Derniеre danse des coeurs d amour (СИ) [Nathalie Descrieres] (fb2) читать онлайн

====== Chapter I ======

Первое сентября в этом году выдалось необычайно теплым и солнечным — впервые за последние несколько лет в Лондоне и его окрестностях стояла такая благоприятная погода. Воздух был будто бы тягучим и полупрозрачным от пара огромного черно-алого паровоза, издающего короткие звонкие гудки и пыхтение, призывая к посадке. На платформе толпились дети разных возрастов, раскрасневшиеся, с блестящими от восторга и возбуждения глазами. Огромные цветные чемоданы, бережно завернутые в серую бумагу метлы старшекурсников, сбежавшие от юных хозяев жабы и кошки, раздраженно ухающие в клетках совы всевозможных расцветок — все это вызвало бы у обычных людей шок и заставило бы добропорядочных англичан покрутить пальцем у виска и буркнуть: «Сумасшедший дом!». Однако излишне добропорядочных простецов здесь было невозможно встретить, потому атмосфера на платформе царила необычайно доброжелательная, волнующая, и не лишенная слез прощания. Родители торопливо целовали детей в пухлые щеки и вихрастые макушки и брали с них торжественные клятвы писать едва ли не по два раза в день, строго наказывали хорошо питаться, не вляпываться в неприятные истории, добросовестно выполнять домашнее задание, а особо одаренных и шаловливых умоляли не взрывать туалеты, не проверять миссис Норрис на прочность ее когда-то пушистого и длинного хвоста и не обращаться к профессору трансфигурации с убедительной и «невинной» просьбой превратить мистера Малфоя-младшего в тощего вонючего скунса с облезлым хвостиком и маленькими серыми глазками. Юные маги с лукавым огоньком в круглых поблескивающих глазах заговорщицки ухмылялись и запрыгивали в вагон, махая руками и обещая приехать на Рождество. Старшекурсники, независимые и неторопливо вышагивающие по перрону, снисходительно поглядывали на суетливую мелюзгу и изредка шипели ругательства, едва не наступая кому-нибудь на ноги или лапы. И тоже залезали в вагоны, не особо вежливо расталкивая кучки воссоединившихся однокурсников и выбирая купе получше.

По коридору, постепенно заполняющемуся учениками, пробирался высокий худощавый студент, полностью одетый в черное. Бледная мраморная кожа резко контрастировала с костюмом, острый подбородок был высокомерно приподнят, серые глаза, наполненные жемчужным сиянием, холодно и пренебрежительно взирали на учеников помладше, окружавших юношу, на бордовое ковровое покрытие на полу, далекие от идеальной чистоты оконные стекла. Идеально уложенные белоснежные волосы, блестевшие в солнечном луче будто самый дорогой шелк, от резкого поворота головы перекинулись на другую сторону, и какая-то девчонка слева восторженно выдохнула. Но студент в черном не обратил на нее ровно никакого внимания, уже открывая стеклянную дверь ближайшего купе на четырех человек. В углу, в свете от яркого золотистого луча солнца сидела темноволосая девушка, увлеченно читающая какую-то книгу. Она не сразу подняла взгляд на вошедшего юношу. Лишь дочитав абзац, она загнула верхний уголок страницы, закрыла том и ее глаза скользнули по парню, плюхнувшемуся напротив. Белоснежная челка небрежно упала на лоб, но эта небрежность ничуть не испортила незваного гостя.

— Привет, Уайлд. Я буду сидеть здесь, — юноша откинулся на спинку сиденья, и его тонкие губы тронуло подобие ухмылки.

— И тебе не хворать, Малфой. Не скажу, что в восторге от твоего общества, но вытаскивать тебя отсюда силком я абсолютно не в настроении. Поэтому, если хочешь сидеть здесь, то будь добр не отвлекать меня своей пустой болтовней о Грейнджер и намеками о вашем семейном несметном богатстве, а также не вздумай притащить сюда свою мопсоподобную подружку и тупоголовых дружков-бугаев, — безапелляционно и на одной ноте отрезала Уайлд, вновь открывая книгу и усталым взглядом скользя по строчкам. Поезд тронулся.

Драко Малфой, поджав губы, тихо и обиженно засопел, скрестил руки на груди и стал беззастенчиво рассматривать однокурсницу. Она была (по воспоминаниям) среднего роста и, судя по всему, не слишком изменилась. Сейчас длинные темные волосы были забраны в свободный хвост, под обычно лучистыми золотисто-карими глазами залегли синюшные тени, между темных густых бровей образовалась глубокая складка. От природы яркие губы были плотно сжаты и непривычно бескровны. За лето Уайлд сильно, болезненно похудела — ее любимый темно-синий свитер крупной вязки без горла стал ей велик размера на полтора точно. Золотисто-коричневый хорек, пригревшийся у бока девушки, пошевелился. Малфой ощутил противное колющее чувство в груди и, тяжело сглотнув, уставился в пейзаж лондонского пригорода за окном. *** Флоренс Уайлд училась на Когтевране, была однокурсницей Драко и единственной девчонкой, которой он позволял разговаривать с собой в такой манере. При первой встрече, когда он вот так же подсел к ней в купе, правда, в компании Крэбба и Гойла, вел он себя довольно невежливо. И уткнувшаяся в учебник по зельеварению симпатичная, но на вид измученная девочка резко заявила Малфою, что его манера растягивать гласные в словах смешна и бесит ее. Его «телохранители» сжали кулачищи, приготовившись проучить выскочку, посмевшую так разговаривать с их кумиром. Выскочка спокойно и невозмутимо всматривалась в серые глаза Драко, в которых смешались гнев, смущение и, как ни странно, интерес. Щуплый мальчишка-аристократ с зализанными блондинистыми волосами жестом велел Крэббу и Гойлу расслабиться и не смотреть на девчонку, как на врага народа. Когда розовые пятна сошли с мраморно-белого лица Малфоя, он почувствовал некий азарт и заинтересованность к этой Уайлд, которая успела отпустить замечание и по поводу его «отвратительных патл». А когда она выходила из купе, то обернулась и сухо бросила через плечо: «Я одна из тех, которых такие, как ты, называют грязнокровками». Драко тогда ошарашенно замер от этих слов. И потом все оставшееся время до распределения обдумывал их. И в том тесном темном зальчике, где МакГонагалл оставила их, и все дышали друг другу в затылок, молча протянул ей руку. И она так же молча пожала ее. Драко впервые тогда внимательно рассмотрел ее глаза — большие, орехового цвета, теплые. Но в них сквозила почти нечеловеческая боль, усталость и растерянность. Он тогда захотел, чтобы Шляпа определила ее на Слизерин. Тоже впервые. Но получилось по-другому. После двухминутных раздумий этот грязный, потрепанный, тысячелетний кусок говорящей ткани отправил Флоренс Уайлд к синим воронам.

На общих уроках он садился с ней за парту к вящему неудовольствию Паркинсон. Особого внимания к персоне Драко девочка не проявляла, но продолжала отпускать довольно прямолинейные комментарии по поводу его внешнего вида, манер и характера. Малфой неизменно покрывался пятнами, но молчал. И запоминал, незаметно для себя меняясь. Перестал зализывать волосы гелем, потом стал отучиваться от длинных гласных. И пытался сблизиться с этой замкнутой грязнокровкой, правда, безуспешно. Она со всеми держала дистанцию, не подпуская к себе никого. Часами просиживала в библиотеке, ходила на завтраки, обеды и ужины, была лучшей на курсе в зельеварении (Снейп не делал замечаний только ей и Малфою), дремала на Истории Магии, всюду разгуливала со своим золотистым хорьком на плече, составляла Грейнджер серьезную конкуренцию в учебе, была не слишком любима однокурсниками, но никто никогда ее не трогал — все знали, что с младшим Малфоем, как и со старшим, шутки плохи, а Драко дал ясно понять, что девчонка под его покровительством. Правда, Забини часто язвил по поводу такого покровительства: «Мне бы такого благодетеля, который будет знать, что я предпочитаю на завтраках, обедах и ужинах, будет доставать трухлявые тяжеленные томики с верхних полок, в один прекрасный день рискуя навернуться со стремянки, и будет таскаться за мной, как собачонка». Особенно часто Блейз подшучивал над его геройствами в библиотеке — Драко с видом мученика просиживал над всевозможными эссе, сочинениями и докладами в компании Уайлд, лазал по стремянке, доставая все книги, которые ей были нужны, хотя Акцио было бы куда проще, как заметила Флоренс. Однако мальчишка с важным видом заявлял, что так надежнее. В чем там была надежность, никто не знал, но юная когтевранка лишь пожимала плечами — хуже от этого ей не становится, учебники она получает. Она не знала, что ее белобрысый юный покровитель перед Рождеством прополоскал Забини все мозги насчет того, как лучше подсесть к ней в купе: «Слушай, может с ней заранее договориться? А то Уайлд и послать может!», «А может вообще не надо?», «Нет, лучше внезапно так!», «Как ты думаешь? Забини, ау! Я с кем говорю?!». А Забини мирно задремал прямо на пухлом томе «Основ трансфигурации». Когда Малфой ткнул его острым кончиком пера в кисть, то Блейз резко вскочил и разразился длинной и шумной тирадой на итальянском, переводить которую решительно отказался. Видно, там было много того, что нежным ушкам Драко слышать было рановато.

На Рождество Уайлд осталась в Хогвартсе, как и на Пасху. На вопрос Малфоя, почему она не поедет домой, девочка холодно ответила, что не хочет, но впредь пусть Драко не лезет не в свои дела. Развернулась на каблуках и умчалась по коридору. Потом ходили слухи, что Флоренс проплакала в туалете часа полтора, не меньше. Однако с окончанием первого курса все встало на свои места, и мальчику стало до странного больно и тошно. Он помнил, как она волокла по перрону Кингс-Кросса свой небольшой чемодан, хорек тыкался носом ей в щеку, но Уайлд была ужасно мрачной. Встретила ее женщина средних лет крайне неприятной наружности в отвратительном магловском костюме. Драко принял женщину за мать однокурсницы и мысленно пожалел последнюю, ибо ни маленькие голубые глазки, ни злобная ухмылка, ни искривленное гримасой презрения одутловатое лицо не внушали доверия. Мальчик увидел, как тетка прикрикнула на Уайлд, и решительно направился к ним. Женщина вцепилась Флоренс в руку повыше локтя и что-то шипела ей на ухо. Потом она заметила щупленького белобрысого паренька, вызывающе смотрящего на нее, и сощурила и без того крошечные глазки. Уайлд развернулась, и Драко сдержался, чтобы не отшатнуться — столько горечи и обреченности было в ее больших лучистых глазах.

— Что вам, юноша? — прокаркала женщина, сильнее сжимая руку девочки. Та поморщилась.

— Отпустите Флоренс, ей больно! — повысил голос Малфой, заметив, как однокурсница покачала головой. — Вы же ее мать, как вы так можете!

Он действительно не понимал. Его мать всегда нежно обнимала прохладными белоснежными руками его лицо и целовала в макушку, в лоб и щеки. Потом нежно обнимала. Отец никогда не проявлял к сыну ласки или любви, зато частенько поднимал руку за неповиновение. Но мать — никогда. Она приласкает, поцелует, усадит на колени и будет всматриваться красивыми льдисто-голубыми глазами в бесконечно любимое лицо сына. А затем тихо-тихо споет какую-нибудь песенку, поглаживая по волосам.

— А ты в самом деле так думаешь? — женщина брезгливо вздернула некрасивый подбородок. — Она разве не сказала вам там в вашем сумасшедшем доме, откуда она?

Тетка грубо хохотнула, а Драко поежился. Уайлд потупилась, даже ее неугомонный хорек притих.

— Как же так, Флоренс? Скажи же своему другу, что ты из приюта, а твои пьяные папаша и мамочка разбились пару лет назад? Что, стесняешься? — женщина садистски ухмыльнулась.

Драко почувствовал, как что-то внутри него лопнуло. Какая-то струна. Он смотрел на Уайлд и ему становилось все хуже и хуже. Мерзко. Гадко. От самого себя. От своей недогадливости. От всего. Отвратительно. В этот момент к ним с разных сторон подошли две женщины. Одна была худенькой и маленькой, лет пятидесяти-пятидесяти пяти, в черном жакете и в такой же юбке, голову покрывала строгая шляпка, а в руке болтался огромный ридикюль. Лицо у нее было болезненно-желтого цвета, тонкие губы сжаты в ниточку, а большие пронзительные глаза добродушно скользнули сначала по Флоренс, потом чуть удивленно по Драко, а при виде отвратительной тетки лицо сухощавой женщины ожесточилось и посуровело. Малфой облегченно выдохнул — кажется, нормальный человек. А с другой стороны неспешно шествовала высокая, статная, стройная молодая женщина с длинными белыми волосами, уложенными в элегантную прическу, неестественно красивым лицом с точеными, изящными чертами и большими льдисто-голубыми глазами. Фигура была скрыта под складками темно-антрацитовой мантии красивого кроя из редкого шелка. Молодая женщина неслышно подошла к Драко сзади и положила на его плечо алебастрово-белую кисть с удивительно красивыми пальцами, на безымянном был серебряный перстень с сапфиром. Мальчик узнал руку матери и сдержал смешок при виде выражения лица Уайлд — недавно такое угрюмое и печальное сменилось на восхищенное.

— Мама! — Драко обернулся и обхватил маму за гибкую талию, щекой прижимаясь к мягкой ткани и вдыхая свежий, звенящий аромат магнолий и дождя. Так пахла его мать.

— Здравствуйте, миссис Малфой, — прокашлялась Флоренс, стараясь не пялиться на такую красавицу.

Нарцисса чуть приподняла четкие светлые брови, ненавязчиво рассматривая девочку. На мгновение бросила взгляд на сына: «Это она?», и Драко кивнул, рискуя покрыться розовыми пятнами. Леди Малфой приподняла уголки губ в дружелюбной улыбке, осторожно погладив миловидную девочку по покатому плечу.

— А вы, полагаю, мисс Уайлд? — голос у Нарциссы был таким же прекрасным, как она сама. — Драко мне много рассказывал о вас.

Тот вспыхнул, а Флоренс мягко покивала головой. Тем временем желтолицая женщина тихо кашлянула, хмуро уставившись на умолкшую при виде миссис Малфой тетку.

— Миссис Уильямс, я не понимаю, что вы делаете рядом с мисс Уайлд. Вы отказались от опекунства над ней и, хоть и остаетесь ее родственницей, навещать ее можете только в моем заведении.

Миссис Уильямс сжала челюсти и скрипнула зубами. Хозяйка приюта красноречиво приподняла тонкие редкие брови, и тетка, что-то буркнув, вскоре затерялась в толпе.

— Здравствуйте, мисс Грин, — Уайлд кивнула.

— Здравствуй, Флоренс, здравствуй. Но тебе нужно прощаться с другом, нам пора, — мисс Грин еще раз взглянула на Драко и взяла у воспитанницы чемодан.

Нарцисса сделала неуловимое движение тонкими изысканными пальцами и с легкостью подняла багаж сына. Его филин сонно ухнул.

— Ну пока, Малфой, — Уайлд неловко махнула рукой, не глядя на однокурсника.

Драко приблизился на несколько шагов, протягивая свою бледную ладонь.

— Мне жаль.

— Не стоит, — нарочито небрежно отмахнулась Флоренс и коротко пожала руку Малфою. — Ну, увидимся в сентябре.

— Увидимся, — растерянно бросил мальчик и отошел к матери.

Хозяйка приюта и девочка с хорьком уселись в магловское такси, и через минуту их было невозможно увидеть. Драко тихо вздохнул и перевел взгляд на мягко и грустно улыбающуюся маму.

— Я не знал, — прошептал мальчик, неосознанно взъерошивая волосы на затылке, — Она всегда обходила эту тему.

— Она никому не доверяет, милый. Как давно?.. — Нарцисса замялась.

— Эта ее… родственница, — Малфой скривился, — Сказала, что пару лет назад.

Молодая женщина рвано выдохнула и промолчала. За углом их поджидал министерский работник с машиной. У Малфоев всегда было все. Богатство, влияние, положение в обществе, связи. Только любви не было. Нарцисса с болью вспомнила самое короткое письмо сына: «Мама, она грязнокровка». ***

Малфой нахмурил белесые брови и оторвался от окна. Пригородные пейзажи давно сменились на фермерские поля и деревеньки. Он перевел взгляд на Флоренс. Она давно закрыла книгу и, щуря красивые глаза с пышными черными ресницами, смотрела на мелькающие деревья, одетые в багрянец и золото. Ее темные, почти черные волосы мягко блестели на солнце, приобретая цвет горького шоколада. Лицо было слишком бледным, с нездоровым синюшным оттенком. Губы разомкнулись и постепенно стали приобретать нормальный цвет. Руки были сложены на груди, и Драко мог хорошо рассмотреть выступающие вены и жилы.

Дверь купе открылась и к ним заглянула добродушная сухощавая продавщица магических сладостей, ее лучистые зеленые глаза приветливо сияли.

— Что будете, деточки? Выбирайте, выбирайте!

Драко покосился на Уайлд. Она вежливо растянула губы в улыбке и отрицательно покачала головой. Он знал, что она хочет что-нибудь, но не может. У нее всегда была поношенная одежда, подержанные книги и далеко не новый инвентарь. У нее не было денег, ей выделяли средства из фонда. Этого ни на что не хватало, только купить мантию на три года вперед и самые старые учебники. Перед первым курсом купила палочку, стоившую немало, а остальное пришлось брать, что придется. Драко знал. Она не ходит в Хогсмид, потому что элементарно нет денег даже на сливочное пиво или лакричную палочку. Поэтому он всегда приносил ей горы сладостей и сливочное пиво с наложенным Согревающим заклятием. Поначалу она наотрез отказывалась, но постепенно привыкла к подаркам от Малфоя. Но все равно чувствовала себя должницей, хоть и относилась к Драко с неким холодком. Но куда теплее, чем к остальным.

 — «Берти Боттс», шоколадные лягушки, тыквенное печенье и… — юноша скользнул взглядом по тележке, — Лимонад, пожалуй.

Старушка благодушно закивала, выкладывая на столик сладости и принимая деньги от Драко. Через пару мгновений дверь купе хлопнула, и Флоренс окинула скептическим взглядом горку сладостей и худощавого Малфоя.

— И за сколько же ты умнешь эту кучу? Недели за две?

Он лишь молча отодвинул все к подруге.

— Ешь давай. Вижу же, что голодная.

Девушка замялась. Но чувство голода пересилило гордость и независимость, поэтому, наплевав на все правила приличия, она с жадностью набросилась на печенье и лимонад. Юноша сдержал улыбку, тень которой все же скользнула по его тонким губам. Через четверть часа на столике осталась лишь открытая пачка «Берти Боттс», из которой они по очереди брали конфеты с подвохом. Оба выглядели умиротворенными и сытыми, хотя представить умиротворенного Малфоя было практически невозможно (впрочем, как и Уайлд).

— Что в этом году с ЗОТИ? — прервала молчание Флоренс, закидывая руки за голову и устремляя мягкий взор теплых золотисто-ореховых глаз на юношу.

— Будет какая-то министерская дамочка, отец говорит, что она важная шишка. Правая рука Фаджа.

— Вот это уже плохо. Не хватало, чтобы Фадж лез в дела Хогвартса, — студентка нахмурилась, переводя взгляд на клетчатую обивку сидений.

— Дамблдору не помешает контроль, — осторожно заметил Драко, кладя в рот ярко-алую «Берти Боттс».

— Согласна. Но если Фадж решит взяться за нас основательно, то… Что?

Флоренс непонимающе смотрела на покрывшегося красными пятнами Малфоя, который схватился за горло. Он прижал ладонь ко рту и, не брезгуя, выплюнул в нее конфету, скривившись. Девушка быстро протянула однокурснику остатки лимонада, и тот залпом осушил бутылку. Хорек по кличке Белби проснулся и, пошатываясь, перелез на колени к хозяйке и стал тыкаться мокрым носом ей в ладонь, явно недоумевая, почему большая, серьезная и такая невозмутимая девушка начала слегка трястись. Малфой, похоже, тоже не понял.

— Эта была с перцем чили, — просипел Драко, и Флоренс захихикала вполголоса.

Это был редчайший момент. Когтевранка улыбалась-то раза два в году, а вот смех или хотя бы хихиканье было почти не услышать. На памяти юноши это был раз пятый за все годы.

 — Не смешно, — буркнул Драко, глядя на Белби, который решил сменить местоположение и перебраться на колени к нему самому. Малфоя такая перспектива не слишком радовала. Но хорек был непреклонен, и юноше осталось, тяжело вздыхая, почесывать любимца Уайлд за ухом.

— Прости, — красивые губы Флоренс сложились в виноватую полуулыбку, — Иногда нужна разрядка.

Малфой отмахнулся и, приподняв бровь, холодно посмотрел на второкурсника с Пуффендуя, робко мявшегося возле их купе. Тот, поймав такой взгляд, казалось, захотел провалиться в недра земли. Но ему пришлось войти.

— Гермиона Грейнджер попросила меня передать Драко Малфою и Флоренс Уайлд, что если они сейчас же не явятся в купе старост, то со значками они могут попрощаться.

Девушка равнодушно повела бровью, переглядываясь с Малфоем.

— Кыш отсюда. Все, иди!

Второкурсник испарился, а студенты вновь переглянулись.

— Ты тоже? — синхронно спросили друг у друга и тут же утвердительно кивнули.

— Грейнджер что-то много на себя взяла, — фыркнула девушка, поднимаясь и доставая из сумки блестящий новенький значок и школьную мантию.

— После стольких лет? — съехидничал Малфой. — Все-таки признала!

— Я всегда это знала, — спокойно ответила Флоренс. — Просто она наглеет с каждым годом все больше. Не думала, что большая страсть к Уизли так крышесносна.

Она надела мантию и прикрепила к груди значок, поправляя волосы. Белби, которого согнал также переодевшийся Малфой, обиженно запыхтел и перебрался на верхнюю полку.

— Пошли. Я еще хочу жить, чтобы отомстить Грейнджер за испорченную поездку, — Драко небрежным жестом поправил волосы и величаво выпрямил спину.

— Не петушись и не хорошись. Паркинсон не простит еще одну воздыхательницу, — спокойно, но с нотками издевки отрезала Флоренс и вышла из купе.

Драко, стараясь угомонить бешено колотящееся сердце, вышел вслед за однокурсницей и нагоняя ее. Надо же, он на полторы головы выше ее. Она не слишком изменилась за лето. Такая же нерадостная, прямолинейная и красивая. Юноша вздохнул.

====== Chapter II ======

У Гарри Поттера было просто отвратительное настроение. Рон и Гермиона бросили его, гордо удалившись в купе для старост и состроив виноватые улыбки. У него больше не было сил сидеть в одиночестве, созерцая недовольного растрепанного Живоглота и оставленный Гермионой учебник по зельям. Хотелось взвыть от отчаяния. Но если бы он сейчас взвыл прямо посреди этого коридора (хоть и пустого), то вездесущий змееныш Малфой наверняка прознал бы и начал отпускать свои фирменные шуточки, от которых ухохатывался весь Слизерин. А такого удовольствия Гарри своему врагу номер один не желал доставлять.

За окном расстилалось золотистое пшеничное поле, на холмах виднелся какой-то крошечный городок и буковая рощица. Красиво. Но на душе все равно паршиво. Юноша крепко сжал пальцы на поручне, пытаясь подавить приступ гнева, вызванный летними воспоминаниями. Письма друзей, полные недосказанности, дементоры в Литтл-Уингинге, громовещатель из Министерства, потом это слушание, Орден Феникса… Голова шла кругом. Гарри услышал голоса в конце коридора и раздраженно выдохнул, сцепив пальцы еще сильнее и раздув ноздри. В солнечных лучах, льющихся из большого окна, показались две фигуры — высокого худого юноши с блестящей платиновой шевелюрой (Поттер сжал челюсти) и девушка намного ниже, с темными волосами и бледной, нездорового цвета кожей. Оба были в школьных мантиях, на них сверкали значки старост. И обоих Гарри узнал. Малфой тоже заметил Поттера, и красивое лицо слизеринца исказила злорадная ухмылка. Флоренс Уайлд, не понимая, почему ее собеседник прервал разговор и пялится куда-то вдаль коридора, резко обернулась. Ее темные брови чуть дрогнули, она вцепилась Драко в рукав мантии повыше локтя и, дернув приятеля к себе, что-то стала шептать ему на ухо, не глядя на Гарри. Выражение лица Малфоя сменилось на досадное и разочарованное, он попытался возразить, но Флоренс кинула на него такой взгляд, что мерзопакостный слизеринец умолкнул. Девушка легко толкнула его в плечо и направила в провотиположный конец коридора, Малфой ссутулился и фыркнул, но перечить не стал и бросил Поттеру через плечо последний испепеляющий взгляд, резко вскинув брови. И стремительно зашагал вперед, выпрямившись и привычно приподняв острый подбородок. Когтевранка на мгновение поджала губы и пошла в сторону Гарри, украдкой на нее поглядывавшего, не обращая на однокурсника никакого внимания. А дальше юноша не понимал, что им двигало.

— Флоренс!

К удивлению и восторгу Гарри его голос был довольно слышным, и в нем даже мелькали нотки решительности. Девушка остановилась прямо перед ним и развернулась лицом, равнодушно складывая руки на груди.

— Что тебе, Поттер?

— Я… — Гарри замялся, — А Гермиона и Рон скоро освободятся? Вы же закончили?..

— Не имею ни малейшего понятия, Поттер. Я не слежу за твоими дружками. А теперь, с твоего позволения, я пойду, — она язвительно отвесила реверанс и, неприятно хрустнув пальцами, продолжила свой путь.

Полы ее черной потрепанной мантии развевались подобно крыльям летучей мыши, придавая Уайлд зловещий вид. Гарри нахмурился. Его всегда удивляла эта маглорожденная студентка, с которой водил дружбу сам Малфой. Этот факт продолжал поражать умы учеников, преподавателей и даже привидений. К тому же Флоренс была бедна и с далеко непростым характером, из-за которого с ней практически было невозможно общаться. Но Малфой еще с первого курса стал таскаться за однокурсницей, бывшей полной провотиположностью его свите, пытаясь завоевать ее дружбу и внимание. И это несмотря на то, что (по слухам) Флоренс неоднократно посылала маленького аристократа куда подальше, разговаривая с ним настолько вольно, как никто не мог позволить. Но компрометирующие сплетни были пресечены на корню, дабы папочка Малфоя не смог ничего пронюхать. Влияния сыночка вполне хватило, чтобы даже намеки на подобные разговоры не звучали в коридорах Хогвартса, которые впитывали все тайны, сплетни, слухи, клятвы на протяжении многих веков. Драко Малфой, который с возрастом (к вящему неудовольствию мужской половины школы) становился «очень даже ничего» — то есть настоящим красавцем с ледяным взглядом и безупречной внешностью, не давал спокойно спать большей части девчонок в Хогвартсе. Они мечтательно вздыхали по ночам, кокетливо стреляли глазками в сторону молодого наследника древнего рода Малфоев и завистливо шептались при виде Флоренс Уайлд, которая не ценила свою удачу. Еще бы! Все эти хорошенькие студентки отдали бы все, лишь бы сам Драко Малфой вот так запросто сидел с ними за одной партой, наклонялся к уху, чтобы с усмешкой что-то шепнуть, сидел в библиотеке и усердно корпел над книгами, лишь бы угодить привередливой Уайлд. А еще они втихую задыхались от зависти к Пэнси Паркинсон, которая откровенно вешалась на Драко и едва ли не облизывала его. Гарри лишь брезгливо морщился, не понимая, почему гаденыш Малфой вызывает такой ажиотаж вокруг себя. Или не желая понимать. Но в глубине души уважая Флоренс за то, что она сохраняла остатки гордости, не обжимаясь со своим приятелем на каждом углу. Хотя гриффиндорец не сомневался, что между ними что-то есть. В прошлом году на Святочный бал Уайлд пошла с каким-то болгарином, видимо, согласившись на первое приглашение. Поначалу Поттер испытал мстительное удовольствие, став свидетелем их разговора под мантией-невидимкой. Точнее, того, как Малфой кричал на однокурсницу, а она стояла со сложенными на груди руками и спокойно выслушивала все его вопли в пустом коридоре у окна. А потом, отчеканивая слова, хлестко и коротко ответила ему на все претензии. «Ты мне никто». Слизеринец аж отшатнулся, будто она дала ему пощечину. Молча развернулся и, ослабляя галстук, унесся в подземелья, в гостиную. А Флоренс задумчиво опустила голову и тяжело сглотнула. Девушка оперлась о подоконник бедром и… заплакала. Так бесшумно и сохраняя такое бесстрастное выражение бледного лица, что если бы не влажные дорожки на ее щеках, мерцающие в ярком пламени факела, то невозможно было догадаться. И Гарри стало жаль ее. В груди у него появилось противное щемящее чувство, он медленно побрел по пустынному Хогвартсу, хмуря брови. На следующий день весь замок облетела шокирующая новость: Малфой и Уайлд разругались! Пэнси Паркинсон была как никогда счастлива, цепляясь за Драко везде и всюду, прижимаясь к нему, не обращая внимания на его хмурый и помятый вид. Когтевранка выглядела как обычно, но, когда Гарри увидел ее в библиотеке в окружении книг и поймал ее усталый и растерянный взгляд, что-то внутри него сжалось. На Святочном балу и Драко, и Флоренс выглядели безмятежными и счастливыми (каждый в максимальной степени, что выглядело фальшиво), казалось, что они вполне наслаждаются праздником в обществе своих спутников. Хотя те как раз и выглядели радостными. К середине февраля они помирились. Точнее, Малфой помирился с Уайлд. И в каждом из них после того что-то неуловимо изменилось. Гарри тогда почувствовал себя еще хуже. Поттер потряс головой, отгоняя ненужные мысли. Солнечный свет стал мягче и не так слепил глаза. Часа через три они должны прибыть в Хогсмид. На душе у юноши полегчало, и он, прикрыв глаза, слегка улыбнулся. Сзади послышались переругивания Рона и Гермионы. Гарри улыбнулся шире — обиды на друзей и на весь мир куда-то испарились, а привычные несерьезные споры лишь привносили какое-то спокойствие в открытую свету душу.

Министерская «Жаба» с отвратительным бархатным бантиком на коротких волнистых волосах приторно-сладко улыбнулась студентам, обнажив ровный ряд острых зубов и сложив некрасивые руки с пухлыми короткими пальцами на животе. Костюм мерзкого розового цвета делал и без того противную тетку еще гадостнее. От этой улыбки у Флоренс едва не свело зубы, но она постаралась сохранить максимально равнодушное выражение лица, уткнувшись взглядом в свою тарелку с овощным рагу. После той речи, что сейчас толкала эта Амбридж, у нее напрочь пропал аппетит, а к горлу подкатил комок.

— У тебя полно мозгошмыгов, знаешь об этом? — слева от пятикурсницы раздался мечтательный тихий голос, и Флоренс обернулась резче, чем хотела.

На нее глядела огромными голубыми глазами навыкате и безмятежно улыбалась Полумна Лавгуд, слегка не от мира сего, но вполне милая девочка. Конечно, вслух этого новоиспеченная староста никогда бы не сказала, потому только облегченно выдохнула.

— Лавгуд, если бы я подавилась, то моя смерть осталась бы на твоей совести. И тебе не помешало бы причесаться, — Флоренс быстро окинула взглядом спутанную копну длинных волнистых волос красивого пепельно-белого цвета.

Полумна устремила отрешенный взор в заколдованный потолок Большого зала, который сейчас отображал те густые темные тучи, заполонившие сейчас все небо снаружи. Уайлд повела бровью и ощутила на себе чей-то взгляд, не оборачиваясь. Дамблдор вернулся к своей речи, рассказывая первокурсникам о запретах и, хмыкнув в длинную седую бороду, о визитах в кабинет мистера Филча. К слову, школьного завхоза Флоренс откровенно недолюбливала, а особенно его тощую облезлую кошку с огромными красными глазами по имени миссис Норрис. Эта обожаемая Филчем киска не раз покушалась на жизнь Белби и, если бы не Малфой и Лавгуд, то хорек покинул бы этот бренный мир в пасти миссис Норрис еще на втором году обучения своей хозяйки. После последней встречи с кисой завхоза у Белби едва не случился инфаркт. — Думаю, теперь вам пора отправиться по теплым постелям, — Дамблдор решил закругляться к огромному облегчению всех студентов, — А старосты пусть проследуют за профессором МакГонагалл в ее кабинет, где их ждет распределение по башням. Флоренс боковым зрением увидела, как сморщился МакМиллан с Пуффендуя и как горделиво выпрямилась Грейнджер, словно зная все тайны мироздания. Ясно, что гриффиндорской заучке все известно, ведь МакГонагалл не могла оставить свою лучшую студентку без информации. Девушка словила взгляд Малфоя и его утомленную рожицу. Флоренс показательно фыркнула и отвернулась, вылезая из-за скамьи и направляясь к декану Гриффиндора, которая ожидала старост у дверей Большого зала со стальным блеском в болотных глазах, виднеющихся из-за квадратных больших очков. Аббот и МакМиллан подошли первыми, дожевывая шоколадные эклеры и пироги с яблоками, потом Энтони Голдстейн, однокашник Уайлд, поправляющий свои непослушные каштановые вихры и ослепительно улыбающийся всем вокруг. А особенно Грейнджер, которая, впрочем, не обратила на него ни малейшего внимания, отчитывая Уизли, повесившего свой длинный веснушчатый нос и грустным щенячьим взглядом надеявшегося разжалобить суровую подружку. Малфой, толкнувший плечом долговязого Рональда, хотел было отпустить грандиозную шуточку, но вовремя поймал предупреждающий взгляд Флоренс.

— Приготовь платочек, Грейнджер, а то у Уизела сейчас потекут сопли, — все же не удержался от колкости Драко, — А может и слюни…

Уизли покраснел до корней волос, Гермиона вспыхнула, тряхнув своей густой нечесаной гривой и гордо задрав подбородок. Гриффиндорцы прошествовали мимо Малфоя молча, не нарываясь на грубости. Молодой человек, неприятно ухмыльнувшись, подошел к Уайлд, не обращая никакого внимания на Паркинсон. Если бы можно было прожигать взглядом, то от Флоренс осталась бы только кучка пепла, рассеявшаяся по ветру. Но Пэнси, сморщив свою мордочку мопса, гордо расправила плечи и поплелась к МакГонагалл.

— Следуйте за мной, — пожилая женщина задержала недовольный взгляд на Драко и поджала тонкие сухие губы так, что их стало почти не видно.

Первыми пошли Уизли и Грейнджер, продолжая шепотом выяснять отношения, за ними погрустневший Голдстен и воркующие МакМиллан с Аббот. Малфой, заметив малейшую перемену в настроении Уайлд, поубавил спесь и подрастерял самоуверенный вид.

— В чем дело? — прошептал он, склонившись к уху девушки под яростный взгляд Пэнси.

Юная когтевранка искоса бросила на него холодный красноречивый взгляд и тихо зашипела.

— Зачем ты к ним цепляешься? Оставь в покое Поттера и его дружков, перестань отпускать шуточки такие же плоские, как и твоя аристократическая задница! Или хочешь вновь оказаться в шкуре облезлого хорька или зверюги похуже?

Драко вспыхнул, грозясь покрыться красными пятнами, и сжал холодные сухие пальцы в кулак. Он увидел, как под бледной кожей Флоренс заходили желваки, и девушка раздула тонкие ноздри прямого длинного носа. Она сильно злится. Двери кабинета МакГонагалл распахнулись с коротким скрипом по мановению палочки волшебницы, пропуская студентов и Минерву внутрь. Комната была небольшой, оформленной в бордово-золотистых тонах — цветах Гриффиндора, факультета МакГонагалл. Уютное теплое помещение встретило старост тишиной, нарушаемой лишь треском поленьев в камине. Отблески огня плясали по стенам, письменному столу со множеством свитков пергамента, по двери, ведущей в спальню декана Гриффиндора и другим предметам интерьера.

— Итак, прошу внимания! — МакГонагалл взяла в свои морщинистые желтоватые руки с хорошо виднеющимися венами четыре маленьких кусочка пергамента. — Сейчас каждый из присутствующих здесь молодых людей вытянет один кусочек пергамента. Он абсолютно чист, — женщина сурово посмотрела на МакМиллана, который неудачно скосил глаза. — Когда же вы возьмете его в руки, на пергаменте проявится имя девушки, с которой вы будете делить башню. В вашем распоряжении будет гостиная, два санузла и две спальни. Ни одна из башен не будет слишком удалена от главной части замка. Все обязанности вам подробно объяснили Старосты Школы еще в Хогвартс-Экспрессе, потому я считаю нецелесообразным пересказывать их еще раз. Мистер Голдстейн, прошу!

Энтони криво улыбнулся, мимолетом посмотрев на Гермиону, и немедля выбрал один листок. Спустя пару секунд на смазливом личике когтевранского старосты отразилось едва заметное разочарование.

— Ханна Аббот, — негромко озвучил Голдстейн решение Судьбы.

Пуффендуйка красиво тряхнула прямыми медово-русыми волосами и слегка улыбнулась. Возле ее светлых голубых глаз собрались лучистые складочки, что придало Ханне еще более милый вид, нежели обычно.

— Прекрасно, — МакГонагалл сухо кивнула. — Мистер МакМиллан.

Пухлый и низкий Эрни среди высоких однокурсников сильно смахивал на ребенка, а на фоне красавца Малфоя и симпатичного Голдстейна и вовсе терялся. У МакМиллана не было ни благородного лица с тонкими точеными чертами как у Драко, ни рельефного тела Элтони (делить постель с обладателем такого тела тайком мечтала каждая третья старшекурсница), но имел своеобразное обаяние и харизму. А вот долговязый и совершенно непривлекательный Рон Уизли не имел ничего. Но, к удивлению Флоренс, Грейнджер все же что-то нашла в нем. А тупой чурбан Уизел не видел ничего дальше куриных ножек на обед в Большом зале. И бедная гриффиндорская заучка, судя по ее красным и усталым глазам, регулярно проливала слезы по этому придурку. И порой Флоренс металась меж двух огней у себя в душе — хотелось дать волшебного пенделя Уизли и настучать по его пустой башке, чтобы ее заполнили хотя бы нарглы или мозгошмыги, или же пожалеть Грейнджер, что умудрилась влюбиться в такого идиота, а потом отправить искать свое девичье счастье — благо девчонка она была симпатичная, с головой на плечах, хоть и занудная до чертиков. Но все же лучше ванильной Браун, у которой мысли были только о шмотках и парнях. Тем временем МакМиллан к своему ужасу вытянул имя Паркинсон. Он расширившимися, словно от привидевшегося кошмара, глазами вперился в Пэнси, которая не знала — рыдать ей или начать громить кабинет старухи МакГонагалл.

— Замечательно, — «старуха» умудрилась превосходно спрятать издевку в голосе за напускной строгостью и бесстрастием. — Мистер Малфой.

Драко оставалось только молиться Мерлину и всем директорам Хогвартса, чтобы это все-таки была не Грейнджер. С теоретической точки зрения и Грейнджер, и Уайлд были грязнокровками. И обе были с невыносимыми характерами. Но все с той же позиции Флоренс имела одно крошечное преимущество — она училась на Когтевране, а не на Гриффиндоре. Ну а с точки зрения сердца Малфоя Уайлд во всем превосходила Грейнджер. Да и остальных тоже. В глазах Драко она была почти идеальна, хотя разум постоянно твердил юноше, что она никогда не была и не будет такой. Но сердцу было все равно. И сейчас оно страстно желало, чтобы Драко оказался в одной башне с Уайлд. Длинные бледные пальцы скользнули по двум сероватым кусочкам с рваными краями и уцепились за один. Интуиция подсказывала, что это то. Пергамент был шероховатым и источал слабый аромат каминного дыма и чернил. Сначала ничего не произошло, но уже через секунду стали выявляться ровные четкие буквы: «Флор…». Дальше читать не было смысла. Словно камень с души упал. Драко увидел, как она чуть повернула голову в его сторону и бросила испытующий взгляд теплых карих глаз. В ответ молодой человек едва заметно кивнул и в то же мгновение тихо, но четко произнес имя когтевранки. МакГонагалл сухо кивнула студентам и устремила дружелюбный взор на Рональда и Гермиону. — Мистер Уизли, мисс Грейнджер… Оба синхронно кивнули, не дав декану договорить. Она еще раз кивнула и осмотрела учеников, разбившихся на пары.

— Мистер Голдстейн, мисс Аббот, ваша башня в северном крыле замка, возле портрета пьянствующих монахов. Мисс Грейнджер, вы с мистером Уизли расположитесь в башне Гриффиндора, но чуть выше. Мисс Паркинсон, мистер Макмиллан, — МакГонагалл чуть смягчилась, глядя на полуживого Эрни и полыхающую бессильной яростью Пэнси, — Ваша башня рядом с Северной. Там она одна. Мисс Уайлд, мистер Малфой, вы расположитесь в Восточном крыле замка, башня рядом с Больничным крылом. Ваши вещи сейчас будут доставлены в ваши комнаты. Теперь о паролях: их не будет. Сейчас вы подойдете и одновременно положите руки на двери и один произнесет заклятие Мементус[1]. Кроме вас никто не сможет пройти в башню. И вы никого не сможете провести с собой, — сурово добавила профессор, сверкнув темно-зелеными глазами из-за стекол очков. — Можете идти.

Студенты вразнобой попрощались с МакГонагалл, покидая ее кабинет. Драко и Флоренс устало переглянулись, успев забыть о стычке, и направились в Восточное крыло. Паркинсон проводила их ревностным взглядом, а Уизли — подозрительным, сощурив круглые голубые глаза. Грейнджер потянула его за рукав мантии, и гриффиндорцы поплелись к своей башне, благо, она была недалеко. МакМиллан поспешил ретироваться, дабы избежать плюющей ядом Пэнси, а Голдстейн, пригладив свои вихры, галантно предложил порозовевшей Ханне Аббот локоть. Все разошлись в полной тишине. В опустевшем коридоре было слышно тихое потрескивание пламени в факелах, сопение заснувших портретов и шум начавшегося ливня. Где-то в глубине замка мяукнула миссис Норрис, а затем раздалось старческое кряхтение Филча, жалующегося своей киске на боли в спине. А дождь только усиливался, тяжелые капли гулко барабанили по крыше и оконным стеклам. Весь Хогвартс погрузился в глубокий сон. Комментарий к Chapter II [1] Некоторые заклинания выдуманы автором на основе латинских слов

====== Chapter III ======

Древние Руны Флоренс никогда не понимала и не любила, но пришлось записаться на эти курсы, чтобы был полный список предметов. И вот сейчас она, сидя на третьей парте вместе с Грейнджер, решила восполнить недостаток сна и вздремнуть на увесистом фолианте. Благо, профессор Бабблинг не слишком обращала внимание на нерадивых студентов, позволяя им сидеть тихо и спокойно посапывать. Ну, а Грейнджер с невероятной скоростью конспектировала лекцию Бабблинг аккуратным ровным почерком, бешено вращая глазами в сторону соседки по парте, уютно устроившейся на «Переводе редчайших рун» и прикрывшей глаза.

— Косоглазие, Грейнджер, — Гермиона слегка подпрыгнула на месте от неожиданно раздавшегося голосаУайлд.

— О чем ты? — прошипела гриффиндорка, гордо встряхнув пышной спутанной гривой темно-каштановых волос.

 — Если ты продолжишь так смотреть, то непременно заработаешь косоглазие. И не шипи как змея, а то становишься похожа на Паркинсон.

Гермиона задохнулась от возмущения, приоткрыв рот. Ее щеки покрылись слабым румянцем, и девушка обиженно отвернулась. Флоренс усмехнулась, подкладывая под подбородок еще и словарь.

 — Почему ты так брезгливо относишься ко мне? Ты ведь такая же, как и я! Если тебя защищает твой скользкий дружок Малфой, то…

— Грейнджер, учись разделять брезгливость и безразличие, — тон когтевранки из расслабленного и полунасмешливого быстро стал холодным и жестким, и бледное лицо Флоренс словно заострилось. — Да, я грязнокровка, но я никого не принуждаю к дружбе с собой. И я не нуждаюсь ни в чьей защите. Запомни это.

Гермиона стушевалась, ощутив укол совести, и с новыми силами принялась строчить на пергаменте. Она порозовела под взглядом Голдстейна, внимательно и долго осматривавшего ее. Флоренс отвернулась от соседки и мутным взглядом золотисто-ореховых глаз уставилась в окно. Лил дождь, и через стекло было невозможно различить даже очертания Северной башни, находившейся напротив. Гарри с невольным интересом посмотрел на Флоренс, пытаясь понять, что они не поделили с Гермионой. Та обернулась и вопросительно посмотрела на лучшего друга, приподняв темную четкую бровь. Поттер вяло улыбнулся и уронил голову на руки. До звонка оставалось около четверти часа. *** С начала учебного года прошло полтора месяца, а дождь, казалось, никогда и не кончится. В гостиной Восточной башни было очень тепло. От мощного пламени в камине взлетали столпы ярких искорок, сухие поленья издавали приятное потрескивание. Отблески огня плясали по пушистому мягкому ковру в темно-зеленых и песочных тонах, по гобеленам на стенах, потолку, расписанному звездами, дивану и небольшому столику с кучей свитков пергамента и связкой орлиных перьев. В гостиной было два огромных стрельчатых окна с двухъярусными подоконниками и красивыми цветочными витражами. На подоконниках лежали большие мягкие подушки с однотонными наволочками и вышивкой. В одном из уютных кресел, свернувшись калачиком, устроилась Флоренс с потрепанным фолиантом в руках. Она усталым, расфокусированным взглядом скользила по строчкам книги, не воспринимая прочитанное. Ее мысли заполнила тяжесть гнетущих воспоминаний всей недолгой жизни — жизнь с выпивающими родителями, их гибель, потом приют, который хотелось забыть, как страшный сон, жестокая тетка, письмо в Хогвартс… Девушка с размаху бросила книгу на пол и вцепилась бледными худыми пальцами в волосы, опуская голову. В глазах противно защипало, к горлу подкатил плотный комок и под ложечкой засосало. Первым ее осознанным детским воспоминанием было то, как она сидит на полу в пустой холодной детской, голодная, грязная, зажимая уши руками. А за стенкой ругались и кричали в стельку пьяные родители. Так было до девяти лет. А в одну темную, пронизывающую ледяным воющим ветром и ливнем ночь пришла тетка, Оливия Уильямс. Флоренс пожила у нее ровно сутки на чердаке, пока дядя и тетя не отвезли ее в приют. Единственным человеком, кто к ней там хорошо относился, была мисс Грин, старая дева и хозяйка приюта. Но она видела маленькую воспитанницу всего лишь пару раз в месяц и не могла защитить Флоренс от издевательств и гнобления озлобленных детей. Девочка была «со странностями» и ее больше боялись, чем испытывали смех при виде нее. Но Уайлд вскоре получила письмо из таинственной Школы от странного забавного коротышки-старичка в странной одежде, в полах которой он путался, и в крошечных очках. Добродушный карлик представился как мистер Флитвик. И именно он стал проводником юной мисс Уайлд (старичок очень смешно произносил ее имя) в мир магии и волшебства. Флитвик, казалось, не замечал скверного и замкнутого характера будущей ученицы, неизменно пребывая в благодушном и шутливом расположении духа. И, отправляясь в Школу в уютном купе Хогвартс-Экспресса, Флоренс почувствовала себя свободной. Она не услышала, как открылся проход в гостиную и не услышала мягких стремительных шагов. Она резко вздернула голову, когда на ее плечо легла тяжелая прохладная кисть. Перед ней предстало как всегда мраморно-белое лицо Малфоя, сейчас искаженное удивлением и беспокойством. Серые потемневшие глаза проницательно вглядывались в ее теплые карие, наполненные непролитыми слезами, пытаясь проникнуть в душу. Драко слегка сжал плечо девушки.

— Что случилось, Уайлд? — решительно и твердо, но тихо произнес молодой человек.

— Жизнь, — хрипло усмехнулась Флоренс. — Жизнь случилась, Малфой.

Еще пару секунд они смотрели друг другу в глаза. И девушка, бессильно выдохнув, прижалась пылающим лбом к плечу Драко, касаясь темными душистыми волосами его ключиц. Поначалу молодой человек растерялся — у них не было принято проявлять какие-либо чувства по отношению друг к другу, кроме сарказма и заботы, прикрытой холодностью. Последний такой раз был на втором курсе, после особенного тяжелого лета в приюте. Драко тогда всерьез подумывал над тем, чтобы поговорить с отцом на тему Флоренс. Но девочка и мать отговорили его — одна дала крепкий подзатыльник по белобрысой голове, другая напротив, погладила и мягко уговорила отказаться от этой безумной идеи. Драко нерешительно, робко одной рукой погладил подругу по спине. Поняв, что она не собирается сопротивляться, второй прижал к себе и прикрыл глаза. Ее аромат заструился по стенкам горла, заставляя вскипеть кровь в жилах. Карамель, что-то цитрусовое, любимые мамины белые цветы и тот крем, которым Флоренс мажет руки перед сном. От нее пахло нежностью. Его лучший друг пах нежностью и материнскими цветами. Какая ирония.

 — Прости, Малфой.

Юноша содрогнулся от этого хриплого шепота, пропитанного горечью и невыносимой усталостью.

— За что, Уайлд?

— Да за все, — она еле слышно вздохнула. — Я тебе изрядно жизнь порчу. Тебе приходится скрывать от отца факт моего существования в твоей жизни, приходится изворачиваться и лгать, несмотря на… — Флоренс осеклась.

Малфой нахмурился, но не отстранился. Зато отстранилась она. Выдавила из себя кривую ухмылку и встала с кресла, похлопав Драко по плечу, в которое пару мгновений назад она с таким наслаждением утыкалась.

— Совсем я раскисла что-то. Ты забудь об этом, Малфой. Не забивай себе голову всякими глупостями. Спокойной ночи.

Ухмылка на секунду превратилась в грустную улыбку, а потом и вовсе сошла с бледного синеватого лица, странно видевшемся в дрожащем свете огня. Звук ее шагов на лестнице затих, и Драко в растерянности осел на пол, обхватив дрожащими руками голову. Сердце бешено колотилось о ребра, зрачки расширились от минутного наслаждения, как у наркомана, серые глаза выглядели безумными. Бегающий взгляд сфокусировался на книге с оторвавшимся переплетом. Она читала ее до его прихода. Литература для легкого чтения. Юноша почувствовал, что медленно сходит с ума. Или сошел четыре года назад, зайдя в купе к грязнокровке и заведя с ней дружбу. Он тогда совершил ошибку. Но, о Мерлин, как же сладостна и блаженна была эта ошибка! Но Драко знал, что рано или поздно за нее придется заплатить. И он боялся, что цена будет слишком высока. *** В просторном, слегка затемненном и обычно прохладном кабинете Защиты сейчас было на редкость душно. Гарри Поттеру было трудно дышать, и он попытался незаметно ослабить галстук, не отрываясь от чтения «Основ теоретических Защитных чар». Мерзкий аромат приторно-сладких духов давил на виски и вызывал приступ тошноты. Молодой человек осмотрел однокурсников (у них был совмещенный урок с когтевранцами) — похоже, дурно было всем без исключений. Этот запах всегда присутствовал в кабинете с тех пор, как преподавателем стала Амбридж, но сегодня он ощущался особенно явственно. Шрам на левой ладони стало покалывать, и Гарри прикрыл руку мантией. Сзади раздался шепот. Поттер отчетливо расслышал Орхидеус и еще что-то на латыни. На задней парте сидела только Флоренс Уайлд. Никто другой это быть не мог.

— Мисс Уайлд, — нарочито ласковый противный голосок Амбридж дал Гарри понять, что он не ошибся в своих предположениях, — Будьте любезны ответить мне на вопрос: вы внимательно слушали правила поведения на моих уроках?

— Да.

Гарри поежился от такого холодного тона, но Жаба только слаще улыбнулась.

— Да, профессор Амбридж, мисс Уайлд. Будьте добры повторить и уяснить!

— Боюсь, что я не смогу тратить целых две секунды своего времени только для того, чтобы произнести ваше имя, профессор, — последнее слово Флоренс произнесла с какой-то извращенной язвительностью.

Амбридж начала терять самообладание.

— Так вы…

— И не считаю разумным и целесообразным тратить время на пустословие. Ведь если произвести расчеты…

— Хватит! — взвизгнула Амбридж.

По классу пробежались шепотки. Уайлд откровенно издевалась над министерской Жабой, но это вызвало у пятикурсников восхищение. Поттер бросил Амбридж вызов только потому, что хотел доказать возвращение Того-Кого-Нельзя-Называть. А Флоренс просто так, потешиться. Рональд Уизли так округлил глаза, что они едва не вылезли у него из орбит, а Грейнджер в изумлении приоткрыла рот.

— Мисс Уайлд, — ласковым и вкрадчивым голоском пропела Амбридж, нервно вертя массивный перстень на толстом пальце-обрубке, — Жду вас сегодня в своем кабинете в пять вечера. Итак, дети, продолжаем конспектировать параграф шестой и не забудьте переписать текст пять раз, дабы все хорошо утвердилось в ваших головках.

Амбридж мерзко хихикнула, обнажая маленькие острые зубки. Гарри поежился — он знал, что произойдет за дверьми тошнотворного розового кабинета Жабы. Рука стала неприятно зудеть, и юноша сжал пальцы в кулак.

В душном классе вновь воцарилась тишина, нарушаемая лишь поскрипываниями перьев.

***

Обед в Большом зале начинался в половине третьего и длился полчаса, деля учебный день на две половины. Сегодня под конец обеда учеников было мало, и все находились в расслабленном состоянии, неспешно поглощая вкуснейшие блюда, приготовленные умелыми ручками домовиков.

Гарри и Гермиона искоса поглядывали на мертвенно-бледную, вялую Флоренс Уайлд, которая с полным безразличием ковырялась ложкой в своей тарелке с остывшим луковым супом. Рядом с ней сидела Полумна Лавгуд, которая с отрешенным и мечтательным видом что-то втолковывала сокурснице.

— Что это с ней? Она с самого утра какая-то странная, — Поттер словно пытался прожечь в девушке дыру настойчивым взглядом. — Может, общество благородного слизеринского хорька так сказывается на Уайлд?

— А давно ты стал интересоваться ее внешним видом? — Грейнджер приподняла бровь, недоверчиво глядя на друга. Тот смутился.

— Просто мне жалко человека, который вынужден делить башню с этим мерзким типом! — Гарри слегка покраснел, но отчасти сказанное было правдой.

Гермиона покачала головой, отвлекаясь на Рона, который пытался разом проглотить куриную ножку, целую картофелину и кусок лимонного пирога. А юный гриффиндорец вновь покосился на Флоренс, к которой подошел уже соизволивший отобедать Малфой. Он коснулся кончиками пальцев покатого худого плеча, скрытого темной тканью мантии, и что-то прошептал однокурснице на ухо. Флоренс закатила глаза и обернулась к Драко, едва улыбнувшись. Они обменялись парой фраз, после чего Малфой еще раз коснулся ее плеча и ушел, пряча улыбку и блеск в холодных глазах. Гарри почувствовал, как внутри все бурно запротестовало против этих милых разговорчиков и прикосновений. Флоренс перевела на него свой взор теплых золотисто-ореховых глаз, задержавшись на изумрудно-зеленых глазах Гарри на пару секунд. Сердце юноши замерло на мгновение, а потом забилось с удвоенной скоростью, и он резко отвернулся.

Внимательная Гермиона заметила эту короткую сцену, и вновь мягко покачала головой.

— Не надо, Гарри. Не надо.

Это Гарри и без нее знал. Но как по-другому? *** Когда Флоренс вышла из кабинета Амбридж, было уже за полночь. Школа погрузилась во тьму и покой. Девушка устало плелась по мрачному коридору в Восточное крыло, сцепив зубы и сдерживая болезненное шипение. Портреты на стенах мирно посапывали и похрапывали, изредка приоткрывая заспанные глаза и косясь на бродящую после отбоя ученицу. Девушка ввалилась в гостиную полностью обессилевшая, мечтая только о подушке и теплом одеяле. Но на диване она увидела Малфоя, который, согласно ее размышлениям, уже должен был видеть десятый сон. Он, подозрительно сощурив серые глаза, сейчас напоминавшие по цвету сталь, медленно поднялся и стал, будто грациозный хищник, подходить к замершей Флоренс.

— Ты долго, Уайлд. Чем она тебя там мучила?

Девушка, равнодушно прикрыв на мгновение глаза, открыла их и обошла Драко, бросив ему через плечо:

— Я устала, Малфой. И очень хочу спать. Но если тебе так интересно, то она заставила меня писать строчки. Спокойной ночи.

Драко, слыша, как за спиной стихают шаги Флоренс, прижал ледяные пальцы к вискам, чувствуя, что голова сейчас взорвется от боли. Юноша упал в близстоящее кресло, кладя руки на подлокотники и закидывая ногу на ногу. Он просидел в гостиной с пяти часов, с тех пор, как Уайлд ушла, пообещав скоро вернуться. И вернулась через семь с лишним часов. Слизеринца охватило гнетущее и терзающее душу чувство беспокойства и тревоги за подругу. Она явно не мило сидела в кабинете у Амбридж и спокойно исписывала свитки пергамента каким-нибудь бредом наподобие «я должна уважать старших и не перечить преподавателю, потому…». Тьфу, глупость какая! Но, зная Уайлд, она будет молчать, как под Силенцио, и ни словом не обмолвится о случившемся. Однако Драко ощущал острую необходимость выяснить, что же случилось. И для этого нужен был человек, который уже отбывал наказание у Амбридж. После нескольких секунд размышлений юноша гневно раздул ноздри тонкого носа и сжал тонкие длинные пальцы с такой силой, что костяшки приобрели фиолетовый оттенок. Одна фамилия Поттера вызывала у Малфоя чувство небывалого раздражения и брезгливости. И Драко стал искать другой выход. А деревянные каминные часы тихо тикали, отмеряя быстро бегущее время. Жизнь убегала, как песок сквозь пальцы. Слишком быстро.

====== Chapter IV ======

Впервые за эти полтора месяца выдался ясный, хоть и прохладный денек. Солнце дарило Хогвартсу свои радостные, теплые лучи, согревающие сердца преподавателей и учеников радостью и почти детским восторгом. Ну разумеется, сердца всех, кроме вечно угрюмого Снейпа. Мрачного профессора зельеварения, казалось, может обрадовать только если кто-то наложит заклятие немоты на мисс Грейнджер или если мальчишка Поттер сгинет куда-нибудь подальше. Но яркое октябрьское солнце, пробившееся сквозь тучи, заливало кабинеты, башни и коридоры с окнами слепящим светом. На лазурно-голубом небе не было ни тучки, деревья возле Черного озера были одеты в багровые, золотистые и огненно-рыжие наряды, шаловливый ветерок срывал с них листочки, кружа их в затейливом вальсе. Трава еще не пожухла, но приобрела насыщенный соломенно-желтый оттенок, а из глубин таинственного озера показались щупальца гигантского Кальмара, пугавшего малышей-первокурсников до дрожи в коленках и восторженных визгов. К тому же была пятница, уроков у пятикурсников было меньше, чем обычно. А это обстоятельство не могло не радовать.

Крошка Флитвик писклявым голоском объяснял тему контрзаклятий, подпрыгивая от возбуждения на своей стопке книг и едва не свалившись оттуда пару раз. Но это не поубавило его пыл. Пара была у гриффиндорцев и когтевранцев, сейчас мечтающих выйти на улицу и как следует насладиться прекрасной погодой. Мысли учеников витали вокруг завтрашнего похода в Хогсмид — все предвкушали радость визита в магическую деревушку.

— Итак, сейчас я разобью вас на пары, дабы вы успели попрактиковаться, — обычно добродушный Флитвик сегодня, казалось, хотел окончательно доконать своих студентов. — Когтевранец и гриффиндорец. Так-так…

Профессор скользнул маленькими светлыми глазками по классу пятнадцатилетних оболтусов, утыкаясь взглядом в журнал и что-то бормоча себе под нос.

 — Бут и Браун, Корнер и Патил, Патил и Голдстейн, Аккерли и Грейнджер, Уизли и… — тараторящий до этого момента Флитвик запнулся, — Брокхлерст, Уайлд и Поттер…

Потом коротышка-профессор пропищал еще несколько пар фамилий и хлопнул в ладоши:

— Разбиваемся на пары и начинаем практиковаться! В вашем распоряжении целый час!

По мановению палочки Флитвика парты разъехались и словно впечатались в стены кабинета, оставляя свободным все пространство. Студенты с охами и вздохами начали вставать друг напротив друга, поднимая палочки и бурча. Неудачливый Энтони Голдстейн словил сочувствующий, с искорками ехидства и издевки взгляд Флоренс Уайлд, которая незаметно кивнула в сторону Грейнджер. Видимо, староста Когтеврана сегодня пребывала в великолепном расположении духа, раз обратила внимание на кого-то, кроме Лавгуд, Малфоя или гриффиндорской заучки, с которой у девушки складывались довольно странные отношения, нечто среднее между приятельством и неприязнью. Голдстейн состроил непонимающую рожицу, которой неумело прикрыл разочарование и досаду. Девушка с лукавым огоньком в сияющих карих глазах повела темной бровью и повернулась к своему напарнику. На ее пухлых темно-розовых губах мелькала едва заметная тень улыбки. Гарри чуть опешил, но взял себя в руки.

— Начинай, Поттер, — а Гарри раньше и не замечал, какой у нее приятный мелодичный голос. — Начинай атаку!

— Если ты так хочешь… — юноша нерешительно потоптался на месте, но под ее взглядом все же поднял волшебную палочку.

Гарри выписал в воздухе странную фигуру и пробормотал какое-то заклинание. Волосы Флоренс, забранные в красивый изящный пучок цвета темного горького шоколада, отливающий золотом в свете солнечного луча, распушились и стали походить на воронье гнездо. Даже круче, чем у Гермионы. Гриффиндорец виновато потупился, а девушка осторожно потрогала свой «взрыв на макаронной фабрике» и сдержала ухмылку.

— Прекрасно, Поттер. У тебя есть фантазия, — с этими словами она взмахнула палочкой, что-то шепнув себе под нос, и ее прическа вернулась в прежнее состояние.

— Великолепно, мисс Уайлд! — Флитвик восторженно запищал, глядя на разыгравшуюся сцену. — Пять очков Когтеврану!

Гермиона Грейнджер гневно сверкнула глазами в сторону друга и своей соседки по парте на Рунах. Она все никак не могла дождаться, пока неторопливый Аккерли выберет какое-нибудь заклятие. А остальные пока мучились, пытаясь наслать друг на друга хоть самое простенькое проклятие. Видно, хорошая погода отрицательно действовала на работоспособность учеников. Тем временем Флоренс Уайлд чуть сощурила свои большие глаза, взирая на растерявшегося Поттера, который стоял столбом и часто моргал. Она грациозно подняла палочку — молодой человек обратил внимание на кисти рук красивой, изысканной формы с длинными худыми пальцами — и быстро взмахнула ею. До Гарри долетел обрывок «…симус». И в этот момент у молодого человека с невероятной скоростью стали увеличиваться передние зубы. Секунд через десять они уже достигли подбородка, Флоренс сделала непонятное движение волшебной палочкой, и рост зубов внезапно прекратился. На них обернулся Майкл Корнер, смазливое лицо которого покрывали огромные гнойные фурункулы, и весьма довольная собой Парвати Патил, Гермиона, взлетевшая над землей футов на пять (Аккерли все-таки выбрал заклинание) и остальные студенты. В классе раздались смешки.

— Ты похож на бобра, Поттер! — весело выкрикнул Терри Бут, увеличивший Лаванде Браун ее хорошенький маленький носик до орлиных размеров, и та едва не рыдала.

— Уфнаю Фалфоефский поферк, — отчаянно прошепелявил Гарри, дергающий себя за длиннющие резцы.

— Поттер, я прекрасно понимаю все, что ты тут бубнишь, — с нотками веселья в спокойном голосе произнесла Флоренс, складывая руки на груди. Гриффиндорец тяжко вздохнул и, насупившись, умолк.

Он вспомнил, как в прошлом году во время ссоры Малфой запустил в него Дантисимус, правда, заклятие отрикошетило в Гермиону, и благодаря этому она уменьшила у мадам Помфри свои немного крупные зубы до идеального размера. Так что это был такой «Малфоевский автограф» — слизеринский хорек потом неоднократно применял это заклинание к тем, кто ему не нравился. Прозвенел звонок, и студенты, успев вернуть себе первоначальный облик, хохочущей и шумной толпой высыпали из класса. Флоренс кинулась собирать сумку, а Гарри, растерянно оставаясь на месте, обиженно поглядывал на однокурсницу, не обращающую на него ни малейшего внимания. Флитвик со звонком тоже куда-то испарился, и они остались вдвоем.

— Флофенс! — девушка повернулась, уголки ее губ чуть подрагивали. — Повавуфта, сними ваклятие! Я не внаю, фак[1]!

Флоренс со вздохом подошла к Гарри почти вплотную, мягким взглядом рассматривая его лицо. Молодой человек забыл, как дышать, почувствовав ее аромат. Это было невероятно. Она что-то шепнула, и юноша через несколько секунд с облегчением смог захлопнуть рот. В глазах девушки на мгновение мелькнула какая-то непонятная искорка, придавшая ее глазам странное выражение. Не холодное и безразличное, не насмешливое, не добродушное, не раздраженное, а такое, от которого сердце Гарри сделало тройной кульбит. Он начал чувствовать, как жар приливает к щекам, а внутри что-то сдавливает грудную клетку.

— Поттер, советую заняться контрзаклятиями. Они тебе пригодятся, — в красивом голосе послышалась доброжелательная насмешка.

Солнечный луч скользнул по ее лицу, подчеркивая нездоровый цвет и болезненные круги под глазами. И Флоренс невесомо коснулась пальцами его плеча. Не так, как Малфой касался ее тогда в Большом зале, а как-то с опаской, будто прощупывая почву. И улыбнулась лучистыми глазами.

— Уайлд, ты собираешься идти на обед, или ты опять все пропустишь и мне придется силком тащить тебя на кухню?

В дверном проеме показалась белобрысая голова гаденыша Малфоя, и Гарри вновь ощутил желание взвыть, как оборотень в полнолуние. Надо ведь умудриться так испортить момент! Красивое лицо Малфоя исказила гримаса озабоченности, а потом она сменилась на яростное выражение.

 — О-о-о, По-о-отте-ер! — по старой памяти стал противно протягивать гласные хорек, мягко подкрадываясь к Флоренс со спины и беря ее сумку. Тонкие бледные губы скривились в неприязненной ухмылке. — Неужто…

— Пошли, Малфой, — отрезала девушка. — Ты, кажется, собирался отвести меня на обед, так веди!

Слизеринец оскорбленно приоткрыл рот и тут же закрыл его, презрительно прищурил серые глаза и осторожно, почти невесомо дотронулся до локтя когтевранки, ненавязчиво подталкивая ее к выходу. И старосты вышли, не оборачиваясь на Поттера. Последний вцепился пальцами в непослушные смольно-черные вихры волос, пытаясь привести мысли в порядок. В голове творилась какая-то белиберда. *** В том месте, где Черное озеро измельчало и воды в нем было максимум по колено, на берегу росли огромные ивы. Не такие огромные, как Гремучая, но стволы их могли обхватить только три Крэбба или Гойла. Желтеющая листва деревьев приятно шелестела, от порывов ветерка падая на гладь воды или траву. Солнечный свет причудливым ажуром проникал через переплетения ветвей на траву и шерстяной плед в коричнево-зеленую клетку, расстеленный на земле. Прислоняясь спиной к шероховатому, неровному стволу ивы, на пледе сидела в позе лотоса Флоренс Уайлд, одетая в прямые синие джинсы и кашемировый песочно-бежевый джемпер с горлом, с наслаждением подставляя лицо последнему в этом году солнечному теплу. В руках она держала чашку душистого горячего шоколада, от него красивыми завитками поднимался пар. Рядом с девушкой примостился, полулежа на боку, Драко Малфой. Он, подпирая щеку рукой, внимательно рассматривал Флоренс, прикрывшую глаза. Ее изысканный профиль: высокий благородный лоб, прямой длинный нос, слегка припухлые губы, напоминающие лепестки прекрасных роз, подбородок, как у греческих статуй. На впалые щеки падала тень, а мягко очерченные скулы слегка сияли на солнце. Темные пышные волосы, красиво переливающиеся и похожие на шелк, были распущены и свободно рассыпались легкими волнами по плечам и груди девушки. Совершенство. Она отставила чашку с шоколадом в сторону и небрежно положила красивую руку почти рядом с локтем Драко, не открывая глаз. Юноша заметил мимолетную нежную улыбку, тронувшую губы Флоренс, и лучистые складочки под глазами от этой самой улыбки. Вновь дуновение ветерка. От него пряди волос когтевранки чуть колыхнулись, и до обоняния Драко донесся тот самый головокружительный аромат карамели, апельсина и… Но сегодня больше карамели. Такой уютной, сладкой, душистой. Молодой человек глубоко и рвано вздохнул.

— Ты долго будешь меня изучать на молекулярном уровне?

Малфой чуть встрепенулся. Флоренс лениво приоткрыла один глаз, косясь на Драко и нежная улыбка превратилась в чуть лукавую.

— Ты стала чаще улыбаться. И не фыркаешь по любому поводу, — непонятно к чему сказал юноша, задумчиво сверля взглядом родинку на тонкой бледной шее.

— Ну если ты так хочешь, я конечно, могу начать посылать тебя куда подальше и перестать улыбаться… — насмешливо протянула Флоренс, съезжая вниз по стволу и постучав пальцем из одной из корзинок, стоящих в стороне.

В ответ на подколку Драко лишь укоризненно покачал головой, наблюдая, как из корзинки вылезает заспанный Белби со смявшейся шерсткой. Хорек недовольно покосился на Малфоя и поплелся к хозяйке. Белби тихо фыркнул (хотя, скорее прихрюкнул) и уютно устроился на животе у Уайлд, свернувшись калачиком. Драко ему даже позавидовал. Флоренс, аккуратно поглаживая хорька за ушком, устремила застекленевший взгляд на Малфоя. Она понимала, что счастливица. Знает Драко Малфоя настоящим. Безо всех этих многочисленных масок, фальши и кривых ухмылок. Девушка мимолетом осмотрела утонченное аристократическое лицо с безумно правильными чертами, пронзительными жемчужно-серыми глазами и тонкими подвижными губами. Скользнула взором по высоким скулам, острому подбородку и небольшим синякам под глазами. Обычно идеально уложенные волосы цвета платины сейчас растрепались, спадая на узкий лоб. Они были идеальными, как и весь Драко. Почему-то именно в этот момент в памяти всплыл тот момент, когда она безапелляционно заявила тощему аристократу, что его зализанные гелем волосы выглядят просто ужасно. Малфой спустя пару лет признался подруге, что в тот момент до глубины души оскорбился — ведь тот гель «ПростоГладкость» считался лучшим. Воспоминание быстро улетучилось. Флоренс посмотрела на черную водолазку из тончайшей шелковистой шерсти, облегающую некогда щуплое туловище. Девушка не знала, как Малфою удалось так преобразиться — ведь на квиддиче мышцы не накачаешь — но не могла признать, что эти перемены производили на нее впечатление. Но, понятное дело, она это скрывала. Еще не хватало начать нахваливать Малфоя! Несмотря на то, что он ее лучший друг. Но в этом году они больше сблизились, нежели в предыдущие. Может, сказалось проживание в одной башне, а может то, что Флоренс наконец решила разрушить ту незримую стену, что выстраивала все четырнадцать лет своей жизни. Не хотела никого пускать в свой мир, полный боли, жестокости и отчаяния. Она беззвучно кричала о помощи, скрываясь за оболочкой, скорлупой, которую смог пробить только Драко Малфой. Своей настойчивостью, заботой и пониманием. У нее не было другой опоры, кроме этого юноши. Но и это не могло длиться вечно. Она — безродная грязнокровка-сирота, он — наследник древнейшего и влиятельнейшего рода магического мира. Даже эта дружба была категорически неправильной и опасной. Опасной не только для Флоренс (ей давно было плевать на себя), но больше для Драко. Страшно было представить, что сделает с ним отец, если узнает… Вся их нерушимая дружба закончится сразу после окончания школы, когда они разойдутся каждый своей дорогой. Он женится на благородной красавице из богатой и родовитой семьи, а она… Выучится на колдомедика и устроится работать в какую-нибудь магическую клинику. Так и пройдет их жизнь. В глазах мерзко защипало. Нельзя, нельзя. Запреты отныне кладутся на все. И Малфой никогда не узнает о свежем шраме под ключицами, который она обновляет каждый вечер в кабинете Амбридж. Никогда.

— Флоренс!..

Девушка резко встрепенулась — он никогда не называл ее по имени. А этот тихий тревожный голос окончательно вернул ее на землю.

— Ты задумалась. Все нормально?

Когтевранка медленно кивнула, глядя прямо в глаза Драко. В последнее время они были потемневшими, а сегодня вновь приобрели то жемчужное сияние, которое так любила Флоренс. Холодная бархатная рука с длинными, почти паучьими пальцами накрыла ее собственную, осторожно поглаживая тыльную сторону бледной ладони большим пальцем. По телу девушки будто пустили электрический ток, а в нос ударила пьянящая смесь миндаля и дорогого одеколона. Флоренс тут же захотела отдернуть руку, но не смогла. Слабачка.

— Будешь сэндвич?

О, Мерлин! Это была самая глупая фраза, которую она говорила в своей жизни в подобных ситуациях. Особенно учитывая то, что таких ситуаций прежде не было. Драко удивленно и, казалось, разочарованно дернул светлой бровью, но утвердительно кивнул. И руку не убрал. Она выдернула ее сама, потянувшись к корзинке с едой. Задремавший Белби сонно заворчал, но решил не менять местоположение, перевернувшись на другой бок. Флоренс молча достала вкуснейший сэндвич с ветчиной, яйцами, луком и сыром и протянула его слизеринцу. Он облизнул пересохшие губы и слишком резко выдернул сверток из руки девушки. Она испуганно вздрогнула и чуть отстранилась, тряхнув волосами. Вновь дурманящий аромат стал смешиваться с кровью Драко, вызывая какой-то прилив к голове. Молодой человек стал яростно поглощать сэндвич, пытаясь перебить ее запах. Но он был повсюду. День близился к вечеру и, хоть солнце еще и не клонилось к закату, но стало холодать. Все же осень. Оба сидели рядом, молчали, прижавшись к стволу ивы. Наблюдали за рябью на водной глади озера. Флоренс обхватила себя руками и, чуть отстранившись от дерева, зябко поежилась. Драко молча протянул руку к своему утепленному пиджаку, небрежно брошенному на плед, когда они только пришли на пикник. Молодой человек встряхнул его и накинул девушке на плечи. Расправил пиджак и сомкнул на уровне груди. Флоренс бросила на юношу непривычно глубокий взгляд, в котором смешались грусть, благодарность и что-то еще. Да, в этом году между ними точно разрушилась какая-то невидимая преграда. Они и раньше понимали друг друга с полуслова, но теперь связь стала более крепкой и… пронзительной, что-ли? Драко не знал, как это описать.

— Пойдем?

Он кивнул и резво поднялся на ноги, отряхивая черные штаны от сухой листвы, и протянул Флоренс руку. Она, положив Белби в карман пиджака (Драко даже не поморщился), поднялась, опираясь о холодную, будто мраморную ладонь Малфоя. Юноша парой взмахов палочкой свернул плед и отправил во вторую корзину. Хорек, к вящему своему неудовольствию, был отлеветирован в личную корзиночку. Студенты в последний раз оглядели деревья и кусочек Черного озера и прогулочным шагом направились в сторону Хогвартса. Желтые и красные листья мягко кружились в прохладном воздухе, солнечные лучи, приобретшие розоватый оттенок, освещали поле для квиддича, многочисленные башни замка, учеников, также спешащих в Хогвартс. Такая картина вселяла в душу умиротворение, спокойствие и примешивающееся чувство неясной тревоги. Полнейшая тишина была нарушаема лишь отдаленными разговорами студентов, хлопаньем крыльев почтовых сов и посапыванием золотисто-коричневого хорька Белби. *** В гостиной Гриффиндора не было никого, кроме силуэтов двух студентов, сидящих на диване и молча смотревших на пляшущие языки пламени в камине. Гермиона Грейнджер с беспокойством поглядывала на своего лучшего друга, весь день словно пребывавшего в каком-то трансе. Он был рассеян, все у Гарри валилось из рук, отвечал он невпопад. И даже недавний разговор об идее создания организации для занятий Защитой от Темных Сил не смог в полной мере взбодрить юношу. Гермиона была всерьез обеспокоена душевным состоянием Гарри, который в последнее время стал особенно раздражительным, грубым и отрешенным. Понятно, что летнее происшествие не могло не сказаться на его характере, да и то, что все считали его лжецом, тоже не прибавляло положительных эмоций. Но девушка, будучи довольно чуткой и тонко улавливающей все малейшие перемены в настроении многих людей, заметила, что Гарри что-то еще глодало изнутри. Какое-то переживание, из-за которого у него появились темные круги под глазами от бессонных ночей, а искрящийся изумрудно-зеленый взгляд потух и стал непривычно тусклым. И, кажется, староста догадывалась об этом переживании.

— Гарри! — нерешительно окликнула молодого человека Гермиона.

Он не отрывал стеклянного взора от камина, переплетя пальцы рук и крепко их сцепив. В обманчивом свете огня было видно, как на скулах гриффиндорца заходили желваки, а игра теней придала его худому лицу с мощной нижней челюстью измученный вид.

— Что?

Девушка нервно поерзала на месте и начала перебирать кончики своих спутанных пышных прядей, собранных в тугой хвост. Взгляд ее выразительных миндалевидных глаз цвета горького шоколада стал перебегать с доски объявлений у входа в гостиную на соседнее пухлое кресло, с него на густые темные брови Гарри, между которыми образовалась глубокая складка, потом на каминные часы с римским циферблатом, не решаясь перескочить на профиль друга.

— Что тебя тревожит? Ты в последнее время сам не свой…

— Что меня тревожит?! — молодой человек начал закипать, морщинка меж бровей углубилась, а ноздри длинного носа с горбинкой яростно раздулись. — Ты еще спрашиваешь? Я до сих пор не могу отойти от встречи с дементорами, на меня ополчился почти весь магический мир и нас Дамблдором считают лжецами, никто не хочет посмотреть в глаза правде и признать наконец, что Волан-де-Морт вернулся! — Гарри перешел на крик — Амбридж треплет всем нервы и издевается надо мной, заставляя писать собственной кровью! Мне никто не верит, и ты еще спрашиваешь, что меня тревожит?!

Гермиона на мгновение прикрыла глаза, успев сотню раз пожалеть, что вообще полезла к Поттеру со своей заботой. Но отступать было поздно.

 — Я все это знаю, Гарри, — терпеливо проговорила девушка. — Но я сейчас не об этом. Тебя грызет что-то еще. И это явно не связано с Министерством или… ну, Сам-Знаешь-Кем.

Юноша злобно зыркнул на подругу, складывая руки на груди. Всполох пламени осветил сочащийся мелкими капельками крови шрам на левой ладони. Гермиона устало вздохнула, проведя тонкими пальцами по своим волосам.

— Что ты имеешь в виду? — недоверчиво приподнял подбородок Гарри, сверкнув глазами.

— Скажи, это связано с… ней? — гриффиндорка приготовилась зажмуриться от очередного приступа ярости своего друга.

— С кем? — равнодушно бросил молодой человек, заметно побледнев.

Внимательная Грейнджер вяло покачала головой и положила узкую светлую ладонь на плечо Гарри, придвигаясь ближе. Девушка поняла, что попала в яблочко.

— Гарри, давай поговорим откровенно, — мягко предложила Гермиона, успокаивающе похлопывая подушечками пальцев по темно-синему школьному джемперу однокурсника на его плече. — Выскажись, тебе станет легче. Я не враг тебе, Гарри, — поспешно добавила она, заметив, как Поттер близок к тому, чтобы вновь взорваться.

Юноша испытующе смотрел на подругу пару секунд, а потом откинулся на мягкую спинку темно-красного дивана и прикрыл глаза подрагивающими веками.

— Скажи мне, что ты об этом думаешь? — вяло и едва слышно попросил он, чувствуя, что злоба отступила, оставив его наедине с бессилием и растерянностью.

Гермиона тяжело вздохнула. Убрала руку с плеча Гарри и вновь начала перебирать волосы, устремляя задумчивый взгляд на Живоглота, мирно дремавшего в кресле у окна. Сбежал из гостиной старост Гриффиндора вслед за своей хозяйкой, не желая оставаться один на один с Рональдом, который, мягко говоря, не слишком любил обожаемого питомца Грейнджер. Глотик мирно посапывал, и его приплюснутая мордашка чуть сморщилась во сне. Видно, ему снилась какая-нибудь жирненькая аппетитная мышка на ужин.

— Гарри, понимаешь… Она неплохой человек по своей сути, умна и симпатична, я понимаю. У нее есть какой-то особый магнетизм, шарм, если угодно… И даже ее характер, — девушка повела тонким плечиком, — Он не такой уж отвратительный. Просто она слишком… слишком прямолинейна и иногда грубовата. И похоже, что у нее не совсем все гладко в жизни — я знаю некоторых людей-маглов с такими же, эм-м-м… особенностями темперамента. Как правило, они получили в детстве какую-либо душевную травму, которая так на них отразилась.

— А можно как-то сгладить эти… как ты выразилась, особенности? — Поттер, внимательно вслушивающийся в сбивчивый ответ Гермионы, устремил на нее пронзительный взгляд зеленых глаз.

— Можно, — немного грустно усмехнулась гриффиндорка. — И опытным путем выяснилось, что можно даже завоевать ее доверие и дружбу.

— Каким еще опытным путем? — непонимающе нахмурился Гарри, оглядываясь на мяукнувшего Живоглота, который соизволил проснуться и теперь лениво потягивался.

— Малфой. — коротко бросила Гермиона, отводя взгляд темно-карих глаз.

Юноша неосознанно взъерошил свои и без того непослушные вихрастые смольно-черные волосы, сцепляя челюсти. Ну конечно. Малфой. Ее лучший друг, таскающийся за ней всюду, как привязанный, и заботящийся о ней так, словно это был не Малфой. Это было поразительно для всех. Брезгливый и напыщенный аристократ, считавший маглорожденных едва ли не за тараканов, бегал за грязнокровкой, которая к тому была без лишнего кната в кармане. И плоды его трудов увенчались успехом — Драко стал ее единственным и ближайшим другом.

— И, Гарри, позволь дать тебе дружеский совет, — Гермиона аккуратно сжала его напряженную кисть своими тонкими пальцами, и в ее красноречивых глазах мелькнуло сожаление. — Забудь. Она не для тебя.

— Но она и не для Малфоя, — прошипел Гарри, до хруста сжимая руку подруги.

— И не для Малфоя. Она будет ничьей. Запомни это, пожалуйста, и оставь глупые мысли. Подумай лучше о СОВ или о создании клуба для нормальных занятий по Защите. Это сейчас куда важнее, — своим привычным назидательным тоном закончила Гермиона, выдергивая онемевшую и красную ладонь из хватки Гарри.

Девушка поднялась и подхватила на руки Живоглота, намеревавшегося отправиться на ночную охоту, а не на сон грядущий. Котяра оскорбленно взвыл, но вырываться не решился — сразу бы получил по первое число от строгой хозяйки. Поэтому ему лишь осталось раздраженно мотать рыжим пушистым хвостом и щурить огромные совиные оранжевые глаза с узкими зрачками.

— Спокойной ночи, Гарри. Ложись спать, уже поздно, — Гермиона заботливо осмотрела по-прежнему бледное лицо друга. — И не думай ни о чем. До завтра!

И староста проскользнула за портрет Полной Дамы, оставляя за собой пару клочков рыжей кошачьей шерсти, легкий аромат пергамента и кофе и тягостную, вязкую тоску. На Гарри накатило гнетущее чувство одиночества и непонятости. Лучшая подруга так и не смогла дать нужный совет, лишь наказав не вспоминать и забыть. Но как забудешь этот головокружительный аромат тепла, словно распахивающий душу навстречу свету, этот магнетический взгляд и блеск густых волос? А ведь у Гермионы тоже карие глаза, но более темные и без золотистого оттенка. А у нее они почти медовые. По крайней мере, сегодня они казались именно такими. У юноши прилила кровь к вискам, сердце бешено забилось от воспоминаний. Он закинул ноги на диван и прилег, поворачивая голову к камину. В стеклах круглых очков замерцали отблески яркого пламени, а в изумрудно-зеленых глазах стали вспыхивать огоньки надежды. Надежды на светлое будущее. Молодой человек погрузился в мир сладких грез наяву, блаженно закидывая руки за голову и рисуя в своем воспаленном воображении самые приятные картины возможного счастливого будущего. Когда Гарри представил себе маленьких детей — мальчика с темно-каштановыми волосами и тонким длинным носом и девочку с бантиком на ярко-черных локонах и с озорным блеском в медовых глазах, то впервые за последние несколько недель погрузился в глубокий спокойный сон. *** Флоренс, еле передвигая ногами, вошла в свою комнату, в которой уже царила вечерняя темнота, и сбросила с себя школьную мантию, которую надела на наказание к Амбридж поверх того, в чем она была на пикнике с Драко. Девушка, обмякнув, упала в мягкое, пухлое кресло с обивкой из нежно-серого вельвета и расслабила дрожащее тело. Устремила затуманенный взгляд на будильник, стоящий на прикроватной тумбочке — циферблат, излучающий магический свет в темноте, показывал, что большая стрелка находилась почти у двенадцати часов.Флоренс с фырканьем выдохнула. Кожу под ключицами раздирала адская пульсирующая боль, но сил встать с уютного теплого кресла почти не было. Наконец, пересилив себя, девушка поднялась и поплелась к своему платяному шкафу с одеждой. Захватив халат и чистую теплую пижаму, Флоренс открыла дверь в ванную, которая была совмещена со спальней. Это было небольшое помещение, отделанное светло-бежевой плиткой, с душевой кабиной, раковиной, унитазом, небольшим зеркалом, в котором можно было увидеть себя по пояс, и парой белых шкафчиков на стене. Флоренс довольно быстро сдернула с себя свитер, скинула полусапожки и вылезла из джинсов, оставаясь в одном нижнем белье. Студентка сейчас не обращала внимание на свое худое, почти костлявое тело, взгляд девушки был прикован к отражению своей груди в зеркале. Прямо под ключицами был кровоточащий шрам в виде фразы, который она смогла прочитать задом наперед в гладкой, холодной поверхности зеркала. «Грязнокровки должны знать свое место». Разъедающая боль стала ничем по сравнению с тем, что творилось у Флоренс в душе. Ее искромсали на куски, растоптали, и осколки чего-то острого и жгучего впивались в нее. Ее жизнь давно сломана. А из-за этой гребаной чистоты крови они хотят окончательно добить ее. Девушка оперлась ладонями о край раковины, прерывисто дыша. Темные волосы закрыли ее лицо с обеих сторон, в уголках глаз защипало, а через мгновение в груди студентки словно прорвало плотину, и Флоренс осела на пол, содрогаясь в бесшумных рыданиях и закрывая лицо жилистыми руками. Непролитые за все эти долгие годы слезы градом катились по впалым щекам и подбородку, наконец найдя выход. Последний раз она так плакала лет в семь, когда отец больно отхлестал ее по щекам, а трезвая мать бросилась закрыть дочь от ударов. Разъяренный отец с жуткими, налитыми кровью глазами, отвлекся на жену и избил ее до полусмерти. Потом ушел, хлопнув дверью, а маленькая Флоренс склонилась над бессознательной матерью и рыдала навзрыд. Но тоже бесшумно, не издавая ни единого звука. И с тех пор только один раз она позволила себе пролить пару слезинок. На четвертом курсе перед Святочным балом, когда поругалась с Малфоем. Флоренс помнила, как юноша отшатнулся от тех слов, которые она ляпнула в гневе. Хотелось сразу схватить его за руку, осторожно положить руку ему на плечо, шепотом прося прощения. И он простил бы, будучи не в силах долго сердиться на нее. Но чертова гордость и обещание самой себе. Ведь Флоренс зареклась привязываться к кому-либо, а уж тем более к Малфою. Но нарушила обещание. И разбила что-то внутри им обоим. Слезы прекратили литься, дышать стало легче. Флоренс медленно тряхнула головой и почувствовала, как шрам стал будто гореть на ее холодной коже. Она, тихо шмыгнув и поморщившись, достала из шкафчика под раковиной маленькую бутылочку с настойкой растопырника. Девушка трансфигурировала из упавшего неизвестно откуда винтика чистую тряпочку и смочила ее в настойке. Затем приложила к шраму и почувствовала, как жгучая боль потихоньку отступает. Рана быстро затянулась, оставляя после себя лишь красный след и покалывание. Флоренс поднялась на ноги, сделала несколько неуверенных шагов и включила душ в кабинке, залезая в нее. Вскоре ванную заполнил тонкий аромат цветочного шампуня и горячий пар. *** Флоренс расправила теплое верблюжье одеяло с чистым, накрахмаленным пододеяльником из белоснежного хлопка и взбила пышные мягкие подушки, свежо пахнущие мятной зубной пастой, эвкалиптовыми пастилками от кашля и «морозным» стиральным порошком. Студентка уже была одета в пижаму, поверх был небрежно наброшен махровый темно-синий халат. Толстая белая свеча в медном подсвечнике мягко мерцала, слабо освещая пышное орлиное перо (подарок Малфоя) и исписанный мелким убористым почерком пергамент на столе. Будильник был переведен на более позднее время — в выходные завтрак начинался не в половину восьмого, а на час позже. И все же что-то не давало Флоренс покоя. Она выскользнула в прохладный коридорчик с огромным стрельчатым окном без витражей и остановилась перед темной дубовой дверью напротив. Почти вверху была серебристая эмблема Слизерина и под ней инициалы Д.М. У Флоренс был бронзовый орел, Ф.У. и точно такая же дверь. Девушка, поколебавшись секунду, осторожно нажала на дверную ручку, и та с легким щелчком подалась. Дверь отворилась без малейшего скрипа, и Флоренс бесшумно вошла — даже ее хлюпающие теплые тапочки перестали издавать те звуки, над которыми любил потешаться Малфой. Комната была оформлена — естественно! — в всевозможных тонах зеленого. Ковер, кровать с пологом, два кресла, тумбочка, письменный стол и стул. Все как у самой когтевранки. Только вот на столе был идеальный порядок — учебники стояли строго по линеечке, исписанные пергаменты лежали в ровной стопочке, чернильница была безупречно чистой, а параллельно ей лежало удобное фазанье перо, которым Малфой пользовался еще в прошлом году. Оглядев чистейший стол без единого чернильного пятнышка, Флоренс хмыкнула — в Драко всегда проскальзывал перфекционизм, выражавшийся в сущих мелочах: всегда безупречно отглаженной и свежей одежде без единой лишней складочки, ровных стопках книг даже в библиотеке во время выполнения домашки, покрывало на постели, идеально застеленное. Все должно быть идеально. На тумбочке рядом с будильником стоял канделябр на три свечи, и все три окропляли горячим воском белоснежную салфетку, на которой стоял подсвечник. Какой-то маленький потрепанный фолиант в кожаном переплете был небрежно брошен на край смятой простыни в ногах у Малфоя. Последний, обхватив вторую подушку бледными руками, казавшимися в тусклом свете свечей еще более жилистыми, нежели обычно, тихо и мерно сопел в шелковую наволочку. У Малфоя всегда было личное постельное белье — он признавал только шелк и только зеленый. Цвет зеленого мха или, на крайний случай, Красного моря[2]. Это было настоящим пунктиком Драко, и Флоренс давно махнула рукой на его благородные бзики — какая разница, на чем и в чем спит Малфой! А вот младшая Гринграсс и повернутая Уоррионгтон недавно пытались выяснить эти милые подробности у соседки своего обожаемого Драко. И были посланы далеко и надолго. Малфой что-то проворчал во сне, переворачиваясь на спину и блаженно улыбаясь, и откинул одеяло по пояс. Флоренс почувствовала, как внутри что-то сжалось и затрепыхало при виде безмятежного и полуобнаженного Драко с растрепанными белоснежными волосами. Черты его безупречного лица в полумраке казались выточенными из мрамора, а тот аромат, от которого у девушки в горле вставал странный комок, казалось, только усилился в холодном воздухе этой комнаты. Флоренс осторожно вдохнула — запах был свежим, как утренний бриз, миндаль почти улетучился, и ледяная мята дурманила ей голову. Все такое холодное, но неминуемо притягательное. Девушка тряхнула головой, и мокрые волосы, нежно пахнущие белыми цветами и цитрусом, разлетелись по плечам и груди. Видно, чуткий нос Малфоя уловил этот тонкий аромат, и молодой человек издал тихий полувздох-полустон. Флоренс испуганно отшагнула назад и, поспешно задув свечи, быстро вышла из спальни Малфоя, неслышно прикрывая дверь. А Драко, разочарованно буркнув, перевернулся на живот и вновь уткнулся лицом в подушку, обвивая ее длинными белоснежными руками с почти паучьими пальцами. Комментарий к Chapter IV [1] нет, это не то, о чем вы подумали) Просто я не знала, как скартавить слово “как”, поэтому получилось то, что получилось

[2] оттенки зелёного цвета

====== Chapter V ======

Флоренс, хмурясь и опираясь боком о колонну, стояла у каменной арки и следила внимательным взглядом за счастливым, но покряхтывающим Филчем на шаткой деревянной лестнице. На площадку высыпала куча студентов самых разных возрастов и они, задрав головы, печально смотрели на то, как завхоз с остервенением прибивает очередной декрет Амбридж, коих на стене было уже несколько сотен. Миссис Норрис, нетерпеливо помахивая облезлым хвостом, вертелась около лестницы. Но когда та опасно покачнулась, киса поспешила отойти на более безопасное расстояние и, щуря огромные красные глаза, уселась у ног Малфоя. Драко брезгливо поморщился — он терпеть не мог кошек, но радости у него общество миссис Норрис убавило немного. Декрет об образовании номер четыреста семьдесят три гласил: «Учащимся запрещено образовывать организации, не согласовывая решение с Генеральным Инспектором Хогвартса. Запрещено ходить более, чем по два человека. За порядком в Хогвартсе будут надзирать члены Инспекционной Дружины». Одного взгляда Флоренс на самодовольно ухмыляющегося Малфоя хватило, чтобы понять — он главная собачка на побегушках у Амбридж. Второго взгляда было достаточно, чтобы понять — Поттер, Уизли, Грейнджер и еще полтора десятка присутствующих задействованы в какой-то запретной организации. Они тревожно переглянулись, думая, что этого никто не замечает. Все начали гудеть, как растревоженный улей, разбредаясь по кабинетам — был последний урок перед обедом. Малфой, Крэбб, Гойл, Паркинсон и еще несколько слизеринцев столпились, кривя губы в отвратительных усмешках. Два Малфоевских дружка-бугая грубо и тупо похохатывали, Пэнси обхватила Драко за руку, кладя круглый подбородок ему на плечо и приторно улыбаясь. Ее лицо, похожее на приплюснутую морду мопса, перекосила гримаса неземного счастья и гордости.

Флоренс яростно сцепила челюсти и до побеления костяшек сжала ручку тяжелой сумки, висевшей у нее на плече. Паркинсон перехватила ее взгляд и, недобро прищурив маленькие зеленые глазки, злорадно ухмыльнулась и сильнее прижалась к Малфою. Слизеринец явно был недоволен таким раскладом, поэтому повернул голову к Пэнси, намереваясь осадить подружку, но заметил знакомый силуэт у колонны. Флоренс скользнула по фигуре и лицу Малфоя холодным взглядом, в котором было скрыто презрение и разочарование, развернулась, взмахнув полами черной мантии с темно-синей подкладкой, и стремительно пошла по коридору. Триумф с лица Драко как ветром сдуло, оно вытянулось и чуть побледнело. Радость из глаз мгновенно испарилась, и тонкие губы перестали кривиться. Молодой человек резко оттолкнул от себя непонимающую Паркинсон, подхватил с пола сумку и помчался по коридору вслед за подругой, которая скрылась за поворотом. Она заметно ускорила шаг, поправляя сумку на плече, и Драко заметно отставал, а бежать через коридор, переполненный студентами, было по меньшей мере глупо. Поэтому он пошел на крайность.

— Диффиндо!

Точная и твердая рука не подвела Малфоя и на этот раз — он попал прямо в сумку Флоренс. Оттуда посыпались пергаменты, книги, чернильница, перо, женская косметичка, носовой платок и пастилки от кашля. Уайлд упала на колени, прошипев сквозь зубы какое-то ругательство, и стала подбирать все вещи невпопад. Сумка была безнадежно испорчена. Тем временем народу в коридоре заметно поубавилось — только в темном закоулке осталась целующаяся парочка и второкурсники, гоняющие под потолком бумажного стрижа. Ну еще на подоконнике сидели зубрилы из Когтеврана и Пуффендуя с Трансфигурацией в руках. Драко смог спокойно подойти к девушке, опускаясь рядом с ней на корточки и оставаясь выше на голову.

— Ты, придурок! — Флоренс подняла на него яростный взгляд потемневших карих глаз — Что ты натворил?! Испортил мне сумку, мое эссе по Чарам залито чернилами, а любимое перо изломано вдрызг! Идиот!

— Ну, иначе ты бы не повернулась, — безмятежно отозвался Малфой, заклинанием чиня перо. Несмотря на то, что девушка скривилась, он понял, что в душе она согласилась с его словами.

Она расстроенно взяла изрезанную и всю в чернильных пятнах сумку, хмуря темные брови.

— А с чего ты вообще за мной бросился? — с холодком в голосе поинтересовалась она, наблюдая, как Драко сводит чернила с ее эссе. При этом он стер половину текста, и девушка тихо зарычала. Молодой человек в растерянности и задумчивости почесал затылок, напрочь забыв про укладку, которой утром занимался целых полчаса, дабы произвести впечатление… Впрочем, неважно.

— А с чего ты умчалась, окатив меня взглядом а-ля «Не подходи ко мне, или я превращу тебя в слизняка, потом взорву и развею прах по ветру?».

Флоренс поджала губы, дав понять, что не оценила шутку. Драко умолкнул.

— Я тебе говорила, что буду не в восторге, если ты будешь прислуживать Амбридж, — медленно протянула девушка, не отводя пронзительного взгляда от слизеринца и, закрыв рот ладошкой, глухо откашлялась. — И посоветовала тебе не вступать в ее клуб по борьбе с Хогвартсом. Но дело твое, поступай, как знаешь. Ты достаточно взрослый, чтобы самостоятельно принимать решения. Но тогда нам с тобой придется прекратить любое общение.

Она присела на корточки, пытаясь восстановить Репаро свою сумку, и увидела, как на скулах Драко заиграли желваки, серые глаза налились холодом и сталью, а бледные губы превратились в тонкую сухую линию. В выражении его лица она увидела два противостояния — одна его часть хотела попросить объяснить, что это значит, выслушать ее и принять решение, а другая желала, чтобы Драко вскочил на ноги, прокричал что-нибудь оскорбительное в адрес Флоренс и ушел к своим друзьям со Слизерина, забыв про свою соседку и вновь позволив Паркинсон вешаться на себя. И вторая сторона с успехом перевесила и растоптала первую. Малфой медленно поднялся, отряхивая мантию на коленях и выпрямляя спину. В его серых холодных глазах промелькнуло презрение, когда он бросил испепеляющий взор на хрупкую, скорчившуюся над книгами фигурку Флоренс, а тонкие губы сложились в пренебрежительную ухмылку.

— Ты права, Уайлд, — он произнес ее фамилию так, словно выплюнул яд. — Я сам буду решать, как мне поступать, и мне плевать на твое ничтожное мнение. Кем ты себя возомнила? Той, кто может давать мне тупые советы? Неужели ты еще не поняла, что я разговариваю с тобой только потому, что в детстве испытал какую-то жалость? Ты — никто! И всегда будешь там, — Драко, брезгливо сморщившись, кивнул на пол, где сидела Флоренс, — Там, где твое место. Поганая грязно…

Тут он захлопнул рот, явно осознав, что чуть было не ляпнул. Но было слишком поздно. Он увидел в медово-карих глазах, внимательно смотрящих на него во время этой тирады, еще что-то кроме вежливого равнодушия и ледяного интереса. Он увидел, как на миллионы осколков разбилось ее сердце. Боль, отчаяние, разочарование… Он все разрушил. Все, что с таким трепетом выстраивал долгие четыре года. Все рухнуло, как карточный домик. И испугался. Испугался осознания того, что секунду назад собственноручно разбил ей сердце, испоганил душу, затоптал в грязь. Драко развернулся на каблуках и, ослабляя туго затянутый галстук, бросился прочь, оставляя ее. *** Ее словно ударили по голове чем-то тяжелым. Перед глазами все поплыло: пол, потолок, эссе, книги, второкурсники, его лицо… Внутри оборвалась какая-то туго натянутая струна, и она закрыла лицо холодными дрожащими руками. Слез не было. Просто было мерзко и тошно. И пусто. Мыслей не было, только в висках отчаянно пульсировало недосказанное «грязно…». Прозвенел звонок, но Флоренс не услышала его. Не услышала, как влюбленная парочка, хихикая, пронеслась мимо. Не услышала топота маленьких ножек второкурсников. Она все сидела и сидела, спрятав лицо в ледяных ладонях. Вдруг кто-то одной теплой сухой рукой мягко обхватил ее запястье, а второй приобнял за талию, поднимая с холодного каменного пола. Ей было все равно, но она как на автомате оценила аромат этого человека — свежесваренный кофе, древесный парфюм с терпкими нотками мускуса и запах подземелий. Человек явно был мужского пола и слизеринцем. Ее куда-то вели, но ей было все равно, Флоренс просто смотрела в пол. Она увидела свои потертые замшевые школьные ботинки и того, кто ее вел — мужские, из дорогой лакированной кожи, начищенной до зеркального сияния. И его мантия на ощупь была не из простого материала, как у нее самой, а из струящегося, тонкого, прохладного на ощупь материала — похоже, крепдешина. Человек усадил Флоренс на каменную скамейку, и в лицо ей ударил холодный осенний воздух, напоенный ароматами озера, превшей листвы и мха, который рос во внутреннем дворике Хогвартса. Человек сел слева от нее. Наконец, Флоренс слегка повернула голову в его сторону и испытала самую толику удивления, увидев Блейза Забини. Он был очень красивым, итальянских кровей по матери — с кожей цвета темного мокко, с изящными, но несколько крупными чертами лица, более мужественными, чем у Малфоя. Его темно-карие, почти черные глаза почти всегда выражали равнодушие и безразличие. Несмотря на его завсегдашнюю веселость, заигрывания с любой девушкой и своеобразную манеру общения, походящую на постоянный флирт. Только в беседе с Малфоем у него в глазах появлялись какие-то живые эмоции, он даже изредка заливался искренним размеренным, приятным смехом, обнажая ровные, безупречно белые зубы. Кроме того, Малфой рассказывал, что Блейз очень любит болтать на итальянском и ничего не переводить, или переводить, но так, что можно было помереть со смеху. И у Забини был талант пародиста — неоднократно он просто потрясающе умудрялся копировать интонации Дамблдора, Флитвика, Паркинсон, Грейнджер или МакГонагалл. В общем, Забини был довольно интересным парнем, и не зря пользовался бешеным успехом у прекрасных представительниц слабого пола и славой заядлого сердцееда. Изредка он беседовал с Уайлд, как с лучшей подругой Малфоя, на отстраненные темы и давно смирился с тем, что она заняла его место в жизни Драко. Но это вовсе не значило, что Забини обиженно морщил нос, когда его друг приплетался к нему, бурча под нос: «О, женщины!». Выслушивал, насмешливо давал советы, успевал быть посланным Малфоем полсотни раз за пару минут, но в конечном счете хлопал друга по плечу и утверждал, что «Andra ‘ tutto bene, amico mio. Arriverà il giorno e assaporerai l’ambito miele delle sue dolci labra

¹

». И Забини крайне тепло относился к Уайлд, хоть и перекидывался с ней всего парой слов за семестр. И несколько минут назад он стал свидетелем той отвратительной сцены, что произошла с Малфоем и Флоренс. У Драко была одна мерзопакостная особенность — если его начинало нести, то его несло до конца, и остановить Малфоя было невозможно. Вот и сейчас. Он наплел все, что пришло ему в его тупую башку, испугался и умчался, оставив девчонку в полном расстройстве чувств. Ох, как Блейз сейчас мечтал ясно и просто объяснить Малфою все, что он о нем думает! Но прежде нужно было вернуть Уайлд в этот мир. Молодой человек наколдовал стакан и из палочки налил в него горячий сладкий чай, протягивая Флоренс. Она молча приняла стакан и залпом осушила его, сохраняя каменное лицо.

— Еще? — Блейз забрал стакан.

— Нет.

Ее голос был на удивление ясным и твердым. Вот только убитый, отрешенный взгляд выдавал ее состояние. Забини покачал головой, огорченно блеснув темными глазами.

— Ты даже не думай расстраиваться, конфетка! Ты же знаешь, что Малфой полный придурок и он наплетет гиппогриф знает чего, а потом ходит, повесив свой благo’годный нос и потупив щенячьи глазки.

Флоренс смерила Забини мрачным взглядом, явно готовясь послать жизнерадостного итальянца к чертовой матери.

— Ну хочешь, вместе надерем ему задницу? Все-все, я понял! — Блейз поднял темные руки в примиряющем жесте, увидев прищуренные глаза Уайлд. — Ну, не кисни! У вас же лямур-тужур[2], вот увидишь, он к тебе приползет и ручки целовать будет!

Девушка медленно поднялась, не чувствуя ни капли раздражения на Забини. Она хорошо к нему относилась и ценила то, что он проявил внимание. Но ей хотелось побыть одной. Конечно, сейчас она уже понимала, что Малфой не хотел говорить лишнего — она была в курсе этой его отвратительной черты характера. Но слова глубоко ранили ее и посеяли боль и обиду. Поэтому хотелось посидеть в прохладной тишине своей спальни под темно-синим бархатным пологом с книгой в руках, попить горячего шоколада и просто расслабиться. А потом сходить прогуляться. После обеда у большинства были дополнительные предметы, но профессор Бабблинг заболела какой-то таинственной тропической лихорадкой. Где она умудрилась подхватить ее, было уму непостижимо, но результат был налицо — Уайлд могла смело подготовиться к тесту по Трансфигурации и дописать исчезнувшие строчки в эссе по Чарам (Флоренс злобно фыркнула при мысли о Малфое).

— Забини, спасибо тебе за поддержку, но я пойду. Мне еще надо собрать вещи в коридоре. Так что увидимся, — девушка неловко махнула рукой.

Слизеринец обаятельно блеснул ослепительно белыми зубами, и в его темных глазах зажегся игривый огонек. Он помахал одними только пальцами, закидывая ногу на ногу, доставая из внутреннего кармана мантии сигарету и поджигая ее кончиком палочки.

— Чао, моя дорогая! И не волнуйся, пожалуйста, я все же надеру задницу Малфою прилюдно!

Флоренс сдержала усталую улыбку и поплелась в замок, в коридор, где обширной кучей были разбросаны ее принадлежности. Собрав все в довольно аккуратную груду, девушка Левитирующим заклинанием подняла ее в воздух и медленно направилась в Восточную башню. Где-то через полчаса должен был раздаться звонок, возвещающий окончание урока. *** Драко Малфой чувствовал себя просто омерзительно, сидя на Заклинаниях и абсолютно не вникая в раздражающее пищание Флитвика. Молодой человек вбежал в класс последним и с размаху рухнул за последнюю парту под обеспокоенный взгляд Пэнси и удивленный — Нотта. Сейчас Драко нервно ерзал на стуле, прокручивая в голове, будто заевшую пластинку, все, что они с Флоренс сказали друг другу. И с ужасом осознавал, какие вещи он ей там наговорил. Он же чуть не обозвал ее грязнокро… Впрочем, нет. Нет! Она не грязнокровка. Она просто рождена маглами. Что это вообще за глупости — грязная кровь! Если она такая… такая замечательная, то какое это вообще имеет значение?! Понятно, что ей было обидно, когда она поняла, что Драко входит в Инспекционную Дружину, но не понимает, что это для ее же блага! Ведь тогда он сможет защищать ее от Амбридж. И вообще, пользуясь еще большим авторитетом Драко, она всегда будет под его защитой, независимо от обстоятельств. И сейчас Малфой испытал очередной прилив ярости на самого себя, на свой несдержанный язык.

— Мистер Малфой, вам нехорошо? — пискнул Флитвик, отрываясь от рисования сложной схемы применения особых чар.

Драко сорвался с места и со скоростью гепарда вылетел из класса, схватив сумку. У Флитвика рот образовал ровную «о», а очки сползли на кончик круглого носа. Малфой остановился, только когда пробежал пару лестничных пролетов. Юноша остановился, тяжело дыша от невыплеснутых эмоций и быстрого бега. Ему в голову ударила кровь и всплыл голос Флоренс: «…решения. Но тогда нам с тобой придется прекратить любое общение…». Эта фраза звучала на самый разный манер, сдавливая виски и заставляя кровь в венах вскипеть. Обида и злоба с новой силой захлестнули Драко, и он, скрипнув зубами, отбросил все те глупые мысли, которые посетили его в классе Заклинаний. Она грязнокровка? Грязнокровка! Она посмела себе так говорить? Так пусть теперь на коленях перед ним будет ползать, а прощения не добьется. Правда, тихий внутренний голосок отчаянно взывал к сердцу Драко, так некстати замолчавшему. Голосок твердил: «Одумайся, одумайся! Отбрось свою гордость, попроси прощения…». Но Малфой только мотнул головой, пытаясь заглушить проснувшуюся совесть. В конце концов, он Малфой. А Малфои не извиняются. Правда, голосок тут же ехидно напомнил, как Драко просил у Флоренс прощения в прошлом году, хоть и вина в основном была на ней. Но молодой человек только отмахнулся. Глупости какие! Он был слишком юн, чтобы трезво оценивать ситуацию. Юн и… Нет, он не хотел говорить это слово. Быть может, восхищен. Может, ослеплен. Но не влюб… Нет! Решительно нет. Драко прикрыл глаза. память услужливо предоставила то яркое воспоминание. Она была одета в восхитительное винно-алое платье, облегающее талию, из легчайшего струящегося шелка, расшитое бордовым мерцающим бисером. Вставки на груди были из темно-красного шифона, уложенного красивыми складками, и воздушная ткань прикрывала хрупкие покатые плечи. Темные волосы, в свете холодных свечей казавшиеся почти черными, были уложены в небрежный низкий пучок, а волнистая прядь выпала из прически, когда Флоренс спускалась по парадной лестнице. Золотисто-карие теплые глаза кого-то искали в толпе наряженных учеников и учениц. На мгновение задержались на нем, и в ее сияющем взгляде отразилось разочарование и что-то еще неясное. Со спины к ней подошел высокий, статный красивый болгарин. Он почтительно поцеловал руку своей даме, а она одарила его слабой очаровательной улыбкой. Малфой рвано вздохнул, отгоняя тот ослепительный образ. Он навсегда запечатлелся в его памяти, зачастую всплывая в его снах. Так было недавно, он даже ощутил нежный аромат цветов и цитрусов во сне. Драко, почувствовав, что еще немного, и он побежит к Флоренс, хватая ее за руку и поворачивая за подбородок ее красивое лицо к своему. Если он сейчас же не возьмет себя в руки, то оплетет своими длинными руками ее худосочное тело и растает от аромата ее кожи и волос. Но этого ни в коем случае нельзя допустить. Ни в коем случае! *** Флоренс стояла на деревянном мосте, соединяющем Каменный Круг и внутренний дворик Хогвартса, и зябко куталась в свое серое осеннее пальто, стараясь спрятать нос в низком воротнике, но толку не было никакого. Ветер был ужасно холодным и пронизывающим, словно напоминал о приближающейся зиме. Волосы, забранные в низкий слабый хвост, разлетелись по плечам от очередного порыва, а девушка почувствовала, что еще немного, и она превратится в ледышку. Непрошеная мысль о том, что нужно было все-таки взять шарф, только усугубила самочувствие. Но уходить было нельзя. Только когда Флоренс смотрела на тусклый горный пейзаж, серую, мрачную поверхность Черного озера, голые стволы и ветки деревьев с опавшей листвой, она чувствовала, как мысли приходят в порядок. Но если вернуться в Хогвартс, то все вновь захлестнет ее с головой. Водоворот воспоминаний, обид и эмоций утянет за собой в темную пучину. Флоренс прикрыла глаза, пытаясь отвязаться от навязчивых образов в переполненной голове. Однажды, когда она была на первом курсе и бродила одна по замку, то заблудилась и забрела в какой-то мрачный коридор. Она долго сидела и смотрела в одну точку, вспоминая родителей и жизнь в приюте — тогда она чувствовала примерно тоже самое, что и сейчас. Тогда ее нашел Дамблдор. Старец с длинной серебристой бородой и пронзительно-яркими голубыми глазами, задорно поблескивающими из-за стекол очков-половинок, ласково протянул девочке сухую морщинистую руку и отвел в свой кабинет, напоил чаем с лимонными шипучками и шоколадными котелками, познакомил с фениксом Фоуксом — роскошной крупной птицей с пышными малиновыми, алыми и золотыми перьями. Юная Флоренс тогда не слишком доверяла чудаковатому директору, но отчего-то Дамблдор согрел ее душу отстраненной беседой о Филче и его киске, о том, что он сам когда-то преподавал Транфигурацию, поведал о таинственных рецептах зелий, которые знал только профессор Снейп. И рассказал еще кучу всяких мелочей, от которых внутри у Флоренс разлилось приятное тепло. Директор ласково попрощался с маленькой волшебницей, а Фоукс, добродушно косясь на девочку мудрыми черными глазами, дал погладить себя по шелковистым перьям. Дамблдор потрепал ее по плечу и сказал, что если юной мисс Уайлд захочется выговориться, то он будет к ее услугам. Приятное воспоминание вызвало отклик в сердце Флоренс, и она позволила себе улыбнуться. Делала она это так редко, что губы, казалось, забыли это движение. Но нет. Сбоку послышалось глухое шевеление, и девушка, обернувшись, с удивлением обнаружила несколько смущенного, тепло укутанного в гриффиндорский шарф и поправляющего очки Поттера. Он неловко покосился в сторону Флоренс, взъерошивая вихрастые волосы. Юноша опирался на перила локтями, словно надеясь скрыться за деревянным столбом, разделяющим их с однокурсницей.

— Мерлин, Поттер, ты что, умеешь летать? — когтевранка вновь устремила взгляд на заснеженные вершины гор. — Нельзя же так бесшумно подкрадываться и доводить людей до полуобморочного состояния!

Гарри смущенно моргнул несколько раз, а потом неожиданно ясным голосом ответил:

— Вовсе нет. Просто ты так задумалась, что я не решился тебя тревожить, — юноша пожал плечами. — А так, я тут чуть не упал, и наделал немало шуму.

Гарри произнес последнюю фразу со слабой улыбкой, и Флоренс повернула к нему голову, чуть приподняв ровную бровь. На ее бескровных губах мелькнула тень усмешки.

— Иногда ты напоминаешь мне Долгопупса, Поттер, — девушка была удивлена своим желанием поговорить с первым попавшимся человеком, хоть общество Избранного она и не могла назвать неприятным. Поттер был неплохим человеком, мягким и добрым, но боящимся лишний раз обидеть кого-то. Недостаток прямолинейности в Гарри изредка вызывал чувство какого-то огорчения у Флоренс — если бы не его излишняя податливость и ослиная упертость в некоторых вопросах, то Уайлд вполне могла бы подружиться с ним. — Умудряешься вляпываться в неприятности на ровном месте.

Видимо, оба подумали об одном и том же — Философский камень, Тайная комната, Сириус Блэк, Турнир Трех Волшебников… Флоренс и Гарри одновременно прыснули.

— А вообще, Поттер, ты молодец, — на веселой ноте продолжила девушка. — Не побоялся нападок этой Жабы! Правда, она неплохо на тебе отыгралась, но все же.

— Если бы это хоть стоило того!.. — печально вздохнул Гарри, хмуря густые брови. — Ведь мне никто не верит…

— Поттер! — жестко произнесла Флоренс, ее глаза налились холодом, и гриффиндорец вздрогнул. — Тебе верят твои лучшие друзья, на твоей стороне Дамблдор, Орден Феникса… По-твоему, это ничего не значит?! У меня за все мое время учебы здесь есть только один друг, — красивое лицо чуть исказилось, словно от горечи, и Гарри это заметил, — И я благодарна, что у меня есть хотя бы он! Впрочем, он с успехом заменяет мне все окружение. А у тебя, Поттер?.. Ты считаешь себя бедным и несчастным, но посмотри вокруг! У Лавгуд вообще нет друзей из-за того, что ее считают чокнутой, хотя она просто со странностями! И, в конце концов, посмотри на слизеринцев — у них нет друзей. Да, они держатся вместе, — повысила голос Флоренс, увидев, что Гарри собрался ее перебить, — Но они не дружат. Дружба — это бесценный подарок, Поттер, а ты так легко разбрасываешься словами! У тебя такие друзья, о которых можно только мечтать. Они пойдут за тобой в огонь и в воду, да хоть на край света, они всегда будут поддерживать тебя и верить тебе, кем бы тебя не считал остальной мир. Береги Грейнджер и Уизли, Поттер. У тебя в жизни больше не будет таких людей! Они рискуют жизнями ради тебя, а ты это не ценишь.

Уайлд умолкла, переводя дыхание. Гарри молчал. Он был потрясен. От вороха мыслей его оторвал грудной влажный кашель Флоренс, и юноша только сейчас увидел, как легко она одета. Гриффиндорец, не задумываясь, стянул с себя шарф и перчатки, и протянул их девушке. Она отрицательно покачала головой, заходясь в очередном приступе кашля, и Поттер протестующе замычал, суя вещи в красные руки когтевранки. Она, сочтя благоразумным одеться потеплее, обмотала вокруг шеи ало-золотой гриффиндорский шарф и утепленные черные перчатки из ангорской шерсти.

— Пойдем в замок, а то ты разболеешься, — Гарри осторожно коснулся ладонью худой спины Уайлд, подталкивая ее вперед.

Девушка послушно зашагала по деревянному мосту, сдерживая рвущийся наружу кашель, и громко, звучно чихнула. Свистящий ветер пронизывал насквозь двух студентов, идущих по деревянному мосту, и предвещал скорое начало зимних холодов. Пора дождей закончилась, наступал морозный ноябрь. *** Флоренс внимательно следила за Грейнджер. Она была мозгом Золотой Троицы, поэтому разумнее всего было наблюдать именно за ней. С момента ссоры с Малфоем прошло три дня, и ни один из них не делал шаги к примирению. Драко до поздней ночи просиживал в гостиной Слизерина — так сообщал надежный источник по имени Блейз Забини. Уайлд все больше разбаливалась, но продолжала ходить на занятия и упрямо отказывалась идти в Больничное крыло — не приведи Мерлин, кто-нибудь увидит шрам на груди, а Маскирующие чары на него не действовали. Была пятница, последний учебный день на неделе. Еще после второго урока — Рун с гриффиндорцами — беспрестанно кашляющая Флоренс заметила, как с Грейнджер и Поттером творилось что-то неладное, они постоянно нервно переглядывались. Надзор за Гермионой решено было удвоить. И как она только не замечала того, как кто-то сел ей на хвост?! После лекции по Трансфигурации ожидание, наконец, оправдалось. Грейнджер отошла к полутемному окну в коридоре в полном одиночестве, испуганно озираясь по сторонам. В том же коридоре находились близнецы Патил, Смит из Пуффендуя и обжимающиеся мелкая Уизли и Корнер, однокашник Уайлд. Все эти личности давно сеяли сомнения в душе Уайлд, и девушка, сдерживая ухмылку, притаилась в тени колонны, возле которой стояла Грейнджер. Гриффиндорка достала из кармана мантии блестящий золотой галлеон и занесла над ним волшебную палочку, что-то шепча. Флоренс нахмурилась, и пары секунд размышлений ей хватило, чтобы понять — Протеевы чары. Грейнджер украдкой посмотрела на обеих Патил, которые неосознанно прижали пальцы к карманам мантий. Близняшки еле заметно кивнули.

— Грейнджер, мне нужна твоя помощь!

Зашуганная Гермиона шарахнулась от выскочившей из-за угла Флоренс, не успев спрятать монету в карман.

— Похоже, Забини решил меня разыграть своими грязными приемчиками, — очень правдоподобно сморщилась, произнося имя Блейза. — Дай на секундочку галлеон, пожалуйста.

Грейнджер не успела ничего сделать, как тонкие ловкие пальцы Уайлд выхватили очень теплую — явно не от температуры тела — монету, и девушка быстро прокрутила ее в руке. Цепкий взгляд когтевранки был направлен на поверхность галлеона, где должна быть какая-то неточность… Флоренс захотелось издать победный клич — на ребре монеты вместо серии и номера гоблина, который чеканил, было выгравировано: «Понедельник. 17 часов». Не подав виду, староста равнодушно протянула золотой галлеон перепуганной Гермионе, и та резко выхватила его.

— Спасибо, Грейнджер. Теперь я уверена, что Забини меня обманул…

Сокрушенно покачав головой и раздирающе кашляя, Флоренс повернулась на каблуках и быстро направилась по коридору в Восточную башню. Необходимо было обдумать сложившуюся ситуацию и понять, что же все-таки за подполье организовали Поттер и его банда. Комментарий к Chapter V [1] Все будет прекрасно, мой влюбленный друг. Настанет день, и ты вкусишь желанный мед ее сладких уст (итал.)

[2] l'amour est toujours (фр.) – любовь всегда

====== Chapter VI ======

Слабо светящийся циферблат будильника показывал, что большая стрелка уже переползла за цифру два. В студеной спальне, обычно согреваемой мощным заклинанием, было еще холоднее из-за настежь открытой форточки высокого узкого окна. Тяжелые темные портьеры и бархатный полог над кроватью слабо раздувались от резких порывов промозглого ноябрьского ветра. Свечи давно потухли, пергаменты на столе тихо шуршали, а ледяной воздух сотрясали приступы хриплого кашля, которые издавала Флоренс, неподвижно сидевшая в кресле у окна порядка полутора часов и закутавшая Белби, которого била нещадная дрожь, в свой кардиган. Хорек подумывал сбежать в теплую уютную гостиную, где можно было блаженно вздремнуть на пуфике у каминной решетки, сладко посапывая и представляя во сне вкуснейшую нежную индейку, которой так часто баловала его хозяйка. Но Белби решил благородно составить компанию Флоренс, свернувшись калачиком у нее на животе и постукивая зубками от холода. Нежные руки девушки осторожно поглаживали бархатистую золотисто-коричневую шерстку своего питомца, отчего тот время от времени благодарно тыкался мокрым носиком ей между пальцев.

В холоде Флоренс всегда легче думалось. А поскольку думала она сейчас много, то такая мерзлота ее более чем устраивала. Несмотря на то, что она кашляла на всю башню и чувствовала себя абсолютно расклеенной и больной, сон не шел. Девушка мутным бездумным взглядом уткнулась на ночное небо в открытом окне, затянутое тучами, через которые не пробивалась ни луна, ни тем более звезды. Ветер завыл еще сильнее. В мыслях все крутилась та ссора с Малфоем, сейчас, наверное, видевшим двадцать первый сон. Флоренс чувствовала себя омерзительно после той грязи, которую лучший друг на нее вылил три дня назад. Девушка понимала, что он оскорбился не только из-за того, что она высказала недовольство его решением. Его до глубины души задела та последняя фраза, которую она бросила. «Нам придется прекратить любое общение». Флоренс, как человек чуткий и превосходно знающий Малфоя, осознавала то, что юноша обиделся до глубины души и, может и чувствовал себя виноватым — Драко был довольно отходчивым по своей натуре — никогда не пойдет к ней извиняться, если она задела его самолюбие. Это было святое. Флоренс могла разбить ему сердце хоть сотню раз, накричать по какому-то пустяку, отпустить едкую шуточку — Малфой пообижается, но прибежит. Он не мог долго злиться только на трех людей — свою мать, Забини и Флоренс. Да, слизеринец был до жути злопамятным и вредным, но на нее он просто не мог по-настоящему раздражаться. Малфой иногда бывал просто невыносимым и не умел признавать свои ошибки, но всегда приходил с потупленными в пол глазами и огорченной рожицей. Естественно, пока никто не видел. Но этот случай был особенным — Флоренс посмела поставить Драко ультиматум, заставляя его, его делать выбор. Это было слишком. И может, сейчас раскаивался в том, что наговорил Уайлд, но в такой ситуации он ни за что не пойдет на мировую. Малфоевская гордость не позволит. Это выше его достоинства. Но Уайлд тоже не собиралась прощать едва не сказанную «грязнокровку». Драко иногда был настоящим гаденышем, и Флоренс порой ощущала солидарность с Поттером. Но девушка никогда не позволяла себе даже думать о Малфое действительно в плохом ключе. Она могла обозвать его идиотом, в душе возмущаться его заносчивостью — но Драко был ее единственным близким человеком и, каким бы он ни был, Флоренс искренне была привязана к нему и… Девушка мотнула головой, отгоняя мысли, от которых кровь прилила к всегда бледным щекам, и зашлась в очередном приступе гулкого грудного кашля, и Белби свалился с нее на пол, ошарашенно вертя мордочкой во все стороны. В коридоре послышался громкое хлопанье дверью, злобное ругательство и стремительные шаги к ее спальне. Короткий решительный стук, и на пороге возник растрепанный, грозный Драко Малфой со взъерошенной белоснежной шевелюрой, в длинном запахнутом махровом халате изумрудно-зеленого цвета и в тапочках — правая была напялена на левую ногу, а левая едва держалась на худой длинной стопе.

— Уайлд, дементор тебя дери, ты дашь спокойно поспать?

Малфой осекся. Пронизывающий холод окутал его, и юноша поежился. Он поискал взглядом Уайлд, и обнаружил скрюченную фигурку в кресле прямо под открытой форточкой. Мерлин, она что, совсем тронулась?

— Ты чокнулась? Совсем сдурела! — Драко рассвирепел, кидаясь к окну и с грохотом захлопывая форточку.

Он резко обернулся и присел на корточки перед безразличной девушкой, окинув ее быстрым цепким взглядом, и вынес вердикт — Уайлд съехала с катушек. Она какого-то хрена сидела в одной школьной блузке, к тому же расстегнутой на первые три пуговицы, школьной юбке, которую в жизни не носила, и тонких гольфах в комнате, в которой можно было заниматься моржеванием. Белби непонимающе таращился на ворвавшегося Малфоя, но слизеринец лишь отмахнулся от хорька, впиваясь белыми паучьими пальцами в худые плечи Флоренс. Она перевела отрешенный взгляд на переносицу Драко, и он нервно прижал тыльную сторону своей ладони к ее бледному лбу, тут же отдернув руку. Уайлд горела.

— Что же ты творишь, дура?! — прошипел Малфой, просовывая длинную жилистую руку между спиной Флоренс и креслом, подхватывая девушку за талию и рывком ставя ее на пол.

— Малфой, какого… — она еще и попыталась протестовать! Драко был близок к тому, чтобы взорваться. Но сначала он укутает эту сумасшедшую в шерстяной плед с ног до головы, усадит перед пылающим камином в гостиной и будет отпаивать горячим чаем с лимоном и медом. Сбегает к Помфри за настойками и зельями, скажет домовикам на кухне, чтобы принесли свежий куриный суп и горячий шоколад с карамелью. А потом уже покричит — надо ведь было додуматься… Совсем рехнулась Уайлд.

Спускаясь по винтовой каменной лестнице, ведущей в гостиную, и придерживая Уайлд за плечи — то ли чтобы не сбежала, то ли чтобы не рухнула прямо на ступеньках — Драко ощутил укол совести. Не доглядел. Разве бы позволил он ей еще неделю назад разгуливать без шарфа и перчаток! Про такое проветривание он вообще молчал. Бережно усадил чокнутую Уайлд в пухлое кресло кофейного цвета, при этом сохраняя максимально недовольное выражение бледного узкого лица. Молодой человек Манящими чарами призвал клетчатый вишнево-коричневый палантин из угла гостиной и, расправив, накинул на спину подруги, запахивая на шее, талии и ногах. Флоренс смерила Драко усталым и мрачным взглядом, поплотнее закутываясь в плед. Малфой изящным взмахом волшебной палочки трансфигурировал из лежащего на близстоящем столике «Ежедневного Пророка» большую фарфоровую кружку с бежевыми и голубыми узорами, наполняя ее льющейся из палочки горячей, душистой жидкостью с нотами мяты и чабреца. Из палочки полился жидкий янтарный мед, казавшийся почти золотым от пляшущих языков пламени в камине. Потом долька лимона с легким всплеском упала в кружку, и Драко решительным жестом протянул чайФлоренс, которая успела высвободить бледные холодные руки со вздувшимися венами из спутанного палантина. Девушка скривилась и подняла умоляющий и злобный (как она только умудрялась сочетать несочетаемое?!) взгляд золотисто-карих глаз на Малфоя, который нарочито сурово сложил руки на груди и присел на подлокотник дивана, стоящего рядом с креслом.

— Малфой, ну зачем лимон?.. — хрипло простонала Уайлд.

Драко нахмурил светлые брови и плотно сжал бескровные губы, задирая острый подбородок. Флоренс поняла, что спорить с ним сейчас — пустая трата времени, поэтому, послав слизеринцу красноречивый взгляд, обещающий адские муки, отпила горячий лечебный чай, от которого красивыми завитками поднимался пар. Малфой не сводил с нее пристального прищуренного взгляда, его жемчужно-серые глаза странно мерцали в отблесках огня.

— Давай-давай, пей. И не надейся меня разжалобить, я на тебя злюсь!

Флоренс закатила глаза — если Драко говорит, что он злится, значит, он готов сейчас пойти на все, стоит ей высказать малейший каприз. Но не касательно лекарств, в этом Малфой был дотошно непоколебим. И даже зная, что Уайлд терпеть не может лимоны, он все равно подсунул ей дольку в чай! Но не из вредности, она знала. Драко рассказывал, как Нарцисса поила его черным чаем с лимоном и медом, когда он заболевал. И вот теперь практиковался на Уайлд.

— Малфой, вот будут у тебя свои дети, тогда их хоть с утра до вечера пичкай этой гадостью, — бурчала Флоренс, почти прикончив чай и взбалтывая остатки на дне, — А меня-то за что?!

Драко сильнее сощурил глаза, в них промелькнуло странное выражение — не то веселье, не то строгость. Молодой человек забрал кружку из потеплевших рук Флоренс и отставил ее на стол, закутывая кисти девушки в плед и поправляя теплый палантин на шее.

— Я скоро вернусь, Уайлд. Сиди смирно и грейся. Если попробуешь что-нибудь выкинуть… — Драко пригрозил длинным худым пальцем и, запахнув халат и сунув в карман палочку, выскользнул из гостиной.

Флоренс откинулась на спинку кресла, опуская темные пышные ресницы и растягивая губы в блаженной улыбке. Ее сердце учащенно билось от недавнего присутствия Малфоя, его прикосновений и заботы. В сердце разливалось успокаивающее тепло, вытесняющее все тревоги, переживания и обиды. Отчего же так хорошо? Хотелось воспарить в небо на метле, которых она боялась с первого курса, с тех пор, как свалилась с первой же попытки и отшибла себе копчик. Флоренс вновь зашлась в приступе удушающего кашля, который словно намекнул, что лучше оставаться на земле на своих двух. Девушка открыла глаза, услышав шебуршание на лестнице и увидела помятого, ковыляющего к ней Белби. Его маленькие черные глазки обиженно сверкали, а тяжелый роскошный хвост волочился по ковру, пока хорек упрямо плелся к креслу, в котором сидела его хозяйка. Когтевранка благодушно улыбнулась своему питомцу, высвобождая руки из пледа и похлопывая пальцами по коленям.

— Белбз[1], дружок! — зверек неуклюже запрыгнул к Флоренс на ноги и, потоптавшись на одном месте, свернулся калачиком и подставил спинку хозяйке.

Девушка стала осторожно почесывать шерстку Белби белыми тонкими пальцами, и хорек сдавленно заурчал. Флоренс наклонила голову чуть вправо и стала задумчиво рассматривать узор на гобелене, висевшем над камином. В душе воскресло давно забытое чувство умиротворения и спокойствия. Спустя где-то четверть часа в гостиную влетел растрепанный Малфой — видно, он спешил. Перед ним парила тарелка чего-то дымящегося, густого, безумно вкусно пахнущего, и кружка, из которой исходил просто божественный аромат горячего шоколада с тростниковым сахаром и карамелью — ее любимый.

— Малфой, я когда-нибудь говорила, что обожаю тебя? — Флоренс добродушно усмехнулась, глядя на вспыхнувшего от удовольствия Драко.

— Меня все обожают, — слизеринец самодовольно вздернул нос, аккуратно устанавливая на стол тарелку (она оказалась с просто восхитительным куриным супом) и чашку.

Из-за пазухи молодой человек достал кучу скляночек, наполненных жидкостями самых разных цветов, а в одной была какая-то мутная склизкая гадость, похожая на сопли. Малфой бахнул это все на пуфик, разглядывая наклейки с названиями и что-то задумчиво бормоча. Флоренс с опаской покосилась на его зловещий вид.

— Малфой, если ты решил меня отравить, то подожди пару минут! Я должна составить завещание!

Драко, в беззлобной насмешке приподняв брови, взял большой флакон, наполненный красно-оранжевой, будто огненной водичкой, и стал медленно приближаться к Флоренс, открывая пробку. Девушка вжалась в спинку кресла.

— Уайлд, я едва не на коленях ползал перед Помфри, умоляя ее не мчаться к тебе с тревожными визгами и полным набором всевозможных зелий, поэтому…

— А почему ты не станцевал стриптиз? Костюмчик то что надо! — съехидничала Флоренс, а Драко покрылся багровыми пятнами, с грацией хищника подкрадываясь к креслу девушки.

— Уайлд, заткнись и пей. Ровно три глотка, не меньше! — Малфой постарался взять себя в руки и, пропустив издевку мимо ушей, напустил на себя злобный вид. — Или волью силой!

Девушка решила не испытывать судьбу, а точнее, нервы Малфоя, поэтому послушно сделала ровно три глотка. «Водичка» опалила горло жутким жаром, и Флоренс сделала страшные глаза, схватившись за шею. Через мгновение у нее из ушей повалил дым, и Драко захихикал. Девушка бессильно погрозила ему кулаком, заходясь в приступе сухого кашля.

— Не…навижу… тебя… — злобно просипела Уайлд.

— Кто бы говорил! — Малфой ухмыльнулся и забрал у нее из рук скляночку с Бодроперцовым зельем от греха подальше, пока Уайлд не запустила этой самой скляночкой ему в лоб. — Я торжественно поклялся мадам Помфри что, если понадобится, я буду пытать тебя всеми этими настойками до полусмерти, но ты выпьешь их!

Флоренс обиженно фыркнула, отворачивая лицо от Драко, который, наколдовав ложку, подошел к подруге с тарелкой супа.

— Ну, Уайлд, не дуйся! Тебя, дуреху, лечить надо, а ты…

— Малфой! — предупреждающе вскинула бровь когтевранка. — Давай сюда свою жижу. Надеюсь, туда ты ничего не подлил?

Она недоверчиво прищурилась, а Драко быстро замотал растрепанной белобрысой головой, на всякий случай отходя подальше. Флоренс быстро умяла всю тарелку с бульоном и, удовлетворенно выдохнув, уставилась на Малфоя большими завораживающими глазами. Из ушей у нее по-прежнему валил дымок. Уайлд бережно взяла похрапывающего Белби на руки и пересела на диван, закидывая ногу на ногу. Хорек был положен на коврик у ножки дивана, и Флоренс похлопала ладонью по месту рядом с собой, призывая Малфоя сесть рядом. Он, самодовольно ухмыльнувшись, вальяжно развалился и закинул правую руку на спинку дивана, почти касаясь шеи и волос Уайлд. Оба молчали.

— Слушай, а почему ты тогда так сказала? Ну…

Девушка взглядом дала понять, что прекрасно все поняла. Она сбросила с плеч плед и быстрыми, точными движениями расстегнув еще две пуговицы на рубашке под ошарашенный взгляд Драко. В полутьме теплой гостиной ему стало еще жарче, когда взгляд упал на худые ключицы. Но резко похолодел, увидев кровавую фразу. Грязнокровки должны знать свое место. Последний пазл в голове мгновенно встал на свое место, и Малфой с ужасом представил всю картину. Он понял, чем Уайлд занималась до поздней ночи в кабинете у Амбридж. Еще когда он краем уха услышал разговор Уизлера и Грейнджер о шраме на руке Поттера, который обновлялся каждый вечер, он подумал о Флоренс. И ненароком взглянул на ее руки при первой же встрече, но они были идеально гладкими, без малейшего намека даже на царапину. Девушка, видя выражение лица однокурсника, грустно усмехнулась и застегнула блузку до горла, вновь закутываясь в плед и устремляя застекленевший взгляд на огонь. На ее выразительном лице залегли болезненные тени — Уайлд похудела еще больше.

— Амбридж правая рука Фаджа, Малфой, — хрипло начала она, — И наверняка имеет удовольствие беседовать с твоим отцом, который нередко заглядывает в Министерство. Ты не думал, что произойдет, если она ненароком проболтается о том, что его единственный наследник, воспитываемый в ненависти к грязнокровкам, живет с такой в одной башне и дружит еще с первого курса? Амбридж меня ненавидит, а к тебе она относится лояльно, поэтому может наплести твоему отцу что-нибудь про любовное зелье и про твой помутившийся рассудок. И пока Волан-де-Морт еще не перешел в наступление, твой отец сохраняет личину и…

Драко нахмурился. Он не любил говорить про отца и про… него. Отец медленно вел все к тому, что через годик-другой сыну придется вступить в ряды Пожирателей. От одной этой мысли становилось до невозможного дурно и противно. Но чувство неизбежности время от времени накатывало с головой, и становилось страшно. Из-за этого у Драко часто случались приступы апатии или раздражительности, которые отпугивали почти всех окружающих. Забини, руководствующийся шестым чувством, просто оставлял Малфоя в покое и передавал его на попечение Уайлд. Несмотря на то, что Флоренс и Драко никогда не разговаривали на эту тему, девушка прекрасно все понимала. И, коротко гладя юношу по плечам, криво улыбалась и уходила, оставив предварительно чашку с крепким ароматным кофе. Но порой, улавливая какие-то малейшие изменения во взгляде или интонациях Драко, тихонько вздыхала и присаживалась рядом, прижимаясь щекой к плечу молодого человека. Он обхватывал худой рукой ее спину, и оба просто молчали. Драко лишь с недавнего времени понял, что такое настоящая близость. Они чувствовали друг друга на каком-то безумном уровне, ощущая крошечные колебания в настроении другого. Не нужно было что-то говорить. Достаточно было молчания. Такого красноречивого молчания, которое заменяло все слова на свете.

— Прости меня.

Она обернулась к нему. Ее темные красивые брови чуть дрогнули, уголки темно-розовых губ слегка приподнялись, в медовых глазах мелькнула усталость и что-то, очень походящее на нежность. Флоренс скинула с себя шерстяной согревающий палантин и, встряхнув его, набросила себе и ему на ноги. Горячая бледная рука слегка пожала холодные бархатные пальцы Драко, и он тяжело вздохнул от прикосновения.

— Малфои не должны извиняться, — девушка мягко взяла юношу за локоть, ощущая подушечками пальцев шелковистый ворс зеленого халата, — Но то, что ты идешь против правил, не может не вызывать уважение, Драко.

Малфой вздрогнул. Она называла его по имени только в крайних ситуациях, но, когда Флоренс своим мелодичным спокойным голосом произносила Драко, чуть растягивая «а», юноша ощущал какую-то эйфорию. И сейчас он чувствовал себя наверху блаженства — в теплой уютной гостиной, в которой пахло Бодроперцовым зельем, горячим шоколадом и спокойствием, ощущая легкое касание ее руки на своей, слушая ее тихий голос. Все проблемы уходили вдаль и уменьшались до размеров садовых гномов. Драко так остро не испытывал весь спектр подобных чувств еще никогда. Вместе с этим примешивался непонятный страх. Страх испортить то, что есть. Ведь он был много раз близок к тому, чтобы разрушить все, что было между ним и Флоренс. В глубине души он понимал, что все тайное рано или поздно становится явным, о том, что юный Малфой якшается с грязнокровкой, станет известно отцу. За себя Драко не слишком-то и боялся, но вот то, что сделает Люциус Малфой с этой самой грязнокровкой, было пугающе неизвестным. Особенно учитывая то, что в любой момент может начаться истребление маглорожденных. Это было жутко, и Драко неосознанным жестом крепче согнул локоть, прижимая к себе руку Флоренс. Они встретились взглядами, и юноше показалось, что она прочла все его мысли, поэтому грустно улыбнулась и снова промолчала.

— Уже поздно, Малфой, иди спать, — возвращаясь к своей привычной равнодушно-насмешливой манере разговора, сказала Флоренс и аккуратно отняла руку.

— А ты?

— Я посплю здесь. Только наложу в комнате Согревающие чары и заберу кое-какие вещи.

Драко нервно пожал плечами и кивнул, проводя рукой по взлохмаченным платиновым волосам. В его серых глазах появился неясный холодок, и юноша встал. Флоренс тоже поднялась, сворачивая плед вручную и стараясь не смотреть на Малфоя. Горячий шоколад остался нетронутым, а Белби тихонько прихрюкнул во сне. Молча поднялись по лестнице. Остановились у дверей в свои спальни. Хотелось что-то сказать. Нужно было что-то сказать. Но молчали.

— Ну, спокойной ночи, — Драко прокашлялся, хватаясь за ручку двери и мысленно давая себе крепкий подзатыльник.

— Спокойной, Малфой.

В таинственной серебристой полутьме каменного прохладного коридора слизеринцу на мгновение показалось, что в золотисто-карих, излучающих привычное мягкое сияние, глазах Флоренс мелькнула мольба. Впервые за долгое время Драко сомневался.

Но она лишь коротко кивнула и, резко повернув ручку, влетела в спальню и стукнула дверью. Малфой резко вздохнул и, запустив белые пальцы в волосы, посмотрел в окно и скрылся в своей комнате, щелкнув замком.

*** На завтраке в субботу все ученики выглядели заспанными и еще не до конца раскачавшимися. Долгопупс даже приперся в Большой зал в одном халате, накинутом на полудетскую пижаму. И под громкие остроумные высказывания Малфоя и Нотта зарделся и пулей вылетел из зала, отчего по всем четырем столам пробежались сдержанные смешки. У Уайлд даже не было сил поднять голову и бросить засранцу Малфою уничтожающий взгляд — все же спать в гостиной было не самой лучшей идеей. Но Бодроперцовое зелье сработало, и староста чувствовала себя куда лучше, чем вчера. Над ухом Лавгуд мечтательно вещала о морщерогих кизляках и особенностях их размножения (в другое время Флоренс обязательно подавила бы желание закатить глаза). Сочные сосиски с глазуньей источали соблазнительный аромат прямо под носом девушки, а кружка с черным чаем благоухала мятой, но аппетита не было с самого утра. Когтевранка вяло гоняла вилкой по тарелке ускользающий желток и сдерживала порыв уткнуться лицом прямо в тост с апельсиновым джемом, который кто-то подсунул ей в тарелку, и заснуть прямо здесь. Но тот, кто решил подкормить бледную, как смерть, Уайлд, явно не собирался оставаться незамеченным. Флоренс покачнулась вперед от довольно крепкого удара ладонью по спине и взмолилась Мерлину, чтобы не разгромить сейчас Большой зал в порыве гнева.

— Конфетка, подъем! — жизнерадостный Забини казалось, ничуть не смутился от испепеляющего взгляда однокурсницы, который предвещал долгую и мучительную смерть. — И прием! Чем вы таким с Малфоем ночью занимались, что ты выглядишь хуже жабы Долгопупса? — Блейз беззлобно хихикнул, тут же поднимая вверх руки — Э-э-э, ну вилкой-то не надо! Осторожнее, милочка, осторожнее, ты же покалечишь мое идеальное аристократическое лицо!

На языке у Флоренс крутились очень нехорошие слова вперемешку с Непростительными, но она, поняв, что от Забини просто так не отвяжешься, отбросила свое орудие убийства на стол и сложила руки на груди.

— Чего тебе, лягушонок?

— Полегче, карамелька! Я ведь и обидеться могу! — Забини капризно надул губы под скептический взгляд Флоренс, в его темных глазах заплясали озорные чертики. — Ну, рассказывай, как Малфой вымолил твое прощение? Ему пришлось ползать на карачках и плясать ритуальный танец Апачи?

— Скажи еще погромче, ведь такая интересная новость еще не долетела до ушей миссис Норрис и Снейпа! — прицокнула языком Уайлд и вылезла из-за стола, вытирая салфеткой пальцы. — Давай, перебирай копытами, бабуин!

Забини, видно, представил бабуина с копытами, поэтому согнулся пополам от приступа хохота и успел скорчить рожицу Малфою, который наблюдал за ним с ошарашенным выражением лица. Флоренс закатила глаза, пытаясь подавить усмешку, и вцепилась Блейзу в плечо мертвой хваткой, вытаскивая его из-за стола, и выводя слизеринца из Большого зала под изумленные перешептывания студентов, впечатленных этой сценой. Девушка словила на себе странный взгляд Поттера и подозрительный — Грейнджер, поэтому успела сотню раз мысленно проклясть пустоголового Забини, любящего всеобщее внимание. Поэтому, оказавшись за главными дверьми, она схватила Блейза за ухо и, не обращая внимания на его возмущенные вопли пополам с глупым хихиканьем, стала злобным взглядом свербить в парне большую зияющую дыру.

— Мерлиновы кальсоны, Забини, тебе жить надоело?! — зашипела Флоренс и встряхнула пышной блестящей копной темных волос, собранных в тугой хвост, отпустив горячее ухо слизеринца и прищурив свои большие яркие глаза дикой кошки.

— Да ладно тебе, Уайлд! — Забини попытался придать своему чертовски красивому лицу невинное выражение. — Ты сегодня что-то не в духе. Тебе не понравился танец Малфоя?

— Забини, мое терпение не железное! — предупреждающе рыкнула Флоренс. — Чего ты хочешь?

— Не злись, не злись, Флори! Я вообще-то к тебе с вопросом, — важно произнес Блейз, многозначительно поднимая указательный палец. — Какого соплохвоста ты наплела Грейнджер, что я тебя одурачил, и в этой увлекательной истории каким-то боком был приплетен галлеон?

Флоренс захотелось несколько раз хорошенько стукнуться головой об стену. Она и забыла, насколько дотошна Гермиона Грейнджер! Конечно, гриффиндорка заподозрила неладное и помчалась прямиком к Забини, которого упомянула Уайлд.

— Что ты ей сказал, парнокопытный бабуин? — Флоренс затаила дыхание.

Забини выдержал драматичную паузу.

— Ну, а как ты думаешь, что я должен был сказать в подобной ситуации? У меня не было выхода, я был растерян, напуган, даже ошарашен…

— Блейз!!! — не то взвыла, не то взвизгнула девушка. — Что ты ответил чертовой Грейнджер?!

В черных глазах молодого человека зажглись лукавые искорки, и он засунул руки в карманы щегольских черных штанов.

— Да расслабься, конфетка! Я сказал, что мы с Ноттом поспорили и… Ну, а дальше я ей наплел какую-то чушь и она, кажется, поверила. По крайней мере, она больше не напоминала встревоженную гарпию.

— Забини, я тебя поздравляю — ты бабуин с мозгами! — на радостях Флоренс даже захотелось есть.

— А ты как думала? — самодовольно ухмыльнулся Блейз. — Но ты все-таки расскажи, как там у вас с Мал…

— Да пошел ты! — наспех отмахнулась Уайлд, с сожалением глядя, как со столов исчезли все тарелки. — Спасибо, Забини!

— Эй, а как же?.. А, да ладно! — слизеринец наигранно огорченно посмотрел вслед худощавой фигурке старосты Когтеврана, которая уже умчалась вниз по одной из лестниц.

Блейз с усмешкой успел осмотреть худые изящные ноги, обтянутые черными джинсами, узкую спину, скрытую темно-синим вязаным свитером и подпрыгивающие от быстрой ходьбы волосы цвета горького шоколада.

— Знаешь, Малфой, я тебя даже понимаю — от такой девчонки действительно можно свихнуться! — Забини насмешливо присвистнул, боковым зрением увидев, как Драко подошел и встал рядом.

Молодой человек с красиво и слегка небрежно уложенными платиновыми волосами недовольно цокнул языком, опираясь спиной о каменный косяк и скрещивая руки на груди. Слабые лучи солнца, сумевшего пробиться через плотный заслон густых темных туч, заскользили по аристократически-бледному красивому лицу с чуть заостренными чертами. Жемчужно-серые глаза, сегодня отливающие серебром, выражали не привычные брезгливость и безразличие, а непонятную тихую радость и благодушие. Прошедшие мимо слизеринцев третьекурсницы с Пуффендуя и Гриффиндора не сумели сдержать восторженных шепотков при виде двух умопомрачительных сердцеедов. Забини незамедлительно подмигнул красоткам, обаятельно сверкнув ослепляющей улыбкой, и помахал изящной рукой с гладкой смуглой кожей. Наивные девочки тут же растаяли и захлопали длинными ресницами, обмениваясь застенчивыми улыбками. Драко снисходительно оглядел миловидных третьекурсниц и небрежным, но завораживающим движением головы откинул белоснежные, сияющие на солнце, как шелк, пряди набок. Одна из девчонок вперилась в него восторженным взглядом — еще ни одна красотка (ну, почти) не могла устоять перед фирменной Малфоевской ухмылкой, полной пренебрежения и насмешки, но от этого еще более привлекательной. Проходящая мимо пятикурсница с Когтеврана скользнула цепким взглядом по высокому светловолосому студенту, изысканную бледную внешность которого оттеняли рубашка глубокого синего цвета и черные брюки, и девушка зарделась. А юные волшебницы продолжали пялиться на все еще улыбающегося Забини, и Драко прыснул в кулак.

— Что, решил заняться совращением малолеток? — насмешливо протянул Малфоя, почти не размыкая тонких губ.

Блейз кинул на друга оскорбленный взгляд и отвернулся — теперь уже подмигивая симпатичной шатенке с шикарной фигурой, курса эдак с пятого-шестого.

— Я обижен до глубины души, Малфой! — шатенка кокетливо поправила густые локоны и, бросив на Забини томный взгляд из-под пышных ресниц, стала медленно спускаться по лестнице.

— Давай, шуруй, герой-любовник! — светловолосый юноша позволил себе закатить глаза и отлепился от стены.

— Тебе-то хорошо, хорек! — возмутился Блейз. — Еще на первом курсе закадрил такую девчонку и доволен, а о друге не подумал? Эгоист!

— Я никого не кадрил, Забини! — они пошли по коридору, Драко недовольно прищурил глаза. — Ты думаешь, она меня к себе подпустит?

Блейз взвыл и вцепился пальцами в коротко стриженые, жесткие черные волосы, возводя умоляющий взгляд к потолку.

— О, Мерлин, началось! Малфой, ты похож на Поттера, честное слово! Тот тоже с другими дамами, кроме Грейнджер, и рта раскрыть не может, и ты туда же!

И слизеринцы пошли в подземелья, устроив бурную дискуссию на тему «Операция по соблазнению недотроги Уайлд». Хотя, соблазнением это сложно было бы назвать, но да ладно… *** Флоренс сменила быстрый шаг на более размеренный и изящный, но ее хорошее настроение ничуть не испортилось. Забини определенно умел включать извилины, когда это было нужно, и девушка была ему очень благодарна. Теперь оставалось найти где-нибудь еду и отправиться отдыхать или прогуляться до озера. Малфой сегодня планировал весь день провести с дружками, хоть и порывался составить компанию подруге, но та его отговорила. Флоренс чуть дернула уголками губ, когда пошла по залитому тусклым солнечным светом коридору из бежевого известняка, и лучи заскользили по ее голубовато-бледной коже, темным волосам и чуть костлявой фигуре. В коридоре практически не было учеников — все после завтрака разбрелись по гостиным или в библиотеку — сегодня похода в Хогсмид не было, поэтому все были как сонные мухи, собираясь отправиться досыпать в теплой уютной постельке. Или некоторые, как Грейнджер, пошли грызть гранит СОВ в зону грифоподобной мадам Пинс — не самой приятной женщины. Сухощавая сварливая библиотекарша вселяла ужас в робких первокурсников, посмевших повысить голос на полтона в ее владениях, или — упаси Мерлин! — вздумывали притащить пирожок или сосиску в тесте, чтобы перекусить между написаниями всевозможных эссе, рефератов, докладов и сочинений. Мадам Пинс начинала бешено вращать большими черными глазами, раздувать ноздри огромного носа крючком и вопить (конечно же шепотом — правила библиотеки священны) на перепуганных детей. Старшие ученики относились к грозной библиотекарше спокойнее и даже подумывали свести ее с Филчем, который вел себя примерно также сумасшедше, когда кто-то наследит в коридорах или удумает подкинуть бомбы-вонючки под двери своего кабинета. Флоренс улыбнулась, вспомнив, как рыжие близнецы Уизли на днях подложили миссис Норрис в ее сбалансированный завтрак, состоящий из отварной курицы, рыбы и какой-то крупы, канареечные помадки (усовершенствованные — они имели потрясающий аромат свежего тунца). Тогда повернутый на своей кисе завхоз, а заодно и Амбридж, совсем озверели. Но из мыслей девушку выдернуло то, что она с кем-то столкнулась на одной из лестниц, которые вели в Восточное крыло. Флоренс чуть покачнулась и ухватилась худой рукой за гладкие мраморные перила, поднимая взгляд на… Поттера. Он виновато поправлял круглые очки, его большие изумрудно-зеленые глаза красиво искрились в солнечных лучах. Черные непослушные волосы были, как всегда, взъерошены, а повседневную школьную мантию сменили синие джинсы, серый свитер и изрядно потрепанные кроссовки (потрепанные видимо, приключениями гриффиндорца, которые он все время норовил найти на свою пятую точку).

— Извини, пожалуйста, — довольно смело прокряхтел Гарри, храбро глядя прямо в глаза однокурснице. — Я что-то сегодня ничего не вижу.

Юноша смущенно улыбнулся, проводя ладонью с худыми пальцами по волосам, и второй рукой облокотился о перила. Флоренс мягко усмехнулась, скрестила ноги и переплела пальцы. В глубине ее золотисто-ореховых глаз вспыхнули добродушные искорки, и Гарри почувствовал странный прилив уверенности.

— Ничего, Поттер, — она произнесла его фамилию не с привычным равнодушием, а как-то по-особенному протягивая «о». В приятной, далекой от Малфоевской, манере. — Благо, ты еще никого не угробил, так что прощаю.

— О, весьма великодушно с твоей стороны!

Гарри мысленно захотелось грохнуться с этой самой лестницы и свернуть себе шею — Мерлин, куда его понесло! И, вглядываясь в удивленные глаза девушки, он чувствовал, что еще чуть-чуть, и начнет багроветь от досады и смущения. Флоренс поднялась на одну ступеньку, приподняв бровь, и постаралась скрыть улыбку.

— Поттер, таким ты нравишься мне куда больше! Я-то думала, ты не умеешь нормально разговаривать, а ты вон как шпаришь…

Юноша с удивлением услышал в ее приятном, прохладном шелковом голосе нотки одобрения. Гарри привычным жестом взъерошил волосы и облегченно улыбнулся едва ли не во все тридцать два зуба, ощущая накатившую решимость.

— А… к-какие у тебя планы на сегодня? — он все-таки выговорил это! И теперь, затаив дыхание и скрестив за спиной пальцы, ждал ответа.

Флоренс явно была растеряна таким напором со стороны обычно не могущего связать и пары слов Поттера. Но, тряхнув головой, она непривычным для себя дружелюбным тоном ответила:

— Собственно, никаких… Но я не позавтракала, поэтому нужно где-то раздобыть еды, — когтевранка пожала плечами.

Гарри радостно просиял и поправил съехавшие с носа очки. Флоренс чуть приподняла брови, ожидая ответа.

— Я знаю, где ты сможешь наесться до отвала! Пойдем! Если ты хочешь, конечно… — Поттер виновато стушевался, словно испугавшись своего порыва.

— Я не против, конечно, но твои… кхм… друзья не будут против, что ты проводишь время со мной? — девушка скептически поджала губы, сверкнув теплыми глазами.

Гарри понял, что она имела ввиду. Но то, что он сейчас стоит и спокойно болтает с другом Малфоя, его совершенно не смущало. Не с подружкой — так назвать Флоренс Уайлд язык не поворачивался — а именно с другом. И утверждения Гермионы, что девушка не так проста, какой кажется на первый взгляд, и увещевания Рона, что «эта Уайлд» такая же змея, как и ее скользкий дружок — все отошло на последний план, и отголоски совести даже не касались воспаленного мозга Гарри. Зато услужливо всплыл недавний разговор с Полумной Лавгуд после занятий ОД — эта чудаковатая, но милая и ангельски добрая девочка утверждала, что Флоренс в душе очень хорошая, просто глубоко несчастная. Вспомнились огромные пронзительные глаза Полумны, ее убедительный тонкий голосок… Решительно, она была права!

— Глупости! Гермиона сейчас натаскивает Рона по Чарам в библиотеке, им не до меня, — фыркнул Поттер, вставая на одну ступеньку с Флоренс. — Пойдем! Нам надо вниз.

Девушка сдержала улыбку и, блеснув усталыми глазами, последовала за счастливым Гарри вниз по лестнице. Погода начала разгуливаться. Солнце просвечивало через цветные изысканные витражи, и красивые яркие блики падали на стены и пол, ветер перестал так заунывно выть, даже Гигантский кальмар осторожно высунул свои щупальца из озера, правда, тут же скрылся в глубинах вод — все-таки был ноябрь, а он теплом никого не баловал, сурово напоминая о приближающейся зиме. По окраине Запретного леса прогуливался Хагрид, укутанный в меховую жилетку (Флоренс передернуло от мысли, сколько же там должно быть шкурок), с боевым топориком на плече и в сопровождении своего огромного черного волкодава Клыка, правда, непомерно трусливого и любящего пустить слюни, но такого же добродушного и грозного на первый взгляд, как и его хозяин. Старшекурсники большой, звонко хохочущей компанией прогуливались по склону, покрытому жухлой травой и высохшим вереском. В укромном уголке одного из внутренних двориков Хогвартса, за толстым стволом уже голой ивы целовалась влюбленная парочка. Первокурсники гоняли стайку бумажных голубей и весело смеялись, подпрыгивая от радости и потуже затягивая шарфы с цветами факультетов — компания малышей была на удивление разношерстной, вместе с гриффиндорцами и пуффендуйцами развлекались и обычно чопорные когтевранцы, и юные слизеринцы, которых еще не успело испортить влияние старшекурсников. Гарри и Флоренс шли по запутанному лабиринту холодных коридоров подземелья, освещая путь палочками с Люмосом. Вся обстановка была довольно мрачной и отталкивающей — известняк был темнее, огонь в факелах излучал холодный, немерцающий свет, картины были темными и не самыми радостными, в углах виднелась паутина. Короче говоря, угадывался нуарный стиль профессора Снейпа, фактического хозяина подземелий. Поттер остановился у картины, на которой была изображена вазочка с яркими и сочными фруктами. Это полотно было здесь настолько неуместным и портило всю тягостную атмосферу этого жутковатого и холодного места, что сразу же привлекало к себе внимание. Гриффиндорец пальцем пощекотал большую зеленую грушу, та звонко хихикнула и превратилась в круглую дверную ручку, отполированную до блеска. Гарри обернулся к однокурснице и ободряюще ей улыбнулся. Его глаза в холодном голубоватом свете палочки казались пустыми и не привычного цвета майской травы, а с ледяным синим отблеском. Оба студента шепнули «Нокс», юноша отворил дверь, и на них пахнуло светом, жаром и восхитительным запахом вкусностей. Девушка сразу догадалась, что это кухня — Малфой часто рассказывал ей о своих похождениях и несколько раз порывался сводить подругу в это «роскошное место», но она постоянно отказывалась — то надо реферат писать, то скоро ужин, то просто лень… Вокруг них с Поттером тут же столпились крошечные ушастые существа с огромными глазами, исполненными искренней радости, тощие и со сморщенной серо-розоватой кожей, в чистых набедренных повязках. Все эти существа восторженно пищали и визжали пронзительными голосками, хватая гостей за руки и проводя в дальний угол кухни.

— О-о-о, мы так рады!

— Чего вы желаете?

— Мы готовы услужить вам, юные сэр и леди!

— Просим вас, не стесняйтесь!

Очаровательные эльфы хлопали своими огромными ушами и растягивали рты в счастливых улыбках, пока тащили студентов к круглому невысокому столу с постеленной на нем накрахмаленной холщовой скатертью с грубоватыми кружевами и стоящими рядом уютными креслицами в песочно-коричневую клетку. Столик находился рядом с небольшим камином, в котором весело полыхало жаркое искрящееся пламя. Флоренс и Гарри, подталкиваемые услужливыми эльфами, плюхнулись в кресла и довольно оглядели огромное, но очень чистое и пропитанное восхитительными ароматами помещение.

— Сэр Гарри Поттер! Сэр Гарри Поттер!

К ним вихрем подлетело еще более ушастое и глазастое существо, одетое в самый престранный наряд, какой Флоренс только могла себе представить: штаны болотно-зеленого цвета, на голое сухощавое тельце была напялена черная жилетка в серебристую полоску, поверх на шею был намотан ярко-алый шарф, на ножках болтались домашние пушистые тапочки поверх разномастных носков, а на голову были напялены сразу три разноцветные вязаные шапки. Из кармана жилетки домовика выглядывал чистенький, но помятый носовой платок. Эльф благоговейно таращил на Поттера и на его спутницу свои гигантские, как теннисные мячи, глаза ярко-нефритового цвета и возбужденно размахивал огромными ушами.

— О, Добби так рад видеть вас, сэр! Вас и вашу подругу, сэр! Добби все ждал встречи с Гарри Поттером! Добби верил, что Гарри Поттер придет! И Гарри Поттер пришел!

Домовик закончил свою речь на пронзительной ноте и задохнулся от переизбытка чувств, кидаясь к гриффиндорцу и обхватывая его тощими длинными ручками, готовясь расплакаться от счастья.

— Привет, Добби, — Гарри осторожно похлопал эльфа по спине. — Я тоже рад тебя видеть…

— О-о-о!!! — Добби взвыл и достал носовой платок, проливая в него слезы радости, а после не слишком изящно сморкаясь.

— А это Флоренс Уайлд, моя однокурсница, — с нажимом повысил голос юноша, обращая на себя внимание Добби.

— Мисс, это такая честь! — эльф быстро засунул платок в кармашек жилетки и, шмыгнув длинным носом, довольно галантно (для домовика, конечно) поклонился. — Молодая мисс выглядит доброй, молодая мисс подруга Гарри Поттера, значит, она хороший человек, и молодая мисс не похожа на старых хозяев Добби, а старые хозяева Добби были у-у-ужасными людьми…

Домовик снова взвыл и прикрыл рот ладошкой с длиннющими пальцами, испуганно тараща глаза.

— Добби, все нормально, ты свободный эльф! — Поттер испуганно осмотрел окружающую обстановку на наличие убийственно тяжелых и калечащих предметов.

— Да-а, сэр Гарри Поттер, — Добби жалобно всхлипнул, стараясь взять себя в руки.

— Добби, прекрати разводить сопли! — к ним подошел старый эльф, на котором, кроме тоги, был еще белоснежный поварский колпак. — Мистер, мисс, чего-нибудь желаете?

По-видимому, этот домовик был тут главным, потому что Добби тут же угомонился. У эльфа были большие мудрые темно-синие глаза и короткий острый нос, выглядел главный повар куда серьезнее, нежели остальные эльфы, которые тут работали.

— О, прошу прощения, — домовик виновато склонил голову. — Меня зовут Тибби, я к вашим услугам.

Гарри и Флоренс коротко переглянулись, и молодой человек откашлялся.

— Нам бы какой-нибудь завтрак и… — он вопросительно посмотрел на когтевранку — Ты что будешь пить?

— Без разницы, — девушка пожала плечами, — Можно чай.

— И чай, — Гарри повернулся к домовику.

Тот в ответ улыбнулся и с легким хлопком исчез. Через мгновение он был уже на провотиположном конце кухни и отдавал распоряжения высоким, но довольно властным голоском. Добби тем временем, с раболепным обожанием взирая то на своего кумира, то на его подругу, подошел ближе.

— Сэр, мы все счастливы принимать сэра Гарри Поттера и мисс Флоренс Уайлд у себя в гостях, — эльф разулыбался, — Навещайте нас почаще!

— Спасибо, Добби! — Гарри ласково потрепал домовика по тощему плечу, — Мы обязательно заглянем.

— Да, Добби, — впервые подала голос Флоренс, прокашливаясь. — Спасибо вам. Вы очень милый домовой эльф…

Это явно было лишним. Добби до того растрогался, что вновь вытащил платочек и бросился обнимать опешившую Уайлд. Юноша подавил улыбку.

— О, мисс! Добби недостоин, Добби… Добби пора идти! — эльф захлопал ушами и вновь поклонился, улыбаясь и внезапно исчезая из поля зрения студентов.

Гарри бросил заинтересованный взгляд на однокурсницу, откинувшуюся на спинку кресла и переплетшую тонкие пальцы. Ее выразительное бледное лицо сейчас выражало спокойствие и безмятежность, а темные шелковистые волосы разметались по плечам. Красивая. Очень. Гарри в душе завидовал Малфою, который мог видеть ее перед сном, расслабленную и естественную, и только что проснувшуюся, наверняка, чуть растрепанную и заспанную. Интересно, как она выглядит, когда просыпается?.. Но душу грела злорадная мысль, что этого даже гаденыш Малфой не знает.

— Если я не ошибаюсь, это бывший домовик Малфоев?

Уютную теплую тишину, повисшую между ними, прорезал мягкий глубокий голос Флоренс. Она смотрела прямо в глаза Гарри, не отрываясь и завораживая. До него не сразу дошла суть вопроса.

— Что? А, да… — рассеянно ответил молодой человек, слишком резко отводя взгляд. — Люциус Малфой освободил его около трех лет назад, или чуть меньше.

— Да ты что? — лукаво усмехнулась Флоренс. — Прямо вот так взял и освободил?

Гарри смущенно поправил очки.

— Ну, не совсем, — неохотно признал гриффиндорец. — Я ему, так сказать, помог…

— Я не сомневалась. Все-таки котелок у тебя иногда варит, Поттер. Правда, в экстренных ситуациях, но варит.

Молодой человек вспыхнул, не зная, расценивать это как оскорбление или похвалу. Благо, от ответа его избавила четверка эльфов, тащивших поистине королевский завтрак. Домовики довольно грациозно поставили на столик металлический поднос, весь уставленный тарелками с горячими овощными котлетками, гренками с сыром, пышущим жаром омлетом с пряностями, восхитительным поджаренным беконом, аппетитными сосисками. На других тарелочках были сочные фрукты, изумительно вкусный рулет с земляничным джемом и пирог с патокой. На красивую кружевную салфетку один из эльфов поставил пузатый латунный чайник с красивыми чеканными узорами, из его носика исходил пар с поистине головокружительным мятным чаем с клубникой. Домовики с добродушными и счастливыми улыбками глазели на вытянувшиеся лица гостей. Те были просто ошарашены роскошным изобилием вкусностей, которыми был заставлен весь столик, ножки которого тревожно стонали и кряхтели.

— Приятного аппетита! — эльфы услужливо поклонились и, не дождавшись слов благодарности, испарились.

Гарри и Флоренс, наконец, захлопнули рты и переглянулись.

— Мерлин, Поттер, я не съем и трети этого за всю жизнь! — простонала девушка, взяв чистую тарелку и с поразительным для изголодавшегося человека терпением и неспешностью стала накладывать всего понемногу, пожирая взглядом все находящееся на этом столе.

— Да… — только и смог ошарашенно вымолвить Гарри.

Следующая четверть часа прошла в молчании. Флоренс наелась до отвала, чувствуя себя абсолютно наполненной и вполне счастливой. Студенты налили себе в чашки душистый крепкий чай и со вздохами удовлетворения откинулись в кресла, лениво рассматривая то пламя в камине, то уютную и суетливую обстановку кухни. Гарри украдкой рассматривал старосту, сидящую напротив и задумавшуюся о чем-то хорошем, потому что вокруг ее сияющих медовых глаз собрались улыбчивые складочки, а уголки мягко очерченных темно-розовых губ слегка подрагивали. Молодой человек невольно залюбовался, так и не донеся чашку с чаем до рта. Его восхищало в этой девушке все. Цветочное изысканное имя, оставляющее приятное послевкусие. Некая грубость и насмешливость в общении, резко меняющиеся на теплое спокойствие и добродушие. Превосходно скрываемая ранимость души. Хрупкость худой фигуры. Синеватая бледность наверняка роскошно нежной кожи. Тонкая пронзительность изящных черт. Красивые руки с длинными пальцами и выпирающими венами. Атласный блеск густых пышных волос, переливающихся от черного цвета до шоколадного. Завораживающая пленительность всегда теплых золотисто-ореховых больших глаз с прищуром хищной кошки. Успокаивающая прохлада шелковистого мелодичного голоса. И головокружительный аромат. Для Гарри он был разливающейся по венам дразнящей и томной радостью, вызывающей бешеное сердцебиение. Этот неповторимый запах… Тягучая карамель, цветочный магазинчик в Косом Переулке, горячий шоколад с корицей, освежающий летний дождь и цветочный шампунь. Для молодого человека он был своеобразным энергетиком. Стоило Гарри перед сном вспомнить случайно брошенный на него за завтраком взгляд, или продолговатые ямочки при однобокой добродушной усмешке, которой она изредка одаривала Малфоя, как юного гриффиндорца бросало то в жар, то в холод. И очередная бессонная, но такая сладостно томительная в водовороте мечтаний и воспоминаний, ночь. Вот она сейчас повернулась к нему и мягко спросила что-то про трансфигурацию. И он, как идиот, лишь рассматривает ее лицо. Она понимающе хмурит брови и ждет, пока он очнется. Потом он смущенно розовеет и поспешно глотает уже остывший чай. Чуть насмешливая улыбка трогает ее губы. Гарри приходит в себя, и начинается беседа. Долгая, легкая, ни о чем. О контрольных, СОВ, Амбридж, зельеварении, Рождестве, любимых блюдах, о планах на жизнь, о чем-то еще… Каких-то глупостях, но эти глупости делают Гарри Поттера самым счастливым человеком на свете. И он, ероша черные волосы, улыбается расслабленной и такой спокойной Флоренс. Потом они поднимаются и, поблагодарив домовиков, продолжают разговор о мадам Пинс и Филче. Поднимаются к выходу из подземелий и просто бредут по замку. Бездумно, продолжая болтать о пустяках. Вот они остановились у библиотеки, куда они и пришли. Девушка, улыбаясь глазами, заговорщицки шепчет Поттеру, чтобы дал своему долговязому рыжему дружку хорошего пинка под зад. Желательно, в направлении Грейнджер. И Гарри вновь улыбается.

— Ладно, Поттер. Спасибо,что наконец-то сводил меня в такое место и познакомил со своим ушастым другом, — Флоренс мягко кивнула головой.

— Не за что, — юноша поправил очки и переплел за спиной пальцы рук, сияя яркими зелеными глазами, — Спасибо, что скрасила мой день, Флоренс.

На мгновение староста Когтеврана о чем-то задумалась и резко сменила тон голоса на серьезный и более жесткий.

— Гарри, послушай меня очень внимательно! — молодой человек вздрогнул. — Я не знаю, чем вы будете заниматься в понедельник в пять вечера своей разношерстной компанией неизвестно где, но уверена, что вы организовали что-то против Амбридж. Прошу, будьте осторожны! Грейнджер, конечно, умна, но ее мозгов на всех вас оболтусов не хватит. Амбридж со своей дружиной и Филчем дремать не будут, готовьтесь к слежке. И не палитесь так сильно, рассылая сообщения на своих галлеонах. Проворачивайте все аккуратнее и не ходите кучами. Если до вас доберутся, то мало не покажется!

Гарри ошарашенно открыл рот, слушая все то, что на него сейчас вывалила Флоренс.

— Подожди, но откуда ты…

— Грейнджер должна была тебе рассказать, что я видела ее монету, — Поттер кивнул на вопросительный взгляд однокурсницы. — Забини, конечно, все объяснил, но твоя подруга думаю, в следующий раз будет умнее. Пусть не доверяет людям, особенно слизеринцам. Так что…

 — С-спасибо, — прокряхтел Гарри. — Завтра увидимся?

В ответ девушка коротко кивнула и быстро исчезла за ближайшим поворотом. Гриффиндорец, переваривая всю сказанную информацию и пошатываясь, вошел в библиотеку под неодобрительный взгляд Ирмы Пинс. *** Флоренс сидела в кресле у камина, закутавшись в плед и пила любимый горячий шоколад с карамелью, поглаживая Белби, который дремал у нее на коленях. Девушку окутало блаженное умиротворяющее тепло, не способствующее быстрому течению мыслей. Каминные часы показывали без четверти шесть, а Малфой обычно приходил к восьми. Поэтому было вполне достаточно времени подумать обо всем. А особенно о Поттере. Если его раскачать, он оказался вполне интересным собеседником, хоть часто смущался и боялся ляпнуть не то. Гриффиндорец был довольно тонко чувствующим человеком и порой их мысли оказывались схожими. Флоренс было приятно общество Поттера, его привычка ерошить волосы и часто поправлять очки вызывала в девушке некие теплые чувства. Но… Все это было не совсем то. Да, с Поттером было неплохо вот так поболтать, но он оказался не тем человеком, с которым доставляет удовольствие просто молчать. Он был отчасти близок Флоренс по духу, но не настолько, чтобы она хотела проводить с ним время сутки напролет. Вообще-то, она ни с кем не хотела так много болтать, но дело было даже не в этом. Флоренс понимала, что все, что происходит с ней, неправильно и глупо, но совладать с собой становилось все сложнее и сложнее. Девушка прикрыла глаза, и перед ней вырисовался тот самый запретный образ: высокий, на порядок выше Поттера, стройный, даже худой, весь в темном. Бледное заостренное лицо с идеально правильными чертами и пронзительными жемчужно-серыми глазами, порой темнеющими от перепадов настроения. Блестящие, как шелк, волосы цвета платины. Она ни разу до них не дотрагивалась. Даже мимолетом. И аромат — тот самый, сладостно леденящий сердце… Флоренс встряхнула влажными волосами, источавшими тонкий запах белых цветов. Ей нельзя об этом думать. Запрещено. Она знала этого человека, как свои пять пальцев, знала все его темные и светлые стороны. Знала его настоящим. Он был ее лучшим другом, которому достаточно заглянуть в глаза, чтобы прочесть все мысли и сказать то, что нужно. Или промолчать. Просто сесть рядом и приобнять, ничего не говоря. У них всегда было такое взаимопонимание — стоя в толпе, одному достаточно было бросить взгляд, и второй уже спешил на выручку. Каждый был готов на все. Ссорились редко, еще реже — по мелочам. Но бывало, конечно, всякое. Однако Флоренс понимала, что настанет день, и она лишится этой драгоценной связи, но вряд ли тот огонь, который полыхает в ней последние полтора года, когда-нибудь угаснет. Житейский ветер раздул из крохотной искорки такое пламя, в какой же пожар превратится этот огонь через несколько лет? Драко Малфой был ей близок по-настоящему. Не в физическом смысле (конечно, порой во снах тайные мечты были склонны вырваться из глубин подсознания, и тогда Флоренс просыпалась в холодном поту и с бешено колотящимся сердцем), а в таком, о котором писатели пишут целые романы, поэты излагают на бумагу затейливыми строками поэмы и стихотворения, а художники с помощью красок воплощают на холстах. В гостиной раздались тихие шаги, и Флоренс удивленно взглянула на часы, а потом на старосту Слизерина, который прошествовал к креслу подруги и сел на мягкий подлокотник.

— Ты рано, — она задрала голову, чтобы видеть его глаза. Излучающие давно ставшие привычными тепло и почти что нежность.

— Подумал, что тебе скучно одной, — Драко пожал плечами. — Пересядем?

Через минуту молодые люди сидели вплотную друг к другу на диване, укрыв ноги одним покрывалом, на котором развалился так и не проснувшийся хорек Белби. Драко и Флоренс смотрели на весело трещащий огонь и пытались угомонить вскипающую в венах кровь и колотящиеся сердца. Девушка почувствовала, как по ее руке скользнула ладонь Малфоя, мягко поглаживая пальцами шелковистую шерсть кофейного свитера, и застыла. Давно простые прикосновения не доставляли ей так много эмоций и удовольствия. Флоренс осторожно прижалась щекой к плечу Драко, прикрывая глаза подрагивающими веками. Раньше они старались лишний раз не касаться друг друга, но в этом году все круто изменилось. С тех пор, как она позволила себе слабость три недели назад, прижаться к Малфою для нее становилось порой необходимым. И сразу же его одеколон, неуловимый миндаль и морозная мята кружили Флоренс голову, прикосновения к поджарому, скрытому дорогой одеждой телу заставляли ее внутренне сгорать вновь и вновь. Она была как мотылек, летящий на манящее пламя свечи. Миг — и вспыхнут тонкие крылышки. Оба тихонько вздохнули. Часы на камине показывали половину седьмого. Оба знали, что могут просидеть так хоть до трех ночи, поэтому Драко наколдовал две больших кружки неостывающего горячего шоколада — себе со взбитыми сливками, а ей с карамелью и зефиром. И вазочку с имбирным, кокосовым и песочным печеньем. Флоренс накрыла его мраморную ладонь с холодной бархатной кожей своей — теплой и шелковистой. Драко одним движением переплел пальцы и уткнулся носом в душистые волосы. Оба напрочь забыли о существовании Поттера и Паркинсон, которые улетучились из мыслей сразу же, когда у Малфоя и Уайлд в голову ударила кровь. Комментарий к Chapter VI [1] такой вариант сокращения имени я узнала при прочтении в далеком неразумном детстве “Сумерек”. Там было “Беллз”, и я решала сделать “Белбз”.

До конца пятого курса осталось три-четыре главы, и первая часть фика будет готова! Очень приятно читать мнения читателей, это воодушевляет и придает бодрости духа. Спасибо, что читаете)

====== Chapter VII ======

Комментарий к Chapter

VII

Что-то как-то слишком сладенько получилось... Надеюсь, Вы мне простите) Жду мнений!

Гермиона Грейнджер в последнее время ощущала в душе огромную тревогу. Это чувство грызло ее изнутри днем и ночью, не давая ни на чем сосредоточиться. А все из-за Гарри, которому за прошедшие полтора месяца совсем снесло крышу. Он словно пребывал в своем светлом мире грез, не желая спускаться на землю. Друг все время ходил с несколько безумной улыбкой, его зеленые глаза, казалось, стали еще ярче и излучали невероятное воодушевление и восторг. Гарри практически забросил учебу, квиддич и даже отчасти друзей — он в основном предпочитал бесцельно бродить по замку или его окрестностям в одиночестве или изредка в обществе той, от которой он, собственно, и почти перестал быть тем скромным застенчивым Гарри Поттером, каким его знали окружающие. Гермиона не находила себе места от беспокойства за лучшего друга, который умудрился так неосторожно влюбиться. Слава Мерлину, Гарри еще не совсем съехал с катушек, и занятия ОД продолжались, несмотря на такое состояние Поттера. Но гриффиндорка, пожалуй, впервые в жизни не знала, как правильно поступить — дать Гарри «переболеть», или надавить на него и накричать, чтобы он прекращал все эти глупости. Но в последнее время у друга к этой сумасшедшей эйфории примешивались частые вспышки гнева, которые порой сменялись апатией. Гермиона не ждала поддержки от Рона, который не видел ничего дальше аппетитных бараньих голяшек на ужин, но даже этот бестолковый идиот заметил, что с Гарри творится что-то неладное! Девушка понимала, что у лучшего друга бушуют гормоны, вот он и не спит по ночам из-за когтевранской старосты, но тревожный внутренний голосок часто нашептывал, что это может быть не простое увлечение. Увлечение было красавицей Чжоу Чанг на третьем и половине четвертого курса, тогда Гарри часто краснел и делал всякие глупости при виде объекта своей симпатии. Правда, это ни во что не переросло, и дело закончилось на пролитом на себя соке и испуганных «П-п-привет».

В этот раз все начиналось точно также — Поттер без повода становился багровым, нервно поправлял на носу очки и пытался приглаживать волосы. Гермиона только прыскала в кулак от смущенного вида друга. Но потом началась какая-то фигня. У Гарри проснулась хваленая гриффиндорская храбрость (правда, в отношении девчонок), и он стал изредка появляться в обществе Уайлд. Она не проявляла к Поттеру особого интереса, но поддерживала пустые беседы то ли из внезапно появившейся вежливости, то ли со скуки. И Гермионе было не в чем упрекнуть когтевранку — она не давала Гарри ни единого повода думать о ней в другом ключе, кроме как «девчонка с курса, спросить про зелья и дойти до одного класса». Но воспаленная фантазия Гарри явно рисовала юноше такие картины, от которых он потом едва ли не прыгал до потолка под испепеляющие взгляды Снейпа. Гермиона очень беспокоилась. Она прекрасно знала о том, что Гарри вряд ли станет хотя бы другом Флоренс Уайлд, не говоря уже о том, о чем молодой человек так мечтал. Гриффиндорка отлично осознавала, что вытеснить место Малфоя из жизни и, возможно, сердца Уайлд, не под силу никому. Где-то полтора месяца назад они не разговаривали друг с другом три дня, но все вернулось на круги своя. Они вновь ходят вдвоем, мило беседуют, вместе просиживают вечера в библиотеке и пишут рефераты, гуляют на выходных и просто наслаждаются обществом друг друга. А Гарри упрямо не хочет признать то, что никогда не сможет быть Флоренс ближе, чем Малфой.

Гермиона, поджав губы, с треском захлопнула толстую книгу в черном кожаном переплете и устало потерла переносицу. Девушка сидела на подоконнике (видела бы такой кошмар МакГонагалл!) в одном из светлых, тихих коридоров Хогвартса, где мало кто бывал. Гермиона отложила фолиант в угол, глядя сквозь стекло, покрытое причудливыми морозными узорами, на чудесный пейзаж.

Была середина декабря. Все окрестности Хогвартса были покрыты толстым, ослепительно-белым слоем пушистого, искрящегося в лучах яркого холодного солнца, снега. Каждая веточка каждого дерева в запретном лесу была словно покрыта сверкающим сахаром, а хижина Хагрида и вовсе напоминала покрытый глазурью пряничный рождественский домик. Черное озеро превратилось в огромный каток, где маглорожденные юные волшебники с энтузиазмом обучали несведущих товарищей, выросших в семьях магов, стоять на коньках. Красные щеки, улыбки до ушей, блестящие от восторга глаза, съехавшие набекрень шапки и развязавшиеся шарфы — все студенты от мала до велика наслаждались великолепной погодой: слепящим солнцем, морозным бодрящим воздухом и непередаваемой атмосферой приближающегося Рождества. Раздавался веселый заразительный хохот детей, пытающихся бороться с разъезжающимися на льду ногами. Кто-то, как Джастин Финч-Флетчли из Пуффендуя, выделывал невероятные пируэты под восторженные визги девчонок. А кто-то, как Рон, с опаской держался за Гарри, у которого очки угрожающе болтались на кончике носа, и красного взъерошенного Симуса, и под чутким руководством нечуткого Дина Томаса пытался осторожно перебирать ногами. Даже слизеринцы не брезговали этим развлечением — сестры Гринграсс, изящные, хрупкие красавицы, держались за руки и кружились, кружились, кружились, заливаясь звонким серебристым смехом. К ним грациозно подъехал Забини, расплываясь в обаятельной и счастливой усмешке и беря Дафну — старшую, блондинку с завораживающими голубыми глазами, похожую на фарфоровую статуэтку, под локоть, галантно извинился перед ее сестрой и прокружил визжащую Гринграсс несколько раз в красивом пируэте. К младшей, Астории — изумительной зеленоглазой шатенке, будто сошедшей с полотна Боттичелли, тут же подкатил Теодор Нотт, обхватывая четверокурсницу за талию и отъезжая с ней подальше. Астория, откинув копну рыжевато-каштановых роскошных волос, задорно рассмеялась.

А Невилл Долгопупс, Сьюзен Боунс, Эрни МакМиллан и Полумна Лавгуд лепили гигантского снеговика с черными глазами-пуговицами, носом из моркови и красным ртом, который то и дело растягивался в широкой добродушной улыбке. Полумна нахлобучила на голову снеговику весьма забавную кислотно-оранжевую шляпу, сплошь увешанную странными редисками. Невилл натянул на него потрепанную зеленую мантию, а Сьюзен и Эрни покатывались со смеху, глядя, как Энтони Голдстейн, выпендривающийся перед однокурсницами, нелепо взмахнул руками и жестко приземлился прямо на свою пятую точку.

Гермиона задумчиво улыбнулась и прикрыла глаза, чувствуя, как по щекам скользят солнечные лучи.

***

— Малфой, Уайлд, идите к нам!

Забини, под ручку с Дафной, задорно махал паре учеников, стоящих поодаль ото всех остальных у старого дуба и мягко улыбающихся. Драко, весь в черном, с непокрытой головой, высокий и красивый, довольно щурился от солнца и добродушно поглядывал на стоящую рядом Флоренс. Он заставил ее обмотаться своим шарфом и надеть перчатки — тоже свои. А вот от шапки она решительно отказалась, пропуская мимо ушей всевозможные угрозы Малфоя. А он, поняв, что спорить бесполезно, потащил подругу гулять. Сегодня ее медово-карие глаза светились по-особенному ярко, излучая радость, по-детски наивный восторг и счастье. Казалось, она сбросила с себя все бремя пережитого и отпустила все тревоги. Была такой настоящей, искренней, живой… Пожалуй, впервые за несколько лет Флоренс от души улыбалась и смеялась. С восхищением смотрела на мягко падающие с лазурно-голубого неба снежинки, которые оседали на ее растрепавшихся волосах, собранных в слабый хвост, на утепленном с помощью магии сером пальто, на длинных черных ресницах. На обычно мертвенно-бледных щеках алел очаровательный свежий румянец, глаза задорно блестели, а розовые красивые губы были приоткрыты и растянуты в искренней завораживающей улыбке. Драко, глядя на Флоренс, казалось, еще никогда не чувствовал себя таким счастливым. Мир вокруг словно заиграл новыми красками, когда улыбка озаряла лицо девушки, и Малфой чувствовал, как в груди у него сердце делало тройные кульбиты. Она обернулась к нему и приподняла подбородок, заглядывая Драко в глаза и отбрасывая волосы небрежным, полным очарования жестом.

— У-у-у… — Забини многозначительно поиграл бровями и подтянул к себе Дафну. — Пойдем, моя вишенка, им не до нас.

Драко почувствовал, как в легких спирает воздух, но он был не в силах отвести взгляд. Эта свежая естественность Флоренс вскружила ему голову — свет в глазах, улыбчивые складочки под ними и обрамляющие красивое тонкое лицо темные волосы. Волнистая прядь выбилась из длинной челки и упала на порозовевшую щеку. Драко вспыхнул и осторожно, словно боясь спугнуть, протянул бледную руку и бережно коснулся кончиками пальцев холодного темно-каштанового шелка ее волос. Флоренс сглотнула и смотрела то ему в глаза, то на его тонкие обветренные губы. Вся кисть Малфоя зарылась в ее волосы, вторая его рука легла ей на талию, и юноша резким поворотом прижал ее спиной к стволу дуба, под которым они стояли. Длинные замерзшие пальцы медленно скользили через мягкое полотно темных пышных волос, а жемчужно-серые холодные глаза потемнели, в них читалось восхищение и вожделение. Рука девушки робко скользнула Драко на спину, а вторая мягко уперлась ему в грудь, не останавливая, но придерживая. Их лица медленно сближались, и зверь в груди Малфоя ликовал — то, чего он жаждал так долго, вот-вот случится… А дальше все произошло слишком быстро. Губы Драко накрыли ее. На секунду она опешила и замерла, но через мгновение пришла в себя и застенчиво и неумело ответила. Юноша почувствовал, как в нос ударил ее привычный восхитительный запах, смешанный с эвкалиптовыми пастилками и ароматом его одеколона, исходящего от шарфа. Ее губы на вкус были чуть сладкими, с ледяной нотой мяты и чего-то безумно душистого, такого летнего… Драко медленно сходил с ума от этих запахов, от бархатистой мягкости ее нежных губ, от ощущения близости с ней. Наконец, она оторвалась от него и, тяжело дыша, уткнулась лицом в его черное пальто и зажмурилась, вцепившись пальцами в дорогую плотную шерсть. Боялась посмотреть ему в глаза. Драко, с головой окунувшийся в эту блаженную эйфорию, издал хриплый лающий смешок и крепко прижал к себе Уайлд сильными руками, зарываясь носом в головокружительно пахнущие волосы. Он только сейчас в полной мере ощутил, насколько она его ниже, какая она худая и вместе с тем изящная. Молодой человек прикрыл глаза от накатившего умиротворения и наслаждения моментом. Вот так стоять, обнявшись, и молчать — о, Мерлин, как это было прекрасно! Флоренс чувствовала, как ноги подкашиваются, и только цепкие объятия Малфоя не давали ей осесть на землю, прямо в пушистый белоснежный сугроб. Кровь бурлила, в голову бил бешеный адреналин, а тело расслабленно обмякало, когда она оказалась прижатой к холодному черному пальто Драко, пахнущему свежим парфюмом, холодной терпкостью и морозом. Девушка ощущала, как медленно сходит с ума от осознания произошедшего. Малфой ее поцеловал. Это было до безумной дрожи в руках приятно осознавать. Это было чертовски хорошо. Даже слишком. Поняла, что ждала этого очень давно, но боялась признаться в этом даже самой себе. В висках что-то тягуче пульсировало, в груди зарождался адский жар смущения, а пальцы неосознанно поглаживали гибкую худосочную спину Малфоя. Флоренс чуть пошевелилась, и юноша ослабил хватку. Девушка, не глядя ему в лицо, положила подбородок на его плечо и прикрыла глаза, в которых сейчас отражалось все, что происходило в ее душе, трепещущими веками. А легкие снежинки мягко кружились в хрустальном морозном воздухе декабря, оседая на двух студентов, трепетно обнимающих друг друга. А где-то за пределами их разума дети играли в снежную перестрелку, лепили снеговиков и пытались заставить их подмигивать и улыбаться с помощью магии. Учились кататься на коньках, с визгами и воплями отбивали себе руки, ноги, спины и задницы, вставали, хохотали. Жили, любили, дружили, ждали Рождества. А снег все падал и падал… *** Долорес Амбридж находилась в своем розовом кабинете, сидела в большом кресле с розовой обивкой, пила чай с розовым сахаром из маленькой розовой чашечки и нервно теребила короткими толстыми пальцами махровую ярко-розовую кофточку. На стенах висели колдографии миленьких котяток, которые вылизывались, недовольно и раздражающе мяукали, и таращили круглые глаза на Генерального Инспектора Хогвартса. Долорес Амбридж напряженно обдумывала дело. Ее больше всего беспокоил Поттер, который в последнее время стал подозрительно тихо себя вести. Беспокоила его слишком умная и настырная подружка с вороньим гнездом на голове. Беспокоило все. Даже Драко Малфой, сын Люциуса, который должен идеально соответствовать образу своего влиятельного отца, и тот вызывал опасения. Долорес часто видела его в обществе грязнокровки Уайлд, которая общалась с ним непозволительно вольно. Но ему, видно, было все равно. Профессор Защиты от Темных Искусств однажды увидела то, как он смотрел на грязнокровку. Это было просто возмутительно! Драко не должен был к ней подходить ближе, чем на милю, а если и подходить, то только затем, чтобы отпустить остроумную шуточку. Но тот взгляд… Амбридж знала, что если кто-то так смотрит на девочку, девушку или женщину, то этот «кто-то» пойдет на все, чтобы исполнить любую женскую прихоть. Вообще-то, Долорес было плевать на белобрысого студента, но его отец, который являлся чуть ли не лучшим другом Министра и еженедельно устраивал званые ужины для Фаджа, был слишком влиятельной личностью в Министерстве. И один благосклонный взгляд Люциуса Малфоя значил очень многое для любого работника, даже если работник был правой рукой Министра. А уж если Малфой замолвит словечко, то головокружительная карьера обеспечена. Но прежде нужно было произвести благоприятное впечатление на эту влиятельную личность — хотя бы на словах. Долорес подвернулась большая удача — одним из ее учеников был единственный сын Малфоев, самовлюбленный, заносчивый и не самый приятный юноша, но крайне полезный. И терпеть не могущий Поттера, что было приятным бонусом. Амбридж мерзко хихикнула, постукивая пальцами-обрубками по розовой салфеточке на столе. Огромные розовые камни на массивных перстнях ослепительно переливались в лучах зимнего солнца. Долорес бросила нежный взгляд на длинное гладкое черное перо с металлическим позолоченным наконечником. Ее лучшее изобретение. Профессор расплылась в сладкой блаженной улыбочке, вспоминая ошарашенное и искривленное гримасой боли хорошенькое личико старосты Когтеврана. Как под белоснежной школьной рубашкой стали проступать кровавые следы «Грязнокровки должны знать свое место». А милая Флоренс Уайлд всего лишь писала невинное «Я не должна дерзить преподавателю и обязана выказывать уважение». Долорес Амбридж аккуратно сложила толстые руки на пухлом животе и посмотрела в окно, вновь обнажая мелкие острые зубки. *** В гостиной старост раздавалось веселое трещание сухих поленьев в камине, в котором пылал яркий огонь, испускающий мерцающие искорки. На подоконниках, тумбе и столике стояли медные подсвечники, в которых мерно горели свечи из бежевого воска, издающие мягкий теплый свет. Огонь отбрасывал отсветы на оконные стекла, стены с серовато-песочными гобеленами, мягкую мебель и пушистый ковер, и на двух пятнадцатилетних студентов. В воздухе витал уютный согревающий аромат пряностей, свежей выпечки, еловой смолы, пергамента и цитрусов. Около камина стояла пышная темно-зеленая ель ростом с Флоренс, в красных бантиках и серебристых изящных игрушках, мягко вращающихся от порывов теплого воздуха, и мигала таинственными зелено-золотистыми огоньками. В вечерних густых сумерках за окном кружился в медленном вальсе белый пушистый снег, а на сапфирово-синем бархате неба рассыпались миллиарды мерцающих звезд-бриллиантов. За письменным столом в углу гостиной над пергаментом корпел и пыхтел Драко Малфой с растрепанными белесыми волосами и нахмуренными бровями. Он, подперев рукой щеку, устало и недовольно скользил взглядом по мелким печатным словам на шершавой желтоватой бумаге «Азиатских противоядий». У него уже в печенках сидело это эссе по зельям, которое Снейп задал еще в четверг, а Драко за него даже не садился. Но сегодня Уайлд решила его замучить до смерти, безапелляционным тоном усадив его два часа назад за это дурацкое эссе (гоблин бы побрал Снейпа и его извращенную фантазию!). Дать списать староста Когтеврана, естественно, отказалась, пригрозив дать леща огромным томом «Тысячи магических трав и грибов». И Малфою пришлось, обиженно сопя носом и возмущаясь, плюхнуться за стол и начать скрипеть пером. Мучительница же расслабленно лежала на животе на диване, скрестив ноги, и читала какую-то книжонку для легкого чтения. Честное слово, Драко иногда казалось, что Флоренс становится копией Грейнджер, которая, потряхивая лохматой гривой, усаживала Уизела и Поттера в библиотеке и зыркала на них время от времени, наблюдая, как они с понурым видом строчат сочинения на десятках футов пергамента. Драко фыркнул и откинул перо, роняя голову на скрещенные руки и гипнотизируя пристальным взглядом бессовестно безмятежную девушку на диване. Бледное лицо чуть порозовело от тепла в комнате, морщинка меж темных бровей хищной посадки разгладилась, а мягкий, излучающий нежный свет, взгляд красивых глаз цвета жженого сахара неторопливо следил за строчками в книге. Темно-шоколадные волосы отливали золотом в бликах пламени, пара волнистых прядей была собрана изящной заколкой на затылке, а у висков были влажными после душа. Теплый вязаный джемпер золотисто-карамельного цвета был великоват Уайлд, и ей приходилось постоянно его поправлять на плечах. Весь вид уютной, расслабленной девушки заставил что-то горячее и тягучее внутри Драко разлиться по венам и откинуться на спинку стула с подлокотниками, будучи умиротворенным и довольным. Но на глаза попалось это чертово эссе.

— Уа-а-айлд! — жалобно застонал слизеринец, подпирая ладонью висок и устремляя молящий взгляд на Флоренс.

— Ма-а-алфой! — передразнила она его, не отрываясь от чтения. — Ты уже закончил?

— Помоги мне!

— Сам.

— Ну пожалуйста!

— Сам.

— Ну я же ничего не понимаю!..

— Глупости! Все ты понимаешь, просто тебе лень включить мозги, Малфой! И не отвлекай меня.

Драко обиженно зашмыгал носом.

— Злая ты!

— Я не злая, а бессердечная, — она перевернула страницу.

— Вот-вот!

— Мерлин, Малфой, возьми себя в руки! Не распускай нюни, представь, что вместо меня здесь Поттер или Уизли.

Юноша представил эту картину и тягостно, протяжно вздохнул. Флоренс, похоже, поняла, что Малфой не отвяжется и, захлопнув «Сказки барда Бидля» и сев, закатила глаза и нащупала ногами пушистые серые тапочки с белыми помпонами. Драко расплылся в победной самодовольной улыбке и проследил цепким серым взглядом за девушкой, которая обогнула его стул, встала слева от слизеринца и положила хрупкую руку на деревянную отполированную спинку, наклонившись к Драко и вперив глаза в наполовину исписанный косым, идеально-каллиграфическим почерком пергамент. Их лица были на расстоянии какого-то жалкого дюйма. Малфой повернул голову и затуманенно смотрел на ее тонкий профиль, густые, ароматно пахнущие чаем с бергамотом и рождественской елью, волосы касались кожи на его щеке. Флоренс чуть сдвинула брови и прикусила нижнюю губу, зачеркивая пером какую-то неточность и дописывая своим кругленьким бисерным почерком недостающее. Она смешно сморщила нос, нетерпеливым жестом откидывая пряди у лица назад, и едва коснулась кончиками тонких пальцев ворота мужской хлопковой рубашки. От ее теплой нежной руки пахло страницами старой книги, шоколадом и душистым медово-цветочным мылом. Она что-то тихо и четко объясняла своим дурманящим прохладным голосом, указывая кончиком чистого пера на строки в раскрытом учебнике. До разума Драко долетали только отдельные слова: компоненты, противоядие, жасминовая вода, может, взрыв… Она продолжала говорить, усаживаясь на подлокотник стула, и потянулась за еще одной толстенной книгой на столе. Флоренс замерла, ощутив на своей спине осторожное прикосновение всегда холодной, узкой ладони. Малфой уткнулся острым подбородком ей в плечо и не сводил пристального гипнотического взгляда. Паучьи белые пальцы откинули ее волосы на спину и медленно заскользили меж шелковистых, немного взъерошенных прядей. Флоренс почувствовала, как на щеках начинает разгораться ярко-алый жаркий румянец, и девушка осторожно покосилась на Малфоя.

— Ты слушаешь, что я говорю?.. — сиплым шепотом спросила она, ерзая на жестком подлокотнике.

— Очень внимательно, — промурлыкал Малфой, начиная накручивать на палец мягкий локон.

Она почти задохнулась от накатившей на нее бури эмоций: смущение, удовольствие и опаляющее легкие ощущение влюбленности. Флоренс мысленно чертыхнулась — все-таки она призналась себе. После вчерашнего поцелуя они молча ушли в гостиную и уселись на диване — она читала, а он, развалившись, просто изучал мельчайшие черточки ее лица и фигуры, заставляя ее густо розоветь под таким пронзительным взглядом. Но в повседневном общении по сути ничего не изменилось — колкие шуточки продолжали проскальзывать в речи, и будут всегда. У обоих было хорошее настроение, поэтому говорили много и обо всем. Флоренс невольно вспомнила разговоры с Поттером — по сравнению с этим то были просто сухие пустые слова, не откладывающиеся в памяти. С Малфоем же все было кардинально по-другому. И сейчас, когда он сверлил ее мягким лукавым взглядом, она чувствовала, как внутри все медленно тает, как снег весной. Им было всего по пятнадцать — возраст первой любви, первых поцелуев и вообще… Первого всего. Да, она стеснялась, краснела, но все равно чувствовала себя необычайно комфортно с Малфоем. Разговаривали ли они, молчали, шутили или же бросали друг на друга косые изучающие взгляды — было спокойно и как-то по-домашнему тепло. Обычно парочки складывались из подростков, которые имели мало общего и толком не общались друг с другом до того, как начать встречаться. И обычно ничего путного из этого не выходило. Флоренс никогда не понимала, как можно сходить с ума по человеку, с которым ты просто пересекаешься в коридорах? Она недавно сидела в библиотеке и готовилась к семестровому зачету по рунам, как за стеллажом услышала хихиканье стайки девчонок. Одни восхищенно обсуждали «глубокие сапфировые» глаза Энтони Голдстейна и его белозубую улыбку, а вторые мечтательно вспоминали холодного красавца Малфоя с бездонными серыми глазами и благородной внешностью. И обдумывали, как бы затащить красавчиков под омелу — в Рождество, как-никак, случаются чудеса. Флоренс тогда фыркнула и уткнулась в словарь, обдумывая, почему девочки такие ветреные и влюбчивые — сегодня им Забини подавай, завтра смазливого Корнера, послезавтра Поттера (всех покорили его «изумрудные, с золотыми всполохами в глубине, глаза»), а потом Малфоя! Вот попробовали бы они поболтать с Малфоем, который умеет очень красиво отшивать, сразу бы ударились в слезы и бросились к Плаксе Миртл пожаловаться на тяжесть неразделенной любви к слизеринскому красавцу. Так всегда было. И Уайлд смирилась с тем, что рядом с Драко постоянно будут виться восхищенные поклонницы — на первом курсе мелкие девчонки тайком вздыхали в коридорах, на четвертом лили по ночам слезы в подушку из-за ледяного безразличия Малфоя, а вот сейчас переживают, как бы поудачнее его охмурить. Потом, когда парнишка подрастет и возмужает, на работе у него вообще не будет отбоя от красавиц в мини-юбках, с томными глазами и роскошными фигурами. В глубине души Флоренс знала, как называются все эти глубокие размышления, но упрямо спорила с ехидным внутренним голосом, на все лады напевающим: «Ревность, ревность, ревность…». Но ей было не на что жаловаться — стоило поманить пальцем, и Драко прибежит к ней как ручная собачонка хоть с другого конца света. Он всегда понимал ее, пытался улучшить свой скверный характер заносчивого засранца, был великолепно образован и довольно талантлив, с ним всегда было, что обсудить. Ну и еще он умеет потрясающе целоваться… Флоренс вспыхнула до корней волос от своих воспоминаний под добродушно-насмешливым взглядом Малфоя и его озорной полуулыбкой. Девушка быстро сглотнула, решаясь посмотреть прямо в жемчужно-серебристые глаза Драко, в которых плясали бесенята и вместе с тем разливалась непонятная нежность.

— Ты красная, — вкрадчиво шепнул Малфой. — Очень красная.

— С чего бы? — довольно смело буркнула Флоренс, сверля упрямым взглядом переносицу Драко.

Он мягко рассмеялся, тряхнул взъерошенными платиновыми волосами и, аккуратно придерживая Уайлд где-то чуть повыше талии, прижался своим лбом к ее и вдохнул ее аромат, заставляющий кровь ударить в голову, а разум затуманиться. Вторая ладонь лежала у нее на плече, и Малфоя невесомо поглаживал выпирающую косточку большим пальцем. Женская изящная рука, которая покоилась на спинке стула, не сдвинулась, а вот вторая — разгоряченная и шелковистая, еле ощутимо пробежалась по позвонкам молодого человека, скрытыми темно-синим хлопком рубашки. Оба прикрыли глаза и опять молчали. Не потому, что сказать было нечего. А потому, что не нужно было. Отлично понимали друг друга без слов. Достаточно было легкой усмешки, движения брови, температуры кожи, запаха, красноречивых взглядов. Такой связи у Драко не было даже с матерью. Она была, безусловно, самым близким человеком, но не понимала, не ощущала его в такой мере, как Уайлд. Драко в детстве считал такое взаимопонимание за гранью возможного и лишь фыркал, когда Нарцисса усаживала сына себе на колени и, перебирая его волосы, желала ему найти человека, который будет для Драко всем. Мама всегда была для юного Малфоя главным и самым понимающим в жизни человеком, и мальчик не представлял, что кто-то сможет быть такой же. Но встретил в купе поезда нахальную девчонку, посмевшую высказать свое мнение по поводу Драко. Возмущение переросло в интерес, потом в желание заполучить интересную игрушку, потом в глубокую привязанность и тесную дружбу, и превратилось в сладостно щемящее в груди чувство при взгляде на нее. Несмотря на то, что раньше она не слишком-то подпускала к себе Драко, она все равно понимала его. Одергивала, когда он переходил границы в задирании гриффиндорцев и Поттера в особенности, могла настучать учебником по голове, наставляла на путь истинный, так сказать. Но всегда, всегда выслушивала все, чем Драко с ней делился. И несмотря на то, что Флоренс большую часть своей жизни была глубоко в себе и молчала, мальчик чувствовал, как она всеми фибрами души чувствует все его переживания и даже мысли. Но всегда было одно жирное «но». То, из-за чего тайным желаниям Драко не дано будет осуществиться. Кровь. Драко стал относиться к этому почти безразлично где-то со второго года дружбы с Уайлд, хоть это и не мешало тыкать Грейнджер и других мордой в происхождение и в дальнейшем. Но однажды он увидел, как Флоренс чем-то порезалась, и из царапины выступила кровь. Ярко-алая, жидкая, с солоноватым запахом. Такая же, как и у самого Драко. Он сидел в кресле и, подложив под свиток пергамента толстую жесткую энциклопедию, переписывал с черновика то эссе, которое Уайлд все-таки дописала вместе с ним. Его ноги приятно грело тепло худой спины. Флоренс уперлась лопатками в его колени и сидела по-турецки на пушистом ковре, скрутив надоевшие волосы в небрежный растрепанный пучок, заколов магловским карандашом, и читала все те же «Сказки». Драко выдохнул, когда поставил последнюю точку, и отложил пергамент на подлокотник. Флоренс глухо поерзала и откинула голову юноше на колени, прикрывая глаза. Малфой положил ладони ей на плечи и замер. Было слишком хорошо, чтобы прерывать. За окном завыла вьюга, замерцало пламя в камине, а Флоренс накрыла теплыми пальцами его руку. Белби у каминной решетки глухо заворчал. *** Гарри Поттер медленно брел по пустому тихому Хогвартсу. Была вторая неделя Рождественских каникул, и учеников в школе почти не было. После нападения на Артура Уизли Гарри чувствовал себя на редкость паршиво. В голове все крутилась мысль, что это он был той змеей, что напала на мистера Уизли. Даже разговор с Сириусом не слишком успокоил молодого человека, а Рон и Гермиона откровенно раздражали. Убедившись, что мистер Уизли в относительном порядке и дома, под присмотром хлопотливой, заботливой супруги и оравы детишек, Гарри отправился в Хогвартс. Туда, где никто не будет его тормошить и приставать. Где можно просто подумать и побыть в одиночестве. И увидеть ее. На каникулы осталось двенадцать человек — двое слизеринцев, включая сияющего и подозрительно радостного Малфоя, четверо пуффендуйцев, трое гриффиндорцев и трое когтевранцев. Флоренс Уайлд, к затаенному счастью Гарри, тоже была в Хогвартсе. На приемах пищи все сидели за одним пуффендуйским столом, и Поттер чувствовал себя одиноко. А еще изнутри грызло мерзкое чувство собственничества. Малфой сидел слишком близко к Флоренс, которая совсем не возражала, а только с легким румянцем на щеках слушала то, что крысеныш шептал ей на ухо. Она совсем не замечала Гарри, а в ответ на его робкое «Привет» нетерпеливо кивнула и расцвела в теплой улыбке, глядя куда-то за спину гриффиндорцу. Там стоял неотразимый Драко Малфой, тоже улыбающийся и небрежно засунувший руки в карманы черных брюк. Черная водолазка облегала худое туловище, но такое, что Гарри с досады скрипнул зубами. Он наглейшим образом положил свою грязную паучью лапу ей на плечо и они, над чем-то посмеявшись, направились куда-то в направлении библиотеки. Малфой, обернувшись, торжествующе блеснул холодными серыми глазами на Поттера, и его тонкие сухие губы растянулись в пренебрежительной ухмылке. Через мгновение он уже пожирал взглядом красивое лицо Флоренс. Гарри глодала обида и несправедливость. Она была слишком чистой для такого типа, как Малфой. Несмотря на внешнюю грубость и холодность. Слишком невинной, непорочной, неиспорченной. Вот они остановились и Малфой, окинув ее беззастенчивым взглядом, коротко поцеловал в сияющую свежим румянцем щеку. Флоренс смущенно улыбнулась, глядя на хитрую морду Малфоя, и положила руки ему на плечи, тряхнув забранными в хвост волосами. Змееныш усмехнулся и, взяв одну бледную хрупкую ладонь, потащил девушку за собой. А она издала звонкий удивленный смешок, следуя за счастливым Малфоем. Гарри остановился и посмотрел в окно, за которым сгустились зимние холодные сумерки. На черно-синем небе излучала холодный серебристый свет огромная полная луна, а на многие мили растянулась россыпь мелких мерцающих звезд. Снег искрился в ледяных лучах луны синими и прозрачными крошечными алмазами. Раздался грустный вой Клыка у порога хижины Хагрида. В заброшенном кабинете напротив послышались тихие голоса, и Гарри мигом достал из кармана мантию-невидимку. Прохладная ткань заструилась между пальцев, а через миг на месте Гарри Поттера возникло пустое место. Лишь тихо скрипнула приоткрытая дверь в кабинет. Внимание юноши совершенно не привлекала ни захламленная обстановка, ни толстый слой пыли вокруг, ни пронзающая прохлада. Только высокое готическое окно, из которого лился яркий лунный свет, серебрящий два силуэта, стоящих слишком близко друг к другу. Высокий юноша в черном, с платиновыми, идеально уложенными волосами и точеными острыми чертами лица. Девушка на голову ниже него, с темным слабым пучком на затылке, в синем облегающем свитере и черных джинсах, бледная и красивая. Ее длинные изящные руки небрежно обвивали шею блондина, тот же притягивал ее к себе одной рукой за лопатки, а второй уперся в холодный камень стены. Грудь девушки мерно вздымалась, студентка чуть наклонила вбок голову и прищуренным взглядом смотрела на молодого человека. На ее красивых губах мелькала тень улыбки, а юноша покрывал поцелуями щеки и лоб девушки, тяжело дыша. Гарри стиснул кулаки до боли в пальцах. Малфой и Флоренс. Гриффиндорец, взяв себя в руки, бесшумно прошествовал к тому же окну и встал прямо напротив влюбленной пары.

— Ма-алфой, — глухо прошелестела девушка сдавленным голосом. — Ты издеваешься? Притащил меня в пустой класс ради того, чтобы второй раз поцеловаться?

Драко на секунду отстранился, заглядывая красиво переливающимися в лунном свете глазами в ее, потемневшие. Испустил слабый добродушный смешок и прижался своей щекой к ее, шумно вдыхая аромат ее кожи. Гарри сцепил челюсти и постарался не зарычать от этой картины.

— Я же романтик, ты забыла? — он ухмыльнулся, простым движением распуская пышные блестящие волны почти черных волос. — И вообще, ты заставляла все это время делать домашку, так что не жалуйся! Меня должны причислить к мученикам, я мужественно терпел все пытки в ожидании награды!..

Флоренс фыркнула, улыбаясь уголком губ и неумолимо приближаясь к серебристо-белому, безупречно красивому лицу Малфоя. Сердце Гарри пропустило удар, когда он припал к ней губами. Ее тонкие пальцы взъерошили укладку Малфоя, и тот тихо заурчал, крепче прижимая к себе худое тело. Гарри не мог смотреть на ее подрагивающие длинные ресницы, отбрасывающие тени на казавшееся белым лицо, изящную фигуру, которую так жадно прижимал к себе Малфой, тяжелые роскошные завитки волос, щекотавших слизеринцу скулы… Гриффиндорец медленно осел на пол, обнимая руками колени и мутным взглядом смотря на целующихся. Внутри у молодого человека что-то переломилось, и образовалась зияющая пустота. Гарри было больно. Сердце разъедала жгучая тоска, а в искрящихся зеленых глазах потух огонек, и взгляд юноши стал размытым и безразличным. На улице заунывно взвыл ветер.

====== Chapter VIII ======

Гарри, нахмурив темные кустистые брови, вошел в мрачный холодный кабинет Снейпа. Все те же банки с отвратительными существами и растениями, плавающими в мерзкой слизи. Все те же стеллажи со старинными темными фолиантами с облезлыми надписями. Все то же холодное неподвижное пламя в камине из черного камня. Наглухо задернутые шторы. Серебряные канделябры с сероватыми свечами, горящими немигающими голубыми огнями. И Гарри ждет жесткий неудобный стул с узкими, впивающимися в кожу рук подлокотниками.

Снейп взмахнул полами угольно-черной мантии и резко развернулся к ученику, бережно доставая из кармана свою длинную, прямую палочку из эбенового дерева. Профессор пробежался по холодной, идеально отполированной древесине бледными желтоватыми пальцами и вскинул пронзающий ледяной взгляд на юношу, неловко застывшего у шкафчика с запретными ингредиентами для зелий.

— Садитесь, Поттер, — почти шепотом произнес Снейп, но Гарри показалось, что зловещее эхо разлетелось по всему подземелью.

Гриффиндорец послушно уселся на стул и слегка поерзал, устраиваясь поудобнее.Впрочем, комфортабельностью этот предмет мебели похвастаться не мог — видимо, Снейп решил отыграться на Гарри и сейчас, предлагая ему самый малоудобный стул, какой только смог найти в Хогвартсе. Профессор зельеварения медленно и как-то угрожающе приблизился к юноше, склоняясь и сверля его пристальным, немигающим взором черных глаз, напоминающих пустынные тоннели. Сальные смольно-черные патлы обрамляли узкое худое лицо Снейпа, болезненного цвета и испещренное преждевременными морщинами, хотя ему было около тридцати пяти-тридцати шести лет. Тонкие крылья огромного блестящего носа зельевара пугающе и несколько хищно раздулись. Гарри нервно сглотнул, стараясь не показать своего смятения.

— Итак, Поттер. Профессор Дамблдор успел вам объяснить смысл того, что я вынужден заниматься с вами, — профессор насмешливо выделил последнее слово, будто намекая на тупоголовость Гарри, — Поттер, окклюменцией. Вам необходимо блокировать свое сознание от воздействия Темного Лорда. Не вижу смысла и дальше тратить время на пустые объяснения, Поттер. Попытайтесь вытолкнуть меня из ваших воспоминаний.

Гарри не успел осознать происходящее, как Снейп резким, эффектным жестом вскинул палочку и прошептал «Легилименс». Перед глазами молодого человека замелькали быстро сменяющие друг друга картинки: жизнь у Дурслей, издевательства Дадли, Рон и Гермиона, стычки с Малфоем, возвращение Волан-де-Морта, дементоры, Флоренс Уайлд… Последнее было запретным. Слишком личным, чтобы это видел кто-кто, а особенно Снейп. И Гарри мощным толчком сознания прекратил эту быстро проматывающуюся пленку его жизни, заставляя зельевара опустить палочку и насмешливо-пренебрежительно хмыкнуть. На мгновение Гарри показалось, что в обманчивом холодном свете свечи в черных глазах профессора мелькнуло… понимание? Но, похоже, гриффиндорцу показалось, ибо через секунду Снейп сложил руки на груди и неприязненно воззрился на студента.

— Какая драма, Поттер!.. — протянул Снейп, откладывая палочку на стоящий сзади письменный стол, заваленный домашними работами и контрольными.

Гарри скрипнул зубами, стараясь не высказать профессору все, что он о нем думает, и вцепился побледневшими пальцами в жесткие подлокотники.

— Вот, оказывается, на что нужно натыкаться в вашей памяти, чтобы заставить вас хоть немного расшевелить ваши способности, Поттер!

Гарри тихо зарычал, и Снейп глумливо усмехнулся, вновь берясь за палочку. *** Яркое апрельское солнце проникало через прозрачные стекла и цветные витражи гостиной, шаловливо отражаясь от светлых стен, уютной мебели, облупившихся букв на потертых корешках старинных фолиантов, раскиданных на столе, софе, креслах и полу. Окна были распахнуты настежь, запуская в помещение потоки теплого душистого воздуха, пропитанного ароматами влажной земли, свежей буковой листвы и молодой зеленеющей травы, среди которой желтели дикие нарциссы, стелились первые лиловые фиалки, а под деревьями робко выглядывали маленькие крокусы. Нежные золотые лучи зарылись в мягкие волнистые волосы юной девушки в белоснежной блузке с небрежно ослабленным серебристо-синим галстуком, сидевшей на подоконнике с кучей всевозможных учебников. Драко с ногами забрался на мягкое бежевое кресло с бархатистой обивкой и затуманенно смотрел на тонкий профиль, выбившуюся из небрежно забранной прически шоколадно-каштановых волос прядь, усердно закушенную нижнюю губу. Перед молодым человеком на большом фолианте лежал небольшой кусок сероватого пергамента и тот магловский карандаш, который ему отдала Уайлд. Бледная изящная кисть Малфоя с длинными пальцами легко парила над листом, оставляя темные штрихи, превращающиеся в размытые очертания женского силуэта. Забавно сморщенный прямой нос, прищуренные от слепящего света глаза, красивые губы и нежные черты. Драко крайне редко рисовал, хоть и умел это превосходно — оставили свой след еженедельные уроки в детстве с талантливейшим магом-художником. Но вдохновение практически не посещало юношу, поэтому слизеринец окончательно забросил и графику, и акварель. Но то нежное трепетное чувство, которое распускалось в сердце светлым ароматным бутоном, навеяло порыв неожиданного вдохновения и Драко впервые за несколько лет взялся за рисование. Дома у него есть несколько портретов матери — Нарцисса в саду, у куста своих любимых алых пионовидных роз, в светлой соломенной шляпке с развевающимися лентами из полупрозрачного белоснежного шифона. Мать в кресле-качалке, с наброшенным на плечи темным пледом, распущенными белыми волосами, красиво переливающимися в холодном свете пламени, и с небольшим томиком магловской классики с витиеватым золотым названием в белых изысканных пальцах. И еще несколько. Они лежат в ящичке под кроватью, где никто не будет смотреть — рисунки Драко никогда никому не показывал, считая это неприкосновенным. Слишком… личным, что ли. Флоренс, задумчиво нахмурившись, аккуратно перевернула пожелтевшую страницу и откинула небрежно заколотые у висков волосы, рассыпавшиеся по плечам и груди, на спину. Сощурив золотисто-ореховые глаза, повернулась к открытому окну, из которого повеял теплый ароматный поток ветра, обдувающий бледное лицо. Бережно закрыла тяжелый учебник в облезлом тканевом переплете и расслабленно прислонилась спиной к горячему от солнечных лучей откосу окна из серого известняка. Драко еще быстрее стал дорисовывать мелкие детали — аккуратную волну волос у правого виска, тени от длинных ресниц, едва заметную ямочку на щеке. Наконец, закончил, подчистил волшебной палочкой неточности и бережно убрал пергамент в книгу, пряча ее под небольшую коричневатую подушку. И внезапно в памяти всплыл сегодняшний ночной кошмар, преследующий юношу несколько месяцев. Полыхающие красным глаза-щели, дикий, безумный ледяной хохот, уродливые костлявые руки с неестественно длинными, гибкими пальцами, синюшная, покрытая переплетениями вен кожа. Огромная, бесшумно скользящая змея с вселяющими леденящую оторопь желтыми глазами и тонкими острыми клыками, с которых капал яд. Запах плесени и крови. Потом всполох алого цвета, душераздирающий вопль матери и хруст ломающихся костей. И снова кровь. Картинка меняется. Флоренс — повзрослевшая, свежая, красивая, улыбающаяся. Ослепительная смертоносная вспышка зеленого, глухой звук падающего на пол тела и тишина. Жуткая, гнетущая, такая, от которой кровь стынет в жилах. А затем его крик отчаяния, со стороны кажущийся таким чужим… А перед глазами все стоит то искаженное гримасой смерти лицо со светлой улыбкой. Драко встрепенулся, ощутив легкое прикосновение к своему плечу. Флоренс присела перед креслом на корточки, чуть нахмурив темные брови и скользя внимательным взглядом по бледному, измученному лицу молодого человека. Ее тонкие теплые пальцы невесомо поглаживали его по худому широкому плечу, и на Драко пахнуло теплом, свежестью и весной: ароматами меда, белого шиповника и старых книг. Юноша устало, но искренне улыбнулся и пропустил через холодные бледные пальцы шелковистые пряди, отливающие золотом, и пахнущие чем-то терпковатым. Похоже на горький шоколад с цитрусом… У Драко сжалось сердце, когда он увидел в этих бесконечно дорогих сердцу медово-карих глазах неясную горечь. Пронзающую, как тысячи раскаленных игл. Ранящую, как миллионы зазубренных осколков. В этих лучистых глазах был весь мир. В их глубине мелькнула влага, повисла на темной реснице, подрагивая. Молодой человек аккуратным движением сильной руки поднял Флоренс с пола и усадил рядом с собой, приобняв за плечи и уткнувшись носом ей куда-то в макушку. По венам мягко разлился ее аромат, а на душе стало невыносимо больно и паршиво. Ясный апрель с его прозрачным голубым небом, полупрозрачной свежей зеленоватой дымкой на деревьях и запахом надежд, свободы и чего-то светлого внушал лишь тревогу. Оба студента прекрасно знали, что скоро начнутся главные ужасы их жизни. Их юность закончилась слишком рано. Обрывается на таких солнечных нотах, вселяющих почти животный страх. Ничто не будет как прежде. И не было, с тех пор, как Поттер вернулся с телом Диггори и твердил, как безумный: «Он вернулся». И все пытались скрыться от ужасающей правды за насмешками и обвинениями во лжи. Малодушные придурки. В распахнутое окно влетели две голубянки, трепещущие лазурными крылышками и примостившиеся на шелковых лепестках кипенно-белого махрового шиповника в граненом стеклянном стакане. Драко нашел душистый куст за теплицами мадам Стебль и принес веточки, исколов до крови руки, для Уайлд. Плевать, что рукава рубашки стали ободранными, брюки запылились, а на носу появилась совершенно не аристократическая поперечная царапина. Ее теплые нежные руки, ласково сжимающие его прохладные шершавые пальцы, и сияние в ее глазах восполняли все с излишком. И с таким излишком, что хватило бы до конца жизни. А сейчас она жалась к нему, тяжело и часто дыша, и пытаясь скрыть душевную тягостную боль. Знает, что ему и так сейчас нелегко. Драко крепче обнял Флоренс, чувствуя, как в уголках глаз защипало. Вот они и прощаются со старой жизнью. Отпускают детство. Кричат, будучи немыми. Раскалывают свои истерзанные души. *** Гермиона бежала. Пыталась сбежать от всего мира, от того, что сейчас увидела, от самой себя. Путалась в полах черной плотной мантии, промакивая широкими рукавами кофейно-карие глаза, наполненные болью. В голове вспышками невидимых софитов освещается увиденная пять минут назад сцена. Рон и какая-то пуффендуйка в укромном уголке… Гермиона почувствовала, как по щекам и крыльям носа потекли непрошеные горячие соленые капли. Девушка рухнула на каменные ступени Восточной башни и, спрятав искривленное лицо в дрожащих руках, разрыдалась. Луна осеребрила печальным холодным светом скрюченную фигурку юной гриффиндорки, не то сочувствуя, не то издеваясь. Ночь была не очень ясная — на жемчужно-белый диск ночного солнца то и дело наплывали полупрозрачные сероватые дымки облаков. Звезды словно стали меньше и тусклее, а гладь Черного озера покрылась мелкой рябью от прохлады порывов ночного ветра. Гермионе было невыносимо больно. Нет, Рон не изменил ей. Он даже не в курсе о ее чувствах. Но это выглядело так мерзко и тошнотворно, что девушке захотелось влепить Рональду звонкую пощечину и эффектно взмахнуть мантией. И только после этого хорошенько проплакаться. Но противный внутренний голос упрямо твердил, что Уизли не видит в ней кого-то, кроме своей лучшей подруги. Удобной и всегда готовой вытащить из любой передряги. И от этого Гермиона взвыла в голос.

— Великий Годрик, Грейнджер, ты ли это?

Гриффиндорка испуганно обернулась, глядя, как по темной лестнице спускается староста Когтеврана в одной пижаме, с растрепанными волосами и слишком бледным ото сна лицом. На левой щеке краснел след от подушки, а из кармана штанов в серо-белую клетку высовывалась волшебная палочка. Гермиона постаралась незаметнее утереть слезы, правда, разревелась еще горше. Непослушные кудряшки закрыли лицо студентки с обеих сторон, и теперь из-за этого волосяного покрывала слышались надрывные всхлипы. Уайлд издала тихий вздох и опустилась рядом с однокурсницей, легонько поглаживая ту по содрогающейся спине. Гермиона, ощутив ласку, с горестным писком вцепилась в худую руку Флоренс и стала заливать горячими слезами плечо когтевранки. Уайлд вновь вздохнула и покрепче обняла гриффиндорскую всезнайку. Она не умела утешать девочек — особенно в делах сердечных (а то, что это было именно амурным, девушка не сомневалась) — но бросить Грейнджер, рыдающей на лестнице их башни старост, она не могла. Во-первых, совесть бы не позволила. Во-вторых, Флоренс испытывала что-то вроде своеобразной привязанности к Гермионе, которая была талантливой волшебницей и девчонкой с головой на плечах. И в-третьих, старосте просто не хотелось засыпать под тоскливый аккомпанемент Грейнджерских воплей.

— Реви, Грейнджер, реви. Проплачешься, и легче будет, — девушка чуть похлопала однокурсницу по трясущемуся плечу.

— Почему… так?.. Чем я хуже… какой-то мелкой девчонки?! — Гермиона печально захлюпала носом, прижимаясь щекой к хлопковой пижамной кофте, пахнущей пастилками от кашля и белыми цветами. — П-п-почему он не видит во мне д-девушку?! Я что, такая уродливая?

— Грейнджер, Грейнджер!.. — почти ласково вздохнула Флоренс. — Вот почему ты сразу начинаешь копаться в себе из-за того, что какой-то рыжий полудурок не хочет увидеть в тебе ту, кто ты есть? Ты умна, симпатична, умеешь здраво мыслить, поддерживаешь тех дебилов, которые тебя окружают, и вечно их спасаешь. Гермиона, запомни одну вещь: никто, никто не достоин твоих слез! А тот, кто достоин, никогда не заставит тебя плакать. Уизли полный идиот, бегающий за первыми попавшимися юбками, и я сомневаюсь, что он тебя достоин. Конечно, дело твое, но ты должна взять себя в руки и не раскисать. На тебя давно положил глаз Голдстейн, подрастешь — так вообще пол-Хогвартса будет у твоих ног! И Рональд будет кусать локти, что упустил такую девушку.

Грейнджер медленно, но верно успокаивалась. Даже перестала всхлипывать, только тихо шмыгала. Гордо тряхнула густой каштановой гривой и приподняла подбородок, отпуская руку однокурсницы. Расправила смявшуюся мантию с бордовой подкладкой и Чистящим заклятием убрала пыль с туфель, юбки и блузки. Уайлд с усмешкой посмотрела на прихорошившуюся гриффиндорку и поднялась с холодной каменной ступени, доставая волшебную палочку.

— Так-то гораздо лучше, Грейнджер! А теперь… — девушка что-то шепнула себе под нос, направляя кончик палочки на спутанную копну волос. Гермиона испуганно шарахнулась, но через пару мгновений ее воронье гнездо стало гладким и красиво блестело в лунном свете. Гриффиндорка удивленно выдохнула, осторожно ощупывая свои волосы.

— Что это было?

— Это был Tamer Capillos, Грейнджер, — тень лукавой улыбки мелькнула на бледных губах Флоренс, и девушка бережно погладила свою палочку. — Ты, конечно, умная ведьма, но тебе пора бы выучить парочку косметических заклинаний!

Гриффиндорка расплылась в счастливой белозубой улыбке и резво вскочила, с восхищением приглаживая новую шевелюру.

— Спасибо, Уа… Флоренс! — виновато исправилась Гермиона. — Спасибо!

Она неловко пожала когтевранке прохладную мягкую ладонь и умчалась вниз, к главному коридору. Уайлд грустно усмехнулась и облокотилась о подоконник, задумчиво разглядывая ночные окрестности Хогвартса. Тихо пели какие-то птички и среди молодой травы трещали первые цикады. Сладко пахло цветущими сливами и влажным помятым газоном. Девушка вздохнула. *** Гарри в очередной раз осматривал успехи своих подопечных, которые устроили мини-дуэли. Прохладную Выручай-комнату заливал резковатый синий свет, исходящий от парящих под потолком белых свечей, а восторженные возгласы, вспышки заклятий и испуганные «Извини» нарушали звенящую тишину, которой так хотелось Избранному гриффиндорцу. Вот Фред и Джордж в очередной раз обменялись подколами и наигранно галантно поклонились, взмахивая палочками. Лаванда о чем-то хихикает с Парвати, озорно стреляя глазками в сторону Рона, вместо того, чтобы тренировать Патронус. Чжоу в очередной раз послала ему, Гарри, утонченную улыбку и залилась жарким румянцем, наталкиваясь на его безразличный взгляд. А вот Гермиона с ее преобразившейся шевелюрой с удовольствием ловила на себе восхищенные взгляды Голдстейна и недоуменные — Рональда. Гарри не мог не отметить, что подруга странно преобразилась еще три дня назад. Как-то внутренне, что-ли, но ей определенно шло. В ответ на все расспросы девушка лишь сдержанно улыбалась. Выручай-комнату озарил слепящий серебряный свет, и мимо Гарри по воздуху пропрыгал пушистый сияющий кролик, за которым вилась жемчужно-белая вуаль. Полумна Лавгуд отрешенно, но вполне удовлетворенно и счастливо улыбалась, поправляя копну волнистых пепельных волос и задумчиво дергая ожерелье из пробок из-под сливочного пива у себя на шее. Гарри радостно улыбнулся юной волшебнице и обратил внимание на Невилла, которому удалось-таки обезоружить Падму Патил. На круглом румяном лице Долгопупса появилось неверие, сменившееся искренней, по-детски наивной радостью. И Поттер почувствовал, как внутри разливается приятное, горячее чувство гордости. За Невилла. За всех этих ребят, которые готовы встать с ним плечом к плечу и защищать устои родной Школы. Пойти против всего мира, доказывая свою правоту. Джинни Уизли и Гермиона с воодушевлением подлетели к неуклюжему и раскрасневшемуся однокурснику, осыпая его похвалами и ободряющими улыбками. Под потолком медленно образовался сияющий прозрачный шар, ослепительно сверкающий и медленно приобретающий очертания какого-то крупного животного. Все разговоры стихли, студенты завороженно смотрели на огромного ирбиса с пронзительными синими глазами, махающего длинным хвостом и шевелящего круглыми небольшими ушами. Серебристый зверь открыл пасть, в которой виднелись ряды блестящих крепких зубов, и из горла снежного барса вырвался прохладный женский голос, глубокий и приятный:

— Амбридж узнала о вас. Сматывайтесь быстрее!

Патронус медленно растаял под потолком, ребята тревожно и недоуменно стали переглядываться, а Гарри замер на несколько мгновений — он узнал бы этот голос из тысячи. И когда подопечные стали обмениваться шепотками, в центре Выручай-комнаты раздался громкий резкий хлопок, и перед пораженными студентами оказался зажатый, перепуганный, с вытаращенными изумрудными глазами и хлопающими ушами, Добби. Он затравленно осмотрел всех и остановил влажный взгляд на Гарри, угрожающе надрывно всхлипнул и пропищал своим пронзительным тонким голоском:

— Сэр Гарри Поттер! Добби пришел, чтобы предупредить! Сэру Гарри Поттеру и его друзьям необходимо срочно уходить! Мисс Уайлд сказала Добби, чтобы Добби предупредил сэра Гарри Поттера, ч-ч-что…

Добби взвыл, доставая из кармашка жилетки носовой платок и не слишком эстетично в него сморкаясь. Гарри отошел первым и, нервно поправив очки, не своим голосом прикрикнул:

— Чего встали?! Быстрее! По двое!

Вся орава студентов мгновенно очнулась и в панике заметалась по Комнате, схватывая сумки и палочки и подходя к стене парами и в одиночку. Необходимо было успеть… Добби немедленно исчез, а Гарри словил испуганные взгляды Гермионы и Рона, подбежавших к нему и вставших с обеих сторон. Снаружи раздался какой-то треск, и гриффиндорцы обреченно выдохнули. Не успели. Мерзкий голос Амбридж звенел в ушах, слышался гогот слизеринцев Инспекционной Дружины и визгливое Бомбарда Максима! Кусок стены с оглушающим грохотом раскололся, в воздух поднялись клубы мелкой меловой пыли, а сокурсники шарахнулись подальше от разрушения. Амбридж мерзко и приторно улыбалась, вертя в толстых пальцах-обрубках с массивными перстнями свою небольшую палочку. Ее пушистая ярко-розовая кофточка и юбка чуть темнее ничуть не запылились, даже черный бархатный бантик на кудрявых мышиных волосах остался безупречно чистым. Жаба выпучила на бледного Гарри свои огромные бесцветные глазищи, и ее рыхлое одутловатое лицо искривилось в отвратительном оскале. Ее окружали преданные дружинники: Паркинсон (так и не избавившаяся от рогов), Крэбб и Гойл, угрожающе сжимающие огромные кулаки и тупо ухмыляющиеся, Теодор Нотт — премерзкий тип с хитрыми лисьими чертами миленького лица, бешено вращающая глазами, огромная Милисента Булстроуд, увалень Монтегю и, конечно, Малфой. Высокий, тощий, с идеально уложенными белобрысыми патлами, серыми надменными глазами и слащавой ухмылочкой на тонких бескровных губах. Он впился жадным прищуренным взглядом в Гарри, словно обещая провести через все девять кругов ада. И гриффиндорцу в голову пришла совершенно нелепая для такого момента мысль — как Флоренс могла что-то найти в этом скользком бесцветном змееныше?! Но на них медленно надвигалась Амбридж, алчно всматривающаяся в лицо каждого ученика, и гриффиндорцу пришлось бросить подобные размышления немедля.

— Бегите!

— Держите их!

Писк Амбридж и громкий голос Гарри слились воедино, разбивая тишину и порождая настоящий хаос — все опрометью бросились к дыре в стене, уворачиваясь от слизеринцев. Вспышки Остолбеней летели во всех подряд, впрочем, почти ни в кого не попадая. Гарри, нервно оглянувшись на друзей, кинулся за остальными. Но на шивороте ощутил стальную хватку и обернулся — на него самодовольно и нагло щурился Малфой. Юноша даже удивился, как у такого сопляка может быть столько силы, но Малфой крепко встряхнул Гарри и потащил к растрепанной Амбридж, радостно сверкнувшей глазками при виде главаря шайки. Он обреченно огляделся — Монтегю вцепился Гермионе, которая была ниже него на две головы, в плечи и скалил желтые зубы. Рон же пытался укусить за жирный палец громилу Гойла, едва не придушившего Уизли на месте. Остальные сбежали. Часть Дружины умчалась за беглецами, но возвращались с понурым видом и потупленными глазами. Но Амбридж хватило и этих троих. Она гордо задрала дряблый тройной подбородок и зацокала каблучками розовых туфелек с огромными блестящими бантиками по каменному полу коридора. Монотонное раздражающее эхо звенело в ушах Гарри, как надоедливая муха, пока Малфой грубо толкал его вперед, уставив кончик палочки между лопаток молодого человека. Слева извивался Рон в «объятиях» до чертиков довольного Гойла. Гермиона шла спокойно, изредка огрызаясь на Монтегю, до боли сжимающего ей руки. Их палочки были у Амбридж. ***

— Директор, мне кажется, что я точно знаю, кто предупредил Поттера и остальных! — Амбридж презрительно выплюнула обращение, но даже это не умаляло ее жабьей радости.

Дамблдор вежливо улыбнулся и соединил кончики длинных сухих пальцев, странно смотря на Генерального Инспектора. Огонь в камине мерно потрескивал, и серебристые звезды на серо-голубой мантии профессора красиво мерцали.

— И кто же это по-вашему, Долорес?

— Староста Когтеврана, мисс Уайлд, Альбус!

Гарри почувствовал, как Малфой сзади то ли испуганно, то ли недоверчиво дернулся и скрипнул зубами. У самого Поттера сердце тоже нервно екнуло — он боялся за Уайлд. Какая ирония. Хоть в чем-то они с Малфоем схожи. Раздался негромкий смешок Дамблдора.

— Вы в самом деле так полагаете, Долорес? — яркие, пронзительные глаза директора почти нахально блеснули из-за очков-половинок. — Мне кажется, что мисс Уайлд дружит с мистером Малфоем, который, как я могу наблюдать, очень, м-м-м… рьяно выполняет свои обязанности по сохранению порядка, — он перевел сверкающий искристым весельем взгляд на Драко, который до хруста в суставах пальцев сжал мантию Поттера. — И уж вряд ли бы преданная подруга стала бы помогать не самому… близкому знакомому мистера Малфоя, Долорес.

Амбридж сморщилась, кидая до крайности неприязненный взгляд на директора. В ее пустых глазах отразилось лютое желание прихлопнуть и гриффиндорца, и старикашку, как комаров. И побыстрее.

— Мисс Эджком поведала мне, Дамблдор, что мисс Уайлд шепталась с Поттером в коридорах! — запальчиво возразила Жаба, желая скорее разобраться в этом шоу, которое затягивалось из-за причуд директора.

— Ну, Долорес, вспомните себя в пятнадцать лет… — мечтательно пропел Дамблдор, потирая морщинистые руки и лукаво сверкая глазами. — Первые чувства… Неужели вы и впрямь думаете, что юной симпатичной девушке можно находиться в темном коридоре в компании довольно привлекательного студента только для того, чтобы обсуждать сверхсекретные особенности моего отряда?

Гарри ощутил неровное, тяжелое дыхание Малфоя, его ярость и попытки сохранить безразличие. Гриффиндорец ощущал полыхающую злобу каждой клеточки тела Драко. Почувствовал, как воротник мантии стал опасно сдавливать шею. И увидел, как торжествующе вспыхнули глаза Амбридж.

— Значит, все-таки вашего отряда, Дамблдор? Вы признаете это?! — ее противный голосок повысился еще на пару тонов, став еще пронзительнее и омерзительнее.

— А вы не заметили, Долорес, что название организации носит мое имя, а не Поттера? — директор оставался неизменно вежливым и спокойным даже в окружении кучи министерских чиновников и мракоборцев, глядевших на него, как на ценную добычу. — И ваши выводы совершенно правильны, профессор.

— Хватайте его, что вы встали, как истуканы?! Вы слышали его признание своими ушами! Он пошел против Министра! В Азкабан! — Амбридж верещала, как сумасшедшая, кидаясь к Дамблдору и злобно зыркая на своих коллег.

Старец благодушно усмехнулся, взмахнул рукавами шелковой мантии и к директору подлетел Фоукс — феникс был в самом расцвете сил и красоты. Его волшебное блестящее оперение переливалось всеми оттенками огненного, золотого, алого и малинового в свете каминного пламени, а умные черные глаза понимающе поблескивали. Через секунду Гарри отлетел к стеллажу с древними фолиантами вместе с Малфоем — в круглом высоком кабинете Альбуса Дамблдора раздался оглушающий треск, ослепительно полыхнуло, мракоборцы, Амбридж и чиновники шарахнулись в стороны, прикрывая глаза от болезненно яркого света, а профессор и Фоукс исчезли в огненных струях. Потом Гарри отключился. *** В кабинете было до тошноты душно. Солнце заливало жаркими лучами парты, стулья, листы пергамента, чернильницы и перья. Ученики тупо пялились на доску с заданиями, пытаясь проникнуться их смыслом и хоть что-то написать на пергаменте для СОВ. Амбридж со сладкой улыбочкой расхаживала между рядов и заглядывала в каждый лист, если же не обнаруживала ничего, то складывала руки на пухлом животе и мило качала головой. Новоиспеченная директор Хогвартса упивалась полной властью. Тяжело вздохнула, окинула нарочито заботливым взглядом пятикурсников и зацокала каблучками. Рон одарил приторно-розовую кофточку Амбридж испепеляющим взглядом. Гермиона Грейнджер исписала свой пергамент сверху донизу аккуратным мелким почерком с бешеной скоростью, время от времени откидывая на спину пушистые каштановые кудряшки, Терри Бут уронил голову на руки и едва не взвыл от отчаяния, Крэбб и Гойл таращились друг на друга огромными от безысходности глазищами. Малфой лениво осматривал свой пергамент, на котором каждое слово и цифра выглядели как шедевр каллиграфии. Слизеринец выглядел помятым с темными синяками под глазами, нездоровым цветом лица и искусанными до кровавых корочек губами. Флоренс Уайлд же, нахмурив брови, что-то неспешно выводила белым гусиным пером внизу листа своим бисерным ровным почерком. Гарри же искоса поглядывал на мертвенно-бледное лицо однокурсницы и ее странный, отрешенный взгляд, в котором всегда было хоть что-то — равнодушие, холод, задор, смешливость, боль, тепло, нежность… Но сейчас абсолютно ничего. Конечно, это можно было бы списать на нервоз во время экзамена, но тогда в медовых глазах блестела бы сталь и решительность. Но такая пустота… Пугала. Гарри не знал, что произошло между Флоренс и ее слизеринским дружком, но общались они нормально — разговаривали, даже изредка обменивались усмешками. Но внутренним чутьем гриффиндорец понимал, что между ними все же пробежала кошка. Или у кого-то из них случилось что-то такое, что не могло не отразиться на другом. Гермиона часто бурчала себе под нос, что люди, которые связаны крепкими чувствами и редкостным пониманием, ощущают друг друга на интуитивном уровне и перенимают часть проблем на себя. Гарри встрепенулся от неприятных мыслей и перевел затуманенный взгляд на желтоватый пергамент, на котором он ответил всего на пару вопросов, и то не полностью. ***

— Поттер! Грейнджер!

Гарри с Гермионой резко обернулись к девушке, которая их окликнула. Уайлд выглядела еще более бледной и нервной, чем на экзамене, плотная угольно-черная мантия с темно-синей подкладкой развевалась от быстрого шага, в карих глазах девушки читалась неясная тревога за гриффиндорцев.

— Что такое, Флоренс?! — Гермиона была раздражена.

Видение Гарри выбило ее из колеи, и сейчас главным было добраться до кабинета Амбридж, в котором был единственный действующий по своему магическому назначению камин. Но донельзя серьезный вид и без того суровой и замкнутой когтевранки, не склонной к пустой болтовне, несколько поубавил пыл Гермионы. Она обеспокоенно переглянулась с другом.

— Вы уверены, что ваши юные друзья из Отряда способны выстоять против дружинничков, Амбридж и Филча с его пронырливой кисой?

Студенты ошеломленно раскрыли рты.

— Откуда ты?..

— Какая к гоблину разница, Грейнджер, откуда я знаю? — гневно воскликнула Уайлд, поправляя ремешок сумки на плече. — Вы уверены в том, что сможете безопасно провести в кабинете необходимое время?

Гарри и Гермиона неловко посмотрели друг на друга, поубавив свой гриффиндорский запал и тупую отвагу.

— Не совсем… — Поттер начал мямлить, и Флоренс это стало выводить из привычного холодно-равнодушного состояния. Она терпеть не могла, года люди сначала подчиняются слепым эмоциональным порывам, а мозги включают, только когда на них прикрикнут. — Но, я думаю, что минут десять продержимся.

Когтевранка перевела строгий взгляд на Гермиону, под которым девушка похолодела и робко кивнула. Луч солнца скользнул по ее румяному миловидному лицу, на котором мелькнула тень рационального мышления и здравого смысла.

— Если что-то пойдет не так, Грейнджер, я уверена, ты что-нибудь быстро сообразишь, — Флоренс чуть нахмурила четкие брови и Гарри показалось, что она чуточку смягчилась. — Умеете создавать голосовые Патронусы?

Ребята отрицательно покачали головами, и Уайлд огорченно выдохнула, скрещивая руки на груди. Ее изящное лицо с мягкими чертами приобрело непонятное выражение, но Гарри почувствовал, как сердце громко ухнуло и сделало тройное сальто, ударяясь о ребра.

— Если что, я буду у Запретного леса. Вам что-нибудь нужно? — и снова этот цепкий, пронзительный взгляд.

— Нам может потребоваться средство передвижения, — Гермиона закусила губу, неуверенно косясь на друга. — Если… В общем, неважно.

Флоренс лишь задумчиво кивнула, сталкиваясь взором с лихорадочно блестящими травяно-зелеными глазами Гарри. Она поджала бескровные губы, тряхнула темноволосой головой, и между ее бровей прорезалась глубокая складка.

— Будьте осторожны.

И быстро исчезла за ближайшим поворотом, оставляя после себя аромат шиповника, карамели и цитрусов. Гермиона Грейнджер сочувственно вздохнула, хватая лучшего друга за локоть и немедленно толкая его в сторону кабинета Амбридж. Гарри тяжело вздохнул. Комментарий к Chapter

VIII

Знаю, получилось как-то скомкано и суховато. Предупреждая негодования: я не помню многих мелочей, поэтому могла ошибиться, так что не судите строго. Не хотела разводить муть с видением Поттера, Запретным лесом и всем остальным – вы и так все прекрасно знаете, поэтому не стала описывать это. Глава писалась в жуткой аллергии и странном смятении, во время которых думать крайне тяжело, но я старалась, честно! Я жду адекватной критики и Ваших мнений. Следующая глава станет последней для пятого курса, будет не очень большой, думаю, но постараюсь заинтересовать Вас. Спасибо всем, кто оставляет отзывы – это большая радость и мотивация)

====== Chapter IX ======

Насквозь пронзает леденящий, жуткий холод. Проникает до глубин сердца, до мозга костей, проникает в кровь и под бледную синеватую кожу. В доме Лейстренджей темно, пахнет плесенью, кровью и мраком. Слышится хруст сломанных позвонков и конечностей, монотонное капанье грязной крови, отдаленные отчаянные вопли и мольбы о пощаде, безумные выкрики заклятий для пыток, звон бьющихся оконных стекол и зловещая тишина. Все, что когда-то происходило в этом поместье, не забывается. Его черные, пропитанные сыростью стены помнят все. Все чудовищные убийства. Все истязания и безжалостные расправы. Все хранит в себе эта таинственная, до боли звенящая в ушах тишина. Эти роскошные люстры из черненого серебра с сотнями, нет, тысячами восковых свечей, излучающих немигающий холодный свет. Эти мраморные потолки и полы. Битые зеркала в вычурных рамах. Тяжелая палисандровая мебель с причудливой резьбой, тошнотворно пахнущая кровью. Грязной кровью.

По ледяному полу мягко, почти неслышно шелестит черная, будто дымчатая мантия, окутывающая высокую скелетоподобную фигуру. Во мраке зала издает странное мертвенное свечение тонкая зеленоватая кожа, вся сплошь извитая синими венами. Уродливые руки со страшными костлявыми пальцами медленно вертят длинную тисовую палочку, блестящую странным льдистым блеском. Алые змеиные глаза-щели полыхают яростью и жутко сверкают кроваво-рубиновым мерцанием. Чешуйчатое лицо рептилии искажено гневом, что делает его еще более ужасающим и отвратительным, а безгубый рот растянут в угрожающей ухмылке. У неестественно длинных белых стоп чудовищно ласково извивается и скользит толстая гигантская змея с зеленовато-коричневым причудливым узором на гладкой коже, разевающая огромную гибкую пасть с тонкими, острыми, как лезвия, смертоносными зубами. Ее узкие прищуренные глаза кровожадно вспыхивают в глубине искрами желтых топазов. В зале находятся человек семь. Все склонили головы в смиренном преклонении и — что таить? — ужасе, черная одежда не колышется даже от мельчайших движений тел. Лица у всех ужасающе бледны, под скулами, глазами и в морщинах залегли серые тени. И гробовая тишина.

— Признаться, я разочарован. Весьма и весьма…

Тихое, почти неразличимое шипение раскатами эха отдается в огромной зале. По присутствующим пробегает судорога. Слышно, как скользит змея по начищенному до зеркального блеска полу.

— И больше всего меня расстроил проступок твоего мужа, Нарцисса.

Змееподобное существо вперивается жуткими глазами в мраморно-белое, невероятной красоты лицо изысканной, довольно молодой блондинки с чарующим голубым взглядом. Женщина содрогается и опускает точеные плечи, будто уменьшаясь в росте и сгорбливаясь. Роскошные холеные локоны жемчужного оттенка падают на тяжело и нервно вздымающуюся грудь волшебницы.

— Я уверена, что это была случайность, мой Лорд… — в тихом пронзительном шепоте женщины слышится неприкрытый страх и мольба.

— Случайность?.. — Темный Лорд издает ледяной смешок, и все вздрагивают. — Моя дорогая Нарцисса, такие «случайности» жестоко караются… Ты же знаешь об этом?

— Да, мой Лорд, — Нарцисса осмеливается скользнуть взглядом по страшному лицу и через мгновение снова опускает взор в пол. — И я готова понести наказание за ошибку, которую допустил мой супруг…

— Не ты, Нарцисса! — Волан-де-Морт останавливает женщину резким взмахом зеленоватой длинной ладони, и в его кровавых глазах вспыхивают искры раздражения и, кажется, забавы. — А твой юный сын. Конечно, он еще не является нашим полноценным соратником, но мы исправим это недоразумение через пару недель… Правда, Драко?

Высокая изможденная женщина с нечесаной грязной короной тусклых черных волос, болезненным рельефным лицом и искрящимся безумием тяжелым взглядом в черных лохмотьях отступает в сторону и бросает неясный взгляд на юношу, стоящего позади. Молодой человек, очень высокий, худой, с сероватой кожей, белесыми приглаженными волосами и пустыми, испуганными бесцветными глазами, неловко выходит вперед. Склоняет голову, задерживая дыхание. У его матери перехватывает дыхание, и она поднимает свои ледяные сине-голубые, как аквамарины, глаза на Темного Лорда и размыкает побелевшие сухие губы, пытаясь выдавить из себя хоть что-нибудь. Драко раздувает тонкие ноздри, а Нарцисса в немой мольбе и отчаянии протягивает дрожащие руки к сыну. Юноша не решается посмотреть на трясущуюся мать, потерявшую голос, и ближе подходит к Хозяину. Тот по-змеиному улыбается, щуря кровавые глаза и делая шаг навстречу молодому Малфою.

— Прекрасно, Драко. Ты догадливый мальчик, — от этого звенящего шепота у всех присутствующих Пожирателей в кровь стынет в жилах, юноша же не меняется в лице, только сжимая синеватые длинные пальцы.

Темный Лорд медленно осматривает своих приспешников, склонившихся еще ниже. В темноте не разглядеть их выражений, но Волан-де-Морт знает, что на лицах почти всех безумное облегчение, что первым будет мальчишка, а не они. Только Нарцисса с неописуемым ужасом в широко распахнутых влажных глазах уставилась на неподвижного, как мраморная статуя, молодого человека. В воздух взмывает неестественно длинная рука с просвечивающейся жуткой кожей, в прямых когтистых пальцах поворачивается волшебная палочка, холодный черный зал озаряет ослепительная кроваво-алая вспышка и едва слышное удовлетворенное «Круцио». В это же мгновение воздух сотрясает отчаянный женский вскрик. Нарцисса пытается броситься под заклятие, но ее, всхлипывающую и стонущую, перехватывает черноволосая сестра, удерживая в стальной хватке. Черная шелковая мантия миссис Малфой вот-вот разорвется от острых грязных ногтей Беллатрисы, но женщина продолжает вырываться. Слышится жуткий хруст ломающихся костей. Потом полный нечеловеческой, мучительной боли надрывный вопль, превращающийся в чудовищный булькающий хрип. Из приоткрытого рта Малфоя хлещет темная горячая кровь, покрывая мелкими мокрыми брызгами мраморный пол, серые глаза, кажущиеся черными из-за дико расширенных зрачков, почти вываливаются из орбит. Тихий треск рвущихся связок и сухожилий, невыносимый скрежет выворачивающихся костей и позвонков оглушают Нарциссу. Волшебница оседает на колени, закрывая уши ледяными жилистыми ладонями и бессильно шепчет имя сына. Безжалостный высокий хохот приглушает болезненные крики юноши и сиплые мольбы миссис Малфой. Воздух в зале становится еще более ледяным. Таким, что в груди у всех спирает и дышать становится почти невыносимо. А гигантская змея с лоснящейся чешуей почти любовно обползает обмякшее тело молодого Малфоя, сверкая жуткими желтыми, как у ночного демона, глазами. И вновь тьма. Промозглая, вселяющая липкий, окутывающий сознание мрак.

— И так будет с каждым, кто посмеет разочаровать Темного Лорда.

Нарцисса с безумным криком кинулась к едва дышащему сыну. *** В Больничном крыле настежь распахнуты все окна, запускающие в светлое стерильное помещение, пропахшее настойками и травами, печальные лунные лучи, осеребряющие койки, ширмы и столики с флаконами неподвижным холодным светом. Прохладно. Похрустывающее постельное белье безукоризненно белоснежного цвета пахнет Умиротворяющим бальзамом, мятой, сосновой хвоей и лимоном. И еще какими-то лекарствами. Легкий ночной ветерок навеял с улицы аромат летней влажной свежести, скошенной травы, покрытой холодной росой, цветущих лип, шалфея и лесных орхидей. Зазвенела хрустальная трель одинокого соловья, укрывшегося в душистых молодых ветвях высокого стройного тополя, росшего у Восточной башни. Гарри апатично пялился в потолок, пытаясь сосчитать все, даже самые мельчайшие, трещинки. Было плевать абсолютно на все. В сердце зияла огромная пронизывающая пустота. Словно отключили все чувства — ни жарко, ни холодно. Ни весело, ни грустно. Даже не больно. Просто паршиво. И ощущение, что с корнем вырвали огромный кусок души. Наверное, так бывает после поцелуя дементора. Когда человек уже ничего не чувствует. От него просто остается оболочка. Без души. Вот Гарри и осознавал себя такой вот оболочкой. Просто существующей. А в воспаленном сознании все время встает ослепляющий ядовито-изумрудный всполох, улыбка Сириуса и безумный взгляд Беллатрисы. Пронзительный визг «Я убила Сириуса Блэка!» оглушающими раскатами разносился по всем закоулкам памяти. Серая дымка, окутывающая его тело. И последний взгляд. Последняя усмешка. Грустная. Подбадривающая. Усмешка Бродяги. Раздался тихий скрип несмазанной двери. Гарри даже не моргнул. Мягкие медленные, но решительные шаги. Замедлились у койки мерно сопящего Рона. Еще пара шагов. Потом невысокая тень склонилась над бледной измученной Гермионой. И еще несколько. Матрас в ногах просел под тяжестью чьего-то тела, и молодой человек равнодушно скосил глаза на хрупкую женскую фигуру, которую залил жемчужно-серебристый луч. Девушка сидела, поджав под себя одну ногу и опершись спиной о металлические прутья кровати. Темные волосы забраны в растрепанное подобие ракушки. На худом теле нелепо висит объемная пижама непонятного цвета, прикрытая полами синеватого халата. Светло-карие глаза с непонятным выражением устремлены на мертвенно-бледное лицо Гарри. До его обоняния донесся теплый уютный запах карамели и цветов. И сейчас юноша больше всего боялся прочитать в ее взгляде жалость. То, что ему совершенно не нужно. Или еще хуже, она что-нибудь скажет. Но она молчала. И продолжала смотреть. Гарри тихо выдохнул и все же посмотрел прямо Флоренс в глаза. Такой усталый, измученный взгляд. Ни капли жалости или любопытства. Только что-то неясное и такое… Как Сириус посмотрел на него в последний раз. И то, что можно назвать поддержкой. Но не совсем. Это было так странно, таинственно и успокаивающе, что у Гарри в горле словно чуть-чуть ослаб тугой ком. Гриффиндорец жадно ловил малейшее содрогание темных ресниц, изредка вспыхивающую золотистую искорку в глубине медовых глаз или покачивание волнистого локона от порыва ветерка из окна. Пустоту в сердце это не заполняло, но отвлекало манящим упоением. На тонком лице с болезненно-голубоватой кожей мелькнула живая эмоция. Яркая вспышка боли. Секундная. Но это выражение, это движение пересохших, искусанных в кровь губ, эта жутковатая судорога — Гарри словно увидел в них отражение своих переживаний. Всего, что чувствовал в Отделе Тайн. Когда его сердцеобливалось кипящей кровью и выло, как раненый оборотень. Когда впервые в жизни попытался применить Непростительное. По его сухой ладони скользнули шелковистые холодные пальцы, невесомо обвили дрожащую кисть и крепко сжали. И внутри что-то лопнуло. Какая-то струна. Туго-туго натянутая до этого момента и сдерживающая весь бушующий душевный ураган. Гарри почувствовал, как в глазах защипало, а истерзанное сердце дико заныло. И по щекам потекли горячие слезы. Из груди вырвался сдавленный всхлип. Еще один, и еще. Он закашлялся, захлебываясь в рыданиях, и присел, а тонкая холодная рука заботливо подсунула под спину плотные подушки. Пальцы на ладони Гарри ослабили хватку, и молодой человек протестующе простонал, бросая влажный умоляющий взгляд на девушку. Она легким движением села у изголовья кровати, гулко сглатывая и болезненно кривя белые губы. В нос ударил резкий запах сушеных горьких трав, меда и согбенной скорби. Юноша цеплялся за ее пальцы, как утопающий за соломинку, сглатывая слезы и до крови закусывая изнутри щеки. Вторая мягкая рука по-сестрински ласково обвила спину Гарри, привлекая юношу к худощавому телу, закутанному в линялый махровый халат. На вихрастую черноволосую макушку Избранного упала пара женских хрустальных слезинок, стоящих дороже целого мира. Как манило Гарри это прекрасное Далеко в одиннадцать лет — юного мальчишку, вся жизнь которого прошла в пыльном чулане и в школе издевательств. Какой дикий восторг при виде письма в большом желтоватом конверте, подписанном изумрудными чернилами и запечатанном печатью с гербом таинственного Хогвартса. Черно-алый паровоз на платформе 9 ¾, пышущий густым паром и издающий короткие веселые свистки. Возбужденно ухающая в клетке Букля, хлопающая белоснежными крыльями и сверкающая янтарно-желтыми глазами. Рыжий мальчишка с грязью возле носа, пятью братьями и простодушным веселым нравом. Магические сладости и радушно улыбающаяся голубоглазая старушка-продавщица с тележкой, от которой пахло жженой карамелью, перечной мятой и тыквенными пирожными. Зазнающаяся девчонка с крупными передними зубами и каштановым вороньим гнездом на голове вместо волос. Щуплый блондинистый мальчик с прищуренными бесцветными глазками, манерно растягивающий слова и с презрительным выражением бледного неприятного лица. Лодки на четыре человека с огромными фонарями, сами рассекающие таинственную гладь Черного озера и зазывно мерцающий огнями в многочисленных башнях замок. Старая Шляпа и заветное «Гриффиндор!». С этого все начиналось. И знал ли этот наивный черноволосый мальчик с острыми коленками и огромными зелеными глазами, сидящий на каменном подоконнике Гриффиндорской башни и сонно созерцающий покрытые ночным мраком окрестности, что ему придется так рано повзрослеть?.. *** В кабинете Альбуса Дамблдора царил приятный полумрак, нарушаемый пляшущими отблесками пламени на уютной мягкой мебели, бесконечных стеллажах с древними книгами и узких стрельчатых окнах с сине-зеленоватыми витражами. Сухие сосновые поленья в большом камине весело потрескивали, пуская столпы ярких искорок и источая донельзя приятный аромат. Два пухлых изящных креслица в серо-кофейную клетку были повернуты к огню, и в каждом из них молча сидело по одному человеку. Их разделял небольшой чайный столик, уставленный стеклянными вазочками со всевозможными сладостями: перечными жабами, тараканьими усами, сахарными перьями, лакричными палочками и лимонными дольками. Посередине шумно попыхивал душистым паром пузатый медный чайник, из носика которого вылезали веточки зеленеющей мелиссы и беленькие цветочки бузины. Чайничек плавно поднялся в воздух, и горячая ароматная струя полилась в белую фарфоровую чашку, которую держала сидевшая в правом кресле девушка. Она бросила признательный взгляд на старика напротив и задумчиво пригубила терпковатый чай. Старик с длинной серебристой бородой, с сухим, испещренным сеточкой глубоких морщин мудрым лицом и крупным крючковатым носом, на котором держались очки-половинки в тонкой серебристой оправе, мягко покачал головой. Альбус Дамблдор бросил пронзительный взгляд удивительных голубых глаз на пятнадцатилетнюю студентку, углубившуюся в свои мысли и, казалось, забывшую про то, где она вообще находится.

— Мисс Уайлд, мы с вами побеседовали обо всем, о чем бы мне хотелось. И после всего мне нужно сказать вам несколько слов, которые, вы, надеюсь, не сочтете за безумный бред чокнутого старикашки…

Флоренс не смутилась, только незаметно дернула уголком губ и пристально посмотрела в лицо директора. Она отставила чашку и переплела тонкие пальцы, чуть хмуря темные брови. Дамблдор ласково усмехнулся, устраиваясь в своем кресле поудобнее, и золотые звезды на его сапфирово-синей шелковой мантии красиво блеснули в жарком свете каминного пламени.

— Я внимательно слушаю вас, профессор.

— Чудно, моя девочка! — Дамблдор почти радостно потер свои старческие, покрытые шрамами и изрытые переплетениями фиолетовых вен, ладони. — Мисс Уайлд, вы рано повзрослели. И я знаю вас как крайне рассудительную, молодую и талантливую волшебницу. Это вы сумели доказать сначала тем, что еще в одиннадцатилетнем возрасте получили дружбу крайне м-м-м… сложного в общении юноши, а несколько дней назад еще и тем, что не растерялись и помогали мистеру Поттеру в его довольно опасной миссии. Ведь если бы вы не отправили патронус и не предупредили Добби, то, вероятнее всего, ОД завершилось бы печальнее. И если бы вы не предоставили Гарри и его друзьям фестралов, то они не добрались бы до Министерства…

— Но последнее было просто бессмысленно, — с горечью перебила Флоренс директора, — Там погиб Сириус Блэк, крестный Поттера… Насколько я знаю, они были довольно близки.

— Да, это крайне удручающее событие, мисс Уайлд… — Дамблдор печально покачал седой головой. — Но мы уже поговорили об этом с вами, моя девочка. Видите ли, Гарри очень нуждается в близком человеке, от которого сможет получить ту поддержку, которая ему необходима. Мисс Грейнджер и мистер Уизли, несомненно, — старик чуть повысил голос, увидев, как Флоренс приоткрыла рот, чтобы что-то возразить, — близкие друзья Гарри, но… Будьте рядом с ним, мисс Уайлд. Я не прошу вас тесно дружить, как с мистером Малфоем, просто будьте готовы предоставить Гарри плечо опоры, и вы получите сполна.

— Кстати, профессор, касаемо мистера Малфоя, — девушка выслушала речь Дамблдора с абсолютно бесстрастным выражением лица. — Когда он вернется в Хогвартс? Он отсутствует несколько дней, и я беспокоюсь…

— Полагаю, он вернулся около четверти часа назад, мисс Уайлд.

— Прекрасно.

— Мисс Уайлд, — старик бросил на студентку крайне усталый, поблескивающий вежливым интересом взгляд и соединил кончики длинных пальцев, — Вам дорог мистер Малфой. И вы крайне дороги ему. Вы видели, как вспыхивает пергамент от слабого огонька свечи?

Девушка кивнула.

— И как быстро он обращается в пепел… За считанные мгновения. Но если успеть протянуть руку и выдернуть листок, то пламя не охватит его. И пергамент сохранится, может, только чуть-чуть подпалятся края… Успейте вовремя протянуть руку, мисс Уайлд. Прошу вас, моя девочка, успейте.

В обманчивых отблесках огня бледное лицо Флоренс казалось нездорово худым и изнуренным. Туманный взгляд карих глаз пару секунд был устремлен на пушистый терракотовый ковер под ногами, но через несколько мгновений девушка резко вскинула голову и встала с кресла, одергивая голубую блузку на талии. Волны тяжелых блестящих волос красиво переливались на свету от малейшего движения.

— Благодарю, профессор. Думаю, мне пора.

— Конечно, мисс Уайлд! — Дамблдор проворно поднялся, и его искристые голубые глаза добродушно сверкнули. — Вам завтра рано вставать… Разумеется, разумеется!

Девушка внимательно осмотрела безмятежное лицо директора, его поблескивающие очки-половинки и сухие морщинистые губы, тихо вздохнула и прошла к выходу. Фоукс, до этого дремавший на своей жердочке, приоткрыл один глаз и издал ласковый гортанный клекот, щелкнув тонким клювом. Длинные пышные перья хвоста феникса ослепительно переливались в жарких бликах свечей.

— Доброй ночи, профессор.

— Доброй ночи, мисс Уайлд. Хороших вам каникул.

— И вам.

Замок глухо щелкнул, и через мгновение тень женского силуэта бесшумно скользнула за дверной косяк, растворяясь в прохладной мгле коридора. Дамблдор, почесав длинный крючковатый нос, подошел к Фоуксу и стал рассеянно поглаживать птицу по ослепительно сверкающим, как драгоценные камни и золото, перьям. Феникс прищурил темные блестящие глаза и дружелюбно потерся клювом о худой палец директора. Старец печально улыбнулся и посмотрел в окно, распахнутое навстречу летней сумеречной тьме. Слабый порыв ветерка овеял Альбуса Дамблдора теплой душистой поволокой июньской ночи, мерцающим лунным светом и тихим стрекотанием кузнечиков. *** Огонь в черной пасти камина почти потух. Осталась лишь кучка тлеющих углей, то и дело вспыхивающих слабыми редкими искорками. Деревянные часы на полке монотонно тикали, гнетущей тяжестью действуя на воспаленное сознание. Створки стрельчатых окон с цветочными витражами были открыты настежь, а сероватые гобелены на стенах серебрила тоскливая полная луна. Гостиную старост окутывала леденящая душу мертвенно-тихая мгла, от которой кровь стыла в жилах. Воздух был пропитан терпким дымом магловских ментоловых сигарет, мужским прохладным парфюмом и неясной горечью. Против холодного жемчужного света чернела высокая юношеская фигура, прислонившаяся боком к оконному откосу. Белые, будто седые от обманчивого свечения ночи, идеально уложенные волосы и неестественно бледная кожа худого острого лица и красивых кистей с длинными дрожащими пальцами поистине устрашающе контрастировали с темной плотной одеждой. Драко прикрыл глаза потяжелевшими веками и мучительно долго сглотнул, когда едкий дым вокруг него чуть развеялся, и молодого человека окутал нежный, едва уловимый флер. До боли сжал пальцы и обжегся сигаретой, когда почувствовал почти неощутимое прикосновение холодной женской щеки к своему плечу. Сердце учащенно затрепыхалось, когда покрасневшего места ожога коснулись шелковистые легкие пальцы, невесомо очертившие вздутые синие вены на тыльной стороне ладони. Все как в первый раз. Так же мучительно приятно, все то же горячее тепло разливается в груди, все так же накатывает блаженная эйфория от одного ее присутствия. Слишком хорошо. Но Драко, собрав волю в кулак, резко отстранился от Флоренс и оперся спиной о холодный каменный косяк, скрещивая руки на груди и сцепляя зубы. О, как бы он хотел увидеть на ее лице, излучающем таинственное мягкое сияние, удивление, обиду или раздражение! Но нет. По искусанным до болезненных корочек губам скользнула тень улыбки. Такой всепонимающей, грустной, светлой и до больного доброй. Девушка присела на каменный подоконник, устремляя затуманенный скрытой болью теплый взгляд на покрытое россыпью мерцающих звезд, будто атласное, почти черное небо. Драко ощутил острое желание нахмурить брови и, бурча что-то про простуду, поднять ее с холодного жесткого известняка и усадить в мягкое кресло. Но вновь сдержался, сохраняя безразличное выражение на лице и с высоты своего роста поглядывая на ссутулившуюся женскую фигурку. Легкий ветерок ласково и робко потрепал волнистые пряди плавно переливающихся волос цвета горького шоколада, занеся в изящный локон маленький листочек тополя, росшего напротив этого самого окна.

— Ты же хочешь мне что-то сказать, так скажи.

Ее прохладный спокойный голос рассек тягостную тишину, висевшую между ними уже минут десять. Драко вздрогнул и поежился. Он подозревал, что она знает о нем все, а спрашивает из чистой вежливости. Она словно умела читать его, как открытую книгу, и Драко не понимал, так ли это на деле. Она повернула к нему голову и приподняла подбородок, пронзительно заглядывая ему в глаза своими, чарующе теплыми и до режущей в сердце боли нежными. Флоренс чуть сморщила нос, и на пару мгновений ее лицо исказила гримаса мучительной тоски.

— Мы расстаемся.

Драко испугался своему отчужденному и ледяному, почти презрительному тону. Он не хотел ей говорить это так. Она не заслуживает. Посмотрел на нее, и Драко окатила волна бешенства. Уголки ее губ вновь дрогнули. Чему она улыбается? Почему? Другая бы на ее месте ударилась в слезы, начала бы скулить и вопрошать, лезть к нему с извинениями черт знает в чем, а она… Улыбается. Так, когда мать смотрит на свое неразумное дитя, вляпавшееся в глубокую лужу и упорно пытающееся доказать, что все в порядке. Ласково, чуть насмешливо. И с глубокой тоской в медово-карих глазах, странно мерцающих в ночи. Драко до побеления костяшек сжал дорогую шерстяную ткань пиджака, стараясь не выдавать накрывшей его бури эмоций. На тополе нежно засвистел одинокий соловей свою печальную мелодию, хрустальной прохладой разлившуюся по венам. В лицо нежно ударило благоухание летней ночи и тонкий аромат Флоренс, всегда сводивший Драко с ума. В горле появился тугой горький комок, в груди что-то надрывно натянулось, а в висках болезненно запульсировало.

— Понимаю.

Новая волна безумного, неконтролируемого гнева. Кровь яростно заклокотала, в глазах немного потемнело, и Драко отлепился от косяка, в один стремительный шаг преодолевая расстояние между ними. Молодой человек, тяжело дыша, приблизил свое лицо к Флоренс, остановившись на расстоянии каких-то пары дюймов и впиваясь холодным взглядом, в котором сверкала сталь, в ее глаза.

— Ни черта ты не понимаешь. Ни черта.

Он бессильно прошептал это, резко отстраняясь и вцепляясь бледными пальцами в платиновые блестящие волосы. Ударился спиной о стену, силясь не взвыть от отчаяния, разрывавшего грудную клетку. Флоренс бесшумно соскользнула с подоконника и положила узкие ладони на плечи Драко, задерживая сбившееся дыхание и прикрывая глаза. Юноша до крови прокусил нижнюю губу, пытаясь привести хаос кружащихся мыслей в относительный порядок. Драко покрылся мурашками с ног до головы, когда почувствовал невесомое прикосновение прохладных шероховатых губ к своему виску. Шелковистые пряди темных волос слегка пощекотали ему щеку и подбородок. Юноша ощутил едва различимый душок травяного чая и лимонных леденцов, ненавязчиво перебиваемый такой привычной уютной карамелью и чем-то цветочным.

— Прощай, Драко. Не делай глупостей.

Через несколько мгновений худощавая фигурка скрылась в темноте лестницы, ведущей к спальням, а молодой человек медленно сполз по стене, еще ощущая на коже эти неуловимые, но до сладостной дрожи приятные касания. Но по-другому он не мог. Не мог подвергать ее, почти самое дорогое, что у него есть, смертельному риску. У нее с ним нет будущего. Ни ближайшего, ни далекого. Все наивные детские мечты о том, как они будут путешествовать вместе, смеяться, любить и наслаждаться друг другом, разбились на миллиарды осколков. Ничего не будет. Никогда. А полная жемчужно-серебряная луна продолжала заливать Хогвартс своим неподвижным равнодушным светом, ветер навевал на зеркальную гладь Черного озера мелкую рябь, а густая листва Запретного леса приятно и звонко шелестела. А одинокий соловей продолжал свою песню о любви, уходящей с рассветом и остающейся на всю жизнь в истерзанных сердцах людей. *** Яркое солнце заливало небольшое купе «Хогвартс-Экспресса» своими жаркими лучами и ласково золотило клетчатую обивку бархатистых сидений, багажные полки, потрепанную магловскую книгу в руках Флоренс Уайлд и хорька Белби, сладко дремавшего под боком у хозяйки. Девушка бездумно скользила застекленевшим взглядом по мелким печатным строчкам, будучи погруженной в свои мысли. Поезд еще не тронулся, до отправки оставалось чуть меньше четверти часа, и постепенно вагоны наполнялись звонким детским смехом, уханьем запертых в клетках сов, злобным шипением жмыров и гулом бесконечных разговоров. Все радовались началу летних каникул. Тому, что уже через восемь часов встретятся с родителями, которые их весло потреплют по макушкам, крепко-крепко обнимут и расцелуют в разрумяненные щеки. Тому, что впереди у них два месяца беззаботной жизни, далекой от ранних подъемов, бесконечных походов в школьную библиотеку, «Троллей» по зельеварению и магических уроков. Тому, что они приедут в свои уютные светлые дома, бесшабашно разбросают все вещи и начнут скакать от счастья. Будут писать своим друзьям, украдкой летать на метлах, со стонами писать десятифутовые сочинения по Травологии и Истории Магии, бегать по улице под теплым летним дождем, не боясь промочить ноги. Будут лазать в материнские клумбы в поисках садовых гномов или потерявшегося котяры, и будут получать по первое число за переломанные георгины и пионы. С хохотом будут убегать на кухню, хватая свежеиспеченные пирожки и тыквенный сок, и будут носиться по всему дому от растрепанных родителей, ругающихся и вопрошающих Небеса, за что им послано такое неразумное и неуправляемое чадо. И вновь им взъерошат волосы на затылках и с притворным ворчанием отпустят гулять до поздней ночи. Дверь купе тихо приоткрылась, и в щель просунулась черноволосая вихрастая голова паренька в круглых очках и с белоснежной крупной совой в клетке. Флоренс окинула робкое лицо Гарри пристальным бесстрастным взглядом, в котором явственно читалась усталость, и кивнула на сиденье напротив. Юноша в знак признательности что-то пробормотал и, поправив съехавшие на кончик носа очки, зашел в купе полностью и неловко уселся, поерзав на месте. Флоренс снова уткнулась в книгу, дав понять, что на разговор не настроена. Гарри смущенно стал рассматривать ее лицо, косясь на кованый фонарь на станции, видневшийся за припыленным стеклом. Девушка по цвету кожи напоминала вампира, какими их описывают в книгах, а фиолетовые круги под покрасневшими — то ли от недосыпа, то ли от слез — глазами, и полное отсутствие даже намека на румянец придавали вид восставшего из могилы мертвеца. Серовато-лиловые тени залегли на впавших щеках, на крыльях ровного носа, под бескровными потрескавшимися губами. Складка между четких бровей с мягким изломом стала еще более явственной, а темные волосы, сейчас отливающие черным и забранные в тугой хвост, словно потускнели. Гарри было тяжело. Он отстранился от друзей, стал совсем нелюдимым и еще более раздражительным, нежели обычно. По ночам юношу преследовала сцена гибели Сириуса, безумный хохот Беллатрисы и змеиное лицо Волан-де-Морта. И единственным светлым пятном за последние дни стал визит Флоренс в Больничном крыле. Гарри тогда почувствовал себя понятым и не одиноким. Но после того, как молодой человек выплакался и успокоился, девушка молча напоила его зельем для Сна без Сновидений, потрепала по плечу и ушла. Ничего не сказала. Но юноша ощутил неясное облегчение, словно кто-то протер запотевшее стекло, и мир вновь заиграл красками. Блеклыми, но заиграл. Поезд издал веселый пронзительный гудок, волнительный гул в вагонах усилился, и «Хогвартс-Экспресс» тронулся. На платформе махал огромной ручищей Хагрид, Клык, сидевший рядом, тоскливо глазел на густой пар, который заполонил всю станцию. Изумрудная листва деревьев ласково зашелестела, пропуская ажурные солнечные лучи, а песочно-коричневая плитка платформы покрылась сероватой пылью, кружащейся в теплом летнем воздухе, пропитанном магией, животрепещущей радостью и предвкушением каникул. За окном замелькали ослепительно-желтые рапсовые поля, горы, верхушки которых были покрыты искрящимися снежными шапками, буковые рощицы. Гарри засунул руку в карман штанов, нащупав смятую коробочку из шероховатого картона, и вытащил ее. Флоренс неясно посмотрела на него, и юноша, неловко поправив очки, протянул ей коробочку. Серебристая надпись сверкнула от пляшущего солнечного зайчика.

— Она немного помятая, но все-таки вкусная… — Гарри слегка порозовел.

Уайлд растянула губы в вялой улыбке и достала шоколадную лягушку, слегка подтаявшую, но восхитительно пахнущую ванилью, какао и рано закончившимся детством.

— Спасибо, Поттер.

И Гарри тоже улыбнулся. Комментарий к Chapter IX Итак, друзья, первая маленькая часть этой истории подошла к концу. Хочется сказать огромное спасибо всем, кто оставлял комментарии и поддерживал меня в написании этого “шедевра”. Но я, конечно же, не прощаюсь! Нас с вами впереди ждет много интересного!

Но пока возьму небольшой тайм-аут, чтобы собраться с мыслями, сложить все в кучу и настрочить несколько пробников. Но я не планирую пропадать! Спасибо, что читаете!

====== Chapter X ======

Этим летом Лондон не радовал своих жителей хорошей погодой. Впрочем, неудивительно — столица Туманного Альбиона за последние пару лет вообще редко была озаряема даже слабыми лучами тусклого солнца. Вместе с этим горожан и жителей окрестных деревень и ферм мучила невыносимая, опаляющая раскаленным жаром легкие духота. Асфальт на трассах едва ли не плавился под колесами автомобилей, многоэтажки источали тяжелый, давящий на виски неясный запах пыли, смешанный с чем-то тухлым. Тощие облезлые кошки не вылезали из темных сырых подвалов, предпочитая голод добровольному обречению себя на тепловой удар. Листва на редких деревьях повяла и уже не шелестела — не было ни малейшего дуновения ветерка, кора потрескалась от недостатка влаги. Темза же, окончательно добивая бедных людей и животных, привносила в раскаленный пыльный воздух невыносимую удушающую влагу, отчего дышать становилось практически невозможно. Небо же словно несло в своих густых черных тучах, клубившихся подобно дыму и переливающихся от темно-серого до глубокого синего, открытую угрозу и оказывало гнетущее воздействие на всех жителей Лондона и его окрестностей — от Премьер-Министра до лягушек в Темзе.

Но мы обратим свое внимание на один из кинотеатров на окраине столицы Британии, там, где небольшие кирпичные трехэтажные домики ютились рядом друг с другом и разделялись аккуратными стрижеными, но увядшими газонами. Там, где росли ровные аллеи молодых платанов, освещаемые по вечерам теплым уютным светом черных изящных фонарей. Там, где машины проезжали раз в десять минут, оттого этот райончик был на редкость тихим и свежим. Небольшие каменные клумбы вяло украшали улочку кустиками измельчавших красных роз и белоснежных алиссумов, источавших дурманящий медовый аромат в густом тяжелом воздухе. И старенькое грязно-желтое здание небольшого кинотеатра с аляпистой размалеванной афишей совсем не вписывалось в эту тихую спокойную улочку, выпячиваясь из нее своей неприемлемой яркостью и неестественностью. Даже бетоновые круглые вазоны с неприлично разноцветными георгинами — и те казались вырванными из какого-то параллельного мира, чуждого этому уютному чистому уголку пыльного и серого Лондона. Из раскрытых потертых дверей кинотеатра высыпала кучка подростков лет пятнадцати-шестнадцати, щебечущих и беззаботных. Они счастливо смеялись и что-то бурно обсуждали, активно размахивая руками. Впереди семенила кругленькая невысокая дама бальзаковского возраста с короткими светлыми волосами и добродушным выражением миловидного лица, в лиловом костюме и с бисерной сумочкой на сгибе локтя. Она недовольно пыхтела, подгоняя детей и беззлобно прикрикивая: «Уилкинс, прекрати ковырять в носу!», «Джесси, ну что ты там копошишься?!», «Смит, Остин, живее, живее!». Подростки строили друг другу забавные рожицы, пихаясь в бока и бросая на пухлую даму красноречивые взгляды. За всеми медленно шла невысокая худощавая девушка, ровесница остальных. Симпатичная, темноволосая, с сумкой на плече — она сильно отличалась от ярких улыбчивых товарищей усталым взглядом и темной одеждой. Сегодня для юных сирот день был поистине праздничным — в кои-то веки их вывели в город, в кино на новый фильм. Мисс Паттерсон, одна из воспитательниц, сопровождала их на сеанс «Ричарда III». Весьма посредственный фильм, но для шестнадцатилетних подростков, целыми днями сидевших в серых стенах приюта, он был совершенно фантастическим.

— Уайлд, опять ты витаешь в облаках? Давай пошевеливайся! — мисс Паттерсон в гневе раздувала свои раскрасневшиеся круглые щеки, сердито глядя на воспитанницу.

Раздались гнусные смешки.

— Она, верно, выбрала себе в качестве бойфренда вон то дерево, мэм. Не обращайте внимания на нашу бедную крошку Уайлди, ей так одиноко…

Высокий смазливый шатен насмешливо блеснул голубыми глазами, искривив тонкие губы под хихиканье девчонок.

— Захлопни свою вонючую пасть, Харрисон, — вяло огрызнулась Уайлд, не глядя на парня.

— Прекратите оба! Харрисон, Уайлд, что за поведение?! — мисс Паттерсон вновь стала раздуваться от негодования.

— Прошу прощения, мэм, — Флоренс неприязненно покосилась на Харрисона, но ее внимание привлекло небо.

Предгрозовое, покрытое густыми дымными тучами сизо-лилового цвета, оно внушало тревогу. И лохматые черные струйки, стремительно приближающиеся к земле, внушали животный страх. Флоренс Уайлд догадывалась, что это. Дети и мисс Паттерсон, не понимающие, почему тревожный взгляд девушки устремлен в небо, задрали головы и тут же открыли рты в изумлении. На них со свистом летели эти жуткие клубящиеся столбы, останавливающиеся на асфальте. Стало холодно, запахло кровью, тухлятиной и страхом. Черные столбы принимали расплывчатые очертания людей в серебристых масках, и клубы дыма постепенно рассеивались.

— Бегите!

Флоренс не узнала свой голос — пронзительный, хриплый, высокий, с властными нотками. Но не успели. Зеленые лучи разрезали душный затхлый воздух, и первым на горячий асфальт рухнул Харрисон. На его симпатичном лице навсегда застыла гримаса удивления, а тонкие губы кривились в недоверии. Как по щелчку пальцев раздался писк и визг девочек, ругательства мальчиков и тревожное кудахтанье мисс Паттерсон. Уайлд похолодела, глядя, как на нее надвигается огромная широкоплечая фигура в развевающейся антранцитово-дымчатой мантии с поднятой палочкой. Девушка медленно пятилась назад, проклиная все на свете из-за того, что оставила свою волшебную палочку в приюте. Рядом с громилой Пожирателем возникла еще она фигура в маске — она была такой же высокой, но куда более худой. Гигант снисходительно оглядел сначала подоспевшую помогу, затем товарищей, валивших детей, и напряженную Уайлд, почти прижавшуюся спиной к горячей каменной стене кинотеатра.

— Дерзай, малец. Девчонка твоя, — у Пожирателя был лающий противный голос с сиплыми нотами.

Воздух заполнил тошнотворный солоноватый запах свежей крови, растекающейся по светлому асфальту из открытых ран на головах павших, как подкошенные, детей. Громила выпустил алый луч, и улицу сотряс пронзительный, полный мучительной боли вопль мисс Паттерсон. Пожиратели загоготали, толпясь возле бедной женщины и забыв про оставшуюся девушку и своего худого товарища. Воспитательница приюта билась в адских судорогах, ее небольшие глазки с полопавшимися сосудами вылезали из орбит, а на розоватой коже с каждым взмахом палочки выступали тонкие ярко-алые кровавые полосы. Безысходность. Флоренс уперлась острыми лопатками в раскаленную до предела стену, тяжело дыша. К голове приливала горячая кровь, ноги подкашивались, а грудную клетку словно сдавливали в висках. От омерзительного запаха тошнило, а хохот и восторженный визг Пожирателей оглушали. Осознание, что через несколько секунд ее жизнь оборвется, пришло на редкость быстро и довольно спокойно. В мыслях пронеслось: «Люблю тебя придурка, Малфой», и высокий Пожиратель резко схватил Уайлд за запястье и рывком завернул за угол, вжимая девушку в стену. Из прорезей маски засверкали жемчужно-серебристые глаза, и Флоренс выдохнула.

— Беги, беги скорее. Возвращайся в приют, бери вещи и иди в «Дырявый котел». Живи там до первого сентября, — в ладонь Уайлд лег увесистый бархатный мешочек, в котором брякали монеты, — И береги себя. Быстрее, ну же!

Ей не нужно было повторять дважды. Сжав на прощание плечо молодого человека, Флоренс Уайлд что было сил помчалась по узкому переулку на проезжую часть. Вдогонку ей доносились безумные крики Пожирателей, и слепящий зеленый луч озарил окропленную грязной кровью улочку окраины Лондона. Тело Джейн Паттерсон рухнуло на раскаленный асфальт с глухим хрустом ломающихся костей. Драко Малфой до боли сжал волшебную палочку, глядя вслед спешно удаляющейся женской фигурке. Победный клич Эйвери привел его в чувство. *** Тишину в одном из купе «Хогвартс-Экспресса» нарушал лишь мерный стук колес, посапывание золотисто-бурого хорька на полке для багажа и шелест изредка листаемых страниц. Тусклые, блеклые лучи сероватого солнца медленно скользили по обивке сидений, сумкам на полках, спящей крупной сове с роскошным белоснежным оперением и двум студентам — дремлющему молодому человеку в круглых очках с взъерошенной черной шевелюрой, и бледной девушке с приятными чертами изящного лица и темными волнистыми волосами, забранными в низкий хвост. Она полулежала на бархатистом сиденье, скрестив ноги и напряженно скользя взглядом лучистых золотисто-карих, как медовая патока, глаз по печатным строчкам новенькой книги. В купе было довольно тепло, несмотря на непогоду за окном — первое сентября в этом году выдалось особенно холодным, сменив тошнотворную духоту августа своей дождливой свежестью мокрой желтеющей листвы и сырой прохладой черных кедров и можжевельников, росших в пригороде Лондона у одного старичка, любителя хвойников. За окном медленно проплывали лиловые холмы, покрытые цветущим вереском, дубовые и ясеневые рощи, отдаленные деревеньки и фермы. Девушка прикрыла книгу, загнув уголок страницы, и распустила волосы, устало встряхивая головой. Тяжелые волны густых кофейно-каштановых волос длиною чуть ниже плеч красиво рассыпались, источая слабый сладковатый аромат. Студентка достала из кармана черных джинсов волшебную палочку и трансфигурировала из валяющейся на полу обертки из-под шоколадной лягушки небольшую пухлую подушку. Подложив ее себе под спину, Флоренс Уайлд прикрыла глаза, решив последовать примеру дрыхнущего Поттера и вздремнуть часика два. Но стоило ей поуютнее устроиться, как послышался звук отъезжающей стеклянной двери купе, и Флоренс раздраженно открыла глаза, уставившись на того, кто так некстати ввалился в их с Поттером тихий сонный мирок. Перед когтевранкой предстала Гермиона Грейнджер собственной персоной. Раскрасневшаяся, с еще более растрепанными каштановыми кудрями, чем обычно (хотя казалось — куда уж больше?!), и с блестящими от гнева и, похоже, расстройства, шоколадно-карими глазами. Гриффиндорская староста значительно похорошела за лето — ее симпатичное личико с мягкими нежными чертами стало более взрослым, а фигура женственной и без детских угловатостей. И Уайлд в который раз поразилась тупоголовости Уизела.

— Привет, Флоренс, — шмыгнула носом Гермиона, усаживаясь рядом с Гарри, который продолжал сопеть.

— Здравствуй, Грейнджер, — девушка зевнула, прикрыв рот ладонью и поудобнее устраиваясь на подушке.

Поттер разлепил заспанные глаза, растерянно глядя то на подругу, то на попутчицу, и потягиваясь.

— Гермиона, ты чего здесь?.. Я думал ты там с Роном…

— К нам вломилась Браун и начала вешаться на него! — мгновенно рассвирепела Грейнджер, поджимая тонкие розовые губы. — Я не имела ни малейшего желания наблюдать за их воркованием и пришла к вам!

— Грейнджер, ты можешь остаться здесь, но с одним условием, — Флоренс, закрывшая глаза, подняла указательный палец вверх. — Ни слова о Браун и ее Бон-Боне, иначе меня стошнит.

Гриффиндорка насупилась, но последовала предостережению, выпрямляя спину и поглядывая на Гарри. Тот в свою очередь уставился в окно, что-то напряженно обдумывая — между черных густых бровей прорезалась глубокая складка.

— Вы слышали о том, что случилось с приютскими детьми?.. — Гермиона окинула быстрым взглядом напрягшихся друзей. — Полторы недели назад, на Претти-стрит?

Поттер скрипнул зубами и с силой сжал челюсти. Его худощавое лицо исказила гримаса злобы.

— Естественно. Об этом судачит весь магический и магловский мир, Грейнджер, — тон Флоренс стал пронзительно-ледяным, и гриффиндорцы содрогнулись. — Или ты думаешь, что убийство двенадцати подростков и их сопровождающей могло остаться незамеченным?

— Я просто…

— Что просто, Грейнджер? Ты думаешь, так легко говорить о том, что маглы не могут объяснить, и для успокоения народа выдумали легенду о сбившем детей автобусе?! Думаешь, это скоро забудут? А ты знаешь, что при вскрытии тел обнаружили патологоанатомы?

Гермиона испуганно покачала головой. Она была испугана такой реакцией Флоренс — в ее голосе читалась холодная ярость, раздражение и что-то, похожее на боль. Ее темно-розовые губы подрагивали, а скулы залил болезненно-алый румянец — неестественный, такой чужой на этом всегда бледном, утонченном лице.

— А они все были абсолютно здоровы, не считая того, что головы у них были разбиты при падении. Здоровы, только мертвы.

— Пожиратели выступили открыто, — тихо подал голос Поттер, сжимавший кулаки и отстраненно глядевший в окно. — Он начал действовать.

Повисло тягостное молчание. Напряжение витало в воздухе, будто разряды электричества, и стало трудно дышать. Гермиона виновато потупила взгляд, переплетя тонкие пальцы и нервно ерзая на месте. Флоренс резко вскочила с сиденья, закручивая волосы в тугой узел и закалывая их палочкой, и бросила короткое:

— Я прогуляюсь.

Гарри понимающе кивнул, сняв очки и устало потерев переносицу. *** В тамбуре было до мурашек прохладно и едко пахло табачным дымом — курили преимущественно старшекурсники со Слизерина. Но сейчас было пусто, в светлом бежево-кофейном тамбуре висела глухая тишина, из продолговатых окон лился рассеянный сероватый свет, освещающий этот чистенький, по-своему уютный закуток. За покрытыми тонким слоем пыли стеклами виднелись остающиеся вдали фермерские поля, небольшие дубовые и буковые леса, редкие зеленоватые холмы. И хмурое сизо-серое небо, через низкие тяжелые тучи которого пыталось пробиться робкое тусклое солнце. Флоренс с шумом захлопнула за собой дверь, вцепляясь пальцами в холодные коричневые поручни и наклоняя голову. В висках тупой болью пульсировала кровь, из сдавленной груди вырывалось рваное и хриплое дыхание, в горле встал тяжелый ком. Перед глазами встала та жуткая картина. Мертвый Харрисон с растекающейся лужей темной горячей крови возле головы, потом оглушающий визг Остин и близняшек Грей, болезненные вопли мисс Паттерсон, и вновь кровь. С тошнотворным запахом железа и гнили, усилившимся во сто крат в раскаленной духоте пыльного Лондона. Черные зловещие мантии, развевающиеся подобно крыльям могильных воронов. До рези в глазах ослепительные вспышки зеленого, мягкий удар падающего тела и безумный раскатистый хохот. Тихо стукнула дверь тамбура, и Флоренс резко обернулась через плечо, нахмурив брови. Сердце на мгновение замерло, а дыхание прервалось при виде этой высокой худой фигуры, боком прислонившейся к косяку, в угольно-черном костюме с иголочки, стоящем, наверняка, кругленькую сумму. Мертвенно-бледная кожа с болезненным синеватым подтоном и жуткими синяками под воспаленными серыми глазами. Глубокая скорбная морщина между светлых бровей, мрачные тени на впалых щеках, полопавшиеся капилляры на крыльях прямого носа. Шелушащиеся тонкие губы с кровавыми болячками в уголках и центре неподвижны и бесцветны. Платиновые шелковые пряди, не утратившие зеркальный блеск, уложены в идеально-небрежную прическу. Вздутые сине-фиолетовые вены на мраморно-белых кистях рук безупречно красивой формы с длинными музыкальными пальцами. Девушка сглотнула, отворачиваясь к окну и сильнее стискивая гладкий поручень. В глазах отчего-то защипало, когда до носа долетел едва уловимый аромат прохладного, как полночный апрельский дождь в Лондоне, свежего и чуть терпковатого одеколона. Кедр, ягоды можжевельника и цитрусы. И магловские ментоловые сигареты. Сглатывать было тяжело, в горле стало нестерпимо сухо, а легкие опалило жаром, когда за спиной раздались мягкие, почти неслышные шаги. Он встал рядом, облокачиваясь о холодный поручень, переплетая бледные пальцы и устремляя застекленевший взор потускневших жемчужно-серых глаз на зеленое, простирающееся на многие мили вдаль, болото. Вот одно дерево нависло над ним своей густой желтеющей кроной, да пара жухлых кустов ракитника растет на склонах. Остальная непривычно яркая зелень от обильно растущих мхов и невысокой травы. И тишина. Такая тяжелая, глухая и нагнетающая. Он так близко — протянешь руку и коснешься пальцами дорогой плотной ткани, пропитанной его запахом. Открыл узкую форточку, впуская в тамбур свистящую прохладу сентябрьского пасмурного дня, и достал из кармана брюк пачку сигарет. Ловким движением мелко дрожащих пальцев выудил тонкую белоснежную сигарету, поджег кончиком палочки и с болезненным наслаждением закурил. Клубчатый светло-серый дым оставался за пределами поезда, рассеиваясь за пару мгновений. Пронизывающий ветер проник, казалось, до костей, вызывая мурашки. Флоренс непроизвольно поежилась, обнимая себя и смотря куда-то сквозь рельсы, стелющиеся извилистой дорогой между гористых склонов Шотландии. Она ощутила на себе его проницательный, острый взгляд, и вновь содрогнулась. Через несколько секунд что-то тихо зашуршало, и на плечи девушки легла тяжелая, окутывающая пленительным свежим запахом ткань мужского пиджака. На удивление теплого — на первый взгляд чудилось, что Малфой такой же ледяной, каким видится. Флоренс медленно перевела взгляд на него. Беззаботно выпустил струю дыма, прикрывая глаза подрагивающими синеватыми веками и пальцами свободной руки вцепляясь в поручень. Ее сердце сжалось от жгучей тоски. Девушка сделала робкий шаг и подняла подбородок — Малфой был выше ее на полторы головы и гораздо шире в плечах, несмотря на природную худобу. Осторожно пробежала подушечками пальцев по тончайшей кашемировой водолазке, скрывающей жилистое предплечье, и ласково сжала плечо. Драко содрогнулся, выпуская из пальцев сигарету. Та упала на рельсы, продолжая тлеть и испускать едкий дымок. Молодой человек глубоко и рвано вздохнул, раздувая крылья носа.

— Спасибо.

Ее мелодичный обволакивающий голос был до странности уместно тихим. И в одно слово она вложила сколько смысла, сколько поэты, пышно, пошло и вульгарно пишущие о чувствах, не описали бы и в целой поэме. Драко коротко кивнул, бесшумно и протяжно втянув воздух. Его накрыла теплая волна уюта и спокойствия. Так было всегда, стоило ей дотронуться до него. Внизу живота разлилась теплая сладостная истома, кровь в венах забурлила, а все его существо томно обволакивал ее аромат — чистый, звеняще свежий со сладковатой, но не приторной ноткой. Драко стало так хорошо. Но осознание того, что это неправильно, мерзкой холодной слизью проникло в душу, разрушая это минутное умиротворение. Молодой человек зажмурился от резкой тупой боли в висках, а через открытую форточку ворвался отрезвляющий порыв осеннего ветра с влажным замшелым запахом болота. Флоренс убрала руку с его плеча, облокачиваясь о поручень и с неясной тоской смотря сквозь запыленное стекло. Темные волны красивых волос плавно затрепетали от свистящих дуновений, щекоча бледные щеки. Девушка прикрыла глаза, и на ее губах появился призрак слабой улыбки. Драко пристально всматривался в тонкие черты родного лица, которые он давным-давно изучил до такой степени, что мог с закрытыми глазами сказать, что именно под правым ухом у Флоренс крошечная родинка, что при улыбке левая ямочка у нее больше выражена, чем на другой щеке. Что правая бровь изогнута резче, а на нижней губе всегда есть маленький кровавый прикус. Что при простуде у нее шелушатся уголки рта, а нос краснеет, когда она нервничает. Но молодой человек не мог прекратить разглядывать ее всегда болезненно-мучнистое лицо. Это было выше его сил, и он не представлял себе жизни без Флоренс Уайлд. Она давно стала ее неотъемлемой частью, которую невозможно взять, выбросить и забыть. Таких не забывают. Она была для Драко не просто тем человеком, в кого он был так безнадежно и с такой нежной искренностью влюблен — она была его лучшим другом, с которым у него была просто невероятная эмоциональная связь. Флоренс все понимала даже лучше него. Чувствовала, принимала и прощала. Поддерживала, направляла и помогала. Спорила, разочаровывалась и ругалась. И всегда была рядом. Юноша обвил длинной жилистой рукой ее покатые плечи, мягко привлекая к себе и обнимая второй рукой. Девушка поддалась, осторожно прижимаясь к худощавой широкой груди Малфоя и упираясь щекой в острые ключицы, скрытые черным кашемиром джемпера. Драко стал чуть покачивать ее в теплом кольце сильных рук, размеренно и глубоко вдыхая уютный чарующий аромат, обволакивающий дурманящей дымкой. В это мгновение, когда шелковистые волосы нежно щекотали ему нос и подбородок, Драко Малфой ощущал себя самым счастливым человеком во всем мире. Шершавая мягкость старого свитера, бархатистая гладкость бледных красивых рук и тепло хрупкого тела вкупе со столь близким, родным запахом сводили молодого человека с ума, вызывая до мурашек приятную дрожь в районе солнечного сплетения. Тусклый пыльно-сероватый свет рассеянно заливал их лица и фигуры, а болота за окном сменились на невысокие, покрытые грубой растительностью горы, на которых кое-где виднелись пепельно-сиреневые островки цветущего шотландского вереска. Пасмурное светло-серое небо казалось высоким и недосягаемым. Где-то в величественной тревожнойвыси кружилась стая черных воронов. Но все хорошее когда-нибудь заканчивается, и этому блаженному моменту тоже пришел конец. Драко ощутил, как Флоренс мягко ускользает из его объятий, и растерянно заморгал. Девушка обернулась к нему, стоя вплотную и положа непривычно теплую сухую ладонь юноше на щеку, быстро заскользила нежным, теплым медовым взглядом по нездоровому узкому лицу. В ее больших лучистых глазах читалось сожаление, ласка и слабая улыбка, но темно-розовые губы оставались плотно сомкнутыми и неподвижными. Драко бережно перехватил ее хрупкое запястье и поднес душистую мягкую ладонь к губам, запечатлевая на тонкой коже сухой и трепетный поцелуй. Вдохнул тонкий аромат весеннего шиповника и лимонов, слыша тихий рваный вздох. Изящная рука выпорхнула из цепкой хватки холодных пальцев Малфоя, и через мгновение он увидел, как на гладкий грязно-бежевый поручень опустился его плотный черный пиджак. И спустя секунду стукнула дверь тамбура. В прохладном воздухе, напоенном влажной осенней свежестью и запахом мокрой листвы, витало едва ощутимое нежное благоухание теплой рождественской карамели и цветов. Драко Малфой достал из пачки еще одну сигарету, резко поджег ее и с горечью закурил, до крови закусывая тонкую иссушенную губу и чувствуя, как по подбородку медленно стекает горячая струйка с металлическим запахом. Вороны в вышине зловеще закаркали, хлопая черными, как мантии Пожирателей Смерти, крыльями. Комментарий к Chapter X Да, я не померла) Хотелось бы главу побольше, но я не сдержалась и решила порадовать всех вас. Следующая, думаю, будет в выходные или на следующей неделе. Спасибо за прочтение! Жду мнений

====== Chapter XI ======

Драко Малфой слишком резко открыл стеклянную, чуть запылившуюся дверь купе и обвел холодным непроницаемым взглядом всех сидящих: задремавшего Нотта, младшую Гринграсс, неведомым образом втесавшуюся в компанию шестикурсников, Крэбба и Гойла, со смачным чавканьем жрущих шоколадных лягушек, каменного Забини и Паркинсон с таким выражением лица, что Малфоя чуть не стошнило. Блейз обратил на Драко испытующий взор жгучих вишнево-карих глаз и тревожно раздул ноздри красивого крупного носа с горбинкой. Молодой человек безразлично дернул бровью и бесшумно уселся рядом с Паркинсон, смотрящей на Драко с раболепским, почти псиным обожанием. Она протянула пухлую белоснежную руку с далекими от изящества пальчиками и жадно коснулась дорогой, холодной ткани пиджака. Юноша брезгливо вздрогнул и дернулся в сторону под пристальным взглядом Забини, в котором читалось понимание, а Пэнси обиженно поджала красивые розовые губки, отворачиваясь к окну. Драко устало закрыл глаза и откинулся на бархатистую спинку сиденья, напряженно сжимая кулаки до болезненного побеления костяшек пальцев. Аромат сладко-цветочных духов Пэнси противно обжигал пересохшее горло, смешиваясь с тонким свежим ароматом парфюма Астории Гринграсс. Малфой открыл глаза и столкнулся с пленительным взглядом миндалевидных глаз пятикурсницы, искрящихся вспышками изумрудов и темных нефритов. Юная Астория была необыкновенно хороша. Ради таких девушек рушились империи и погибали целые нации. Овальное лицо правильной формы с ровной сияющей кожей, будто сотканной из шелковых лепестков розовых и белоснежных лилий. Высокий благородный лоб, тонкий нос, сочные пухлые губы притягательного алого оттенка. Блестящие холеные локоны медно-каштанового цвета убраны в изысканную прическу, но одна волнистая прядка кокетливо выпала из общей композиции и вьется возле щеки и тонкой белой шеи. Плотная ткань черной школьной мантии удачно оттеняет аристократичную красоту девичьего лица. Астория не без удовольствия отметила то, что Драко пристально изучал ее, но заметила его равнодушие и отстраненную льдистость во взгляде. Он увидел чувство превосходства на этом совершенном личике и словил тонкую загадочную улыбку. Эту девушку отец прочил ему в жены. Люциус был убежден, что лучшей партии сыну не подобрать — Астория была неглупой девушкой, обученной манерам, редкой красавицей и, естественно, чистокровной. Астория Гринграсс была идеальной. Покорной, послушной и милой в общении. К тому же без ума от Драко.

Но ему не нужна была идеальная. Драко нужна была та единственная и неповторимая. С узким болезненным лицом, темными, почти черными душистыми волосами, несовершенными чертами, с худощавой фигурой. С лучистыми золотисто-карими глазами, нежными тонкими руками и головокружительным ароматом бархатной кожи. Которая не смотрела на него восторженно и с обожанием, а нежно, ласково и даже чуть насмешливо. Которая мягко прижималась щекой к его плечу, щекоча волосами его подбородок, и накрывала сухой теплой ладонью его — ледяную и шершавую. Которая ранним солнечным утром могла беззаботно взъерошить его и без того растрепанные после сна волосы и коротко, будто стесняясь, клюнуть в щеку. С которой он целовался под раскидистой весенней березой, молодые полупрозрачные листочки которой пахли водной свежестью и жарким майским солнцем. С которой любовался на сапфировый бархат неба и мириады молочных звезд с крыши Астрономической башни, положив голову ей на колени и трепетно вглядываясь в любимые теплые глаза, сверкающие неподдельным восхищением и нежностью, а она скользила тонким изящным пальцем по венам на его ладони. С которой сбегал из замка под покровом черничной душистой ночи в густые росистые луга, устланные розовым клевером и сиреневым мышиным горошком, встречать рассвет вместе с жаворонками и сладкоголосыми малиновками. После снов с которой он просыпался с бешено колотящимся сердцем и феерически счастливой улыбкой на тонких губах. На которую смотрел затуманенным взглядом, переполненным вожделения и искреннего, горячего обожания. Улыбка которой была главной, бесценной наградой, которую только можно было себе вообразить. Цветочное имя которой напоминало нежный весенний вихрь и вызывало сладостную дрожь где-то внизу живота. Его хотелось смаковать бесконечно долго, ощущая на кончике языка этот свежий вкус, растекающийся по венам раскаленной нежностью. Флоренс Уайлд была смыслом жизни Драко. Самым прекрасным из смыслов. Но этот смысл у него отняли, заставили бросить и вытеснить из памяти. Но разве возможно забыть самое светлое и трепетно любимое, что только случалось в жизни? Он видел страх в ее глазах, когда Мальсибер был готов покончить с ней на месте. Это отдалось колкой болью в изрытой кровавыми ранами душе Драко. Ощутить ее аромат в тошнотворной духоте Лондона, смешанный с тухлятиной и мерзким запахом крови было жутко. Видеть ее искаженное предчувствием приближающейся смерти лицо тоже. И с тех пор, как на левом предплечье юного Малфоя появилась ужасающе-черная змея, выползающая из черепа, Флоренс Уайлд стала недоступна. Также далека, как та луна, которой они любовались, сидя на подоконнике в заброшенном кабинете Трансфигурации. И оставалось только наблюдать за ней, тревожно спящей, в зловещей тьме ночи. И бросать короткие безразличные взгляды на совместных лекциях. Допоздна засиживаться в гостиной Слизерина, приходя в башню к полуночи. Драко вынырнул из своих мыслей, подозрительно сощурив глаза и впившись пронзительным взглядом в багажную полку прямо над Гринграсс и Ноттом. Сумка Забини чуть сдвинулась. Малфой скривил губы. *** Пэнси и Блейз обернулись через плечо, непонимающе глядя на застывшего Драко, остававшегося на месте. Нотт равнодушно пожал плечами, приобнимая Асторию за талию и властно кивая Крэббу с Гойлом, вышел из купе. Забини вскинул густую черную бровь и вздернул верхнюю губу, выразительно смотря на Малфоя.

— Идите. Я догоню, — тон молодого человека был безупречно холодным и бесстрастным, не вызывающим ни капли у подозрений у Паркинсон.

Блейз еле заметно кивнул, расправил на запястье рукав черной шерстяной водолазки и крепче сжал ручку сумки.

— Пошли, Пэнс.

Девушка послушно вышла вслед за однокурсником, благоразумно прикрывая дверь купе. Драко расплылся в презрительной и злобной ухмылке, взмахом палочки опуская шершавые бежевые шторки. Медленно встал и прошептал самый простой Петрификус Тоталус. С багажной полки что-то с глухим грохотом упало, и на полу Малфой увидел белый кроссовок. Серые глаза сверкнули стальным блеском, на впалых щеках заходили желваки.

— Твоя дорогая мамаша не учила тебя, что подслушивать нехорошо, Поттер? — елейно пропел Драко, резко срывая с обездвиженного тела мантию-невидимку.

Гарри с ненавистью всматривался в острое надменное лицо, пылающее жаждой мести и злостью.

— Ах да, она же сдохла, как вшивая подзаборная псина, когда ты еще не научился вытирать свою мерзкую задницу!

Перед глазами Гарри мелькнул лакированный черный ботинок, безупречно чистый, из лучшей кожи, и нос пронзила режущая, ударяющая в голову боль. Через смутную пелену гриффиндорец увидел победную усмешку на тонких бледных губах Малфоя, внезапно превратившуюся в жуткую гримасу бешенства и неверия. Молодой человек присел на корточки и, холодно сощурив бесцветные серые глаза, протянул белую паучью руку к чему-то рядом с ногой Гарри. Между длинных бледных пальцев заскользила тонкая полоска черного бархата, от которой слабо пахло так, как могло только от одной девушки. Драко на секунду прикрыл глаза, сжимая ленту в кулаке. Вскочил и с утроенным бешенством стал врезаться ботинком в окровавленный нос Поттера. О, как Малфой ненавидел его! Золотой мальчик хранил на память женскую ленту для волос. Но он не имел права даже смотреть на нее. Дышать одним воздухом с ней, улыбаться ей и открывать свою мерзкую вонючую пасть в ее присутствии. Не то что прикасаться к ее вещам.

— Это тебе, Поттер, за отца, — Драко взял в руки прохладную ткань мантии-невидимки. — И, пока будешь ехать в Лондон, уясни: она моя. Приятной поездки!

Через мгновение Гарри не стало видно. Малфой противно ухмыльнулся и, схватив с сиденья сумку, выскочил из купе. Однако натолкнулся на хрупкую девушку, смотрящую на него со смесью тревоги, непонимания и подозрения. Сердце замерло. Драко смерил ее холодным презрительным взглядом и стремительно направился к выходу из вагона, одергивая пиджак. Чувствуя спиной ее взгляд и вспоминая расширившиеся глаза, которые увидел пару секунд назад. В груди заклокотала ярость и бешеная злоба, глаза застелила горечь обиды, а в венах кипела дикая, неукротимая ревность. Но мизинцем правой руки он осторожно поглаживал черную бархатную ленту, хранившую аромат волос ее владелицы. *** Праздничный пир в этом году выдался не совсем праздничным. Он был куда короче и мрачнее, чем в предыдущие годы, и учеников по постелям распустили где-то на три четверти часа раньше. В гостиной Восточной башни ровным счетом ничего не изменилось. Все та же уютная обстановка, весело пляшущее в камине жаркое пламя, мерное тиканье часов. Воздух был теплым и пропитан запахом пергамента, сосновых поленьев и чая с бергамотом. От небольшого письменного стола из отполированного темного дуба исходил приятный аромат древесины и старых книг. Драко задумчиво скользил подушечками мелко подрагивающих пальцев по гладкой поверхности и устремил застекленевший тяжелый взгляд на вязкую осеннюю мглу за окном. В медном одиночном подсвечнике мерно горела тонкая бежевая свеча, освещающая узкое бледное лицо и горловину водолазки. На спинке диванчика лежал аккуратно сложенный клетчатый плед из мягкой шерсти, рядом был небрежно брошен пиджак Драко. На кофейном столике стоял граненый стакан с сухим душистым букетиком лаванды, вереска и полевого шалфея, и от близости каминного огня пряный терпкий аромат усиливался. В темное, крошечное подобие фойе проскользнула староста Когтеврана, придерживающая на плече небольшую потрепанную сумку. Драко замер и напрягся, словно хищник. Медленно повернул голову и сверкнул глазами на девушку, остановившуюся около одного из кресел и положившую на пол сумку. Флоренс присела на мягкий объемный подлокотник, скрещивая руки и пронзительно-холодно глядя на Драко, поднявшегося со стула и вкрадчиво подошедшего к ней. Он бесшумно ступал по пушистому ковру, раздувая ноздри и тяжело дыша. Воздух в гостиной накалился до крайней степени. Молодой человек навис над Флоренс, приблизив свое лицо к ее, вглядываясь в усталые медово-карие глаза, под которыми залегли фиолетовые тени. В ее взгляде читалось явственное разочарование и ледяное пренебрежение, но лицо оставалось бесстрастным. Она молчала. Драко это невыносимо бесило. Когда она вот так смотрела и молчала. Потому что это было хуже самой мучительной пытки.

— Зачем?

Драко почувствовал, как в груди встает на дыбы и начинает яростно выть дикий бешеный зверь. Она спрашивала об этом уродце очкарике, о ком же еще! Значит, она не против общества этого мерзкого лохматого звездульки! Юноша судорожно вздохнул и приподнял острый подбородок, злобно сузив серые глаза.

— Тебе-то какое дело?

Флоренс чуть повела бровью и передернула хрупкими покатыми плечами. Из-за игры света Драко показалось, что ее глаза чуточку смягчились.

— Абсолютно никакого.

Она встала, подхватила с пола сумку и обогнула молодого человека, чуть задев его руку. Драко едва не задохнулся от опаливших легкие чувств. На каменных ступенях раздались затихающие шаги. *** Блейз Забини уже добрую четверть часа ждал, когда МакКошка отпустит из своей мышеловки Грейнджер, Аббот и Уайлд. Профессор вызвала старост после обеда, напустив на себя самый суровый и многозначительный вид, какой только могла. И дамы во главе с подпрыгивающей от нетерпения (Мерлин, будто у нее заноза в заднице!) Грейнджер отправились в кабинет заместителя директора Школы Чародейства и Волшебства Хогвартс. Блейз фыркнул и, засунув руки в карманы, отвернулся к распахнутому окну. Молодого человека овеял прохладный ласковый ветерок, принесший с собой влажный запах Черного озера, осенней желтеющей листвы, измельчавших цветов и яблок. Денек выдался ясным, солнце ласково пригревало нерадивых оболтусов-старшекурсников, выползших погулять вместо того, чтобы корпеть в библиотеке над учебниками и конспектами. Но грех было не воспользоваться прекрасной погодой и не насладиться в полной мере чудесным сентябрьским днем. Забини с наслаждением прикрыл глаза, подставляя нос, скулы и лоб мягкому теплу осеннего солнышка. За спиной раздался звук открывающейся двери, и Блейз живо развернулся, наблюдая, как из кабинета вылетает сосредоточенная Грейнджер, следом изящной походкой от бедра шествует Аббот, а затем вяло выползает Уайлд, внешним видом напоминающая упыря. Когтевранская староста сразу заметила своего слизеринского приятеля и коротко кивнула, направляясь к нему. Забини белоснежно улыбнулся Флоренс, ловким галантным движением забирая у нее школьную сумку и делая пригласительный жест вперед красивой смуглой рукой.

— Привет, дорогуша, — Блейз непринужденным жестом приобнял девушку за плечи. — Я тебя ждал.

— Как это ни удивительно, Забини, но я догадалась, — Флоренс устало усмехнулась, даже не пытаясь сбросить руку юноши.

— Пойдем, прогуляемся? Поболтаем, как старые добрые друзья, не видевшиеся четверть века, выпьем кофе и выкурим по сигарке, а? — Забини обаятельно подмигнул, направляясь к выходу из замка во внутренний дворик.

— Какое заманчивое предложение, мой старый добрый друг! Отказаться я ведь не могу, верно?

— Правильно мыслишь, конфетка!

Шестикурсники, обмениваясь беззлобными шутками, устроились на каменном полуразрушенном бордюре, увитом диким плющом и расположенном под мощным раскидистым буком с густой листвой. Справа, чуть поодаль, хрустально журчал миниатюрный фонтанчик, покрытый мелким бархатным мхом, а в расщелинах между старыми отсыревшими плитами робко пробивался розоватый вереск. На нижней ветке бука замерла любопытная рыжеватая белка с роскошным хвостом, поблескивающая задорными черными глазками, а где-то в густой кроне тихо чирикнул щегол. Блейз уселся на землю, постелив мантию, и прислонился спиной к шершавому стволу дерева. Флоренс села на бордюр, свесив ноги и наблюдая за белкой. Вдали шумели второкурсники, пускающие бумажную ласточку, а в зарослях винограда с пышной багряно-алой листвой и диких сиреневых астр целовалась какая-то парочка.

— Зачем вас вызывала Кошка? — Блейз почесал нос.

— Сообщить радостную весть, что с шестого курса мы начинаем патрулировать в коридорах, — Флоренс перевела взгляд на пышную желтоватую траву между камней.

— Ты с Малфоем?

Девушка кивнула, чуть нахмурившись. От Забини это не укрылось.

— Слушай, ты ведь… Ну, понимаешь…

— Я не понимаю, — резко перебила слизеринца Флоренс. — Я знаю.

— О! — юноша прищурился от озорного солнечного лучика, норовящего залезть ему в глаза. — Тем лучше.

— Я не хочу… Усугублять его положение, понимаешь? — девушка растерянно посмотрела на Блейза в поисках поддержки. Он ободряюще кивнул. — Ведь если узнают, что между нами раньше было…

— А сейчас что, между вами ничего нет? — Забини состроил трагическую рожицу. — Вряд ли ты сделаешь хуже, моя дорогая. Ты для него все. Я тебе говорю это, как его второй лучший друг.

Флоренс сжала губы, нервно переплетая пальцы и отстраненно всматриваясь в текущую сверкающими струями воду фонтанчика. Она верила Блейзу. Но все было гораздо сложнее, чем он пытался ей обрисовать.

— Не кисни, конфетка! — слизеринец задорно улыбнулся. — Прежде всего тебе нужно выспаться, а то, уж прости, с тебя можно инфернала рисовать и малышне показывать! Прогуляй завтра уроки, приведи себя в порядок, отдохни, насладись жизнью, в конце концов! Подумай о том, что когда у вас с Малфоем будет медовый месяц, вы приедете в жаркую Италию, я встречу вас, неприлично красивый, в белой рубашке и брюках, и угощу настоящим итальянским джелато шоколато и болоньезе с креветками в сливочном соусе…

Забини мечтательно закатил глаза, откидываясь назад и расплываясь в лукавой улыбке. Флоренс тихо рассмеялась, подпирая щеку рукой и вдыхая ароматы ранней осени. Белка сбросила на нее орех и уставилась любопытными темными глазами, выжидающе мотая пушистым хвостом. Ветер ласково прошелестел листвой бука и донес веселый лай Клыка, отдаленный звонкий хохот студентов и щебетание синиц с иволгами. Комментарий к Chapter XI Как всегда жду мнений и благодарю за прочтение) Если есть ошибки – прошу в ПБ.

====== Chapter XII ======

Последнюю неделю в окрестностях Хогвартса держалась на редкость замечательная погода — сентябрь выдался сухим и довольно теплым, воздух был свежим, напоенным сладостью хрустящих яблок и терпкостью осенних цветов. Кристально-голубое, распахнутое настежь небо манило своей чистотой и звенящим чувством свободы. Буки, платаны и дубы медленно укутывались в золото, багрянец и медь, ласково и мелодично шелестя сухой листвой. Плакучие ивы свешивали свои длинные ветви над зеркальной сине-зеленой гладью Черного озера, отбрасывая ажурные тени на желтящуюся траву. На макушках деревьев задорно чирикали и щебетали синицы, щеглы и зяблики, из дупел выглядывали любопытные мордашки бельчат, грызущих желуди. Даже Гигантский кальмар с опаской поднялся с темных глубин озера и осторожно подставлял озорным лучикам солнца свои многочисленные щупальца.

Основной коридор на первом этаже Хогвартса был со сквозными окнами без стекол, которые выходили прямо в главный дворик замка. Коридор был из песочно-бежевого известняка, а нервюры его сводов были поистине шедевром резьбы по камню. Пол и стены освещались ярким солнечным светом, льющимся из окон, а ветерок навевал свежесть и горьковатую пряность сентября. Флоренс Уайлд сидела на теплом каменном бордюре одного из окон, свесив ноги по обеим сторонам и с наслаждением подставляя бледное лицо ласковому золоту осеннего солнца. Нежный ветерок невесомо играл с волнистыми прядями небрежно забранных волос, красиво переливающихся на свету. Девушка по-кошачьи щурила светло-карие, с медовым отливом глаза, темно-розовые губы подрагивали, готовые растянуться в безмятежную улыбку. Мысленно она сотню раз поблагодарила Забини за дружескую поддержку и дельный совет — все-таки она договорилась с Флитвиком (а он просто не сумел устоять перед одной из своих лучших учениц, которая выглядела хуже Кровавого Барона) и наконец- то выспалась, вволю нагулялась и привела себя в порядок. А сейчас она наслаждалась хорошей погодой в пустующем коридоре. Вместо первых двух лекций у нее было окно, и девушка с чистой совестью покинула своих однокурсников, разошедшихся по аудиториям. Сзади раздались приглушенные, осторожные шаги, и до носа Флоренс долетел тонкий аромат яблок, пирога с медовой патокой и едва уловимого сливочного мускуса. Девушка мягко улыбнулась, не открывая глаз, и услышала, как напротив нее кто-то усаживается. Флоренс приоткрыла левый глаз, осматривая растрепанного Гарри Поттера, принявшего точно такую же позу, как и она сама. Смольно-черные непослушные волосы были привычно взъерошены, стекла очков ослепительно поблескивали в лучах солнца, а изумрудные глаза за ними тепло искрились пронзительной летней зеленью. Тонкие губы были растянуты в легкой доброжелательной улыбке, а светлая кожа худого лица незаметно мерцала на свету. Гарри поправил очки, и Флоренс сдержала порыв улыбнуться еще шире — столько необъяснимой, какой-то домашней теплоты было в этом жесте. Да и сам Поттер был таким светлым, добрым, понимающим и спокойным, что порой хотелось сделать что-нибудь хорошее или просто пошутить и счастливо рассмеяться. Он был полной противоположностью ледяного, идеально-порочного Малфоя с его дьявольски-неестественной красотой, амбициозностью, хитростью и манипуляторским обаянием. С его аристократичной худобой и вместе с тем почти что королевской статью. С обжигающим холодом сильных рук, которыми он мог одинаково спокойно задушить и нежно обнять. С манящим огоньком в жемчужно-серых глазах, гипнотических и подчиняющих. С изящным благородством острых черт бледного узкого лица. С колкими шутками, завораживающей улыбкой и многогранностью души. Гарри был совсем другим. На него нельзя было любоваться часами или вести с ним философскую беседу за чашечкой эрл грея. С ним можно было беззаботно болтать обо всем на свете, не обременяя себя какими-то правилами или запретами. Гарри был безрассудно храбр, самоотвержен и благороден душой. И иногда был мямлей. Но гриффиндорская честность и то умиротворяющее спокойствие, какое нес с собой юноша, было необычайно притягательным. Если бы у Флоренс был брат, она бы хотела, чтобы он хоть капельку походил на Гарри Поттера. Девушка крайне тепло относилась к гриффиндорцу, хоть и старалась не показывать этого. Он был одним из тех людей, кому она могла бы доверить свою жизнь. Но только под присмотром Грейнджер! Гарри достал из кармана школьной мантии два яблока, которые стащил из заднего дворика. Золотисто-белые, с розовато-алыми пятнышками на почти прозрачных боках, с медово-пряным сладким ароматом в теплом сухом воздухе. Юноша молча протянул одно Флоренс, и она, беря, невесомо коснулась тонкими пальцами ладони Гарри. Гриффиндорец почувствовал, как по коже словно пустили электрический разряд, а в животе туго затянулся мучительно приятный узел. Сердце стало гулко отбивать бешеный ритм, и Гарри, словно испугавшись, что Флоренс может услышать, откинулся назад и оперся спиной о шершавую колонну. Девушка с аппетитным хрустом откусила от сочного яблока, глядя куда-то в пронзительную голубизну неба. Гарри почувствовал, как голова начинает томно кружиться от заполонившего легкие, по-летнему теплого и сладостного запаха спелого яблока, от тонкого благоухания лавандового масла на бледных изящных руках девушки, от уютного и солнечного аромата ее густых блестящих волос. Ее орехово-карие глаза сияли таинственным золотистым свечением, морщинка между темных бровей разгладилась, а бледная нежная кожа посвежела и залилась мягким персиково-розоватым румянцем. Гарри с плохо скрываемым восхищением рассматривал точеный тонкий профиль, слабо треплемую ветерком шоколадную шелковистую прядку волос, щекочущую впалую щеку. Молодой человек не мог отвести взгляда от нежного лица, полного естественного, свободного очарования. Девушка развернулась к Гарри, прищурив свои прекрасные глаза, и непонимающе улыбнулась поалевшими, чуть припухшими от твердости яблока губами. На щеках появились очаровательные ямочки, нос смешно сморщился от назойливого золотистого лучика, а пушистые черные ресницы слегка подрагивали.

— У меня что-то с лицом? — мелодичный обволакивающий голос окутал Гарри дурманящей дымкой. — Ты так смотришь…

— А? — юноша чуть покраснел и провел рукой по волосам. — Нет-нет, все в порядке.

Она лукаво усмехнулась и еще раз откусила, с наслаждением смакуя хрустящую мякоть. Гарри мог так сидеть вечно. Когда рядом не было ни белобрысого упыря Малфоя, ни надоедливых однокурсников. Только солнечное сентябрьское утро с восхитительными ароматами в чутком теплом воздухе, ласково золотящие все солнечные лучи, отдаленное щебетание птиц и приятная звенящая тишина. И можно было забыть про существование всего мира. Хотя бы на время. *** В теплицах царила привычная духота и сильная влажность, в тяжелом воздухе витали запахи земли, удобрений из драконьего навоза и различных «благоуханий», которые источали некоторые растения. Шестикурсники Когтеврана и Слизерина столпились возле длинного стола, на котором в ровный ряд был выстроен десяток керамических горшков с чахлыми растениями странного вида — длинные, вытянувшиеся стебли темно-болотного цвета, переплетающиеся между собой и тонкие, подрагивающие коричневые стручки. Студенты с подозрением косились на этих дохликов, натягивая защитные перчатки из драконьей кожи. Мадам Стебль радостно щебетала, любовно поглядывая на растения, и в предвкушении потирала пухлые ладони.

— Шестой курс! Слушаем внимательно! Это Ядовитая Тентакула, контрабандный и весьма редкий вид Тентакул, — профессор произнесла это с таким выражением лица, будто ей сообщили, что в Хогвартс завезли сотню этих самых чахликов. — Вам необходимо собрать вот эти стручки, они крайне ценны! Но будьте осторожны, Тентакула может придушить вас сзади, поэтому следите друг за другом и за стеблями. В крайнем случае можно громко кричать и использовать Диффиндо. Остаемся в тех же парах, как и в прошлом году. Удачи, класс!

Студенты стали глухо возмущаться, меняясь местами друг с другом и закатывая глаза. Никому не была охота окончить свою жизнь в цепких объятиях Ядовитой Тентакулы. Но мадам Стебль была непреклонна. Флоренс брезгливо осмотрела горшок с растением, ожидая Малфоя, который тихо препирался с Забини на другом конце теплицы. Они с первого курса были в паре почти на всех предметах, и учителя даже не пытались их рассаживать. Но учитывая тот факт, что последние четыре дня у них с Малфоем были весьма напряженные отношения и поговорили они только один раз, когда МакГонагалл попросила «сообщить мистеру Малфою, что, начиная со следующей недели, вы будете патрулировать этажи по четвергам, мисс Уайлд». Он тогда сухо кивнул и, развернувшись на каблуках, ушел в библиотеку. В целом, у них получалось неплохо игнорировать друг друга, только вот противный склизкий червячок где-то в глубине души Флоренс не давал ей покоя. Малфой, сохраняя каменное и абсолютно безразличное выражение бледного лица, неслышно подошел к Флоренс со спины. Встал рядом и стал задумчиво осматривать Тентакулу, поправляя перчатки на запястьях. Девушка скользнула быстрым взглядом по лицу молодого человека, в рассеянном сероватом свете теплицы казавшемуся землистым и болезненным.

— Если хочешь, начну я, — равнодушный холодный голос Малфоя разрезал тишину, повисшую между ними и заглушавшую ругательства и ворчание остальных студентов.

— Нет, давай сначала я, — впервые за несколько лет возразила Флоренс. Из-за неизвестно откуда появившегося упрямства и желания пойти наперекор. Вообще-то ей было все равно, но отчего-то захотелось вызвать у Драко хотя бы одну эмоцию.

— О’кей, — Малфой пожал плечами и скрыл насмешливый блеск в серых глазах, отходя чуть в сторону.

Девушка сухо поджала губы, с опаской подбираясь к горшку и недовольно косясь на визжащую Паркинсон, которой Тентакула вцепилась в волосы. Темно-коричневые подрагивающие стручки завладели всем вниманием Флоренс, хотя она спиной ощущала на себе прожигающий взгляд Малфоя. Ухватила сразу пару сухих коробочек, уворачиваясь от щупальцев Тентакулы и по привычке бросая через плечо победный взгляд на Драко. Тот постарался скрыть усмешку, протягивая однокурснице небольшую емкость для складывания стручков. Так продолжалось около получаса — в теплице раздавались крики, вопли и неприличные ругательства. Терри Бут безуспешно пытался спасти бесценную шелковую блузку Дафны Гринграсс, которую испортила вездесущая Тентакула, а Голдстейн рисковал остаться без определенной части своей роскошной шевелюры. Мадам Стебль металась между учениками, охая и причитая, и раздувала свои пухлые, перепачканные в земле щеки. Грязная потрепанная шляпа сползла ей на брови, закрывая обзор, а длинные полы сероватой мантии то и дело путались в ногах профессора, напоминавшей кругленький пыхтящий шарик. Драко не сразу заметил коварные тонкие стебли Тентакулы, овившиеся свободными кольцами вокруг шеи Флоренс, которая сосредоточенно пыталась достать дальние стручки и устало вытирала со лба катившийся градом пот. Юноша, не раздумывая, в один шаг преодолел расстояние между ним и Уайлд, притягивая ее к себе за талию и разворачивая лицом, и палочкой уничтожил крепкие щупальца противного растения. Сердце в груди сделало тройной кульбит, когда Драко ощутил прикосновения хрупких тонких рук у себя на плече и груди. В пересохшем горле встал плотный ком, когда по коже промчалась ледяная россыпь мурашек от этой пленительной близости, от ощущения тонкого тела, скрытого плотной тканью черной мантии. В груди разлилось дрожащее нежное тепло от пронзительного, чарующего взгляда карих глаз, от сбитого горячего дыхания из приоткрытых губ, от приглушенного блеска душистых волос. От жаркого румянца на худых щеках, от пятнышка грязи на переносице, от того странного выражения, осветившего ее донельзя красивое лицо. Но эту магическую идиллию разрушило скрипучее покашливание мадам Стебль. Драко обвел растерянным взглядом оторопевших однокурсников, столкнувшись глазами с разозленной Паркинсон и с ехидствующим Забини. Нехотя отпустил Флоренс, мгновенно надевая маску безразличия, одернул рукава мантии и бросил сухое:

— Будь аккуратнее.

Уайлд в ответ коротко кивнула, отворачиваясь. *** Гостиная Восточной башни была непривычно темной и неуютной. Лишь на каминной полке тревожно мерцал огарок свечи, освещавший циферблат старинных часов. Камин потух, сохраняя тепло, но от этого в комнате царила зловещая темнота. На письменном столе белели свитки пергамента и гусиные перья, а остальная мебель виделась размытыми черными пятнами. На подоконнике высокого стрельчатого окна можно было с трудом различить согбенную фигурку с приподнятой головой, сидящую на пухлой подушке. Флоренс Уайлд сидела, обхватив колени руками и мутным расплывчатым взглядом смотрела в окно. Печальный жемчужный месяц холодно серебрил верхушки деревьев в Запретном лесу, рябь глади озера и внутренние дворики Хогвартса со старыми раскидистыми яблонями и шпалерами, увитыми диким виноградом. На далекой лужайке мелькали одиночные золотистые вспышки последних светлячков среди жухлой травы. В вязком холоде осенней ночи протяжно взвыл Клык. По бледным щекам Флоренс безудержно катились горячие слезы, оставлявшие мерцающие дорожки. Девушка испытывала странную смесь чувств: горечь, обиду, неразъясненность и еще что-то, тягучее и противное. В груди разрасталось мерзкое болезненное ощущение, вызывающее щипание в глазах и тугой ком в горле. Эта недосказанность между ней и Малфоем почти убивала заживо, врезаясь раскаленными ножами в израненное сердце. Лучше бы он накричал и послал, чем то отталкивал, то манил обратно. А она велась. Ведь они все обсудили еще в июне, у этого самого окна. Но то, что было в поезде, заставило все юное существо Флоренс встрепенуться в слепой надежде. А потом опять «холодно». Холодно-горячо. Драко был, пожалуй, лучшим, что случалось в ее жизни. Флоренс не заметила, когда к чувству прочной, верной и истинной дружбы добавилась еще и пылкая влюбленность. Такая искренняя, чистая и глубокая, что порой становилось страшно. Но те драгоценные мгновения, когда они проводили вместе, были для девушки поистине бесценными, хоть она и не показывала своих чувств так явно. Флоренс чувствовала всю ту боль, которую испытывал Малфой, всеми фибрами души поддерживала его, старалась быть опорой. Давала надежду и веру в лучшее, протягивая руку помощи и отвечая на те прекрасные светлые эмоции, которые испытывал к ней Драко. Она знала, что он любит ее. И еще знала, что им не быть вместе. Да, Флоренс любила его так, как только была способна. И даже больше. Но она была не для Драко Малфоя. Только если как игрушка, развлечение, утеха. И Уайлд была даже рада, что они расстались — так проще было свыкаться с опаляющей внутренности болью. Но все было куда сложнее. Как замкнутый круг, который разомкнется только если кто-то из них сделает над собой усилие и прекратит это безумие. Или умрет. Слезы продолжали катиться по крыльям носа и падать тяжелыми горячими каплями на теплую фланелевую пижаму, смачивая клетчатый рисунок ткани. Месяц, разливающий равнодушный молочный свет на черный бархат осеннего неба, был безразличен к душевным метаниям какой-то студентки. И неподвижные звезды, мерцающей россыпью мелкого жемчуга рассыпавшиеся по небу — тоже. Последняя хрустальная слеза бесшумно упала на холодный камень подоконника, сверкнув в серебристом свете ночи. *** В черном камине мерно трещало зловещее зеленоватое пламя, освещавшее мрачную гостиную Слизерина. Комфортабельные диваны и кресла, обитые роскошной кожей всевозможных оттенков темно-зеленого, изящные кованые канделябры из черненого серебра с рядами белоснежных свечей, горевших холодными огоньками. Дорогие изысканные гобелены скрывали темный камень стен, а ворсистые теплые ковры — промерзший пол. Причудливые скульптуры, высеченные из черного мрамора каким-то редким умельцем, замерли в углах гостиной в ледяном горделивом молчании. Вместо окон в гостиной были иллюминаторы, за которыми стояла неподвижная мутно-зеленая вода, а портьеры из тяжелого бархата скрывали толстые выпуклые стекла. Прохладный воздух был пропитан запахами плесени, дыма пафосных сигарет и неприлично дорогого алкоголя, элитных женских духов и черных роз в вычурных вазах с тошнотворно-сладким ароматом. Гостиная была практически пуста. Только в одном из кресел неподвижно, словно он был одной из статуй, сидел молодой человек. Он смотрел стеклянным взором на трепещущее пламя, переплетя худые длинные пальцы рук, откинувшись на мягкую спинку и закинув ногу на ногу. Расслабленная поза опасного хищника. Уложенные в безупречную прическу волосы цвета чистейшей платины отливали атласным блеском. Тонкий черный джемпер с горлом обтягивал рельефное, но худощавое туловище юноши, брюки со стрелками выглядели так, будто их только купили минуту назад, а начищенные до зеркального сияния ботинки сверкали в зеленоватых отсветах огня. Узкое аристократично-бледное лицо выглядело абсолютно бесстрастным, но в благородных, острых чертах читался неуловимый отпечаток властности и того пренебрежительного презрения, которое свойственно непозволительно богатым и пользующимся властью людям. Они смотрят так на всех — на подчиненных, на начальников, на бесчисленных любовниц, на рабов, на королей и даже на Бога. Они испытывают раскаяние или сожаление только в том случае, если их душа еще не прогнила окончательно. У таких еще есть надежда… До тонкого обоняния Драко Малфоя донесся знакомый аромат нежных свежих духов и цитрусового шампуня. Ему на плечи легли изящные девичьи руки с мягкой белой кожей, а впалой щеки коснулся холеный волнистый локон.

— Гринграсс, прекрати ломать комедию.

Руки на плечах Драко тут же обиженно дернулись, а через секунду на подлокотник кресла опустилась Астория Гринграсс, явно оскорбленная равнодушно-ледяным тоном Малфоя. Она скрестила руки на груди и забросила ногу на ногу, встряхивая копной шикарных волос. Молодой человек скользнул скучающим взглядом по стройным длинным ногам, обтянутым дорогими джинсами и полупрозрачной блузке из нежно-розового шелкового газа, по идеально красивому лицу и длинной шее. Хороша, что сказать. Но не та.

— Драко, нам нужно поговорить, — звонкий голосок Астории пронзил тишину.

Малфой, созерцавший затейливый узор гобелена над камином, холодно дернул бровью.

— Говори, я разве мешаю тебе?

Юная девушка тихо засопела, но отступать явно не собиралась. Кокетливо перебросила блестящие ухоженные локоны на одно плечо и грациозно наклонила голову.

— Ты ведь знаешь, что придет время и мы поженимся. И я думаю…

— Хочешь правду, Гринграсс? — перебил ее Драко. — Мне плевать, что ты там думаешь, и какие светлые мечты крутятся в твоей очаровательной головке. И если ты всерьез надеешься на то, что через пару лет я надену тебе на палец кольцо, со счастливой улыбкой назову миссис Малфой и у нас будет куча детей, то я вынужден тебя разочаровать. Никогда.

Астория в изумлении приоткрыла рот и покрылась то ли смущенными, то ли гневными багровыми пятнами. Ее большие миндалевидные глаза сверкнули разочарованием и обидой, а изящные пальчики с хрустом сжались. Малфой продолжал пялиться в одну точку.

— Это ведь из-за этой… — недовольно протянула Гринграсс, но умолкла на полуслове, встретившись с холодными глазами Драко, таившими угрозу.

— Не смей, Гринграсс. Ты и понятия не имеешь о том, о чем собираешься рассуждать. Так что заткнись и иди спать.

Астория отчаянно вцепилась в плечо юноши, умоляюще заглядывая в его совершенное лицо и пытаясь прочесть хоть какую-нибудь эмоцию, которую мог подарить обманчивый свет каминного пламени. Драко тяжело вздохнул и медленно поднялся с места, придерживая девушку за локоть. Она завороженно смотрела на него, будто маленькая прелестная птичка на безмятежного удава. Юноша скользнул большим пальцем по ее точеному подбородку и сощурил холодные серебристые глаза, странно кривя губы. Астория замерла, прикрыв глаза длинными трепещущими ресницами. Драко склонился, опаляя дыханием пухлые алые губы, и прошипел:

— Забудь, Гринграсс.

Небрежно оттолкнул ее, хватая с дивана пиджак и, устремив короткий взор на часы, стремительно вышел из гостиной. Астория, мутно глядя на его идеально ровную спину, медленно опустилась на холодный ковер и закрыла лицо дрожащими руками. Из красивых зеленых глаз полились слезы, а из груди вырвался сдавленный стон. Блейз Забини, темной тенью притаившийся за одной из статуй, покачал головой, глядя на содрогающуюся фигурку Астории Гринграсс. Комментарий к Chapter

XII

Поражаюсь собственной продуктивности) Так захотелось вас порадовать, что настрочила новую главу за считанные часы и решила вынести ее на всеобщее обозрение побыстрее. Ну и как всегда – благодарю за прочтение!

====== Chapter XIII ======

Кабинет зельеварения встретил шестикурсников привычным холодом замшелых подземелий, но обстановка неуловимым, каким-то поразительным образом преобразилась благодаря появлению нового преподавателя. Зловещий сумрак не исчез, но рассеялся — черные плотные занавеси на стрельчатых иллюминаторах заменились на портьеры из старинного фиолетового бархата с тонким золотым шитьем, на преподавательском столе появились вычурные статуэтки, а на одном из стеллажей — мини-коллекция колдографий с выпускниками старых лет. Мрачные простые подсвечники заменились на роскошные серебряные канделябры изысканной ковки с массой излишеств, а свечи в них были из недешевого воска с таинственным перламутровым мерцанием. И всю эту картину дополнял счастливо улыбающийся Гораций Слизнорт с лоснящейся лысиной и в шикарном атласном костюме. Пышные моржовые усы профессора топорщились в нетерпеливом предвкушении, а маленькие прозрачно-голубые глазки весело скользили по ученикам, ожидающим начала приветственной речи Слизнорта. Драко Малфой прислонился спиной к холодной мраморной колонне, замерев в тени и пристально наблюдая за всем происходящим в лаборатории. Блейз о чем-то шептался с Ноттом, Грейнджер и ее тупоголовые дружки во все глаза пялились на Слизнорта, а МакМиллан, подсевший к Святой троице, пытался разговорить Уизела. У когтевранцев было довольно тихо — только придурок Бут что-то шептал на ухо Уайлд, которая прижимала к груди учебник и смотрела куда-то в район необъятного живота Слизнорта. Корнер и Голдстейн молчали. Малфой на секунду прикрыл глаза, тяжело сглатывая слюну и скрещивая руки, и попытался привести затуманившиеся мысли в порядок.

— Итак, мои дорогие! — старикашка расплылся в слащавой добродушной улыбке, раскидывая руки в стороны. — Сегодня наш прекрасный урок мы посвятим одному любопытному дельцу…

Драко едва не закатил глаза, задерживаясь взглядом на четырех котлах, которые стояли на отдельном длинном столе, покрытом темной бархатной тканью. Слизнорт вальяжно подошел к этому самому столу, придавая своему блестящему лицу таинственно-мечтательное выражение и широко оскалился:

— Итак, мой милый шестой курс, — Драко содрогнулся от отвращения, а Забини насмешливо фыркнул. Слизнорт, сияя, продолжил, — Назовите-ка мне эти чудесные зельица, чтосейчас перед вами…

Естественно, первой вскинула руку выскочка Грейнджер, встряхивая своей нечесаной грязной гривой и подпрыгивая на месте от нетерпения. Уайлд искоса бросила на нее странный взгляд, откладывая учебник на край своего рабочего стола и задумчиво опуская голову, вслушиваясь в мерзкое трещание грязнокровки. Драко мысленно взмолился Мерлину, чтобы она хоть на секунду бросила на него осознанный, непустой взгляд, а не такой, словно она смотрит на паутину в углу. Перестала хладнокровно игнорировать его, прекратила эту мучительную пытку. Вот сейчас Драко всматривался в утонченное светлое лицо, казавшееся полупрозрачным в серо-зеленом сумраке подземелья, жадно скользя глазами по мягким чертам. Флоренс резко вскинула голову, впиваясь взглядом в воодушевленную Грейнджер, пытавшуюся понять, что находится в следующем котле.

— Это Сыворотка Правды, сэр.

Святой Салазар, как же давно он не слышал ее голос. Такой чистый, мелодичный, напоминающий хрустальное журчание весеннего ручейка. Целых три дня. Настоящая пытка. Грейнджер раздраженно зыркнула своими глазищами на Флоренс, поджимая губы, а Слизнорт восторженно улыбнулся.

— Прекрасно, моя дорогая! Расскажите поподробнее, прошу вас!

Интересно, если напоить Уайлд Сывороткой, что она скажет про него, Драко? Что ненавидит, презирает, любит?.. Или что? Так любопытно. Тихий голос Флоренс нежной музыкой заглушал все остальные звуки вокруг юноши, а он задумчиво уставился на пятно от кем-то пролитого зелья на своем столе.

— Чудесно, моя дорогая! — скрипучий голос Слизнорта заставил вынырнуть из мечтаний. — Позвольте…

— Уайлд, сэр.

— О! — старикашка почесал затылок. — Десять баллов Когтеврану, мисс Уайлд. Что ж, продолжим! Дальше у нас идет…

— Амортенция! — нервный ответ Грейнджер и спокойный Уайлд слились воедино, слегка ошарашив Слизнорта.

Драко тихо приблизился к общей массе студентов, и теперь их с Флоренс разделяли какие-то жалкие пять футов. Молодой человек затаил дыхание, глядя на то, как девушка склоняет голову, уступая Гриффиндору. Темная прядь волос, чуть покачнувшись, выпала из небрежного пучка и невесомо коснулась изящной белой шеи, закрывая пару мелких родинок. Крылья тонкого прямого носа затрепетали, а черные ресницы легко вспорхнули, открывая мягкий чарующий взгляд медово-карих глаз, направленный в сторону котлов. Драко забыл, как дышать.

— Прошу, мисс Грейнджер, — потрясенный Слизнорт вперился испытующим взором в гриффиндорку.

— Это самое мощное приворотное зелье в мире! — воодушевленно начала Грейнджер, бросая быстрый признательный взгляд на Флоренс. — Для каждого человека оно пахнет по-разному, в зависимости от того, что он любит.

Драко подошел еще ближе, жадно глядя на пузатый чугунный котел, из которого загадочными завитками поднимался полупрозрачный серебристый пар. Горло опалила пьянящая смесь ароматов, вызывая странное тоскливое ощущение тяжести в груди. В ушах словно засвистел жаркий летний воздух, напоенный запахом полевых цветов, июльской травянистой томности и свежеотполированного древка новенькой метлы. Самой первой, которую в шесть лет ему подарил отец. Прозрачный, чуть сладковатый аромат звенящего ясного апреля, пронизанный нежными трелями сладкоголосых птичек, искрящейся полупрозрачной зеленью весны в английской провинции и пышными жемчужно-розовыми облаками цветущих магнолий, растущих возле дома. И светящаяся нежная улыбка на материнском лице, крепкие объятия ее мягких белых рук и гладкость струящихся волос. Сухой теплый воздух кристально-голубого сентября с червонным золотом и красноватой медью листвы деревьев, свежими свитками пергамента и новеньких книг, приятной шершавостью черной школьной мантии первокурсника. Густой белый пар от огромного «Хогвартс-Экспресса» на магической платформе, выложенной коричневатым камнем; запыленные оконные стекла, через которые виделись силуэты родителей, золотистое тепло купе и подтаявшие, липкие шоколадные лягушки. Бархатистая обивка клетчатых сидений, уханье черного филина в клетке, солнечный свет в узких коридорах и пара внимательных медово-ореховых девчачьих глаз, твердый уверенный голосок и блестящие волны темно-шоколадных волос. Хрустальная свежесть декабрьского морозного дня, полная искрящегося сахарного снега, бескрайней солнечной синевы распахнутого неба и кружащихся бриллиантовым ажуром снежинок. Лучистое сияние обжигающе-теплых глаз, ароматный бархат тонкой кожи, залитой ярким румянцем, до дрожи приятный холод шелковых локонов и хрупкость изящного тела под руками. Пьянящая мягкость сладковатых, леденящих своей свежестью и непорочностью губ. И ее искренняя, светлая улыбка, затмевающая все прелести мира. Рождественские ароматы жаркой гостиной, сосредоточенный мелодичный голос и близость тонкого тела. Благоухание горячего шоколада, тягучей карамели, цветочного мыла и белого шиповника от теплых ласковых рук, наспех забранных волос и чистой накрахмаленной одежды.

— Я, например, чувствую запах нового пергамента, свежескошенной травы и…

Грейнджер, нелепым лохматым вихрем разрушившая хрустальные грезы Драко, не закончила фразу и смущенно порозовела. Малфой сдержал насмешливое фырканье, обращая внимание на Слизнорта, который, казалось, не заметил растерянности гриффиндорской всезнайки. Профессор повернул голову к старосте Когтеврана, благодушно ей улыбаясь.

— Ну, а вы, моя дорогая? Что вы чувствуете?

Темные четкие брови Флоренс слегка дрогнули, девушка окинула холодным безразличным взглядом однокурсников, и те безмолвно расступились, освобождая проход к котлу. Драко завороженно наблюдал, как она остановилась перед Амортенцией, как жемчужный пар тонко окутал ее точеный профиль. Как она сощурила глаза, задумчиво опуская их на плещущуюся жидкость, как слегка сжала губы и едва заметно вздрогнула. Изящная алебастрово-бледная рука взлетела к воротнику школьной блузки, и тонкие пальцы нервно попытались ослабить тугой узел серебристо-синего галстука. Она простояла так секунд пять, затем, выпрямив спину, обернулась к нетерпеливо ожидающему Слизнорту и, сохраняя бесстрастное выражение лица, быстро и тихо отчеканила:

— Запах сосен после летнего дождя, горячий шоколад с карамелью, майский белый шиповник и французский парфюм.

Слизнорт понимающе закивал, складывая руки на огромном животе, а Флоренс встала на свое место между Бутом и Голдстейном, закусив изнутри левую щеку и глядя в пустоту. Драко отвлекся, внезапно посмотрев на Поттера, и юношу накрыла волна дикой ярости. Он откровенно пялился на Уайлд с каким-то отрешенным видом, нервно сминая корявыми пальцами клочок пергамента. Малфой с холодной злобой сузил глаза, и Грейнджер, заметившая это, тревожно пихнула Поттера в бок и что-то затрещала ему на ухо, испуганно посматривая на Драко.

— Ну а это, конечно, Феликс Фелицис, — Слизнорт, казалось, лопнет от самодовольства. — Удача в чистейшем виде, идеальные двенадцать часов.

Драко заинтересованно посмотрел на изящный стеклянный флакончик, до краев наполненный ослепительно-золотистой густой жидкостью. Вот он, предел мечтаний. Но юноша тут же сник. А что произойдет? Время отмотается назад, и жизнь можно будет прожить заново? Или все сделают за него, а Флоренс радостно кинется к нему в объятия? Или у него будет возможность схватить отца, мать и Уайлд, сгинуть на другой конец Земли, где их никто не найдет, и прожить тихую спокойную жизнь? Глупости. Драко навсегда погряз в этом дерьме, и уже не отмоешься ни от него, ни от того, что чернеет вечным клеймом на левой руке. И ничего не исправишь. Но эта штучка может помочь… Что там бухтит Слизнорт?

— Напиток Живой Смерти, мои дорогие, и Феликс Фелицис получит достойнейший! — старик восторженно вскинул пухлую руку со сверкающим флакончиком вверх, и жидкое золото стало заманчиво переливаться в тусклых огоньках свечей. — У вас немногим более часа, все ингредиенты в шкафу. Можете приступать, юные зельевары!

Час закончился слишком быстро, и Драко с сожалением и отвращением рассматривал свою темно-смородиновую жижу. Правда, она удостоилась одобрительного хмыканья Слизнорта. Но когда тот на все лады стал расхваливать взявшиеся из пустоты таланты Поттера в зельеварении, у молодого человека свело зубы от досады и разочарования. И, едва прозвенел звонок, Малфой наспех закидал принадлежности в сумку, рыкнул на приставучую Паркинсон и под подозрительный взгляд Поттера вылетел из лаборатории. Тот вообще все занятие странно на него поглядывал, будто что-то прикидывая в своем мозгу недоразвитой устрицы. Мысли смешались в неразборчивую кашу, и Драко почувствовал, что ему необходимо выкурить пару сигарет. *** Флоренс выскочила из класса одной из первых, проводив глазами Малфоя и ощущая острую необходимость поговорить с ним. Почему-то после Амортенции на нее нахлынула такая щемящая тоска, что захотелось хоть на четверть часа прекратить эту затянувшуюся молчаливую пытку. Девушка не заметила, как толкнула кого-то плечом в залитом светом коридоре, не извинилась и продолжила путь. Сама не знала, куда шла, но важно было сбежать от навязчивого вихря кружащихся мыслей. Флоренс стремительно поднималась по винтовой лестнице одной из заброшенных башен. Она была не самой высокой, но оттуда открывался потрясающий вид на небольшой залив Черного Озера. Эта башня была их с Драко открытием на четвертом курсе, и с тех пор они изредка приходили сюда любоваться на ночное небо, весенний полуденный разлив или коралловый закат. Когда-то, когда были счастливы. Осталась пара ступеней, и Флоренс тихо остановилась, увидев напряженную худую фигуру в черном. Девушка раздумывала всего мгновение, подниматься ей или бесшумно спуститься, сделав вид, что ее здесь и не было. Она скользнула кончиками пальцев по холодному гладкому металлу перил и осторожно ступила на пол, вымощенный темным серовато-коричневым рельефным камнем, который был кое-где покрыт островками плешивого тускло-зеленого мха. Стены были мрачными и отсыревшими, но по ним сейчас скользили теплые солнечные блики. Флоренс подошла к мощным резным перилам из гранита, залитым сентябрьским солнцем, и прислонилась боком к правой колонне, которая, как и балясины, была увита изумрудно-зеленым плющом, кое-где тронутым кроваво-алыми всполохами осени. Девушка облокотилась о широкий горячий поручень, с тоской подставляя бледное лицо радостно-ярким, золотящим нежные холодные черты лучам. В нос ударил едкий, освежающе-терпкий запах табачного дыма, клубящимися сероватыми облачками поднимающийся в раскинувшееся над ними бескрайнее, сверкающее своей теплой голубизной небо. Легкий ветерок потрепал тонкую лиану плюща, листья которой издавали красновато-розоватый полусвет, показывая изящные переплетения жилок. Драко слева шумно и рвано вздохнул, прикрывая глаза трепещущими веками, и нервно бросил затухающий окурок вниз. Туда, где под ними глубоко-глубоко покоилось Черное озеро. Живописные холмы с многочисленными бархатно-зелеными елями, желтеющими дубами и напоминающими огненные всполохи буками бережно обнимали залив с обеих сторон, оттого ощущение бесконечного покоя и величия бескрайних просторов природы усиливалось. Вода озера была ласково-спокойна, играя и переливаясь всеми оттенками синего, голубого и темно-зеленого, светлея косыми полосами в местах течения и переходя в чернильно-густой оттенок синего на горизонте. В небесной вышине кружилась небольшая стайка мелких темных птичек, весело щебечущих свои беззаботные песенки. Флоренс прищурилась от озорного солнечного луча, так и норовящего залезть в глаза, и оперлась спиной о колонну, поворачиваясь лицом к Драко. Молодой человек, казалось, не замечал ее присутствия и, облокотившись, положил подбородок на переплетенные ладони, устремляя в голубую даль печальный затуманенный взгляд. Шелковая платина его волос ослепительно блестела на солнце, а серовато-болезненное лицо казалось почти прозрачным в сияющем воздухе золотистого сентября. Он закрыл глаза, сжал сухие губы, нахмурил брови, и между ними прорезалась морщина. Флоренс, тихо вздохнув, отлепилась от шершавой колонны и в пару легких шагов преодолела расстояние до Малфоя. Девушка ласково погладила его по худой спине, второй рукой мягко касаясь холодных шершавых ладоней. Драко посмотрел на нее так пристально, что дышать стало трудно, а отчаяние и невыносимая боль, плещущиеся в его глазах, ранили Флоренс в самое сердце. Ее окутал медовый запах яблок, которые так любит Малфой, свежий мятный аромат его кожи и тонкое благоухание французского мужского одеколона, в котором угадывался кедр и терпкий лимон. Юноша выпрямился, возвышаясь над хрупкой Уайлд, и неторопливо скользнул цепким взглядом, полным скрытого обожания, по тонкому нежному лицу, освещенному слепящим светом. Бережно коснулся нервными длинными пальцами выпавшей пряди волос, затем невесомо очертил подбородок, прямую спинку носа и ровные брови. Она была прекрасна в своем растерянном смущении, когда замерла и сосредоточенно смотрела на впалую щеку Драко. Он задержался взглядом на губах, быстро посмотрел в суженные глаза девушки и припал к ней с жадным поцелуем. Так измученный жаждой и палящим зноем путник припадает к благословенной прохладе журчащей воды лесного источника, к которому шел сутки напролет. Малфой оплел длинными жилистыми руками тонкое тельце Флоренс, задыхаясь от ударивших в голову чувств и ее ароматов. Она чуть сжала тонкими пальцами широкое плечо, второй ладонью зарываясь в гладкие шелковые волосы, прикрыв глаза и нежно ответив. У обоих начинали кружиться головы от переизбытка нахлынувших эмоций и сладостного упоения, начинали дрожать руки, а по венам раскаленными струями разливалась нежность. Драко плавно повернул Флоренс, аккуратно подтолкнув к колонне и не разрывая поцелуя. Она поддалась, и юноша, крепче прижимая ее к себе и рвано вдыхая пьянящие благоухания, стал покрывать беспорядочными, нестерпимо опаляющими тонкую кожу поцелуями бесконечно обожаемое и горячо любимое лицо. Фарфорово-бархатные щеки, высокий лоб, нос, прикрытые от нахлынувшего наслаждения глаза, тонкую белую шею. Нетерпеливым, но полным бескрайней трепетности жестом распустил волосы, пышным душистым каскадом рассыпавшиеся по хрупким плечам. Чуть отстранился, сквозь туманную пелену горящего вожделения любуясь роскошными, блестящими волнами мягкого темно-шоколадного шелка и утонченным лицом, залитым жарким румянцем и оттого бывшим еще более невыносимо прекрасным. Драко вновь поцеловал ее — исступленно, бездумно, пытаясь показать всю силу испытываемой им любви. Пышные лианы зардевшегося плюща, казалось, хотели закрыть студентов от остального мира, оттого мерно покачивались в теплом подвижном воздухе. Наконец, они отстранились друг от друга, тяжело дыша и смотря друг на друга со странной смесью эмоций. Ласковое солнце щедро озолотило юные разгоряченные лица, а беззаботный ветерок овеял их дурманом терпкой томности осенних цветов и трав. Драко, не выпуская из своей руки нежной теплой ладони, отошел на пару шагов, с тревогой всматриваясь в широко распахнутые ореховые глаза, пронизанные сияющими лучиками. В глубине этой манящей теплоты плескалось смущение, затаенная радость, ласковая искристость и сожаление. Последнее было внезапным ударом под дых. Флоренс закусила припухшую алую губу, мягко выдернула пальцы из хватки молодого человека, горько шепнула неслышное «Прости» и через мгновение исчезла, как мираж в пустыне. В немой голубой вышине разлетелись в разные стороны две одинокие птицы. *** В слизеринской спальне мальчиков шестого курса царила привычная глухая тишина. Бархатные темно-зеленые шторы были плотно задернуты, на письменном столе в углу комнаты царил идеальный порядок. Да и вообще, вся спальня была тошнотворно вылизана, каждая вещь лежала строго на своем месте, пушистые ковры не были сдвинуты ни на миллиметр, покрывала на пустых постелях идеально застелены, и даже дверцы платяных шкафов закрыты, что у обычных подростков наблюдалось крайне редко. Крайняя кровать слева, обычно пустующая вот уже год с лишним, сейчас была смята под тяжестью юношеского тела. Белоснежные свечи горели неподвижными равнодушными огнями, тускло освещая молодого человека, полулежащего на длинных пухлых подушках в одной позе на протяжении вот уже нескольких часов. Вся его поза говорила о том, что юноша крайне напряжен и углублен в свои мысли, а мелко подрагивающие худые пальцы, держащие небольшой снимок, выдавали нервозность и душевное беспокойство слизеринца. Платиновые волосы, отливающие холодным серебряным блеском, были небрежно взъерошены, и несколько светлых прядей спадали на высокий бледный лоб. Узкие бледные губы плотно сжаты в сухую линию, тонко вырезанные ноздри длинного прямого носа нервно трепетали, а светлые брови с изломом подрагивали, и между ними то и дело появлялась глубокая гневная складка. Одна рука, длинная и худая, кисть которой напоминала большого белого паука, вцепилась в гладкую, приятно холодящую кожу ткань покрывала глубокого изумрудно-зеленого оттенка. Юноша скользнул безразличным взором светло-серых, будто бесцветных глаз по прохладному свежему полумраку спальни, затем по темному бархатному балдахину с серебряными кисточками, и вновь устремил взгляд на колдографию. Ранняя ароматная весна — ветви буков окутаны нежной зеленой дымкой, белоснежными пышными облаками цветут сладко пахнущие яблони, на земле густо зеленеет пышная сочная трава, в которой пробиваются дикие желтые нарциссы и весело голубеют карликовые ирисы. У стройного шероховатого ствола яблони стоит пара студентов — девушка и юноша лет пятнадцати. Она очаровательно улыбается, стараясь смотреть в камеру, но при этом забавно морщит носик и что-то выговаривает юноше, держащему ее в крепких ласковых объятиях и не сводящему с нее горящих восхищенных глаз. У него улыбка тихая и светлая, едва заметная на тонких губах, но необычайно преображающая острое аристократично-бледное лицо. Девушка смеется, глядя на молодого человека, и поудобнее устраивается в теплом кольце рук, положив голову на худое плечо юноши. Тот невесомо целует ее в темную макушку, расплываясь в счастливой широкой улыбке. Драко Малфой гулко сглотнул, постаравшись проморгать щиплющую глаза влагу. Помассировал ледяными влажными пальцами гудящие виски, пытаясь унять тупую боль. Запустил пятерню в светлые волосы на затылке неосознанным жестом, полным растерянности и тоскливой горечи. И стал жадно всматриваться в нежные, но холодные черты бледного лица; в темные завитки густых волос, в закатанные до локтей рукава школьной блузки, обнажающие белые красивые руки; в темно-розовые, мягко очерченные губы, растянутые в искренней улыбке. В области сердца появилась режущая мерзкая боль, пронзающая все существо молодого человека. Он резко вздернул левый рукав черного джемпера, обнажая бледное жилистое предплечье, на котором угольно-черными завитками выделялась эта дерьмовая метка. Грязь. Грязь тела и души, которую не отмоешь никакими правдами и неправдами. Драко Малфой боялся. За себя, за отца, за мать, за Флоренс Уайлд. Каждую ночь ему снились кошмары, после которых он просыпался в ледяном поту и долго не мог угомонить бешено колотящееся сердце. На его шестнадцатилетние плечи легла ответственность за всю семью. Он должен совершить то, что никогда не сможет. Конечно, Драко пытался доказать себе обратное, но где-то в самых потаенных глубинах души он знал, что не сможет. Потому что он слаб. Но животный страх увидеть, как на черный мраморный пол Малфой-Мэнора с хрустом ломающихся позвонков безмолвно упадут тела родителей, сраженных смертоносными ослепительно-зелеными вспышками, не давал струсить. Тяжкое бремя убийства ложилось на него из-за оплошности отца. Поначалу Драко винил его в том, что змееподобное чудовище обосновалось в его доме, где провел одни из своих самых счастливых дней жизни. Но потом понял, что должен стать для матери главной поддержкой и опорой, несмотря на все трудности. И сделать все, чтобы ее жизнь стала хоть чуточку легче. Но для этого нужно было очернить душу, расколоть ее чудовищным деянием. Дверь в спальню распахнулась, раздались тихие уверенные шаги и послышался усталый вздох. Кто-то опустился в кресло, стоящее рядом с кроватью Малфоя, и гулко щелкнула зажигалка. Вспыхнуло холодное синеватое пламя, осветившее красивое, но изнуренное неясными тревогами лицо Блейза Забини. Темные, почти черные проницательные глаза впились в неподвижную фигуру Малфоя, напоминавшего мертвеца. Блейз закинул ногу на ногу, вяло вскидывая брови и всматриваясь в Драко.

— Прекрати терзать себя, Малфой, — усталый баритон Забини тяжело рассек глухую вязкую тишину. — Я знаю, тебе тяжело. Но если не можешь разрешить хотя бы одну проблему, то разберись со второй!

Драко мрачно посмотрел на Блейза, смуглое лицо которого странно виделось в зловещем сумраке мужской спальни.

— Определись и прекрати мучать и себя, и Уайлд. Реши — будешь ты с ней до конца, или отпустишь и забудешь.

— Я пытался, — слабо прошептал Малфой, пытаясь не смотреть на колдографию, где заманчиво и жизнерадостно улыбалась Флоренс Уайлд. — Не могу. И не могу позволить ей быть рядом со мной. Ее убьют.

Забини нахмурил кустистые черные брови и поджал губы, поправив манжету рубашки. Свечи быстро замерцали, и лицо Драко исказилось.

— Думай и решай сам, Малфой. Я твой друг и всегда готов помочь тебе, но не в том, в чем сам не смыслю, — Блейз глубоко вздохнул. — Ты здесь будешь ночевать?

Драко прищурился, силясь определить время на миниатюрном циферблате дорогих наручных часов. Большая стрелка близилась к двум.

— Нет, пойду в башню. Она уже спит, скорее всего, — юноша сел на постели, морщась от боли в затекшей спине и расправляя смявшуюся горловину джемпера.

Блейз щелкнул зажигалкой, и пламя резко потухло. Высокая худая фигура Малфоя медленно растворилась в прохладной тьме спальни. Едва слышно скрипнула дверь. Забини устало откинулся на мягкую кожаную спинку кресла, закрывая глаза и усталым жестом потирая переносицу. Свечи грустно замигали. *** Старая прибрежная ива с толстым корявым стволом печально склоняла тонкие плакучие ветви, листва которых окрасилась желтым золотом, над рябистой поверхностью Черного озера, переливающейся всеми оттенками синего и зеленого. Озорное солнце, ослепительно сиявшее на таком чистом сине-голубом небе, какое бывает только в сухом сентябре, ласково отбрасывало теплые блики на шершавые стволы плакучих ив, каменистый серый берег и верхушки подводных камней, высовывающихся из воды, на осеннюю траву, в нежно-желтой щетине которой поблескивала слюдяным блеском тонкая паутина, и робко вылезали тонкие стебельки дикого левкоя — наполовину в блеклых сиреневых цветочках, наполовину в тонких зеленых стручьях с грустным запахом капусты. Простирающаяся на многие мили лавандово-голубая гладь озера искрилась тысячами ярких солнечных вспышек, а неподвижные деревья, укутанные в яркие краски позднего сентября, бесшумно и спокойно роняли свои листья на жухлую траву и сухие теплые камни. В чутком осеннем воздухе витал отчего-то печальный травянистый запах, терпкая свежесть воды, заполняющая легкие, и солнечная теплота. Под ивой, примяв траву, был расстелен шерстяной вишневый плед, на котором сидели две девушки, в безмолвной звонкой тишине наслаждающиеся погодой. Одна, миловидная и румяная, с пышной копной светло-каштановых непослушных кудряшек, сидела в позе лотоса у самого края пледа, касаясь коленками сглаженных темно-серых камней на прибрежье, и скользила внимательным сосредоточенным взглядом по мелким строчкам в старой потрепанной книге с пожелтевшими страницами. Вторая, куда более бледная и темноволосая, тоже сидела, прижавшись спиной к корявой коре ивы и закрыв глаза. Золотистый свет кружевным ажуром заливал тонкое лицо и блестящие волосы, проскальзывая через переплетения изящных ветвей. Каждая из девушек была красива, но по-своему: первая — простыми, теплыми и исполненными непонятной, неуловимой прелести чертами, вторая же — нежным и утонченным, но довольно холодным и гордым лицом, полным таинственного лучистого очарования, таившегося, наверное, в медово-карих чарующих глазах и редкой светлой улыбке. Флоренс полной грудью вдыхала приятную свежесть озера, вслушиваясь в отдаленное звонкое щебетание птичек и сухое стрекотание последних кузнечиков. Вспомнилось то время, когда их маленькая семья жила в крошечной деревушке под Бристолем, в старом сереньком домике с миниатюрным садиком, в котором мать выращивала лаванду и чайные желтые розы. На камышовой крыше свил гнездо аист, а старинный раскидистый бук окутывал сочно-зеленой густой листвой каменистый внутренний дворик. Мама пекла вкусные пироги, поливала цветные герани на окнах в керамических горшках и ласково трепала маленькую Флоренс по пушистой темной голове. Отец подхватывал дочь на руки, на его загорелом молодом лице расплывалась широкая белозубая улыбка, и он нежно целовал мать в щеку. Вокруг непоседливо крутились две лопоухие дворняжки с умными темными глазами и весело тявкали. На потертой деревянной столешнице лениво дремала пушистая серая кошка, щурившая янтарно-желтые глаза на шумных собак. А за окном царило жаркое, напоенное душистой лавандой, спелой клубникой и слепящим солнечным светом, лето. Но это было давно. Еще до того, как девочка могла слышать пьяную ругань отца, жалостные всхлипы матери, глухие звуки ударов и грохот ломаемой мебели. И видеть, как мама тихонько плачет на тесной кухоньке их мрачной лондонской квартиры, смазывая какой-то пахучей мазью синяки и кровоподтеки. И все же та зловещая дождливая ночь перевернула жизнь девятилетней Флоренс Уайлд с ног на голову. Со временем из памяти взрослеющей девушки стирались образы родителей — как светлые, так и темные. Остались материнские золотисто-медовые локоны, ее огромные добрые глаза, излучающие теплый голубой свет, шелковистая гладкость белоснежной кожи и сладковатый уютный аромат домашней выпечки, молочного шоколада и садовых цветов. Осталось красивое, мужественное лицо молодого отца, его вечно торчащие во все стороны каштановые вихры, обаятельная открытая улыбка и смешливый, добродушный золотисто-карий взгляд. Крепкие загорелые руки, терпкий запах свежесваренного кофе и колючая щетина на впалых щеках. И звонкий заразительный смех счастливых родителей. Зато крепко отпечатывались те незабываемые моменты, которые Флоренс могла назвать по-настоящему счастливыми. Та нежная сладкая весна пятого курса: тонкие коричневатые ветви багульника с розовато-фиолетовыми цветами, пышные кусты ослепительно-белоснежной и густо-лиловой сирени с огромными душистыми гроздьями махровых соцветий и раскидистый куст раннего жасмина с нежно-зеленой дымкой листочков и жемчужными пьяняще-ароматными цветками, в которых алмазными каплями искрилась свежая утренняя роса. Над головой раскинулось прозрачное, сверкающее своей бескрайней чистой лазурью небо, прикрытое затейливыми кружевами переплетений гибких ветвей цветущих яблонь. Под ногами благоухала запахами влажной земли и хрустально-нежных белых фиалок сочная зеленая трава. В пышных облаках сладостно-душистых яблонь звенел прозрачной мелодичной, взмывающей в голубую высь и рассыпающейся в дрожащем тёплом воздухе трелью соловей. Ослабленные школьные галстуки, брошенные невесть куда сумки, закатанные рукава выпущенных рубашек, растрепанные волосы. Сбившееся дыхание, безумное сердцебиение, ошалелые счастливые улыбки, разрумянившиеся щеки и лихорадочно-влюбленный блеск в глазах. Крепкие, полные бескрайней нежности объятия и приглушенный шепот, напоминающий пьяный бред. Опьяняющий своей головокружительной свежестью и чистой сладостью поцелуй. Гермиона Грейнджер бережно закрыла книгу, откладывая ту в сторону и начиная задумчиво теребить пушистый локон. Она искоса посмотрела на подругу и тихонько вздохнула.

— Флоренс! — робко окликнула девушку гриффиндорка, ложась на живот лицом к собеседнице.

— М? — Флоренс не открыла глаз, а Гермиона, скрестив ноги, стала изучать свои пальцы.

— Слушай, а ты, насколько я знаю… — девушка неловко замялась, а Уайлд равнодушно повела бровью. — Живешь в приюте?

На несколько секунд повисло оглушающее молчание. Гермиона успела тысячу раз пожалеть, что вообще полезла с расспросами, но столкнулась с глазами Флоренс, не выражавшими злобы или раздражения.

— Да.

— А что случилось? — приободренная Грейнджер воспряла духом.

— Мои родители погибли в автокатастрофе, — сухо отрезала Уайлд.

Гриффиндорка смутилась на мгновение, но видя абсолютно равнодушное выражение лица подруги, продолжила:

— А как тебе пришло письмо в Хогвартс? — кофейно-карие глаза Гермионы горели неподдельным любопытством, она нервно теребила воротник светло-серого пуловера.

— Флитвик принес.

Подул ветер, кружа в воздухе вихрь огненно-золотых листьев. За башнями Хогвартса впервые за пару недель показались лохматые сизо-фиолетовые тучи. Погода портилась. Гермиона Грейнджер вздохнула, глядя на прорезавшуюся между бровей морщину Флоренс. Тревожно чирикнула какая-то птица. Комментарий к Chapter

XIII

Что-то пока писала эту главу, вспомнила одну историю. Когда-то, триста лет тому назад, Ваш (искренне Ваш) автор страдал от неразделенной любви к соседу по парте. Сильно страдал, но забыться ему помог поистине роскошный дуэт – Драко Малфой и Imagine Dragons. И вот спустя столько лет любовь вернулась! Нет, не к соседу по парте, а к дуэту, который вдохновляет меня и сейчас. Спасибо Вам, соседу и этим шикарным ребятам. Спасибо всем, кто оставляет комментарии и пишет добрые слова. Это еще больше мотивирует!

Народ, ещё вопрос: какой финал Вы бы хотели увидеть в этой работе? Хэппи энд? Или, может, печальную концовку? Или что-то неординарное? Жду ответов!

====== Chapter XIV ======

В тяжелом прохладном воздухе Выручай-комнаты слабо пахло старой мебелью, сопревшим хламом и холодным камнем стен. На тускло-сером свету можно было увидеть, как под потолком клубятся миллионы пылинок. Комната нагнетала странную тяжесть и вязкую отчаянную безысходность своим равнодушным бесцветием и глухой ватной тишиной.

На старом просевшем диване со сломанными пружинами и облезлой обивкой из бархатистого материала линялого бордового цвета сидел в позе крайней безнадежности согбенный юноша. Он уронил голову на руки, зарываясь дрожащими ледяными пальцами в светлые волосы, и расширенными от страха и обреченности, воспаленными глазами метался с одного предмета на другой. Черные зрачки были дико расширены, как у наркомана, в белках глаз полопались кровавые капилляры, а светло-серые радужки выцвели. Мертвенно-бледная, сухая, как пергамент кожа в тусклом освещении комнаты казалась почти прозрачной, а на впалых щеках и под глазами залегли мрачные серо-фиолетовые тени. Молодой человек выпустил волосы и стал бездумно рассматривать переплетения вздувшихся вен на своих холодных паучьих руках. Худая грудь нервно и часто вздымалась, стесняемая водолазкой и застегнутым пиджаком. Юношу била лихорадочная болезненная дрожь, в животе крутился тугой тошнотворный узел, а сердце словно сжимали тисками. Драко Малфой ненавидяще смотрел на этот огромный платяной шкаф из черного палисандра с роскошной тонкой резьбой, хранивший высокомерное молчание, и испытывал жгучее желание раскрошить его Бомбардой ко всем чертям. А потом сброситься с Астрономической башни. Ни-че-го. Ровным счетом. Основная часть библиотечных книг была перерыта, оставалась Запретная секция, три десятка дальних стеллажей и личные архивы учителей. Хотелось выть. Драко не имел ни малейшего понятия, что делать дальше. Пугающая, засасывающая в свои жуткие липкие объятия мгла вселяла животный ужас и заставляла отчаянно метаться в безысходности. Прошел целый месяц, а у него ни малейшего изменения в нужную сторону. Прошлое письмо матери, половину которого Драко не смог прочесть из-за пролитых на тонкий надушенный пергамент слез Нарциссы, зловеще сообщало, что он интересовался успехами юного Малфоя. Перед глазами, которые болели от щиплющей сухости и недосыпа, слишком явственно предстало обтянутое синей чешуйчатой кожей лицо с кровавыми змеиными глазами и безгубым ртом. В ушах пронзительно зазвенел омерзительный свистящий шепот, сердце слабо затрепыхалось, а в мозгу ослепительно замелькали болезненные вспышки воспоминаний. Драко издал утробный стон, до хруста заламывая худые длинные пальцы и запрокидывая назад голову. Щемящая пронзительная боль растекалась раскаленным металлом от висков по всем жилам и венам, заставляя кровь бешено бурлить яростным огнем. Вспомнилось бледное испуганное лицо матери с дрожащими искусанными губами, но полное бескрайней нежности и теплоты. Ее сухая прохладная ладонь на своей щеке и мягкий голубой взгляд, окутывающий призрачной надеждой. Льдистый цветочный аромат от темно-синего шелкового платья и теплой домашней шали, короткий теплый поцелуй шероховатых губ в висок и ласковый успокаивающий шепот. Вспомнился куст ее любимых бархатно-алых пышных роз, за которым она так трепетно ухаживала ранней весной, любимый черный чай с лимоном и липовым медом, любимый потрепанный томик Шекспира. В воспаленном сознании предстал другой теплый, не менее дорогой сердцу образ. Горящие светлой радостью карамельно-ореховые глаза, живая искренняя улыбка и нежный румянец на фарфоровой коже. Струящиеся по точеным хрупким плечам темно-шоколадным шелком локоны. Тонкие пальцы, привычно пахнущие страницами книг и чем-то неуловимо сладковатым, невесомо касаются его холодной огрубевшей ладони. Она кладет миниатюрную головку ему на плечо и, закутываясь в огромный теплый плед, улыбается каким-то своим мыслям. А потом они начинают тихонько, шелестящим шепотом о чем-то спорить. О всякой ерунде. И Драко всегда уступает, зная, что ей эта маленькая победа доставляет немалое удовольствие. Она ласково потреплет его по светлым, чуть взъерошенным волосам и солнечно улыбнется, даря небывалый прилив нежности. Но так было раньше. Сейчас же только холодный безразличный взгляд и сухой кивок вместо приветствия. На патрулированиях между ними всегда гнетущая мрачная тишина, сопровождающая везде. Драко Малфой вновь посмотрел на Исчезательный шкаф. Он отталкивал своей холодной помпезностью и вселял леденящий страх в сердце шестнадцатилетнего юноши, еще не успевшего очернить и расколоть свою душу. *** Ливень шумно и резко хлестал в оконные витражи и стекла, отражаясь от них гулким шумом в каменных коридорах Хогвартса. Бескрайнее небо было затянуто низкими лохматыми тучами, хмуро переливавшимися от свинцово-серого до черно-фиолетового и затемняя все окрестности замка. Острые шпили на башнях Хогвартса упрямо упирались в темное, таящее неясную угрозу небо. Изредка сверкали ослепительно-белые вспышки молний и раскатисто грохотал зловещий гром. Природа померкла, окрашиваясь во всевозможные оттенки серого и застилаясь мутной пеленой непрекращающегося дождя. Последняя листва с деревьев облетала, кружимая яростными порывами пронизывающего холодного ветра. В густом, наполненном до краев серой влагой воздухе с трудом можно было различить тяжелые запахи сырой земли, преющей листвы, травы и последних медово-сладких яблок. Флоренс Уайлд, задумчиво хмурясь, шла по почти пустому коридору четвертого этажа. Доспехи противно скрипели — видимо, поддерживали тоскливо-мрачное настроение погоды — а полтергейст Пивз где-то вдалеке распевал похабные частушки, громыхая чем-то тяжелым. Стайка первокурсников, столпившихся возле кабинета Трансфигурации, усердно зубрила конспекты, хихикающие девчонки-пуффендуйки с пятого курса увлеченно обсуждали очередных объектов воздыхания, а долговязые гриффиндорцы шумно ржали над какими-нибудь тупыми анекдотами. Флоренс уже надеялась тихонько пробраться в свою гостиную, согреться у жаркого пламени камина в обнимку с Белби, а потом пойти на обед. Настроение и погода не располагали к долгим прогулкам по темному и холодному замку, оттого хотелось поскорее забраться в теплую кровать своей спальни и, не спеша выпив чашку согревающего чая, почитать томик Диккенса. Но некоторым мечтам, как это часто случается, не суждено сбываться. Потому что со стороны учительской на Флоренс надвигалась радостная туча с пышными моржовыми усами и с необъятным животом, по имени Гораций Слизнорт. И надвигалась жизнерадостная туча именно на Уайлд. Девушка горестно вздохнула и, попросив у Кандиды Когтевран терпения и мужества, натянула донельзя приветливую улыбку до ушей.

— Моя дорогая, милая мисс Уайлд! — Слизнорт ослепительно сиял, протягивая к ученице свои пухлые руки и вальяжно приближаясь. — Ах, вы не представляете, какое счастье я испытываю, встретив вас, моя дорогая! Ах, какая удача!

Слизнорт окинул любопытным и счастливым взглядом широко улыбающуюся Флоренс, которая отчаянно прижимала к груди редкий экземпляр книги по австралийским противоядиям. Профессор пришел в совершеннейший восторг, разглаживая топорщащиеся складки на напыщенно-вычурном костюме из изумрудно-зеленого блестящего бархата с серебряными пуговицами и старинными тонкими кружевами. Гладкая лысина Слизнорта лоснилась от теплого света факелов на стенах, а маленькие прозрачные глазки радостно сверкали.

— Ах, дорогая, прекрасный выбор литературы, прекрасный! Помнится, я читал эту любопытную книжицу лет эдак двадцать назад… — Слизнорт мечтательно посмотрел в потолок. — Ах, плачь, моя бедная молодость, как молвится!..

Флоренс почувствовала, как у нее начинает сводить щеки от этой улыбки, и мысленно пожелала, чтобы и старость Слизнорта рыдала горючими слезами.

— Моя милая, я совсем забылся! — встрепенулся старикашка, оживленно улыбаясь и сцепляя ладони. — У меня к вам весьма заманчивое предложение, дорогая!

— О, профессор!.. — только и смогла вымолвить староста, пытаясь сохранить самое доброжелательное выражение лица. Слизнорт тем временем начал свою увлекательную речь:

— Полагаю, дорогая мисс, вы знаете о такой весьма и весьма любопытной организации, как «Клуб Слизней»… — Слизнорт нарочито смущенно потеребил пуговицу, бросая заинтересованный косой взгляд на студентку. — И то, что я, вернувшись на свой давно оставленный, но не забытый пост, выпросил разрешение у профессора Дамблдора на возобновление этого самого скромного кружка, — моржовые усы профессора горделиво встопорщились. — Я приглашаю в «Клуб» только самых талантливых и перспективных учеников, милая, и мы небольшой дружеской компанией коротаем холодные долгие вечера за чашечкой лучшего британского чая, изысканными десертами и увлекательными беседами у пылающего камина… — Слизнорт элегично закатил глаза, почесывая лысину.

— Сэр, это большая честь для меня… — начала было Уайлд самым вежливым тоном, но старикашка, стремительно вернувшись на бренную землю, схватил ее за руку и стал довольно галантно, однако чрезмерно энергично трясти.

— Моя любезная девочка, это такая удача для старого зельевара! Ах, в каком я восторге, дорогая! Вы согласны! — Слизнорт так радовался, будто девушка согласилась на предложение руки и сердца. — В первую субботу октября, дорогая, в пер…

— Сэр! — Флоренс повысила голос, перебивая восторженное трещание Слизнорта. На них обернулись шушукающиеся пуффендуйки, а профессор зельеварения умолк и в недоумении приподнял седую кустистую бровь. — Я хотела сказать, что для меня ваше приглашение огромная радость и удовольствие… — Слизнорт снова расплылся в улыбке, не выпуская из цепкой хватки тонкой руки девушки, — Но я не думаю, что хорошо впишусь в элитный состав вашего клуба.

Старик обиженно стушевался, угрюмо поджимая губы и отпуская затекшую кисть Флоренс, которой та облегченно встряхнула. Но хмурился Слизнорт недолго. Он подошел к Уайлд еще ближе, состроив таинственную рожицу и азартно поблескивая глазами. Слащаво-добродушно положил пухлые ладони девушке на плечи, лукаво поиграв бровями.

— Моя дорогая мисс, вы такая мастерица в зельях! — так, похоже Слизнорт избрал другую тактику. — Даже профессор Снейп крайне положительно отзывался о ваших успехах, а это для Северуса, ну, сами понимаете… — старик заговорщицки хихикнул. — Такие таланты не должны пропадать, дорогая, ни в коем случае! Ну вот ответьте мне, что может помешать вам составить компанию дряхлому профессору и прекрасным студентам?

— Я… составляю завещание, профессор! — Флоренс на секунду замялась, но подумав секунду, закивала с самым серьезным и скорбным видом. У Слизнорта отпала челюсть.

— П-простите, милая? — поперхнулся предводитель Слизней, ошалело глядя на ученицу.

— Ах, сэр! Это весьма секретная информация, — понизив тон, с самым загадочным видом произнесла девушка, — но вам я готова довериться. Видите ли, это такой древний ритуал, который я недавно нашла в библиотеке… Необходимо лечь на заправленную постель, крестообразно сложить руки и, закрыв глаза, проговорить про себя завещание и тех, кто в нем упоминается. Затем читается определенный свод старинных и мощных заклинаний — на протяжении полутора недель, профессор! — и создается особая аура…

Флоренс старалась не переигрывать, но этот цирк начал доставлять ей удовольствие, когда она увидела лицо Слизнорта. Он не знал, как смотреть на нее — то ли как на умалишенную, то ли как на божество, забыв закрыть рот.

— О! — просипел профессор, пытаясь прокашляться, — Моя дорогая, но зачем вам это? Вы юны, и…

— Ах! — девушка многозначительно вздохнула. — Но не волнуйтесь, сэр, я обязательно упомяну вас в своем завещании!

Видимо, это было лишним. Ибо Слизнорт медленно сбросил с себя ошарашенное оцепенение и раскатисто расхохотался, держась за бока. Старостамысленно взвыла. Минут через пять Слизнорт, наконец, угомонился и укоризненно посмотрел на ученицу, хотя в его прозрачных глазках плясали одобрительные бесенята. Старик расплылся в добродушной улыбке, пытаясь отдышаться, и погрозил девушке пухлым пальцем:

— Моя дорогая, а вы, оказывается, та еще шутница! А по вам и не скажешь!.. — Флоренс состроила виноватые глаза. — Ну да бросьте, милочка! Послушайте, у меня в «Клубе» никто не кусается. Вам надо расслабиться, развлечься — вы девушка красивая, привлекательная, умная. — тут Слизнорт плутовато блеснул глазами, по-хитрому приподнимая морщинистые уголки губ. — В «Слизнях» полно весьма и весьма интересных молодых людей, милая Флоренс…

— Сэр!

— Но-но, дорогуша! Возражения не принимаются! Итак, в первую субботу октября, то бишь через четыре дня, милая мисс. Жду вас!

На прощание Слизнорт шутливо пригрозил пальцем, лукаво улыбнулся и, расправив бархатный костюм, вальяжно направился в другой конец коридора, напевая себе под нос какую-то песенку столетней давности. Флоренс горестно вздохнула, с ненавистью глядя на «Редкие и древнейшие австралийские противоядия», будто это они были виноваты во всех бедах. Настроение пить чай как рукой сняло, и девушка вспомнила, что Грейнджер с Поттером сейчас в библиотеке. Решив, что это не самая плохая компания, староста Когтеврана решительно зашагала к лестнице левого крыла, поправляя рукава плотной мантии. ***

— Дерьмо.

«Австралийские противоядия» с обиженным стуком упали на отполированную поверхность длинного узкого стола, который прикреплялся к огромному книжному стеллажу. На каменном подоконнике высокого стрельчатого окна дружелюбно мерцали толстые бежевые свечи в медных канделябрах, отбрасывая теплые рыжеватые блики на стол, стеллажи, пол и корешки старинных потрепанных фолиантов с потертыми золочеными буквами. Задорные огоньки одиноко отражались в мокрых, покрытых крупными дрожащими каплями дождя, стеклах. За окном царила непроглядная вязкая мгла холодного осеннего вечера, прикрытая мутной серой пеленой хлещущего ливня. Заунывно завывал ветер, резко ударяясь о витражи окон, и те жалобно и угрожающе вздрагивали. В библиотеке царил приятный уютный полумрак, рассеиваемый мигающими огоньками сотен свечей и языками жаркого пламени камина позади стола мадам Пинс. Флоренс, раздраженно ухнув, уселась на свободный стул с мягкой шелковистой спинкой и закинула ногу на ногу. Гермиона, усердно строчившая что-то на трехфутовом пергаменте и сосредоточенно покусывающая кончик фазаньего пера, укоризненно взглянула на девушку. Уизли, заснувший прямо с не дожёванной булочкой во рту, встрепенулся и широко распахнул заспанные голубые глаза, сонно таращась на Уайлд. Блики свечей зарылись в его взлохмаченные огненно-рыжие волосы, и те отливали золотистым блеском, а Грейнджер даже не сделала Рональду замечание. Гарри, оторвав взъерошенную голову от какого-то толстенного тома, оживился и приветливо улыбнулся Флоренс, и стекла круглых очков тепло сверкнули.

— В чем дело? — Гермиона, вздохнув, отбросила перо и подперла щеку рукой, устало глядя на подругу.

— Слизнорт, — буркнула Флоренс, скользя взглядом по названиям книг на нижней полке.

Гарри понимающе шмыгнул, а Рон прыснул, едва не подавившись булочкой. Уайлд смерила Уизли прищуренным взглядом, в котором, несмотря на строгость, плясали озорные искорки. Поначалу Рональд относился к новой знакомой без особого доверия, постоянно прохаживаясь на счет Малфоя и ее отвратительного характера, но под напором непробиваемой Грейнджер сломался. Да и помощь Флоренс в Министерском деле немало повлияла на Рона, и тот невольно проникнулся уважением к девушке, которая оказалась не такой уж занудой. Во всяком случае, не такой, как Гермиона. Между Уизли и Уайлд воцарился относительный мир, подкрепляемый ехидными шуточками и беззлобными замечаниями. Про Малфоя никто не заикался — это стало негласным правилом у четверки, проявлением чувства такта и ненавязчивости.

— Что, он все-таки заставил тебя пойти на этот ужин слизняков? — сморщился Поттер, откидываясь на спинку стула и не отрывая пристального взгляда от бледного лица Флоренс, которое слегка исказилось в мигающем теплом свете.

— И я пожалела, что не прошла курс актерского мастерства, — мрачно хмыкнула девушка.

Гарри непонимающе выгнул бровь, а Гермиона слегка усмехнулась, тряхнув волосами, и вернулась к написанию своего жуткого реферата.

— А что, Слизнорт попросил тебя сыграть Зайчиху-Шутиху в школьной постановке? — Рональд сделал могучее глотательное движение, недоуменно глядя на Поттера и Уайлд, которые переглянулись.

— Знаешь, Уизли, тебе гораздо больше идет, когда ты непрерывно жуешь и молчишь, — едко бросила Флоренс, по-кошачьи сощурившись.

— А что? — Рон растерянно заморгал, а Гермиона и Флоренс синхронно закатили глаза под смешливое фырканье Гарри.

— Неважно. Короче говоря, мне нужно идти на этот идиотский вечер и слушать напыщенную болтовню Слизнорта о том, у кого влиятельнее предки — У МакЛаггена, у которого дядюшка ездит на охоту с Фаджем, или у Забини, у которого матушка самая состоятельная и красивая вдова Британии, — Флоренс скрестила руки на столе и опустила на них подбородок, расслабленно прикрывая глаза трепещущими ресницами и чуть покачиваясь из стороны в сторону.

— Мы с Гарри тоже идем, — тяжко вздохнула Гермиона, не поднимая головы. — Мисс Грейнджер, вы просто обязаны вступить в «Клуб»! — передразнила она скрипучий голос Слизнорта.

— Не ворчи, Грейнджер, и без тебя тошно! — беззлобно отмахнулась Флоренс, открывая глаза и беря в руки ненавистные «Противоядия».

— Ты уходишь? — Гарри чуть подпрыгнул на месте, сверкнув глазами.

— Увидимся за обедом, — в ответ девушка поднялась со стула и вяло махнула рукой, состроив рожицу Уизли.

Когда миниатюрная фигура Флоренс скрылась за стеллажами, Гермиона обернулась к друзьям с грозным видом, до жути напоминая МакГонагалл. Девушка недовольно блеснула кофейно-карими глазами и переплела пальцы, повышая голос:

— Что сидим, мальчики? Рональд Уизли, у тебя не написано эссе по трансфигурации «Старинные заклинания по превращению задних конечностей человека в различные виды овощей»[1], что ты расселся?! Гарри, пошевеливайся! Давайте-давайте, до обеда еще целый час, успеете сделать хотя бы половину!

Гриффиндорцы обреченно вздохнули, переглядываясь. Гермиона Грейнджер была непреклонна. *** Холодный мрак каменного коридора густо окутывал двух старост, силуэты которых освещались тусклым льдисто-голубым светом волшебных палочек. Темнота была густо-черной, тяжелой и гнетущей, манящей и отталкивающей одновременной. В неподвижном прохладном воздухе витал запах чистого камня и дубовых поленьев, а ватную тишину нарушали лишь приглушенные мягкие шаги двух студентов по ворсистой темной дорожке, хранящих холодное обоюдное молчание. Драко Малфой шел чуть впереди, тяжело и бесшумно дыша, приподняв подбородок и скользя цепким равнодушным взглядом по рассеивающейся перед ним мгле. Он чутко вслушивался в легкие размеренные шаги за своей спиной, тихое, едва слышимое дыхание. Он чувствовал нарастающее раскаленное раздражение в груди от того, что было между ними. Точнее, от того, чего не было. Только давящая, томительная тишина. Сухие безразличные взгляды длиной в секунду на совместных уроках. И раз в неделю полтора часа ночных патрулирований, проходящих в таком же молчании. Драко видел, что она постоянно ошивается рядом с Поттером, вонючей грязнокровкой Грейнджер и дебилом Уизелом. Что к ней лезут всякие уроды типа Бута, Корнера или МакМиллана со своими тупыми вопросами. И что она их не посылает куда подальше, а вполне себе вежливо отвечает. Эти мерзостные размышления проникали в мозг раскаленной добела тонкой проволокой, заставляя глухо рычать от безысходности. Было невыносимо видеть ее в библиотеке рядом с шрамоголовым, который так и норовил заглянуть ей туда, куда никто не смел смотреть. Он так смотрел на нее, как никто не смел. А она будто не замечала, мягко улыбаясь и что-то отвечая. В душе разливалось раздирающее муторное желание схватить Поттера за черные лохмы и приложить об стенку. Увидеть страх в его глазах, увидеть его кровь на холодном сером камне. Почувствовать хоть самую толику облегчения. Но Драко сохранял безразличную высокомерную личину, посвящая все свободное время Шкафу. И порой становилось совсем невыносимо, хотелось кинуться к ее ногам, забыть про все и с головой погрузиться в ее улыбку, блеск глаз и нежность всего хрупкого существа.

— Ну что, нравится лизаться с Поттером?

Малфой сам не понял, как эти слова сорвались у него с языка. Услышал сзади непонимающий шумный вздох и остановился, прикрыв глаза и сильнее стиснув волшебную палочку.

— Что, прости? — он готов был поклясться, что в этот момент она изогнула бровь и чуть склонила голову. Когда она говорила с такими интонациями в голосе, она всегда так делала.

Пронзительный леденящий тон задел какую-то болезненную струну души Драко, вызывая у того очередной приступ накрывающей с головой ярости. Молодой человек медленно обернулся, поднимая палочку, излучающую тонкий голубой свет, и плавно приблизился к ней. В холодной тьме его острое точеное лицо казалось особо манящим и прекрасным — даже надменный прищур глаз и презрительная ухмылка не портили его. Он приближался. Драко Малфой напоминал снежного барса — роскошного гибкого хищника, движения которого отточены до совершенства и завораживающе притягательны, когда он подкрадывается к своей жертве. Воплощение порочного совершенства.

— А ты не расслышала? Или хочешь сказать, что Поттер еще не успел изучить твой маленький грязный ротик?

Флоренс вздрогнула. Светло-карие глаза холодно сверкнули, тонкая рука взмыла вверх, рассекая темный тяжелый воздух. Драко Малфой не зря был ловцом — реакция у него была отменная. Перехватил хрупкое запястье на расстоянии не больше трех дюймов от своей щеки, сжал со всей накопившейся ненавистью и резко толкнул изящное тело к пустой каменной стене. Внутри все полыхало Адским пламенем, когда он скользил взглядом по узкому бледному лицу, тускло сияющему в льдистом свете его палочки. Тонкие ноздри гневно трепетали, глаза пренебрежительно и злобно сузились, а темно-розовые губы скривились в непривычной ледяной усмешке.

— Заткнись, Малфой. И это вообще не твое дело, с кем у меня отношения.

Драко со всей силы вжал ее в стену, срывая с губ глухой болезненный хрип. На ее лбу прорезалась морщина, и девушка попыталась выдернуть запястье из стальной хватки Малфоя. Он почти прижимался к ней всем телом, угрожающе возвышаясь над Флоренс темной стеной и хищно прищурив глаза, в которых горел дьявольский огонь.

— Да что ты? — его бархатный голос был мягок и вкрадчив, юноша понизил его до пленительного шелестящего шепота.

Малфой, почувствовав трепыхание ее тела, закусил изнутри щеки и грубо одернул девушку. В ее светло-шоколадные глаза с пляшущими медовыми искорками пугающей струей проник липкий тягучий страх. Она боялась его. Драко медленно осмотрел ее с ног до головы. На Флоренс не было школьной мантии, только прямые черные брюки, красиво смотрящиеся на ровных худых ногах, и белая хлопковая блузка со значком старосты, облегающая тонкое тело. Верхние пуговицы были небрежно расстегнуты, обнажая бархатную кожу впалых изящных ключиц. Девушка испуганно и гулко дышала, грудь часто и тяжело вздымалась, Драко чувствовал, как под его пальцами на ее запястье бешено бьется пульс. Молодого человека жарко опалил пьянящий аромат ее тонкой нежной кожи и густых темных волос, забранных в пышный хвост, окрыляя сладостным головокружительным дурманом. Малфой ощутил, как по венам плавно, как горячий мед, растекается смутно знакомое чувство, а все его существо мягко окутывает, будто шелковистый кашемировый плед, нетерпеливая истома. Это было похоже на то, что он чувствовал, когда зажимал в темном прохладном коридоре очередную шикарную красотку, сладко стонущую и закатывающую глаза. Драко смотрел на утонченное красивое лицо, искаженное страхом и гневом, и задыхался от проникающего в легкие невыносимого желания. Раньше это не ощущалось так явственно — то ли из-за того, что был ослеплен платонической любовью, то ли из-за того, что Флоренс всегда была рядом. И никогда так не смотрела и не говорила. Напоминая загнанную в угол пантеру, которая вызывающе прекрасна и смертельно опасна. Драко не заметил, как к возвышенному духовному обожанию добавился еще и томительно-дразнящий обжигающий клубок внизу живота. Да и сама она изменилась: стала исчезать подростковая угловатость, проявлялась женственность, шелковистая мягкость в прохладном голосе и грациозная плавность в движениях. И ее отдаленность, манящая недоступность лишь разжигали огромный костер в пылком юношеском сердце.

— Малфой, мне больно.

Она отчаянно затрепыхалась, пытаясь выдернуть тонкую руку, и умоляюще посмотрела на Драко. Он, сцепив зубы и на секунду прикрыв глаза, расслабил пальцы, невесомо проводя подушечками по гладкой бледной коже. Флоренс тяжело сглотнула, осторожно шевельнувшись, и не смела взглянуть на молодого человека, которому она едва доставала до плеча. Мягко оттолкнула его, отстраняясь от холодной стены, и настороженно не спускала глаз с напряженного, искаженного странным выражением лица Малфоя. Ощутив прохладную свободу, девушка судорожно обхватила больное запястье ледяными пальцами и медленно попятилась в густую мглу коридора. Поняв, что Драко не собирается ее преследовать, Флоренс перешла на стремительный шаг, сглатывая горячие соленые капли, неконтролируемо скатывающиеся по щекам и крыльям носа. Душу отчаянно жгло. Драко Малфой с утробным яростным рыком ударил кулаком в каменную стену, где совсем недавно стояла Уайлд. Костяшки противно засаднило. Еще удар. И еще. На сером равнодушном камне остались багровые пятна с солоноватым запахом. Юноша вцепился окровавленными пальцами в белые волосы, до боли оттягивая гладкие пряди и судорожно дыша. Что же с нами стало? Комментарий к Chapter

XIV

[1] – больная фантазия автора, не более. Жду комментариев! Пишите, что нравится, что нет, чего не хватает. Может, какие-то пожелания?

====== Chapter XV ======

В ледяной осенней ночи с ее звонко хлещущим свежим ливнем, отчаянно завывающим пронизывающим ветром, клубящимся черным небом есть особое нуарное, мрачное очарование, которое сложно понять и прочувствовать. Есть что-то опасно притягивающее и внушающее чувство балансирования на лезвии кинжала в угрожающих раскатах грома, в густой, окутывающей мертвенной мгле. В тягостном и жалобном скрипе раскачивающихся деревьев, дрожащем звоне оконных стекол и гулком неравномерном грохоте леденистого дождя. Все это завораживает своим стихийным равнодушием бушующей природы, приковывая неотрывный взгляд к жутким дымчатым облакам на бескрайнем небе, сливающемся с грязной размытой землей.

В совятне было еще холоднее, чем на улице — пронзающая колкая льдистость исходила от почти черного сырого камня, в дрожащем влажном воздухе пахло совиными отходами, соломой и пергаментом. На тонких жердях под высоким потолком сверкали светящимися янтарно-желтыми глазами нахохленные почтовые совы. На фоне острого готического окна едва различимо темнели две фигуры. От одной тонкими полупрозрачными клубами исходил едкий сигаретный дым с кофейным душком. Блейз Забини молчал и затягивался, глядя в засасывающую дождливую мглу. Холодно. Рядом облокачивалась о мокрый каменный подоконник Уайлд, подставившая непутевую темноволосую голову под крепкий ледяной ливень. Он стекал по ее резко выделяющемуся во мгле, смертельно бледному лицу крупными подрагивающими каплями, мягко падающими с длинных ресниц, тонких крыльев носа и посиневших губ. Она закуталась в теплое шерстяное пальто мутного серого цвета, безразлично смотря в черную пустоту. Молчали. Но молчание не было тягостным. Скорее необходимым и даже каким-то понимающим. Блейз не мог назвать Флоренс своим близким другом, да и просто другом, но относился к ней с симпатией и испытывал уважение хотя бы потому, что ее выбрал Малфой. Она вообще была неплохой девчонкой. Волевой, рассудительной, с характером, потрясающим чувством такта и умением помолчать. К тому же довольно симпатичной. Не классическая красавица, как те же пустые куклы Гринграсс или фигуристая когтевранка Уилсон, на которую облизывалась добрая половина Хогвартса. Но было в Уайлд что-то «эдакое» — притягивающее и загадочное, изысканный в своей простоте шарм и редкая харизма. К тому же она была не просто хорошенькой и умной девушкой — она умела быть настоящим другом, преданным и искренним. Это ценилось и самим Блейзом, и Малфоем куда больше, чем соблазнительные изгибы и томный взгляд. Потому Забини просто не мог не проникнуться добродушием и дружелюбием к Уайлд.

— Забини, ты влюблялся?

Блейз вздрогнул, услышав ее хрипловатый от долгого молчания голос, и обжег пальцы сигаретой. Ветер протяжно взвыл, как раненый оборотень, и едва не содрал с шеи слизеринца серебристо-зеленый шарф. В вязкой холодной мгле неестественно выделялся чуть размытый тонкий профиль Уайлд.

— Нет.

— Счастливчик.

— Знаю.

Блейз кинул окурок вниз, куда-то в далекую головокружительную тьму, покрытую пеленой безжалостно хлещущего ливня. Достал из кармана короткой куртки знакомую гладкую пачку, длинными смуглыми пальцами выудил белую тонкую сигарету. Щелкнул миниатюрной серебряной зажигалкой с затейливой гравировкой, вырвалось холодное синее пламя, поджигающее крапаль. Молодых людей окутал терпкий, раздражающе проникающий в легкие запах табака и кофе.

— У вас красивая любовь, Уайлд. Такая редко бывает, — прикрыв глаза, сипло бросил Забини. Флоренс горько хмыкнула.

— Красивая? Любовь? О чем ты, Блейз? У нас уже ничего нет. Вот теперь думаю — было или не было?

Юноша нахмурил темные густые брови и строго взглянул на девушку, которая задрала голову вверх, подставляя лицо жестоким ледяным каплям.

— Ты настоящая дура, Уайлд, — покачал Блейз головой, выпуская изо рта дымчатые серые кольца.

Показалось, что она чуть улыбнулась. Показалось.

— Все сложно, Забини. Не представляешь, как сложно, — она отчаянно прошептала это, запуская изящные длинные пальцы в спутанные, насквозь промокшие волосы. — Уже ничего не будет, как раньше. Все изменилось. Мы изменились.

Блейз натужно сглотнул. Она была права.

— И ничего уже не вернешь, как бы ни хотелось.

Ливень забарабанил по черепичным крышам Хогвартса с утроенной яростью, а ужасающие раскаты грома эхом раздались по всей округе, пугая заспанных студентов в башнях. Зловеще ухнул крупный темный филин с горящими красными глазами, шумно хлопая мощными крыльями. Где-то в замке жалобно заскрипели закрытые ставни и тревожно зазвенели оконные стекла. По витражам скатывались, будто слезы, холодные капли. В черной дьявольской выси ночного неба устрашающе клубились смутные, звероподобные густо-серые тучи. В Запретном лесу надрывно взвыло какое-то существо, пробиваясь пронзительным истошным голосом через ватный гул ревущего ливня. *** Флоренс, набрав в легкие воздуха, тихонько постучала в дубовую дверь кабинета Слизнорта. Вычурная металлическая ручка поддалась напору тонкой ладони, и в лицо девушке ударил теплый воздух, терпко пахнущий чаем, чем-то сладким и мужскими вонючими духами. Кабинет полностью соответствовал своему хозяину — потолок подпирали помпезные колонны с шикарной лепниной, каменные стены были завешены портьерами из зеленого и фиолетового бархата с тонким шитьем и золотыми потрепанными кистями, пол устилали роскошные персидские ковры, а на камине, в котором мерно и вальяжно трещало жаркое пламя, располагалась масса вычурных драгоценных статуэток. В центре комнаты стоял исполинский круглый стол, покрытый расшитой темно-зеленой скатертью, а вокруг него располагались самые шикарные, почти пошлые стулья, какие только можно себе вообразить — из гладко отполированного палисандра, с высоченными спинками и массивными подлокотниками, вырезанными почти по-королевски роскошной резьбой. Все было слишком… Слишком.

— О, дорогая мисс Уайлд!

Восторженный голос Слизнорта вывел Флоренс из ошарашенного оцепенения, заставляя сфокусироваться на сидящих за столом. Профессор, сегодня в костюме из старинного густо-черничного атласа с серебристыми кружевами на манжетах и сверкающими пуговицами, угрожающе подергивающихся на огромном животе Слизнорта, приветливо осклабился и сделал пригласительный жест пухлой рукой.

— П-простите за опоздание, сэр, — глухо буркнула девушка, прикрывая за собой тяжеленную дверь.

— О, ну что вы, ну что вы! — радостно отмахнулся старикашка, сверкая глазками. — Мы только начали! Прошу вас, дорогая, прошу…

Флоренс словила на себе несколько ошалелых и пораженных мужских взглядов, пока неловко, но вполне грациозно двигалась к столу. МакЛагген с удовольствием пялился на ее ноги, скрытые до колен струящейся юбкой из сапфирово-черного шелка. Гермиона Грейнджер, в бархатном вишневом платье без рукавов с отделкой из черного мерцающего кружева, вымученно ей улыбнулась.

— Дорогая, вот, садитесь рядом с мистером Забини и мистером Белби… — Флоренс скользнула заинтересованным взглядом по щуплому русоволосому пареньку с Пуффендуя [1], который являлся тезкой обожаемого Флоренс хорька. Но через секунду до нее дошло, что прямо напротив будет сидеть пошляк МакЛагген, Нотт (неизвестным путем затесавшийся в элиту слизняков) и Поттер, который не сводил с нее восхищенных глаз. Девушка бросила обиженный и возмущенный взгляд на Слизнорта, но тот только плутовато и многозначительно подмигнул, добродушно усмехаясь в моржовые усы.

Блейз галантно выдвинул стул и привычно задорно ухмыльнулся, сверкая горящими жгучими глазами. Белби нервно поправил белоснежную салфетку на воротнике, начиная тупо пялиться в вазочку со своим ванильным крем-брюле [2]. Флоренс, усевшись и вяло улыбнувшись Забини, посмотрела на нахохленную и злую Джинни Уизли с красными щеками. В ответ Уизлетта раздраженно повела плечиками и фыркнула, тряхнув забранными в волнистый хвостик огненно-рыжими волосами. Флоренс холодно приподняла бровь и смерила ее типичным малфоевским взглядом, который она за долгие годы упорных тренировок научилась безупречно копировать. Все недовольство Уизли одномоментно улетучилось.

— Итак, — Слизнорт азартно потер ладони, — Мы остановились на вас, мистер МакЛагген…

А дальше была смертная скука. МакЛагген хвастливо трепался о том, как он и его папаша прекрасно проводили время с Фаджем. Слизнорт восторженно охал и ахал, а Белби нервно кивал головой, как китайский болванчик. От тоски Флоренс и Гермиона начали играть в гляделки. Грейнджер продула, потому что ей на нос села жирная муха, и храбрая гриффиндорка с перепугу чихнула. Забини лениво разглядывал свои идеальные руки идеального цвета мокко и от нечего делать бросал обаятельные улыбки в адрес Уизлетты. Та высокомерно задирала свои хорошенький веснушчатый носик и отворачивалась к Поттеру, поправляя ворот черного блестящего платья. Гляделки Уайлд начались с Поттером, но вскоре их стал распирать жуткий хохот, поэтому оба поспешно закашлялись и хлебнули чаю. Грейнджер пыталась слушать болтовню МакЛаггена, но вскоре махнула на это рукой, подперев ладонью щеку и вперив мечтательный взгляд в пространство. Нотт холодно глазел на Забини, выразительно дергая идеальными темными бровями. В чистых хрустальных вазочках по щелчку пальцев Слизнорта появились шарики сливочного мороженого, политые карамелью и посыпанные арахисовыми орешками. Через полчаса вся разношерстная компания во главе с лоснящимся от удовольствия Слизнортом пересела на кресла и диваны подле камина, обитые темно-зеленой кожей. Профессор развалился на миниатюрной софе с маленькими мягкими подушечками, с наслаждением попивая горячий пряный пунш. Два просторных глубоких кресла авторитетно заняли МакЛагген и Нотт. Причем первый вел себя весьма непосредственно, продолжая лить в уши старику какую-то чушь, а второй выпрямил спину и положил руки на подлокотники, окидывая надменным взглядом всех присутствующих. На длинном диване ютились расслабленный и вполне довольный жизнью Забини, взвинченная Уизли, хмуро пялившаяся на витиеватую каминную решетку, зажатый и нервный Белби и относительно спокойная Грейнджер, которая пыталась поправить свой низкий тугой пучок, не заехав при этом локтем в нос или глаз Белби. На двухместной софе устроились Поттер и Уайлд, смешливо перешептывающиеся.

— Прекрасный вечер, мои юные друзья! — Слизнорт отставил пустой бокал на кофейный столик, и в души всех присутствующих, кроме МакЛаггена, закралось затаенное облегчение. — Мы прекрасно его провели нашей теплой дружеской компанией (Нотт презрительно закатил глаза, косясь на Грейнджер и Уайлд), и я смею надеяться, что такие ужины будут повторяться! Ну, а теперь вам пора по постелям, время уже недетское! — старикашка хихикнул, и студенты оживленно подскочили со своих мест, особенно дерганный Белби.

Очень доброжелательно и любезно попрощавшись со Слизнортом, все вылетели за пределы душного помпезного кабинета. Гриффиндорцы и слизеринцы обменялись привычными неприязненными взглядами, Маркус Белби неслышно испарился, МакЛагген ослепительно улыбнулся (чем вызвал свирепые взгляды всех без исключения) и помахал рукой Грейнджер с Уизли, отправляясь на ночную прогулку. Забини и Флоренс переглянулись, и Блейз вместе с нервно постукивающим ногой Ноттом пошел в подземелья, тихо о чем-то споря с Теодором. Гермиона, незаметно подмигнув Поттеру, схватила растрепанную и недовольную Джинни под локоть и на прощание улыбнулась подруге, удаляясь во тьму ночного замка. Гарри, когда они с Флоренс остались в опустевшем коридоре одни, взъерошил волосы и доброжелательно усмехнулся чему-то.

— Я провожу тебя? — твердость в голосе юноши превращала вопрос в утверждение, и девушка чуть дернула бровью, пожимая плечами.

— Пошли.

Всю дорогу до Восточной башни они провели за веселым разговором, с безудержным хохотом вспоминая пафосный ужин слизняков. Гарри давно не было так хорошо, когда она вот так запросто шла рука об руку с ним, сверкая в прохладной полутьме коридора теплыми глазами и бесшумно смеясь над какими-то глупыми шутками. От нее исходил приятный свежий запах туалетной воды, смешавшийся с ароматом ее кожи и волос и кружащий голову. Золотисто-оранжевые отсветы настенных факелов таинственно мерцали в ее темных блестящих волосах, убранных в красивую небрежную ракушку. Она вообще была очень красивой. Они остановились у узорчатого гобелена, закрывающего проход в башню, на крошечной холодной площадке с узким высоким окном в стене. Ночь, как и все предыдущие, была густо-черной и дождливой. В мокрые стекла окна с завыванием бился дикий ветер и бешено хлестал ледяной ливень. Мрачный тяжелый воздух мягко рассеивали потрескивающие горящие факелы, пляшущими бликами освещавшие лица молодых людей. Между ними воцарилось странное молчание. Гарри подошел совсем близко к ней, глубоко и нервно дыша. Видел, как трепетали пушистые черные ресницы, как в глубине карих глаз вспыхивали медовые искорки, как подрагивали губы. Взял в свою руку ее изящную прохладную ладонь, мягко притягивая к себе легко поддавшуюся девушку. Юноша сглотнул и порывистым движением прижался сухими губами к ее впалой щеке, от которой слабо пахло чем-то косметическим и бергамотовым чаем. Задержался, прикрывая глаза и проводя кончиком носа по гладкой нежной коже. Она не шевелилась — не отталкивала его, но и не подавалась вперед. Гарри чуть отстранился. Флоренс смотрела куда-то ему за плечо отрешенным мутным взглядом, сведя брови к переносице.

— Спокойной ночи.

Ее голос был ровным и равнодушным. Она вырвала руку, отошла на несколько шагов и улыбнулась. Холодно и натянуто-вежливо. Через пару мгновений скрылась за гобеленом, и Гарри рвано вздохнул, запуская пальцы в растрепанные волосы. Он окончательно запутался. *** Получасом ранее. Драко Малфой не понимал, что могло от него понадобиться Снейпу в такой час. Он с деликатным равнодушием не лез в дела юного Малфоя, но в последнее время стал вести себя как-то странно. Драко не мог объяснить, но у него в последнее время возникло ощущение, что Снейп неотрывно следит за каждым его шагом. Или у него уже началась паранойя. Записка, переданная каким-то жалким первокурсником, сухо гласила, что мистеру Малфою необходимо спуститься в личную лабораторию декана немедленно. В изъеденной страхами, подозрениями и жуткими видениями душе Драко разрасталось пугающее непонимание, и в голове стали мельком проноситься самые разные картинки возможного произошедшего. Молодой человек, привычно приподняв подбородок и затуманив взгляд ледяным безразличным высокомерием, коротко постучал в дверь и толкнул ее. В легкие тут же проник тяжелый влажный воздух затхлого подземелья, пропитанный самыми разными ароматами — от дивной Амортенции до тошнотворно-вонючего сока лилии-людоеда, источающего запах кровавой тухлятины и гнили. В лаборатории царила густая темнота, рассеиваемая лишь тусклыми льдисто-зелеными огоньками одиноких свечей, неподвижно паривших в пространстве. Все было таким тихим, темным и холодным, что кабинет больше походил на комнату, в которой недавно нашли мертвеца, чем на экспериментальную лабораторию. Драко закрыл противно скрипящую дверь, оглядываясь и скрещивая руки на груди. В мглистой пустоте что-то едва слышно прошелестело, и через секунду перед молодым человеком вспыхнул холодный голубоватый свет волшебной палочки. Драко нервно дернулся, а из тьмы кабинета перед ним возникло желтоватое худое лицо профессора Снейпа — довольно молодое, обрамленное неизменными сальными патлами, с огромным крючковатым носом, с живыми, подернутыми пеленой безразличия черными глазами и тонкими губами, кривоватыми от постоянной язвительной ухмылки. Он, чуть сощурившись, скользил неспешным, леденящим кровь взглядом по бледному лицу юноши. Драко смотрел в ответ, до хруста сжимая длинные пальцы и ставя щит. Через секунду Снейп скривился.

— Неплохо, — прошипел он, не опуская палочки. — Ваша тетушка неплохо потрудилась, Драко.

Молодой человек холодно, даже презрительно дернул уголком губ.

— Зачем вы желали меня видеть в столь поздний час, сэр?

Профессор прищурился сильнее.

— Вы прямолинейны, Драко. В наше время нельзя быть столь резким, — в черных глазах Снейпа сверкнул странный огонь. — Даже с союзниками.

Малфой почти насмешливо вздернул светлые брови.

— И все же, сэр?

— Я бы не желал, чтобы возникали подозрения, мистер Малфой, — Северус Снейп пронзительно смотрел на студента. — Но разговор с вами необходим.

— Я весь во внимании, профессор, — Драко оперся спиной о холодную каменную стену и слегка сузил серые глаза.

— Если вы так желаете, мистер Малфой, — Снейп ухмыльнулся. — Во-первых. Каковы продвижения в вашем задании?

Бледное острое лицо Драко вытянулось. Он холодно и раздраженно сверкнул воспаленными усталыми глазами, раздувая тонкие ноздри.

— Вам не может быть до этого никакого дела, сэр, — тихий голос молодого человека напоминал змеиное шипение. — Это только мое поручение, которое я выполню с честью, как и любой приказ нашего Господина. А вас бы я попросил не вмешиваться, профессор.

Снейп ухмыльнулся еще шире.

— Абсолютно любой, мистер Малфой? А если, скажем, Темный Лорд даст вам простенькое поручение убить какую-нибудь грязнокровку? Например, Флоренс Уайлд?

Драко дернулся, словно хотел ударить декана. Его подбородок дрогнул, а на лбу прорезалась глубокая складка. Северус Снейп с издевкой приподнял изогнутую бровь и кривовато вздернул верхнюю губу.

— Это уже во-вторых, мистер Малфой. Это тема, которая заслуживает особо пристального внимания. Драко, — тон профессора словно смягчился, — вы же понимаете…

— А вы не понимаете! — яростно вскинулся юноша. — Что вы вообще знаете о любви? Как вы можете рассуждать, если не знаете, каково это?! Каково это, чувствовать, что сердце выпрыгнет из груди, когда она улыбается? Чувствовать, как спирает дыхание, когда она, пусть даже невесомо, касается руки? Чувствовать дрожащий узел внутри, когда она просто сидит на соседнем стуле? Чувствовать, как в голову ударяет что-то тягучее и дурманящее, когда она встряхивает волосами? Чувствовать, как вскипает кровь, когда ощущается ее аромат? И знать, что теперь она никогда не будет рядом? Что вы понимаете?! Вы всю жизнь проторчали в этой чертовой школе, превращаясь в сухую и черствую летучую мышь! Что вы можете мне говорить?!

Драко, вдоволь накричавшись, толкнул тяжелую холодную дверь и вылетел из лаборатории. Снейп медленно опустил волшебную палочку, и между хищных черных бровей появилась глубокая скорбная морщина. Что он знал о любви? Он знал все. Знал, что любовь — это счастье. А у Счастья были длинные медно-рыжие волосы и обжигающий румянец на шелковой коже, украшенной миллионной россыпью солнечных пятнышек. У Счастья были миниатюрные изящные руки, сладко и свежо пахнущие фиалками и мятным чаем. У Счастья был нежный заразительный смех, переливчатым звоном серебристых колокольчиков улетающий в небесную высь. У Счастья был маленький вздернутый носик, который смешно морщился от летних жарких лучей. У Счастья была ослепительная, дурманящая голову улыбка. У Счастья были огромные, наивно распахнутые, как у лесной лани, изумрудно-зеленые глаза, искрящиеся весенней зеленью. Они когда-то были ласковыми и до краев наполненными теплом, уютом и радостью. Но Боль оставила их с тем жутким выражением ужаса, подернутого дымкой равнодушия смерти. Северус Снейп знал: любовь — это боль. *** Когда Флоренс стремительно вошла в гостиную старост, первым, что она увидела, был Драко Малфой. Он сидел, идеальный и невозмутимый, на мягком подлокотнике дивана и пронзительно смотрел ей в глаза. Ровная напряженная спина, лакированные ботинки, безупречно уложенные платиновые волосы, белые руки красивой изысканной формы со вздувшимися венами и паучьими пальцами. Маска ледяного равнодушия, пренебрежения и надменности давно приросла к этому аристократичному болезненному лицу, которое, казалось, было высечено самим Микеланджело. Глубокие серебристо-серые глаза плавно мерцали холодным металлическим блеском в теплом, уютном полумраке гостиной. Совершенная правильность. Дьявольская красота. Девушка слегка прищурилась, собираясь пройти мимо. Но Малфой грациозно и бесшумно вскочил, в два шага приблизившись к ней. Флоренс чуть отшатнулась, столкнувшись с его полубезумным взглядом. Драко Малфой пугал. Он безмолвно вцепился ей в плечи и толкнул к письменному столу, заставляя впечататься поясницей в гладкий полированный край. Молодой человек возвышался над сжавшейся девушкой неподвижной темной стеной, впиваясь жадным взглядом в утонченное, побелевшее от испуга лицо. Скользнул глазами по хрупкой фигуре. Тонкое туловище было скрыто хлопковой молочно-голубой блузкой, от гибкой талии мягко струилась юбка из темного шелка. Изящная белоснежная шея чуть выгнулась, из прически вылетела волнистая блестящая прядь, а впалые ключицы тяжело вздымались. Легкие томно окутал тонкий притягательный аромат, заставляющий кровь прилить к вискам. Драко с холодным отчаянием впился взглядом в ее глаза, полные непонимания, страха и злости. Флоренс Уайлд встряхнула плечами, пытаясь сбросить цепкие сильные ладони молодого человека, до мурашек леденящие ей кожу.

— Малфой, что ты хочешь? — голос был тихим, но в нем сквозило напряжение и отстраненность.

Так хотелось сказать «тебя». Но он не мог. Поэтому привычно скривил губы.

— Что-то ты задержалась на вечеринке отморозков.

— Тебя это не касается.

Он сильнее сжал ее плечи. Где-то в глубине ее глаза опасно вспыхнули и злобно сузились. Она с неожиданной для хрупкой девушки силой дернулась и хлестко ударила Драко по левой руке.

— Да в конце концов! — Флоренс сорвалась на пронзительный крик. Молодой человек похолодел. — Малфой, прекрати все это! Ничего нет! Все закончилось уже тогда, когда началось!

— А что же было пару недель назад? — Драко, несмотря на то, что был порядком поражен и отчасти испуган, сощурился.

— Ошибка.

Юноша резко отпустил ее, отстраняясь. Никогда он не видел ее кричащей, с мечущими молнии глазами и красными от ярости щеками. В гневе Уайлд была страшна. И необычайно хладнокровно мыслила.

— Ошибка? — бессильно выдохнул Драко, мечась взглядом по ее раздраженному и нервному лицу.

— Все было ошибкой. Мы оба это знали, Малфой, — прошипела девушка, скрещивая руки на груди. — Все это было бессмысленно и тупо. Мы придурки, Малфой!

С этими словами она скривила губы, отлепилась от стола и взметнулась вверх по лестнице, ведущей к спальням. Шелковые складки юбки глухо прошелестели, а в теплом воздухе остался ее едва уловимый нежный флер. Где-то за пределами туманного сознания Малфоя громко хлопнула дверь. Молодой человек обессиленно рухнул на стул, жутко расширив сухие воспаленные глаза и судорожно запустив худые ледяные пальцы в уложенные волосы, оттягивая пряди со всей силы. Драко так и не узнал, что в эту минуту Флоренс Уайлд отчаянно сползла вниз по холодной каменной стене своей спальни, захлебываясь в мучительных, невыносимо жгучих рыданиях и болезненно шепча: «Какие мы придурки, Малфой, что не сберегли нас…». Комментарий к Chapter XV [1] – в оригинале Маркус Белби является когтевранцем, но я решила поменять ему факультет для разнообразия.

[2] – крем-брюле – это французский десерт, а не мороженое, который очень любят в Англии.

P.S. Надеюсь, вам понравилось. Автор очень старался! Возникает ощущение, что фик становится неинтересным, поэтому очень прошу мнений!

====== Chapter XVI ======

В поместье Малфоев царила вязкая холодная темнота, зловеще отливающая зеленоватыми бликами. В заброшенных комнатах с разбитыми стеклами и покрытой пылью, великолепной мебелью жутко завывал ледяной свистящий ветер, привносящий в тихий мглистый воздух дьявольскую черноту осенней ночи и тяжелые запахи старого сада. Вселяющими животный ужас раскатами неистово грохотал гром. В огромных мрачных коридорах, уставленных роскошными холодными статуями и устеленных ворсистыми дорожками, висела пугающая звонкая тишина. Сумрачные каменные стены, казалось, источали ядовитое угнетающее отчаяние. Но лишь в огромной гостиной, хранящей в себе мрачный, полный роскошной изысканности антураж, было относительно светло. На высоких кованых столиках стояли массивные канделябры из черненой платины с десятками сероватых свечей, горевших неподвижными зеленоватыми огнями. Пол из темного итальянского мрамора был устелен мягкими коврами, а высокие стены завешены редкой красоты гобеленами тонкой работы. У гигантского камина, разевающего свою широкую зловещую пасть, в которой холодно и недружелюбно трещало льдистое пламя, стояло два больших кресла из красного дерева с изумрудной кожаной обивкой. Оба были заняты. В воздухе витал запах старых каменных сводов, французских женских духов, терпкого вина, необъяснимого ужаса и засохшей крови.

В правом кресле, которое стояло чуть поодаль от каминной решетки, вальяжно и по-хозяйски расселась худая, высокая женщина с нечесаной копной тускло поблескивающих смольно-черных волос и тяжелым темным взглядом, в котором горел жадный огонь безумия. Ее рельефное сероватое лицо с аристократичными чертами, точными, резкими и благородными, когда-то можно было назвать красивым. В молодости она была, верно, пленительна роковой, яркой, пламенной красотой. Волевой подбородок был высокомерно приподнят, угольные густые брови хищно возвышались над миндалевидными черными глазами, сверкающими неукротимым диким пламенем, а тонкий алый рот кривился в пренебрежительной ухмылке. Даже сейчас, уже не в самые лучшие свои годы, эта женщина сохранила остатки пылкой обольстительности и безудержной привлекательности. Но во всем — в лице, фигуре, черной изодранной мантии, в пышной короне спутанных волос — сквозило яростное, пугающее безумие и исступленный фанатизм. Это ужасало до мороза по коже. В левом кресле восседала вторая женщина. Достаточно было бросить один короткий взгляд на нее, чтобы понять — она отличается от своей собеседницы, как лед от пламени. Она сидела ровно и держалась с холодным презрительным высокомерием, сохраняя безупречную осанку. Красивые длинные руки с изящными кистями и тонкими белыми пальцами, унизанными старинными перстнями, покоились на кожаных подлокотниках кресла. Ее еще довольно молодое, но изможденное и измученное лицо освещало холодное каминное пламя, выделяя женственные точеные черты, плавные и совершенные, исполненные брезгливого равнодушия и благородной красоты. Ее алебастровая матовая кожа светилась лунным полупрозрачным сиянием в вязкой полутьме особняка, изысканный аристократичный профиль поражал изумительной безукоризненностью линий, а в ярких, но покрасневших от слез и бессонницы льдисто-голубых глазах лениво плясали отблески огня и холодно блестела стальная пелена бесстрастия. Холеные белоснежные волосы, забранные в низкую гладкуюприческу, отливали жемчужным атласным блеском. Высокий гибкий стан с покатыми округлыми плечами облегало теплое платье из болотно-зеленого бархата с тонкой серебристой вышивкой на воротнике и рукавах, а спину грела пуховая ажурная шаль из шелковистой серой шерсти. Женщина была красива ледяной, гордой красотой, так и дышащей надменным достоинством и пренебрежительной любезностью. И все же что-то неуловимое, но явственно ощутимое объединяло эту изнуренную белоснежную красавицу и горящую адским безумием женщину с черными волосами и глазами.

— Цисси, ну что ты молчишь? — прошелестела женщина в правом кресле, закидывая ногу на ногу и облокачиваясь всем туловищем о левый широкий подлокотник, пронзительно и жгуче глядя на точеный профиль собеседницы.

— Я уже сказала, что не рада тебе, Беллатриса, — равнодушно, но со скрытым раздражением ответила женщина, опуская мрачный взгляд на крупный сапфир в обручальном серебряном перстне, вспыхивающий в дрожащем свете огня чернильно-синими искрами. — Мне кажется, что это был довольно прозрачный намек. Но, прошу заметить, я не выставила тебя за дверь, когда ты беспардонно вломилась в гостиную, и даже любезно предложила выпить.

— Ты под «выпить» имеешь в виду эту мерзкую кислятину? — Беллатриса брезгливо скривилась, тыча худым длинным пальцем в изысканный хрустальный бокал на миниатюрном резном столике, до краев наполненный горячей бархатно-рубиновой жидкостью с полупрозрачным витиеватым паром.

— Это превосходное испанское вино, — сухо отрезала женщина с белыми волосами, поправляя на плечах шаль.

— Не суть, — отмахнулась Беллатриса. — Цисси, я пришла к тебе с миром.

— А мы разве враждовали? — с холодным скептицизмом приподняла идеальную бровь та, пригубив согревающее вино из своего бокала.

— Нарцисса! — раздраженно прикрикнула черноволосая женщина. — Прекрати! Ты не можешь вечно убиваться из-за всего, что случилось! В конце концов, ведь никто не умер!

Холодные голубые глаза Нарциссы Малфой на долю секунды расширились, ноздри красивого носа затрепетали. Но через мгновение женщина разразилась нервным леденящим хохотом, запрокидывая голову и продолжая удерживать в тонких длинных пальцах тяжелый бокал. Беллатриса недоуменно нахмурила тонкие густые брови, дождавшись, пока сестра вдоволь насмеется. Нарцисса успокоилась слишком внезапно и выпрямилась. В ее затуманенном взгляде сверкнула пронзительная сталь.

— Никто не умер, да, Белла? Мой муж в Азкабане, мой единственный сын обречен на смерть, наша семья попала под вонючие плевки и ненавистные взгляды всей Магической Британии, я медленно угасаю в этом чертовом поместье, и ты говоришь, что я должна прекратить?! — Нарцисса сорвалась на истерический крик, и ее изможденное белое лицо покрылось многочисленными ранними морщинами. — Конечно, Беллатриса, ведь ты любимица Лорда и не знаешь, что такое немилость Хозяина! Ты представить себе не можешь, что я испытываю каждую минуту, каждое мгновение, когда думаю о Люциусе и Драко! Ты хоть понимаешь, что будет, если мой сын не сможет?! Даже с помощью Снейпа не сможет? Его, моего мальчика, сначала запытают до полусмерти, а потом его жизнь оборвется на моих глазах со вспышкой зеленого света и безжалостным хохотом! А потом и мы с Люциусом…

Нарцисса задохнулась в собственных эмоциях, умолкая. Она оперлась локтем о подлокотник кресла, устало прикладывая холодные пальцы к пульсирующему тупой болью виску, сжимая в свободной руке бокал с вином. Беллатриса молчала, впившись расширенными темными глазами в измученное лицо сестры. Пламя в камине затрещало громче, угли выпустили несколько столпов мерцающих искр. За зашторенными окнами отчаянно и дико взвыл осенний ветер, и стекла жалостливо задребезжали. В холодном воздухе странно пахло горячим терпким вином со сладкой густой нотой.

— Цисси, Драко…

— Ему шестнадцать, Белла! Шестнадцать! — вновь вскричала миссис Малфой, отнимая руку от виска и нервно, до мерзкого хруста заламывая тонкие пальцы. — Он мальчик! Школьник! Должен убить Альбуса Дамблдора, расколоть свою незапятнанную душу черным роковым деянием, совершить грязное дело… Я каждую ночь просыпаюсь в холодном поту, потому что мне снится его посвящение, черная расползающаяся метка на руке и его слезы на моем плече в ту лунную летнюю ночь!

Беллатриса Лейстрендж изменилась в лице: тонкие темно-алые губы скривились в холодной презрительной ухмылке, взгляд прояснился, и в нем зажегся дьявольский огонек пылающего безумия, а подбородок приподнялся. Женщина расправила плечи и смерила разбитую горестными воспоминаниями сестру пренебрежительным испепеляющим взором.

— Драко должен гордиться тем, что Темный Лорд оказал свою милость и принял его в ряды достойнейших борцов за чистую кровь, Нарцисса, — Беллатриса яростно прошипела эти слова, выгибая худую бледную шею. — И он обязан с радостью преданного слуги выполнить данное ему задание и не разочаровать Господина, иначе смерть будет самым меньшим наказанием!

Нарцисса Малфой, услышав это, резко вскинула голову и пронзила Беллатрису ненавидящим ледяным взглядом, раздувая тонкие ноздри и разъяренно сверкая глубокими голубыми глазами. Она грациозно вскочила с кресла, скидывая шаль на пол. Сестра тяжело поднялась, кривя губы. Женщины приблизились друг к другу. Нарцисса тяжело дышала, бледнея от гнева и сжимая в пальцах хрупкую ножку бокала, и возвышалась над лениво-спокойной Беллатрисой. Миссис Малфой изнутри закусила нижнюю губу, всматриваясь в пылающие глаза старшей сестры.

— Тварь.

Горячее испанское вино оказалось на посеревшем лице Беллатрисы, стекая кровавыми струйками по впалым скулам, тяжелым векам и выдающемуся подбородку. Нарцисса, рассвирепевшая до крайней степени, достала из кармана бархатного платья свою палочку и наставила ее на горло сестры. Льдисто-голубые глаза опасно сверкали, тонкие сухие губы яростно подрагивали, на щеках дергались желваки. Она напоминала остервенелую, обезумевшую от застилающей глаза ненависти белоснежную львицу, которая вот-вот раздерет глотку сопернице.

— Вон из моего дома.

Беллатриса грязно ухмыльнулась. Смерила дрожащую от злобы Нарциссу высокомерным жадным взглядом, прикоснулась худым грязным пальцем к кончику палочки сестры, отводя его чуть в сторону, и с угрожающим шипением трансгрессировала. Нарцисса Малфой, с трудом дыша, медленно осела на ворсистый мягкий ковер и отбросила волшебную палочку куда-то в угол комнаты, закрывая лицо мелко дрожащими белыми ладонями и заходясь в раздирающих рыданиях. Серебряная вышивка красиво мерцала в холодном свете камина, на черном мраморном полу рубиновыми искрящимися каплями блестело вино. Прогрохотал оглушающий раскат грома. Простонали кренящиеся от неистовых порывов вихря стволы лип в саду. По звенящему оконному стеклу яростно забарабанили крупные частые капли ледяного ливня. *** Выручай-комната была, как всегда, тускло-сера и неприветлива. В затхлом сухом воздухе клубилась мелкая пыль, горы самого разнообразного хлама внушали чувство мутной тревоги. Все одно и то же. Драко ощутил в своих сомкнутых ладонях нетерпеливое трепетание мягких теплых крыльев. Юноша осторожно провел указательным пальцем по белоснежным шелковистым перьям, ощущая странный ком в горле. Птица вскинула миниатюрную голову, доверчиво поблескивая темными умными глазками, и Драко чуть дернул уголком пересохших губ, разжав руки. Гладкие нежные перышки сияли в сером сумраке комнаты легким жемчужным свечением. Птица, встрепенувшись, зацепилась тонкими кожистыми лапками с острыми коготками за тыльную сторону шершавой ладони молодого человека, ласково коснувшись маленьким розоватым клювом указательного пальца Драко. Молодой человек, решив взять себе голубку в качестве питомца после эксперимента, распахнул резную палисандровую дверцу Шкафа и аккуратно ссадил птичку на деревянную панель. Голубка, с любопытством осмотревшись, робко и наивно взглянула на юношу, складывая шелковистые крылья и не шевелясь. Он ободряюще ей улыбнулся и закрыл дверцу, чувствуя колющую тяжесть в груди. Послышался скрежет. Драко отошел к высокой куче мусора, в которой раздражающе трещал сломанный вредноскоп, задумчиво ослабляя тугой узел школьного галстука. Голова нещадно раскалывалась от трех суток без сна, все тело ломило, а отяжелевшие веки закрывались, будто свинцовые. Сухие воспаленные глаза болели, словно в них насыпали песок, а к горлу то и дело подкатывала тошнота. Наверное, из-за того, что он в последнее время почти ничего не ел. Драко вернулся к Шкафу, открывая его. На юношу пахнуло безмолвной мертвенной темнотой. Он непонимающе нахмурился и посмотрел вниз. На темной гладкой доске пронзительно белело маленькое тельце. Драко присел на корточки, нетерпеливо откидывая широкие рукава мантии, и протянул дрожащую бледную руку к обездвиженной птичке. Пальцы коснулись нежных белоснежных перышек. Темные глаза были закрыты, а тельце не вздымалось от дыхания. Молодой человек с ужасом отпрянул, ощущая, как к вискам прилила кипящая кровь, а желудок безжалостно сжался в тугой мучительный узел. Это маленькое воздушное создание, еще несколько минут назад трепещущее теплыми сильными крылышками, переполненное бурлящей тягой к жизни в голубых небесных просторах, так доверчиво и бесхитростно смотревшее на своего убийцу, было мертво. Драко, болезненно расширив выцветшие серые глаза, вскочил на ноги и нервозно прижал ледяные пальцы к разгоряченным вискам. Грудь словно сдавили тисками, дышать было невозможно. Сердце колотилось, как сумасшедшее, а в поле зрения все время попадало бездыханное белое тельце с закрытыми глазками. Драко не помнил, как вылетел из Выручай-комнаты. Не помнил, как несся по темным пустым коридорам вечернего Хогвартса, освещаемого лишь факелами. Не помнил, как слышал завывания дождливой бури за окном. Не помнил, как бежал по лестнице в Восточную башню. Опомнился, только когда ввалился в гостиную, безумным расфокусированным взглядом скользя по столь привычной обстановке. Драко, нелепо остановившись, посмотрел на жаркое, весело трещащее пламя в небольшом камине, на теплые пухлые кресла и диванчик, на ковер, где дремал хорек Белби. На граненый стакан с душистым сухим букетом, на стопку книг, на зашторенное окно. Юноша, словно ополоумев, всматривался пустым затравленным взглядом в сжавшуюся женскую фигурку в низком стареньком креслице. Флоренс испуганно смотрела на него — растрепанного, безумного, растерянного — и не двигалась с места. В глухой тишине на ковер мягко упала «История Магии», вылетев из ослабевших рук девушки. Драко жадно и исступленно разглядывал бледное утонченное лицо, теплые орехово-медовые глаза со вспыхивающими в глубине золотистыми искорками, волнистые темно-шоколадные волосы, забранные в небрежный хвост и мягко завивающиеся на концах. Юношу захлестнуло отчаяние и невыносимая боль. Он внезапно сорвался с места и опрометью ринулся к ее креслу у огня. Флоренс пугливо встрепенулась, когда молодой человек опустился на ковер возле ее ног и расширенными глазами метался по ее джинсам. И Драко вдруг уткнулся пылающим лбом в ее острые колени, вцепился в нежные теплые ладони с пронзительной обреченностью и полной безнадежностью. И безысходно, с горькой тоскливостью разрыдался, судорожно содрогаясь и захлебываясь безудержными горячими слезами. Худая спина юноши нервно вздрагивала, в растрепанных белых волосах мягко плясали оранжевые отблески огня. И внутри у Драко что-то щелкнуло, когда одна тонкая рука осторожно выскользнула из его ослабленной хватки, и тонкие длинные пальцы зарылись в его спутанные волосы. Флоренс с нежностью перебирала светлые пряди, даря мучительное умиротворение. Она наклонилась к рыдающему Драко, тихо и ласково нашептывая какой-то успокаивающий бред, окутывая юношу флером тепла и спокойствия. От этого к горлу подступил новый ком.

— Драко, мой дорогой… Перестань себя терзать…

— Я у-у-уб-бил ее…

— Кого, Драко? — этот нежный шелестящий шепот был сладостнее самой прекрасной музыки мира.

— П-птицу…

И он зашелся в очередном приступе. Вторая рука, легкая и душистая, скользнула ему на плечо, чуть сжимая и невесомо поглаживая. Драко судорожно вцепился пальцами в ее шерстяной свитер. Она казалась такой далекой и близкой одновременно, уютной и по-домашнему теплой. Флоренс была для него солнечным проблеском в той вязкой вонючей мгле, в которой он погряз с головой. Той светлой отрадой и тихой радостью во плоти, от которой исходило блаженное умиротворение, и которая дарила душевное спокойствие. Она наклонилась к нему, щекоча душистыми темными локонами мокрую щеку, и прикоснулась подбородком к макушке, успокаивающе покачивая и что-то нашептывая во всклокоченные светлые пряди. Драко медленно успокаивался, ощущая, что слезы заканчиваются. Душу наполняла темная расползающаяся пустота, в висках пульсировала пронзительная жгучая боль, а разгоряченная кожа медленно леденела. Юношу начинало знобить, внезапно стало слишком холодно. Он изнуренно прижался впалой влажной щекой к острому колену Флоренс и зажмурился от боли, чувствуя, как блаженно-теплая, пахнущая старой книгой и лавандовым мылом нежная ладонь ложится ему на лоб. Драко сквозь затуманенное сознание услышал испуганное «Ты горишь!». Она осторожно похлопала его по спине и что-то неразборчиво говорила про то, что нужно перелечь. Юноша, всеми фибрами души чувствуя ее взволнованность, послушно поднялся, сделал несколько шатких шагов и рухнул на диван, полностью обессиленный переживаниями и головной болью. Дрожащими худыми пальцами расстегнул мантию, сбрасывая ее на ковер, и ослабил душащий галстук. К горлу подкатила тошнота. Несколько минут он сидел в гостиной один, прикрыв глаза и с трудом сглатывая слюну в пересохшем горле. Раздались мягкие шаги, и в нос ударил резкий запах Бодроперцового зелья, смешавшийся с жарким ароматом еловых поленьев в камине и тонким благоуханием нежных духов. Сухая ладонь ласково коснулась его щеки.

— Драко, переоденься и ложись. У тебя, похоже, лихорадка.

Он устало взглянул на свой серый пуловер, аккуратно лежащий на подлокотнике дивана. У небольшого столика, наклонившись, стояла Флоренс и состредоточенно перебирала какие-то склянки. Ее красивый профиль изящно чернел на фоне яркого пламени, отблески которого червонным золотом зарывались в растрепавшиеся густые локоны цвета горького шоколада. Она резко взмахивала волшебной палочкой, наколдовывая пузатый фарфоровый чайничек, попыхивающий густым душистым паром, и большую белую кружку. Волнистые непослушные пряди спадали ей на лицо, и Флоренс раздраженно отфыркивалась, сердито откидывая их на спину. Драко, вздохнув, присел и развязал галстук, затем расстегивая черную рубашку. Кожу пронзил нездоровый холод, и молодой человек поежился, на мгновение зажмурившись. Драко, открыв глаза, поймал на себе взгляд Флоренс, которая тут же отвернулась, чуть порозовев и нахмурившись. В любое другое время юноша позволил бы себе ехидную улыбку и хитрые искорки в глазах, но сейчас он был слишком истощен и измотан. Поэтому, грустно дернув уголками губ при взгляде на хрупкий силуэт девушки, он вцепился пальцами в кашемировую ткань пуловера и резко натянул его на обнаженное бледное тело. От свитера пахло похрустывающей чистотой, его одеколоном и чем-то мятным. Драко откинулся на мягкую диванную спинку, с тоскливой нежностью всматриваясь в точные ловкие движения тонких рук. Через несколько минут Флоренс, закончив все манипуляции, взяла склянку с огненной жидкостью и тихо подошла к дивану, касаясь горячей руки молодого человека.

— Выпей.

Она присела рядом, не сводя пристального медового взгляда с болезненного лица. Драко даже не пытался сопротивляться, безропотно проглотив обжигающую Бодроперцовую настойку и сморщившись. Девушка едва заметно усмехнулась, забирая флакончик и глядя, как из ушей Малфоя начинает валить дым. Флоренс пролеветировала к дивану недовольно пыхтящий чайник с чашкой, и по изящному мановению палочки из широкого носика полился горячий, крепкий черный чай с окутывающим ароматом летних трав. Кружка быстро наполнилась, и на плещущейся поверхности заиграли золотистые блики огня. Чайник опустился на столик в углу, выпуская густой пар, и Флоренс вновь взмахнула волшебной палочкой — на этот раз из нее тягучей янтарной струей потек жидкий мед, мелкими завитками опускаясь в чай. Девушка подняла на Драко светящиеся теплом и заботой ореховые глаза, устало улыбаясь, села под боком и протянула чашку, из которой томно и легко пахло листьями смородины и душицей. Юноша осторожно отпил, чувствуя, как внутри разливается жидкий блаженный жар. Летний аромат, сплетаясь с благоуханием волос Флоренс и уютной теплотой этого маленького хрупкого мира, заполнял легкие Драко и вносил в его истерзанную душу спокойствие. Когда он допил, она забрала кружку и ласково погладила его по плечу.

— Хочешь поесть?

Драко отрицательно покачал головой. Голову сладко затуманило умиротворение, а в груди разлилась щемящая теплота при этом прикосновении.

— Тебе нужно поспать. Лучше здесь, в спальне холодно, — девушка встала с дивана и направилась к дальнему креслу, беря с него шерстяной плед в бежево-коричневую клетку. — Дать Умиротворяющий бальзам?

— Не нужно, — хрипло ответил Драко, ощущая тупую боль в затылке.

Флоренс, перекинув плед через согнутый локоть, взяла пухлую подушку в флисовой серо-коричневой наволочке и аккуратно положила ее к подлокотнику дивана. Она мягко взглянула на юношу, кивая на подготовленное место. Тот вскинул умоляющие глаза на бледное усталое лицо.

— Посиди со мной. Прошу.

Она согласно кивнула, присаживаясь в угол, и поманила Драко. Он тут же прилег, устраивая голову на коленях девушки. Флоренс накрыла его согревающим пледом, расправляя складки на его спине и грустно улыбаясь. Молодой человек прикрыл глаза, чувствуя, как ее тонкие пальцы скользили через его волосы, снимая головную боль. Ему нравилось, как размеренно и тихо она дышала, нравилось ощущать мягкость ее старого растянутого джемпера, пахнущего карамелью и лавандой, нравилось вдыхать чистый кремовый аромат ее бархатной кожи. Флоренс пробуждала в Драко ярчайшие огни. Они зажигались, когда он видел ее нежную солнечную улыбку, когда касался ласковых рук, когда слышал ее прохладный мелодичный голос. Она была прекрасна, как сама весна. Драко любил весну. Радостный щебет ранних птиц, кристально-чистый голубой воздух, напоенный сладостью набухающих почек, цветущих магнолий и теплой влажной земли. Звонкое журчание талых ручейков, искрящуюся на солнце молодую изумрудную траву, белоснежные капельки подснежников под темными стволами деревьев. Она была такой же — чистой, душистой и цветущей. Она дарила домашнее спокойствие и теплоту, а это было дороже всех прелестей мира. Она была горячей, живой и полной пылкого очарования, словно родник, в ней бурным ключом била та сила юности, что красит лучше любых нарядов. Но все это Флоренс Уайлд умело скрывала за внешней холодностью и колкостью, открываясь лишь избранным. Драко не был Избранным, как Поттер, но эта избранность была превыше всего. И та стена, которая выросла между ними за это время, разбивала молодому человеку сердце. Но сейчас Флоренс была рядом, дарила свою ласковую заботу, и больше ничего не нужно было. Драко, вздохнув, перевернулся на бок и трепетно обнял девушку, утыкаясь носом ей в живот. Вторая ее рука, легкая и нежная, бережно легла на спину юноши. Тугой узел в груди, который был затянут все это время, расслабился и был смыт нахлынувшей волной бури эмоций. Поленья в камине приветливо трещали, испуская мерцающие огненные искорки. А за зашторенным окном завывала черная мглистая гроза, и тревожно трещали стволы вековых деревьев. Все хорошее, как известно, не может длиться вечно. И об этом не стоит забывать. *** Дверь в один из заброшенных кабинетов в западном крыле Хогвартса была чуть приоткрыта, выпуская в холодный пустой коридор серый пыльный свет ночи. На огромном холодном подоконнике, уставленном кривыми стопками старых истрепанных книг, размыто чернел силуэт. В дребезжащие оконные стекла исступленно бился принизывающий ветер, в тяжелом, влажном воздухе туманной тоскливой пеленой висела изморось. Где-то в глубине почерневшего Запретного леса истошно взвыл голодный оборотень. Флоренс Уайлд сидела, обняв колени, и старалась развеять то тягостное смятение, что липкими нитями расползалось в ее душе. Драко Малфой вновь смешал все карты и затуманил голову. Девушка не смогла оттолкнуть его в этот раз, не смогла отвергнуть. Ей было жаль его. Совсем юный мальчик, которому не оставили выбора. Он медленно засыхал, изнуряемый ночными кошмарами, внутренними терзаниями и чем-то таким, что постепенно сжирало его. Драко капля за каплей ломался, его нервы не выдерживали этого ужаса, что преследовал его жуткой безмолвной тенью. Флоренс догадывалась, с чем это связано, но не могла сказать точно, что же превращало Малфоя в ходячий труп с безумным горящим взглядом. Драко редко позволял себе проявлять слабость, даже если он находился на грани, но птица, про которую он отчаянно шептал в бреду, надорвала болезненную струнку юношеской души. Девушка помнила то тепло, что разливалось внутри тягучими волнами, когда он забылся чутким, нервным сном на ее коленях. Она отчаянно пыталась забыться и успокоиться, когда он измученно стонал ее имя, едва шевеля пересохшими губами и морща лоб. Флоренс никогда не показывала ему и сотой, тысячной части того вихря чувств, которые испытывала, когда он (кажется, это было так давно…) брал ее за руку, с хитрой улыбкой целовал в щеку в библиотеке и крепко прижимал к себе в залитых лунным светом коридорах. Раньше все казалось таким простым, легким и понятным, что от счастья кружилась голова, а легкие до краев наполнялись пылкой влюбленностью и юной свежестью. Теперь же все было гораздо сложнее.

— Довольно мрачная ночь, мисс Уайлд.

Девушка резко обернулась на этот бархатистый старческий голос, пронизанный добродушием и непонятной тоской. В пыльном сером воздухе приняла очертания фигура очень высокого и худого человека в темной длинной мантии. Флоренс не шевелилась, глядя, как Альбус Дамблдор медленно подплывает к окну и устремляет печальный взор на бушующую непогоду. Необычайно длинные волосы и борода старого волшебника тускло сияли седым серебром, а шелковые шелестящие складки мантии отливали густо-фиолетовым цветом. Профиль Дамблдора, с его тонким, крючковатым носом и высоким лбом, пронзительно чернел на фоне холодного камня подоконника. Директор соединил кончики необычайно худых и длинных пальцев, из-за стекол очков тускло искрились яркие голубые глаза, сейчас казавшиеся выцветшими. Внезапно старик расплылся в грустной слабой улыбке, оборачиваясь к замершей ученице. Разъединил пальцы и достал из глубокого кармана витиеватую волшебную палочку и, изящно взмахнув ей, наколдовал медный канделябр с тремя толстыми бежевыми свечами, которые весело мерцали золотисто-оранжевыми огоньками.

— Так будет несколько уютнее, не находите? — Дамблдор задумчиво почесал длинный нос.

— Вполне, — коротко ответила девушка, хмуря брови.

Профессор благодушно покачал головой.

— Мисс Уайлд, вы расстроены и подавлены, — Дамблдор не спрашивал, а мягко утверждал. — Мне, конечно, трудно вас понять, моя юность была эдак сотню лет назад…

Флоренс равнодушно дернула плечом, сухо сглатывая.

— Ведь все взрослые сначала были детьми, мисс Уайлд. Только мало кто из них об этом помнит…

Старик печально вздохнул. В его ярких глазах сверкнула хрустальная влага.

— А вы помните, сэр? — девушка уперлась подбородком о колени, ощущая странную тяжесть в груди.

— Я? О да, моя девочка. Я помню. И порой жалею об этом.

Флоренс с немым сочувствием посмотрела на Дамблдора.

— Порой жизнь преподносит такие внезапные сюрпризы, что уходят десятилетия на то, чтобы забыть, мисс Уайлд. Вам всего шестнадцать, но вы успели познать очень многое и сумели не сломаться. Вы способны пережить такие ужасы, какие и не снились многим тридцатилетним людям, — старый директор покачал седой головой, и в длинной бороде мягко заиграли теплые блики от свечей. — Но, знаете, сильных людей страдания делают еще более стойкими и выносливыми. И из таких юношей и девушек вырастают люди, не похожие на тех взрослых, которых интересуют лишь бумажки, цифры и внешний блеск. — Дамблдор грустно усмехнулся.

— Сэр, я бы хотела вас спросить, — девушка внимательно посмотрела на старика, пряча тоску в глазах.

— Я слушаю вас, моя девочка.

Флоренс на мгновение замялась, пытаясь собрать в кучу все крутящиеся ураганом мысли. Но добрые, искрящиеся лазурной голубизной глаза директора внушали спокойствие.

— Что такое любовь?

Дамблдор мягко улыбнулся, сцепив худые пальцы. Стекла его очков-половинок сверкнули в свете свечей.

— Мне кажется, что вы знаете это лучше, чем кто-либо, моя девочка, — профессор отчего-то чуть нахмурился, вглядываясь в беспросветную тьму ночи. — Но раз вы просите… Любовь — это, прежде всего, отказ ото всех остальных пленительных цветов жизни. Любовь — это самое прекрасное на Земле, то, чего невозможно увидеть глазами. Любовь — это когда нравятся не только внешность и характер, но даже недостатки. Вы испытали это всепоглощающее чувство довольно рано, мисс Уайлд. И я могу считать вас очень счастливым человеком.

В сердце девушки распухло что-то очень колкое и острое, вызвавшее удушающий ком в горле и щиплющую сухость в глазах.

— Почему же так больно, сэр? — ее голос сорвался на отчаянный хрип, странно прозвучавший в темной прохладе заброшенного кабинета.

Дамблдор вздохнул, прошелестев рукавами мантии.

— Душа — необъяснимая штука, мисс Уайлд. Никто не знает, где она находится, но все знают, как болит. И есть в жизни что-то, что нельзя исправить. Это можно только пережить, — старик пронзительно посмотрел на Флоренс, в его глазах плескалась боль и мудрость всей прожитой жизни. — Но любовь не приносит боли, моя девочка, помните это до старости. Просто любовь и боль всегда ходят вместе.

— Всегда, — едва слышно прошептала девушка, сглатывая слезы.

— Всегда, — согласно кивнул Дамблдор, опуская седую голову.

Комментарий к Chapter

XVI

Многие цитаты принадлежат Антуану де Сент-Экзюпери, а одна – А.П. Чехову (но переформулированы). Недавно перечитала “Маленького принца”. Пожалуй, это одна из тех немногих вещей в этом мире, которая может заставить меня рыдать. В этой книге можно найти ответы на все вопросы. Почитайте, не пожалеете. Always, “Маленький принц” и “Прекрасное далеко” – бессмертны.

====== Chapter XVII ======

Уже несколько лет подряд не было такой кошмарной погоды на Хэллоуинских выходных, и всем оставалось только раздраженно качать головой, глухо ворчать проклятия и поплотнее утыкаться носами в шарфы, в попытках хоть чуть-чуть согреться и укрыться от пронизывающего свистящего вихря. На низкое небо легла вязкая, мутная пелена, закрывающая суровые свинцовые тучи. Безжалостный ветер, с отчаянным воем мечущийся по Хогсмиду, бешеной вьюгой кружил в туманном воздухе мерзкую колкую крупу, которая так и норовила попасть в глаза острыми льдинками. Заледенелые деревья жалобно стонали и скрипели, накреняясь под мощными порывами студеной бури, а тонкие ветви багульника и ракитника, растущих возле пабов, обламывались с хрустящим треском. Дороги, мощеные крупным булыжником, покрылись ледяной коркой, припорошенной тонким слоем колючего снега. Ветер оглушающе свистел в ушах, создавая ватный гул, стекла в окнах пабов тревожно дребезжали, а град шумно колотил по черепичным крышам домиков. Дымок, поднимающийся из каменных печных труб, тут же рассеивался тонкой беловатой вуалью и терялся в мутном воздухе.

Но, несмотря на откровенную непогоду, на улице толпились кучки студентов, жмущихся друг к другу и пытающихся добраться до первого попавшегося магазинчика в надежде отогреться и расслабиться. Пуффендуйцы, наглухо замотавшиеся в шарфы и потиравшие руки в вязаных варежках, пытались докричаться друг до друга через воющий свист вьюги и спотыкались на каждом шагу, когда хотели приветственно помахать группе неунывающих и звонко хохочущих гриффиндорцев. Чопорность и напускную холодность когтевранцев сломала пронзительная ледяная стужа, проникающая через куртки и теплые кофты до самых костей, глаза заметала колючая пурга, и студенты с сине-серебристыми шарфами тыкались во все стороны, как слепые котята. И только пять точеных силуэтов в дорогих пальто с идеально ровными спинами и высоко поднятыми головами выделялись среди общего суматошного смятения. Слизеринцы, хладнокровные и невозмутимые, рассекали бушующую пургу с неизменным спокойствием и аристократичной чопорностью, которую не вытравить уже ничем. Студенты, поводя плечами и стряхивая налетевший снег с пальто, окунулись в блаженное, уютное тепло «Трех метел», пропитанное свежим запахом древесины, ароматом сухих пряностей и сладковатой сливочностью знаменитого пива мадам Розмерты. В пабе было шумно, царила приятная расслабленная атмосфера, слышался заразительный смех веселых компаний, звон бутылок и озорные комплименты старшекурсников в сторону хорошенькой хозяйки. Душистый жар накатывал на замерзших гостей тягучими волнами с запахами корицы, терпкого муската, кардамона и имбиря, отчего щеки студентов медленно заливались алым морозным румянцем. Слизеринцы, сохраняя пренебрежительное достоинство, прошествовали к столику возле небольшого окна в старинной деревянной раме, снимая пальто и отодвигая стулья, и тихо, но с намеками на улыбки о чем-то переговаривались. То и дело весело звякал входной колокольчик, оповещая о приходе новых посетителей, и в переполненном пабе раздавались новые взрывы хохота, беззлобные шутки, а в дружелюбную ароматную атмосферу влетали холодные порывы ветра. Гарри Поттер, поднеся к губам стакан сливочного пива, цепко наблюдал за компанией слизеринцев. Выудил взглядом мускулистую фигуру Забини в темном джемпере и с коротко стрижеными черными волосами, хрупкую Дафну Гринграсс, поправляющую блестящие белокурые локоны и грациозно усаживающуюся на стул. Пэнси Паркинсон отчего-то скривила вздернутый нос, став еще больше похожей на сморщенного мопса, и недовольно посмотрела на Блейза, который насмешливо ухмыльнулся. Младшая сестра Дафны, робко помалкивая, села спиной к окну и откинула на одно плечо густые каштаново-рыжеватые волосы, красиво переливающиеся на мягком свету, а ее изумрудные глаза опечаленно блеснули. Нотт, высокий длинноногий хмырь, что-то спросил у Забини и, когда тот театрально всплеснул руками, Теодор бесшумно рассмеялся, обнажив белоснежные зубы, и неспешно направился к барной стойке. Девчонки в пабе бросали на Нотта восхищенные, сверкающие затаенной надеждой взгляды и жадно впивались глазами в красивое надменное лицо с бронзовой кожей, плавными и благородными чертами, шоколадно-карими глазами и подвижными хищными бровями. Гарри увидел боковым зрением, как пятикурсница-пуффендуйка чуть не вывернула себе шею, пока пялилась на высокую фигуру Нотта, скучающе облокотившегося о стойку столь непринужденно и изящно, что девчонка даже приоткрыла рот. Юноша презрительно фыркнул в стакан, отворачиваясь от слизеринцев и возвращаясь к беседе с друзьями. Гермиона опять ругала провинившегося Рона за шумное прихлебывание в общественном месте, а Флоренс скучающе разглядывала разводы на потертой деревянной столешнице. Гарри шикнул на разбушевавшуюся Гермиону, у которой щеки уже пылали от праведного гнева, и Рон с щенячьей благодарностью впился взглядом в друга.

— Извини, Гарри, — Грейнджер потупилась, сердито поглядывая на повеселевшего Рональда.

— Я не вижу Малфоя, — не обратил на подругу внимания гриффиндорец, еще раз осматривая слизеринцев, к которым уже присоединился Нотт с пятью бокалами сливочного пива. — Где он может быть?

Флоренс и Гермиона одновременно закатили глаза. Первая устало откинулась на спинку старенького поскрипывающего стула, поджимая губы и глядя на Поттера, как на чокнутого.

— Гарри, мне кажется, у тебя уже паранойя! — Грейнджер так активно взмахнула руками, что чуть не заехала в нос Рональду. — Ой, прости, Рон… Дался тебе этот Малфой! Мы можем спокойно прожить без него хоть несколько часов? У меня складывается ощущение, что он везде ходит с нами, потому что ты, Гарри, — она сурово глотнула сливочного пива, — Никак не угомонишься. Давай отдохнем, повеселимся, а не будем думать о том, какой же сверхсекретный план разрабатывает этот слизеринский дрыщ!

— Но, Гермиона…

Обиженно закряхтел отодвигаемый стул, создавая неприятный скрежет. Гарри обернулся и увидел, как Флоренс медленно встает и с дружелюбной слабой улыбкой подмигивает Гермионе:

— Согласна с тобой, Грейнджер! Обработай нашего горе-героя, а то он опять помчится спасать мир, а вам с Уизли придется спасать Поттера, — она ласково усмехнулась, беря со спинки стула серое шерстяное пальто и натягивая его на себя. — Я тут вспомнила, мне надо забежать в «Писарро». У меня любимое перо сломалось, а тащить вас через пол-Хогсмида по такой пурге совершенно незачем.

— Тогда встретимся у входа в «Три метлы» где-то… м-м-м, скажем, через четверть часа? — встрепенулась Гермиона, бросая торопливый взгляд на наручные часики. — Мы засиживаться не будем, да, мальчики?

«Мальчики» обреченно кивнули, и Грейнджер тепло улыбнулась подруге, которая застегивала последнюю черную пуговицу у горла. Гарри вновь обернулся через плечо, тоже улыбаясь, но увидел, как Флоренс замерла, не отнимая пальцев от ворота пальто, и смотрела куда-то под винтовую лестницу из красного дерева. Там располагались двери в сортиры, скрывавшиеся в густом полумраке. Юноша отметил, как тревожно раздулись тонкие ноздри подруги, темные четкие брови дрогнули в неясной эмоции, а губы дернулись, будто Флоренс что-то хотела сказать. Орехово-карие глаза затуманились странной пеленой, а тонкие бледные пальцы нервно сжались, сминая шерстяную ткань воротника. Это длилось всего пару мгновений, и Рон с Гермионой не успели ничего заметить. Девушка слабо, с привычной насмешкой улыбнулась друзьям, кивнула на прощание и резко сорвалась с места, аккуратно пробираясь между столиками к выходу. Гарри немедленно развернулся к темному закутку под лестницей и сощурился, вглядываясь в плотный сероватый сумрак. Но там ничего не было, только Розмерта, стоя на ступеньках и небрежно облокачиваясь о гладко отполированный поручень, отчаянно и лукаво кокетничала с каким-то симпатичным молодым волшебником лет двадцати. Гарри поправил очки на носу и влился в веселую беседу друзей, но его не покидало смутное чувство тревоги. *** Флоренс зябко прятала покрасневший нос в поднятый ворот пальто, чувствуя, как в глаза и на щеки летят колючие острые льдинки, как порывистый, продирающий до костей вихрь проникает через пальто и обжигает кожу. Писарро, любезный сухой старичок в неизменной клетчатой жилетке и огромных очках в роговой оправе, предоставил небольшую скидку своей частой покупательнице, тем самым хоть немного приподнимая настроение девушке. Она, выбравшись из свежего тепла магазинчика, пропахшего старым пергаментом, дубовыми поленьями (Писарро топил камин только такими) и бергамотовым чаем, ощутила себя до крайности разбитой и потерянной. Душу терзали страшные догадки, подозрения и сомнения, вызывая тупую боль в затылке и распухающую тяжесть где-то в груди. Девушка боролась с мощными порывами ветра, грозящими снести ее с пути, пробираясь через зловеще пустынную улицу, и чувствовала нарастающее напряжение и непонятную вскипающую панику. Так бывает, когда ждешь чего-то чудовищного, не можешь ничего с этим поделать и не знаешь, что будет дальше. Флоренс была уже неподалеку от «Трех метел», как увидела еще немного подальше две женские фигурки. Девчонки явно спорили — одна хотела выдернуть из рук второй то ли какую-то сумку, то ли сверток. Та, что была в яркой красной куртке и с черными длинными волосами, отчаянно сопротивлялась. Когтевранка приближалась к пабу, не обращая особого внимания на студенток — мало ли, что они там не поделили. Но когда Флоренс остановилась у запорошенного снегом каменного вазона, метрах в ста от девушек, она поняла, что происходит что-то неладное. Девчонка в красной куртке нечаянно разорвала упаковочную бумагу, гневно крича на подругу, сделала какое-то неясное движение, и на заледенелую мостовую полетел сверток с выглядывающим из него бархатным футляром. Флоренс, почувствовав, как все внутренности скрутились в тугой тревожный узел, начала медленно подходить к замершим студенткам. И тут произошла странная, но леденящая кровь куда больше промозглого ветра, вещь. Девушка в алой куртке, грациозно раскинув руки в стороны, взмыла в воздух, обдаваемая со всех сторон кружащейся злобной вьюгой, которая, казалось, разбушевалась во сто крат сильнее. Ее лицо — симпатичное, но смертельно бледное — не выражало ничего, кроме убийственной безмятежности. В этой изящной позе, прикрытых глазах, треплемых ветром черных волосах, было что-то невообразимо, мучительно жуткое, что-то, напоминающее самый невыносимый, безумный ночной кошмар. Девушка резко распахнула глаза. Ее дикий вопль, пропитанный нестерпимой, острой болью, слился с тоскливым воем вихря. Флоренс, как завороженная, медленно двигалась к ошарашенной подруге студентки, стоящей на земле. В горле образовался муторный тошнотворный ком, уши заложило, а ноги едва ли не подкашивались. Где-то за пределами разума хлопнула дверь паба, кто-то что-то прокричал. Девушка услышала отчаянный, полный жгучего ужаса крик Гарри «Флоренс, стой!». Через пару мгновений она оказалась в кольце крепких, сильных рук, влекомая назад. Когтевранка пришла в себя, ощущая над ухом сбитое, горячее дыхание друга, прижимавшего ее к груди и нервозно поглаживавшего по волосам, в которых запутались многочисленные градинки. Гарри исступленно вцепился второй рукой ей в плечо, панически удерживая на месте. Его искрящиеся зеленые глаза за стеклами очков, наполненные животным страхом и кошмарными безумными искрами, были устремлены на девушку в воздухе. Флоренс, тяжело и рвано дыша, хваталась за куртку Гарри и смотрела в тяжелое, подернутое мутной пеленой небо, в котором жутко алела женская фигура. Внезапно взгляд девушки соскользнул в темный проулок между «Тремя метлами» и «Шапкой-невидимкой». На фоне каменных стен странно и пугающе выделялся неподвижный силуэт молодого человека, высокого и худого, в наглухо застегнутом черном пальто и с растрепавшимися белыми волосами. Он застыл с выражением отстраненного ужаса на болезненном остром лице, будучи не в силах сдвинуться с места и оторвать взгляд от неба. Глаза Флоренс расширились от осознания своей догадки. Человек, украдкой оглядевшись, исчез в темноте проулка туманной мрачной тенью. Гарри Поттер сильнее прижал к себе подругу, когда мимо них пронесся Хагрид. *** В библиотеке царила привычная тишина, нарушаемая лишь шелестом листаемых страниц и поскрипыванием перьев. В приятном полумраке мерно горели теплыми огоньками свечи, отбрасывая блики на корешки сотен фолиантов. За столом у стрельчатого окна сидели девушка и юноша, усталые и измотанные. Школьные мантии обоих были небрежно брошены на спинки стульев, факультетские галстуки ослаблены, а волосы немного растрепаны. Оба студента были необычайно бледны. Черноволосый молодой человек скрестил на столе руки и уронил на них голову, затуманенно разглядывая собеседницу напротив. Та подпирала впалую щеку ладонью и задумчиво рассматривала мерцающее пламя тонкой свечи в простом медном канделябре. Гарри Поттер, несмотря на пережитый только вчера кошмар, не мог хотя бы на мгновение забыть про сладко щемящее чувство в груди. Это было так странно и казалось таким неправильным, но гриффиндорец ничего не мог с собой поделать. Не мог не смотреть на это узкое утонченное лицо с фарфоровой кожей, обрамляемое наспех подколотыми темно-шоколадными волосами, с несколькими выпавшими прядями, мягко спадающими на длинную шею и впалые ключицы. На закатанные рукава форменной белой рубашки, обнажавшие тонкие руки с хрупкими запястьями, и на расстегнутые верхние пуговицы. Черные длинные ресницы легко вспорхнули, открывая чарующий медово-ореховый взгляд с золотистыми искорками. Мягкий свет свечи оттенял тонкие, нежные черты лица и бледную бархатную кожу. От этого теплого огонька пышные блестящие волосы, густые каштановые брови и обжигающие, завораживающие глаза казались еще более насыщенными и темными. Нежные, мягкие шелково-розовые губы напоминали два прекрасных лепестка и были едва заметно приоткрыты. Флоренс Уайлд была поразительно гармонична во всем — в миниатюрной фигурке, в привлекательных жестах, в глубоком прохладном голосе и в поразительном сочетании тонов кофейного и шоколадного во внешности. Она была естественной, настоящей и цветущей необыкновенной красотой, которая заключается в истинном очаровании женственности и мягком изяществе, а не в совершенной правильности смазливых черт. Гарри мог бесконечно наблюдать за тем, как она изредка откидывает щекочущие кожу пряди темных волос, как мерцающие тени касаются ее красивого, усталого лица, как слегка подрагивают губы. Флоренс немного пошевелилась, и Гарри окутал шелковый шлейф карамельного аромата ее волос и кожи, белых весенних цветов и лавандового мыла, которым пахли ее тонкие длинные пальцы.

— Так спокойно, правда? — ее тихий шепот мягко рассек тишинубиблиотеки.

— Да, — юноша вздохнул, — спокойно.

Но она была чем-то опечалена. Эта незаметная тоска читалась во всем — в отстраненном взгляде, нервных жестах, меняющихся интонациях. В глубине души Гарри, разумеется, знал причину этой печали. Но молодой человек упорно не хотел признавать очевидное. И в его душе рождалась жгучая, болезненная зависть к Драко Малфою. Гарри выпрямился, поморщившись от боли в затекшей спине.

— Что сказал Снейп про ожерелье?

— Что это очень сильная и темная магия, — Гарри удержался от соблазна спародировать ненавистного профессора, но в усталых глазах Флоренс все же блеснула слабая улыбка.

— Неудивительно. Я думаю, что Белл нескоро выпишут из Мунго. То, что произошло с ней вчера… Это жутко. Никому не пожелаешь такого, — она задумчиво посмотрела в окно, а гриффиндорец злобно хмыкнул — как же!

— И все же, Флоренс, я абсолютно уверен в том, что Малфой…

Гарри осекся, словив ее измученный и тоскливый взгляд.

— Мы уже говорили на эту тему, — она говорила тихо, но очень четко и как-то отрешенно, — Я не считаю Малфоя причастным к этому делу. Да, он не святой, но и ты, Поттер, тоже не забывай про свои грешки. Я знаю, ты думаешь, что я его защищаю… — Флоренс посмотрела на него так глубоко и пронзительно, что у молодого человека перехватило дыхание. — Но я просто знаю, что Малфой не жестокий человек. И он не сможет убить кого-то.

— А ты… Никогда не смотрела на его левое предплечье? — осторожно спросил Гарри, подпирая ладонью подбородок.

Флоренс холодно на него посмотрела, чуть сузив глаза.

— Нет.

— А ты не думала…

— Неважно, что я думала, Гарри. Совсем неважно.

Юноша поджал губы и нахмурился, бездумно вглядываясь в тонкую изящную кисть, белеющую на дубовой поверхности стола, будто алебастровый рельеф. За стеллажом раздался тихий шепот спорящих первокурсников.

— Гарри, — она мягко улыбнулась, протянула руку, накрывая ладонь молодого человека своей, и чуть сжала длинные нежные пальцы. По телу гриффиндорца пробежал острый разряд, прожигающий трепещущее сердце и будоражащий кипящую кровь, — Прекрати. Ты не обязан мчаться спасать мир, даже если ты Избранный. Ты просто школьник, шестнадцатилетний мальчик со своими мечтами, надеждами и планами. Не терзай себя смутными догадками и сомнениями, оставь это все. Хотя бы на время, если тебе уж так невтерпеж лезть на рожон… — она позволила себе ехидную усмешку.

Гарри улыбнулся. К горлу подступил дрожащий ком пьянящей радости при ощущении бархатной прохладной кожи на своей руке. Даже слизень Малфой отошел куда-то на двадцатый план, оставив после себя только темный, смутный след.

— Кстати, Рон не говорил тебе, что Уизли приглашают тебя на Рождество? — Гарри поправил свободной рукой очки, его насыщенно-зеленые глаза сверкнули в каком-то по-детски наивном предвкушении.

В лице Флоренс что-то неуловимо изменилось. Ее красиво очерченные губы дрогнули в неверящей, полной затаенной радости улыбке, теплые лучистые глаза чуть-чуть сощурились в скрытом воодушевлении, а тонкие пальцы на ладони Гарри дернулись.

— Ты шутишь?

— Нет, — он пожал плечами, — Рон сам хотел тебе сказать.

— Но до Рождества больше двух месяцев, — она скрыла улыбку, закусив щеки изнутри, — Если родители Рональда передумают…

— Ты что такое говоришь! — Гарри даже повысил голос, но под предупреждающим взглядом Флоренс утих и продолжил шепотом. —Даже не думай! Мистер и миссис Уизли милейшие люди, радушные и замечательные, и если они пригласили тебя, то можешь не сомневаться…

— Я поняла, — девушка дернула уголками губ, а в красивых глазах вспыхнули обжигающие золотистые лучики, — Мне приятно. Правда!

— Ты поедешь? — Гарри широко улыбнулся, запуская руку во взъерошенные черные вихры.

— Скорее всего. Мне хочется… Отвлечься, что ли.

Юноше показалось, что она сказала это скорее себе, чем ему. Между темными бровями прорезалась хмурая болезненная складка, а глаза подернулись стеклянной равнодушной пеленой, скрывающей что-то тягостное и неприятное. Пламя догорающих свечей тревожно затрепетало, искажая тонкие черты, пропитанные усталостью и смятением. Гарри вздохнул.

— Пойдем, уже поздно. Нам надо выспаться, завтра рано вставать.

— Да, пойдем, — тихо и невнятно ответила она, медленно поднимаясь и нервно хватая мантию со спинки стула.

Они пересекли библиотеку, мягко и уютно освещаемую сотнями свечей, рассеивающих теплый полумрак. Мадам Пинс проводила студентов привычным подозрительным взглядом, высунувшись из-за кожаной обложки какого-то пожелтевшего от времени манускрипта. Сохраняя задумчивую тишину, неспешно направились в сторону Восточной башни. Сумрачные каменные коридоры сдавливали виски неприятным липким холодом, который не развеивался даже потрескивающими искристым жаром факелами на стенах. Вновь знакомая небольшая площадка, узкое стрельчатое окно с темным витражом и старинный гобелен. Гарри судорожно перебирал в голове хоть какие-то фразы, подходящие к моменту и измученному виду подруги.

— Спокойной ночи.

Флоренс вяло и сдержанно сжала плечо юноши длинными холодными пальцами. В прохладной мрачной полутьме ее бледное лицо казалось совсем иссохшим и болезненным, на тонкую полупрозрачную кожу тяжело ложились пылкие оранжевые блики, отражаясь в светло-карих, надломленных душевной болью глазах. Прикосновение отозвалось тягучим жаром в груди и волнительными мурашками.

— Спокойной ночи.

Она отняла руку, отрешенно и едва заметно кивнув, и исчезла за гобеленом туманным миражом, оставив после себя только вязкую, жгучую тоску и едва уловимый дымчатый шлейф пьянящих ароматов. *** Флоренс ворочалась уже несколько часов подряд, не в силах успокоить бушующее пламя в сердце. Белые мягкие простыни то отчаянно холодили кожу, то обжигали мучительным жаром, одеяло наваливалось грузной скалой, а голова раздражающе проваливалась в пуховые подушки. В затылке часто пульсировала тупая ноющая боль, в горле пересыхало, а в груди разрасталось лихорадочное возбуждение. Девушка резко села, нащупывая ногами пушистые тапочки на полу и бросая короткий взгляд на светящийся циферблат будильника. Было около трех часов. Флоренс накинула на плечи махровый серый халат, быстро оглядев себя в зеркале, окутанном ночной мглой. Бесшумно прошла по толстому шерстяному ковру, с тихим скрипом открывая дверь спальни и окунаясь в леденящую, темную прохладу башни. Девушка осторожно спустилась по узкой винтовой лестнице, едва касаясь кончиками пальцев каменных перил, и остановилась у небольшого спуска в гостиную с широкими ступенями из шершавого известняка, под мощной бежевой аркой. Огонь в камине погас, оставив кучку тихо тлеющих углей, и теперь тот неприветливо разевал черную глубокую пасть. Кресла, диван и письменный стол темнели размытыми пятнами, таящими смутную угрозу. Воздух был подвижным, прохладным и напоенным влажной свежестью скорого ноября. Погода решила сменить бушующий гнев на холодную высокомерную милость, развеяв колкую бурю и оставив ночь хрустяще-чистой и окутанной бархатной густой мглой. Где-то на далекой земле виднелись едва различимые очертания пустынного Запретного леса, острых горных вершин, разлилась неподвижная зеркальная гладь Черного озера. Велюровая густо-сапфировая ночь окутала томными объятиями мир и роняла на чернеющие леса и поля хрустальные капельки звезд, волшебным жемчугом рассыпавшиеся по небосклону. Гордый изящный месяц набросил на спящий замок прозрачную серебряную органзу своего сияния, которая холодно искрилась алмазной пылью. Неподвижный равнодушный свет резко очерчивал черный мужской силуэт на подоконнике. Вся атмосфера этой комнаты была пропитана ледяным отчаянием и горечью, которые отравляли воздух, проникая в легкие. Флоренс оперлась плечом о прохладный косяк колонны, скрещивая руки на груди и чуть склоняя голову, и задумчиво всматривалась в фигуру юноши, который сохранял безразличное достоинство даже наедине с собой. Подбородок его был приподнят, а взгляд устремлен в бескрайнее густое небо. Худая напряженная спина была безупречно ровной, и только нервно сцепленные паучьи руки с бледной сухой кожей выдавали тревожность молодого человека. Точеный, изысканный профиль с благородным лбом и длинным ровным носом выделялся на фоне холодного ночного сияния четкой бархатной тенью. Белые платиновые волосы, уложенные с небрежной идеальностью, отливали атласным блеском и мягко касались острых высоких скул. И все же было в этой завораживающей, почти дьявольской красоте что-то неправильное, какое-то рвущееся наружу ревущее чувство, которое могло захлестнуть своей болезненной мощью весь этот мир. Девушка глубоко и тихо вздохнула, поплотнее закутываясь в халат. Драко Малфой нервозно дернулся, сбрасывая оцепенение, и устремил завораживающий взор холодных, выцветших серых глаз на Флоренс. В их глубине мерно мерцали тусклые жемчужные искры, оживляющие худое больное лицо, полное отчужденного презрения и льдистой отстраненности. Девушка продолжала смотреть на юношу, бесстрастно и вдумчиво вглядываясь в острые черты. Драко привычно скривил тонкие губы в высокомерной ухмылке, вздернув подбородок, и с неким вызовом скользнул воспаленным взглядом по хрупкой, казавшейся хрустальной в темноте, фигуре и бледному усталому лицу. Но было в этой ухмылке что-то горькое и тоскливое, жгуче режущее душу. Хрустальная вуаль лунного света плавно окутала маленькую гостиную, добавив еще больше напряженности и болезненности в царившее молчание. Флоренс смотрела на Малфоя, который словно говорил ей: «Да, я монстр. Хладнокровный и жестокий монстр». Он избрал этот путь. Путь безысходной ледяной мглы, уходящей в бесконечную пустоту. И от осознания этого становилось жутко, а в сердце медленно разрасталась морозная корка, пронизывающая могильным ужасом все существо Флоренс Уайлд. Она рвано вздохнула, отворачиваясь и вжимаясь спиной в каменную стену, вцепилась тонкими обледеневшими пальцами в шершавый твердый известняк. По впалой щеке скользнула горячая стеклянная слеза. Драко Малфой гневно закусил щеку и отвернулся к окну, прижимаясь лбом к холодному тонкому стеклу. Комментарий к Chapter

XVII

Милые дамы! Поздравляю вас от всей души с наступающим праздником, желаю всем без исключения здоровья, благополучия и успехов во всем!

====== Chapter XVIII ======

Оттери-Сент-Кэчпоул замело снегом. Эта небольшая деревушка располагалась на южном побережье Англии, в небольшой низине, окруженной покатыми холмами с редкой порослью одиноких сосен и дубов. Тут мирно уживались маги и маглы, причем последние и не подозревали о «необычности» своих дружелюбных и веселых соседей. Рождество и зима тут давно вступили в свои права — небольшие улочки, мощеные гладким булыжником, запорошило рыхлым искрящимся снегом, веточки раскидистых деревьев были покрыты будто сахарным, мерцающим кристаллами инеем, и в нем плавно поблескивали золотистые лампочки. Цветные гирлянды обвивали крыльца и скаты крыш многочисленных каменных домиков, похожих на сказочные имбирные пряники с белоснежной глазурью. Пушистый, сверкающий хрустальным бисером снежный ажур мягко переливался алыми, янтарными и зелеными огоньками. Высокие, пышные ели с мохнатыми бархатно-зелеными лапами, склоняющимися под тяжестью снеговых шапок, похожих на жемчужный лебяжий пух, радостно подмигивали синими бликами. На бескрайнем сапфирово-черном вельветовом небе ночь рассыпала миллиарды сверкающих бриллиантов звезд, покоящихся под серебристой вуалью холодного лунного света. Сверху, кружась в неспешном грациозном вальсе, мягко падали пышные хрустальные снежинки, летя размеренным вихрем на теплый, неподвижный свет старинных кованых фонарей. Из печных труб в крепкий, морозный, леденяще пахнущий хрустящей чистотой и карамелью воздух поднимался легкий сероватый дымок. Где-то вдалеке слышался счастливый хохот детей, задорный лай собак и хрустальный перезвон рождественских колокольчиков.

Но один дом, стоящий в отдалении от остальных, привлекал особое внимание — быть может, своей нелепостью и смешной несуразностью, которая заключалась в опасном нагромождении пристроенных комнат, быть может, в особом, неясном домашнем очаровании. Возле крыльца росла пара огромных старых буков, заснеженные ветви которых так и норовили залезть в окна на пятом и четвертом этажах. Старенький, изрядно покосившийся заборчик небольшого палисадника был обмотан оранжевой гирляндой, красиво светящейся в бархатной мгле ночи. По бокам от аккуратно расчищенной дорожки высились белоснежные пушистые сугробы, на которые отбрасывали блики жаркого света небольшие окна. На крыльце, по разным сторонам от входной двери висели два покосившихся настенных фонаря грубой ковки, излучающих уютное мерцающее сияние. Перила и столбы обвивали пышные хвойные ветки с волшебными золотистыми светлячками и рубиново-алыми ягодами остролиста, и припорошенные снежным пухом ступени искрились алмазной пылью в теплом свете. На двери висел небольшой, чуть небрежный рождественский венок из омелы с орехами и еловыми шишками.

Возле крыльца неожиданно появилось шесть силуэтов, чернеющих на фоне золотистого свечения магических иллюминаций. От этой компании исходили веселые взрывы смеха, шумные реплики и полная юношеского, пылкого задора, энергия. Они, пыхтя от тяжести чемоданов в руках, пробежали по крыльцу, и один из них толкнул входную дверь. Галдящая и хохочущая шайка ввалилась в прихожую, и всех окутало жаркое домашнее тепло, ароматы шкворчащего рождественского гуся, свежей выпечки и корицы, и оживленный гул разговоров.

— Дети, дети, не толпимся! — между пятью молодыми людьми протиснулся худой лысеющий волшебник в серой зимней мантии, с остатками огненно-рыжих волос на затылке и добродушными голубыми глазами за стеклами очков в роговой оправе. — Молли, мы прибыли!

Флоренс, стягивая с себя пальто, с восхищенным любопытством осматривалась вокруг — бедная, но оттого ничуть не менее уютная и доброжелательная обстановка очаровала девушку. Джинни, о чем-то препирающаяся с Роном, гневно встряхивала длинными рыжими волосами и разматывала теплый бордово-желтый шарф. Гермиона успокаивала разбушевавшегося Живоглота, который намеревался расцарапать хозяйке нос, если она его не выпустит сейчас же. На небольшую, изрядно потрепанную банкетку была сброшена гора ручных сумок и клетка с недовольной Буклей, щурящей янтарно-желтые глаза. Но в этот момент из-за старого темного буфета выскочила низенькая пухлая женщина с сеточкой лучистых морщин на добром лице, обрамляемом пушистыми огненными волосами, в ярком фартуке с солнечными подсолнухами и с вафельным голубым полотенцем на плече.

— О, мои дорогие! — сияющая женщина кинулась обнимать раскрасневшихся детей, торопливо целуя их в румяные щеки. — Джинни, Рональд! Гермиона, моя девочка! — Грейнджер с теплой улыбкой попала в объятия хлопотливой хозяйки. — Гарри, милый! — с гриффиндорца чуть не слетели очки, когда она стиснула его и крепко клюнула в лоб.

Молли Уизли отстранилась от Гарри, внимательным взглядом впиваясь в неловко застывшую Флоренс. Но через мгновение расплылась в еще более широкой и радушной улыбке, крепко обнимая смущенную девушку.

— Флоренс, дорогая, мы так рады, что ты приехала! — миссис Уизли вглядывалась в порозовевшее лицо гостьи. — Будь, как дома! Проходите, дети, что вы встали? Давайте-давайте, марш в гостиную, греться!

Гарри обернулся через плечо, тепло улыбнувшись Флоренс, руку которой крепко сжимала радостная миссис Уизли. *** Просторная гостиная с низким потолком встречала гостей жарким оранжевым светом камина из серого камня и восхитительными ароматами имбирных печений, сладких апельсинов, тягучей карамели, пряного глинтвейна и свежей еловой смолы. По стенам и полу, отделанным теплым медовым деревом, плясали мерцающие блики магловской старенькой гирлянды с зелеными, алыми и золотыми огоньками — синие перегорели. В небольшие узкие окна с прозрачными, чуть мутноватыми витражами бился декабрьский вихрь, смешанный с серебряным снегопадом. На линялой софе со сломанными пружинами разлегся изрядно растолстевший хорек Белби, на которого опасно щурил огромные совиные глаза Живоглот. Возле каминной решетки стоял низенький, немного обшарпанный столик, сплошь уставленный тарелками со всевозможными вкусностями — с рассыпчатым, сливочным песочным печеньем, с сочным фруктовым кексом, с воздушными бисквитами, вазочками с мятным шоколадом и домашним вишневым вареньем. Посередине горделиво пыхтел пузатый латунный чайник с ситечком, который то и дело взлетал, чтобы подлить в кружки душистый смородиновый чай. На ворсистом бордовом ковре с небольшими проплешинами были разбросаны мягкие хлопковые подушки, стояли несколько маленьких пушистых пуфов и старые, но мягкие и чуть-чуть потертые клетчатые креслица. Чуть поодаль от камина высилась симпатичная мохнатая ель, украшенная красными бархатными бантиками, простенькими блестящими игрушками и ягодами омелы с остролистом, и посыпанная волшебным снегом, который сказочно искрился разноцветными всполохами. Лохматые бархатистые ветки немного наклонялись к полу, а на стволе вспыхивали душистыми янтарными огоньками капли свежей смолы. На камине болтались заштопанные, но очень теплые красные носки с серебристыми узорами и пуховыми снежинками, а с печной трубы свисал пушистый сосновый венок, в котором таинственно мерцали зачарованные золотистые искры и алели кисти круглых ягод, припорошенных хрустальным инеем. На подушке возле каминной решетки грелась Джинни, подставляя бок жаркому пламени и ехидно показывая язык Рональду, стащив у него из-под носа последнее печенье. В одном из кресел уютно устроилась Гермиона, опираясь спиной о подлокотник, а через другой перебросив ноги, укуталась в пушистый ореховый плед и с головой погрузилась в какую-то литературу для легкого чтения. У ножек сидел насупившийся Рон в вязаном зеленом свитере, и обиженно хрустел орехами. В соседнем кресле расположилась Флоренс, скорчившая забавную рожицу Джинни, и пила горячий чай из большой кружки с зимним пейзажем. К ее ногам прислонялся спиной Гарри, который с наслаждением жевал фирменный кекс миссис Уизли и находился на вершине блаженства. Из старенького радиоприемника похрипывал неунывающий Фрэнк Синатра, который вместе с отдаленными возгласами хозяйки дома разрушал предрождественскую тишину. Мерно тикали старинные напольные часы, отсчитывая минуты до наступления праздника.

— Дамы!

— Милые дамы!

Близнецы Уизли, в клетчатых жилетках и с сияющими улыбками до ушей, ввалились в гостиную. Один, которого Флоренс приняла за Джорджа, плюхнулся на подушку рядом с Джинни и стащил из вазочки печенье, нахлобучив сестре на голову колпак Санта-Клауса. Второй близнец уселся на подлокотник кресла Флоренс, облокачиваясь о плечо девушки с самым серьезным и невозмутимым видом. С кухни донесся серебристый смех Флер Делакур, что-то беззаботно щебечущей.

— У нас к вам предложение.

— Серьезное предложение.

— Очень серьезное предложение.

— Очень-очень серьезное предложение.

— Очень-очень-очень…

— Джордж! — беззлобно прикрикнула Джинни, пихнув брата локтем в бок.

Тот расширил глаза в притворном ужасе, и в их глубине заплясали озорные голубые искорки.

— Ай-яй-яй, сестренка, как невежливо! — зацокал языком близнец, аппетитно похрустывая печеньем. — Так я ведь еще и не Джордж! Двойное оскорбление!

— Вот-вот! — лукаво поддакнул ему брат, стащив чай у Флоренс под ее возмущенный взгляд.

— Уизли, не борзей! — девушка шлепнула не то Фреда, не то Джорджа по руке, сдерживая заразительный хохот.

— Ах, миледи, какие выражения! — поддразнил Флоренс юноша, вскочив с подлокотника и подняв руку с кружкой повыше.

— Разве так можно с дамой, Дред? — близнец у камина закатил глаза, получив еще один тычок от Джинни. — Сестренка, прекрати меня калечить!

— Джинджер, продолжай! — Флоренс состроила обиженную рожицу Фреду, который уселся рядом с Белби и невозмутимо прихлебывал чай. — У тебя прекрасно получается.

— Спасибо, дорогая! — Джинни подскочила, хватая подушку и начиная колотить ей брата по всем местам, до каких дотягивалась.

Гостиная наполнилась звонким хохотом счастливых детей, который смешивался с теплым ароматным воздухом и домашней атмосферой приближающегося Рождества. Даже серьезная Гермиона отвлеклась от своей увлекательной книжицы и присоединилась к всеобщей радостной эйфории, заразительной и проникающей в каждую клеточку тела. С кухни влетела растрепанная, раскрасневшаяся и пыхтящая от бесконечных хлопот и суетливого предвкушения миссис Уизли. Из-за ее плеча высунулась любопытная и сияющая Флер Делакур в фартуке в розовый цветочек и с поварешкой в изящной руке.

— Ну, и что вы здесь устроили? — миссис Уизли силилась придать своему голосу суровости, но это было совсем невозможно в этой комнате радости, тепла и уюта.

— О-ля-ля! Как у вас тут весел’о! — Флер взметнула блестящей волной белокурых волос и расплылась в широкой ослепительной улыбке.

— Ошшень, дорогая! — передразнила Джинни французский акцент, облокачиваясь о плечи поверженного Джорджа. — Мам, не заводись, у нас все о’кей!

— Дети, вставайте и марш на кухню! — миссис Уизли растаяла от милейшей мордашки своей дочери. — Утка вот-вот будет готова, а Рождество через какие-то полчаса!

Флер подмигнула Флоренс, устремляясь на кухню вслед за миссис Уизли, откуда доносился смех Билла и голоса Артура Уизли и Римуса Люпина. В гостиной раздался новый взрыв хохота, когда Рон, попытавшийся неуклюже подняться, навалился на Живоглота и отдавил тому хвост под гневный визг Гермионы. *** После роскошного бисквитного пудинга с черникой и сливками, который был кулинарным шедевром рук миссис Уизли и Флер, все окончательно разомлели от тепла и уюта, начиная сладко позевывать и сонно потягиваться. Ну, а когда Билл, мистер Уизли и Люпин выпили по кружке согревающего яблочного грога с корицей и кардамоном, то в теплом пряном воздухе разлилась та расслабленная дремота, от которой хочется поскорее забраться в свою постельку, упасть в пышные подушки и укрыться шерстяным одеялом, проваливаясь в блаженный крепкий сон. И потому все, поздравляя друг друга с наступившим Рождеством, обнимаясь и получая крепкие поцелуи в щеки от миссис Уизли, отправились по комнатам. Флер беззаботно, хоть и несколько устало щебетала, придерживая Билла за локоть и не без удовольствия замечая то, с каким искренним восхищением и обожанием он на нее смотрит. Рон с близнецами, сонно подшучивая, отправились в долгий путь по скрипящей лестнице на шестой этаж, а Гермиона с Джинни, засыпая на ходу, допивали свой горячий какао. И уже через четверть часа «Нора» погрузилась в глубокий сон и теплый полумрак, в котором плясали блики жаркого пламени. Флоренс стояла возле камина, обхватив себя руками и с улыбкой наблюдая за весело потрескивающими поленьями, источающими теплую сосновую терпкость. Бок приятно щекотали колючие ветки рождественской ели, а сердце растапливалось от сказочного ощущения простого домашнего уюта и сверхъественного, но такого душевного и живого счастья. Она чувствовала себя нужной кому-то еще, кроме той жалкой горстки людей в Хогвартсе. Она вспомнила то чувство защищенности, ту атмосферу любви и дружбы, которые касались ее в глубоком детстве. И сейчас, когда Флоренс вдыхала этот блаженный душистый воздух, в груди у нее завязывался какой-то мучительно горячий и мягкий узел, обдающий все внутренности волной дрожащей радости. Девушка ощутила на своих плечах осторожное прикосновение теплых крепких ладоней. В нос легко ударил чистый запах сливочного мускуса, свежей хвои и медовой патоки. Флоренс чуть повернула голову, и ее глаза натолкнулись на искрящийся, яркий изумрудный взгляд. Гарри мягко улыбался. Его худое лицо, разрумянившееся от каминного жара, излучало умиротворенность и светлый покой, распахивающие настежь все двери в душе девушки. Гарри был мягким, спокойным и надежным. Таким… Таким, что хотелось улыбнуться от всей души, взъерошить непослушные черные вихры и прижаться щекой к его, чувствуя прилив безмятежности и домашней теплоты.

— Тебе не спится? — его голос был чуть сипловатым, но исполненным доброты и чуткости. Гарри обнял Флоренс за плечи, ласково заглядывая в глаза.

— Слишком прекрасное Рождество, чтобы спать, — она улыбнулась, ощущая, как нахлынивает что-то невообразимо душевное.

В бархатном полумраке лицо Гарри казалось таинственным и манящим. В стеклах очков отражались цветные огоньки гирлянды и пылкие искорки пламени, в смольно-черные волосы зарывались оранжевые блики огня, а от коричневого свитера крупной вязки пахло еловой смолой и апельсинами с гвоздикой. Молодой человек глубоко вздохнул, ощущая на губах ароматное, едва различимое дыхание. И накрыл ее — мягкие, теплые, сладковатые — своими. Медленно, с волнующим кровь трепетом, бережно. И мир перевернулся с ног на голову. Гарри не чувствовал ничего, кроме струящегося шелка ее волос под своими пальцами и пьянящей нежности губ со вкусом корицы и горячего шоколада. Коснулся хрупкой талии, придерживая гибкое тело, и осторожно зарылся рукой в мягкие блестящие пряди. Она ответила. Едва различимо, неуверенно, задумчиво. Но это отозвалось сладостной истомой где-то внизу живота. Гарри отстранился, всматриваясь в медово-ореховые глаза, в которых мерцали золотистые искорки, и увидел там не злость, не раздражение, не испуг. Только растерянность и ласковую мягкость. И этого хватило. И, когда юноша крепко, со всей резвой радостью обнял Флоренс, в мыслях черным туманом пронесся смутный образ, таящий угрозу. Пронесся и не оставил ни следа. Она обняла его в ответ, положив подбородок на плечо и прикрыв глаза. Окна в «Норе» заметала кружащаяся серебряная вьюга, со свистом завывающая снаружи. *** Флоренс сидела в большом мягком кресле возле окна, стекла которого покрыла перламутровая хрупкость ажурных ледяных узоров. Мягкий свет старого торшера с бежевым пыльным абажуром рассеивал теплый полумрак гостиной, отбрасывая причудливые золотистые блики на потертую обивку кресла, на шелестящие страницы пыльной книги, на большую глиняную кружку с горячим травяным чаем, и на бледные тонкие руки. Гостиная была пуста. Вечернюю тишину нарушали лишь потрескиванье поленьев в пылающем камине, глухое уханье сонной Букли и отдаленный гул веселых разговоров. Янтарные огоньки на пушистой ели таинственно подсвечивали ароматную густую хвою, и волшебный снег на ветках искрился сотнями золотистых кристаллов. С кухни донеслось ворчание миссис Уизли и звонкий хохот Джинни. Девушка задумчиво улыбнулась, вспоминая события прошедшей недели. За столь короткий срок она сумела почувствовать себя частью этой огромной дружной семьи, шумной, веселой и добродушной. Миссис Уизли приняла новую гостью, словно любимую родную дочь, окружив заботой и хлопотливым вниманием. Молли неизменно сокрушалась, что «бедная девочка» почти ничего не ест и оттого ужасно тощая, и радушная хозяйка накладывала гостье чудовищные порции всевозможных вкусностей. Ее муж, Артур, любитель магловской культуры, с нетерпеливым любопытством расспрашивал Гермиону и Флоренс о всевозможных технических изобретениях простецов, сидя с блокнотом и погрызанной шариковой ручкой (тоже магловской). Мистер Уизли пришел в совершеннейший восторг, узнав, что подруга его детей увлекается физикой, которой маглы объясняли многие явления в этом мире. И глава семейства каждый вечер неизменно присаживался рядом с Флоренс, кутаясь в шерстяной плед, и с необычайным усердием записывал все, что рассказывала ему девушка за чашкой чая. Флер и Флоренс познакомились около двух лет назад, когда белокурая красавица-вейла присела рядом с юной ученицей Когтеврана и на ломаном английском попросила передать «тьот magnifique люковый суп», продолжая ослепительно улыбаться. Флер Делакур была весьма милой девушкой, хоть и несколько взбалмошной, но начитанной и образованной. Она была легкой на подъем, веселой, чуть высокомерной и прекрасно знала цену своей магнетической красоте. Подругами они с Флоренс не стали, но относились друг к другу с вежливым и теплым дружелюбием, после отъезда делегаций обмениваясь письмами пару раз в месяц и открытками на Рождество. И, разумеется, Флоренс узнала о «потрясающем красавчике» Билле Уизли, в которого мадемуазель Делакур, устроившаяся на работу в Гринготтс, влюбилась без памяти. Ну, а приехав к Уизли на Рождество, девушка была встречена сияющей и беззаботной Флер, которая с восторженными восклицаниями обнимала свою «ma сherie». Порхающая девушка, излучающая потрясающий позитив и чисто французскую искренность, казалось, не замечала, что и хозяйка дома с дочерью, и мисс Грейнджер настроены по отношению к ней, мягко выражаясь, не очень-то дружелюбно. Но Флер, какой бы легкомысленной не была, прекрасно все понимала и считала наиболее правильным не замечать напряженности в отношениях с будущей свекровью, Джинни и Гермионой. И Флоренс, видя те нежность, трепетность и откровенность, царившие между Флер и Биллом, убеждалась в честности и преданности невесты. Их глубокие взгляды, искрящиеся мягким теплом, переплетения рук под столом, тихие нежные слова и красноречивые жесты выдавали гармонию и любовь, которые пылали в них. Все это было так по-детски наивно, чисто и чутко, что при взгляде на Билла и Флер у Флоренс внутри растекалось приятное тепло. Близнецы и Билл приняли гостью как нового члена семьи, позволяя девушке раскрыться навстречу веянию искренности, душевности и теплоты, витавших в этом доме. Фред и Джордж вообще встретили Флоренс едва ли не с распростертыми объятиями, помня ее улыбчивую молчаливую поддержку всех их безумных и невероятных школьных шалостей. Они хором утверждали, что всегда считали ее «классной и нормальной девчонкой», несмотря на общение с сомнительными личностями. Близнецы за эти несколько дней наполнили жизнь Флоренс смехом и домашним уютом, рассказывая совершенно фантастические истории, демонстрируя свои потрясающие изобретения и утаскивая на улицу. Дни все проводили, устраивая снежные перестрелки под искрящимся золотистым солнцем среди пушистых белых сугробов, выстраивая волшебные гигантские крепости, не слишком приличные ледяные скульптуры (миссис Уизли долго кричала, размахивая мокрым полотенцем, но потом махнула на это безобразие рукой) и разражая настоящую магическую войну, бросаясь огромными снежками, которые залетали за шиворот, залепляли рот и глаза хрустящей холодной крупой. Вся галдящая толпа, разрумяненная, безудержно хохочущая, с блестящими глазами и перекошенными шапками, вламывалась в дом под хлопотливое ворчание миссис Уизли. Та подталкивала детей к весело пылающему камину, притаскивая жутких размеров чайник с густым горячим шоколадом, восхитительно пахнущий сливками, и свой фирменный пирог с карамелью и яблоками. Все плюхались в кресла, стаскивая шарфы и размякая от блаженного уютного тепла, обменивались звонкими шутками и погружались в задушевную атмосферу Рождества, морозной зимы и домашнего счастья. В гостиную влетела румяная Джинни, сверкающая большими голубыми глазами, и глухо хихикала. В руках у нее была вазочка с имбирным печеньем и сладкие апельсины. Девушка, взметнув длинными рыжими волосами, с улыбкой подмигнула подруге и уселась на ковер. Флоренс тоже улыбнулась, на мгновение прикрыв глаза от нахлынувшей волны необъятной тихой радости.

====== Chapter XIX ======

Безысходность. Она была во всем — в густо-серой январской мгле, в злобных липких хлопьях мокрого снега, кружившихся в каком-то безумном танце, в пробирающем до костей ледяном холоде, который окутывал кожу и сознание мерзкой тягучей дымкой. В раскинувшемся над головой бескрайнем свинцово-черном небе, на котором не было видно ни единой звезды, в простирающихся где-то далеко внизу заснеженных лесах, горах и лугах. Мрак затуманивал все существо, заставляя безмолвно кричать от невыносимой пронзительной боли. Тьма была повсюду, она давно въелась в кожу, пропитала одежду, просочилась в душу болезненными нитями отчаяния и ужаса. Тьма оставила свой отпечаток на холодной сероватой коже левого предплечья, мучительно жгучий и уродливый. Выделяющийся безумным контрастом, жуткими угольно-черными очертаниями. Хотелось расцарапать руку до крови, содрать кожу вместе с мясом, до костей. Чтобы вместе с дикой, раздирающей болью и хлещущей рекой горячей крови сошло это паршивое омерзение. И, желательно, жизнь тоже.

Комья противного снега залепляли лицо, залетали за ворот черной рубашки и пиджака, путались и застывали в светлых слипшихся волосах. Воющий ветер с остервенением овевал неподвижную черную фигуру в трепещущей мокрой одежде. Врезался в изможденное, худое, мучительно-бледное лицо с изысканными, острыми чертами, с безжизненными, бесцветными серыми глазами, с тонкими, посиневшими от сурового холода губами. С глумливым свистом вихрь пытался сбросить с промороженных металлических перил Астрономической башни мертвенно-землистые паучьи руки с нервно сжатыми длинными пальцами, с сухой, как заледеневший пергамент, кожей, со вздувшимися переплетениями фиолетовых вен и неестественно выпирающими жилами. Резко выточенный профиль жутко белел на фоне густой свинцовой мглы январской ночи. У ног в дорогих ботинках из лакированной кожи, на каменном ледяном полу, который был запорошен липкой метелью, валялась пустая пачка из-под сигарет. А в морозном плотном воздухе витал едкий запах терпкого табачного дыма, пышными сероватыми кольцами поднимавшегося в бесстрастное, таящее угрозу небо. В воспаленном сознании Драко Малфоя с молниеносной скоростью, но с мучительной точностью проносились болезненные воспоминания. Кровь в теле словно кто-то поджег, и она едкой пульсацией разносилась по всем венам, ударяла в голову убийственным жжением. Каменное сердце слабо трепыхалось, отдавая в грудь глухой болью. Крепкий, всепоглощающий холод окутывал промерзшее тело ледяным покрывалом, которое будто резало кожу острыми раскаленными лезвиями. Но перед глазами встал образ старикашки-директора, с которым Драко сегодня столкнулся в коридоре на четвертом этаже. Дамблдор с дружелюбной, привычно чудаковатой улыбкой поприветствовал ученика, осведомился о его здоровье и успеваемости. Добродушно покивав головой на сухой ответ, вновь улыбнулся, сверкнул ярко-голубыми глазами и медленно исчез за поворотом, рассеянно напевая под нос какую-то идиотскую песенку. Почувствовав, как в сердце что-то содрогнулось, юноша опрометью бросился в другую сторону коридора. Вылетел в узкий светлый коридор, который был почти пуст. Только на просторном подоконнике, залитом тусклым сероватым светом, сидели два студента. Сидела она. Грызла сочное красное яблоко, откидывала на спину волнистые волосы, шоколадными завитками спадающие на утонченное лицо. И улыбалась. Мягко и безмятежно. У Драко от такой улыбки внутренности всегда сворачивались в блаженном трепете. А мерзкий лохматый гоблин Поттер тоже улыбался. Сидел и лыбился, прикасаясь к ней своими грязными корявыми руками, раскрывая свой поганый рот. И по-щенячьи пялился. Малфоя захлестнула волна бушующей ярости, и он с трудом ушел из этого проклятого коридора, оставшись незамеченным. Драко понял, что он не сможет убить Дамблдора. Никого не сможет. Кроме Поттера. Молодой человек посмотрел вниз, в бесконечную земную мглу. Истерзанная душа была опустошенной. А в трещащей голове зародилась прекрасная идея. Такая, что тонкий рот Драко скривился в жутком оскале, а серые глаза пугающе вспыхнули безумной радостью. Мысль казалась такой простой, что юноша едва сдержал облегченный хохот. Легкие были наполнены тошнотворным дымом выкуренного десятка сигарет. Драко глубоко вздохнул, отлепляясь от перил и делая изящный взмах волшебной палочкой. Заледенелые металлические прутья разъехались, освобождая каменную пропасть над твердой пустотой. Вихрь, смешанный с метелью, адски взвыл, подталкивая молодого человека к краю. Драко подошел, засовывая палочку в карман. Посмотрел туда, вниз. И горько улыбнулся. Это просто. Сделай шаг вперед, и ты полетишь в бесконечность, где нет ни страданий, ни слез, ни боли, ни потерь. Визгливая пурга нашептывала это Драко, который, как завороженный, стоял на каменной грани. Он вдохнул морозный мокрый воздух полной грудью, стиснув челюсти и расправив плечи. Уходить нужно с гордо поднятой головой. Драко сделал шаг. В ушах зазвенел прохладный нежный голос, наполненный сталью и болью.

— Ты трус, Малфой!

— Я трус. И я просто хочу уйти.

— Если ты уйдешь, то кому от этого будет лучше? Твоей матери? Отцу? Забини?

— Тебе точно.

— Придурок. Ты эгоистичный кретин, Малфой! Думаешь, что знаешь все лучше всех, а на деле глупый капризный ребенок!

— Может быть. Но я всего лишь заканчиваю тот путь вонючей грязи и темноты, на который ступил.

— Нужно бороться, Малфой!

— А смысл?

— Смысл есть везде. Даже там, где, как нам кажется, его нет.

— Уже поздно. До странности приятно ощущать под собой ничего.

— Приятно. Приятно оставить все, сбежав от мира.

— Не отрицаю.

— Не бросай меня, Малфой. Вернись.

Сквозь гудящую пелену до Драко донесся вопль Вингардиум Левиоса. А дальше был ледяной пол Астрономической башни, мощный удар в челюсть от взъерошенного и промерзшего Забини, его итальянский мат, смешанный с английским и испанским. Флоренс Уайлд одобрительно улыбнулась, растворяясь в мокрых хлопьях летящего сероватого снега. *** Эта ночь января выдалась чудесной. Легкий воздух, напоенный морозной крепостью, казалось, звонко похрустывал при каждом вдохе. Над Хогвартсом и его окрестностями расстилалось необъятное ночное небо, напоминавшее чернично-черный велюр, на котором рассыпались сотни мерцающих звезд, тихо спящих под серебристо-прозрачной вуалью луны. Иней на плакучих ветвях прибрежных ив мягко искрился светящейся крошкой хрустального бисера, мягко переливаясь под струящимся холодным светом. Молочно-белое покрывало снега бережно укутывало затаившую дыхание в ожидании весны землю. Зеркальная гладь Черного озера, скованная толстым слоем голубоватого льда, была изрезана затейливыми переплетениями лезвий многочисленных коньков. Ближе к краю озера можно было разглядеть две фигурки, плавно кружащихся на месте, и они казались одним большим целым. В темном воздухе над ними парил небольшой фонарь с толстой свечой внутри, и он излучал мягкий уютный свет, тускло заливающий юношу и девушку. С ночного небосвода падал, кружась в плавном изящном вальсе, мерцающий кружевной снегопад, тихо оседавший на дремлющую землю.

Флоренс чувствовала теплые руки Гарри у себя на спине, ощущала его размеренное, спокойное дыхание у себя над ухом, его уютный аромат мягко бил в ноздри. Она не жалела, что согласилась на эту ночную вылазку. Они топтались на месте в чудаковатом танце, держа друг друга в бережных объятиях и утопая в нахлынивающей неге нежности. А воздушные кристальные снежинки, отражая зеркальное сияние звезд, с манящим шепотом вращались вокруг молодых людей. Девушка ощущала приятное, разливающееся по телу тепло, когда находилась рядом с Гарри. Когда он неловко улыбался, когда задорно сверкал яркими насыщенно-изумрудными глазами, когда брал ее за руку. Не было пьянящего возбуждения, которое раньше часто бешено трепетало в груди. Остался только душевный покой, вселяющий мягкую уверенность и тихую уравновешенность. С Гарри было спокойно и мирно. Но порой все это не могло заглушить то противное, гложущее сердце чувство неправильности. Оно снедало изнутри долгими муторными ночами, не давало заснуть, утомляло бесконечной глухой болью в голове. Но когда Гарри был рядом, ревущий и мечущийся зверь затихал, затаиваясь на время. И все начиналось снова, когда Флоренс оставалась одна.

Гарри остановился и затаил дыхание, пристально всматриваясь в потемневшие глаза девушки. Она была невыносима прекрасна — с покрасневшими от мороза щеками, с растрепавшимися волосами, с задумчивой слабой улыбкой на мягких губах. Ее узкое лицо находилось в паре дюймов от его, и такая близость вызывала сладостную дрожь во всем теле. Юноша, глубоко и нервно дыша, осторожно приблизился к ней вплотную и крепко обнял, упираясь подбородком в хрупкое плечо. Было тихо. Так тихо, что казалось, будто все умерло, оставив на земле только двух студентов. Флоренс зажмурилась, почувствовав, как в уголках глаз задрожала жгучая влага. Перед глазами заплясали раздвоенные холодные блики, затмевающие величественный Хогвартс, видневшийся темной грудой. Гарри осторожно поцеловал ее в щеку, задерживаясь на несколько секунд, и мягко сжал тонкие пальцы в теплой перчатке.

— Почему все так сложно, Гарри? — она с отчаянной горечью сглотнула нахлынувшие слезы, хмуря брови.

Юноша тихо вздохнул.

— Это жизнь. А она не бывает простой.

— Не бывает, — Флоренс, скривив губы, хмыкнула с мрачной иронией. — Знаешь, мне в последнее время так… пусто.

Насыщенно-зеленый взгляд Гарри, в тусклом свете волшебного фонаря казавшийся сероватым, пересекся с янтарно-кофейными глазами девушки, в которых блекло мерцали золотистые искорки. Флоренс сморгнула скопившуюся влагу и крепко обняла молодого человека, глубоко вздохнув.

— Я тебячем-то обидел? — Гарри, упиваясь ароматом ее холодных волос, осторожно погладил девушку по спине.

Она тихо фыркнула.

— Причем тут ты?.. А, впрочем, забудь.

Юноша, уловив льдистые ноты в ее голосе, потупился. Пышный хрустальный снег, обволакивая ажурной пеленой дремлющий ночной мир, мягко мерцал в неподвижном январском воздухе. В Хогвартсе, окутанном сонным бархатным мраком, в Восточной башне одиноко и гордо горел свет в окне. На фоне жарких золотистых бликов, пляшущих на стеклах, дернулся черный силуэт и исчез в глубине гостиной. *** Нарцисса Малфой затуманенным взглядом бездумно всматривалась в хрупкие, серебристо-акварельные кружева застывшего льда на оконных стеклах. Огонь, отстраненно трещащий в огромном камине, совершенно не согревал, и дело было не в силе и жаре пламени. Вечный холод царствовал в душе миссис Малфой, сковав ее сердце толстой коркой промороженного камня. Эту же мерзлоту вселяло угнетающее великолепие поместья — изысканная мебель из темного дерева и с обивкой из редких тканей, шикарные старинные гобелены, черный и розовый итальянский мрамор, персидские ковры, стоящие целое состояние, бесчисленное множество драгоценных безделушек. Во всем этом не было души, лишь пронизывающая холодом пустота. Нарцисса с рождения была приучена к жизни в непозволительной роскоши. Она не знала отказа в своих желаниях и обладала властью с ранних лет, не знала бедности и необходимости откладывать деньги на черный день. С пеленок в ее голову было вбито и укоренено, что она — Блэк, и этим все сказано. У Нарциссы и сестер было все самое лучшее — платья, украшения, книги, мебель, еда, сады. Они — Блэк. С юности младшая дочь Сигнуса и Друэллы Блэк воспитывалась в жесткой строгости эталонной аристократической семьи чистокровных волшебников, с молоком матери в нее впитывались манеры, утонченность, светское лицемерие и фальшь. И Беллатриса, и Андромеда, и Нарцисса не знали тепла, ласки и родительской любви, росли в отчужденной холодности, царившей в семье. Ведь они — Блэк. Годы в Хогвартсе пролетали незаметно, пока Цисси не влюбилась. По уши, наивно и искренне. И — какая же удача! — в семнадцать она вышла за этого человека замуж. Нарцисса стала Малфой. Пышная свадьба, скрепившая чистокровный союз, стала одним из самых счастливых дней во всей жизни женщины. Она до сих пор помнит то роскошное, по-королевски величественное лилейно-белое платье из французского кружева и тончайшего атласа, расшитое россыпью морского жемчуга. Бриллиантовую тиару в платиновых волосах и полупрозрачную фату, скрывающую чуть порозовевшее лицо. И его пристальный взгляд, подернутый пеленой вежливой отстраненности. Но Нарцисса знала, что за этой маской скрывается искреннее восхищение. В первую ночь их брачное ложе заливала своей печальной хрустальной вуалью полная луна. Звенящая прохлада весенней ночи, в которой упоительным шлейфом разливался аромат фиалок, ландышей и страсти. Шелковые простыни, терпкий вкус жадных поцелуев, смелые, но щемяще осторожные движения. Внезапный порыв стыда и смущения, успокаивающий шепот, томные прикосновения губ к роскошно-нежной коже. Опьяняющий блеск затуманенных глаз, откровенные изгибы обнаженных тел, сладостные стоны наслаждения. Волна пронзительного восторга, перехватывающая дыхание, слабые улыбки и глубокие теплые объятия. Нарцисса была счастлива. К таким моментам добавилось еще и рождение долгожданного и единственного сына. Он был самым ярким лучом в жизни миссис Малфой, дарящим оглушающую радость и душащую нежность. Ее милый маленький Драко, беззубо улыбающийся матери и протягивающий крохотные руки к гордому отцу. Сын рос. Первое слово, первый шаг, первый рисунок, первая мелодия на фортепиано, первый полет на метле. Письмо в Хогвартс. Драко уже шестнадцать. Или еще только шестнадцать? Нарцисса не знала. Ее сыну пришлось слишком рано повзрослеть. Он еще мальчик — нахлынивало на нее, когда миссис Малфой вспоминала расползающуюся на жилистом предплечье Драко жуткую отметину. Мальчик — юный, незапятнанный черной грязью, влюбленный. Нарцисса дала себе обещание — когда закончится весь этот убийственный кошмар (а она верила, что закончится) и сын захочет связать свою жизнь с какой-нибудь девушкой, то она не станет ему препятствовать ни в чем. Для миссис Малфой главным было счастье сына. Нарцисса прикрыла глаза, прикоснувшись холодными пальцами к виску. Поленья в камине раздраженно затрещали, выпустив столп мерцающих искр. Комментарий к Chapter

XIX

Лично я недовольна этой главой. Поэтому жду Ваших мнений, как всегда.

====== Chapter XX ======

— Ты вечно его защищаешь! Пора посмотреть правде в лицо, Флоренс! Первой была Кэти, а теперь еще и Рон!

— В чем ты меня обвиняешь? В том, что я не бегу по первому твоему зову к Дамблдору и не ору на каждом углу, что Малфой — Пожиратель?! У тебя паранойя, Поттер!

— Это у меня?.. Разве не сходятся факты?

— Какие к черту факты?! Ты считаешь фактами то, что Малфой шатается по ночам неизвестно где и перестал тебя доставать?! Браво, Поттер, ты гений дедукции! А тебя не волнует, что ему шестнадцать, он трусоватый слизняк и никаким боком не может быть полезным Волан-де-Морту?!

— Он исчезает с карты Мародеров! А тот его разговор со Снейпом перед Рождеством, о котором я рассказал, ни о чем тебе не говорит? Ты наивна и не хочешь признать очевидное!

— Я не наивна, Поттер!

— Рон едва не погиб, ты разве не понимаешь?!

— Я понимаю все! И гораздо лучше, чем ты думаешь!

— Прекратите немедленно!!!

Пронзительный визг Гермионы Грейнджер заставил Гарри и Флоренс умолкнуть и посмотреть на измученную и сердитую девушку. Они стояли у входа в Больничное крыло, откуда их выставила мадам Помфри и профессора, оставшиеся возле постели Рональда. Он едва не окончил свою жизнь прямо в День рождения после глотка медовухи Слизнорта. И, разумеется, Гарри не упустил возможность начать доказывать свою теорию про Малфоя.

— Грейнджер, разбирайся со своим другом и его уехавшей крышей сама. Я умываю руки!

Флоренс смерила Гарри холодным взглядом, кивнула бледной Гермионе и, развернувшись на каблуках, быстро зашагала по пустому светлому коридору. Она тяжело дышала, сворачивая к одному из заброшенных балконов в западном крыле Хогвартса. Девушка резко облокотилась о плесневелые мраморные перила, заливаемые ярким мартовским солнцем, и опустила голову, позволяя свежему, влажному ветерку трепать волнистые пряди волос. Козырек балкона из старинного, отсыревшего серого камня отбрасывал размашистую тень, которую все же нарушали прозрачно-золотистые лучи. Весна властно и стремительно вступала в свои права, проворно разрушая хрустальное снежное царство шотландской зимы. Гигантские пушистые сугробы понемногу таяли, превращаясь в хлюпающую под ногами, теплую жижу, смешивающуюся с резвыми звонкими ручейками. Деревья, оживляясь в потеплевшем, туманном пахучем воздухе, сбрасывали с ветвей ажурный иней. Небо расчистилось, и теперь бескрайний акварельно-голубой простор закрывала лишь белесая дымка невесомых облаков. И, несмотря на сохраняющийся облик позднего января, в воздухе ощущалось незримое присутствие звонкоголосой свежей весны. Флоренс рвано вздохнула, ощущая гнетущую тяжесть в душе, которая разбухала и противно растекалась внутри. Она не любила лгать. Но не могла поступить по-другому. Как бы она не была привязана к Гарри Поттеру, он не стоял для нее на первом месте. Несомненно, он был дорог ей как друг и как человек, которому она позволяла любить себя. Но она не любила его. Не любила так, чтобы ответить взаимностью. Флоренс позволяла ему быть рядом с собой и искренне ценила, как доброго и чуткого товарища, привнесшего свет в ее мрачную и запутанную жизнь. Она была благодарна Гарри. Ощущала глубокую дружескую симпатию, если не назвать это чувство извращенной формой любви. Была привязана к нему, по-своему уважала, в какой-то степени увлеклась им, найдя покой и утешение. Но не любила. И в последнее время осознание этого противного факта непрерывно грызло ее изнутри, заставляло осознавать то, что она попросту пользуется Поттером, притворяется, надевает отвратительную фальшивую маску. Из-за этого Флоренс зачастую срывалась на Гарри по пустякам, желая отдалиться. Но он ничего не говорил, продолжал покорно и преданно ждать ее улыбки. И от этого становилось невыносимо тошно. Порой казалось — вот он, идеальный спутник. Добрый, понимающий, заботливый, отзывчивый, отважный и отчаянный. Пусть и не красавец. Такие — герои дамских любовных романов, которыми тайком ото всех по ночам зачитывалась Грейнджер. Но жизнь распоряжается иначе. Другие герои — изворотливые, галантные и блистающие в светском обществе, чертовски красивые, запутавшиеся в перипетиях жизни и глубоко несчастные — тоже фигурируют в банальных бульварных романчиках. И кружат головы дамам куда больше и чаще правильных мальчиков-героев. Ведь любить плохого кавалера так интересно! Обмен писульками на надушенной бумаге, многозначительные взгляды в высшем обществе, таинственные и головокружительные улыбки, секретные встречи в какой-нибудь беседке под покровом ночи, разбитое сердце, литры слез в подушку и сопли в кружевные платочки. Красиво и заманчиво. В дамском романе, но не в жизни. Флоренс хотелось влюбиться в Гарри. Чтобы отпустил этот полыхающий плен бушующего огня в сердце, чтобы не просыпаться по ночам с кипящей кровью и раскалывающейся головой, чтобы не чувствовать, как боль режет душу десятком раскаленных лезвий при взгляде на него. Но не отпускало. И только сейчас она понимала, что же такое любовь. И убеждалась в правильности слов Дамблдора — любовь и боль всегда ходят вместе. И ей было больно не просто любить. Ей было больно лгать Гарри, зная если не всю правду, то хотя бы ее завуалированную часть. И все равно она упрямо отмахивалась и резко отвечала на все проницательные выводы Поттера. Зная, что он прав. И не могла (и не хотела) допустить, чтобы произошло что-то необъятно-жуткое, при этом сохраняя все тайны Драко Малфоя при себе. Девушка, устало проведя тонкими пальцами по растрепанным волосам, обернулась и сощурилась от слепящих солнечных лучей. Ей показалось, что в прохладной, обволакивающей полутьме коридора растворился черный холодный силуэт. Ей показалось, что задорный порыв свежего ветерка, в котором играли золотисто-хрустальные капельки света, донес прозрачный, почти невесомый, но жгуче опаляющий легкие аромат мяты и мужского одеколона со сложными переплетениями ледяных нот. Ей показалось, что в густом влажном воздухе блаженными трелями разнесся столь знакомый вкрадчивый голос с бархатно-серебристыми переливами. Ей показалось. В больших орехово-карих глазах задрожали стеклянные слезы. *** Флоренс хлопнула дверью, слыша, как бурлит и фырчит смываемая вода в бачке. В дальней кабинке надрывно взвыла Плакса Миртл, оскорбленная нарушением ее покоя. Этот туалет, несмотря на свою заброшенность и неприглядный вид, был вполне пригоден к использованию. Если не считать грязи на унитазах, запаха плесени и засохших экскрементов, сломанных задвижек и крайне истеричного, ранимого и вредного привидения, разумеется. Девушка, расправив край темно-синего форменного джемпера, подошла к умывальникам и взглянула на себя в покрытое толстым слоем пыли и кое-где треснувшее зеркало. В тусклом сероватом свете туалета бледное и худое лицо Флоренс показалось ей особенно изможденным и болезненным. Темно-каштановые, казавшиеся почти черными волосы были забраны в тугой низкий пучок, открывая тонкие, приятные черты. Медовые огоньки в карих глазах потухли, и тяжелый мутный взгляд был наполнен усталостью. Нахмуренные густые брови, плотно сжатые бледные губы, залегшие тени — все выдавало напряженность и нездоровое утомление. Девушка открыла воду, подставляя длинные сероватые пальцы под мощную шумную струю ледяной воды. В голове всплыл образ Кэти Белл, которую Флоренс встретила утром около Больничного крыла. Выздоровевшая, румяная, улыбчивая, в окружении подруг — гриффиндорка выглядела вполне довольной жизнью. Ее возвращение из Мунго спустя пять с лишним месяцев частично облегчило душу Флоренс, но вместе с этим появилось странное нехорошее предчувствие. Какое именно, девушка объяснить не могла. У входа в туалет что-то грузно громыхнуло, и Флоренс, нервно закрыв кран, резко отскочила за угол. Оглушительно хлопнула входная дверь, по каменным плитам раздались стремительные гулкие шаги, и около ряда умывальников возникла худая длинноногая фигура Драко Малфоя. Он, шумно и часто дыша, оперся бледными руками с паучьими пальцами в раковину, бегая безумным воспаленным взглядом по своему жутковатому отражению в грязном пыльном зеркале. Острое нездоровое лицо с просвечивающими через тонкую кожу венами выглядело устрашающе в сероватом густом полумраке туалета. Малфоя била крупная дрожь, он, будто сумасшедший, мотал головой и беззвучно шевелил иссохшими бескровными губами. Молодой человек нервно дернул рукой, отрывая верхние пуговицы белоснежной рубашки, и те звонко рассыпались по каменному полу, отдавая зловещим эхом в пустой тишине туалета. Длинными трясущимися пальцами зарылся в светлые волосы, резкими болезненными движениями ероша пряди. Худая широкая грудь тяжело вздымалась от сиплого дыхания, из приоткрытого рта вылетали жуткие хрипы, и Малфой рывком опустил голову, открывая кран с холодной ржавой водой. Спустя мгновение шум хлещущего потока перекрыли надрывные, полные дикой боли всхлипы. Малфой плакал, вздрагивая всем телом, испуская приглушенные вопли и выражая всем своим существованием полное отчаяние, засасывающее в вязкую вонючую мглу. Флоренс, повинуясь внутренним порывам, в несколько шагов преодолела расстояние между ними и остановилась, протягивая дергающуюся руку к его плечу.

— Драко!..

Он вскинул растрепанную голову, и девушка едва не отшатнулась и сдержала крик ужаса, когда в нее впились эти устрашающие безумные глаза, черные от дико расширенных зрачков. В голубоватых белках полопались капилляры, и вокруг кошмарных черных омутов образовалась туманная кровавая сетка. На покрытом холодной испариной высоком лбу вздулась жила, на неестественно-серой коже щек блестели слезы, от скривившихся губ образовались глубокие темные складки, а на худосочной жилистой шее бешено пульсировала сонная артерия.

— Уйди.

Этот утробный хрип вырвался из Малфоя, когда он жадно и исступленно скользил остервенелым взглядом по ее испуганному лицу. Она не сдвинулась ни на шаг, вцепляясь тонкими пальцами в его предплечье.

— Уйди! Оставь меня! — взвыл юноша, силясь в неистовом порыве выдернуть руку.

В ответ Флоренс лишь обвила второй рукой его вздрагивающую спину, мягко притягивая к себе. Малфой попытался отстраниться, но, дав волю эмоциям, схватился за холодную кисть и зашелся в раздирающих рыданиях, лихорадочно всхлипывая. Он ощутил на своем затылке легкие пальцы и уткнулся носом в ткань джемпера, скрывающую тонкие ключицы.

— Малфой!

Голос Поттера заставил молодого человека вскинуться, подобно хищной змее, и вцепиться пальцами в волшебную палочку в кармане брюк. У входа обрисовался силуэт Гарри.

— Драко! — бессильно прошептала Флоренс, отпуская его руку и поднимая умоляющие глаза, наполненные влагой.

— Тебе лучше уйти, — ответил он одними губами. Ей показалось, что в его настороженном воспаленном взгляде проскользнула нежность.

— Я знаю, что это ты, Малфой! Ты всё это сделал!

Поттер, тускло поблескивая стеклами круглых очков, вскинул свою палочку, направляя ее на растрепанного и разъяренного соперника, готового защищаться и отбиваться всеми силами.

— Уйди отсюда, Флоренс, — холодно произнес Гарри, не сводя напряженного взгляда с Малфоя, который инстинктивно прикрывал ее спиной. — А ты, Малфой, еще поплатишься за всё! Ты не показывал ей, — он кивнул на девушку, — свою левую руку?

Слизеринец, ненавидяще раздув тонкие ноздри, пронзительно выкрикнул какое-то заклятие, одновременно отталкивая Флоренс к кабинкам. Полутемный вонючий туалет рассек сияющий синеватый луч. Гарри увернулся, с грохотом треснула раковина у входа. А дальше полетели цветные сверкающие всполохи, отрывистые крики, раздавалось громыханье и глухой дребезг разбивающихся тяжелых раковин, в воздух поднималась мелкая пыль и фаянсовая крошка. Слышалось звяканье падающих металлических кранов, рокотание и хлюпанье хлещущей отовсюду ледяной воды, смешивающейся с грязью и заливающей каменный пол. Слышались отрывистые шлепки ботинок, приглушенный стук тела и стен.

— Уходи! Быстрее! — этот нервный вскрик Малфоя адресовывался Флоренс. Ужас сковал все ее существо, она не могла пошевелиться и что-то предпринять или хотя бы попытаться пробраться к выходу. Миртл тоскливо всхлипывала, поглядывая за происходящим.

— Сектумсемпра!

На площадку возле первого ряда раковин звонко шлепнулось длинное тело Малфоя. Он стонал и дергался в судорогах, извиваясь и хрипя. С девушки моментально спало оцепенение, и через мгновение она рухнула на колени возле Драко, глаза которого жутко закатились, а из открытого тонкого рта вылетали болезненные хрипы. Флоренс беспомощно скользила непонимающим и растерянным взглядом по искаженному в ужасающих конвульсиях лицу. Вода вокруг Малфоя стала окрашиваться в жуткий алый цвет, в затхлом воздухе разлился тошнотворный металлический запах с примесью соли и гнили. На ровной алебастровой коже Драко в мгновение ока стали образовываться длинные порезы немыслимой глубины, обнажающие мясо. Они заполняли каждый миллиметр, каждую клеточку тела Малфоя, а некоторые превращались в жуткие гнойные нарывы, из которых сочилось что-то омерзительное. Ослепительно-белая мужская рубашка пропитывалась и наполнялась этим режущим глаза цветом, пряди платиновых волос набухали в крови и липли друг к другу, а все его тело дико содрогалось. Флоренс, расширенными от невыносимого ужаса глазами впиваясь в искривленное безумной гримасой лицо Драко, не могла пошевелиться. Но оглушающий своей нестерпимой болью всхлип привел ее в чувство.

— Что же ты натворил, Поттер… — она еще на секунду задержалась взглядом на растекающейся реке горячей крови. — Что ты встал?! Живее беги за помощью! Он же сейчас умрет!

Поттер, который был не в силах отвести ошалелых глаз от Малфоя, дернулся в непонятном направлении и был оттолкнут в сторону. В туалет черной летящей тенью, таящей привычную мрачную угрозу, влетел Снейп, презрительно оглядевший застывшего Поттера. Профессор опустился напротив Флоренс, мягко отодвинув ее в сторону и прикрыв на секунду глаза, словно обещая, что все будет хорошо. В его желтоватых худых пальцах оказалась длинная гибкая палочка, и ловкими, точными движениями Снейп стал водить сияющим кончиком по телу стонущего Малфоя. Он стал мелодично и гортанно произносить какое-то старинное заклинание, и палочка словно впитывала в себя тошнотворно-алую кровь, очищала одежду и кожу Драко, заживляла порезы, оставляя белые гладкие шрамы. Малфой стал дышать ровнее. В ушах у Флоренс пронзительно загудело, в голову ударила бурлящая кровь, а в висках застучал бешеный адреналин. Девушка обмякла, прислоняясь спиной к холодному каменному косяку и судорожно вдыхая тяжелый вонючий воздух. А дальше была мутная темнота. *** В Больничном крыле приоткрыты форточки, запускающие в палату свежую ночную прохладу апреля. Стерильное светлое помещение со строгими рядами больничных коек и парой белых шкафчиков с настойками первой необходимости освещается сияющей органзой печальной зеркальной луны. Густая бархатная мгла напоена свежестью крокусов и фиалок, в ночи тягуче разливается сладкая нега яблонь, вишен и слив, пышно цветущих ажурными жемчужно-белыми облаками. В дыхании лунного света свежо и легко пахнет молодыми, еще полупрозрачными и клейкими листочками буков, ив и берез. Постельное белье источает ароматы чистоты, лимонного отвара, мелиссы и пастилок от кашля. В приятной прохладной тишине разливаются сонные трели ночных пташек. Драко не спит. Он просто не может. И дело не в том, что обезболивающие настойки мадам Помфри не действуют. Ему плохо. Омерзительно от самого себя. Возвращаются мысли, преследующие его еще в туалете. Он слабак. Из-за него погибнут мать и отец. Хотя за последнего Драко не слишком-то волновался. Люциус никогда не отличался особенной любовью к своему сыну, хоть и покупал ему практически все, что ни попросил бы маленький сын. Малфой-старший требовал неукоснительного подчинения, полного признания собственного авторитета и соответствия себе — истинному Малфою. Люциус Малфой был холоден, алчен, властен и неумолимо жесток. Однако это не мешало ему искренне любить и по-своему обожать свою жену. Драко иногда казалось, что только из-за Нарциссы отец терпит его. Конечно, и в общении с Люциусом бывали светлые моменты, но их было ничтожно мало по сравнению с матерью. Драко ощущал себя несчастным, когда в пять лет он нарисовал отцу на Рождество открытку, а тот даже не взглянул, только холодно кивнул. Когда попытался быть доброжелательным с домовыми эльфами, а отец пришел в бешенство. Когда до отца дошло, что Драко второй по успеваемости ученик на своем курсе, уступает лишь грязнокровке Грейнджер. Тогда ему особенно досталось. И все же Драко был слабо привязан к Люциусу, хоть и нельзя было сказать, что он любил его. В детстве только боялся. А в шестнадцать возненавидел. От всей души, искренне и глубоко. В ту ночь, когда левое предплечье обожгло то змеиное уродство, Драко дал себе обещание, что если у него когда-нибудь будут дети, то он сделает все, чтобы не стать таким отцом, как Люциус Малфой. Звонкую тишину палаты рассекли осторожные, чуть приглушенные шаги. Драко напрягся и затаил дыхание, наблюдая из-под опущенных ресниц за ползущей на стене тенью. Возле его кровати нерешительно застыл изящный силуэт, овеявший молодого человека до боли знакомым ароматом. Его ладони, покоящейся на прохладной белой простыне, бережно и осторожно коснулись тонкие мягкие пальцы, и от этого прикосновения в груди Драко разлилась щемящая нежность. Что-то глухо прошелестело, и руку Драко накрыла хрупкая ладонь с шелковой кожей. В ночной тиши раздался рваный болезненный вздох, и на холодные, будто мраморные пальцы юноши упали обжигающе горячие капли. Молодой человек не выдержал. Распахнул глаза и чуть присел, чтобы получше рассмотреть желанную ночную гостью. Ее нежное изысканное лицо излучало таинственное жемчужное сияние, а на впалых щеках поблескивали влажные дорожки слез. Темно-шоколадные волосы, ниспадающие мягкими завитками, разметались по точеным худым плечам, скрытым пижамной рубашкой из простого белого хлопка. Черные бархатные ресницы прикрывали манящий медово-ореховый взгляд, испуганный и заплаканный. Драко уже в тысячный раз осознавал, как же она прекрасна. Невыносимо, до сладостно щемящей боли в сердце. Молодой человек отодвинулся на край кровати, откинул тонкое одеяло и приглашающе похлопал по месту рядом с собой. Она нерешительно посмотрела то на смятую простынь, то на него самого, и Драко слабо улыбнулся. Флоренс осторожно сняла тапочки, оставаясь в носках, и аккуратно прилегла с краю, словно не решаясь коснуться юноши. Тот, тихо вздохнув, привлек ее к себе и уложил изящную темную голову себе на грудь, прикрывая худощавое тело одеялом. Шелковистые, головокружительно пахнущие белым шиповником и яблоневым цветом волосы рассыпались на белоснежной накрахмаленной подушке роскошным пышным каскадом. Она скользила мягким пристальным взглядом по его острому измученному лицу, впитывая в себя каждую черточку, каждый штрих, каждую деталь. Она, красивая, нежная и хрупкая, как весенний букет сливочно-белого шиповника, слушала мерный стук его сердца, вслушивалась в тяжелое редкое дыхание. Касалась его лица и кистей своими невесомыми хрустальными руками, дотрагивалась едва ощутимо, вызывая дрожь мурашек по всему телу. Он тихо целовал ее волосы, лоб и висок, вдыхая пьянящий аромат пронзительной весенней нежности. И впервые в этом году залился своей звенящей серебристой трелью соловей, разливая в апрельском воздухе блаженную негу необъятного и чистого чувства.

====== Chapter XXI ======

Апрель промчался незаметно, оставив после себя пышные молочно-белые благоухающие покрывала опавших лепестков, густые островки молодой сочной травы, искрящейся малахитом, бездонную шелковую синеву распростертого неба и роскошь солнечных дней, напоенных ароматной сладостью весеннего воздуха. На смену же пришел майский ажур фиалковых полутонов с упоительным запахом сирени. Влились в симфонию весны чарующие черничные ночи, усыпанные мириадами изысканных жемчужных звезд, хрупкая красота воздушно-акварельных нарциссов и ярких тюльпанов, густая свежая листва запретного леса и гибких старых ив, майские солнечные грозы с безумными буйными ливнями, сверкающих миллионами бриллиантов в золотистых лучах. У мая был запах мяты и влажной терпкой травы, на которой мерцали радужные блики росы, вместе с нежным дурманом серебристых ландышей. Бархатистые ковры солнечно-желтых одуванчиков с пряным медовым ароматом расстилались на открытых, залитых светом лугах. А следом незаметно подкрался цветущий июнь. И студенты, просиживая в библиотеке целые дни перед экзаменами, могли лишь из распахнутых окон наслаждаться нежными брызгами лучей, которые щедро расплескивало теплое веснушчатое солнце. В бирюзовой лазури небес кружились радостно щебечущие свои незатейливые песенки иволги и малиновки, а по ночам, таясь в осеребренной лунным светом листве прибрежных ив, разливали свои хрустальные трели соловьи. Густой жаркий аромат цветущих диких трав смешивался с прохладным благоуханием диких орхидей и водяных лилий. Первокурсники, быстро расправившись со всеми экзаменами, целые дни проводили у Черного озера, греясь под летним солнцем, болтая ногами в теплой, как парное молоко, воде и с радостным визгом окатывая друг друга мокрыми искристыми брызгами. Старшие курсы же, сгрызя по десятку перьев и едва не выдрав себе все волосы от волнения, сдавали все эти жуткие ЗОТИ, Трансфигурацию, Чары, Прорицания, Зелья, Руны, Астрологию и прочий ужас, от которого пересыхало в горле и забывались все даты, формулы и рецепты. Но закончилось и это, и к малявкам присоединились вопящие от восторга и ощущения полной свободы долговязые старшие студенты. Шестикурсники и пятикурсники, в частности, валялись на траве, жуя «Друбблс» и шоколадных лягушек, отпускали не совсем приличные шуточки, шугая мелюзгу, устраивали вечерние посиделки у пылающего костра под сумеречным густо-синим покрывалом неба, усыпанном кружевами хрустальных созвездий. Симус Финниган играл на гитаре песенки авторства Пивза (весьма похабного содержания), а Дин Томас и Эрни МакМиллан с азартом подхватывали, салютуя товарищам кружками, переполненными пенящимся сливочным пивом. Джинни Уизли вместе с Полумной Лавгуд плели венки из одуванчиков и васильков и с заразительным хихиканьем напяливали их на головы смущенному Невиллу, ворчащему Рону и ослепительно улыбающемуся Энтони Голдстейну, который в открытую подкатывал к залитой румянцем Грейнджер. Под треск дров в костре раздавались оглушительные взрывы хохота, остроумные комментарии и жуткие завывания расхрабрившегося Долгопупса.

Но сегодня с самого утра небо было затянуто густыми угнетающими тучами, которые клубились подобно дыму от гигантского пожара и переливались от свинцово-серого до угольно-черного. Было довольно прохладно, налетали жуткие порывы свирепого ветра, нещадно треплющего ветви деревьев в Запретном лесу и со свистом срывающего листья, которые бешено кружились в густом пронизывающем воздухе. Хогвартс и его окрестности окутала мрачная предгрозовая тьма, весь мир окрасился в оттенки черного и дымчато-серого.

Выручай-комната казалась еще более пыльной и темной, нежели обычно. Хлам, который высился беспорядочными грудами практически до потолка, прикрывал вид на огромный старинный шкаф из благородного палисандра с кованым ажуром из стали. Эта Комната, похожая на гигантский кафедральный собор, нагнетала своей вязкой глухой тишиной инстинктивный, почти животный страх, от которого сворачивались все внутренности. Это серое безразличное бесцветие, смешение запахов прелой мебели, холодного плесневелого камня и сухой пыли душило немой тяжестью, которая разрасталась в груди жгучими переплетениями тонких раскаленных нитей. В голову кипящей кровью ударило осознание того, что ничего уже не вернуть. Драко Малфой с ужасом смотрел на то, как с мучительно долгим и тихим скрипом открываются резные створки шкафа, и из них тонко струится липкая тягучая тьма. Перед глазами промелькнула вся юность и детство, вспомнились мягкие руки матери, аромат ее духов и глубокий нежный голос. Из Шкафа вылетел зловещий ледяной вихрь, обдавший Драко мучительной, режущей до костей болью. Он сделал несколько шагов назад, пытаясь скрыться от преследующей его необъятной темной бури. Ветер яростно трепал лацканы плотного пиджака, спутал растрепавшиеся светлые волосы, обдал ужасающим смрадным дыханием бледное лицо, заставляя прикрыть глаза от накатывающей волны безнадежности и безвозвратности. Когда из неподвижной угрожающей темноты Шкафа показался рваный шлейф грязной угольно-черной мантии, Малфой, силясь ослабить душащий галстук, попытался хотя бы на мгновение скрыться за горой пыльного хлама от самого себя. Левое предплечье, надежно скрытое рукавами рубашки и пиджака, пронзила нестерпимая острая боль, прожигающая тонкую сероватую кожу, разъедающая дикой резью всю руку. В воздухе почувствовался невыносимый запах крови, тухлятины и грязи. Драко услышал восторженный возглас Беллатрисы Лейстрендж и понял — это конец.

***

Он смотрел в пронзительно добрые глаза старика, в которых искрилась жалость и необычайное понимание, и осознавал, что не сможет. Рука, которой он держал волшебную палочку, нещадно тряслась, тело колотила крупная дрожь, а мысли путались в ужасающем смятении. Перед ним стоял самый могущественный волшебник в мире, старый, ослабленный, безоружный, и слегка улыбался.

— Драко… — Дамблдор протянул к нему сухую морщинистую руку, изрытую глубокими фиолетовыми венами и белыми шрамами.

— Драко! — в противовес тихому и мягкому голосу директора противно провизжала Беллатриса, которая с фанатичным торжеством в безумных черных глазах смотрела на Дамблдора. — Давай же!

— Добрый вечер, Беллатриса, — старик, окутываемый густой свистящей мглой, в развевающейся серой мантии казался совсем согбенным и сломанным, несмотря на вежливое и даже дружелюбное выражение измученного лица. — Чудный вечер, не находишь? А, Фенрир, и вы тут! Алекто, Амикус, сколько лет прошло с вашего выпуска! — в голосе Дамблдора появились ностальгические нотки с оттенком иронии.

— Хватит болтать, Альбус! — пронзительно прикрикнула Беллатриса, вплотную приблизившись к племяннику и опаляя вонючим дыханием его ухо. — Давай, Драко! Темный Лорд вознаградит тебя!

Драко скривился, борясь с подступающим комом рвоты и ужаса, и задрожал еще сильнее, когда с другой стороны к нему подступил Фенрир Сивый. Отступать было некуда. Безоружный Дамблдор продолжал чудаковато улыбаться.

— Давай! — тетка теряла терпение, бешено вращая жуткими глазами и вцепляясь страшной когтистой рукой в плечо Драко. — Что ты мнешься?! Темный Лорд возвысит тебя, отпустит Люциуса, вы станете ближайшими соратниками Милорда! Получите все, что захотите! Нарцисса будет в безопасности! Решайся!

— Нет.

Драко резко обернулся, едва не впечатавшись в стоящего смрадной стеной Сивого, жадно вслушиваясь в ледяные ноты безразличного глубокого голоса Снейпа. Тот, овеваемый бушующим вихрем, черной туманной тенью приблизился к Беллатрисе, едва заметно скривившись от вони оборотня.

— Северус, какого драккла тебя сюда принесло?! — Лейстрендж вытянула жилистую шею, гневно сощурив страшные глаза и свирепо, почти по-змеиному шипя. — Это задание Драко!

— Северус, — слабый голос Дамблдора прервал Беллатрису, которая, взметнув нечесаными грязными волосами, развернулась к директору. Тот держался рукой за металлический поручень Астрономической башни, в его до странности ярких голубых глазах, обращенных к Снейпу, мерцали умоляющие огоньки. — Пожалуйста.

Дамблдор просил о пощаде. Как смешно! Беллатриса с интересом, на время обуздавшим ее шипение и разъяренные вопли, смотрела на старика. Пронзительный ветер трепал его необычайно длинные серебристые волосы и бороду. Драко еще на первом курсе был немало удивлен, увидев и послушав чокнутого директора, но почувствовав в глубине души теплую симпатию к чудаку-Дамблдору. В последующие же годы юный Малфой отчаянно оскорблял директора, силясь походить на своего жестокого отца. Алекто Кэрроу грубо хохотнула, разбивая повисшую ватную тишину.

— Авада Кедавра.

Внутри у Драко что-то сломалось. Ослепительная ядовито-зеленая вспышка рассекла тяжелый серый воздух, попав Дамблдору в грудь. Старый директор задумчиво улыбнулся, словно вспомнил что-то очень хорошее, устремил свой последний взгляд на юношу и, нелепо покачнувшись, перевалился через холодные перила. Полы серой мантии, взмывшие в воздух, были последним, что увидел Драко у Альбуса Дамблдора. Он, обезумевшими покрасневшими глазами впившись в то место, где всего пару секунд назад стоял Дамблдор, не мог сдвинуться с места. Он словно находился под немыслимой толщей мутной воды, когда почувствовал резкую, тяжелую руку Снейпа у себя на плече. Молодой человек, до боли сжимая волшебную палочку в дрожащих пальцах, бежал по винтовой лестнице вслед за деканом. Воздух прорезал дикий победный клич Беллатрисы, разнесшийся жутким эхом по всему существу Драко, и через тонкие перила и просветы между ступенями он увидел знак смерти. Ненавистный черный дым, образующий гигантский кошмарный череп и мерзкую ядовитую змею с глазами ночного демона. Казалось, Хогвартс содрогнулся от безумного раскатистого хохота тетки. Сзади удовлетворенно обнажил вонючие гнилые клыки Сивый, радостно хрюкнула Алекто и хмыкнул ее брат. А внизу их ждал еще десяток «помощников» в черных дымчатых мантиях и в серебряных масках.

— Дело сделано, — Снейп сухо кивнул их предводителю.

Тот разразился высоким холодным смехом и властно махнул рукой остальным Пожирателям.

— Думаю, Орден Феникса уже подоспел. Повеселимся же, друзья!

Сперва Драко не понял, о чем говорит Нотт-старший. Но когда они прошли через пустой темный коридор, и в тусклом свете факелов он увидел поблескивающие стекла круглых очков и пышную каштановую гриву, и при этом Макнейр торжествующе хохотнул, то понял все. Снейп увлек его за угол, откуда было видно всех, не давая сдвинуться ни на дюйм. Через несколько мгновений послышались первые заклятия, и слепящие лучи озарили мрачный коридор с тяжелыми резными сводами. С Гойла-старшего слетела маска и Джинни Уизли, которая пыталась бороться с гигантом-Пожирателем, испуганно охнула и чуть оступилась. Он криво ухмыльнулся, галантно вскинул палочку и замысловатым жестом вскинул ее, очертив в спертом воздухе странную фигуру. Полыхнуло зеленым, и Драко услышал пронзительный крик, перекрывающий шум остальной борьбы:

— Джинни!

На Гойла налетела темная худая фигура, и Пожиратель, тупо моргая маленькими глазками, едва не упал на каменный пол. Заклятие отлетело в потолок, и огромный кусок изысканной лепнины с глухим треском отломился. Драко заметил взметнувшиеся темные волосы, напряженный взгляд, который он не спутает ни с чьим, и дернулся в порыве неконтролируемого ужаса. Мелкая белоснежная пыль заполонила сгустившийся воздух тошнотворным непроницаемым облаком, и через секунду на пол с оглушительным грохотом рухнула часть потолка. Сквозь мутную пелену послышался пронзительный мучительный вопль, болезненный стон и мерзкий хруст. Малфой, крепче сжав волшебную палочку, сделал было шаг, но его плечо тут же оказалось в стальной хватке худой руки Снейпа, которого, казалось, совершенно не трогало происходящее вокруг. Драко с ненавистью впился воспаленным взглядом в пустые черные глаза Снейпа и зашипел:

— Пустите меня!

— Не делайте глупостей, Драко, — почти лениво ответил декан. — Или вы наивно полагаете, что то, что вы собираетесь сделать, останется незамеченным нашими, кхм… коллегами? И вашей многоуважаемой тетушкой в частности?

— Плевать! Отпустите!

— О себе не думаете, так подумайте о вашей матери. Что будет с ней, если вскроется эта история? Не думаю, что Темный Лорд окажется столь милосерден, что позволит ей мирно доживать свой век…

Молодой человек, издав бессильный утробный рык, обернулся и беспомощно всматривался в рассеивающееся пыльное облако. Вокруг непрерывно летали смертоносные ядовито-зеленые вспышки, сыпались жуткие проклятия, запахло кровью и грязью. Поттер, отбиваясь от одного из тех Пожирателей, которые еще не сдернули маску, кого-то искал взглядом. Грейнджер умело размахивала палочкой, посылая десятки заклятий в ухмыляющегося Эйвери, который неумолимо приближал гриффиндорскую всезнайку к стене. К завалу, где находились Уайлд, Уизли и Гойл, ринулся Люпин, яростно раскидывая каменные обломки и поднимая очередные клубы мелкой пыли. Драко пожирал взглядом бывшего профессора, проклиная его за медлительность и чувствуя, как замерло сердце. Молодой человек сдержал облегченный вопль, когда увидел, как растрепанный и поцарапанный Люпин вытаскивает сначала целую и невредимую Уизли, а за ней и помятую, залитую горячей липкой кровью Уайлд. Крики и гул словно стихли, когда Драко, будучи совершенно бессильным и растерянным, наблюдал, как она опирается о локоть Люпина, он что-то быстро ей говорит, а она, яростно мотая головой, достает палочку и запускает Остолбеней в подкрадывающегося Пожирателя. Римус, устало проведя рукой по покрытому серой пылью и сгустками крови лицу, отпустил девушку.

— Береги себя! Обещай мне, Флоренс!

Она улыбнулась лишь уголком губ, стоя в нескольких метрах от Драко и Снейпа.

— Обещаю, Римус, — девушка слабо кивнула напряженному Люпину. — Джинни, уходи к матери! Живее! — последние фразы она прокричала, уворачиваясь от Авады Нотта-старшего.

Дальше все было, как в плотном влажном тумане. Раскатистый визгливый хохот Беллатрисы, клич для сбора верных слуг Темного Лорда, окровавленный пол и стены, ночная дымчатая мгла, тошнотворный запах гнили и свежепролитой крови. Драко увидел старшего Уизли — он лежал на каменном полу, залитый и пропитанный собственной кровью, с разодранным в мясо лицом в окружении своей семьи. Сивый при этом оскалил вонючие, окрашенные в жуткий алый цвет зубы. Напоследок Драко обернулся, окидывая взглядом рыдающую клушу-мать Уизли, смертельно бледную красотку Делакур, остальные рыжие головы, измученную и поцарапанную Грейнджер. И столкнулся взглядом с ее глазами. Полными дикой боли, тоски и презрения. Она скривила иссохшие губы и прикрыла заплаканные глаза. Поттер, обнимающий ее за плечи, привлек ее к себе и стал что-то нашептывать. В последний раз она посмотрела на него — пронзительно, жгуче, колко — и прошептала одними губами единственное:

— Ненавижу.

Драко ринулся прочь, в ночную мглу. Он окончательно сломался. *** Платформа 9 ¾ вокзала Кингс-Кросс была окутана поволокой густого пара, исходящего от ярко-алого с черным паровоза, издающего протяжные звонкие гудки. Тяжелый тошнотворно-теплый воздух был застелен пеленой нещадно хлещущего серого ливня, который плотной стеной падал с низкого тяжелого неба, покрытого грозовыми свинцовыми тучами. Крупные жесткие капли барабанили по коричневатому камню перрона, смывая летнюю пыль и грязь. Всюду мелькали цветные зонтики, обеспокоенные лица родителей, мокрые вопящие кошки с гневно горящими круглыми глазами, огромные чемоданы и балахонистые дождевики. Слышался визг размалеванных девчонок, попавших под безжалостные потоки прохладного мрачного ливня, уханье раздраженных сов, тихие разговоры и хлюпанье ботинок по лужам. С откидной лестницы вагона, цепко держась за тонкие перила, аккуратно спустилась стройная, изящная девушка, сохраняющая безупречную осанку даже удерживая тяжелый чемодан и упитанного пушистого хорька на плече. Она окинула холодным непроницаемым взглядом всю платформу и копошащихся, как муравьи, студентов с родителями, покрепче вцепилась в ручку небольшого бежевого зонта и неспешно стала пробираться через толпящихся учеников к магическому барьеру. Наконец, дойдя до кованой таблички «платформа 9 ¾» на столбе из желтого кирпича, девушка остановилась, обернулась и окинула чутким и полным необъятной печали взглядом перрон, затуманенный серой стеной глухо хлещущего ливня.

— Уайлд, постой!

К Флоренс подбежал, держа над головой дорогущий темный зонт, Блейз Забини. Его красивое благородное лицо с крупными чертами, орлиным носом, умными черными глазами и смуглой кожей цвета молочного мокко выражало крайнюю степень усталости и изможденности, хоть они и были прикрыты маской презрительной бесстрастности. Блейз запахнул полы серебристо-сизого пиджака и сморщился от крупных холодных капель, стекающих по его лбу, подбородку и рукам. Он вплотную приблизился к однокурснице, вяло улыбнувшись, набрал в легкие воздуха, собравшись что-то сказать, но наткнулся на ее до невозможного тоскливый взгляд, затуманенный пустотой, в которой читалась мрачная затравленность. Молодой человек быстро осмотрел ее старый, но довольно элегантный серый плащ с ровным рядом крупных пуговиц, тонкие изысканные руки, скрытые плотными черными перчатками, худое изнуренное лицо исонного коричневого хорька.

— Слушаю тебя, Забини, — ее бледные губы едва шевелились, и казалось, что этот тихий голос исходит откуда-то со стороны.

— Как ты?

Она хмыкнула.

— Помфри меня быстро подлатала, если ты об этом.

— Я… — он задумался. Глупо спрашивать о чем-то еще. Как будто и так непонятно. — Что ты собираешься делать?

Флоренс дернула бровью.

— Ну, сейчас я собиралась вернуться в приют, пока Ваше Величество меня не задержал, — холодно съязвила девушка, скривившись от потоков воды, стекающих с ее зонта и заливающих ботинки.

— Не ерничай, Уайлд, — устало фыркнул Забини. — Ты же прекрасно понимаешь, что я не это имел ввиду.

Она задумалась на пару секунд, печально всматриваясь в дождливую серую пелену перед глазами.

— Я не вернусь в Хогвартс.

Блейз одобрительно кивнул.

— Но и в магловской Британии тебе оставаться нельзя. Будет слишком опасно, ты знаешь, — слизеринец положил тяжелую красивую руку ей на плечо, успокаивая и поддерживая. — Тебе есть, куда пойти?

— Уизли предложили мне защиту, — Флоренс чуть нахмурила брови. — Глупо будет отказаться, верно?

— Правильно мыслишь, — Забини, аккуратно отдернув руку, выудил из внутреннего кармана пиджака портмоне из дорогой темно-зеленой кожи с серебряными застежками и, участливо посмотрев в глаза однокурснице, всунул кошелек ей в руку. — Бери. Здесь хватит на полгода жизни без особой нужды. Больше не могу, изв…

— Я не возьму, Блейз! — Флоренс, расширив заплаканные глаза в растерянности, вцепилась в локоть Забини. — Нет! Забери!

Он строго глядел на нее, вслушиваясь в пыхтение отъезжающего «Хогвартс-Экспресса». Суматоха вокруг немного поутихла, оставляя после себя гнетущую тишину, прерываемую лишь тоскливым гулом дождя и завываниями ветра.

— Я обещал ему позаботиться о тебе, Уайлд. А обещаний, данных своим друзьям, я никогда не нарушаю. Кроме того, ты одна из достаточно близких мне людей, и я в любом случае не оставил бы тебя на произвол судьбы, а точнее, Уизли. Так что бери!

Она, мечась взглядам то по лацканам пиджака Забини, то по хрустальным запонкам, то по его выразительному лицу, рвано вздохнула. Молодой человек, прикрыв на несколько мгновений глаза подрагивающими веками, крепко обнял девушку, в глазах которой начали скапливаться жгучие слезы. Флоренс, уткнувшись подбородком в крепкое плечо, зажмурилась и тихо вдохнула тонкий аромат свежего кофе, исходивший от Забини.

— Он тебя любит.

Девушка отстранилась, и Блейз натянуто улыбнулся.

— Ну, береги себя, — юноша неловко махнул рукой, оглядываясь через плечо на ждущую его женщину.

— Спасибо, Блейз, — прошептала девушка, до боли стискивая портмоне.

Забини еще раз улыбнулся, прикрыл глаза и, развернувшись, зашагал к матери. Та — статная, эффектная итальянка лет тридцати пяти с роскошной бронзово-персиковой кожей, с соблазнительными жгуче-карими глазами с кошачьим прищуром, с ухоженными блестящими волосами насыщенного цвета черного кофе, с выразительными яркими чертами красивого лица, умело подчеркнутыми косметикой — окинула девушку пристальным безразличным взглядом, в котором была умело скрыта тонкая смесь брезгливости и любопытства. Миссис Забини поджала пухлые губы, накрашенные бархатно-алой помадой, расправила полы шерстяного бежевого пальто и, взяв сына под локоть, трансгрессировала. Флоренс глубоко вздохнула и с негромким щелчком закрыла зонт, подставляя бледное лицо безжалостным леденящим каплям, которые болезненными струями стекали по впалым щекам, точеным крыльям носа и тонкой полуобнаженной шее. В густых черных тучах прогрохотал угрожающий раскат оглушающего грома. Негромко и встревоженно ухнула заблудшая почтовая сова — нахохленная, мокрая, обиженно сверкающая янтарно-желтыми глазами. Девушка, взяв на руки озябшего хорька, трансгрессировала. Платформа 9 ¾ опустела. Остался только туманный шлейф радостных встреч, женских духов и глубокой боли. Комментарий к Chapter

XXI

Вот, друзья, закончена еще одна часть этой истории. Хочется сказать огромное спасибо всем, кто оставляет отзывы, мотивируя меня еще больше! Я не отличаюсь особым красноречием, мягкостью характера и повышенной сопливостью, но я все же напишу это: я люблю вас. Всех, кто читает этот фанфик, переживает за героев и ждет продолжения! Спасибо Вам за это!

====== Chapter XXII ======

На Оттери-Сент-Кэчпоул мягко опустился теплый август. Лето окутало деревушку жарким травяным ароматом лилового клевера, ярких одуванчиков, лазурных пушистых васильков, аптечной белой ромашки и дикой мяты, которые были насквозь пропитаны палящим солнцем. Заросший пруд, разливавшийся неподалеку от «Норы», источал густой речной запах, смешанный с тонким привкусом прозрачно-белых кувшинок. Ярко и сочно пахло спелой лесной малиной, поздней жимолостью и медовыми золотистыми яблоками. Воробьи и щеглы, таящиеся в густой ажурной кроне зеленых деревьев, задорно щебетали свои беззаботные песенки, наполняя летний воздух звонкой радостной мелодией. Слабые порывы теплого ветерка трепали тонкие занавески из светлого ситца в мелкий синий цветочек, пропускающие янтарный душистый свет. Лучи мягко скользили по пышному букету огромных солнечных подсолнухов и крупных белоснежных ромашек с терпким ароматом, по прозрачным стеклам распахнутых настежь окон, по внутренней отделке из теплого дерева, по старенькой, но очень уютной мебели. Медленно приближался вечер, и блики солнца становились полупрозрачно-клубничными. Дневной зной сходил на нет, на смену ему пришла сумеречная густая теплота, окутывающая собой большой тент, «Нору» и ее суматошных жителей. Миссис Уизли, казалось, переживала и волновалась больше самой невесты, носясь по всему дому в праздничном голубом платье с оборками и в сотый раз проверяя готовность к свадьбе старшего сына.

— Флоренс, посмотри, у меня застегнуто?

Гермиона, залитая волнительным обжигающим румянцем, повернулась спиной к подруге, которая в этот момент закрывала дверь их маленькой комнатки на двоих. Грейнджер похлопала себя вспотевшими ладошками по пылающим щекам, надеясь хоть немножко побледнеть.

— Да-да, все отлично, — рассеянно ответила ей Флоренс, перебирая на прикроватной тумбочке содержимое своей давно забытой косметички: засохшую тушь, разбитую пудру, старую помаду и черный карандаш. — Ты прекрасно выглядишь, прекрати истерить! — девушка устало взглянула на подругу и мимолетно улыбнулась.

Гермиона, засмущавшись, принялась нервно разглаживать складки шифонового алого платья, затем задумчиво потрепала красиво завитые каштановые кудри и хмуро посмотрела на вновь ушедшую глубоко в себя Флоренс.

— Ты разобралась с заклятием Незримого Расширения? — Гермиона осторожно присела на кровать соседки, привлекая ее внимание и размытый тусклый взгляд.

— Да, там несложно, — та отрешенно кивнула, со скрытым раздражением запихав всю косметику в небольшой узкий клатч из черной матовой кожи. — Я нашла кое-какую литературу у миссис Уизли…

Флоренс отошла к большому платяному шкафу с грубой резьбой, копошась на верхней полке с чистым постельным бельем. Гермиона вглядывалась в ее худую, но сохранившую остатки статности и плавности фигуру, на которой хорошо сидело телесное платье, обшитое черным тонким кружевом. Никакого намека на вульгарность или пошлость — целомудренная длина, корсажная юбка и длинные облегающие рукава. Флоренс повернулась к гриффиндорке в профиль, нахмурив брови, перелистывала какие-то исписанные листы пергамента. Темно-шоколадные волосы, изящно подколотые у висков, мягко переливались в розовых лучах заката. Точеный нос, высокий лоб, чуть упрямый подбородок и тонкая шея нежно очерчивались теплым светом, который заполонил своим ароматным золотом всю спальню. Но несмотря на то, что девушка сегодня выглядела на редкость красиво и женственно, в ней сквозила та необъятная печальная тьма, которая поселилась в ней с конца июня. Выводить на разговор Уайлд было бесполезно, она либо мрачно отшучивалась, либо посылала далеко и надолго. И все бросили эти попытки, стараясь лишь занимать подругу отвлекающими делами и разговорами, не давая ей уйти в себя.

— Я честно просила Гарри! — Гермиона слегка вспыхнула и, поддавшись своим мыслям и повысив голос, привлекла внимание Флоренс. — Но он ни в какую не хочет… Говорит, что не хочет подвергать тебя опасности, беря тебя с нами.

Уайлд замерла. Ее стеклянный взгляд остановился на белой герани в керамическом горшке на подоконнике. Что-то неуловимое изменилось в ее холодном тонком лице, что-то неясное, но очень важное. Девушка бросила разлетающиеся пергаменты на крошечный письменный стол, обернулась и, сделав два стремительных шага, резко присела на корточки перед Гермионой, осторожно и крепко сжала тонкие светлые пальцы в своей прохладной бархатной руке. И улыбнулась. Тихо, мягко и едва заметно. В ее красивых миндалевидных глазах на несколько мгновений вспыхнули медовые искорки дружелюбия.

— Моя милая Грейнджер!.. — в ее голосе, обычно безразличном и пронзительно-ледяном, появились теплые, как тающая карамель, нотки. — Моя дорогая-дорогая Грейнджер! Ты сделала для меня так много, что я буду не в силах отблагодарить тебя. Я не привыкла говорить людям подобные вещи, — девушка запнулась и глухо хмыкнула, — но ты действительно дорога мне. И ты не должна ни о чем просить Гарри и Рональда, потому что я всегда была и буду лишней среди вас.

Гермиона возмущенно ахнула, но строгий взгляд Флоренс остановил поток ее возражений и протестов.

— Ты это прекрасно знаешь, не обманывай себя. И Гарри пусть не обманывает себя. Он знает, почему. И ты знаешь. И, как бы мне не хотелось… — девушка отвела мутный взгляд в сторону, голос ее дрогнул, — Забыть, я не смогу. Это всегда будет преследовать меня тяжелым призраком, и я не хочу, чтобы к вашим проблемам добавлялись еще и мои. Что бы я вам не говорила, вы мои друзья. И для меня, как бы пафосно не звучало, это большая честь. Правда.

— Флоренс…

— А теперь пойдем! — Уайлд резво поднялась, крепко схватила черный клатч, спрятала за пояс палочку и распахнула дверь. — Нужно помочь Флер.

*** Испуганные крики с силой били по барабанным перепонкам, оглушая и заставляя беспорядочно метаться по всему свадебному шатру. Волшебники, сбивая друг друга с ног, роняли бокалы с шампанским, блюда с закусками и кресла, в неконтролируемом ужасе трансгрессировали из полутемного тента. Слышался пронзительный звон битого стекла, беспорядочный топот ног сотни гостей, истерический визг перепуганных женщин. Под украшенным белыми розами потолком все еще слабо сиял жемчужно-синий патронус Кингсли, рассеивающий сгустки жуткого черного дыма. Флоренс, плотно сжав побелевшие губы, проталкивалась сквозь обезумевшую толпу, выискивая взглядом кого-то из Уизли или однокурсников. Давка со всех сторон нестерпимо душила запахом алкоголя, приторных духов и вонючего пота, смешивалась с тревожными вскриками и шумными хлопками трансгрессии. Тут визг какой-то старой ведьмы стал совсем невыносимым, в десяти шагах от замеревшей Флоренс выросла первая фигура в рваной грязной мантии и серебряной маске. Ослепительно полыхнуло фиолетовым, запахло тухлятиной, мелькнуло красное платье Грейнджер и по всему шатру разнесся жуткий, леденящий кровь хохот Пожирателя. Девушка ощутила, как давящая толпа мгновенно рассосалась, оставив ее один на один с высоким широкоплечим силуэтом. Из прорезей покрытой липкой грязью маски кровожадно поблескивали темные глаза, а черная толстая палочка Пожирателя немедленно оказалась в его корявых мертвенно-бледных пальцах. Тошнотворный воздух сгущался, кровь в висках болезненно пульсировала, а отвратительная ухмылка Пожирателя стояла перед глазами повсюду. Чей-то пронзительный вопль на мгновение привел Флоренс в чувство, и она успела отклониться от смертоносного зеленого луча. Девушка со всей силы вцепилась в спасительный клатч, сконцентрировалась и, воскресив размытые детские воспоминания, трансгрессировала. Свежий воздух Бристольского пригорода подействовал отрезвляюще на воспаленное сознание Флоренс, и она шумно вдохнула прохладу августовского вечера, до боли сжав гладкое древко волшебной палочки. Тонкие невысокие каблуки сминали сочную густую траву, которая покрывала пышным шелковым ковром всю землю в крошечном садике. В туманных густо-синих сумерках темнел корявый толстый ствол старого раскидистого бука, таинственно шелестящего пыльной жесткой листвой. Мощные ветви иссохли и потрескались, на них гнездились зловещие вороны, на изъеденной паразитами коре разросся плешивый мох. Когда-то аккуратные и ухоженные клумбы поросли бурьяном и лопухами, и среди грубой зелени робко пробивались сиреневые цветочки чахлой лаванды, белые венчики крошечных колокольчиков и стелющийся лиловый тимьян, который покрывал поросшие лишайником валуны. Девушка, нахмурившись, медленно пробиралась через заросли сорняков к небольшому одноэтажному дому, терраса которого странно белела в сумерках. В груди что-то болезненно затрепыхалось, как раненая птичка, когда Флоренс, до крови закусив губу, толкнула прогнившую входную дверь и вошла в затхлую тьму прихожей. Кончик палочки излучал холодный голубоватый свет, который обнажал собой лохмотья пыльной паутины, свисающей с потолка, посеревшие от времени ковры гостиной, прогрызенные крысами вышитые подушки и осколки фаянсовой посуды. Всюду плесень, пыль и сырость. Флоренс, заглянув на крохотную кухню с распахнутыми окнами и порванными занавесками, в родительскую спальню и в когда-то уютную гостиную, подошла к узкой, выкрашенной в светло-серый цвет двери. Девушка, прикрыв глаза дрожащими веками, положила ледяную руку на круглую дверную ручку и крепко обхватила белыми пальцами покрытую облупившимся лаком древесину. С негромким щелчком дверь поддалась, и на Флоренс пахнуло пустотой и холодом. Молодая волшебница сделала робкий шаг за порог, и старая половица противно скрипнула. Люмос осветил маленькую комнату, и девушка окинула затуманенным взглядом небольшую кроватку из красноватого дерева, застеленную дырявым и грязным бежевым пледом, высокий шкаф и комод с длинными узкими ящиками, прикроватный коврик. К стене был прикреплен покрытый пылью и облезлой краской детский ночник в виде улыбчивого месяца. У кровати стояло старое мягкое кресло с широкими подлокотниками, с небрежно наброшенным на спинку пушистым покрывалом. Материнское.

— Дорогая, тебе пора спать, — красивая молодая женщина, поплотнее запахнув персиковый махровый халат, устало улыбнулась бодрствующей малютке-дочери, которая упрямо таращила на мать круглые ореховые глазенки. — А завтра мы все вместе пойдем гулять в парк.

— Правда?! — с недоверчивым восторгом подпрыгнула на кровати девочка, крепко сжимая теплую руку матери, пахнущую яблоками и лавандой.

— Правда-правда, — мама улыбнулась шире, усаживаясь на край кровати и мягко проводя тонкими нежными пальцами по шелковистым волосам дочери. — Но при условии, что ты сейчас же уляжешься и закроешь глазки!

Девочка немедленно нырнула под теплое одеяло, утыкаясь носом в чистый хлопок и лукаво поблескивая глазами на мать. Та, чуть сощурив ясные темно-голубые глаза, поправила пышную белую подушку, и на ее бархатистых румяных щеках появились очаровательные ямочки. Легкие золотистые локоны, рассыпавшиеся по покатым плечам, красиво переливались в тусклом свете ночника, а уютный полумрак детской спальни отбрасывал на нежное лицо таинственные тени.

— А мы покормим белочек? У нас ведь есть орешки?

— Непременно! — женщина, тихо вздохнув, легонько сжала маленькую ладошку дочки. — И папа купит нам сахарную вату. Обязательно. А теперь спи.

Миссис Уайлд оставила невесомый поцелуй на высоком лбу девочки, поправила одеяльце и бесшумно поднялась. Осторожным движением выключила ночник, тихо отошла к окну и зашторила его. Дочь проказливо улыбнулась ей, тут же крепко зажмуриваясь. Молодая женщина, прикрыв на мгновение глаза в порыве умиротворения, вышла из детской. Отец действительно купил тогда сладкую сахарную вату. И они кормили пушистых рыжих белочек, таящихся в ветвях парковых дубов. Все это было. Флоренс тяжело сглотнула, резко вылетая из спальни и гулко захлопывая дверь. С потолка слетел клок паутины, бесшумно оседая на пыльных половицах. Девушка стремительно вышла из дома в сад и, сглатывая жгучие слезы, стала накладывать Каве Иминикум, Фианто Дури, Сальвио Гексиа и Протего Максима. Спасибо, Грейнджер. Золотистые, синеватые и красноватые лучи взлетали ввысь, окутывая заброшенный участок и дом невидимым защитным куполом. Девушка, глубоко вздохнув, вновь вошла в дом, тихо прикрывая за собой скрипучую входную дверь. Зловещая пустая тьма накрыла юную хозяйку затхлой пеленой, оставляя после себя тяжелый смрадный шлейф, который траурной вуалью обволакивал Флоренс, проникая липкими ледяными нитями в воспаленное подсознание. Она, пошатываясь, прошла в пыльную запущенную гостиную, резким взмахом палочки разжигая в покрытом жирной сажей камине жаркое пламя. На обитых деревом стенах мгновенно заплясали теплые огненные блики, освещающие обветшалую мебель, заплесневелые из-за протекающей крыши темные буфеты, грязные вонючие занавески и размытые картины в простых рамах. Девушка расправила плечи, несколько властно огляделась и подошла к заржавевшей, закоптелой каминной решетке. Оранжевый свет опалил худую фигуру приятным жаром, который растекался по всему телу и пробуждал чувство голода. Флоренс присела на более-менее уцелевшее кресло со сломанными пружинами и, вяло осмотревшись, брезгливо подняла с низкого кофейного столика отсыревшие модные журналы (такие матери, как помнила сейчас девушка, приносила соседка справа — разряженная-напомаженная старушка, которая любила Шуберта и Queen). Небрежный взмах палочкой, и вместо огромных и бесполезных статей о том, почему в восемьдесят пятом году морковный оттенок помады был не в тренде, а вот коралловый — в самый раз, на столике стояла кружка горячего черного чая, блюдо с овощным рагу и пара яблок. Флоренс, утолив голод, минут за десять навела в гостиной относительный порядок и разложила диван, постелив на нем найденное в шкафу (слава Мерлину, уцелевшее от крыс) постельное белье. Она скинула с себя это отвратительное платье и достала из своей драгоценной бездонной сумочки (спасибо, Грейнджер) фланелевую пижаму. Девушка кое-как умылась в покрытой плесенью и ржавчиной ванной, распустила волосы и, переодевшись, уже собралась ложиться спать. Но ее вниманием завладела фотография на каминной полке — старая, магловская, в поломанной деревянной рамке. На ней устало улыбалась молодая мать, бережно держащая в руках многослойный белый сверток с красной сморщенной рожицей. Она была в домашнем темно-синем халате из штапеля, с забранными золотистыми волосами, измученная, но необычайно радостная. Отец — худощавый, высокий, загорелый, со взъерошенными черными волосами и обаятельной улыбкой — выглядел ошарашенно-восторженным. Яркие карие глаза сверкали из-за стекол квадратных очков в темной оправе, а сильные жилистые руки, прикрытые до локтей голубой рубашкой, обнимали жену за плечи. Родители такие живые, молодые, искрящиеся счастьем. А в уголке аккуратным бисерным почерком нацарапано: «Добро пожаловать, Флори!». Отец чем-то похож на Поттера. То ли очки, то ли нос, то ли блеск в глазах… При мысли о Гарри в груди у Флоренс болезненно защемило. Неизвестность пугала своей засасывающей холодной чернотой. Что с ним? Что с Уизелом и Грейнджер? Как там Флер и остальные Уизли? Пожиратели сумели разрушить и это. Волан-де-Морт разбивал вдребезги все: семьи, дома, города, влюбленных, отцов и сыновей, матерей и дочерей. Он отравлял мир леденящей тьмой, которая просачивалась каплями грязной крови всюду, вызывая дикую, разъедающую нутро боль. Волан-де-Морт ценил преданность идеалам и верность ему. Ошибок он не прощал. Отсрочивал наказание — да. Но не прощал. И не оставлял никому выбора. Либо ты до гроба служишь Повелителю и соглашаешься на принятие отпечатка вселенского зла, либо в твоих глазах полыхнет зеленым. И были те, у кого не было выбора. И Флоренс, глядя на потрескивающие поленья в камине, знала это. *** Драко Малфой с трудом вдыхал густой, пропахший прелостью сырых каменных стен воздух холодного поместья. Молодой человек, до боли впиваясь худыми пальцами в деревянные перила парадной лестницы, невозмутимо ждал. Силился отстраниться от этого окутывающего чувства омерзения и ужаса, которое преследовало его с тех пор, как это воплощение адского зла поселилось в их доме, осквернив все детство Драко. На уши давила гробовая тишина, которая обволокла весь Малфой-Мэнор черным убийственным туманом, пахнущим кровью и безумными криками жертв. Родное поместье превратилось в гигантскую камеру пыток. Толстые темные стены впитывали в себя вонючий шлейф сотен смертей, отвратный запах тухлятины и гниющих человеческих останков, жуткие вопли, до краев наполненные раздирающей болью и разносящиеся звенящим эхом по всем закоулкам особняка. Этот дом, хранящий мрачное царственное безмолвие, таил в себе безумный истерический хохот одержимой тетки, бесчисленные огненно-алые вспышки, хруст костей и звуки блевотины. Когда Драко проходил через пыточные залы, то его выворачивало от стекающей по гладким стенам липкой горячей крови, от кусков кожи и окровавленных клоков волос, выдранных костлявой рукой Беллатрисы. Его дом превратился в храм смерти и кровавых пыток. Тишину разбил грохот парадных дверей, грязные ругательства Сивого и Розье, мерзкий гогот Селвина и топот ног в тяжелых сапогах. Драко прикрыл глаза, задерживая дыхание и напрягая спину. Шаги разнеслись громовым эхом по лестнице, отражаясь от потолка дрожащим эхом. В нос ударил тяжелый запах пота, смешанный с вонючей грязью и дешевым алкоголем. Драко скривился, открыв глаза и бесстрастно осмотрев измазанную в какой-то еде компанию Пожирателей. Сивый жутко оскалился, обнажив кривые желтые зубы.

— Мальчишка Малфой, какая честь! Сам наследник Люциуса встречает нас!

Алекто Кэрроу мелко захихикала, вызвав у молодого человека прилив накрывающей с головой ярости. Но Драко лишь скрестил руки на груди, холодно вглядываясь в страшное, частично поросшее жесткой темной шерстью лицо оборотня.

— Вы что-то рано, Сивый, — Малфой оперся поясницей о холодные полированные перила из черного кедра, сохраняя пренебрежительную невозмутимость.

Селвин гортанно хохотнул, поблескивая маленькими заплывшими глазками на юношу. Фенрир Сивый расплылся в угрожающем зверском оскале и подошел практически вплотную к Драко, обдавая его жутким амбре дохлятины и свежей солоноватой крови. Вопреки его ожиданиям, молодой хозяин Мэнора не дернул ни одной мышцей лица.

— А ты, юнец, отсиживался тут под юбкой мамочки, вместо того, чтобы служить Лорду? — хриплый голос Сивого перерос в низкий рык.

Кривые смертоносные когти сверкнули желтой сталью, и тут же в мощную волосатую грудь Сивого, скрытую рваным потным тряпьем, уперся кончик гладкой холодной палочки, светящейся красноватым сиянием. Пожиратели с интересом смотрели на сохраняющего удивительное спокойствие младшего Малфоя, который, презрительно приподняв идеальную бровь, немигающим взглядом впился в растерявшегося и ошарашенного Сивого. Оборотень так и замер с поднятой лапой, не решаясь пошевелиться. Сивый отвратительно владел магией, и его палочка была абсолютно бесполезной — чудовище предпочитало клыки и когти. А вот молодой Малфой был талантливым волшебником, куда искуснее многих тупоголовых шавок Лорда, несмотря на свой юный возраст. И такие, как Сивый, тайком побаивались племянника мадам Лейстрендж, не решаясь вступать в схватку. Конечно, мальчишку можно было прихлопнуть в один миг, как таракана, но он был нужен Господину. И оттого, несмотря на положение Малфоев, к Драко старались не лезть.

— Не двигайся, Сивый, — ровный голос молодого человека был почти скучающим, но чуткий слух мог бы уловить ноты скрытого напряжения в его речи. — И разве Темный Лорд не сказал вам, что это нападение на удачу? Так, поразвлечься. Ведь Министерство уже пало. Так что не смей разевать свою вонючую пасть на меня или мою семью, Сивый. Помни, что я в хороших отношениях с тетушкой Беллой.

Оборотень глухо зарычал, чувствуя, как кончик палочки Малфоя стал накаляться, прожигая толстую загрубелую кожу. Тонкие губы молодого человека дрогнули в неприятной ухмылке, исказившей бледное острое лицо.

— Драко, прекращай! — Алекто забеспокоилась, глядя на подрагивающую от напряжения палочку в длинных, цепких пальцах юноши. — Сивый усвоил урок, оставь его.

Драко подумал несколько секунд, прежде чем медленно отвести палочку. Оборотень, возвышающийся над молодым человеком на полтора фута, смрадно выдохнул и, кровожадно улыбнувшись, плюнул в лицо Малфою. Пожиратели сдавленно охнули. Драко, прикрыв глаза, глубоко вздохнул и поднял длинную руку к щеке, по которой стекала зловонная слюна, смешанная с кровью. Промокнул рукавом плотной черной мантии щеку и скривил губы, открывая сверкающие ледяным серебром глаза. Сивый ухмыльнулся и грузно удалился во тьму холодного коридора, махнув когтистой грязной лапой дружкам, которые тут же зашагали по ворсистому испанскому ковру. Остался лишь Селвин, который, гнусно лыбясь, потирал толстыми короткими пальцами сальное оплывшее лицо.

— Не лезь к Сивому, мальчишка, — Драко пронзил Пожирателя пригвождающим взглядом, резким жестом расправляя замявшийся ворот мантии. — Ты не в том положении, чтобы тявкать, юный Малфой. Тебе не следует забывать о своем месте здесь.

— Селвин, не нарывайся. С Щитовыми чарами у тебя плохо, я знаю, — в тихом голосе молодого человека появились оттенки яростной угрозы.

— Ладно, ладно! — Селвин поднял потные красные ладони в примирительном жесте, расплывшись в премерзкой широкой усмешке. — Вот я сегодня такой лакомый кусочек упустил…

Драко равнодушно дернул платиновой бровью, опуская холодные паучьи руки на черные перила.

— Малышка так замерла, прям говорила: «Возьми меня!», — Пожиратель закатил глаза, погрузившись в грязные мечтания. — Хороша, как лесная лань! А глаза-то какие, ангел просто, а не девка! Я бы раздвинул этому ангелочку ножки!.. — Селвин похабно хохотнул, и юноше стало жаль эту девушку, кем бы она ни была. Даже если это заучка-Грейнджер.

— Ну и как? Опробовал ангелочка? Или газель, кто она там? — пренебрежительно бросил Драко, всматриваясь в пугающий мрак фойе.

— Лесная лань! — поучительно поправил Пожиратель. — Мальчишка, ты вообще меня слушаешь?! Сказал же, упустил я красотку!..

— Чего так? — молодой человек ухмыльнулся, бросая косой взгляд на жирное, грубое лицо Селвина.

— Ускакала. Смылась! Вот что за черт?! — тот досадливо саданул кулаком по перилам.

— Видно не судьба, — у Драко вырвался смешок. — Найдешь другую.

Селвин только смачно сплюнул на пол, хрюкнул и поковылял вслед за ушедшими Пожирателями. Юноша рвано вздохнул, ослабив душащий воротник рубашки, и вскоре хлопнул дверью своей комнаты. Из черной залы донесся пьяный хохот, сальные шутки и звон стекла. *** Ночь окутала Англию сапфировым звездным покрывалом, убаюкивая мир нежными трелями сонных соловьев и травянистым благоуханием астр и георгинов. Золотой россыпью горели огни ночного Бристоля, отражаясь в атласно-чернильной глади реки Эйвон, которая извивалась гибкой журчащей змеей через весь город. Нежный воздух был до краев напоен ароматом спелых красных яблок в ухоженных яблоневых садах. Благоухали кусты пионов на обочине пыльной пригородной дороги, винной сладостью отдавали бордово-черные вишни, пахло мятой. И в Уилтшире была ночь. Глубокая, мучительно-долгая и полная нескончаемых кошмаров. В саду шелковым шепотом шелестели листья груш, слив и буков, тихо и щемяще-тоскливо щебетали зарянки, разливали в воздухе свои хрустальные мелодии соловьи. На ночном небосводе безмятежно спали жемчужные звезды под серебряной ажурной шалью безмолвной луны. Под окнами, тихо покачиваясь, источали нежное, сладкое благоухание розы, прохладный дурманящий аромат лилии, цвели пышные снежно-белые гортензии. Ночь укрывала своими душистыми мягкими объятиями и девушку в Бристольском пригороде, неподвижно лежащую на старом линялом диване, и юношу в Уилтширском поместье, вышедшего в окутанный свежей прохладой сад. Она ощущала щекой шершавость старого хлопка, пахнущего нафталином и лавандовой водой, смотрела в распахнутое настежь окно на холодную царственно-спокойную луну и чувствовала отчаянную пустоту, которая просачивалась в душу ледяным тревожным шлейфом. Его овевал благоухающий ночной ветер, треплющий серебристо-платиновые волосы, в которые зарылись жемчужные блики лунного света. Неподвижные лучи оттеняли чеканный благородный профиль, усталые серые глаза, тонкие, плотно сжатые губы и тонкие, острые черты бледного лица. Он, сгорбившись, касался длинными гибкими пальцами роскошного цветка на пышном изумрудно-зеленом кусте. Крупный королевский цветок, с холодной гордостью возвышающийся над остальными бутонами, манил своим изумительным великолепием — роза была бордовой, как драгоценный персидский бархат, как старинный французский шамбертен, как редчайший кровавый рубин. Изысканное благоухание источали роскошные, совершенной формы лепестки, в глубине которых сияли хрустальные капли ночной росы. Она не знала, что сейчас он прикрыл глаза, воскрешая в мыслях хрупкий, воздушный образ. Он не знал, что она роняла на старую подушку, от которой теперь пахло ее гелем для душа и мятной зубной пастой, горячие стеклянные слезы. Но оба испытывали то раздирающее чувство, которое неумолимо жжет в груди, проникая в кровь и разъедая разум. А холодная серебряная луна, хранившая печальное молчание, была тому свидетелем. Комментарий к Chapter

XXII

Чувствую, друзья, что такими темпами, какие нам любезно предоставляет г-н Президент, я закончу этот фанфик не в конце июня, а в середине мая. Хотя хотелось бы растянуть удовольствие, но от переизбытка энергии я строчу, как сумасшедшая. Надеюсь, вы на карантине не подыхаете от скуки) Жду мнений и пожеланий по главе. Как всегда, предложения и здравая критика приветствуются!

====== Chapter XXIII ======

Опять мгла. Драко Малфою казалось, что он стал частью этого всепоглощающего мрака, который окутал своими холодными чудовищными лапами всю Британию. Ночные кошмары, въедавшиеся в мозг на всю жизнь, полные липкого отчаяния, мучительных воплей и зеркальных луж горячей крови на мраморном полу, преследовали молодого человека повсюду. Он не был в силах избавиться от них, скинуть с себя эти стальные оковы нескончаемого страха, подпитываемого бушующей ненавистью. Тьма поглотила юного Малфоя, сломав в нем дрожащую, натянутую до предела струну, которая удерживала хрупкое равновесие, не дающее внутреннему монстру свободу. Он сам стал темным монстром, скрывающимся под холодной бесстрастной маской наследника рода Малфоев, под тяжелой, пропитанной металлическим запахом засохшей крови маской Пожирателя Смерти, под маской верного раба своего Господина, под маской безупречного, вышколенного студента. Драко только успевал с молниеносной скоростью и виртуозной ловкостью их сменять одну за другой. После того, как под присмотром тетки он перебил позвоночник и размозжил череп с помощью новейшего пыточного заклятия какой-то несчастной магле, Малфой понял, что в нем не осталось ничего светлого. Эта мысль, как назойливая муха над падалью, жужжала в мозгу, звенела в ушах и стучала вместе с сердцем. Сердцем, превратившимся в кусок ледяного камня.

Холодный густой ветер на платформе резко ударил в лицо, растрепав полы осеннего черного плаща. Так тихо. Только свист вихря и шелест кружащихся в воздухе влажных листьев. Словно и нет на станции полсотни студентов. Драко на мгновение запрокинул голову и прикрыл глаза, позволяя пронзительным порывам овевать свое лицо вечерней дождливой сыростью. Такой знакомый запах — смесь свежей влажности, которая пахла мятой, мокрых волос, густого пара от «Хогвартс-Экспресса» и шлейфа ушедшего лета. В груди разрослось, словно смертельная опухоль, давящее и тоскливое чувство, от которого закололо в носу.

— Драко, все в порядке? — на согнутый локоть легла изящная кисть в дорогой перчатке, и этот тонкий восхитительный запах осени улетучился от аромата французских духов. Девушки такие странные — у них на каждое время года новый парфюм. У младшей Гринграсс пудровая роза, ваниль и османтус. Ей не подходит. Слишком глубокий и сложный запах для такой, как Астория.

Молодой человек нервно дернулся, грубо вырвав руку и окинув Гринграсс ледяным взглядом. Она испуганно встрепенулась, скользнув тонкими пальцами по воздуху, и непонимающе посмотрела ему в глаза. Словно она могла что-то в них прочесть, хоть и делала вид, что понимает Драко. Пыталась показать или доказать что-то. Но в ее красивых глазах, отливающих изумрудом, была только пустая глупость, от которой тошнило. Его мутило от одного вида ее совершенной фигурки, безупречного лица с точеными чертами и глянцевых волос, уложенных в идеальную прическу. Порой ему хотелось разодрать это прелестное личико к дьяволу, лишь бы стереть с ее пухлых губок эту противную приторную улыбку.

— Пошли к каретам, — Забини коротко хлопнул друга по плечу, поправил наручные часы и бросил Астории выразительный взгляд «свали нафиг».

Драко, устраиваясь на холодном кожаном сиденье, мрачно посмотрел на Блейза. Карета тронулась, и Малфой увидел, как фестрал раздувал почти прозрачные ноздри.

— Задолбала? — Забини закинул ногу на ногу и посмотрел на размытую ливнями дорогу.

Драко откинулся на спинку и закрыл глаза, предпочитая не давать ответ на столь тупой вопрос. Грязь под колесами громко хлюпала, обдавая брызгами редкую серую траву. Блейз молчал. Он знал, что друга лучше не трогать, иначе можно нарваться на Круциатус или что похуже. Сквозь серую мутную пелену просачивался величественный и мрачный силуэт Хогвартса, слабо мерцавший редкими холодными огоньками окон. Тоскливо свистел сырой ветер, взметая в тяжелый воздух стайки мокрых бесцветных листьев. Низкое свинцовое небо тяжелым гнетом нависало над просторами дождливой Шотландии. Карета с неприятным скрипучим звуком остановилась перед мощными коваными воротами, которые были неприветливо распахнуты в густую темноту. Драко, поежившись, легко выскользнул из экипажа, тут же попадая под порывы пронизывающего влажного вихря. У главных дверей замка маячили гигантские фигуры в рваных лохмотьях, освещаемые неприятным льдистым светом магических фонарей. Молодой человек расправил плечи и приподнял подбородок вызубренными с раннего детства движениями, вдохнул полной грудью прелый прохладный воздух и, не дожидаясь Блейза, бесшумной черной тенью заскользил по грязной, покрытой мутными лужами плитке дороги. Джагсон противно ухмыльнулся, кивнув Малфою, и грубым взмахом палочки распахнул дубовые двери перед ним и парочкой зашуганных когтевранцев с пятого курса. Из холла в лицо ударила странная колкая прохлада, вселяющая мрачную тревогу. Рыцарские доспехи, нечищеные и мерзко поскрипывающие, выглядели жутковато и источали отвратительный запах осклизлого железа. С потемневшего потолка свисали клочья пыльной паутины, в которых зловеще поблескивали глазами жирные мохнатые пауки. Парадная лестница из сероватого мрамора кое-где покрылась студенистой плесенью, тусклые факелы освещали рамы пустеющих картин. Хогвартс изменился. Так, что по телу пробегал тяжелый озноб, а где-то в горле застрял рыхлый влажный ком.

— Пошли, пир скоро начнется.

На плечо Драко легла жилистая рука Блейза, а его черные глаза, подернутые напускным безразличием, впились в лицо друга. В холле стали раздаваться приглушенные шаги студентов, напуганных и изнуренных.

— Я не пойду.

Забини слегка кивнул, сжав пальцы на мокром плаще Малфоя.

— Ты в башню?

— Нет. У меня теперь комната в подземельях, — Драко встряхнул заледеневшей рукой и сухо сглотнул.

— Тебе принести чего-нибудь с ужина? — Забини отнял руку и стал нервно расстегивать пальто, странно глядя на однокурсника.

— Не нужно, — тот небрежно кивнул и, резко метнувшись к лестнице, стал степенно и плавно спускаться по отсыревшей лестнице, ведущей в подземелья.

— Куда это он? — Нотт подошел к товарищу, недоуменно смотря туда, где только что исчезла тень Малфоя.

Блейз коротко покачал головой. *** Драко эта комната начала невыносимо бесить уже через пару минут. Здесь было трудно дышать, эта спальня угнетала одним своим видом. Эти холодные каменные стены со старинной резьбой, темный ковер во весь пол, огромная кровать из черного полированного дуба с тяжелым пыльным пологом и бархатным темно-зеленым покрывалом, плотные изумрудные шторы на иллюминаторе, серебряный подсвечник… Вроде бы стандартно, но так мерзко, нудно и тяжело, что блевать хотелось. Драко вообще не хватало света в жизни. Все время его окружала лишь тьма. Тьма во всем — в доме, в одежде, в интерьере, в школе… Да вообще в жизни. Он порой задыхался от этого невыносимого чувства, расползающегося от сердца по всему телу и парализующего разум. Оно, как смертоносный, пропитанный ядом кинжал вонзалось в душу, отравляя кровь и разъедая глубокие раны. Он никогда никому не говорил «люблю». Такое простое слово, казалось, должно легко слетать с языка. Но Малфой любил молча, предпочитая скрывать букет восторженных чувств где-то глубоко внутри, тая этот волнующий трепет ото всех. Никто не знал, что когда-то он тайком улыбался от нежных материнских поцелуев в лоб перед сном, ее тихих шагов в залитой лунным светом спальне и ласковых рук, поправляющих одеяло. Никто не знал, как трепетало юношеское сердце от теплого света в одних задумчивых глазах и теплой лучистой улыбки на румяных губах. От запаха сладкой зеленой весны ее бархатной кожи, от золотисто-солнечного сияния шоколадных волос, от родинок на хрупкой шее. Драко мечтал однажды привести ее туда, где их никто не найдет, и сыграть ей на стареньком фортепиано ту сонату, которую писал три года, с того самого дня, когда впервые увидел ее. Чтобы увидеть светлую упоительную улыбку, озаряющую тонкое лицо, чтобы почувствовать ландышевый ветер на ее губах и в воздушных шелковых волосах. Мальчишечьи грезы, разбившиеся вдребезги о мутную ледяную реальность, пропитанную грязной кровью. Драко, поддавшись болезненно-пылкому порыву, вскочил со смятого покрывала и резким движением откинул крышку чемодана с одеждой. Взору предстали идеально ровные стопки безупречно отглаженных и накрахмаленных рубашек, галстуки и несколько пар запонок. Нервный взмах волшебной палочкой, и рубашки смявшимся ворохом полетели на постель, открывая потайное отделение. Торопливое заклинание слетело с пересохших губ, и холодное голубоватое сияние озарило блестящую черную подкладку. Обнажился край плотного желтого конверта с выцветшими чернилами. Сломался алый сургуч, мелкой крошкой осыпавшись на ворсистый ковер, и тихо захрустела старая бумага, источая почти неуловимый запах розового масла, нежных теплых духов и прошедших лет. Драко, бережно разгладив сероватый пергамент дрожащими холодными пальцами, жадно впился потемневшими глазами в аккуратные строчки ровных округлых букв. Привычный завиток «М», до боли знакомый хвостик «у», запятые, похожие на точки с кляксами… Малфой хранил стопку этих хрупких воспоминаний, как самую редкую драгоценность, которую только можно вообразить. Вызывало лихорадочный трепет шуршание старых листов, которые молчаливо хранили прикосновения ее пальцев, ее сдержанную улыбку от мысли, что написать, шлейф хрустального лунного света. Никто не знал, какое дикое желание испытывал Малфой, когда она прижималась щекой к его плечу, попутно читая свою обожаемую Трансфигурацию. Драко, сдерживая бушующее пламя, ехидно улыбался и говорил, что она становится похожа на библиотечного червя Грейнджер. Флоренс, немедленно отрываясь от чтения, поднимала на него карий взгляд, горящий возмущением, и давала подзатыльник все той же Трансфигурацией. А он тихо смеялся и привлекал ее к себе, думая о том, что не сможет без нее жить. Она, не зная об этом, ворчала для вида минут пять, но потом прикрывала глаза и осторожно переплетала их холодные пальцы. А ему было слишком жарко от бархата ее бледной кожи, от обволакивающего аромата волнистых волос и обжигающей близости. Флоренс никогда не заговаривала о его похождениях в женские постели, но явно не одобряла. А он, видя ее после бурного визита к очередной красотке, испытывал мучительное чувство вины, которое стучало в висках монотонными молоточками. Она, бросая на него короткий испытующий взгляд, как-то разочарованно качала головой и вновь утыкалась в книгу, и отсветы яркого пламени зарывались в темные волосы. Он чувствовал себя предателем. Но после того декабрьского дня, который, как спустя десяток лет признавался Блейзу Драко, стал одним из значимых в его жизни, Малфой понял, что нашел свое место. Место между стеллажами за укромным библиотечным столом, под раскидистой ивой на тенистом берегу озера, в заброшенном кабинете в хрустальные душистые ночи. Рядом с ней он терял сон и обретал спокойствие, как корабль в тихой гавани. Он сходил с ума. Точнее, уже сошел. Окончательно слетел с катушек. *** Хрипловатая мелодия расстроенного пианино сливалась с заунывной дробью осеннего дождя, которыймонотонно и плаксиво стучал по мутным оконным стеклам Гриммо двенадцать. Гарри, глухо вздохнув, повернулся на скрипучем диванчике со сломанными пружинами и открыл глаза. В ногах сбился старый, пропахший мышами плед, а с когда-то изысканного торшера с хрустальными нитями стекляруса свисали клочья пыли. Гермиона, конечно, привела пару комнат в божеский вид, чтобы можно было спать, но затхлость и спертый запах этого мрачного поместья ощущались буквально кожей. Они торчали тут полтора месяца, а никаких сдвигов не было. Их поимкой занималась почти вся Магическая Британия, а они тут играли собачий вальс, ели отвратительную пригорелую кашу Кикимера (наверняка, домовик так расстарался, чтобы вволю угодить молодому хозяину и ехидно посмеяться над его скривившейся рожей) и спали едва ли не сутки напролет. Рон начал курить, и теперь Гермиона ругалась и орала на него втрое больше обычного. Стены этой пыльной гостиной пропитались противным запахом дешевого и до смерти вонючего табака, и бухтящий ругательства себе под нос Кикимер попытался перебить его отвратительными духами его обожаемой покойной госпожи. Когда Гарри закашлялся и пригрозил разбить этот флакон со старинным распылителем к Мерлиновым чертям, то Кикимер отчаянно завопил, неистово прижимая к себе драгоценную вонючую склянку, что не позволит щенку Поттеру уничтожить этот редчайший образец парижской парфюмерии времен Марии-Антуанетты. Как это сокровище сохранилось, Гарри спрашивать не стал, просто молча отправил флакон в небытие. Целую неделю они ели горелую, невыносимо пересоленую и перченую тыквенную кашу. Гермиона попыталась что-то приготовить, но Рон по секрету сообщил Гарри, что лучше отправится в мир иной от голода или стряпни обиженного Кикимера, но суп Грейнджер ни за что не рискнет съесть. В моменты перемирий друзей Гарри слушал, как Рональд отчаянно пытался сыграть бетховенского «Сурка», а Гермиона тяжко вздыхала. Однажды, когда Рон спросил, почему нет кошачьего вальса, то подруга отвесила ему крепкий подзатыльник нотной тетрадью брата Сириуса. Так и жили. И вот сейчас он смотрел на то, как нежно улыбающаяся Гермиона осторожно касается носом плеча Рона, а из-под ее рук вылетает хрипловатая, но задумчивая и проникновенная мелодия. А тот смотрит на нее так наивно и с таким неподдельным восхищением, что Гарри невольно расплылся в улыбке. Он прикрыл глаза отяжелевшими веками, рисуя в затуманенном воображении блаженно приятную картину. Тихая квартирка на окраине Лондона, светлое фортепиано, ваза с белыми лилиями и Флоренс рядом. Сидит, чуть склонив голову, и темные волосы каскадом спадают на спину. Длинные пальцы порхают над клавишами, и в чистом воздухе струится звонкая переливчатая мелодия. У Гарри не такие руки, у него обычные. Вот у Малфоя длинные, почти паучьи пальцы — он, несомненно, с детства играет на фортепиано. Мысль о Малфое вселила в молодого человека бушующую в груди ярость, которая превратилась в пульсирующую головную боль. Одна картинка из прошлого, как он касается своими грязными, омытыми кровью невинных людей руками той, которая и смотреть не должна на убийцу, вызвала раздирающую боль глубоко внутри. Гарри знал, что она любит Малфоя. Знал это по тому, как холодно и отчаянно она защищала его, по тем полным тоски взглядам, которые она бросала на него в коридорах и зельеварении, когда думала, что никто не видит. Этой зимой он увидел, как в пустом промерзшем коридоре она подняла черную мужскую перчатку из дорогой итальянской кожи, как она посмотрела на нее. Уже тогда Гарри понял, что не получит и десятой части подобного взгляда. Она, мимолетно вдохнув запах перчатки, убрала ее в сумку. Тогда гриффиндорец почувствовал, как от сердца с болезненным треском отломился кровоточащий кусок. Но и тот факт, что Малфой стал одним из них, вселял слабую надежду, что после войны отношения с девушкой у гриффиндорца наладятся. Сейчас Флоренс была в безопасности, и будет там до конца. Гарри позаботится. Ради их будущего, их светлой долгой жизни, их счастья. Его безграничной любви хватит на двоих, он сделает все, чтобы она чувствовала себя рядом с ним защищенной, безмятежной и любимой. Большего Гарри не нужно, лишь бы поскорее все это закончилось. Закончился этот мрак, нависший над всеми и разделяющий судьбы. *** Ноябрь выдался сырым, с промозглым ветром и тяжелой влагой в сером воздухе. Не было такого холода, как в том году, но погода стояла необычайно омерзительная. Заунывный вихрь раскачивал скрипучие вишни в соседских садах, взметая стайки прелых гнилых листьев, по крышам барабанил противный моросящий дождь. Трава в палисаднике давно пожухла, смешавшись с грязью, завяли георгины и от ветра поломались чайные розы. В небольших окнах крошечного полуразрушенного дома горели огоньки бледных свечей, отбрасывающих блики на подоконники. Старая дверь протяжно заскрипела, и в пронизывающую осеннюю темноту выскользнула тонкая фигурка с белой шалью на плечах. Флоренс вдохнула чуткий дрожащий воздух, раздувая ноздри, и зябко поежилась. Холодно. Старый джемпер матери, который она нашла среди старых вещей, совсем не греет, а бесполезная шаль только колется. Ветер растрепал небрежно забранные волосы, облепляя ими болезненное лицо, а глаза заслезились от колкой прохлады, пахнущей осенней затхлостью и речной тиной. Неприятно и как-то мерзко. У соседей слева в доме послышался шум. Не в первый раз — там жила супружеская пара бальзаковского возраста, и муж, регулярно прикладывающийся к бутылке, нередко поколачивал свою жену — худенькую маленькую женщину с жидкими волосами и огромными выцветшими глазами, все время одетую в одно и то же мешковатое серое платье. Так что порой по ночам оттуда доносились жалостные крики и грязная пьяная ругань. Остальные соседи с завидной частотой писали заявления в полицию, но жена отмалчивалась и залечивала следы от побоев, а ее благоверный лишь разводил ручищами и, не подбирая выражений, убеждал стражей порядка, что у них с Мэгги полное взаимопонимание и любовь. Флоренс было жаль эту женщину — она была добра к ней, угощая домашними пирогами и пастушьей запеканкой. Она явно заслуживала большего. Но в этот раз вместо криков послышался странный грохот ломаемой мебели и звон битой посуды. Девушка, нахмурившись, стала пробираться через лужи хлюпающей грязи к тонкому металлическому забору, увитому жесткими стеблями дикого винограда. Пронзительный женский крик, в оконных стеклах отразилась ослепительная ядовито-зеленая вспышка, и все смолкло. Флоренс похолодела. Она засунула пальцы в карман джинсов, нащупала палочку и стиснула ее до боли в костяшках. В ноябрьской мгле растворились размытые черные силуэты, и молодая волшебница попятилась к дому. Завывал дикий ветер, с треском ломая мощные ветви бука и вишен, забарабанил холодный дождь. Темнота словно сгущалась, странным дымом окутывая все вокруг, заставляя в панике задыхаться. Все защитные заклятия должны работать. Девушка не успела поднять дрожащую руку с палочкой, как с хлипким скрежетом хлопнула калитка. Явно не от ветра. Хруст веток на земле.

— Это здесь.

Комментарий к Chapter

XXIII

Слава всем и вся, я вернулась. Нас становится все больше и больше, это не может не радовать) Жду мнений, как всегда!

====== Chapter XXIV ======

Этот хриплый голос с лающими нотами рассек воздух невидимым хлыстом. Порыв свистящего ветра донес до Флоренс тошнотворный густой запах крови. Девушка вжалась в стену дома, холодную, сырую, покрытую плесенью, остервенело впиваясь пальцами в трухлявое дерево. Она должна пробраться за границу защитного купола как можно скорее. Хруст ломаемых веток на земле раздавался все ближе, неумолимо приближаясь. Омерзительный запах становился все крепче и невыносимее. В ночной продрогшей тиши зловеще каркнул ворон. Содранные в кровь пальцы нащупали угол дома. Облегченный выдох в темную пустоту, рассеявшийся полупрозрачным облачком. И стальная хватка на горле. Режущие судороги разнеслись по гортани, обжигающей болью проникая в легкие, заставляя вскипеть кровь в мозгу. Хриплый мучительный стон сорвался с губ, когда мощные когтистые пальцы сомкнулись с поистине нечеловеческой силой.

— Нужно быть внимательнее, крошка, если удумала удрать, — горячее дыхание, пропитанное гнилостной вонью, опалило подрагивающую щеку. — Давай живее, Пиритс! Девчонка не улизнет!

Флоренс, ощущая, как в глазах темнеет, а в голову ударяет приступ острой боли, заметила расплывчатый силуэт невысокого, крепко сбитого Пожирателя в привычной мантии, облепленной скользкой темной слизью и жирной грязью.

— Само очарование, — мерзкий приторно-елейный голос липким туманом проник в сознание девушки, которая стояла на подкашивающихся ногах только благодаря смертельной хватке егеря. — И как такое прелестное существо только побоялось пройти регистрацию?

Над ухом раздался издевательский гортанный смешок.

— Она бы приглянулась Нотту, — перед затуманенными глазами возникло омерзительное лицо с фиолетовыми веками и перекошенным ртом, — он как раз предпочитает таких… Или Селвину. Впрочем, такую тощую можно и щенкам. Что делать-то с ней?

— Для начала ослабь хватку, а то мадам Лестрейндж не обрадуется, что ты упустил такую игрушку для ее развлечений, — Пиритс шлепнул егеря по волосатой лапе, заставив ослабить хватку. Флоренс, отхаркивая сгустками слизи и крови, медленно сползла по стене и осела в мутную хлюпающую жижу. Бежать было некуда. — Она тут под защитой, значит, помогли.

— Эй, ты! — егерь, смачно рыгнув, пнул тяжелым ботинком девушку под ребра, заставив ее болезненно охнуть и согнуться в приступе жуткой боли. — Ты кто?

— Так она тебе и ответит! — язвительно хрюкнул Пожиратель. — Ты ее так прикончишь, оставь пока. Все равно не удерет.

— Слушай, может сразу ее к Малфоям? — тот почесал грязные спутанные лохмы и, вытащив вошь, от души плюнул на нее. — Неохота тут торчать из-за какой-то грязнокровки.

— Нельзя к Малфоям! Дан же четкий приказ — приводить к ним только ценных, а мы даже не знаем, кто эта мразь. Можно, конечно, ее… — Пиритс, брезгливо скривив сальное лицо, кивнул на девушку и издал выразительный хруст. — Но вдруг она важна?

— Тогда Круциатус, и расколется, как миленькая! — взревел егерь, бешено вращая заплывшими глазами. — Чего мы ждем?

— Тише, Струпьяр! — раздраженно рыкнул на него Пожиратель. — У нас есть список лиц первой важности. Давай поду…

— Да чего тут думать?! Мы можем использовать на ней все, что угодно! Нет же, ты предпочитаешь думать своей тупой башкой два часа и играть в джентльмена! Тьфу!

— Ты забываешься!

— Чего ты медлишь?

— Да мы должны быть уверены, что она… Подожди-ка… — Пиритс приглушил голос, впиваясь раскосым взглядом в покрытое грязью, мертвенно синюшное лицо Флоренс. — А это, часом, не подружайка Поттера?

Струпьяр, хлюпнув, подозрительно сощурился.

— Да не! Тогда и мальчишка должен быть где-то тут! — егерь махнул рукой, задев нос девушки, и тот мерзко хрустнул. Флоренс тихо простонала.

— Я не про эту! — глаза Пожирателя сверкали фанатичным торжеством. — Помнишь, щенок Нотта рассказывал про ту, за которой увивался Поттер? Говорил, что жизнь за нее отдаст!

— Думаешь, она? — с сомнением взглянул на неподвижную волшебницу егерь.

— Мальчишка говорил, что с темными волосами, белая, как мадам Малфой, кареглазая и тощая, как подвальная крыса. Ну, точно, подходит! — истерически-радостные ноты в голосе Пиритс уже не скрывал.

— А ты глаза-то смотрел? — Струпьяр скептически ухмыльнулся, приглаживая взлохмаченные ветром космы. — Кстати, Малфой мне говорил, что подружка блондинка и синеглазая.

— А ему-то откуда знать? Он только из Азкабана!..

— Да не тупи! Щенок его сказал! — егерь с превосходством окинул взглядом подрастерявшего пыл товарища, который, нахмурившись, всматривался в девушку, которая уже потеряла сознание.

— Допустим. Но нам пришел четкий указ, что здесь находится крайне важное для Лорда лицо…

— Он пришел тебе! — почти обиженно перебил Пиритса Струпьяр. — Ты просто прихватил меня с собой, как какую-то псину! Даже не сказал, от кого получил письмо!

— Это не имеет значения, — несмотря на фразу и ситуацию, весь вид Пожирателя выражал крайнее самодовольство над своим туповатым товарищем. — Короче: тащим девчонку к Малфоям, а дальше пусть сами разбираются.

— Но!..

— Выполняй! — рявкнул Пиритс. — Я сниму защиту. Ух, зараза, ну и крепкие заклятья!..

В небе прогрохотал раскат грома. Мутную тьму прорезала ослепительная вспышка молнии, которая осветила холодным белым лучом окровавленную Флоренс Уайлд. *** Слизеринская гостиная оставалась единственным местом в Хогвартсе, которое не было тронуто вуалью зловещей тьмы. Холодное зеленоватое пламя, бесшумно выпускающее трепещущие языки, отбрасывало неподвижные блики на стены, завешенные дорогими гобеленами. В высоких канделябрах из черненой платины горели восковые старинные свечи, источающие странный обволакивающий аромат; от их мерного мерцания приглушенно блестели бархатные портьеры, освещалась роскошная мебель из темно-изумрудной кожи, искрилось венецианское стекло бокалов. Льдистые отсветы терялись в складках накрахмаленных рубашек безупречной белизны, растушевывались в изгибах обнаженных до неприличия девичьих тел, путались в идеальных прядях уложенных волос, оттеняли черты разнообразных лиц со схожими выражениями. В прохладном сыроватом воздухе подземелья витал густой и дурманящий запах элитного табака, тяжелый дух терпкого мужского парфюма, горький привкус эксклюзивного алкоголя, сладковатый аромат женских блестящих волос. Это был год Слизерина. Драко Малфой скучающе наблюдал за пламенем в черной пасти камина, не обращая внимания ни на вкрадчивую музыку, ни на страстный шепот однокурсниц, ни на сальные ухмылки слизеринцев, ни на пьяный хохот и грязные шутки. Бокал с шотландским Огневиски приятно холодил пальцы, на губах застыла, будто приросшая, надменная усмешка, а в усталых глазах была пустота. Рядом с ним сидел Блейз — такой же расслабленный, в непринужденно-властной позе, с тлеющей сигаретой в красивой руке. Если Забини выглядел необычайно органично среди всей этой слизеринской мишуры, то Малфой, хоть и понимал, что является негласным лидером в стаде этих обкурившихся уродов, но чувствовал себя просто омерзительно. Его уже подташнивало от приторных женских духов, от множества многообещающих улыбок, от шикарных задниц в умопомрачительно коротких юбках и невыносимой бессильной злобы, которая выходила из слизеринца только с алкоголем. Малфою хотелось тишины. Раз уж мира не будет, то пусть хоть на минуту его оставят в покое. Он, пытаясь закопать этот рвотный узел подальше, одним глотком осушил полстакана. Горло обожгло привычное ощущение с терпким горячим привкусом на кончике языка. Малфой, сглотнув, небрежно отставил бокал на низкий столик из черного дерева со стеклянными вставками и откинул голову назад, пытаясь заглушить приливом опьяняющего жара мутную темноту в голове. Длинные алебастровые пальцы расстегнули верхние пуговицы идеально выглаженной белоснежной рубашки, обнажая часть рельефных мраморных ключиц и жилистую шею. Зеленоватый сумрак пленительно оттенял острые, благородные и безумно красивые черты точеного лица с бледной бархатной кожей. Крылья тонко высеченного носа почти незаметно трепетали, а впалой щеки с высокой скулой мягко коснулась прядь, выпавшая из безупречно-небрежной прически.

— Драко, не хочешь развеяться?..

Малфой так заскрежетал зубами, что ему показалось на мгновение, что они вот-вот раскрошатся. На лбу вздулась гневная жила, а в висках назойливо зазвучал приглушенный голос Астории Гринграсс. Ее мягкий локон пощекотал его челюсть, а изысканный пудровый аромат духов окутал затуманенное алкоголем сознание. Драко сжал пальцы так, что они мерзко хрустнули, а на костяшках вздулись тонкие фиолетовые вены. Внутри все пылало и рушилось от той сдерживаемой ярости, которая клокотала в Малфое уже несколько месяцев подряд. Он, глубоко вздохнув, чуть повернул голову, позволяя Астории видеть тонкую, выразительную линию нижней челюсти и оттененный изумрудно-бархатным сумраком безупречный профиль. Девушка пробежалась кончиками теплых изящных пальцев по обнаженной шее, на которой выделялись жилы и бешено пульсирующая сонная артерия. Малфоя передернуло, когда он пронзил Гринграсс обжигающе холодным, безразличным пепельно-серым взглядом, а она томно прикрыла густыми ресницами сверкающие нефритовыми искрами глаза. Такое красивое лицо, как у Астории, он видел только на полотнах Боттичелли — совершенное благородство линий, идеальные пропорции, яркие, гармоничные краски. Но не то. Слишком правильный овал лица, чересчур пухлые и алые губы без единой трещинки, излишне глянцевые волосы с медным отливом. Все слишком приторное и вылизанное, как у дорогущей фарфоровой куклы на прилавке магазина игрушек. Красивая пустышка с бессмысленным взором наивно распахнутых глаз. И этот запах… Он совершенно не подходил этой девушке. Он был словно чем-то отдельным, что вьется за Асторией чужеродным шлейфом.

— Если ты думаешь, что я настолько пьян, что начну спать с тобой, то ты ошибаешься, милая, — в бархатном шепоте Драко проскользнули ноты льдистой насмешки, и девушка обиженно дернулась, очнувшись от гипнотического голоса Малфоя.

— Но, Драко… Разве тебе не хочется?.. — ее пленительное мурлыканье могло свести с ума кого угодно.

Губы Малфоя исказила полубезумная усмешка, в глазах сверкнула пугающая своей жестокостью и помутнением сталь. В бледной руке вновь оказался стакан с Огневиски, и через несколько мгновений запах дорогого алкоголя, оставшийся на тонких губах, смешался с холодным ароматом умопомрачительного одеколона. Астория не могла отвести взгляд от Малфоя, напоминавшего роскошного хищника, затаившегося в ожидании добычи.

— Скажи, ты и правда такая дура? — он издал едкий, почти сумасшедший смешок. — Или только прикидываешься?

Девушка оскорбленно вздохнула, выпрямив спину и взглянув на недобро ухмыляющегося молодого человека. Астория плотно сжала губы и тяжело сглотнула, когда на уши нещадно надавила грохочущая музыка. Малфой уже безразлично отвернулся, как от надоевшей игрушки. В груди у Гринграсс противно защемило и она, круто развернувшись на каблуках, отправилась к сестре, которая искусно кокетничала с обкурившимся Уорингтоном. Малфой злобно хохотнул. *** Флоренс попыталась приоткрыть глаза, но в голову ударила такая пронзительная вспышка боли, что девушке показалось, будто череп раскололся надвое и осколки впивались в кожу головы. Ее грубо тащили за шиворот, пиная в голень тяжелыми сапогами. По лбу текло что-то липкое и горячее, стекающее на брови и попадающее в глаза. Нос словно раскрошили гигантским молотом, и теперь виски простреливала невыносимая режущая боль, которая затуманивала глаза. Иссохшие разбитые губы стянула кровавая корка с отвратительным привкусом железа и соли, язык во рту распух и совершенно не ворочался. Кисти посиневших рук, на которых расплылись длинные кровоточащие порезы и глубокие ссадины, онемели из-за толстых грубых веревок, впивающихся в исцарапанную кожу. Отяжелевшие веки не удалось разлепить: на ресницах засохла кровь, а из левого глаза сочилась какая-то омерзительная слизь. Но перед заплывшим взглядом мелькали жуткие темные тени, кожа покрылась мурашками из-за пронизывающего сырого холода, пахло прелыми листьями, мокрым камнем и чем-то тяжелым.

— Что мы им скажем, Пиритс? — над ухом прогремел страшный хриплый голос, из-за которого по телу девушки пробежала крупная дрожь, а перед глазами вспыхнули слепящие блики боли. — Ты станешь говорить про тот указ?

— Ты достал меня! — второй человек, шедший впереди, раздраженно рыкнул. — Я же сказал тебе, тупица: НЕТ! И если ты проболтаешься, то я…

— Понял, понял… — обиженно пробурчал егерь, хлестко встряхивая Флоренс. — Шевелись, кляча! Иначе мы научим тебя послушанию!

— Полегче, Струпьяр! — гнусно ухмыльнулся Пиритс. — Ты и так изрядно потрепал девчонку. Не забывай, что она предназначена для развлечения, а не для измывательств. Хоть и грязнокровка, но хороша!.. — Пожиратель бегло оглядел пленницу и мимолетно скривился от ее истерзанного вида. — И все же ты перестарался! В таком виде мы за нее ничего не получим.

— Ничего, если леди Малфой помашет палочкой, то превратит эту шваль в нечто приличное! — Струпьяр пошло облизнулся. — А уж если она берегла свою киску для такой же мрази, как она… То мы сможем неплохо отдохнуть! — егерь раскатисто хохотнул.

Они остановились. Девушка едва не взвыла, когда она, попытавшись приподнять руки, получила оглушительную затрещину от Струпьяра. Раскалывающаяся голова закружилась, темные мутные пятна поплыли и Флоренс почувствовала, как медленно оседает на грязную сырую плитку, покрытую липким месивом. В лицо ударила мелкая противная изморось, и раны на щеках стало разъедать, будто кислотой. В ушах зазвенел ватный гул, через который пробивалась шумная ругань Пиритса и Струпьяра, потом оглушающий свист ветра и медленный лязг ржавых ворот.

— Итак, чем порадуете на этот раз? — тихий вкрадчивый голос с визгливыми нотами окутал девушку воспоминаниями из худших ночных кошмаров.

— Мадам, мы нашли эту грязнокровку в убежище под мощной защитой, — тон Пиритса стал тошнотворно-елейным, его короткие грязные пальцы до хруста сжали локоть пленницы, вынуждая рывком подняться на ослабевшие ноги. — Она явно не простая беглянка, и мы посчитали нужным показать ее вам, прежде чем прикончить это магловское дерьмо. Может, она будет полезна для вас или Темного Лорда…

— Где вы только откопали эту омерзительную тварь? Она же настоящая уродина! — Беллатриса Лестрейндж вцепилась длинными костлявыми пальцами с грязными ногтями в окровавленный подбородок девушки, опаляя вонючим дыханием разбитое лицо. В ее тоне сочилось такое презрение и брезгливое отвращение, что Флоренс передернуло.

—Вообще-то она ничего, мадам, — виновато произнес Пиритс, злобно покосившись на стушевавшегося Струпьяра. — Но мы несколько перестарались, пока девчонка сопротивлялась…

— Девчонка?! — истеричным эхом отозвалась Беллатриса, крепче сжимая пальцы, отчего Флоренс болезненно застонала. — Сколько же ей?

— Шестнадцать-восемнадцать, думаю, — подал голос егерь. — Если она не окажется нужной, то сможет послужить неплохой игрушкой для усталых слуг Лорда…

Беллатриса оскалилась в порыве фанатичной радости, обнажая черные зубы.

— Какая прелесть! — она жутко расхохоталась. — Ведите эту шалаву в поместье! Если понадобится, мы вызовем детей для опознания! Живее!

Лестрейндж взмахнула полами грязной, пропитанной кровью и потом мантии, исчезая в зловещем мутном тумане, скрывающем очертания Малфой-Мэнора. ***  — Белла, в чем дело? Куда ты… Нарцисса Малфой, вышедшая в Большую столовую, осеклась и в ужасе расширила глаза, увидев то, что приволокли Струпьяр и Пиритс. Окровавленное тело с глухим хрустом рухнуло на начищенный до блеска пол из черного мрамора. Миссис Малфой прижала бледную ладонь ко рту, дрожа от смятения и кошмарности представшего перед ней зрелища. Худое тело облепляла изодранная одежда, покрытая комьями жирной гнилой грязи, на руках с длинными пальцами вздулись синие вены, под коротко стриженые ногти изящной формы забилась земля, смешанная со слизью и песком. Тонкая кожа испещрена глубокими порезами, из которых сочится темная кровь. На джемпере повисли окровавленные клочья каштановых волос, выдранные с кусами кожи. Левый глаз жутко заплыл, из него сочился вонючий гной, смешивающийся с кровью и липкой грязью. Расквашенный нос распух, покрытый порезами, из рассеченной губы струйкой бежала горячая кровь. Заливистый безумный хохот Беллатрисы вдребезги разбил звенящую тишину.

— Святая Моргана!.. — отчаянно прошептала Нарцисса, беспомощно оглядывая тело девушки. — Кто это? Что вы с ней сделали?

— Кто это? — с дьявольским смешком переспросила сестра. — Это я хотела спросить у тебя, дорогая! Ты не узнаешь это отродье? Нигде не встречала эту грязнокровную вонючую дрянь?

Леди Малфой отняла подрагивающую руку от бледных губ и нахмурилась, холодно смотря на Беллатрису, которая с жутковатой ухмылкой вертела в когтистых пальцах палочку.

— Откуда, позволь спросить? — голос Нарциссы был пропитан льдом. — Зачем вы притащили ее в мой дом? Мне хватает тех трупов, которые гниют в подвалах этого дома! А живого мертвеца в их общество определенно не нужно!

— Цисси, нам нужно привести ее в порядок и вызвать кого-то из щенков! — нетерпеливо взвизгнула Лестрейндж. — Необходимо опознать эту мразь, она может вывести Лорда на след Поттера!

— Я не собираюсь выдергивать из Хогвартса ни своего сына, ни других детей ради какой-то грязнокровки, — сложила руки на груди леди Малфой и брезгливо посмотрела на окровавленный силуэт. — Уберите ее отсюда!

— Не так быстро! — Беллатриса, в бешенстве раздув ноздри, резко взмахнула палочкой, из которой вырвался сноп кроваво-алых искр. — Но ради тебя, дорогая сестрица, я не стану вызывать твоего драгоценного сыночка! — мадам Лестрейндж безумно усмехнулась.

Нарцисса нахмурила светлые брови и протестующе вскинула ладонь с тонкими белыми пальцами, но не успела произнести ни слова. Беллатриса, сверкнув бездонно-черными, как у дьявола, глазами, вскинула палочку, и из нее вырвался мощный льдисто-голубой луч.

— Легилименс!

Комментарий к Chapter

XXIV

Глава, показывающая, что дальше начинается жесть. Метки будут добавляться по выходу глав, чтобы не было спойлеров. Пожалуйста, пишите комментарии! Я благодарна всем, кто пишет теплые слова, но хочется больше мотивации и поддержки в этой достаточно сложной и мрачной части истории! Надеюсь на понимание! Всех люблю-целую-обнимаю!

====== Chapter XXV ======

Беллатриса резким взмахом палочки оборвала сияющий луч, на ее сером рельефном лице отчетливо читалась мрачная досада. Нарцисса, приподняв бровь, вопросительно глядела на сестру. Флоренс Уайлд на полу едва дышала, закашливаясь сгустками крови.

— Ну что? Вы вынесете эту из моего дома? — леди Малфой сморщила нос, глядя на то, как сестра со всей силы пнула девушку острым носом туфли под ребра, и та начала задыхаться.

— От нее никакого прока, — Беллатриса издала гортанный смешок, разъяренно сверкая глазами. — Приведешь ее в порядок и отправишь в подвал. Нашим мальчикам нужно развлекаться, — Пожирательница леденяще расхохоталась, и звенящее эхо задрожало под мраморными сводами зала.

Нарцисса в ужасе расширила темно-голубые тусклые глаза, отшатнувшись. Беллатриса расплылась в отвратительной безумной улыбке, высунув грязный язык.

— Прости? — глухо прошелестела миссис Малфой. — Ты что, хочешь, чтобы они с ней…

Лестрейндж зловеще ухмыльнулась, наигранно погрозив сестре длинным пальцем, и вновь ударила бессознательную девушку. Нарцисса вздрогнула.

— Только не говори, сестренка, что тебе жаль эту грязную мразь, — Беллатриса смерила побледневшую женщину тяжелым взглядом. — Она заслужила это, Цисси! Смотри!

Пронзительный визг Беллатрисы Лестрейндж разнесся по всему Мэнору, и хрустальные подвески на роскошных люстрах негромко, но жутко задребезжали. В следующее мгновение густой мрак столовой раскололся на миллиарды слепящих ярко-фиолетовых вспышек, и сознание Нарциссы пронизал невыносимый хриплый вопль, полный нечеловеческой боли. На черном, залитом зеркальными лужами крови полу извивалась, как змея, которой отрезали голову, пленница. С каждым взмахом палочки и с каждым сумасшедше-восторженным криком Беллатрисы на коже девушки образовывалась глубокая, обнажающая разодранную плоть, гниющая рана. С каждым леденящим кровь скулящим взвизгом раздавался отвратительный хруст, и тонкую кожу рук прорезывали осколки костей. Кровь хлестала горячими вонючими ручьями, смешиваясь с гноем и мерзкой зеленоватой слизью. В ушах Нарциссы застыл ватный шум, женщина была не в силах отвести завороженного взгляда от искаженного гримасой адской боли окровавленного и разбитого лица. Лестрейндж визгливо хохотала, а на тонкой шее вскрывались отвратительные, сочащиеся черной жижей язвы. Фиолетовые искры летели во все стороны, источая тошнотворный запах разлагающихся трупов и свежей крови, а жертва оглушительно кричала, и ее стоны смешивались с хриплым бульканьем. Нарциссе становилось плохо. Все резко смолкло. Беллатриса шумно дышала, смахивая с потного липкого лба черные пряди спутанных волос. Ее черные безумные глаза сверкали жутким фанатичным блеском. Тонкие кроваво-алые губы кривились в ужасающей ухмылке. Девушка на полу, кажется, уже не дышала.

— Это лишь сотая, тысячная часть того, что заслуживают такие, как это дерьмо, Нарцисса, — с тихой угрозой произнесла сестра, вытирая забрызганные кровью и слизью туфли о слипшиеся волосы пленницы. — Сделай так, чтобы она могла удовлетворять своей поганой пиздой наших бойцов и соратников. Но не забывай, что эта шваль заслуживает самой позорной смерти. Помни… — Беллатриса приблизила свое лицо к Нарциссиному, оставив между ними не больше дюйма и обдав смрадным дыханием губы женщины. — Помни об этом.

Ее черные страшные глаза полыхнули дьявольским огнем, и Пожирательница, засунув грязную палочку за пояс, исчезла во мраке особняка. Приглушенно хлопнула входная дверь и раздался хлопок трансгрессии. Нарцисса рвано выдохнула, с ужасом оглядывая тело девушки, которое превратилось в сплошное месиво крови и гноя. Внутри леди Малфой все скрутилось в тугой узел, из-за которого в крови начала вскипать бушующая злоба. Под тонкой кожей щек заходили желваки, тонкие губы сжались в плотную жесткую полоску, а длинные темно-серые ресницы трепетали, прикрывая сверкающие гневом голубые глаза. В углу топтались растерянные Струпьяр и Пиритс, явно непонимающие, что им делать.

— Вон, — прошелестела хозяйка поместья. Егерь и Пожиратель не шелохнулись. — ВОН ОТСЮДА!

От почти нечеловеческого рыка Нарциссы Малфой перепуганные служители Лорда напрочь позабыли и о награде, и о девчонке. Стушевавшись, они, бормоча извинения и кланяясь, исчезли за парадными дверьми, подальше от разъяренной миссис Малфой. Вновь раздались хлопки, и ватную тишину нарушали лишь хриплые шумные вдохи, из-за которых по подбородку девушки сбегали струйки кровавой пены. Прошла секунда, которая казалась вечностью, прежде чем Нарцисса бросилась к пленнице. Холодная дрожащая рука женщина пробежалась по грязным волосам, а от внешнего вида несчастной жертвы ее затошнило. Это выглядело жутко. Нарцисса, пытаясь бороться с крупной дрожью, достала волшебную палочку и рассеянно оглядела тело, пытаясь понять, с чего следует начать. Вспыхнуло желтоватое сияние, и торчащие концы переломанных костей стали словно всасываться в руки, рваные лоскуты кожи медленно зарастали. Леди Малфой надломленным голосом шептала сложнейшие медицинские заклинания, залечивая язвы на шее и раны на лице, после которых на бледной коже оставались розоватые рубцы. С тихими щелчками вставали на места хрящи, соединялись разорванные жилы и мышцы. Девушка стала ровнее дышать, когда Нарцисса восстановила изломанный нос. Налипшие сгустки крови исчезали, и когда лицо и тело молодой волшебницы приобрели хоть немного человеческий вид, между бровей Нарциссы появилась глубокая темная складка. Девушка открыла глаза. Раздался недоуменный, неверящий возглас.

— Т-ты? Ты Уайлд? — в глазах женщины вспыхнули странные, прожигающие насквозь искры.

— Леди Малфой? — от скрипучего тихого голоса девушки у хозяйки поместья по спине пробежали ледяные мурашки ужаса.

— Как ты попалась в их лапы? — Нарцисса беспомощно смотрела на едва живую Флоренс, сжимая в посиневших пальцах холодное древко палочки.

— Они, — девушка зашлась в рыхлом влажном кашле, отразившимся от стен гулким дребезжащим эхом, — они как-то узнали мое местонахождение…

Нарцисса напряглась.

— Я не смогу ничем тебе помочь, ты ведь понимаешь? — в голосе женщины появились резкие льдистые оттенки. — И почему Белла не увидела?.. Ну, ты знаешь.

Флоренс, опираясь на дрожащие хрупкие руки, села. Перед глазами все плыло, и черный мрамор стен смешивался с мерцанием десятков тонких свечей. Голову пронзила невыносимая режущая боль, отдающая частой пульсацией в виски. Все тело ломило, а места недавних ран жутко горели, словно разъедаемые кислотой.

— Ваш сын неплохой учитель, мадам, — на рассеченных губах мелькнула бледная тень улыбки. — К тому же, мне помогли друзья.

Нарцисса прикрыла глаза. Сердце болезненно сжалось.

— Что она видела?

— То, что показала ей я, — девушка склонила голову, на ее бледном, покрытом шрамами лице отразилась неясная, мутная эмоция.

— А…

— Нет. Не волнуйтесь, миссис Малфой, — перебила женщину Флоренс. — Никаких подозрений на вашего сына не падет.

Нарцисса недоверчиво дернула бровью. Девушка странно ухмыльнулась, сдержав стон боли.

— Поверьте, это в моих же интересах, мадам. Тем более что теперь мне терять уже нечего.

Миссис Малфой вздохнула, с грустью вглядываясь в это тонкое изнуренное лицо, в пустые глаза и вымученную позу.

— Вы понимаете, Флоренс, что сделать я ничего не смогу. Беллатриса наверняка доложила… — Нарцисса натужно сглотнула, — ему о том, что появилась новая пленница. Если я вас отпущу, то убьют всю мою семью, а чуть позднее и вас.

— Я знаю, — сухо прокашлялась девушка, и ее губы исказила горькая усмешка. — Я предвидела, что нечто подобное рано или поздно произошло бы. Это был лишь вопрос времени.

— Я постараюсь устроить так, чтобы вас… не касались, — Нарцисса старалась не смотреть ей в глаза. — А теперь идемте, я отведу вас в подвал. Сможете подняться?

Девушка ухватилась за предложенный локоть, сдерживая мучительный крик боли. Сердце женщины туго сжалось. *** Гарри задумчиво смотрел в окно, за которым завывал вихрь с мерзкой мелкой изморосью, бьющейся в стекла с раздражающей монотонностью. В граненом стеклянном стакане давно остыл крепкий сладкий чай, приготовленный Гермионой. На небольшом дубовом столе излучала тусклый пыльный свет электрическая лампа, и густой вечерний мрак хоть немного рассеивался. Нос щекотал неприятный запах затхлости, едкого табака и имбиря, который Кикимер добавил в плов. Все чужое и холодное. За спиной под нерешительными шагами заскрипели половицы, разрушая тягостную тишину. Гарри, подперев ладонью щеку, обернулся, мягко глядя на стройный женский силуэт, темнеющий в дверном проеме.

— Гарри, мы можем поговорить?

Юноша нахмурился. Голос подруги странно подрагивал, выдавая ее нервозность. Гермиона аккуратно опустилась на соседний стул, сцепив тонкие пальцы и виновато поглядывая на друга. Ее пушистые каштановые кудряшки, падающие на плечи, отливали золотистым блеском в свете настольной лампы. В темно-карих живых глазах мерцал непонятный огонек, а на светлой нежной коже выступил волнительный румянец.

— Конечно, я тебя слушаю, — Гарри испытующе смотрел на Гермиону, которая по непонятным причинам упрямо отводила взгляд.

— Гарри, я понимаю, что должна была рассказать тебе раньше… — девушка нервно заломила большой палец, и тот хрустнул. — Только сразу не злись, ладно?

Глаза Гермионы умоляюще заблестели, а красивые розовые губы подрагивали так, словно подруга вот-вот расплачется.

— Говори, — молодой человек выпрямился и строго взглянул на съежившуюся девушку.

— Гарри, мне кажется, что с Флоренс… что-то случилось.

Юноша шумно втянул воздух, резко сжав руки в кулаки. На виске запульсировала тревожная жилка.

— Что произошло, Гермиона?

— П-понимаешь, когда я отправляла ей письма, то ставила сложные защитные чары на них, чтобы узнать, если кто-то вскроет. Она делала также, — девушка шмыгнула покрасневшим носом. — На последнее письмо, которое я отправила, она не ответила. Прошло полторы недели, Гарри! — по щекам покатились прозрачные слезинки. — Сейчас вернулась Тивви с поврежденным крылом. Она принесла мое письмо со взломанными чарами!..

Гарри выдохнул, ощущая, как бешено заколотилось сердце, а в ушах глухо зазвенело. Внутри нарастал тугой тревожный ком, от которого тянулись липкие нити, опутывающие затуманенный мозг молодого человека. Гермиона жалобно всхлипывала.

— Кто-то мог узнать, где она находится, Гарри! Я виновата, я знаю, должна была сказать тебе, еще когда не было ответа… И мы ничего не можем сделать!

Юноша резко вскочил, с грохотом отодвигая стул, и подруга боязливо вздрогнула. В его ярких изумрудно-зеленых глазах горел жесткий, непримиримый огонь решимости. Побледневшее лицо выглядело устрашающе в тусклом полумраке, на щеках дергались желваки. Грейнджер тоже поднялась, умоляюще хватая Гарри за руку и жалобно всматривалась кофейно-карими глазами в жесткие черты.

— Не надо! Тебя поймают!..

— Ты предлагаешь оставить ее на произвол судьбы? — оглушительно рявкнул молодой человек.

Воздух словно наэлектризовался, пронизанный нитями тревоги и напряжения. Казалось, еще чуть-чуть, и из глаз Гарри посыплются жуткие искры.

— Если ты пойдешь, то тебя поймают! — просительно взвизгнула Гермиона, вцепившись в рукав темного джемпера друга. — Тебя ищет вся Магическая Британия, опомнись! Если тебя схватят, Флоренс ты никак не поможешь!

— Ее будут пытать, когда посмотрят воспоминания! — зарычал Гарри, пытаясь выдернуть руку из хватки Грейнджер. — Ты хоть понимаешь, что с ней сделают, узнав про нас и про… Мерлин, нет!..

Молодой человек бессильно опустился на скрипящий стул, зарываясь худыми пальцами во взъерошенные волосы. Безумный взгляд бессмысленно бегал по полу, облупленным стенам и встревоженному лицу Гермионы. Та, осознав, что хотел сказать Гарри, прижала дрожащую ладонь ко рту. В глазах стояли слезы.

— Если она попадет в их руки, всем конец… — Гарри прошептал это, тупо сверля взглядом точку на полу.

— Я давала ей рецепт и ингредиенты для одного зелья, которое укрепляет управление воспоминаниями, — тихо прошелестела девушка. — Остается надеяться, что она регулярно принимала его…

Гарри поднял усталый пустой взгляд, в котором читалась мучительная душевная боль, на подругу. Та едва не отшатнулась, а в горле встал тугой колкий ком.

— Если с ней что-то случится, я не знаю, что будет, Гермиона, — бессильно прохрипел молодой человек.

Его похолодевшую руку накрыла дрожащая ладошка подруги, дарящая слабое тепло. За окном яростно бился в дребезжащие стекла бушующий ветер. *** Драко Малфой стоял у иллюминатора с задернутыми бархатными шторами, опираясь поясницей на комод из черного дуба. Между длинных красивых пальцев тлела дорогая сигарета, окутывающая полупрозрачным сероватым дымом всю спальню. Печально мигали высокие белоснежные свечи, излучающие холодное серебристое сияние, которое мягко рассеивало тяжелый гнетущий мрак. Огоньки отражались в графине с французским коньяком, который вчера употребляли под монотонный гул ноябрьского дождя Малфой и Забини, в изящном флаконе элитного одеколона, в позолоченных буквах на корешках учебников, лежащих идеальной стопкой на темном письменном столе. Отражались в безразличных серых глазах, отливающих пепельной сталью. В воздухе витал теряющийся аромат мятного зубного порошка, холодных каменных стен и еловых поленьев, отстраненно трещащих в камине. В ушах Малфоя жуткими раскатами звенел пронзительный визг Джинни Уизли. Ее сегодня пытали. Опять. Опять алая вспышка, пена изо рта, извивающееся тело, треск рвущихся внутренностей и хохот Кэрроу. Разметавшиеся по черному паркету огненно-рыжие волосы, выпадающие из орбит, полные дикой боли светло-голубые глаза, россыпь коричневых веснушек на мертвенно-бледной коже. И этот визг. Но могло быть и хуже. Малфой знал. Это страшно, но не самое жуткое, что могло случиться с Уизлеттой. Драко стиснул челюсти, пытаясь вытеснить из памяти этот страшный момент. Этой дурочке всего шестнадцать. Лавгуд тоже. Долгопупс старше на год. Этих идиотов пытали ежедневно. Они единственные, кто пытался бороться. Но безуспешно. Стук в дверь. Осторожный. Блейз стучится коротко и решительно. Драко не ответил, вновь затянувшись. Откинул голову, выпуская изо рта дурманящий дым, который окутал молодого человека туманным облаком. Вновь стук.

— Не входить.

Лениво, размеренно и громко. Опять стучат. Кто там такой храбрый любитель задолбать Малфоя? Драко, не выпуская из пальцев сигарету, пересек комнату в несколько резких шагов и отрывисто распахнул тяжелую полированную дверь. На пороге стояла Гринграсс.

— Я войду.

Отпихнула его руку, проскальзывая, как змея, в спальню. Малфой брезгливо вскинул брови и холодно посмотрел на Асторию. Фигурку скрывает длинный зеленый халат из блестящего атласа, волосы лежат безупречно, излучая глянцевое медное сияние в свете свечей, на губах персиковая приторная помада. Вся такая идеальная,прилизанная и тошнотворно красивая. Вздернула подбородок, вызывающе глядя на Драко. Тот скривил тонкие губы в равнодушно-презрительной ухмылке, опираясь плечом о прохладный дверной косяк, и скучающе воззрился на балдахин постели.

— Ты же понимаешь, что я сейчас вышвырну тебя отсюда?

Гринграсс хмыкнула. Но получилось не нахально, а робко и смущенно. Медленно подошла к нему, ловя безразличный туманно-серебристый взгляд. Коснулась пальчиками широкого плеча, скрытого черной тканью строгой рубашки.

— Не вышвырнешь, — на пухлых губах расплылась пошлая улыбка. — Не сможешь.

Малфой насмешливо дернул бровью, скривив рот. Астория, прикрыв зеленые глаза густыми ресницами, соблазнительным движением плеч скинула халатик. Атласная ткань глухо прошелестела, мягко опускаясь на ковер. Молодой человек кинул окурок в серебряную пепельницу в виде чешуйчатой змеи с рубиновыми глазами и скрестил руки на груди. Темно-изумрудное кружевное белье подчеркивало розоватую холеную кожу девичьего тела. Совершенство линий, шелковистость гладкой кожи, пышные округлости. Малфой усмехнулся. Астория перебросила локоны на одно плечо, открывая красивую нежную шею, и потянулась к блестящим темным пуговицам на накрахмаленной рубашке. Одна, вторая… Малфой насмешливо наблюдал. Гринграсс посмотрела на него своими огромными яркими глазами так наивно и невинно, что его чуть не стошнило. Но в животе стал образовываться горячий узел, от которого по телу пробежались мурашки. Девушка, взглянув чуть ниже, самодовольно улыбнулась.

— Ты же хочешь меня, Драко, — она была слишком высокой, поэтому без проблем дотянулась губами до его холодного уха. У нее были слишком пухлые губы, овальное с румяными щеками лицо и короткий носик. И эти вызывающие прилив искреннего бешенства нефритово-зеленые глаза.

Он брезгливо скривил губы, грубо толкнув Гринграсс к ненавистной кровати. Она, победно сверкая глазами и улыбаясь, рванула с Малфоя уже расстегнутую рубашку, и черная ткань полетела на комод. Астория завороженно смотрела на мускулистый поджарый торс, на жилистую шею и рельефные ключицы. Девушка тяжело дышала, потянувшись тонкими пальчиками к ремню брюк. Малфой наблюдал за этим со смесью ненависти, презрения и животной похоти. В комнате раздавались шумные восторженные стоны Астории, цепляющейся за плечи Малфоя, свечи роняли капли прозрачно-белого воска и медленно гасли. Молодой человек шумно дышал, глядя на обнаженное тело с тонкой талией и пышными изгибами, и в сердце болезненно кололо мучительно острое чувство стыда, протеста и вины. Волосы Астории скользили по темным шелковым подушкам, аромат ее тяжелых сладковатых духов затуманил голову каким-то тяжелым ощущением. Перед глазами Драко резко встало узкое, изящное, бледное лицо, обрамляемое темными прохладными волосами, теплые медово-карие глаза и худощавое тело с покатыми хрупкими плечами и впалыми острыми ключицами. Стало больно. Астория блаженно застонала, изгибаясь и скользя руками с острыми ногтями по обнаженной спине Малфоя.

— Целуй же меня, Драко! Целуй…

Молодой человек заскрежетал зубами от полыхнувшей волны ненависти.

— Шлюх не целуют.

***

— Мадам Малфой, вы сегодня прекрасны!

Нарцисса смерила Нотта-старшего презрительным ледяным взглядом, опираясь спиной о перила лестницы, ведущей в подвал.

— Как вы прошли?

— Не совсем вежливо, не находите? — Нотт огорченно покачал темноволосой головой, тут же расплываясь в похотливом оскале. — Мадам Лестрейндж сообщила, что у вас есть интересный сюрприз, миссис Малфой. Нехорошо прятать подарки!

Нарцисса скрестила руки на груди, незаметно впиваясь длинными пальцами в темно-синий бархат платья. Изящный взмах светлой брови, и на тонких розовых губах появилась любезная холодная улыбка. На красивом лице Нотта отразилось удовольствие.

— Моя сестра, верно, поторопилась с тем, чтобы предоставить вам, Нотт, такой шикарный подарок.

— О, ничуть, дорогая миссис Малфой! — гортанно хохотнул Пожиратель, и в его выразительных карих глазах загорелся недобрый огонек. — Мадам Лестрейндж как раз уточнила, что такой сюрприз, предоставленный всем слугам Темного Лорда, находится в полном нашем распоряжении, — он обнажил ряд белоснежных ровных зубов.

Нарцисса хмыкнула.

— В таком случае, десятая камера, Нотт. — от ледяного тона женщины Пожиратель едва заметно содрогнулся, но торжествующе ухмыльнулся и небрежно кивнул в знак признательности. Нарцисса отошла на пару шагов, освобождая крутой спуск в мглистую темноту.

Нотт-старший, расправив полы черной летящей мантии, легким шагом спустился по каменным ступеням, покрытым плесенью. В мрачном замшелом коридоре холодным светом вспыхнули факелы, и раскатистым эхом отразились от сырых стен уверенные тяжелые шаги. Пожиратель, заметив нужную дверь, удовлетворенно ухмыльнулся и, достав палочку, прочертил в воздухе сложную руну. Звонко щелкнула задвижка, и Нотт распахнул скрипучую отсыревшую дверь. Резко загорелся тусклый факел, освещая скрюченную хрупкую фигурку в дальнем углу темной жуткой камеры. Пожиратель с грохотом захлопнул дверь, и замок вновь щелкнул, выпустив несколько желтоватых искр. Девушка испуганно дернулась, воззрившись на стоящего неподвижной черной стеной Нотта, и попыталась подняться на ноги, вцепляясь в гладкий, покрытый холодной слизью камень стен.

— Что вам нужно? — ее хриплый надрывный голос, как будто она долго кричала, разнесся по камере гулким зловещим эхом.

Нотт медленно, как тигр, приготовившийся к нападению, надвигался на вжавшуюся в угол девушку. Его дикие глаза сверкали жутким пламенем.

— Скажи, грязнокровка, — он приблизился вплотную, обдавая пленницу странной смесью дорогого парфюма и гнилости, — Что я могу сделать с такой мразью, как ты?

Он сорвал с себя мантию, оставаясь в одной черной рубашке и грязных, драных штанах. Нотт с жадной похотью вглядывался в смертельно бледное, но красивое лицо девушки, в тонкое худое тело, скрытое только рваным тряпьем, и Флоренс окутал липкий страх.

— Нет, — с полубезумным смешком, вырвавшимся из груди, прошептала девушка, — Вы не сделаете этого!..

Нотт расхохотался смехом, от которого у Флоренс застыла в жилах кровь, а мозг парализовал ужас. Пожиратель вскинул мощную ладонь, и через секунду от стен отразился звонкий шлепок. Девушка схватилась за щеку, на которой от удара стали открываться раны, и жалобно всхлипнула. Нотт с размаху дал ей вторую затрещину и Флоренс, оседая на ледяной, покрытый вонючей плесенью пол, заскулила от боли.

— Прекрати выть, дрянь! — он вцепился ей в плечи, поднимая грубым рывком, и бешено орал. — Прекрати, мразь! Мы еще даже не начинали с тобой!

Нотт сорвал со штанов ремень.

— Нет!!! Я умоляю вас!..

— Заткнись! Заткнись, кому сказал!!!

В длинных пальцах Пожирателя оказалась волшебная палочка, из нее вырвалась ослепительная струя синего света, и с девушки слетела вся одежда, оставляя только непорочное белое тело, покрытое бесчисленными рубцами. Флоренс дико вскрикнула, пытаясь прикрыться, и Нотт с животной пьяной улыбкой вывернул ей руку, и раздался омерзительный хруст. Еще один мучительный вскрик эхом разнесся по подвалу поместья.

— Закрой свой рот, грязнокровка! Сейчас я проверю, берегла ли ты для своего куска дерьма свою драгоценную пизду!

Еще одна оглушительная затрещина, и по щекам девушки потекла кровь, смешанная с горячими слезами. В воспаленных глазах полопались капилляры, бровь была рассечена, а на скулах назревали кровавые гематомы. Разгоряченная плоть коснулась обнаженного тела, и бесконечным многогранным эхом посыпались звуки звонких ударов, пошлые мужские стоны и надрывные мольбы о помощи, отражавшиеся от безмолвных равнодушных стен. Бесконечно долгий, пронзительный, полный нечеловеческой боли визг облетел жутким шлейфом весь первый этаж Малфой-Мэнора. Нарцисса Малфой вцепилась в холодные мраморные перила, сдерживая слезы. Комментарий к Chapter

XXV

Эмоционально глава очень тяжелая, поэтому очень важна ваша поддержка!

====== Chapter XXVI ======

Промозглая склизкость давящих стен камеры проникала в остывшую кровь обжигающе-холодной проволокой, касаясь окаменелого сердца ледяными иглами. В вязкой непроглядной мгле зловеще завывал пронизывающий до костей ветер, а от бездонной пустоты перед глазами плыли черные круги. В опустошенном мозгу режущими болезненными вспышками впивались в плоть самые страшные и унизительные часы жизни Флоренс Уайлд.

Перед бессмысленным взглядом мелькала звериная ухмылка Нотта, на грязной коже горели адским пламенем места прикосновений его длинных, заляпанных свежей вонючей кровью пальцев, изодранная и пропитанная землистой гнилью одежда совершенно не закрывала обнаженное бледное тело, опороченное несмываемым позором, который прилип к коже омерзительным чувством липкой слизи. Эти черные безмолвные своды хранили болезненные хрипы и мучительные вопли, саднящие горло, застилающие сознание безжалостные удары, от которых лицо превратилось в кровавое месиво, и безумный хохот одержимого насильника, вдалбливающегося в нее с животным наслаждением. Горькая пыль и жгучий воздух помнили, как содрогалось в судорогах дикой боли истерзанное тело, как из тонкого рта выливалась булькающая бурая пена, как тонкие безвольные пальцы впивались в холодный влажный камень, раздирая ногти до мяса. Эта душная камера пыток впитала в себя удовлетворенное хмыканье, шелест надеваемой грязной, пропитанной потом мантии и оглушительное хлопанье тяжелой черной двери. Тусклый проблеск факелов в темноте и вновь непроглядная мгла. Странно. Когда боль схлынула, осталось лишь тянущее ощущение в животе и кипящая в жилах кровь. Даже слез не было. Просто хотелось найти в этой комнате самого жуткого кошмара прочную веревку и старый ржавый крюк. И оборвать весь этот ад. Девушка, чувствуя, как по руке медленно ползет жирный громадный паук с мохнатыми суставчатыми лапами, даже не пошевелилась. Голову словно окутал мутный туман. Только в висках пульсировала мольба о том, чтобы паук этот оказался смертельно ядовитым. В глазах обжигающе запекло. Пару минут назад гулкий звон школьного колокола торжественно оповестил студентов об окончании последнего урока перед обедом. В стенах школы, залитой ласковым лимонным солнцем, слышались веселые оживленные голоса и взрывы звонкого хохота. Из Северной башни, шутливо переговариваясь, спускалась кучка когтевранцев, явно не впечатленных эффектным уроком профессора Трелони, которая впечатляюще закатывала глаза и загробным голосом предсказала страшную гибель Терри Бута. Тот, весьма огорченный таким обстоятельством, бодро шествовал рядом с Флоренс Уайлд и активно размахивал несуразно длинными руками.

— Мне этот отвратительный чай будет в кошмарах сниться! Я чуть не блеванул прямо на ее шикарную прическу с этими веревочками! Вот скажи, Уайлд, как ты вытерпела эту гадость? — Терри оживленно устремил блестящие черные глаза на едва заметно ухмыляющуюся однокурсницу.

— Я вылила эту жижу на локоны Корнера, которые он сегодня укладывал полчаса фирменным гелем Снейпа, — хладнокровно ответила Уайлд, а Бут расхохотался, глядя, как мимо них промчался мокрый, взъерошенный Майкл, злобно взглянувший на Флоренс.

К когтевранцам подлетел раскрасневшийся Финниган с перекошенной сумкой на плече, с россыпью светло-коричневых веснушек на загорелой коже и ершистыми жесткими волосами, подпаленными из-за вечных экспериментов. На черной мантии красовались прилипшие куски грязи и желтых листьев, красно-золотой галстук был залихватски ослаблен, а кончик перекинут через плечо. Флоренс снова усмехнулась, щурясь от ярких солнечных лучей.

— Привет, народ! Уайлд, у меня для тебя такие новости! — светлые глаза Симуса сверкали не то смешливыми, не то виноватым искорками. — Только чур сразу не бить! Я слышал, раньше гонцов с плохими вестями… ну, того… — гриффиндорец очень красочно хрустнул шеей.

— Привет, Финниган, — студентка саркастично вздернула темную бровь. — Выкладывай, вижу же, что обделаешься, если не расскажешь!

Симус насупился, но желание поскорее поделиться потрясающими известиями перевесило.

— Тут такое произошло!.. В общем, Поттер летал на этой зверюге, ну мы и смотрели, но боялись на своих кататься… — Финниган, сбивчиво тараторящий, стушевался под строгим взглядом однокурсницы. — Понял, понял, ближе к сути… Так вот, он прилетел, стал с Хагридом трепаться, а твой дружок ка-а-ак попрется к этой лошаре, так она его к-а-ак ХРЯСЬ! Столько крови, девчонки визжат, у Долгопупуса чуть не обморок…

— Подожди, подожди, Финниган! — в прохладном голосе Уайлд появились металлические нотки. — Что с Малфоем? Причем здесь Поттер и лошара? Что за зверюга?

— Ну, этот… как его… гиппогриф, во! — Симус боязливо съежился, когда однокурсница холодно сузила глаза. — Малфой к нему поперся без тормозов, ну этот Хагридов питомец его и…

Девочка, не дослушав, так сверкнула глазами, что и у Финнигана, и у Бута сердце ушло куда-то в задницу.

— Где это чучело? — Уайлд шипела почище гадюки.

— У Хагрида, на привязи, — непонимающе пожал плечами гриффиндорец. — Где ж ему еще быть?..

— Я про Малфоя, недоумок!

— А-а-а… Так у Помфри он. Стонет, как кисейная барышня…

Симус не успел договорить. Живой разъяренный вихрь, взметнув полами легкой школьной мантии, помчался в сторону Больничного крыла, при этом угрожающе раздувая ноздри. Мальчики пугливо переглянулись — такое быстрое исчезновение Флоренс Уайлд не сулило ничего хорошего ни Малфою, ни гиппогрифу Клювокрылу, ни Хагриду, ни всему Хогвартсу… Флоренс, лелея в душе надежды на то, что у мадам Помфри есть какие-нибудь опасные для жизни засранца Малфоя предметы, и на то, что этот же засранец пока не собирается помирать, откинув свои аристократичные копыта, аккуратно проскользнула в Больничное крыло. Светлое стерильное помещение было залито теплым светом, витражные окна были распахнуты, отбрасывая на белоснежный кафельный пол радужные блики, а в мягком воздухе витали запахи лекарств и лечебных трав. У койки возле окна, окутанной золотистой солнечной дымкой, хлопотливо суетилась мадам Помфри — милейшая сухонькая женщина с обаятельными ямочками, с медицинским чепчиком на седых кудряшках и в безукоризненно белом фартуке с бесчисленным множеством карманов поверх темно-бордовой мантии. Целительница являлась женщиной, сочетающей в себе абсолютное очарование и добродушную ворчливость. Она неустанно отпаивала болящих учеников лекарственными отварами собственного приготовления, с напускной строгостью шугала излишне шумных и хохотливых посетителей и обладала удивительной способностью в самом здоровом в мире человеке найти сотню болячек. Сейчас же она, как хлопотливая пчелка, кружилась над стонущим и охающим Малфоем, бурча что-то под нос и ловко перебинтовывая его правую руку.

— Ну же, мистер Малфой! Прекратите этот скулеж! Не умрете, я сейчас вас хорошенько подлатаю… О, дорогая! — целительница расплылась в радушной улыбке, заметив свою частую посетительницу. — Вы очень вовремя! Я должна приготовить мистеру Малфою лечебную мазь, а вы как раз составите компанию вашему другу!

— Разумеется, мадам Помфри, — Флоренс тепло улыбнулась, но в ее карамельно-ореховых глазах вспыхнули такие искры, что Драко на койке едва ли не поседел от ужаса, вжавшись в подушку. — Не беспокойтесь, я побуду с мистером Малфоем.

Поппи Помфри радостно закивала головой, и ее кудряшки весело закачались. Пожилая женщина очень любила эту девочку, которая проявляла искренний интерес к зельям и колдомедицине, зачастую заглядывая к целительнице на чашку ромашкового чая и познавательный душевный разговор в крошечном кабинете мадам Помфри. Медсестра, задумчиво хмуря седые брови и держа в сухих теплых пальцах пустой флакончик, исчезла за дверью своей личной лаборатории. Флоренс проводила ее внимательным взглядом и, как только раздался щелчок задвижки, медленно развернулась к Малфою, побелевшему, как мел.

— Бить будешь? — сипло спросил он, натягивая на острый подбородок душистое одеяло и пугливо впиваясь взглядом в бесстрастное лицо подруги.

Флоренс скрестила руки на груди и продолжила стоять на месте, чувствуя, как по щеке щекотливо ползет ласковый лучик солнца.

— Башка болит?

— Что?!

— Что?

Драко недоверчиво смотрел на невозмутимую Флоренс.

— Ну, болит…

— Тогда бить буду позже. Не хочу выдолбить из тебя остатки серых клеточек твоего мозга, — когтевранка облокотилась о металлические прутья кровати, пронизывающе глядя на Малфоя.

Тот облегченно выдохнул, отпуская скомканное одеяло и выпрямляя затекшую шею. Но, понимая, что прощен не до конца, тяжело и жалобно вздохнул, искоса погладывая на подругу. Та закатила глаза, переплетая длинные тонкие пальцы и поджимая губы, попытавшись скрыть улыбку.

— Прекращай вздыхать, я все равно злюсь.

Драко, уловив тонкую смешливость в ее потеплевшем тоне, сложил губы в легкую полуулыбку и явно воспрял духом.

— Садись, что стоишь? — слизеринец похлопал бледной ладонью с красивыми музыкальными пальцами по белой хрустящей простыне.

Флоренс бросила на него упрямый и чуть насмешливый взгляд, отлепляясь от прохладного металла, и осторожно присела у Малфоя в ногах. Матрас просел под тяжестью хрупкого тела, широкие рукава мантии разметались по постели, а ее приятный уютный запах смешался с шлейфом солнечного света и теплыми ароматами осенней природы. На высоких, еще плохо заметных скулах появился бархатистый свежий румянец, оттенивший молочную бледность чистой кожи, чуткость выразительных сияющих глаз и блеск кофейно-каштановых волос, убранных в низкий хвост. Драко невольно залюбовался, наблюдая, как лицо Флоренс приобрело ту приятную, почти женскую мягкость, которая проявлялась лишь когда они разговаривали о чем-то серьезном.

— Вот скажи мне, дебил, зачем ты полез к этой зверюге? — в прохладном голосе явственно различался укор, волнение и еще что-то непонятное, но очень хорошее.

— Но Поттер…

— Вот дался тебе этот Поттер! — с досадой перебила Драко Флоренс. — Что ты к нему прицепился? Он у тебя что-то отобрал? Что он такого натворил, что ты от него не отлипаешь?

Малфой покрылся красноватыми пятнами, и в серых глазах мелькнуло возмущение.

— Я не подумал, что этот… гиппогриф, — слизеринец скривился, словно проглотил горькое лекарство, — На меня бросится.

— Не подумал он! — передразнила Драко девочка, скрещивая тонкие руки на груди и сурово глядя прямо в скрытые пеленой раскаяния, но с озорными огоньками, глаза. — Куда уплыл твой мозг? В твою аристократическую задницу? Или в другое интимное место?

Поначалу Драко приоткрыл рот, чтобы пробурчать что-то невнятное, но потом захлопнул его, и по тонким бледным губам пробежалась ехидная ухмылочка. В глазах заплясали лукавые бесенята и он подался вперед всем корпусом, впиваясь едким, пронизывающим до костей взглядом прямо в тонкое лицо напротив.

— Тебя так интересуют мои интимные места, Уайлд?

От его вкрадчиво-смешливого тона Флоренс мгновенно залилась смущенным румянцем и сердито отмахнулась, нахмурив красивые брови под хихиканье Драко, уже забывшего про больную руку.

— Пошел ты, Малфой!..

— Куда? В мое интимное место? — продолжал веселиться слизеринец, почти снисходительно поглядывая на рассерженную донельзя подругу, которая резко поднялась с постели, отчего матрас отпружинил и Драко чуть подпрыгнул.

— Нет, к «Костеросту», безумно вкусным настойкам мадам Помфри и к Паркинсон! — Флоренс злобно осмотрела Малфоя, который сразу же прекратил хихикать и вновь состроил жалобную мордочку.

— Только не к Паркинсон!

— В таком случае, сейчас же ее позову! — злорадно прищурила глаза Уайлд. — Она, наверное, там залила крокодильими слезами всю вашу гостиную, страдая по тебе!

— Ну, не обижайся! Я просто пошутил! Больше не буду, честно! — Драко сделал попытку слезть с постели, но чуть не навернулся прямо носом об холодный кафельный пол.

— Придурок! — обругала его подруга, мгновенно подлетев и удержав за широкие, но еще щуплые плечи. — Идиот, куда тебя несет?! Еще твой благородный профиль придется восстанавливать!..

Она присела на край постели, хмуро сдвинув брови и расправляя край накрахмаленного пододеяльника, от которого слабо пахло сосновой хвоей, лекарствами и яблоками. Драко, блаженно сощурив глаза от прыгающих солнечных зайчиков, самодовольно усмехнулся.

— Что, все-таки считаешь мой прекрасный и безупречный профиль благородным?

Флоренс раздраженно закатила глаза.

— Заткнись, дебил.

Но плотно сомкнутые губы все же дрогнули в слабой улыбке. ***

— НИКОГДА!

Шлепок об землю и пронзительный писк.

— БОЛЬШЕ!

Белая короткая шерстка была покрыта ошметками сочной зеленой травы, кусочками коры и грязным песком.

— ТАК!

Короткие лапки с розоватыми подушечками беспомощно болтались в воздухе, а длинный пушистый хвост беспорядочно мотался, как маятник старинных часов.

— НЕ!

Еще шлепок. Болезненное верещание хорька лишь веселило, топорщащиеся усы ломались о мелкие камушки на земле.

— ДЕЛАЙ!

Маленькие красные глазки-бусинки слезились, дыхание у несчастного животного сбилось, а хохот студентов со всех сторон оглушал.

— ВЫ ОФИГЕЛИ?!

Грюм резко опустил палочку, оборачиваясь через плечо на пронзительный женский вскрик, и смех учеников мгновенно стих. Этих секунд белоснежному, вывалянному в грязи и пыли хорьку хватило, чтобы со всех своих лап кинуться в тонкие ласковые руки. Все удивленно воззрились на Флоренс Уайлд, которая успокаивающе поглаживала жутко дрожащего питомца, отчаянно жмущегося к ее теплому телу. Бледное узкое лицо девушки исказила гримаса ярости и крайнего возмущения, в светло-карих расширенных глазах сверкали устрашающие молнии, а между темными красивыми бровями пролегла суровая складка. Возникшую тишину прервало хриплое и грозное карканье Грюма, явно ошарашенного таким раскладом.

— Э-э-э, а ты вообще кто? Девчонка, будь добра, верни этого, — профессор брезгливо скривил покореженный рот и ткнул на хорька кривым шишковатым пальцем, — И не мешай воспитательному процессу! Этот трусливый кусок дерьма попытался напасть со спины!

Хорек, высунув острую перепуганную мордочку, разъяренно воззрился на Грюма и что-то протестующе заверещал. Флоренс, уткнув его носом в отворот черного жакета, бросила на преподавателя испепеляющий взгляд, чуть вздернув красивый подбородок.

— Во-первых, то, что вы назвали «куском дерьма» — учащийся этой школы, Устав которой запрещает использовать трансфигурацию в качестве наказания, — ледяной голос студентки заставил поежиться практически всех присутствующих, а Поттера и Грейнджер виновато потупить глаза. — Во-вторых, вы могли нанести ему серьезные увечья и оставить его инвалидом на всю жизнь. В-третьих, у вас могут быть серьезные проблемы из-за этого.

— Ты мне угрожаешь, малявка?! — взревел Грюм, колотя по земле своим корявым посохом.

— Ну что вы, сэр, — губы Флоренс сложились в подчеркнуто-учтивую улыбку, ноздри тонкого носа гневно трепетали. — Всего лишь напоминаю, что за экзекуцию ученика у вас может появиться ворох неприятностей, которых я вам, разумеется, не желаю. Доброго дня.

Грюм шокировано разинул некрасивый рот, изумленно глядя вслед гордо удаляющейся студентке, которая что-то нашептывала зашуганному хорьку. Флоренс, аккуратно придерживая Малфоя за пушистую спину, остановилась у безлюдной арки, над которой нависли мощные ветви старинной чинары, шелестящей своей бархатистой листвой и дарящей уютную прохладную тень. Девушка, присев на нагретый солнцем известняк, подняла хорька за подмышки и строго посмотрела в его перепуганные, бесстыжие красные глазки. Тот пытался уткнуться розовым мокрым носом девушке в теплую руку или ароматную шею, лишь бы не сгорать со стыда и не мотать так повинно длинным роскошным хвостом.

— Вот скажи, почему я должна вытаскивать тебя из всех передряг, а? — в ее голосе явственно слышались ноты укора и какой-то суровой теплоты, если такое вообще можно себе представить. — Слушай, Малфой, а может, тебя не расколдовывать? — девушка насмешливо вздернула густую бровь, чуть пощекотав хорька под лапками. Тот фыркнул и испуганно замотал острой мордочкой. Флоренс тихонько рассмеялась. — Ты мне таким больше нравишься. Мягкий, теплый, белый, пушистый, немой — что еще для счастья надо? Ой, фу, ну и пахнет же от тебя!

Драко изумленно воззрился на Уайлд, приоткрыв рот и обнажив ряд мелких острых зубок. Оскорбленно вздернул нос, отвернувшись в сторону и встопорщив пышные поломанные усы. Даже хотел укусить или царапнуть, но не стал. Вдруг еще расколдовывать не станет?! Уайлд мстительная до жути. И злопамятная.

— Ладно, пошли, — она поднялась, укладывая в уютную колыбель из рук разомлевшего хорька. — Найдем кого-нибудь из профессоров.

И они медленно пошли по прохладному полутемному коридору, в котором витал свежий ветерок, который легко трепал мягкие душистые волосы Флоренс, лезущие в рот Драко. Флоренс, заметив издали скрюченную фигуру Снейпа в черной мантии и с засаленными патлами и высокий прямой силуэт МакГонагалл в остроконечной темной шляпе и с палочкой в сухих руках. Они о чем-то тихо беседовали.

— Профессор МакГонагалл!

Минерва обернулась, строго глядя на студентку из-за стекол тонких очков и сжав тонкие губы в почти незаметную линию. Ее лицо, покрытое сеточкой морщин, выражало вежливый интерес и легкое раздражение, когда она заметила белый комок шерсти на руках у ученицы. Снейп хмыкнул.

— Слушаю вас, мисс Уайлд.

— Прошу прощения, что прерываю, мэм, но дело важное, — девушка бросила на декана Гриффиндора извиняющийся взгляд.

— Действительно, Уайлд, что может быть важнее вашего питомца? Неужели у него расстройство кишечника и вы пришли с этой знаменательной проблемой к профессору МакГонагалл? — мрачно съехидничал Снейп, складывая желтоватые корявые руки на груди.

Флоренс, которая была, в принципе, лучшей на курсе по зельям, довольно редко получала от профессора бесплатные уроки сарказма. Сейчас на языке вертелось что-нибудь жутко колкое, такое, за что можно было схлопотать двухнедельную отработку. Поэтому девушка лишь на мгновение поджала губы и с язвительной вежливостью посмотрела на Снейпа.

— Боюсь, что проблемы этого животного касаются и вас, сэр.

Снейп насмешливо вскинул черные брови. МакГонагалл недоуменно и обеспокоенно глядела на студентку.

— Мисс Уайлд, объяснитесь конкретнее, пожалуйста!

Флоренс тихо вздохнула.

— Это мистер Малфой.

МакГонагалл поперхнулась воздухом.

— П-простите?

У Снейпа, по-видимому, исчезло все желание ехидничать.

— Яснее, Уайлд.

— Видите ли, но у мистера Малфоя случилась какая-то перепалка с мистером Поттером, как мне сказали, и мистер Малфой, пребывая не в самом благожелательном расположении духа, хотел направить в спину мистеру Поттеру какое-то проклятие. Но мистер Малфой промазал и вмешался профессор Грюм, который, как я считаю, повел себя крайне непедагогично, жестоко и, уж простите, по-свински.

— И Грюм превратил его в хорька? — повысив голос почти до ультразвука, заверещала МакГонагалл, возмущенно всплеснув руками. Снейп хранил гробовое молчание.

— Не только, мэм. Он… начал подбрасывать мистера Малфоя в воздух футов эдак на десять и затем с силой кидать его на землю. На мой взгляд, это чистой воды экзекуция.

Снейп злобно заскрежетал зубами, а МакГонагалл яростно сверкала болотно-зелеными глазами.

— Ну что же… С профессором Грюмом мы поговорим позднее, а сейчас необходимо вернуть мистеру Малфою его настоящий облик. Флоренс, опустите-ка его на пол…

Полыхнуло ослепительно-желтым, и спустя несколько секунд на мощенном каменными плитами полу восседал Драко Малфой собственной персоной. Выглядел он, в целом, обычно, только роскошные белые волосы находились в жутком беспорядке. Резко вскочив на ноги, он попал под строгие и вместе с тем сочувствующие взгляды преподавателей — даже МакГонагалл смотрела на Драко с толикой понимания, хоть и не питала теплых чувств к Малфою, хотя тот, бесспорно, был талантливым учеником.

— Мистер Малфой, вы целы? — холодно поинтересовался Снейп, хотя в его пустых черных глазах угадывалось желание преподать хороший урок Грюму.

— Да, сэр, — прохрипел Малфой без своей обычной надменности. — Спасибо, профессор.

МакГонагалл сухо кивнула на благодарность, с теплотой посмотрела на Флоренс и, взмахнув полами темно-зеленой мантии, направилась по коридору вместе со Снейпом в сторону учительского крыла. Драко обернулся, наткнувшись на серьезный и испытующий взгляд Уайлд, тут же боязливо съежившись.

— Вот нахрена ты к нему полез?

Малфой тяжело вздохнул, подходя ближе к подруге. Он возвышался над ней почти на полторы головы, ощущая себя долговязым и абсолютно нескладным.

— Не знаю.

— Конечно, не знаешь, — заботливым тоном прорекла Флоренс. — Потому что придурок.

Драко насупился. Девушка, смягчившись, положила хрупкую ладонь на широкое плечо и слегка улыбнулась.

— Ничего не болит?

— Не-а, — помотал головой юноша. — Просто страшно было…

— Конечно, страшно! — согласно кивнула Флоренс. — Ты вон какой маленький был, у меня на руках помещался.

Они немного помолчали, наслаждаясь приятным ветерком, ласково играющим с волосами и одеждой.

— Ты теплая, — задумчиво проговорил Драко. — И…

Тут он осекся. В серых красивых глазах замерцали проказливые искорки, а тонкие розоватые губы дрогнули в насмешливой улыбке. Девушка подозрительно сощурила ореховые глаза, чувствуя что-то неладное.

— Что? Договаривай, Малфой!

— Ничего! — Драко затрясся от беззвучного смеха, скосив глаза на то место, где натянулась блузка на женском теле. Флоренс, словив его взгляд, возмущенно ахнула и мгновенно порозовела, покрепче запахнув полы черного изящного жакета.

— Ты…

— Я знаю, — весело ответил Малфой, приобнимая ее за плечи, — Дебил, идиот, придурок, старый развратник, потому что старше тебя на две недели, а еще белый, теплый, мягкий и пушистый! Поэтому-то ты меня и не бросишь…

*** Яркое апрельское солнце мягко окутывало своими шелковыми медовыми лучами пыльную библиотеку с бесконечными стеллажами с тысячами рядов книг, и на свету было видно, как в теплом подвижном воздухе кружатся пылинки. Из распахнутых окон влетал струящийся ласковый ветер, пахнущий свежестью талой воды и звонких капелей, имеющий обольстительную ноту ранних, хрупких, напоминающих изысканную акварель цветов, пропитанный бархатной нежностью прозрачно-лазоревого неба, дрожащий переливами весенних концертов скворцов. С улицы доносились взрывы радостного хохота и плеск воды в Черном озере — наверное, первокурсники баловались, кидая камушки в оттаявшую гладь. Солнце тоже довольно щурилось и подмигивало оживленному Хогвартсу, расплескивая брызги света и на тех, кто усердно готовился к экзаменам в библиотеке. Флоренс уже тошнило от одного вида этих идеально ровных рядов литературы, которым не было ни конца, ни края. Погода так и манила выбежать на улицу, подставить теплым лучам бледное лицо и вдохнуть полной грудью запах весны, которая шифоновой дымкой окутала всю Шотландию. Но нет. СОВ не давал ни минуты покоя, и Флоренс стала ловить себя на мысли, что становится копией заучки Грейнджер. А это было серьезным поводом задуматься и пересмотреть свои приоритеты. Особенно в такие чудесные деньки — выходные, когда все нормальные люди отдыхали с друзьями, наслаждались апрельским теплом, влюблялись и делали остальные вещи, присущие подросткам разумным и здравомыслящим. И Флоренс совершенно не понимала, как некоторые окружающие до сих пор ее терпят. Она стояла перед стеллажом, пробегаясь усталыми глазами по запыленным корешкам и искала хоть что-то стоящее для подготовки к Чарам. Эта секция была одной из самых отдаленных и светлых, где не было слышно зловещей и вездесущей мадам Пинс (впрочем, даже она попала под влияние великолепной погоды и не обращала внимания на редких посетителей ее священного заведения). Розоватые, голубые, зеленые и золотистые блики от красивых витражей зарывались в красиво переливающиеся волосы девушки, присобранные на затылке парой шпилек и при дневном свете имеющие сложный оттенок — что-то среднее между молочным шоколадом и кофе. Пушистые черные ресницы слегка подрагивали, прикрывая мягкий взгляд карамельно-карих глаз с золотистыми лучиками, а темно-каштановые густые брови красиво оттеняли мраморную бледность тонкой кожи. Школьная белая блузка была небрежно заправлена в форменную темную юбку, закатанные рукава обнажали красивые тонкие руки с хрупкими запястьями и изящными пальцами, а распахнутый воротничок открывал длинную нежную шею. Серебристо-синий галстук был ослаблен с небрежной легкостью, и придавал необычайной гармоничности этой серьезной девушке со строгим худым лицом, полным какой-то чарующей прелести и ускользающей красоты. Тонкую талию обхватили прохладные ладони с худыми точеными пальцами, к узкой спине прикоснулось стройное спортивное тело с холодным ароматом, а впалой шелковистой щеки коснулись шершавые тонкие губы.

— Ты прелесть, Уайлд! — озорно прозвучал прямо над ухом голос Малфоя, и девушка с перепугу дернулась в разные стороны, попытавшись выбраться из цепкой хватки.

— А ты осел, Малфой! — сердито пробурчала Флоренс, покрывшись ярким румянцем от нахального заявления.

Малфой рассмеялся своим завораживающим смехом, рассыпчатым и бархатистым. Он, лукаво прищурившись, всматривался в недовольное лицо девушки и самодовольно улыбался, не расцепляя рук. Тугой узел серебристо-изумрудного галстука был практически развязан, рубашка немного смялась, а распахнутый воротничок демонстрировал безукоризненно белоснежную кожу впалых ключиц. Пряди платиновых волос отливали жемчужным сиянием и с легкой небрежностью, безупречно вписывающейся в облик Малфоя, спадали на высокий ровный лоб. В миндалевидных серебристо-прозрачных глазах, искрящихся сверкающими льдинками, мерцала добродушная насмешка. Даже при не совсем оформившихся, еще юношеских лице и теле было бы полнейшей глупостью отрицать, что Драко Малфой был красив.

— Неужели ты смущаешься, Уайлд? — поддразнил слизеринец Флоренс, и та возмущенно раздула крылья длинного носа. — А еще ты трусиха.

Малфой ухмыльнулся и тихо рассмеялся, когда девушка с хлопком ударила его по руке.

— Чего тебе? — зашипела она. — Я занимаюсь, а ты мне мешаешь!

— Я тебя умоляю, Уайлд! — Малфой беззаботно закатил глаза, отойдя чуть назад, и оперся поясницей о небольшой столик, заваленный пергаментами, перьями и учебниками. Флоренс безуспешно попыталась вырваться из цепкой, но осторожной хватки, и недовольно нахмурилась, глядя на Драко снизу вверх. — Ты же зачахнешь за этими бесконечными уроками! А у меня на тебя еще есть кое-какие планы, — озорно добавил молодой человек, вновь улыбнувшись.

Он держал ее бережно, как хрупкую французскую статуэтку из старинного фарфора — словно она могла разбиться от неловкого движения. И, несмотря на суровое выражение лица, яркие глаза, на солнце отливающие бронзой, излучали смешливость и теплоту. Румяные губы налились клубничным соком, на щеках горел свежий румянец, а волосы источали головокружительный нежный запах — Флоренс Уайлд росла и расцветала с каждым днем все больше и больше, как утренняя майская роза, чистая и светлая, с каплями хрустальной росы на бархатистых лепестках. Тонкое лицо приобрело выразительные очертания, светилось солнечной лаской, когда оставалась наедине с ослом-Малфоем, и отбрасывало тень холодной насмешливости при остальных. И сейчас, даже с маской напускной строгости, она была живой. Была хороша свежим очарованием и яркостью прелестной юности.

— Ну, улыбнись! — Драко заглянул в ее неумолимые глаза заискивающе-плутоватым взором, и на его точеных бледных щеках появились столь редкие, но до жути обаятельные ямочки. Он знал, что перед этим Флоренс точно не устоит. — Ну же!

Девушка боролась с желанием взъерошить идеально уложенные белые волосы, расплыться в ясной, лучезарной улыбке и коротко поцеловать несносного Малфоя в щеку, тут же смущенно отворачиваясь. Вместе с тем хотелось капризно надуть губы, нахмурить брови и с гордым видом вздернуть нос (кажется, Паркинсон так всегда делала). Но Малфой продолжал загадочно улыбаться, и сопротивление оказалось бесполезным.

— Я не пойду гулять! Нет, нет и нет! Не проси даже! — Флоренс скрестила руки на груди, пряча улыбчивый взгляд и утыкаясь носом в прохладную, тонко пахнущую изысканным одеколоном шею Драко.

— Ладно, — он пожал плечами и хмыкнул. — Я посижу с тобой тут.

Она приподняла голову, мягко и нерешительно глядя на Малфоя с чистой, волнующей кровь наивностью в больших чарующих глазах. Ароматный шифоновый ветер, донесшийся из открытого окна, смешался с медовым светом, овевая лица студентов. Луч солнца заскользил по тонким приятным чертам девичьего лица, искрясь во взгляде россыпью золотистых топазов, подсвечивая светлую нежную кожу. Волнистая прядь выбилась из блестящего каштанового облака, закачалась, подхватываемая порывом ветерка, и изящно коснулась высокой, мягко очерченной скулы. Малфой не отрывал пронзительного серебристо-голубоватого взгляда, в котором отражалось солнце, от карамельно-карих глаз, очерченных линией бархатных черных ресниц. Он чуть приблизил лицо, наклонив острый подбородок, и теперь кончики их носов осторожно соприкасались. Горло Драко обволок невесомый сливочно-цветочный аромат теплой кожи и прекрасных волос, он слышал тихое, сбитое дыхание, чувствовал, как пульсирует артерия на тонкой шее. Скользнул взглядом к плавной линии нежных, шелково-розовых губ, к подрагивающему излому темных бровей. Прохладные, чуть шершавые губы накрыли ее, теплые и податливые. В груди обоих разлилось привычное сладко щемящее чувство, а в кончиках онемевших пальцев стало приятно покалывать. Поцелуй получился бережным, наполненным бескрайней трепетной нежностью и, вместе с тем, чем-то большим, таким, что взрывалось в сердце обжигающими искрами. Драко обхватил длинными жилистыми руками худощавое тело, невесомо касаясь ледяными бархатными пальцами пылающей кожи на шее, прикрыл глаза и отпустил весь вихрь беспрерывно кружащихся мыслей. Флоренс отвечала ласково, отдавая все свое лучезарное тепло, обвила хрупкими руками широкие плечи, приподнявшись на цыпочки. Рассеянные солнечные лучи ласково очерчивали сплетение фигур, оттеняя каждую черточку необычайно красивых лиц. Она оторвалась от него и замерла, взирая счастливыми прищуренными глазами на безмятежного Малфоя.

— Опять мятные леденцы?

Он фыркнул, обняв ее, тихо смеющуюся переливчатым живым смехом, и довольно улыбнулся. Противно заскрежетал дверной замок, и по плесневелым стенам поползли вереницы черных мохнатых пауков. Над дверью вспыхнул тусклый грязный факел, рассеивающий сырой холод подземелья. Бледный отсвет отразился в тонкой дорожке одинокой слезы на впалой щеке. Грохот распахиваемой деревяшки, и на пороге возникла коренастая фигура Пожирателя без мантии. Неровный свет коридорных факелов очертил короткие руки, сальные жидкие патлы, свисающие на одутловатое жирное лицо, и кривые ноги. На искореженных губах появился оскал звериной похоти, в маленьких, масляных, заплывших жиром глазках зажегся жуткий огонь, от которого сердце девушки затрепетало, как раненая птица в силках. Дверь захлопнулась, и сокрушительно рухнули последние надежды. Селвин стал мучительно медленно, вытягивая свою короткую жирную шею, подходить к девушке.

— Вот мы и встретились с тобой, моя прелестная лесная лань, — Пожиратель обнажил кривые вонючие зубы, покрытые гнилостным желтоватым налетом, и издал безумный смешок, отразившийся от стен липким дрожащим эхом. — Помнишь меня, детка?

Флоренс апатично смотрела на ухмыляющегося Селвина. Внутри было пусто. Никакого протеста, боли или сожаления. Просто бездонная, засасывающая пустота.

— Боюсь, что нет, — ее хриплый равнодушный голос рассек ватную тишину. — Слишком много впечатлений и опыта, сэр. Уверяю, мне есть, с чем сравнивать, — губы, покрытые кровавыми язвами, сложились в сумасшедшую улыбку.

Селвин вспыхнул.

— Кошечка, я смотрю, у тебя слишком острый язычок, —он опустился на корточки, и его противное лицо, словно намазанное салом, оказалось на расстоянии не более пары дюймов от ее. — Неужто жизнь тебя ничему не учит?

— Наоборот, — ее глаза затуманились. — Мне теперь бояться совсем нечего. Я потеряла все, что у меня было. Осталась только жизнь. Так забери ее! Забери! — Флоренс разразилась диким безумных хохотом, который отразился от покрытого слизью потолка раскатистым эхом. — Что тебе стоит?!

Селвин молчал несколько мгновений.

— Слушай, девочка. Я не Нотт, — он протянул короткие, покрытые вонючим потом пальцы к грязным волосам девушки, — Не аристократ. У меня все по-простому — трахать, так трахать. И убивать тебя я не собираюсь. Это право остается за Ноттом, потому что он отымел тебя первым.

В горле Флоренс встал омерзительный рыхлый ком, который отдавал колкой болью в пульсирующие виски.

— И убить тебя смогут либо он, либо кто-то из Малфоев, — продолжал Селвин, поглаживая гибкую шею, — Потому что ты в их доме. Либо Темный Лорд. Остальные могут делать с тобой что угодно, но только с разрешения Нотта.

В глазах защипало, и из уголков брызнули обжигающие слезы.

— Девочка, меня этим не разжалобишь, — Селвин обдал ее лицо отвратительным дыханием. — Ты просто мразь, и знаешь это. Знаешь, что тебя трахали Нотт, Мальсибер, Роули и Трэверс. Впечатляющий список, должен признать, — тихо произнес Пожиратель, задумчиво разглядывая девушку. — Щенки бы тебя, может, и пожалели. Особенно сынки Малфоя и Нотта — они просто тряпки, безвольные имбецилы. Но их здесь нет, да и вряд ли их подпустят к тебе. Ты наша игрушка.

Бледное, разбитое вдрызг лицо Уайлд, обляпанное землей, кровью и черной слизью, выглядело жутко в душном сумраке подземелья. Пустые ввалившиеся глаза выглядели поистине устрашающе.

— Ты была красивой, кошечка, — медленно говорил Селвин. — И теперь твое тело — сексуальная игрушка для слуг Темного Лорда. Это честь, девчонка. Вдолби себе это в твою головку.

Не было болезненных воплей и ударов. Только грязные стоны Пожирателя и его хриплые комментарии.

— Уж прости, что без стихов Шекспира, — расхохотался Селвин, сквозь жирную пелену похоти глядя на отстраненное лицо Флоренс, которая бессмысленно смотрела в одну точку на стене, пока ее тело сотрясалось от омерзительных толчков. — Без розочек и соплей, как любят такие шлюхи, как ты.

*** В гостиной Слизерина царили привычная прохлада и мягкий зеленоватый сумрак, окутывающий изысканный интерьер. Напольные часы из черной сосны пробили час ночи, и свечи в настенных канделябрах нервно замигали, отбрасывая мерцающие блики на студентов, устроившихся на кожаных диванах. Во влажном воздухе пахло французским коньяком, дымом дорогущих итальянских сигарет, которые присылала Забини его мать, и смесью дорогого мужского парфюма. Драко сидел, непринужденно забросив локоть на спинку холодного кресла, немигающим отстраненным взглядом смотрел на ровные языки пламени в жутковатой пасти камина и медленно пил тот коньяк с безупречным сбалансированным привкусом прохладного дерева и ванили, который прислал Нотту его папаша. Блейз задумчиво выпускал изо рта пышные кольца дыма, закинув ногу на ногу и явно что-то обдумывая. Смуглая кожа на красивом лице потускнела, живые, полные лукавых искорок глаза выцвели и покрылись льдистой пеленой. От прежнего Забини осталась лишь тень, призрак. Нотт выглядел не лучше. Он был, пожалуй, самым красивым в их компании — благородное лицо с точеными чертами и бронзовой кожей, покрытой легким живым румянцем; волнистые каштановые волосы, мягко отливающие золотом на свету, аккуратно ниспадали на покатый лоб и широкие скулы; густые темные брови с хищным изломом очерчивали красивые, но всегда несколько затуманенные таинственностью шоколадные глаза, а правильная линия тонкого рта изредка подрагивала в улыбке или ухмылке. Нотт был самым тихим из них троих. Он не был веселым, искрометным и полным жизнелюбия, как Забини. Он не был холодным, отстраненным и язвительным, как Малфой. Он был отчасти мягким, преданным и тем, которому запросто можно доверить свою жизнь. И, несмотря на эти качества, закопанные глубоко внутри, Теодор все же был слизеринцем — не без пренебрежительной ухмылки, не обходилось без высокомерных взглядов и ядовитых уколов в сторону грязнокровок и гриффиндорцев. И не был сыном своего отца, что вызывало у Малфоя глубокое и искреннее восхищение. Тео любил пошутить в компании друзей, поязвить насчет новой пассии Уорингтона и тонко порассуждать на тему того, как Монтегю аппетитно пускал слюни на Грейнджер. Нотт ценил высокое искусство, обожал живопись эпохи Ренессанса, мог бесконечно слушать Моцарта и был без ума от итальянской кухни — в детстве на пару с Забини он мог съесть огромную пиццу, пасту со сливочным соусом и апельсины из усадьбы матушки Блейза. При этом Тео был не прочь охмурить какую-нибудь безмозглую длинноногую курицу и потом, выслушивая едкие комментарии Малфоя под оглушительный хохот Забини, с насмешливой улыбкой рассказывал о своих похождениях. Все же он был слизеринцем. Сейчас Теодор сидел на диване и, нахмурив брови, медленно пил коньяк. Рядом не умолкала щебечущая Астория, которая увлеченно рассказывала о какой-то брехне, совсем не замечая искрящегося напряжения в тяжелом воздухе. И все трое испытывали жгучее желание придушить ее прямо тут.

— Гринграсс, какого черта к тебе среди ночи долбится сова?! — из женских спален выскочила, запахивая шелковый халат, однокурсница Астории, Флора Кэрроу. — Иди, угомони эту чокнутую птицу, иначе я сверну ей шею!

— Это семейная? — лениво протянула девушка, разглядывая свой безупречный маникюр.

— Нет, — Флора покачала кудрявой головой и раздраженно покосилась на сокурсников. — Какая-то тощая, с красными глазами.

Астория заметно занервничала. Она резко вскочила с дивана и, даже забыв страстно поцеловать Малфоя, исчезла в дверном проеме под недоуменный взгляд Флоры. Драко облегченно выдохнул и, отставив стакан, помассировал ледяными пальцами ноющие виски.

— Слушай, Малфой, — Теодор поднял воспаленные глаза на друга. — Ты поедешь на Рождество домой?

Молодой человек раздул ноздри и, с хрустом сцепив длинные паучьи пальцы, прикрыл подрагивающими веками глаза.

— Я поеду. К матери, — глухо ответил Драко. — Она попросила приехать.

Слизеринцы только кивнули. Блейз вновь затянулся, с болезненным наслаждением выпуская клубчатый дым, а Теодор залпом осушил стакан, даже не поморщившись. С белоснежных свеч, словно слезы, падали струящиеся капли воска. Огонь в камине зловеще потрескивал, разливая в гнетущем воздухе мрачное отчаяние и полную безысходность. Комментарий к Chapter

XXVI

Очень-очень жду мнений! Всем спасибо!

====== Chapter XXVII ======

Стены палатки душили, стесняли плотным полумраком, который витал в спертом воздухе. Слабо мерцали дешевые свечи, рассеивая тусклым бледным светом густую вязкость мрака, на грубой ткани расплывались уродливые тени. На раскладушках, застеленных тяжелыми старыми одеялами, валялись наспех сброшенные куртки, припорошенные тающим снегом, который стекал мутными струйками талой воды на пол. На столе остывал скудный ужин, грязный чайник выпускал клубы водянистого пара. А снаружи падал снег, оседающий на ветвях раскидистых деревьев мягкими кружевными хлопьями, устилающий землю пушистым белоснежным покрывалом. Ночное небо было туманным, матово-черным с сизым отливом. Так тоскливо и пусто, что в груди разрастается неясная тягостность, отдающая глухой болью в каждую клетку тела.

Гарри сидел за столом, уронив голову на скрещенные руки, и смотрел пустым взглядом на запыленный фонарь, в котором догорала тонкая свеча, с которой скатывались капли горячего воска. Битва с Нагайной отняла слишком много сил, начисто опустошив и самого молодого человека, и Гермиону. Та сейчас неподвижно лежала на своей раскладушке, закутавшись в шерстяной, изрядно потрепанный плед, и изредка вздрагивала от тихих всхлипов. По ее бледным щекам скатывались мелкие стеклянные слезинки, оставляя поблескивающие извилистые следы.

Гнусно.

Тошно.

Отвратно.

Гарри чувствовал, как где-то в районе солнечного сплетения скручивался горький тугой узел, кончики пальцев холодели, а под ложечкой мерзко сосало. Он вспомнил прошлое Рождество. Такое теплое, домашнее и пропитанное ослепительным и жарким чувством. Тогда Флоренс, хоть ненадолго, но была с ним. Гарри обожал, благоговел, восхищался. Тогда он не замечал того, что она все чаще и глубже уходила в себя, мрачнела и отдалялась от него. Гарри был поглощен ею, ловил каждое слово, каждый взгляд, наслаждался каждой секундой, проведенной с девушкой. Пока она не расколола его на множество острых, режущих до невыносимой боли осколков. Но зато она была честна. Гарри помнил, как летними ночами она плакала в саду «Норы». Надрывно, душераздирающе и болезненно, глотая струящиеся слезинки. Лунный свет заливал ее согбенную фигурку холодным сиянием, отражаясь в растрепанных волосах и на землистой коже. Глаза потускнели, вся живость и смешливость в них потухла, оставив лишь мучительное равнодушие и застекленевшую отстранённость. За это Гарри был готов убить Малфоя. За то, что довел ее до такого состояния. За весь тот адский ужас, который он вынудил ее пережить. А она любила этого ублюдка.

Это врывалось в сознание яростным вихрем, крушащим все на своем пути.

Малфой был куском дерьма. Трусливый, подлый, вонючий подонок, трясущийся за свою шкуру. Гарри не мог видеть этого белобрысого выродка рядом с Флоренс и вообще не понимал, что такого она видела в нем, что заставляло ее терять голову. Поттер знал, что он лучше Малфоя. Он мог дать ей все: любовь, тепло, заботу, уютный кров и дружбу. А что Малфой? Фальшивую жизнь в ледяной роскоши? Пренебрежение и презрение «элитных кругов»? Или, может, жизнь спутницы Пожирателя Смерти? Хотя, она ведь грязнокровка. Он может дать ей только смерть.

Где она сейчас? Что с ней? Жива ли она вообще?

Вопросы роились в голове Гарри нескончаемым вихрем, поднимая кучу муторных предположений и смутных догадок. Ему было противно от самого себя. Сидеть тут, в покое и относительной безопасности, пока Флоренс, возможно… Нет, нет. Так хотелось верить, что это бессмысленное отрицание реально. Но в глубине души Гарри знал, что переубедить самого себя невозможно. Не убежать, не скрыться от леденящей кровь правды. И самым мерзким было то, что сделать ничего нельзя. В комнате Сириуса он нашел свадебный снимок родителей. Они поженились, когда были всего на пару лет их старше, в девятнадцать. Такие молодые, счастливые, беззаботные, с искрящимися бесконечной любовью глазами. Мама была очень красивой: с тонкой изящной фигуркой, лучезарной улыбкой и невероятными, полными света и доброты глазами. Лили Поттер была солнечной. Длинные волнистые волосы с ослепительным медным отливом, вздернутый аккуратный нос, правильные и мягкие черты красивого лица, усыпанного веснушками. Флоренс неощутимо походила на нее — то ли тягучим теплом в сияющих глазах, то ли изгибом бровей, то ли формой чувственных губ… Но была такой же магнетически прекрасной, с чарующей притягательностью и неуловимым флером мягкости и хрупкой нежности, несмотря на холод в очертаниях. Тогда была война. Люди спешили жить. Торопились любить, давать жизнь детям, наслаждаться каждым мигом скоротечной жизни. А она могла оборваться в любой момент. Потому что это война. И сейчас война. И сейчас каждый день сотни изощренных безжалостных убийств, тысячи людей живут в страхе, что над домом повиснет метка Смерти. Боятся услышать предсмертный крик любимого человека, оглушительный плач испуганных детей, стоны ослабелых родителей. Боятся испытать боль потери, которая отпечатается в сознании и сердце несмываемым клеймом, напоминающим гноящуюся рану. Этот страх останется у людей навсегда. Он как шрам: вроде и зажил, а след остается. Вот и это сохранится. Навсегда. *** Табачный дым заволок туманной пеленой всю спальню слизеринского старосты, окутав дорогим ароматным дурманом темное помещение. В камине тлели угли, разливающие мутное зеленоватое сияние в холодном воздухе. На темно-изумрудных шелковых простынях белело женское тело редкой красоты и гармоничности в очертаниях, из-за идеально гладкой завесы блестящих волос тускло сверкали яркие нефритовые глаза, устремленные на неподвижный силуэт в кресле. В длинных изысканных пальцах тлела тонкая черная сигарета, пепел с которой мягко падал в серебряную змеиную пепельницу. Полупрозрачные клубы дыма смешивались с бархатным сумраком спальни, оттеняя точеный сероватый профиль с ровным носом, четкой линией челюсти и острым подбородком. Из тонкого рта струящимися шифоновыми облаками сочились струи табачного дыма. Подрагивающие веки прикрывали воспаленные пустые глаза, под которыми залегли пугающие черно-фиолетовые синяки и вздулись вены. Высокие скулы заострились еще сильнее, на впалых худых щеках появились нездоровые тени, а хмурая складка между хищных бровей навсегда впечаталась в бархатную кожу лба. Красивое, словно выточенное из итальянского мрамора лицо, но безэмоциональное, пустое, похожее на застывшую фальшивую маску. Драко Малфой откинул голову назад, и растрепанная прядь упала на бледный висок.

Бесит.

Гринграсс надолго задержалась в его постели. Хотя это он не считал своей постелью. Но все же. Вот уже почти месяц она заявляется к нему по ночам и торжествующе улыбается, когда он с ядовитым безразличием сдергивает с нее бесстыдный халатик и грубо кидает ее обнаженное тело на кровать. Ей больно, когда он вколачивается в нее и не касается губами даже миллиметра холеной кожи. Но Малфой с ней, и больше Гринграсс, казалось, ничего не волновало. А потом привычный сценарий: он брезгливо кидает ей одежду (если то вульгарное убожество вообще можно так назвать) и сухо кивает на дверь. Сам же усаживается в кресло и с тягучей медлительностью пьет дорогой магловский алкоголь, зарываясь в себя и отстраняясь от всего окружающего мира. Пару раз Гринграсс порывалась воспротивиться, но ледяного взгляда ей хватало, чтобы немедленно испариться из комнаты. И несмотря на то, что, по сути, Астория была бесплатной шлюхой Малфоя, она была с ним. Не цеплялась, как надоедливая муха, но порядком бесила.

Бесила, потому что не была ей.

Обычно секс с Гринграсс не вызывал особых эмоций — был обычной разрядкой. Но сегодня Малфою было особенно паршиво, и он выпил до прихода Астории. Разум затуманился, расслабился, кровь в венах потеплела и взбередила в сердце старые раны. Когда Гринграсс, как обычно, оказалась под ним, то овальное красивейшее личико преобразилось в гораздо более прекрасное и совершенное, с мраморно-бледной тонкой кожей, выразительными холодными чертами и дурманящими глазами. Видение было таким живым и реальным, дарило такое неземное блаженство и жаркую негу, что Малфой впервые в жизни стал покрывать беспорядочными поцелуями извивающееся тело под ним, а вместо пышных округлых изгибов чудилась хрупкая худоба, желанная и волнующая. Глянцевые пряди рыжеватых волос стали пышным шелковым каскадом шоколадно-каштановых волн, рассыпавшихся по этим чужеродным подушкам. Только пошлые и слишком высокие стоны не давали погрузиться в затаенный плод воображения целиком. Но это почему-то стушевалось, оставляя место лишь воспаленной фантазии. Малфой, покрывая хаотичными поцелуями румяные мягкие щеки, прошептал заветное имя, которое пульсировало в висках жарким пламенем, исцеляющим и дурманящим. Возмущенный вскрик разбил сладостный мираж вдребезги. В нос резко ударил этот омерзительный пудрово-цветочный запах, глаза напротив налились ненавистной зеленью, и все рухнуло. Драко с отвращением увидел реальность. А перед глазами все равно стоял плод больной фантазии, идеально дополняющий коллекцию драгоценных воспоминаний Малфоя. Новая грань испытываемых чувств стала казаться хоть немного реальной. Однако мучительная правда заключалась в том, что в жизнь такая мечта не воплотится никогда. она останется лишь увековеченной иллюзией утешения. Не более.

— Драко… — противный голосок рассек тишину.

— Свали, Гринграсс, — юноша даже не открыл глаз. — Мне казалось, что наша традиция вполне ясна и понятна. Даже для такой тупой курицы, как ты.

— Но…

— У тебя есть минута, чтобы убраться отсюда. Время пошло.

Астория резко поднялась с постели, длинные волосы разметались по округлым плечам, а припухшие алые губы были плотно сжаты. В туманном полумраке Гринграсс казалась еще красивее. Она, прищурив по-кошачьи зеленые глаза, подчеркнутые черной подводкой, медленной завораживающей походкой направилась к креслу Малфоя. Шлейф духов смешался с запахом сигаретного дыма, от теплой ухоженной кожи исходил тяжелый аромат восточного розового масла.

Слишком приторно. Слишком.

Драко почувствовал, как она опустилась на пол, обхватывая тонкими пальцами его свободное запястье. По телу пробежались неприятные мурашки.

— Скажи, — ее голос был хриплым, с истеричными нотами, — Неужели я хуже той грязнокровки, чье имя ты так страстно шептал? Я знаю, что гораздо лучше, Драко, — Астория сжала пальцы сильнее. — И я с тобой. Здесь, сейчас и потом… А где она? В какой-нибудь крысиной вонючей яме, сидит и дрожит за свою драгоценную грязную шкуру. Драко, ты должен понять, что все, что происходит сейчас — правильно! Так и должно быть. Мы закончим школу, ты женишься на мне и наше будущее станет ясным!.. А эта мразь так и останется гнить в своем подвале…

Плавное журчание умоляющего тонкого голоса прервал резкий хлесткий звук. Слезливый звонкий вскрик прокатился по сумрачной комнате, и девушка прижала дрожащую ладонь к щеке. Она горела. Обманчиво кажущаяся изящной, тяжелая и крупная рука Малфоя вновь покоилась на бархатной обивке подлокотника.

— Я никогда не бил девушек, — молодой человек задумчиво затянулся, а в его потемневших глазах сверкали опасные искры ярости. — До этого момента.

— Как ты посмел!.. — Астория вскочила на ноги, бесстыдно демонстрируя обнаженное тело. По щекам безостановочно текли слезы обиды.

— Убирайся, — хладнокровно ответил Малфой, выпуская изо рта витиеватые кольца дыма.

До чуткого слуха донесся шелест атласной ткани, шум резких шагов и оглушительный хлопок двери. И сознание окутала приятная ватная тишина, из груди Малфоя вырвался расслабленный хриплый вздох, на жилистой шее бешено пульсировала сонная артерия.

Одной проблемой меньше.

*** Вновь порог родного дома. Здесь всегда было темно и холодно. Высокие темные стены, увешанные портретами в дорогих посеребренных рамах, давили на виски своей мрачной молчаливостью. На полу был расстелен испанский ковер в глубоких зеленых тонах, с ручной вышивкой золотом; тонкие перила изысканной ковки искусно переходили в парадную лестницу из черного португальского мрамора семнадцатого века. На стенах мерцают свечи в массивных канделябрах гоблинской работы с вкраплениями изумрудов. Ощущался безупречный вкус семьи аристократов, буквально кожей чувствовался дух старинной благородной фамилии, витающий в прохладном воздухе огромного родового поместья, таящего жуткие тайны и окутанного кровавыми легендами.

Проходят месяцы, годы, столетия. И ничего не меняется. Только теперь стены дома были залиты кровью маглов, дрожащий воздух пронизан мучительными воплями и сумасшедшим хохотом чистокровных. В столовой больше не пахло белыми розами, которые так любила Нарцисса Малфой. Больше не слышался детский смех, не звенели птичьи трели, увял роскошный сад. Мать не сидела зимними вечерами у камина, держа в нежных объятиях маленького сына, не рассказывала таинственных и волшебных историй с добрым концом. Не приходила в комнату, пытаясь с мягкой улыбкой выведать у мальчишки про сердечные переживания. Не наблюдала за тем, каким рассеянным и феерично-счастливым стал ее пятнадцатилетний сын, когда приехал домой на пару дней в Рождество. Все оборвалось, как натянутая струна, оставив лишь болезненно звенящую тишину.

Драко тяжело сглотнул, когда за ним с глухим грохотом захлопнулись входные двери. В глубине верхнего коридора раздался быстрый стук женских каблуков, приближающийся все скорее и скорее. Молодой человек дернул уголком губ, узнав родные и такие знакомые шаги. На центральной площадке холодным светом вспыхнули изящные серебряные фонари, осветившие высокий женский силуэт. Полупрозрачные зеленоватые отсветы коснулись белоснежных длинных пальцев, скользящих по холодному металлу перил, отразились сверкающими искрами в великолепных камнях в перстнях, оттенили настороженное и измученное лицо редкой красоты. Драко скользнул потеплевшим усталым взглядом по точеному силуэту, который четкой тенью выделялся на фоне лестницы. Женщина стремительно соскочила с последней ступени и протянула свои дрожащие прекрасные руки к сыну, мгновенно сорвавшемуся с места навстречу хозяйке дома.

— Драко, мой хороший, мой родной… — миссис Малфой, вцепившись пальцами в припорошенное снегом пальто юноши, покрывала теплыми поцелуями щеки сына и уже не сдерживала слезы, катящиеся из ярких, льдисто-голубых глаз.

Малфой смежил веки, крепко обнимая тонкую спину матери и ощущая кожей прикосновения прохладных, удивительно мягких и гладких волос, ниспадающих на согбенные плечи.

— Мам, только не плачь!.. — Драко неловко отстранился, заглядывая в лицо Нарциссы, влажное от слез, аристократичное, нежное и дорогое, но с несмываемой печатью боли и гнетущей тоски. Бледная, точь-в-точь, как у него, кожа посерела, натянулась на острых скулах и выцвела; щеки впали, от носа к подбородку пролегли горькие складки. Около тонких, покрытых сухими корками губ образовались сухие ломкие морщины, а глубокие тени под потухшими глазами были голубовато-зелеными и выглядели ужасно.

— Хорошо, милый, не буду, — женщина выдавила слабую улыбку и ласково прикоснулась к запястью сына. — Идем, ужин готов.

Драко осторожно приобнял мать за спину, ощущая чуткими пальцами теплый бархат платья, струящегося по стройной фигуре. Нарцисса с усталой улыбкой взглянула на него и стала медленно подниматься по лестнице. Пронзительный вопль прорезал тишину, отражаясь от стен дребезжащим жутким эхом. И острый, истошный визг с надрывом донесся из глубин подземелья, сотрясая глухой камень сводов. Жуткий хохот безумной тетки, дикий грохот и вновь душераздирающий крик, тянущийся с такой болезненностью, словно от тела медленно отрывают кусок кровавой плоти. Отчаяние разлилось в воздухе ядовитым туманом, когда истерическое хихиканье Беллатрисы Лестрейндж пролетело по всем закоулкам особняка зловещим гулким эхом. Нарцисса замерла и похолодела, вцепившись тонкими пальцами в ледяной металл до такой степени, что на костяшках вздулись вены. Холодный голубой взгляд застекленел, а выразительная линия рта дрогнула. Внутри у Драко все содрогнулось от ужаса. В ушах зашумело, словно весь Мэнор затопило водой, а перед глазами поплыли черные круги. Он никогда не слышал таких отчаянных, душераздирающих криков, казалось, исходящих из недр земли.

— Мам, — язык не слушался, а в горле встал обжигающе сухой ком, — Что это?

Нарцисса сжалась, с неприятным скрежетом стиснула зубы и закусила изнутри щеки. Женщина поперхнулась воздухом, когда до ушей донесся высокий омерзительный хохот Беллатрисы.

— Она… У нас давно, — миссис Малфой бездумно смотрела в одну точку на мраморных ступенях, ее хрипловатый голос был глухим, словно исходил из могилы. — Еще с ноября.

Драко прикрыл глаза, чувствуя, как голову прострелила резкая вспышка пронзительной боли. В сердце что-то дрогнуло.

— Кто она?

Нарцисса обернулась через плечо, устремляя испуганный, потерянный взгляд на холодное лицо сына, жесткое и острое. Ее аквамариново-голубые глаза были полны странной мольбы, а бледные губы неестественно дернулись, словно в немом крике.

— Грязнокровка. Ее привели Пиритс и Струпьяр, — в голосе женщины появились незнакомые стальные ноты.

Юноша медленно кивнул, почувствовав, как в груди начинает жечь странное чувство. То ли сострадание, то ли сожаление… Он не знал.

— О-о-о, мой дорогой племянник! — пронзительно-насмешливый, с оттенком безумия голос Беллатрисы Лестрейндж разбил тишину Мэнора, вызывая дрожащие раскаты эха.

Драко повернулся. Тетка выглядела еще более чокнутой и жуткой, нежели обычно. И так всегда грязные черные лохмотья сейчас были заляпаны подвальной слизью, белесыми сгустками слюны, вонючим гноем и темной горячей кровью. Густые нечесаные патлы свалялись, из них торчали обломки ногтей и какие-то слипшиеся осколки. Беллатриса вздернула верхнюю губу, обнажая ряд гниющих зубов, покрытых мерзким налетом, и издала леденящий кровь смешок. Черные глаза горели дьявольским огнем, их засасывающая пустота вызывала неконтролируемую дрожь по всему телу, пронизывающая тяжесть темноты пригвождала к месту. Беллатриса Лестрейндж была чудовищем.

— Мадам Лестрейндж, — Драко, сохраняя непроницаемое выражение лица, сухо кивнул.

Тетка отвратно хихикнула.

— К чему этот официоз, дорогой? Мы все-таки семья… — она медленно приблизилась к племяннику и мертвенно бледной сестре, которая смотрела куда-то в сторону. — У меня для тебя сюрприз!

Молодой человек скривил тонкие губы в подобии усмешки, но в серых глазах вспыхнула настороженность.

— Как мило с твоей стороны, тетя Белла, — Пожирательница одобрительно хохотнула, впилась костлявой, покрытой свежей кровью рукой в плечо Драко, сомкнув острые грязные ногти на рукаве пальто.

— Конечно, сюрприз не новый, но тебе понравится! — Нарцисса при этих словах побледнела еще сильнее, ее плотно сомкнутые губы дрогнули, но так и не раскрылись. — Я и наши с тобой соратники проверяли: это крепкий орешек, дорогой, — Беллатриса радостно оскалилась.

— Так, значит, то, что я слышал четверть часа назад, было твоей проверкой, тетушка? — Драко изящно вскинул брови, в бесстрастном голосе мелькнула насмешка. Женщина хмыкнула.

— И далеко не первой, милый! — черные глаза кровожадно сверкнули. — У нас выдавались очень приятные встречи, в ходе которых выяснилось, что у твоего сюрприза довольно звонкий голосок. Наверное, ты и сам заметил…

Драко усмехнулся, вскинув подбородок, и уловил в лице тетки что-то вроде одобрения.

— Конечно, спасибо, но у меня хватает игрушек, — Пожирательница с наигранным возмущением вскрикнула, но через мгновение расплылась в удовлетворенной улыбке.

— А ты не дурак, Драко. Не собираешься подбирать за товарищами пользованный мусор… — Беллатриса задумчиво накрутила на худой грязный палец черный спутанный локон. — Жаль, ты не был первым. Нотт говорил, что мразь на удивление хороша. Даже для первого раза…

Юноша дернулся. На скулах заиграли желваки, а в глазах потемнело от гнева.

— Была свеженькой? — голос ровный, невозмутимый и полный холодного интереса.

— Еще какой! — тетка хохотнула. — Да и остальные нахваливали… Взгляни хоть одним глазком, Драко!

— Ты превратила девчонку в кровавое месиво. Что ты хочешь, что бы Драко там разглядел? — подала голос Нарцисса, презрительно вскинув точеный подбородок, в голубых глазах сверкнула ледяная сталь. — Мой сын не станет делить эту испробованную всеми грязнокровку с остальными.

Беллатриса вновь расхохоталась, не сводя пронзительного взгляда с невозмутимого племянника.

— Вернуть личико этому куску дерьма не составит никаких хлопот, — отсмеявшись, отмахнулась Лестрейндж, и хищно оскалилась. — Пойдем же, дорогой!

Драко коротко взглянул на мать, на бледном лице которой появилась странная эмоция, похожая на мольбу.

— Пожалуй, ради тебя, тетушка.

Беллатриса издала торжествующий клич, крепче сжимая когтистые пальцы на руке племянника. Комментарий к Chapter

XXVII

Всем спасибо за поддержку!

====== Chapter XXVIII ======

Комментарий к Chapter

XXVIII

Ребят, я очнулась! Написать эту короткую, но достаточно насыщенную информацией главу меня вдохновило перечитывание Ваших теплых и приятных отзывов. Спасибо Вам за поддержку! Простите за маленькую главу, но у меня куча личных проблем, творческий кризис и вспыхнувшая любовь к родной русской классике. Сейчас работаю над новым фиком, фэндом непопулярный, но такое писательство “для души” отлично снимает стресс. Я не знаю когда у меня проснется совесть или Муза (а может, они обе окажут мне такую честь). Но помните, что работа эта в любом случае будет закончена, добью ее, что бы ни случилось! И еще: мне, как автору и обычному человеку очень важна хотя бы пара добрых слов и Ваше, дорогие друзья, понимание! Всех люблю-целую-обнимаю и никогда не забываю! Спасибо всем! В душе Драко словно прорезались ледяные иглы, которые отдавали пронзительной колющей болью в онемевших руках. Спертый, вонючий воздух затхлого подземелья проникал в легкие и заплетал подкашивающиеся ноги. На черных стенах подрагивали мутные отблески зловещего пламени, теряющиеся в складках черных мантий и смешивающиеся с болезненными тенями на бледных лицах. В черных глазах Беллатрисы Лестрейндж горел жуткий огонь безумия и жажды крови, ее тонкий алый рот был искривлен в плотоядном оскале. Она была воплощением животного, неконтролируемого ужаса, ночным демоном во плоти. Неровный стук ее острых каблуков отражался от каменных сырых стен жалобным дребезжащим эхом, тонкие ноздри благородного носа трепетали в кровожадном предвкушении. В ноздри ударил тошнотворный запах гниющих человеческих останков и тухлых внутренностей, который висел в густом воздухе мерзостным туманом. Драко чувствовал, как в глазах темнеет. Крик. Еще один. Только гораздо ближе и реальнее. И невыносимее. Еще более жуткий и вызывающий острый приступ болезненной жалости. Тетка остановилась перед трухлявой склизкой дверью, окутанной неразрушимыми магическими цепями. Повисла зловещая тишина, давящая на уши мучительным ожиданием неизвестности. Беллатриса, вздернув подбородок, властно взмахнула волшебной палочкой. Что-то противно скрежетнуло, образовалась щель, из которой вылился рваный дымчатый шлейф смрада.

— Мешаете, мадам Лестрейндж, — прогнусавил глухой гортанный голос, принадлежащий фигуре Пожирателя в перекошенной мантии и с маниакальным блеском в глазах.

Тетка возмущенно разинула рот, и из палочки вырвались хлесткие ядовитые плети, до хруста обвившие открытое горло мужчины. Драко отшатнулся.

— Да как ты смеешь, мразь?! — визгливый вопль Беллатрисы пронесся по подземелью.

Пожиратель, захлебываясь булькающими хрипами, рухнул на колени, пытался отодрать веревки, которые все сильнее стискивали гортань и обжигали, как раскаленный добела кусок железа. Из камеры донесся приглушенный болезненный стон, гулкий звук удара и шелест мантии по каменному полу. Сверкнул ослепительный желтый луч, и магические плети Беллатрисы исчезли, оставив на грязной, сальной шее Пожирателя страшные ожоги. Тетка с безумным блеском в помутневших черных глазах вскинула голову, выпрямляя костлявую спину. В проеме возвышался высокий силуэт Пожирателя в плотном плаще, заляпанном брызгами свежей крови. Из-за маски виднелись темно-карие глаза, насмешливо сверкающие в вязкой тьме подземелья. Беллатриса Лестрейндж издала нечеловеческий утробный рык, от которого по спине Драко пробежала леденящая дрожь.

— Привет, мадам Белла, — во вкрадчивом голосе Нотта-старшего явственно читалась откровенная насмешка. — Очень тебя прошу, прекрати калечить слуг Темного Лорда только ради своих аристократических капризов. Это, знаешь ли, дорогая, приносит некоторые убытки…

Беллатриса, бессильно взвыв, кинулась было на Нотта, но тот с жутковатой усмешкой лениво взмахнул палочкой. Камеру и часть мрачного коридора окутала полупрозрачная ядовито-зеленая мерцающая дымка, создавшая непробиваемый щит.

— Беллатриса, запомни: этот лакомый кусочек магловской падали был и остается моим, — Нотт всем своим видом источал угрозу, от которой в жилах стыла кровь, а Лестрейндж несколько притихла. — И не смей приводить сюда своего сосунка-племянничка, который на пару с моим гнилым сынком накладывает в штаны от одной мысли о настоящих мужских развлечениях.

Пожирательница разинула рот, потеряв дар речи. В жутких глазах вспыхнул смертоносный огонь.

— И помни, что ты, Белла, у Повелителя сейчас не на хорошем счету, — насмешливо протянул Нотт, скучающе расправляя воротник плаща. — И не суй свой нос в чужие дела.

*** Женскую спальню старосты Слизерина мягко обволакивал холодный свет свечей, а в дальнем углу мерцал зловещим зеленоватым пламенем камин. Трепещущие мутные блики скользили по темным гобеленам на стенах, по изысканной дубовой мебели, по стопкам исписанных пергаментов и нежному шелку постельного белья. Прохладный воздух был пропитан ароматом яблочного шампуня и французских духов, которые оттенялись влажным запахом Черного озера. Его настойчивые воды с глухим грохотом бились о толстые стекла иллюминаторов, завешенных тяжелыми бархатными портьерами. И ничто в подземельях Хогвартса не напоминало о том, что за окном царили бушующие февральские метели и жуткие трескучие морозы. Колкая крупа ледяного града с резким стуком барабанила в окна школьных кабинетов, а пронизывающий до костей ветер с завывающим свистом носился по коридорам, пугая студентов. Погода была откровенно мерзкой, как и сам Хогвартс — мрачный, холодный и чужой. Астория Гринграсс, зябко кутаясь в тонюсенький шелковый халатик, темной зловещей тенью стояла над пламенем камина. Ее густые роскошные волосы разметались по округлым плечам, мягко очерчивали красивое лицо, сейчас нахмуренное и сосредоточенное. Глаза жадно скользили по корявым строчкам на засаленной грязной бумаге, которую Астория нервно сжимала в руках. Отсветы пламени то и дело мерцали на пергаменте, освещая размазанные слова и напряженную ухмылку на сочных губах. » Мисс Гринграсс,

докладываем о состоянии вашей швали, как вы и велели. Девчонка служит отличной подстилкой, даже Нотт-старший доволен. На Рождество приезжал младший Малфой, его тетка пыталась провести к девчонке, но Беллатрису Лестрейндж удалось остановить, а ваш драгоценный дружок не высказывал особенного желания взглянуть на игрушку слуг Темного Лорда. Мы со Струпьяром совсем не понимаем вашего щенячьего восторга к Малфою, но исправно выполняем ваши приказы. Дом этой твари в Бристоле недавно сожгли. Вашу щедрую награду получили и надеемся на дальнейшее сотрудничество.

Пиритс

P.S. не волнуйтесь, сова под кучей надежных заклятий, никто не сможет прочесть это письмо»

Астория облегченно улыбнулась. Ее указания выполнялись безукоризненно — стоит только ненавязчиво побренчать увесистым мешочком с блестящими золотыми галеонами, и ее наемники будут готовы ринуться хоть под землю. Драко ничего не подозревает, только очень задумчив с тех пор, как вернулся с каникул. Впрочем, Гринграсс мало волновали душевные волнения Малфоя — через пару недель он успокоится и вновь попадет под ее чары. Огонь затрещал громче, когда зеленоватые языки стали облизывать грязный пергамент. В ночную мглу спальни взвилось несколько ярких искр, мимолетно осветивших прекрасное лицо Астории. Через пару мгновении письмо обратилось в невесомый сероватый пепел.

====== Chapter XXIX ======

Незаметно подкралась весна. Казалось бы, то время, когда природа сбрасывает снежные оковы зимы, оживает под ласковыми солнечными лучами, расцветает под кристальной голубизной бескрайнего неба. Но апрель девяносто восьмого года выдался совершенно иным.

Шотландское небо разливалось над головой свинцовой тяжестью, окутанной лохматыми угрюмыми тучами. Сквозь плотную завесу облаков не пробивался ни один тонкий лучик, который согрел бы зябкий сырой воздух золотистой лаской. На черной жирной земле еще кое-где лежали комья сероватого, подтаявшего снега, смешанного с жидкой грязью. В редких местах пробивались островки чахлой травки, которая жухла без весеннего тепла. Обычно все окрестности Хогвартса были усыпаны куртинами лиловых и золотых крокусов, хрупких подснежников и густо-синих мышиных гиацинтов, но не в этом году. Первый и единственный цветок — скромная желтоватая примула — расцвел в заросшей густым мхом каменной нише, в которой пахло прелой прохладой и чем-то сладковатым. Полумна Лавгуд, тогда мечтательно рассмотревшая мелкие цветочки, лишь вздохнула и устремила грустный, спокойно-безумный взгляд в хмурое тяжелое небо. На сырых темных ветвях раскидистых яблонь источали слабый аромат ванили редкие облачка грязно-жемчужных соцветий. В чутком воздухе витали мокрые запахи земли, дождя и мрачной тоски. В пустых коридорах Хогвартса гулким, жутковатым эхом отдавалась ровная поступь мужских шагов. В рваной мгле подземелья мелькал высокий, идеально прямой черный силуэт со светлыми волосами, странно белеющими в тихой тьме. Молодой человек скользил цепким прищуренным взглядом по дубовым дверям и резко затормозил перед одной из них. Красивая бледная рука, до дрожи напоминающая огромного белого паука, взлетела к холодной металлической ручке, и с легким щелчком дверь открылась. Студент решительно шагнул в комнату, чуть сморщившись от густого запаха женских духов в жарком воздухе спальни. Молодой человек обвел холодным серым взглядом всю комнату, погруженную в таинственный полумрак, который рассеивало изысканное мерцание белоснежных свечей. Астории здесь не было. О ее недавнем присутствии говорила куча дорогих многоцветных мантий, разбросанных на кровати, стопка любовных романов, внушительная косметичка и откинутая крышка бездонного чемодана. Впрочем, примерно такой же беспорядок творился в комнатах всех студентов — все спешно собирались домой на Пасхальные каникулы, стараясь побыстрее сгинуть из Хогвартса. Драко Малфой, приняв решение подождать Асторию здесь, подошел к растопленному камину. В его голове медленно роились вязкие мысли, пропитанные мраком. И от одной молодой человек все же решил избавиться, как от надоедливой мухи, которая назойливо жужжит и не обращает внимания на раздраженные отмахивания. Он был уверен, что Гринграсс тут же бросится в рыдания, начнет ломать трагикомедию и заламывать свои прелестные ручки. Но у Малфоя хватало проблем и без вечно ноющей Астории, которая не давала ему ничего, кроме приятного ночного времяпровождения. И дружеский совет Блейза за вечерними размышлениями о жизни под тоскливый аккомпанемент огневиски окончательно убедил Драко в правильности созревшего решения. Кроме того, в последнее время юношу преследовали ночные кошмары, в которых его неизменно настигали те жуткие вопли, доносившиеся из недр Малфой-Мэнора. Воспаленное воображение любезно предоставляло такие картины, что в горле застревал немой крик, а холодный пот, струящийся по телу, липкими оковами охватывал бешеное сердце. Глаза резали брызги теплой крови и скользких внутренностей, вытекающий гной, осколки костей, а в нос бил будто реальный запах гнили. И почему-то представало то лицо, о котором в этом кошмаре Драко думал лишь с судорожными содроганиями. Малфой нахмурился и прикрыл глаза тяжелыми веками, стараясь отогнать жуткое видение. В темноте плясали, как злобные человечки с желтыми глазами, огненные блики. Молодой человек открыл глаза, и всполох пламени осветил изящное медное блюдо с тонкой чеканкой. На нем лежал небрежно скомканный грязно-желтый пергамент, словно Астория хотела с ним что-то сделать, но ее отвлекли. Какая-то неясная внутренняя сила подталкивала руку Драко к этому засаленному клочку, заляпанному чернилами. Длинные пальцы брезгливо скользнули по пергаменту, и в тусклом свете тонкой свечи юноша различил корявые крупные буквы. «Мисс Гринграсс,

Мы смогли раздобыть паспорт этой шавки. Не знаю, чего вам так хотелось узнать, но данные такие:

Флоренс Элизабет Уайлд

25.05.81

Часть о родителях утеряна при пожаре. Надо сказать, что мадам Лестрейндж здорово украшает вашу грязнокровку, испозьзуя в качестве подопытной крысы.

Пиритс.

P.S. Надеюсь, что награда окупит все наши труды.»

Пергамент выпал из ослабевших пальцев, мягко приземлившись на пушистый темный ковер. В груди мгновенно разрослось такое громадное, густое и давящее чувство, что молодой человек едва сдержался, чтобы не рухнуть на пол. Перед глазами поплыли черные круги, а в мозг, словно раскаленный металл, впивалось безумное осознание прочитанного. В висках дикой болью пульсировало незнакомое до этого времени чувство растерянного отчаяния, смешанного с чем-то сумасшедше-пронзительным. Левое предплечье прожгла невыносимая боль, словно в бледную кожу под пиджаком вонзились тысячи раскаленных кинжалов. Драко, стиснув зубы, вздернул голову, и к потному лбу прилипли взъерошенные платиновые пряди. Резким движением он задрал рукав, полубезумным взглядом впиваясь в метку, налившуюся густо-черным и пульсирующую обжигающей болью. Ужасная змея словно извивалась, высовывала раздвоенный язык и обнажала тонкие клыки, с которых капал смертельный яд.

Его вызывают. И не он. Скорее всего, тетка Белла.

Огненные языки вспыхнули ядовито-зеленым цветом, облизывая черный кашемировый пиджак, брюки и нервно дрожащие руки. Сверкнули ледяной сталью глаза, побледнели тонкие губы, и Драко Малфой исчез под мучительно тихое «Малфой-Мэнор!». Затрещали поленья, и мерцающие искры зловеще осветили брошенное письмо. ***

— Драко!

К юноше, отряхивающему с одежды пепел, мгновенно подлетела смертельно бледная Нарцисса. Ее тонкие руки быстро обхватили широкие плечи сына, а усталые темно-голубые глаза, очерченные черными ресницами, излучали сияние материнской любви. Некогда холеные, белокурые локоны сейчас были собраны в растрепанную высокую прическу, оттеняющую аристократичные черты изящного лица. Миссис Малфой выглядела изнуренной и измученной, но ее бесцветные губы на несколько секунд растянулись в слабой улыбке.

— Хватит этих нежностей! — презрительный голос Беллатрисы Лестрейндж заставил Нарциссу побледнеть еще сильнее и оторваться от сына. В ее глубоком болезненном взгляде читалось что-то странное, какая-то роковая недосказанность. — Потом наобнимаешься со своим ненаглядным сыночком. Он здесь для дела, Нарцисса.

Драко обернулся и сдержал сдавленный выдох. В темноте мраморной гостиной жутко выделялся силуэт Беллатрисы — высокий, худой, с грязной копной нечесаных волос, кишащих вшами. На ее рельефном, когда-то пламенно красивом лице растянулся звериный оскал, обнажающий гнилые вонючие зубы. В длинных когтистых пальцах Лестрейндж сжимала волшебную палочку, из которой сыпались кроваво-алые искры. У ее ног валялись трое связанных, избитых, покрытых салом, грязью и запекшейся кровью пленников. В глаза Драко бросилась пышная каштановая грива, огненно-рыжие патлы и упрямый, искрящийся зеленым взгляд. Молодой человек равнодушно взирал на знаменитое Золотое Трио, поверженное и истерзанное.

— Драко, милый, иди-ка сюда! — сладко пропела Беллатриса, с кровожадной ухмылкой маня Драко грязным пальцем.

Юноша на негнущихся ногах, вырвавшись из объятий матери, подошел к тетке. Грейнджер впилась в него пронзительным карим взглядом, полным влажного блеска. Уизел отводил глаза, искусанные губы были сжаты в тонкую жесткую линию. Лестрейндж встряхнула Поттера, и его раздутое, искореженное лицо передернулось от отвращения. Драко, не выпуская наружу ни одну эмоцию, с холодной бесстрастностью рассматривал одутловатые руки, перетянутые грубыми веревками, заплывшие глаза и разбитый в кровь нос. Беллатриса высунула покрытый сероватой слизью язык, в ее черных безумных глазах горел фанатичный огонь. В груди Драко шевельнулось что-то, подозрительно похожее на сострадание. Сострадание к врагу. Какая ирония. Малфой с первого дня в Хогвартсе мечтал о сокрушении очкастого героя, отказавшего ему в дружбе. Потом Драко немного успокоился, отпуская колкости и ехидные комментарии не из злобы, а для неукоснительного соблюдения старой традиции. Но потом Поттер начал увиваться за Уайлд. И то, что впоследствии он стал для нее чем-то большим, Малфой простить ему не смог. Не ей, которая позволила Поттеру перейти грань, а именно святому Потти. Драко просто не мог испытывать к Уайлд что-то, кроме пламенной привязанности, искренней дружбы и самого чистого, искреннего чувства, о котором так высокопарно и пафосно пишут лирики со всего мира. Он не мог испытывать злобу, ненависть, презрение, гнев. Только благоговение. Драко, злорадно сверкнув глазами, уже открыл рот. Он совершенно забыл про Темного Лорда, про тетку, про несчастную мать и, судя по письму, едва живую Флоренс Уайлд. Свершится правосудие, восторжествует справедливость. Но перед глазами встало строгое лицо. Как в школе: убранные волосы, сосредоточенный вид, сжатые губы и прямой взгляд. И эти глаза прожигали его, Малфоя, с немым разочарованием и печальным укором. Она словно напоминала о милосердии, о том, чего Драко так не хватало. В ушах зазвенел прохладный голос, эхом отдающий в голову и распространяющийся по телу, как Амортенция.

— Я не знаю. По-моему, это не Поттер, — Драко поставил щит, уберегая сознание от прожигающих глаз тетки. — Вряд ли. Не знаю…

Малфой, стушевавшись, отступил на несколько шагов. Беллатриса Лестрейндж раздраженно фыркнула, смахивая локон с бледной щеки.

— Приведите грязнокровку. Она-то не будет морочить нам голову…

Хвост сжался в комочек и под тяжелым взглядом мадам Лестрейндж поклонился так низко, что едва не коснулся острым носом мраморного пола. Его семенящая поступь разлетелась дребезжащим эхом по всей зале, и толстенькая фигурка Питера Петтигрю растворилась во мраке подземелья. Воцарилась тишина. Драко словил на себе мимолетный взгляд Грейнджер, пропитанный искренним недоумением. Молодой человек закусил щеку и воззрился на жирную грязь на бархатных портьерах. Беллатриса нервно постукивала острым каблуком, сгорая от нетерпения. Нарцисса отошла к мужу, который все это время безмолвной тенью маячил в углу гостиной. Уизел тяжело дышал, словно разъяренный бык. Тетка скучающе пнула его в бок, и он издал булькающий хрип, согнувшись пополам. Грейнджер сдавленно вскрикнула, но ослепительно-синий луч из палочки Беллатрисы вернул звенящую тишину. Драко, сощурившись, всматривался в силуэт пыхтящего Хвоста и чей-то еще — невысокий, окровавленный, напоминающий живой скелет. Темные волосы паклями свисали на изможденное лицо, а рваные, вонючие тряпки, прикрывающие обнаженное тело, трепыхались на выпирающих костях. Молодой человек содрогнулся от ужаса, а Беллатриса торжествующе хохотнула.

— Какая прелесть! — визгливо воскликнула она, подлетая к полуживой пленнице, повисшей на пухлых руках Хвоста.

Короткая розоватая вспышка, и бледное, костлявое существо оглушительно вскрикнуло. Беллатриса тут же влепила ей звонкую пощечину, но отрезвляющее заклятие действовало исправно — несчастная стояла на тощих ногах, исполосованных жуткими рваными ранами, их которых сочилось что-то мерзкое. Женщина вцепилась пленнице в локоть и сомкнула желтоватые когти, подтаскивая ее к Поттеру и друзьям. Девушка глухо рухнула рядом с Уизли, который тут же брезгливо отполз подальше и сморщился при виде иссохшего, заляпанного осклизлыми остатками пищи и кровью тела. Кое-где на голове зияли жуткие открытые язвы от выдранных волос, остатки которых по-прежнему прикрывали лицо. Беллатриса леденяще расхохоталась.

— Ну-ка, мерзость, скажи, это Поттер?

Девушка не пошевелилась. Лестрейндж мгновенно начала злиться. Она схватила пленницу за костлявую шею и приподняла над полом, скривившись от отвратного запаха.

— Драко, иди сюда!

Юношу пронзила жуткая мысль. Он, словно зачарованный, покорно двинулся к тетке и не отрывал взгляда от скрюченного тела. Беллатриса, злобно оскалившись, отбросила засаленные волосы с лица девушки. Малфой остолбенел. До безумия знакомое лицо, каждую черточку, каждую клеточку которого Малфой знал лучше, чем что-либо на этом свете. Тонкая кожа едва ли просвечивает через бесконечное покрывало фиолетовых гематом, рубцов и разъеденных, рваных ран. Губы, когда-то невозможно мягкие, свежие и нежные, рассечены и покрыты отвратительным вонючим гноем, смешанным с кровью. Глаза скрыты за распухшими красноватыми веками, от пышных темных ресниц почти ничего не осталось. Тонкие руки болтаются, как иссохшие плети, а засаленные лохмотья скользили по изнуренному телу, обнажая жуткие гнойники. Внутри все разбилось вдребезги. Со оглушительным звоном, с мучительным хрустом. Немой вопль отчаяния застрял в горле. Остекленевший взгляд бездумно впился в худую шею, исполосованную страшными шрамами. В сердце разрастались ледяные ростки чего-то невыносимого, мучительного и кошмарного.

— Ну?! — нетерпеливо взвизгнула Беллатриса, жадно всматриваясь в отстраненное лицо смертельно бледного племянника.

Поттер повернул голову, и в его ярких глазах отразился дикий ужас. Но ни одна мышца раздутого лица не дрогнула. Слишком опасно. Слишком высокую цену придется заплатить за хоть одну эмоцию.

— Ты узнаёшь, Драко?! — Лестрейндж сверкала своими бездонными черными глазами, в которых горело дьявольское пламя.

— Я поражен, тетушка, до чего вы довели эту… — в холодном, до этого момента равнодушном голосе молодого человека скользнула брезгливость, а губы сложились в насмешливую ухмылку. — И восхищен вашим талантом. Браво!

Беллатриса удовлетворенно осклабилась, с гордостью взирая на Малфоя.

— И все же, милый, взгляни получше! Рассмотри… Вчувствуйся…

Пара мучительно медленных шагов. Гулкое эхо, отразившееся от черного мрамора, отполированного до зеркального блеска. И пронзающий взгляд из-под залитых кровью век. Такой родной, искрящийся медовым теплом, но такой страшный и болезненный. Драко забыл, как дышать. Столько в этом взгляде тоски и мольбы. Мольбы… О прощении. Столько вины в этом взгляде! Над головой послышался странный скрежет, словно скребутся о железо. Он звонко раздавался в царящей ватной тишине, заставив Беллатрису недоуменно вздернуть голову и вскрикнуть от негодования. Драко заставил себя оторваться от этого ужасного зрелища и направить взгляд в потолок, к роскошной хрустальной люстре, украшенной венецианским жемчугом и белым золотом. На ней сидел Добби — тот самый веселый, немного вредный домовик с хрупкой нервной системой, которого святой Поттер освободил от рабства Люциуса на втором курсе. Добби с самым спокойным видом откручивал винтики люстры, и хрустальные подвески угрожающе подергивались и раскачивались. Беллатриса издала визгливый вопль, не выпуская из цепких когтей свою жертву.

— Что ты творишь, домовой эльф?!

— Добби — свободный эльф!

Торжественный писк Добби отразился от мраморных стен, и что-то тихо треснуло. Люстра оборвалась и полетела вниз, дребезжа жемчугом и хрусталем. Беллатриса оглушительно завопила и резво отскочила назад, выпустив из рук теряющую сознание Флоренс. Драко, сам не осознавая, что делает, подхватил хрупкое тело, прижал к груди, и в ту же секунду люстра грохнулась на пол. Во все стороны брызнули сверкающие и переливающиеся осколки хрусталя, впились в жутко бледное лицо Малфоя. Хлынула благородная и кристально чистая кровь аристократического семейства. Юноша старался закрыть как можно больше участков тела Флоренс, уберегая от разлетающихся осколков. Еще секунда, и по щелчку пальцев крошечного домовика разорвались путы Поттера, Грейнджер и Уизли, обрывки веревок рассыпались по холодному полу. Все трое вскочили, разминая затекшие конечности и сверкая горящими глазами. С негромким стуком по мрамору покатились две палочки, тут же угодившие в руки Гермионе Грейнджер, и на лице Нарциссы Малфой отразилась странная смесь чувств — смятения, страха и затаенной радости. Еще секунда. Секунда сомнений и мольбы. Сомнений в душе младшего Малфоя и мольбы в глазах Поттера. Один резкий шаг, и Драко с неестественной для него бережностью и заботой впихнул хрупкое тело в руки Гарри. Последний ощутил, как в ладонь скользнуло прохладное древко волшебной палочки. Но Малфой уже отвернулся и кинулся к матери, не оборачиваясь. Последнее, что запомнил Драко в тот день, было не мучительное и бесконечное Круцио от Темного Лорда, не разъяренные вопли Беллатрисы Лестрейндж и ее изощренные пытки. Он запомнил то безумное облегчение, когда в водоворе трансгрессии исчез силуэт Флоренс Уайлд, а серебряный кинжал тетки, пропитанный смертельным ядом тропического аспида, с дребезжащим бряканьем упал на пол. Комментарий к Chapter

XXIX

Ита-а-ак, товарищи читатели, автор с уверенностью и поистине малфоевским облегчением заявляет, что кризис сгинул на все четыре стороны! Вот что делает общение с потрясающими людьми, которые даже не подозревают о твоем творчестве) И вы, дорогие мои, тоже постарались на славу, поддерживая меня своим теплом и держа кулачки! Жду Ваших мнений!

====== Chapter XXX ======

Пронзительный мокрый ветер, резко пахнущий солью и водорослями, злобно бил в лицо, путался в волосах и иссушивал грязную кожу. Зернистый серый песок, смешанный с острыми осколками ракушек, забивался под ногти и попадал в кровавые ранки, обжигая руки. Вверху тяжелым покрывалом хмурилось свинцовое небо, с которого накрапывала противная изморось, привносящая в воздух водянистый запах дождя. Редкие куртины грязно-зеленой травы, пробивающейся между обрызганных морской пеной камней, печально шелестели от визгливых порывов ветра. Гарри с немым отчаянием оглядывался вокруг, продолжая сжимать безвольное тело, и сквозь мутные стекла очков различил смертельно бледные, испачканные глиной и кровью лица Рона и Гермионы, силуэт Добби, беспокойно оглядывающегося на бескрайнее густо-серое море, яростно брызжущее густой зеленоватой пеной. Прожигающая боль разъедала рваную царапину, залепленную соленым песком, но что-то гораздо более сильное и мучительное грызло бешено бьющееся сердце Гарри. Он старался не смотреть на обезображенное лицо и тело Флоренс Уайлд, распластавшейся у него на коленях. Это было поистине жуткое зрелище.

— Г-гарри, — дрожащим от холода и сырости голосом начал Рон, — Вон «Ракушка», давай дотащим ее…

Рон тяжело поднялся и медленно, расшвыривая в стороны песок, подошел к другу, с молчаливой тоской глядя на искаженное чудовищным выражением лицо Гарри. Гермиона всхлипнула, и ее слезный вздох смешался с ревом бушующих волн. …Дверь им открыла Флер — как всегда ослепительно красивая, даже в скромном домашнем халате и с растрепанными белокурыми волосами. Прелестные кристально-голубые глаза миссис Уизли в ужасе расширились при виде оборванных и окровавленных друзей, несущих едва дышащее тело, походящее на живой скелет. Флер издала пронзительно-утробный вскрик, прижав ладонь к бледным губам, и за ее спиной возник Билл. На секунду его вытянутое лицо исказилось ужасом, но спустя мгновение он хладнокровно отошел в сторону и утянул Флер за локоть, освобождая дверной проход. Молодая женщина что-то лепетала на невнятном французском, вскоре начав мельтешить перед небольшим диванчиком, на который Рон с Гарри уложили Флоренс. Билл, тревожно хмуря кустистые брови, отвел нервных и истощенных ребят наверх, не обращая внимания на протесты Поттера и хлюпающие стоны Гермионы, едва стоящей на ногах.

— Флер позаботится о ней, — мягко сказал Билл, чуть сжав плечо Гарри, которого начала колотить крупная дрожь. — А вам нужно отмыться и поспать. После все расскажете.

— Но!..

— Все после! — строго перебил Рона брат, махнув рукой на высокую светлую дверь, ведущую в ванную.

А внизу Флер гремела десятками флаконов и склянок со всевозможными зельями, бормотала сложные медицинские заклинания, окутывая тело Флоренс серебристой дымкой. Через четверть часа из впалой груди девушки вылетел едва различимый болезненный стон. Миссис Уизли бросила мужу усталый взгляд, в котором явственно читалось невероятное облегчение. *** Полупрозрачные лучи солнца, окутывающие небольшую спальню золотисто-жемчужной вуалью, пробивались через кружевную тюль и легкие насыщенно-лазурные шторы, подхваченные атласными лентами. На узенькой, но теплой и уютной постели, на паре пышных пуховых подушек лежала невероятно изможденная и худая девушка с неестественно бледным, словно вылепленным из воска, лицом. Темные волосы, изрядно поредевшие, но чистые и причесанные, мягкими волнами лежали на накрахмаленном бледно-голубом одеяле. Бескровные губы, покрытые засохшими кровавыми корочками, были плотно сжаты в узкую жесткую линию, отчего все черты, и без того холодные и острые, стали суровыми. Светло-карие глаза, выцветшие и тусклые, были прикрыты темными веками, исчерченными сеточкой фиолетовых вен. Кое-где виднелись полузажившие ссадины, уже желтеющие синяки и белые рубцы. В облике Флоренс Уайлд красивой, по сути, девушки, жутким призраком витала нестерпимая боль и… обреченность. Или принятие случившегося, сухое и словно скрытое хрустящей, промороженной коркой льда. Она сама казалась сделанной изо льда. Бессмысленный взгляд был направлен в ярко-бирюзовое небо, виднеющееся в распахнутом окне. Остро пахло солью, свежей травой и дикими маками, которые так прекрасно алеют в расщелинах серых камней, обрызганных белоснежной пеной. Резко кричали чайки, их крылья, поблескивающие серебром, звонко хлопали, рассекая теплый солнечный воздух. Красиво. Она не услышала, как тихонько отворилась дверь. А может и услышала, но продолжила почти отчаянно вглядываться в небо. Она не верила в Бога. Или считала так. Но, вопреки всему, Флоренс знала, что есть кто-то, кто видит ее. Может, просто равнодушно смотрит, а может, просто чего-то ждет. Однажды, после очередной бурной ночки в плесневелом подвале, кишащем крысами и вшами, после сухой корки хлеба и тухлой воды, она закричала. Почему Ты оставил меня?! Вопль истерзанной души глухо отразился от бесчувственных сырых стен и растворился в вонючем густом воздухе. А на следующий день ее забрали из того ада. И она попала сюда. Тот день она помнит плохо, все как в тумане. Отчетливо врезались в память только льдистые серые глаза, безумный хохот Беллатрисы и теплые руки Гарри Поттера.

— Ты не спишь?

Голос у Гарри тихий, мягкий, пропитанный заботой и беспокойством. Он неловко мнется на пороге, не решаясь войти.

— Нет.

А у нее — холодный, острый, как лезвие кинжала. И едва уловимо дрожащий. Неясно от чего — то ли от непролитых слез, то ли от боли в груди. Гарри не дождался чего-то еще. Бесшумно ступил на молочный пушистый ковер, в два шага дошел до кровати. В животе скрутился тошнотворно-болезненный узел, когда юноша посмотрел на Флоренс. Она не поворачивала головы. Невесомое касание теплых загрубелых пальцев, скользнувших по тонкой бархатистой коже. И дикий, животный ужас в карих глазах. Девушка нервно дернулась и инстинктивно вжалась в прохладную стену, продолжая смотреть на Гарри с жутким, нечеловеческим выражением страха. Молодой человек растерянно отодвинулся, неловко поправляя очки.

— Прости, прости, пожалуйста… — тихо забормотал Гарри, не зная, куда деть онемевшие руки.

— Не трогай меня. Пожалуйста, — мягче добавила Флоренс, вновь опираясь спиной на подушки. — Что ты хотел?

— Ты уже три дня лежишь… Хотел узнать, лучше ли тебе?

Она отвела застекленевший взгляд.

— Да. Спасибо Флер за ее заботу. И вам спасибо.

Гарри чувствовал, что нужно уйти. Но не мог переступить через себя, хотел еще хоть несколько мгновений посмотреть на нее, на ее пусть измученное, но не менее красивое лицо.

— Ты не хочешь рассказать, что случилось… там?

В ее глазах мелькнула странная смесь ужаса и злобы. Губы скривились, а на тонких руках вздулись жилы.

— Нет. Никогда. Зачем ты пришел? — голос сорвался на визг, в нем задребезжали слезы. — Зачем?! Чтобы мучить меня? Хочешь добить? Уйди, уйди!!!

По впалым щекам безостановочно покатились горячие слезы, истеричные хрипы вырывались из пересохшего рта, а длинные пальцы нервно задрожали, оставляя на смертельно бледном лице ярко-красные следы. На крики прибежала Флер, метнула Гарри раздраженный взгляд и бросилась ласково щебетать над рыдающей девушкой. Ее теплые мягкие руки едва ощутимо порхали по содрогающейся спине Флоренс. Надрывно вскрикнула чайка. Свежий бриз овеял девушек своей мягкой, влажной прохладой, а легкий ветер, причудливо переплетаясь с солнечным светом, зарылся в их волосы. Комментарий к Chapter

XXX

Тада-да-дам!!! Да, товарищи читатели, мне сделали ноутбук и я снова в полной боевой готовности. Глава маленькая, но из нее понятно, что все живы, но не совсем здоровы. Не знаю, что еще сказать. Ну, разумеется, Автор безумно соскучился по своим обожаемым читателям, крепко их обнимает и желает всем хорошего прочтения!

====== Chapter XXXI ======

Поистине жутко смотреть на то, как рушится твой дом. Невозможно видеть, как погибает твоя семья. Хочется забиться в какую-нибудь пыльную щель, как таракан, и завыть от боли. Но нельзя. Нужно хладнокровно наблюдать за оглушительными взрывами, как разлетаются во все стороны вековые стены, как раскалываются камни и с грохотом падают на землю и на людей. Нужно бежать дальше. Нельзя обращать внимание на то, как над головой, в густо-черном зловещем небе крошится, с льдистым хрустом трескается, как хрустальный шар, защитный купол. Сквозь ватный гул в ушах просачиваются страшные вопли, немыслимые проклятья и торжествующие победные кличи. Мелькают черные мантии Пожирателей, их серебряные маски отливают холодным блеском, в них отражаются смертельные ядовито-зеленые вспышки. Слева прозвенел вопль какого-то несчастного ребенка, извивающегося под сверкающим кроваво-алым лучом, и после ленивого «Авада Кедавра» стих бедный первокурсник.

Флоренс застыла, не в силах отвести взора от застекленевших, испуганных глазенок мальчишки, беспомощно раскинувшего руки на холодном, залитом кровью полу. Он никогда уже не встанет, не кинется навстречу маме, встречающей его с поезда, не будет хохотать со своими друзьями и жевать магические сладости. Ее кто-то толкнул в плечо, и девушка очнулась, вспомнила о том, что вокруг в самом разгаре смертельная бойня. Внутри противно, мерзко саднило от невозможности повернуть время вспять, вернуть этого ни в чем неповинного ребенка, который за всю свою короткую жизнь не успел сделать ничего плохого и ничего хорошего. Но нужно было двигаться дальше. На щеке зияла рана, которую болезненно жгло, руки были истерзаны до мяса из-за постоянно падающих камней и стеклянных осколков витражей. Она не чувствовала, как расталкивает дуэлянтов, на автомате отбивалась от нападающих Пожирателей, не ощущала металлического, тошнотворного запаха крови и боли. Ей нужно было найти Гарри. И пробраться к Уизли, к неопытной Джинни, которой наверняка требовалась помощь. Вот очередной поворот, в засасывающей мгле которого сверкают и искрятся цветные вспышки. Каменные своды шатаются, сыпется мраморная крошка из-за желтых и зеленых лучей, которые рикошетят о мраморную лепнину на стенах и залитый чем-то липким потолок. В слепящем свете, прореживающем тьму, Флоренс различила две рыжие макушки, и из горла вылетел облегченный вздох. Фред и Перси плечом к плечу сражались с Руквудом, раненым, уже без маски и разъяренным до крайней степени. Он с диким ревом кидался на Уизли, метал направо и налево смертельные заклинания, заставляя Фреда и Перси уворачиваться и подпрыгивать с ловкостью профессиональных эквилибристов. Девушка собралась сорваться с места и, движимая жаждой мести, заставить Руквуда пережить всю боль, весь ужас, который пережила она. Ведь и он заявлялся в сырой вонючий подвал, с животным оскалом истязая безвольное тело. Но словила пронзительный взгляд Фреда, ярко-голубой, жесткий. И остановилась, выжидая. Через мгновение произошло что-то странное и страшное. Руквуд нелепо взмахнул руками, и ярко-синий луч из его палочки впился в потолок, сверкающий свет с треском просочился через камни и поднял тучу пыли. Время словно застыло. Кусок свода, хрустнув, безумно медленно стал падать на пол. Флоренс, задохнувшись от каменной крошки, испустила беззвучный вопль и бросилась вперед. Перси, смахнув с носа свои неизменные совиные очки, в мгновение ока отбежал в коридор. Девушка, со всей накопившейся ненавистью ударив Руквуда хрупкой рукой и кинув его на ледяные камни, через секунду оттолкнула Фреда. Вцепившись друг в друга, они съежились в углу и с ужасом смотрели, как гигантский кусок каменной кладки, смешавшись со стеклянными брызгами, грохнулся прямо на Руквуда, похоронив его под собой навсегда. Клубы пыли вздымались в вязкий воздух, попадая в легкие, оставаясь темной коркой на лицах и пересохших губах, залепляя глаза. сквозь вибрирующий гул раздался вопросительный крик Перси, и Фред в ответ промычал что-то утвердительное. Флоренс зажмурилась до боли, так, что по пыльным, обгорелым щекам покатились одинокие слезинки. Уизли, шумно вздохнув, заключил девушку в крепкие братские объятия и рвано выдохнул:

— Спасибо…

*** Флоренс буквально вылетела к Выручай-комнате, когда заслышала шум и почувствовала густой запах гари. Ноги у нее подкашивались от недавно пережитого ужаса, но Фред вселил в нее уверенность и силы в светлую надежду. Теперь она, замерев на этой площадке, растерянно смотрела на студентов с метлами, валяющихся на полу, и рвущиеся языки жуткого пламени, лизавшего стены и оставлявшего после себя лишь вонючую черноту. Один из молодых людей поднялся, откашливаясь и сгибаясь от боли, его очки покрылись тонким слоем копоти, а лицо было исчерчено сочащимися царапинами. Рядом с Гарри Поттером резко подскочили Рон и Гермиона, целые и невредимые, только Уизли был еще более чумазым, чем обычно, а Грейнджер с настолько всхлобученными волосами, что не верилось, что такие вообще могут быть. Гарри, устало оглянув валяющихся на полу Малфоя и Гойла, поднял взгляд на Флоренс, и его лицо, измученное и настороженное, просияло. Они кинулись друг другу навстречу, и когда обхватили друг друга, поняли, что не смогли бы потерять для себя другого. Гарри, прижимая ее к себе, закрыл глаза и едва ощутимо раскачивался, не в силах отпустить Флоренс. Та доверчиво склонила голову ему на плечо, забыв о том, что вокруг в самом разгаре война, погибают люди, что в любой момент Хогвартс может пасть. Гарри чуть отстранился и, проведя подрагивающими пальцами по ее спутанным, выбившимся из тугого пучка волосам, ласково заглянул ей в глаза. По-прежнему лучистые и теплые, только сейчас уставшие и полные тревоги.

— Иди в Большой зал, тебя там подлатают. Ты ведь едва стоишь на ногах, — Поттер коснулся ее локтя, и руку Флоренс пронзила невыносимая боль. Девушка содрогнулась. — Мерлин, где же ты так?.. Немедленно беги к мадам Помфри!

Гарри смотрел на нее строго, а Флоренс только крепче уткнулась ему носом в плечо. Она не хотела его покидать. Она не могла. Молодой человек болезненно нахмурился и тяжело вздохнул, осторожно ее обнимая. Он тоже не мог ее отпустить. Но риск был слишком высок.

— Пожалуйста, уходи.

Она посмотрела на него с такой тоской, что Гарри невольно побледнел.

— Ты меня гонишь? — тихо уточнила Флоренс, не отводя взгляда от лица юноши. Тот нервно хихикнул.

— Ты же все прекрасно понимаешь! Я не могу подвергать тебя опасности!..

К ним тихо подошла Гермиона. Она неловко заправила лохматые волосы за уши и тяжело сглотнула, встревая в разговор.

— Флоренс, Гарри прав… Ты ранена, это может быть очень серьезно!

— Не серьезнее, чем ты, Грейнджер! — раздраженно ответила Флоренс, расправив плечи и отстранившись от Поттера. — Хорошо, я уйду. Удачи вам, — добавила она гораздо мягче.

Гарри бережно схватил ее за здоровую руку.

— Береги себя!

Она вяло улыбнулась.

— И вы. Не унывай, Уизли. Мы еще поборемся.

Рон кивнул и, видно, очень воодушевленный, с удовольствием пнул Гойла под дых.

— Всю жизнь мечтал это сделать, — пробормотал Рональд под укоризненный взгляд Гермионы.

Флоренс посмотрела на Гарри, предчувствуя что-то опасное и тяжелое. Что-то смутное, такое, что поднимает с глубин души все самое затаенное, запрятанное под вечные замки. Она тряхнула головой и, почти скрывшись за поворотом, остановилась. В нее впивались, как два стальных кинжала, глаза Драко Малфоя. Измученные, налитые кровью и несчастные. Флоренс прижалась спиной к ледяной колонне, зажмурилась и почувствовала, как виски пронзило что-то жгучее. Сострадание, наверное. Но не было тех острых чувств, которые будоражили ее души всякий раз, когда она ловила взгляды этого человека. Либо Флоренс Уайлд окончательно зачерствела, либо в ее сердце прошла незаметная революция. Она не знала. *** Малфой был опустошен. Он не воспринимал окружающий мир, хоть и ощущал на себе взгляды, пропитанные ненавистью и глубоким презрением. Ему было трудно дышать, трудно смотреть по сторонам. Ему было стыдно. Малфою стало жутко, когда в разрушенном и окропленном кровью дворе Хогвартса появилась эта вселяющая животный страх скелетоподобная фигура в дымчатом черном одеянии, эти алые змеиные глаза-щели, полыхающие сумасшедшим торжеством, эта леденящая кровь улыбка. Драко давно понял, что и Волан-де-Морт, и все его преданные соратники самые настоящие психи. Кровожадные маньяки с дикими глазами и необузданной жаждой очистить мир от «грязи». Малфой был трусом. Он содрогнулся, когда в беспросветное мутное небо, в котором зловеще каркали могильные вороны, взлетел женский крик, полный нечеловеческой надрывной боли, в котором пролетела вся жизнь. Малфой обернулся и увидел, как на руках папаши Уизли повисла Флоренс. Смертельно бледная, покрытая пылью и кровью, с перевязанной рукой и огромными глазами, влажно блестящими, полными всеобъемлющей тоски и неверия. Она смотрела только на бездыханного Поттера. Малфой понял, что теперь терять нечего. И, чувствуя себя совершенно убитым и раскромсанным на куски, двинулся в ряды Пожирателей. Мать немедленно вцепилась в него своей холодной холеной рукой, в нос ударил привычный запах ее цветочных духов, смешанный с запахами мокрой земли, страха и смерти. Он не видел и не слышал Долгопупса, высокого, ледяного голоса Волан-де-Морта и безумного хохота Беллатрисы. Он помнил тепло изящных ладоней Флоренс, ее нежный и переливающийся голос, всегда с легкой смешинкой, обволакивающую глубину глаз, искрящихся медовыми огоньками. Помнил, как пахли ее струящиеся темно-каштановые волосы, ее резкий бледный профиль, склоненный над кипами учебников, как жаркие блики свечей играли на ее узком лице, холодно-красивом и царственно спокойном. Драко досконально запомнил, как она хмурит брови, как укоризненно поджимает губы, знал, как она умеет смотреть. У него всегда перехватывало дыхание, когда он, сидя в гостиной за какой-нибудь книгой, ловил ее косой взгляд. Тогда она задумчиво и чуть-чуть лукаво закусывала нижнюю губу, на щеке появлялась острая ямочка, а глаза полыхали удивительным счастьем. Он помнил вкус поцелуя в библиотеке, когда он отрывал ее от этих задолбавших книг, в сиянии солнечного света и головокружительных запахах весны. Он имел счастье слышать ее бархатистый негромкий смех, ударяющий в голову похлеще любого алкоголя. Но он все это успешно просрал. Из-за собственной трусости, из-за своей гнили. Малфой знал, что потерял ее навсегда. Догадывался, когда Поттер спас ее. И понял несколько часов назад, когда они обнимались около Выручай-комнаты. По тому, как она смотрела на святого Поттера, он осознал, что последний луч света в его дерьмовой жизни погас. А ее пронзительный вопль в пустоту только подтвердил все это. Но дальше произошла удивительная вещь. По площади пронесся воскресший Поттер. Живой. С палочкой в руке. Кивнул ей, неверящей и ошеломленной, цепляющейся за Грейнджер. Словно сказал, что все будет хорошо. А она поверила. *** Флоренс была не в силах осознать, что все это закончилось. Наконец-то. Правда, облегчения не было. Только какая-то тоскливая опустошенность и растерянность, которые проникли в мозг и разрослись там гигантской опухолью. Девушка сидела на выходе из Большого зала, на разбомбленных руинах Хогвартса, обмытых кровью погибших, расколотых бесконечной болью людей. Флоренс задрала голову к небу, распахнутому настежь и сияющему своей невероятной чистой голубизной. Легкий ветерок, треплющий растрепанные волны темных волос, принес свежий аромат молодой листвы и чистоты водяных лилий. Голова ужасно болела, словно ее безжалостно кромсали раскаленным топором. Перед глазами стояла дрожащая пелена слез, сверкающих в бледных солнечных лучах радужными осколками. Где-то в глубине уцелевшего замка слышался оживленный гул сотен голосов, шум шагов и пустых разговоров. А так хотелось просто помолчать. Вслушаться в эту поразительную, звенящую своей хрустальной пронзительностью тишину. Ощутить эти краткие мгновения спокойствия. Флоренс, прислонившись виском к прохладному камню, смотрела на окутанный дымкой Запретный лес и чувствовала, что не может вообще ни о чем думать. Ни о прошлом, ни о настоящем, ни, тем более, о будущем. Вот между обрушившейся башней и разбитой вдребезги теплицей упрямо пробивается куст шиповника, с кремовых цветков которого слетали дрожащие водяные искры росы. Вот слышен шелест прозрачно-зеленой листвы вековых деревьев. А вот мост, почти разрушенный. И на нем три фигуры, спешно убегающие вдаль. Три блондинистых макушки. Флоренс мрачно хмыкнула. Один из троих, самый высокий, обернулся. Она не видела его глаз и выражения лица, но совершенно точно знала, что сухая линия губ искривлена, а непроницаемые серые глаза полны отчаяния, которое источал весь силуэт Драко Малфоя. Флоренс устало и как-то насмешливо откинула голову назад, холодно сверкнув безразличными глазами. Ей было глубоко плевать. Она давно разочаровалась в Малфое. Но все же что-то екает, когда он вот так стоит и просто беспомощно смотрит. Жалость. Сожаление об утекающем прошлом. Флоренс знала, что Драко станет медленно тающей тенью из прошлого. Потому что они просто сломались. И стали настоящими психами. Поломанные психи. Нарцисса Малфой дернула сына за рукав и тоже посмотрела на Флоренс. Едва заметно, виновато кивнула в ответ на кривую ухмылку. Ее сын рвано вздохнул и, зажмурившись, рванул вперед. Люциус Малфой поволок жену за локоть следом, и через несколько секунд все трое трансгрессировали. Флоренс раздула ноздри, прикрыв воспаленные глаза. все же было больно. Пронзительно больно. Почувствовала, как рядом кто-то бесшумно опустился, тихо дыша. Это был Гарри, она была уверена. Она открыла глаза и осторожно обвила руками его локоть, прижимаясь щекой к теплому плечу. Так просто, легко и надежно. Действительно, как за каменной стеной. Гарри опустил голову, утыкаясь носом в ее волосы и ощущая ту самую тихую радость, которой ему не хватало почти год. Он чувствовал готовность дать ей все, что в его силах, и больше: уютный дом, заботу, поддержку, бесконечную преданность и теплую любовь. Все, чего у нее не было всю ее жизнь. Когда Флоренс так доверчиво обнимала его, то Гарри Поттер готов свернуть горы.

— Пообещай мне кое-что.

Гарри чуть удивленно опустил глаза на ее спокойное, умиротворенное лицо. Она смотрела куда-то вдаль, так безмятежно и мягко, что молодой человек чуть улыбнулся.

— Все, что только попросишь.

— Заканчивай быть героем, который вечно мчится спасать мир. Будь просто Гарри Поттером, просто Гарри. Таким, какой ты есть.

Просто Гарри улыбнулся и крепче прижал к себе Флоренс. Он совсем размяк от тепла ее бархатистых рук, от волнующей кровь радости в карих глазах и нежности тихого голоса. Высоко-высоко в небе звонко кричали жаворонки, купаясь в ласковых перламутрово-лимонных лучах солнца. Оно, такое чистое, глубокое и ясное, обнимало своими шелковыми просторами Гарри Флоренс, окутывало их кристальной голубизной и верило вместе с ними в светлую вечность. Над молодыми людьми шумно захлопали чьи-то крылья. Их взоры одновременно вскинулись ввысь. Улыбки расцвели на молодых лицах, когда они увидели пару необыкновенно белоснежных голубей, воркующих на уцелевшей мраморной балясине. Птицы ласково смотрели на Гарри и Флоренс, сверкая ослепительной белизной в бескрайней небесной лазури.

— Ну вот и наше с тобой время пришло, — молодой человек улыбнулся, с безграничной теплотой глядя на Флоренс.

— Небо выбрало нас, — она тоже улыбнулась.

Комментарий к Chapter

XXXI

Вы соскучились? Я – очень!💐💐💐💐🌺🌺💕

====== Chapter XXXII ======

Середина мая тысяча девятьсот девяносто восьмого года выдалась удивительно теплой, но дождливой. Лондон утопал в сверкающих потоках весенней грозы, которая весело гремела в акварельном небе, затянутом полупрозрачными хмурыми тучками. Перламутровые блики играли в оконных стеклах, солнечные зайчики плясали на мокрых стенах домов, искрящиеся капли, дрожа, падали с пышно цветущих магнолий и впитывались в рыхлую влажную почву. В сочной изумрудной траве яркими огоньками желтели одуванчики, в аккуратных палисадниках частных домиков распускались яркие тюльпаны и хрупкие нарциссы, в тени раскидистых деревьев скромно доцветали пурпурные и белые крокусы. По асфальту, по которому текли самые настоящие реки, пробегали редкие прохожие под разноцветными зонтами, торопясь скорее добраться до дома, хорошенько просушиться и выпить горячего душистого чая. И вот одна из таких пешеходов, девушка под небольшим бежевым зонтом, торопливо шагала по тротуару, борясь с влажным ветром, напоенном дождливой свежестью, и внимательно скользила взглядом по номерам домов. Наконец, она остановилась у невысокой деревянной калитки, увитой пышным фиолетовым клематисом, что-то прошептала и, скрипнув дверцей, исчезла в густой зелени крошечного садика.

Флоренс, отфыркиваясь и промаргиваясь, коротко постучала в дверь, выкрашенную уже облупившейся светло-серой краской. Девушка повернула голову, коротко осматривая несколько запущенных клумб с пионами и желтыми тюльпанами, утопавшими в зарослях лебеды, клевера и кучи других сорняков. Пышно цвели тонкие вишни, в сливочно-розоватых облаках ветвистой груши прятались нахохленные воробьи, похожие на надутые пушистые шарики. Забор оплетают мощные ветки ярко-зеленого плюща, за оградой шелестят листвой пара старинных кленов. Тихо, довольно мило, но как-то неухоженно. В этот момент перед девушкой распахнулась дверь, и с порога ей приветливо улыбнулся Гарри Поттер. В каком-то нелепом домашнем костюме, бледный, с взлохмаченными черными волосами и лучащимися добром глазами.

— Привет, ты что-то долго. Я благополучно успел сжечь неплохой вишневый кекс, поэтому к чаю только ванильные сухари, — он помог Флоренс стащить насквозь мокрый плащ, пристально вглядываясь в ее тонкое, подернутое тенью темной печали лицо.

Она в ответ едва заметно усмехнулась, облегченно скинув хлюпающие туфли и высушив их вместе с зонтом ускоренным заклинанием. Гарри любезно выделил ей теплые шерстяные тапочки, в которых ноги утопали, как в теплом песке. Флоренс шмыгнула и последовала за Поттером на кухню, попутно успев отметить, что изнутри дом не привлекательнее, чем снаружи: захламленный, пыльный и какой-то серый. Кухня оказалась не лучше. Полупустая, пропахшая газом и горелым тестом, окутанная паром от противно свистящего чайника, она не вселяла спокойствия и уюта. Флоренс осторожно присела на скрипящую табуретку, глядя, как Гарри торопливо разливает чай по чашкам со сколами на краях. В раковине гордо высилась гора грязной посуды, а в сковородке самого жуткого вида неприглядно лежали холодные и бледноватые куриные ножки. Молодой человек, словно кожей ощущая реакцию Флоренс на его новое жилище, вел себя крайне нервно и суетливо, то и дело норовя разбить блюдце или порезаться ножом.

— По правде говоря, мне тут тоже не очень-то нравится… — молодой человек поставил перед девушкой кружку с травяным чаем и вазочку с сухарями, сам же, тяжко вздохнув, уселся на соседнюю табуретку. — Но мне понравился район, а лучших вариантов тут не было.

— Все нормально, не парься, — Флоренс подозрительно понюхала странную на вид жидкость, именуемую чаем, но все же сделала глоток и даже не поморщилась. — Тут не настолько плохо. Конечно, бывает и лучше, но… Ладно, неважно, — девушка осеклась и, не обращая внимание на виноватый и досадливый взгляд Гарри, принялась грызть сухари, которые с блестящим успехом могли соревноваться по своим вкусовым качествам с фирменными кексами Хагрида.

— Миссис Фелпс сказала, что я могу обустраивать тут все, как захочу, — пожал плечами Гарри. — Поэтому думаю, что через неделю-другую начну приводить тут все в порядок.

Флоренс скупо улыбнулась и отвернулась к прикрытому окну, в которое пускала ветки старая яблоня, и ее сладковатый запах смешивался с пылью этого дома. Поттер снял этот дом полторы недели назад, через три дня после того, как все закончилось. Оставаться в доме на Гриммо ему было слишком тяжело, а к Уизли, какими бы замечательными и чудесными они не были, Гарри идти не хотел. Хотя бы потому, что ему требовались тишина и покой, а в дом Уизли они придут только вместе с Апокалипсисом. И то, не факт. Но глодало Флоренс не это. И к Гарри, которого она самым тщательным образом избегала все время после победы, она пришла не просто так. Сегодняшний «Пророк» вынудил ее зажмурить глаза, оторваться от бесконечных справочников по медицинской травологии, забыть про то, что пора искать квартиру, куда нужно съезжать из приюта уже через неделю. Она знала, что больше пойти ей не к кому.

— Фло-ренс… Все нормально? — Гарри полминуты осторожно тряс ее за плечо, с беспокойством вглядываясь в жесткие линии ее лица. Она тут же неестественно улыбнулась, пустым и холодным взглядом пронзив все нутро молодого человека.

— Да, все в норме, — она вежливо сбросила его теплую ладонь и выпрямилась. Мокрые волосы рассыпались по плечам, намочив серый мохеровый свитер и шейный темно-синий платок, скрывающий следы недавних кошмаров. В горле застрял сухой ком, а в висках словно стучали два противных назойливых молоточка. Тук-тук, тук-тук, тук-тук… Ужасно.

— Я хотел сказать… — Поттер неловко запнулся и поправил съехавшие на нос очки, искоса смотря на напряженное и безразличное лицо Флоренс. — Может, ты поможешь мне с обустройством?..

Она подняла на него до странности пронзительный, заледеневший взгляд. Она все поняла, нутром почувствовала суть егопредложения. Девушка рвано вздохнула, тяжело нахмурившись и посмотрев куда-то в пустоту справа. Ее мучила совесть, ее глодали сомнения, разъедающие душу переживания и бесконечный лабиринт ночных кошмаров. И тут еще это.

— Слушай, Гарри, — Флоренс выглядела такой разбитой, что у юноши болезненно сжалось сердце. — Если хочешь быть счастливым, то не пытайся связать со мной свою жизнь. Я самый худший вариант, который только можно придумать. Я не сделаю тебя счастливым, не смогу быть такой же… открытой и искренней, как ты. Ты пожалеешь о своем выборе, пусть не сразу, но пожалеешь, — она медленно задыхалась, к глотке подкрадывался горький душащий ком, истерика грозила захлестнуть все хрупкое и измученное существо Флоренс Уайлд. Ее бледные холодные руки пробила нервная дрожь, а внутри что-то с хрустом ломалось.

Гарри стремительно опустился на колени рядом с ее скрипучей табуреткой, обхватил сухой теплой ладонью длинные пальцы и невесомо прижал к губам, преданно и чутко всматриваясь в ее влажные карие глаза, покрытые мутной пеленой отчаяния. Такая красивая. Даже сейчас. На грани срыва, холодная, готовая кинуться с головой в недра Ада, поломанная и истеричная. По-прежнему самая-самая.

— Я сделаю для тебя что угодно… Мне ничего не нужно взамен, только позволь быть для тебя всем. Можешь меня ненавидеть, можешь кричать и бросать, можешь убивать день за днем, мне плевать, — он сам начал задыхаться, как безумный повторяя одно и то же.

— Что угодно? — голос ледяной, хлесткий и пропитанный подозрением.

— Да-да…

— Спаси Малфоя.

Даже свистящий ветер умолк. Даже дряхлое радио больше не хрипело, даже дыхания не было слышно. Как будто в комнате труп. Тишина режет вены, проникает в кровь жгучим ядом, вскрывает грудную клетку и пронзает легкие раскаленным железом, медленно и с дьявольской методичностью ковыряя внутренности. Флоренс вскочила. В ее глазах тускло сверкали слезы, бледные губы дрожали, болезненные тени делали узкое лицо безжизненным и страшным. Нельзя сказать, о чем она думает, что ощущает, чего хочет. Гарри тоже поднялся. Белый, как саван, съежившийся, с суровой складкой между кустистых бровей. Глаза в глаза. Пронзает до глубин души и выворачивает все наизнанку, проносится страшный вопль безнадежности и все глохнет в мрачном тупике. Она сорвалась с места, пряча мутные глаза. Гарри сквозь ватный гул слышал шорох верхней одежды, короткий всхлип и гулкий грохот входной двери. Молодой человек рухнул на стул, пряча лицо в дрожащих ладонях. Она оставила после себя туманный шлейф воспоминаний с болезненным привкусом горечи, озоновый запах дождя и чего-то привычного, согревающего и густого, как горячий кофе в смятой постели зимним утром, как звонкий смех любимой девушки за ужином после тяжелого дня, как манкий и жаркий блеск ее глаз. То, чего у Гарри никогда не было, но казалось таким простым и безумно привлекательным. Он ощущал эти несуществующие моменты каждой клеточкой тела, ловил эти дикие импульсы и глотал сгущающийся воздух. Гарри Поттер был разбит вдребезги. *** Драко Малфой чувствовал, как медленно иссыхает и горит адским пламенем, превращаясь в живой пепел, в гниющую человеческую оболочку без души. Дементоры стояли рядом, оборачивали к нему свои жуткие, сочащиеся вонючей слизью лица, наполовину скрытые рваными капюшонами. Драко не слышал монотонного голоса судьи, не чувствовал на себе сотни тяжелых взглядов, пропитанных осуждением и презрением. На него безжалостно давили эти ледяные черные стены, скукоживал бесконечный потолок, в воронке которого зловеще хлестали порывы ветра. Малфой буквально кожей ощущал пламенную жгучесть яркого взгляда Грейнджер, как всегда в безупречной одежде, с относительным порядком неукротимой гривы и без кровинки в миловидном личике. В ней читалась жалость. Но ему посрать. Ему необходима она. Как живительный кислород, как Умиротворяющий бальзам, как ласковость теплых рук. Для Малфоя Уайлд была всем на этой грешной земле. И он радовался, как маньяк-самоубийца, что через несколько минут все его мучения прекратятся. Он никогда не вспомнит ни о чем. Ни об уродстве, чернеющем на его левом предплечье и разъедающем мраморно-бледную кожу, ни о Волан-де-Морте, ни о собственной ничтожности и трусости, из-за которых он потерял самое дорогое, что было в жизни. Он перестанет терзаться из-за постоянных миражей и кошмаров, преследующих его и во сне, и во время жалкого бодрствования. Не будет больше воспоминаний о беззаботных днях, полных радости, юношеских грез и взаимности. Только блаженная пустота.

— Оглашение приговора для Драко Люциуса Малфоя…

— Стойте!

Малфой, тяжело подняв опущенную голову, бросил на вскочившего Поттера грозовой, жуткий взгляд. Поттер выглядел сухим и решительным, но лицо его было перекошено так, словно он вспомнил что-то очень важное. Все члены Визенгамота повернулись к святоше, а Грейнджер, сжимая в тонких пальцах сумочку, впилась в дружка умоляющим взором. Видно, у нее действительно большое сердце, раз она просит за того, кто унижал и втаптывал ее в грязь семь лет. Малфой судорожно передернулся, когда отрывистый и хриплый голос Поттера разрезал хрусткую тишину.

— Драко Малфой, хотя и является Пожирателем Смерти, был вынужден принять Черную Метку под угрозой убийства его семьи…

Малфой откинул голову на спинку ледяного железного кресла и устало прикрыл глаза, в которые словно засыпали раскаленный песок. Металл, сковывающий запястья, стирал в мясо кожу и распространял тошнотворный запах горячего потного железа и крови. Аж мутит. И не только от обостренных ощущений, но и от этой тупой, нелепой бессмыслицы, которую мелет сейчас Поттер, играя в благородство. Неизвестно, для чего он сейчас распинается, нервно заламывая пальцы и уперто смотря на судей. Сквозь гудение кипящей крови в ушах до Малфоя доносятся хлесткие оправдательные слова, пропитанные тихим ядом и бурлящей ненавистью. Словно Поттер сейчас под дулом пистолета выделывается в красноречии, изощряется в заумных выражениях. А Грейнджер, настырная заучка Грейнджер, такая раздражающая и выбешивающая одним своим видом, тоже поднялась и начала дребезжать своим непривычно тоненьким, даже каким-то писклявым голоском. Что Малфоя вынудили, что он такой белый-пушистый, никому вреда не причинил, и вообще он внес вклад в Победу… Тьфу. Мерзко. Это просто омерзительно, когда эти двое с рожами ангелоподобных праведников выделываются перед Визенгамотом. Нимбы аж глаза слепят своим золотым сиянием. Только крыльев не хватает, и будут вылитые страдальцы. Видимо, основная часть совета думала так же, как и Малфой, потому что все эти почитатели закона и вылизыватели жопы Министра впериваются в него глазами, горящими жаждой мести и ненавистью. Малфой ухмыльнулся — все взаимно, товарищи. Когда оба святоши умолкли, то в зале повисла тяжелая тишина. Было слышно, как натужно сопели все вершители судеб злодеев, как в их серых вязких мозгах шла тщательная работа, со скрипом вертелись шестеренки.

— Драко Люциус Малфой полностью оправдан.

О, Мерлин, сколько яда, бешенства и гадливости в этом голосе! Малфою захотелось расхохотаться, как чокнутому. Впрочем, он такой и есть. Вылитый псих. Оковы со звоном грохнулись на мраморный пол, и эхо зловеще прокатилось по залу оглушительным лязгом цепей. Как по щелчку пальцев все закопошились, зажужжали тихие голоса, ненавязчиво сверлящие черепную коробку и зудящие в мозгу. Грейнджер отчаянно кусала губы, цепляясь за смертельно бледного дружка, и тревожно смотрела на неподвижного Малфоя, словно боясь, что он от счастья обделался и тут же сдох. Не дождетесь. Взгляд у Малфоя пронзительный, сверкающий льдистой сталью, жуткий. Он смертельной стрелой пронзил башку Поттера, заставив того нахмуриться и скривиться. Непонятно от чего. «Это не ради тебя» Как хорошо, что Малфой в совершенстве умеет читать по губам. С души не упал камень, мир не окрасился в розовый, не заискрились ванильные радуги, и не заскакали по ним волшебные единороги. Но определенно пришло жалкое облегчение. Наверное, из-за матери, которая сейчас преждевременно оплакивает сына. Вот ее действительно жаль. Он остался один. Дементоры неслышно уплыли вслед за всеми, оставив напоминание о себе в виде тошнотворного шлейфа тухлятины. И снова тишина. Безжалостно сдавливающая горящую голову, устраивающая настоящие взрывы в бурлящем мозгу. Так странно и чудовищно. Но в этом определенно что-то есть. Что-то завораживающее, если угодно. Свобода не принесла ни единого полного вдоха, не дала ощущения чего-то нового и светлого. Нет желания бросить все, пулей выбраться из Министерства и начать жизнь с чистого листа под пение птичек и солнечное тепло. Так паршиво, что хотелось взвыть, как раненый зверь, проклясть этот чертов мир и сдохнуть, как вонючий бродячий пес. Не хочется жить, что-то чувствовать, узнавать, думать. Ни-че-го. Малфой чувствовал себя так, словно из него действительно высосали душу. Только в миллион раз хуже. *** Флоренс не любила Лондон. Его чопорная суетливость, серо-алая мрачность, постные лица прохожих и монотонность пасмурного дымчатого неба, все это зажимало в ледяные тиски рвущуюся на волю душу молодой девушки. Ей хотелось опьяняющей свободы, хрустального звона тишины и чего-то большого, необъяснимо притягательного и обволакивающего своими чарами. Но все же было в этом городе странное, грубовато-изысканное очарование, которое завораживало в минуты оглушающего отчаяния и внутренней пустоты. Именно поэтому, несмотря на свою дикую, почти пламенную неприязнь к Лондону, расстаться она с ним не могла. Он будто был для нее тем человеком, который невыносимо бесит, раздражает одним своим существованием, но прожить ты без него не можешь. И вот сейчас она стояла на Вестминстерском мосту, наблюдая за таинственной ночной жизнью города. Дождь закончился, оставив после себя мокрый, сверкающий золотым светом от фонарей асфальт, влажный шепот молодой листвы вековых деревьев, безумные ароматы цветущих магнолий, сиявших жемчужными соцветиями в алмазном свете луны, и фиалковых облаков дурманящей сирени. Проезжали редкие автомобили, приветливо подмигивая фарами, в бархатной ночной мгле горделиво сияли подсветки Биг-Бена и столбов моста. А на огромном чернильно-сапфировом небе, окутанном ажуром лунной шали, грустно искрилась бриллиантовая крошка ярких созвездий. Поразительно красивый момент. Вот так бы стоять целую вечность, забыв про остальной мир, проблемы и перипетии. Заполнить этими моментами всю бездонную, щемящую пустоту в душе, которая грызет и гложет, терзает со зловещим наслаждением кровопийцы. Но вот за плечом кто-то встал. Как мутная тень, которую хочется вычеркнуть из памяти, вырвать с мясом. Но вот не получается. Слишком свежи раны, как будто посыпаны солью, которую не вытравить, которую выведет лишь время. Запахло ледяной мятой и спиртным. Флоренс хмыкнула — уж это она ни с чем не перепутает. Под прикрытыми веками словно раскаленным железом вычерчивается до жуткой боли знакомое точеное лицо с идеальными чертами, насмешливый изгиб тонких губ и пронзающая, почти лондонская серость глаз. Точь-в-точь, как год-два назад, разве что линии стали четче и острее, даже болезненнее. Наверное.

— Я тебе должен сказать «спасибо» за то, что стою здесь?

Голос тихий, но резкий и холодный, с прорывающимися переливами нервозности и чего-то до ужаса прожигающего. А в ночной темноте, искрящейся золотыми огнями, это особенно странно. Флоренс обернулась, облокачиваясь поясницей о металлические прутья моста, ощущая спиной манящую в вечность пустоту. Чуть-чуть перегнуться и… все. Так легко и просто. Лишь бы забыть. Ветер дождливо-прохладный, несет в себе болезненную остроту и горечь расставания с прошлым. С этим прошлым, что стоит сейчас перед ней в неизменном черном пальто, с жесткостью на мраморном лице и лунным блеском в блондинистых волосах. Ничего не екает в груди, нет непреодолимого желания кинуться к нему на шею, расплакаться и рассмеяться одновременно. Нет-нет. Просто легкость и ощущение тихой печали, разбитости от тоски, которая гнетет ее большую часть жизни.

— По-видимому.

Он всматривается в изящные черты, оттененные зеркальным сиянием звезд, в теплую тягучесть медово-карих глаз, в шелковистые завитки кофейных волос, щекочущих бледные скулы. Красивая, вся сотканная из противоречий: одновременно теплая и ледяная в своей неповторимости, невыносимо притягательная и отталкивающая прохладным голосом и словами, слетающими с нежных губ. Она кривовато улыбается, в этой улыбке все: жалость, разочарование, облегчение, мягкость и доброта.

— Почему Поттер согласился сделать это?

Ответ настолько очевиден, что хочется блевануть. Но еще сильнее хочется услышать от нее. Чтобы барабанные перепонки лопнули, чтобы задохнуться и рухнуть прямо на этом проклятом мосту.

— Потому что любит, — равнодушное передергивание плечами, а в глазах — холодная, снежная пустошь.

— А ты?

Тихое хмыканье, щеки полосят едкие ямочки, которые придают ее лицу неповторимую, ехидно-жесткую притягательность.

— Нет.

Вроде облегчение, а вроде и нет.

— А меня?

— Тоже нет.

Ну, хотя бы честно. Но слишком больно. Хочется удариться башкой о витиеватые прутья ограды моста, чтобы кровь и мозги брызнули в разные стороны на мостовой, а тело чтобы медленно и грузно плюхнулось в чернильные, подернутые сверкающей рябью воды Темзы.

— Я перегорела, Малфой. К тому же, это был подростковый запал. И я путалась, терялась, блуждала в дебрях этой жизни, — она говорит непривычно мягко, с нотами сочувствия и какой-то чудаковатой ласки. — Ты был какой-никакой опорой. Но потом мы разошлись, и я поняла многое. Наверное, даже слишком многое.

Из какого-то ночного углового кафе, утопающего в пышных зарослях цветущей вишни и изумрудной зелени плюща, донеслась хрипловатая мелодия. Такие ставили веке в девятнадцатом в граммофоны, и старые пластинки поскрипывали, распространяя в чуткой атмосфере мелодии о жизни, вечности и том, что мучает и гнетет людей все время их существования, от зарождения жизни до того, как обрывисто захлопнется крышка гроба. Но они не в девятнадцатом веке, здесь все гораздо прозаичнее.

— И что ты собираешься делать? — Малфой поражается, что слова вырываются удивительно спокойно и привычно размеренно, словно пару минут назад не обрушились все его сопливые фантазии.

Изящный взмах бровей, тонкие изысканные руки непринужденно складываются на груди, а тонкий профиль очерчивается печальным лунным светом, смешанным с медными искрами городских фонарей.

— Меня приняли в колдомедицинскую академию в Швейцарии, через полтора месяца уеду туда. Надо осваиваться, жить и готовиться к учебе. Говорят, что горный воздух благотворно воздействует на мозговую деятельность…

Малфой фыркнул, а она слабо улыбнулась. У него почти не остается сожалений и сомнений в ее искренности и правильности ее решений. Она права, им нужно прервать этот замкнутый круг, который их не приведет к счастью. Только к развалу жизни, бесконечным метаниям и, в конечном счете, к самым страшным разочарованиям. На его холодную сухую щеку невесомо легла изящная согревающая ладонь с атласной душистой кожей, мягко сияющие глаза проникают в самое нутро его сердца. И сразу так спокойно и хорошо. Как в детстве, когда Драко Малфой не знал ни бед, ни горечи, ни липкой грязи этой жизни.

— Я навсегда останусь твоим другом. Верным и честным, готовым прийти на помощь в любой момент, где бы ты не находился. И мои слова никогда не изменят того, что ты останешься очерками на лучших страницах моей юности, Драко Малфой, — она отняла руку, губы ее тронула грустная улыбка, полная бесконечной дружеской нежности.

Малфой опустил голову, нахмурившись и скривившись от одновременно нахлынувшего облегчения и тоски, которая ослабляет свои путы, сковывающие его мысли и чувства. Друг. Это лучше, чем любовник, возлюбленный или муж. Это гораздо глубже и чище, с ними это на всю жизнь. Он, поддавшись непонятному порыву, крепко и неощутимо скользнул по ее руке своей, затягивая тонкие пальцы в объятия своей льдистой ладони. Музыка из кафе, пронзительная, звенящая и тоскливая, какая-то утонченная, проникает в кровь и все органы, отравляя собой все естество человеческое. Тонкие искусанные губы неуловимо прикасаются к мягкой коже, воздуха катастрофически не хватает. Короткий нервный вдох с ее стороны, сожалеющий и пропитанный утекающими, как песок сквозь пальцы, воспоминаниями. Малфой выпрямился, отпуская хрупкую ладонь. Словил терпкую улыбку, горячий взгляд, сияющий не хуже звезд на вельветовом небе, легкий кивок, момент необъяснимой, щемящей тоски. И все. Хлопок трансгрессии посреди Вестминстерского моста остался самым ярким воспоминанием в жизни Драко Малфоя. Та весенняя пустота, последний чарующий вздох скрипки в кафе и ожидание новой жизни. В которой уже ничего не связывает его с этим манящим обликом из лучшей жизни. Комментарий к Chapter

XXXII

Наша история подошла к концу. Почему наша? Потому что мы с вами, мои дорогие, творили ее вместе. С вами я пережила самые разные моменты своей жизни, и тяжелые, и радостные. Если честно, то мне горько осознавать, что этот фанфик окончен. У меня были попытки и мысли написать продолжение, но теперь мне хочется, чтобы каждый читатель продолжил эту историю по-своему. Я люблю вас!

====== Chapter XXXIII ======

Комментарий к Chapter

XXXIII

С Наступающим, мои дорогие читатели! Иногда бывает очень-очень сложно понять, с какой скоростью летят годы, а еще сложнее — осознать, что стареешь, а некоторые вещи остаются неизменными. У тебя постепенно угасает страсть к жизни, ты больше не гуляешь ночами напролет по ночному городу в ожидании рассвета, не хохочешь до слез в компании университетских друзей, не пытаешься успеть все на свете и больше не хочешь дотянуться до самой большой и сверкающей звезды. Осознание всего этого приходит лишь тогда, когда попадаешь туда, где на протяжении столетий цветет волшебная юность, где рождаются самые безумные по своей гениальности идеи и где маленькие люди совершают поступки, на которые не осмеливаются прославленные великовозрастные храбрецы. Ты думаешь, что знаешь все обо всем, но оказываются, что эти желторотые птенцы с горящими глазами смыслят в жизни побольше твоего. Когда Флоренс Уайлд покинула Англию и уехала на учебу в Швейцарию, перед ней приветливо расстелилась широкая ровная дорога в светлое будущее, которое звало ее после окончания Академии Высшей Колдомедицины. За спиной осталось все, от чего Флоренс так старательно бежала: разбитые мечты, загубленная молодость, оттиск войны, заржавевшее счастье, оказавшееся отвратительно коротким. Там остались преданные друзья, родные места и радостные воспоминания, но вместе с ними тяжким камнем сгинули в Англии реки крови пополам со слезами, обгорелые тени ночных кошмаров, застывшие осколки ужаса и груз бессильной тоски. Шесть лет усердной учебы, семинары с величайшими колдомедиками современности, изнурительные часы сложнейшей практики, бесконечные лекции, бесчисленные толстые папки с конспектами, латынь, арабский и греческий за два года в совершенстве, бессонные ночи за десятками иностранных справочников, зубрежка и практика, практика и зубрежка… Все это стоило того, чтобы Флоренс начали прочить головокружительную карьеру талантливого целителя, которого ожидает мировая слава. Ближе к концу обучения, после поездок с такими же избранными счастливчиками во Францию, Австралию и Германию, на девушку посыпались предложения из именитых магических клиник. Но Флоренс выбрала еще три года учебы в Академии. Из Британии приходили письма, сначала чуть ли не два раза в неделю, а потом, когда ответы поступали сухие и короткие или вовсе не поступали, все реже и реже. На восьмом году учебы Флоренс уже привыкла, что почта бывает раз в месяц-полтора, и то, только от Гермионы. Но на это было как-то все равно. Грейнджер стала Уизли уже через полгода после окончания войны, звала на бракосочетание в качестве подружки невесты. Флоренс не поехала. Ее передергивало от одной только мысли о возвращении в страну, где произошли самые страшные события ее жизни, надломившие внутренний стержень и оставившие после себя мерзкий липкий след, который не в силах стереть даже время. Нет, точно нет. Там ее ждал Гарри, который все еще на что-то надеялся, а ей совсем не хотелось в очередной раз причинять ему боль. Там жили воспоминания, возвращаться к которым совсем не хотелось. Через три года после свадьбы Рона и Гермионы все британские печатные издания пестрели заголовками о необычайно значимом торжестве — сочетании браком двух наследников аристократических родов Малфой и Гринграсс. Однокурсницы-соотечественницы в редкие минуты отдыха шептались и хихикали, перемывая косточки невесте, восхищаясь ледяной красотой жениха и мечтая о таком же, как у Астории, свадебном платье. Только вряд ли эти милые девушки знали, что только одна жемчужина, множеством которых был расшит лиф, стоила, как годовая стипендия трех отличниц. Флоренс тогда только печально улыбнулась, что Малфой женился на той, которая обрекла ее на такой кошмар, который невозможно себе вообразить даже ненадолго. Девушка тогда поборола искушение черкнуть Малфою пару строк и сумела отделаться от мыслей, терзающих ее лезвиями из раскаленного ржавого железа. Еще через год Гермиона написала, что Гарри женится на Джинни Уизли. Флоренс с облегчением выдохнула и отправила молодоженам коробку вкуснейшего шоколада. Счастливая Джинни, которая искренне любила свою старшую подругу, стала чаще ей писать, хоть и продлился этот душевный порыв не слишком долго. Вскоре начали рождаться дети, но и это не смогло вызвать в душе Флоренс желания приехать в Англию хотя бы ненадолго. Жизнь текла своим чередом. У Флоренс было достаточно товарищей, с которыми здорово было встретиться после учебного дня в каком-нибудь кафе-мороженом и потрещать о последних новостях, дружно поскучать на истории Травологии или часами просиживать в библиотеке над головоломным переводом рецепта старинного эликсира. Несколько раз собиралась компания студентов разных возрастов и в летние каникулы отправлялась то в горную экспедицию, то в тихий приморский городок где-нибудь в Европе, то в путешествие по румынским и чешским замкам, где водились дементоры, призраки колдунов и остальная нечисть. Было неплохо. С личной жизнью у Флоренс как-то не ладилось. Не то чтобы она сильно жаждала вступить в отношения, но порой, когда вся компания разбивалась на влюбленные пары, ей хотелось куда-нибудь исчезнуть. Когда в каждом углу натыкаешься на сладко воркующих голубков и застаешь некоторых в самый неподходящий горячий момент, невольно испытываешь желание или покинуть Галактику, или, как и подобает старосте курса, хорошенько отчитать нарушителей порядка. Впрочем, ухажеров у Флоренс хватало. У нее, с годами ставшей еще красивее, не было проблем с выбором: хоть самый умный парень из старшего потока с блестящими перспективами, хоть харизматичный шутник с хорошо подвешенным языком, хоть талантливый молодой аспирант, хоть один из первых красавцев Академии… все они проявляли интерес в той или иной степени, но почему-то никто и ничего не трогало сердца Флоренс. Почтенные пожилые преподаватели, конечно, желали ей только самого лучшего, но все же изрядно надоедали, призывая ее не медлить с браком, тем более, что у нее такой богатый выбор. Большинство намекало на Майка Джеймса, которому уже предложили работу в Штатах и который казался наиболее подходящей партией для Флоренс: и карьера у обоих при подобном «сотрудничестве» пойдет в гору, и семья будет. Но с ним тоже не сложилось. Это было невозможно — похоронить в памяти весь ужас, случившийся всего несколько лет назад, и зажить нормальной жизнью, как будто ничего не было. Флоренс шарахалась от каждого, кто во время поцелуя опускал руки все ниже и ниже, и без объяснения причин бросала очередного молодого человека. Нет, она нисколько не осуждала этих ребят, потому что знала, что физический контакт — это абсолютно естественно для молодости, и в целом никогда не видела ни в каком сексе ничего плохого. Но стоило только парню, который был ей симпатичен, даже нравился, с которым было, о чем поболтать, который классно целовался и был искренен в своих чувствах, сделать шаг к чему-то большему, моментально рушилось все. Слишком уж врезались в память Флоренс ледяные мерзкие руки Нотта, подернутые маслянистой пеленой свинячьи глазки Селвина и десяток других бесформенных отвратительных потных тел. Это не смывалось ни временем, ни ледяным душем, ни интересом к другим мужчинам. Многие ее новоявленные бывшие пытались выяснить в чем дело, но ни одна попытка не увенчивалась успехом — Флоренс просто молчала или врала что-то не слишком правдоподобное. И годы определили лишь одно: ей никто не нужен. Ей совершенно не хотелось ни любви, ни отношений, ни крепкой счастливой семьи, о которой так мечтали многие ее однокурсницы и подруги. Она никого не любила, ничего не вспоминала, ни о чем не жалела. Флоренс яростно вгрызалась в знания, за две ночи прочитывала гигантские энциклопедии, часами, без перерывов, просиживала над составлением новых рецептов, в каникулы не вылезала из лабораторий, посвятила несколько лет углубленному изучению алхимии; к концу основного обучения предоставила руководству несколько диссертаций, которые удостоились блестящих оценок и высоких похвал. На дополнительном курсе обучения она уже читала лекции в Англии и Штатах, полгода училась в Италии, в усовершенствованных лабораториях шестнадцатого века, на последнем курсе постигала самые вершины целительского искусства. После выпуска из Академии начались годы работы за рубежом. Головокружительный успех, публикация научных работ в самых уважаемых изданиях, бесконечная практика, сотрудничество с мировыми клиниками, сложнейшие пациенты, успехи и неудачи, запутанные пути к разрешению загадок… Все это приносило сухое удовлетворение. Когда Флоренс уезжала из Швейцарии, в глубине души она надеялась, что обретет радость жизни во всем этом. «Все это» наступило, но особенного счастья не принесло. У нее было уважение, признание, благодарность пациентов, необъятная масса возможностей, неограниченность в финансах. Но не было чего-то, что бы принесло полное удовольствие от того, что делаешь. Флоренс было тридцать два, когда она впервые за пятнадцать лет вернулась в родную страну. Тихо, никому не сообщив, но и ничего не утаивая. Она не любила Лондон. Его чопорная суетливость, серо-алая мрачность, постные лица прохожих и монотонность пасмурного дымчатого неба — все это зажимало в ледяные тиски нутро, жаждущее свободы. Молодая женщина едко улыбнулась самой себе, опустила голову и коротко нахмурилась. Годы летят, а ничего не меняется. Лондон по-прежнему чужой и холодный. И вновь — ночь, Вестминстерский мост, запах дождя и больных воспоминаний. Мокрый асфальт отражал золотистые огни фонарей и автомобильных фар. Яркие подсветки сотен магазинов очерчивали темные силуэты многочисленных туристов-романтиков. Пахло влажной листвой лип, растущих в парке на набережной, петуниями в городских вазонах и неуловимой грустью дождя. На вельветово-чернильном небе тихо шептались крупные хрустальные звезды, покоящиеся под ажурной лунной шалью. А еще в воздухе витала насыщенная сладость ягод, медовая пряность диких трав и благоухание сельских роз. Так пахнет от фермеров и жителей пригорода, которые часто наведываются в Лондон. Флоренс решила остаться в Британии на месяц. На календаре было третье августа две тысяча тринадцатого года, когда в окно съемной квартиры постучался великолепный черный филин, цепко держащий в клюве большой пергаментный конверт, подписанный изумрудными чернилами. В груди у Флоренс встрепенулось что-то далекое и сладостно-щемящее, когда ее дрожащие длинные пальцы распечатывали письмо и касались большой цветной печати с большим величественным гербом.

Дорогая мисс Уайлд!

Спешу сообщить вам, что мне стало известно о вашем возвращении в Магическую Британию. Я испытала искреннее желание написать вам, памятуя о ваших блестящих экзаменационных результатах по моему предмету и не только. Мне необходимо поговорить с вами о важных вещах. Ожидайте в три тридцать дня. С пожеланиями всего наилучшего,

директор Школы чародейства и волшебства «Хогвартс»

Минерва МакГонагалл» Подобное отсутствие официоза и даже некий намек на фамильярность был совсем не в духе МакГонагалл, но все же это письмо родом из прошлого пробудило в заскорузлой душе Флоренс что-то нежное и теплое. МакГонагалл нажала на кнопку дверного звонка в тот момент, когда часы отмерили ровно три тридцать дня. Казалось, она ничуть не изменилась — в своей неизменной темно-изумрудной мантии, в остроконечной шляпе, в тонких очках на переносице, с причудливой паутиной морщин на лице и серьезным, почти суровым блеском в темных глазах. Разве что губы стали еще тоньше, а во взгляде отражалось что-то, похожее на усталость. Бывшая профессор Трансфигурации улыбнулась, приветствуя свою бывшую ученицу, чем невольно растрогала последнюю до самых глубин души. Когда-то давно видеть улыбку «МакКошки» было для студентов событием не менее знаменательным, чем Святочный бал или финальный матч по квиддичу.

— Я хотела предложить тебе должность школьного целителя, Флоренс. Мадам Помфри уходит на покой, и мне бы хотелось видеть вместо нее кого-то не менее достойного.

Под пытливым взглядом МакГонагалл Флоренс смутилась, как школьница.

— Профессор, но почему я? Я же все-таки больше научный работник, чем детский целитель. У меня нет опыта работы с детьми, и…

— А у кого он был, скажи мне? — безапелляционно отрезала МакГонагалл, вскидывая тонкую седую бровь. — К тому же, ты была старостой своего факультета.

— Я думаю, в Мунго достаточно перспективных специалистов, которым можно было бы доверить учеников, — решилась на дерзость Флоренс, осознавая, что идет на риск. Нарваться на недовольство МакГонагалл совсем не хотелось, кем бы она сейчас не приходилась молодой женщине. — А я вполне довольна тем, чем я сейчас занимаюсь.

— Я что-то не вижу счастья на лице, — сухо прокомментировала профессор, но в ее глазах мелькнула тень сочувствия. — Выбор за тобой, но я не думаю, что ты пожалеешь, если придешь в Хогвартс. Когда-то я была в точно такой же ситуации, когда ко мне, еще молодой — я знаю, ты не можешь себе это представить, но поверь на слово — пришел Альбус Дамблдор с просьбой о переходе в Школу. Я, как и ты, долго сомневалась, отказывалась, хотела продолжать научную работу… Но ни разу с тех пор, как пришла преподавать, не пожалела о своем решении.

Подобное откровение от МакГонагалл было тем более удивительно, что в школьные годы между профессором и Флоренс не было особенно теплых отношений. Директор Хогвартса смотрела пронзительно, словно читая все самые труднодоступные и темные закоулки сердца Флоренс.

— Ты бежишь от того, что было раньше, но оторваться не можешь. Попробуй что-то другое, раз с наукой не получается. Не понравится в Хогвартсе — я подыщу замену. Просто попробуй.

— Ты сможешь, я знаю! — воскликнула Гермиона.

— Ты же гений, о чем речь! — хором заявили близнецы Уизли.

— Даже не думай сомневаться, мы в тебя верим! — воодушевленно улыбнулась Джинни.

Было странно и непривычно смотреть на знакомый, почти родной Большой Зал глазами взрослого человека, сидя рядом с преподавателями и ощущая себя другим человеком, уже не тем, который существовал в твоем теле до того момента, как ты переступил порог Хогвартса. Зачарованный бездонный потолок расстилался полотном ежевично-лилового бархата, мерцал золотистыми отсветами заката, сверкал гроздьями жемчужных звезд. В воздухе горели белые свечи, недвижно и величественно свешивались четыре факультетских флага, но ярче всего сияли сотни детских глаз, полных восторга и предвкушения. Перед старинным табуретом с Распределительной шляпой робко топтались и с ужасом таращились на привидения первокурсники, младшие курсы непрерывно трещали, обмениваясь впечатлениями, а старшие студенты, желавшие казаться еще серьезнее и независимее, скучающе зевали, глазели по сторонам. Все же что-то в этой жизни остается неизменным, пусть и сменяются десятки поколений, проходят столетия и сумасшедшими темпами развивается прогресс. Флоренс на всю жизнь запомнила своего первого школьного пациента: в первый же учебный день им оказался гриффиндорский первокурсник, с носом, как у мартышки-носача. Угрюмый парнишка так и не рассказал, при каких обстоятельствах его наградили таким украшением, но, как только подействовало Трансформирующее заклинание, он молнией вылетел из Больничного Крыла. Меньше, чем через десять минут, к Флоренс приплелся еще один пыхтящий первокурсник в мантии с нашивкой Слизерина — перемещался он, как встревоженный сурикат и придерживал огромный пушистый хвост ядреной зеленой окраски. «В наше время такого не было» — подумалось Флоренс, пока она возвращала бедного слизеринца в исходное состояние. Не было никаких сомнений, что следующим придет гриффиндорец, если бы МакГонагалл не застала нарушителей порядка за очередным нанесением творческо-звериных увечий. Слизерин и Гриффиндор лишились двадцати баллов каждый, но Джорджи Смит и Ригель Паркинсон стали завсегдатаями Больничного Крыла, и с годами Флоренс уже не представляла себе стабильной жизни без очередного посещения кого-нибудь из них двоих. Поразительно, но именно здесь она чувствовала себя нужной, понимала, что приносит пользу, и ощущала искреннее удовлетворение от работы. Проходили годы, и Флоренс все сильнее привязывалась к каждому, кто регулярно и не очень заглядывал в ее владения. На нее взирали голубые, серые, черные, карие, зеленые глаза, и каждая пара была уникальной: кто-то честно-пречестно уверял, что смертельно болен, а то, что данный недуг настиг бедолагу аккурат перед зачетом по Трансфигурации — так это чистой воды совпадение!; кое-кому требовался набор магических ингредиентов, но вовсе не для шуточного зелья, а для практической по Зельеварению; а кто-то отчаянно рвался на матч по квиддичу прямо с щупальцами вместо рук. Сезон квиддича вообще был пиковым временем. С сентября по ноябрь и с конца марта по июнь Больничное Крыло просто не вмещало в себя толпы посетителей, которые облепливали больничные постели с факультетскими героями. В особо тяжелых, но не угрожающих жизни случаях девочки с полными слез глазами засыпали мадам Уайлд просьбами поскорее исцелить несчастного страдальца. Как правило, такие «страдальцы» были вполне довольны складывающейся ситуацией: они на вполне законных основаниях могли не посещать занятия, целыми днями отдыхали или разбирали запрещенные школьным уставом штуки, которые умудрялись протащить в палату их друзья, в кошмарных количествах тайком поедали сладости и по вечерам хохотали с однокурсниками. Самых голосистых и активных Флоренс выпроваживала в коридор, напуская на себя строгий вид, но с тщательно скрываемой улыбкой наблюдала за юными пациентами. Они ее обожали, и самые маленькие, и те, что постарше, которые еще застали времена мадам Помфри. С первыми Флоренс просиживала бессонные ночи, контролируя температуру, ежечасно давая микстуры и рассказывая волшебные сказки, со вторыми же она легко находила общий язык: со скромными и замкнутыми разговаривала на множество животрепещущих тем, интересующимся Травологией и Зельями объясняла непонятное, помогала с заданиями и делилась литературой, отчаянных головорезов и шалопаев поддразнивала, шутила с ними, зачастую поддаваясь на мольбы и пуская в палату шумных посетителей (порой и после отбоя). Одного студента, к которому Флоренс привязалась особенно сильно, она с улыбкой вспоминала всю оставшуюся жизнь. На третий год ее работы в Хогвартсе, погожим весенним днем, в Больничное Крыло заявился обладатель великолепной короны ветвистых оленьих рогов в сопровождении двух рыдающих от смеха друзей. Флоренс тогда только тяжко вздохнула, вывела безутешных товарищей из палаты и занялась гриффиндорским студентом-шестикурсником. Пока она отыскивала нужное заклинание в рукописном журнале, он долго-долго смотрел на нее, как будто пытался что-то понять, но у него плохо получалось. Гриффиндорец поминутно хмурился, потом поджимал губы, потом как будто о чем-то догадывался, но через секунду опять погружался в раздумья. Когда Флоренс постукивала палочкой по рогам, нашептывая под нос слова заклинания, он, не моргая, пристально всматривался в ее лицо темно-голубыми глазами.

— Можешь скакать на урок, сайгак, — слегка усмехнулась Флоренс, убирая записи на место. — Постарайся больше не экспериментировать с подобной Трансфигурацией, иначе можешь натворить что-нибудь посерьезнее.

— А это не я! — вздернув подбородок, заявил шестикурсник и пружинисто поднялся на ноги. — Это какой-то тупица из Пуффендуя… И вообще, я не сайгак!

— Но-но, молодой человек, не кипятитесь — походите на котел с Бодроперцовым.

За дверью раздался взрыв хохота, и Джеймс Уилкисс, у которого на языке вертелась ответная колкость, после секундных сомнений выскочил в коридор. После нескольких гневных неприличных выражений снова донесся смех и постепенно стихающий топот. Через неделю, после ужина, когда Флоренс закончила разбираться с раздувшимися головами у половины слизеринских третьекурсников и вернула на место отвалившиеся волосы Элизы Гилберт, в Больничном Крыле объявился тот самый сайгак. Уилкисс, давно уже прослывший в Хогвартсе неугомонным лидером гриффиндорцев, главным шалопутом и просто обаятельным симпатягой, выглядел вполне оптимистично настроенным.

— А, это ты, — Флоренс не сдержала ироничной улыбки и отложила в сторону книгу. Она уже привыкла, что старшекурсники часто заглядывают к ней, чтобы попить горячего чая с шоколадными бобами и карамельными бомбами, пожаловаться на свою тяжкую долю и злющих профессоров и просто поговорить о жизни. — Ну, что ты мне скажешь?

— Мадам Уайлд, я все выяснил, — Джеймс радостно улыбнулся. — Вы свободны, и я свободен; завтра общий поход в Хогсмид, а звезды обещают прекрасную погоду. По-моему, все отлично складывается! Пойдемте завтра в «Три метлы»?

Флоренс тогда чуть не пролила на документацию целый чайник. Она боролась с двойственным желанием от души рассмеяться и огреть шутника толстым латинским справочником. Через несколько секунд наблюдения Флоренс поняла, что парнишка вполне серьезен, более того — уверен в успехе!..

— Молодой человек, а ты ничего не попутал? — она скрестила руки на груди, награждая Джеймса испепеляюще-насмешливым взглядом.

Он нисколько не смутился.

— Не-а. А вас что-то смущает? Да ладно вам! Ну, подумаешь, вы немножко старше…

— Да, немножко. Всего на какие-то почти двадцать лет, — язвительно парировала Флоренс. — Ты хоть представляешь, что скажут твои друзья? Ты ведь моментально превратишься в сумасшедшего, понимаешь?!

— Да какая разница! — беспечно отмахнулся Джеймс. Не сработало… — По-моему, вы вполне согласны!

— А по-моему, я совершенно, вполне и абсолютно не согласна! — Флоренс вскинула темную бровь, окидывая пылкого гриффиндорца сухим взглядом. — Давай, шлепай отсюда, пока я не поделилась содержанием этого разговора с профессором МакГонагалл или с твоими родителями.

Джеймс вскинулся, сверкнул глазами и засунул руки в карманы брюк. Скулы на красивом бледном лице заострились, темные брови нахмурились, губы обиженно поджались.

— Вы еще влюбитесь в меня, вот увидите! Закончу школу и женюсь на вас! Мы еще посмотрим!..

Флоренс заботливо сунула ему пузырек с Умиротворяющим бальзамом. Джеймс распалился окончательно, вспыхнул красными пятнами и от души хлопнул дверью на прощание. Молодая женщина только покачала головой. В тот год учеба закончилась двадцатого мая, а двадцать пятого, в День рождения, Флоренс разбудила холеная полярная сова с букетом превосходных красных роз и запиской от незадачливого поклонника. Конструктивный ответ был написан немедленно, но никакого эффекта он не возымел. До следующего апреля влюбленный Джеймс ломал голову, что же не так с их школьной целительницей: он ведь и умный, и веселый, и магловские книжки читает, и девчонки по нему сохнут, и родители богатые… Флоренс помнила, как постепенно перестала находить у себя в кабинете привычные пакеты со сладостями, букеты и прочие мелочи, которые было бы приятно получить какой-нибудь хорошенькой девочке, но уж никак не ей. Наступал май, и Джеймс все реже заглядывал в Больничное Крыло. Флоренс искренне радовалась, что прошло подростковое помешательство у этого честного, храброго и чистого сердцем мальчишки, которого она полюбила, как непослушного обидчивого сына.

— Мадам Уайлд…

Джеймс постучался к ней перед выпускным вечером, немного растерянный, с бегающими глазами, как у нашкодившего щенка. Флоренс лишь тепло улыбнулась в ответ.

— Вы уж простите меня, я это… — неловко и смущенно переминаясь с ноги на ногу, бормотал Джеймс.

Он путано и неразборчиво объяснял все свои глупости, извинялся, потом замолкал и снова извинялся. Флоренс чувствовала, как с новой силой в груди расцветает нежность к этому непривычно неуклюжему парнишке, пришедшему попрощаться и сказать все, что не сказал.

— Я не сержусь, Джеймс, нисколько не сержусь. Очень хорошо, что ты зашел. Я очень рада.

Флоренс крепко обняла его, по-матерински расцеловала в обе щеки и потрепала по волосам, сказав в напутствие несколько слов, от которых гриффиндорец недовольно засопел.Попрощались они очень тепло. С тех пор каждый год, двадцать пятого мая, Флоренс получала букет цветов и длинное-длинное письмо, в котором Джеймс подытоживал все остальные письма, которые писал в течение года. Она тоже писала ему. Радовалась успехам, что-то советовала, поздравила со свадьбой, пару раз встретилась с ним в Лондоне. Он вырос замечательным человеком, и Флоренс могла только гордиться, что он считал ее кем-то вроде тети. Первое сентября семнадцатого года Флоренс не забывала никогда. Она прекрасно помнила, как ровным строем, который, как и много десятилетий ранее, возглавляла МакГонагалл, семенили будущие первокурсники. Беспокойно перешептывались худенькие девочки-близняшки с белыми косичками, краснел и потел круглолицый рыжий Хьюго Уизли, что-то бубнили себе под нос чопорного вида парнишки. Флоренс в одну секунду почувствовала, как спину кольнули ледяные мурашки, а взгляд приковался к рослому для своих лет мальчику, разительно отличающемуся от окружения холодным спокойствием, с платиновыми волосами и характерными для одного благородного семейства тонко выточенными чертами лица. Она знала, что у Драко Малфоя есть сын предшкольного возраста, но думала, что он будет поступать в Хогвартс на следующий год. Наконец, настала его очередь.

— Малфой, Скорпиус, — мальчик, ни на мгновение не оробев, со спокойным безразличием смотря прямо перед собой, подошел к табурету.

— Слизерин! — завопила Шляпа, едва коснувшись платиновой макушки.

Скорпиус Малфой, казалось, не испытал ничего. Ни радости, ни гордости, ни разочарования. Он просто поднялся с табурета, холодно взглянул на споткнувшегося Хьюго Уизли и под бурные аплодисменты Слизерина направился к своей новой семье. Копия. Просто безупречная копия. Ничего от матери. В свой первый учебный год этот мальчик попал в Больничное Крыло лишь однажды: заразился кусачей чесоткой, когда случайно зашел не в ту теплицу и уронил на себя горшок с ядовитым цветком. Это было в предрождественскую пору, когда студенты усердно подтягивали хвосты и старательно изображали подобие активной учебной деятельности, в то время как мечтали о каникулах, заветных подарках под пушистой, мерцающей огоньками елью и праздничном шоколадном пудинге со сливками, в который мама кладет серебряную монетку — на счастье. А Скорпиус Малфой лежал под накрахмаленным до хруста белым одеялом, хрипло кашлял и безучастно рассматривал флаконы с лекарствами, стоящие на прикроватной тумбочке. Он не капризничал, не ругался, не плакал, не искал ласки и тепла. Он просто молча лежал. Флоренс, наблюдая за ним, все меньше находила его похожим на отца. Скорпиус был тихим, невозмутимым, немного даже флегматичным, явно не залюбленным ребенком, но никак это не демонстрировал. Друзья к нему не заходили, и вряд ли потому, что были слишком заняты: скорее всего, их просто не было. Она уже много лет назад оставила последние крупицы своей любви к Драко Малфою в далеком прошлом и не собиралась ничего вспоминать, но все же Флоренс невольно выделяла этого мальчика среди остальных детей. Она была привязана и к Розе с Хьюго, и к сорванцам-двойняшкам Долгопупсов, и к другой ребятне, но за Скорпиусом присматривала отдельно. В то время кроме него в лазарете никого не было. Первый день Флоренс не решалась трогать Скорпиуса, опасаясь непредвиденной реакции, но спустя сутки жалость оплела сердце жалящими колючими плетями. Она зажгла несколько свечей, принесла с кухни пакет с еще теплыми клубничными пончиками и стакан молока с медом, отрыла в библиотеке книжку магловских сказок с чудесными иллюстрациями, оживить которые было делом одной минуты.

— Ты почему не спишь? — Флоренс присела на край постели и заботливо поправила подушки под головой Скорпиуса. — Хочешь вкусненького? Чувствуешь, как здорово пахнет?..

Мальчик посмотрел на нее холодными серебристыми, сияющими немерцающим жемчужным светом глазами, и коротко помотал головой.

— Не хочешь? — молодая женщина ласково провела ладонью по белоснежно-платиновой макушке, и через мгновение почувствовала, как оттаивает ледяной ребенок от простой теплой нежности.

— Хочу, — просипел Скорпиус, скосив глаза на румяные пончики, — Но мама не разрешает мне есть сладкое.

— Что, совсем не разрешает? — удивление Флоренс было почти неподдельным. Ладно, Астория трясется за каждый сантиметр на талии, но ребенок…

— Ну… — мальчик замялся, явно раздумывая, доверять ли семейные дела чужому человеку. Внимательно посмотрев в лицо Флоренс, он решил, что можно. — Только на день рождения. Мама говорит, что это вредно, и воспитанные юноши не едят сладкое. А папа молчит, хотя иногда дает шоколад… — тут Скорпиус осекся и испуганно вытаращил глаза. — Только вы никому не говорите! Если мама узнает, то очень-очень разозлится!

Ей захотелось закатить глаза. Великий Мерлин, до чего дошел маразм!.. Трудно представить, в какой концлагерь Гринграсс превратила свое семейное гнездышко…

— А хочешь, я открою тебе большой секрет? — Флоренс понизила голос и лукаво улыбнулась, сжимая ладошку мальчика. В глазах Скорпиуса зажегся огонек интереса, и он, подавшись вперед, активно закивал. — Когда твой папа был маленьким, он постоянно ел сладкое. Да-да! За слизеринским столом никогда не оставалось ни ягодного желе, ни мороженого, ни пудингов… Твой отец вместе с друзьями лопал все! Можешь спросить у него сам…

Лицо Скорпиуса озарила бледная улыбка, он оживился и, еще чуть-чуть посомневавшись, все-таки взял пончик. Через какое-то время он очень внимательно посмотрел на мягко улыбающуюся целительницу и посерьезнел.

— Вы ведь учились с моими родителями, да? Я вспомнил вас: у папы есть ваши колдографии. Только вы там немного другая, не знаю… — Скорпиус замялся и принялся с удвоенным усердием разглядывать лицо Флоренс, сияющее в полумраке лунной бледностью.

— Ну, думаю, на тех колдофото я немногим старше, чем ты сейчас, — улыбнулась молодая женщина, вытирая испачканные щеки младшего Малфоя салфеткой. — А теперь я уже взрослая, как и твои папа с мамой, дядя Блейз и дядя Теодор…

— А сколько вам лет? — полюбопытствовал Скорпиус.

— А твоя мама не говорила, что женщинам неприлично задавать такие вопросы? — приподняла бровь Флоренс.

— Постоянно говорила, — согласился мальчик. — Но вы ведь уже разрешили мне нарушить ее запрет, значит, можно еще один.

— Быстро схватываешь, — с усмешкой прокомментировала женщина, все-таки обнаружив сходство отца с сыном. — Мне уже тридцать шесть, юноша.

— О-о, да вы старая! — моментально выпалил Скорпиус, но, осознав, что сказал, даже не смутился.

Да, отцовская наглость в комплекте, вне всяких сомнений.

— Ну, знаешь ли, это уже безобразие!..

С этого момента началась дружба Скорпиуса Малфоя и Флоренс Уайлд. Он даже спустя многие годы продолжал видеть в ней образец женщины, она же в глубине души считала его своим сыном. Скорпиус рос, все больше избавляясь от аристократических глупостей, которыми забивала ему голову мать вкупе с многочисленной чистокровной родней. Он не играл в квиддич, не презирал маглорожденных и полукровок, громко смеялся, был дружелюбен со всеми, не посвящал многочисленные часы бессмысленной зубрежке, имел собственное мнение и не собирался работать в Министерстве. А еще он с каждым годом все сильнее привязывался к мадам Уайлд, школьной целительнице, и рассказывал ей то, что даже в мыслях не поверил бы родителям. Он часами просиживал в ее круглом уютном кабинете, заставленном горшками с буйно цветущими фиалками и с бесконечными книжными стеллажами на стенах, обсуждал и глупые мелочи, и действительно важные, серьезные вопросы, на которые неизменно получал ответы. Скорпиус рос, менялись вопросы, менялось мировоззрение, открывался свежий взгляд на мир, но росло неукоснительное доверие к благодушной, мудрой и смешливой женщине, которая никогда не осуждала и не порицала, лишь терпеливо выслушивала и поддерживала.

— Это полная жопа, — Скорпиус плюхается в кресло и, словив наигранно-строгий взгляд мадам Уайлд, строит трогательно-невинную физиономию. — А что такого? Это ведь правда! СОВ только через год, а нам уже все мозги забили этой хренотенью… Не надо на меня так смотреть!

— Двенадцать баллов, двенадцать! — Скорпиус влетает в Больничное Крыло, потряхивая листком с экзаменационными результатами. — Пусть мамаша подавится! А вы говорили, что я завалю Зелья… Ничего подобного, твердое «П»!

— Ну молодец, молодец, — усмехается Флоренс, — Тогда я не буду вспоминать последние двое суток, за которые ты поглотил половину моих справочников и университетских конспектов…

Скорпиус насупливается, а мадам Уайлд весело фыркает и, взъерошив ему белоснежную челку, протягивает набор сладостей из «Сладкого Королевства». Младший Малфой рос и с годами все больше становился похож на отца — та же рослая, почти изящная фигура, изысканно-властные жесты, безупречная скульптурная красота мраморно-бледного лица, льдистое серебро миндалевидных надменных глаз и идеальная небрежность платиновых волос. На него бросали вожделенные взгляды, восхищенно вздыхали и мечтательно хлопали ресницами студентки от мала до велика, но почему-то ничего на Скорпиуса не действовало. По нему вздыхала даже Лили Поттер, учившаяся на курс младше — удивительно красивая, похожая на старинную фарфоровую статуэтку девочка. Лили, необычайно привязавшаяся к Флоренс и помнящая ее еще с раннего детства, всё вскользь выспрашивала, как же все-таки понравиться кое-кому очень красивому, но неприступному, хотя и дружелюбному, но какому-то холодному… Что Флоренс могла ответить влюбленной по уши девчонке?.. Она помнила себя в школьные годы и не могла ничего посоветовать, хотя, конечно, весь этот флер любви покинет Лили, как только Скорпиус выпустится из Хогвартса… А у юной мисс Поттер все впереди: она и умница, и добрая душа, и истинная гриффиндорка, и настоящая красавица с нежным тонким лицом, отливающими изумрудом глазами и водопадом медово-рыжих, точь-в-точь, как у матери, волос. Вся эта неразделенная школьная любовь «на века» должна только закалить Лили, которую родители баловали и холили, как только могли. Если верить Джинни, то великих чувств у них с Гарри не возникло, но уважения, взаимопонимания и поддержки в их семье хватало сполна, потому единственная дочь и росла в чудесной атмосфере тепла и уюта. Скорпиус заканчивал шестой курс, когда состоялся разговор, который должен был или разрушить эти почти родственные узы, или затянуть их в нервущийся вечный узел.

— Челси Брент сегодня прислала мне любовное послание, — с долей язвительной насмешки произнес Скорпиус, закидывая ногу на ногу и напарываясь на холодно-серьезный взгляд Флоренс. — Ну что вы так смотрите? Разве это не смешно?

— Если честно, то смешно, — ответила женщина, опираясь поясницей о подоконник, и устремила пронзительный взгляд, подернутый тонкой пеленой задумчивости, на профиль юноши. — Но не вздумай насмехаться над бедной девочкой. Пусть она переживает свои чувства без унижений.

— Да разве это унижение — сказать то, что думаешь?! — возмутился Скорпиус, понявший, что поддержки в этом вопросе он не получит. — Я просто хочу сказать ей, что она мне не нравится, и все! Я же не собираюсь ей грубить или что-то такое…

— Просто не отвечай, — мягко ответила Флоренс, — Она все поймет. Ты все же немного эгоистичен и пока не понимаешь, как любое неосторожное слово может задеть влюбленную девушку.

— Да что ж они все какие ранимые!.. — проворчал Скорпиус и вздернул острый подбородок. — А почему вы так уверены, что она обидится? Вы что, были влюблены?

— Представь себе, юноша, я когда-то была юной и была без ума не только от пробирок и котлов! — с шутливой обидой воскликнула Флоренс. В душе резко что-то дернулось, опуская на горло тяжелый, будто ватный груз прошлого.

Женщина тихо рвано вздохнула и на мгновение закусила изнутри щеку. Да, этот мальчик даже не представлял, как она любила, когда ей было столько же, как ему!..

— А что тебя смущает? — с несколько натянутой улыбкой спросила Флоренс, взглянув на Скорпиуса.

Он, напрягшийся от ее смены настроения, неловко повел плечом.

— Ну… не знаю. Просто вы такая, такая… — юноша неопределенно всплеснул рукой, но слов подобрать так и не сумел. — А в кого, если не секрет?!

Флоренс похолодела. На кону стояло очень многое, что она не готова была потерять. Сказать ему? Промолчать? Соврать? Он ведь все равно может узнать… Путаные мусли походили на раскаленный клубок ржавой колючей проволоки, безжалостно впивающейся в кожу черепа. Скорпиус пронзительно прожигал ее взглядом примерно минуту. Потом он откинулся на спинку кресла, слегка сузил холодные жемчужно-серые глаза и изогнул губы в тусклой грустной полуулыбке.

— Это мой отец, правда?

Печальный и усталый золотисто-карий взгляд был ему самым точным ответом.

— Мои родители никогда не любили друг друга, вы знаете. Я видел у папы несколько ваших колдографий, и это при том, что он терпеть не может хранить всякие глупые бумажки, — Скорпиус слегка усмехнулся. — Я никогда не понимал, что именно моя мать вечно припоминает отцу, но все же догадывался. Скажите, почему он не женился на вас? Моей матерью могли бы быть вы…

Флоренс обхватила себя за плечи, как от резкого порыва сквозняка, и поежилась. Малфой-Мэнор, темная пелена перед глазами, мерзкий разномастный шепот, запах плесени и гнили, бесконечная, как пламенеющая адская геенна, боль.

— Это все очень тяжело вспоминать, Скорпиус. Рассказывать это тебе должна уж никак не я. Единственное, что я до сих пор не в силах понять, так это почему твой отец женился на твоей матери. Но меня это уже не слишком трогало, и я давно отпустила все это.

— Разве вы не жалеете о том, что могло бы быть? — недоверчиво спросил Скорпиус.

Флоренс коротко улыбнулась.

— Это самая глупая вещь на свете, я тебе скажу. Ничего полезного… Но я бы все равно не жалела. Я вполне довольна тем, как сложилась моя жизнь. Мне не о чем жалеть, правда.

Скорпиус тихо выдохнул и нахмурился, погрузившись в какие-то свои мысли. Он встрепенулся, когда ласковая тонкая рука опустилась ему на плечо, и всего на мгновение, но искренне улыбнулся. Флоренс улыбнулась в ответ, и у глаз обозначились тонкие лучики первых морщин. Когда приходила пора покидать Хогвартс и отправляться во взрослую жизнь, все выпускники, казавшиеся уже совсем взрослыми, на несколько часов становились маленькими детьми. Даже самые суровые не могли не проронить слезу на этом светлом и немного грустном празднике, девочки плакали и смеялись одновременно, кружась в нежном вальсе с юношами, а с потолка слетали звезды, рассыпающиеся серебристой пылью. Вчерашние ученики долго обнимали профессоров, обещали писать и навещать, бродили по пустынным коридорам и ловили последние благоуханные мгновения детства. К Флоренс всегда подходили прощаться самые неугомонные студенты, которые из Больничного Крыла практически не вылезали, а если и покидали его, то только при помощи самых хитроумных методов. Неизлечимые романтики дарили любимой школьной медсестре собственноручно содранные букеты цветов из теплиц мадам Стебль, читали довольно бездарные, но трогательные стихи и обещали оповестить, когда будут близки к развалу Туманного Альбиона. Флоренс, когда Скорпиус подошел к ней в самом конце выпускного, с улыбкой заверила, что надерет ему уши, если он не будет писать как минимум пять раз в неделю. Он, усмехнувшись, крепко обнял ее, и Флоренс почувствовала, как непрошенные слезы обожгли уголки глаз. Как же тяжело было расставаться с этим мальчишкой, ставшим почти родным для нее!.. Скорпиус вместе с друзьями убежал к Черному Озеру, еще подернутому жемчужно-серой вуалью тумана, где разгорался их первый взрослый рассвет. В коридоре, медленно заливаемом янтарно-коралловыми лучами солнца, появилась высокая мужская фигура в черном отглаженном костюме. Сердце Флоренс до краев наполнилось блаженной теплотой, которая нашла полувоздушное отражение на ее темно-розовых губах. Драко Малфой улыбнулся одними лишь глазами. По всему школьному коридору пронесся вихрь миллиардов земных лет, облеченных в невесомую дымку зачарованного рассвета.