а сами пошли к Владимиру. В субботу мясопустную начали татары готовить леса, и пороки устанавливали до вечера, а на ночь поставили ограду вокруг всего города Владимира. В воскресенье мясопустное после заутрени пошли они на приступ к городу, месяца февраля в седьмой день, на память святого мученика Федора Стратилата.

И стоял в городе из-за наших грехов и несправедливости великий плач, а не радость. За умножение беззаконий наших привел на нас Бог поганых, не им покровительствуя, но нас наказывая, чтобы мы воздержались от злых дел. Такими карами казнит нас Бог — нашествием поганых; ведь это бич его, чтобы мы свернули с нашего дурного пути. Поэтому и в праздники Бог насылает на нас печаль, как говорит пророк: «Обращу праздники ваши в плач и песни ваши в рыдание». Взяли татары город до обеда от Золотых ворот; у церкви святого Спаса они перешли по примету через стену, а с севера от Лыбеди подошли к Ирининым воротам и к Медным, а от Клязьмы подступили к Волжским воротам и так вскоре взяли Новый город. Всеволод и Мстислав и все люди бежали в Печерний город.

А епископ Митрофан, и княгиня Юрия с дочерью, и со снохами, и с внучатами, и другие, княгиня Владимира с детьми, и многое множество бояр и простых людей заперлись в церкви святой Богородицы. И были они здесь без милости сожжены. И помолился боголюбивый епископ Митрофан, говоря так: «Господи Боже сил, податель света, сидящий на херувимах, и научивший Иосифа, и укрепивший своего пророка Давида на Голиафа, и воскресивший на четвертый день из мертвых Лазаря, протяни руку свою невидимо и прими с миром души рабов твоих»; и так он скончался. Татары же силой выбили двери церковные и увидели: некоторые в огне скончались, других они оружием добили.

Церковь святой Богородицы татары разграбили, сорвали оклад с чудотворной иконы, украшенный золотом, и серебром, и камнями драгоценными, разграбили все монастыри и иконы ободрали, а другие разрубили, а некоторые взяли себе вместе с честными крестами и сосудами священными, и книги ободрали, и разграбили одежды блаженных первых князей, которые те повесили в святых церквах на память о себе. Все это татары взяли с собой, а пророк так говорит: «Боже, пришли язычники в наследие твое, осквернили церковь святую твою, Иерусалим превратили в хранилище овощей, трупы рабов твоих отдали на съедение птицам небесным, тела преподобных твоих — зверям земным, пролили кровь их, как воду». Убит был Пахомий, архимандрит монастыря Рождества святой Богородицы, и игумен Успенский, Феодосий Спасский, и другие игумены, и монахи, и монахини, и попы, и дьяконы, начиная с юных и кончая старцами и грудными младенцами. Расправились татары со всеми, убивая одних, а других уводя босых и раздетых, умирающих от холода, в станы свои.

И было видеть страшно и трепетно, как в христианском роде страх, и сомнение, и несчастье распространялись. Мы согрешили — и наказаны, так что жалко было видеть нас в такой беде. И вот радость наша превратилась в скорбь, так что и помимо своей воли мы будем помилованы в будущей жизни. Ведь душа, всячески наказанная в этом мире, на будущем суде обретет помилование и облегчение от муки. О сколь неизреченно, Боже, твое человеколюбие! Именно так должен наказывать добрый владыка. И я, грешный, также много и часто Бога гневлю игрешу часто каждодневно; но теперь вернемся к нашему рассказу.

Пленив Владимир, пошли татары, эти окаянные кровопийцы, на великого князя Георгия. Часть татар пошла к Ростову, а другая часть к Ярославлю, а иные пошли на Волгу на Городец, и пленили они все земли по Волге до самого Галича Мерьского; а другие татары пошли на Переяславль, и взяли его, а оттуда пленили все окрестные земли и многие города вплоть до Торжка. И нет ни одного места, и мало таких деревень и сел, где бы не воевали они на Суздальской земле. Взяли они, в один месяц февраль, четырнадцать городов, не считая слобод и погостов, к концу сорок пятого года; но мы вернемся к нашему рассказу.

Пришла весть к великому князю Юрию: «Владимир взят, и церковь соборная, а епископ, и княгини с детьми, и со снохами, и с внучатами скончались в огне, а старшие твои сыновья, Всеволод с братом, вне города убиты, люди перебиты, а теперь татары идут на тебя». Князь же, услышав это, в слезах закричал громким голосом, оплакивая правоверную христианскую веру, и особенно сокрушаясь о гибели церкви, епископа и всех людей (ведь он был милостив), нежели о себе, о жене и о детях. И, вздохнув из глубины сердца, он сказал: «Господи, это ли нужно было тебе, милосердному?» И был он как новый Иов терпением и верой в Бога. Начал он молиться, говоря так: «Увы мне, Господи, лучше бы мне умереть, чем жить на этом свете. Чего же ради теперь остался я один?» И когда он так молился со слезами, внезапно подошли татары. Он же, отбросив всякую печаль, сказал: «Господи, услышь молитву мою и не судись с рабом своим, ведь не оправдается перед тобой ни один из живущих, потому что поработил враг душу мою». И вторично помолился: «Господи, Боже мой, я на тебя уповал, и ты спас меня, и избавь меня теперь от всех преследующих». И пришли безбожные татары на Сить против великого князя Юрия.

Услышав об этом, князь Юрий с братом своим Святославом, и с племянниками своими Васильком, и Всеволодом, и Владимиром, и с воинами своими пошел против поганых. И встретились оба войска, и была битва жестокой, и побежали наши перед иноплеменниками. И тут убит был князь Юрий, а Василька взяли в плен безбожные и повели в станы свои. А случилось это несчастье месяца марта в четвертый день, на память святых мучеников Павла и Ульяны. Так был убит великий князь Юрий на реке Сити, и многие из его дружины погибли здесь. Блаженный же епископ Кирилл пришел с Белоозера, взял тело князя, и принес его в Ростов. И совершив над ним погребальные песнопения с игуменами, и с клирошанами, и с попами, со многими слезами положили его в гробницу в церкви святой Богородицы.

А Василька Константиновича вели насильно до Шерньского леса, и когда стали станом, проклятые безбожные татары упорно принуждали его принять их поганые обычаи, быть вместе с ними и воевать на их стороне. Но он не покорился их беззаконию и, не переставая, обличал их, говоря так: «О глухое царство скверное! Ничем не заставите вы меня отречься от христианской веры, хотя я и в великой беде пребываю. Какой вы ответ дадите Богу, погубив неправедно многие души, за которые Бог вас будет казнить в бесконечные веки; ведь Бог будет судить души тех, кого вы погубили». Татары же заскрежетали на него зубами, желая насытиться его кровью. Тогда блаженный князь Василек, помолившись, сказал: «Господи Иисусе Христе, многократно мне помогавший, избавь меня от этих плотоядцев». И, еще раз помолившись, сказал: «Господи Вседержитель и нерукотворный царь, спаси любящих тебя и выполни просьбу, с которой я обращаюсь,— помоги христианам и спаси рабов твоих: детей моих Бориса и Глеба и отца моего духовного епископа Кирилла». И в третий раз он снова помолился: «Благодарю тебя, Господи Боже мой, предвижу, что обо мне останется славная память, потому что молодая моя жизнь от железа погибает, и мое юное тело увядает». И вновь помолился он: «Господи Вседержитель Иисусе Христе, прими дух мой, чтобы и я почил в славе твоей»; и после того как сказал это, немилосердно убит был.

Когда тело Василька было брошено в лесу, увидела его некая благочестивая женщина и рассказала об этом своему богобоязненному мужу, поповичу Адриану. Взял он тело князя Василька, и завернул его в понявицу, то есть в саван, и положил его в тайном месте. Узнав об этом, боголюбивый епископ Кирилл и княгиня Василька послали за телом князя, и принесли его в Ростов. И когда понесли его в город, навстречу ему вышло множество людей, проливая слезы жалостные, горюя, что остались без такого утешителя. Многие правоверные люди рыдали, глядя на погребение отца и кормителя сиротам, великого утешителя печальным, закатившуюся светоносную звезду во мраке пребывающим. Ведь Бог открыл ему глаза сердца на всех служителей Божьих, и он был как бы возлюбленным отцом для всех церковнослужителей, и нищих, и печальных; щедр он был на милостыню, помня слово Господа, гласящее: «Блаженны милостивые, ибо они будут помилованы». И Соломон товорит: «Милостынями и верой очищаются грехи». И так не обманули его надежды, то, о чем он просил Бога: «Господи, спаси любящих тебя». Этому блаженному князю Васильку послал Бог смерть, как Андрею: смыл он мученической кровью свои прегрешения со своим братом и отцом, великим князем Георгием. И удивительно было, что даже после смерти Бог соединил тела их; принесли тело Василька и положили его в церкви святой Богородицы в Ростове, где и мать его похоронена. Тогда же принесли голову великого князя Георгия и положили ее в гробницу, где уже лежало тело его.

Был же Василек лицом красив, очами светел и грозен, храбр безмерно на охоте, сердцем легок, с боярами ласков. Кто из бояр ему служил, и хлеб его ел, и пил из его чаши, и дары получал, тот из-за преданности Васильку никакому другому князю уже не мог служить. Крепко любил Василек слуг своих, мужество и ум в нем жили, правда и истина с ним ходили. Был он сведущ во всем и искусен, и княжил он мудро на отцовском и дедовском столе; а скончался он так, как вы слышали.

В год 6746 (1238). Ярослав, сын великого Всеволода, занял стол во Владимире. И была радость великая среди христиан, которых Бог избавил рукой своей крепкой от безбожных татар. И начал князь творить суд, как говорит пророк: «Боже, даруй царю твой суд, и сыну царя твою правду — да судит праведно людей твоих и нищих твоих на суде». И потом он утвердился на своем честном княжении. В тот же год великий князь Ярослав отдал Суздаль брату своему Святославу. В тот же год отдал Ярослав Ивану Стародуб. В тот же год было мирно.

В год 6747 (1239). Великий князь Ярослав послал за телом брата своего Георгия в Ростов, и привезли его к Владимиру, и остановились, не доехав. Навстречу телу вышли из города епископ Кирилл и Дионисий архимандрит; понесли его в город с епископом, и игуменами, и попами, и монахами. И не слышно было пения из-за великого плача и вопля, ибо весь город Владимир оплакивал князя. А Ярослав, и Святослав, и князья русские оплакивали его с дружиной своею, и множество бояр и слуг оплакивало смерть своего князя, кормителя убогих. После заупокойной службы положили его тело в гробницу каменную в церкви святой Богородицы в усыпальнице, где погребен и Всеволод, отец его. Был Юрий, сын благоверного отца Всеволода, украшен добродетелями, о которых расскажем вкратце.

Этот дивный князь Юрий старался Божественные заповеди соблюдать и всегда имел страх Божий в сердце, помня слово Господа, которое так звучит: «Все люди узнают, что вы мои ученики, если будете любить друг друга. Любите не только друзей, но и ваших врагов и делайте добро ненавидящим вас». Всякого его недруга эти безбожные татары отпускали, наградив. Ведь сначала злые эти кровопийцы прислали к нему послов своих, призывая: «Мирись с нами». Он же не хотел этого, как говорит пророк: «Славная война лучше постыдного мира». Ведь эти безбожники, лживый мир предлагая, великое зло землям творят, и нам они сотворили много зла. Бог наказывает людей различными несчастьями, чтобы они стали как золото, очищенное в горниле,— ведь христиане, преодолев много напастей, войдут в царство небесное. Ведь сам Христос Бог говорит: «Усилием берется царство небесное, и прилагающие усилие получат его». Георгий,— воплощенное мужество,— кровью омылись страданья твои! Если не будет испытания, не будет и венца, если нет мук, нет и воздаяния. Всякий, кто привержен добродетели, не может прожить без множества врагов.

Был Юрий милостив безмерно, помня слово Господа: «Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут». Поэтому он не дорожил своим имуществом, раздавая его нуждающимся; он строил церкви, украшая их иконами бесценными и книгами, и много городов основал, прежде всего Новгород второй на Волге в устье Оки, и многие церкви воздвиг и монастырь святой Богородицы в Новгороде. Особенно же почитал он иноков и священников, наделяя их всем необходимым. Поэтому и Бог выполнял его просьбы, и было мудро правление его. И сидел Юрий во Владимире на отеческом престоле двадцать четыре года, а на двадцать пятый год был убит безбожными и погаными татарами. И все это произошло из-за наших грехов.

Но не погуби нас, Господи, до конца ради твоего святого имени и не лишай нас своей милости ради молитвы святой Богородицы и блаженного епископа Кирилла. Не презрел Господь молитвы и слезы князя Юрия, что приносил он Господу, молясь днем и ночью, чтобы не оскудела правоверная вера христианская. Так и случилось: Господь послал нам великое спасение ради нашего князя, избавил нас Бог от врагов наших; «ведь очи Господа обращены к боящимся его, а уши его к их молитве». За князьями гнались татары, но не настигли их. Как и Саул преследовал Давида, но Бог спас Давида от его руки, так и этих князей Бог спас от руки иноплеменников, благочестивого и правоверного великого князя Ярослава и его благородных сыновей. А было их шесть: Александр, Андрей, Константин, Афанасий, Даниил, Михаил. А Святослав с сыном Дмитрием, Иван Всеволодович, Владимир Константинович, два сына Василька — Борис и Глеб, Василий Всеволодович. И все они были сохранены Божьей благодатью; но мы вернемся к прежнему рассказу.

В тот же год татары взяли Переяславль Русский, и епископа убили, и людей перебили, а город сожгли огнем, и, захватив много пленников и добычи, отступили. В тот же год Ярослав пошел к Каменцу; он захватил город Каменец, а княгиню Михаила и большую добычу забрал с собой. В тот же год освящена была великим освящением церковь Бориса и Глеба в Кидекше в праздник Бориса и Глеба священным епископом Кириллом. В том же году татары взяли Чернигов, князья же оттуда выехали в Венгрию; а город сожгли, и людей перебили, и монастыри разграбили, а епископа Порфирия отпустили в Глухове; а сами татары вернулись в станы свои. В тот же год Ярослав выступил в поход из Смоленска против Литвы, и победил Литву, а князя их взял в плен; уладив дела со смольнянами, он посадил у них князем Всеволода, а сам с большой добычей и с великой славой вернулся в свои земли. В тот же год зимой захватили татары Мордовскую землю, и Муром сожгли, и воевали по берегу Клязьмы, и город святой Богородицы Гороховец сожгли, а затем вернулись в станы свои. Тогда было смятение большое по всей земле, и сами люди не знали, кто куда бежит.

В год 6748 (1240). У Ярослава родилась дочь и была названа при святом крещении Марией. В тот же год взяли татары Киев и храм святой Софии разграбили и монастыри все. А иконы, и честные кресты, и все церковные украшения забрали и избили мечом всех людей от мала до велика. А случилось это несчастье в Николин день до Рождества Господа.

В год 6749 (1241). У Ярослава родился сын и был назван при святом крещении Василием. В тот же год татары победили венгров. В тот же год татары убили Мстислава Рыльского.

ИЗ ТВЕРСКОЙ ЛЕТОПИСИ

Повесть о битве на Калке, и о князьях русских, и о семидесяти богатырях. В год 6732 (1223). Из-за грехов наших пришли народы неизвестные, безбожные моавитяне, о которых никто точно не знает, кто они, и откуда пришли, и каков их язык, и какого они племени, и какой веры. И называют их татарами, а иные говорят — таурмены, а другие — печенеги. Некоторые говорят, что это те народы, о которых Мефодий, епископ Патарский, сообщает, что они вышли из пустыни Етриевской, находящейся между востоком и севером. Ибо Мефодий говорит так: «К скончанию времен появятся те, которых загнал Гедеон, и, выйдя оттуда, пленят всю землю от востока до Евфрата и от Тигра до Понтийского моря, кроме Эфиопии». Один Бог знает, кто они и откуда пришли, о них хорошо известно премудрым людям, которые разбираются в книгах. Мы же не знаем, кто они такие, а написали здесь о них на память о бедах, которые они принесли, и русских князьях.

Но все это случилось не из-за татар, а из-за гордости и высокомерия русских князей допустил Бог такое. Ведь много было князей храбрых, и надменных, и похваляющихся своей храбростью. И была у них многочисленная и храбрая дружина, и они хвалились ею; из дружины вспомним здесь об одном, найдя рассказ о нем.

Среди жителей Ростова был некто Александр по прозвищу Попович, и был у него слуга по имени Тороп; а служил этот Александр великому князю Всеволоду Юрьевичу. А когда великий князь Всеволод отдал город Ростов сыну своему князю Константину, тогда и Александр начал служить Константину. После смерти великого князя Всеволода Константин не захотел княжить во Владимире, но пожелал жить близ чудотворцев и церкви пречистой Богородицы в Ростове. Поэтому и захотел присоединить он Владимир к Ростову, а не Ростов к Владимиру, и замыслил, чтобы здесь был стол великокняжеский; но не допустила этого пречистая Богородица. И завещал великий князь Всеволод престол свой младшему после Константина сыну своему Юрию. Тогда Константин разгневался на брата из-за его княжества, а великий князь Юрий начал войну против Константина, желая выгнать его из Ростова; но не допустил этого Господь.

Когда Юрий пришел на брата с войском, Константин ушел в Кострому и сжег ее. Князь великий Юрий стоял в Пужбале под Ростовом, а войско его находилось в двух верстах от Ростова, на реке Ишне, и была для них река Ишна как крепкая стена. Тогда Александр вышел из города и перебил многих людей великого князя Юрия. А кости их собраны в большие могилы, которые и ныне есть на реке Ишне, а также по другую сторону реки Усии: ведь с князем Юрием много пришло людей. А другие перебиты были Александром под Угодичами, на реке Узе, потому что богатыри Александра, делая вылазки с различных сторон, обороняли молитвами пречистой Богородицы город Ростов. Так великий князь Юрий многократно приходил во владения брата, но возвращался посрамленный.

Однажды вышел против него Константин из Ростова и вступил в бой с Юрием на реке Гзе, и здесь Константин победил молитвами пречистой Богородицы, своей правдою и с богатырями Александром и его слугой Торопом; здесь же был и Тимоня Золотой пояс. А у великого князя убили тут храброго Юряту, о чем сильно горевал великий князь Юрий; но, побежденный братом, помирился с ним. А затем на Ярослава Переяславского пришел Мстислав Мстиславич, тесть его, и другие князья, и привлекли они на свою сторону Константина, а на стороне Ярослава, своего брата, выступил великий князь Юрий. И был у них бой на Липицах и на Юрьевой горе, и здесь все полки великого князя Юрия погибли. В числе их был убит храбрый и безрассудный боярин Ратибор, который хвастался, что закидает противников седлами. Победив князя Юрия, посадили на престол во Владимире Константина. Константин был великим князем два года и затем вновь отдал престол брату Георгию, детям отдал Ростов и Ярославль, а сам скончался.

Когда Александр увидел, что его князь умер, а на престол взошел Юрий, он стал бояться за свою жизнь, как бы великий князь не отомстил ему за Юряту, и Ратибора, и многих других из его дружины, которых перебил Александр. Быстро сообразив все это, посылает он своего слугу к богатырям, которых он знал и которые были в то время поблизости, и призывает их к себе в город, устроенный под Гремячим колодцем на реке Гзе,— а теперь это укрепление запустело. Собравшись здесь, богатыри решили, что если они будут служить князьям в разных княжествах, то они поневоле перебьют друг друга, поскольку между князьями на Руси постоянные раздоры и частые сражения. И приняли они решение служить одному великому князю в матери всех городов Киеве. А был тогда великим князем в Киеве храбрый Мстислав, сын Романа Смоленского, а в Смоленске Владимир Рюрикович (оба внуки князя Ростислава), а Мстислав Мстиславич в это время был в Галиче. Били челом все эти богатыри великому князю Мстиславу Романовичу, и князь великий очень гордился и хвалился ими, пока не приключилось то несчастье, о котором пойдет речь.

Начали приходить слухи, что эти безбожные татары пленили многие народы: ясов, обезов, касогов, избили множество безбожных половцев и пришли в Половецкую землю. Половцы же, не в силах сопротивляться, бежали, и татары многих избили, а других преследовали вдоль Дона до залива, и там они убиты были гневом Бога и его пречистой Матери. Ведь эти окаянные половцы сотворили много зла Русской земле. Поэтому всемилостивый Бог хотел погубить безбожных сынов Измаила, куманов, чтобы отомстить за кровь христианскую; что и случилось с ними. Ведь эти таурмены прошли всю землю Куманскую и преследовали половцев до реки Днепра около Руси.

И прибежали окаянные половцы к месту, которое называется Половецкий вал, остаток их: Котян, князь половецкий, с другими князьями; а Даниил Кобякович вместе с Юрием Кончаковичем были убиты. Этот Котян был тесть князя Мстислава Мстиславича Галицкого, и пришел он с князьями половецкими в Галич с поклоном к своему зятю Мстиславу и ко всем князьям русским. И принес он многие дары — коней, и верблюдов, и буйволов, и невольниц, и, кланяясь, одарил всех русских князей, говоря: «Сегодня нашу землю татары отняли, а вашу завтра придут и возьмут, и поэтому помогите нам». Умолял Котян зятя своего Мстислава; а князь Мстислав послал к своим братьям, князьям русским, за помощью, говоря так: «Поможем половцам; если мы им не поможем, то они перейдут на сторону татар, и у тех будет больше силы, и нам хуже будет от них». Долго они советовались и, уступив просьбам и мольбам половецких князей, решили пойти на помощь Котяну.

И начали князья собирать воинов каждый в своей области: великий князь Мстислав Романович Киевский, внук Ростислава, и Мстислав Свято-славич Козельский, внук Всеволода Черниговского, и Мстислав Мстиславич Галицкий — эти старшие князья в Русской земле; а с ними и младшие князья: Даниил Романович, внук Мстислава, и князь Михаил Всеволодович Черниговский, и князь Всеволод Мстиславич, сын киевского князя, и многие другие князья. Когда все князья собрались на совет в Киеве, они послали во Владимир к великому князю Юрию Всеволодовичу за помощью, а он отправил к ним Василька Ростовского. Посоветовавшись, князья решили встретить врага на чужой земле (тогда же крестился половецкий князь Бастый) и, собрав всех русских воинов, выступили в поход против татар. Когда они пришли к Днепру на Заруб, к острову Варяжскому, услышали татары, что русские князья идут против них, и прислали своих послов, говоря: «Слышали мы, что идете вы против нас, послушавшись половцев. А мы вашей земли не занимали, ни городов ваших, ни сел ваших, и пришли не на вас. Но пришли мы, посланные Богом, на конюхов и холопов своих, на поганых половцев, а вы заключите с нами мир. И если прибегут половцы к вам, вы не принимайте их, и прогоняйте от себя, а добро их берите себе. Ведь мы слышали, что и вам они много зла приносят, поэтому мы их также бьем». Князья же русские не стали слушать этого, но послов татарских перебили, а сами пошли против татар. Не доходя до Олешья, остановились они на Днепре. И прислали татары вторично послов, говоря: «Если вы послушались половцев, послов наших перебили и идете против нас, то идите. А мы вас не трогали, и пусть рассудит нас Бог». Князья отпустили этих послов.

И пришли к Олешью все половцы со своими князьями. Тогда князь Мстислав Мстиславич Галицкий с тысячью воинов перешел Днепр вброд, ударил по татарским сторожевым полкам и победил их. А оставшиеся татары убежали на курган Половецкий с воеводой Гемябеком, и не было им здесь помощи. И зарыли они своего воеводу Гемябека живым в землю, желая его уберечь. Но здесь его нашли половцы и, выпросив его у князя Мстислава, убили. Услышав это, князья русские стали переправляться через Днепр на множестве ладей: великий князь Мстислав Романович с киевлянами, Владимир Рюрикович со смольнянами, черниговские князья, галичане, и волынцы, и куряне, и трубчане, и путивличи, все земли русские, все князья и множество воинов. А выгнанные галичане спустились на ладьях по Днестру в море, и была у них тысяча ладей. Из моря вышли они в Днепр и, пройдя пороги, остановились у реки Хортицы на броде у Протолочи; а воеводой у них был Юрий Домамерич, а другим воеводой Держикрай Володиславич.

Пришла весть русским, что пришли татары осматривать русские полки; тогда Даниил Романович и другие князья сели на коней и погнались, чтобы увидеть татарские войска. И, увидев их, послали к великому князю Мстиславу Романовичу, призывая: «Мстислав и другой Мстислав! Не стойте, пойдем против них». И вышли в поле, и встретились с татарами, и тут русские стрелки погнали их далеко в поле, рубя их; взяли они их скот и вернулись назад со стадами. И оттуда шли русские полки за ними восемь дней до реки Калки, и отправили со сторожевым отрядом Яруна с половцами, а сами разбили здесь лагерь. И здесь они встретились с татарскими дозорами, и убили татары Ивана Дмитриевича и с ним еще двоих; а татары поворотили назад. Князь же Мстислав Мстиславич Галицкий повелел Даниилу Романовичу перейти реку Калку с полками, а сам отправился вслед за ними; переправившись, стали они станом. Тогда Мстислав сам поехал в дозор, и, увидев татарские полки, вернулся, и повелел воинам своим вооружаться. А оба Мстислава оставались в стане, не зная об этом: Мстислав Галицкий не сказал им ничего из зависти, ибо между ними была великая распря.

И так встретились полки, а выехали вперед против татар Даниил Романович, и Семен Олюевич, и Василек Гаврилович. Тут Василька поразили копьем, а Даниил был ранен в грудь, но он не ощутил раны из-за смелости и мужества; ведь он был молод, восемнадцати лет, но силен был в сражении и мужественно избивал татар со своим полком. Мстислав Немой также вступил в бой с татарами, и был он также силен, особенно когда увидел, что Даниила ранили копьем. Был ведь Даниил родственником его отца, и Мстислав очень любил его и завещал ему свои владения. Также и Олег Курский мужественно сражался; также и Ярун с половцами подоспел и напал на татар, желая с ними сразиться. Но вскоре половцы обратились в бегство, ничего не достигнув, и во время бегства потоптали станы русских князей. А князья не успели вооружиться против них; и пришли в смятение русские полки, и было сражение гибельным, грехов наших ради. И были побеждены русские князья, и не бывало такого от начала Русской земли.

Князь же великий Мстислав Романович Киевский, внук Ростислава, правнук Мстислава, который был сыном Владимира Мономаха, и князь Андрей, зять Мстислава, и Александр Дубровский, видя это несчастье, никуда не двинулись с места. Разбили они стан на горе над рекой Калкой, так как место было каменистое, и устроили они ограду из кольев. И сражались из-за этой ограды с татарами три дня. А татары наступали на русских князей и преследовали их, избивая, до Днепра. А около ограды остались два воеводы, Чегирхан и Тешухан, против Мстислава Романовича, и его зятя Андрея, и Александра Дубровского; с Мстиславом были только эти два князя. Были вместе с татарами и бродники, а воеводой у них Плоскиня. Этот окаянный воевода целовал крест великому князю Мстиславу, и двум другим князьям, и всем, кто был с ними, что татары не убьют их, а возьмут за них выкуп, но солгал окаянный: передал их, связав, татарам. Татары взяли укрепление и людей перебили, все полегли они здесь костьми. А князей придавили, положив их под доски, а татары наверху сели обедать; так задохнулись князья и окончили свою жизнь.

А других князей, которых татары преследовали до Днепра, было убито шесть: князь Святослав Каневский, Изяслав Ингваревич, Святослав Шуйский, Мстислав Черниговский с сыном, Юрий Несвижский, а из воинов только десятый вернулся домой. И Александр Попович тут был убит вместе с другими семьюдесятью богатырями. Князь же Мстислав Мстиславич Галицкий раньше всех переправился через Днепр, велел сжечь ладьи, а другие оттолкнуть от берега, боясь погони; а сам он едва убежал в Галич. А Владимир Рюрикович, племянник Романа, внук Ростислава Мстиславича, сел на престоле в Киеве месяца июня в шестнадцатый день. А случилось это несчастье месяца мая в тридцатый день, на память святого мученика Ермия. Только десятая часть войска вернулась домой, а у некоторых половцы отняли коня, а у других одежду. Так за грехи наши Бог отнял у нас разум, и погибло бесчисленное множество людей. Татары же гнались за русскими до Новгорода-Святополча. Христиане, не зная коварства татар, выходили им навстречу с крестами, и все были избиты. Говорили, что одних киевлян погибло тогда тридцать тысяч.

И был плач и вопль во всех городах и селах. Татары же повернули назад от реки Днепра, и мы не знаем, откуда они пришли и куда исчезли. Один только Бог знает, откуда он привел их за наши грехи, и за похвальбу, и высокомерие великого князя Мстислава Романовича. Говорят, что когда распространился слух про этих татар, что завоевывают они многие земли и приближаются к русским пределам, великому князю сказали о них; а он ответил: «Пока я нахожусь в Киеве — по эту сторону Яика, и Понтийского моря, и реки Дуная татарской сабле не махать». А Василька Константиновича, который пришел на помощь с войсками к Чернигову, тогда сохранил Бог. И услышав о несчастье, случившемся на Руси, он возвратился в свой Ростов, сохраненный Богом. <...>

В год 6745 (1237). <...> О пленении Русской земли Батыем. Стало известно в восточных странах среди потомков Измаила, сына Агари, рабыни Авраама, что Бог смирил Русскую землю нашествием безбожных иноплеменников, таурмен. Распространились слухи о поражении русских князей на Калке, и стало известно о гибели семидесяти двух богатырей, и о междоусобных войнах в Русской земле, и о голоде, и о великом море, и об оскудении русских войск, и о ссорах между братьями — о всех этих бедах Русской земли. Особенно же обнаружилась греховная злоба, и дошел вопль греховный до ушей Господа Саваофа. Поэтому он напустил на нашу землю такое пагубное наказание. Не отмыли мы еще кровь после битвы на Калке, и снова народились люди после великого мора по всей земле, кроме Киева. А киевляне полегли костьми на Калке с великим князем Мстиславом Романовичем, и с другими десятью князьями, и с семьюдесятью двумя богатырями; так же и Смоленск, и все другие города постигла такая же смерть, и вскоре опустели они. От битвы на Калке до землетрясения прошло немного времени — восемь лет, и тогда случился голод, а от землетрясения до нашествия Батыя прошло восемь лет. Поэтому не разбогатела наша земля, но, напротив, еще более обезлюдела.

Мы же приложим к повести рассказ о тех, кого Бог спас при Калке — о великом князе Юрии Всеволодовиче, и брате его Ярославе, и племяннике их Васильке Константиновиче Ростовском, также и о людях, оставшихся после мора, и расскажем, как они не избегли смерти, постигшей всю Русскую землю.

Узнали безбожные татары о таких невзгодах русских и о великом богатстве, собранном за многие годы, и двинулись они из восточных стран, и пленили сначала Булгарскую землю. А в третий год пришло их на Русскую землю бесчисленное множество — как саранча, пожирающая траву, так и эти варвары христианский род истребляли.

В год 6746 (1237). Окаянные татары зимовали около Черного леса и отсюда пришли тайком лесами на Рязанскую землю во главе с царем их Батыем. И сначала пришли и остановились у Нузы, и взяли ее, и стали здесь станом. И оттуда послали своих послов, женщину-чародейку и двух татар с ней, к князьям рязанским в Рязань, требуя у них десятой части: каждого десятого из князей, десятого из людей и из коней: десятого из белых коней, десятого из вороных, десятого из бурых, десятого из пегих — и во всем десятого. Князья же рязанские, Юрий Ингваревич, и братья его Олег и Роман Ингваревичи, и муромские князья, и пронские решили сражаться с ними, не пуская их в свою землю. Вышли они против татар на Воронеж и так ответили послам Батыя: «Когда нас всех не будет в живых, то все это ваше будет». Потом они послали к великому князю Юрию Всеволодовичу во Владимир, и тогда отпустили татарских послов от Воронежа. А к великому князю Юрию во Владимир послали рязанские князья своих послов, прося помощи, или чтобы сам пришел вместе постоять за землю Русскую. Но великий князь Юрий не внял мольбе рязанских князей, сам не пошел и не прислал помощи; хотел он сам по себе биться с татарами. Но гневу Божьему уже невозможно было противиться, как в древности сказано было Господом Иисусу Навину; когда Господь вел иудеев в землю обетованную, тогда он сказал: «Я пошлю сначала на них недомыслие, и грозу, и страх, и трепет». Так и у нас Господь отнял сначала силы, а за наши грехи послал на нас грозу, и страх, и трепет, и недомыслие.

Поганые же татары начали завоевывать землю Рязанскую, и осадили Рязань, и огородили ее острогом месяца декабря в шестнадцатый день, на память святого пророка Аггея. Князь же Юрий Рязанский заперся в городе с жителями, а князь Роман отступил к Коломне со своими людьми. И взяли татары приступом город двадцать первого декабря, на память святой мученицы Ульяны, убили князя Юрия Ингваревича и его княгиню, а людей умертвили,— одних огнем, а других мечом, мужчин, и женщин, и детей, и монахов, и монахинь, и священников; и было бесчестие монахиням, и попадьям, и добрым женам, и девицам перед матерями и сестрами. Только епископа сохранил Бог, он уехал в то время, когда татары окружили город. И, перебив людей, а иных забрав в плен, татары зажгли город. И кто, братья, из оставшихся в живых не оплачет это,— какая горькая и мучительная смерть их постигла! И мы, видя это, должны устрашиться и оплакивать свои грехи с покаянием денно и нощно; а мы поступаем по-другому, заботимся о своем имуществе и ненавидим братьев. Но вернемся к прежнему рассказу.

Великий князь Юрий Всеволодович Владимирский послал передовое войско с воеводой Еремеем, и оно соединилось с Романом Ингваревичем. А татары, захватив Рязань, пошли к Коломне, и здесь вышел против них сын великого князя Юрия Всеволодовича Владимирского и Роман Ингваревич со своими людьми. Окружили их татары, и произошло сражение, и бились ожесточенно, и оттеснили русских к городским укреплениям, и убили здесь князя Романа Ингваревича и Еремея Глебовича, воеводу Всеволода, и убито было с князем и с Еремеем много народа; а москвичи обратились в бегство, ничего не видя кругом. А Всеволод Юрьевич с остатками войска убежал во Владимир. А татары пошли и захватили Москву, а князя Владимира, сына великого князя Юрия, взяли в плен. И пошли в несметной силе кровопускатели крови христианской к Владимиру.

Услышав об этом, великий князь Юрий оставил вместо себя во Владимире сыновей своих Всеволода и Мстислава, а сам пошел к Ярославлю и оттуда за Волгу, а с ним пошли племянники Василек, и Всеволод, и Владимир Константиновичи, и, придя, остановился Юрий на реке Сити, ожидая на помощь братьев Ярослава и Святослава. А во Владимире заперся его сын Всеволод с матерью, и с епископом, и с братом, и со всеми жителями.

Беззаконные же татары пришли к Владимиру месяца февраля в третий день, на память святого Симеона-богоприимца, во вторник мясопустной недели. Привели они с собой Владимира Юрьевича к Золотым воротам, спрашивая: «Узнаете ли княжича вашего?» Братья его, воевода Ослядюкович и все люди проливали обильные слезы, видя горькие мучения князя. Татары же отошли от городских ворот, объехали город, а затем разбили лагерь на видимом расстоянии перед Золотыми воротами. Всеволод и Мстислав Юрьевичи хотели выйти из города против татар, но Петр-воевода запретил им сражаться, сказав: «Нет мужества, и разума, и силы против Божьего наказания за наши грехи».

А татары пошли, и взяли Суздаль, и вернулись к Владимиру в пятницу перед мясопустом. Утром же в субботу мясопустную, седьмого февраля, на память святого отца Парфения, начали татары готовить войско и ночью окружили тыном весь город. Утром увидели князья Всеволод и Мстислав и епископ Митрофан, что город будет взят, и, не надеясь ни на чью помощь, вошли они все в церковь святой Богородицы и начали каяться в своих грехах. А тех из них, кто хотел принять схиму, епископ Митрофан постриг всех: князей, и княгиню Юрия, и дочь его, и сноху, и благочестивых мужчин и женщин. А татары начали готовить пороки, и подступили к городу, и проломили городскую стену, заполнили ров свежим хворостом, и так по примету вошли в город; так от Лыбеди вошли они в Иринины ворота, а от Клязьмы в Медные и Волжские ворота, и так взяли город и подожгли его. Увидели князья, и епископ, и княгини, что зажжен город и люди умирают в огне, а других рубят мечами, и бежали князья в Средний город. А епископ, и княгиня со снохами, и с дочерью, княжной Феодорой, и с внучатами, другие княгини, и боярыни, и многие люди вбежали в церковь святой Богородицы и заперлись на хорах. А татары взяли и Средний город, и выбили двери церкви, и собрали много дров, обложили церковь дровами и подожгли. И все бывшие там задохнулись, и так предали души свои в руки Господа; а других князей и людей татары зарубили.

И оттуда рассеялись татары по всей земле Владимирской, одни пошли к Ростову, иные погнались за великим князем в Ярославль и к Городцу, и пленили все города по Волге до самого Галича Мерьского; а иные пошли к Юрьеву, и к Переяславлю, и к Дмитрову, и взяли эти города; а еще иные пошли и взяли Тверь, и убили в ней сына Ярослава, И все города захватили в Ростовской и Суздальской земле за один февраль месяц, и нет места вплоть до Торжка, где бы они не были.

На исходе февраля месяца пришла весть к великому князю Юрию, находящемуся на реке Сити: «Владимир взят и все, что там было, захвачено, перебиты все люди, и епископ, и княгиня твоя, и сыновья, и снохи, а Батый идет к тебе». И был князь Юрий в великом горе, думая не о себе, но о разорении церквей и о гибели христиан. И послал он на разведку Дорожа с тремя тысячами воинов узнать о татарах. Он же вскоре прибежал назад и сказал: «Господин князь, уже обошли нас татары». Тогда князь Юрий с братом Святославом и со своими племянниками Васильком, и Всеволодом, и Владимиром, исполчив полки, пошли навстречу татарам, и каждый расставил полки, но ничего не смогли сделать. Татары пришли к ним на Сить, и была жестокая битва, и победили русских князей. Здесь был убит великий князь Юрий Всеволодович, внук Юрия Долгорукого, сына Владимира Мономаха, и убиты были многие воины его.

А Василька Константиновича Ростовского татары взяли в плен, и вели его до Шерньского леса, принуждая его жить по их обычаю и воевать на их стороне. Но он не покорился им и не принимал пищи из рук их, но много укорял их царя и всех их. Они же, жестоко мучив его, умертвили четвертого марта, в середину Великого поста, и бросили его тело в лесу. Некая женщина, увидев тело Василька, рассказала своему богобоязненному мужу; и тот взял тело князя, завернул его в плащаницу и положил в тайном месте.

Татары, вернувшись от Владимира, взяли, как я сказал уже, Переяславль, и Москву, и Юрьев, и Дмитров, и Волок, и Тверь, а затем подошли к Торжку в первую неделю поста, месяца февраля в двадцать второй день, на Обретение мощей святых мучеников в Евгении. И окружили они весь город тыном, так же как и другие города брали, и осаждали окаянные город две недели. Изнемогли люди в городе, а из Новгорода им не было помощи, потому что все были в недоумении и в страхе. И так поганые взяли город, убив всех — и мужчин и женщин, всех священников и монахов. Все разграблено и поругано, и в горькой и несчастной смерти предали свои души в руки Господа месяца марта в пятый день, на память святого Конона, в среду четвертой недели поста. И были здесь убиты: Иванко, посадник новоторжский, Аким Влункович, Глеб Борисович, Михаил Моисеевич. А за прочими людьми гнались безбожные татары Селигерским путем до Игнатьева креста и секли всех людей, как траву, и не дошли до Новгорода всего сто верст. Новгород же сохранил Бог, и святая и великая соборная и апостольская церковь Софии, и святой преподобный Кирилл, и молитвы святых правоверных архиепископов, и благоверных князей, и преподобных монахов иерейского собора.

Кто, братья, и отцы, и дети, не восплачет, видя такое Божье наказание всей Русской земле? За грехи наши Бог напустил на нас поганых; ведь Бог, в гневе своем, приводит иноплеменников на землю, чтобы побежденные ими люди обратились к нему; а междоусобные войны бывают из-за наваждения дьявола. Ведь Бог хочет не зла, но добра людям; а дьявол радуется жестокому убийству и кровопролитию. А если какая-нибудь земля согрешит, Бог наказывает ее смертью, или голодом, или нашествием поганых, или засухой, или сильным дождем, или пожаром, или иными наказаниями; и нужно нам покаяться и жить, как велит Бог, который говорит нам устами пророка: «Обратитесь ко мне всем вашим сердцем, с постом, и плачем, и стенанием». Если так сделаем, простятся нам все грехи. Но мы возвращаемся к злодеяниям, как псы на свою блевотину, и как свинья постоянно валяется в греховных нечистотах, так и мы живем. Поэтому и наказание приемлем от Бога,— нашествие поганых, по повелению Бога, за наши грехи. Кирилл же, епископ ростовский, в то время был на Белоозере, и когда он шел оттуда, то пришел на Сить, где погиб великий князь Юрий, а как он погиб, знает лишь Бог — различно рассказывают об этом. Епископ Кирилл нашел тело князя, а головы его не нашел среди множества трупов; и принес он тело Юрия в Ростов, и положил его со многими слезами в церкви святой Богородицы. А потом, узнав о судьбе Василька, пошел и взял его тело, и принес в Ростов, горько рыдая.

Был же Василек лицом красив, очами светел, грозен взглядом, необыкновенно храбр, а сердцем легок; но, как говорит Соломон, «когда слабеют люди, побеждают и сильного». Так случилось и с этим храбрым князем и войском его; ведь ему служило много богатырей, но что они могут против саранчи? А из тех, кто служил ему и уцелел в сражении, кто ел его хлеб и пил из его чаши, никто не мог из-за преданности Васильку после его смерти служить другому князю. Василек также щедро наделял убогих и церковнослужителей. А позднее пришли и нашли голову князя Юрия, и привезли ее в Ростов, и положили в гроб вместе с телом.

Батый оттуда пошел к Козельску. Был в Козельске князь юный по имени Василий. Жители Козельска, посоветовавшись между собой, решили сами не сдаваться поганым, но сложить головы свои за христианскую веру. Татары же пришли и осадили Козельск, как и другие города, и начали бить из пороков, и, выбив стену, взошли на вал. И произошло здесь жестокое сражение, так что горожане резались с татарами на ножах; а другие вышли из ворот и напали на татарские полки, так что перебили четыре тысячи татар. Когда Батый взял город, он убил всех, даже детей. А что случилось с князем их Василием — неизвестно; некоторые говорили, что в крови утонул. И повелел Батый с тех пор называть город не Козельском, но злым городом; ведь здесь погибло три сына темников, и не нашли их среди множества мертвых.

Оттуда пошел Батый в Поле, в Половецкую землю. Бог тогда избавил от нашествия поганых князя Ярослава, сына великого князя Всеволода, и его сыновей: Александра, Андрея, Константина, Афанасия, Даниила, Михаила, а также братьев Ярослава: Святослава Всеволодовича Юрьевского с сыном Дмитрием, Иоанна Всеволодовича и Владимира Константиновича, и двух сыновей Василька — Бориса и Глеба, и Василия Всеволодовича. А Ярослав после того нашествия пришел и сел на престол во Владимире, очистил церковь от трупов и похоронил останки умерших, а оставшихся в живых собрал и утешил; и отдал брату Святославу Суздаль, а Ивану — Стародуб.

Княжение великого князя Ярослава Всеволодовича. В год 6747 (1239). Великий князь Ярослав Всеволодович велел принести тело своего брата, великого князя Юрия, из Ростова во Владимир. В тот же год великий князь Ярослав ходил в поход на литву, обороняя смольнян; и посадил там на престоле своего шурина Всеволода Мстиславича, внука Романа Мстиславича. В тот же год женился князь Александр Ярославич, княживший в Новгороде, взял дочь полоцкого князя Брячислава. Венчался он в Торопце и здесь сыграл свадьбу, а в Новгороде — еще раз. В тот же год Александр Ярославич с новгородцами основал Городец на Шелони. В тот же год Батый послал татар, и они взяли город Переяславль Русский, а епископа Симеона убили. Этот Симеон был девятым и последним епископом в Переяславле; а первым епископом в Переяславле был Петр, вторым Ефрем, третьим Лазарь, четвертым Сильвестр, пятым Иоанн, шестым Маркел, седьмым Евфимий, восьмым Павел, девятым Симеон, который и был последним; с тех пор до нынешнего времени без пяти лет триста в Переяславле не было епископа, да и людей нет в городе. А других татар Батый послал к Чернигову. Мстислав Глебович, внук Святослава Ольговича, услышав об этом, пришел на татар с большим войском к Чернигову, и произошла жестокая битва. Из города на татар метали пороками камни на полтора выстрела, а камни могли поднять только два человека. Но татары все же победили Мстислава, и многих воинов избили, а город взяли и огнем запалили, но епископа их довели до Глухова и отпустили. А другие татары Батыя пленили Мордовскую землю, и Муром, и Городец Радилов на Волге, и город святой Богородицы Владимирской. И было большое смятение по всей земле, и сами люди не знали, кто куда бежит.

Княжение великого князя Михаила Киевского. В год 6748 (1240). Батый послал Менгухана осмотреть Киев. Пришел он и остановился у городка Песочного и, увидев Киев, был поражен его красотой и величиной; отправил он послов к князю Михаилу Всеволодовичу Черниговскому, желая его обмануть. Но князь Михаил послов убил, а сам убежал из Киева вслед за сыном в Венгерскую землю; а в Киеве взошел на престол Ростислав Мстиславич, внук Давыда Смоленского. Но Даниил Романович, внук Мстислава Изяславича, выступил против Ростислава и взял его в плен; а Киев поручил оборонять против безбожных татар своему посаднику Дмитрию. В это время пришел к Киеву сам безбожный Батый со всей своей силой. Киевляне же взяли в плен татарина по имени Товрул, и сообщил он обо всех князьях, пришедших с Батыем, и о войске их; и были там братья Батыя, воеводы его: Урдюй, Байдар, Бичур, Кайдан, Бечак, Менгу, Куюк (он не был из рода Батыя, но был у него первым воеводой), Себедяй-богатырь, Бурундай, Бастырь, который пленил всю землю Булгарскую и Суздальскую, и много было других воевод, о которых мы не написали. И начал Батый ставитьпороки, и били они в стену безостановочно, днем и ночью, и пробили стену у Лядских ворот. В проломе горожане ожесточенно сражались, но были побеждены, а Дмитрий был ранен. И вошли татары на стену, и от большой тяжести стены упали, горожане же в ту же ночь построили другие стены вокруг церкви святой Богородицы. Утром татары пошли на приступ, и была сеча кровопролитной; народ спасался на церковных сводах со своим добром, и от тяжести стены обрушились. Взяли татары город шестого декабря, на память отца нашего святого Николы, в год 6749 (1240). А Дмитрия, который был тяжело ранен, не убили из-за его мужества. Взял Батый город Киев, и, услышав, что великий князь Даниил Романович находится в Венгрии, пошел он к Владимиру на Русь. В ту же зиму родился у великого князя Ярослава сын Василий.

Пленение Волынской земли. В тот же год 6749 (1240) подошел Батый к городу Лодяжну и бил город из двенадцати пороков, но не смог его взять; и пришел к Каменцу Изяслава и взял его; а Кременец князя Даниила не смог взять. Потом пошел он и захватил Владимир Русский на реке Буг; взял также Галич и пленил бесчисленные города. Затем по совету Дмитрия двинулся он против венгров, и встретил его король Бела и Коломан около Солоней реки, на которой находятся волынские города: Изборско, великий Львов, Велин. На этой реке произошел бой, и Батый победил, и венгры обратились в бегство, а Батый гнал их до Дуная. И оставался здесь Батый три года, и разорял земли до Володавы, а затем возвратился в степь, пленив все земли. В тот же год убили татары князя Мстислава Рыльского, город которого на реке Сейме.

КОММЕНТАРИЙ

В начале XIII в. из ряда восточных народов образовалось могущественное государство Чингисхана. После завоевания Средней Азии монголо-татары продолжали продвижение на запад. В 1223 г. тридцатитысячный отряд под предводительством Джебе и Субедея вышел через Закавказье в степь и разгромил половцев, которые бежали за Днепр. Русские князья на съезде в Киеве решили оказать им помощь, и коалиция, состоявшая из большинства князей, выступила в поход. Однако из-за феодальных распрей русско-половецкая рать потерпела жестокое поражение в сражении с монголо-татарами на р. Калке. Татары преследовали русских до Днепра, но вторгнуться в пределы Руси не решились. Таково было первое знакомство русских людей с грозными завоевателями.

В 1235 г. на курултае в Каракоруме было принято решение об общем походе на запад, и во главе войска был поставлен Батухан (Батый). В конце 1236 г. монголо-татары разгромили Волжскую Болгарию, а зимой 1237 г. подошли к Рязанскому княжеству. В условиях княжеских распрей Русь не могла осуществить организованный отпор завоевателям. Значительное численное превосходство (в татарском войске насчитывалось 120—140 тысяч воинов), использование сложной осадной техники, заимствованной у китайцев, также предопределили успех монголо-татарского нашествия. Рассеяв рязанское войско, монголо-татары осадили Рязань и взяли ее штурмом на шестой день. После этого они двинулись на Владимирское княжество.

Около Коломны отряды Батыя разгромили значительное войско, собранное Юрием Всеволодовичем Владимирским. Захватив Коломну и Москву, монголо-татары осадили Владимир, который был взят и опустошен 7 февраля 1238 г. По свидетельству летописи в течение февраля месяца были взяты и разграблены 14 городов. В сражении на реке Сити Батый уничтожил остатки владимирской рати во главе с Юрием Всеволодовичем, Васильком Константиновичем и другими владимирскими князьями. После двухнедельной осады захватчики взяли Торжок и двинулись на Новгород. Однако из-за весенней распутицы сильно поредевшее войско Батыя вынуждено было повернуть назад и возвратиться в южные степи, не дойдя до Новгорода. Отходя на юг, монголо-татары разорили окраины Черниговского и Смоленского княжеств; особое мужество проявили жители маленького городка Козельска, семь недель отбивавшие штурм татарских войск — не случайно Батый назвал Козельск «злым городом».

В том же 1238 г. были опустошены Муром, Гороховец, Нижний Новгород, в 1239 г.— Переяславское княжество и Черниговская земля, а в 1240 г. Батый двинулся на Южную Русь. После ожесточенного штурма 6 декабря был взят Киев, обороной которого руководил воевода Дмитрий, поставленный князем Даниилом Романовичем. Разорив ряд городов Галицко-Волынской Руси, Батый отправился дальше на запад и целый год опустошал Венгрию, Польшу, Чехию. Русь осталась позади, испепеленная и обескровленная.

Древнерусская литература откликнулась на монголо-татарское нашествие целым рядом выдающихся произведений, таких, как «Слово о погибели Русской земли», «Повесть о разорении Рязани Батыем». Заслуживают внимания и летописные повести, посвященные этому событию. Составленные в разное время в различных концах Русской земли, летописные своды акцентируют внимание не на всех этапах монголо-татарского нашествия. Если во Владимирских и Ростовских сводах внимание уделяется преимущественно судьбе северо-восточных городов и земель, то южнорусская летопись более подробно сообщает о разорении Киева и городов Галицко-Волынского княжества. В настоящем издании публикуются повести о битве на Калке и о покорении Батыем русских земель в 1237—1240 гг. по двум летописям — Лаврентьевской летописи и Тверскому сборнику.

Лаврентьевская летопись переписана в 1377 г. монахом Лаврентием с помощниками по заказу нижегородского князя Дмитрия Константиновича и епископа Дионисия. В это время Нижегородское княжество было одним из наиболее значительных на северо-востоке. Труд Лаврентия, как полагают, объяснялся желанием нижегородского правительства получить материал для составления собственного летописного свода. Лаврентьевская летопись содержит свод 1305 г. (этим годом датируется последнее ее известие), который также лежал в основе Троицкой летописи, погибшей в 1812 г. Начиная с 1206 г. Лаврентьевская летопись представляет собой соединение владимирского и ростовского летописания. Когда произошло это соединение, вскоре после татарского нашествия или в 1280-х гг.,— пока не установлено. Соединением двух традиций объясняется интерес летописца к Юрию Всеволодовичу Владимирскому, с одной стороны, и к Васильку Константиновичу Ростовскому — с другой.

Повесть о битве на Калке вошла в Лаврентьевскую летопись в краткой редакции, которая содержит лишь деловой перечень событий. Считается, что рассказ о битве на Калке в Лавретьевской летописи восходит к владимирской великокняжеской летописи 1228 г., куда он, очевидно, попал из летописца Переяславля Русского. В Лаврентьевской летописи этот рассказ был переработан ростовским летописцем, который значительно сократил повествование и включил сведения о Васильке Константиновиче, счастливо избежавшем поражения на Калке. Представляет интерес начальная часть рассказа о сражении на Калке, которая находит точную аналогию в Новгородской первой летописи (ср. также в позднем Тверском сборнике). Существует предположение, что эта часть восходит к Рязанскому летописанию. В повести о битве на Калке отразился ужас перед грозным завоевателем. Основываясь на «Слове о царстве язык» (Откровение) Мефодия Патарского, летописец возводит татар к нечестивым библейским народам.

Рассказывая о пленении Батыем Русской земли, летопись особенно подробно останавливается на завоевании Владимиро-Суздальского княжества. В этой части Лаврентьевской летописи четко прослеживается рука ростовского летописца, который в рассказе владимирской летописи сделал многочисленные вставки, посвященные Васильку Ростовскому. Поэтому, например, о гибели Юрия Всеволодовича в Лаврентьевской летописи сообщается дважды. Рассказ о гибели Василька заканчивается похвалой ему; под пером ростовского летописца Василек Ростовский становится почти святым. Вниманием летописца пользуется также великий князь владимирский Юрий Всеволодович. Сообщение о том, как Ярослав Всеволодович перенес тело брата из Ростова во Владимир, заканчивается в летописи похвалой Юрию, в значительной части заимствованной из похвалы Владимиру Мономаху. О завоевании Батыем других русских княжеств в Лаврентьевской летописи рассказывается очень кратко — для жителя северо-восточной Руси эти события представляли меньший интерес.

В рассказе о нашествии Батыя в Лаврентьевской летописи имеется целый ряд важных фактических данных, которые, очевидно, принадлежат современнику событий. С другой стороны, повествование в Лаврентьевской летописи отличается обилием риторических отступлений, множеством цитат из Священного писания. Большая часть этих отступлений, как теперь установлено, заимствована из предшествующей части летописи и Повести временных лет, которая читается в начале Лаврентьевской летописи. Летописец старается оживить свой рассказ, используя диалог, внутренний монолог и т. д. Весьма живо изображен, например, разговор сыновей великого князя Всеволода и Мстислава с татарами, которые привели к Золотым воротам пленного Владимира Юрьевича. В уста действующих лиц (Юрия, Василька, епископа Митрофана) летописец вкладывает традиционные предсмертные молитвы. Повесть Лаврентьевской летописи о нашествии Батыя представляет большой интерес как исторический источник и как образец летописного стиля.

В отличие от Лаврентьевской летописи, в которой содержится в цельном виде свод 1305 г., Тверской сборник (Тверская летопись) представляет собой довольно позднюю компиляцию. В Тверском сборнике произошло механическое соединение двух летописных сводов, причем две части независимы друг от друга и не объединены даже редакторски. Первый свод, который содержится в Тверском сборнике и в котором читаются повести о битве на Калке и о Батыевом нашествии, составлен в 1534 г. Считается, что составитель свода 1534 г. был ростовцем. Свод этот основывался на Ермолинской (или близкой к ней Львовской) летописи и содержал также заимствования из Новгородской первой и Софийской первой летописей. Второй свод, вошедший в Тверской сборник, представляет собой в основном летопись тверских событий.

В Тверском сборнике повесть о битве на Калке более подробна, чем в Лаврентьевской летописи. В целом повесть близка к рассказу в Софийской первой летописи, которая, в свою очередь, комбинирует сведения о поражении русских князей в 1223 г. Новгородской первой и Ипатьевской летописей. В повести о битве на Калке, помещенной в Тверском сборнике, подробно рассказывается о том, как половецкий князь Котян обращается за помощью к своему зятю, князю Мстиславу Мстиславичу Галицкому, который призывает других князей выступить против татар, прослеживается путь русского войска до Калки. Летописец рассказывает о первых удачных столкновениях с татарскими войсками Мстислава Галицкого и Даниила Романовича, князя волынского. Поражение на Калке объясняется раздорами между русскими князьями — Мстислав Галицкий, вступая в сражение, не сообщает об этом великому князю Мстиславу Романовичу. В Тверском сборнике говорится о судьбе Мстислава Киевского, который, не участвуя в полевой битве, устроил на высоком берегу Калки ограду из кольев и мужественно оборонялся, пока не был предательски выдан татарам и умерщвлен.

Особый интерес представляет вставленный в повесть о битве на Калке рассхаз о «храбре» («храбр» означает воитель, слово «богатырь» более позднего происхождения) Александре Поповиче, известном герое русских былин Алеше Поповиче. Рассказ этот замечателен своей антикняжеской направленностью: летописец объясняет поражение на Калке «гордостью» и «высокоумием» русских князей и именно в связи с этим приводит рассказ об Александре Поповиче и его слуге Торопе. Александр Попович участвовал в усобице между сыновьями владимирского князя Всеволода Большое Гнездо, Юрием и Константином, на стороне Константина. В этой усобице удача сопутствовала Константину Ростовскому якобы благодаря мужеству Александра Поповича и Торопа. Юрий совершает неудачные попытки овладеть Ростовом и наконец терпит сокрушительное поражение в Липицкой битве, в результате чего Константин садится на престол во Владимире. Но Константин вскоре умирает, и престол вновь переходит к Юрию. Опасаясь мести Юрия Всеволодовича, Александр Попович совещается с другими «храбрами», и они принимают решение не участвовать в княжеских распрях, но служить Мстиславу Романовичу Киевскому.

В дальнейшем в летописи вновь упоминается Александр Попович в рассказе о поражении на Калке. Здесь сообщается, что в числе других в сражении погиб Александр Попович и семьдесят других «храбров». Это сообщение находит параллель в известной былине о том, как на Руси перевелись богатыри. Подробный рассказ об Александре Поповиче, несомненно фольклорного происхождения, вставлен в летопись из какого-то ростовского источника; не случайно в этом рассказе упоминаются местные ростовские урочища. К тому же источнику восходит, очевидно, и вступление к повести о нашествии Батыя, в котором вновь говорится о гибели на Калке Александра и других «храбров».

Повесть о нашествии Батыя в Тверском сборнике является компиляцией, которая, в конечном итоге, восходит к рассказам Лаврентьевской, Новгородской первой и Ипатьевской летописей. Повесть, входящая в состав Тверского сборника, сообщает целый ряд сведений о завоевании Руси монголо-татарами, которые отсутствуют в Лаврентьевской летописи. Так, например, здесь говорится о мужестве рязанских князей, отказавшихся выплачивать дань татарам, приводятся достаточно развернутые описания взятия Торжка, мужественной обороны Козельска, сообщается об осаде и штурме Чернигова и Киева, даются сведения о дальнейшем продвижении войск Батыя по волынским землям. Благодаря соединению различных источников повесть о нашествии Батыя, помещенная в Тверском сборнике, дает весьма четкое представление о трагических событиях 1237—1241 гг.

Текст Лаврентьевской летописи публикуется по изданию: ПСРЛ, т. I. Л., 1927, стлб. 445—447, 460—470. Исправления сделаны на основании подстрочных примечаний этого издания. Текст Тверского сборника публикуется по изданию: ПСРЛ, т. XV. М., 1965, стлб. 335—343, 365—375. При публикации учтены исправления, внесенные в текст в этом издании.

СКАЗАНИЕ О ПЕРЕНЕСЕНИИ ОБРАЗА НИКОЛЫ ЧУДОТВОРЦА ИЗ КОРСУНЯ В РЯЗАНЬ

Подготовка текста и перевод Д. С. Лихачева, комментарии И. А. Лобаковой

ОРИГИНАЛ

Въ лето 6730. Приход изъ Корсуня чюдотворнаго Николы образа Заразскаго, како приде из пременитаго града Херсони^[185] в пределы рязанския въ третье лето по Калском побоище. Тогда убито много князей руских. И сташа князи рустии за половець, а побьени быша за Днепром на речке на Хортицы на Калском поле Половецькой земли, на Калках месяца июня въ 16 день.

Въ лето 6733. При великом князе Георгии Всеволодовичи Владимерском, и при великом князе Ярославе Всеволодовичи Ноугородцкомъ, и сыне его князе Алексанъдре Ярославичи Невском^[186], и при Рязанском великом князе Юрьи Ингоревиче, принесенъ бысть чюдотворный образ великаго чюдотворца Николы Корсунскаго Заразскаго из преименитаго града Херсони в пределы резаньскыа во область благоверна князя Федора Юрьевичя Резанскаго. А стоялъ чюдотворный образ во граде Корсуни посреди града близ церкви апостола Иякова брата Богословле. А у сего бо апостола Иякова крестися самодержавный и великий князь Владимер Святославич Киевской^[187] и все Руси. А полата была болшая краснаа у чюдотворцева храма сзади олтаря, в ней же гречестии цари веселяшася Василей, Костянтинъ Парфиенитос^[188] — православный. Сии бо цари даша сестру свою Анну за великаго князя Володимера Святославича Киевъского и прислаша ю во град Корсунь. Благоверная царица Анна не сочтася брака со Владимером Святославичем и нача его молити быти крестьяна. Князь велики Владимеръ Святославичь возлюби совет православныа царицы невесты своея и призва епископа Анастаса Корсуньскаго и повеле себя просвятити святым крещением. И по Божию строению в то время разболеся Владимеръ очима и ничто же не видяше. Епископъ Анастас с попы царьцыны вне града Херусони крестиша Владимера и погрузиша его въ святей купили и абие прозре. И виде Владимеръ, яко воскоре исцеле, и прослави Бога, и рек: «Во истину велий Богъ христьянескъ и чюдна веря ся». Не токма очима прозре и душевныма очима позна Творца своего. Тогда бысть радость велия во граде Корсуни о крещении благовернаго великаго князя Владимера Святославича.

Въ лето 6732-го. Явися святый великий чюдотворець Николае Корсунской в приименитом граде Херсунии служителю своему Астафию именем в привидении. И рече ему великий чюдотворець Николае: «Астафие, возми мой чюдотворный образ Корсунски, супругу свою Феодосию и сына своего Остафиа и гряди в землю Резаньскую. Тамо хощу быти, и чюдеса творити, и место прославити». Остафей убужся от такова видениа и нача ужасатися. А во вторую нощь чюдотворець тако же ему явися. Остафей в боли страх вниде, и нача помышляти: «О великий чюдотворець Николае! Камо волиши ити? И аз рабъ твой ни земли Рязаньскыя знах, ни на сердце мое взыде. Не вем бо та земля, яко на востокъ, или на запад, или на юг, или на северъ»,— в собе помышляше. И в третию нощь чюдотворець явися Остафию, и утыкая в ребра, и веля немедлено ити, яко на восток, и поручаяся его доправити до Рязанскыа земли. Остафей нача трепетен быти от таковаго видениа, и мышляше в серцы своем — како остати града Корсуня. И мало позамедли, и абие нападе на нь болезнь главная. И от толикие болезни абие ослепе, и нападоша на очию его яко чешуя. Остафей же нача скорбети и плакатися. И по мале нача ум свой собирати, и каятися о них же содеа. И прилежно припаде к чюдотворному образу, и нача плакатися: «О великий чюдотворець Николае, возвеличеный от Господа на небесех и прославленый на землю в чюдесех! Съгреших пред тобою, владыко,— не послушах твоего повеление. Прости мя грешнаго раба своего. Буди воля твоа, яко же изволи». И в той час прозре и быша глава его без болезни, а очи его без мозоля, яко же преже. Остафей нача молити всемилостиваго Бога и пречистую его Матерь и великаго чюдотворца Николу, чтобы ему по чюдотворьцеву изволению получити желание свое: доити уречена места Резанския земли. И мыслиша ити вверхъ по Непру, и паки ити за Днепръ в Половецкую землю на возстокъ к Рязанскиа земли, уповаше бо на всемилостиваго Бога и пречистую его Матерь, и на великаго чюдотворца Николу, яко той может его съхранити от поганых половець. И не избысся мысль его: великий чюдотворьць Николае явися Остафию и рече ему: «Не полезно ти есть ити чрез землю поганых половець. Иди во устье Днепръское в Понтеньское море и сяди в корабль, и доиди моря Варяжского в Немецкия области.^[189] И оттуду ити сухимъ путем до великаго Новаграда и паки и до Рязанския земли невозбрано, но и чти приемлемо». Остафей вборзе взя чюдотворное образъ великаго чюдотворца Николы Корсунскаго, и жену свою Федосию, и сына своего Остафия, и единаго от клирик предстатель своих, и забы преименитаго града Херсони, и отрекъся всего имениа, и поиде в путь, яко же чюдотворець изволи, Богу его соблюдающи, а чюдотворець ему путь правяще. Прииде во устье Днепрьское и сяди в корабл в Поньтенское море,— се же словет море Руское. И доиде моря Варяжскаго, и паки прииде в Немецкия области во град Кесь,^[190] и мало пребы в нем. И поиде оттуду сухимъ путем, и прииде в Великий Новград к великому князю Ярославу Всеволодовичю и сыну его князю Алексаньдру; пребысть ту много дни. Велики чюдотворець Николае нача великие чюдеса творити. И жена же Остафиева Феодосия возлюби Великий Новиград, и не хотя ити во след чюдотворнаго образа, и скрыся от мужа своего. И абие разслабе все уды и телеси ея, и быша, яко мертва, и недвижима,— едино дыхание в персех ея быше. И нецыи сказаша Остафию, яко жена твоа при смерти. Остафие услыша, яко жена его при кончине живота ея, и припаде к чюдотворному образу, и глаголаше со слезами: «Великий чюдотворець Николае, прости мя, рабу свою, яже ти согреших, яко едина от безумных женъ». И в том часе исцелена бысть. Остафей вскоре взя чюдотворный Николин образ, иде в путь свой с великою радостию и славою, и хотя доити желаемаго. И многими денми доидет Рязанскиа земли, и нача помышляти в себе: «О великий чюдотворець Николае, се земля Резанская, камо хощу ити и покой обрести». Остафие согреших в мысли своей, забы прежнаго чюдотворцева видениа и чюдес его. Богъ бо творит чюдеса угодником своим елико хощет.

Великий чюдотворець Николае явися благоверному князю Федору Юрьевичю Резанскому^[191] и поведа ему приход чюдотворнаго своего образа Корсуньскаго, и рек: «Княже, гряди во стретение чюдотворнаго моего образа Корсунскаго. Хощу бо зде быти и чюдеса творити. И умолю о тобе всемилостиваго и человеколюбиваго владыку Христа Сына Божия — да подарует ти венець царствиа небеснаго, и жене твоей, и сынови твоему».^[192] Благоверный князь Федоръ Юрьевич возбну от сна, и устрашися от таковаго видениа, и нача помышляти в тайнем храме сердца своего, яко страхом обьят бысть. И не поведа ни единому страшнаго видения, и нача помышляти: «О великий чюдотворець Николае, како умолиши о мне милостиваго Бога — да сподобит мя венца царствиа небеснаго, и жене моей, и сынови моему: аз бо ни браку сочтася, ни плода чреву не имех». И вскоре иде во стретение чюдотворнаго образа, яко же ему чюдотворец повеле. И прииде предреченое место, и увиде издалече от чюдотворнаго образа, яко свет неизреченый блистаяся. И припаде къ чюдотворному Николину образу любезно сокрушеным сердцем, и испущая слезы от очию, яко струю. И приа чюдотворный образ, и принесе во область свою. И вскоре посла весть ко отцу своему великому князю Юрью Ингоревичю Резанскому, и веля ему поведати приход чюдотворнаго образа Николина изъ Корсуня града. Великий князь Георгий Ингоревич услыша приход чюдотворнаго Николина образа, и возблагодари Бога и угодника его чюдотворца Николу, яко посети Богъ люди своих, и не забы дело руку своею.

Князь велики взя собою епископа Ефросима Святогорца, и вскоре поиде во область сыну своему князю Федору Юрьевичю. И увиде от чюдотворнаго образа великиа и преславны чюдеса, и радости наполнися о преславных чюдесех. И создаша храм во имя святаго великаго чюдотворца Николы Корсунскаго. И святи ю епископъ Ефросин, и торжествовав светло, и отъиде во свой град.

Не по мнозе же летех князь Федоръ Юрьевич сочтася браку, и поят супругу от царьска рода именем Еупраксею.^[193] И помале и сына роди имянем Иоана Посника.

Въ лето 6745. Убиен бысть благоверный князь Федоръ Юрьевич Резанский от безбожнаго царя Батыа на реке на Воронежи. И услыша благоверная княгиня Еупраксеа царевна убиение господина своего блаженаго князя Федора Юрьевичя, и абие ринуся ис превысокаго храма своего и сыном своимъ со князем Иваном Федоровичем, и заразишася до смерти. И принесоша тело блаженаго князя Федора Юрьевича во область его к великому чюдотворцу Николе Корсунскому, и положиша, и его благоверную княгиню Еупраксею царевну, и сына их князя Ивана Федоровича во едином месте, и поставиша над ними кресты камены.^[194] И от сея вины да зовется великий чюдотворець Николае Зараский, яко благовернаа княгиня Еупраксеа с сыном князем Иваном сама себе зарази.

ПЕРЕВОД

В год 6730 (1222). Прибытие из Корсуни чудотворного образа Николы Заразского: как прибыл из преславного города Херсонеса в рязанские пределы на третий год после Калкского побоища. Тогда убито было много князей русских. И встали князья русские за половцев, а побиты были за Днепром на речке на Хортице на Калкском поле Половецкой земли, на Калках, месяца июня в шестнадцатый день.

В год 6733 (1225). При великом князе Георгии Всеволодовиче Владимирском, и при великом князе Ярославе Всеволодовиче Новгородском, и сыне его князе Александре Ярославиче Невском, и при рязанском великом князе Юрии Ингоревиче принесен был чудотворный образ великого чудотворца Николы Корсунского Заразского из преславного города Херсонеса в пределы рязанские, в область благоверного князя Федора Юрьевича Рязанского. А стоял тот чудотворный образ в городе Корсуни посреди града близ церкви апостола Якова, брата Иоанна Богослова. А в этой церкви апостола Якова крестился самодержавный и великий князь Владимир Святославич Киевский и всея Руси. А палата была большая красивая у чудотворцева храма позади алтаря, в ней же греческие цари пировали, Василий и Константин Порфирородный — православные. Эти цари выдали сестру свою Анну за великого князя Владимира Святославича Киевского и прислали ее в город Корсунь. Благоверная царица Анна сперва не захотела сочетаться браком с Владимиром Святославичем и стала его умолять стать христианином. Князь великий Владимир Святославич возлюбил совет православной царицы, невесты своей, и призвал епископа Анастаса Корсунского, и повелел просвятить себя святым крещением. И по Божьему промыслу в то время разболелся Владимир глазами и ничего не видел. Епископ Анастас с попами царицыными крестил Владимира вне города Херсонеса, и погрузил его в святой купели, и тот сразу прозрел. И увидел Владимир, что тотчас исцелился, и прославил Бога, и сказал: «Воистину велик Бог христианский, и чудна вера эта». Не только глазами прозрел, но и душевными очами познал Творца своего. Тогда была радость великая в городе Корсуни по случаю крещения благоверного великого князя Владимира Святославича.

В год 6732 (1224). Явился в видении святой великий чудотворец Никола Корсунский в преславном городе Херсонесе служителю своему, по имени Астафию. И сказал ему великий чудотворец Никола: «Астафий, возьми мой чудотворный образ Корсунский, супругу свою Феодосию и сына своего Астафия и иди в землю Рязанскую. Там хочу пребывать, и чудеса творить, и место то прославить». Астафий пробудился от этого видения и стал ужасаться. А во вторую мочь чудотворец снова ему явился. Астафий в еще больший страх пришел и стал думать: «О великий чудотворец Никола, куда велишь идти? Я, раб твой, ни земли Рязанской не знаю, ни в сердце своем не помышляю. Не знаю той земли, на востоке ли, или на западе, или на юге, или на севере»— так про себя думал. И в третью ночь явился чудотворец Астафию, толкая его под ребра, и веля немедленно идти на восток, и обещая проводить его до Рязанской земли. Астафий стал трепетать от такого видения и помышлять в сердце своем — как ему оставить город Корсунь. И стал медлить, и тотчас напала на него болезнь головы, и покрылись глаза его как чешуей. И стал Астафий скорбеть и плакать. И постепенно стал приходить в разум и каяться в том, что сделал. И прилежно припал к чудотворному образу, и заплакал: «О великий чудотворец Никола, возвеличенный Господом на небесах и прославленный на земле чудесами! Согрешил перед тобою, владыко: не послушал твоего повеления. Прости меня, грешного раба своего. Да будет воля твоя, как изволил». И в то же мгновение прозрел и была голова его здорова, а глаза — без бельм, как прежде. Стал Астафий молить всемилостивого Бога, и пречистую его Матерь, и великого чудотворца Николу, чтобы ему по чудотворцеву повелению достигнуть желаемого: дойти до указанного места Рязанской земли. И замыслил пойти вверх по Днепру, и затем снова от Днепра в Половецкую землю на восток к Рязанской земле, надеясь на всемилостивого Бога, и на пречистую его Матерь, и на великого чудотворца Николу, что тот сможет его сохранить от язычников-половцев. И не сбылся замысел его: великий чудотворец Никола явился Астафию и сказал ему: «Не удобно тебе идти через землю язычников-половцев. Иди в устье Днепра в Понтийском море, и сядь в корабль, и доплыви до моря Варяжского в Немецкой области. И оттуда пойдешь сухим путем до Великого Новгорода и далее в Рязанскую область не только беспрепятственно, но и с почетом». Астафий не медля взял чудотворный образ великого чудотворца Николы Корсунского, и жену свою Феодосию, и сына своего Астафия, и одного из клириков приближенных своих, и забыл о преславном городе Херсонесе, и отказался от всего своего имущества, и направился в путь, как чудотворец приказал, охраняемый Богом, а чудотворец ему путь указывал. Пришел в устье Днепра и сел в корабль в Понтийском море,— то море называют морем Русским. И доплыл до моря Варяжского, и далее пошел в Немецкую область в город Кесь, и не долго пробыл в нем. И пошел оттуда сухим путем, и пришел в Великий Новгород к великому князю Ярославу Всеволодовичу и к сыну его князю Александру и пробыл там много дней. Великий чудотворец стал там великие чудеса творить. И жена Астафия Феодосия возлюбила Великий Новгород, и не захотела сопровождать чудотворный образ, и скрылась от мужа своего. И тотчас расслабли все члены и все тело ее, и стала как мертвая, и неподвижной,— только дыхание в груди ее было. И некие сказали Астафию, что жена его при смерти. Астафий услышал, что жена его при смерти, и припал к чудотворному образу, и говорил со слезами: «Великий чудотворец Никола, прости рабу свою, согрешившую пред тобой, как одна из безумных жен». И тотчас же была исцелена. Астафий немедленно взял чудотворный образ Николы, отправился в путь свой с великою радостью и славою, собираясь дойти до желаемого места. И через много дней дошел до Рязанской земли и стал думать: «О великий чудотворец Никола, вот земля Рязанская, куда хочу добраться и покой обрести!» И согрешил Астафий в мыслях своих,— забыл о прежнем обещании в видении чудотворца и чудеса его. Ибо Бог творит чудеса с помощью угодника своего сколько пожелает.

Явился великий чудотворец Никола благоверному князю Федору Юрьевичу Рязанскому, и возвестил ему прибытие чудотворного своего образа Корсунского, и сказал: «Князь, иди встречать чудотворный образ мой Корсунский. Ибо хочу здесь пребывать и чудеса творить. И умолю о тебе всемилостивого и человеколюбивого владыку Христа, Сына Божия — да дарует тебе венец царствия небесного, и жене твоей, и сыну твоему». Благоверный князь Федор Юрьевич встал от сна, и устрашился от такого видения, и стал помышлять в тайном храме сердца своего, будучи объят страхом. И не поведал никому страшного видения, и стал думать: «О великий чудотворец Никола! Как же умолишь обо мне милостивого Бога, чтобы сподобил меня венца царствия небесного, и жену мою, и сына моего: я ведь и в браке не состою, и плода чрева не имею». И тотчас направился встречать чудотворный образ, как ему чудотворец повелел. И пришел в то место, о котором говорили, и увидел издалека как бы неизреченный свет, блистающий от чудотворного образа. И припал к чудотворному образу Николы любовно с сокрушенным сердцем, испуская слезы из глаз, как струю. И принял чудотворный образ, и принес во область свою. И тотчас послал весть отцу своему великому князю Юрию Ингоревичу Рязанскому, веля поведать ему о прибытии чудотворного образа Николы из Корсуня-града. Великий князь Георгий Ингоревич услышал о прибытии чудотворного образа Николы и возблагодарил Бога и угодника его чудотворца Николу за то, что посетил Бог людей своих и не забыл создание рук своих.

Князь великий взял с собою епископа Ефросина Святогорца и тотчас пошел в область к сыну своему князю Федору Юрьевичу. И увидел от чудотворного образа великие и преславные чудеса, и исполнился радости о его преславных чудесах. И создал храм во имя святого великого чудотворца Николы Корсунского. И освятил его епископ Ефросин, и торжествовал светло, и вернулся в свой город.

Спустя немного лет князь Федор Юрьевич сочетался браком, взяв супругу из царского рода именем Евпраксию. И вскоре и сына родил именем Ивана Постника.

В год 6745 (1237). Убит был благоверный князь Федор Юрьевич Рязанский безбожным царем Батыем на реке на Воронеже. И услышала благоверная княгиня Евпраксия-царевна про убиение господина своего блаженного князя Федора Юрьевича, и тотчас ринулась с превысокого дворца своего и с сыном своим с князем Иваном Федоровичем, и убилась до смерти. И принесли тело блаженного князя Федора Юрьевича в область его к великому чудотворцу Николе Корсунскому, и положили его, и его благоверную княгиню Евпраксию-царевну, и сына их Ивана Федоровича в едином месте, и поставили над ними кресты каменные. И зовется с тех пор великий чудотворец Николой Заразским по той причине, что благоверная княгиня Евпраксия с сыном князем Иваном сама себя «заразила» < — расшиблась до смерти>.

КОММЕНТАРИЙ

«Сказание о перенесении образа Николы Чудотворца из Корсуня в Рязань» в 1225 г. и «Повесть о разорении Рязани Батыем» в 1237 г. в древнейших из сохранившихся рукописях (относящихся ко второй трети XVI в.) читаются в составе цикла повестей о Николе Заразском, образованном, кроме них, «Коломенским чудом» (события которого относятся к 1521 и 1531 гг.) и «Родом поповским» (доведенным до 1615 г., в некоторых списках — до 1561 г.).

Но если Повесть, впервые опубликованная И. П. Сахаровым по тексту поздней (XVI в.) редакции в 1841 г., была включена во все общие курсы истории древнерусской литературы, учебники и учебные пособия, то тексты других частей цикла (и текст самой Повести по древнейшим спискам) были впервые опубликованы Д. С. Лихачевым, которым были выявлены 34 списка XVI—XVIII вв., выделены редакции памятника, дана их классификация и определены особенности каждой из них. Опубликовав в 1947 г. последнюю, неоконченную работу В. Л. Комаровича о цикле повестей о Николе Заразском, в которой основой цикла названо Сказание, а Повесть его распространением, Д. С. Лихачев в своем исследовании отметил «разнотипность, разновременность и неравноценность» составляющих цикл произведений. Он писал, что воинская повесть относится к лучшим после «Слова о полку Игореве» произведениям древнерусской литературы, другие же части цикла «достаточно трафаретны», причем Повесть «не могла быть создана при церкви Николы ее служителями, она только была включена в Заразский цикл» (см.: Лихачев Д. С. Повести о Николе Заразском.— ТОДРЛ, т. 7, М.—Л., с. 258). Д. С. Лихачев дал обоснование маршрута Евстафия с иконой (в Рязань «идти через Половецкие степи было уже опасно: ...все пришло в движение после Калкской битвы. Поэтому Евстафий плывет из Крыма, также в 1223 г. захваченного монголо-татарами, вокруг Европы из моря Понтийского (Черного, или Русского) в Варяжское (Балтийское)»). Окончательное оформление цикла повестей о Николе Заразском, как явствует из работ Д. С. Лихачева, относится к 1530-м гг. А. Поппэ, исследовав происхождение культа Николы Корсунского, доказал позднее его происхождение, появление которого связал с той же датой — 1530-ми гг. К этому же времени исследователь отнес и сложение Сказания. Очевидно, что все произведения цикла (за исключением «Повести о разорении Рязани Батыем») связаны темой чудес Николы и его иконы, имеют ряд повторяющихся мотивов: слепота Владимира Святославича перед крещением — слепота Евстафия как наказание за ослушание Николы; явление Николы Евстафию — явление князю Федору («Сказание«); исцеление Евстафия — исцеление жены Евстафия («Сказание») — исцеление Сазона — исцеление глухонемого Климента («Коломенское чудо»); чудесное перенесение иконы к «старому престолу» в Заразск является своего рода редукцией сюжета долгого шествия иконы из Корсуня. Главной темой произведений являются чудеса Николы и его иконы, оформленные в жанре «чуда». И только Повесть, ориентированная на традиции воинского повествования, не содержит чудес святыни.

Текст сказания о перенесении Николина образа из Корсуня в Рязань представляет собою 4 эпизода, различных по стилю и слабо связанных сюжетно. Первый из них —сообщение о Калкской битве 1223 г. Во втором эпизоде еще раз повторяется известие о «приходе» святыни в «пределы рязаньския», но главное место отведено рассказу о крещении в Корсуне Владимира Святославича. Фрагмент этот в целом ничем не связан с темой иконы Николы, кроме того, что «стоял чудотворный образ во граде Корсуни посреди града, близ церкви», где крестился Владимир. Третий — наиболее яркий — фрагмент повествует о явлении Николы Евстафию и пути священника с женою и сыном на Русь. Этот фрагмент содержит предсказание о том, что Федор сподобится мученического венца вместе с женой и сыном. Необходимо отметить, что смерть Федора как гибель мученика за веру была осознана с конца XVI в. Более того, краткий рассказ о приходе Батыя, убийстве им рязанского князя и о самоубийстве княгини с младенцем Иваном — четвертый эпизод Сказания — дублирует сообщение Повести, и дублировка эта появилась именно потому, что в цикл о Заразской святыне в 1530-х гг. оказалась включена «Повесть о разорении Рязани Батыем», существовавшая до этого в качестве самостоятельного произведения, которое и послужило первоначальным источником краткого сообщения о судьбе Федора, Евпраксии и Ивана. Достаточно длительная литературная судьба Повести подтверждается и тем фактом, что ко второй трети XVI в. уже существовали три различные редакции текста (в трех древнейших списках памятника зафиксирован текст трех разных редакций). Таким образом, существует целый ряд проблем: о соотношении между собой трех старших редакций Повести и о степени близости их первоначальному тексту; о художественной организации Повести; о времени ее создания.

Точнее всего история разгрома Рязани изложена в Новгородской первой летописи, куда она попала, как было доказано Д. С. Лихачевым, из недошедшей до нас Рязанской летописи. Но в Повести исторический факт взятия столицы Рязанского княжества стал основой литературного произведения, подчиненного четкому идейно-художественному замыслу автора (как и поход Игоря Святославича на половцев в 1185 г. в «Слове о полку Игореве»). Нашествие монголо-татар воспринималось современниками как конец света, как «великая конечная погибель» (ср. «Повесть о битве на Калке», «Слово о погибели Русской земли», «Слова» Серапиона Владимирского). В Повести, созданной, по наблюдению Н. С. Демковой, на основе структуры «летописной повести» (изложение обстоятельств смерти князя, плач по нему, погребение, похвала умершему), описавшей гибель Рязани и рода рязанских князей, включившей плач по ним, рассказ о погребении и Похвалу роду рязанских князей (начинающуюся со слов «Сии бо государи...»), главной идее — идее «великой конечной погибели» подчинен исторический материал. Действия рязанских князей в Повести изображены соответствующими идеальному представлению автора о том, как должно сражаться за Русь. Если в летописях сообщается, что князья бились в осаде, то в тексте памятника рассказано о том, что они как равные выступили навстречу «велицей силе» Батыя, что подтверждает наблюдение Д. С. Лихачева о том, что «русское понятие о храбрости — это удаль..., это храбрость, умноженная на простор для выявления этой храбрости. Нельзя быть удалым, храбро отсиживаясь в укрепленном месте» (Лихачев Д. С. Заметки о русском. М., 1981, с. 9). Описание битвы рязанцев словно раскрывает слова Похвалы «паче меры храбры».

В Повести монголо-татары стали победителями не потому, что победили рязанцев, а потому, что их противников не осталось в живых. Федор Юрьевич, посланный к Батыю с дарами, был убит, отказав царю в праве победителя. Гибель Евпраксии с сыном — не только рассказ о супружеской любви, но и подтверждение этого отказа. Невозможность оставаться в живых побежденным подвигла Евпатия с дружиной в 1700 человек напасть на станы Батыя. Темой, соединившей воедино все эпизоды Повести, является тема смерти. В рефрене «вси равно умроша и едину чашу смертную пиша. Ни един от них возратися вспять, но вси вкупе мертви лежаша», который читается в Повести трижды (после описания гибели князей с дружиной; после гибели Рязани; в авторском плаче над погибшими дружинами), главным является образ «единой смертной чаши» для всех: князей, священников, народа. С этим связана основная эмоциональная тональность произведения: появление в тексте плачей. Их 7: над телом Федора плакал Апоница; об убитом Федоре плакал «весь град на мног час»; «в горести души своея» над Рязанской землей, а потом и Рязанью плакал Евпатий Коловрат; над пепелищем и убитыми братьями плакал Ингварь Ингоревич; можно говорить и об авторском плаче в Повести.

Публицистичность звучания, эмоциональность плачей, общность художественных приемов и, наконец, основная идея сближают Повесть с литературой 1270-х гт. Допущенные исторические неточности могут быть объяснены не эпической отдаленностъю, а художественными задачами автора (так, например, гибель Олега Красного — по Повести, — первого русского князя, погибшего за веру — окружает ореолом святости всех рязанских князей) или публицистическими целями (возможно, борьба за Муром и Коломну с Московским княжеством сделала необходимым для автора присутствие в братском войске князей Давыда Муромского и Глеба Коломенского).

Повесть оказала влияние на многие памятники древнерусской литературы («Задонщину», «Сказание о Мамаевом побоище», «Повесть о взятии Царьграда турками» Нестора-Искандера, «Повесть о нашествии Тохтамыша» и др.).

Тексты «Сказания о перенесении образа Николы Чудотворца из Корсуня в Рязань» и «Повести о разорении Рязани Батыем» печатаются по рукописи РГБ, Волоколамское собр., вт. треть XVI в., лл. 229—258 об.

ПОВЕСТЬ О РАЗОРЕНИИ РЯЗАНИ БАТЫЕМ

Подготовка текста, перевод и комментарии И. А. Лобаковой

ОРИГИНАЛ

Въ лето 6745, въ фторое на десять лето по принесении чюдотворнаго образа ис Корсуня, прииде безбожный царь Батый на Русскую землю со множеством вой татарскыми и ста на реце на Воронеже^[195] близ Резанскиа земли. И присла на Резань^[196] к великому князю Юрью Ингоревичю Резанскому^[197] послы безделны, просяща десятины въ всем: во князех, и во всяких людех, и во всем.

И услыша великий князь Юрьи Ингоревич Резанский приход безбожнаго царя Батыа, и воскоре посла в град Владимер к благоверному и великому князю Георгию Всеволодовичю Владимерскому,^[198] прося помощи у него на безбожнаго царя Батыа, или бы сам пошел. Князь великий Георгий Всеволодович Владимръской сам не пошел и на помощь не послал, хотя о собе сам сотворити брань з Батыем.

И услыша великий князь Юрьи Ингоревич Резанский, что несть ему помощи от великаго князя Георьгия Всеволодовича Владимерьскаго, и вскоре посла по братью свою: по князя Давыда Ингоревича Муромского,^[199] и по князя Глеба Ингоревича Коломенского,^{title="">[200]} и по князя Олга Краснаго,^[201] и по Всеволода Проньского,^[202] и по прочии князи. И начаша совещевати, яко нечестиваго подобает утоляти дары.^[203]

И посла сына своего князя Федора Юрьевича Резаньскаго к безбожному царю Батыю з дары и молении великиими, чтобы не воевал Резанския земли. Князь Федоръ Юрьевич прииде на реку на Воронеже к царю Батыю, и принесе ему дары и моли царя, чтобы не воевал Резанския земли. Безбожный царь Батый, льстив бо и немилосердъ, приа дары и охапися лестию не воевати Резанския земли. И яряся хваляся воевати Русскую землю.

И нача просити у рязаньских князей тщери или сестры собе на ложе.^[204] И некий от велмож резанских завистию насочи безбожному царю Батыю на князя Федора Юрьевича Резанскаго, яко имеет у собе княгиню от царьска рода, и лепотою-телом красна бе зело. Царь Батый, лукав есть и немилостивъ в неверии своем, пореваем в похоти плоти своея, и рече князю Федору Юрьевичю: «Дай мне, княже, ведети жены твоей красоту!» Благоверный князь Федор Юрьевич Резанской и посмеяся, и рече царю: «Не полезно бо есть нам, христианом, тобе, нечестивому царю, водити жены своя на блуд,— аще нас приодолееши, то и женами нашими владети начнеши».

Безбожный царь Батый возярися и огорчися и повеле вскоре убити благовернаго князя Федора Юрьевича, а тело его повеле поврещи зверем и птицам на разтерзание; инех князей, нарочитых людей воиньских побилъ.

И единъ от пестун князя Федора Юрьевича укрыся, именем Апоница,^[205] зря на блаженное тело честнаго своего господина и видя его никим брегома, горько плачющися, и взя возлюбленаго своего государя, и тайно сохрани его.

И ускори к благоверной княгине Еупраксее, и сказа ей, яко нечестивый царь Батый убий благовернаго князя Федора Юрьевича. Благоверная княгиня Еупраксеа стояше в превысоком храме своемъ и держа любезное чадо свое князя Ивана Федоровича. И услыша таковыа смертоносныа глаголы и горести исполнены, и абие ринуся из превысокаго храма своего с сыном своим со князем Иваномъ на среду земли и заразися до смерти.

И услыша великий князь Юрьи Ингоревич убиение возлюбленаго сына своего князя Федора, инех князей, нарочитых людей много побито от безбожнаго царя, и нача плакатися, и с великою княгинею,^[206] и со прочими княгинеми, и з братею. И плакашеся весь град на многъ час, и едва отдохнув от великаго того плача и рыданиа.

И начаша совокупляти воинство свое и учредиша полки. Князь великий Юри Ингоревич, видя братию свою, и боляр своих, и воевод храбры и мужествены ездяше, и возде руце на небо со слезами и рече: «Изми нас от враг наших, Боже, и от востающих на ны избави нас,^[207] и покрый нас от сонма лукавнующих^[208] и от множества творящих безаконие.^[209] Буди путь их тма и ползок^[210]».

И рече братьи своей: «О господия и братиа моа! Аще от руки Господня благая прияхом, то злая ли не потерпим?^[211] Лутче нам смертию живота купити, нежели в поганой воли быти. Се бо я, брат ваш, напред вас изопью чашу смертную за святыа Божиа церкви, и за веру христьянскую, и за отчину отца нашего, великаго князя Ингоря Святославича!»^[212]

И поидоша в церковь — в пресвятыа владычииы Богородици честнаго ея Успениа.^[213] И плакася много пред образом пречистыа Богородицы, и великому чюдотворцу Николе, и сродником своим Борису и Глебу. И дав последнее целование великой княгини Агрепене Ростиславне, и прием благословение от епископа^[214] и отъ всего священнаго собора.

И поидоша против нечестиваго царя Батыя и сретоша его близ предел резанских. И нападоша на нь и начаша битися крепко и мужественно. И бысть сеча зла и ужасна, мнози бо силнии полки падоша Батыеви. Царь Батый и видяше, что господство резанское крепко и мужественно бъяшеся, и возбояся. Да противу гневу Божию хто постоит? А Батыеве бо силе велице и тяжце: един бьяшеся с тысящею, а два — со тмою.^[215] Видя князь великий убиение брата своего князя Давыда Ингоревича и воскричаша: «О братие моя милая! Князь Давыдъ, брат наш, наперед нас чашу испил, а мы ли сея чаши не пьем?!» Преседоша с коня на кони, и начаша битися прилежно, многиа сильныя полкы Батыевы проеждяя, а храбро и мужествено бьяшеся, яко всем полкомъ татарьскым подивитися крепости и мужеству резанскому господству. И едва одолеша их силныя полкы татарскыа.

Ту убиен бысть благоверный князь велики Георгий Ингоревич, брат его князь Давыд Ингоревич Муромской, брат его князь Глеб Ингоревич Коломенской, брат их Всеволод Проньской, и многая князи месныа, и воеводы крепкыа, и воинство — удалцы и резвецы резанския. Вси равно умроша и едину чашу смертную пиша. Ни един от них возратися вспять, вси вкупе мертвии лежаша. Сиа бо наведе Богъ грех ради наших.

А князя Олга Ингоревича яша еле жива суща.

Царь же, видя свои полкы мнозии падоша, и нача велми скръбети и ужасатися, видя своея силы татарскыя множество побьеных. И начаша воевати Резанскую землю, и веля бити, и сечи, и жещи без милости. И град Прънеск,^[216] и град Бел,^[217] и Ижеславець^[218] розари до основаниа, и все люди побиша без милости. И течаше кровь христьянская, яко река силная, грех ради нашихъ.

Царь Батый и видя князя Олга Ингоревича велми красна и храбра и изнемогающи от великых ран, и хотя его изврачевати от великых ран и на свою прелесть возвратити. Князь Олег Ингоревич укори царя Батыа, и нарек его безбожна и врага христьянска. Окаяный Батый и дохну огнем от мирскаго сердца своего, и въскоре повеле Олга ножи на части раздробити. Сий бо есть вторый страстоположник Стефан,^[219] приа венець своего страданиа от всемилостиваго Бога и испи чашу смертную своею братею ровно.

Царь Батый окояный нача воевати Резанскую землю, и поидоша ко граду к Резани. И обьступиша град, и начаша битися неотступно пять дней. Батыево бо войско применишася, а гражане непремено бьяшеся. И многих гражан побиша, а инех уазвиша, а инии от великих трудов изнемогша.

А в шестый день рано приидоша погании ко граду, овии с огни, а ини с пороки, а инеи со тмочислеными лествицами. И взяша град Резань месяца декабря 21 день. И приидоша в церковь собръную пресвятыа Богородици, и великую княгиню Агрепену, матерь великаго князя, и с снохами, и с прочими княгинеми мечи исекоша, а епископа и священическый чин огню предаша — во святей церкве пожегоша; а инеи мнози от оружиа падоша. А во граде многих людей и с жены, и с дети мечи исекоша, и иных в реце потопиша. И ереи, черноризца до останка исекоша. И весь град пожгоша, и все узорочие нарочитое, богатство резанское и сродник их киевское и черъниговское^[220] поимаша. А храмы Божиа разориша, и во святых олтарех много крови пролиаша.

И не оста во граде ни един живых, вси равно умроша и едину чашу смертную пиша. Несть бо ту ни стонюща, ни плачюща: и ни отцу и матери о чадех, или чадом о отци и матери, ни брату о брате, ни ближнему роду, но вси вкупе мертви лежаща. И сиа вся наиде грех ради наших!

Безбожный царь Батый и видя велие пролитие крови христианскиа, и возярися зело и огорчися. И поиде на град Суздаль и Владимер^[221] и желая Рускую землю попленити, и веру христианскую искоренити, и церкви Божии до основаниа разорити.

И некий от велмож резанских имянем Еупатий Коловрат^[222] в то время был в Чернигове со князем Ингварем Ингоревичем.^[223] И услыша приход зловернаго царя Батыа, и иде из Чернигова с малою дружиною, и гнаша скоро. И приеха в землю Резаньскую, и виде ея опустевшую: грады разорены, церкви пожены, люди побьены.

И пригна во град Резань, и виде град разоренъ, государи побиты, и множества народа лежаща: ови побьены и посечены, а ины позжены, ины в реце истоплены. Еупатий воскрича в горести душа своея и разпалаяся въ сердцы своем. И собра мало дружины тысящу семсот человек, которых Богъ соблюде — быша вне града.

И погнаша во след безбожнаго царя, и едва угнаша его в земли Суздалстей. И внезапу нападоша на станы Батыевы, и начаша сечи без милости, и сметоша яко все полкы татарскыа. Татарове же сташа яко пианы или неистовы. Еупатию тако их бьяше нещадно, яко и мечи притупишася, и емля татарскыа мечи и сечаша их. Татарове мняша, яко мертви восташа! Еупатий силныа полкы татарьскыа проеждяя, бьяше их нещадно. И ездя полком татарскым храбро и мужественно, яко и самому царю возбоятися.

И едва поимаша от полку Еупатива пять человекъ воиньскых, изнемогших от великых ран. И приведоша их къ царю Батыю. Царь Батый нача вопрошати: «Коеа веры еста вы и коеа земля? И что мне много зла творите?» Они же реша: «Веры христианскыя есве, раби великаго князя Юрья Ингоревича Резанскаго, а от полку Еупатиева Коловрата. Посланы от князя Ингваря Ингоревича Резанскаго тебя, силна царя, почтити, и честна проводити, и честь тобе воздати. Да не подиви, царю, не успевати наливати чаш на великую силу — рать татарьскую». Царь же подивися ответу их мудрому.

И посла шурича своего Хостоврула^[224] на Еупатиа, а с ним силныа полкы татарскыа. Хостоврулъ же похвалися пред царем, хотя Еупатия жива пред царя привести. И ступишася силныа полкы татарскыа, хотя Еупатиа жива яти. Хостоврул же сьехася сь Еупатием. Еупатей же, исполин силою, и разсече Хостоврула на полы до седла. И начаша сечи силу татарскую, и многих тут нарочитых багатырей Батыевых побил, ових на полы пресекоша, а иных до седла краяше.

Татарове возбояшеся, видя Еупатия крепка исполина. И навадиша на него множество пороков, и нача бити по нем ис тмочисленых пороков, и едва убиша его. И принесоша тело его пред царя Батыа. Царь Батый и посла по мурзы, и по князи, и по санчакбеи,^[225] и начаша дивитися храбрости, и крепости, и мужеству резанскому господству. Они же рекоша царю: «Мы со многими цари, во многих землях, на многихъ бранех бывали, а таких удалцов и резвецов не видали, ни отцы наши възвестиша нам. Сии бо люди крылатыи и не имеюще смерти. Тако крепко и мужественно ездя, бьяшеся един с тысящею, а два — с тмою. Ни един от них может сьехати жив с побоища!»

Царь Батый и зря на тело Еупатиево и рече: «О Коловрате Еупатие! Гораздо еси меня подщивал малою своею дружиною! Да многих богатырей сильной орды побил еси, и многие полкы падоша. Аще бы у меня такий служил, держал бых его против сердца своего». И даша тело Еупатево его дружине останочной, которые поиманы на побоище. И веля их царь Батый отпустити, ничем вредити.

Князь Ингварь Ингоревич в то время был в Чернигове у брата своего, князя Михаила Всеволодовича Черниговского,^[226] Богъмъ соблюден от злаго того отметника, врага христьянскаго. И прииде из Чернигова в землю Резанскую, во свою отчину, и видя ея пусту, и услыша, что братья его все побиены от нечестиваго законопреступника царя Батыа.

И прииде во град Резань, и видя град разорен, а матерь свою, и снохи своа, и сродник своих, и множество много мертвых лежаща, и град разоренъ, церкви позжены, и все узорочье в казне черниговской и резанской взято. Видя князь Ингварь Ингоревич великую конечную погибель грех ради наших и жалостно воскричаша, яко труба, рати глас подавающе, яко сладкий орган вещаюши, и от великаго кричаниа и вопля страшнаго лежаща на земли, яко мертв. И едва отлеяше его, и носяша по ветру. И едва отдохну душа его в нем.

Кто бо не возплачетца толикиа погибели, или хто не возрыдает о селице народе людей православных, или хто не пожалит толико побито великих государей, или хто не постонет таковаго пленения?!

Князь Ингварь Ингоревич, разбирая трупиа мертвых, и наиде тело матери своей великия княгини Агрепены Ростиславны, и позна снохи своя. И призва попы из веси, которых Богъ соблюде, и погребе матерь свою, и снохи своа плачем великым во псалмов и песней место: кричаше велми и рыдаше. И похраняше прочиа трупиа мертвых, и очисти град, и освяти. И собрашася мало людей, и даша имъ мало утешениа. И плачася безпрестано, поминая матерь свою, и братью свою, и род свой, и все узорочье резанское — вскоре погибе. Сиа бо вся наиде грех ради наших.

Сий бо град Резань и земля Резанская! Изменися доброта ея, и отиде слава ея, и не бе в ней ничто благо видети^[227] — токмо дым и пепел. А церкви все погореша, а великая церковь внутрь погоре и почернеша. Не един бо сий град плененъ бысть, но и инии мнози. Не бе бо во граде пениа, ни звона: в радости место всегда плач творяще.

Князь Ингварь Ингоревич поиде и где побьени быша братьа его отъ нечестиваго царя Батыа: великий князь Юрьи Ингорович Резанской, брат его князь Давыдъ Ингоревич, брат его Всеволод Ингоревичь и многиа князи месныа, и бояре, и воеводы, и все воинство — и удалцы и резвецы, узорочие резанское.^[228] Лежаша на земли пусте, на траве ковыле, снегом и ледом померзоша, никим брегома. От зверей телеса их снедаема, и от множества птиц разъстерзаемо. Все бо лежаша, купно умроша, едину чашу пиша смертную.

И видя князь Ингварь Ингоревич велия трупиа мертвых лежаша, и воскрича горько велием гласом, яко труба распалаяся, и в перьси свои рукама биюще, и ударяшеся о земля. Слезы же его от очию, яко поток, течаше. И жалосно вещающи: «О милая моа братья и господие! Како успе, животе мои драгии? Меня единаго оставиша в толице погибели! Про что аз преже вас не умрох? И камо заидесте очию маею? И где отошли есте, сокровища живота моего? Про что не промолвите ко мне, брату вашему, цветы прекрасныи, винограде мои несозрелыи? Уже не подасте сладости души моей! Чему, господине, не зрите ко мне, брату вашему, не промолвите со мною? Ужели забыли есте мене, брата своего, от единаго отца роженаго и единые утробы честнаго плода матери нашей — великие княгини Агрепены Ростиславне, и единым сосцем воздоеных многоплоднаго винограда? И кому приказали есте меня, брата своего? Солнце мое драгое, рано заходящее! Месяци красныи, скоро изгибли есте! Звезды возточныа, почто рано зашли есте? Лежите на земли пусте, никим брегома, чьти-славы ни от кого приемлемо! Изменися бо слава ваша! Где господство ваше? Многим землям государи были есте, а ныне лежите на земли пусте, зрак лица вашего изменися во истлении. О милая моя братиа и дружина ласкова! Уже не повеселюсь с вами! Свете мои драгие, чему помрачилися есте? Не много порадовахся с вами! Аще услышит Богь молитву вашу, то помолитеся о мне, о брате вашем, да вкупе умру с вами! Уже бо за веселием плач и слезы приидоша ми, а за утеху и радость сетование и скръбь яви ми ся. Почто аз не преже вас умрох, да бых не видел смерти вашея, а своея погибели? Не слышите ли бедных моих словес жалостно вещающа? О земля, о земля! О дубравы! Поплачите со мною! Како нареку день той, или како возпишу его — в он же погибе толико господарей и многие узорочье резанское храбрых удалцев. Ни един от нихъ возвратися вспять, но вси равно умроша, едину чашу смертную пиша. Се бо в горести души моея язык мой связается, уста загражаются, зрак опусмевает, крепость изнемогает!»

Бысть убо тогда многи туги и скорби, и слез и воздыханиа, и страха и трепета от всех злых, находящих на ны.

Великий князь Ингварь Ингоревич возде руце на небо, со слезами возва, глаголаше: «Господи Боже мой! На тя уповах, спаси мя, и от всех гонящих — избави мя!^[229] Пречиста владычице Богородице Христа, Бога нашего! Не остави меня во время печали моея! Великие страстотерпы и сродники наши Борис и Глебъ! Буди мне помощники, грешному, во бранех! О, братие моа и господие! Помогайте мне во святых своих молитвах на супостаты наши — на агаряне и внуци измаительска рода!»

Князь Ингварь Ингоревич начаша разбирати трупие мертвых, и взя тело братьи своей: и великаго князя Георгия Ингоревича, князя Давыда Иньгоревичя Муромского, и князя Глеба Ингоревича Коломенского, и инех князей месных — своих сродниковъ, и многих бояръ и воевод, и ближних-знаемых, принесе их во град Резань и похраняше их честно. А инех тут на месте на пусте собираше и, надгробное пеша, похраняше.

Князь Ингварь Ингоревича и поиде ко граду Проньску, и собра раздробленыи уды брата своего — благовернаго и христолюбиваго князя Ольга Ингоревича, и несоша его во град Резань, а честную его главу сам князь велики Ингварь Иньгоревич и до града понеси, и целова ю любезно. Положиша его с великим князем Юрьем Ингоревичем во единой раце.^[230] А братью свою — князя Давыда Ингоревича да князя Глеба Иньгоревича, положиша у него близ гроба во единой раце.

Поиде же князь Ингварь Ингоревичь на реку на Воронеж, иде убьен бысть князь Федор Юрьевич Резанский. И взя честное тело его, и плакася над ним на долгъ час, и принесе во область его — к великому чюдотворцу Николе Корсунскому. И его благоверъную княгиню Еупраксею, и сына их князя Ивана Федоровича Посника похраниша в во едином месте. И поставиша над ними кресты камены. И от сея вины да зовется великий чюдотворець Николае Заразский, яко благоверная княгиня Еупраксеа и с сыном своим князем Иваном сама себе зарази.

Сии бо государи рода Владимера Святославича, сродника Борису и Глебу, внучата великаго князя Святослава Олговича Черниговьского.^[231] Бяше родом христолюбивыи, братолюбивыи, лицем красны, очима светлы, взором грозны, паче меры храбры, сердцем легкы, к бояром ласковы, к приеждим приветливы, к церквам прилежны, на пированье тщивы, до осподарьских потех охочи, ратному делу вельми искусны, к братье своей и ко их посолником величавы.

Мужествен умъ имеяше, в правде-истине пребываста, чистоту душевную и телесную без порока соблюдаста. Святого корени отрасли и Богом насажденаго сада цветы прекрасныи, воспитани быша въ благочестии со всяцем наказании духовнем. От самых пеленъ Бога возлюбили, о церквах Божиих вельми печашеся. Пустошных бесед не творяще, срамных человекъ отвращашеся, а со благыми всегда беседоваша, Божественых писаниих всегда во умилении послушаше.

Ратным во бранех страшениа ивляшеся, многия враги, востающи на них, побежаша, и во всех странах славна имя имуща. Ко греческим царем велику любовь имуща и дары у нихъ многи взимаша.

А по браце целомудрено живяста, смотряющи своего спасениа. В чистой совести, и крепости, и разума придерьжа земное царство и к небесному приближаяся. Плоти угодие не творяще, соблюдающи тело свое по браце греху непричасна. Государьский сан держа, а посту и молитве прилежаста и кресты на раме своем носяща. И честь и славу от всего мира приимаста. А святыа дни святого поста честно храняста, а по вся святыа посты причащастася святых пречистых бесмертных таин.

И многи труды и победы по правой вере показаста. А с погаными половцы^[232] часто бьяшася за святыа церкви и православную веру. А отчину свою от супостатъ велми без лености храняща. А милостину неоскудно даяша, и ласкою своею многих от неверных царей, детей их и братью к собе приимаста, и на веру истиную обращаста.^[233]

Благоверный во святом крещении Козма сяде на столе отца своего великаго князя Ингоря Святославича. И обнови землю Резаньскую, и церкви постави, и монастыри согради, и пришельцы утеши, и люди собра. И бысть радость христианом: их же избави Богъ рукою своею крепкою от безбожнаго царя Батыя.

А кир Михайло Всеволодовича Пронского^[234] посади на отца своего отчине.

ПЕРЕВОД

В 6745 (1237) году, через двенадцать лет по принесении из Корсуня чудотворного образа, пришел безбожный царь Батый на Русскую землю со множеством воинов татарских и стал станом на реке на Воронеже, близ Рязанской земли. И прислал в Рязань к великому князю Юрию Ингоревичу Рязанскому послов без пользы для дела, прося десятины во всем: в князьях, и в людях всех сословий, и во всем.

И услышал великий князь Юрий Ингоревич Рязанский о приходе безбожного царя Батыя, и быстро послал в город Владимир к благоверному великому князю Георгию Всеволодовичу Владимирскому, прося у него либо помощи воинами против безбожного царя Батыя, либо чтобы он сам войска привел. Князь же великий Георгий Всеволодович Владимирский и сам войско не повел, и на помощь воинов не послал, желая сам, в одиночку, сразиться с Батыем.

И узнал великий князь Юрий Ингоревич Рязанский, что нет помощи от великого князя Георгия Всеволодовича Владимирского, и быстро послал за своими братьями: за князем Давыдом Ингоревичем Муромским, и за князем Глебом Ингоревичем Коломенским, и за Олегом Красным, и за Всеволодом Пронским и за другими князьями. И начали советоваться, и решили, что нечестивого надлежит утолить дарами.

И послал <князь Юрий> сына своего князя Федора Юрьевича Рязанского к безбожному царю Батыю с дарами и великими мольбами не воевать Рязанской земли. Князь Федор Юрьевич пришел на реку Воронеж к царю Батыю и принес ему дары и молил царя, чтобы не воевал он Рязанской земли. Безбожный царь Батый, будучи лжив и немилосерд, принял дары и неискренне обещал не ходить войною на Рязанскую землю. И грозился-хвалился воевать землю Русскую.

И начал просить у рязанских князей дочери или сестры себе на ложе. И кто-то из рязанских вельмож из зависти нашептал безбожному царю Батыю, что князь Федор Юрьевич Рязанский имеет княгиню царского рода, прекрасную собой. Царь Батый, лукавый и немилостивый по своему язычеству, обуреваем плотской страстью, сказал князю Федору Юрьевичу: «Дай мне, князь, познать красоту твоей жены!» Благоверный князь Федор Юрьевич Рязанский засмеялся и сказал царю: «Не годится нам, христианам, приводить тебе, нечестивому царю, своих женщин на блуд,— когда нас одолеешь, тогда и будешь властен над нашими женщинами».

Безбожный царь Батый разъярился и оскорбился и сразу же приказал убить благоверного князя Федора Юрьевича, а тело его повелел бросить зверям и птицам на растерзание, и иных князей и посольских воинов убил.

И уберегся один из дядек князя Федора Юрьевича по имени Апоница, и глядя на блаженное тело, почестей достойного своего господина, и видя его брошенным, горько плакал, и взял любимого своего государя и похоронил тайно.

И поспешил к благоверной княгине Евпраксии и рассказал ей, как нечестивый царь Батый убил благоверного князя Федора Юрьевича. Благоверная княгиня Евпраксия <тогда> стояла в превысоком тереме своем и держала <на руках> любимое дитя свое князя Ивана Федоровича. И услышав столь смертоносные, полные горя слова, кинулась тут из превысокого своего терема с сыном своим князем Иваном на землю и разбилась насмерть.

И услышал великий князь Юрий Ингоревич об убийстве любимого сына своего князя Федора, других князей, людей посольских многих, убитых по приказу безбожного царя, и начал плакать, и с великою княгинею, и с прочими княгинями, и с братьями. И плакал весь город долго, и едва в себя пришли от великого того плача и рыдания.

И начал собирать войско и расставлять полки. Князь великий Юрий Ингоревич, видя братьев своих, и бояр, и воевод, храбро и мужественно гарцующих <верхом>, воздел руки к небу и со слезами сказал: «Огради нас от врагов наших, Боже, и от восстающих на нас избави нас, и спаси нас от сонма лукавствующих и от множества творящих беззаконие. Да будет путь их темен и скользок!»

И сказал своим братьям: «О господа мои и братья! Если мы от руки Господней приняли доброе, то не стерпим ли и злое? Лучше нам смертью вечной жизни достигнуть, чем быть во власти язычников. И я, брат ваш, прежде вас изопью чашу смертную за святые Божий церкви, и за веру христианскую, и за отчину предка нашего Игоря Святославича!»

И пошел в церковь — в церковь славного Успения пресвятой владычицы Богородицы. И плакал много и молился пред образом пречистой Богородицы, и великого чудотворца Николы, и сродников своих Бориса и Глеба. И совершил обряд прощания с великой княгиней Агриппиной Ростиславовной и принял благословение от епископа и от всего священного собора.

И вышел против нечестивого царя Батыя и встретил его близ границ рязанских. И напал на Батыя, и начали биться с упорством и мужеством. И была сеча жестока и ужасна, и многие воины сильных Батыевых полков пали. И увидел царь Батый, что воинство рязанское беззаветно и мужественно сражается, и испугался. Да против гнева Божия кто устоит? А у Батыя войск великое множество: один <рязанец> бьется с тысячей, а два — со тьмою. Увидел князь великий гибель <в бою> брата своего Давыда Ингоревича и воскликнул: «О братия моя милая! Князь Давыд, брат наш, раньше нас чашу смертную испил, а мы ли этой чаши не пьем?!» Поменяли коней и начали биться усердно, со многими сильными полками Батыевыми воюя, храбро и мужественно сражаясь, так что все войска татарские подивились твердости и мужеству рязанского воинства. И едва одолели их сильные полки татарские.

Здесь убит был благоверный князь великий Георгий Ингоревич, брат его князь Давыд Ингоревич Муромский, брат его князь Глеб Ингоревич Коломенский, брат их Всеволод Пронский и многие рязанские князья и мужественные воеводы, и воинство — удальцы и резвецы рязанские. Все заодно погибли, и одну на всех чашу смертную испили. Ни один из них не вернулся назад, но все вместе мертвыми полегли. И все это Бог наслал за грехи наши.

А князя Олега Ингоревича захватили едва живого.

Царь же, видя гибель многих своих полков и из числа богатырей татарских много убитых, начал сильно скорбеть и ужасаться. И начал воевать Рязанскую землю, повелев бить, и сечь, и жечь без милости. И город Пронск, и город Бел, и Ижеславец разорил до основания и всех людей убил без милости. И текла кровь христианская, как река полноводная, из-за грехов наших.

Царь Батый, увидав князя Олега Ингоревича, столь прекрасного и храброго, изнемогающего от тяжких ран, захотел его излечить от тех ран и к вере своей склонить. Князь же Олег Ингоревич укорил царя Батыя и назвал его безбожным и врагом христиан. Окаянный же Батый и дохнул огнем мерзкого сердца своего и повелел, чтобы Олега рассекли ножами на части. Этот Олег — второй первомученик Стефан, принял венец своего страдания от всемилостивого Бога и испил чашу смертную со своими братьями наравне.

Царь Батый окаянный стал воевать Рязанскую землю и пошел к городу Рязани. И обступили город, и начали биться пять дней не отступая. Воины Батыева войска переменялись и отдыхали, а горожане бились бессменно. И многих горожан убили, а других ранили, а иные от долгой битвы обессилели.

А в шестой день рано утром пришли язычники к городу, одни — с факелами, а иные — со стенобитными орудиями, а иные — со множеством лестниц. И взяли город Рязань в декабре месяце в 21 день. И пришли в соборную церковь Успения пресвятой Богородицы, и великую княгиню Агриппину — мать великого князя, и со снохами, и с прочими княгинями изрубили мечами, а епископа и священнослужителей предали огню — в святой церкви сожгли; и иные многие пали от оружия, и в городе многих людей и с женами, и с детьми мечами изрубили, иных — в реке утопили. И иереев, монахов — до последнего изрубили. И весь город сожгли, и все сокровища прославленного златокузнечного мастерства, и богатства рязанских государей и сродников их черниговских и киевских захватили. И храмы Божий разорили и в святых алтарях много крови пролили.

И не осталось во граде ни одного живого, все заодно погибли и одну на всех чашу смертную испили. Не осталось там ни стонущего, ни плачущего: ни отца и матери по детям, ни ребенка по отцу и по матери, ни брата по брату, ни по родным, но все вместе мертвыми лежали. И все это случилось за грехи наши!

Безбожный царь Батый, увидав великое кровопролитие христианское, еще больше разъярился и ожесточился. И пошел на города Суздаль и Владимир, желая Русскую землю пленить, и веру христианскую искоренить, и церкви Божий до основания разорить.

И один из вельмож рязанских по имени Евпатий Коловрат был в то время в Чернигове вместе с князем Ингварем Ингоревичем. И услышал он о нашествии верного злу царя Батыя, и уехал из Чернигова с малою дружиною, и мчался быстро. И приехал в землю Рязанскую, и увидел ее опустошенной: грады раззорены, церкви сожжены, люди убиты.

И примчался в город Рязань и увидел, что город разорен, государи убиты и множество народа полегло: одни убиты мечом, а другие сожжены, иные в реке утоплены. Евпатий закричал в горести души своей и разгораясь сердцем. И собрал небольшую дружину — тысячу семьсот человек, которые Богом сохранены были вне города.

И помчались вслед за безбожным царем, и едва смогли догнать его в Суздальской земле. И внезапно напали на отдыхавшее войско Батыево, и начали сечь без милости, и внесли смятение во все полки татарские. Татары стали как пьяные или обезумевшие. Евпатий так бился беспощадно, что и мечи притупились, и выхватывал <он мечи> татарские, и рубился ими. Татары думали, что это мертвые воскресли! Евпатий на полном скаку сражался с сильными полками и бил их беспощадно. И сражался с войсками татарскими так храбро и мужественно, что и сам царь испугался.

И едва удалось татарам захватить пятерых тяжело раненных воинов. И привели их к царю Батыю. Царь Батый и начал выспрашивать: «Какой вы веры и какой земли? И за что мне много зла сотворили?» Они же отвечали: «Веры мы христианской, слуги великого князя Юрия Ингоревича Рязанского, а воины Евпатия Коловрата. Посланы мы от князя Ингваря Ингоревича Рязанского тебя, могучего царя, почтить, и с честью проводить, и честь тебе воздать. Да не дивись, царь, что не успеваем наливать чаш на великую силу — рать татарскую». Царь же удивился ответу их мудрому.

И послал сына шурина своего — Хостоврула, против Евпатия, а с ним и много войск татарских. Хостоврул же похвастался царю, что живым Евпатия к царю приведет. И окружили всех большие силы татарские, желая захватить Евпатия живым. Хостоврул же вступил в единоборство с Евпатием. Евпатий, богатырь силою, рассек Хостоврула надвое до самого седла. И начал сечь войско татарское и многих известных богатырей Батыевых побил, одних надвое рассекая, а иных до седла раскроил.

Татары перепугались, видя, что Евпатий богатырь-исполин. И навели на него бесчисленное множество стенобитных орудий, и начали по нему бить из них, и с трудом убили его. И принесли тело его пред царя Батыя. Царь Батый послал за мурзами, и за князьями, и за санчакбеями, и все стали дивиться храбрости, и силе, и мужеству рязанского воинства. И сказали они царю: «Мы со многими царями, во многих землях, на многих битвах бывали, а таких удальцов и резвецов не видали, ни отцы наши не поведали нам о таких. Ибо это люди крылатые и не имеющие <страха> смерти. Так храбро и мужественно они сражались: один бился с тысячей, а два — со тьмою. Никто не смог уйти от них живым со сражения!»

Царь Батый, глядя на тело Евпатия, сказал: «О Евпатий Коловрат! Здорово ты меня попотчевал с малою своею дружиною! Многих богатырей сильной орды убил, и много войск пало. Если бы у меня такой служил, любил бы его всем сердцем». И отдал тело Евпатиево оставшимся в живых из его дружины, которые были захвачены в бою. И велел их царь Батый отпустить, не причинять никакого вреда.

Князь Ингварь Ингоревич в то время был в Чернигове у брата своего, князя Михаила Всеволодовича Черниговского, Богом сохранен от злого того отвергающего Бога врага христианского. И пришел из Чернигова в землю Рязанскую, во владения отцов своих, и увидел ее опустевшей, и узнал, что все его братья убиты нечестивым, преступившим Божеские законы царем Батыем.

И пришел он в город Рязань, и увидел град разорен, а мать свою, и снох своих, и родных, и великое множество людей мертвыми лежащих, и стены разорены, церкви сожжены, и все сокровища из казны черниговских и рязанских князей расхищены. И увидел князь Ингварь Ингоревич, что пришла великая конечная погибель из-за грехов наших, и с жалостью <сердечной> вскричал, словно труба, подающая знак к началу битвы, словно сладкозвучный орган причитая. И от великого крика и вопля страшного лежал на земле, словно мертвый. И едва отлили его водою и носили на ветру. И едва вернулось к нему дыхание.

Ибо кто не расплачется при такой погибели, или кто не возрыдает о столь многом числе людей православных, или кто не пожалеет о стольких убитых государях, или кто не будет стонать о таком завоевании!

Князь Ингварь Ингоревич, разбирая тела мертвых, нашел тело матери своей, великой княгини Агриппины Ростиславовны, и узнал снох своих. И призвал священников из деревень, которых Бог сберег, и похоронил мать свою, и снох своих с плачем великим вместо псалмов и пения церковного: кричал сильно и рыдал. И похоронили все тела мертвых, и убрали город, и освятили. И собралось мало людей, и дал им князь мало утешения. И плакал он беспрестанно, вспоминая мать свою, и братьев своих, и родных, и все узорочье рязанское — разом погибли. Ибо все это пришло за грехи наши.

О, сей град Рязань и земля Рязанская! Исчезла красота ее, и отошла слава ее, и нет в ней ничего доброго для взора — только дым и пепел. И церкви все сгорели, а великая церковь внутри выгорела и почернела. И не один только этот город пленен был, но и иные многие. Не было в городе ни пения <церковного>, ни звона <колокольного>: вместо радости все постоянно плакали.

Князь Ингварь Ингоревич пошел туда, где убиты были братья его нечестивым царем Батыем: великий князь Юрий Ингоревич Рязанский, брат его князь Давыд Ингоревич, брат его Всеволод Ингоревич и многие князья местные, и бояре, и воеводы, и все воинство — удальцы и резвецы, узорочье рязанское. Лежали они на земле пустынной, на траве ковыле, снегом и льдом померзшие, никем не оберегаемы. Тела их зверьми поедены и множеством птиц растерзаны. Все <здесь> лежали, вместе погибли, одну на всех чашу смертную испили.

И увидел князь Ингварь Ингоревич множество тел мертвых лежащих, и вскричал горестно сильным голосом, словно звук трубы разрастающимся, и бия в грудь свою руками, упал на землю. Слезы же его из очей потоком текли. И с жалостью приговаривал: «О милые мои братья и воинство! Как погибли, жизни мои дорогие? Меня единственного оставили в такой погибели! Почему я прежде вас не умер? И куда вы скрылись, от очей моих? И куда отошли, сокровища жизни моей? Почему не промолвите мне, брату вашему, цветы прекрасные, сады мои несозревшие! Уже не усладите души моей! Зачем, господа мои, не посмотрите на меня, брата вашего, не поговорите со мною? Неужели забыли меня, брата своего, от одного отца рожденного, единоутробного <с вами> из честного потомства матери нашей, великой княгини Агриппины Ростиславовны, одной грудью вскормленного, <одного из> многоплодного сада? И на кого оставили меня, брата своего? Солнце мое дорогое, рано зашедшее! Месяцы прекрасные, быстро загубленные! Звезды восточные, зачем рано зашли? Лежите на земле пустынной, никем не оберегаемы, чести-славы ни от кого не принимаете! Изменилась слава ваша! Что власть ваша? Многим землям государями были, а ныне лежите на земле пустынной, и облик ваш изменило тление! О милые мои братья и дружина ласковая! Уже не повеселюсь с вами! Светы мои дорогие, зачем мраком покрылись? Недолго радовался я с вами! Если услышит Бог молитву вашу, то помолитесь обо мне, брате вашем, чтобы и я вместе с вами умер! Ибо за весельем — плач и слезы пришли ко мне, а за радостью — сетование и скорбь явились мне. Зачем я не умер прежде вас, тогда не видел бы смерти вашей, а своей погибели? Не слышите ли вы меня, горькие мои слова печально вещающего? О земля-земля! О дубравы! Поплачьте со мною! Как назову день тот, или как опишу его — тогда погибло столько государей и много узорочья рязанского войска — храбрых удальцов. Ни один из них не вернулся назад, но все равно погибли и одну на всех чашу смертную испили. И сейчас в горести души моей язык мой не слушается, уста закрываются, взор туманится, мужество теряется!»

И было тогда много печали о мертвых и скорби, и слез и воздыхания, и страха и трепета от всего зла, что пришло на нас!

Великий князь Ингварь Ингоревич воздел руки к небу, и со слезами воззвал, приговаривая: «Господи Боже мой! На тебя уповаю, спаси меня, и от всех преследующих избавь меня! Пречистая владычица Богородица, мать Христа, Бога нашего! Не оставь меня во время печали моей! Великие страстотерпцы и сродники наши Борис и Глеб! Будьте мне, грешному, помощниками в битвах! О братья мои и господа мои! Помогайте мне во святых своих молитвах <в сражениях> с супостатами нашими — с агарянами, внуками Измайловыми!»

Князь Ингварь Ингоревич начал разбирать тела мертвых, и взял тела братьев своих: великого князя Георгия Ингоревича, князя Давыда Ингоревича Муромского, и князя Глеба Ингоревича Коломенского, и других князей местных — своей родни, и многих бояр, и воевод, и ближних-знаемых, и принес их в город Рязань, и похоронили их с почестями. А иных — там, на пустынном месте, собрал и, отслужив панихиду, похоронил.

Князь Ингварь Ингоревич пошел к городу Пронску, и собрал рассеченное на части тело брата своего — благоверного и христолюбивого князя Олега Ингоревича, и принес в город Рязань, а славную голову его сам князь великий Ингварь Ингоревич до самого города нес, и целовал ее с любовью. И положил его с великим князем Юрием Ингоревичем в один гроб, а братьев своих — князя Давыда Ингоревича да князя Глеба Ингоревича, положил близ их гроба в одной же гробнице.

Пошел князь Ингварь Ингоревич на реку на Воронеж, туда, где убит был князь Федор Юрьевич Рязанский. И взял славное тело его, и плакал над ним долго, и принес его во владения его — к великому чудотворцу Николе Корсунскому. И его благоверную княгиню Евпраксию, и сына их князя Ивана Федоровича Постника <похоронил> в одном месте. И поставил над ними кресты каменные. И по той причине, что сама разбилась <заразилась> княгиня Евпраксия с сыном своим князем Иваном, и прозывается великий чудотворец Николай Заразский.

Эти государи <князья рязанские> — из рода Владимира Святославича, сродники Бориса и Глеба, внуки великого князя Святослава Олеговича Черниговского. Были они из поколения в поколение христолюбивые, братолюбивые, лицом красивы, очами светлы, взором грозны, выше меры храбры, сердцем легки, к боярам ласковы, к приезжим приветливы, к церквам прилежны, на пиры быстры, до господских потех охотны, ратному делу очень искусны, к братьям своим и к их послам величавы.

Имея мужественный ум, в правде-истине пребывая, чистоту душевную и телесную без порока сохраняли. Святого корня побеги и Богом насажденного сада цветы прекрасные, воспитаны были в благочестии со всяческим духовным наставлением. От самых пелен Бога возлюбили, о церквах Божиих много пеклись. Пустых бесед не творя, опозоривших себя людей избегая, с добрыми всегда беседовали, и Божественное писание всегда с умилением слушали.

Воинам в битвах ужасными казались, многих врагов, поднявшихся против них, побеждали и во всех странах славное имя имели. Греческих царей очень любили, и дары многие от них получали.

После брака жили воздержанно, ища спасения души. С чистой совестью, силой и разумом правили земным царством, приближаясь к небесному. Не потакая плоти, соблюдали тело свое после брака греху не причастным. Имея сан государей, в посте и молитве были прилежны и несли крест свой на плечах своих. Честь и славу от всего мира принимали. А святые дни святого поста честно соблюдали, и во все посты причащались святых пречистых и бессмертных тайн.

И по правой вере многие деяния и победы показали. А с погаными половцами часто бились за святые церкви и православную веру. И отчину свою от врагов хранили неустанно. И милостыню давали неоскудевающую, и своей лаской многих из неверных повелителей, детей их и братьев привлекали к себе, и обращали в истинную веру!

Благоверный <князь Ингварь Ингоревич>, во святом крещении Косьма, сел на престол отца своего, великого князя Ингоря Святославича. И заново отстроил землю Рязанскую, и церкви поставил, и монастыри создал, и пришельцев утешил, и людей собрал. И была радость христианам: ибо их избавил Бог рукою своею крепкою от безбожного царя Батыя.

А господина Михаила Всеволодовича Пронского поставил князем на его отчине.

КОММЕНТАРИЙ

«Сказание о перенесении образа Николы Чудотворца из Корсуня в Рязань» в 1225 г. и «Повесть о разорении Рязани Батыем» в 1237 г. в древнейших из сохранившихся рукописях (относящихся ко второй трети XVI в.) читаются в составе цикла повестей о Николе Заразском, образованном, кроме них, «Коломенским чудом» (события которого относятся к 1521 и 1531 гг.) и «Родом поповским» (доведенным до 1615 г., в некоторых списках — до 1561 г.).

Но если Повесть, впервые опубликованная И. П. Сахаровым по тексту поздней (XVI в.) редакции в 1841 г., была включена во все общие курсы истории древнерусской литературы, учебники и учебные пособия, то тексты других частей цикла (и текст самой Повести по древнейшим спискам) были впервые опубликованы Д. С. Лихачевым, которым были выявлены 34 списка XVI—XVIII вв., выделены редакции памятника, дана их классификация и определены особенности каждой из них. Опубликовав в 1947 г. последнюю, неоконченную работу В. Л. Комаровича о цикле повестей о Николе Заразском, в которой основой цикла названо Сказание, а Повесть его распространением, Д. С. Лихачев в своем исследовании отметил «разнотипность, разновременность и неравноценность» составляющих цикл произведений. Он писал, что воинская повесть относится к лучшим после «Слова о полку Игореве» произведениям древнерусской литературы, другие же части цикла «достаточно трафаретны», причем Повесть «не могла быть создана при церкви Николы ее служителями, она только была включена в Заразский цикл» (см.: Лихачев Д. С. Повести о Николе Заразском.— ТОДРЛ, т. 7, М.—Л., с. 258). Д. С. Лихачев дал обоснование маршрута Евстафия с иконой (в Рязань «идти через Половецкие степи было уже опасно: ...все пришло в движение после Калкской битвы. Поэтому Евстафий плывет из Крыма, также в 1223 г. захваченного монголо-татарами, вокруг Европы из моря Понтийского (Черного, или Русского) в Варяжское (Балтийское)»). Окончательное оформление цикла повестей о Николе Заразском, как явствует из работ Д. С. Лихачева, относится к 1530-м гг. А. Поппэ, исследовав происхождение культа Николы Корсунского, доказал позднее его происхождение, появление которого связал с той же датой — 1530-ми гг. К этому же времени исследователь отнес и сложение Сказания. Очевидно, что все произведения цикла (за исключением «Повести о разорении Рязани Батыем») связаны темой чудес Николы и его иконы, имеют ряд повторяющихсямотивов: слепота Владимира Святославича перед крещением — слепота Евстафия как наказание за ослушание Николы; явление Николы Евстафию — явление князю Федору («Сказание«); исцеление Евстафия — исцеление жены Евстафия («Сказание») — исцеление Сазона — исцеление глухонемого Климента («Коломенское чудо»); чудесное перенесение иконы к «старому престолу» в Заразск является своего рода редукцией сюжета долгого шествия иконы из Корсуня. Главной темой произведений являются чудеса Николы и его иконы, оформленные в жанре «чуда». И только Повесть, ориентированная на традиции воинского повествования, не содержит чудес святыни.

Текст сказания о перенесении Николина образа из Корсуня в Рязань представляет собою 4 эпизода, различных по стилю и слабо связанных сюжетно. Первый из них —сообщение о Калкской битве 1223 г. Во втором эпизоде еще раз повторяется известие о «приходе» святыни в «пределы рязаньския», но главное место отведено рассказу о крещении в Корсуне Владимира Святославича. Фрагмент этот в целом ничем не связан с темой иконы Николы, кроме того, что «стоял чудотворный образ во граде Корсуни посреди града, близ церкви», где крестился Владимир. Третий — наиболее яркий — фрагмент повествует о явлении Николы Евстафию и пути священника с женою и сыном на Русь. Этот фрагмент содержит предсказание о том, что Федор сподобится мученического венца вместе с женой и сыном. Необходимо отметить, что смерть Федора как гибель мученика за веру была осознана с конца XVI в. Более того, краткий рассказ о приходе Батыя, убийстве им рязанского князя и о самоубийстве княгини с младенцем Иваном — четвертый эпизод Сказания — дублирует сообщение Повести, и дублировка эта появилась именно потому, что в цикл о Заразской святыне в 1530-х гг. оказалась включена «Повесть о разорении Рязани Батыем», существовавшая до этого в качестве самостоятельного произведения, которое и послужило первоначальным источником краткого сообщения о судьбе Федора, Евпраксии и Ивана. Достаточно длительная литературная судьба Повести подтверждается и тем фактом, что ко второй трети XVI в. уже существовали три различные редакции текста (в трех древнейших списках памятника зафиксирован текст трех разных редакций). Таким образом, существует целый ряд проблем: о соотношении между собой трех старших редакций Повести и о степени близости их первоначальному тексту; о художественной организации Повести; о времени ее создания.

Точнее всего история разгрома Рязани изложена в Новгородской первой летописи, куда она попала, как было доказано Д. С. Лихачевым, из недошедшей до нас Рязанской летописи. Но в Повести исторический факт взятия столицы Рязанского княжества стал основой литературного произведения, подчиненного четкому идейно-художественному замыслу автора (как и поход Игоря Святославича на половцев в 1185 г. в «Слове о полку Игореве»). Нашествие монголо-татар воспринималось современниками как конец света, как «великая конечная погибель» (ср. «Повесть о битве на Калке», «Слово о погибели Русской земли», «Слова» Серапиона Владимирского). В Повести, созданной, по наблюдению Н. С. Демковой, на основе структуры «летописной повести» (изложение обстоятельств смерти князя, плач по нему, погребение, похвала умершему), описавшей гибель Рязани и рода рязанских князей, включившей плач по ним, рассказ о погребении и Похвалу роду рязанских князей (начинающуюся со слов «Сии бо государи...»), главной идее — идее «великой конечной погибели» подчинен исторический материал. Действия рязанских князей в Повести изображены соответствующими идеальному представлению автора о том, как должно сражаться за Русь. Если в летописях сообщается, что князья бились в осаде, то в тексте памятника рассказано о том, что они как равные выступили навстречу «велицей силе» Батыя, что подтверждает наблюдение Д. С. Лихачева о том, что «русское понятие о храбрости — это удаль..., это храбрость, умноженная на простор для выявления этой храбрости. Нельзя быть удалым, храбро отсиживаясь в укрепленном месте» (Лихачев Д. С. Заметки о русском. М., 1981, с. 9). Описание битвы рязанцев словно раскрывает слова Похвалы «паче меры храбры».

В Повести монголо-татары стали победителями не потому, что победили рязанцев, а потому, что их противников не осталось в живых. Федор Юрьевич, посланный к Батыю с дарами, был убит, отказав царю в праве победителя. Гибель Евпраксии с сыном — не только рассказ о супружеской любви, но и подтверждение этого отказа. Невозможность оставаться в живых побежденным подвигла Евпатия с дружиной в 1700 человек напасть на станы Батыя. Темой, соединившей воедино все эпизоды Повести, является тема смерти. В рефрене «вси равно умроша и едину чашу смертную пиша. Ни един от них возратися вспять, но вси вкупе мертви лежаша», который читается в Повести трижды (после описания гибели князей с дружиной; после гибели Рязани; в авторском плаче над погибшими дружинами), главным является образ «единой смертной чаши» для всех: князей, священников, народа. С этим связана основная эмоциональная тональность произведения: появление в тексте плачей. Их 7: над телом Федора плакал Апоница; об убитом Федоре плакал «весь град на мног час»; «в горести души своея» над Рязанской землей, а потом и Рязанью плакал Евпатий Коловрат; над пепелищем и убитыми братьями плакал Ингварь Ингоревич; можно говорить и об авторском плаче в Повести.

Публицистичность звучания, эмоциональность плачей, общность художественных приемов и, наконец, основная идея сближают Повесть с литературой 1270-х гт. Допущенные исторические неточности могут быть объяснены не эпической отдаленностъю, а художественными задачами автора (так, например, гибель Олега Красного — по Повести, — первого русского князя, погибшего за веру — окружает ореолом святости всех рязанских князей) или публицистическими целями (возможно, борьба за Муром и Коломну с Московским княжеством сделала необходимым для автора присутствие в братском войске князей Давыда Муромского и Глеба Коломенского).

Повесть оказала влияние на многие памятники древнерусской литературы («Задонщину», «Сказание о Мамаевом побоище», «Повесть о взятии Царьграда турками» Нестора-Искандера, «Повесть о нашествии Тохтамыша» и др.).

Тексты «Сказания о перенесении образа Николы Чудотворца из Корсуня в Рязань» и «Повести о разорении Рязани Батыем» печатаются по рукописи РГБ, Волоколамское собр., вт. треть XVI в., лл. 229—258 об.

СКАЗАНИЕ ОБ УБИЕНИИ В ОРДЕ КНЯЗЯ МИХАИЛА ЧЕРНИГОВСКОГО И ЕГО БОЯРИНА ФЕОДОРА

Подготовка текста, перевод и комментарии Л. А. Дмитриева

ОРИГИНАЛ

СЛОВО НОВОСВЯТОЮ МУЧЕНИКУ, МИХАИЛА КНЯЗЯ РУССКАГО^[235] И ФЕОДОРА ВОЕВОДЫ ПЕРВАГО ВЪ КНЯЖЕНИИ ЕГО. СЛОЖЕНО ВЪКРАТЦЕ НА ПОХВАЛУ СВЯТЫМА ОТЦЕМЬ АНДРЕЕМ^[236]

В лето 6746 бысть нахожение поганых татаръ на землю христьянскую гневомь Божиимъ за умножение грехъ ради. Овии убо затворяхуся въ градехъ, Михаилу же бежавшю во Угры, инии же бежаша в земли дальнии, инии же крыяхуся в пещерахъ и в пропастех земныхъ. А иже въ градехъ затворишася, ти исповеданиемь и со слезами Богу молящеся, тако от поганыхъ немилостивно избьени быша, а инии же крыяхуся в горахъ и в пещерах и в пропастехъ и в лесехъ, мало от техъ остася. Тех же не по колицехъ времянехъ осадиша въ градех, изочтоша я в число и начаша на них дань имати татарове.

Слышавше же се иже бяху ся разбегли на чюжи земли, и взвратишася князи и вси людие на свои земли, что ихъ избыло ся. Начаша ихъ звати татарове нужею, глаголаще: «Не подобаеть жити на земли канови и Батыеве, не поклонившеся има». Мнози бо ехаша и поклонишася канови и Батыеви.^[237]

Обычай же имяше канъ и Батый: аще убо приедеть кто поклонится ему, не повелеваше первое привести предъ ся, но приказано бяше волхвомъ вести сквозе огнь и поклонитися кусту и идолом. А иже с собою что приношаху дары цесареви, от всего того взимающе волсви, вметахуть первое во огнь, тоже пред цесаря пущахуть самехъ и дары. Мнози же князи с бояры своими идяху сквозе огнь и покланяхуся солнцю и кусту и идолом славы ради света сего и прашаху кождо ихъ власти. Они же безъ взбранения даяхуть имъ, кто которыя власти хотяше, да прелстятся славою света сего.

Блаженому же князю Михаилу пребывающю в Чернигове, видя многи прелщающася славою света сего, посла Богъ благодать и даръ Святаго Духа на нь и вложи ему въ сердце ехати предъ цесаря и обличити прелесть его, ею же лстить крестьяны. Блаженый же князь Михаилъ разгоревся благодатию Божиею, хотя ехати къ Батыеви. И, приеха къ отцю своему духовному, поведа ему глаголя: «Хощю ехати къ Батыеви». И отвеща ему отець: «Мнози ехавше и створиша волю поганаго, прелстишася славою света сего, идоша сквозе огнь и поклонишася кусту и идоломъ, и погубиша душа своя. Но ты, Михаиле, оже хочеши ехати, не створи тако: ни иди сквозе огнь, ни поклонися кусту, ни идолом ихъ, ни брашна, ни пития ихъ не приими во уста своя. Но исповежь веру христьянскую, яко не достоить христьяном ничему же кланятися твари, но токмо Господу Богу Исусу Христу». Михаилъ же глагола ему: «Молитвою твоею, отче, яко же Богъ дасть, тако и будет. Азъ быхъ того хотелъ кровь свою пролияти за Христа и за веру крестьяньскую». Тако же и Феодоръ глаголаше. И глагола отець: «Вы будета в нынешнемь веце новосвятая мученика на утвержение инемъ, аще тако створита».

Михаилъ же и Феодоръ обещастася ему се створити, и благословистася у отца своего. Тогда отець дасть има причастие на путь и, благослави я, опусти рекъ: «Богъ да утвердить ваю и послеть вама помощь, за него же тщитася пострадати». Тогда Михаилъ еха в домъ свой и възя от имения своего еже на потребу на путь.

Многи же земли преехавшю ему и доеха Батыя. Поведаша Батыеви: «Князь великий русский Михаилъ приехалъ поклонится тобе». Цесарь же повеле призвати волхвы своя. Волхвом же пришедшимъ пред онь, глагола имъ цесарь: «Еже есть по обычаю вашему створите Михаилу князю, потомь приведете его предъ мя». Онем же шедшимъ к Михаилови и глаголаша ему: «Батый зоветь тя». Он же, поемъ Феодора, и идяше с нимь. И доидоша места, идеже бе накладенъ огнь со обе стране. Мнози же погании идяху сквозе огнь, и покланяхуся солнцю и идоломъ. Волсви же хотеша Михаила вести и Феодора сквозе огнь. Михаилъ же и Феодоръ глаголаста имъ: «Недостоить христьяном ходити сквозе огнь, ни покланятися, емуже ся сии кланяють. Тако есть вера христьянская, не покланятися твари, но покланятися Отцю и Сыну и Святому Духу». Михаилъ же глагола Феодорови: «Луче намъ есть не покланятися, емуже ся си кланяют».

Они же, оставлеше ю на месте, идеже беста приведена, идоша и поведаша цесареви: «Михаилъ повеления твоего, цесарю, не слушаеть: сквозе огнь не идеть, а богомь твоимъ не кланяеться, глаголеть — недостоить христьяном ходити сквозе огнь, ни покланятися твари, солнцю и идолом, но токмо кланятися створшему вся си, Отцю и Сыну и Святому Духу». Цесарь же възъярився велми и посла единого от велможъ своихъ, именем Елдегу, и глагола ему: «Рци Михаилови: “Почто повеление мое преобиделъ еси — богомь моимъ не поклонился еси? Но отселе едино от двою избери собе: или богомь моимъ поклонишися и живъ будеши и княжение приимеши, аще ли не поклонишися богомь, то злою смертью умреши”».

Елдега же приехавъ, рече ему: «Тако глаголеть цесарь: “Почто повеление мое преобидел еси — богомь моимъ не поклонился еси? И отселе едино от двою избери собе: или богомь моимь поклонишися и живъ будеши и княжение свое все приимеши, аще ли не поклонишися богомь, то злою смертью умреши”». Тогда отвеща Михаилъ: «Тобе, цесарю, кланяюся понеже Богъ поручил ти есть царство света сего. А емуже велиши поклонитися,— не поклонюся». Рече ему Елдега: «Михаиле, ведая буди — мертвъ еси!» Михаилъ же отвеща ему: «Азъ того хощю, еже ми за Христа моего пострадати и за православную веру пролияти кровь свою».

Тогда глагола ему внукъ его Борисъ, князь ростовский, с плачемъ многимъ: «Господине отче, поклонися!» Тако же и бояре глаголаху: «Вси за тя приимемъ опитемью^[238] со всею властию своею». Тогда глагола имъ Михаилъ: «Не хощю токмо именемь христьянъ зватися, а дела поганых творити». Егда же глаголаше к нимъ Михаилъ, Феодоръ глаголаше в собе: «Еда како ослабееть Михаилъ молениемь сихъ, помянувъ женьскую любовь и детей ласкание, и послушаеть сихъ». Тогда, помянувъ Феодоръ слово отца своего, и рече: «Михаиле, помниши ли слово отца наю, иже учаше насъ от святаго Еуангелиа? Рече Господь: “Иже хощеть душю свою спасти, погубить ю, а иже погубить душу свою мене ради, то спасеть ю”. И паки рече: “Кая полза человеку, аще и всего мира царство прииметь, а душю свою погубить? И что дасть человекъ измену на души своей? Иже постыдиться мене и словесъ моихъ в роде семь исповесть мя пред человеки, исповемь и и азъ пред Отцемь моимь, иже есть на небесехъ. Аще ли кто отвержеться мене пред человеки, отвергуся и азъ его пред Отцемь моимь небеснымъ”».

Се же глаголющю Феодору къ Михаилови, они же начаша прилежно молити и, глаголюще да послушаеть ихъ. Михаилъ же глаголаше к ним: «Не слушаю васъ, ни души своея погублю». Тогда Михаилъ соима коць свой и верже к нимъ, глаголя: «Приимете славу света сего, ея же вы хощете!» Слышав же се Елдега, яко сии не увещаша его, тогда еха о цесареви и поведа ему, еже рече Михаилъ.

Бяше же на месте томь множство христьянъ и поганыхъ, и слышала, еже отвеща Михаилъ ко цесареви. Тогда Михаилъ и Феодоръ почаста пети собе, и по отпетии взяста причастие, еже има далъ бе отець ею. И се глаголаху предстоящеи: «Михаиле, се убийци едутъ от цесаря убиватъ ваю, поклонитася и жива будета!» Михаилъ же и Феодоръ, яко единеми усты, отвещаста: «Не кланяевеся, а васъ не слушаеве славы ради света сего». И почаста пети: «Мученици твои, Господи, не отвергошася тобе, и паки страдавше тобе ради, Христе» и прочая.

Тогда убийци приехаша, скочиша с конь и, яша Михаила и растягоша за руце, почаша бити руками по сердцю. По семь повергоша его ниць на землю и бияхуть и´ пятами. Сему же надолзе бывшю. Некто, бывъ преже христьянъ и последи же отвержеся веры христьянския и бысть поганъ законопреступник, именемъ Доманъ, сий, отреза главу святому мученику Михаилу и отверже ю проч. Потомъ глаголаша Феодорови: «Ты поклонися богомь нашимъ и приимеши все княжение князя своего». И глагола имъ Феодоръ: «Княжения не хочю, а богомь вашимъ не кланяюся, но хощю пострадати за Христа, яко же и князь мой!» Тогда начаша Феодора мучити, яко же и преже Михаила, после же честную его главу урезаша.

И тако, благодаряще Бога, пострадаша и предаша святеи свои души в руце Божии, новосвятая мученика. Святеи же телеси ею повержене бысте псомъ на снедь. На многи же дни лежащимъ, Божиею благодатию сблюдене бысте неврежене.

Человеколюбець же Господь милосердый Богъ нашь, прославляя святыя своя угодники, пострадавшая за нь и за православную веру, столпъ огненъ от земля до небесе явися над телесема ею, сияющь пресветлыми лучами на утвержение христьяномъ, а на обличение темъ, иже оставиша Бога и покланяются твари, и на устрашение поганым. Святеи же и честнеи телеси ею некими христьяны богобоязнивыми схранене бысте.

Бысть же убиение ею в лето 6753, месяца септября, въ 20 день. Ею же молитвами достойнии будемъ вси обрести милость и отпущение греховъ от Господа Исуса Христа в нынешний векъ и в будущий, славяще вкупе Отца и Сына и Святаго Духа, ныне и присно и в веки векомъ. Аминь.

ПЕРЕВОД

СЛОВО О НОВОСВЯТЫХ МУЧЕНИКАХ, МИХАИЛЕ, КНЯЗЕ РУССКОМ, И ФЕОДОРЕ, ПЕРВОМ ВОЕВОДЕ В КНЯЖЕСТВЕ ЕГО. СЛОЖЕНО ВКРАТЦЕ НА ПОХВАЛУ ЭТИМ СВЯТЫМ ОТЦОМ АНДРЕЕМ

В год 6746 (1238), по гневу Божиему за умножение грехов наших, было нашествие поганых татар на землю христианскую. Тогда одни затворились в городах своих, другие убежали в дальние земли, а иные спрятались в пещерах и расселинах земных. Михаил же бежал в Венгрию. Те, кто затворился в городах, каялись в своих грехах и со слезами молились Богу, и были они погаными безжалостно перебиты, из тех же, кто скрывался в горах, и в пещерах, и в расселинах, и в лесах, мало кто уцелел. И этих через некоторое время татары расселили по городам, переписали их всех и начали с них дань брать.

Услышав об этом, те, кто разбежался по чужим землям, возвратились снова в земли свои, кто остался в живых, князья и иные люди. И начали татары насильно призывать их, говоря: «Не годится жить на земле хана и Батыя, не поклонившись им». И многие приезжали на поклон к хану и Батыю.

И вот какой обычай был у хана и Батыя: когда приедет кто-нибудь на поклон к ним, то не велели сразу приводить такого к себе, но приказано было волхвам, чтобы шел он сначала через огонь и поклонился кусту и идолам. А из всех даров, которые привозили с собой для царя, часть брали волхвы и бросали сначала в огонь, а уже потом к царю допускали и самих пришедших и дары. Многие же князья с боярами своими проходили через огонь и поклонялись солнцу, и кусту, и идолам ради славы мира этого, и просил каждый себе владений. И им невозбранно давались те владения, какие они хотели получить — пусть прельстятся славой мира сего.

И вот в то время, когда блаженный князь Михаил находился в Чернигове, Бог, видя, как многие обольщаются славою мира сего, послал на него благодать и дар Святого Духа, и вложил ему в сердце мысль ехать к царю и обличить лживость его, совращающую христиан. Воспылав благодатью Божиею, блаженный князь Михаил решил ехать к Батыю. И, прибыв к отцу своему духовному, поведал он ему, так говоря: «Хочу ехать к Батыю». И отвечал ему духовный отец: «Многие поехавшие исполнили волю поганого, соблазнились славою мира сего,— прошли через огонь, и поклонились кусту и идолам, и погубили души свои. Но ты, Михаил, если хочешь ехать, не поступай так: не иди через огонь, не поклоняйся ни кусту, ни идолам их, ни пищи, ни пития их не бери в уста свои. Твердо стой за веру христианскую, так как не подобает поклоняться христианам ничему сотворенному, а только Господу Богу Иисусу Христу». Михаил же ответил ему: «По молитве твоей, отче, как Бог соизволит, так и будет. Я бы хотел кровь свою пролить за Христа и за веру христианскую». Так же и Феодор сказал. И промолвил отец духовный: «Вы будете в нынешнем веке новосвятыми мучениками на укрепление духа иным, если поступите так».

Михаил же и Феодор пообещали ему так поступить и благословились у духовного отца своего. Тогда он дал им с собою причастие и, благословив их, отпустил, сказав: «Бог да укрепит вас и да пошлет вам свою помощь,— ведь за него вы хотите пострадать». После этого Михаил отправился в дом свой и взял из имения своего все необходимое в дорогу.

Проехав многие земли, прибыл Михаил к Батыю. Поведали Батыю: «Великий князь русский Михаил приехал поклониться тебе». Царь Батый велел позвать волхвов своих. И когда волхвы пришли к нему, то сказал им царь: «Все, что нужно по вашему обычаю, сотворите и с князем Михаилом, а потом приведите его ко мне». Тогда они, придя к Михаилу, сказали ему: «Батый зовет тебя». Он же, взяв Феодора, пошел вместе с ним. И вот дошли они до того места, где были сложены горящие костры по обеим сторонам пути. И все поганые проходили через огонь и кланялись солнцу и идолам. Волхвы также хотели провести Михаила и Феодора через огонь. Михаил же и Феодор сказали им: «Не подобает христианам проходить через огонь и поклоняться ему, как вы поклоняетесь. Такова вера христианская: не велит поклоняться ничему сотворенному, а велит поклоняться только Отцу и Сыну и Святому Духу». Михаил же сказал Феодору: «Нельзя нам поклоняться тому, чему они поклоняются».

Тогда волхвы, оставив Михаила и Феодора на том месте, куда привели их, пошли и сказали царю: «Михаил повеления твоего, царь, не слушает: через огонь не идет и богам твоим не кланяется, говорит, что не подобает христианам проходить через огонь и поклоняться ничему сотворенному, солнцу и идолам, а следует поклоняться только создавшему все это — Отцу и Сыну и Святому Духу». Царь сильно разъярился, и послал одного из вельмож своих, по имени Елдега, и сказал ему: «Так передай Михаилу: “Как посмел повелением моим пренебречь — почему богам моим не поклонился? Теперь одно из двух выбирай: или богам моим поклонишься и тогда останешься жив и получишь княжение, или же, если не поклонишься богам моим, то злой смертью умрешь”».

Елдега, приехав к Михаилу, сказал ему: «Так говорит царь: “Как посмел повелением моим пренебречь — почему богам моим не поклонился? Теперь одно из двух выбирай: или богам моим поклонишься и тогда останешься жив и получишь княжение, или же, если не поклонишься богам моим, то злой смертью умрешь”». Тогда ответил Михаил: «Тебе, царь, кланяюсь, потому что Бог поручил тебе царствовать на этом свете. А тому, чему велишь поклониться,— не поклонюсь». И сказал ему Елдега: «Михаил, знай — ты мертв!» Михаил же ответил ему: «Я того и хочу, чтобы мне за Христа моего пострадать и за православную веру пролить кровь свою».

Тогда стал говорить ему, горько плача, внук его Борис, князь ростовский: «Господин и отец, поклонись!» Так же и бояре стали говорить: «Все за тебя и со всеми людьми своими примем епитимью». И ответил им Михаил: «Не хочу только по имени христианином называться, а поступать как поганый». И когда говорил с ними Михаил, то Феодор думал про себя: «Ведь может поддаться Михаил мольбам их, вспомнив любовь жены своей и ласки детей своих, и послушается их». Тогда Феодор, вспомнив о наставлении отца своего духовного, сказал: «Михайло, помнишь ли поучение духовного отца нашего, который учил нас от святого Евангелия? Сказал Господь: “Тот, кто хочет душу свою спасти, тот погубит ее, а кто погубит душу свою ради меня, тот спасет ее”. И еще сказал Господь: “Какая польза человеку, если он приобретет царство мира всего, а душу свою погубит? И какой выкуп даст человек за душу свою? Кто будет чтить меня и слова мои в роде сем и признает меня пред людьми, того признаю и я пред Отцом моим небесным. От того же, кто отречется от меня пред людьми, отрекусь и я пред Отцом моим небесным”».

И когда говорил так Феодор Михаилу, то Борис и бояре начали еще настойчивее уговаривать и просить его, чтобы послушался их. Михаил же ответил им: «Не внемлю я вам и душу свою не погублю». После этого Михаил сорвал с себя княжеский плащ свой и швырнул его в ноги к ним, говоря: «Возьмите славу света этого, к которой вы стремитесь!» Когда услыхал Елдега, что не уговорили Михаила, то поехал к царю и поведал ему речи Михаила.

На месте на том было много христиан и поганых, и все слыхали, что ответил Михаил царю. После этого Михаил и Феодор стали отпевать себя и, свершив отпевание, приняли причастие, которое дал им с собою духовный отец их. И вот говорят окружающие: «Михаил, вот уже убийцы едут от царя, чтобы убить вас, поклонитесь и живы останетесь!» Михаил же и Феодор, как одними устами, ответили: «Не поклонимся и вас, думающих только о славе света этого, не послушаем». И начали они петь: «Мученики твои, Господи, не отреклись от тебя, и тебя ради, Христос, страдают», и остальную часть псалма пропели.

И тут приехали убийцы, соскочили с коней и, схватив Михаила и растянув ему руки, начали бить его кулаками по сердцу. После этого повергли ниц на землю и стали избивать его ногами. Так продолжалось долго. И вот некто, бывший прежде христианином, а потом отвергшийся христианской веры и ставший поганым законопреступником, по имени Доман, отрезал голову святому мученику Михаилу и отшвырнул ее прочь. После этого сказали Феодору: «Если ты поклонишься богам нашим, то получишь все княжество князя своего». И ответил Феодор: «Княжения не хочу и богам вашим не поклонюсь, а хочу пострадать за Христа, как и князь мой!» Тогда начали мучить Феодора, как прежде Михаила, после чего отрезали честную его голову.

И так, восхваляя Бога, пострадали и предали святые свои души в руки Божий оба новосвятых мученика. Святые же тела их повержены были псам на съедение. И много дней лежали, однако Божиею благодатью оставались невредимыми.

Человеколюбивый же Господь, милосердый Бог наш, прославляя своих святых угодников, пострадавших за него и за православную веру, явил столп огненный от земли до небес над телами их, сияющий пресветлыми лучами на утверждение христиан, и на устрашение поганых, и на обличение тех, кто оставил Бога и поклоняется сотворенному человеком. Святые же и честные тела их некими богобоязливыми христианами сохранены были.

Случилось же убиение их в год 6753 (1245), месяца сентября в двадцатый день. Их же молитвами достойны все будем обрести милость и отпущение грехов от Господа Иисуса Христа в этой жизни и в будущей, прославляя вкупе Отца и Сына и Святого Духа, ныне, и присно, и во веки веков. Аминь.

КОММЕНТАРИЙ

Русские князья после покорения Руси монголо-татарами должны были для получения ярлыков на княжение, по вызову хана, для разбора конфликтных ситуаций являться в Орду. Такие посещения ханской ставки подчас имели трагический исход. Именно так закончилось посещение Орды в 1246 г. черниговским князем Михаилом Всеволодовичем — он, вместе со своим боярином Феодором, был убит по приказу хана. Точных сведений о том, зачем ходил в Орду Михаил, у нас нет. Вероятнее всего — для получения ярлыка на Черниговское княжество.

Дочь Михаила Черниговского, княгиня Марья, вдова убитого монголо-татарами в 1238 г. ростовского князя Василька, вместе с сыновьями (один из них, Борис, упоминается в «Сказании об убиении Михаила Черниговского») установила церковное почитание Михаила и Феодора и построила в их честь церковь в Ростове. Тогда же (до 1271 г.— года смерти Марьи) было составлено краткое сказание о Михаиле и его боярине Феодоре. На основе этого краткого сказания позже было создано несколько редакций более пространного повествования о Михаиле Черниговском. Первая из этих редакций — «Слово новосвятою мученику, Михаила князя русскаго и Феодора воеводы перваго въ княжении его», автором которой назван «отец» (т. е. священник) Андрей, была написана не позже конца XIII в. В «Слове новосвятою мученику...», как и в первоначальном кратком сказании и во всех остальных редакциях этого произведения, гибель Михаила и его боярина Феодора трактуется как гибель за христианскую веру. Такое осмысление убийства черниговского князя в Орде в условиях монголо-татарского господства носило характер политического протеста. Благодаря этому рассказ о гибели русского князя, не покорившегося воле «поганых» и пожертвовавшего своей жизнью за чистоту христианства, приобретал общерусскую патриотическую окраску.

Текст «Слова новосвятою мученику...» публикуется по списку пергаменного сборника XIV—XV вв.: РНБ, Софийское собрание, № 1365, лл. 192—195 об. Исследование сказаний о Михаиле Черниговском и публикацию текстов см. в кн.: Серебрянский Н. Древнерусские княжеские жития. М., 1915.

СЛОВО О МЕРКУРИИ СМОЛЕНСКОМ

Подготовка текста и перевод В. В. Колесова, комментарии Л. А. Дмитриева

ОРИГИНАЛ

Бе убо некто человекъ млад верстою именем Меркурий во граде Смоленске, благочестивъ сый в заповедехъ Господних, поучаяся день и нощь, цветый преподобным житием, постом и молитвою сияя, бо яко звезда богоявленна посреде всего мира. Бяше бо умилен душею и слезенъ, часто прихождаше ко кресту Господню молитися за миръ, зовомый Петровскаго ста.^[239]

Бе бо тогда злочестивый царь Батый пленилъ Рускую землю, безвинную кровъ пролия, аки воду силну, и християнъ умучи. И пришедъ той царь с великою ратию на богоспасаемый град Смоленскъ, и ста от града за 30 поприщь,^[240] и многи святыя церкви пожже и християн поби, и твердо вооружашеся на град той. Людие же бяху в велицей скорбе, неисходно пребывающе в соборной церкви пречистыя Богородицы,^[241] умилно вопиюще с плачем великим и со многими слезами ко всемогущему Богу и пречитей его Богоматере и ко всемъ святым, еже сохранитися граду тому от всякого зла. Се же бысть некое смотрение Божие ко гражаном, вне града бысть близъ за Непръ рекою в Печерстем монастыри: преславно явися пречистая Богородица понамарю тоя церкви и рече: «О человече Божий! скоро изыди ко оному кресту, идеже молится угодник мой Меркурей, и рцы ему: “Зовет тя Божия Мати!”» Он же шед тамо и обрете его у креста, молящася Богови, и возва его именемъ: «Меркурие!» Онъ же рече: «Что ти есть, господине мой?» И глагола ему: «Иди скоро, брате, зовет тя Божия Мати в Печерскую церквъ». Паки же вшедъ богомудрый во святую церковъ и виде пречистую Богородицу, на злате престоле седяща, Христа в недрехъ имуща, обстоима аггельскими вои. Он же паде пред ногама ея, поклонися с великим умилением, ужасенъ бысть. Востави его от земля пречистая Мати Божия и рече ему: «Чадо Меркурие, избранниче мой! Посылаю тя: иди скоро, сотвори отмшение крови християнския; шедъ победи злочестиваго царя Батыя все войско его! Потом приидет ти человекъ, красенъ лицемъ, вдай же ему в руце все оружие свое. И усечет ти главу, ты же ю возми в руку свою и прииди во свой град, и тамо приимеши кончину, и положено будетъ твое тело в моей церкви». Он же зело о том востужи и восплака, и глагола: «О пречистая госпоже, Мати Христа Бога нашего, како азъ окаянный и худый, непотребный раб твой на толикое дело твое силен быти? И недостало ли ти небесныя силы, Владычице, победити злочестиваго царя?» И взем благословение от нея, и весь вооружен бысть и отиде, поклонився до земля, и изыде из церкви. И обрете ту прехрабра коня стояща, и восседъ на нь, и исшед из града.

И дошед полки злочестиваго царя, Божиею помощию и пречистыя Богородицы побивая враги, собирая християнъ пленных и отпущая во град свой, прехрабро скакаше по полком, яко орелъ по воздуху летая. Злочестивый же царь, ведевъ таково побеждение людей своих, велиим страхом и ужасом одержим бысть и скоро отбежа града того без успеха в мале дружине. И пришед во Угры, и тамо злочестивый Стефаном царем убиен бысть.^[242]

Та же предста Меркурию прекрасен воинъ. Он же поклонися ему и вда все оружие свое и, преклонь главу свою, и усечен бысть. И тако блаженный, взем главу свою в руку свою, а в другую руку коня своего, и пришед во град свой безглавен. Людие же видевше такое, удивляющеся Божию строению. И дошед врат Мологинских,^[243] ту же вышла по воду некая девица и, зря святаго без главы идуща, и начат святаго нелепо бранити. Онъ же в техъ вратех возлеже и предастъ честне душю свою Господеви, конь же той невидим бысть от него.

Того же града архиепископъ пришед со кресты, со множеством народа, хотя взяти честное тело святаго. И не вдася имъ святый. Тогда бысть велий плачь в людех и рыдание, что не восхоте поднятися святый. Та же бысть архиепископъ в велице недоумении моляся Богови о том, и се глас бысть к нему, глаголя: «О слуго Господень, о сем не скорби: кто посла на победу, той и погребет его».

Святому же ту лежащу 3 дни не погребенну, архиепископъ же той всю ношъ без сна пребываше, моляся Богови, да явитъ ему Богъ тайну сию. И зря во оконце свое опасно прямо соборныя церкве, се же видитъ ясно в велицей светлости, аки в солнечной зари исшедши ис церкви, пречистая Богородице со архистратиги Господни Михаилом и Гавриилом. И дошедше места того, идеже лежаше тело святаго, взем же пречистая Богородица в полу свою честно тело святаго, и принесше во свою соборную церковъ и положи на месте своем во гробе, идеже есть и до ныне, всеми видим бысть, содевая чюдеса в славу Христу, Богу нашему, благоухая, яко кипарис. Архиепископъ же, ко утренней вшед в церковъ, виде чюдо преславно: святаго лежаща, на своемъ месте почивающа. Та же стекшеся людие и видивше чюдо то и прославиша Бога.

ПЕРЕВОД

Был в городе Смоленске один человек, молодой годами, по имени Меркурий, благочестивый в наставленьях Господних, обучавшийся им день и ночь, славный примерной жизнью, постом и молитвой сияющий, будто звезда богоданная в мире этом. И был он смирен душой и печален, часто ходил к Господню кресту помолиться за жителей Петровского конца.

Ибо тогда злочестивый царь Батый пленил Русскую землю, невинную кровь проливая, как воду, обильно, и христиан истязая. И, придя с великою ратью под богоспасаемый город Смоленск, стал тот царь от города в тридцати поприщах, и многие святые церкви пожег, и христиан убил, и решил непременно захватить город этот. Жители впали в великую скорбь, неисходно пребывали в соборном храме святой Богородицы, смиренно взывая с плачем великим в обильных слезах к всемогущему Богу, и пречистой его Богоматери, и ко всем святым, чтобы они сохранили город тот от всякого зла. И вот случилось предначертание Божие к жителям: за городом, возле Днепра-реки, в Печерском монастыре, достославно явилась пречистая Богородица пономарю этой церкви, сказав: «О Божий человек! Иди скорее к тому кресту, у которого молится угодник мой Меркурий, и скажи ему: “Зовет тебя Божия Матерь!”» Тот же, пойдя туда, нашел его у креста молящимся Богу и окликнул по имени: «Меркурий!» Тот же спросил: «Что тебе, господин мой?» И сказал ему: «Скорее иди, брат, зовет тебя Божия Матерь в Печерскую церковь». Потом же, войдя в святую церковь, богомудрый увидел пречистую Богородицу, на золотом престоле сидящую, Христа у груди держащую, окруженную ангельскими силами. Он же упал пред ногами ее и поклонился с великим благоговением, пораженный. Подняла его с земли пречистая Матерь Божия и сказала ему: «Чадо Меркурий, избранник мой! Посылаю тебя: иди скорее, сотвори мщение за кровь христианскую; пойди и победи злочестивого царя Батыя, все войско его! Потом подойдет к тебе человек, красивый лицом, передай ему в руки все оружие твое. И отсечет тебе голову, ты же возьми ее в руки свои и ступай в свой город, там примешь кончину, и положено будет тело твое в моей церкви». Он же весьма о том затужил, и заплакал, и сказал: «О пречистая госпожа, Матерь Христа, Бога нашего, как я, окаянный и слабый недостойный раб твой на такое великое дело могу быть способен? Неужели, Владычица, нет у тебя небесных сил победить злочестивого царя?» И, взяв у нее благословение и весь изготовясь, отступил, поклонясь до земли, и вышел из церкви. И нашел удалого коня, ожидавшего тут, и, вскочив на него, отправился из города.

И, достигнув войск злочестивого царя, с помощью Бога и пречистой Богородицы истребляя врагов, собирая плененных христиан и отпуская их в свой город, отважно скакал по полкам, как орел в поднебесье летая. Злочестивый же царь, проведав о таком истребление людей своих, великим страхом и ужасом был охвачен и, отчаявшись в успехе, быстро бежал от города с малой дружиной. И, когда он добрался до Угорской земли, то там злочестивый убит был Стефаном царем.

Потом же предстал пред Меркурием прекрасный воин. И Меркурий поклонился ему, отдал все оружье свое и, голову тихо склонив, был убит. И после блаженный, взяв голову в руку свою, а в другую — поводья коня, пришел, обезглавлен, в свой город. Жители же видели это, поражаясь Божьему замыслу. И когда дошел он до Мологинских ворот, вышла какая-то девица по воду и, видя святого, идущего без головы, стала святого грубо бранить. Он же лег в воротах и достойно отдал душу свою Господу, конь же невидим стал.

Архиепископ этого горада, придя с крестами, со множеством народа, хотел унести честное тело святого. Но не дался святой им. И был тогда громкий плач средь людей и рыданье оттого, что не возжелал святой, чтоб его подняли. Архиепископ, также в великом недоумении пребывая, молился Богу об этом, и раздался вдруг голос, говорящий ему: «Господень слуга, о том не скорби: кто послал на победу, тот его погребет».

Пока святой лежал так три дня без погребения, архиепископ ночами без сна пребывал, Богу молясь, чтоб явил ему Бог эту тайну. И, глядя осторожно в окошко свое напротив соборной церкви, вдруг видит ясно,— в ярком сиянии, будто в солнечном свете, выходит из церкви пречистая Богородица с архангелами Господними Михаилом и Гавриилом. И, дойдя до места, где лежало тело святого, взяла пречистая Богородица в полу свою честное тело святого и, принеся в свою соборную церковь, положила на месте в гробнице, что стоит и доныне, всем видимая, чудеса сотворяя во славу Христа, нашего Бога, благоухая как кипарис. Архиепископ же, войдя к утрене в церковь, увидел преславное чудо: святой лежит, словно спит, на месте своем. И люди, собравшись и видя то чудо, восславили Бога.

КОММЕНТАРИЙ

«Слово о Меркурии Смоленском» как письменное произведение было создано не ранее второй половины XV — начала XVI в. Но в основе этого литературного памятника лежит местная смоленская легенда, возникшая в годы монголо-татарского нашествия и владычества. Поэтому мы помещаем «Слово о Меркурии Смоленском» среди произведений XIII в. До нас дошло два варианта этой повести, которые непосредственно между собой не связаны, а независимо друг от друга восходят к одной и той же древней легенде об избавлении Смоленска от полчищ Батыя. Первый — публикуемое «Слово о Меркурии Смоленском» — представлен единственным списком XVII в. Этот вариант наиболее близок к смоленской легенде. Второй, дошедший в нескольких редакциях и в большом числе списков, являет собой более книжную обработку легенды.

В сказании о переяславском богатыре Демьяне Куденевиче, которое зафиксировано под 1148 г. в Никоновской летописи, рассказывается, что переяславский богатырь Демьян выступает один против осадивших Переяславль врагов, избивает их и обращает в бегство, но сам, вернувшись в город, умирает от ран. Сходен с этим сказанием и сюжет былины о Сухмане Домантьевиче. Этот же эпический мотив лежит и в основе легенды о Меркурии Смоленском. Но здесь он трактуется в житийно-религиозном плане.

«Слово о Меркурии Смоленском» дает яркое представление о том потрясении, которое испытали все русские земли во время Батыева нашествия. Силы Батыя на самом деле к Смоленску не подходили и Смоленск осажден не был, что было осмыслено как проявление божественного заступничества и как результат эпического подвига богатыря.

«Слово о Меркурии Смоленском» публикуется по рукописи ГИМ, Синодальная библиотека, № 908, по публикации этой рукописи в кн.: Белецкий Л. Т. Литературная история «Повести о Меркурии Смоленском». Исследование и тексты. Пгр., 1922, с. 55—57.

ЛЕГЕНДА О ГРАДЕ КИТЕЖЕ

Подготовка текста, перевод и комментарии Н. В. Понырко

ОРИГИНАЛ

КНИГА ГЛАГОЛЕМАЯ ЛЕТОПИСЕЦ, ПИСАНА В ЛЕТО 6646 СЕНТЯБРЯ В 5 ДЕНЬ

Бе сей святый благоверный и великий князь Георгий Всеволодович^[244] сын святому благоверному и великому князю Всеволоду, а во святом крещении наречен бысть Гавриил, псковский чудотворец.^[245] Сей святый благоверный и великий князь Всеволод сын бе великому князю Мстиславу,^[246] внук же святому и равно апостолом великому князю Владимиру Киевскому,^[247] самодержьцу Российския земли. Святый же благоверный и великий князь Георгий Всеволодович — правнук же святому благоверному и великому князю Владимиру.

Святый же благоверный княз Всеволод первие княжи в Великом Нове-граде. Егда же бысть время, возропташа новгородцы на нь и реша сами собою промежь себе, яко князь наш, не крещен сый, владеет нами крещеными. Совет же сотвориша, и приидоша к нему, и изгнаша вон. Он же прииде в Киев к дяде своему Ярополку^[248] и сказа ему все, за что изгнан бысть новогородцы. Он же, слышав от него, и въда ему Вышград. И ту молим бысть от псковичь княжити у них, и прииде к ним во град Псков. И по времени восприя благодать святаго крещения, и наречен бысть во святом крещении Гавриил. И пребысть в велком пощении и воздержании, и пребысть лето едино в вечный покой отиде, в лета 6671-го, месяца февраля в 11 день. И погребен бысть сыном его благоверным и великим князем Георгием. И быша чудеса многа от святых мощей его в славу и хвалу Христу Богу нашему и всем святым. Аминь.

Сей святый благоверный князь Георгий Всеволодович по преставлении отца своего благоверного князя Всеволода, нареченного во святом крещении Гавриила, пребысть на месте его по умолении псковичь. Бысть же сие в лета 6671. Изволи святый благоверный и великий князь Георгий Всеволодовичь ехать к благоверному князю Михаилу Черниговскому.^[249] Егда же прииде к благоверному князю Михаилу и благоверный и великий князь Георгий, и поклонися благоверному князю Михаилу, и рече ему: «Здрав буди, благоверный и великий княже Михаиле, на многая лета, сияя благочестием и верою Христовою, во всем уподобися прадедом нашим и прабабе нашей, благоверной великой княгине, христолюбивой Олге,^[250] иже обрете себе избранного и честного: бисера Христа, и веру его святых пророк же и апостол, и святых отец, и благоверному христолюбивому царю и равноапостольному прадеду нашему, царю Константину».^[251] И рече ему благоверный князь Михаил: «Здрав же буди и ты, благоверный и великий княже Георгий Всеволодовичь, прииде ко мне з благим советом и независтным оком. Что бо приобрете от зависти дед наших Святополк, иже восхоте владети и уби братей своих благоверных и великих князей. Бориса повеле копием пробости, Глеба же ножем заклати^[252] в лета княжения их. Обольсти бо их лестию и советом сатаниным, яко мати при смерти есть наша.^[253] Они же, яко незлобивые агньцы, уподобишася благому пастырю своему Христу, не сопротив сташа врагу своему брату. Господь же прослави святыя угодники своя, благоверных князей и великих чудотворец Бориса и Глеба».

И даша целование промеж себе сами, и праздноваша духовно и веселивъшеся, и рече благоверный и великий князь Георгий благоверному князю Михаилу: «Даждь ми грамоту в Русии нашей по градом церкви Божия строити и грады». И рече ему благоверный и великий князь Михаил: «Якоже хощеши, тако и сотвори церкви Божия в славу и хвалу пресвятому имени Божию. За сие доброе твое изволение мзду приимеши в день пришествия Христова».

И пироваше много дний. И егда изволи благоверный князь Георгий ехати во свое место, тогда благоверный князь Михаил повеле грамоту написати и свою руку приложи к грамоте. И егда благоверный князь Георгий поеха во свое отечество и град, тода благоверный князь Михаил с великою честию отпущяше его и провожаше. И егда бысть оба князи на пути, и поклонистася друг другу на пути, и вда ему благоверный князь Михаил грамоту. Благоверный же князь Георгий взя грамоту у благовернаго князя Михаила, и поклонися ему, тогда и той противу ему.

И поеха по градом, и егда приеха вНов-град, повеле строити церьковь во имя Успения пресвятыя владычицы нашей Богородицы и приснодевы Марии в лето 6672. Из Нова-града поехав во Псков, град свой, идеже преставися отец его, благоверный князь Всеволод, а во святом крещении Гавриил, новогородский и псковский чудотворец. И поеха изо Пскова града к Москве, и повеле строити церковь во имя Успения пресвятыя владычицы нашея Богородицы и приснодевы Марии в лето 6672. И поеха с Москвы в Переславль Залеской, а с Переславля града в Ростов град. В то же время бысть в Ростове граде великий князь Андрей Боголюбский.^[254] И повеле благоверный князь Георгий во граде том Ростове церковь строити во имя Успения пресвятыя владычицы нашея Богородицы и присно девы Марии в лето 6672, месяца маия, в 23 день. Во дни великого князя Георгия начаша рвы копати на основание церкви, обретоша же мощи лежаще святителя Христова Леонтия епископа ростовского, чюдотворца,^[255] иже обрати в Ростове граде люди в веру христову и крести их от мала и до велика. И возрадовашеся радостию великою благоверный князь Георгий и прослави Бога, давшаго ему таковое многоценное сокровище, и отпе молебен. И повеле ехати Андрею, князю Боголюбскому, во град Муром и строити во граде Муроме церковь во имя Успения пресвятыя владычицы нашея Богородицы и присно девы Марии.

Сам же благоверный и великий князь поеха из града Ростова, и приеха во град Ярославль, что на брегу Волги реки стоит. И седе в струг, и поеха на низ по Волге, и приста к брегу в Малый Китежь, что на брегу Волги стоит, и построи его. И начаша его молити вси людие града того благовернаго князя Георгия, чтобы образ чудотворный иконы пресвятыя Богородицы Феодоровския внес во град к ним. Он же по прошению исполни. Начат пети молебен пресвятей Богородице. Егда сконча, восхоте образ той нести во град, образ же не пойде с места того, нимало не поступи. Видев же благоверный князь Георгий изволение пресвятыя Богородицы, где сама изволила место себе, повеле построити на том месте монастырь во имя пресвятыя Богородицы Феодоровския.

Сам же благоверный князь Георгий поеха с места того сухим путем, а не по воде. И перееха реку Узолу, и вторую реку перееха именем Санду, и третию реку перееха именем Саногту, и четвертую перееха именем Керженец, и приеха к езеру именем Светлояру. И виде место то велми прекрасно и многолюдно. И по умолению их повеле благоверный князь Георгий Всеволодович строити на брегу езера того Светлояра град именем Болший Китеж, бе бо место то велми прекрасно, и на другом же брезе езера того роща дубовая.

Советом же и велением благоверного и великаго князя Георгия Всеволодовича начаша рвы копати на утверждение места. И начаша класти церковь во имя Воздвижения честнаго креста Господня, вторую же церковь — во имя Успения пресвятыя владычицы нашея Богородицы и присно девы Марии и третию церковь — во имя Благовещения пресвятыя владычицы нашея Богородицы и присно девы Марии. В тех же церквах повеле пределы делати иных праздником Господьскым и Богородичным. Тако же и образы всем святым написати повеле.

И град той Больший Китежь на сто сажен в длину и в ширину, и бысть первая мера мало место. Повеле же благоверный князь Георгий еще на другое сто сажен прибавити в длину, и бысть мера граду тому в длину — два ста сажен, а в ширину — на сто сажен. И начаша же град той каменный строити в лето 6673, месяца маия в 1 день, на память святаго пророка Иеремия и иже с ним. И строитца град той три лета, и построиша его в лето 6676, месяца сентября в 30 день, на память святаго священномученика Григория Великия Армении.

И иже поехаша в Малый Китежь, что на брегу Волги стоит, благоверный князь Георгий Всеволодович. И по строении градов тех, Малаго и Большаго, повеле перемеряти поприща,^[256] коль много межь собою расстояния имеют. И повелением благовернаго князя Георгия намеряша сто поприщь. Благоверный же князь Георгий Всеволодовичь, слышав сия, воздаде славу Богу и пресвятей Богородице, повеле же и летописец книгу написати. Сам же благоверный и великий князь Георгий Всеволодовичь повеле всю службу отслужити. И молебен пропев пресвятей Богородице Феодоровской, и по совершении службы тоя поеха, всед в струг свой, и отплы в путь свой в прежде реченный свой Псков град. Людие проводиша его с великою честию, и целоваша его, отпустиша.

Благоверный же князь Георгий Всеволодовичь егда приеха во град свой, прежереченный Псков, и многи дни пребысть в молитве, в посте же и бо бдении, и много милостыни раздая нищим, и вдовицам, и сиротам. По построении же градов тех поживе лет 75.

Быст в лето 6747. Попущением Божиим грех ради наших прииде на Русь воевати нечестивый и безбожный царь Батый. И разоряше грады и огнем пожигаше, церкви Божия такоже разоряше и огнем пожигаше же. Людей же мечю предаваше, а младых детей ножем закалаше, младых дев блудом оскверняше. И бысть плач велий.

Благоверный же князь Георгий Всеволодовичь, сия слышав, плакаше горко. И помолився ко Господу и пресвятей Божией Матери, собра вои своя, поиде противу нечестиваго царя Батыя с вои своими. И егда сразишася вои обои вкупе, бысть сеча велия и кровопролитие.

Тогда у благовернаго князя Георгия и бысть мало вой, побеже благоверный князь Георгий от нечестиваго царя Батыя вниз по Волге в Малый Китеж. И много брася благоверный князь Георгий с нечестивым царем Батыем, не пущая его во град свой.

Егда же бысть нощь, тогда благоверный князь Георгий изыде тайно из града того въ Больший град Китеж. На утрие же воста той нечестивый царь на град той с вои своими, приступом приступи и взя его. И всех поби и прируби людей во граде том. И не обрете благовернаго князя во граде том, нача мучити человека, и немогий мук терпети поведа ему путь. Той же нечестивый гнаше вслед его. И егда прииде ко граду тому, нападе на град той со множеством своих, и взя той град Больший Китеж, что на брегу езера Светлояра, и уби благовернаго князя Герогия месяца февраля в 4 день. И поеха из града того нечестивый той царь Батый. И после его взяша мощи благовернаго князя Георгия Всеволодовича.

И после разорения того запустеша грады те, Малый Китежь, что на брегу Волги стоит, Больший же, что на брегу езера Светлояра.

И не видим будет Болший Китежь даже и до пришествия Христова, яко же и в прежняя времена бысть сия, яко же свидетельствуют жития святых отец, патерик Монасийский, и патерик Скитский, и патерик Азбучный, и патерик Иеросалимский, и патерик Святыя Горы,^[257] яко сия святые книги согласны, в них писаны жития святых отец, и сокровенныя обители не едина, но много монастырей, и въ тех монастырех много множество бысть святых отец, яко звезд небесных просияв житием своим. Яко песка морскаго невозможно исчести, тако и сих невозможно писанию предати и вся списати. О них же, провидя Духом Святым, блаженный и пророк Давыд царь, удивляясь, вопиет Духом Святым, в богодухновенной книге своей Псалтыри глаголет: «Праведник яко финик процветет и яко кедр иже в Ливане умножится, насаждени в дому Господни во дворех Бога нашего процветут».^[258] И еще той же пророк царь Давыд: «Мне же зело честнии быша друзи твои, Боже, зело утвердишася владычествия их, изочту их, и паче песка умножатся».^[259] О сих, провидя Духом Святым, блаженный апостол Павел в послании книги своея глаголет, провидя, сие слово к нам глаголет: «Проидохом во овчинах и козиях кожах, лишени, скорбящеи, озлоблени, имже не бе достоин мир».^[260] То же слово и святый Иоанн Златоуст рече, в поучении своем глаголет в неделю 3-ю поста. То же слово, провидя, к нам святый Анастасий горы Синайския^[261] глаголет. Сие же слово апостольское, провидя, нам глаголет и преподобный отец наш Иларион Великий,^[262] о святых пишет: «И такоже убо в последнее время будет сие: грады и монастыри сокровеныя будут, якоже антихрист царствовати начнет в мире. Тогда побегут в горы и в вертепы, и в пропасти земныя». Человеколюбивый же Бог не оставит тогда хотящаго спастися. От усердия, и умиления, и слез все человеку Бог строит. Самого Спасителя Божественная уста глаголаше в пресвятом Евангелии, рече, яко вся ищущему и хотящему спастися дастъся.^[263]

И по убиению святаго и благовернаго и великаго князя Георгия Всеволодовича и по погребению честных мощей его, в лето 6-е прииде той царь Батый воевати в русское царство. Пойде же противу Батыя царя благоверный князь Михаил Черниговский з боярином своим Феодором. И егда сразишася вои обои вкупе, и бысть кровопролитие велие. И уби той нечестивый царь Батый благовернаго и великаго князя Михаила Черниговскаго з болярином Феодором в лето 6750, месяца сентября в 20 день. И после убиения благовернаго князя Михаила Черниговскаго во 2-е лето^[264] уби благовернаго князя Меркурия Смоленскаго^[265] той нечестивый царь Батый в лета 6755, месяца ноября в 24 день. И бысть запустение московскаго царства и прочих монастырей и того града Большаго Китежа в лето 6756.

Повесть и взыскание о граде сокровенном Китеже.

Аще ли же который человек обещается истинно итти в него, а не ложно и от усердия своего поститися начнет, и многи слезы пролиет, и пойдет в него, и обещается тако, аще и гладом умрети, а из него не изыти, аще ины многи скорби претерпети, еще и смертию умрети, веждь, яко спасет Бог таковаго, яко стопы его вся изочтены и записаны будут аггелом. Яко на путь спасения поиде, яко же свидетельствуют о сем книги, патерик Скитский. Бысть некоторый отец, обрати некую блудницу от блуда. Блудница же поиде с ним в монастырь. И прииде пред враты монастыря того и умре. И бысть спасена. И вторая такоже изыде в пустыню со отцем и умре. И прияша ангели душу ея и возведоша по лестнице на небо.

Тако и той человек. Аще случитъся и умрети, по Божественному писанию рассудится. Бежа бо той подобен сему духовно бежа от блудницы вавилонския темныя и скверныя мира сего, яко же святый Иоанн Богослов во Откровении, книги своея, написа. О последнем времени глаголет, яко жена седя на звери седмиглавном нага и безстудна, в руках же своих держит чашу, плъну всякия скверны, и смрада исполънена, и подает в мире сущим, любящим сея, первие патриархом, царем, и князем, и воеводам, и всяким властем богатым, и всяким людем в мире сем суетнем, любящим сласти сея.

А иже хотящаго и желающаго спастися подобает бежати мира и сласти его. Еже рече той Иоанн, провиде Духом Святым, яко жена побежит въ пустыню, и змий гоняше в след ея, иже и совращает с праваго пути хотящаго жити смиренъным и духовным путем. Той же проклятый змий учит широким и пространным путем ходити и стезею злобы, и запинает, и возбраняет с праваго пути, и совращает, и велит жити растленным житием, и возъбраняет по правому пути ходящим.

А иже хощет, и ищет, и желает спасения, того человека и наипаче вразумляет и помогает ему благодать Божия, и учит, и ведет его на совершенное духовное смиренное житие. Никто же бо никогда нигде оставлен бысть от Господа. Призвах когда, услышан бысть от него. Или когда просит, и не приемлет ли? И ищет, и не обрящет ли от него? Вся убо Господь приемлет к нему приходящие с радостию и призывает. Но яко же убо силы на небесех не видят лице Божие. А егда грешник на земли покается, тогда ясно зрят лице Христово силы вся небесныя, и открывается слава Божества его, и видят лице его. Единыя убо души грешныя кающияся радость бывает на небесех всем силам небесным, и всем святым его.^[266] А силы убо — ангелы и архаггелы, херувимы и серафимы, начала, и власти, и господьствия. И святыя убо сия суть: пророки, и апостолы, и святители, и преподобныя, и праведныя, мученики, и мученицы, и вси святии. Единого грешнаго ради покаяния бывает радость всем силам небесным и всем святым его.

А не хотящаго, ни тщащаго, ни желающаго получения спасения себе не нудит Господь нуждею и неволею. Но по усердию и по произволению сердца все строит Господь человеку. Егда кто нераздвойным умом и верою несуменною обещается, и помышляти ничто же суетно в себе, или возвратится въспять, не поведа ни отцу, ни матери, и сестрам, и братиям и таковому Господь открывает и управит его в таковое благоутишное пристанище молитвами преподобныхъ отец наших онех, иже трудятся день и нощь непрестанно. От уст их молитва, яко кадило благоуханно. Молят же ся и о хотящих спастися истинным сердцем, а не ложнымъ обещанием. И хотящим спастися и молитися, который человек обратитися к ним и аще кто откуду обратился, таковаго приемлет с радостию, яко от Бога наставляема.

И хотящему итъти в таковое место святое никакова помысла не имети лукава, и развращенна, и мятущего ум, и отводящаго в места оного мысли человека того хотящаго итти. Но убо велми блюдися опасно мыслей злых, хотящих разлучити от места того. И не помышляти семо и овамо. Таковаго управит человека Гсподь на путь спасения. Или извещение приидет ему из града того иже или из монастыря того, иже сокровени бяху оба, град же и монастырь. Есть бо и летописец книга о монастыре том. На первое слово возвращуся.

Аще ли же пойдет и мыслити начнет, славити везде, и таковому закрыет Господь. И покажется ему лесом и пустым местом. И ничто же таковый получит себе, но токмо труд его всуе бысть. И соблазн, и укор и понос ему будет за сие от Бога. Казнь приимет зде и будущий век, осуждение и тьму кромешную, иже таковому святому месту поругася иже на конец века сего чудо явися: невидим град бысть, якоже и в прежняя времена бысть много монастырей, не видимы быша, иже писаны в житиях святых отец, пространнее узриши.

И сей град Болший Китежь невидим бысть и покровен рукою Божиею, иже на конец века сего многомятежна и слез достойного покры Господь той град дланию своею. И невидим бысть по их молению и прошению, иже достойне и праведне тому припадающих, иже не узрит скорби и печали от зверя антихриста. Токмо о нас печалуют день и нощь, о отступлении нашем, всего государьства московского, яко антихрист царьствует в нем и вся заповеди его скверная и нечистыя.

Запустение града того поведают отцы, слышавши от прежде бывших их отец по разорении градском и по сте летех после нечестиваго и безбожнаго царя Батыя. Разори бо всю ту землю заузольскую и села и деревни огнем пожже. И лесом поросте вся та страна заузольская. И с того времени не видим бысть град той и монастырь.

Сию убо мы книгу летописец написали в лета 6759 и уложили собором и предали святей Божией церкви на утвержение всем православным христианом, хотящим прочитати или слушати, а не поругатися сему божественному писанию. Аще ли же который человек поругается или посмеется нами преданному сему писанию, да весть таковый: той не нам поругается, но Богу и пречистей его матери, владычице нашей Богородице и присно деве Марии. В нем же славится и величается и именуется великое имя ея, матери Божии, тех же и она соблюдает, и хранит, и покрывает дланию своею, и молитву за них к сыну своему глаголющи: «Не презри моего, сыне любезный, прошения. Иже кровь свою излия на весь мир, темже и сих помилуй, и сохрани, и соблюди призывающих имя мое с верою несумненною и чистым сердцем». Темже Господь покры их своею рукою, иже мы написали, и уложили, и предали.

И к сему нашему уложению ни прибавити, ни убавити, ниже всяко пременити ни едину точку или запятую. Аще ли кто прибавит, или всяко пременит, да будет по святых отец преданию проклят, иже предавших сия и утвердивших. Аще ли кому неверно мнится, то прочти прежде бывших святых жития, и увесть, яко бысть много в прежняя времена сего. Слава иже в Троицы славимому Богу и пречистей его Богоматере, соблюдающей и хранящей место оно, и всем святым. Аминь.

ПЕРЕВОД

КНИГА, НАЗЫВАЕМАЯ ЛЕТОПИСЕЦ, НАПИСАНА В ГОД 6646 (1237) СЕНТЯБРЯ В ПЯТЫЙ ДЕНЬ

Был сей святой благоверный и великий князь Георгий Всеволодович сыном святого благоверного и великого князя Всеволода, псковского чудотворца, что во святом крещении наречен был Гавриилом. Сей святой благоверный и великий князь Всеволод приходился сыном великому князю Мстиславу, внуком же святому и равноапостольному великому князю Владимиру Киевскому, самодержцу Русской земли. Святой же благоверный и великий князь Георгий Всеволодович — правнук святого благоверного и великого князя Владимира.

А святой благоверный князь Всеволод сначала княжил в Великом Новгороде. Но в свое время возроптали новгородцы на него и решили сами промеж себя: князь наш, некрещеный, владеет нами, крещеными. И сотворили совет, и пришли к нему, и изгнали вон. Он же пришел в Киев к дяде своему Ярополку и сказал ему все, за что изгнан был новгородцами. А тот, узнав об этом, дал ему <во владение> Вышгород. И здесь уже умоляли его псковичи княжить у них, и он пришел к ним в город Псков. И по некотором времени воспринял благодать святого крещения, и наречен был во святом крещении Гавриилом. И пребывал в великом пощении и воздержании, а спустя один год в вечный покой отошел, 6671 (1163) года, месяца февраля в одиннадцатый день. И погребен был сыном своим, благоверным и великим князем Георгием. И были чудеса многие от святых мощей его во славу и хвалу Христу, Богу нашему, и всем святым. Аминь.

Сей святой благоверный князь Георгий Всеволодович по преставлении отца своего благоверного князя Всеволода, нареченного во святом крещении Гавриилом, остался на месте его по мольбе псковичей. Было же это в 6671 (1163) году. Изволил святой благоверный и великий князь Георгий Всеволодович поехать к благоверному князю Михаилу Черниговскому. И когда пришел к благоверному князю Михаилу благоверный и великий князь Георгий, то поклонился благоверному князю Михаилу и сказал ему: «Здрав будь, благоверный и великий князь Михаил, на многие лета, сияя благочестием и верою Христовою, во всем ты уподобился прадедам нашим и прабабке нашей, благоверной великой княгине, христолюбивой Ольге, которая обрела самое дорогое и великое сокровище — Христа и веру его святых пророков и апостолов и святых отцов, и благоверному христолюбивому царю и равноапостольному прадеду нашему царю Константину». И сказал ему благоверный князь Михаил: «Здрав будь и ты, благоверный и великий князь Георгий Всеволодович, пришел ты ко мне с благим советом и независтливым оком. Ведь что приобрел из-за зависти к дедам нашим Святополк, который возжелал власти и убил братьев своих, благоверных и великих князей! Бориса повелел копьем пронзить, Глеба же ножом заколоть, в годы княженья их. Ведь обманул он их льстиво по наущению сатаны, будто мать их при смерти. Они же, как незлобивые агнцы, уподобились благому пастырю своему Христу, не стали супротив брата, врага своего. Господь же прославил святых угодников своих, благоверных князей и великих чудотворцев Бориса и Глеба».

И князь Георгий с князем Михаилом дали друг другу целование, и праздновали духовно, и веселилися; и сказал благоверный и великий князь Георгий благоверному князю Михаилу: «Дай мне грамоту, на Руси нашей по укрепленным местам церкви Божий строить и города». И сказал ему благоверный и великий князь Михаил: «Как хочешь, так и созидай церкви Божий во славу и хвалу пресвятому имени Божию. За такое доброе твое соизволение награду примешь в день пришествия Христова».

И пировали они много дней. И когда пожелал благоверный князь Георгий вернуться в свой удел, тогда благоверный князь Михаил повелел грамоту написать и свою руку приложил к грамоте. И когда благоверный князь Георгий поехал во свое отечество и град, тогда благоверный князь Михаил с великою честью отпускал его и провожал. И когда были уже оба князя в пути и поклонились друг другу на прощание, то благоверный князь Михаил дал грамоту. Благоверный же князь Георгий взял грамоту у благоверного князя Михаила и поклонился ему, а тогда и тот в ответ ему.

И поехал <князь Георгий> по городам, и когда приехал в Новгород, повелел строить церковь во имя Успения пресвятой владычицы нашей Богородицы и приснодевы Марии в год 6672 (1164). Из Новгорода поехал во Псков, город свой, где преставился отец его, благоверный князь Всеволод, а во святом крещении Гавриил, новгородский и псковский чудотворец. И поехал из Пскова-града к Москве, и повелел строить церковь во имя Успения пресвятой владычицы нашей Богородицы и приснодевы Марии в год 6672 (1164). И поехал из Москвы в Переславль-Залесский, а из Переславля-града в Ростов-град. В то самое время был в граде Ростове великий князь Андрей Боголюбский. И повелел благоверный князь Георгий в граде том Ростове церковь строить во имя Успения пресвятой владычицы нашей Богородицы и приснодевы Марии в год 6672 (1164), месяца мая в двадцать третий день. Во дни великого князя Георгия начали рвы копать под основание церкви и обрели погребенные мощи святителя Христова Леонтия, епископа ростовского, чудотворца, который обратил в Ростове-граде людей в веру Христову и крестил их от мала и до велика. И возрадовался радостью великою благоверный князь Георгий, и прославил Бога, давшего ему такое многоценное сокровище, и отпел молебен. И повелел ехать Андрею, князю Боголюбскому, в город Муром и строить в городе Муроме церковь во имя Успения пресвятой владычицы нашей Богородицы и приснодевы Марии.

Сам же благоверный и великий князь поехал из города Ростова и приехал в город Ярославль, что на берегу Волги-реки стоит. И сел в струг, и поехал вниз по Волге, и пристал к берегу у Малого Китежа, что на берегу Волги стоит, и отстроил его. И начали молить все люди того города благоверного князя Георгия, чтобы образ чудотворный иконы пресвятой Богородицы Феодоровской перенес к ним в город. И он сделал, как его просили. Начали петь молебен пресвятой Богородице. И когда кончили и хотели образ тот нести в город, то образ не сошел с места того, нисколько не сдвинулся. Благоверный же князь Георгий, увидав произволение пресвятой Богородицы, избравшей здесь место себе, повелел построить на том месте монастырь во имя пресвятой Богородицы Феодоровской.

Сам же благоверный князь Георгий поехал с места того сухим путем, а не по воде. И переехал реку Узолу, и вторую реку, именем Санду, и третью реку переехал, именем Саногту, и четвертую переехал, именем Керженец, и приехал к озеру, именем Светлояру. И увидел место то, необычайно прекрасное и многолюдное. И по умолению его жителей повелел благоверный князь Георгий Всеволодович строить на берегу озера того Светлояра город, именем Большой Китеж, ибо место то было необычайно прекрасно, а на другом берегу озера того была дубовая роща.

И советом и повелением благоверного и великого князя Георгия Всеволодовича начали рвы копать для укрепления места этого. И начали строить церковь во имя Воздвижения честного креста Господня, а вторую церковь — во имя Успения пресвятой владычицы нашей Богородицы и приснодевы Марии, и третью церковь — во имя Благовещения пресвятой владычицы нашей Богородицы и приснодевы Марии. В тех же церквах повелел <князь Георгий> приделы сделать и в честь других праздников Господских и Богородичных. Так же и образы всех святых написать повелел.

И город тот, Большой Китеж, на сто сажен в длину и ширину был, и по первой мере было мало места. И повелел благоверный князь Георгий еще сто сажен прибавить в длину, и стала мера граду тому в длину — двести сажен, а в ширину — сто сажен. А начали город тот каменный строить в год 6673 (1165), месяца мая в первый день, на память святого пророка Иеремии и иже с ним. И строился город тот три года, и построили его в год 6676 (1167), месяца сентября в тридцатый день, на память святого священномученика Григория, епископа Великой Армении.

И поехал в Малый Китеж, что на берегу Волги стоит, благоверный князь Георгий Всеволодович. И по построении городов тех, Малого и Большого, повелел он измерить в поприщах, сколь много они расстояния меж собою имеют. И по повелению благоверного князя Георгия намерили сто поприщ. И благоверный князь Георгий Всеволодович, узнав сие, воздал славу Богу и пресвятой Богородице и повелел также и книгу летописец написать. А сам благоверный и великий князь Георгий Всеволодович повелел всю службу отслужить. И молебен пропев пресвятой Богородице Феодоровской, по совершении службы той отплыл в струге своем в путь свой в прежде упомянутый город свой Псков. Народ провожал его с великой честью, и, попрощавшись с ним, отпустили.

Благоверный же князь Георгий Всеволодович, приехав в город свой, прежде названный Псков, много дней пребывал в молитве, и в посте, и в бдении, и раздал много милостыни нищим, и вдовицам, и сиротам. А по построении городов тех прожил семьдесят пять лет.

Было же в год 6747 (1239). Попущением Божиим, грехов ради наших, пришел на Русь войной нечестивый и безбожный царь Батый. И разорял он города и огнем сжигал их, и церкви Божий тоже разорял и огнем сжигал. Людей же мечу предавал, а малых детей ножом закалывал, младых дев блудом осквернял. И был плач великий.

Благоверный же князь Георгий Всеволодович, слышав обо всем этом, плакал горько. И, помолившись ко Господу и пресвятой Божией Матери, собрал свое воинство, и пошел против нечестивого царя Батыя с воинами своими. И когда вступили в сражение оба воинства, была сеча великая и кровопролитие.

В ту пору у благоверного князя Георгия было мало воинов, и побежал благоверный князь Георгий от нечестивого царя Батыя вниз по Волге в Малый Китеж. И долго сражался благоверный князь Георгий с нечестивым царем Батыем, не пуская его в город свой.

Когда же наступила ночь, тогда благоверный князь Георгий вышел тайно из этого города в Большой град Китеж. Наутро же напал тот нечестивый царь на тот город с воинами своими, приступил приступом и захватил его. И всех людей в городе этом побил и порубил. И, не найдя благоверного князя в городе том, начал мучить одного из жителей, а тот, не вытерпев мук, открыл ему путь. Тот же нечестивый погнался вслед князю. И когда пришел к городу, напал на него со множеством своих воинов и взял тот город Большой Китеж, что на берегу озера Светлояра, и убил благоверного князя Георгия, месяца февраля в четвертый день. И ушел из города того нечестивый тот царь Батый. И после его <ухода> взяли мощи благоверного князя Георгия Всеволодовича.

И после того разорения запустели города те, Малый Китеж, что на берегу Волги стоит, и Большой, что на берегу озера Светлояра.

И невидим будет Большой Китеж вплоть до пришествия Христова, что и в прежние времена бывало, как свидетельствуют жития святых отцов, патерик Монасийский, и патерик Скитский, патерик Азбучный, и патерик Иерусалимский, и патерик Святой Горы; а эти святые книги, в которых писаны жития святых отцов, согласны в том, что сокровенная обитель не едина, но есть много монастырей, и в тех монастырях многое множество святых отцов, точно звезд небесных, просиявших житием своим. Как песка морского невозможно счесть, так и невозможно все письменно изложить и все описать. Именно о них, провидя Духом Святым, блаженный пророк царь Давыд, удивляясь, вопиет Духом Святым, в богодухновенной книге своей Псалтыри говорит: «Праведник, как пальма, цветет и, как кедр ливанский, возвышается; насажденные в доме Господнем, они цветут во дворах Бога нашего». И еще тот же пророк царь Давыд: «Возвышенны для меня друзья твои, Боже, как велико число их; стану ли исчислять их, но они многочисленнее песка». О них, провидя Духом Святым, блаженный апостол Павел в своем послании говорит, провидя, такое слово к нам обращает: «Скитались в овечьих и козьих шкурах, терпя лишения, скорби, оскорбления, те, которых не был достоин весь мир». То же слово изрек и святой Иоанн Златоуст, в поучении своем говорит он в третью неделю поста. То же слово обращает к нам, провидя, святой Анастасий с горы Синайской. Это же слово апостольское обращает к нам, провидя, и преподобный отец наш Иларион Великий, о святых он пишет: «И так же в последние времена будет: грады и монастыри сокровенные будут, потому что антихрист царствовать начнет в мире. Тогда побегут в горы, и в вертепы, и в пропасти земные». И человеколюбивый Бог не оставит тогда хотящего спастись. Усердием, и умилением, и слезами все получает человек у Бога. Самого Спасителя Божественные уста возвестили в пресвятом Евангелии, что все имущему и хотящему спастись дастся.

И по убиении святого и благоверного и великого князя Георгия Всеволодовича, и по погребении честных мощей его, в год шестой пришел тот царь Батый воевать в русское царство. Пошел же против царя Батыя благоверный князь Михаил Черниговский с боярином своим Феодором. И когда сразились оба воинства, было кровопролитие великое. И убил тот нечестивый царь Батый благоверного и великого князя Михаила Черниговского с боярином Феодором в год 6750 (1241), месяца сентября в двадцатый день. И после убиения благоверного князя Михаила Черниговского через два года убил благоверного князя Меркурия Смоленского тот нечестивый царь Батый в год 7655 (1246), месяца ноября в двадцать четвертый день. И было запустение московского царства, и прочих монастырей, и того града Большого Китежа в год 6756 (1248).

Повесть и взыскание о граде сокровенном Китеже.

Если какой человек обещается истинно идти в него, а не ложно, и от усердия своего поститься начнет, и многие слезы прольет, и пойдет в него, и обещается лучше голодной смертью умереть, а его не покинуть, и иные многие скорби претерпеть и даже смертию умереть, знай, что спасет Бог такового, что каждый шаг его будет известен и записан будет ангелом. Ибо на путь спасения он пошел, как свидетельствуют о том книги, такие, как патерик Скитский. Был некто отец, и обратил он одну блудницу от блуда. Блудница же пошла с ним в монастырь. И пришла ко вратам монастыря того, и умерла. И была спасена. И другая также отошла в пустыню с отцом и умерла. И приняли ангелы душу ее и возвели по лестнице на небо.

Так же и с тем человеком. Если случится и умереть ему,— по Божественному писанию рассудится. Ибо бегун тот духовно подобен спасающемуся от блудницы вавилонской, темной и полной скверны мира сего, о чем святой Иоанн Богослов написал в Откровении, книге своей. О последнем времени говорит он как о жене, сидящей на звере семиглавом, нагой и бесстыдной, в руках же своих она держит чашу, полную всякой скверны и смрада наполненную, и подает ее в мире живущим и любящим это,— в первую очередь патриархам, царям, и князьям, и воеводам, и всяким властителям богатым, и всем людям в мире сем суетном, любящим сладость его.

Тому же, кто хочет и желает спастись, подобает бежать от мира и сладости его, как сказал тот же Иоанн, провидя Духом Святым: жена побежит в пустыню, и змей будет гнаться по следу ее, тот, что совращает с правого пути хотящего жить смиренно и духовно. И тот проклятый змей учит широким и пространным путем ходить, стезею злобы, и сбивает с правого пути, и совращает, и велит жить растленной жизнью, и устрашает по правому пути ходящих.

Но того, кто хочет, и ищет, и желает спасения, того человека очень сильно вразумляет благодать Божия, и помогает ему, и учит, и ведет его на совершенное духовное смиренное житие. Ибо никто никогда и нигде не оставлен был Господом. Когда бы ни призвал его, услышан был им. И когда просит, не получает ли? И того, что ищет, не находит ли у него? Ибо всех приемлет Господь, к нему приходящих, с радостью и всех призывает. Ведь обычно даже силы на небесах не видят лица Божьего. А когда грешник на земле покается, тогда ясно зрят лицо Христово силы все небесные, и открывается слава Божества его, и видят лицо его. Ибо единой ради души грешной кающейся радость бывает на небесах всем силам небесным и всем святым его. А силы — это ангелы и архангелы, херувимы и серафимы, начала, и власти, и господствия. А святые — это вот кто: пророки, и апостолы, и святители, и преподобные, и праведники, мученики, и мученицы, и все святые. Ради покаяния единого грешника бывает радость всем силам небесным и всем святым его.

А не хотящего, не стремящегося, не желающего получить спасение себе не принуждает Господь насильно и неволею. Но по усердию и по произволению сердца все творит Господь человеку. Когда кто нелицемерным умом и верою непоколебимою даст обет и не будет помышлять в себе ни о чем суетном, тогда, если даже и возвратится вспять, не поведав ни отцу, ни матери, ни сестрам, ни братьям, то и такому открывает Господь путь и направляет его в таковое благое и тихое пристанище молитвами преподобных отцов наших, что трудятся день и ночь непрестанно. Молитва их уст, как кадило благоуханное. Молятся они и о хотящих спастись искренним сердцем, а не ложным обетом. И если кто хочет спастись и молится, если кто откуда-нибудь обратится к ним, такового приемлют с радостию как наставляемого Богом.

И хотящему идти в таковое место святое никакого помысла не иметь лукавого и развращенного, смущающего ум и уводящего на сторону мысли того человека, хотящего идти. Крепко остерегайся мыслей злых, стремящихся отлучить от места того. И не помышляй о том да о сем. Такого человека направит Господь на путь спасения. Или извещение придет ему из града того или из монастыря того, что сокрыты оба, град и монастырь. Есть ведь и летописец-книга о монастыре том. К первому слову возвращусь.

Если же пойдет, и сомневаться начнет, и славить везде, то таковому закроет Господь град. И покажется он ему лесом или пустым местом. И ничего таковой не получит, но только труд его всуе будет. И соблазн, и укор, и поношение ему будет за это от Бога. Казнь примет здесь и в будущем веке, осуждение и тьму кромешную за то, что над таковым святым местом надругался, над чудом, явившимся под конец века нашего: стал невидим град подобно тому, как и в прежние времена было много монастырей, сделавшихся невидимыми, об этом было писано в житиях святых отцов, там подробнее прочтешь.

И сей град Большой Китеж невидим стал и оберегаем рукою Божиею,— так под конец века нашего многомятежного и слез достойного покрыл Господь тот град дланию своею. И стал он невидим по молению и прошению тех, кто достойно и праведно к нему припадает, кто не узрит скорби и печали от зверя-антихриста. Только о нас печалуют день и ночь, об отступлении нашем, всего нашего государства московского, ведь антихрист царствует в нем и все его заповеди скверные и нечистые.

О запустении града того рассказывают отцы, а они слышали от прежних отцов, живших после разорения града и сто лет спустя после нечестивого и безбожного царя Батыя. Ибо тот разорил всю ту землю заузольскую и села и деревни огнем пожег. И лесом поросла вся та страна заузольская. И с того времени невидим стал град тот и монастырь.

Сию книгу-летописец мы написали в год 6759 (1251), и утвердили собором, и предали святой Божией церкви на укрепление всем православным христианам, хотящим прочитать или послушать, а не похулить сего божественного писания. Если же какой человек надругается или насмеется над сим, нами завещанным, писанием, да знает таковой, что он не нас похулил, но Бога и пречистую его матерь, владычицу нашу Богородицу и приснодеву Марию. В ком же славится, и величается, и поминается великое имя ее, матери Божией, тех и она соблюдает, и хранит, и покрывает дланию своею, молитву за них сыну своему принося: «Не оставь в презрении моего, о сын любезный, прошения. Ты, кто кровью своею омыл весь мир, помилуй и сих и сохрани и соблюди призывающих имя мое с верою несомненною и чистым сердцем». И потому Господь покрыл их своею рукою, о чем мы и написали, и утвердили, и известили.

И к сему нашему постановлению ни прибавить, ни убавить и никак не изменить, ни единую точку или запятую. Если же кто прибавит или как-нибудь изменит, да будет проклят, по святых отцов преданию, по преданию известивших о сем и утвердивших. Если же кому это кажется неверным, то прочти прежних святых жития и уведай, что было много сего в прежние времена. Слава в Троице славимому Богу и пречистой его Богоматери, соблюдающей и хранящей это место, и всем святым. Аминь.

КОММЕНТАРИЙ

Легенда о Китеже дошла до нас в литературной обработке старообрядцев: «Книга глаголемая летописец» в своем окончательном виде сложилась во второй половине XVIII в. в среде одного из толков старообрядцев-беспоповцев — бегунов. Но обе составные части памятника, достаточно обособленные и самостоятельные, уводят в XVII в. При этом в первой части, повествующей о князе Георгии Всеволодовиче, убиении его Батыем и разорении Китежа, отразились предания, восходящие ко временам Батыева нашествия.

Как ни легендарно сказание и как далеко не верны приводимые исторические даты, в основу его легли действительные события. «Святой благоверный и великий князь Георгий Всеволодович»— это великий князь владимирский и суздальский Георгий II Всеволодович, сражавшийся с войском Батыя и сложивший голову в неравной битве на р. Сити. Связь Малого Китежа (Городца) с именем Георгия Всеволодовича имеет вполне историческую подоплеку: с 1216 по 1219 г. (до занятия Владимирского стола) князь отъезжал туда на удел; в 1237 г., когда полчища Батыя подступили ко Владимиру, Георгий Всеволодович ушел в Ярославскую землю, в пределах которой и находились оба города — Большой и Малый Китежи и где состоялась проигранная русскими битва.

Конечно, легендарный образ князя не вполне идентичен историческому. Георгию Всеволодовичу придана вымышленная родословная: он ведет свой род от святого князя Владимира и приходится сыном святому Всеволоду Мстиславичу Новгородскому. Эта придуманная генеалогия, не соответствующая действительной родословной князя Георгия, усиливает мотив святости — ведущий мотив легенды.

Вторая часть «Книги глаголемой летописец» — «Повестъ и взыскание о граде сокровенном Китеже» — лишена всякого исторического фона, она принадлежит к типу легендарно-апокрифических памятников, трактующих о земном рае. Образ «сокровенного» града Китежа стоит где-то посредине между «земным раем» древнейших русских апокрифов и Беловодьем, легендарным счастливым краем, ставшим столь популярным среди русских крестьян в XVIII в.

Текст публикуется по списку РНБ, Q.I.1385, изданному в кн.: Комарович В. Л. Китежская легенда. Опыт изучения местных легенд. М.—Л., 1936.

ГАЛИЦКО-ВОЛЫНСКАЯ ЛЕТОПИСЬ

Подготовка текста, перевод и комментарии О. П. Лихачевой

ОРИГИНАЛ

В лето 6709. Начало княжения великаго князя Романа, како державего бывша всей Руской земли князя галичкого.^[267]

По смерти же великаго князя Романа, приснопамятнаго самодержьца всея Руси.

Одолевша всимъ поганьскымъ языком ума мудостью, ходяща по заповедемь Божимъ: устремил бо ся бяше на поганыя, яко и левъ, сердитъ же бысть, яко и рысь, и губяше, яко и коркодилъ; и прехожаше землю ихъ, яко и орелъ, храборъ бо бе, яко и туръ. Ревноваше бо деду своему Мономаху,^[268] погубившему поганыя измаилтяны, рекомыя половци, изгнавшю Отрока во обезы, за Железная врата, Сърчнови же^[269] оставшю у Дону, рыбою оживъшю. Тогда Володимерь и Мономахъ пилъ золотом шоломомъ Донъ,^[270] и приемшю землю ихъ всю и загнавшю оканьныя агаряны. По смерти же Володимере оставъшю у Сырьчана единому гудьцю же Ореви, посла и во обезы, река:^[271] «Володимеръ умерлъ есть. А воротися, брате, поиди в землю свою. Молви же ему моя словеса, пой же ему песни половецкия. Оже ти не восхочеть, дай ему поухати зелья, именемь евшанъ».^[272] Оному же не восхотевшю обратитися, ни послушати, и дасть ему зелье. Оному же обухавшю, и восплакавшю, рче: «Да луче есть на своей земле костью лечи, и не ли на чюже славну быти». И приде во свою землю. От него родившюся Кончаку, иже снесе Сулу пешь ходя, котелъ нося на плечеву.

Роману же князю ревновавшю за то, и тщашеся погубити иноплеменьникы.^[273]

...велику мятежю воставшю в земле Руской, оставившима же ся двеима сынома его: единъ 4 лет, а другии дву летъ.^[274]

Въ лето 6710. Собравшю же Рурику^[275] половци и руси много, и приде на Галичь,^[276] оставивъ мниский чинъ, бе бо приялъ боязни ради Романовы.^[277] И пришедшю ему на Галичь, и сретоша и бояре галичкыи, и володимерьстии, у Микулина на реце Серете,^[278] и бившимася има всь днь о реку Сереть, и мнози язвени быша, и не стерпевше, и възвратишася в Галичь. И пришедшю же Рюрику в Галичь, и не успевши ничтоже.

За то бе по смерти Романове снимался король со ятровью своею во Саноце.^[279] Приялъ бо бе Данила, како милога сына своего, оставилъ бо бе у него засаду:^[280] Мокъя великаго Слъпоокого, и Корочюна, Вълпта, и сына его Витомира, и Благиню,^[281] иныи угры многи. И за то не смеша галичане ничтоже створити, бе бо инехъ много угоръ.

Тогда же два князя половецкая Сутоевича Котянь и Сомогуръ^[282] поткоста на пешьце, и убьена быста коня под ними, и за мало ихъ не яша.

Рюрикъ же воротися Кыеву.

Малу же времени минувшю, и приведоша Кормиличича,^[283] иже бе загналъ великый князь Романъ неверы ради: славяху бо Игоревича.^[284] Послушав же ихъ галичкыи бояре, и послаша по нихъ, и посадиша и: в Галиче Володимера, а Романа во Звенигороде.^[285]

Княгини же Романовая, вземше детяте свои, и бежа в Володимерь.^[286] И еще же хотящю Володимер искоренити племя Романово, поспевающимъ же безбожнымъ галичаномъ. Посла же Володимеръ со светомъ галичкых бояръ, на речь е попомъ, к володимерцемь, рекы имъ: «Не имать остатися градъ вашь, аще ми не выдасте Романовичю, аще не приимете брата моего Святослава княжити в Володимере». Володимерцемъ же хотящимъ убити попа, Мьстьбогъ и Мончюкъ и Микифоръ^[287] и реша: «Не подобаеть намъ убити посла». Имеяху бо лесть во сердце своемь, яко предати господу свою и градъ.^[288] Спасенъ же ими бысть попъ.

Наутрея же уведавши княгини, и светъ створи с Мирославомъ и с дядькомъ,^[289] и на ночь бежаша в Ляхы. Данила ж возмя дядька передъ ся изииде изъ града. Василка же Юрьи попъ с кормилицею возмя, изыиде дырею градною,^[290] не ведяху бо, камо бежаще, бе бо Романъ убьенъ на ляхохъ, а Лестько мира не створилъ.^[291] Богу же бывшю поспешнику: Лестко не помяну вражды, но с великою честью прия ятровь свою^[292] и детяте, сожаливъ си и рече, яко: «Дьяволъ есть воверглъ вражду сию межи нами». Бе боВолодиславъ лестя межи има и зазоръ имея любви его.^[293]

Въ лето 6711. Данило посла Лестъко во Угры и с нимъ послалъ посолъ свои Вячеслава Лысого, рекы королеви: «Язъ не помянухъ свады Романовы. Тобе бо другъ бе. Клялася бо беста, яко оставшю в животе племени его, любовь имети. Ныне же изгнание бысть на них. Ныне же идемь, и вземша предаеве имъ отчьство ихъ». Король же си словеса приимъ, сжалиси о бывшемь, остави же Данила у себе, а Лестько княгиню и Василка у себе.

Володимеръ же многи дары посла королеви и Лестькови.

По сем же долгу времени минувшю, мятежь бысть межи братома и Володимеромъ и Романомъ. Роман же еха во Угры и бися с братомъ и победи въза Галичь, а Володимеръ бежа во Путивль.

Въ лето 6712. Возведе Олександръ Лестька и Конъдрата.^[294] Придоша ляхове на Володимеръ, и отвориша имъ врата володимерци, рекуще: «Се сыновець Романови». Ляхове поплениша городъ весь. Олександру молящюся Льстькови о останце града и о церкви святей Богородици.^[295] Твердымъ же бывшимъ дверемь, не могоша исечи, донележе Лестько приеха и Конъдратъ, и возбиста ляхы своя ти. Тако спасена бысть церкви, и останокъ людии. И жаляхуся володимерци, емше имъ веры и присязе ихъ: «Аще не был бы сродникъ ихъ с ними Олександръ, то не перешли быша ни Буга».

Святослава же яша и ведоша и в Ляхы. Олександръ же седе в Володимере. Тогда же яша Володимера Пиньскаго.^[296] Бе бо Инъгваръ с ляхы и Мьстиславъ.^[297] Потом же седе Инъгваръ в Володимере. Поя у него Лестько дщерь и пусти,^[298] иде же ко Орельску.^[299]

И приеха берестьяне^[300] ко Лестькови и просиша Романовыи княгини и детии,^[301] беаста бо млада сущи. И вдасть имъ, да владееть ими. Они же с великою радостью сретоша и, яко великаго Романа жива видящи.^[302]

Потом же Олександръ живяше въ Белзе,^[303] а Инъгваръ в Володимере, бояром же не любящимъ Инъгвара. Олександръ же светомъ Лестьковым пря Володимерь. Княгини же Романовая посла Мирослава ко Лестькови глаголющи, яко: «Сий всю землю нашю и отчину держить, а сынъ мой во одиномъ Берестьи». Олександръ прия Угровескъ, Верещинъ, Столпъ, Комовь^[304] и да Василкови Белзъ.

Въ лето 6713. Олександру седящю в Володимере, а брату его Всеволоду в Червьне,^[305] литва^[306] же и ятвезе^[307] воеваху, и повоеваша же Турискъ^[308] и около Комова, оли и до Червена и бишася у воротъ Червенескых, и застава бе Уханяхъ.^[309] Тогда же убиша Матея, Любова зятя, и Доброгостя, выехавша у сторожа. Беда бо бе в земле Володимерьстей от воеванья литовьского и ятвяжьскаго. Мы же на преднее возвратимся, случившихся в Галиче.

Андрей же и король уведивъ безаконье галичкое и мятежь, и посла Бенедикта^[310] со воими, и я Романа в бани мыющася и посла и во Угры.

Бе бо Тимофей в Галиче премудръ книжникъ,^[311] отчество имея во граде Киеве. Притчею рече слово о семь томители Бенедикте, яко: «В последняя времена тремя имены наречется антихристъ». Бегаше бо Тимофей от лиця его, бе бо томитель бояромъ и гражаномъ, и блудъ творя и оскверняху жены же и черници и попадьи. В правду бе антихристъ за скверная дела его.

Въ лето 6714. Приведоша же галичане Мьстислава на Бенедикта. И прииде к Галичю, и не успевшю ему ничтоже. Щепановичь Илия^[312] возведъ и на галицину могилу, осклабився, рече ему: «Княже, уже еси на галицини могыле поседелъ, тако и в Галиче княжилъ еси». Смеяху бо ся ему, воротися в Пересопницю.^[313] И по семь скажемь^[314] о галицине могиле, и о начатьи Галича, откуду ся почалъ.

Роман же утече изъ Угоръ. И послаша галичане ко брату его Володимеру глаголюще: «Сгрешихомъ к вамъ. Избави ны томителя сего Бенедикта». Они же поидоша ратью, а Бенедиктъ бежа во Угры. Седе же Володимеръ в Галиче, а Романъ во Звенигороде, а Святославъ в Перемышли,^[315] а сыну своему да Теребовль Изяславу,^[316] в Всеволода сына своего посла во Угры ко королеви с дары.

Данилови сущю во Угрехъ, король же Андреи и бояре угорьстеи и вся земля хотяше дати дщерь свою за князя Даниила,^[317] обеима детьскома бывшима, зане сына у него не бе.

В лето 6715. Убьенъ бысть царь великыи Филипъ Римьскыи советомъ брата королевое.^[318] Моляшеся сестре, да бы ему нашла помощника. Она же никако могущи помощи брату своему си, и да дщерь свою за лонокрабовича за Лудовика.^[319] Бе бо мужь силенъ и помощникъ брату ее. Юже ныне святу наречают именемь Алъжьбитъ,^[320] преднее бо имя ей Кинека, много бо послужи Богови по мужи своемь, и святу наречають. Но мы на преднее возвратимся, якоже преже почали быхомъ.

Въ лето 6716. Съветъ же створиша Игоревичи на бояре галичкыи, да избьють. И по прилучаю избьени быша, и убьенъ же бысть Юрьги Витановичь, Илия Щепановичь, инии велиции бояре. Убьено же бысть ихъ числомъ 500, а инии разбегошася.

Володислав же Кормиличичь бежа во Угры, и Судиславъ, и Филипъ.^[321] Наидоша Данила во Угроьской земле детъска суща и просиша у короля угорьского: «Дай намъ отчича Галичю Данила, атъ с нимъ приимемь и от Игоричевъ». Король же с великою любовью посла воевъ^[322] в силе тяжце, и великого дворьского Пота,^[323] поручивъ ему воеводьство надо всими воими. Имена же бывши воеводамъ с ним: первый Петръ Туровичь, вторый Банко, трети Мика Брадатый, четвертый Лотохаротъ, пятый Мокъянъ,^[324] шестый Тибрець, седмы Мароцелъ, и инии мнозии, ихже не мощно сказати и ни писати.

И совокупившеся вси. Первое придоша на град Перемышль. И пришедши же Володиславу ко граду и рече имъ: «Братье, почто смышляетеся? Не сии ли избиша отци ваши и братью вашю? А инеи имение ваше разграбиша, и дщери ваша даша за рабы ваша! А отчьствии вашими владеша инии пришелци! То за техъ ли хочете душю свою положити?». Они же сжалившиси о бывшихъ, предаша градъ и князя ихъ Святослава яша.

Оттуду же проидоша ко Звенигороду. Звенигородцемь же люте борьщимся имъ с ними и не пущающимъ ко граду, ни ко острожнымъ вратомъ,^[325] онем же стоящимъ окрестъ града.

Василку же княжащю во Белзе, и приидоша же от него великий Вячеславъ Толъстый и Мирославъ и Дьмьянъ и Воротиславъ,^[326] инии бояре мнозе и вои от Белза, а от Лестка из Ляховъ Судиславъ Бернатовичь^[327] со многими поляны, и от Пересопници приде Мьстиславъ Немый со многими вои, Олександръ с братомъ от Володимеря со многими воими. Инъгваръ же посла сына своего из Лучька, из Дорогобужа со многими вои и Шюмьска.^[328]

И приехаша же и половци Романови на помощь, Изяславъ с ними Володимеричь. Угром же не победившимъ воемь, и гнаша со становъ своихъ. Мика же убоденъ и Тъбаша и главу ему стялъ. Половци же узревшимъ е крепци налегоша на ня. Онем же едущимъ напреди ими к Лютой реце,^[329] оже быша не приехале ляхове и русь. И сошедше одва препровадиша реку Лютую, половцемъ стреляющимъ и руси противу имъ. Ту же Марцелъ хоругве своее отбеже, и русь взятъ ю, и поругъ великъ бысть Марцелови. И возвратишася во колымагы свои, и рекше во станы.

Оттуде же Романъ изииде из града, помощи ища в рускыихъ князехъ. И бывшю ему Шумьскы на мосце, ятъ бысть Зернькомь и Чюхомою и приведенъ бысть во станъ ко князю Данилови и ко всимъ княземь и к воеводамъ угорьскимъ. И послаша ко гражаномъ рекуще: «Предайтеся, князь вашь ятъ бысть». Онемо же не имущимъ веры, донележе известо бысть имъ, и предашася звенигородьци.

Оттуду же поидоша к Галичю. И Володимеръ бежа из Галича и сынъ его Изяславъ, и гнаша и до Незды.^[330] Изяслав же бися на месте Незды реки, и отъяша от него коня сумныя, потом же возвратишася в Галичь.

Тогда же приеха княгини великая Романовая видитъ сына своего присного Данила. Тогда же бояре володимьрьстии и галичкыи и Вячеславъ Володимерьскый и вси бояре володимерьстии и галичкыи и воеводы угорьскыя и посадиша князя Данила на столе отца своего великаго князя Романа во церькви святея Богородица приснодевица Марья.

Король же Андреи не забы любви своея первыя, иже имеяше ко брату си великому князю Романови,^[331] но посла воя своя и посади сына своего в Галичи.^[332] Ятым же бывшим княземь Роману, Святославу, Ростиславу, угромъ же хотящемь е вести королеви. Галичаномъ же молящимся имъ, да быша и повесили мьсти ради. Убежени же бывше угре великими даръми, предани быша на повешение месяца сентября.

Данилу же княжащю в Галичи, тако младу сущу, яко и материи своеии не позна. Минувшю же времени галичане же выгнаша Данилову матерь изъ Галича. Данилъ же не хоте оставити матери своей и плакашеся по ней, младъ сый. И приехавъ Олександръ, тивунъ^[333] Шюмавиньскый, и я и за поводъ. Онъ же измокъ мечь, тя его, и потя конь его подь нимь. Мати же вземьши мечь из руку, умоливше его, остави в Галичи, а сама иде в Белзъ, оставивши у неверных галичанъ, Володиславлимъ светомъ — хотяща бо княжити сама. Уведавъ король о изгнаньи ея, съжалиси.

Въ лето 6717. Приде король в Галичь и приведе ятровь свою великую княгиню Романовую и бояре Володимерьскыи, и Инъгваръ приде из Лучска, инии князи. Светъ створи со ятровью своею и с бояры володимерьскыми, рече: «Володиславъ княжится, а ятровь мою выгналъ». Яту же бывшю Володиславу и Судиславу и Филипу и мучену бывшю. И много имения давъ, Судиславъ же во злато пременися, рекше, много злата давъ избавися. Володислава оковавше, ведоша и во Угры. Володиславу же ведену бывшю во Угры, Яволоду и Ярополку, брату его, бежавшю в Пересопьницю ко Мьстиславу, возведшемъ Мьстислава. И приде Мьстиславъ с ними ко Бозъку.^[334] Глебъ же Потковичь^[335] избеже зъ Бозку. И Станиславичь Иванко и братъ его Збыславъ^[336] прибегоша в Галичь, поведающе рать и оступление галичанъ. Княгини же Романовая сыномъ своим Даниломъ и с Вячеславомъ Толъстымъ бежавша во Угры, а Василко с Мирославомъ ехаша во Белзъ. Времени же минувшю, король спеашеть рать велику.

Въ лето 6718. Приде Лестъко к Белзу, убеженъ Александромъ, Олександръ же не прияше, хотя зла Романовичемь. И прия Белзъ, и да Олександрови, а бояре не изневеришася, но идоша вси со княземь Василкомъ в Каменець.^[337]

Король же пусти Володислава, и собра много вои и иде на Галичь. Ставше же во манастыре Лелесове,^[338] невернии же бояре хотеша его убити.

И убиша же жену его, а шюринъ его одва утече, патреархъ Авлескый,^[339] и мнозии немци избити быша. И потомъ королеви обратившюся, мнозе избити быша, а другия разбегошася. Мятежю же бывшю, королеви не могшю въйны учинити за безаконие ихъ.

Володиславу же ехавшю на передъ со всеми галичаны. Мьстиславъ убо уведавъ королеву рать великую, избежа из Галича. Володислав же воеха в Галичь и вокняжися и седе на столе.

Данилъ же отъиде с матерью своею в Ляхи, отпросився от короля. Лестько же прия Данила с великою честью. И оттуда же иде в Каменець с матерью си, братъ же его Василко и бояре вси сретоша и с великою радостью.

В лето 6719. Княжаше Всеволодъ в Кыеве Святославичь,^[340] имея велику любовь к детемь Романовое.

Потом же Мьстиславъ Пересопницкый, посадивъ Лестька, поиде в Галичь. Лестько же поя Данила ис Каменца, а Олександра из Володимера, а Всеволода из Белза, когождо ихъ со своими вои. Бе бо вои Даниловъ болши и креплейши, бяху бояре велиции отца его вси у него. Видивъ бо Лестько се, и поча имети любовь велику ко князю Данилу и брату его Василку.

Затворившю же ся Ярополку и Яволоду в Галичи, а Володиславъ выеде съ угры и чехы своими, и собравъся с галичаны, и приде на реку Бобръку.^[341] Уведавъ Лестко и посла на него ляхы, а от Данила же — Мирослава и Дьмьяна, а от Мьстислава — Глебъ Зеремеевичь^[342] и Прокопьичя Юрья.^[343]

Бывши же сечи велице, и одолеша ляхове и русь. Данилу же тогда детьску сущю, якоже можяше на коне ездити. А Володиславъ бежа, мнозии избити от вои его. И потом же Лестько не можаше прияти Галича, но шедъ воева около Теребовля и около Моклекова и Збыража. И Быковенъ взятъ бысть^[344] ляхи и русью. И взя пленъ великъ и воротися в Ляхы.

Потом же Данило и Василко Лестьковою помощью прияста Тихомль и Перемиль^[345] от Олександра и княжаста с матерью в немь. А на Володимерь зряща: «Се ли, ово ли, Володимерь будеть наю, Божиею помощью», на Володимерь призирающа.

Потом же король поиде на Лестька, Данилови же у Лестка сущю. Лестько же посла посла своего Лесътича и Пакослава воеводу,^[346] рекый: «Не есть лепо боярину княжити в Галичи, но поими дщерь мою за сына своего Коломана^[347] и посади и в Галичи». Улюби же король Андрей свето сь Пакославль и сняся съ Лестькомъ во Зъпиши,^[348] и поя дщерь его за сына си. И пославъ и я Володислава в Галичи, заточи и; и в томь заточеньи умре: нашедъ зло племени своему и детемь своимъ княжения деля. Вси бо князи не призряху детии его того ради.

Король посади сына своего в Галичи, а Лестькови да Перемышль, а Пакославу Любачевъ.^[349] Пакославъ бо бе приятель и Романовой и детемь ея. Светом же Пакославлимъ Лестько посла ко Александрови, рекый: «Дай Володимерь Романовичема, Данилови и Василькови. Не даси ли, иду на тя и с Романовичема». Оному же не давшю, Лестько же посади Романовича в Володимери.

Въ лето 6720. Король отъя Перемышль от Лестька Любачевъ. Лестько же сжалиси о срамоте своей и посла к Новугороду по Мьстислава^[350] и реки: «Брать ми еси. Поиди и сяди в Галиче». Мьстислав же поиде на Галичь со светомь Лестьковымъ. Галичани же вси и Судиславъ послашася по Данила. Данил же не утяже ехати, а Бенедиктъ Лысы бежа во угры со Судиславомъ, а Мстиславъ седе в Галичи.

Въ лето 6721. Поя у него Данилъ дщерь именемь Анну и родишася от нея сынови и дщери. Первенець бо бе у него Ираклей,^[351] по нем же Левъ и по немь Романъ, Мистиславъ, Шеварно^[352] и инии, бо млади отъидоша света сего.

Времени же минувшю еха Данилъ ко Мьстиславу в Галич, рекы на Лестька, яко: «Отчину мою держить». Оному же вещавшю: «Сыну, за первую любовь не могу на нь востати; а налези собе други».

Данилу же возвратившуся к домови, и еха с братомъ, и прия Берестий, и Угровескъ, и Верещинъ, и Столпъ, Комовъ, и всю украину.

Лестъко же великъ гневъ имея на Данила. Весне же бывши, и ехаша ляхове воевать, и воеваша по Бугу. И посла по нихъ Данилъ Гаврила Душиловича и Семена Олуевича, Василка Гавриловича, и биша и до Сухое Дорогве,^[353] и колодники изымаша, возвратишася в Володимерь с великою славою.

Тогда же Климъ убьенъ бысть Хрьстиничь, единъ от всихъ его воинъ, егоже крестъ и доныне стоить на Сухой Дорогви.

Ляхы же многи избиша и гнаша по нихъ до рекы Вепря.^[354]

Льстькови же творящи, Мьстиславлимъ светомъ Данилъ приялъ есть Берестии, Лестько же посла ко королеви: «Не хочю части в Галичи, но дай его зяти моему».^[355] Король же посла вои многи и Лестко, и придоша к Перемышлю. Яронови^[356] же тогда тысящю держащю в Перемышли, избеже передь ними.

Мьстиславъ бо бе со всими князями рускыми и Черниговьскыми. И посла Дмитра, Мирослава, Михалка Глебовича противу имъ к Городку.^[357] Городокъ бо бе отложилъся; бяхуть в немь людье Судиславли. И Дмитрови бьющися подъ городомъ, придоша на нь угре и ляхове, и побеже Дмитръ. Тогда же и Василь дьякъ, рекомый Молза, застреленъ бысть подъ городомъ. Михалка же Скулу убиша, согонивше на Щиреце,^[358] а главу его сосекоша, трои чепи сняше золоты и принесоша главу его ко Коломанови.

Мьстиславу же стоящу на Зубрьи.^[359] Дмитръ прибеже к нему. Мьстиславу же не могшу биться съ угры и просяше зятя своего Данила и Олександра, да быста затвориласта в Галиче. Обещася ему Данилъ и Лександръ ити в Галичь. Данилъ же затворися в Галиче, а Олександру не смевъшю.

Тогда же великая княгини Романовая восприимши мниский чинъ.

Потом же приде рать подъ городъ, Каломанъ и ляхове. И многу бою бывшю на Кровавомъ броду,^[360] и паде на ня снегъ, не могоша стояти, идоша за Рогожину,^[361] идоша на Мьстислава, и прогнаша и-земли.

Мьстиславу же поведавшю Даниливи: «Изииди из града». Данилъ же изииде с Дмитромъ тысячькым и с Глебомъ Зеремеевичемь и со Мирославомъ. Изиидоша из града и быша противу Толмачю,^[362] угони и неверный Витовичь Володиславъ.^[363] Наворотившеся на нь, и прогнаша и, и коня от него отъяша.

Данилъ бо младъ бе, и видевъ Глеба Зеремиевича и Семьюна Кодьнинъского^[364] мужескы ездяща, и приеха к нима, укрепляя и. И инии же устрьмилися бяхуть на бегъ.

Того же дни бишася всь днь олне до нощи. Тое же нощи увернушася Данилъ и Глебъ Зеремеевичь, яста Яньца, младъ сы показа мужьство свое. И всю нощь бистася. Наутрея же угони и Глебъ Василевичь. Уверьнувше же ся Данилъ на нь, и гна и дале поприща. Оному же утекши пред нимъ, борзости ради коньское. Данилови же возвратившюся, и единому едущю межи ими, онем же не смеющимъ наехати на нь, донележе взъеха к нему Глебъ Судиловичь, и Гаврило Иворович, и Перенежько.^[365]

Оттуду проидоша в Онутъ^[366] и идоша в поле. Бывъшю же гладу велику. Поидоша вози и къ Плаву на канун святаго Дмитрея.^[367] Вземше возы накормишася изобилно и похвалиша Бога и святаго Дмитрея, яко накорми я. Оттуду же придоша ниже Кучелемина,^[368] мысляще, куде преити реку Днестръ. Божиею же милостию придоша лодья из Олешья,^[369] и приехаша в нихъ на Днестръ, и насытишася рыбъ и вина.

Оттуду же приеха Данилъ ко Мьстиславу. Мьстиславъ же великую похвалу створи Данилови и дары ему дасть великыи и конь свой борзый сивый, и рече ему: «Поиди, княже, в Володимерь, а язъ поиду в половци, мьстиве сорома своего». Данилови же приехавшю в Володимерь.

Въ лето 6722. Бысть тишина.

Въ лето 6723. Божиимъ повелениемь прислаша князи Литовьскии к великой княгини Романове и Данилови и Василкови, миръ дающе. Быху же имена литовьскихъ князей се: старешей Живинъбудъ, Давъятъ, Довъспрункъ, братъ его Мидогъ, братъ Довъяловъ Виликаилъ. А жемотьскыи князи: Ерьдивилъ, Выкынтъ, а Рушьковичевъ — Кинтибуть, Вонибут, Бутовить, Вижеикъ, и сынъ его Вишлий, Китений. Пликосова, а се Булевичи — Вишимут, егоже уби Миндого тъ, и жену его поялъ, и братью его побилъ, Едивила, Спрудейка, А се князи из Дяволтвы: Юдьки, Пукеикъ, Бикши, Ликиикъ. Си же вси миръ даша князю Данилови и Василку, и бе земля покойна.^[370] Ляхом же не престающимъ пакостящимъ, и приведе на ня литву, и воеваша ляхы, и много убиства створиша в нихъ.

Въ лето 6724. Не бысть ничтоже.

Въ лето 6725. Выиде Филя древле прегордый,^[371] надеяся обьяти землю, потребити море, со многими угры. Рекшю ему: «Единъ камень много горньцевъ избиваеть», а другое слово ему рекшю прегордо: «Острый мечю, борзый коню — многая руси». Богу же того не терпящю, во ино время убьенъ бысть Даниломъ Романовичемь древле прегордый Филя.

Олександру же отступившю от Данила и от Василка ко Лестькови, не бе бо има помощи ниоткогоже, развее от Бога, дондеже приде Мьстиславъ с половци. Изыиде же Филя со многими угры и ляхы из Галича, поима бояре галичкыя и Судислава цьтя и Лозоря,^[372] и ины, а ини разбегошася, загорде бо ся бе.

Въ лето 6726. Тишина бысть.

Въ лето 6727. Приде Лестько на Данила къ Щекареву,^[373] бороня ити ему на помощь Мьстиславу, тестеви своему, Кондратови же приехавшу мирить Лестька и Данила, познавшю же ему лесть Лестькову, и не веле князю Данилу ехати к Лестьку. Филя же строяшеся на брань, мняше же бо, яко никто может стати противу ему на брань. Остави же Каломана в Галичи и созда градъ на церкви пречистое владычица нашея Богородица, яже не стерпевшю осквернения храма своего и вдасть ю Мьстиславу.

Бе бо ту с Коломанъм Иванъ Лекинъ и Дмитръ, и Ботъ,^[374] Половцемь же приехавшимъ видити рати, угромъ же и ляхомъ гонящимъ я. Увернувся половчинъ, застрели Уза во око, и спадшю ему с фаря, взяша тело его, и плакашася по немь. Наутрея же на канунъ Святой Богородици приде Мьстиславъ рано на гордаго Филю, и на угры с ляхы, и бысть брань тяжка межи ими, и одоле Мьстиславъ. Бегающим же угромъ и ляхомъ, избьено бысть ихъ множьство и ятъ бысть величавый Филя паробкомъ Добрыниномъ,^[375] егоже лживый Жирославъ^[376] укралъ бе, и обличену ему бывшю, про него же погуби отчину свою.

И победившу же Мьстиславу, поиде к Галичю, бившимъ же ся имъ о врата градная. И возбегоша же на комары церковныя, и ини же ужи возвлачишася, а фаре имъ поимаша. Бе бо градъ створенъ на церкви. Онемъ же стреляющимъ и камение мещющимъ на гражаны, изнемогаху жажею водною, не бе бо воды в них. И приехавшю же Мьстиславу и вдашася ему, и сведени быша со церкви.^[377] Данилови же приехавшю в мале дружине с Демьяномь тысячкымъ,^[378] не бе бо приехалъ во время то. Потом же приеха Данилъ ко Мьстиславу, и бысть радость велика: спасъ Богъ от иноплеменьникъ, вси бо угре и ляхове убьени быша, а инии яти быша, а инии бегающе по земле, истопоша, друзии же смерды избьени быша, и никомуже от них утекши, тако бо милость от Бога Руской земле.

Потом же приведоша Судислава ко Мьстиславу, оному же не помыслившю о немь зла, но милость ему показавшю. Он же, обуимая нозе его, обещася работе быти ему. Мьстиславу же веровавшю словесемь его, и честью великою почтивъ его, и Звенигородъ дасть ему.

Въ лето 6728. Не бысть ничтоже.

Въ лето 6729. Отступилъ бе Александръ и створи миръ с Лестькомъ и со Каломаномъ и с Филею гордымъ, Романовичема не престаяше хотя зла. По победе же Мьстиславли и по литовьскомъ воеваньи на ляхы створи миръ Лестько с Даниломъ и Василкомъ, Держиславомъ Абрамовичем и Творьяном Вотиховичемь,^[379] а Романовича створиста миръ Демьяномъ тысяцькымъ. Отступи Лестько от Олександра.

В субботу же на ночь попленено бысть около Белза и около Червена Даниломъ и Василкомъ, и вся земля попленена бысть, бояринъ боярина пленившю, смердъ смерда, градъ града, якоже не остатися ни единой вси не плененей. Еже притъчею глаголють Книги: «Не оставлешюся камень на камени».^[380] Сию же наричють белжане злу нощь, сия бо нощь злу игру имъ сыгра, повоеваньи бо беаху преже света.

Мьстиславу же рекшу: «Пожалуй брата Олександра», и Данилъ воротися в Володимеръ, отъиде от Белза.

Въ лето 6730. Не бысть ничтоже.

Въ лето 6731. Данило и Василка Романовичю беаху володимьрьскыи пискупе: бе бо Асафъ блаженый преподобный, святитель Святое Горы, и потомъ бе Василей от Святое Горы, и потомъ бе Микифоръ, прирокомъ Станило, бе бо слуга Василковъ преже, и потомъ Кузма, кроткый преподобный смиреный пискупъ володимерьскый.^[381]

Богу же изволившю, Данилъ созда градъ именемь Холмъ. Создание же его иногда скажемь.

Божиею же волею избранъ бысть и поставленъ бысть Иванъ пискупъ княземь Даниломъ от клироса великое церкви Святой Богородици Володимерьской, бе бо преже того пискупъ Асафъ Вугровьскый, иже скочи на столъ митрофоличь и за то сверженъ бысть стола своего, и переведена бысть пискупья во Холмъ.^[382]

Въ лето 6732.^[383] Приде неслыханая рать, безбожнии моавитяне,^[384] рекомыи татаръве, придоша на землю Половецькую. Половцемь же ставшимъ, Юрьгий Кончакович^[385] бе болийше всихъ половець, не може стати противу лицю их, бегающи же ему, и мнози избьени быша до рекы Днепра. Татаром же возвратившися, идоша в вежа своя. Прибегшимъ же половцемь в Рускую землю, глаголющимъ же имъ рускимъ княземь: «Аще не поможета намъ, мы ныне исечени быхомъ, а вы наутрее исечени будете».

Бывшю же свету всих князей во граде Кыеве, створиша светъ сице: «Луче ны бы есть прияти я на чюжей земле, нежели на своей». Тогда бо беахуть Мьстиславъ Романовичь в Кыеве, а Мьстиславъ в Козельске и Чернигове, а Мьстиславъ Мьстиславичь в Галиче,^[386] то бо беаху старейшины в Руской земли. Юрья же князя великого Суждальского^[387] не бы в томъ свете. Се же паки млади князи Данилъ Романовичь, Михаилъ Всеволодичь,^[388] Всеволодъ Мьстиславичь Кыевьскый,^[389] инии мнозии князи. Тогда же великый князь половецкый крестися Басты.^[390] Василка же не бе, бе бо в Володимере млад.

Оттуду же придоша месяца априля, и придоша к реце Днепру, ко острову Варяжьскому.^[391] И приеха ту к нимъ вся земля половецкая, и черьниговцемь приехавшимъ, и кияномъ и смоляномъ, инемь странамъ всянамъ. По суху же Днепръ перешедшимъ, якоже покрыти воде быти от множества людии. А галичане и волынци, киждо со своими князьми. А куряне и трубчяне и путивлици, и киждо со своими князьми придоша коньми. А выгонци галичькыя придоша по Днестру и воидоша в море, бе бо лодей тысяща, и воидоша во Днепръ, и возведоша порогы, и сташа у рекы Хорьтице^[392] на броду у протолчи. Бе бо с ними Домамеричь Юрьгий и Держикрай Володиславичь.^[393]

Пришедши же вести во станы, яко пришли суть видетъ олядии рускыхъ, слышавъ же Данилъ Романовичь и гна вседъ на конь видети невиданьноя рати, и сущии с ними коньници и инии мнозии князи с нимь гнаша видити невиденое рати. Онем же отшедшимъ, Юрьги же имъ сказываше, яко: «Стрелци суть». Инии же молвяхуть, яко: «Простии людье суть, пущеи половець». Юрьги же Домамиричь молвяшеть: «Ратници суть, и добрая вои».

Приехавъше же сказаша Мьстиславу Юрьиги же все сказа. И рекшимъ молодымъ княземь: «Мьстиславе и другий Мьситславе, не стоита! Поидемь противу имъ». Переидоша же вси князи Мьстиславъ и другий Мьстиславъ Черниговьскый реку Днъпръ, инии князи предоша и поидоша в поле половецкое. Переидоша же Днепръ во день во вторникъ, и усретоша татареве полкы рускыя. Стрелци же рускыи победиша и, и гнаша в поле далеце секуще, и взяша скоты ихъ, а со стады утекоша, яко всимъ воемъ наполнитися скота.

Оттуду же идоша 8 дни до рекы Калкы.^[394] Стретоша и сторожьеве татарьскыи. Сторожемъ же бившимъся с ними, и убьенъ бысть Иванъ Дмитреевичь,^[395] иная два с нимъ.

Татаром же отъехавшимъ, на прочьне реце Калъке устретоша и тотарове половецкыя полкы рускыя. Мьстиславъ же Мьстиславличь повеле впередъ переити реку Калку Данилови с полкы, инемь полкомъ с нимъ, а самъ по немь переиде, еха же самъ во стороже. Видившу же ему полкы татарьскыя, приехавъ рече: «Воружитеся!» Мьстиславу же и другому Мьстиславу, седящема во стану не ведущема, Мьстиславъ же не поведа има зависти ради, бе бо котора велика межю има.

Съразившимся полкомъ на место. Данилъ же выеха напередъ, и Семьюнъ Олюевичь и Василко Гавриловичь поткоша в полкы тотарьскыя, Василкови же сбодену бывшю. А самому Данилу бодену бывшю в перси, младъства ради и буести не чюяше ранъ бывшихъ на телеси его. Бе бо возрастомъ 18 летъ, бе бо силенъ.

Данилови же крепко борющися, избивающи тотары. Видивъ то Мьстиславъ Немый,^[396] мневъ, яко Данилъ сбоденъ бысть, потче и сам в не, бе бо мужь и тъ крепокъ, понеже ужика сый Роману от племени Володимеря, прирокомъ Маномаха. Бе бо велику любовь имея ко отцю его, емуже поручивше по смерти свою волость, да я князю Данилови.

Татаром же бегающимъ, Данилови же избивающи ихъ своимъ полкомъ, и Олгови Курьскому крепко бившимся, инемъ полкомъ сразившимся с ними. Грехъ ради нашихъ, рускимъ полкомъ побеженымъ бывшимъ.

Данилъ видивъ, яко крепцейши брань належить в ратных, стрельцемъ ихъ стреляющимъ крепце, обрати конь свой на бегъ, устремления ради противныхъ. Бежащю же ему и вжада воды, пивъ почюти рану на телеси своемь, во брани не позна ея, крепости ради мужьства возраста своего. Бе бо дерзъ и храборъ, от главы и до ногу его не бе на немь порока.

Бысть победа на вси князи рускыя. Такоже не бывало никогдаже. Татаром же победившимъ русьскыя князя за прегрешение крестьяньское, пришедшимъ и дошедшимъ до Новагорода Святополчьского.^[397] Не ведающим же руси льсти ихъ, исходяху противу имъ со кресты, они же избиша ихъ всих.

Ожидая Богъ покаяния крестьянскаго, и обрати и воспять на землю восточную, и воеваша землю Таногустьску^[398] и на ины страны. Тогда же и Чаногизъ^[399] кано ихъ таногуты убьенъ бысть. Ихже прельстивше и последи же льстию погубиша. Иные же страны ратми, наипаче лестью погубиша.

Въ лето 6733. Олександръ все вражду имеяше ко своима братома Романовичема Данилови и Василкови. Слышавъ, яко Мьстиславъ не имееть любви к зятю своему князю Данилови, радости исполнивъся, понужаше Мьстиславаа на рать. Мьстиславу же пришедшю на рать, приде на Лысую Гору.^[400] Данилови жи поехавшю в Ляхы и возведшю князя Льстка и поиде противу ему. Мьстиславу же помочь пославшю Олександрови. Сретившимъ же имъ, рать вогнаша и в град Белзъ и за мало города не взяша. Наутрея поидоша противу имъ. Мьстиславу же не стерпевшю, и возвратися в Галичь.

Данилу же князю воевавшю с ляхы землю Галичькую и около Любачева, и плени всю землю Бельзеськую и Червеньскую, даже и до оставшихъ. Василку же князю многы плены приемшю, стада коньска и кобылья, и бысть зависть ляхомъ. И бывшим посломъ от обоихъ, и пущенъ бысть Демьянъ и Андрей.^[401]

И бысть по сихъ, привед Мьстиславъ Котяня и половци многы, и Володимера Киевьского,^[402] творяся на ляхы ида, светомъ Александровымъ. Светъ же Александровъ всегда не престаяше о брате своемь, рекый, яко: «Зять твой убити тя хочеть». Исправлению же бывъшю около вежи его, самому же Александру не смеявшю ехати, посла Яна своего. Мьстиславу бо рекшю: «Твоя бе речь, Яню, яко Данилъ второе всаживаеть ляхы на мя». Познавшимъ же всемъ княземь Александрову клевету, а Яневу лжю, и рекшим же всимъ княземь: «Приими всю власть его за соромъ свой». Онъ же за братолюбие не прия власти его, и вси похвалиша ему.

Мьстислав же прия зятя своего любовью и почестивъ его великими дарми, и да ему конь свой борзый актазъ,^[403] акого же в та лета не бысть, и дочерь свою Анну даривъ великими дарми. И с братьею видевся ве Перемили, и утвердиша миръ.

В лето 6734. Льстивому Жирославу рекшю къ бояромъ галичьскимъ, яко: «Идеть Мьстиславъ в поле и хощеть вы предати тестеви своему Котяню^[404] на избитье». Мьстиславу же праву сущюу о немь, и не сведущю ничтоже о нихъ. Они же емше веры, отъидоша в землю Перемышлескую, в горы Кавокаськия, рекше, во Угорьскыя,^[405] на реку Днестръ.^[406] Послаша послы своя рекуще, яко: «Жирославъ поведал ны есть». Мьстиславу же пославшу отца своего Тимофея,^[407] яко: «Всуе оклеветал мя есть к вамъ Жирославъ». Тимофею же кленшюся имъ о сем, яко не сведущу Мьстиславу ничтоже о семь, и приведе бояре вси к нему.

Князю же обличившю Жирослава изгна и от себе, якоже изгна Богъ Каина от лица своего, рекы: «Проклятъ ты! Буди стоня и трясыся на земли, якоже раздвиже земля уста своя прияти кровь брата твоего».^[408] Якоже и Жирославъ разъдвиже уста своя на господина своего, да не будеть ему пристанъка во всихъ земляхъ в рускихъ и во угорьскыхъ, и ни в ких же странахъ, да ходить шатаяся во странахъ, желание брашна да будеть ему, вина же и олу, по скуду да будеть ему, к да будеть дворъ его пустъ и в селе его не будеть живущаго.

Оттуду выгнанъ иде ко Изяславу.^[409] Бе бо лукавый льстець нареченъ, и всихъ стропотливее, и ложь пламянъ, всеименитый отцемь добрымъ. Убожьство возбраняше злобу его, лъжею питашеся языкъ его, но мудростию возложаше веру на лжюу, красяшеся лестью паче венца, лжеименець, зане прелщаше не токмо чюжихъ, но и своихъ возлюбленых, имения ради ложь.^[410] Того бо деля жадаше быти у Изяслава. Мы же на преднее возвратихомся.

Мьстислав же, по совете льстивыхъ бояръ галичькихъ, вда дщерь свою меншую за королевича Андрея^[411] и дасть ему Перемышль. Андрей же, послушавъ лестиваго Семьюнка Чермьнаго,^[412] и бежа во Угры и нача воздвизати рать. Бывши же зиме, прииде ко Перемышьлю. Юрьеви тогда тысящюу держащю, переда Перемышль и бежа самъ ко Мьстиславу. Королеви же ставшю во Звенигороде, и посла вои свои к Галичю, самъ бо не сме ехати к Галичю: поведахуть бо ему волъхвы угорьскыя, яко узревшу Галичь, не быти ему живу. Он же тоя ради вины не смея ити в Галичь, яко веряшеть волъхвомъ. Днестру же наводнившюся, не могоша переити.

Мьстиславъ же выеха противу с полкы. Онем же позоровавшимъ на ся, и ехаша угре во станы своя. Бе бо с королемь Пакославъ с ляхы. Оттуду же поиде король ко Теребовлю и взя Теребовль, и поиде к Тихомлю и взя Тихомль, оттуду же приде ко Кремянцю,^[413] и бися подъ Кремянцем, и много угоръ избиша и раниша.

Тогда же Мьстиславъ Судислава посла к зятю своему князю Данилу, рекый: «Не отступай от мене». Оному же рекшю: «Имамъ правду во сердци своемь».

Оттуду же приде король ко Звенигороду. Выеха же Мьстиславъ из Галича. Угре же выехаша противу ему со становъ королевыхъ. Мьстиславъ же бися с ними, и победи я, и гнаша по нихъ до становъ королевыхъ, секуще и. Тогда же Мартиниша убиша, воеводу королева. Король же смятеся умомъ и поиде и-земли борзо.

Данилови же пришедшу ко Мьстиславу с братомъ Василкомъ ко Городъку и Глебъ с нима. И молвящимъ имъ: «Поиди, княже, на короля: по Лохти^[414] ходить». Судиславъ же браняшеть ему. Бе бо имеяшеть лесть во сердци своемь, не хотяше бо пагубы королеви, имеяше бо в немь надежу велику.

Беаше бо король изнемоглъся. Льстькови же в то время идущу в помощь. Данилови же бранящю ему не помогати королеви, оному наипаче хотящю. Данил же и Василко посласта люди своя къ Бугу,^[415] не даста ему прити. Оттуду же возвратився, иде во свою землю, изнемоглъ бо ся бе, ходивъ на войну.

А король угорьскый иде во Угры. Тогда же угони Изяславъ со лестивымъ Жирославомъ, идоста с нимъ Угры.

Потом же Судиславу льстящю подо Мьстиславомъ, рече ему: «Княже, дай дщерь свою обрученую за королевича, и дай ему Галичь. Не можешь бо держати самъ, а бояре не хотять тебе». Оному же не хотящю дати королевичю, наипаче хотящю дати Данилови. Глебови же Зеремеевичю и Судиславу претяща ему не дати Данилови, реста бо ему: «Аже даси королевичю, когда восхощеши, можеши ли взяти под нимь. Даси ли Данилови, в векы не твой будеть Галичь». Галичаномъ бо хотящимъ Данила, оттуду же послаша въ речих. Мьстиславъ дасть Галичь королевичю Андрееви, а самъ взя Понизье.^[416] Оттуду иде к Торьцкому.^[417]

Мьстиславу же Немому, давшу отчину свою князю Данилови, и сына своего поручивъ Ивана,^[418] Ивану же умершю, и прия Луческъ Ярославъ, а Черторыескъ^[419] пиняне.^[420]

Въ лето 6735. Начнемь же сказати бе-щисленыя рати, и великыя труды и частыя войны, и многия крамолы, и частая востания, и многия мятежи. Измлада бо не бы има покоя.

Седящу же Ярославу в Лучьске, еха Данилъ въ Жидичинъ^[421] кланятися и молитися святому Николе. И зва и Ярославъ къ Лучьску. И реша ему бояре его: «Приими Луческъ, зде ими князя ихъ». Оному же отвещавшу, яко: «Приходить зде молитву створити святому Николе, и не могу того створити». Иде въ Володимерь, оттуду же собравша рать, посласта на нь Андрея, Вячеслава, Гаврила, Ивана.^[422] Оному же въехавшу, ятъ бысть с женою своею, ятъ же бысть Олексию Орешькомъ:^[423] бе бо борзъ конь подъ нимъ, угонивый и я его до города. И затворишася лучане. Наутрея же приде Данилъ и Василко, и предашася лучане. Братъ же да Василкови Луческъ и Пересопницю, Берестий же ему бе преже далъ.

Повоевша ятвязи около Берестия, и угониста и из Володимеря. Наехавшима же двеима, Монъдуничю Шутрови и Стегутови Зебровичю, на полкъ. И убьенъ бысть Даниломъ и Вячеславомъ Шютръ, а Стегутъ убьенъ бысть Шелвомъ.^[424] Бежашим же ятвеземь, угони я Данилъ, Небра язви четырми ранами, древо же вышибе копье из руку его. Василкови, угонившу его, кликъ бысть великъ: «Братъ ти биетъся назади». Оному же оставшу, обратися брату на помощь, оному же симь утекшу, а и ини разбегошася.

Мы же, се оставлеше, на преднее возвратимъся.

Данилъ же посла Дьмьяна ко тести своему, река ему: «Не подобаеть пиняномъ держати Черторыйска, яко не могу имъ терпети». Дьмьянови же повестящу с нимъ. «Сыну, сгрешихъ не давъ тобе Галича, но давъ иноплеменьнику, Судислава льстьця светомъ, обольсти бо мя. Ажь Богъ восхочеть, поидиве на ня. Язъ всажу половци а ты своими. Аще Богъ дасть его нама, ты возми Галичь, а язъ Понизье, а Богъ ти поможеть. А про Черторыескъ — правъ еси». Демьяну же приехавшу в Великую суботу. Наутрея же на Великъ День приехаста Данилъ и Василько ко Черторыйску, в понеделникъ на ночь обьседоста град. Тогда же и конь Даниловъ застреленъ бысть с города. Наутрея же обьехаста град Мирославъ и Демьянъ, рекоста, яко: «Предалъ Богъ врагы наша в руку ваю». Данилъ же повеле приступити ко граду, и взяша градъ ихъ, и князя ихъ изимаша.

Потом же Мьстиславъ, великый удатный князь, умре. Жадящю бо ему видити сына своего Данила. Глебъ же Зеремеевичь, убеженъ бысть завистью, не пустяще его. Оному же хотящю поручити домъ свой и дети в руце его, бе бо имея до него любовь велику во сердце своемь.

И потом же пустиста Ярослава, и даста ему Перемиль, и потомь Межибожие.^[425]

Въ лето 6736. Бе Курилъ митрополитъ^[426] преблаженый и святый приехалъ мира сотворити и не може.

Потомь же Ростиславъ Пиньскый^[427] не престаяше клевеща, беша бо дети его изыманы.^[428]

Володимеръ же Кыевьскый собра вои. Михаилъ Черниговьскый — «яко бо бе отець его постриглъ отца моего»,^[429] бе бо ему боязнь велика во сердци его. Володимеръ же всади Котяня и вси половци. И придоша къ Каменцю. Володимеръ же со всими князи, и куряны, и пиняны, и новогородци, и туровьци обьседоша Каменець.

Данило бо творящуся миръ сотворити с ними, переводя ими, и еха в ляхы по помощь, а Павла своего^[430] посла ко Котяневи, река: «Отче, измяти войну сю, приими мя в любовь собе». Он же ехавъ взя землю Галичьскую, иде в землю Половецкую, и не обратися к нимъ.

Бе бо королевичь вь Галиче и Судиславъ с нимъ, миръ бо имеяше со Володимеромь и Михаиломъ. Сим же не воспевошимъ ничтоже, взратишася.

Данилъ же и Василко собравша ляхы многы, идоста Кыеву со Пакославомъ воеводою и Олександро с нима. Сретоша же посли от Володимера и Михала: и Воротиславъ Петровичь, Юрьии Толигневичь,^[431] хотяще мира. Умиришася, и ляхове возворотишася въспять.

Въ лето 6737. Льстько убьенъ бысть великый князь Лядьскый, на сонме убьенъ бысть Святополкомъ, Одовичемь Володиславомъ,^[432] светомъ бояръ неверных. По смерти брата своего Кондратъ прия Данила и Василка в великую любовь и проси ею, а быста шла ему на помощь. И поидоста ему на помощь на Володислава на Стараго.^[433] Сама же идоста на войну, остависта же в Берестии Володимера Пиньского, и угровьчаны и берестьяны стеречи земле от ятьвязь. В то же время воеваша литва ляхы, мняще мирни суще, и приидоша ко Берестью. Володимеръ же рече: «Оже есте мирни, но мне есте не мирни». И изииде на не и берьстьяне вси избиша е все.

Данилъ же и Василко придоста ко Кондратови, и сгадавшимъ имъ, идоша къ Калешю.^[434] И придоша Вепру^[435] вечеръ. Наутрее же светающю преидоша реку Пресну^[436] и поидоста къ городу. И тое нощи бысть дождь великъ. Видивши же, яко несть кто противяся, пустиша воеватъ и пленитъ. Русь же догнаша Милича и Старогорода^[437] и неколко селъ Воротиславьскых заяша, и прияша пленъ велик, и вратишася, и приидоша во станы, гадающимъ, како поити к городу на бой, ляхомъ же не хотящимъ битися.

Наутрее же Данилъ и Василько поемь вое свое и поидоста ко граду, Кондрату же любящю рускый бой и понужающу ляхы свое, онемь же одинако не хотящимъ. Приступившима же има обеима ко воротомь Калешьскымъ, а Мирослава посласта в задъ града, и инии полкы.

Бе бо городъ обишла вода, и сильная лозина, и вербье, и не сведущимся самемь, идеже кто биаше. Егда же си отступяху от боя, они же належахуть на оны, а коли они отступяху, а они належаху на си. За невидение не приятъ бысть градъ томь дни. Идущу же камению со забралъ, яко дожду силну; стоящимъ имъ в воде, дондеже сташа на сусе на метаномъ камении. И возводный мостъ и жеравець^[438] вожьгоша. Ляхове же врата одва угасиша градьская.

Данилови же и Василкови ходящима подле града, стреляющимъ наградъ инемь стрелцемь, и бысть ранено мужь, стоящихъ на забралехъ, 100 и 60. Бывшу же вечеру, и возвратишася во станы своя.

Станиславъ же Микуличь^{title="">[439]} рече: «Кде то мы стояли, ту несть воды, ни гребле высокы». Данилъ же, вседъ на конь, еха самъ на зглядание града, и виде, яко тако и есть. Данилъ же приеха ко Конъдратови и рече ему: «Аще быхомъ исперва ведале место се, то градъ приятъ бы былъ». Кондратови же молящуся има, да наутрее пакы приступита ко граду.

Наутрия же Данилъ и Василко посласта люди свои. Онем же стоящимъ и теребящимъ лесы около града, гражаномъ же ни камения смеющимь врещи на не, просяхуся, да бы к нимъ прислалъ Кондратъ Пакослава и Мьстиуя.^[440] Пакославъ же рече Данилови: «Изменивъ ризы свое, поеди с нами». Данилови же не хотевшю, рече ему братъ: «Иди да слыши вече ихъ». Не веряшеть бо Мьстиуеви Кондратъ.

Данилъ же возма на ся шеломъ Пакославь и ста за нима. Стоящимъ же мужемь на заборолехъ и рекущимъ имъ: «Тако молъвъта великому князю Конъдрату: “Сий градъ не твой ли есть? Мы же, мужи, изнемогошеи во граде семь, ци иного странници есмы, но людье твои есмы, а ваша братья есмы. Чему о насъ не сожалитеси? Аще насъ русь пленять, то кую славу Кондратъ прииметь? Аще руская хоруговь станеть на забролехъ, то кому честь учиниши? Не Романовичема ли? А свою честь уничижиши! Ныне брату твоему служимъ, а заутра твои будемь. Не дай славы руси, не погуби града сего!”» И и многа словеса глаголаху.

Пакаславу же рекшу: «Кондрат радъ милость бы учинилъ вамъ, Данилъ лютъ зело есть насъ, не хощеть отоити прочь, не приемь града». Росмьявся, рче: «А се стоить самъ. Молъвьте с нимъ». Князь же тъче его оскепищемь и соня собе шеломъ. Они же кликнуша с града: «Имей службу нашу, молимся, створи миръ». Оному же много смеявъшуся и много вестовавшу с ними, и поя от нихъ 2 мужа, и приеха Кондратови.

И створи Кондратъ с ними миръ и поя у нихъ талъ. Руси бо беаху полониле многу челядь и боярыне. Створиша же межи собою клятву русь и ляхове, аще по семь коли будеть межи ими усобица, не воевати ляхомъ руское челяди, ни руси лядьской.

Потом же возвратистася от Кондрата в домъ свой с честью, Богу поспевающю има, створиста ему помощь велику, и внидоста со славою в землю свою. Иный бо князь не входил бе в землю Лядьску толь глубоко, проче Володимера Великаго, иже бе землю крестилъ.^[441]

Потом же времени минувшу еха Василко Суждалю на свадбу шурина своего, ко великому князю Юрью,^[442] поемь Мирослава со собою и ины.

Князю же Данилови будущу во Угровьсце, прислаша галичане, рекуще, яко: «Судиславъ шелъ есть во Понизье, а королевичь в Галичи осталъ, а поиди борже». Данилови же собравшю вои, воборзе посла Дьмьяна на Судислава, а самъ иде в мале дружине к Галичю изо Угровьска, во третий день бывшу ему на ночь во Галичь. А Судиславъ не стерпе передь Демьяномъ но побеже в Галичь. Данилови же приехавшу ко Галичю, Галичь бо бе ся затворилъ. Данилъ же взя дворъ Судиславль.^[443] Якоже вино и овоща и корма и копий и стрелъ, пристраньно видити! Потом же Данилъ, видивъ люди своя, яко испилися, не хоте стати вь города, но иде на ину страну Днестра.

Судиславу же тое ночи вобегьшю во городъ, яти бывше от вои его людие, и рекоша, яко Судиславъ уже в Галичи. Данилъ стоаше Угльницехъ,^[444] на березе Днестра. Выехавшимъ же галичаномъ и угромъ и стреляшася на леду. Вечеру же бывшу, и ледомъ воставшимъ, и реце наводнившися, зажгоша мостъ на Днестре — безаконьный лихый Семьюнько, подобный лисици черьмности ради.

И приде Дьмьянъ со всими бояры галичкыми, со Милославомъ и со Володиславомъ и со многими бояры галичкыми. Данилови же о семь веселу будущю, а о мосте печаль имеющу, како Днестръ переити. Гнавъ же Данилъ ко мосту и узревъ, яко конечь мосту угаслъ есть, и бысть радость велика.

Наутрея же приде Володимеръ Инъгваровичь, и переидоша мостъ, и сташа по берегу Днестра.

Наутрея же уставоше, и обьеха Данилъ городъ, и собравъ землю галичскую, ста на четыре части окрестъ его. И собра от Боброкы доже и до рекы Ушице^[445] и Прута, и обьседе в силе тяжьсце.^[446] Онем же изнемогошимъ передаша градъ. Данилови же приемшу градъ, помянувшю любовь короля Андрея, и пусти сына его и проводи и до рекы Днестра. Изииде же с нимъ единъ Судиславъ, на ньм же метаху камение, рекуще: «Изииде из града, мятежниче земли!»

Андрееви же пришедшу ко отцю си и брату, и Судиславу глаголюще непрестаньно: «Изеидете на Галичь, и приимете землю Рускую. Аще не поидеши, укрепяться на ны».

Изииде же Бела риксъ, рекъмый король Угорьскый,^[447] в силе тяжьце. Рекшю ему, яко: «Не имать остатися градъ Галичь. Несть кто избавляя и от руку моею». Вшедъшу же ему во горы Угорьскые, посла на ны Богъ архангела Михаила отворити хляби небесныя. Конем же потопающимъ и самемь возбегающимъ на высокая места, оному же одинако устремисшися прияти град и землю. Данилови же молящуся Богу, избави и Богъ от рукы силных.

И обиступи град, и посла посолъ, и воспи посолъ гласомъ великом и рече: «Слышите словеса великого короля угорьского. Да не уставляеть васъ Дьмьянъ глаголя: “И-земля изимьть ны Богъ”. Ни да уповаеть вашь Данилъ на Господа, глаголя: “Не имать предати град сесь королеви угорьскому”. Толико ходилъ на ины страны, то кто можеть одержати от руку моею и от силъ полковъ моихъ». Дьмьянъ же одинако крепяшеся, грозы его не убояся. Богъ поспешникъ бысть ему. Данилъ же приведе к собе ляхы и половце Котяневы. А у короля беаху половци Беговаръсови.^[448]

Богъ попусти на не рану фараонову.^[449] Град же крепляшеся, а Бела изнемогаше. И поиде от града, оставившю же ему люди за собою, оружники многи и фаревникы. Нападшимъ же на не гражаномъ мнозимъ, впадаху в реку, инии же избьени быша, инии язвени быша, инии же изоимани быша. Яко инде глаголеть: «Скыртъ река злу игру сыгра гражаномъ»,^[450] тако и Днестръ злу игру сыгра угромъ.

Оттуду же поиде король ко Василеву^[451] и переиде Днестръ, и поиде ко Пруту. Богъ бо попустилъ беашеть рану, ангелъ бьяшеть ихъ, сице умирающимъ: инии же изъ подъшевь выступахуть, акы ис чрева,^[452] инии же во коне влезъше, изомроша, инии же, около огня солезъшеся и мясъ ко устомъ придевоше, умираху, многими же ранами разными умираху, хляби бо небесныи одинако топяхуть.

И ушедшю же ему за неверьство бояръ галичкихъ, Данилъ же Божьею волею одерьжа градъ свои Галичь.

По семь скажем многий мятежь, великия льсти, бе-щисленыя рати.

Въ лето 6738. Крамоле же бывши во безбожныхъ боярехъ галичкыхъ: светъ створше со братучадьемь его Олександромъ^[453] на убьенье и преднее земле его. Седящим же имъ в думе и хотящимъ огнемь зажещи, милостивому Богу вложившю во сердце Васильку изиити вонъ, и обнажившу мечь свой играя на слугу королева,^[454] иному похвативши щитъ играющи. Невернымъ Молибоговидьчьмь^[455] узревши се, страхъ имъ бысть от Бога, рекъшимъ, яко: «Светъ нашь раздрушися». И побегшимъ имъ, яко оканьны Святополкъ.^[456] Онемь бегающимъ, и еще не уведавшу князю Данилу и Василку.

Василко же поехавшю Володимеру, а Филипъ безбожный зва князя Данила во Вишьню.^[457] Другий светъ створиша на убьенье его со Александромъ, братучадомъ его. Воехавшу ему во Браневичаве рьли,^[458] и приде ему посолъ от тысячкого его Дьмьяна, рекшу ему, яко: «Пиръ золъ есть, яко свещано есть безбожнымъ твоимъ бояриномъ Филипомъ и братучадомъ твоимъ Олександромъ, яко убьену ти быти, И то слышавъ, поиди назадъ и содержи столъ отца своего».

Коснятину поведавшу, оному же обратившюся на реце Днестре, а бояре безбожнии везяхуся инуда, не хотяще видити лича его.

Приехавшу же в Галичь, посла сла ко брату князю си Василкови: «Поиди ты на Олександра». Олександру же выбегъшу в Перемышль ко светникомъ своимъ, а Василко прия Белзъ. Ивана же посла седелничего своего^[459] по неверных Молибоговичихъ, и по Волъдрисе;^[460] и изимано бысть ихъ 28 Иваномъ Михалковичемь. И ти смерти не прияша, но милость получиша; и некогда ему в пиру веселящуся, одинъ от техъ безбожныхъ бояръ лице зали ему чашею, и то ему стерпевшу. Иногда же, да Богъ имъ возомъздить.

Въ лето 6739. Самому же Данилу созвавшу вече, оставьшуся вь 18 отрокъ вернихъ^[461] и съ Демьяномъ тысяцкымъ своимъ, и рече имъ: «Хочете ли быти верни мне, да изииду на враги мое?» Онем же кликнувшимъ; «Верни есмы Богу и тобе, господину нашему, изииди с Божиею помощью!» Соцкый^[462] же Микула рече: «Господине, не погнетши пчелъ, меду не едать». Помолившу же ся ему Богу и святей пречистей Богородици, Михаилу архангелу Божию, устремися изиити со малом ратникъ. И Мирославу пришедшу к нему на помощь с маломъ отрокъ. Невернии же вси на помощь ему идяху, мнящеся, яко верни суть. И с ними же светъ створиша, люте бо бяху на не. Приехавшу Данилу Перемышлю, не стерпевъ Олександръ, побеже. В том же гоне Шельвъ събоденъ бысть, бе бо храбръ и во велице чьсти умертъ. Неверныии же Володиславъ Юрьевич^[463] с нимь светъ створь, гоняше и оли и до Санока, Воротъ Угоръскыхъ.^[464] И гоньзновъшуся Олександру, оставивъшу все имение свое, и тако прииде Угры, и приде к Судиславу, Судиславу же тогда будущю Угрехъ.

Судиславъ же поимася, прииде королеви Андрееви, и возведе король угорьского Андрея. И приде же король Андрей и со сыномъ Белою, и со другимъ сыномъ Андреемь ко Ярославу.^[465] Боярину же Давыдови Вышатичю,^[466] затворивъшюся от князя Данила во Ярославли, и Васильеви Гавриловичю, и бивьшимся угромь, оли и солнцю зашедшу, отбивъшимь ся городу имь.

Светъ створиша вечеру. Давидови уполошивъшуся: теща бо его беше верна Судиславу, кормильчья Нездиловаа, матерью бо си наречашеть ю, веща ему, яко: «Не можешь удержати града сего». Василкови же молъвящу ему: «Не погубимь чести князя своего, яко рать си не можеть града сего прияти». Бе бо мужь крепокъ и храборъ. Давыду же не слушавшу его одинако хотяше предати град. Чакови^[467] же приехавшу изо Угорьскы полковь, рекъшу ему: «Не могуть васъ уже прияти, ибо суть велми бьени». Василькови же крепко борющу не предати града. Оному же ужасти во сердце имущю, само му же челу, вышедшу со всими вои. И приимь король Ярославль и поиде к Галичю. Климята же с Голыхъ горъ^[468] убежа от князя Данила ко королеви, и по немь вси бояре галичькеи предашася.

Оттуда король поиде ко Володимерю. Пришедшу же ему Володимерю, дивившуся ему, рекъшу, яко: «Така града не изобретохъ ни в немечкыхъ странахъ!» Тако сущу, оружьникомъ стоящимь на немь, блистахуся щити и оружници подобни солнцю. Мирославъ же бе во граде; иногда же храбру ему сущю, Богъ ведать, тогда бо смутися умомъ, створи миръ с королемь, бе-света князя Данила и брата его Василка. Рядомь же дасть Белъзъ и Червенъ Олександру, королеви же посадившу сына своего Андрея в Галичи, светомъ неверьныхъ галичанъ. Мирославу же запревъшуся, яко: «Рядомь Чьрвьна не предалъ есми». Порокъ же ему имуще великъ от обою брату: «Пошто миръ створи, сущю ти с великими вои!»

Королю стоящу во Володимери, князь же Данилъ прия великъ пленъ, около Бозку воюя. Король же воротися Угры.

Володимеръ же посла Данилови река: «Идеть на мя Михаилъ, а помози ми, брате!» Данилови же пришедшу створити миръ межи има. Данилъ жь из Руской земля взя собе часть Торцький, и паки да и детемь Мьстиславлимъ, шюрятомъ своимъ. Рекъ имъ: «За отца вашего добродеанье приимете ни держите Торцький городъ».^[469]

По тех же летехъ движе рать Андрей королевичь на Данила и иде к Белобережью.^[470] Володиславу же ехавшу во стороже от Данила ис Кыева, и стрете рать во Белобережьи. И бившимся имъ о реку Солучь^[471] и гониша до рекы Деревное^[472] из леса Чертова.^[473]

Приде весть Кыеву Володимеру и Данилови от Володислава. Рекшу же Данилу князю Володимеру: «Брате, ведаюче обею наю идуть наю. Пусти мя, да поиду имъ взадъ». Они же, уведавше, возвратишася к Галичю.

Данилови же снемшуся с братомъ и постиже и у Шумьска, и повестоваста с ними о реку Велью.^[474] Бе бо с королевичемь Олександръ и Глебъ Зеремиевич, инии князи Болоховьсции и угоръ множество. Видевшу же ся Данилу о реку Велью с королевичемь, и некое слово похвално рекшу, егоже Богъ не любить. Наутрея же переидеть реку Велью на Шумьскъ и поклонився Богу и святому Семеону, исполчивъ полкы свое, поиде ко Торчеву.^[475] Уведав же Андрей королевичь, исполчивъ полыкы свое, иде противу ему, сиречь на сечю. Идущу ему по ровни, Данилови же и Василкови съехати бе со высокихъ горъ; и инии же браняху, да быхомъ стали на горах, браняху сохода. Данилови же рекшу: «Якоже Писание глаголеть: "Мьдляй на брань страшливу душю имать"».^[476] Понудивъ ихъ, ускори снити на не.

Василкови же идущу противу угромъ, а Дьмьяну тысяцькому идущю и инемь полкомъ многимъ ошуюю, Данилъ же идяше полкомъ своимъ посреди. Велику же полку бывшю его, устроенъ бо бе храбрыми людми и светлымъ оружьемь. Онемъ же видящимъ, не хотяхуть сразитися с нимъ, но клоняхуться на Дьмьяна и на иные полкы. Приехавшимъ же соколомь стрелцемь^[477] и не стерпевъшимъ же людемь, избиша е и роздрашася. Дьмьянови же сразившуся со Судиславомъ князю же Данилови заехавъшу в тылъ имъ, и бодущим е, Дьмьянови же мнящу, яко все ратнии и суть и возбегоша пред нимъ. Данилъ же вободе копье свое^[478] в ратьного, изломившуся же ся копью, и обнажи мечь свой. Позревъ же семь и семь и види стягъ Василковъ стояще и добре борющь и угры гонящу, обнаживъ мечь свой, идущу ему брату на помощь, многы же язви, и инии же от меча его умроша. Снемшеся с Мирославомъ и видевъ, яко угре сбираються, и ехаста на не два. Онем же не стерпевшим оскочиша, другим же приехавшимъ и сразившимся, и ти не стерпеша. Гонящимъ же има разлучистася. Потом же видивъ брата добре борющася, и сулици его кроваве сущи, и оскепищю исечену от ударенья мечеваго.

Въ лето 6740.^[479] Глебъ Зеремеевичь собравъ угры приеха на стягъ Василковъ. Данилови жи приехавши к нимъ и понужаюшу ихъ, и никого не веде въ нихъ воиника, но отрокы держаща коне. Онем же познавшимъ и и хотящимъ мечи посечи конь его. Милостивому же Богу безъ язвы изнесъшу и из ратныхъ, якоже от конца остроты мечевыи шерьсти претяте бывши на стегне коня его. Приехавъ же к нимъ, понужаше свое ехати на не.

Василковъ полкъ гнаше угры до становъ и стягъ королевича подътяли беаху, друзии же многи угре бежаща, оли во Галичь становишася.

Стоящим же симь на горе, и симъ на удолъ. Данилови же и Василкови понужающима людий своихъ соехати на не. Богу же тако извольшу за грехы: наворотися дружина Данилова на бегъ, онем же не смевшимъ гонити, и не бысть пакости во полкохъ Даниловых, разве техъ убьеных пяти.

Данилови же наутрея собравшуся, не ведаше о брате, с кимъ кде есть. Королевичь же обратися в Галичь, зане бе уразъ великъ в полкохъ его: инеи же угре бежаша, оли в Галичи становишася.

И бысть брань велика во день тъ. Техъ бо падшихъ много угоръ, а Даниловыхъ мало бояръ, ихже имена се быша: Ратиславъ Юрьевичь, Моиси, Степанъ, брать его, Юрьи Яневичь.

Потом же Данилъ уведавъ брата своего во здарвьи, не престаяшеть строя на не рать.

Бе бой Торцьвьскый в Суботу великую.

Потомь присла Олександрдъ ко брату Данилу и Василку: «Не лепо ми есть быти кроме ваю!». Она же прияста и с любовью.

Траве же бывши, Данилъ же поиде со братомъ и со Олександромъ Плесньску,^[480] и пришедъ взя и подъ Аръбузовичи,^[481] и великъ плен прия, обратися во Володимеръ.

Въ лето 6741. Королевич же и Судиславъ выведе Дьяниша^[482] на Данила. Данилъ же еха Кыеву и приведе половце и Изяслава противу имъ, и со Изяславом водися у божницю и со Володимеромъ. Придоста противу Данишу. Изяславъ же льсть створи и веле воевати землю Данилову, и взяша Тихомль, и возвратишася, оставьшуся Володимеру с Даниломъ и Котяневи одиному. О, лесть зла есть,— якоже Омиръ пишеть,— до обличеня сладка, обличена же зла есть. Кто в ней ходить, конець золъ прииметь.^[483] О, злее зла зло есть!

Оттуда же идоша ко Перемилю. Андрей королевичь, Дьянишь и угре бишася о мостъ со Володимеромъ и Даниломъ, и отбивъшися имъ. Угре же воротишася к Галичю и порокы^[484] пометаша. Володимеръ же и Данилъ поидоста по нихъ. Василко же и Олександръ приде ко брату. И сняшася в Бужьска. Володимеръ же и Котянь, Изяславъ воротишася.

Въ лето 6742. Отступи Глебъ Зеремеевичь от королевича к Данилови.

Данилъ же и Василко и однако идоста к Галичю, стретоша и болшаа половина Галича: Доброславъ^[485] и Глебъ, инии бояре мнози, и пришедъ ста на березе Днестра. И прия землю Галичьскую и розда городы бояромъ и воеводамъ. И беаше корма у нихъ много. Королевичь же и Дьянишь и Судиславъ изнемогаху гладомь в граде. Стояше же 9 недель воюя, жда леду, дондеже перешле на не. Судиславъ же лестью посла ко Александрови, река: «Дамъ тобе Галичь, поиди от брата». Он же поиде прочь. Галичани же думаху яти галичани же выехаша по Даниле.^[486]

Малу же времени минувшю, королевичь умре. Послаша галичане по Данила Чермьного Семьюнъка, а Судиславъ иде Угры.

Весне же бывши, Олександръ убоявося злаго своего створения, поиде ко тьсту своему Киевъ.^[487] Данилъ же уведавъ изииде на не из Галича, угони и во Полономь, и яша и в лузе Хоморьскомь.^[488] Данилови же не спавъшу три дни и 3 нощи, такоже и воемь его.

Будущю же Володимеру Кыеве, присла сына своего Ростислава в Галичь, и прия с нимъ братьство и любовь велику, Михаилови же Изяславу одинако не престающа на нь враждою. Оставилъ у него Глеба Зеремеича и Мирослава, иныи бояре многы. Посла же Володимеръ рекий; «Помози ми, брате!» Данилъ же велъею любовью скоро собравъ полкы поиде.

Михаилъ же не стерпевъ отъиде от Кыева. Данилъ же поиде ко Володимеру, и поидоста Чернигову. И приде к нима Мьстиславъ Глебовичь.^[489] Оттуда же поидоша пленячи землю, поимаша грады многы по Десне, ту же взяша и Хороборъ, и Сосницю, и Сновескъ,^[490] иныи грады многии, и придоша же опять Чернигову. Створиша же миръ со Володимеромъ и Даниломъ Мьстиславъ и черниговьчи. Люто бо бе бой у Чернигова, оже и таранъ на нь поставиша,^[491] меташа бо каменемь полтора перестрела, а камень, якоже можаху 4 мужи силнии подъяти. Оттуда с миромъ преидоша Кыеву.

Изяславъ же одинако не престааше, возвелъ бе полвце на Киевъ.

Данилъ бо и вои его бе иструдилася. Попленилъ бо бе все Черниговьскые страны, воевалъ бо бе от Крещениа до Вознесения,^[492] створи миръ, воротися Кыеву.

Половцем же пришедшимъ Кыеву и пленящимъ землю Рускую. Данилъ бо бе изнемоглъся. Данилъ же хотяще изиити домови лесною страною, Володимеру же просящу, Мирославу же помогающу ему: «Изиидемь на поганые половце!». Сретоша же е половце у Звенигорода. Володимеру же хотящу возвратитися, и Мирославу глаголюще на возвращение, Данилови же рекшу: «Не подобаеть воину, устремившуся на брань,— или победу прияти, или пастися от ратных. Азъ бо возбраняхъ вамъ. Ныне же вижю, яко страшливу душю имате. Азъ вамъ не рехъ ли, яко не подобить изиити труднымъ воемь противу целымъ? Ныне же почто смущаетеся? Изиидите противу иимь».

Сретевшимъ же ся воемь многимь половецькимь у Торчьского, бысть сеча люта. Данилови же гонящу по половцех, донележе конь его застреленъ бысть гнедый. Преже бо инии половци наворотиле на бегъ. Данилъ же, видевъ бежащий конь свой стрелянъ, наворотися на бегъ. Володимеру же ятому бывшу в Торцькомъ, и Мирославу, светомъ безбожьнаго Григоря Василевича и Молибоговичевь, инемь бояръмъ многимъ ятымъ бывшимъ.

Данилу же прибегшу к Галичю, Василкови же бывшу в Галичи с полкомъ, и срете брата си. Борисъ же Межибожьскый светомъ Доброславьлимъ и Збыславлимъ^[493] посла к Данилови, рекый: «Изяславъ и половци идуть к Володимеру». Лесть бо бе се. Данилъ же посла ко брату си: «Стерези Володимера». Узревше же бояре галичьстии Василка отшедша с полономъ, воздвигоша крамолу. Судиславу же Ильючю^[494] рекшу: «Княже, льстивъ глаголъ имеют галичане, не погуби се, поиди прочь!» Данилови уведавшу крамолу ихъ, изииде Угры.

Зиме же приспевши, иде Василко Галичю, поима ляхы. Данилъ же в то время приде ко брату си изо Угоръ. И воиваша, не дошедше Галича, воротиста домовь.

Въ лето 6743. Придоша Галичане на Каменець и вси Болоховьсции князи с ними, и повоеваша по Хомору, и поидоша ко Каменцю, вземши полонъ великъ, поидоша. В то же время послалъ бяше Володимиръ Данилови помощь торкы и Данила Нажировича.^[495] Данилови же бояре выехавши ис Каменца, снемьшеся со торки^[496] и постигоша е. И побежени быша невернии галичане. И вси князи Болоховьсции изоимани быша, и приведоша е Володимеръ ко князю Данилови.

Лету же наставшу, нача посылати Михаилъ и Изяславъ, грозяча: «Дай нашу братью, или придемь на тя войною». Данилови же молящюся Богу, святому архиерею Николе, иже каза чюдо свое. Возвелъ бо бяшеть на Данила Михаилъ и Изяславъ ляхъ и русь и половець множество. Кондратови же ставшу, кде ныне град Холмь стоить, пославшю ему ко Червьну воеватъ. Василковичем же сретившимъ е и бившимъся с ними, поимаша Лядьские бояре, приведоша е перед Данила во Городокъ.

Михаилови же стоящу на Подъгораи, хотящю снятися с Кондратомъ и ожидающю половець со Изяславомъ. Половци же придоша в землю Галичькую, не восхотеша ити на Данила, вземшю всю землю Галичькую, возвратишася. То слышавъ, Михаилъ возвратися в Галичь, а Кондратъ побеже до ляховъ чересъ нощь, и потопилися бяшеть от вои его во Вепрю множество.

Лету же наставшу, собравъшася, идоста на Галичь на Михаила и Ростислава. Затворила бо ся беяста во граде. И угоръ множество бяашеть у него. И возвративъшися воеваста около Звенигорода, города же хотяша и не возяста, бе бо святаа Богородица в немь, чюдная икона.

Тое же осени умиристася.

Весне же бывши, поидоста на ятвезе, и приидоста Берестью, рекамъ наводнившимся и не возмогоста ити на ятвязе.

Данилови рекъшу: «Не лепо есть держати нашее отчины крижевникомь Тепличемь, рекомымь Соломоничемь».^[497] И поидоста на не в силе тяжьце. Приаста град месяца марта, старейшину ихъ Бруна^[498] яша, и вои изоимаша и возъвратися Володимеръ.

Данилови же в томь же лете пошедъшу на Михаила на Галичь. Онем же мира просящим, даша ему Перемышль. По том же лете Данилъ же возведе на Кондрата литву Минъдога, Изяслава Новгородьского.^[499]

Данилъ же в то время шелъ бяше со братомъ своимъ Угры ко королеви, бе бо звалъ его на честь.

В то время пошелъ бяше Фридрихъ царь на герцика войною,^[500] и восхотеста ити Данилъ со братомъ Василкомъ герцикови во помощь, Королеви же возбранившу има, возвратистася во землю свою.

И потомь приде Ярославъ Суждальскый^[501] и взя Киевъ подъ Володимеромъ, не мога его держати, иде пакы Суждалю. И взя под нимь Михаилъ, а Ростислава, сына своего, остави в Галичи. И отъяша от Данила Перемышль. Бывшю же межю ими овогда миру, овогда рати.

И шедшю же Ростиславу во поле, Богу же поспевшу, приде весть Данилу, во Холъме будущю ему, яко Ростиславъ сошелъ есть на литву со всими бояры и снузникы. Сему же прилучившуся, изииде Данилъ со воии со Холъма и бывшю ему третий день у Галичи. Любяхуть же и гражане. Подъехавшу же ему подъ городъ и рече имь: «О мужи градьстии, доколе хощете терпети иноплеменьныхъ князий державу?» Они же воскликнувше реша, яко: «Се есть держатель нашь Богомь даный!». И пустишася, яко дети ко отчю, яко пчелы к матце, яко жажющи воды ко источнику. Пискупу же Артемью и дворьскому Григорью^[502] возбраняющу ему, узевшима же има, яко не можета удерьжати града, яко малодушна блюдящася о преданьи града, изиидоста слезнами очима и ослабленомь лицемь, и лижюща уста своя, яко не имеюща власти княженья своего, реста же с нужею: «Прииди, княже Данило, приими градъ!» Данило же вниде во градъ свой и прииде ко пречисте святей Богородици, и прия столъ отца своего, и обличи победу, и постави на Немечьскыхъ вратехъ хоруговь свою.

Наутрея же приде к нему весть, яко Ростиславъ пошелъ бе к Галичю, слышавъ же приятье градьское, бежа во Угры путемь, имже идяше на Боръсуков Делъ, и прииде к Бани, рекомей Родна,^[503] и оттуда иде Угры.

Бояре же пришедше падше на ногу его просяще милости, яко: «Согрешихом ти, иного князя держахомъ». Онъ же отвещавъ рче имъ: «Милость получисте, пакы же сего не створисте, да не во горьшая впадете».

Данилови же уведавшу входъ ихъ, посла на не вое свое, и гнаша по нихъ до Горы и возвратишася.

Побоище Батыево.^[504] Въ лето 6745. Придоша безбожнии измалтяне, преже бивъшеся со князя рускими на Калкохъ.

Бысть первое приходъ ихъ на землю Рязаньскую, и взяша град Рязань копьемь, изведше на льсти князя Юрья,^[505] и ведоша Прыньску, бе бо в то время княгини его Прыньскы. Изведоша княгиню его на льсти, убиша Юрья князя и княгини его, и всю землю избиша и не пощадеша отрочатъ до сущихъ млека. Кюръ Михайловичь^[506] же утече со своими людми до Суждаля и поведа великому князю Юрьеви^[507] безбожных агарянъ приходъ, нашествие.

То слышавъ великий князь Юрьи посла сына своего Всеволода^[508] со всими людми и с нимъ кюръ Михайловичь. Батыеви же устремлешюся на землю Суждальскую, и срете и Всеволодъ на Колодне,^[509] и бившимся имъ и падъшимъ многимъ от нихъ от обоихъ. Побежену бывшу Всеволоду, исповеда отцю бывшую брань устремленыхъ на землю и грады его. Юрьи же князь, оставивъ сынъ свой во Володимере^[510] и княгиню, изииде изъ града, и совокупляющу ему около себе вои, и не имеющу сторожий, изъеханъ бысть безаконьнымъ Бурондаема,^[511] всь городъ изогна и самого князя Юрья убиша. Батыеви же стоящу у града, борющуся крепко о градъ, молвящимъ имъ льстью гражаномъ: «Где суть князи Рязаньстии, вашь град, и князь вашь великий Юрьи? Не рука ли наша емши и смерти преда и?»

Услышавъ о семь преподобный Митрофанъ епископъ,^[512] начатъ глаголати со слезами ко всимъ: «Чада, не убоимся о прельщеньи от нечестивых и ни приимемь си во умъ тленьнаго сего и скороминующаго житья, но ономь не скоро минующемь житьи попечемься, еже со ангелыи житье. Аще и градъ нашь пленьше копиемь возмуть и смерти ны предасть, азъ о томь, чада, поручьникъ есмь, яко венца нетленьнаа от Христа Бога приимете». О сем же словеси слышавше, вси начаша крепко боротися. Тотаромъ же порокы градъ бьющемь, стрелами бе-щисла стреляющимъ. Се увидевъ князь Всеволодъ, яко крепчее брань належить, убояся, бе бо и самъ младъ, самъ изъ града изииде с маломъ дружины и несы со собою дары многии, надеяше бо ся от него животъ прияти. Онъ же, яко сверпый зверь, не пощади уности его, веле предъ собою зарезати, и градъ всь избье. Епископу же преподобному во церковь убегшу со княгинею и с детми, и повеле нечестивый огньмь зажещи, ти тако душа своя предаша в руце Богу.

Град ему избившу Володимерь, поплени грады суждальские и приде ко граду Козельску. Будущу в немь князю младу именемь Василью. Уведавъши же нечестивии, яко умъ крепкодушьный имеють людье во граде, словесы лестьными невозможно бе града прияти. Козляне же светъ створше не вдатися Батыю, рекше, яко: «Аще князь нашь млад есть, но положимъ животъ свой за нь, и сде славу сего света приимше, и тамъ небесныя венца от Христа Бога приимемь». Тотаром же бьющимся о град, прияти хотящимъ град, разбившимъ граду стену, и возиидоша на валъ татаре. Козляне же ножи резахуся с ними. Светъ же створиша изиити на полкы тотарьскые, и исшедше изъ града, исекоша праща ихъ, нападше на полъкы ихъ, и убиша от татаръ 4 тысящи, и саме же избьени быша. Батый же взя городъ, изби вси, и не пощаде от отрочать до сосущих млеко. О князи Васильи неведомо есть, и инии глаголаху, яко во крови утонулъ есть, понеже убо младъ бяше есть. Оттуду же ву татарехъ не смеють его нарещи град Козлескъ, но град злый, понеже бишася по семь недель. Убиша бо от татаръ сыны темничи три.^[513] Татари же искавше и не могоша ихъ изнаити во множестве трупъ мертвыхъ.

Батыеви же вземшю Козлескъ, и поиде в землю Половецькую. Оттуда же поча посылати на грады русьскые и взять град Переяславль^[514] копьемь, изби всь, и церковь архангела Михаила скруши, и сосуды церьковьныя бещисленыя, златыа и драгаго каменья взятъ, и епископа преподобнаго Семеона^[515] убиша.

В то же время посла на Черниговъ, обьступиша град в силе тяжце. Слышавъ же Мьстиславъ Глебовичь нападение на град иноплеменьных, приде на ны со всими вои. Бившимъся имъ, побеженъ бысть Мьстиславъ, и множество от вои его избьенымъ бысть, и градъ взяша и запалиша огньмь. Епископа оставиша жива и ведоша и во Глуховъ.

Меньгуканови^[516] же пришедшу сглядатъ града Кыева. Ставшу же ему на оной стране Днепра во Градъка Песочного,^[517] видивъ град, удивися красоте его и величеству его, присла послы свои к Михаилу и ко гражаномъ, хотя е прельстити, и не послушаша его.

В лето 6746. Михаилъ бежа по сыну своемь передъ татары Угры, а Ростиславъ Мьстиславичь Смоленьского^[518] седе Кыеве. Данилъ же еха на нь, и я его, и остави в немь Дмитра,^[519] и вдасть Кыевъ в руце Дмитрови обьдержати противу иноплеменьныхъ языкъ, безбожьныхъ татаровъ.

...яко бежалъ есть Михаилъ ис Кыева в Угры, ехавъ я княгиню его^[520] и бояръ его поима, и город Каменець взя. Слышавъ же се Данилъ, посла слы река: «Пусти сестру ко мне, зане яко Михаилъ обеима нама зло мыслить». И Ярославъ услыша словеса Данилова, и бысть тако, и приде к нима сестра, к Данилу и Василку, и держаста ю во велице чести.

Король же не вдасть девкы своей Ростиславу^[521] и погна и прочь. Идоста Михаилъ и Ростиславъ ко уеви своему в Ляхы и ко Кондратови.^[522] Присла бо Михаилъ слы Данилу и Василку, река: «Многократы согрешихо вам и многократы пакости творях ти. Что ти обещахъ и того не створих. Аще коли хотяхъ любовь имети с тобою, невернии галичане не вдадяхут ми. Ныне же клятвою клену ти ся, яко николи же вражды с тобою не имамъ имети».

Данилъ же и Василко не помянуста зла, вьдаста ему сестру и приведоста его из Ляховъ. Данилъ же светъ створи со братом си, обеша ему Киевъ, Михаилови, а сынови его Ростиславу вдасть Луческъ. Михаилъ иже за страхъ татарьскый не сме ити Кыеву. Данилъ же и Василко вьдаста ему ходити по земле своей, и даста ему пшенице много, и меду, и говядъ, и овець доволе. Михаилъ же уведевъ приятье Киевьское и бежа со сыномъ своимъ во Ляхы Кондратови. Приближившимъ же ся татаромъ, то не стерпе туто, иде в землю Воротьславьску^[523] и приде ко месту немецкому именемь Середа.^[524] Узревши же немци, яко товара много есть, избиша ему люди, и товара много отъяша, и унуку его убиша. Михаилу иже не дошедшю и собравшюся, и бысть в печали величе: уже бо бяхут татари пришли на бой ко Иньдриховичю.^[525] Михаилъ же воротися назадъ опять Кондратови.

Мы же на преднее возвратимся.

В лето 6747.

Въ лето 6748. Приде Батый Кыеву в силе тяжьце, многомь множьствомь силы своей, и окружи град, и остолпи сила татарьская, и бысть град в обьдержаньи велице. И бе Батый у города и отроци его обьседяху град. И не бе слышати от гласа скрипания телегъ его, множества ревения вельблудъ его, и рьжания от гласа стадъ конь его, и бе исполнена земля Руская ратных.

Яша же в них татарина именемь Товрулъ, и тъ исповеда имъ всю силу ихъ. Се бяху братья его силныи воеводы: Урдю и Байдаръ, Бирюй, Кайданъ, Бечакъ и Меньгу и Кююкь,— иже вратися уведавъ смерть канову, и бысть каномь, не от роду же его, но бе воевода его перьвый — Себедяй богатуръ и Бурунъдаии багатырь,— иже взя Болгарьскую землю и Суждальскую,— инехъ бе-щисла воеводъ, ихже не исписахомъ зде.

Постави же Баты порокы городу подъле вратъ Лядьскьх. Ту бо беаху пришли дебри. Порокомъ же бес престани бьющимъ день и нощь, выбиша стены. И возиидоша горожаны на избыть стены, и ту беаше видити ломъ копейный и щетъ скепание, стрелы омрачиша светъ. Побеженым и Дмитрови ранену бывшу, взиидоша татаре на стены и седоша. Того дне и нощи гражане же создаша пакы другий град около святое Богородице.^[526] Наутрея же придоша на не, и бысть брань межи ими велика. Людем же узбегшимъ и на церковь и на комаръ церковныя и с товары своими; от тягости повалишася с ними стены церковныя. И приятъ бысть град сице воими. Дмитрея же изведоша язвена, и не убиша его мужьства ради его.

В то же время ехалъ бяше Данилъ Угры королеви и еще бо бяшеть не слышалъ приходъ поганыхъ татаръ на Кыевъ.

Батыю же вземшю град Кыевъ и слышавъшу ему о Даниле, яко Угрехъ есть, поиде самъ Володимеру, и приде к городу Колодяжьну.^[527] И постави порока 12, и не може разбити стены, и начатъ перемолъвливати люди. Они же, послушавше злого света его, передашася, и сами избити быша. И приде Каменцю, Изяславлю,^[528] взятъ я. Видивъ же Кремянець и градъ Даниловъ,^[529] яко не возможно прияти ему, и отъиде от нихъ. И приде к Володимеру, и взя и копьемь, и изби и не щадя. Тако же и град Галичь, иныи грады многы, имже несть числа.

Дмитрови же, Кыевьскому тысяцкому Данилову, рекшу Батыеви: «Не мози стряпати в земле сей долго, время ти есть на угры уже поити. Аще ли встряпаеши, земля ти есть силна. Сберуться на тя и не пустять тебе в землю свою». Про то же рече ему, види бо землю гибнущу Рускую от нечестиваго.

Батый же послуша света Дмитрова, иде Угры. Король жь Бела и Каломанъ сретоша е на реце Солоной.^[530] Бившимся имъ полкомъ, бежаща угре, и гнаша е татаре до реке Дуная. Стояша по победе три лета.

Преже того ехаль бе Данило князь ко королеви Угры, хотя имети с ним любовь сватьства,^[531] и не бы любови межи има. И воротися от короля и приеха въ Синеволодьско во манастырь святыя Богородица.^[532] Наутрея же воставъ виде множество бежащих от безбожных татаръ и воротися назадъ Угры. Не може бо проити Руское земли, зане мало бе с нимь дружины. И оставивъ сына своего Угрехъ и вьдасть и ву руце галичаномъ, ведаа неверьствие ихъ, про то его не поя с собою.

Иде изо Угоръ во Ляхы на Бардуевъ и приде во Судомирь.^[533] Слыша о брате си и о детех и о княгини своей, яко вышли суть из Руское земле в Ляхы предъ безбожными татары, и потосьнуся взискати ихъ, и обрете ихъ на реце рекомей Полце,^[534] и возрадовашся о совокупьленьи своемь, и жалишаси о победе земле Руское и о взятьи град от иноплеменьникъ множьства.

Данилови же рекшу, яко: «Не добро намъ стояти сде близъ воюющих нас иноплеменьникомъ!» Иде в землю во Омазовьскую ко Болеславу Кондратову сынови. И вдасть ему князь Болеславъ град Вышегородъ.^[535] И бысть ту, дондеже весть прия, яко сошли суть и-земле Руское безбожнии.

И возвратися в землю свою, и приде ко граду Дорогычину,^[536] и восхоте внити во град, и вестьно бысть ему, яко: «Не внидеши во град!» Оному рекшу, яко: «Се былъ град нашь, и отець наших, вы же не изволисте внити вонь». И отъиде мысля си.

Иже Богъ послеже отмьстье створи держателю града того, и вьдасть и в руце Данилу. И обьновивы и созда церковь прекрасну святое Богородици, и рече: «Се градъ мой, преже бо прияхъ и копьемь».

Данилови же со братомъ пришедшу ко Берестью и не возмогоста ити в поле смрада ради множьства избьеных. Не бе бо на Володимере не осталъ живый, церкви святой Богородици исполнена трупья, иныа церкви наполнены быша трубья и телесъ мертвых.

Потом же Михаилъ иде от уя своего на Володимеръ сыномь своим и оттуда иде Пиньску. Ростислав же Володимеричь приде к Данилу во Холмъ, одержалъ бо беаше Богъ от безбожных татаръ. Ростислав же показа правду свою, яко не есть во свете с Михаиломъ. Михаилъ же не показа правды воз добродеанье Данилу же и Василку, но проиде землю его, и и пославъ посла иде въ Киевъ, и живяше подъ Киевомъ во острове, а сынъ его иде в Черниговъ Ростиславъ.

Вышедшу же Лвови изъ Угоръ с бояры галичкыми и приеха во Водаву^[537] ко отцю си, и радъ бысть ему отець.

Бояре же галичьстии Данила княземь собе называху, а саме всю землю держаху. Доброслав же вокняжилъся бе и Судьичь, поповъ внукъ, и грабяше всю землю, и въшед во Бакоту,^[538] все Понизье прия, безъ княжа повеления. Григорьи же Васильевичь собе горную страну Перемышльскую мышляше одержати. И бысть мятежь великъ в земле и грабежь от них. Данилъ же, уведавъ, посла Якова,^[539] столника своего, с великою жалостью ко Доброславу, глаголя к нимь: «Князь вашь азъ есмь. Повеления моего не творите, землю грабите. Черниговьских бояръ не велех ти, Доброславе, приимати, нъ дати волости галичкимъ. А Коломыйскюю солъ отлучите на мя».^[540] Оному же рекшу: «Да будеть тако!». Во тъ же часъ, Якову седящу у него, приидоста Лазорь Домажирець и Иворъ Молибожичь,^[541] два безаконьника от племени смердья, и поклонистася ему до земле. Якову же удивившуся и прашавшу вины, про что поклонистася. Доброславу же рекшу: «Вдахъ има Коломыю». Якову же рекшу ему: «Како можеши бес повеления княжа отдати ю сима! Яко величии князи держать сию Коломыю на роздавание оружьникомъ, си бо еста недостоина ни Вотьнина^[542] держати». Он же усмеявься рече: «То что могу же глаголати». Яковъ же, приехавъ, вся си сказа князю Данилови. Данилъ же скорбяше и моляшеся Богу о отчине своей, яко нечестивымъ симъ держати ю и обладати ею.

И малу же времени минувшу присла Доброславъ на Григоря, река, яко: «Неверенъ ти есть». Противляшеся ему, а самъ хотяше всю землю одержати. Свадивьшеся сами и приехаша с великою гордынею. Едучю Доброславу во одиной сорочьце, гордящу, ни на землю смотрящю, галичаном же текущимъ у стремени его.

Данилови же видящу и Василкови гордость его, болшую вражду на нь воздвигнуста. Доброславу же и Григорю обоимъ ловящимъ на ся. Слышав же Данилъ речи ихъ, яко полны суть льсти, и не хотять по воли его ходити, и власть его иному предати, сомыслив же се братомъ, понужи же, видя безаконие ихъ, и повеле его изоимати.

Въ лето 6749. Ростиславъ собра князе болоховьскые и останокъ галичанъ, приде ко Бакоте. Курилови же сущю печатнику^[543] тогда вь Бакоте, послану Даниломъ княземь и Василкомъ исписати грабительства нечестивыхъ бояръ, утешити землю. Бившимъ же ся имъ у вратъ, отступився, хотяше премолвити его словесы многыми. Курилъ же отвеща ему: «Се ли твори возмездье уема своима воз добродеанье! Не помниши ли ся, яко король угорьскый изгналъ тя бе и-земле сь отцьмь ти? Како тя восприаста о господина моя, уя твоя, отча ти во величи чести держаста, и Киевъ обечаста тобе, Луческъ вдаста, и матерь твою и сестру свою изъ Ярославлю руку изъяста и отчю ти вдаста». Инеми словесы мудрыми глаголаста ему много. Видев же, не послуша его, изииде на нь со пешьци. Онъ же уведевъ то, поиде прочь. Онъ же мудростью и крепостью удержа Бакоту. Ростислав же изииде за Днепръ.

Слышавъ же Данилъ приходъ Ростиславль со князи Болоховьскими на Бакоту, абье устремися на не, грады ихъ огневи предасть, и гребля ихъ раскопа. Василько же князь осталъ бе стеречи земле от литвы, послалъ беаше вое свое со братомъ. Данилъ же возьма пленъ многъ вратися и поима грады ихъ: Деревичь, Губинъ и Кобудъ, Кудинъ, Городець, Божьскый, Дядьковъ.^[544] Приде же Курилъ, печатникъ князя Данила, со треими тысящами пешець и трьими сты коньникъ и водасть имъ взяти Дядьковъ град.

Оттуда же пленивъ землю Болоховьскую и пожегъ. Оставили бо ихъ татарове, да имъ орють пшеницю и проса. Данилъ же на не болшую вражьду, яко от тотаръ болшую надежу имеаху, князе же ихъ изя от руку Болеславльу, князя Мазовьского. Рекшу Болеславу: «Почто суть вошли во землю мою, яко не вдах имъ»,— рекый: «Не суть вои твои, но суть особнии князи». И хотяше разъграбити е. Они же обещашася работе быти. Онемь же молящимся, Данилъ же и Василко за не хоти с ними брань створити. Василко же ехавъ убеди и, рекше умоли и, и дасть ему дары многи на избавление ихъ. Онем же одинако не помнящи добродеанья, Богъ возмездье имъ дасть, яко не оста ничтоже во граде ихъ, еже бысть не пленено. И приде ко брату си милостью Божиею, обличая победу.

Ростислав же одинако не престааше о злобе своей, но вои собравъ и Володислава неверного, поиде на Галичь. И пришедъ ко Печере Домамири,^[545] и прельсти е Володиславъ, и вдашася Ростиславу, и оттуда поима, поиде ко Галичю, рекый, яко: «Твой есть Галичь». А самъ прия тысячю от него. Слышав же Данилъ и Василко, собравша воя скоро поидоста на нихъ. Онъ же не стерпе выбеже из Галича до Щекотова,^[546] и с нимь бежа Артемей, епископъ галичькый, и инии галичани. Данилови же и Василку, женущу по немь, весть приде ему, яко тотарове вышли суть и-земле Угорьское, идуть в землю Галичькую, и тою вестью спасеся, и неколико от бояръ его ято бысть.

Данилъ же, хотя уставити землю, и еха до Бакоты и Калиуса,^[547] а Василко еха во Володимеръ. Данилъ же дворечкого посла на Перемышль, на Костянтина Рязаньского,^[548] посланаго от Ростислава, и владыце Перемышльскому, коромолующе с нимь. И слышавъ Костянтинъ Адреа, грядуща на нь, избеже нощью. Андрей же не удоси его, но удоси владыку, и слуги его разъграби гордые, и тулы ихъбобровье раздра, и прилбичее ихъ волъчье и боръсуковые раздраны быша. Словутьного певца Митусу,^[549] древле за гордость не восхотевша служити князю Данилу, раздраного, акы связаного приведоша. Сиречь, якоже рече приточникъ: «Буесть дому твоего скрушиться, бобръ и волкъ и язвець снедяться».^[550] Си же притчею речена быша.

Въ лето 6750. Не бысть ничтоже.

Въ лето 6751. Ростислава розгнаша татарове во Борку, и бежа Угры, и вдасть зань пакы король угорьскый дочерь свою.

Данилу же будущу во Холме, прибеже к нему половчинъ его именемь Актай, рекый, яко: «Батый воротилъся есть изо Угоръ, и отрядил есть на тя два богатыря возискати тебе: Манъмана и Балаа». Данилъ же затворивъ Холмъ, еха ко брату си Василкови, поима с собою Курила митрополита. А татарове воеваша до Володавы^[551] и по озерамъ много зла створше.

Въ лето 6752. Не бысть ничтоже.

Въ лето 6753. Слышавъ же короля Михаилъ вдавъ дочерь за сына его и беже Угры. Король же угорьскый и сынъ его Ростиславъ чести ему не створиста. Он же розгневався на сына, возвратися Чернигову.

Оттуда еха Батыеви, прося волости своее от него. Батыеви же рекшу: «Поклонися отець нашихъ закону». Михаилъ же отвеща: «Аще Богъ ны есть предалъ и власть нашу грехъ ради наших во руце ваши, тобе кланяемся и чести приносим ти. А закону отець твоихъ и твоему богонечестивому повелению не кланяемься». Батый же, яко сверпый зверь возьярися, повеле заклати, и закланъ бысть безаконьнымъ Доманомъ Путивльцемь^[552] нечестивымъ, и с нимъ закланъ бысть бояринъ его Федоръ, иже мученически пострадаша и восприяста венечь от Христа Бога.

Данилови же со братомъ Василкомъ заратившимся с Болеславомъ, княземь лядьскимь,^[553] внидоста во землю Лядьскую четырми дорогами: самъ Данило ваева около Люблина, а Василко — по Изволи и по Ладе, около Белое,^[554] дворьскый же Ондрей по Сяну, а Вышата воева Подъгорье. Вземше полонъ, возвратишася. И пакыи изиидоста и повоеваста землю Любльньскую, доже и до рекы Вислы и Сяну. И прехавша подъ Завихвостъ,^[555] стрели Василко князь чересъ реку Вислу, не могоша бо переехати ей рекы, понеже наводнилася бяше. И возвратистася, вземша полону много.

Малу же времини минувшу, приехавъши же ляхове и воеваша около Андреева.^[556] Услышавъ же Данило князь со братомъ Василкомъ, совокупиша силу свою и повелеста престроити праща и иныие сосудыи на взятье града, и придоста на градъ Люблинъ. Одиного дне быста подъ градомъ ис Холма, со всими вои и пращами. Мечющимъ же пращамъ и стреламъ, яко дожду идущу на град ихъ, и уведевъше ляхове, яко крепчее брань руская належить, начаша просити милость получити. Данилъ же и Василко створиста заветъ, положивъ имь, рекоша: «Не помогайте князю своему». Они же обещася то створити. Данилъ же со братомъ возвратистася, воеваша страну ту.

Ростиславъ же, умоливъ угоръ, много просися у тьстя, да выидеть на Перемышль. Вшедшу ему, собравше смерды многы пьшьце, и собра я в Перемышль. Данилъ же и Василко, слышавше, посласта Лва млада суща, и яко ни во бой ему внити, младу сущу, посла сыновца своего Всеволода, Андрея и Якова,^[557] иныи бояре. Бившимся имъ на реце Сечници,^[558] одоле Ростиславъ, многи бо име пешьце. Бьющу же Аньдрею и Якову, секущимъся люте, Всеволъдъ не поможе имъ, и навороти конь свой на бегъ. Бившим же ся имъ много, и отъехаша цели. Данилови же бывши вести, и поиде, собравъ вои многи и пешьце и прогняше и-земле, и иде Угры.

Въ лето 6754. Придоша литва и воеваша около Пересопнице Аишьвно Рушькович.^[559] Данило же и Василко ехаша во Пинескъ и предъвариста его, дондеже приходъ его. Онемь же идущимь по полю Пиньскуму, изиидоста на не из града. Поганым же одинако гордость имеющимъ во сердци своемь, погнаша е. Онем же не стерпевшимъ побегоша, бежащим же имъ падаху с коний. Василко же приведе первый саигатъ^[560] ко брату си. Всии же воии его избьени быша, самому же Рюшковичьу у мале утекшю. И бысть радость велика во граде Пиньске о победе Данила и Василка, всь бо пленъ отъяста, Богу помогающу имъ.

В лето 6755. Воеваша литва около Мелнице^[561] Лековнии,^[562] великъ пленъ прияша. Данило же и Василко, гнаста и по нихъ до Пиньска. Во Пиньски бо Михаилъ далъ бе имъ весть. Онем же ставшимъ осекшимся в лесе,^[563] далъ бо бе имъ и Михаилъ весть,^[564] буда в Пиньске. Данилъ же и Василко погнаша на не, и дворьскый Яковъ вое свое. Литве же и не емшем веры Михайлови, изиидоша и-становъ своих. Милостью Божиею побегшимъ литве, и избити быша, и пленъ всь отъяша, а самъ Лонъкогвени боденъ утече. Иде весть Данилу и Василку, и бысть радость велика во Пиньске граде.

Преже же воиныи Данилови Черниговьское седящу ему в Галиче, а Василку в Володимере.

Въ лето 6756. Воеваша ятвязе около Охоже и Бусовна,^[565] и всю страну и ту поплениша, и еще бо Холму не поставлену бывъшю Даниломъ. Гна же по нихъ Василко изъ Володимеря, угони е, и бывшу ему третий день изъ Володимеря в Дорогычине. Оньмь же бьющимся у воротъ Дорогычинъскыхъ, и приде на не Василко. Онем же вьзьехавшимъ имъ противу и не стерпевшимъ от лица Василкова, Богу помогшу, побегоша злии погании. И бысть на не сеча люта, и гнаша е за много поприщь,^[566] и убито бысть князии сорокъ, инии мнозии избьени быша и не востаяша. Посла и во Галичь ко брату си. И бысть радость велика во граде томъ Галиче день той.

Василко бо бе возрастомъ середний, умомъ великъ и дерзостью, иже иногда многажды побежаше поганые, или иногда многажды посылающима има на поганыя. Еже Скомондъ и Боруть^[567] зла воиника, иже убьена быста посланиемь. Скомондъ бо бе волъхвъ и кобникъ нарочитъ, борзъ же бе, яко и зверь, пешь бо ходя повоева землю Пиньскую, иныи страны, и убьенъ бысть нечестивый, и глава его взотъчена бысть на колъ. И во иная времена Божиею милостью избьени быша погании, ихже не хотехомъ писати от множества ради.

Въ лето 6757. Ростиславъ молися тьстеви своему королеви, да пошлеть ему вои на Данила. Поимъ вои идеть в Лядьскую землю. И молися Льстьковой^[568] и убеди ю, да послеть с нимъ ляхы, и посла с нимъ вое. Нарочиты бояры и инии ляхове избегли бяху изъ земли, хотяще ити к Данилови. Уведев же Ростиславль выходъ, хотяще имъ получити милость у Лестьковича^[569] и у матери его. Идоша к нему на помощь, еже по мале времени ятъ бысть старейши ихъ Творьянъ^[570] Даниломъ.

Ростислав же устремися приди на град Ярославль, людем же бывшимъ во граде Даниловымъ и Василковымъ и бояромъ многомъ. Видив же крепокъ град, поиде к Перемышлю и, собравъ тъземьльце многы, сосуды ратныие и градные, и порокы, исполчивъ воя своя, и пакы поиде ко Ярославлю, и за собою остави град Перемышль. Мыслящу ему: «Аще сего не прииму, да сего держу». Стоящу же ему у града, и строящю порокы ими приимет град, и бысть бой великъ пред градомъ. Оному же велевшу своимъ охабитися, да не язвени будуть вои его от гражанъ, дондеже устроить сосуды порочные. Хвалящю же ся ему предъ вои своими и рекущу: «Аще бых изведалъ, кде Данила и Василко, ехалъ бых на ня. Аще бы ми с десятью воинъ, ехалъ быхъ на ня». Гордящу же ся ему, и створи игру предъ градомъ, и сразивъшуся ему со Воршемь,^[571] и падеся под нимь конь, и вырази собе плече, и не на добро случися ему знамение.

Слышавъ же Данило и Василко ратное пришествие его, помолистася Богу, начаста сбирати вое, и посласта Кондратови рекуще, яко: «Тебе деля изиидоша на наю ляхове, яко помощника ти есве». Пославшу же ему помощь, Данило же и Василко посласта в Литву помощи просяща, и послана бысть от Миндога помощь. Не дотягшимъ же обоимъ, явлешу же Богу помощь свою над ними, яко не от помощи человекомъ победа, нъ от Бога.

Скоро собравше вои, поидоста. Посласта же Андрея, да я видить и укрепить град, яко уже близъ есть спасение ихъ. Не дошедшимъ же воемь рекы Сяну, соседшим же на поли воружиться.^[572] И бывшу знамению сице надъ полкомъ^[573] сице: пришедшимъ орломъ и многимъ ворономъ, яко оболоку велику играющимъ же птичамъ, орлом же клекьщущимъ и плавающимъ криломы своими, и воспрометающимъся на воздусе, якоже иногда и николи же не бе. И се знамение на добро бысть.

Данилъ же воружився, поемь вое свое, поиде реце Сяну. Броду же глубоку сущу, и приехаша половци напередъ, и приехавше видиша стада ихъ. Не бе же стражь ихъ у рекы. Половцем же не смеющимъ разъграбити ихъ бес повеления княжа. Онем же узревшимъ и убегшимь со стады своими во станы свое. Данилови же и Василко не умедлиста, но скоро придоста реку. Исполчивша же коньники с пешьци, поидоста с тихостью на брань. Сердце же ею крепко бе на брань, и устремлено на брань. Лвови же детьску сущу, поручи и Василкови, храбру сущу боярину и крепку, и да и стрежеть его во брани.

И видив же Ростиславъ приходъ ратных, исполчивъ же вои свое, русь и угры и ляхы, и доиде противу имъ, пещце же остави противу вратом града стрещи вратъ, да не изиидуть на помощь Данилу и не исекуть праковъ. Ростислав же исполчився преиде дебрь глубокую. Оному же идущу противу полку Данилову, Андрееви же дворьскому тоснущюся, да не сразится с полкомъ Даниловым, ускоривъ сразися с полкомъ Ростиславлимъ. Крепко копьем же изломившимся, яко от грома тресновение бысть, и от обоихъ же мнози, падше с коний, умроша, инии уязвени быша от крепости ударения копейного.

Данилъ же посла 20 муж избраных на помощь ему. Василей же Глебовичь и Всеволодъ Олександрович, Мьстиславъ, не мога Андрееви, бежаста назадъ ко Сянови. Андрееви же оставшу с малой дружиною, возьездя крепци боряшеся с ними.

Видев же Данилъ ляхы крепко идущимъ на Василка, керьлешь поющимъ,^[574] сильньнъ гласъ ревуще в полку ихъ.

Данилъ же видивъ близъ брань Ростиславлю, и Филю в заднемь полку стояща со хорюговью, рекущю, яко: «Русь тщиви суть на брань, да стерпимъ устремления ихъ, не стерпими бо суть на долго время на сечю». Богу же не услышавшу славы его, приде на нь Данило со Яковомъ Марковичемь и со Шьльвомъ. Шелвови же сбодену бывшу, Данила же емшу, исторжеся из руку его, и выехал ис полку, и видевь угрина, грядущаго на помощь Фили, копьемь сътче и, и вогружену бывшу в немь уломлену, спадеся, изъдше. О того же гордаго Филю Львъ, младъ сы, изломи копье свое. Пакы же Данило скоро приде на нь и раздруши полкъ его, и хоруговь его раздра на полы. Видив же се Ростиславъ, побеже, и наворотишася угре на бегъ.

Василкови же сразившуся с ляхы, наворотившимся и не зрящимъ обоимъ на ся. Ляхомъ же лающимъ, рекущим: «Поженемь на великыи бороды». Василкови же рекшу, яко: «Ложь глаголъ есть вашь. Богъ помощникъ нашь есть». И тъкну конь свой и движеся. Ляхове же не стерпевше побегоша от лица его. Данилови женущу чересъ дебрь глубокую на угры и русь, бьющю е, и скорбяще о брате, не ведый. Узрев же хоруговь его, по ляхомъ женущу, и бысть в радости велице.

Ставшу же ему на могиле противу городу, и приеха Василко к нему. Данилови же хотящу гнати по нихъ, Василко же возбраняше ему. Ростиславу же познавшу, направи конь свой на бегъ. Угре же и ляхове мнози избьени быша, и ятии быша, и от вьсих мнози яти быша. Тогда же и Филя гордый ятъ бысть Андреемь дворьскимь, и приведенъ бысть к Данилу, и убьенъ бысть Даниломъ. Жирославъ же приведе Володислава, злого мятежника земле. Въ тъ ж день и тотъ убьенъ бысть, и инии угре мнози избьени быша за гневъ. Данило же и Василко не идоста в городъ, и Львъ ста на месте воиномь посреде трупья, являюща победу свою. Гонящим же и приездящимъ воиномъ и полунощи, и ведущимъ користь многу, яко же всее нощи клику не переста, ищущимъ другъ друга.

Яви же Богъ милость свою и дасть победу Данилу на канунъ великую мученику Фрора и Лавра.^[575] Данилъ же город зажже, еже Ростиславъ создалъ, иде же в Холмъ с колодники многими, иже бе создалъ самъ. Литве же приехавшимъ и ляхомъ Кондратовымъ, к нему приспевшимъ ко брани и воротишася во свояси. А Ростиславъ бежа в Ляхы, и поемь жену свою, иде Угры. Про то бо из Угоръ пришелъ бяшеть съ женою в Лядьскую землю, мысляше во уме своемь взяти Галичь и обладати имъ. Богъ же за высокомыслие его и не створи того, еже онъ мысляше.

Въ лето 6758. Приславшу же Могучееви^[576] посолъ свои к Данилови и Василкови, будущю има во Дороговьскыи:^[577] «Дай Галич», бысть в печали велице, зане не утвердилъ бе земле ее городы. И думавъ с братомъ своимъ и поеха ко Батыеви река: «Не дамъ полу отчины своей, но еду к Батыеви самъ».

Изииде же на празник святаго Дмитрея,^[578] помолився Богу и приде Кыеву, обдержащу Кыевъ Ярославу бояриномъ своимъ Ейковичемь Дмитромъ.^[579] И пришед в домъ архистратига Михаила, рекомый Выдобичь,^[580] и созва калугеры и мниский чинъ и рекъ игумену и всей братьи, да створять молитву о немь. И створиша, да от Бога милость получить. И бысть тако, и падъ пред архистратигомъ Михаиломъ, изииде из манастыря въ лодьи, видя беду страшьну и грозну.

И прииде Переяславлю, и стретоша татарове. Оттуда же еха къ Куремесе^[581] и виде, яко несть в них добра.

Оттуду же нача болми скорбети душею, видя бо обладаемы дьяволомъ: скверная ихъ кудешьская бляденья, и Чигизаконова мечтанья, скверная его кровопитья, многыя его волъжбы. Приходящая цари, и князи, и велможе солнцю и луне и земли, дьяволу и умершимъ въ аде отцемь ихъ и дедомъ и матеремь водяше около куста покланятися имъ. О, скверная прелесть ихъ!

Се же слыша, велми нача скорбети.

Оттуда же приде к Батыеви на Волгу. Хотящу ся ему поклонити, пришедшу же Ярославлю человеку Сънъгурови,^[582] рекшу ему: «Брат твои Ярославъ кланялъся кусту и тобе кланятися». И рече ему: «Дьяволъ глаголеть из устъ ваших. Богъ загради уста твоя и не слышано будеть слово твое». Во тъ час позванъ Батыемь, избавленъ бысть Богомъ и злого их бешения и кудешьства. И поклонися по обьчаю ихъ, и вниде во вежю его. Рекшу ему: «Данило, чему еси давно не пришелъ? А ныне оже еси пришелъ — а то добро же. Пьеши ли черное молоко, наше питье, кобылий кумузъ?» Оному же рекшу: «Доселе есмь не пилъ. Ныне же ты велишь — пью». Он же рче: «Ты уже нашь же тотаринъ. Пий наше питье». Он же испивъ поклонися по обычаю ихъ, изъмолвя слова своя, рече: «Иду поклониться великой княгини Баракъчинови».^[583] Рече: «Иди». Шедъ поклонися по обычаю. И присла вина чюмъ и рече: «Не обыкли пити молока, пий вино».

О, злее зла честь татарьская! Данилови Романовичю, князю бывшу велику, обладавшу Рускою землею: Кыевомъ и Володимеромъ и Галичемь со братомъ си, инеми странами, ньне седить на колену и холопомъ называеться! И дани хотять, живота не чаеть. И грозы приходять. О, злая честь татарьская! Его же отець бе царь в Руской земли, иже покори Половецькую землю и воева на иные страны все. Сынъ того не прия чести. То иный кто можеть прияти? Злобе бо ихъ и льсти несть конца. Ярослава, великого князя Суждальского, и зелиемь умориша, Михаила, князя Черниговьского, не поклонившуся кусту, со своимъ бояриномъ Федоромъ, ножемь заклана быста, еже преде сказахомъ кланяние ихъ, еже венець прияста мученицкы. Инии мнозии князи избьени быша и бояре.

Бывшу же князю у них дний 20 и 5, отпущенъ бысть, и поручена бысть земля его ему, иже беаху с нимь. И приде в землю свою, и срете его братъ и сынови его, и бысть плачь обиде его,^[584] и болшая же бе радость о здравьи его.

Тое же зимы Кондратъ^[585] присла посолъ по Василка, река: «Поидемь на ятвязе». Падшу снегу и серену, не могоша ити и воротишася на Нуре.^[586]

Бысть же ведомо странамъ приход его всимъ ис татаръ, яко Богъ спаслъ есть его.

Въ то ж лето присла король угорьскый вицькаго река: «Поими дщерь ми за сына своего Лва». Бояше бо ся его, яко былъ бе в татарехъ, победою победи Ростислава и угры его. Помыслив же си с братомъ, глаголу его не уя веры, древле бо того изменилъ бе, обещавъ дати дщерь свою.

Курилъ бо митрополитъ идяше посланъ Даниломъ и Василкомъ на поставление митрополье Руской. Бывшу же ему у короля, убеди и король словесы, многими дары увещова, яко: «Проведу тя у грькы с великою честью, аще створить со мною миръ». Онъ же рече: «Клятвою клени ми ся, аще не премениши слова своего, азъ шедъ приведу и». Пришедъ же митрополитъ и рече ему: «Хотение твое у тебе есть. Поими дщерь его сыну си жене». Василкови рекшу: «Иди к нему, яко крестьянъ есть». Оттуда же Данилъ поиде, поемь сына своего Лва и митрополита, иде к королеви, и во Изволинъ,^[587] и поя дщерь его сыну си жене, и отдасть ему ятыя бояры, еже Богъ вдасть в руце его, одолевшу ему с братом Ярославля. И створи с нимъ миръ и воротися в землю свою.

Въ лето 6759. Умре князь великий лядьскый Кондратъ, иже бе славенъ и предобръ. Сожалиси по немь Данило и Василько. Потом же сынъ его умре Болеславъ, Мазовешьскый князь, и вдасть Мазовешь брату своему Сомовитови,^[588] послушавъ князя Данила: бе бо братучада его за нимъ, дочи Александрова, именемь Настасья, яже посяже потом за боярина угорьского, именемь Дмитра.^[589]

В та же лета седе Самовитъ во Мазовши. Посла к нему Данило и Василко, рекша ему, яко: «Добро видилъ еси от наю и изиди с нами на ятвезе». И у Болеслава помочь пояста Суда воеводу и Сигнева,^[590] и сняшася во Дорогычине, и поидоша, и преидоша болота, и наидоша на страну ихъ.

Не стерпевшимъ же ляхом, зажгоша ихъ первую всь: темь бо зло створиша и знаменье имъ подаша, гневъ бо имеше на не Данилъ и Василко. И воеваша е до вечера, и пленъ великъ приимше. Вечеру же бывшу, приехаша злиньци,^[591] и собрався вся земля Ятвеская, и прислаша Данилу Небяста, рекуще: «Оставь намъ ляхы, а самъ поиди миренъ изъ земле нашее». И хотения не получиша. Ляхом же осторожившимся, нападоша нощь на ляхы. А руси не острожившимъся. Ляхом же крепко борюще и суличами мечюще и головнями яко молнья идяху, и каменье, яко дождь с небеси, идяше. Ляхом же зле стражющимъ, посла Сомовит моляся: «Пришлита ми стрельце». Она же держаста гневъ про зажьженье первое, одва посласта, занеже острогъ проломити хотяху, из ручь бодяхуся. Пришедшимъ же стрелчемь, многы язвиша, и многи умориша стрелами, и возразиша е от острога. Тое же нощи не бысть покоя от нихъ.

Наутрея же собрашася вси ятвязе, пешци и снузничи мнози зело, яко и лесомъ ихъ наполълнитися. Воставше же, зажьгоша колимогы своя, рекше станы, во день воскресения, рекше, неделя.^[592] Данилови же князю пошедшу напередъ и отшедшю далече с Болеславли ляхы, Василкови же оставшу со Сомовитомъ, Лазореви же назаде бывшу с половци, нападоша на нь крепко и хоруговь его отъяша. Прибегши же ему к Василкови и Сомовитови, бысть брань люта межи има. Падающимъ же от обоихъ много. Василкови же и Сомовитови крепко держати брань. Андрееви же дворьскому, сердце крепко имущю, нездравие же тело его обьдерьжаше и руце, потокшу же ему во ротные, копие упусти и за мало не убьенъ бысть.

Посла же Василко ко брату си, глаголя, яко: «Брань си велика есть. Потъснися к намъ». Данилови же навратившуся, и гнаша е до леса. Онемь же одинако належащимъ на не, падшимъ же многим межи ими. Федоръ Дмитровичь^[593] крепко боря раненъ бысть, еже с тоя раны и смерть приятъ на реце Наръви.^[594] Ящелъту же рекшу: «Лепо есть седети намъ! Аще ли жалуете насъ, то преже себе жалуйте, и бещестья своего: нашими бо головами сдержати честь свою». И и бысть тако, каза Данило соседати воемь своимъ. Сседше же поидоша же и поидоша и умякчиша сердца ятвязьмь, узревше крепость рускую и лядьскую.

Идущимъ же имъ и пленящимъ и жгущимъ землю ихъ, прешедшимъ же имъ реку Олегъ, хотевшимъ имъ стати в тесных местехъ, узревъ же князь Данилъ, воспивъ и рече имъ: «О мужи воистии! Не весте ли, яко крестьяномъ пространьство есть крепость, поганым же есть теснота, деряждье обычай есть на брань». И проиде жаку пленяя и прииде на чиста места, сташа станомъ. Ятвязем же одинако нападающимъ на не, и гнаша русь и ляхове по них, и мнози князи ятвязьсции изъбьени быша; и гнаша е до рекы Олга, и преста брань.

Наутрея же вожемь не ведущимъ, блудящимъ я, два варва убьена быста, третьего жива яша рукама, и приведенъ бысть ко князю Данилови. Рече же ему: «Изведи мя на путь правый, животъ примеши». И вдасть ему руку, изведе его, и предоша реку Лъкъ.^[595]

Наутрея же пригнавъшимъ к нимъ прусомъ и бортомъ.^[596] И воемь же всимъ съседшимъ, и воружьшимъся пешьцемь исо стана, щите же ихъ, яко заря бе, шоломъ же ихъ, яко солнцю восходящу, копиемь же ихъ дрьжаимъ в руках, яко тръсти мнози, стрелчемь же обаполъ идущимъ и держащимъ в рукахъ рожанци свое и наложившимъ на не стрелы своя противу ратным, Данилови же, на коне седящу и вое рядящу. И реша прузи ятвяземь: «Можете ли древо поддрьжати древо суличами и на сию рать дерьзнути?» Они же видевше и возвратишася восвояси.

Оттуда же князь Данилъ приде ко Визьне^[597] и преиде реку Наровь. И многи крестьяны от пленения избависта, и песнь славну пояху има, Богу помогшу има, и придоста со славою на землю свою, наследивши путь отца своего великаго Романа, иже бе изоострился на поганыя, яко левъ, имже половци дети страшаху.

Въ лето 6760. Присла король угорьскы к Данилу, прося его на помошь, бе бо име рать на бой с немци.^[598] Иде ему на помощь и приде къ Пожгу.^[599] Пришли бо бяху посли немецкыи к нему. Бе бо царь обьдержае в едень землю^[600] Ракушьску и Штирьску,^[601] герцюкъ бо уже убьенъ бысть. Бе бо имена посламъ: воевода царевъ и пискупъ Жалошьпурьскый, рекомый Сольскый, и Гарихъ Поруньскый, и Отагаре теньникъ, Петовьскый.^[602] Възьеха же король с ними противу же Данилу князю. Данила же приде к нему, исполчи вся люди свое. Немьци же дивящеся оружью татарьскому, беша бо кони в личинахъ и в коярехъ кожаныхъ, и людье во ярыцехъ,^[603] и бе полковъ его светлость велика от оружья блистающася. Самъ же еха, подле короля, по обычаю руску: бе бо конь под нимь дивлению подобенъ, и седло от злата жьжена, и стрелы и сабля златомъ украшена иными хитростьми, якоже дивитися, кожюхъ же оловира грецького и круживы златыми плоскоми ошитъ, и сапози зеленого хъза шити золотомъ. Немцем же зрящимъ, много дивящимся.

Рече ему король: «Не взялъ быхъ тысяще серебра за то, оже еси пришелъ обычаемь рускимь отцевъ своихъ». И просися у него въ станъ, зане зной бе великъ дне того. Онъ же я и за руку и веде его в полату свою, и самъ соволочашеть его, и облачашеть и во порты свое, и таку честь творяшеть ему.

И прииде в домъ свой.

Въ то же лето изгна Миндогъ сыновца своего Тевтевила и Едивида, пославшю ему на войну со вуемь своим на войну со Выконтомъ,^[604] на Русь воевать ко Смоленьку. И рече: «Што хто приемлеть, собе дерьжить». Вражбою бо за ворожьство с ними литву зая, поимана бе вся земля Литовьская и бещисленое имение их, притрано бе богатьство ихъ. И посла на не вои свое, хотя убити и я. Онема же уведавшима, и бежаста ко князю Данилу и Василкови, и приехаша во Володимеръ. Миндогови же приславшю слы своя, река: «Не чини има милости». Не послушавъшима има Данилови и Василкови, зане сестра бе ею за Даниломъ.^[605]

Потом же Данило сгада с братомъ си и посла в Ляхы ко княземь лядьскьмь, река, яко: «Время есть христьяномь на поганее, яко сами имеють рать межи собою». Ляхове же обещашася, нъ не исполниша. Данилу же и Василку пославшима Выкыньта во ятвязе и во жемойте^[606] ко немцемь в Ригу, и Викынтъ же убеди я серебромъ и дарми многими ятвязе и полъ жемойти. Немцем же отвещавшимъ Данилу, яко: «Тебе деля миръ створимъ со Выкынтомь, зане братью нашу многу погуби». Обещаша же ся немци братья^[607] ити на помощь Тевтивулу. Данило же и Василко поидоста к Новугороду.^[608]

Данилъ же и Василько, братъ его, розгадавъ со сыномъ, брата си посла на Волковыескь, а сына на Услонимъ, а самъ иде ко Здитову.^[609] И поимаша грады многы и звратишася в домы.

Потом же присла Выкынтъ, рекый, яко немце хотять востати на помощь Тевтивилу. И посла Данило Тевтевила и помочь собе и с нимь русь и половце, и многое воевание бысть межи ими.

Оттуда же Тевтивилъ иде с полономъ Даниловымъ в Ригу, и прияша рижани с великою честью, и крещенъ бысть.

Уведав же се Миндого, яко хотять ему помогати божии дворяне^[610] и пискупъ и вся вои рижьзкая, и убоявся, посла тайне ко Андрееви, мастеру рижьску,^[611] и убеди и дарми многими, сиречь умоли его, послалъ бо бе злата много и сребра, и сосуды серебреныи и златыи и красныи, и коне многы, рекый: «Ащь убьеши и женеши Тевтивила, и еще болша сих приимеши». Оному же рекъшу: «Не можеши избавленъ быти, аще не послеши к папе и приимеши крещения, не одолееши врагу. Дружбу имею к тебе». О, злее зла! Златомь ослепихъ очи свои, имже ныне пакы от нихъ беду приемлеть. Миндогъ же посла к папе и прия крещение, крещение же его льстиво бысть, жряше богомъ своимъ в тайне: первому Нънадееви, и Телявели, и Диверикъзу заеячему богу, и Меидеину,— егда выехаше на поле, и выбегняше заяць на поле, в лесъ рощения не вохожаше вону и не смеяше ни розгы уломити. И богомь своим жряше, и мертвых телеса сожигаше, и поганьство свое яве творяше.

Тевтивилу же исповеде пискупъ и пребощь Вирьжань, сожалишаси по немь, ведяху бо, аще Тевътивилъ не бы изгнанъ, Литовьская земля в руку бе ихъ, и крещение неволею прияли быша. Си жи вся некрестьяных литву створи Андрей, и изгнанъ бысть сану своего от братья. Тевтевилъ же прибеже во Жемойть ко вуеви своему Выкынтови, поима ятвязе и жемойть и помощь Данилову, иже бе далъ ему Данилъ древле, иде на Мидогва.

Миндъвгъ же собрался бе и умысливъ же собе не битися с ними полкомъ, нъ вниде во град именемь Ворута.^[612] И высла шурина своего^[613] нощь, и розгнаша и русь и ятвязе. Наутрея же выехаша немце со самострелы, и ехаша на не русь с половци и стрелами и ятвязи со сулицами, и гонишася на поли подобной игре. Оттуда же вратишася во Жемойть.

И приде Миндовгъ, собравъ силу велику, на город Выкинтовъ именемь Твиреметь.^[614] Выеха же Тевтевилъ изъ города, русь и половци Данилови с ними и жемойть с ними и мнозии пешсце. Гонящимъ же имь застрели кочь половчинъ Миндогова въ стегно, и возвратися Минодовгъ в землю свою. Многымъ же ратьнымъ бывшимъ межи ими, Висимотъ^[615] подъ тем же градомъ убьенъ бысть.

Въ лето 6761. Тевтивилъ присла Ревбу^[616] река: «Поиди к Нову-городу». Данило же поиде с братомъ Василкомъ и со сыномъ Лвом и с половци со сватомъ своимъ Тегакомъ,^[617] и приде к Пиньску. Князи же Пиньсцеи имеяху лесть и поя е со собою неволею на войну. И послаша стороже литва на озере Зьяте, и гнаша чересъ болота до рекы Щарье.^[618] Совокупивошим же ся воиемь всим, светъ створиша, рекуще, яко: «Весть уже есть на насъ». Прящим же ся имъ, не хотящимъ ити воеватъ, Данилъ же мудростью речь створи, яко: «Срамоту имеем от Литвы и от всихъ земль, аще не доидемь и вратимься. Наутрея же — рече — светъ створим». Тое нощи пославъ по всимъ воемь, рекый: «Поидете, да разумно будеть всимъ не хотящимъ ити на войну». И зревше же вое пошедшие, и сами нужею поидоша, инии же вси.

Наутрея же плениша всю землю Новгородьскую. Оттуда же возвратишася в домъ свой. Ятвязем же поехавшим на помощь Данилу, не могоша доехати, зане снези велице быша. Оттуда же возвратишася с помощью Божиею, приемше пленъ великъ.

Потом же посла с братомъ и со сыномъ Романомъ люди своя, и взяста Городенъ,^[619] а сама воротистася от Бельска. Потом же посласта многы своя пешьце и коньникы на град ихъ и плениша всю воотчину ихъ и страны их.

Миндог же посла сына си и воева около Турьска.

Того же лета присла Миндовгъ к Данилу, прося миру и хотя любви, о сватьстве.^[620] Тогда же Тевтилъ прибеже к Данилу и жемойть и ятвязь, река, яко: «Миндовгь убеди я серебромъ многимъ». Данилу же гневъ имеющю на не.

Въ лето 6762. В та же лета времени минувшу.

Хронографу же нужа есть писати все, и вся бывшая, овогда же писати в передняя, овогда же воступати в задняя. Чьтый мудрый разумееть. Число же летомъ зде не писахомъ, в задняя впишемь по антивохыйскымь соромъ, алумъпиядамъ грьцкыми же численицами, римьскы же висикостомъ^[621] якоже Евьсевий и Памьфилъво инии хронографи списаша от Адама до Хрестоса.^[622] Вся же лета спишемь, рощетъше во задьнья.

По убьеньи же герьцюкове, рекомаго Фридриха,^[623] — бився одоле королеви угорьскому и убьень бысть от своих бояръ во брани, — мятежю же бывшу межу силними людьми о честь и о волость герьцюкову убьеного, о землю Ракушьску и о землю Штирьску. Королеви же угорьску риксу и королеви чешьску бьющимася о ню.

Король же угорьскый возведе искаше помощи, хотяше прияти землю Немецкую. И посла к Данилови, рекый: «Пошли ми сына Романа, да вдамъ за нь сестру герцикову, и вдамъ ему землю Немецкую. И еха во немце с Романом, и да сестру герцюкову за Романа, и створитъ обетъ, егоже за множество весь не списахомъ.

Потом же посла к Данилови, рекый: «Ужика ми и сватъ еси, помози ми на чехы». И убеди и. И поиде на Опаву^[624] путемь своимь, самъ бо пленяше землю Моравьскую, и многы городы расыпа, и вси пожьже, и велико убийство створи земле той.

Данилъ же снемся с Болеславомъ, мысляше, како проити землю Опавьскую. Болеславу же яко не хотящу, жена же его помогаше Данилови словесы, бе бо дщи короля угорьского именемь Кинька. Данилови же князю хотящю ово короля ради, ово славы хотя,— не бе бо в земле Русцей первее, иже бе воевалъ землю Чьшьску; ни Святославъ Хоробры, ни Володимеръ Святый. Богъ хотение его исполни. Спешаше бо и тосняшеся на войну. Поем же сына своего Лва и помочь от брата Василка тысячкого Юрья, снемьшеся с Болеславомъ и поиде съ Кракова.

Придоша на реку Одру къ городу Козлии,^[625] и приеха к нему Володиславъ, сынъ Казимирь Лесконогого Межькы,^[626] и поимь коньники и пешце. И придоша к реце Псине,^[627] и створи же светъ Данило и Левъ с Володиславом, куда бы воевати. Он же не исповеде правды и дасть вожь на льсти. Посла же князь Данил Лва, Тевтивила, Едивида, и дворьского, все вое, самъ же оста в мале со старыми бояры, со Юрьемь тысячкым. Левъ же иде и воева, и виде, яко лжють вожеве, и не слуша ихъ, иде в горы лесныя и взя полонъ великъ.

Идущю же Данилу с Болеславомъ ко Опаве, пославъ сторожи ляхы своя. Выеха же Андрей^[628] изо Опавы с чехы. И сретшимся имъ и сразившимся, одоле Андрей: мало бе ляховъ. Иные изби, а иные изоима. И вниде вели страх в ляхы.

Приехав же Данило и рече имъ: «Почто ужасываетеся? Не весте ли, яко война безъ падшихъ мертвых не бываетъ? Не весте ли, яко на мужи на ратные нашли есте, а не на жены? Аще мужь убьенъ есть на рати, то кое чюдо есть? Инии же и дома умирають без славы, си же со славою умроша! Укрепите сердца ваша и подвигнете оружье свое на ратнее!» Сими же словы укрепивъ е, иное много глаголавъ имъ. И поиде ко Опаве.

Видевъ же окрестьняя села, бежащая во град, много же множьство, и не бе ему кого послати. Рече же Володиславу: «Мне еси учинилъ неправду, а себе еси погубилъ. Аще бы Левъ и людье мои сде быле вси, то уразъ велий быша земли сей учиниле и град съ аче сь приятъ бы былъ». И сожалиси, отславъ сына си Лва и вое. Ляхы же нудяше ехати ко граду, одинако же им не хотящимъ. Видивъ се, печаленъ бысть, не ведый о сыну своемь и о воихъ, кде суть. Ляхове же не хотеша ехати ко граду, но хотеша далече стати города.

Снемь бо бе реченъ всимъ воемь воевалнымъ приехати им ко граду.

Данилови же рекшю: «Аще вы хощете ити прочь, но азъ хощу ся остатися самъ в мале дружине и сожьдати воевъ моихъ». Послушавъ же Болеславъ и ляхове и сташа ниже града на реце Опаве, не смеяху бо ся отлучитися его.

Того же вечера приде Левъ с вои, имы пленъ велик со собою. Того же вечера створиша светъ, да наутрея преидуть реку и обидут градъ и пожгуть вся внешняя: храмы и ограды и гумна.

Утру же бывъшу, створиша тако. Болеславъ же не изииде за реку, но ста на горахъ, исполчився. Володислав же иде; и пришедъ к первымъ вратомъ, пожгоша, и приидоша на другая врата. И выехаша чехове, и неколико ихъ убиша, а другыя выгнаша. Бенешь^[629] же стояше пред враты со хоруговью. И около другыхъ вратъ пожгоша окрестьняя града. Пришедъшимъ же ко третьимъ вратомъ, каза Данило соседати и жечи окрестьная града. Людем же внезапу пустившимся ко граду, немце же видевше устремленье руское крепко, и побегоша, и неколико ихъ убиша во вратехъ, и вратъ не затвориша бежаще.

Данило бо бе очима напрасно боля, и не виде бывшаго во вратех. Виде бо люди своя текуща и обнажи мечь свой, возгна е, и темь на прия град. Потом же видевше стужиси о неприятьи града. Болестью же унуженъ и утрудився, рече сынови своему: «Пожьжи вся окрестьная града. Азъ же поиду во колымагъ свой», рекше во станъ. Бе бо всю войну болень очима. И мнозии нудяхуть вратитися, онъ же не створи того.

Наутрея же снемшеся, поиде во верхъ Опавы, пленяя и жгя, и ста близъ града рекомого Насилья.^[630] Слышавь, яко русь и ляхове яти суть во граде томь, наутрея же исполчився, поиде к нему. Видевше же многое множство полкомъ устремление, не стерпеша, но предашася. Вземъ град, испусти колодьникы, и постави хоруговь свою на граде, и обличи победу, а самех помилова. Отшед же ста на вси немецкой.

Слышавъ же Данилъ, яко Бенешь ехалъ есть во Глубичиче.^[631] Наутрея же сполчився с Болеславомъ поиде, пленяя и жга, ко Глубичичемъ. Послав же Володиславъ пославъ вожьже вся окрестьная вси, рекомая околняя, и зло створи, темь бо не взяша града.

Пришедшу же Данилу и Болеславу ко граду, вси вои хотяху взяти града приметомь.^[632] Ветру же напрасно веющу на град, а градъ же елинью створенъ бысть, и греблю малу видящу. Искахуть бо вои, ездяще семо и семо, древа и соломы; што бы приврещи граду, не обретоша. Вся бо бе пожеглъ Володиславъ окрестьняя и ближняя вси, и темь не зажьженъ бе град.

Того же вечеря думахуть: «Камъ поидемъ: или ко Особолозе, или на Герьборта,^[633] или возвратимся в домы свое?» Герьборть же присла Данилови мечь и покорение свое. Сгадавше Данило и Болеславъ, яко: «Всю землю поплениле есмы». Наутрея же возвратився восвояси, и преиде реку Одру, и проиде землю Володиславлю.

Тогда же во Кракове беша посли папини,^[634] носяще благословение от папе и венець и санъ королевьства, хотяще видети князя Данила. Он же рече имъ: «Не подобаеть ми видитися с вами чюжей земли, нъ пакы».

Оттуда же проиде землю Судомирьскую и приде во град Холмь сь честью и со славою, в домъ Пречистое,^[635] падъ поклонися и прослави Бога о бывшем, не бе бо никоторый князь рускый воевалъ земле Чешьское. И видевся со братомъ своимъ, и бысть в радости велице, и прибываше в дому святаго Ивана^[636] во городе Холме, с веселиемь славя Бога и пречистую его Матерь и святаго Ивана Златаустаго.

В лето 6763. Присла папа послы честны, носяще венець и скыпетрь и коруну, еже наречеться королевьскый санъ, рекый: «Сыну, приими от насъ венечь королевьства». Древле бо того прислалъ к нему пискупа Береньского и Каменецького,^[637] река ему: «И приими венець королевьства». Он же в то время не приялъ бе, река: «Рать татарьская не престаеть зле живущи с нами, то како могу прияти венець бес помощи твоей». Опиза^[638] же приде венець нося, обещеваяся, яко: «Помощь имети ти от папы». Оному же одинако не хотящу, и убеди его мати его, и Болеславъ, и Семовитъ, и бояре Лядьскые, рекуще, дабы приялъ бы венець. «А мы есмь на помощь противу поганымъ».

Онъ же венець от Бога прия, от церкве святыхъ Апостолъ, и от стола святаго Петра,^[639] и от отца своего папы Некентия, и от всих епископовъ своихъ. Некентий бо кльняше техъ хулящимъ веру грецкую правоверную, и хотящу ему сборъ творити о правой вере, о воединеньи церькви. Данило же прия от Бога венець в городе Дорогычине.^[640]

Идущу ему на войну со сыномь Лвомь и со Сомовитомъ, княземь лядьскымь, братъ бо ему воротися, бе бо язва ему на нозе, и посла вое свое со братомъ все. Королеви же Данилу пришедшу на землю Ятвязьскую и воевавшу. Левъ же уведавъ, яко Стеикинтъ^[641] в лесе осеклъся есть и с ним ятвязе, и гна на нь, поима люди, и приде к осеку. Ятвяземь вытекъшимъ на нь изо осека, сущии же с нимь снузници возбегоша. Лвови же соседшу с коня одиному, и бьющюся с ними крепко. Видившимъ же имъ, яко Левь одинъ бьеться с ними, навратишася малии на помощь ему. Лвови же убодшему сулицю свою въ щитъ его, и не могущу ему тулитися, Левь Стекынътя мечемь убии и брата его прободе мечемь. Они же погибоша. Он же, гоняше я пешь, и они же на конихъ гоняще, побивахуть я и бодяхуть я.

Данилу же королеви, ставшу в дому Стекинтове, принесе к нему Левъ оружье Стекинтовъ и брата его и обличи победу свою. Отцю же его королеви в радости бывши величе о мужьстве и дерзости сына своего. Коматови же приехавшу от ятвязь, обещевающимся имъ в работе быти. Ляхом же исполнившимся зависти и льсти, наченшимъ прияти поганымъ. Се же уведавь Данило король, повеле воевати землю Ятвяжьскую, и домъ Стекинтовъ всь погубленъ бысть, еже о доныне пусто стоить. Данилу же королеви, идущу ему по езеру, и виде при березе гору красну и градъ бывши на ней, преже именемь Рай.^[642] Оттуда же приде в домъ свой.

В та же лето... приехаша татаре ко Бакоте, и приложися Милей^[643] к нимъ. Данилови же пошедшу на войну на литву и на Новъгородокъ, бывшю раскалью, посла сына си Лва на Бакоту. Посла Левъ дворьского перед собою. Изъехавше яша Милея баскака, и приведе Левъ Мелея отцю си, и бысть паки Бакота королева отца его. Потом же сдумавъ со сыномъ, и отпусти и, а поручникъ бысть Левъ, яко верну ему быти. И паки приехавшим татаромъ, и створи льсть и предасть ю пакы татаромъ Бакоту.

Потом же Куремьса приде ко Кремянцю и воева около Кремянца. Андрееви^[644] же на двое будущу, овогда взывающуся: «Королевъ есмь», овогда же татарьскымь, держащу неправду во сердци. Богъ предасть в ручи их; оному же рекшу: «Батыева грамота у мене есть», онем же болма возьярившимся на нь, и убьенъ бысть, и сердце его вырезаша. И не успевше ничто у Кремянца, и възвратишася во страны своя.

Изяслав^[645] же проси у нихъ помощи ити на Галичь. Они же рекоша ему: «Како идеши в Галичь, а Данило князь лютъ есть. Оже отъиметь ти животъ, то кто тя избавить?» Онъ же не послуша ихъ, но собравъ около себе, иде в Галичь. Данило же, слышавъ то, скорбенъ бысть, яко в невиденьи се бысть, посла сына своего Романа и бояры свои все на нь. Лва бо преже отрядилъ бе королеви, а самъ еха проводить вои своих. едущу же ему до Грубешева,^[646] и уби вепревъ шесть, а самъ же уби их рогатиною 3, а три отрочи его, и вдасть мяса воемь на путь. А самъ помолився святому Николе и рече воемь своемь: «Аще сами будуть татарове, да не внидеть ужасъ во сердце ваше». Онем же рекшимъ: «Богь буди помощникъ ти, створимъ повеленая тоя».

Поем же Романъ воя, иде день и нощь и внезапу нападшимъ на не. Оному же не возмогшу, куда утечи, и возбеже на комары церковая, идеже безаконьи угре возбегли беаху. Стоящу же около его князю Роману, жажею водною измирающи имъ, четвертый день сниде, князь же приведе и отцю си.

Слышав же Левь, яко Федоръ посланъ от него ко Солемь,^[647] и поима со собою слуги своя, гна по немъ, самъ же утече, а людие поима.

Потом же Войшелкъ^[648] створи миръ с Даниломъ и выда дщерь Миндогдову за Шварна, сестру свою. И приде Холмъ к Данилу, оставивъ княжение свое и восприемь мниский чинъ. И вдасть Романови, сынови королеву, Новогородъкъ^[649] от Миндога и от себе и Вослонимь и Волковыескь и все городы, а самъ просися ити во Святую Гору. И наиде ему король путь у короля угорьского. И не може доити Святое Горы и воротися в Болгарехъ.

Въ лето 6764. Поиде Данило на ятвязе с братомъ и сыномъ Лвомъ и с Шеварномъ, младу сущу ему, и посла по Романа в Новъгородокъ. И приде к нему Романъ со всими новгородци и со отцемь своимъ Глебомъ^[650] и со Изяславомъ со Вислочьскымь,^[651] и со сее стороны приде Сомовитъ со мазовшаны и помочь от Болеслава со судомирци и краковляны. И бысть рать велика, якоже наполнити болота ятвяжьская полкомъ.

Створив же светь вси князи рустии и лядьстии, и реша мужи браньнии: «Ты еси король, голова всимъ полкомъ. Аще насъ пошли наперед кого, не послушно есть. Веси бо ты воиничкий чинъ. На ратехъ обычай ти есть, и всякый ся тебе усрамить и убоиться. Изииде самъ наперед».

Данилъ же, изрядивъ полкы и кому полкомъ ходити, самъ изииде напередь... И стрелче же пусти наперед, а другия обаполы дорогы. Дворьскому же повеле за собою ходити, самъ же еха в мале отрокъ оружныхъ. едущу же ему, и приеха к нему сынъ Левъ одинъ и рече ему, яко: «Никого с тобою несть. Азъ не еду с тобою». Рече король ему: «Буди тако». И идяше путемь своимъ. Анкадъ же вожь ему бе, и обеща ему, да село его не пожьжено будеть.

И приеха к нему Романъ сынъ одинъ, и приехавъ же ко вси рекомей Болдикища, посла Лва с братом. Левъ же тихо обьехавъ село, исече все, одиного же приведе. Король же упроси его. Одному же рекьшу, яко во вси рекомей Привища собралися суть ятвязи, слышавъ король, посла отрока Андрея, рекый дворьскому: «Аще узриши насъ погнавшихъ, скорее по насъ пожени. И роспусти полкъ, якоже ктоможеть гнати». Василкови же князю инемь полкомъ рекшу, да поидуть тихо на грунахъ, и своему полку тако же. Оному же молоду сущу и пакы слово рекшу, запрети дворьскому не распустити люди и удержати полкъ.

Одиному же ятвяжину гоньзновшу изъ весце Олыдикищь, онем же воружившимся. Стретоша стрелци конець вси, рекомей Привища, и возгнаша и. Данило же и Левъ тоснущася к нимъ, и кликоста великомъ гласомъ: «Бегъ, бегъ, ятвяземь».^[652] Ятвяземь же видившимъ скорое пришествие, и не стерпеша и увратишася на бегъ. Бывшимъ же имъ среде вси, пакы возвернушася. Данилови же и Лвови одинако належащима на не, и вергъшим сулицами, и пакы навратишася на бегъ. Стрелцем же стреляющимъ, оружником же не бывшимъ с ними. Прибегъшимъ же имъ к воротомъ и смятшимся, и прибегшимъ же у ворота, друзии же навернушася. Многим же летевшимъ другъ на друга, бе бо ледъ ползокъ. Данило же и Левъ вборозе скочиста на не воротъ. Они же побегоша и пакы не вратишася, и бысть милость велика надъ королемь во день тьй и над воими его, яко в селице дружине победивъ горды ятвязе, и злиньци, и крисменце, и покенце. Якоже пишеть во Книгахъ: несть в силе брань, но в Бозе стоить победа.

Хотяшю же королеви далече гонити по нихъ ити, и возбрани ему Левъ, рекы: «Пошли мене по нихъ». Отець же не пусти его. Он же воинъ управи десьницю свою, иземь рогтичю ис пояса своего, далече вергъ, срази князя ятвяжьского с коня своего. И летящу ему до земле, изииде душа его со кровью во адъ. Данилови же и Лвови онехъ вяжюще, иныя же ис хвороста ведущу, сечахуть я.

И приде дворьскый с полком. Данилу же королеви рекшу ему: «Зле створилъ еси». Дворьскому же отвещавшу: «Не язъ, не хотение мое, но злое ны створилъ посолъ, не изнесъ слова права намъ». Потом же король и Левь изоима колодникы и возвратися к Василкови и Семовитови. И сретъшимся имъ, и бысть радость велика о погибели поганьской, И жьжаху домы ихъ, и пленяху села их. Ставши же на Правищихъ на ночь, и поимавши же имения ихъ, пожгоша домы их. Наутрея же поидоша, пленяюще землю и жгуще. Зажгоша Таисевиче, и Буряля, и Раимоче, и Комата, и Дора,^[653] и града пленяхуть, и паче домъ Стекинтовъ зажгоша. И ста на селе Корковичихъ. И пристраньно бе, яко селицемь воемь множьствомъ насытитися конемь и самемъ на дву двору. Яко не возмогоша поясти сами и коне ихъ прокъ же пожгоша.

Наутрея же приеха от ятьвязь Юндилъ. Рекшу ему: «Сице, Данило, добру дружину держиши, и велици полци твои». Наутрея же поидоша пленяюще и жгуще землю ихъ. И не бысть пакости воихъ их, якоже иногда храбрии беаху, воложи Богъ страхъ во сердце ихъ. Тоя же нощи ста на болотехъ во островихъ. Наутрея же приехаша ятвязе, дающе таль и миръ, молящеся, дабы не избилъ колодниковъ. Потомъ же Божьею милостью приде в землю свою со честью и славою, одолевъ ворогомъ своимъ.

Хотяшу же ему пакы изиити на не на брань и сбиращу воя, уведав же ятвязи се, послаша послы своя и дети своя, и дань даша, и обещевахуся работе быти ему и городы рубити в земле своей.

Въ лето 6765. Данило посла Коснятина, рекомаго Положишила, да побереть на нихъ дань. Ехав же Коснятинъ поима на нихъ дань — черныя куны и бель, сребро. И вдасть ему из дани ятвяжьской даръ Сигневу воеводе послушьства ради, да увесть вся земля Лядьская, яко дань платили суть ятвязи же королеви Данилу, сынови великого князя Романа. По великомъ бо князе Романе никтоже не бе воевалъ на не в рускихъ князих, развее сына его Данила. Богомъ же дана ему дань, послушьство створи Лядьскую землю, сиречь во память детемь своимъ, яко от Бога мужьство ему показавшу. Якоже премудрый хронографъ списа, якоже: добродеянья в векы святяться. Якоже сказахомъ о ратехъ многихъ. Си же написахомъ о Романе, древле бо писати си, ныне же зде вписано бысть в последняя...^[654]

Потом же, якоже преже рекохом, створи король обетъ великъ и не исправи его к Романови. Остави же у городе Инеперьце^[655] и отъидеть прочь, обещався ему и не помогашеть ему. Лесть бо имяшеть, хотя городовъ его. Бе бо клятвою клялся о Бозе великою к Романови и ко княгине его, яко добывшу ему земле Немецкоя, дати ему всю Романови. Княгини же, ведущу норовъ его, твердяшеть и крестомъ, и николи же не бысть на помощь ему.

Часто же приходящу ему на нь герьцюви.^[656] Во едино же время приехавшу ему с великою силою, и бившимся имъ, и ставъ перед городомъ поприща. И не можеть взяти, ласканиемь глаголаше ему: «Остави короля угорьского, яко ужика ми еси и своякъ.^[657] Земля Немцькая разделена будеть с тобою. Риксъ ти угорьскый, рекше король, много обещаеть, но не исправить. Азъ же глаголю правду, и поставлю ти послуха отца си папу и 12 пискупа на послушьство, и вдамъ ти полъ земли Немецкой».

Оному же рекшу: «Правдою обещахся отцю си королеви угорьскому, не могу послушати тебе, яко срамъ имамъ и грехъ не исполнити обета». Посла бо ко королеви угорьскому вся словеса, имиже обещевашеться ему герцюкъ, и прося у него помощи. Он же не посла ему помощи, но городовъ хотящу ему особе, обещевашеть же ему дати иныи городы в земле Угорьской. Княгине же уразумевше лесть его и рече, яко: «Сына ми поими ко дщери, держите и у тали.^[658] А ныне городовъ наших хощете. А мы за нь терпимъ и гладомъ измираем». Бе бо баба ходящи и купящи коръмлю потаи въ граде Вядне^[659] приносящи: толикъ бо бе гладъ, яко и коне имь хотящимъ ясти уже.

Княгини же рекши: «Княже, поиди ко отцю». Оному же оступленому, не мощно бе ему выехати. Виде же доброту его, вдасть Вереньгерь, прирокомь Просвелъ,^[660] бе бо с нимъ былъ на войне. Сожаливъси о Романе и приехавъ со силою, изведе Романа изъ града. Си жи преже сказахомъ, яко Вышелкъ бе далъ Новогородокъ Романови.

По рати же Кремянецькой Куремьсине, Данилъ воздвиже рать противу татаром. Сгадавъ с братомъ и со сыномъ, посла Деонисия Павловича,^[661] взя Межибожие. Потомъ же воевахуть людье Данилови же и Василкови Болоховъ, а Лвови — Побожье и люди татарьскыя. Весне же бывши, посла сына своего Шварна на Городокъ и на Семоць и на вси городы, и взя Городокъ и Семоць и все городы, седящия за татары, Городескь и по Тетереви до Жедьчевьева. Възъвягляне^[662] же солъгаша Шварномъ, поемше тивуна, не вдаша ему тивунити. Шварно же приде, поимавъ городы вся. И по немь придоша Белобережце, и Чарнятинци, и вси Болоховци к Данилу. Прислаша Миндовгь к Данилу: «Пришлю к тобе Романа и новогородце, а бы пошелъ ко Возвяглю, оттуда и къ Кыеву». И срече срокъ во Възъвягля.

Въ лето 6766. Данило же с братомъ идоша ко Возвяглю в силе тяжце, ждя вести от Романа и литвы и стоя на Корейки:^[663] днину жда вести от нихъ, и поиде ко Возвяглю. Преже посла сына си Шварна, да обьедеть град, да никтоже не утечеть от нихъ. Бе же вои с нимъ 5 сотъ. Гражане же видивши ратных мало со княземь, смеяхуся, стояще на граде. Наутрея же приде Данилъ со многомъ множьствомъ полкомъ, со братомъ си и со сыномъ Лвомъ. Видивъше же гражане, и ужасъ бысть в нихъ, и не стерпеша, и вдашася. И городъ зажьже, люди же изведе и вдасть я на поделъ, ово брату си, ово же Лвови, другия Шварнови. И поиде в домъ си, приемъ градъ.

Романови же пришедшу ко граду и литве, потокши на градъ литве, ни ведеша нишьтоже, токмо и головне ти, пси течюще по городищу. Тужаху же и плеваху, по свойскы рекуще: «Янда!», взывающе богы своя Андая и Дивирикса, и вся богы своя поминающе, рекомыя беси.

Потом Романъ еха по отци, поемь со собою мало людии, а прочии пусти домовь. Данило же и Василко беша веселяся, а Левь ехав домъвъ си.

Литва же роздумавше и воеваша, гневъ держаще, и ехавше же воеваша около Лучьска, Данилови же не ведуще ни Василку. Служащии же князи Данилови и людье Василькови: Юрьи, Олекса дворьскый инеи, ехаша на не. Ехавшим же на не, онемь же притекшимъ супротивъ ко струзе, снузникомъ же сразившимся, не стерпеша, но на бегъ обратишася. Они же секуще я и бодуще, вогнаша я во озеро. Имется 10 мужь одиного коня, мняще, яко: «Конь вынесеть ны», и тако погрязаху, ангеломъ потопляеми, от Бога посланымъ. И нагряже озеро труповъ и щитовъ и шеломовъ, тоземьце же велику користь имаху, волочаще я. И бысть на литву сеча велика. Одолевшимъ, славяху Бога и святую Госпожю-Богородицю, послаша же сайгатъ Данилови и Василкови, и обрадовастася Данилъ и Василко о помощи Божией, иже на поганыя. Се бо беша людие Миндогови и воевода ихъ Хвалъ, иже велико убиство творяше земле Черниговьской, и Сиръвидъ Рюшковичь. Сирвидъ же утече, а Хвалъ убить бысть, инии мнозеи.

Въ лето 6767. Куремьса поиде на Данила и на Василка без вести. Приеха Василко же сбирашеться во Володимере, а Данило в Холме. Посласта ко Лвови, абы поехалъ к нимъ.

Куремьсе же не перешедшу Стыра,^[664] посла люди к Володимеру. Выехавшимъ же ратнымъ вои к городу, изиидоша на не гражане пешьци, и бившимся с ними крепко. И выбегоша из града, идоша к Курьмсе, исповедаша, яко: «Гражане крепце борються с нами».

Данило же и Василко одинако сбирастася хотяща битися с татары.

Прилучи же ся сице за грехы загоретися Холмови от оканьныя бабы.^[665] Си же потомъ спишемь о создании града и украшение церкви, и оного погибели мнозе, яко всимъ сжалитися. Сицю же пламени бывшу, якоже со всее земли заре видити, якоже и со Львова зряще, видити по полем Белзьскымь от горения силнаго пламени. Людемь же видящимъ, яко от татаръ зажьженъ бе град, и вбежаша в места лесна и темь не могоша сбиратися. Данило же сняся с братомъ и теши и, якоже от Бога вывшей беде не имети желе поганьскы, но на Бога надеятися и на нь возложити печаль. Якоже и бысть.

Потом же ехаста в Володимерь, и собравша мало дружины, и молящася Богу о нашествии татарь, да Богь избавить я. Не могуща же дружины собрати, сласта семо и онамо. Прилучи же ся Василковымъ людемь выехати и обретше татаръ биша я, и колодники имаша.

Потом же, Куремьсе стоящю у Лучка, створи Богъ чюдо велико. Луческъ бе не утверженъ и не уряженъ. И сбегшимся во нь многимъ людемь, и бе бо зиме, бывъши и воде велице. Оному же пришедшу к Лучьску и не могшу ему преити, хотяше мостъ прияти. Гражаномъ же отсекшимъ мостъ. Он же порокы постави, отгнати хотя. Богъ же чюдо створи, и святы Иванъ, и святый Никола: ветру же таку бывшу, яко порокомъ вергшу, ветру же обращаше камень на не. Пакы же мечющемъ на не крепко, изломися Божиею силою пракъ ихъ. И не успевше ничтоже, вратишася во станы своя, рекше в поле.

Якоже древле писахомъ во Куремьсину рать о зажьженьи города Холмъ. Холмъ бо городъ сиче бысть созданъ Божиимъ веленьемь. Данилови бо княжащу во Володимере, созда градъ Угорескь и постави во немь пискупа. Яздящу же ему по полю и ловы деющу, и виде место красно и лесно на горе, обьходящу округъ его полю. И вопраша тоземець: «Како именуеться место се?» Они же рекоша: «Холмъ ему имя есть». И возлюбивъ место то, и помысли, да сожижеть на немь градець малъ. Обещася Богу и святому Ивану Златоусту, да створить во имя его церковь. И створи градець малъ. И видевъ же, яко Богъ помощникъ ему, и Иоанъ спешникъ ему есть, и созда град иный, егоже татарове не возмогоша прияти, егда Батый всю землю Рускую поима. Тогда и церковь святой Троице зажьжена бысть, и пакы создана бысть.

Видивъ же се князь Данило, яко Богу поспевающу месту тому, нача призывати приходае немце и русь, иноязычникы и ляхы. Идяху день и во день и уноты и мастере всяции, бежаху ис татаръ седелници, и лучници, и тулници, и кузнице железу, и меди, и сребру. И бе жизнь, и наполниша дворы окрестъ града поле села.

Созда же церковь святаго Ивана, красну и лепу. Зданье же ее сиче бысть: комары 4, с каждо угла преводъ и стоянье ихъ на четырехъ головахъ человецскихъ, изваяно отъ некоего хытреца. Окъна 3 украшена стеклы римьскими; входящи во олтарь стояста два столпа от цела камени и на нею комара и выспрь же, верхъ украшенъ звездами златыми на лазуре, внутрьнии же ей помость бе слитъ от меди и от олова чиста, яко блещатися, яко зерчалу; двери же ей двоя украшены каменьемь галичкым белымъ и зеленымъ холмъскымъ тесанымъ; узоры те некимь хытречемь Авдьемь прилепы от всехъ шаровъ и злата, напереди ихъ же бе изделанъ Спасъ, а на полунощных — святы Иванъ, якоже всимъ зрящимъ дивитися бе. Украси же иконы, еже принесе ис Кыева, каменьемь драгымъ и бисеромъ златымъ, и Спаса, и пресвятое Богородице, иже ему сестра Федора и вда из монастыря Федора, иконы же принесе изо Уручего, Устретенье от отца его. Диву подобны, яже погореша во церкви святаго Ивана, одинъ Михаилъ остася, чюдных техъ иконъ! И колоколы принесе ис Кыева, другия ту солье, то все огнь попали.^[666]

Вежа же среде города^[667] высока, якоже бити с нея окрест града, подсздана каменеемь вь высоту 15 лакотъ. Создана же сама древомъ тесанымъ и убелена, яко сыръ, святящися на всеи стороны. Стюденець, рекомый кладязь, близъ ея бе, сажений имущи 35. Храме прекраснии, и медъ от огня, яко смола ползущь.

Посади же садъ красенъ, и созда церковь святыма Безмездникома во честь, имать 4 столпы от цела камени, истесанаго, держаща верхъ. С техъ же другый и волтарь пресвятаго Дмитрея, стоить же ти предъ бочными дверми красенъ, принесенъ издалеча.

Стоить же столпъ поприща от города каменъ, а на немь орелъ каменъ изваянъ, высота же камени десяти лакотъ с головами же и с подножьками 12 лакотъ.

Увидивъ же сицю пагубу граду, вшедъ во церковь и виде пагубу, и сжалиси велми. Помолився Богу, паки обнови, и церковь освяти пискупомъ Иваномъ. И паки помолився Богу и созда и твьржьша и выша. Веже же такое не возможе создати, бе бо грады иныя жижаи противу безбожнымъ татаромъ, за то не созда ея.

Въ лето 6768. Созда же церковь привелику во граде Холме во имя пресвятыя приснодевыя Мария, величествомъ, красотою не мене сущихъ древних, и украси ю пречюднами иконами. Принесе же чашю от земля угорьскыя мрамора багряна, изваяну мудростью чюдну, и змьевы главы беша округъ ея, и постави ю пре дверми церковьнымы, нарецаемыми царскыми, створи же в ней крестилницю крестити воду на святое Богоявление. Створи же в ней блаженый пискупъ Иванъ, от древа красна точенъ и позлащенъ. Дне и вне дивлению подобенъ.

Времени же минувшу, и приде Буранда безбожный злый со множествомъ полковъ татарьскыхъ в силе тяжьце и ста на местех Куремьсенех. Данило же держаше рать с Куремьсою и николи же не бояся Куремьсе, не бе бо моглъ зла ему створити никогдаже Куремьса, дондеже приде Буранда со силою великою. Посла же послы к Данилови, река: «Иду на Литву. Оже еси миренъ, пойди со мною».^[668]

Данилови же седшу с братомъ и со сыномъ, печалнымъ бывше, гадахуть: ведахуть бо, аще Данилъ поедеть, и не будеть с добромъ. Сгадавъше вси, и еха Василко за брата. И проводи братъ до Берестья, и посла с нимъ люди своя. И помолився Богу, святому Спасу избавнику, яже есть икона яже есть в городе Мелнице^[669] во церкви святое Богородице и ныне стоить в велице чести; обеща ему Данило король украшениемь украсити и.

Василкови же едушу по Бурундаи одиному по Литовьской земле, обретъ негде литву, избивъ ю и приведе саигатъ Бурондаеви. И похвали Бурандай Василка, «аще братъ твой не ехалъ». И воеваше ездя с нимь. Ищющю ему сыновца своего Романа,^[670] воеваша землю Литовьскую и Нальщаньску.^[671] Княгиню бе бо оставилъ у брата и сына своего Володимера.^[672]

Потом же Данило король, ехавъ, взя Волковыескъ и Глеба князя пославъ я, и держашеть и во чести, яко болма бо еха ко Волковыску, ловя яти ворога своего Вышелка и Тевтивила. И не удуси его в городе, искаше ею по стаемь, посылая люди, и не обрете ею. Беста бо велику лесть учинила: я Вышелгъ сына его Романа. И пакы посла Михаила, и воева по Зелеви,^[673] ища ею, и не обрете ею. Потом же мысля ити на Городенъ, творя ею тамъ.

Посла же по Лва, сына си, и по люди своя. И приехаша в городъ Мелникъ. Хотящу ему ити к Городну, и всимъ тоснующимся, и бысть весть из ляховъ у короля Данила, яко татарове на Ятвязехъ суть.

Лвови же рекшу, яко: «Вои твоя голодна есть и кони ихъ». Он же отвещавъ и рече ему: «Пошлемь стороже ко Визне». Вдасть же Данило король брашна воемь до досытка и конемь ихъ.

Послано бо быста преже два посла во Ятвязе уведатъ о брате. Татаромъ же приехавшимъ во Ятвязе, ята быста посла и прашаше: «Где есть Данило?» Она же отвещаста: «В Милници есть». Онем же рекшимъ, яко: «То есть мирникъ нашь, братъ его, воевалъ с нами. Туда идемь».

Сторожем же изминувшимся с ними, они же проидоша ко Дорогычину. Бысть же весть Данилу, послаша Лва и Шварна вонъ и Володимера, река имъ: «Аще вы будете у мене, вамъ ездети в станы к нимъ, аже ли азъ буду»...^[674]

По сем же минувшему лету.

Въ лето 6769. Бысть тишина по все земле. В ты же дни свадба бысть у Василка князя у Володимере городе: нача отдавати дщерь свою Олгу за Андреа князя Всеволодича Чернигову. Бяшеть же тогда братъ Василковъ Данило князь со обеима сынома своима, со Лвомъ и со Шварномъ, и инехъ князей много, и бояръ много. И бывшу же веселью не малу в Володимере городе.

И приде весть тогда Данилови князю и к Василкови, оже Буронда идеть оканный проклятый, и печална бысть брата о томъ велми. Прислалъ бо бяше, тако река: «Оже есте мои мирници, сретьтя мя. А кто не сретить мене, тый ратный мне». Василко же князь поеха противу Бурандаеви со Лвомъ, сыновцемь своимъ, а Данило князь не еха с братомъ, послалъ бо бяше себе место владыку своего Холмовьского Ивана.

И поеха Василко князь со Лвомъ и со владыкою противу Бурандаеви, поимавъ дары многы и питье, и срете и у Шумьски. И приде Василко со Лвомъ и со владыкою передо нь с дары; оному же велику опалу створшу на Василка князя и на Лва; владыка стояше в ужасти величе.

И потомъ рече Буронда Василкови: «Оже есте мои мирници, розмечете же городы свое все». Левъ розмета Даниловъ и Стожекъ, оттоле же пославъ Лвовъ розмета, а Василко пославъ Кремянечь розмета и Луческь.

Василко же князь ишь Шюмьска посла владыку Ивана напередь ко брату своему Данилови. Владычи же приехавшю к Данилови князю, и нача ему поведати о бывшем, и опалу Бурандаеву сказа ему. Данилови же убоявшуся, побеже в Ляхы, а из Ляховъ побеже во Угры.

И тако поиде Бурандай ко Володимерю, а Василко князь с ними. И не дошедшу ему города, и ста на Житани на ночь. Бурандай же нача молвити про Володимерь: «Василко, розмечи городъ». Князь же Василко нача думать в собе про городъ, зане не мощно бысть розметати вборзе его величествомъ. Повеле зажечи и, и тако черес ночь изгоре всь. Завътра же приеха Бурандай в Володимерь, и виде своима очима городъ изгоревши всь, и нача обедати у Василка на дворе и пити. Обедав же и пивъ и леже на ночь у Пятидна. Завътра же присла татарина именемь Баимура. Баимуръ же приехавь ко князю и рче: «Василко, прислал мя Буранда и велел ми городъ роскопати». Рче же ему Василко: «Твори повеленое тобою». И нача роскопывати городъ, назнаменуя образъ победы.

И по семь поиде Бурандай к Холмови, а Василко князь с нимь, и с бояры своими и слугами своими. Пришедшимъ же имъ к Холмови, городъ же затворенъ бысть, и сташа пришедше к нему одаль его. И не успеша вои его ничтоже. Бяхуть бо в немь бояре и людье добрии и утвержение города крепко порокы и самострелы.

Буранда же расмотривъ твердость города, оже не мощно взяти его, тем же и нача молвити Василкови князю: «Василко, се городъ брата твоего. Едь молви горожаномъ, а быша передале». И посла с Василкомъ три татарине именемь Куичия, Ашика, Болюя, и к тому толмача, розумеюща рускый языкъ, што иметь молвити Василко, приехавъ подъ городъ. Василко же, ида подъ городъ, и взя собе в руку камения. Пришедше подъ городъ, и нача молвити горожаномъ, а татарове слышать, послании с нимь: «Костянтине холопе, и ты, другий холопе Лука Иванковичю,^[675] се городъ брата моего и мой, передайтеся!» Молвивъ, да камень вержеть доловь, дая имъ розумъ хитростью, а быша ся биле, а не передавалися. Си же слова молвивъ и по троичи, меча каменьемь доловь. Сь же великий князь Василко, акы от Бога посланъ бы на помоць горожаномъ, пода имъ хытростью разум. Костянтинъ же, стоя на заборолехъ города, усмотри умомъ разумъ, поданы ему от Василка, и рече князю Василкови: «Поедь прочь, аже будеть ти каменемь в чело! Ты уже не братъ еси брату своему, но ратьный есь ему». Татарове же, послании со княземь подъ город, слышавше, поехаша к Бурандаеви и поведаша речь Василкову, како молвилъ горожаномъ, што ли молвили пакъ горожане Василкови.

И по семь поиде Буранда вборзе к Люблину. От Люблина же поиде ко Завихвосту, и придоша к реце к Висле. И ту изнаидоша собе бродъ у Висле, и поидоша на ону страну рекы и начаша воевати землю Лядьскую.

Потом же придоша к Судомирю, и обьступиша и со все стороне, и огородиша и около своимъ городомь, и порокъ поставиша. И пороком же бьющимь неослабно день и нощь, а стреламъ не дадущимъ выникнути изъ заборолъ, и бишася по четыре дни, в четвертый же день сбиша заборола с города. Татарове же начаша лествице приставливати к городу и тако полезоша на город. Напередь же возлезоста два татарина на городъ с хоруговью и поидоста по городу секучи и бодучи. Одинъ же ею поиде по одиной стороне города, а другый по другой стороне. Некто же от ляховъ, не бояринъ, ни доброго роду, но простъ сый человекъ, ни в доспесе, за одинимь мятлемь со суличею, защитився отчаяньемь, акы твердымъ щитомъ, створи дело, памяти достойно: потече противу татарину, како стекася с нимъ, тако уби татарина, олъны другий татаринъ со заду притече и потя ляха ту, и убьенъ бысть ляхъ.

Людье же, видивше татары на городе, устремишася побегнути до дитиньца и не можаху уместитися во ворота, зане мостъ бяше узокъ воротомъ; и подавишася сами, а друзии падаху с мостка в ровъ, акы сноповье. Рови же бяху видениемь глубоце велми, и исполнишася мертвыми, и бысть лзе ходити по трупью, акы по мосту. Бяхуть же станове в городе соломою цинене, и загорешася саме от огневь, и потом же и городъ поча горети. Церкви же бяше в городе томъ камена велика и придивна, сияюще красотою; бяшеть бо создана белымъ каменьем тесанымъ, и та бысть полна людий. Верхъ же в ней, древомъ покрытъ, зажьжеся, и та погоре, и в ней бещисленое множьство людий.

Одва ратнии выбегоша изъ города.

Завътра же игумени с попы и сь дьяконы, и изрядивше крилосъ, и отпевши обеднюю, и начаша ся причащатися первое сами, и потомъ бояре и с женами с детми, таже вси от мала и до велика. И начаша ся исповедатися, ово ко игуменемь, друзии же к попомъ и дьякономъ, зане бяше людии множьство в городе. Потом же поидоша со хресты из города, и со свечами, и с каделы, и поидоша же и бояре и боярыне, изрядившеся во брачныя порты и ризы, слугы же боярьские несяху перед ними и дети ихъ. И бысть плачь великь и рыдание: мужи плакахуся сверьстьниць своихъ, матери же плакахуся чадъ своихъ, братъ брата, и не бысть кто помилуя ихъ. Гневу бо Божию сконцавшюся на нихъ. Выгнаным же имъ из города, и посадиша е татарове на болоньи возле Вислы, и седоша два дни на болоньи,^[676] тоже почаша избивати я, все мужескь полъ и женьскъ, и не оста отъ нихъ ни одинъ же.^[677]

Потом же поидоша ко Лысцю^[678] городу. И пришедшемъ же имъ к нему, и обьступиша: городъ же бяше в лесе, на горе, церкви же бяше в немь камена Святое Троице. Городъ же не твердъ бяше, взяше же и того, исекоша же все от мала и до велика. Потом же возворотися Бурандай на западъ во своя веже.

И тако бысть конець Судомирьскому взятью.

Въ лето 6770. Идоша литва на ляхы воеватъ от Миндовга и Остафьи Костянтиновичь^[679] с ними, оканьный и безаконый, бе бо забеглъ из Рязаня. Литва же изъгнаша Ездовъ^[680] на канунъ и Иваня дни на самая Купалья. Ту же и Сомовита князя убиша, а сына его Кондрата^[681] яша, и полона много яша, и тако возвратишася восвояси.

Въспомяну Миндовгъ, оже Василко князь с богатыремь воевалъ землю Литовьскую, и посла рать на Василка, и воеваша около Каменца. Князь же Василко не еха по нихъ, зане надеяшеться другой рати. Посла по нихъ Желислава же Степана Медушника,^[682] и гониша по нихъ, ольно до Ясолны,^[683] и не угониша ихъ, бяшеть бо рать мала, полона же взяли бяхуть, тем же и уйдоша борзо. Другая же рать воеваша тое же неделе около Мелнице, Бяше же с ними воевода Тюдияминовичь Ковдижадъ.^[684] Взяша же полона много.

Князь же Василко поеха по нихъ сыномь своимь Володимеромь и с бояры и со слугами, возложивъ упование на Бога и на пречистую его Матерь и на силу честнаго хреста, и угониша я у Небля^[685] города. Литва же бяше стала при озере, и видивше полкы, изрядишася, и седоша во три ряды за щиты по своему норову. Василко же, изрядивъ свое полкы, поиде противу имъ, и сразишася обои. Литва же, не стерпевше, устремишася на бегъ. И не бысть лзе утечи, обишло бо бяшеть озеро около. И тако начаша сечи е, а друзии во озере истопоша. И тако избиша я все, и не оста от нихъ ни одинъ.

Се же услышавъше князи Пиньсции Федоръ, и Демидъ, и Юрьи, и приехаша к Василкови с питьемь, и начаша веселитися, видяще бо ворогы своя избиты, а своя дружина вся цела. Токмо одинъ убитъ от полка Василкова Преиборъ, сынъ Степановъ Родивича. Посем же князи Пиньсции поехаша восвояси, а Василко поеха к Володимерю с победою и честью великою, славя и хваля Бога, створшаго предивная, покоршаго ворогы под нозе Василкови князю.

Посла же саигатъ брату своему королеви с Борисом и со Изеболкомъ.^[686] Король же бяшеть поехалъ в Угры. И угони его Борисъ у Телича.^[687]

Король же бяше печалуя о брате по велику и о сыновце своемь Володимере, зане молодъ бяше. Некто от слугъ его вшедъ нача поведати сиче: «О господине, людье каце се едуть за щиты со суличами, а коне с ними поводьнии». Король же, от радостии воскочивъ и возвевъ руце, хвалу воздавъ Богу, рече: «Слава тебе, Господи! Тоть Василко победилъ литву». Борисъ же приеха и приведе саигатъ королеви и коней во седлехъ, щиты, суличе, шеломы. Король же нача впрашати о здоровьи брата своего и сыновця, Борисъ же поведа здоровье обою, и вся збывшаяся сказа ему. Бысть радость велика королеви о здоровьи брата своего и сыновца, а ворози избити. Бориса же одаривъ отпусти ко брату своему.

Посем же бысть снемь рускимъ княземь с лядьскимь княземь с Болеславомъ, и снимашася в Тернаве:^[688] Данило князь со обеима сынома своима, со Лвомъ и со Шьварномъ, а Василко князь со своимъ сыномъ Володимеромь. И положиша рядъ межи собою о землю Рускую и Лядьску утвердивъшеся крестомъ честнымъ, и тако розъехашася восвояси.

Посем же сонме минувшу лету одиному, и во осень убить бысть великий князь литовьский Миньдовгъ,^[689] самодержечь бысть во всей земли Литовьской. Убиство же его сиче скажемь.

Бысть князящю ему в земьли Литовьской, и нача избивати братью свою и сыновце свои, а другия выгна и-земле, и нача княжити одинъ во всей земле Литовьской. И нача гордети велми, и вознесеся славою и гордостью великою, и не творяше противу себе никогоже. Бяше же у него сынъ Войшелкъ же, дъчи. Дщерь же отда за Шварна за Даниловича до Холма.

И Войшелкъ же нача княжити в Новегородче, в поганьстве буда, и нача проливати крови много. Убивашеть бо на всякъ день по три, по четыри. Которого же дни не убьяшеть кого, печаловашеть тогда. Колиже убьяшеть кого, тогда веселъ бяшеть. Посем же вниде страхъ Божий во сердце его, помысли в собе, хотя прияти святое крещение. И крестися ту в Новегородьце, и нача быти во крестьяньстве. И по семь иде Войшелкъ до Галича к Данилови князу и Василкови, хотя прияти мниский чинъ. Тогда же и Вошелкъ хрести Юрья Лвовича.^[690] Тоже потомъ иде в Полонину ко Григорьеви в манастырь,^[691] и пострижеся во черньце, и бысть в манастыри у Григорья 3 лета, оттоле же поиде во Святую Гору, приемь благословление от Григорья. Григорей же бяшеть человекъ святъ, акого же не будеть перед нимь, и ни по немь не будеть.

Войшелкъ же не може доити до Святей Горе, зане мятежь бысть великъ тогда в тыхъ землях, и приде опять в Новъгородокъ, и учини собе манастырь^[692] на реце на Немне межи Литвою и Новымъгородъкомъ, и ту живяше.

Отець же его Миндовгъ укаривашеться ему по его житью. Онъ же на отца своего нелюбовашеть велми. В то же веремя умре княгини Миндовговая, и поча карити по ней. Бяшеть бо сестра ей за Домонтомъ за Нальщаньскимъ княземь.^[693] И посла Миндовгъ до Нальщанъ по свою свесть, тако река: «Се сестра твоя мертва. А поеди карить по своей сестре». Оной же приехавши карить, Миндовгъ же восхоте пояти свесть свою за ся. И нача ей молвити: «Сестра твоя умираючи велела мь тя пояти за ся. Тако рекла — ать иная детий не цвелить». И поя ю за ся. Довъмонтъ же, се услышавъ, печаленъ бысть велми о семь, мысляшеть бо, акы како убити Мндовга, но не можаше, зане бысть сила его мала, а сего велика. Довъмонтъ же искашеть собе, абы с кимъ мочи убити ему Миндовга. Изнаиде собе Треняту, сестричича Миндовгова,^[694] и с темъ думашеть убити Миндовга. Тренята же бяшеть тогда в Жомоти.

Въ лето 6771. Послалъ бяшеть Миндовгъ всю свою силу за Днепръ на Романа на бряньского князя.^[695] Довъмонтъ же бяшеть с ними пошелъ на войну, и усмотри время подобьно собе, и воротися назадъ, тако река: «Кобь ми не дасть с вами поити». Воротивъ же ся назадъ, и погна вборзе, изогна Миндовга, ту же и уби его, и оба сына его с нимь уби, Рукля же Репекья. И тако бысть конечь Миндовгову убитью.

По Миндовгове же убитьи Войшелкъ убоявъся того же и бежа до Пиньска, и ту живяшеть, а Тренята нача княжити во всей земле Литовьской и в Жемоти. И посла по брата своего, по Товтивила, до Полотьска, река тако: «Брате, приеди семо, розделиве землю и добытокъ Миндовъговъ». Оному же приехавъшу к нему, и поча думати Товтивилъ, хотя убити Треняту, а Тренята собе думашеть на Товтивила пакъ. И пронесе думу Товтивилову бояринъ его Прокопий полочанинъ. Тренята же попередивъ и убивъ Товтивила, и нача княжити одинъ. Посем же почаша думати конюси Миндовгови, 4 паробци, како бы лзе имъ убити Тренята. Оному же идущу до мовничи мыться, они же усмотревше собе веремя такова, убиша Треняту. И тако бысть конець убитья Тренятина.

Се же услышавъ Войшелкъ, поиде с пиняны к Новугороду, и оттоле поя со собою новгородце, и поиде в Литву княжить. Литва же вся прияша и с радостью, своего господичича.

Въ лето 6772. Войшелкъ же нача княжити во всей земли Литовьской, и поча вороги свое избивати, изби ихъ бещисленое множество, а друзии розбегошяся, камо кто видя, и оного Остафья уби, оканьнаго, проклятаго, безаконьного, о немже переде псахомъ.

Въ прежерченом же лете Миндовгова убитья бысть свадба у Романа князя у Бряньского. И нача отдавати милую свою дочерь, именемь Олгу,^[696] за Володимера князя, сына Василкова, внука великаго князя Романа Галичкаго. И в то веремя рать приде литовьская на Романа. Он же бися с ними и победи я, самъ же раненъ бысть, и не мало бо показа мужьство свое. И приеха во Брянескь с победою и честью великою. И не мня раненъ на телеси своемь за радость, и отда дочерь свою. Беахуть бо у него иные три, а се четвертая — сия же бешеть ему всихъ милее. И посла с нею сына своего старейшего Михаила^[697] и бояръ много. Мы же на преднее возвратимся.

Княжащу же Войшелькови в Литве, и поча ему помагати Шварно князь, и Василко. Нареклъ бо бяшеть Василка отца собе и господина.

А король бяшеть тогда впалъ в болесть велику, в нейже и сконча животъ свой. И положиша во церкви святе Богородици в Холме, юже бе самъ создалъ.

Се же король Данило князь добрый, хоробрый и мудрый, иже созда городы многи, и церкви постави, украси е разноличными красотами. Бяшеть бо братолюбьемь святяся с братомъ своимъ Василкомъ. Сей же Данило бяшет вторый по Соломоне.^[698]

Посем же Шварно поиде в помочь Войшелкови, а Василко князь от себе посла ему помочь всю свою рать. Войшелкъ же нареклъ и бяшеть Василка аки отца собе и господина.

И приде же Шварно с помочью в Литву к Войшелкови, и видевъ Войшелкъ помочь Шварнову и Василкову, отца своего, и радъ бысть велми и нача пристраватися, и поиде в силе тяжьце, и нача городы имати во Дявелътве^[699] и в Нальщанехъ. Городы же поимавъ, а ворогы своя избивъ, и тако поидоша восвояси.

Въ лето 6773. Явися звезда на востоце хвостатая,^[700] образомъ страшиымъ, испущающе от себе луче великы, си же звезда наречаеться власатая. От видения же сея звезды страхъ обья вся человекы и ужасть. Хитречи же смотревше, тако рекоша, оже мятежь великъ будеть в земли, но Богъ спасеть своею волею. И не бысть ничтоже.

Того же лета преставися великая княгине Василковая, именемь Олена.^[701] И положиша тело ея во церкви святей Богородице во пискупьи Володимерьской.

Въ лето 6774. Бысть мятежь великъ в самехъ татарех, избишася сами промежи собою бе-щисленое множество, акь песокъ морьскы.

Въ лето 6775 . И бысть тишь.

Въ лето 6776. Княжащу Войшелкови во Литве и Шварнови, иде литва на ляхы воевать, на Болеслава^[702] князя. Идоша мимо Дорогичинъ. Слуги же Шварновы идоша с ними же и воеваша около Скаришева и около Визълъже и Торжьку,^[703] и взяша полона много.

Тогда же Болеславу князю болну сущу велми. Потом же Болеславъ усторобився, посла посолъ свой ко Шварнови, тогда же Шварнови сущю в Новегородче, тако река: «По што мя еси воевал без моей вины, землю еси мою взял?» Шварно же ся запре ему, тако река: «Не воевалъ язъ тебе, но литва тя воевала». Посолъ же рече Шварнови: «Тако ти молвить князь Болеславъ — я на литву не жалую, оже мя воевала — немирникъ мой, а воевал мя тако и гораздо. Но на тя жалую. А Бог буди по правомъ, тъ то расудить межи нами». И отселе заратишася. И почаша ляхове воевати около Холма. Воеводы же быша с ними Сигневъ, Воржь, Сулко, Невъступъ.^[704] И не взяша ничтоже. Избегли бо ся бяхуть в городъ, и зане весть бяхуть подали имъ ляхове украиняне.

Посем же Шварно приеха из Новагородъка вборзе и поча совокупливати силу свою. И Василко князь и сынъ его Володимиръ совокупившеся поидоша в ляхове воевать. Шварно же поча воевати около Люблина, а Володимеръ около Белое. И взяша полона много и тако поидоша восвояси: Шварно поиде к Холмови, а Володимеръ поиде к Червьну — ту бяшеть отець ему Василко. И-Щервена же поиде к Володимерю. Пришедшимъ же имъ домовь, и посемь ляхове почаша воевати около Червьна, тое же недели, и не вземше ничегоже, и тако поидоша назадъ.

И потомъ Болеславъ князь присла посолъ свой к Василкови, Григоря, пробоща Люблиньского,^[705] тако река: «Свояче, соимевеся!» Василко рече: «А яз радъ». И порекоша себе снемь в Тернаве.

И по семь Василко поиде к соньмови до Тернави. И бывшу ему у Грабовци,^[706] и приде к нему весть, оже ляхове лесть учиниле, к сонмови не шли, но обишедше около, на Ворота,^[707] и тако поидоша к Белзу и почаша воевати, и села жечи. Василько же поиде вборзе от Грабовца Шварномъ и сыномъ своимъ Володимеромъ, и придоша ко Червьну, и видиша, оже села горять, а ляхове воюють. Василко же пусти на ня воропъ,^[708] идеже бяхуть ляхове розогналися, воюючи по селомъ, и убиша от них многи, а другия изоимаша. Ляхове же убоявъшеся поидоша восвояси.

Василко же посла по нихъ Шварна, сыновца своего, и Володимеря, сына своего, указалъ бо бяшеть има, тако река: «Не бейте же ся с ними близь, но пустите е во свою землю. Олъны поидуть розделившеся, то же бийтеся с ними».

И тако по нихъ Шварно с Володимеромъ поиде во силе тяжьче. Бяхуть бо полчи видениемь, акы борове велицеи. Шварно же бяшеть впереде, идя своимь полкомъ, а Володимеръ идяше назаде своимъ полком. Ляхове же бяху и еще не вошли во свою землю, но токмо и бяшеть Ворота прошли. Се же беашеть место твердо, зане немощно бысть обоити его никудаже, тем же наречахуться Ворота теснотою своею. Ту же и угониша е Шварно, впереде идя своимъ полкомъ. И не помня речи строя своего, не дождавъ полка брата своего Володимера, и устремися на бой. Сразившима же ся челома, и тако поломиша полкъ Шварновъ, а инемъ полкомъ немочно бысть помощи ниоткудаже теснотою. И тако победиша ляхове русь и убиша от нихъ многих, от бояръ и от простыхъ людий. Ту же убиша оба сына тысячкого, Лаврентея и Андрея; немало бо показаста мужьсто свое и не побегоста братъ от брата, ту же прияста победы конець.

Посем же умиришася ляхове с русью, Болеславъ с Василкомъ и со Шварномъ, и начаша быти в любви велице.

Посем же Войшелкъ да княжение свое зятю своему Шварнови, а самъ опять восхоте прияти мниский чинъ. Шварно же моляшеться ему по велику, абы еще княжилъ с ними в Литве, но Войшелкъ не хотяшеть, тако река: «Согрешилъ есмь много перед Богомъ и человекы. Ты княжи, а земля ть опасена». Шварно же не може умолити его и тако нача княжити в Литве, а Войшелкъ иде до Угровьска в манастырь ко святому Данилью,^[709] и взя на ся чернечькии порты, и поча жити и в манастыре, тако река: «Се ми зде близъ мене сынъ мой Шварно, а другий господинъ мой отець князь Василко, и тема ся иму утешивати». Григорей же Полониньскый и еще бяше живъ, наставникъ его. Войшелкъ же, вопрошавъ о животе его, радъ бысть, посла по нь, река: «Господине отче, приеди семо». Он же приеха к нему и настави его на путь чернечький.

И в то веремя присла Левъ к Василкови, тако река: «Хотелъ быхъ снятися с тобою, абы туто и Вошелкъ былъ». Василко же посла по Войшелка Страстное неделе, тако река: «Прислалъ ко мне Левъ, а быхом ся сняли. А не не бойся ничегоже». Войшелкъ же бояшеться Лва и не хотяшет ехати, но поеха по Василкови руке. И приеха на Святой неделе в Володимерь и ста в монастыре святого Михаила Великого.^[710] Марколтъ же Немечинь зва к собе все князе на обедъ: Василка, Лва, Войшелка. И начаша обедати, и пити, и веселитися. Василко же, напився, поеха домовь спать. А Войшелкъ поеха до манастыря, идеже стояшеть. И посемь Левъ приеха к нему в манастырь и поча молвити Войшелкови: «Куме! Напиемся!» И начаша пити. Дьяволъ же исконей не хотя добра человеческому роду, и вложи во сердце Лвови, и уби Войшелка завистью, оже бяшеть далъ землю Литовьскую брату его Шварнови. И такъ бысть конець убиться его. Спрятавше тело его и положиша во церкви святаго Михаила Великаго.

Княжащю же по Войшелке Шварнови в Литовьской земли, княживъ же летъ немного и тако преставися, и положиша тело его во церкви святой Богородице близъ гроба отня.

Въ лето 6777. Не бысть ничтоже.

Въ лето 6778. Нача княжити в Литве оканьный, и безаконьный, прокляты, немилостивый Тройдей, егоже безаконья не могохомъ писати срама ради. Такъ бо бяшеть безаконькик, яко и Антиохъ Сурьскый, Иродъ Ерусалимъскый и Неронъ Римъскый. И ина многа злейша того безаконья чиняше.

Живъ же летъ 12 и тако преставися безаконьникъ. Бяхуть же в него братья Борза, Сурьпутий, Лесий, Свелкений.^[711] Бяхуть же живуще во святемь крещении. Сии же живяхуть в любви, во кротости и во смиреньи, держаще правую веру крестьяньскую, преизлиха любяще веру и нищая. Си же преставишася при животе Тройденеве.

Въ лето 6779. Преставися благоверный князь и христолюбивый великый володимерьскый, именемь Василко, сынъ великого князя Романа. И положиша тело его во церкви святей Богородици во пискупьи Володимерьской.

Въ лето 6780. Нача княжити во него место сынъ его Володимерь, правдолюбьемь святяся ко всей своей братьи, и к бояромъ, и ко простымъ людемь.

А Левъ нача княжити в Галиче и в Холме по брате по своемь по Шварне.

Въ лето 6781. Умиришася с ляхы с Болеславомь князем. Болеславъ же ся тогда заратилъ с воротьславьскимь княземь.^[712] Идоша ему в помочь Левъ, Мьстиславъ, а Володимеръ самъ не иде, но посла свою рать со Жилиславомъ. Про то не иде самъ, заратил бо ся бяше со ятвязи.

Посем же сдумавше князи поити на ятвязи. Приспевши же зиме, сами князи не идоша, но послаша воеводы своя ратью. Левъ же посла со своею ратью Андрея Путивлича,^[713] а Володимиръ посла со своею ратью Желислава, а Мьстиславъ посла со своею ратью Володъслава Ломоносаго. Ходивъше же и взяша Злину. Ятвязем же собравшимся, не смеша битися с ними. И тако придоша с победою и с честью великою ко своимъ княземь. И посемь приехаша князи ятвяжьсции Минтеля, Шюрпа, Мудейко, Пестило ко Львови и Володимерови и Мьстиславу, мира просяче собе. Они же одва даша имъ и миръ. И ради быша ятвязе о мире и тако поехаша во свою землю.

Въ лето 6782. Тройденеви же еще княжащу в Литовьской земле, живяше со Львомъ во величе любви, шлючи многы дары межи собою. А с Володимеромь не живяше в любви величе про то, оже бяшь отець Володимеровъ, князь Василко, убилъ на войнахъ 3 браты Тройденеви, же про то не живяше с нимъ в любви, но воевашеться с нимь, но не великыми ратми: Тройдени же, пославъ пешце татемь, воевашеть Володимера, а Володимеръ пославъ тако же воевашеть. И тако воевастася лето цело.

Посемь же Тройдений, забывъ любви Лвовы, послав городняны, веле взяти Дорогичинъ. И Тридъ^[714] с ними же бяшеть, се же ведашеть о городе, како мочно взяти. Излезъ же и ночью, и тако взяша и на самы Великъ День, избиша и все от мала и до велика.

Се же слышавъ, Левъ печаленъ бысть о семь велми, и нача промышляти, и посла в татары ко великому цареви Меньгутимереви,^[715] прося собе помочи у него на литву. Менгутимерь же да ему рать и Ягурчина^[716] с ними воеводу, и заднепрескыи князи^[717] все да ему в помочь, Романа Дьбряньского и сыномь Олгомъ, и Глеба князя Смоленьского,^[718] иныихъ князий много. Тогда бо бяху вси князи в воли в тотарьской.^[719]

Зиме же приспевше, и начаша ся пристраивати князи русцеи, и Левъ, Мьстиславъ, Володимерь. Идоша же с ними князи Пиньсции и Туровьсцеи. И бысть идущимъ имъ мимо Турово къ Случку, ту ся сня с татары у Случка. И тако поидоша вси воборзе к Новугородъку. И не дошедше рекы Сырьвяче, ту же сташа на нощь. А заутра рано воставше поидоша и перешедше реку до света, ту же и дождаша света. Восходящю же солнцю, и начаша изряживати полкы. Изрядивша же полкы, и тако идоша к городу. Татаром жеидяху по праву своим полкомъ, а от нихъ Левъ идяше своимъ полкомъ, а от Лва Володимеръ идяше по леву своим полкомъ.

Татари же прислаша ко Лвови и к Володимерови, тако рекуче: «Дети наше виделе, оже рать стоить за горою. Пара идеть ис коней. А пошлете люди добрыи с нашими татары, ать усмотрять, что будеть». Они же послаша с ними добрыи люди, и тако ехавше, осмотреша, оже нетуть рати, но паря идяшеть со истоковъ, текущихъ из горъ, зане морозе бяхуть велице.

И тако придоша к городу, и сташа около его. Мьстиславъ же бяшеть не притяглъ, но шелъ бяшеть от Копыля,^[720] воюя по Полесью, ни Романъ, ни Глебь, тии князи Заднепресции, но токмо и одинъ Олегъ, сынъ Романовъ, притяглъ. Пришелъ бо бяше напередь с татары. Татарови же велми жадахуть Романа, абы притяглъ.

Левъ же лесть учини межи братьею своею, утаився Мьстислава и Володимера, взя околний градъ с татары, а детинець остася. Завътра же по взятьи города приде Романъ и Глебъ с великою силою. И гневахуся вси князи на Лва: Мьстиславъ, Володимеръ, и тесть ему Романъ Дьбряньскый, и Глебъ Смоленьскый, и инии князи мнози, вси гневахоться на нь про то, оже не потвори ихъ людми противу себе, самъ взя городъ с татары. Сдумали же бяхуть тако, оже бы имъ всимъ вземше Новъгородокъ, тоже потомь поити в землю Литовьскую. Но не идоша гневомъ про Лва, и тако возвратишася восвояси.

Тако же от Новагородъка приеха Олегъ въ Володимерь ко своей сестре. Володимиръ бо зовяше тогда тестя своего по велику, тако река: «Господине отче, поедь, побудешь во своемь дому, и дщери своей здоровье видишь». Романъ же отопреся ему, тако река: «Сыну мой Володимеру, не могу от рати своей ехати. Се хожю в земли ратной. А кто ми доправить рать мою домовь? А се в мое место сынъ мой Олегъ, ать едеть с тобою». И целовавшася, и тако поехаша восвояси.

Въ лето 6783.

Въ лето 6784. Придоша пруси ко Тройденеви и-своей земли неволею передъ немци. Он же прия е к собе и посади часть и в Гродне, а часть ихъ посади во Въслониме. Володимеръ же сдумавъ со Лвомъ и с братомъ своимъ, пославша рать свою ко Вослониму, взяста е, а быша земле не подъседале.

Посем же Тройдений пославъ брата своего Сирпутья, и воева около Камене.^[721] Володимиръ же противу тому пославъ, взя у него Турийскъ^[722] на реце на Немне и села около него поима. Посем же умиристася и начаста быти во величе любви.

И посемь вложи Богъ во сердце мысль благу князю Володимерови, нача собе думати, абы кде за Берестьемь поставити городъ. И взя книги пророческыя, да тако собе во сердци мысля рче: «Господи Боже сильный и всемогий, своимъ словомъ все созидая и растрая, што ми, Господи, проявишь, грешному рабу своему, и на томъ стану». Розъгнувъ же книги, и выняся ему пророчьство Исаино: «Духъ Господень на мне, егоже ради помаза мя благовестить нищимъ, посла мя ицелити скрушенымъ сердцемь, проповедати полоненикомъ отпущение и слепымъ прозрение, призывати лето Господне приятьно и день воздания Богу нашему, утешити вся плачющаяся, дати плачющимся Сивоону славу, за попелъ помазание... веселье, украшение за духъ уныния, и нарекуться роди правды, насажение Господне со славу, и созижють пустыня вечная запустевшая преже, воздвигнути городы пусты, запустевшая от рода».^[723] Князь же Володимеръ от сего пророчества уразуме милость Божию до себе, и нача искати места подобна, абы кде поставить городъ. Си же земля опустела, по 80 лет по Романе. Ныне же Богъ воздвигну ю милостью своею.

И посла Володимиръ мужа хитра, именемь Алексу, иже бяше при отце его многы городы рубя, и посла й Володимеръ с тоземьци в челнох воз верхъ рекы Лосны,^[724] абы кде изнаити таково место городъ поставити. Се же изнашедъ место таково, и приеха ко князю, и нача поведати. Князь же самъ еха с бояры и слугами, и улюби место то надъ берегомъ рекы Лысны. И отреби е, и потомъ сруби на немь городъ, и нарче имя ему Каменець, зане бысть земля камена.

Въ лето 6785. Присла оканьный безаконьный Ногай^[725] послы своя с грамотами Тегичага, Кутлубугу и Ешимута ко Лвови, и Мьстиславу, и Володимерю, тако река: «Всегда мь жалуете на литву. Осе же вы далъ есмь рать, и воеводу с ними Мамъшея, поидете же с ним на вороги свое».

Зиме же приспевше, и тако поидоша князи русции на литву: Мьстиславъ, Володимеръ, а Левъ не иде, но посла сына своего Юрья. И тако поидоша вси к Новугородъку.

Бысть же пришедшимъ имъ ко Берестью, и весть приде имъ, оже уже татарове повередили к Новугородъку. Князи же начаша думати собе Мьстиславъ, Володимеръ, Юрьи, тако рекуце: «Оже поидемь к Новугородъку, а тамо уже татарове извоевали все. Поидемь кде к челому месту». И тако здумавше, поидоша к Городну. И бысть минувшимъ имъ Волковыескь, далече сташа на ночь. Ту Мьстиславъ и Юрьи утаивошеся Володимера, посласта лутьшеи свое бояре и слуги воевать со Тюимою.^[726] Они же воевавше тамо и легоша на ночь, а ко рати своей не шедше, и бе-стороже, и доспехы свое соимавше. Тогда же утече от нихъ беглечь единъ до города. И нача поведати горожаномъ тако: «Онамо людье лежать на селе безъ ряду». Пруси же и бортеве выехавше из города, удариша на не ночь, и избиша е все, а другие изоимаша, и в городъ ведоша, а Тюима на санехъ везоша, бе бо раненъ велми.

Завътра же полкомъ пришедшимъ к городу, и прибеже Ратиславко^[727] Мьстиславль нагъ и босъ, и начатъ поведати о бывшемь, оже избите бояре вси Мьстиславле и Лвове, слугы вси избиты, а друзии поимании. И печална быста о семь велми Мьстиславь и Юрьи за свое безумье, а Володимереви не любо бысть на нею, оже утаивъшеся его тако учинила.

И начаша собе промышляти о взятьи города. Столпъ бо бе каменъ высокъ, стоя перед вороты города; и бяху в немь заперлися прузи, и не бысть имь мимо нь поити к городу, побивахуть бо со столпа того. И тако приступиша к нему и взяша и. Страхъ же великъ и ужасть паде на городе, и быша, аки мертве, стояще на забролехъ города, о взятьи столпа, зане то бысть упование ихъ.

И начаша думати о своихъ боярехъ, како бы ихъ мочно добыти, но не могоша никакоже. Мьстиславъ же и Володимеръ и Юрьи и докончаша с горожаны, како города имъ не имати, а свое бояры выимати. Бояры свое поимаша, а городу не въспеша ничегоже. Тако возвратишася восвояси.

Въ лето 6786. Тройдени же еще княжа в Литовьской земле. И посла рать велику на ляхы, и брата своего Сирпутья посла, бяху бо и ятвязи тогда, и воеваша около Люблина по 3 дни, и взяша бе-щисленое множьство полона, и тако придоша со честью великою домовь.

Въ лето 6787. Голодъ бысть по всей земле: и в Руси, и в Ляхох, и в Литве, и въ Ятвязехъ. Посем же ятвязе прислаша послы своя к Володимирови, тако рекуче: «Господине княже Володимере, приехали есмя к тобе ото всихъ ятвязь, надеючесь на Богъ и на твое здоровие. Господине, не помори насъ, но перекорми ны собе! Пошли, господине, к намъ жито свое продаятъ, а мы ради купимъ. Чего восхочешь: воску ли, бели ль, бобровъ ли, черныхъ ли кунъ, серебра ль, мы ради дамы».

Володимерь же из Берестья посла к нимъ жито в лодьяхъ по Бугу с людми с добрыми, кому веря. Идущим же имъ по Бугу, и тако возиидоша на Наровь, и поидоша по Нарови. Идущимъ же имъ, и придоша подъ городъ подъ Полтовескъ,^[728] ту же сташа на нощь опочиватъ собе. И тако избити быша вси подъ городомь в ночь, жито поимаша, а лодья потопиша. Володимеръ же искашеть сего, велми хотя уведати, кто се учинилъ. А ко Кондратови,^[729] брату своему, слашеть, тако река ему: «Подъ твоимъ городомъ избити мое людье, любо твоимъ повелениемь или иного. Ты ведаеши во твоей земле, повежь». Кондратъ же запреся: «Я не избивалъ, а иного не ведаю, кто избилъ». Олны же поведе Володимеру уй его князь Болеславъ^[730] на сыновча своего на Кондрата, тако река: «Без лепа ти ся прить, а самъ ти избилъ твои люди». Тогда Болеславъ в нелюбьи живяше со сыновцемь своимъ Кондратомъ. Болеслав же рече Володимерови: «Уведайся с нимь, великъ бо соромъ возложилъ на тя, а сложи с себе соромъ свой». Володимеръ же посла на Кондрата рать свою, и воеваша по сей стороне Вислы, и взяша полона много. Посем же Кондратъ присла ко брату своему Володимеру, мира хотя с нимь. Володимиръ же умирися, и начаста быти во велице любви. Володимеръ же и челядь ему вороти, што была рать повоевала.

Того же лета преставися великий князь краковьский Болеславъ, добрый, тихий, кроткий, смиреный, незлобивый. Поживъ же лета много и тако во старости добре отъиде ко Господу. Тело же его спрятавше положиша е во церкви святаго Франьцишка в городе Кракове.

Въ лето 6788. По смерти же великаго князя Болеслава не бысть кто княжа в Лядьской земли, зане не бысть у него сына. И восхоте собе Левъ земле, но бояре бяхуть силнии, не даша ему земле. Бяшеть бо у Болеслава сыновець 5 — Сомовитовича 2: Кондратъ же Болеславъ, а Казимиричи трие: Лестько, Земомыслъ, Володиславъ. Бояре же Лядьсцеи избраша собе одиного от нихъ — Лестъка, и посадиша и во Кракове на столе Болеславли. И поча княжити Льстко.^[731]

Посем же Левъ восхоте собе части в земле Лядьской, города на въкраини. Еха к Ногаеви оканьному проклятому помочи собе прося у него на ляхы. Онъ же да ему помочь оканьнаго Кончака, и Козея, и Кубатана. Зиме же приспевши, и тако поидоша: Левъ радъ поиде с татары и со сыномъ своимъ Юрьемь, а Мьстиславъ и Володимеръ, сынъ Мьстиславль Данило^[732] и поидоша неволею татарьскою. И тако поидоша вси ко Судомирю. И пришедше к Судомирю, и поидоша на ону сторону рекы Вислы, ту же и переидоша реку по ледови подъ самимъ городомъ. Первое переиде Левъ своимъ полкомъ и сыномъ своимъ Юрьемь, и по немь Мьстиславъ и сынъ ему Данило. Таже по них татарове. И тако перешедша сташа около города. Стоявше же малъ час, не бишася.

Посем же поиде Лево своими полкы со силою великою ко Кропивници,^[733] с гордостью великою, хотя ити ко Кракову.

Володимеръ же бе назаде стоя у города своим полкомъ. И начаша ему поведати: «Осекъ во лесе полнъ люди и товара, не взиманъ бо бе никотороюже ратью, зане твердъ бяше велми». Володимеръ же отряди к нему люди добрыи, и Кафилата с ними же Селезенца.^[734] Бысть же пришедшимъ имъ ко осекови, и бишася с ними ляхове крепко, одва могоша и взяти с великимь потом, и поимаша в немь множьство людии и товара.

Якоже переде писахом о Лве, и бысть же идущу ему полкы своими. И начаша росходитися воеватъ, Богъ учини над нимъ волю свою — убиша бо ляхове от полку его многы бояры и слуги добрее, и татаръ часть убиша. И тако возвратися Левъ назадъ с великымь бещестьемь.

Въ лето 6789. Иде Льстько на Лва, и взя у него городъ Переворескъ,^[735] исече и люди в нем вси от мала и до велика, и город зажьже, и поиде назадъ восвояси.

Потом же вложи дьяволъ ненависть во два Сомовитовича, во Кондрата и во Болеслава, и начаста вражьствовати межи собою, и воеватися. Кондратови же, живящу со братомъ своимъ с Володимеромъ за одино, а Болеславъ живяше с Лесткомъ и с братомь его Володиславомъ за одино.

Болеслав же совокупивъ рать свою и поя помочь собе у Володислава, и поиде на брата на своего на Кондрата к городу ко ездову. Кондратови же не бывшу тогда в городе, и тако преступлеше взяша городъ. Законъ же бяше в ляхох таков: челяди не имати, ни бити, но лупяхуть. Городу же взяту, и поимаша в немь товара много, и людии полупиша; и ятровь свою облупи, княгиню Кондратовую, и сыновицю свою облупи, и учини соромоту велику брату своему Коньдратови.

Посем же Кондратъ посла посолъ свой ко брату своему Володимерови, жалуяся ему о своей соромоте. Володимиръ же сжаливси и росплакався, рече послу брата своего: «Брате, Бог,— рчи,— буди отместникъ твоей соромоте, а се я готовъ тобе на помочь». И нача наряживати рать на Болеслава. И ко сыновцю своему Юрьеви посла, помочи прося. Сыновечь же ему тако рече: «Строю мой, рад быхъ и самъ с тобою шелъ, но неколи ми: еду, господине, до Суждали жениться. А со собою поимаю не много людий. А се вси мои людье и бояре Богу на руце и тобе. А коли ти будеть любо, тогда с ними поиди».

Володимеръ же нарядивъ рать поиде к Берестью. Ту ся и собра. И холъмляне придоша к нему, бяшеть бо воевода с ними Тюима, И поиде Володимиръ ко Мелнику со множьством вои. Из Мелника же отряди воеводу Василка, князя Вослонимьского, Володимерови, и Желислава и Дуная,^[736] а сь Юрьевою ратью бяшеть воевода Тюима. И тако поидоша в Ляхы.

Володимеръ же отрядивъ рать и поеха до Берестья. Послалъ же бяшеть посолъ напередъ передъ ратью ко брату своему Кондрату. Бяхуть бо у него бояре неверни. А быша не дале вести Болеславу, посолъ же Володимеровъ, приехавъ Кондратови, поча ему молвити при всехъ его боярех: «Тако ти молвить братъ твой Володимеръ: радъ ти быхъ помоглъ за твою соромоту, но не лзе мь: замяле нами татарове», Посем же посолъ емь князя за руку и сжа ему руку. Князь же, уразумевъ, выиде с ними вонъ. И поча ему поведати: «Брать ти тако молвить: наряжайся самъ, и лодье наряди возитися на Висле, рать будеть у тебе завътро». Кондратъ же радъ бысть по велику и повеле вборзе изрядити лодье, самъ ся наряди.

Пришедши же рати, извозишася, и почаша изряживати полкы. Изрядивше же ся, и тако поидоша: Василко же поиде своим полкомъ, а Желиславъ своим полкомъ, а Дунай своимъ полкомъ, Кондратъ же князь с ляхы своимъ полкомъ, а Тюима своимъ полком. И тако идяху с великою крепостью усердьно.

Не дошедшим же имъ города Сохачева, и думахуть о взятьи его, абы в землю глубоку не входиле, но возборони имъ Конъдратъ князь, ведя и ко Гостиному,^[737] то бо бяшеть милое место Болеславле.

Пришедшимъ же полкомъ к городу, и сташа около города, аки борове величеи, и начаша ся пристраивати на взятье города. Князь же Конъдратъ нача ездя молвити: «Братья моя милая руси, потягнете за одино сердче!» И тако полезоша подъ заборола, а друзии полчи стояху недвижими, стерегучи внезапнаго наезда от ляховъ. Прилезъшимъ же имъ подъ забороле, ляхове пущахуть на ня каменье, акы градъ силный, но стрелы ратьныхъ не дадяхуть ни выникнути изъ заборолъ. И начаша побадыватися копьи, и мнози язвени быша на городе, ово от копий, ово от стрелъ. И начаша мертви падати изъ заборолъ, эки сноповье. И тако взяша городъ, и поимаша в немь товара много, и полона бе-щисленое множество, а прокъ исекоша, и городъ ижжгоша, и тако возвратишася восвояси с победою и честью великою.

Кондрать же князь поеха во свой городъ, вземь на ся венечь победный, и сложивъ с себе соромоту помочью брата своего Володимера.

А Василько князь поиде к Берестью со множествомъ полона, и посла предъ собою весть к осподину своему князю Володимирови. Володимеръ же бяше печалуя по велику, зане не бяшеть вести от полку его. Посем же приде ему весть от полку его, оже вси добре сдорове идуть с честью великою. Володимеръ же радъ бысть повелику, оже дружина его вся цела, а соромови брата своего Кондрата одолевъ.

Токмо и два бяста убита от полку его, не подъ городомъ, но во изгоне: он же бяше прусинъ родомъ, а другий бяшеть дворный его слуга любимы, сынъ боярьский Михайловичь именемь Рахъ.^[738] Убийство же ею сиче скажемь. Бысть идущим полкомъ мимо Сохачевъ город, в се же время выехалъ бяшеть князь Болеславъ вънъ и-Сохачева, ловя того, абы кде ударити на розгоне. Володимеръ же князь указалъ бяшеть своим воеводамъ тако: Василкови и Желиславу и Дунаеви не роспущати воеватъ, но поити всимъ к городу. Си же утаивьшеся от рати и ехаша на село, человекъ со тритьчать, и Блусъ с ними же Юрьевъ, и поемше дорогу от села, оже челядь бежала к лесу. И поехаша по нихъ. И в то время удари на нихъ Болеславъ с ляхы. Дружина же ею не стерпевше, устремишася на бегъ вси со Блусомъ. Си же два не побегоста, Рахъ су прусиномъ, но створиста дело достойно памяти, и начаста ся бити мужескы. Прусинъ съехася с Болеславомъ, ту убитъ бысть от многых, а Рахъ уби боярина добра Болеславля, ту же и самъ прия конечь подобный. Сии же умроста мужественымь сердцемъ оставлеша по собе славу последнему веку.

Посем же Володимеръ поеха из Берестья до Володимеря.

Въ лето 6790. Пришедшу оканьному и безаконьному Ногаеви и Телебузе^[739] с нимь на угры в силе тяжьце во бе-щисленомъ множьстве. Велеша же с собою поити рускимъ княземь Лвови, Мьстиславу, Володимеру, Юрьи Львовичь. Володимеръ же бяше тогда хромъ ногою и темь не идяше, зане бысть рана зла на немь, но посла рать свою съ Юрьемь, сыновцем своимъ. Тогда бо бяхуть князи русции в воли татарьской, и тако поидоша вси, токмо и одинъ Володимеръ остася, зане бысть хромъ.

Болеслав же бяшеть еще гордяся своимъ безумьем, усмотревъ веремя таково, пришедъ во дву сту, воева около Щекарева, и взя десять селъ. И тако идяшеть назадъ с великою гордостью, творяшеть бо ся, аки всю землю вземь.

Посем же Левъ отпущенъ бысть, вшед во Угорьскую землю, и приеха домовь, и сжалиси о бывшемь, оже Болеславъ воевалъ его землю, и посла ко брату своему Володимерови, река ему тако: «Брате, сложимъ с себе соромъ сей, пошли возведи литву на Болеслава». Володимеръ же посла Дуная возводить литвы. Литва же обещася ему тако створити, и ркуче: «Володимере, добрый княже правдивый, можемъ за тя головы свое сложити! Коли ти любо, осе есмы готовы». Левъ же и Володимиръ нарядиста свою рать. И пришедшимъ имъ к Берестью, ожидающимъ литвы, литва же не приспе на рокъ. Левъ же и Володимеръ сама не идоста, но посласта воеводы: Левъ посла со своею ратью Тюима и Василка Белжянина и Рябця, а Володимеръ посла со своею ратью Василка князя, и Желислава, и Оловянъца, и Вишту.^[740] И тако поидоша на Болеслава, и начаша воевати около Вышегорода, и поимаша челяди бе-щисленое множьство, и скота и коний.

Посем же придоша литва ко Берестью и начаша молвити князю Володимерови: «Ты насъ возвелъ, да поведи ны куда, а се мы готовы, на то есмы пришли». Князь же нача думати, абы куда е повести, своя бо рать ушла бяшеть уже далече на Болеслава, а уже рекы ростекаються. И воспомяну Володимеръ, оже преже того Лестко, пославъ люблинець, взялъ бяшеть у него село на Въкраиници,^[741] именемь Воинь,^[742] и напоминася ему Володимиръ о томь много, абы ему воротилъ челядь. Онъ же не вороти ему челяди его. За се же посла на нь литву, и воеваша около Люблина и поимаша челяди множьство и ополонившеся и тако поидоша назадъ с честью.

Посем же приде рать Лвова и Володимерова с честью великою, вземше полона многое множьство.

И тако розиидошася когождо восвояси.

Въ прежереченая лета, коли Лестько взя Переворескъ, городъ Лвовъ, тоже ляхове воеваша у Берестья по Кросне,^[743] и взяша селъ десять, и поидоша назадъ. Берестьяни же собрашася и гнаша по нихъ. Бяшеть бо ляховъ двесте, а берестьянъ 70, бяшеть бо у нихъ воевода Титъ, везде словый мужьствомъ: на ратехъ и на ловехъ. И тако угонивъше е и бишася с ними. Божиею же милостью победиша берестьяне ляхы, и убишя ихъ 80,^[744] а другия поимаша. А полонъ свой отполониша, И тако придоша во Берестий со честью, славяще Бога и пречистую его Матерь во вся веки.

Мы же на прежняя возвратимся.

Бысть идущу оканьному и безаконьному Ногаеви и Телебузе с нимь, воевавшима землю Угорьскую: Ногай поиде на Брашевъ, а Телебуга поиде поперекъ гору, што бяшеть переити треими деньми, и ходи по 30 дний, блудя в горахъ, водимъ гневомъ Божиимъ. И бысть в них голодъ великъ, и начаша людие ести, потом же начаша и сами измирати, и умре ихъ бе-щисленое множьство. Самовидчи же тако рекоша: умерших бысть сто тысячь. Оканьный же и безаконьный Телебуга выиде пешь со своею женою, об одной кобыле, посрамленъ от Бога.

Бысть же по сихъ Болеславу князю, еще исполнившуся своего безумья, и не престаяшеть злое творя Володимеру князю и Юрьеви. Володимеръ же и Юрьи начаста рать свою наряжати на Болеслава. Володимиръ же пославъ и литву възведе. И тако поидоша вси. И Юрьи князь с ними же идяше на Болеслава. Яко быша в Мелнице, и присла к нему отець его Левъ, река ему тако: «Сыну мой Юрьи, не ходи самъ с литвою, убилъ я князя ихъ Войшелка, любо восхотять мьсть створити». Юрьи же не поиде по отне слове, но посла рать свою. И тако шедше взяша Сохачевъ городъ, и поимаша в немь товара много, и челяди, а прокъ иссекоша и тако ополонишася и поидоша восвояси.

Въ лето 6791. Хотящу поити оканьному и безаконьному Телебузе на ляхы и собравшу ему силу многу, забывшу ему казни Божие, еже сбыся над нимъ во Угрехъ, о немже переде сказахомъ, и приде к Ногаеви. Бяше же межи има нелюбовье велико. Телебуга же посла ко Заднепреискымь княземь, и ко Волыньскимь: ко Лвови, и ко Мьстиславу, и к Володимеру. веля имъ поити с собою на войну. Тогда же бяху вси князи в неволе татарьской. И тако поиде Телебуга на ляхы, собравъ силу многу.

Пришедшу же ему к Горине,^[745] и срете и Мьстиславъ с питьемь и з дары. И поиде оттоле мимо Кремянець ко Перемилю. Ту и срете Володимеръ князь с питьемь и с дары на Липе.^[746] И посемь угони Левъ князь ко Бужьковичемь^[747] и с питьемь и с дары. И пришедшимъ же имъ на Бужьковьское поле, и ту перезреша свое полкы. Князи же надеяхуться избитья собе и городомъ взятья.

И оттоле поидоша к Володимеру и сташа на Житани.^[748] Телебуга же еха обьзирать города Володимеря, а друзии молъвять, оже бы и в городе былъ, но то не ведомо. В неделю же минуша городъ по Микулине дни,^[749] на завтри день. Богъ и избави своею волею, и не взяша города. Но насилье велико творяху в городе, и пограбиша товара бе-щисленое множьство, и коний. И тако безаконьный Телебуга поиде в Ляхы.

Осташа же татарове друзии у Володимера кормити либывеи коне. Си же учиниша пусту землю Володимерьскую, не дадяхуть бо из города вылести в зажитье:^[750] аще ли кто выехашеть, овы избиша, а другия поимаша, а ныя лупяхуть и коне отъимахуть. И во городех изомре въ остою Божиимь гневомъ бещисленое множество.

Идущу же Телебузе в Ляхы, и с нимь идоша вси князи неволею татарьскою: Левъ князь со сыномь своим Юрьемь, а Мьстиславъ со своею ратью, а Володимеръ со своею ратью. И тако поидоша ко Завихвосту и придоша ко реце ко Висле. Река же не стала бяшеть, и не могоша ее переити. И поидоша во верхъ ей к Судомиру, и переидоша Санъ реку по леду. Ту же на Сану Володимеръ воротися от нихъ назадъ. А Вислу переидоша по ледови выше Судомиря и приступиша к городу со все стороне, но не успеша ничтоже. И почаша воевати землю Лядьскую, и стояша на ней 10 дний.

Тебелуга же хотяше ити ко Кракову, и не дошедъ его, воротися во Торжьку. Въсть бо приде к нему, оже Ногай попередилъ его ко Кракову прити. И про се бысть межю има болше нелюбье. И тако не снемавшася с Ногаемь, и поиде назадъ на Лвову землю, на городъ на Лвовъ. И стояша на Лвове земле 2 недели, кормячесь, не воююче, и не дадяхуть ни из города вылести в зажитье: кто же выехашеть из города, овы избиваша, а друзии поимаша, а иныя излупивше, пущаху нагы, а теи от мороза изомроша, зане бысть зима люта велми. И учиниша землю пусту всю.

Се же наведе на ны Богъ, грехъ ради нашихъ казня ны, а быхом ся покаяле злыхъ своих безаконьныхъ делъ. И еще же и на конечь исполни на насъ гневъ, и измре в городехъ во остою бе-щисленое множьство, друзии же изомроша в селехъ, вышедше из городовъ по отшествии безаконьныхъ агарянъ. Но мы на на предлежащее повзратимъся.

Ногай же оканьный не иде с Телебугою в Ляхы одиною дорогою, зане бысть межи има нелюбье велико, но иде своею дорогою на Перемышль. Пришедшу же ему к городу Кракову, и не успевъ у него ничтоже, якоже и Телебуга у Судомиря, но воеваше землю Лядьскую. А с Телебугою не снимася зане боястася оба: сий сего, а сей сего. И тако поидоша назадъ свое веже: Телебуга поиде своею дорогою опять, а Ногай своею дорогою.

Тое же зимы и в ляхохъ бысть моръ великъ. Изомре ихъ бе-щисленое множество.

По отшествии же Телебужине и Ногаеве Левъ князь сочте, колко погибло во его земле людий, што поимано, избито, и што ихъ Божиею волею изъмерло — полъ третьи на десять тысяче.^[751]

Въ лето 6792. У Юрья князя у Лвовича умре сынъ именемь Михайло.^[752] Младу сущу ему, и плакашася по немь вси людье, и спрятавше тело его, и положиша е во церкви святыя Богородица в Холме, юже бе создалъ прадедъ его великий князь Данило, сынъ Романовъ.

Тое же зимы не токмо и во одиной Руси бысть гневъ Божий моромъ, но и в Ляхохъ. Тое же зимы и в татарехъ изомре все кони и скоти, и овце, все изомре, не остася ничегоже.

Въ лето 6793. Начаша поведати, оже в немцихъ вышед море и потопило землю гневомъ Божиимъ, боле шьстидесять тысячь душь потонуло, а церквии каменых одиннадесять и сто проче деревяныхъ.

Того же лета. Лестько Казимиричь, пославъ полкъ свой, воева князя Кондрата Сомовитовича. Князь же Кондрать, собравъ дружину свою, гна по нихъ и бися с ними, и победи я Божиимъ пособьемь, и многи изби от полку Лестькова бояръ и простую чадь, и воеводу его уби Серажьского Матея, а свой полонъ отполони, и тако возвратися восвояси с честью великою, хваля и славя въ Троици Отца и Сына и Святого Духа и ныне, и въ вся веки.^[753]

Въ лето 6794. Ходиша литва вся и жемоть вся на немце к Ризи. Онем же весть бысть, и збегошася в городы. Они же пришедъше к городу, не воспевъ ничегоже, и оттоле же идоша на Лотыголу.^[754] И доходивше города Медвежьей Головы,^[755] и не вспевъше у него ничтоже, и тако возвратишася восвояси, добывше мало полона.

Се же услышавше торуньсцеи немце, оже жемоть вся пошла на Ригу, идоша на жемоть, помагаюче своимь немцемь. И поимаша ихъ бе-щисленое множьство, а другия избиша, и тако придоша восвояси со множествомъ полона.

Того же лета преставися великий княь Лестько Казимиричь Краковьскый. Епископъ же, и игумени, и попове, и дьякони, спрятавше тело его, певше обычныя песни, и тако положиша тело его во Кракове городе во церкви Святей Троице, и плакашася по немь вси людье, бояре и простии, плачемь великомъ.

Въ лето 6795. Посла Богъ на насъ мечь свой, иже послужить гневу своему за умножение греховъ нашихъ. Идущу же Телебузе и Алгуеви^[756] с нимь в силе тяжьце, и с ними русцеи князи Левъ и Мьстиславъ, и Володимеръ, и Юрьи Лвовичь, инии князи мнозии. Тогда бяхуть вси князи русции в воли татарьской, покорени гневомь Божиимъ. И тако поидоша вси вкупе.

Володимеру же князю болну сущу, зане бысть рана послана на нь от Бога неисцелимая.

Идущимъ же имъ в Ляхы, и доидоша рекы, нарецаемаго Сана, Володимеръ же князь, сотьснувъси немощью тела своего, и нача слати ко брату своему Мьстиславу, тако река: «Брате, видишь мою немощь, оже не могу, а ни у мене детий. А даю тобе, брату своему землю свою всю и городы по своемь животе. А се ти даю при царихъ и при его рядьцахъ».^[757] Мьстислав же удари челомь передъ братомъ своимъ Володимеромъ.

И посла Володимеръ ко брату ко Львови, ко сыновцю ко Юрьеви с теми словы: «Се вама поведаю, далъ есмь брату своему Мьстиславу землю свою и городы». Левъ же рече Володимеру: «Тако и гораздо, оже еси далъ мне. Под нимь мь ци искати по твоемь животе? А вси ходимъ подъ Богомъ. Абы мь далъ Богъ и своимь мочи изволодети в се время».

И посемь посла Мьстиславъ ко брату ко Лвови, и ко сыновцю своему, тако река: «Се же, брате мой, Володимиръ далъ ми землю свою всю и городы. А чего восхочешь? Чего искати по животе брата моего и своего, осе же ти цареве, а се царь, а се азъ. Молви со мною, што восхочешь». Левъ же не рече противу слову ничегоже.

Посем же поиде Тельбуга в Ляхы и Алгуй с нимь, вси князи, а Володимера воротиша назадъ, зане бысть жалостно зрети на нь, видячи его болна суща. И приеха Володимерь, и ради быша вси людье, видяче своего господина, приехавша во здоровьи. И перебывъ мало дний у Володимери, и нача молвити княгини своей и бояромъ: «Хотелъ быхъ доехати до Любомля,^[758] зане дела мь с погаными нет,^[759] а человекъ есмь боленъ, ни я с ними могу повестити. А прояли мь уже и на печенехъ. А се мене место епископъ же Маркъ». И поеха до Любомля, со княгинею и со слугами своими дворьними. Из Любомля поеха до Берестья, и перебывъ во Берестьи 2 дни, поеха до Каменца. Ту же и лежаша во болести своей, во Каменьци, и рче княгини своей и слугамь: «Олны же минеть погань си изь земле, то же поедемь до Любомля».

Минувшим же днемь неколичемь, приехаша слуги его к нему въ Каменечь, иже то были в Ляхохъ на воине с татары. Володимеръ же нача вопрашати ихъ о Телебузе, уже ли пошелъ и-земле Лядьской. Онем же поведающимъ: «Пошелъ». «А братъ ми Левъ, и Мьстиславъ, и сыновець ми — во здоровьи ли?» Онем же поведающимъ: «Господине, добри вси и здорове, и бояре и слуги». Володимеръ же о томъ похвали Бога. А Мьстислава поведаша, оже пошелъ с Телебугою на Лвовъ. Тогда же поведаше: «Брат ти даеть городь Всеволожь бояромь, и села роздаваеть». Володимеру же нелюбье бысть велико на брата своего, и нача молвити: «Се лежю въ болести, а братъ мой придалъ ми и еще болшее болести. Мне и еще живу сущу, а онъ роздаваеть городы мое и села моа. Ольны моглъ по моемь животе роздавати!»

И посла Володимеръ посолъ свой со жалобою ко брату своему Мьстиславу, река: «Брате, ты мене ни на полку^[760] ялъ, ни копьемь мя еси добылъ, ни из городовъ моихъ выбил мя есь ратью, пришедъ на мя. Оже сяко чиниши надо мною? Ты ми братъ есь, а другий ми братъ Левъ, а сыновечь ми Юрьи, язъ же у васъ трехъ избралъ есмь тебе одиного, и далъ ти есмь землю свою всю и городы по своемь животе, а при моем ти животе не воступатися нивочтоже. Се же есмь учинилъ за гордость брата своего и сыновца своего, далъ есмь тобе землю свою».

Мьстиславъ же рече брату своему: «Господине,— рци,— брате, земля Божия и твоя, и городи твои, а я над ними не воленъ. Но язъ есмь по твоей воли, а дай ми тя Богъ имети, аки отца собе, и служити тобе со всею правдою, до моего живота, а бы ты, господине, здоровъ был, а болшая мь надежа по тобе, рци». И приеха к Володимеру посолъ его в Каменець, поведая речь Мьстиславлю. Володимеру же люба бысть речь та.

Посем же поеха ис Каменца до Раю. Будущу же ему ту, и начатъ молвити княгини своей: «Хочю послати по брата своего по Мьстислава, а быхъ с нимъ рядъ учинилъ о землю и о городы и о тобе, княгини моа мила Олго, и о семь детяти о Изяславе, иже миловахъ ю, аки свою дщерь родимую. Богъ бо не дал ми своихъ родити за мои грехы, но си ми бысть, аки от своее княгине рожена, взялъ бо есмь ю от своее матери в пеленахъ и воскормилъ».

И посла ко брату епископа своего володимерьского Евьсегньа,^[761] а с нимъ Борка же Оловянца,^[762] и с теми словы река ему: «Брате, приедь ко мне. Хощю с тобою рядъ учинити про все». Мьстислав же приеха к нему в Рай со своими бояры и со слугами и с ними епископъ Володимерьский, и Борко, и Оловянець. Мьстиславъ же ста на подворьи, и поведаша слуги его Володимеру: «Брат ти приехалъ». Оному же лежащю в болести своей, услышавъ братенъ приездъ, воставъ и седе, и посла по брата. Он же приде к нему и поклонися ему. Володимеръ же нача вопрашати его о Телебузе, како ся деяло в Ляхохъ, и куда и выходъ его из Ляховъ. Он же сказа ему все по ряду бывшее, и иныи речи многи повести с нимь.

Мьстислав же поиде на подворье. Володимеръ же посла к нему епископа своего с Боркомь и со Оловянцемь, тако река: «Брате мой, на то и тя — рци — есмь призвалъ, хочю с тобою рядъ учинити о землю и о городы и о княгине своей и о семь детяти. Хочю грамоты писати». Мьстиславъ же рече епископу брата своего: «Господине — рци — брате мой, я сего ци хотелъ, оже бы мне искати твоей земле по твоемь животе? Сего ни на сердце моемь не было. Но реклъ ми есь былъ в Ляхохъ, коли есмь быле с Телебугою и Алгуемь, а братъ мой Левъ туто же и сыновець ми Юрьи. Ты же, господине мой братъ мой, прислалъ ко мне тако река — Мьстиславе, даю ти землю свою всю и городы по своемь животе».

Мьстислав же рече епископу брата своего: «Господине, рци брату, како Богу любо и тобе. Оже хощешь грамоты писати, како Божья воля и твоя». Епископу же пришедшю ото Мьстислава, поведаючи речь братьню, Володимеръ же повеле писцю своему Федорцю писать грамоты.

Князя Володимеря рукописание. «Во имя Отца и Сына и Святаго Духа, молитвами святыа Богородица и приснодевица Марья, и святыхъ ангелъ. Се язъ, князь Володимерь, сынъ Василковъ, внукъ Романовъ, даю землю свою всю и городы по своемь животе брату своему Мьстиславу, и столный свой городъ Володимиръ. Другую же грамоту^[763] напсахъ брату своему такую же, хочю и еще и княгине своей псати грамоту такую же. Въ имя Отца и Сына и Святого Духа, молитвами святыа Богородица и приснодевица Марья, святыхъ ангелъ. Се язъ, князь Володимеръ, сынъ Василковъ, внукъ Романовъ, пишу грамоту. Далъ есмь княгине своей по своемь животе городъ свой Кобрынь,^[764] и с людми и з данью. Како при мне даяли, тако и по мне ать дають княгине моей. Иже дал есмь ей село свое Городелъ и с мытом, а людье, како то на мя страдале, тако и на княгиню мою по моемь животе. Аже будеть князю городъ рубити, и они к городу, а поборомъ и тотарьщиною ко князю. А Садовое ей Сомино же далъ есмь, княгине свое, и манастырь свой Апостолы же создах и своею силою, а село есмь купилъ Березовиче у Юрьевича у Давыдовича Фодорка, далъ есмь на немь 50 гривенъ кунъ, а 5 локотъ скорлата,^[765] да броне дощатые,^[766] а тое далъ есмь ко Апостоламъ же. А княгини моа по моемь животе, оже восхочеть в черниче поити, поидеть, аже не восхочеть ити, а како ей любо. Мне не воставши смотрить.что кто иметь чинити по моемь животе».

Посем же посла Володимерь ко брату, тако река: «Брате мой Мьстиславе, целуй ко мне хрестъ на томъ, како ти не отъяти ничегоже ото княгини моей по моемь животе, что есмь ей далъ, и от сего детища, от Изяславы же, не отдать ее неволею низакогоже, но кде будеть княгине моей любо, тутоть ю дати». Мьстиславъ же рече: «Господине — рчи — брате, не дай ми Богъ того, оже бы мне отъяти что по твоемь животе у твоей княгине и у сего детища, но дай ми Богъ имети свою ятровь, аки достойную матерь собе и чтити. А про се детя, оже сяко молвишь, абы ю Богъ того довелъ, дай ми ю Богь отдати, аки свою дщерь родимую». И на томъ крестъ челова.

Се же деяшеть Федоровы недели.^[767] Взем же рядъ с братомь, поеха до Володимеря. И приеха Володимерь, еха во пископью ко святе Богородици, и созва бояры володимерьскыя брата своего, а местиче русци и немце, и повеле передо всими чести грамоту братну о даньи земле и всех городовъ, и столного города Володимеря, и слышаша вси от мала и до велика. Епископъ же володимерський Евьсегней и благослови Мьстислава крестомъ воздвизалнымъ на княжение володимерьское. Хотяшеть бо уже княжити в Володимере, но братъ ему не да, тако река: «Моглъ ольны по моемь животе княжити». Мьстислав же пребывъ несколько дний у Володимери, еха во свои городы: в Луческъ и в Дубенъ,^[768] и во иныи городы, ихже не псахъ.

Володимеръ же приеха из Раю в Любомль, ту же и лежаше всю зиму в болести своей, росылая слуги свое на ловы. Бяшеть бо и самъ ловечь добр, хороборъ, николиже ко вепреви и ни к медведеве не ждаше слугъ своих, а быша ему помогли, скоро самъ убиваше всяки зверь. Тем же и прослулъ бяшеть по всей земле, понеже далъ бяшеть ему Богъ вазнь не токмо и на одиныхъ ловехъ, но и во всемь, за его добро и правду. Но мы на предлежащее возвратимся.

Наставшу же лету, и услыша Конъдрать князь Сомовитовичь, братъ Володимеровъ, оже далъ землю свою всю и городы, присла к Володимерю посолъ свой, река тако: «Господине братъ мой, ты же ми былъ во отца место. Како мя еси держалъ подъ своею рукою, своею милостью, тобою есмь, господине, княжилъ и городы свое держалъ, и братьи своей отъялъся есмь и грозенъ былъ. И ныне, господине, слышалъ есмь, оже еси далъ землю свою всю и городы брату своему Мьстиславу, а надеюся на Богъ и на тя, абы ты, господинъ мой, послалъ свой посолъ с моимъ посломъ ко брату своему Мьстиславу, абы мя, господине, со твоею милостью приялъ братъ твой подъ свою руку и стоялъ бы за мя во мою обиду, како ты, господинъ мой, стоялъ за мною во мою обиду».

Володимеръ же посла ко брату своему Мьстиславу, тако река: «Братъ мой, самъ ведаешь, како есмь имелъ брата своего Кондрата и честилъ и дарилъ, а в обиду его стоялъ есмь за нимъ, како и за собою. Абы ты тако же мене деля приялъ и с любовью подъ свою руку и стоялъ за нимъ во его зло». Мьстиславъ же обечася тако створити Володимиру, тако река: «Брате мой, радъ тебе деля приимаю с любовью под свою руку, а в обиду его дай ми Богъ голову свою сложити за нь». И по семь присла Мьстиславъ к Володимеру, река ему: «Хотел ся быхъ сняти со Кондратомъ, а докладываю Бога и тебе, како ми велишь». Володимеръ же рече: «Соимися с нимъ». Мьстислав же посла посолъ свой ко Кондратови, река: «Хочю ся сняти с тобою, приедь ко мне». И приеха посолъ Мьстиславль, поведая речь Мьстиславлю Володимеру. И возрадовася о семь.

Посемь поеха Кондратъ ко Мьстиславу. И приеха во Берестий, и посемь приеха в Любомль. Поведаша Володимеру слуги его, рекуче: «Брат ти, господине, приехалъ Кондратъ». Онъ веле ему прити к собе. Кондратъ же приде к Володимеру, идеже лежаше в болести своей, крепко стража. И вшедъ поклонися ему и плакася по велику, видя болесть его и унынье тела его краснаго. Повестивъ же со братомъ речи многии, о нехже переде писахомъ, иде на подворье. Володимеръ же присла конь свой ему добрый. Обедавъ же и поеха до Володимера, из Володимеря же поеха ко Луцку.

Бывшу же ему в Луцки, Мьстиславу же не сущу ту, но близъ города некоемь месте, именемь в Гаи. Место же то красно ведениемь и устроено различными хоромы. Церкви же бяше в немь предивна, красотою сияющи. Тем же угодно бысть князю пребывати в немь. И поеха Кондратъ из Луцка в Гай. Мьстислав же срете с бояры своими и со слугами и прия с честью и с любовью подъ свою руку, по братню слову по Володимерову, тако река: «Како тя имелъ братъ мой, и честилъ, и дарилъ, а мне дай Богъ тако же имети тя, и честити, и дарити, и стояти за тобою во твою обиду». И посемь начаша веселитися. Мьстиславъ же одаривъ Кондрата конми красными и в седлехъ в дивных, и порты дорогими, ины дары многи вдавъ ему, и тако отпусти со честью.

По отъезде же Кондратове из Любомля, пригна Ярътакъ ляхъ из Люблина. И поведаша Володимерови: «Ярътакъ приехалъ». И не веле ему перед ся, но рече княгини своей, иже: «Роспроси его, с чимь приехалъ». Княгини же посла посла по нь. Он же приде вборзе. И нача вопрошати его: «Князь ти молвить: с чимь есь приехалъ, повежь». Онъ же нача поведити: «Князь Льстко мертвъ». Володимиръ же сжаливося и росплакася по немь. «А прислали мя люблинцы, хотять князя Кондрата княжить во Краковъ. А наборзи хочю найти Кондрата. Кде будеть?» Княгини же, вшедши, поведе речь Ярътакову. Володимеръ же веле дати подо нь конь, его бо коне пристали бехуть. И погна вборьзе.

И наиде и в Володимере, и нача молвити Кондратови: «Князь Лестько мертвъ, а прислали мя люблиньци. Поедь княжить к намъ до Кракова». Кондратъ же возвеселися сердцемь и возрадовася душею о княженьи Краковоском. И поеха вборзе, и приеха во Любомль, хотяшеть бо поседети^[769] со братомъ о томъ, абы ему како погадалъ. Володимеръ же не веле ему к собе прити, но рече княгине своей: «Иди же повести с нимь, та отряди и, ать поедеть прочь, а у мене ему не что деяти». Княгини же вшедши поведа речь Кондратову: «Брат ти, господине, молвить: пошли со мною своего Дунаа, ать ми честьно».

И поеха вборзе к Люблину.

Приехавшу же ему к Люблину, и запроша ляхове городъ, а Кондрата не пустиша к собе. И ста Кондратъ на горе у мниховъ. И посла к горожаномъ, тако река: «На что мя есте привели, да ныне городъ есть передо мною затвориле?» Горожани же рекоша: «Мы тебе не привели и ни слале по тя, но голова намъ Краковъ, тамо же и воеводы наши и бояри велиции. Оже имешь княжити во Кракове, то ть мы готове твои».

Посем же поведаша Кондратови: «Рать идеть к городу». Творяхуть бо рать литовьскую и пополошишася. И выбеже Кондратъ во столпъ ко мнихомъ с бояры своими и слугами, и Дунай Володимировъ с нимь. Рати же пришедши к городу, познаша, оже руская рать. Кондратъ же воспроси ратьныхъ: «Кто есть воевода в сей рати?» Они же поведаша: «Князь Юрьи Лвовичь. Хотяшеть бо собе Люблина и земле Люблиньской».

И приеха Юрьи к городу. Горожани же не подаша ему города, но пристравахуться крепко на бой. Юрьи же позна лесть ихъ. Онем же молвящимъ: «Княже, лихо ездишь, рать с тобою мала. Приедуть ляхове мнозии, соромъ ти будеть великъ». Юрьи же слышавъ си слова от нихъ, роспусти дружину свою воевать, и взяша полона много, а жита пожгоша и села, и не остася ни в лесехъ, но все пожьжено бысть ратными. И тако возвратися восвояси со множествомъ полона, челяди, и скота, и коний.

А Кондратъ поеха восвояси, вземь собе соромъ великъ, лепши бы не живъ былъ.

Посем же мятежь бысть великъ в земле Лядьской.

Въ лето 6796. Присла Юрьи Лвовичь посолъ свой ко строеви своему ккязю Володимеру, река ему: «Господине строю мой, Богъ ведаеть и ты, како ти есмь служилъ со всею правдою своею, имел тя есмь аки отца собе. Абы тобе сжалилося моее службы. А ныне, господине, отець мой прислалъ ко мне, отнимаеть у мене городы, что ми былъ далъ: Белзъ, и Червенъ, и Холмъ. А велить ми быти в Дорогычине и в Мелнице. А бью челом Богу и тобе, строеви своему,— дай ми, господине, Берестий, то бы мь с полу было». Володимеръ же рче послу: «Сыновче,— рци — не дамь. Ведаешь самъ, оже я не двою речью, ни я пакъ ложь былъ, а Богъ ведаеть, и вся подънебесная, не могу порушити ряду, что есмь докончалъ с братомъ своимъ Мьстиславомъ. Далъ есмь ему землю свою всю и городы, и грамоты есмь пописалъ». С теми словы отряди посла сыновца своего.

Посем же посла Володимеръ слугу своего доброго верного, именемь Ратчьшю,^[770] ко брату своему Мьстиславу, тако река: «Молви брату моему: прислалъ — рци — ко мне сыновечь мой Юрьи просить у мене Берестья, азъ же ему не далъ ни города, ни села, а ты — рчи — не давай ничегоже». И вземь соломы в руку от постеля своее, рече: «Хотя быхъ ти — рци — братъ мой тотъ вехоть соломы далъ, того не давай по моемь животе никомуже». Рачьша же изнаиде Мьстислава во Стожьце и сказа ему речь братню. Мьстислав же удари челомь противу словомъ брата своего, река: «Ты же ми брать, ты же ми отець мой, Данило король, оже мя еси приялъ подъ свои руце. А что ми велишь, а я радъ, господине, тебе слушаю». Рачьшга же одаривъ отпусти. И приехавъ, сказа все по рядуВолодимеру.

Присла же потомь ко Володимеру Левъ епископа своего перемышлескаго, именемь Мемнона. Слуги же его поведаша ему: «Владыка, господине, приехалъ». Онъ же рече: «Который владыка?» Они же поведаша: «Перемышлеский. Ездить от брата ть ото Лва». Володимеръ же бе разумеа древняя и задняя, на што приехалъ посла по него. Он же воиде к нему и поклонився ему до земле, река: «Братъ ти ся кланяеть». И веле ему сести, и нача посолъство правити. «Брат ти, господине, молвить: стрый твой Данило король, а мой отець, лежить в Холме у святей Богородици, и сынове его, братьа моа и твоя, Романъ и Шварно, и всихъ кости туто лежать. А ныне, брате, слышимъ твою немочь великую. Абы ты, брат мой, не изгасилъ свече надъ гробомъ стрыя своего и братьи своей, абы далъ городъ свой Берестий — то бы твоя свеща была». Володимеръ же бе разумея притъче и темно слово, и повестивъ со епископомъ много от книгъ, зане бысть книжникъ великъ и философъ, акого же не бысть во всей земли, и ни по немь не будеть. И рче епископу: «Брате,— рци,— Лве княже, ци без ума мя творишь, оже быхъ не разумелъ сей хитростии? Ци мала ть — рци — своя земля, оже Берестья хочешь? А самъ держа княжения три: Галичкое, Перемышльское, Бельзьское. Да нету ти сыти! А се пакъ мой — рци — отець, а твой стрый лежить во епископьи и у святой Богородици в Володимере, а много ль есь над нимь свечь поставилъ? Что есь далъ который городъ, абы то свеча была? Оже — рци — просилъ еси живымъ, а уже пакъ мертвымъ просиши. Не дам не — реку — города, но ни села не возмешь у мене. Розумею я твою хытрость. Не дамь». Володимерь же, одаривъ владыку, отпусти и, зане бысть не бывалъ у него николиже.

Князю же Володимеру Васильковичу великому, лежащу в болести 4 лета, болезнь же его сице скажемь.

Нача ему гнити исподняя уустна, первого лета мало, на другое и на третьее болма нача гнити, и еще же ему не вельми болну, но ходяшь и ездяшеть на коне.

И розда убогым имение свое: все золото и серебро и камение дорогое, и поясы золотыи отца своего и серебряные, и свое, иже бяше по отци своемь стяжалъ, все розда. И блюда великаа сребрянаа, и кубькы золотые и серебряные самъ передъ своима очима поби и полья в гривны. И мониста великая золотая бабы своей и матери своей все полья и розъсла милостыню по всей земли, и стада роздая убогымь людемь, у кого то коний нетуть, и темь, иже кто погибли в Телебузину рать.

Къ сему же кто исповесть многые твоя и нещаныа милостыня и дивныя щедроты, яже ко убогымь творяше и к сиротамъ, и к болящимъ, и ко вдовичамъ, и къ жадным? И ко всимъ творяще милость требующимъ милости. Слышалъ бо бе глас Господень ко Навьходъносору царю: «Светъ мой да будет ти вгоденъ и неправды твоя щедротами нищихъ»; еже слыша ты, о честниче, деломъ сконча слышаное: просящимъ подаа, нагыя одевая, жадныя и алъчныа насыщая, болящимъ всяко утешение посылая, долъжныя искупая. Твоя бо щедроты и милостыня ныне во человецехъ поминаемы суть, паче же пред Богомъ и ангелы его. Еяже ради добропрелюбныа Богомъ милостыня и много дерьзновенье имееши к нему, яко присный рабъ Христовъ. Помогаеть ми словесы рекы: «Милость хвалиться на суде, милостини мужю, акы печать с нимь». Верние же самого Господа глаголъ: «Блажении милостивии, яко теи помиловани будуть». Ино же яснее и верние послушьство приведемь о тебе от святыхъ псаний, реченое Яковомъ апостоломъ, яко: «Обративы грешника от заблужения путии его спасеть и душю, и покрыеть множьство греховъ».^[771] Ты же и церкви многи Христовы поставль, и служителя его введъ, подобниче великого Костянтина, равноумне и равнохристосолюбче, равночестителю служителемь его: онъ со святими отци Никейского сбора законъ человекомъ полагаше, ты же со епископы и игумены снимаася часто со многимъ смирениемь,^[772] много беседоваше от книгъ о житьи света сего тленьнаго. Но мы на предлежащее возвратимся.

Исходящу же четвертому лету, и наставши зиме, и нача болми немочи. И опада ему все мясо с бороды, и зуби исподнии выгниша вси, и челюсть бороднаа перегни. Се же бысть вторы Иевъ. И вниде во церковь святаго и великаго мученика Христова Георьгия,^[773] хотя взяти причастье у отца своего духовнаго. И вниде во олтарь малый, идеже ереи совлачаху ризы своа. Ту бо бяшеть ему обычай всегда ставати. И седе на столце, зане не можаше стояти от немочи. И воздевъ руце на небо, моляшеся со слезами, глаголя: «Владыко Господи Боже мой, призри на немощь мою и вижь смирение мое, одержащаа мя ныне, на тя бо уповая, терьплю о всихъ сихъ. Благодарю тя, Господи Боже: благая прияхъ от тебе в животе моемь, то злыхъ ли не могу терпети? Яко державе твоей годе, тако и бысть. Яко смирилъ еси душю мою, во царствии твоемь причастника мя створи молитвами Пречистыя твоея Матери, пророкъ и апостолъ, мученикъ, всихъ приподобных святы отець, якоже и тии пострадавша и, угожьше тобе, искушени быша от дьявола, яко злато в горниле, ихже молитвами, Господи, избраньномь твоемь стаде, с десными мя овцами^[774] причти». Пришедшю же ему от церкви и леже потомь, вонъ не вылазя. Но болми нача изнемогати. И опада ему мясо все с бороды, и кость бородная перегнила бяшет, и бысть видети гортань. И не вокуша по семь недель ничегоже, развее одиное воды, и то же по скуду. И бысть в четвергъ на ночь, поча изнемогати, и яко бысть в куры, и позна в собе духъ изнемогающ ко исходу души, и возревъ на небо и воздавъ хвалу Богу, глаголя: «Бесмертный Боже, хвалю тебе о всемь! Царь бо еси всим. Ты единъ во истину подая всей твари всебогатьствомь наслажение. Ты бо створивъ мира сего, ты соблюдаешь, ожидаа душа, яже посла, да добру жизнь жившимь почтеши, яко Богъ, а еже не покорившуся твоимъ заповедемь, предаси суду. Всь бо суд праведный от тебе, и бес конца жизнь от тебе, благодатью своею вся милуешь притекающая к тебе». И кончавь молитву, воздевъ руце на небо, и предасть душю свою в руце Божии, и приложися ко отцемь своим и дедомъ, отдавъ общий долгъ, егоже несть убежати всякому роженому. Светающю же пятку, и тако преставися благоверный христолюбивый великий князь Володимеръ, сынъ Василковъ, внукъ Романовъ, княживъ по отци 20 лет. Преставление же его бысть во Любомли городе в лето 6797, месяца декабря во 10 день,^[775] на святаго отца Мины. Княгини же его^[776] со слугами дворьными, омывше его, и увиша и оксамитомъ^[777] со круживомъ, якоже достоить царемь, и возложиша и на сани, и повезоша до Володимеря. Горожаномъ же от мала и до велика, мужи, и жены, и дети с плачемь великимъ проводиша своего господина.

Привезъшимъ же и во Володимерь у епископью ко святое Богородици, и тако поставиша и на санехъ во церкви, зане бысть поздно. Того же вечера по всему городу уведана бысть смерть княжа.

Наутрея же по отпетьи заутрении приде княгини его, и сестра ему Олга,^[778] и княгини Олена,^[779] черничи, с плачемь великимъ приидоша, и весь город сойдеся, и бояри вси стари и молодии, плакахуся над нимь. Епископъ же володимерьский Евьсегней и вси игумени, и Огапитъ, печерьский игуменъ, и попове всего города, певше над нимь обычныа песни, и проводиша и со благопохвалными песнми и кадилы добровоньными, и положиша тело его во отни гробе, и плакашася по немь володимерчи, поминающи его добросердье до себе. Паче и слугы его плакахуся по немь слезами обливающи личе свое, и последнюю службу створьше ему, опрятавше тело его, вложиша и во гробъ, месяца декабря во 11 день, на память святаго Данила Столпъника, в суботу.

Княгини же его бесрпестани плакашеся, предстоящи у гроба, слезы от себе изливающи, аки воду, сиче вопиюще, глаголюще: «Царю мой благый, кроткий, смиреный, правдивый! Воистину наречено бысть тобе имя во крещеньи Иван,^[780] всею добродетелью подобенъ есь ему. Многыа досады приимъ от своихъ сродникъ. Не видехъ тя, господине мой, николиже противу ихъ, злу никоторогоже зла воздающа, но на Бозе вся покладывая».

Провожаше наипаче же плакахуся по немь лепшии мужи володимерьстии, рекуче: «Добрый ны господине, с тобою умрети, створшему толикую свободу, якоже и дедъ твой Романъ свободилъ бяшеть от всихъ обидъ, ты же бяше, господине, сему поревновлъ и наследилъ путь деда своего. Ныне же, господине, уже к тому не можемь тебе зрети, уже бо солнче наше зайде ны, и во обиде всех остахомъ».

И тако плакавшеся надъ нимь все множество володимерчевъ: мужи, и жены, и дети, немци, и сурожьце, и новгородци, и жидове плакахуся, аки и во взятье Иерусалиму, егда ведяхуть я во полонъ Вавилоньский, и нищии и убозии, и чернорисчи. Бе бо милостивъ на вся нищая.

Сий же благоверный князь Володимерь возрастомь бе высокь, плечима великь, лицемь красенъ, волосы имея желты кудрявы, бороду стригый, рукы же имея красны и ногы, речь же бяшеть в немь толъста, и устна исподняя добела. Глаголаше ясно от книгъ, зане бысть философъ великъ. И ловечь хитръ хороборъ. Кротокъ, смиренъ, незлобивъ, правдивъ, не мьздоимець, не лживъ, татьбы ненавидяше, питья же не пи от воздраста своего. Любь же имеяше ко всимъ, паче же и ко братьи своей, во хрестьном же челованьи стояше со всею правдою истиньною, неличемерною, страха же Божия наполненъ, паче же милостыни предлежаше, манастыря набдя, черньце утешаа и вси игумене любью приимая. И манастыря многи созда, на всь церковный чинъ и на церьковникы отверзлъ ему бяшеть Богъ сердце и очи, иже не помрачи своего ума пьяньствомъ, кормитель бо бяшеть черньцемь и черничамъ, и убогимъ, и всякому чину, яко возлюбленый отцемь бяшеть. Паче милостынею бяше милостивъ, слыша Господа, глаголюща: «Аще створите братьи моей меншей, то и мне створисте», пакы Давидъ глаголеть: «Блажень мужь милуя и дая всь день о Господе не потькнеться». Мужьство и умь в немь живяше, правда же и истина с нимь ходяста, иного добродеаньа в немь много беаше, гордости же в немь не бяше, зане уничижена есть гордость предъ Богомъ и человекы, но всегда смиряше образъ свой скрушенымъ сердцемь, и воздыхание от сердца износя, и слезы от очью испущаше, покаяние Давыдово^[781] приимъ, плачася о гресех своих, возлюбивъ нетленная паче тленьных, и небесная паче временьных, и царство со святыми у Вседержителя Бога паче притекущаго сего царства земнаго. И чести тя обещника Господь на небесехъ сподоби благоверья твоего ради, еже име в животе своемь, добръ послухъ благоверью твоему, обителниче святая, церькви святая Богородица Марья, юже созда прадедъ твой на правоверней основе, идеже и мужественое твое тело лежить, жда трубы архангеловы. Добре зело послухъ брат твой Мьстилавь, егоже сотвори Господь наместника по тобе твоему владычеству, не рушаща твоих уставъ, но утверждающа, ни умаляюща твоему благоверью положения, но паче прилагающа, не казняща, но вчиняюща, иже нескончанаа твоя учиняюща, аки Соломонъ Давида, иже в домь Божий великый и святый его мудростью созда на святость и очищение граду твоему, иже всякою красотою украси, златомь и сребромъ и каменьемь драгимъ, и сосуды честными, яже церкви дивна и славна всемъ окружнымъ сторонам, акаже ина не обрящеться во всей полунощий земля от востока и до запада. И славный городъ твой Володимерь, величествомь, акы венчемь, обложенъ! Преда люди твоя и городъ святей славней и скорей на помощь христьяномъ святей Богородици. Да еже челование архангелово дасть Богородици,— будеть и городу сему. Ко оной бо: «Радуйся, обрадованная, Господь с тобою!», к городу же «Радуйся, благоверный городе, Господь с тобою!»

Востани от гроба твоего, о честная главо, востани, отряси сонъ, неси бо умерлъ, но спишь до обыдаго востания! Востани, неси бо вьмерлъ! Несть бо ти умерети, лепо веровавшу во Христа, всему миру живодавча. Отряси сонъ! Возведи очи, да видиши, какоя тя чести Господь тамо сподобив постави. И на земле не бес памяти тя поставилъ^[782] братомь твоимь Мьстиславомъ. Востани, видь брата твоего, красящаго столъ земля твоея и зрениа сладкаго лице его насыщаася. Моли о земли брата своего преданиа ему тобою, и о людех, в нихже благоверно владычьствова, да съхраниши я въ мире и въ благоверии, и да славитися в нем правоверию и да блюдеть Господь Богъ от всякоя рати и преданиа, и от голода, нашествиа иноплеменникь, и от усобныа рати. Паче же помолися о брате своем Мьстиславе, добрыми делы без соблазна Богом данныа ему люди управившю, стати с тобою непостыдно пред престолом Вседръжителя Бога, и за труд паствы людий его приати от него венець славы нетлениа съ всеми праведными. Аминь.^[783]

К сему же вижь и благоверную свою княгиню, како благоверье держить по преданью твоему, како покланяеться имени твоему. Веде же, яко аще не теломь, но духомъ показаеть ти Господь вся си, яко твое верное вьсеанье не исушено бысть зноем неверъя, но дождемь Божия поспешения расположено бысть многоплодне.^[784]

Радуйся, учителю нашь и наставниче благоверья! Ты правдою бе оболченъ, крепостью препоясанъ, и милостынею, яко гривною, утварью златою, украсуяся, истиною обвитъ, смысломъ венчанъ! Ты бе, о честная главо, нагимъ одение, ты бе алчющимъ коръмля и жажющим въ оутробе охлажение, вдовицамъ помощникъ, и страньнымъ покоище, беспокровнымъ покровъ, обидимымъ заступникъ, убогымъ обогатение, страненъприимникъ, имже благымъ деломъ инемь возмездье приемля на небесех благая, яже уготова Богъ любящимъ Отца и Сына и Святаго Духа.^[785]

Князь же Володимеръ въ княжении своемъ многы городы зруби по отци своем. Зруби Берестий, и за Берестиемъ зруби город на пустом месте, нарицаемем Льстне,^[786] и нарече имя ему Каменець,^[787] зане бысть камена земля. Създа же въ нем столпъ каменъ высотою 17 саженей, подобенъ удивлению всем зрящим на нь. И церковь постави Благовещениа святыа Богородица, и украси ю иконами златыми, и съсуды скова служебныа сребрены, и Еуаглие опракос^[788] оковано сребром, Апостолъ опракось, и Парамья,^[789] и Съборникь отца своего туто же положи, и кресть въздвизалный^[790] положи. Такоже и у Белску поустрои церковь иконами и книгами. У Володимери же списа святаго Дмитреа всего и съсуды служебные сребряные скова, и икону пресвятыа Богородица окова сребром с камениемь дорогым, и завесы золотом шиты, а другые оксамитные съ дробницею,^[791] и всеми узорочии украси ю. У епископъи же у святоа Богородица образ Спаса велика окова сребром, Еуаглие списавь и окова сребром и да святой Богородици, и апостолъ списа опракос, святой Богородици да, и съсуды служебныя жьженого золота съ камениемь драгым Богородици же да. Образ Спасовь, окованъ золотом съ драгым камением, постави у святоа Богородица въ память събе. Въ манастырь въ свой Апостолы да Еуаглие опракос и Апостолъ, сам списавь, и Съборникь великый отца своего туто же положи, и кресть въздвизалный и молитвеникь да. Въ епископью перемышльскую да Еуаглие опракос, окованно сребром съ женчюгом, сам же съписал бяше. А до Чернегова пославь въ епископью Еуаглие опракос золотом писано, а окованно сребром съ женчюгом, и среди его Спаса с финиптом.^[792] Въ Луцкую епископью да кресть велик сребрян позлотисть съ честнымъ древом.

Създа же и церкви многы. В Любомли же постави церковь каменну святаго и великого мученика Христова Георгиа, украси ю иконами коваными, и съсуды служебные сребряны скова, и платци оксамитны шиты золотом съ женчюгом, херувими и серафими, и иньдитья^[793] золотом шита вся, а другаа паволокы белчатое,^[794] а в малую олтару обе иньдитьи, белчатое же паволокы, Еуглие списа опракос, окова е все золотом и камениемь дорогым съ женчюгом, и деисус^[795] на нем скован от злата, цяты великы съ финиптом, чюдно видением, а другое Еуаглие опракос же волочено оловиром,^[796] и цяту възложи на не с финиптом, а на ней святаа мученика Глебь и Борисъ. Апостолъ опракос, Прологы^[797] списа 12 месяца, изложено житиа святых отецъ, и деаниа святых мученикь, како венчашася своею кръвию за Христа, и менеи 12 списа, и триоди, и охтаи, и ермолои. Списа же и служебникъ святому Георгию, и молитвы вечернии и утрьнии списа особь молитвеника. Молитвеник же купил в протопопиное и да на нем 8 гривен кун, и да святому Георгию, кадилници две, одина сребрена, а другаа меденаа, и кресть въздвизалный да святому Георгию, икону же списа на золоте наместную^[798] святого Георгиа и гривну^[799] златую възложи на нь съ женчюгом, и святую Богородицю списа на золоте же наместную, и възложи на ню монисто золото с камением дорогьм, и двери солиа медяные, почалъ же бяше писати ю и списа все три олтаре, и шия вся съписана бысть, но не скончана, заиде бо и болесть.

Полиа же и колоколы дивны слышаниемь, такых же не бысть въ всей земли. В Берестии же създа стлъпь каменъ, высотою, яко и Каменецькый. Постави же и церковь святого Петра, и Евангелие да опракос оковано сребром, и служебные съсуды скованы сребрены, и кадилница сребрена, и крестъ въздвизалный туто положи. И инаа многаа добродеяниа съдеа въ животе своем, яже словут по всем землям. Туто же положим конець Вълодимерову княжению.

Сему же благоверному князю Володимерю, нареченому въ святом крещении Иоанну, сыну Василкову, вложену въ гробъ, и лежа въ гробе тело его незамазано от 11 дне месяца декабря до 6 дне месяца априля. Княгини его не можаше ся втолити, но пришедши съ епископомъ Евсегениемь и съ всем крилосомъ, открывши гробъ и видиша тело его цело и бело, и благоухание от гроба бысть и воня подобна арамат многоценных, и тако чюдо виде, видевше же прославиша Бога. И замазаша гробъ его месяца априля въ 6 день, в среду Страстное недели.^[800]

Начало княжения великаго князя Мьстислава в Володимере. Въ лето 6797. Князь же Мьстиславъ не притяже на погребенье тела брата своего Володимеря, но приеха после с бояры своими и со слугами, и еха въ епископью ко святей Богородици, идеже положенъ бысть братъ его Володимеръ, и плакася надъ гробомъ его плачемь великымъ зело, аки по отце своемь по короле.

И утолив же ся от плача, и нача росылати засаду^[801] по всимъ городомъ. Хотящю же ему послати до Берестья и до Каменьца и до Бельска, и приде ему весть, оже уже засада Юрьева в Берестьи, и во Каменци и во Бельски. Берестьяни бо учинили бяхуть коромолу и, еще Володимеру князю болну сушю, они же ехавъше къ Юрьеви князю, целоваша крестъ на томъ, рекуче: «Како не достанеть стрыя твоего, ино мы твои и городъ твой, а ты нашь князь».

Володимеру же преставлешюся, и Юрьи услыша весть о стрыи своимъ, и вьеха въ Берестий, и нача княжити в немь, по свету безумных своихъ бояръ молодых и коромолниковъ берестьанъ. Мьстиславу же рекоша бояре его и братни бояре: «Господине, сыновець твой велику соромоту возложи на тя. Тобе далъ Богъ и братъ твой и молитва деда твоего и отца твоего. Можемь, господине, головы свое положити за тя, и дети наши. Поиди первое, заими городъ его Белзъ и Червенъ, но тоже поидешь к Берестью». Князь же Мьстиславъ бяшеть легосердъ и рече бояромъ своимъ: «Не дай ми Богъ того учинити, оже бы мне пролити кровь неповиньную, но я исправлю Богомъ и благословениемъ брата своего Володимера».

И посла послы ко сыновцю своему, тако река: «Сыновче, оже бы ми ты не былъ на томъ пути и не слышалъ ты, но ты самъ слышалъ гораздо и отець твой, и вся рать слышала, оже братъ мой Володимиръ дал ми землю свою всю и городы по своемь животе, при царехъ и при его рядцяхъ, а вамъ поведалъ, а я поведал же. Аже чего еси хотелъ, чему есь тогда со мною не молвилъ при царехъ? А повеж ми, то самъ ли есь в Берестьи селъ своею волею, ци ли велениемь отца своего, а бы мь ведомо было. Не на мя же та кровь будеть, но на виноватомъ, а по правомъ Богъ помощник и хрестъ честный. Я же хочю правити татары, а ты седи. Аже не поедешь добромъ, а зломъ пакъ поедешь же».

Посемь посла ко брату своему ко Лвови егшскопа своего володимерьского, река ему: «Жалую, — рци, — Богу и тобе, зане ми — рци — есь по Бозе братъ ми есь старейший. Повежь ми, брате мой, право, своею ли волею сынъ твой селъ в Берестьи, ци ли твоимъ повелениемь? Оже будеть твоимъ повелениемь се учинилъ, се же ти поведаю, брате мой, не тая: послалъ есмь возводитъ татаръ, а самъ пристраваюся, а како мя Богъ расудить с вами, а не на мне та кровь будеть, но на виноватомъ, но на томъ, кто будеть криво учинилъ».

Левъ же убояся того велми, и еще бо ему не сошла оскомина Телебужины рати, и рече епископу брата своего: «Сынъ мой — рци — не моимъ веданиемь се учинилъ, то одинъ Богъ ведаеть, но своемь молодымъ умомъ учинилъ, о семь, — рци — брате мой, не печалуй, шлю я к нему, ать поедеть вонъ из города сынъ мой». Епископъ же приеха ко Мьстиславу и нача поведати речь братну. Мьстиславу же любо бысть то.

Посем же Мьстиславъ вборзе посла гонце по Юрьи князи Пороскомъ, веля воротити и назадъ, послалъ бо бяшеть возводить татаръ на сыновця своего. Тогда бо Юрьи Пороский служаше Мьстиславу, а первое служилъ Володимиру.

Се же услышавъ, Левъ князь посла Семена своего дядьковича^[802] ко сынови своему с прочними речьми, река ему: «Поедь вонъ из города, не погуби земле, братъ мой послалъ возводить татаръ. Не поедешь ли вонъ, я же ти буду помочникъ брату своему на тя. Аже ми будеть смерть, по своемь животе даю землю свою всю брату своему Мьстиславу, а тобе не дамъ, оже мене не слушаешь, отца своего».

Семенови же едущю ко Юрьеви, Мьстислав же посла с нимъ Павла Деонисьевича,^[803] тъй бо езделъ бяшеть ко Лвови и ведаеть вси речи, посла же с нимъ и отца своего духовнаго, река Павлови: «Оже ти поидеть вонъ сыновець ми, наряди же до мене кормъ и питье, тако же и в Каменци наряди».

Семенови же приехавшу ко Юрьеви и поведающи речь отню, и бысть назавьтрее поеха Юрьи вонъ из города с великимъ соромомъ, пограбивъ все домы стрыя своего, и не остася камень на камени в Берестьи и в Каменци и в Бельскии. Павелъ же Мьстиславу поведа: «Сыновець уже поехалъ, а ты, господине, поеде во свой городъ».

Мьстислав же поеха до Берестьа. Едущю же ему к городу, и сретоша его горожане со кресты от мала и до велика, и прияша и с радостью великою, своего господина. Берестьяни же началнице коромоле бежаша по Юрьи до Дорогичина, целовалъ бо к нимъ крестъ на томъ: «Не выдамъ васъ стрыеви своему». Мьстиславъ же пребывъ мало дний в Берестьи, и еха до Каменца и до Бельска, и ради быша ему вси людье. Утвердивъ люди, и засаду посади в Бельски и в Каменци.

И приеха въ Берестии и рече бояромъ своимъ: «Есть ли ловчии зде?» Они же рекоша: «Нетуть, господине, из века». Мьстиславъ же рече: «Азъ пакъ уставливаю на не ловчее^[804] за ихъ коромолу, абы мь не позрети на нихъ кровь». И повеле писцю своему писати грамоту:

«Се азъ князь Мьстилсавъ, сынъ королевъ, внукъ Романовъ, уставляю ловчее на берестьаны и в векы за ихъ коромолу: со ста по две лукне меду, а по две овце, а по пятидцать десяткъвъ лну, а по сту хълеба, а по пяти цебровъ^[805] овса, а по пяти цебровъ ржи, а по 20 куръ, а по толку со всякаго ста. А на горожанахъ 4 гривны кунъ, а хто мое слово порушить, а станеть со мною передъ Богомъ. А вопсалъ есмь в Летописець коромолу их».

Князь же Мьстиславъ седе на столе брата своего Володимера на самый Великъ День месяца априля въ 10 день, и нача княжити по брате своемь, правдолюбьемь светяся ко всей братьи своей и къ бояром, къ простымъ людемь. И бысть радость велика тогда людемъ: се Воскресение Господне, а се княже седение. Миръ держа с околнымы сторонами, с ляхы и с немци, с литвою, одержа землю свою величествомъ, олны по тотары, а семо по ляхы, по литву.

Тогда же литовьский князь Будикидъ и братъ его Будивидъ даша князю Мьстиславу городъ свой Волъковыескь, абы с ними миръ держалъ.

И утвердив же засаду в Берестьи, и поеха до Володимера. И приехавшу ему в Володимеръ, и сьехашася к нему бояре его стареи и молодии бе-щисленое множество. Тогда же приехалъ бяшеть Кондратъ князь Сомовитовичь ко Мьстиславу, прося собе помочи на ляхы, поити хотя на княжение Судомирьское. Мьстиславъ же обеща ему, а Кондрата одари и бояры его все, и отпусти рекъ ему: «Ты поедь, а я по тобе пошлю рать свою». Кондратови же же поехавшу, Мьстиславъ же совокупи рать свою, посла ю, нарекъ Чюдина воеводу. И тако седе Кондартъ князь в Судомире княземь Мьстиславомъ, сыномъ королевымъ, и его помочью.

Въ лето 6798. По Лестьце же седе во Кракове Болеславъ Сомовитовичь, брат Кондратовъ. И пришедъ Индрихъ^[806] князь Воротьславьский, выгна и, хотя самъ княжити. Болеслав же, совокупивъ рать свою и братью свою Кондрата и Локотка,^[807] поидоша на Андриха Кракову. Индрих же не стерпе прихода ихъ и выеха вънъ до Воротьславля, а засаду свою посади во Кракове: немце, лутшии свои муже, обещався имъ дарми великими и волостьми, а самехъ води ко кресту, какъ бы не передати города Болеславу. Они же целоваше, рекуще: «Можемь головы свои за тя сложити, а не передадимъ города». Индрихъ же и кормъ имъ остави до изобилья. Болеславу же пришедшу с братьею своею, и вьеха вь место, а в городъ нелзе бысть въехати ратными, зане боряху крепко из него порокы и самострелы. Тем же немощно бысть приступити к нему. И сташа около города, изъедаюче села, и бысть еха в зажитье единою въздале от города, мьстиче же не бьяхуся по Болеславе с горожаны, но рекоша: «Кто сядеть княжити во Кракове, то нашь князь». И стояша у города лето цело, бьючеся у города, и не успеша у него ничтоже.

Въ лето 6799. Левъ князь, брат Мьстиславль, сынъ королевъ, внукъ Романовъ, самъ иде в помоць Болеславу. Пришедшу бо ему ко Кракову, и рад бысть ему Болеславъ, и Кондратъ и Локотко, акы отцю своему, зане бысть Левъ князь думенъ и хороборъ и крепокъ на рати, не мало бо показа мужьство свое во многыхъ ратехъ.

И нача Левъ ездити около города, абы ему куда мочно взяти, горожаномъ грозу подавая, и не бысть мочно никудаже, весь бо бяше учиненъ от камени, и утвержение его немало — порокы и самострелы коловортныи, великими и малыми. Посем же еха во станы своя.

И наутрея же воставъ, и въсходящю солнцю, и поиде к Тынцю,^[808] и бишася у него крепко. одва города не взяша. Мнозии горожани от нихъ избити быша, а друзии ранени, а свои вси целе быша. И приде Левъ опять ко Кракову. и повеле воемь свокмъ пристраватися, хотя поити битися к городу, и ляхомъ тако же повеле. И поидоша вси, и полезоша ко забороломъ, и бьяхуся крепко обои. И в то веремя приде весть Лвови князю, оже рать идеть на нь велика. И повеле перестати от боя. И нача наряжати полкы своя, а Болеславъ с Кондратомъ свое полкы, а стороже пославъ на сглядание ратныхъ, и не бысть ничегоже. Но воеводы лядьскыи сами полошахут и, абы не взяти города. Левъ же усмотревъ лесть ихъ и дума много с бояры своими, посла рать свою к Воротьславу воевати Индрихьвы земли. И взяша бе-щисленое множество челяди и скота и конии и товара, зане не входила бяшеть никакаже рать толь глубоко в землю его, и придоша ко Лвови с честью великою и со множествомъ полона. Лвови же радость бысть велика, оже свои вси добри здорови, а полона много.

Тогда же Левъ еха в Чехы на снемь къ королеви, зане любовь держаше с нимъ велику, и доконцавъ с нимъ миръ до своего живота. Король же одаривъ Лва дарми всякыми дорогыми, и тако отпусти с великою честью, и приеха ко своимъ полкомъ. И раде быша ему бояре его и слугы его, видяще своего господина. У города же у Кракова не успеша ничтоже. И поиде Левъ восвояси с честью великою, вземь бесчисленое множество полона, челядии и скота, и конии, и товара, славяще Бога и Пречистую его Матерь, помогшу ему.

Того же лета. Мьстиславу князю вложи ему Богъ во сердце мьсль благу созда гробницю камену надъ гробомъ бабы своей Романовой в монастыре вь святого.^[809] И свяща ю во имя праведнику Акима и Аньны, и службу в ней створи.

Того же лета в Черторыйскы в городе заложи столпъ камен.

Въ лето 6800. Преставися Пиньский князь Юрьи, сынъ Володимировъ, кроткый, смиреный, правдивый. И плакася по немь княгини его и сынове его и братъ его Демидъ князь, и вси людье плакахуся по немь плачемь великимь.

Тое же зимы преставися Степаньский князь Иванъ, сынъ Глебовъ. Плакахуся по немь вси людье от мала и до велика. И нача княжити в него место сынъ его Володимиръ.

ПЕРЕВОД

В год 6709 (1201). Начало княжения великого князя Романа, князя галицкого, бывшего самодержцем всей Русской земли.

После смерти великого князя Романа, приснопамятного самодержца всей Руси.

Он победил все языческие народы мудростью своего ума, следуя заповедям Божиим: устремлялся на поганых, как лев, свиреп был, как рысь, истребляя их, как крокодил, проходил их землю, как орел, храбр был, как тур, следовал деду своему Мономаху, который погубил поганых измаильтян, называемых половцами, отогнал Отрока до обезов и за Железные ворота, а Сырчан остался у Дона, питаясь рыбою. Тогда Владимир Мономах пил золотым шеломом Дон, захватил всю их землю и прогнал окаянных агарян. После смерти Владимира у Сырчана остался единственный гудец Орь, и послал его Сырчан к обезам, так сказав: «Владимир умер. Воротись, брат, пойди в свою землю! Передай Отроку эти мои слова, пой ему песни половецкие; если же не захочет, дай ему понюхать траву, называемую евшан». Отрок не захотел ни возвращаться, ни слушать песни — и тогда Орь дал ему эту траву. И когда он ее понюхал, то заплакал и сказал: «Лучше в своей земле костьми лечь, чем на чужой быть прославленным». И пришел он в свою землю. От него родился Кончак, который вычерпал Сулу, ходя пешком, нося котел на плечах.

Князь Роман следовал в делах своих Владимиру Мономаху и старался погубить иноплеменников.

...началась великая смута в Русской земле — остались после него два сына: один четырех лет, а другой — двух.

В год 6710 (1202). Рюрик собрал половцев и русских много и пришел на Галич, сняв с себя монашество, которое принял, боясь Романа. Когда он пришел в Галич, его встретили галицкие и владимирские бояре у Микулина, на реке Серет, они бились весь день у реки, и многие были ранены, не выдержали и возвратились в Галич. Рюрик же, придя к Галичу, не добился ничего.

Все это случилось потому, что после смерти Романа король заключил союз со своей невесткой в Саноке, ведь принял он Даниила как милого сына своего. Дал он ему защитный отряд: Мокея великого Слепоокого, Корочуна, Волпта и его сына Витомира, Благиню и много других угров, отчего галичане и не смели ничего сделать. Было много и других угров.

В то же время два князя половецких — Котян и Самогур Сутоевичи — натолкнулись на пеших воинов — под князьями были убиты кони, и их самих едва не захватили.

А Рюрик вернулся в Киев.

Прошло немного времени и привели Кормиличича, которого изгнал великий князь Роман, не доверяя ему. Кормиличичи были известны как сторонники Игоревичей. Послушав их, галицкие бояре послали за Игоревичами и посадили в Галиче Владимира, а Романа — в Звенигороде.

Княгиня же, вдова Романа, взяв своих детей, бежала во Владимир. А еще хотел Владимир истребить род Романа, и в этом ему помогали безбожные галичане. Владимир, по совету галицких бояр, послал с речью к владимирцам попа, говоря им: «Ничего не останется от города вашего, если не выдадите мне Романовичей, и если не примете моего брата Святослава княжить во Владимире». Владимирцы же хотели убить попа, но Мстибог, Мончук и Микифор сказали им: «Не подобает убивать посла». У них был обман на сердце, они хотели предать своих правителей и свой город. И поп был спасен благодаря им.

Назавтра княгиня узнала об этом и, посоветовавшись с Мирославом — дядькой, ночью бежала к ляхам. Дядька посадил Даниила на седло перед собою и выехал из города. А Василька вынесли кормилица и поп Юрий, выйдя через дыру в городской стене, но они не знали, куда бежать: ведь Роман был убит на войне с ляхами, а Лестько не заключил мира. Не Бог помог — Лестько не попомнил вражды, но с великой честью принял свою невестку и ее детей, сжалился над ними и сказал: «Дьявол посеял эту вражду между нами». Это Владислав сеял обман между ними, завидуя его любви.

В год 6711 (1203). Лестько послал Даниила в Угорскую землю, и с ним послал своего посла Вячеслава Лысого, чтобы сказать королю: «Я забыл ссоры с Романом,— он был другом и тебе. Вы клялись, если останутся живы дети, иметь к ним любовь. Ныне же они в изгнании. Давай теперь пойдем, отвоюем и вернем им их отечество». Король принял эти слова, пожалев о случившемся; он оставил Даниила у себя, а Лестько оставил у себя княгиню и Василька.

Князь же Владимир послал много даров королю и Лестьку.

Спустя много времени после этого началась усобица между братьями Владимиром и Романом. Роман поехал к уграм, и бился с братом, и, победив, захватил Галич, а Владимир бежал в Путивль.

В год 6712 (1204). Александр привел Лестька и Кондрата, и пришли ляхи на Владимир, и отворили им ворота владимирцы, говоря: «Это племянник Романа». Ляхи попленили весь город. Александр просил Лестька пощадить, что уцелело, и церковь святой Богородицы. Так как двери ее были крепки, ляхи не смогли их рассечь, а тем временем приехали Лестько и Кондрат и удержали своих ляхов. Так спасена была церковь и оставшиеся люди. И жаловались владимирцы, поверившие им и их присяге: «Если бы с ними не был их родственник Александр, то не перешли бы даже Буга».

Святослава же взяли в плен и увели в Ляшскую землю. А Александр сел во Владимире. Тогда же захватили и Владимира Пинского. С ляхами был Ингварь и Мстислав. Потом Ингварь сел во Владимире, а Лестько взял его дочь в жены, но, покинув ее, пошел к Орельску.

Приехали к Лестьку берестьяне и просили, чтобы княжила княгиня Романова вместе с детьми: они были еще малы. И Лестько согласился, чтобы они княжили. Берестьяне встретили их с великой радостью, как будто увидели великого Романа.

Потом Александр жил в Белзе, а Ингварь во Владимире, но бояре Ингваря не любили. Александр, по совету Лестька, захватил Владимир. Княгиня Романова послала Мирослава к Лестьку, говоря: «Этот всю землю нашу и отчину держит, а мой сын — в одном Берестье». Александр взял Угровск, Верещин, Столпье, Комов и дал Васильку Белз.

В год 6713 (1205). Александр княжил во Владимире, а брат его Всеволод — в Червене; литва и ятвяги разоряли землю, они разорили Турийск и окрестности Комова почти до Червена и бились у ворот Червена, а застава была в Уханях. Тогда они убили Матея, Любова зятя, и Доброгостя, выехавших в сторожевом отряде. Бедствовала Владимирская земля от разграбления литовского и ятвяжского! Однако вернемся к прежнему, к тому, что случилось в Галиче.

Король Андрей, узнав о беззаконье и мятеже в Галицкой земле, послал Бенедикта с воинами и, захватив Романа, мывшегося в бане, отправил его в Угорскую землю.

В Галиче был Тимофей, премудрый книжник, родом из города Киева, он сказал об этом насильнике Бенедикте иносказательно: «В последние времена наречется антихрист тремя именами». Скрывался от него Тимофей, потому что Бенедикт притеснял бояр и горожан, и творили блуд, бесчестили женщин, даже монахинь и поповских жен. Вправду был он антихрист по гнусным делам его.

В год 6714 (1206). Галичане привели Мстислава против Бенедикта, и пришел он к Галичу, но ему ничего не удалось. Илья Щепанович возвел его на галицкий холм и с улыбкой сказал ему: «Князь, ты уже посидел на галицком холме, также ты и в Галиче покняжил». Над Мстиславом посмеялись, и он вернулся в Пересопницу (потом расскажем о галицком холме и о начале Галича, откуда он начался).

Роман убежал из Угорской земли. И послали галичане к его брату Владимиру, говоря: «Грешны перед вами. Избавь нас от этого насильника Бенедикта». Роман и Владимир пошли войной на Бенедикта, и тот бежал в Угорскую землю. Сел Владимир в Галиче, а Роман в Звенигороде, а Святослав в Перемышле, сыну же своему Изяславу Владимир дал Теребовль, а Всеволода, сына своего, послал в Угорскую землю к королю с дарами.

Когда Даниил был в Угорской земле, король Андрей, бояре угорские и вся земля хотели отдать королевскую дочь за князя Даниила — они оба были еще детьми,— потому что у короля не было сына.

В год 6715 (1207). Был убит великий царь Филипп Римский по наущению брата королевы; он просил свою сестру найти ему сообщника. Она ничем не могла помочь своему брату, кроме того, что выдала замуж свою дочь за сына ландграфа Людовика. Был он могуществен и помогал ее брату. Теперь же эту дочь признают святой, с именем Альжбит, а прежнее имя ее было Кинека,— она много послужила Богу после смерти своего мужа, за это ее и называют святой. Но мы вернемся к прежнему, о чем уже начали рассказывать.

В год 6716 (1208). Игоревичи сговорились против галицких бояр, как бы их перебить. При удобном случае бояре были перебиты, и был убит Юрий Витанович и Илья Щепанович, и иные великие бояре,— всего было убито пятьсот человек, а другие разбежались.

Владислав Кормиличич, Судислав и Филипп бежали в Угорскую землю. Они застали малолетнего Даниила в Угорской земле и просили короля угорского: «Дай нам в князья Даниила, уроженца Галича, чтобы мы с ним отняли Галич у Игоревичей». Король с великой охотою послал хорошо вооруженных воинов, великого дворского Пота, поручив ему воеводство над всеми воинами. Имена же бывших с ним воевод следующие; первый — Петр Турович, второй — Банко, третий — Мика Бородатый, четвертый — Лотохарот, пятый — Мокьян, шестой — Тибрец, седьмой — Марцел, и многие другие, о которых ни сказать, ни написать невозможно.

Собрались все. Сперва пошли на город Перемышль. Владислав, подойдя к городу, сказал горожанам: «Братья, о чем вы думаете? Не эти ли перебили ваших отцов и братьев? А другие разграбили ваше имущество, отдали ваших дочерей за ваших рабов! Отечеством вашим владели чужие пришельцы. За них ли хотите положить вашу душу?» Они же пожалели о случившемся и сдали город, и князь их Святослав был захвачен.

Оттуда войска прошли к Звенигороду. Звенигородцы жестоко бились с ними и не пускали ни к городу, ни к воротам острога, и они стояли вокруг города.

Василько княжил в Белзе, от него пришел великий Вячеслав Толстый, Мирослав, Демьян и Воротислав и иные бояре многие и воины от Белза; а Лестько послал из Ляшской земли Судислава Бернатовича с многими полянами; а от Пересопницы пришел Мстислав Немой со многими воинами, а Александр с братом — от Владимира, со многими воинами. Ингварь послал сына своего от Луцка, Дорогобужа и Шумска, со многими воинами.

А к Роману на помощь пришли половцы и с ними Изяслав Владимирович. Уграм не удалось одолеть воинов, и те прогнали их из их станов. Мика был ранен, и Тобаша отсек ему голову. Половцы, увидев это, крепко налегли на них. Угры поехали вперед к Лютой реке, чтобы не пришли туда ляхи и русские; сойдя с коней, они перешли реку, в то время как половцы и русские стреляли в них. Тут Марцел отдалился от знамени, а русские его захватили, и был Марцелу большой позор; и вернулись угры в свои колымаги — иначе говоря, в станы.

После этого Роман вышел из города, чтобы просить помощи у русских князей. Когда он был на мосту в Шумске, его захватили Зернько и Чухома, и приведен он был в стан к князю Даниилу и ко всем князьям и воеводам угорским; тогда они послали к горожанам с речью: «Сдавайтесь, ваш князь захвачен». Они не верили, пока не получили вестей, и тогда сдались звенигородцы.

Оттуда они пошли к Галичу, а Владимир бежал из Галича, и сын его Изяслав, и преследовали их до реки Незды. Изяслав бился у реки Незды, у него отняли вьючных коней; затем он вернулся в Галич.

Тогда великая княгиня Романова приехала повидать своего родного сына Даниила. Тогда бояре владимирские и галицкие, Вячеслав Владимирский, и все бояре владимирские и галицкие, и воеводы угорские посадили Даниила на престол отца его великого князя Романа, в церкви святой Богородицы и приснодевы Марии.

Король Андрей не забыл своей прежней любви, которую имел к брату своему великому князю Роману, но послал своих воинов и посадил в Галиче сына своего Даниила. Князья Роман, Святослав и Ростислав были захвачены, и угры хотели отвести их к королю, а галичане из мести просили, чтобы их повесили. Они подкупили угров большими подарками, и были преданы на повешенье князья Игоревичи в месяце сентябре.

Даниил княжил в Галиче: он был так мал, что и матери своей не узнал. Через некоторое время галичане прогнали мать Даниила из Галича. Даниил не хотел расставаться со своей матерью и плакал о ней, еще молод он был. И приехал Александр, шумавинский тиун, и взял за повод его коня. Даниил извлек меч и, замахнувшись на него, ударил коня под ним. Мать же, взяв меч из его рук, уговорила его остаться в Галиче, а сама уехала в Белз, оставив его у коварных галичан, по совету Владислава она хотела сама княжить. Король узнал о ее изгнании и огорчился.

В год 6717 (1209). Пришел король в Галич и привел свою невестку, великую княгиню Романову, и бояр владимирских, и Ингварь пришел из Луцка, и другие князья. Король совет держал со своей невесткой и с владимирскими боярами, говоря: «Владислав княжит, а мою невестку выгнал». Схвачены были Владислав, Судислав и Филипп и подверглись пыткам. Дав много добра, Судислав обменял себя на золото, иными словами, дав много золота, избавился. А Владислава оковали и повели в Угорскую землю. А когда Владислава вели к уграм, Явольд и Ярополк, его брат, бежали в Пересопницу к Мстиславу и привели Мстислава Ярославича, и Мстислав пришел с ними к Бужску. А Глеб Поткович убежал из Бужска. Иванко Станиславич и его брат Збислав прибежали в Галич, сообщив галичанам о войне и осаде. А княгиня Романова со своим сыном Даниилом и Вячеславом Толстым бежала в Угорскую землю, а Васильке с Мирославом поехали в Белз. По прошествии времени король начал большую войну.

В год 6718 (1210). Пришел Лестько по зову Александра, желающего зла Романовичам, к Белзу, который Александр взять не смог. Лестько занял Белз и отдал его Александру, а бояре, не нарушив верность Романовичам, ушли с князем Васильком в Каменец.

Король отпустил Владислава, собрал много воинов и пошел на Галич. Остановился он в монастыре Лелесове, и здесь изменники-бояре пытались его убить.

Жену его убили, а шурин его, патриарх Аквилейский, едва убежал; и многие немцы были перебиты. И потом король вернулся, и многие были перебиты, а другие разбежались. Пока длился мятеж, король не мог вести войну из-за их бесчинств.

Владислав ехал впереди со всеми галичанами; Мстислав же, узнав о великом королевском войске, убежал из Галича. Владислав же въехал в Галич и вокняжился, сел на Галицком столе.

Даниил ушел с матерью своею в Ляшскуюземлю, отпросившись у короля. Лестько принял Даниила с великой честью. Оттуда он пошел в Каменец со своей матерью, и брат его Василько и все бояре встретили его с великой радостью.

В год 6719 (1211). Княжил в Киеве Всеволод Святославич, очень любивший детей княгини Романовой.

Потом Мстислав Пересопницкий, оставив Лестька управлять, пошел в Галич. Лестько же взял Даниила из Каменца, и Александра из Владимира, и Всеволода из Белза, каждого из них со своим войском. Войско Даниила было больше и сильнее, потому что с ним были все великие бояре его отца. Видя это, Лестько возымел большую любовь к князю Даниилу и его брату Васильку.

Ярополк же и Явольд затворились в Галиче, а Владислав вышел со своими уграми и чехами, соединившись с галичанами, и пришел на реку Боброку. Узнав об этом, Лестько послал против них ляхов, а от Даниила — Мирослава и Демьяна, а от Мстислава — Глеба Зеремеевича и Юрия Прокопьича.

Была большая битва, и одолели ляхи и русские. Даниил тогда был еще ребенком, но уже мог ездить на коне; Владислав бежал, а многие из его воинов были убиты. Лестько не мог взять Галич, а пошел воевать около Теребовля, Моклекова и Збаража. Быковен был взят ляхами и русскими. Они захватили много пленных и возвратились в Ляшскую землю.

Потом Даниил и Василько, благодаря помощи Лестька, взяли Тихомль и Перемиль у Александра и стали княжить там со своей матерью, на Владимир поглядывая; и говорили они: «Так или иначе, а Владимир будет наш, с Божией помощью».

Потом король пошел на Лестька, в то время как Даниил был у Лестька. Лестько послал посла своего, воеводу Пакослава Лесотича, с речью: «Не подобает боярину княжить в Галиче: возьми дочь мою за сына своего Коломана и посади его в Галиче». Понравился королю Андрею совет Пакослава, он встретился с Лестьком в Зпиши и взял дочь его за своего сына. Король послал захватить Владислава в Галиче и заточил его; и тот в заточенье умер: он причинил большое зло всему своему роду и детям своим ради княжения. Из-за этого все князья не поддерживали его детей.

Король посадил сына своего в Галиче, Лестьку дал Перемышль, а Пакославу — Любачев. Пакослав был сторонником княгини Романовой и ее детей. По совету Пакослава Лестько послал сказать Александру: «Отдай Владимир Романовичам, Даниилу и Васильку. А не дашь — пойду на тебя войной, вместе с Романовичами». Он не отдал,— Лестько же посадил Романовичей во Владимире.

В год 6720 (1212). Король отнял Перемышль и Любачев у Лестька. Лестько, опечаленный таким позором своим, послал в Новгород за Мстиславом и сказал: «Ты мне брат. Приди и сядь в Галиче». Мстислав пошел на Галич по совету Лестька. Все галичане и Судислав послали за Даниилом. Даниил не успел приехать, как Бенедикт Лысый с Судиславом убежали к уграм, а Мстислав сел в Галиче.

В год 6721 (1213). Взял Даниил в жены дочь Мстислава Анну, и родились от нее сыновья и дочери. Первенец его был Ираклий, за ним — Лев, затем Роман, Мстислав, Шварн и другие, которые в младенчестве покинули этот свет.

Через какое-то время приехал Даниил к Мстиславу в Галич, жалуясь на Лестька: «Он мою вотчину держит». Тот же сказал: «Сын, ради прежней любви не могу пойти против него; поищи себе других».

Даниил возвратился домой, поехал вместе с братом и захватил Берестье, Угровск, Верещин, Столп, Комов и все окраины.

Лестько сильно разгневался на Даниила. Когда наступила весна, ляхи пошли воевать и вели войну по Бугу. Даниил послал на них Гаврила Душиловича, Семена Олуевича, Василия Гавриловича; воевали они до Сухой Дорогвы, отбили своих пленников и возвратились во Владимир с великой славою.

Тогда был убит Клим Христинич, единственный из всех его воинов; его крест и доныне стоит на Сухой Дорогве.

Они перебили много ляхов и гнались за ними до реки Вепря.

Лестьку показалось, что Даниил захватил Берестье по совету Мстислава, и послал Лестько сказать королю: «Не хочу я части в Галиче, отдай его зятю моему». Король послал много воинов и Лестька, и они пришли к Перемышлю. Ярун же, бывший тогда тысяцким в Перемышле, убежал от них.

Мстислав тогда соединился со всеми князьями русскими и черниговскими. Он послал Дмитра, Мирослава, Михалка Глебовича навстречу им к Городку. Городок отделился: в нем были люди Судислава. Когда Дмитр бился под городом, пришли против него угры и ляхи, и лобежал Дмитр. Тогда же дьяк Васил, по прозвищу Молза, был застрелен под городской стеной. Михаила Скулу убили, нагнав на Ширеце, и отсекли ему голову, сняли три золотые цепи, и принесли его голову к Коломану.

Так как Мстислав стоял на Зубрье, Дмитр прибежал к нему. Мстислав же не мог биться с уграми и просил зятя своего Даниила и Александра, чтобы они затворились в Галиче. Даниил и Александр обещали ему уйти в Галич. Даниил затворился в Галиче, а Александр не посмел.

В то время великая княгиня Романова приняла монашеский постриг.

Потом пришла рать под город — Коломан и ляхи. Большой бой был на Кровавом броду,— выпал снег, и они не смогли устоять, и ушли за Рогожину, пошли на Мстислава и выгнали его из земли Галицкой.

Мстислав сказал Даниилу: «Уйди из города!» Даниил ушел вместе с тысяцким Дмитром, Глебом Зеремеевичем и Мирославом. Они ушли из города, а когда были против Толмача, их догнал изменник Володислав Витович. Они напали на него, и прогнали, и отняли у него коня.

Даниил был молод, и поэтому, видя, что идут в поход Глеб Зеремеевич и Семьюн Коднинский, присоединился к ним, умножив их силу. А другие устремились в бегство.

В этот день была битва до самой ночи. В ту ночь Даниил и Глеб Зеремеевич повернули назад и захватили Янца,— хотя и был молод, Даниил показал свою храбрость. И всю ночь бились. А наутро их догнал Глеб Васильевич. Обратился на него Даниил и гнал его больше поприща. Тот убежал от него благодаря резвости своих коней. Когда Даниил возвращался, он ехал один среди врагов, а те не смели на него напасть; потом приехали к нему Глеб Судилович, Таврило Иворович и Перенежко.

Оттуда они пошли в Онуть и вышли в степь. Был сильный голод. Шли возы к Плаву на канун святого Димитрия. Захватив возы, они наелись досыта, хваля Бога и святого Димитрия, что накормил их. Оттуда они пошли ниже Кучелемина, обдумывая, где перейти реку Днестр. По Божией милости пришли ладьи из Олешья, и на них доплыли они до Днестра и насытились рыбой и вином.

Оттуда Даниил приехал к Мстиславу. Мстислав же великую честь воздал Даниилу, и дары ему преподнес богатые, подарил своего резвого сивого коня, и сказал ему: «Иди, князь, во Владимир, а я пойду к половцам,— отомстим за свой позор». И Даниил уехал во Владимир.

В год 6722 (1214). Была тишина.

В год 6723 (1215). По воле Божьей прислали князья литовские к великой княгине Романовой и к Даниилу с Васильком, предлагая мир. Вот имена литовских князей: старейший Живинбуд, Давьят, Довспрунк и брат его Миндовг, брат Давьялов Виликиил. А жмудские князья — Ердивил, Выкинт, Рушковичи — Кинтибуд, Вонибуд, Бутовит, Вижеик и его сын Вишлий, Китений, Пликосова; а вот Булевичи — Вишимут, которого убил Миндовг, и взял жену его, и перебил братьев его, Едивила и Спрудейка. А вот князья из Дяволты — Юдьки, Пукеик, Бикши, Ликиик. Все они заключили мир с князьями Даниилом и Васильком, и воцарился мир в их земле. Но ляхи не переставали вредить — и Даниил навел на них литву; те повоевали ляхов и многих среди них перебили.

В год 6724 (1216). Не было ничего.

В год 6725 (1217). Вышел Филя, когда-то надменный, со многими уграми — надеялся он охватить землю, осушить море. Когда сказал он: «Один камень много горшков разбивает», то и другое слово произнес он надменно: «Острый меч, борзый конь — много захватим русских!» Бог же этого не потерпел и в свое время убит был Даниилом Романовичем когда-то надменный Филя.

Александр же отступил от Даниила и Василька и присоединился к Лестьку, и не было им помощи ни от кого, кроме как от Бога, пока не пришел Мстислав с половцами. И тогда вышел из Галича Филя со многими уграми и ляхами, взял с собою галицких бояр, Судислава, тестя своего, и Лазаря и других, а прочие покинули его, потому что он возгордился.

В год 6726 (1218). Была тишина.

В год 6727 (1219). Пришел Лестько на Даниила к Щекареву, препятствуя ему пойти на помощь своему тестю Мстиславу. Кондрат приехал мирить Даниила и Лестька, но узнал про коварство Лестька и не велел князю Даниилу ехать к Лестьку. Филя же готовился к бою, полагая, что никто не может выступить против него на бой. Он оставил Коломана в Галиче и создал крепость из церкви пречистой владычицы нашей Богородицы, которая не потерпела осквернения своего храма и отдала город Мстиславу.

Был тут с Коломаном Иван Лекин, а также Дмитр и Бот. Когда приехали половцы смотреть бой, угры и ляхи погнались за ними. Один половчанин изловчился и поразил Уза стрелой в глаз; тот упал с коня, тело его взяли и оплакали его. Назавтра, в канун Святой Богородицы, пришел Мстислав рано утром на гордого Филю и на угров и ляхов, и была жестокая битва меж ними, и победил Мстислав. Когда угры и ляхи бежали, перебито было множество из них, и захвачен был величавый Филя дружинником Добрыни, тем, которого лживый Жирослав украл и, будучи обличен в этом, из-за него же лишился своей вотчины.

Победив, Мстислав пошел к Галичу, и была битва у городских ворот. Защитники города забрались на церковные своды, и некоторые из них поднялись на веревках, а кони их были захвачены. На церкви было устроено укрепление. Они, стреляя в горожан и бросая на них камни, изнемогали от жажды, ибо там не было воды. А когда приехал Мстислав, они сдались и были сведены с церкви. Даниил приехал с малой дружиной и с Демьяном тысяцким, но в то время он еще не прибыл. Даниил потом приехал к Мстиславу, и была им большая радость: Бог спас их от иноплеменников, все ляхи и угры были перебиты, а некоторые взяты в плен, а другие, убегая, утонули или же были убиты смердами, но никто из них не спасся,— такова была милость Божия Русской земле.

Потом привели Судислава к Мстиславу, который не припомнил ему зла, а оказал милость. Тот же, обнимая его ноги, обещал быть рабом ему. Мстислав поверил его словам, почтил его великой честью и дал ему Звенигород.

В год 6728 (1220). Не было ничего.

В год 6729 (1221). Александр еще раньше отступил и заключил союз с Лестьком, Коломаном и Филею гордым, по-прежнему желая зла Романовичам. Но после победы Мстислава и после войны литовцев с ляхами Лестько заключил мир с Даниилом и Васильком через Держислава Абрамовича и Творьяна Вотиховича, а Романовичи заключили мир через Демьяна тысяцкого, и отступил Лестько от Александра.

И в ту ночь в субботу Даниил и Васильке разорили окрестности Белза и Червена, и вся страна была разорена, боярин боярина грабил, смерд смерда, горожанин горожанина, так что не осталось ни одной деревни не разграбленной. Так говорится в Писании: «Не оставлю камня на камне». Эту ночь белжане называют злой ночью, ибо эта ночь сыграла с ними злую игру — они были разорены до рассвета.

Мстислав же сказал: «Пожалей брата Александра», и Даниил воротился во Владимир, уйдя от Белза.

В год 6730 (1222). Ничего не было.

В год 6731 (1223). При Данииле и Васильке Романовичах епископия была во Владимире: был блаженный преподобный Иоасаф святитель со Святой Горы; потом был Василий со Святой Горы, потом был Никифор по прозвищу Станило, ибо прежде был слугой у Василька, потом Косьма, кроткий, преподобный, смиренный епископ владимирский.

По Божественному изволению Даниил создал город Холм. О создании его когда-нибудь расскажем.

По Божией воле избран был и поставлен епископом Иоанн — князь Даниил выбрал его из клира великой церкви Святой Богородицы во Владимире; а до того был епископом Иоасаф Угровский, который самовольно захватил митрополичий престол и за то был свергнут со своего престола, и епископия была переведена в Холм.

В год 6732 (1224). Пришло неслыханное войско, безбожные моавитяне, называемые татарами; пришли они на землю Половецкую. Половцы пытались сопротивляться, но даже самый сильный из них Юрий Кончакович не мог им противостоять и бежал, и многие были перебиты — до реки Днепра. Татары же повернули назад и пошли в свои вежи. И вот, когда половцы прибежали в Русскую землю, то сказали они русским князьям: «Если вы нам не поможете, то сегодня мы были побиты, а вы завтра побиты будете».

Был совет всех князей в городе Киеве, и решили на совете так: «Лучше нам встретить их на чужой земле, чем на своей». На этом совете были Мстислав Романович Киевский, Мстислав Козельский и Черниговский и Мстислав Мстиславич Галицкий — они были старейшими князьями Русской земли. Великого же князя Юрия Суздальского на том совете не было. А младшие князья были Даниил Романович, Михаил Всеволодич, Всеволод Мстиславич Киевский и иных князей много. Тогда же крестился великий князь половецкий Басты. Василька там не было, он по молодости остался во Владимире.

Оттуда пришли они в апреле месяце и подошли к реке Днепру, к острову Варяжскому. И съехалось тут с ними все кочевье половецкое, и черниговцы приехали, киевляне и смоляне и иных земель жители. И когда переходили Днепр вброд, от множества людей не видно было воды. Галичане и волынцы пришли каждый со своим князем. А куряне, трубчане и путивльцы, каждый со своим князем, пришли на конях. Изгнанники галицкие прошли по Днестру и вышли в море — у них была тысяча лодок,— вошли в Днепр, поднялись до порогов и стали у реки Хортицы на броде у быстрины. С ними был Юрий Домамирич и Держикрай Владиславич.

Дошла до стана весть, что пришли татары посмотреть на русские ладьи; услышав об этом, Даниил Романович поскакал, вскочив на коня, посмотреть на невиданную рать; и бывшие с ним конники и многие другие князья поскакали смотреть на нее. Татары ушли. Юрий сказал: «Это стрелки». А другие говорили: «Это простые люди, хуже половцев». Юрий Домамирич сказал: «Это ратники и хорошие воины».

Вернувшись же, Юрий все рассказал Мстиславу. Молодые князья сказали: «Мстислав и другой Мстислав, не стойте! Пойдем против них!» Все князья, Мстислав, и другой Мстислав, Черниговский, перешли через реку Днепр, к ним перешли и другие князья, и все они пошли в половецкую степь. Они перешли Днепр во вторник, и встретили татары русские полки. Русские стрелки победили их, и гнали далеко в степь, избивая, и захватили их скот, и со стадами ушли, так что все воины обогатились скотом.

Оттуда они шли восемь дней до реки Калки. Встретили их татарские сторожевые отряды. Сразились сторожевые отряды, и был убит Иван Дмитриевич и еще двое с ним.

Татары отъехали; около самой реки Калки встретились татары с русскими и половецкими полками. Мстислав Мстиславич повелел сначала перейти реку Калку Даниилу с полком и другим полкам с ними, а сам после них переехал; сам он ехал в сторожевом отряде. Когда он увидел татарские полки, то приехал сказать: «Вооружайтесь!» Мстислав Романович и другой Мстислав сидели в стане и ничего не знали: Мстислав им не сказал о происходящем из-за зависти, потому что между ними была большая вражда.

Сошлись полки вместе. Даниил выехал вперед, и Семен Олюевич и Василько Гаврилович ударили в полки татарские, и Васильке был ранен. А сам Даниил, будучи ранен в грудь, по молодости и храбрости не почувствовал ран на теле своем. Ему было восемнадцать лет, и он был силен.

Даниил крепко боролся, избивая татар. Увидел это Мстислав Немой и, подумав, что Даниил ранен, сам бросился на них, ибо был он муж сильный; он был родственником Роману от рода Владимира Мономаха. Он очень любил отца Даниила, а тот поручил ему свою волость после своей смерти, чтобы отдать ее князю Даниилу.

Когда татары обратились в бегство, Даниил избивал их со своим полком, и Олег Курский крепко бился с ними, но новые полки сразились с ними. За грехи наши побеждены были русские полки.

Даниил, увидев, что разгорается сражение и татарские лучники усиленно стреляют, повернул своего коня под напором противника. Пока бежал он, сильно захотел пить, а напившись, почувствовал рану на теле своем, которую не заметил во время боя из-за мужества и силы возраста своего. Ибо был он отважен и храбр, от головы до ног не было у него изъянов.

Побеждены были все русские князья. Такого же никогда не бывало. Татары, победив русских людей из-за прегрешений христиан, пришли и дошли до Новгорода Святополкова. Русские же, не ведая о их лживости, вышли навстречу им с крестами, и были все перебиты.

Ожидая покаяния христиан, Бог повернул татар назад на восточную землю, и они завоевали землю Тангутскую и иные страны. Тогда же их Чингисхан был убит тангутами. Татары же обманули тангутов и впоследствии погубили обманом. И другие страны они погубили — ратью, а больше всего обманом.

В год 6733 (1225). Александр все время питал вражду к своим братьям Романовичам, Даниилу и Васильку. Услышав, что Мстислав не любит зятя своего, князя Даниила, обрадовался он и стал подстрекать Мстислава к войне. Мстислав отправился воевать и пришел на Лысую Гору. Даниил же приехал в Ляшскую землю, призвал на помощь князя Лестька и пошел навстречу Мстиславу. Когда Александр послал помощь Мстиславу, Даниил перехватил их, и войско его загнало их в Белз, и едва не взяли города. На другой день утром пошел Даниил против Мстислава. Мстислав не выдержал и вернулся в Галич.

Князь Даниил с ляхами разорил землю Галицкую около Любачева и пленили всех в землях Белзской и Червенской, даже тех, кто оставался дома. А Василько князь захватил много добычи, стада коней и кобыл, так что ляхи позавидовали ему. А когда пришли послы от Даниила и Василька, отпущены были Демьян и Андрей.

После этого Мстислав привел Котяна и многих половцев и Владимира Киевского, притворяясь, что идет против ляхов по совету Александра. Александр же всегда замышлял на брата своего, говоря Мстиславу так: «Зять твой убить тебя хочет». Когда разбирательство состоялось возле его шатра, сам Александр не посмел приехать и послал Яня своего. Мстислав сказал: «Твоих рук это дело, Янь, что Даниил второй раз напускает на меня ляхов». И все князья поняли, что Александр клевещет, а Янь лжет, и сказали все князья Даниилу: «Возьми всю волость его за свой позор». А он, любя брата своего, не взял волости его, и все его за это похвалили.

Мстислав принял зятя своего с любовью, почтил его великими дарами, подарил ему своего борзого коня актаза, такого, каких не было в то время; и дочь свою Анну одарил богатыми дарами. Он свиделся с братьями в Перемиле, где они утвердили мир.

В год 6734 (1226). Обманщик Жирослав сказал галицким боярам: «Мстислав идет в степь и хочет предать вас тестю своему Котяну на убиение». В то время, как Мстислав был в этом неповинен и ничего не знал об этом, бояре поверили Жирославу и ушли в землю Перемышльскую, в горы Кавокасские, иначе сказать, Угорские, на реку Днестр. Послали своих послов сказать: «Жирослав нам так сказал». Мстислав послал своего духовного отца Тимофея сказать им: «Оклеветал меня Жирослав перед вами напрасно». Тимофей поклялся им, что Мстислав ничего об этом не знал, и привел всех бояр к нему.

Князь обличил Жирослава и прогнал его от себя, как Бог изгнал Каина от лица своего, сказав: «Проклят ты! Стони и трясись на земле, ибо земля разверзла уста свои, чтобы принять кровь брата твоего». Так и Жирослав оклеветал господина своего, и пусть не будет ему пристанища во всех землях русских и угорских и ни в каких странах, пусть ходит, блуждая по странам, пусть жаждет пищи, пусть будет ему скудость в вине и елее, пусть будет двор его пуст, пусть не будет в селе его ни единого жителя!

Оттуда изгнанный, он пошел к Изяславу. Он слыл лукавым обманщиком, самым лживым из всех, пламенем лжи, известен был всем из-за знатности отца своего. Бедность препятствовала козням его, ложью питался его язык, но он хитростью придавал достоверность обману и радовался лжи больше, чем венцу; лицемер, он обманывал не только чужих, но и своих друзей, лживый ради добычи. Из-за этого он так хотел быть у Изяслава. Мы же на прежнее возвратимся.

Мстислав, по совету лукавых бояр галицких, отдал свою младшую дочь за королевича Андрея и дал ему Перемышль. Андрей же, послушав лукавого Семьюнка Чермного, бежал в Угорскую землю и начал собирать войско. Когда наступила зима, пришел он к Перемышлю; тысяцким тогда был Юрий, он сдал Перемышль, а сам бежал к Мстиславу. Король остановился в Звенигороде и послал своих воинов к Галичу, а сам не посмел поехать к Галичу: предсказали ему волхвы угорские, что если он увидит Галич, не быть ему в живых. Из-за этого он не смел идти к Галичу, потому что верил волхвам. Днестр наводнился, и нельзя было его перейти.

Мстислав выехал против них с полками. Посмотрели они друг на друга, и угры уехали в свои станы. С королем был Пакослав с ляхами. Оттуда пошел король к Теребовлю, и взял Теребовль, и пошел к Тихомлю, и взял Тихомль, оттуда пошел к Кремянцу, и бился под Кремянцем, и много угров было убито и ранено.

Тогда же Мстислав послал Судислава к своему зятю, князю Даниилу, говоря: «Не отступай от меня!» Тот же сказал: «Имею правду в сердце своем!»

Оттуда пришел король к Звенигороду. Выехал и Мстислав из Галича. Угры же выехали против него из королевских станов. Мстислав бился с ними, и победил их, и преследовал их до королевских станов, избивая их. Мартиниша тогда же убили, воеводу королевского. Король пришел в смятение и ушел без промедления из этой земли.

Даниил пришел к Мстиславу с братом Васильком в Городок, и Глеб вместе с ними. И сказали они: «Пойди, князь, на короля: по Лохти ходит». Судислав же мешал ему. У него был обман на сердце, он не хотел гибели короля, возлагая на него великие надежды.

Король был обессилен. Лестько в это время шел ему на помощь. Хотя Даниил мешал ему помогать королю, Лестько еще сильнее стремился ему помочь. Даниил и Васильке послали своих людей к Бугу и не дали ему прийти. Он же, вернувшись оттуда, пошел в свою землю: обессилел он, ходив на войну.

И король угорский ушел в Угорскую землю. Тогда его догнали Изяслав и лживый Жирослав и пошли с ним в Угорскую землю.

Потом Судислав, обманывая Мстислава, сказал ему: «Князь, отдай свою обрученную дочь за королевича и дай ему Галич. Ты сам не можешь в нем княжить, бояре тебя не хотят». Мстислав не хотел отдавать Галич королевичу, он больше всего хотел отдать его Даниилу. Но Глеб Зеремеевич и Судислав не позволяли ему отдать Галич Даниилу, говоря ему: «Если отдашь королевичу, то, когда захочешь, сможешь взять у него. Если отдашь Даниилу, не будет вовек твоим Галич». Галичане хотели Даниила, и оттуда послали для переговоров. Мстислав отдал Галич королевичу Андрею, а себе взял Понизье. Оттуда он пошел к Торческу.

Мстислав Немой отдал отчину свою князю Даниилу и сына своего Ивана поручил ему, а Иван умер, и взял Луцк Ярослав Ингваревич, а Черторыйск — пиняне.

В год 6735 (1227). Начнем рассказывать о бесчисленных ратях, и о великих деяниях, и о частых войнах, и о многих крамолах, и о частых восстаниях, и о многих мятежах; смолоду не было покоя Даниилу и Васильку.

Когда Ярослав сидел в Луцке, поехал Даниил в Жидичин поклониться и помолиться святому Николаю. И звал его Ярослав в Луцк. И сказали ему бояре его: «Возьми Луцк, здесь захвати князя их». Но он ответил: «Я приехал сюда, чтобы сотворить молитву святому Николаю, и не могу этого сделать». Он пошел во Владимир и оттуда, собрав рать, прислал на Ярослава Андрея, Вячеслава, Гавриила и Ивана. Когда Ярослав выехал из города, он был захвачен в плен вместе с женой своей, был схвачен Алексеем Орешком: был быстрый конь под ним, он настиг князя и захватил его около города. И затворились лучане. На другой день пришли Даниил и Василько, и сдались лучане. Брат отдал Васильку Луцк и Пересопницу, а Берестье он ему прежде отдал.

Ятвяги пограбили около Берестья, и их прогнали из Владимира. Двое, Шутр Мондунич и Стегут Зебрович, наткнулись на полк. И был убит Даниилом и Вячеславом Шутр, а Стегут был убит Шелвом. Когда ятвяги убегали, погнался за ними Даниил, нанес Небру четыре раны и древком выбил копье из руки его. Василько, погнавшись за ним, услышал крик: «Брат твой бьется сзади». Василько повернулся и бросился брату на помощь, и благодаря этому ятвяг убежал, и другие разбежались.

Мы же оставим это и вернемся к прежнему.

Даниил послал Демьяна к тестю своему сказать: «Не подобает пинянам держать Черторыйск, я не могу этого терпеть». Когда Демьян сообщил это Мстиславу, то Мстислав ответил: «Сын, согрешил я, что не дал тебе Галич, а отдал иноплеменнику по совету лживого Судислава; обманул он меня. Но если Бог захочет, пойдем на него. Я приведу половцев, а ты — со своими. Если Бог даст его нам, ты возьми Галич, а я — Понизье, а Бог тебе поможет. А о Черторыйске — ты прав». Демьян вернулся в Великую субботу. А на другой день, на Пасху, приехали Даниил и Василько к Черторыйску, в ночь на понедельник обложили город. Тогда же конь Даниила был застрелен с городской стены. На другой день окружили Мирослав и Демьян город. И сказали они князьям: «Предал Бог врагов наших в ваши руки». Даниил велел начать приступ, и они взяли город и князя их захватили в плен.

Потом умер великий князь Мстислав Удалой. Он очень желал видеть сына своего Даниила. Но Глеб Зеремеевич, побуждаемый завистью, не пускал его. Мстислав хотел поручить свой дом и своих детей князю Даниилу, ибо имел он к нему великую любовь в своем сердце.

Потом выпустили Ярослава, дали ему Перемиль, а потом Межибожье.

В год 6736 (1228). Митрополит Кирилл, преблаженный святой, приехал помирить всех и не смог.

Потом Ростислав Пинский непрестанно клеветал, ибо дети его были в плену.

Владимир Киевский собрал войско. Михаил Черниговский имел великую боязнь в своем сердце: «Потому что его отец постриг в монахи моего отца». Владимир привел Котяна и половцев. И пришли к Каменцу. Владимир со всеми князьями, куряне, пиняне, новогородцы, туровцы обложили Каменец.

Даниил пытался помириться с половцами, стараясь перекупить их, и поехал к ляхам за помощью, а посла своего Павла отправил к Котяну, говоря: «Отец, прекрати эту войну, давай жить в любви». Тот, разорив землю Галицкую, поехал в Половецкую землю, не присоединившись к ним.

Королевич был в Галиче, и Судислав с ним, они были союзниками с Владимиром и Михаилом. А эти ничего не добились и вернулись.

Даниил и Василько собрали ляхов много и пошли к Киеву, с воеводой Пакославом, и Александр с ними. Они встретили послов от Владимира и Михаила: Воротислава Петровича и Юрия Толигневича, хотящих заключить мир. Мир был заключен, и ляхи вернулись обратно.

В год 6737 (1229). Убит был Лестько, великий князь Ляшский, был он убит на сейме Святополком и Владиславом Оттоновичем, по совету коварных бояр. После смерти своего брата Кондрат принял Даниила и Василька в великую любовь и просил их прийти к нему на помощь. Они пришли к нему на помощь против Владислава Старого. Сами пошли воевать и оставили в Берестье Владимира Пинского, угровчан и берестьян — стеречь землю от ятвягов. В то время литовцы воевали против ляхов и, считая, что берестьяне с ними в мире, пришли к Берестью. Но Владимир сказал: «Хоть вы и в мире, да не со мной». И вышел на них с берестьянами, и перебил всех.

Даниил и Василько пришли к Кондрату, устроили совет и пошли к Калишу. И пришли к Вепру вечером. Наутро, на рассвете, перешли реку Пресну и пошли к городу. А в ту ночь был проливной дождь. Увидев, что некому оказывать сопротивление, они пустились грабить и брать в плен. Русские достигли Милича и Старогорода, и несколько сел Воротиславовых заняли, захватили большой полон и возвратились, и пришли в свои станы, обдумывая, как пойти к городу на бой,— а ляхи не хотели биться.

Назавтра Даниил и Васильке, взяв своих воинов, подошли к городу. Кондрат, любивший русский бой, подгонял своих воинов, а те не хотели. Оба подошли к воротам Калиша, а Мирослава и другие полки послали в тыл города.

Город был окружен водой, густыми зарослями лозины и вербы, и они сами не знали, кто где бился. Когда одни отступали, другие наступали, а когда те отступали, эти наступали. Они не взяли город в тот день потому, что не видели друг друга. С городских стен летели камни, как сильный дождь, — они стояли в воде, но скоро стали стоять, как на суше, на брошенных камнях. Подожгли подъемный мост и жеравец. Ляхи едва затушили городские ворота.

Даниил и Василько ходили около города; некоторые лучники стреляли на городскую стену, и было ранено сто шестьдесят мужей, стоящих на заборолах. Когда наступил вечер, они возвратились в станы свои.

Станислав Микулич сказал: «Там, где мы стояли, нет ни рва с водой, ни высокой насыпи». Даниил, сев на коня, сам поехал осматривать городские укрепления и увидел, что так и есть. Даниил приехал к Кондрату и сказал: «Если бы мы с самого начала знали это место, то город был бы взят». Кондрат просил его утром снова приступить к городу.

Наутро Даниил и Василько послали своих людей. Они стояли и разбирали деревянные постройки около города, а горожане не смели швырять в них камнями со стен и просили, чтобы Кондрат прислал к ним Пакослава и Мстиуя. Пакослав сказал Даниилу: «Измени свою одежду и пойдем с нами». Даниил не хотел, но брат сказал ему: «Пойди, послушай их вече». Кондрат не доверял Мстиую.

Даниил надел на себя шлем Пакослава и стал сзади него. Стояли мужи на заборолах и говорили: «Так и скажите великому князю Кондрату — этот город разве не твой? Мы, воины, изнемогающие в этом городе, не чужеземцы, мы твои люди, ваши братья! Почему вы не пожалеете нас? Если русские нас захватят, — какая слава будет Кондрату? Если русское знамя водрузится на городских стенах, кому воздашь честь? Не Романовичам ли? А свою честь умалишь! Теперь мы брату твоему служим, а завтра твоими будем. Не дай славы русским, не погуби этот город!» И много слов они говорили.

Пакослав же сказал: «Кондрат рад был бы оказать вам милость, но Даниил весьма зол на вас: не хочет уходить, не взяв города». И, рассмеявшись, промолвил: «А вот он сам стоит. Говорите с ним». Князь же ткнул его древком копья и снял с себя шлем. Они закричали с городской стены: «Прими нашу покорность, молим тебя — заключи мир!» Он много смеялся, беседовал с ними, взял у них двух мужей и поехал к Кондрату.

Кондрат заключил с ними мир и взял у них заложников. Русские взяли в плен много челяди и боярынь. Поклялись друг другу русские и ляхи: если после этого между ними будет усобица, то не брать ляхам русской челяди, а русским — ляшской.

Потом они вернулись от Кондрата домой с честью: Бог им помогал, и они оказали великую помощь Кондрату, и вернулись со славою в землю свою. Никакой другой князь не входил так далеко в землю Ляшскую, кроме Владимира Великого, который крестил Русскую землю.

Спустя некоторое время Василько поехал на свадьбу своего шурина в Суздаль, к великому князю Юрию, взяв с собой Мирослава и других.

Когда Даниил был в Угровске, прислали галичане сказать: «Судислав ушел в Понизье, а королевич остался в Галиче, приходи скорее». Даниил собрал войско, быстро послал Демьяна против Судислава, а сам пошел с малой дружиной из Угровска к Галичу, и в третий день к ночи он был в Галиче. Судислав не устоял перед Демьяном и побежал в Галич. Когда Даниил приехал в Галич, галичане затворили город, Даниил захватил двор Судислава. Сколько там было вина, овощей, еды, копий, стрел — страшно смотреть! Потом Даниил, увидев, что его люди перепились, не захотел разбить стан около города, а пошел на другую сторону Днестра.

Судислав в эту ночь прибежал в город; схвачены были люди из его войска, которые сказали, что Судислав уже в Галиче. Даниил стоял в Угольницах на берегу Днестра. Галичане и угры выехали на лед и перестреливались; с наступлением вечера, когда взломало лед, и река наводнилась, подожгли мост на Днестре,— это сделал беззаконный лихой Семьюнко, рыжий, как лисица.

Пришел Демьян со всеми боярами галицкими — с Мирославом, с Володиславом и другими боярами галицкими. Даниил этому очень радовался, но был огорчен из-за моста, недоумевая, как Днестр перейти. Поскакал Даниил к мосту, и увидел, что конец моста погас, и очень обрадовался.

Утром, когда пришел Владимир Ингваревич, они перешли мост и стали на берегу Днестра.

Утром, когда все встали, Даниил объехал город и, собрав все галицкое войско, поставил по четырем сторонам вокруг города. Он собрал войско от Боброки вплоть до рек Ушицы и Прута, и окружили город большими силами. Галичане были обессилены и сдали город. Даниил же, захватив город, вспомнил о дружбе с королем Андреем, и отпустил его сына, и проводил его до реки Днестра. С ним ушел один Судислав, в него бросали камнями и кричали: «Уходи из города, мятежник земли!»

Андрей пришел к отцу своему и брату, а Судислав непрестанно говорил: «Идите на Галич и захватите землю Русскую. Если не пойдете, они станут сильнее нас».

Вышел Бела-рикс, то есть король угорский, с большим войском. Он сказал: «Не может устоять город Галич. Никто не может избавить его от руки моей». Когда же он взошел на Угорские горы, Бог послал нам на помощь архангела Михаила — отворить хляби небесные. Кони тонули, люди спасались на высоких местах. Бела же неуклонно стремился захватить город и землю. А Даниил молился Богу, и Бог избавил его от руки сильных.

Король окружил город и отправил посла, и закричал посол громким голосом, и сказал: «Слушайте слова великого короля угорского. Пусть не утешает вас Демьян, говоря: “Бог восставит нас из земли”. Пусть не надеется ваш Даниил на Господа, говоря: “Не может сдаться этот город королю угорскому”. Сколько раз ходил я в чужие страны — кто может спастись от руки моей и от сил полков моих». Демьян, однако, был тверд, не побоялся его угроз. Бог в помощь был ему. Даниил же привел к себе ляхов и половцев Котяна. А у короля были половцы Беговарса.

Бог послал на них казни фараоновы. Силы города росли, а у Белы истощались. И он ушел от города, покинув своих людей, вооруженных воинов и всадников. Много горожан напало на них, и одни падали в реку, а другие были перебиты, а иные ранены, иные же были взяты в плен. Как сказано в другом месте: «Река Скырт злую игру сыграла с горожанами», так и тут — Днестр злую игру сыграл с уграми.

Оттуда пошел король к Василеву, перешел Днестр и пошел к Пруту. Бог попустил на них казнь, ангел избил их, и так они гибли: одни — разуваясь, другие, влезая на коней, скончались, другие, садясь к огню и только поднося мясо ко рту, умирали, от разных других болезней умирали — и хляби небесные одинаково всех их топили.

Итак, король покинул Галич из-за неверности галицких бояр, а Даниил с Божьей помощью вернул себе город свой.

После этого расскажем про многие мятежи, великие обманы, многочисленные войны.

В год 6738 (1230). Крамола возникла среди безбожных галицких бояр: они устроили заговор с родичем Даниила — Александром — его убить, а землю его передать. Пока они совещались, замышляя устроить поджог, милостивый Бог вложил в сердце Васильку выйти и обнажить меч в шутку против слуги короля, а другому, также играя, подхватить щит. Изменники Молибоговичи увидели это, и Бог внушил им страх, и они сказали: «Наш замысел разрушен». И побежали они, как окаянный Святополк. Они уже убегали, а князь Даниил и князь Василько еще об этом не знали.

Василько поехал во Владимир, а безбожный Филипп позвал князя Даниила в Вишню. Второй заговор об убийстве его учинили они с племянником его Александром. Когда Даниил доехал до Браневичевой отмели, приехал к нему посол от его тысяцкого Демьяна, который сообщил ему: «Это недобрый пир, потому что задумано безбожным твоим боярином Филиппом и племянником твоим Александром — быть тебе убитым. Услышав об этом, возвратись назад и держи стол отца своего».

После того как Константин поведал это, Даниил вернулся по реке Днестр, а безбожные бояре отправились иным путем, не желая с ним встретиться.

Когда он приехал в Галич, то послал посла своего к брату своему князю Васильку: «Иди ты на Александра». Александр же убежал в Перемышль к своим сообщникам, а Василько захватил Белз. Он послал своего седельничего Ивана захватить неверных Молибоговичей и Волдриса, и взято было их двадцать восемь Иваном Михалковичем. Но не смерть они приняли, а милость получили; а ведь некогда, когда князь веселился на пиру, один из тех безбожных бояр плеснул в лицо ему чашей вина, и то он стерпел. Да воздаст им Бог отмщение.

В год 6739 (1231). Сам Даниил собрал вече, у него осталось восемнадцать верных дружинников с тысяцким его Демьяном, и он сказал им: «Будете ли верны мне, чтобы я мог выйти против моих врагов?» Они же воскликнули: «Верны мы Богу и тебе, господин наш! Выходи с Божией помощью!» Сотский же Микула сказал: «Господин, не раздавивши пчел, меду не есть». Помолился он Богу, святой пречистой Богородице и Михаилу, архангелу Божию, и попытался выйти с небольшим числом воинов. Мирослав пришел к нему на помощь с небольшим количеством дружинников. Изменники тоже на помощь к нему шли, притворяясь верными. И заключили с ним союз, хотя и были злы на него. Когда Даниил приехал к Перемышлю, то Александр не стерпел и побежал. Во время погони Шелв был ранен; он был храбр и умер с честью великой. Изменник Володислав Юрьевич, заключивший союз с ним, преследовал Александра до самого Санока, до Угорских Ворот. Александр ускользнул от них, оставив все свое имение, и так пришел в Угорскую землю и пошел к Судиславу. Судислав был тогда в Угорской земле.

Судислав принялся за дело, пришел к королю Андрею и призвал короля угорского Андрея в поход. И пришел король Андрей с сыном своим Белой и с другим сыном Андреем к городу Ярославу. Боярин Давыд Вышатич и Василий Гаврилович, люди князя Даниила, затворились в Ярославе; угры бились до самого захода солнца,и были отбиты от города.

Вечером собрали совет. Давыд переполошился: его теща, супруга кормильца Нездила, была сторонницей Судислава, который ее своей матерью называл. И сказал Давыд Вышатич: «Ты не можешь удержать этот город». Василий же ответил ему: «Не погубим чести своего князя,— не сможет войско захватить этот город». Он был муж сильный и храбрый. Но Давыд не слушал его и все-таки хотел отдать город. Чак, приехавший из угорских полков, сказал ему: «Они не могут уже вас захватить, потому что сильно побиты». Василий крепко стоял за то, чтобы не сдавать город. Потом ужас охватил его сердце, хотя сам был невредим, и он вышел со всеми воинами. И король занял Ярослав и пошел к Галичу. Климята из Голых гор перебежал от Даниила к королю, а за ним перебежали все галицкие бояре.

Оттуда король пошел к городу Владимиру. Когда он пришел к Владимиру, он изумился и сказал: «Такого города я не встречал даже в немецких странах». Таким он и был! А на городских стенах стояли воины, блистали щиты и доспехи, подобные солнцу. Мирослав был тогда в городе; когда-то он был храбр, но теперь, Бог знает почему, вдруг пришел в смятение и заключил мир с королем без согласия князя Даниила и брата его Василька. По договору Мирослав отдавал Белз и Нервен Александру, а король сына своего Андрея посадил в Галиче, с согласия коварных галицких бояр. Мирослав отрекался: «Не отдавал я Червена по договору». И было ему большое порицание от обоих братьев: «Зачем ты заключил мир, имея большое войско?»

Когда король стоял во Владимире, князь Даниил захватил много пленников, воюя около Бужска. А король вернулся к себе в Угорскую землю.

Владимир послал к Даниилу, говоря: «Идет против меня Михаил, помоги мне, брат!» Даниил пришел сотворить мир между ними. Из Русской земли он себе взял часть Торческа и отдал его обратно детям Мстислава Удалого, своим шурьям. Сказал им: «За добрые дела вашего отца примите город Торческ и владейте им».

В это время королевич Андрей двинул рать на Даниила и пришел к Белобережью. Володислав ехал со сторожевым отрядом от Даниила из Киева и встретил рать в Белобережье, бились они около реки Случи и гнали угров до реки Деревное из леса Чертова.

Пришла весть в Киев Владимиру и Даниилу от Володислава. И сказал Даниил князю Владимиру: «Брат, я знаю, что они идут на нас обоих. Пусти меня, я зайду к ним в тыл». Те же, узнав об этом, вернулись в Галич.

Даниил, соединившись с братом, догнал королевича у Шумска и переговаривался с ним около реки Вельи. С королевичем были Александр, Глеб Зеремеевич, другие князья Болоховские и угров множество. Даниил виделся с королевичем около реки Вельи и сказал ему некое хвастливое слово, которого Бог не любит. Назавтра Даниил перешел реку Велью у Шумска и, поклонившись Богу и святому Симеону, исполчил полки свои и пошел к Торчеву. Узнал об этом королевич Андрей, исполчил свои полки и вышел против него, то есть на битву. Так как королевич шел по равнине, то Даниилу и Васильку нужно было съехать с высоких гор; некоторые советовали остаться на горах и охранять спуски. Но Даниил сказал: «Как говорит Писание: “Кто медлит идти в битву, у того робкая душа”». И, принудив их, скорее спустился вниз.

Василько пошел против угров, Демьян тысяцкий и другие полки шли слева, а Даниил со своим полком шел посередине. Велик был его полк, ибо состоял из одних храбрецов со сверкающим оружием. Угры, увидев его, не захотели с ним сразиться, а повернулись против Демьяна и на другие полки. Приехали стрельцы с тараном, люди не устояли, были перебиты и разбежались. Когда Демьян сразился с Судиславом, князь Даниил заехал к ним в тыл, и они сражались копьями, Демьяну же показалось, что это все враги и они бегут перед ним. Даниил вонзил свое копье в воина, и копье сломалось, и он обнажил свой меч. Он посмотрел туда и сюда и увидел, что стяг Василька стоит, и тот доблестно борется и гонит угров; обнажив меч свой, пошел Даниил на помощь брату, многих он ранил, а иные от его меча погибли. Съехались они с Мирославом; увидев, что угры собираются, наехали на них вдвоем. Те же не выдержали и отступили; другие приехали и сразились, и те не выдержали. Преследуя врагов, они разъехались. Потом он увидел брата, доблестно борющегося, с окровавленным копьем и изрубленным мечами древком копья.

В год 6740 (1232). Глеб Зеремеевич собрал угров и поехал к стягу Василька. Даниил же приблизился к ним, чтобы вызвать на бой, и не увидел у них воинов, а только отроков, держащих коней. Те же, узнав его, пытались мечами убить его коня. Милостивый Бог вынес его из вражьих рядов без ран, только концом острия меча на бедре его коня срезана была шерсть. Он приехал к своим и принудил их выступить против них.

Васильков полк гнал угров до станов их, и стяг королевича подрубили, а другие многие угры бежали, пока не достигли Галича.

Пока они стояли — эти на горе, а те — на равнине, Даниил и Васильке понуждали своих людей съехать на них. Но Бог так пожелал за грехи: дружина Даниила обратилась в бегство, а угры не посмели его преследовать, и не было урона в полках Даниила, кроме пяти убитых.

Даниил утром собрался, но не знал о брате, где он и с кем. Королевич же вернулся в Галич, потому что был большой урон в его полках: много угров бежало, пока не достигли Галича.

Большой был бой в тот день. Угров было убито много, а Данииловых бояр мало, вот их имена: Ратислав Юрьевич, Моисей, Степан и брат его, а также Юрий Яневич.

Потом Даниил узнал, что брат его здоров и неперестает готовиться к бою.

Был бой Торцевский в Субботу великую.

Потом прислал Александр к братьям Даниилу и Васильку с речью: «Нехорошо мне быть без вас». Они же приняли его с любовью.

Когда выросла трава, Даниил вместе с братом и с Александром пошел к Плеснеску, и, придя, захватил Плеснеск у Арбузовичей, и взял много пленных, и вернулся во Владимир.

В год 6741 (1233). Королевич и Судислав привели на Даниила Дьяниша. Даниил съездил в Киев и привел половцев и Изяслава против них; Даниил с Изяславом и Владимиром в церкви присягнули друг другу. Пришли они против Дьяниша. Изяслав нарушил договор, велел грабить землю Даниила; он захватил Тихомль и вернулся к себе, а Владимир с Даниилом и Котян остались одни. «О, обман зол,— как пишет Гомер, — сладок он до обличения, а после обличения горек. Того, кто следует ему, злая кончина постигнет». О, зло это злее зла!

Оттуда пошли к Перемилю. Королевич Андрей, Дьяниш и угры бились с Владимиром и Даниилом за мост, но те от них отбились. Угры воротились в Галич, побросав пороки. Владимир и Даниил пошли за ними. Василько и Александр пришли к брату. И встретились они в Бужске. Владимир, Котян и Изяслав вернулись к себе.

В год 6742 (1234). Глеб Зеремеевич перешел от королевича к Даниилу.

Даниил и Василько однажды пошли к Галичу, и встретила их лучшая половина Галича: Доброслав, Глеб и другие многие бояре, и, придя, Даниил встал на берегу Днестра. И принял он землю Галицкую, и роздал города боярам и воеводам. Было у них много корма. А королевич, Дьяниш и Судислав изнемогали от голода в городе. Стояли девять недель, продолжая осаду, ожидая льда, чтобы перейти реку. Судислав же обманом послал к Александру сказать: «Отдам тебе Галич, уйди от брата». Тот ушел прочь. Галичане решили захватить галичан, выехавших к Даниилу.

Прошло немного времени, и королевич умер. Галичане послали за Даниилом Семьюнка Рыжего, а Судислав ушел в Угорскую землю.

С наступлением весны Александр, убоявшись своего злого дела, пошел к своему тестю в Киев. Даниил же, узнав об этом, вышел на него из Галича, догнал его в Полоном и захватил в плен на Хоморском Лугу. Даниил не спал три дня и три ночи, так же и воины его.

Когда в Киеве княжил Владимир, прислал он сына своего Ростислава в Галич и заключил с Даниилом союз на братство и любовь великую. Михаил и Изяслав, однако, не переставали враждовать с Владимиром. Даниил оставил у него Глеба Зеремеевича, и Мирослава, и иных бояр много. Прислал Владимир к нему сказать: «Помоги мне, брат!» Даниил, по большой любви, скоро собрав полки, пошел.

Михаил не выдержал и ушел от Киева. Даниил пришел к князю Владимиру и пошли они к Чернигову. Пошел с ними и Мстислав Глебович. Оттуда они пошли, завоевывая землю, захватили многие города по Десне и взяли Хоробор, и Сосницу, и Сновск, и многие другие города, и опять пошли к Чернигову. Мстислав и черниговцы заключили мир с Владимиром и Даниилом. Бой был у Чернигова лют, даже таран против него поставили, метали камни на полтора перестрела, а камень был таков, что поднять его под силу было четырем мужам сильным. Оттуда с миром вернулись к Киеву.

Изяслав, однако, не переставал враждовать и навел половцев на Киев.

Даниил и его воины были сильно утомлены. Он попленил все Черниговские земли, воевал от Крещения до Вознесения и заключил мир, и вернулся в Киев.

Половцы же пришли к Киеву и захватили Русскую землю. Даниил обессилел. Даниил хотел вернуться домой лесной стороной, хотя и Владимир просил его, и Мирослав уговаривал: «Пойдем на поганых половцев!» Встретили их половцы у Звенигорода. Владимир захотел вернуться, и Мирослав заговорил о возвращении, но Даниил сказал: «Не подобает ли воину, устремившемуся на битву,— или завоевать победу, или погибнуть в бою? Я удерживал вас. Теперь же вижу, что трусливую душу имеете. Не говорил ли я вам, что не следует усталым воинам идти против свежих? А теперь что смущаетесь? Выходите против них!»

Когда же встретились они с большим половецким войском у Торческа, была сеча лютая. Даниил преследовал половцев, пока не был ранен стрелой его гнедой конь. А до этого половцы других обратили в бегство. Увидев, что его конь бежит раненный, Даниил тоже обратился в бегство. Владимир был захвачен в Торческе, а также Мирослав, по совету безбожного Григория Васильевича и Молибоговичей, и многие другие бояре были захвачены.

Даниил прибежал в Галич, Василько был в Галиче с полком и встретил своего брата. Борис Межибожский, по совету Доброслава и Збыслава, послал к Даниилу сказать: «Изяслав и половцы идут к Владимиру». Это был обман. Даниил велел сказать брату. «Стереги Владимир». Когда галицкие бояре увидели, что Василько с полком ушел, подняли мятеж. Судислав Ильич сказал: «Князь, слова галичан лживы, не погуби себя, уходи отсюда!» Даниил, узнав про их мятеж, ушел в Угорскую землю.

Когда наступила зима, Василько пришел к Галичу, взяв ляхов. Даниил тогда пришел к своему брату из Угорской земли. Повоевали они, не доходя до Галича, и вернулись к себе.

В год 6743 (1235). Пришли галичане на Каменец и все болоховские князья с ними, они воевали по Хомору, пришли к Каменцу и, взяв много пленников, ушли. В то время Владимир послал Даниилу на помощь торков и Даниила Нажировича. А Данииловы бояре, выйдя из Каменца, соединились с торками и догнали галичан. И побеждены были коварные галичане. И все князья болоховские были схвачены, и привезли их во Владимир к князю Даниилу.

Когда настало лето, Михаил и Изяслав стали присылать с угрозой: «Отдай наших братьев или пойдем на тебя войной!» Даниил же молился Богу и святителю Николаю, чтобы он показал свое чудо. Ибо Михаил и Изяслав навели на Даниила ляхов и русских, и множество половцев. Кондрат остановился там, где сейчас стоит город Холм, и послал к Червену грабить. Васильковичи встретили ляшских бояр, бились с ними, захватили их и привели к Даниилу в Городок.

Михаил же, стоявший на Подгорье, хотел соединиться с Кондратом и ожидал половцев и Изяслава. Половцы же, придя на Галицкую землю, не захотели идти на Даниила и возвратились, разорив всю Галицкую землю. Услышав об этом, Михаил возвратился в Галич, а Кондрат побежал в Ляшскую землю ночью, и много его воинов утонуло в реке Вепре.

Когда настало лето, собравшись, Даниил и Васильке пошли на Галич, на Михаила и Ростислава. Те же затворились в городе. Было много угров у Даниила. Они вернулись, пограбили около Звенигорода, но город, хотя и пытались, не взяли, потому что там была чудотворная икона святой Богородицы.

Этой же осенью заключили мир.

С наступлением весны решили пойти на ятвягов и пришли к Берестью, но реки наводнились, и они не смогли пойти на ятвягов.

Даниил сказал: «Нехорошо, что нашу отчизну держат крестоносцы тамплиеры, по прозванию Соломоничи». И пошли на них с большим войском. Захватили город в марте месяце, и магистра их Бруна взяли в плен, и воинов забрали, и возвратились во Владимир.

В том же году ходил Даниил против Михаила на Галич. Те просили мира и дали Даниилу Перемышль. В том же году Даниил привел на Кондрата литовцев Миндовга и Изяслава Новгородского.

В том же году Даниил ходил со своим братом в Угорскую землю к королю, потому что тот приглашал его на празднество.

В то время пошел Фридрих-царь войной на герцога, а Даниил и его брат Василько захотели пойти герцогу на помощь. Король же отговорил их, и они вернулись в свою землю.

Потом пришел Ярослав Суздальский и взял Киев у Владимира, но не смог его удержать и пошел снова в Суздаль. Михаил взял у него Киев, а Ростислава, сына своего, оставил в Галиче. И отняли у Даниила Перемышль. И были между ними то мир, то война.

Ростислав вышел в степь. С Божьей помощью, когда Даниил был в Холме, получил он весть, что Ростислав пошел на литву со всеми боярами и конницей. Когда это случилось, Даниил вышел из Холма с воинами и на третий день был у Галича. Любили его горожане. Подъехал он к городу и сказал им: «О городские мужи! До каких пор будете терпеть власть чужеземных князей?» Они же воскликнули, говоря так: «Это наш властелин, данный нам Богом!» И бросились к нему, как дети к отцу, как пчелы к матке, как жаждущий воды к источнику. Епископ Артемий и дворский Григорий препятствовали ему, но, увидев, что не могут удержать город, трусливо поспешили сдать его, вышли со слезами на глазах и с опечаленными лицами, облизывая пересохшие губы свои, поскольку они не имели княжеской власти, и сказали с прискорбием: «Приходи, князь Даниил, возьми город!» Даниил вошел в город свой, пришел в храм пресвятой Богородицы, и принял стол отца своего, и отпраздновал победу, и поставил на Немецких воротах знамя свое.

На другой день он получил весть, что Ростислав пошел было к Галичу, но, узнав, что город взят, побежал в Угорскую землю по дороге, идущей на Барсуков Дел; пришел к Бане, называемой Рудной, а оттуда пошел в Угорскую землю.

Бояре пришли и упали к ногам Даниила, прося милости: «Мы согрешили, потому что держали другого князя». Он отвечал им: «Получите милость и не делайте этого опять, чтобы не случилось худшее».

Даниил, узнав об их уходе, послал против них своих воинов, и они гнались за ними до Горы и возвратились.

Побоище Батыево. В год 6745 (1237). Пришли безбожные измаильтяне, которые раньше бились с русскими князьями на Калке.

Первое их нашествие было на Рязанскую землю, и взяли они приступом город Рязань, выманили обманом князя Юрия и привели к Пронску, ведь княгиня его была в то время в Пронске. Обманом выманили и княгиню, и убили князя Юрия и его княгиню, и всех жителей его земли перебили, не пощадили и детей, даже грудных. Кир Михайлович убежал со своими людьми в Суздаль и рассказал великому князю Юрию о приходе и нашествии безбожных агарян.

Услышав об этом, великий князь Юрий послал сына своего Всеволода со всем войском, и с ним пошел кир Михайлович. Батый устремился на землю Суздальскую, и встретил его Всеволод на Колодне, и они бились, и пали многие из них с обеих сторон. Когда Всеволод был побежден, рассказал он отцу своему о происшедшей битве с напавшими на его землю и города. Князь Юрий, оставив сына своего и княгиню во Владимире, вышел из города и стал собирать вокруг себя войско; но у него не было сторожевых отрядов, и он был захвачен беззаконным Бурундаем, который напал на город внезапно, и самого князя Юрия убили. Батый стоял у города, город упорно сопротивлялся, и сказал он горожанам насмешливо: «Где князья рязанские, где ваш город, где ваш великий князь Юрий? Не наша ли рука, схватив, предала его смерти?»

Услышав об этом, преподобный епископ Митрофан стал говорить со слезами всем: «Дети, не побоимся соблазна от нечестивых, не будем думать об этой тленной и скоропреходящей жизни, но о той нескоропреходящей жизни позаботимся, чтобы жить с ангелами. Если наш город захватят приступом и нас предадут смерти, то я ручаюсь вам, дети, что вы примете нетленные венцы от Христа Бога». Услышав такие слова, все стали крепко сражаться. Татары били городские стены пороками и стреляли бесчисленными стрелами. Увидел князь Всеволод, что предстоит еще более жестокая битва, испугался, он был очень молод, и сам вышел из города с частью дружины, неся с собой богатые дары, надеясь получить от Батыя жизнь. Но тот, как свирепый зверь, не пощадил его юности, велел перед собою зарезать и весь город перебил. Епископ преподобный с княгиней и с детьми убежали в церковь, и велел нечестивый церковь зажечь огнем, и так они предали свои души в руки Божий.

Разрушив город Владимир, захватив суздальские города, пришел Батый к городу Козельску. Там княжил молодой князь по имени Василий. Нечестивые узнали, что люди в городе крепкодушны, что словами хитрыми нельзя захватить город. Козляне же, с общего согласия, порешили не сдаваться Батыю, говоря так: «Хоть наш князь молод, но отдадим жизнь свою за него, и здесь славу света сего примем, и там получим небесные венцы от Христа Бога». Татары упорно бились, хотели взять город, разбили городскую стену и вошли на вал. Козляне на ножах резались с ними. Они решили выйти на татарские полки, и, выйдя из города, разбили пороки их, и, напав на полки татарские, перебили четыре тысячи татар, но и сами были перебиты. Батый же, взяв город, перебил всех, не пощадил и детей, даже грудных младенцев. О князе Василии ничего не известно; некоторые говорят, что он утонул в крови, так молод был. С тех пор татары не смеют называть этот город Козельском, но — «злым городом», потому что они бились за него семь недель. У татар были убиты три сына темников. Татары искали и не могли найти их среди множества трупов.

Взяв Козельск, Батый пошел в Половецкую землю. Оттуда стал посылать на русские города, и взял приступом город Переяславль, и разрушил весь, и церковь архангела Михаила разрушил, и взял бесценные золотые церковные сосуды, украшенные драгоценными камнями, и преподобного епископа Семиона убил.

В то же время послал он на Чернигов, обступили город большими силами. Мстислав Глебович услышал о нападении иноплеменников на город и пришел на них со всеми своими воинами. Они бились, и побежден был Мстислав, и множество его воинов было перебито, и город взяли и запалили огнем. Епископа оставили в живых и увели в Глухов.

Меньгу-хан пришел осмотреть город Киев. Он встал на другой стороне Днепра, около Городка Песочного; увидев город, удивился его красоте и величине, прислал своих послов к Михаилу и горожанам, хотел их обольстить, но они не послушали его.

В год 6746 (1238). Михаил бежал вслед за сыном своим от татар в Угорскую землю, а Ростислав Мстиславич, сын князя смоленского, сел в Киеве. Даниил же пошел походом против него, и взял его в плен, и оставил в Киеве Дмитра; он поручил Дмитру Киев — оборонять его от иноплеменных язычников, безбожных татар.

(Ярослав Всеволодович Суздальский узнал), что Михаил бежал из Киева в Угорскую землю, приехал и захватил в плен его княгиню, и бояр его захватил, и город Каменец взял. Услышав об этом, Даниил послал послов, говоря: «Отпусти сестру ко мне, потому что Михаил замышляет против нас обоих». Ярослав послушался слов Даниила, так и сделал, и пришла к ним сестра, к Даниилу и Васильку, и они держали ее в великой чести.

Король не дал свою дочь замуж за Ростислава и прогнал его прочь. Пошли тогда Михаил и Ростислав в Ляшскую землю, к дяде своему Кондрату. Прислал Михаил послов к Даниилу и Васильку, говоря: «Я много раз грешил перед вами, много раз делал тебе зло. Что тебе обещал, того не сделал. Если хотел жить в согласии с тобой, коварные галичане мне не давали. Сейчас же клятвой клянусь тебе, что никогда не буду с тобой вражды иметь».

Даниил и Василько не попомнили зла, отдали ему свою сестру и привели его из Ляшской земли. Даниил, посоветовавшись с братом, обещал Михаилу Киев, а сыну его Ростиславу отдал Луцк. Михаил, боясь татар, не смел идти в Киев. Даниил и Василько разрешили ему ходить за данью по своей земле, дали ему много пшеницы, меду, быков и овец вдоволь. Михаил, узнав о взятии Киева, бежал с сыном своим в Ляшскую землю к Кондрату. Когда татары приблизились, он и здесь не стерпел и ушел в землю Вратиславскую, и пришел он к немецкому городу по имени Середа. Когда немцы увидели, что у него большой обоз, они перебили его людей, отняли много добра и убили его внучку. Михаил не дошел и вернулся; он был в большом горе: уже татары пришли воевать к Индриховичу. Михаил же вернулся назад опять к Кондрату.

Мы же на прежнее возвратимся.

В год 6747 (1239).

В год 6748 (1240). Пришел Батый к Киеву с большой силой, с многим множеством воинов своих, и окружили они город, и обступила сила татарская, и был город в великой осаде. Был Батый у города, а воины его окружали город. И нельзя было голоса слышать от скрипения телег его, от рева множества верблюдов его, ржания стад коней его, и была вся земля Русская наполнена воинами.

Захватили у них татарина по имени Товрул, и он рассказал им про всю силу их. Это были его братья, сильные воеводы: Урдю, Байдар, Бирюй, Кайдан, Бечак, Меньгу и Куюк (который вернулся, узнав о смерти хана, и стал ханом; не из рода его, но первый был воевода хана), Себедяй-богатур и Бурундай-богатырь (который взял Болгарскую землю и Суздальскую), и иных бесчисленное множество воевод, их мы не перечислим здесь.

Поставил Батый пороки около города, у Ляшских ворот. Тут вплотную подступали заросшие лесом овраги. Пороки непрестанно били день и ночь и пробили стены. Вышли горожане на остатки стены, и было видно, как тут ломались копья, разлетались в щепки щиты, стрелы помрачили свет. Горожане были побеждены, и Дмитр ранен, а татары взошли на стены и там засели. Но в тот же день и ночь горожане построили другие стены около церкви святой Богородицы. На другой день татары начали приступ, был большой бой между ними и защитниками. Люди укрылись в церкви, влезли на церковные своды вместе со своим добром, и от тяжести рухнули вместе с ними стены церковные. Так город был захвачен воинами. Дмитра вывели раненым и не убили его мужества его ради.

В то время Даниил уехал в Угорскую землю к королю и еще не слышал о приходе поганых татар на Киев.

Батый же, взяв Киев, узнал, что Даниил в Угорской земле, пошел сам на Владимир и подошел к городу Колодяжну. Он поставил двенадцать пороков, но не мог он разбить стены и стал подговаривать людей. Они же, послушав его злого совета, сдалисци были перебиты. Затем Батый пошел к Изяславлю и Каменцу и взял их. Видел он, что не сможет взять города Кременец и Данилов, и отошел от них. И пришел к Владимиру, и взял его приступом, и перебил всех, не щадя. И так же Галич и многие другие города, которым и числа нет.

Дмитр, киевский тысяцкий Даниила, сказал Батыю: «Не медли так долго на этой земле, пора тебе идти на угров. Если замедлишь, земля та укрепится! Соберутся против тебя и не пустят тебя в свою землю». Он так сказал потому, что видел, как гибнет Русская земля от нечестивого.

Батый послушал совета Дмитра и пошел на угров. Король Бела и Коломан встретили его на реке Солоне. Бились их войска, и бежали угры, и татары гнали их до реки Дуная. После победы пробыли они там три года.

Еще до этого ездил Даниил-князь к королю в Угорскую землю, хотел породниться с ним, и не было между ними согласия. Он вернулся от короля и приехал в Синеволодский монастырь святой Богородицы. Наутро он встал и увидел множество бегущих от безбожных татар и воротился назад в Угорскую землю. Он не мог пройти в Русскую землю, потому что с ним было мало дружины. Он оставил сына своего в Угорской земле, чтобы не отдавать его во власть галичан; зная их коварство, он не взял его с собой.

Он прошел из Угорской земли в Ляшскую землю через Бардуев и пришел в Сандомир. Он узнал о своем брате, о детях, и о княгине своей — что ушли они из Русской земли к ляхам от безбожных татар, и бросился искать их и нашел их на реке под названием Полка,— они порадовались о своем соединении и горевали о поражении земли Русской и о взятии множества городов иноплеменниками.

Даниил сказал так: «Нехорошо нам оставаться здесь, близко от воюющих против нас иноплеменников». Он пошел в землю Мазовецкую к Болеславу, сыну Кондрата. И дал ему князь Болеслав город Вышегород. И оставался он там до тех пор, пока не пришла весть, что ушли из Русской земли безбожные.

Вернулся Даниил в свою землю, и пришел к городу Дорогичину, и захотел войти в город, но ему заявили: «Не войдешь ты в город». Тогда он сказал: «Это был наш город и отцов наших, а вы не позволяете мне войти в него». И ушел он, думая так.

Впоследствии же Бог отмщение сотворил властителю города того и предал его в руки Даниила. Даниил же, обновив город, создал прекрасную церковь святой Богородицы и сказал: «Это мой город, давным-давно я взял его в бою».

Даниил с братом пришли к Берестью и не смогли выйти в поле из-за смрада от множества убитых. Ни единого живого человека не осталось во Владимире, церковь святой Богородицы была наполнена трупами, другие церкви были полны трупов и мертвых тел.

Потом Михаил пришел от дяди своего во Владимир с сыном своим и оттуда пошел к Пинску. Ростислав же Владимирович пришел к Даниилу в Холм: сохранил Бог Холм от безбожных татар. Ростислав доказал свою честность — что он не в союзе с Михаилом. А Михаил не показал правды Даниилу и Васильку за их благодеяния, но ушел из земли Даниила, и, отправив послов, пошел к Киеву, и жил под Киевом на острове, а сын его, Ростислав, пошел в Чернигов.

Лев ушел из Угорской земли с галицкими боярами и приехал в Водаву к своему отцу, и был рад ему отец.

Галицкие бояре называли Даниила своим князем, а сами всю землю держали. Доброслав Судьич, внук попа, вокняжился, и грабил землю, и пришел в Бакоту, и все Понизье захватил без княжеского повеления. Григорий Васильевич думал удержать за собой всю горную страну Перемышльскую. И был великий мятеж в земле и грабеж от них. Даниил, узнав об этом, послал своего стольника Якова к Доброславу с великим укором, говоря им: «Князь ваш — я. Вы не исполняете моего повеления, грабите землю. Я не велел тебе, Доброслав, принимать черниговских бояр, а велел дать волости галицким. А Коломыйскую соль отпишите на меня». Тот сказал: «Пусть будет так». В то время, когда Яков сидел у него, пришли Лазарь Домажирич и Ивор Молибо-жич, два беззаконника, родом смерды, и поклонились ему до земли. Яков удивился и спросил, почему они кланяются. Доброслав сказал: «Я отдал им Коломыю». Яков же сказал: «Как же ты можешь отдать ее им без княжеского повеления? Великие князья держат Коломыю для раздачи воинам, а эти недостойны держать даже Вотьнин». Он же рассмеялся и сказал: «Что я могу на это сказать?» Яков, приехав, все это рассказал князю Даниилу. Даниил опечалился и молился Богу об отчине своей, что эти нечестивые держат ее и владеют ею.

Немного времени спустя Доброслав нажаловался на Григория, говоря: «Он тебе не верен». Он действовал против него, потому что хотел сам держать всю землю. Они рассорились и поехали с великой гордостью. Доброслав ехал в одной сорочке, красуясь, на землю не смотря, а галичане шли у его стремени.

Даниил и Василько, видя его гордость, большой гнев на него обрушили. Доброслав же и Григорий подстерегали друг друга. Даниил понял, что речи их полны обмана, что они не хотят подчиняться его воле, хотят его власть другому передать, и, посоветовавшись с братом, был вынужден, видя их беззаконие, повелеть их схватить.

В год 6749 (1241). Ростислав, собрав князей болоховских и остаток галичан, пришел в Бакоту. Тогда в Бакоте был Кирилл-печатник, посланный князем Даниилом и Васильком, чтобы описать грабительства нечестивых бояр и успокоить народ. Когда они столкнулись у ворот города, Ростислав отступил, надеясь уговорить Кирилла речами многими. Кирилл же отвечал Ростиславу: «Так-то ты воздаешь своим дядьям за их благодеяния! Разве ты не помнишь, как король угорский изгнал тебя из этой земли вместе с отцом твоим? И как мои господа, твои дядья, принимали твоего отца, оказывая ему великие почести, и Киев тебе обещали, Луцк дали, и твою мать, сестру свою, отняли из рук Ярослава и отцу твоему вернули?» И другими мудрыми словами говорил ему много. Убедившись, что Ростислав его не послушает, Кирилл вышел на него с пешими воинами. Узнав об этом, тот пошел прочь. Так Кирилл мудростью и силой удержал Бакоту, Ростислав же ушел за Днепр.

Услышав о приходе Ростислава с болоховскими князьями на Бакоту, Даниил внезапно устремился на них, города их предал огню, срыл их оборонительные валы. Василько же князь остался стеречь землю от литовцев, а свое войско послал с братом. Даниил же, взяв много пленников, возвратился и захватил болоховские города: Деревич, Губин, Кобуд, Кудин, Городец, Бужск, Дядьков. Пришел Кирилл, печатник князя Даниила, с тремя тысячами пехотинцев и тремястами конников и помог им взять город Дядьков.

После того Даниил, захватив всю землю Болоховскую, пожег ее, ибо те земли не тронули татары, чтобы там для них сеяли пшеницу и просо. Даниил же большую вражду к ним имел, потому что они на татар возлагали надежды, а ведь он избавил их князей из-под власти Болеслава, князя мазовецкого, когда Болеслав сказал: «Зачем вошли в мою землю, которой я им не давал?»— Даниил сказал: «Они не твои воины, но самостоятельные князья». Болеслав хотел их пограбить. Они же обещали быть в покорности. По их просьбе Даниил и Василько хотели за них войну учинить. Василько же поехал и убедил, вернее сказать, умолил Болеслава — и дал многие дары за их освобождение. А они, однако, не помнили благодеяний, и за это Бог послал им возмездие, так что не осталось ничего в их городах, что бы ни было пленено. И приехал Василько по милости Божьей к своему брату, отмечая победу.

Ростислав, однако, не оставил злобы своей, но собрал воинов и вместе с изменником Володиславом пошел на Галич. Когда они пришли к Домажировой Печере, обманул жителей Володислав, и они передались Ростиславу; а оттуда, заняв этот город, пришел он к Галичу, и сказал Володислав: «Твой есть Галич». И сам стал у него тысяцким. Услышав об этом, Даниил и Василько, быстро собрав воинов, пошли на них. Ростислав не выдержал, выбежал из Галича в Щекотов, и с ним бежал Артемий, епископ галицкий, и другие галичане. Даниил и Василько гнались за ним, и тут пришла им весть, что татары ушли из Угорской земли и идут в Галицкую землю, и, благодаря этой вести спасся Ростислав, но некоторое количество его бояр было захвачено.

Даниил, желая установить порядок в земле, поехал в Бакоту и Калюс, а Василько поехал во Владимир. Даниил послал дворского в Перемышль против Константина Рязанского, посланного от Ростислава, а епископ перемышльский был в заговоре с ним. Когда Константин услышал, что Андрей идет на него, он убежал ночью, Андрей его не застал, но застал епископа и разграбил его гордых слуг, разодрал их бобровые колчаны и прилобья их шлемов из волчьего и барсучьего меха. Знаменитого певца Митусу, когда-то из гордости не захотевшего служить князю Даниилу, ограбленного, привели, как узника. То есть, как сказал приточник: «Тщеславие твоего дома сокрушится; бобр, и волк, и барсук будут съедены». Так в притче было сказано.

В год 6750 (1242). Ничего не было.

В год 6751 (1243). Татары преследовали Ростислава до Борка, и он бежал в Угорскую землю. Король угорский отдал за него свою дочь.

Когда Даниил был в Холме, прибежал к нему половчанин по имени Актай, говоря: «Батый вернулся из Угорской земли и послал двух богатырей искать тебя — Манымана и Балая». Даниил запер Холм и поехал к брату своему Васильку, взяв с собой митрополита Кирилла. Татары разорили все до Валдавы и по озерам много зла учинили.

В год 6752 (1244). Не было ничего.

В год 6753 (1245). Михаил, услышав, что король угорский отдал свою дочь за его сына, бежал в Угорскую землю. Угорский король и сын Михаила Ростислав не оказали ему почестей. Рассердившись на сына, он вернулся в Чернигов.

Оттуда он поехал к Батыю просить от него своей волости. Батый сказал: «Поклонись богам наших отцов». Михаил ответил: «Раз Бог отдал нас и наши волости за грехи наши в твои руки, тебе кланяемся и честь приносим тебе. А богам твоих отцов и твоему богонечестивому приказанию не кланяемся». Батый, словно дикий зверь, рассвирепел и велел его убить, и убит был князь Михаил беззаконным Доманом Путивльцем нечестивым, а с ним был убит его боярин Феодор; они мученически пострадали и получили венец от Христа Бога.

Даниил и его брат Василько, начав войну с Болеславом, князем ляшским, вошли в Ляшскую землю четырьмя дорогами: сам Даниил воевал около Люблина, а Василько — по Изволи и по Ладе, около Белой; дворский Андрей — по Сану, а Вышата воевал в Подгорье. Взяв пленных, вернулись. И снова вышли, и разграбили землю Люблинскую до самой реки Вислы и Сана. Приехали они под Завихвост, пустил стрелу Василько-князь через реку Вислу — не могли переехать реку, потому что она наводнилась. И возвратились, взяв много пленных.

Прошло немного времени, приехали ляхи и воевали около Андреева. Услышав об этом, Даниил-князь и его брат Василько соединили свои силы, и велели построить пороки и другие стенобитные орудия для взятия города, и пошли на город Люблин. За один день дошли они до этого города из Холма, со всеми воинами и пороками. Они метали камни и стрелы, как дождь шел на город, и ляхи, поняв, что предстоит еще более крепкий русский бой, стали просить пощады. Даниил и Василько, посовещавшись, предложили им, сказав так: «Не помогайте князю своему». Они обещали это выполнить. Даниил с братом вернулись, пограбив ту страну.

Ростислав, умолив угров, упросил тестя своего пойти походом на Перемышль. Ростислав вышел, собрав много пехотинцев-смердов, и привел их в Перемышль. Даниил и Василько, услышав об этом, послали Льва, который был так молод, что ему, по молодости его, в бой было не выйти; послали племянника своего Всеволода, Андрея, Якова и других бояр. Они бились на реке Сечнице, и одолел Ростислав, потому что у него было много пехотинцев. Андрей и Яков сражались храбро, а Всеволод не помог им, а повернул коня своего на бегство. Они же бились много и уехали невредимыми. Когда Даниил получил весть, то пошел сам, собрав много воинов и пехотинцев, и прогнал Ростислава из Русской земли, и тот ушел в Угорскую землю.

В год 6754 (1246). Пришли литовцы с Айшвно Рушковичем и воевали около Пересопницы. Даниил и Василько поехали в Пинск, чтобы опередить его, пока он не пришел. Когда литовцы шли по полю около Пинска, они вышли против них из города. И хотя поганые кичились в сердце своем, наши прогнали их. И они, не выдержав, побежали; и в поспешном бегстве падали с коней. Василько первый привел саигат к брату своему. Все воины Рушьковича были перебиты, а он сам едва спасся. И была великая радость в городке Пинске о победе Даниила и Василька, ибо они отбили у литовцев всех пленных с Божьей помощью.

В год 6755 (1247). Литовцы с Лековнием воевали около Мельницы и взяли много пленных. Даниил и Василько гнались за ними до Пинска. Михаил Пинский предупредил литовцев. Они сидели в лесу в осеке, а Михаил послал им весть из Пинска. А Даниил и Василько преследовали их, и дворский Яков со своими воинами. Литовцы же не поверили Михаилу и вышли из станов своих. По милости Божьей побежали литовцы и были перебиты, и пленные были отбиты, а сам Лонкогвений бежал, раненный. Пришла эта весть Даниилу и Васильку, и была великая радость в Пинске.

А до войны с Черниговом Даниил сидел в Галиче, а Василько — во Владимире.

В год 6756 (1248). Воевали ятвяги около Охоже и Бусовна и всю страну ту покорили, пока еще Холм не был поставлен Даниилом. Василько погнался за ними из Владимира, настиг их у Дорогичина на третий день пути из Владимира. В то время, когда они бились у Дорогичинских ворот, и настиг их Василько. Они повернули против Василька, но, не выдержав натиска его, с Божьей помощью, обратились в бегство злые язычники. И нещадно избивали их, и гнали их много поприщ, и было убито сорок князей, и многие другие были убиты, и не устояли ятвяги. И послал Василько весть об этом брату своему в Галич. И была большая радость в Галиче в тот день.

Василько был среднего роста, отличался умом и храбростью; он много раз сам побеждал язычников, и много раз Даниил и Василько посылали войска на них. Так Скомонд и Борут, свирепые воины, были убиты посланными. Скомонд был волхв и знаменитый гадатель по птицам; скорый, как зверь, пешком ходя, он завоевал Пинскую землю и другие области; и был убит нечестивый, и голова его была насажена на кол. И в другие времена, по Божьей милости, перебиты были поганые, о которых не хотим писать,— так много их было.

В год 6757 (1249). Ростислав просил тестя своего короля, чтобы он дал ему воинов против Даниила. Получив воинов, он пошел в Ляшскую землю. Умолял он княгиню Лестьковую и уговорил ее, чтобы она послала с ним ляхов, и она послала с ним воинов. Нарочитые бояре и иные ляхи убежали из своей земли, желая перейти к Даниилу. Услышав же о выступлении Ростислава, они хотели получить милость у Лестьковича и его матери. И пришли они к Ростиславу на помощь, но прошло совсем немного времени, и старший из них, Творьян, был захвачен Даниилом.

Ростислав стремился напасть на город Ярослав, но в городе были люди Даниила и Василька и много бояр. Увидев, что город укреплен, он пошел к Перемышлю, собрал много местных жителей, орудия боевые и осадные и пороки, исполчил своих воинов и опять пришел к городу Ярославу, оставив за собой город Перемышль. Он замышлял так: «Если этот город не захвачу, так тот удержу». Когда он стоял у города и строил стенобитные приспособления, чтобы взять его, разыгралась сильная битва перед городом. Он велел своим прятаться, чтобы воинов его не ранили горожане, пока они строят стенобитные приспособления. Он хвалился перед воинами своими, говоря: «Если бы я узнал, где Даниил и Василько, я бы поехал бы на них. Даже если бы я был с десятью воинами, все равно поехал бы на них». Красуясь, он устроил турнир перед городом, и сразился с Воршем, и упал под ним конь, и он вывихнул себе плечо, и не на добро ему получилось знамение.

Когда Даниил и Василько услышали о нашествии рати его, то помолились они Богу, и начали собирать войско, и послали к Кондрату, говоря: «Из-за тебя выступили против нас ляхи, потому что мы — твои помощники». Он послал им помощь, а Даниил и Василько послали просить помощи и в Литву, и послана была от Миндовга помощь. Но еще не подоспели они, как уже Бог явил свою помощь, ибо не от человеческой помощи бывает победа, а от Бога.

Скоро, собрав воинов, Даниил и Василько выступили. Послали вперед Андрея, чтобы он увидел врагов и подбодрил город, что близко спасение. Не доходя до реки Сана, воины сошли с коней в степи, чтобы вооружиться. И было знамение над полком такое: слетелись орлы и множество воронов, подобно огромному облаку, раскричались птицы, клекотали орлы, паря на крыльях своих, носились по воздуху, как никогда и нигде не бывало. Это знамение на добро было.

Даниил вооружился, взял своих воинов и пошел к реке Сану. Брод был глубоким, и первыми пошли половцы, и, переехав, увидели стада. У врагов не было сторожевых отрядов у реки. Половцы не посмели разграбить их без княжеского повеления. А те увидели их и скрылись в свои станы вместе со своими стадами. Даниил и Васильке тоже не медлили, но быстро перешли реку. Построив конников и пехотинцев, пошли не торопясь на битву. Сердца же их были тверды в битве и устремлены на битву. Так как Лев был ребенком, он был поручен Васильку, храброму и сильному боярину, чтобы тот стерег его в бою.

Ростислав же, увидев приход ратников, построил своих воинов — русских, угров и ляхов, и пошел против Даниила и Василька, а пехотинцев оставил у города стеречь ворота, чтобы из города не вышли на помощь Даниилу и не изрубили пороки. Исполчившись, Ростислав прошел овраг глубокий. Пока он шел против Даниила, дворский Андрей поспешил сразиться с Ростиславовым полком, потому что хотел предотвратить сражение с полком Даниила. Громко копья ломались, как от грома треск был, и от обоих полков многие, пав с коней, погибли, а другие были ранены в этом жестоком копейном бою.

Даниил послал двадцать избранных мужей на помощь Андрею. Василий же Глебович, Всеволод Александрович, Мстислав, в то время как Андрей изнемогал, бежали назад к Сану. Андрей же, оставшись с малой дружиной, скача взад и вперед, крепко бился с врагами.

Видел Даниил, как ляхи напирают на Василька с пением «керелешь» и с громким ревом.

Наблюдал Даниил вблизи битву Ростислава, в то время как Филя в заднем полку стоял со знаменем и говорил: «Русские стремительны в нападении: выдержим их натиск — они не могут выдержать долгого боя». Но Бог не услышал его похвальбы: и пришел на него Даниил с Яковом Марковичем и с Шелвом. И вот Шелв был ранен, а Даниил захвачен, но вырвался он из рук Фили и оставил сражение. Однако, увидев угрина, скачущего на помощь Филе, пронзил его копьем, так что оно, вонзившись в него, сломалось, тот упал и умер. А о того гордого Филю сломал свое копье юный Лев. Даниил вскоре снова напал на Филю, разбил его полк и разорвал пополам его знамя. Увидев это, Ростислав побежал, и угры обратились в бегство.

Пока Василько сражался с ляхами, братья разошлись и не видели друг друга. Ляхи ругались, говоря: «Гони долгобородых!» Василько же воскликнул: «Ваши слова лживы! Бог нам помощник». Он пришпорил своего коня и поскакал. Ляхи не устояли и побежали от него, Тем временем Даниил погнался через глубокий овраг за утрами и русскими и избивал их, скорбя о брате, ибо не ведал о нем. Увидев же по его знамени, что он гонит ляхов, он сильно обрадовался.

Когда стал Даниил на кургане против города, Василько к нему приехал. Даниил хотел преследовать врагов, Василько же воспрепятствовал этому. А Ростислав, видя свое поражение, оборотил коня своего на бег. Угры и ляхи многие были перебиты и захвачены в плен, и от всех многие были взяты в плен. Тогда же и Филя гордый был взят в плен дворским Андреем, и был приведен к Даниилу, и был убит Даниилом. Жирослав же привел Владислава, злого мятежника земли. В тот же день и он был убит, и многие другие были убиты в гневе. Даниил и Василько не пошли в город, и Лев стал на месте битвы, среди трупов, являя свою победу. Пока воины, устремившиеся в погоню, возвращались, вплоть до полуночи, привозя много добычи, всю ночь не прекращались крики разыскивающих друг друга.

Бог явил милость свою и дал победу Даниилу накануне праздника великих мучеников Фрола и Лавра. Даниил зажег осадные сооружения, созданные Ростиславом, и со многими пленниками ушел в город Холм, который создал он сам. В это время приехали литовцы и ляхи Кондрата, которые не поспели приехать к битве, и возвратились восвояси. А Ростислав бежал в Ляшскую землю и, взяв свою жену, ушел в Угорскую землю. Он потому из Угорской земли приходил в Ляшскую землю с женой, что замышлял в уме своем взять Галич и владеть им. Но Бог за его высокомыслие не осуществил того, что он замыслил.

В год 6758 (1250). Когда Могучей прислал своего посла к Даниилу и Васильку, бывшим в Дороговске, говоря: «Дай Галич!», Даниил сильно опечалился, потому что не укрепил городов своей земли. И, посоветовавшись с братом своим, сам поехал к Батыю, сказав: «Не отдам половину своей отчины, поеду к Батыю сам».

Помолившись Богу, он выехал в день праздника святого Димитрия и приехал в Киев, где княжил Ярослав через своего боярина Дмитра Ейковича. Даниил приехал в дом архангела Михаила в Выдубицкий монастырь, созвал калугеров и монахов и сказал игумену и всей братии, чтобы они молились о нем. И они молились, чтобы он получил милость от Бога. И так было, что он, поклонившись святому архистратигу Михаилу, выехал из монастыря на лодке, предвидя беду страшную и грозную.

Он пришел в Переяславль, и тут его встретили татары. Оттуда он поехал к Куремсе и увидел, что нет у них хорошего.

После этого он стал еще сильнее скорбеть душой, видя, что ими овладел дьявол: мерзкие их кудеснические пустословия, Чингисхановы наваждения, его скверное кровопийство, многое волшебство. Приходивших к ним царей, князей и вельмож водили вокруг куста для поклонения солнцу, луне, земле, дьяволу и умершим и находящимся в аду их отцам, дедам и матерям. О, гнусное их обольщение!

Услыхав про все это, он очень скорбел.

Оттуда он прибыл к Батыю на Волгу. Когда он хотел идти на поклон, пришел человек Ярослава Соногур и сказал: «Твой брат Ярослав кланялся кусту, и тебе придется поклониться». Даниил сказал: «Дьявол говорит твоими устами. Пусть Бог заградит уста твои, чтобы слово твое не было слышно». В это время его позвали к Батыю, и он был избавлен Богом от злого их беснования и кудесничания. Он поклонился по обычаю их и вошел в шатер Батыя. И сказал ему Батый: «Даниил, почему ты раньше не приходил? А сейчас пришел — это хорошо. Пьешь ли черное молоко, наше питье, кобылий кумыс?» Даниил сказал: «До сих пор не пил. Сейчас, раз велишь, выпью». Тот сказал: «Ты уже наш, татарин. Пей наше питье!» Даниил выпил, поклонился по обычаю их, проговорил положенные слова и сказал: «Иду поклониться царице Баракчин». Батый сказал: «Иди!» Он пришел и поклонился по обычаю. И прислал ему Батый ковш вина, говоря: «Не привыкли вы пить кумыс, пей вино!»

О, злее зла честь татарская! Даниил Романович, великий князь, владел вместе со своим братом всею Русской землей: Киевом, Владимиром и Галичем и другими областями, а ныне стоит на коленях и называет себя холопом! Татары хотят дани, а он на жизнь не надеется. Надвигаются грозы. О, злая честь татарская! Его отец был царь в Русской земле, он покорил Половецкую землю и воевал в иных областях. Сын его не удостоился чести. Кто же иной может принять ее? Их злобе и коварству нет конца. Ярослава, великого князя Суздальского, уморили отравой, Михаил Черниговский и его боярин Федор, не поклонившиеся кусту, были зарезаны ножом, как мы прежде об убиении их рассказывали, и приняли мученический венец. И иные многие князья и бояре были убиты.

Пробыл князь у них двадцать пять дней, был отпущен, и поручена была ему земля, которая у него была. Он пришел в землю свою, и встретили его брат и сыновья его, и был плач об обиде его и большая радость о здравии его.

И в ту же зиму Кондрат прислал посла за Васильком, говоря: «Пойдем на ятвягов». Выпал снег и изморозь, и они не смогли идти и вернулись на Нуру.

Всем областям стало известно, что Даниил вернулся от татар и что Бог спас его.

В тот же год прислал король угорский вестника, говоря: «Возьми мою дочь за сына своего Льва». Он боялся Даниила, потому что тот был у татар, победил Ростислава и угров. Даниил с братом поразмыслили и словам его не поверили, потому что раньше он обманул их, обещав отдать дочь свою.

Кирилл-митрополит был послан Даниилом и Васильком для поставления на русскую митрополию. Когда он был у короля, король словами его убеждал и многими подарками увещевал, говоря: «Проведу тебя к грекам с великой честью, если Даниил заключит со мной мир». Он же сказал: «Поклянись клятвою, что не изменишь своего слова — тогда пойду и приведу его». Пришел митрополит и сказал Даниилу: «Исполнилось твое желание — возьми его дочь сыну своему в жены». Василько сказал: «Иди к нему, ведь он христианин». Тогда Даниил пошел, взяв с собой сына своего Льва и митрополита, пришел к королю в Изволин, и взял его дочь в жены сыну своему, и отдал ему взятых в плен вельмож, которых Бог отдал в его руки, когда он с братом победил короля у города Ярослава. Он заключил с ним мир и вернулся в землю свою.

В год 6759 (1251). Умер великий князь ляшский Кондрат, который был славен и предобр. Горевали о нем Даниил и Василько. Потом же и сын его умер, Болеслав, мазовецкий князь, и оставил Мазовию брату своему Семовиту, послушав князя Даниила: потому что за ним замужем была его племянница, дочь Александра, по имени Настасья, которая потом вышла замуж за угорского боярина Дмитра.

В тот же год Семовит сел в Мазовии. Послали к нему Даниил и Василько, говоря ему: «Ты видел от нас добро, так пойдем с нами на ятвягов». И у Болеслава они получили помощь — воевод Суда и Сигнева, и собрались они в Дорогочине, и пошли, и перешли болота, и пришли в страну их.

Ляхи не утерпели и подожгли первое село ятвягов: и этим сделали зло — подали ятвягамзнак, за что Даниил и Василько на них разгневались. Воевали они до вечера и захватили много пленников. Когда наступил вечер, приехали злинцы, собралась вся земля Ятвяжская, и прислали к Даниилу Небяста сказать: «Оставь нам ляхов, а сам иди с миром из нашей земли». Но желаемого они не получили. В то время, когда ляхи построили острог, они ночью напали на ляхов. А русские острога не строили. Ляхи крепко боролись, метали сулицы, и головни,как молнии сверкали, и камни швыряли, как дождь с небес. Когда ляхам пришлось трудно, то Семовит послал, умоляя: «Пришлите мне лучников». А Даниил и Василько держали гнев за сожженное село, так что неохотно послали лучников, и то потому, что острог собирались уже проломить, сражаясь врукопашную. Когда же пришли лучники, многих ранили и многих убили стрелами и отбили ятвягов от острога. В ту ночь не было покоя от них.

Утром собрались все ятвяги, пешие и конные, очень много, так, что и лес был ими наполнен. Собравшись, они сожгли свои колымаги, иначе говоря, станы, в воскресенье, то есть в первый день недели. Даниил же князь пошел вперед и ушел далеко с Болеславовыми ляхами, а Василько остался с Семовитом, а Лазарь был сзади с половцами — и напали на него крепко, и знамя его отняли. Прибежал он к Васильку и Семовиту, и была лютая битва с ятвягами. И пало много с обеих сторон. Василько и Семовит стойко держались в битве. А дворский Андрей, хотя и было у него мужественное сердце, упустил копье и едва не был убит, когда наткнулся на ратников, так как охватила болезнь его тело и руки.

Послал Василько к брату, говоря: «Битва здесь великая, поспеши к нам». Даниил вернулся и отогнал ятвягов к лесу. Другие, однако, тоже ударили на них, и многие из них были убиты.Федор Дмитриевич, мужественно сражаясь, был ранен, и из-за этой раны смерть принял на реке Нареве. Ящелт же сказал: «Сидеть-то хорошо на конях! Но если не жалеете нас, то пожалейте себя и подумайте о своем позоре — ведь вы нашими головами спасаете честь свою». После этого было вот что: Даниил велел своим воинам сойти с коней. Спешились и пошли пешим строем и тем смягчили сердце ятвягов, показав им русскую и ляшскую силу.

И так они шли, разоряя и сжигая землю Ятвяжскую, и когда перешли реку Олег, то хотели остановиться в лощине; увидев это, князь Даниил воскликнул, сказав: «О мужи-воины! Разве вы не знаете, что христианская сила в широком пространстве, а поганым — в узком, им привычна битва в лесу». И они прошли теснину, захватывая врагов в плен, и вышли в чистое поле, и встали станом. Ятвяги же, несмотря ни на что, нападали на них, а русские и ляхи гонялись за ними, и многие князья ятвяжские были убиты; и гнали их до реки Олега, и прекратилась битва.

Утром выяснилось, что проводники ничего не знают и блуждают; были убиты два варвара, а третьего взяли живым, и он был приведен к князю Даниилу. Даниил сказал ему: «Выведи нас на правильную дорогу — оставим тебе жизнь». Даниил поклялся, и тот вывел его, и они перешли реку Лык.

На другой день их догнали прусы и борты. Все воины сошли с коней, вооружились пехотинцы из стана, щиты их были как заря, шлемы как восходящее солнце, копья они держали в руках, как многочисленный тростник, а с двух сторон шли лучники, держа в руках самострелы и наложив на них стрелы против ратников, а Даниил сидел на коне и воинов строил в отряды. И сказали прусы ятвягам: «Можно ли дерево поддержать сулицами и решиться напасть на такую рать?» И ятвяги, увидев это, вернулись восвояси.

Оттуда князь Даниил пришел к Визне и перешел реку Наровь. И многих христиан Даниил и Василько избавили от плена, и те пели им песнь славы, ведь Бог им помог, и вернулись они со славой в свою землю, следуя пути своего отца, великого Романа, который некогда устремлялся на поганых, как лев, так что им половцы пугали детей.

В год 6760 (1252). Прислал король угорский к Даниилу, прося его помощи, так как в то время у него шла война с немцами. Даниил пошел к нему на помощь и пришел к Пожгу. Пришли к нему послы немецкие. Был царь, который владел один землями Рагузской и Штирийской, а герцог был уже убит. Имена послов таковы: царский воевода и епископ Жалошпурский, то есть Сольский, Гарих Поруньский и Отто Гарретенник Петовский. Поехал король с ними против князя Даниила. Даниил же пришел к нему, приготовив к битве всех людей своих. Немцы удивлялись татарскому вооружению: кони были в личинах и кожаных коярах, а люди — в кольчугах, и сияние великое исходило от полков от блеска оружия. Сам Даниил ехал, подле короля, по русскому обычаю: конь под ним был на удивленье, седло из жженого золота, стрелы и сабля украшены золотом и другими украшениями, достойными удивления: кожух из греческого оловира, обшитый широким золотым кружевом, сапоги из зеленой кожи, шитые золотом. Немцы смотрели и сильно дивились.

И сказал Даниилу король: «Я отказался бы от тысячи серебра, лишь бы ты пришел,— по русскому обычаю своих отцов». Даниил попросился у него в стан, потому что был сильный зной в тот день. Король взял его за руку, и ввел в свою палатку, и сам его раздел и одел в свои одежды, такую честь оказал он ему.

И возвратился Даниил к себе домой.

В тот же год Миндовг изгнал своих племянников Тевтивила и Едивида, он послал их на войну вместе с их дядей Выкинтом на Русь воевать, к Смоленску, и сказал: «Кто что захватит, пусть тем и владеет». Сам же он коварством из-за вражды завладел литвой, захватил всю землю Литовскую и бесчисленные их имения и прибрал к рукам их богатство. Миндовг послал вслед своих воинов, желая их убить. Они же, узнав об этом, бежали к князю Даниилу и Васильку и приехали во Владимир. Миндовг же прислал послов своих, говоря: «Не оказывай им милости». Но Даниил и Василько его не послушали, потому что их сестра была замужем за Даниилом.

Потом Даниил договорился с братом своим и послал в Ляшскую землю к князьям ляшским, говоря: «Сейчас время идти христианам на язычников, потому что у них война между собой». Ляхи обещали, но не сдержали слово. Даниил и Василько послали Выкинта к ятвягам и жмуди и к немцам в Ригу, и Выкинт подкупил серебром и многими дарами ятвягов и половину жмуди. А немцы ответили Даниилу: «Ради тебя мы заключим мир с Выкинтом, хотя он много наших братьев погубил». Немецкие рыцари обещали идти на помощь Тевтивилу. А Даниил и Василько пошли к Новогрудку.

Когда Даниил посовещался с Васильком, братом своим, и со своим сыном, то послал Даниил брата своего на Волковыйск, а сына на Услоним, а сам пошел к Здитову. Они захватили много городов и возвратились домой.

Потом прислал посла Выкинт, сообщая, что немцы хотят стать на помощь Тевтивилу. И послал Даниил в поход Тевтивила, и в помощь ему дал русских и половцев, и вели они долгую войну.

Оттуда Тевтивил пошел с Данииловыми пленниками в Ригу, и рижане приняли его с великой честью, и он был крещен.

Узнал Миндовг, что хотят помогать Тевтивилу божий дворяне, и епископ, и все рижские воины, испугался и тайно послал к Андрею, рижскому магистру, и уговорил его с помощью богатых даров, то есть умолил его, послав много золота и серебра, и прекрасных сосудов серебряных и золотых, и коней много, и сказал он: «Если ты убьешь или выгонишь Тевтивила, получишь еще больше». Но тот сказал: «Не избавиться тебе от этого; если не пошлешь к папе и не примешь крещения — не одолеть врага. А я к тебе дружбу имею». О, злее зла! Золотом ослепил глаза свои, а теперь снова от них беду примет. Миндовг послал к папе и принял крещение, но крещение его было ложно, он приносил втайне жертвы своим богам: первому Нонадею, и Телявелю, и Диверкизу, заячьему богу, и Мидеину (когда выезжал в поле и выбегал заяц на поле, он не входил в лес и не смел и прута сломить). Он приносил жертвы своим богам, сжигал тела мертвых и открыто держался языческих обычаев.

Тевтивила же поддерживал епископ и пробст Виржан, которые жалели о нем, ибо знали, что, если бы Тевтивил не был изгнан, Литовская земля была бы в их руках и поневоле приняла бы крещение. А что литовцы не крестились, виноват Андрей, за что он был орденом отлучен от своего сана. Тевтивил же прибежал в Жмудскую землю к своему дяде Выкинту, прихватив ятвягов, жмудь и помощь Даниила, которую дал ему Даниил еще прежде, и пошел на Миндовга.

Миндовг же подготовился, но решил не биться с ними полком, а ушел в город под названием Ворута. Он ночью выслал своего шурина, однако того прогнали русские и ятвяги. Утром выехали немцы с самострелами, и поехали против них русские и половцы со стрелами и ятвяги с сулицами, и они гонялись по полю, как будто в игре. И затем вернулись в Жмудскую землю.

И пришел Миндовг, собрав великую силу, в город Выкинта, называемый Тверимет. Выехал Тевтивил из города, а с ним русские и половцы Данииловы, и жмудь с ними, и многие пехотинцы. В погоне за ним половчин попал стрелой в бедро М.индовгова коня, и Миндовг возвратился в свою землю. И много битв было между ними. Висимот под тем городом был убит.

В год 6761 (1253). Тевтивил прислал к Даниилу Ревбу сказать: «Пойди к Новогрудку». И Даниил пошел с братом Васильком, и с сыном Львом, и с половцами, и со сватом своим Тегаком, и пришел к Пинску. Князья Пинские таили обман, их взяли с собою на войну неволею. Литовцы послали сторожевые отряды на озеро Зьяте, и они прошли через болота до реки Щарьи. Когда все полки соединились, созвали совет и сказали: «О нас уже известно». И воины препирались — не хотели идти воевать, Даниил же сказал им мудрое слово: «Стыдно нам перед Литвой и остальными землями, если мы не дойдем и вернемся. Завтра,— сказал он,— устроим совет». Той же ночью он послал ко всем воинам, говоря: «Пойдите,— пусть увидят это все те, кто не хочет идти на войну!» И, видя воинов, которые пошли, и другие воины сами пошли поневоле.

И уже утром они захватили всю землю Новогрудскую. Оттуда же возвратились домой. Ятвяги поехали на помощь Даниилу, но не могли проехать, потому что выпал большой снег. Оттуда они вернулись, с Божьей помощью,захватив много пленных.

Потом послал Даниил с братом своим и с сыном своим Романом своих людей, и взяли они Городен, а сами воротились от Бельска. Потом Даниил послал много своих пеших воинов и всадников на их города, и они захватили все их вотчины и области.

А Миндовг послал своего сына, и тот воевал около Турийска.

В том же году Миндовг прислал к Даниилу со сватовством, прося мира и желая согласия. В то время Тевтивил прибежал к Даниилу от жмуди и ятвягов, говоря: «Миндовг их подкупил серебром многим». И Даниил разгневался на них.

В год 6762 (1 254). В те же годы, по прошествии времени.

Хронографу приходится описывать всех и все происходящее, иногда забегать вперед, иногда отступать назад. Мудрый, читая, поймет. Число годов мы здесь не писали, потом впишем — по антиохийскому счету сирийцев, по олимпиадам — греческим исчислениям, по римским високосам, как Евсевий Памфил и другие летописцы написали, от Адама до Христа. А года все напишем после, рассчитав.

После убийства герцога Фридриха — он бился с королем угорским и был убит своими боярами в бою — была распря между знатными людьми о достоинстве и владениях убитого герцога — о земле Рагузской и земле Штирийской. Король же угорский — рикс — и король чешский боролись за них.

Король угорский стал искать помощи, желая захватить Немецкую землю. Он послал сказать Даниилу: «Пошли мне сына своего Романа, и я отдам за него сестру герцога и передам ему Немецкую землю». И поехал к немцам с Романом, и выдал за Романа герцогову сестру, и выполнил обещание — подробно об этом не пишем, ибо долго рассказывать.

Потом он послал к Даниилу сказать: «Ты мне родственник и сват, помоги мне против чехов». И убедил его пойти. И пошел в Опаву своим путем, и сам разорил Моравскую землю, разрушил многие города, все пожег и страшную резню устроил в той земле.

А Даниил, соединившись с Болеславом, раздумывал, как пойти в Опавскую землю. Болеслав не хотел идти, но его жена, по имени Кинека, своими уговорами помогала Даниилу, ведь она была дочь угорского короля. А Даниил-князь хотел идти воевать и ради короля, и ради славы — ведь не было прежде в Русской земле никого, кто бы завоевывал Чешскую землю: ни Святослав Храбрый, ни Владимир Святой. Бог исполнил его желание. Он спешил и стремился воевать. Взяв сына своего Льва и в помощь от брата Василька тысяцкого Юрия, соединившись с Болеславом, пошел от Кракова.

Пришли на реку Одру в город Козлий, и приехали к нему Владислав, сын Казимира, внук Мешка Ласконогого, с конными и пешими войсками, и пришли они к реке Псине, и там устроили совет — Даниил и Лев с Владиславом — куда идти воевать. Владислав не сказал правды и дал им неверного проводника. Послал князь Даниил Льва, и Тевтивила, и Едивида, и дворского, и всех воинов, а сам остался с небольшим отрядом, и со старыми боярами, и с тысяцким Юрием. Лев пошел воевать, увидел, что проводники обманывают, не стал их слушать, пошел в лесистые горы и взял много пленных.

Когда Даниил и Болеслав вышли к Опаве, ляхи выслали сторожевые отряды. Андрей же выехал из Опавы с чехами. Они встретились и сразились, и победил Андрей, потому что было мало ляхов. Одних он убил, а других взял в плен. И великий страх напал на ляхов.

Приехал Даниил и сказал им: «Что вы ужасаетесь? Разве вы не знаете, что война не бывает без убитых? Разве вы не знаете, что натолкнулись вы на мужей и воинов, а не на баб? Если муж убит на войне, что за диво? Другие дома умирают без славы, а эти со славой умерли! Укрепите ваши сердца и поднимите свое оружие против врагов!» Он укрепил их этими словами и многое другое сказал им. И пошел к Опаве.

Увидел он, что жители окрестных сел бегут в город, многое множество, а ему на город некого послать. И сказал он Владиславу: «Ты мне учинил неправду и себя погубил. Если бы Лев и все мои люди сейчас были бы здесь, то мы причинили бы великий урон этой земле и город так или иначе был бы взят». Он очень жалел, что отослал своего сына Льва и воинов, и принуждал ляхов ехать к городу, но они не хотели. Он видел это и опечалился, не ведая о сыне своем и войске. А ляхи не хотели ехать к городу, хотели стоять подальше от него.

Был уговор всем воинам, участвующим в войне, прийти к городу.

Даниил сказал: «Если вы хотите — уходите прочь, я же хочу остаться один с малой дружиной и буду ждать моих воинов». Услышав это, Болеслав и ляхи встали ниже города на реке Опаве, не посмев покинуть его.

В тот же вечер пришел Лев с воинами, ведя с собой много пленников. И в тот же вечер собрали совет и решили, что утром они перейдут реку, обойдут городи сожгут все, что вне стен его: постройки, ограды, гумна.

И когда наступило утро, они так и сделали. Болеслав же не пошел за реку, но встал на горах, готовый к бою. Владислав же пошел, и, придя к первым воротам, они сожгли их, и пришли ко вторым воротам. И выехали чехи, и нескольких их убили, а других прогнали. Бенеш стоял перед воротами со знаменем. И около других ворот пожгли окрестности города. Когда же пришли к третьим воротам, приказал Даниил слезть с коней и жечь окрестности города. Как только люди внезапно устремились к городу, немцы, увидев сильный натиск русских, побежали, и некоторые из них были убиты в воротах, и ворот бегущие не закрыли.

У Даниила внезапно заболели глаза, и он не видел того, что происходило в воротах. Он видел, что его люди бегут, и, обнажив свой меч, погнал их, и из-за этого не взяли города. Потом, увидев, в чем дело, горевал, что не взяли города. Измученный болезнью и усталый, он сказал своему сыну: «Сожги все окрестности города. Я же пойду в свои колымаги», иначе говоря в станы. Ведь он всю войну проболел глазами. Многие уговаривали его вернуться, но он этого не сделал.

Назавтра, когда все собрались, Даниил пошел вверх по Опаве, разоряя и сжигая, и остановился у города по названию Насилье. Он слышал, что в том городе есть захваченные русские и ляхи, и на другой день, приготовившись к бою, пошел к нему. Горожане, увидев приближение многого множества полков, не выдержали и сдались. Даниил взял город, освободил пленных, поставил знамя свое на городской стене, отметив победу, а жителей помиловал. Отойдя, он остановился в немецком селе.

Даниил узнал, что Бенеш поехал к Глубичичу. На другой день, приготовившись к бою, пошел, вместе с Болеславом, разоряя и сжигая, к Глубичичу. Послал и Владислав сжигать окрестные села, окольные, и тем принес вред, так как из-за этого города не взяли.

Когда Даниил и Болеслав пришли к городу, все воины хотели взять город приметой. Ветер сильно дул на город, а город был построен из елового леса, вал же был низким. Воины ездили взад-вперед, искали дров и соломы, чтобы забросить в город, и ничего не нашли. Все пожег Владислав в окрестности и поблизости, и поэтому не смогли поджечь город.

В тот же вечер стали советоваться: «Куда пойдем? — к Особологе, или против Герборта, или возвратимся домой?» Герборт прислал Даниилу меч, изъявляя покорность. Даниил и Болеслав решили: «Мы уже разорили всю землю». И наутро, вернувшись назад, перешли реку Одру и прошли землю Владислава.

Тогда в Кракове были послы папы, которые принесли благословение от папы, корону и сан королевский, и хотели видеть князя Даниила. Он же сказал им: «Не подобает мне видеться с вами на чужой земле — но потом».

Оттуда он прошел землю Сандомирскую и пришел в город Холм с честью и славою, и в церковь Пречистой, поклонился земным поклоном и прославил Бога за все бывшее — ведь никакой русский князь не завоевывал Чешской земли. Он увиделся с братом своим, и был в великой радости, и побывал в церкви святого Иоанна в городе Холме, радостно славя Бога, Пречистую его Матерь и святого Иоанна Златоуста.

В год 6763 (1255). Прислал папа почетных послов, принесших венец, скипетр и корону, которыми выражается королевское достоинство, с речью: «Сын, прими от нас королевский венец». Он еще до этого присылал к нему епископа береньского и каменецкого, говоря: «Прими венец королевский». Но в то время Даниил их не принял, сказав: «Татарское войско не перестает жить с нами во вражде, как же могу я принять от тебя венец, не имея от тебя помощи?» Опизо пришел и принес венец, обещая: «Будет тебе помощь от папы». Он, однако, не желал, и убедили его мать его, Болеслав, Семовит, ляшские бояре, чтобы он принял венец, говоря ему: «А мы будет тебе в помощь против поганых».

Он же венец от Бога принял в церкви святых Апостолов, от престола святого Петра, от отца своего папы Иннокентия и от всех епископов своих. Иннокентий предавал проклятью тех, кто хулил православную греческую веру, и хотел собрать собор об истинной вере, о воссоединении церквей. Даниил принял венец от Бога в городе Дорогичине.

Когда Даниил пошел на войну с сыном своим Львом и с Семовитом, князем ляшским, Василько вернулся, потому что у него была рана на ноге, и послал всех своих воинов с братом, а король Даниил пришел в землю Ятвяжскую и воевал. Лев, узнав, что Стекинт укрепился в лесу, в осеке, и с ним ятвяги, погнался за ними, взяв с собой людей, и пришел к осеку. Ятвяги вышли из осека против него, и бывшие с ним всадники разбежались. Лев же, сойдя с коня, один крепко бился с ними. Увидев, что Лев один бьется с ятвягами, некоторые из его людей вернулись к нему на помощь. Лев вонзил свое копье в щит Стекинта, так что он не смог им прикрываться, и убил Лев Стекинта мечом, и брата его поразил мечом. И они погибли. Лев пешим гонялся за ятвягами, а другие преследовали их на конях, били и рубили их.

Король Даниил остановился в доме Стекинта, и Лев принес ему оружие Стекинта и его брата, подтверждая тем свою победу. И его отец король очень радовался мужеству и доблести сына своего. Комат приехал от ятвягов, которые обещали быть покорными. А ляхи, исполнившись зависти и обмана, стали доброжелательствовать поганым. Узнав об этом, король Даниил велел разорить землю Ятвяжскую, и дом Стекинта был весь разрушен, и доныне это место пусто стоит. Когда король Даниил шел вдоль озера, он увидел около берега прекрасную гору и на ней город, который раньше назывался Рай. Оттуда он вернулся к себе домой.

В тот же год приехали татары к Бакоте, и к ним присоединился Милей. Даниил отправился воевать против литовцев и на Новогрудок, и была оттепель, и послал он сына своего Льва в Бакоту. Послал Лев дворского впереди себя. Захватили они Милея-баскака, и привел Лев Милея к своему отцу, и снова Бакота сделалась достоянием отца его короля. Потом, посоветовавшись с сыном своим, Даниил отпустил Милея, и Лев был поручителем, что он будет верен Даниилу. И снова приехали татары, и Милей нарушил клятву, и снова отдал Бакоту татарам.

Потом Куремса пришел к Кременцу и воевал в окрестностях Кременца. Наместник Андрей оказался двурушником — иногда он говорил: «Я служу королю», а иногда — что служит татарам; держал он обман на сердце. Бог отдал его в руки татар; Милей сказал им: «У меня есть грамота Батыева», и они еще больше разъярились на него, и убили его, и вырезали его сердце. Но они ничего не достигли у Кременца и возвратились в свою страну.

Изяслав просил у татар помощи, чтобы идти на Галич. Они же сказали ему: «Как ты пойдешь на Галич? Князь Даниил лют. Если он захочет отнять у тебя жизнь, то кто тебя спасет?» Он же не послушал их, но, собрав себе войско, пошел на Галич. Даниил, услышав об этом, огорчился, потому что не знал об этом, и послал сына своего Романа и всех своих бояр против Изяслава. Льва еще раньше отправил он к королю, а сам поехал проводить своих воинов. Когда ехал в Грубешев, то убил он шесть вепрей — трех убил рогатиной сам, а трех — его дружинники, и он дал воинам мяса на весь путь. А сам он, помолившись святому Николаю, сказал своим воинам: «Если встретятся сами татары, пусть и тогда не войдет страх в ваши сердца». Они же ответили: «Пусть Бог тебе поможет, мы исполним твое повеление».

Роман, взяв воинов, шел день и ночь и внезапно напал на Изяслава. Тому было некуда бежать, и он влез на церковные своды, так же как когда-то мятежные угры залезли. Князь Роман стерег Изяслава, так что тот с воинами изнемогал от жажды. На четвертый день они спустились, и князь привел их к своему отцу.

А Лев, узнав, что Изяслав послал Федора в Зальцбург, взяв с собой слуг своих, погнался за ним: Федор убежал, а людей его Лев захватил.

Потом Войшелк заключил мир с Даниилом и выдал свою сестру, дочь Миндовга, за Шварна, и приехал он в Холм к Даниилу, оставил свое княжение и принял монашеский постриг. Он отдал Роману, сыну короля Даниила, Новогрудок от Миндовга, а от себя — Слоним, Волковыйск и все города, а сам просился идти в Святую Гору. И сыскал король Даниил ему путь через земли угорские. Но Войшелк не смог дойти до Святой Горы и вернулся через Болгарию.

В год 6764 (1256). Даниил пошел на ятвягов со своим братом и с сыном Львом и со Шварном, который был еще молод, и послал за Романом в Новогрудок. И приехал к нему Роман со всеми новогрудцами и с тестем своим Глебом, и с Изяславом Свислочским, а с этой стороны пришел Семовит с мазовшанами, и пришла помощь от Болеслава с сандомирцами и краковлянами. Было такое большое войско, что можно было болота ятвяжские наполнить этими полками.

Сотворили совет князья русские и ляшские, и сказали военные мужи: «Ты король, голова всем полкам. Если пошлешь впереди кого-то из нас, нас не послушаются. Ты знаешь воинский порядок. Ты привык к войне, и всякий тебя устыдится и убоится. Выйди сам вперед».

Даниил построил полки и, указав, кому с каким полком идти, сам вышел вперед. И лучников пустил вперед, а прочих — с двух сторон дороги. Дворскому же велел идти за собой, а сам ехал с небольшим отрядом вооруженных дружинников. Когда он ехал, приехал к нему сын его Лев один и сказал: «Никого с тобой нет. Я не еду с тобой». И сказал ему король: «Пусть так». И пошел своим путем. Проводником ему был Анкад — Даниил обещал ему, что его село не будет сожжено.

И приехал к нему сын его Роман один, и когда они приехали к селу под названием Болдыкищи, послал Даниил Льва с братом. Лев, тихо окружив село, всех перебил, а одного привел. Король допросил его. И когда тот сообщил, что в селе по названию Привища собрались все ятвяги, король послал дружинника Андрея сказать дворскому: «Если увидишь, что мы преследуем, скорее поспеши к нам: распусти полк, пусть, кто может, догоняет». А князь Василько другим полкам сказал, чтобы они шли тихо рысью, и своему полку также, так как посол был молод, и, передавая слова князя, он приказал дворскому не распускать людей и держать полк.

Один ятвязин убежал из села Болдыкищи, и ятвяги вооружились. На окраине деревни Привища воины Даниила встретили ятвяжских лучников и погнали их. За ними устремились Даниил и Лев, крича громким голосом: «Гони, гони ятвягов!» Когда ятвяги увидели их быстрое приближение, то не выдержали и обратились в бегство. Но когда они были на середине села, повернули обратно. Даниил и Лев все-таки наступали на них, метали в них копья, и те снова обратились в бегство. Ятвяжские лучники стреляли, а воинов с ними не было, и когда они добежали до ворот, то пришли в смятение, и одни пробежали ворота, а другие повернули назад. Многие летели друг на друга, потому что лед был скользок. Даниил и Лев быстро напали на них в воротах. Ятвяги побежали и больше не возвращались: была в тот день великая удача у короля и его воинов, ибо с такой дружиной он победил гордых ятвягов, и злинцев, и крисменцев, и покенцев. Как пишется в Писании: «Не в силе битвы, но в Боге состоит победа».

Король Даниил хотел преследовать их дальше, но Лев воспротивился ему и сказал: «Пошли меня вслед за ними». Но отец его не пустил. Один воин протянул свою правую руку, взял дротик из-за пояса своего, метнул его далеко и сбил с коня ятвяжского князя. И пока тот летел на землю, вышла вон душа его с кровью в ад. Даниил и Лев вязали одних пленников, других же из кустов выводили и рубили.

Пришел и дворский с полком. И сказал ему король Даниил: «Ты плохо поступил». Дворский ответил: «Это не я, не мое желание, но зло нам причинил посол, не передал нам правильно твои слова». Потом король и Лев освободили бывших в плену у ятвягов и вернулись к Васильку и Семовиту. Когда они встретились, то была великая радость о победе над язычниками. И жгли дома их, и разоряли села их. Остановившись в Привище на ночь, захватили богатства их, пожгли дома их. Утром пошли, разоряя землю и все сжигая. Сожгли владения Таисевичей, и Бураля, и Раймоче, и Комата, и Дора, и разорили город, и дотла выжгли дом Стекинтов. Остановились в селе Корковичах. И было удивительно, что можно было насытиться такому множеству воинов, и их коням, и им самим, на двух дворах. А что не смогли съесть сами и кони их — все сожгли.

На следующий день приехал от ятвягов их князь Юндил. Он сказал: «Да, Даниил, ты дружину добрую держишь, и полки твои велики». Утром они пошли, разоряя и сжигая землю ятвягов. И не было воинам никакого вреда от ятвягов: хотя они когда-то были храбры, но Бог вложил страх в их сердца. В ту же ночь остановились в болотах на островах, а утром пришли к ним ятвяги, предлагая заложников и мир, и просили не убивать пленников. Потом Даниил, по Божьей милости, с честью и славой вернулся в свою землю, одолев врагов своих.

Когда он хотел снова выйти на ятвягов войной и стал собирать войско, узнали об этом ятвяги, послали своих послов и своих детей, и дали дань, и обещали быть покорными ему, и строить города на своей земле.

В год 6765 (1257). Даниил послал Константина, по прозванию Положишила, чтобы собрать дань с ятвягов. Поехал Константин и собрал с них дань — шкурки черных куниц и белок, серебро. И он дал из дани ятвяжской дар Сигневу-воеводе, чтобы распространился слух: пусть узнает вся Ляшская земля, что ятвяги заплатили дань королю Даниилу, сыну великого князя Романа. После смерти великого князя Романа никто из русских князей не воевал с ятвягами, кроме сына его Даниила. Богом дана ему эта дань, и слух возник в Ляшской земле в назидание потомкам, что ему дано было Богом показать свое мужество. Как писал премудрый хронограф: «Добрые дела святятся в веках». Также и мы написали о многих войнах, также мы написали и о Романе: раньше писали о нем, а здесь написали ныне в последний раз.

Потом, как мы рассказывали уже прежде, король угорский дал обет великий Роману, но не исполнил его. Оставил он его в городе Инепереце и ушел прочь; дал обещание, но не помог ему. Он обманывал Романа, желая приобрести его города. Ведь он великою клятвой клялся перед Богом Роману и его княгине, что, если он завоюет немецкую землю, всю ее отдаст Роману. Княгиня, зная его нрав, укрепляет его крестным целованием, но он никак не был в помощь Роману.

Часто же приходил на Романа герцог. А однажды он пришел с огромным войском, и они бились, и он встал перед городом на расстоянии поприща. Он не мог взять город и сказал Роману с лестью: «Оставь короля угорского: ты мне родственник и свояк. Немецкая земля будет разделена с тобой. Рикс-король угорский много обещает, но не выполняет. А я говорю правду, и поставлю свидетелем отца моего папу и двенадцать епископов, и отдам тебе половину Немецкой земли».

Но Роман ответил: «Я дал слово, как своему отцу, королю угорскому и не могу послушаться тебя: это будет мне позор и грех — не исполнить обета». Он передал королю угорскому все слова, которыми обольщал его герцог, прося у него помощи. А тот не послал ему помощи; он требовал городов в особое владение, обещая дать взамен другие города в земле Угорской. Княгиня поняла его обман и сказала: «Ты захватил моего сына якобы в зятья и держишь его как заложника. А теперь вы еще хотите наших городов! А мы за это страдаем и умираем от голода!» А было так, что баба тайно ходила покупать пищу в городе Вядне и приносила им; таков был голод, что уже хотели есть лошадей.

И сказала княгиня: «Князь, иди к своему отцу». Но Роман не мог выехать: ведь они были в осаде. Убедившись в доброте его нрава, его поддержал Веренгер, по прозванию Просвил, он когда-то раньше воевал вместе с ним. Он пожалел Романа и, приехав с войском, вывел Романа из города. А прежде мы уже рассказали, как Войшелк дал Роману Новогрудок.

После Кремянецкого похода Куремсы Даниил начал войну против татар. Договорившись с братом и с сыном, послал Дионисия Павловича и взял Межибожие. Потом люди Даниила и Василька ходили войной на Болохов, а люди Льва — на Побужье и на войско татарское. Когда наступила весна, Даниил взял сына своего Шварна на Городок, и на Семоц, и на все города, и взял Гордок, и Семоц, и все города за пределами татарских земель, Городеск и по Тетереву до Жедьчевьева. Возвягляне же обманули Шварна, взяв тиуна, не дали ему управлять. Шварн же пришел и захватил все города. Вслед за ним пришли белобережцы, и чернятинцы, и все болховцы к Даниилу. Миндовг прислал к Даниилу сказать: «Пришлю к тебе Романа с новогрудцами, чтобы ты пошел к Возвяглю, а оттуда и к Киеву». И назначили встречу в Возвягле.

В год 6766 (1258). Даниил с братом пошли к Возвяглю с большим войском, ожидая вести от Романа и литовцев; и стояли они у Корецка, целый день ожидая вести от них, и пошли к Возвяглю. Сначала он послал сына своего Шварна объехать город, чтоб никто из них не убежал. С ним было пятьсот воинов. Горожане, видя, что с князем мало воинов, смеялись над ним, стоя на городской стене. Наутро пришел Даниил с многим множеством полков, со своим братом и с сыном Львом. Увидели горожане, и охватил их ужас; они не выдержали и сдались. Даниил поджег город, а людей вывел и отдал их на дележ — кого своему брату, кого Льву, кого Шварну. И, захватив город, пошел домой.

Когда пришел Роман с литовцами и забрались литовцы на стены, то не увидели они ничего, кроме пожарища да бегающих по городищу собак. Они тужили и плевали, говоря по-своему: «Янда!», призывая своих богов Андая и Дивирикса и всех богов своих поминая, то есть бесов.

Потом Роман поехал вслед за своим отцом, взяв с собою немного людей, а остальных он отпустил по домам. Даниил и Василько праздновали победу, а Лев поехал к себе домой.

Литовцы же, посовещавшись, продолжали воевать, сохраняя гнев, и пока ехали, разграбили окрестности Луцка,— а Даниил и Василько об этом не знали. Но слуги князя Даниила и люди Василька: Юрий, дворский Алекса и иные стали преследовать литовцев. Преследуя их, они догнали их у реки, всадники сразились, и литовцы не выдержали и обратились в бегство. Коля и рубя литовцев, загнали их в озеро. Десять человек хватались за одного коня, надеялись: «Конь вынесет нас», и так они тонули, потопляемые ангелом, посланным Богом. И набралось в озере трупов, и щитов, и шлемов столько, что местные жители имели доход, вытаскивая их. Страшную резню устроили литовцам! Победив, русские прославили Бога и святую госпожу Богородицу, послали сайгат Даниилу и Васильку, и радовались Даниил и Василько о помощи Божьей против поганых. Это были люди Миндовга, и воевода их Хвал, тот, который устроил большую резню в Черниговской земле, и Сирвид Рушкович. Сирвид убежал, а Хвал был убит, как и многие другие.

В год 6767 (1259). Куремса пришел на Даниила и Василька внезапно. Приехал Василько — он собирал войско во Владимире, а Даниил — в Холме. Послали за Львом, чтобы ехал с ними.

Куремса, не перейдя Стыри, послал людей к Владимиру. Когда его вооруженные воины приехали к городу, на них вышли горожане пешие и крепко с ними бились. <Татары>, прибежавшие от города, пришли к Куремсе и сообщили ему: «Горожане крепко бьются с нами!»

Даниил и Василько, однако, собирались, желая биться с татарами.

Случилось так, за грехи наши, что Холм загорелся от окаянной бабы. Потом расскажем о создании города, и об украшении церкви, и о его гибели страшной, для всех жалостной. Пламя было такое, что по всей земле было видно зарево; даже из Львова глядя, все видно было по степям Белзским от горения сильного пламени. Люди подумали, что город был зажжен татарами, разбежались по лесам и после этого не могли собраться. Даниил свиделся с братом, утешал его, говоря, что нельзя нам горевать, подобно язычникам, о беде, посланной от Бога,— надо надеяться на Бога и на него возложить свою печаль. Так и было.

Потом они поехали во Владимир, собрали немного дружины и молили Бога, чтобы он избавил их от нашествия татар. Они не могли собрать дружины и рассылали туда и сюда. Случилось же людям Василька выехать и встретить татар, и они побили их, и взяли пленников.

Потом, когда Куремса стоял у Луцка, Бог сотворил великое чудо. Луцк был не укреплен и не подготовлен к обороне. Сбежалось в него много людей, и была зима, и была высокая вода. Когда Куремса пришел к Луцку, то не мог перейти реку и хотел захватить мост. Горожане же разрушили мост. Тогда Куремса поставил пороки, желая их отогнать. Бог сотворил чудо, и святой Иоанн, и святой Николай: ветер был таков, что пороки повалило, и ветер отбрасывал камни на самих татар. А когда они снова стали с силою метать камни, Божественной силой сломался порок их. И, не преуспев ни в чем, они вернулись в свои станы, то есть в степь.

Раньше мы писали о войне с Куремсой, о пожаре в городе Холме. Город Холм был создан, по Божию повелению, таким образом. Когда Даниил княжил во Владимире, он создал город Угровск и поставил в нем епископа. Однажды, когда он ездил по полю и охотился, он увидел место красивое и лесистое на горе; поле окружало его со всех сторон. Он спросил местных жителей: «Как называется это место?» Они ответили: «Холм имя ему». Полюбилось ему то место, и он задумал построить на нем маленький городок. Он обещал Богу и святому Иоанну Златоусту, что поставит во имя его церковь. И построил он маленький городок. И, увидев,что Бог помогает ему, а святой Иоанн пособляет, создал он другой город, тот самый, который татары не смогли взять, когда Батый захватил всю Русскую землю. Тогда была сожжена церковь святой Троицы и снова поставлена.

Когда Даниил увидел, что Бог покровительствует месту тому, стал призывать туда иноземцев и русских, инояэычников и ляхов. И изо дня в день приходили подмастерья и мастера всякие: бежали от татар седельники, лучники, колчанщики, кузнецы железа, меди и серебра. И все ожило, и наполнилось дворами и селами поле вокруг города.

Построил он церковь святого Иоанна, красивую и нарядную. Здание ее было устроено так: четыре свода; с каждого угла арка, стоящая на четырех человеческих головах, изваянных неким мастером. Три окна, украшенные римскими стеклами; при входе в алтарь стояли два столпа из целого камня, а над ними своды и купол, украшенный золотыми звездами на лазури; пол же внутри был отлит из меди и чистого олова, и блестел он, как зеркало; две двери были выложены тесаным камнем: белым галицким и зеленым холмским; а узоры, разноцветные и золотые, сделаны некиим художником Авдеем; на западных вратах был изображен Спас, а на северных — святой Иоанн, так что все смотрящие дивились. Он украсил иконы, которые принес из Киева, драгоценными камнями и золотым бисером,— иконы Спаса и пресвятой Богородицы, которые дала ему сестра Феодора из Феодоровского монастыря, иконы принес из Овруча, и икону Сретенья от отца своего. Достойны они были удивления; эти иконы сгорели в церкви святого Иоанна, лишь образ Михаила остался из чудесных тех икон! Колокола он принес из Киева, а другие были отлиты здесь — и их все огонь попалил.

Посреди города была поставлена высокая башня, чтобы с нее можно было видеть окрестности города, низ ее построен из камня, в высоту на пятнадцать локтей. А сама она построена из тесаного дерева, она была белая, как творог, так что светилась во все стороны. Студенец, то есть колодец, был около нее, глубиной в тридцать пять саженей. Постройки были прекрасные, а медь от огня, как смола, плавилась.

Вокруг он посадил красивый сад и создал церковь в честь святых безмездников Козмы и Дамиана, в ней четыре столпа из целого камня тесаного, держащие верх. Из такого же камня и другой алтарь — святого Димитрия, и образ его стоит перед боковыми дверьми, очень красивый, принесенный издалека.

В расстоянии поприща от города стоит каменный столп, а на нем изваян орел каменный; высота камня — десять локтей, с головами же и подножием — двенадцать локтей.

Когда Даниил увидел разорение города, а войдя в церковь, увидел и там разорение, то очень сильно опечалился он. И, помолившись Богу, снова обновил церковь, и освятил церковь епископ Иоанн. И, снова помолившись Богу, построил он ее еще крепче и выше. Но башни той он не смог построить,— он строил другие города против безбожных татар, поэтому и не построил башню.

В год 6768 (1260). Даниил построил большую церковь в городе Холме во имя пресвятой приснодевы Марии, по величине и красоте не меньше бывших древних, и украсил ее пречудными иконами. Он принес из Угорской земли чашу из багряного мрамора, изваянную с удивительным искусством: вокруг нее были змеиные головы,— и поставил ее перед церковными дверьми, называемыми царскими, и сделал из нее крестильницу для освящения воды в святое Богоявление. Было там изображение блаженного епископа, Иоанна Златоуста, выточенное из прекрасного дерева и позолоченное. Снаружи и изнутри храм был достоин удивления.

Спустя некоторое время пришел Бурундай безбожный, злой со множеством полков татарских, хорошо вооруженных, и остановился на тех местах, где стоял Куремса. Даниил воевал с Куремсой и никогда не боялся Куремсы, потому что Куремса никогда не мог причинить ему зла, пока не пришел Бурундай с большим войском. Послал он послов к Даниилу, говоря: «Я иду против Литвы. Если ты мой союзник, пойди со мной».

Даниил с братом и с сыном стали думать в большой печали: знали они, что, если Даниил поедет, не будет добра. Посоветовались они, и поехал Васильке вместо брата. Проводил его брат до Берестья и послал с ним своих людей. Помолился Даниил Богу, святому Спасу избавителю — есть такая икона в городе Мельнике в церкви святой Богородицы, которая и ныне там в чести великой,— обещал король Даниил украсить ее всякими украшениями.

Когда Василько ехал один за Бурундаем по Литовской земле, он в одном месте встретил литовцев, избил их и привел сайгат к Бурундаю. Похвалил Бурундай Василька, «хотя брат твой и не поехал». Василько ездил и воевал вместе с Бурундаем. Разыскивал он своего племянника Романа и разорял землю Литовскую и Налыцанскую. А княгиню свою и сына Владимира он оставил у брата.

Потом и король Даниил поехал, и захватил Волковыйск и князя Глеба, и отослал его, держа в великой чести, потому что он ехал в Волковыйск больше всего за тем, чтобы захватить своего врага Войшелка и Тевтивила. Он не нашел их в городе, и искал их по станам, посылая людей своих, и не нашел их. Они совершили великий обман: Войшелк захватил сына его Романа. И снова послал Даниил Михаила и воевал по Зелве, ища их, и не нашел их. Потом задумал идти на Городен, думая, что они там.

Он послал за сыном своим Львом и за своими людьми. Они приехали в город Мельник. Он хотел идти на Городен, и все они торопились, но пришла весть от ляхов королю Даниилу, что татары уже в земле Ятвяжской.

Лев сказал: «Твои воины голодны, и кони их тоже». Он же ответил ему, сказав: «Пошлем сторожевой отряд к Визне». Дал король Даниил пищи досыта воинам и их коням.

Еще раньше были посланы два посла в Ятвяжскую землю узнать о брате. Когда татары приехали в Ятвяжскую землю, были схвачены оба посла, и их спросили: «Где Даниил?» Они ответили: «В Мельнике». Татары сказали: «Он наш союзник, брат его воевал вместе с нами. Идем туда!»

Сторожевые отряды разминулись с татарами, и те прошли к Дорогичину. Была об этом весть Даниилу, и он отослал от себя Льва, Шварна и Владимира, сказав им: «Если будете у меня, придется вам ехать в их стан, а если я и буду»...

После этого миновал год.

В год 6769 (1261). Была тишина по всей земле. В те дни была свадьба у Василька-князя в городе Владимире: отдавал он дочь свою Ольгу за князя Андрея Всеволодича в Чернигов. Там был и брат Василька, князь Даниил с обоими сыновьями своими, Львом и Шварном, и иных князей много и бояр много. И было немалое веселье в городе Владимире.

И пришла весть тогда князю Даниилу и Васильку, что идет проклятый окаянный Бурундай, и были очень опечалены этим братья. Бурундай прислал к ним сказать так: «Если вы мои союзники, встретьте меня. А кто меня не встретит, тот мой враг». Князь Василько поехал навстречу Бурундаю со своим племянником Львом, а князь Даниил не поехал с братом, а послал вместо себя своего холмского епископа Иоанна.

И поехал князь Василько со Львом и с епископом навстречу Бурундаю, взяв дары многие и угощения, и встретил его у Шумска. И пришел Василько со Львом и с епископом к нему с дарами. Бурундай сильно гневался на князя Василька и Льва. Владыка был в великом страхе.

А потом сказал Бурундай Васильку: «Если вы мои союзники, разрушьте все укрепления городов своих». Лев разрушил Данилов и Стожек, а оттуда послал и Львов разрушить, а Василько послал разрушить Кремянец и Луцк.

Князь Василько из Шумска послал епископа Иоанна вперед к брату своему Даниилу. Когда епископ приехал к Даниилу, то поведал ему о случившемся и рассказал про гнев Бурундая. Даниил испугался, и бежал в Ляшскую землю, и из Ляшской земли побежал в Угорскую.

И так пошел Бурундай к Владимиру, и князь Василько с ним. Не дойдя до города,остановился он на ночь на Житани. Бурундай стал говорить о Владимире: «Василько, разрушь укрепления». Князь Василько стал думать про себя о городских укреплениях, ведь нельзя было разрушить их быстро из-за их величины. И он велел поджечь их, и за ночь они сгорели. На другой день приехал Бурундай во Владимир и увидел своими глазами, что укрепления все сгорели, и стал обедать у Василька на дворе и пить. Пообедал, выпил и лег ночевать у Пятидна. Наутро прислал татарина по имени Баимура. Баимур приехал к князю и сказал: «Василько, прислал меня Бурундай и велел вал сравнять с землей». И сказал Василько: «Делай, что тебе велели». И стал тот равнять вал с землей в знак победы.

Затем пошел Бурундай к Холму, и князь Василько с ним, со своими боярами и слугами своими. Когда пришли они к Холму, город оказался затворенным, и они, придя, остановились поодаль от него. И ничего не смогли сделать воины Бурундая. Ведь были в городе бояре и хорошие воины, и город был вооружен крепко пороками и самострелами.

Бурундай, увидев твердость города и что нельзя его взять, стал говорить князю Васильку: «Василько, это город брата твоего. Поезжай, объяви горожанам, чтобы они сдавались мне». И послал с Васильком трех татар: Куичия, Ашика и Болюя, и, кроме того, толмача, знающего русский язык, чтобы знать, что будет говорить Василько, приехав под город. Василько же, идя к городу, взял себе в руки камни. Придя под городскую стену, он стал говорить горожанам, а татары, посланные с ним, все слышали: «Константин-холоп и ты, другой холоп, Лука Иванкович! Это город моего брата и мой, сдавайтесь!» Сказав, бросил вниз камень — он хитростью дал им понять, чтобы они боролись, а не сдавались. Он сказал эти слова трижды и трижды бросал камни вниз. Этот великий князь Василько словно от Бога был послан на помощь горожанам, он подал им знак хитростью. Константин, стоя на забороле города, понял в уме своем знак, поданный ему Васильком, и сказал князю Васильку: «Поезжай прочь, а не то будет тебе камень в лоб! Ты уже не брат брату своему, а враг ему». Татары, посланные с князем к городу, услышав это, поехали к Бурундаю и передали ему речь Василька: как он сказал горожанам и что горожане ответили Васильку.

После этого Бурундай быстро пошел к Люблину. От Люблина пошел к Завихвосту и пришел к реке Висле. Тут нашли себе брод на Висле, перешли на другую сторону и начали воевать землю Ляшскую.

Пришли татары к Сандомиру, обступили его со всех сторон, огородили своими ограждениями, поставили пороки. Били пороки, не ослабевая, день и ночь, а стрелки не давали высунуться из заборол, и бились четыре дня, а на четвертый день сбили заборола с городской стены. Татары стали приставлять лестницы к стенам и так влезли на стены. Впереди других на стену влезли два татарина с знаменем и пошли по стене, коля и рубя. Один из них пошел по одной стороне стены, а другой — по другой стороне. Один из ляхов, не боярин, не из высокородных, а простой человек, без доспехов, в одном плаще, с копьем, защитившись отчаянием, как крепким щитом, совершил дело, достойное памяти: побежал против татарина, и когда они встретились, убил татарина, и только другой татарин подбежал сзади, ударил того ляха, и убит был лях.

Люди, увидев татар на городской стене, бросились бежать в детинец и не могли уместиться в воротах, потому что мост к воротам был узок; одни давили друг друга, а другие падали с мостка в ров, как снопы. Рвы были очень с виду глубоки, но наполнились мертвыми, и можно было ходить по трупам, как по мосту. Были в городе постройки, набитые соломой,— они сами собой загорелись от огней, и тогда город стал гореть. Церковь в городе том была каменная, большая и чудная, сияющая красотой; была выстроена из белого тесаного камня, и была полна людей. Верх церкви, покрытый деревом, загорелся, и сгорела церковь, и в ней бесчисленное множество людей.

Воины едва выбежали из города.

Наутро игумены с попами и дьяконами собрали клир, отпели обедню и начали причащаться — сначала сами, а потом бояре с женами и детьми, все от мала до велика. И начали исповедоваться — кто у игуменов, кто у попов и дьяконов, потому что было очень много людей в городе. Потом они пошли из города, с крестами, со свечами и кадилами, и пошли бояре и боярыни, одевшись в брачные одежды и наряды, а слуги боярские несли перед ними детей. И был плач великий и рыдание: мужья оплакивали спутниц жизни, матери оплакивали детей своих, брат — брата, и некому было пожалеть их. Свершился гнев Божий на них. Их выгнали из города, и разместили их татары на болонье около Вислы, и были они два дня на болонье, потом их стали убивать всех, мужчин и женщин, и не оставили из них ни одного человека.

Потом татары пошли к городу Лысцу. Пришли они к нему и обступили: город был в лесу, на горе, и была в нем каменная церковь Святой Троицы. Город не был укреплен, татары взяли его и всех зарубили, от мала и до велика. Потом Бурундай вернулся на запад, в свои становища.

Так окончилось Сандомирское взятие.

В год 6770 (1262). Пошли литовцы от Миндовга воевать против ляхов, и Остафий Константинович с ними, окаянный и беззаконный; он же когда-то сбежал из Рязани. Литовцы разорили Ездов накануне Иванова дня, на самые Купалы. Тут убили и князя Семовита, а сына его Кондрата взяли в плен, и забрали много пленников, и так вернулись к себе.

А Миндовг вспомнил, что князь Василько с Бурундаем-богатырем воевал против земли Литовской, и послал рать против Василька, и воевали они около Каменца. Князь Василько не поехал на них, ожидая другой рати. Он послал на них Желислава и Степана Медушника, и они гнались за ними до самой Ясолны, и не догнали их, так как их войско было невелико, и они взяли только пленников и потому ушли быстро. Другая рать воевала в ту же неделю около Мельника. Был с ними воевода Ковдижад Тюдияминович. Они взяли много пленников.

Князь Василько поехал за ними с сыном своим Владимиром и с боярами и слугами, возложив упование на Бога, и на пречистую его Матерь, и на силу честного креста, и нагнал их у городе Небля. Литовцы уже стояли при озере и, увидев полки, готовые к бою, сели в три ряда защитами, по своему обычаю. Василько, построив свои полки, пошел против них, и они сразились. Литовцы не выдержали и обратились в бегство. Но нельзя было убежать, потому что рядом было озеро. И стали их сечь, а другие из них утонули в озере. И так перебили их всех, и ни один из них не спасся.

Услышав об этом, пинские князья Федор, Демид и Юрий приехали к Васильку с питьем и стали веселиться, ибо видели своих врагов разбитых, а свою дружину целой. Только один был убит из полка Василька — Перибор, сын Степана Родивича. Потом князья пинские поехали к себе, а Василько поехал во Владимир с победой и честью великой, славя и хваля Бога, сотворившего чудеса, покорившего врагов к ногам князя Василька.

Он послал сайгат брату своему, королю, с Борисом и с Изеболком. Король же тогда поехал в Угорскую землю. Догнал его Борис у Телича.

Король в то время очень печалился о брате и о племяннике своем Владимире, потому что тот был еще молод. Один из слуг, войдя, стал так говорить: «О господин, люди какие-то сюда едут за щитами и с сулицами и коней в поводе ведут». Король же от радости вскочил, и воздел руки, вознося хвалу Богу, и сказал: «Слава тебе, Господи! Это Василько победил литву!» Борис же приехал и привез сайгат королю, и коней в седлах, щиты, сулицы, шлемы. Король стал спрашивать о здоровье брата своего и племянника. Борис поведал, что оба здоровы, и рассказал обо всем происшедшем. Была большая радость королю — брат его и племянник здоровы, а враги перебиты. Бориса же он одарил и отослал к своему брату.

Потом был съезд князей русских с ляшским князем Болеславом, и встретились они в Тернаве: князь Даниил с обоими сыновьями, Львом и Шварном, и князь Василько с сыном Владимиром. И они заключили договор между собою относительно Русской и Ляшской земли, и утвердили его крестным целованием, и так разъехались к себе.

После этой встречи прошел один год, а осенью был убит князь литовский Миндовг, который был самодержцем всей Литовской земли. О его убийстве так расскажем.

Он княжил в Литовской земле, и начал убивать своих братьев и племянников, а других выгнал из страны, и стал княжить один во всей земле Литовской. И стал он весьма гордиться, и вознесся славой и гордостью великой, считая, что нет ему равного. Был у него сын Войшелк и дочь. Дочь он отдал замуж за Шварна Даниловича в Холм.

Войшелк начал княжить в Новогрудке, был он язычником и начал проливать много крови. Он убивал каждый день трех-четырех человек. А если в какой-то день никого не убьет, очень печалится. Если же убьет кого — тогда веселится. Потом вошел страх Божий в его сердце, и он задумался, желая принять святое крещение. И крестился тут же в Новогрудке, и стал христианином. А затем Войшелк пошел в Галич к князю Даниилу и Васильку, желая принять монашеский постриг. Тогда же Войшелк крестил Юрия Львовича. Потом он пошел в Полонину в монастырь к Григорию, и там постригся в монахи, и был у Григория в монастыре три года, а оттуда пошел в Святую Гору, приняв благословение у Григория. Григорий был святой человек, какого до него не было и после него не будет.

Войшелк не мог дойти до Святой Горы, потому что в тех землях был мятеж великий, и он вернулся снова в Новогрудок, устроил себе монастырь на реке Неман, между Литвой и Новогрудком, и там жил.

Отец же его Миндовг укорял его жизнью его. А он отца своего сильно не любил. В то время умерла княгиня Миндовгова, и начал он ее оплакивать. А сестра ее была замужем за князем Налыцанским Довмонтом. Послал Миндовг в Налыцаны за своей невесткой и так сказал: «Это твоя сестра умерла. Приезжай оплакивать сестру свою». Когда та приехала оплакивать, Миндовг захотел жениться на своей невестке. И стал говорить ей: «Сестра твоя, умирая, велела мне взять тебя замуж. Она сказала так — пусть чужая детей не обижает». И взял ее в жены. Довмонт, услышав об этом, очень опечалился и стал думать, как бы ему убить Миндовга, но не смог: его силы были малы, а Миндовговы — велики. Довмонт стал искать, с кем бы вместе смог он убить Миндовга. И нашел себе Треняту, племянника Миндовга, и замыслил с ним вместе убить Миндовга. А Тренята был тогда в Жмудской земле.

В год 6771 (1263). Миндовг все войско свое послал за Днепр против Романа, князя Брянского. Довмонт пошел вместе с ними на войну, но, улучив удобное время, вернулся назад, говоря: «Гадание не велит мне идти вместе с вами». Вернувшись назад, он быстро поскакал, догнал Миндовга, и убил его, и двух его сыновей вместе с ним убил, Рукля и Репекья. Так свершилось убийство Миндовга.

После убийства Миндовга Войшелк побоялся того же, и убежал в Пинск, и там жил, а Тренята начал княжить по всей земле Литовской и в Жмудской земле. И послал в Полоцк за братом своим Тевтивилом, сказав так: «Брат, приходи сюда, разделим землю и имущество Миндовга». Когда Тевтивил приехал к нему, то стал думать Тевтивил, как бы убить Треняту, а Тренята стал думать, как бы убить Тевтивила. Замысел Тевтивила раскрыл его боярин Прокопий Полочанин. Тренята опередил Тевтивила, и убил его, и стал княжить один. Тогда конюший Миндовга, четверо слуг, стали думать, как бы им убить Треняту. Когда Тренята пошел мыться в баню, они улучили удобное время и убили Треняту. Так совершилось убийство Треняты.

Услышав об этом, Войшелк пошел с пинянами к Новогрудку, а оттуда, взяв с собой новогрудцев, пошел в Литву княжить. Литовцы приняли его с радостью, сына своего господина.

В год 6772 (1264). Войшелк стал княжить во всей земле Литовской, и начал избивать своих врагов, и перебил их бесчисленное множество, а другие разбежались куда глаза глядят, и того Остафья, окаянного, проклятого, беззаконного, он убил, о котором мы прежде писали.

В год убийства Миндовга, о чем мы говорили раньше, была свадьба у князя брянского Романа. Он отдавал свою любимую дочь по имени Ольга за князя Владимира, сына Василька, внука великого князя Романа Галицкого. В это время пришла рать литовская на Романа. Он бился с ними и победил их, но сам был ранен и показал немалое мужество. Он приехал в Брянск с победой и честью великою. Он не чувствовал ран на своем теле от радости, выдавая свою дочь замуж. Были у него еще три дочери, а эта четвертая, но она была ему милее всех. И послал он с нею своего старшего сына Михаила и бояр много. Мы же вернемся к прежнему.

Когда Войшелк княжил в Литве, стали его поддерживать князь Шварн и Василько. Войшелк назвал Василька своим отцом и господином.

А короля Даниила тогда постигла тяжелая болезнь, от которой он и скончался. Его похоронили в церкви святой Богородицы в городе Холме, которую он сам и построил.

Этот король Даниил был князь добродетельный, храбрый и мудрый, создал много городов, построил церкви и украсил их различными украшениями. И еще он прославился братолюбием с братом своим Васильком. Этот Даниил был вторым после Соломона.

После этого Шварн пошел на помощь Войшелку, а князь Василько послал ему в помощь от себя всю свою рать. Войшелк в свое время назвал Василька отцом своим и господином.

И пришел Шварн с помощью в Литву к Войшелку, и увидел Войшелк помощь Шварна и Василька, отца своего, и очень обрадовался, и стал готовиться к войне, и пошел с большим войском, и стал захватывать города в Дявелте и в Нальщанах. Захватив города, перебил врагов и вернулся к себе.

В год 6773 (1265). Явилась на востоке звезда хвостатая, страшная на вид, испускающая большие лучи; из-за этого назвали эту звезду волосатой. При виде этой звезды охватил всех людей страх и ужас. Мудрецы, глядя на звезду, говорили, что будет великий мятеж в земле, но Бог спасет нас своею волею. И не было ничего.

В этом же году скончалась великая княгиня Василькова по имени Елена. И похоронили ее тело в церкви святой Богородицы в епископии Владимирской.

В год 6774 (1266). Был великий мятеж среди самих татар, они перебили друг друга бесчисленное множество, как песок морской.

В год 6775 (1267). Была тишина.

В год 6776 (1268). Когда Войшелк и Шварн княжили в Литве, литовцы пошли воевать против ляхов, против князя Болеслава. И пошли мимо Дорогичина. А слуги Шварна пошли с ними, и воевали около Скаришева и около Визложи и Торжска, и взяли много пленников.

Тогда князь Болеслав был очень болен. Потом он выздоровел и отправил своего посла к Шварну (а Шварн тогда был в Новогрудке) так сказать: «Зачем ты без всякой моей вины воевал со мною и захватил мою землю?» Шварн стал отпираться, говоря так: «Не воевал я с тобой, это литовцы с тобой воевали». Посол же сказал Шварну: «Так тебе говорит князь Болеслав: я на литву не жалуюсь, что они со мной воевали, они мои враги и воевали со мной как положено. Но на тебя жалуюсь. И Бог будет за правого, и пусть он нас рассудит». И с этого времени началась война. И стали ляхи воевать около Холма. Были с ними воеводы: Сигнев, Воржь, Сулкр, Невструп. И не захватили ничего,— ведь жители убежали в город, а весть им подали ляхи, живущие на границе.

Затем Шварн поспешно приехал из Новогрудка и стал собирать свое войско. И князь Василько и сын его Владимир, соединившись, пошли воевать против ляхов. Шварн стал воевать около Люблина, а Владимир — около Белой. И взяли много пленников, и так пошли к себе: Шварн пошел в Холм, а Владимир пошел к Червену, там был отец его Василько. Из Червена он пошел во Владимир. Когда они пришли домой, ляхи стали воевать около Червена в ту же неделю, и ничего не взяли, и так пошли назад.

Потом князь Болеслав отправил своего посла, Григория, пробста Люблинского, к Васильку, сказать так: «Свояк, давай встретимся!» Василько сказал: «Я рад». И они договорились о встрече в Тернаве.

Затем Василько отправился в Тернаву на съезд. Когда он был у Грабовца, пришла к нему весть, что ляхи обман учинили и не пошли на съезд, но, обойдя вокруг, на Ворота, пошли к Белзу и начали там грабить и жечь села. Василько быстро пошел от Грабовца вместе со Шварном и с сыном своим Владимиром, и пришли они к Червену, и увидели, что села горят, а ляхи грабят. Василько пошел на них в наступление, туда, где ляхи разошлись, грабя села, и многих из них убил, а других захватил в плен. Ляхи испугались и ушли к себе.

Василько послал за ними Шварна, своего племянника, и сына своего Владимира и дал им указание, сказав: «Не бейтесь с ними здесь, а пустите их в свою землю.Как только пойдут разделившись,тогда и бейтесь с ними».

И так пошли Шварн с Владимиром за ляхами с большим войском. И были похожи их полки на могучий бор. Шварн был впереди, идя со своим полком, а Владимир шел со своим полком сзади. Ляхи же еще не вошли в свою землю, но только Ворота прошли. Это было место неприступное, его нельзя было обойти никак, и назвали его Воротами из-за его узости. Тут догнал их Шварн, идя впереди со своим полком. И, не помня наказов дяди своего и не дождавшись полка брата своего Владимира, устремился на бой. Они сразились лицом к лицу, и был сломлен полк Шварна, а другие полки не могли ему помочь из-за тесноты места. И так победили ляхи русских, и убили из них многих, из бояр и из простых людей. Тут были убиты оба сына тысяцкого, Лаврентий и Андрей; оба они показали немалое мужество, и не побежали брат от брата, и приняли славную смерть.

После этого помирились ляхи с русскими, и Болеслав с Васильком и Шварном, и стали жить в великой любви.

Потом Войшелк отдал свое княжение зятю своему Шварну, а сам опять захотел принять монашеский постриг. Шварн очень его упрашивал, чтобы он княжил с ним в Литве, но Войшелк не хотел, так говоря: «Я много согрешил перед Богом и людьми. Ты же княжи, и земля будет в безопасности». Шварн не смог его уговорить и стал княжить в Литве, а Войшелк пошел в Угровск в монастырь святого Даниила, и облачился в монашеские ризы, и стал жить в монастыре, и так сказал: «Здесь поблизости от меня сын мой Шварн, а другой — мой господин и отец, князь Васильке, и в том мое утешение». Григорий Полонинский, его наставник, был тогда еще жив. Войшелк расспросил, жив ли он, обрадовался и послал к нему сказать: «Господин, отец, приезжай сюда». И тот приехал к нему и наставил его на путь монашеский.

А в то время Лев прислал к Васильку сказать: «Я хотел бы с тобой встретиться, но чтобы тут и Войшелк был». Василько послал за Войшелком на Страстной неделе, так сказать: «Прислал ко мне Лев, чтобы мы встретились. Но не бойся ничего». А Войшелк боялся Льва и не хотел ехать, но поехал по поруке Василька. Он приехал во Владимир на Святой неделе и остановился в монастыре святого Михаила Великого. Маркольт-немец звал к себе всех князей на обед: Василька, Льва, Войшелка. И стали они обедать, пить, веселиться. Василько, напившись, поехал домой спать. А Войшелк поехал в монастырь, где он остановился. Затем Лев приехал к нему в монастырь и стал говорить Войшелку: «Кум, выпьем!» И начали они пить. Дьявол, который всегда не хочет добра человеческому роду, надоумил Льва, и убил он Войшелка из зависти, что тот отдал Литовскую землю брату его Шварну. И так совершилось убийство Войшелка. Обрядили тело его и похоронили в церкви святого Михаила Великого.

После Войшелка в Литовской земле княжил Шварн; княжил он недолго и умер, и похоронили его тело в церкви святой Богородицы около отцова гроба.

В год 6777 (1269). Не было ничего.

В год 6778 (1270). Начал княжить в Литве окаянный, беззаконный, проклятый, немилосердный Тройден; а злодеяний его описать не можем: уж очень позорны. Он был такой же беззаконник, как Антиох Сирийский, Ирод Иерусалимский и Нерон Римский. И иных, много худших, чем они, беззаконий учинил.

Прожив так двенадцать лет, умер беззаконник. Были у него братья: Борза, Сирпутий, Лесий, Свелкений. Они жили в святом крещении, жили в любви, кротости и смирении, держались православной христианской веры, превыше всего любили веру христианскую и милостыню творить. Они умерли еще при жизни Тройдена.

В год 6779 (1271). Умер благоверный христолюбивый великий князь владимирский по имени Василько, сын великого князя Романа. И похоронили его тело в церкви святой Богородицы во Владимирской епископии.

В год 6780 (1272). Начал после него княжить сын его Владимир, сияя правдолюбием и справедливостью к своим братьям, и к боярам, и к простым людям.

А Лев стал княжить в Галиче и Холме после брата своего Шварна.

В год 6781 (1273). Помирились с ляхами и с Болеславом-князем. Князь Болеслав тогда начал войну с князем воротиславским. Пошли ему на помощь Лев и Мстислав, а Владимир сам не пошел, а послал свою рать с Желиславом. Потому он сам не пошел, что начал войну с ятвягами.

Потом решили князья идти против ятвягов. Наступила зима, сами князья не пошли, а послали своих воевод с войском. Лев послал со своей ратью Андрея Путивлича, а Владимир послал со своею ратью Желислава, а Мстислав послал со своей ратью Володислава Ломоносого. Пошли они и захватили Злину. И хотя ятвяги собрались, но биться с ними не посмели. И так вернулись с победой и честью великой к своим князьям. А затем приехали князья ятвяжские Минтеля, Шюрпа, Мудейко, Пестило ко Льву, Владимиру и Мстиславу, прося мира себе. Те же едва дали им мир. И были рады ятвяги миру, и поехали в свою землю.

В год 6782 (1274). Тройден еще княжил в Литовской земле и жил со Львом в полном согласии; они посылали друг другу много подарков. А с Владимиром он не жил в полном согласии, потому что отец Владимира, князь Василько, убил в войнах трех братьев Тройдена — потому он и не жил с ним в согласии, но воевал с ним, хоть и не было больших войн: Тройден, посылая тайком пехотинцев, грабил землю Владимира, а Владимир, также посылая воинов, грабил Тройдена. Так и воевали они целый год.

Затем Тройден, забыв согласие со Львом, послал городнян, велел захватить Дорогичин. С ним был Трид, он знал о городе, как его можно взять. Он выступил в поход ночью, и так они захватили город в самый день Пасхи и перебили всех от мала до велика.

Узнав об этом, Лев очень опечалился и стал готовиться к войне; послал он к татарам, к великому царю Меньгу-Темиру, прося себе помощи у него против литвы. Меньгу-Темир дал ему войско и с ним воеводу Ягурчина, и дал ему в помощь заднепровских князей: Романа Брянского с сыном Олегом, и Глеба, князя Смоленского, и иных князей много. Были тогда все князья в подчинении у татар.

Когда настала зима, стали собираться русские князья — Лев, Мстислав и Владимир. Пошли с ними и князья пинские и Туровские. Когда они пошли мимо Турова к Слуцку, то у Слуцка соединились с татарами. И так все вместе быстро пошли к Новогрудку.Не дойдя реки Сырвечи.они остановились на ночь. На другой день, рано встав, пошли и перешли реку до света и там дождались рассвета. И когда стало всходить солнце,начали готовить полки к бою. Построив полки, пошли к городу. Татары шли справа своим полком, а рядом с ними шел Лев со своим полком, а слева, рядом со Львом, шел Владимир со своим полком.

Татары послали ко Льву и Владимиру сказать: «Наши молодые воины видели, что рать стоит под горой. Пар идет от коней. Пошлите верных людей с нашими татарами, пусть посмотрят, что это такое». И они послали с ним верных людей, те поехали и увидели, что рати нет, а пар идет от источников, текущих с гор, потому что были сильные морозы.

И так они пришли к городу и остановились около него. Мстислав не пришел, ибо он шел от Копыля, воюя по Полесью, а также не пришли ни Роман, ни Глеб, князья заднепровские, один только Олег, сын Романа, пришел.

А Лев обманул своих братьев — тайно от Мстислава и Владимира он вместе с татарами взял внешние укрепления, а крепость осталась. На другой день после взятия города пришли Роман и Глеб с большим войском. Прогневались все князья на Льва: Мстислав, Владимир, и тесть его Роман Брянский, и Глеб Смоленский, и иные многие князья — все они рассердились на него, что он не почел их за людей, равных себе, а сам взял город с татарами. Они задумали так, чтобы всем вместе взять Новогрудок, а потом идти в землю Литовскую. Но, рассердившись на Льва, они не пошли и вернулись к себе.

От Новогрудка Олег поехал во Владимир к своей сестре. Ведь князь Владимир тогда очень звал своего тестя, так говоря: «Господин и отец, приезжай, побудешь в своем доме и увидишь, как жива-здорова твоя дочь». Роман же отказался, сказав так: «Сын мой, Владимир, я не могу уехать от войска. Я ведь нахожусь на враждебной земле. Кто доведет мое войско домой? А вот сын мой Олег вместо меня пусть поедет с тобой». И, поцеловавшись, разъехались они по домам.

В год 6783 (1275).

В год 6784 (1276). Пришли прусы к Тройдену, из своей земли гонимые немцами. Он принял их к себе и поселил часть их в Городне, а другую часть поселил в Слониме. Владимир же, посоветовавшись со Львом, своим братом, послал рать свою к Слониму, и они захватили их, чтобы они не поселялись в этой земле.

После этого Тройден послал брата своего Сирпутья и воевал около Каменя. А Владимир послал против него войско и взял у него Турийск на реке Немане, и села окольные захватил. После этого они помирились и стали жить в большом согласии.

А потом Бог вложил благую мысль в сердце Владимира, и он стал размышлять, где бы за Берестьем поставить ему город. И взял он книги пророческие и, размышляя в сердце своем, сказал: «Господи Боже, сильный и всемогущий, словом своим созидающий и разрушающий, что ты, Господи, мне, грешному рабу своему, укажешь, так я и сделаю». И раскрыл книгу, и вынулось ему пророчество Исайи: «Дух Господень на мне, из-за него Бог помазал меня благовествовать нищим, послал меня исцелять сокрушенных сердцем, возвестить пленным освобождение и слепым прозрение, возвестить год Господень благоприятный и день воздаяния Бога нашего, утешить всех плачущих, дать сетующим на Сионе славу; вместо пепла — умащение; веселие и украшение — вместо духа уныния; их назовут народом праведным, насаждением Господним во славу его, и застроят пустыни вечные, прежде запустевшие, возобновят разоренные города, запустевшие с древних родов». Князь Владимир из этого пророчества понял милость Божию к себе и стал искать удобное место, где бы поставить город. Эта земля пустовала восемьдесят лет после Романа. А теперь Господь поднял ее своею милостью.

И послал Владимир искусного мужа по имени Алекса, который еще при отце его многие города построил, с местными жителями в челноках в верховья реки Лосны, чтобы найти место такое, где бы поставить город. И тогда нашел он такое место, и приехал к князю, и стал рассказывать. Князь же сам поехал туда с боярами и слугами, и понравилось ему это место над берегом реки Лосны. И очистил его, и срубил там город, и назвал его Каменец, потому что земля была каменистая.

В год 6785 (1277). Прислал окаянный и беззаконный Ногай послов своих Тегичага, Кутлубугу и Ешимута с грамотами ко Льву, Мстиславу и Владимиру, так говоря: «Вы всегда мне жалуетесь на литву. Так вот, я дал вам войско и воеводу с ним Мамшея, идите с ним на своих врагов».

Когда наступила зима, пошли русские князья на литву: Мстислав и Владимир, а Лев не пошел, а послал сына своего Юрия. И так пошли они к Новогрудку.

Когда они пришли к Берестью, получили они весть, что татары уже опередили их у Новогрудка. Князья Мстислав, Владимир и Юрий стали советоваться между собой, так говоря: «Если пойдем к Новогрудку — там уже татары все разорили. Пойдем к нетронутому месту». И, так решив, пошли к Городне. И когда миновали они Волковыйск, то в отдаленье стали на ночлег. И здесь Мстислав и Юрий, тайно от Владимира, послали своих лучших бояр и слуг с Тюимой грабить. Они же разграбили там и легли ночевать, а к войску не пошли, и не было у них сторожевого охранения, и доспехи они сняли. Тогда от них скрылся один беглец в город. И рассказал горожанам так: «Там люди лежат в селе без порядка». Прусы и борты выехали из города, напали на них ночью и перебили их всех, а других переловили и отвели в город, а Тюиму везли на санях, потому что был он тяжело ранен.

На другой день, когда полки подошли к городу, прибежал Мстиславов Ратиславко, наг и бос, стал рассказывать о случившемся: что избиты все бояре Мстислава и Льва, слуги все перебиты, и другие взяты в плен. Мстислав и Юрий очень горевали из-за своего безумия, а Владимиру не любо было, что они тайно от него так поступили.

И стали они думать о взятии города. Перед воротами города стояла высокая каменная башня, и в ней заперлись прусы, и нельзя было подойти к городу мимо нее, потому что побивали всех с этой башни. Приступили к башне и взяли ее. И великий страх и ужас напал на горожан, стояли они, как мертвые, на заборолах после захвата башни — ведь это была их надежда.

Начали думать князья, как бы им спасти своих бояр, и ничего не могли придумать. Мстислав, Владимир и Юрий договорились с горожанами, что они города не возьмут, но получат своих бояр. Они взяли своих бояр, а городу никакого вреда не причинили. И так вернулись к себе.

В год 6786 (1278). Тройден еще княжил в Литовской земле. Он послал большое войско против ляхов и брата своего Сирпутья послал, были и ятвяги с ними тогда, и воевали около Люблина три дня, и взяли бесчисленное множество пленников, и так вернулись домой с честью великой.

В год 6787 (1279). Был голод по всей земле: у русских, у ляхов, у литовцев и ятвягов. Прислали ятвяги своих послов к Владимиру, так говоря: «Господин наш, князь Владимир! Приехали мы к тебе от всех ятвягов, надеясь на Бога и на твое здоровье. Господин, не помори нас, помоги нам прокормиться. Пошли, господин, свой хлеб у нас продавать, а мы охотно купим. Дадим, что хочешь: воску, белок, бобров, черных куниц, серебра ли — мы с радостью дадим!»

Владимир послал им из Берестья хлеб в лодках по Бугу с надежными людьми, которым доверял. Они прошли по Бугу, вышли в Наровь и пошли по Нарови. Они шли, пока не достигли города Полтовеска, и тут остановились на ночь отдыхать. А ночью они все были перебиты под городом, хлеб был захвачен, а лодки потоплены. Владимир доискивался, сильно желая узнать, кто это сделал. Послал он к брату своему Кондрату так сказать ему: «Под твоим городом перебиты мои люди: либо по твоему распоряжению, либо кого-то другого. Ты ведаешь всею своею землею, скажи». Однако Кондрат отрекся: «Я не убивал и другого не знаю, кто их убил». Однако дядя его, князь Болеслав, сказал Владимиру про своего племянника Кондрата: «Он напрасно отрекается, это он перебил твоих людей». Болеслав тогда жил во вражде со своим племянником Кондратом. Болеслав сказал Владимиру: «Разделайся с ним, большим позором он покрыл тебя, смой с себя позор этот». Владимир послал на Кондрата свою рать, и они воевали на этой стороне Вислы, и взял Владимир много пленников. Потом Кондрат прислал послов к брату своему Владимиру, желая мира с ним. А Владимир с ним заключил мир, и стали они жить в великом согласии. Владимир же и челядь ему вернул, захваченную во время войны.

В тот же год скончался великий князь краковский Болеслав, добрый, тихий, кроткий, смиренный, незлобивый. Много лет он прожил и в старости спокойно отошел к Господу. Тело его обрядили и положили в церкви святого Франциска в городе Кракове.

В год 6788 (1280). После смерти великого князя Болеслава было некому княжить в Ляшской земле, потому что у него не было сына. Захотел Лев взять себе землю, но бояре были сильны и не отдали ему землю. У Болеслава было пять племянников: два Семовитовича — Кондрат и Болеслав, и три Казимирича — Лестько, Земомысл и Владислав. Бояре же ляшские выбрали себе одного из них — Лестька и посадили его в Кракове на престоле Болеслава. И стал княжить Лестько.

Потом Лев захотел себе части Ляшской земли — города в пограничной области. Он поехал к проклятому окаянному Ногаю, прося себе помощи против ляхов. Тот дал ему в помощь окаянного Кончака, Козея и Кубатана. Настала зима, и они пошли так: Лев охотно пошел с татарами вместе с сыном своим Юрием, а Мстислав, Владимир и сын Мстислава Даниил по принуждению татар. И так они все пришли к Сандомиру. Придя к Сандомиру, они переправились на другую сторону Вислы и перешли реку по льду под самым городом. Сперва перешел Лев со своим полком и с сыном своим Юрием, а за ним Мстислав и сын его Даниил. За ним перешли татары. Так они перешли и стали около города. Стояли некоторое время без боя.

Потом Лев пошел со своим хорошо вооруженным полком к Кропивнице, с великою гордостью, желая идти на Краков.

Владимир отстал и стоял у города со своим полком. Ему сказали: «В лесу находится осек, полный людей и всякого добра, его не захватило никакое войско, потому что он сильно укреплен». Владимир послал к нему добрых воинов, и с ними Кафилата Селезенца. И так было, что когда они пришли к осеку, бились с ними ляхи крепко, и едва смогли они взять осек, с великим потом, и захватили в нем множество людей и добра.

Как мы прежде писали, Лев шел со своим полком к Кропивнице. Стали они расходиться воевать. И Бог совершил над ним свою волю — ляхи перебили многих бояр из его полка и верных слуг и часть татар убили. И так вернулся Лев назад с великим бесчестьем.

В год 6789 (1281). Пошел Лестько на Льва и захватил у него город Перевореск, перерезал там всех людей от мала и до велика, город сжег и пошел назад к себе.

Потом дьявол вложил ненависть в двух Семовитовичей, в Кондрата и Болеслава, и стали они враждовать между собой и воевать друг с другом. Кондрат был заодно с братом своим Владимиром, а Болеслав был заодно с Лестьком и братом его Владиславом.

Болеслав, собрав рать свою, взял в помощь себе Владислава и пошел на брата своего Кондрата к городу Ездову. Кондрата тогда не было в городе, и так, приступив, они взяли город. Закон же у ляхов был такой: челяди не брать и не убивать, а только грабить. Когда город был взят, захватили в нем много добра и людей пограбили; ограбил Болеслав свою невестку, княгиню Кондратову, и племянницу свою ограбил, и учинил великий позор брату своему Кондрату.

После этого Кондрат отправил своего посла к брату своему Владимиру, жалуясь ему на позор свой. Владимир пожалел его, стал плакать и сказал послу брата своего: «Брат,— скажи,— Бог отомстит за твой позор, и вот я готов тебе помочь». И стал снаряжать войско против Болеслава. И послал к племяннику своему Юрию, прося помощи. Племянник же ему так ответил: «Мой дядя, я охотно и сам бы с тобой пошел, но мне некогда: еду, господин, в Суздаль жениться. С собой я возьму немного людей. А вот все мои люди и бояре в попечении Божьем и твоем. Если тебе будет угодно, то с ними пойди».

Владимир, снарядив рать, пошел к Берестью. Тут он собрал свои силы. И пришли к нему холмляне, и был воевода с ними Тюима. И пошел Владимир к Мельнику с большим войском. Из Мельника он направил к Владимиру воеводой Василька, князя Слонимского, Желислава и Дуная, а с ратью Юрия был воевода Тюима. И так пошли они в Ляшскую землю.

Владимир же, отправив войско, поехал в Берестье. Он перед войной послал к брату своему Кондрату. Бояре у Кондрата были изменники. Чтобы они не дали вести Болеславу, посол Владимира, придя к Кондрату, стал говорить при всех его боярах: «Так тебе говорит брат твой Владимир: рад был бы я помочь тебе за твой позор, да нельзя мне — нам досаждают татары». После этого посол, взяв князя за руку, сжал ему руку. Князь понял и вышел с ним вон, и посол стал говорить ему: «Брат тебе так говорит: снаряжайся сам и приготовь лодки для перевоза через Вислу, рать будет у тебя завтра». Кондрат очень обрадовался, приказал скорее готовить лодки и сам снарядился.

Пришло войско, переправилось через реку, полки построились. Построившись, полки пошли таким образом: Василько пошел со своим полком, Желислав со своим полком, Дунай со своим полком, а князь Кондрат с ляхами со своим полком, и Тюима со своим полком. И так шли уверенно с большой твердостью.

Не дойдя до Сохачева, стали думать его взять, чтобы не входить глубоко в эту землю, однако князь Кондрат им не позволил и повел их к Гостиному: это был любимый город Болеслава.

Пришли полки в город, стали около него, как могучий бор, и начали готовиться к штурму города. А князь Кондрат стал ездить и говорить: «Братья мои милые, русские, подвигнитесь единодушно!» И тогда одни полезли на заборола, а другие полки стояли неподвижно, охраняя от внезапного наезда ляхов. Когда они подошли под стены, ляхи стали бросать на них камни, как сильный град, но стрелы ратников не давали им высунуться из заборол. Начали колоть их копьями, и многие на городских стенах были ранены копьями или стрелами. И стали мертвые падать из заборол, как снопы. И так взяли город, и захватили в нем много всякого добра, и взяли бесчисленное множество пленников, а остальных убили, и город сожгли, и вернулись к себе с победой и с честью великой.

А князь Кондрат поехал в свой город, возложив на себя венец победный и сняв с себя позор с помощью брата своего Владимира.

А князь Василько пошел к Берестью с множеством пленников и послал впереди себя весть господину своему князю Владимиру. Владимир же был в большой печали, ибо не было у него вестей о его войске. И вот пришла к нему весть о его войске, что все в добром здоровье идут с великой честью. И Владимир очень обрадовался, что дружина его вся цела, а позор с брата его Кондрата снят.

Только двое из его полка были убиты, и не под городом, а во время перехода: один был родом прусин, а другой был придворный слуга Владимира любимый, сын боярский Михайлович, по имени Рах. Об убийстве его так расскажем. Когда полки шли мимо Сохачева города, в то время выехал из Сохачева князь Болеслав, ища случая напасть на отделившихся. А князь Владимир еще раньше приказал своим воеводам Васильку, Желиславу и Дунаю не распускать воинов грабить, а всем идти к городу. А эти утаились от войска и поехали в село, с ними было человек тридцать, и был с ними человек Юрия Блус; они выбрали дорогу от села, по которой челядь бежала к лесу. И поехали за ними. И в это время ударил по ним Болеслав с ляхами. Дружина их не выдержала, и обратились в бегство все, вместе с Блусом. А эти двое, Рах и прусин, не побежали, но совершили дело, достойное памяти, и стали мужественно биться. Прусин схватился с Болеславом и был убит множеством воинов, а Рах убил верного боярина Болеслава, и тут сам принял смерть достойную. Они умерли с мужественным сердцем и оставили по себе славу последующим временам.

После этого Владимир поехал из Берестья во Владимир.

В год 6790 (1282). Пришел против угров окаянный и беззаконный Ногай и с ним Телебуга с большим войском, с бесчисленным множеством. Велели они пойти с собою русским князьям Льву, Мстиславу, Владимиру, Юрию Львовичу. Владимир тогда хромал, у него была тяжелая рана, и из-за этого он не пошел, а послал свое войско с Юрием, племянником своим. Тогда были все князья русские в подчинении у татар, и так пошли все, и только один Владимир остался, потому что был хром.

А Болеслав, все еще гордясь своим безумием, выбрал удобное время, и пришел с двумястами воинов, и воевал около Щекарева, и захватил десять сел. И так пошел назад с большой гордостью, думая, будто он всю землю захватил.

После этого, когда они вошли в Угорскую землю, Лев был отпущен и приехал домой; он жалел о происшедшем — что Болеслав разграбил его землю, и послал к брату своему Владимиру сказать: «Брат, давай снимем с себя этот позор: пошли и подними литву на Болеслава». Владимир послал Дуная поднимать литовцев. Литовцы обещали ему прийти на помощь, говоря: «Владимир, добрый и правдивый князь, мы можем за тебя головы свои сложить. Если тебе хочется, мы готовы». Лев же и Владимир снарядили свою рать. И пришли воины к Берестью, ожидая литовцев, и литовцы пришли по договору. Лев и Владимир сами не пошли, а послали воевод: Лев послал со своим войском Тюиму, Василька Бельжанина и Рябца, а Владимир послал со своим войском князя Василька, Желислава, Оловянца и Вишту. И так они пошли против Болеслава, и стали грабить около Вышегорода, и захватили бесчисленное множество челяди, скота и коней.

После этого пришли литовцы к Берестью и стали говорить князю Владимиру: «Ты нас призвал, и веди нас куда-нибудь, мы готовы, на то мы и пришли». Князь стал думать, куда бы их повести — своя рать уже ушла далеко на Болеслава, и уже разливаются реки. И вспомнил Владимир, что еще прежде того Лестько, послав люблинцев, захватил у него село на Украинице, называемое Воинь, и напоминал ему Владимир о том много раз, чтобы тот вернул ему челядь. Он же не вернул ему его челяди. И вот он послал на него литовцев, и воевали они около Люблина, и захватили много челяди, и с большим полоном пошли назад с великой честью.

Потом пришло войско Льва и Владимира с великой честью, взяв пленников многое множество.

И так разошлись все по домам.

В преждеупомянутые годы, когда Лестько взял Перевореск, город Льва, тоже ляхи воевали у Берестья по Кросне, и взяли десять сел, и пошли назад. Берестьяне же собрались и погнались за ними. Было же ляхов двести, а берестьян — семьдесят, и был у них воевода Тит, всюду славящийся своим мужеством: и на войне, и на охоте. И так они догнали их и бились с ними. По Божией милости берестьяне победили ляхов, убили пятьдесят из них, а других взяли в плен. А своих пленников отбили. И так пришли в Берестье со славой, славя Бога и пречистую его Матерь во все века.

Мы же вернемся к прежнему.

Вот что случилось, когда пришли окаянный и беззаконный Ногай и с ним Телебуга, разграбившие Угорскую землю: Ногай пошел на Брашев, а Телебуга пошел через горы, которые можно перейти за три дня, а он ходил тридцать дней, блуждая в горах, водимый гневом Божиим. И был у них большой голод, и начали есть людей, а потом стали сами умирать, и умерло их бесчисленное множество. Очевидцы так сказали: умерших было сто тысяч. Окаянный и беззаконный Телебуга со своей женой вышел пешком, с единственной кобылой, так посрамил его Бог.

А вот что было с князем Болеславом, который, все еще преисполненный безумия своего, не переставал делать зло князю Владимиру и Юрию. Владимир и Юрий стали готовить рать против Болеслава. А Владимир послал и литву поднял. И так они все пошли. И князь Юрий пошел с ними на Болеслава. Когда они были в Мельнике, прислал к нему отец его Лев сказать ему так: «Сын мой Юрий, ты не ходи с литовцами, я убил их князя Войшелка, как бы не захотели они отомстить». Юрий не пошел, послушавшись отца, а послал свое войско. И так они пошли, и взяли город Сохачев, и захватили в нем много добра и челяди, а остальных убили и так с полоном возвратились домой.

В год 6791 (1283). Захотел окаянный и беззаконный Телебуга пойти против ляхов, и собрал он большое войско — забыл он казни Божий, которые сбылись над ним в Угорской земле, как мы прежде рассказывали, и пришел к Ногаю. Между ними было великое несогласие. Телебуга послал к заднепровским князьям и к волынским: ко Льву, к Мстиславу и к Владимиру, веля им идти вместе с ним на войну. Все князья были тогда в подчинении у татар. И так пошел Телебуга против ляхов, собрав большое войско.

Когда он пришел к Горине, встретил его Мстислав с питьем и дарами. Оттуда он пошел мимо Кремянца к Перемилю. И тут, на Липе, встретил его князь Владимир с питьем и дарами. Потом догнал их князь Лев у Бужковичей с питьем и дарами. Когда они вышли в Бужское поле, там они произвели смотр своим полкам. Князья ожидали, что их убьют, а города будут взяты.

Оттуда пошлиони к Владимиру и остановились на Житани. Телебуга поехал осмотреть город Владимир, а другие говорят, будто он в городе был,— но это неизвестно. В воскресенье, на другой день после Николина дня, миновали город. Бог их своею волею избавил: город не взяли. Но творили в городе великое насилье и награбили бесчисленное множество добра и коней. И так беззаконный Телебуга пошел в Ляшскую землю.

Другие татары остались у города Владимира кормить отощавших коней. Они опустошили Владимирскую землю, не давали выехать из города в зажитье: если кто выезжал, одних убивали, а других хватали, а третьих грабили и отнимали коней. И умерло в городе во время осады, по Божьему гневу, бесчисленное множество.

Когда Телебуга пошел в Ляшскую землю, с ним пошли все князья по принуждению татар: князь Лев с сыном своим Юрием, Мстислав со своею ратью и Владимир со своей ратью. И так пошли к Завихвосту, и пришли к реке Висле. Река еще не встала, и нельзя было ее перейти. И пошли они вверх по реке к Сандомиру, и перешли реку Сан по льду. Тут, на Сане, Владимир вернулся от них назад. А Вислу они перешли по льду выше Сандомира и приступили к городу со всех сторон, но ничего не смогли сделать. Они стали грабить Ляшскую землю и оставались в ней десять дней.

Телебуга хотел идти на Краков, но, не дойдя до него, вернулся в Торжск. Ибо он получил известие, что Ногай опередил его, придя на Краков. И из-за этого еще больше невзлюбили они друг друга. И так они не соединились с Ногаем, и Телебуга пошел назад в землю Льва, к городу Львову. И стояли они в земле Льва две недели, кормясь, а не воюя, и не давали выйти из города в зажитье: если кто-нибудь выезжал из города, одних убивали, других хватали, а некоторых, ограбив, отпускали нагими, и те умирали от мороза, потому что зима была очень суровая. Так они опустошили всю землю.

Все это Бог навел на нас, наказывая нас за грехи наши, чтобы мы покаялись в своих злых и беззаконных делах. И наконец исполнился гнев его на нас, когда умерло в осаде в городах бесчисленное множество, а другие погибли в селах, выйдя из города после ухода безбожных агарян. Но мы вернемся к прежнему.

Окаянный Ногай не пошел с Телебугой в Ляшскую землю по одной дороге, ибо между ними была вражда великая, но пошел своей дорогой на Пере-мышль. Когда он пришел к городу Кракову, он и около него не преуспел, как Телебуга у Сандомира, но пограбил Ляшскую землю. А с Телебугой они не соединились, потому что боялись оба: этот того, а тот этого. И так пошли назад в свои становища: Телебуга опять пошел одной дорогой, а Ногай — другой.

В ту зиму был и у ляхов великий мор. Умерло их бесчисленное множество.

После ухода Телебуги и Ногая князь Лев сосчитал, сколько людей погибло в его земле, сколько их захвачено в плен, сколько убито, сколько умерло по Божией воле — без полтысячи тринадцать тысяч.

В год 6792 (1284). У князя Юрия Львовича умер сын Михаил. Он был очень молод, и оплакивали его все люди, и, обрядив, тело его похоронили в церкви святой Богородицы в Холме, которую построил прадед его великий князь Даниил, сын Романа.

В ту зиму не в одной только Руси был гнев Божий — мор, но и в Ляшской земле. В ту зиму и у татар пали все кони, и скотина, и овцы все померли, не осталось ничего.

В год 6793 (1285). Рассказывают, что в немецких землях море вышло из берегов и потопило землю по Божьему гневу, более шестидесяти тысяч душ потонуло, а церквей каменных — одиннадцать и более ста деревянных.

В тот же год Лестько Казимирич, послав полк свой, воевал против князя Кондрата Семовитовича. Князь же Кондрат, собрав дружину свою, гнался за ним, и бился с ним, и победил его с Божией помощью, и многих перебил из полка Лестькова — бояр и простых людей, и убил его воеводу Серадзского Матея, и отвоевал своих пленников, и так возвратился к себе с честью великой, хваля и славя в Троице Отца и Сына и Святого Духа, ныне и вовеки.

В год 6794 (1286). Ходили литовцы все и вся жмудь против немцев к Риге. Те же заранее получили известие и укрылись в городе. Они же, придя к городу и не преуспев нисколько, оттуда пошли на Лотыголу. Дошли они до города Медвежья Голова, но ни в чем не преуспели и вернулись назад, добыв мало пленников.

Но, узнав о том, что вся жмудь пошла на Ригу, торунские немцы пошли на жмудь, помогая своим немцам. И захватили они бесчисленное множество жмудинов, а других перебили, и так пошли к себе со множеством пленников.

В тот год умер великий князь краковский Лестько Казимирич. Епископ же, игумены, попы и диаконы, обрядив его тело, пели по обычаю песнопения, и так положили его тело в церкви Святой Троицы в городе Кракове, и оплакивали его все люди — и бояре, и простые люди — великим плачем.

В год 6795 (1287). Бог послал против нас свой меч — служить гневу своему за умноженье наших грехов. Пошли Телебуга и Алгуй с ним с огромным войском, а с ними и русские князья Лев, Мстислав, Владимир и Юрий Львович и много других князей. Тогда все князья русские были в подчинении у татар, покорены гневом Божиим. И так пошли все вместе.

А князь Владимир был болен, была послана ему Богом неизлечимая болезнь.

Когда они шли в Ляшскую землю и дошли до реки, называемой Сан, князь Владимир, отягощенный болезнью своего тела, начал посылать к брату своему Мстиславу сказать: «Брат, ты видишь мою болезнь, я уже без сил, и нет у меня детей. Тебе, моему брату, я даю землю свою всю и все города после моей смерти. И даю все это тебе при царе и его советниках». Мстислав поклонился до земли брату своему Владимиру.

И послал Владимир к брату своему Льву и к племяннику Юрию с такими словами: «Вот, сообщаю вам, что я дал брату моему Мстиславу свою землю и города». Лев же сказал Владимиру: «Ты и так мне дал достаточно. Чего мне добиваться у него после твоей смерти? Мы все под Богом ходим. Дай Бог мне со своим справиться в наше время!»

А затем послал Мстислав к брату Льву и к племяннику своему так сказать: «Вот брат мой Владимир дал мне всю землю свою и города. А ты чего захочешь? Чего ты станешь добиваться у меня после смерти брата твоего и моего — если тебе нужны цари, вот царь, а вот я. Говори со мной, чего ты захочешь?» Лев же ничего на эти слова не сказал.

Потом Телебуга пошел в Ляшскую землю и Алгуй с ним и все князья, а Владимира вернули назад, потому что всем было жалко смотреть на него и видеть, как он болен. Приехал Владимир, и обрадовались все люди, видя своего господина, приехавшего в целости и сохранности. Он пробыл немного дней во Владимире и стал говорить княгине своей и боярам: «Хотел бы я уехать в Любомль, потому что нет у меня дел с погаными, я человек больной, не могу я с ними разговаривать. Они меня проняли уже до печени. Вот вместо меня епископ Марк». И поехал он в Любомль с княгиней и со слугами своими придворными. А из Любомля поехал в Берестье и, пробыв в Берестье два дня, поехал в Каменец. И тут, в Каменце, он лежал в болезни своей, и сказал он княгине своей и слугам: «Как только уйдет эта погань из нашей земли, тогда поедем в Любомль».

Через несколько дней приехали к нему в Каменец его слуги, те, которые были с татарами на войне в Ляшской земле. Владимир стал расспрашивать их о Телебуге, ушел ли он из земли Ляшской. Они же сказали: «Ушел». «А брат мой Лев, и Мстислав, и племянник мой — здоровы ли они?» Они же сказали: «Господин, все в добром здравии — и бояре, и слуги». Владимир поблагодарил Бога за это. А о Мстиславе сказали, что он пошел с Телебугой на Львов. Тогда же ему сказали: «Брат твой дает город Всеволож боярам и села раздает». Сильно рассердился Владимир на брата своего и стал говорить: «Вот я лежу в болезни, а брат мой прибавил мне болезни еще больше. Я еще жив, а он раздает мои города и села мои. Мог бы раздавать и после моей смерти!»

И послал Владимир посла своего с жалобой к брату своему Мстиславу, сказать: «Брат, ты ведь меня на войне не захватил, и в плен меня не взял, и из городов моих не выбил, придя на меня с войском. Почему же ты так поступаешь со мною? Ты мне брат, а другой мой брат — Лев, а племянник мне — Юрий, я же из вас троих выбрал тебя одного и отдал тебе всю свою землю и все города после моей смерти, а при моей жизни не вмешивайся ни во что. Я так поступил из-за гордыни брата своего и племянника своего — отдал тебе землю свою».

А Мстислав ответил брату своему: «Господин,— скажи,— брат, земля Божья и твоя, города твои, и я над ними не волен. Но я в твой воле, и дай мне Бог иметь тебя вместо отца себе и служить тебе со всей правдой, до самой моей смерти,— лишь бы ты был, господин, здоров, большая мне надежда на тебя — так скажи». И приехал к Владимиру посол Мстислава в Каменец, и сказал ему речь Мстислава. И была Владимиру люба эта речь.

Потом поехал Владимир из Каменца в Рай. Когда он был там, стал говорить он княгине своей: «Хочу послать за братом моим Мстиславом и составить с ним договор о земле моей и городах, и о тебе, княгиня моя милая Ольга, и об этой девочке Изяславе, которую я любил, как свою родную дочь. Бог не дал мне иметь своих детей за мои грехи, но она для меня — будто рожденная моей женою,— ведь я взял ее в пеленках у ее матери и воспитал».

И послал он к брату епископа своего владимирского Евсигния, а с ним Борка и Оловянца такими словами сказать ему: «Брат, приезжай ко мне. Хочу с тобой составить договор обо всем». Мстислав приехал к нему в Рай со своими боярами и слугами, и с ним епископ Владимирский, и Борко и Оловянец. Мстислав остановился на подворье, и сказали Владимиру его слуги: «Твой брат приехал». А он лежал в болезни своей, и когда услышал о приезде брата, поднялся с постели, сел и послал за братом. Тот пришел к нему и поклонился ему. Владимир стал расспрашивать его о Телебуге, как все было в Ляшской земле и куда он оттуда пошел. Он рассказал ему все по порядку и о многом еще рассказал ему.

А потом Мстислав пошел на подворье. Владимир же послал к нему епископа своего с Борком и Оловянцем, чтобы сказать: «Брат мой, я затем призвал тебя, что хочу с тобой заключить договор о земле и городах, и о княгине моей, и об этом ребенке. Хочу написать грамоты». Мстислав же сказал епископу брата своего: «Господин,— скажи,— брат мой, разве я хотел того, чтобы добиваться твоей земли после твой смерти? Этого в сердце моем не было. Но сказал ты об этом в Ляшской земле, когда мы были с Телебугой и Алгуем, и брат мой Лев тут был, и племянник мой Юрий. Ты же, господин, брат мой, прислал ко мне, говоря так: “Мстислав, даю тебе землю свою всю и города после моей смерти”».

Сказал Мстислав епископу брата своего: «Господин,— скажи брату,— как будет угодно Богу и тебе. Если хочешь грамоты писать, то Божия воля и твоя». Когда епископ пришел от Мстислава и пересказал речь брата, Владимир велел писцу своему Федорцу писать грамоты.

Рукописание князя Владимира. «Во имя Отца и Сына и Святого Духа, молитвами святой Богородицы и приснодевы Марии и святых ангелов. Вот я, князь Владимир, сын Васильков, внук Романов, даю землю свою всю и города после моей смерти брату своему Мстиславу и стольный город свой Владимир. Другую же грамоту написал я брату своему такую же, хочу еще и княгине своей написать такую грамоту. Во имя Отца и Сына и Святого Духа, молитвами святой Богородицы и приснодевы Марии, святых ангелов. Вот я, князь Владимир, сын Васильков, внук Романов, пишу грамоту. Дал я своей княгине после своей смерти город свой Кобрин, с людьми и данью. Как при мне платили дань, пусть так же после меня платят моей княгине. А что я ей дал село свое Городел с податью — то пусть люди как на меня работали, так и на мою княгиню после моей смерти. А если будет князь город строить, то они пусть останутся к городу и платят поборы и татарскую дань князю. А еще дал ей, моей княгине, Садовое, и Сомино, и монастырь свой Апостолов, который я сам создал, село Березовичи купил у Юрьевича, у Федорка Давыдовича и дал за него пятьдесят гривен кун, и пять локтей скарлата, и латы пластинчатые — и дал то село монастырю Апостолов. А княгиня моя после моей смерти, если захочет пойти в монахини, то пойдет, а если не захочет — пусть как ей нравится. Мне не смотреть, встав из гроба, кто что будет делать после моей смерти».

После этого Владимир послал к брату так сказать: «Брат мой Мстислав, целуй мне крест, что ты не отнимешь у моей княгини ничего из того, что я ей дал, после моей смерти, и у этого ребенка Изяславы, и что не отдашь ее насильно замуж ни за кого, а только туда, куда будет княгине моей угодно, туда ее и отдавай». Мстислав же сказал: «Господин,— скажи,—брат, не дай мне Бог того, чтобы мне отнять что-то после твоей смерти у твоей княгини и у этого ребенка, но дай мне Бог, чтобы невестка моя была мне как достойная мать и чтобы я почитал ее. А про это дитя, раз ты так говоришь, то, если Бог ее к этому приведет, то дай мне Бог выдать ее замуж как свою родную дочь». И на том целовал крест.

Все это происходило на Федоровой неделе. Заключив договор с братом, Мстислав поехал во Владимир. Приехав во Владимир, пошел в епископию, в церковь святой Богородицы, созвал владимирских бояр своего брата и местных жителей, русских и иноземцев, и велел перед всеми читать братову грамоту о том, что он отдает землю и все города, и стольный город Владимир, и слышали все от мала до велика. Епископ владимирский Евсигний благословил крестом воздвизальным Мстислава на княжение владимирское. Он хотел уже княжить во Владимире, но брат ему не позволил, так говоря: «Ты бы мог до моей смерти подождать княжить». Мстислав же, пробыв несколько дней во Владимире, поехал в свои города: в Луцк и Дубен и в другие, о которых я не писал.

Владимир же переехал из Рая в Любомль и тут лежал всю зиму в своей болезни, рассылая слуг своих на охоту. Сам он был когда-то охотником добрым и храбрым: при охоте на вепря и на медведя он не ждал, чтобы слуги пришли ему на помощь, а сам быстро убивал всякого зверя. Тем и был он известен по всей земле, потому что за его добро и правду Бог дал ему удачу не в одной только охоте, но и во всем. Но мы к прежнему вернемся.

Когда настало лето, услышал князь Кондрат Семовитович, брат Владимира, что тот отдал всю землю свою и города, прислал к Владимиру своего посла сказато так: «Господин, брат мой! Ты же был мне вместо отца. Пока ты держал меня под покровительством по своей милости, я, благодаря тебе, господин, княжил и держал свои города, от братьев отделился и был грозен. А теперь, господин, слышал я, что ты отдал свою землю всю и города брату своему Мстиславу, а я надеюсь на Бога и на тебя, чтобы ты послал, господин мой, своего посла вместе с моим послом к брату своему Мстиславу, чтобы, господин, меня по твоей милости принял брат твой под свое покровительство и стоял бы за меня в мою обиду, так же как и ты, господин мой, стоял за меня в моих обидах».

Владимир послал посла к брату своему Мстиславу так сказать: «Брат мой, ты сам знаешь, что за брата был мне Кондрат, как я его чтил и одаривал и стоял за него в обиде как за себя. Вот бы ты также, ради меня, принял бы его с любовью под свое покровительство и стоял бы за него, когда он в беде». Мстислав обещал Владимиру так сделать, говоря: «Брат мой, ради тебя принимаю его с любовью под свое покровительство, и дай мне Бог, если его обидят, сложить свою голову за него». А затем прислал Мстислав к Владимиру сказать ему так: «Я бы хотел встретиться с Кондратом и жду указания от Бога и от тебя, как ты мне велишь». Владимир же сказал: «Встреться с ним». Мстислав послал своего посла к Кондрату сказать: «Хочу с тобой встретиться, приезжай ко мне». И приехал посол Мстислава, передал речь Мстислава Владимиру. И очень он обрадовался этому.

После этого Кондрат поехал к Мстиславу. И приехал он в Берестье, а затем — в Любомль. Поведали о том Владимиру его слуги, говоря: «Господин, брат твой приехал, Кондрат». Он велел ему прийти к себе. Кондрат же пришел к Владимиру, когда он лежал в своей болезни, сильно страдая. И, войдя, он поклонился и горько заплакал, видя его болезнь и страдание его прекрасного тела. Поговорив с братом о многих вещах, о чем мы раньше писали, он ушел на подворье. Владимир прислал ему своего доброго коня. Пообедав, Кондрат поехал во Владимир, из Владимира поехал в Луцк.

Когда он прибыл в Луцк, Мстислава там не было, он был близ города в некоем месте, называемом Гай. Это место было красиво и застроено различными постройками. Там была удивительная церковь, красотой сияющая. Поэтому князю нравилось там бывать. И поехал Кондрат из Луцка в Гай. Мстислав встретил его со своими боярами и слугами и принял с честью и с любовью под свое покровительство, по слову брата своего Владимира, так говоря: «Каким ты был моему брату, дай мне Бог, чтобы мне был таким же; как он тебе оказывал честь и одарял, так и я буду почитать тебя, одарять и заступаться за тебя в твоей обиде». После этого они стали пировать. Мстислав, одарив Кондрата красивыми конями в дивных седлах, дорогими одеждами и дав много других подарков, отпустил его с честью.

После отъезда Кондрата из Любомля прискакал лях Яртак из Люблина. И сказали Владимиру: «Яртак приехал». Он не велел приводить его к себе, но сказал княгине своей: «Расспроси его, с чем он приехал». Княгиня послала за ним. Он скоро пришел. И стала она спрашивать: «Князь говорит тебе — поведай, с чем приехал». Он стал говорить: «Князь Лестько умер». Князь Владимир, жалея о нем, расплакался. «А прислали меня люблинцы, они хотят, чтобы князь Кондрат княжил в Кракове. Хочу поскорее найти Кондрата. Где он?» Княгиня, войдя к Владимиру, поведала ему речь Яртака. Владимир велел дать ему коня, потому что его кони устали. И он быстро поскакал.

Найдя Кондрата во Владимире, он начал говорить ему: «Князь Лестько умер, а меня прислали люблинцы. Приезжай княжить к нам в Краков». Кондрат возвеселился сердцем и возрадовался душой о княжении краковском. И быстро поехал, и приехал в Любомль, желая посоветоваться с братом Владимиром об этом, чтобы он ему что-нибудь подсказал. Владимир же не велел ему к себе приходить, а сказал княгине своей: «Пойди, поговори с ним и отправь его, пусть едет прочь, у меня нечего ему делать». Княгиня, вернувшись, поведала речь Кондрата: «Господин, брат твой говорит — пошли со мною своего Дуная, чтобы мне была честь».

И он быстро поехал в Люблин.

Когда он приехал в Люблин, ляхи заперли город и не пустили к себе Кондрата. И остановился Кондрат на горе у монахов. И послал к горожанам так сказать: «Зачем вы меня привели, а теперь город передо мною затворили?» Горожане же сказали: «Мы тебя не приводили и за тобой не посылали, а нам голова — Краков, там наши воеводы и великие бояре. Если будешь княжить в Кракове, тогда мы все готовы быть твоими».

Затем Кондрату сказали: «Рать идет к городу». Они подумали, что это литовская рать, и устрашились. И убежал Кондрат в башню к монахам вместе со своими боярами и слугами, и с ним Дунай, воевода князя Владимира. А когда рать пришла к городу, они узнали, что это русская рать. Кондрат спросил у воинов: «Кто воевода этой рати?» Они сказали: «Князь Юрий Львович. Хочет он добыть себе Люблин и земли люблинские».

И приехал Юрий к городу. Горожане не сдали ему город, но стали готовиться усиленно к бою. Юрий же понял их обман.Они сказали: «Князь, ты лихо ездишь, с тобою маленькое войско. Придет много ляхов — будет тебе великий позор». Юрий же, услышав такие слова от них, распустил свою дружину разорять землю, и они взяли много пленников, и пожгли хлеба и села, и ничего не осталось даже в лесах, все было пожжено воинами. И так он вернулся к себе с множеством пленников, с челядью, скотом и конями.

А Кондрат поехал к себе, покрытый великим позором — лучше бы ему не жить.

Потом была великая смута в Ляшской земле.

В год 6796 (1288). Прислал Юрий Львович своего посла к дяде своему князю Владимиру сказать ему: «Господин, дядя мой, ведает Бог и ты, как я служил тебе со всей правдой моею и считал тебя отцом себе. Ты бы пожалел меня за мою службу! А сейчас, господин, мой отец объявил мне, что отнимает у меня города, которые мне дал: Белз, Нервен и Холм. А мне велит княжить в Дорогичине и в Мельнике. Бью челом Богу и тебе, дяде моему,— дай мне, господин, Берестье, это бы восполнило мои владения». Владимир же сказал послу: «Племянник,— скажи,— не дам. Ведаешь сам, что я не двуличен и никогда не лгал, и знает Бог и вся вселенная, что я не могу нарушить договор, который заключил с братом своим Мстиславом. Я дал ему всю землю свою и города и написал грамоты». С такими словами он отправил посла племянника своего.

После этого послал Владимир слугу своего, доброго и верного, по имени Ратьша, к брату своему Мстиславу так сказать: «Скажи брату моему: прислал ко мне племянник мой Юрий просить у меня Берестье, и я не дал ему ни города, ни села, и ты не давай ничего». И, взяв соломы из постели своей в руку, сказал: «Если бы я тебе,— скажи,— брат мой, дал этот клок соломы, и того не давай после смерти моей никому». Ратьша нашел Мстислава в Стожке и сказал ему слова брата его. Мстислав отдал поклон на слова брата своего и сказал: «Ведь ты мне брат, ты мне отец, как король Даниил, потому что ты принял меня под свое покровительство. Что ты мне велишь, господин, я с радостью тебя послушаюсь». Ратьшу он, одарив, отпустил, и тот, приехав, рассказал все по порядку Владимиру.

Прислал потом Лев к Владимиру своего епископа перемышльского по имени Мемнон. Слуги его сказали Владимиру: «Господин, приехал владыка». Он же сказал: «Какой владыка?» Они же сказали: «Перемышльский. Он приехал от твоего брата Льва». Владимир же знал все прежде случившееся и понимал, зачем приехал епископ, и он послал за ним. Тот вошел к нему и поклонился до земли, говоря: «Брат тебе кланяется». Князь велел ему сесть, и тот стал исполнять посольство свое: «Брат твой, господин, говорит: твой дядя король Даниил, мой отец, лежит в Холме в храме святой Богородицы, и сыновья его, твои и мои братья, Роман и Шварн; всех их кости там лежат. А сейчас, брат, мы узнали про твою тяжкую болезнь. А чтобы не погасла свеча, брат мой, над гробом твоего дяди и братьев твоих — дать бы тебе город твой Берестье,— то была бы и твоя свеча». Владимир понимал притчи и иносказания, и он говорил с епископом по-книжному, потому что он был многоразумный книжник и философ, какого не было на всей земле и после него не будет. И он сказал епископу: «Скажи князю Льву: “Брат! Ты что, думаешь, что я безумец и не пойму твоей хитрости? Неужели тебе мало,— скажи,— своей земли, что ты хочешь Берестье? А сам держишь три княжества: Галичское, Перемышльское и Белзское! И все ты не сыт! А еще,— скажи — мой отец и твой дядя лежит в епископии Владимирской в храме святой Богородицы, а много ли ты над ним свечей поставил? Дал ли ты какой-то город, чтобы была свеча? Добро бы,— скажи,— ты для живых просил, так ты уже для мертвых просишь! Не дам тебе,— говорю,— не только города, но и села не возьмешь у меня. Я понимаю твою хитрость. Не дам”». И Владимир, одарив владыку, отпустил его, будто бы никто у него и не был.

Великий князь Владимир Василькович лежал в болезни четыре года, и о его болезни так расскажем.

Стала у него гнить нижняя губа; в первый год немного, а на другой и на третий стала больше гнить, хотя он еще не был сильно болен, а ходил и ездил на коне.

И раздал он свое имущество нищим: все золото и серебро и драгоценные камни, и золотые и серебряные пояса своего отца, и все свое, что он приобрел после своего отца, все роздал. Большие серебряные блюда и кубки золотые и серебряные он сам перед своими глазами разбил и перелил на гривны. Большие золотые мониста своей бабки и своей матери он все перелил на монеты и разослал милостыню по всей земле, и стада раздал бедным людям, у кого нет коней, и тем, у кого погибли кони в войне с Телебугой.

К тому же кто расскажет о твоих многих и щедрых милостынях и удивительной щедрости, которую проявил ты к убогим, к сиротам, к больным, к вдовам, к голодающим? Он всем оказал милость, нуждающимся в милости. Ведь услышал он глас Господень к Навуходоносору-царю: «Совет мой да будет тебе угоден, и пусть неправда твоя исправится щедротами к нищим». Слышав этот глас, ты, достойный почитания, делом выполнил слышанное: просящим давал, нагих одевал, жаждущих и алчущих насыщал, болеющим всякое утешение посылал, должников выкупал. Твои щедроты и милостыня и ныне людьми вспоминаются и особенно перед Богом и ангелами его. Ради этой угодной Богу милостыни ты имеешь многое дерзновение перед Богом, как истинный раб Христов. Помогает мне словами сказавший: «Милость хвалится на суде, милостыня мужа как печать с ним». Вернее же этого самого Господа слова: «Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут». И еще другое верное и ясное свидетельство о тебе из Священного писания, сказанное Иаковом-апостолом: «Отвративший грешника от ложного пути, и душу спасает, и покрывает множество грехов». А ты многие церкви Христовы поставил, и служителей Христовых ввел, ты, подобный Великому Константину, равный ему умом и любовью к Христу, столь же почитаемый, за служение Христу: Константин вместе со святыми отцами Никейского собора закон для людей установил, а ты, встречаясь часто с епископами и игуменами со многим смирением, много беседовал с ними по книгам о бытии этого тленного мира. Но мы на прежнее возвратимся.

Когда проходил четвертый год и настала зима, он стал болеть еще сильнее. И отпало у него мясо от подбородка, и все нижние зубы выгнили, и нижняя челюсть перегнила. Он был вторым Иовом. И вошел в церковь святого великомученика Христова Георгия, желая принять причастие у своего духовного отца. Он вошел в малый алтарь, где священники снимают свои ризы. Тут он всегда имел обыкновение становиться. Он сел на стул, потому что не мог стоять из-за болезни. И, воздев руки к небу, молился со слезами, говоря: «Владыко, Господи Боже мой, взгляни на немощь мою, охватившую меня сейчас, и узри смирение мое; надеясь на тебя, терплю все это. Благодарю тебя, Господи Боже,— и при жизни получил от тебя благо, разве не смогу претерпеть зло? Как угодно твоему могуществу, так и случилось. Ты смирил мою душу — так прими меня причастником во царствии твоем, по молитвам пречистой твоей Матери, пророков, апостолов, мучеников, всех преподобных святых отцов, так как и они пострадали, угождая тебе, были искушены дьяволом, как злато в горниле, и по их молитвам, Господи, причисли меня к избранному твоему стаду, к десным овцам». Вернувшись из церкви, слег он и потом больше уже не выходил. И еще больше стал терять силы. И отпало у него все мясо с подбородка, и челюсть перегнила, и была видна гортань. И не ел он после этого семь недель ничего, кроме одной воды, и то понемногу. А в четверг ночью он совсем обессилел и к пению петухов почувствовал в себе, что дух его изнемогает к исходу души, и, посмотрев на небо, он воздал хвалу Богу, говоря так: «Бессмертный Боже, хвала тебе за все! Ты царь всему! Ты один воистину подаешь всему живущему наслаждение твоим безмерным богатством. Ты, сотворивший мир сей, наблюдаешь, ожидая души, которые ты послал, чтобы проживших добрую жизнь наградить, как Бог, а тех, которые не покорились твоим заповедям, предать суду. Весь праведный суд от тебя, и жизнь бесконечная от тебя, благодатью своей ты милуешь всех, кто обращается к тебе». Кончив молитву и воздев руки к небу, он предал душу свою в руки Божий и присоединился к своим отцам и дедам, отдав общий долг, которого не избежать никому из рожденных. На рассвете в пятницу так скончался благоверный, христолюбивый великий князь Владимир, сын Василька, внук Романа, прокняжив после отца своего двадцать лет. Смерть его произошла в городе Любомле, в год 6797 (1289), месяца декабря в десятый день, на память святого Мины. Княгиня его и служители придворные омыли его и обвили оксамитом с кружевами, как подобает царям, и положили его на сани, и повезли во Владимир. Горожане от мала до велика, мужчины, женщины и дети, с плачем великим проводили своего господина.

Привезли его во Владимир, в епископию, в храм святой Богородицы, и так поставили его в санях в церкви, потому что было поздно. В тот же вечер по всему городу узнали про смерть князя.

На другой день, после того, как пропели заутреню, пришла княгиня его, и сестра его Ольга, и княгиня Елена, обе монахини, с плачем великим пришли они, и весь город сошелся, бояре, старые и молодые, все плакали над ним. А епископ владимирский Евсигний и все игумены, и игумен печерский Агапит, и священники всего города совершили над ним обряд отпевания, и проводили его с благопохвальными песнопениями и с кадилами благоухающими, и положили его тело в отцовской гробнице, и плакали по нем владимирцы, вспоминая его добросердие к себе. Больше всех плакали по нем слуги, слезами заливаясь, сослужили ему последнюю службу, обрядив его и положив его в гроб месяца декабря в одиннадцатый день, на память святого Даниила Столпника, в субботу.

Княгиня его непрестанно плакала, стоя у гроба, изливая слезы, как воду, и так она причитала, говоря: «О царь мой благой, кроткий, смиренный, правдивый! Справедливо было дано тебе при крещении имя Иоанн — ты был добродетелью подобен ему. Много досаждений принял ты от твоих родственников. Но я не видела, чтобы ты, господин мой, им противился — не воздавал ты за зло никаким злом, но все предоставлял Богу».

Провожая его, более всего плакали о нем знатные люди владимирские, говоря: «Добрый наш господин, нам бы умереть с тобой, давшим нам такую же свободу, как и дед твой Роман, который освободил нас от всех обид; ты же, господин, ему подражал и последовал по пути деда своего. А сейчас, господин, мы не можем тебя видеть, уже солнце зашло для нас, и мы остались в горе».

И так плакало над ним все множество владимирцев: мужчины, и женщины, и дети, иноземцы, сурожцы, новгородцы, иудеи, которые плакали, как во время взятия Иерусалима, когда их вели в Вавилонский плен, нищие, и убогие, и монахи. Он был милостив ко всем неимущим.

Сей благоверный князь Владимир был высок ростом, широк плечами, красив лицом, волосы у него были русые, кудрявые, бороду он стриг, руки и ноги у него были красивые, голос низкий, нижняя губа толстая. Он разъяснял книжное писание, потому что был он большой философ. И был он искусный и храбрый охотник; кроткий, смиренный, незлобивый, правдивый, не лихоимец, не прибегал он ко лжи и ненавидел воровство, никогда не пьянствовал. С любовью относился ко всем, особенно к своим братьям, в крестном же целовании тверд был по правде истинной, нелицемерной; исполненный страха Божия, он более всего любил творить милостыню, монастыри поддерживал, утешая монахов, и всех игуменов принимал с любовью. Он построил много монастырей, на все церковное устройство и на всех служителей церкви открыл Бог ему глаза и сердце; не помрачил он ума своего пьянством, кормильцем был монахам и монахиням, и убогим, и всякому сословию был как возлюбленный отец. Более же всего он проявлял милосердие в милостыне, слыша, что Господь говорит: «Что вы сделаете для моей братии меньшей, то и для меня сделаете». И Давид говорит: «Блажен муж, который милует и дает каждый день; надеясь на Бога, не споткнется». Мужество и ум в нем жили, правда и истина с ним ходили, и много других добродетелей у него было, а гордыни у него не было, потому что гордыня порицается Богом и людьми; лицо его всегда выражало смирение, с сокрушенным сердцем возносил он воздыхания из сердца и слезы изливал из очей, подражая Давиду в покаянии, плакал он о грехах своих, нетленное возлюбил он более, чем тленное, царство небесное больше, чем временное, царство со святыми у Бога Вседержителя более преходящего царства земного. Зато чести быть участником на небесах тебя Господь удостоил за твое благоверие, которое имел ты в своей жизни; добрый свидетель твоего благоверия — обитель святая, церковь святой Богородицы Марии, которую создал прадед твой по православному обычаю, и где лежит мужественное твое тело, ожидая трубы архангела. Верный свидетель — брат твой Мстислав, которого Господь сделал после тебя наследником твоей власти,— он не разрушает твоих установлений, но утверждает их; не умаляет того, что было заложено по твоей доброй вере, но прибавляет к этому; он не казнит, но исправляет, он завершает не законченное тобой, как Соломон завершил не законченное Давидом — построил своей мудростью светлый и великий дом Божий, на освящение и очищение твоему городу, и всяким украшением его украсил, золотом, серебром, драгоценными камнями, священными сосудами; этой церкви дивятся, и славится она во всех окружающих странах, и другой такой не найдется по всей северной земле от востока до запада. А твой славный город Владимир, величием, как венцом, украшенный! Ты вверил людей твоих и весь город святой преславной Богородице, скорой помощнице христианам; да будет городу словно приветствие архангела к Богородице. К ней было: «Радуйся, обрадованная, Господь с тобою!», а к городу — «Радуйся, благоверный граде, Господь с тобою!»

Встань из гроба твоего, честная глава, встань, стряхни сон,— ты ведь не умер, ты спишь — до воскресения всех. Встань, ведь ты не умер! Нельзя тебе умереть, тебе, правильно веровавшему во Христа, подателя жизни всему миру. Отряхни сон! Подними глаза, и ты увидишь, какой чести Господь тебя удостоил! И на земле он оставил тебя не без памяти — в твоем брате Мстиславе. Встань, посмотри на брата своего, украшающего престол твоей земли, да насытишься созерцанием лица его! Молись о земле брата твоего, которую ты ему передал, и о людях, над которыми ты благоверно владычествовал, чтобы сохраниться им в мире и благоверии, чтобы прославилось в стране твоей православие, и да сохранит Господь Бог от всякой войны, захвата врагом, от голода, нашествия иноплеменников и междоусобной войны. Горячее всего помолись о брате своем Мстиславе, который добрыми делами без соблазна среди вверенных ему Богом людей установил порядок — чтобы ему встать вместе с тобой непостыдно перед престолом Вседержителя Бога, и за то, что он понес тяготы управления людьми, принять ему венец славы и нетления со всеми праведными. Аминь.

Взгляни и на благоверную свою княгиню, как хранит она добрую веру по твоему завету, как почитает имя твое. Знает она, что если не телом, то духом показывает тебе Господь все это — что твой благочестивый посев не иссушен зноем неверия, но дождем Божьей помощи принес добрые плоды.

Радуйся, учитель наш и наставник благочестия! Ты облекся в правду, препоясался твердостью и милостью, как гривной, золотым украшением, украсясь истиной,ты обвит и разумом увенчан! Ты был, о достойный почитания, нагим — одежда, алчущим — пища и жаждущим — утоление; вдовам — помощник, странникам — успокоитель; защита — не имеющим защиты, обиженным — заступник, бедным — обогащение, путешественникам — приют, и по другим твоим добрым делам получаешь ты на небесах все то благо, которое приготовил Бог любящим Отца и Сына и Святого Духа.

Князь Владимир за годы княжения своего многие города построил после отца своего. Построил он Берестье, а за Берестьем построил город на пустом месте, названном Лестне, и дал ему имя Каменец, потому что земля была каменистая. В нем он построил каменную башню высотой в семнадцать саженей, достойную удивления всех, кто ее видит. И поставил церковь Благовещенья святой Богородицы, и украсил ее иконами золотыми, и сковал серебряные сосуды служебные, и положил в ней Евангелие-апракос, окованное серебром, и Апостол-апракос, и паремийник, и Соборник отца своего, и крест воздвизальный вложил. Также и в Бельске церковь снабдил иконами и книгами. Во Владимире он расписал всю церквь святого Димитрия, сковал сосуды служебные серебряные и икону пресвятой Богородицы оковал серебром с камением драгим, и завесами, шитыми золотом, и другими — оксамитными с дробницею, и всякими украшениями он украсил эту икону. В епископии же, в церкви святой Богородицы, он большой образ Спаса оковал серебром, и Евангелие, списав, оковал серебром и дал в церковь святой Богородицы, к Апостол списал апракос и в церковь святой Богородицы дал, и сосуды служебные жженого золота с драгоценными камнями дал в церковь святой Богородицы. Образ Спаса, окованный золотом с драгоценными камнями, поставил в церкви святой Богородицы в память о себе. В монастырь свой святых Апостолов он дал Евангелие-апракос и Апостол, им самим переписанные, и Соборник великий отца своего тут положил, и крест воздвизальный, и молитвенник дал. В епископию Перемышльскую дал Евангелие-апракос, окованное серебром с жемчугом, которое он сам когда-то переписал. А в Чернигов в епископию он послал Евангелие-апракос, писанное золотом, окованное серебром с жемчугом, посредине же его образ Спаса, в финифти. В Луцкую епископию дал большой серебряный позолоченный крест с частицей животворящего древа.

Построил он и многие церкви. В Любомле он поставил церковь каменную святого великомученика Христова Георгия и украсил ее иконами окованными, и сосуды церковные серебряные сковал, и воздухи оксамитные, шитые золотом с жемчугом, и на них херувимы и серафимы и индития вышиты золотом все, а другие из белой парчи, и на малый алтарь обе индитьи из белой паволоки, Евангелие-апракос написал, оковал его золотом и драгоценными камнями с жемчугом и деисус на нем кованный золотом, украшения большие с финифтью, замечательные на вид, а другое Евангелие-апракос, обтянутое оловиром, и на него возложено украшение с финифтью, а на нем изображение святых мучеников Бориса и Глеба. Апостол-апракос, Пролог списал на двенадцать месяцев, изложение жития святых отцов и деяния святых мучеников, как они увенчались за свою кровь, пролитую за Христа, и двенадцать миней списал, и триоди, и октоихи, и ирмологии. Списал он и служебник святому Георгию, и молитвы вечерние и утренние списал помимо молитвенника. Молитвенник же купил у протопопицы, дав за него восемь гривен кун, и дал его в церковь святого Георгия, а еще кадильницы две, одна серебряная, а другая медная, и крест воздвизальный дал в церковь святого Георгия, и икону наместную святого Георгия списал на золоте, и гривну золотую возложил на нее с жемчугом, и написал образ святой Богородицы наместный, на золоте, и на нее возложил золотое монисто с драгоценными камнями; и двери отлил медные; он начал расписывать храм, и расписал все три алтаря, и весь барабан был расписан, но не окончен, потому что помешала болезнь.

Отлил он и колокола удивительного звучания, каких не было по всей земле. А в Берестье он поставил башню каменную, такую же высокую, как в Каменце. Поставил и церковь святого Петра, и Евангелие-апракос, окованное серебром, дал и церковные сосуды кованые серебряные, и кадильницы серебряные, и крест воздвизальный тут положил. И иные многие добрые дела совершил он в своей жизни, которые известны по всем землям. Тут мы окончим рассказ о княжении Владимира.

Когда этот благоверный князь Владимир, названный во святом крещении Иоанн, сын Василька, был положен в гроб, лежало его тело в гробнице незамурованной от одиннадцатого дня месяца декабря до шестого дня месяца апреля. Княгиня его не смогла успокоиться, но, придя с епископом Евсигнием и со всем клиром и открывши гроб, они увидели тело его цело и бело, и благоухание исходило из гроба, запах, как от многоценных ароматов, и, такое чудо увидев, прославили они Бога. И замазали гроб его месяца апреля в шестой день, в среду на Страстной неделе.

Начало княжения во Владимире великого князя Мстислава. В год 6797 (1289). Князь Мстислав не поспел на погребение тела брата своего Владимира, приехал после, со своими боярами и слугами, и он приехал в епископию в храм святой Богородицы, где положено было тело брата его Владимира, и плакал над гробом его великим плачем, как по своем отце короле.

И, кончив оплакивать, стал он посылать засады по всем городам. Хотел он послать в Берестье, и в Каменец, и в Бельск, но получил он известие, что уже есть засада князя Юрия и в Берестье, и в Каменце, и в Бельске. Потому что берестьяне учинили крамолу и, еще когда князь Владимир был болен, они поехали к князю Юрию и целовали крест, говоря: «Как только не станет твоего дяди, то мы твои и город твой, а ты наш князь».

Когда Владимир скончался и Юрий услышал это известие о дяде своем, он въехал в Берестье и стал в нем княжить, по совету своих безрассудных бояр молодых и крамольников-берестьян. Сказали Мстиславу бояре его и бояре его брата: «Господин, твой племянник покрыл тебя большим позором. Ведь это дано тебе Богом и твоим братом и по молитве деда твоего и отца твоего. Мы же, господин, готовы головы свои сложить за тебя, и дети наши. Пойди сперва займи его города Белз и Червен, а потом пойдешь в Берестье». Но князь Мстислав был мягок сердцем, и он сказал своим боярам: «Не дай мне Бог того сделать, чтобы пролить кровь неповинную, но я исполню все по Божьей воле и по благословению брата моего Владимира».

И он отправил послов к племяннику своему так сказать: «Племянник, разве ты не был в том походе и не слышал ничего? Но ведь ты сам все хорошо слышал, и отец твой, и все войско слышало, что брат мой Владимир отдал мне всю свою землю и города после своей смерти, при царях и при их наместниках, и вам сказал, и я вам тоже сказал. Если ты чего-то хотел, почему не сказал мне тогда же, при царях? А скажи-ка мне: ты своей волей сел в Берестье или по повелению твоего отца, чтобы мне было известно. Не на мне будет та кровь, что прольется, а на виноватом, а правому Бог помощник и честной крест. Я хочу привести татар, а ты сиди. Если не поедешь добром, то злом поедешь оттуда».

Потом он послал епископа своего владимирского к брату своему Льву сказать ему: «Жалуюсь,— скажи,— Богу и тебе, потому что ты,— скажи,— мне старший брат перед Богом. Скажи мне, брат мой, правду: своей ли волей сын твой сел в Берестье или твоим повелением? Если он так поступил по твоему приказанию, то говорю тебе, брат мой, не тая: я послал призвать татар и сам готовлюсь к войне, и пусть меня Бог рассудит с вами, и не на мне будет та кровь, а на виноватом, на том, кто неправду учинил».

Лев очень этого испугался, потому что не сошла еще оскомина войны с Телебугой, и сказал он епископу брата своего: «Сын мой,— скажи,— поступил так без моего ведома, видит Бог, а своим молодым умом он так сделал, об этом,— скажи,— брат мой, не печалься,— я пошлю к нему: пусть едет сын мой вон из города». Епископ приехал к Мстиславу и поведал речь брата. Мстиславу это очень понравилось.

Потом Мстислав быстро послал гонца за Юрием, князем поросским, велел вернуть его назад, потому что он уже послал его призвать татар против своего племянника. Тогда Юрий Поросский служил Мстиславу, а раньше он служил Владимиру.

Услышав об этом, князь Лев послал своего дядьковича Семена к сыну своему с настойчивыми речами, говоря ему: «Уезжай из города, не погуби нашу землю: мой брат послал призвать татар. Если ты не уедешь прочь, то я буду помогать моему брату против тебя. А если я умру, то после смерти моей отдам всю землю свою брату своему Мстиславу, а тебе не отдам, потому что ты меня, отца своего, не слушаешься».

Когда Семен поехал к Юрию, Мстислав послал одновременно Павла Дионисиевича, потому что тот ездил ко Льву и знал о всех переговорах; послал с ним также своего духовного отца,сказав Павлу: «Если мой племянник поедет прочь, приготовь мне еду и питье, так же и в Каменце сделай».

Семен приехал к Юрию, сообщил ему слова отца, и наутро Юрий поехал из города с великим позором, пограбив все дома дяди своего, и не осталось камня на камне и в Берестье, и в Каменце, и в Бельске. Павел же сообщил Мстиславу: «Племянник твой уехал, и ты, господин, поезжай в свой город».

Мстислав поехал в Берестье. Когда он ехал к городу, встретили его горожане от мала до велика с крестами и приняли его с великою радостью, своего господина. А берестьяне, зачинщики крамолы, бежали вслед за Юрием в Дорогичин, ибо он им поклялся крестным целованием: «Не выдам вас моему дяде». Мстислав пробыл в Берестье немного времени и поехал в Каменец и в бельск, и рады были ему все люди. Он ободрил людей и оставил засаду в Бельске и Каменце.

И приехал он в Берестье и сказал боярам своим: «Есть ли здесь ловчее?» Они сказали: «Нет, господин, никогда не было». Мстислав сказал: «Я устанавливаю теперь на берестьян ловчее за их крамолу, чтобы мне не видеть пролития их крови». И велел писцу своему написать грамоту:

«Я, князь Мстислав, сын короля, внук Романа, устанавливаю ловчее на берестьян навсегда за их крамолу: с сотни по два лукна меду, и по две овцы, и по пятьдесят десятков льна, и по сту хлеба, и по пяти цебров овса, и по пяти цебров ржи, и по двадцати кур — по стольку со всякой сотни. А с горожан — четыре гривны кун, а кто мое слово нарушит, тот пусть станет со мной перед Богом. Я вписал в летопись их крамолу».

Князь Мстислав сел на столе брата своего Владимира в самый день Пасхк, месяца апреля в десятый день, и начал княжить после брата своего, прославясь справедливостью ко всем своим братьям, к боярам и к простым людям. И была радость великая тогда людям: вот Воскресение Господне, а вот князь вокняжился. Он держал мир с окрестными странами: с ляхами, с немцами и с литвой, владел всем пространством земли по пределы татарские, ляшские и литовские.

Тогда же литовский князь Будикид и брат его Будивид отдали князю Мстиславу свой город Волковыйск, чтобы он с ними сохранял мир.

Оставив отряд в Берестье, князь Мстислав поехал во Владимир. И когда он приехал во Владимир, к нему съехались бояре его, старые и молодые, бесчисленное множество. Тогда же приехал и князь Кондрат Семовитович к Мстиславу, прося себе помощи против ляхов, ибо он хотел захватить себе Сандомирское княжение. Мстислав обещал Кондрату помощь и, одарив его и его бояр, отпустил их, сказав: «Ты поезжай, а я пошлю войско вслед за тобой». Когда Кондрат уехал, Мстислав собрал свое войско и послал его, а воеводой назначил Чюдина. И так сел князь Кондрат на княжение в Сандоми-ре, благодаря Мстиславу, сыну короля, и с его помощью.

В год 6798 (1290). После Лестька княжил в Кракове Болеслав Семовитович, брат Кондрата. И пришел Индрих, князь Воротиславский, и изгнал его, желая княжить сам. Болеслав же собрал свою рать, и братьев своих Кондрата и Локотка, и пошли они против Индриха к Кракову. Индрих же не дождался их прихода и поехал прочь в Воротислав, а отряд свой оставил в Кракове: немцев, лучших своих людей, пообещав им богатые дары и земли, и привел их к крестоцелованию, что они не сдадут города Болеславу. Они целовали крест, говоря: «Мы можем головы свои за тебя сложить, а не сдадим город». Индрих оставил им большой запас пищи. Когда Болеслав пришел со своими братьями, он въехал в посад, а в кремль нельзя было ему въехать из-за ратников, потому что они отбивались крепко с помощью пороков и самострелов из города. Поэтому невозможно было приступить к городу. И стали они около города, объедая села, и однажды поехали в зажитье подальше от города, а местные жители не бились за Болеслава вместе с горожанами, говоря: «Кто сядет княжить в Кракове, тот и будет нашим князем». И так стояли они у города целый год, сражались у города, но ничего не смогли сделать.

В год 6799 (1291). Князь Лев, брат Мстислава, сын короля, внук Романа, сам пошел на помощь Болеславу. Когда он пришел к Кракову, очень обрадовались Болеслав, и Кондрат, и Локотко, как отцу своему обрадовались, потому что князь Лев был умен, храбр и силен на войне, и он показал свое немалое мужество во многих войнах.

И стал Лев ездить около городских стен, ища, откуда можно было бы взять город, и наводя страх на горожан, но ниоткуда нельзя было к нему подступиться, потому что весь город был построен из камня и сильно укреплен — были там пороки и самострелы коловоротные, великие и малые. После этого Лев поехал в свой стан.

А на другой день, встав, когда всходило солнце, пошел он к Тынцу, и бились они около него крепко, и едва города не взяли. Многие горожане были перебиты ими, а другие ранены — а свои все целы были. И пришел Лев опять к Кракову, и велел воинам своим готовиться, желая идти сражаться к городу, и ляхам тоже велел. И пошли они все, и полезли под заборола, и бились те и другие очень крепко. И в то время пришла весть князю Льву, что идет против него большое войско. И велел он остановить бой. И стал он готовить свои полки, а Болеслав с Кондратом — свои полки, и послал сторожевой отряд, чтобы разузнать про неприятеля, но ничего не было. Это ляшские воеводы сами его устрашали, чтобы ему не взять города. Лев понял их обман, посоветовался со своими боярами и послал войско к Воротиславу, опустошить Индриховы земли. Они захватили бесчисленное множество челяди, скота, коней и товара, потому что никакая другая рать не входила так глубоко в его землю, и пришли они ко Льву с великой честью и множеством пленных. Лев очень радовался, что они все в добром здоровье и что много пленников.

Тогда же Лев поехал в Чешскую землю на встречу с королем, потому что было между ними полное согласие, и заключили они мир до самой своей смерти. Король одарил Льва всякими дорогими подарками и так отпустил его с большой честью, и поехал Лев к своим полкам. И рады были ему его бояре и слуги, увидев своего господина. А у города Кракова они ничего не добились. И пошел Лев к себе с великой честью, захватив бесчисленное множество пленных, челяди, скота, коней и всякого добра, славя Бога и его пречистую Матерь, которые ему помогали.

В тот же год. Вложил Бог в сердце князя Мстислава благую мысль, и создал он каменную часовню над могилой своей бабушки княгини Романовой в монастыре святого. Освятил он ее в честь праведных Иоакима и Анны и отслужил в ней службу.

В том же году он заложил каменную башню в городе Черторыйске.

В год 6800 (1292). Умер пинский князь Юрий, сын Владимира, кроткий, смиренный, справедливый. И оплакивали его княгиня его, и сыновья его, и брат его князь Демид, и все люди плакали по нем великим плачем.

В ту же зиму скончался Степанский князь Иван, сын Глеба. Плакали по нем все люди от мала до велика. И стал княжить вместо него сын его, Владимир.

КОММЕНТАРИЙ

Галицко-Волынская летопись была создана в XIII в. и дошла до нас в составе Ипатьевской летописи XV в.; это ценный исторический источник, содержащий сведения по истории Южной Руси, Литвы и частично Венгрии и Польши, охватывающий целый век — век наивысшего расцвета Галицко-Волынского княжества. В центре повествования стоит фигура великого князя Даниила Романовича Галицкого — одновременно эпический и романтический образ древнерусского князя, мужественного, мудрого, воинственного и справедливого. Даниил Романович осенен ореолом народного героя, защитника отечества, победителя многочисленных врагов; и в то же время это мудрый дипломат, человек, не лишенный эстетических интересов, всегда стремящийся не только укрепить, но и украсить свою родную страну. Вся летопись состоит из описаний битв, «остросюжетных» политических интриг, и это перемежается с сообщениями о частных семейных делах, о симпатиях и антипатиях людей, о любви к родным местам и о беспокойной жажде деятельности во славу отечества. Постоянной трагической нотой звучит, начиная с середины произведения, тема татарского нашествия, разорения и гибели.

Галицко-Волынская летопись — произведение очень сложное, что определяется и историей создания памятника. Летопись состоит из многих компонентов, порой не очень удачно соединенных в одно целое. Кроме того, она четыре раза переделывалась и дополнялась. Четыре сводчика (составители сводов) имели разные взгляды на события, у них были разные «главные герои», и им не удалось (вернее, они и не хотели этого) избежать пристрастности в характеристиках тех или иных персонажей, вершивших историю в описываемое время. Однако тема героического подъема и эмоциональная насыщенность всех частей являются объединяющим началом в памятнике.

Как было принято в то время, галицко-волынские князья имели свою придворную летопись и своего летописца. Однако эта летопись составлялась не по годам, а единовременно — составитель собирал воедино все материалы, из которых мог составить свое описание: летописные известия из других источников, воинские повести (рассказы о битвах и походах, написанные или рассказанные очевидцами событий), документы из княжеского архива, отчеты военных и дипломатических деятелей. Все это дополнено собственными рассказами составителя, а также цитатами из книг (из Библии, переводных хроник и др.), показывающими широкую образованность составителя, а также круг литературы, который был в распоряжении галицко-волынского книжника.

Первая часть Галицко-Волынской летописи — летописный свод 1246 г., составленный митрополитом Кириллом. В 1246 г. митрополит Кирилл навсегда расстался с Даниилом Романовичем, и его сменил в качестве составителя летописи холмский епископ Иоанн, который довел повествование до 1264 г., года смерти Даниила Романовича. В состав свода 1246 г. включены известия из Киевской летописи, в частности повесть о нашествии Батыя, которая находится на стыке сводов Кирилла и Иоанна.

Летопись Иоанна охватывает 1247—1264 гг., она написана в Холме. Однако в ней чувствуются следы основательной переработки ее, осуществленной, по-видимому, во Владимире составителем следующей части Галицко-Волынской летописи, свода Василька Даниловича. И это легко проследить, наблюдая, как в данной редакции летописного текста рассказывается о Льве Даниловиче, старшем сыне Даниила Романовича. Епископ Иоанн относится к Даниилу Романовичу и его сыну Льву с большим пиететом. Он упоминал Льва уже в повествовании о походах Даниила Романовича в своде 1246 г. Однако в описаниях событий 1263—1269 гг. (времени правления Шварна) совсем нет благожелательных сообщений о Льве. По-видимому, они были выброшены владимирским редактором, как и многие другие события, не имеющие отношения к Васильку и Владимиру. Повести о чешском и ятвяжском походах вновь отводят Льву надлежащее место — возможно, они были написаны по его рассказам. Сам епископ Иоанн был участником визита князя Василька к Бурундаю в 1261 г. Все это написано в достаточно официальном тоне, но слова «владыка стояще во ужасти величе» показывают нам автора этого сообщения, которому трудно забыть пережитый страх при виде гнева завоевателя.

Граница между сводом Иоанна и следующим сводом — Василька Даниловича — размыта. В. Т. Пашуто считает началом свода Василька Тернавский съезд 1262 г. Возможно, что начало немного раньше — в 1261 г.— с сообщения о свадьбе Ольги Васильковны. Перед этим текстом в Ипатьевской летописи находится киноварная строка «по сем же минувшему лету», служащая заставкой-разделителем.

Летописец Василька охватывает период с 1263 (условно) до 1271 г.— года смерти Василька. Тенденциозность этой части летописи еще более заметна — преувеличение роли князя Василька в происходящих событиях делается за счет умалчивания о событиях, в которых он не участвовал. Эта летопись очень коротка, в ней есть части погодной записи событий, и существенным дополнением к ней являются рассказы о литовских событиях, заимствованные из литовской летописи.

Летописец Владимира Васильковича (от 1272 до 1289 г.) начинается словами: «Нача княжити во него место сынъ его Володимерь». Автор его — епископ Евсигний. Характер повествования здесь иной, и это определяется личностью князя Владимира и общим положением его княжества. Волынская земля была отделена и от татар, и от венгров Галицким княжеством. Владимир Василькович мог себе позволить, ссылаясь на болезнь, не общаться с татарами (и осуждать Льва за его контакты) и не интересоваться военными делами. Основные военные сообщения его свода — это выдержки из Литовской летописи, рассказ о походе Телебуги и походе русских князей «неволею татарскою» против Польши. С 1289 г. в центре внимания летописца — болезнь и смерть князя Владимира Васильковича. С дневниковой точностью автор, очевидец каждого дня его жизни, описывает все, что происходило,— кто к нему приходил, о чем говорили, о чем думал князь, чем он был озабочен, как он страдал.

Окончив рассказ о последних днях князя Владимира, летописец, следуя литературному этикету, написал книжную, искусственную похвалу князю Владимиру. В ней уже очень мало от живого человека — заимствованные из традиционной письменности похвалы (за милосердие, нищелюбие, кротость и т. д.), подробное описание всего, что он сделал для церквей своего княжества (похожее на инвентарную опись) и пространная цитата из «Слова о Законе и Благодати», приноровленная к своему герою. В. Т. Пашуто считает, что у епископа Евсигния явилась мысль о канонизации князя Владимира — с этого момента он переменил стиль своей работы, начал писать языком традиционной письменности, привычным для восприятия в сфере церкви, и закончил все сообщением о нетленности тела Владимира Васильковича (этикетный житийный мотив).

С 1289 по 1291 г.— небольшой кусок летописи, который может быть назван Летописцем князя Мстислава Даниловича. Здесь характер летописи опять меняется. В центре внимания автора — военные события, крамола бояр, интриги Льва и Юрия. В конце несколько погодных записей. По-видимому, конец этого свода не сохранился.

Читателю следует помнить о следующем: хотя в Галицко-Волынской летописи повествование ведется как бы по годам, эти годы проставлены не точно (с ошибкой до пяти лет). Летописец не случайно ввел в свое повествование рассуждение о хронологии — он действительно так работал, описывая события целиком, а не погодно, то есть забегая вперед и возвращаясь назад. Хронологическая сетка расставлена потом. Начинается Галицко-Волынская летопись сразу после Киевской, кончившейся 1200 г., поэтому летописец ставит своей первой датой 1201 г., считая его годом смерти Романа Мстиславича (на самом деле Роман умер в 1205 г.). Мы пользуемся датами летописи для обозначения места того или иного рассказа в тексте летописи, а не для определения времени происходящего события — все эти даты историки должны проверять по другим источникам.

Галицко-Волынская летопись печатается по ее старейшему списку — по Ипатьевской рукописи XV в. (БАН, 16.4.4). В тех случаях, когда имеется порча текста или очевидная ошибка писца, исправления вносятся по другим спискам Галицко-Волынской летописи — Погодинскому (П) и Хлебниковскому (X). На протяжении всего списка встречаются более поздние исправления, которые не учитываются, кроме тех случаев, когда такое исправление важно и подтверждается другими списками.

При подготовке текста и комментария были использованы следующие источники: 1) ПСРЛ, т. 2. Ипатьевская летопись. СПб., 1908.— Переиздание. М., 1962.— Указатель к первым восьми томам. Отд. 1. Указатель лиц. СПб., 1898; Отд. 2. Указатель географический. СПб., 1907. 2) Пашуто В. Т. Очерки по истории Галицко-Волынской Руси. М., 1950.— далее: Пашуто. 3) Лонгинов А. В. Родственные отношения русских князей с венгерским королевским домом.— Труды Виленского предварительного комитета по устройству в Вильне IX Археологического съезда. Вильно, 1893.— далее: Лонгинов. 4) Раппопорт А. А. Очерки по истории военного зодчества северо-восточной и северо-западной Руси X—XV вв. М.—Л., 1961. 5) Кирпичников А. Н. Военное дело на Руси в XIII—XV вв. Л., 1976. 6) Летопис руськии за Ипатським списком. Преклав Л. Махновець. Киев, 1989 —далее: Махновец.

ЖИТИЕ АЛЕКСАНДРА НЕВСКОГО

Подготовка текста, перевод и комментарии В. И. Охотниковой

ОРИГИНАЛ

ПОВЕСТИ О ЖИТИИ И О ХРАБРОСТИ БЛАГОВЕРНАГО И ВЕЛИКАГО КНЯЗЯ АЛЕКСАНДРА

О Господе нашемь Исусе Христе, Сыне Божии.

Азъ худый и многогрешный, малосъмысля, покушаюся писати житие святаго князя Александра, сына Ярославля, а внука Всеволожа.^[810] Понеже слышах от отець своихъ и самовидець есмь възраста его, радъ бых исповедалъ святое и честное и славное житие его. Но яко же Приточникъ^[811] рече: «Въ злохытру душю не внидеть премудрость: на вышнихъ бо краих есть, посреди стезь стояше, при вратех же силных приседит». Аще и грубъ есмь умомъ, но молитвою святыа Богородица и поспешениемь святаго князя Александра начатокъ положю.

Съй бе князь Александръ родися от отца милостилюбца и мужелюбца, паче же и кротка, князя великаго Ярослава и от матере Феодосии. Яко же рече Исайя пророк^[812]: «Тако глаголеть Господь: Князя азъ учиняю, священни бо суть, и азъ вожю я». Воистинну бо без Божия повеления не бе княжение его.

Но и взоръ его паче инех человекъ, и глас его — акы труба в народе, лице же его — акы лице Иосифа,^[813] иже бе поставилъ его египетьскый царь втораго царя въ Египте, сила же бе его — часть от силы Самсоня,^[814] и далъ бе ему Богъ премудрость Соломоню, храборъство же его — акы царя римскаго Еуспесиана, иже бе пленилъ всю землю Иудейскую. Инегде исполчися къ граду Асафату^[815] приступити, и исшедше гражане, победиша плъкъ его. И остася единъ, и възврати к граду силу ихъ, къ вратом граднымъ, и посмеяся дружине своей, и укори я, рекъ: «Остависте мя единого». Тако же и князь Александръ — побежая, а не победимъ.

И сего ради некто силенъ от Западныя страны,^[816] иже нарицаются слугы Божия, от тех прииде, хотя видети дивный възрастъ его, яко же древле царица Южичьская^[817] приходи к Соломону, хотящи слышати премудрости его. Тако и сей, именемъ Андреяшь,^[818] видевъ князя Александра и, възвратився къ своимъ, рече: «Прошед страны, языкъ, не видех таковаго ни въ царехъ царя, ни въ князехъ князя».

Се же слышавъ король части Римьскыя от Полунощныя страны^[819] таковое мужество князя Александра и помысли в собе: «Поиду и пленю землю Александрову». И събра силу велику, и наполни корабля многы полковъ своих, подвижеся в силе тяжце, пыхая духомъ ратным. И прииде в Неву, шатаяся безумиемь, и посла слы своя, загордевся, в Новъгородъ къ князю Александру, глаголя: «Аще можеши противитися мне, то се есмь уже зде, пленяя землю твою».

Александръ же, слышав словеса сии, разгореся сердцемъ, и вниде в церковъ святыя Софиа,^[820] и, пад на колену пред олътаремъ, нача молитися съ слезами: «Боже хвалный, праведный, Боже великый, крепкый, Боже превечный, основавый небо и землю и положивы пределы языком, повеле жити не преступающе в чюжую часть». Въсприимъ же пророческую песнь, рече: «Суди, Господи, обидящим мя и возбрани борющимся со мною, приими оружие и щитъ, стани в помощь мне».^[821]

И, скончавъ молитву, въставъ, поклонися архиепископу. Епископъ же бе тогда Спиридонъ,^[822] благослови его и отпусти. Он же, изшед ис церкви, утеръ слезы, нача крепити дружину свою, глаголя: «Не в силах Богь, но въ правде. Помянемъ Песнотворца,^[823] иже рече: “Сии въ оружии, а си на конех, мы же во имя Господа Бога нашего призовемь, тии спяти быша и падоша, мы же стахом и прости быхом”».^[824] Сии рек, поиде на нихъ в мале дружине, не съждався съ многою силою своею, но уповая на Святую Троицу.

Жалостно же бе слышати, яко отець его, князь великый Ярославъ, не бе ведал таковаго въстания на сына своего, милаго Александра, ни оному бысть когда послати весть къ отцю своему, уже бо ратнии приближишася. Тем же и мнози новгородци не совокупилися бешя, понеже ускори князь поити. И поиде на ня въ день въскресениа, иуля въ 15, имеяше же веру велику къ святыма мученикома Борису к Глебу.

И бе некто мужь старейшина в земли Ижерстей, именемъ Пелугий,^[825] поручено же бысть ему стража нощная морская. Въсприя же святое крещение и живяше посреди рода своего, погана суща, наречено же бысть имя его въ святемъ крещении Филипъ, и живяше богоугодно, в среду и в пяток пребываше въ алчбе, тем же сподоби его Богъ видети видение страшно в тъй день. Скажемъ вкратце.

Уведавъ силу ратных, иде противу князя Александра, да скажеть ему станы. Стоящю же ему при краи моря и стрежаше обою пути, и пребысть всю нощь въ бдении. И яко же нача въсходити солнце, слыша шюмъ страшенъ по морю и виде насадъ^[826] единъ гребущь по морю, и посреди насада стояща святая мученика Бориса и Глебъ въ одеждах чръвленых, и беста рукы дръжаща на рамех. Гребци же седяху, акы мглою одеани. Рече Борисъ: «Брате Глебе, вели грести, да поможемь сроднику своему князю Александру». Видев же таковое видение и слышавъ таковый глас от мученику, стояше трепетенъ, дондеже насадъ отиде от очию его.

Потомъ скоро поеде Александръ, он же, видев князя Александра радостныма очима, исповеда ему единому видение. Князь же рече ему: «Сего не рци никому же».

Оттоле потщався наеха на ня въ 6 час дне, и бысть сеча велика над римляны,^[827] и изби их множество бесчислено, и самому королю възложи печать на лице острымь своимь копиемъ.

Зде же явишася 6 мужь храбрых с самем с ним ис полку его.

Единъ именем Гаврило Олексичь. Се наеха на шнеку^[828] видев королевича, мча подъ руку, и възъеха по досце и до самогу коробля, по ней же хожаху с королевичем, иже текоша передъ ним, а самого, емше, свергоша и с конем в воду з доскы. И Божьею милостью невреженъ бысть, и пакы наеха, и бися с самем воеводою середи полку ихъ.

2 — именем Сбыславъ Якуновичь, новгородець. Се наеха многажды на полкъ ихъ и бьяшется единем топоромъ, не имея страха въ души своей, и паде неколико от руку его, и подивишася силе и храбръству его.

3-и — Яковъ, родомъ полочанинъ, ловчий бе у князя. Се наеха на полкъ с мечемъ, и похвали его князь.

4 — новгородець, именемь Меша. Се пешь натече на корабли и погуби 3 корабли з дружиною своею.

5-и — от молодыхъ его, именем Сава. Се въеха в шатеръ великий королевъ золотоверхий и подъсече столпъ шатерный. Полци Олександрови, видевше шатра паденье, върадовашася.

6-и — от слугъ его, именем Ратмеръ. Се бися пешь, и отсупиша и мнози. Он же от многых ранъ паде и тако скончася.

Си же вся слышах от господина своего великого князя Олександра и от инехъ, иже в то время обретошася в той сечи.

Бысть же в то время чюдо дивно, яко же во древьняя дни при Езекии цесари.^[829] Еда приде Санахиримъ, асурийскый цесарь, на Иерусалимъ, хотя пленити град святый Ерусалимъ, внезапу изиде ангелъ Господень, изби и от полка асурийска 100 и 80 и 5 тысящь, и, въставше утро, обретошася трупья мертвы вся. Тако же бысть при победе Александрове, егда победи короля, об онъ полъ рекы Ижжеры, иде же не бе проходно полку Олександрову, зде обретоша много множъство избьеных от ангела Господня.^[830] Останокъ же их побеже, и трупиа мертвых своих наметаша корабля и потопиша в мори. Князь же Александръ возвратися с победою, хваля и славя имя своего Творца.

Въ второе же лето по возвращении с победы князя Александра приидоша пакы от Западныя страны и возградиша град въ отечьстве Александрове.^[831] Князь же Александръ воскоре иде и изверже град их из основания, а самых извеша и овех с собою поведе, а инех, помиловавъ, отпусти, бе бо милостивъ паче меры.

По победе же Александрове, яко же победи короля, в третий год, в зимнее время, поиде на землю немецкую в велице силе, да не похвалятся, ркуще: «Укоримъ словеньскый языкъ ниже себе».

Уже бо бяше град Псков взят^[832] и наместникы от немець посажени. Он же въскоре градъ Псковъ изгна и немець изсече, а инех повяза и град свободи от безбожных немецъ, а землю их повоева и пожже и полона взя бес числа, а овех иссече. Они же, гордии, совокупишася и рекоша: «Поидемъ и победим Александра и имемъ его рукама».

Егда же приближишяся, и очютиша я стражие. Князь же Александръ оплъчися, и поидоша противу себе, и покриша озеро Чюдьское обои от множества вои. Отець же его Ярославъ прислалъ бе ему брата меньшаго Андрея на помощь въ множестве дружине. Тако же и у князя Александра множество храбрых, яко же древле у Давыда царя силнии, крепции. Тако и мужи Александровы исполнишася духом ратнымъ, бяху бо сердца их, акы сердца лвомъ, и решя: «О княже нашь честный! Ныне приспе время нам положити главы своя за тя». Князь же Александръ воздевъ руце на небо и рече: «Суди ми, Боже, и разсуди прю мою от языка непреподобна, и помози ми, Господи, яко же древле Моисию на Амалика и прадеду нашему Ярославу на окааннаго Святополка».^[833]

Бе же тогда субота, въсходящю солнцю, и съступишяся обои. И бысть сеча зла,^[834] и трусъ от копий ломления, и звукъ от сечения мечнаго, яко же и езеру померзъшю двигнутися, и не бе видети леду, покры бо ся кровию.

Се же слышах от самовидца, иже рече ми, яко видех полкъ Божий на въздусе, пришедши на помощь Александрови. И тако победи я помощию Божиею, и даша плеща своя, и сечахуть я, гоняще, аки по иаеру, и не бе камо утещи. Зде же прослави Богъ Александра пред всеми полкы, яко же Исуса Наввина у Ерехона.^[835] А иже рече, имемь Александра руками, сего дасть ему Богъ в руце его. И не обретеся противникъ ему въ брани никогда же. И возвратися князь Александръ с победою славною, и бяше множество полоненых в полку его, и ведяхут босы подле коний, иже именують себе Божии ритори.

И яко же приближися князь къ граду Пскову, игумени же и попове и весь народ сретоша и пред градомъ съ кресты, подающе хвалу Богови и славу господину князю Александру, поюще песнь: «Пособивый, Господи, кроткому Давыду победити иноплеменьникы и верному князю нашему оружиемь крестным и свободи градъ Псков от иноязычникъ рукою Александровою».

И рече Александръ: «О невегласи псковичи! Аще сего забудете и до правнучатъ Александровых, и уподобитеся жидом, их же препита Господь в пустыни манною и крастелми печеными, и сихъ всех забыша и Бога своего, изведшаго я от работы изь Египта».

И нача слыти имя его по всемь странамъ, и до моря Хонужьскаго,^[836] и до горъ Араратьскых, и об ону страну моря Варяжьскаго,^[837] и до великаго Риму.

В то же время умножися языка литовьскаго и начаша пакостити волости Александрове. Он же выездя и избиваше я. Единою ключися ему выехати, и победи 7 ратий единемъ выездомъ и множество князей их изби, а овех рукама изыма, слугы же его, ругающеся, вязахуть их къ хвостомъ коней своихъ. И начаша оттоле блюсти имени его.

В то же время бе царь силенъ на Въсточней стране,^[838] иже бе ему Богъ покорилъ языкы многы, от въстока даже и до запада. Тъй же царь, слышавъ Александра тако славна и храбра, посла к нему послы и рече: «Александре, веси ли, яко Богъ покори ми многы языкы? Ты ли един не хощеши покорити ми ся? Но аще хощеши съблюсти землю свою, то приеди скоро къ мне и видиши честь царства моего».

Князь же Александръ прииде в Володимеръ по умертвии отца своего в силе велице. И бысть грозенъ приездъ его, и промчеся весть его и до устья Волгы. И начаша жены моавитьскыя^[839] полошати дети своя, ркуше: «Александръ едет!»

Съдумав же князь Александръ, и благослови его епископъ Кирилъ, и поиде к цареви въ Орду. И видевъ его царь Батый, и подивися, и рече велможамъ своимъ: «Истинну ми сказасте, яко несть подобна сему князя». Почьстив же и честно, отпусти и.

По сем же разгневася царь Батый на брата его меншаго Андрея и посла воеводу своего Неврюня^[840] повоевати землю Суждальскую. По пленении же Неврюневе князь великый Александръ церкви въздвигну, грады испольни, люди распуженыа събра в домы своя. О таковых бо рече Исайа пророкъ^[841]: «Князь благъ въ странах — тих, уветливъ, кротокъ, съмеренъ, по образу Божию есть». Не внимая богатьства и не презря кровъ праведничю, сироте и вдовици въправду судяи, милостилюбець, благъ домочадцемь своимъ и вънешнимъ от странъ приходящимь кормитель. На таковыя Богъ призирает, Богъ бо не аггеломъ любит, но человекомъ си щедря ущедряеть и показаеть на мире милость свою.

Распространи же Богъ землю его богатьствомъ и славою, и удолъжи Богъ лет ему.

Некогда же приидоша къ нему послы от папы из великого Рима,^[842] ркуще: «Папа нашь тако глаголет: “Слышахом тя князя честна и дивна, и земля твоя велика. Сего ради прислахом к тобе от двоюнадесятъ кординалу два хытреша — Агалдада и Гемонта, да послушаеши учения ихъ о законе Божии”».

Князь же Александръ, здумавъ съ мудреци своими, въсписа к нему и рече: «Отъ Адама до потопа, от патопа до разделения языкъ, от разьмешениа языкъ до начяла Авраамля,^[843] от Авраама до проитиа Иисраиля сквозе море,^[844] от исхода сыновъ Иисраилевъ до умертвия Давыда царя, от начала царства Соломоня до Августа^[845] и до Христова рожества, от рожества Христова до страсти и воскресения, от въскресения же его и на небеса възшествиа и до царства Константинова,^[846] от начала царства Константинова до перваго збора и седмаго^[847] — си вся добре съведаемь, а от вас учения не приемлем». Они же възвратишяся въсвояси.

И умножишяся дни живота его в велице славе, бе бо иереелюбець и мьнихолюбець, и нищая любя, митрополита же и епископы чтяше и послушааше их, аки самого Христа.

Бе же тогда нужда велика от иноплеменникъ, и гоняхут христианъ, веляще с собою воиньствовати. Князь же великый Александръ поиде к цареви, дабы отмолити людии от беды тоя.^[848]

А сына своего Дмитрия посла на Западныя страны^[849] и вся полъкы своя посла с нимъ и ближних своих домочадець, рекши к ним: «Служите сынови моему, акы самому мне, всемь животомъ своимъ». Поиде князь Димитрий в силе велице, и плени землю Немецкую, и взя град Юрьевъ, и възвратися к Новугороду съ многымъ полоном и с великою корыстию.

Отець же его князь великый Александръ възвратися из Орды от царя, и доиде Новагорода Нижняго, и ту пребывъ мало здрав, и, дошед Городца, разболеся. О горе тобе, бедный человече! Како можеши написати кончину господина своего! Како не упадета ти зеници вкупе съ слезами. Како же не урвется сердце твое от корения! Отца бо оставити человекъ может, а добра господина не мощно оставити: аще бы лзе, и въ гробъ бы лезлъ с ним!

Пострада же Богови крепко, остави же земное царство и бысть мних, бе бо желание его паче меры аггельскаго образа. Сподоби же его Богъ и болший чин приати — скиму. И так Богови духъ свой предасть с миромъ месяца ноября въ 14 день, на память святаго апостола Филиппа.

Митрополит же Кирилъ глаголаше: «Чада моя, разумейте, яко уже заиде солнце земли Суздальской!» Иереи и диакони, черноризци, нищии и богатии, и вси людие глаголааху: «Уже погыбаемь!»

Святое же тело его понесоша къ граду Володимерю. Митрополитъ же, князи и бояре и весь народ, малии, велиции, сретоша и въ Боголюбивемъ^[850] съ свещами и с кандилы. Народи же съгнатахутся, хотяще прикоснутися честнемь одре святаго тела его. Бысть же вопль, и кричание, и туга, яка же несть была, яко и земли потрястися. Положено же бысть тело его въ Рожестве святыя Богородица, въ архимандритьи велицеи,^[851] месяца ноябриа, въ 24, на память святаго отца Амфилохия.

Бысть же тогда чюдо дивно и памяти достойно. Егда убо положено бысть святое тело его в раку, тогда Савастиян икономъ и Кирилъ митрополит хотя розьяти ему руку, да вложат ему грамоту душевную.^[852] Он же, акы живъ сущи, распростеръ руку свою и взят грамоту от рукы митрополита. И приятъ же я ужасть, и одва отступиша от ракы его. Се же бысть слышано всемъ от господина митрополита и от иконома его Савастияна. Кто не удивится о семъ, яко телу, бездушну сущю и везому от далних градъ в зимное время!

И тако прослави Богъ угодника своего.

ПЕРЕВОД

ПОВЕСТЬ О ЖИТИИ И О ХРАБРОСТИ БЛАГОВЕРНОГО И ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ АЛЕКСАНДРА

Во имя Господа нашего Иисуса Христа, Сына Божия.

Я, худой и многогрешный, недалекий умом, осмеливаюсь описать житие святого князя Александра, сына Ярославова, внука Всеволодова. Поскольку слышал я от отцов своих и сам был свидетелем зрелого возраста его, то рад был поведать о святом, и честном, и славном житии его. Но как сказал Приточник: «В лукавую душу не войдет премудрость: ибо на возвышенных местах пребывает она, посреди дорог стоит, при вратах людей знатных останавливается». Хотя и прост я умом, но все же начну, молитвою святой Богородицы и помощью святого князя Александра.

Сей князь Александр родился от отца милосердного и человеколюбивого, и более всего — кроткого, князя великого Ярослава и от матери Феодосии. Как сказал Исайя-пророк: «Так говорит Господь: “Князей я ставлю, священны ибо они, и я веду их”». И воистину — не без Божьего повеления было княжение его.

И красив он был, как никто другой, и голос его — как труба в народе, лицо его — как лицо Иосифа, которого египетский царь поставил вторым царем в Египте, сила же его была частью от силы Самсона, и дал ему Бог премудрость Соломона, храбрость же его — как у царя римского Веспасиана, который покорил всю землю Иудейскую. Однажды приготовился тот к осаде города Иоатапаты, и вышли горожане, и разгромили войско его. И остался один Веспасиан, и повернул выступивших против него к городу, к городским воротам, и посмеялся над дружиною своею, и укорил ее, сказав: «Оставили меня одного». Так же и князь Александр — побеждал, но был непобедим.

Потому-то один из именитых мужей Западной страны, из тех, что называют себя слугами Божьими, пришел, желая видеть зрелость силы его, как в древности приходила к Соломону царица Савская, желая послушать мудрых речей его. Так и этот, по имени Андреаш, повидав князя Александра, вернулся к своим и сказал: «Прошел я страны, народы и не видел такого ни царя среди царей, ни князя среди князей».

Услышав о такой доблести князя Александра, король страны Римской из Полуночной земли подумал про себя: «Пойду и завоюю землю Александрову». И собрал силу великую, и наполнил многие корабли полками своими, двинулся с огромной силой, пыхая духом ратным. И пришел в Неву, опьяненный безумием, и отправил послов своих, возгордившись, в Новгород к князю Александру, говоря: «Если можешь, защищайся, ибо я уже здесь и разоряю землю твою».

Александр же, услышав такие слова, разгорелся сердцем и вошел в церковь Святой Софии, и, упав на колени пред алтарем, начал молиться со слезами: «Боже славный, праведный, Боже великий, крепкий, Боже превечный, сотворивший небо и землю и установивший пределы народам, ты повелел жить, не преступая чужих границ». И, припомнив слова пророка, сказал: «Суди, Господи, обидящих меня и огради от борющихся со мною, возьми оружие и щит и встань на помощь мне».

И, окончив молитву, он встал, поклонился архиепископу. Архиепископ же был тогда Спиридон, он благословил его и отпустил. Князь же, выйдя из церкви, утер слезы и сказал, чтобы ободрить дружину свою: «Не в силе Бог, но в правде. Вспомним Песнотворца, который сказал: “Иные с оружием, а иные на конях, мы же имя Господа Бога нашего призываем; они повержены были и пали, мы же выстояли и стоим прямо”». Сказав это, пошел на врагов с малою дружиною, не дожидаясь своего большого войска, но уповая на Святую Троицу.

Скорбно же было слышать, что отец его, князь великий Ярослав, не ведал о нашествии на сына своего, милого Александра, и ему некогда было послать весть отцу своему, ибо уже приближались враги. Потому и многие новгородцы не успели присоединиться, так как поспешил князь выступить. И выступил против врага в воскресенье пятнадцатого июля, имея веру великую в святых мучеников Бориса и Глеба.

И был один муж, старейшина земли Ижорской, именем Пелугий, ему поручен был ночной дозор на море. Был он крещен и жил среди народа своего, бывшего язычниками, наречено же было имя ему в святом крещении Филипп, и жил он богоугодно, соблюдая пост в среду и пятницу, потому и удостоил его Бог видеть видение чудное в тот день. Расскажем вкратце.

Узнав о силе неприятеля, он вышел навстречу князю Александру, чтобы рассказать ему об их станах. Стоял он на берегу моря, наблюдая за обоими путями, и провел всю ночь без сна. Когда же начало всходить солнце, он услышал шум сильный на море и увидел один насад, плывущий по морю, и стоящих посреди насада святых мучеников Бориса и Глеба в красных одеждах, держащих руки на плечах друг друга. Гребцы же сидели, словно мглою одетые. Произнес Борис: «Брат Глеб, вели грести, да поможем сроднику своему князю Александру». Увидев такое видение и услышав эти слова мучеников, Пелугий стоял, устрашенный, пока насад не скрылся с глаз его.

Вскоре после этого пришел Александр, и Пелугий, радостно встретив князя Александра, поведал ему одному о видении. Князь же сказал ему: «Не рассказывай этого никому».

После того Александр поспешил напасть на врагов в шестом часу дня, и была сеча великая с римлянами, и перебил их князь бесчисленное множество, а на лице самого короля оставил печать острого копья своего.

Проявили себя здесь шесть храбрых, как он, мужей из полка Александра.

Первый — по имени Таврило Олексич. Он напал на шнек и, увидев королевича, влекомого под руки, въехал до самого корабля по сходням, по которым бежали с королевичем; преследуемые им схватили Гаврилу Олексича и сбросили его со сходен вместе с конем. Но по Божьей милости он вышел из воды невредим, и снова напал на них, и бился с самим воеводою посреди их войска.

Второй — по имени Сбыслав Якунович, новгородец. Этот много раз нападал на войско их и бился одним топором, не имея страха в душе своей; и пали многие от руки его, и дивились силе и храбрости его.

Третий — Яков, родом полочанин, был ловчим у князя. Этот напал на полк с мечом, и похвалил его князь.

Четвертый — новгородец, по имени Меша. Этот пеший с дружиною своею напал на корабли и потопил три корабля.

Пятый — из младшей дружины, по имени Сава. Этот ворвался в большой королевский златоверхий шатер и подсек столб шатерный. Полки Александровы, видевши шатра падение, возрадовались.

Шестой — из слуг Александра, по имени Ратмир. Этот бился пешим, и обступили его враги многие. Он же от многих ран пал и так скончался.

Все это слышал я от господина своего великого князя Александра и от тех, кто участвовал в то время в этой битве.

Было же в то время чудо дивное, как в прежние дни при Езекии-царе. Когда пришел Сеннахириб, царь ассирийский, на Иерусалим, желая покорить святой град Иерусалим, внезапно явился ангел Господень и перебил сто восемьдесят пять тысяч из войска ассирийского, и когда настало утро, нашли только мертвые трупы. Так было и после победы Александровой: когда победил он короля, на противоположной стороне реки Ижоры, где не могли пройти полки Александровы, здесь нашли несметное множество убитых ангелом Господним. Оставшиеся же обратились в бегство, и трупы мертвых воинов своих набросали в корабли и потопили их в море. Князь же Александр возвратился с победою, хваля и славя имя своего Творца.

На второй же год после возвращения с победой князя Александра вновь пришли из Западной страны и построили город на земле Александровой. Князь же Александр вскоре пошел и разрушил город их до основания, а их самих — одних повесил, других с собою увел, а иных, помиловав, отпустил, ибо был безмерно милостив.

После победы Александровой, когда победил он короля, на третий год, в зимнее время, пошел он с великой силой на землю немецкую, чтобы не хвастались, говоря: «Покорим себе словенский народ».

А был ими уже взят город Псков и наместники немецкие посажены. Он же вскоре изгнал их из Пскова и немцев перебил, а иных связал и город освободил от безбожных немцев, а землю их разорил и пожег и пленных взял бесчисленное множество, а других перебил. Немцы же, гордые, собрались и сказали: «Пойдем, и победим Александра, и захватим его».

Когда же приблизились немцы, то проведали о них стражи. Князь же Александр приготовился к бою, и пошли они друг против друга, и покрылось озеро Чудское множеством тех и других воинов. Отец же Александра Ярослав прислал ему на помощь младшего брата Андрея с большою дружиною. И у князя Александра тоже было много храбрых воинов, как в древности у Давида-царя, сильных и крепких. Так и мужи Александра исполнились духа ратного, ведь были сердца их как сердца львов, и воскликнули: «О княже наш славный! Ныне пришло нам время положить головы свои за тебя». Князь же Александр воздел руки к небу и сказал: «Суди меня, Боже, рассуди распрю мою с народом неправедным и помоги мне, Господи, как в древности помог Моисею одолеть Амалика и прадеду нашему Ярославу окаянного Святополка».

Была же тогда суббота, и когда взошло солнце, сошлись противники. И была сеча жестокая, и стоял треск от ломающихся копий и звон от ударов мечей, и казалось, что двинулось замерзшее озеро, и не было видно льда, ибо покрылось оно кровью.

А это слышал я от очевидца, который поведал мне, что видел воинство Божие в воздухе, пришедшее на помощь Александру. И так он победил врагов помощью Божьей, и обратились они в бегство, Александр же рубил их, гоня, как по воздуху, и некуда было им скрыться. Здесь прославил Бог Александра пред всеми полками, как Иисуса Навина у Иерихона. А того, кто сказал: «Захватим Александра», — отдал Бог в руки Александра. И никогда не было противника, достойного его в бою. И возвратился князь Александр с победою славною, и было много пленных в войске его, и вели босыми подле коней тех, кто называет себя «Божьими рыцарями».

И когда приблизился князь к городу Пскову, то игумены, и священники, и весь народ встретили его перед городом с крестами, воздавая хвалу Богу и прославляя господина князя Александра, поюще песнь: «Ты, Господи, помог кроткому Давиду победить иноплеменников и верному князю нашемуоружием крестным освободить город Псков от иноязычников рукою Александровою».

И сказал Александр: «О невежественные псковичи! Если забудете это до правнуков Александровых, то уподобитесь иудеям, которых питал Господь в пустыне манною небесною и перепелами печеными, но забыли все это они и Бога своего, избавившего их от плена египетского».

И прославилось имя его во всех странах, от моря Хонужского и до гор Араратских, и по ту сторону моря Варяжского и до великого Рима.

В то же время набрал силу народ литовский и начал грабить владения Александровы. Он же выезжал и избивал их. Однажды случилось ему выехать на врагов, и победил он семь полков за один выезд и многих князей их перебил, а иных взял в плен, слуги же его, насмехаясь, привязывали их к хвостам коней своих. И начали с того времени бояться имени его.

В то же время был в Восточной стране сильный царь, которому покорил Бог народы многие, от востока и до запада. Тот царь, прослышав о такой славе и храбрости Александра, отправил к нему послов и сказал: «Александр, знаешь ли, что Бог покорил мне многие народы? Что же — один ты не хочешь мне покориться? Но если хочешь сохранить землю свою, то приезжай скорее ко мне и увидишь славу царства моего».

После смерти отца своего пришел князь Александр во Владимир в силе великой. И был грозен приезд его, и промчалась весть о нем до устья Волги. И жены моавитские начали стращать детей своих, говоря: «Александр едет!»

Решил князь Александр пойти к царю в Орду, и благословил его епископ Кирилл. И увидел его царь Батый, и поразился, и сказал вельможам своим: «Истину мне сказали, что нет князя, подобного ему». Почтив же его достойно, он отпустил Александра.

После этого разгневался царь Батый на меньшего брата его Андрея и послал воеводу своего Неврюя разорить землю Суздальскую. После разорения Неврюем земли Суздальской князь великий Александр воздвиг церкви, города отстроил, людей разогнанных собрал в дома их. О таких сказал Исайя-пророк: «Князь хороший в странах — тих, приветлив, кроток, смиренен — и тем подобен Богу». Не прельщаясь богатством, не забывая о крови праведников, сирот и вдов по правде судит, милостив, добр для домочадцев своих и радушен к приходящим из чужих стран. Таким и Бог помогает, ибо Бог не ангелов любит, но людей в щедрости своей щедро одаривает и являет в мире милосердие свое.

Наполнил же Бог землю Александра богатством и славою и продлил Бог лета его.

Однажды пришли к нему послы от папы из великого Рима с такими словами: «Папа наш так говорит: “Слышали мы, что ты князь достойный и славный и земля твоя велика. Потому и прислали к тебе из двенадцати кардиналов двух умнейших — Агалдада и Ремонта, чтобы послушал ты речи их о законе Божьем”».

Князь же Александр, подумав с мудрецами своими, написал ему такой ответ: «От Адама до потопа, от потопа до разделения народов, от смешения народов до начала Авраама, от Авраама до прохождения израильтян сквозь море, от исхода сынов Израилевых до смерти Давида-царя, от начала царствования Соломона до Августа и до Христова рождества, от рождества Христова и до распятия его и воскресения, от воскресения же его и вознесения на небеса и до царствования Константинова, от начала царствования Константинова до первого собора и седьмого – обо всем этом хорошо знаем, а от вас учения не примем». Они же возвратились восвояси.

И умножились дни жизни его в великой славе, ибо любил священников, и монахов, и нищих, митрополитов же и епископов почитал и внимал им, как самому Христу.

Было в те времена насилие великое от иноверных, гнали они христиан, заставляя их воевать на своей стороне. Князь же великий Александр пошел к царю, чтобы отмолить людей своих от этой беды.

А сына своего Дмитрия послал в Западные страны, и все полки свои послал с ним, и близких своих домочадцев, сказав им: «Служите сыну моему, как самому мне, всей жизнью своей». И пошел князь Дмитрий в силе великой, и завоевал землю Немецкую, и взял город Юрьев, и возвратился в Новгород со множеством пленных и с большой добычею.

Отец же его великий князь Александр возвратился из Орды от царя, и дошел до Нижнего Новгорода, и там занемог, и, прибыв в Городец, разболелся. О горе тебе, бедный человек! Как можешь описать кончину господина своего! Как не выпадут зеницы твои вместе со слезами! Как не вырвется сердце твое с корнем! Ибо отца оставить человек может, но доброго господина нельзя оставить; если бы можно было, то в гроб бы сошел с ним!

Много потрудившись Богу, он оставил царство земное и стал монахом, ибо имел безмерное желание принять ангельский образ. Сподобил же его Бог и больший чин принять – схиму. И так с миром Богу дух свой предал месяца ноября в четырнадцатый день, на память святого апостола Филиппа.

Митрополит же Кирилл говорил: «Дети мои, знайте, что уже зашло солнце земли Суздальской!» Иереи и диаконы, черноризцы, нищие и богатые, и все люди восклицали: «Уже погибаем!»

Святое же тело Александра понесли к городу Владимиру. Митрополит же, князья и бояре и весь народ, малые и большие, встречали его в Боголюбове со свечами и кадилами. Люди же толпились, стремясь прикоснуться к святому телу его на честном одре. Стояли же вопль, и стон, и плач, каких никогда не было, даже земля содрогнулась. Положено же было тело его в церкви Рождества святой Богородицы, в великой архимандритье, месяца ноября в 24 день, на память святого отца Амфилохия.

Было же тогда чудо дивное и памяти достойное. Когда было положено святое тело его в гробницу, тогда Севастьян-эконом и Кирилл-митрополит хотели разжать его руку, чтобы вложить грамоту духовную. Он же, будто живой, простер руку свою и взял грамоту из руки митрополита. И смятение охватило их, и слегка отступили они от гробницы его. Об этом возвестили всем митрополит и эконом Севастьян. Кто не удивится тому чуду, ведь тело его душа покинула и везли его из дальних краев в зимнее время!

И так прославил Бог угодника своего.

КОММЕНТАРИЙ

«Повесть о житии Александра Невского» в рукописях не имеет устойчивого названия и именуется «житием», «словом» или «повестью о житии». Это произведение представляет собою княжескую биографию, соединяющую в себе черты жития и воинской повести.

Составление «Жития Александра Невского» относят к 80-м гг. XIII в. и связывают с именами Дмитрия Александровича, сына Александра Невского, и митрополита Кирилла, с монастырем Рождества Богородицы во Владимире, где было погребено тело князя. Здесь в XIII в. начинается почитание князя как святого и возникает первая редакция его жития.

Автор жития, книжник из окружения митрополита Кирилла, называющий себя современником князя, свидетелем его жизни, по своим воспоминанням и рассказам соратников Александра Невского создает жизнеописание князя, прославляющее его воинские доблести и политические успехи. Составление полной биографии князя Александра не входило в задачи автора. Содержанием жития является краткое изложение основных, с точки зрения автора, эпизодов его жизни, которые позволяют воссоздать героический образ князя, сохранившийся в памяти современников: князя — воина, доблестного полководца и умного политика. Описания знаменитых побед Александра Невского в битве на Неве и на льду Чудского озера, его дипломатических отношений с Ордой и папой римским являются центральными эпизодами жития. Рассказ о деяниях князя отличается абстрагированностью. В житии нет ни одной годовой даты, автор почти не называет исторических имен, особенно это касается противников («король страны Римской из Полуночной земли» — шведский король; «сильный царь Восточной страны» — хан Батый; «римляне» — шведы; «жены моавитские» — жены татарские и др.); он не всегда точен в изложении событий. Повествование насыщено библейскими аналогиями, цитатами, литературными параллелями. Сравнения с Самсоном, Соломоном, Иосифом Прекрасным, Давидом, Езекией подчеркивают вечный, вневременный характер деятельности Александра, придают его деяниям величественность и монументальность. Автор постоянно напоминает о небесном покровительстве князю, стремясь показать, что «на таковые Бог призирает». Идея священности княжеской власти определяет особенности художественной структуры жизнеописания Александра Невского.

Текст «Жития Александра Невского» публикуется по одному (всего их 13) из древнейших списков, который датируется концом XV в. (ГИМ, Синодальное собр., № 154). Отсутствующие в этом списке рассказ о шести храбрецах и описание чуда за Ижорой внесены по тексту жития в Лаврентьевской летописи (РНБ, F.IV.2); по этому же тексту исправляются явные ошибки списка, взятого за основной.

СЛОВА И ПОУЧЕНИЯ СЕРАПИОНА ВЛАДИМИРСКОГО

Подготовка текста, перевод и комментарии В. В. Колесова

ОРИГИНАЛ

СЛОВО ПРЕПОДОБНАГО ОТЦА НАШЕГО СЕРАПИОНА

Господи, благослови, отче!

Слышасте, братье, самого Господа, глаголяща въ Евангелии: «И въ последняя лета будет знаменья въ солнци, и в луне, и въ звехдахъ, и труси по местомъ и глади».^[853] Тогда реченное Господомь нашимь ныня збысться — при насъ, при последнихъ людех. Колико видехомъ солнца погибша и луну померькъшю, и звездное пременение! Ныне же земли трясенье^[854] своима очима видехомъ, земля, от начала оутвержена и неподвижима, повеленьемь Божиимь ныне движеться, грехы нашими колеблется, безаконья нашего носити не можеть. Не послушахомъ Еуаггелья, не послушахомъ Апостола, не послушахомъ пророкъ, не послушахомъ светилъ великих,^[855] рку: Василья и Григорья Богословца, Иоана Златоуста, инехъ святитель святыхъ, ими же вера оутвержена бысть, еретици отгнани быша, и Богъ всеми языкы познанъ бысть, и те оучаще ны беспрестани, а мы — едины безаконья держимся! Се оуже наказаеть ны Богъ знаменьи, земли трясеньемь его повеленьемь: не глаголеть оусты, но делы наказаеть. Всемъ казнивъ ны, Богъ не отьведеть злаго обычая. Ныне землею трясеть и колеблеть, безаконья грехи многия от земля отрясти хощеть, яко лествие от древа. Аще ли кто речеть: «Преже сего потрясения беша и рати, и пожары быша же»,— рку: «Тако есть, но — что потом бысть намъ? Не глад ли? не морови ли? не рати ли многыя^[856]? Мы же единако не покаяхомъся, дондеже приде на ны языкъ немилостивъ попустившю Богу; и землю нашю пусту створша, и грады наши плениша, и церкви святыя разориша, отца и братью нашю избиша, матери наши и сестры в поруганье быша». Ныне же, братье, се ведуще, оубоимъся прещенья сего страшьнаго и припадемъ Господеви своему исповедающесь: да не внидем в болши гневъ Господень, не наведемъ на ся казни болша первое. Еще мало ждеть нашего покаянья, ждеть нашего обращенья. Аще отступимъ скверныхъ и немилостивыхъ судовъ, аще применимься криваго резоимьства и всякого грабленья, татбы, разбоя и нечистаго прелюбодеиства, отлучающа от Бога, сквернословья, лже, клеветы, клятвы и поклепа, иныхъ делъ сотониных,— аще сихъ пременимся, добре веде: яко благая приимуть ны не токмо в сии векъ, в будущии, самъ бо Господь рече: «Обратитеся ко мне, обращюся к вамъ, отступите от всехъ, аз отступлю, казня вы». Доколе не отступимъ от грехъ нашихъ? Пощадим себе и чад своихъ: в кое время такы смерти напрасны видехомъ? Инии не могоша о дому своемь ряду створити — въсхыщени быша, инии с вечера здрави легъше — на оутрия не всташа: оубоитеся, молю вы, сего напраснаго разлученья! Аще бо поидемъ в воли Господни, всемъ оутешеньемь оутешить ны Богъ небесныи, акы сыны помилует ны, печаль земную отиметь от нас, исходъ миренъ подасть намъ на ону жизнь, идеже радости и веселья бесконечнаго насладимся з добре оугожьшими Богу. Многа же глаголах вы, братье и чада, но вижю: мало приемлють, пременяються наказаньемь нашимь; мнози же не внимають себе, акы бесмертны дремлють. Боюся, дабы не збылося о нихъ слово, реченное Господомь: «Аще не быхъ глаголалъ имъ, греха не быша имели; ныне же извета не имуть о гресе своемь». Много бо глаголю вамъ: аще бо не пременитеся, извета не имате пред Богомь! Аз бо, грешныи вашь пастухъ, повеленое Господомь створихъ, слово его предаю, вы же весте, како куплю владычню оумножити. Егда бо придеть судить вселенеи и въздати комуждо по деломъ его, тогда истяжеть от васъ — аще будете оумножили талантъ,^[857] и прославит вы, в славе Отца своего, с Пресвятымь Духомь и ныне, присно, векы.

ПОУЧЕНИЕ ПРЕПОДОБНАГО СЕРАПИОНА

Многу печаль в сердци своемь вижю вас ради, чада, понеже никако же вижю вы пременишася от делъ неподобныхъ. Не тако скорбить мати, видящи чада своя боляща, яко же аз, грешныи отець вашь, видя вы боляща безаконными делы. Многажды глаголахъ вы, хотя отставити от васъ злыи обычаи — никако же пременившася вижю вы. Аще кто васъ разбоиникъ, разбоя не отстанеть, аще кто крадеть — татбы не лишиться, аще кто ненависть на друга имать — враждуя не почиваеть, аще кто обидить и въсхватаеть грабя — не насытиться, аще кто резоимець — резъ емля не престанеть, обаче, по пророку: «Всуе мятется: збираеть, не весть кому збираеть». Окаанныи и помыслить, яко нагъ родися — тако отходит, ничто же имый, но токмо клятву вечну; аще ли кто любодей — любодейства не отлучиться, сквернословець и пьяница своего обычая не останеться. Како оутешюся, видя вы от Бога отлучишасся? Како ли обрадуюсь? Всегда сею в ниву сердець ваших семя божественое, николи же вижю прозябша и плод породивша. Молю вы, братье и сынове, пременитесь на лучьшее, обновитесь добрым обновлениемь, престаните злая творяще, оубойтесь створшаго ны Бога, вострепещете суда Его страшнаго! Кому грядем, кому приближаемся, отходяще света сего? Что речемъ, что отвещаемъ? Страшно есть, чада, впасти въ гневъ Божии. Чему не видемъ, что приди на ны, в семъ житии еще сущимъ? Чего не приведохомъ на ся? Какия казни от Бога не въсприяхомъ? Не пленена ли бысть земля наша? Не взяти ли быша гради наши? Не вскоре ли падоша отци и братья наша трупиемь на земли? Не ведены ли быша жены и чада наша въ пленъ? Не порабощени быхомъ оставшеи горкою си работою от иноплеменник? Се уже к 40 лет приближаеть томление и мука,^[858] и дане тяжькыя на ны не престануть, глади, морове животъ нашихъ, и в сласть хлеба своего изъести не можемъ, и въздыхание наше и печаль сушать кости наша. Кто жены сего доведе? Наше безаконье и наши греси, наше неслушанье, наше непокаянье. Молю вы, братье, кождо васъ: внидите в помыслы ваша, узрите сердечныма очима дела ваша,— възненавидете их и отверзете я, к покаянью притецете. Гневъ Божии престанеть, и милость Господня излеется на ны, мы же в радости поживемъ в земли нашей, по ошествии же света сего придем радующеся, акы чада къ отцю, къ Богу своему и наследим царство небесное, его же ради от Господа создани быхом. Великии бо ны Господь створи, мы же ослушаниемь малы створихомся. Не погубимъ, братье, величая нашего: «Не послушници деломъ и закону спасаються, но творци». Аще ли чимь пополземься, пакы к покаянью притецемь, любовь къ Богу принесемь, прослезимся, милостыню к нищимъ по силе створим, беднымъ помощи могуще, от бедъ избавляйте. Аще не будем таци — гневъ Божии будеть на нас; всегда в любви пребывающи, мирно поживемъ. Слышимъ бо Ниневгыю град^[859]: бывше великии множьством людии, полнъ же безаконья. Богу хотящу потребити, аки Содома и Гомора,^[860] Иону пророка посла, да проповедаеть погыбель град их. Они же, слышавше, не пождаша, но скоро пременишася от грехъ своихъ, и кождо от пути своего злаго, и потребиша безаконья своя покаянием, постом, молитвою и плачем, от старець и до унотъ, и до сущихъ младенець, и техъ бо млека отлучиша на 3 дни, но и до скота: и конемъ, и всеи животине постъ створиша. И умолиша Господа, и томленье от него свободишася, ярость Божию премениша на милосердье и погибель избыша, Ионино пророчество вотще бысть, дондеже и потужи къ Богу, яко в бе-щестье створися пророчество его: градъ бо не погибе! Иона же, акы человекъ, погибели и градьскыя ожидаше; Богъ, видевъ их сердца яко воистину покаявшеся, обратишася кождо от своего зла деломъ и мыслью,— милость к нищимъ пусти. Мы же что о сихъ речемъ? Чего невидехомъ? Чего ли ся над нами не створи? Чим же ли не кажеть нас Господь Богъ нашь, хотя ны пременити от безаконии нашихъ? Ни единого лета или зимы прииде, коли быхомъ не казними от Бога — и никако лишимся злаго нашего обычая: но в нем же кто гресе вязить — в том пребываеть, на покаяние никто не подвигнеться, никто обещаеться къ Богу истиною зла не створити. Какыя казни не подыимемъ в сии векъ и в будущии огнь неугасимый? Отселе престаните Бога прогневающе, молю вы! Мнози бо межи вами Богу истиньно работають, но на сем свете равно со грешьникь от Бога казними суть, да светлеиших от Господа венець сподобяться, грешьником же болшее мучение, яко праведници казними быша за их безаконье.

Се слышаще, оубойтеся, въстрепещите, престаните от зла, створите добро. Сам бо Господь рече: «Обратитесь ко мне, аз обращюся к вамъ». Ждеть нашего покаянья, миловати ны хощеть, беды избавити хощеть, зла хощеть спасти! Мы же с Давидомь речем: «Господи, вижь смерение наше, отпусти вся грехы наша, обрати ны, Боже, спасителю нашь, възврати ярость свою от насъ, да не векъ прогневаешися на ны, ни да простреши гневъ свои от рода в родъ!» Ты бо еси Богъ небесный, и тебе прославляемъ з безначальным Отцемь и с Пречистымь Духомь и ныне, и присно, векы!

ПОУЧЕНИЕ ПРЕПОДОБНАГО СЕРАПИОНА

Почюдимъ, братье, человеколюбье Бога нашего. Како ны приводить к себе? Кыми ли словесы не наказеть насъ? Кыми ли запрещении не запрети нам? Мы же никако же к Нему обратимся!

Видевъ наша безаконья умножившася, видев ны заповеди его отвергъша, много знамении показавъ, много страха пущаше, много рабы своими учаше — и ничим же унше показахомься! Тогда наведе на ны языкъ немилостивъ, языкъ лютъ, языкъ, не щадящь красы уны, немощи старець, младости детии; двигнухомь бо на ся ярость Бога нашего, по Давиду: «Въскоре възгорися ярость Его на ны». Разрушены божественьныя церкви, осквернены быша ссуди священии и честные кресты и святыя книгы, потоптана быша святая места, святители мечю во ядь быша, плоти преподобныхъ мнихъ птицамъ на снедь повержени быша, кровь и отець, и братья нашея, аки вода многа, землю напои, князии нашихъ воеводъ крепость ищезе, храбрии наша, страха наполъньшеся, бежаша, мьножайша же братья и чада наша въ пленъ ведени быша, гради мнози опустели суть, села наша лядиною поростоша, и величьство наше смерися, красота наша погыбе, богатьство наше онемь в користь бысть, трудъ нашь погании наследоваша, земля наша иноплеменикомъ в достояние бысть, в поношение быхомъ живущимъ въскраи земля нашея, в посмехъ быхомъ врагомъ нашимъ, ибо сведохомъ собе, акы дождь съ небеси, гневъ Господень! Подвигохомъ ярость Его на ся и отвратихомъ велию Его милость — и не дахомъ призирати на ся милосердныма очима. Не бысть казни, кая бы преминула нас, и ныне беспрестани казними есмы: не обратихомся к Господу, не покаяхомся о безаконии наших, не отступихомъ злыхъ обычай наших, не оцестихомся калу греховнаго, забыхомъ казни страшныя на всю землю нашу; мали оставши, велице творимся. Тем же не престають злая мучаще ны: завесть оумножилася, злоба преможе ны, величанье възнесе оумъ нашь, ненависть на другы вселися въ сердца наша, несытовьство имения поработи ны, не дасть миловати ны сиротъ, не дасть знати человечьскаго естьства — но, акы зверье жадають насытитися плоть, тако и мы жадаемъ и не престанемъ, абы всехъ погубити, а горкое то именье и кровавое к собе пограбити; зверье едше насыщаються, мы же насытитися не можемъ: того добывше, другаго желаемъ! За праведное богатьство Богъ не гневается на насъ, но, еже рече пророкомъ: «С небеси призри Господь видети, аще есть кто разумевая или взиская Бога, вси уклонишася вкупе», и прочее: «Ни ли разумевают все творящи безаконье снедающе люди моя въ хлеба место?» Апостол же Павелъ беспрестани въпиеть, глаголя: «Братье, не прикасайтеся делехъ злыхъ и темныхъ, ибо лихоимци грабители со идолослужители осудяться». Моисееви что рече Богъ: «Аще злобою озлобите вдовицю и сироту, взопьют ко мне, слухом услышю вопль их, и разгневаюся яростью, погублю вы мечем». И ныне збысться о нас реченое: не от меча ли падохомъ? не единою ли, ни двожды? Что же подобаеть намъ творити, да злая престануть, яже томять ны? Помяните честно написано въ Божественыхъ книгахъ, еже самого Владыкы нашего болшая заповедь, еже любити другу друга, еже милость любити ко всякому человеку, еже любити ближняго своего аки себе,^[861] еже тело чисто зблюсти, а не осквернено будеть блюдомо, аще ли оскверниши, то очисти е покаяниемь; еже не высокомысли-ти, ни вздати зла противу злу ничего же. Тако ненавидить Господь Богъ насъ, яко злу помятива человека. Како речемъ: «Отче нашь, остави нам грехи наши», а сами не ставляюще? В ню же бо, рече, меру мерите, отмерит вы ся Богу нашему.

ПОУЧЕНИЕ ПРЕПОДОБНАГО СЕРАПИОНА

Малъ час порадовахся о васъ, чада, видя вашю любовь и послушание къ нашей худости, и мняхъ, яко уже утвердистеся и с радостию приемлете Божественое писание,— «на светъ нечистивыхъ не ходите и на седалищи губителеи не седите». Аже еще поганьскаго обычая держитесь: волхвованию веруете^[862] и пожигаете огнем невиныя человекы и наводите на всь миръ и градъ убийство; аще кто и не причастися убийству, но, в соньми бывъ въ единой мысли, убийца же бысть; или могай помощи, а не поможе, аки самъ убити повелелъ есть. От которыхъ книгъ или от кихъ писаний се слышасте, яко волхвованиемь глади бывають на земли и пакы волхвованиемь жита умножаются? То аже сему веруете, то чему пожигаете я? Молитеся и чтете я, дары и приносите имъ — ать строять миръ, дождь пущають, тепло приводять, земли плодити велять! Се ныне по три лета житу рода несть не токмо в Русь, но в Латене^[863]: се вълхвове ли створиша? Аще не Богъ ли строить свою тварь, яко же хощеть, за грехы нас томя? Виде азъ от Божественаго написанья, яко чародеици и чародейца бесы деиствують на родъ человекомъ и надъ скотомъ и потворити могуть; надъ тими действують, и имъ верують. Богу попущьшу беси действують; попущаеть Богъ, иже кто ихъ боится, а иже кто веру тверду держить к Богу, с. того чародейци не могуть. Печаленъ есмь о вашемь безумьи, молю вы, отступите делъ поганьскыхъ. Аще хощете град оцестити от безаконныхъ человекъ, радуюся тому; оцещайте, яко Давидъ пророкъ и царь^[864] потребляше от град Ерусалима вся творящая безаконие: овехъ убитиемь, инихъ заточением, иних же темницами; всегда град Господень чистъ творяше от грехъ. Кто бо такъ бе судия, якоже Давидъ? Страхомъ Божиимъ судяше, Духомь Святымъ видяше и по правде ответъ даяше. Вы же как осужаете на смерть, сами страсти исполни суще? И по правде не судите: иный по вражьде творить, иный горкаго того прибытка жадая, а иный ума не исполненъ; толко жадаеть убити, пограбити, а еже а что убити, а того не весть. Правила божественаго повелевають многыми послухъ осудити на смерть человека. Вы же воду послухомь постависте и глаголете: аще утапати начнеть, неповинна есть; аще ли попловеть — волхвовь есть. Не может ли дияволъ, видя ваше маловерье, подержати, да не погрузится, дабы въврещи въ душьгубьство; яко, оставльше послушьство боготворенаго человека, идосте къ бездушну естьству к воде приясть послушьство на прогневанье божие? Слышасте от Бога казнь, посылаему на землю от первыхъ род^[865]: до потопа на гыганта огнем,^[866] при потопе водою, при Содоме жюпеломъ, при фараоне десятью казнии, при хананиихъ шершенми, каменьемь огненымь съ небеси; при судьях ратьми, при Давиде моромь, при Тите плененьемь, потом же трясеньемь земли и паденьемь града. При нашем же языце чего не видехом? рати, глади, морове и труси; конечное, еже предани быхом иноплеменникомь не токмо на смерть и на плененье, но и на горкую работу. Се же все от Бога бываеть, и симъ намъ спасение здеваеть. Ныне же, молю вы, за преднее безумье покайтесь и не будьте отселе аки трость, ветромь колеблема. Но аще услышите что басний человечьскыхъ, къ Божественому писанию притецете, да врагъ нашь дьяволъ, видевъ ваш разум, крепкодушье, и не възможеть понудити вы на грехъ, но посрамленъ отходит. Вижю вы бо великою любовью текущая въ церковь и стояща з говеньемь; тем же, аще бы ми модно коегождо вас наполнити сердце и утробу разума Божественаго! Но не утружюся наказая вы и вразумляя, наставляя. Обида бо ми немала належить, аще вы такоя жизни не получите и Божия света не узрите: не может бо пастухъ утешатись, видя овци от волка расхыщени, то како азъ утешюсъ, аще кому васъ удееть злый волкъ дьяволъ? Но поминающе си нашю любовь, о вашемь спасении потщитесь угодити створшему ны Богу, ему же лепо всяка слава честь.

СЛОВО БЛАЖЕНАГО СЕРАПИОНА О МАЛОВЕРЬЕ

Печаль многу имамъ въ сердци о васъ, чада. Никако же не премените от злобы обычая своего, вся злая творите в ненависть Богу, на погубу души своей. Правду есте оставили, любве не имате, зависть и лесть жирует въ васъ, и вознесеся умъ вашь. Обычай поганьский имате: волхвамъ веру имете и пожагаете огнемъ неповинныя человеки. Где се есть въ Писаньи, еже человекомъ владети обильемъ или скудостью? подавати или дождь, или теплоту? О, неразумнии! вся Богъ творит, якоже хощет; беды и скудость посылаеть за грехи наша и наказая насъ, приводя на покаянье. О маловернии, слышасте казни от Бога: в первыхъ родехъ потопа на гиганты, огнемъ пожьжени, а содомляне огнем же сожени, а при фараоне десять казней на Егупетъ, при ханании каменее огненое с небесе пусти, при судьяхъ рати наведе, при Давиде моръ на люди, при Тите пленъ на Ерусалимъ, потомъ трясенье земли и паденьемъ града. И в наша лета чего не видехомъ зла? многи беды и скорби, рати, голодъ, от поганых насилье. Но никако же пременимъся от злыхъ обычай наших; ныне же гневъ Божии видяши и заповедаете: хто буде удавленика или утопленика погреблъ,^[867] не погубите людии сихъ, выгребите. О, безумье злое! О, маловерье! Полни есми зла исполнени, о томъ не каемъся. Потопъ бысть при Нои не про удавленаго, ни про утопленика, но за людския неправды, и иныя казни бе-щисленыя. Драчь град 4 лета стоялъ^[868] от моря потопленъ бысть и ныне в мори есть. В лясехъ от умноженья дождя^[869] 600 людий потопло, а инии в Перемышли граде 200 потопоша, и глад бысть 4 лета. Тамо же се все бысть в сия лета за грехи наша. О человеци, се ли ваше покаянье? сим ли Бога умолите, что утопла или удавленика выгрести? сим ли Божию казнь хощете утишити? Лучши, братья, престанемъ от зла, лишимъся всехъ делъ злых: разбоя, грабленья, пьяньства, прелюбодейства, скупости, лихвы, обиды, татбы, лжива послушьства, гнева, ярости, злопоминанья, лжи, клеветы, резоиманья. Аз бо грешный всегда учю вы, чада, велю вамъ каятися. Вы же не престанете от злыхъ делъ. Егда кая на насъ казнь от Бога придет, то боле прогневаем, изветы кладучи: того ради ведро, сего деля дождь, того деля жито не родиться; и бываете строители Божией твари, а о безумьи своемъ почто не скорбите? Погании бо, закона Божия не ведуще, не убивают единоверних своихъ, ни ограбляють, ни обадят, ни поклеплют, ни украдут, не заряться чужаго; всякъ поганый брата своего не продасть; но, кого в нихъ постигнет беда, то искупять его и на промыслъ дадуть ему; а найденая в торгу проявляют; а мы творимъся, вернии, во имя Божие крещени есмы и, заповеди его слышаще, всегда неправды есмы исполнени и зависти, немилосердья; братью свою ограбляемъ, убиваемъ, въ погань продаемъ; обадами, завистью, аще бы мощно, снели другъ друга, но вся Богъ боронит. Аще велможа или простый, то весь добытка жалает, како бы обидети ого. Оканне, кого снедаеши? не таковъ же ли человекъ, яко же и ты? не зверь есть, ни иноверець. Почто плачь и клятву на ся влечеши? или бессмертенъ еси? не чаеши ли суда Божия, ни возданья комуждо по делом его? От сна бо въставъ не на молбу умъ прилагаеши, но како бы кого озлобити, лжами перемочи кого. Аще ся не останете сихъ, то горшая беды почаете по семъ. Но, моляся, вамъ глаголю: приимемъ покаянье от сердца, да Богъ оставит гневъ свой и обратимъся от всехъ дел злыхъ, да Господь Богъ обратиться к намъ. Се веде азъ, поучаю вы, яко за моя грехи беды сия деються. Придете же со мною на покаянье, да умолим Бога; веде убо, аще ся покаеве, будемъ помиловании; аще ли не останетеся безумья и неправды, то узрите горша напоследь. Богу же нашему.

ПЕРЕВОД

1. СЛОВО ПРЕПОДОБНОГО ОТЦА НАШЕГО СЕРАПИОНА

Господи, благослови, отче!

Вы слышали, братья, самого Господа, говорящего в Евангелии: «И в последние времена будут знамения на солнце, и луне, и звездах, и землетрясения по землям, и голод». Тогда сказанное Господом нашим ныне сбылось — при нас, при нынешних людях. Как часто видели мы исчезавшее солнце, и луну померкшую, и звезд изменения! Теперь же и землетрясенье своими глазами увидели: земля, от создания укрепленная и неподвижная, повелением Божиим ныне движется, от грехов наших колеблется, беззаконья нашего вынести не может. Не послушали мы Евангелия, не послушали мы Апостола, не послушали сказания пророков, не послушали святителей великих, назову: Василия и Григория Богослова, Иоанна Златоуста и прочих святителей святых, которыми вера утверждена была, еретики были изгнаны и Бог всеми народами познан был,— а они учили нас беспрестанно, но мы — все равно беззакония держимся! И вот уже поучает нас Бог предзнаменованьями, земля сотрясается по его повелению: хоть и не говорит устами, но делом поучает. Даже так наказав нас, Бог не отучил нас от злого нрава. Ныне — землю трясет и колеблет, грехи беззакония желая с земли отрясти, как листья с дерева. Если же скажет кто: «И до этого землетрясения войны и пожары бывали»,— то отвечу: «Да, верно, но что же потом было с нами? не голод? не мор ли? не сражения многие? И все равно не покаялись мы, пока не пришел на нас немилостивый народ, как наслал его Бог; и землю нашу опустошили, и города наши полонили, и церкви святые разорили, отцов и братьев наших перебили, над матерями и сестрами нашими надругались». Теперь же, братья, все это признав, убоимся страшного этого наказанья и припадем к Господу своему с обещаньем: да не падет на нас еще больший гнев Господень, да не наведем на нас казни сильнее прежней. Недолго еще будет ждать он нашего покаяния, ждать нашего обращения. Если откажемся от греховных судов и безжалостных, если отстранимся от неправедного лихоимства и всякого грабежа, воровства, разбоя и грязного прелюбодейства, отлучающих от Бога, сквернословия, лжи, клеветы, божбы и доносов и прочих сатанинских деяний,— если в этом переменимся, хорошо я знаю: во благости примут нас не только в сей жизни, но и в будущей, ибо сам Господь сказал: «Возвратитесь ко Мне — вернусь и я к вам, отступитесь от всех — покину и Я вас, казня». Когда же отступим мы от наших грехов? Пожалеем себя и своих детей: когда еще столько внезапных смертей видели мы? Иные не успели порядка наладить в доме своем — и похищены были, иные с вечера в здравье легли — но утром не встали: устрашитесь, молю вас, такого внезапного расставанья! Если же предадимся мы воле Господней,— во всем утешит нас Бог небесный, как сыновей помилует нас, печаль земную снимет с нас, мирный исход в вечную жизнь дарует нам, где торжеств и праздника вечного сподобимся мы, вместе с достойно послужившими Богу. Многое я говорил вам, братья и дети мои, однако вижу: мало приемлете, учением моим исправляясь; многие же не относят его к себе, будто бессмертные — дремлют. Боюсь, как бы не сбылось над ними слово, реченное Господом: «Если бы я не говорил им, то не имели бы греха; теперь же нет им прощения в грехе их». Ибо часто говорю вам: если вы не изменитесь — прощенья не будет пред Богом! Я же, грешный ваш пастырь, завещанное Господом совершил, слово его передаю вам, вы же знаете, как преумножить Господень дар. Когда он придет судить мир и воздать каждому по делам его, тогда потребует с вас ответа — и если вы преумножите свой талант, то восславит вас в славе Отца своего с Духом Святым, ныне, присно и во веки веков!

2. ПОУЧЕНИЕ ПРЕПОДОБНОГО СЕРАПИОНА

Большую печаль в сердце своем ношу из-за вас, дети мои, потому что нисколько, вижу, не отвратились вы от дел непотребных. Не так скорбит мать, видя в болезни детей своих, как я, грешный отец ваш, видя вас, страдающих от дел беззаконных. Говорил я вам много раз, желая отвратить вас от злых пороков,— но вижу: нисколько не изменились вы. Если кто-то из вас разбойник — разбоя не бросит, если крадет — воровства не оставит, если другого кого ненавидит — враждует без устали, если кто обижает и грабит — не насытится, если он ростовщик — не перестанет проценты взимать, ибо, согласно пророку: «Суетится бесцельно: накопляя, не знает, кому собирает». Окаянный и не думает, что он как родится нагим — так и отходит, ничего не имея, кроме проклятья во веки; если кто любодей,— любодейства не бросит, сквернословец и пьяница,— привычек своих не оставит. Как же я утешусь, видя вас от Бога отошедшими? Чему я порадуюсь? Всегда сею в ниву ваших сердец семя божественное, но никогда не вижу, чтоб оно проросло и зерно породило. Умоляю вас, братья и дети мои, переменитесь к лучшему, обновитесь благим обновлением, перестаньте зло творить, устрашитесь создавшего вас Бога, вострепещите суда его страшного! К кому идем, к кому стремимся, отходя от жизни земной? Что скажем, что ответим? Страшно, дети, подпасть под Божий гнев. Почему не думаем, что нас постигнет, пребывающих в жизни такой? Чего не навлекли на себя? Какой казни от Бога не восприняли? Не пленена ли земля наша? Не покорены ли города наши? Давно ли пали отцы и братья наши трупьем на землю? Не уведены ли жены наши и дети в полон? Не порабощены ли были оставшиеся горестным рабством неверных? Вот уж к сорока годам приближаются страдания и мучения, и дани тяжкие на нас непрестанны, голод, мор на скот наш, всласть хлеба своего наесться не можем, и стенания наши и горе сушат нам кости. Кто же нас до сего довел? Наше безверье и наши грехи, наше непослушанье, нераскаянность наша! Молю вас, братья, каждого из вас: вникните в помыслы ваши, узрите очами сердца ваши дела,— возненавидьте их и отриньте, к покаянью придите. Гнев Божий престанет, и милость Господня на нас изольется, и все мы в радости поживем на нашей земле, по уходе от мира сего придем радостно, как дети к отцу, к Богу своему и наследуем царство небесное, ради которого Господом созданы были. Господь сотворил нас великими, мы же своим ослушаньем себя претворили в ничтожных. Так не погубим же, братья, величия нашего: «Не слышавшие завет праведны перед Богом, но — исполнившие его». Если же в чем совратимся, опять к покаянью прибегнем, любовь к Богу проявим, слезы прольем, милостыню нищим по силе сотворим, если сможете бедным помочь — от бед избавляйте. Если не станем такими — гнев Божий будет на нас; всегда пребывая в любви, спокойно мы заживем! Знаем о граде Ниневии: велик был обильем людей, но и полн беззаконья. Как только Бог пожелал истребить его, как Содом и Гоморру, послал Иону-пророка, чтоб предрек он погибель их града. Они же, услыхав, не медля, тотчас отошли от грехов своих и каждый — от бесчестной стези своей, поборов свои беззаконья раскаяньем, и постом, и молитвой, и плачем,— от стариков и до юных, до самых младенцев, которых на три дня от молока отлучили, даже и до скота: и коням, и скотине всей пост сотворили. Так умолили Господа, от казни его освободившись, Божию ярость переменили на милость — и погибель избыли. Предсказанье Ионы было напрасным, отчего он и Богу пенял, и роптал за бесчестье пророчеств своих: ведь град не погиб! Иона, как человек, погибели города ждал; но Бог, увидев в сердцах их истинное покаянье, увидев, что каждый из них отошел от своего зла и делом, и мыслью,— милость несчастным явил. Что же мы скажем об этом? Чего мы не видели? Чего не свершилось над нами? Чем не накажет нас Господь Бог наш, желая нас отвратить от беззаконий наших? Ни единого лета или зимы не прошло ведь, чтобы Бог не наказывал нас, но никак не отрешимся от подлой нашей привычки: кто завяз в каком грехе — в нем пребывает, к покаянью никто не стремится, никто Богу не обещает искренне зла не творить. Какие кары не примем в сей жизни и в будущем огне негасимом? Так теперь же перестаньте Бога гневить, молю вас! Многие меж вами Богу искренне служат, но на этой земле равно с грешниками наказаны Богом — тем светлее венец получат от Господа, греховным же — больше мучений за то, что казнимы были и праведники за их беззаконья.

Слушая это, устрашитесь, вострепещите, отстаньте от зла и сотворите добро. Сам Господь сказал: «Обратитесь ко мне — обращусь и я к вам». Ждет раскаянья нашего — помиловать нас хочет, и избавить от бед хочет, от зла хочет спасти! Мы ж за Давидом скажем: «Господи, посмотри на смиренье наше и прости все грехи наши, направь нас, Боже, спаситель наш, отврати гнев твой от нас, да не вечно гневайся на нас, да не простришь гнев твой от рода в род!» Ибо ты Бог небесный, и тебя прославляем вместе с изначальным Отцом и с Пречистым Духом и ныне, и присно, и вечно!

3. ПОУЧЕНИЕ ПРЕПОДОБНОГО СЕРАПИОНА

Подивимся, братия, человеколюбию Бога нашего. Как нас к себе приближает? Какими словами ни поучает нас? Какими угрозами нам ни грозил? Мы же, мы — никак к нему не обратимся!

Видев наши прегрешенья умножившимися, видев нас, его заповеди отвергших, предзнаменований много явив, много страха насылал, много рабами своими поучал — и ничем не смог нас наставить! Тогда навел на нас народ безжалостный, народ лютый, народ, не щадящий красоты юных, немощи старых, младенчества детей; воздвигли мы на себя ярость Бога нашего, по Давиду: «Быстро распалилась ярость его на нас». Разрушены Божьи церкви, осквернены сосуды священные, честные кресты и святые книги, затоптаны священные места, святители стали пищей меча, тела преподобных мучеников птицам брошены на съедение, кровь отцов и братьев наших, будто вода в изобилье, насытила землю, сила наших князей и воевод исчезла, воины наши, страха исполнясь, бежали, множество братии и чад наших в плен увели, многие города опустели, поля наши сорной травой поросли, и величие наше унизилось, великолепие наше сгинуло, богатство наше стало добычей врага, труд наш неверным достался в корысть, земля наша попала во власть иноземцам: в поношение мы были живущим окрест земли нашей, в посмех — для наших врагов, ибо познали, будто небесный дождь, на себе гнев Господень! Мы воздвигли ярость его на себя и отвергли великую милость его — и не дали присматривать за нами милосердным очам. Не было кары, которая бы нас миновала, и теперь непрестанно казнимы: не обратились мы к Господу, не раскаялись в наших грехах, не отступились от злых своих нравов, не очистились от скверны греховной, позабыли страшные кары на всю нашу землю; в ничтожестве пребывая, себя почитаем великими. Вот почему не кончается злое мучение наше: зависть умножилась, злоба нас держит в покорстве, тщеславие разум наш вознесло, к ближним ненависть вселилась в наши сердца, ненасытная жадность поработила, не дала нам оказывать милость сиротам, не дала познать природу людей — но как звери жаждут насытить плоть, так и мы жаждем и стремимся всех погубить, а горестное их имущество и кровавое к своему присоединить; звери, поев, насыщаются, мы же насытиться не можем: того добыв, другого желаем! За праведное богатство Бог не гневается на нас, но, как сказал пророк: «Господь с небес взглянул, чтобы видеть, есть ли кто, разумеющий или ищущий Бога, но все уклонились совместно», и далее: «Неужели не вразумятся творящие беззаконие, поедающие народ мой вместо хлеба?» Апостол же Павел непрестанно восклицает, говоря: «Братья, не участвуйте в злобных деяньях и темных, ибо лихоимцы и грабители вместе с идолослужителями осуждены будут». Моисею вот что сказал Бог: «Если обидой обидите вдову и сироту, возопят ко мне, слухом услышу вопль их, и разгневаюсь яростью, и погублю вас мечом». И ныне сбылось о нас сказанное: не от меча ли мы пали? не однажды, не дважды ли? Что же следует делать нам, чтобы грехи исчезли, те, что терзают нас? Вспомните истинно написанное в Божественных книгах, что и Владыки нашего самая важная заповедь — любите друг друга, милость имейте ко всякому человеку, любите ближнего своего как самого себя, тело свое сохраняйте чистым, не оскверняя его, а коль осквернили, то очистите его покаяньем; не возгордитесь, не воздайте злом за зло. Весьма ненавидит Господь Бог наш злопамятного человека. Как можем сказать: «Отче наш, отпусти нам грехи наши», а сами не прощаем? Какою, сказано, мерою мерите, той и отмерится вам. Богу нашему слава.

4. ПОУЧЕНИЕ ПРЕПОДОБНОГО СЕРАПИОНА

Краткое время радовался я за вас, дети мои, видя вашу любовь и послушанье к нашей ничтожности, и подумал, что уже утвердились вы и с радостью приемлете Божественное писание, «на совет нечестивых не ходите и на собрании развратителей не сидите». Но вы еще языческих обычаев держитесь: в колдовство верите, и в огне сжигаете невинных людей, и тем насылаете на всю общину и город убийство; если же кто и не причастен к убийству, но мысленно с тем согласился, сам стал убийцей; или, если мог помочь и не помог — тот сам убить повелел. Из книг каких иль писаний вы слышали, будто от колдовства на земле наступает голод или что колдовством хлеба умножаются? Если же верите в это, зачем тогда сжигаете их? Молитесь вы колдунам, и чтите их, и жертвы приносите им — пусть правят общиной, ниспустят дожди, тепло принесут, земле плодить повелят! Вот нынче три года хлеб не родится не только в Руси, но у католиков тоже — колдуны ль так устроили? А не Бог ли правит своим твореньем, как хочет, нас за грехи казня? Видел и я в Божественных книгах, что чародейки и чародеи с помощью бесов влияют на род людской и на скот — могут его уничтожить; над теми вершат, а им — верят! Если Бог допустит, то бесы вершат, попускает же Бог лишь тем, кто боится их, а кто веру крепкую держит в Бога — над тем чародеи не властны! В печаль я впал от ваших безумств; молю вас, откажитесь от языческих действий. Если хотите очистить город от неверных людей, я этому рад: очищайте, как Давид, царь и пророк, истребляя в граде Иерусалиме всех творящих беззаконие — тех убиеньем, других же заточеньем, иных темницами, но всегда град Господень от грехов очищал он. Кто же из вас таким был судьей, как Давид? Тот страхом Божиим судил, видел Духом Святым и по правде ответ свой давал. Вы же, как можете вы осуждать на смерть, если сами страстей преисполнены? И по правде не судите: иной по вражде этоделает, другой — желая той горестной прибыли, третий — по недостатку ума; хотел бы убить да ограбить, а что и кого убивать — того и не знает! Божьи законы повелевают лишь при многих свидетелях осудить на смерть человека. Вы же только в воде доказательства видите и говорите: «Если начнет утопать — невиновна, коль поплывет — то колдунья!» Не может ли дьявол, видя ваше маловерье, ее поддержать, чтоб не утонула, чтобы и вас вовлечь в душегубство; как же, отринув свидетельство человека, создание Бога, идете к бездушной стихии, к воде, чтобы принять доказательства, Богу во гнев? Наверно, слыхали и вы, что от Бога бедствия на землю ниспосланы с самых древних времен: еще до потопа — на гигантов огнем, при потопе — водою, в Содоме — серой, во времена фараона — десятью казнями, в Ханаане — шершнями и огненным камнем с небес; при судьях — войной, при Давиде — мором, при Тите — плененьем, потом сотрясеньем земли и разрушением града. А в нашем народе чего не видали мы? войны, голод, и мор, и трясенье земли, и, наконец,— то, что отданы мы иноземцам не только на смерть и на плен, но и в горькое рабство. Это же все нисходит от Бога, и этим нам он спасенье творит. А теперь, умоляю вас, покайтесь в прежнем безумье, перестаньте быть тростником, колеблемым ветром. А если услышите некие басни людские, к Божественным книгам стремитесь, чтоб враг наш, дьявол, увидев ваш разум и твердую душу, не смог подтолкнуть вас на грех, но, посрамленный, убрался. Ибо вижу я вас, с великим желаньем идущих в церковь и благоговейно стоящих; о, если бы мог я сердце и душу каждого из вас наполнить Божественным разумом! Да не устану я, вас поучая, и вразумляя, и наставляя. Ведь безмерная жалость давит меня, что вы такой жизни лишитесь и Божьего света не узрите: ибо не может пастух успокоиться, видя овец своих волком расхищенных,— могу ли и я успокоиться, коль многих из вас похищает волк злобный — диавол?! И помня об этом желанье моем спасти вас, постарайтесь угодить сотворившему всех нас Богу, которого вечно достойна всякая слава и честь.

5. СЛОВО БЛАЖЕННОГО СЕРАПИОНА О МАЛОВЕРЬЕ

Печаль многую ношу в сердце о вас, дети мои. Никак не измените мерзких своих привычек, все злое творите, что ненавистно Богу на погибель душе своей. Правду отринули, любви не имеете, зависть и лесть процветают в вас, и вознесся ваш разум. Обычай языческий взяли: кудесникам верите и сжигаете на огне неповинных людей. Где вы найдете в Писанье, что люди властны над урожаем иль голодом? могут подать или дождь, или жару? О неразумные! все Бог сотворяет,как хочет; беды и голод насылает за наши грехи, нас наказав, приводя к покаянью. О маловерные! слыхали о Божьих вы казнях: в древние времена, до потопа, на гигантов — огнем сожжены, и содомляне огнем сожжены, при фараоне — десять египетских казней, при Ханаане раскаленные камни с небес напустил, при судьях войны навел, при Давиде — мор на людей, при Тите — плен на Иерусалим, а затем земли трясенье и разрушение града. И в наше время какого еще мы не видели зла? многие беды, и скорби, и войны, и голод, от неверных насилье. Но никак не изменим злых обычаев наших; ныне же, видя гнев Божий, решаете: если кто висельника или утопленника похоронил — чтобы не пострадать самим, вырываете снова. О, безумие злое! О, маловерье! Насколько мы зла преисполнены и в том не раскаемся! Потоп был при Ное не за повешенного, не за утопленного, но за людские неправды, как и прочие кары бесчисленные. Город Дураццо четыре года стоял, морем затоплен, и ныне в море лежит. В Польше от обилья дождя шестьсот человек утонуло, а двести других еще в Перемышле утонуло, и голод был четыре года. И все это было уж в наше время за наши грехи! О люди! это ли ваше раскаянье? тем ли Бога умолите, что утопленника или удавленника выроете? этим ли Божию кару хотите ослабить? Лучше, братья, отстанем от злого, прекратим все злодеянья: разбой, грабежи, пьянство, прелюбодейство, скряжничество, ростовщичество, обиды, воровство, лжесвидетельство, гнев и ярость, злопамятство, ложь, клевету. Я ведь, грешный, всегда вас учу, дети мои, велю вам покаяться. Вы же не прекращаете злых дел. И если когда на нас кара какая от Бога придет, еще больше прогневаем Бога, распространяя приметы: из-за этого — засуха, из-за этого — дождь, из-за этого хлеб не родится; распоряжаетесь Божьим созданьем, но о безумье своем почему не скорбите? Даже язычники, Божьего слова не зная, не убивают единоверцев своих, не грабят, не обвиняют, не клевещут, не крадут, не зарятся на чужое; никакой неверный не продаст своего брата, но если кого-то постигнет беда – выкупят его и на жизнь дадут ему, а то, что найдут на торгу, - всем покажут; мы же считаем себя православными, во имя Божье крещенными и, заповедь Божию зная, неправды всегда преисполнены, и зависти, и немилосердья: братьев своих мы грабим и убиваем, язычникам их продаем; доносам, завистью, если бы можно, так съели б друг друга, - но Бог охраняет! Вельможа или простой человек – каждый добычи желает, ищет, как бы обидеть кого. Окаянный, кого поедаешь?! Не такого ли человека, как сам ты? Не зверь он и не иноверец. Зачем же ты плач и проклятье на себя навлекаешь? Или бессмертен ты? Или не ждешь ни Божьего суда, ни воздаянья каждому по делам его? Ибо – от сна пробудясь, не на молитву ты ум направляешь, а как бы кого озлобить и ложью кого пересилить. А не прекратите, позже горшие беды вас ждут! Потому вам, моляся, говорю: раскаемся все мы от сердца – и Бог оставит свой гнев, отвратимся от всех злодеяний – и пусть Господь Бог к нам вернется. Ведь знаю я и вам говорю, что за мои грези все эти несчастья творятся. Придите ж со мной на покаяние, и вместе умолил мы Бога, ибо я знаю: если покаемся мы – будем помилованы; если же не оставите вы безумья и неправды, то увидите худшее после. Богу же нашему слава.

КОММЕНТАРИЙ

Серапион, монах Киево-Печерского монастыря, в 1274 г. переведен во Владимир и поставлен епископом Владимирским, Суздальским и Нижегородским; умер 12 июля 1275 г., похоронен в Успенском соборе Владимира. Его имя редко упоминается в церковной литературе, однако в народе вплоть до XIX в. ему поклонялись как одному из заступников в тяжелых житейских обстоятельствах.

Достоверно Серапиону принадлежит пять «слов», почти все они довольно точно датируются по косвенным данным: первое написано около 1230 г., остальные — в последние два-три года жизни автора. Впоследствии под пером переписчиков произошло некоторое смещение или взаимное наложение текстов, но общая их тематика ясна: очевидец татаро-монгольского нашествия на Русь, Серапион с горечью всматривается в нравственное оскудение оставшихся в живых после погрома и борется за духовное очищение народа, временно порабощенного врагом. Объективно-беспристрастный (ср. его оценку завоевателей), справедливый (он не только упрекает своих современников, но и воздает им должное за их подвиги) и в меру терпимый (например, в рассуждениях об остатках язычества на Руси), он прежде всего патриот Руси — в конкретном, традиционном для конца XIII в. смысле; своими выступлениями он способствовал возрождению и укреплению русского патриотизма в самое тяжелое для Руси время, особенно твердо выступая против распрей удельных князей, раздиравших Русь на куски. Подобно митрополиту Кириллу, который покровительствовал Серапиону, Серапион в своих произведениях достигает высокой нравственной чистоты, выходя далеко за пределы церковной, формально обязательной для того времени морали; один из немногих интеллигентов своего времени, он четко осознал исторические задачи Руси в эпоху после Батыева погрома.

В своих произведениях Серапион опирается не только на клерикально-книжную мудрость (из Библии он извлекает лишь широко известные, броские афоризмы), но и на народную литературу (сказания, апокрифы), даже на бытующие в его время слухи и устную молву, связывая свои проповеди с наиболее важными событиями своего времени. Изложение он насыщает психологическими подробностями и образными сравнениями, внося в текст индивидуальные особенности своей творческой личности. «Слова» Серапиона произносились, а не читались, поэтому они столь динамичны, красочны и ритмичны. Автор широко использует русские слова, приспосабливая для своих слушателей и церковнославянский язык цитат; в целом язык его очень архаичен, что характерно для XIII в.

Пять «слов» Серапиона публикуются по спискам: Златая Цепь XIV в. РГБ, ф. 304/I, № 11; Паисиевский сборник около 1412 г. РНБ, Кирилло-Белозерское собрание, 297/1081; разночтения привлечены из нескольких русских Измарагдов (XIV в. РГБ, ф. 256, № 186; XV в. РНБ, Q.I.312) — по изданию: Петухов Е. В. Серапион Владимирский, русский проповедник XIII в. СПб., 1888, с. 1—15.

ПОСЛАНИЕ ЯКОВА-ЧЕРНОРИЗЦА К КНЯЗЮ ДМИТРИЮ БОРИСОВИЧУ

Подготовка текста, перевод и комментарии В. В. Колесова

ОРИГИНАЛ

ПОСЛАНЬЕ ИЯКОВА ЧЕРНОРИЗЬЦА КО КНЯЗЮ ДМИТРЕЮ БОРИСОВИЧУ

Добро бо от Бога къ Божию слузе начати,^[870] великому князю Дмитрею отъ многогрешнаго черноризьца Якова.

Написалъ еси покаянье свое велми смирено, и жалостно слышати, понеже много с подъпаденьемъ. Да весть умъ твой, иже тя разумомъ кормить, рече Господь о покаяньи единого человека «Вси ангели радуются на небесехъ»,^[871] и самъ хощеть обращенья, а не смерти, и на землю сниде не праведныхъ деля, но грешныхъ. Жертва бо Богу духъ скрушенъ, сердца смирена николи же не уничижить,^[872] жертва бо Его подъ языкомъ ти, и законъ Его посреде чрева ти. И что ся съдеяло про мене, того всего простить тя Господь Исусъ, всего мира грехи вземъ, отъ тайныхъ твоих очистить тя.

Молюся Ему отъ сердца, что ли же уже минуло, то и мы слабеише будемъ, но буди всегда бъдръ и стражь телу своему, блюдися запойства, того бо Духъ Святый бегает, и гордости, сему Господь противится, и безаконьнаго смеса: всякъ бо грехъ кроме насъ есть, а блудяи свое тело оскверняеть.^[873] Ни мужь честенъ не внидеть в калню храмину, а ли Богъ.

Соломонъ бо, се искусомъ приимъ, всемъ заповеда, глаголя:^[874] «Не внимай бо любодеици, медъ бо каплеть отъ устъ ея, а послеже горчае золчи и чемери», «не стретай жены сничавы, отврати очи от жены красны», любодеянья бо жены во высоте очью. Да не удолееть ти похоть чюжея доброты, и во следъ очью не идеть сердце ти; видъ бо любодейци — стрела есть чемерита: уязви лицемъ и ядъ въ сердце вложи, и мысли аки мухи вязнуть в поставъ паучий, аки искра медливши в половахъ, пламеньмъ воспалится; неводъ бо сердце ея, и сети уды ея, и узы в руку ея, и ловление беседы ея, осилы устенъными заведеть во блудъ,— акы волъ поверъстъ последуеть ей на заколенье, аки песъ жажелемъ, а не весть, яко о души течеть. В доброте бо женьсте мнози заблудишася и пополъзнушася в пагубу, смертию въ адъ, жены бо честныхъ мужь душа уловляют.

Егуптянини не взору ли Иосифову восхоте,^[875] скорбь и до смерти въведе, и про сестру его Дину,^[876] сикимляне погибоша^[877] и Самсонъ, с ним же Духъ Господень хожаше, и Давидъ, его же Богъ обрете по сердцу си, и бысть рабъ очному взору и двое зло створи, и Амомонъ сестры ради Фамары зле убьенъ,^[878] и Соломонъ паче всехъ человекъ^[879] имея премудрость, женами погибе, и старци, судьи Вавилону,^[880] похотеста Сусане, побьена от людей. И Господь, проведый душетленный вредъ, рече: «Всь возревый на жену въ похоти ея, уже прелюбодевьствовавъ во сердци».^[881] Гнушаеть бо ся Господь нечестивыхъ мысли, паче же ражающаго ярь сердца и мудрующаго со сластохотеньемъ, акы Евга съ бесловеснымъ гадом беседуя, съ змиемъ: поползни бо суть змиевы мысли, въ дрязгахъ темных вредъ почивая, гнездятся и света не любять, но, акы нетопыреве, во тму пруть: во тме бо есть учитель их.

Мужества бо не дошедль и ни разума еще имея, что соблазнихомся? Абы не попустил и ныне уносит играти собою, варуйся чресъестественыхъ, сверепа бо есть похоть, акы дикая быль, о себе возникъши, на неделане ниве. Имаши силу и удолети сеи страхом Божиимъ, аки тяжарь оттребляти садъ железомъ чюжа прилогы, акы кормьчии волны минуя, направляемъ благодатью, и не съступи праваго пути. Имаши жену, матерь похотемъ, ея же ради остави отца и матерь и, по апостолу, не токмо не скверно ложе, ино честно.^[882] Не сравнаеть бо ся смрадъ с вонею, ни зла воня со смрадом, ни безаконие со закономъ.

Живый въ чистоте, акы въ церкви святеи потыкаемъ свестью в горнии Еросалимъ, и тамо в первеньцехъ же вписанъ имаши быти, помня оного, иже по возлежании чертожнемь изгонима; гневъ и ярость на согрешившая удержи и умалиши грехы.

Яко молишися Бога — остави ми, якоже оставихъ,^[883] благорасуденъ буди, да ни единого вреда на многие възидеть; ни мьщай врагу, пожди Господа,^[884] дати поможеть: терпенье бо не на лици обретаеться, но въ сердци, не речью издаеться, но делом.

И бысть неприпорно ти слышати, чюдно указанье: седяи на херувимехъ, Вседержьць воины водимъ связанъ, седяи одесную Отца, на суде архиерею Пилату стоить, воспросим; и, слышавъ отъ него истину, гневаются; лице просветивше си паче солкца, безаконьникы ударяемъ, плеваху, храчюще на лице его; плюновеньемъ отъ рода слепаго исцеливъ, а прочая ведома ти. Аще бо божий Сыкъ и мышца господня се подъятъ от человекъ без греха сы за насъ, да мы, человеци, от человекъ тоже стража, не благодать воздаемъ, но искупаемся долгу.

Да не в годы мирныя Исусъ другъ буди, а в годъ ратенъ врагь.^[885] Малъ квасъ око смутить, мало слово ярость родить и малыми болезньми большихъ изъбыти. Мужь бо терпеливъ по терпенью знаеться, Соломонъ рече: «Терпеливый лучши крепкаго обладый душею своею».^[886] Мука есть в мысли тайна, симь и безъ железа можемъ быти мученици, аще бо бы молился за пакостьникы, того и беси бояться.

Полюби Христа, послушай глаголюща ко апостоломъ^[887]: «Отъ сего вы разумеють вси, яко мои ученици есте, аще любите друг друга, а не аще чюдеса творите», и Павелъ рече^[888]: «И аще имею веру, яко и горы преставляти, и раздаю все именье, любьве же не имею — ничтоже успею». Богословець рече^[889]: «Любяй Господа преже и братью возлюби»: указъ бо первому второе. Любы и Богъ есть сынотворенье человекомъ досяжено, море смиренью, бездна — долготерпенью, источьникъ и огньнъ, елико въскипить, толико жажущего душю запалить. Аще и чюдесы подражати апостолы хощеши, и се ти мощно: они хромым ходити створиша и рукы сухымъ исцелиша, а ты храмлющая о вере научи, и нози текущихъ на игры къ церкви обрати,^[890] и руце исъсохши от скупости к нищимъ на подание простерти створи. И, страстемъ ихъ подражатель хотя быти, аще борения таковаго несть, но венцемъ такимъ не отступило время — и не отстала бо рать дьяволя, не гонять бо человеци, но беси, не мучитель, но дьяволъ. Они терпеша огнь, звери и мечи остры, а ты похоть възгарающюся и мысли зверины изутрь востаюша и языкы злыхъ человекъ, по реченному, обостриша, яко копья, языки своя.^[891] Сего ради Павелъ велить присно вооруженым быти: милостивии помиловани будуть, милость бо на суде при всемь лишше хвалима есть и смерти избавляеть. «Сеяи щадя, щадя и пожнеть»,^[892] рече Павелъ. «Все вашею любовью да бываеть». И се ти будеть указъ: Ефъфая князя единородная дщи и убогия вдовы две меднице,^[893] не веде, сровналъ ли будеть? Кому то принесени быша правила, своего не остави противу силе, се же бы добро в тайне: девица бо хранима и любима внешними,^[894] аще ли исходить, то всемъ годе есть, от инехъ прокудима.

Буди, аки пчела, извону нося цветы, а внутрь сты делая, да не дымъ въ солнца место примеши. И не рцы, что зло творя: «Аще бы се не годно Богу, не попустилъ бы самъ». Власть далъ есть человеку нераскаяненъ даръ его: не терпить идолослужащимъ и отметающимся его, и еретиком, и дьяволу. Или, готову имея целбу покаяньи, и будеши часто огражаяся, еже не любо Богу?

А без вести и утрений день, а, рку, и днешний, и несме тому властели, и никтоже весть о себе в тайных божиихъ судехъ, да вси трепещемъ о своемъ деле. Позорище бо есмы ангеломъ и человекомъ, и ангелы знаменаются на всяк день, кто что предложить, и ты вникъ во сердци си и мыслью проиди всю тварь и расмотри и: торгъ житья человеча как ся расходить, по писаному,^[895] все стеня и немощнее. И зри Господа с небесъ уже грядуща на судъ человеческымъ тайнамъ и всемъ воздати по деломъ его. Ведомо ти буди: огнь нас ждеть и огньмь питану быти, и огньмь открывается житье же человече, и огньмь искушена будуть дела наша. Буди, акы в геоне уже врящи! Се жестоко глаголю, да жестока не искусишь и преже времене сготовимъ ищемаго въ время. По пяти девиць мудрыхъ^[896] — се есть цела ума дело и свершеныхъ свершеное свершеньство. Аще знаема ти будуть Божия, то во свете еси Божий светъ мирови, и възлюбить доброту сердца ти, и благословить мощь твою, и дела руку твою прииметь.

Се не ласкаясь тебе или явити хотя, что ведая, или самъ что добро творя, сердовидець есть Богъ, но от любви и от печали и о души твоей, абы ты успелъ на добрая. Моего ума, и самъ веси, разумъ несвершенъ и всякого невиденья исполнь, крыти немощно. Паулъ кореньфеемь рече^[897]: «Аще изумехомъся — то Богови, аще умудрихомся — то вамъ». Не уничижаю силы Божья всемощныя, ни отмещю дара, туне данаго ми: от скверна тела и от скаредна сердца, от нечистыи души и груба ума и нестроины мысли, от безърасудна языка, и отъ нищю устну слово богато силою и разумомъ Святыя Троица умножено, ни на небеси горе, ни на земли доле. И ничтоже боле сего, еже знати Господа и повиноватися десници Его, и шюйци Его, и твори-ти волю Его, и блюсти заповеди Его. Имя бо велико не введеть во царство небесное, ни слово безделно пользуеть слышащимъ, слово бо, делы утворено, веры достойно ся творить. Ему же слава в векы веком. Аминь.

ПЕРЕВОД

ПОСЛАНИЕ ЯКОВА-ЧЕРНОРИЗЦА К КНЯЗЮ ДМИТРИЮ БОРИСОВИЧУ

Ведь хорошо от Бога к Божьему слуге начать — великому князю Дмитрию от многогрешного монаха Якова.

Прислал ты свое покаянье, такое смиренное — жалостно слышать, так много в нем уничиженья. Пусть знает твой ум, который разумом тебя насыщает, что сказал Господь о покаянье одного человека: «Все ангелы радуются на небесах», и сам он хочет спасенья — не смерти, и на землю сошел не праведных ради, но грешных. Жертва же Богу дух сокрушенный, смиренное сердце он никогда не презрит, жертва его на твоем языке, и закон его в сердце твоем. И все, что случилось со мною, за все то простит тебя Господь Иисус, принявший грехи всего мира, от скрытых грехов очистит тебя.

Сердцем молюсь ему, чтобы это минуло уже, нас не ослабив, всегда же будь бодр, храни свое тело, запойства блюдись, его избегает и Дух Святой, и гордыни, которой Господь противится, и беззаконных связей: ибо всякий грех вне нас, а блудливый тело свое оскверняет. И честный муж не войдет в оскверенный храм, а то ли Бог.

Соломон же, искушенья все испытав, всем заповедал, так говоря: «Любодейки не слушай: каплет мед с ее уст, а потом горче желчи и яда», «не встречайся с женщиной распутной, отврати очи от женщины красивой», потому что любодеянье женщин в глубине глаз. Пусть не прельстит тебя похоть к чужой красоте, и вслед оку пусть сердце твое не идет; взор любодейки, как стрела, ядовит: поранит наружи и яд впустит в сердце, и мысли завязнут, как мухи в тканине паучьей, как искра, в соломе затлевши, огнем возгорится; и невод — сердце ее, и сети — члены ее, и узы — в ее руках, и приманка — речи ее, силками губ своих увлечет на блуд — и вот, как связанный вол, пойдет вслед за ней на закланье, как пес на цепи, и не ведает он, что душу теряет. В красоте ведь женской запутались многие и попали в беду, а по смерти — в ад, ибо уловляют женщины души честных мужей.

Египтянка не обратила ли взор на Иосифа, а скорбь довела до смерти, также сестра его Дина, и сихемляне погибли, и Самсон, с которым ходил Дух Господень, и Давид, которому Бог благоволил, стал рабом одного только взгляда и двойное зло совершил, и Амнон, из-за Фамары-сестры злобно убитый, и Соломон, наимудрейший среди всех людей, из-за женщин погиб, и старцы, вавилонские судьи, пожелавшие Сусанну, побиты людьми. И Господь, осознав душетленный вред, сказал: «Всякий, взглянувший на женщину с тайным желаньем, уже прелюбодействовал в сердце своем». Потому что гнушается Бог нечестивых помыслов, особенно тех, что рождают жар в сердце и сластолюбие в мысли, как Ева в беседе с гадом безмолвным, со змием, ибо змииные мысли ползучи: в темных чащах, вред сотворяя, гнездятся и света не любят, но, будто нетопыри, в мраке ныряют, ибо во мраке учитель их.

До зрелости еще не дойдя и разума мало имея, на что соблазняемся мы? Чтобы не дать и теперь юности шутить над собою, остерегайся разврата, ибо похоть свирепа, как дикое зелье, само по себе возникает на непаханой ниве. Имеешь ты силу ее одолеть страхом Божьим и, как земледелец, железом очистить от дикой поросли сад, как кормчий, волны минуя, благодатию правит и не собьется с верной дороги. Есть и жена у тебя, источник желаний, ради которой оставил мать и отца и, по слову апостола, имеешь ложе не только не порочное, но честное. Ведь не сравняется смрад с благовоньем, ни зловонье со смрадом, ни беззаконье с законом.

Живя в чистоте, как в церкви святой, устремленный совестью к горнему Иерусалиму, и там среди первых ты будешь записан, помня тех, кто после ложа в чертоге попадает в изгнанье; гнев и ярость на согрешивших сдержи и грехи тем уменьшишь.

Когда ты молишься Богу — прости меня, как и тебя я простил, и будь благоразумен, пусть никакого вреда не будет другим; не мсти врагу, дождись Господа, пусть он поможет: ибо терпенье находится не на виду, но в сердце, не словом оно познается, но делом.

И было приятно слышать тебе объяснение чуда: сидящий на херувимах Вседержец — в путах влеком был охраной, сидящий одесную с Богом — на судилище пред архиереем Пилатом стоит на допросе, и, услышав от него истину, впадает Пилат в гнев; лицо, просветленное ярче солнца, ненавистники били, плевали, харкнув в лицо того, кто плевком исцелил от рожденья слепого; и прочее все известно тебе. Но если сын Божий и мышца Господня принял это от людей, безгрешный — за нас, то мы, человеки, от таких же людей пострадав, не благодать воздаем, но искупаем свой долг.

Да не будет Иисус нам другом только в мирные годы, а в ратные годы — врагом. Чуть кислоты око сожжет, малое слово ярость родит, малым страданьем — больших избыть. Муж терпеливый в терпенье познается, Соломон ведь сказал: «Терпеливый лучше сильного». Хранящий душу свою страдает тайною мыслью об этом.И без мучений можем стать мучениками, ибо если молишься за творящих злое — того и бесы боятся.

Возлюби Христа, послушай, что говорит он апостолам: «Потому признают вас все моими учениками, что любите вы друг друга, а не за то, что творите чудеса», и Павел сказал: «Если есть во мне вера — и горы могу своротить, и раздам все именье мое, но не имею любви — ничего не сумею». Богослов же сказал: «Любящий Господа, ближних сперва полюби: ибо символ первого — второе». Любовь — это Бог, достигнутое человеком благосыновство, море смиренья, бездна долготерпенья, огоненный источник, что, вспыхнув, жаждущего душу зажжет. Коль чудесами подражать апостолам хочешь — и это возможно для тебя: те дали хромым ходить и руки сухоруким исцелили, а ты охромевших в вере наставь и ноги бегущим на игры к церкви своей обрати, и руки усохших от скупости к нищим на подаянье направь. Ты и мучениям их подражать бы хотел, но если нет от стремленья такого, время венцу не прошло,— еще не отстали приспешники дьявола: не люди преследуют ведь, но бесы, не палач, но дьявол. Те претерпели огонь, и зверей, и острые мечи, ты — воспламененье похоти и мысли звериные, изнутри восстающие, и языки злых людей, о которых сказано: «Заострили, как копья, языки свои». Поэтому Павел велит всегда вооруженным быть; милосердные будут помилованы, ибо жалость на последнем суде будет славиться и от смерти избавит. «Сеющий скупо, скупо пожнет»,— сказал Павел.— «Будьте богаты на всякую щедрость». И вот тебе будет пример: Еффая-князя единственная дочь и убогой вдовы две жалкие монеты — не знаю, можно ли их сравнить? И кому даны были наставления к службе, своего не оставь и насильно, ибо в сокровении благо: как дева любимая, от чужих взглядов укрытая, но если выходит — не всем это нравится, иные и осуждают.

Будь как пчела, извне нектар приносящая, внутри же соты творящая, чтобы дым не принять за солнце. И, делая зло, не говори: «Если бы то не угодно Богу, не допустил бы сам». Власть он дал человеку, дар непримиримости: не терпит язычников, и его отрицающих, и еретиков, и дьявола. Или, имея целебное покаяние, будешь часто защищаться, творя неугодное Богу?

Неизвестен и завтрашний день и, добавлю, сегодняшний, и над ними не властны мы, и никто не знает сам о себе в тайных Божьих сужденьях; так вострепещем же каждый о своих делах. Ведь все мы открыты взорам ангелов и людей, а всякий день означен ангелом, что тебе предстоит, и ты, вникнув в сердце свое, мысленно вспомни творенье и рассмотри торжище жизни людской, как, согласно завету, все проходит как тень, исчезая. И на Бога смотри, с небес грядущего на суд человеческих тайн, всем воздать по делам их. Знай же: ждет нас огонь, огнем нам насытиться, огнем открывается жизнь человека, огнем проверены будут дела наши. Будь как в геенне, уже кипящей. Говорю так сурово, чтоб не узнал ты суровее слов, раньше срока изготовимся к неизбежному сроку. Пять мудрых дев — это образ чистых умов и совершенных совершенное совершенство. Если известны тебе будут Божьи слова, тогда ты — в сиянье Божьего света для мира, и возлюбит доброту твоего сердца, и благословит силу твою, и деянья рук твоих примет.

Говорю так, не льстя тебе или показывая, что все знаю и творю добро, видит Бог, но от любви и в печали о душе твоей, чтобы успел ты добро совершить. Разум ума моего, и сам ты знаешь, нетверд, всякого незнанья исполнен, это и скрыть невозможно. Павел коринфянам сказал: «Если обезумеем — то Богу, если умудримся — то вам». Не принижаю силы Божьей всемощной, не отметаю дара, напрасно мне данного: из нечистого тела, из скупого сердца, из бесчестной души и грубого разума, в беспорядочной мысли с безрассудного языка и с нищих уст слово, силой богатое, приумножено смыслом Святой Троицы ни на небе вверху, ни на земле внизу. Нет ничего важнее, чем сознавать Господа, и повиноваться деснице его и шуйце его, и творить волю его, и соблюдать заповеди его. Потому что знатное имя не введет в царство небесное, и слово без смысла не на пользу слышащим, лишь слово, подтвержденное делом, веры достойным становится. Ему же слава во веки веков. Аминь.

КОММЕНТАРИЙ

«Послание...» — один из ценнейших источников по истории русской культуры конца XIII в. и интересный памятник литературы того времени. Оно адресовано историческому лицу — Дмитрию Борисовичу (1253—1294), князю угличскому (с 1286 г.), а затем ростовскому (с 1289 г.). Это был воинственный князь, не гнушавшийся никакими неправдами и насилием в получении волостей, еще более раздробленных после нашествия татар; он сражался и с сыновьями Александра Невского, признанного тогда руководителя русской земли, с ближайшими родичами и даже с родным братом. Автор послания известен лишь по имени; судя по содержанню, это был духовник князя, очень часто подвергавшийся нападкам со стороны последнего. По разным соображениям время написания относят к 1281 г. или к последнему пятилетию жизни князя, когда тот стал ростовским владетелем.

Текст публикуется по рукописи конца XV в.: РНБ, Q.I.1130, л. 347—352, с поправками по изданию: Смирнов С. И. Материалы для истории древнерусской покаянной дисциплины. М., 1912, с. 189—194.

НАСТАВЛЕНИЕ ТВЕРСКОГО ЕПИСКОПА СЕМЕНА

Подготовка текста, перевод и комментарии Д. С. Лихачева

ОРИГИНАЛ

СЕМЕНА ЕПИСКОПА ТФЕРЬСКАГО НАКАЗАНИЕ

Костянтин князь полотьский нарицяемый Безрукий, у собе в пиру хотя укорити тивуна своего неочемь, рече епископу пред всеми: «Владыко, кде быти тивуну на ономь свете?» Семен епископ отвечалъ: «Кде и князю!» Князь же, не улюбивъ того, молвить епископу: «Тиунъ неправду судить, мьзду емлеть, люди продаеть, мучить, лихое все дееть; а язъ что дею?» И рече епископ: «Аже будеть князь добръ, богобоин, жалуеть людий, правду любить,— исбираеть тиуна или коего волостеля — мужа добра и богобоина, страха Божия полна, разумна, правдена, по закону Божию все творяща, и суд ведуща, И князь в рай, и тивун в рай. Будеть ли князь без Божия страха, христьян не жалуеть, сирт не милуеть, и вдовицями не печалуеть,— поставляеть тивуна или коего волостеля — человека зла, Бога не боящася и закона Божия не ведуще, и суда не разумеюще, толико того деля, абы князю товара добывал, а людий не щадить. Аки бешена человека пустилъ на люди, дав ему мечь,— тако и князь, дав волость лиху человеку губити люди. Князь во ад и тиун с нимь во ад!»

ПЕРЕВОД

НАСТАВЛЕНИЕ ТВЕРСКОГО ЕПИСКОПА СЕМЕНА

Полоцкий князь Константин, прозванный Безруким, собираясь укорить у себя на пиру за что-то своего тиуна, сказал при всех епископу: «Владыко, где будет тиун на том свете?» Епископ Семен отвечал: «Где и князь!» Князь же, рассердившись, говорит епископу: «Тиун неправедно судит, взятки берет, имущество людей с торгов продает, мучит, злое все делает, а я тут при чем?» И говорит епископ: «Если князь хороший, богобоязненный, людей бережет, правду любит, то выбирает тиуном или иным начальником человека доброго и богобоязненного, исполненного страха Божия, разумного, праведного, творящего все по законам Божиим и судить умеющего. Тогда князь — в рай, и тиун — в рай. Если же князь лишен страха Божия, христиан не бережет, сирот не милует и вдовиц не жалеет, то ставит тиуном или начальником человека злого, Бога не боящегося, закона Божия не знающего, судить не умеющего,— только для того, чтобы добывал князю имущество, а людей не щадил. Как взбесившегося человека напустить на людей, вручив ему меч,— так и князь, дав округу злому человеку, губит людей. Тут и князь — в ад, и тиун с ним — в ад!»

КОММЕНТАРИЙ

Епископ Семен умер в 1288 г. Его «Наставление» включено в состав «Мерила праведного», сохранившегося в рукописях середины XIV—XVI вв. Текст печатается по списку середины XIV в.— РГБ, Троицкое собрание, № 15.

СКАЗАНИЕ ОБ ИНДИЙСКОМ ЦАРСТВЕ

Подготовка текста, перевод и комментарии Г. М. Прохорова

ОРИГИНАЛ

Азъ есмь Иоаннъ, царь и попъ, над цари царь, имею под собою 3000 царей и 300. Азъ есмь поборникъ по православнои вере Христове. Царство мое таково: итти на едину страну 10 месяць, а на другую немощно доитти, занеже тамо соткнуся небо з землею. Есть у мене в единой стране люди немы, а в ыной земли люди рогаты, а в ыной стране люди трепяцдци, а иныя люди 9-ти саженъ, иже суть волотове, а иныя люди четвероручны, а иныя люди о шти рукъ. А иныя у мене земля, в нейже люди пол пса да пол человека, а иные у мене люди в персех очи и рот, а во иной земли у мене люди верху рты великы, а иные у мене люди скотьи ноги имеюще. Есть у мене люди пол птици, а пол человека, а иныя у мене люди глава песья; а родятся у мене во царствии моемъ зверие у мене: слонови, дремедары, и коркодилы и велбуди керно. Коркодилъ зверь лютъ есть, на что ся разгневает, а помочится на древо или на ино что, в той час ся огнем сгорит. Есть в моей земли петухы, на нихже люди яздят. Есть у меня птица ногой, вьет себе гнездо на 15 дубовъ. Есть в моемъ царствии птица финиксъ, свивает себе гнездо на новъ месяць и приносить от огня небеснаго и сама зажагаеть гнездо свое, а сама ту тоже сгараеть; и в том же попеле заражается червь, и опернатееть, и потом та же птица бываеть едина, боле того плода нетъ той птици, 500 бо лет живеть. А посреди моего царства идеть река Едемъ из рая, в той реце емлют драгий камень акинф и самфиръ, и памфиръ, и измарагдъ, сардикъ и аспидъ, тверд же и аки угль горящь. Есть камень кармакаулъ, той же камень господинъ всем камениемъ драгим, в нощи же светит, аки огнь горить. Есть у мене земля, в ней же трава, еяже всякъ зверь бегаеть. А нетъ в моей земли ни татя, ни разбойника, ни завидлива человека, занеже моя земля полна всякого богатьства. А нетъ в моей земли ни ужа, ни жабы, ни змеи, а хотя и воидеть, ту и умреть. Есть у меня земля, в ней же ражается перець, вси людие по то ходять. Опроче всех есть у нас море, песочное езеро, да николиже не стоить на едином месте, отколе ветр потянеть, ино поидеть валъ и восходять те валы на брег за 300 верстъ. Того же моря не преходить никаков человек ни кораблем, ни которым промыслом. И за тем морем не ведает никаковъ человек, есть ли тамо люди, нет ли, и с того моря в нашю землю текут рекы многи, в нихже рыбы сладкы; и посторонь того моря за 3 дни суть горы высокы, от них же течеть река каменна; валится камение великое и малое по себе 3 дни. Идет же то камение в нашю землю в то море песочное, и покрывают валове моря того и. Близ тоя рекы едино днище есть горы пусты высокы, ихже верха человеку не мощно дозрети, и с тех горъ течеть река под землею невелика; но во едино время разступается земля над рекою тою, и кто узревъ да борзо воскочит в реку ту, того ради да бы ся о немъ земля не соступи, а что похватить и вынесеть борзо, оже камень, той драгий камень видится, а яже песок похватить, то великы женчюгъ возмется. Та же река течеть в великую реку, люди же тоя земли ходят на устье рекы, а емлють драгый камень четьи и женчюгъ, а кормят свои дети сырыми рыбами; и понирають в реку ту иныя на 3 месяци, а иныя на 4-ре месяци, ищуть камения драгаго. За тою рекою едино днище есть горы высокы и толсты, нелзе на них человеку зрети. И с техъ горъ пылаеть огнь по многым местом, и в том огни живут черви, а безо огня не могуть жити, аки рыбы без воды, и те черви точать ис себе нити, аки шиду, и в тех нитех наши жены делагот намъ порты, и те порты коля ся изрудят, водою их не мьют, вергут ихъ в огонь, и како разгорятся, ини чисти будут. Есть у мене во иной стране звезда именем Лувияарь.

А егда поидем на рать, кому хощем болшей работе предати, идут пред мною и несут ту 20 крестовъ и 20 стяговъ. Те же кресты и стязи велици злати с драгими каменми и с великыми женчюги зделани, в нощ же светят аки в день. Те же кресты и стязи идут на 20-ти колесницах и 6-ти, а у которыя же колесница служат по 100 тысящ конник, а по 100 тысящ, пешие рати, опричь тех, которыя на нас брашно везут. А коли поидем к нарочиту месту на бой, ини несут пред мною единъ крестъ древянъ, на немже изображено Господне распятие, того ради да быхом поминали Господню страсть и распятие. Сторонь того креста несут блюдо злато велико, на немже едина земля: на землю зряще, поминает, яко от земля есми создани и паки в землю поити имамы. А се с другую страну блюдо несут другое злато, на немже драгий камень и четей женчюг, на ньже зряще величается наше господьство. Идут же пред мною 3 проповедници, возглашают велиимъ гласомъ. Единъ вопиеть: «Се есть Царь царемъ, Господь господемъ», а другий вопиеть: «Силою крестною а Божиею благодатью и помощию». А третий вопиеть умилным гласомъ, яко: «От земли есмы сътворени и в землю паки поити имамы». И пакы же престанемъ глаголати. О силе же не глаголю, якоже бо рекох.

Дворъ у мене имею таковъ: 5 ден ити около двора моего, в немже суть полаты многы златыя и сребреныя и древяни изнутри украшены, аки небо звездаи, а покровены златом. И в той полате огнь не горить; аще ли внесут, в той часъ огнь погаснет. Есть у мене иная полата злата на осмидесят столповъ от чистаго злата, а всякий столп по 3 сажени в толстоту, а 80 саженей в высоту. В тойже полате 50 столпов чистаго злата, на всех же столпех по драгому камени. Камень самфир имат свет бел, камень тонпазъ аки огнь горить. В той же полате есть столпа два: на едином столпе камень, имя ему тропъ, а на другом столпе камень, имя ему кармакаулъ, в нощи же светить камень той драгый, аки день, а в день, аки злато, а оба велики, аки корчаги. В той же у мене полате огнь не горить: аще внесут, то борзо погаснет: разве бо той огнь горит, идеже идеть из древа негнеющаго, имя древу тому шлема. Того мира вливают в паникадила и зажигают, ино той огнь горить и темъ миром в которую верству помажется человек, старъ или молод, боле того не стареется, а очи его не болят. Та же полата выше всех полат. Верху тех полат учинена два яблока златы, в нихже вковано по великому каменю самфиру, того ради, дабы хоробрость наша не оскудела. Суть бо 4 камени на столпех того ради, дабы потворници не могли чаровъ творити над нами. Есть у мене иная полата злата велика, какъ очима видети, на столпех златых; два велики камени кармакаулъ в нощи светять в той же полате у мене.

А обедають со мною на трапезе по вся дни 12 патриархов, 10 царей, 12 митрополитов, 45 протопоповъ, 300 поповъ, 100 диаконов, 50 певцевъ, 900 крилосников, 365 игуменов, 300 князей; а во зборной моей церкви служать 300 игуменовъ да 65, да 50 попов, да 30 диаконов, и обедают со мною; а столничают у мене и чаши подають 14 царей да 40 королей, да 300 боляръ; а поварню мою ведают два царя да два короля опроче боляръ и слугъ. Те же цари и короли бывъ, да прочь едут, а иныя приежчают.

А еще у мене лежить апостолъ Фома.

Есть у мене земля, в нейже суть люди, очи у них в челах. Есть у мене полата злата, в неиже есть зарцало праведное, стоить на 4-рех столпех златых. Кто зрит в зерцало, той видить своя грехи, яже сътворил от юности своея. Близ того и другое зерцало цкляно. аще мыслить зло на своего господаря, ино в зерцале том зримо лице его бледо, аки не живо. А кто мыслить добро о осподаре своем, ино лице его в зерцале зримое, аки солнце. А во дворе моем церквей 150, ины сътворены Богомъ, а ины руками человеческыми.

ПЕРЕВОД

Я — Иоанн, царь и поп, над царями царь; под моей властью три тысячи триста царей. Я поборник православной веры Христовой. Царство же мое таково: в одну сторону нужно идти десять месяцев, а до другой дойти невозможно, потому что там небо с землею встречается. И живут у меня в одной области немые люди, а в другой — люди рогатые, а в иной земле — трехногие люди, а другие люди — девяти сажен, это великаны, а иные люди с четырьмя руками, а иные — с шестью. И есть у меня земля, где у людей половина тела песья, а половина человечья, а у других моих людей очи и рот в груди. В иной же моей земле у людей сверху большие рты, а другие мои люди имеют скотьи ноги. Есть у меня люди — наполовину птица, наполовину человек, а у других людей головы собачьи; родятся в моем царстве звери: слоны, дромадеры, крокодилы и двугорбые верблюды. Крокодил — лютый зверь: если он, разгневавшись на что-нибудь, помочится — на дерево или на что-либо иное,— тотчас же оно сгорает огнем. Есть в моей земле петухи, на которых люди ездят. Есть у меня птица ног, она вьет себе гнездо на пятнадцати дубах. Есть в моем царстве птица феникс; в новолунье она свивает себе гнездо, приносит с неба огонь, сама сжигает свое гнездо и сама здесь тоже сгорает; и в этом пепле зарождается червь, покрывается перьями и потом становится единственной такой же птицей, другого плода у этой птицы нет; а живет она пятьсот лет. Посреди же моего царства течет из рая река Эдем, в этой реке добывают драгоценные камни: гиацинт, сапфир, памфир, изумруд, сардоникс и яшму, твердую и, как уголь, сверкающую. Есть камень кармакаул; этот камень — господин всем драгоценным камням, ночью он светится, как огонь горит. Есть у меня земля, а в ней трава, которую всякий зверь избегает. И нет в моей стране ни вора, ни разбойника, ни завистливого человека, потому что земля моя полна всякого богатства. И нет в моей земле ни ужа, ни жабы, ни змеи, а если и появляются, сразу умирают. Есть у меня земля, где родится перец; за ним все люди ходят. Помимо же всего прочего, есть у нас песчаное море, оно никогда не стоит на одном месте: откуда подует ветер, оттуда идет вал; и находят те валы на берег за триста верст. Этого моря не может перейти никакой человек — ни на корабле, ни иным способом. Ни один человек не знает, есть ли за тем морем люди или нет, и из этого моря в нашу землю текут многие реки, в которых водится вкусная рыба; в стороне от этого моря, в трех днях пути, находятся высокие горы, с которых течет каменная река: большие и малые камни валятся сами по себе три дня. Идут же те камни в нашу землю, в то море песчаное, и покрывают их валы этого моря. Вблизи от той реки, на расстоянии одного дня пути, есть пустынные высокие горы, вершины которых невозможно человеку увидеть, и с тех гор течет под землею небольшая река; в определенное время земля расступается над этой рекой, и если кто, увидев это, быстро прыгнет — так, чтобы земля над ним не сомкнулась,— в ту реку, схватит что попало и сразу же вынесет, то камень оказывается драгоценным камнем, а песок схватит — крупный жемчуг возьмет. Эта река течет в большую реку; люди же той земли ходят на устье реки и собирают отборные драгоценные камни и жемчуг, а детей своих они кормят сырыми рыбами; в ту реку ныряют некоторые на три месяца, некоторые на четыре,— ищут драгоценные камни. В одном дне пути за той рекой есть горы высокие и мощные, на которые человеку нельзя смотреть. В этих горах по многим местам пылает огонь, и в том огне живут черви, а без огня они не могут жить, как рыбы без воды, и те черви точат из себя нити, как шелк, а из тех нитей наши жены делают нам одежду, и когда та одежда загрязнится, водою ее не моют: бросают в огонь, и как только раскалится, вновь становится чистой. Есть у меня в иной стране звезда именем Лувияарь.

А если идем на войну, когда хотим кого-нибудь покорить, предо мною идут и несут двадцать крестов и двадцать стягов. А кресты те и стяги большие, сделаны из золота с драгоценными камнями и с крупными жемчужинами, ночью же светятся, как и днем. Кресты эти и стяги везут на двадцати шести колесницах, а у каждой колесницы служат по сто тысяч конников и по сто тысяч пешего войска, не считая тех, кто за нами везет пищу. А когда идем к назначенному месту на бой, другие люди несут предо мною один деревянный крест с изображением распятия Господня, чтобы мы вспоминали Господни страдания и распятие. Рядом с крестом несут большое золотое блюдо, а на нем — одна земля: на землю глядя, вспоминаем, что из земли мы созданы и в землю же уйдем. А с другой стороны несут другое золотое блюдо, на немдрагоценные камни и отборный жемчуг: и те, кто видят их, прославляют нашу державу. И идут предо мною три проповедника, возглашая громким голосом. Один восклицает: «Вот — Царь царей, Господин господ»; другой восклицает: «Силою крестною, Божиею благодатью и помощью». А третий восклицает умильным голосом: «Из земли мы сотворены и в землю же уйдем». Впрочем, довольно об этом говорить. О войске же не говорю, так как уже сказал.

Двор у меня вот каков: пять дней надо идти вокруг двора моего; в нем много палат золотых, серебряных и деревянных, изнутри украшенных, как небо звездами, и покрытых золотом. В одной палате огонь не горит; если внесут, сразу же погаснет. Есть у меня другая палата золотая на восьмидесяти столбах из чистого золота; а каждый столб по три сажени в ширину и восемьдесят саженей в высоту. В этой палате пятьдесят столбов чистого золота, и на всех столбах по драгоценному камню. Камень сапфир цвета белого и камень топаз,как огонь горит. В той же палате есть два столба, на одном из которых камень, называемый троп, а на другом столбе камень, называемый кармакаул, ночью же светит тот драгоценный камень, как день, а днем — как золото, а оба велики, как корчаги. В той палате у меня огонь не горит: если внесут, то быстро погаснет; только тот огонь горит, который от дерева негниющего, называют то дерево шлема. Миро из него вливают в паникадила и зажигают; тот огонь горит; и если тем миром помажется человек какого бы то ни было возраста, старый или молодой, после того не старится,и глаза его не болят. Та же палата выше всех палат. Вверху тех палат устроены два золотых яблока, а в них вковано по большому камню сапфиру — для того, чтобы не оскудела наша храбрость. И четыре камня находятся на столбах для того, чтобы чародеи не могли чар творить над нами. Есть у меня другая золотая палата на золотых столбах, столь высокая, сколь можно глазами обозреть; два больших камня кармакаула ночью светят у меня в той палате.

А обедают со мной за столом каждый день двенадцать патриархов, десять царей, двенадцать митрополитов, сорок пять протопопов, триста попов, сто дьяконов, пятьдесят певцов, девятьсот клиросников, триста шестьдесят пять игуменов, триста князей, а в соборной моей церкви служат триста шестьдесят пять игуменов, пятьдесят попов и тридцать дьяконов, и все обедают со мною; а стольничают у меня и чаши подают четырнадцать царей, сорок королей и триста бояр; а поварней моей ведают два царя и два короля, помимо бояр и слуг. Одни цари и короли, побыв, прочь едут, а иные приезжают.

А еще у меня лежат мощи апостола Фомы.

Есть у меня земля, а в ней люди, у которых очи во лбу. Есть у меня палата золотая, а в ней — правдивое заркало, оно стоит на четырех золотых столбах. Кто смотрит в зеркало, тот видит свои грехи, какие сотворил с юности своей. Вблизи того зеркала есть другое зеркало, стеклянное. Если мыслит кто-нибудь зло на своего господина, то лицо его в том зеркале выглядит бледным, как бы неживым. А кто хорошо думает о господине своем, то лицо его в зеркале сияет как солнце. А во дворе моем сто пятьдесят церквей, одни сотворены Богом, а другие человеческими руками.

КОММЕНТАРИЙ

Греческое литературное произведение (XII в.) «Послание» мифического индийского царя-христианина Иоанна византийскому императору Мануилу попало на Русь в XIII или в XIV в. На русской почве, видоизменяясь и переплетаясь с другими произведениями, оно зажило собственной жизнью. В числе других произведений испытала влияние «Сказания» и былина о Дюке Степановиче. Для читателей русского средневековья «Сказание об Индийском царстве», очевидно, играло ту же роль, какую в современной нам литературе играет утопия. Отрывок первой русской редакции «Сказания» сохранился в составе сербской «Александрии». Два самых ранних списка «Сказания» (второй половины XV в.) дают уже вторую его редакцию; эта редакция и представлена здесь по одному из этих списков (РНБ, Кирилло-Белозерское собрание, № 11/1088, лл. 198—204); незначительные исправления неясных по смыслу мест сделаны согласно другому списку (РГБ, Волоколамское собрание Московской Духовной академии, № 309 (667), лл. 1—7). Во всех списках «Сказания», за исключением положенного здесь в основу Кирилло-Белозерского, текст речи царя Ивана обрамлен предисловием и заключением. Вот перевод на современный язык предисловия и заключения по Волоколамскому списку: «Царь Греческой земли Мануил послал своего посла к индийскому царю Ивану, и послал к нему много даров, и повелел послу расспросить о величестве его силы и о всех чудесах Индийской земли. Дойдя до Индийской земли и отдав дары царю Ивану, посол попросил его начать говорить. Царь же Иван принял дары с великою любовью, дал в ответ многие дары и сказал: “Передайте царю своему Мануилу: если хочешь узнать мою силу и все чудеса моей земли, продай всю свою Греческую землю и приходин ко мне сам послужить у меня; я сделаю тебя вторым или третьим слугой; а затем ты вернешься в свою землю. Будь ты и в десять раз выше, не описать тебе на хартии со всеми книжниками твоими царства моего даже до исхода души твоей. А цены твоего царства не хватит тебе на хартию, потому что невозможно тебе описать моего царства и всех чудес моих”». И заключение: «И отпустил посла греческого с великою честью и со многими дарами к царю Мануилу. И после этого других послов не было в Индийской земле. Богу нашему слава. Аминь».

ФИЗИОЛОГ

Подготовка текста, перевод и комментарии О. А. Белобровой

ОРИГИНАЛ

Фисилогъ и о лве. Три естества имат левъ. Егда бо раждает лвица мьртво и слепо раждает, седит же и блюдет до третьего дьни. По трех же днех приидет левъ и дунет в ноздри ему и оживет. Тако и о верных языцехъ. Прежде бо крещениа мьртви суть, по крещении же просвещаються от Святаго Духа.

Второе естество лвово. Егда спит, а очи его бдита. Тако и Господь наш рече ко июдеом, якоже: «Азъ сплю, а очи мои божественыа и сердце бдита»^[898].

А третье естество лвово: егда отбегает лвица, хвостом своим покрывает стопы своя. Да не может ловець осочити следа его.

Тако и ты, человече. Егда твориши милостыню, да не чюет леваа рука, что творит десница твоя. Да не возбранит дьяволъ дело помысла твоего.

О утропе. Утропъ имать два рога. Живет же близъ рекы акиана на крайны земли. Да егда ся вожедает, пьет от нея и упиваеться и бореться со землею и чешет роги своими. И есть же тамо древо нарицаемо танисъ, подобно зело винней лозе добрами ветми и густо прутиемъ и чеша прутиемъ соплетаеться в них и обретаеть его ловець и удолееть ему.

Тако и человекъ. В рогъ место далъ ему есть Бог оба Завета, Ветхаго и Новаго. Рогы противныа сили, якоже рече пророкъ Давидъ: «О тобе врагы наша избодем рогы».^[899] Река акианьска есть богатъство. Танис же — сласть житейскаа. Да въплетаяся человекъ не брежет о вере, но обретъ и дьяволъ и удолеет ему.

О слоне. Слонъ живетъ на горах. Слоница обрящет былие, нарицаемое мандрагураи^[900] и взимает от нея. Тако же и слонъ и гиниться с нею. И егда раждаеть, взаиит в реку до вымене и раждаеть в воде. Спить же при древе. Да егда падется от него, вопиеть и приидет слонъ великъ и не может возвести его и пакы друзии 12. Да ни ти. Да тогда же возопиете оба на десяте. И приидет инъ малъ и подложитъ ротъ свой и возметь и.

Сиречь первый слонъ Евга, вторый Адамъ. Былие древо преслушаниа. А еже вкуси, яко преступи. А еже «увы мне», яко съгреши. И что озеро? Рожеству рай. И что приклоннаа древеса? Оплота райскаа. И кто сикырою изпадаа? Дьяволъ. И кто сикира? Языкъ змиевъ. И еже паде, яко изгнан бысть. И кто великий слонъ? Моиси. И кто 12 слона не могше извести его^[901] и кто изведе его? Христос. То бо возведе того Адама от ада^[902].

О елени. Елень живеть 50 лет. И по сем ходит по странах и во дрязгах горьских пухает змии, да идеже налезет ю, облинавшюю трижды, обухает ю и пометаетъ ю. И шедъ пьеть воду. Аще ли не пьеть, то умирает. Аще испьеть, да живет другую 50 лет. Да сего деля рече пророкъ, якоже желает елень на источьники водныя.^[903]

Тако и ты, человече, три обновлениа имаши в собе: крещение, покоание и неистление. Да егда согрешиши, теци ко церкви и ко источнику живу книжну и на сказание пророческое и пий воды живы, сиречь святое комкание.

О орле. Орелъ живет лет сто. И ростеть конець носа его. И ослепнете очи его. Да не видит и не может ловити. Да возлетит на высоту, свержет себе на камень и уломиться конецъ носа его и куплеться во злате езере. И сядет прямо солнцю. Да егда ся согреет, спадут чешюи с него и пакы птенець будет.

Тако и ты, человече, егда много согрешиши, взыди на высоту, сиречь в веру и плачися предложение греха и измыйся слезами своими. Согрейся въ церкви и сверзи с себе грехи.

О финиксе. Финиксъ красна птаха есть паче всех и павы красней. Пава бо ни златом, ни сребром образъ имета, а финиксъ уакинфовъ^[904] и камениа многоценна. Венець носит на главе и сапогы на ногу, якоже царь. Есть же близъ Индея, близъ Солнечна града.^[905] Лежить же лет 500 на кедрех ливаньских безъ брашна. Питаеть же ся от Святаго Духа. И по пяти сотъ лет исполняеть крыле свои от добрых вонь. И клепает ереи Солнечнаго града и идет птаха та ко иерееви и входит во церковь. И сядет на степени олтарном^[906] иерей со птахою. И будет все попелъ. И заутра прииде ерей и обрящет птицю птенець младъ бывшь. И по двою дньма обрящеть ю совершену, якоже и преже была. И целует ю иерей и пакы отиде на свое место.

Да како неразумнии жидове не яша веры тридневному воскресению Господа нашего Иисус Христа. Яко сию птицу самъ оживляеть, да какъ самъ себе не востави. Сего деля пророкъ Давидъ глаголеть: «Праведникъ яко финиксъ процвететь, яко кедръ ливаньский умножится, насаждение в дому Господни».^[907]

О иряби. Ирябь много яець пологает на гнезде своем. Любива же и чадом своим. Да идет на чюжда гнезда и крадет яйца ихъ. Да ся умножать чада ея.

Тако и ты, человече, елико богатьство сбираеши не имаши сыти, но еси на все несытъ.

О горлици. Горлица мужелюбица птах есть. Да аще бо погибнет единъ ею, отходит другаа в пустыню и сядет на усохле древе, плачющись подруга своего. И к тому не спряжеться сь имъ николиже.

Тако и ты, человече, отлучился еси жены своея к тому не приле-пися к ней.

О неясыти. Неясытъ чадолюбива птах есть. Проклеваеть бо жена ребра птенцем своимъ. А онъ приходит от кормли своей. Проклюет ребра своя, да исходящи кровь оживляет птенца.

Тако и Господь наш, от жидовъ копием ребра его прободоша. Изыиде кровь и вода. И оживи вселеную, сиречь умершаа.

Сего деля и рече пророкъ яко уподобихся неясыти пустынней.^[908]

О ластовици. Ластовица в пустыни гнездо имат на распутии. Егда же ослепнет едино от птенець ея, идет в пустыню и принесет былие и положит на очию его. И прозрит.

Тако и ты.человече, егда съгрешиши, иди к молитве и приими покоание и единосущныя ради Троица избавишися греха того.

О вдоде. Овдод творит гнездо свое и воспитает птенца своя. И посемъ облинают сами и будут нази. Да исходит единъ от птенець их и приносит пищу родителемъ своим, дондеже опернатеють и возлетита оба.

Тако и ты, человече. Егда ся состарееши, не отчай себе, но шед к церкви помолися и обрящеши милость.

О дятле. Дятелъ пестра птица есть, живет же в горах и ходит на кедры и клюет носом своим. Да где налезеть мякко древо, ту творит гнездо свое.

Тако и дьяволъ бореться со человекы. Да в нем же налезет слабость и небрежение молитвы, внидет в онь и вогнездяться. В нем же ли обрящет бодрость; бежит от него.

О лисици. Лисица егда будет голодна, идеть на место солнечно и ляжет на присолньи и держит душю свою надметься. Видевше же ее птици, мняще мьртву, приидут да едят. Да егда ся приближат к ней воскочивши и имет от них и есть. И тако ся кормит^[909].

О жене и о мужи. Есть жена на западе, а мужь на востоце. Да совокупляетася оба. И изьес мужа своего жена главу и зачнет и родит двое. Да яко же родит, ту изьедят своя чада. И абие умрет. И отидет мужь на востокъ, а жена на западъ.

Тако и ты, человече, егда ти найдет житейскаа напасть, теци въ церковь и прослезися и возопи. И отступить от тебе неприазнъ.

О Горгони. Въргони^[910] обличие имат жены красны и блудница. Владь же главы своеа суть змиа. А видение ея смерть. Играет же и смееться во время свое. Живет же в горах западных. Да егда приидут днье ея, да ся гонит. Станеть и начнет звать. Наченши от лва и прочаа звери, от человека до скотины и птиць и змиа, глаголющи: «Идете ко мне». Да елико их услышат глас ее, идуть к ней. И видевше ю, измирают.

Тако бо разумеет всякъ языкъ всем зверем, которым же образомъ уловляеть ю волхвъ, разумеет хитростию своею от звездъ день, в ня же ся гонит. И поидеть на место ея, волхвуя отдалеча. Она же начнет звати, наченши от лва и прочая звери.

Егда же доидет языка волхвова, отзовется ей, глаголя: «Ископай яму на месте и вложи в ню главу свою, да ее не вижу и умру. И прииду и лягу с тобою». И сотворит тако.

Тогда шедше волховъ посечеть ю за ся зря и не видить главы ея, да не умреть. И вложит ю во сосудину. Да егда узрит змиа или человекъ или зверь, кажеть имъ главу Горгонину и абие оцепенеють и Александръ^[911] бо имяше ю и одоляше языком всем. И ты, человече, имей смыслъ ко Господу и удобь одолееши противным силамъ.

О змии. Змиа егда поидет пити води, ядъ свой въ гнезде своем оставляет. Да не последи пьющиа уморит.

И ты, человече, егда идеши во церковъ святую, всяку злобу остави домаси.

И пакы, егда состареет змиа и не видит, шедши влезеть в камену расселину узку и поститься днии 40 и смирит себе и излинет и пакы млада будет.

И ты, человече, постился еси 40 день, да совлачися от льсти дьяволя и облечися в новый, обновляющийся во Христа.

И пакы, егда узрит человека змиа, бежить от него. Аще ли не узрит его совлечена, пришедши бореться с ним. Аще ли есть оболоченъ верою, бежит от него.

Сего ради Господь рече: «Бывайте умни, яко змиа и цели яко голуби».^[912]

О голуби. Голубъ славно есть во птицах. Разумей же о белей и о черней голубици, како ходят белыи и пестрыа и черныа и чермьныя и кормят птенци свои во сыне голубичи. Да не могут о собе возлетати, дондеже обыйдет чермнаа голубица и подаст имъ пищу не возлетять.

Тако и Спасово пришествие реша пророци, Моиси и Аронъ, Самуилъ, Данилъ, Малахиа, Исайя, Иеремиа и прочии пророци о Иисусе. И не могоша уреснити своего слова, дондеже прииде черьмнаа голубица, Иоан Креститель, то бо крести Иисуса, глаголя: «Се агнець Божий, воземляй грехы всего мира»^[913]. И ты, человече, не вдаляй себе от церкви; да не вуслышиши: «Не веде васъ».

О ехидне. Ехидна есть, от полу и выше имать образъ человечь. А полъ ея и ниже имат образ коркодилъ. Ходита же и мужь и жена оба накупь, Да егда ся разгорит жена и хощется гонити, идеть к мужеви, изьесть лоно его. И зачнет и абие умрет муж ея. Да егда приближать родит жена, изьедят чрева ея чада своя. И умрет и та. И потом изыидут отцюубийци и материубийци, якоже и жидове отцуубийци и материубийци.

Убиша отца, сиречь Христа, убиша матерь, сиречь церковь. Сего ради Иоан поноси ими, глаголя: «Чада ехиднова, кто показа вам бежати от грядущаго гнева?»^[914]

О стерце. Стеркъ чадолюбива птица есть. Да егда мужь принесет кормлю, блюдет жена его птенца. И изменяета кождо их корьмлю. И блюдета гнездо свое.

Тако и ты, человече, ни вечеръ, ни за утра ушибайся молитвы, ни церкви. Николи же ти удолеет дьяволъ.

О утропе. Утропъ имать от пулу и до выше образ коневъ, а полъ его и до ниже образъ рыбий китовъ. Ходить же в мори и есть воевода всем рыбам. На стране же крайней земли стоить рыба злата и не приходит от места своего, да погрешится ловцем, ходя ко утропу. Да то акы воевода сый рыбам, идет на крайную землю ко златой той рыбе. Оближеть ю и того пакы облизают вси мужи рыбии. И отходят на своа места мужи прежде, а жены последи. И пометают семя мужи, а жены идучи последи, беруть й и будут чреваты. И за седми деньми раждають. Егда же ходят на крайны земли, ставят рыбари мрежа своя на пропутие рыбамъ. Понеже будут чреваты, потоле не влавляют их.

Утроп же сказаемо есть Моисий начал пророчества. Море же весь миръ, а рыбы человеци. Златаа рыба сказаеться вход правоверию. Ходят бо прежде пророци и облизаються Святаго Духа. Лижуще бо человеци от учениа пророчества, последующе берут духовную благодать. Рыбари же суть беси. Мрежа же есть пагуба и льстиваа вождеваа, иже не идоша во след утропа, сиречь Моисеова закона, но отдалишась и впадоша во мрежа рыбарь тех и погыбоша. А шедших во след пророкъ ни сеть, ни мрежа не постиже их.

О стерце и о прочих птахахъ. Стеркъ добра птица есть. Егда бо настанет весна, сберуться вси накупь со иными прочими птицами, со гусми и утками и всякъ птиць род, от Египта и Лувиа и Срацинъ^[915]. И возлетять вси и приидут во Лукию на реку нарицаемую Ксанфонъ^[916] и составят тамо брань со вранми и вронами, и галицами, и гиппосы, и елико плотоядець есть.

Достоить и темъ ведущим время обрестися тамо всемъ. Да неясыче воинъство и жеравино и прочих водных птиць и житоядець на единой стране рекы той исполчится по берегу. А враново и прочих всех плотоядець птиць на друзем березе рекы.

Строять же ся, бо шесть месяць соберуться на брань. Ведят бо и дьни, в ня же ся хотят бити. Да есть слышати до небеси голву и кровь текущу во брани бьюшимся птицам и отпадению перию бес числа.

Тем же и лукиане вси перины имеют на постелях своих от них. По расходу же брани той видят враны уязвлены и прочих плотоядець птиць множество такоже и стерково. И неясытиць немало и прочих птиць. Многы же от нихъ во брани той падають мьртвы.

Брань же ихъ межи собою творять, знамение являет от обоих победа всем человеком. Аще бо стерково воинъство победит, да будет гобина пшени-ца и прочих всъх семенъ. Аще ли враново победит, да будет множество овець и говядъ и инехъ четвероногъ.

Стеркови же имеють и другое естество изрядно. Егда бо ся состаре-ють родители их и не могут летаги, чада их оба полы дръжаще и под пазуха-ми преносят от места на место. Тако ся кормят. Аще ли не видети начнут, да влагають имъ кормлю во уста чада своя. Да глаголеться от них мъзда и воздание.

ПЕРЕВОД

СЛОВО И СКАЗАНИЕ О ЗВЕРЯХ И ПТИЦАХ

Физиолог о льве. Три свойства имеет лев. Когда львица родит, то приносит мертвого и слепого детеныша, сидит она и сторожит его до трех дней. Через три же дня приходит лев, дунет ему в ноздри, и детеныш оживет. То же и с верными народами. До крещения они мертвы, а после крещения очищаются Святым Духом.

Второе свойство льва. Когда спит, то глаза его бодрствуют. Так и Господь наш говорит иудеям: «Я сплю, а глаза мои божественные и сердце бодрствуют».

А третье свойство льва,— когда львица бежит, то следы свои заметает своим хвостом, и охотник не может отыскать ее следов.

Так и ты, человек. Когда творишь милостыню, то пусть левая рука не знает, что делает твоя правая. Да не помешает дьявол делам помысла твоего.

Об антилопе. У антилопы два рога. Живет она около реки-океана на краю земли. Когда же захочет пить, то пьет из реки и упивается, упирается в землю и роет ее рогами своими. И есть там дерево, называемое танис, сильно напоминающее виноградную лозу широкими ветвями и густыми прутьями,— и, продираясь сквозь прутья, антилопа запутывается в них,— тогда охотник ее ловит и одолевает.

Так и человек. Вместо рогов Бог дал ему оба Завета, Ветхий и Новый. Рога — это сопротивление силе; как говорит пророк Давид: «С тобою избодаем рогами врагов наших». Река океанская — это богатство. Танис же — житейские наслаждения. Запутывается в них человек, который не заботится о вере, и находит его дьявол и одолевает его.

О слоне. Слон живет в горах. Слониха находит траву, называемую мандрагорой, и поглощает ее. Так же и слон; и сходится с нею. А когда слониха рожает, то входит в реку до вымени и рожает в воде. Спит же слон стоя около дерева. А если упадет, то вопит, и приходит большой слон, но не может поднять его; и затем приходят другие двенадцать. Но и они поднять не могут. И тогда завопят все двенадцать слонов. И приходит маленький слон, и подставляет хобот свой, и поднимает его.

Таким образом, первый слон — это Ева, второй — Адам. Трава — древо ослушания. И если вкусил, то совершил преступление. А «увы мне»— это значит согрешил.— А что такое озеро? — Рождества рай. А что такое склоненные деревья? — Оплот райский. И кто от топора падет? Дьявол. А что топор? — Это язык змеи. И когда упал, то был изгнан. А кто большой слон? — Моисей. А кто двенадцать слонов, которые не могли поднять его, и кто поднял его? — Христос, который вывел того Адама из ада.

Об олене. Олень живет пятьдесят лет. А затем уходит в долины и горные леса, и учует запах змеи, и где найдет ее, трижды сменившую кожу, обнюхивает ее и отбрасывает ее. И после этого идет и пьет воду. Если же не пьет, то умирает. Если же выпьет, то живет другие пятьдесят лет. Об этом говорит пророк: как стремится олень к источникам водным.

Так и ты, человек, заключаешь в себе три обновления: крещение, покаяние и нетление. А когда согрешишь, то устремись к церкви, и к живому книжному источнику, и к пророческому сказанию, и испей живой воды, то есть святого причастия.

Об орле. Орел живет лет сто. И растет кончик клюва его. И ослепнут глаза его, так что он не видит и не может охотиться. Тогда он взлетает в высоту, бросается на утес, и отломится кончик клюва его; и искупается в золотом озере. А потом садится на солнцепек. Когда же он согреется, с него сходит чешуя, и он опять становится птенцом.

Так и ты, человек, если много нагрешишь, возвысься, то есть обратись к вере, и оплакивай проявление греха, и умойся слезами своими. Отогрейся в церкви и сбрось с себя грехи.

О фениксе. Феникс самая красивая птица из всех, и красивее павлина. У павлина в обличье ни золота, ни серебра, а у феникса — иакинфы и многоценные камни. Голова его украшена венцом, а на ногах — сапоги, как у царя. Обитает же феникс близ Индии, около Солнечного города. Возлежит он лет пятьсот на кедрах ливанских без еды. Питается же от Святого Духа. И по пятьсот лет наполняет крылья свои благовониями. И бьет в било иерей Солнечного города, и та птица идет к иерею и входит в церковь. Иерей же садится на солее с птицей. И превращается птица в пепел. А назавтра приходит иерей и находит птицу в виде малого птенца. А через два дня он находит ее зрелой, какой была раньше. И целует ее иерей, а она опять уходит на свое место.

А неразумные иудеи не верят в тридневное воскресение Господа нашего Иисуса Христа. И что эту птицу он сам оживляет и будто сам себя не воскрешает. Сего ради пророк Давид говорит: «Праведник процветает, как феникс, как кедр ливанский, умножится насаждение в доме Господнем».

О куропатке. Куропатка кладет много яиц в гнезде своем. Она весьма чадолюбива. И даже идет к чужим гнездам и таскает оттуда яйца. Только чтобы увеличить число птенцов своих.

Так и ты, человек: когда собираешь богатство, не можешь насытиться, и все тебе мало.

О горлице. Горлица — птица-однолюб. Если погибнет одна из четы, то другая улетает в пустыню, садится на сухом дереве и оплакивает супруга своего. И уже не сочетается больше ни с кем другим никогда.

Так и ты, человек, если разлучился с женой своей, то не прилепись к другой.

О пеликане. Пеликан — чадолюбивая птица. Самка проклевывает ребра птенцам своим. А самец прилетает с кормом, раздирает клювом грудь свою и вытекшей кровью оживляет птенца.

Так и Господь наш. Его ребра прокололи иудеи копьем. Выступили кровь и вода. И оживил он вселенную, то есть умерших.

Сего ради и говорит пророк, что уподобился пеликану в пустыне.

О ласточке. Ласточкино гнездо в пустыне на распутье. Когда ослепнет один из птенцов ее, она отправляется в пустыню, и приносит травы, и кладет их на очи его. И он прозревает.

Так и ты, человек, когда согрешишь, то обратись к молитве и прими покаяние, и ради единосущной Троицы ты избавишься от того греха.

Об удоде. Удод свивает гнездо свое и выкармливает птенцов своих. А затем птицы линяют и делаются нагими. Тогда выходит один из их птенцов и приносит пищу родителям своим, пока они не оперятся и не взлетят оба.

Так и ты, человек. Когда состаришься, не отчаивайся, но, идя в церковь, помолись и обретешь милость.

О дятле. Дятел — пестрая птица, живет она в горах, садится на кедры и стучит своим клювом. А где найдет мягкое дерево, там делает себе гнездо.

Так и дьявол борется с людьми. И когда в ком-то найдет слабость и пренебрежение к молитвам, то войдет в него и угнездится. Если же в другом найдет крепость, то бежит от него.

О лисице. Лисица, когда будет голодна, идет на солнечное место, и ложится на солнцепеке, и сдерживает свое дыхание. Увидев это, птицы, принимая ее за мертвую, слетаются, чтобы клевать ее. Когда же они приблизятся к ней, она вскакивает, хватает какую-нибудь из них и съедает. Так и кормится.

О жене и о муже. Жена на западе, а муж на востоке. И вот они сходятся, и жена съедает голову своего мужа, и зачнет, и родит двойню. А как родит, сразу тут съедает своих детей. И тотчас умирает. И уходит муж на восток, а жена на запад.

Так и ты, человек. Когда настигнет тебя житейская беда, устремись в церковь, прослезись и плачь. И отступит от тебя неудача.

О Горгоне. У Горгоны обличие красивой женщины и блудницы. Волосы же на ее голове — змеи. А взгляд ее — смерть. Играет она и все время смеется. Живет она в горах на западе. И когда приходит ее брачная пора, встанет она и начнет звать. Начиная от льва и прочих зверей, от человека до домашних животных и птиц и змей, зовет, говоря: «Идите ко мне!» Как только они услышат ее зов, то идут к ней. А увидев ее, умирают.

И знает она язык всех зверей. Каким же образом одолевает ее волхв: он своей мудростью по звездам узнает день ее брачной поры. И идет на место ее, волхвуя издалеча. Она станет звать, начиная от льва и всех прочих зверей.

Когда же дойдет до языка волхвов, он ей отзовется так: «Выкопай на этом месте яму и вложи в нее свою голову, чтобы я не видел ее и не умер. Тогда я приду и лягу с тобой». И она сделает так.

Тогда волхв, придя, убьет ее, не глядя на нее и не видя головы ее, поэтому и не умирает. И прячет голову в сосуд. А если он увидит змею или человека, или зверя, то покажет им голову Горгоны, и тотчас они оцепенеют; и Александр ведь имел эту голову и победил все народы. И ты, человек, имей уважение к Господу и непременно одолеешь вражьи силы.

О змее. Когда змея идет пить воду, то яд свой в гнезде своем оставляет. Чтобы не отравить пьющих после нее.

И ты, человек, когда идешь в церковь святую, всякую злобу оставь дома.

И еще: когда состарится змея и не видит, влезает в узкую расселину в скале, и постится сорок дней, и затаится, и полиняет, и опять станет молодой.

И ты, человек, постился сорок дней, чтобы сбросить с себя лесть дьявола и принять новый облик, обновляющийся во Христе.

И еще: когда змея видит одетого человека, то убегает от него. Если она увидит его раздетым, то нападает и борется с ним. Если же он защищен верою, то она бежит от него.

Сего ради Господь говорил: «Будьте мудры, как змея, и чисты, как голуби».

О голубе. Голубь — славнейшая из всех птиц. Различай же белую и черную голубку, как ходят белые, и пестрые, и черные, и красные и кормят птенцов своих как сына по-голубиному. Не могут они сами возлететь,— пока красная голубка не появится и не подаст им пищу, они не возлетят.

Так и Спасово пришествие предсказали пророки Моисей и Аарон, Самуил, Даниил, Малахия, Исайи, Иеремия и прочие пророки о Иисусе. И не могли удостоверить свое слово, пока не пришла красная голубка — Иоанн Креститель; он же и крестил Иисуса, говоря: «Это агнец Божий, принявший грехи всего мира». И ты, человек, не отдаляйся от церкви, чтобы не услышать: «Не знаю вас».

О ехидне. Ехидна от пояса и выше имеет человеческий образ. А от пояса и ниже — образ крокодила.Идут же и самец и самка на соитие. И когда распалится самка и хочет сойтись с самцом, она идет к самцу, съедает лоно его. И зачинает, и тотчас умрет самец. А когда приблизятся роды у самки, съедают чрево ее детеныши. И она умирает. И потом выходят отцеубийцы и матереубийцы, как и иудеи отцеубийцы и матереубийцы.

Они убили отца, то есть Христа, убили мать, то есть церковь. Того ради Иоанн поносил их, говоря: «Порождения ехиднины! кто велел вам бежать от грядущего гнева?»

Об аисте. Аист — чадолюбивая птица. И когда самец приносит корм, то сторожит самка его птенца. И по очереди кормят птенцов. И сторожат гнездо свое.

Так и ты, человек, ни вечером, ни утром не забывай молиться, не забывай и церкви. И никогда не одолеет тебя дьявол.

О водном коне. От пояса и выше имеет образ коня, а ниже пояса образ рыбы кита. Плавает же в море и воевода над всеми рыбами. На окраинной же стороне земли стоит золотая рыба и не сходит со своего места, чтобы не попасться рыбакам на пути к водному коню. А он как воевода над рыбами идет на окраину земли к той золотой рыбе. Оближет ее, и затем ее облизывают все рыбьи самцы. И уходят на свои места сначала самцы, а потом самки. И самцы мечут семя, а самки, идя за ними, принимают его и становятся чреваты. И через семь дней родят. Когда же они ходят на окраинные земли, то рыбаки ставят сети свои на пути рыб. Пока же будут чреваты, их не ловят.

Водный конь толкуется: Моисей начал пророчества. Море же — весь мир, а рыбы — люди. Золотая рыба толкуется как вход-правоверия. Идут же прежде пророки и приобщаются к Святому Духу. Люди, приобщающиеся к учению пророчества, от них получают духовную благодать. Рыбаки же — это бесы. Сеть же — это пагуба и льстивые вожделения,— если не следуют водному коню, то есть Моисееву закону, тогда отдаляются и попадают в сети тех рыбаков и погибают. А идущих за пророками не настигнет ни сеть, ни невод.

Об аисте и о прочих птицах. Аист — добрая птица. Когда настанет весна, соберутся все вместе с другими прочими птицами, с гусями и утками и со всякими птичьими родами, из Египта, и Ливии, и из Сарацин. И взлетают все, и прибудут в Лукию на реку, называемую Ксанфон, и вступают там в бой с воронами и воронами, и галками, и коршунами, и сколько хищников есть.

Следует и тем знающим время находиться там всем. Да пеликаново воинство, и журавлиное, и прочих водных птиц и травоядных выстроится по берегу на одной стороне реки. А вороново и всех прочих хищных птиц — на другом берегу реки.

Строятся же шесть месяцев и соберутся на бой. Знают же и дни, в которые хотят биться. Да слышен до небес шум, и течет кровь птиц, дерущихся в бою, и выпадают перья без числа.

Оттого-то лукиане все имеют перины на постелях своих. По окончании же боя того видят ворон раненых и прочих хищных птиц множество, а также и аистов. И пеликанов немало, и других птиц. Многие же из них в бою том падают замертво.

Бой же их между собой и победа одной из сторон являет собой знамение всем людям. Если аистово воинство победит, то будет изобилие пшеницы и прочих всех злаков. Если же вороново воинство победит, то будет множество овец, и коров, и других четвероногих.

Аисты же имеют и другое примечательное свойство. Когда состарятся их родители и не могут уже летать, тогда их дети, поддерживая с обеих сторон и под пазухи, переносят их с места на место. Так и кормятся. А если начнут слепнуть, то их дети влагают корм им в рот. И таковы им награда и воздаяние.

КОММЕНТАРИЙ

Физиолог — природоведческое сочинение — о животных, птицах, камнях, деревьях — основанное как на естественно-научных представлениях древних греков, так и на аллегорических истолкованиях, почерпнутых в христианской среде из Священного писания. Эта нравоучительная книга анонимна, текст ее не был устойчив. Он переводился и распространялся в течение всего средневековья в странах христианской культуры — и на Западе,и на Востоке.

Известны различные редакции Физиолога. Древнейшая, или Александрийская, встречается в древнерусских списках XV—XVII веков. Вторая редакция — Византийский Физиолог — дошла в двух разных переводах, в древнерусской и южнославянской традиции. Иногда переводу подвергался греческий текст, соединявший черты обеих его редакций.

Нами привлечен древнерусский список XVI в., который относится к редакции Византийского Физиолога. Он сохранил текст неполностью (ГИМ, собр. Уварова, № 515, лл. 367 об.—375 об.), но отличается литературно-поэтическими достоинствами: примечателен образ горлицы (привлекавший в свое время Владимира Мономаха), рассказ о Медузе Горгоне и т. д. Некоторые списки Физиолога дополнялись красочными иллюстрациями-миниатюрами.

ПЧЕЛА

Подготовка текста, перевод и комментарии В. В. Колесова

ОРИГИНАЛ

КНИГЫ «БЧЕЛА». РЕЧИ И МУДРОСТИ ОТ ЕУАГЕЛЬЯ, И ОТЪ АПОСТОЛА, И ОТ СВЯТЫХ МУЖЬ, И РАЗУМЪ ВНЕШНИИХЪ ФИЛОСОФЪ^[917] О ЖИТИИСТЕИ ДОБРОДЕТЕЛИ И О ЗЛОБЕ

Соломонъ. Да не прельстять тебе мужи нечестивии, ни ходи в путь с ними, но уклони ногы своя от стезь ихъ, ногы бо ихъ на зло текуть, и скори суть на пролитье кръви.

Яко же от оскомины пакость зубомъ, и дымъ — очима, тако и безаконие требующимъ его.

Всякъ, держайся добрыя детели, не можеть быти безъ многыхъ врагъ.

Не место добродетелии, но добродетель место можеть украсити.

Нускыи. Престанье от зла — починокъ добродетели.

Плутархъ. Светлость добродетелии видима есть, яко и злато въ кровех; пища же сладъка является стражущим, а добродетель наказанымъ.

Лукавии мужи, аще и благою речью свещають, но нрава ради неверни суть.

Идола образъ украшаеть,^[918] а мужа деанья.

Тако въсхощи жити, да ни боле тебе могущеи быша тебе обидели, но ни ты будеши страшенъ меньшимъ своимъ.

Мужу некоему насилье створившу Плутарху и бегаюшю и стыдящюся усретатися с нимъ, Плутархъ, единою усретъ, рече ему: «Не тебе подобаеть мене бегати, но мне тебе, зане праведенъ еси».

Аще нынешнее время добре исправимъ, то и будущаго времени добра чаи.

Сократъ рече. Достоино основанью храминному и корабльному тверду быти, тако же и починку деломъ истинну и праву быти.

Сократ. Се видевъ ученика своего, селу прилежаща, а учения небрегуща, и рече: «Блюдися, друже, еда село хотя сделати, а душу пусту оставиши и несделану».

И тъ же. Сеи видевъ друга своего, тъснущася к письцемъ, да быша написали на камени образъ его, и рече ему: «Ты ся тъснеши, да бы камень былъ подобенъ тебе, а о семъ въскую ся не печеши, а бы ты ся не уподобилъ камени?»

Медляя починаи дело, поченже, въборзе кончаи.

Диоген. Поноси ему некто, яко по нечистымъ местомъ ходить, и отвеща: «И солнце такоже нечистая места осияеть, но не оскверняеться».

Пиперид мудрый рече. Достойно благому являти при словесныхъ, яже мыслить, а при делехъ — яже творить.

Аристотель рече. Богъ можеть створити, елико хощеть, человекъ же тъ добръ, иже полезная промыслить.

Мужьскому добродеянию знаменье бываеть не починанье делъ, но скончание.

О МУДРОСТИ

От апостола. Не дети бывайте умомъ, но злобою млади будите, а умомъ же свершени.

Лествица, утвержена и устроена твердо на здание, при трусе не распадеться, тако и сердце, утвержено мысльми, во время думы не устрашиться.

Сирах. Некто рече от златолюбець сице: «Уне ми имети каплю вазни, нежели ботарь ума». Ему же отвещавъ, любомудрець и рече: «А бы ми капля ума, негли глубина вазни».

Сократъ. Егда думаеши, помысли о преже бывшихъ и приложи она къ нонешьнимъ; темъ бо не явленымъ, явленая скоро разумеються.

Лепа бо речь велика знаменья доброумью являеть.

Диодоръ. Мудра дума паче многыхъ рукъ, и мудрый паче крепкаго.

Аристотель рече. Думы несть ничтоже ино, но оскуденье ума. Неведуще бо, что подобаеть створити, или — ни, того ради и думаемъ; воля бо когождо не въдасть смотрити, яже подобаеть.

Некто впраша Вианта, кто есть добрый думца, и рече: «Время».

Фаворинъ рече. Достойно намъ, конець вещи преже смотривше, и тако начатье ихъ творити.

О ЧИСТОТЕ И О ЦЕЛОМУДРИИ

Иовъ. Аще въследова сердце мое жене мужате, или при дверехъ ея седел, да тако бы и моя супруга угодна бы иному была.

Не льютъ мюра въ скверный съсудъ.

Плутархъ. Агисилаось, лакедемоньскый воевода, некоторей жене красней приступивши к нему, о тяжи въпрашающи, възврати лице въспять, рече: «Луче ми такымъ не покоритися, негли многомужный градъ взяти, уне бо ми есть своея съблюсти свободы, негли инехъ поработити».

Но и Александръ царь не стерпе прити на видение Дарьевы жены, прекрасне ей сущи; но приходя къ матери ее, старей ей сущи, не стерпяше младое и красное зрети. Мы же, на седло и на столце, женьскыя очи попущающе, изъ оконець выничюще, како не мнимъся съгрешающе?

Эпиктит. Иже хощеши кроме работы быти, самъ ся отпусти от работы, свободенъ бо будеши, аще ся отпустиши от похоти.

Менедем рече. Уноше некоему рекшю: «Велико дело есть, иже кто улучить вся, ихъ же жадаеть»,— онъ же рече: «Се есть боле, иже не жадаеть неполезнаго».

Ксанфъ. Ксанфъ мудрый, видевъ домогубца мужа при дверехъ красны жены, и рече: «Сия сладость малая купить великую напасть».

О МУЖЕСТВЕ И О КРЕПОСТИ

Сократъ. Сь, видевъ коринфейская врата твердо замчена, и рече: «Ци жены зде живуть?»

Александръ. Се, молимъ сы от дружины нощью напасти на супостаты, и рече: «Не царьскыя есть крепости победа».

Леонидий рече. Сь Леонидий лакедемоньскый, мало имея вои, иде на персы, и ему некто рече: «Како с малыми вои идеши на толику землю?» Он же отвеща: «С малыми иду, но съ хотящими и съ довлеющими битися».

Аристотель рече. Крепльший есть, иже желание побеждает, нигли ратники. Се бо есть лютъ и храборъ, аще кто собе одолееть.

О ПРАВДЕ

Цесарь Филипъ. Некоего Антипатрова друга пристави с судьями судити; потомъ же, поразумевъ известо, яко вапомъ красить браду и главу, и сведе и от судийскаго стола рече: «Аще власомъ своимъ неверенъ еси, то како людемъ и суду веренъ можеши быти?»

Менадръ. Да грабить мя богатъ, негли убогъ, да обидить мя лучьший мене, негли хужьшии. Уне бо есть терпети вышьших себе насильство, негли пущьшихъ.

Ипиридъ рече. Двоея деля вины человеци от правды отступають — или страха ради, или срама ради.

Пифагоръ. Злей стражеть своими страстьми мучим и свестьми, иже кого обиделъ, неже бьем по телу ранами и боденъ.

О БРАТОЛЮБЬИ И О ДРУЖБЕ

Иже строить протива лицю друга своего тенето, то самъ своею ногою увязнеть въ немъ.

Не остави друга древняго; новый бо не будеть ему подобенъ.

Филонъ. Мужь правдивъ есть не иже не обидитъ, но иже обидети мога, то не въсхощеть.

Аще другу не можеши угодити, то како можеши чюжему веренъ быти?

Все новое лучьши — и съсуды, и порты, а дружьба ветхая.

Земнии плоди от лета до лета ражаються, а дружба по вся дни.

Аристотель. Стяжанье достойно есть приобрести другъ деля, неже другы стяжанья деля.

Се поношенъ бысть, яко съ лукавыми живеть^[919], и отвеща: «Добрый врачь есть, иже иметься лековати больных и отчаяныхъ всеми врачи».

Критий. Иже всегда беседують съ другомъ сладъкая, то сладость напоследокъ на вражьство възвращаеться.

Антигонъ цесарь рече. Се же рабомъ моляшесь, да быша и съхранили от мнимых другъ. И некоему въпросившю его: «Въскую таку молбу твориши?» — отвеща: «Зане отъ враг сам ся съблюдаю, ведая ихъ».

Агисилаосъ рече. Некто перескокъ прииде къ нему из немець, а властелемъ велящимъ ему поручити вои свое, и рече: «Не подобает поручити чюжихъ побегшему от своихъ».

О МИЛОСТЫНЕ

Питаконъ. Сь, обидимъ бысть не от кого, и власть имея мъстити себе, и отда, рече: «Прощенье есть лучьшее мъщения: ово бо кроткаго естьства речеться, ово же зверинаго».

Разбойникъ некый утапаше въ мори и нагъ выбреде къ брегу. Исократъ же, видевъ и зимою умирающа, и оде и, и обу и пищу давъ ему и отступи и. И поносимъ же бысть от некоего, зане незнаемаго разбойника снабде, и отвеща: «Не аки человека разбойника почьстихъ, но человечьское естество почьстихъ».

О БЛАГОДАТИ

Змию кормити и блудному даяти подобно есть: от обою бо ничто же добромысльно ражаеться.

Дионисий цесарь, слушая гудьца, добре гудуща, обеща ему даръ дати капь злата. Утру же бывшю и приде гудець проситъ обещанаго, он же отвеща: «Ты вчера гуда възвеселилъ мя еси песньми, а яз такоже обещаньем възвеселихъ васъ, ныне же отиде от ушию моею веселие твое, а от тебе упованье мое».

Некоему другу, хотящю дщеръ въдати замужь, и просящу у Олександра именья по ней, сей повелелъ вдати по ней 50 талантъ злата. Иному же рекшю: «Довлееть 10 талантъ», Олександръ отвеща: «Тобе достойно толико просити, а мне достойно толико даяти, елико есмь реклъ».

Сь, исполнивъ костий блюдо, посла къ Диогену, куньскому философу. Онъ же приимъ и рече: «Куньское брашьно се, но не цесарьский даръ»^[920].

Диогенъ рече. Сьй, въпрашаемъ бывъ от иного, которыя деля вины человеци просящимъ дають, а мудролюбцемъ не въдають, и отвеща: «Зане хромоты и слепоты чають над собою и иные проказы, мудрости же не чають».

Опикуръ. Не отметай малаго дарованья: будеши бо неверенъ къ большимъ.

О ВЛАСТИ И О КНЯЖЕНИИ

Плутархъ. Притча глаголеть: детемъ ножа не давай; азъ же рьку: ни детемъ богатьства, ни мужемъ ненаказанымъ силы и власти подавати.

Дионъ Римьскый. Всячьская, сущимъ яже велишь подъ тобою — быти и творити, то преже самъ твори, потомъ же учи. Темъ бо луче ихъ накажеши, неже законъным мучением: ово бо подражание имееть, а сь — страхъ, да уне есть с подражаньемъ, неже съ боязнъю вънити въ лучьшее.

Димокритъ. Любимъ въсхощи быти при житьи, нежели страшенъ: егоже бо вси бояться, и тъ всехъ боиться.

Цесарь ума венець не приищеть, умъ бо цесарьствуеть.

Агафонъ. Князю достойно три вещи въспоминати: первое — яко на человекы владееть; второе — яко законъ ему порученъ от господа; третье — яко власть си временъна сущи истлеваеть.

Апаминда Фивейскый виде много вои без добра воеводы и рече: «Великъ зверь, но главы не имать».

Фивеемъ гордящимъ, зане обладаша Лакедемоньею, слышавъ же Коту, фракийский цесарь, и рече: «Азъ много ручаи видехъ, болша рекъ бывающихъ, но на мало время».

О ЛЖИ И КЛЕВЕТЕ

Уне есть злое слышати, нежели злаго молвити.

Къ сему пришедъшю клеветнику^[921] ирекшю: «Онъсии пред мною сице лаяшеть тебе» — и отвеща: «Аще бы того не сладъко слушал, онъ бы мне не лаялъ».

Некому рекъшю к нему^[922]: «Оньсии зле ти лаяшеть»— и отвеща: «Ръци ему: атъ мя и бьеть кроме суща!»

Диогенъ. Сей, лаемъ от некоего плешива, и рече: «Азъ лаяньемъ на въздаю тебе, но хвалю власы главы твоея, зане, испытавъши главу твою безумьную, и отбегоша!»

Аристипъ. Сей, от иного лаемъ, отступаше, затокъ уши. Оному же рищющу по немъ и кличющю: «Чему бежиши?» — он же рече: «Ей же, ты бо власть имаши зле молвити, азъ же власть имамъ ни стояти, ни слышати тебе».

Филимонъ. Иже лаяние претерьпить, креплии есть всехъ. Аще бо лаемъ не твориться ни слышая, то лающему есть горьчай смерти.

Димостенъ рече. И иному лающю ему, и рече: «Не борюся с тобою: имъ же бо одолею тебе, темъ яко одоленъ буду».

Дионъ Римьскый. Якоже очьная болезнь видение омрачает и възбраняеть лежащая предъ собою видети, такоже и неправедное слово, аще вънидет въ праведныхъ разумъ, то омраченьемъ гневнымъ не дасть видети истины.

Дионисий цесарь реч. Сьй, слышавъ, цесарь, яко два уноши много молвиста на нь и на цесарьство его въ пиру, и повеле възвати я къ собе на обедъ. Видъ же единого упивъшася и много суетная глаголаше, а другаго съ страхомъ пьюща и съ блюденьемъ, оного отпусти, зане пьяница естьствомъ былъ, а оного посече, яко злоумьника и волею блудяща.

О ЛАСКАНЬИ

Плутархъ. Ласканье подобно есть щиту нетверду, вапомъ украшену: на нь же зрети сладъко, а потребы в немъ несть ни единоя.

Фитионъ рече. Морьстеи свиньи пловуть съ пловущими до самого брега морьскаго, на брегъ же не выходять. Такоже и ласкавци до тихости пребывають съ своими другы; а имъ же преклоняться друзи его на убожьство и на жесточеишее житье, то отходять.

О БОГАТЬСТВЕ, И О УБОЖЬСТВЕ, И О СРЕБРОЛЮБЬИ

Богатый възглаголеть — и вси умолкоша, и слово его възвысиша до облакъ.

Нускый рече. Луче есть мало имети съ добрымъ, нежели много съ злымъ.

Диогений. Сь, въпросимъ от инехъ, въскую злато бледо есть, и отвеща: «Зане мнози на нь помышляють».

Тимодинъ. Сь, въпросимъ, что есть вышьши, богатьство ли или мудрость, и отвеща: «Не вемъ, но обаче вижю мудрыя, къ вратомъ богатаго ходяща».

О УДОБЬИ

Луче хлебъ съ солью въ молчаньи и бес печали, нежели предложение брашномъ многоценънымъ съ мятежемъ и съ ужасомъ.

Климий. Всякое чресъ меру пакостно.

Филонъ. Книголюбець, мало пищи и питья приемьля^[923], стоить межи смертью и бесмертием: смертна бо тела деля приемлеть нужное, и душа его, бесмертия желающи, многоценныя пища не ищеть.

О МОЛИТВЕ

Епикуръ рече. Аще бы богъ, послушая молитвы всехъ человекъ, и сътворилъ бы въследъ моленья ихъ, то весь род человеческый погыблъ бы, зане много зла другъ на друга молит.

О УЧЕНИИ И О БЕСЕДЕ

Богослов^[924]. Негласно дело лучи есть, нежели слово несвершено.

Уне есть на себе узду носити и от инехъ хытрыхъ коньникъ исправливатися, нежели намъ инехъ убо обуздати и коньникомъ быти.

Деи словесная, а не глаголи деяния.

Плутархъ. Сь глаголаше, яко Клеанфии и Ксенократий, тупа суща паче инехъ ученикъ, поношена быста. Она же отвещаста: «Ве подобна съсудомъ тонкожерлымъ, яже, едва приемля леемая, твердо и добре хранять и».

Филиппъ цесарь. Гудьцю ладящю гусли своя, и Филипъ, седя, и рече: «Криво ладиши, инако было». И гудець отвеща: «Да не тако попустить богъ гневъ свой на тя, цесарю, яко тобе лучьши мене умети гусльная!»

Якоже и коневи рзание, и псу брехание, и волови рютье, и лютому звери риканье дано есть, да то ихъ знаменье есть, такоже и человеку слово, да то его знаменье, то же его градъ, то же его сила, то же оружье, то же и стена, сь животенъ боголюбенъ кроме всех животъ симъ почтенъ есть.

Мосхионъ. Егда беседуеши съ инеми, преже смотри, аще луче тебе есть сповестьникъ тъ или хужьши, или равенъ тебе. Аще разумееши и лучыиа себе — то покорися ему, аще же хужьши — то покори и, аще ли ровенъ тобе — то одиноумися с нимъ.

Солонъ. Сь глаголаше, яко слово — образъ есть делу^[925].

Иродот. Равное добро есть, о цесарю, аще кто самъ о себе добро мыслить и иного, глаголющаго добро, хочеть послушати.

О НАКАЗАНИИ

Еврипидий. Вси есмы хитри наказати, а сами не вемъ, что сътворимъ.

Осопъ. Сь рече: «Кождо насъ два меха носить: единъ пред собою, а другый — за собою. В предний же кладемъ чюжие грехы, а въ задний — свои».

О ЛЮБОМУДРИИ И О УЧЕНИИ ДЕТИИ

Златоустъ. Рьци ми, кто васъ, домовь шедъ, книгы взялъ крестьяньскыя въ руку и чтение челъ, и испыталъ писание? Никто же можеть того изрещи. Но тавлеи и шахы въ многых васъ обретаеми суть, а книгъ ни въ кого же, разве и въ малыхъ, но и ти таци же, якоже и не имеюще: съгнувъше бо я, и кладуть въ лари — а въсе имъ тъщание на харатийную тонкоту и на грамотную красоту, а о чтеньи не пекуться. Не душевныя пользы ради стяжають книгы, но хотяще явити богатьство свое и гордость. Тако преумножися въ них тъщеславие, а никто же слыша рькуща: «Вемъ книжную силу!»

Невозможно есть велика учения начати мало учивъся.

Климий. Мудрость въследуеть деянию, якоже и телу стень.

Делатели, видящи класы, клонящася к земъли, радуються, ведуще, яко исполнени суть жита; аще же прости стоять, печаль возложать делателемъ, ведущимъ, яко тъщи суть. Такоже и уноше, тягости тъщее и мудростьное не имуще, с шатанием живуть, и образъ хожения, и лица ихъ буява, и обиды испольнена, имъ же не щадять всего. Наченше же съзирати и плодъ събирати от слова, тогда гордыньну укору отметають. Якоже съсудъ тощь, въздуха исполнен есть, нальянъ же водою или виномъ, или инымъ чимъ исполненъ, воздухъ отходит, такоже и человеци, исполнивъшеся истинънаго блага, отступаеть тщеславие.

Еронъ. Сь цесарь сикелиискыи въпроси Ксенофонта о творци Омире, и, оному же хулившю его, пакы въпроси его: «Колико рабъ имееши?» А тому рекшу: «Два, и тою едва могу укормити»— и отвеща ему Иеронъ: «Не стыдиши ли ся, охуляи Омира, иже по своеи смерти кормить боле ста тысячь своим творениемъ?!»

Лаосъ рече. Сь, въпросимъ, что есть мудрость, и рече: «Искушение».

Чьто есть человеку умну тяжеле всего работати? Ответъ: А тяжеле всего человеку умну работати глупа и упряма учити человека.

О БОГАТЬСТВЕ И О УБОЖЬСТВЕ

Сирахъ рече. Въспомяни гладъ въ время сытости, убожьство и скудьство во время богатьства: от утра и до вечера пременяеться время.

Вазнь, якоже стрелець, овогда улучаеть, стреляющи въ насъ яко въ начичь, овогда же на прилежащая ближняя.

Димонаксъ. Кажеть победа храбраго, а напасть умнаго.

Димитрий. Иже не можеть крепъко держати печали, то радости не терпить.

Добровазнье мню, якоже и овощь: времени же минувшю исъхнеть.

О ЯРОСТИ И О ГНЕВЕ

Сирахъ. Ярость и гневъ умаляеть дни.

Плутархъ. Ярость подобна есть суце: якоже она слепа ражаеть щенята, такоже и от ярости слепы вины исходять.

Лютъ конь уздою въздержиться, а скоръ гневъ умомъ обуздаеться.

Кротъко слово сазрушаетъ гневъ.

Сотионъ. Сей рече: «Беста два мужа мудра, а гневлива — Араклитъ и Димокрит. Единъ же, разгневався, прослезися, а другый — смеяшеться, и темъ нравомъ отбегоста ярости».

О МОЛЧАНИИ И О ТАЙНЕ

Богословъ. Глаголи, когда чюеши слово луче молъчания, молчанье же люби, еже чюеши луче глаголанья.

Пупо риторъ. Не хотя слышати многы речи, повеле рабомъ своимъ протива прашанья отвещевати бес приложения. Потомъ же, почтити хотя Клавдия князя обедомъ, и посла зватъ его и устроивъ светелъ пиръ. Наставъшю же часу обедьнему, и инии звании все приехаша, а Клавдия вси чаяху, и многажды посылаше обычнаго зватая съ загляданиемъ, аще идеть. Вечеру же бывъшу, отчаянъ бывъ Клавдии и рече рабу, звавшему и́: «Звалъ ли еси?» — онъ же рече: «Ей!» И рече: «Како не приде?» — и онъ рече: «Яко не бе часъ». И онъ рече: «Въскую ми еси исперва не поведалъ?» И онъ рече: «О томъ бо еси мене не прашалъ».

Зинонъ философъ. Мучимъ цесаремъ Дмитром, да бы проявилъ которую тайну своего отечьства, и нудимъ сый, укуси языка своего и рождьвавъ, выплюну на нь.

<Аристотель>. Сь, въпросимъ, что люто во всемъ житии, и отвеща: «Молчати, яже льзе глаголати».

<Сократ>. Сь, въпросимъ, кто тайну может хранити, и отвеща: «Иже угль горячь можеть возложити на языкъ».

Некому поносящю ему, яко воняеть ему душа, и отвеща: «Многы бо тайны изъгнили суть въ моемъ горле».

О МНОГОПЫТАНИИ И О МОЛЧАНЬИ

Алькивиадъ. Сей име пса красна; и седмь тысящь злата въдасть на немъ — и отреза ему хвостъ. Некому въпрошьшю его, что ради тако сътвори, и рече: «Да быша о томъ молвили люди, а не о мне».

Мосхионъ. Некому рекъшю к нему: «Чему села не брежеши, а собою печешися?» — и рече: «Того деля пекуся, его же деля и село стяжахъ».

Герионъ. Сь, узревъ мужа, на небо зряща и звезды пытающа,— и въ пропасть въпадъшася, и рече: «По достоянью еси приялъ, иже, земнаго не сведая, и небесныхъ пытаеши!»

О МНОГОИМАНЬИ И ОБИДЕ

Иже, чюже грабяи, съзидаеть имъ домъ свои, то яко каменье собра въ реку зимьнюю.

Диогенъ. Се засталъ татя, крадуща каменье его, и, оному запирающуся и глаголющю, яко: «Не ведая, твоя суща, украдохъ»— и рече: «Аще не ведалъ еси, яко — не твоя суть?»

Аще яже имеемъ, не требуемъ, а яже не требуемъ, ищемъ, то от обоего лишени будемъ: овыхъ приклученья деля, а овыхъ — себе деля.

О ЧЬСТИ РОДИТЕЛЬ

Иже хотять промыслити своими отци, да позрять на стеркы. Они же, узревше своего отца и старостью безъ крылъ суща, окрестъ его стояще, набьдять своими крылы и корьмлю без зависти подають, и, егда летети хочеть, помагають ему, по малу облегчающе своими крилы.

Прокопий <софист>. Якоже удеса телесная наших детии от рожьства повиваються, да быша крепка и права, и была дебела, такоже исперва подобаеть нам нравъ детиный исправливати.

Такъ буди родителем своимъ^[926], акъ бы молилъ быти детемъ своим.

Никоклисъ. Жене его поносящи ему^[927], зане сына своего, блудна суща, не прииметь, онъ же рече, плюнувъ: «И си слины от мене суть, но не на потребу ми есть!»

О СТРАСТИ

Лиственая трясанья устрашають заяци, а мужии некрепъкыхъ — стень невещьный.

Виасъ. Сь, въпросимъ, что въ семъ житии без страха есть, и отвеща: «Свесть права».

О СКОРОВОЗВРАЩАЮЩИМСЯ И О ПОКАЯНИИ

Соломон. Мужь, ворочаяся языкомъ, падеть въ зло.

Имъ же простъ на изменение бываеть умъ, техъ и житье бесщинъно есть.

Человеци подобни суть облакомъ, иногда въ ино место воздухомъ носими.

Техъ мнимъ безумъныхъ, иже скоро преклоняться на обе стране, якоже вихръ вертимъ, и гворове воднии, и морьскыя волны нестаемы.

Садъ, часто пресажаем, плода не носить.

Епихаръ. Мудру мужу недостойно каятися, но промыслити.

О ГРЕСЕ И О ИСПОВЕДАНЬИ

Плутархъ. Ни огня возможно покрыти ризою, ни скверна дела с леты.

О ЧРЕСЕ СЫТОСТИ ЧРЕВУ УГАЖАЮЩЕ

Душа, насытившися, и медвена гнушаеться ста.

Стужающю чреву, съмеряеться сердце, веселящю же ся ему — гордить умъ.

Сь, званъ на пиръ^[928], не обещася, преже даже не въпроси, котории звани суть, и рече, яко въ одиномъ корабли плути можеть терпети, или въ одиномъ дому жити, а въ пиру съ злыми съсмеситися — без ума есть.

Катонъ. Сь рече: «Люто есть чревомъ повести деяти, ушью не имеющу».

Волкъ, видевъ пастуха, едуща чюжи овци отай въ куче, и рече: «О, колико бысте голкы съставили, оже быхъ то я створилъ!»

О ПЕЧАЛИ И О БЕСПЕЧАЛЬИ

Соломонъ. Яко моль ризе и червь древу, тако и печаль мужеви пакостить сердцю.

Святаго Василья. Якоже черви въ изгниле древе ражаються, такоже и печаль въ мякъкыя человекы входить.

Сократъ. Сеи, въпросимъ, что опечалить благыхъ, и рече: «Слава лукавыхъ».

Безумнии временем забудуть печали, а умнии — словомъ.

О СЪНЕ

Плутархъ. Въ дни спящу Филипу цесарю, и властелемъ его приездившимъ къ нему и пред враты стоявше, и жалующим продолженья лежанья деля, Пармении же, выникъ, и рече имъ: «Не чюдитеся, еже ныне Филипъ спитъ: когда бо вы спасте, тогда онъ бьдяше!»

О ПЬЯНЬСТВЕ

Куръ цесарь, слышавъ, яко уноши, пьюще, много хулы изрекоша на нь, и, утру бывъшю, все повели привести предъ ся и въпроси перваго, аще тако изъглаголаша о немъ. Онъ же отвеща: «Тако рекохомъ, цесарю, и боле сихъ быхомъ изорькли, аще быхомъ боле имели вина!»

Диогенъ. Сему въдаша много вина въ пиру, и, въземъ, пролья. Инемъ же поносящимъ ему, зане губить вино, и се отвеща: «Аще бы вино не погыбло мною, то азъ быхъ погыблъ виномъ».

Нахаръсосъ. Сеи рече: «Егда сядеши в пиру, первую чашю испьеши здоровью, а въторую сладости, а третиюю безумью, а последнюю — бесовьствию!»

Софоклисъ. Сь, въпросимъ, рече: «Лоза три розгы ражаеть: первый съ сластью, вторый пьяньства, третьюю безумью».

О ДЕРЗОСТИ И О ОБЛИЧЕНИИ

Сему древле послану от Афиней^[929] къ Филипу цесарю и съ дерзновениемъ беседующю, и Филипъ рече: «Не убоиши ли ся, зане повелю усекнути главу твою?» И онъ рече: «Ни, аще бо ты усекнеши ю, то мое отечьство бесмертиемъ почьстить ю».

Врагъ, истину исповедавъ, луче лицемерна друга.

О СТРАДАЛЮБИИ

Димостенъ. Сь, въпросимъ, како риторикию училъ, и рече: «Склочилъ масла боле вина».

О ТЩЕСЛАВИИ

Не хвались, егда ся явиши лучши злыхъ, но печалуйся, егда добрых не пристигнеши.

Буесть отнимаеть бытье мудрьное.

Тать ненавидить солньца, а гордый — кроткаго.

Сей, узревъ отрока^[930], о многоценне хламиде гордяща, и рече ему: «Престани гордя о овчии волне!»

О ИСТИНЕ И ЛЖИ

Соломон. Иже ся утвержает лъжею, тотъ пасеть ветры и птице крилатыя.

Богословъ. Истина одина есть, а лъжи многомыслены.

Осопъ. Сь, въпросимъ, что польза от лъжи лъжющимъ, и рече: «Аще и право молвять, не имуть имъ веры».

О ХВАЛЕНИИ

Феофилактъ. Истинъная хула лучеи есть лицемерныя славы.

Исократъ. Верных мни не техъ, иже по твоему слову молвять, но иже противяться глаголемымъ тобою по криву.

О КРАСОТЕ

Сирах. Не похвали мужа красоты его ради, красота человеческая познаеться възрастомъ сединъ.

Плутархъ. Приникни къ зерцалу и смотри лица своего: да аще и красенъ ся явиши, твори протива своей красоте и не посрами ее злыми делы; аще же злообразенъ еси, то личьное оскудение украси добродеяньемъ.

Красны жены лобзания блюдися, яко змиина еда злаго.

О СЛАВЕ

Бещестье стерпети — велико и крепко, а еже славе причяститися — великы душе требуеть и зело умны, дабы не отпалъ славы приимый. Но оже хощеши славу обрести,— отжени славу; аще ли гониши славу — отпадеши славы, та бо слава — стень славе.

Никто же, на стене вапомъ написана хлеба зря, аще и велми гладенъ есть, и иде укуситъ его.

Александръ. Сь пленилъ индеянина, славна стрелыда и нарочита. И онемъ рекшимъ: «Сь можеть сквозе перьстень прострелити» — повеле ему явити хытрость его пред собою. И не хотящу ему повеле посещи. Ведущимъ же его на посечение, глагола къ водящимъ, яко: «Много время минуло, яко въ руку лука не прияхъ и убояхся, еда, погрешивъ, погублю си славу». Слышавъ же, Александръ дивися и отпусти и съ дары, зане умрети изволи, нежели славу свою погубити.

О МНОГОМОЛВЛЕНИИ

Евагрий. Молви, яже достойно, и егда достойно, и о нихъ же достойно — и не услышиши, яже не достойно.

Мигдольный цветъ мразомъ гыбнеть, зане ранеи всехъ цвететь, человеци же многымъ скоромолвлениемъ истляють. Подобаеть беспрестани умом възбраняти языку и въздержати струя его, да не будемъ безумнеише гусии. Ти бо, егда прилетять от Киликия и къ Таурмении, ведуще, яко исъполнена места та суть орлии, емлють въ уста каменье, яко замокъ гласу, и нощь прелетять.

Сь, въпросимъ, како две уши имеемъ^[931], а единъ языкъ, и рече: «Зане достойно сугубо слышати, а одиною молвити».

О СМИРЕНИИ

Нилъ. Блаженъ мужь, иже имееть житье высоко, умъ же смеренъ.

О ВРАЧЕХЪ

Никоклий. Сь, слышавъ злаго лечьца, яко глаголаше, велику силу имееть, и рече: «Како бо не хощеши тако рещи, иже толико людий убивъ, и яко неповиненъ ходиши!»

О ПАМЯТИ

Платонъ рече. Дети и стареи равно непамятиви суть: ови растуще, ови изнемагающе. Что есть память? Держание видимых и слышаныхъ, погонение же ихъ испоминание наречеться. Темъ бо тупии памятиви суть, а хитрии въспоминаньливи.

О ЗАВИСТИ

Якоже мухы сдравая удеса прелетають, а къ гнойнымъ местомъ прилипають, тако же и завистивии.

Что стонеши, завистьливыи, о своей ли напасти, цили о чюжем блазе?

Анахарсъ рече. Сь скутьскый философъ, въпросимъ бысть, коеи вины деля человеци печальни суть воину, и рече: «Яко не токмо о своихъ напастехъ пекуться, но и о чюжемъ добровазньстве».

Зависть — есть струпъ правьде.

Агафонъ. Аще бы не была въ человецехъ зависть, то вси быхомъ равни были.

О ВОЛЬНЕМ И НЕВОЛЬНЕМ

Уне ти есть волею печальну быти, нежели неволею радоватися.

О РАЗУМЕ И О СОБЕ

От Евангелия. Что зриши сучьца въ оце брата своего, а въ своемъ бервьна не видиши!

Платонъ. Начало разуму — разуменье невежьства своего; мы же, не ведуще ничтоже, мнимся всеведуще.

Ираклий. Сь, уноша сый, приведенъ бысть пред учителя, вънегда философью учаше, и, въпросимъ сы от него: «Что, уноше, училъ ся еси?», и онъ отвеща: «Се училъ ся есмь, яко не вемъ ничтоже». Слышавъ же, учитель чюдися, и вси, окрестъ стоящеи учителя, кликоша: «Воистину сь уноша хитрее всехъ насъ есть!»

О ЗАКОНЕ

Дионъ. Достойно лежащий законъ твердо хранити и ни единого ихъ не изменяти, уне бо древний держати законъ, нежели новый, аще и лучии мнитъся.

Залевк. Законъ подобенъ есть паучине, якоже паучина, яже въ ню вълетить муха или комаръ, то увязнеть въ ней, аще ли бчела или шершень, то, исторгавше, вылетають. Тако же и законъ: аще въпадеть убогъ и простый мужь, то увязнеть въ немъ, аще ли богатъ или силный, то, речью исторгавше, отидуть.

О БЕЗУМЬИ

Песокъ и соль, и железа крици удобь подъяти, нежели человека безумна.

Зинон. Некто безумный уноша в Акадимии пряшеться о душе, Зинонъ же рече: «Что ся приши? Не омочивъ языка въ уме, много съгрешишь въ слове».

О БЛУЖЕНИИ

Диогенъ рече. Сь, приступивъ къ некоему уноше, испортивъшю отчю власть, и просяше у него десяти литръ злата. Уноше же рекшу: «Въскую въ инехъ по цяте просиши, а у мене десяти литръ?»— и отвеща: «У инехъ бо чаю взяти что, а у тебе ничьтоже».

Зинонъ. Сь пряся с раздавающимъ имение безума блудънымъ и, оному отвещавшу.яко от множьства мало исклачиваемъ, онъ же рече: «Или повари безумны суть, иже, пересоливъше брашно, и рекуть: “Много бо соли у нас есть?”»

О БЛАГОРОДИИ И О ЗЛОРОДЬИ

Димостенъ. Не та пшеница добра мниться, иже на добре поли пожата, но яже полоньна и на пищу угодна есть; такоже и мужа расудимъ не от славнаго рода, но от нрава.

О СМЕСЕ

Соломон. Буявый въ смехъ възносить глас свой, мужь же мудръ едва с кротостью улыснеться.

Епиктит. Смехъ отгони и смеху начальникъ не буди: место бо то полъзъко къ хуле.

О СЪНЕ

Сонъная видения дньныхъ помыслъ суть възглашения, иже во сне видимь любимая, темъ и утешаеться.

Паче меры спати подобаеть мертвымъ, нежели живымъ.

О БЕЗЛОБИИ И О НЕВОСПОМИНАНИИ ЗЛУ

Есхиний. Сь осуженъ бысть от афиней, а Димостенъ, иже бе наставникъ граду, посла к нему 10 тысящь злата, утешая и, дабы мужьскы терпелъ осужение и нужю бес бечали. Онъ же рече: «А како могу не печаловатися, выгонимъ сы от такового отечьства, въ немъ же обидимии пользують обидящимъ?»

О НЕПОСТОЯНИИ ЖИТЬЯ

Егда вся житья твоего исправливаються по твоей воли, тогда и чай изменения; и пакы, егда неначаемыя напасти обыдуть тя, тогда чай добра и лучьша.

Димокритъ. Подобиться житье се подърумию, въ немъ же многажды добрии падають, а хужьшии — на лучьшая места выступають.

ЯКО ДОСТОЙНО ЧЬСТИТИ БЛАГОДАТЬ, А ЗЛОБУ ОТГНАТИ

Сократъ. Сей, въпросимъ бысть, который град добре стоитъ, и отвеща: «Въ немъ же съ закономъ живуть, а обидящихъ казнятъ».

Солон. Тот град твердъ, в немъ же добрии в чьсти суть, немощенъ въ немъ же элии чьстни.

ЯКО ПРОСТА ЕСТЬ ЗЛОБА. И ОДВА СЯ ГОДИТЪ БЛАГОДЕАНИЕ ЧЕЛОВЕКОМЪ

Диогенъ. Сеи въ день древле свещю въжег, хожаше по граду, и некоему и просивъшу: «Въскую се твориши, о философе?»— он же рече: «Человекъ ищу!»

О САМОЛЮБЬИ

Критиас. Люто есть, еда человекъ не уменъ сы, мниться уменъ быти.

Диогенъ. Друзии человеци инехъ учат, а сами своего ученья не слушающе; то ти подобьни суть гуслемъ, иже человекомъ добръ глас испущают, а сами не слышатъ.

О СМЕРТИ

Отъ сего житья добро изити, яко ис пиру: ни жажуща, ни упивъшася добре.

Сократ. Уне славну мужьскы умрети, нежели жити съ срамомъ.

Виасъ. Узревъ на пути лежащь мечь и рече: «Кто тя погуби или кого еси погубилъ?»

О МИРЕ И О РАТИ

Фавиинъ сынъ рече къ отцю: «Исполчимся прямо ратнымъ, и сто от насъ не погыбьнеть». Онъ же рече: «А кто весть, аще ты будеши от ста единъ?»

Брань славна лучьши есть мира скудъна.

О УПОВАНИИ

Плутархъ. Ни корабль единомъ якоремъ спасеться, ни се житье единою надеждою.

О ЖЕНАХЪ

Уне жити въ пустыни съ львомъ и съ змиею, неже жити с женою лукавою и язычною.

<Солон>. Сь, въпросимъ от иного, аще велить ему оженитися, онъ же рече; «Ни! Аще бо злообразну поимеши — мука ти будеть, аще ли красну — инии на ню хотять зрети!»

Диоген. Сь, видевъ жены прящася, и рече: «Зрите: како аспида отъ ехыдны зелья просить!»

Въ триехъ нужахъ был есмь: въ грамотикыи, въ убожии, у люты жены; да двою нужю убежахъ, а злы жены не могу утечи!

О ПРОТИВОСЛОВЬИ И О ШАТАНИИ

Феофрасъ. Срамляй самъ ся, да от иного не посрамленъ будеши.

О СТАРОСТИ И О УНОСТИ

Не хули мужа въ старости его, ти бо от насъ стареються.

Троего възненавиди, душе моя, и зело ми мерзитъ животъ ихъ: стара блядива, богата лжива, убога хупава.

Сь, видевъ стару жену, красящюся вапомъ, и рече: «Аще къ живымъ красишися — то облазнилася еси, аще ли къ мертвымъ — то не обленися!»

Димокритъ. Старъ мужь унотою былъ есть, унота же не весть, аще дойдеть старости.

ПЕРЕВОД

КНИГИ «ПЧЕЛА». СЛОВА И МЫСЛИ ИЗ ЕВАНГЕЛИЯ, И ИЗ АПОСТОЛА, И ИЗ СВЯТЫХ ОТЦОВ, И ЗНАНИЯ СВЕТСКИХ ФИЛОСОФОВ

О ЖИЗНЕННОЙ ДОБРОДЕТЕЛИ И О ЗЛОБЕ

Соломон. Пусть не прельстят тебя мужи нечестивые, не ходи с ними по пути, но отклони ноги свои от путей их, ибо ноги их на злое бегут, и скоры они на пролитие крови.

Как от оскомины вред зубам и от дыма — очам, так и от беззакония его совершающим.

Всякий, кто держится добродетели, не может не обрасти врагами.

Не место делает добродетельным, но добродетели место украшают.

Нисский. Отвращенье от зла — начало добродетели.

Плутарх. Сияние добродетелей столь же заметно, как и золото на кровлях; сладость же пищи является исстрадавшимся, а добродетель наставленным.

Лживые люди, хоть и доброю речью сговариваются, но нравом своим бесчестны.

Статую внешность украшает, а мужа деянья.

Пожелай жить так, чтобы более сильные тебя не обидели, а ты не страшил бы слабых.

Когда некий муж несправедливо поступил с Плутархом и избегал его, стыдясь встречи, Плутарх, как-то встретив его, сказал: «Не тебе подобает меня избегать, но мне тебя, ибо прав ты».

Если сегодняшний день хорошо устроим, то в будущем ожидай добра.

Сократ сказал. Подобает основанию дома и корабля быть крепким, но также и началу дела справедливым и верным.

Сократ. Вот увидел ученика своего, отдающего силы пашне, а к учению нерадивого, и сказал: «Берегись, друг, если одну лишь пашню хочешь возделать, а душу пустынной оставишь и необработанной».

И он же. Вот увидел друга своего, спешащего к художникам, чтобы вырезали из камня изображение его, и сказал ему: «Ты торопишься камень себе уподобить, почему же не заботишься о том, чтобы самому не уподобиться камню?»

Неспешно дело начни, начав же, быстро кончай.

Диоген. Некто поносил его за то, что по нечистым местам ходит, и отвечал он:«И солнце также нечистые места освещает, но не оскверняется».

Гиперид мудрый сказал. Достойно доброго являть в словах то, что думает, а в делах — что творит.

Аристотель сказал. Бог может сотворить сколько захочет, из людей же хорош тот, кто пользу принесет.

Знаком мужской добродетели бывает не дел начинанье, но их завершенье.

О МУДРОСТИ

От Апостола. Не будьте детьми умом, на злое же будьте как младенцы, а по уму как зрелые люди.

Лестница, сделанная и поставленная прочно у здания, в землетрясенье не рухнет, так же и сердце, укрепленное мыслью, в час испытания не устрашится.

Сирах. Один алчный сказал так: «Лучше мне иметь каплю счастья, чем бочонок ума». Ему отвечая, философ сказал: «А мне бы каплю ума, чтоб достичь полноты счастья».

Сократ. Когда рассуждаешь, подумай о прежде бывшем и сравни его с нынешним; и все, что сокрыто, явным сразу окажется.

Ибо прекрасная речь знаком великим возвышенных мыслей является.

Диодор. Мудрый совет важнее множества рук, и мудрый сильнее твердого.

Аристотель сказал. Советы не что иное, как оскуденье ума. Ибо, не зная, что следует делать, а что — нет, оттого и просим совета; мненье другого не дает нам решить, как следует.

Кто-то спросил Вианта, кто лучший советчик, и ответил тот: «Время».

Фаворин сказал. Следует нам, завершенье дела сперва рассмотрев, лишь тогда начинать его.

О ЧИСТОТЕ И О ЦЕЛОМУДРИИ

Иов. Если обратилось сердце мое к женщине замужней, если сижу я в дверях ее, пусть и супруга моя стала б кому-то желанной.

Не льют благовоний в грязный сосуд.

Плутарх. Агесилай, лакедемонский полководец, когда одна красивая женщина обратилась к нему, о суде прося, отвернул лицо свое и сказал: «Славнее мне таким не покориться, чем взять многомужный город, ибо лучше мне свою сохранить свободу, чем других покорить».

Даже Александр Македонский не удержался, чтобы не пойти взглянуть на прекрасную жену Дария; однако приходя к старшей годами матери ее, не решился посмотреть на молодую и прекрасную. Мы же, в седле и на носилках, женские очи привлекая, из окошек высовываясь, почему не считаем себя согрешающими?

Эпиктет. Если хочешь быть свободным от рабства, освободись от рабства; будешь свободен, если освободишься от желания.

Менедем сказал. Когда сказал один юноша: «Большое дело, если кто получит все, что желает»,— тот ответил: «Но лучше, если не желает бесполезного».

Ксанф. Ксанф мудрый, увидев расточительного человека при дверях красивой женщины, сказал: «Это маленькое удовольствие принесет большую беду».

О МУЖЕСТВЕ И О ТВЕРДОСТИ

Сократ. Этот, увидев врата Коринфа прочно замкнутыми, сказал: «Разве женщины здесь живут?»

Александр. Так, умоляемый дружиною ночью напасть на врагов, сказал: «Не царского мужества такая победа».

Леонид сказал. Этот Леонид лакедемонский, мало имея воинов, пошел на персов, и ему некто сказал: «Как с малым войском идешь на такую силу?» Он же ответил: «С малым, но с добровольцами, и достаточным, чтобы биться».

Аристотель сказал. Тверже тот, кто побеждает желания, а не воинов. Лишь тот смел и храбр, кто себя одолеет.

О СПРАВЕДЛИВОСТИ

Царь Филипп. Поручил он другу Антипатра судить с судьями; но лишь стало ему известно, что тот краскою красит бороду и голову, свел он его с судейского кресла и сказал: «Коли волосам своим ты неверен, как людям и суду можешь быть верен?»

Менандр. Пусть лучше грабит меня богатый, чем бедный, и пусть претерплю обиду от благородного, чем от низкого. Лучше терпеть насилье от более знатных, чем от худших.

Гиперид сказал. По двум причинам люди от правды отходят — или страха ради, или позора.

Пифагор. Мучимый своими страстями и совестью злей страдает, если кого обидит, чем битый по телу и получивший раны.

О БРАТСТВЕ И О ДРУЖБЕ

Кто ставит другу своему силки, тот сам попадет в них ногою.

Не покидай друга старого, ибо новый не будет ему подобен.

Филон. Человек справедливый не тот, кто не обидит, а который мог бы обидеть, и не захотел.

Если не можешь другу угодить, то как чужому сможешь быть верен?

Все новое лучше — и сосуды, и одежда, а дружба — старая.

Земные плоды от года до года рождаются, а дружба во все дни.

Аристотель. Богатство стоит приобретать ради друга, но не друзей ради богатства.

Вот, упрекаемый, что с дурными живет, отвечал он: «Хороший врач тот, кто берется лечить больных, которых другие врачи признали уже безнадежными».

Критий. Если всегда о приятном беседовать с другом, то удовольствие наконец во вражду обратится.

Антигон-царь сказал. А этот просил рабов, чтобы охраняли его от мнимых друзей. И когда спросил его кто-то: «Отчего ты о том умоляешь?» — отвечал: «Потому что от врагов я и сам сберегусь, их зная».

Агесилай сказал. Некий перебежчик перешел к нему от противника и, когда полководцы пожелали поручить ему своих воинов, сказал: «Нельзя доверить чужих сбежавшему от своих».

О МИЛОСТЫНЕ

Питакон. Этот, обиженный кем-то, хоть и в силах был отметить за себя, но простил, говоря: «Прощение лучше мщенья: кроткой оно природы, а не звериной».

Некий разбойник тонул в море и нагим выплыл к берегу. Исократ же, видя его от стужи умирающим, и одел, и обул его, и, пищу дав ему, отпустил. Когда же упрекнул его кто-то, что неизвестного разбойника пригрел, отвечал: «Не как человека почтил я разбойника, но природу человека почтил».

О БЛАГОДАРНОСТИ

Змею кормить и распутному давать — все едино: от обоих никакой пользы не будет.

Тиран Дионисий, слушая музыканта, хорошо игравшего, обещал ему в дар дать меру золота. Когда же настало утро и пришел музыкант просить обещанного, тот отвечал: «Ты, вчера играя, веселил меня песнями, и я так же обещанием возвеселил тебя; нынче же от ушей моих удалилось твое веселье, а от тебя — надежда на меня».

Когда некий друг, желавший дочь выдать замуж, просил у Александра приданого ей, этот пожелал дать ей пятьдесят талантов золота. Когда же просивший сказал: «Достаточно и десяти талантов», Александр отвечал: «Достойно тебя столько просить, меня же достойно дать столько, сколько сказал я».

Он же, наполнив блюдо костями, послал Диогену, философу-кинику. Тот же, приняв, сказал: «Вот собачья еда, но не царский дар».

Диоген сказал. Этот, спрошенный кем-то, по какой причине люди нищим дают, а философам — нет, отвечал: «Потому что хромоты, слепоты и прочих убожеств и себе ожидают, а мудрости — нет».

Эпикур. Не отвергай малого дара: ибо возникнет недоверие к большему.

О ВЛАСТИ И О МОГУЩЕСТВЕ

Плутарх. Пословица говорит: детям ножа не давай; я же добавлю: ни детям богатства, ни людям невежественным силы и власти доверить нельзя.

Дион Римский. Все, что велишь подчиненным своим — как быть и что делать,— сначала выполни сам, потом же учи. Тем самым ты лучше научишь, чем наказаньем согласно закону: там ведь идет подражанье, здесь — страх, а лучше всегда с подражаньем, чем со страхом, идти к совершенству.

Демокрит. Пожелай быть любимым при жизни, а не страшным: ибо кого все боятся, тот сам всех боится.

Царь короной ума не получит, ибо царствует ум.

Агафон. Князю необходимо о трех вещах помнить: первое — что людьми управляет; второе — что закон ему дан от бога; третье — что власть эта временна и пресекается.

Эпаминд из Фив увидел множество воинов без достойного вождя и сказал: «Велик зверь, а головы не имеет».

Когда фивейцы гордились тем, что владели Лакедемонией, фракийский царь Кутус, услышав это, сказал: «Я видел много ручьев, которые больше рек — но на краткое время».

О ЛЖИ И О КЛЕВЕТЕ

Лучше злое .слышать, чем злое сказать.

Когда пришел к нему клеветник и сказал: «Вот такой-то предо мною так уж поносит тебя»,— отвечал: «Если бы ты с таким наслажденьем не слушал его, он бы меня не бранил».

Когда кто-то сказал ему: «Тот-то свирепо тебя бранит»,— отвечал: «Скажи ему, пусть и побьет меня, но так же — заочно!»

Диоген. Этот, поносимый неким плешивцем, сказал: «Я бранью тебе не отвечу, но восславлю волосы на твоей голове, ибо, испытав на себе все безумство твоей головы, они убежали!»

Аристипп. Когда поносил его некто, то отходил, заткнув уши. Когда тот побежал за ним с криком: «Почему убегаешь?» — он сказал: «Да, ты вправе зло говорить, но ведь и я волен не стоять и не слушать тебя».

Филимон. Кто брань перетерпит, тот тверже всех. Коль поносимый как будто не слышит брани, то ругателю это страшнее смерти.

Демосфен сказал. Когда кто-то ругал его, сказал он: «Не отвечаю тебе: чем я тебя одолею, то одолеет меня».

Дион Римский. Как глазная болезнь зрение портит и мешает лежащее перед тобой видеть, так же и несправедливое слово, войдя в сознание достойных, затмением гнева не даст увидеть истину.

Дионисий тиран сказал. Царь этот, услышав, что два юноши на пиру оговаривали его самого и правленье его, повелел призвать их к себе на обед. Видя, что один из них напился и наговорил много пустого, а другой — пил с опаской и с предосторожностью, первого отпустил, ибо был он всего лишь пьянчужкой, а второго казнил как злоумышленника, действующего сознательно.

О ЛЕСТИ

Плутарх. Лесть подобна некрепкому щиту, краской расцвеченному: смотреть на него приятно, нужды же в нем нет никакой.

Сотион сказал. Дельфины плывут с пловцами до самого берега, на берег же не выходят. Так и льстецы в благополучии остаются со своими друзьями; если же друзья впадут в бедность и тяжкую жизнь, то исчезают.

О БОГАТСТВЕ, И О БЕДНОСТИ, И О КОРЫСТОЛЮБИИ

Богатый заговорит — и все умолкли, и слово его вознесли до небес.

Нисский сказал. Лучше малое иметь по-доброму, чем многое по-плохому.

Диоген. Этот, спрошенный некими, почему так бледно золото, отвечал: «Потому что многие на него помышляют».

Симонид. Этот, спрошенный, что выше, богатство или мудрость, отвечал: «Не знаю, но, однако, вижу мудрых, к дверям богатого ходящих».

ОБ УМЕРЕННОСТИ

Лучше хлеб с солью в спокойствии и без печали, чем обилие изысканных блюд в волнениях и в отчаянии.

Климий. Все, что чрезмерно, пагубно.

Филон. Добродетельный, мало пищи и питья принимая, стоит между смертью и бессмертием: смертного тела ради берет необходимое, а душа его, желая бессмертия, изысканной пищи не ищет.

О МОЛИТВЕ

Эпикур сказал. Если бы бог, вслушиваясь в молитвы всех людей, исполнил все их желания, род человеческий погиб бы, столько зла друг другу они желают.

ОБ УЧЕНИИ И О БЕСЕДЕ

Богослов. Безмолвное дело лучше бесполезного слова.

Лучше на себе узду носить и иным искусным наездникам подчиняться, чем взнуздать других и самим стать наездниками.

Делай сказанное и не говори о сделанном.

Плутарх. Этот рассказывал, что Клеанфа и Ксенократа, самых бездарных из учеников, осуждали. Те же отвечали: «Мы подобны сосудам узкогорлым, которые, с трудом принимая вливаемое, стойко и хорошо его хранят».

Филипп-царь. Когда музыкант настраивал гусли свои, Филипп, сидя, сказал: «Неверно делаешь, было иначе». И музыкант отвечал: «Да не обрушит на тебя бог свой гнев, о царь, за то, что и в музыке ты лучше меня разбираешься!»

Как коню ржание, и псу лай, и волу рев, и барсу рычанье дано, и это их признак, так и человеку слово, и это признак его, и сила его, и оружье, оплот и ограда; боголюбивое живое существо из всех прочих животных этим отмечено.

Мосхион. Когда беседуешь с другими, посмотри, лучше тебя собеседник или хуже, или равен тебе. Если увидишь, что лучше — покорись ему, если же хуже — его покори, если же равен тебе — то будь с ним в согласье.

Солон. Этот говорил, что слово — вид дела.

Геродот. Равное благо, о царь, если кто сам о себе думает верно и другого, говорящего верно, захочет выслушать.

О ПОУЧЕНИИ

Еврипид. Все мы искусны поучать, а сами не ведаем, что творим.

Эзоп. Этот сказал: «Каждый из нас два мешка носит: один перед собою, другой — за собой. В передний складываем чужие ошибки, в задний же — свои».

О ФИЛОСОФИИ И ОБ УЧЕНИИ ДЕТЕЙ

Златоуст. Скажи мне, кто из вас, домой возвратясь, книги взял христианские в руки, и прочел, и обдумал написанное? Никто не может этого сказать. Вот карты и шахматы у многих из вас можно найти, а книг ни у кого, разве что у немногих, но и те таковы же, как и не имущие книг: закрывши, кладут их в лари — вот и вся забота о книжной мудрости и письменной красоте, а о чтении и не заботятся. Не душевной пользы ради приобретают книги, но желая явить богатство свое и гордыню. Так преумножилось среди них тщеславие, и нет никого, кто сказал бы: «Знаю силу книги!»

Невозможны обширные знанья при малом ученье.

Климий. Мудрость сопровождает деянье, как тень тело.

Земледельцы, видя колосья, к земле склоняющиеся, радуются, зная, что наполнены зернами; если же колосья прямо стоят, тревожатся земледельцы, зная, что пусты они. Так же и юноши, тягости от отсутствия знаний не ощущая, живут в колебанье, и даже походка и лица их заносчивы, и вражды исполнены, и никого не щадят они. Начав же осматриваться и плоды собирать от ученья, от суровых попреков они избавляются. Как сосуд пустой, воздухом наполненный, наливаясь водою или вином, или иным чем наполняясь, воздух изгоняет, так же и люди, исполнившись истинного блага, изгоняют тщеславие.

Гиерон. Этот царь сицилийский спросил Ксенофонта о поэте Гомере, и, когда тот стал порицать Гомера, снова спросил: «Сколько у тебя рабов?» И когда тот ответил: «Двое, и тех едва могу прокормить»,— отвечал ему Гиерон: «И ты не стыдишься порицать Гомера, который после своей смерти кормит более ста тысяч своим творением?!»

Лаос сказал. Этот, спрошенный, что такое мудрость, ответил: «Опыт».

Что человеку умному тяжелее всего делать? Ответ: А тяжелее всего человеку умному глупого и упрямого учить человека.

О БОГАТСТВЕ И О БЕДНОСТИ

Сирах сказал. Вспомни голод во время сытости, бедность и скудость во время богатства: от утра и до вечера пременяется время.

Счастье, подобно стрелку: иногда попадает в нас, как в мишень, иногда же в ближайших соседей.

Демонакс. Выказывает победа храброго, а несчастье умного.

Димитрий. Кто не умеет твердо держаться в печали, тот радости не перенесет.

Везенье сравню с овощем: как время настанет — засохнет.

О ЯРОСТИ И О ГНЕВЕ

Сирах. Ярость и гнев умаляют дни.

Плутарх. Ярость подобна суке: как та слепыми рождает щенят, так и слепые обвинения в ярости исходят.

Дикий конь уздой удержится, а скорый гнев умом обуздается.

Кроткое слово укрощает гнев.

Сотион. Этот сказал: «Было два мужа мудрых, но гневливых — Гераклит и Демокрит. Один, разгневавшись, прослезился, а другой — рассмеялся, и таким образом избавились от ярости».

О МОЛЧАНИИ И О ТАЙНЕ

Богослов. Говори, когда чувствуешь, что речь лучше молчанья, к молчанью же прибегай, если чувствуешь, что оно лучше речи.

Судья Пупо. Не желая слушать долгих речей, велел рабам своим на просьбы отвечать без разбирательства дел. Однажды, думая почтить правителя Клавдия обедом, послал звать его и устроил богатый пир. Когда же настало время обеда и прочие званые все собрались, Клавдия все еще ожидали и много раз посылали положенного дозорного поглядеть, не идет ли. Когда же наступил вечер, отчаялся судья дождаться Клавдия и спросил раба, приглашавшего того: «Звал ты его?»— тот же отвечал: «Нет, ибо нет времени». И сказал судья: «Почему ты мне не сказал об этом сразу же?» И раб ответил: «Об этом ты меня не просил».

Зенон-философ. Пытаемый тираном Димитрием и понуждаемый выдать какую-то тайну своей родины, откусил язык свой и, разжевав, выплюнул в него.

Аристотель. Этот, спрошенный, что в жизни труднее всего, ответил: «Молчать, если можно говорить».

Сократ. Этот, спрошенный, кто тайну может хранить, отвечал: «Тот, кто уголь горячий держать на языке сумеет».

Когда кто-то поносил его за зловоние изо рта, он ответил: «Ибо многие тайны сгнили в горле моем».

О СУЕТНОСТИ И О СПОКОЙСТВИИ

Алкивиад. У этого был красивый пес; семь тысяч золотом отдал за него — и отрезал ему хвост. Когда кто-то спросил, зачем он так сделал, ответил: «Чтобы о том судачили люди, а не обо мне».

Мосхион. Когда кто-то спросил его: «Почему поместьями пренебрегаешь, о себе же заботишься?»— ответил: «Потому же забочусь, ради чего и поместья приобретал».

Герион. Этот, увидев человека, на небо взиравшего, вопрошавшего звезды и упавшего в пропасть, сказал: «Получил по заслугам, ибо, не разумея земного, у небес вопрошаешь».

О ГРАБЕЖЕ И ОБИДЕ

Кто, грабя чужое, на том созидает дом свой, тот будто камни складывает на замерзшей реке.

Диоген. Этот застал вора, крадущего камни его, и, когда тот стал запираться и говорить: «Не знал я, что твои камни я крал»— сказал: «А разве не знал ты, что они — не твои?»

Если тем, что имеем, не пользуемся, а то, что не нужно, ищем, то и лишимся всего: того из-за случайности, а этого — по своей вине.

О ПОЧИТАНИИ РОДИТЕЛЕЙ

Кто думает позаботиться о родителях, пусть взглянет на аистов. Они ведь, видя родителя своего от старости ослабевшим, вокруг него стоя, охраняют своими крыльями и пищу щедро подают, и, когда тот захочет лететь, помогают ему, понемножку облегчая полет крылами своими.

Прокопий <софист>. Как и члены телесные наших детей в час рождения повивают, чтобы крепче, прямее были и тверже, так изначала следует нам и детский характер направлять.

Таким будь для родителей своих, какими хотел бы видеть детей своих.

Никоклис. Когда жена порицала его за то, что не хочет принять своего непутевого сына, сказал он, сплюнув: «И эта слюна от меня, но мне не на пользу».

О СТРАХЕ

Шуршанье листвы устрашает зайцев, трусливых мужей — и бесплотная тень.

Виант. Этот, спрошенный, что в сей жизни свободно от страха, ответил: «Чистая совесть».

О НЕПОСТОЯННОМ И О РАСКАЯНИИ

Соломон. Муж,склонный язык распускать, попадает в беду.

У кого к переменам суждения склонны, тех и жизнь беспорядочна тоже.

Люди подобны облакам, все время в разное место влекомые ветром.

Тех признаем безрассудными, кто легко склоняется в обе стороны, как вертящийся смерч, прилив и отлив, как волны морские в бурю.

Сад, часто пересаживаемый, плода не приносит.

Эпихарм. Мудрому пристало не каяться, но обдумать.

О ГРЕХЕ И ОБ ИСКУПЛЕНИИ

Плутарх. Ни огня невозможно накрыть покрывалом, ни временем — скверных дел.

О ЧРЕВУ УГОЖДАЮЩИХ ОБЖОРСТВОМ

Душа, насытившись, и медвяного сота гнушается.

Когда беспокоит желудок, смиряется сердце, когда он доволен — заносится разум.

Этот, званный на пир, не обещал, пока не узнал, кто еще приглашен, и сказал, что с дурными плыть в одном корабле еще можно стерпеть или в доме одном с ними жить, но с ними быть на пиру — безумье.

Катон. Этот сказал: «Трудно с желудком вести разговор: ушей не имеет».

Волк, увидев, что тайно пастух в шалаше поедает чужих овец, сказал: «О, сколько бы шуму подняли, если бы это сделал я!»

О ЗАБОТЕ И О БЕЗЗАБОТНОСТИ

Соломон. Как моль полотну и дереву червь, так мужу забота сердце сверлит.

Святой Василий. Как черви в гнилом дереве рождаются, так и забота в слабых входит людей.

Сократ. Этот, спрошенный, что заботит хороших, сказал: «Слава плохих».

Безрассудные со временем забудут горести, а умные — с речами.

О СНЕ

Плутарх. Однажды, когда спал царь Филипп, и подданные его прибыли к нему, и стояли у ворот, жалуясь на столь длительный сон, Парменид выглянул и сказал им: «Не удивляйтесь, что ныне он спит: ибо, когда вы спали, он бдел!»

О ПЬЯНСТВЕ

Царь Кир, прослышав, что юноши, выпив много, его бранили, когда наступило утро, велел привести пред собою и спросил первого, так ли рассказали о нем. Тот же отвечал: «Так говорили мы, царь, и больше еще сказали бы, если бы больше было вина!»

Диоген. Этому дали много вина на пиру, и он, взяв его, пролил. Когда остальные стали выговаривать ему, зачем он губит вино, так отвечал: «Если б вино от меня не погибло, я бы погиб от вина».

Анахарсис. Так сказал: «Когда находишься на пиру, первую чашу ты пьешь на здоровье, вторую в удовольствие, а третью уже в безрассудство, последнюю же — в сумасшествие».

Софокл. Этот, спрошенный, сказал: «Лоза три побега рождает: первый сладости, второй пьянства, третий безумья».

О ДЕРЗОСТИ И О ПОРИЦАНИИ

Когда Демокрита в древности послали из Афин к царю Филиппу и он разговаривал дерзко, Филипп сказал: «Не боишься ли, что повелю отрубить голову твою?» И тот ответил: «Нет, ибо если ты ее отрубишь, мое отечество почтит ее бессмертием».

Враг, говорящий истину, лучше лицемерного друга.

О ТРУДОЛЮБИИ

Демосфен. Этот, спрошенный, как учился ораторскому искусству, ответил: «Истратил масла больше, чем вина».

О ТЩЕСЛАВИИ

Не хвались, если кажешься лучше плохих, но печалься, когда не достигнешь хороших.

Тщеславие лишает разумного существованья.

Вор не выносит солнца, а надменный — кроткого.

Этот, увидев юношу, дорогим плащом хвастающего, сказал тому: «Перестань хвалиться овечьей шерстью!»

ОБ ИСТИНЕ И О ЛЖИ

Соломон. Кто утверждается неправдою, тот пасет ветры и птиц крылатых.

Богослов. Истина всегда одна, а ложь многолика.

Эзоп. Этот, спрошенный, какая польза от лжи лжецам, сказал: «Если и правду скажут, им не поверят».

О ПОХВАЛЕ

Феофилакт. Справедливая хула лучше лицемерной похвалы.

Исократ. Верными считай не тех, кто по твоему слову говорит, но тех, кто противится сказанному тобой неверно.

О КРАСОТЕ

Сирах. Не восхваляй мужчину за красоту: красота мужчины познается с сединами.

Плутарх. Приникни к зеркалу и вглядись в лицо свое: если красивым окажешься, поступай по своей красоте и не посрами ее злыми делами; если же уродлив ты, то недостатки лица добрым делом укрась.

Поцелуя красивой женщины берегись, как змеиного яда.

О СЛАВЕ

Снести бесчестье — большое и трудное дело, но для обладания славой необходимо величье души и высокая мудрость, чтобы, ее получив, не утратить. Но если хочешь ты славу найти — отгони эту славу; если гонишься за славой — утратишь ты славу, ибо такая слава — тень славы.

Видя на стене нарисованный краской хлеб, даже если и голоден очень, никто не пойдет откусить от него.

Александр. Этот взял в плен индуса, знаменитого стрелка и знатного. И когда ему сказали: «Этот может и в перстень попасть», повелел ему явить искусство свое перед ним. И когда тот отказался, приказал зарубить его. Когда же повели его на казнь, сказал он провожавшим его: «Много времени прошло, как я лука не брал в руки, и побоялся, что, промахнувшись, загублю свою славу». Слышав это, изумился Александр и отпустил его с дарами, потому что предпочел он умереть, но славу свою не опорочить.

О БОЛТЛИВОСТИ

Евагрий. Говори, что достойно, и когда достойно, и о тех, кто достоин,— и не услышишь того, что не достойно.

Цветок миндаля от мороза гибнет, ибо раньше других расцветает; люди же от излишней болтливости погибают. Следует постоянно сдерживать язык разумом и пресекать потоки слов, чтобы не быть безрассуднее гусей. Ведь они, когда пролетают путь от Киликии до Тавра, зная, что изобилуют те места орлами, берут в клювы камни, будто замки для голоса, и ночью пролетают в безмолвии.

Этот, спрошенный, почему два уха имеем, но один язык, сказал: «Ибо следует дважды услышать и лишь раз сказать».

О СМИРЕНИИ

Нил. Блажен муж, имеющий жизнь высокую, ум же — смиренный.

О ВРАЧАХ

Никоклий. Этот, услышав дурного врача, который говорил, что обладает большой силой, сказал: «Как же иначе тебе говорить, если, столько людей загубив, будто невинный ты ходишь!»

О ПАМЯТИ

Платон сказал. Дети и старики одинаково беспамятны: те развиваясь, а эти теряя силы. Что есть память? Сохранение виденного и слышанного, извлеченье же их называется воспоминанием. Потому-то бездарные так памятливы, а мудрые понятливы.

О ЗАВИСТИ

Как мухи здоровые части тела облетают, а к гнойным местам прилипают, так и завистники.

Что стонешь, завистник,— о своем ли несчастье или о благе чужом?

Анахарсис сказал. Этот скифский мудрец, спрошенный, по какой причине люди всегда печальны, сказал: «Ибо не только о своих бедах печалятся, но и о чужих удачах».

Зависть — язва на истине.

Агафон. Если бы не было в людях зависти, то все были бы равными.

О СВОБОДНОМ И НЕСВОБОДНОМ

Лучше добровольно печалиться, чем принужденно радоваться.

О САМОПОЗНАНИИ

Из Евангелия. Что зришь сучок в глазу брата своего, а в своем и бревна не видишь!

Платон. Начало знанию — сознание невежества своего; мы же, ничего не зная, представляемся всеведущими.

Гераклит. Этот, юношей представ перед учителем, философии его учившим, и спрошенный им: «Чему, юноша, ты научился?» — так отвечал: «Вот, познал я, что ничего не знаю». Слышав это, учитель дивился, и все, стоявшие вокруг учителя, воскликнули: «Воистину этот юноша умнее всех нас!»

О ЗАКОНЕ

Дион. Следует действующие законы соблюдать твердо и никакой из них не изменять, ибо лучше старому следовать закону, нежели новому, даже если он и кажется лучше.

Селевк. Закон подобен паутине, ибо, если влетит в нее муха или комар, то увязнет, если же пчела или шершень, то, разорвав, вылетают. Таков и закон: если попадется бедный и незнатный человек, то увязнет в нем, если же богатый и могущественный, то, словом разорвав, выберется.

О НЕДОСТАТКЕ УМА

Песок, и соль, и железа куски легче снести, чем безрассудного человека.

Зенон. Один глупый юноша в Академии спорил о душе, Зенон же сказал: «Что споришь? Не омочив языка в уме, много напортишь в слове».

О ЗАБЛУЖДЕНИИ

Диоген сказал. Этот, приступив к некоему юноше, растратившему отцовское наследство, просил десять золотых драхм. Когда же юноша спросил: «Почему у других по оболу просишь, а у меня десять драхм?»— отвечал тот: «У других я надеюсь что-нибудь получить, а с тебя ничего».

Зенон. Этот спорил с безрассудно проматывающим имение распутником и, когда тот отвечал, что от множества лишь немногое растрачивает, сказал: «Иль повара безрассудны, когда, пересоливши еду, говорят: “Ведь у нас еще много есть соли!”?»

О БЛАГОРОДНОМ И ХУДОРОДНОМ

Демосфен. Не та пшеница хорошей считается, что на хорошем поле сжата, но чисто собранная и в пищу пригодная; так же и человека примем не по знатности рода, но по характеру.

О СМЕХЕ

Соломон. В радости глупый хохочет, мудрый же лишь слегка усмехнется.

Эпиктет. Смех отгони и смеху источник не будь: легко соскользнуть и к хуле.

О СНЕ

Ночные видения — это отклик дневных помыслов: увидит во сне вожделенное, тем и утешится.

Сверх меры спать подобает мертвым, а не живым.

О БЕЗЗЛОБИИ И О НЕЗЛОПАМЯТНОСТИ

Эсхиний. Этот осужден был афинянами, а Демосфен, бывший начальником города, послал ему десять тысяч золотом, утешая его, чтобы мужественно переносил осуждение и нужду без печали. Тот же сказал: «Да как я могу не печалиться, покидая такое отечество, в котором обиженные помогают обидчикам!»

О ПРЕВРАТНОСТИ ЖИЗНИ

Когда все дела твои совершаются по твоему желанию, тогда жди изменений; а когда неожиданные несчастья нападут на тебя, тогда ожидай добра и улучшения.

Демокрит. Подобна жизнь эта ристалищу, на котором часто хорошие гибнут, а худшие — лучшие места заступают.

ИБО СЛЕДУЕТ ЧТИТЬ БЛАГОЕ, А ЗЛОЕ ОТРИНУТЬ

Сократ. Этот, спрошенный, какой город хорошо живет, отвечал: «В котором живут по закону, а несправедливых наказывают».

Солон. Тот город крепок, в котором люди добрые в чести, слаб же тот, в котором чтят дурных.

КАК НИ ЛЕГОК ПОРОК, НО ЛЮДЯМ ДОБРА НЕ ПРИНОСИТ

Диоген. Этот как-то днем, запалив свечу, ходил по городу и, когда кто-то спросил его: «Зачем ты делаешь так, философ?» — ответил: «Ищу человека!»

О СЕБЯЛЮБИИ

Критий. Скверно, когда человек не умен, но хочет казаться умным.

Диоген. Иные люди других учат, а сами своим поученьям не следуют; подобны они гуслям, которые для людей красивые звуки издают, но сами не слышат.

О СМЕРТИ

Из этой жизни хорошо уйти, как и с пира: не жаждая, но и не упившись.

Сократ. Лучше мужественно умереть, чем жить в позоре.

Виант. Увидел на дороге лежащий меч и сказал: «Кто тебя погубил — или ты кого-то?»

О МИРЕ И О ВОЙНЕ

Сын Фабия сказал отцу: «Нападем на врагов, и сотни из нас не погибнет». Тот же ответил: «Кто знает, может быть, ты и будешь один из той сотни».

Славная война лучше непрочного мира.

О НАДЕЖДЕ

Плутарх. Не спасти ни корабля одним якорем, ни этой жизни одной лишь надеждой.

О ЖЕНЩИНАХ

Лучше жить в пустыне со львом и змеею, чем со лживой женой и болтливой.

Солон. Этот, спрошенный кем-то, советует ли ему жениться, сказал: «Нет! Если уродину возьмешь — будет тебе мучение, если красавицу — захотят и другие ею полюбоваться!»

Диоген. Этот, увидев спорящих женщин, сказал: «Глядите: змея у гадюки яду просит!»

В трех бедах пребыл: в ученье, в бедности, у злой жены; две беды избыл, а злой жены не сумел избежать!

О ПРЕКОСЛОВИИ И О НАГЛОСТИ

Теофраст. Стыдись себя сам, тогда другой тебя не пристыдит.

О СТАРОСТИ И О ЮНОСТИ

Не брани человека в старости его: они ведь от нас стареют.

Трех возненавидь, душа моя, и так омерзительна мне их жизнь: старого распутного, богатого лживого, нищего гордого.

<Диоген>. Этот, увидев, как старуха мазалась краской, сказал: «Если красишься ты для живых — то ошиблась, если ж для мертвых — не медли!»

Демокрит. Старик молодым уже побыл, а юный не знает, дойдет ли до старости.

КОММЕНТАРИЙ

Византийский сборник изречений, наставлений, коротких рассказов, анекдотов, поговорок, цитат, расположенных по типу и характеру пороков или добродетелей, был составлен в XI в. и получил поэтическое название «Мелисса» («Пчела»). С тем же названием, но не полностью он был переведен на Руси в конце XII в. и до самого XVIII в. пользовался большой популярностью, часто переписывался, дополнялся или, наоборот, сокращался, его тексты использовались или каким-то образом обыгрывались в оригинальных произведениях древнерусской литературы, переосмыслялись в соответствии с условиями русской жизни, породив множество поговорок, широко известных русским читателям. В 71 главе русского текста содержится более 2500 высказываний на морально-этические, нравственно-политические, научные и педагогические темы; сборник по своему материалу делится на две части: большую представляют известные христианскому книжнику цитаты из Евангелия, Апостола, Псалтыри и других книг Священного писания, другую же составляют афоризмы и сентенции из античных и более поздних греческих и римских языческих поэтов, философов, ораторов, историков, политических деятелей — «внешних мудрецов», которые в данном издании и представлены наиболее интересными фрагментами. При этом авторство многих цитат или изречений явно вымышлено, иногда эти изречения заимствованы из биографической или исторической литературы, часто приписываются различным авторам в греческом оригинале и в древнерусском переводе.

Текст приводится по новгородской рукописи XIV в. РНБ, F.п.I.44, в издании: Семенов В. Древнерусская «Пчела» по пергаменному списку. СПб., 1893, с. 1—444.

ЧУДО ГЕОРГИЯ О ЗМИЕ

Подготовка текста, перевод и комментарии В. В. Колесова

ОРИГИНАЛ

ЧУДО, БЫВШЕЕ С СВЯТЫМЪ ВЕЛИКОМУЧЕНИКОМЪ ГЕОРГИЕМЪ О ЗМИИ

Благослови, отче!

Како изреку страшную сию и преславную тайну? Что возглаголю или что помышлю? Како начну глаголати и поведати дивное сие и преславное слышание? Азъ убо грешенъ есмь человекъ, но надеюся на милосердие святого и великого мученика и страстотерпьца Христова Георгия; возвещаю вам чюдо сие, избранное во всехъ чюдесехъ его.

Бысть во она лета некии град, именем Гевалъ, во стране Палестиньстей, и той бяше великъ зело и множество много людей в немъ; и вси вероваху во идолы, почитающе ихъ по преданию и по велению царскому, отступиша бо отъ Бога, и Богъ отступи от них.

Близь еже бяше града того езеро велико, имея воду многу. По вере и по деломъ ихъ воздастъ имъ Богь: бысть убо змий великъ во езере том, и, исходя отъ езера оного, людей града того изьядаше. Инехъ же свистаниемъ уморяше, других же удавляя восхищаше въ езеро. И бяше скорбь велика и плачь неутешимъ во граде томъ зверя оного ради.

Во един же отъ днии собрашася вси людие града того и идоша ко царю своему, глаголяще: «Что сотворим — яко погибаемъ зле отъ змия сего?» Глагола имъ царь: «Аз, еже ми явиша бози, то и возвещаю вамъ, да сотворим убо советъ сии: кийждо вас во вся дни сына своего или дщерь свою да подастъ на снедение змию по ряду, дондеже и на мя приидетъ число: дам и азъ единородную мою дщерь». И годе бысть сей советъ всемъ людем, и отъвещавше рекоша ко царю: «Воистину, о царю, сердце твое в руках боговъ есть; благодать же исповедуем имъ, отъкрывшим тебе совет сей». И шедше по ряду творяху повеление царево, наченьше отъ больших князь и до нижних, и по вся дни чада своя даяху на пищу змиеви при краи езера, ово убо сына своего, другии же дщерь свою, кричаще и плачюще зело. Исхожаше змий и восхищаше и ядяше.

Егда же вси людие отъдаша своя чада, абие пришедше, рекоша ко царю: «Владыко, вси мы отъдахомъ своя чада единъ отъ другаго, кождо нас по ряду. Что убо велиши по сих?» И отъвещавъ царь и рече: «Дам и азъ единородную мою дщерь, и по сих, еже ми явят безсмертнии бози, то паки и совещаемъ». Призвав же царь единородную свою дщерь и облече ю въ багряницу и облобызавъ ю, и плакався много, и повеле вести ея на погибель ко змию. Приведше же и поставиша ю при езере.

Святый же и великий мученикъ и страстотерпецъ Христовъ Георгие, почтенный отъ небеснаго царя воинъ, и по смерти живый, сияя великими чудесы, по смотрению убо Божию хотя спасти насъ погибающихъ и избавити града нашего отъ толикия беды, в той убо часъ приста на месте том, якоже некии воинъ, грядый отъ рати, и со тщанием во свое отечество идый. Видев же отъроковицу великий и преславный мученикъ Георгий при краи езера, и вопроси ея, глаголя: «Что зде стоиши, отроковице?» Она же рече ему: «Отойди, господи мой, отсюду, скоро отойди, да не зле умреши». Отъвещав же святый Георгий, и рече ко отъроковицы: «Что глаголеши, о девице, разбойницы ли суть зде или ино что?» Отроковица же рече: «Змий есть страшен, внутрь гнездяся во езере сем; ныне убо молю тя, господи мой, отъступи отъсюду: вижду убо добрый твой зракъ и возрастъ и светлость, и красоту лица твоего, и молю тя: отоиди отсюду скоро, да не зле умреши». Глагола ей святый и великий мученикъ Георгий: «Ты же почто седиши зде, а не отъходиши?» Глагола отъроковица: «Много есть слово мое, еже изрещи тебе и сказати, еже о мне, еда како приидетъ змий и тебе со мною восхитит». И глагола ей святый и великий мученикъ Георгий: «Рцы ми, отъроковице, истину, не бойся — не оставлю тебе». И отъвеща ему отроковица трепещущи: «Видиши ли, господи мой, яко град сей великъ и добръ есть зело, и велие угобзение его во всем: и не хощетъ отецъ мой изыти и оставити град сей. Есть убо зде змий великъ и страшен зело во езере семъ, и снедает людей много, и совещаша гражане со царемъ, отцемъ моимъ, и даша по вся дни кийждо их по ряду чада своя в пищу змиеви; прииде же ряд и на царя, отца моего, и мене, единородну имея дщерь едину и не хотя разорити повеления своего, повеле и мене дати на снедение змию. И уже, господи мой, вся тебе исповедах; отъиди отъсюду скоро, преже даже не приидет змий и восхитит тя».

Слышав же сия великий мученикъ и страстотерпецъ Христовъ Георгий, и глагола к жене: «Не бойся, отъроковице!» Абие же возревъ на небо рабъ Божий и помолися, глаголя: «Безначалне, живоначалне, Боже всего мира, не имый начала ни конца, положивый времена и лета, солнце на область дней, луну же на просвещение нощи, послушавый святыхъ твоихъ апостолъ пославъ имъ Духъ той Святый, послушай и мене, недостойнаго раба твоего, и покажи на мне древняя твоя милости и покори лютаго сего зверя под ногами моима, да видятъ и веру имутъ вси, яко ты ес единъ Богъ и развее тебе иного не вемы». И сия рекшу святому и великому мученику Георгию, прииде ему глас с небеси, глаголя: «Дерзай, Георгие, не обратится тощь глаголъ твой, еже аще возглаголеши».

Внезапу же отъроковица возопи, глаголющи: «Бежи, о человече, отъсюду: се бо змий свища грядетъ». И абие, мало поступивъ, святый мученикъ Христовъ Георгие зря, езеро возмутившюся взятся превеликий змий, воздвиже главу свою, яко камару, изину, яко пропастию, грядый же, рыкая на святого, понеже и на девицу. Сотвори же абие знамение Христово на земли святый Георгие и рече: «Во имя Исуса Христа, сына Божия, покорися, горки зверю, и гряди воследъ мене». И абие силою Божиею и великого мученика и страстотерпца Христова Георгия паде под коленьми ногъ его страшный онъ змий. И глагола святый и великий мученикъ Георгий отроковицы: «Отрешивши поясъ твой и уже узды коня моего и свяжи змия за главу; влецы его и поиди во град». Она же сотвори, якоже повеле ей святый и великий мученикъ Христовъ Георгий. И идяше воследъ ея страшный онъ змий, пресмыкаяся по земли, яко овча на заколение. Отъроковица же влечаше его, радующеся и веселящися.

Царь же, отецъ ея, и мати ея в той день рыдающе бяху и плачущеся зело отъроковица ради. И внезапу видевше отроковицу, влекущу змия, и чудотворца святаго Христова и великого мученика и страстотерпьца Георгия, преди идуща, ужаснув же ся зело, начатъ бежати. Святый же и великий мученикъ Христовъ и чюдотворецъ Георгий возгласи имъ велиимъ гласомъ, глаголя: «Не бойтеся! аще веруете во Христа, въ негоже азъ верую, узрите свое спасение днесь». Царь же стретъ его и глагола ему: «Како нарицается имя твое, господи мой?» Он же рече ему: «Георгие нарицается». Тогда воздвигоша людие вси единъ глас, глаголюще: «Тобою веруемъ во единаго Бога Вседержителся и во единороднаго Сына его, Господа нашего Исуса Христа и во Святый животворящий Духъ». Тогда святый и великий чюдотворецъ Георгие простеръ руку и извлекъ мечь свой, отъсече главу лютаго оного зверя. Тогда видевъ царь и вси людие, приступиша абие и поклонишася ему, хвалу воздающу Богу и угоднику его великому чюдотворцу Георгию. И повеле царь создати церковь во имя преславнаго и великого мученика и страстотерпьца Христова Георьгия и украси церковь ону златомъ и сребромъ и камениемъ драгимъ. И повеле память его творити месяца апрелия въ 23 день.

Видевше же святый и великий мученикъ Христовъ Георгие веру ихъ, яко отъ всея душа своея вероваша в Господа нашего Исуса Христа, глагола к ним святый: «Покажу вамъ и ино чюдо и знамение и силу Господа Бога моего». И егда создана бысть церкви она и скончашася ея зиждущеи, посла имъ щитъ свой и повеле повесити его верху святыя трапезы. Силою же и действиемъ Святаго Духа и до днешняго дне виситъ на воздусе, недержимъ никим же, во времена и лета, на веру невернымъ.

Такова суть страшна и преславна чюдеса преславнаго и великаго чюдотворца и мученика Христова Георьгия. Не токмо же сия таиньства содеваются именемъ его святым, но и исцеления многа творитъ Богъ молитвами его, приходящимъ въ церковь его святую съ верою: хромии ходят, слепии прозираютъ, глусии слышатъ, страждущеи отъ духовъ нечистыхъ свобождаются, и многа радость бываетъ по вся дни чюдодеяниемъ его. Сего ради и мы, братие, последующе дадимъ славу милосердому Богу, да молитвами его святаго и преславнаго и великаго мученика и страстотерпьца Христова Георьгия улучимъ вечныхъ и не мимоходящихъ благъ о Христе Исусе, Господе нашемъ, ему же подобаетъ всяка слава и держава, честь и покланяние со Отъцемъ и со Святымъ и животворящимъ его Духомъ и ныне, и присно, и во веки векомъ. Аминь.

ПЕРЕВОД

ЧУДО СО ЗМЕЕМ, БЫВШЕЕ СО СВЯТЫМ ВЕЛИКОМУЧЕНИКОМ ГЕОРГИЕМ

Благослови, отче!

Как изреку ужасную эту и преславную тайну? Что возглашу и о чем подумаю? Как передам и поведаю удивительное это и преславное предание? Ибо грешный я человек, но надеюсь на милосердие святого и великого мученика и страстотерпца Христова Георгия; возвещаю вам чудо это, самое дивное из всех чудес его.

Был в древние времена один город, под названием Гевал, в земле Палестинской, и был он очень большой, и множество людей в нем жило; и все поклонялись идолам, почитая их согласно преданиям и по царскому повелению, отвернулись они от Бога, и Бог отвернулся от них.

Около города этого было большое озеро, весьма полноводное. По вере и по делам их воздал им Бог: появился огромный змей в этом озере и, выходя из озера, жителей города этого поедал. Некоторых свистом своим умерщвлял, других же, удушив, утаскивал в озеро. И была великая скорбь, и плач неутешный в городе том из-за этого зверя.

Собрались однажды все жители этого города и пошли к царю своему, говоря: «Что будем делать — ведь зло погибаем от этого змея?» Ответил им царь: «Все, что сказали мне боги, то вам возвещаю, и давайте сделаем это: каждый из вас ежедневно сына своего или дочь свою пусть отдаст на съедение змею в черед свой, пока не наступит и мой срок: отдам и я единственную мою дочь». И угодно было это всем жителям, и, отвечая, сказали они царю: «Воистину, о царь, сердце твое в руках богов; хвалу же им вознесем за то, что вложили в тебя эту мысль». И, удалившись, поочередно исполнили царское повеление, начиная с главных князей и до самых незнатных, ежедневно отдавая детей своих в пищу змею на берегу озера, тот сына своего, другой же дочь свою, рыдая и плача безмерно. Выходил змей, и уносил их, и поедал.

Когда же все жители отдали своих детей, снова придя, сказали царю: «Господин, все мы отдали своих детей одного за другим, каждый из нас по очереди. Что повелишь ты теперь?» И, отвечая, сказал царь: «Отдам и я единственную мою дочь, а затем — что откроют мне бессмертные боги, так и решим». Призвав единственную свою дочь, обрядил царь ее в багряницу и, поцеловав и горько оплакав, повелел отвести на погибель к змею. И, отведя, оставили ее у озера.

Святой же и великий мученик, страдалец за веру Христову Георгий, чтимый небесным царем воин, который жил и по смерти, сияя великими чудесами, по Божьему соизволенью желая спасти нас, гибнущих, избавить город наш от этой напасти, в тот же час оказался на месте том в виде простого воина, идущего с битвы и спешащего в родные места. Увидев на берегу озера отроковицу, великий и славный мученик Георгий спросил ее, так говоря: «Зачем здесь стоишь ты, отроковица?» Она же ответила ему: «Отойди, господин мой, отсюда, скорее отойди, чтоб не погибнуть жестоко». Отвечая, святой Георгий сказал отроковице: «О чем говоришь ты, девица, разбойники здесь или что другое?» Отроковица же сказала: «Змей страшный здесь есть, гнездящийся в озере этом; теперь же тебя умоляю, господин мой, уйди отсюда: я вижу приятный твой вид, и младость, и блеск, и красоту лица твоего, и тебя умоляю: отойди отсюда скорее, чтоб не погибнуть жестоко». Спросил ее святой и великий мученик Георгий: «А ты почему здесь сидишь, не уходишь?» Ответила отроковица: «Многое могла бы я тебе поведать и рассказать, говоря о себе, но как бы змей не пришел и со мною тебя не похитил». И сказал ей святой и великий мученик Георгий: «Говори мне правду, отроковица, не бойся — не оставлю тебя». И отвечала ему отроковица дрожа: «Видишь ли, господин мой, как город этот велик, и очень красив, и процветает во всем: потому и не хочет отец мой уйти и оставить город этот. Однако живет здесь, в озере этом, змей, огромный и страшный безмерно, и поедает много людей; и порешили жители вместе с царем, отцом моим, и давали они ежедневно, каждый в черед свой, детей своих на съедение змею; дошел черед и до царя, отца моего, и меня, хотя имел он одну-единственную дочь, но, не желая нарушить решенье свое, повелел и меня отдать на съедение змею. И вот, господин мой, все я тебе рассказала; уходи отсюда скорей, пока не явился тот змей и тебя не унес».

Услышав же это, великий мученик и страдалец за веру Христову Георгий отроковице сказал: «Не бойся, отроковица!» И тут же, на небо воззрев, помолился раб Божий, так говоря: «Безначальный, живоносный, Бог мира всего, не имеющий ни конца, ни начала, создавший времена и годы, солнце в течение дней и луну в освещение ночи, внимавший святым своим апостолам, передавший им Дух свой Святой, выслушай и меня, недостойного раба твоего, и покажи на мне прежние твои милости, и повергни лютого этого зверя к ногам моим, пусть видят и пусть все поверят, что ты лишь один — Бог, и, кроме тебя, другого не знаем». И только сказал так святой и великий мученик Георгий, раздался голос с небес, говорящий: «Георгий, дерзай, не останется тщетным твой глас, когда ты попросишь».

Внезапно отроковица вскричала, говоря: «Беги, человек, отсюда: вот уж змей с посвистом идет». И тут же, отпрянув слегка, страдалец за веру Христову святой Георгий увидел, как из взбурлившего озера явился огромный змей, поднял голову свою, точно свод, и пасть раскрыл, будто пропасть, и с ревом пошел на святого и на девицу. Но тотчас, знамение Христово начертав на земле, святой Георгий сказал: «Во имя Иисуса Христа, сына Божия, покорись, жестокий зверь, и ступай вслед за мною». И сразу же силою Божьей и великого мученика и страдальца за веру Христову Георгия рухнул к ногам его страшный змей. И сказал святой и великий мученик Георгий отроковице: «Сними пояс твой и поводья коня моего и свяжи ими голову змея, волочи его и иди в город». Она и сделала то, что велел ей святой и великий мученик за веру Христову Георгий. И шел вслед за нею страшный тот змей, волочась по земле, как овца на закланье. Отроковица же волокла его, радуясь и веселясь.

Царь же, отец ее, и мать ее в тот день рыдали и плакали очень об отроковице этой. Но, внезапно увидев отроковицу, волочащую змея, и чудотворца святого, великого мученика и страстотерпца Георгия, идущего впереди, испугавшись ужасно, пустились бежать. Святой же и великий мученик за веру Христову и чудотворец Георгий воскликнул громким голосом, говоря: «Не бойтесь! если веруете в Христа, в которого верую я, то увидите ныне спасенье свое». Царь же, выйдя навстречу ему, сказал ему: «Как зовут тебя, мой господин?» Он же ответил: «Георгием зовут». Тогда воскликнули люди все как один, говоря: «Тобою веруем в единого Бога Вседержителя и в единого Сына его, Господа нашего, Иисуса Христа, и в Святой животворный Дух». Тогда святой и великий чудотворец Георгий, протянув руку, извлек меч свой и отрубил голову лютому зверю. Увидев все это, царь и все жители тотчас подошли и поклонились ему, Богу хвалу воздавая и угоднику его великому чудотворцу Георгию. И повелел царь построить церковь во имя многославного и великого мученика и страдальца за веру Христову Георгия и украсил ту церковь золотом и серебром и дорогими каменьями. И повелел поминать его в месяц апрель в двадцать третий день.

Святой и великий мученик за веру Христову Георгий, увидев их веру, что всей душой уверовали они в Господа нашего Иисуса Христа, сказал им: «Покажу вам и новое чудо, знаменье и силу Господа Бога моего». И, когда была завершена эта церковь и окончили ее мастера, послал им свой щит и велел повесить его над святым алтарем. Силой и действием Духа Святого и доныне висит в воздухе,— никто этот щит не держит,— во все времена и года на веру неверным.

Таковы удивительные и достославные чудеса преславного и великого чудотворца и мученика за веру Христову Георгия. И не только эти таинства совершаются святым его именем, но также исцеления многие Бог совершает по молитвам его всем, приходящим с верой в церковь его святую: хромые ходят, слепые прозревают, глухие слышат, страдающие от нечистых духов освобождаются, и большая радость бывает всегда от чудесных его деяний. Потому и мы, братья, подражая ему, восславим милосердного Бога, чтоб молитвами его святого и преславного и великого мученика и страдальца за веру Христову Георгия и нам получить вечные и бесконечные блага по милости Иисуса Христа, Господа нашего, которому всякая слава и власть, честь и преклонение с Отцом и со Святым и животворящим его Духом и ныне, и присно, и во веки веков. Аминь.

КОММЕНТАРИЙ

Повесть основана на широко известном многим народам эпическом сказании о герое-змееборце; это сказание оказало большое влияние на развитие многих жанров народного творчества, в том числе и русского (былины, сказки, духовные стихи), отразилось в изобразительном искусстве и сделало популярным в народной среде имя Георгия Победоносца. Древняя повесть представляет собою отдельный легендарный эпизод из биографии этого мученика. Первоначальный перевод был сделан с греческого языка в XI в., а уже в конце XII или в начале XIII в. возникла русская переработка текста, так называемая «вторая русская редакция», которая здесь публикуется. От переводного текста она отличается лаконичностью, характерной для оригинальных древнерусских произведений, яркой образностью языка, здесь заменены некоторые собственные имена (например, город Лаодикия на неведомый Гевал), сокращены некоторые побочные эпизоды повествования, несколько приглушена христианская сторона повествования (например, в мотивировке действий Георгия).

Древнерусская редакция повести публикуется по списку XVI в. — РНБ, Погодинское собрание, 808, лл. 178—186 об.; исправления по спискам, изданным в кн.: Рыстенко А. В. Легенда о св. Георгии и драконе в византийской и славяно-русской литературах. — Записки Новороссийского университета, т. 112. Одесса, 1909, с. 36—42.

Примечания

1

«...преклонь небеса и сниде». — ср. 2 Цар. 22, 10.

(обратно)

2

«Се азъ... века». — Мф. 28, 20.

(обратно)

3

«...възвахъ тя». – Пс. 22, 11.

(обратно)

4

...Самоила Анне подасть.— Анна — библейский персонаж, жена Елканы и мать пророка Самуила. Будучи бездетной, она молила Бога дать ей потомство, которое обещала посвятить служению Богу. Родив наконец сына Самуила, она отдала его служению в храме.

(обратно)

5

...и благодать Божиа бе с нимъ...— Лук. 2, 40.

(обратно)

6

«И аще... подобенъ».— Мф. 10, 38.

(обратно)

7

...отъ града дале 5 поприщь...— Поприще – древнерусская мера длины, равная приблизительно версте (1066 м).

(обратно)

8

...Селища нарицають. — Богородицкий монастырь на месте нынешнего села Богородицкое к юго-востоку от Смоленска.

(обратно)

9

...великаго меню Антониа... победившаго силою крестною духы неприязненыя... — Антоний (Великий, ок. 250—356 гг.), родом из Египта, считается первым христианским иноком и основателем монашества. «Житие Антония Великого», написанное Афанасием Александрийским (IV в.), с древнейших времен известно на Руси.

(обратно)

10

...чюдотворца Еуфимья... — Евфимий Великий (Благодушный, 376—477 гг.) — пустынножитель, с 29 лет жил в пещере близ Иерусалима, где позднее возникла Евфимиева лавра. «Житие Евфимия», написанное Кириллом Скифопольским (VI в.), известно на Руси уже в XI в.

(обратно)

11

...иже по нихъ Саву и Феодосья архимандрита... — Савва (Освященный, 434—531 гг.) — палестинский монах, основатель монастыря близ Иерусалима (484 г.), названного его именем. «Житие святого Саввы», написанное Кириллом Скифопольским (VI в.), известно на Руси уже в XI в. Один из героев жития — архимандрит Феодосий, сподвижник Саввы.

(обратно)

12

...преподобнаго Ефрема... — Ефрем Сирин (ок. 306—373 гг.) — сирийский богослов, «отец церкви». Перевод сборника сочинений Ефрема Сирина «Паренесис» относится к числу древнейших памятников славянской письменности (IX—X вв.).

(обратно)

13

...Иоанна Златоустаго... — Иоанн Златоуст (Хрисостом, между 344 и 354—407 гг.) — «отец церкви», в 398—404 гг. константинопольский патриарх. В Древней Руси с ранних времен известны были различные сборники слов Иоанна Златоуста, а также его житие, написанное Георгием, архиепископом Александрийским (VII в.). Отдельные эпизоды из жития Иоанна Златоуста неоднократно использует автор жизнеописания Авраамия.

(обратно)

14

...Феодосия Печерськаго... — Феодосий Печерский (ум. в 1074 г.) — русский святой, основатель Киево-Печерского монастыря. Житие его, написанное Нестором, используется в жизнеописании Авраамия дважды: во вступлении и в рассказе об основании Авраамиевого монастыря.

(обратно)

15

...князя Мьстислава Смоленьскаго и всея Рускыа. — Мстислав (Борис) Романович — смоленский князь с 1197 по 1214 г., когда он занял киевский престол. Убит в сражении на Калке (1223).

(обратно)

16

...«несть лепо... сущу». — Ср. Мф. 5, 14—15.

(обратно)

17

...въ единомъ монастыри у Честьнаго Креста. — Крестовоздвиженский монастырь, около которого позднее была построена кладбищенская церковь Гурия, Самона и Авива.

(обратно)

18

...образъ же и подобье на Великого Василья... — Василий Кесарийский (Великий, ок. 330—379 гг.) — «отец церкви», с 370 г. был епископом Кесарии Каппадокийской. Создатель литургии, названной его именем.

(обратно)

19

«Рабе... с лихвою». — Мф. 25, 26—27.

(обратно)

20

...яко о Великомъ Антонии пишется. — См. комм. 9.

(обратно)

21

...глубинныя книгы почитаеть... — Видимо, имеются в виду апокрифические, отреченные книги.

(обратно)

22

«Господи, не постави имъ греха сего...» — Ср. Деян. 7, 60.

(обратно)

23

...у церькви честнаго архангела Михаила. — Церковь Михаила-архангела, или Свирская (1191—1194) — княжеский придворный храм в Смоленске.

(обратно)

24

...яко хотеша ... бес правды убити и. — Имеется в виду Иоанн Златоуст.

(обратно)

25

...что прияша отъ Бога въставшеи на великого Иоана Златаустаго... — Далее автор жития подробно рассказывает об участи преследовавших Иоанна Златоуста.

(обратно)

26

...своего святьца подражая... — Имеется в виду Авраамий Затворник (IV в.), житие которого, написанное Ефремом Сирином, входит в сборник «Паренесис». В житии рассказывается, как в течение трех лет Авраамий Затворник кротко увещевал язычников некоего селения принять христианство, терпеливо вынося их преследования.

(обратно)

27

«За весь... день судный». — Мф. 12, 36.

(обратно)

28

«Что осужаете... поставити и». — Рим. 14, 4.

(обратно)

29

«Ихъ ради... непокоривыя». — Еф. 5, 6, ср. Кол. 3, 6.

(обратно)

30

...слово, яже отъ житья преподобнаго Савы и о патриарсе Ерусалимъстемъ Ильи... — Приводится эпизод из «Жития святого Саввы». Илья — патриарх Иерусалимский (ум. 20.7.518 г.); как рассказывается в житии Саввы, изгнан византийским императором Анастасием I (430—518, император с 491 г.).

(обратно)

31

...Евдоксию же лютый недугъ порази... — Евдоксия — жена византийского императора Аркадия (377—408 гг., император с 395 г.), принимала активное участие в гонениях на Иоанна Златоуста.

(обратно)

32

Пишеть бо въ «Златыхъ Чепехъ»... — «Златая Цепь» — древнерусский сборник поучений о христианско-аскетических добродетелях.

(обратно)

33

«Смущая... буди». — Гал. 5, 10.

(обратно)

34

...и о житьи преподобнаго отца Феодосья Печерськаго... — См. коммент. 14.

(обратно)

35

...церквицю во имя Богоносца... — Святой Игнатий Богоносец — один из «мужей апостольских»; предание считает его вторым епископом Антиохии. Во время преследования христиан при римском императоре Траяне (53—117, император с 98 г.) был казнен в Риме.

(обратно)

36

...и нарече во имя святое владычица нашеа Богородица Положение честные ризы и пояса. — Церковь основана в память Положения ризы и пояса Богородицы во Влахерне. Позднее монастырь назван Авраамиевым (нач. XIII в.) по имени первого игумена — Авраамия Смоленского.

(обратно)

37

Яко же сице Иаковъ во сне виде лествицю... на семь месте... — Иаков — младший из сыновей патриарха Исаака — во сне увидел лестницу, которая стояла на земле, а ее верх касался неба, и по этой лестнице поднимались и спускались ангелы (Быт. 28, 12).

(обратно)

38

«Възведе... в покой». — Пс. 65, 12.

(обратно)

39

«Възмете... легко естъ». — Мф. 11, 29—30.

(обратно)

40

«Их же... земныхъ». — Евр. 11, 37—38.

(обратно)

41

...раздруши ныне измаилтескыя языкы... — Предполагают, что здесь намек на татаро-монгольское нашествие.

(обратно)

42

...граде Сионъ и Ерусалиме... — Сион — гора в Иерусалиме, на которой находилась Иерусалимская крепость. В Писании Сион называется городом Давида, Святой Горой, жилищем и домом Бога, часто означает сам Иерусалим.

(обратно)

43

...ты мати господи всемъ церквамъ... — Храм святого Гроба Господня в Иерусалиме.

(обратно)

44

Царствующю Ольксе въ Цесариграде, въ царстве Исакове... самъ цесаремь ста.— Алексей III вступил на престол в 1195 г., свергнув и ослепив своего брата — Исаака Ангела (1185—1195 гг.).

(обратно)

45

И въведенъ бысть въ корабль, и въсаженъ бысть въ бочку...— Никита Хониат рассказывает иначе: Алексей на лодке был доставлен на итальянский корабль; «он остриг себе в кружок волосы, нарядился в латинскую одежду, смешался с толпою и таким образом укрылся от сыщиков». Версия же о бегстве Алексея в бочке с тройным дном, вероятно, легендарна.

(обратно)

46

...и приде къ немьчьскуму цесарю Филипови, къ зяти и къ сестре своей.— Алексей, бежавший в 1202 г. из Константинополя, высадился в Сицилии. Он установил связь с папой Иннокентием III, с императором Священной Римской империи Филиппом Швабским, женатым на его сестре Ирине, и непосредственно с самими крестоносцами, которые в это время уже готовились к походу в Палестину.

(обратно)

47

...такоже посадяче его на претоле, поидете же къ Иерусалиму...— Крестоносцы, восстановив на престоле Исаака Ангела, должны были продолжать путь в Палестину. Алексей Ангел обещал субсидировать поход и отправить с крестоносцами десятитысячное войско.

(обратно)

48

Фрязи.— По-древнерусски так называли итальянцев, здесь этот терминраспространен на всех крестоносцев.

(обратно)

49

Пьрвое, пришьдъше въ Судъ, замкы железныя разбиша...— Залив Золотой Рог (Суд), омывающий Константинополь с востока, в оборонительных целях перегораживался железной цепью, которая была разбита воинами-крестоносцами, и их корабли смогли подойти к стенам города.

(обратно)

50

По Исакове же смерти людие на сына его въсташа...— Исаак Ангел был восстановлен на престоле в июле 1203 г., однако фактически правил его сын Алексей Ангел — Алексей IV. Требования выдвинуть другого кандидата в императоры возникли в январе 1204 г., когда Исаак, вероятно, еще был жив.

(обратно)

51

...Николу, воина...— Николая Канава венчал на царство простой народ. Кандидатом знати был вельможа Алексей Дука Мурчуфл.

(обратно)

52

Мурчуфлъ же и вси бояре не даша его жива, и уморивъше Исаковиця...— Мурчуфл явился во Влахернский дворец к Алексею, вывел его потайным ходом, якобы спасая от мятежников. Затем Алексей был закован, отведен в темницу и позднее умерщвлен.

(обратно)

53

...раями на шьглахъ...— Корабли крестоносцев были увешаны по реям веревочными лестницами, по которым воины перебирались на крепостные стены.

(обратно)

54

...Верьбной недели...— Последней недели Великого поста.

(обратно)

55

...противу святому Спасу, зовемый Вергетисъ, противу Испигасу, сташа же и до Лахерны.— Здесь упомянуты монастырь Спаса Евергета, ворота, ведущие в Пигу и Влахернский дворец. Автор хочет подчеркнуть, что штурмовались стены города на всем их протяжении.

(обратно)

56

...бяху же изременани межи ими...— В переводе учтена догадка Н. А. Мещерского, что речь идет о «дромонах», кораблях для перевозки конницы.

(обратно)

57

...одьраша двьри...— Двери храмов покрывалисъ пластинами из меди или драгоценных металлов, украшались резьбой.

(обратно)

58

...тябло...— часть иконостаса.

(обратно)

59

...подъ тряпезою...— под западной частью храма.

(обратно)

60

...40 кадие чистаго злата...— Н. А. Мещерский обращает внимание на частое употребление эпического числа сорок: сорок кораблей, сорок кубков, сорок кадей золота. Кадь — мера сыпучих тел: в позднее время (в XV в.) кадь соответствует объему четырнадцати пудов ржи.

(обратно)

61

Дигитрию же чюдьную... съблюде ю Богъ...— Одигитрия («путеводительница») — определенный тип иконы Богоматери с младенцем. Существовала легенда о том, что константинопольская икона Одигитрии чудесным образом являлась в разных концах города.

(обратно)

62

...маркосъ от Рима, въ граде Бьрне, идеже бе жилъ поганый злый Дедрикъ.— Маркос — передача титула «маркграф». Здесь имеется в виду Бонифаций Монферратский, уроженец Вероны (в немецком произношении — Берн). Дедрик— остготский король Теодорих (454—526).

(обратно)

63

...кондофъ Офланъдръ...— Граф Балдуин IX Фландрский, будущий император Латинской империи, в состав которой вошел Константинополь с окрестностями, южное побережье Мраморного моря и некоторые области Греции.

(обратно)

64

...дужъ слепый от Маркова острова Венедикъ.— Венецию именовали республикой святого Марка по имени почитавшегося там апостола — покровителя города. Дож — Энрико Дандоло (1108—1205), один из инициаторов захвата Константинополя.

(обратно)

65

...Мануилъ цесарь...— Византийский император Мануил I Комнин (1143—1180 гг.).

(обратно)

66

О побоищи новгородцемъ съ Ярославом.— Далее описываются события, происшедшие после столкновения Ярослава Всеволодовича (сына Всеволода Большое Гнездо) с новгородцами. Этим событиям посвящен рассказ предшествующего года, заимствованный из Новгородской первой летописи. Согласно этому рассказу, Ярослав Всеволодович нарушил новгородские вольности, захватил и сослал в Тверь двух новгородских бояр. Затем он удалился в Торжок (Новый Торг), находившийся на границе Новгородской и Владимиро-Суздальской земли, и начал осаду Новгорода; в городе наступил страшный голод. Послов, которых присылали ему из Новгорода, князь захватывал и на обращения новгородцев не отвечал. Тогда в город пришел Мстислав Удалой, князь торопецкий, уже прежде защищавший Новгород от владимиро-суздальских князей. Мстислав дал новгородцам клятву: «Положу свою голову за Новгород; освободим своих мужей — вашу братью; да не будет Новый Торг над Новгородом, ни Новгород над Торжком!»

(обратно)

67

...на зять свой на Ярослава...— Ярослав Всеволодович был женат на дочери Мстислава Удалого.

(обратно)

68

...крестопреступници...— Бояре, бежавшие к Ярославу, именуются «крестопреступниками» (клятвопреступниками) потому, что (как рассказывается в Новгородской первой летописи) они целовали «хрест честный к Мстиславу с всеми новгородци, яко всем одинакым быти» (выступать воедино), а затем изменили.

(обратно)

69

Новгородци же поидошя Серегиром...— Новгородцы пошли через озеро Селигер к границе Смоленской и Владимиро-Суздальской земли.

(обратно)

70

...оселъ Святославъ Ржовку...— Святослав — младший из братьев Ярослава, также помогавший ему в войне с Новгородом; Ржевка (Ржева Владимирская, Ржев) — город в Смоленской земле на границе с Новгородской и Владимиро-Суздальской землей.

(обратно)

71

...с Володимеромъ съ Псковскым...— Владимир Мстиславич, смоленский князь, брат Мстислава Удалого, княживший в это время в Пскове.

(обратно)

72

Ярунъ — по-видимому, воевода Мстислава, впоследствии участвовавший вместе с ним в битве на Калке в 1223 г.

(обратно)

73

Зубцев — город во Владимиро-Суздальской земле на реке Вазузе (приток Волги).

(обратно)

74

Володимеръ Рюрикович — племянник и союзник Мстислава Удалого.

(обратно)

75

...на Холохне.— Холохна (Холохольня), приток Волги на границе с Владимиро-Суздальской землей.

(обратно)

76

«Аще поидем к Торжку, то попустошимъ Новгородскую власть».— Это объяснение отказа князей от похода на Торжок (дефектное место в Новгородской Карамзинской летописи и восстанавливаемое по Новгородской четвертой и Софийской первой летописям) расходится с объяснением, читающимся в Новгородской первой летописи: «Поидем к Переяславлю, есть у наю (нас) третий друг» (речь идет о князе Константине Ростовском, о котором в рассказе говорится дальше).

(обратно)

77

...князи наши...— Речь идет, очевидно, о смоленских князьях Ростиславичах.

(обратно)

78

...на Благовещенье Богородици...— 25 марта.

(обратно)

79

...послаша Яволода, боярина Володимеря...— Яволд, по-видимому, боярин Владимира Мстиславича, не упоминается в рассказе Новгородской первой летописи.

(обратно)

80

...к Костянтину Всеволодичю в Ростов...— Старший сын Всеволода Юрьевича Большое Гнездо был обделен при распределении наследства отца (стольный город Владимир и главенство над братьями достались второму брату Юрию) и находился в оппозиции по отношению к братьям.

(обратно)

81

...Шешу и Дубну.— Шоша и Дубна — притоки Волги между Тверью и Кснятиным.

(обратно)

82

...город Коснятин (Кснятин) — город при впадении в Волгу реки Нерли.

(обратно)

83

...Всеволода, шюрина моего.— Речь идет о Всеволоде Мстиславиче-Борисовиче, шурине Константина, который был князем во Пскове незадолго до Владимира Мстиславича.

(обратно)

84

...поедоша к Переяславлю воюючи.— Город Переяславль (Северный) был наследственным владением Ярослава Всеволодовича, главного виновника событий 1216 г.

(обратно)

85

...бышя на Городищи на реце Сарре...— Сарское городище находится при впадении реки Сары в Ростовское озеро (Неро) на южном берегу озера, противоположном Ростову.

(обратно)

86

Юрьево княжение Всеволодича в Суждале.— Этот заголовок, читающийся только в Новгородской Карамзинской и Новгородской четвертой летописях (в Софийской первой его нет), не совсем точен, ибо княжение Юрия Всеволодовича началось не в 1216 г., а в 1212 г., когда умер Всеволод Большое Гнездо и Владимиро-Суздальский престол достался не Константину, а Юрию (впрочем, в Новгородско-Софийском своде, как и в Новгородской первой летописи, о вокняжении Юрия в 1212 г. не упоминается).

(обратно)

87

...и с Володимеромъ...— О каком Владимире, союзнике Юрия, здесь идет речь (он упоминается и в Новгородской первой летописи), неясно. Среди сыновей Всеволода Большое Гнездо был и Владимир (Дмитрий) Всеволодович, но, согласно Лаврентьевской летописи, он был взят в плен половцами в 1215 г. и вернулся из плена только в 1217 г.

(обратно)

88

...бродници...— бродники, племена (по-видимому, славянского происхождения), кочевавшие на нижнем Дону и принимавшие участие в ряде военных столкновений той эпохи, например в битве на Калке в 1223 г.

(обратно)

89

...городчане...— жители Городца Радилова на Волге, недалеко от Нижнего Новгорода.

(обратно)

90

...на реце Кзе.— Река Кза (Гза, Хза) — приток реки Колокши (в свою очередь, впадающей в Клязьму), на которой стоит город Юрьев-Польский.

(обратно)

91

...на реце Липице.— Липица — река близ Юрьева-Польского.

(обратно)

92

...Творимиръ боярин...— «Творимир» здесь, судя по тексту Новгородской Карамзинской и Новгородской четвертой летописей, а также Тверского сборника,— собственное имя (а не обращение: «Твори мир...»). В Новгородской первой летописи этот персонаж не фигурирует. Имя это явно имеет символический характер, и весь рассказ чрезвычайно характерен для тенденций Новгородско-Софийского свода в целом.

(обратно)

93

...отцы наши билися на Колакши пеши.— Речь идет о битве на Колокше (Колакше, Кулачке) в 1096 г., в которой новгородцы помогли князю Мстиславу Владимировичу (сыну Владимира Мономаха) одержать победу над его противником Олегом Святославичем. Согласно тексту Повести временных лет (в Радзивиловской летописи), новгородцы при этом (как и на Липице) спешились.

(обратно)

94

...отряди Володимиръ Ивора Михайловича...— Ивор Михайлович, очевидно, воевода смоленского князя; в других источниках не упоминается.

(обратно)

95

...връгше кии...— Кий (кый), по-видимому, боевой молот.

(обратно)

96

...топоръ с поворозою...— Повороза (повруза, повраз) — петля для привязывания предмета к руке.

(обратно)

97

...опонника...— Опонник — мастер, изготовляющий опоны — ткани, завесы.

(обратно)

98

...терскаго данника...— Терская волость (волость Тре) — юго-восточный берег Кольского полуострова, находившийся под властью Новгородской земли и плативший дань Новгороду.

(обратно)

99

...Григоръ Водмолъ, муж передний.— В отличие от перечня новгородских убитых, заимствованного из Новгородской первой летописи (где он читался в конце всего рассказа), упоминание об убитом смольнянине имеется только в Новгородско-Софийском своде.

(обратно)

100

..подкладъ и тый выверглъ.— В Тверском сборнике картина бегства Юрия Всеволодовича дополнена еще одной деталью: «...бе бо телом толст и тяжек».

(обратно)

101

Гридница — помещение для княжеской дружины.

(обратно)

102

...хлебом накръмити...— дать средства к жизни, взять под свое покровительство (сюзеренитет).

(обратно)

103

Преполовление — среда четвертой недели после Пасхи.

(обратно)

104

...оканьныи Святопълкъ...— Сын Владимира I Святославича, убивший своих братьев, чтобы завладеть киевским княжением.

(обратно)

105

Кюр (от греч. Κυρος)— титул особ византийского императорского дома, передававшийся и некоторым русским князьям.

(обратно)

106

...великого князя Ярослава.— Имеется в виду Ярослав Владимирович Мудрый (ок. 978—1054), сын Владимира Святославича Киевского. В 1019 г. утвердился на киевском столе и после длительной борьбы с братьями объединил под своей властью почти все древнерусские земли. Время его княжения ознаменовалось политическим укреплением государства, высоким развитием культуры. В 1038—1042 гг. предпринял ряд походов на литовские племена, в том числе на ятвягов, и на другие, пограничные с русскими княжествами, земли.

(обратно)

107

...до немець...— Здесь под немцами подразумеваются шведские народы.

(обратно)

108

...до Устьюга...— Город Великий Устюг в низовьях Сухоны, притока Северной Двины.

(обратно)

109

...тоймици погании...— языческое племя, жившее по берегам Верхней и Нижней Тоймы — притоков Северной Двины.

(обратно)

110

...Дышючимъ моремъ...— Дышащее море — Белое море и Северный ледовитый океан (названы «дышащими» из-за больших приливов и отливов).

(обратно)

111

...до болгаръ...— Имеются в виду волжские болгары, обитавшие в районе впадения Камы в Волгу.

(обратно)

112

...до буртасъ...— Буртасы — мордовское племя.

(обратно)

113

...до чермисъ...— Черемисы — марийцы.

(обратно)

114

...великому князю Всеволоду...— Всеволод Юрьевич Большое Гнездо (1154—1212), великий князь владимирский, сын Юрия Долгорукого, внук Владимира Мономаха. В 1162 г., изгнанный братом Андреем Боголюбским, уехал в Константинополь к императору Мануилу, в 1174 г. вернулся. С 1176 г.— великий князь. При Всеволоде возросло могущество Владимиро-Суздальского княжества. В 1183 и 1186 гг. предпринял походы на волжских болгар и мордву.

(обратно)

115

...отцю его Юрью...— Юрий Владимирович Долгорукий (кон. 90-х гг. XI в.— 1157), сын Владимира Мономаха, князь суздальский и киевский. В годы правления Юрия Долгорукого впервые упоминается под 1147 г. Москва, укрепленная Юрием Долгоруким в 1156 г. При Юрии Долгоруком начался экономический и политический подъем северо-восточной Руси. В 1120 г. Юрий Долгорукий предпринял поход на волжских болгар.

(обратно)

116

...Володимеру и Манамаху...— Владимир Всеволодович Мономах (1053—1125), великий князь киевский (1113—1125 гг.). Успешная борьба Владимира Мономаха с половцами определила отношение к нему и в половецком эпосе (см. Галицко-Волынскую летопись, рассказ о траве евшан), и в древнерусской литературе как к грозному врагу половецкой степи. В период монголо-татарского нашествия и ига имя Владимира Мономаха было символом защитника Русской земли от внешних врагов.

(обратно)

117

...вяда...— одно из мордовских племен.

(обратно)

118

...бортьничаху на князя великого Володимера — то есть платили дань медом.

(обратно)

119

...жюръ Мануилъ цесарегородскый...— византийский император Мануил Комнин. Упоминание его как современника Владимира Мономаха ошибочно. Жюръ — ошибочное написание слова «кюр».

(обратно)

120

...от великаго Ярослава и до Володимера...— От Ярослава Мудрого до Владимира Мономаха.

(обратно)

121

...до ныняшняго Ярослава...— Ярослав Всеволодович (1191—1246), великий князь владимирский (1238—1246 гг.), сын Всеволода Большое Гнездо; отец Александра Невского.

(обратно)

122

...до брата его Юрья, князя володимерьскаго.— Юрий Всеволодович (1188—1238), великий князь владимирский. Погиб в битве с монголо-татарами на реке Сити 4 марта 1238 г. После гибели Юрия Всеволодовича владимирский стол занял его брат Ярослав Всеволодович.

(обратно)

123

...Мефодий, Патомьскый епископъ...— Мефодий, епископ г. Патар (III — начало IV в.). В средние века ему приписывалось сочинение, известное под названием «Откровение», в котором рассказывается о событиях, связанных с концом света.

(обратно)

124

...Гедеонъ...— Гедеон — библейский персонаж, победитель восточных кочевых народов.

(обратно)

125

...до Понетьскаго моря...— Понтийское море — Черное море.

(обратно)

126

...Ясы, Обезы, Касогы...— Ясы, обезы, касоги — кавказские племена.

(обратно)

127

...куманы...— Куманы — половцы.

(обратно)

128

...Мстиславъ Торопичскый...— Мстислав Мстиславич Удалой, княживший тогда в Галиче.

(обратно)

129

...прити к ним в Русь.— Под словом «Русь» здесь имеется в виду Киевская земля.

(обратно)

130

...месяца мая въ 30...— Ошибка (также в Тверском сборнике), так как память святого Ермия отмечалась 31 мая.

(обратно)

131

...и ста на Сити...— Сить — приток р. Мологи, впадающей в Волгу.

(обратно)

132

...преже мясопуста...—Мясопустная неделя — Масляная неделя, последняя неделя перед Великим постом.

(обратно)

133

...к Золотым воротом...— Золотые ворота (1164) — центральные ворота Владимира.

(обратно)

134

...и святу Богородицю разграбиша...— Собор Рождества Богородицы (конец XI — начало XII в.).

(обратно)

135

...лесы...— Леса — укрытия для осаждающих.

(обратно)

136

...порокы...— Пороки — камнеметные орудия.

(обратно)

137

...по примету...— Примет — вязанки хвороста, которыми осаждающие заваливали ров перед городом.

(обратно)

138

...от Лыбеди...— Лыбедь — приток р. Клязьмы.

(обратно)

139

...Новый град.— Новый город— западная часть города, укрепленная Андреем Боголюбским (1158—1164).

(обратно)

140

...В Печерний городъ.— Печерний город — древнейшая часть Владимира (город Мономаха).

(обратно)

141

...в церкви святыя Богородица.— Успенский собор (1158—1160).

(обратно)

142

...научивъ Осифа...— Иосиф — библейский персонаж, сын Иакова. Иосиф был продан братьями в рабство в Египет, но во всех испытаниях пользовался покровительством Бога.

(обратно)

143

...окрепивъ пророка своего Давида на Гольяда...— Давид — библейский персонаж, победил в единоборстве исполина Голиафа во время одной из войн израильтян с филистимлянами.

(обратно)

144

...въздвигнувый Лазаря четверодневнаго из мертвыхъ...— В Новом завете рассказывается, что Иисус Христос воскресил Лазаря через четыре дня после его смерти.

(обратно)

145

...чюдную икону одраша...— Имеется в виду икона, известная под названием «Владимирская Богоматерь», которая была вывезена в 1155 г. Андреем Боголюбским из Киева.

(обратно)

146

...да игуменъ Успеньскый...— В Троицкой летописи читается его имя — Даниил.

(обратно)

147

...кончевающюся 45-тому лету...— Летописец пользуется мартовским годом, то есть новый год начинался 1 марта.

(обратно)

148

Новый Иовъ бысть...— Иов — библейский персонаж, величайший праведник и образец веры и терпения. В Библии ему посвящена Книга Иова.

(обратно)

149

...до Шерньского леса...— Шерньский лес — лес между городами Кашином и Калязином.

(обратно)

150

...спричте Богъ смерти подобно Андрееве…— Имеется в виду Андрей Боголюбский, который был убит в 1174 г. заговорщиками-боярами. В похвале Васильку есть ряд заимствований из некролога Андрею Боголюбскому.

(обратно)

151

...по брата своего Георгия в Ростовъ...— Ярослав Всеволодович перенес из Ростова во Владимир тело Юрия Всеволодовича, погибшего на р. Сити.

(обратно)

152

Всякъ зломыслъ его прежемененыя безбожныя татары отпущаше одарены.— В данном контексте фраза бессмысленна. Эта фраза, как установлено, заимствована по частям из похвалы Владимиру Мономаху, которая читается в Лаврентьевской летописи под 1125 г.: «Вся бо зломыслы его вда Богь подъ руце его... Он же заповедь Божью храня, добро творяше врагом своимъ, отпущаше я одарены».

(обратно)

153

...паче же Новъгородъ вторый...— Нижний Новгород, заложенный Юрием Всеволодовичем в 1221 г.

(обратно)

154

...манастырь святыя Богородица...— Благовещенский монастырь, основанный Юрием Всеволодовичем в 1221 г. одновременно с Нижним Новгородом.

(обратно)

155

Яко же и Саулъ гоняше Давида...— Саул — библейский царь, преследовавший пророка Давида.

(обратно)

156

...в Кидекшии...— Кидекша, село около Суздаля на р. Нерли, резиденция Юрия Долгорукого.

(обратно)

157

...в Глухове...— Глухов — город в Черниговской земле.

(обратно)

158

...на Николинъ день.— Память Николая Чудотворца отмечалась 6 декабря.

(обратно)

159

...по реце Ишне...— Ишна (Идша), река около Ростова.

(обратно)

160

...на реце Гзе...— Гза (Кза), приток реки Колокши около Юрьева-Польского.

(обратно)

161

...на Липицахъ и на Юриеве горе...— Липицы — урочище у реки Липицы (Липичи) около Юрьева-Польского. Юрьева гора около Юрьева-Польского находится против Авдовой горы, от которой отделяется ручьем Тунегом.

(обратно)

162

...въ лукоморя...— Имеется в виду Азовское море.

(обратно)

163

...на Зарубъ, къ острову Варяжскому...— Заруб — город в Киевской земле на правом берегу Днепра напротив устья реки Трубежа.

(обратно)

164

...не дошедше Олешиа...— Олешье — село в низовьях Днепра.

(обратно)

165

...выгонцы галичьские...— Бояре Домажиричи и Володислав Кормиличич со своей родней были изгнаны князем Романом Мстиславичем и в качестве «выгонцев» обосновались в Понизье.

(обратно)

166

...у реки Хортици...— Река Хортица, впадает в Днепр напротив Хортичева острова.

(обратно)

167

...до реки Калка...— Река Калка, впадает в Азовское море.

(обратно)

168

...бродницы...— Бродники, племена, кочевавшие на нижнем Дону.

(обратно)

169

...до Новагорода Святополчего.— Новгород, город в Переяславской земле южнее Киева. Основан на реке Стугне Святополком Изяславичем в 1095 г.

(обратно)

170

...по Яико, и по Понтийское море...— Яик — река Урал; Понтийское море — Черное море.

(обратно)

171

...въ роде Измаилове, сына Агарина, рабыни Авраамовы...— Измаил — библейский персонаж, сын Авраама и его наложницы Агари. В средние века Измаил считался родоначальником восточных народов.

(обратно)

172

...поплениша прьвое Болгарскую землю.— Имеется в виду Волжская Болгария (Булгария) со столицей в городе Булгар (Великий город).

(обратно)

173

...о Нузле...— Нужа, или Онуза,— место лагеря Батыя, где-то в устье рек Лесного и Польного Воронежа, притоков реки Воронежа.

(обратно)

174

...въ Вороножь...— Воронеж — место между Лесным и Польным Воронежем.

(обратно)

175

...речено бысть Господемь Исусу Навгину...— Иисус Навин — библейский персонаж, преемник Моисея в руководстве израильским народом; при вступлении в Палестину победил ханаанских царей. В Библии ему посвящена Книга Иисуса Навина.

(обратно)

176

...въ средохрестие...— Среда на четвертой неделе Великого поста.

(обратно)

177

...до Игнача креста...— Игнач-крест — урочище в Новгородской земле.

(обратно)

178

...3 сыны темничи...— Темник—предводитель отряда в 10 тысяч человек в татарском войске.

(обратно)

179

...князь Александръ Ярославичь...— Александр Невский.

(обратно)

180

...и градъ святыа Богородица Владимерскыа — город Гороховец на Клязьме.

(обратно)

181

...у Лятскыхъ воротъ.— Лядские ворота — ворота в западной части Киева.

(обратно)

182

...около святыа Богородица.— Церковь Богородицы Десятинной (конец X в.).

(обратно)

183

...король Велий и Коломанъ...— Бела IV (1235—1270) — венгерский король. Коломан — брат Белы IV.

(обратно)

184

...до Володавы...— Володава — город в Волынской земле.

(обратно)

185

...изъ Корсуня... из пременитаго града Херсони... — Корсунь — русское название древнего Херсонеса, основанного в V в. до н. э. переселенцами из Гераклеи Понтийской. Как и большинство греческих городов-колоний Причерноморья в IX—XIII вв. входил в состав Византийской империи. С X в. (судя по археологическим находкам) в нем значительной частью населения были русские.

(обратно)

186

...и сыне его князе Алексанъдре Ярославичи Невском...— Сын Ярослава Всеволодовича получил прозвище Невский пятнадцатью годами позже — после победы над шведами в 1240 г. В 1225 г. ему было около 5 лет.

(обратно)

187

...крестися самодержавный и великий князь Владимер Святославич Киевской...— По версии, изложенной в Повести временных лет, Владимир крестился, взяв Корсунь, в 988 г. в церкви св. Василия. По другим источникам, Владимир крестился в Васильеве близ Киева (или в самом Киеве) в 987 г.

(обратно)

188

...гречестии цари... Василей, Костянтинъ Парфиенитос... — Имеются в виду византийские императоры Василий II Болгаробойца (976—1025) и Константин VIII Порфирородный (976—1028).

(обратно)

189

Иди во устье Днепръское в Понтеньское море и сяди в корабль, и доиди моря Варяжского в Немецкия области.— Здесь указывается путь вокруг Европы.

(обратно)

190

...во град Кесь...— Ныне город Цесис Латвии. В некоторых списках вместо Кеси указывается Рига.

(обратно)

191

...явися... князю Федору ...Резанскому...— Рязанское летописание дошло до нас в очень незначительных фрагментах, сохраненных, в основном, Новгородской I летописью. По летописным источникам неизвестен.

(обратно)

192

...да подарует ти венець царствиа небеснаго, и жене твоей, и сынови твоему.— Осмысление смерти Федора как мученической гибели за веру произошло в XVI веке.

(обратно)

193

...и поят супругу от царьска рода именем Еупраксею.— По другим источникам об Евпраксии, родственнице византийских императоров, ничего не известно.

(обратно)

194

...поставиша над ними кресты камены.— В середине XVII в. этих крестов, очевидно, уже не было, т. к. в 1665 г. князь Никита Григорьевич Гагарин по рассмотрении «летописной книги» заново поставил в Заразске три каменных креста на месте предполагаемых могил Федора, Евпраксии и Ивана (см.: Добролюбов И. Историко-статистическое описание церквей и монастырей Рязанской епархии, ныне существующих и упраздненных, т. I. Зарайск, 1884, с. 163).

(обратно)

195

...на реце на Воронеже...— Река Воронеж, левый приток Дона, была южной границей Рязанского княжества с Половецкой степью.

(обратно)

196

И присла на Резань...— Город Рязань был основан (по археологическим данным) в X веке, впервые упоминается в летописи под 1096 г. Стоял на крутом берегу реки Оки километрах в пяти от устья реки Прони. По данным раскопок А. Л. Монгайта неоднократно разрушался и горел и после 1237 г. В 1372 г., в отместку за отбиваемые князем Олегом Ивановичем полоны и постоянное вооруженное сопротивление монголо-татарам, совместными силами татар и московского князя Дмитрия Ивановича (будущего Донского) Рязань была сожжена до тла, восстановить ее оказалось невозможным. Столица Рязанского княжества была перенесена в Переяславль Рязанский (современную Рязань).

(обратно)

197

...Юрью Ингоревичю Резанскому...— По летописям известен Юрий Игоревич, сын рязанского князя Игоря Глебовича. Впервые он упоминается в летописи в 1207 г., когда он, его брат Ингварь Игоревич, князья Роман и Святослав по приказу Всеволода Юрьевича Владимирского были захвачены и сосланы во Владимир. Освобождены в 1212 г., после смерти Всеволода. Причины ссылки рязанских князей неясны. С сыном Всеволода Юрием у них были дружеские отношения: в 1217 г., после предательского умерщвления на пиру братьев Изяслава, Романа, Святослава, Ростислава, Глеба и Михаила Глебом Владимировичем, именно Юрий Всеволодович помог Ингварю Игоревичу изгнать из Рязани братоубийцу. После смерти Ингваря Игоревича в 1220 г. рязанским князем стал Юрий Игоревич.

(обратно)

198

...Георгию Всеволодовичю Владимерскому...— великий князь владимирский Георгий (Юрий) Всеволодович, сын великого князя Всеволода III Юрьевича («Большое Гнездо»). Погиб в битве с войсками Батыя на реке Сить.

(обратно)

199

...Давыда Ингоревича Муромского...— В дошедших до нас летописных источниках сведений о Давыде Ингоревиче нет. Муромское и Рязанское княжества до конца XIII в. были тесно связаны: муромские и рязанские князья имели общего родоначальника — Святослава Ярославича, с конца XII в. имели общую епископию. До 1228 г. муромским князем был Давыд Юрьевич, потом — его сын Юрий. Родные и двоюродные братья подчинялись ему как старшему.

(обратно)

200

...Глеба Ингоревича Коломенского...— По летописям Глеб Ингоревич неизвестен. Коломна (впервые упоминается в летописи под 1117 г.) входила в состав Рязанского княжества и была оплотом против Владимиро-Суздальского княжества. Возможно, сообщение о появлении в братском войске рязанцев муромского и коломенского князей имело публицистическое значение: в 1270-х гг. Муром окончательно отошел от Рязанского княжества, а борьба за Коломну с Владимиро-Суздальским княжеством велась с 1162 г. После разгрома Рязани Ярослав Всеволодович Владимирский дважды предпринимал попытку присоединить Коломну к Владимирскому княжеству. Борьба за Коломну с владимирскими Всеволодовичами трагически завершилась убийством Константина Рязанского Юрием Московским в 1319 г. Возможно, подчеркнутая братская связь между Муромом, Рязанью и Коломной была призвана напомнить о единстве Рязанской земли.

(обратно)

201

...Олга Краснаго...— Ниже он назван Олегом Ингоревичем Красным (т. е. Красивым). По Повести — брат Юрия Ингоревича (Игоревича). В действительности он был, по-видимому, не братом, а племянником Юрия (сыном Ингваря), упоминаемым в летописях под 1252 и 1258 гг., хотя в жалованной грамоте Олега Ивановича (Акты исторические, т. I. СПб., 1841, № 2, с. 2) Олег поставлен наряду с Ингварем и Юрием как с братьями: «...коли ставили во первых прадеди наши святую Богородицю, князь великий Инъгвар, князь Олег, князь Юрьи».

(обратно)

202

...Всеволода Проньского...— очевидно, Всеволод Глебович Пронский — сын князя рязанского Глеба Ростиславича, отец кир Михаила Пронского. Однако по летописи Всеволод Пронский погиб значительно раньше — в 1208 г.

(обратно)

203

...нечестиваго подобает утоляти дары.— Ср. «Аще дасться время мучителю, то дарми его укротим» — слова Василия Великаго (Житие Василия Великого.— ВМЧ. М., 1910, I, 1—6).

(обратно)

204

...нача просити у рязаньских князей тщери или сестры собе на ложе.— Требование Батыя в Повести отражает древнейшие (со времен Римской империи) представления о праве победителя, получавшего не только имущество, но и власть над семьей побежденного. Федор был прислан к Батыю «з дары» (как к равному), а Батый настаивает на признании себя победителем. Таким образом, данный эпизод не столько «романический», сколько героический.

(обратно)

205

...Апоница...— Имя пестуна Федора Апоница (в некоторых поздних списках — «Аполоница») автор брошюры «Чудотворный образ Николая Зарайского» (М., 1860) связывает с селением «Апоничищи» близ Заранска, предполагая в основе рассказа об Апонице местную легенду.

(обратно)

206

...с великою княгинею...— «Великая княгиня» — мать Юрия Ингоревича Агриппина Ростиславовна, имя которой упоминается в Повести далее. В летописях о ней ничего не говорится.

(обратно)

207

Изми нас от враг наших, Боже, и от востающих на ны избави нас...— Ср. «Изми мя от враг моих, Боже, и от востающих на мя избави мя» (Пс. 58, 2).

(обратно)

208

...и покрый нас от сонма лукавнующих...— Ср. «Покрый мя от сонма лукавнующих» (Пс. 63. 3).

(обратно)

209

...и от множества творящих безаконие.— Ср. «Избави мя от творящих беззаконие» (Пс. 58. 3).

(обратно)

210

Буди путь их тма и ползок! — Ср.: «Да будет путь их тма и ползок!» (Пс. 34, 7). Молитва князя Юрия Ингоревича затем часто включалась в другие воинские повествования (см. «Сказание о Мамаевом побоище», напр.).

(обратно)

211

Аще от руки Господня благая прияхом, то злая ли не потерпим? — Ср.: «Аще благая прияхом от руки Господни, злых ли не стерпим?» (Иов. 2, 10). Иов произнес эти слова после известия о гибели скота и урожая, когда были еще живы его дети. Юрий Ингоревич — после гибели сына, невестки и внука.

(обратно)

212

...великаго князя Ингоря Святославича...— Кто такой Ингорь (Игорь) Святославич — неясно. Рязанские князья — потомки Игоря Ольговича (ум. в 1194 г ). Возможно, Игорь Ольгович эпически переосмыслен здесь как Игорь Святославич — герой «Слова о полку Игореве»; художественные традиции этого произведения легко могли перейти в Рязанскую землю через соседнюю Черниговщину.

(обратно)

213

...в церковь... Успениа.— Каменный рязанский Успенский собор, остатки которого обнаружены еще раскопками 1836 г., был, по-видимому, построен при учреждении в Рязани епископской кафедры — между 1187 и 1207 гг. Он был украшен снаружи резным камнем, внутри — фресками и довольно значителен по размерам.

(обратно)

214

...епископа...— По летописным источникам известно, что епископа в тот момент в городе не было.

(обратно)

215

...тмою.— Тьма в монголо-татарском войске — 10000 человек.

(обратно)

216

...Прънескъ...— город Пронск на реке Прони. В летописях впервые упоминается под 1186 г., когда его осадили войска суздальцев. К этому времени в Пронске уже существовали крепостные стены. Вторично подвергся осаде в 1207 г. Из летописного рассказа явствует, что в нем имелись крепостные сооружения. Исследования археологов установили, что крепость стояла на длинной и узкой площадке, ограниченной с одной стороны крутым скатом горы, а с другой — оврагами.

(обратно)

217

...град Бел...— Белгород в Рязанской земле, ныне — Белгородище, недалеко от Венева. В летописях упоминается только один раз — под 1155 г. в связи с убийством в нем тысяцкого Андрея Глебовича. После нашествия Батыя не возродился.

(обратно)

218

...Ижеславець...— В летописях не упоминается и после нашествия Батыя не возродился. Д. Иловайский предполагал, что этот город находился к северо-востоку от Старой Рязани близ устья реки Пры (Иловайский Д. История Рязанского княжества. М., 1858, с. 105).

(обратно)

219

...страстоположник Стефан...— святой Стефан, мученик, побитый камнями за отстаивание христианской веры (I в.). Олег сравнивается с первомучеником, так как первым из русских князей, по Повести, гибнет за веру. На самом деле известно, что Олег Ингваревич возвратился из Орды «на свою отчину» в 1252 г., а умер в 1258 г. (см. Лаврентьевскую, Симеоновскую, Воскресенскую, Никоновскую летописи). В Орде был замучен сын Олега, Роман, в 1270 г. В Повести не говорится о гибели Романа Ингоревича, посланного за помошью во Владимир и участвовавшего в битве с Батыем на земле Владимирского княжества. Обстоятельства его гибели по летописным источникам неизвестны.

(обратно)

220

...богатство резанское и сродник их киевское и черъниговское...— Старинные связи Рязани с Черниговом и Киевом подтверждаются и археологическим материалом. Б. А. Рыбаков отмечал, что «в Старой Рязани в составе клада 1868 г. найдены тонкие тисненые бляшки, оттиснутые на одном штампе с бляшками из Киевского княжества (Княжья Гора) и из клада близ Чернигова (Святое озеро). Кроме того, там же есть серебряные тисненые колты с чернью, близкие к работе черниговских мастеров и представляющие единичную находку в рязанских древностях». (Рыбаков Б. А. Ремесло Древней Руси. М.—Л., 1948, с. 453). Это объясняется существовавшими родственными связями между рязанскими, киевскими и черниговскими князьями: так, князь Роман Глебович Рязанский, боровшийся за независимость Рязанского княжества от Владимиро-Суздальской земли, был женат на дочери Святослава Всеволодовича Черниговского (героя «Слова о полку Игореве»), а его брат Ярослав Глебович — на дочери РюрикаРостиславича Киевского.

(обратно)

221

...поиде на град Суздаль и Владимеръ... — От Рязани войска Батыя двинулись на Владимир окружным путем — через Коломну и Москву, чтобы отрезать Юрию Всеволодовичу Владимирскому пути к отступлению. Под Коломной Батый разбил часть войск Юрия Всеволодовича. Захватив Москву, он направился на Владимир. 3 февраля 1238 г. началась осада города. Одновременно посланный Батыем отряд захватил Суздаль. 7 февраля Владимир пал.

(обратно)

222

...Еупатий Коловрат...— Евпатий Коловрат нигде более не упоминается. В некоторых редакциях ему дано отчество — «Львович».

(обратно)

223

...Ингварем Ингоревичем...— Ингварь Ингоревич (Игоревич) — брат Юрия Ингоревича Рязанского: в Повести говорится о том, что он нашел тело матери своей Агриппины Ростиславовны — она же по Повести и мать Юрия. Н. М. Карамзин считал Ингваря сыном Юрьева брата Ингваря (см.: История государства Российского, т. 3, гл. VIII, примеч. 358). Эту точку зрения поддерживали Д. Иловайский, А. Экземплярский и А. Пресняков. В. Л. Комарович предполагал в князе Ингваре Ингваревиче инициатора создания рязанского летописного свода, частично дошедшего до нас в составе Новгородской первой, Ростовской и Галицко-Волынской летописей.

(обратно)

224

...шурича своего Хостоврула.— В русских и монгольских источниках Хоставрул (в других редакциях — Таврул) не упоминается.

(обратно)

225

...санчакбеи...— тюркское слово, означающее знаменосца («санчак» — знамя), военачальника.

(обратно)

226

...у брата своего... Михаила Всеволодовича Черниговского...— О родственных связях черниговских и рязанских князей в начале XIII в. по летописным источникам ничего неизвестно. О Михаиле Всеволодовиче см.: Сказание об убиении в Орде князя Михаила Черниговского и его боярина Феодора и коммент. к нему.

(обратно)

227

Изменися доброта ея, и отиде слава ея, и не бе в ней ничто благо видети...— Ср. «И се святая наша, и красота наша, и слава наша опусте» (I Кн. Макк. 2, 12).

(обратно)

228

Узорочие резанское.— Узорочьем в древнерусской традиции назывались драгоценные украшения — произведения искусства златокузнецов. В Повести главным украшением Рязани названо погибшее воинство, что развивает образ, появившийся в «Слове о полку Игореве», где погибшие дружинники названы богатством, рассыпанным русским золотом.

(обратно)

229

Господи Боже мой! На тя уповах, спаси мя, и от всех гонящих — избави мя! — Ср.: «Господи Боже мой, на тя уповах, спаси мя, от всех гонящих мя избави мя» (Пс. 7. 2—3).

(обратно)

230

...во единой раце.— По летописям известно, что Олег Ингваревич был похоронен в 1258 г. в церкви Спаса.

(обратно)

231

...рода Владимера Святославича... внучата великаго князя Святослава Олговича Черниговьского.— Рязанские князья — потомки Владимира I Святославича через его правнука Ярослава Святославича (ум. в 1129 г.; сын Святослава Ярославича, внук Ярослава Мудрого, младший брат знаменитого Олега «Гориславича» Черниговского). Возведение генеалогии рязанских князей к Святославу Ольговичу Черниговскому или Киевскому (отцу Игоря Святославича — героя «Слова о полку Игореве») не верно, но, возможно, отражает стремление возвести род рязанских князей к Игорю Новгород-Северскому.

(обратно)

232

...с погаными половцы...— Рязань, пограничное княжество, было щитом Руси от половецких набегов, потому сражения с половцами были делом привычным.

(обратно)

233

...и ласкою своею многих от неверных царей... на веру истиную обращаста.— Имеются в виду «аманаты» (заложники из детей знатных родов), которых русские князья брали у степных народов для предотвращения набегов и выполнения ими мирных договоренностей.

(обратно)

234

...Михайло Всеволодовича Пронского...— Михаил Всеволодович (кир Михаил) был убит своим двоюродным братом Глебом в 1217 г. О его потомках ничего не известно.

(обратно)

235

Слово... Михаила, князя русскаго...— Михаил Всеволодович (80—90-е гг. XII в.— 1246) — сын князя Всеволода Святославича Чермного, был великим князем черниговским с 1224 по 1234 г. Несколько раз стоял во главе Новгорода. Боролся за киевский княжеский стол. Во время нашествия Батыя бежал в Венгрию. По возвращении на Русь отправился в Орду и был там убит.

(обратно)

236

...Сложено... отцемь Андреем.— Кто был этот Андрей — неизвестно. Одни исследователи предполагают, что он находился вместе с Михаилом в Орде и был свидетелем гибели князя. Другие считают, что Андрей составил свой рассказ со слов очевидцев гибели князя в Орде.

(обратно)

237

Мнози бо ехаша и поклонишася канови и Батыеви.— По возвращении из похода в Восточную Европу в 1243 г. Батый обосновался на Нижней Волге, где возникло монголо-татарское государство Золотая Орда. С именем Батыя связано основание столицы Золотой Орды — города Сарай Бату (Старый Сарай) на восточном берегу Волги, близ Астрахани. Здесь и происходят описанные события.

(обратно)

238

...приимемъ опитемью...— Епитимья — церковное наказание в виде поста, земных поклонов, паломничества в «святые места» и т. п., налагаемое церковью, реже самим верующим на себя, чтобы замолить, искупить грех покаянием.

(обратно)

239

...за миръ, зовомый Петровскаго ста.— Подобно древнему Новгороду Смоленск по корпорациям жителей делился на «концы» и «сотни». «Петровское сто» находилось на правом берегу Днепра в заречной низменной части.

(обратно)

240

...за 30 поприщъ...— Поприще – древнерусская мера длины, равная приблизительно версте (1066 м).

(обратно)

241

...в соборной церкви пречистыя Богородицы...— Успенский собор заложен в 1101 г. Владимиром Мономахом; в нем находилась икона Богородицы Одигитрии (путеводительницы), перенесенная Владимиром Мономахом из Киева в Смоленск. В 1398 г. эта икона была перенесена в Москву, а в 1456 г. возвращена в Смоленск. В 1611 г. во время захвата Смоленска поляками, осаждавшими город почти два года, Успенский собор, в погребах которого хранился порох, был взорван смольнянами.

(обратно)

242

И пришед во Угры, и тамо злочестивый Стефаном царем убиен бысть.— В 1241 г. Батый вторгся в Венгрию. В битве на реке Сайо 60-тысячная армия венгерского короля Белы IV потерпела жестокое поражение, Венгрия была захвачена монголо-татарами. Сообщение об убийстве Батыя в Венгрии королем Стефаном — легендарный вымысел.

(обратно)

243

...врат Мологинских...— Ворота с таким названием в Смоленске неизвестны. Возможно, имеются в виду Молоховские ворота, через которые из Смоленска шла дорога на Молоховскую волость и далее на Мстислав.

(обратно)

244

...великий князь Георгий Всеволодович...— великий князь владимирский (ок. 1187—1238), сын великого князя Всеволода Юрьевича Большое Гнездо, внук Юрия Долгорукого.

(обратно)

245

...великому князю Всеволоду, а во святом крещении наречен бысть Гавриил, псковский чудотворец.— Всеволод-Гавриил Мстиславич, князь новгородский с 1117 г., в 1136 г. был изгнан новгородцами. В 1137 г. был приглашен во Псков на княжение, умер в 1137 или 1138 г.

(обратно)

246

...великому князю Мстиславу...— великий князь киевский (1076—1132), старший сын Владимира Мономаха.

(обратно)

247

...равно апостолом великому князю Владимиру Киевскому...— Владимир I Святославич, великий князь киевский, при котором произошло крещение Руси, поэтому он и назван «равным апостолам».

(обратно)

248

...прииде в Киев к дяде своему Ярополку...— Ярополк II Владимирович (1082—1139), сын Владимира Мономаха, великий князь киевский (1132—1139 гг.), был дядей Всеволоду-Гавриилу Новгородскому.

(обратно)

249

...князю Михаилу Черниговскому.— Князь Михаил Всеволодович Черниговский был шурином князя Георгия Всеволодовича.

(обратно)

250

...княгине, христолюбивой Олге...— жена князя Игоря Рюриковича (ум. в 969 г.), бабка Владимира I Святославича; после смерти Игоря (945) управляла Киевской землей. Еще до крещения Руси князем Владимиром приняла крещение.

(обратно)

251

...прадеду нашему, царю Константину.— Имеется в виду римско-византийский император Константин Великий (ок. 285—337 гг.), сделавший христианство официальной государственной религией.

(обратно)

252

...Святополк, иже восхоте владети и уби братей своих благоверных и великих князей. Бориса повеле копием пробости, Глеба же ножем заклати...— Князья Борис и Глеб, сыновья киевского князя Владимира Святославича, были убиты по приказу своего брата Святополка Окаянного, см. «Сказание о Борисе и Глебе».

(обратно)

253

...яко мати при смерти есть наша.— Круг памятников, посвященных Борису и Глебу, говорит о том, что Святополк сообщил братьям о приближающейся смерти их отца, а не матери.

(обратно)

254

...великий князь Андрей Боголюбский.— Андрей Юрьевич Боголюбский, великий князь суздальский и владимирский (ок. 1111—1174 гг.), сын Юрия Долгорукого.

(обратно)

255

...обретоша же мощи лежаще святителя Христова Леонтия епископа ростовского, чюдотворца...— Леонтий, ростовский епископ, обратил в христианство население Ростовской земли, скончался около 1077 г. Обретение мощей св. Леонтия произошло в 1164 г. при великом князе суздальском и владимирском Андрее Боголюбском.

(обратно)

256

...повеле перемеряти поприща...— Поприще — древнерусская мера длины, равная приблизительно версте (1066 м).

(обратно)

257

...патерик Монасийский, и патерик Скитский, и патерик Азбучный, и патерик Иеросалимский, и патерик Святыя горы...— Патерики — сборники, состоящие или из кратких повестей о подвижниках какого-либо монастыря, или из кратких нравоучительных слов этих подвижников, или из тех и других вместе. Все перечисленные здесь патерики известны, за исключением «Монасийского», возможно это испорченное «Синайский».

(обратно)

258

«Праведник яко финик процветет... во дворех Бога нашего процветут».— Пс. 91, 13—14.

(обратно)

259

«Мне же зело честнии быша друзи твои, Боже... изочту их, и паче песка умножатся».— Пс. 138, 17—18.

(обратно)

260

«Проидохом во овчинах и козиях кожах... имже не бе достоин мир».— Евр. 11, 37—38.

(обратно)

261

...святый Анастасий горы Синайския...— Анастасий Синаит — патриарх Антиохийский, христианский писатель VI в.

(обратно)

262

...отец наш Иларион Великий...— Илларион Новый, или Пелекитский — христианский автор VIII в.

(обратно)

263

Самого Спасителя Божественная уста глаголаше... яко вся ищущему и хотящему спастися дастъся.— См. Мф. 7, 7—8; Лк. 11, 9—10.

(обратно)

264

...во 2-е лето...— Так в рукописи.

(обратно)

265

И уби той нечестивый царь Батый благовернаго и великаго князя Михаила Черниговскаго з болярином Федором... благовернаго князя Меркурия Смоленскаго...— Имеются в виду события, о которых рассказывают «Сказание о Михаиле Черниговском» и «Повесть о Меркурии Смоленском».

(обратно)

266

Единыя убо души грешныя кающияся радость бывает на небесех всем силам небесным и всем святым его.— Ср. Лк. 15, 7.

(обратно)

267

В лето 6709. Начало княжения великаго князя Романа, како державего бывша всей Руской земли князя галичкого.— эти строки написаны в рукописи киноварью как заголовок, однако заголовком их считать нельзя: все события, описываемые в Галицко-Волынской летописи, происходят после смерти великого князя Романа. Это как бы эпиграф, который подчеркивает большую политическую и историческую роль Романа и перекликается с похвалой ему в начале повествования. Следует отметить, что киноварные заголовки в рукописи очень редки и ставятся только перед началом нового раздела; такая киноварная строка имеет функцию скорее заставки, чем заголовка. Роман Мстиславич (1170—1205) — великий князь галицкий, сын Мстислава Изяславича, правнук Мстислава Великого, праправнук Владимира Мономаха. В 1198 г. объединил Галицкие и Владимирские земли. В обороте «како державего бывша» порча текста, грамматически это место необъяснимо. Смысл же его в том, что Роман был самодержцем (как об этом говорится в следующей строке) и, может быть, следовало бы читать это место: «Самодержавего бывше» или «самодержца бывша». Слово «самодержец» было новым, незнакомым писцу, с чем и связана ошибка.

(обратно)

268

...деду своему Мономаху...— Владимир Всеволодович Мономах (1053—1125), великий князь киевский с 1113 г., сын Всеволода Ярославича (прозван Мономахом по имени деда со стороны матери — Константина Мономаха).

(обратно)

269

...изгнавшю Отрока во обезы, за Железная врата, Сърчанови же...— Владимир Мономах очистил от половцев территорию вплоть до Северного Кавказа. Отрок и Сырчан — половецкие князья. Обезы (абазинцы) — северо-кавказский народ, родственный черкесам. Железные Ворота — г. Дербент.

(обратно)

270

...пилъ золотом шоломомъ Донъ...— Образ, символизирующий победу: воины пьют воду из реки, протекающей в завоеванной земле, пользуясь шлемами как ковшами. Эпический масштаб подчеркивается беспредложной формой «Дон» — пил Дон, а не воду из Дона. Возможно, что с этим как-то связан и другой образ: упоминание далее о Кончаке, который вычерпал реку Сулу — так изображена его богатырская сила и могущество.

(обратно)

271

...оставъшю у Сырьчана единому гудьцю же Ореви, пасла и во обезы, река...— Гудец — музыкант, гусляр. В древности был обычай посылать посла не с грамотой, а с речью. Поручение, выученное наизусть, гонец передавал адресату слово в слово, то есть говорил от имени пославшего его князя. Этот обычай сложился еще в дописьменный период, но был широко распространен на Руси и в последующие века. См.: Лихачев Д. С. Русский посольский обычай XI—XIII вв.— В кн.: Лихачев Д. С. Исследования по древнерусской литературе. Л., 1986, с. 140—153.

(обратно)

272

Евшан — полынь.

(обратно)

273

Одолевша всимъ... иноплеменьникы.— Вставка с похвалой Владимиру Мономаху, прерывающая текст летописи; связана с половецким эпосом и с целым рядом литературных памятников (Хроника Иоанна Малалы, Хроника Геортия Амартола, «История Иудейской войны» Иосифа Флавия), а также со сказанием о Владимире Мономахе.

(обратно)

274

...велику мятежю воставшю... оставившима же ся двеима сынома его: единъ 4 лет, а другии дву летъ.— После смерти великого князя Романа Мстиславича остались два малолетних сына — Даниил и Василько Романовичи (главные герои Галицко-Волынской летописи). Их малолетство было причиной мятежа, то есть борьбы за галицко-волынское княжение между другими претендентами. Даниил Романович (1201—1264) возведен на галицкий престол боярами в 1211 г., затем свергнут с него. В 1221 г. стал княжить на Волыни. В 1238 г. занял Галич, а Волынь передал брату Васильку. Даниил Романович вел упорную борьбу за объединенне галицких и волынских земель, преодолевая сопротивление бояр, внешнюю агрессию и опасности, связанные с татарским нашествием. Завершил объединение своего княжества и вывел его в число могущественных государств Европы. При нем были построены города Холм, Львов, Каменец, Данилов, Угровск, процветали ремесла и искусства. Даниил Романович был женат на дочери Мстислава Мстиславича Удалого Анне; сыновья его — Ираклий, Лев, Мстислав, Роман, Шварн. Родственные связи с иностранными королевскими и княжескими домами: а) он приходился двоюродным племянником венгерскому королю Андрею (его прадед Изяслав Мстиславич был братом бабушки короля Андрея), б) был троюродным племянником князя краковского Лешка (Лестька) (его бабушка была сестрой короля Казимира, отца Лестька), в) его жена Анна Мстиславовна — внучка половецкого хана Котяна, а через него в родстве с литовскими князьями Тевтивилом и Едивидом. Василько Романович (1199—1271) — князь владимиро-волынский. В политических делах выступал со своим братом Даниилом Романовичем, не предпринимая самостоятельных действий. Был женат на Елене, дочери Юрия Всеволодовича, великого князя владимирского и суздальского. Сын его — Владимир Василькович, с 1272 г. волынский князь. Умер в 1288 г. Женат на дочери брянского князя Романа Михайловича.

(обратно)

275

Собравшю же Рурику...— Рюрик Ростиславич (ум. в 1215 г.), великий князь кневский, сын Ростислава Мстиславича Смоленского, правнук Владимира Мономаха.

(обратно)

276

Галичь — Галич, город на р. Лукве, притоке Днестра, впервые упомянут в Ипатьевской летописи под 6648 (1140) г., с 1144 г.— столица Галицкого княжества. По археологическим данным возник в X веке. Ныне на территории Ивано-Франковской обл. Украины.

(обратно)

277

...оставивъ мниский чинъ, бе бо приялъ боязни ради Романовы.— Разгромив Киев в 1203 г., Роман Мстиславич заставил Рюрика Киевского постричься в монахи. После смерти Романа Рюрик снял с себя монашество и начал борьбу за Галицкое княжение.

(обратно)

278

...у Микулина на реце Серете...— город Микулин в Галицкой земле (ныне г. Микулинцы Тернопольской обл. на Украине).

(обратно)

279

...снимался король со ятровью своею во Саноце.— Андрей II, король венгерский, из династии Арпадов (1205—1235), состоял в родстве с галицкими князьями. Его дед, король Геза, был женат на княжне Евфросинии, дочери киевского князя Мстислава Владимировича Великого (прадеда князя Романа); дед Романа и бабка Андрея — брат и сестра. Таким образом, король Андрей и князь Роман Галицкий — троюродные братья. Ятровь (невестка) — жена брата, хотя бы не родного. Так в данном случае названа княгиня Анна, вдова Романа Мстиславича Галицкого. В Галицко-Волынской летописи она, как правило, называется княгиня Романовая. ...снимался... (сниматися, снятися) — встретиться для переговоров. Вопросы взаимоотношений (территориальные, военные и др.) в феодальную эпоху решались на съездах князей для переговоров. Такое собрание называлось снем, или сонм (срав. польск. сейм), или собор. Санок — город в Галицкой земле на реке Сан (ныне находится на территории Польши).

(обратно)

280

...оставил бо бе у него засаду...— Засада — гарнизон, отряд, сосредоточенный в крепости, на случай нападения врага.

(обратно)

281

...Мокъя великаго... Благиню.— Имена венгерских воевод. Мокей (Мокъян) упоминается также под 6716 (1208) г.

(обратно)

282

...два князя половецкая Сутоевича Котянь и Сомогуръ...—Котян Сутоевич, половецкий хан, тесть князя Мстислава Удалого. Принимал активное участие в событиях в Галицкой Руси, в 1228 г. помогал Владимиру Рюриковичу против Даниила Романовича. После татарского нашествия ушел в Венгрию. О Сомогуре Сутоевиче ничего не известно.

(обратно)

283

...приведоша Кормиличича...— Кормиличичи (потомки кормильца, т. е. воспитателя) — боярская семья, игравшая большую политическую роль в Галиче (боярская оппозиция княжеской власти), из них наиболее активный Владислав.

(обратно)

284

...славяху бо Игоревича...— Игоревичи — сыновья Игоря Святославича Северского (героя «Слова о полку Игореве»): Владимир (1173—1212), Роман (ум. в 1208 г.), Святослав (1177—1208) и Ростислав (ум. в 1208 г.). В 1202—1208 гг. Игоревичи претендовали на Галицкое княжение (их мать — Евфросиния Ярославна, дочь Ярослава Осмомысла) и активно боролись за него, хотя и ссорились между собой. В 1206 г. галицкие бояре пригласили Владимира Игоревича княжить в Галиче — они хотели таким образом избавиться от Бенедикта. Сев в Галиче и отдав братьям города Звенигород (Роману) и Перемышль (Святославу), Владимир, видимо, решил ликвидировать возможность боярского мятежа, казнив пятьсот бояр, чем и вызвал немедленные действия боярства против рода Игоревичей. Бояре пригласили на Галицкое княжение малолетнего Даниила, которого поддержали Мстислав Немой, Александр Белзский, Ингварь Луцкий и венгры. В результате Игоревичи потерпели поражение — Владимиру с сыном Изяславом удалось бежать в Венгрию, а Роман, Святослав и Ростислав попали в плен к венграм и по требованию галицких бояр были повешены в сентябре 1208 г.

(обратно)

285

...во Звенигороде.— Звенигород— город в Галицкой земле, близ Львова.

(обратно)

286

...в Володимерь.— Владимир-Волынский впервые упоминается в летописи под 988 г., с 1136 г.— столица волынского княжества, в 1370 г. отошел к Литве.

(обратно)

287

Мьстьбогъ и Мончюкъ и Микифоръ — галицкие бояре.

(обратно)

288

...яко предати господу свою и градъ.— Господа — совокупность лиц, управляющих городом.

(обратно)

289

...светъ створи с Мирославомъ и с дядькомъ...— Мирослав, владимирский боярин, преданный Романовичам, дядька (т. е. воспитатель) Даниила и Василька, воевода и дипломат. Мирослав служил княгине Анне после смерти Романа и участвовал во всех важнейших событиях княжения Даниила (см. записи под 6735 (1227), 6737 (1229), 6742 (1234) гг.). Мирослав, возможно, является автором повестей о тех событиях, в которых участвовал, в частности об осаде Калиша — 6737(1229) г.

(обратно)

290

...изыиде дырею градною...— Бегство Даниила и Василька из Галича «дырею градною», несомненно, описано со слов дядьки Мирослава. Словосочетание «градная дыра» может быть понято буквально, как дыра — брешь, пролом в городской стене, а может быть понято как подземный ход. (Махновец считает, что это – подземный ход.)

(обратно)

291

...бе бо Романъ убьенъ на ляхохъ, а Лестько мира не створилъ.— Роман Мстиславич был убит в 1205 г. в битве при Завихосте на Висле. Лестько — Лестько (Лешек) Белый, князь краковский (1184—1227) — сын князя краковского и сандомирского Казимира Справедливого и Елены Всеволодовны, дочери Всеволода Мстиславича, князя белзского. Роман Мстиславич Галицкий (сын сестры Казимира Агнесы) приходился Лестьку двоюродным братом. Лестько Белый был женат на Гремиславе Ингваревне, его сын — Болеслав V Стыдливый, род. в 1226 г.

(обратно)

292

...прия ятровь свою...— Здесь: княгиня Анна, вдова Романа Мстиславича.

(обратно)

293

Бе бо Володиславъ лестя межи има и зазоръ имея любви его.— Владислав Кормиличич (из семьи бояр Кормиличичей) — один из самых активных вождей боярской оппозиции. Его соратниками были бояре Судислав и Филипп, разделившие с ним превратности судьбы. О нем рассказывается под 6711 (1203), 6718 (1210), 6720 (1212) гг. Умер в темнице в 1212 г. Слово «любовь» в древнерусских летописях, помимо своего основного значения, обозначало также дружественное расположение, мирные отношения. В дипломатических текстах оно употреблялось как термин международного права и обозначало состояние мира, а также мирный договор (Сергеев Ф. П. Русская терминология международного права XI–XVII вв. Кишинев, 1972, с. 62–74).

(обратно)

294

Возведе Олександръ Лестька и Конъдрата.— Александр Всеволодович князь Белзский, сын Всеволода Мстиславича, племянннк Романа Мстиславича Галицкого, двоюродный брат Даниила Романовича; — Кондрат (Конрад) (1191 —1247), князь Мазовецкий, сын Казимира II Справедливого, брат Лестьки Краковского. Был женат на Агафье, дочери Святослава Игоревича, князя Северского (повешенного галичанами). У него три сына: Болеслав, Семовит и Казимир. Кондрат Мазовецкий приходился дядей Михаилу Черниговскому, мать которого — сестра Кондрата.

(обратно)

295

...о церкви святей Богородици.— Успенский собор во Владимире, построен в 1160 г., усыпальница волынских князей.

(обратно)

296

...Володимера Пиньскаго.— Владимир Ростиславич Пинский — брат Михаила Ростиславича.

(обратно)

297

Инъгваръ и Мьстиславъ.— Ингварь Ярославич, князь Луцкий, сын Ярослава Изяславича, брат Мстислава Немого, князя Пересопницкого. У него дочь Гремислава и сын Ярослав — Мстислав Ярославич Немой, князь Пересопницкий, сын Ярослава Изяславича князя Луцкого. Ум. в 1226 г. Двоюродный брат Романа Галицкого.

(обратно)

298

Поя у него Лестько дщерь и пусти...— Князь Лестько Краковский был женат на дочери Ингваря Ярославича Луцкого Гремиславе. Гремислава Ингваревна, после смерти Лестька в 1227 г., осталась опекуншей своего сына Болеслава Стыдливого и принимала активное участие в политической борьбе, отстаивая права своего сына на Краковское княжение. Она сохранила союз с Даниилом Романовичем и после того, как он, ссылаясь на завещание Мстислава Немого, захватил Луцк и взял в плен ее брата Ярослава (1227). Когда Даниил Романович воевал с черниговским и киевским князьями, она послала ему помощь с воеводой Пакославом, и поэтому Даниил Романович освободил ее брата Ярослава Ингваревича и дал ему Перемиль (Пашуто, с. 209). В летописи имя Гремиславы не названо (ее имя Grimislava устанавливается по польским источникам), позднее — под 6757 (1249) г.— она упоминается как Лестьковая, а ее сын как Лестькович. Издатели ПСРЛ назвали ее Гремиславой Ярославной, считая, что она не сестра, а дочь Ярослава Ингваревича. Как понимать слова летописца «и пусти», не совсем ясно — о разводе ее с Лестьком ничего не известно.

(обратно)

299

...ко Орельску.— Орельск — город в Малопольше, на реке Струдень (приток Вислы), ныне с. Ожелец Вельки в Тарнобжегском воеводстве в Польше.

(обратно)

300

...берестьяне — жители г. Берестье (соврем. Брест).

(обратно)

301

...Романовыи княгини и детии...— В рукописи здесь исправления; первоначально было Романовой, детяте; слово княгини написано на полях со знаком вноса. В П и X: Романовое и детяте.

(обратно)

302

...великаго Романа жива видящи.— Слово жива добавлено над строкой, в П и X нет.

(обратно)

303

...въ Белзе...— Белз — город в Волынской земле, на реке Солокии (приток З. Буга), ныне г. Белз Сокальского района Львовской области.

(обратно)

304

Олександръ прия Угровескъ, Верещинъ, Столпъ, Комовь...— Угровск — город в Волынской земле, при впадении р. Угера в Западный Буг (ныне с. Угруськ в Хельмском воеводстве в Польше); построен при Данииле Романовиче, и там была учреждена епископская кафедра, позже перенесенная в Холм. Верещин — город в Волынской земле на реке Влодавке, ныне село в Хельмском воеводстве в Польше; Столп (Стольпье) — город в Волынской земле, на реке Гарке (приток З. Буга), ныне село в Хельмском воеводстве в Польше; Комов — город в Волынской земле, на р. Удали (пр. З. Буга), ныне с. Кумув в Хельмском воеводстве в Польше.

(обратно)

305

...брату его Всеволоду в Червьне...—Всеволод Всеволодович, князь Черниговский, брат Александра Белзского. Червен (Червень) — город в Волынской земле, на р. Гучве (приток З. Буга), ныне с. Чермно, в Замойском воеводстве в Польше.

(обратно)

306

...литва...— Древнерусские летописи так называют одно из основных литовских племен — аукштайтов, в отличие от других (жмудь, ятвяги).

(обратно)

307

...ятвязе...— Ятвяги (судавы) — древнепрусское племя, этнически близкое к литовцам, обитало между реками Неманом и Норовью (Наревом).

(обратно)

308

...Турискъ — Турийск (Туриск, Турск) — город в Волынской земле, ныне Волынской обл. на Украине.

(обратно)

309

...застава бе Уханяхъ.— Застава — сторожевой отряд, выполняющий задачи пограничной охраны и боевой силы в крепостях. Ухани — город в Волынской земле (ныне Ухане в Польше).

(обратно)

310

...посла Бенедикта...— Бенедикт Бор — венгерский палатин; он же — Бенедикт Лысый, упомянутый под 6720 (1212) г.

(обратно)

311

Бе бо Тимофей в Галиче премудръ книжникъ...— Тимофей — галицкий книжник, духовник Мстислава Удалого; в 6734 (1226) г. был послан Мстиславом в Перемышль для переговоров с боярами. Один из составителей Галицкой летописи.

(обратно)

312

...Щепановичь Илия...— Илья Щепанович (Степанович?) — галицкий боярин провенгерской ориентации, убит в 6715 (1207) г. в числе бояр, перебитых Игоревичами.

(обратно)

313

...в Пересопницю.— Пересопница — город в Волынской земле, ныне городище около села Пересопница Ровенской области на Украине.

(обратно)

314

...и по семь скажемь...— Этого обещания летописец не выполнил.

(обратно)

315

Перемышль — город в Галицкой земле, на реке Сан (ныне Пшемысль в Польше).

(обратно)

316

...а сыну своему да Теребовль Изяславу...— Теребовль — город в Галицкой земле (ныне Теребовля в Тернопольской обл. Украины). Изяслав Владимирович — сын Владимира Игоревича князь теребовльский. Издатели ПСРЛ считают, что это он участвовал в событиях 6734 (1226) и 6755 (1247) гг., а В. Т. Пашуто – что в событиях 6734 (1226) и 6755 (1247) гг. участвовал Изяслав Мстиславич Смоленский.

(обратно)

317

...хотяше дати дщерь свою за князя Данила...— Вероятно, речь идет о Елизавете Венгерской; этот брак не состоялся.

(обратно)

318

Убьенъ бысть царь великыи Филипъ Римьскыи советомъ брата королевое.— Император Филипп Швабский (1177—1208), сын императора Фридриха I Барбароссы, был убит Оттоном Виттельсбахским. Гертруда, королева венгерская, супруга короля Андрея II, ландграфиня тюрингенская, дочь Бартольда I, убита в 1213 г. венгерскими боярами, возмущенными засильем немцев при дворе.

(обратно)

319

...за лонокрабовича за Лудовика.— Людовик, сын ландграфа Германа I, супруг Елизаветы Венгерской, погиб во время крестового похода в 1227 г.

(обратно)

320

Юже ныне святу наречают именемь Алъжьбитъ...— Елизавета Венгерская была известна своим благочестием; канонизирована католической церковью.

(обратно)

321

…и Судиславъ, и Филипъ.— Судислав — галицкий боярин, один из руководителей боярской оппозиции Романовичам в Галиче, соратник и преемник Владислава Кормиличича; о нем рассказано в записях 6718 (1210), 6734 (1226), 6737 (1299) 6739 (1231), 6741 (1233), 6742 (1236) гг. В. Т. Пашуто называет его Судислав Бернатович, отождествляя с воеводой, присланным князем Лестько на помощь Даниилу, но мы думаем, что Судислав Бернатович – другое лицо. Филипп — галицкий боярин, активный деятель боярской оппозиции, один из организаторов заговора против Даниила Романовича (см. рассказ под 6738 (1230) г.).

(обратно)

322

...посла воевъ...— В рукописи первоначально было воевъ(д) (д над строкой), то есть воевод, потом исправлено; в П и X — воя.

(обратно)

323

...и великого дворьского Пота...— Дворский (дворецкий) — главный управитель княжеского двора, должностное лицо при дворе князя, не военная, а хозяйственная или административная должность; но дворским часто, как и в данном случае, поручали воеводство, то есть посылали с войском. Пот — венгерский палатин.

(обратно)

324

Мокъянъ — упомянутый под 6710 (1202) г. Мокей Великий Слепоокий.

(обратно)

325

...и не пущающимъ ко граду, ни ко острожнымъ вратомъ...— Древнерусский город был окружен валом и рвом, а за валом стояли стены (они обычно и назывались словом город). На стенах устраивались забрала, или заборола, то есть брустверы, приспособления, в которых располагались защитники города, чтобы под прикрытием отстреливаться или бросать в наступающих камни, бревна и лить кипяток. Поэтому для осаждающих главной задачей было сбить со стен заборола. Центр города составлял детинец, наиболее укрепленная часть города; вокруг него находился: окольный град, или внешний город, он был окружен острогом (тыном).

(обратно)

326

...великий Вячеславъ Толъстый и Мирославъ и Дьмьянъ и Воротиславъ...— Вячеслав Толстый, галицкий боярин, дипломат и военный деятель, служил еще Роману Мстиславичу (ему Роман Мстиславич поручил постриг Рюрика Ростиславича Киевского в 1203 г., по данным Новгородской первой летописи); он был с княгиней Романовой и ее сыновьями в Венгрии, потом мы встретим упоминание о нем в рассказах под 6716 (1208) и 6735 (1227) гг. Вячеслав участвовал, как об этом пишет В. Т. Пашуто, в составлении галицкой летописи – его сообщения о событиях, которым он был свидетелем и в которых участвовал, документы, которые он видел, военные донесения – все это вошло в галицкий свод. В. Т. Пашуто считает, что ему принадлежат сведения по истории Венгрии и, в частности, об Елизавете Венгерской. Демьян — галицкий боярин, тысяцкий, дипломат. Имя Демьяна неоднократно встречается в Галицко-Волынской летописи – см. записи под 6716 (1208), 6719 (1211), 6727 (1219), 6729 (1221), 6733 (1225), 6735 (1227), 6737 (1229), 6738 (1230), 6739 (1231) гг. В. Т. Пашуто считает, что ряд известий, включенных в княжеский свод, составлен из военно-дипломатических донесений тысяцкого Демьяна. Воротислав — галицкий боярин, сторонник Даниила.

(обратно)

327

Судиславъ Бернатовичъ — Судислав Бернатович, польский воевода, присланный Лестьком Краковским на помощь Даниилу и венграм против Игоревичей. В. Т. Пашуто называет Судиславом Бернатовичем знаменитого Судислава, «мятежника земли». Однако именно этот эпизод – борьба с Игоревичами, – в котором Судислав Галицкий участвовал в составе венгерского войска, а Судислав Бернатович в составе польского, показывает, что это были два разных человека.

(обратно)

328

Инъгваръ же посла сына своего... Шюмьска.— О князе Ярославе Ингваревиче Луцком см. также под 6734 (1226) и 6735 (1227) гг. Луцк (Луческ, Лучькъ) — город в Волынской земле на р. Стырь, ныне в Волынской области на Украине; Дорогобуж — город в Киевской земле, ныне в Ровенской области; Шумск (Шюмск) — город в Киевской земле, ныне в Тернопольской области на Украине.

(обратно)

329

...к Лютой реце...— Лютая река под Звенигородом-Галицким.

(обратно)

330

...до Незды.— Река Незда — приток Серета.

(обратно)

331

Король же Андреи не забы любви своея первыя, иже имеяше ко брату си великому князю Романови...— о родственных связях Андрея и Романа см. выше.

(обратно)

332

...посади сына своего в Галичи.— Имеется в виду Даниил Романович, которого, как сказано выше, король Андрей «принял как милого сына».

(обратно)

333

Тиун — административная должность при князе, управитель, лицо, обладающее судебной властью.

(обратно)

334

...ко Бозъку.— Город Бужск, на Южном Буге (ныне Буск Львовской обл. на Украине). В летописи называется по-разному: Бужьск, Бужьский, Божьский, Божеск, Бозк, Бозск, Бозъск, Бузко.

(обратно)

335

Глебъ же Потковичь...— Глеб Поткович — галицкий боярин.

(обратно)

336

Станиславичь Иванко и братъ его Збыславъ...— Иван и Збыслав Станиславичи — галицкие бояре.

(обратно)

337

...Каменець — город Каменец-Подольский, на р. Смотрич, притоке Днестра, ныне в Хмельницкой области на Украине.

(обратно)

338

...во манастыре Лелесове...— Лелесов монастырь в Карпатах, южнее города Телича (ныне с. Лелес в Словакии); здесь пролегал один из важнейших торговых путей в Венгрию.

(обратно)

339

И убиша же жену его, а шюринъ его одва утече, патреархъ Авлескый...— Гертруда, венгерская королева — см. выше. Шурин короля, брат королевы Гертруды — Бертольд, епископ Аквилейский. Аквилея — город на берегу Адриатического моря; епископы аквилейские были автокефальными и имели титул патриарха.

(обратно)

340

Княжаше Всеволодъ в Кыеве Святославичь...— Всеволод Святославич Чермный (ум. в 1212 г.), князь черниговский, сын великого князя киевского Святослава Всеволодовича, несколько раз претендовал на киевское княжение. Он был близким родственником Романовичам — его мать, дочь Казимира II Справедливого, была племянницей матери Романа Галицкого.

(обратно)

341

...приде на реку Бобръку.— Река Боброка — приток Днестра.

(обратно)

342

...Глебъ Зеремеевичь...— Глеб Зеремеевич — союзник Мстислава Удалого, один из активных галицких бояр. Упоминается в рассказах под 6721 (1213), 6734 (1226), 6739 (1231), 6740 (1232) и 6742 (1234) гг.

(обратно)

343

...Прокопьичя Юрья...— Юрий Прокопьевич — галицкий боярин.

(обратно)

344

...около Моклекова и Збыража. И Быковенъ взятъ бысть...— Моклеков (Клеков) и Збыраж (Збаражь) — города в Галицкой земле. Быковен (Ковен) — город в Волынской земле.

(обратно)

345

...прияста Тихомль и Перемиль...— Тихомль — город в Волынской земле, ныне с. Тихомль в Хмельницкой областн. Перемиль — город в Волынской земле на р. Стыри, ныне г. Перемиль в Волынской области на Украине.

(обратно)

346

...посла посла своего Лесътича и Пакослава воеводу...— Польский воевода Пакослав встречается в Галицко-Волынской летописи несколько раз: под 6719 (1211), 6720 (1212), 6734 (1226), 6736 (1228), 6773 (1265) гг. Пакослав был лицом, близким к краковским князьям,— сперва он находился при князе Лестьке, потом при его вдове Гремиславе, а затем при сыне Болеславе. Из польских документов (на которые ссылается А. В. Лонгинов) мы знаем, что Пакослав назывался или Пакослав Лассот, или Пакослав сын Лассота (Pacoslaus Filius Lassote), иначе говоря Пакослав Ласотич. Здесь, в Галицко-Волынской летописи, это имя (отчество) написано искаженно — Лесътича (Лестича или Лесотича). При таком написании этот текст может быть прочтен: «...послал посла Лестича и воеводу Пакослава», то есть были присланы два лица: посол и воевода, Лестич и Пакослав. (Так прочли издатели ПСРЛ.) При таком чтении возникает еще один вопрос: Лестич — не сын ли это Лестька? В сообщении под 6757 (1249) г. летописец поименовал сына Лестька «Лестьковичем». Маловероятно, чтобы в качестве посла был послан малолетний ребенок.

(обратно)

347

...поими дщерь мою за сына своего Коломана.— Дочь Лестька Саломия просватана и выдана замуж за Коломана, сына венгерского короля Андрея. Коломану было тогда пять лет, а Саломии — три года.

(обратно)

348

...сняся съ Лестькомъ во Зъпиши...— Зпиш (Зъпишь), или Спиш — город в Угорском королевстве (ныне с. Спишска Нова Вес в Словакии). В Зпиши был заключен договор между поляками и венграми о разделе Галицкой земли.

(обратно)

349

Любачевъ — город в Галицкой земле, ныне Любачув в Польше.

(обратно)

350

...посла к Новугороду по Мьстислава...— Мстислав Мстиславич Удалой (Удатный) (умер в 1228 г.), сын Мстислава Ростиславича Храброго, князя Смоленского, внук великого князя киевского Ростислава Мстиславича; князь торопецкий (с 1206 г.), новгородский (с 1210 г.), галицкий (с 1219 г.); женат на дочери половецкого хана Котяна Сутовича; его дочь Анна замужем за князем Галицким Даниилом Романовичем, его дочь Мария — за королевичем венгерским Андреем. Активно участвовал в политической жизни юго-западной Руси в начале XIII в. К началу повествования Галицко-Волынской летописи Мстислав Удалой княжил в Новгороде, он принимал участие почти во всех событиях, описываемых в летописи. В 1219 г. захватил Галич. С зятем Даниилом Романовичем отношения у него были сложные; летописец отмечает, что он не любил Даниила, и эта нелюбовь поддерживалась происками Александра Белзского и галицких бояр. В конце концов они помирились, и Мстислав, как отмечает летописец, одарил Даниила и свою дочь Анну богатыми подарками. Мстислав Удалой участвовал и в битве при Калке в 1223 г., и летописец считает его поведение недостойным. Умер он в 1228 г. по пути в Киев, сообщение о его смерти дано очень кратко, в традиционных формулах. Очевидно, что Мстислав Мстиславич Удалой не пользовался симпатией составителя Галицкой летописи. Королю Андрею Мстислав Мстиславич приходился троюродным братом, его дед Ростислав Мстиславич — родной брат Евфросинии Мстиславовны, супруги короля Гезы, деда Андрея.

(обратно)

351

Первенець бо бе у него Ираклей...— Ираклий Данилович больше в летописи не упоминается, по-видимому он рано умер.

(обратно)

352

...по нем же Левъ и по немь Романъ, Мистиславъ, Шеварно...— Лев Данилович; после смерти Даниила Романовича в 1264 г.— князь перемышльский, после смерти брата Шварна — галичский и холмский. Лев был старшим сыном Даниила, и, видимо, ему предназначалось великое княжение, однако после смерти Даниила великим князем стал Шварн. Из всех сыновей Даниила Романовича Лев наиболее похож на него, он участвует с самого раннего возраста во всех важнейших походах Даниила Романовича – в 6753 (1245), 6757 (1249) и затем ежегодно с 6760 (1252) по 6769 (1261) г. В летописных сводах Василька Романовича и Владимира Васильковича — с 6770 (1262) г.— общий тон летописи в рассказах о Льве меняется, летописец в основном рассказывает о проявляемой им зависти, жадности, жестокости, захватнических стремлениях (не щадит он и сына Льва Юрия), явно не одобряет его вражды с Войшелком и Шварном и дружбы с «окаянным Тройденом», а о военных успехах Льва (битва при Дорогичине) он просто умалчивает. После смерти Владимира Васильковича, когда начинается рассказ Мстиславова свода,— снова появляется воинственный и деятельный князь Лев, достойный сын своего отца, пытающийся продолжить его дело, стремящийся укрепить и расширить свое княжество, активно вмешивающийся в международные события (до самой смерти он воевал с Польшей, в 1299 г. заключил очень выгодный для себя союз с чешским королем). Заканчивается рассказ о Льве краткой похвалой князю Льву как выдающемуся воину. Роман Данилович в основном известен как участник войны за австрийское наследство. Мстислав Данилович — после смерти Даниила Романовича князь луцкий, после смерти Владимира Васильковича получает от него по духовному завещанию всю его землю, из-за чего ему приходится сталкиваться с Львом Даниловичем и Юрием Львовичем. В Галицко-Волынской летописи рассказывается только о начале его княжения, продолжение в других летописях. О его деятельности до того, как он стал великим князем, в Галицко-Волынской летописи говорится немного – в записях под 6776 (1268), 6781 (1273), 6785 (1277), 6790 (1282) и 6791 (1283) гг. Шварн Данилович, князь холмский и литовский. В 1263 г. женился на дочери Миндовга, был в большой дружбе с братом своей жены Войшелком, который отдал ему свои города в Литве. О нем рассказывается в записях под 6764 (1256), 6765 (1257), 6768 (1260), 6770 (1262), 6773 (1265), 6774 (1266) гг.

(обратно)

353

И посла по нихъ Данилъ... до Сухое Дорогве...— Гавриил Душилович — воевода галицкий (см. также рассказ под 6735 (1227) г.), Семен Олюевич — воевода галицкий (см. рассказ под 6731 (1223) г.), Василий Гаврилович — воевода галицкий, участник битвы при Калище в 1223 г. и защитник города Ярослава в 1231 г. Сухая Дорогва — урочище в Волынской земле.

(обратно)

354

...до рекы Вепря.— Река Вепрь — приток Вислы.

(обратно)

355

...дай его зяти моему...— то есть королевичу Коломану.

(обратно)

356

Яронови...— Ярун — тысяцкий перемышльский, известный по другим летописям (Лаврентьевской, Новгородской) как воевода Мстислава Удалого. В рукописи Ярон переделано позднее на Ярун, в списке X — Аронови, в списке П — Романови.

(обратно)

357

И посла Дмитра... к Городку.— Дмитр — галицкий тысяцкий, один из приближенных к Даниилу Романовичу военачальников. В 1238 г. оставлен Даниилом Романовичем наместником в Киеве. По-видимому, с его слов была написана «Повесть о разорении Киева Батыем» в 1240 г. Михалко Глебович — воевода. Городок — город в Галицкой земле, ныне в Львовской области на Украине.

(обратно)

358

Михалка же Скулу убиша, согонивше на Ширеце...— Михалко Скула, воевода галицкий. Ширеца — река в Галицкой земле, приток р. Зубрьи (ныне Щерка).

(обратно)

359

...на Зубрьи.— Зубрья — река в Галицкой земле, приток Днестра.

(обратно)

360

...на Кровавомъ броду...— Кровавый брод через Днестр под Галичем.

(обратно)

361

...идоша за Рогожину...— Рогожина — город в Галицкой земле, ныне с. Рогозно Львовской области.

(обратно)

362

...быша противу Толмачю...— Толмач — город в Галицкой земле (ныне город Тлумач в Ивано-Франковской области на Украине).

(обратно)

363

...неверный Витовичь Володиславъ.— Владислав Витович — боярин галицкий.

(обратно)

364

...Семьюна Кодьниньского...— Семьюн (Семион) Коднинский — галицкий боярин.

(обратно)

365

Глебъ Судиловичь, и Гаврило Иворович, и Перенежько — галицкие бояре.

(обратно)

366

...в Онутъ...— Онут — город в Галицкой земле на реке Днестр, ныне село в Черновицкой обл.

(обратно)

367

Поидоша вози и къ Плаву на канун святаго Дмитрея.— Плав — город в Галицкой земле. Канун святого Димитрия — по-видимому, 25 октября: память великомученика Димитрия Солунского празднуется 26 октября.

(обратно)

368

...ниже Кучелемина...— Кучелемин (Кучелмин) — город в Галицкой земле на р. Днестр.

(обратно)

369

...из Олешья...— Олешье (Ольшье, Олшия, Ошелье) — киевский морской порт, в устье Днепра. По-видимому, лодки шли по Черному морю из Днепра в Днестр.

(обратно)

370

Божиимъ повелениемъ... бе земля покойна.— Здесь говорится о русско-литовском договоре, подписанном союзом литовских князей. Князья, подписавшие документ, разделены на группы, связанные с отдельными землями в Литве; первыми названы: «старейшие» князья — князья собственно Литвы (Аукштайтии), от которых остальные находились в вассальной или договорной зависимости. В дальнейшем повествовании Галицко-Волынской летописи мы встретим из перечисленных здесь князей Миндовга и Выкинта; встретим и представителей названного здесь рода Рушьковичей — Айшвно (под 6754 (1246) г.), Сирвида (под 6766 (1258) г.) и Вишимота Булевича (6760 (1252) г.).

(обратно)

371

Выиде Филя древле прегордый...— Филней (Фильний) — венгерский полководец. Летописец настойчиво подчеркивает его заносчивость, прибавляя к его имени эпитет «прегордый». См. также рассказы под 6727 (1219) и 6751 (1243) гг. Он был убит в 1243 г.; эпитет «древле прегордый» восходит к переводу «Истории Иудейской войны» Иосифа Флавия.

(обратно)

372

...и Лозоря...— Лазарь Домажирич — галицкий боярин, представитель семьи Домажировичей, оппозиционной Даниилу Романовичу. Он упоминается еще в 6748 (1240) и 6759 (1251) гг.

(обратно)

373

...к Щекареву...— Щекарев — город в Волынской земле; ныне Красностав в Хельмском воеводстве в Польше.

(обратно)

374

Бе бо ту с Коломанъм Иванъ Лекинъ, и Дмитръ, и Ботъ...— Иван Лекин и Дмитр — венгерские бояре. А. В. Лонгинов предполагает, что это тот самый Дмитр, за которого вышла замуж Анастасия Александровна, вдова мазовецкого князя Семовита Кондратовича (см. упоминание об этом под 6759 (1251) г.). А. В. Лонгинов отождествляет его со знаменитым венгерским полководцем Димитром (Demethr Lepolt) из рода Ава, служившим королю Андрею, победителем сарацин, прославившимся в битве с татарами на р. Сайо в 1264 г. и в Далмации. Ботъ — вероятно, венгерский боярин. В рукописи написано неясно ибо; в списках П и X ибо, т приписано сверху.

(обратно)

375

...паробкомъ Добрыниномъ...— Паробок — слуга или дружинник. Добрыня — галичанин.

(обратно)

376

...лживый Жирославъ...— Жирослав — наиболее коварный из галицких бояр (см. также рассказ под 6734 (1226) г.). Тот ли это Жирослав, который воевал с Данилом Романовичем под Ярославом в 6757 (1249) г.?

(обратно)

377

И возбегоша же на комары... сведена быша со церкви.— Подобный же эпизод рассказан под 6763 (1255) г. Описание это заимствовано из «Истории Иудейской войны» Иосифа Флавия.

(обратно)

378

...с Демьяномь тысячкымъ...— Тысяцкий — командир тысячи (так назывался городовой полк, то есть полк, состоящий из горожан стольного города). Тысяцкий иногда назывался воеводой города.

(обратно)

379

...Держиславомъ Абрамовичем и Творьяном Вотиховичемь...— Держислав Абрамович и Флориан Войцехович — польские воеводы. О Флориане Войцеховиче см. рассказ под 6757 (1249) г.

(обратно)

380

Еже притъчею глаголють Книга: «Не оставлешюся камень на камени» — цитата из Евангелия (Мф. 24, 2; Лк. 19, 44; 21, 6).

(обратно)

381

...беаху володимьрьскыи пискупе... пискупъ володимерьскый.— Асаф — Иоасаф, епископ владимиро-волынский, Святогорец (т. е. прибывший со Святой Горы, с Афона). Как рассказывается ниже, Иоасаф был епископом в Угровске, но потом (во время нашествия татар) он самовольно захватил митрополичью кафедру и за это был смещен Даниилом Романовичем со своей кафедры. Епископия в Угровске была упразднена и переведена во вновь созданный город Холм. О жизни Иоасафа известно мало: в Лаврентьевской летописи (и некоторых других) сообщается, что в 6737 (1229) г. он был в числе трех кандидатов на Новгородский святительский стол. Василий — епископ владимиро-волынский; о нем сведений нет. Микифор — Никифор, епископ владимиро-волынский; по прозвищу Станило, из придворных князя Василька. Кузма — Косма, епископ владимиро-волынский, хиротонисан в 1156 г., умер в 1167 . Эта статья была составлена епископом Кириллом, составителем Галицкого свода. Он предполагал рассказом о владимирских епископах завершить свой труд.

(обратно)

382

Богу же изволившю... во Холмъ.— Этот отрывок принадлежит перу епископа Иоанна, продолжившего работу митрополита Кирилла над Галицкой летописью. Он использовал материал своего предшественника и дополнил его своим; таким образом вся повесть о епископах, находящаяся на стыке сводов Кирилла и Иоанна, содержит два слоя обработки материала, и «швы» очень заметны. Сразу же бросается в глаза противоречие в тоне рассказа с предыдущим отрывком о епископах – Кирилл отзывается о Иоасафе: «Асаф блаженный, преподобный». Иоанн пишет: «Асаф Вугровский, иже скочи». В рассказе об епископах об Иоасафе говорится дважды, и как будто речь идет о двух разных людях. Холмъ – урочище, а затем город в Волынской земле, столица Галицко-Волынского княжества при Данииле Романовиче (ныне г. Хелм в Польше). Иванъ пискупъ — Иоанн, епископ холмский с 1260 г., назначен на место епископа Иоасафа. Составитель Холмского свода.

(обратно)

383

Въ лето 6732.— В рукописи на нижнем поле приписано: Калецькое побоище.

(обратно)

384

...моавитяне...— племя, происходящее, по Библии, от Моава, сына Лота, и жившее на восток от Иордана и Мертвого моря. Этим библейским именем древнерусские книжники обычно называют татар.

(обратно)

385

...Юръгий Кончакович...— Юрий Кончакович — половецкий князь, сын знаменитого Кончака, убит в 6732 (1224) г. (на его дочери был женат великий князь Всеволод Юрьевич).

(обратно)

386

...Мьстиславъ Романовичь в Киеве, а Мьстиславъ в Козельске и Чернигове, а Мьстиславъ Мьстиславичь в Галиче...— Мстислав Романович — великий князь смоленский (с 1198 г.), киевский (с 1212 г.), сын Романа Ростиславича, участвовал в битве при Калке; захваченный в плен, был убит татарами вместе с другими пленными князьями. Мстислав Святославич — князь черниговский, сын Святослава Всеволодовича, убит в битве при Калке. Мстислав Мстиславич Удалой — см. выше.

(обратно)

387

Юрья же князя великого Суждальского...— Юрий Всеволодович — великий князь владимирский и суздальский, сын великого князя Всеволода Юрьевича Большое Гнездо, один из сильнейших и влиятельнейших русских князей, активный политик и удачливый полководец. Погиб в битве с татарами на р. Сити 3 марта 1238 г.

(обратно)

388

...Михаилъ Всеволодичь...— Михаил Всеволодович — князь черниговский (умер 20 сентября 1246 г.), сын князя Всеволода Святославича Чермного, мать — Мария, дочь Казимира Справедливого; женат на сестре Даниила Романовича Галицкого; сестра Михаила Черниговского Агафья замужем за Юрием Всеволодовичем Владимирским, дочь — за Васильком, племянником великого князя Юрия Всеволодовича, сын Ростислав женат на Анне, дочери венгерского короля Белы IV, ее сестра Кинга замужем за польским королем Болеславом Стыдливым. Михаил Черниговский активно участвовал в политической жизни южной Руси, вел борьбу с Даниилом Галицким; в 1238 г. при приближении татар бежал в Венгрию, просил у венгерского короля, своего родственника, поддержки, но ему было отказано. Поехал к Батыю, надеясь получить от него Черниговское княжение, но за отказ поклониться богам был убит вместе с боярином Феодором. Вероятно, причиной убийства его Батыем была его прозападная ориентация и родственные связи с западом. Михаил Всеволодович Черниговский и его боярин Феодор причислены к лику святых как мученики, погибшие в Орде. См. Повесть о Михаиле Черниговском.

(обратно)

389

...Всеволодъ Мьстиславичь Кыевьскый...— Всеволод Мстиславич — князь новгородский и псковский, затем смоленский, сын Мстислава Романовича. Здесь назван князем киевским.

(обратно)

390

Басты — Бастый (Бастий) — половецкий хан.

(обратно)

391

...ко острову Варяжьскому.— Варяжский остров — на Днепре около Киева (ныне затоплен Каневским водохранилищем).

(обратно)

392

...у рекы Хорьтице...— Река Хортица — приток Днепра.

(обратно)

393

...Домамеричь Юръгий и Держикрай Володиславичь...— Юрий Домамирич и Держикрай Владиславич — галицкие воеводы.

(обратно)

394

...до реки Калкы...— Калка — река, впадающая в Азовское море. На ней в 1224 г. произошла первая битва русских с татарами.

(обратно)

395

...Иванъ Дмитреевичь...— Иван Дмитриевич — киевский воевода.

(обратно)

396

...Мьстиславъ Немый...— Мстислав Немой, князь Пересопницкий.

(обратно)

397

...до Новагорода Святополчьского.— Новгород Святополческий — город в Переяславской земле.

(обратно)

398

...воеваша землю Таногустьску...— Тангуты — племя в Тибете, в XIII в. сильное государство.

(обратно)

399

...Чаногизъ...— Чингисхан (Тэмуджин, Тэмучин; 1155—1227) — полководец, основатель первого в истории единого государства монголов. Умер во время тангутского похода.

(обратно)

400

...на Лысую Гору.— Лысая Гора — местность в Малопольше, близ Сандомира.

(обратно)

401

...Андрей.— Андрей — галицкий боярин и дворский, выдающийся полководец, служивший Даниилу Романовичу и Льву Даниловичу. См. о нем под 6735 (1227), 6749 (1241), 6753 (1245), 6757 (1249), 6759 (1251), 6763 (1255) и 6764 (1256) гг. Его военные донесения вошли в Галицко-Волынскую летопись.

(обратно)

402

...Володимера Киевьского...— Владимир Рюрикович (1184—1239), великий князь киевский, сын Рюрика Ростиславича, о нем см. также под 6736 (1228), 6738 (1230), 6741 (1233), 6742 (1234) и 6743 (1235) гг.

(обратно)

403

...конь свой борзый актазъ...— Конь актаз — половецкий конь; венгерские кони — фари.

(обратно)

404

...тестеви своему Котяню...— Мстислав Удалой был женат на дочери Котяна.

(обратно)

405

...в горы Кавокаськия, рекше, во Угорськыя...— Карпаты.

(обратно)

406

...на реку Днестръ...— Исправлено; в рукописи ошибочно Днепр.

(обратно)

407

...отца своего Тимофея...— Тимофей — духовник Мстислава Удалого.

(обратно)

408

...якоже изгна Богъ Каина... брата твоего...— Близкий к тексту пересказ стихов библейской Книги Бытие, где рассказывается о проклятии Богом Каина, убившего брата Авеля.

(обратно)

409

...иде ко Изяславу...— Изяслав Мстиславич Смоленский — союзник Михаила Черниговского в борьбе против Даниила за Галич. В 6739 (1231) г. он воевал против Даниила вместе с венгерским королевичем Андреем, в 6741 (1233) г. в союзе с половцами помогал Даниилу завоевывать Киев, но сам и захватил город. В 6743 (1235) г. был изгнан из Киева Ярославом.

(обратно)

410

Бе бо лукавый льстець... имения ради ложь.— Цитата из 2-й книги «Истории Иудейской войны» Иосифа Флавия, гл. 21.1 (см.: Мещерский Н. А. История Иудейской войны Иосифа Флавия в древнерусском переводе. М.–Л., 1958, с. 287), где такая характеристика дана противнику Иосифа Флавия — Иоанну, сыну Левия.

(обратно)

411

...вда дщерь свою меншую за королевича Андрея...— Андрей — королевич Андрей, сын венгерского короля Андрея II, с 1226 по 1234 г. князь галицкий. Он вступил в борьбу за Галич сразу же после женитьбы на Марии Мстиславне (сестре жены Даниила Романовича, дочери Мстислава Удалого), участвовал в событиях 6737 (1229), 6739 (1231), 6741 (1233) и 6742 (1234) гг. В 6742 (1234) г., оказавшись в осаде в Галиче, «изнемогал от голода» и умер (есть мнение, что он был отравлен).

(обратно)

412

...лестиваго Семьюнка Чермьнаго...— Семьюнко Чермный (может быть, Симеон Рыжий?) — галицкий боярин, связанный с провенгерской партией галицких бояр. О нем см. также 6737 (1229) и 6742 (1234) гг.

(обратно)

413

...ко Кремянцю...— Кремянец (Кременец) — город в Волынской земле, ныне в Тернопольской обл.

(обратно)

414

...по Лохтио...— Лохть — река в Галицкой земле.

(обратно)

415

...посласта люди своя к Бугу...— Исправлено; в рукописи было к брату; в П — к Богу, в X — к боу и исправлено на Бугу.

(обратно)

416

Понизье — Подольская земля.

(обратно)

417

...Торьцкому...— Торцький город (т. е. город торков) или Торческ — город в Поросье.

(обратно)

418

...Ивана...— Иван Мстиславич, сын Мстислава Немого, князь Луцкий.

(обратно)

419

...Черторыескъ...— Черторыйск (Черторыеск, Чарторыеск, Чорториск) — город в Волынской земле на реке Стыри, ныне Волынская обл. на Украине.

(обратно)

420

...пиняне.— Имеются в виду князья пинские Ростислав и его сыновья.

(обратно)

421

...въ Жидичинъ...— Жидичин (Жидичев, Зудечев) — город в Волынской земле на реке Стыри. Там был монастырь св. Николая.

(обратно)

422

…Ивана.— Иван Михалкович, воевода галицкий. См. также под 6738 (1230) г.

(обратно)

423

...Олексию Орешькомъ...— Алексей (Олекса) Орешек— галичанин.

(обратно)

424

...убьенъ бысть Шелвомъ.— Шелв — галицкий воевода. О нем см. также в рассказах под 6739 (1231) и 6757 (1249) гг.

(обратно)

425

...Межибожие.— Межибожье — город в Волынской земле на реке Южный Буг (ныне г. Меджибож Хмельницкой области на Украине).

(обратно)

426

Курилъ митрополитъ...— Кирилл I, митрополит киевский (1225—1233); родом грек.

(обратно)

427

Ростиславъ Пиньскый...— Ростислав — князь пинский, захватил Луцк после смерти Мстислава Немого.

(обратно)

428

...беша бо дети его изыманы.— При осаде Луцка Даниил Романович взял в плен луцкого князя (сына Ростислава, имя его не названо).

(обратно)

429

...«яко бо бе отецъ его постриглъ отца моего»...— Рюрик Ростиславич Киевский в 1203 г. насильно постриг Всеволода Святославича Чермного.

(обратно)

430

...Павла своего...— Павел — галицкин боярин. См. также запись под 6740 (1232) г.

(обратно)

431

...Воротиславъ Петровичь, Юрьии Толигневичь...— Вратислав Петрович и Юрий Толигневич — послы Даниила Романовича и Михаила Всеволодовича.

(обратно)

432

...Святополкомъ, Одовичемь Володиславомъ...— Святополк — князь поморский. Владислав Оттонович — князь великопольский, сын князя познанского Оттона, племянник Владислава Тонконогого.

(обратно)

433

...на Володислава на Стараго.— Владислав Старый (Тонконогий) (1209—1231), великий князь краковский.

(обратно)

434

...къ Калешю.— Калиш — город в Польше.

(обратно)

435

...придоша Вепру...— Вепр — село под Калишем.

(обратно)

436

...преидоша реку Пресну...— Пресна — река во Вратиславской (Вроцлавской) земле.

(обратно)

437

...догнаша Милича и Старогорода...— Милич и Старогород — города в Польше.

(обратно)

438

...Жеравецъ — приспособление для поднятия подъемного моста.

(обратно)

439

Станиславъ же Микуличь...— Станислав Микулич — галицкий боярин.

(обратно)

440

...Мьстиуя.— Мьстиуй (Мстивой) — воевода польский; В. Т. Пашуто назвал его «кастеллян вислицкий».

(обратно)

441

...проче Володимера Великаго, иже бе землю крестилъ.— Владимир Святославич (ум. в 1015 г.) — великий князь киевский, при котором в 988 г. произошло крещение Руси.

(обратно)

442

...еха Василко Суждалю на свадбу шурина своего, ко великому князю Юрью...— Шурин Василька, брат его жены Елены Юрьевны, Всеволод Юрьевич, сын великого князя владимирского и суздальского Юрия Всеволодовича, женился на Марине Владимировне, дочери Владимира Рюриковича Киевского.

(обратно)

443

...дворъ Судиславль.— Двор княжеский (домен) или боярский (замок), резиденция князя или боярина, обычно вне города, средоточие его богатства, арсенал оружия, склад ремесленных изделий, продовольствия.

(обратно)

444

...стоаше Угльницехъ...— Угольницы (Угольники) на реке Днестр близ Галича.

(обратно)

445

...до рекы Ушице...— Ушица — река в Галицкой земле и город при впадении р. Ушицы в Днестр (ныно г. Старая Ушица Хмельницкой области на Украине).

(обратно)

446

...и обьседе в силе тяжьсце.— Было три способа взятия города: облежание (обседание, обстояние, обступление), то есть осада, измор; изгон (изъезд) — внезапный налет на город; взятие копьем — штурм.

(обратно)

447

Изииде же Бела риксъ, рекъмый король Угоръскый...— Бела IV (1209—1270), король венгерский с 1235 г., сын короля Андрея II. Его сын Стефан V – король; его дочери: Кинга (Кунигунда), жена Болислава Стыдливого, великого князя краковского; Анна, жена Ростислава Михайловича Черниговского; Констанция, жена Льва Даниловича Галицкого; Иоланта, монахиня. Воевал с Даниилом Романовичем за Галич, но с 1246 по 1264 г. был с ним в союзе. Во время нашествия татаро-монголов бежал в Австрию, после их ухода стал укреплять свою землю. Воевал с Венецией за Далмацию и с чешским королем за Австрию в 1253—1254 и 1260 гг. Летопись называет Белу король-рикс. Некоторые исследователи считают, что, прибавляя «рикс» (rex — король), летописец просто проявляет свою образованность, но возможно, что этот термин соответствует русскому «великий князь» (т. е. король более высокой категории, чем другие); в Галицко-Волынской летописи слово «рикс» употреблено только в отношении Белы.

(обратно)

448

...половци Беговаръсови.— Беговарс — половецкий хан.

(обратно)

449

Богъ попусти на не рану фараонову.— В библейской Книге Исход рассказывается о «казнях египетских», то есть разных бедствиях, которыми Бог поразил фараона и египтян.

(обратно)

450

…«Скыртъ река злу игру сыгра гражаномъ»...— Цитата из Хроники Иоанна Малалы.

(обратно)

451

...ко Василеву...— Василев — город в Галицкой земле, ныне село в Черновицкой обл.

(обратно)

452

...акы ис чрева (в П и Х: ис червия) — испорченный текст, имеется в виду слово «черевие», то есть башмаки.

(обратно)

453

...со братучадьемь его Олександромъ...— Александр Белзский — см. выше; слово «братучадо» обычно означает «племянник».

(обратно)

454

...на слугу королева...— Это выражение показывает, что весь этот рассказ был «поновлен» в более позднее время, ведь Даниил Романович получил титул короля только в 1254 г. Рассказ о покушении на жизнь Даниила Романовича записан, возможно, со слов тысяцкого Демьяна, очевидца событий.

(обратно)

455

...Невернымъ Молибоговидьчьмь...— Молибоговичи (Молибожичи) — боярская семья в Галиче, оппозиционная Даниилу Романовичу.

(обратно)

456

...побегшимъ имъ, яко оканьны Святополкъ.— Святополк — сын великого князя Владимира Святославича; по его приказанню в 1015 г. были убиты его братья Борис и Глеб. За это братоубийство Святополк прозван Окаянным и в древнерусских памятниках выступает как символ предательства и братоубийства.

(обратно)

457

...во Вишьню.— Вишня — замок боярина Филиппа, между Звенигородом и Перемышлем.

(обратно)

458

...во Браневичаве рьли...— Браничева отмель — местность в Галицкой земле (ныне в Дрогобычском районе Львовской обл.).

(обратно)

459

Ивана же посла седелничего своего...— Седельничий — придворная должность при князе, лицо, ведавшее княжескими конями.

(обратно)

460

...и по Волъдрисе...— Володриса — галицкий боярин, о нем ничего не известно. В. Т. Пашуто считает, что Волдриса – местность в Болоховской земле.

(обратно)

461

...18 отрокъ вернихъ...— Отроки — члены младшей дружины, молодые дружинники, а также дворовые слуги.

(обратно)

462

Соцкый...— Сотский — военная и административная должность, подчиненная тысяцкому, командир сотни.

(обратно)

463

...Володиславъ Юрьевич...— галицкий боярин.

(обратно)

464

...Воротъ Угорьскыхъ...— Угорские ворота — перевал в Карпатах около г. Санока (ныне перевал Дукля на границе между Польшей и Чехией).

(обратно)

465

...ко Ярославу.— Ярослав (иногда его называют Ярославль) — город в Галицкой земле на р. Сане.

(обратно)

466

...Давыдови Вышатичю...— Давыд Вышатич — галицкий боярин.

(обратно)

467

Чакови...— Чак — венгерский боярин.

(обратно)

468

Климята же с Голыхъ горъ...— Климята — галицкий боярин. Голые горы — у Рожья поля, близ Звенигорода-Галичского, по-видимому замок Климяты.

(обратно)

469

...Торцький городъ.— Город Торческ.

(обратно)

470

...к Белобережью.— Белобережье — в Киевской земле.

(обратно)

471

...о реку Солучь...— Случь (Сулочь) — правый приток Припяти.

(обратно)

472

...до рекы Деревное...— река в Болоховской земле.

(обратно)

473

...из леса Чертова.— Чертов лес в Киевской земле.

(обратно)

474

...о реку Велью.— Велья — приток Горыни.

(обратно)

475

...поиде ко Торчеву.— Торчев — город в Волынской земле (ныне Торчин Луцкого района Волынской области на Украине).

(обратно)

476

«Мьдляй на брань страшливу душь имать».— Цитата из библейской Книги Иисуса Сирахова.

(обратно)

477

Приехавшимъ же соколомь стрелцемь...— Сокол —таран, стенобитное орудие. Стрельцами обычно называли лучников, а также тех, кто стреляет камнями из стенобитных орудий.

(обратно)

478

...вободе копье свое...— Древнерусские воины употребляли три вида копий: копьем, которым пользовался всадник, можно было пробить доспехи противника. Копье-рогатица, самое большое, состояло из древка (оскепища) и металлического острого наконечника. Маленькое, легкое короткое копье (сулица, дротик) метали во врага, но можно было действовать им и не выпуская его из рук, в рукопашной схватке и при преследовании.

(обратно)

479

Въ лето 6740.— Здесь дата поставлена в рукописи по ошибке, ибо в тексте продолжается описание боя.

(обратно)

480

...Плеснъску...— Плеснеск (Пленск) — город в Галицкой земле (недалеко от г. Броды Львовской обл. на Украине).

(обратно)

481

...подъ Аръбузовичи...— Арбузовичи — галицкие бояре, они держали укрепленный город Плеснеск.

(обратно)

482

...выведе Дьяниша...— Дьяниш (Дионисий) — венгерский воевода.

(обратно)

483

О лесть зла есть... прииметь.— Изречение, приписываемое Гомеру.

(обратно)

484

...порокы...— Пороки (праки, пращи) — камнеметные орудия пращевидного действия; они были двух видов: ручного натяжения и с противовесом. Пороки привозили с собой или строили под стенами осаждаемого города. См. ниже коммент. к словам: «таранъ на нь поставиша».

(обратно)

485

...Доброславъ...— Доброслав Судьич — галицкий боярин; впоследствии он вокняжился в Галиче, но был схвачен Даниилом Романовичем.

(обратно)

486

Он же поиде прочь... по Даниле.— Здесь порча текста, которую не удается исправить. Как следует читать текст? «Он же поиде прочь Галича, они же думахуть ять (?) галичане (м. б., яти Галич?)...» Можно только восстановить общий смысл отрывка: в начале абзаца сказано, что часть галичан выехала к Даниилу; после того, как Александру Белзскому предложили Галич, если он отделится от Даниила, он, видимо, отошел и ждал. А галичане (вышедшие к Даниилу) «думахуть». т. е, совещались, как им поступить, и остались с Даниилом. Мы предлагаем еще одно понимание этого места: «Галичани же думахуть яти галичани...», т. е. галичане, бывшие в осаде, видя, что Александр Белзский ушел и ослабил таким образом осаждающих, решили захватить обратно тех галичан, которые вышли к Даниилу. Ход событий решила смерть королевича.

(обратно)

487

...ко тьсту своему Киевъ.— Александр Белзский был женат на дочери киевского князя.

(обратно)

488

...угони и во Полономь, и яша и в лузе Хоморськомь.— Полоный — город на р. Хоморе в Болоховской земле (ныне г. Полонное Хмельницкой области на Украине); р. Хомора — приток Случи.

(обратно)

489

...Мьстиславъ Глебовичь.— Мстислав Глебович — черниговский князь, сын князя Глеба Святославича. См. также рассказы 6745 (1237) и 6747 (1239) гг.

(обратно)

490

...взяша и Хороборъ, и Сосницю, и Сновескъ...— Хороборь (к северу от Чернигова), Сосница (на р. Убеди) и Сновеск (на правом берегу р. Снови) — города Черниговской земли. О местоположении этих древних городов см. в статье П. Голубовского «Где находились существовавшие в домонгольский период города: Воргол, Глебль, Зартый, Горгощь, Сновск, Уненеж, Хороборь». – «Журнал Министерства народного просвещения», 1903, т. 5, с. 111–135.

(обратно)

491

...таранъ на нь поставиша...— Здесь таран — то же самое, что порок — камнеметное орудие. Кроме камнеметных, были еще тараны ударного действия, собственно стенобитные орудия. Они назывались бараны или овны, но на Руси большого распространения не имели.

(обратно)

492

...воевалъ бо бе от Крещениа до Вознесения...— То есть от января до мая (Крещение – 6 января, Вознесение – через сорок дней после Пасхи).

(обратно)

493

...Борисъ же Межибожьскый светомъ Доброславълимъ и Збыславлимъ...— Борис Межибожский — болоховский князь; В. Т. Пашуто предполагает, что он – сын Мстислава Ингваревича, который в 6735 (1227) г. захватил Перемиль и Межибожье. Доброслав, Збыслав — см. выше.

(обратно)

494

...Судиславу же Ильючю...— Судислав Ильич — галицкий боярин.

(обратно)

495

...Данила Нажировича.— Даниил Нажирович — галицкий воевода.

(обратно)

496

...торкы... со торки...— тюркское племя, жившее в Болоховской земле (на южной границе Киевской земли, на р. Росе); в ркп. торцькы.

(обратно)

497

...крижевникомь Тепличемь, рекомымь Соломоничемь.— Имеется в виду Тевтонский орден (существовал с XIII в. по 1525 г.), католический рыцарский орден, в задачу которого входило распространение католичества в Прибалтике. Русские и польские князья, а также литва, ятвяги, пруссы, жмудь постоянно воевали с немецкими рыцарями, защищая независимость своей земли. Кроме собственно Тевтонского ордена, был еще орден Меченосцев (основанный в 1202 г.), который присоединился к Тевтонскому в 1237 г., после разгрома его новгородским князем Ярославом Всеволодовичем. На территории Польши существовал еще орден «Добжинские братья», который слился с Тевтонским в 1235 г. в один Ливонский орден. Рыцари-монахи (летопись называет их «божии дворяне» или «немци-братья») назывались крижевниками (крестоносцами) из-за нашитого на их одежде креста, или тепличами (темплиерами), потому что в основу их устава был положен устав палестинского ордена темплиеров (храмовников); с этим же связано название соломоничи.

(обратно)

498

...старейшину ихъ Бруна...— Бруно — магистр добжинских рыцарей.

(обратно)

499

...Изяслава Новгородьского.— Изяслав Ярославич, князь новгородский.

(обратно)

500

...пошелъ бяше Фридрихъ царь на герцика войною...— Фридрих II — император германский, и Фридрих Воинственный — герцог австрийский (см. выше).

(обратно)

501

...приде Ярославъ Суждальскый...— Ярослав Всеволодович Суздальский (1190—1246) — сын Всеволода Юрьевича Большое Гнездо, отец Александра Невского. В 6743 (1235) г. он захватил Киев, в 6752 (1244) г. был у Батыя «с честью», в 6754 (1246) г. умер по пути из Орды (считается, что татары его отравили).

(обратно)

502

Пискупу же Артемью и дворьскому Григорью...— Артемий — епископ галицкий (1235—1240), сторонник князя Ростислава Михайловича. См. также рассказ 6749 (1241) г. Григорий Васильевич — боярин галицкий, дворский; см. о нем также под 6748 (1240) г.

(обратно)

503

...на Боръсуков Делъ, и прииде к Бани, рекомей Родна...— Барсуков Дел — возвышенность, часть Карпат; через него проходил путь на Василев через Буковину. Баня Родна (Рудня) — город в Галицкой земле; проход из долины реки Быстрицы в долину Самоша, ныне в Румынии.

(обратно)

504

Побоище Батыево — киноварный заголовок; таким образом писец Ипатьевской рукописи отмечает начало нового раздела. Повесть о нашествии Батыя, заимствованная из Киевской летописи, находится на стыке сводов митрополита Кирилла и епископа Иоанна. Батый — монгольский хан, основатель Золотой Орды, сын Джучи, внук Чингисхана, умер в 1251 г. Возглавлял поход на Восточную Европу 1236—1242 гг.

(обратно)

505

...изведше на льсти князя Юрья...— Юрий Игоревич — князь рязанский, сын Игоря Глебовича.

(обратно)

506

Кюръ Михайловичь...— Сын пронского князя Михаила кир Всеволодовича. Слово «кир» означает «господин» (греч. Κύριος), почетный титул, прибавляемый к имени князя или духовного лица.

(обратно)

507

...великому князю Юрьеви...— Юрий Всеволодович. См. выше.

(обратно)

508

...посла сына своего Всеволода... – Всеволод Юрьевич – сын Юрия Всеволодовича, великого князя суздальского (на его свадьбу ездил князь Василько Данилович).

(обратно)

509

...на Колодне...— Колодна — г. Коломна, близ впадения реки Москвы в Оку.

(обратно)

510

...во Володимере...— Владимир на Клязьме, столица Владимиро-Суздальского княжества.

(обратно)

511

...безаконьнымъ Бурондаема...— Бурундай (Борундай, Буранда) —монголо-татарский воевода. В 30—40-х гг. участвовал в походе Батыя на Русь, в 1248 г. приходил с Батыем к Киеву. В 1258 г. он возглавил поход на Литву, в 1259 г.— на Польшу. Подчинил юго-западную Русь, по его приказанию были разрушены городские укрепления всех галицко-волынских городов, кроме Холма. В ПСРЛ Бурундай 30–40-х гг. и Бурундай 50-х гг. рассматриваются как два разных лица.

(обратно)

512

...преподобный Митрофанъ епископъ…— Митрофан — епископ владимирский и суздальский, рукоположен 14 марта 1227 г.; погиб в 1237 г. во время захвата Владимира монголо-татарами.

(обратно)

513

...сыны темничи три.— Темники — начальники больших войсковых подразделений у татар (от слова «тьма» — десять тысяч).

(обратно)

514

...град Переяславль...— Переяславль-Залесский.

(обратно)

515

...епископа преподобнаго Семеона...— Симеон — епископ переяславский (девятый и последний — после его гибели епископия в Переяславле была упразднена).

(обратно)

516

Меньгуканови...— Меньгу-хан (Мангу) — татарский воевода.

(обратно)

517

...во Градъка Песочного...— Городок Песочный — на территории современного Киева за Днепром.

(обратно)

518

...Ростиславъ Мьстиславичь Смоленьского...— Ростислав Мстиславич — сын князя смоленского Мстислава Давыдовича, великий князь киевский с 6746 (1238) г.

(обратно)

519

...остави в немь Дмитра...— Дмитр — киевский наместник.

(обратно)

520

...яко бежалъ есть Михаилъ ис Кыева в Угры, ехавъ я княгиню его...— Порча текста, пропущено имя князя — Ярослав Всеволодович Суздальский. Жена Михаила Черниговского была сестрой Даниила Романовича.

(обратно)

521

Король же не вдасть девкы своей Ростиславу...— Ростислав Михайлович сватался к дочери короля Белы Анне, брак состоялся позднее, в 1243 г.

(обратно)

522

Идоста Михаилъ и Ростиславъ ко уеви своему в Ляхы и ко Кондратави.— Кондрат Мазовецкий приходился Михаилу Черниговскому дядей: мать Михаила — сестра Кондрата, дочь Казимира Справедливого.

(обратно)

523

...в землю Воротьславьску...— Вратиславская земля — Вроцлавская.

(обратно)

524

...ко месту немецкому именемь Середа.— Город Середа, в Австрии (ныне — Меркуря-Чук в Румынии).

(обратно)

525

...ко Иньдриховичю.— Индрихович (Генрихович) — Генрих II, князь вроцлавский, сын Генриха I.

(обратно)

526

...около святое Богородице.— Десятинная церковь Успения в Киеве, построена в 996 г. Владимиром Святославичем, отдавшим на ее содержание десятую часть своих доходов, отчего она и названа Десятинной.

(обратно)

527

...к городу Колодяжьну.— Колодяжен (Лодяжен) — город в Волынской земле на реке Случи.

(обратно)

528

...Изяславлю...— Изяславль — город в Волынской земле, на реке Горыни, ныне Изяслав Хмельницкой области на Украине.

(обратно)

529

...градъ Даниловъ...— Данилов — город в Волынской земле, построенный Даниилом Романовичем, ныне городище около с. Даниловки в Шумском районе Тернопольской области.

(обратно)

530

...на реце Солоной.— Река Сайо в Австрии, ныне река Шайо в Венгрии.

(обратно)

531

...хотя имети с ним любовь сватьства...— Речь идет о сватовстве Даниила Романовича к дочери венгерского короля Белы IV Констанции для сына своего Льва Даниловича. Брак состоялся позднее, в 6758 (1250) г.

(обратно)

532

...въ Синеволодьско во манастырь святыя Богородица.— Синеволодский монастырь в Карпатах, при впадении реки Опора в реку Стрый.

(обратно)

533

Иде изо Угоръ во Ляхы на Бардуевъ и приде во Судомирь.— Бардуев — город в Польше, на р. Попраде — ныне Бардеев в Словакии. Судомирь (Сандомир; Sędomierz) — город в Польше, на р. Висле. После смерти короля Болеслава Кривоустого в 6647 (1139) г. стал столицей удельного княжества.

(обратно)

534

...на реце рекомей Полце...— Полка — река в Польше.

(обратно)

535

Иде в землю во Омазовьскую... Вышегородъ.— Мазовская земля — историческая область в Польше в среднем течении Вислы и нижнем течении Буга и Нарева, с X в. самостоятельное княжество, с середины XIII в. делилась на мелкие феодальные уделы, в 1526 г. вошла в состав королевства Польского. Болеслав Кондратович — князь Мазовецкий (Серадзский), сын Кондрата Казимировича. Будучи близким родственником Даниила (бабка Даниила была сестрой деда Болеслава), Болеслав Мазовецкий предоставил Даниилу с семьей убежище у себя в трудное время и дал в княжение Вышегород.

(обратно)

536

...ко граду Дорогычину...— Дорогичин — город в Подляшье на Западном Буге (ныне в Белостокском воеводстве Польши, назывался Бельским, Надбужским или Подляшским). Крупный торговый центр на пути из Львова в Прибалтику, около него происходили битвы с ятвягами и с литвой, в 1237 г. Даниил Романович там победил немецких рыцарей. В 6796 (1288) г. он был отдан Льву Даниловичу.

(обратно)

537

...во Водаву...— Водава — город в Галицкой земле.

(обратно)

538

...во Бакоту...— Бакота — город в Понизье на Днепре.

(обратно)

539

...посла Якова...— Яков — стольник Даниила Романовича, которому было поручено разобрать боярскую крамолу в Понизье; его отчеты вошли в летопись.

(обратно)

540

А Коломыйскюю солъ отлучите на мя.— Коломыйская соль — соляные прииски в городе Коломые (на реке Пруте), принадлежали великому князю. Ниже говорится, что доход от них использовался «на роздавание оружником», то есть для выплаты жалованья воинам.

(обратно)

541

…Иворъ Молибожичь...— Ивор Молибожич — галицкий боярин из семьи Молибоговичей.

(обратно)

542

...ни Вотьнина...— Вотьнин — село недалеко от Коломыи.

(обратно)

543

Курилови же сущю печатнику...— Кирилл — боярин-печатник (т. е. канцлер), приближенный галицких князей, впоследствии стал митрополитом — Кирилл II (1242—1280). Кирилл — составитель княжеского свода Галицкой летописи. Тождество Кирилла-митрополита и Кирилла-печатника (упоминающегося под 6751 (1243) и 6758 (1250) гг.) доказывается в статье Д. С. Лихачева «Галицкая литературная традиция в житии Александра Невского». – ТОДРЛ, т. 5. Л., 1947, с. 36–56.

(обратно)

544

...поима грады ихъ... Дядьковъ.— Перечислены города в Болоховской земле: Деревич, Губин (Губкин), Кобуд, Кудин, Городец (Городок), Бужск, Дядьков. Дядьков принадлежал кормильцу дядьке Мирославу.

(обратно)

545

И пришедъ ко Печере Домамири...— Домамиря Печера — город в Галицкой земле, принадлежал боярам Домажиричам.

(обратно)

546

...до Щекотова...— Щекотов — город в Галицкой земле.

(обратно)

547

...Калиуса...— Калюс — город в Понизье (ныне городище в Хмельницкой обл.).

(обратно)

548

...на Костянтина Рязаньского...— Константин — боярин рязанский, служивший Ростиславу Михайловичу; его сын Остафий служил Миндовгу.

(обратно)

549

...певца Митусу...— Митуса — придворный певец.

(обратно)

550

«Буесть дому твоего скрушиться, бобръ и волкъ и язвець снедяться».— Цитата из библейской Книги Иисуса Сирахова.

(обратно)

551

...до Володавы...— Володава — город в Галицкой земле.

(обратно)

552

...Доманомъ Путивльцемь...— Доман Путивлец — убийца Михаила Черниговского и боярина Феодора.

(обратно)

553

...заратившимся с Болеславомъ, княземь лядьскимь...— Имеется в виду Болеслав V Стыдливый.

(обратно)

554

...по Изволи и по Ладе, около Белое...— Лада, Изволь и Белая — реки в Польше.

(обратно)

555

Завихвостъ — город в Ляшской земле (Малая Польша), ныне Завихвост в Тарнобжегском воеводстве в Польше.

(обратно)

556

...около Андреева.— Андреев — город в Волынской земле на реке Влодавке (приток З. Буга), ныне с. Анджеюв в Хельмском воеводстве в Польше.

(обратно)

557

...сыновца своего Всеволод… и Якова...— Всеволод — сын Александра Белзского; Яков Маркович — галицкий боярин, дворский, упомянут также в рассказах под 6755 (1247) и 6757 (1249) гг.

(обратно)

558

...на реце Сечници...— Сечница — река в Галицкой земле у Перемышля (ныне Сечня).

(обратно)

559

Аишьвно Рушькович.— Айшвно Рушкович — князь литовский из князей Рушковичей, вассальных по отношению к великому князю Миндовгу.

(обратно)

560

...саигатъ...— военная добыча, трофеи.

(обратно)

561

...около Мелнице...— Мельница — город в Волынской земле, на реке Мельнице, ныне городище в урочище Деркачи Ковельского района Волынской области.

(обратно)

562

...Лековнии...— Лековний (Лонкогвений), или Лингевин — литовский князь, один из крупнейших литовских феодалов, вассальных по отношению к великому князю.

(обратно)

563

...осекшимся в лесе...— В лесу устраивалась изгородь из срубленных и наваленных друг на друга деревьев; в таком «осеке», как в крепости, можно было обороняться от врага. Осеки (или засеки) устраивались также на границах с целью обороны.

(обратно)

564

...Михаилъ далъ бе ...весть...— Михаил Пинянин, упоминается также под 6768 (1260) г.

(обратно)

565

...около Охоже и Бусовна...— Охожа — город в Волынской земле, ныне село в Хельмском воеводстве. Бусовен — город недалеко от Холма (ныне село Бусовно в Хельмском воеводстве в Польше).

(обратно)

566

...поприщь...— Поприще (верста) — древнерусская мера длины (1066 м).

(обратно)

567

...Скомондъ и Боруть...— ятвяжские князья.

(обратно)

568

...Лестьковой...— Лестьковая — вдова князя Лестька Гремислава.

(обратно)

569

...у Лестьковича...— Лестькович — сын князя Лестька, будущий князь краковский Болеслав V Стыдливый (1226—1279).

(обратно)

570

...Творьянъ...— Флориан Войцехович.

(обратно)

571

...со Воршемь...— Ворш (Ворж) — польский воевода. Упомянут также под 6776 (1268) г.

(обратно)

572

...соседшим же на поли воружиться.— Вооружение везли в обозе, тяжелые доспехи надевали только перед битвой.

(обратно)

573

И бывшу знамению сице надъ полкомъ...— Традиционно для летописного описания битв здесь рассказывается о птицах, предвещающих кровопролитную битву.

(обратно)

574

...керьлешъ поющим...— Польские солдаты пели песнопение с припевом: «Кирие елейсон» (т. е. Господи, помилуй).

(обратно)

575

...на канунъ великую мученику Фрора и Лавра.— 18 августа — память Флора и Лавра.

(обратно)

576

Приславшу же Могучееви...— Могучей (Мауци) — татарский воевода.

(обратно)

577

...во Дороговьскыи...— Дороговск (Дороговийск) — город в Волынской земле, ныне с. Дорогуса в Хельмском воеводстве в Польше.

(обратно)

578

...на праздник святаго Дмитрея...— Память Дмитрия Солунского — 26 октября.

(обратно)

579

...обдержащу Кыевъ Ярославу бояриномъ своимъ Ейковичемь Дмитромъ.— Ярослав Всеволодович Суздальский тогда был великим князем киевским, Дмитрий Ейкович (Ейконович) — его наместник.

(обратно)

580

...в домъ архистратига Михаила, рекомый Выдобичь...— Выдубицкий Михайловский монастырь в Киеве, основан в 1069 г., разрушен при Батые, восстановлен только в XVI в. В 1231 г. игуменом был Михаил.

(обратно)

581

...къ Куремесе...— Куремса — татарский воевода; он возглавил поход на Галицко-Волынское княжество; о нем см. в рассказах под 6763 (1255), 6765 (1257) и 6767 (1259) гг.

(обратно)

582

...пришедшу же Ярославлю человеку Сънъгурови...— Соногур — человек (слуга) князя Ярослава Всеволодовича, погибшего в Орде.

(обратно)

583

...великой княгини Баракъчинови.— Баракчина (Баракчин, Буракчин, Борахджин) — старшая жена хана Угедея. После его смерти, когда великой ханшей стала другая жена Удегея Туракин (Торегене), а затем великим ханом стал Куюк — Баракчин бежала к Батыю (Махновец, с. 406).

(обратно)

584

...и бысть плачь обиде его...— Так в рукописи; в П и X — о беде.

(обратно)

585

...Кондратъ...— Кондрат Казимирович Мазовецкий.

(обратно)

586

...на Нуре...— Нур (Нурец), приток З. Буга.

(обратно)

587

...во Изволинъ...— Изволин — город в Угорском королевстве (ныне в Словакии).

(обратно)

588

...брату своему Сомовитови...— Сомовит — Семовит (Земовит) Кондратович, сын Кондрата князя Мазовецкого, брат Болеслава; был женат на племяннице Даниила Романовича Анастасии, дочери Александра Белзского; убит Шварном Даниловичем в 6770 (1262) г.

(обратно)

589

...бе бо братучада... Дмитра.— Настасья — Анастасия Александровна, дочь Александра Всеволодовича Белзского, двоюродная племянница Даниила Романовича, жена Мазовецкого князя Семовита Кондратьевича; после его смерти вышла замуж за венгерского боярина Дмитра.

(обратно)

590

...Суда воеводу и Сигнева...— воеводы польские Суди Сигнев; Сигнев еще упоминается под 6765 (1257) и 6776 (1268) гг.

(обратно)

591

...злиньцы...— жители ятвяжского города Злина.

(обратно)

592

...во день воскресения, рекше неделя.— Слово «неделя» имело в древнерусском языке два значения — седмица и воскресение.

(обратно)

593

...Федоръ Дмитровичь...— Федор Дмитриевич, галицкий боярин.

(обратно)

594

...на реце Наръви.— Наровь (Наревь) — приток Вислы.

(обратно)

595

...реку Лъкъ.— Лык — правый приток реки Бобра, которая является притоком реки Нарев (ныне река Елк).

(обратно)

596

...прусомъ и бортомъ.— Пруссы — группа балтийских племен, населявших побережье Балтийского моря между Вислой и Неманом. В 30-х гг. XIII в. воевали с Тевтонским орденом, которым в 1283 г. были завоеваны; само племя частью было истреблено, частью ассимилировано, а территория заселена немецкими колонистами; борты — балтийское племя.

(обратно)

597

...ко Визьне...— Визна (Визьня) — город на реке Нарове, ныне село Визна в Ломжанском воеводстве в Польше.

(обратно)

598

...бе бо имъ рать на бой с немци.— Здесь рассказывается о знаменитой войне за австрийское наследство между чешским королем Пшемыслом-Оттокаром, венгерским королем Белой IV и Романом Даниловичем Галицким. Победил в этой борьбе Пшемысл-Оттокар, который захватил Австрию и Штирию и титул герцога австрийского (1254—1273 гг.). Рассказ об этой войне в летописи прерывается несколько раз повествованиями об отношениях с литвой, жмудью, ятвягами, поляками.

(обратно)

599

...къ Пожгу.— Ныне — город Братислава.

(обратно)

600

Бе бо царь обьдержае в едень землю...— Неясное место: может быть, в едень, то есть один; может быть, Ведень землю — Венскую землю?

(обратно)

601

...Ракушьску и Штирьску...— Ракушская земля — Рагоза (Дубровник); Штирская земля — Штирия.

(обратно)

602

Бе бо имена посламъ... Петовьскый...— Имена послов, которые разными исследователями читаются по-разному.

(обратно)

603

Немьци же дивящеся... ярыцехъ...— В книге А. Н. Кирпичникова «Военное дело на Руси в XIII—XV вв.». Л., 1976, с. 9–10 подробно описывается такого рода вооружение, в частности так называемые азиатские (или татарские) доспехи: для людей — ярыки, для коней — личины и кояры; те и другие изготовлялись из кусков твердой кожи и металлических пластинок. Пластинки от таких доспехов находят в археологических раскопках XI—XII вв. Такое вооружение описано и у Плано Карпини в «Истории монголов».

(обратно)

604

...изгна Миндогъ сыновца своего Тевтевила и Едивида... Выконтомъ...— Миндовг — великий князь литовский, объединитель литовских земель; ниже, под 6770 (1252) г., подробно рассказано об убийстве Миндовга. Тевтивил (Товтовил) и Едивид— племянники Миндовга, сыновья его брата великого князя литовского Довспрунка. О Тевтивиле см. в рассказах под 6761 (1253), 6764 (1254), 6768 (1260) и 6771 (1263) гг. В 1263 г. он был убит. Выкинт — князь жмудский, родственник Миндовга, Тевтивила и Едивида,— Миндовг был женат на его сестре.

(обратно)

605

...зане сестра бе ею за Даниломъ.— Имеется в виду Анна Мстиславна. Ее матерью была дочь половецкого хана Котяна, другая дочь Котяна (тетка Анны Мстиславны) была женой Довспрунка. Таким образом, Тевтевил и Едивид — двоюродные братья жены Даниила Романовича.

(обратно)

606

...во жемойте...— Жемайты (русск. и польск. – жмудь) — древнее литовское племя в западной части Литвы; в XIII—XIV вв. боролось против Тевтонского ордена, после Грюнвальдской битвы 1410 г. вошло в состав великого княжества Литовского.

(обратно)

607

...немци братья...— рыцари Тевтонского ордена.

(обратно)

608

...поидоста к Новугороду.— Новогородок Литовский (Новогрудок).

(обратно)

609

...брата си посла на Волковыескь... ко Здитову.— Волковыеск — Волковыск, город в Литве на р. Волковысе, притоке Немана (ныне в Гродненской области в Белоруссии). Услоним (Вослоним) — Слоним, город в Литве на реке Щаре (ныне в Гродненской области в Белоруссии), основан в конце IX в. В 1241 г. разрушен Миндовгом, но был восстановлен Едивидом. Здитов — город в Литве (ныне в Брестской области в Белорусии).

(обратно)

610

...божии дворяне...— Ливонские рыцари.

(обратно)

611

...ко Андрееви, мастеру рижьску...— Андрей Стирланд (фон Штирланд) — магистр Ливонского ордена.

(обратно)

612

...во град именемь Ворута.— Крепость Ворута в Литве.

(обратно)

613

...высла шурина своего...— Вероятно, имеется в виду Довмонт — он был мужем сестры жены Миндовга.

(обратно)

614

...на город... именемь Твиреметь.— Тверимет — город в Литве, ныне с. Тваряй Плунгенского района.

(обратно)

615

Висимотъ...— Вишимот Булевич — жмудский князь.

(обратно)

616

...Ревба...— Имя посла.

(обратно)

617

...со сватомъ своимъ Тегакомъ...— Тегак — половецкий хан.

(обратно)

618

...до рекы Щарье.— Щарья (Шара) — левый приток Немана.

(обратно)

619

...взяста Городенъ...— Городен — Гродно.

(обратно)

620

Того же лета присла Миндовгъ... о сватьстве.— Позднее, уже после смерти Миндовга, его дочь вышла замуж за Шварна Даниловича.

(обратно)

621

Хронографу же нужа есть... рощетъше во задьнья.— Рассуждение о принципах хронологии, которым должен следовать летописец, заимствовано составителем Галицко-Волынской летописи из Хроники Иоанна Малалы.

(обратно)

622

...по антивохыйскымь соромъ... до Хрестоса.— В Антиохии (Сирия) была особая система летосчисления, от 48 г. до н. э. Олимпиада — греческая единица летосчисления: четыре года между олимпийскими играми. Начало олимпиад— 776 г. до н. э. Евсевий Памфил (263—340) — епископ Кесарийский, греческий церковный писатель, автор «Хроники», от «сотворения мира» до 323 г. н. э.

(обратно)

623

По убьеньи же герьцюкове, рекомаго Фридриха...— С этих слов продолжается рассказ о войне за австрийское наследство. Фридрих II Бабенберг, прозванный Воинственным,— австрийский герцог, последний в династии Бабенбергов. После его смерти оставались два лица из семьи Бабенберг — сестра герцога Маргарита и племянница Гертруда. Маргарита вышла замуж за Оттокара Богемского и таким образом передала ему свои права на Австрию. Венгерский король Бела IV имел также притязания на часть Австрии — на Штирийскую и Рагузскую земли. Желая укрепить свои позиции, король привлек на свою сторону Даниила Романовича, предложив его сыну Роману брак с Гертрудой Бабенберг. В дальнейшем король Бела вел себя вероломно, не поддержал, несмотря на свое обещание, Романа Даниловича в его борьбе против чешского короля, что привело к поражению Романа и вынудило его бежать к отцу. Автор летописи подчеркивает благородство Романа, противопоставляя его коварству венгерского короля. Однако рассказ о событиях в Австрии здесь прерывается после сообщения о свадьбе Романа и сестры герцога и будет продолжен только через несколько листов летописи. А пока летописец рассказывает о том, как Бела использовал союз с галицкими князьями против чешского короля: Даниил Романович отправился на войну с чехами в союзе с ляшским князем Болеславом, жена которого, Кинга, дочь венгерского короля, уговорила его пойти на войну. В рассказе о походе Даниила Романовича на Силезию летописец подчеркивает пассивность и осторожность поляков и мужество и военный талант Льва Даниловича, который помог Даниилу Романовичу, заболевшему во время похода, одержать блестящую победу.

(обратно)

624

...на Опаву...— Опава — город в Моравии, ныне в Опольском воеводстве в Польше.

(обратно)

625

...къ городу Козлии...— Козлия — город в Моравии на р. Одре, ныне г. Козле в Опольском воеводстве в Польше.

(обратно)

626

...Володиславъ, сынъ Казимирь Лесконогого Межъкы...— Владислав Казимирович — князь опавский, сын Казимира, сына Межьки Лясконогого (Мечислава Тонконогого).

(обратно)

627

...к реце Псине...— Цинна — левый приток Одры.

(обратно)

628

...Андрей...— Андрей из Краварж — чешский воевода.

(обратно)

629

Бенешь...— Бенеш из Краварж — чешский воевода.

(обратно)

630

...близъ града рекомаго Насилья.— Насилье — город в Моравской земле, ныне с. Наседле в Опольском воеводстве в Польше.

(обратно)

631

...во Глубичиче...— Глубичичи — город в Моравии, на реке Псине, ныне г. Глубчице, в Опольском воеводстве в Польше.

(обратно)

632

...хотяху взяти града приметомь.— При осаде городов применялся примет — хворост, доски и бревна, которые можно было поджечь и забросить в город; «приметом» также забрасывали рвы и использовали его как лестницу для подъема на стену. Штурм города приметом наиболее опасен.

(обратно)

633

...ко Особолозе, или на Геръборта...— Особолога (Особлага) — город в Моравии, Герборт из Фулштейна — сын Брунона, епископа Ольмюцкого.

(обратно)

634

Тогда же во Кракове беша посли папини...— Папский посол предлагает Даниилу Романовичу королевский сан, но Даниил отказывается говорить об этом до возвращения в свою землю. Ниже, после рассказа о возвращении Даниила домой, летописец расскажет более подробно о принятии Даниилом королевского сана, указывая другую мотивировку первоначального отказа Даниила принять венец.

(обратно)

635

...в домъ Пречистое...— церковь Богородицы в Холме.

(обратно)

636

...в дому святаго Ивана...— церковь св. Иоанна Златоуста в Холме.

(обратно)

637

...пискупа Беренського и Каменецького...— Легатами папы Иннокентия были епископы брюнский (Ольмюцкая епархия) и каменецкий (Лейбусская епархия).

(обратно)

638

Опиза...— Описо Мессанский — папский легат.

(обратно)

639

...от стола святаго Петра...— Основателем католической церкви считается апостол Петр.

(обратно)

640

Присла папа послы... Дорогынчине.— Здесь сообщается об очень важном в истории Галицкой Руси событии — принятии Даниилом Романовичем от римского папы королевского венца. Папа Иннокентий IV (1243—1254 гг.), сторонник унии католичества и православия, стремился путем присвоения Даниилу королевского сана укрепить позиции католичества на востоке. Он неоднократно присылал своих легатов к Даниилу с предложением этого, но только после обещания помощи от папы, подкрепленного обещаниями со стороны польских князей, заинтересованных в унии, Даниил согласился. Таким образом, он получил сильных союзников для отпора татарам. Летописец сообщает, что Даниил принял венец от папы и от своих епископов, то есть подчеркивает единство обеих церквей, а также то, что королевское венчание Даниила происходило в городе Дорогичине (совершив в нем столь важный политический акт, Даниил подтвердил свои права на этот город). Даниил получил титул короля, и летописец далее называет его на протяжении всей летописи «король Даниил». Однако, как мы видим из дальнейшего повествования, папской помощи против татар не последовало и ни о каких новых альянсах с католичеством Даниила Романовича речи не было.

(обратно)

641

...Стеикинтъ...— Стекинт — ятвяжский князь.

(обратно)

642

...Рай...— Рай — город в Волынской земле, на озере Рай, или Лык.

(обратно)

643

...Милей...— Милей — ордынский наместник — баскак — в г. Бакоте.

(обратно)

644

...Андрееви...— Андрей — наместник в Кремянце.

(обратно)

645

...Изяслав...— Изяслав Мстиславич Смоленский.

(обратно)

646

...до Грубешева...— Грубешев — город в Волынской земле, ныне Хрубешов в Польше.

(обратно)

647

...яко Федоръ посланъ от него ко Солемь...— Федор — посол Изяслава Смоленского. Соли — Зальцбург; издатели ПСРЛ считали, что Соли находился в Галицкой земле.

(обратно)

648

...Войшелкь...— сын Миндовга, князь литовский, принявший христианство; приняв монашество, он отказался от княжения и передал свои города Шварну Даниловичу. В 6776 (1268) г. убит Львом Даниловичем.

(обратно)

649

И вдасть Романови, сынови королеву, Новогородъкъ...— После возвращения из Австрии Роман Данилович благодаря отказу Войшелка от княжения вокняжился в Новогрудке и других городах Черной Руси.

(обратно)

650

И приде к нему Романъ со всими новгородци и со отцемь своимъ Глебомъ...— Упомянуто, что Глеб Волковыйский является тестем Романа Даниловича. Повидимому, этот эпизод, как и предыдущий, об участии Романа в походе против Изяслава Мстиславича, должен читаться после окончания рассказа о войне за австрийское наследство (в Галицко-Волынской летописи этот рассказ продолжен под 6765 (1257) г.), когда Роман покинул Австрию, оставив свою жену Гертруду Бабенберг, и мог жениться второй раз на дочери волковыйского князя. В. Т. Пашуто говорит определенно, что Роман был женат вторым браком на Елене Глебовне, дочери волковыйского князя (с. 281).

(обратно)

651

...со Изяславомъ со Вислочьскымъ...— Изяслав — князь свислочский.

(обратно)

652

Бегъ, бегъ, ятвяземь...— Исправлено по X. В рукописи первоначально было: бежь, бежь, потом добавлено: «ятвяземь», и потом исправлено: бежать, бежать ятвязе.

(обратно)

653

Зажгоша Таисевиче, и Буряля, и Раимоче, и Комата, и Дора...— Таисевичи — ятвяжский род; Бураль, Раймоч, Комат и Дор — ятвяги.

(обратно)

654

Си же написахомъ о Романе, древле бо писати си, ныне же зде вписано быстъ в последняя...— Здесь летописец, возвращаясь к рассказу о войне за австрийское наследство, предупреждает читателя, что он возвращается к тому, о чем писал раньше. Упоминанием о Романе, о котором он рассказывал в ходе повествования о военных событиях, он как бы исправляет допущенную анахронистичность. Повествование об австрийских событиях он начинает с того места, на котором прервал его: с упоминания об обещаниях, которые король венгерский дал Роману и не выполнил.

(обратно)

655

...у городе Инеперьце...— Неперц (Нейбург), или Гимберт — замок около Вены.

(обратно)

656

Часто же приходящу ему на нь герьцюви.— Имеется в виду Оттокар Богемский, который захватил титул австрийского герцога, женившись на Маргарите Бабенберг.

(обратно)

657

...ужика ми еси и свояк.— Пржемысл II Оттокар был женат на сестре австрийского императора Фридриха II Маргарите Бабенберг, а ее сестра Гертруда была женой Романа Даниловича.

(обратно)

658

«Сына ми поими ко дщери, держите и у тали».— По немецким и венгерским источникам у Гертруды Бабенберг был сын от брака с маркграфом Германом V. Его король Бела взял в заложники (Махновец, с. 433).

(обратно)

659

...в граде Вядне...— то есть в Вене.

(обратно)

660

...Веренъгерь, прирокомь Просвелъ...— Бернгард Преуссель.

(обратно)

661

...посла Деонисия Павловича...— Дионисий Павлович — галицкий воевода.

(обратно)

662

...на Городокъ и на Семоць... Възъвягляне...— Семоц (Семоч), Городеск, Жедьчевьев, Чернятин, Возвягль — города в Киевской земле; Тетерев — правый приток Днепра.

(обратно)

663

...стоя на Корейки...— Корецк (Корейка, Корчев, Корец, Кореческ) — город в Волынской земле (ныне Корец Ровенской области на Украине).

(обратно)

664

...не перешедшу Стыра...— Стырь — правый приток Припяти.

(обратно)

665

Прилучи же ся сице за грехы загоретися Холмови от оканьныя бабы.— К сожалению, летописец ограничивается этим объяснением пожара в г. Холме; однако ему важно подчеркнуть, что не татары подожгли его, как думали жители, поддавшиеся панике, имевшей весьма неблагоприятные последствия для подготовки Даниила Романовича к встрече с Куремсой. Зрелище горящего города описано летописцем в нескольких взволнованных фразах, причем упомянутый им город Львов до сих пор не упоминался в летописи и никаких объяснений насчет его возникновения не было. О начале же самого Холма он тоже расскажет позднее, а здесь, подчеркивая трагичность происшедшего, только обещает рассказать о создании города и о прекрасной церкви, погибшей в пожаре.

(обратно)

666

Созда же церковь...огнь попали.— Описание церкви Иоанна Златоуста в Холме является драгоценным свидетельством об архитектуре XIII в. в Галицкой Руси. Географическое положение Галицкой Руси, а также то обстоятельство, что, в сравнении с другими областями, Галицко-Волынское княжество значительно меньше пострадало от монголо-татарского ига, обусловило своеобразные черты архитектуры и искусства этой области. Галицко-Волынские архитектурные памятники сочетают в себе черты, типичные для древнеруской архитектуры, с западным влиянием. Собор, описанный в данном случае, во многом очень сходен со знаменитыми храмами в Киеве, Боголюбове, Владимире: четырехстолпная постройка с апсидами, украшенная резьбой по камню, внутри церковь украшена многоцветной деревянной резьбой. Все это, равно как и медный пол и водосвятная чаша перед западными дверями, сближает эту церковь с владимиро-суздальскими памятниками. Западное влияние сказывается в витражах, явлении необычном для русской архитектуры. Упоминается имя мастера — Авдей. Об этом мастере ученые спорят — одни считают, что он был владимирский или суздальский мастер, переехавший в Галич и внесший в свою работу влияние владимиро-суздальской архитектуры. По другой версии он — галичанин, который потом уехал в Суздаль и принес туда западные традиции, а потом попал в плен к ордынцам (с ним отождествляют упомянутого Плано Карпини русского мастера, встреченного им у монголо-татар).

(обратно)

667

Вежа же среде города...— Постройка башни для защиты и для наблюдения — характерная черта древнерусской оборонительной архитектуры. Чаще башни строились не в городе, а за его пределами. В Галицко-Волынской Руси в середине XIII в. строились особенно высокие (до 30 м) многоярусные башни — каменные и деревянные.

(обратно)

668

«…Оже еси миренъ, пойди со мною».— Русские князья, находясь в зависимости от монголо-татар, были обязаны по их требованию оказывать им военную поддержку. Война с Литвой была нежелательна для галицко-волынских князей, но им пришлось подчиниться.

(обратно)

669

Мелнице...— Мельник, город в Волынской земле, на 3. Буге, ныне с. Мельница Белостоцкого воеводства в Польше.

(обратно)

670

Ищющю ему сыновца своего Романа...— О судьбе злополучного Романа Даниловича, кроме сообщения, что Василько разыскивал его в Литве и Нальщанах, содержится еще два упоминания: что Романа захватил Войшелк, а Даниил и Василько его разыскивают, и — в конце летописи — что Роман погребен в городе Холме. По-видимому, захват в плен Романа литовскими князьями был вызван нарушением Даниилом мирных отношений с Литвой, к которому его принудил Бурундай.

(обратно)

671

...землю Литовьскую и Нальщаньску.— Нальщанская земля — область в Литве.

(обратно)

672

...сына своего Володимера.— Владимир Василькович.

(обратно)

673

И пакы посла Михаила, и воева по Зелеви...— Пинянин Михаил. Зельва (Зелевь) — левый приток Немана.

(обратно)

674

«...аже ли азъ буду».— Далее перерыв в тексте. Летописец говорит: «...по сем же минувшему лету» (в списках П и X — двема леты) и продолжает летопись рассказом о свадьбе Андрея Всеволодовича Черниговского и Ольги Васильковны. По-видимому, с этого места начинается свод Владимира Васильковича.

(обратно)

675

«Костянтине холопе, и ты, другий холопе Лука Иванковичю...» — Константин и Лука Иванкович — холмские воеводы.

(обратно)

676

...на болонье...— Слово «болонья» имеет два значения: 1) болото или низменное место в долине реки, 2) расстояние между двумя валами, окружающими город.

(обратно)

677

Потом же придоша к Судомирю... ни одинъ же.— Трагическая повесть о взятии Сандомира написана под воздействием «Истории Иудейской войны» Иосифа Флавия.

(обратно)

678

...ко Лысцю...— Лысец — город в Польше, недалеко от Сандомира.

(обратно)

679

...Остафьи Костянтиновичь...— Остафий (Евстафий) Константинович — рязанский боярин; сын боярина Константина Рязанского.

(обратно)

680

Ездовъ — Ездов (Яздов) — город в Мазовии, ныне Яздов, недалеко от Варшавы.

(обратно)

681

...а сына его Кондрата...— Кондрат II Семовитович, князь Мазовецкий, сын Семовита Кондратовича. См. о Кондрате также под 6787 (1279), 6788 (1280), 6795 (1287), 6797 (1289) и 6799 (1291) гг.

(обратно)

682

...Степана Медушника...— Степан Медушник — воевода.

(обратно)

683

...до Ясолны...— Ясолнца (Ясельда) — левый приток Припяти.

(обратно)

684

...Тюдияминовичь Ковдижадъ.— Ковдижад Тюдиаминович — литовский воевода.

(обратно)

685

...у Небля...— Небль — город в Волынской земле, ныне с. Нобель Ровенской обл.

(обратно)

686

...с Борисом и со Изеболкомъ.— Возможно, что Изеболк — второе имя Бориса, т. е. Борис-Изеболк; дальше действует только один гонец — Борис.

(обратно)

687

...у Телича.— Телич — город в Ляшской земле, в Карпатах.

(обратно)

688

...бысть снемъ... в Тернаве...— Съезд князей в Тернаве имел своей задачей урегулировать русско-польские отношения ввиду ордынской опасности.

(обратно)

689

...и во осень убитъ бысть великий князь Литовьский Миньдовгъ...— Сообщение о случившемся через год после съезда князей в Тернаве убийстве Миндовга дало повод летописцу, вернувшись назад, подробно рассказать о Миндовге и его сыновьях и раскрыть всю историю отношений литовских князей с галицко-волынскими. Кое-что из этих сведений уже было сообщено раньше (например, о пострижении Войшелка).

(обратно)

690

...Юрья Лвовича.— Юрий Львович (ум. в 1323 г.) — сын Льва Даниловича, князь галицкий. О нем рассказывается под 6785 (1277), 6788 (1280), 6789 (1281), 6790 (1282) и 6792 (1284) гг.

(обратно)

691

...иде в Полонину ко Григорьеви в манастыръ...— Полонинский монастырь в Карпатах.— Григорий — полонинский игумен; упоминается также под 6776 (1268) г.

(обратно)

692

...учини собе манастырь...— Основанный Войшелком монастырь на Немане — Лаврышевский монастырь около Новогрудка. Следы его есть и поныне около с. Гнесичи Новогрудскогорайона Гродненской области. Монастырь был разрушен в войнах 1812 г. и 1914 г.

(обратно)

693

...за Домонтомъ за Нальщаньскимъ княземь.— Довмонт (Даумантас) — князь нальщанский (ум. 20 мая 1299 г.), впоследствии бежал из Литвы в Псков, стал там князем (в 1266 г.), принял христианство с именем Тимофей, вступил в брак с дочерью князя Димитрия, сына Александра Невского, организовал оборону Пскова в 1267, 1268, 1269, 1272, 1298 и 1299 гг. Причислен к лику святых, считался покровителем Пскова. (См. Повесть о Довмонте.)

(обратно)

694

...Треняту, сестричича Миндовгова...— Тройнат — князь жмудский, сын сестры Миндовга.

(обратно)

695

...на Романа на бряньского князя.— Роман Михайлович — брянский князь, сын Михаила Всеволодовича Черниговского, на его дочери женился князь Владимир Василькович Волынский. Упоминается также под 6782 (1274) и 6793 (1285) гг.

(обратно)

696

...дочерь, именемъ Олгу...— Ольга Романовна, дочь Романа Михайловича Брянского, супруга князя Владимира Васильковича; упоминается под 6782 (1274), 6795 (1287) и 6796 (1288) гг.

(обратно)

697

...сына своего старейшего Михаила...— Михаил Романович, сын Романа Михайловича Брянского, внук Михаила Черниговского.

(обратно)

698

А король... по Соломоне.— Краткое и написанное традиционно этикетным языком сообщение о смерти Даниила Романовича показывает, что писал это человек, не знавший лично Даниила Романовича, не знакомый с его яркой личностью,— и само сообщение, и похвалы написаны равнодушно и стереотипно. Вспомним, в каком приподнятом духе рассказывал о Данииле Романовиче летописец в первой половине Галицко-Волынской летописи, подчеркивая его выдающиеся качества князя, воина, полководца, дипломата. Похвала, высказанная в адрес Даниила Романовича здесь, показывает, что автор ее — человек из круга Владимира Васильковича, где ценились совсем другие качества.

(обратно)

699

...во Дявелътве...— Дявелтва (Дяволта) — земля в Литве.

(обратно)

700

Явися звезда на востоце хвостатая...— Комета.

(обратно)

701

...великая княгине Василковая, именемь Олена.— Елена Юрьевна, дочь великого князя Юрия Всеволодовича, с 6734 (1226 г.) жена Василька Романовича.

(обратно)

702

...на Болеслава...— Болеслав V Стыдливый (1226—1279), великий князь краковский, сын Лестька Белого.

(обратно)

703

...воеваша около Скаришева и около Визълъже и Торжьку...— Скаришев, Визложа и Торжск — города в Польше.

(обратно)

704

...Сулко, Невъступъ.— польские воеводы.

(обратно)

705

...Григоря, пробоща Люблиньского...— Пробст — старший католический священник.

(обратно)

706

...от Грабовца.— Грабовец— город в Волынской земле, ныне с. Грабовец в Замойском воеводстве в Польше.

(обратно)

707

Ворота — горная теснина между Галицкой землей и Польшей, ныне в Замойском воеводстве в Польше.

(обратно)

708

...пусти на ня воропъ...— Вороп — прием в тактике наступательного боя, атака.

(обратно)

709

...в манастырь ко святому Данилью...— Данилов монастырь в Угровске; вероятно, основан Даниилом Романовичем.

(обратно)

710

...в монастыре святого Михаила Великого...— Михайловский монастырь во Владимире.

(обратно)

711

Борза, Сурьпутий, Лесий, Свелкений — братья Тройдена Борза, Лесий, Свелкений и Сирпутий; трое из них были убиты Васильком Романовичем, как об этом сообщено в записи под 6782 (1274) г.; Сирпутий — см. под 6784 (1276) и 6786 (1278) гг.

(обратно)

712

...с воротьславьскимь княземь...— с князем вроцлавским Генрихом.

(обратно)

713

...Андрея Путивлича...— Андрей Путивлич — галицкий воевода.

(обратно)

714

Тридъ — литовец из Дорогичина.

(обратно)

715

...Меньгутимереви...— Меньгу-Тимор — татарский хан.

(обратно)

716

Ягурчин — татарский воевода.

(обратно)

717

...заднепрескый князи...— Заднепровские князья — брянские, смоленские, пинские и туровские.

(обратно)

718

...Романа Дьбряньского... Глеба... Смоленьского...— Роман Михайлович Брянский. Глеб Ростиславич — князь смоленский, сын Ростислава Мстиславича.

(обратно)

719

Тогда бо бяху вси князи в воли в тотарьской.— Русские князья находились в вассальной зависимости от Орды: надо было платить татарщину (дань), акты государственного значения совершать «при царе и рядцах», и идти по требованию хана с ним на войну со своим войском.

(обратно)

720

...от Копыля...— Копыль — город в Волынской земле, ныне г. Копыль в Минской обл.

(обратно)

721

...около Камене.— В рукописи исправлено: Каменца; в П и X — Камена — Каменец, город в Волынской земле, на р. Лосне, ныне г. Каменец Брестской области.

(обратно)

722

...Турийскъ...— Турийск — город в Литовской земле на реке Немане, ныне Турец Гродненской области.

(обратно)

723

«Духъ Господень... от рода».— Ис. 61, 1—4.

(обратно)

724

...рекы Лосны...— Лосна (Лыска) — приток Западного Буга.

(обратно)

725

Ногай — татарский хан, из темников Золотой Орды (ум. в 1300 г.), сын Буфала, правнук Чингисхана. Его именем стал позднее называться народ ногайцы.

(обратно)

726

...со Тюимою.— Тюима (Туйма) — галицкий воевода, упоминается также под 6789 (1281 ) и 6790 (1282) гг.

(обратно)

727

...Ратиславко...— Ратислав — воин Мстислава.

(обратно)

728

...подъ Полтовескъ...— город на р. Нареве (ныне Пултуск в Польше).

(обратно)

729

...ко Кондратови...— Кондрат Семовитович приходился Владимиру Васильковичу троюродным братом: его мать, Настасья Александровна,— двоюродная племянница Василька Романовича.

(обратно)

730

...уй его князь Болеславъ...— Болеслав V Стыдливый.

(обратно)

731

Бяшеть бо у Болеслава сыновець 5... Льстко.— Перечислены племянники Болеслава V Стыдливого, сыновья Семовита Мазовецкого и Казимира Куявского. Болеслав Семовитович, князь Мазовецкий (Плоцкий), был женат на дочери литовского князя Тройдена; о нем см. также под 6789 (1281), 6790 (1282), 6798 (1290) гг.— Лестько Казимирович Черный — с 1261 г. князь серадзский, с 1278 г.— князь краковский и сандомирский; о нем см. также под 6789 (1281), 6790 (1282), 6793 (1285), 6795 (1267), 6798 (1290) гг. Владислав Казимирович Локетек — см. также о нем под 6789 (1281), 6799 (1292) гг.

(обратно)

732

...сынъ Мьстиславлъ Данило...— Даниил Мстиславич, князь галицкий, сын Мстислава Даниловича, внук Даниила Романовича.

(обратно)

733

...ко Кропивници...— г. Кропивница в Польше, около Сандомира (ныне с. Копшивница в Тарнобжеском воеводстве в Польше).

(обратно)

734

...Кафилата с ними же Селезенца.— Кафилат Селезенец — галицкий воевода.

(обратно)

735

...городъ Переворескъ...— Перевореск — город в Галицкой земле, ныне Пшевореск в Польше.

(обратно)

736

...Дуная...— Дунай — галицкий воевода, о нем см. также под 6795 (1287) г.

(обратно)

737

...ко Гостиному...— Гостиный — город в Польше, ныне Гостинин в Плоцком воеводстве в Польше.

(обратно)

738

...сынъ боярьский Михайловичь именемъ Рахъ.— Рах Михайлович (в П и X — Стархъ) — сын боярский; «боярский сын» — сословие, стоящее ниже боярства; люди боярского происхождения, но не дослужившиеся до боярства; равный по достоинству — дворянин (разница в происхождении).

(обратно)

739

...Телебузе...— Телебуга — ордынский хан; о нем см. также под 6790 (1282), 6791 (1283), 6795 (1287) и 6796 (1288) гг.

(обратно)

740

...Левъ посла... Вишту.— Упомянуты имена галицких воевод: Василько Белжанин, Рябец, Вишта, Оловянец, последний еще встретится нам в 6795 (1287) г.

(обратно)

741

...на Въкраиници...— Украиница — область в Волынской земле, пограничная с Польшей, в среднем течении Западного Буга, ныне Бяло-Подлясское, Хельмское и Замойское воеводства в Польше.

(обратно)

742

Воинь — село в Волынской земле, около польской границы, ныне с. Вогинь в Бяло-Подлясском воеводстве в Польше.

(обратно)

743

...по Кросне...— Кросна — левый приток Западкого Буга.

(обратно)

744

...и убиша ихъ 80...— исправлено по П и X, в рукописи убия; цифра в рукописи написана неясно — может быть, Л (30), H (50), П (80).

(обратно)

745

...к Горине...— Горина (Горынь) — река, приток Припяти, и область при ней.

(обратно)

746

...на Липе.— Липа — река у Перемиля.

(обратно)

747

...ко Бужьковичемь...— Бужковичи — город в Волынской земле на реке Луге.

(обратно)

748

...на Житани.— Житань — предместье Владимира.

(обратно)

749

...по Микулине дни...— Николин день — день памяти святителя Николая Мирликийского (Николая Чудотворца), 8 мая или 6 декабря.

(обратно)

750

...в зажитье...— Зажитье — военная операция с целью сбора продовольствия и фуража; довольствие войска за счет населения вражеской стороны.

(обратно)

751

По отшествии же Телебужине... тысяче.— Здесь говорится о переписи, произведенной Львом Даниловичем, результаты которой внесены в летопись. Обычно в летописях сообщается о подсчете численности войска перед боем. Подсчет погибшего населения — вещь очень редкая для того времени, и он свидетельствует о хорошо организованном государственном аппарате.

(обратно)

752

...Михайло.— Михаил Юрьевич; сын Юрия Львовича, правнук Даниила Романовича.

(обратно)

753

...и въ вся веки.— добавлеко по П и X.

(обратно)

754

...на Лотыголу.— Лотыгола — латышское племя и страна (Латгалия).

(обратно)

755

...города Медвежьей Головы...— Медвежья Голова — город в Чудской земле, ныне г. Отеп, недалеко от Тарту, в Эстонии.

(обратно)

756

...Алгуеви...— Алгуй — татарский хан.

(обратно)

757

«...А се ти даю при царихъ и при его рядьцахъ».— Ордынские ханы были высшей административной инстанцией, их участие в составлении акта придавало ему особую силу и авторитетность.

(обратно)

758

...до Любомля...— Любомль — город в Галицкой земле.

(обратно)

759

...с погаными нет...— В рукописи первоначально было: «деламь поганьси», над строкой позднее приписано са и ди, и получилось «досадила ми погань си». Так прочли издатели ПСРЛ. В X— «зане деля ми сь погаными нет». Выбрав вариант X для исправления испорченного места, все же надо иметь в виду, что ниже в тексте опять встретится словосочетание «погань си» в том же смысле, а значит чтение X нельзя считать лучшим.

(обратно)

760

...полку...— В рукописи первоначально было на льну, потом исправлено полону. Испр. по X.

(обратно)

761

...Евьсегньа...— Евсигний — волынский епископ (1287—1290), автор части Галицко-Волынской летописи за 1272—1289 гг., называемой «Летописец Владимира Васильковича».

(обратно)

762

...Борка же Оловянца...— Трудно сказать, имеется ли в виду один человек — Борко Оловянец, или два — Борко и Оловянец.

(обратно)

763

...грамоту...— Грамота — здесь: завещание. В летопись включены тексты двух духовных грамот Владимира Васильковича.

(обратно)

764

...Кобрынь...— город в Волынской земле, ныне г. Кобрин Брестской обл.

(обратно)

765

...скорлата...— Скорлат (франц. écarlate) — дорогая ткань, алый бархат, «французское сукно».

(обратно)

766

...броне дощатые...— Распространившаяся в середине XIII в. пластинчатая броня (металлические пластинки, скрепленные ремнями). Была еще чешуйчатая броня, более гибкая.

(обратно)

767

...Федоровы недели.— Федорова неделя — неделя св. Феодора Тирона, начало Великого поста.

(обратно)

768

...в Дубенъ...— Дубен (Дубел) — город в Волынской земле (ныне г. Дубно Ровенской области на Украине.)

(обратно)

769

...хотяшеть бо поседети...— В рукописи исправлено, было постити; в П и X повестити.

(обратно)

770

...именемь Ратчьшю...— Ратьша — Ратислав, слуга князя Владимира.

(обратно)

771

Къ сему же кто исповесть многые твоя и нещаныа милостыня... множьство греховъ.— Цитата из «Слова о Законе и Благодати», сочинения писателя XI в. митрополита Илариона.— ...нещаныа милостыня и дивныя щедроты...— искажение цитаты, затемняющее смысл. В «Слове о Законе и Благодати»: «нощныя милостыня и дневныя щедроты».

(обратно)

772

Ты же и церкви многи... со многимъ смирениемь...— Еще одна цитата из «Слова о Законе и Благодати». ...великого Костянтина...— Константин Гай Флавий Валерий — римский император (285—337), при котором христианство было принято в качестве государственной религии. ...со святими отцы Никейского сбора...— Никейский собор — первый (325 г.) вселенский собор христианской церкви, посвященный обличению ереси Ария; на нем был принят Символ веры.

(обратно)

773

...церковь святаго и великаго мученика Христова Георьгия...— Георгиевский собор в городе Холме.

(обратно)

774

...с десными мя овцами...— Мф. 25, 31—35.

(обратно)

775

...во 10 день...— В рукописи первоначально было написано Д 1 (14), потом Д (4) стерто, в П и X даты нет.

(обратно)

776

Княгини же его...— Ольга Романовна.

(обратно)

777

...оксамитомъ...— Оксамит — шелковая ткань.

(обратно)

778

...сестра ему Олга...— Ольга Васильковна; сестра князя Владимира; вдова князя Андрея Всеволодовича Черниговского.

(обратно)

779

...княгини Олена...— Вероятно, это Елена (Иоланта), дочь Белы IV, монахиня монастыря св. Клары в Сутече (Лонгинов, с. 326).

(обратно)

780

...наречено бысть тобе имя во крещеньи Иван...— Владимир Василькович был крещен именем Иоанн, в честь Иоанна Златоуста.

(обратно)

781

...покаяние Давыдово...— Во Второй книге Царств (гл. XI—XII) рассказывается эпизод из жизни царя Давида, предполагаемого автора Псалтыри: он совершил злое дело (чтобы взять себе жену Урии Хеттеянина Вирсавию, Давид послал Урию на войну, где он погиб); наказанный Богом, Давид прошел покаяние и создал покаянный псалом (Пс. 50).

(обратно)

782

И чести тя обещника... не бес памяти тя поставилъ...— Цитата из «Слова о Законе и Благодати».

(обратно)

783

...и зрениа сладкаго... Аминь.— Этого отрывка нет в Ипатьевской рукописи; добавлено по ПСРЛ.

(обратно)

784

Веде же, яко аще не теломь... многоподне.— Цитата из «Слова о Законе и Благодати».

(обратно)

785

Радуйся, учителю нашь... Святаго Духа.— Цитата из «Слова о Законе и Благодати».

(обратно)

786

...Льстне...— Льстна (Лестна, Лосна, Лыска) — река Лосна, приток Буга.

(обратно)

787

...Каменецъ...— Каменец — город на р. Лосне, построенный Владимиром Васильковичем.

(обратно)

788

...Еуаглие опракос...— Апракос — тип книги Евангелия или Апостола, в котором тексты расположены в порядке чтения их в течение года, начиная с Пасхи.

(обратно)

789

...Парамья...— Книга Паремийник, содержащая тексты из Библии, которые читаются во время богослужения.

(обратно)

790

...кресть въздвизалный...— Крест, который «воздвигается» во время церковной службы на Воздвижение и на Крестопоклонной неделе.

(обратно)

791

...завесы золотом шиты, а другые оксамитные съ дробницею...— Завеса (катапетасма) — занавес за царскими вратами в алтаре, обычно из дорогой, красивой ткани; дробница — мелкий жемчуг.

(обратно)

792

...с финиптом.— Финифть — эмаль.

(обратно)

793

...платци оксамитны шиты золотом съ женчюгом, херувими и серафими, и иньдитья...— Платци — покрывала, пелены, платы для разного рода церковного употребления; индитья — покров на алтарь, драгоценная светлая ткань.

(обратно)

794

...паволокы белчатое...— Дорогая белая ткань, а также сделанные из нее покровы или пелены, употребляемые в церкви.

(обратно)

795

...деисус...— Деисис (моление) — икона (или три иконы вместе), с изображением Иисуса Христа, Богоматери и Иоанна Предтечи.

(обратно)

796

...оловир...— шелковая ткань, шитая золотом.

(обратно)

797

...Прологы...— Пролог — церковная книга, содержащая краткие жития святых и поучения; тексты расположены в календарном порядке.

(обратно)

798

...икону... наместную...— Самая главная в данном храме икона, с изображением святого или праздника, которому посвящена церковь.

(обратно)

799

Гривна — шейное украшение из драгоценного металла с камнями.

(обратно)

800

Князь же Володимеръ... Страстное недели.— Всего этого отрывка нет в Ипатьевском списке; добавлено по ПСРЛ.

(обратно)

801

...росылати засаду...— Засада — гарнизон.

(обратно)

802

...Семена своего дядьковича...— Вероятно, это сын дядьки (воспитателя), может быть и известного нам Мирослава, служившего отцу князя Льва Даниилу Романовичу.

(обратно)

803

...Павла Деонисьевича...— Павел Дионисиевич — галицкий боярин.

(обратно)

804

Ловчее — налог на охоту, или побор на содержание княжеской охоты.

(обратно)

805

...по две лукне... по пяти цебровъ...— Лукно — мера жидкостей и сыпучих тел, цебр — мера сыпучих тел.

(обратно)

806

...Индрихъ...— Генрих Вроцлавский.

(обратно)

807

...Локотка...— Владислав Локетек.

(обратно)

808

...к Тынцю...— Тынец — город в Польше, на правом берегу Вислы, ныне городище в предместье Кракова.

(обратно)

809

...в монастыре вь святого...— Пропущено имя святого, которому посвящена церковь. Махновец (с. 452) называет (с вопросом) Василия Великого и приводит изображение Каплицы-ротонды Василия (Иоахима и Анны) во Владимире Волынском.

(обратно)

810

...Александра, сына Ярославля, а внука Всеволожа.— Александр Невский (ок. 1220—1263 гг.) был сыном великого князя Ярослава Всеволодовича и княгини Феодосии, внуком великого князя Всеволода III Большое Гнездо.

(обратно)

811

Приточникъ — царь Соломон, который считается автором библейской Книги Притчей Соломоновых. Изречение Приточника имеет два источника: Прем. 1,4 и Притч. 8,2—3; во втором случае цитата неточная, в притчах Соломона читается: «Она становится на возвышенных местах, при дороге, на распутиях; она взывает у ворот при входе в город...»

(обратно)

812

Исайя пророк — ветхозаветный пророк. В библейской Книге пророка Исайи содержатся пророчества о судьбе народов, о явлении Мессии, осуждаются цари и вельможи, живущие неправедно. Автор жития берет слова из его Книги, 13,3.

(обратно)

813

Иосиф.— Согласно Библии, Иосиф, сын Иакова, был наделен необыкновенным умом и красотой. Ненавидимый братьями, он был продан ими в Египет. Фараон, после того как Иосиф предсказал голод и указал пути спасения от него, «поставил его над всею землею Египетскою» (Быт. 30—50).

(обратно)

814

Самсон — ветхозаветный герой, обладавший необычайной силой, прославился в борьбе с филистимлянами. О его жизни и подвигах повествуется в Книге Судей, 13—16.

(обратно)

815

...акы царя римскаго Еуспесиана... ко граду Асафату...— Веспасиан Тит Флавий (9—79 гг.) — римский полководец, затем император. Автор жития напоминает об одном эпизоде Иудейской войны (66—73 гг.) — осаде крепости Иоатапаты, который известен ему, вероятно, по «Истории Иудейской войны» Иосифа Флавия, древнерусский перевод этого произведения был распространен на Руси уже в XI—XII вв.

(обратно)

816

...от Западныя страны...— Имеется в виду Ливония.

(обратно)

817

...царица Южичьская...— По библейской легенде, царица южноаравийского государства Сабы (Царица Савская), наслышавшись о славе и мудрости Соломона, пришла в Иерусалим, чтобы испытать его, и была удивлена его мудростью.

(обратно)

818

...именемь Андреяшь...— Андрей (Andreas) фон Фельвен, магистр Ливонского Ордена рыцарей.

(обратно)

819

...король части Римьскыя от Полунощныя страны...— Имеется в виду шведский король Эрих. Однако поход 1240 г. возглавлял не он, а его зять Биргер, или Ульф Фаси.

(обратно)

820

...Святыя Софиа...— Софийский собор в Новгородском кремле.

(обратно)

821

«Суди, Господи, обидящим мя... стани в помощь мне».— Пс. 34, 1—2.

(обратно)

822

Спиридон — новгородский архиепископ (1229—1249 гг.).

(обратно)

823

Помянемъ Песнотворца...— Библейский царь Давид, который считается автором одной из книг Библии — Псалтири.

(обратно)

824

«Сии въ оружии, а си на конех... мы же стахом и прости быхом».— Пс. 19, 8—9.

(обратно)

825

...старейшина в земли Ижерстей, именемъ Пелугий...— Ижорская земля (к югу от Невы, по реке Ижоре) была населена финно-угорскими народами, часть ижерян приняла христианство. Имя старейшины в списках жития передается по-разному: Пелгуй, Беглусич и др.

(обратно)

826

Насад — вид речного судна.

(обратно)

827

...и бысть сеча велика над римляны...— Римлянами называли сторонников католической веры, в данном случае шведов. Битва со шведами произошла 15 июля 1240 г., недалеко от впадения реки Ижоры в Неву.

(обратно)

828

Шнек — вид судна.

(обратно)

829

...при Езекии цесари.— Езекия — один из иудейских царей. В его правление ассирийский царь Сеннахирим захватил почти всю Иудею, непокоренным остался Иерусалим. При осаде Иерусалима и произошло чудо, о котором напоминает автор жития. Об осаде Иерусалима рассказывается в Четвертой книге Царств, 19.

(обратно)

830

Зде же явишася 6 мужь храбрых... зде обретоша много множъство избьеных от ангела Господня.— Вставка сделана по Лаврентьевской летописи.

(обратно)

831

...возградиша град въ отечьстве Александрове.— Имеется в виду крепость Копорье, построенная ливонцами в 1240 г. на земле, принадлежащей Новгороду; разрушена Александром в 1241 г.

(обратно)

832

Уже бо бяше град Псков взят...— Псков был захвачен немцами в 1240 г., они имели в Пскове своих сторонников во главе с посадником Твердилой Иванковичем, которые и помогли немцам овладеть городом. Александр Невский освободил Псков в марте 1242 г.

(обратно)

833

...яко же древле Моисию на Амалика и прадеду нашему Ярославу на окааннаго Святополка.— Моисей — библейский пророк, выведший израильтян из Египта. На пути их в Палестину Амалик, вождь амаликитян, оказал сопротивление израильтянам. Только благодаря чудесному действию молитвы Моисея Амалику не удалось одержать победу (Исх. 17). Ярослав Владимирович Мудрый отомстил Святополку Окаянному за убийство братьев Бориса и Глеба. В 1019 г. на реке Альте, где был убит Борис, Ярослав разбил Святополка.

(обратно)

834

И бысть сеча зла...— Битва на Чудском озере (ледовое побоище) произошла 5 апреля 1242 г.

(обратно)

835

...яко же Исуса Наввина у Ерехона.— Согласно Библии, Иисус Навин возглавил борьбу израильского народа за земли Палестины. Крепостные стены Иерихона, одного из древнейших палестинских городов, обрушились от криков и звука труб осаждавших во главе с Иисусом Навином. Об этом рассказано в Книге Иисуса Навина, 6.

(обратно)

836

...и до моря Хонужьскаго...— Каспийское море.

(обратно)

837

...моря Варяжьскаго...—Балтийское море.

(обратно)

838

...бе царъ силенъ на Въсточней стране...— хан Золотой Орды Батый; Александр совершил поездку в Золотую Орду в 1246 г.

(обратно)

839

...жены моавитьскыя...— Моавитяне — племя, жившее на территории Палестины, враждебное израильтянам, потомки Лота. Здесь: татары.

(обратно)

840

...и посла воеводу своего Неврюня...— Неврюево нашествие на Владимиро-Суздальскую землю произошло в 1252 г.

(обратно)

841

...рече Исайа пророкъ.— Точного соответствия этим словам нет в Книге пророка Исайи.

(обратно)

842

...приидоша къ нему послы от папы из великого Рима...— По-видимому, речь идет об одной из попыток папы Иннокентия IV подчинить католическому Ватикану Русь: за переход в католичество Иннокентий IV обещал помочь Руси в борьбе против Орды.

(обратно)

843

Авраам — по библейскому преданию, праотец еврейского народа.

(обратно)

844

...до проитиа Иисраиля сквозе море...— Согласно Библии, когда израильтяне бежали из Египта, Красное море расступилось перед ними, и они свободно прошли по его дну. Фараон с войском вслед за израильтянами вступил на морское дно, но волны сомкнулись, и море поглотило преследователей (Исх., 14, 21—22).

(обратно)

845

Август — Гай Юлий Цезарь Октавиан Август (63 г. до н. э.—14 г. н. э.) — римский император.

(обратно)

846

Константин — Константин Великий, римский император.

(обратно)

847

...до перваго збора и седмаго...— Первый Вселенский собор был в 325 г. Седьмой — в 787 г. в Никее.

(обратно)

848

...Александръ поиде к цареви, дабы отмолити людии от беды тоя.— По приказу золотоордынского хана русские князья должны были присылать свои полки для участия в татарских походах. В 1262 г. Александр поехал в Орду и добился освобождения русских от обязанности выступать в войне на стороне татар.

(обратно)

849

...сына своего Дмитрия посла на Западныя страны...— Имеется в виду поход на Юрьев в 1262 г.

(обратно)

850

...сретоша и въ Боголюбивемъ...— Боголюбово — бывшая резиденция Андрея Боголюбского, недалеко от Владимира.

(обратно)

851

...въ Рожестве святыя Богородица, въ архимандритьи велицеи...— Александр Невский был погребен в монастыре Рождества Богородицы во Владимире. До середины XVI в. Рождественский монастырь считался первым монастырем Руси, «архимандритьей великой».

(обратно)

852

...да вложат ему грамоту душевную.— Во время обряда погребения читается разрешительная молитва о прощении грехов. Текст ее после чтения вкладывают в правую руку умершего.

(обратно)

853

«И въ последняя лета будет знаменья... и глади».— Ср. Лк. 21, 11, 25.

(обратно)

854

Колико видехомъ солнца погибша... Ныне же земли трясенье...— Говорится о землетрясении 3 мая 1230 г., особенно разрушительном в Киеве; перед этим речь идет о солнечном затмении 28 февраля 1206 г., затмении луны 3 февраля 1207 г., о кометах, бывших в 1223 и в 1230 гг.

(обратно)

855

...не послушахомъ светилъ великих...— Речь идет о знаменитых «отцах церкви», почитавшихся на Руси: Василии Великом (329—378), Григории Богослове (328—390), Иоанне Златоусте (347—407).

(обратно)

856

Не глад ли? не морови ли? не рати ли многыя? — Согласно летописи, голод и мор обрушились на Русскую землю в 1230 г.; имеются также в виду первые столкновения русских с монголо-татарскими силами (1223) и постоянные сражения с южными соседями — половцами.

(обратно)

857

...аще будете оумножили талантъ...— Согласно евангельской притче, господин дал рабам несколько талантов, и только один из них не пустил свою долю в оборот, закопав свой талант в землю. Именно этот раб и был наказан вернувшимся господином (Мф. 25, 15—30).

(обратно)

858

Не пленена ли бысть земля наша? ...к 40 лет приближаеть томление и мука...— Здесь сказано, что монголо-татарское нашествие началось сорок лет назад, следовательно «Слово» произносилось в 1275 г.

(обратно)

859

Слышимъ бо Ниневгыю град...— В библейской Книге Пророка Ионы говорится о пророчествах Ионы; по поручению Бога Иона предрек гибель Ниневии через сорок дней за великие грехи; жители, начиная с царя, покаялись и были прощены Богом, что раздражило Иону, пророчество которого оказалось несбывшимся. Этот текст сам Серапион немного расширяет; так, в Библии не говорится об отлучении младенцев от молока, нет и других подробностей.

(обратно)

860

...аки Содома и Гомора...— В Библии говорится об ужасном разрушении этих городов, погрязших в грехе и разврате.

(обратно)

861

...еже любити друг друга... любити ближняго своего аки себе...— Автор строит поэтическую градацию на нескольких афоризмах из Библии и при этом опускаст не актуальное в его время продолжение этого рода: любите врагов ваших.

(обратно)

862

...волхвованию веруете...— «Слово» направлено против языческих обрядов и верований, очень распространенных в то время: ниже излагается смысл некоторых ордалий, например испытание водою.

(обратно)

863

...по три лета житу рода несть не токмо в Русь, но в Латене...— Русские и западнославянские летописи говорят о неурожаях в 1271—1273 гг.; латина — собирательное название католиков, в том числе и западных славян.

(обратно)

864

...оцещайте, яко Давидъ пророкъ и царь...— Царь Давид, отец Соломона, неоднократно истреблял восстававших жителей Иерусалима.

(обратно)

865

Слышасте от Бога казнь, посылаему на землю от первыхъ род...— Серапион перечисляет упомянутые в Библии Божьи кары на людей: потоп, гибель Содома и Гоморры, десять египетских казней, божественную защиту иудеев в их войне с разными народами, мор при Давиде и т. д. Некоторые из упоминаемых здесь событий известны древнерусскому книжнику по светской литературе, например пленение Иерусалима Титом — из сочинений Иосифа Флавия, переведенных еще в XI в.

(обратно)

866

...на гыганта огнем...— Речь идет об исполинах, якобы живших на земле до потопа и женившихся на дочерях человеческих; в апокрифах, издавна известных на Руси (напр. «Книга Еноха праведного»), а также в переводных хрониках (например, в Хронике Иоанна Малалы, составленной в IX в.) рассказывается о том, что исполины распространили среди людей всяческие пороки, живущие до сих пор, и Бог покарал их огнем; см. также Библию (Книга Бытие).

(обратно)

867

...хто буде удавленика или утопленика погреблъ...— Серапион говорит о поверье относительно самоубийц: их нельзя хоронить, иначе будет неурожай, мор и голод. Серапион борется с суеверием, которое устойчиво держалось до XIX в. (неоднократно описано этнографами).

(обратно)

868

Драчь град 4 лета стоялъ...— Город Дураццо на восточном берегу Адриатического моря разрушен и затоплен в результате землетрясения 1273 г.

(обратно)

869

...В лясехъ от умноженья дождя...— Польские летописи говорят о большом наводнении, бывшем в 1269 г.

(обратно)

870

Добро бо от Бога къ Божию слузе начати...— Искаженная цитата из «Лествицы» (которая, наряду с «Пандектами» Антиоха, является основным литературным источником послания), в которой находим: «Благаго и преблагаго и всеблагаго нашего Бога и царя добро бо отъ Бога къ Божиимъ угодникомъ начати» — зачин, отмечаемый и в древних хронографах (с общим смыслом: все начинается с Бога и в Боге кончается). Заимствованные в литературе образы и выражения Яков сокращает и переделывает, создавая соответствующую цели своего изложения поэтическую форму, приближается к разговорному языку XIII в.; многие цитаты в его тексте приведены неточно, по памяти.

(обратно)

871

«Вси ангели радуются на небесехъ»... — Ср. Лк. 15, 7 и 10.

(обратно)

872

«Николи же не уничижить...» — Ср. Пс. 1, 19.

(обратно)

873

«...свое тело оскверняеть».— Ср. 1 Кор. 6, 18.

(обратно)

874

«Соломонъ бо... глагола...» — Следует выборка из различных книг Писания, в последовательности цитат это Притч. 5. 3—4; Сир. 9, 3 и 8; а также 26, 11; Притч. 6, 25; 7, 21—24; 6, 27.

(обратно)

875

Егуптянини не взору ли Иосифову восхоте…— Сюжет мировой литературы, изложенный и в Библии; египтянка, жена царедворца Потифара, соблазняла раба Иосифа, но когда замысел ее не удался, она обвинила Иосифа в том, что он пытался овладеть ею (Быт. 39, 7—20).

(обратно)

876

...и про сестру его Дину...— Сводная сестра Иосифа; ею насильно овладел человек из соседнего племени; родственники Дины хитростью напали на племя обидчика и истребили всех мужчин, несмотря на желание обидчика жениться на Дине (Быт. 34, 1—27).

(обратно)

877

...сикимляне погибоша...— В Книге Судей рассказывается о сыне наложницы Авимелехе, убившем всех своих сводных братьев и три года правившем городом Сихемом; восставших против него жителей города он уничтожил, сам город разрушил и засеял его солью. Одна из защитниц города бросила в голову царя обломок жернова и проломила ему череп; тогда Авимелех попросил оруженосца прикончить его, чтобы никто не смог сказать; «Женщина убила его» (Суд. 13. 25 и след.).

(обратно)

878

...И Амомонъ сестры ради Фамары зле убьенъ...— Сын царя Давида Амнон обесчестил родственницу свою Фамарь, за что и был убит рабами ее брата Авессалома (2 Цар. 13, 1—29).

(обратно)

879

...и Соломонъ паче всехъ человекъ...— Во многих местах Библии рассказывается о женолюбии мудрого царя Соломона и его особом пристрастии к чужестранкам; умер же Соломон своей смертью, процарствовав сорок лет (3 Цар. 11, 1—12).

(обратно)

880

...и старци, судьи Вавилону...— Старцы, подглядевшие однажды за обнаженной Сусанной, обвинили ее в прелюбодействе, когда она отказалась им отдаться; пророк Даниил, выступивший в качестве судьи, нашел виновными старцев, которые и были наказаны. Этот сюжет не вошел в канонический текст Библии, но был очень популярен в средневековой и в древнерусской литературе (ср. Дан. 13).

(обратно)

881

«...уже прелюбодевьствовавъ во сердци...» — Ср. Мф. 5, 28.

(обратно)

882

«…не скверно ложе, ино честно...» — Ср. Евр. 13. 4.

(обратно)

883

«...остави ми, якоже оставихъ...» — Ср, Мф. 6, 12 и Лк. 11,4.

(обратно)

884

...ни мьщай врагу, пожди Господа...— Речь идет о брате Дмитрия Борисовича Константине, с которым князь в это время находился в конфликте.

(обратно)

885

...Да не в годы мирныя Исусъ другъ буди, а в годъ ратенъ врагъ.— В 1281 г. князь Дмитрий жестоко повздорил с братом Константином, который обратился за помощью к владимирскому князю Дмитрию Александровичу. Непосредственным поводом к написанию послания Якова и стало это событие, в момент, когда результат столкновения еще не был ясен; впоследствии конфликт был улажен духовенством Ростова и Владимира, может быть не без участия Якова, к которому Дмитрий Борисович обратился с покаянным письмом, упоминаемым в начале послания.

(обратно)

886

«Терпеливый лучши крепкаго обладый душею своею».— Парафраз из Притч. 15, 18.

(обратно)

887

«...глаголюща ко апостоломъ...» — Ср. Ин. 13, 35.

(обратно)

888

...и Павелъ рече...— Ср. 1 Кор. 13, 2—3.

(обратно)

889

Богословецьрече...— Ср. 1 Ин. 4, 21.

(обратно)

890

...а ты храмлющая о вере научи, и нози текущихъ на игры къ церкви обрати...— В конце XIII в. в Ростовском крае еще процветало двоеверие, и Яков призывает князя использовать государственную власть для искоренения язычества.

(обратно)

891

...обостриша, яко копья, языки своя.— В Псалтыри (Пс. 63, 4) сказано: «...Укрой меня от замысла коварных, от мятежа злодеев, которые изострили язык свой, как меч; напрягли лук свой — язвительное слово, чтобы втайне стрелять в непорочного; они внезапно стреляют в него и не боятся». Как и в других местах послания, последовательное развитие мысли, отталкиваясь от отдельных слов или выражений (языкы злыхъ человекъ... обостриша... ...языки своя), наводит на хорошо известные цитаты из Библии; Яков использует ходовые примеры и дает их в свободном изложении только как напоминание, как отсылку к авторитетному изречению.

(обратно)

892

«Сеяи щадя, щадя и пожнеть...» — Здесь несколько цитат из Писания — посланий апостола Павла: Еф. 6, 10—17; 2 Кор. 9, 6; 1 Кор. 16, 14.

(обратно)

893

...Ефъфая князя единородная дщи и убогия вдовы две меднице...— Иеффай за успешные действия против врагов обещал в жертву Богу первого, кого он встретит по возвращении домой,— это была его единственная любимая дочь. Жертву Иеффая Яков сравнивает с жертвой бедной вдовы, положившей два медяка — все, что у нее было (Евангелие).

(обратно)

894

...девица бо хранима и любима внешними...— Первое упоминание о том, что в Древней Руси девушки жили в затворничестве.

(обратно)

895

...как ся расходитъ, по писаному...— Реминисценция из «Слова святого Василия»: «Человече, на торгу еще еси житиисцемь; да иже торгъ не разыдется, купи си милостыню нищихъ помилованье отъ Бога». Высказывание Якова, как и в прочих случаях намекающей цитаты, не ясно без знания источника. Речь идет о том, что, еще находясь на земле, на «житейском торжище», человек должен путем милостыни и доброты приготовить себя к вечной жизни.

(обратно)

896

По пяти девиць мудрых...— Ср. Мф. 25. 1 —13, где рассказывается притча о десяти девах, ожидающих «жениха своего». Неразумные пять дев забыли захватить масла в светильники свои, и когда жених явился, не смогли его встретить, в отличие от дев мудрых, ждавших его в готовности: «Итак, бодрствуйте, потому что не знаете ни дня, ни часа, в который приидет Сын Человеческий».

(обратно)

897

Паулъ коренъфеемъ рече...— ср. 2 Кор. 5, 13.

(обратно)

898

Азъ сплю... сердце бдита.— Песн. 5, 2.

(обратно)

899

О тобе... избодем рогы.— Пс. 43, 6.

(обратно)

900

...мандрагураи...— Искаженное «мандрагора» — многолетняя трава, растущая в Средиземноморье.

(обратно)

901

И кто 12 слона не могше извести его...— На этот риторический вопрос в списке нет ответа. Вероятно, здесь выпал такой ответ: 12 апостолов.

(обратно)

902

...Евга... Адамъ... возведе того Адама от ада.— Ссылка на библейский сюжет о грехопадении Адама и Евы в раю и на апокрифическое сказание о выведении Христом Адама и Евы из ада.

(обратно)

903

...желает елень на источьники водныя.— Пс. 41, 2.

(обратно)

904

...уакинфовъ...— Иакинф — название драгоценного камня.

(обратно)

905

...близъ Индея, близъ Солнечна града.— Имеется в виду африканская Индия и Гелиополь в Египте.

(обратно)

906

И сядет на степени олтарном...— То есть на алтарном возвышении (на солее).

(обратно)

907

...Праведникъ яко финиксъ... насаждение в дому Господни».— Ср. Пс. 91, 13—14.

(обратно)

908

...рече пророкъ яко уподобихся неясыти пустынней.— Пс. 101, 7.

(обратно)

909

И тако ся кормит. — Далее в списке отсутствует толкование. Очевидно, эта часть статьи была выпущена при переписке.

(обратно)

910

О Горгони. Въргони...— Статья представляет собой пересказ античного мифа о Медузе Горгоне.

(обратно)

911

...Александръ...— Александр Македонский (356—323 гг. до н. э.).

(обратно)

912

«Бывайте умни... яко голуби».— Ср. Мф, 10, 16.

(обратно)

913

«Се агнецъ Божий... всего мира».— Иоан. 1, 29.

(обратно)

914

«Чада ехиднова... от грядущаго гнева?» — Мф. 12, 34.

(обратно)

915

...и Срацинъ...— Сарацины — арабы.

(обратно)

916

...во Лукию на реку... Ксанфонъ...— Лукия — Ликия в Малой Азии с главным городом Ксанф на реке Ксанфон.

(обратно)

917

...и разумъ внешниихъ философъ.— В средневековой литературе внешними (по отношению к христианским) назывались античные и вообще языческие философы и писатели, хотя многие их произведения высоко почитались и со временем стали важнейшей составной частью христианской культуры.

(обратно)

918

Идола образъ украшаеть...— Речь идет об изображении языческого бога (идола – от греч. ἐίδωλον – «подобие, изображение», что восходит к греч. ἐίδος – «вид, образ»; «красота»); славянский переводчик не смог передать игру слов греческого оригинала, в котором одновременно говорится о внешнем виде, изображении и красоте его.

(обратно)

919

Се поношенъ быстъ, яко съ лукавыми живетъ...— В греческом варианте это высказыванне приписывается Демосфену.

(обратно)

920

...къ Диогену, куньскому философу... Куньское брашьно се, но не цесарьский даръ».— В греческом оригинале игра слов: «κύνικος» одновременно означает и «собачий», и «кинический», то есть относящийся к последователям учения киников (циников) — от того же слова; этот дар Диогену по легенде, отраженной в этой цитате, приписывают Александру Македонскому (ему и его отцу царю Филиппу Македонскому в «Пчеле» отводится много места).

(обратно)

921

Къ сему пришедъшю клеветнику...— Высказывание приписывается софисту Исократу.

(обратно)

922

Некому рекъшю к нему...— Изречение приписывается Демокриту.

(обратно)

923

Книголюбець, мало пищи и питья приемьля...— Ошибка в древнерусском тексте, в котором книголюбець стоит на месте греч. «σπουδαῖος»— «добродетельный, порядочный, честный».

(обратно)

924

Богослов.— Здесь и ниже имеется в виду Иоанн Богослов.

(обратно)

925

Сь глаголаше, яко слово — образъ есть делу.— Игра слов, основанная на многозначности славянского слова образъ — «вид», «подобие», «изображение», «призрак», «признак», «образец», «пример».

(обратно)

926

Такъ буди родителем своимъ...— Приписывается Исократу.

(обратно)

927

Никоклисъ. Жене его поносящи ему...— В греческом тексте изречение приписывается Сократу.

(обратно)

928

Сь, званъ на пиръ...— Изречение приписывается лакедемонянину Хилону, одному из «семи мудрецов», жившему в начале VI в. до н. э.

(обратно)

929

Сему древле послану от Афиней...— Афинский посланник Демокрит.

(обратно)

930

Сей, узревъ отрока...— Приписывается Аристотелю.

(обратно)

931

Сь, въпросимъ, как две уши имеемъ...— Изречение приписывается Демосфену.

(обратно)

Оглавление

ЛИТЕРАТУРА ТРАГИЧЕСКОГО ВЕКА В ИСТОРИИ РОССИИ

ЖИТИЕ АВРААМИЯ СМОЛЕНСКОГО

  ОРИГИНАЛ

  ПЕРЕВОД

  КОММЕНТАРИЙ

ПОВЕСТЬ О ВЗЯТИИ ЦАРЬГРАДА КРЕСТОНОСЦАМИ В 1204 Г.

  ОРИГИНАЛ

  ПЕРЕВОД

  КОММЕНТАРИЙ

ПОВЕСТЬ О БИТВЕ НА ЛИПИЦЕ

  ОРИГИНАЛ

  ПЕРЕВОД

  КОММЕНТАРИЙ

РАССКАЗ О ПРЕСТУПЛЕНИИ РЯЗАНСКИХ КНЯЗЕЙ

  ОРИГИНАЛ

  ПЕРЕВОД

  КОММЕНТАРИЙ

СЛОВО О ПОГИБЕЛИ РУССКОЙ ЗЕМЛИ

  ОРИГИНАЛ

  ПЕРЕВОД

  КОММЕНТАРИЙ

ЛЕТОПИСНЫЕ ПОВЕСТИ О МОНГОЛО-ТАТАРСКОМ НАШЕСТВИИ

  ОРИГИНАЛ

    ИЗ ЛАВРЕНТЬЕВСКОЙ ЛЕТОПИСИ

    ИЗ ТВЕРСКОЙ ЛЕТОПИСИ

  ПЕРЕВОД

    ИЗ ЛАВРЕНТЬЕВСКОЙ ЛЕТОПИСИ

    ИЗ ТВЕРСКОЙ ЛЕТОПИСИ

  КОММЕНТАРИЙ

СКАЗАНИЕ О ПЕРЕНЕСЕНИИ ОБРАЗА НИКОЛЫ ЧУДОТВОРЦА ИЗ КОРСУНЯ В РЯЗАНЬ

  ОРИГИНАЛ

  ПЕРЕВОД

  КОММЕНТАРИЙ

ПОВЕСТЬ О РАЗОРЕНИИ РЯЗАНИ БАТЫЕМ

  ОРИГИНАЛ

  ПЕРЕВОД

  КОММЕНТАРИЙ

СКАЗАНИЕ ОБ УБИЕНИИ В ОРДЕ КНЯЗЯ МИХАИЛА ЧЕРНИГОВСКОГО И ЕГО БОЯРИНА ФЕОДОРА

  ОРИГИНАЛ

  ПЕРЕВОД

  КОММЕНТАРИЙ

СЛОВО О МЕРКУРИИ СМОЛЕНСКОМ

  ОРИГИНАЛ

  ПЕРЕВОД

  КОММЕНТАРИЙ

ЛЕГЕНДА О ГРАДЕ КИТЕЖЕ

  ОРИГИНАЛ

  ПЕРЕВОД

  КОММЕНТАРИЙ

ГАЛИЦКО-ВОЛЫНСКАЯ ЛЕТОПИСЬ

  ОРИГИНАЛ

  ПЕРЕВОД

  КОММЕНТАРИЙ

ЖИТИЕ АЛЕКСАНДРА НЕВСКОГО

  ОРИГИНАЛ

  ПЕРЕВОД

  КОММЕНТАРИЙ

СЛОВА И ПОУЧЕНИЯ СЕРАПИОНА ВЛАДИМИРСКОГО

  ОРИГИНАЛ

  ПЕРЕВОД

    1. СЛОВО ПРЕПОДОБНОГО ОТЦА НАШЕГО СЕРАПИОНА

    2. ПОУЧЕНИЕ ПРЕПОДОБНОГО СЕРАПИОНА

    3. ПОУЧЕНИЕ ПРЕПОДОБНОГО СЕРАПИОНА

    4. ПОУЧЕНИЕ ПРЕПОДОБНОГО СЕРАПИОНА

    5. СЛОВО БЛАЖЕННОГО СЕРАПИОНА О МАЛОВЕРЬЕ

  КОММЕНТАРИЙ

ПОСЛАНИЕ ЯКОВА-ЧЕРНОРИЗЦА К КНЯЗЮ ДМИТРИЮ БОРИСОВИЧУ

  ОРИГИНАЛ

  ПЕРЕВОД

  КОММЕНТАРИЙ

НАСТАВЛЕНИЕ ТВЕРСКОГО ЕПИСКОПА СЕМЕНА

  ОРИГИНАЛ

  ПЕРЕВОД

  КОММЕНТАРИЙ

СКАЗАНИЕ ОБ ИНДИЙСКОМ ЦАРСТВЕ

  ОРИГИНАЛ

  ПЕРЕВОД

  КОММЕНТАРИЙ

ФИЗИОЛОГ

  ОРИГИНАЛ

  ПЕРЕВОД

  КОММЕНТАРИЙ

ПЧЕЛА

  ОРИГИНАЛ

  ПЕРЕВОД

    О ЖИЗНЕННОЙ ДОБРОДЕТЕЛИ И О ЗЛОБЕ

    О МУДРОСТИ

    О ЧИСТОТЕ И О ЦЕЛОМУДРИИ

    О МУЖЕСТВЕ И О ТВЕРДОСТИ

    О СПРАВЕДЛИВОСТИ

    О БРАТСТВЕ И О ДРУЖБЕ

    О МИЛОСТЫНЕ

    О БЛАГОДАРНОСТИ

    О ВЛАСТИ И О МОГУЩЕСТВЕ

    О ЛЖИ И О КЛЕВЕТЕ

    О ЛЕСТИ

    О БОГАТСТВЕ, И О БЕДНОСТИ, И О КОРЫСТОЛЮБИИ

    ОБ УМЕРЕННОСТИ

    О МОЛИТВЕ

    ОБ УЧЕНИИ И О БЕСЕДЕ

    О ПОУЧЕНИИ

    О ФИЛОСОФИИ И ОБ УЧЕНИИ ДЕТЕЙ

    О БОГАТСТВЕ И О БЕДНОСТИ

    О ЯРОСТИ И О ГНЕВЕ

    О МОЛЧАНИИ И О ТАЙНЕ

    О СУЕТНОСТИ И О СПОКОЙСТВИИ

    О ГРАБЕЖЕ И ОБИДЕ

    О ПОЧИТАНИИ РОДИТЕЛЕЙ

    О СТРАХЕ

    О НЕПОСТОЯННОМ И О РАСКАЯНИИ

    О ГРЕХЕ И ОБ ИСКУПЛЕНИИ

    О ЧРЕВУ УГОЖДАЮЩИХ ОБЖОРСТВОМ

    О ЗАБОТЕ И О БЕЗЗАБОТНОСТИ

    О СНЕ

    О ПЬЯНСТВЕ

    О ДЕРЗОСТИ И О ПОРИЦАНИИ

    О ТРУДОЛЮБИИ

    О ТЩЕСЛАВИИ

    ОБ ИСТИНЕ И О ЛЖИ

    О ПОХВАЛЕ

    О КРАСОТЕ

    О СЛАВЕ

    О БОЛТЛИВОСТИ

    О СМИРЕНИИ

    О ВРАЧАХ

    О ПАМЯТИ

    О ЗАВИСТИ

    О СВОБОДНОМ И НЕСВОБОДНОМ

    О САМОПОЗНАНИИ

    О ЗАКОНЕ

    О НЕДОСТАТКЕ УМА

    О ЗАБЛУЖДЕНИИ

    О БЛАГОРОДНОМ И ХУДОРОДНОМ

    О СМЕХЕ

    О СНЕ

    О БЕЗЗЛОБИИ И О НЕЗЛОПАМЯТНОСТИ

    О ПРЕВРАТНОСТИ ЖИЗНИ

    ИБО СЛЕДУЕТ ЧТИТЬ БЛАГОЕ, А ЗЛОЕ ОТРИНУТЬ

    КАК НИ ЛЕГОК ПОРОК, НО ЛЮДЯМ ДОБРА НЕ ПРИНОСИТ

    О СЕБЯЛЮБИИ

    О СМЕРТИ

    О МИРЕ И О ВОЙНЕ

    О НАДЕЖДЕ

    О ЖЕНЩИНАХ

    О ПРЕКОСЛОВИИ И О НАГЛОСТИ

    О СТАРОСТИ И О ЮНОСТИ

  КОММЕНТАРИЙ

ЧУДО ГЕОРГИЯ О ЗМИЕ

  ОРИГИНАЛ

  ПЕРЕВОД

  КОММЕНТАРИЙ

*** Примечания ***