Voluntate Dei (СИ) [Каролина Инесса Лирийская] (fb2) читать онлайн

Яну пятнадцать, и в этом возрасте не стоит курить, прячась за стеной штаба Инквизиции, курить так, что легкие горят, а сигарета жадными затяжками прогорает за полминуты. Ян давится, а терпкий дым ненадолго забивает не только глотку, но и вой полусгнившей человечности, засевший поперек сердца.

В пятнадцать, вообще-то, и людей не стоит расстреливать. По крайней мере, не с таким спокойным взглядом, не смотря сквозь лица тех, кто падает с аккуратной раной промеж глаз. Это легко — выстрелить. Главное, не запоминать.

На прикладе винтовки двадцать три засечки. На счету Яна двадцать четыре души.

Одна из них — его.

Он понимает, что стоит, глядя на тлеющую сигарету. Встряхивается, затягивается, считая про себя. Надо успеть вернуться прежде, чем его хватятся, и молиться, чтобы от волос, неровно стриженных армейским ножом, не несло табаком. Иначе спать он сегодня ляжет без ужина и, вполне возможно, с парой трещин в ребрах.

Отец ненавидел курящих. Однажды в прошлой жизни Ян был свидетелем, как старик точным ударом балисонга по горлу отправил в небытие парнишку из охраны одного из своих подручных — лишь за то, что дурак вздумал выдохнуть дым в сторону босса.

Отца пристрелили пару лет спустя, а Яна вышвырнули на улицу. Матери повезло загнуться от раковой опухоли чуть раньше, она наверняка вздохнула там спокойно на небесах, когда поняла, что больше не придется расплачиваться за ошибки мужа. А вот Яну пришлось — мальчишка несколько лет провел на улицах. Оттуда и пристрастие к сигаретам, и шрамы, и несколько задержаний за воровство.

А потом была война, и всем стало плевать, кто ты такой, лишь бы стрелять умел. Яну повезло иметь зоркий глаз и знать несколько языков — за то спасибо папеньке, он все-таки занимался не только выколачиванием долгов из всякого сброда. Как-то так бездомный оборванец и оказался в армии, в отряде того, что когда-то было Святой Инквизицией.

Двадцать шесть… семь… Сигарета падает в грязь, ее припечатывают тяжелым ботинком с некоторым удовольствием. Эта дрянь его убьет, определенно, но несколько часов назад пришлось пристрелить еще двоих. Поэтому бросит он не сегодня.

Какая разница, умирать на войне из-за вражеского заклинания или из-за забившей легкие смолы? Плевать, он все равно долго не продержится.

Ян пробирается знакомым путем в часть, ловко пролезает сквозь колючую проволоку, лишь слабо оцарапав лоб. Взъерошивает волосы — не видно будет, ну да если спросит кто-нибудь, можно легко соврать. Перелезая через ограду, Ян улыбается своему — надо было все-таки пустить ток по этому нелепому забору, и то веселей бы было. Подтянуться еще раз, и будет знакомая казарма…

Позади слышится вопль и глухой звук удара. Еще один. Чей-то ликующий крик, неяркая вспышка… Ян замирает, повиснув на заграждении, цепляясь одними пальцами, ногти слегка царапают сталь. Не его дело. Какой ему интерес до озверевших горожан? Может, вообще за дело бьют…

Он не может объяснить, почему спрыгивает тут же на землю, чувствуя тяжелый удар. Прячется в тени, не рискуя лезть в драку, прижимается к стене, радуясь, что в сумерках его в темной форме не заметить. К счастью для себя, Ян опаздывает — когда он пробирается к тупику, откуда были слышны крики, там уже никого нет. Ну и правильно, нечего после отбоя по городу шататься…

Чудом он замечает в темноте распластавшегося на земле человека. Тот даже не стонет, и на миг кажется, уже мертв, и ничего не поделать. Лучше убраться, пока никто не пришел, а то повесят на него еще один труп, но Ян наклоняется. Парень его возраста, не похоже, чтобы из армии, скорее всего, просто гражданский. Странно, Ян думал, всех загребла Инквизиция. По здоровью, может, не подошел?

Какое уж теперь здоровье? Все лицо в синяках, рука вывернута, хорошо хоть перелом не открытый. Дыхание тихое и хриплое, на осторожные крики не реагирует. Обшарив полутруп, Ян оружия не нашел, документов — тоже. И что делать с ним?

Во всей Праге не так много мест, куда можно притащить умирающего, чтобы тебе не задавали вопросов. Одно из них — лазарет Инквизиции, но тогда придется объяснить, что он делал за оградой…

Парень приоткрывает темные глаза, смотрит мутным взглядом на Яна. На сведенные судорогой пальцы ни один из них не обращает внимание. Ян матерится, ощущая желание не то опять закурить, не то броситься прочь и забыть это вот все.

Вместо этого он взваливает на себя этого мудака, который вздумал помирать, как раз когда Ян идет мимо. Как будто знал, что его дернет помочь.

Ну давай, попробуй спасти кого-нибудь, убийца. Человеколюбие в нем, блять, проснулось. Думаешь, это искупит два десятка меток?

Ян готов сам рухнуть и помереть, настолько он жалкий. Но упрямо тащит до лазарета совершенно незнакомого человека.

Собственно, расстреливал он точно таких же, случайных людей.

Может, и впрямь, искупится?

***

Его зовут Влад Войцек, и он точно не отсюда родом. Потому что он, мать вашу, улыбается совершенно спокойно и искренне, шутит, что руку не может пожать, потому как пальцы еще не слушаются.

Рука перебинтована, пол-лица не видно за пропитанной красным повязкой, а по рукам алеют ссадины, на которых не хватило ни пластырей, ни даже спирта. Пахнет кровью и какими-то травами. А Влад улыбается.

Эта беззаботная улыбка бьет Яна прямо по хребту.

— У нас тут Третья Мировая, вообще-то.

Но вместо этого он говорит:

— Тебе повезло, что я был рядом.

— Да-да, господин инквизитор, — скалится Влад. — Только вашими стараниями.

Из разговора с врачами Ян знает, что Войцек старше его всего на год, но упорно зовет этим своим почти издевательским «господин инквизитор». Почему-то такое обращение Яну не нравится, словно ему каждый раз напоминают, кто он такой. Словно в ряд перед ним ставят двадцать с лишним трупов. И взгляд снова мертвеет.

— Откуда ты взялся? — спрашивает Ян. — Не местный же, да?

Прага, конечно, в тылу, боевых действий не ведется, но провизии едва хватает, все пути снабжения перекрыты, а люди в городе, похоже, скоро начнут жрать друг друга. Влад совсем не отсюда, глаза у него слишком уж живые. И как он оказался в тот день на улице?

— Если я скажу, что из другого мира, ты поверишь? — смеется Войцек.

— Нет, — говорит Ян, и голос звучит холодной сталью.

Влад смеется, и смех тысячей осколков звенит по темной комнате лазарета, дробясь о стены. Ян резко разворачивается и выбегает почти из лазарета, обещая больше никогда сюда не приходить. В конце концов, он свой долг выполнил, человека спас, дальше пусть он как-нибудь сам. Ян клянется жить дальше.

И возвращается.

***

— Я не пью, — отнекивается Ян.

— А я не курю, но ты дымишь тут у меня под носом.

Влад невозмутимо наливает виски на два пальца и протягивает ему, глядя прямо в глаза, и не сдаться — проиграть. Старик за барной стойкой глядит исподлобья, кривится — вы, детишки, слишком рано начали.

Ян знает, что они солдаты, а возраст не имеет значения. В душе они уже мертвы.

Он пьет горькую дрянь залпом, впервые за свои шестнадцать лет. Влад вытаскивает чужую зажигалку из кармана своей куртки и закуривает чужие же сигареты. Никто сильно не против.

«Ян, шестнадцать лет, солдат Святой Инквизиции. Тридцать шесть душ — приклада не хватает, приходится резать на руках. Вот уже год страдаю о жизни с одним ненормальным в этом баре», — так бы он себя описал.

— Как служба? — спрашивает Влад.

— Мне завтра опять магов стрелять — вот охуенно-то, а?

Ян вздыхает и, конечно же, он говорит совсем другое:

— Да так, слухи ходят, маги прорвали линию фронта. Скоро может быть плохо.

В его голосе нет ни злости, ни вообще каких-нибудь чувств, кроме совершенной обреченности. Ничего не изменится в любом случае, до Праги враг никогда не дойдет — хоть бы дошли, хоть бы добили меня наконец-то… Ничего не изменится.

Раз… два… выстрел. Лезвие вонзается в руку на глазах у всех. Ян закуривает, стоя над телами очередных жертв, и никто не говорит ему ни слова. А в глаза стараются не смотреть. Ян улыбается сквозь дым.

Минус маг. Минус кусочек души.

— Эй, подъем! — Влад щелкает пальцами у его лица. — Не выпадай.

— Ты что-то спросил?

— Да. Почему ты в Инквизицию пошел? Просто потому что ненавидишь магов?

Ян ни разу не говорил, чем он в этой Инквизиции занимается, и Влад думает, что он просто что-то вроде связиста. Отчеты пишет, сообщения переводит. Не без этого, конечно, но все-таки Ян — палач, который единственный в части способен делать эту работу. В казарме только… детишки, а все, кто старше восемнадцати, на передовой, но шпионов и изменщиков казнить нужно.

Предыдущий палач свихнулся и сиганул с крыши. Еще один застрелился. Ян настойчиво пытается убить себя никотином, но человеческий организм на редкость хорошо цепляется за жизнь.

— Да нахер Инквизицию, — срывается у Яна. — Ничего мне эти маги не сделали, просто жить на что-то надо. Как будто мне самому нравится!

Рука бармена, протирающего почти пустую полку, слегка дрожит. Опасно говорить такое, еще опасней слышать. Потому что пьяному инквизитору простят, он и так один может винтовку держать из всех остальных, а вот старика могут и убрать.

Яну плевать — что такое еще один труп на его совести? Ему просто интересно, насколько Влад не боится его спрашивать о таком.

— Может, маги и не такие плохие? — тихо хмыкает Войцек. — Ну, не все, я имею в виду. Те, которые войну начали, — однозначно уроды… Но есть же, наверное…

Их вышвыривают из бара, потому что Влад как обычно зашел чуть дальше позволенного. Ян начинает подозревать, что знает, за что друга избили в тот злополучный день.

***

Он не знает, откуда Влад родом, чем он занимался до войны и во время нее. Пытался выяснить, но все прошлое Войцека найти не удалось, словно до последнего года его не существовало. И в какой-то момент Ян просто сдался — сам он о себе тоже не любит рассказывать.

Друзей у Яна не было, сколько он себя помнил, а в казарме или дети, перепуганные новыми сообщениями о приближении магов, или фанатики, с которыми и не поговорить спокойно. В городе от инквизиторов шарахались, а шепот за спиной становился громче с каждым днем. Влад же спокойно говорил с Яном с самого начала, издевательски произносил «господин инквизитор». Ну, хотя, фанатиком его тоже можно назвать.

— Звезд нет, — как-то замечает Ян, когда они идут по ночной Праге.

— И правда. — Влад тоже поднимает взгляд и долго смотрит вверх, будто у него к небесам какие-то свои счеты. — Жалко, я б загадал пару желаний.

— Например?

— Войну закончить. И убить Бога.

Первое еще вполне злободневно, но от второй фразы Ян впадает в недолгий ступор. А Влад необычно серьезен — такое нечасто увидишь. Только здесь, на пустынной пражской улице под слепым беззвездным небом.

— По-моему, Его и так нет, — пожимает плечами Ян. — Иначе почему такая хрень в мире творится?

— Надо же самому убедиться, — довольно улыбается Влад. — А тебе разве верить не положено, господин инквизитор?

Ян касается вышитого на плече серебряного креста. Во всем, что он делает, Бога нет.

Бога вообще нет.

А если б был, он бы Его ненавидел.

***

— И каждого мага ты должен убить? — интересуется Влад. Ян кивает, закуривая. — А я ни разу в жизни их не видел.

— Твое счастье.

Влад в пару сотен раз живее него, Влад медленно-медленно учит и его быть живым. Ян на самом деле рад, что не прошел в тот день мимо, хоть и мучился потом болью в ребрах неделю и не мог спать.

— Ты слишком много говоришь об этой войне, знаешь?

— Мне пора, иначе майор хватится, — вдруг вспоминает Ян.

До отбоя добрых полчаса, а он просто боится задать один вопрос.

***

— Ведь вера — это глупо, когда на пороге стоит смерть. Люди веруют тогда, когда им удобно, а Инквизиция очень вовремя сделалась Святой, но спроси любого из них, и они не смогут вспомнить ни слова молитвы. Все мы обманываем друг друга и притворяемся не теми, кто мы есть. Только в смерти можно быть честными. Или зная, чем все это закончится. Ну, знаешь, «и когда снял Он шестую печать, я взглянул, и вот, произошло великое землетрясение…»

— И солнце стало мрачно, и луна сделалась как кровь, и звезды небесные пали на землю… ибо пришел великий день гнева Его.

— Приятно видеть образованного человека.

— Ты читал мне это вчера, надравшись до полусмерти.

— Но ты пропустил половину!

Ян смеется:

— Еретик учит Библии инквизитора, каково это?

— Ты запоминай, — улыбается Влад. — Пока я жив.

***

Война дошла до Праги, доползла обходными путями и наконец прорвалась в задыхающийся город.

Никто не ожидал, что в город проберутся шпионы от магов. Только когда над казармами Инквизиции расцветает пламя, люди понимают, как все плохо. Город с криком запирается на замок, каждый готов бежать по головам, лишь бы быть как можно дальше.

Ян стоит напротив горящего здания и не может оторвать взгляд от девчонки с ежиком темных волос, которая идет к нему с руками, полными жидкого пламени. Винтовка валяется где-то позади, но у него нет и мысли ее поднять, он смотрит магичке в глаза и впервые видит не предсмертную обреченность, а ярость, и потому застывает в ужасе.

Инквизиция горит, люди горят, справа, и слева, и со всех сторон слышны выстрелы и крики, мелькают заклинания и гремят эхом вопли. Девчонка улыбается, занеся руку, и складывает пальцы в странную комбинацию. Жутко выглядит, но Ян не отступает ни на шаг.

Он не закрывает глаза, поэтому видит, как огонь стекает с рук магички и несется с ревом к нему. Как впереди неожиданно мелькает Влад, невесть откуда взявшийся. И как защитное заклинание встает перед огнем и закрывает их обоих.

Магичку настигает случайная пуля, а Влад стоит, продолжая удерживать щит, стоит высоко подняв голову. Перед десятками инквизиторов, ясно глядя на них и не делая ни попытки сбежать. Его не убивают на месте только благодаря барьеру. Ян проклинает весь мир за это, потому что знает, что теперь будет.

Ему впервые за долгое время плевать, и он говорит что думает.

Но слов там нет, один только вой.

***

Атака на Прагу отбита силами перепуганной за свои жизни Инквизицией. Пара магов распята на главной площади, потому что людям так спокойней. Можно дышать спокойно и жить дальше.

Ян давится сигаретой. И с ненавистью смотрит на майора, а потом на винтовку.

— Почему тебя спас маг?

— Он обязан мне жизнью.

В его голосе ясно слышно: «Поставьте и меня рядом, я ведь предатель». Майор усмехается зло и вручает оружие.

Хочется материться и орать в голос, но Ян чиркает зажигалкой и пытается забыться за дымом.

Влад стоит у стены, как и тридцать восемь до него. Вокруг — инквизиторы, как и всегда, терпеливо ждут, пока казнь свершится, а они смогут разойтись по своим делам, но некоторые даже рады — это единственное развлечение, в тылу-то.

Ян медленно прицеливается, мечтая всадить пулю в майора. Тогда их обоих убьют, наверное… Но Влад смотрит на него, и по губам читается: «Я нахера тебя спасал тогда?».

— Если б я только знал, чем это закончится…

Маги хотят уничтожить человечество. И, в конце концов, он инквизитор, и от работы отказаться нельзя.

Майор довольно смотрит, зрители скучают и тихо шепчутся. Рука впервые дрожит, и Ян никак не может поймать взгляд Влада в прицел. Войцек слегка улыбается.

— Стреляй, инквизитор, — шепотом велит он.

У Яна ощущение, как если бы это он стоял у стены, с которой перестали отмывать кровь.

— Стреляй, — говорит Влад. — Иначе никак, ты знаешь.

Рука дрожит. Ян давится вдохом и хрипло кашляет.

Пуля совершенно случайно срывается и, направленная рукой подлого Бога, попадает точно в цель. Смотреть не хочется, но он не может оторваться.

Впервые за долгое время Ян роняет винтовку.

И падает на колени сам.

Тридцать девять. С ним — ровно сорок.

Он бы резанул метку себе по горлу, если б ему дали нож.

========== господь бог ==========

Комментарий к господь бог

Кара, закадр 20 главы “Debellare superbos”.

— Хотел увидеть моего Бога? — рваным шепотом говорит Влад этому мальчишке-инквизитору без прошлого и имени. — Ну так смотри.

Его Бог с заедающим в легких криком сцепляется с противником над кровавым песком в паре десятков метров, рвет перья-волосы-кожу с остервенением дикого пса, вгрызаясь так сильно, что, кажется, хочет достать до кости одним укусом, чтобы клыки со скрипом проехались по ней, оставляя глубокие борозды. Как в старые добрые — до вопля, до сорванного крика, до аловато-мутного безумия перед глазами за сеткой разодранных капилляров.

Его Бог падает с высоты, перегибаясь в полете так, чтобы отшибить при ударе не все тело, перекатывается на выдохе, разъебывая в кровь едва успевающие заживать локти, глотает почти пригоршню песка — можно почувствовать, как он скрипит в гортани. Не задохнуться, не глотать так жадно воздух-яд. Встать.

Командор Черной Гвардии поднимется, шатаясь, сплюнет кровь, окончательно залив ею белую рубашку, которую она ненавидит до черно-блеклого света в глазах.

Она — Ебаный Господь Бог для своих бешеных тварей, изнывающих в мирном Аду, задыхающихся от добра и всепрощения, все ждущих, когда снова можно будет содрать костяшки о рожи врагов, а не друг друга.

Вдох. Хрип в груди — больно, мать вашу… Жить будет, да только внутри пациент скорее немножко мертв… Плевать.

Все нормально, бросает она через плечо, обращаясь к вязкой мути позади, складывающейся в кривую фигуру. Она вытряхивает песок из волос, лихо отпивает из предложенной кем-то бутылки — сбитый край проезжается по губам, рот снова наполняется кровью. Сглотнуть — с дешевым вискарем пойдет, хуже эта дрянь не станет.

(Латентный вампиризм, блять.)

Вокруг кричат демоны, кто-то хлопает ее по плечу тяжелой рукой, приходится стиснуть зубы, чтобы не развернуться и не вцепиться когтями в живое, раздирая до красных полос. У нее ведь кровавая пелена перед глазами не размылась, какого хера так резко?

Незнакомое лицо. Не ее свора.

Командор Черной Гвардии неприкосновенен, смеется она. Бога ты вряд ли стал бы лапать так фамильярно, щщенок?

Он отступает назад смущенно и ошарашенно, стараясь не смотреть. Она кривится: умничка, хорошо учишься, приходи как-нибудь к нам. И улыбается. Той самой улыбкой, названной кем-то звериной, выжженной и хитровыебанной — зависит от фантазии говорящего.

Не придет он. От них и так все шарахаются, особенно когда командору скучно, и она сцепляется насмерть с кем-нибудь из Гвардии за плесневелую медную монету на против.

Она — Бог для полсотни самых недостойнейших загнивающего мира сего, связанных круговой порукой и нерушимой клятвой. Для ждущих войны, чтобы жить, а не существовать.

Как тогда, как в последний раз, в погоне за мигом, цепные псы Люцифера срываются и срываются с места, проклиная ошейники, вгрызающиеся в кожу, вынуждены выть на переменчивую светлую луну, вынуждены день за днем забывать свою войну. Раны проходят, кости срастаются заново и иначе, глубокие шрамы белеют узором над сердцем и на нем же, и они меняются сами.

Дети Апокалипсиса, оставшиеся там, на устроенном ими пепелище. Остатками души желающие быть там навеки и калечным телом.

Смерть или искупление. Бог или Тьма.

Они успешно смешивают понятия, обманывая самих себя, и видя это, и не желая ничерта менять.

Им не хватает редких погонь, когда Хозяин чуть отпускает поводок, и растерзанных жертв на пути. Им не хватает этих блядских клятв и обещаний. Им не хватает кислорода, когда песок забивает глотку и хрустит на зубах.

Скоро, дети мои, улыбается Господь Бог кровавой улыбкой. Скоро.

И они едва ли слышат, но верят.

========== боженька не поможет уже ==========

Комментарий к боженька не поможет уже

Внутренний голос Влада воот отсюда: https://ficbook.net/readfic/4813640

По-ночному пьяное и бессмысленное.

Почему бы и нет?

Маэстро, музыку!

— Боженька нам уже не поможет.

Я смеюсь снова, надрывно и больно, прохаживаясь по твоему хребту; не физически, но — морально, меняя тебе взгляд, перебирая кости и ломая ребра, чтобы научить дышать. Жадно, как в последний раз перед озарением и смертью — в нашем случае это одно, равнозвучно и равнозначно; и хочется орать: научись ты, блять, уже жить. Жить и смотреть на мир незамутненным взглядом.

И видеть, как он горит заживо. Гниет, расползается белесыми червями по трупу нашей веры. Медленно проваливается могильной землей под ногами, погребая под собой.

Видеть превращающийся в бездну мир — такое занятие выдается не каждому, чувствовать его предсмертный хрип и желать добить из остаточной обесценившейся человечности — почти никому, да? Странное, мазохичное желание уничтожить самого себя вместе с миром? Вполне быть может…

А впрочем, ебал я эти сомнения, и будь что будет, да, господин инквизитор? Ну давай, ответь мне что-нибудь, хоть кивни, хоть глазами сверкни. Давай…

Подъем. Встать.

Хватит уповать на ложного Бога, Он тебе не поможет, Ему нахер не сдались наши проблемы, Он мог бы закончить это давно и убить всех нас, но не сделал это из блядского человеколюбия, быть может. И за это я не могу Его не ненавидеть.

Слишком резко? Ну извини, я порушу тут твой уютный мирок, ты ведь не против?

Просыпаешься? Медленно, слишком медленно, а впрочем, мне это нравится, я давно не чувствовал себя настолько живым. Последний раз — на пепелище нашего утерянного Рая; последний раз — когда видел, как ангелов рвет в клочья голодное воронье, разгрызая плоть клыками и упиваясь ее сладковатым вкусом.

— Устроим напоследок еще один Армагеддон?

Ладно, не смотри на меня так. Не смотри так, будто хочешь сказать одно единственное и бесповоротное «да».

Шутка.

Да, я психованный мудак, спасибо.

А ты… А, что уж теперь…

Добро пожаловать в нашу жизнь. Ты ведь такой же, тоже хочешь видеть, как догорит медленно тлеющий до сих пор Рай, как издохнет Бог. Ты ведь сам звал спасение.

Весь мир звал. Бог звал.

«Придите и умрите, полуразложившиеся твари»

«Я не прощаю вам все вечные грехи ваши»

«Идите вы нахуй со своим воем и песьим скулежом»

«С п а с и т е»

И я готов рискнуть, а ты? Убить Господа и стать легендой, а? В лучшем случае нас ждет забвение во тьме (ты ведь составишь мне там компанию?); в худшем — грандиозный триумф.

— Когда придет время, не бойся стрелять. Даже если в меня.

— Что? Ты про?..

— Забудь.

Не надо улыбаться и нести что-то про сон.

Помню я один, ты в нем, помнится, сам помер. Сгорел, что ли?.. Вот ведь какой конец, охуенная шутка, а, господин инквизитор?

Не-не, молчу. Слушаю. Внимательно, не сомневайся. Ты продолжай.

Горел — и пусть.

Ты сейчас не выгори, хорошо?

«Люди живут, чтобы спастись»

Это я зря бросил, а тебе ж запомнилось. До кости въелось в память, выжглось где-то там внутри. А я с самого начала видел, что спасения для тебя быть не может — ты сам немножко против, огрызаешься и рычишь на каждого, кто подойдет. Какое уж тут…

— Мое спасение было во тьме, знаешь?

А делаешь успехи. Я как-то этот момент пропустил… Ну да, башка еще болит, сам говоришь — трижды ударили. В этом же все и дело?

— Да ты слушаешь меня вообще?!

А ты глянь, полбутылки вылакал и осмелел, глаза горят — чистый звереныш. Такой кому хочешь глотку перегрызет, вырвет трахею зубами, не боясь захлебнуться…

— Боженька нам уже не поможет, — не в тему отмечаю я.

— Потому что Его нет! — пьяно доносится в ответ. — А если б был, то этому ебанату точно надо бы прострелить башку! Влааад? Эй, Войцек! Я не настолько пьян, чтобы не видеть, как у тебя глаза стекленеют! Хватит самокопаний, я тут пью в одиночестве!

— Что еще?

— Обещай мне, что мы до Него доберемся!

— Да легко. Обещаю.

Вот так. Очень даже просто.

А обещания, знаешь ли, надо выполнять, хоть ты и не вспомнишь завтра ничего.

Зато у меня память хорошая.

С самого начала.

========== солнце мое ==========

Комментарий к солнце мое

Фем; пропущенная сцена из XXVII главы: https://ficbook.net/readfic/4813640/13946054#part_content

— И, солнце, я тебя люблю.

Кара взмывает вверх, прохладный воздух обнимает все ее тело, возбужденно дрожащее в предвкушении хорошей битвы, а в ухе бьется родной голос, звенящий слезами:

— Стой! Стой! — кричит Ишим, надрываясь, кричит так отчаянно, словно один ее вопль обладает такой силой, что развернет Падшую обратно. — Кара, не надо, нет! Я ненавижу тебя, ненавижу! Не смей умирать! Не смей оставлять меня!

Ей правда больно слышать крик, но обрубить связь было бы еще более жестоко. Кара слегка процарапывает ногтями свои же ладони.

— Не бойся, silar me, — усмехается она. — Я выживу.

Смотрит на дракона, на красный язык его, вывалившийся из пасти, на злобу в маленьких глазках, на грузные взмахи крыльев. Кара смотрит и знает: ей правда нужно вернуться, иначе она убьет Ишим.

Она крепче стискивает рукояти мечей, губы знакомо кривятся. Звери мягкими шагами выступают из распахнутых клеток, голодно урча. Она всем телом подается вперед, готовая драться, кусать и царапать.

— Клянусь, я вернусь к тебе, — шепчет Кара.

И слышит вой, и наконец отключается.

***

У нее подламываются ноги, и она падает на землю, обессиленная, закончив свою речь, выплюнув свой яд в Бога — да только не достав опять.

У нее мутится в глазах, но Кара видит, как, расталкивая толпу, к ней бросается Ишим, чувствует теплые руки на своих плечах. Ее прижимают к себе быстро и крепко, голосок Ишим сильно дрожит, как и вся она, а в широко распахнутых голубых глазах стоят и слезы, и радость.

В груди у Кары что-то перехватывает, и она, не говоря ни слова, утыкается носом в светлую макушку. И лишь потом шепчет слабо:

— Я ведь обещала.

========== клюква ==========

Комментарий к клюква

Моя Кара одиннадцати лет и четырнадцатилетний Крис из Кареона (и не только), о котором (ну, или о том, кем он в конечном счете стал) можно почитать у Имладриса: https://ficbook.net/authors/1119896

Кажется, слишком наивно и мило получилось.

Но разрушители миров когда-то тоже были детьми.

Крис возвращается, когда солнце, опускаясь медленно за горизонт, разливается пожарной краснотой вдалеке. Чуткая Кара слышит шаги, чувствует, как он появляется у нее за спиной из ниоткуда, и соскакивает с высокого камня, на котором сидела. Широко и искренне улыбается, видя долгожданного Криса, а особенно — заметив полную ягод корзинку в его руке.

— На болотах было очень опасно! — громко объявляет Крис, показывая корзинку, когда их уже разделяет всего-то пара метров. — Но вот! Я принес!

На этих словах он вдруг нелепо спотыкается о какую-то кочку, не видную за пышными зарослями ярких полевых цветов. Вскрикивает невольно, взмахивает руками, как крыльями, и падает носом прямо в душистую зелень. Кара — тоже с криком — бросается вперед, видя, что драгоценная корзинка вот-вот перевернется в полете, хватает ее у самой земли и бережно прижимает к себе.

Крис тихо смеется, глядя на нее, сердито фырчащую. Кара смотрит в ответ, закатывает глаза, и ей страшно хочется сказать что-нибудь обидное, но слова так и не придумываются, и она оставляет их так. Садится рядом в траву, косится на Криса. У него цветы запутались в светлых, почти добела выгоревших волосах, глаза блестят яркой синевой, а с лица все никак не сходит немного глупая, но счастливая какая-то улыбка, и Кара сама не замечает, как улыбается в ответ.

— Хочешь? — предлагает она ему пару ягод, выбранных из корзинки.

Крис пару секунд смотрит на яркие красные ягоды на узкой ладошке, и ему они — по взгляду видно — напоминают что-то такое страшное и дурное, о чем думать не хочется, и потому он встряхивается и пожимает плечами:

— Тебе нес.

Каре новое предложение не нужно, она мигом отправляет ягоды в рот, раскусывает и довольно жмурится от приятного кисловатого вкуса, расплывающегося по языку. Тут же жадно тянется снова к корзинке, хватает еще…

— Клюква! — блаженно урчит она. — Кри-ис, ты волшебник!

— Да ладно тебе, масявая, — расплывается довольно он.

Кара выглядит до того радостно, что он тоже не выдерживает и берет себе горсть ягод. Так и сидят вместе, рядом, плечом к плечу, расправляясь с уловом Криса. Оба щурятся, как кошки, и не могут спрятать улыбок. Кара чувствует, что у нее болят уже искусанные губы, но снова тянется за клюквой.

На Небесах нет болот и ягодам этим расти просто негде; Кара же всегда любила кисло-горький вкус. Крис как-то притащил горстку из своего мира, угостил ее, и с тех пор она спать не могла. Излазила все леса, все поляны, содрала коленки, но клюквы не нашла. А потом Крис явился с полной корзинкой, и она поняла, что готова броситься ему на шею, если б не боялась, что ягоды рассыплются по всему полю. Впрочем, их, красные бусинки, Кара все равно бы нашла.

Клюква кончается, измазанные соком пальцы скребут по плетеному дну корзинки. Едят теперь не так нетерпеливо, а растягивают удовольствие, смакуя каждую ягодку. Солнце медленно закатывается за горизонт, цветы вокруг пахнут будто бы острее и душистее. Набежавший ветер поднимает ввысь белый одуванчиковый пух, кружит, вертит в причудливом танце. Крис лениво следит за белыми парашютиками, думая о чем-то своем.

Он снял берцы, швырнул их куда-то в сторону, переломав пару нежных стеблей и убив несколько цветов, лежит теперь, глядя в небо, слегка морщится иногда, будто бы от головной боли. Кара раскрывает белые крылья; он приподнимается и заинтересованно тянется к ним, бережно поправляет встрепанные перышки, рассматривает. Кара знает, что у Криса тоже есть крылья, но он ей их почему-то не показывает.

Она любит свои крылья, но позволяет Крису перебирать нежные перья. Тот смотрит на них как-то странно, с грустью, которую Кара, конечно же, замечает. Она не ребенок, ей почти целых двенадцать лет, это просто выглядит она так по-детски, с разметавшимися волосами и чумазым от клюквы лицом. Сидит, обхватив острые коленки, на которых красуются синяки, задумчиво рассматривает пару последних ягод.

— Красивые у тебя крылья, — в который раз замечает Крис.

— О, я сегодня долетела до во-он той горы! — вспоминает Кара, указывает пальцем куда-то в багровую закатную даль. — До самой верхушки, представляешь? Красиво там!

— А что еще было?

— Ну, — тут она немножко хмурится. — Опять учили любить людей и Бога. Проповедовали — так это внизу называют. И никак нельзя с ними спорить, не скажешь же, что не хочешь никакой себе высшей цели, священной войны их глупой. Я, может, хочу лежать с тобой в поле и есть клюкву, а они — учат.

Каре эти мысли не нравятся, крылья слабо дергаются. Крису достаточно секунды, чтобы это подметить.

— Меня тоже учили, — вспоминает он, посмеиваясь.

— И как?

Он не отвечает, думает. Потом склоняет голову, смотрит на закат. Говорит почти неслышно:

— Не все люди заслуживают любви. Милости — еще меньше.

Нельзя не заметить, как слегка меняется его лицо и голос, когда он это говорит. Можно было испугаться, но Кара не боится, она же не маленькая. Криса бояться не получается, она его… понимает?

Кара думает, в каком-нибудь другом мире Крис мог бы быть ее братом.

Или ей самой.

Она поправляет светлую прядь волос, касается его виска на полсекунды. Где-то там, она знает, рычит самый страшный демон из его мира, нашептывает что-то, меняет Криса понемногу. Они никогда не говорят об этом, но Кара чувствует, что Крис просто ищет мир, где можно отдохнуть и забыться.

Крис странный, но Каре он нравится. С ним легко говорить и можно молчать. И страшно вкусной кажется клюква.

Он снова падает в траву, в цветы, поднимает руку, рассматривает свет, льющийся сквозь пальцы.

— Когда-нибудь мы будем уничтожать миры, — говорит он.

Кара убирает крылья, ложится рядом, хмурится. Ей кажется, Крис видит что-то другое, не то, что она. А вроде небо-то обычное, такое в Раю каждый день. Это даже скучно, но Крис смотрит на него всегда как впервые, и она — вместе с ним.

— Я пошлю тебе привет однажды, — обещает Крис. — Кто знает, вдруг мы опять встретимся. Спустя много-много лет… Ты будешь совсем взрослой, да?

— И красивой, — непременно поправляет Кара.

— Не красивей меня, масявая, — ворчит Крис. — Все девушки будут смотреть на меня, вот тогда поглядим.

— А я выберу тех, кто не станет. Они точно поумней!

Они обмениваются парой шутливых тычков, но драться сегодня не хочется. Пожалуй, они просто отдыхают. Это место для того и создано, и воздух тут можно пить, как лучшее вино, и он пьянит еще лучше. Крис задумчиво закусывает травинку; Кара тоже думает: не прекращать бы это никогда.

— А клюкву завтра принесешь?

— Принесу, — легко соглашается Крис.

И они снова молчат, пока Кара не начинает возиться у него под боком.

— Обещай, что навестишь меня, — требует она. — Ну, через много-много лет. Обещай, что меня не забудешь!

Крис гладит ее по голове, улыбаясь:

— Мы все изменимся, правда? Это произойдет непременно. А пока… Пока у нас есть время.

И Кара согласно кивает, зная, что это так. Она сохранит эти минуты покоя, не даст им исчезнуть. Они оба сохранят.

В их глазах отражается пожарище заката, а внутренние демоны тихонько рычат.

Но время и впрямь еще осталось.

========== выстрел в висок ==========

Комментарий к выстрел в висок

Фактически написано в соавторстве с Имладрисом (https://ficbook.net/authors/1119896).

Его Корак и моя Кара. Прямое продолжение “Клюквы” и ау по “Debellare superbos”.

И много отсылочек :3

За свою долгую жизнь Кара участвовала во многих битвах, поэтому нельзя сказать, что именно эта казалась ей какой-то трудной или хотя бы выматывающей. На границе, когда она видела безногих и безруких солдат, волочащих за собой кишки, но ползущих вперед, в атаку, готовых грызть глотки ангелов зубами, — вот тогда было сложно. Когда она сама, израненная и напоминающая труп, истекающая горячей кровью, бросалась обратно в битвы, выхаркивая напополам с кровью единственно святое для нее имя, — тогда тоже было трудно.

А это… это несерьезно даже. Не битва, а просто свалка из людей, демонов и теней, тянущих к ней свои отвратительные лапы, блестящие живой струящейся тьмой. Нет даже настроения говорить воодушевляющие речи, ей плевать на все, она просто врубается в противника, пытаясь забыться проверенным способом. Меч, секунду назад остро блестевший и отражавший пасмурное петербургское небо, теперь покрывается отвратительной черной, будто нефтяной, пленкой — она только что снесла голову одному из чудовищ.

Спину рвут крылья, она всем телом чувствует тугой воздух, когда быстрым прыжком взметается ввысь, ловко переворачивается в полете, выхватывает из кобуры пистолет. Нет времени целиться, ветер бьет Каре в глаза, у нее не получается выровнять дыхание после рывка — грудь под изодранной в клочья рубашкой часто вздымается. Ни секунды задержки — и она выпускает все пули в изломанную фигуру тени, подкравшейся со спины. Звучат шесть выстрелов, старый добрый револьвер со скрежетом плюется демонической сталью, после чего замолкает окончательно. Кара инстинктивно нажимает на спусковой крючок снова, но слышит лишь сухое щелканье. Приземляется, небрежно отбрасывает бесполезный револьвер назад, под ноги дерущимся, после чего ударом сплеча добивает подстреленную тень.

Вздох, короткий, по-военному быстрый взгляд на воронку в небе. Та отрывисто пульсирует, будто сердце древнего чудовища — оно по сути и есть, поэтому Кара взмахивает легким клинком, примериваясь.

Теней слишком много, они заполонили все небо там, поэтому она не рискует перейти в лобовую, но если бы только был шанс прорываться. Кара взлетает на ближайшую крышу, осматривается сверху. Гвардия держится неплохо — для них такие битвы стали почти обыденностью, и они уверенно держат строй и страхуют друг друга. Но долго им так не простоять.

— Эй, Кара, как там наше небо? — смеется Влад, и камень амулета слегка обжигает ей ухо. — Почему-то у меня нехорошее предчувствие насчет пары сбоев в…

— Справа, идиот! — вклинивается Ян. — Не отвлекайся!

Влад громко ругается на архидемонском, после чего связь вдруг обрубается, и Кара ненадолго глохнет на одно ухо — слишком уж сильна вспышка его крика. Внизу, за пару улиц от нее, взмывают поверх крыш яркие языки жаркого пламени — наверняка какое-то заклинание Войцека, и за них можно в принципе не волноваться, но Кара все равно с легкой тревогой всматривается туда.

И все же… Какие-то сбои… Что Влад, черт его дери, собирался сказать?

Эта мысль начинает мучить Кару довольно сильно, потому она слетает вниз и почти готова броситься туда, где сражаются инквизиторские отряды, но неожиданно что-то отвлекает ее. Что-то — особенно настырное чудовище, напоминающее человеческое существо с культями крыльев за спиной.

Кара легко уворачивается, крутит меч в руке, выставляя его клинком назад, и противник напарывается впалым животом как раз на него, это чувствуется рукой. Ни секунды не размышляя, Кара проворачивает меч, но не находит времени насладиться хриплым криком и потому решительно добивает его, рубя по шее. Тело оседает к ее ногам, и она не может отказать себе в удовольствии двинуть военным ботинком по хрупким ребрам. Брезгливо морщится — с каждым разом эти твари все больше напоминают ангелов, с которыми она сражается всю жизнь.

И тут вдруг и она ощущает эту странную вибрацию в воздухе, о которой говорил ей Влад, и хоть она не обладает ни каплей магических способностей, не почувствовать темную и давящую атмосферу надвигающегося нечто она не может. Замирает, как чуткий зверь, как гончая, готовая взять след сосредоточенно, без единого взрыка броситься за добычей. Кажется, вся ее фигура трепещет в этот момент, жадно ловя эти жуткие, но какие-то знакомые колебания энергии.

Небо будто темнеет, там, среди клокастых туч, неровно грохочет. Кара поднимает голову к небу, позволяя свинцово-холодному ветру скользнуть по ее лицу. Пахнет кровью, едкой гарью и — внезапно — чем-то сладким. Кара чуть хмурится, ассоциация ускользает из усталого сознания, никак не позволяет зацепиться, но вот наконец появляется где-то внутри.

Сквозь привычные запахи войны пробивается нечто вроде привкуса яблочного сидра.

Хрупкое спокойствие застывшего мира вдруг разносится тысячей осколков, разносится с грохотом, громогласным взрывом, вспарывающим действительность слишком легко и с вызовом. С неба прямо в центр сражения падает кто-то; Каре кажется, что это очередная тень, но она быстро понимает, как сильно ошибается.

Это напоминает падение метеорита, и земля содрогается до основания. Она до боли напрягает зрение, глядя в центр той свалки, где перемешались гвардейцы и тени, а в груди Кары что-то словно случайно замирает, но она не придает этому значения.

Она в полнейшем онемении и бессознании смотрит, как встает среди приземистых фигур кто-то крылатый, как гордо и резко вздымает руки кверху и дергает плечами, хлопает крыльями с оглушительным звуком. Тут же во все стороны льется такая первозданная и концентрированная тьма, что даже Каре хочется заскулить и отшатнуться, но она не позволяет себе этой слабости.

Звучит пара резких звуков — этот Падший добивает выживших теней точными выстрелами из пистолета, сосредоточенно и четко, тратя на каждое чудовище по одной пуле, вонзающейся в лобовую кость точно промеж глаз.

И тени лежат — все лежат, и только этот странный человек ступает вперед, точно к ней, легко минуя перекореженные тела. Кара сжимает в руке меч, быстро осматривает этого странного незнакомца. Но почему-то не нападает, только убирает крылья.

Высок, узкие бедра, широкие плечи. Черная кожаная куртка, берцы с развязанными шнурками. Смоляные длинные волосы, прищур темных глаз, легкая усмешка. Сила скользит в каждом небрежном движении, в руке лежит пистолет. Быстро сокращая расстояние меж ними, он выхватывает меч из черной стали, и Каранапрягается всем телом.

— Я тот, кого никто не любит… — напевает он, и бархатистый голос патокой льется в уши. — Я враг Небес, я Зло природы. И, — Он вдруг роняет меч и падает сам на одно колено точно перед ней, поднимая на Кару страшные глаза, улыбается, показывая клыки, почти мурлычет: — Видишь — я у ног твоих!

И тут у нее вмиг кончается воздух в груди, стоит раскатистому голосу отзвучать в застывшем воздухе. Все мысли спутываются и смешиваются, Каре тоже хочется отбросить меч и пасть на колени, и ее показное хладнокровие бессильно ломается.

Она узнает его с трудом, но разве можно было его забыть? После стольких лет она все равно помнит.

И выдыхает потерянно:

— Крис?..

Он смотрит на нее снизу вверх, и в темный глазах ей видятся города в его огне и сотни умирающих и страдающих людей. От его улыбки проходит легкий холод по спине, Кара с интересом прислушивается к своим ощущениям — она никогда такое не испытывала.

— Крис… он мертв, — убедительно заявляет он. — А меня зовут Корак.

И имя его — выстрел в висок.

Кара согласно кивает спустя пару мгновений, нисколько не смущенная. Она тоже давно уже не называется Кариэль и готова вспороть глотку любому, кто окликнет ее так. Да и от Криса, надо признать, мало осталось в этом коленнопреклонном Падшем — Кара помнит выгоревшие почти добела волосы, мальчишечью улыбку и кисловато-горький привкус клюквы.

— Корак… — тянет она, тоже пробуя имя на вкус. Оно ожидаемо ощущается слоем вулканического пепла на губах, обсидианным блеском и холодом, черное с мелкими серыми вкраплениями. Но Каре нравится, как оно звучит. — Пускай Корак, — соглашается она. — Встанешь, может быть?

Не то чтобы ее это смущало, просто Влад из-за спины Корака жестами показывает что-то ехидное и столь же неприличное, интересуясь, где она откопала этого Падшего и кто он ей. Где откопала — да он сам всегда появляется, и Кара всегда знала очень мало о его родном мире. Кто он ей — тут еще сложнее, потому что они оба не видели друг друга с далекого детства. Не враги точно, иначе Корак не подставил бы ей шею — по соображениям Кары, это высшее проявление доверия. С остальным можно разобраться.

Корак тем временем встает быстрым, немного кошачьим движением, выпрямляется во весь рост. Оборачивается, ничуть не удивившись пристальному вниманию гвардейцев, застывших в нерешительности позади, но готовых сейчас же броситься на помощь командору. Влад небрежно чертит защитное заклинание, которое легко можно обернуть в атакующее, а Ян, до сих пор не убравший стилетов, возвращать их в ножны и не собирается. Ну и десяток гвардейцев в черном чуть позади стоит.

— Какие мрачные у тебя ребята, — ухмыляется Корак, с интересом рассматривая Влада. — Все никак не привыкну, что у вас без Сиоанс колдуют. Но твои заклинания меня не убьют, маг.

— Проверим? — зловеще тянет Войцек, между пальцами опасно мелькают яркие искорки будущих заклинаний. — Или ты только с тенями такой храбрый, а?

— Влад, успокойся, — тихо шипит Ян, дергая его за руку и сбивая заклинания.

Кара думает, что зря парень это сделал — Корак тут же обращает на него внимание, присматривается с легкой улыбочкой. Инквизитор слегка ошарашенно отступает, боясь, как бы на него не кинулись, хотя ему-то к таким слегка невменяемым личностям не привыкать.

— А ты будешь гореть вечно, — просто, как радостную новость, сообщает Корак.

Ян словно успокаивается после таких знакомых слов, скромно улыбается в ответ, понемногу привыкая к Кораку:

— Аа, это. Да знаю. — Подумав, инквизитор протягивает руку, приветливо кивает. — Янош Кирай. А тебя, значит, Кораком зовут?..

Падший смотрит на него, как на забавного зверька, путающегося под ногами, но Ян достаточно умен, чтобы не обижаться на свои взгляды. Но неожиданно Корак все-таки пожимает ему руку, тихо хмыкнув что-то себе под нос, из чего можно услышать слова вроде «смерть» и «занятно».

— Имя мое — страх в вязкой тишине! — лихо декламирует он, опять отшатнувшись на шаг, красиво раскидывает широкие черные крылья, явно красуясь перед зрителями.

— Вла-ад? — устало вздыхает инквизитор. — Они все такие, да? Денница, дайте ствол…

— Ярыгин пойдет? — любезно предлагает Корак. — На черном покупал недавно, с курткой. У вас тут люди интересные такие живут…

Он поворачивается снова к Каре, собирается сказать еще что-то, тем же балагурно-веселым тоном, но вдруг морщится, легко касается виска и мгновенно отдергивает руку. Каре с трудом вспоминается, что головные боли мучили и Криса в далекие-далекие времена, но сейчас ему явно хуже чем тогда, на залитых солнцем небесных полянах, и она, к своему ужасу, не знает, что делать. Корак же выглядит так, будто сейчас свалится с ног и уже никогда не встанет.

— Есть тут место, где можно выпить? — собравшись, спрашивает он, но голос звенит, как натянутая струна.

— Идем, — быстро соглашается Кара, зная, что им нужно многое обсудить. — Есть одно.

***

Небольшой бар, располагающийся около инквизиторского офиса, давно стал местом их собраний, каждую битву пережившие ее выпивали здесь за победу и за павших товарищей. Несмотря на всеобщую эвакуацию из города, хозяин этого бара работал исключительно для них, в любое время суток, и Кара была ему весьма благодарна. Что еще бы она делала с толпой измотанных людей и демонов, которым нужен теплый угол и хорошая выпивка?

Пахнет пивом и табаком, люди шумно говорят, тихо играет старый рок. Их здесь знают, поэтому Кара без проблем оставляет меч у двери.

В этот раз она садится подальше от остальных, за стол у стены. Пока Кара исчезает поздороваться с хозяином и заполучить чего-нибудь выпить, Корак с интересом оглядывается по сторонам, рассматривая бар — хотя, кажется, внимание его привлекает и молоденькая официантка в короткой юбке, вьющаяся около инквизиторов. Потом отвлекается немного, вытаскивает из кармана какую-то баночку с таблетками, глотает сразу несколько. Выражение лица его медленно меняется, будто светлеет, да и дышит Корак явно ровнее.

Когда Кара возвращается с коньяком, он с интересом присматривается к двум инквизиторам, тоже предпочитающим отсесть подальше от повеселевшей толпы гвардейцев. Ян курит, Влад рассказывает ему что-то, улыбаясь и часто жестикулируя, на некоторых моментах Кирай устало вздыхает, но не просит его замолчать. Каре часто кажется, что у инквизитора просто ангельское терпение, но из ее уст это звучит скорее оскорблением.

— Чем он тебя так заинтересовал? — спрашивает она Корака, разливая коньяк по рюмкам.

— Парниша Смерть убил, — задумчиво говорит Падший. Вид у него, правда, невеселый, словно он серьезно этим обеспокоен, но старается не показать это. Снова присматривается к инквизитору, кивает: — Интересный он. Я бы сказал, ему суждено убить Всевышнего, хотя он хочет этого меньше всех в Гвардии. Обожаю такие насмешки судьбы.

Молчит немного, пьет на пробу, но вроде бы местным коньяком остается доволен.

— Помрут оба, — замечает, снова кивая на Влада и Яна. — И знают это прекрасно. Ну, это наиболее вероятный вариант. Может, получится как-то выкрутиться.

— Ты видишь будущее? — лениво спрашивает Кара, заранее зная ответ, потому задает следующий вопрос, не дожидаясь ответа: — Тогда, в детстве, ты знал, что со мной станет?

— Конечно.

Кара с приятной ностальгией вспоминает те светлые времена, когда они вместе валялись в высокой душистой траве и делили на двоих корзину клюквы. Она сама не знает, сколько лет назад это было, но видения все равно яркие — она хотела их сохранить. Когда ей выдирали перья по одному, она цеплялась и за них: за улыбку Криса, за разговоры ни о чем, за неторопливо текущее время.

А Крис смотрел на нее и видел, кем она станет.

— Ты мог предупредить, — неожиданно горько говорит Кара.

— Чтобы ты не пала? Чтобы осталась на Небесах, которые ненавидела? Чтобы стала не собой, а кем-то другим, не перевернула судьбы всех этих людей? Ты подняла Ад на войну, ты взяла родной Рай штурмом, какого не видели с начала времен, Исход ощутили даже в моем мире. Если бы я предостерег тебя, ничего этого не было. Кара, путь, который ты прошла, просто поразителен. То, что ты делаешь, как ты это делаешь — ты творишь то, что все считали невозможным. И я упаду перед тобой на колени снова, но и это не выразит того, как я рад, что мы были знакомы.

Она пораженно молчит, и эту неловкую паузу прерывает как нельзя кстати появившаяся Ишим. Демоница с любопытством кивает Кораку, присаживается на стул возле Кары, подвигается ближе.

— Когда мне рассказывали про сумасшедшего Падшего, я думала, речь о тебе, — говорит ей демоница.

— Ну что вы, любезная, — на лице Корака расцветает сладкая улыбка. — Это лишь я, ваш покорный слуга. Мне имя Корак… или Оиален, скажем… или любое, коим вы меня назовете. Рад приветствовать вас, хоть и неподобающим образом — поверьте, если бы мы встретились в другом месте, я бы поклонился и поцеловал вам руку, впрочем…

Он хочет привстать, перегнуться через стол, но Кара улыбается ему, тихо, но твердо замечая:

— Корак, она моя.

Поняв это, он легко отступает, чуть вальяжней устраивается на стуле, потеряв необходимость в этом представлении. Наливает себе еще, выпивает почти залпом.

— Я всего лишь хотел продемонстрировать манеры — прекрасная демоница явно считала меня безумным варваром, — пожимает плечами Корак. — Но рад видеть, что вкус на женщин у нас похож. Какая милая девочка, я даже слегка завидую.

Он солнечно улыбается Ишим, которая чуть смущается такого внимания и прижимается к Каре. Та мурчит ей что-то на ушко, поигрывая с кисточкой хвоста демоницы.

— Я не отвлекаю? — тревожно спрашивает Ишим. — Вы о чем-то важном говорили.

— Нет, солнце, сиди, — уверенно заявляет Кара. — Корак, ты как, не против?

— Ни в коем разе.

Он без тени беспокойства рассказывает, как его вышвырнуло из Восьмого в этот мир, как он узнал, что Кара тоже здесь, как решил навестить ее. Смеется слегка наигранно, поигрывает пустой рюмкой, громко разоряется, что привет, который он передавал, так и не дошел до нее. И Каре кажется, что он был рядом всегда, словно и не было тех пары тысяч лет, словно они оба не уничтожали миры и не вырезали столько людей. Они оба слегка безумны, но проблема не в этом, а в том, что им это нравится. Они привыкли так жить, и это их сближает.

Вот только время уже не то, только у них у каждого за спиной стоит столько ужасных вещей, что они не любят закрывать глаза, зная, сколько воспоминаний таится во тьме.

— Ты хочешь убить Бога, — говорит Корак, и это не вопрос. — Его нельзя убить. Невозможно.

— Ты только что говорил…

— Я говорил то, что видел. Но насколько это реально?

Кара ловит его интонацию, целует Ишимку в висок и говорит:

— Милая, иди прогуляйся, ладно?

Та ничуть не обиженно кивает и быстро исчезает, мелькает около Яна с Владом — те перехватывают ее, тянут за свой стол. Кара быстро отворачивается — ее демонице будет не очень приятно, если она будет столь неприкрыто следить за ней, да и на инквизиторов можно положиться.

— Ты знаешь обо мне все, да? — посмеивается Кара. — Это немного пугает.

— Я ведь не мог о тебе забыть, — убежденно говорит Корак. — Я обещал, в конце концов. А про Бога… Не знаю, как к этому отнестись. Его не существует, как по мне. Конечно, может, и есть какое-то вечное существо — черт с ним, тут ни один из нас не может быть уверен, но образ создали мы сами. Наши мысли, наши страхи — это стало Богом… Мы наделили Его всем: и плохим, и хорошим. Для тебя плохого оказалось больше, для всех, кто идет за тобой, — тоже. Ты обижена на весь мир, хочешь уничтожить что-нибудь вечное, чтобы заявить во всеуслышанье, что тебя не сломить. Но не глупо ли сваливать все на Бога?

— Тебе бы проповедовать, — недовольно ворчит Кара. — Я знаю, как это выглядит со стороны. Я знаю, куда их веду. Ты хочешь, чтобы я признала, что живу войной? Да, это так. Но…

Она поворачивается, долго смотрит на то, как Ишим под одобрительные крики толпы учит Яна кидать нож с тремя оборотами.

— Я не могу жить в мире даже с ней. Мне все время казалось, что сверху надо мной смеется Бог, когда видит, как я изнываю от осознания того, что не могу ничего изменить. А потом я уничтожила Рай — что же, этого мне показалось мало. И что, ты будешь меня осуждать?

— Когда этот мальчишка застрелит Бога… что будешь делать ты?

Кара не находится с ответом. Она никогда не думала, что именно Ян Кирай, волей случая или стараниями Влада затащенный в их мир, сможет выстрелить во Всевышнего, но Корак, похоже, не ставит это под сомнение ни на секунду.

И она правда не знает.

— Может, перебраться в твой мир, а? — весело предлагает она. — Я найду, чем там заняться.

— Когда ты поймешь, что бросать вызов больше некому, ты сойдешь с ума.

Кара смеется в голос в ответ на эти слова, привстает, склоняется к Кораку и скалится ему в лицо:

— Я и так безумна. Я хочу войны, понимаешь? Хочу сражаться просто так, просто с кем-то, лишь бы был шанс держать меч в руках и убивать им врагов. Наш мир устроен так, что война непрекращаема, пока по крайней мере двое ее хотят.

— Но ты кричишь именно о Боге.

— Но Его я ненавидела с самого начала. Я все это время сражалась против него, когда уничтожала Его любимых детей. Если придется сжечь и этот мир, чтобы лишь Господь пришел и взглянул в мои глаза, я сделаю это. Он существует, я знаю, каждый ангел это знает, да только их учили любить Его, а я сама научилась ненавидеть самой яркой ненавистью из всех существующих.

И ее почти трясет, когда она говорит эти злые и дерганные слова, когда они слетают торопливой скороговоркой с губ. Корак тоже поднимается, и их лица на одном уровне. Кара думает сейчас они бросятся друг на друга, и у нее слегла ноют сбитые костяшки.

Но Корак неожиданно шепчет ей:

— Я знал, что из тебя выйдет хороший воин, птичка моя.

И ей хочется упасть.

***

Они вдвоем сидят на крыше, смотрят в небо. Оно непривычно чистое, а луна слегка режет глаза. Кара прикуривает, выдыхает дым с наслаждением, без слов предлагает Кораку пачку.

— Мм, нет, я не курю, — тянет он.

Корак лениво касается ее волос, ворчит:

— И зачем остригла?

Кара ехидно хмыкает что-то насчет того, что еще пара таких заявлений, и она оттаскает его за волосы. Хотя Кораку идет, ничего не скажешь, хоть она и лучше помнит его со светлыми.

Корак сидит рядом, слишком настоящий и живой. Руки у него теплые, пахнет яблоком, нашептывает себе что-то вполголоса. Думая о чем-то своем, Кара расправляет крылья с тихим шорохом, и время ненадолго замирает. Корак утыкается носом в жесткие черные перья, проходится по ним рукой, и так они и сидят некоторое время.

— У тебя были очень красивые крылья, — горько вздыхает он.

— Я хотя бы могу летать. Если у меня отнимут небо, я погибну.

Пальцы осторожно скользят по крылу, и у Кары ноют лопатки. Слишком больно, но она просто не может убрать их и сделать вид, что ничего не было. Она вдруг рывком встает, протягивает ему руку. Черный силуэт на фоне луны, и только огонек сигареты тлеет в полутьме.

— Ты ведь ненадолго тут? — спрашивает она.

— Скоро уйду. Мне… надо.

— Ну тогда сейчас, — решает она.

— Что?

— Ты обещал полетать со мной, помнишь? Прежде, чем исчез тогда.

Кара слегка взмахивает крыльями, предлагая ему все небо, уж не меньше. И Корак порывисто вскакивает с места, хватает за руку так твердо и уверенно, что она не вырвалась бы. Но Кара и не хочет.

— Что бы ни было потом, — уверенно говорит она. — Я живу мигом, Корак. Или может, ради него. Этого самого момента. Прости меня за то, что встретил не ту добрую девочку, а полусумасшедшее чудовище. Прости.

— Не извиняйся, — улыбается он. — Все мы меняемся. Но свои обещания я помню.

И они рука об руку взмывают в небо.

========== освященные огнем ==========

Комментарий к освященные огнем

Powerwolf — Sanctified With Dynamite

Кара и фраза Брома “Жанна д’Арк нового времени”

Кара говорит, если бы Жанна д’Арк жила в наше время, она добилась бы гораздо большего, и уж точно не была бы сожжена на костре. Она жгла бы своих врагов в безумном пламени войны, определенно. Но бедняжка Жанна выбрала не то время и не ту войну. Сейчас она могла бы даже развязать ядерный конфликт, почему нет. Главное — это возможности.

Ишим не знает, с чего вдруг Кара вспоминает про Орлеанскую деву, Ишим не знает, что там творится в ее воспаленном разуме, в череде и мелькании образов и мыслей, среди откровенного и показного безумия, за этой мутной оболочкой. Ишим не понимает, когда ‘мы спасаем мир от чертовых ангелов и их навязчивого и ослепляющего света’ превращается в ‘мне имя холокост’. Когда миссия по тотальному освобождению превращается во всесожжение.

Если Жанну сожгли на костре, то Кара, вполне возможно, однажды шагнет в костер сама. Ей хватит безумия. Ей хватит сил для последнего шага.

Кара в последнее время то в шутку приставляет револьвер к виску, то возвращается из битв израненная настолько, что живого места не найти, а тело кажется отбитым куском парного мяса, красным и пропитавшимся кровью. То она кричит во всю глотку, метаясь в толпе озверевшим смерчем, то отправляет на смерть израненных и избитых — ею же — людей. И автоматы решетят безвольные тушки, и вот они падают в лужу крови один за другим, в кучу, как трупы животных на скотобойне. Вот только забивание коров, глядящих в душу мокрыми выпуклыми глазами и протяжно мычащих, приносит совсем не то удовольствие, что крик, дробящийся о грязные стены, замаранные граффити.

Смотрите же, вот она — мисс Дарк нашего времени. Ее руки, не заживающие после драк, привычны к мечу и спичкам. Сражаться и выжигать — вот все, что она умеет. И умрет так же.

Кара говорит: мы должны дойти эту войны до конца. Умереть или победить — что, впрочем, равноценно в данном случае. Мы, выступившие против самого Господа, обречены погибнуть, свернув шеи на вершине, и Бог будет смеяться, глядя на белую кость, порвавшую шею, и на искаженные ликующими улыбками лица.

Изощренный способ самоубийства, так она это называет. Всесожжение во благо. ‘Все’ — значит и себя тоже, ибо что такое мы в контексте вселенной, а? Глупая Жанна не додумалась до такой простой мысли, однако все равно осталась как-то в веках, стала символом.

Единственное, чего они хотят, — это оставить свой след в истории. Безобразный белый шрам на ее теле, воспаленную опухоль, пару отвратительных отметин на ее чувственной шее. Прогреметь криками, раскрасить в алое стены.

Не стать очередным человеком-символом, стать чем-то большим. Стать тем, ради кого хочется пасть в самый низкий Ад и убить — хоть Бога, хоть кого. Дайте людям уверенную речь, и в большинстве случаев за вами пойдут, и вы станете пастырем всем этим овцам, козлам и гиенам. Все только и ждут, объясняет Кара, что однажды встанет кто-то и поведет их за собой.

Ишим смотрит, как она танцует на пожарищах и кричит свои резкие слова. В глазах ее алым неоном выведено: kill ‘em all. Если ей нужно будет взойти на костер ради высшей цели, она взойдет, ради того, чтобы народ встал за ее спиной живой волной — и их общим сердечным ритмом правда можно будет уничтожать миры. Или она сожжет все дотла, коль уж будет необходимо. Коль уж ее бесы нашепчут ей такое.

Кара бросает спичку в липкую лужу бензина, наблюдает за поднимающимися языками пламени. Все они освящены огнем, в нем же и умрут.

Она поворачивается к Ишим, цепляется за тонкие девичьи запястья. Та не успевает даже вскрикнуть, видит только незнакомое чудовище в знакомом любимом обличье, и черты ее лица резкие и чужие. Руки у Кары холодные, а вот дыхание горячее, и она выдыхает в лицо Ишим, почти выжигает на ее губах:

— Молись.

========== утро добрым не бывает ==========

Комментарий к утро добрым не бывает

*в большинстве случаев

Слишшшком флафф (недовольно шипение), пропущенная сцена из последних глав Debellare superbos

Если я скажу, что искренне завидую тем людям, которые считают каждый день повтором предыдущего, надо мной искренне посмеются эти счастливчики, чья жизнь напоминает классический треугольник дом-работа-дом. Глупые люди понятия не имеют, как им хорошо.

Когда заходишь на кухню, не всегда знаешь, застанешь ты там Влада или горящий телевизор. Или не застанешь кухни вовсе, а Войцек с легкой, почти извиняющейся улыбкой будет убеждать, что все затраты на ремонт он возьмет на себя. Словом, та еще лотерея, от которой зависит, пойдет в бездну твой день или нет.

Я ведь уже упоминал степень своего невезения, возведенную коварным Господом в абсолют, и то, что я ни разу нормально не выигрывал в азартные игры? Ну вот и думайте теперь, какова вероятность провести утро за устранением разрушений после работы одного упрямого мага.

И вот я осторожно заглядываю на кухню, подумывая, не захватить ли с собой нож. Держать любой острый предмет обратным хватом даже в собственной квартире — эту привычку из меня уже не вытравить. Но сегодня я решаю обойтись без холодного оружия.

Влад, лениво развалившись на стуле, прихлебывает кофе и смотрит бодро вещающий что-то телевизор. На первый взгляд выглядит все до того мирно, что я замираю, не веря своему счастью. Спокойное утро, неужели? Если бы Войцек убрал ноги со стола (в военных ботинках, и, слава Деннице, на подошвах нет крови), было бы вообще прекрасно, но кто я такой, чтобы жаловаться?

— О, Ян, — улыбается он. Судя по всему, настроение у Влада сегодня весьма радостное, не иначе как смог чего-то добиться со своими рунами. Он залпом допивает свой дешевый кислый кофе, озадаченно смотрит на меня. — Тебе разве сегодня на работу?

— Увы, — односложно отвечаю я. — У нас есть что-нибудь съедобное?

Влад пожимает плечами, предлагая мне порыться в пустующем холодильнике самому.

— В морозилку только не лезь, — вспоминает он, однако от пояснений отказывается. Подумав, я все-таки решаю не смотреть, какую очередную дрянь он притащил. В прошлый раз это были отрубленные человеческие пальцы с гниющими ногтями — то еще, знаете, впечатление, на всю жизнь остается.

Из телевизора все бубнят скучным голосом, Влад просит сделать ему еще кофе, и я чувствую себя почти отравителем, когда намешиваю эту растворимую дрянь. В холодильнике обнаруживается только немного колбасы и сыра и загнивающее яблоко. Я усиленно пытаюсь вспомнить, когда я последний раз ходил в магазин. Ладно, бутерброды — это почти безопасно, а хлеб даже не плесневелый. Если я остался жив вчера после тех пирожков с мясом (чьим — не уточнял), мне это не страшно.

— Почему паленым пахнет? — подозрительно спрашиваю, уловив неприятный запах.

— Ян, очень важно, — трагично объявляет он. — Напоминай мне больше никогда не прикуривать от спичек.

Точно, зажигалка же потерялась. Ну, хоть шторы целы, и то хорошо.

— Ты маг или кто? — недовольно напоминаю я. Он молчит.

Когда часть твоих будней превращается во что-то в стиле этого утра, а в остальную часть ты находишь себя избитым, невыспавшимся и вообще не дома, а на работе, надо начинать задумываться, что ж ты не так делаешь со своей жизнью.

— И все-таки, зачем тебе те пальцы? — спрашиваю я, пока заваривается мой чай.

— Руки убийцы, — поясняет Влад. — Гримуары кормить.

— Они еще и едят?! — ошарашенно выдаю я и с ужасом кошусь на кухонный шкафчик, оккупированный Владом. Как-то раз меня пытался убить один такой, но книги Войцека вели себя более дружелюбно. Я им даже нравился, если судить по довольному урчанию, раздававшемуся, когда я протирал корешки.

— Поэтому я говорю: руками не лапай, — отвлекает меня Влад.

— Я не убийца, — недовольно замечаю я.

Кошусь на зеркало, висящее на стене, словно желая удостовериться, что по-прежнему выгляжу адекватным человеком. Усталое лицо, нижнее веко правого глаза нервно дергается… Твою мать.

— Не убийца, конечно, — хмыкает Влад. — Ты белый и пушистый. Особенно по сравнению со мной.

Он начинает говорить что-то о своих книгах, и через некоторое время я окончательно теряюсь, зная, что болтовня Влада обладает странным усыпляющим действием, а потом я ловлю себя на том, что что-то киваю на его рассуждения о Кумранских рукописях — что это вообще такое, я пропустил? Но прерывать его я не рискую.

— В голодные годы сдам тебя в университет лекции по истории читать, — решаю я.

— А сейчас какие? — ехидно переспрашивает Влад, когда с отчаянием заглядываю в холодильник. — Зарплата в конце недели вроде как.

— Дожить бы, — философски вздыхаю я.

Тут Влад неожиданно прибавляет звука телевизору, в котором мелькает Кара. Судя по краткой сводке, командор опять творила нечто незаконное, и казалось, что она просто хотела взбесить крестоносцев своими громкими словами, чтобы выманить их из нор.

— Что она говорила? — переспрашиваю я, пропустивший большую часть репортажа.

— Я есмь пастырь добрый; и знаю Моих, и Мои знают Меня. Есть у Меня и другие овцы, которые не сего двора, и тех надлежит Мне привести: и они услышат голос Мой, и будет одно стадо и один Пастырь, — нараспев говорит Влад. — Иоанн, глава десятая, стих… в районе четырнадцатого.

Безбожник, на память читающий Библию, — вот какое у меня развлечение по утрам. Это ведь даже слегка забавно было бы, если б его слова не отдавались пугающим эхом в углах.

— Она сумасшедшая, да? — обреченно вздыхаю я, кивая на командора.

— Все мы тут сумасшедшие, — не спорит Влад. — Иначе ничего этого не случилось бы, если б мы и правда были покорными овцами.

— Ты же ненавидишь Бога, а читаешь Его слова.

— Это только красивые фразы, — пожимает плечами Влад, — и писали их люди. А народ ведется только на красивое, не так ли, господин инквизитор? А настоящая мудрость — она же не там совсем.

И говорить у него получается со всей убежденностью, на которую способны только безумные фанатики. Не рухнуть в ту же пропасть, послушав его немного, довольно сложно, и я знаю, что уцепиться за край у меня не получается.

— Иногда мне кажется, что ты под кайфом, — честно признаюсь я.

— А? — удивленно переспрашивает Влад. — Нет. Не люблю совершенно, мне надо чувствовать свои мысли, а не путаться в них. Но спасибо за лестное мнение.

Покаянно извиняюсь — и правда сложно представить Влада, пытающегося забыться в наркотиках, не тот он человек. Он довольно кивает, добавляет, что мертвому уже ничто так не вставляет, потому даже если бы он решил найти себе что-нибудь для расслабления, эффект был бы не тот.

— Мне уже обыскивать квартиру? — спрашиваю я.

— Ага, — согласно кивает Влад. — На то, чтобы найти чистую рубашку, у тебя десять минут. Если, конечно, ты не собираешься заявиться на работу в этой футболке.

— Не хочу на работу, — обреченно вздыхаю я. — Огнев опять орать будет — он в конце месяца злее обычного.

— Но ты же хороший мальчик и закончил отчет?

— Иди ты… — отмахиваюсь я. — На дежурство оставаться, точно, вспомнил… Опять всю ночь мерзнуть. Жизнь слишком несправедлива.

— Ты хоть еще живой, — подбадривает Влад. — Поверь, в смерти несправедливости больше. Так что иди на работу и не ной. Тоже мне каторга, пару часов улицу посторожить.

И спорить с ним у меня нет сил, я просто смотрю в окно, где солнце уже проглядывает сквозь облака. Спустя час будет очень даже тепло, кажется. Да и вообще… день-то хороший, чего я, правда…

— Сигарет мне купишь? — просит Влад. — А я взамен обещаю ничего не уничтожать тут.

— Ладно, — соглашаюсь я, зная, что его обещание с большей вероятностью выполнено не будет.

Но и день сегодня хороший, и я добрый… где-то глубоко в душе… так что почему бы и нет?

========== рика ==========

Комментарий к рика

Пост-“Обрушившая мир”

В демоническом языке слова «несправедливость» вовсе нет, потому что, вероятно, вся их жизнь — это сплошная несправедливость. Невозможно представить себе честность среди существ, привыкших любыми способами выживать.

Когда после Святой Войны награждают героев, среди них нет и быть не может молодой демоницы по имени Рика, хотя та на документах входила в состав самой первой Гвардии и отдала свою жизнь в Раю. То, что ее смелость осталась без награды, никому не удивительно. Формально такой демоницы даже не существовало никогда.

Отступники теряют имя и должность, а этой Рике не повезло попасть в их число. Никто даже не знал, за что ее изгнали из Ада и разукрасили позорными печатями, обезобразившими черными узорами красивое лицо.

Кара срывает голос, когда требует от Высших награды для Рики. Зло закуривает, резко разворачивается и вылетает из зала.

Все бесполезно, побороть устоявшиеся порядки она не в силах. И на какое-то время Кара успокаивается, и о ее требованиях забывают за тысячами других дел. Они думают, она смирилась.

На грандиозном балу, посвященном празднованию победы над ангелами, Кара неожиданно появляется в платье с открытой спиной, и все вмиг застывают, и это вовсе не от того, что командор всегда предпочитала гвардейскую форму изысканным женским нарядам, которые шили мастерицы с острейшими глазами, мелко-мелко вырисовывая узоры.

Все ошарашенно молчат, потому что у Кары вытатуированы печати, которыми награждают изгнанных из Ада демонов. Наверное, она верно решила наносить рисунок не на лицо, а на спину. Поверх изящных лопаток рисунок пробегает по плечам, скользит по слегка выпирающему позвоночнику. Музыка затихает на взвое, но Кара, отстукивая свой собственный ритм лакированными туфлями на высоком каблуке, выходит в центр залы. Подает руку Ишим, стоящей справа в своем багряно-алом наряде, светло улыбается ей и тянет вперед, танцевать.

Они кружатся по залу без музыки, под стук сердец Высших, и никто из двух девушек не сбивается ни на такт. Изящество движений их, мелькание обсидианово-черного подола и юбки цвета свежей крови может зачаровать любого, но все смотрят на открытую спину Кары.

Ни у кого из них не хватило бы сил прийти на бал с такими печатями напоказ, никто из них не смог бы танцевать в гробовой тишине со столь высоко поднятой головой.

Когда Кара и Ишим останавливаются и гордо смотрят на замерших зрителей, проходит томительная секунда, а потом на них обрушиваются продолжительные овации. Кто-то кивает Каре, и для Высших это примерно равно низкому поклону в пол.

Кара немигающим взглядом смотрит на них и немного склоняет голову в ответ.

Тишину разбивает так некстати заигравшая музыка, звучащая раскатом грома и грохотом орудий. Демоны вздрагивают, потом смеются несмело.

Кара больше не улыбается ни разу за вечер и только вводит в неловкость демонов, когда проходит мимо. Почему-то никто из них не может взглянуть в глаза командору.

Смотрите на меня так, как привыкли смотреть на нее, говорит Кара каждым движением. Что, не получается?

Она мрачно смотрит Люциферу прямо в глаза и тот тоже отворачивается.

На следующий день ей приходит извещение о том, что Рика посмертно награждена собственной демонической печатью и титулом Герцогини Ада.

И вот только тогда Кара слегка усмехается.

Спину ей жгут временные татуировки, но она готова ходить так сколько угодно, лишь бы смерти ее гвардейцев были не статистикой в документах, а жуткими трагедиями этой войны.

========== дела семейные ==========

Комментарий к дела семейные

Дополнительное к Огневым, таймлайн третьей части Debellare superbos

Зайти в кабинет и увидеть дочь, сидящую на рабочем столе, — это для Огнева было совсем не ново, да и, более того, он хотел бы почаще видеть Есеню в таком непринужденном виде. Сейчас она, сдвинув все залежи бумаги на край, удобно устроилась на столе, пила чай из отцовской кружки и в такт качала ногой в остроносой черной туфельке. Увидев вернувшегося отца, Есеня и не подумала принять более подобающее положение — не слишком-то ее волновали всякие нормы приличия.

— Как ты здесь оказалась? — удивленно спросил Огнев, рассматривая неожиданную гостью.

Если бы он верил в теории о перерождениях (что не полагается кардиналу Святой Инквизиции), Огнев бы сказал, что предыдущие девять жизней его дочь провела в обличье кошки. Она и сейчас гуляет сама по себе, шипит и не любит, когда ее пытаются погладить. Своенравная такая кошка с острыми коготками.

И правда — Есеня потянулась с грацией, присущей только кошачьим, зевнула.

— Меня Ян пустил, — не стала скрывать она. — Правда, не уверена, что у него был выбор.

— Не уверен, что у него было право, — вздохнул кардинал. — Знаешь, на скольки секретных документах ты сидишь?

На самом деле, как сам признавал Огнев, он был очень рад видеть Есеню, решившую забежать к нему и навестить. Последние несколько дней он проводил на совещаниях, общаясь с целыми толпами всевозможных демонов, которых он толком не запомнил, хоть лица их и пестрели самыми невероятными видами.

Больше всего кардиналу Огневу хотелось упасть без сил на стул и поспать немного, пока в кабинет не заявится какой-нибудь умник (и он мог бы навскидку назвать пару фамилий) с очередной гениальной идеей — эти затеи по большей части могли привести к уничтожению города в принципе. Спать, ко всему прочему, хотелось страшно, но Огнев стоически улыбнулся:

— Как у тебя дела? Ты говорила, нашла подработку? Помощь не нужна?

Есеня бодро заговорила о своей новой работе — клуб, где она ночью мешала коктейли, закрыли недавно, и ей пришлось искать что-нибудь другое. Пока она с поистине женской склочностью описывала будущих коллег, а Огнев прикидывал, с улыбкой слушая ее, как бы не уснуть.

Он прекрасно сознавал, что никогда не был хорошим отцом, к сожалению, потому что большую часть жизни он посвятил работе. Как бы там ни было, то, что сейчас каждая встреча с Есеней не оканчивается грандиозной ссорой, было ему приятно и он с увлечением слушал дочь.

Глаза ее горели, когда она говорила о небольшом книжном, куда устроилась продавщицей.

— Не знал, что тебя привлекает литература, — заметил Огнев.

И тут же неловко замолчал, ожидая услышать знакомое фырканье и замечания о том, что он не знает о ней ничего вовсе, но Есеня отнеслась к его словам весьма благосклонно.

— Прикинь, Войцек по ночам Есенина вслух читает, — хмыкнула она. — И Цветаеву.

— Зачем это? — заинтересовался Огнев.

— А, не знаю. Может, скучно ему. Может, Яна достает. Но я что-то прониклась и подумала, почему бы не приобщиться к прекрасному. Там магазинчик маленький, народа почти нет, и вот сидишь в свою смену и читаешь в свое удовольствие… — Есеня мечтательно улыбнулась и тут спохватилась: — А вы тут как? Работа кипит, я смотрю?

Кардинал пробормотал что-то неопределенное, кивнул невпопад. Ввязывать дочь в свои инквизиторские дела он совсем не хотел не только потому что боялся новой грандиозной ссоры после благоприятного потепления, но и поскольку всерьез опасался, как бы она не решила пойти его дорогой — в Инквизицию. Видя, как живо она интересовалась его делами, это вполне можно было предположить. А желать такой работы он не мог никому.

Есеня и не стала требовать ответа, но ловко перескочила на другое:

— Слушай, у тебя печенье есть?

Вздохнув, Огнев открыл ящик и протянул ей полупустую упаковку. Есеня радостно разулыбалась, тут же начала жадно надкусывать печенье, обмакивая в сладкий чай. Вид у нее был до того по-детски умилительный, что Огнев вдруг спросил:

— Переехать обратно домой… не хотела бы? Я просто подумал, как тебе одной живется, да и время такое, что мало ли какая беда случится… А я твою комнату не трогал.

— Это ж сколько мне было, когда я сбежала? — прикинула Есеня, облизывая пальцы от крошек. — Пятнадцать? Денница, точно! — Она лихо взмахнула кружкой, ложка громко звякнула о край. — Нет, переезжать я не хочу, но должна прийти домой и ободрать все те глупые плакатики со стен!

— Можешь забрать себе, — улыбнулся Огнев.

— Сжечь! — гордо заявила она. — И развеять над Невой! Оо, как я могла забыть о такой гадости? Какой же я была наивной малолеткой…

Тут она помолчала, раздумывая над чем-то.

— Лучше я у себя останусь. Привыкла, да и до работы быстрее добираться будет. И Ярославе Игоревне помогаю немного, не могу же я пропасть вдруг…

— Да Яра нас всех переживет, — ворчливо заметил кардинал. — Трижды как минимум.

Про себя он и ожидал отказа. Есеня была не из тех, кто идет на мировую так быстро.

— Я буду приходить в гости, — пообещала она. — Завтра… завтра суббота, да? К маме поедешь, да? Можно ведь я с тобой?

— Конечно, — согласился Огнев. — Как тебе будет удобнее. Могу забрать тебя с работы, только адрес оставь.

— Что, тебе еще не доложили? — усмехнулась Есеня. — Ладно, не обижайся. Сейчас напишу.

Пока она быстро строчила на каком-то договоре с Гвардией, Огнев успел проверить электронную почту и с облегчением убедиться, что пока никаких дел на субботу у него не намечалось.

— Ну ладненько, — объявила Есеня, вручая ему бумажку. — Я побежала, меня Женька ждет, мы в кино собрались. Она тебе должна была какую-то экспертизу. Если все в порядке, можно я ее утащу с собой?

— Идите, — неохотно разрешил кардинал, проверив все бумаги. — Но осторожнее. Может, с вами послать кого? У меня Кирай вроде без дела шляется…

Есеня быстро отскочила к двери, быстро размахивая руками — невинное предложение она восприняла почти как угрозу.

— Упаси Денница, только не он! — заявила она. — С ним еще мертвяк его увяжется, а тогда будет легче самоубиться. Ты же не хочешь от меня избавиться? Нет, вот и я говорю… Бежать мне надо, да!

Она ловко открыла дверь, стоя к ней спиной, широко улыбнулась, послала на прощание воздушный поцелуй и стремительно исчезла, только Огнев ее и видел. Кошка, гуляющая сама по себе, пропадала так же быстро и внезапно, как и появлялась.

Кардинал устало вздохнул, подумал, что Есеня никогда и так не была примерным ребенком, и потянулся к сигаретам. И еще черкнул себе в ежедневник, что надо не забыть купить белые розы.

========== на чердаке ==========

Комментарий к на чердаке

Давно меня мучила мысль: “А чем бы занимались мои герои, если бы были самыми обычными (но не факт, что нормальными) людьми?”. Недавнее предложение Брома приодеть Кару в рокерские шмотки мне весьма зашло, так и появилась эта аушка, но вместо ожидаемых мозговыносящих концертов у меня получились флаффные посиделки на чердаке за работой над музыкой. Но почему бы и не дать бедным героям отдохнуть в свое удовольствие?

Смотрите, какие они мирные и хорошие, когда не надо разрушать миры :3

Ян всегда говорил, что «Черная Гвардия» — это не самое лучшее название для рок-группы, потому что, ну знаете, есть же «Белая гвардия», и если это название будет вызывать не подозрения в плагиате, то ассоциации уж точно. Но кто бы его послушал, да?

На самом деле пока «Гвардия» звезд с небес не хватает, тихо себе сидит в Петербурге, изредка мелькает на местном радио и дает концерты там, где придется. Самое странное, что их всех это, похоже, вполне устраивает. Ян всегда искренне недоумевал, как так получилось, что этой компании доставляет удовольствие не само выступление, а процесс создания музыки. Вот тогда каждый из них на миг заглядывает куда-то глубже обычного, работа обычно идет коллективная, а споры могут продолжаться до поздней ночи, прерываемые визгами гитарных струн и попытками напеть мотив.

Ян понятия не имеет, как его затащили во все это. Видимо, дело в одном придурковатом гитаристе, с которым они случайно познакомились в универе, куда Кирай отчаянно пытался поступить, а Влад всеми силами пытался уволиться с нервной работы. Пытаясь убедить деканат в своей несостоятельности и ненадежности, Войцек совершенно свободно раздавал своим студентам билеты на какие-то подозрительные концерты.

Если Ян и ожидал, что ему зайдет та музыка, которую «Гвардия» играла, то присоединяться к их тусовкам на чердаке дома, в котором жила Кара, он точно не собирался, однако незаметно для себя втянулся в эту историю. Ребята, несмотря на то, что Ян в принципе был существом довольно асоциальным, ему нравились и как музыканты, и просто как люди. Завоевать доверие каждого у него получилось почти сразу же.

И вот он сидит в своем любимом кресле, некогда с боем отвоеванном у Влада, лениво прислушиваясь к спорам друзей насчет музыки. В нотах он и близко никогда не разбирался, потому в подобные минуты старается просто не лезть под горячую руку.

Кара с Габриэль спорятнасчет какого-то куска текста, не ложащегося на музыку, Ройс пытается наиграть мелодию на гитаре, а Влад, скептически наблюдающий за ним, выглядит так, как будто готов парня придушить. Ишим, девушка Кары, сидит с чашкой горячего шоколада, кутается в плед и подкручивает колонки, чтобы они не гремели так громко. Умильная, в целом, картина.

Влад, тихо ругаясь, отходит в сторону, зло пинает подвернувшуюся под ноги книгу и тут натыкается взглядом на Яна, обреченно смотрящего в пустой вордовский лист на экране ноутбука.

— Как там диплом? — скалится он.

— Пристрели меня, — жалобно стонет Ян. — Сожги, закопай, выброси из окна. Или помоги, изверг. Я не хочу умирать. Если не напишу, меня точно расстреляют. Огнев только на меня посмотрит, а я уже откинусь.

— Можешь на мои пары на следующей неделе не ходить, — милостиво предлагает Влад. — Что там у вас сейчас? Ты вообще программу читал? Хоть что-нибудь?

— Гессе, кажется, — припоминает Ян. — Давно. Потому что ты меня заставил.

— Ну извините, — ворчит Влад. — Больше не буду пытаться тебя учить. Дебилушка.

Ян снова возвращается к созерцанию экрана, ожидая не иначе как чуда. Влад, не способный больше минуты оставаться на одном месте, уже снова пытается втолковать что-то Ройсу и почти вырывает у него гитару.

По правде говоря, на преподавателя истории искусств Влад не очень похож, хотя и типичным музыкантом не выглядит. Неброские рубашки, джинсы и кожаная куртка, военные ботинки. Одно ухо проколото, но без серьги. Уйма татуировок — разрисовывать себя магическими символами ему доставляет удовольствие. Прибавить к этому слегка неуравновешенный характер, и получится человек, с которым Ян никогда не хотел бы иметь дел. Но в данном случае это, скорее, редкое исключение.

Примерно то же самое представляют собой и остальные. Сейчас, правда, нет Самаэля, который выглядит совсем обычным мальчишкой, но зато сидит себе с дымящейся чашкой хрупкая Ишимка. Вот уж кто меньше всего вписывается в чердачную атмосферу хаоса.

Здесь не каждый сможет находиться, если подумать. Беспорядочно разбросанные вещи, книги, нотные листы, какие-то мелочи, пахнет крепким табаком и совсем немного — сиреневыми духами Ишим. Все время шумит разговор на любую совершенно тему, но по большей части они все-таки говорят о музыке.

Ян никогда не пытался узнать, как создавалась «Гвардия», как они нашли друг друга, он просто воспринимает их как единое целое и не может придумать ничего другого. Только они и кажутся ему вечными.

С громким голосом Кары — им можно было бы поднимать народ, и на определенных нотах он не только срывает лавину оваций, но и заставляет сердце колотиться в бешеном ритме. С Владом и Ройсом на гитарах, с Габриэль за барабанами — у нее плохо слушается левая рука иногда, но все равно девушка творит чудеса. С Ишим, удачно устраивающей все концерты.

Если его спросят, какую роль он сам играет во всем этом, Ян не ответит, потому что не знает. Но если он попробует уйти, он уверен, Влад приволочет его за шиворот обратно, отвесит подзатыльник и будет злобно фыркать еще пару дней…

Тут Кара вдруг резко ударяет по гитарным струнам, и их слух прорезает громкий, оглушающий звук. По батареям тут же отзываются жильцы снизу, Габриэль хочет подыграть им немного тоже, но Кара ее останавливает — отношения с соседями у нее не очень.

— Жалуются, — объясняет она. — То музыка громко, то возвращаюсь ночью и дверью стучу, то баб каких-то привожу.

— Каких? — откликается чуткая Ишим.

— Солнце, не шипи, ты у меня одна, — примирительно улыбается Кара. — Это они, может, про Габри. Да и не стоит слушать этих людей. Лишь бы что-нибудь наговорить.

Ишим верит, но гордо отпивает какао. У нее это как-то очень изящно получается.

— На сегодня все, — потягивается Кара, отбрасывая нотный лист за плечо, взъерошивает пятерней короткие волосы. — Не могу больше. Голова трещит.

— К концерту успеете? — обеспокоенно спрашивает Ян.

— Куда мы денемся?

Они и правда всегда могли управиться к определенному сроку, поэтому волноваться не следовало. И можно быть на сто процентов уверенным, что в назначенный час их громкое вступление разорвет ткань мироздания, а Кара начнет петь так, что сердце подпрыгнет в груди. И дело даже не в агрессивных и свободолюбивых текстах — хотя революционерские настроения сидели в душе каждого из «Гвардии», — а в том, как Кара могла это подать. Она была из тех, за кем хотелось идти хоть в самые низкие ады, как однажды определил Влад, и эта формулировка быстро у них прижилась.

— Если успею все сделать, обязательно у вас буду, — обещает Ян.

Никто и не думает, что у него был другой выбор.

— Еську только не притаскивай, а то будет как в прошлый раз, — предупреждает Влад.

— Не цепляйся ты к ней, — отмахивается Кара и не слушает никаких возмущений Влада. — Нормальная девчонка, просто мы все были слегка пьяны и слишком много болтали. Неудивительно, что поссорились.

Влада Войцека в чем-то переубедить — это задача довольно трудная, все же, поэтому Кара не стала сильно пытаться. Нелюбовь его к Есене Огневой была известна, и, более того, чувство было вполне взаимным, и эти двое постоянно испытывали желание выцарапать друг другу глаза. И впрямь было бы лучше, чтобы Есеня рядом с ним не появлялась.

— Придумали, как альбом назовете? — вмешивается Ян, чтобы как-нибудь их отвлечь.

— «Debellare superbos», — отвечает Кара. — «Дави гордыню непокорных». Песен семь точно включим, остальное пока думаем.

— А не слишком пафосное название получается? Опять начнется, что нерусское никто и слушать не захочет, — слегка сомневается Габриэль.

— Да пусть начинается, главное, чтобы нам нравилось, — уверенно говорит Влад. — Красиво же, эпично и со смыслом. Да и вообще, это я предложил.

— Ну, теперь все ясно, — улыбается Ян. — Мне тоже кажется, нормально.

Кара вздыхает, говорит быстро:

— Так, господа, теперь осталось закончить с этим проклятым текстом. Кого-нибудь тянет поработать или мы все по домам пойдем? Меня вот в сон клонит неимоверно.

На часах почти полночь, и потому все с ней соглашаются и разбредаются, в глубине души довольные, по своим домам, чтобы на следующий день вернуться сюда снова.

========== чем ярче свет, тем гуще тень ==========

Комментарий к чем ярче свет, тем гуще тень

Ау Debellare superbos по заявке: Ян умирает во время битвы с тенями (таймлайн третьей части), Влад остается один

Не сказать, что Влад был счастлив, но положение дел определенно радовало его все это время, когда он медленно приближался к своей цели, заключавшейся в дерзкой попытке убить Господа Бога. Едва ли не впервые за свою жизнь и смерть его полностью устраивает настоящее существование, наперед строится пара грандиозных планов, ну и…

А потом вдруг Ян умирает.

И вот Влад уже понимает, что Кара оттаскивает его, бессвязно кричащего что-то, от переломанного случайным заклинанием тела инквизитора, по лицу хлещет холодный дождь, а в небе разверзает пасть очередная воронка. И все это смешивается в отвратительный кошмар, состоящий из тьмы, крови и крика, загнутыми крюками раздирающего глотку.

Его пальцы испачканы в еще теплой крови Яна, но Влад прекрасно знает, что тот навсегда закрыл глаза, и поэтому его всего трясет от осознания того, что только что произошло. Впервые за долгое время ему хочется просто упасть на колени и выть в голос.

Кара отбивает удар, предназначенный ему, и что-то кричит. «Не вздумай подставиться!» — читает Влад по искаженным губам и усмехается. Влад жалеет, что она отвела в сторону искореженную лапу тени, направившей когти ему в горло.

Ему хочется быть мертвым больше обычного.

У него и так сердце не бьется, понимаете? Но почему-то до скрипа зубов болит.

***

— Ты был на кладбище? — спрашивает Кара, когда навещает его.

Влад лежит на диване и просто смотрит в потолок, когда она заходит, и сразу не понять, сколько времени он так провел. На первый вопрос Войцек даже не реагирует, словно не слышит, и приходится повторить его громче. Кажется, Влад спит, но глаза цвета грозовой черноты у него широко открыты и слепо смотрят в потолок, будто там, наверху, он пытается найти виноватых.

Кара осторожно касается его запястья и вздрагивает от ледяного холода. Мерзнет Влад откуда-то изнутри, от самого сердца, застывшего и ощерившегося колючими осколками.

— Я не пойду туда, — глухо говорит он. — Никогда.

Его и на похоронах не было, и когда сжигали инквизитора — тоже. Кара бы не исключала мысль, что все это время он провел здесь взаперти. Она ожидала увидеть его в стельку пьяным, а квартиру — в полнейшей разрухе, но нет, Влад просто впал оцепенение.

И у нее язык не поворачивается сказать, что надо жить дальше.

— Я обещал ему, что ничего не случится, — сипло говорит Влад в никуда. — Что я успею его закрыть, но… Почему всегда получается так?

Яна Кирая нет в Аду. Может быть, его зашвырнуло в Тартар или еще куда, может, развеяло на сотни маленьких частиц, или Бог решил уничтожить того, кто собирался поднять руку на Него, но Влад знает одно: он никогда больше Яна не увидит. За всю предстоящую вечность, положенную впереди, — никогда.

— Хорошо, что он умирал не у тебя на руках, — говорит Кара.

Влад кивает. Он бы не вынес предсмертно-мутного взгляда, обращенного сквозь него. Когда он бросился к Яну и пытался нащупать пульс, инквизитор уже не дышал. Убило мгновенно, без мучений — тут даже слегка повезло.

У Влада есть настойчивое ощущение, что Смерть, из рук которой он Яна множество раз вырывал, наконец улучила момент, когда он отвернулся, и забрала свое. Он думает, он мог бы его спасти, и эта мысль буквально вскрывает его скальпелем.

— Пришла посмотреть, как я тут? — спрашивает он Кару. — Ну так давай, наблюдай. Не бойся, я ничего с собой не сделаю. Но в Ад я не вернусь. Можешь считать меня дезертиром и пристрелить, мне все равно.

Возможно, выстрелить правда было милосерднее, но она не смогла бы. А Влад закрывает глаза, показывая, что говорить с ней не хочет, и Каре приходится тихо отойти к двери и исчезнуть из квартиры, словно ее там и не было.

В прихожей она замечает сумку Яна, висящую на привычном месте, и пачку его сигарет на комоде. Словно инквизитор может вернуться.

***

Через неделю Влад появляется в офисе Инквизиции как ни в чем не бывало. Привычно хамит каждому встречному, лезет в чужую работу с ехидными замечаниями и выступает на совете с предложением по наладкам барьера вокруг города. План его, конечно же, поддерживают, и Влад с готовностью начинает его исполнять…

Кара почти впечатывает его в стену, поймав возле офиса, рычит ему в глаза:

— Что, явился, да? Делаешь вид, что все как обычно, работаешь, но быстро же ты…

Она не произносит «забыл», потому что Влад с силой отвешивает ей пощечину. Удар скорее неожиданный, чем болезненный, но Кара давится словами на мгновение, и этого хватает, чтобы уже Войцек навис над ней, зло щерясь:

— Еще раз мне такое скажешь — уебу, поняла?

Кара коротко замахивается, и вот они уже катятся по земле, пытаясь порвать друг другу глотки. На улице поздний вечер, а центр перекрыт, и прохожих совсем нет, поэтому никто не пытается остановить их. Тихий вечер наполняется яростными криками и звуками падения. Кара оказывается сверху, с силой, ссаживая костяшки, бьет Влада по лицу, но он быстро выворачивается, вскакивает, впечатывает Кару спиной в стену. От удара под ребра она сгибается пополам, глотая холодный воздух.

На скуле ее алеет ссадина, бровь рассечена, а дышится трудно, морщась от боли в груди. Влад прижимает руку к лицу, отплевывается кровью. Судя по ощущениям, ему почти сломали нос.

— Неплохо, — хрипит Кара, утираясь рукавом красной рубашки, на которой почти не видно крови. — Как, легче стало?

— Немного, — кивает он.

Влада еще потряхивает, но ему определенно стало проще дышать. Он закуривает, прислоняется к стене рядом с Карой, долго смотрит в чернильно-черное небо.

— Бог меня ненавидит, правда? — вдруг смеется он навзрыд. — Как только ты думаешь, что потерял уже все, как он отнимает что-то, что вдруг оказывается дороже жизни.

Кара молчит. У нее уже почти нет сил ненавидеть Бога, но ей знакома эта интонация. Она в который раз думает, насколько же она старше Влада. И как она не желает ему переживать все то, что выпало ей.

— Если бы Ян был в Тартаре, — спрашивает она тихо, — ты бы пошел туда за ним?

— Да. Но он не там, ведь так?

— Но ты…

Влад взмахивает рукой, прерывая ее. Молча задирает рукав, движением пальцев снимает заклинание иллюзии, и Кара видит свежие белые шрамы, вроде тех, какие она привыкла замечать у Ройса. Аккуратные, сделанные уверенной рукой поверх выступающих вен.

— Когда?

— Пару дней назад. Думал, свихнусь. Думал… смысла-то больше все равно нет. А потом представил, как Ян начал бы орать, и залечил обратно. Шрамы оставил, пусть будут.

— Я думала, ты хотел застрелиться или шагнуть с крыши? — мрачно усмехается Кара.

— Есть какая-то нездоровая красота в том, чтобы наблюдать, как капает кровь. Наверное, в самом деле я не хотел умирать. Но жить так же, как раньше, все равно не получается.

— Жалеешь, что вы все это пережили?

Влад косится на нее со зловещим выражением лица:

— Я могу ударить тебя снова. И поверь, сейчас меня никто не остановит.

— У меня было что-то похожее, — вспоминает Кара. — Я тогда пошла в церковь.

Эту историю знают все, но вряд ли Господь Бог взглянет на своего неудавшегося убийцу хоть краем глаза. Ему всегда было плевать на Влада Войцека.

— И ты просила на коленях? — скалится он.

— А ты, хочешь сказать, не стал бы?

Он долго думает, смеется, тушит сигарету, бросив ее в снег.

— Стал бы. Да только я знаю, что ничего добьюсь, да я и не могу, не умею. Господь не станет меня слушать. Люди начинают верить лишь в горе, я не хочу становиться одним из них. И Ян не хотел бы видеть меня таким, униженно просящим своего врага…

— А таким — хотел бы? — спрашивает Кара, кивая на него и имея в виду и шрамы, и больной вид, и то отчаяние, с которым он смотрел на нее.

— Не учи меня жить, слышишь? Я уже мертв.

Теперь-то уж точно мертв, хочется сказать ему. Окончательно. Соболезнования выражать в порядке живой очереди.

— Чем ярче свет, тем гуще тень, — говорит он с горечью. — Я не хотел доживать до этого момента. Это не должно было случиться так рано. Твою мать!..

Он с силой бьет по стене несколько раз, оставляя кровавые отметины на светлом камне.

— Когда придет час, — устало шепчет он, — я не буду цепляться за свое существование. Да что там, я жду того момента, когда можно будет умереть за что-то правильное. Если я переживу эту войну, застрели меня. Слышишь, Кара, застрели. Я сам не могу. До чего жалкий человек…

— Я не думала, что эта смерть разобьет тебя настолько.

— Нет, не разобьет. Тебе я верю, тебе я могу дать в руки нож и запрокинуть голову. И обманывать тоже не собираюсь — мне никогда прежде не было так плохо, разве что после смерти сестры, но я ее уже плохо помню. Сейчас я не могу выть, как выл тогда. Я по-прежнему буду изображать того человека, которого люди привыкли видеть. Хамоватого и беспринципного мудака с опасной магией и саркастическими замечаниями. Они ничего не заметят. Никто ничего не заметит. А потом я героически погибну, и никто не вспомнит о том, как я кричал над телом какого-то там инквизитора.

— Неплохой план, — только и говорит Кара.

— Знаю, — по-настоящему улыбается Влад. — Все так и получится. Обязательно.

========== perfect insanity ==========

Комментарий к perfect insanity

Абсолютное au по Debellare superbos.

Как всегда по какой-то случайной фразе)

Все люди, Влад слегка поехал по фазе

Да, Disturbed - Perfect Insanity

Почему бы и нет.

— У меня биполярная шизофрения, — говорит Влад серьезным тоном и потом надрывно смеется, показывая, что — да, инквизиторство, это шутка, улыбнись, а?

А потом начинается:

— Я не могу заснуть, Ян.

— А еще в темноте что-то есть.

— Оно хочется меня убить, знаешь?

— Ты ведь меня спасешь, да?

И — улыбка. Настоящая, неподдельная. Клыки показывает, скалится. Слишком доверчиво, как большой, но домашний волкодав. Только за ухом не чесать — сожрет все пальцы.

Яну бы сдать его быстро на руки Каре — Влад явно свихнулся, но он не звонит ни Лирийской, ни в больницу, он сидит рядом в темноте, курит «Парламент» и бормочет что-то успокаивающее. Что — не помнит уже сам. Но слепо смотрящий в темноту Влад надежно отпечатывается у него в памяти и где-то на сетчатке глаза.

Во сне Влад смеется. Дико, захлебывается, взвывает. Ян сначала дергается, потом привыкает, но все равно не хочет знать, что ему там снится, совсем не хочет.

У Влада Войцека не в порядке с головой, ледяные руки и трясущиеся пыльцы. Днем он пытается что-то делать, деловито носится по офису и ехидно встревает не в свое дело, а ночью по-звериному воет в голос, цепляясь за руку Яна.

— Так все-таки, биполярка или шизофрения? — вздыхает Кирай.

— Не знаю, — тихо отвечает Влад. — Просто… крыша едет. Иногда.

Иногда — это когда Ян волочет его ночью домой из пригорода, совершенно не помнящего, как он там оказался. Иногда — это когда он является домой только под утро с окровавленным лицом, как будто грыз кому-то глотки. Когда пьет пригоршнями какие-то таблетки, и Ян боится отвернуться лишний раз, а то Владу хватит ума запить барбитураты водкой и закрыть глаза.

Владу легче цепляться за голос, и Ян читает ему «Никогде» вслух, вконец растрепав старую книжку, прихваченную по дешевке в магазине. «История с кладбищем» одиноко дожидается очереди на книжной полке. Ян утром врет сердобольной Анне про бессонницу и отчеты.

Когда-нибудь сказки у него кончатся, но пока можно об этом не беспокоиться.

— И зачем ты мучаешься с этим ненормальным? — Это лениво спрашивает кто-то с работы — слухи быстро разносятся. — Скинул бы в лечебницу давно и жил себе спокойно…

А Ян мило улыбается, спокойно кивает и бьет с разворота — как Влад учил. Сослуживец падает, сквозь пальцы, прижатые к лицу, сочится ярко-красная кровь. А Кирай уже пьет кофе из автомата напротив, намешивая побольше сахара, чтоб аж на зубах хрустел.

Если бы он боялся жить в одной квартире с психопатом, способным встретить его и чашкой ромашкового чая, и вовсю полыхающими шторами, он давно переехал бы на этаж пониже.

Они, кстати, живут на первом, а Ян еще давно решил, что не будет окисляться-разрушаться-гнить в цинковом гробу и подписал что-то там в крематории.

И ему правда хочет верить в истории Влада о Боге и Исходе, демонах и ангелах, о самом себе — инквизиторе. Ему хотелось бы, чтобы это было правдой, потому что жизнь у него, неудачливого сержанта полиции, невеселая совсем.

Кажется, там, в мире Влада Войцека, он был немного счастливее. И жаль, что это — всего лишь его безумие.

========== “ненавидь меня, боже” ==========

Комментарий к “ненавидь меня, боже”

обрывочное; предположительно Кара/Ишим

— простите грехи мои, падре, — так ведь надо начинать?

Прощение у бога молят не так, конечно же, но раз уж нет его, то к чему следовать правилам, писанным как бы по его словам? Достаточно просто поднять голову к небу, улыбнуться, оскалиться и подумать, что как же, черт возьми, жаль, что это не мои пальцы сомкнулись у него на шее.

Добро пожаловать в ад — здесь у нас ненавидят просто так, от вечной скуки. Мне бы хотелось навсегда показать его богу, знаешь? Пусть вдруг поймет, каково это — быть никем, когда за оскалом прячется пустота.

— ненавидь меня, боже, — так ведь будет легче для всех.

Жаркий песок засыпается за воротник, когда ты падаешь, задыхаясь от удара в живот, щекой проезжаешься по старым осколкам, кровь льется в багровый песок и течет по губам, только запрокинуть голову и расхохотаться, чувствуя стекающую в горло кровь.

— падать всегда больно, но откуда господу знать.

Пахнет горячим металлом, раскаленным безжалостным солнцем, пахнет кровью до тошноты, тело дрожит слегка после драки, крик клокочет в глотке, забив ее, что не продохнуть. Улыбка на лице — почти детская, радостная — ах, если бы картину не портили клыки да красные огоньки пожара вокруг расширенных зрачков! Руки все в крови, на пальцах крупные брызги — что пригоршня спелой вишни, истекающей соком.

Не человек, а сплошная сталь — такой только резать кого-то или гробы забивать.

— иконы сгорают, а храмы лежат в руинах; загнать бы тебе, господи, меж ребер крест, на котором умирал твой сын, чтобы хоть немного царапнуть сердце.

Можно кричать, что война — это мир, захлебнувшись дешевенькой книжкой про страну, где все всегда хорошо. Настоящая война — это у нас здесь, внизу, среди алого на алом, среди всполохов огня до неба — я знаю, как их надо сжигать, чтобы все горело так, чтобы запах паленой плоти разъедал легкие и тяжелым смрадом клубился в воздухе напополам с адской пылью, я знаю!

— и не смотри, что меня трясет, это совсем не важно, — понимаешь, от своих ролей устаешь.

Лучше слушай мой голос, сорванный злым криком до хрипоты, каждый вздох, каждый взгляд, каждый стон — не вздумай что-нибудь упустить, иначе ведь ничего не останется. Коль избрана роль бога — изволь уж ее исполнять, говорят мне голоса из зеркал, и остается мне только и дальше стоять над другими и что-то им кричать.

— наша свобода стоит ровно тридцать серебренников, а я умею платить одной только сталью.

Однажды забыть себя ради роли — это не мой конец, потому я и говорю тише, глядя ясно и мрачно в знакомые глаза цвета твоего, господи, неба:

— встречай меня с револьвером, слышишь?

Где-то там, в груди, из-за ребер, еще слабо бьется почти человеческое сердце. А ты стреляй мне твердой рукой в висок.

— я ведь тебя люблю

========== шанс ==========

Комментарий к шанс

По заявке: пред-канон Debellare superbos, Яну ~12 лет, он в Аду.

Когда за тонкой стенкой, хранящей отметины когтей и зубов других пленников, рвут на части кого-то другого, остается только эгоистично радоваться тому, что у тебя впереди остается еще целых полдня, а кому-то повезло не так сильно. С одной стороны, разносящиеся по пустому коридору вопли леденят кровь в жилах и выворачивают душу наизнанку, а с другой, сердце ликует — там пытают не тебя.

Это все до того ужасно, что бедный правильный мальчик Ян вжимается в стену, испуганно закрывая уши ладонями, сам боясь тех мыслей, что рождаются у него в голове, да только внутренний голос так просто не заткнуть. Он так и будет радостно шептать что-то, если только не отвлечься на мысли о чем-то другом. О том, сколько ему осталось, например.

Сначала он пытался считать дни по тому, как часто забитых пленников из соседних клеток забирают, но быстро понял, насколько ненадежны эти измерения. Высшие могли устроить очередной гладиаторский бой тогда, когда им захотелось.

Выбор до сих пор не падал на него. У мальчишки аж кости выпирают, вслух делились охранники, проходя мимо клетки, гончие даже наиграться не успеют, а публика будет недовольна. Так шли дни, а Ян из последних сил надеялся, что тихо сдохнет в камере, так и не увидев адских псов, о которых здесь шептались. Зрелище, шуршало по углам, на всю жизнь запоминается.

Вчера из его камеры выволокли рослого демона с Девятого, учившего мальчишку языку жестов. Ян все верил, что его сосед — высокий, под два метра, грузный демон с закрученными бараньими рогами — сможет вырваться.

Через час мимо волокли его истерзанный труп с оторванной головой, с шеи капала черная и тягучая кровь, а кость позвоночника на срубе белела в свете факелов.

Ян уже научился не жалеть менее удачливых соседей. Всех их в итоге ждала одна судьба, так что он даже ничего не почувствовал. Абсолютно.

Сейчас в его камеру швыряют очередного демона, а Ян устало думает, сколько продержится этот, прежде чем отправиться в общую яму, где гнили все трупы.

Это не демон, а демоница, оказывается при ближайшем рассмотрении. На памяти Яна тут женщин почти не было, а если и мелькали, то только раздражали его своим надрывным воем. Эта тихо лежит некоторое время, а потом со стоном поднимается, кривя разбитые губы от боли.

Когда-то она была, должно быть, красавицей, но теперь темные, слипшиеся от крови волосы неровно то ли отстрижены, то ли выдраны в некоторых местах; у Яна и то длиннее, совсем отросли здесь, что он выпросил шнурок у кого-то из прошлых соседей. На лицо демоницы без страха не взглянуть — все в крови, кое-где засохшей, кое-где сочащейся из глубоких ран, на покрывающей все лицо. Один глаз совсем заплыл, другой часто моргает. Пары зубов нет.

— Человек? — хрипло спрашивает она, разглядывая Яна, жмущегося в угол в полутьме.

Он кивает, зная, что говорить все равно сейчас не сможет — горло будет хрипеть от долгого молчания.

За следующие пару часов они не произносят ни слова, сидя в разных углах клетки и глядя не друг на друга, а только перед собой. Демоница тихо дышит с перебоями, Ян думает, что у нее сломаны ребра, но не хочет спрашивать. Зачем ему это знать?

— У меня есть сын, — тихо говорит она. — Вы похожи.

— Нет, — отвечает Ян. — Он живой, а я мертвец — что ж тут похожего.

Демоница впервые за долгое время смотрит на него, думая, наверное, как двенадцатилетний мальчишка может столь спокойно говорить такие страшные вещи, слепо глядя в потолок. Забавная. Все поначалу такие.

— Как тебя зовут? — спрашивает демоница.

— Не помню, — сухо отвечает он.

И это правда — тут надежно выбивают все прошлое из пленников забавы ради. Сколько раз тяжелые ботинки скучающих охранников пинали его в бок, он уже сосчитать не может. Этих демонов злило, что он сносит все молча, а не скулит, умоляя о пощаде, как другие пленники, поэтому доставалось Яну чаще других.

Он соврал. Имя он помнил — все, что у него осталось, кроме зыбких воспоминаний о доме. Он не помнил ни фамилии, ни дня рождения, ни лица умершей несколько лет назад матери, ни имени отца.

Это место сводило с ума, выдергивало все. Яну все время казалось, если он скажет свое имя вслух, и его заберут.

— За что тебя сюда? — продолжает с внезапным интересом допытываться демоница.

Ее вопросы слегка раздражают, но ей, этой несчастной избитой женщине, и без того недолго осталось.

— Отец продал меня, а не свою душу демону, — говорит Ян спокойно, будто не о себе. — Я очнулся уже здесь. С месяц назад.

Хоть это он отчетливо помнит. Но ненависть давно прошла — когда твоя жизнь зависит от прихоти охранника, отбирающего пленных на убой, времени на нее просто не остается.

— А ты? — спрашивает Ян. Ему совсем не интересно, но им обоим вдруг почему-то очень нужен этот разговор.

Он слушает вполуха все то, что демоница рассказывает, что она была наложницей Короля Вине, но неосторожно разозлила его. Звук ее голоса, ровного и спокойного сейчас, почему-то успокаивает, напоминает ему голос матери, который он давно забыл. Ян прикрывает глаза, пытаясь снова вообразить ее лицо.

Глаза. У нее были ярко-синие, чистые глаза, чуть светлее, чем у него самого. Как он мог забыть?..

— Как зовут твоего сына? — перебивает Ян.

— Дьярвир — на нашем языке это означает «удачливый», — с легкой улыбкой говорит она. — Дир.

— Тебе ведь немного совсем осталось, — вздыхает Ян. — У него есть кто-нибудь еще?

Демоница молча мотает головой, вскрикивает от боли. Кровь, идущая у нее из носа, стекает по подбородку.

— Тогда мы и впрямь будем похожи — я тоже сирота, — вслух размышляет Ян. — Мне жаль, знаешь, — произносит он совсем спокойно, почти безучастно. — Тут были наемники, убийцы и всякий сброд, но я сейчас впервые задумался, что у них были семьи, что их кто-то искал… Наверное, раньше мне это не приходило в голову, потому что я сам никому не нужен.

Ему хочется сказать, что Бог, если он есть, несправедлив, но фраза уж больно заезжена.

— Ты ведь найдешь его? — вдруг спрашивает демоница.

Повредилась рассудком, хмыкает Ян. Неужели так скоро? Только минуту назад ее глаза так гневно блестели, когда она рассказывала про Короля, приказавшего избить ее и бросить гончим на арену…

— Как я тут найду-то? — осторожно спрашивает Ян. — Отсюда один выход.

Демоница вдруг оказывается рядом, склоняется к его уху, опаляя кожу жарким дыханием, словно у больной. Ян пытается шарахнуться в сторону, но дрожащие руки держат его неожиданно крепко.

— Я знаю, как отсюда сбежать, — говорит она, и он вздрагивает. — Мне уже не уйти, но ты-то можешь спастись, понимаешь? Я почему-то чувствую, что ты очень важен, а еще я верю, что ты поможешь моему сыну. Однажды. Только не забывай меня, а пока просто беги отсюда, как я скажу, и не оглядывайся… Как только откроется клетка…

Она говорит, срываясь на кашель, всю ночь, в деталях объясняя побег. У Яна в голове бьется настойчивая мысль, что все это — не с ним, просто сон, что он сошел с ума, и демоница эта ему только кажется, а на самом деле он здесь один, сидит, забившись в угол, и смотрит в темноту.

Он не знает, верить ей или нет, но вдруг это шанс? Шанс, которого у него никогда не было?..

Утром ее уводят, легко сдернув с места. К этому времени в голове у Яна четкий план, как если бы он всю жизнь прожил в этом замке. Им удается обменяться только парой взглядов, и Ян вдруг вспоминает, что так и не узнал имени демоницы, но кричать вслед уже поздно.

Когда мимо проносят ее истерзанное тело, он закрывает глаза впервые за долгое время. Чувствовать, думает Ян, это больно. И не нужно.

Но в голове у него в подробностях горит план, а дыхание перехватывает от ощущения скорой свободы. Вот клетку открывают, чтобы, видно, бросить ему черствый хлеб, Ян подбирается для одного броска… Он улыбается впервые за все заключение, он знает, что нужно делать…

Сильная рука демона хватает его за воротник и волочет прочь из клетки.

========== 31.10.03 ==========

Комментарий к 31.10.03

ау: Влад, а не кардинал Будапешта встречает Яна, после того, как тот сбегает из Ада

— Мне даже интересно, — неприятно скалится Вацлав, — что ты такое учудил, что тебя на Самайн в дежурные записали?

Влад неохотно косится на слишком радостного напарника, сверкающего рядом белых зубов, заостренных чуть более явно, чем нужно. Когда смотришь на эту улыбку, так и просится точный взмах руки, который обязательно закончится не то хрустом кости, не то протяжным воплем. И то, и другое Войцека равно устроит, а наблюдать, как Вац, задыхаясь от боли, повалится в осеннюю слякоть, разворошит зализанную назад волосок к волоску прическу, испачкает белую рубашку, — это какой-то особый вид удовольствия.

За это можно получить неплохой нагоняй, потому он засовывает руки в карманы джинсов, неясно ворчит что-то. Не начатые заклинания острыми болючими искорками пробегают по пальцам, но в полутьме не видно покривившегося лица — пока никто из них не хочет зажигать фонарь.

— Ненавижу дежурство, — тихо рычит Вацлав, пиная подгнившую деревяшку. За ней взметаются несколько размокших на сырой земле листьев, неприятно липнут к штанинам, заставляя его взвыть.

Они ходят по кругу — вроде как следят, чтобы в ночь, когда границы миров раздвигаются чуть шире, чем обычно, ничего не выбралось из Ада. В лесу до дрожи холодно, пахнет неприятной гнильцой, сыростью, оседающей на коже туманом. Под ногами старыми костьми хрустят ломкие ветки, где-то в глубине нечто протяжно воет, но амулет, висящий у Влада на шее, не реагирует, и они просто продолжают прочесывать периметр, постепенно приближаясь к центру — круг за кругом, круг за кругом…

Влад прикуривает от боевого заклинания, абсолютно заплевав на все правила, вдыхает тяжелый никотиновый запах с едва ли не с блаженством — это лучше, чем смрад прелых листьев.

— А мне? — тянется Вацлав.

— Пошел нахуй, Стшельбицкий.

Вац отворачивается почти обиженно, шипит что-то на пределе слуха про наглую молодежь — у них с Владом разница в пять лет, а он воображает о себе невесть что. Стшельбицкому двадцать семь, и он слишком много о себе думает; если бы Влад хотел, он давно валялся бы у его ног, не в силах стоять от жутких заклинаний, вызывающих боль по всему телу.

Войцек усмехается, взъерошивает волосы пятерней, устало отмечая, что у него начинает болеть голова. Задумчиво раздвигает листву ботинком, брезгливо отряхиваясь. Наверное, хочет найти там, под ней, чьи-то тонкие белые косточки, но натыкается только на промерзшую черную землю.

— Эй… — задумчиво окликает его Вацлав. — Здесь…

Амулет на шее мягко сверкает, а Влад почти не замечает этого. Прозрачный камень наливается неярким алым светом, Войцек роняет сигарету, гаснущую где-то на земле, пригибается к ней, зная, что вспышка портала его ослепит. Она кажется совсем неяркой, быстрой, минутным всплеском… Резко пахнет озоном, в небе грохочет что-то невидимое и грозное, словно обещающего обрушиться на них своей громадой и придавить к земле, уничтожить…

Между деревьев в паре метров мелькает какая-то худая фигура, Вацлав спешно кричит заклинание — промахивается, всплеск света врезается в дерево справа, взрывает его кучей щепок, едва не впивающихся Владу в щеку. Он закрывается рукой, взмахивает защитным заклинанием…

Что-то врезается ему под ребра, Влад все-таки не удерживает равновесия, валится спиной назад, отбивая лопатки, не ударяется затылком только лишь потому, что изламывает шею до боли. Огненное заклинание вспыхивает на кончиках пальцев воздетой к небу руки, высвечивает худого взъерошенного мальчишку, по-кошачьи вцепляющегося в его рубашку. Бледное острое лицо, спутанные длинные волосы, Влад чувствует выпирающие ребра и позвонки, когда пытается вывернуться. Хриплое дыхание напополам с воем звучит совсем рядом.

— Какого?.. — хрипит Влад.

Пытаясь отодрать от себя ничего не понимающего парнишку, трясущегося от ужаса и не способного хоть что-то выговорить за болезненным стоном, он вдруг понимает, что на руках остается слишком много липкой крови.

***

Дверь в палату медленно прикрывается за спиной, и Влад понимает, что бежать уже некуда. Сам не знает, почему его сюда занесло, хотя дело передали другому инквизитору, но перед глазами до сих пор стоит история болезни этого мальчишки. Стоит, издевательски пестря сложными названиями, которые невозможно запомнить, означающими лишь одно: если бы он не налетел на них с Вацом, не выжил бы. Мог захлебнуться кровью, органы, практически превращенные в кашу, отказали бы окончательно, а сломанные кости при попытке движения прорвали мягкие ткани и белыми острыми обломками продрались сквозь бледную кожу, украшенную синяками и гематомами.

Влад смотрит на фотографии и видит обтянутый кожей скелет. Наглядное пособие на урок биологии — можно ребра пересчитать, назвать каждую косточку. Жертва Освенцима. Мальчишку явно кормили не слишком часто. Врач бесконечно унылым голосом констатирует какую-то там кахексию, Влад до потемнения в глазах пересчитывает шрамы. Их слишком много для тщедушной тушки подростка и даже для почти взрослого взгляда серо-стальных глаз. Те, что на ребрах, следы от клыков адской гончей, заставляют вздрогнуть и его.

Вац кривляется, шипит что-то насчет того, что подпускать Влада к детям нельзя. Влад резко посылает его, даже не глядя Стшельбицкому в глаза. Мальчишка не отвечает ни на какие вопросы, с трудом способен их понять и повторить — так, по крайней мере, докладывают. Кардинал в конце концов плюет на все, швыряя документы Владу.

Заходя в палату, он не знает, как и что говорить. Не знает, как мальчишку зовут, сколько ему лет и откуда он. Он, одетый в больничную рубашку, еще больше подчеркивающую болезненную худобу, со связанными в хвост встрепанными волосами, со слабой улыбкой — не существует. Его просто нет ни в каких документах, потому что записывать туда нечего. Влад говорит с призраком.

— Привет, — неловко начинает он. — Владислав Войцек, капитан пражской Инквизиции… Просто Влад. Тебя как зовут?

— Не помню, — безынтересно откликается мальчик.

Голос какой-то хриплый, такой бывает после долгого вопля, а взгляд скользит сквозь Влада. Тот ловит себя на остром желании закурить, но почему-то даже не тянется за пачкой.

— Откуда ты?

— Не помню.

— Ну хоть что-то…

— Не помню!

Влад чуть заметно улыбается: вот оно. Сквозь безмысленный тон прорывается едва заметный, еще слабый рык. Мальчишка сам замирает, недоверчиво, по-птичьи, склонив голову, прислушиваясь к себе.

— Знаешь, что теперь будет? — тихо спрашивает Влад. — Тебя забудут. Замнут это дело, выкинут из головы, а тебя зашвырнут куда-то догнивать в детский дом… Ты ведь не хочешь так пропасть, да?

— Меня уже нет, — не по-детски серьезно отвечает мальчишка. — Меня убивали много раз, и вы не представляете, что было в Аду. Никто из вас не представляет…

Улавливая болезненную дрожь его голоса и плеч, Влад незаметно для себя разворачивает какое-то заклинание, двигает пальцами, словно сплетая кошачью колыбель — это действует, отчаянный надрыв из голоса мальчика медленно пропадает, он замолкает растерянно.

— Влад, — настойчиво поправляет Войцек. — Никаких «вы», ладно? Я не настолько стар.

Он улыбается сам, пытаясь понять разницу между ними. Лет десять уж точно — парнишка выглядит на двенадцать от силы, но Владу по взгляду кажется, что он на пару годов старше. Что он старше его самого. Он не улыбается в ответ, так что Войцек чувствует, как на лице его застывает нелепая гримаса.

— Я хочу помочь, — убедительно говорит он. — Я не знаю, что с тобой было и, если честно, слишком не хочу узнавать, но теперь все закончилось. Ты здесь под защитой Инквизиции… А я всегда за то, чтобы наказывать таких ублюдков… вроде того, кто кинул тебя в Ад. Я найду его, если ты поможешь. Если ты хочешь мести, через пару дней я принесу тебе его голову.

Ему кажется, что в глазах мальчишки зажигается интерес. Всего на мгновение.

— Я ничего не помню, — ровно чеканит он.

***

— Ты ебанулся, Войцек, — говорит Вацлав. — На кой-тебе он?

— Не ругайся при ребенке, — ворчит Влад.

Мальчишка сидит на крае стула, нервно вертит в руках короткий нож. За этими быстрыми движениями тихо следит Войцек — есть в них что-то жуткое. Странная сосредоточенность и взгляд, устремленный прямо на режущую кромку лезвия, пугают. Влад слишком явно представляет, как оно вскрывает тонкие синие вены.

— Чай хочешь? — спрашивает он.

Перед мальчишкой уже стоит, дымясь, большая черная кружка, испещренная белыми ругательствами на английском языке — наверное, он не знает английского, соображает Влад немедленно, следя за прозрачным взглядом мальчика. Или просто так же безразлично относится ко всему, что его окружает, как и всегда.

— Ну-ка, дай мне… — тихо бормочет Влад, пытаясь вытащить из тонких пальцев нож.

Он падает на кафельный кухонный пол со звоном.

— Не трогай!.. — взвывает мальчишка, шарахнувшись, едва не падая со стула, со скрипом тонких ножек проехавшегося назад на пару метров. Влад знает, что из-за шалящего сердца и букета сложнопроизносимых его заболеваний, его пальцы ледяные даже в тридцатиградусную жару, но впервые в жизни видит широко распахнутые серо-голубые глаза, побледневшее худое лицо, лишенное всякой детскости этим отчаянным страхом.

Вац молчаливо прожигает его взглядом, когда Влад медленно отступает назад, все еще глядя на свою руку, чуть трясущуюся перед глазами. Мальчик, вжавшись в спинку стула, замирает. Подбирается, словно ожидает удара — и, наверное, смиряется с ним, уже готов рухнуть на пол, подавиться кровью…

— Прости, — хрипло говорит Влад. — Не буду.

***

Он возвращается ночью, тихо прикрывает за собой дверь, тщательно возится со сложным замком, подкрепленным парой сложных заклинаний, и только лишь потом сползает на пол с глухим отчаянным стоном. Из глаз почти текут слезы, горло пережимает намертво — ни вздохнуть, ни сказать что-то в пустоту, ничего… Ножевая, неглубокая, нелепая какая-то, рана на животе кровоточит, пальцы скользят, никак не желая складываться в нужные жесты.

По глазам бьет свет, перед ним призраком шатается мальчишка, выглянувший на шум. Влад видит его обеспокоенный взгляд и незаметно заталкивает почти вытащенную пачку сигарет обратно в карман.

— Влад? — Кажется, это первый раз, когда он зоветего по имени. Войцек пытается закрыться рукой, забывая, что та вся в крови. — Кровь… Тебе… больно?

Он сам неловко замолкает, осознавая, наверное, как странно и нелепо это звучит.

— Нет, — улыбаясь, врет Влад и удивляется, как это легко получается. — Нет…

***

Оформление всех этих бесконечных бумажек, втрое осложненное тем, что у мальчика просто нет ни имени, ни прошлого, выводит Влада из себя и заставляет срываться на всех, пока он не видит. Пока не слышит этот несчастный ребенок, вздрагивающий от каждого вскрика, от шума чего-то упавшего у соседей, от выстрела в телевизоре, можно. Орать, взмахивать огненным заклинанием перед лицом Стшельбицкого и прикладывать подозреваемого мордой об сейф.

На полпути к офису Инквизиции дорогу им преграждает невысокая дамочка, которую тащит на себе косматая черная собака, масштабы которой не вписываются ни в какие понятия об обычных брехливых дворняжках. Но стоит этому заросшему кудлатой шерстью чудовищу обратить внимание на них, Влад вдруг замечает, как что-то опять меняется, как вновь искажается страхом лицо.

Мальчишка едва не падает, вцепляется в одежду Влада, скулит что-то неразборчивое, дрожит слишком сильно и совершенно не видит склонившегося над ним лица, ослепнув от страха. Влад слабо встряхивает его, потом еще сильнее и еще, но добиться ничего не может, не может избавить свое зрение от этого жуткого зрелища, заставляющего отчего-то больное сердце биться сильнее.

Не мольба, не крик, страшнейший шепот ужаса совершенного мертвеца. На архидемонском. Влад не понимает ни слова, только чувствует отчаянную интонацию.

— Слышишь меня? — говорит он, понимая, что выходит слишком громко — люди оглядываются. Как нельзя остро не хватает имени — ни окликнуть, ни позвать, а Владу вдруг почему-то кажется, что он даже знает откуда-то это имя, оно вертится в уме, на языке, простое, короткое, знакомое, но он никак не может вспомнить. — Смотри на меня, смотри, тебя никто не тронет, ты не в Аду… Не смотри на собаку, — безошибочно угадывает причину он, с содроганием вспоминая шрамы мальчишки, — смотри на меня.

Он так и не видит слез в его глазах. Только безотчетный ужас.

***

— Не спится?

Влад всегда двигался бесшумно, но в этот раз специально шаркает ногой, чтобы не напугать мальчишку, сидящего при приглушенном свете в пустой кухне и рассматривающего темный прямоугольник окна. Минуту назад он сам проснулся из кошмара с хриплым не то вскриком, не то хохотом.

— Почему ты меня вытащил? Не позволил отдать в детдом?

Он косится на Влада, садящегося на лавку рядом, чуть отодвигается на самый край, словно желая занимать как можно меньше места в этом мире, чтобы не обратить на свое изломанное тело его жестокого внимания вновь.

— Не знаю, — вздыхает Влад. — Я просто захотел кого-то спасти, а тебе нужно было спасение. Я хотел совершить что-то хоть сколько-нибудь хорошее. Не просто самоутвердиться за чей-то счет, заработать хорошую карму или что-то такое, а просто помочь тому, кому кто-то нужен… Хочешь, расскажу кое-что? — неожиданно предлагает Влад.

Он тихо и сухо смеется. Рассудив, что молчание — знак согласия, Влад удобнее устраивается на лавке. Проводит пальцами по холодному граненому стакану, наполненному ледяной водой почти до краев — мальчик налил, но пить почему-то не стал.

— Жил один глупый парнишка… Не важно, как его звали, а, может, у него и не было имени… Жил он у своей сестры, когда родители вышвырнули их, как никчемных котят, на улицу. Когда людям плохо, они стараются сделать больно другим, ты ведь знаешь. Потом извиняются, умоляют, а шрамы от пряжки, разодравшей спину, все равно болят… Было этому мальчику примерно столько же, сколько тебе, а он уже чувствовал, что шагнуть в окно легче, чем жить дальше. Понимал, что никому не нужен, помнил только ненависть во взглядах всех, кто был вокруг. И только сестра была рядом. Говорила, что никогда не бросит, не оставит одного, клялась самыми громкими клятвами — и правда, не оставляла. Она была единственной, кто никогда ему не лгал. И тогда мальчику ненадолго казалось, что мир этот еще не окончательно от него отвернулся, что есть в нем еще что-то, ради чего стоит дышать, а чувство это — единственное, что нужно человеку.

— А потом что? — шелестит тихий голос.

Мальчишка доверчиво кладет голову на его плечо, не вздрагивает, плечи расслаблены. В темноте даже кажется, что он улыбается.

— Сестра все-таки обманула, — прорезаются в голосе Влада стальные нотки. — Она умерла. Оставила одного. А мальчик вырос в того еще ублюдка, нисколько не считающегося с чужим мнением и ненавидящего человечество и Господа Бога так, как только может. А потом я… то есть, конечно, он… вдруг увидел свой взгляд не в зеркале. Понял, что тебе тоже кажется, что весь мир отвернулся. Что ты мечтаешь не о смерти даже, о небытии… Не спишь?

— Нет.

— Я клянусь, что я никуда не уйду. Такие, как я, не умирают. Веришь?..

Не то всхлип, не то короткий смешок страшно звучит в тишине ночи.

— Ян, — говорит безымянный мальчишка. — Меня зовут Ян.

========== история выбирает нас ==========

Комментарий к история выбирает нас

продолжение предыдущего драббла; Яну почти восемнадцать и у него нет надежды. а есть экзамены по истории.

На часах три ночи, и в собственный дом Влад прокрадывается осторожно. Скидывает ботинки, потом, стараясь не столкнуть что-нибудь с вешалки ненароком, стягивает поскрипывающую косуху, ненадолго прислоняется к стене, задирает голову, смотрит в потолок; следовало бы сделать ремонт еще давно, скоро течь начнет, но это все потом… У старой побелки нет ответа на все его вопросы, уставшему взгляду чудится, что из переплетения трещин на него смотрит чье-то лицо. Влад скалится на наблюдающего сверху, гордо вскидывая взгляд.

Ну точно, ремонт пора. Крыша едет, перекашивается, он устал от работы и проклинает свою любовь к людям: нормальный бы давно послал это все нахуй и ушел домой, но ему потребовалось проверить, как задержание оформили… Идиот, трудоголик, дома своего не видишь, когда ты с Яном последний раз говорил?..

Он зря надеялся, что Ян давно спит, потому что по полу стелется полоска тусклого света. Влад умеет быть тихим, так что мальчишка даже не подозревает, что он аккуратно заглядывает в гостиную. становится за левым плечом. Тускло светит лампа, стол завален учебниками, они громоздятся баррикадами от всего мира, наваливаются тяжело, шепчут голосами умерших правителей и полководцев. Склонившись над тетрадью, бешено строчит что-то Ян ручкой с черными чернилами, в полутьме и с недосыпа кажущимися Владу единой вязью причудливого орнамента.

По правую руку от Яна стоит кружка с отбитым краем, в которой плещется темное варево, похожее на вычерпанную из болота вязкую студенистую воду. Влад осторожно пробует эту жижу, решив, что ему-то терять нечего, но перекашивается.

— Я, если честно, надеялся, что он с вискарем, — неожиданно хрипло признается он — приходится долго откашливаться; голос сорван приказными криками. — Ты какого хрена кофеин с энергетиками мешаешь, полудурок? — Ян отвлекается от нервных строчек на мгновение, только пожимает плечами и снова утыкается ничего не соображающим взглядом в учебник. — Мелочь, иди спать, — тоскливо вздыхает Влад. — Ты время видел, ну е-мое, какая история?

— Не мы выбираем историю, — убито отзывается Ян. — История выбирает нас.

С неизмеримым, напоказ выставленным пафосом, которого он, должно быть, у самого Влада набрался; аж слушать противно. И страшно, если быть честным, если поддаться на миг искушению стать обычным человеком, а не всесильным боевым магом и Великим пражским инквизитором.

Взгляд у Яна настолько заебанный и усталый, полностью обессмысленный, что Владу становится его безумно жалко. Сам он в инквизиторской академии никогда не учился, счастливо миновал эту беспощадную контору, целью которой было выпустить не людей, а вышколенных машин. Тех самых мифических инквизиторов, которые работают целыми днями и ночами, не спят, готовы положить голову за общее дело и рискнуть всем. У Яна есть все шансы таким стать.

Влад уходит, чтобы приготовить нормальный кофе, от которого не выворачивает внутренности и не звенит в голове, возвращается с другой кружкой, с печеньем и еще какой-то мелочью. Глаза закрываются, но он за спиной незаметно крутит запястьями, выплетая пару заклинаний. С душераздирающим скрипом подтаскивает стул, заставляет Яна подвинуться.

Он даже не спрашивает, когда Ян последний раз ел: бесполезно, только снова мучить сорванное, словно разодранное изнутри горло.

— Через неделю экзамен, — тихо говорит Ян, маленькими глотками отпивая теплый кофе с сахаром. — А я нихуя не знаю. — Влад странно смотрит на него: обычно Ян не ругается, на выражения самого Войцека страшно кривится. — Я не сдам, понимаешь?.. Вообще ничего. Они меня ненавидят… — устало шепчет он, имея в виду, очевидно, преподавателей. — Да и вообще всех. Ты… Тебе спать не надо?

Он вцепляется в кружку, словно боится, что Влад передумает и отнимет у него кофе.

— Посижу тут, ничего не случится. У меня вот отношения с историей всегда натянутые были. Натягивала скорее она меня…

Ян невнятно усмехается в кружку.

— Как тебя в Великие инквизиторы взяли, я понять не могу, ты же ненормальный…

— Я хороший человек, — картинно обижается Влад. — Работаю, раскрываемость повышаю, о детях забочусь…

— О каких?

— О тебе, идиот.

Ян скалится, показывает зубы. Заботиться о нем — все равно, что руку в клетку с дикой кошкой совать, но Влад никогда зверей не боялся.

Ян упрямо делает все, чтобы не считали, будто он метит на диплом с отличием только лишь потому, что приходится не пойми кем Великому инквизитору. Он обычно молчит, но Влад знает, что дети всегда были злые — да и люди вообще; ему и думать не хочется, чего Ян наслушался от сокурсников, что так бешено, со звериным остервенением вгрызается в учебники, зубрит, учит наизусть, его ночью разбуди — все ответит, да только вот не спит он по нескольку ночей.

Господи, почему он не мог стать полицейским, журналистом, кем угодно, только не в их адскую бездну, она его выжрет и косточки в пыль перемолет.

— Что тут у тебя?.. — устало вздыхает Влад, тянется к ближайшей книге. — Грюнвальд? Это там, где мы дали тевтонцам невъебенной пизды? Еще про мечи интересно было…

У них обоих еще остаются невычерпанные силы, и их хватает на усталую, выжженную улыбку. Ян тихо смеется, роняя голову на спинку офисного стула, и Влад ожидаемо видит в его глазах слезы. Он говорит что-то, говорит, забалтывает, чувствуя, что Яна клонит в сон, рассказывает и про гуситов, вставляя отчего-то цитаты из книги Екклесиаста, про религиозные войны в Чехии, и про Прагу что-то, уже из своего, смутного; когда живешь в городе так долго, невольно впитываешь его легенды и истории. В какой-то момент увлекается, чувствует, что его уже несет. Влад никогда не любил историю такой, какой ее Ян понимает, ненавидел заучивать даты и схемы сражений, для него этот предмет всегда был сборником занятных фактов и преданий, которые он вываливает на внимательно слушающего его Яна.

На часах четыре утра, за окном расцветают рассветные всполохи, когда Ян наконец засыпает, убаюканный его голосом.

========== смерть есть свобода, даруемая вечностью ==========

Комментарий к смерть есть свобода, даруемая вечностью

продолжение: https://ficbook.net/readfic/5182305/14291733#part_content

Ян мертв, Влад сходит с ума

Влад понимает, что сходит с ума, когда становится уже совсем поздно. Когда он начинает видеть то, чего нет, когда излишне долго смотрит на лежащий перед ним револьвер, когда представляет, насколько это больно — пуля, впивающаяся не в калечное больное сердце, а в мозг. Ломающая кость вдребезги, обрывающая последние мысли, превращающая висок в кровавое отвратительное месиво.

Он хочет нажать на спусковой крючок, потому что не верит в свет в конце. Ему нужна та чернильная насыщенная темнота, что забьет все чувства и воспоминания. Холодный ствол упирается в висок, тикают настенные часы, идущие наоборот.

Ян кладет руку ему на запястье, словно считает пульс, слишком зашкаливающий и бешеный, проваливающийся, обрывающийся на мгновения. Тонкие пальцы проходят сквозь рисунок синих вен на мертвенно-бледной коже. Влад молится — впервые в жизни искренне молится, — чтобы по руке прокатился дикий, почти выжигающий холод.

Ничего не происходит. Яна нет.

Он стоит напротив, улыбается, беззвучно шепчет что-то, только вот Влад не умеет читать по губам. Не может понять, только чувствует, что там что-то очень важное. Ян говорит, а он не слышит. Есть в этом какая-то ирония — инквизитор ведь слушал всегда каждую его безумную идею. Это-то его и сгубило.

Войцек кусает губы, чтобы отрезвиться вкусом крови; на столе стоит пустая бутылка какой-то дешевой дряни, которую он купил полчаса назад в тесном душном магазинчике через улицу, губы горчат от самого крепкого табака — пачка нашлась в гостиной. Там Влад уже несколько месяцев ничего не трогает, словно ждет, что инквизитор, уставший после ночного дежурства и промокший под унылым питерским дождем, завалится домой, сонно на него ворча.

Инквизитор шепчет что-то и исчезает. Медленно пропадает, растворяется.

Влад со стула падает на колени.

На следующее утро Кара спрашивает у него, что случилось, Ройс спрашивает, почему от него так несет сигаретами Яна, Ишим тоже спрашивает что-то своим приторно-вежливым голоском; впервые в жизни и смерти Владу хочется убить всех сразу, хочется свернуть тонкую шейку демоницы, прострелить стальное сердце командора и втоптать в землю тщедушную тушку беса тяжелыми ботинками, армированными сталью. Влад скрипит зубами и не говорит ничего, Владу каждый день во сне является мертвый Ян, смотрит прозрачно-синими глазами, чуть улыбается. Как обычно, худой, будто скелет, по-мальчишечьи ломкий, встрепанный, словно после долгого трудного дня.

С развороченной какой-то случайной Тенью грудной клеткой. Влад видит белые ребра, чуть искривленные старыми переломами, видит кровь, мясо, обломки кости в алой плоти, темное мертвое сердце в застывшем без дыхания теле. Видит и не может отвести взгляд.

— Vil mere, — воет Влад. — Прости меня, прости, я не хотел, чтобы ты умирал, я не хотел, я готов был сам сдохнуть, только не так, только не уходи…

Скулеж пережимает глотку, он сам понимает, как жалко выглядит, мысль эта болезненно бьет в висок, но с недавних пор ему не перед кем разыгрывать грандиозный спектакль и имитировать жизнь. Ян смотрит мертвыми глазами, как Влад пытается цепляться за его окровавленную рубашку.

И ничего никогда не говорит, как Влад ни умоляет о прощении.

— Я не сумасшедший! — орет Влад во весь голос Каре в лицо. — Я не сумасшедший, я в здравом уме!

Краем глаза он ловит свое отражение в большом зеркале, висящем у командора в кабинете. Дикий взгляд, растрепанные волосы, темные тени, залегшие под глазами. Он знает, что сходит с ума, видит инквизитора, навсегда ушедшего в небытие, чувствует запах его сигарет, намертво впитывающийся в его одежду, и совсем забывает, что курит их сам. Влад оборачивается на каждый шорох, жадно вглядываясь в поисках знакомой фигуры. Срывается, рычит на всех, как голодный брошенный пес, орет соседям сверху: «Ебитесь потише!», проклиная тонкие стены дома, читает молитвы на центральной площади, с изощренным садизмом наблюдая за перекошенными лицами прохожих демонов.

Ему хочется, чтобы кто-то его остановил, но тихий хрипловатый голос так и не звучит в ушах, уговаривая его успокоиться. Влад стоит на краю крыши, но инквизитор так и не хватает его за воротник, обзывая ебаным идиотом. Короткий полет с пятого этажа — всего лишь сломанная рука. Лечится за пару секунд. Боль так и не утихает.

А потом он оказывается в командорском кабинете.

Командор устало вздыхает, гладит его по голове, мурлычет что-то успокаивающее, и Владу безумно хочется ткнуться ей в плечо и забыть обо всем, да только в жизни у него было слишком много всего, что наваливается, стоит закрыть глаза. Вспыхивает перед веками огненными божественными письменами. Смерть Агнешки, пожар, церковь, Кара…

Влад тихо стонет — Ян. Изломанный, почти убитый, в первую их встречу в Петербурге. Что-то его дернуло помочь, и план вселиться в худое тело мальчишки вмиг провалился, стертый отчего-то вспыхнувшей ненавистью к тому случайному ублюдку. Влад тогда разошелся — в мысли ему влез, схватился за амулет мага, взорвал, встал покрасивее перед выпадающим в бессознательность инквизитором…

— Я хотел бы умереть, понимаешь? — говорит Влад, едва двигая губами, но Кара слышит. — Я не могу так жить. Это худшая пытка, которая только существовала в этом проклятом Аду. Я вижу его, Кара. В зеркалах, краем глаза, во сне, когда выпью. Я вижу и знаю, что его быть не может. Что это — мое собственное воображение, галлюцинация, обман зрения… И знаю, что умер он из-за меня.

Влад закрывает глаза, кусает и без того кровящие губы, зная, что иначе не подавить отчаянный звериный вой, рвущий горло.

Кто-то едва ощутимо касается его щеки.

Кара обнимает его обеими руками за плечи.

— Я знаю, что тебя не существует, — шепчет Влад в пустоту. — Я не в праве просить прощения, даже зная, что ты меня не услышишь, что там, где ты, мои молитвы не прозвучат… Ты только знай, что я не хотел всего этого. Я сделал бы что угодно, чтобы тебя спасти, просто в тот момент не оказался где нужно, вот ведь… жалкий я, да? — Смех звучит в пустой квартире устало и хрипло. — Боевой маг, Верховный инквизитор… разговаривает со стеной, с надеждой на нее глядя… блять, как же я сам себя ненавижу… Ян, если ты все-таки настоящий… Скажи хоть что-нибудь, ладно? Я ведь окончательно с ума сойду. Прокляни, не знаю, что угодно.

Тиканье часов, вой чей-то за окном. Не то столь пугавшие инквизитора адские гончие, не то пьяный в стельку демон, добирающийся до дома. Влад смотрит на пока полную бутылку на столе, но сегодня ему почему-то плохо и без того.

— Господи, за что, — скулит он. — Все муки Иовы, только не это, только не так.

Он знает, что Бога нет — или Он просто не посчитал его достаточно важным, чтобы обратить внимание на крики Влада, обещающие Создателю худшую смерть из возможных. Бога нет, Яна нет, но все равно он с кем-то говорит.

— Не уходи только, господи… — хрипло выдыхает Влад, краем глаза ловя движение за спиной. — Просто стой хотя бы рядом, не… оставляй меня одного…

Он боится признаться, что его давно уже мучает страх темноты. Той, что с тихим шорохом падает на Столицу ночью, той, что плещется в его душе, туманит некогда ясный разум. Он никогда не умел жить, а теперь это и вовсе не имеет смысла.

Вспоминая бездыханное инквизиторское тело, Влад уже в какой-то миг уверен, что это он его, своими собственными руками, убил, растерзал, вскрыл грудную клетку, вынул еще бьющееся, доверчиво ложащееся в ладонь сердце и до скрипа и хруста сдавил пальцы. Покалечил, сломал, забил голову своими идеями, протащил за собой в самый Ад.

Он не умеет извиняться, просто путанно говорит на дикой смеси языков. Он знает, что никаких слов не хватит, чтобы умолять о прощении за такое.

Зная, что его не слышат, Влад шепчет что-то на архидемонском. Кажется, клянется несуществующему богу или ушедшему инквизитору в чем-то, о чем не помнит сам.

Когда он продавал душу, все было так просто и легко, тогда не хотелось живьем содрать с себя кожу и истекать кровью в тишине. Влад нервно пробегает пальцами по кривым белым шрамам на запястье и тихо смеется.

Когда в висок утыкается холодное дуло револьвера, Влад смотрит на разгорающийся за окном рассвет. Одно движение пальцем — и белые стены раскрасятся содержимым его черепной коробки. Почему-то, вопреки всем законам анатомии и биологии, смутно ворочающимся у него в мозгу, кажется, что потеки будут насыщенно-черными.

На стене уже алеет кровь — словно Влад пробовал, как она будет там смотреться; сбитые костяшки саднит, но руку он держит прямо и уверенно. Одна пуля в барабане.

Сухой первый щелчок. Улыбка становится шире.

— Ты сошел с ума, — тихо шелестит голос. — Влад, пожалуйста, стой. Опусти револьвер.

— Я сошел с ума, — покорно и слабо повторяет Влад. — Я сошел с ума, когда увидел твое перекрученное тело, Ян. Тогда и только тогда. Это все — имитация жизни, которая стремительно катится в самую бездну. Тебя нет, понимаешь? — надрывно смеется он в серые инквизиторские глаза. — Тебя нет, это я тебя выдумал, чтобы не было так больно, это я говорю сам с собой в пустой комнате, я представляю… что это не я тебя убил. Ты — только попытка оправдать свое существование… к черту. Только скажи мне, скажи, ты меня простил?

Ему не нужно зеркало, чтобы видеть свой безумно-одержимый взгляд. Глаза Яна зеркально чисты. Сквозь пальцы дымом скользит его плечо, которого хотелось коснуться. Подделка. Ненастоящее. Нереальное.

— Мне не за что прощать, — звучит в ушах голос, словно из сбоящего радиоприемника. — Я никогда тебя не проклинал.

Он в глубине души хотел услышать именно это. Широкий, безумный оскал кривит губы — признавать собственное сумасшествие неожиданно легко и просто.

— Надеюсь, ты все-таки где-то там, инквизиторство, — шепчет Влад, до рези в глазах вглядываясь в закат. Замолкает — не знает сам, где и когда, но чувствует, что где-то должен быть. — И я тебя найду, даже не думай, что куда-то денешься…

Выдуманный призрак не меняется в лице, только шепот, закладывающий уши, становится громче и настойчивее. Отчаяние, вой. Даже если, мелькает на миг мысль, Влад не выдумал это все, даже если он все еще бьется где-то между мирами, делать в Аду уже все равно нечего.

Предвещая, как вздрогнут все, услышавшие выстрел за хлипкими перегородками стен, Влад все-таки нажимает на спусковой крючок.

========== печенье ==========

Комментарий к печенье

флафф с печеньками без таймлайна; у всех все хорошо

Последний раз Ишим была в этой квартире несколько месяцев назад, когда они с Карой заглядывали в гости к инквизиторам — в тот день они с Владом планировали набег на какой-то из замков мятежных аристократов. Имен Ишим старалась не запоминать, сильно боясь услышать знакомое. Она лучше других знала, что все цели Гвардии вскоре будут найдены мертвыми, и это будет не простой аккуратный выстрел, пробивший лоб определенному демону, а пепелище на месте роскошного строения, веками врезавшегося шпилями в тяжелое небо над Столицей.

Сейчас демоница отмахивалась от мрачных мыслей, сердито фыркнула сама на себя, откидывая со лба длинные пряди, покосилась на зеркало, не без оснований полагая, что перепачкала мордашку в муке. Перед ней на столе стояла миска с тестом; Ишим, глядя на нее, воинственно взмахнула хвостом.

— У вас корица есть? — деловито поинтересовалась она.

— Ммм? — Ян отвлекся от книги, рывком подняв голову, озадаченно почесал затылок, еще больше растрепывая куцый хвост, в который стянул волосы. Мучительно, ради Ишимки, выжидательно его рассматривающей, он пытался вспомнить, но вскоре честно сдался: — У Влада спроси. Я правда не знаю.

— То есть… — ненадолго застопорилась Ишим. — Готовит он?

Она диковато посмотрела в стену, за которой Влад, судя по тихим напевам заклинаний, опять работал с амулетами, потом покосилась на Яна, снова уткнувшегося в толстую тяжелую книгу и не замечающего ничего вокруг. Подумав, что ничего из рук Войцека она не стала бы есть под страхом смерти, Ишим покачала головой и вернулась к готовке. Баночка с корицей, стоило зарыться в кухонный шкафчик чуть глубже, быстро оказалась в ее руке.

— А чего ты вообще решила печенье-то делать? — задумчиво спросил Ян.

— Просто захотела, — беспечно пожала плечами Ишимка, усердно перемешивая тесто. — В замке скучно, знаешь? Кара занята какими-то бумажками, а мне нечего делать. Слоняться по пустым громадным комнатам, с ума сойти можно… На кухню меня и близко не подпускают. А у вас тут так хорошо, по-домашнему… — Она расслабленно улыбалась. — Ты же не против?

— Если нам достанется наша доля, мы очень даже за! — радостно подтвердил Влад, неожиданно появляясь и падая на лавку.

Невозмутимо перелистнув страницу, Ян покачал головой:

— Так что там с тумбочкой, собрал?

— Нахуй Икею, — честно признался Влад. — Эта штука меня победила. Меня, боевого мага, капитана Гвардии… и прочая, и прочая… Эту инструкцию придумали не люди! Я чувствую, как меня выебали в мозг! Трижды! — Почувствовав укоризненный взгляд поверх книги, резко отмахнулся: — Я в своем доме, выражаюсь как хочу.

— Денница, дай мне сил, — мрачно попросил Ян.

Он устало откинулся назад, чуть не стукнувшись затылком о стену, запрокинув голову к потолку.

— Так что там насчет печенья? — лениво спросил Влад. — Пополам?

— Чего это? — удивленно фыркнула Ишим. Нахмурилась несерьезно, но постаравшись придать себе грозный вид, что было довольно сложно. — Ты говоришь с демоном, Войцек, это наиболее невыгодная сделка, которую только можно предложить! — подбоченясь, заявила она.

— Шестьдесят на сорок, — сдался Влад. — Кара все равно много не съест, а нам на дежурство сегодня, помоги голодающим.

Ишим задумчиво посмотрела на вытащенный из духовки поднос, словно уже прикидывая, как делить печенье. Кисточка хвоста дернулась туда-сюда.

— Ладно, — согласилась она. — Сначала печенье, а потом поделим.

— С тобой приятно иметь дело, — ликующе улыбнулся Влад.

***

Скрип перьевой ручки по бумаге выводил Кару из себя, но она только помнила, что если завтра у Люцифера на столе не будет лежать отчет по всем операциям Гвардии за последние пару месяцев, придется подыскивать нового командора, потому что она, вполне вероятно, окажется в дворцовых подвалах, из которых не выбираются. Почти роняя голову на стол, Кара лениво протирала глаза, косясь на неяркий свет люстр.

Увлекшись подсчетами последних убытков, она даже не заметила, как в кабинете появилась Ишим. Только когда вместо стопки бумаг обнаружила по правую руку от себя тарелку с имбирным печеньем, подняла взгляд на демоницу.

— Это тебе, — подсказала Ишим, рассматривающая записи через ее плечо. — Я готовила.

— Ммм, да, — кивнула Кара. — Точно. Я запомнила. Потом.

Она опомнилась, только когда откусила от первого печенья. Часто замечая за собой, что, увлекшись, может не заметить какого-то своего собственного действия, Кара ничего не могла с этим поделать. Какой-то кусок времени напрочь вылетел у нее из головы, она удивленно рассматривала обкусанное печенье, провела языком по клыкам…

— Вкусно, — заметила она, механически продолжая писать. — Ишим? — Кара нахмурилась, не дождавшись ответа, но продолжала вырисовывать последнюю цифру. — Ишимка! Солнце!

— Что случилось? — мгновенно возникла рядом демоница, прибежавшая из спальни, теперь тревожно оглядывалась по сторонам.

— Очень вкусно, говорю, — вздохнула Кара, ненадолго отложив бумаги. Потянула демоницу к себе, вынуждая устроиться у нее на коленях, ткнулась носом в плечо, погладила изогнувшийся хвост. — Хозяюшка моя, — умилилась она. Слегка прикусила Ишим за ухо…

— Ай, — возмутилась та, полушутливо насупившись. — Надо печеньки кусать, а не меня, я для кого старалась?

— Учту, — серьезно покивала Кара.

========== хозяин дикой охоты ==========

Комментарий к хозяин дикой охоты

ау Дикая Охота; Кара/Ишим

У Хозяина Дикой Охоты все руки не по локоть — по плечи в горячей алой крови. В темноте сверкает опасный винный взгляд, искры пожарища тлеют в глубине зрачка, кровавые губы блестят — отдают ржавчиной, горечью и отчего-то церковно-смолисто миррой да ладаном.

Страшный вздох над ухом — дыхание мертвое, чужое, щекочет кожу на шее; опасное прикосновение клыков к бьющейся вене. Тихий смешок, вскрывающий острием тонкую кожу — «мое». Навсегда — «мое».

Не смотри в глаза фейри, девочка. Не ходи в темную ночь по старым, поросшим полынью дорогам, не ищи Хозяина, не зови на древних гортанных наречиях, забытых пустыми, быстро сгорающими в веках людьми.

А она звала, кликала, искала, дергала за косу Смерть, страшно раскроив пальцы. Смеялась над детскими сказками, пока те не обернулись мутным кошмаром наяву.

Дикая, неприрученная, своенравная тень — горькие губы, сорванный смех, запах пороха и крови от алой расхристанной рубахи. Отражение самой Смерти, отражение блеска ее серпа, озаренного лунным светом. Плата за взгляд…

Не смотри, девочка…

В бездне пляшет огонь, в улыбке скалится зверь. Смех звенит в ушах, дробится, срывается на волчий дикий взвизг, на яростный песий лай, на заполошный крик воронов в небесах.

Окровавленная рука ложится на горло, другая — скользит по шелку алого платья.

— Не зови Хозяина, иначе он тебя найдет, — смеется хрипло бес. — Не зови, иначе он тебя возьмет, душу твою возьмет… Возьмет — тебя…

Почти пьяный, дурной взгляд скользит по шее, поверх алых укусов, поверх бледной кожи — поднимается, впивается в синеву глаз, потемневшую, такую же, зеркально-дикую. Руки горячие, жадный рык, хриплый вздох — все мешается странно и опасно. Тонкие пальцы путаются в густых, что песья шерсть, черных волосах, она чувствует нависшее над ней худощавое сильное тело и доверчиво запрокидывает голову.

Если ее убьют, если глубже вопьются клыками — она не против смерти.

Она помнит вопль, гарь и дым, ржание лошадей под всадниками в ало-черном, громкий, рвущийся в небо хохот.

Когда от домов и церквей остаются пепелища, пустые скелеты, остовы, по горизонту несется Дикая Охота.

Дьяволовы гончие, безумные призраки, живущие по ту сторону, на изнанке, там, куда нельзя заглядывать, если не хочешь, чтобы выкололи глаза. Упивающиеся криком и страхом, слезами и заревом костра.

В блеске огней можно пытаться высмотреть, кто у Охоты во главе.

Хозяин Охоты выступает по-кошачьи мягко и быстро из огня, пламя ластится к его ногам, почти урчит упоенно, накормленное старым деревом и живыми людьми. Хозяин Охоты улыбается — это можно различить в темноте.

— Как твое имя?

Бес склоняется над ней, щурится.

— Люди не знают такого слова. Люди забыли. Люди еще пока не помнят.

Она знает это слово, выжженное где-то в памяти, пугающее, такое же непримиримое и безумное.

Она знает это слово и непослушными горящими губами выдыхает что-то.

holocaust

========== часть новогодняя ==========

Комментарий к часть новогодняя

Флафф без таймлайна к празднику :3

Не то чтобы кто-то из них однажды верил в этот оптимистично-наивный праздник и подарки от доброго северного волшебника, но как-то случается, что под Новый Год в квартире инквизиторов появляется ель. Не живая, правда, искусственная, пушащаяся не острыми иголочками, пахнущими лесной хвоей, а каким-то шуршащим заменителем, но, тем не менее, — ель. Настоящая, как из сказки, как в детстве, как на картинке. Влад, притащивший ее, особенно гордится.

Свежими мандаринами в комнате пахнет просто одуряюще: Ян, сидя за столом с ноутбуком на коленях, задумчиво потрошит один из них метательным ножом. Перечитывая раз за разом один и тот же абзац, который ему не нравится, он зависает над клавиатурой, не в силах понять, что не так. Задумчиво перебирает дольки на тарелке, склоняет голову на плечо, устало вздыхает.

Влад увивается вокруг елки, которую никак не получается поставить ровно; она так и норовит грохнуться. «Руками, Влад, руками, — ласково советует инквизитор, не отвлекаясь от белого вордовского листа, испещренного строчками текста. — Никакой магии». На столе валяется амулет, позволяющий ему, мертвому, оставаться в этом мире вполне ощутимым и настоящим, и сбивать его заклинаниями совсем не хочется. Войцек все равно шипит по-кошачьи, очень хочет отвесить наглому мальчишке подзатыльник («я в профилактических целях, а не садист!»), но мешает зажатый между ухом и плечом янов мобильник, в котором вещает Огнев.

— Володь, да ты пойми меня, — увлеченно сетует Влад, возящийся с криво собранной подставкой для елки. — Мне совершенно наплевать, кого там в ночи ограбили, убили и изнасиловали. Не обязательно в таком порядке. Но не суть. — Он отшвыривает в сторону какую-то явно не нужную гайку. Она с тихим звяканьем заваливается под диван. — Короче, чего я хочу сказать… — Останавливается, словно правда серьезно задумывается. — Я отдохнуть хочу нормально. С семьей, Володя. Прикинь, у людей бывает еще что-то, кроме работы, на которой их гоняют в три шеи и морально и физически втаптывают в землю. Мы друг друга поняли?

Напряженное молчание в трубке явно предвещает в новом году полное отсутствие премиальных и кучу неприятностей, но Владу откровенно наплевать. И он едва сдерживается, чтобы не высказать матом эту самую мысль.

Хочется ехидничать что-то про огневскую семью, но Влад сдерживается. Всеволод, в целом, неплохой человек, нечего ковыряться в его ранах. Особенно сегодня.

— С Новым Годом, — тепло желает начальству Влад. И с наслаждением сбрасывает звонок.

Кара, прислонившаяся к дверному косяку, отвлекает его насмешливым фырканьем. Сейчас она придирчиво рассматривает водруженную Владом конструкцию, качает головой. В руке у командора рюмка с чем-то явно алкогольным: волосы ее встрепаны, глаза блестят, а улыбка, явный признак отличного настроения, выглядит слишком непривычной по сравнению с ее обычным оскалом.

— Наебнется, — предвещает Кара, кивая на многострадальную елку.

— Нормааально все будет, — тянет Влад, медленно отступая назад.

Ян даже отвлекается от экрана, чтобы посмотреть, что будет. Расслабленно улыбается, кривится от кислоты мандарина, тянется запить уже открытым и разлитым по бокалам шампанским. Обреченно наблюдая, как елка кренится спустя полминуты хрупкого равновесия, Влад кидается наперерез и едва успевает ее подхватить. Ненастоящая хвоя неприятно покалывает руки и лицо.

— А помнишь, про полку он так же говорил? — Кара присаживается на диван, занимая удобное место для наблюдения. — А потом она грохнулась кому-то на голову, — радостно заканчивает командор.

— Мне, — закатывает глаза инквизитор. — Это ты еще не видела, как микроволновка дымилась… Вся кухня…

— И тумбочка! — ликующе доносится с кухни голос Ишимки, занимающейся ужином. — Тумбочку икеевскую потом я собрала!

Влад обреченно рассматривает творение своих рук, пытаясь спешно сообразить, что именно он сделал не так. Или лучше — что он делал так. И, возможно, отшвырнутая под диван гайка не была такой уж лишней…

— Злыдни, — несерьезно ворчит он.

Ему правда обидно, но обижается он в большей степени на себя.

— Просто у тебя руки не из того места растут, — доброжелательно объясняет Ян. Кара уже рядом, шутливо встрепывает Владу волосы, ободряюще улыбается. Инквизитор смеется: — Так, двинься, хватит обнимать деревце, ты ему не нравишься.

Пока они с Карой разбирают подставку заново, Влад с оскорбленным видом догрызает кислые мандарины — непонятно кому назло. Перебирает мишуру в коробке — разноцветная, новая, только что купленная, она блестит ярко, скользит сквозь пальцы, как шерсть неведомого зверя. Он уверен, в Аду и не такое водится.

Но за окном праздничный Петербург, сияющий огнями и вывесками. На улицах — народ, радостные люди, кутающиеся в шарфы из-за приударившего мороза. С неба сыплет мелкая крошка снега, поблескивающая в праздничном освещении. В центре сейчас шумно и весело, но его совсем не тянет на холод — вдруг оказывается, что дома лучше.

Соседи сверху гремят чем-то и ругаются, но как-то не скандально, по-домашнему; почти не хочется шарахнуть по батарее боевым заклинанием. Влад смотрит, как Кара бодро руководит установкой праздничной ели так, как обычно ведет в бой Гвардию.

— Я Высший боевой маг, — устало говорит он. — Я участвовал в Святой Войне, помогал обрушить Врата Рая, проводил заклинание, которое уничтожило архангела Михаила. Я с Господом, блять, Богом сражался…

— Отвертку подай, герой, — вздыхает Ян без намека на иронию.

Влад сам не замечает, как взвивается с места и протягивает ему сразу две, чтобы снова не накосячить.

Когда совместными усилиями удается поставить дерево устойчиво и прямо, Ишим уже притаскивает поднос с ароматно пахнущим печеньем. На подносе елочки, какие-то лесные зверьки и снеговики — Ишим попросила у соседей формочки. Личико демоницы сияет гордой улыбкой, пусть и перепачкано в муке, кисточка хвоста горделиво подрагивает. Почти обжигая пальцы, Кара тащит себе одно печенье.

— Там еще курица в духовке, салатики почти дорезала, — деловито инструктирует деятельная Ишимка. — Еще надо сбегать в магазин за хлебом на бутерброды… Печенье вкусное? — тревожно хмурится она. — С имбирем не переборщила?

— Вкусно, — совершенно искренним, но больно неразборчивым тоном говорит Кара, дожевывая очередную елочку — с подноса они исчезают с поразительной быстротой. — Влад, почему ты такое не умеешь? А то эта мелкая расщедряется только на праздники…

Ишим сердито бьет ее мягкой кисточкой хвоста по руке, тянущейся за печеньем снова, — очень уж не любит намеки на свой небольшой рост.

— Потому что, — ворчит тем временем Влад.

Теперь командует уже Ишимка: указывает, куда и что вешать на елку, чтобы красиво сочеталось по цветам. Злится, фырчит, что они — все трое — не видят разницу между ультрамарином и лазурью. Протягивает Каре блестящие шарики с изображением лупоглазых мультяшных зверят и снежинок.

— Бордовый на нижнюю ветку! — указывает она.

— Яволь, майн либен фюрер, — бормочет Кара. Тянется козырнуть по-гвардейски, но руки заняты.

— Не та! Которая еще ниже! — Ишимка сердито стучит кисточкой по ноге.

Кара покорно перевешивает, как ее просят, пытаясь не ссориться. У соседей что-то с грохотом падает. Раздается возмущенный крик.

— Ты-то хоть не свалишься? — Ян тревожно наблюдает, как Влад, с трудом балансируя на старой поскрипывающей стремянке, развешивает ту самую разноцветную мишуру по антресолям в коридоре.

— Ну, ты ж меня поймаешь, — уверенно отбривает Влад.

Инквизитор усмехается, косясь на большое, в пол, зеркало в коридоре. Размышляет, наверное, что в его костлявой фигуре вселило во Влада такую непробиваемую уверенность, что ему не дадут свернуть шею.

Ян на всякий случай прислоняется к стремянке плечом, наблюдая, как Влад мучается со скотчем и охапкой блестящей мишуры.

— Не обижайся, мы не со зла, — серьезнеет инквизитор. — Ты же не обижаешься? Подумаешь, Денница, елка. Я вот готовить не умею…

Влад улыбается — вспоминает, как сдуру хлебнул приготовленный Яном кофе. И упрямо допивал ту гадость — ну, инквизиторство же старался…

— Да я понимаю. Красиво? — Влад бодро кивает на мишуру. Ишимка сказала, это салатовый, и он ей поверил. — Я молодец? — широко улыбается он. — Я классный?

— Очень.

Стремянка опасно качается, но Влад успевает вовремя соскочить на пол.

Потом Ян вызывается сбегать в магазин, хватает в прихожей куртку и совсем не слышит, что Влад орет ему про шарф. Войцек бессильно падает на диван, сдергивая со стола бутылку виски — чуть не своротив все остальное.

За этот год он слишком устал — пусть он уже скорее закончится. Хочется верить, дальше будет что-то лучше, но с их-то везением…

Влад смотрит, как Кара что-то мурчит Ишим на ухо в коридоре, осторожно поправляя волосы демоницы и вытирая остатки муки у нее с лица. Кару уверенно тянут обратно на кухню — резать что-то, с чем-то помогать. Влад не хочет им мешать, врубает «Иронию судьбы» по телевизору, смотрит то на экран новенькой плазмы, то в окно.

Мобильник Кары дергается на столе.

«Тебе коньяк в подарок взять?»

Влад долго раздумывает, к кому Ян обращался, пока телефон не взвывает какой-то бешеной песней — по правде сказать, Войцек не уверен, но с какой-то долей вероятности сам мог ставить ее Каре на входящие.

— Ну так? — грозно интересуется Ян. — Решай быстрее.

— Так двадцать три уже… — Влад отклоняется назад, чтобы было видно старые настенные часы, рискуя потерять равновесие и свалиться с дивана. — Уже было, — убежденно говорит он, тут же довольно скалится, хоть Ян и не видит: — Закон нарушаете, господин инквизитор?

— Тут продавщицы сами синенькие. — Влад чувствует, что он улыбается. — Ну, если что, я считаю, что ты согласился…

Ян гремит чем-то на фоне, но не вешает трубку. Спрашивает у кого-то, принимают ли они адскую валюту.

— Почему мы вообще решили отмечать? — спрашивает Влад.

Он почти уверен, что Ян не услышит, но тот спустя недолгую паузу неловко предполагает:

— Потомучто у всей страны праздник?

— Это называется стадный инстинкт.

— Это называется новогоднее настроение, — ворчит Ян. — А ты циник. Не нравится, что мы это все устроили?

Влад смотрит на многострадальную ель, на мишуру, на светящуюся гирлянду, мерно пульсирующую разными цветами, — он и не заметил, как Кара с Ишим ее распутали.

— Да нет, — удивленно говорит он. — Нравится.

Они говорят о чем-то еще — вроде как, Ян рассказывает, что сам никогда не отмечал в Будапеште, но смутно помнит, как в детстве он с матерью украшал елку вырезанными из бумаги ангелочками. Он тогда и подумать не мог, что будет свидетелем гибели Рая и человеком, отважившимся стрелять в самого Господа Бога.

Влад мимоходом читает, что инквизитор там писал на ноутбуке, что-то добавляет от себя, правит собственные слова.

Влад не помнит, как и что он отмечал в детстве.

— А ты этот запоминай, — легко советует Ян.

— Вдруг он будет последним?

Влад читает про битву на Девятом, с досадой проклиная инквизитора — слишком по-настоящему он пишет. Как оттягивало руки ружье, когда он шатнулся навстречу Тени, он как раз хорошо помнит. Тогда он твердо убежден был, что вот-вот умрет, но впервые понял, что оно того стоит.

— Отставить упаднические мысли, капитан Войцек, — бодро командует Ян. — А то я сейчас вернусь и буду тебя бить.

Кара на кухне лениво наблюдает, как Ишим справляется с нарезкой овощей в салат. Нож быстро мелькает в руках демоницы, отстукивая постоянный ритм, но Кара все равно следит. Немного боится сбить, поэтому молчит, устроившись на подоконнике, как домашняя кошка.

Ишим ссыпает нарезанные кусочки в общую большую тарелку.

— Ишим? — зовет Кара, но она, поглощенная своими мыслями, не слышит; Кара заметно повышает голос, почти кричит: — Иши-им!

— Что? — демоница оборачивается испуганно.

— А я тебя люблю.

Кара улыбается как-то ошарашенно-искренне. Ишим закатывает глаза, но позволяет сгрести себя в охапку и целовать. Она покупается на это примерно в сотый раз.

Ян возвращается; от него пахнет холодом, а в волосах запутались снежинки. Встрепанный инквизитор заглядывает в гостиную, держа в руках какие-то пакеты, отвлекает Влада на мгновение. Влад не прекращает говорить, но улыбается ему мимолетно.

Волосы у него в беспорядке, черная рубашка расстегнута на пару пуговиц, на голове, подобному терновому венку, что впивался в лоб Христа, светящаяся алыми огоньками елочная гирлянда — без магии явно не обошлось. Ян смеется, отряхиваясь от снега.

Ишимка попросила рассказать ей что-то про Новый Год, но сейчас он, размахивая руками, повествует про Рождество. Демоница слушает внимательно, затаив дыхание, жадно подрагивая кисточкой хвоста. Кара лежит головой у нее на плече, тоже лениво вслушиваясь. Тихо бормочет что-то телевизор, но они не смотрят на лица в экране.

Бодрая болтовня Войцека, подкрепленная парой глотков чего-то крепкого и дешевого, увлекает всех их троих, включая самого Влада. Широко оскалясь и цепко наблюдая реакцию слушательниц, он говорит связно, но расслабленно, быстро, в обычном своем темпе, но проваливаясь во многозначительные паузы в необходимых местах.

— В Библии никогда не было указано дня рождения Христа, — говорит он. — Лишь сказано про звезду, вставшую в небе, ту, которая помогла трем царям найти тот самый хлев… Кто его знает, когда это случилось, тогда с календарями-то плохо было… Но почему двадцать пятое декабря, не думали? Нет? Когда-нибудь смотрели на звездное небо? Видели… ту звезду на востоке, что самая яркая? Сириус. Это от греческого, «яркий», «блестящий»… А замечали три яркие звезды в поясе Ориона? Собственно, три царя, так и называются. Три звезды образуют с Сируисом линию — да, ровно двадцать пятого декабря, стрелу, которая указывает, где искать родившегося Мессию… До двадцать пятого числа день постоянно убывает, после — начинает возрастать. Новый цикл. Но — не сразу. В ночь на двадцать второе Солнце оказывается в наименьшей точке, потом — оно останавливается. Все. Стоп. На три дня. Точно возле созвездия Южного Креста. Висит на нем эти три дня, а потом снова идет дальше, начиная с двадцать пятого декабря. Воскресает, — Влад торжествующе улыбается. — Про двенадцать созвездий рассказать? — Многозначительная пауза и: — Ну, как, поверили? — смеется он.

Наслаждаясь молчанием, он замолкает. Чуть задыхается после вдохновенной проповеди, но не может сдержать откровенно радостного оскала.

— Так что, история христианства — плагиат? — Ян внимательно слушает его, захваченный этой занятной теорией. Присел на край стула напротив, не перебивал — едва ли дышал, как кажется польщенному Владу.

— Вся история — плагиат, — благосклонно кивает он. — Все наши мечты — плагиат чьих-то чужих. А понятие христианства давно дискредитировало себя. Помнишь, что сказал Иешуа у мастера Булгакова, ну? «Я заглянул в этот пергамент и ужаснулся, решительно ничего из того, что там записано, я не говорил»!

Ян долго молчит, раздумывая над его словами.

— А Новый Год в январе сделал Петр, — вдруг вспоминает Влад, и глаза его опять загораются. — Но Петра не было.

Кара тихо стонет.

В какой-то момент Ян без лишних слов протягивает ему тот самый коньяк и новое иллюстрированное издание «Американских Богов» Геймана, и Влад забывает все про сто двадцать пятую главу египетской книги Мертвых, про которую он сейчас рассказывает, забывает про рукописи Наг-Хаммади и Розеттский камень, о котором с широко распахнутыми иссиня-яркими глазами слушает Ишим.

Все книги мира как-то сразу утрачивают свою ценность.

— Спасибо, — ошарашенно говорит Влад, листая плотные, хорошо пропечатанные страницы. Он не знает, как благодарить. И впервые в жизни задумывается: — А я…

— У меня все есть, — убежденно говорит Ян.

Кара тихо улыбается про себя, выдыхает что-то почти неслышно, вроде как — «Вот ведь дети…»

— Слушайте, а… — Кара задумчиво кивает на телевизор. — Это…

— Это постоянно, забей. Почти как с Люцифером.

Влад отмахивается от каких-то вопросов Кары. Вполуха слушает что-то про «дорогие сограждане», наблюдает, как Ян метается по квартире, торопливо отвечая на поздравления по телефону — от напарников и знакомых. В динамиках гремят знакомые голоса, иногда передают что-то Владу — ему отчасти приятно.

— Садись, — зовет Влад, оглядываясь на часы.

Сам же поднимается с бокалом в руке, с улыбкой смотрит на Ишимку, разбавляющую Каре виски в рюмке, на Яна, который, кажется, действительно слушает то, что ему втолковывают из телевизора. За окном воет вьюга, а ему неожиданно тепло.

— Что бы там ни было, этому году я благодарен. Во-первых, господа, мы выжили, — оптимистично заявляет Влад. — Во-вторых, несмотря на то, что чрезвычайно часто были близки к смерти, мы поняли, что выжить получится только вместе. Так что за нас и за новое будущее! — он поднимает бокал с шампанским над головой.

— За нас! — легко поддерживают остальные, поднимаясь на ноги.

Звон бокалов мешается с последним ударом часов.

========== заново ==========

Комментарий к заново

ау финала Debellare superbos: Влад окончательно мертв, Ян переезжает в Прагу

У Верховного Пражского инквизитора странный, иррационально-холодный взгляд, глаза темного цвета. Улыбка больше усталая, но он вежливо смотрит на Яна, сидящего перед ним на стуле с высокой жесткой спинкой. Он чем-то напоминает Огнева, торопливо подписавшего ему увольнительную на прошлой неделе, те же суровые черты, словно деревянный идол, рубленный топором, та же точность и выверенность движений, седые виски…

— Так кем был вам Владислав? — настойчиво спрашивает он, рассматривая документы.

— Родственник, — легко врет Ян, открыто и честно глядя собеседнику в глаза; это не так сложно, если вспомнить, как он жил в Будапеште. — Очень дальний.

Верховный не задает больше никаких вопросов, хотя наверняка не верит. У Яна все равно идеальные рекомендации, а все остальное не важно. Ему выдают новое удостоверение, табельный пистолет, отстраненно чеканят инструкцию, и все это он видел уже несколько раз. Ян стоит ровно, вежливо улыбается, но смотрит сквозь собеседника. У него еще кружится голова от нереальности происходящего, и кажется, что он готов упасть на колени.

Влад умер так, как и хотел. В бою с Господом Богом, будь прокляты они оба. Оставил его одного.

Он мог бы остаться в Петербурге, но вместо этого он бросился в Прагу. Решение пришло ночью, внезапно, когда он смотрел в окно, видя занимающийся рассвет, и, возможно, был слегка пьян. Уехать куда угодно, только не оставаться на месте. Яну требовалось куда-нибудь бежать, что-нибудь делать, заниматься делами, окунаться в чужую боль и чужие проблемы, вершить, мать его, правосудие. Всю сознательную жизнь он так и забивал свои переживания, безжалостно топтал любую слабость и засыпал бумагами отчетов.

Сейчас Ян, словно поддавшись искушению, упрямо требует себе квартиру Войцека; на счастье, она не занята, люди еще боятся проклятия черной магии. Он знает, что Влад ничем таким не занимался, и складывается странное впечатление: он среди людей, которые его знали, он в его городе, живет в его доме, а все равно кажется, что Влада тут нет. Его вообще нигде нет, его стерло из этого мира, удалило, вырезало, изничтожило.

Ян живет в его доме, но за три года здесь уже все убрали, от Влада ничего не осталось. Ни единой вещи, никаких фотографий, потрепанного томика стихов, обгрызанного карандаша, совершенно ничего! Он не может найти ничего, за что можно держаться, он оголтело вцепляется в любое дело. Ему в помощь пытаются впихнуть какого-то неудачника из новеньких и молодых, но Ян смотрит зверем, почти что рычит.

Он обещает себе ни к кому не привыкать. Он всегда один.

Новая жизнь, минимум привязанностей. Глухое одиночество как вечный спутник жизни.

Он почему-то жутко мерзнет всю зиму, но это совсем не тот призрачный холодок, который он привык ощущать в Петербурге. Это кажется таким далеким, словно увлекательный давний сон, осколки которого еще удается уловить краем глаза. Но никогда — почувствовать снова.

Он не обращает внимание на то, как вяло течет весна, как расползается под ногами снег, открывая грязь. Лед на реке вскрывается с треском — в Яне уже вскрываться нечему, старые раны страшно зарубцевались яркими алыми полосами через всю душу. Он бесцельно бродит по городу, натыкаясь на людей. Тихо сходит с ума, потому что обычных дел инквизиторских не хватает.

Уже давно он ничего не писал, пальцы аж сводит от желания излить что-нибудь на бумагу, но он держится. Не пишет ни слова, потому что знает, с чего начнет. Начнет заново рассказывать историю, которая закончится в несуществующем Раю, завершится его полнейшим бессилием.

В Ад живому нельзя, Кара молчит. Да он ей никто, в конце-то концов, и у нее наверняка куча своих проблем с Высшими демонами и всем прочим. Ей не до того, не до Яна…

Ян учится жить, устраивается в квартире Влада так, как, должно быть, жил бы он. Курит «Парламент», носит косуху из толстой черной кожи и военные ботинки, носит волчью усмешку и звериный взгляд, учится изящно огрызаться на людей, чувствовать собственное превосходство. Словно однажды он решил: раз уж Влада в этом мире нет, кто-то должен занять его место. Зияющую черную дыру, от которой веет холодом.

Волосы отросли, он все хочет их обрезать, но рука не поднимается, стягивает в хвост. Он все меньше узнает в зеркале наивного доброго мальчика Яна, проскакивает в зеркале что-то определенно войцековское. Властно-нагловатое. И Яну это нравится.

До могилы он доходит только в позднем мае, когда убеждается, что больше не чувствует настойчивой боли. Рядом с черным мраморным надгробием кладет лохматый букет пестрых полевых цветов. Он молчит и не знает, что говорить. С кем говорить.

— Я подумал, тебе не понравились бы эти пафосные венки, — неловко улыбается Ян. Переводит дыхание, отстраненно замечая, что голос дрожит. — Знаешь, а у меня все по-прежнему. Живу один. Хотел кота завести, а потом подумал, что он оголодает совсем, пока меня дома нет. Работаю днями и ночами, недавно серийника накрыли… Скоро капитана дадут!

Он улыбается наигранно.

— Хоть бы раз кто сказал: «Ты молодец, инквизиторство». Капитан Войцек, а? Красиво же звучит, тебе ли не знать. Вот и я буду… Ты бы гордился, Влад?.. — вдруг спрашивает он.

Ян прекрасно знает, что ничего не услышит.

Даже ветер в кустах не шуршит.

========== история с платьем ==========

Комментарий к история с платьем

несколько бессмысленная история про маньяков, инквизиторов и Кару в платье, но у автора хорошее весеннее настроение; таймлайн - лето после “Инквизиции”

Кара мрачно усмехается и исподлобья смотрит на Влада. Вид у нее такой, будто с секунды на секунду случится помутнение, и она кинется рвать ему глотку зубами, но Войцек расслабленно улыбается. В залитом летним солнцем Петербурге он — всего лишь дух, и угрожают ему только пронизывающие насквозь взгляды.

И, возможно, пара лишних дежурств в Гвардии потом.

— Тебе идет, — неуверенно предполагает Ян, наблюдающий за Карой. В поиске какой-нибудь поддержки оглядывается на Войцека, но тот благоразумно молчит. Смотрит.

На тонкую ткань вишневого цвета, развевающуюся на ветру, на неловко сложенные на груди руки. На капоте стоящей рядом машины — черная рубаха и посеревшие от времени джинсы.

— Это вы идете, — сквозь зубы предлагает Кара. — Прямо нахуй.

Постоянно пытаясь поправить короткую легкую юбку, на ладонь выше колена, Кара буквально исходит ядом, глядя на них. Нервно оглядывается по сторонам, хоть дворик возле офиса Инквизиции как обычно пуст. Только пара ведьмочек выпархивает в сторону ближайшей кофейни, не обратив на их троицу внимания.

Она скалится, пытается закурить, но Влад заклинанием ловко отбирает у нее пачку.

— Ты же леди, — укоризненно замечает он, едва не подвывая от смеха.

— Я тебе нос сломаю, урод.

Ян вежливо не вмешивается, ждет, пока они оба успокоятся. До вечера времени еще достаточно, пусть ругаются, сколько им влезет. Поправляя воротник рубашки, он устало прислоняется к капоту машины — в тени стояла, нормально. Но воздух все еще вязкий, жгучий и тяжелый.

— Это плохая идея, — чуть более трезво заявляет Кара спустя долгую паузу.

Прекрасно понимая, что переубедить ей уже никого не удастся.

Маньяка ловить, по сути, должна человеческая полиция, но, раз уж у них не получалось, подключили и изнывающую от жары Инквизицию. Никаких особых дел у них все равно не было, разве что пара мелких краж и незаконная торговля какими-то амулетами от домашних насекомых. В пострадавших отравленный кошак, которого, впрочем, быстро откачали.

Расположившись на столе, Влад размахивает руками, в чем-то стараясь убедить невысокого парнишку из полиции с погонами лейтенанта. Мрачно наблюдая за ними краем глаза, Ян не отвлекается от отчета, но прекрасно знает этот блеск в глазах Войцека. Что-то он определенно придумал.

— Доброго, — бодро приветствует Кара, заваливаясь в офис, как обычно — с ноги, блестя улыбкой и отсвечивая красноватыми стеклами солнечных очков. — Чем занимаетесь, старушек без регистрации на ворожбу гоняете?

Как только Кара появляется, сразу становится шумно и суетно. Она мелькает буквально везде, громкая и радостная: посветлевший наконец после продолжительных дождей Петербург явно улучшает настроение командора. Салютуя выглянувшему на шум Огневу от виска, Кара усмехается, когда перехватывает его недобрый взгляд. Кивает паре знакомых, ненадолго приостанавливается возле Влада.

— Так что тут у вас? — ничуть не запыхавшись, спрашивает она. Прикусывает дужку очков, склоняясь над раскинутыми по столу фотографиями. На них — девушки, залитые кровью.

— Маньяка ловим, — нервно улыбается парнишка-лейтенант.

— Серия из трех убийств, будет больше, — тут же рапортует Влад, по привычке приосаниваясь перед командором; Ян замечает это, тихо улыбается. — Все девушки от восемнадцати до двадцати шести, человечки, худые брюнетки, светлые глаза. Нет, Паш, это не совпадение, ты где-нибудь учился вообще, не? Тебе вот какие нравятся, рыженькие?

— Я…

— Не суть, — отмахивается Влад, не давая ему ответить. — Парня вот на брюнетках заклинило. Что мы, не люди, что ли, не понимаем? Да и вообще лето, жара, девочки в платьишках. Красоте-ень…

— Убивает, — на мгновение вклинивается Ян. — Не изнасиловали, ничего такого. Просто резали ножом.

И снова возвращается бодро стучать по клавишам. Кара, нагловато перегнувшись через стол, самозабвенно роется в фотографиях: явно заинтересовалась.

— Он еще и садист, — кивает сам себе Влад. — Короче, надо бы что-то делать. На живца ловить? Анька бы сошла, но она с солнечным ударом слегла: вампиры, мать их… Найдите среди наших ведьм кого-нибудь по описанию, а? А то сидят, куча бесполезных…

— Так они разукрашенные, как черти… — растерянно тянет Паша.

— Перекрасить! — рычит Влад. — На улице отловить, не знаю. И… — Он вдруг, оглянувшись по сторонам, замечает застывшую Кару и расплывается в широком оскале.

— Я у вас отчеты хотела забрать, — сквозь зубы цедит Кара. — Только отчеты…

— Пройдись.

Громко отстукивая невысокими каблучками босоножек, Кара дефилирует по двору, бросая мрачные взгляды на обоих. Одели ее за счет конторы — в какой-то легкий неброский сарафанчик. Короткий, с открытыми плечами и шеей — красотень, как Влад выражается. Ежась от ветра, Кара поправляет на шее нехитрый серебряный кулончик, нацепленный на нее Владом.

— Это еще зачем? — уже смиряясь, вздыхает Кара. Трясет головой, хотя длинной шевелюры наверняка не чувствует — иллюзия же.

— У тебя виски выбриты.

— И что? Симпатично же.

Покачав головой, Влад молчит. Амулет простенький, только изобразить длинные локоны и скрыть шрамы и татуировки; почувствуют его вряд ли, а они ведь не знают, человек ли их преступник.

Еще если не знать, что Кара предпочитает жечь дома и отбивает людям почки точными ударами ботинок с армированной сталью подошвой, то ее вполне можно принять за обычную девушку, решившую прогуляться вечером по центру. Худая, даже худощавая, что еще больше подчеркивает развевающийся на ветру и льнущий к телу сарафан, с выступающими тонкими ключицами и острыми локтями. Поправляя лямку небольшой сумочки, перекинутой через плечо, идет на второй круг. Увлеклась.

Не то чтобы Кара делала из просьбы какую-то трагедию, но ей явно неудобно и непривычно. Непривычно двигаться, подстраиваться, вести себя не так, как она привыкла. Меняться под кого-то она всегда ненавидела.

— Почему я? — спрашивает она, задирая голову к небу. — Господи, блядь, почему я?

Чистое, без единого облачка, небо молчит, только какие-то птицы в вышине мелькают.

— Спрашивай это у себя почаще, — уже явно издевается Влад. — Но, вообще-то, тебе правда идет.

Кара молча скалится, демонстрируя ему средний палец.

— В прошлый раз платье поинтереснее было… — припоминает Влад.

— Я убью тебя, если кто-нибудь про это узнает! — орет Кара.

Резко крутанувшись на каблуках, она сбивается почти на военный шаг.

— Мы не должны были дать ей оружие или вроде того? — волнуется инквизитор, провожая Кару долгим взглядом. — Влад? А если с ней что-то случится?

— С ней? — беззаботно уточняет Войцек. Стоит, прислонившись спиной к ограде моста, лениво оглядываясь по сторонам. — Инквизиторство, успокойся, покури, что ли. Это ж Кара, она его голыми руками задушит…

Ян мрачно косится на него, но достает пачку сигарет, облокачивается рядом. Щелканье зажигалки успокаивает — что-то очень привычное, мешающее размышлять, каково там Каре. Затягивается, выдыхает в темнеющее небо, наблюдая за тем, как расслаивается дым.

— А что за история с платьем? — неожиданно вспоминает он.

Влад многообещающе усмехается.

— Только Каре не говори, а то она с меня кожу сдерет. Например.

Когда Инквизиция теряет сигнал, идущий от амулета Кары, хватает всего пары минут, чтобы Войцек, рыча и проклиная все на свете, нашел ее снова. На месте обнаруживается командор, уже без амулета, в разодранном по шву сбоку сарафане, какой-то задохлик средних лет, оглушенный, и еще лопоухая девица, которую Кара держит за волосы. Брюнетка.

— Нате, проведите воспитательную беседу, — решительно толкает она девчонку в объятия ошарашенного Пашки. — А то шляются тут в миниюбках по подворотням, нормального человека коротнет, не то что… — Она многозначительно кивает на вырубленного преступника.

Колени у нее расшиблены, кровь течет, но Кара отмахивается от помощи.

Вокруг голоса, огни, сирены и крики обеспокоенных бабок из окон. Кто-то дурным голосом орет, чтобы все заткнулись и дали честным людям поспать; Кара ненадолго ловит взгляд Яна, терпеливо беседующего с кем-то по телефону, и понимает, что мальчишка готов стрелять на звук.

Пока вся Инквизиция упаковывает потихоньку и приходящего в себя маньяка, и его неудавшуюся жертву, громкую девчонку, за которой он увязался вместо Кары, Влад задумчиво рассматривает разодранное по бедру платье. Явно ногтями — больно характерное, словно от когтей, рванье. Кара почти смущенно пожимает плечами:

— Драться было неудобно.

— Конечно.

— Не прекратишь смотреть, пристрелю. Или лучше отправлю в дозоры на недельку, — цедит Кара. — Ферштейн?

— Яволь, майн фюрер, — радостно взмахивает рукой Влад.

Глубоко в душе горит вполне объяснимое желание врезать ему по лицу, но Кара вздыхает и считает до десяти. Уговаривает себя, что ей же хуже будет с мертвецки холодным духом связываться. Не помогает.

— В следующий раз инквизиторство свое наряжать будешь, — все больше свирепеет Кара.

— Цветом не вышел. Маньяки, знаешь ли, народ придирчивый.

Влад оглядывается: позади Ян беспомощно пытается говорить с начальством по телефону; устремляется туда, не дав Каре больше ничего сказать.

— Трубочку дай! — требовательно встревает, отнимая у Яна мобильник. — Володь, не ори, мы все уладили, все охуенно… Да говорю же, не нервничай. Тебе, может, глицинчику попить, а то злой такой последнее время… Ну да, не согласовали, но классно же получилось! — слишком беззаботно ответствует Влад. — Увезли уже, даже живым, Володь!..

— Штаны верни, зарраза… — беспомощно рычит Кара, переступая с ноги на ноги и зло косясь на легенькие босоножки. Ее уже никто не слышит.

Даже спасибо не сказали, сволочи.

Кара зябко ежится. В подворотнях, между прочим, особенно ночью, весьма прохладно.

========== дозоры не работают вместе ==========

Комментарий к дозоры не работают вместе

Кроссовер с “Дозорами” Лукьяненко.

Автор плоховато помнит матчасть, но что вышло, то вышло.

Он не любит долго смотреть на Петербург из Сумрака, слишком мутным и грязным делается город, теневым, мрачным, разросшимся пушистыми моховыми зарослями, будто плесенью. Вокруг ходят серые, как стены, люди, носятся машины, бесятся подростки и пьяные романтики на крышах, Нева лижет берег широким мокрым языком — город живет, захлебывается жизнью, не обращая внимания на ее ржавый привкус. В Сумраке стоит оглушительная тишина и дрожит что-то, липнет к коже, жарко и душно.

Ян за свою жизнь был в Сумраке всего с пару десятков раз, а непокорной магии предпочитает пистолет. Недо-Иной, нелепый мальчик, который хотел творить добро и справедливость, а потом вдруг обнаружил, что сил нет. Зубы и клыки дали, а кусаться не научили.

Дозоры вместе не работают, но почему-то ему спихнули этого невозможного Темного. Эксперимент — слово настойчиво ассоциируется с «подопытными крысами». А если поразмыслить, то логичнее, что это Яна, едва доскребающего до пятой категории, отдали на попечение мага первого уровня. Он ожидает напыщенного ублюдка из Темной конторы, типичного лощеного змея, ядовито улыбающегося, норовящего подставить, подловить; но в жизнь Яна неожиданно врубается деятельный ураган в лице Владислава Войцека. Он сидит у Яна на столе, лезет в чужие разговоры, мурчит что-то бледнеющим светленьким волшебницам из стажеров, уводит у Яна зажигалку и с первой секунды их встречи невидимо стоит за спиной. Ян чувствует его, ощущает ломоту в лопатках, но когда оборачивается, сверлит взглядом лишь стену.

И все равно Войцек темный; вот прямо совсем, от него смертельно разит глубоким мраком (Ян хочет сказать «притягательным», но проклятый ошейник уставов и устоев мешает).

Ян в последнее время уверен: от мрака пахнет кожей местами поцарапанной косухи, дорогими сигаретами и отчего-то церковным ладаном.

На мосту ветер кусает под ребра, нос щекочет железноватый запах плещущейся воды. Влад легко балансирует на краю, укрытый Сумраком от кочующих по своим делам людей, кричит что-то Яну, но тот плохо слышит. Ветер ревет, город волковато скалится, Войцек декламирует ему Бродского.

Войцек язвит что-то, но разницы между уровнями не чувствуется, когда он лезет порешать что-то к вампирской шпане в темном дворике-колодце и возвращается весь в крови (Ян не может колдовать банальную Авиценну, а Темный, закуривая, ухмыляется: и не надо мне твоего света…); дикая сила куда-то исчезает, когда он влипает во все неприятности, какие только можно собрать. Коллекционирует, испытывает судьбу, с наглой мальчишечьей улыбкой дергает за косу Фортуну (или саму Смерть — кто его разберет).

Ян не Светлый, он мутно-серенький. У него нет сил, он задыхается в офисе, а от культового «всем выйти из Сумрака» банально мутит. Он устал, потерял где-то на обочине дороги жизни весь смысл, хочет курить и просто смотреть в темноту. Владу надоело жрать чужую боль, взращивать на ней свои силы, надоело видеть каждый день ведьм в парандже и звериные морды, и он запросто заступает за круг, рвет цепь событий и перестраивает ее на свой лад.

Дозоры не работают вместе, не работают, не… — но не работает тут только его беспрестанная мантра. Привычный мир рушится, банальный равносторонний треугольник дом-работа-дом перестраивается в сложную фигуру. Ян курит меньше, видит больше крови, залечивает чужие раны — Влад умеет калечить, а не лечить, парадокс такой — и позволяет натаскивать себя, как подобранную с улицы дворняжку.

Темнота улыбается, скалится, как бешеная, но неожиданно ласковая зверюга. Цепко хватает за руку, предлагая погадать, все будущее рассказать. Глядя на линию жизни, долго хмурится, отступает, прячет взгляд и натянуто улыбается, но Ян и сам уже чувствует, как под ногами обваливается в никуда брусчатка петербургских площадей и мостовых.

— Вы, Темные, думаете, что самые крутые, — пьяно выговаривает Ян, когда Войцек тащит его домой; а у него перед глазами все стоят обгоревшие пятна — пара вампирских отступников — и незнакомо-дикий блеск серо-стальных глаз. — Считаешь, лучше меня, да? В Сумраке как у себя дома, Шаабом за две секунды этих типов разъебал… Боже, за что мне ты, почему я… — вдруг срывается Ян, нетрезво-искренний. — Влад, я так больше не могу. Как сложно быть Светлым.

— Как сложно быть Темным, когда хочешь быть просто человеком, — неслышно вздыхает Влад.

И больше не произносит ничего, молчит, смотрит сквозь Яна на сумрачный Петербург, дышит вязким воздухом, он словно всегда наполовину там, за гранью, того и гляди провалится. Призрак, неощутимый ехидный мертвец, у него только в глазах и мелькают пока живые лучистые искорки, все остальное — чернота.

Влад, тоже распробовавший виски, уже дома рассказывает, что его инициировали после смерти сестры, после крови на руках и навечно отпечатавшихся в памяти людских криков.

— Я думал, хоть сейчас стану человеком, — сухо смеется он, долго затягивается, притушивая окурок о свое запястье. Терпкий дым оседает на губах, горько, больно. Ян смотрит на него, точно в глаза, и не видит Темного, не видит боевого мага первого уровня, но наконец различает Влада за старыми масками, лихими словами и выращенной руководством подозрительности к Мраку.

Дозоры не…

Но кого это, блять, уже волнует.

Знакомая косуха, в которую Ян, засыпая, утыкается носом, пахнет пеплом.

Влад запросто ведет его в Сумрак, вытаскивает в город, показывая мрачную красоту Петербурга, которую он никогда не рассматривал за пылью. Влад выворачивает себе душу словно напоказ, открыто демонстрирует полузвериный облик, плещет огнем, легко тащит Яна все глубже и глубже. И в нижние слои, и просто. Вокруг с треском рвется ткань бытия, время истекает — и кровью тоже, застекленевает, режет ладони.

Дозоры не работают вместе, ссорятся, мирятся, грызутся и едва не начинают открытое столкновение на улицах, помнящих кровь революции — многих, многих поколений. Пока бесноватая Кара налетает на Огнева, пока два мага вне категорий спорят о власти и жизнях, Ян пытается убедить себя, что у него все хорошо. И только думает, что уже не знает, за кого будет сражаться, если что-то начнется.

Влад улыбается, Ян учится читать по улыбке: новый мир можно построить только на обломках старого.

Ян не просил, чтобы из него что-то там строили, но Влад, очевидно, увидел эту мольбу сам.

В Сумраке у него глаза горят алым, в глубине зрачка прорастает тщательно сдерживаемое безумие, а в усмешке блестят клыки. Светлое и Темное пламя слитно вьются на ладони, клятвам давно нет счета, но цена есть и высока.

Ян учится магии, та неохотно поддается, словно чувствуя, кто направляет его руку. Потом он мельком пишет что-то, самолично убеждаясь, что рукописи не горят, даже не тлеют. Но тут, может, и замешан один маг, к которому пламя ластится домашней кошкой…

Ян как-то, отвлекаясь от отчета, спрашивает, что значит надпись на его руке, и Влад смеется, кончиками пальцев проводя по чеканным буквам.

— Parcere subiectis et debellare superbos, — довольно мурлычет он. — Дави гордыню непокорных.

— И щади побежденных? — уточняет Ян первую, тоже важную часть.

Влад покорно кивает проблескивающему Свету, а Яну ненадолго кажется, что он где-то это слышал, видел и чувствовал, но мимолетное убеждение ускользает так же быстро, как и возникает. Растворяется в череде работы, документов, воздействий разных уровней, дежурств и споров дозорных.

Дозоры не работают, не уживаются, не колдуют вместе, вдохновленно и дико блестя глазами, не боясь ни Света, ни Тьмы, наблюдающих из партера.

Дозоры пока не пытаются понять, что Иные — тоже люди, что цвет их важен только для тех, кто играет ими шахматную партию на доске мира.

========== академия ==========

Комментарий к академия

постфинал Бури, +5 лет

господа инквизиторы направлены (на каторгу) провести лекцию и поотвечать на вопросы молодого поколения в местной академии.

— А вы сами-то верите в приведения? — спросил лектора один из слушателей.

— Конечно, нет, — ответил лектор и медленно растаял в воздухе.

А. и Б. Стругацкие, «Понедельник начинается в субботу»

Первая в истории Ленинградской области инквизиторская академия расположилась в отстроенном и слегка преобразованном здании одной из древних усадеб еще екатерининских времен; ходили слухи, что на растерзание молодому поколению Инквизиции готовы были отдать саму Гатчину, но в итоге академия поместилась в более скромном и почти безымянном местечке, окруженном густой чащей темного бора. Пахло хвоей тяжело и тягуче, запах забивал ноздри сразу же, стоило только ступить за кованые воротца усадьбы и шагнуть на идеально расчищенную дорожку. Где-то вдалеке плескалась вода.

Влад оглядывался придирчиво, вертелся из стороны в сторону, шаря взглядом то по строгому строению с колоннами, белевшему впереди, то по темной и тяжеловесной громаде леса. Небо хмурилось, собиралось разломиться, выплескивая холодный ливень и вбивая в эту дорожку, правильность, ровность которой неизмеримо раздражала Влада.

— Ты как? — тихо спросил он у Яна, который еще пытался проморгаться после магического броска.

— Да нормально… — вздохнул он, пожал плечами, неловко поправил отвороты косухи: веяло прохладой перед дождем. — Надеюсь, все хоть раз пройдет как надо, — ехидно усмехнулся, с вызовом сверкнул глазами. — Ты же можешь полдня своего посмертия провести как приличный человек?

— А то что?

Ян тихо застонал, пронзая его взглядом и явно жалея, что не может ткнуть бесплотного духа под ребра острым локтем.

Влад еще мельком успел подумать, что стоило бы приехать на машине, а не пользоваться быстрым росчерком заклинания перехода: после него долго приходилось собирать мысли, разбросанные внутри вмиг опустевшей головы. Если бы ехали, был бы шанс морально подготовиться к тому, что они сейчас увидят, но появившаяся из ниоткуда женщина средних лет в белом брючном костюме оказалась полной неожиданностью. Неуловимо напоминала Ирму, их начальницу, — так и чесался язык уточнить, нет ли здесь родства.

— Виктория Петровна Волкова, директор. Очень рада вас видеть, лейтенант Кирай… — бросилась женщина к растерянному Яну, крепко пожимая ему руку. Перевела на Влада взгляд густо подведенных глаз, удивилась, растерянно заморгала. — Капитан Войцек?.. Черная Гвардия… Какая честь…

Он мог бы поклясться, что в тени деревьев она видит у него за спиной крылатую фигуру — настолько благоговейным был тон. Стало тошно: он считал себя не настолько важной фигурой, чтобы отвешивать поклоны.

— Консультант по особо важным магическим преступлениям, официально — заметьте, официально! — приписан к отделению Святой Инквизиции Центрального района города Санкт-Петербурга, — уверенно отчеканил он, игнорируя адские титулы и звания; в Петербурге он всегда был просто Влад Войцек, напарник лейтенанта Инквизиции. — Также рад познакомиться, уважаемая, с радостью поболтал бы, но время не ждет… Ну что же, будем просвещать молодые умы? Где несчастные жертвы?

Непривычная к его залихватской манере речи, Волкова пробормотала что-то смущенно и неразборчиво, отвернулась на Яна, спокойно стоящего, поправляющего длинные рукава светлой рубахи, чтобы не были видны узорчато-магические татуировки на его руках: отыгрывал привычную роль хорошего приятного мальчика, с которым беседовать гораздо легче, чем с улыбчивым на грани оскала мертвяком. Влад не обижался, просто следовал за ними, прислушиваясь к дежурным фразам и скучным обменам любезностями: Волкова припоминала их крупное и громкое дело с похищением Грааля пять лет назад и недавние операции по прикрытию наркоторговли на островах, а Ян искренне хвалил первых выпускников академии: знали они парочку зеленых инквизиторов с Выборгского отделения. Разговор тянулся, кольцевался и медленно умирал. От нечего делать Влад рассматривал главный фасад здания с колоннами, старинную лепнину, которую не стали снимать красоты ради…

Он сам не понимал, как вдруг оказался в этой безнадежной, на первый взгляд, ситуации: так решила Ирма после успешно законченных дел и взятия крупной банды торговцев какой-то наркотической мешаниной из человеческих и адских препаратов. Каким-то неведомым образом они с Яном оказались первыми по раскрываемости в отделе, так что в новообразованную, еще совсем молодую инквизиторскую академию отправили именно их. Еще вчера они носились по ночному Васильевскому, а теперь предстояла лекция — в голове у Влада было совершенно пусто…

— Войцек, ради всего несвятого, никакой импровизации, — улучив момент, прошипел Ян. Они еще не успели обговорить все детали: отсыпались после расследования.

— Да брось, неужели ты хочешь прочитать какую-то скучную и нудную речь про пользу обществу и служение целям демонства и человечества? — Судя по смущенно отведенному взгляду, Ян именно это и собирался сделать, но Влад настаивал на своем: — Поверь, они знают, кто к ним придет. Куча первокурсников, которые только-только решились стать инквизиторами, хочет встретиться с живыми легендами… одна из которых крайне мертва. Скромности мне не занимать, да, но дело не в этом: дело в их восприятии. Они ожидают прославленную и, пожалуй, единственную боевую двойку, которую видели по телевизору, гвардейцев, героев. Ожидают, пересказывая все слухи, которые о нас ходят. И неужели ты хочешь их разочаровать?

Ян сомневался, пожимая плечами. Он еще был сонный и растерянный, хоть и взбодрился немного после беседы с Волковой, ненадолго оставившей их. Вытащил из пачки тонкую сигарету, в задумчивости ловко вертел ее между пальцев.

— Да брось, это весело. Самое то, чтобы развеяться, — радостно убеждал Влад. — Пока ждем, кстати, хотел спросить, как ты учился… Я как-то никогда не интересовался…

Он сам не знал, зачем ему вдруг это понадобилось: вид строгого здания нагонял неясную ностальгическую тоску по далеким школьным временам, которые уже начисто расплывались в памяти. В свое время он запросто миновал инквизиторскую академию: ее в Праге на тот момент просто не было, а в Инквизицию брали всех, кто только хотел, и в итоге штат едва ли сильно отличался от тех, кого им полагалось ловить.

До лекции — ее поставили последней, в конце учебного дня — оставалось еще прилично времени, и они с Яном бесцельно шатались по разбитому чуть правее здания садику, мельком рассматривая аккуратно подстриженные розовые кусты и беседки, оплетенные зеленым плющом. Закурив, Ян приземлился на скамейку, запрокинув голову к хмурому небу. Начал тихо накрапывать дождь — впрочем, не очень сильный. Бил по белым лепесткам роз на растущем рядом большом кусте.

— Ты же знаешь, кардинал Кирай меня племянником представил… Удивительно, но мы даже оказались довольно похожи, чтобы сойти за родню. Я… Я бы хотел тебя с ним познакомить, но не смог найти ничего про него в Аду, не знаю, что случилось… Он умер до Исхода, наверное, затерялся где-то… Он был немного похож на Огнева, тоже строгий, но справедливый. Хороший человек.

— Я бы ему не понравился, — ухмыльнулся Влад, перебивая, начал трагично, но стараясь добиться хотя бы бледной улыбки в ответ: — Он бы разочаровался в тебе, инквизиторство, сказал, что у тебя отвратительный вкус, а потом с чистой совестью разбил бы мне лицо, потому что я… я, очевидно, не тот человек, которого он хотел бы видеть рядом с тобой. Я ходячая методичка на тему «С кем не надо дружить»…

— Может быть. Но ты же стараешься… Не перебивай, — фыркнул Ян. — Ты хотел слушать, кажется. — Он помрачнел, глубоко вдохнул дым, чуть им не подавившись: так курили обычно, чтобы пробрало и продрало насквозь, чтобы выжгло легкие изнутри. — Как только я пришел в академию, всем стало известно, что я родственник кардинала, сам понимаешь, разом вокруг решили, что я, пользуясь удачными родственными связями, непременно закончу учебу на красный диплом с особым отличием… Видно, бывали случаи. Однокурсники сторонились и не упускали случая напомнить, чьими стараниями я туда попал, учителя тоже… высказывали подобные мысли. Все люди жестоки, ты знаешь… Сначала я старался не обращать на это внимания и просто учиться по мере сил, а потом что-то вдруг ударило мне в голову. Я решил, что никто не сможет укорить меня в том, что мне незаслуженно ставят оценки, если я вызубрю все учебники наизусть. Я решил получить диплом с отличием сам, своими силами. И я не спал ночами, я учил, я наизусть запоминал целые страницы средневековых трактатов на латинском языке, я… я мог цитировать «Malleus Maleficarum», даже если бы меня разбудили ночью.

Влад, молча выслушивая его, шатался рядом, не чувствуя собственного тела — как и всегда, но сильнее обычного, — и совершенно не мог собраться с мыслями. Его сбивало это выражение застарелой тоски на лице Яна — той, которую он никогда не видел, которую не пытался отрыть: не подозревал о ее существовании. Не разговаривали они раньше про академию, про все то, что Ян пережил в Будапеште: для них был только Петербург, только «здесь и сейчас». Когда начинаешь новую жизнь, от старой непременно приходится отрекаться, но воспоминания так просто не покинут голову.

Ян давился дымом, а Влад даже не мог просто положить руку ему на плечо, и это сводило с ума.

Вдалеке задребезжал странный звук, и Влад, встрепенувшись, насторожившись, успел уже сложить пальцы в начальные жесты боевых заклинаний, прежде чем запоздало, облегченно рассмеявшись, узнал в нем обычный школьный звонок. Ян затушил сигарету, кивнул куда-то вправо, на приближающуюся к ним снова Волкову. Немного помялся, не зная, куда деть окурок, но в итоге между его пальцев скользнули колючие искры заклинания, сжегшие сигарету бесследно.

Подошедшая к ним Волкова заметно вздрогнула, почув веяние мрака — силы Всадника. Он должен был пройтись мурашками по ее спине, забраться к самому сердцу, вынуждая присматриваться к Яну все внимательнее и внимательнее, но инквизитор просто улыбнулся той из своих улыбок, что сразу завоевывала доверие, и она списала, должно быть, все нанервы, успокоилась.

Они следовали за Волковой, переглядываясь, перебрасываясь мыслями — образами из мыслей, ощущениями. Здание было светлое и просторное, блестело стеклами окон. В коридорах уже толпились молодые люди и нелюди, оглядывались на них, давали дорогу, с интересом впивались взглядами между лопаток. Смотрели преимущественно на него — Влад мельком подумал, что Ян бы запросто мог сойти за одного из студентов.

— Никогда не любил школы, знаешь, — склонившись к Яну, шептал Влад убежденно, сбиваясь в быстрый ритм, выдавая слова целыми тирадами. — Ни школы, ни офисы, это всегда сборища пираний, которые сбиваются в стайки. В каждой — свой закон. И не приведи Денница оказаться одиночкой: они сдерут с тебя всю чешую зубами и вскроют ими же.

— Я всегда был одиночкой, мне, как видишь, это не мешало, — проворчал Ян.

— Да ты сам кому хочешь голову откусишь, — расплылся Влад в почти гордой улыбке. — А все равно тут неуютно как-то. Не люблю детей.

— Каких детей, Войцек, сюда с четырнадцати берут. Стареешь?

Так, тихонько переругиваясь, но не сбавляя шага, они вслед за Волковой добрались до аудитории, раскланялись с ней у дверей: директор заспешила по своим делам, инквизиторы ненадолго переглянулись. Ян вдохнул поглубже, стараясь скрыть волнение; Влад поступил бы так же, если б мог дышать.

Двери распахнулись, подбитые заклинанием. Влад шагнул первым, на долю секунды опередив Яна, быстрее него оказался среди галдящих студентов — самый первый курс, хотя многим на вид все двадцать: нижний порог поступления был, верхнего — никогда. Мимо пролетел зачарованный бумажный самолетик, сделал круг возле Влада и взвился в штопоре к потолку.

Он довольно оскалился, осматривая аудиторию. Проехался взглядом по первым рядам, сквозь растрепанных девиц, голодно улыбавшихся в ответ. Где-то на «галерке» еще не утих разговор, разгоралась потасовка.

— У тебя табельное есть? — одними губами уточнил он у Яна.

— Есть, но я не буду стрелять в потолок, — проворчал инквизитор. — Не спрашивай, зачем я его взял.

Грозовой грохот магии заставил всех оконченеть: Влад щедро зачерпнул у Яна, обдав присутствующих мраком с головы до ног. Тихонько взвыла какая-то девушка, согнувшаяся над партой и царапнувшая ее удлинившимися ногтями — оборотень… Повисла тишина.

— Здрасте, господа студенты, — повысив голос, приветствовал Влад, призрачно навис над кафедрой. Слова разнеслись по помещению, загремели где-то над головами, заставляя всех, кто снова начал шептаться тихонько, оглядывая двоих инквизиторов, мгновенно замолкнуть, по-мышиному тихо устроиться и внимать. — Меня зовут Влад Войцек, это лейтенант Ян, как вы можете знать от своих преподавателей. Центральное Петербургское отделение. Думаю, у каждого из вас найдется парочка вопросов, которые вы хотите нам задать, но начнем сразу с плохого, потому что… потому что за тем мы и здесь по официальному запросу: доходчиво рассказать, каково служить в Святой Инквизиции. Если честно, то я никогда не умел лицемерить, так что не стану уверять вас в том, что это благородная и всем нужная профессия и так далее, и тому подобное… Не без этого, но! Это прежде всего труд. Труд вечный, упорный, неблагодарный в чем-то. Это готовность посвятить всю свою жизнь одному делу. Готовность ночью по вызову в заслуженный выходной вставать и бежать на задержание какого-то поехавшего вервольфа, чтобы он не сожрал людей, которых вы даже не знаете. Готовность стрелять в тех, кто будет казаться вам невиновными. Вы будете умирать на этой работе, проклинать ее и ненавидеть. Нет в ней доблести и света, там нихера нет, вы не будете героем в сияющих доспехах, вы будете заебавшимся живым трупом. Вся жизнь — Инквизиции. В любом случае вам придется выбирать работу и благо каких-то там людей, а не ваше. Наш бывший начальник позволил застрелить свою жену, чтобы взять какую-то шайку… — Помолчал, наслаждаясь произведенным эффектом. — Если никто из вас не передумал и не хочет забрать документы, я рад. Это значит, что человечество еще умеет воспитывать в своих детях отвагу, и, быть может, все не так потеряно в нашем покинутом Богом мире. Если вы пришли сюда, осознавая все, что я сейчас сказал, вы достойны уважения.

Была гробовая тишина: студенты переглядывались растерянно, смущенно. Не ожидали, видно, такой речи от раздолбайски лохматого Влада, не думали, что он начнет именно с такого. Ему же было все равно, что скажет ему Волкова на выходе и какой скандал устроит, он говорил то, что думал: лучше сразу расколотить им розовые очки и расцарапать лица осколками. И произнес именно то, что думал, искренне и честно — как и привык.

— Позвольте тоже замолвить слово, — тихо произнес Ян; ему даже не пришлось стараться, чтобы его услышали. — Конечно, мой напарник во многом прав, я не стану спорить, пусть и над его манерой выражаться еще стоит поработать. Я знаю, у нас работа тяжелая, в ней достаточно сложно найти плюсы. Но кто-то должен ее делать — те, кто полностью осознают, на что готовы пойти. Рассказать вам, почему я работаю в Инквизиции? Я видел, сколь несправедливы могут быть люди, и понял, что многие из них не достойны спасения. И решил исправить то, что я могу, спасти тех, кому способен помочь. Только и всего. Я присоединяюсь к словам о том, что вами можно гордиться, если вы сознательно и уверенно выбрали этот путь. Гордитесь собой и сделайте так, чтобы люди гордились теми, кто стережет их покой.

— А вы?.. — вдруг заикнулся какой-то парнишка немного не к месту. — Ну, капитан Войцек… Вы почему в Инквизицию пошли?

Влад хотел поправить, одернуть, снова стряхнуть с себя адские титулы, но не стал. Он впервые, казалось, серьезно задумался над этим. Попытался вспомнить себя целых двадцать лет назад, ошалевшего от всемогущества магии мальчишку, в котором ярче всего горело даже не пламя заклинаний, но ярость и желание отомстить за смерть своей сестры.

— Само как-то получилось, — признался Влад. — Куда еще, думаете вы, может пойти боевой маг, кроме как в Инквизицию? В те далекие времена… Да вы все и не родились тогда еще… Я иногда забываю, что уже пиздец какой старый. Так вот, в то время нельзя было просто прийти в академию и начать учиться на инквизитора, учила нас преимущественно улица, и никто не знал, как себя вести и что делать. Многие погибали, потому что не проходили той подготовки, как вы сейчас. Это уже потом стали учить, сделали лучше, адаптированнее. Я могу препираться с Яном сколько угодно, но я никогда не отрицал, что он — инквизитор в большей степени, чем я. А я… я когда-то решил попробовать, толком не представляя, что мне предстоит. Я понял только тогда, когда пришлось стрелять в оборотня…

Несмотря на достаточно резкое начало, беседа как-то плавно перетекла в мирное русло: Влад принялся рассказывать сначала про службу в Праге в дремучие доисходные времена, полную обрывистых воспоминаний преимущественно о каких-то перестрелках, потом плавно переместился на более современное, рылся в пестрых ворохах памяти, находя самое необычное.

— Если мы начнем перечислять все охуительные истории, которые с нами происходят, это затянется на пару дней, — хмыкнул Влад, когда с него потребовали рассказать что-то еще. — Чтоб вы понимали уровень маразма, нам этим летом пришлось арестовывать русалку, а ее не особо в кпз приволочешь… В аквариуме, разве что, да и то геморроя много. Допрашивать ее как, например…

— Да это Русалии были, вот у этих утопленниц рыбьи мозги все и поехали. Одного паренька чуть в Фонтанку не уволокли, защекотали, радостные такие, будто опьяневшие. Поплывшие. А он на них заяву накатал — прогрессивный век, — рассмеялся Ян. — В общем, устроили русалкам исправительные работы на каких-то дамбах, все всех устроило.

— Инквизиторство плавать не умеет, так что лезть за хвостатыми пришлось мне, — припомнил ему Влад, мстительно прищурившись. — Не особо беда для мертвого, знаете ли, но все равно как-то обидно.

— А как оно вообще… ощущается? — неуверенно уточнил кто-то с последних рядов. — Быть мертвым. Нас учили, что духи, появляясь в мире людей, сразу же сходят с ума и пытаются вселиться в новое тело… Так в учебниках написано…

— Я неправильный мертвяк, — пожал плечами Влад. — Будучи Высшим боевым магом, вполне можно контролировать инстинкты и не поддаваться желанию снова почувствовать себя живым и настоящим, да и у меня для этого есть Ад. Мне не нужно тело, я приспособился, предметы можно двигать магией, имитировать прикосновения. Если бы вы не знали, что я мертв, вряд ли бы что-то заметили. Хотя хваленая инквизиторская внимательность — кто знает, — тут же поспорил он сам с собой. — За все время своей смерти, за те семь, что ли, лет, что я живу в Петербурге, я лишь однажды хотел вселиться в чье-то тело. И вселился, — с вызовом глянул на растерянных студентов. — Помните, я вам затирал про то, что всегда надо выбирать благо общества, а не свое? Да похуй мне было на это все. Я всегда был эгоистом, который бросился в Неву в чужом теле, чтобы вытащить одного идиота… который никогда не умел плавать.

Ян тихонько попытался увести разговор куда-то в сторону; Влад ненадолго замолк, пока он вспоминал, как готовился к экзаменам и получил красный диплом — спросила какая-то девчонка в очочках с копной кудрявых рыжих волос, и Ян, вежливо улыбаясь, бросился рассказывать. Оживился, втянулся, тоже начал размахивать руками — Влад иногда за ним стал замечать. Яну кто-то протянул стаканчик с кофе с первых рядов, в то время как он делился воспоминаниями о своей учебе.

Пожалуй, именно Яну больше всего нужно было развеяться, вырваться из рабочих дней, бесконечно тянувшихся; поэтому он даже не стал спорить с Ирмой, а просто махнул на нее рукой. Влад следил за ним, улыбаясь; звенели нити контракта, окатывая внезапным оживлением.

— Запомните, что все, чему вас тут научат, вам с вероятностью во все девяносто процентов никогда не придется использовать на службе, — рассказывал Ян. — Хотя не спать неделями приучить должны. В свое время я, например, искренне недоумевал, зачем мы учимся пытать людей, в то время как больше пригодились бы тренировки на марафонные дистанции. Я работаю в Инквизиции уже больше десяти лет, но пытал единожды, а вот бегать приходится частенько. Буквально вчера чуть не помер, больно резвые сейчас преступники пошли…

— Курить бросай, — проворчал Влад. От него просто отмахнулись, широко усмехнувшись.

Кто-то смеялся, другие сдавленно хихикали, стараясь изображать серьезность; после всех рассказов смотрели на Яна с искренним уважением: разглядели его за спиной Влада, который по обыкновению бросился вперед и огорошил студентов своей вступительной речью. И он запросто позволял ему говорить, не вмешиваясь и не отвлекая на себя лишний раз.

— Сейчас не учат пытать, — откликнулись Яну. Показалось, прозвучало разочарование.

— Ну и правильно, в цивилизованном веке живем, — согласился инквизитор, ненадолго облокачиваясь рядом с Владом на кафедру и отпивая кофе. — Так, я вижу, кто-то тянет руку, чтобы спросить, как это меня угораздило этим заняться однажды, но это конфиденциальная информация, и вообще она не связана с работой Инквизиции…

По рядам прокатился ничуть не скрываемый вздох разочарования.

— А все-таки это интересно, — заявила девочка из середины. — То есть само умение не просто делать больно, а делать так, чтобы отвечали правду. Это ведь с психологией во многом связано, нам ее как раз преподают.

— Ничего интересного в этом нет. Очень… кровавая и кропотливая работа, которую невозможно забыть, и в соответствии с существующими сейчас законами не особо применяется. Не знаю даже, где может пригодиться… Ну, в постели помогает, — совершенно серьезно кивнул вдруг Ян. — Умения делать адски больно и приятно на самом деле не сильно различаются, зависит, опять же, от психологии, наблюдательности и памяти… — Он оглядел, смеясь, оживившихся студентов: — Опустили руки, давайте к другим темам. Это я так, увлекся.

Влад пару раз отвечал что-то по мелочам, позволяя Яну блистать перед впечатлительными и очень впечатленными детьми, сам довольно усмехался, наблюдая за ним, и сам не заметил, как отодвинулся куда-то на второй план. Заскучать, впрочем, было сложновато.

— …а вообще «Энигму» пробуйте, — весело подсказывал вновь заинтересованным студентам Ян. — Есть такое заклинание для перевода, базовое, забыл, как называется. Если его слегка перестроить, можно зашифровать что угодно. Мы так шпаргалки писали и записками перебрасывались.

Обрадованный слушателям, он прямо в воздухе чертил мраком какие-то сигилы, переворачивая знакомое Владу элементарное заклинание до неузнаваемости. Силы Смерти, мрачно повисшей в воздухе, никто не испугался, только деловито скрипели ручки по бумаге.

— Еще вопросы? — вмешался Влад, чувствуя повисшую тишину. Несмело подняла руку крайне симпатичная девушка лет восемнадцати с одного из первых рядов: фигуристая, с длинными распущенными волосами и в кофточке с вырезами на плечах. — Нет, я не женат, — расхохотался Влад, прежде чем она успела что-то сказать. Почувствовал ее смущение, взмахнул рукой: — Да ладно, шучу. Спрашивай.

— А если насчет Гвардии… — заикнулась она.

— А насчет Гвардии к вам могут в следующий раз прислать. Возможно, даже и нас, — тоскливо вздохнул Влад. — Господа, вам не кажется, что там уже были некие намеки на звонок?..

Но отпускать их, судя по всему, не собирались.

— Вы убили Бога? — требовательно спросила та же девушка, глядя на Влада в упор. Нечто неприятное было в этом взгляде.

— Не я, а вот господин инквизитор… — замешкался Влад, чем-то смущенный в ее тоне.

— Мы, — твердо поправил Ян, становясь с ним рядом. — Если думаете, что лично я получил от этого хоть какое-то удовольствие, то глубоко ошибаетесь. И это вовсе не то, чем я способен гордиться.

Влад заметил у спрашивавшей на шее простой крестик, столь не популярный спустя восемь лет после Исхода и гибели Небес. Понимал примерно, что происходит: она ищет в себе ненависть, ищет неприязнь к убийцам ее Бога, но не может найти ничего, видя просто людей, мало отличных от тех, что сидят вокруг нее. Закусила губу, кивнула, затихла, совсем растерянная.

— Запомните просто самое важное: есть ситуации, в которых, несмотря на все, что вам будут вдалбливать в головы на протяжении четырех лет, иногда нужно делать так, как подсказывает… сердце, что ли, — произнес Ян. Влад незаметно кивнул ему на приоткрытую дверь, в которую с любопытством заглядывала директриса: похоже, они все-таки заняли слишком много времени после звонка. — Спасибо за внимание, — улыбнулся Ян. — Нам пора, а вам удачи с учебой…

— Удача для светлых, — проворчал ему Влад, улыбнулся разочарованно взвывшим студентам: — Да ладно, будете хорошо учиться, попадете к нам в отделение, станем вместе страдать. Всего хорошего.

И развернул заклинание перехода, заставляя их исчезнуть, раствориться в воздухе прямо на их глазах.

***

Время медленно близилось к вечеру.

— Признайся, тебе понравилось, — смеясь, заметил Ян. Он, пытаясь найти папку с копией отчета криминалисток, шарился по всей кухне, мешаясь под ногами. — И им тоже понравилось, нас отпускать не хотели, несмотря на твое крайне оригинальное вступление. Как думаешь, на пенсии можно там преподавать что-нибудь?..

— Нас никто не отпустит на пенсию, мне вечно тридцатник, тебе вообще на вид восемнадцати не дашь, — серьезно вздохнул Влад. — Ирма считает, что будет действовать по закону, заставляя нас работать, пока не сдохнем в очередной раз. И нет, один раз хорошо, но больше я там не выдержал бы. Ни за что. Я бы стал всех ненавидеть уже на второй день, специально валил бы их и наслаждался мучениями… А ты добренький, ты бы у них был любимым преподом, — вдруг вслух подумал он.

— Я умею пытать, — воодушевленно напомнил Ян. Грозно нахмурился, взмахнул все же найденной папкой, едва не рассыпав из нее листы.

— В постели, я помню. Пара студенток с первых рядов, которые сидели самые напомаженные, не отказалась бы от дополнительных занятий, господин инквизитор. О, они записались бы на факультатив, и…

Папка с отчетом пролетела сквозь смеющегося Влада и врезалась в стену.

========== жить ==========

Комментарий к жить

после финала Бури, +10 лет примерно, спойлеры

Ненадолго стало совсем темно, дыхание прервалось, провалилось, а потом легкие опалило жаром, в груди застучало сердце. Изнутри распирало иглами, он вдыхал медленно, глубоко. Свело мышцы живота. Влада вдавило в спинку дивана неведомой силой; он замер, боясь пошевелиться лишний раз — и осознать, что только что произошло. Дышал прерывисто, слушая шум крови у себя в ушах и вздрагивая. Не открывал глаз, упрямо жмурился, вдруг ослепший, оглохший и потерянный. Пульс бился оглушительно.

— Влад? — забеспокоился Ян; он почувствовал, как к нему склонились ближе: от инквизитора пахло крепкими сигаретами и кофе. Горько. Обострившиеся ощущения ударили по голове — или изнутри головы. Горько, знакомо, приятно. Логические цепочки строились слишком уж быстро, он не успевал за ними. — Влад, все хорошо?.. — зашумел в ушах голос — хрипловатый, негромкий, тоже очень знакомый…

Тело начинало слушаться. Он хотел что-то ответить, подбирал медленно даже не слова, но звуки, медленно припоминая, как говорить. Провел языком по острым, совсем не человеческим клыкам, укололся и не смог выдавить из себя ни единого слова. Невнятно потряс головой, лишь привыкая к ощущению собственного тела. На плечи как будто давило что-то, стискивало. Тяжело. Кости — тяжелые, свинцом налитые. Под ребрами что-то покалывало.

На плечо легла ладонь: Влад почувствовал почти невесомое прикосновение сквозь ткань рубахи. Мягко по-кошачьи, тепло — тепло растекалось по коже. Влад растерянно застыл, давясь слишком ярко вспыхнувшими ощущениями, но не отстранился. Медленно осознавал. Рука скользнула по плечу, аккуратным, вежливым движением, кончиками пальцев, едва-едва, стараясь убедиться, что Влад ощутимый и настоящий. Он тихо улыбался, не открывая глаз, затаил дыхание.

Слишком много чувств — и слишком мало одновременно. Будучи духом, он мог находиться буквально везде: читал мир, краем глаза всегда смотрел на изнанку, на сложное переплетение аур; чуял цвета и запахи немного иначе, мог идти быстрее, мог скользнуть сквозь стену, перемахнуть через половину города за миг. Сейчас Влад медленно перебирал в уме все, что потерял, но — удивительно — вовсе не сожалел, только растерялся от полузабытой, непривычной человечности. Она была странной, как будто учиться кататься на велосипеде заново после десятилетнего перерыва.

— Открой глаза, — попросил Ян. Успокаивающий, мягкий тон. Слушать приятно. И снова тепло. Влад нахмурился: как голос вообще может быть теплым?.. — Влад, ты слышишь? — звякнула сталь беспокойства.

— Да, — проговорил он, вслушиваясь в звучание своего голоса — прежнего, но чуть сиплого от волнения. Горло заныло, глаза все еще были закрыты. — Инквизиторство, я не сплю? Это все по-настоящему?

Позади Яна кто-то коротко хохотнул, насмешливо фыркнул, заходил из угла в угол. Грохотнуло по паркету. По тяжелым шагам он узнал Кару в берцах, почувствовал ее рядом — стало еще немного спокойнее.

Он медленно открыл глаза; посветлело, в окно заливал полуденный свет, озарявший летний живой Петербург. Перед ним стоял, чуть наклонившись, Ян, напряженно рассматривал его лицо. Медленно протянул руку, поправил Владу какую-то выбившуюся прядку. Кара заинтересованно высунулась из-за спины инквизитора, оскалилась бодро.

— Что с ним? — накинулся на нее Ян. — Ты мне Влада сломала.

— Сейчас оклемается, — с некоторым сомнением предположила она. Почесала затылок, обреченно вздохнула: — Если честно, я без понятия, как это происходит обычно. Ройс явился уже спустя месяц после того, как стал бесом…

Влад встал, шагнул вперед, но голова закружилась, и он неловко оступился, чуть не упал на вовремя поддержавшего его Яна; благодарно пробормотал что-то. Шатало, как пьяного. Привыкая, он доплелся до зеркала, внимательно прищурился.

— Пиздец, — прохрипел тихо.

Острые обсидиановые рожки в две фаланги длиной определенно были реальны. Влад тихо застонал, оглядывая совершенно прежнее лицо и тело, но каждый раз натыкаясь взглядом на рога. Не мог привыкнуть, признать, что это его отражение, ошарашенное и до ужаса бледное, смотрит из зеркала.

Ян протянул руку, коснулся рогов, осторожно погладил. Он не чувствовал почти ничего, даже прикосновение толком ощутить не удавалось, неловко, криво улыбнулся, пожал плечами. Ян, с инквизиторским интересом наблюдая за ним, почесал основание рогов, прищурился, чутко улавливая реакцию. В горле зародилось тихое кошачье мурчание — в ответ на неопознанную теплоту, растекшуюся от рогов; его шатнуло навстречу, вслед за рукой. Влад неловко затих, прикусив губу; Ян довольно усмехался.

— Какая прелесть. А хвост не прилагается? — живо заинтересовался Ян. — Я бы его к батарее иногда привязывал, чтобы не лез, куда не просят…

— У тебя же наручники есть, — любезно подсказала Кара. Влад тихо застонал — не то от дикой небрежности их разговора, не то от нового косого взгляда на зеркало.

Он смотрел на себя, каждый раз цепляясь за рога, присматриваясь — и через несколько минут уже твердо был уверен, что они слишком выбиваются из всего его вида. Зачастил, старательно давя захлестывающую панику:

— Блять, обратно никак? Вообще? А их можно спилить? Я ж их не чувствую почти, больно быть не должно…

— Не вздумай! — испуганно взвыл инквизитор. — Давай без экспериментов, пока не придумали, что с этим делать…

Влад усмехнулся: вообще-то, придумали. Уже десять лет придумывали, пока Ад медленно отходил от войн и перестраивался руками Гвардии; он терзал эту мысль давно, никак не решался. Несколько дней назад хлебнул чего-то крепкого для храбрости, пошел к Каре: проклинать и обращать мертвецов в бесов мог только сам Сатана парой начертанных знаков. Он отчаянно хотел жить не на половину года, которую они проводили в Аду, но и в городе, ставшем родным. Он хотел быть живым.

Он стоял в своей квартире в Петербурге, дышал полной грудью, знал, что в груди колотится сердце; Влад был жив — спустя тринадцать лет после смерти невозможно было привыкнуть к этому снова. Он опомнился вдруг, сложил пару знаков, чувствуя, как отзывается магия и наваливается боевой транс — все было как раньше…

— И чего ты боишься? — шепнул Ян, когда Кара отошла.

— Парадокс корабля Тесея, — признался он. — Слышал такое? А, да, я точно рассказывал… Я не могу понять, я это или нет, не могу полностью узнать человека, которого вижу в зеркале. Все похожее и одновременно чужое… Я всегда боялся этого, боялся, что новая жизнь меня изменит, и я больше не буду… собой, что ли. Тем Владом Войцеком, которым умирал. Иногда кажется, что это бы и к лучшему: я был не самым хорошим и достойным человеком, ты же знаешь, но именно это «я»… Это все, что у меня есть.

— Плевать на тело, «я» — это ты сам, душа, сущность, характер, привычки… — растерянно принялся перечислять Ян. — Какая разница душе, есть у тебя рога или нет, это ничего не поменяет. Ты останешься тем же человеком, который с утра готовил мне кофе, хотя вовсе не обязан это делать, тем более, своими руками, а не магией. Я уверен, что это «ты» уже потому, что сейчас ты сомневаешься. Все хорошо. Ты привыкнешь.

— И когда ты успел стать таким умным и взрослым? — грустно улыбнулся Влад.

— Хорошо, что не «старым», — хмыкнул Ян.

— Это само собой разумеется…

Он смотрел на него из боевого транса, видел вместо живого тела чистый мрак, сложенный, слепленный в человеческую фигурку. Впору было только посмеяться над собой: Ян когда-то не сомневался, он сразу привык. Смог жить дальше.

Кара принесла кофе. Горло приятно обожгло; Влад долго смаковал горечь — не так, как в Аду, немного иначе все ощущалось: более настоящим и реальным.

— На работе все с ума сойдут, — вдруг заметил Ян. — Все Центральное отделение вмиг дружно уволится, когда поймет, что ты теперь еще и ощутимый. Ирма всегда говорила, что ты порождение зла…

— С рогами, — хихикнула Кара. — Да, теперь у нее будет прямое подтверждение.

— Пусть увольняются, на Юго-запад пойдем, давно звали, — пробормотал Влад. — С руками оторвут, ты что, товарищ капитан… Не пропадем.

Он все поглядывал в зеркало, словно боялся рассмотреть там что-нибудь новое, помимо рогов. Пожалуй, начинал смиряться с ними.

— Мое дело сделано, дальше сами разберетесь… с телом, — подмигнув Яну, засобиралась Кара. Исчезла в всплеске магии, воспользовавшись амулетом, который когда-то заряжал сам Влад.

Он еще пошатался по комнате, всеми силами подавляя желание проскользнуть сквозь стену, отпил кофе.

— Говори, что чувствуешь, — попросил Ян; пояснил в ответ на удивленный взгляд: — Так осознается, привыкается лучше, если проговаривать, мне всегда на работе помогает. Сосредоточишься…

Влад кивнул, соглашаясь; он сейчас согласился бы на что угодно и принял бы любую его просьбу, только бы делать что-то. Медленно подбирая слова, начал, не прекращая своего блуждания по комнате.

— Никогда не думал, что тело такое тяжелое, оно на плечи давит, что ли, — тут же посыпались слова частой оживленной дрожью. — Когда ты дух, забываешь про такие условности, а в Аду я… как-то не так это ощущал… Тепло, — вдруг перескочил он, потому что встал напротив окна, и по щеке лениво полз луч света. — И смотреть больно, — растерянно произнес Влад, когда от прямого взгляда на солнце стало жечь глаза.

— Отойди оттуда, еще не хватало, чтобы ты покалечился, — проворчал Ян, наблюдавший за ним с пристальным вниманием. Немного стыдно было изображать из себя беспомощного ребенка, едва делающего первые шаги… — Но ты же в Аду чувствуешь?.. Чувствовал, я имею в виду.

— Не так, все равно не так, — покачал головой Влад. — Там все приглушенное, не настолько… яркое и свежее, что ли. — Он большими глотками допивал кофе, усмехнулся: — Горько очень. У нас есть сигареты?

— Кончились, в магазин надо идти…

Влад кивнул, отправляя пустую кружку на стол. Магия слушалась все так же покорно.

— А теперь что? — растерянно уточнил Влад.

— Пошли, — уверенно цепляя Влада под локоть, Ян потащил его в коридор. — В Таврический, например. Давно не выбирались, надо проветриться немного, а то ты так бледным мертвецом с виду и остался — кошмар же! Срочно на свежий воздух, развеяться, по набережной прогуляться для начала!..

— Кара явно не это представила, — хмыкнул Влад, подхватывая метко брошенные в него ботинки. Порадовался мимоходом своей реакции: еще немного, и засветили бы в лоб, прямо по внезапно обретенным рогам.

С непривычки — пальцы еще слушались с трудом — долго провозился с шнурками, несколько раз их перевязывая. Он удивлялся оживленности Яна, сверкавшего глазами, словно ожившего немного вместе с ним, поймавшего ту эйфорию, которую Влад перебивал своими заморочками и глупым страхом.

Ян косился на рога, внимательно рассматривал, но трогать, к счастью, больше не стал; Влад был ему за это благодарен: не готов он еще морально мурлыкать и по-кошачьи млеть. Инквизитор всего лишь поймал запястье, скользнул по синим венам стальными пальцами, высчитывая пульс.

— Живой, — еще недоверчиво, глупо улыбаясь, выдавил Влад, понимая, что его начинает пробирать дрожь — и истерика. — Я живой, понимаешь, я… У меня руки теплые, я столько лет этого не чувствовал, пятнадцать почти, я все, все чувствую. Нам точно надо куда-то идти?..

— Да больше заняться нечем, — вздохнул Ян. — Кара может думать что угодно, но мы, как приличные люди, пойдем гулять и распугивать прохожих твоим мрачным видом!

Влад улыбнулся неуверенно, вспоминая, каково это. Каково быть живым и настоящим.

И они с хохотом скатились в парадную.

========== этот клятый Хэллоуин ==========

Комментарий к этот клятый Хэллоуин

просто юмористическая зарисовка на Хэллоуин, по таймлайну после Бури, но почти ничего не спойлерит

— У меня каждый день этот ваш клятый Хэллоуин, — мрачно заявил Ян с неделю назад, когда к нему с приглашением на внеочередной корпоратив подлетела какая-то восторженная ведьмочка — из новеньких, еще не прочувствовавших инквизиторскую службу до конца. Он что-то еще бросил ей — уже и не вспомнить, — отобрал у Влада стаканчик кофе с криво намалеванным «инквизиторство» по боку. — Ты посмотри на мои дела, там и так одни упыри, мне хватит за глаза. Да и вообще как-то времени нет.

За несколько дней и разговор забылся, и шумиха вокруг идеи отметить праздник поутихла. Телевизор Влад использовал преимущественно как подставку для книг, а большую часть конца месяца Ян провел за рапортами по последним делам, так что и на улице почти не обращал внимание, как витрины магазинов обрастают гирляндами из летучих мышей и тыквами с кровожадными рожами. Посеревший к зиме Петербург, впрочем, и правда принарядился, встряхнулся и замер в ожидании праздника, способного ненадолго согнать плесень осенней тоски.

— Дурдом какой, — устало отмахнулся Ян, когда Влад в шутку — по крайней мере, Ян искренне на это надеялся — предложил притащить домой одну такую тыкву с широким оскалом — для атмосферности. — У меня атмосферу создает один жуткий призрак. Круглогодично, причем.

Влад явно хотел сделать вид, что страшно обиделся, но минут через пять совершенно про это забыл и, размахивая руками, принялся рассказывать что-то из детства — как они с сестрой пытались провернуть какой-то старинный ритуал под канун Дня Всех Святых. Следуя давно выученным маршрутом от магазина до дома, Ян молчаливо усмехался, прислушиваясь к его болтовне. Осень в этом году была удивительно промозглая, но не слякотная, к концу октября они ни разу не видели снега. Он подтянул повыше шарф, вздохнул.

— Да это же хорошо, что люди нечистью обряжаются — понимаешь, для них совершенно нормально на одну ночь стать вампиром или оборотнем, — неожиданно серьезно размышлял Влад. — Когда все выходили из сумрака, так сказать, после Исхода, никто и представить не мог, что нечисть так просто примут, а тут, гляди, пара лет — и все, ничего необычного. Мир меняется каждый день, каждый час. Знаешь, я… я однажды слышал, как тут отмечают Исход. Никогда не думал, что люди смогут принять уничтожение Рая за праздник.

— Вы ведь говорили, это очищение, — ехидно уточнил Ян. — Освобождение от гнета Света.

— Мало ли, что я могу говорить. Другое дело, как народ это примет… А они пьют, гуляют и радуются жизни — удивительно. Тебе помочь?

Ян как раз прислонился спиной к стене, чтобы немного перевести дыхание: пакеты из ближайшей «Пятерочки» все-таки оказались слишком тяжелыми. Недружелюбно проворчал что-то Владу, размахивающему перед его носом призрачными руками, на которых сияли вполне настоящие искорки магии. Гордо вздернул голову, потащил дальше сам.

— Ты с отчетом закончил? — на ходу спросил он. Праздник отодвигался назад, как только перед глазами начинала маячить работа, и он не видел уже ярких вывесок и удивительно радостных лиц прохожих — только мигающий цифрами и буквами экран ноутбука.

— Инквизиторство, — тихо позвал Влад, — а тебе даже наряжаться к празднику не надо, ты и так за умертвие сойдешь. Бледный такой, измученный, а еще у тебя глаз дергается, по-моему. Или это вот там огоньки мигают, — он кивнул на яркую витрину какого-то обувного, — я еще не совсем понял.

***

— Смотри, какая хуйня прикольная, — умилился Влад, ткнув пальцем в мерцающую призрачную фигуру, зависшую в воздухе. Иллюзию где-то закоротило, так что она просто замерла на одном месте, оглашая просторное полупустое помещение заунывными завываниями через каждую минуту: Ян от нечего делать считал.

— Не трогай ничего, Войцек, — сердито заворчал он, заметив, как Влад тянется покопаться в чужой топорной магии. — Кстати, если что, им можно настоящего духа продать, — задумчиво протянул он. — Подработаешь заодно. Если настанут голодные времена.

— Я там где-то видел скелетину с косой, тебе тоже должность найдется.

— Урод.

— Я тоже тебя убью.

Ян с наслаждением затянулся; табак привычно разодрал горло. От холода замечательно спасал обогревающий амулет — мягко светящийся камушек на плетеном браслете. Иногда человечность была не слишком удобна, но он все равно упрямо включал все чувства, отказываясь от всесилия Смерти.

Откуда-то издалека донесся пронзительный девчоночий визг — скорее показной, чем по-настоящему напуганный. Все время, пока они притаились в засаде в одном из складских помещений, которые кто-то приспособил под дешевый квест с банальными страшилками в виде призраков да пары облезлых зомби, где-то рядом доносились шаги и вскрики.

— Да, энергию у молодежи жрут просто нагло, — признал Влад. — Смотри.

В боевом трансе ауры гуляющих по обширному складу клубились ярко и весело, но веяло какой-то потусторонней жутью. Жуть эта никак не позволяла сосредоточиться и постоянно отвлекала, сбивала с мыслей.

— А если они у нас попытаются ухватить? — заинтересовался Ян, мельком проследив направление, по которому утекала часть энергии.

— Подавятся, — самодовольно заявил Влад.

Вдалеке раздался вопль. В этот раз, кажется, настоящий, искренний, пропитанный неподдельным ужасом. Хищно качнувшись в ту же сторону, Влад прищурился сквозь стену, потянул носом стылый воздух. Смерти рядом Ян еще не чувствовал; скорее всего, кто-то из тех, кто послабее, не выдержал лишения энергии и грохнулся в обморок. Маревно качались ауры перед глазами, мешая смотреть; что-то было не так, маг, жравший чужие эмоции, явно опьянел от их яркости, тянул слишком много, выпивал детей, как пойманных в паутину мушек.

Выхватив табельное, взведя курок, Ян бросился бегом по коридорам, путаясь в поворотах, толком не помня карту, которую им подсунули организаторы. Уже сгинул Влад, унесясь куда-то вперед. Едва не влетев в тупик, шорхнув по обжигающе-холодной стене плечом, Ян заметил где-то впереди мелькнувший силуэт. Слишком высокий и плотный для компании детишек, не Влад — его бы Ян узнал в любом случае. Сосредоточиться не получалось, бросаться наугад сквозь пространство не хотелось, так что он кинулся снова бегом, задохнувшись от рывка, выдыхая с хрипом.

На него бросилось собственное перекошенное отражение: впереди комната была увешана зеркалами. Звякнуло, хрустнуло льдом, и осколки стекла, изнутри разломившись, ринулись на него, в лицо, в глаза, воя в воздухе, угрожающе звеня. Простенький защитный амулет сработал идеально, ставя полупрозрачный барьер; спиной к спине встал Влад, холодя лопатки, прикрывая на всякий случай.

— Куда он делся? — прохрипел Ян, оторопело оглядываясь по сторонам. Зеркала мельтешили, в каждом стояло его подрагивающее отражение и совсем не было Влада.

Влад ненадолго развел руки, прикрыл глаза, а потом без предупреждения дернул в распахнутый портал. В этой комнате скалились ничуть не внушающие страх бутафорные черепа, где-то грохотали кости. На них кинулся маг, загнанно скалясь, мимо щеки пронеслось брызжущее пламенем заклинание. Мрак в бешеной ярости взвыл в ушах, требуя выпотрошить посмевшего на него замахнуться, но быстрее бросился тенью Влад, воздух дрогнул от его крика на архидемонском. Чудом маг пережил прямой удар Высшим боевым заклинанием; напился чужой энергии, она теперь проливалась через край, глаза горели безумием.

Окунувшись в мрак с головой, Ян оказался за спиной мага; уже успел убрать бесполезный пистолет, выхватил нож. Маг застыл в хватке, заскулил с заломленной назад рукой. Лезвие ножа, сочащегося мраком, щекотало ему горло.

— Я не буду… говорить… без адвоката! — с трудом припоминая человеческие слова, выдавил он, одновременно и дрожа от желания вырваться из хватки, и боясь трепыхнуться лишний раз, пока сила Всадника дышит в затылок.

— Это, — очень вежливо и очень ласково начал Ян, указав на стоящего напротив Влада, — мой напарник, Влад Войцек, умница и молодец. И он отгрызет вам, уважаемый, ебало, если мы в ближайшее время не получим ваши искренние показания.

Влад, ненадолго выпадая в боевой транс, радостно оскалился полной клыков пастью. По черным когтям на кончиках пальцев плясали яркие красные искры заготовленных боевых заклинаний. Выглядело, очевидно, впечатляюще.

— Не имеете права!.. — задохнулся маг.

Влад лениво клацнул клыками, заставляя его пошатнуться назад, едва не уронив Яна. Маг смиренно опустил голову, замолк; он не издавал ни звука, пока его вытаскивали на улицу. С явным удовольствием Ян подумал, что у мага обогревающего амулета точно нет.

Рядом толпилась компания подростков, обряженная в яркие тряпки и блестящая вставными клыками и приклеенными рожками. Пара девчонок восхищенными взглядами впились в них с Владом.

— Я детей вытащил, пока ты бегал, — невинно улыбнулся Влад — совершенно забыв снять боевой транс.

— Ты мог бы его догнать за две секунды.

— Пробежки полезны для здоровья, инквизиторство. Я заботливый.

Тяжело вздохнув, Ян аккуратно ткнул арестованного мага мордой в стену и уставился вдаль, с наслаждением прислушиваясь к далекому вою сирен.

— Закрытое дело — тоже праздник, я считаю, — заявил он.

***

— Тебе сколько лет, Войцек? — устало проворчал Ян, глядя на дешевую гирлянду из черных бумажных котов, обвившую холодильник.

— Тридцать шесть. Я стар как мир, песок сыплется, хочу на пенсию…

Ян улыбался, глядя, как он немного показным щелчком пальцев заставляет чайник закипеть, а громыхающую банку с чаем перелететь на стол. Ненадолго Влад остановил свои беспрестанные метания по кухне, остановился, прищурился, рассматривая гирлянду на холодильнике.

— Да хорошо же, с кошаками, что тебе не нравится, — пожал он плечами. — Проснулся тут в нем эстет, понимаете ли.

— Хорошо, хорошо, — покорно закивал Ян. — А на Новый Год ты вообще елку приволок, я помню.

— Будешь издеваться, я тебе еще и носки на двадцать третье февраля подарю. Раз живем как люди, надо все-таки соответствовать. Да и вообще весело это, а то каждый день одно и то же и люди с серыми еблами, так-то хоть поразнообразнее. А ты меня не поздравил, — неожиданно оскорбленно выдал Влад.

— С чем это? — подозрительно уточнил Ян.

— Праздник нечисти же, как-никак. А я мертв, если кто-то не заметил.

— Тебе носки найти?

Влад зашипел почти одновременно с закипевшим чайником. Не заметить широкую ухмылку на его лице, впрочем, было совершенно невозможно.

========== #goretober ==========

Комментарий к #goretober

АЛЯРМА: дальше лапслок.

Душа просит, так сказать.

Дело в том, что на дайри гулял такой флэшмоб, в котором в течение всего октября нужно было писать что-то по определенным темам и/или ключевым словам, и я не могла не поучаствовать в этом мракобесии, поэтому иногда пилила короткие зарисовки. Не по всем дням, потому что могло времени не хватить, могла тема не зайти. Оказалось неожиданно мало драбблов, но так уж сложилось, увы.

Сейчас складываю все написанное сюда (потому что не придумала, куда еще можно кинуть), в реальном времени все можно было наблюдать в моей группе, пользуясь случаем, она вот тут: https://vk.com/portaminferni

Правила горьтября: http://goretober.diary.ru/p213399581.htm

Полный список тем: https://pp.userapi.com/c847220/v847220967/120613/g-hQe05nOaA.jpg

3.

день третий, протезы, ампутации, отрезание пальцев, ушей, etc. протезы — значит, габриэль

она неловко щелкает зажигалкой, и пламя голодно вылизывает пальцы. габриэль ничего не чувствует: демоническая сталь стерпит и это. стерпит что угодно. ее не разбить, не перековать, не переиначить никогда. габриэль знает лучше многих.

когда-то ей говорили, что архангелы вечны, а потом кара пришла и разрушила рай. мало кто знал, что сначала она с наслаждением уничтожила габриэль, растоптала ее и пересобрала наконец — пересобрала мысли в ее голове, перетасовав кусочки пазлов-смыслов и впихнув их силой там, где никак не сходилось. дала ей новые руки, новые взгляды, новую жизнь-смерть. гвардия всегда игралась с чужими рассудками, когда ей скучен становился остервенелый геноцид света в себе и в мире.

железные пальцы смыкаются вокруг тонкой сигареты, щелчки чеканят время. габриэль улыбается: цейтнот; габриэль улыбается и прикуривает. холодом обжигает губы от краткого прикосновения. больно, ледяно, ломко. такие же ледяные руки у человеческих мертвецов. она — мертва. и протез снова клинит, ухо режет надрывный плач скрипа.

она выкована из стали и не нужна живым. ходячий монумент величия небес, осыпающийся золотом, как перхотью. габриэль слишком давно не смотрелась в зеркало, но знает: багряные локоны обстрижены и побелели по-старчески, злато в глазах утихло, растрескалось серой сталью.

она железная машина неба, оставшаяся без всего.

от нее осталась только сталь да бессменный холод, растекающийся по венам.

дым распирает легкие; когда с неба падает звезда — этокакой-нибудь ангел украдкой окурок сбрасывает, вспоминает она и тихонько смеется — немного металлически, неловко, не по-настоящему. стальные пальцы не дрожат, но разжимаются машинно, движение режет взгляд. окурок падает под ноги гаснущим обломком кометы.

зажигалка с золотым крестом щелкает, сталь бьется о сталь со звоном. огонь кусает идеально отполированные кончики пальцев. кусает безболезненно, но до слез.

она не чувствует пальцев уже пару лет.

она не чувствует.

4.

день 4, монстр, превращение в монстра. влад и боевой транс

боевой транс льется по венам, выжигает их темными метинами изнутри. невозможно привыкнуть к тому, что тебя выворачивает наизнанку за пару ебаных мгновений; многоцветные ауры слепят глаза бесконечным фейерверком, выжигают сетчатку. воздуха не хватает, в горле хрипит скулеж — отвратительно-животный, беспомощный. когда сдергивают кожу разом, когда переставляют позвонки в спине, не до человечности, не до притворства.

самоненависть вспыхивает пожаром, обжигает пасть; кричать хочется. долго, отчаянно, выть, оплакивая себя.

черные когти — глубоко в кожу, красные глаза с вертикальным кошачьим зрачком — за темные стекла очков бы спрятать. да невозможно это все утаить, сгладить, очеловечить: и кожа белой тонкой бумагой, и клыки за бледными тонкими губами. полная пасть клыков, во рту не помещаются; улыбаться — нельзя. права не имеет, он, полудемонская тварь, дрожащая от ярости и боли, от желания выгрызать кому-то глотки — боевой транс, древний, звериный, наполняет голову жуткими образами и желаниями, диктует свое. улететь в эту муть, стискивающую глотку желанием убивать и упиваться обжигающей кровью, — три секунды, два удара сердца и один — с опозданием, с провалом: блядская аритмия и тут, за границей, не дает покоя. кусочек его-другого.

раскаленный воздух обжигает лицо, плечи дрожат, на ногах едва устоять можно. чтобы сорваться, нужно немного времени; чтобы выжить, нужно твердить себе монотонно и упрямо, что ты человек, нужно незаметно разгрызать в кровь губы, мечтать о том магическом блоке, который не пускал его в древнюю дикость магии, держал тяжелым якорем. он тогда думал, что задыхается в четырех стенах скучного человеческого мира; сейчас он задыхается, потому что тело напоминает, что он мертв, потому что в голове слишком много не его мыслей.

с пальцев липко каплет пока человеческая красная кровь — разодрал себя снова. в ушах хрипловато звучат какие-то слова, память воскресает, отодвигая все остальное. проясняется понемногу. ян рядом; вздыхает, ворчит что-то, что за шумом магии не слышно. магия шепчет, какова на вкус его кровь, пряная, темная; концентрированный мрак, искусительный. а ян запросто рвет на себе рубаху, и белая ткань, которой обматывают его растерзанные когтями запястья, алеет.

ян закатывает глаза: войцек, ты заебал.

и он чудом вспоминает себя-человека. себя, а не истекающего пламенем пса с безумным взглядом черно-красных глаз.

ян шутливо чешет за ухом тварь из преисподней, смеется, бинты ему на руках поправляет, но влад все равно улыбаться боится до дрожи, помнит: такими же клыками яну когда-то отгрызали ребра.

5.

день 5, фобии и патологический страх. ян

они возвращаются, кидаются в спину бешеными псами: воспоминания из детства, отпечатавшиеся навечно, клеймом алеющие на всей его жизни. ян закрывает глаза и слышит только лай — он плещется в ушах, отзывается эхом внутри черепной коробки, долбит в висок короткими ритмичными ударами. дикое собачье бреханье, заставляющее вздрагивать болезненно и беспомощно, захлестывает весь мир, сузившийся до него, до скрипучего дивана, на котором он лежит, сгорбившись, сжавшись, глядя в темноту, от которой болят глаза.

они возвращаются не всегда, только в самые худшие дни. пока в небе пылает солнце, он видит выпотрошенных детей и безумцев, жертв маньяков и самоубийц; из ночи выступают громадные черные твари, лоснящиеся шкурами и блестящие слюной, вытекающей из пасти. и яну кажется, что его потрошат, рвя, рассекая клыками, ему дерут глотку, кратким рывком выдирая шмат мяса…

можно сколько угодно притворяться взрослым и сильным, можно называть себя инквизитором с гордостью и отвагой, но внутри ты только двенадцатилетний мальчишка, которого выкинули на красно-кровавую арену — в пасти демонских собак. всегда — беспомощный всего-лишь-человек, который до конца своей бесконечной жизни будет трястись от страха.

в ночи пылают красные огоньки глаз, что-то возится в глубине. целые стаи. сотни. тысячи. клыки и когти, матово блестящие в отблесках уличных фонарей. копошатся там, дышат яростью, убивая здравомыслие.

он не замечает, как начинает скулить сам. приступ уничтожает, распыляет в ничто, в миллиарды разрывающихся от вечного страха частиц. от него не остается ничего. инквизиторская сталь слетает осколками.

псы воют, беснуются, бьются в двери, в ушах какофония лая, его расскребают изнутри. ян задыхается, стискивая пальцы на горле.

— ну что ты, инквизиторство, все же хорошо, — растерянно шепчет влад. сидит рядом, не может прикоснуться: обожжет ледяными руками. — слышишь, я здесь, я…

его голос теряется где-то за шумом с улицы, в котором ян слышит лай и шкрябанье загнутых острых когтей по асфальту.

6.

день 6, растение прорастает сквозь тело. кара и терн

она спит урывками в последние несколько месяцев; всего пара часов, чтобы потом сразу ринуться в бой. сны превращаются в кошмары, переворачиваются, рассыпаются сотнями образов: в них мешается и прошлое, и настоящие, и будущее; не различить, не рассмотреть, в глазах плывет. она слепнет — или мягко обнимает тьма, лишая сознания.

ей видится терновый венец, яростно впивающийся в лоб. она видела корону ада, колючую и голодную до крови, много раз; у нее нет ни шанса удержать его на голове и не расцарапаться в кровь, не истечь ею до смерти. терн ложится на лоб, грызет и терзает. на нее водрузили венец, укрыли багряной ее рубахой — расхристанной. и кошмар длится едва ли пару часов ее сна, а кажется — вечность.

ей чудится, терн прорастает из нее, раздирает изнутри, оборачивает кости. вскрывает жаркое красное мясо, чтобы пробиться порослью сквозь нее — до крика, до ужасного вопля, от которого замирает сердце, стиснутое колючими ветвями, обнятое, удушенное и исколотое. терн врастает, скользит по позвоночнику, оплетает ребра и не дает дышать. в горле колет, не дает орать в темноту.

она чувствует, как каждый шип пронзает кожу, рвясь изнутри. от терна уже не избавиться, не выжечь его в себе; она сама склонила голову перед судьбой и позволила его на себя надеть, и теперь лишь терпеть это распятие до конца.

7.

день 7, пытки. ян, 14 глава бури

он всегда старался быть лучшим, из чистого, незамутненного сомнениями упрямства выучивал целые талмуды, написанные древними средневековыми палачами. и потому помнил сотни казней, сотни рецептов того, как уничтожить личность человека, как добиться правды или лжи, которая тебе будет угодна. память с годами не ослабевала, только заострялась, уточнялась; он годами не вспоминал о тех пыльных книгах, над которыми просиживал целые ночи, а потом они приходили к нему в пугающей отчетливости. плотно засели в голове и не соглашались ее покидать, как ни вымывал он бесчеловечные знания ежедневной службой и обычной жизнью. они не обветшали, не рассыпались серой трухой. они ждали, голодными змеями шипя в груди.

его руки сами знали, что делать, в голове воскресали старые слова. инструкция, теория, старый навык, который в него вбили намертво, но которым он ни разу не пользовался — до одного дня. нож разил сам, находя слабые места, подрезая сухожилия. с хрустом разломалась кость — коленная чашечка. на ботинках наверняка осталась черная смолянистая кровь — брызнула, когда желтоватая кость разодрала мясо, вырвалась обломком наружу. он не слышал крика, не видел искаженного лица. он не знал, как зовут мальчишку, которого выламывало дугой от прикосновений ножа к обнаженным ребрам. он ничего не чувствовал, внутри все опустело, вымерло. девятый покрыл его льдом снаружи и изнутри.

голодное, дикое, древнее ворочалось внутри, отвоевывало все больше. оно диктовало, как нужно вести рукой, чтобы демонский мальчишка дрожал на грани безумия и откровения. кровь липла к рукам, чтобы потом не отмыться никогда. жар его мяса обжигал, перед глазами плясали черные пятна.

он боялся собак — с детства и до смерти, боялся больше никогда не увидеть влада, боялся, что от него останется только тяжелящая плечи куртка да воспоминания — кто знает, будут ли они такими же крепкими. но больше всего на свете он в тот момент испугался себя — инквизитора. того, кто мог запросто распоряжаться чужой жизнью. всевластного палача, для которого не было ничего святого. инквизитора, который стрелял в бога.

— никогда больше, никогда больше в жизни, — выл он потом, а влад наверняка ничего не понимал, только что спасенный, избитый, дышащий упрямо, урывками, хоть мертвому это совсем не было нужно.

он не видел того ледяного инквизитора — и ян молился безбожным небесам, чтобы не увидел никогда.

9.

день 9, обморожение, переохлаждение, замерзание насмерть. немного о том, как трудно жить с мертвяком

иногда как-то и забывается напрочь, что влад насквозь мертвый и вымерзший: он скалится, шутит что-то бесконечно, запросто, сыплет словами часто, восторженно захлебываясь ими, носится за преступниками с искренним воодушевлением, как домашний пес — за брошенной хозяином палкой, и в последние годы выглядит чуть счастливее, чем всегда. и каждый день ян забывается, попадает в одну и ту же ловушку: ожидает услышать его шаги, тяжкий вздох, увидеть прикушенную сигарету. верит, что влад живой, но это все лирика. материализм и справка о смерти все равно жестко диктуют свое.

случайное прикосновение вымораживает насквозь, и обман вскрывается тонким льдом. руку прошивает, кровь в венах застывает, на пальцах как будто похрустывает ночной иней, мешает двинуть ими. снежный холод змеей ползет по телу, вонзается точно в сердце осколками слова «вечность» — вечность, которую влад проведет бестелесным духом; снежной королеве из старой сказки такое и не снилось — в кошмарах. ян дышит через раз, сглатывая слезы, которые, кажется, замерзают на щеках.

глаза влада напротив кажутся темными, северными, волчьими — огрызками старого льда на черной голодной воде. он видел такой на неве, он тонул в ее холодных водах; тонет и снова, каждый раз. хочется кричать, но ян стискивает зубы; кажется, еще немного, и они рассыпятся ледяной крошкой.

влад не дышит, но когда он рядом стоит, кажется, что кожу обдает холодным дыханием — до мурашек. в самый жаркий день ян мерзнет, зубы стучат, но он не отходит ни на шаг, упрямо терпя зиму, которая заглянула в петербург в середине июля.

однажды ян устает вздрагивать от прикосновений, пальцы запросто проскальзывают сквозь чужие, совсем бесплотные, сквозь запястье. в горле лед — мешает выть, прижимая отмороженную руку к себе. колючий холод раздирает тело изнутри, рвет диким псом. он не чувствует уже половину своего тела, но руку упрямо не убирает, доказывает что-то самому себе, и влад, растерянный, зачарованный сюрреалистичным видом их по-настоящему переплетенных рук, ничего не говорит.

когда влад приходит в себя, когда держаться уже нет сил, а рука, по ощущениям, рассыпалась мелким снегом, ян слышит только короткое «спасибо».

15.

день 15, повреждения, открывающие кости, полная или частичная скелетизация. спойлеры к второй части бури

если смотреть правде в глаза, то от него остались только кости да мрак — ничего живого. чтобы понять это, нужно было только случайно раскромсать себе руку о стекло при последнем задержании, смачно порвать ладонь. теперь там черное месиво, сквозь которое проглядывают тоненькие белые кости — сломать ничего не стоит. он отрубает боль, сосредоточенно выковыривает стекло из широкой пасти рваной раны. медленно, вдумчиво вытаскивает перепачканную в черном стеклянную крошку, складывает ее аккуратно. черная кровь гадко-липко перемазывает и его, и кухню, и каким-то образом влада, вьющегося вокруг.

ян решает: нахуй.

мрак сползает с искалеченной руки, обнажая кость, стекло застывшими слезами звенит по полу. изнутри пробивает инстинктивным отвращением к самому себе; он двигает пальцами, чувствуя, как на суставах потрескивает магия — единственное, что не дает ему развалиться.

кости и мрак — ничего человеческого.

— смотри, — устало говорит он владу. — я же не человек даже. я, блядь, ходячий скелет, косы не хватает, я же, я… херня из тартара, я…

истерика после долгого рабочего дня подкрадывается близко-близко на мягких кошачьих лапищах. влад долго смотрит на него, аккуратно проводит пальцами по гладкой кости, вылизанной мраком. если сжать чуть сильнее — послышится отвратительный хруст. влад удивительно бережно перебирает холодные косточки — как будто четки. и невесомо обжигает руку дыханием, быстро касаясь губами и отстраняясь.

— красиво, — пожимает плечами влад. — какие у меня ебанутые фетиши, надо же… кофе будешь с сахаром? — вдруг спрашивает он. — я молоко купил, кстати… сливок, может, лучше захерачить, а то больно несчастный у тебя вид?

ян растерянно прижимает к себе костлявую руку, смотрит на влада, лезущего за банкой кофе, словно ничего и не произошло.

солнечный день бьет в висок через тонкий тюль на окне.

и он вдруг понимает, что все хорошо.

16.

день 16, рана от выстрела. таймлайн инквы, та самая сцена, где из влада выковыривали пули

казалось бы, все одно: из мертвого тела пули тащить, но рука нервно подрагивает и пинцет мелко противно звякает. не то же, совсем не то же, что терзать остывающий труп холеной, породистой демоницы; у влада кровь обжигающе-горяча, дыхание срывается таким тихим воем, что где-то в груди болезненно стынет. влад вдруг живой — это мир так к ним повернулся, перекроил законы, обманул, и вот перед ним мертвец во плоти; и во плоти этой засел свинцовый огрызок, серебряной рыбкой все ускользающий от него. не поймать, не подсечь, сколько ни мучайся.

времени, чтобы перевести дыхание, совсем ничего. ян молча рассматривает рану, не осмеливаясь прикасаться, словно боится — не то, что владу больно будет, он и так загибается, выцарапывая стол; боится обжечься алой кровью, заливающей руку. войцек тихо ругается хриплым-хриплым голосом, пьет рюмки залпом, расплескивая на стол. до тошноты пахнет свежей кровью и спиртом.

— инквизитор, — хрипит он. и скулит тихонько, со скрежетом, дергается, как одержимый из старого фильма, умирает тут, распятый по столу болью и стараниями яна — дрожью его рук, причиняющей еще большую муку.

впервые природнившееся, притершееся прозвище звучит как приговор. чужая жизнь мерно дрожит под пальцами, жаром бьется, вытекает сквозь них. рана какая-то совершенно дурацкая: глубокая, но не особо опасная. от таких не умирают, но ян не может не признаться, что ему страшно.

подцепляя пинцетом пулю, он впервые за долгое время думает, что влад все-таки живой, настоящий, что его тоже можно убить; раз — и все. он видел глубокий шрам у него напротив сердца тоже от пули, отправившей его на тот свет — туда, где свет ненавидят; и сейчас до боли хочется увериться, что старая рана снова не открылась: слишком уж много вокруг крови. дыхание глохнет, ян упрямо отворачивается.

«не вздумай снова погибнуть», — хочется проговорить, да только все это слишком трогательно-глупая сентиментальность, не достойная инквизитора и мертвеца, желающего убить бога.

19.

день 19, одержимость или заражение иной сущностью. финал инквы, влад подался в одержимые, чтобы один инквизитор не утоп

чужое живое тело налезает с трудом, давит, стискивает, наваливается тяжелым камнем. неудобное мясо, стально-тяжелые кости. влад не понимает, как эту одежимость можно желать: она противна до тошноты, щелочью разъедает мысли, терзает здравомыслие. дышать непривычно, легкие дерет огнем.

он не особо хотел быть человеком, да и, в отличие от других духов, всегда понимал, что для этого недостаточно влезть в чужую тушку безумным паразитом.

где-то рядом бьется испуганное сознание мальчишки, затушить-задушить его — полсекунды. тело не становится удобнее, оно становится ходячим трупом с черными глазами; оно по-прежнему неповоротливо и тяжело. не подчиняется, тащится едва-едва. спину пробивает судорогой, но влад не чувствует боли ни на миг, только странную брезгливость. отвращение.

он сразу чувствует, что с немыслимой силой одержимых, о которой он читал в пыльных книжках, его наебали. истерически смеется скрипучим голосом мертвого тела. но, окунаясь в холодную воду невы, влад только надеется, что ее хватит на то, чтобы вытащить яна со дна.

22.

день 22. изнасилование, сексуальное насилие, травмы половых органов.

казалось бы, сложно вообразить еще более неподходящую тему для моего творчества, но кара/нираэль, концентрированная ненависть и все такое. все мы знаем, что насилие — это плохо, но кара на данный несколько другого мнения, она вообще у нас не особо пример для подражания. кстати, нира, вроде бы, не особо-то против, но это уже другой вопрос.

расцарапать, сломать, уничтожить; вцепиться в кожу клыками, давясь сладким привкусом ихора, чуть не куски, шматы жаркого живого мяса из нее выгрызая, как дикий зверь, как оголодавший бешеный пес. крик грохочет где-то рядом. скулеж, отвратительно-животный, напоенный влажной кровавой болью. слаще, чем кровь. пробирает приятным пыланием где-то под ребрами, о которые бешено колотится сердце.

она распинает ее, как любимого ангелами спасителя. издевательски скалится в лицо, терзая кожу когтями, проезжаясь по ребрам, по груди, с наслаждением наблюдая, как набухают золотой кровью глубокие рваные царапины. волосы — платина, медленно сквозь пальцы скользят; рывок на себя — нираэль воет. в глазах ненависти — омуты, не вычерпать. выцарапать бы их, да хочется, чтобы она все видела — запоминала.

кара дергает вниз, рывком стаскивает ее к себе, ниже, еще, больше, в кишащую демонами преисподнюю. рвет кожу одежды и кожу мраморную, тонкую, на которой красиво расцветают неясной позолотой синяки и ссадины. нираэль брезгливо-болезненно вздрагивает от прикосновений — как от сигаретных ожогов. сознание расчетливыми щелчками выдает пронзительно-яркие картинки, еще больше горячащие кровь, того, что с нираэль можно сделать. пока достаточно только ее ненависти.

нираэль только проклинает на древнем ангельском наречии, но не сопротивляется, не закрывает лицо руками, не пытается забиться в угол сознания куда-то — с осмысленной ненавистью рычит под ее руками. костяшки стесаны, ноют, губы рвутся от удара. нираэль тоже рвется из хватки, чувствуя ее непозволительно близко. выгибается, воет, захлебывается кровью. где-то в глубине ошметков души еще ворочается зверь, который хотел бы сожрать ее с потрохами заживо прямо тут, но кара страшнее зверя — она почти человек.

выломать каждую косточку, разобрать ее, унизить, душу вытряхнуть. нираэль меньше всего напоминает жертву, растерзанная и обожженная прикосновениями, но каре думается, что однажды она найдет, где нужно ломать. однажды.

нираэль вздрагивает на рывке, торопливо-лихорадочном, намеренно болезненном. немо хватает ртом холодный воздух, бьет выпущенными крыльями, как беспомощная бабочка. уничтожать что-то красивое, думает кара, это ведь так приятно. охуенно приятно.

— ненавижу, — выплевывает она в лицо. — не-на-ви-жу, блядь, — раздельно, вбивая в нираэль каждый слог, — больше всего на свете.

нираэль вспыхивает тут же, скалится не хуже демона. улыбается разбитыми губами.

— я тебя тоже, — хрипом вырывается у нее из груди.

костяшки ноют еще сильнее. нираэль больше не улыбается.

25

день 25. травмы рта или зубов, мелех

если бы были зубы, он бы выдрал брату горло — это он знает точно, знает лучше других. если бы он спал хоть иногда, ему бы снилась жаркая красная кровь, стекающая по подбородку, снилось бы рвущееся под зубами мясо. но андрамелех давно уже не спит; он не жив, мертвец, которого держит только магия и жажда мести. он забыл, как говорить, забыл вкус вина и лучших яств Ада, забыл сотни женщин, которые у него были. жизнь смело можно перерубить пополам; перерубить так же, как когда-то меч брата рубанул его по лицу.

беспомощный калека, пародия на живое. собранная по обломкам рухлядь. бессмертие не дает ему рассыпаться прахом от старости, а хитрое лечебное колдовство собрало кости, некогда раздробленное, уничтоженное тело. тело, за которое он цепляется, не чувствуя его.

когда он видит люцифера в последний раз, на языке железистый привкус крови дорисовывает воскресшее воображение. и андрамелех только хохочет — захлебываясь своей ненавистью; не может проклинать, не способен кричать на него до ноющего горла, только смеяться до бешеной истерики — единственное, что может существо, начисто лишившись нижней челюсти.

========== безвоздушная тревога ==========

Комментарий к безвоздушная тревога

Би-2 feat. Т. Гвердцители - Безвоздушная тревога

постфинал Бури, совсем недалекий от основных событий, инквизиторы (не)много навеселе и вальс.

— Капита-ан моей распущенной души… — напел Влад, торжествующе улыбаясь. — Да брось, инквизиторство, как будто я предлагаю что-то неприличное… И я ведь не заставляю тебя идти на бал и отплясывать там на глазах у всех этих гадюк, это так — для души…

Он соскочил с дивана, босой, расхристанный, немного пьяный, смеющийся глазами. Наклонившись, протягивал руку небрежным движением, но Ян только отмахнулся от него, затягиваясь и стряхивая пепел в дешевую стеклянную пепельницу. Затушил сигарету. Они праздновали его получение капитанского звания в Гвардии; ночь была пряная и жаркая, как и все ночи в Столице, давно перевалило за полночь, часы, шедшие обратным ходом, поскрипывали на стене, а Владу что-то в голову ударило танцевать. Ему частенько приходили навязчивые идеи, и избавиться от них было почти невозможно.

— У меня нет души, ты ведь знаешь, — напомнил Ян слегка сердито, поддев рукой подвеску у него на шее и заставив серебряную цепочку змеей скользнуть по ключицам. Удрученно вздохнул: — Влад, я не умею и никогда не умел. У меня нет слуха, я абсолютное бревно, поэтому я оттопчу тебе ноги, если не грохнусь сам. Определенно, не лучшая идея.

Посчитав, что аргументов достаточно, он затих, вжавшись в мягкую спинку дивана, почти растерянно глядя на Влада: он никогда раньше не предлагал танцевать. На каждом балу утаскивал в кружащийся круг то Ишим, то Кару, а то и вовсе какую-то случайную демоницу; танцевал Влад с опасным, хищным увлечением, заставлявшим неотрывно за ним наблюдать. И никогда не настаивал, чтобы Ян учился.

— Ты не не умеешь, ты просто не хочешь пробовать, — искушающе уговаривал Влад, присев рядом на краешек дивана. Подтащил ближе журнальный столик, на нем заново наполнял рюмки. — Почему, интересно? Разве это так сложно?

Рюмки ненадолго клацнули друг о друга, звякнули. Влад по привычке пил залпом, почти не пьянея, Ян цедил понемногу крепкий виски, по случаю подаренный Карой. Время медленно истекало, надо было что-то говорить, спорить… Спорить не хотелось. Не в вечер, который закружил им голову праздничной свободой, не в эту ночь. Он потянулся, чувствуя, как ноет тело после долгого дня.

— Совершенно бесполезное умение, — наконец пробормотал Ян. — Чем оно может мне помочь в жизни, а? Что такого может произойти?

— Да любая работа под прикрытием на каком-нибудь банкете, — вдохновенно выдумывал Влад. — Или, скажем, бал у кого-то из Высших, вдруг хозяева обидятся…

— Во время работы под прикрытием лучше всего отойти в угол, с умным видом разговаривать и следить за всеми. А если полезть танцевать, можно привлечь ненужное внимание и сузить угол обзора… — Он раскачивал рюмкой в такт словам, уже предвкушая безоговорочную победу. — И сколько лет я живу в Аду, пять, больше? Ни разу никто из Высших не оскорбился, что я не мучаю несчастных демониц вальсом, как ты. Думаю, мои попытки танцевать расстроили бы их больше.

— Зануда, — мученически простонал Влад. — Ты вынуждаешь меня на крайние меры.

Ян заинтересованно на него посмотрел, отпил еще виски. Ожидал, что Влад придвинется ближе, опаляя шальной улыбкой, но с достоинством сохранил лицо — стальную инквизиторскую маску. Он не собирался сдаваться так просто; в конце концов, это уже дело принципа.

— Пожалуйста, — предельно четко, чуть не по слогам выговорил Влад, заглядывая в глаза. Рюмка в руке все-таки дрогнула. — Пожалуйста, Ян, я прошу тебя. Один раз, всего один несчастный танец. Я никому не расскажу, честно.

— Ты пьян, — к чему-то заметил Ян, старательно ища пути отступления.

— Ты тоже. Мы оба пьяны, уже глубокая ночь… Чем еще нам заниматься?

— Я не умею, — упрямо повторил Ян. — И не могу.

— И не сказал «не хочу», — прищурился Влад. — Я так часто о чем-то прошу?

— Это уже шантаж! — взвился Ян из последних сил, почти не способный держать оборону. — Ты подлый манипулятор, это просто нечестно, ты!.. ты…

Замолк, не найдя достойного оскорбления; виновато взглянул на Влада. Он довольно усмехался, светя клыками, точно Чеширский кот из такой нелюбимой детской сказки. Владу в самом деле было весело, может, он и предложил станцевать, только чтобы поспорить, с азартом перебрасываясь колкими фразами.

— Затащить тебя в постель было проще, — заметил Влад.

— Да, потому что это я тебя затащил. И вообще, это же другое… — смутился Ян.

— Не самый лучший пример, ладно. Но я видел, как ты фехтуешь, инквизиторство, — улыбнулся он искренне. — Ты там уже танцуешь. Красиво… Знаешь, все равно, что смотреть за ядовитой змеей, за коброй, готовой к броску. Красиво и до ужаса опасно. Давай, просто попробуй. Или боишься? Кого, меня? — насмешливо спросил Влад.

Он поднялся рывком, не давая себе шанса передумать: хочет танцевать — пусть танцует. Руки еще потряхивало нервной дрожью. Влад довольно, сыто усмехался, утаскивая его в середину комнаты, быстрыми и резкими движениями рук раздвигая к стенам стол и кресла. Картинно щелкнул пальцами, включая магией настроенный магнитофон, полилась музыка. Засучил рукава по локоть, заставляя пробежаться взглядом по татуировкам; белый дракон издевательски скалил клыкастую пасть.

— Безвоздушная тревога, серьезно? — неловко уточнил Ян, прислушавшись к знакомой мелодии. — Под нее вообще можно танцевать?

Кажется, он вцепился Владу в плечо слишком сильно, вонзил пальцы в кожу, но он не жаловался. Держал невесомым призрачным прикосновением, из которого не хотелось вырываться; руки, здесь, в Аду, были теплые и ощутимые. Стоило осознать, что он делает, накатывал жар, кружа голову; стало невыносимо душно.

— Теорию ты знаешь, я почти уверен, — тихо, почти на ухо рассказывал Влад, обжигая дыханием. — Р-раз, два, три, давай…

Быстро показал четыре шага, с мягкой усмешкой подсказывая, с какой ноги двигаться; раз, другой, терпеливо ожидая, пока Ян привыкнет, пока танец застынет в памяти. Горько-полынный запах его кожи не давал сосредоточиться — или виной всему были несколько рюмок виски. Ян шарахнулся назад слишком уж торопливо, пытаясь уцепиться за музыку, поймать эйфорически-легкое ощущение, с которым всегда танцевал Влад, уверенно кружа по великолепным бальным залам. Пробуя следовать всем советам сразу, все же сбился пару раз, наступил Владу на ногу, вздрогнул. Влад упрямо вел дальше, уверенными движениями сбивая страх.

— Слишком правильно пытаешься делать, — шепнул Влад. — В этом, кажется, и проблема. Расслабься, ты танцуешь, а не маршируешь. Движения плавнее. Еще раз.

Когда-то той же фразой его учили колдовать; кто бы вообще знал, что Влад Войцек окажется таким терпеливым учителем. Поначалу Ян, может, и не особо надеялся, что у него что-то получится, но теперь честно старался. Попытался расслабиться, перестал когтями впиваться во Влада. Музыка уже стала привычнее, звучала знакомо, шаги стали легче — невесомее. Влад сам ловил ритм, не позволяя отстать, диктуя повороты под переливы высокого женского голоса. Где-то в глубине груди ворочался восторг; стоило забыть обо всем, стоило не задумываться о правильности шагов и не сковывать себя страхом ошибиться, чтобы наконец почувствовать это. Мало с чем сравнимое увлечение, ударяющее в голову. Комната мелькала перед глазами, плыла, не поспевала за их движениями. В какой-то момент почудилось, что босые ноги оторвались от пола — что за спиной распахнулись крылья.

— Ровно дыши… — напомнил Влад, вторя записи и ничуть не отвлекаясь от танца.

— Будешь тут ровно дышать, когда ты мне в ухо шепчешь, — слабо огрызнулся Ян. Дыхание было общее — слишком близко, почти обжигающе.

Хитро прищурившись, Влад повел так, как обычно и танцевал: порывисто, уверенно, заставляя сердце проваливаться. Десятки раз Ян наблюдал за ним издалека; голова восторженно закружилась. Кажется, он не потерял равновесие, только потому что в ужасе схватился за серебряные нити контракта, и тело как-то само подстроилось под быстрый шаг. Или не в контракте было дело? Думать было некогда, мысли высыпались из головы.

— В этом городе так странно звучит безвоздушная тревога, — напевал Влад, раскатисто мурлыча-рыча, мечтательно улыбаясь. — Жить не спеши, не сдавайся, не меняй на гроши… Разгорится и погаснет в ночи безвоздушная тревога…

На резком повороте Влад вдруг отпустил его на вытянутую руку, заставляя крутануться, изумленно задохнувшись, едва не вскрикнув, но тут же подхватил, ведя снова и снова — из угла в угол, не замечая ничего, глядя точно в глаза. Ян не помнил, когда они остановились, пьяный от ощущений; кажется, на высокой последней ноте замерла музыка, кажется, его снова закружили вокруг. Ян замер, в провороте вдруг оказавшийся прижатым спиной к Владу.

— Не безнадежен, определенно, — весело рассмеялся Влад, отпуская его. Они оба задыхались, чуть не падая, держась только друг за друга. Музыка ненадолго утихла, чтобы пойти заново в бесконечном круговороте: уже опять набирала громкость.

— Мне просто повезло с партнером, — упрямо заявил Ян. Дыхание никак не успокаивалось, сердце трепетало в груди.

— Веди, — неожиданно оборвал спор Влад.

Ян как-то инстинктивно его приобнял, когда Влад вдруг напрочь сменил позицию; потом его потянули на себя, и ничего не оставалось, кроме как пытаться танцевать, путаясь в ногах. Выровнялся, ненадолго замер в конце квадрата, глядя в сверкающие чистой сталью глаза, искрящиеся свободой. Он помнил, какую силу удерживает в руках — боевой маг, капитан Гвардии — капитан… Удивительно подстраиваясь под каждое движение, Влад сглаживал его неумение, выправлял что мог, и Ян увлекся, не смог выпутаться из танца, был заворожен плавностью движений — без изысков, без хитрых изворотов, в которых кружил его Влад, мерный вальс тоже утягивал и завораживал. Кажется, уже потерял счет времени — он и не запомнил, сколько прошло. Музыка замолчала — он как будто проснулся.

— А прибеднялся, — хмыкнул Влад, терпеливо поправляя ему растрепавшиеся волосы и воротник рубашки. — Я же знал, что ты можешь.

Позволил прикурить от огненного заклинания, расслабленно наблюдал за тем, как Ян затягивается. Пьяное ощущение ликования, рожденное танцем, никак не покидало его, в ушах еще шумела музыка, а руки помнили раскаленное тело Влада.

— А я не знал, что могу, — оторопело признался Ян. — Это магия какая-то была?..

— Можно и так сказать, — легко соглашаясь, пожал плечами Влад. — Зови как хочешь, но ты танцевал, причем весьма неплохо.

Табачный дым драл когтями горло; Влад отнял сигарету, прикурив сам, извинился, легко касаясь губ, — этого было достаточно, чтобы затушить недовольное ворчание. Ян смотрел, как вспыхивает огонек сигареты.

— Ты обещал никому не рассказывать, — напомнил Ян.

— Буду нем как могила, — клятвенно пообещал Влад. Помолчал, облокотившись на подоконник, глядя в темную зыбкую ночь, плещущуюся за стеклом. — Спасибо, инквизиторство, правда. Давно я ни с кем так не танцевал…

Жар танца спал, уже не было душно. Было просто тепло и спокойно.

— Влад? — задумчиво окликнул он. — А знаешь, я готов пересмотреть условия. Там, где насчет «один единственный раз».

========== febris ==========

Комментарий к febris

febris - лат. лихорадка

трагикомедия в двух частях про больных (на этот раз не фигурально) героев, флафф, насморк, постбуря

I.

Ишим чихает тихонечко, как кошка; в первый раз Кара этого даже не замечает, продолжает корпеть над бумагами, потерянная в мире бесконечных цифр и бюджетов. Но чихание повторяется снова и снова, и она оборачивается: Ишимка утыкается носом в кружевной платочек, сжимается в кресле, стараясь, чтобы ее не заметили.

— Что? — бормочет она, алея щеками — не то от жара, не то от смущения. — Как будто ты никогда не болела.

Значение слов не сразу осознается, теряется где-то. Кара оторопело кивает:

— Никогда. Ангелы не болеют, ты разве не знала? Сотрясением мозга да переломами, разве что, и то быстро проходит.

Наверное, с ее-то регенерацией невозможно болеть, или виной тому слишком горячая кровь, которую она обычно проливает в битвах; Кара не знает, придерживаться ей логичной или поэтической версии. Она просто глазеет на Ишим, будто у нее выросла вторая пара рогов. Внимательно смотрит, словно встретилась с неведомой зверушкой, и теперь совсем не знает, что с ней делать.

— Я на Девятом простудилась чуточку, — виновато признается Ишим. — Случайно. Я не думала, что там такой мороз. Надо было не один мундир, а плащ еще набросить… Я надеялась, этого хватит.

— А демоны… разве болеют?

— Девятый же, — шмыгает носом Ишимка. — Там и просто холод, и магия еще…

— И что теперь… делать? — медленно выговаривает Кара.

Где-то в глубине души ее медленно вырастает паника — цветком алого пожара; она понятия не имеет, как болеют демоны, но прекрасно знает, что от болезней, от жара иногда погибают люди, и мысль эта, мельком проскочившая в голове, повергает Кару в настоящую панику. Она крутит в руках карандаш, не зная, за что схватиться.

— Лекарей нужно? — Кара все же слетает со стула и тянется к амулетам; первый порыв — выдернуть Влада сейчас же из Петербурга, но она вспоминает, что он сейчас на каком-то задержании и наверняка не согласится… Мысли проносятся со скоростью света, щелкают фотоаппаратом.

— Нет, не надо, это только простуда, — отмахивается Ишим легко. — Я просто посижу дома и попью настойки из трав, это полезно.

И следующие несколько дней сливаются в сознании Кары в единый едкий поток из опасений и страхов; кто-то из ближайшего окружения — больше никто не посмеет — говорит ей, что она слишком драматизирует, и Кара даже не пытается отрицать. Угроза потерять Ишим повисает над ней неожиданно и жутко. Ишимка чувствует себя очень даже неплохо, по правде говоря, она тихо ходит по просторным комнатам, вышивает крестиком и гладью, иногда трогает старое пианино, читает запоем то, что притаскивал ей Влад, и вдохновенно трещит про выдуманных героев и их ненастоящие проблемы. Все точно так, как и должно быть, только нельзя открывать окно, а еще Ишим продолжает тихонько чихать по-кошачьи и иногда просит размешать какие-то вязкие микстуры, горько пахнущие травами.

Кара живет в ожидании беды, но она подло не приходит. Радоваться бы, но она накручивает себя еще больше, сама не находя причин своего беспокойства; страх по глупости какой-то потерять Ишим — потерять все — съедает изнутри. Лекари все время на связи — она успела заплатить им просто за то, что они будут готовы явиться в любой момент, но не стала Ишимке говорить, зная, что она рассердится, станет шипеть, рассерженно хлестать хвостом с пушистой кисточкой.

Пока Ишим запросто выздоравливает на каких-то травяных сборах, Кара не находит себе места, ходит за ней хвостом, чутко прислушивается к дыханию, когда Ишимка спит, боясь услышать болезненное клокотание в ее груди, но замечает только, что она сопит чуточку громче, чем обычно.

— Это обычный насморк, Кара, не сходи с ума, — отмахивается Влад. — Уже прошел практически.

— А с тобой-то что? — устало замечает Кара. Вид у Войцека самого какой-то болезненно-дерганный, он сонно моргает покрасневшими глазами и утирает нос тыльной стороной ладони, злой и взъерошенный.

— Вы думаете, на Девятом зимы, вы в Питере, блядь, не были, — сипит он. — Нормально все, над демоницей своей наседствуй, мне-то че будет.

Вечером Ишимка снова рассказывает что-то про несчастную любовь мисс Элизабет, Кара слушает вполуха, устроившись рядом с ней в громадном мягком кресле, тихо вникает в само звучание знакомого голоса, вдыхает цветочный запах волос.

— Обещай мне, что всегда будешь носить плащ, — требует Кара. — И шапку.

— А валенки? — невинно уточняет Ишим. — Влад предлагал в качестве сувенира.

— Я подумаю, — довольно ворчит Кара, устраиваясь поудобнее и утыкаясь носом ей в затылок. — И шарф. Хочешь шубу?

— Нет, — фыркает Ишим. — Норковую?

— Да хоть какую, — отмахивается Кара. — Ты гвардейцев видела, они тебе и из мамонта шубу найдут, только скажи.

— Варвары. Не надо шубу, купи носочки шерстяные, — улыбается Ишим. — Нет, нет, я сама свяжу носочки. Нитки купи!

— Я могу даже овечку тебе найти, сама пострижешь, спряжешь, свяжешь, — предлагает Кара. — Ладно, ладно, носочки так носочки.

Она и правда готова сделать что угодно, лишь бы с Ишимкой ничего не случилось.

II.

— Слушай, горячий ты какой-то, прямо как батарея, — задумчиво признается Ян, присматриваясь к Владу внимательно. Стоит, замер с кружкой кофе, помешивает его, ложечкой звякая о стенки, и звук этот жутко отдается в ушах.

В окно бьется метель; зима обкусывает углы домов, примеривается, злится. Настоящий снег, тяжелый, мокрый, собравшийся в пышные сугробы, выпал не так давно, но принес с собой настоящий северный мороз. Владу думать тяжело, набатом что-то стучит в висок, но он упрямо ухмыляется во весь рот, подмигивает залихватски, хотя и побаливают глаза:

— Я горяч, как адский огонь, я знаю!

Он не успевает увернуться (в шкаф бы сейчас не вписаться, с такой-то координацией), прохладная ладонь уверенно ложится на лоб, точно между рожек. Тут же отдергивается, точно от печки раскаленной, и Ян начинает шипеть разъяренной змеей:

— Да жар у тебя, придурок. Согревающие амулеты для слабых, ага? Ты так за тем уродом и погнался по морозу, даже время на них тратить не стал? А говорил, что бесы не болеют! Я тебе шапку куплю, и мне плевать, как ты ее на рога напяливать будешь!..

Он надвигается угрожающе; наверное, когда на тебя кричит, рыча, Смерть, не до шуток, но в голове приятно пусто, кости ломит, слабость по затылку растекается. Влад бормочет что-то рассеянно, уверяет, что с ним все хорошо, что он и так справится, ерунда, просто подустал немного на работе, потому и глаза такие мокро-красные, воспаленные, и взгляд потому сонный. Горло болит, болтать больно. А потом он чихает оглушительно, раз, другой, начисто стирая смысл своих предыдущих слов.

— Живо в постель, будешь лечиться.

— Такое ощущение, что ты мне что-то неприличное предлагаешь, — бормочет Влад устало. В него кидают одеялом.

Наскоро собравшись, Ян убегает в аптеку и возвращается с ворохом таблеток и микстур; Владу страшно думать, сколько осталось от той несчастной премии, ради которой он в снег в одной рубашке ломанулся: ловить, задерживать… Спорить не хочется, ему даже приятна в какой-то мере вся эта неловкая забота. Он покорно пьет что-то, пока в глазах пьяно двоится, почти не ворчит, потому что слушать хрип свой самому жутковато. Молчит, позволяя накидывать на себя плед, и валится на диван. Сон обнимает мягкими лапами.

Вместе с ночью приходит лихорадка; ему то жарко, то холодно, тело выламывает судорогой, как в старых фильмах про экзорцистов, а кричать больно. Только кашель, лающий, долгий. Время разбегается, ускользает. Он лишь чувствует рядом Яна, тоже не спящего, усталого до жути, помертвевшего от страха. Болезнь, казалось бы, ерундовая, совсем не под стать грозному боевому магу, и Влад с силой цепляется за сознание. Он откуда-то знает, что засыпать нельзя ни в коем случае.

К утру отступает немного, откуда-то чувствуется, что навсегда. Он выдержал, упрямством пересилил простуду; все же проваливаясь в сон, Влад чувствует только, что шерстяной плед кожу колет. Утром болит горло, в носу хлюпает — это начинается противный долгий отходняк.

— Что ты делаешь? — сонно щурится Влад, просыпаясь. Чувствует, как лба недолго касаются губами. Жмурится довольно, по-кошачьи. — Промахнулся, что ли, инквизиторство?

— Температуру проверяю, — важно говорит Ян. — Насморк вылечи, потом поговорим.

— Брезгуете-с, господин инквизитор, — скорбно кривится он.

Ян, хотя ибледный, как мертвяк, проблеском улыбается, шутит что-то в ответ. Знает: если Влад огрызается, значит, живой, в порядке все.

— Я больничный взял, можешь дальше валяться.

— И ничего не делать? Совсем? — притворно ужасается Влад, принимая от него градусник — понадежнее оно как-то будет, — а потом и хрустящую фольгой пачку каких-то таблеток. — Лучше бы я помер.

Ян подсовывает ему кружку молока с медом; от жуткой сладости почти дурно, но он пьет, решив, что легче не спорить. У Яна взгляд такой, будто иначе он молоко это будет в глотку ему заливать, как металл расплавленный: инквизитор, что с него взять… И Влад пьет маленькими глотками, чувствуя, как тепло растекается по телу, как от меда горло першит. Болеть, впрочем, почти перестает.

— Мне мама всегда готовила, — неуверенно подсказывает Ян.

— Как ты кухню-то не сжег, готовил он, — ревниво говорит Влад. Греет руки о кружку, сидит, запутавшись в пледе-одеяле, немного взлохмаченный, немного небритый. Живой и потому больной — как иронично, он уже и забыл, каково это. И ему тепло до боли.

— Ты так спрашивал, живой ли ты, — ломко улыбается Ян. — Тогда, в горячке.

Он теперь помнит, как вцепился Яну в руку, будто утопающий — в кошмаре, косится на его запястье как бы ненароком: а вдруг синяки остались?.. Их, впрочем, лечить можно запросто, за пять секунд: проще разогнать кровь да подлатать сосуды, чем убрать банальный насморк.

— Холодно очень, наверное, было, — говорит Влад; за почти детский страх неловко. — Когда мертвый, холодно. Я бы… не хотел вдруг снова духом стать.

Они молчат, Влад грызет таблетки. Платок куда-то задевался, да и был ли он или привиделся в бреду, как смерть собственная, — черт разберет. Пьет до дна молоко это, подсказывает, усмехаясь:

— А еще можно вино вскипятить. Шарахнет мама не горюй, зато сразу здоров и бодр.

— У нас нет вина, — строго заявляет Ян. — Водки тоже нет, только заикнись про растирания. Вообще ничего нет. Только молоко.

— Там про растирания интересно было… Звучит приятно, по крайней мере.

— Больных, говорят, нельзя бить, — с сожалением вздыхает Ян.

Только коротко щелкает по рогам; Влад картинно хватается за сердце, изображая смертельно раненого, почему в грудь — не понятно, но там колет еще кашель. Ян почти верит на секунду; это было бы идеальное представление, если бы Влада в конце расчихаться не угораздило.

В этот раз подзатыльник вполне ощутимый. От смеха сводит больное горло, но он хохочет все равно.

— Спасибо, — говорит, когда Ян берет кружку и идет на кухню, когда он точно в дверном проеме стоит. В ярких утренних лучах, пробившихся сквозь шторы, Ян болезненно-бледный, не спал всю ночь, кажется. — Со мной еще никто так не возился. Вообще никто.

— Не оставлять же тебя умирать, Войцек, еще пригодишься, — устало язвит Ян.

========== о человеческих праздниках и кактусах ==========

Комментарий к о человеческих праздниках и кактусах

постбуря, спойлеры

По тихому ковырянию ключей в замке можно запросто угадывать, насколько ты заебался на работе, — тут никаких контрактов не нужно, но и серебристые нити музыкально подрагивают, окатывая меня хронической усталостью и колкими искорками радости от возвращения домой. Ты влетаешь в коридор, едва не врезаясь в меня, чертыхаешься. Тело инквизитора, натренированное годами, идеально выученное, реагирует сразу же: под ухом у меня опасно дрожит остро отточенный нож. Моргаешь смущенно, узнавая и убирая оружие, стискиваешь узкую лямку сумки на плече.

— Ты не в черном, — выдаешь первым делом да так и замолкаешь.

Рубашка и впрямь непривычно белая, чистая, праздничная, вроде как, — это мне Ишим насоветовала, погладила, сказала, что нужно выглядеть приличным человеком. Слава Деннице, не нацепила жуткую удавку галстука, а то меня точно прирезали бы в собственной прихожей. И без того чувствую себя последним идиотом…

— Не узнал, что ли? — усмехаюсь, кивая на нож, бабочку-балисонг, еще порхающую в руках.

— Темно, узнаешь тут… А что это? — настороженно на меня смотришь, отступаешь к двери, пока спиной в нее не вжимаешься. — Ты совсем с ума сошел? — уточняешь почти несчастно, нервно вцарапываясь ногтями в мягкую кожаную обивку, сам того не замечая, — что ж ты делаешь, инквизиторство, только ремонта нам не хватало…

— Это цветы, — спокойно разъясняю, стараясь подбирать слова красиво и цензурно, — видит Денница, я действительно пытаюсь. — Я подумал, букет алых роз ты совсем не оценишь, поэтому выбрал нечто более… скромное и подходящее тебе по стилю.

— Кактус? — неиронично уточняешь. — Да ты романтик, Войцек.

Ты внимательно рассматриваешь эту колючую херню с красным цветочком и при белом керамическом горшке в моих руках. Кажется, если прислушаться к шебуршанию контракта, можно уловить смутное, тщательно подавляемое желание этим кактусом мне по ебалу засветить.

Где-то в глубине души поскребывается паника: все же хуевая была идея… Эта неловкость прекрасно чувствуется: все — очень не наше, будто мы решили примерить чужие роли и маски — маски самых обычных, заурядных людей…

— У тебя же день рождения, инквизиторство, — мягко выговариваю, внимательно, серьезно. — Надо отпраздновать, а то что как нелюди…

— Он не настоящий, — сквозь зубы бормочешь, упрямо сверкая глазищами. — Дата не та, ты ведь знаешь, я наугад выбирал, чтобы в документы что-нибудь записать. Два года не праздновали, зачем…

— Два года война была, теперь нет, правда?

В прошлом году мы в этот день были на Девятом среди битвы, копоти и крови — алой и черной, слившейся в единую бурую жижу и стекающей по улицам, по разбитым площадям. Я просто не вспомнил тогда о празднике, не в состоянии был о нем думать: где там мир людей и его зимнее солнцестояние, когда мы пытались взломать защиту круга и переписать его на Кару…

— Ладно, ладно, я сдаюсь, спасибо за кактус… — Ты неожиданно виновато выговариваешь. Оглядываешься, принюхиваясь к теплому запаху с кухни: — Только не говори, что еще и торт испек, — слышится обреченным стоном. — Нет, вообще ничего не говори!

— Не умею, — честно заявляю.

Вообще-то меня обещали научить, но хвастаться лучше не стоит, у тебя вид такой грозно-несчастный и усталый, что не охота рисковать. Кактусом получать, наверное, больно; лучше бы и правда розы тащил. Неловкость не отпускает, но расшаркиваний уже достаточно; ты знаешь: если мне что втемяшится в голову, легче просто смириться. Я наношу добро и причиняю радость, инквизиторство, расслабься и получай удовольствие.

— Ишимка испекла торт, — говорю аккуратно, увлекая тебя на кухню. — У нее золотые руки, очень вкусно, даже без шоколада, я ж знаю, ты не любишь. А еще есть печенье, ну это классика, она его на любой праздник делает…

Стаскиваю куртку с плеч, небрежно смахиваю ее на рогатую вешалку. Раскаленная кожа пахнет табаком и кофе. Ты хмуро поправляешь растрепанный куцый хвостик; вот ведь чучело, думаю я устало-счастливо, хоть бы в свой день рождения причесался нормально. Ты, кажется, и не смотрел с утра на дату, когда на работу собирался: что нормальному человеку двадцать первое декабря, то инквизитору время писать годовые отчеты — и ничего больше.

Сам я никогда не праздновал, ни смерти дату, ни рождения, ничего другого; давно уже отвык от человеческих традиций, а в Аду таких просто не было. Но тут дернуло что-то, случайный взгляд на висящий на стене календарик с кошаками, пока тебя в Петербурге носило с отчетностью. Один несчастный вечер, в который можно забыть о работе, забыть обо всем, инквизиторство, разве это так много?..

Ишим — только этого и ждала — выпархивает из кухни миленькой бабочкой, щебечет поздравления, кружит вокруг, взбивая пышную юбку, специально по случаю надетую. Торт такой же, как и она: воздушный, сладкий до невозможности, без свечей, правда, тут мы решили немного отойти от традиций. Кара — тоже здесь, куда без нее — украдкой разливает виски, пододвигает мне рюмку, пока Ишимка занимается чаем. Они предлагали устроить праздник в замке гвардейском — нашим только дай повеселиться, напиться, удариться в танцы, — но я настоял на своем. Я вообще вцепился в этот день всеми когтями и клыками, желая выставить напоказ нашу человечность.

— Вкусно, спасибо, — вежливо говоришь, немного на автомате, но все равно совершенно искренне.

Ишим смеется, протягивает еще кусок — кусище — своего торта на тарелочке, умиленно улыбается, и у меня ненадолго екает что-то в мертвом сломанном сердце: все до того хорошо, что похоже на сон, на ебанутую параллельную реальность, в которую дали заглянуть одним глазком, — мир, в котором нет ни войн, ни ненависти, в котором вообще ничего нет, пусто… А ты растерянно смотришь: не веришь, что все это для тебя соорудили, а чего тут, казалось бы, маленькая кухня на задворках Ада, накрытый стол, четыре чашки… Мы по-простому, господин инквизитор, чем богаты… Ты, так же, как и я, глубоко вдыхаешь, ловя запах свежего печенья и чая, пряного на вкус. Ты чувствуешь, что оказался дома, и потому на лице медленно проявляется улыбка; за этим по-настоящему приятно наблюдать.

— Войцек, да отомри ты, поставь свой кактус куда-нибудь, — смеешься расслабленно. — На подоконник вон. Смотри, как красиво. Только поливай сам, а то я забуду… Его вообще надо поливать?..

— У меня тут когда-то был такой, — встревает Кара, придирчиво рассматривая колючее растение. — Ройс дарил…

Ишим замирает с изящным маленьким чайничком в руках, едва не проливая; ненадолго устанавливается тишина. Не время и не место вспоминать погибших; я почему-то думаю, что позвал бы и Ройса сюда, и непутевого демоненка Дира — они тоже были нашей семьей, и невыносимо осознавать, что, повернись судьба чуточку иначе и благосклоннее, сидели бы здесь тоже, смеялись и делили шикарный Ишимкин торт.

— Не надо о грустном, — предлагает Ишим, ласково улыбаясь. — Давайте о чем-нибудь хорошем… Влад, а когда у тебя день рождения? Почему мы не праздновали?

— В июле, шестого, — отвечаю быстро и как будто бы неразборчиво. — Считай, что и сегодня тоже.

Контракт же — попробуй отдели одно от другого. А мертвым дни рождения праздновать — моветон, я раньше и не пытался, не чувствовал себя живым, теперь вот — пробивается что-то упрямыми солнечными зайчиками в темень неживой души. Привык, одомашнился, не спорю с ними. И необычно приятно и интересно сидеть маленькой тесной компанией, вспоминать павших товарищей, травить охуительные истории и улыбаться — просто так, потому что можно.

Я боялся обыденности и обычности, наверное, всю свою жизнь; никому ведь не хочется, чтобы все стало чередой одинаковых дней, текущих единой серой вереницей; пока ты сражаешься с кем-то, пока ненавидишь Бога всей душой, ничего не будет одинаковым, предсказуемым… Я боялся просто жить, а не ненавидеть. Теперь, глядя на тебя, на Кару с Ишимкой, на накрытый стол, на кактус с красным цветком на подоконнике, я, возможно, готов пересмотреть убеждения.

Что ж, наша жизнь никогда не станет скучной и обычной, хотя бы потому, что в голову мне рано или поздно заскочат безумные мысли, вроде этой, и тогда держись, инквизиторство…

Все быстро забывается, теряется за беседой и за едой; я киваю Ишим, признавая ее безоговорочное мастерство. Пока все говорят о чем-то и ни о чем, мы с Карой делим бутылку виски на двоих. Может быть, я пьян — совершенно пьян. Да, вполне возможно. От твоего страшно строгого взгляда тянет расхохотаться. Я не прерываю историй, мельком улыбаюсь; от тебя веет мраком по контракту — тоже пьян — вечером, радостью, праздником, — тоже оставил где-то позади цепкий самоконтроль. Какая разница, кто мы, когда у нас есть один дом; за этим столом сидят Падшая, демоница, Смерть и один полубезумный мертвый маг — это уже звучит как начало херового анекдота. Вся наша жизнь так звучит…

Кара в подарок передает небрежно припрятанную за холодильником саблю — дорогую, идеально сбалансированную, с начертанными на рукояти рунами, гравировкой по ножнам и пером с обратной заточкой. На пробу взмахивая ей, ты едва не срубаешь ножку стола. Ишимка смеется, оказываясь у Кары на коленях, изображая искренний испуг из-за мелькнувшей перед носом стали. Улыбка Кары, наблюдающей за тобой, немного усталая. Ей две тысячи лет, вспоминаю я, мы все для нее глупенькие дети. Иногда она так и говорит.

Время ползет к вечеру, ненастоящее солнце заваливается за горизонт, и Кара с Ишим нехотя уходят домой, в колючий замок из черного обсидиана. Ты устало сгребаешь со стола посуду в раковину — да-да, непременно помою, конечно, уже бегу и падаю. Ругаться не хочется, даже в шутку; тебе, кажется, тоже… Милостиво взмахиваю рукой, поджигая сигарету.

— Будешь? — Я запросто ловлю брошенную пачку.

Дым кусает горло. Ты облокачиваешься на подоконник, куришь, глядя вдаль, куда-то за грань подсвеченного алым горизонта.

— Ян?

Вздрагиваешь, оборачиваешься. Наверное, слишком редко я тебя по имени зову, инквизиторство: чувствую, как уже приготовился взвиться торопливо, броситься куда-то. Ян, всегда просто Ян — «милость божья»… Лучшее милосердие — это смерть, а может, милость была не Ему положена. Мне, что ли? Не за что таким, как я, не нам… Мысль сбивается, ломается.

— Что? — смотришь выжидающе.

— Нет, ничего. Забыл. Все забыл.

Улыбаешься; солнечный свет заливает лицо, глаза сейчас светлые-светлые совсем, мягко-сероватые, как будто мех на солнце. Алые пятна масляными красками на скулах, на руках — по черной вязи татуировок. Да, засмотрелся; грешен, сам знаю…

— Ты, наверно, подумал, какой я неблагодарный, — говоришь неловко. — Нет, только с мыслями не могу собраться. Спасибо. Просто это… странно очень. Я ведь так не привык праздновать, что просто забывать стал про этот день, решив, что лучше им не тревожить ни себя, ни других, я ведь взрослый человек…

Косишься на меня: точно знаешь, что я задиристо ухмыляюсь в ответ на последнюю фразу. Сколько там уже, целых двадцать семь?.. Взрослый какой, и правда.

— Ерунда, инквизиторство. Я ведь даже не подарил ничего, так и не смог придумать, — разоряюсь притворно, но все равно это звучит совершенно искренне и бесхитростно: — Проси, что хочешь. Высший маг к твоим услугам.

Сабля стоит, прислоненная к стене, точно обычный зонтик, а я совсем с пустыми руками пришел, если, конечно, кактус не считать.

— Хочу, чтобы вечер этот никогда не заканчивался, — шепчешь растерянно, озаренный закатным солнцем. Ветер, в окно ворвавшийся, ерошит волосы. Простудишься, хочется сказать инстинктивно, но ветер с пустыни пышет жаром в лицо. А ты продолжаешь все увереннее, голос набирает силу: — Чтобы не было больше войн, в которых мы упрямо пытаемся погибнуть, чтобы мы не боялись не дожить до рассвета. Чтобы я не помнил про твою и свою силу, про то, что Кара теперь Сатана, и что ей думать надо обо всем этом мире. Чтобы были просто вечер и солнце. Можешь ты это, Высший?

— Не могу, — склоняю голову, как виноватый пес, улыбаюсь. — Но я на крови поклянусь тебе, что будут еще сотни таких вечеров. Может быть, этого хватит. Помнишь, что Кара говорила на годовщине начала войны?.. Все время — наше, мы его отвоевали.

Тысячи лет, инквизиторство. Представляешь, однажды мы можем праздновать тысячный день рождения Смерти — если, конечно, доживем и не впутаемся в очередную войну… У меня голова начинает болеть, как об этом думаю.

Ты киваешь, молчишь. Смотришь на кактус, осторожно поглаживаешь его по прямым и острым колючкам.

— Влад, а можно вопрос вместо подарка? — вдруг спрашиваешь, словно вспомнив что-то безотлагательно важное.

— Валяй. Можно даже не сильно приличный.

— А шрам через бровь у тебя откуда? — говоришь торопливо, как будто чтобы не забыть. — Все гадаю уже… год, что ли, а спросить как-то не срастается… Вот и повод нашелся.

Меня немного душит смех: что угодно мог просить, весь мир к вашим ногам, как говорится, а ты вон что выдумал… Задумчиво тру правую бровь; короткий кривоватый шрамик можно ощутить пальцами. Ты уж, наверное, придумал себе эпично-героическую историю какую, чтоб в книгу ее вписать.

— Да с лестницы пизданулся, — честно говорю я. — Чуть ли не первое задержание. Мы тогда брали кого-то, а меня толкнули неудачно, вот и полетел. Убирать не стал, смотрится классно.

— Дебил, — обреченно вздыхаешь.

Да, какой есть. Никаких тебе, инквизиторство, романтичных историй, только суровая правда жизни. Мы смеемся в голос, когда мысль искрой проскакивает по контракту.

— Я думаю, кактуса мне пока хватит, — произносишь наконец. — Буду смотреть на него и о тебе думать. Такое же чудовище колючее, прям один в один.

— Когда это ты думать собрался, я и так постоянно тут, от меня так просто не отделаешься! — притворно возмущаюсь. — Сам ты кактус… Не колючий я.

— Белый, — киваешь серьезно, дергая за рукав рубашки, — и пушистый. Только никому не рассказывай, это секрет, а то бояться перестанут, оно нам надо?

Мне даже интересно, сколько у нас эта колючка проживет. Спорить лениво, усталость перебивает азарт.

— Смотри, какой закат сегодня красивый… — рассеянно говоришь, глядя в окно. — Влад? А пошли на крышу, что ли, сто лет там уже не сидели. Оттуда вид хороший…

И, конечно же, я соглашаюсь.

========== “дорогой Сатана…” ==========

Комментарий к “дорогой Сатана…”

СПОЙЛЕРЫ к Буре, новогодняя зарисовка

Иногда Каре всерьез кажется, что чем дольше и усерднее она разбирает накопившиеся на рабочем столе бумаги, тем больше их становится. Они увеличиваются с помощью какой-то неведомой и страшной магии, плодятся там, шурша страничками. Никогда бы она не подумала, что Сатане приходится иметь дело с таким бешеным количеством бумажной волокиты, хотя сама-то сдавала в свое время Люциферу кипы отчетов. Бесконечные цифры, подписи-печати-сигилы, испещренные разными почерками листы… Кара убито вздыхает, откидывается на спинку тяжелого кресла с мощными подлокотниками, в голове гудит напряженно, точно рой озлобленных пчел; Вельзевул сочувственно и тонко улыбается, перебирает документы, точно карты тасует. Кара слепо ведет рукой по разложенным перед ней в неаккуратные стопочки бумагам, пока не натыкается на одну, крайне непохожую на другие.

Бумага не из Преисподней, недостаточно толстая, чернила — кажется, тоже, таких ярких здесь не делают. Но самое странное — почерк, корявый, очень детский, заставляющий Кару приподняться и податься за листочком вперед. После однообразных отчетностей с нижних кругов все кажется неплохим способом отвлечься, поэтому она уверенно вцепляется в лист.

«Дорогой Сатана, — читает Кара, чувствуя, как на лице ее маской застывает растерянно-изумленное выражение, — в этом году я старался вести себя очень хорошо, чтобы получить подарки…»

— Вель, это шутка такая? — громко спрашивает она у Вельзевула, размахивая листом, как белым флагом.

Ее ближайший советник почти паникует, кажется, хотя и видит прекрасно, что Кара хохочет в голос, отвлеченная этой забавной запиской.

— Если знаешь, у людей скоро Рождество, — издалека заходит он. — Они все еще его отмечают, хотя оно давно утратило связь с Христом, мне кажется. И у них принято писать письма Санте, это такой… мифический персонаж, которого они придумали, чтобы… чудеса, так сказать…

— Мне две тысячи лет, я знаю, кто такой Санта, — нетерпеливо перебивает Кара. — Почему это лежит на моем столе, хотя я не особо смахиваю на добренького волшебника из сказки, а?

— Некоторые дети не особо правильно пишут слова. А еще есть такая болезнь, дислексия, кажется, — послушно объясняет Вельзевул. — А Санта и Сатана несколько похоже звучит… Но нам все доставляют, куда еще девать конверты?

Кара ухмыляется весело, рассматривая кривые буквы, старательно выведенные детской рукой. У нее — не у нее, конечно, у Санты — просят радиоуправляемый вертолетик, скромненько вворачивая в конце: «Или щенка, если мои родители будут не против». Внизу пририсована совершенно нереалистичная елочка из трех треугольников. Какая… прелесть.

— И часто такие письма приходят?.. — Кара задумчиво постукивает по столу пальцами.

— Обычно лично до Сатаны они не доходят, их отсекают еще на почте… Но случаются досадные исключения.

Вельзевул внимательно наблюдает за Карой, точно ждет, что она что-то скажет. Укорит, что его подручные плохо делают свою работу и засоряют ее стол лишним? Кара и сама понимает прекрасно, сколько бумаг кочует по Аду в конце года; да и от письма ей неожиданно приятно, хоть умом она и понимает, что писалось оно вовсе не для нее.

— Денница, я даже не люблю детей, — бросает Кара почти сердито, обращаясь к бумажке.

Слыша это, Вельзевул тихо и вежливо улыбается. Вельзевул счастливый отец, вспоминает Кара, хотя это не так-то просто забыть: неделю назад она зашла в гости и его детеныш, Ишибел, висла на ней и пыталась стащить с шеи Кары амулет, неожиданно ловко справляясь для двухгодовалого демоненка.

Письмо от неизвестного мальчишки отвлекает Кару надолго. Она мало что знает о человеческом празднике, почти все — понаслышке или из глупых рождественских комедий, которые они иногда смотрят с Ишимкой, выбираясь в мир людей. Задумчиво насвистывая прилипчивый мотивчик из одного из таких фильмов, Кара наливает себе немного виски, когда заканчивает с работой, и Вель исчезает из кабинета и не может коситься на нее укоризненно.

Кто лучше поможет с человеческим праздником, чем человек? Именно поэтому Кара проводит кончиками пальцев по амулету связи и терпеливо ждет, пока ей ответят. Сидеть, в такт мыслям раскачивая рюмкой, приходится прилично долго. Наконец вызов принимают, когда она готова отчаяться и вовсе забыть об этой идиотской идее…

— Привет, Кара, — бодро гремит голос Влада внутри головы; магия связи — это всегда демо-версия раздвоения личности.

Вместе с Владом в ее разрозненные мысли врывается шум улицы, людей, машин — живое дыхание зимнего Петербурга.

— На дежурстве, не отвлекаю?

— Да какое дежурство, это мы тридцатого в ночь в усилении этом долбаном, — отмахивается Влад. — Развлекаемся пока, двадцать четвертое же. У нас, конечно, не Рождество, но к Новому году уже все украсили. Хотя я всю жизнь католическое праздновал, никак не отвыкну… Инквизиторство сказал, что на Новый год ему больше всего на свете хочется простого человеческого поспать, но про сегодня он ничего не говорил, так что я решил, что надо пошататься по городу. Еле вытащил, гуляем вот по центру, на елочки смотрим, огоньки прикольные, все так сияет… А у тебя что-то серьезное?

Конечно, Кара честно рассказывает ему про письмо и обещает даже показать при личной встрече.

— Ты подваливай, кстати, к вечеру тридцать первого, — предлагает Влад вдруг, улучив нужный момент. — Не вздумай спорить, мы уже все спланировали с Ишим, это обязательно. Елку нарядим, Ишимка вкусное что-нибудь сварганит… или я помогу тоже, что уж там…

Кара не сразу осознает, что ее приглашают праздновать этот непонятный человеческий Новый год — даже не Рождество, а нечто совсем уж странное.

— Вам, вроде, и без нас весело… — неразборчиво говорит она. — То есть, вам с инквизиторством.

— Не-не, приходите, Новый год — семейный праздник, — кажется, обижается Влад. — У Ишимки очень тонкий эстетический вкус, она точно подскажет, как все красиво оформить. Я уже дождика этого блестючего натащил домой, мишуры хоть завались, елка стоит…

— А зачем?..

— Не знаю, — огрызается Влад. — Инквизиторство попросил найти что-нибудь к празднику, и я… увлекся. У нас еще огоньки есть, ну, гирлянды.

— Детский сад, Войцек… Только недавно день рождения Яна праздновали, и вот ты опять что-то выдумал.

У него там кто-то шумит, кричит, отдаленно грохочут залпы салюта. Кара отстраненно смотрит на часы, но не удивляется: в Петербурге темнеет рано.

— Зачем люди столько праздников выдумали? — выпаливает она то, что долго уже мучает ее.

Влад задумывается ненадолго, замолкая.

— Кто-то скажет, законное обоснование для пропущенной рюмки, но вообще… Каждому человеку свойственна вера в чудо, Кара. Во что-то светлое, радостное, яркое. И любому хочется вырваться из рутины, из одинаковых рабочих дней, чтобы провести время с людьми, которые дороги.

— Так что мне делать? — спрашивает Кара немножко растерянно.

— Не знаю, сама подумай. Стоит ввязываться в это или легче, как Люцифер, игнорировать детские опечатки. Не в сказке живем, в конце концов… Ладно, я побежал, тут Аннушка подвалила с закуской… а, нет, это ее парень. Надо же, как просто перепутать. Приятно поработать с бумажками.

Кара не уверена, слышал ли он ее разъяренный рык или вырубил амулет прежде. Без болтовни Влада в голове, по скорости сопоставимой с пулеметными очередями, приятно пусто, но она уже сосредотачивается на другом образе.

— Как будет время, достань мне какого-нибудь мирного щенка от наших гончих, — просит она Вельзевула. — Отправить мальчишке из Англии. Да, тут адрес есть. Спасибо.

Она улыбается, перечитывая снова, глядя опять на «дорогой Сатана…», и наливает себе еще с чувством выполненного долга. Творить чудеса неожиданно приятно — как бы не войти во вкус.

========== ромашки ==========

Комментарий к ромашки

проблемы белых людей и черных рубашек; немного наболевшего. как мы знаем, Влад всегда ходит в одинаковых рубашках под цвет души… а вдруг они у него закончатся?

постбуря, Влад бес и все такое.

ну и вот бонусом изверг инквизиторство в злосчастной рубашке с ромашечками: https://pp.userapi.com/c845221/v845221098/18a0cd/lPfIkT2TQM4.jpg

— Инквизиторство, а где мои рубашки все? — громко поинтересовался Влад, резким рывком распахивая скрипучую дверцу шкафа. — Ни одной что-то не вижу…

— А они кончились, — ровно заявил Ян.

Оглянувшись, Влад увидел его, стоящего в дверях, облокотившегося о стену. Инквизитор, закусив дымящуюся сигарету, глядел на него с явным любопытством и тонкой насмешливой улыбкой, будто рассчитывал на какое-то весьма забавное зрелище.

— В смысле в стирке? — переспросил Влад. — Так давай, я их заклинанием быстро просушу…

— В смысле кончились. — Ян показательно принялся загибать пальцы: — Последнюю ты вчера порвал об забор, угораздило ж на гвозди напороться, сзади — в мясо, половину там оставил, эти лоскуты уже не собрать. Предпоследняя позавчера была вся в краске, хотя я тебя честно предупреждал не лезть на стройку за тем придурком. А до этого еще одной рукав начисто сожгло: говорил же колдовать аккуратнее… Мне продолжить?

Влад задумчиво ковырнул ногтем дверцу шкафа, покосился на собственное озадаченное отражение, почесал рога. Ему почему-то казалось, что привычных черных рубашек у него куда как больше… И, медленно осознавая поднимающийся ужас, заглянул в свой угол, принялся торопливо тасовать вешалки с вещами.

— Белую не бери, она одна, жалко, — практично посоветовал Ян. — Мало ли… Оставим ее на самый крайний случай, если совсем беда.

— Ладно, тогда я твою возьму, — тут же очнулся Влад, бодро сунувшись в платяной шкаф чуть не полностью. — Вот эта синяя в клеточку ничего…

— Куда ты, — сердито цыкнул Ян, мигом оказываясь рядом и ревниво выдирая вешалку. — Ты в плечах шире, не сойдется. Она и мне-то впритык.

— Тебе просто жалко, — заспорил Влад. — Для родного человека зажмотил, инквизиторство, как тебе не стыдно…

Глухо застонав, Ян вернул ему рубашку. Аккуратно обтряхивая сигарету в пепельницу на столе, молчаливо наблюдал, как Влад торопливо сдирает через голову футболку, набрасывает его рубашку, с полминуты сражается с пуговицами. Уже на первой он осознал, что инквизитор — как и всегда — был прав.

— Ну в целом нормально… — протянул Влад, придирчиво косясь в зеркало. Пуговицы и правда едва не расстегивались, особенно наверху, двигаться было невозможно, но признавать чужую правоту было сродни проигрышу. Упрямство взыграло как никогда.

— Подними руки, — потребовал Ян.

Во всяком случае, он попытался; кажется, слышал жалобный треск ткани, а в следующий миг Ян, ругаясь под нос, уже сдирал с него свою любимую рубашку, которой не желал так глупо лишаться. Отодвинул Влада в сторону, затушил сигарету и развеял щелчком пальцев окурок.

Наблюдая, как инквизитор, чуть не засучив рукава, зарывается в шкаф, Влад подтащил поближе стул, устроился на нем с удобством. Это грозилось продлиться еще добрых полдня.

— Давай футболку надену, — миролюбиво предложил Влад. — Оно, конечно, не по уставу как-то, но…

— С надписью «Fuck the Inquisition» на груди ты на работу не пойдешь! — заупрямился Ян. — И вообще на люди не выйдешь! Вот ты знаешь, что такое испанский стыд? А я да!

— У меня есть нормальные футболки…

Наугад сунув руку в стопку, Ян продемонстрировал ему красивую бело-красную надпись с фигурными завитушками — «Да ебись оно все конем…» Злосчастный конь был пририсовал чуть ниже. Обреченно уставившись на футболку, Влад почувствовал, что теряет все доводы.

— Мне только интересно, — вслух размышлял Ян, — почему у тебя в шкафу или строгие черные рубашки или эта хренотень из секонд-хенда? Что за биполярное расстройство стиля?

— Я могу поверх футболки косуху нацепить! — встрепенулся Влад, полностью игнорируя вопрос. — Никто и не поймет, что там написано.

— На улице теплынь, сгоришь нахрен в косухе. На, вот тебе что-то нормальное, одевайся, а то опоздаем.

Влад ловко поймал брошенную ему рубашку. Подержал на вытянутых руках, придирчиво прищурился.

— Что? — обреченно уточнил Ян.

— Ты только не вой. У нее цвет какой-то… стремный.

Ян завыл.

— Фиолетовый — обычный цвет. Не хочу ничего выслушивать об одежде от человека, носящего футболки с матерными принтами.

— Ну ты посмотри на меня и на это, — развел руками Влад. — Ты бы еще в розовый мне предложил… Я же не этот самый… прости Денница…

— Это стереотип, навязанный обществом, — огрызнулся Ян. — Как-то же эта рубашка оказалась у тебя в шкафу.

— Я был пьян. Нахуй. В стельку. В хламину. Наверняка по скидке урвал, хотя такую мерзость и бесплатно бы отдали.

— Да нормальный цвет!

Ненадолго Ян замер; по контракту Влад чувствовал: что-то задумал, но мысли инквизитор подглядеть не давал, научился закрываться.

— Войцек, помнишь, ты мне однажды в карты проигрался на желание? — вкрадчиво-ласково поинтересовался он.

— Только не эта розовая хуйня, — схватился за сердце Влад. — Да я деньгами отдам. Хоть натурой бери, только я в этом на улицу не выйду. Сразу пристрели и не мучай.

— Фиолетовая. Нет, другая. Закрой глаза. И пообещай, что наденешь, что бы я ни предложил, — азартно диктовал условия Ян. — Уговор есть уговор, выиграл я тогда честно, не мухлевал с картами, как ты обычно. Изволь выполнять.

Гадая, что такого Ян нашел, он медленно кивнул, прикрывая глаза: спорить было бы бесполезно, да и дело чести, в конце концов. Инквизитор деловито зашуршал рядом, приложил к плечу какую-то одежду; Влад так и сидел без рубашки, потому от прикосновения вздрогнул. Судя по ощущениям, обычная ткань… Удовлетворенно хмыкнув, Ян вручил ему вешалку и скомандовал:

— Открывай глаза.

— Изверг, — прохрипел Влад, уставившись на то, что оказалось у него в руках.

— Инквизитор, — невозмутимо поправил Ян. — Но ты, похоже, частенько об этом забываешь. Она ведь черная, ну, черно-белая, никаких тебе отвратительных цветов…

— Цветы! — застонал Влад. — Она, блять, с ромашками! С рисунком из ромашек! Ебануться. Лучше бы я вообще без рубашки пошел, так и знал, что ты какую-нибудь дрянь откопаешь, да что такое, чем я заслужил…

Продолжая разоряться, он быстро надел рубашку, чувствуя внимательный и требовательный взгляд Яна; хотя бы размер был подходящий, точно как по нему шит. Обычная, черная рубашка, как и те, что он обычно носил, только по плечам и спине белели крупные ромашки, мелкие цветочки ссыпались ниже, по рукавам, по полам… Влад убито ткнулся лбом в прохладное зеркало; скрежетнули рожки.

— Тебе идет, — милосердно проговорил Ян. Наверное, врал. — А то что ты всегда в черном, как в трауре, лето же, смотри, красота какая… Сам виноват, что рубашки не купил.

— Быстрее было бы в магазин сбегать, чем мы тут разбирались, — проворчал он. — И на работу уже опоздали… Работа. Надо мной весь отдел ржать будет.

— Можешь набить им всем морды, — разрешил Ян. — Пошли, страдалец. Мы еще можем успеть на головомойку от Ирмы.

Выходя из дома, Влад старался ни в одно зеркало не смотреться, чтобы в голос не заматериться.

========== день (не)святого валентина, прости денница ==========

Комментарий к день (не)святого валентина, прости денница

после Бури, праздничная зарисовка

Она совершенно изводится, сидя на мягкой кушетке и рассматривая сквозь прозрачную витрину просторный холл торгового центра, забитый людьми и нелюдьми. В нос бьет цветочно-сладкий запах дорогих духов: парфюмерия напротив. Мурлычет какая-то музыка, и Каре вовсе не хочется вслушиваться ни в слова, ни в курлыканье парочек вокруг, не отлипающих друг от друга.

Может быть, Кара и не против тоже за ручку походить: у Ишим лапка маленькая, аккуратная и теплая, тонкие пальчики, пара прохладных простых колечек — из всей драконовой сокровищницы она выбирает только их. Но Ишим упорхнула куда-то в вешалки, затерялась среди платьев, жди ее теперь…

«Денница, можно я просто повешусь», — набирает Кара, когда ей кажется, что время течет бесконечно медленно. Сообщение улетает; тут же прочитано. Она думала, что будет отвлекать инквизиторов от работы, но они, похоже, не слишком-то заняты.

«Тебя тоже до смерти заебали эти сердечки и цветочки вокруг?»

Телефон Яна, но отвечает точно Войцек; она понятия не имеет, как они его делят, но интуитивно научилась угадывать по развязно-нагловатой манере речи. Представляет, как Влад сидит на столе в приглаженном и чистеньком инквизиторском офисе.

Кара оглядывается по сторонам, качает головой: она бы и правда сделала поменьше розовых и алых цветов вокруг, а то в глазах рябит страшно. Но Кара не дизайнер и нисколько не понимает в человеческих традициях, чтобы хоть что-то говорить. Черт с ним — пускай. Она не способна осознать, зачем на Новый год люди украшают срубленные деревья, а на масленицу — пекут блины и жгут чучела; не умеет Кара праздновать и расслабляться хотя бы ненадолго, всегда готовая выхлестнуть черные мощные крылья и выхватить клинок. Под кожаной курткой в ребра впивается кобура на портупее. На всякий случай.

«Мы с Ишимкой в Париже по делам, она затащила меня в торговый центр. Я тут сижу уже час, скучно очень, — пишет она, очнувшись и поняв, что застыла над погасшим темным экраном. — А как у вас?»

«Отчеты, Ирма орет, романтика».

Она знает, что Влад где-то в промозглом городе сейчас криво ухмыляется, и улыбается сама. Они оба слишком драматизируют, как для тех, кто сражался с богами, демонами и самими собой. Иногда можно позволить себе немного ребячества. Наверное, именно для этого люди придумали праздники.

«Своди мелочь в кино, ей понравится, — советует Войцек. — Там сейчас много романтической мути должно быть».

«Влад, а у людей есть какая-то традиция облизывать друг друга на этот ваш праздник?» — устало спрашивает она, наблюдая за молодой и беззаботной парочкой, пробежавшей мимо магазина.

«В общественных местах? — прилетает уже явно от Яна. — Только у самых некультурных. Не делай так никогда».

«Даже чуть-чуть?» — уточняет она. Оглядывается назад, но Ишимка никак не идет, совсем сгинула среди воздушных невесомых платьев — такими темпами придется отправляться на поиски.

Вместо ответа кто-то из инквизиторов посылает стикер с котиком — у котика бессильно-несчастная мордаха, и он явно готов от отчаяния стукнуться головой об пол. Кара хмыкает: чудны дела человеческой техники, куда ей до них.

Еще пару раз пиликает сообщение, но Кара порывисто вскакивает с кушетки и мигом оказывается возле появившейся Ишим — она как будто напугано смотрит на нее снизу вверх, прижимая к себе пакет с платьем.

— У них не было моделей для демонов, а мне так понравилось, — смущенно бормочет Ишимка, утыкаясь ей носом в шею. — Извини, что долго.

— В смысле — не было? — удивляется Кара.

— Хвостик. Прорезь нужно, — вздыхает Ишим. — Вот пока нашли мага, который может это устроить, пока он колдовал…

— Да ерунда, — отмахивается Кара. — Главное, чтобы платье тебе нравилось. Так… Давай в кино, тут есть где-то на этаж выше. Фильм выбираешь сама, я варвар и ничего не понимаю.

Ишим заинтересованно дергает пушистой кисточкой хвоста.

***

Ни за что Ян, конечно, не признается, но он не помнит имен всех этих улыбающихся девушек. На третьей шоколадке он выучивает наизусть коронное «Спасибо большое, тебе тоже удачного дня» и может произносить это, не отвлекаясь от отчета, продолжая печатать и ничуть не сбиваясь с ритма. Вечером ехать на задержание, а он еще не составил рапорт о вчерашнем обыске магазинчика, торгующего запрещенными боевыми амулетами, и это куда важнее расфуфыренного человеческого праздника, придуманного маркетологами. Он тянется за кофе — тот, как и обычно, справа, под рукой.

— Войцек, ради всего несвятого, это что, сахар в виде сердечек? — медленно, точно эта мысль никак не укладывается у него в голове, произносит Ян, глядя в подсунутую чашку. Слышит шорох позади, медленно поворачивается на офисном стуле, чтобы посмотреть в лицо этому удивительному человеку.

— Это из кофейни соседней. Знаешь, акция, все дела, мне вот тоже всучили…

Влад медленно отступает к своему столу. И даже начинает перекладывать бумажки, имитируя серьезную работу. Как будто бы смутившись.

— Глаза, — веско и страшно произносит Ян.

— Да там нет никаких глаз, не придумывай.

— Я хочу видеть твои честные глаза. Ну?

Влад все еще разбирает документы, улыбается, мурлычет что-то себе под нос. Отчет никак не хочет набиваться — Ян слышит задорный смех откуда-то из коридора, удивляется, как это все умудрились поймать невесомо-радостное настроение. Может быть, с ним что-то не так…

Он медленно отпивает горячий кофе. Сладко, но не так, чтобы противно, теплом по горлу; по лицу растекается глупая улыбка, пока он смотрит в экран пусто и отстраненно.

— Влад?

— Да? — немедленно, чуть настороженно отзывается Войцек из другого конца кабинета.

— Вкусно очень. Спасибо… Шоколадку хочешь? Мне тут надарили, девать некуда.

***

«Что за «Пятьдесят оттенков серого»?» — интересуется Кара ненароком, отправляя сообщение, пока Ишим разговаривает с приятной девушкой, продающей билеты.

«НЕ ИДИ ТУДА, — тут же отвечает Влад. — Это ебанина полная. Погугли бдсм, короче».

И — тут же:

«Не, нахуй. Не гугли, мне слишком жалко Ишимку».

Ишим выбирает какую-то милую романтическую комедию и места посередине — какие остались. Краем глаза следя за яркой картинкой на экране, Кара хмыкает над парой действительно неплохих шуток, что доносятся до нее. Цапает Ишимку за хвост и гладит аккуратно, играется, щекочет.

В конце концов, Ян говорил только про те места, где их могут заметить, да и она не делает ничего противозаконного. Ишимка хихикает — уж точно не над фильмом, шутливо отмахивается от нее хвостом, норовя заехать по пальцам мягко и несерьезно. Так незаметно пролетают полтора часа; когда они выходят из кинозала, свет резко бьет в глаза; Кара сладко потягивается.

— В прошлом году ты подарила мне эту… кустовую хризантему, — смеется ласково Ишим. — Определенно, прогресс.

— Она была красивая и яркая, — бурчит Кара. — Влад вон вообще кактусы инквизиторству тащит, самые стремные и колючие, а ты жалуешься. Скажи, как нужно, я…

— Нет! — Ишим берет ее за руку, чуть не заставляя споткнуться. — Не хочу, как нужно. Хочу, как ты делаешь, иначе… иначе зачем… Дари, что тебе самой покажется красивым.

Кара кивает и начинает понимать. Например, сейчас она совершенно точно хочет сгрести Ишим в охапку и дотащить ее до машины вот так, точно похищенную девицу, на руках или на плече — так уж точно удобнее. Но нет: Кара вспоминает, что они культурные.

И, вздыхая, покупает Ишим мороженое с шоколадом.

***

— Ненавижу нахуй этот день, ненавижу, — рычит Ян. Он бежит, срывая дыхание, за улепетывающим парнишкой, петляя по узким улочкам. Под ногами лед — попробовать бы тут не навернуться, зубы не соберешь; ботинки скользят, как назло, на повороте, он, сдирая кожу, хватается за угол дома, чтобы не занесло…

Влад обгоняет его запросто, в два удара сердца, за которые Ян пытается выровняться. Бежит за подозреваемым с усердием гончего пса,восхищенно сверкая глазами, скалясь жутковато и на бегу набрасывая боевые заклинания. От него бьет волной дикая неудержимая сила, та, что древнее их всех: охотничий азарт, радость погони. Он едва не воет, точно лесной волк; по контракту бьет наотмашь чужим удовольствием. Им нужно всего-то так мало — свобода…

Собираясь с мыслями, Ян отлепляется от дома и кидается следом. На город опускается ночь, теплятся огоньки в окнах, а в переулках, вдали, скрывая поблескивающие фонари, зловеще желтеет густой зыбкий туман, — достоевщина какая-то, прости Денница. Несчастный беглец уже уткнут мордой в холодную обмороженную стену.

— Ненавижу, — повторяет Ян упрямо, застегивая наручники на его запястьях и подталкивая задержанного в открытый Владом портал — стоит тут аркой, дышит в лицо холодом межмирья. — Всех ненавижу.

Уговаривает себя, старается. Не хочет признавать, что ему нравится этот день и любой другой, проведенный с Петербургом, Инквизицией и Владом. Не желает слышать, что он на самом деле такой же безнадежно поехавший, как и Войцек. И отмечает сегодня он, похоже, день психически больных.

— Даже меня ненавидишь? — невинно ухмыляется Влад.

— Тебя — сильнее всего.

***

Один убитый Господь, наверное, ведал, почему вдруг люди решили дарить друг другу вырезанные из бумаги сердца. Как казалось Каре, сердце врага, настоящее, принесенное в дар, гораздо ценнее, оно яснее выражает все чувства. Смотри, я пойду и убью для тебя любого — языческая и дикая честность. Оно реальнее, чем поделки из картонки, что вышвырнут на следующий день.

Когда-то Влад шутил, что с Кары станется притащить Ишим чьи-нибудь чужие руку и сердце. Войцек вечно над ней издевался, не понимающей безумных людских обычаев и клятв. Но в этот раз Кара делает все правильно и прилично, покупая Ишимке большую коробку с шоколадками в виде алого сердца, перевязанного ленточкой.

Расчет верный: сластена Ишим в восторге, цапает уже третью конфетку и счастливо улыбается, сидя на кровати. Кара разливает шампанское на два бокала. Губы у Ишим сладкие-сладкие от лучшего шоколада.

***

— Уже только сам черт поймет, кем он был, инквизиторство. Говорят — военным врачом во времена одного из самых жестоких римских императоров. Солдат, недоношенный ребенок войны, которому совсем нечего терять, безропотно умрет за идею, за родину, за своего владыку, повелительно взмахнувшего рукой и начавшего кровопролитнейшую войну; император запретил им жениться. И этот лекарь венчал их тайно, в ночи, точно злейший преступник. Он, наверное, лучше всех понимал: ходил с ними в бой, знал, что человек, который сражается за женщину, ждущую его дома, за светлый ее образ, готов биться, пока оружие держат руки, а потом — по-звериному рвать врага зубами и выгрызать им трахеи. Когда вокруг грязь, кишки наружу и роящиеся мухи, когда ты различаешь только алое мясо и белые кости, когда выворачивает от запаха паленой человечины, нужно что-то, за что получится уцепиться, чтобы не сойти с ума. Надежный якорь, который удержит; нить, что ведет из лабиринтов безумия. Я знаю, каково это, инквизиторство. И он тоже знал. Потому не боялся справедливо карающей длани, что обрушилась на него. Императоры не любят, когда им перечат.

Голос рокочет, мурлычет, слушать приятно, сразу сон натекает. Влад, кажется, поправляет ему взлохмаченные волосы или просто так касается, и у него вовсе нет сил, чтобы шипеть на него; Ян не может сказать ему, чтобы убрал свои наглые лапы.

— Спишь, что ли?

— Угу.

— А я ведь распинаюсь тут, — сердито и напоказ ворчит Влад. — Чуть не в самом важном признаюсь, а он, понимаете ли, спит. Совсем никакой совести у человека, ну вы посмотрите.

— Да знаю я все, что ты там признаешься, — сонно ухмыляется Ян. — Так что, его, святого Валентина, казнили?..

— Да. Совершенно безжалостно и без сомнений. Была там, правда, чудная история про слепую дочь генерала, которую безутешный отец привел к Валентину перед казнью, наслышанный от спасенных солдат о почти магической его силе, кланялся в ноги и умолял, рыдая, исцелить глаза его любимой дочери…

— Прозрела?.. — выдыхает Ян шепотом. Смыкает слипающиеся веки, представляет на мгновение, каково это, — всю жизнь в темноте жить. Вздрагивает, вжимаясь в плечо Влада.

— Прозрела. Как только казнили Валентина. Открыла оставленное им письмо и увидела вложенный в него цветок, вдруг замерла, заплакала, понимая, какое же это счастье — просто видеть что-то невыразимо прекрасное… Красивая сказка, инквизиторство?

— Угу… Влад, знаешь, какая у меня самая любимая фантазия?

— Ну-ка? — живо интересуется он.

— Ты, молчащий дольше пяти минут. Просто молчащий! С закрытым ртом! — тут же вскрикивает, хотя Влад даже не пошевелился. — Посиди тихо, ты удобный…

Диван мягкий, кожаный, поскрипывает. Кто-то когда-то на него кофе пролил, до сих пор пахнет — может, и Ян сам. Но ему странно, по-домашнему уютно, что невозможно двинуться с места; он, убаюканный мягким голосом Влада, уже ничего не соображает.

— Когда вы спали последний раз? — спрашивает Аннушка, заглядывая в кабинет.

— В прошлой жизни, — бормочет Ян.

Влад теплый — вот удивительно. Хотя руки все равно прохладные, но это он просто с мороза и без перчаток, конечно же, потому что перчатки для слабых. Он утыкается носом ему в плечо, совершенно не заботясь о том, что подумают остальные, поддаваясь мягкой дреме запросто.

— Инквизиторство, а пошли в кино, — вдруг предлагает Влад — и что-то Яну подсказывает, что прошло самую чуточку больше пяти минут. — Кара хвастается, как замечательно провела день с Ишимкой своей ненаглядной. А еще там боевик классный, про шпионов что-то…

— Не надо в кино, лучше в цирк, — окончательно засыпая, шепчет Ян. — Вся моя жизнь — ебаный цирк с конями…

И он ни на что его не променяет.

========== земля обетованная ==========

Комментарий к земля обетованная

Спойлеры к Буре!

Подарок для Бромки (https://ficbook.net/authors/1119896)

Моя Габриэль и его Улир.

ответ на: https://ficbook.net/readfic/3962945/18784282#part_content

*оба героя погибли по сюжету наших работ и оказались на Истоке - местечке вне Кареона, где погибшая душа может пройти перерождение, стоит окунуться в озеро. только Габриэль и Улир в горах подле озера пытаются жить.

Габриэль часто думала, что после смерти не будет ничего. Распятая на кресте, она готова была встретить Бездну, смирилась с ней, не собиралась спорить, когда ее захлестнул бы беспросветный вечный мрак. Она была готова умереть, глядя на создающееся будущее места, которое она полюбила всем сердцем.

Но после смерти были горы и чистое студеное озеро; была небольшая сторожка со скрипучими ступенями и полами, в которой терпко пахло смолой и свечным воском. Укромный тихий уголок, в котором можно спрятаться от всех миров и их шумных обитателей. А еще после смерти был Улир из Вензена, полуэльф, командир сгинувшей пятьдесят шестой роты — Габриэль слышала эту историю сотни раз.

Иногда она задумывалась, почему еще слышит, видит и чувствует, почему различает запахи солнечной летней земляники, что приносит в плетеной корзине Улир, почему сладость растекается на языке, почему сердце колотится, когда она летит на поющих, надрывающихся крыльях, вцепясь в крепкие плечи Улира. Задумывалась, останавливалась и глядела на Исток, щурилась, точно пыталась разгадать все его загадки. Ей казалось, Хранитель ей когда-то благоволил, потому и позволил тут остаться, ускользнуть от гильотинного лезвия судьбы. Она не знала ответа и боялась спрашивать.

Думала, нарушит хрупкую, странную магию, и все исчезнет в дымке. И вечное, выдуманное ими лето, и тихий домик, и Улир. Габриэль вовсе не нужны были такие разгадки.

***

Однажды Улир выстругал ей свирель, старательно обтесывая дерево, чтобы она не занозила тонкие губы. Она не просила его об этом — сам как-то догадался. Мысли были как крылья, общие, растекшиеся в густом теплом воздухе. Им хватало пары жестов, чтоб друг друга понять, и вот она уже играла, к губам прижимая теплую свирель, чувствуя, как ноет горло, как перебегающие по отверстиям пальцы неловки, а протез запястья, которым она удерживала инструмент, грубо и жестко держит, почти ломая. У нее было достаточно времени, чтобы привыкать и учиться.

Габриэль играла увлеченно. Ласковая мягкая мелодия струилась живо, разбивая мертвую тишину. На коленях у нее лежала голова Улира; он щурился, как большой кот, снежный барс, вслушиваясь в пение свирели. Слушал ее каждый клочок этого удивительного мира, каждая травинка, пригибаемая книзу невидимым, воображенным ветром, внимали горные хребты над их головами, зазубренные и темные. Не отрываясь от игры, Габриэль могла видеть, как в озеро соскальзывают тонкие фигуры. Словно невольные крысы, повинуясь ее незатейливой песенке, уходили с макушкой под воду, чтобы никогда не вернуться, и она не прекращала игры, охваченная опасным удовольствием.

— От таких песен и камни пойдут в пляс, — тихо улыбнулся Улир, когда она ненадолго умолкла, хватая ртом воздух, жадно упиваясь им. — Ты порезалась.

Она утерлась небрежно, тыльной стороной ладони, лишь мельком глядя на ало-рубиновые разводы. Отвечать ничего не хотелось — Габриэль выдохнула все с музыкой. Вечер был прян и долог. Они лениво следили за бесконечным небом и отблесками на нем.

— Одинаковый мир, — вздохнула Габриэль. — Здесь ничего не меняется… А у нас, может, весна началась в мире людей.

Она всегда помнила, что могла бы оказаться во мраке, и не было бы ни света, ни озера, ни Улира у нее на коленях — настоящего, как будто живого. В задумчивости Габриэль перебирала ему стриженные ей самой волосы, неровные пряди, забавно дергающиеся острые уши. Улир косил глазом, но ничего не говорил.

— Нет, не одинаковый, — шепотом выдохнул. — Ты его раскрасила, разве не слышишь? Здесь почти никогда не поют птицы, а теперь мне на мгновение показалось, что я их слышу. И небо — гляди. Цвета другие. Каждый день что-то меняется, Габриэль, приходят и уходят эти бесконечные люди и эльфы, солнце светит не так, как вчера. Завтра мы придумаем что-нибудь еще, и все будет иначе.

— Опять пойдем прыгать с обрыва? — рассмеялась она.

Запуталась пальцами в волосах, чуть почесывая, точно зверя. Больше всего она боялась скуки, которая накроет, когда они исчерпают все безумные выдумки.

— Пряди длиннее стали, — проговорила Габриэль. — И табак твой растет, и… когда мы прыгаем, я слышу, как у тебя сердце стучит громко-громко — или это у меня… Значит, мы живы, Улир?

— Живы, Габриэль, — устало откликнулся он. — Сыграй еще.

***

Габриэль видела благословенный Эдем собственными глазами, наблюдала, как человек делает первые неловкие шаги по его кустистым зарослям, но почти готова признать этот уголок в горах землей обетованной. Один ее Рай сгорел, чтобы она узнала новый, — эта мысль, засевшая в голове, была странно логична. Их личный Авалон — и яблоками пахнет так неуловимо…

— Может, я хотел, чтобы ты была, — проговорил Улир. — А ты хотела, чтобы был я.

— Но мы ведь не знали друг друга, — удивленно напомнила Габриэль. Почесала выгоревшую на солнце бровь — почти до белизны.

— Это ты так думаешь.

Она сидела на крыльце, неловко делая самокрутку, пока он, засучив рукава рубахи, деловито возился в разбитом рядом огородике. Габриэль отвыкла от недешевых сигарет и сверкающей золотом зажигалки с выгравированным крестом, которую она с греховным удовольствием совала под носы демонам. Нет, обновленный Эдем вынуждал жить дикарями, лишенными цивилизации…

Улир, любовно глядя, обходил свои заросли табака, поглаживал растения по чуть бархатистым листьям, точно по кроличьим ушам. Габриэль размышляла спокойно: однажды они захотят рассаду цветов, похожих на те, что на поле под обрывом. Кусты дикой колючей малины, усаженные в ряд. И кроликов, пожалуй, тоже. Кто знает, на что еще способен Исток.

У Улира черная земля была под ногтями, в руках — миска с водой. Она наблюдала за ним с тихой улыбкой, постигая сложную науку создания самокруток. Думала: вот какой он, настоящий Рай. Не то подобие, что построил Михаил, золотое, жужжащее, словно улей, погрязшее в грехах, которые они клялись вычищать. Рай — это спокойствие. Солнце, скользящее по воде, стекающее за горизонт. Звенящая тишина. И Улир, воркующий что-то над саженцами: Габриэль как-то обмолвилась неуверенно, что растения все понимают, точно как дети, а он и рад стараться.

***

Перья начали выпадать, как и всегда, в одно время. Габриэль ничуть не удивилась, небрежно стряхивая их, налипшие на щеку во сне: она разворачивала четыре крыла на ночь, укрывая их обоих, спящих бок о бок, как будто бы тяжелым пуховым одеялом. Она-то небрежно фыркнула, а Улир испуганно замер, глядя на нее широко распахнутыми глазами, растерянный и почти, наверное, поверивший, что она загибается, точно сильная хищная птица в неволе.

— Линька, — смущенно и немного стыдно пробурчала Габриэль, пряча глаза. — Летать пока нельзя. Только не прыгай без меня…

Он расчесывал ее крылья, выбирая лишние, отжившие и выпавшие перья, бережно вынимал. Черные гладкие перья устилали дощатый пол, а Габриэль жмурилась и не хотела на них смотреть: еще помнила их белоснежными и чистыми, нетронутыми темнотой Ада. Но открывала глаза, увлеченная очередной историей, которую рассказывал Улир: у него их было тысяча и одна, и это лишь сегодня. Без малейшего омерзения он копался в ее крыльях, зарываясь пальцами в мягкий пух и улыбаясь, точно радостный ребенок.

Поддавшись порыву, Габриэль заткнула одно перо ему за ухо, неровно, неловко — оно вот-вот должно было выпасть. Среди лохматых темных патл Улира перо смотрелось как будто к месту, точно должно было там расти.

Ей было так легко и тепло, что Габриэль рассмеялась в голос. Вздрогнула, отвыкшая от своего смеха. Представила его, крылатого и счастливого, и сердце пропустило удар.

— Будешь как индеец! — по-детски, забываясь, воскликнула Габриэль. — Вождь краснокожих! Смотри, как обгорел снова…

— Кто? — изумленно нахмурился Улир.

И оставшийся день они лежали в траве, глядя высоко в облака, и Габриэль рассказывала и рассказывала, захлебываясь словами, не способная остановиться, а Улир слушал ее внимательно и молчаливо и пера из-за острого уха не вынимал. Про трубку мира ему особенно понравилось.

***

Когда ничего уже не оставалось, они разговаривали — просто сидели бок о бок часами, глядя вперед, на горные пики или поблескивающее озеро. Библейские притчи и истории, что травили в караулках гвардейцы, мешались с рассказами о Кареоне. Они знали миры друг друга так хорошо, как будто жили в них много лет. В них обоих было слишком много воспоминаний о горе и крови, о воющих на пепелищах и солдатах с пустыми глазами. Ни на единый миг они не забывали прошлого, хотя пытались, искренне желали забыть. Где-то их помнили героями, и чужая память не давала покоя.

В мире людей была весна, а Гвардия маршировала по Аду; Кареон трясся от новой силы, уничтожавшей все на своем пути. Люди и нелюди одинаково сражались за свои идеалы и умирали из-за чего-то. Миры жили где-то там — без них. Они могли бы рискнуть и вернуться, утопнуть вместе с многими другими в озере, захлебнуться новым отчаянием и полной потерь жизнью. Их второй шанс был иным.

Впервые за все время они чувствовали блаженное спокойствие. А большего им было и не нужно — разве что, стремительный полет с обрыва вместе.

========== со стороны ==========

Комментарий к со стороны

По заявке с аска: как Гвардия узнает об отношениях инквизиторов. От себя добавлю, что они совершенно не умеют скрываться и безбожно палятся, поэтому все было довольно просто.

Таймлайн - тот самый отрезок времени между первой и второй частями “Tempestas adversa”

Ишим

Когда начинается война, она не до конца в нее верит, отказывается просыпаться из сладкого сна. Часть ее навечно привыкает к спокойствию за те несколько лет, что они выкупили у ангелов ценой золотой крови и великого пожара; Ишим знает, что весь гудящий Ад сейчас чувствует то же, что и она, словно родной мир сжался и воплотился в ее маленькой душе. Она не хочет снова возвращаться в то ощущение ужаса, когда и на небо-то страшно голову поднять, но идет за Гвардией.

Потому Ишим старается цепляться за житейские мелочи, помогает гвардейцам, потому что мало каким советом способна поддержать Кару и Вельзевула: она ничего не смыслит в военном деле. Зато утешить Ишим способна всегда, она привычно улыбается и говорит что-то ободряющее, пока они бегут на Девятый и сражаются за холодный враждебный круг. Наверное, по-настоящему им никто и не сопротивляется… Понемногу устанавливается их повседневность, в которой Гвардия вынуждена ужом вертеться, закрывая границы круга и попутно выбивая с него все войска Люцифера. Здесь уважают грубую силу, потому проблем с бандами не выходит, а куда сложнее — выжить в суровом холоде.

Ишим наблюдательна — этого у нее не отнять. Еще когда в ночи они ворвались в Ленвис верхом, когда сияли отблески пожаров и на улицах шли короткие схватки местных с легионерами, она видела, как Ян с Владом как будто оторваться друг от друга не могут. Они и раньше везде мелькали вместе, но сейчас это другое. Они избегают касаний, но стоят так близко, что кажется, не растащить. Им достаточно пары взглядов — и Ишим никогда не видела, чтобы общались глазами по-настоящему, а не в романтических историях, но инквизиторам… нормально. Они общаются точно так же, как и год до этого, но во взглядах, обращенных друг на друга, таится и расцветает что-то слишком нежное и хрупкое для этого круга и этой войны. Но они стерегут свои секреты лучше псов, и Ишим остается лишь гадать по недокасаниям и полувзглядам.

Однажды после боя Ишим заглядывает в конюшню: добрая, смирная ее лошадка всю дорогу в Ленвис хромала на заднюю лапу, потому она несет к ней десяток лечебных амулетов, которые выклянчила у медиков. Таверна не спит, шумит после боя, гуляет Гвардия, а Ишим прокрадывается тихонько на задний двор. В конюшне возле стойла бешеного коня Влада звучат негромкие голоса, что-то возится, и Ишим ловко юркает к стене, в тень, кладет руку на кинжал, думает: воры! На нее наплывает страх, но она не может двинуться с места и раздумывает, нужно ли кричать.

Ей нужно несколько секунд, чтобы узнать в голосах самого Влада и Яна, и Ишим несмело выглядывает. Может подойти, поздороваться и немного пожаловаться на свою беду, но медлит, чувствует: не то что-то. Они почти шепчутся, стоят там, близко к стойлу, в котором чернеет Владов жеребец, замерли — едва не в обнимку. В неровном свете магических ламп видно, как Влад протягивает вперед ладони, кривясь лицом, и Ишим вспоминает, что его ненароком изранило каким-то заклинанием в последнем бою, который так ярко отмечают далеко от них, в теплых стенах. Отсюда не видит, но Ишим знает, что все запястья у Влада иссечены немилосердно, точно осокой, пальцы изранены, дрожат.

У Яна тускло сияет лечебный амулет, намотанный на руку на манер браслета, но он сам касается истерзанных рук Влада, аккуратно оглаживает пальцы, что-то шепчет едва слышно, успокаивает, словно заговаривает боль. И кажется, что это из-за его движений стираются бесследно раны и разглаживается разодранная кожа. А потом Ян мягко подносит руку к губам, касается тыльной стороны ладони, исступленно, но бережно. Влад застывает на месте, неловкий, как дикий грозный зверь, не привыкший к ласке. Улыбается ломко и незнакомо.

И так тепло от этой картинки становится, что нельзя объяснить, но холод Ишим больше не покусывает. Ее странно обнадеживает сцена чужой нежности — после всей войны, что она видела. Пряча улыбку, Ишим прокрадывается к выходу. Напоследок замечая, как конь тихо и насмешливо ржет и подталкивает их друг к другу носом — ткнув Яна в спину под лопатками.

Кара

Ей Ишимка пыталась намекать о чем-то, конечно, но кто бы обратил внимание на сплетни на фоне настоящей, всамделишней войны? Бабский треп. Каждый день Кара едва добиралась до постели, а как вползала в кровать, сразу отрубалась без сновидений, но в полудреме иногда слышала, как встревоженная Ишим говорит о чем-то, и ответственно мычала в ответ. Лучше других она понимала, как непривычна демонице военная жизнь, поэтому старалась потакать ей во всем, и так не способная вовек расплатиться за то, что Ишим последовала за ней в самый низ Ада.

Так вот, имена инквизиторов там тоже проскакивали, а еще Ишим запиналась, смущалась и краснела, что понять ничего невозможно. И в голове Кары это надолго не задерживалось. Инквизиторы точно были в порядке — ни о чем ином она не беспокоилась. С недавних пор они выглядели даже получше, чем вся остальная Гвардия.

Однажды, собираясь немного проехаться с небольшим отрядом до деревеньки где, как говорили, видели дезертиров из легиона, Кара быстро взлетает наверх — к небольшой чердачной комнатке, где разместились инквизиторы. Не может дождаться внизу, да и они как-то медлят. Дверь поддается, не запертая, только вспыхивает какой-то магический символ на косяке, однако Кару он пропускает запросто.

Света нет, и в коридоре крайне трудно что-то разглядеть, но Кара напрягает ангельское зрение и пытается, чувствует — что-то неладно. Нервов она за последние недели столько истрепала, что на век не хватит.

Первое, что она видит: Ян, сидящий на каком-то кривом комоде, а Влад перед ним — на коленях. Вроде как, страшно занят, а Ян довольно улыбается и облокачивается на стену. Вспыхивает свет. Это Кара случайно дергает за переключатель, не в силах ни слова вымолвить, и теперь нет шансов просто сбежать — что ж, сама виновата.

Они шарахаются в разные стороны, что спустя мгновение Кара готова поверить, что увиденная картинка — от усталости. Но инквизиторы переглядываются дико, словно спорят, а она не слышит.

— Это прозвучит охуенно нелепо, но ты не подумай, я шнурки ему завязывал, — быстро заявляет Влад.

И Ян, совершенно приличный, одетый к выезду в мундир без погон (разве что, ужасно смущенный и раскрасневшийся), кивает рывком, спрыгивает с комода, но тут же почти падает, наступив на собственные шнурки. В легком онемении Кара смотрит на его берцы: на одном ботинке шнуровка идеальная, крепкая, чтоб в бою не слетел, а на другом — невнятные морские узлы и длинные завязки волочатся по полу… Спотыкаясь, Ян почти падает, но Влад успевает его подхватить, и делает он это настолько обыденным, правильным жестом, уверенно обхватывая рукой за пояс и терпеливо позволяя выровняться, что Кара гадает, как это она раньше-то этого не замечала.

Глядя на ее лицо, Влад хочет сказать что-то еще. Неловкость буквально ощущается в воздухе, и вид у всех троих такой, будто Кара их за чем неприличным застала. Ведь на деле — пустяк, ерунда какая…

— Я бы еще чисто по-человечески поняла, если б вы трахались, но с каких пор ты кому-то шнурки завязываешь? — выдает Кара, не подумав — все еще в шоке. Влад отворачивается, кашляет.

На самом деле она рада. Действительно рада, потому что помнит время, когда Влада выворачивало от бессмысленности своего существования, когда ему некуда было идти. Если он счастлив тем, что мучается с шнурками своего инквизиторства — пускай. Она будет счастлива тоже. Потому Кара спешит сгладить все, перевести в шутку: улыбается, подходит, хлопает по плечу и негромко рассказывает о деревеньке к востоку. Она каждым движением кричит, что все нормально, и они медленно расслабляются, перестают глядеть так загнанно.

— Жду вас внизу, не задерживайтесь! — Кара у двери машет рукой, улыбаясь, и ей так легко и спокойно на душе. Ненадолго она оглядывается и снова смотрит на левый ботинок Яна, на мятые, словно пожеванные шнурки: видно, попытки самому справиться. — Удачи! — хохочет она, скатываясь вниз.

Спустя каких-то минут десять Кара наблюдает, как Влад отходит к магам, ненадолго отлепляясь от Яна, и она ловит себя на мысли, что вид его, одинокого, курящего в сторонке, чтобы на других дым не летел, непривычен. Потому Кара решительно подходит ближе, желая разделить с ним студеный воздух, пропахший едким табаком, и пару-тройку тайн.

— И давно? — шепотом спрашивает она, чувствуя себя нелепо — точно в человеческом фильме про шпионов.

— Мне теперь кажется, всегда так было, — растерянно говорит Ян. — Хотя на самом деле — сколько там, недели три? Как все это началось. Может, мы не позволяем друг другу сойти с ума…

Кара кивает; ей тоже иногда кажется, что война длится целую вечность, хотя на самом деле никто даже месяц на календаре перевернуть не успел. А потом она почему-то обнимает Яна, устало гладит его по спине. Вроде как, семья теперь по-настоящему, но Кара не особо понимает, как это работает.

Они достаточно далеко от всех спрятались, чтобы позволить себе замереть. От Яна пахнет горечью, и полынные нотки Кара точно привыкла вдыхать, когда — изредка — обнимает Влада, но сейчас она довольно улыбается. Чувствуется, как спина у Яна становится чуть менее напряженной и прямой.

— Обидишь Влада, и я тебя сожру, — ворчит она несерьезно, но по ответственному взгляду сине-серых глаз понимает, что Ян это за шутки ни на минуту не принимает.

На правах родственника Кара отбирает у него сигарету и докуривает, довольно обжигаясь дымом — это особенно приятно, когда вокруг холод, что зуб на зуб не попадает, и начинается снегопад.

Ройс и Дир

— Вот Влада тоже эти ебучие клопы по ночам жрут, а ты говоришь, я параноик! — восклицает Дир, когда они спускаются вниз, в просторный зал, где раскиданы кривенькие, но крепкие столики.

Влада они находят в углу; вид у него какой-то потрепанный, и ворот рубашки он поправляет, когда радостный Дир пытается что-то еще сказать. Двигается на лавке, освобождая им немного места, и придвигает пару мисок с жидкой кашей.

— Устал, да? — сочувственно пристает к нему Дир. — Целый круг закрыть, еще бы! А крепко границы стоят, уже пару дней никаких легионеров, зря выезжаем охранять…

— Столько дней спокойно, а ты такой уставший, — задумчиво тянет Ройс.

Диру, кажется, не до того: он уже наворачивает кашу, о чем-то болтая. Жизнерадостный такой, громкий; Влад тоже чуть морщится, но благосклонно слушает. И голова у него забита совсем другим, проблем и без того хватает, Диру надо думать и о поисках своей названой сестры, и о войне, и о том, как бы Кара не прознала, что он покушение на нее готовил: она нынче нервная, головы с плеч летят. Некогда ему думать, с чего Влад такой странный.

А в неожиданно возникшей передышке Ройсу нечем заняться, и он рассматривает Влада, пока ест. Знает, что даже такая жидкая каша ценна, потому смакует и медлит, как и остальные солдаты, которых в полутьме таверны можно различить. У него достаточно времени, чтобы изучить Влада, усталого, но какого-то слишком счастливого. Прямо светится изнутри.

Тут рядом возникает и Ян с несколькими большими кружками — в них плескается местный травяной сбор, который по вкусу напоминает чай, но бодрит лучше крепчайшего кофе. За переменой на лице Влада следить любопытно — за мягкой, не свойственной ему улыбкой, которая мелькает, точно последний луч солнца. Он тянется за своей кружкой, касается случайно, украдкой, запястья Яна, но держит руку явно больше нужного, а после прячет довольную улыбку за широкой кружкой, отпивая горячего.

Сам Ройс следит за ними внимательно, чувствуя себя невесть каким детективом. А все равно долго глядеть не может: и неудобно как-то глазеть, и чужое счастье слепит глаза — такое спокойное, домашнее и ласковое.

— Вы двое вместе, да? — спрашивает он, улучив момент, когда разговоры о положении войск примолкают.

Вряд ли такой вопрос кто-то ожидает, но Влад только отмахивается, снова вернувшись к карте, вытащенной из валявшейся под столом сумки, и оставляет Яна самого справляться с вопросами. Наверное, есть в этом хитрый умысел, потому что инквизитор совсем несчастно озирается. Как будто побаивается чего.

— А раньше что, нет? — так искренне изумляется Дир. — Я как в Гвардию пришел… Ой.

Влад хохочет, мотая головой.

— Демоны, — объясняет он Яну. — Говорил уже, они без предрассудков, а в чем-то очень даже наивны, как наш друг Дьярвир.

— Заткнись, — ворчит Ян, озираясь смущенно. — Говорил он. Неприлично всем объявлять, сейчас у Гвардии куда больше проблем, чем обычно, которые нужно срочно решать.

— Мы ж семья, инквизиторство, надолго твоих тайн все равно не хватило, — вздыхает Влад и тянется к нему, чтобы довольно коснуться губами виска. — Они видят больше нас самих, когда нужно: хоть Дира послушай. Он иногда что-то дельное говорит.

Ян аккуратно пинает его под столом, и Ройс понимает с искренним облегчением: все и правда по-прежнему. Вздохнув, он возвращается к остывшей каше, а потом вместе со всеми склоняется над картой, в которой вдохновенно черкает Влад. И кажется, что — ненадолго — все хорошо.

========== дачное ==========

Комментарий к дачное

Вне таймлайна, но явно уже после “Tempestas adversa”, раз тут дети мелькают. Небольшое ау, где все счастливы и наслаждаются летом.

То лето они запоминают накрепко за безмолвие и долгие тягучие дни, янтарные от солнца, смолянистые, пахнущие душно — травами и полем. В Ленинградской области редко бывает столько света, но в этот раз они вытаскивают счастливую карту — или природа чует, кто обосновался в небольшом дачном поселке, окруженном с одной стороны громыхающей железной дорогой, а с другой — пышным зеленохвойным лесом; да, несомненно, провидение все знает и просто не хочет связываться, а тучи их стороной обходят. Себе дороже.

О даче они подумывали давно; сколько ни люби сумрачный город, не по рождению ставший родным, а все-таки в жаркое лето тянет за его границу, влечет неясной тоской — попробуй устоять. За плотно сбитыми домами чудится шелест ветра в деревьях, на рынке сладкую краснобокую клубнику продают горстями, а половина сослуживцев в Инквизиции с выходных возвращается посвежевшей, пахнущей дымом костров и мангалов.

С местечком везет, Кара к инквизиторской зарплате скидывается немного, вкладывается, как говорит, и им достается аккуратный участок на краю поселка, у самого въезда. Предыдущие хозяева оставляют им полупустой двухэтажный дом за хлипким на вид забором, скрипучие дачные качели, веранду, буйные заросли травы, сорняков, цветов и еще невесть чего. Славное наследство, хотя поначалу они все вчетвером (не считая собаки) стоят на месте, озадаченно озираясь, чувствуя: нежилое тут, пустое.

— И чего они так задешево продали, призраки в доме, что ли, — размышляет Влад, пока они все вместе таскают тяжелые сумки из машины в дом. Белый гравий дорожки похрустывает, по ногам бьют разлапистые ветки каких-то кустов с белыми шапками мелких цветочков.

Яну точно хочется ответить какой-нибудь колкостью, но Влад-то сам давно не мертвый, живой он, ощутимый, задыхается немного, поглядывает наверх, на солнце в зените, вытирает лоб под рогами и шипит. Припекает. Он еще думает, зря джинсы любимые надел, черные, да и рубашка эта ни к черту, сколько рукава не закатывай, а в спину довольно гогочет Кара — она у Влада гавайку свистнула, шорты какие-то и рада, носится по участку, обтесывая ноги о крапиву, порхает тут и там, как яркая тропическая птица, а за ней в приступе щенячьей радости гонится Джек. Ишим в доме заваривает чай и готовит бутерброды.

Да, чужое, незнакомое, и они слету принимаются за задачу обжить все: и домик, с виду небольшой, но в котором каждому находится угол, и участок, где стоит прокатиться косилкой и глянуть, что осталось от давнишних клумб, и кусочек леса, что за забором шумит и птичьими голосами перекликается… Работы — на целое лето.

Они стараются. Ишим занимается домом усердно; Влад совсем не знает, как она в школе училась, но теперь подозревает, что — с инквизиторским прилежанием, просиживая ночи за домашкой. Вот она и цепко хватается, тащит, как одержимая сорока, все: занавесочки, скатертки, приятную мелочевку в старый советский сервант, чтоб не пугал пустотой за стеклянными дверями. Мебели тут достаточно, не поскупились хозяева, старой и скрипучей — хоть сейчас в антикварную лавку тащи. А вот уюта не было, но со временем они достаточно захламляют дом своими вещами, чтобы начать чувствовать его своим.

Вместе разгребают участок, но плющ на беседке почему-то рука трогать не поднимается, и он растет себе на здоровье, жадно оплетая решетчатые стены. Понизу маленькими цветочками проглядывает вьюнок. Они спасают молодую елочку, которую едва сорная трава не задушила; поодаль Ишим находит кустики, Влад вроде бы уже лопату заносит, а она собой закрывает, кричит про пионы как оглашенная. Кустики зацветают чуть погодя, распускаются мясистыми малиновыми цветами, и он радуется, что кто-то за руку дернул и остановил. Красиво же.

Они изучат каждую пядь. Сзади, где машину ставят, тощий кедр растет, у забора — малины навалом; вишня в углу, что к соседскому забору примыкает, и она ободрана уже наполовину (Влад лениво предлагает пойти и накостылять, но идея как-то тухнет), там же смородина. Ишим хочет сиреневые кусты у калитки, Кара — подрубить пару яблонь и вместо них груши посадить, чтобы уравнять счет между деревьями, Ян вроде бы говорил что-то про навес, который надо к дому приладить, чтоб машина под солнцепеком не стояла…

Влад не предлагает ничего, он наслаждается.

— И все-таки черт знает, почему они дом продали, сказка же, — говорит однажды Ян, один в один повторяя первую мысль Влада, но он пожимает плечами. Подумывает, что — перегорели. Это они-то воодушевились, но на следующее лето чувство будет куда слабее, и так с каждым годом примется затухать постепенно. И потому ему ценно это — первое, дороже золота.

Они прячутся от города и работы, но отдыхать Ян не умеет, его бездействие пугает больше всего, вот он и носится, помогает Ишим грядки устроить, потом с теплицей что-то возится. Лезет на крышу — кровлю править, ловкий и верткий, как кошка, а Влад опасливо косится снизу, подсчитывает, где хватать, если сорвется. Тревожно поскуливает Джек, тычется носом в ладонь.

Как лестницу на второй этаж поправить — так сразу Ян, с водопроводом разбираться тоже он рвется, а если Влад еще хоть раз услышит про дверные петли, которые менять надо, то сам повесится, ей-Денница. Но Кара неожиданно поддерживает эту его блажь и помогает розетки ставить…

— Ты ведь знаешь, что на дачу приезжают отдыхать, а не работать? — ненавязчиво намекает Влад. У него руки исцарапаны, потому что лезть в заросли ежевики с миской — такая себе идея, если честно; Ян ворчит и ищет в шкафчике перекись.

— Там фундамент просел, надо бы поднять… — вдохновенно начинает он, и дальше можно уже не слушать.

Влад отмахивается, протирает руки и валится на качели с книжкой, лениво поворачивает голову — там Кара и Ишим о чем-то спорят. Один Джек лежит в пионах животом кверху. Влад ему подмигивает, вздыхает: сейчас шуганут пса, чтобы цветы не валял.

Яблоки медленно вызревают на деревьях, наливаются, и однажды пронзительно слышится треск веток, не выдерживающих тяжести; приходится подпорки ставить. С этим, понятно, к Яну…

К Яну он больше не пристает: каждый отдыхает как может, а инквизиторство, кажется, счастлив. Большего Владу и не нужно.

А сам Влад тащит их в лес за грибами, немилосердно поднимает в шесть утра, и его кто-то смачно материт (Кара или Ян — поди их разбери). Всю корзину занимают подосиновики и небольшая горстка белых, а к концу вылазки побаливает спина… Потом они чистят грибы полдня, чернота въедается в пальцы, как сажа.

На следующий день Кара будит его ни свет ни заря на рыбалку — это месть у нее такая изощренная, но без смеха наблюдать за тем, как она с управляется с удочкой, купленной в поселочном магазине, невозможно никак. И Влад смеется, перебивая лягушиное кваканье, пока Кара не притапливает его слегка, и они плещутся совсем недалеко от берега, хохоча и отфыркиваясь. Прохладная вода заставляет ежиться, а одежда неприятно к телу липнет. На берегу носится Джек, воет, будто плачется, и успокаивается лишь тогда, когда они в обнимку из озера вылезают, мокрые, но счастливые. В ведре — ни одной рыбешки.

Джек обычно туда-сюда рысит по участку (он пес домашний, редко когда за забор вылезет), прячется в кустах и украдкой обкусывает налившиеся ягоды земляники. Узнав про это, Ишим гонится за ним с тряпкой по пыльной дороге, и смеется, и без сил валится с ним в полевые цветы на обочине — Джек тявкает по-щенячьи, облизывает ей лицо земляничным языком.

Понемногу прознают про дачу и другие, в гости заглядывают. То Аннушка заедет, будет сидеть на качелях, прячась под широкополой шляпой, и читать Бронте, то кто из Роты на шашлыки заглянет, им-то лишь бы поесть… Тихо тут не становится никогда.

Белка ловит ящериц и не слушает все доводы про взрослые года. Она рассаживает их в широкую клетку, дает имена, подкармливает. Иногда нежно тыкает в носы, и ящерицы забавно отскакивают. Белка все время наезжает внезапно, проводит целые дни на озере, носится на велосипеде с соседскими ребятами. Оголтелая шайка — все сплошь городские, вырвавшиеся из клетушек и разошедшиеся. Позже туда прибивается Вирен, и соседи приходят к ним с жалобами, паломничают каждый день. Но быстро понимают, что они тут такие же дети, как и те, что куролесят по поселку.

— Кажется, мы стареем, Войцек, — грустно вздыхает как-то Ян, пока Влад с дровами в сарайчике возится. Он честно заявляет, что угли для мангала — для слабаков. Не атмосферно.

Спорить с ним совсем неохота — Влад вообще недавно взял за правило не спорить с людьми, у которых топор в руках; Ян такой прихватывает небрежно, покачивает в воздухе, расслабленно прислоняясь к стене.

— Да нет, — говорит он, — я как будто в детство попал. Я такую свободу только тогда чувствовал.

Тем же вечером они сидят, глядя из окна на закатное солнце, легкий ветерок колышет тюль. Ишим возится с самоваром, найденным где-то в кладовке, и скоро все забивает аромат свежезаваренного чая с травами, которые прямо тут, рядом с домом, нарвали. Вдалеке гремит проезжающий поезд.

Догорает июль, но впереди еще целый месяц; а кажется — вечность.

========== — последний ==========

Комментарий к — последний

#челлендж_длялучших_друзей

Кара и Влад, тема 1: представление

Влад и Кара отсылают “холокост” к греческому слову библейского происхождения ὁλόκαυ(σ)τος, ὁλόκαυ(σ)τον «сжигаемый целиком», «всесожжение, жертва всесожжения».

Не в узком смысле.

Сама фраза — цитата из песни “Сожженная заживо”

В темноте поначалу не было видно ничего — неудивительно, что никто не заметил приближения гвардейцев и не поднял тревогу. Они были тихи, собаки не выли, надрываясь, не громыхали когтистыми лапами адские лошади, неся на спинах всадников. Дикая Охота приближалась неотвратимо и беззвучно. И в двери не стучала — она просто вынесла мощные ворота замка ярким разрывом боевой магии, разметав в стороны камни, щепки и тех немногих, кому не повезло оказаться рядом. Холодный полночный воздух тут же задрожал и застонал — наполнился криками. Во внутренний двор въехали двое конных — на черном и белом, вооруженные трескучей магией и закаленным кровью клинком. На том сопротивление и кончилось, толком не начавшись.

Высший демон кричал, царапая каменный пол, когда его стаскивали с трона — он желал встретиться с ними достойно, но вышло нелепо и совсем не так, как пели в легендах. Лорд Набериус вздрогнул, когда прямо перед его лицом мелькнула алая вспышка магии, а потом понял, что не чувствует ни рук, ни ног. Задрал голову, беспомощно, но зло глядя на тех, кто влетел в главную залу.

В темноте Набериус толком рассмотреть их не мог, сколько ни щурился, но догадывался, кто пришел прямиком в его дом. Одинаковы с лица, в черной одежде — кривые обломки Бездны, безумные черти с огнями в глазах — там пылали отражением стены замка. Зеркало их сотворило, не иначе: темных, взлохмаченных, уже измазанных в чьей-то крови. Перебросились парой слов — без долгих разъяснений, по паре жестов друг друга понимая и принимая…

Между ними будто плясали искры — стояли рядом, но плечами не касались. Казалось, сдвинутся еще — и вспыхнут, трепеща, яркие электрические молнии. Пахло порохом и кровью, хищно вспыхивали глаза на узких бледных лицах. Теперь он мог видеть, насколько они похожи — как брат с сестрой; в кожаных куртках, коротко стриженные, одинаково глядящие: с вызовом, с яростью, бьющей внахлест.

Они были родом из этой войны, в которую играли всю жизнь, и не могли без нее, умирали, задыхались — они и нашлись-то, потому что схоже жаждали действия, движения, бесконечного рывка со зверским рыком. Набериус этого не мог знать точно, понимал интуитивно, да только сказать ничего не мог, язык отнимался.

В четыре руки его выволокли на балкон, поставили на колени. Маг ухватился за длинные волосы, обнажая шею, закрытую тяжелым ожерельем из родовых медальонов, — его отражение, командор Гвардии, оборвала не глядя, и золото тяжело брякнуло о мраморный пол.

— Вы… — Набериус выталкивал слова с трудом, а лица этих бешеных бесов сливались в одно, страшное,дикое. — Как вы…

— Смеем, — отчеканил маг сипло. Уверенно, негромко, но голос его долго отдавался в ушах зловещим эхом и никак затихнуть не мог.

— Нам имя холокост, — отозвались в тон ему — увлеченно. — Им имя легион…

Они хмыкнули в унисон — чрезвычайно довольно. Перед глазами мелькнул короткий нож — Набериус не понимал, чья именно рука его держит, крепко стискивая рукоять. Не дрожа, не сомневаясь. Но видел, как загораются казармы, как разбухает нарывом огненный взрыв, уничтожающий дом, который выстроил его род…

Кто-то из них коротко взмахнул рукой — со знанием дела, — и все милосердно погасло.

***

Когда все окончилось, они оказались слишком далеко от своих: нужно было время, нельзя показывать слабость; то нездоровое опьянение битвой спало, оставив место глухому отчаянию. Кара прислонилась к Владу устало, ткнулась носом в плечо, в драный лацкан кожаной куртки. Позволила стиснуть себя, прижать крепко, ощутимо, за побаливающие ребра. Слабо горели царапины, ныли изрезанные лицо и руки.

Глаза у Влада были темные и тревожные — он смотрел сквозь нее.

— Всесожжение или жертва всесожжения, а, Кара? — вкрадчиво уточнил он, но голос был усталый — выгоревший. — Мы играем с библейскими текстами, которые так сложно толковать.

— Это последний, — прошептала она, кусая потрескавшиеся от огненного жара губы. — Последний. Война закончена — мы убрали всех, кто был на стороне Мелеха, теперь они ни за что не поднимут мятежа против Гвардии. Наступит мир. Денница, пожалуйста, пусть он наконец наступит.

Влад ничего не ответил, обнимая ее сильнее, успокаивая, а Кара чувствовала: она лжет сама себе. Но ему — никогда.

========== — у него твои глаза ==========

Комментарий к — у него твои глаза

#челлендж_длялучших_друзей

Кара и Влад, тема 2: знакомство

В коридоре послышалась негромкая возня, грохот, звяканье — тихая, но отчетливая ругань, и Кара напряженно остановилась на половине шага. Нехорошо заныли лопатки, спрятанные крылья, отозвалось в груди. Из головы сразу вылетело, что Агнешка попросила передать с полки склянку, о содержимом которой вовсе не хотелось задумываться; Кара отрешилась от подергивающегося полосами телевизора, работавшего без звука, и дребезжавшего патефона.

Выхватив меч из ножен легким, выученным движением, она неслышно ринулась в коридор, вовсе не обращая внимания на слабый вскрик Агнешки. К ним забрались — это точно. Ангелы, пронюхавшие ее след, проклятые псы Божьи, сбивающиеся с лап, чтобы найти ее в Праге? Те хмурые парни, с которыми рассорилась сама Агнешка, напав на след убийц своей хорошей знакомой?.. Юркие быстрые мысли проносились в голове разрядами молний. Медлить и спрашивать нельзя — Кара никогда не любила дипломатию.

Не смогла срубить — рука, что ли, дрогнула, любопытство пересилило. Клинок запел, прижавшись к чужой шее, чуть взрезав кожу, — потянув воздух, Кара могла почувствовать резкий железный запах человечьей крови. Сладковатый ихор, текший в венах ангелов, на вкус был иным; один вариант можно было исключить. Гость замер — не ожидал; тяжело и хрипло дышал.

Терпением Кара не отличалась никогда, а тонкая тень, вжавшаяся в стену, угрожающе молчала — Кара чувствовала из темноты поблескивающий яростный взгляд, ощупывающий, оценивающий ее. Неровной рукой, немыслимо изогнувшись, нашарила выключатель, чтобы вспыхнувший свет одинокой лампочки заставил нежданного гостя сбито заморгать, ослепнув на пару мгновений.

Перед ней стоял лохматый мальчишка, щеголявший темным фингалом под правым глазом; он часто моргал от света, тер лицо. Меч Кара не убирала, окинув взглядом всю угловатую фигуру, драную одежду, подпаленную джинсу. Скривилась.

— Тебя кто подослал, крысеныш? — вскипела Кара рыком, почти от обиды — такого невзрачного врага ей подсунули. — Отвечай, пока без башки не остался!

Когда прошла искра, она не заметила; было поздно. Боевая магия огненным заклинанием разорвалась прямо перед лицом, опаляя ресницы, завыла и заискрила… Воздух задрожал стеклянно. Такой разряд пьяно закружил голову, но Кара успела принять его на меч, загудевший от удара. Спиной отлетела на вешалки, больно впившиеся в тело, замахнулась снова, спирепея от боли и цветных кругов, что заплясали перед ней.

— Это мой брат! — зычно крикнула Агнешка с кухни — даже не потрудилась выглянуть на их грохот, но голос ее был тверд и уверен. — Не тронь!

Смысл слов дошел до нее не сразу — она замерла с мечом, занесенным над головой мальчишки. Тот больше не отбивался магией, но упрямо хмурился и сжимал кулаки — кажется, надеясь кинуться на нее врукопашную, как загнанный звереныш. Оскорбленно заворчав, Кара плавно перетекла обратно из боевой стойки.

— Правда, что ли? — только и спросила она.

— Влади́слав Войцек, — сквозь зубы пробормотал пацан, оскалился, с вызовом на нее глядя. Руки не подал. Прошел мимо, косясь на Кару, нервно кусая губы, и немного припадал к стене, будто прогремевшее заклинание вытянуло из него слишком много сил.

Не стоило и думать, что Агнешка отвлечется от своего зелья. Еще немного пошатываясь после вдарившего в голову заклинания, Кара вернулась к ней, аккуратно прислонила меч к стене, точно щегольскую трость или зонт, и сунула голову под кран с ледяной водой. Отфыркиваясь, обтряхиваясь, она смаргивала воду и глядела на Агнешку. Та кинула ей полотенце порывом магии.

Она не знала про брата — чего не знает про эту женщину?..

— Что ему надо? — мрачно уточнила Кара, вытершись и скрестив руки на груди. Чужих в доме она не терпела — особенно теперь, когда на обеих была объявлена охота.

Шуршала вода в душе, мальчишка пробегал по коридору, раскрывая шкафы и деловито скидывая что-то в объемистую холщовую сумку. Ни словом с сестрой он не обмолвился, старательно миновал кухоньку, что-то ища в другой части квартиры-коморки. Грабеж — так это выглядело.

— Какие-нибудь артефакты, книги… Он часто за ними приходит.

— Родной? — уточнила Кара.

— Не похож? — тонкими губами улыбнулась Агнешка. Вопросом на вопрос — любимая ее игра.

Склонив голову, Кара присматривалась. Следила за мраморными пальцами, как у скрипачки, переставляющими маленькие баночки и склянки, щепотками добавляющими в кипящую красную кастрюлю травы. Агнешка была тонкая и строгая, вампирски бледная; волосы резала по четкой линии — под каре, так, кажется, у людей стало модно. Мальчишка был больше похож на саму Кару, неугомонную, лохматую, сердитую на весь белый свет, чем на свою блистательную сестру.

— Похож, — все же признала Кара, вспоминая то, что видела в коридоре. Строгость — это все с возрастом, век людей недолог, но лица не лгут. — У него твои глаза. А все-таки — как так вышло? В твоей семье магия передается по женской линии, а он едва меня не поджарил. Талант.

В задумчивом молчании Агнешка подошла к окну, глядя на полную тяжелую луну, повисшую над городом. Постучала пальцами по старенькому накренившемуся подоконнику, вторя ритму незатейливой песенки, вторым кругом полившуюся из патефона.

— Случается всякое, и не в первый раз. Раньше всех магов у нас в семье душили при рождении, считалось, это не принесет ничего хорошего ни миру, ни роду, но… цивилизованный век. Почти двадцать первый — что там осталось.

— Выходит, мальчишка обречен с самой колыбели, — оживилась Кара, коротко усмехнувшись. — Забавно… чертовски.

Агнешка резко повернулась на каблуках и впилась в отвороты ее рубахи. Отполированные ногти царапнули по ключицам.

— Он мой брат, кровь от крови, — отчеканила Агнешка, прямая спиной, хищная — редко когда Кара видела, как она грозно блестела своими стальными глазами, теми же, что взглянули на ее с детского лица. — Обещай, что никогда не причинишь ему зла.

— Да нужен он мне, — отвернулась Кара. За спиной ее громко стукнула дверь — пацан даже не стал тратить время и ее запирать, спеша сбежать от нее подальше; Кара недовольно скрипнула зубами. — Варево готово? — уточнила она. — У нас мало времени.

Ничего не ответив, Агнешка потянулась за поварешкой, чтобы размешать густой бурый кисель.

========== — с мотоцикла упал ==========

Комментарий к — с мотоцикла упал

#челлендж_длялучших_друзей

тема 3: детство

Тут мы немного вольно толкуем, потому что совсем уж в детстве Кара и Влад не были знакомы, однако же пятнадцать человеческих лет, по ее мнению бессмертного, это совсем еще дитё. Так что вот. Мелкий Влад, заботливая (как умеет) Кара и котик.

*у нас есть еще одна зарисовка про Кару уже в детстве и ее одного товарища, который ей тоже как брат и вполне может объявиться в этом челлендже; работа старая, но я сегодня ее слегка подредактировала, ну и пусть для полноты картины тоже будет: https://ficbook.net/readfic/5182305/14030396#part_content

С самого утра погода не задалась: Кара чувствовала это ноющей спиной, будто бы потрескивающими электричеством перышками. Взмывая в набухшее тучевое небо, что раскинулось над перемигивающейся огоньками Прагой, она одновременно и сожалела, что в грозу, с намокшими, тянущими вниз крыльями никак не полетаешь и не насладишься воющим ветром, но и радовалась, что все так заволокло: ангелы не смогли бы выследить ее ни с земли, ни сверху. Она и видела-то с трудом — на расстоянии вытянутой руки.

Едва заворчало в пуховом сером одеяле, Кара снизилась, вернулась кругами, неведомого врага запутывая, к дому Агнешки — к ее маленькой приятной квартирке, ставшей уже знакомой, спрятавшейся среди сотен других клетушек. Окно было распахнуто, как и всегда: Агнешка специально его оставляла; ее не было, квартира пугала тишиной. Пристально оглядывая дворик и покусывая себя за излишнюю паранойю, Кара заметила внизу, на крыльце подъезда, худенький мальчишечий силуэт, кутающийся в тяжелую черную косуху. Сидел он неподвижно, неотрывно глядя на вход во дворик; рядом, заваленный набок, дремал потрепанный мотоцикл.

Смеркалось. Дождь шел сильный, с грохотом сливался по крыше, по каким-то специальным трубам, надрывающимся, что иерихонские. Сгорбившись на сухом клочке, на ступенях, мальчишка не двигался, точно и не дышал. Приглядевшись, Кара все же заметила, как болезненно дрожит худая спина. Почесала затылок, ероша чуть отросшие волосы.

Вздохнув, Кара все же пошла вниз, оправдывая свой праздный интерес банальнейшей скукой: сидеть дома не хотелось, для сна она была слишком бодра, а ничего занимательного в движущихся картинках в этом ящичке — телевизоре — не находила никогда. Лестница быстро кончилась; она хлопнула дверью, заставив мальчишку крупно вздрогнуть, но не обернуться. Села рядом, подобрав ноги. Пахло кровью и мокрым асфальтом.

В заплывшее сине-бордовым почти детское лицо Кара и не планировала заглядывать — само как-то получилось, — но ожидала увидеть именно это. Рассеченную губу, синяки в пол-лица, не сошедшие и заново налившиеся, ссадины и порезы… Лохматые темные волосы слиплись на виске. Но она узнала — как и полагала с самого начала — брата Агнешки, того самого мальчика, что едва не пришиб ее боевой магией в коридоре не так давно. А теперь он несчастно сидел тут, как побитый щенок.

— Херово выглядишь, малой, — прямо высказалась Кара. — Неудачный день?

— С мотоцикла упал, — хрипло-хрипло выдавил он, сплевывая розовой слюной. Гордо вскидывал голову, хотя ему наверняка было слишком больно: смотреть, говорить, дышать, но он брал бараньим упрямством — такого хватит и небо расчистить, и проклятущий дождь прекратить.

— Конечно, с мотоцикла, — согласилась Кара неожиданно легко, принимая игру. — А потом этот самый мотоцикл тебе кастетом вмазал — вон на скуле отметины, думаешь, не видно? И за волосы он тебя тоже таскал? — Довольно указала на его не новенький, но добротный мотоцикл, ухмыльнулась: — Зверь машина, и не говори.

Его ненадолго перекосило, и на всякий случай мальчишка сдвинулся еще чуточку вбок, сжимаясь от боли, почти вываливаясь под дождь, но — подальше от нее. Сверкали стально-серые глаза — осколками, злыми и обиженными; губы сжал в тонкую линию. Смотрел в сплошную стену дождя, задирая лицо к небу — долетали капли, оседая на коже.

Шуршал холодный дождь. Хотелось заговорить снова, но Кара отвлеклась, услышав шелест травы и слабый, задумчивый животный звук — кошачье мявканье. Рыжий косматый зверь возник из ниоткуда — самый дворовый из котов, надорванный, взъерошенный, мокрый, с глубокой метиной когтей на носу. И мальчишка вдруг разулыбался широко и, забывая о своей боли, потянулся к коту чуть дрожащими пальцами, тонкими-ломкими, как и у сестры, но со сбитыми костяшками и криво прилепленными пластырями. Глядя на озаренное яркой улыбкой лицо, Кара забыла, что хотела сказать. Слава всему несвятому, подумала она мельком, зубы у него все целы — вот так повезло…

Дальше она не думала вовсе, а просто действовала: не произнося ни слова, подняла его и потащила за собой, упрямо заволакивая на битую лестницу. Мальчишка не сопротивлялся — да и куда бы ему, истерзанному и уставшему, повис на ней тряпочкой и слабо жмурился — когда, наверно, накатывало особо сильно. Вслед за ними в квартиру просочился и рыжий кот, юркнув в приоткрытую дверь, но Кара не стала вышвыривать за дверь обнаглевшую зверюгу, пожалела.

На стол перед клюющим носом мальчишкой она выставила полную бутылку водки, которая стояла в серванте пару дней ее стараниями да несколько лечебных амулетов, найденных у Агнешки: та любила порядок и все кропотливо раскладывала по полочкам.

— Для дезинфекции, — объявила Кара, указав на прозрачную бутылку, к которой мальчишка брезгливо принюхивался. — Принимать внутрь, потом снаружи…

Сама выпила — и пацан тоже хряпнул, поморщился, конечно, но вытерпел, замер, часто дыша и обалдело моргая. В этот момент она его и поймала с обычной кухонной тряпкой, вымоченной в спирте, и долго оттирала от крови перекошенную мордаху, стараясь не попасть в глаза, — мальчишка дергался и вырывался, крепко зажмурясь, орал, что жжется, и выл, угрожая. Рядом тревожно вопил кот, путался под ногами.

Оставшиеся царапины он протирал уже сам, стоя напротив зеркала, а потом долго грел пальцы о лечебные амулеты, сочившиеся неярким размеренным светом. Магия свое дело знала отлично, и все ссадины и синяки истаивали на глазах. Кожа так и осталась мертвецки бледной, под глазами наметились темные круги; однако мальчишка понемногу отмер, блаженно откинулся на спинку стула, и взгляд у него был немного сонный, попьяневший, но за Карой следил пристально.

— Почему? — спросил.

— Твоей сестры нет дома, но это не повод истекать кровью на пороге. Мне не жалко, — она махнула рукой на разряженные амулеты и полупустую бутылку. — Тебя тоже — не особо, не надейся.

Он кивнул, словно ничего другого и не ожидал, а Кара говорила точно по написанному кем-то свыше тексту — хоть и многое от него и себя самой утаивала.

— У тебя проблемы? — как-то даже участливо уточнила Кара. — За что били-то?

— Да там терки кое-какие. Товарищи решили, что могут на чужой территории обижать прекрасных дам. — Пацан говорил слишком рассудительно, со слышащейся отчетливо злостью. — Слишком много их. Трусы — один на один я бы справился. Даже и без магии. А тебе зачем?..

Пожав плечами, Кара не смогла бы ответить.

— Я тебе не нравлюсь, — проговорила она. — Еще бы. Но я сестре твоей помогаю, а не врежу, что бы ты себе ни придумал. Она очень хорошо платит адским наемникам, чтобы немного рискнуть своей шкурой.

— Она говорила. А потом… Ты уйдешь, да? — спросил испытующе. — Ну понимаю, что да, что тебе тут делать нечего. У вас, демонов, свой мир, из которого как бы и вылезать надолго нельзя, и войны свои, битвы… А как же Агнешка одна? Даже если избавишься от тех уродов, что ей угрожали, все равно оставишь ее совсем одинокой. У вас же вроде бы… любовь?

Кара хохотнула в голос, не боясь обидеть; Агнешка была куда умнее своего мелкого брата, не сочилась такой беспросветной наивностью — и в какой, проклятье, книжке он вычитал?..

— Любовь придумали, чтоб денег не платить, — поучительно заявила Кара. — Запомни, может, просветишь кого на своем веку. Вот ты любил кого?..

— Его. — Пацан уверенно ткнул пальцем в шерстистого кота, оживленно рыскавшего по кухне, о котором Кара и успела позабыть. Добавил расстроенным тоном: — Только это, издалека. Ебучая аллергия. Но все равно люблю, а ты говоришь, нет ее…

Кот льнул к мальчишке, бодал головой ногу в драной джинсе и тарахтел успокаивающим мурчанием. Наблюдая эту идиллическую картину, Кара наполнила еще одну рюмку, толком не чувствуя выжигающего все во рту вкуса: и в бессмертии можно найти минусы.

— Как звать?

— Влад. Как Дракула… — добавил горделиво, оскаля чуть выступавшие клыки. — Который Цепеш, который Третий…

— Животное.

— А, — чуть смущенно опомнился Влад — она вдруг поняла, что это имя надо запомнить наконец. — Он не сказал. У котов по три имени: одно дает человек, другое он сам, а третье — истинное. Вот его мне и надо. Все пытаюсь добиться…

— Сколько, говоришь, тебе лет? — переспросила Кара изумленно.

— Пятнадцать, — насупился. Мог и прибавить год для солидности, пожалуй…

С высоты ее двух мучительных тысяч — один миг. Как же быстро эти люди живут и сгорают, не оставив после себя ничего; может, хоть этому мальчишке повезет отметиться в истории, как знаменитому вампирскому тезке, — ему гонора и упорства хватит…

— Хочешь, научу драться? — предложила Кара от скуки.

— Я умею, — огрызнулся Влад. — Но не когда их пятеро. Не когда со спины. Я хотел, чтобы честно, а не получилось, ну вот и в следующий раз я их щадить не стану! Сожгу к чертям собачьим! — опасно улыбнулся он, остро, совсем по-взрослому; в глазах как будто разгоралось алое, грозное — искры боевой магии. Каре могло и показаться, впрочем. Но зрелище по-своему притягивало и завораживало. Кот задергал хвостом, вздыбился.

— Как хочешь, но, — напомнила она негромко, — всегда к твоим услугам. Если есть, чем заплатить, ты их увидишь сразу выпотрошенными. Обращайся в любое время, Агнешка подскажет, какой круг рисовать…

Всегда — это пока не уйду отсюда навечно, оставив вас стремительно доживать свой век, договорила Кара про себя. Как и многие другие — тысячи, миллионы иных. Как же ненавидела она иногда весь род людской только за это. Но Влад кивнул серьезно, и она поняла, что хоть это обещание обязана сдержать.

========== — однажды уйду ==========

Комментарий к — однажды уйду

#челлендж_длялучших_друзей

тема 4: юность

Юность тут у Влада, которому двадцать, а Кара вернулась в Прагу после пятилетнего перерыва; работают вместе на Инквизицию и развлекаются по ночным клубам.

Среди грохочущей музыки, ярких пучков света, заполошно метавшихся по стенам, и жаркой толпы народа у Кары почти сразу разболелась голова. Направившись прямиком к бару, она порывисто и легко вскочила на высокий стул, махнула рукой знакомой мельком девчонке, возившейся с тониками, и прямо перед ней почти мгновенно оказалась рюмка с неплохим виски. Хрустнула цветная бумажка, вытащенная из кармана… Доля с раскрытого дела стремительно исчезала в кармане у симпатичной барменши, которая и улыбалась солнечно и тепло, и ловкими отработанными движениями подливала ей.

Она наслаждалась, давая отдохнуть ноющему телу. Была глубокая ночь, но Каре вовсе не хотелось спать — она привыкла жить, когда над Прагой вставала луна. Ночью ангелы летали будто бы неохотнее, и все небо принадлежало только ей — безраздельно. Ночь хорошо укрывала — во тьме предпочитала действовать и Инквизиция, только-только расправляющая плечи. Они с Владом любили этот летний сумрак, дарящий столько искушений…

Ночной клуб располагался где-то в подвале, и Кара могла ненароком уловить запах сырости — среди дешевых женских духов, пота и заманчиво дерущего нос алкоголя. Грязно, шумно. Низкий потолок давил на голову и плечи, ей страшно хотелось в небо, размять крылья, насладиться свободой… Но она оставалась, искоса следя за немного пьяным радостным Владом.

Ревела тяжелая музыка; Кара заказала еще, твердо просила не разбавлять. Тело ангела могло вынести многое, регенерация спасала ее от нелепой и несвоевременной смерти тысячи раз, но в моменты, когда Кара просто хотела надраться в баре, только мешала. Блаженная бессознательность, которой наслаждались эти люди в коже и цепях, никак не приходила, сколько Кара ни заливала в глотку обжигающего пойла.

Оглянулась на шум, на пьяный захлебывающийся хохот. На Владе уже висели две девицы; одна запуталась пальцами у него в вихрах, что Влад чуть склонил голову, позволяя гладить, точно дворового пса, чуть щурил глаза, а другая льнула к боку, губами — к бледной щеке, размазывая яркую помаду. Ненадолго пересеклись взглядами — Кара одобрительно подмигнула, взмахнула рукой, но наблюдать не перестала…

Должно быть, Влад был симпатичным — об этом Кара как-то не задумывалась, но видела, как девки слетаются, точно мухи на мед, их тянуло невыносимо к нему, к наглой усмешке и чуть мурлычащему голосу. Упаси Денница ее завидовать, конечно: они никогда не ссорились, делили. А всех этих девиц Влад не обижал, вдохновенно обхаживал, мастерски читал стихи, играя с выражениями, вынуждая Кару ехидствовать про погорелые театры; Кара бы назвала Влада славным малым, но больно неестественно это могло прозвучать.

Кара молчала. Молчала, когда Влад радостно втолковывал что-то этим девицам, широко ухмыляясь и сыто жмурясь в предвкушении приятной ночи. Молчала, и когда он часом раньше наступал на хребет воющего мага-преступника, когда боевое заклинание электрически трещало на кончиках его пальцев, совсем близко от лица арестованного. Кара не стала останавливать, у нее и самой все внутри клокотало от ярости и ненависти: эта мразь детей резала для ритуалов, совсем еще маленьких, ловила на улицах за конфетки, и резала!.. После такого хотелось долго пить. И тепленькую девицу в постель.

— Друг? Или родственник? — с любопытством спросила барменша. — Ты так пристально за ним наблюдаешь, я знаю этот взгляд: у меня самой сестра старшая, она тоже всегда присматривает, «как бы не вышло чего».

— Да, почти что брат… — помолчав, откликнулась Кара. — Взрослый лоб, а я все никак не могу успокоиться. Люди… слишком быстро живут и слишком просто ломаются. Так глупо. И я понимаю, что боюсь за него страшно, не первый же и не последний, молодой и дурной совсем… Клятая ответственность, спать мне не дает, а я ведь всегда работала одна и счастья своего не понимала.

Она говорила уже о своем, вспоминала и Агнешку, и свою пропажу, за которую все себя грызла. Но барменша будто бы понимала, глядела на нее внимательно — какой благодарный слушатель… Лучший бармен — хороший психолог.

— Твое здоровье, — предложила Кара, поднимая рюмку. — Чтобы не мучилась, как я, это от души желаю. Сложно быть старшей сестрой — младшим судьба куда проще. Как зовут?

— Магда, — улыбнулась тонко. — Магдалена.

Ненадолго прояснилось в голове; Кара прищурилась, к ней приглядываясь, скользнула взглядом по вьющимся каштановым волосам, блестящим и пышным, распущенным по плечам и свободно лежащим. Лицо было тонкое и живое. Нет — просто человек; не та, что последовала за обреченным сыном безумного Бога, обычная, настоящая. А впрочем, было бы забавно встретить ее в этой дыре…

— Кара, — представилась она коротко. — Просто Кара. Будем знакомы.

Проверила, снова вывернув шею. Влад почти мурлыкал в руках этой парочки, забывая про сегодняшний день и проклятого мага. Но несмотря на вроде бы благостное настроение, даже теперь, когда все закончилось, он был смертельно опасен — это Кара знала точно, потому и контролировала. И в глазах у Влада поселилось что-то злое и волчье после смерти Агнешки и никак не желало проходить, хотя Кара истово тащила его в жизнь, училась быть сестрой и наставником, помогала всеми силами, ввязываясь в бой, в который ее не звали. Инквизиция наемника не покупала, но Кара была рядом, клинком и душой.

Она тогда, после смерти Агнешки, ушла, вернулась только через пять лет, понимая, сколько упустила, когда увидела Влада, того взъерошенного пацана игравшего с котом. Оглядываясь на него, она вынуждена была признать: мальчишка вырос и очень давно. Тогда, когда Агнешку похоронил, быть может. С тех пор заматерел, вымахал выше ее, недавно стукнуло двадцать; Каре больше не приходилось лечить его ссадины и порезы, сам чудно справлялся парой кривеньких заклинаний — Владу больше по душе были яркие росчерки боевой магии…

Что-то подсказывало ей, что она не нужна. Ему — взрослому, самоуверенному магу, научившемуся драться так, что не оставалось пепла. Больше никто не подловил его ударом со спины — это Кара знала. Сколько уже крови на его руках, не стала и догадываться.

— Позвольте представить моего товарища, Кару, — грянул над головой отчаянно-веселый голос Влада. Глаза его горели мрачно и решительно. Обнял ее, развернувшуюся, за плечи, ненадолго ткнулся лбом в плечо, долго вдыхая — сквозь зубы. Когда поднял лицо, уже светился этой наглой ухмылкой… — Готов уступить одну, — шепнул искушающе, кивая на девчонок. — Тебе рыженькую или блондинку? Выбирай быстрее, пока я добрый!

Кара тоскливо взглянула на початую бутылку, которую ей просто выставила барменша. На саму Магду, с интересом за ними следящую, поблескивающую глазищами. Стоило посмотреть на нее прямо, приосанилась.

— Мы с Магдаленкой договоримся, — вздохнула Кара. — Развлекайся.

И следила за ним неотрывно, пока он вовсе не пропал.

— Однажды уйду — что он будет делать? — тоскливо спросила она. — Да… Сам справится, сегодня ведь справлялся. Эх, что уж тут говорить.

Магдалена понимающе молчала, ласково поглаживая ее по руке, и Кара готова была молиться на нее за это.

========== — скажи, а вот ты счастлив? ==========

Комментарий к — скажи, а вот ты счастлив?

#челлендж_длялучших_друзей

тема 5: зрелость/старость

действие незадолго до начала “Alia tempora”, ~2032 год

технически Владу под пятьдесят, но бесы не стареют, Каре… все еще много.

Без ложной скромности Кара могла признать, что любит смотреть на Ад из большого панорамного окна, с осторожностью установленного в ее кабинете и зачарованного лучшими магами. Вид отсюда, с верхних этажей, открывался потрясающий — особенно по ночам, когда город светился тысячами огоньков… Гордость — вот что она чувствовала. Гордость и беспокойство.

Столица копошилась там, внизу. Жила, дышала. Закрывая глаза, Кара с легкостью могла представить освещенные магическими светильниками улочки, полночные забегаловки, широко распахивающие двери поздним гостям, влекущие вкусным запахом и незамысловатой музыкой, и одинокие запоздавшие экипажи, прогрохотавшие по мостовой… Ад жил в мире — впервые за… сколько, столетия? тысячелетия?

Наивно было полагать, что в это время не придется работать. Душой Кара упрямо рвалась на войну, но сражений они не вели, не считая недолгих выездов на случай, если на каком-то из нижних кругов угнездится банда наемников. Они отходили от прежних битв, воспитывали демонят, не знавших разрушительных набегов ангелов, их крестового похода, учились жить спокойно и безмятежно, хотя и много было таких, как Кара, любивших войну, привыкших к тяжести окровавленного клинка…

Сегодня ее оружием стала до чертиков неудобная перьевая ручка.

— Как тебе? — уточнила Кара у Влада, слишком долго сидевшего в молчании и листавшего наметки указа. Тот как раз забежал на минутку, гаркнув что-то про затворников с порога, запыхавшийся, пока взбирался наверх, встрепанный, живой. — Столько полномочий у Гвардии точно не обрадуют наших Высших, но нужно с чего-то начинать. Когда-то я думала, получится сразу все исправить…

— Что ж, мы почти ушли от Средневековья! — Влад весело салютовал ей листом. Похоже, все эти бумажки его ничуть не грузили, а очень даже развлекали. — Ты права, просто так верхушки это не примут. Инквизиторство помогал с составлением, да? О, я его стиль слету узнаю! Да-да, все эти пометки насчет задержания по обстоятельствам любого гражданина независимо от статусности… и легальное насилие…

— Раньше оно, видимо, было нелегальным, — одобрительно хмыкнула Кара. — Ян лучше понимает в полномочиях законников из вашего мира… И сам вызвался помочь — кто я такая, чтобы отказываться, верно?

Недолго помолчав, Влад потер рога, отложил черновик, потянулся, вставая. Кара прекрасно знала, что на ногах или — того лучше — за каким-нибудь делом Владу думается лучше, но прогулка его закончилась возле мощного книжного шкафа — там Влад умело отодвинул пару тяжелых томиков, пошерудил рукой и выудил почти полную бутылку коллекционного коньяка из человеческого мира. Ее он гордо выставил в середину письменного стола, раздвинув в разные стороны громоздящиеся документы, вытащил из ящика две граненых рюмки. В кабинете Кары он чувствовал себя куда лучше и естественнее, чем она сама.

Они звонко чокнулись, но особо пить не хотелось: Кара цедила крепкий коньяк, откинувшись на спинку стула и рискуя вовсе свалиться. Оно того стоило. Выпив залпом, Влад помотал головой и задумчиво изучал этикетку.

— Как в Петербурге? — лениво, но искренне расспрашивала Кара, искоса поглядывая на Влада. — Ты так много времени в нем проводишь, я уже начинаю опасаться, что оттуда грянет новый армагеддон…

— Да куда там! — успокоил он. — Просто все сразу навалилось… Конец квартала, отчеты, а еще дело никак не распутывается — ну, помнишь, я рассказывал, убийство! Ничего, скоро разберемся, почти что-то нащупалось.

И он бросился в торопливые рассуждения, настойчиво пытаясь что-то Каре втолковать, убедить ее или поспорить — не понятно. Уставшая после долгого дня, жмурящая глаза, она молчаливо кивала и запоминала на всякий случай. Больше не наливали, но бутылка красиво поблескивала боком в лунном свете. Кара звякнула по ней ногтем, вслушиваясь в протяжный звук.

— Ян совсем увяз? Надо обговорить пару правок, пошли его ко мне на днях, ладно? — миролюбиво попросила она.

— В работе, где ж еще. Заебавшийся Ян — просто мужчина мечты, — объявил Влад, играючи переставляя рюмки на столе, чередуя и меняя. — Приходит заполночь, падает мордой в диван и все — в отключку, хоть что делай. Даже готовить не надо… А я, может, старался.

— Как бы он не помер с голоду-то, ты там следи, — заботливо забеспокоилась Кара. — Хотя я сама так частенько падаю, никаких сил нет…

Изредка Кара задумывалась, говорил ли кто Владу, что эта насмешливо-ласковая ухмылка неизменно появляется на его лице, стоит завести разговор об инквизиторе. Не стала спрашивать и в этот раз: она ему шла, в конце концов. В последние годы Влад выглядел живее, чем когда-либо, и дело было вовсе не в остро отточенных обсидиановых рожках и колотящемся сердце.

Себя она тоже нередко ловила на удивительно мирном и благостном настроении, вот как теперь, когда наблюдала за Владом, с удовольствием отмечая, что он наконец нашел свое место — на сложной службе в Инквизиции Петербурга.

— Влад, это она, да? — спросила задумчиво.

— Ишимка? — Он обернулся, героически заслоняя собой коньяк и готовясь отражать атаку разъяренной демоницы. — Да не идет вроде, не кипешуй. Пока гуляем.

— Старость, — веско произнесла Кара. — Пришла, родимая. Я даже начала пить коньяк!

— Можешь отдать его мне. — Влад выразительно подмигнул. — Мы замечательно поладим, я точно знаю… Инквизиторство может быть немного против, но я поделюсь. Впиши там что-нибудь про недопустимость взяток должностным лицам…

Глухо заворчав, левой рукой Кара нацарапала что-то на подвернувшемся клочке бумаги, отпихнула его в сторону, успокоилась. Почти легла на стол — ткнулась лбом в руку. Совсем недавно — по ее бессмертным меркам, конечно же, — она не смогла бы представить такую картину. Мирную, домашнюю, размеренную.

Ведь они столько сражались, неужели не заслужили немного отдыха?..

— Поспи, Кара, слышишь? — мягко посоветовал Влад, подло хмыкнул: — Уже один глаз закрывается, я ж все вижу.

— Какой ты… взрослый и ответственный! — с тоской выговорила Кара.

— Отъебись, сама ты дряхлая. Я отлично сохранился!

Когда Кара ставила кожаный диванчик в угол кабинета, она точно знала, что придется на нем ночевать, как есть чувствовала. Достаточно широко, чтобы вольготно разместиться вдвоем. Кожа приятно поскрипывала, пока она возилась, подобрав босые ноги — скинутые ботинки стояли рядом. Привалившись к теплому боку Влада, Кара задышала спокойнее, чувствуя, как близок глубокий сон, вслушиваясь в мерное биение его сердца — прижалась ухом к груди. От него пахло горечью и дождливым городом. Щелчком пальцев Влад погасил свет, оставив только янтарные отблески в окне, — точно кипящее золото, драгоценное, движущееся…

— Не говори инквизиторству, чем мы занимаемся, а я не скажу Ишимке, — смешливо предложили Каре. — Неприлично спать с товарищами.

— На товарищах. Ты удобный, но сейчас я отобью тебе почки… — пригрозила Кара, отворачиваясь, чтобы Влад не рассмотрел по-детски широкую улыбку на ее лице. Улыбаться городу было куда привычнее и достойнее.

— Как же я буду с тобой пить?.. Рубит?

— Угу… Влад? — позвала она, вслепую потянув за рукав. — Скажи, а ты вот счастлив?

Кара не старалась отсчитывать секунды: все равно запуталась бы в цифрах, настолько сильна была усталость, опустошающая голову. Но молчал он достаточно долго, чтобы всерьез начинать беспокоиться. Усилием воли Кара разлепила один глаз.

— Ты задумался? — удивилась она.

— Нет, не в этом смысле, я… — Влад махнул рукой. — Понимаешь, я всегда думал, что счастье — это что-то совсем мимолетное, призрачное. Что ощущаешь только мгновение — потому оно такое ценное, потому про него так много говорят, пишут, спорят… Лови момент и все такое. А тут, если вдуматься, я живу так уже добрых пятнадцать лет. Работаю с Яном, служу в Гвардии. Когда счастье становится каждодневной рутиной — оно считается?

— Думаю, да, — посомневавшись, согласилась Кара. — Я ведь тоже не слепая, вижу. Ты никогда не был таким… спокойным? Человечным? Обычным, я имею в виду. По-хорошему. Настоящим…

— Боялся этого больше всего: стать как все. Никак не мог представить себя в старости, не мог поверить, что доживу… Да я и не дожил. А все равно боялся, я был наглым мальчишкой, который считал, что у него есть все время, весь мир. Не я первый, не я последний…

Говоря, Влад устало закрывал глаза. И Каре, самой чудом сохранявшей рассудок, захотелось немедленно его встряхнуть, чтобы он договорил, ведь это показалось таким важным и необходимым — просто выговориться.

— Я не хотел бы, чтобы это заканчивалось. Только не теперь, когда я понял, что жить можно не только скорбью по ушедшим или яростью.

Он всегда был рядом — вечный товарищ, брат не по крови. Часть его Кара воспитала сама, опасную, скалящуюся волчьими клыками и отпугивающую жестокой сталью глаз, другую — Влад вытянул сам из чудом сохраненного сердца. Ту, что жила, дышала рядом с ней, обнимая за плечи, — так теплее…

— А ты? — коротко спросил Влад.

— И я, — просто согласилась Кара, окончательно засыпая на его плече.

========== — а я вот высшее боевое знаю, те ваще крышу снесет… ==========

Комментарий к — а я вот высшее боевое знаю, те ваще крышу снесет…

#челлендж_длялучших_друзей

тема 6: с друзьями/родственниками

Простите, мы сорвались в трэш, угар и содомию. Но все еще поем о семье.

В качестве приглашенных у нас: Ян, напарник Влада, капитан его распущенной души (с)

Корак (в прошлом Крис, о нем вы могли читать в рамках челленджа в “Клюкве” о детстве Кары), персонаж Имладриса, лучшего соавтора: https://ficbook.net/authors/1119896. Все разрешения получены.

А еще упомянута Ишим, любимая демоница Кары, но она не одобряет пьянки, так что ее присутствие формальное, висит над героями дамокловым мечом.

Если читать зарисовки по челленджу, можно понять, что у Влада и Кары совершенно замечательные стабильные отношения, главную роль в которых играет алкоголь…

В небольшом баре, что спрятался среди оживленного центрального квартала в Столице Ада, обычно тепло принимали гвардейцев, решивших отдохнуть после службы за кружкой неплохого пива, разговором и незатейливой музыкой. Они нередко приносили неприятности милейшему и удивительно вежливому хозяину заведения, но, в отличие от остальных завсегдатаев, честно возмещали убытки. Однако во всем прочем в пьяном веселье Гвардия ничуть не отличалась от других демонов, хотя народная молва сотворила из них что-то страшное и легендарное…

Этим вечером народу было не так много, но одна компания, расположившаяся по центру, шумно галдела, что-то значимое отмечая, почти кричала, заставляла симпатичных разносчиц опасливо переглядываться и подергивать хвостами. Пили много — все, что горело, без разбору, благо, хватало денег… На фоне этого разгулья несколько осторожных фигур, проскользнувших в бар и устроившихся за одним из дальних столиков, остались незамеченными. Каре пришлось дважды громко подзывать демоницу в аккуратном неброском платьице…

Играли на флейте и еще чем-то — местные музыканты, они всегда развлекали народ в выходной день; праздновавшие демоны затянули хором громкую песню, и едва ли многие из них попали в ноты, все завывали адскими псами на разные голоса. Пивом пахло резко, почти кисло. Над головами на потолочных балках висели связки сухих трав — они как раз устроились под одной из таких, — дымились благовония. Свет горел приглушенно. Сняв приятно поскрипывающую кожанку, Кара небрежно кинула ее на длинную лавку у стены, где они и уселись. Не пожелав неудобно тесниться, Ян подтащил к ним кривенький стул от соседнего столика и устроился сбоку.

Идея прогуляться по городу возникла из ниоткуда, но все знали, как именно эта вылазка должна завершиться. Теплым баром, мирным отдыхом… Картинка Каре представлялась самая идиллическая, а потом она оглядывалась, смотрела на Влада и Корака, забежавшего в гости из своего мирка, — словом, на этих двоих, цапающихся, как кошка с собакой. Кара возводила очи горе и страдальчески устраивалась точно между них, чтобы не допустить нового внеочередного Апокалипсиса, а Ян сидел сбоку и следил внимательными синими глазищами. Что могло пойти так?..

Инквизиторы недавно вернулись из Петербурга, где пропадали последнюю неделю, расправляясь с целой наркоимперией, взросшей на западе города, и Кара страшно соскучилась, хотя и слышала их по амулету связи по вечерам, когда они, уставшие и едва способные говорить, доползали до дома… План вытащить их в город зрел у Кары давно.

А Корак, когда-то — Крис, ее единственный и такой ценный друг детства, — вот Корак всегда появлялся, как гром средь ясного неба. Неожиданно возникал в мире людей, а потом сразу же находил их, попутно влезая во все неприятности, какие мог собрать. По нему Кара скучала сильнее всего, но знала: Корак всегда возвращается, пусть и приходится преодолеть несколько миров. Вот и теперь заявился, как будто и дня не прошло… И, конечно, сразу стал спорить с Владом — это была своего рода традиция.

Иногда она подозревала, что они по-настоящему и не ссорятся — развлекаются; действительно подраться они не пытались очень давно, так — лениво обменивались тычками по ребрам. В последнее время Влад пытался встрепывать Кораку длинные черные волосы, точно как всем гвардейцам, у которых шевелюры хватало хоть на куцый хвостик; Корак патетично выл, что об него вытирают руки… Но все было мирно. Обращаясь к прошлому, Кара вспомнила, что и ее колючий Влад поначалу не принимал, а при первой встрече едва не засветил в лицо боевым заклинанием…

Кто-то мог подумать, что они ревнуют из-за ее внимания; оба были ее товарищами, братьями по оружию. Нет, Влад и Корак оказались похожи, в том и беда. И оба слишком не любили самих себя глубоко в душе, скрывая это за показной самоуверенностью, а находиться рядом — почти что в зеркало глядеться. Но они медленно привыкали, и Кара была горда.

Пока ждали заказ, Кара с интересом излагала Яну пару идей насчет переустройства гвардейских казарм, и он молча слушал, важно кивая. Не думать о деле он не мог, даже здесь, в пропитанном алкогольным духом баре, среди гвалта и гомона; из наплечной сумки достал объемистый пухлый блокнот, исписанный забористым почерком, разрисованный, заполненный странными схемами… Придвинув стул к Владу поближе, прижался плечом, устроился поуютнее и вдохновенно перебирал блокнот. Ругаться, перегибаясь через Кару, было страшно неудобно, но Корак и Влад умудрялись. Эти взмахи рук перед ее носом начинали напрягать.

Признаться по правде, Кара и сама устала, глаза у нее слипались, но она бодрилась. И искренне наслаждалась днем, вырванным из череды недель, в которые она пыталась разгребать государственные дела. Время, проведенное с семьей, она слишком ценила, лелеяла. И так уютно было слушать их ворчание, короткие перебранки, которые велись с хищным увлечением, точноспортивное соревнование.

— Я пью только с семьей, это, мать его, принцип, — терпеливо напомнил Влад, когда перед ними оказалось несколько кружек, а Кара ловко подкинула демонице с подносом мелкую монету, довершив все ласковой улыбкой. Девочка хихикнула и убежала, покачивая бедрами, вертя хвостом.

Но Кара помнила про нахмуренную Ишимку, оставшуюся дома, нехотя отпустившую их пить всей компанией, потому хмыкнула себе под нос и уверенно стала раздвигать кружки. После неаккуратной реплики Влада за их столом воцарилась неуютная тишина. Влад сам осознал, что сдуру сморозил, но извиняться явно не собирался; Ян укоризненно на него прищурился.

— Он мне брат — больше, чем родной, важнее, чем кровь. Как и ты. Мне кажется, это должно как-то работать в обратную сторону. — Отхлебнула глоток. Когда Кара напивалась, ее всегда тянуло на философствования, вот и теперь она задумчиво покусывала губы.

Корак молчал и в такт стучал пальцем по столу, нервно щурил темные блестящие глаза. Оскалился загнанно, точно не знал, что от него ожидают; в их мире он иногда чувствовал себя не на своем месте, о чем шепнул по секрету, но чаще всего самоуверенность пытался маскировать наглостью. Не зная, куда девать руки, потянулся к миске солеными орешками, стоящей посередине стола…

— На брудершафт пить не буду ни за какие деньги, — сдался Влад, но улыбнулся. — Даже не уговаривайте. Эй, не кисни, пернатый! — Он попытался похлопать Корака по плечу, но наткнулся на Кару, неловко клюнул ее в висок, делая вид, что так и было задумано. — У вас там хоть пиво есть в вашем ебаном Средневековье?

— Есть, и получше этого! — Корак уже вырвался из своей меланхолии и привычно заблестел глазами. Со своей кружкой он справлялся удивительно быстро.

— Ценитель тут нашелся! Пей, что тебе дают. Еще и орешки бесплатные…

— А про Средневековье не выступай, у вас я тоже не очень вижу киберпанк и небоскребы, — разошелся Корак. — Аду до современности так же, как и нам. Зато у нас магия нормально колдуется…

— Ути, какие слова мы знаем! Киберпанк! Я думал, ты в Питере развлекаешься, бухаешь и трахаешься, а Корак у нас умеет читать! Может, даже гуглить!

— Ой, завидуй молча, маг. Тебя-то только работа и трахает.

Ян скривился, точно чего горького отпил, застонал. Сидя над своими бумажками, он изредка отхлебывал из кружки Влада, но по-прежнему оставался самым трезвым в их компании и оттого немножко несчастным. Ответственность не давала ему бессовестно надираться.

Они болтали, кажется, смеялись, припоминая что-то из работы и с радостью рассказывая Кораку, каково жить в этом безумном мире. Особенно отличился Влад, который, порядком набравшись, начинал говорить особо громко, больше обычного размахивая руками. Корак неохотно рассказывал про родной его Кареон, который Гвардия видела краем глаза, — чужой мир напоминал фантазии человеческих писателей, с остроухими эльфами и легендарными драконами…

— Да ебал я твоих эльфов, что в них такого, нашел, чем хвастаться, — отмахивался Влад.

— Ты — нет, — отвратительно ухмыльнулся Корак. — А они удобные — ухи же. Держать можно…

— У наших есть хвосты, тоже неплохо.

Он напрямую уставился на гибкий хвост Корака, изогнувшийся, почти подметающий пол. В Аду такие были именно что у демониц… Выискивать несоответствия миров, детищ разных Творцов, было увлекательно, но иногда случались и такие казусы. Прятать хвост Корак наотрез отказался с какой-то неясной гордостью.

Подозревая, что Влад сейчас выскажет что-нибудь резкое и неприятное, Кара приготовилась их разнимать — для того и села так удобно, чтобы оказаться меж двух яростно вспыхивающих огней. Но он промолчал.

— У вас есть другие темы для разговора? — зато выступил Ян. — Взрослые серьезные люди, ну честное слово…

— Неа, — в один голос заявили Влад и Корак и недоверчиво переглянулись.

— Мы говорили про завершение истории с наркотиками, — напомнила Кара, возвращая все в нужное русло. — Думаешь, такое можно произвести в Аду?..

— Они брали какие-то травы, из которых у нас делают специи, — растолковывал Ян. — В Аду не хватит химического оборудования, чтобы такое произвести… Я надеюсь. Нам стоит протормозить с прогрессом и киберпанком, пока никто до этого не догадался…

— А что, очень вштыривает? — заинтересовался Корак, с любопытством влезая. — У вас же должно остаться немного этих… улик.

Предчувствуя гневную отповедь Влада, Кара вовремя провозгласила какой-то тост за успешно закрытое дело, и они все замолчали, даже чокнулись кружками, а потом как-то забылось. Повеселев, Ян принялся рассказывать о том, как в награду — или наказание — кардинал отправила их читать лекцию в инквизиторскую академию… Рассказ поминутно прерывался комментариями Влада.

Когда Кара отходила к бару, желавшая размять ноги и прогуляться, Влад и Корак уже сидели в обнимку на лавочке, даже не пытаясь душить друг друга; голова Влада неумолимо клонилась на плечо Корака, но его гордость стоически боролась.

— Все-таки хороший ты мужик, Оля, — как услышала Кара, философски вздохнул Влад.

— Оиален, — заплетающимся языком выговорил Корак, часто моргая, чтобы, наверное, не заснуть. — Я ужас, я смерть… Имя мое страх в вязкой тишине… Можешь называть меня Раком, маг. Что уж там.

— Меня Владом зовут, уебище пернатое.

Каре показалось, они наконец-то нашли общий язык. И как забавно — стоило их напоить, чтобы они перестали так цепляться и спорить… Она посчитала, что Ян все проконтролирует, уж в этом ему можно было верить, а сама ненадолго остановилась поговорить с хозяином, самолично вставшим за барной стойкой. Явно нервничая, он поначалу отвечал немного невпопад, но потом успокоился. И протянул Каре бутылку пива — явно из мира людей.

У пьяных плохо с мозгами, в этом Кара не раз убеждалась, а тут наткнулась взглядом на ту самую компанию демонов, что гуляла ближе к центру, не трогая их — до поры до времени. Набравшись, сначала они попытались хватануть за хвост демоницу-разносчицу, но та была хорошо научена, чтобы попасться. Так продолжалось несколько раз, и хозяин бара начал хмуриться. Кара могла поклясться, что где-то под рукой у него припрятан револьвер.

Она поняла, что не вмешиваться не получится, когда пара самых пьяных приблизилась к столику, где негромко выясняли отношения Корак и Влад. Злосчастный хвост Корака они заметили, потянулись руками, потом, шумно гогоча, что-то обсудили между собой… Музыка притихла, демоны с инструментами неловко переглядывались, чувствуя, как их веселая мелодия не подходит к ситуации.

— Я смотрю у тебя тоже… хвост, краса моя, — осклабился кто-то из них. Заявив это, моргнул пару раз, чтобы удостовериться, но Корак остался прежним. Мало что соображающим, медленно закипавшим…

Распрощавшись с хозяином, Кара поспешила назад. Бутылку пива она крепко сжимала в руке, рассчитывая, на сколько придется подпрыгнуть, чтобы врезать ей рослому демону между крупных бараньих рогов. Этот, самый смелый и наглый, возвышался над Кораком, и тот начал было вставать, чтобы глянуть в глаза, но был неожиданно остановлен.

— Ты, кажись, обидел моего братана, — пьяно и непробиваемо уверенно заявил Влад. Тяжело уставился на демона, медленно поднимаясь и опираясь чуть дрожащей рукой о плечо закостеневшего, застывшего Яна. Тот потянулся к поясу — за ножом…

А хмельной Корак так и замер, разинув рот, подавившись заготовленной речью, которую так невежливо прервали; во взгляде, обращенном на Влада, читались и изумление, и какая-то тщательно затаенная, хрупкая радость, которую Кара и угадала-то, потому что с детства его знала, когда лицо Корака было более открытым и светлым. Он потянулся к Владу, но остановил руку.

Однако демон угрожающе навис над ними, почти на две головы выше, а на пальцах Влада заплясала боевая магия, сыпанула искрами на грязноватый пол. Катастрофа приближалась так стремительно, что Кара никак не могла придумать, что сказать, лишь бы не обрушить все неосторожным движением…

— Вы, кажется, все забыли, что мы в приличном заведении, — вдруг, оглушая, раздался ледяной ровный голос. Будто захрустел под ногами снег; Кара невольно поежилась, а магия на руках Влада резко угасла, как будто от порыва ветра. — Господа, так себя не ведут, особенно с теми, кто находится под протекцией Черной Гвардии.

Напрямую Ян смотрел на демона, и в глазах его ворочалось страшное, древнее, дикое, что вдруг заставило этого наглеца, вдвое шире его в плечах, смутиться, закашлять что-то. Если это и была магия, Кара не могла бы ее истолковать, подсознательно понимала: не подчиниться этому было невозможно. Демон, кажется, мигом протрезвел, и наконец-то понял, кто перед ним; уставился на Кару и побледнел. Исчез, забыв извиниться.

— Подкаблучник, — брякнул Корак Владу. Лицо его было настолько же изумленным, как и у них всех.

Забыв про семейное заступничество, Влад мгновенно отреагировал, метко пиная по ногам под столом. Судя по глухому стону Корака, попал.

— Щас я тебе хвост вырву, убогий. Спасай тут всяких…

Не остановившись на этом, Влад потянулся дернуть его за хвост, и они едва не свалились. Корак шипел по-кошачьи и скалился.

— Они никогда не закончат, да? — трагично спросил Ян.

Кара молча чокнулась с ним — бутылкой с кружкой. Но за снова завязавшими спор Кораком и Владом она наблюдала почти что с умилением — все выпитое позволяло расслабиться и просто повеселиться.

— Вы моя семья, инквизиторство, — ласково напомнила Кара, потрепав его по макушке, на что Ян недовольно зыркнул не утратившими черноты глазами. — Очень странная, безумная, попросту ебанутая… Но я все равно всех вас люблю. Досмерти. И я не хочу, чтобы вы, придурки, ссорились, даже в шутку. Я когда пьяная, становлюсь тоже не очень умная, но это самый подходящий момент, чтобы сказать…

— Скажешь это Ишимке, когда придешь в дрова, — жизнерадостно заржал Влад, напрочь ломая трогательную сцену. — Она тебя это… шваброй…

— Я б посмотрел, — поддакнул Корак.

Хотя бы в чем-то они соглашались сразу же.

***

— А я вот высшее боевое знаю, те ваще крышу снесет, обещаю, давай покажу! — раздался громкий залихватский голос Влада, прогремел на тихой улице.

— Заебись, давай! — с готовностью откликнулся Корак, неясно брыкнувшись.

Кара тащила его, едва справляющегося с собственными ногами, а на Яне почти привычно вис Влад. Видимо, инквизиторы частенько так возвращались домой, а вот Кара все никак не могла приноровиться, спотыкалась, грозя уронить Корака и рухнуть самой.

— Твои заклинания меня не убьют, маг! — пьяно рявкнул Корак.

Сдавшись, застонав и выругавшись, Кара выпустила его, и потому громкая фраза патетично завершилась, когда он, прошагав несколько нетвердых шагов вперед, запнулся на развязанных шнурках и обнял фонарный столб, чуть прикладываясь к нему щекой.

Яну сделать то же не позволила лишь совесть.

========== — умею калечить, а не лечить ==========

Комментарий к — умею калечить, а не лечить

#челлендж_длялучших_друзей

тема 7: взаимопомощь/забота/защита

У нас что-то среднее между всем этим; постбуря - буквально небольшая “сцена после титров”, что между последней главой и эпилогом Бури, ведь, как мы помним, состояние у Кары было неважное, а Ян куда-то ее упорно тащил. Постаралась без спойлеров) Основное тут то, что Кару лечат и комфортят, конечно.

Разрушенная Столица чадила дымом, грязнившим яркие рассветные небеса. Куда Кара ни глядела одним здоровым глазом, не слипшимся от крови, везде могла увидеть развалины величественных зданий, обвалившиеся кровли, крыши и стены, покосившиеся шпили, побитую брусчатку, заставляющую спотыкаться лишний раз. Но Кара брела вперед, опираясь на Яна, бессильно вздрагивая при каждом шаге, пронзительно отдававшимся во всем теле, от макушки до пят, от кончиков пальцев до маховых перьев невидимых крыл.

Битый камень, пепел, кровь. Вот что оставалось после победы, на чем они должны были строить счастливое будущее, которое громко обещали. Хотя войска прекратили сражение, стоило ей бросить вызов архангелам в небе, взбунтовавшаяся, нажравшаяся силы магия неплохо потрепала город, стремительным вихрем пройдясь по улицам, разметая баррикады и раненых солдат. И что от него осталось?

Чем дальше, тем чаще Кара оступалась, неровно бредя, подволакивая ногу. В груди скопился жгучий огонь, что-то пережимало и кололо — наверняка сломанные ребра. Ангельская регенерация горела едва-едва, не спасала, тлела; медленно, едва различимо стучало сердце. Кара была благодарна Яну, тащившему ее так долго и упорно, но едва могла шевелить губами, чтобы выдавить простое короткое «спасибо». Висла на нем, удивляясь, откуда в тщедушном теле столько неутомимой силы, неловко вывернув ладонь, сжимала его запястье, и это было единственное настоящее, живое, реальное, что вытаскивало из опасного забытия.

Это они превратили город в развалины, а гвардейский замок, где квартировались роты, где на плацу никогда не стихал звон и крик, — в госпиталь под открытым небом. Все расплывалось; Кара подмечала выбитые, с петлями выдранные ворота, подпалины на камне, оставшиеся от магического огня. Приходилось идти вдвое осторожнее, чтобы не наступить ни на кого… Стон и вой полнил густой воздух, пропитанный смрадом паленого.

С радостью она увидела Влада, деловито метавшегося между солдатами с носилками; он уверенно раздавал указания, успевал везде и сразу, дико размахивал руками, освещенными каким-то заклинанием. Он заставлял все работать, не стоять на месте, истекая кровью. Приложился кончиками пальцев к чьему-то виску, коротко рявкнул приказ лейтенантику, трясущемуся до сих пор, когда канонада орудий и магии стихла. Вдруг остановился, отослав прочь толпившихся рядом, — почуял, замер. Каре показалось, плечи у него трясутся, сведенные; но и мир в ее полуслепом взгляде плыл, бледнел и дрожал неверным отражением.

— Ян! — Зазвенел голос; он обернулся, улыбаясь широко, блестя глазами, но тут же наткнулся взглядом на Кару, и лицо Влада жутко перекосилось. Что-то там мелькнуло: страх, жалость, отчаяние.

Она догадывалась, как выглядит, побитая, истерзанная, точно сотню собак спустили; болело все, двигаться — невыносимо. Кара попыталась улыбнуться рваными губами, чтобы он успокоился немного, но вышло и того хуже: засочилась кровь, стало солоно во рту. Отбившись от Яна, вынудив отпустить, Кара шагнула было к Владу навстречу, но успела пройти всего-то пару шагов, прежде чем стала неумолимо падать; рухнула бы носом в песок, но упала в распахнутые объятия. Мрак слизнул все мысли. Глаза закатились.

Из того, что было дальше, Кара и половины не запомнила. Безвольно позволила оттащить прочь от остальных раненых, которым, быть может, куда хуже; если бы Кара могла говорить, сложить одеревеневшим языком хоть пару слов, непременно напомнила бы. Ей некогда было разлеживаться. Так всегда заведено: подлатал раны — и в бой. Снова умирать, на последних силах вытягивать, чтобы потом не было сил даже ползти, впиваясь ногтями в землю.

Мягкий знакомый голос диктовал ритмичные слова, точно навязчивую песенку, колыбельную, что те, которые ей пели вечность назад; но от странных напевов Кара не уплывала в сон, а пробуждалась, снова начала чувствовать. Сначала — что по ее лицу водят какой-то мокрой тряпкой, стирая потеки крови, своей и чужой, въевшийся порох и пыль. Пахло сладковатыми пряными травами, но кожу резко рвануло, обожгло, и Кара застонала сквозь зубы, стискивая их до скрежета.

Поняла, что лежала; неудобно выломилась в спине, забилась. Горячие руки — или пылала она сама? — прижали за плечи, голос зазвучал громче, надрывнее, отчаяннее. Он заговаривал раны, врачевал медленно, перебирая каждую из струн души, вытягивая те, что сочились больным, дребезжащим звуком. Все терялось в череде мутных часов. Влад почти напевал, устав кричать; над ухом шипела магия, сыпля искрами.

Ласковые касания магии — к лицу. Перед взглядом разгоралось яркое, вечное; свет обсыпался с ладоней Влада, льнул к ней, разглаживал раны, стирал вспышки агонии, усмиряя. Она выла, рыдала у него на плече, бессловесно вспоминая убитый город; не могла поверить, что война кончена, что ее не ждут на поле боя. Влад понимал без криков, читая по ее распахнутой душе, нити которой держал в руках. Непокорные, режущие пальцы нити, но в основании — страшно ломкие. Он продолжал, начинал заклинание раз за разом, хрипя, кусая пересохшие губы. Упрямей его Кара знала только себя…

Тьма была мягка, успокаивала кошмары. Она чувствовала, как ей осторожно перебирают волосы, поглаживая по вискам. Сколько времени утекло — неизвестно, но Кара смутно понимала, что лежит в собственной спальне, что на верхнем этаже Дворца, рядом ее брат, а война завершилась. У нее было право недолго подремать.

Раскрыв глаза — удивительно: оба, — Кара медленно приходила в себя. Что-то внутри звенело, радостно дрожало, раскаленное, обновленное, полностью вылеченное. Покрутив головой, она обернулась на Влада, сидевшего у кровати на полу, привалившегося спиной к ножке; он курил, рядом лежала красная зажигалка Яна из человеческого мира, а самого инквизитора Кара, к собственной жалости, не увидела. Лицо Влада осунулось, побледнело, под покрасневшими глазами залегли тени.

— Найдется еще сигарета? — тихо спросила Кара. Сипло кашлянула.

— Звучит как хуевая идея, — хмыкнул он обманчиво задиристо; безвольно уронил голову на грудь, и голос зазвучал глухо: — Я испугался. Ты ведь знаешь, я боевой маг. Умею калечить, а не лечить.

— Спасибо.

— Не делай так больше. Иначе добью, а не вытащу.

Кара свесила руку с кровати и аккуратно пожала его пальцы. Голова немного ныла, но она улыбалась, и Влад, уставший, вымотанный, довольно усмехнулся в ответ.

========== — его просто нужно обнять ==========

Комментарий к — его просто нужно обнять

#челлендж_длялучших_друзей

тема 8: совместный отдых

Наша Гвардия предпочитает отдыхать, как отдыхают обычные люди, потому что им не хватает этого домашнего уюта. Так что тут ребята ничего не делают и лениво ругаются, но на самом деле, конечно, совсем не хотят ссориться.

В гости заглянул Корак, а еще тут мелькают Ишимка и Ян.

Сериал, о котором идет речь, это “Люцифер”, история про то, как Дьявол заскучал в Аду и решил отправиться в мир людей в отпуск. Выбрал он Лос-Анджелес, стал владельцем ночного клуба, ненароком начал помогать полиции в расследованиях (а конкретно одной симпатичной детективше), а потом все завертелось…

Достаточно интересная ненапряжная штука, самое то для вечера с друзьями. Гвардия вон явно оценила.

В Петербурге вечер медленно подходил к концу, покорно уступая место сумеркам; в окно сквозь легкий тюль лился янтарный зыбкий свет. Кара уже и не помнила, когда они последний раз так славно собирались: никто не пытался перегрызть друг другу глотки, инквизиторы не загибались на работе, что все жилы из них вытягивала, а Влад и Корак сидели на одном диванчике, пусть и разделенные коробкой с пиццей, воодушевленно обсуждали сериал, который они смотрели залпом, включив его на новенькой плазме. Под боком у самой Кары пригрелась Ишим, положила голову на плечо, мерно покачивала кисточкой хвоста, свешенной с кресла, почти касавшейся пола. Мирное спокойствие позволяло забыть обо всем, точно не осталось больше ничего, а вечер — последний в мире.

Это был их шанс притвориться людьми, обычными — и потому настоящими. Без груза ответственности за содеянное, без магических причуд. Немного побыть просто семьей.

Откинувшись на мягкую спинку, Кара аккуратно почесывала хвост Ишим, наблюдала с тихой усмешкой за остальными. Инквизиторы тоже сидели рядом, разве что не касались, зато оживленно спорили о чем-то, живо сверкая глазами. Корак, в мире которого человеческий прогресс и близко не дополз до сериалов на «Нетфликсе», внимательно следил за происходившим на экране, хотя и старался не показывать восхищения.

— Ваши не были против, когда это снимали? — изумленно спросил он у Кары. — Хотя на месте Люцифера мне было бы даже приятно… Охуенный мерзавец получился, мы бы точно поладили.

Сериал про Дьявола, который так и назывался именем Денницы, оказался на редкость несерьезным — наблюдать за лощеным двойником того, кого она знала в лицо, оказалось не так уж странно. Кара понасмехалась над изображенными тут ангелами, а потом унялась и с интересом следила за похождениями главных героев…

— Люциферу всегда плевать было, каким его рисуют в человеческих легендах, — вспомнила Кара. — Ангелы науськивали их годами, что все в Аду — зло, погань. Не удивительно, что они вообразили, будто Дьявол страшнейшее, что может быть на свете, только в зеркала забывали глядеться: и ангелы, и люди… А их искусство старалось больше всего, пытаясь изобразить нас кошмарными уродами, желающими Конца Света.

— Вы ведь его устроили. Исход, — напомнил Корак.

— И живем с людьми в мире. Сериальчики вот смотрим, сидим себе спокойно на месте, стараемся для своего мира… Но тут хотя бы версия забавная, — улыбнулась Кара. — Живенькая такая, веселая. Мне нравится. Дьявол решил отдохнуть от Ада, и я его страшно понимаю.

— Это снимали незадолго до Исхода, а потом рейтинги не позволили остановиться, — подхватил Влад, когда она замолчала. — Насколько я помню, протестовали какие-то христианские фанатики… Я потому и решил глянуть, интересно же, что могло их так оскорбить. Рак, еще пива будешь?

— Мне сок, пожалуйста! — подняла руку Ишим, освещая вечер ласковой улыбкой. — У вас остался вишневый? Очень вкусный, я бы еще с собой в Ад забрала.

— Кофе, ладно? — просто попросил Ян.

Корак тоже согласился, и Влад, чудом не навернувшись о журнальный столик, на котором уже стояла пара пустых банок, ускользнул на кухню. Там он деловито грохотал некоторое время, пока Кара и Ян безмолвно, одними напряженными взглядами сражались за последний кусок пиццы. В конце концов инквизитор сдался, отвернувшись, и Кара, издав ликующий вопль, сцапала кусок прямо у него из-под носа, половину оторвала Ишим…

Вернувшись, Влад легким движением руки снял застывшую картинку с паузы, раздал заказанное, протянул Кораку жестяную банку.

— Ты в него плюнул? — с интересом уточнил Корак, словно на меньшее и не рассчитывал. Осторожно отхлебнул.

— Я забыл его в холодильник убрать, теплое, наверно, — спокойно объяснил Влад, наблюдая за его перекосившимся лицом. Только Корак собирался заорать что-то, тут же удивленно вскрикнул, уставившись на банку, буквально примерзшую к его ладони: Влад от души охладил морозным заклинанием.

— Жди, пока оттает, — хихикнула Кара. — Осторожно ты, не дери…

Как бы там ни было, Корак сам умел колдовать, только на Земле у него это получалось иногда кое-как, неловко, кривенько, но руку отодрать без жертв смог. Потянулся пнуть Влада, но тот ловко поменялся местами с Яном — инквизитор закатил глаза, слабо щелкнул его по рогу.

Из их шумной компании Ян один внимательно, ни на что не отвлекаясь, смотрел на экран, стараясь не пропустить ни одного диалога, и Каре даже неловко было, что они ему мешают. Инквизитор всех и собрал: у них с Владом выдался выходной, и они, как с легкой усмешкой выразился сам Ян, немного запаниковали без работы, позвали к себе и Кару, у которой случился свободный вечер, и Ишимку, и Корака, как раз снова свалившегося на их головы — ко всеобщей радости.

— Вот эта демоница очень даже ничего, — похабно ухмыльнулся Корак, наблюдая за движущимися картинками, — я бы с ней познакомился с превеликим удовольствием…

— А мне детективша нравится, — отмахнулся Влад. — Единственный адекватный человек в этом цирке с конями, мне ее так жалко.

— Да с тобой-то все понятно, я даже не сомневался, ты у нас по инквизиторам.

Корак осклабился — и Кара его любила как брата, конечно, но этот оскал всегда напрашивался на удар по зубам, и сложно было этому желанию сопротивляться…

— Ну хватит, мы тут смотреть собрались! — неожиданно строго прикрикнула Ишим, заметав хвостом. — Не надо драться!

— Никто не дерется, — обиделся Влад. — Я бы его просто стукнул. Пару раз. По-братски.

Они унялись, снова обратив внимание на экран, где уже продолжался слабенький детективный сюжет, который приклеили явно, чтобы просто он был и оправдывал пару жанров в рекламе. Тут Каре куда забавнее было наблюдать за Яном, а не за серией, потому что инквизитор кривился, точно от зубной боли, но вежливо молчал.

— Я его понимаю, — вдруг подал голос Корак. К пиву он так и не притронулся, зато вперился взглядом в экран. — Этот… Люцифер, он перебивает все проблемы развлечениями. Секс, наркотики и рок-н-ролл. И кажется, как будто он забывает, ничего не чувствует.

— У него есть семья, которая поможет, — серьезно поправил Влад. — Правда, Люцифер до этого додумается не в этом сезоне. Но ты-то чуток поумнее?

Это было точно то, что Кара хотела сказать, но он успел раньше нее. Пусть и в своем стиле, что поддержка немного перекашивалась в способ начать новую ссору, но все они почувствовали, что Влад говорил искренне. Корак неуверенно улыбнулся.

— Лучше б ты пиво разморозил, философ, блядь, — растерянно огрызнулся он.

— Его просто нужно обнять, — тихонечко прошептала на ухо, притянув Кару к себе, Ишим. — И пожалеть.

— Корака, Влада или Люцифера?

Корак сидел нахохлившейся вороной на своем краю дивана, гипнотизировал смерзшееся в банке пиво и вовсе не был похож на того, кого стоит трогать. И все же — он был рядом, вот в этой вот по-домашнему уютной инквизиторской квартирке, тут, а не в любом ночном клубе Петербурга, не искал неприятности, а смеялся с ними и по старой памяти огрызался на Влада, который услужливо подыгрывал. Корак был настоящим — не играл, как привык, как тот двойник Дьявола с экрана.

— А я бы обняла всех, — нахмурилась добренькая девочка Ишимка, словно для нее и не могло быть другого ответа.

========== — кризис среднего возраста ==========

Комментарий к — кризис среднего возраста

#челлендж_длялучших_друзей

тема 9: вечеринка

Когда логично писать юмор, я пишу ангст, потому что мы не ищем легких путей. Просто наши товарищи частенько пили в предыдущих зарисовках, так что просто изображать очередную гулянку нам показалось скучным.

Тут день рождения Влада, которому стукнуло ровно 50, немного хандры и дружеская поддержка, которая так нужна. Здесь он еще не бес, но как раз размышляет над этим - можно сказать, этот эпизод Влада и убедил.

(В беса превращают проклятием, и у Кары как раз есть полномочия)

Несмотря на все слухи о гвардейской кровожадности и мрачности, праздновать здесь любили столько же, сколько и в Аду в целом. Слишком много на долю демонов приходилось горького да печального, потому они так уважали широкие гуляния с песнями, с плясками, с хмельным разудалым весельем. И Гвардии нужен был повод, чтобы отвлечься от ежедневной рутины с патрулями по Столице и Первому кругу, от полицейской службы, оказавшейся на них сваленной.

В Аду не принято было отмечать дни рождения — истинно человеческий праздник, а демоны, вечные, живущие долгие тысячи лет, уж и не помнили свои даты, но два мира в последнее время дико перемешались и учились друг у друга. Кара сама помнила, как в Столице, стоявшей среди алой жаркой пустыни, в конце декабря многие духи, люди умершие, по старой памяти доставали откуда-то пушистые ели, пахшие хвойной смолой и звонким морозом, и наряжали их. Неудивительно, что за шанс отпраздновать юбилей капитана Гвардия схватилась обеими руками: Влада они любили.

Пару недель, едва заговорили воодушевленно о всенародном пире, Влад ходил мрачный, огрызался, скалился — точно время мотнуло назад, и они оказались раньше на несколько десятилетий, когда Влад шатался по Аду без цели и смысла. Что-то мутное и тоскливое Кара видела в его глазах. Сколько Кара его помнила, дни рождения он никогда не отмечал, они с Яном чудом, случайно вызнали дату и загорелись идеей. Хороший праздник должен был за шкирку вытащить Влада из наплывшей хандры.

Посреди зала поставили широкие столы на толстых ножках, вытащили лучшие подносы и кубки; на кухне с самого утра стоял гвалт, шум и жар — там же сновала Ишим, хлопотала о блюдах и десертах, радостная, что может так помочь, поработать на общее дело. Кара могла только распоряжаться, но делала это с душой, стараясь все устроить как можно лучше и красивее.

В другой день Влад — Кара и не сомневалась — веселился бы со всеми, травил байки под общий хохот и упрямо тащил танцевать упирающегося шипящего Яна, но тут принял несколько поздравлений с кривой ухмылкой, выпил немного и поспешил затеряться среди гвардейских мундиров. Кара как раз выкрикивала очередной тост под воодушевленный рев; она стояла на столе, широко размахивала кубком с вином, чудом не расплескивая его на себя, а в горле уже саднило. Приходилось почти кричать, чтобы ее слышно было за музыкой, которую вдохновенно наигрывали приглашенные музыканты, за разговорами и живым смехом. И тогда, спустившись, похлопав кого-то по плечу, сверкнув усмешкой, Кара поняла, что Влада рядом давно нет. Нашла взглядом Яна — тот стоял в окружении солдат из их Роты, что-то рассказывал; столкнувшись взглядом с Карой, тоскливо улыбнулся и покачал головой.

Самого именинника Кара нашла, когда постаралась; Влад стоял на балконе гвардейского замка, подставляя лицо прохладному ветру, тоскливо поглядывая на горизонт, точно надеялся там что-то разглядеть. Тревожить его, а уж тем более пугать неожиданным появлением, когда Влад так опасно облокотился, навалившись, на перила балкончика, вовсе не хотелось, но Кара подошла неслышно, аккуратно коснулась плеча.

— Отошел, решил еблом своим кислым не светить, — негромко заговорил Влад. — Пусть порадуются, празднуют, не буду им мешать. Заслужили немного отдыха.

— Но ведь это твой день, — нахмурилась Кара. — Я, конечно, не так хорошо знаю людские традиции, но разве тебе не нужно быть со всеми? Они точно были бы рады… Ведь так загорелись.

— На что мертвым день рождения, Кара, скажи? — резко перебил Влад. — У меня не бьется сердце, я не старею, не меняюсь. Будет мне пятьдесят, сто или вечность!

Он говорил вещи совсем обычные в их безумном мире, но за словами Каре чудилась какая-то потаенная печаль. Пытаясь заглянуть Владу в лицо, она в изумлении обнаружила, что тот старательно отворачивается… Где-то в проеме, ведущем на балкон, замаячила чрезмерно пьяная фигура, гаркнула что-то, путаясь в словах, широко взмахивая руками. В большой зале пылал свет, заманчиво мелькали очертания фигур, бросившихся в пляс. Но она отмахнулась и весело пообещала вернуться потом.

— Кризис среднего возраста? — уточнила Кара с видом абсолютного знатока человеческих душевных болячек. — Это серьезно. Думаю, тебе срочно нужно поговорить с другом.

— Ты ушла ко мне, упустив возможность напиться в дрова? Я и впрямь мечтать не мог о друге лучше… Спасибо, Кара. Правда, — серьезно благодарил Влад.

Ловко вскочив на перила прямо перед ним, Кара помогла себе на мгновение выпущенными крыльями, чтобы ненароком не свалиться спиной назад; она была немного пьяна, хоть и не чета большинству гвардейцев, куролесивших у них под боком. И Влад тоже слегка хряпнул — чувствовалось.

— Поговори со мной, — мягко попросила Кара. — Я живу на свете две тысячи лет, если ты не забыл, кому еще больше знать, насколько печально иногда осознавать течение времени? Ты оглядываешься назад и задумываешься, на что тратил свою жизнь, начинаешь сомневаться. Ах, если бы можно было все переиграть, исправить… А жизнь будущая оттого и начинает казаться еще более туманной и пугающей: вдруг в ней ошибок станет только больше? Ты боишься?

— Да. Что на самом деле я ничего не поменял. Что я тот же человек, что пришел в Ад.

— Да кто сказал тебе такое? Ты повзрослел, Влад, это говорю тебе я. Вспомни, сколько мы знакомы. Все мы неизбежно меняемся со временем.

Демонским контрактом Влад был связан со своим инквизитором, но и Кара со временем научилась его читать, как самого себя: она могла на крови поклясться, что выговаривает то, что Влада мучает. Он ничего не ответил, предпочтя молчаливо рассматривать черное бархатное небо с проблескивающими искорками звезд и тонким и хрупким обломком луны.

Где-то позади гремели громкие голоса, раздавался хохот, взвизгивала музыка. Им бы гулять со всеми, потонуть в вине и хохоте, разломиться, позволяя теплому вечеру смыть горечь… Пьянка с товарищами по оружию, братьями по битве — лучшее лекарство от тяжелых мыслей, которое она могла предложить, но Владу нужно было совсем не это…

— Пятьдесят, Кара, это же полвека, — пьяно и растерянно бормотал Влад, неуютно поводя плечами, — столько лет, что у меня в голове не укладывается. Еще недавно я не мог бы сказать, ради чего я существую, к чему стремлюсь, а когда все обретает смысл — пойти и умереть за свою семью — это еще страшнее. И мне жутко стыдно за себя прошлого. Так ли далеко я ушел от него?

Не зная, что и ответить, Кара просто потянулась к нему, касаясь руки, желая подбодрить; Влад вывернул запястье, подставляя под ее пальцы тонкие синие вены. Кожа обжигала ледяным холодом, а пульса она не чувствовала. Влад, должно быть, прочел все по ее лицу, но Кара руки не отняла.

— Ян тебя ждет, — шепнула она. — Мог бы найти, но решил, что тебе нужно побыть одному. Я куда более бесцеремонна, но… Он один из самых умных людей, которых я знаю, повезло тебе, Войцек, правда. Разве Ян — не доказательство того, что ты делаешь все правильно и сражаешься на той стороне? Я могу ошибаться, но он — никогда.

— Да. Да, наверное, он делает меня лучше. А все равно: вот так оглянешься назад и поймешь, чем был, жить не захочется. Я готов был уничтожить все, весь мир, вас всех, ни перед чем не отступил бы, желая отомстить за что-то Богу… — Влада болезненно перекосило.

— Теперь, Влад, ты просто обязан прожить еще тысячу лет и доказать всем и себе, что ты лучше того человека, — твердо заявила Кара, позволив себе широко оскалиться. — Считай это приказом. Искуплением. Разве не этим все мы тут занимаемся, храним мир в Аду за тот Рай, что мы уничтожили?..

— Жить, — повторил он зачарованно. — Иногда так хочется просто жить. По-настоящему, а не только здесь, в Аду. В Петербурге второй мой дом, а я мертв, призрак. Не могу ничего коснуться, проваливаюсь сквозь стены, но я так соскучился по тому миру, по вкусу, цвету и запаху… Гордость не дает мне принять проклятие и стать бесом, но в такие дни я все сильнее начинаю сомневаться…

— Если я могу подарить тебе второй шанс и новый мир, только попроси.

Снова засомневавшись, Влад развел руками. Сколько лет они препирались об этом?.. Для Кары и вопросов не было: Влад заслужил себе не еще один, а как минимум десяток таких шансов.

— А тебе бы пошли рога, — хмыкнул Ян, неожиданно появляясь за их спинами. Шаги инквизитора были по-кошачьи осторожными и неслышными; он поравнялся, кивнул Каре с улыбкой, но явно рад был ее видеть здесь, сидящей рядом с Владом и всеми силами пытающейся его подбодрить.

— Всегда знал, что у тебя есть пара фетишей, о которых ты просто не рассказываешь, — добродушно ухмыльнулся Влад. Он потянулся, отстраняясь от края, хрустнул шеей. — Если и захочу стать бесом, ты первым об этом узнаешь, обещаю. И я… да, больше всего хочу быть обычным живым человеком. Может, начать надо с праздника…

— Нас там ищут, — поддержал Ян с надеждой. — Еще не все тебя поздравили… Они ведь от чистого сердца, Влад, Вирен там что-то хотел подарить, а торт Ишимки просто нужно видеть.

— Торт, — оживилась Кара. — Это очень интересно.

Кивнув, Влад встряхнулся, помотал головой:

— И впрямь, что-то я… Невежливо заставлять всех ждать. Да и так вы для меня размахнулись! Для меня никто такого не устраивал, — признался он. — Жалко, Рак не заглянул… Полагаю, он бы долго меня подъебывал про преклонный возраст.

— Кораку около восьми тысяч лет, я слышала, — подсказала Кара. — У него свои причуды со временем.

Влад хмыкнул: запомнил. Казалось, более шумно уже стать не могло, но с появлением его в зале праздник будто бы приобрел второе дыхание. Оставшись ненадолго на балконе, Кара наблюдала, как Ян вытягивает из пачки сигарету.

— Спасибо, — шепнул он, ненадолго касаясь ее руки. — Всегда с ним так: раз в год накатывает. Нет, пожалуй, целых два: еще в день смерти.

— Ерунда. Если нужно будет еще подработать семейным психологом, зови, я всегда рядом и рада помочь! — Кара от души хлопнула его по плечу, едва не сваливая с ног, потом поспешила обратно к Гвардии, но обернулась, задиристо подмигивая: — Если не поторопишься, тебе не оставят ни глотка твои же солдаты. И Войцек им поможет.

========== — сегодня какой-то праздник? ==========

Комментарий к — сегодня какой-то праздник?

#челлендж_длялучших_друзей

тема 10: взаимодействие в быту/повседневность

просто зарисовка, где Кара приходит в гости попить чай. и все.

Каждый раз, когда Каре во Дворце становилось тоскливо и тошно от кучи бумажной работы, она наведывалась в свою старую квартиру на окраине Столицы. Пятиэтажка с проходящими годами, казалось, косилась на правый бок все сильнее, побелка слетала, обнажая ржавые пятна кирпичей, но Кара любила этот дом. Любила его неопрятные лестницы, расписанные кем-то стены — на них можно было прочесть фразы и на русском, и на английском, и на архидемонском. Любила крышу, на которой можно было лежать, глядя в красноватое небо.

Здесь ее всегда были рады видеть. Защитное заклинание, выцарапанное на двери, слабо вспыхнуло красным, когда Кара взялась за прохладную ручку, и дверь широко распахнулась. Ее встретил ветер, вдаривший в лицо: как и обычно, были распахнуты окна; в квартире было прохладно, с кухни пахло чем-то вкусным. Домашний уют накрыл ее с головой.

— Влад? — позвала Кара, заглядывая в гостиную. — Ян? Кто-то есть дома? Я пришла вас ограбить!

Колыхался легкий тюль на окне; на диване были свалены какие-то тряпки и книги. На полу прямо под ногами Кара увидела странную мешанину бумаг и фотографий — глянцевых, принесенных из мира людей. На них она рассмотрела точно то, на что рассчитывала: окровавленные тела в поломанных позах. Следующей попалась какая-то вырванная страница, выглядящая на пару сотен лет древнее остального барахла, пожелтевшая от времени и изображающая на редкость уродливую тварь. Заинтересовавшись, Кара наклонилась…

— Только не трогай, — громко попросил Влад, появляясь за ее спиной буквально из ниоткуда, — Кара едва не схватилась за револьвер. — Инквизиторство что-то раскладывает, думает, Шерлок недоделанный. Помнишь, я рассказывал про убийства?

— А где он?..

— Там кое-какие вопросы к отчету, он мотнулся в Питер, через полчаса будет, — уверенно сказал Влад. — Случилось чего? Мы нужны? Если что, можем собраться и ехать, куда укажешь, без проблем.

— Да нет… — неразборчиво пробормотала Кара, следуя за ним на кухню. — Я просто соскучилась. Поговорить захотела, ну, знаешь, просто поболтать по-семейному…

Внимательно следя за реакцией Влада, Кара пыталась подгадать момент, когда он начнет насмехаться, чтобы замолчать, но тот пожал плечами. Метнулся к плите, где в кастрюле что-то демонически кипело, загромыхал кухонным шкафчиком.

— Конечно. Заглядывай почаще, нам тоже бывает скучно, несмотря на ебучую работу. Ты будешь чай или чего покрепче?..

И вот Кара сидела, цедила обжигающий зеленый чай («инквизиторство жрет кофе, но иногда я ему подсовываю!») и молча вникала в бодрый треп Влада. Он готов был рассказывать про что угодно: про Петербург, про Инквизицию, про их роту в Гвардии, солдат из которой Влад нежно кликал «чертями». Слушая его, развалившись на лавке, Кара наконец почувствовала себя дома. Чай остывал, чадя паром; она грела руки о чашку. Сквозь окно в маленькую кухоньку врывался гомон столичных окраин.

Хорошо они тут устроились, душевно. Чайник на подоконнике, какая-то мелочевка, красные наливные яблоки в вазе, как будто ненастоящие — такие красивые. Кружки с нарисованными цветочками сушились над раковиной. Влад что-то насвистывал, помешивая свое варево на плите.

И, наверное, задумалась Кара, дело было не столько в этих стенах, оклеенных старыми бежевыми обоями в истершийся цветочек, не в том, что она сама когда-то здесь жила, пока не пристукнуло высокими званиями и необходимостью выглядеть в соответствии с ними, — оно было не в том, что она пила чай и что покрепче — второе гораздо чаще — за этим столом сотни раз, что тоже готовила на этой плите что-нибудь простенькое и не особо вкусное, что в гостиной валялась на диване после долгих трудных дней. Дело во Владе. В таком обычном, домашнем, человечном, в этой великоватой ему футболке с кривой красной надписью «Is there sex after death?», с взлохмаченными волосами и счастливой, немного мальчишеской улыбкой. Готовит что-то, суетится, отдыхает после работы…

Влад наклонился к духовке, открыл ее. Влюбопытстве Кара привстала, пытаясь рассмотреть, что там у него, но уже почуяла дразнящий сладкий запах. Он напоминал об Ишим — та, как выдавалась свободная минутка, всегда готовила что-нибудь вкусное, пробовала новые рецепты… Усмехаясь, Кара собиралась что-то сказать.

— Даже не вздумай, а то не дам попробовать, — пригрозил Влад, размахивая у Кары перед носом ножом. — Я, правда, не уверен, насколько оно сносно получилось. Хочешь быть первой жертвой?

Кара свистнула вилку из подставки с приборами, помучилась в сомнениях, рассматривая отрезанный ей кусок пирога, подступаясь к нему с разных сторон. Попробовала. И оказалось на удивление хорошо, вкусно, от хрустящей корочки до мягкого теста. Она могла различить привкус яблок, а еще чувствовалась легкая, приятная кислинка…

— Ты готовишь шарлотку с клюквой? И… смородиной?

— Не люблю сладкое, — отмахнулся Влад.

— Когда я была мелкой, — чуть дрогнувшим голосом начала Кара, — Корак всегда притаскивал мне клюкву из своего мира. В Раю она не росла. Вот бы… и ему попробовать.

— Он вернется, — мягко улыбнулся Влад — Кара и забывала, что он так умеет, ласково, по-взрослому. — Он знает, что здесь его ждут. Тогда напомни мне — обязательно приготовлю.

Кивнув, Кара вернулась к пирогу — и не заметила, как кончился весь кусок. Она просто ела, прихлебывая чай, наслаждаясь тонким сочетанием кислого и сладкого, пока вилка не заскребла по пустой тарелке.

— Сегодня какой-то праздник? — уточнила Кара. Она с интересом рассматривала оставшийся пирог.

— Нет. Но я тоже решил, что можно посидеть по-семейному, а то давно не собирались. Как раз хотел позвать тебя, когда Ян вернется, а ты тут как тут…

— О, это типа магии, — оживилась она. — Почувствовала, что нужна тебе. Обычно это бывает, когда кто-то в опасности, но мне нравится, как оно работает с пирогом…

Ее размышления прервал грохот входной двери. Судя по тому, что она слышала, Ян бросил на тумбочку сумку и как раз расшнуровывал берцы, а после от души отпнул их к стене, под вешалку. Живя с Владом Войцеком, сложно не набраться вредных привычек; он тихо шипел и поправлял неаккуратно сваленную обувь.

— Инквизиторство, давай скорей сюда, а то мы все съедим! — весело крикнул Влад. — Как там Ирма, как отчет?

Пока Ян, устало улыбаясь, что-то тихо пересказывал о работе, пока тянулся к Владу, к виску — губами, аккуратно, по-семейному, пока Влад к нему гордо ластился, Кара успела отрезать себе еще кусок и начать его есть, чтобы не отобрали.

— Вы не поверите, насколько сошла с ума наша кардинал, — многообещающе начал Ян, со скрипом подвигая к столу стул с высокой спинкой. Сел, задрав голову к потолку, тяжко застонал.

— Тебе чай или коньяк? — хмыкнул Влад.

— Смешивай, — решительно повелел Ян. — Я слишком трезв для этой хрени.

А Кара навострила уши, предвещая интересную историю. В конце концов, и именно за этим тоже она сюда приходила.

========== — мы не ищем легких путей ==========

Комментарий к — мы не ищем легких путей

#челлендж_длялучших_друзей

тема 11: активная трудовая деятельность

Кратенькая зарисовка про то, как Кара и Влад справляются со свалившимися неприятностями. Место действия пригород Праги, Владу около двадцати, они только начинают работать вместе.

Лопата тяжело врезалась в землю, слабо поддающуюся, холодную. В конце весны, когда нужно бы палить летним жаром, когда должен лететь кругом доставучий тополиный пух, вечера и — уж тем более — ночи в Праге были зверски холодные. Не то что в адской пустыне на Первом круге, конечно, не вымораживали изнутри, заставляя по-кошачьи сворачиваться клубком на кровати и греть закоченевшие руки своим же дыханием, но все равно пробирали. И земля вот смерзлась.

— Ну и какого хера я один работаю? — разъяренно рявкнул Влад на Кару, мечтательно поглядывающую в небо. — Убивали-то мы его вдвоем, хуле ты расселась?

С удобством устроившись на капоте его машины, Кара наблюдала, как Влад широко размахивает лопатой. Явно непривычно, ругаясь сквозь зубы витиевато, едва не теряя равновесие на краю небольшой ямы. Вытирал пот со лба, но упрямо продолжал воевать с мерзлой землей, нещадно рубя ее туповатой лопатой. Как Кара и думала, ничто не смогло бы его остановить.

Пряная ночь переваливала за половину; в траве стрекотали насекомые. Капот был еще теплый: они долго гнали за город, присматривая укромное место в каком-нибудь леске. А под ней, под капотом лежал труп того парня, имени которого Кара, по правде сказать, и не пыталась запомнить; ей достаточно было, что он едва не завел их, разыскивающих убийц одной девчонки-оборотня, в ловушку, прямо грудью на автоматы. За что и получил несколько пуль в спину от нее и искрящееся боевое заклинание от Влада.

— Я слишком стар для такого, у меня уже спина болит, — жалобно просипел Влад. Он ненадолго остановился, опираясь на лопату, устало мотая головой. — И руки ломит.

— Мне две тысячи! — Кара развела руками, не насмехаясь, но искренне посмеиваясь. — Так что не нужно давить на жалость, ты очень даже неплохо сохранился в свои… сколько там, двадцать? Совсем еще мелочь.

Бросив лопату, он дошатался до Кары, остановился рядом, тяжело дыша. Долго искал в бардачке бутылку воды; вздохнув, Кара потянулась до приятного похрустывания косточек, потрепала его по мокрым волосам.

— Легче было сжечь труп, — пробормотал Влад. — Мороки меньше.

— Мы не ищем легких путей. К тому же, оставлять магические следы на изнанке — это еще глупее, чем попасться на человеческие камеры, — фыркнула Кара.

— Все в порядке, я номера зачаровал. — Влад постоял на нетвердых ногах, покачиваясь, уставился на свои пальцы. — Мозоли, отлично! — воскликнул он. — Боевой маг с мозолями на руках… Как я буду колдовать?

Не слушая его, Кара рывком соскочила с машины, стянула с себя кожанку, протянула Владу немного неловко, смущаясь такой явной заботы. Он зыркнул настороженно; Кара пожала плечами:

— Мокрый весь, не надо в одной футболке ходить, околеешь, простудишься… Вы, люди, слишком хлипкие. А нам нужно закончить дело.

Что-то ворча, Влад натягивал ее куртку, а Кара в несколько решительных размашистых шагов оказалась у полувыкопанной могилы. Подобрала лопату, взвесила, ловя себя на том, что будто бы проверяет балансировку, как у нового клинка. Рукоять была неудобная, грубая, грозила занозить ладони.

— Меняемся! — крикнула Кара, оборачиваясь к машине, где в свете фар возился Влад. — Я докопаю, а ты тащи нашего друга сюда и поживее!

Первые махи дались вовсе не так просто, как она рассчитывала, полагаясь на ангельскую силу, и Кара быстро поняла, придется несладко. Насела, углубляя яму так, чтобы можно было уместить в нее тело. Где-то за ее спиной Влад, глухо матерясь, пытался справиться с багажником истерзанными руками.

========== — ненавижу дождь ==========

Комментарий к — ненавижу дождь

#челлендж_длялучших_друзей

тема 12: меняются образами/характерами

Вот над этой темой я долго думала, потому что Кара и Влад похожи характерами уж точно, на том и сдружились, что отлично друг друга понимают, а внешне — и того больше. Так что тут просто небольшая зарисовка времен их общей работы в Праге, но с поправкой на то, что Кара — смертный маг, а Влад — Падший (имя не слишком-то подходит ангелу, поэтому обойдемся без него).

Ох, не знаю, что получилось, как-то странно, поэтому и мало… Но можно сделать мысленно обратную замену и понять, что там Влад чувствовал в это время и чем жил, а то у нас всегда тз Кары.

Пальцы ныли, но Кара начинала колдовать заново. Из-за ее поспешности заклинание рвалось уже который раз, нити просто истончались и ускользали из рук, но она пробовала снова и снова, упрямо билась… Так, что все ладони себе уже рассекла в кровь — и она капала на серый темный асфальт, а Кара размазывала ее кроссовкой. Наверху собирались мрачные тучи. Сверкнула молния.

Она не сдалась, но села рядом с Падшим на скамейку, нахохлилась, обхватив себя руками немного по-детски — в надежде согреться. Жаться к нему не стала: взыграла гордость. Дождь заливал за шиворот, Кара щурилась и ругалась вполголоса, изредка подставляя руки под холодные капли, надеясь, что хоть так они прекратят ныть. Понемногу унималось раны, больше не жгли огнем.

— Нам нужен, блядь, этот след! — рычала она, непокорно мотая головой и отбрасывая назад взлохмаченную, расплетающуюся косу. — Если не найдем ублюдка сейчас, дело передадут Вацлаву, а я… Это дело чести, мать ее!

— Знаю, — устало отозвался Падший, поглядывая на нее с долей сочувствия — или Каре хотелось в это верить. — Если не получится, конец света не наступит. Вы, люди, крайне изобретательны. Уверен, у нас есть еще пара вариантов. Камеры?..

Сидя под дождем на узкой лавочке, они что-то обсуждали. Бесполезно. Обида грелась в груди, грозилась вспыхнуть лесным пожаром, который даже гроза, угрожающе ворчащая над Прагой, не смогла бы потушить. Она должна быть сильнее, более умелой, не бояться боли в сведенных судорогой пальцах… Но магия не слушалась по-прежнему. Не всегда. И Кара не чувствовала себя всесильным боевым магом, как похвалялась перед девками в ночных клубах. Вряд ли они были трезвы настолько, чтобы хоть что-то понять, но зато верили безоговорочно…

Косясь на Падшего, Кара раздумывала, бывают ли у него минуты сомнения, терзается ли он так же. Вспоминала небрежную усмешку, будто приклеенную к губам, и вместе с тем обреченно-усталый, древний взгляд стальных глаз. Всю свою сознательную жизнь она равнялась на него, подражала, осознанно или нет. Но и близко не чувствовала себя такой самоуверенной.

— Ненавижу дождь, — призналась она, хотя никто и не спрашивал. — Всех ненавижу. И небо ваше, и божков, которые на нем сидят… И этих уебков, которые детей убивают.

— И меня? — усмехнувшись, уточнил Падший. — За компанию?

— Ну, — смутилась Кара, — иногда. Для профилактики.

Хоть и косилась краем глаза, не уловила момента, когда он развернул широкие черные крылья, укрывая ее от дождя — специально или ненароком?.. Задрал к небу голову, мечтательно вздыхая, и лицо у него было удивительно мирное, спокойное, такое Кара редко ловила. Она понимала, какое удовольствие ему доставляет порхать в вышине. И сама хотела бы попробовать, но не в такую погоду, конечно.

— А если увидят? — насупилась она.

— Ты же маг, — насмешливо напомнили. — Поставь какую-нибудь иллюзию и успокойся.

Заклинание получилось кривенькое и косое, но зато вышло хоть какое-нибудь. Должно было закрыть их от всех любопытных глаз, но в дождь желающих погулять и так не находилось — не на этой улице уж точно.

— Я как-то лучше с боевыми. Ну, знаешь, дать кому-нибудь по роже огненным заклинанием — вот это по мне!

Продолжая рассматривать Падшего, она покачивала ногой, едва касаясь поверхности особо крупной и глубокой лужи, которая разлилась морем прямо под скамейкой. Что Кара о нем знала? Да даже имени не было, ничего… Падший огрызался, рассказывал что-то про Небеса (которые Каре и представить-то было страшно и сложно), где у него это самое имя отняли. А еще помогал бескорыстно, казалось, иногда — жизнью рискуя. И Кара никак его разгадать не могла, все мучилась.

Но это все было для нее не так важно сейчас, когда она растерянно разглядывала свои подрагивающие пальцы. По волосам стекала вода, но над головой надежным зонтом были развернуты крылья. И если получается у него, если ему судьба покоряется и позволяет творить, что на душу ляжет, сможет и Кара. Обязательно, непременно! Говорить она вслух, конечно же, не стала: рассмеется, потреплет по волосам, окончательно уничтожая заплетенную косу, назовет немного обидно «мелочью»… По сравнению с парой тысяч лет двадцатка ее — конечно, мелочь, но все равно неприятно скребет на душе.

— Я б выпила, — произнесла она. Знала, что в этом-то он ее всегда поддержит. — Пожалуй, это был трудный день.

— В тот клуб?.. Забыл, как там его, — он всерьез нахмурился, пытаясь вспомнить, но быстро сдался и махнул рукой: — Да и не важно. Идем.

Он решительно встал, сложил за спиной крылья, и Кара сама собой потянулась следом.

========== — сколько ты еще дома пробудешь? ==========

Комментарий к — сколько ты еще дома пробудешь?

#челлендж_длялучших_друзей

тема 13: современность

Технически у нас и так современность, хотя большую часть времени герои проводят в Аду, который застыл в магическом Средневековье… Так что нужно было придумать что-то интересно. Поэтому у нас тут внезапное модерн ау без магии, русреал, Петербург, наши дни, все герои — обычные люди. И, да, это то самое ау, в котором Кара и Влад действительно брат и сестра, более того, близнецы, но я не знаю, как это вот все вышло. Честно-честно.

Последний раз проверив телефон, Кара уверенно свернула к дому Влада. Ее встретили шум ветра в деревьях и гвалт, доносившийся со стороны играющей ребятни, ворвавшиеся в прохладу салона через опущенное окно. Небольшая пятиэтажка выглядела бы бедно, если б не долгая история, тянущаяся еще из царской России; Влад по такой ерунде тащился неимоверно, ему вроде бы по профессии положено, но Каре было правда интересно, как долго он сможет задвигать про искусство и эстетство, когда ему на голову древняя штукатурка посыплется. И все-таки он был единственный, кто отважился жить в доме после смерти родителей, в стенах, которые еще могли помнить их предсмертный крик…

Это были нехорошие воспоминания, и Кара потрясла головой, надеясь избавиться от них побыстрее. Припарковавшись под окнами, она вышла из машины, втянула воздух поглубже, подняла лицо к небу. Она любила Петербург давно и безнадежно — это было у них семейное, хроническое. Город, переживший многое, суровый и смурной, пропахший ржавчиной и илом, был ее единственным домом.

Особенно после жарких пустынь Сирии, сводивших Кару с ума. Почесав зарастающую ссадину через бровь, она в последний раз сунулась в машину, проверила свое барахло на заднем сидении, бронежилет, пару ремней от портупеи, прикопанную под всем добром «Беретту». Схватила оттуда обломок черного камня, стеклянно переливающийся, — небольшой сувенир из ада. Она всегда притаскивала Владу какие-нибудь безделушки на память.

Пока она поднималась по лестнице, Корак черкнул пару сообщений, и она была спокойна, что он отзывается на осторожные эсэмэски; время близилось к вечеру, а значит, он уже бесился где-то на Думской в шумной компании хихикающих девиц. А потому все шло по-прежнему, хорошо, словно Кара и не уезжала никуда; Корак не влезал в неприятности — больше нужного, — а им не приходилось их разруливать, и это уже был повод для счастья.

Придавив звонок, Кара вслушалась в его беспокойный клекот по ту сторону. Уловила играющую у Влада музыку, покачала головой: ведь сколько раз жаловались соседи… Долго ждать не пришлось, дверь распахнулась, на пороге стоял Влад, домашний, немножко взъерошенный; он, может, ожидал увидеть не ее, потому что явно готов был грозно рявкнуть… Опомнился, улыбнувшись, сгреб ее, не способную вырваться, и Кара сердито зашипела: ныли почти разбитые ребра.

Стоило бы позвонить и предупредить, но Кара решила сделать ему что-то вроде сюрприза: она освободилась на пару дней пораньше, чем ожидалось, их перебросили куда-то западнее, а потом и вовсе уволокли на самолет. Раненых было слишком много, смысла продолжать операцию — почти нет. Она была рада, что кто-то выдернул ее поредевшую и помертвевшую лицами группку из страшной пустыни, иначе Кара бы сама ринулась на врага — с одним автоматом или вовсе голыми руками. Теперь она проходилась, с радостью оглядывалась, рассматривая светлые стены и просторные комнаты. Все было знакомое и родное, семейное, и в груди вспыхивало что-то светлое и теплое. Колючее, но очень теплое, как шарф какой. Ручной работы, связанный из кусачей шерсти.

Вертя головой, Кара смотрела по сторонам с искренним, почти детским интересом, но вдруг столкнулась с мальчишкой, застывшим в дверях кухни. Обычным таким, глядящим напрямую без страха — тощий, тонкий совсем, как будто месяцами его не кормили, светловолосый, в белой широкой футболке и джинсах; он смотрел прямо на нее, растерянно косился на Влада — сравнивал.

— Это кто? — подозрительно уточнила Кара — шепотом на ухо, уцепив Влада за плечо и подтащив к себе поближе. У него редко бывали гости, домой он никого не водил из принципа — и вряд ли что-то поменялось за те недели, что ее не было. В детстве Влад, правда, пару раз приносил домой облезлых тощих котят, которых собирал по окрестным подвалам, а потом сам задыхался от прижавшей аллергии. Пацан и правда в чем-то напоминал бездомную кошку.

— Ян, студент мой, — представил он, опомнившись. — Юрфак. Я разве не рассказывал?.. Так, забежал ненадолго.

— А вы не говорили, что у вас сестра-близнец, — как будто обиделся мальчишка и схватился за ее руку с искренней улыбкой: — Очень рад! Приятно познакомиться…

Подозрительно покосившись на Влада, Кара предпочла не уточнять, что еще он рассказывал, а что нет. Ян проворной белкой метался по квартире, успел вытащить откуда-то банку с инструментами и грохотал ей, пока Кара скидывала берцы и вешала на крючок косуху, оставаясь в одной рубахе. Потерла затылок, растерянно оглядываясь и подумывая, где бы устроиться. От крепкого удара по голове — задело обломком от взрыва — она еще не до конца отошла, и была где-то в закромах головы забавная мысль, что все это чудится. Кара ущипнула себя за руку, но ничего не поменялось.

— На малолеток засматриваешься, нехорошо это, — фыркнула она. Стояла рядом, никак не способная отлипнуть, страшно соскучившаяся по Владу, жадно запоминающая его немного усталое лицо, поблескивающие серые глаза, мятую футболку с ярким принтом. Хотя, казалось бы, в зеркало загляни — и вот тебе…

— Ты не путай, я человек честный, да и — как будто у меня не может быть друзей… Он это так, заболтались после занятий — курили там вместе, я возьми и брякни, что никак не могу полку приколотить, — с досадой рассказывал Влад, не пытаясь сдержать улыбку. — Ты ж знаешь, все по хозяйству умею, а починить чего или собрать — пиздец, ни в какую. А он сердобольный.

— Нельзя таким в юристы, — покачала головой Кара.

— В следаки, выше бери.

Она присвистнула — и промолчала. Долго смотрела в узкую мальчишечью спину, прикидывала, каким он вырастет. Вежливый такой, симпатичный, вроде как, а невнимательный: кобуру у нее на поясе не заметил. Или подумал, что Кара — тоже что-то вроде следака?.. Злая усмешка исказила губы — это она почувствовала. Положила руку на пистолет, чувствуя приятную, естественную его тяжесть особо остро: привыкла к ней…

Совсем Влад сдурел: мальчишку в дом вести. Хотя он и не знал, что Кара вернется, бесполезно его винить. Словно угадав ее мысли, прочитав, Влад заступил дорогу, точно на мгновение и правда решил, что Кара рехнулась настолько, что выстрелит. Доля секунды — сомнение: это все усталость… А все-таки заметила в глазах, таких же, как у нее, опасный, уверенный огонек и вдруг поняла, что Влад бы и грудью ринулся закрывать…

— Совсем ебнулся на старости лет, лучше бы опять котят таскал, — хмыкнула Кара, похлопала по плечу и поползла в гостиную, где с чистой совестью рухнула на старый скрипучий диван. Ненадолго прикрыла глаза, чувствуя, как на нее накатывает сон.

Она была дома. После крови, после перестука автоматов и истошных воплей — наконец-то дома. Сейчас тень окончательно опустится на город, хотя ночь и будет теплая и пряная, насыщенная, но не удушливая. Влад с учебниками своими засядет, станет лениво подчеркивать какие-то особо важные строчки, потом приготовит чуть горчащий чай… И даже с этим Яном Кара готова была смириться, махнув рукой. Если так он чувствует себя счастливее — пускай. Как будто она не понимает.

— А вы мне точно автомат поставите, Владислав Арсенич? — уточнил мальчишка, скептически поглядывая на старенькую стремянку, приставленную к стене; оперся, улыбаясь, взлохмаченный такой, веселый. Кара видела краем глаза кусочек этой картинки. — А то эксплуататорство нынче запрещено, я учил!

— Кара, притащи автомат, Янычу надо, — с хохотом отозвался Влад откуда-то из кухни. Назло как будто: провоцировал, сволота…

— У меня АШ трофейный где-то валялся, да, — сонно пробормотала она; вставать с дивана и шипеть на Влада с его странным чувством юмора не хотелось, Кара с этой скрипучей рухлядью прямо срослась. Пошатываясь, Ян взбирался выше. — Ей-богу, давай я эту полку приколочу, пока не убился. А то к нему на лекции вообще никто ходить не будет…

И как бы и ясно, что не нужны этому Яну никакие автоматы, он сам все учит наверняка, упрямый, как черт, по нему видно, а вроде и напомнило про то, что жить-то нужно по-людски, а не по-собачьи, куда хозяин прикажет. Жить, как вот эти идиоты.

***

На следующий день они шлялись по Петербургу, наслаждаясь видом умытого и яркого майского города, болтая обо всем и ни о чем. Кара потерялась в календарных днях, ее до сих пор нехило потряхивало из-за смены обстановки: с палящей жары истинной Преисподней в болотистую прохладу, но Влад любезно подсказал, что сегодня было воскресенье, заслуженный выходной. Солоноватый и резкий ветер с моря выдувал из ее головы все воспоминания, и Кара наслаждалась этим чувством.

— Сколько ты еще дома пробудешь? — улыбаясь, спрашивал Влад. — Только не говори, что скоро опять в бой: нужно же делать перерывы…

— Нескоро, — туманно отозвалась она.

За Кару он побаивался, волновался, хотя и не показывал. Знал, какова она в драке: они, дети известных в народе девяностых, учились драться по ходу, изворачиваясь, хитря. Когда-то они оба прославились среди молодых озлобленных юнцов умением ломать людям хребты… Воды, холодной, зыбкой, невской, с тех пор утекло немало.

Она не смогла приспособиться к мирной жизни, воспитанная улицей, осиротевшая и выросшая в драке; Влад все-таки прибился, нашел свою заводь и устроился преподом. Воспитывал юные умы… Больше развлекался, конечно, потому что на серьезных щах преподавать философию — это нужно быть конченым идиотом, но Кара рада была, что он сумел откреститься от грязи и крови, в которых барахталась она сама. У Влада была почти обычная жизнь, он бы и женился, может, если б хоть кто-то мог его выдержать, а Кара неприкаянным странником шаталась по свету.

Забежав в кофейню, давно знакомую Каре, они взяли по стаканчику приятно обжигающего эспрессо и прогуливались по набережной. Оглядывая стройный ряд зданий напротив, глядящих темными окнами, несколько суденышек, покачивающихся на непокорных волнах, Кара чувствовала неизмеримо ценное спокойствие.

— Там, в кофейне, Ишим, очень забавная девчонка, — рассказывала она.

— Имя какое-то… татарское, что ли? — нахмурился Влад, но по всему видно было, что думать ему лениво.

— Да нет, обычная, светлая такая, русская, кажется, — Кара пожала плечами. — Нашего брата зовут Корак, кому ты это рассказываешь? Пора перестать удивляться тому, на что способно человеческое воображение.

— Хорошо, что на нас ебанутые имена закончились, — усмехнулся Влад.

Они прошли мимо грифонов, все так же стерегущих покой шумного города и привлекающих туристов, и Кара сдержала желание махнуть сказочным чудовищам рукой, как она всегда делала в детстве. Но улыбнулась довольно.

Вокруг было необычайно много народу — так ей казалось. Галдящего, громко смеющегося и радостного, и Кара даже начинала забывать, что в их мире есть места, где в мучениях гибнут люди в столпах песка и темного дыма. А все эти туристы, с разинутыми ртами слушающие экскурсовода, может быть, никогда этого и не знали. Прошедшая мимо парочка молоденьких девиц о чем-то шушукалась — подмигнули…

— Это они мне, я в семье самый симпатичный, — хмыкнул Влад с затаенным вызовом.

— Мы близнецы, долбоеб, — ласково оскалилась Кара.

И дальше они пошли, шутливо препираясь, попеременно угрожая скинуть друг друга в воду, но никак не занимаясь этим. И внутри у Кары что-то пело от восторга, что она чувствует, что это — жизнь.

Назад ее обещали перебросить через пару недель.

========== — мы свою семью хоть как узнаем ==========

Комментарий к — мы свою семью хоть как узнаем

#челлендж_длялучших_друзей

тема 14: венецианский карнавал/мистика/маски

Демоны, как мы знаем, любят карнавалы и любые праздники… не то чтобы наши герои тоже очень уж наслаждались этими светскими вечеринками (мы знаем, они нелюди простые как табуретка), но участвовать все равно придется. А уж узнать друг друга — ерунда.

Очередной бал Ишим решила устроить маскарадом — ухватила идею у людей, они с Карой как раз недавно, пока залетали на Землю, фильм какой-то смотрели… Кара бы и не сказала, в чем там суть была, она-то провалилась в сон в самом начале, но Ишим загорелась. И достаточно быстро по Столице промчались новости, а цены на изготовление венецианских масок со специальными прорезями под рога взлетели, к радости торговцев и модных домов. Что-то новое они перенимали с ужасающей скоростью.

Повод праздновать всегда найдется. В этот раз Ишим объединилась с Джайаной, обожаемой супругой Вельзевула, и они в четыре руки сообразили бал, каких уже давненько не видывала Столица. Устроили его не во Дворце, но в резиденции Вельзевула, и Кара чувствовала, как не хватает места, как демоны толпятся. Щекочущий нервы ажиотаж не отпускал никого.

Масками хвастались кругом. В демонах не было чувства меры, особенно в аристократах, в самых богатых жителях Преисподней, потому кипенно-белые маски искрились в свете тяжелых люстр яркими самоцветами, эмалью, золотом и серебром. Заболели бы глаза, если б Кара не была привычна к виду этой неуемной роскоши: не первый год она вертелась в светском круге — самом ужасном в Аду, несомненно.

Посмотреть было на что: и на убранство просторной залы, на драпировки черно-серебряные — в гвардейских цветах, на великолепные платья дам, пышные, расправленные, точно павлиньи хвосты, и на костюмы кавалеров, ревностно оберегающих своих демониц. А теперь еще и маски — куда ни глянь. Полностью закрывающие лица и изящные тонкие коломбины — точно узорчатая изморозь на лицах. Изысканные, богатые. Им масок и не хватало, шутам и льстецам. Этих перегородок, удобных ширм, за которыми можно спрятать все во время пустых светских разговоров. Только глаза проблескивали загадочно сквозь прорези.

Сама Кара, покоряясь правилам, тоже надела маску, которую ей предложила Ишим, больше напоминающую что-то японское, демоническое, чем настоящую венецианскую. Рога, которых у нее не было, в отличие от большинства народа, набившегося в зале, зловещий грозный оскал, серебряная ковка, немного хрустальных камней, обсидиановая крошка… Вещица, на которую можно было безбедно жить. Улыбаясь за ее надежным прикрытием чуть насмешливо, Кара передвигалась по залу, кивала всем, кто с ней раскланивался, потанцевала немного с парой незнакомых — или просто неузнанных ей — демониц, потом выпуталась из их жарких объятий. Где-то рядом веселилась Ишим в легкой золоченой масочке…

Чтобы найти Влада в этой кутерьме, не нужно было особо стараться: всего лишь идти туда, где больше всего демониц, кокетливо подергивающих кисточками хвостиков. Им и маски были не помеха: и как они его вычислили… Прокладывая себе путь, Кара беспорядочно извинялась, зная, что кому-то да точно отдавила что-нибудь. Ее отвлекали музыка и разговоры, еще немного — игристое вино, которое разносили на широких подносах искусительно улыбающиеся: только алые губы были видны, остальное скрывали маски. Кара-то хлебнула еще до начала, решив не мучиться с маской. Но Влада она в любом состоянии могла угадать на каком угодно карнавале, вычислить, понять: знала его, как самого себя.

Ворвалась Кара как раз посреди разговора с кем-то из придворных демонов; тот, едва ее завидев, спешно извинился и исчез среди круговерти разноцветных подолов и костюмов. Разумеется, узнал; чего ради тогда затевался карнавал, Кара в толк взять не могла. Но все остальные с удовольствием играли, делая вид, что не признают друг друга.

Маска Влада больше других напоминала звериную, хищную, волчью, сверкала сталью. Присмотревшись, Кара поняла, что она ей даже нравится, минималистичная, не отличающаяся богатыми украшениями, зато отлично отражающая его непокорную колючую суть. Вкус у Влада всегда был хорош. Завидев Кару, он счастливо кивнул.

— А… — растерянно уточнила Кара, оглядываясь по сторонам: никак не могла узнать, разгадать.

— Ян сказал, что балы — это не для него, особенно увеселительные, — беззаботно объяснил он. Голос за маской звучал немного глуше обычного. — Рад тебя видеть. Как, не окосела еще среди этого праздника жизни?..

И он действительно вцепился в нее, как утопающий — в протянутую ему руку, разом вываливая сотню рассказов про петербургскую жизнь и гвардейский быт, и Каре страшно стыдно стало, что они не успевают поболтать нигде, кроме шумных балов.

— А еще чувство такое, непонятное, не знаю… — пожаловался Влад, почесывая затылок и едва не срывая с себя маску ненароком. — И объяснить не могу.

Зная, как полезно полагаться на чутье мага, Кара внимательно прислушивалась к его путанным объяснениям, хотя сама понимала уж точно не больше. Они неловко обсуждали что-то повседневное, забившись в угол. Время тянулось, Влад с Карой издали наблюдали за танцами.

Неожиданно Влад замолк на полуслове, точно оглушенный. Замерев, он глубоко вздохнул, стиснул зубы: Кара слышала, кажется, скрежет. Она изумленно завертела головой, пытаясь понять, что происходит, испугавшись и проклиная себя сотни раз, что не додумалась захватить оружие, но Влад сам круто развернулся к человеку в маске, разговаривающему с парой демониц…

Кара тоже уставилась на отливающую синевой маску — птичью, с загнутым клювом, отдаленно напомнившую ей костюмы докторов из охваченной чумой и пожарами средневековой Европы. Мысль царапалась в голове, но она никак не могла ее оформить. Пожалуй, тот кубок и правда был лишним. Но фигура оказалась до ужаса знакомая.

— Корак, ради всего несвятого, тебе нужно что-то получше этой дряни, чтобы мы тебя не узнали, — обвинительно заявил Влад, прежде чем Кара сумела вымолвить хотя бы слово. — Мог бы просто сказать, что снова в Аду, конспиратор херов.

Сквозь прорези маски Кара угадала знакомый блеск темных глаз и довольно разулыбалась, совсем забывая, что и ее никто не видит. А тот, казалось, обиделся всерьез, отлип от своей демоницы, которая тут же упорхнула прочь, и принялся что-то обвинительно втолковывать Владу…

— Мы свою семью хоть как узнаем, — довольно заявила Кара, мягко похлопав его по плечу. — И правда, зря не сказал раньше. Но неожиданность вышла приятная.

Она правда была счастлива видеть Корака целым и невредимым… А любовь к театральности у него была всегда.

========== — тебе-то эта хренотень идет ==========

Комментарий к — тебе-то эта хренотень идет

#челлендж_длялучших_друзей

тема 15: в форме местной военной/полицейской/официальном костюме

Гвардейскую форму у нас любят… за исключением Влада, который просто не может выглядеть прилично. Ну вот не получается у него. Так что тут у нас поспешные сборы на какие-то очень важные переговоры и представление от областного театра драмы имени Влада Войцека.

к слову, если любопытно поглядеть на кусочек этого самого гвардейского мундира и Яна (с той самой агитки), у нас есть потрясающий арт от Дневников Ашеоры: https://pp.userapi.com/c637931/v637931821/4634e/dLZ7JiX6Pf4.jpg

Откинувшись на мягкую спинку большого широкого кресла, Кара завозилась поудобнее. Как велик был соблазн свернуться на нем по-кошачьи и подремать, немного отдохнуть от пары сумасшедших дней, которые ей выдались. Но она удержалась, разлепила глаза и удрученно наблюдала за Владом, все вертящимся возле зеркала — протертого, блестящего, в пол; его специально выволокли из коридора.

— Войцек, да надевай ты уже что-нибудь и пошли! — взъярился Ян, заглядывая в гостиную и убеждаясь, что Влад по-прежнему мнется в домашней футболке и джинсах, а парадный гвардейский мундир лежит — красиво разложен на диване.

Ян был одет, на ходу стягивал волосы в куцый хвостик. Окинув ленивым взглядом, Кара с удовольствием отметила, что серебряные пуговицы на его мундире прямо-таки сияют, начищенные, даже смотреться в них можно. Канитель на эполетах была тщательно расправлена, на воротнике можно было рассмотреть вышитые перекрещенные сабли, символ Гвардии, на черных рукавах — ни пылинки, а глаза сияли грозной синевой — это на тянущего что-то Влада, конечно. Сабля уже прилажена на пояс, рукоять посверкивает. Хоть агитки для новобранцев с Яна рисуй — она пообещала себе запомнить эту насмешливую мысль.

Влад тоже инквизитора рассматривал исподтишка, краешком глаза, и Кара, знающая про пару его фетишей, загадочно усмехалась. Но ничего не сказала.

— Тебе-то эта хренотень идет, — кисло заявил Влад, как будто немного обиженно, покачал головой. — Ну, не предназначен я для приличной одежды, к чему вообще придумали этот ебучий дресс-код, мать их…

— Не хочешь форму — надевай костюм, — просто рассудил Ян и тут же переметнулся тревожно: — Кара, не помнешь так?

— Все под контролем, — фыркнула она. — Ты вон с этим воспитательные разговоры проводи, я-то как-нибудь дойду в нормальном виде, не впервой.

Потянулась, на всякий случай расправила полу пиджака, разгладила белую рубашку, глянула на новенькие, начищенные до блеска ботинки. Красный галстук с вышивкой немного сбился набок, но это было совсем не страшно. Когда Влад посторонился, она смогла увидеть в зеркало и себя — чуть издалека, сидящей в кресле. Поправила особо непослушную прядку коротких волос, гордо торчащую вбок, и шелковый алый платочек, который ей перед уходом впихнула в карман пиджака Ишим. Ее вкусу Кара доверяла безоговорочно.

— Там во Дворце столько шума, Ишимка платья выбирает, красится… — тоскливо протянула она. — Хорошо хоть вы переждать Содом и Гоморру пустили. Иначе можно с ума сойти.

К сожалению, Кара быстро поняла, что ее благодарности они просто не слышат.

— Какой костюм, инквизиторство, — картинно возмущался Влад, указывая на Кару. — Это? Хочешь на меня удавку надеть, да? Изверг, палач…

— Ты просто не умеешь их завязывать, вот и бесишься, — отмахнулся Ян. — Не хочешь галстук, давай я бабочку найду…

Глухо выругавшись, Влад торопливо схватился за белую рубаху, которую полагалось надевать под мундир; отглаженную такую, с правильными стрелочками на рукавах и всеми пуговицами — он небось такие носил-то пару раз в жизни. И в смерти несколько.

— Мучители, — бормотал он, медленно стаскивая домашнее, кидая опасливые взгляды на парадную форму, точно боялся, что там что-то новое появится. — Убиваете во мне идентичность…

— Штаны надень, а потом речи читай. Не доводи до греха, а то кину чем, — деловито отозвался Ян из коридора. Он там уже берцы натягивал, ловко справляясь с высокой шнуровкой.

Вытянув из кармана пачку сигарет, Кара проскользнула мимо них, с азартом препирающихся, к окну, помучилась с рамой недолго, распахнула пошире и курила, опираясь на хлипкий старый подоконник. Помогало проветрить голову и — одновременно — сосредоточиться на предстоящей встрече с людскими послами.

— Лучше б мы ни с кем и не сотрудничали, — едва слышно пробормотала она. — Столько мороки — и всем им от Ада что-то нужно, до нас они ни магии, ни амулетов толком не знали, а теперь — подавай им экономические союзы. Все люди жадные.

— Мы вообще-то тоже люди… — за все человечество обиделся Ян. Перехватил руку Влада, собиравшегося недвусмысленно указать на пару остреньких рожек у себя на лбу, грозно шикнул. — Кара, нам нужно наладить торговлю. В этом году страшные неурожаи… Хлеба нам хватит, а вот насчет овощей не уверен, я читал последние доклады. Это просто подстраховка.

— Знаю. А все равно — тошно. Станут думать, что Ад вовсе не такой независимый, каким хочет казаться. — Тряхнув головой, Кара притушила окурок о подоконник и отправила его вниз точным щелчком. — Собрались?..

Мрачно, исподлобья глядя, Влад поправлял рукава мундира, одергивая их вниз. Шатался около зеркала, трагично вздыхал. Форма у него была точно такая же, как у Яна, но на Владе сидела и правда чуть иначе, как будто выражая его глубокое истовое желание сорвать мундир… Или хотя бы расстегнуть ворот, как Влад любил. Руки у него туда уже тянулись. Оружие висело скособоченно, воротник немного завернулся, да и вид у Влада был немного помятый и несчастный.

— Выглядишь… взрослее, — призналась Кара, оглядев его еще раз, повнимательнее. И что-то вроде гордости медленно распускалось в ее груди, покалывая приятно.

Она в который раз поправила свой галстук и снова пожалела, что отказалась от любимой гвардейской формы, с которой так плотно и неразрывно срослась. Но этот костюм куда больше шел к огненно-красному платью Ишим, украшенному лалом, и Кара смирилась. Встречают всегда по одежке, и ей хотелось произвести впечатление на послов из мира людей, доказать, что они вовсе не варвары, застрявшие в магическом средневековье…

Влад и правда казался взрослым и представительным. Капитаном Черной Гвардии — это подсказывали полоски на серебряных погонах, и одно звание он из упрямства носил больше десятка лет, клянясь, что ничего больше не нужно. Строгий черный цвет ему тоже шел, сколько бы Влад ни отпирался; серебряная изморозь узоров оттеняла мрачное лицо… Прямые черные штаны из плотной джинсовой ткани, тяжелые военные ботинки с железными набойками. Мундир выгодно подчеркивал ширину плеч и хорошее сложение Влада, и Кара могла бы поклясться, что демониц вокруг него сегодня будет много.

Взглянув на себя еще разок придирчиво, он пятерней взлохматил волосы, криво, по-мальчишески нагло усмехнулся — и наваждение спало. Влада ничем было не исправить: ни временем, ни формой…

— Наказание мое, — застонал Ян. Добавил чуть серьезнее: — Вот видишь, ничего страшного не случилось. И мы даже не опаздываем.

Это-то точно было сродни чуду.

========== — одолжи саблю, пошинкую твоего благоверного ==========

Комментарий к — одолжи саблю, пошинкую твоего благоверного

#челлендж_длялучших_друзей

тема 16: фансервис

Ладно, тут мы голову сломали. Будем считать, что представления о фансервисе у нас весьма специфические, но Влада мы таки раздели по пояс… Что может быть более фансервисное, чем его шикарные татуировки? И что может быть горячее хорошей драки?

к слову, тут у нас тоже есть арт от Cradle Rewera со спиной нашего Влада, согласитесь, есть, на что залипнуть (хотя Кара и не очень воодушевленный рассказчик в этом плане): https://pp.userapi.com/c852232/v852232637/11a0dc/38hCB7tw2dA.jpg

Во внутреннем дворе гвардейского замка была специально устроенная широкая площадка для тренировок: можно было налетать на чучела с саблей, устроить спарринг или изрешетить пулями из револьвера вон ту старенькую мишень. Масса развлечений на все вкусы. Кара любила являться сюда по утрам, когда солнце только выглядывало из-за края мира, чтобы размяться и напомнить себе, каково драться в настоящем бою. Она воображала грозных противников и взлетала повыше над площадкой, билась с ними в полную силу, взметая волны песка. На рассвете тут было совсем мало народу: у гвардейцев в пятом часу были и свои дела, — поэтому Кара могла тренироваться в свое удовольствие, пока не заноет все тело.

Ад жил в мире, но в месте, где закон только-только начали принимать во внимание, военная полиция была просто необходима, и без дела никто не сидел. Держать себя в форме приходилось. На гвардейскую площадку часто заглядывали и горожане, ничего общего с армией не имеющие, и солдаты радостно развлекались фехтованием с ними. Народу под конец дня, особенно выходного, набивалось безумно много, что становилось возле площадки еще душнее, чем на главном базаре.

Этим вечером Кара выбралась из Дворца, расправила крылья и в несколько минут, мощными длинными махами, достигла знакомой площадки, огороженной, чтобы никто случайно под сабельные удары не забрел; тут уже собралась толпа зрителей и ждущих своей очереди: места все-таки было маловато. Шумели веселые голоса, делались ставки. Пестрый столичный народ почти лез друг другу на головы, чтобы рассмотреть загадочное действо на площадке, а гвалт стоял невыносимый.

Пробираясь через демонов поближе к площадке, активно расталкивая их локтями и отдавливая ноги, Кара кивала в ответ на радостные приветствия. Заметила краем глаза стайку демониц из прислуги, кухарок и уборщиц, занявших крайне выгодное местечко к ограде поближе. Мысленно прикинула, что зевак с улицы вдвое больше обычного. Да и вообще — зрителей собралось небывало много, все побросали дела, и жизнь замка и казарм остановилась, за что ей следовало рявкнуть как следует…

— Чего это они? — спросила она у Яна, с которым удивительно удачно столкнулась у заборчика. — Какой-то аншлаг… Ты в порядке? — изумленно произнесла она.

Еще тяжело дыша, раскрасневшийся илохматый, Ян приветственно махнул ей рукой; спиной он опирался на деревянную доску ограды и явно пытался удержать равновесие и не сползти вниз. На скуле коротким росчерком темнела царапина. Рубашку он распахнул, помахивал рукой у лица, мучаясь от духоты и вечерней жары.

— У меня… есть теория… — улыбаясь сухими, чуть потрескавшимися губами, выговорил Ян. — А со мной замечательно! Лучше не бывает!

Одинокую фигуру посреди площадки Кара успела рассмотреть; ей понадобилось немного времени, чтобы осознать, что это Влад там щеголяет, обнаженный по пояс, с саблей в руках, лениво разминаясь. Гвардейцы подняли гомон, выясняя, кто следующий мог бы сразиться с капитаном, но так и не решили до сих пор, а Влад, отрешившись от них, изящно выписывал фигуры клинком. Следя за плавными махами, почти танцем, сложно было не зачароваться.

— Кто победил? — прикинула Кара, оглядывая Яна. Он был запыхавшийся, но ясно глядел, с легкой насмешкой, весело улыбаясь, и вовсе не напоминал проигравшего. Скорее, оживленного и хорошо встряхнутого боем.

— Ничья. Нам стало скучно, и Влад предложил кому угодно половину его месячного жалования, если тот уложит его на лопатки.

— Желающих, я полагаю, нет?

— Не после того, что мы тут устроили.

Она пожалела, что пропустила представление: эти двое иногда и мысли друг друга могли читать; все дело в связавшем их магическом контракте, и ей бы правда хотелось посмотреть, каково сражаться с человеком, знающим тебя наизусть, читающим с полувзгляда. На Влада она смотрела пристально, но не по той же причине, что шумные воодушевленные девицы чуть справа. Оценивала. Мальчишка, которого она знала, и впрямь повзрослел. А еще части Кары, особо упрямой, хотелось спустить его с небес на землю.

— Одолжи саблю, пошинкую твоего благоверного, — хмыкнула Кара.

Сабля у Яна хорошая, рубит легко, поет звонко — это Кара сама ее когда-то дарила, теперь уж не вспомнить, по какому поводу. Приняв оружие из его рук, она немного постояла, давая себе привыкнуть к немного иной рукояти, поймала баланс, махнула, заставляя пару зевак отпрянуть в разные стороны с тихим вздохом. Трибуны — вся эта разномастная толпа — в предвкушении притихли, а потом зашелестел шепот. Довольная Кара подмигнула Яну и легко, единым движением перемахнула через забор, оказываясь по ту сторону на взрыхленном красном песке, и пошла к Владу легким скорым шагом.

Вряд ли он удивился: Кара обещала заглянуть, может, потому Влад и затеял это. Когда-то давно она задолжала ему бой, и Влад намеревался взять сполна, — теперь припоминалось. Он церемонно поклонился, играя с лезвием, заставляя его шить воздух — напоказ, с ехидцей улыбаясь. Тоже был взмыленный, как и Ян, но держался получше. Кожа алела в лучах закатного солнца, окрашивалась в багрянец.

Пройдясь быстрым взглядом по его голым плечам, поблескивающим от пота, Кара плавно перетекла в стойку. Редко Влад так напоказ выставлялся; хотя денек сегодня выдался безумно жаркий, Кара б и сама белую рубашку скинула на песок, но ее останавливало что-то вроде чувства приличия. Расстегнула только, стояла перед ним, расхристанная, пытаясь зеркалом отразить усмешку. Они и впрямь стоили друг друга. По коже начинал растекаться жар, сердце застучало скорее.

Не спеша начинать, они ходили кругами, точно дикие звери, — это все на публику, конечно, подогревая беснующихся демонов, устраивая зрелище. Кара буквально слышала, как рядом звенят монетки поспешно сделанных ставок, сыплется медь и серебро. Куда больше, чем месячное жалование Влада — вспомнить бы, сколько она ему там платит… Было в этом что-то ценнее денег. Личное, жадное чувство…

Время как будто замедлилось. Влад, видимо, решил красоваться до конца, сыто усмехаясь. Знал ведь, что все взгляды теперь устремлены на них, что каждое их движение наблюдают с затаенным дыханием. Знал, потому играл с саблей, хищный, гибкий, точно дикий кот. Она видела четко вырисовывающиеся мышцы, острую кромку ребер…

Она рассматривала Влада с трезвым расчетом, прикидывала. Кару с такого не штырило ни разу в жизни, ей всегда нравились тоненькие фигуристые демоницы; но Влад был хорошо сложен, отрицать нельзя, хотя и жилист и поджар, но широк в плечах — немного выигрывал у Кары. Что-то ей сейчас подсказывало, не будь у них магии, а у нее — ангельского тела, окажись они оба обычными заурядными людьми, Влад бы ее и заломал в рукопашной. В особо неудачный день…

На что Кара серьезно подзалипла, так это на татуировки. Спина — произведение искусства, магические печати переплетались, образуя сложные фигуры, ее пересекали забористые строчки на разных языках; рисунки заползали на костлявые ребра и руки, выделялись на мертвенно-бледной коже, приковывали взгляд. Она завидовала даже: ей такое изобразить не хватило бы ни мастерства, ни времени, ни терпения. Влад рисунками гордился, это она знала, и по праву… И не боялся показать их.

Сабли скрестились звонко. Толпа ревела, скандируя их имена, и Каре на миг показалось, что они бьются на гладиаторской арене, занятой многотысячной толпой зрителей, жаждущих хлеба и зрелищ, а вовсе не на маленьком клочке красного песка позади гвардейских казарм. И кровь ее уже забурлила, и Кара опасно рвалась вперед, размашисто била и наседала, не сдерживая захлебывающегося рычания и ликующего, пьяного крика. Она потерялась в битве, желая остаться в ее вихре навсегда.

Глаза Влада жадно пылали напротив. Они встретились снова, чтобы опять разлететься, точно обезумевшие звери. Все мысли исчезли из головы, подчиняясь отблеску клинка, сладостной дрожи во всем теле, в предвкушении первой крови… Кара и Влад не были связаны никаким контрактом и играть не собирались, они просто дрались, схлестывались — без злобы, но с увлечением, с радостной эйфорией, прошивающей нездоровым возбуждением.

Взметался песок, оседая на коже. Она прокатилась как-то по площадке — рубаха распахнулась, обожгло бока, но Кара мгновенно вскочила на ноги. Солнце жаром пекло обнаженное тело, жарило прямо напротив сердца. Было невыносимо душно. Пот катился по спине; они снова скрестили сабли, и руки ныли от блоков и отбитых ударов. Кара видела напряженно дрожащие плечи Влада, четко вычерченные вены. Он сорвался первый, отступая, и воздух, густой, тяжелый, гудел от ударов, что Кара на него высыпала из последних сил, выбивая дыхание не только из Влада, но и из себя. Выбила заодно и кривую саблю — она отлетела в сторону, а Влад все-таки упал, довольно смеясь, попытался подняться. Сабля Кары — хотя, конечно, принадлежала она Яну — подрагивала у его лица, но Влада этим было не сломить. Он отбил ее — по тупой части клинка, не ранясь. Кара видела, как напрягаются мышцы перед броском, и зрелище было в чем-то завораживающее.

Понадобилось еще немного времени, чтобы переиграть его, гибко подскальзывающего по широкие рубящие удары. Может, Кара сознательно сдерживалась, потому что Влад был безоружен, не хотела вспахивать на груди жуткие кроваво-алые порезы. И — уж тем более — на спине, нарушая правильные черные линии татуировок.

Пересилив, не дав поднырнуть под саблю, Кара отбросила оружие, впечатала в живот острое колено, что Влад поперхнулся грозным криком. В считанные минуты он оказался на земле, уткнут носом в песок — оставалось только трепыхаться и рычать. Недолго думая, Кара оказалась сверху, прижимая его, зная, что с Влада станется хитрой змеей выскользнуть и продолжить бой. Перед глазами плясали символы с его спины, раскрашенной закатом, гипнотизирующей, крупная звезда перед глазами, строчки енохианского текста — поперек сильной спины. Кончиками пальцев она ощутила линии, немного иные на ощупь; не удержалась от прикосновения. Кара отстраненно подумала, что жаром от него бьет, как от печки, — кожа пылала. Или горела она сама?.. Не смогла отказать себе в удовольствии наклониться к поверженному Владу и лязгнуть зубами прямо над ухом.

— Ладно, сдаюсь!.. — рявкнул Влад, в последний раз дернувшись под ней.

Минуту Кара посомневалась, ища подвох, но отпустила, поднялась на дрожащих ногах — накатила усталость и какое-то опустошение. Влад же так резко вставать не спешил, откинулся на спину, задыхаясь, но усмехаясь широко и безумно, радостно. Попытался стряхнуть песок с груди, сердито шипя; острые красные песчинки врезались глубоко, оставляя следы.

Кара осмотрела их обоих, запыленных, помятых, с горящими глазами. Почувствовала, что легкий ветерок с пустыни пробирает ей спину и поняла, что все-таки сорвала рубашку ненароком, сама не вспомнив, когда. Оглянулась, заметила позади белую тряпку, тревожимую ветром, подняла и небрежно накинула на плечи. Прикосновение ткани к разгоряченной коже обожгло, точно рубаха была сплетена из крапивы — как в детской сказке.

Кровь, животный запах пота, взрыхленный песок. Она родилась в этом — настоящая Кара. И Гвардия вместе с ней.

— Думаю, тебе не деньги мои были нужны, а? — с трудом проговорил Влад.

— Нет, не деньги. Прибереги их для чего-то более полезного, — выдавила Кара, опираясь на поднятую саблю. Добавила церемонно, по-адски: — Спасибо за добрый бой.

— Тебе спасибо. Иногда полезно выбить из меня дурь, да?

Зрители захлебывались криком, и она устало махнула им рукой. И все же — Каре нужно было почувствовать себя живой после долгого дня.

========== — жаришь — это ты демониц, а я готовлю! ==========

Комментарий к — жаришь — это ты демониц, а я готовлю!

#челлендж_длялучших_друзей

тема 17: готовка

Влад у нас уже угощал Кару пирогом совсем недавно, так что мы призадумались, что бы еще такое интересное можно устроить. Технически готовить они умеют оба, просто Кара не замахивается на что-то сложное, а умеет только то, что необходимо для выживания, в то время как Влад вполне может изощриться с каким-нибудь ресторанным блюдом. Если очень попросить.

Так вот, эта история полностью на совести Имладриса, лучшего соавтора и хозяина Рака. Лето, жара, шашлыки. Попытки приготовить их и не устроить очередной Апокалипсис прилагаются.

Возможно, эта история могла вылиться в какой-нибудь очередной Апокалипсис, которыми была так богата история их мира, но Кара не стала препятствовать, когда все внезапно загорелись идеей отправиться на пикник. В то время в мире людей царило лето, в меру знойное, звонкое, яркое, светлое; зелень заманчиво шелестела, приглашая окунуться в полумрак под деревьями, а небо было прозрачное, голубое — и прямо лопатки ныли от желания взмыть повыше и затеряться среди ватных обрывков небольших облачков. Отъехать подальше от гранитного города Петербурга — совсем иной мир… Кара недолго стояла, пока Ян курил, а Влад и Рак спорили, куда поставить мангал, и просто дышала пряным воздухом, жмурясь от солнца.

Небольшую, но уютную полянку у леса инквизиторам посоветовал кто-то из знакомых по работе — и вот они уже устроились тут, на удобно поваленном дереве, неподалеку от мангала. Кара таскала от машин сумки с провизией, сама изумляясь, что их небольшой побег удался, и радуясь, что ненадолго они свободны от проблем целых миров, которые срочно нужно решить. Она улыбалась, глядя, как препираются залетевший в гости Корак и Влад, как Ян, пока они чуть не до драки доходят, сам возится с дровами. Помахала рукой Ишимке, которая в гуще полевых трав что-то выискивала — и в ее руках уже намечалась охапка ярких цветов.

— Знаю я твои Высшие боевые, детский сад! — громко убеждал Корак. — Вот у нас в Кареоне настоящая магия, а не ваше баловство…

— Слышь, умный, — разъяренно рычал Влад, отмахиваясь от чрезвычайно полезных советов, — не говори под руку, а то углей не останется, не на чем жарить будет. От тебя, от тебя не останется, дрова-то ладно!..

Дело не шло, а они устраивали шаманские танцы вокруг мангала, пытаясь поджечь дерево и не избавить Ленинградскую область от аккуратной и пригожей лесополосы подальше от большой дороги. Ян подхватил пару сумок у Кары, милосердно избавляя ее от тяжести, и она коротко, но очень благодарно кивнула ему; вдвоем они разложили шампуры, пластиковые коробки с маринадом, а следом и остатки самого вина, которое Кара хозяйственно приберегла. Из сумок Ян вытряхивал ледяные амулеты — в лицо дохнуло холодом.

— За семейный отдых, — хмыкнул Ян, когда Кара ловко выудила из другой бездонной сумки два пластиковых стакана и разлила красное сухое. Они шутливо чокнулись, чудом ничего не проливая, и Кара живо потянулась за нарезкой колбасы: туманить голову не хотелось, только впитывать, запоминать и наслаждаться. Хороший и теплый летний денек становился все приятнее с каждой минутой.

— Они поубивают друг друга, — беззаботно предположила Кара, кивнув в сторону разожженного мангала. Там Корак как раз закашлялся от дыма, который поднимался все выше и пышнее, стал тереть глаза, а Влад вдруг сочувственно похлопал его по плечу и отвел в подветренную сторону. — Ради всего несвятого, не давай им шампуры! — вспомнила она.

— Знаю, не дурак, — обиделся Ян. — Пусть пока развлекаются, а мы тут все подготовим…

Нанизывая заготовленное мясо с аккуратными белыми кольцами лука на острые стальные прутья, Кара пару раз голодно облизывалась. Кусочек помидора из распакованной закуси она все-таки перехватила под укоризненным взглядом Яна, пытающегося строго следить за всем. Немного мяса сцапала и Ишимка, которая порхнула ближе ненадолго, чтобы клюнуть Кару в щеку, что-то радостно прощебетать и отпить немного яблочного сока…

Они ждали, пока прогорят дрова до углей, наблюдая за поднимающимся над мангалом густым белесым дымом; сидели рядом, бок о бок, о чем-то переговариваясь и глупо шутя. К Каре прижалась прямо-таки светящаяся Ишимка, нацепившая на рога венок из полевых цветов — и потому похожая на какую-нибудь прекрасную нечисть из старорусских сказок; она весело болтала ногами, быстро собирала бутерброды из домашних нарезок и раздавала им, а сама, похоже, была совершенно счастлива. Рядом Ян вытащил из сумки пухлую книжку и спокойно принялся читать, негромко шелестя страничками…

— Мы с сестрой пару раз выезжали на природу, — сказал Влад. — Но Агнешка все это дело не любила, городской она была человек. От каждой былинки шарахалась — думала, какое жуткое насекомое по ней уже ползет. Я хохотал так всегда…

— Я помню, когда-то мы тоже ездили на пикники, — нерешительно начал Ян. — Когда мать не болела, а они с отцом еще не поссорились, удавалось найти спокойный денек и вот так забыть обо всем… О городе, работе и ответственности.

— Предлагаю сделать это традицией, — поддержала его Кара, видя, как неуютно Яну вспоминать свою семью — ту, другую, которая ему больше несчастья принесла, чем теплых воспоминаний. — Будем собираться каждое лето…

Ничего не ответив, Корак улыбнулся. Расслабленно, спокойно — Кара многое бы отдала, чтобы видеть его таким почаще. А потом наваждение спало, и в очередной раз он завел рассказ о таинственном мире, в котором побывал, прежде чем заглянуть в гости, и все слушали недоверчиво. Кара могла бы поклясться, что Корак немного специально приукрашивает историю, но перебивать его никто не решался.

— А я думаю, откуда ты про шашлыки узнал, не в древнем же своем Кареоне, — проворчал Влад, с легкой завистью внимавший рассказу.

— В сериале заметил, в интернете поискал, не такой уж я и древний, освоился на вашей Земле, — признался Корак. — Там люди были такие веселые… А еще я море видел! У вас тут интересно отдыхают, не как у нас на Древнем…

— Ну, чтобы море, это выходных не хватит, надо отпуск брать, — напомнил дотошный Ян, заложив книгу сорванной травинкой. — Но мысль хорошая, надо нам иногда отдыхать по-настоящему, как обычные люди…

— А ты напиши список, где хочешь побывать! — посоветовала Ишим. — И мы вместе с этим разберемся. Я, когда Исход случился, так и сделала. Раньше-то путешествовать по миру людей ангелы не давали, зато теперь…

— Мы пару месяцев мотались неизвестно где, пока Люц улаживал дела со смертными, — припомнила Кара. — Было весело.

Пока они оживленно обсуждали, Влад поднялся неторопливо, приблизился к мангалу, поворошил угли одним лишним шампуром и решительно махнул рукой:

— Кажется, готово! Тащи сюда!

Снова завертелись, пошло веселье. Пытался руководить всем Влад — единственный из них, кто мог готовить что-то вкусное (Ишим скромно заметила, что шашлык — это не ее специализация, а лучше ее звать, когда нужно что-нибудь сладкое и изящное), но вездесущий Корак лез под руки, точно наглый пронырливый котяра. Не сиделось ему на месте, он в самый дым лез, откуда остальные старались держаться подальше, потому часто протирал глаза.

— Да ты не так жаришь, криворукий маг, чучело рогатое, сейчас все похеришь! — паниковал Корак, увиваясь возле Влада. — Переворачивай, говорю! Ты все испортишь!

— Жаришь — это ты демониц, а я готовлю! — уверенно отбрил Влад. — Не лезь под руку, щас по морде дам…

— А мясо сгорит! — ядовито закончил Корак.

Еще минута — и они поцапались бы снова, действительно бросив мясо подпаленным на мангале, но Кара, порывисто и нетерпеливо вскочив со своего места, подлетела ближе, чтобы оттеснить в сторону обоих и перехватить шампуры, ловко переворачивая. Никто из них и возмутиться не успел.

— Меняй, — с улыбкой предложила Кара — точно как в бою, когда подхватывала особо серьезного противника у кого-то из гвардейцев.

Расчет был верен: оба они слишком уважали Кару, чтобы спорить и накидываться с советами и скандалами, потому безмолвными призраками застыли за спиной, жадно и нетерпеливо следя за поджаривающимся мясом. На скорость реакции Кара никогда не жаловалась, иначе не дожила бы до своих лет, потому золотистые капли жира не успевали срываться на угли… Терпко пахло выгоревшим деревом — она уж и не знала, что они брали, грушу, яблоню — не важно; от мяса расходился дразнящий запах, который избавлял от всех мыслей, кроме тех, что были о еде.

Тем временем Ян с Ишим разложили клетчатую скатерть на траве и деловито сервировали импровизированный стол. От взгляда на аппетитные куски мяса у самой Кары закружилась голова, но она покачала ей — глаза немного слезились — и продолжила пристально наблюдать за шашлыком. И сама от себя не ожидала такой ответственности, точно на военной операции.

— Давай я, — тихо предложил Влад, аккуратно коснувшись ее плеча. — Устала уже небось.

— Ты нас погубишь! — патетично взвыл Корак, но спорить не стал, когда Влад все же встал у мангала, унялся немного.

И в те минуты, когда Кара перехватывала красиво поджарившееся мясо на шампурах и раскладывала их на громадной тарелке, когда подавала ее Ишим и сама голодно рассматривала приготовленные салатики, она чувствовала, что они — самые счастливые люди в этом мире. Даже если человеком ни один из них не был.

Пели птицы в рощице, негромко тренькали; в траве оживленно стрекотали кузнечики и еще какая-то неведомая живность. Они быстро расправлялись с мясом, и на пятерых катастрофически не хватало — но никто и не подумал жаловаться. Солнце только переваливало за половину неба, а у них была летняя вечность, сладкая земляника, которую Ишим нарвала в лесу и принесла в пригоршнях, и речка поблизости. Влад метнулся ненадолго к машинам, а вернулся с гитарой в руках.

Влад с Кораком пели хором «Белую Гвардию», а Кара улыбалась, подставляя лицо под ласковые солнечные лучи. И эти мгновения были для нее ценнее всего.

========== — вместе теплее ==========

Комментарий к — вместе теплее

#челлендж_длялучших_друзей

тема 18: сон

Просто история, где об упрямой Каре нужно срочно кому-то позаботиться, и о том, как важно тепло. И немного семейной милоты, которую мы и они заслужили.

В последнюю неделю Кара почти не отдыхала: Гвардия на Девятом круге выслеживала крайне увертливых и умных бандитов, успевших пройтись с грабежами и пожарами по пригороду столицы Ленвиса, словно издеваясь над законниками. Рыща по следу, они твердо уверились, что кто-то разбойников спонсирует звонкой золотой монетой — не иначе как один из Высших приложил руку. Студеный воздух, которым они дышали, вымораживал из головы все мысли, оставляя лишь одну пульсирующую цель: догнать, схватить, наказать…

На Девятом всегда стоял смертельный холод, сковывающий тело и пробирающий до костей. Половину дня Кара проводила верхом в седле, ближе к концу — не чувствовала пальцы, которыми намертво хваталась за поводья, и часть лица. Куталась в меха и кожу, накрываясь широким плащом, шитым на самого плечистого демона из местных. Тело Падшего могло перенести многое, потому Кара не боялась заболеть в человеческую зиму, но глубины Ада порождали странную, неприрученную магию, которая околдовывала их, чем дольше гвардейцы находились на Девятом и гнались за призрачным видением по промерзшим и припорошенным снегом полям. Одно не давало ей от слабости кувыркнуться из седла на дорогу: рядом Гвардия, вот Влад бок о бок на бешеном черном коне, вот Ян на худой мышастой кобылке. От их близости становилось чуточку легче.

Она не спала несколько дней подряд, кинув все силы на поиски; как и все гвардейцы, которых она с собой взяла, Кара и днем, и ночью была в пути. Псы брали след и завывали, чтобы спустя полчаса потерять его снова, и водили их по кругу. Греясь о лошадиный бок, Кара ожидала результатов от разведчиков, но не особо надеялась. Они находили покинутые лагеря в расщелинах холодных скал, золу кострищ и сложные переплетения следов. Чаще всего бессмысленные. Влад ругался в голос, и изо рта вырывались клубы мутного пара — если напрячь воображение, можно представить, как он дымом исходит, изнутри вспыхивая. Это ей Ян подсказал, улыбаясь, и Каре стало теплее. Она даже улыбнулась в ответ отмороженными потрескавшимися губами.

Небольшой город попался им заполночь, но как нельзя кстати: и демоны, и лошади выбивались из сил и того и гляди рухнули бы на дорогу замертво. Тихое пригожее селение открыло ворота — у них не было выбора, когда в них постучались вооруженные гвардейцы. Домишки стояли тихие, окна темнели зловеще, где-то на дворе надрывалась собака, когда они проходили широкой главной улицей к постоялому двору. Городок стоял на большом тракте, и тут часто ездили торговцы — через пару месяцев, когда немного потеплеет. За ее спиной Влад лихо командовал солдатами — он бодрился, даже когда все казалось таким безнадежным. Потерев руки в теплых перчатках друг о друга, чувствуя, как от голода и холода сводит живот, Кара решительно зашагала внутрь, чтобы встретиться с хмурым неприветливым хозяином, поднятым среди ночи с постели.

Они договорились, и драть с Гвардии втридорога демон побоялся; выдал несколько комнат и приказал своим конюшим позаботиться о выдохшихся лошадях и собаках, и Каре того было довольно. Остановившись, она наблюдала за деловитой возней своих солдат, перетаскивавших в комнаты теплые одеяла и матрасы, которые им торопливо выдавали румяные хозяйские дочки. Спать пришлось вповалку прямо на полу, но никто не жаловался. Лишь те, кому выпало по жребию первым идти в дозор и обходить постоялый двор широкими кругами, меся ботинками снег.

Глаза болели, моргать было трудно, словно веки обожжены. С трудом ворочая языком, Кара раздавала распоряжения и отсылала дозорных, чтобы они не оказались легкой добычей в тишине ночи. Ноги не держали и все подсказывало, что нужно бы самой ложиться, но она никак не могла упасть где-нибудь в углу. Нет, неясный долг заставлял ее лезть во все, помогать с лошадьми, отмахнувшись от Влада, попытавшегося увести куда-то и спрятать от холода. Успокоив своего заупрямившегося коня, Кара дала пару советов угловатому мальчишке, что был на подхвате у конюха. Заглянула на кухню в таверне — до нее было несколько шагов, скособоченное, пропахшее кислым пивом и рыбой здание стояло бок о бок с гостиницей. С утра они должны были двинуться дальше, но припасы иссякли, потому Кара быстро накарябала список на грубой бумаге, напоминающей картон, и протянула хозяйке горстку монет. За еду и за услугу немного; она никогда не жалела: Гвардия не бедствовала. Сильные здоровые солдаты были ей куда нужнее холодного тяжелого золота.

Возвращаясь обратно в гостиницу, Кара постояла немного, задрав голову к небу. Мороз покусывал щеки, и она действительно радовалась, что еще могла его ощутить. Снежинки падали на голову, покрыли плечи, а Кара так и стояла, завороженная видом большой луны, нависшей над ней. Из-за усталости казалось, что лун над ней две, три, двенадцать… Ее окликнул кто-то из гвардейцев, и Кара опомнилась, отряхнулась от снега, точно мокрый пес. Зверски хотелось курить, но пачки в кармане не оказалось.

Борясь со слабостью, Кара сообразила, что у Яна-то сигареты всегда найдутся, а еще — что она хотела заглянуть к ним с Владом и уточнить, как удалось устроиться. Кажется, им троим выделили комнату на самом верхнем этаже… На лестнице Кара, чертыхаясь, споткнулась пару раз. Но дверь ей открыли после первого же стука — и воодушевленный вихрь, в котором она смогла угадать Влада, затащил ее внутрь, не оставив ни шанса разобраться со всем на пороге и снова найти какое-нибудь занятие.

Им досталась просторная светлая комната с широким окном, в которое было видно, как покачивается на столбе магический светильник и лютует ветер. Все это было за стеклом — и Кара понемногу стала отогреваться. У стены потрескивал небольшой камин, на полу валялась пушистая шкура какого-то зверя, стол, несколько стульев, кровать, шкаф… Пахло смолой — это от деревянных стен — и терпкими травами. Влад что-то заварил в жестяном походном чайничке, который устроил как раз над потрескивающим камином, подвесив его магией над огнем. Мысли мутились. Воспользовавшись ее замешательством, Влад содрал с Кары тяжелый плащ, куртку и шарф, передал все сонному и молчаливому Яну, который развесил одежду на ветвистых рогах у двери.

Протянув ей чашку, исходящую дымом, Влад долго наблюдал, как Кара сначала отогревает об нее околевшие непослушные пальцы и только потом пьет горячий, обжигающий отвар из лекарственных трав, который здесь называли чаем. Ненадолго прикрыв глаза, она едва не уплыла в блаженный сон, но тут же встряхнулась и ущипнула себя за запястье, царапнула, желая взбодриться болью. Это помогло, комнатка перестала расплываться перед глазами. Единственное, что грело ей душу: Кара смогла отговорить Ишим, поэтому она осталась в жаркой душной Столице на Первом круге.

— Надо идти, — выдохнула она едва слышно. — Разведотряд, я послала десятку… Они вот-вот должны вернуться. Встретить их… Мой долг…

— А вот мне кажется, тебе нужно отдохнуть, — искушающе предложил Влад, мягко обхватывая ее за плечи. Кара трепыхнулась, но не смогла освободиться, оскорбленно уставилась на него, кривящего губы в усталой улыбке. — Прямо сейчас лечь и поспать. А поскольку я знаю тебя и не верю на слово, мы обязаны все проконтролировать и проследить…

Пока он ее удерживал, Ян уверенно отрезал Кару от двери и помахал возле тяжелого, будто амбарного замка небольшим амулетом. Тот вспыхнул красненьким огоньком, и Кара поняла, что дверь заперта и открыть ее никому, кроме самого Яна, не получится, хоть она будет выть, кричать и ссаживать кулаки о дерево. Но сил на все это у Кары не оставалось.

— Вы шутите, — прошипела Кара, не зная, злиться ей или смеяться. — Вы прямо сейчас надо мной издеваетесь. А если нет…

Она бы непременно заорала от возмущения, но кричать кому-то вроде нее было стыдно. Тело само собой встало в боевую стойку: видно, что-то подсознательное в Каре решило, что ее хотят убить, да и она ничего уже не соображала. Но вынуть оружие и направить его против них она не смогла бы никогда в жизни…

В четыре руки ее лишили клинка и пояса с револьвером и несколькими ножами; ботинки Кара сняла сама, поддавшись. Задубевшие джинсы, махнув рукой, тоже стянула, когда Влад швырнул в нее чьими-то льняными штанами, вытащенными из сумки. Кутаясь в теплую фланелевую рубашку в крупную синюю клетку — ее ей тоже выдали, — Кара отвернулась к окну, краем уха слушая, как инквизиторы переругиваются, деля шерстяные носки. Ей тоже досталась пара — особо кусачая, и Каре пришлось с ворчанием надевать носки.

— В чае было снотворное, да? — протянула она. Ругаться у нее не получалось, осталось лишь сердито посверкивать глазами и кусать губы, сдирая сухую корку. Кровавый привкус Каре не нравился, но перестать она тоже не могла.

— Нет, ты сама устала, — поспорил Влад. Убедившись, что Кара внимательно смотрит на него, выискивая признаки лжи, махнул рукой, небрежно складывая пару магических жестов, и Кара едва не вскрикнула, останавливая: если б он правда соврал, магия порвала бы Влада в клочки. Но он продолжал самодовольно усмехаться и втолковывать ей, точно ребенку: — Столько носишься с этими грабителями, точно они лично у тебя что украли. Кара, нужно же иногда отдыхать! Это даже дети понимают. Ты, конечно, можешь много вынести, но расплачиваться за это придется серьезно.

— Весь Ад под моей защитой, я не могу позволить, чтобы они тревожили жителей Ленвиса, — пробурчала Кара. — Зима сурова, а они разоряют дома, оставляют демонов без домов и амбаров. Я сама их догоню и…

— Давайте спать, — устало предложил Ян. — Если что-то случится, услышим, а сидеть и ждать беды всю ночь глупо.

И они согласились: Влад с радостью, а Кара нехотя, но понимая, что иного выбора у нее нет. Можно пытаться всю ночь не спать, не смыкать глаз, чтобы в случае новостей первой сбежать вниз, взлететь в седло и первой ринуться в бой… Но она проиграла своему же телу. Ноги подкосились, и Кара рухнула на кровать, зарывшись носом в подушку.

— Кровать одна, — поколебался Ян. — Это… ничего?

— Вместе теплее, — бесхитростно сказал Влад. Пожал плечами — он даже не стал задумываться.

Кровать была достаточно широкая, чтобы устроиться втроем — да тут и на пятерых места бы хватило. Припоминая торопливую болтовню хозяина, Кара смогла понять, что вроде бы всю комнату устраивали для местного маркиза, который любил наезжать сюда на охоту… После гражданской войны, конечно, перестал, затаился, потому роскошные покои стояли пустующими. Мысленно она сделала себе заметку проверить замок этого маркиза — рядом он, рукой подать… И надеялась, что с утра эту мысль не забудет.

— И зачем такая широкая кровать, — тихо проворчал Ян. Что-то скрипнуло справа — Кара почувствовала рядом его тепло, но глаз открыть не смогла. Тепло. Живое, настоящее…

— Я тебе потом расскажу, — фыркнул Влад слева.

Не медля, он взмахнул рукой, и сверху упало тяжелое одеяло. Зимнее, пуховое, как будто заставляющее задохнуться. Слишком искусительный плен, чтобы попытаться сбежать. Следующим махом Влад погасил свет — тот раньше сиял красным за закрытыми веками, а теперь все погрузилось во тьму. И сон оказался сильнее Кары, и она чувствовала, как мысли становятся все неповоротливее и запутаннее, ускользают… На мгновение Каре показалось, что она куда-то падает, лишившись крыльев. В черную глухую пустоту, готовую сомкнуть беззубую пасть.

Вздрогнув всем телом, Кара очнулась ненадолго, почувствовала, что ее держат чьи-то жаркие руки. Кажется, прошло не больше нескольких минут, и Влад с Яном заснуть толком не успели, когда ее, несмотря на уютное тепло, разбудило. Она с трудом видела в темноте, только силуэты, абрисы, высвеченные заглянувшей в окно луной, и часто дышала, напуганная и сбитая с толку.

— Кошмары? — вздохнул Влад. Погладил по волосам, заставляя Кару напряженно замереть, но потом смириться и двинуться ближе — спиной к боку. — Мы ведь рядом. Тебе…

— Бояться нечего, — эхом, точно подхватывая мысль, продолжил за него Ян. Прикрыв глаза снова, Кара не смогла бы угадать, кто из них говорит, а голоса путались и шептали вокруг, успокаивая. — Там, за окном, вьюга и метель, но мы в безопасности. Не нужно надрываться и нести ответственность за весь Ад. Даже командору Гвардии требуется отдых.

— Спасибо, — откликнулась Кара неслышно совсем, украдкой, и голоса довольно затихли.

Она лежала, думая: как удивительно, что здесь, в какой-то гостинице, затерянной между суровыми горами и серой степью, Кара смогла почувствовать себя дома. В тепле, в безопасности — с теми, кому она не боялась доверять. Заснуть беззащитной, подставляя горло под один точный удар — только с ними. Зная, что не станут бить — погибнут за нее.

— У Влада тоже бывают кошмары, мы привычные, — на ухо поделился Ян. — Наверное, это наша расплата за то, что Гвардия делает. Спи спокойно, мы сторожим.

А Влад мурлыкал, точно большой дикий кот, пригревшийся подле Кары; успокаивающее мурлыканье рокотанием рождалось у него где-то в груди, отдавалось в ушах эхом. Дышалось ей легче, хотя Кара не могла понять, отчего это. Не в силах совладать с любопытством, она повернулась к Яну.

— Да, он так тоже умеет, — лукаво согласился тот, понизив голос до заговорщического шепота. — Как будто кота завел — хорошо, что не царапается.

Примостив голову у Влада на плече, она позволила себя выдохнуть и расслабиться. Тепло. Мягкое пуховое одеяло накрывало ее чуть ли не с головой, но Каре было так уютно — как в детстве, которого она не помнила. Она спокойно проспала всю ночь, и кошмаров больше не видела.

========== — я ничего не чувствую ==========

Комментарий к — я ничего не чувствую

#челлендж_длялучших_друзей

тема 19: тоска/грусть/неприятности/проблемы

Ну что, пора привнести немного ангста в череду милоты и семейных зарисовок, да? Мы тоже так подумали. Поэтому вот небольшой драббл, предшествующий “Debellare superbos”, в котором у Влада нет ни смысла, ни цели жить - ничего. И Кара по-своему пытается его спасти. Или уничтожить - там уж как пойдет.

С недавних пор Кара немного побаивалась заглядывать в квартиру, которая когда-то принадлежала ей. Она ничуть не жалела, что отдала ее Владу, у которого с самой смерти нарисовались проблемы с жильем и который перебрал штук пять съемных комнатушек, откуда практически сразу сбегал. Щедрость на Кару нечасто нападала, но понимать, что ее ближайший друг шатается где-то без крыши над головой — не самое приятное, что она испытывала.

Своим домом Кара почти научилась называть большой гвардейский замок, что стоял на окраине города. Там всегда было шумно и людно; дел у Гвардии после Исхода прибавилось, а еще они никак не могли достроить казармы и левое крыло — все время что-то случалось с рабочей бригадой, точно место оказалось проклятое… Как бы там ни было, Кара привыкла к большим комнатам и залам и стала находить их уютными, когда в них зазвучали знакомые голоса. В спальне Ишим повесила весьма приятные шторы и озаботилась тем, что обычно называют «домашним уютом», и Кара не стала ей мешать. Она обживалась и могла уверенно сказать, что ей там нравится.

В свою небольшую квартирку в покосившейся пятиэтажке она забегала часто — тянуло назад, Кара, задумавшись, еще вполне могла свернуть не в тот район. Дома Влад бывал редко, чтобы его застать, нужно было постараться: весь день Кара бегала между замком, строительной конторой и Дворцом, где страдал такой же занятой Люцифер, а вечером появлялось время отдохнуть. Но и Влад на месте не сидел: с помощью вездесущих соглядатаев, которым Кара щедро платила из своего кармана, удалось узнать, что чуть ли не каждую ночь он ошивается в Нижнем квартале Столицы, в простонародье называемом трущобами. Кара знала это место.

Прибежище бандитов, наемников, воров и шлюх. Ей не так много удалось выяснить, потому что у ее шпионов были гордость и чувство самосохранения, чтобы не соваться так глубоко в злачное местечко, или же Влад замечал слежку и был на редкость изворотлив. Кара убеждала себя: пока это не доставляет проблем, пусть развлекается. Он взрослый человек, может сам решить, как провести вечер. Если хочет пить, драться и гулять по борделям — пожалуйста. Не нужно притворяться святой: Кара составила бы ему компанию, если б не ответственность за Гвардию и укоризненный взгляд милой Ишимки.

Она волновалась. Кара уговаривала себя, что соскучилась по родным стенам, но она тревожилась вовсе не об этом. Все ее мысли занимал Влад, который, видимо, решил потратить посмертие на пьяные гулянки, и это казалось ей таким неправильным. Влад совершенно точно был достоин большего — иначе ради чего они сражались? Пока другие наслаждались новой жизнью без ангелов и пробовали на вкус потрясающий в яркости и разнообразии человеческий мир, Влад пропадал в столичных трущобах. И с каждым днем тонул все глубже. Шутил, что у Ада нет дна — потому он не сгинет окончательно.

Открыв дверь своими ключами, Кара просочилась в квартиру. На мгновение ей показалось, что Влада снова нет: свет не горел, тишину нарушал лишь негромкий ход часов. Но Кара решительно прошагала на кухню, на входе едва не споткнувшись о пустые бутылки. Они раскатились с ужасающим звяканьем, что захотелось метнуться назад. Нервы у Кары давно были ни к черту.

Влад сидел за столом, возле него валялись пепельница, полная окурков, зажигалка и еще пара пустых бутылок. Принюхавшись, Кара поняла, что он решил не мелочиться и глушил виски. Не самый хороший. Она чувствовала вязкое отчаяние, витающее в квартире, и опасалась подступать ближе.

На звук ее шагов Влад повернулся, но взгляд его по-прежнему ничего не выражал, словно он не сразу узнал. В полутьме кухни, в свете фонарей с улицы, Кара смогла различить, что у него снова разбито лицо: алела ссадина на скуле и губа рассечена. Лохматые волосы, пустые жуткие глаза и рваная рубаха — не самое воодушевляющее зрелище.

— Ты пьян? — осторожно уточнила она, садясь на свободный стул.

Влад рассмеялся — глухо и горько, но трезво.

— Я пытался! — рявкнул он. — Пил, но ничего меня не берет, я… я мертвый, Кара! Я ходячий труп!

В другое время Кара непременно съязвила бы, что все так и есть и нечего разводить из такой обыденной вещи трагедию, но сейчас не стала говорить ничего необдуманно, чувствуя, как вступила на хрупкую территорию чужого горя. Влад тонул — и его нужно было вытаскивать, но Кара никогда такого не умела. Себя она выволокла из омута яростью и жаждой мести — ведь и сама когда-то сидела на его месте и пила.

Она попыталась представить, каково это, когда ты мертв. Когда не бьется сердце, когда легкие не гоняют воздух. Кара не слышала чужого дыхания, хотя сидела так близко и внимательно на него глядела. Сначала лицо Влада не выражало ровным счетом ничего, но потом по нему пробежала тень. Едва заметная. И Каре почудилась, что она снова видит того мальчишку на мотоцикле, которому она протирала раны.

— Я ничего не чувствую, — прошептал Влад, растерянный и уничтоженный своим посмертием. — Я пытался, искал. Алкоголь, драка, женщины — то, что развлекало нас годами в Праге. Думал, может, мне не хватает компании и знакомился с кем-то, играл в дружбу, но это все не то. Ни на долю секунды я не почувствовал ничего настоящего.

Он потянулся ближе, точно несчастный пес, уткнулся в ее плечо, вздрогнул. Кара знала, что живой стал бы плакать, стискивая пальцами ткань ее рубашки, но Влад замер без движения, точно мраморная статуя. Холодный и неслышный — ни единого удара сердца, ни одного трепета пульса.

— Мое существование бессмысленно, — убито говорил он. — С каждым днем желание взять револьвер и пустить себе пулю в голову становится все более навязчивым. Ладно еще днем — я рад заниматься хоть чем-то, помогать в замке, но ночью наступает время отчаяния. Мертвым не нужно спать, Кара. Я брожу по Столице и не чувствую. Ни-че-го.

— Но ведь мы победили, — отозвалась Кара, чувствуя горячее на щеках — живые, настоящие слезы. — Мы повергли ангелов, это новый мир, мы заключили договор с людьми…

Эти и еще сотни слов у нее вырывались, потому что она хотела убедить Влада встать и идти — с ней, навстречу новому дню. Чтобы он хотя бы голову поднял от ее плеча, чтобы яснее взглянул мутными усталыми глазами.

— В том и дело, Кара, — согласился Влад. — Мы победили. Больше не за что бороться. Тогда моя жизнь хотя бы имела смысл — я, мертвый, защищал тысячи, миллионы живых! Я сражался за них, пусть они были мне никем. Я говорил себе, что поступаю правильно, потому мог идти вперед… а теперь враг уничтожен. Вы можете жить в мире — я не смогу. У вас есть цели, но я не вижу их. У тебя Ишимка, Гвардия, должность, а у меня нет ничего… и сердце не бьется… Здесь я ходячее неживое тело, выкопанное из могилы, в мире людей — призрак, дымка. Места мне нигде не найдется.

«У тебя есть я!» — хотелось заорать Каре, громко, чтобы весь дом перебудить, но встряхнуть его. Ей больно было смотреть и понимать, что Влад полностью прав и что она не способна его переделать, изменить.

Но и глядеть, как он уничтожает себя, не смогла. Блестящий маг — лучший из тех, кого она знала. Человек, смелостью и отчаянностью которого Кара всегда восхищалась, хотя и стеснялась говорить об этом с ним самим. Влад Войцек, ставший ей братом — а она была ему верной сестрой взамен так рано погибшей Агнешки. Агнешки, принесенной в жертву безумному Богу…

Ее оживили ярость и жажда мести. Кара вздохнула прерывисто, смакуя и перебирая мысли. Она может дать ему смысл, может выковать его в крови и стали, но не уничтожит ли эта цель Влада быстрее его глухой тоски по жизни?..

— Знаешь, мы ведь всегда искали Его, — наклоняясь к его уху, четко проговорила она. — Бога. Каждый день по следу шли демоны. Добить. Растерзать. Он спустил на нас ангелов. ЕгоВысший замысел не давал нам жить спокойно. Они нашли, Влад, они искали и обрели. Небольшой слух — люди хотят его вернуть, привести за руку в их мир.

— Где? — Голос показался хриплым и сорванным. Он вздрогнул, двинулся.

— Петербург. Холодный городок. Слишком много крови — слишком много дикой магии, которая привлекает туда толпы нечисти. Хорошее место для Второго Пришествия, как считаешь?

Когда Влад отстранился, глаза у него горели сосредоточенной злостью. Пылали адским огнем — тем самым, что пожрал Небеса. Внутри у Кары что-то свело — сердце, должно быть.

— Я Его найду, — прорычал Влад. — Убью собственными руками.

Кара молча вытерла слезы, пока он их не заметил.

========== — что бы вы без меня делали? ==========

Комментарий к — что бы вы без меня делали?

#челлендж_длялучших_друзей

тема 20: ссора/обида

Ребята нечасто ссорятся, но если такое и происходит, всех как всегда спасает Ян. Ян умница и умеет подбирать слова, мы им гордимся.

По-настоящему — чтобы пена изо рта и до драки — Влад с Карой не ссорились никогда, потому что примерно представляли, на что они оба способны, и не хотели ненароком никого убить. Насмотревшись человеческих фильмов и сериалов вместе с тем же Владом, Кара знала, что при ссорах принято громко хлопать дверьми, выходя из комнаты, или хотя бы швыряться всем подряд в стены, однако это могло грозить куда большими разрушениями, если в игру вступят Падшая и Высший боевой маг.

Делить им было нечего, во мнениях они обычно сходились запросто, и это кому-то разумному (чаще всего — несчастному Яну, терпению которого Кара поражалась если не каждый день, то хотя бы каждый третий) приходилось уговаривать обоих отступиться от самоубийственной затеи. Но иногда в стройной, налаженной годами и десятилетиями дружбы схеме что-то ломалось. У всех бывают плохие дни.

На самом деле Кара толком не помнила уже — спустя пару суток — из-за чего все вспыхнуло. Они говорили о какой-то операции Гвардии, а потом Влад ни с того ни с сего заявил, что сама она туда ни за что не полезет: рискованно. Обошлось без швыряния предметами (наверное, потому что ничего увесистого под руками не было), но они вдохновенно и долго орали друг на друга. От этого даже полегчало на душе.

Досада давно копилась в ней: дела как-то не ладились, серьезных вызовов для Гвардии не попадалась, и ей бы радоваться этому больше всех, однако душой Кару тянуло на «работу в поле», как это называли инквизиторы, нахватавшиеся всякого в мире людей, а следом вся их рота. Тоскливо ей было заниматься бумажками, а именно они теперь составляли каждый день Кары. Не спасали даже вечерние полеты, когда Кара с гордостью совершала почетный круг над перемигивающейся огоньками Столицей. И тут Влад заявил, что не может взять ее на задание и подвергать опасности. Неслыханно! Кара любила опасность гораздо дольше, чем Влад мог представить, и до сих пор оставалась жива.

Вспоминая об их размолвке, Кара отложила ручку, которой выводила расчеты, потянулась и прошлась по сумрачному кабинету. Ей начинало казаться, что освещение реагирует на ее настроение, потому что по углам ползли крайне угрожающие зыбкие тени. На всякий случай она проверила осветительные кристаллы в люстре, но тем не успокоилась и нервно заходила из стороны в сторону. Мягкий светлый ковер, белым пятном выделявшийся на полу из черного мрамора, глушил ее шаги.

Умом Кара понимала, что надо бы помириться, но сдаваться первым никто из них не спешил, как и следовало ожидать. Она как раз наворачивала очередной круг по комнате, когда в дверь тактично постучались. Проворчав нечто неразборчивое, но одобрительное, Кара потянулась к книжному шкафу и выудила виски. Когда Ян заглянул в кабинет, приветливо улыбаясь, она уже налила себе на два пальца. Кара вздохнула: все-таки заглянул не Влад, хотя с инквизиторами ломалось самое лучшее чутье — из-за контракта, который их связывал.

— Привет, — хмуро поздоровалась Кара. — Не поверишь, а я думала, это Влад наконец явился мириться. Ты скажи ему, что я раскаиваюсь, мне не стоило орать и все такое. Хватит обижаться.

— Ну, и что случилось? — прямо спросил Ян. — В коридоре я только что столкнулся с Ишим, она сказала, ты ходишь страшно злая и хмурая…

— Я думала, ты все знаешь, — подумав, произнесла Кара. — Влад не умеет держать язык за зубами. Особенно если дело касается тебя.

— Я хочу послушать твою версию, — терпеливо попросил он. — И налей мне тоже.

Следующий час они провели на диванчике, крайне удобно устроившись рядом. Обнимать инквизитора Кара бы поостереглась, но к концу разговора завалилась головой ему на плечо и тихо ворчала. Она чувствовала, что с Владом они бы снова поругались при таком-то разговоре, вновь завертевшимся вокруг ее безопасности, но злиться на Яна было неправильно и непривычно.

— Он переживает за тебя, — убежденно втолковывал Ян. — Не только потому что ты много значишь для Ада и просто не можешь умереть в каком-то обычном бою, не потому что у тебя на плечах вся Преисподняя и Гвардия. Влад не хочет, чтобы ты погибла, потому что ты его семья и он готов защищать тебя до последнего вздоха.

— Меня не так-то просто убить, — нахохлившись у него под боком, говорила Кара. — Гораздо сложнее, чем вас. У меня опыта больше, я две тысячи лет живу!

— Корак говорит, что ему восемь тысяч, но осмотрительнее и аккуратнее он от этого не стал, — тактично напомнил Ян. — Кажется, это работает как-то не так.

Они прикончили бутылку, в которой и так-то оставалось меньше половины, и довольно затихли. Ничего удивительного, что Кара жалела о ссоре, но это не делало примирение легче. У Влада были благие намерения — вот только они уже давно в Аду.

— И почему я должен работать психологом? — вопрошал Ян. — Еще и бесплатно.

— Потому что ты нас любишь, — предположила Кара с довольной улыбкой. Ее настроение медленно ползло вверх, преодолевая кривой излом такой глупой ссоры.

— Это повод помириться и вам, — с готовностью подхватил Ян, искушающе добавил: — Заглядывай с утра. Кофе и блинчики.

— С вареньем? — подозрительно уточнила Кара, понемногу отходя. В объяснении Яна она нуждалась: он с легкостью раскладывал все по полочкам, облекая в простые человеческие слова ее досаду, вину и растерянность. И желание увидеть Влада: разлука с ним казалась невыносимой.

Ян кивнул, чрезвычайно довольный собой:

— Что бы вы без меня делали?

Фыркнув, Кара щелкнула его по уху.

========== — все шло по плану! ==========

Комментарий к — все шло по плану!

#челлендж_длялучших_друзей

тема 21: дружеские шутки

Влад просто решил забавы ради споить Корака и посмотреть, что будет, а потом все сломалось… Спокойно: мир цел, Ад стоит!

Влад с Кораком вернулись ночью, но, к счастью, у гвардейцев было принято ложиться поздно. Дожидаясь их, Кара ненадолго отложила бумажную волокиту, совершенно свободно поддаваясь панике и представляя, что может случиться с ними в разгульном городе, готовившемся к празднованию Исхода. В углу сидел Ян, читал книгу и многозначительно хмыкал, тщетно пытаясь скрыть собственное волнение. Конечно, оба, и Рак, и Влад, были достаточно взрослыми, но в их разумность Кара не верила ни на минуту. Когда они возникли во внутреннем дворе, она наконец-то почувствовала облегчение — ровно до того момента, как увидела в свете фонарей, что видок у пришельцев одинаково помятый.

В кабинет они подниматься не стали, потому что лестница могла стать серьезным испытанием; воплотились в кабинете, который вообще-то принадлежал теперь Владу, и точно не рассчитывали напороться на две пары внимательных глаз. Корак, куда более пьяный и потрепанный, висел на Владе, заставляя его слегка крениться вбок. Он попытался изобразить улыбку.

— Войцек, мы же говорили об этом, — мученически начал Ян, закатывая глаза так, что при взгляде на него становилось немного больно. — Первое правило бойцовского клуба?

— Не пить с Кораком, не спорить с Кораком, — с готовностью отрапортовал Влад. — Ну… так получилось.

Чтобы растащить их в разные стороны, потребовалось немного усилий, но Кара смогла отодрать Корака и отвести его к дивану, а под ноги Владу Ян пнул стул — метко и немного рассерженно; впрочем, Каре могло и показаться: инквизитор вроде был рад, что Влад вернулся целым. Ненадолго воцарилось молчание.

— Рассказывайте, — припечатала Кара. — Нет, сначала…

На побитую морду Корака она жалостливо смотрела, но побаивалась трогать наливающиеся синяки. Если б досталось Владу, вопросов бы не было, лечебные амулеты всегда валялись где-то под рукой, потому что жизнь гвардейцев по определению не могла быть безопасной и безмятежной. Но Корак залетел из другого мира и на некоторые плетения магии отзывался мигренью и чем похуже…

— Держи, — позвал ее Влад. Он поднял со стола стакан с водой, и в считанные секунды в комнате пахнуло холодом, что Кару ненадолго охватил озноб, а вода превратилась в цельный кусок льда, который Влад решительно вытряхнул и завернул в поданную Яном тряпку. — Приложи, что ли, пусть не мучается.

Завозившись, Корак зашипел, поморгал краснючими глазами, но узнал всех собравшихся и упал обратно на диван, умиротворенно заворчав. Почувствовал, что ничего ему не грозит, и слегка обмяк в руках Кары, позволяя ей охлаждать раны.

— Так что произошло? — допытывался Ян.

— Я… подшутить хотел, — несчастно признался Влад. В голосе его слышалось настоящее раскаяние. — Споить его и поглядеть, что будет. Есть некоторые заклинания, они усиливают опьянение, например, инквизиторство знает… со мной такое тоже проделывали как-то раз. Полностью безвредная, но крайне веселая штука, если не считать адское похмелье.

Пока он говорил, потупившись, уткнувшись взглядом в пол, Корак собрался и сел, мягко отнял у Кары холодную, по-настоящему вымораживающую тряпицу и прижал ее к челюсти. Хоть сколько-то обиженным он не выглядел.

— Я все продумал! — Влад перебил укоризненное шипение Яна. — Рак сам позвал меня выпить, уверен, планировал то же самое. Просто наших заклинаний он не знает, а за всей карнавальной кутерьмой, которая сейчас на улицах, не разглядел мою магию. Ну, сначала все шло нормально. Но я почему-то не подумал, что если он трезвый ебанутый, то пьяный в стельку…

— Все шло по плану! — выступил Корак из своего угла. И снова затих, но хихикнул: — Как в песенке. Вы, кстати, знали, что «план» — это наркотик такой, а не?..

— Это я тебе и рассказал, — напомнил Влад. — Поначалу, может, и шло. Мы немного поспорили. Уже не помню, о чем именно шел разговор, ну и ладно. Выпили. Потом Рак стал жаловаться мне на жизнь и реветь на плече…

— Ты не завирайся, маг! — возмутился Корак. — Все не так было. Может, я немного и пожаловался, но…

— Завались, я рассказываю, — огрызнулся Влад. — Ты и половины не помнишь. Короче, потом он решил спеть. Я терпел как мог, но чувство прекрасного, знаете ли, протестовало. А стоило мне ненадолго метнуться к бару за новой бутылкой и перевести внимание, Корак умудрился поругаться с официанткой, подружиться с компанией таких же бухих демонов и попытаться станцевать на столе под всеобщее одобрение.

— Вот они меня ценят! — картинно всхлипнул Корак, уже окончательно придя в себя и втягиваясь в рассказ. — Не то что ты, безжалостный сухарь! Я пришел в гости, а ты…

— Я?! — вскочил на ноги Влад, но почувствовал на плече руку молчаливого и чертовски заинтригованного Яна и чинно сел на место. Пара секунд ему понадобилась, чтобы остыть и подавить желание начистить Кораку морду — наверное, потому что он и так представлял весьма печальное зрелище. — Я пришел, когда он клеился к какой-то демонице прямо перед ее… покровителем. Но я вовремя Корака увел, даже поссориться не успели. Думал, на улице он протрезвеет немного. Ага, щас…

— Да ты герой, — вздохнул Ян и протянул ему стакан, снова наполненный из стоявшего на столе графина: Влад быстро и часто болтал, и у него явно пересохло в горле.

— А потом, — набравшись сил, продолжил Влад, — мы пошли в бордель. Не помню, чья была идея… В чисто экскурсионных целях, понятное дело! Я человек семейный, только проводил, инквизиторство, веришь?

— Да верю я, — отмахнулся Ян. — Дальше давай.

Кто-то застонал. Мгновением позже Кара поняла, что это была она сама, не сдержавшая бурное воображение, которое вовсю стало достраивать финал этой загадочной истории.

— Он попросил познакомить его с Энн… Демоница, хозяйка борделя, вы точно ее помните! — пустился в объяснения Влад. — Все повторялось. Мы выпили. Почему-то сидели в обнимку… Рак, когда пьяненький, то любит людей, то ненавидит, и я, видимо, попал в больше в первую стадию, потому что он пытался задушить меня в объятиях. Мы познакомились с Энн. Я узнал, что такое испанский стыд… Дальше плохо помню, но нас из борделя выгнала взашей охрана. Полагаю, — скорбно добавил он, — это потому что Корак — такой человек, которого хочется не выебать, а въебать.

— Ты ничего не понимаешь в мужчинах! — приглушенно отозвался Корак, прижимавший к лицу лед.

— Слава Богу! — не сдержался Влад и опасливо почесал рога. — И Энн, видимо, тоже, потому что ты ее не впечатлил ни в штанах, ни без них. Вообще-то я пытался продать его в бордель, но Корака не взяли…

— Ты думал, я расстроюсь? Ты бы меня еще в женский монастырь продал, умник! — слишком жизнерадостно для умирающего заржал Корак, но тут же погрустнел: — Меня бы выгнали. Там одни демоницы, я видел.

— Рак, у тебя хвост. В нашем мире хвосты только у самых настоящих демониц! И стрижешься ты не то чтобы по моде… Словом, со спины… При плохом освещении…

Завозившись на диване, Корак зашипел от головной боли, дернул хвостом, как злой кот. Но во взгляде его не читалось той злости, которую Кара, втайне замерев и приготовившись растаскивать их в разные углы, боялась увидеть. Там смешливо плясали мифические черти.

— Я хотел познакомиться с одной симпатичной демоничкой, но и она оказалась занята… У вас тут какой-то дефицит, честное слово! — обиженно объяснял Корак. — И в этот раз уйти мы не успели. Меня ударили по голове…

— А потом мне пришлось лезть в это дерьмо и вытаскивать его, — внес свою лепту Влад. — Хвост его все-таки смущает особо наглых и тупых… Но Кораку только дай понтоваться, он им речь какую-то стал задвигать пафосную, а у нас тут народ простой, Библий не читали — он там что-то цитировать полез, — ну и дали оратору в нос. А когда начинается драка, в нее втягиваются все, это закон подлости. В общем, пришлось немного помахать кулаками, чтобы добраться до этого уебища…

— Я дрался как лев! — воодушевился Корак, хотя видно было, что он страдальчески припоминает подробности. — А… Так это ты мне помог. И вытащил. Я все думал, кто это меня за воротник хватает.

— На своем горбу, между прочим, вынес. Тебе все было мало, но нас выгнала охрана, а ссориться с ними не в наших интересах. И так придется послать Энн что-нибудь приятное, лишь бы она забыла эту историю.

Они замолчали, стараясь не пересекаться взглядами, но Кара неожиданно заметила, что Корак улыбается. Довольно так, светло, что совсем не вязалось с его сине-багровым лицом.

— А мне было весело, — сказал он удивительно бесхитростно. — И… это… ну, я рад, что ты меня не оставил… Короче… Это самое, да… А Влад, когда нас знакомил, сказал этой Энн, что я его потерянный брат и меня в детстве украли цыгане! — не то похвастался, не то пожаловался Корак. — И она поверила, хотя мы нисколько не похожи!

— У тебя белая горячка, — угрожающе прорычал Влад, торопливо затыкая Корака. — Денница, почему с ним так сложно?

— Ты не лучше, — мрачно напомнил Ян. — Что-то мне подсказывает, половина этой замечательной истории утеряна, потому что она о тебе.

И тут он внимательно посмотрел на Корака, но тот сделал вид, что снова мучается болью от ран и промолчал, преисполнившись чем-то вроде солидарности… Или же действительно ничего не помнил.

— Он дергал меня за хвост, — обвинил Корак. — А хвост — это личное!

— Я его будил! А то развалился, а мне тащи. Да и хвост этот… облезлый какой-то, тьфу, все не как у людей…

Страшно обидевшись, Корак заерзал на диване, тщетно пытался придумать ответ. Не стал. Кара видела, как у него слипаются глаза и насколько Корак устал после безумной прогулки по Столице, потому покачала головой и сделала пару знаков инквизиторам, чтобы они потихоньку отступали к дверям. Проговорив что-то неразборчивое, Корак провалился в сон и уютно свернулся клубком; Кара ласково потрепала его по волосам, погладила по лбу, радуясь тому, как безмятежно Корак улыбался во сне. И надеялась, что видится ему что-то хорошее. Они оставили кабинет, а сами перекочевали в коридор.

— Прости, — выговорил Влад, искоса поглядывая на Кару. — Я должен был за ним приглядывать, но все как-то покатилось в тартарары… Виноват. Понимаю.

— По-моему, он счастлив, — грустно улыбнулась Кара. — Не думаю, что в жизни Корака есть много таких моментов, когда можно просто побыть собой и развлекаться с другом. Вам ведь было хорошо? — Влад нехотя кивнул. — Вот и славно. Но в следующий раз не забудь позвать кого-нибудь разумного в компанию, чтобы вас контролировал.

Влад поклялся, но Кара подумала, что в следующий раз, когда Корак неожиданно завалится в гости, ей придется расхлебывать точно такую же историю.

========== — не спится? ==========

Комментарий к — не спится?

#челлендж_длялучших_друзей

тема 22: расстояние

Для магии такое не проблема, но для сердца… что ж, посмотрим, как Кара будет с этим справляться.

Каре не спалось. Она проснулась от третьего мутного кошмара за одну ночь и решила, что делает что-то неправильно. Аккуратно встала, оставляя одеяло Ишим, которая сонно возилась, подгребала его к себе и обнимала, точно плюшевую игрушку с умиротворенным, спокойным лицом. Завистливо вздохнув, она набросила валявшийся на трюмо халат, небрежно запахнула и выскользнула на широкий балкон. С собой Кара, двигаясь по спальне с замашками заправского шпиона, прихватила пачку сигарет, зажигалку и амулет связи, болтавшийся в ее руке, точно маятник в часах.

Дышалось легче; прохладный ветерок затрепетал, поиграл с немного примятыми подушкой прядями волос. Закрыв за собой дверь, Кара наконец расслабилась, облокотилась на перила, поглядывая вниз. На секунду мелькнула мысль пролететься вокруг Дворца, ужалила, но Кара быстро ее отвергла. Она неторопливо затянулась, поглядывая на амулет, и успела коснуться его ровно в тот момент, когда прозрачный камушек вспыхнул ярко-красной точкой в глубокой ночи.

Влад как будто чувствовал, что Кара ждет, хочет услышать его голос. У них не было хитрого контракта, никакого магического соглашения, позволившего бы напрямую перекидываться мыслями и ощущениями, как делали это Влад и Ян, но за долгие годы дружбы они научились неплохо понимать и полагаться на инстинкты, когда нужно.

— Доброй ночи, — раздался в голове голос Влада. Кара представила, как он ехидно улыбается, и на продуваемом всеми ветрами балкончиками стало уютнее. — Не спится?

— Тебе, кажется, тоже.

Поглядывая на амулет, Кара протянула руку, чтобы стряхнуть вниз пепел. Сигарета приятно горчила на губах, а она довольно поднимала голову к небу, вглядываясь в диск луны и небольшие проблески звезд. Кара не любила амулеты связи, опасаясь пускать кого-то к себе в сознание, но голос Влада, успокаивающе звучащий в ушах, ее ничуть не волновал. Напротив — он разгонял хандру, порожденную кошмарами, и заставлял почувствовать тепло, на которое так скупа была адская пустынная ночь.

— Только с дежурства, не поверишь, ноги отваливаются, — часто, но довольно устало докладывал Влад. — Представляешь, приходится бегать за этими идиотами… Накрывали сегодня контрабандистов из Ада, так половина наутек, магией по ним не попадешь, приходится гнаться. Кара? — удивленно позвал он. — Ты долго молчишь, не вырубилась?

— Я соскучилась по вам, — созналась Кара, и говорить об этом ночью, когда ни одна живая душа не услышит, а город счастливо спит, оказалось слишком просто. — Удивительно, да? Нас разделяет не просто несчастная тысяча километров или какой-то, допустим, океан. Ты в другом мире, а я могу слышать тебя, как будто ты стоишь рядом…

— До чего магия дошла, — проворчал Влад. — Нас нет всего неделю, а ты уже вся расклеилась, не могу поверить! Передам инквизиторству, что ты плачешь и стенаешь, умоляя нас вернуться.

— Я могу сказать Ирме, чтобы отпустила вас в Ад, — искушающее предложила Кара. — Придумаем срочный выезд… Куда-нибудь. Немного слукавим, а она перестанет вас мучить.

— Ирму-то ты, может, и убедишь, но Яна нет, — рассмеялся Влад. — Никуда он не сбежит, будет упрямо работать здесь, как его и попросили. От нас зависят человеческие жизни, и это заставляет быть честными, понимаешь?.. Сейчас лето, ребята укатили кто куда, работать некому. Уже почти все, пара дней осталась. Потерпи там одна.

И Кара действительно понимала, но в такие моменты просыпалась и змеей сворачивалась в груди ее толком не обретенная эгоистичность. Наверное, слишком долго она блуждала без семьи и друзей, тысячелетиями сражалась в одиночку, и теперь не могла надолго расставаться с теми, кто стал продолжением ее души. Не обнаруживать с утра забежавшего по делу и без него Влада или Яна, командирски прикрикивающего на нерасторопных новобранцев в гвардейском замке, оказалось невыносимо.

— Ты на балконе, да? — уточнил зачем-то Влад, и Кара отозвалась неразборчивым угуканьем; не собираясь останавливаться, он продолжил, и Кара слышала странное воодушевление в словах: — Тебе надо чаще здесь бывать. Я люблю Петербург в это время года. Лето тут не удушливое, как я помню в Праге, а такое… легкое. Пряное, немного прохладное — достаточно, чтобы иногда пафосно носить кожаную куртку, но не стучать зубами от холода. К северному ветру привыкаешь, он такой… настоящий, живой, соленый, заставляет тоскливо оглядываться к реке, а вообще-то хочется — к морю.

— Ты пьян? — подозрительно уточнила Кара, хотя он всегда бывал словоохотлив, но настолько увлечен глубокой тихой ночью — никогда. Прикрывая глаза и в деталях вспоминая его облик, Кара могла представить Влада, небрежно развалившегося где-нибудь на скамеечке в уютном питерском дворике, окруженном домами.

Нет, если он и был пьян, то одной ночью. Прожив слишком долго в Аду, Кара разучилась так ярко и чувственно восторгаться Столицей, которая не менялась столетиями, точно застыла во времени; Владу повезло куда больше: у него было богатое человеческое воображение и целый город, мистический и загадочный.

— Я это… Мотоцикл вышел поставить поудобнее, а то у него колеса слегка пропахало, — с досадой признался Влад. — Наехал тут на заклинание… ну, сам виноват. Остановился подышать, задумался, а потом вспомнил, что мы пару дней не говорили… Так вот, Петербург. Ты когда-нибудь бывала в нем до нас, кстати?

— В октябре в тысяча девятьсот семнадцатом, — вспомнила Кара. — И зимой после. Было чертовски холодно… Расскажи мне что-нибудь про город, — попросила она. — Ты знаешь его куда лучше.

И Влад рассказывал, довольный и изобретающий сложные обороты, чтобы ее заинтересовать еще больше; его талант рассказчика, пробуждающийся внезапными приступами, Кару всегда зачаровывал, и она впитывала все истории про то, как в редком солнечном свете глянцево отблескивает река, про свежие дожди и ужасающие потопы, про шелест листвы в парках и оживленный шум на улицах. Она знала, как Влад любил Васильевский, особенно его затерянные и дикие окраины, потому с легкой улыбкой выслушивала его рассказы про давнюю историю еще императорской России.

— Нужно спать, — спохватился Влад. — Завтра еще денек отработать, а потом я снова вернусь и буду досаждать тебе во плоти, а не только в образе шизофренических голосов в голове!

— Будьте осторожны, — напоследок пожелала Кара, чувствуя себя уставшей и слишком много думающей. — И возвращайтесь быстрее, без вас тут невыносимо: толком не с кем поговорить…

— Так точно, командор, — непривычно ласково зашуршал голос Влада, прежде чем он отключился и оставил Кару в одиночестве любоваться Столицей.

Она вытащила следующую сигарету, наблюдая, как на краю мира вспыхивает рыжий рассвет.

========== — с таким-то учителем у тебя все будет в порядке! ==========

Комментарий к — с таким-то учителем у тебя все будет в порядке!

#челлендж_длялучших_друзей

тема 23: взаимообучение

Немного про то, как Влад и Кара разбирались с конями (настоящими и железными)

Наблюдать, как Влад, громко и витиевато ругаясь, пытался выровняться в седле, было по-настоящему забавно, и Кара едва сдерживала хохот. Она опиралась на невысокий заборчик, приваливалась к нему спиной и утирала выступающие слезы. Беззвучный смех душил спазмами, а Влад продолжал самозабвенно проклинать ее, лошадь и весь белый свет.

Лошадь под Владом была особая, тренировочная — уже престарелая, но ласковая кляча, которую отдавали со спокойной душой новобранцам, зная, что она не сбросит и не грызанет. Клыки в ее пасти давно стерлись почти до обычных лошадиных зубов, а сама она немного ссутулилась, повесила голову. Бока все исполосованы были шрамами, так заметными в поредевшей с годами шерсти и говорившими о бурной молодости. Но теперь это была мирная, хорошая кобыла, уважаемая мать многих боевых гвардейских скакунов. И даже на ней Влада мотыляло из стороны в сторону, что Каре искренне стало его жаль: она по себе знала, как после будут болеть отбитые бедра.

— Лучше бы помогла чем, а то стоит и ржет… — с досадой рявкнул Влад, кое-как заставляя лошадь развернуться и пойти на новый круг. Упрямства ему было не занимать, и он как будто собирался взять клячу измором, хотя дело-то было совсем не в ней.

Когда-то давно Кара была на его месте: в Раю никто верховой езде не учился, предпочитали надежные и быстрые крылья, так что приноравливаться к адским скакунам ей пришлось самой. Со временем Кара оценила удобство и поняла, что не обязательно уставать самому, надрывая крылья, когда за тебя это может сделать специальное животное. Сейчас же пополнившаяся после Исхода и сыскавшая славу Гвардия медленно переходила в кавалерию, но верхом держаться умели далеко не все.

Некоторые новобранцы из духов (а то и из демонов тоже) побаивались адских лошадей, напоминающих земных только поджарой фигурой, но хищных, клыкастых и когтистых. Копыт у них не было, однако Кара сама видела, что и тонкие на вид лапы, напоминающие львиные, могут безжалостно топтать врагов; уставали они меньше, бежали быстро, высились над головой и тягали тяжелых и рослых демонов. В узких мордах не было ничего приятного, потому многие сторонились лошадей и побаивались на них забираться. Но не Влад. За предложение он взялся с энтузиазмом, радостно похлопал лошадь по боку в начале… а потом он страдал, а Кара тоже мучилась, морщась при взгляде на то, как Влада подбрасывает на ходу.

— Слезай! — Она решительно махнула рукой.

Нехотя Влад притормозил кобылу, и это у него получилось очень даже естественно и просто, и Кара подбодрила себя, призывая к терпению: он вовсе не был безнадежен. Вид у Влада оказался жалкий и потрепанный, он оскорбленно и устало косился на молчаливую лошадь, а та ласково тыкалась носом ему в плечо. Вздохнув душераздирающе, он почесал ее под челюстью, и кобыла пришла в какой-то жеребячий восторг, принявшись мести хвостом из стороны в сторону. Милование прервала Кара, которая решительно забралась в седло, двинула ногами и повела лошадь в обход площадки, специально стараясь, чтобы Влад все видел, как на картинке в учебнике.

— Ты точно колдуешь, так нечестно, — заявил Влад, глядя, как Кара перед ним гарцует на прежде серенькой неприметной лошади — теперь-то она смотрелась совсем иначе.

— Тебе бы без седла поездить, почувствовать движение мышц, — прикинула Кара вслух, одобрительно похлопывая лошадиную шею. — Говорят, древние демоны так и скакали без всего. У них и руки свободны были, потому что конь отзывался на движения корпуса и понимал, повернуться надо, остановиться или еще что, а руки у всадника были свободны — рубиться удобно.

— Мне б так научиться, без излишеств, — мрачно напомнил Влад. Теперь он прижался поясницей к забору, скрестил руки на груди и внимательно следил за Карой. Его тяжелый, буквально ощупывающий взгляд невозможно было не почувствовать.

И Кара принялась радостно раздавать указания, зная, что ученик ей попался понятливый:

— Ты выпрямляйся, немного назад держись. Немного, это важно! — рассказывала она. — Расслабься, не пытайся думать, это должно быть инстинктивно, само собой получаться! Коленями держись покрепче, а поясницу расслабь. А вообще ты сидишь, как на заборе, — беззлобно поделилась Кара. — Крепко — ладно, но лошадь-то двигается, на месте не стоит, в отличие от этого самого забора! Движения научись ловить, ритм, и сам в него попадай, подавайся с ней…

— Почти как трахаться, только все болит почему-то у меня, я понял, — обреченно вздохнул Влад. — Ладно, давай попробую в последний раз. Если не получится, пойду сопьюсь.

Спешившись, Кара за уздцы подвела ему покорную лошадь, ободряюще улыбнулась и похлопала по плечу:

— Получится! — твердо пообещала она. — С таким-то учителем у тебя все будет в порядке!

***

Идея научиться ездить на мотоцикле пришла к Каре давно, когда она увидела, как Влад рассекает по улицам Петербурга. Ее манила скорость, ощущение полета, не требующее таких нечеловеческих усилий, как с крыльями, проносящийся мимо город — улицы, прохожие и огни, сливающиеся в единую яркую пелену. Все это Кара запомнила из недолгих поездок с Владом, когда тот великодушно позволял цепляться за спину и восхищенно орать на ухо. Их обоих оглушало чувство свободы, накрывавшее с головой, точно ливень. В последний раз, когда они, разогнавшись, неслись по загородной трассе, как раз хлестал дождь и громыхали небеса.

Ее уроки начались на специальной площадке для любителей, куда Влад ее привез. Никаких громов, молний и других спецэффектов, только рутинные и немного скучные упражнения для новичков, которые Влад заставлял ее проделывать раз за разом, пока не убедился, что Кара уверенно держится на мотоцикле и разобралась в рычагах и педалях. Сначала и вовсе заставлял таскать за собой мотоцикл, идя рядом, чтобы она почувствовала тяжесть, а когда позволил сесть, Кара сгорала от нетерпения. Падений избежать удалось: она быстро поняла, как важно найти центр тяжести и следовать четким указаниям Влада.

— Не сложнее, чем верховая езда, — сказала Кара, остановившись рядом с ним, когда устала; она специально припоминала ту историю, чтобы он не зазнавался, потому что руководил ей Влад с истинным удовольствием. Но быстро заметив, что он довольно и немножечко гордо улыбается, Кара смутилась и добавила: — Я еще и на машине умею, а там еще больше приборная панель.

— После машины непривычно бывает, ты должна чувствовать размер байка, а то занесет, — серьезно кивнул Влад. — Наоборот тоже работает. Меня иногда переклинивает, если долго на чем-то одном ездить. Так, давай еще раз проехайся, а потом домой. Дождь собирается, нехорошо, сцепление с дорогой ни к черту…

— Мы же ездили… — нерешительно напомнила Кара.

— Никогда так не делай, — учительским тоном заявил Влад. — И точно не в первый раз.

Небо и правда серело, но для Петербурга в этом не было ничего необычного. Тихонько вздохнув, Кара еще раз сорвалась с места и решительно объехала круг по часовой, набирая скорость, а потом развернулась в обратную сторону. Ненадолго забушевала кровь, и Кара смогла почувствовать прилив эйфории, но тут уже замаячил Влад. Он небрежно переговаривался с невысоким типом, который катал двух хихикающих девчонок подальше от них. Решительно сорвав поднадоевший шлем, Кара поставила мотоцикл на подножку… Заинтересованные взгляды она почувствовала, улыбнулась и помахала девушкам вслед, а после обернулась на Влада.

— Ты выглядишь на моем мотоцикле более крутым парнем, чем я сам, слезай сейчас же, — трагически выдал Влад.

— Это они меня еще на лошади не видели, — гордо ухмыльнулась Кара.

Назад она ехала, крепко держась за Влада и ликующе улыбаясь, а свобода одуряюще пахла мокрым асфальтом и озоном.

========== — хорошо поработали ==========

Комментарий к — хорошо поработали

#челлендж_длялучших_друзей

тема 24: рукопожатие

Я не знаю, как у ребят с телесными контактами, но посмотрим. Тут у нас самое начало их совместной работы, условная Прага, Влад молод и немного наивен (а еще скучает по сестре), а Кара маловато социализирована. Но мы над этим работаем.

— Хорошо поработали, — немного неловко произнес Влад и протянул ей руку.

Самое время было быстренько попрощаться и взмыть в воздух: они оба любили такие «киношные» жесты, и Кара любезно их исполняла, а Влад с легкой грустью смотрел — как и любое существо, не способное подняться в небо и почувствовать течение ветра собственными крыльями. Таков был сценарий, и они придерживались его раз за разом, но сегодня что-то пошло не так.

Мелкий грабитель, вскрывавший замки с помощью заклинаний, был запросто пойман и доставлен к штаб-квартире Инквизиции. Кару это немного забавляло: организация, пытающаяся бороться за правое дело и охранять обычных людей от опасных магических трюков, вынуждена была сама прятаться в тени. Они частенько переезжали из одного офисного здания в другое, с каждым разом находя все более неприметный и обветшалый вариант, а Кара с трудом запоминала адреса и без Влада непременно заблудилась бы. Но они в четыре руки запихнули воренка (оказавшегося едва ли пятнадцатилетним долговязым пацаном) в офис, передали парочке хмурых дежурных и отошли покурить.

Кара предвидела расставание и смаковала сигарету, которой ее угостил Влад: в Аду тоже продавали, свои, на вкус куда более горькие, что Кара потом полдня не могла отплеваться или запить хоть чем-то, но вкус человеческого табака ей нравился. Как и тихий отдых за углом инквизиторского офиса — подальше от любопытных глаз. Медленно темнело.

И вот Кара озадаченно рассматривала протянутую ей руку, прикусив сигарету. Тонкие пальцы боевого мага, способные изобразить сотни смертоносных заклинаний, но все какие-то нелепо мальчишечьи: костяшки содраны, обкусанные ногти, перепачканы в чем-то — это Влад немного приложился о стену, когда хватал пацана, даже следы побелки рассмотреть можно и свежие царапины.

Про повседневные ритуалы людей Кара знала отлично. На ее взгляд, они слишком любили прикосновения, даже встречаясь с незнакомцами, и банальное рукопожатие — самый яркий пример. Она не привыкла к такому, блюла личное пространство, и даже теперь неосознанно напряглась, видя протянутую к ней ладонь. Инстинкты воина не так-то просто было перебить теплыми чувствами.

Но обижать Влада не хотелось. Он действительно хорошо поработал сегодня (даром, что дело оказалось плевым), найдя воришку за какой-то час; он взял след лучше любого гончего пса, и Кара вспомнила, как в свое время любила, когда ее хвалят. Так что она пожала ему руку (хватка у Влада оказалась уверенной и крепкой), улыбнулась, притягивая его ближе, чтобы похлопать по плечу. От кожанки, нагретой весенним солнцем, жгло теплом. Проработав вместе пару месяцев, они толком не касались друг друга, если не считать того случая, когда Влад выволок ее из пожара, и теперь Каре это стало казаться удивительным.

— Неохота сегодня никуда ехать, — признался Влад, намекая на их ночные гуляния. — Может, посидим у меня дома? Там мороженое было…

— Мороженое? — оторопело переспросила Кара.

— С вареньем, — добавил Влад, обреченно вздохнув, словно уже сотню раз пожалел, что раскрыл рот. — Ну нет так нет… Не обращай внимания, наверняка у тебя есть планы, а мне просто нечем заняться вечером…

Удивительно, но смущение на его лице Кара видела впервые, и оно определенно делало резкие черты Влада куда приятнее. И сквозь наглого самоуверенного инквизитора проступало что-то незнакомое.

— Знаешь, я соглашусь, — вздохнула Кара. — Почему бы и не посидеть где-нибудь… В смысле отдохнуть, посмотреть телевизор, поесть это твое мороженое с вареньем… прости Денница.

— У меня нет телевизора, — поправил Влад, и его ликующая улыбка на глазах становилась все шире. — Есть радио и магнитофон. Мы что-нибудь придумаем! Тебя подвезти?

Кара повела лопатками и подняла голову к манящему небу. Осторожно сжала руку в кулак, до сих пор чувствуя прикосновение.

— Давай, — решительно согласилась она, — пока я не передумала.

========== — не самое странное из того, чем мы занимались ==========

Комментарий к — не самое странное из того, чем мы занимались

#челлендж_длялучших_друзей

тема 25: прикосновение

Владу только дай кого-нибудь полапать… Ладно, шутка, тут все прилично.

Весь сегодняшний проклятый день Кара беспрестанно огрызалась, зловеще щерилась на любые вопросы и крайне неохотно со всеми разговаривала, что окружающие с легким изумлением списали это на крайне хреновое настроение и быстро отвязались от нее. Не попадаться на глаза злому командору — самое первое и важнейшее правило, которое втолковывали гвардейским новичкам, потому что семья семьей, но о ее вспыльчивом нраве и тяжелой руке ходили легенды. Зато из-за ярости Кары работа с отчетами по последним задержаниям в Столице как будто бы пошла быстрее, а перекуры стали немного короче…

К сожалению, половину времени Кара провела с Владом, а его не так-то просто было надурить расплывчатым «плохим днем» и отпугнуть. Он внимательно наблюдал за Карой, за тем, как она, забываясь, нервно подергивает плечами и пытается почесать лопатки, но ничего не говорил. К вечеру же Влад затащил ее к себе домой в гости, с сожалением выяснил, что Ян задержится в Инквизиции, но все равно выволок посуду на троих и поставил чайник. Пока тот закипал с раздражающим клокочущим звуком, Кара слонялась по кухоньке и нервно пинала ножки подворачивающихся под ноги стульев.

— Ладно, я сдаюсь. Что с тобой такое? — не выдержал Влад наконец, и по его одновременно досадующему и заинтригованному лицу было заметно, что он мучился этим вопросом кучу времени. — Блохи? «Эти дни»?

Таиться здесь смысла не было: дома-то, где никто их не услышит и можно признаться в слабости, недопустимой для командора, роль которого она привычно разыгрывала, когда распоряжалась насчет новых казарм в другом конце Столицы… А Влад любил загадки, иначе никогда бы не согласился батрачить на Инквизицию, и уж он до ответа докопается, когда изведет ее окончательно.

— Угу, — неразборчиво пробормотала Кара. — Типа того. Сложно объяснить, проще будет показать. Обещай, что не станешь ржать, ладно? Иначе я, пожалуй, сломаю тебе нос, но это очень расстроит Яна, а я совершенно не хочу провести остаток вечера в угрызениях совести.

Тут же поклявшись (по тому, как торопливо он это произнес, Кара все-таки морально приготовилась к долгим извинениям перед Яном), Влад потянулся ближе и пристально наблюдал, как Кара нарочно медленно берет один стул, ставит его высокой спинкой вперед, кладет на него руки… Вид из кухонного окна ее всегда успокаивал: этот солнечный пейзаж, залитые золотым сиянием крыши домов, шуршащие деревья с сухими листьями, стайки детишек… Покусав губы, Кара глубоко вдохнула и развернула крылья с легким шорохом.

Когда мелкие перышки посыпались на пол, Влад неслышными мягкими шагами подошел поближе, с любопытством разглядывая их. Поднял одно, потер между пальцами. Не решался прикоснуться без разрешения, застыл неловко, протягивая руку с удивительной для него нерешительностью, но Кара рывком кивнула, отвечая на немой вопрос, и Влад легонько провел рукой по поверхности правого крыла — совсем не ощутимо, без нажима, но оно трепыхнулось, а несколько мелких перышек выпали. Прикосновение ощущалось… удивительно приятно. Крылья предательски дрожали.

— Ты линяешь? — спросил Влад пораженно. — Серьезно? Теперь понимаю, но почему ты раньше не сказала? Разве это что-то удивительное?

— Не хотела никого пугать, я сама могу с этим справиться! — решительно заявила Кара, но смутилась, услышав его многозначительный смешок. — Линька случается раз в несколько лет… Несмотря на ангельскую регенерацию, перья изнашиваются, ломаются. Ведь я и дерусь с ними, не только летаю, и все это сильно их истрепывает. Они все равно, — тут Кара не смогла сдержать печального вздоха, — вырастают черными и жесткими. А в процессе крылья дико чешутся, даже когда сложены и их не видно. Это…

— Как фантомная боль в отрубленной конечности? — любезно подсказал Влад. — Извини. Я не хотел над тобой шутить, но иногда само вырывается.

— Если бы ты не лапал мои крылья и это не было так приятно, я бы точно тебя ударила, — прошипела Кара. — Весь день мечтала кому-нибудь врезать, честное слово. Да, вот так почеши, хорошо-о…

Он словно расчесывал: аккуратно перебирал ее крылья, все больше смелея. Чтобывыбрать все отмершие перья самой, Каре потребовалось бы так немыслимо извернуться, что поясница болела бы потом не один день, а Ишим как назло не было в Столице: она отправилась от лица Гвардии в сиротский приют на Восьмом. Но Влад увлеченно возился с ее перьями, почему-то не считая это отвратительным, и в оконном стекле Кара могла увидеть его довольную улыбку.

— Эй, — возмущенно вскрикнула она, когда почувствовала легкий укол. — Не надо вырывать мне перья. Они, конечно, все равно все повыпадают, но…

— Оно почти выпало, — с искренней виной принялся оправдываться Влад. — Оторвалось бы к утру, не страшно… Ты чувствуешь крылья? — не сдержавшись, спросил он. — Каждое маленькое перышко? Удивительно. Не могу представить…

— И не надо, — мрачно сказала Кара. — Меня как будто муравьи покусали.

Но она чувствовала. И действительно становилось легче, когда Влад, аккуратно поглаживая, вынимал черные ослабшие перья, которые никак не могли выпасть и висели неприятно и неудобно. Это была не боль, а что-то вроде надсадного пощипывания, и Кара вполне могла терпеть, чтобы не изводиться чесоткой и эту ночь тоже и немного поспать. Смиряясь с осторожными, непривычно ласковыми прикосновениями Влада, она довольно ухмыльнулась в никуда.

— Никогда не рассматривал их так близко, — размышлял Влад. — Как будто у хищной птицы. Ты знала, что они у тебя с переливом? — спросил он, подлезая под крыло. — Вот тут, во внутренней части, они точно светлее. Кара, напряги крылья, а?

Мученически вздохнув, Кара исполнила, и перья встали дыбом. Обычно это выглядело угрожающе, но теперь, когда Кара потеряла часть перышек, а другие жалко потускнели и больше не были приглаженными, точно воском начищенными, эффект терялся. С довольным хмыканьем Влад зарылся пальцами в крыло… Ее прошибло чем-то приятным, страшно захотелось мурлыкать, и Кара ненароком вспомнила, как демонский хвост бьется, стоит его погладить, или как сам Влад беспомощно закатывает глаза и урчит, когда ему чешут основания рожек. Все они были немного зверями, так что Кара сдалась.

— Нашел себе развлечение, тоже мне, — проворчала Кара.

Затихнув немного, она положила подбородок на руки. После безумного дня и бессонной ночи хотелось немного отдохнуть, и она блаженно прикрыла глаза.

— Я боялась кому-то показывать их. Помню же, как мне выдирали перья, — негромко поделилась Кара. — Никогда не смогу забыть. Крылья страшно чувствительные, а ты представляешь, каково, когда рвут молодые крепкие перья? По одному…

Низко зарычав, Кара стиснула зубы, но ни капли боли она не чувствовала — только старый фантом. Влад зарылся пальцами в пух, успокаивающе почесывая, точно кошку, и Кара сердито проурчала что-то. Он, очевидно, втихую наколдовал что-то, потому что Кара почувствовала разливающееся тепло, словно она присела погреться у костра.

— Я никогда не причиню тебе боли, я знаю, как крылья важны для тебя, — мягко сказал Влад, бережно поглаживая. — Может, если б я мог летать, я бы тоже своими так дорожил.

— Поэтому ты ждал разрешения, чтобы прикоснуться?

— Да. И потому что ты угрожала сломать мой нос.

Конечно, традиций Небес Влад знать не мог, да и Кара начинала их потихоньку забывать спустя столько-то лет, но должен был догадываться, что крылья — самое важное в жизни ангела. То, что можно доверить только кому-то из своей семьи. Но говорить об этом Кара предусмотрительно не стала, чтобы Влад не возгордился еще больше.

— Это… странно, — вздохнул Влад.

— Не самое странное из того, чем мы занимались.

— Ты все мороженое с вареньем забыть не можешь? — довольно оскалился Влад. — Не думал, что нанесу тебе такую серьезную психологическую травму…

— Всегда знала, что ты извращенец, понять только не могла, в чем дело. А вот оно.

В отместку Влад ощутимо, но небольно подергал ее за перья. Они рассмеялись.

— Можешь оставить перья на память, — предложила Кара. — Набьешь ими подушку или сделаешь чучело… Куча вариантов. Ишим иногда отдает их ювелиру, получаются оригинальные броши для ее вечерних платьев.

— Не надо нервничать, я никому не скажу, — пообещал Влад, похлопав ее по основанию крыла: не мог дотянуться до плеча. — Я сделал, что мог, убирай крылья, а то мы здесь не развернемся.

В коридоре загремел ключами вернувшийся Ян, а Кара, обернувшись, уставилась на устилающие чистый пол перья. Она и представить не могла, что их окажется так много, словно они вдвоем распотрошили ворону.

— Надеюсь, у вас обоих есть разумное объяснение, — устало вздохнул Ян, появившийся в дверном проеме, и укоризненно на них поглядел.

Кара поймала себя на нестерпимом желании схватиться за веник и начать подметать.

========== — да ты серьезно болен, мой друг… ==========

Комментарий к — да ты серьезно болен, мой друг…

#челлендж_длялучших_друзей

тема 26: ласка/нежность

Я долго пыталась представить нежную ласковую Кару, и у меня замкнуло воображение. Она редко позволяет себе такое, но тут у Влада слишком высокая температура и он все равно ничего не запомнит (а еще у него нет доказательств).

Стоило Каре услышать, что Влада вдруг угораздило свалиться с простудой, она сначала подумала, это плохой розыгрыш, но потом вспомнила: Ян даже под страхом смерти не станет о таком шутить. Следующую мысль (о том, что иногда люди слишком ломкие, даже если речь об упрямом Высшем боевом маге) Кара додумывала уже в тот момент, когда торопливо взбегала по лестнице к спальне и в едином потоке речи выдавала все услышанное удивленной Ишим. У них были планы на вечер, но, разобрав трагичную историю про Влада в лихорадке, Ишим без лишних вопросов отпустила ее, прожужжав уши какими-то семейными советами. Спустя несколько минут Кара взмыла в прохладное ночное небо над Столицей и, надрывая крылья, помчалась к светящимся окраинам.

Ей открыл дверь Ян, который, видимо, и не ожидал столь скорого визита. Он не знал, об этом они ни разу не говорили, но Кару страшно пугала чужая болезнь: казалась ей чем-то сродни боевым ранениям. Перед таким опускались руки, она ничего не могла поделать, и это злило Кару, привыкшую все контролировать, больше всего на свете. Когда случайно заболела Ишимка, она едва не сошла с ума от беспокойства, потому что прежде думала, что демоны вовсе не могут простудиться, но оказалось, что суровые зимы Девятого способны на многое.

Поздоровавшись с Яном и разувшись, она прошла на кухню, чувствуя непривычное тепло, показавшееся распаренной после стремительного полета Каре просто адской жарой. Пахло чем-то очень сладким (медом и молоком — это Кара поняла чуть позже) и пряными отварами. Немного бледный Ян носился по квартире, засовывал в наплечную сумку какие-то документы и в голос костерил начальство, которому срочно потребовалось его вызвать. Краем уха Кара слышала, что в этот раз им досталось сложное дело, но ничем помочь не могла (Гвардия могла бы запросто штурмовать дом подозреваемого, но Яну зачем-то нужен был ордер и улики). Так что она сразу же согласилась побыть с Владом, простывшим из-за суровых петербургских метелей, пока Ян сбегает в мир людей.

Набравшись побольше терпения, Кара слушала, стараясь ничего не пропустить и осознавая важность задачи. Выше ее сил было не сравнивать уход за больным с военной операцией, а уж к такому Кара относилась серьезно.

— Еще что-нибудь? — когда Ян замолк, устало спросила Кара, стараясь излучать готовность помогать, хотя она уже желала взмолиться, чтобы указания и бесконечные коробочки с таблетками закончились.

Она никогда не была сильна в магии, а названия человеческих препаратов звучали для нее почти как архидемонский, из которого составляли самые сложные заклинания; в Аду все лечили магией и травами, так что из перечисленного Кара узнала только аспирин. К счастью, Ян кропотливо выписал свои инструкции на лист, заполнив его с обеих сторон аккуратным мелким почерком, чтобы Кара окончательно не запуталась и не сделала хуже (зная себя, она так и пригрозила). Должно быть, выглядела Кара слегка ошарашенно, потому что Ян ободряюще улыбнулся и похлопал по плечу. Он уже стоял рядом одетым, на ходу заматывая вокруг шеи легкий клетчатый шарф.

— Ты справишься, только не волнуйся. Можешь еще… цветы вот полить, если хочешь. Отвлекайся иногда, да и вообще от насморка никто не умирает, просто наблюдай, чтобы Влад отдыхал. Разрешаю его бить. Немножко.

По его улыбке Кара поняла, что все не так плохо, иначе Ян бы просто послал инквизиторское начальство и остался около Влада. Чтобы убедить себя в этом, ей понадобилось несколько раз повторить последнюю мысль — вроде бы полегчало. Лающее покашливание из другой комнаты Кару сильно напрягало, но она сделала вид, что все отлично. И честно попыталась переключиться.

— Ага, ясно, полить. А что у тебя за рассада такая, все спросить хочу? — Кара указала на стройные ряды разнообразных кактусов на подоконнике. Парочка зацветала. — Прям джунгли.

— Кактусы хорошо в пустыне растут, чтоб их… Владу кто-то сдуру сказал, что надо дарить цветы, может, пошутить хотели. Вот он исправно несет мне эти колючки на каждый праздник, — рассмеялся Ян. — А они же вечные, похоже, не убиваются никак, растут себе потихоньку, даже если год не поливать. Наверняка в цветочном магичат. Однажды эти кактусы захватят все свободное место, нам негде будет жить.

— Так скажи ему, что не нужны они тебе…

— Ты когда-нибудь счастливого Влада видела? — беспомощно развел руками Ян. — Как замечаю, что у него глаза так гордо блестят и улыбка эта глупая на половину лица, ничего сказать не могу. Забываю начисто.

Вслед за Яном она потянулась в центр кухни, подала ему зонт, который валялся возле плиты, повторила пару правил, на которых он настаивал, а потом терпеливо наблюдала, как Ян неловко пытается активировать амулет телепортации. А в следующий момент Кара моргнула, и Ян бесследно пропал; в квартире стало пусто и тихо, но она по-прежнему могла расслышать сиплый кашель Влада.

Кара понятия не имела, спит ли он, но все равно прокралась в комнату на цыпочках. Свет горел ярко; Влад сидел на диване, обложившись несколькими пледами и покрывалами, и выглядел довольно несчастно: в домашнем, лохматый, слегка небритый, с опухшими красными глазами и расчесанным платком носом. Увидев ее, Влад слабо улыбнулся ей и помахал рукой. Что-то в этом выражении лица подсказывало Каре, что он никак не может понять, привиделось ему или нет. Но Влад ко всему прочему упрямо пытался читать: крепко вцепился в какую-то разваливающуюся на глазах книжицу, держа ее на коленях. Однако сосредоточиться он не мог, часто моргал и мотал головой — наверное, строчки расплывались; Влад слабо зарычал, зажмурился и снова уставился на открытый разворот.

— Ян сказал, тебе нужно отдыхать, — напомнила Кара, тихонько подкрадываясь и щелкая его по уху.

Влад вздрогнул и с трудом повернул тяжелую голову к ней; улыбнулся заискивающе, точно надеялся разжалобить. Он был очень близок, но Кара после долгих лет воинской жизни умела подчиняться не сердцу, а здравому смыслу, поэтому решительно отняла у него книжку, а Влад даже не смог дать ей достойный отпор. С несчастным стоном он рухнул на подушки.

— Я отдыхаю, — проворчал он. — Самый лучший отдых — чтение… Инквизиторство сказал мне никуда не ходить, так что я смирно сижу на диване и не двигаюсь. Честно! А он приставил тебя сторожевым псом… О, я говорил? — Влад сонно и почти бессвязно бормотал, но отчаянно бодрился. — Мы хотели завести собаку. Инквизиторство очень хорошо ладит с Джеком, ты представляешь…

— Еще одно слово, и мне придется тебя вырубить, чтобы ты не напрягался, — честно предупредила Кара, не в силах сдержать улыбку. Влад не страдал, как она себе напридумывала, но вообще думала ли она, что когда-нибудь увидит его такого? Каре захотелось рассмеяться с облегчением, но она сдержалась. Тем временем Влад что-то сбивчиво ворчал:

— Ян угрожал меня наручниками пристегнуть, чтобы я никуда не делся.

— Ну, кто-то счел бы это чертовски сексуальным, — фыркнула Кара.

— Ага, может быть, если б я чувствовал свое тело… Хотя я слишком хорошо его чувствую, и у меня ощущение, что я горю, — жалобно поделился Влад. — Обычный насморк… ну кашель… А все равно все кости ломит, еще жарко так! А потом вдруг холодно. Вот и оживай ради этого.

— Это температура, — спохватилась Кара; она прижала ладонь ко лбу Влада прямо под рожками, потом потянулась, перепроверяя легким касанием губ (Влад заворчал и перекривился). Обжигало. Мгновенно вскочив, Кара бросилась на кухню.

— И ты туда же! — донесся до нее хриплый вой. — Хватит пичкать меня таблетками, ну честное слово, ничего не случится!..

Но Кара его не слушала, выволокла аптечку и пошла сражаться со списком, оставленным Яном; слава всему несвятому, он написал все названия разборчиво, и они перестали Кару пугать. Пока она возилась, закипал чайник, грозно урча. Суета на кухне ее увлекла; цветочки Кара все-таки полила и устало задумалась, что ужасно давно не дарила Ишим букетов — или, может, лучше перейти на комнатные растения?..

Таблетки Влад пил с кислой страдальческой миной, но Кара, которая на всякий случай попробовала одну, гладкую, округлую и совершенно безвкусную, не мучилась угрызениями совести, что заставляла его лечиться. Ян любил правила, тщательно их исполнял, и теперь Кара начинала понимать, что подобное приносит хорошие результаты: после ударной дозы человеческих лекарств Влад стал дышать не так часто и хрипло, нездоровый румянец спал и глаза стали чуть меньше блестеть. Тут-то Кара подсунула ему заваренный отвар, в который она от души бухнула малинового варенья, а сама притащила к дивану стул.

— Вот ведь ерунда какая, — делился Влад, закутавшийся в одеяло и уткнувшийся носом в кружку, — лечебные амулеты от ран мы придумали, а от банальнейшей простуды — нет. Ужасное упущение. Понимаешь, ускорить регенерацию — ну вот типа как у тебя — магия может, а убить бактерии, но не трогать само тело — слишком тонкая работа. Я б занялся, — Влад ненадолго прикрыл кружку рукой и громогласно чихнул в сторону, содрогнувшись всем телом, — но я боевой, а не лекарь. А ведь когда-то хотел на медика поступать… Только вступительные завалил…

Наблюдая за тем, как Влад сладко зевает, Кара стала размышлять, как много нового узнает, если поговорит с ним таким чуточку подольше. Тут же отбросила эту мысль: подло наживаться на беспомощности товарища. Когда Влад допил, потянулся поставить кружку прямо у дивана, но Кара перехватила ее и прытко кинулась на кухню.

Когда она вернулась, Влад, свесившись с дивана, сосредоточенно тянулся к стулу, на котором Кара легкомысленно оставила отобранную книжку. Встать и дойти у него или сил не было, или Влад пригрелся в тепле одеял и не хотел покидать уютное гнездо. Увидев Кару, постаравшуюся изобразить на лице зловещую ухмылку, Влад неловко застыл, держа руку на весу, напряженно дрожа, грязно выругался и заполз обратно на диван.

— Я думал, ты кружку мыть будешь, — пояснил Влад. — Что ж, неудачная попытка.

— «Всадник без головы»? — прочитала Кара, наконец взглянув на обложку с немыслимым изумлением. — Майн Рид? Тебе сколько лет-то? Да ты серьезно болен, мой друг…

— Завались, — огрызнулся Влад. — Всегда читаю, когда болею, это традиция.

Он улегся, а Кара, скинув тапки, тоже скользнула на диван, и они неловко завозились, пока она не оказалась сидящей у спинки, а голова Влада — лежащей у Кары на коленях. Книжку Кара принесла с собой, а теперь перелистывала неспешно, зажав пальцами нужную страницу. Снова прокручивая в голове список, поняла, что может ненадолго оставить в покое таблетки. Сама она знала, что хороший отдых тоже лечит хорошо.

Влад расслабленно улыбался, лежа головой у нее на коленях, и Кара ласково зарылась пальцами в его волосы, немного мокрые на висках. Тихонько заурчав, Влад зажмурился, позволяя ей развлекаться с его взъерошенными вихрами в свое удовольствие. И так удивительно было видеть его беспомощным, уязвимым и не напряженным, как всегда, что Кара не могла понять, чем разрывает сердце. Прислушавшись к себе, она поняла, что это нечто вроде нежности, но пугаться у Кары не было сил.

— Я боялась за тебя, — сказала она. — Я как-то привыкла, что люди умирают от лихорадки. Что если у кого-то жар, то это верный знак, что человек одной ногой… у нас.

— Это в каком веке было-то? — насмехался Влад. — С тех пор вон сколько таблеток напридумывали, а ты никак не адаптируешься. Древняя ты, Кара, небось и помнишь, что холеру всякую и чуму. У нас в Питере, как зима начинается, сразу все валятся, у половины офиса сопли рекой. Кстати…

Он зашарил рукой, ища что-то, и Кара любезно подсунула ему мятый носовой платок.

— Гадость, да? — криво ухмыльнулся Влад, высмаркиваясь, отвернувшись.

— Я видела и более жуткие вещи, не думай, что сможешь меня поразить. Ты хотя бы не истекаешь желчью, тогда мое самообладание пошатнулось бы, — подбодрила Кара. — Пусть так. Но я рада, что с тобой все в порядке, серьезно.

— Угу, — смущенно проворчал Влад.

Они не привыкли к слишком явному проявлению связывавших их семейных чувств, и потому оба ощущали себя гуляющими по хрупкому льду. Кару вот уже начало подтапливать чуждыми (как она раньше думала — недостойными) эмоциями. Снова проверив температуру, Кара так и оставила ладонь лежащей на лбу Влада. Он улыбался по-детски счастливо.

— Почитай мне, а? — попросил Влад.

— Я не нянька, а сторож, — вздохнула Кара, сомневаясь в своих способностях чтеца. — Тебя же сразу вырубит, я вижу, глаза закрываются.

— Да хоть умру счастливым, — трагично добавил он, и Кара гневно шикнула. — Дочитай главу, не хочу оставлять дела незавершенными. Что тебе стоит?

— Ничего, — согласилась Кара.

Да, счастливого Влада (с описанным Яном щенячьим взглядом воспаленных глаз и широченной улыбкой) она видела. И тоже совершенно не могла ему отказать, да и не хотела, потому что сегодня Каре непривычно хотелось заботиться.

Она открыла книгу и начала читать.

========== — ты убиваешь меня, я что-то не понял? ==========

Комментарий к — ты убиваешь меня, я что-то не понял?

#челлендж_длялучших_друзей

тема 27: объятия

Наносим Кораку радость и причиняем счастье. Как Ишимка прописала.

Прощания всегда давались им странно. У людей принято было выть навзрыд или расставаться запросто и слегка холодно; они же топтались где-то посередине, неловко обмениваясь пожеланиями удачного пути, путаясь в словах и смущаясь, как бы не расчувствоваться окончательно (недостойно их репутации!) или не показаться сухарями.

Корак приходил и уходил, и Влад беззлобно сравнивал его с наглым бродячим котом; может, и прав он был, потому что для Корака как будто нигде не находилось и дома, и ничего обыденного и правильного, как всякому приличному человеку положено, а единственная уступка — семья, которую они ему показывали, непривычному к общему домашнему теплу. Но надолго Корак в нем не задерживался, упрямо стремился куда-то, и дорога вела его через удивительные миры. Вечный путь, неостановимый, с каждым годом лишь набирающий обороты, потому что Корак пролезал все дальше и изведывал чудные места, о которых ни одному из них не доводилось слышать.

Каре неловко было раз за разом твердить Кораку, как она будет ждать его возвращения. Она всегда ждала — и в детстве, когда он чудом прорывался в широкие и буйно цветущие райские поля, и сейчас, когда Корак мог случайно нагрянуть в любой момент, пытаясь устроить сюрприз. Прийти с новым ворохом историй, которые заставляли Кару и поволноваться за него, и порадоваться, что Корак живет ярко и весело, лихо отплясывая на краю пропасти. Он возникал неожиданно, как будто ураган, и переворачивал всю Преисподнюю разом.

В этот раз они выпили на прощание все вместе — с инквизиторской ротой с гвардейском замке; громко хохотали и рассказывали истории, как будто пытаясь подольше растянуть застолье и убедить Корака погостить еще немного, хотя бы ночь. Когда пьянел, Корак или начинал задирать всех подряд, рискуя шеей, или проникался к ним небывалой трепетной любовью — главное было угадать нужный момент. А в Аду умели такое чувствовать и быть радушными хозяевами.

Когда Корак уже собрался уходить, они поднялись из-за стола, галдя и перешучиваясь, вдохновленные теплым, еще не догоревшим вечером. Отвлекшись, когда ее позвали, Кара не сразу заметила, что там происходит в центре толпы; когда услыхала краем уха про Корака и Влада, первая догадка ее была проста: они за пьяным застольем подраться успели, и теперь придется их разнимать, пока друг другу ничего не переломали или не задели кого. Она поспешила продраться сквозь гвардейцев.

— Войцек, что ты делаешь? — растерянно уточнял Корак, успокаивающе похлопывая его по спине. — Ты убиваешь меня, я что-то не понял? Душишь? Сейчас сломаешь ребра?

Оторопело уставившись на них, Кара с трудом сообразила, что разнимать не нужно. Что лучше отступить и наблюдать эту диковинку, которая если только на больную голову померещится.

— Какой же ты ебантяй, пернатый, — вздохнул пьяный, но чрезвычайно серьезный Влад.

Он искренне прижимал к себе изумленного Корака, и Кара вдруг подумала, что вряд ли того часто обнимали за все тысячи лет жизни, и он теперь застыл, глупо и широко улыбаясь, млея от радости, но пытаясь изобразить суровую мину. Не вырывался, обмяк, позволяя стискивать в крепких объятиях. Закрыл глаза и выглядел полностью счастливым. Может, от банального тепла, от которого Корака совсем развезло, а может, тронутый внезапным порывом Влада, не привыкшего к сопливым нежностям.

— Не хочешь тоже обняться? — предложил Ян, аккуратно подталкивая к ним Кару. — Ишим говорила, это точно поможет, помнишь?

— Я не…

Она не закончила, а хитрый Ян все-таки переиграл так, чтобы Кара оказалась напротив этих двоих; она и не поняла, как так получилось, но точно почувствовала, как под ноги ей что-то попало. И сама оказалась стиснута — не вздохнуть. По-настоящему, ощутимо, что не осталось никаких слов, а непрошенные слезы можно было незаметно, втихую вытереть о плечо — Корака или Влада, она не разобрала, оглушенная, нетрезвая, но мучающаяся непонятной светлой радостью.

Каре трудно было говорить, это верно; ни одного языка не хватило бы, чтобы выразить все, что она хотела сказать Кораку на прощание, умоляя его быть осторожнее и приходить снова. Всегда возвращаться и не пропадать так надолго, как он однажды сгинул в детстве, чтобы вернуться через долгую тысячу лет…

Но она знала, что в этот раз он их с Владом прекрасно понял.

========== — в лоб покойников целуют ==========

Комментарий к — в лоб покойников целуют

#челлендж_длялучших_друзей

тема 28: поцелуй

Работа не ждет, поэтому Каре и Владу приходится идти под прикрытием, притворяться влюбленными и стараться ни в чем не спалиться. Довольно трудная задача, как оказалось, и иногда нужно идти на отчаянные поступки…

Помогать в инквизиторских делах Кара любила, ее обычно и не нужно было долго упрашивать: это напоминало ей о тех беззаботных временах, когда они с Владом работали вместе в Праге. С тех пор многое изменилось, Инквизиция повзрослела вместе с ними и стала тщательнее следить за сотрудниками и цепляться за закон — раньше же не возбранялось ничто для получения результата. Но Кара была вполне в состоянии смириться с новыми правилами ради интересного, захватывающего дух дела.

Услышав от Влада, что на задержании может пригодиться ее помощь, она тут же на крыльях примчалась к их квартире, поборов искушение завалиться через окно. Про главу преступной шайки, что обкрадывала дома прямо в центре Петербурга, Кара слышала неоднократно, когда они вместе напивались и инквизиторы принимались жаловаться на суровость начальства и наглость воров. Теперь, устроившись на диване с ногами (Ян заставил ее снять ботинки), Кара с любопытством перелистывала папку с делом и рассматривала глянцевые фотографии разграбленных квартир. На мелочи эти воры не разменивались.

— Вы наконец нашли след? — с любопытством спросила она. — Когда облава? Я совсем не против поучаствовать…

— Да, след есть, и он ведет прямиком к их главному, Семенову, — подтвердил Ян, ставя на журнальный столик перед ней кружку с горячим кофе. — Через несколько дней будет небольшой прием вместе с аукционом. Возможно, там продадут некоторые украденные вещи… Возьмем сразу с поличным.

— Мероприятие закрытое, мы чудом о нем узнали и позаимствовали приглашения одного подозрительного типа, коллекционера, — добавил Влад. — Он со своей невестой из самой Москвы приехал ради такого случая, тут-то мы их взяли. На его совести несколько дел с контрабандой.

Повертев в руках пару бумажных билетов, Кара хмыкнула. На редкость безответственно было распечатывать такие серьезные доказательства — с другой стороны, на них были только имена и стильный вензель из переплетения рун. Она ненадолго отложила папку, схватилась за кружку, грея об нее руки. Приятно пахнущий пар, поднимающийся над кофе, заставил Кару довольно улыбнуться, а Влад тем временем подсунул ей бутерброд с колбасой. Им определенно что-то нужно было.

— Мы должны туда попасть, — добавил Влад. — Другого шанса может не быть, знаешь ли.

Кивая, Кара пыталась уловить мысль, и она категорически ей не нравилась.

— Мы с Яном отлично работаем под прикрытием, если ты хочешь знать, — похвастался Влад. — Все дело в моих поразительных актерских способностях…

— Он прекрасно отыгрывает истеричку, — поддакнул Ян. — Настоящая королева драмы. Иногда даже я начинаю верить, что мы разводимся, хотя мы и не женаты…

— Как будто это моя вина! — Влад закатил глаза. — Словом, в том, что идти надо мне, ни у кого сомнений нет. А еще нам нужна женщина…

— Без откровений, пожалуйста, это ваша личная жизнь.

— Кара! — рявкнул он. — Нам нужно, чтобы ты играла роль.

— Женщины? Я не смогу.

Она фыркнула достаточно презрительно, чтобы Влад отстал в обычное время, но это дело издергало обоих инквизиторов, и сдаваться он не собирался. От пристального взгляда в глаза Каре стало неуютно, она завозилась, удобнее устраиваясь между диванных подушек. Едва не расплескала кофе.

— Мы не хотим рисковать никем из инквизиторов, может начаться перестрелка… — терпеливо разъяснял Ян. — У нас маловато девушек, а Аннушка не в городе, но ты отлично справишься на задержании, я уверен.

— Почему бы на тебя не накинуть иллюзорную магию, чтобы все видели какую-нибудь хорошенькую девицу? — не сдавалась Кара. — Вы отлично работаете вместе, так эффективнее.

— Наш задержанный сказал, что на аукционе ставят сильнейшие глушители магии, поэтому мы не могли их засечь так долго. Так бы я пошел, без проблем, — согласился Ян. — Мы можем схитрить совсем чуть-чуть, чтобы скрыть рога Влада. Большее уже не сработает. Кара, пожалуйста. У тебя такой опыт, ты точно сможешь!..

— Будем должны, — искушающе добавил Влад. — Давай, я знаю, тебе скучно руководить всем, а задание в поле — то, что нужно, чтобы развеяться. Еще и я рядом, скучно не будет.

Они упрашивали так искренне, что Каре даже стало их жалко. Смирившись, она согласилась. Влад был прав: другой такой возможности может не быть, а Кара хотела что-то вспоминать в старости…

***

Ей и правда не было скучно. Для начала Каре стало страшно. Ей пришлось заучивать легенду, которую им подробно расписал Ян; более дотошной подготовки к операции у нее никогда в жизни не было, но Кара уже приняла ответственность, свалившуюся на голову неожиданным майским снегом, и молча запоминала, втискивала в память все имена, даты и прочие неинтересные ей подробности жизни чужих людей. Они с инквизиторами провели несколько вечеров в Петербурге, отрабатывая историю, а еще рядом вертелся Андрей Ивлин, их старый знакомый из полиции. Так Кара и узнала про совместное расследование — очевидно, еще более важное — и решила, что исполнит все идеально. Ради Влада с Яном… и правосудия, конечно.

В тот вечер она чувствовала небывалый мандраж, когда любезно отвечала на вопросы Яна. Никто не смог заставить ее надеть вечернее платье, поэтому Кара нашла черный женский костюм с расклешенными брюками — сколько оружия она в них спрятала, ни Инквизиции, ни полиции знать не нужно было. Зато на нее надели парик, и теперь Кара щеголяла роскошной рыжей шевелюрой, которая страшно мешалась. Непокорные прядки лезли ей в глаза, даже когда Кара замерла на месте, чтобы компьютерщики закрепили ей на ухо небольшой, просто крохотный наушник и проверили все. Потрескивание ее напрягало, но потом она услышала голос Яна и успокоенно вздохнула.

— Рада, что ты будешь рядом, — хмыкнула Кара, стараясь относиться к затее весело. — Если Влад станет ко мне приставать, ты же сможешь его остановить…

— Мечтай, — фыркнул Влад.

Он все поправлял галстук, вертелся возле любой блестящей поверхности, чтобы проверить отражение и лез поправить прическу, забывая, что его вихры от души залачили. Кара несколько раз хватала его за руки и распрямляла воротничок накрахмаленной рубашки. Рожки скрылись под каплей иллюзорной магии, и видеть его человеком, а не бесом оказалось непривычно.

— Смотришься как шпион из фильмов, — рассмеялся Андрей, кивнув совсем кислому Владу. — Кара — великолепна! Тебе идет!

Нервничая больше всех, он нарезал круги по коридору. Зрителей собралось достаточно, и проводы были приличные, а Андрей все умолял их быть осторожными, зачем-то жал руки, словно прощался. Пока он говорил с кем-то по телефону, Каре успели нашептать, что от этого ареста зависит его повышение. Кара стояла у стеклянных дверей инквизиторского офиса, крепко стискивая в руках дамский клатч, немного его царапая. Сумочка была крохотная и совсем пустая. Все время Кара мучилась, думая, зачем эту бесполезную штуку на нее нацепили.

Отлучившись ненадолго, Влад в укромном углу поболтал с Яном, и по его лицу Кара смутно догадывалась, что инквизитор в очередной раз разжевывал детали их операции. Впрочем, кто знает: наушник еще не включили. Приободренный Влад выскочил на улицу мимо нее, махнув рукой, и в ладони сверкнули ключи от выданной им серебристой машины, что ждала на инквизиторской стоянке.

Ей нужно было привыкнуть. А еще по дороге, пока город мелькал за мокрым окном машины, Кара все твердила про себя информацию, которую ей впихнул Ян, повторяла, как прилежная ученица, понимая, как важна ее роль и что нужно держать ее всеми силами, пока не покажется Семенов. Права на ошибку не было. Но Кара чувствовала себя странновато: обычно, когда они с Владом работали вместе, требовалось просто громко ворваться и схватить всех, кто в здании. Возможно, немного пострелять. Кара никогда не отказывала себе в удовольствии. Но времена действительно менялись, так что Кара неуютно ерзала на заднем сидении.

Она настолько погрузилась в свои мысли, что даже забыла принять руку Влада, когда выходила из машины, и лихо выскочила, миновав подножку. Именно здесь Кара по-настоящему порадовалась, что выбила себе удобные туфли на самом низком каблуке. На нее зашипели сразу трое: Влад, по-джентльменски подхвативший ее под локоть, и Ян и Андрей в наушнике.

Местечко, куда они прибыли, нисколько не напоминало помещение для изысканного приема, но у организаторов подпольного аукциона было свое чувство стиля и слабость не только к большим деньгам, но и к впечатляющим размахам. Это был выкупленный ночной клуб (Инквизиция раскопала и это, теперь Ян талдычил все Каре в ухо, пока она оглядывалась). Вокруг был обычный спальный райончик с панельными высотками, удивительно непохожий на центр Петербурга, но Каре никто не позволил долго стоять на улице и озираться. Влад уверенно подвел ее ко входу в клуб, протянул охранникам пригласительные — те сверили что-то в большой книге, что была у одного в руках, просмотрели на свет бумажки и пропустили внутрь. Каре почудилось, в спину ей впились два слишком пристальных взгляда, но она сдержалась и не повела лопатками: жест Падшего воина, а не миленькой невесты коллекционера…

— Не волнуйся, они вряд ли нас подозревают, просто ты сегодня довольно… симпатична, — успокоил Влад полушепотом. — Они не изучали лица, куда важнее детали…

— Да, я же говорила, что нужно декольте поменьше.

— Нет, я про волосы, — возмутился Влад. — Яркие рыжие локоны — особая примета. Мозг человека так устроен, что запоминает их точнее всего. Приготовься, все будут смотреть. А на твоем фоне вряд ли кто-то обратит внимание на меня, что чрезвычайно удобно…

И он замолчал, потому что довольно крутая лестница кончилась и пришло время превратиться из Влада Войцека, названного брата и товарища, в Алексея Журавлева, довольно подлого типа и, видимо, ее жениха. Смириться с рукой на талии было трудно, но Кара незаметно кивнула.

Открывшийся им зал сильно напомнил Каре приемы у Высших, и она немного успокоилась: здесь царила та же атмосфера светских раутов, горели большие люстры, а все пространство было расчищено от столиков и диванов. На первый взгляд показалось пустовато, но гости все прибывали и прибывали. Кара заметила в другом конце зала сцену, с которой, видимо, будут вестись торги, и несколько рядов стульев.

— Пройдитесь по залу, поздоровайтесь с людьми, — посоветовал Ян. — Никаких выпадений из образов! Прямо по курсу Громов, местная знаменитость и контрабандист, сделайте вид, что его знаете, поулыбайтесь.

— Камера на сумочке, — добавил Андрей.

Что ж, по крайней мере Кара перестала мучиться, думая, зачем она вообще нужна. Одной тайной меньше.

Люди здесь оказались на редкость болтливыми и любящими сплетни. Никто из них не видел Журавлева с невестой в лицо, зато про предстоящую свадьбу узнали, поэтому поздравления сыпались одно за другим, что у Кары шея заболела от частых кивков. Однако теперь она поняла, для чего Ян заставлял учить столько ненужных вещей: каждому хотелось услышать романтическую сказку, и историю знакомства, которую Кара собиралась пропустить в начале подготовки, раз десять пришлось повторить.

И вот они говорили и говорили, рассказывая про незнакомцев людям, которых собирались арестовать к концу вечера. Кара твердила заученные фразы, как будто на уроке, и непривычно улыбалась, не отходя ни на шаг от Влада. Потом она поймала себя на мысли, что про себя отвечает второй раз. Рассказывает, как встретила Влада мальчишкой в квартире его сестры, что, нет, они никогда не были вдвоем в отпуске, зато работают вместе почти всегда, что Влад любит страшные сказки Геймана и фильмы Тарантино. Она хотела бы рассказать им про него, потому что роли оказались на редкость бестолковыми и заурядными людьми. Скучными. Им было тесно в них, точно в одежде не по размеру, но Кара продолжала скалиться, Влад обнимал ее одной рукой, а вместе они хохотали над несмешными шутками новых знакомых.

А еще Кара вдруг почувствовала, что ей нужно разграничивать роль и себя: она испугалась стать этой бесхребетной девчонкой, Лизой Дроздовой, что умеет лишь делать приятную гримаску и поддакивать.

— У меня сейчас будет судорога, в жизни столько не улыбалась, спаси меня, — прошипела Кара, косясь на Влада — удивительно безмятежного, если не присматриваться, но она подмечала мелочи: мечущийся взгляд, вздрагивающие пальцы, как будто он хотел сжать руку в кулак, сердитая морщинка между бровей…

— Не волнуйся, котик, мы скоро закончим с этим делом, и… — вздохнул он.

— Не переусердствуй с ролью, иначе я сломаю тебе нос, — стараясь говорить ласково, прошептала Кара ему в самое ухо. Со стороны могло показаться, что это милое шушуканье, но Кара старательно клацнула зубами.

Этот разговор они смогли позволить, когда ненадолго перекочевали подальше от людей, к стене, а заодно перехватили у официантки по бокалу шампанского. Нужно было передохнуть, но за ними увязался мужичок, пытавшийся пригласить Кару на танец. По его глазам заметно было, что он и прям видит лишь пышные рыжие волосы, но не ее лицо. Или декольте — тут уж одно из двух.

— Не помню, были ли в досье написано, что ты такой собственник, — поддела Кара, когда Влад довольно резко отшил этого человека.

— Рожа неприятная, что-то с ним нечисто…

— Две судимости за кражи, — согласился Ян. — А еще он вдовец, жена погибла при загадочных обстоятельствах.

— Видишь, я тебя спас! — горделиво улыбнулся Влад.

— У тебя беременная любовница в Казани, ты пытаешься ее шантажировать, чтобы избавилась от ребенка, — опять влез довольный инквизитор. — Ты ужасный человек. Отвратительный. А теперь кыш, вы слишком долго стоите в углу, еще и шепчетесь! Танцевать!

Заворчав что-то, они двинулись поближе к народу, и Кара поняла, какая это хорошая идея: рассмотреть всех в зале, кружась в вальсе, и не пропустить появление их преступника, Семенова, который обещался быть лишь ближе к аукциону. Музыка из клубных колонок заиграла немного неожиданно, но пары охотно потянулись в центр зала. Не без сожаления Кара оставила наполовину полный бокал шампанского официантке.

— Танцевать — это отлично! — воодушевилась она. — Хоть какое-то развлечение.

— Вести придется мне, ты помнишь? — напомнил Влад. — На следующем же празднике можем поменяться, пожалуйста, мне-то не жалко.

— Вот дерьмо, — сквозь зубы выдавила она. — Ладно, я согласна, работаем.

Танец заставил их расслабиться и почти позабыть о ролях. Кара не знала, как там танцуют их маски, но они с Владом всегда были первыми в вальсе во всей адской Столице, так что она без колебаний подала Владу руку и позволила закружить. Но сегодня он предпочел не резкие показные движения, какими развлекался на балах, не стремительный танец, а плавность и замедленность. Склонив голову Владу на плечо, Кара цепко оглядывала зал, а он неспешно вел ее.

— Служебные помещения слева, там должны быть предметы для аукциона, — шептала она. — Здание одноэтажное, значит, они где-то здесь. Их должны были привезти заранее. Нам нужно подождать, пока охрана отойдет встречать Семенова…

— Он уже близко, уходите после этого тура, никто не заметит, — откликнулся Ян.

— Около клуба наши, попрошу кого-нибудь пошуметь снаружи, чтобы оттянуть охранников. Остальное за вами. Проверьте, есть ли там пропажа, — приказал Андрей. — Иначе можем проколоться с арестом, он уйдет на дно…

В изяществе, с которым Влад выскользнул из танца, ему было не отказать, и в этот момент Кара полностью покорилась, позволяя ему руководить, чтобы их отмело прямо к левым дверям. Место их тут же заняла другая пара, незаметно поменялся ритм, как механизм, лишившийся детали, но не сломавшийся, а лишь пошедший чуть медленнее. Спиной Влад прислонился к двери, нажал на железную ручку, а потом утащил Кару за собой.

Небольшой закуток — наверняка кладовая — был плохо освещен, под потолком мигала лампочка, а все было заставлено коробками. Кучей коробок. К счастью, охранников не было: финт Андрея сработал, и Каре совсем не хотелось тратить время и узнавать, что он сделал. Времени было мало.

— Что там? — нетерпеливо спросил Андрей.

— Камера в темноте не работает, лучше говори, — потребовал Ян.

Совместными усилиями они вскрыли наугад одну коробку с предупреждающими надписями, и Кара тщетно попыталась описать греческую вазу. Она была совсем не знаток искусств, потому пару раз слышала, как Влад тяжело вздыхает и прикладывает руку ко лбу. От жеманства Лизы не осталось и следа, потому Кара гордо на него зарычала.

— Есть, амфора числится в списке пропаж, — возликовал Ян. — Бинго! Можем брать их… Хотя проверь еще коробку…

— Кто-то идет, — неожиданно шикнул Влад. — Они у двери!

Заходя, Влад провернул защелку, и теперь кто-то, ругаясь, пытался ее отпереть. Зазвякали ключи, и Кара напряглась. Другой двери не было, и она приготовилась было драться. Влад выхватил пистолет из-под полы пиджака…

— Поцелуйтесь, людей это сбивает, — прошипел Андрей. — Ну, легенда! Вы скоро поженитесь, а сейчас стоите в темном закутке…

— Меня никто не хочет спросить? — взвыл Ян. — Войцек… Ладно, он прав, но…

Кара хотела было заорать, что спрашивать-то нужно ее и что она ни за что не согласится, но почувствовала, как Влад резко дернул ее на себя. У Влада бешено стучало в груди, значит, риск быть пойманными и его привел в ужас. Она задохнулась от его жара и горького запаха — ладан, полынь, еще что-то… Кара решила, что гораздо лучше сосредоточиться на этом, а не на грохоте охраны, ворвавшейся в комнату. Влад с силой рванул молнию на спине — сквозняк неприятно скользнул по голой коже. Прижался горячими губами к линии челюсти — Кара расслабилась, вспомнив, как здесь темно. Со стороны никто не различил бы их небольшой обман. Войдя в роль, она проурчала низко, изображая довольный стон. Полуобернулась, как будто лишь сейчас заметила стоящую в дверях охрану. Взвизгнула картинно — немного фальшиво. Не забывала изображать тяжелое дыхание, но сердце и так готово было выпрыгнуть из груди.

Потом Влад извинялся так профессионально и раскаянно, что Кара могла быпоклясться, что он бывал в такой ситуации — Ян красноречиво молчал, и тишина в ушах изводила ее, мучила и заставляла перебирать оправдания. Но вряд ли именно они заботили Яна: когда Кару с Владом выводили обратно в залитый светом зал, они услышали шуршание, а потом спокойный, обычный голос:

— Семенов подъехал, будьте наготове.

— Прости, я не знал, что все так получился, — добавил Влад, негромко, подозрительно близко наклоняясь к ее уху. Натянуто улыбаясь, Кара кивала, снова извинялась, липла к Владу и прятала глаза.

— Прямо по курсу Семенов! — оживленно крикнул Ян, разглядевший что-то в камеру.

Тут и Кара заметила высокого худого мужчину с залысинами; он остановился, чтобы поцеловать руку какой-то даме среднего возраста, а потом оглянулся, улыбнулся кому-то приветственно — наверняка старому знакомому. Так и не подумаешь, что этот приятный человек преступник, его запросто можно было спутать с каким-нибудь академиком.

Словно пристыженные и смущенные, они с Владом добрели до Семенова, за спиной подозрительно перешептывались охранники. Кара уставилась на Семенова напрямую, смотрела нагло, и роль забылась. Что-то в ней переклинило. Она выхватила припрятанный пистолет и направила точно на него, заставляя испуганно вздернуть руки. За ее спиной Влад целился в охранников.

— Это Инквизиция, вы арестованы! — заорала Кара, вытаскивая наручники, которые весь вечер холодили ей ногу, и защелкивая их на руках Семенова. — Никому не двигаться! Давай! — закричала она, и в наушнике раздался неразборчивый грохот. Она могла поклясться, что это Ян вихрем вылетел из минивэна.

А потом упали двери, и внутрь ворвались люди и, кажется, нелюди в черном с автоматами наперевес. Кто-то из женщин завизжал, а потом воцарилась страшная тишина: это резко вырубили вальс. Не спуская глаз с Семенова, Кара обернулась на Влада, ликующе и немного сумасшедше скалясь. И уставилась на мужчину, что звал ее танцевать, панически хватающего ртом воздух. В руках его темно поблескивал пистолет…

Он вздернул руку, целясь во Влада, напуганный и злой, но Кара выстрелила первой — на поражение, прямо в сердце. На белой рубахе расцветали два ярко-красных пятна, с каждой секундой набухая все больше, пока он не рухнул на пол. Кара была уверена, что спускала крючок лишь один раз. Обернувшись, она различила Яна — напряженного, с пистолетом в руке.

В следующее мгновение заголосили, и почти все оказались на полу. Влад растерянно оглянулся и содрал с шеи галстук.

***

Дождь уже закончился, так что Кара ждала на улице, не способная больше ни минуты находиться в этом зале, где ей пришлось играть не себя. Тут она успела неаккуратно наступить в глубокую лужу и промочить не только ноги, но и правую штанину, потому она злилась. Готова была рвать и метать.

Ночь стояла свежая, и Кара зябко ежилась. Издали она наблюдала, как всех арестованных грузят в машины, а инквизиторы вытаскивают все больше и больше коробок из клуба. Андрей, который носился среди этого безумия, сиял ярче полицейских сирен на машинах, отсвечивающих сине-красным.

К ней подошел взлохмаченный и оживленный Влад, содрал с себя мятый пиджак и протянул Каре, которая уже сотню раз успела пожалеть, что выбрала костюм без рукава. Пробурчав благодарности, Кара накинула пиджак на плечи.

— Ты же не обиделась за то?.. — неуютно спросил Влад. — Прости. Неловко получилось, я не хотел… То есть ты моя сестра, это все неправильно, хотя я типа за Ланнистеров, прости, видимо, перетрудился, — на одном выдохе выговорил он. — Можешь дать мне по роже, я не обижусь.

— Ерунда, — легкомысленно отмахнулась согревшаяся Кара, на которую напало удивительно благостное настроение. — К тому же, идею подал Андрей, и это его нужно наказывать. Но я рада, что сработало. Если бы мы начали перестрелку до ареста вашего Семенова, весь маскарад был бы зря, он бы сбежал.

Довольно улыбаясь, Кара дернула его за уже расстегнутый воротник, заставляя чуть наклонить голову, и мягко поцеловала в лоб прямо под снова видимыми обсидиановыми рожками. И не смогла удержаться и не погладить их.

— Вот тебе нормальный сестринский поцелуй, доволен?

— В лоб покойников целуют, — настороженно напомнил Влад. Она довольно усмехнулась, похлопав его по плечу. — Спасибо, — сдался он. — За помощь.

— Всегда пожалуйста.

Больше всего Кара мечтала содрать с себя осточертевший парик. И выпить. Влад же настороженно озирался, выискивая в толпе Яна.

— Он злится, как думаешь?..

— Ян — самый разумный человек из тех, кого я знаю, — успокоила Кара. — А еще он ради работы готов на все. Он бы кого угодно поцеловал или даже убил, чтобы этот ваш урод оказался в наручниках, я тебя уверяю…

— Надо извиниться, — решил Влад. — Да, точно. Пару раз. Для верности. Ты не знаешь, рестораны еще работают? А загс? Ох, Денница…

На самом деле Ян стоял у него за спиной, скрестив руки на груди и заинтригованно прислушиваясь к разговору. Видимо, ему интересно было, к чему это может прийти в итоге, потому что Влад явно не собирался останавливать перечисление.

— Я поняла, у него паника, забери, пожалуйста, — мученически закатывая глаза, произнесла Кара и аккуратно подтолкнула его к Яну, который устало покачал головой и тоже поцеловал растерянного Влада в лоб. — Но не вздумайте говорить об этом случае Ишим, иначе я так просто не отделаюсь! А ты думал, у тебя проблемы? — Кара поглядела на Влада и весело расхохоталась, кутаясь в пиджак.

На душе было хорошо. А еще в небе загремело, начинался дождь, и они втроем с криками побежали к машине.

========== — что такое дружба? ==========

Комментарий к — что такое дружба?

#челлендж_длялучших_друзей

тема 29: “что такое дружба?”

Тут всей семьей бьются над этим сложным вопросом, потому что школьные сочинения — это очень серьезно, нужен общий мозговой штурм.

Тем вечером на кухне в инквизиторской квартире собралась весьма странная компания: Влад и Ян, порядком уставшие после долгого дня и притащившие домой работу — несколько весьма нудных отчетов; Кара, заглянувшая в гости с пивом и сухариками, страшно соскучившаяся и потому непривычно излучающая доброжелательность; и, наконец, Вирен и Белка, которые, тихонько переругиваясь, корпели над школьными тетрадями, вдвоем штурмуя особо сложную домашку. Поглядев на собравшуюся пеструю свору, Джек удивленно тявкнул, растерянно помахал хвостом и потопал в гостиную, где наверняка свернулся пушистым черным клубком на лежанке, прикрыв хвостом нос. Здравое решение.

На кухне и без инквизиторского пса было не протолкнуться, но Кара, как и любой другой человек или нелюдь, хотела бы тихим семейным вечером выпить и потискать Джека, почесать его за ушами. Однако она буквально слышала, как квартира трещит по швам. Кара покупала ее — не дом, а жилье, где можно спокойно переночевать и ненадолго спрятаться от мира, удобную такую нору, — и даже не думала, что когда-нибудь у нее будет большая и шумная семья.

Пить при детях сначала было неловко, хотя те уже были совсем взрослыми по меркам Ада, древнего, не так плотно слившегося с человеческим миром, как теперь; словом, Кара знала, что пару столетий назад шестнадцатилетняя Белка и сама могла бы выйти замуж и иметь своих демонят. К счастью, сегодня времена были таковы, что она сидела на стуле, немного покачиваясь, насупившись, и сверлила недовольным взглядом тетрадь.

И они позволили себе расслабиться, смеясь над какими-то глупостями, чувствуя приятную пьяную легкость.

— Можно мне тоже, я ж взрослый уже, восемнадцать есть! — попросил Вирен, тоскливо поглядывая на бесхозную — последнюю — бутылку пива. Он совсем отвлекся от тетради, печально вздыхал и лег щекой на стол.

— Ну нет, ты мне помогаешь, это надо на трезвую голову! — праведно возмутилась Белка и чувствительно щипнула его за бок; потому мальчишка обиженно взвыл, завозился и попытался нашарить ее хвост, чтобы дернуть за кисточку.

— Да эти задания явно с бодуна и писали, все я правильно делаю, отстань, женщина! — убеждал Вирен с истинно владовскими интонациями.

Наблюдать за ними всегда было забавно. Может, Кара самую чуточку и завидовала, потому что в ее юности не было рядом никого, с кем можно было подурачиться, а теперь, на старости вечных лет, как-то и неловко было начинать. Однако ей приятно было видеть, за что они когда-то сражались, рискуя жизнями, сжигая себя, изводя и мучая чередой бесконечных битв. За вот этих беззаботных детей, главной проблемой которых была трудная домашка…

Глядя на Белку, Кара каждый раз чувствовала бесконечную благодарность Вельзевулу — не только уважаемому демону, видному политику, старому другу, но еще и самому лучшему отцу из тех, кого она знала. Им, всей Гвардии, пытающейся воспитывать Вирена, было, чему у него поучиться. А Белка, несмотря на все владения отца, на его влияние и деньги, росла самым обычным шебутным демоненком, и Гвардия любила ее за это. И за то, что она не давала скучать Вирену, тосковавшему, бывало, в обществе взрослых.

Разомлевшие инквизиторы лениво о чем-то спорили — конечно, о деле, и Кара слышала лишь отдельные фразы про ограбление; пиво и ее настроило на исключительно мирный лад, поэтому она не сыпала идеями, как обычно (все их Ян сурово отклонял из-за неуемной кровожадности и нарушений его обожаемого Уголовного кодекса), а молча размышляла, кому могло понадобиться столько бриллиантов. Человек, который хранил такое богатство дома, прямо-таки напрашивался на несчастья.

Владу с Яном скоро надоело — конечно, если б у Кары засела такая проблема, когда нет ни следов, ни подозреваемых, она предпочла говорить бы о чем угодно. Сама она рассказала вежливому Яну, что Ишим прекрасно себя чувствует, просто ударилась в идеи о здоровом питании и их посиделки категорически не одобряет. Когда темы кончились, они оглянулись на замолкших детей.

— А что вы там ваяете? — с искренним любопытством спросил Влад у совсем загрустившей Белки, которая отложила ручку от исчерканного листа, тихонько выхватывала из общей миски сухарики и прямо так грызла их, как мышонок.

— Сочинение, — объяснил Вирен. — Помнишь, я два года назад экзамены сдавал? Тоже приходилось мучиться, потому что сочинение по теме — это обязательная часть.

— А, точно! — Влад довольно кивнул. — Еще всю ночь перед экзаменом не спал и чуть на стенку не лез… Это ты весь в инквизиторство.

На него возмущенно шикнули и Ян, и Вирен, так что Владу пришлось поспешно заткнуться, пока не получил под столом по ногам с двух сторон; Кара ноги тоже подобрала на всякий случай, потому что сидела совсем близко к Владу, но расправы так и не случилось.

— Я про проблему отцов и детей писал, там легко, — почему-то смутившись, рассказывал Вирен, пока Белка сидела в печали и меланхолично хрустела сухариками — Влад ненадолго встал из-за стола, приволок из кухонного шкафчика новую пачку. — А вот тут засада какая-то… «Что такое дружба?»

— Плевая же тема, — вырвалось у Кары.

А потом она замолчала, прикидывая, что могла бы сама написать и неожиданно растерялась совсем, не зная даже, с чего начать. Написать и еще умудриться, чтобы с личным не переборщить и не скатиться в сухое, совсем деревянное и нелепое перечисление общих заезженных фраз… Такой баланс сложно выдержать.

— Вы же с Белкой дружите, писали бы на основе жизненного опыта и все такое, — предложил Ян. — Так наиболее правдоподобно и удачно выходит. В мое время к таким сочинениям обязательно пример из жизни требовали…

— Слава Деннице, еще не додумались, — проворчала Белка и указала на черновик, на котором строчила вдоль и поперек, с текстом, наполовину вымаранным вовсе, наполовину — жирно написанным поверх предыдущих слов. Настоящие муки творчества. — А про нас мы пробовали, но как-то не получается все, не складывается, — пожаловалась она. — И Вирен глупости всякие предлагает…

Она придвинула к себе тетрадь, старательно перевернула страницу, скрывая это безобразие, и уставилась на новый, совсем чистый и белый лист, что Кара побоялась бы там что-то писать. Наверное, похожее чувство мучило и Белку, потому что она замерла, занеся ручку над бумагой, и нерешительно поджала губы. Потом неожиданно посмотрела на них троих, словно озаренная какой-то идеей.

— А давайте вы все ответите на этот вопрос! — воскликнула Белка. — Две головы лучше одной, но с пятью мы точно что-нибудь придумаем. Раз у нас с Виреном не получилось. Да и… — Она засмущалась, явно стараясь стараясь не обидеть случайно, но Влад с легкой улыбкой кивнул, и Белка договорила: — Вы старше, у вас опыта точно больше. Я, может, еще не все вещи до конца понимаю.

— А они заставляют детей такие сочинения писать, ну отлично, — фыркнул Влад. — Люблю нашу систему образования, что российскую, что адскую — черт ногу сломит…

Он явно тянул время и не хотел отвечать первым; взгляд Влада метался по кухне и никак не мог остановиться на чем-то одном, значит, в его голове роилось слишком много мыслей и он не знал, за какую схватиться. Сама Кара откровенничать не любила в принципе, не умела красиво складывать слова, как получалось у Яна, который сам писал — не школьные сочинения, а целые книги.

— Давайте я начну, а вы подключитесь? — любезно предложил Ян. И он, наверное, их с Владом спас, сделав решительный шаг вперед, бесстрашно бросившись в переплетения своих привязанностей. — Для меня это спокойствие. Это способность расслабиться рядом с людьми, которых я могу назвать друзьями, забыть и о проблемах, и о работе, насладиться моментом. Наша жизнь опасна. Но вот мы сидим и ничего не делаем, и я… просто счастлив. Без причины.

— Сейчас я расплачусь, — растроганно пробормотал Влад.

— Это не по теме, но продолжайте, вы милые, — хмыкнул Вирен.

Перегнувшись через стол, Влад аккуратно щелкнул его по рогу, и Вирен, зашипев, отпрянул.

— Я… У меня никогда не было друзей, — признался Влад, чокнулся бутылками с Яном, точно ища поддержку в его улыбке. — И потому мне ценны вы все. Я не мастер говорить пламенные речи, но ради любого своего друга я готов пожертвовать жизнью. Это что-то вроде бесконечной преданности человеку. Всей моей семье.

Он неуютно поежился, но Кара поспешила подхватить:

— Дружба для меня — это возможность почувствовать себя защищенной, хотя я и сама умею сражаться. Это доверие другим людям, осознание их важности. И, наверное, знакомство со всеми вами научило меня быть… менее эгоистичной. Более открытой. Так что это возможность узнать не только других, но и себя.

Выдохлась, почувствовав, Влад одобрительно похлопывает ее по спине. И как он почувствовал, что Кара вспоминала его, историю их знакомства, мгновения, проведенные вместе, — удивительно. Они начисто стерли грань между семьей и дружбой, да, но почему-то это не казалось неправильным — скорее, единственно верным.

— Ты же все записала? — уточнил Влад у Белки. — Мы не сможем это повторить. Мы пьяные, старые и сентиментальные, это разовая акция.

— У меня тут куча тезисов, спасибо! — восхищенно кивнула Белка, показывая им тетрадь. — Я знала, что мозговой штурм поможет! Вы такие классные, я точно знала, что вы сможете подсказать нужные слова! О, а про помощь тоже можно вписать!

— А еще можно было дать тему инквизиторству и оставить его наедине с тетрадкой и ручкой на часок, — подмигнул Влад. — Он бы тебе написал самое лучшее сочинение, у Яна синдром отличника… Ты бы видела его отчеты!

— Да, впиши там еще, что самое важное в дружбе — хорошо знать того, кто тебе дорог, и полагаться на него в трудных ситуациях, — добавил Ян. — Но я осуждаю нечестную игру, так что мы так делать не будем.

— Подождите, а вы правда можете?.. — возмутился Вирен, глядя на Яна ошарашенно, точно он на его глазах достал из ниоткуда мешок с золотом. — Серьезно? И все время, пока я учился в школе, мы этим не пользовались? О, Денница. Вы ужасны. То есть я очень вас люблю, но… Столько упущенных возможностей…

Улыбнувшись, Белка погладила его по плечу хвостом.

— Впиши «поддержку», — ухмыльнулась Кара и потянулась за последней бутылкой, чтобы вручить ее приунывшему Вирену. — А еще про жертвенность и умение уступать.

Старательно наморщив носик, Белка выводила слова в тетради.

========== — моему другу нравится, когда я… ==========

Комментарий к — моему другу нравится, когда я…

#челлендж_длялучших_друзей

тема 30: «МОЕМУ ДРУГУ НРАВИТСЯ, когда я…/мой друг любит, когда я…»

Не уверена, что все сделала правильно, но тут ребята мило посидели и поболтали о том, что любят друг в друге, и им хорошо.

*Влад советует рассказ Булычева “Чечако в пустыне”, он классный

Сидя с Владом рядышком, боком неудобно вжимаясь в подлокотник дивана, Кара толком не могла понять, почему они оба трезвы как стеклышко. Предположим, у Влада оправдание было стопроцентное: он преданно ждал с работы Яна — тот опять припозднился, как и вчера, и позавчера. Влад откровенно скучал и бессмысленно носился по квартире, пока на пороге не появилась расстроенная Кара.

Они с Ишим ссорились нечасто, но случалось. И на Кару нападала полная паника, все начинало валиться из рук, она невразумительно пыталась заниматься хоть чем-то, но дела не шли. Потому отчаявшаяся Кара решила отдыхать, но направилась не в какой-нибудь кабак, где можно сполна залить горе, а к Владу. Ей вдруг потребовалась навестить друга и увидеть, что хоть у кого-то все хорошо и уютно.

Постепенно Кара успокаивалась, чувствуя тепло от Влада, сидящего близко (диванчик был небольшой, не то что в ее кабинете — шикарный, кожаный); сердце перестало бешено колотиться, больше не хотелось кричать во всю глотку — в никуда. Винить в ссоре Ишим Кара не хотела, обида кипела не так сильно, а подлости она бы не наскребла; себя винить не позволяла колющаяся гордость. Вот и выходило, что орать в стену было единственным верным решением. Она и смотрела точно напротив, на выгоревшие обои в цветочек; больно кусала губы.

— Вы с Яном никогда не ссоритесь? — спросила Кара, подбирая ноги на диван, ближе прижимаясь к Владу. Он чуть подвинулся, приобнял за плечи, позволяя приникнуть и беспомощно ткнуться носом в шею.

— Ссоримся, конечно, — фыркнул Влад. — Ну так, несерьезно. Чаще всего по работе, когда версиями не сходимся. Расходимся в разные углы комнаты, инквизиторство ворчит, а через пять минут сталкиваемся в центре лбами и начинаем извиняться. Обычно хором.

Пробурчав что-то, Кара ничего не ответила. Она счастливо жмурила глаза, почти засыпая в объятиях Влада, но, заслышав подозрительный шорох неподалеку, напряглась всем телом, чутко приподнялась. Оказалось, это Влад втихую притянул магией теплый плед, и тот теперь подползал к дивану, точно живой. Кара позволила укутать их обоих.

— Иногда мне казалось, что таких, как мы, невозможно любить, — негромко начала Кара. — Любят милых, добрых и пушистых. Врут, ведутся на «плохих парней» поначалу, а как доходит до счастливой семейной жизни, так оказывается, что это невозможно, что не притираются никак. У меня всегда так было. Только с Ишим получилось по-человечески, а вот тоже — ссоримся.

Она помолчала, собираясь с мыслями, а Влад улыбнулся чему-то:

— Да у всех так, — отмахнулся он. — О. Я недавно рассказ читал у Булычева. Там девицу-ученую занесло бурей, что ли, на планетке, она уж думала, коньки отбросит, кислород кончился, а ее спас тип. Весь из себя положительный, идеальный, красивый. Терпеливый и заботливый. Представь, что у человека нет ни единого отрицательного качества, что он выглаженный, вылощенный. Ты рассказывала, что даже у ангелов бывают недостатки, а тут человек-идеал. Как в такого не влюбиться? Эта девица сразу и втюрилась…

— Подвох-то в чем? — нетерпеливо насторожилась Кара. — Он маньяк? Сожрал ее в конце?

— А ты почитай, — хитро прищурился Влад. — Я тебе книжку дам, вот она где-то у меня валяется. Напомни только.

Обиженно вздохнув, Кара завозилась. Загадки она не любила, а теперь несложный сюжет мучил ее; Влад же, довольный произведенным впечатлением, продолжил:

— Там очень занятно объясняется, что без недостатков человек не может считаться настоящим, что именно они делают нас реальными, обычными людьми. Хотя и стоит бороться, чтобы целиком из них не состоять, а то ведь бывают такие запущенные случаи. Мне, может, нравятся в тебе недостатки.

— Да? — удивленно переспросила Кара. — И какие же? Любишь, какое я хамло?..

Она до сих пор не верила, что любить можно просто так, за то, что она есть. Отставив иронию, раздумывала про себя, боясь высказывать предположения вслух, но с самой собой могла быть честна. Кара мало что могла найти хорошего в себе. А Влад… Нескрести ответ так и не получалось.

Любит, как она всегда рвется в бой и не останавливается? Сам Влад такой же, на том они и сдружились поначалу; он тоже рвется вперед, не видя перед собой преград, сшибая их — нередко собственным лбом. Любит ее умение вести за собой Гвардию — сам же пошел, отправился в Ад, разрушил с ней Рай и пережил войну…

Замявшись, Влад пристально на нее поглядел, точно список искал на лбу Кары, а говорить все побаивался, явно подозревал, что Кара его слегка поколотит. Но она совсем раздобрела в тепле пледа, тихо мечтала о горячем чае и вовсе не хотела шевелиться.

— Не знаю, вспыльчивость, прямота — это делает тебя настоящей, не поддельной, как эти демоны в Столице, — предположил Влад. — Я никогда так не анализировал… Мне нравится, когда ты можешь быть разной: и суровым командиром, и верным другом. И обеих я уважаю. А тебе? — вдруг спросил он. — То, что ко мне всегда можно прийти с любыми проблемами, а я выслушаю и дам тебе ценный совет?

— Угадал, — доброжелательно кивнула Кара, и это была чистая правда. — Еще бы пафоса тебе поменьше, а так да, мне нравятся наши посиделки и разговоры обо всем на свете.

Довольно хмыкнув, Влад поднялся с дивана, не обращая внимание на ее растерянность; недолго гремел чем-то на кухне, а потом вернулся с кружкой горячего чая, по боку которой свешивалась ниточка с этикеткой.

— Как ты понял, что я хочу чай?

Пожав плечами, Влад вернулся в их логово под пледом, бережно вручил ей кружку, над которой поднимался густой пар. Пахло жасмином.

Кара подумала, что вот это во Владе любит всей душой. И, оглянувшись на него, поняла: знает прекрасно, потому и заварил.

— Спасибо, — шепнула Кара.

Жизнь потихоньку налаживалась.

========== — я терпеть не могу, когда мой друг… ==========

Комментарий к — я терпеть не могу, когда мой друг…

#челлендж_длялучших_друзей

тема 31: «Я ТЕРПЕТЬ НЕ МОГУ, когда мой друг…/мне не нравится, когда мой друг…»

Тут дадим высказаться по очереди и Владу, и Каре; они бесконечно любят друг друга и доверяют, но есть моменты, которые их, конечно, раздражают. Так что посмотрим, как они с этим разбираются…

Кара

Кара никогда не могла назвать себя терпеливой; вспыльчивость ей в жизни и помогала, и мешала, но одно было ясно: без нее она никогда не сколотила бы такой прочной славы воина… И все-таки случались моменты, когда она прикусывала язык и молчала. И все они касались Влада Войцека, выделывающего такие странные вещи, что Каре оставалось лишь поражаться, практиковать дыхательные техники для успокоения, а в конце концов просто примиряться с его привычками. Со временем они начинали ей казаться не раздражающими, а по-своему милыми, личными, свойственными одному лишь Владу.

Влад любил футболки с яркими матерными надписями, а дома нередко шатался в одном халате — особенно с утра Кара его так заставала, шипела сердито и закатывала глаза, а Влад хохотал, скаля белые зубы. Таскал у нее вещи, носил чужие ботинки — Кара потом не находила своих и босой скакала по большим комнатам в поисках другой пары.

Поначалу задевали его ехидные и резкие шутки, но потом Кара поняла, что ершится Влад не со зла, что он просто разговаривает так. В этом они с ним были похожи больше, чем во всем остальном. Он говорил громко, размахивал руками, как ветряная мельница, и Кара долго привыкнуть не могла, что у нее перед носом пятерней машут, инстинктивно за нож хваталась. А Влад, когда раздумывал над чем-то, метался по комнате диким зверем.

В комнате Влада невозможно было пробраться через завалы самых разнообразных вещей и не запнуться, рискуя носом повалиться прямо в неведомую свалку. Однако довольно быстро Кара, уважавшая спартанский, военный порядок, поняла, что Влад прекрасно разбирается в своих вещах и может с удивительной точностью припомнить, что куда положил.

Он читал по три книги параллельно, пьяным декламировал стихи, крича во всю глотку, чем Кару ужасно смущал, но со временем она научилась прислушиваться к тому, что там Влад орет с пугающим надрывом. И ей начинало казаться, что в этих строчках он душу выворачивает наизнанку.

К мороженому с вареньем Кара тоже привыкла, зато выяснила, что Влад прекрасно готовит, хотя и делает это вечером и «на отвали», чтобы на голодный желудок не ложиться, а ест он вообще все подряд. Кара убедилась, что большинство его выдумок — извращения, на собственном опыте.

— Как ты с ним, привык? — как-то раз неловко спросила Кара у Яна. — Влад — человек необычный.

— В том и прелесть, разве нет? — тепло улыбнулся Ян. — Со временем начинаешь любить то, что поначалу не нравится. Иначе невозможно представить Влада без этих его безумных привычек.

Кара кивнула, поражаясь его ангельскому терпению.

***

Влад

Громыхание из глубины квартиры вырвало их из сна. Что-то железное оглушительно ухнуло, раздался скрип.

— Что там такое? — чутко приподнялся Ян.

— Кот, — еще сонно бормотнул Влад, зарываясь носом в подушку. — Спи, с утра посмотрим.

Ян затих на мгновение — поверил. Потом опомнился, шепотом выругавшись.

— Нет у нас кота! — сам прошипел он.

В следующее мгновение Влад лениво приоткрыл один глаз, чтобы в восхищенном онемении увидеть, как Ян гибко — за секунду, на едином выдохе — перескакивает через него, легко удерживает равновесие после изящного броска и бесшумно, крадучись ступает босыми ногами по паркету. Он напоминал хищного зверя на охоте напряженной позой, а в руке Влад разглядел тускло сверкнувший револьвер.

— Иногда я тебя очень сильно боюсь, — тихо сознался он.

На кухню Ян двинулся первый, а Влад немного несобранно (спросонья он чуть в косяк двери не вписался) шагал за ним, на всякий случай набрасывая на пальцах пару несложных заклинаний. Про себя он гадал, кому могло в голову прийти к ним вломиться. В этом он мог усмотреть разве что изощренный способ самоубийства: лезть в дом, где живут двое гвардейцев, чревато немедленной, без суда и следствия гибелью. Если уж не они настигнут незадачливого вора, так защитные заклинания, охраняющие дом лучше самого дрессированного пса, крепко вдарят.

Но заклинания молчали. Дверь на кухню Ян подтолкнул плечом, приоткрывая; Влад слышал, что он затаил дыхание, боясь их обнаружить. Кинулся в проем рывком, выставив вперед револьвер, крутанулся в разные стороны, дулом обводя кухоньку… Влад сунулся следом, огляделся, щурясь в темноте. Заприметил перевернутую табуретку, крышку от кастрюли на полу, рассыпанную землю: один из кактусов кто-то своротил. Влад скользнул взглядом выше, на подоконник, где ровные, как по линеечке, ряды горшков кто-то разметал… В распахнутое окно задувал прохладный ветер, бил по невесомому тюлю, заставляя его вздыбиться.

В углу возле окна закопошились, и Ян ринулся туда… К счастью, Влад успел прыгнуть наперерез и перехватить руку с револьвером, чуть с ног его не сбив; Ян обиженно рыкнул, вырываясь из его хватки и глядя в один лишь угол, готовый защищать свой дом до последнего вздоха — было в этом что-то адское, инстинктивное, что Влад до чертиков хорошо понимал. Но он мысленно дернул за ниточку заклинания, зажигая яркий свет; до выключателя лениво было тащиться, да и отпускать молчаливо рвущегося вперед Яна, готового убивать, было опасно.

Успокоившись, Ян в его хватке обмяк, чуть дернул плечом, намекая, что его уж можно и отпустить: совсем не время для объятий. Там, между шкафчиком и стулом, притаилась встрепанная, как драная кошка, Кара, которая сверлила их немигающим, немного настороженным взглядом.

— Мяу, — после продолжительного молчания выдала она.

Нервно хихикнув, Ян отложил на стол револьвер.

— Ненавижу, блять, когда ты так делаешь! — с чувством заявил Влад. — Разве нельзя предупредить, что заглянешь в гости, как все нормальные нелюди? Почему обязательно нужно вламываться через окно, да еще и с таким грохотом? А если бы инквизиторство тебя пристрелил, он-то к таким фокусам непривычный! Кара, пользуйся ебаной дверью!

Его вопли не произвели ровно никакого впечатления на Кару, зато снизу соседи заколотили в потолок, как бы намекая, что два часа ночи — время неподходящее для семейных склок. Потому Влад перешел на угрожающий, удушенный шепот, принялся змеей шипеть:

— Денницей клянусь, сделаю так, чтобы окна нельзя было снаружи открыть! Или ты станешь их разбивать?

Кара любила вваливаться через окна. Это Влад выяснил еще в Праге, когда они стали работать вместе; она презирала двери. После он часто вспоминал, что Агнешка вечно держала окно открытым, и начинал понимать странные привычки сестры: так было куда выгоднее, чем собирать осколки на полу, сдавленно ругаясь сквозь зубы. Пока они работали вместе долгих лет двадцать назад, Влад совершенно привык с утра на кухне обнаруживать Кару, прихлебывающую кофе, и тщательно запертую входную дверь. Потом она ненадолго оставила привычку, обзаведясь другой, не менее выводящей Влада из себя: стучать в дверь с прямо-таки одержимостью, часто — ногами. И вот этой ночью Кара решила вспомнить молодость.

— Только что пришли данные от разведки! — оживленно выпалила Кара. — Они напали на след той банды с Седьмого! Это срочно, я и поторопилась вам рассказать. Наши собираются, скоро выезжать!

— Кара, мы спим, — несчастно протянул Ян. — Мне снился такой чудесный сон про отпуск, ты не представляешь…

— Потом расскажешь про свои ночные фантазии, — нагло предложила она, подойдя поближе и похлопав Яна по плечу с заметным сочувствием. — Давайте живее, на сборы — десять минут! Мы не можем долго рассиживаться, иначе след снова придется искать два месяца.

Они понимали это, знали, как облава важна для Кары, для Гвардии и для Ада, но все-таки часть Влада не могла смириться с тем, что решать эту проблему непременно нужно ночью. С волчьей тоской он посмотрел в широко раскрытое окно — на полную луну, зависшую над мирно посапывающей Столицей.

— Ненавижу, — вздохнул он, ни к кому не обращаясь. Но поплелся одеваться.

========== — я люблю, когда мой друг… ==========

Комментарий к — я люблю, когда мой друг…

#челлендж_длялучших_друзей

тема 32 (предпоследняя!): “Я ЛЮБЛЮ, когда мой друг…/мне нравится, когда мой друг…”

Оказалось, что на этот вопрос ребята уже отвечали в одной из предыдущих тем, когда друг с другом говорили, так что в этот раз поболтают с кем-то со стороны! Тут у нас милый мелкий (примерно двенадцати лет) Вирен и настойчивые расспросы.

*фотография, о которой вспомнила Кара, выглядит примерно так (артер - Дневники Ашеоры https://vk.com/club57291327): https://tinyurl.com/y2hlgw8p

Финальная тема “автор и персонажи” ТУТ: https://vk.com/wall-125690968_5214

Если бы Кару спросили, за что она любит Влада Войцека, лучшего товарища, брата не по крови, она бы непременно отшутилась как-нибудь, брякнула бы что-то в своем стиле, ядовитое и ехидное — чтобы сам Влад, любящий язвить, ей по-настоящему гордился. Так она думала когда-то, но и не подозревала, что однажды действительно придется отвечать. Кто будет настолько смел, чтобы спросить у нее что-то столь личное?

И вот, когда ей задали вопрос, Кара зависла на мгновение, выдала невразумительное ворчание, попыталась увильнуть, а потом впала в долгое, задумчивое молчание. Сидевший напротив Вирен терпеливо ожидал, почесывая затылок и рассматривая Кару; в таком смятении он ее не видел ни разу.

— Ребенок, а тебе зачем? — наконец спросила Кара; она решила, что должна перейти в наступление, раз сама не способна наскрести во вмиг опустевшей голове ничего разумного.

Этим вечером Вирен сидел у нее, делал домашку, ничем не мешал Каре, которая сама зарылась в бумаги — уже глаза начали ныть, а спину поламывало, поэтому она решила отвлечься, откинуться на стул. И тут Вирен, заскучавший за штурмом математики, огорошил ее вопросом.

— А… Что у тебя тут? — спросила Кара, вскочив со стула и двинувшись к Вирену.

Он сидел на диване в углу, придвинул к себе стеклянный журнальный столик, на котором художественно раскинулись учебники, тетрадки, россыпь ручек и заготовки для шпаргалок. Вирен же сердито рассматривал исписанные страшноватыми формулами клетчатые листы, лежа на мягкой кожаной спинке.

— Не, малой, я в этом ничего не понимаю, — заключила Кара, полистав тетрадь. — В мое время за умение считать чуть ли не сжигали.

— Ты ж в Раю росла, — напомнил Вирен.

— Да, а там учили сражаться, а не решать сложные задачи. Я ведь сразу в военную гимназию пошла. А то немногое, что успели вбить в мою бедную голову, я за столько веков подрастеряла.

Они посидели рядом — Вирен вздохнул, привалился к плечу Кары, уютно прижавшись и засопев. Подумалось, сейчас его сморит окончательно, но Вирен все-таки требовательно подергал ее за рукав и скосил глаза.

— Так что? — спросил он.

— Зачем тебе приспичило?

— У Влада скоро день рождения! — радостно улыбнулся мальчишка. — Мне Ян сказал, у людей праздник такой, они его каждый год… — Увидев, как Кара нетерпеливо помотала головой, Вирен понял, что она и так знает про людские традиции, но ни капельки не расстроился и зачастил еще оживленнее: — Он всегда грустит перед днем рождения, отмечать не любит, а я решил ему альбом подарить! С картинками…

— Фотографиями? — предположила Кара, вспомнив, как недавно маги пересобрали человеческий фотоаппарат, чтобы он работал в пронизанном сложной магией Аду, и как она сама пыталась сладить с неудобным полароидом, фотографируя троицу из Влада, Яна и сияющего Вирена…

— Да, точно! — согласился Вирен. — День рождения — это здорово! — протянул он. — День, в который тебя все любят.

— Мы же его круглый год любим, — растроганно улыбаясь, напомнила Кара.

— Вот! — кивнул Вирен. — И вот под нашими фотографиями напишу — за что! Чтобы Влад открывал, и ему было приятно… И чтобы он никогда не забывал.

Фотографии — пойманный момент, украденный у вечности. Жаль, что раньше такого не придумали: Кара хотела бы сохранить у себя лица многих потерянных товарищей, навсегда ушедших друзей. Чтобы всегда они были рядом… Вздохнув, Кара кивнула сама себе, радуясь выдумке Вирена и умиляясь его заботе. Вряд ли он, правда, задумывался, как хрупки их жизни, ежедневно рискующих, готовых всегда кинуться в бой, но ей приятно было, что мальчишка так захотел порадовать Влада.

— Сам придумал? — заговорщически спросила Кара.

— С Белкой, — пробурчал Вирен. — Это коллективная идея.

С улыбкой Кара за ним наблюдала, за нескладным демоненком, угловатым, долговязым. Вроде бы ничего необычного, таким она видела его каждый день с тех пор, как Гвардия пригрела спасенного сироту. А теперь замечала, как Вирен тоже вытянулся немного, рожки подросли; может быть, и зря демоны не отмечали дней рождений. А еще она рада была видеть, как он привык к ним, как влился в семью…

— Пиши давай, — скомандовала Кара, и Вирен радостно кинулся к столику, схватил тетрадь для черновиков и ручку за какую-то секунду, что она невольно поразилась такой проворности. — Значит, люблю его за то, что Влад честный человек, верный. Люблю, когда он добивается справедливости любой ценой… Что от затей своих безумных не отступает, пока не выполнит — он-то всегда до цели дойдет. И люблю за то, как он бережет своих родных.

Стоило ей замолчать, позади послышались шаги.

— О чем секретничаете? — с любопытством спросил Влад, аккуратно прикрывая за собой дверь. Кара и не заметила, как он зашел, потому инстинктивно напряглась, приготовилась кинуться — защищать ребенка, но узнала его и разулыбалась.

С ликующим вскриком Вирен слетел с дивана, запрыгал вокруг Влада, носился там, смеша его, — редко когда Кара видела Влада таким счастливым и беззаботным, как в тот момент, когда он пытался отловить непоседливого демоненка.

— О! Ты Кару за что любишь? — назойливо спросил Вирен, будто желая что-то проверить.

— За то, что сидит с тобой, чучелом, пока мы на работе, — фыркнул Влад, но наткнувшись на что-то серьезное и взрослое в его глазищах, смутился, пожал плечами, и Кара чуточку мстительно предвещала, что Влад тоже замрет, но он неожиданно бодро и открыто заявил: — За то, что она всегда рядом, готова откликнуться и поддержать каждую мою затею. И что ради меня и любого из нас — тебя тоже, мелочь! — она пойдет на все, нарушит любые приказы. А зачем тебе?

— Нет, просто так, — беззаботно улыбнулся Вирен и тут же умело отвлек Влада: — У Кары так классно! Она мне дала ножи покидать…

— А Ян не дает, — растерялся Влад; он — как и любой в Гвардии — совсем не умел быть хорошим родителем, но из кожи вон лез и старался все делать правильно. Проворчал шутливо: — Смотри, научишь плохому.

Влад Войцек в роли родителя — самое беспомощное и поразительное, что Кара видела в своей гребаной жизни, и за что еще его было любить, как не за это?..

Он подошел, быстро обнял Кару, похлопал по спине; пах кожей куртки и питерским дождем. Она улыбнулась, пряча лицо у него на плече, подмигнула Вирену, что стоял за Владом, изловчилась ему большой палец показать, и ребенок радостно просиял, сдерживая хихиканье.

========== ломоть лета ==========

Комментарий к ломоть лета

пост постбуря (которая Alia tempora), Корак в гостях, лето!

все пошло с этой картинки: https://sun9-33.userapi.com/c855024/v855024529/f6155/2Iir5YLoi-s.jpg

Исход этого лета они встречают в Петербурге, куда забиваются тихонько, ускользают из вида и Ада, и Земли, строят свой рай в шалаше; новый Эдем распахивает двери — дверь. Обычную такую дверь с мягкой кожаной обивкой, потертой по краям, на ней еще вделан номер квартиры, который им нисколько не важен (дому номера не требуются, у него нет места, нет времени), замки старые и разболтанные. Под ногами валяется пыльный коврик, на стене — несколько забористо скалящихся чернобуквенных фраз, которые они ревностно охраняют от широко лижущих кистей ремонтников.

В парадной кислотно несет краской. Дом давно просит ремонта, еще немного — и станет разваливаться. Пока Влад не найдет в песьей миске куски штукатурки, он ни за что не признается, что на его глазах умирает старый петербургский дом с высоченными потолками и образцовой бесполезной печкой в углу гостиной. Втихую Ян подкидывает подъездной денег на ремонт (широкая тетка с явно нелюдскими корнями оторопело подсчитывает бумажки). Они спасают свой дом как могут: действиями и мыслями.

Так вот, дом оживает с ними, когда в инквизиторской квартире набивается куча разноперого народа, когда они двигаются и галдят. Стараются урвать последние крохи летнего тепла, праздно шатаются по улицам, смеются, проталкиваются сквозь прохожих и толпы азиатских туристов. Многие думают, что они пьяны, но пьяными гулять по улицам их не пустили бы ни Ян, ни Ишим.

Приходит Корак, является из сгустившихся теней. Его не нужно звать, но все они потом признаются, что приманивали мыслями. Потихоньку подкармливали обещаниями последнего тепла тихих укромных дворов.

Гоголь придумал Петербург, Достоевский — Невский проспект, на котором их однажды, быть может, и похоронят, как в старой, приятно журчащей песне. Они придумывают Петербург уютный, бытовой — такой, какой он только на срезе, на тоненьком изломе лета. Петербург, надышавшийся жаром и пылью и медленно отпускающий себя, золотистый, насыщенный, лучистый. Шуршащий в теряющих зелень кленовых листах.

Они собираются снова в один прекрасный солнечный день (впереди таких мало, хочется спрятать, сохранить вино из солнца — Вирен щелкает старомодным полароидом). Сидят на кухне, крутят старый, но не издыхающий русский рок на поскрипывающем приемнике. Кто курит, выдыхая в форточку; другие говорят и спорят. Ян мурлычет в тон музыке, жмурится, довольно подставляет лицо под поглаживание золотых лучей, а Влад рядом с ним лениво наблюдает, почесывает между ушей мирного сытого Джека, и запоминает он отнюдь не вечер, а черты, которые видит ежедневно. Ишим возится в шкафчике, достает рассыпной чай, принюхивается — по кухоньке расплывается сладкий восточный аромат, дуновение из сказок великой Шахразад. Вирен с упоением давится русской классикой, забившись в угол, Белка в другой комнате поливает взвод инквизиторских кактусов, а Сашка негромко спорит с кем-то по телефону в коридоре. Кара же сидит ближе всего к двери, некультурно развалясь, откинувшись. Она любит таскатьношеные вещи, потому кутается в чужую рубашку (Яна она или Влада — не понять). По-кошачьи охотится за кисточкой хвоста Ишим. Солнце заходит…

Когда раздается предупреждающий выстрел — звонок в дверь, все оживают и приходят в движение, вываливаются в узкий коридор, чтобы поглядеть. Безумно долго Корак возится с ключами, потом с усердием заволакивает что-то тяжелое. Шуршит и едва не рвется дешевый белый пакет. «Он кого-то завалил и притащил сюда!» — трагично восклицает Влад. Ян фыркает, Вирен шуршит страницами, а Ишим закатывает глаза. Кара подходит ближе и помогает дотащить пакет до кухни, где водружает его на стол.

Взмокший, но радостный Рак приплясывает вокруг стола и высвобождает свою драгоценную добычу. В задумчивом молчании Кара разглядывает круглый полосатый арбуз, приближается, на пробу шкрябает пальцами по гладкому восковому боку. Настоящий — определенно.

— Рак, етить твою мать, мы же тебя за пивом посылали, — бормочет Влад и чешет в затылке. — Пиво, понимаешь, оно жидкое и на грядке не растет.

— Я никогда не ел этих ваших арбузов, — оправдывается Корак без особого пафоса, присущего ему, виновато на них поглядывая. — В… как его — телекране видел! Есть много того, что я хочу попробовать, а тут шел по улице, один милейший человек торговал с машины арбузами, и я засмотрелся, не смог отойти, пока не купил. Слаб, каюсь!

— Да ничего, жалко, что ли, все вместе съедим, — говорит Влад, подходя по ближе, треплет его по плечу. Профессионально постукивает по арбузу костяшками пальцев, хмурится, проверяя его выбор, рассматривает с разных сторон, почти принюхивается. Поглаживает желтоватую выщербину, перечеркивающую расползающиеся полосы. — Неплохо, неплохо… — произносит он.

Расслабляясь, Корак улыбается. По нему видно: он привык брать все, что под руку попадется, захватывать, присваивать, но какое ж все это было пустое, ненужное. Дорогие вина, прекрасные дамы в шелках, магия, струящаяся сквозь пальцы, тысячи миров, что валятся ему под ноги… А счастье его, истинное желание лежит на большом блюде посреди спешно расчищенного стола. Сиюминутная прихоть, что стала важна, бросившись в глаза. Пошел бы Корак другой дорогой — никогда не встретил тот грузовичок с арбузами. В его опущенных плечах и задумчивом лице читается это просто, точно напечатано машиночным шрифтом, как у Вирена в книжке.

Ласково сжимая его ладонь, Кара кивает Кораку, осторожно подталкивает его к шкафу. Они поспешно вытаскивают тарелки, обмывают приборы, стаканы, чашки, куда уже струится сладкий чай, заваренный Ишим, приносят табуретки и стулья. Двигаются едино.

— Я читал, — делится Влад беззаботно, — можно жареный арбуз заебашить… Говорят, вкусно очень.

— Денница, какой же ты извращенец, — хохочет Кара, шутя, подмигивая, зная его вкус к диким сочетаниям, зная, что Влад запросто мешает мороженое с вареньем. — Точно тебе говорю, Влад, раньше таких сажали на кол и сжигали на кострах. Скажи, ты пиццу с ананасами любишь?

— Это провокация! Где мой адвокат? Инквизиторство, а хочешь жареного арбуза? — хищно спрашивает Влад, испытующе.

— Щербет хочу арбузный, — вставляет Ишимка мечтательно.

А пока Ян достает большой кухонный нож — у него всегда где-то под рукой есть нож, никто и не удивляется, — и нависает над арбузом, впивается в него. Слышится хряск — и страшный, и приятный одновременно. Что-то ломается. Каре кажется, что это последний звук лета. С деловитостью Ян потрошит арбуз, разламывает, делит на ровные идеальные куски. Под руку лезет с советами веселый Влад, и Ян отмахивается от него мокрым ножом — Влад отскакивает за мгновение до того, как двигается его рука. Оживленная стая приливает к столу, лезет ближе и Джек. Он первый цапает себе арбузную корку — начисто пропадает она в его широкой улыбчивой пасти.

Мучаясь, Ян режет свою долю на аккуратные небольшие части, чтобы не пачкать руки, но они расхватывают сладкие красные куски, мякотные, красивые, чернеющие точками косточек — прямо руками, варварски. Вгрызаются голодно, отламывая, впиваясь зубами в водянистую сладость. Сок течет по лицу, Кара утирается ладонью. Ян вилку вонзает в свои куски, поскрипывает по тарелке.

Сладко, но не настолько, чтоб глаза на лоб полезли; приятно, а запах стоит одуряющий, свежий. Запоминающийся. И не хочется останавливаться, руки тянутся к блюду жадно, как у одержимого. А они говорят, инквизиторы все препираются над книжкой Вирена, и они постепенно подключаются, галдят, размахивая липкими руками.

Задумываясь о счастье, Кара представляет петербургский вечер, украдкой заглядывающий в окно, розоватый сок, разлившийся по белым тарелкам, сплюнутые косточки, их лица, оживленные спором.

— Рак?.. — начинает Влад. Смеется. Его так и подмывает спросить, как оно…

Корак отворачивается к окну и молчит. Долго молчит. Приглядевшись, Кара замечает, что у него челюсть трогательно дрожит.

Шикнув, Ян несильно наступает Владу на ногу и протягивает еще один аппетитный кусок, чтобы помолчал немного. Дети ругаются из-за последних ломтей и играют в камень-ножницы-бумагу, Джек, напрыгнув на стол, слюняво облизывает тарелку Яна.

И они все смеются — устало, но радостно.

========== тригонометрия ==========

Комментарий к тригонометрия

небольшие спойлеры к Alia tempora

домашняя зарисовка в честь начала учебного года! тут у нас мелкий Вирен сражается с домашкой, а гвардейское трио ему отважно помогает… срочно нам три премии “отца года”, ребята заслужили

В гостиной уже давно горел свет мерцающей люстры, в которой сохранился лишь один осветительный кристалл — нужно было зарядить магией остальные, но как-то руки не доходили. Сейчас, наблюдая за Виреном, мучительно согнувшимся над тетрадкой учебником, и длинной густой тенью, которую он отбрасывал, Ян в очередной раз напомнил себе, что нужно срочно решить со светом.

Итак, смеркалось. Можно даже сказать — мороз крепчал. Со стороны пустыни задувал холодный промозглый ветер — прямо на окраинный спальный райончик, старыми панелями скучковавшийся далеко от живого и блестящего центра Столицы. Стало ощутимо прохладнее, и Ян нехотя поднялся с общего дивана, подошел к окну и рывком закрыл форточку, молясь, чтобы рама с хряском не сломалась прямо сейчас. Заметив его движение, Вирен ненадолго отвлекся от пухлой клетчатой тетради, в которой он ковырял угрожающего вида пример, и издал несколько картинных вздохов, охов и стонов, всем своим видом выражая страдание пытаемого грешника.

Объятыми огнем вилами его не тыкали, конечно, но математика казалась участью куда более страшной, чем людские сказки родом из замшелого средневековья. Битый час просидев над домашкой, начертив несколько таинственного вида окружностей, Вирен готов был сдаться.

Помявшись, Ян вернулся на диван, где раскинули ноги и руки Влад и Кара, с интересом наблюдавшие за кропотливой работой Вирена — по правде сказать, они беззлобно делали ставки, сколько еще пацан продержится. Ругать его за нерешенные примеры никто вовсе не собирался, но Вирен брал измором… Одного точного, но не слишком болезненного пинка хватило, чтобы на диване подобрались, освободили Яну его законное место и передали последний стакан с синеватым коктейлем, который Войцек с профессионализмом бывалого алкоголика намешал.

— Подобные треугольники! — наконец изрек Влад, значительно на них поглядев: мол, смотрите, какую вещь знаю. Его хмельной взгляд отлично подчеркивал радостный широкий оскал.

— Это тригонометрия, Войцек, — устало напомнил Ян и лениво боднул его в плечо. Опьянение брало и его, потому он не смог объяснить иначе как: — Круги такие, синусы, косинусы… и еще что-то было. Точно.

— Тригонометрия… Звучит как что-то венерическое.

Вирен завыл в голос; из коридора заунывно отозвался Джек, но не прибежал. Тем временем Вирен пошел на новую руладу, воздевая голову к потолку и вкладывая в тоскливый долгий звук все накопившееся отчаяние. Снизу зашебуршали соседи.

— Кара! — трагически воззвал Вирен, успокоившись, и она хмыкнула, подбирая ноги на диван. — Ты же Сатана! Издай быстренько указ, чтобы в школах тригонометрию не преподавали! Можно даже оставить физику и планиметрию — я немногого прошу…

— О, мы делали планиметрию, — уныло отозвался Влад. — Я чуть не поседел. Кто, блять, придумал это, я надеюсь, он мучился в Аду… Ебаная камасутра.

Ян успокаивающе погладил его по руке.

— Без тригонометрии ты не поймешь высшую математику, — напомнил он с учительским терпением, но эта фраза повергла Вирена в еще больший ужас, и тот нервно отодвинул от себя подальше раскрытую тетрадь. Откинулся на спинку старого офисного кресла, притащенного Яном из Петербурга, и оно душераздирающе заскрипело.

— Не хочу высшую математику, — пробормотал Вирен, ни капли не придуриваясь, совершенно потерянно, и у Яна немедленно заныло в груди, стоило взглянуть на его жалко дрогнувшее лицо. — Не понимаю я ее! Могу по формуле цифры подставить, но когда что-то такое… внушительное… Пример, действий куча, упростить… Там не сходится, тут что-то потерял. И все неправильно, и я ничего не могу с этим сделать!

Почувствовав его настроение, Влад немедленно наколдовал что-то, чтобы отправить все бокалы на кухню (они многозначительно звякнули в мойке), и поманил ближе Вирена. Они еще немного раздвинулись, чтобы тощий мальчишка влез на диван, и тот втиснулся между Яном с Владом. Кара ничуть на обиделась и перелезла на подлокотник, по-птичьи там устроившись.

— Это все от воображения, — предположил Влад. — Отвлекаемость. У меня в школе такое было.

Показалось, Вирену стало чуть легче от того, что они с Владом так похожи.

Упрямством, с которым Вирен сражался с примером, мальчишка напоминал Яну его самого. Хотя он теперь смутно помнил свои школьные годы — в академии Инквизиции, что в Будапеште; то время протекло для него весьма туманно, он отходил от кошмара, пережитого в Аду… А бежать от ужасов, являвшихся ему во снах, пришлось, и он утонул в учебе. Кидался на каждое задание, словно на злейшего врага, желал быть лучше всех на курсе. Неслабо подстегивало и то, что Яна приютил кардинал Инквизиции и все считали, будто «племянник» его получает оценки по блату…

— У меня есть диплом с отличием из инквизиторской академии, — начал Ян, нисколько не хвастая. — Я тоже где-то не понимал, не ладилось с особо точными науками, но я продолжал мучиться, изводить себя, не спал ночами. Хотел кому-то что-то доказать. А вот Влада в институт не взяли, он вступительные завалил.

— Правда? — удивился Вирен, перебивая, и оглянулся на Влада. — Ты же… ну…

— Умный, да? — подсказал Ян. — Умнейший человек из тех, что я знаю… Войцек, не кривись, это я от всей души! И чем дольше я его знаю, тем больше убеждаюсь, что никакие оценки не сделают из тебя интересного собеседника… И хорошего человека. Они совершенно ничего не определяют.

— Где ты тут хорошего нашел? — ворчливо смутился Влад.

— Не мешай, у меня тут воспитательный момент! — шикнул Ян. — Ведь это не главное — оценка за контрольную по математике! Вирен, успокойся, не будь как я — я себя измучил, чуть в могилу не свел из-за какого-то диплома, которым я даже не пользуюсь, лежит где-то, пылится… Если долго не спать, реально появляются галлюцинации, я проверил. А повезло, что я живучий, так бы и здоровье похерил…

— Но я… — Вирен пожал плечами. — Вы же подумаете, что я дурак дураком, если стану двойки получать.

— Глупый ребенок, — вздохнул Влад. — Кто тебе это в голову вбил — одноклассники, которых родители повесить готовы за каждую ошибку? Есть такие, сам встречал, жуткие типы… Считают, раз теперь образование у нас улучшилось, каждый должен в отличники идти… Спортсмены-комсомолы, мать их…

— Вирен, мы тебя и без оценок любим, — добавила Кара. — Живи ты, будь счастлив! Радуйся жизни так, как хочешь, читай, бегай по Столице с Белкой, а не страдай над уроками, если совсем не получается.

— Если я буду нагло бездельничать, мне Ян мороженое из мира людей не притащит, — фыркнул Вирен. — Но я понял. Правда понял. Спасибо.

— Если что, позовем Корака, он охмурит твою математичку и все, — предложил Влад, взлохматив Вирену волосы. — Чудодейственный способ — может быть, она заодно подобрее станет.

Укоризненно хмыкнув, Ян промолчал.

Время было позднее, и Вирена отправлять в гвардейский замок они не стали, хоть он и жил там; у них всегда была подходящая раскладушка, если кто-то из гостей засидится и не решится брести обратно по темной зыбкой Столице.

— Ученье — свет! — заявила Кара, в зевке выворачивая челюсть. Она стояла в дверях — хотела выпорхнуть через окно, но Ян, опасаясь за раму и рассаду кактусов на подоконнике, не позволил.

— Чем ярче свет, тем гуще тени… — печально отозвался Влад ей вслед.

Тетрадка по-прежнему валялась на письменном столе, подставляя исчерканные листы лунным лучам. Свернувшись клубком на раскладушке, мирно сопел Вирен, успокоенный и счастливый, трогательно натащивший одеяло до самого носа. Они с Владом крались по собственному дому, чтобы не спугнуть чуткий сон; сложной магией Влад разложил диван, не издав ни одного звука…

— Свет, — Ян сонным эхом повторил слова Кары. — Влад, почини свет?

— А света нет, инквизиторство, это все навязанные нам свыше стереотипы, это то, чем нас стравили и заставили вечно сражаться с ангелами — пока один не сгинет в зыби веков, став историей, которую наши дети учат по скучным учебникам…

— Лампочки заряди, философ доморощенный, — мирно улыбнулся Ян.

И специально скользнул к столу и закрыл страшную тетрадь.

========== не трогай, это на новый год ==========

Комментарий к не трогай, это на новый год

много новогодних штук, таймлайн - после Alia tempora!

i. омела

Мороз приударил, сковал льдом Неву, и теперь даже неуютно было гулять по набережной: не услышать ее беспрестанного, мерного шепота. Ночи наступали рано, падали на город покрывалом, но светло было от тысяч огней. Почти за каждой витриной сияли елочки, гирлянды, какие-то переливчатые голограммы — обычно серый и ненастный Петербург стал неузнаваем. Даже люди и нелюди по улицам ходили улыбчивые, счастливые просто так, и на них напало что-то шипучее, веселое: они с охотой носились за подарками и прогуливались по вечерам, в которые обычно забивались в теплые квартирки.

Гулять по городу инквизиторы Войцеки любили; Влад всегда лез в подозрительные подворотни, Ян предпочитал держаться центра, где можно было неожиданно столкнуться с разрумяненными знакомыми — а знакомых у них было полгорода, — где горел свет и играла музыка. Джек же рад был любой прогулке, потому с одинаковым воодушевлением штурмовал с Владом колючие заросли на каком-то пустыре и важно, явно красуясь, вышагивал по Невскому проспекту.

От холода у Влада напрочь растрескались губы, потому что он не только шатался по морозу, но и часто болтал, подначивая Яна на философские споры или на беседы о последней прочитанной книжке, что неумолимо вело их к многочасовым разговорам. Он не заболел, как предупреждал сердобольный Ян, не мучился больным горлом, нахватавшись морозного воздуха, но однажды с досадой обнаружил, что говорить банально больно от ранок на губах. Они не успевали подживать, потому что Влад их обкусывал. И страдал. Однако перестать не мог.

В общем, Влад твердо заявил, что у него нет принципов, и выцыганил у кого-то из ведьмочек «ссаную гигиеническую помадку» с земляничным вкусом. Так нелестно он о ней отозвался через несколько минут, когда понял, что она непривычно липнет и что чай лучше не пить — все в кружке останется. Матерился и отплевывался.

В тот день они уже не работали, а так, прибирали дела к празднику; ничего серьезного не было, мелкого карманника надеялись выловить на днях, совмещая приятное с полезным и выслеживая его на улицах. Ведьмочки же настаивали, что нужно украсить офис — избежать этого было невозможно.

Памятуя о том, как Влад хреново справляется со всем, что надо приколотить, повесить или починить, Ян первым взлетел на стремянку, чтобы прикрепить над дверью в их кабинет мишуру. Влад надежно держал лестницу, а Джек сидел рядом, держа в зубах новую связку мишуры и помахивая хвостом.

— Войцек, подай там веночек! — окликнул Ян. В нем внезапно проснулся дизайнер. — Будет красиво…

Войцек подал, многозначительно хмыкнув.

— Вешаешь? Получше крепи, — руководил он. — Инквизиторство, а знаешь анекдот? Приходит Иисус в гостиницу, протягивает клерку несколько гвоздей и спрашивает, значит: «Можно к вам прибиться на ночь?»

Стремянка шатнулась.

— Зараза ты, я же упаду и разобьюсь насмерть, — сдавленно, сквозь хохот выговорил Ян. — Ох, Денница. Мы будем гореть в Аду!

Он спустился, довольно поглядывая на мишуру и рождественский веночек, разулыбался. Джек утопал в угол, трепля оставшийся кусок, а Влад шагнул ближе, коварно скалясь и довольно утаскивая Яна в дверной проем.

— Это что, земляника? — изумился Ян, принюхавшись. — От тебя пахнет земляникой. И, хм, клюквой?

Объяснил Влад, впрочем, весьма доступно. Помада была сладкая, а Влад кривился от боли, но ничего не сказал, а жадно потянулся к нему. Оторвавшись, Ян подозрительно выглянул в коридор, но там было совсем пусто. Джек зевнул, показывая, что он думает об этих приличиях, и отвернулся к окну, чтобы понаблюдать за падающим снегом…

— Ты бы хоть смотрел, что вешаешь, инквизиторство! — фыркнул Влад. — А я думаю, что ты такой коварный. Вот войдет Ирма, выпустим на нее Джека, пусть он ее зацелует.

Ян посмотрел наверх и хлопнул себя по лбу:

— Омела! А я отвлекся, смотрел, чтобы по цвету подходило. Смотри, мишура серебряная с белым, ягоды очень хорошо сочетаются…

— Красиво, — согласился Влад. — Давай еще посмотрим.

Дурацкая помада давно стерлась.

— Когда-то люди верили, что омела — афродизиак…

— А можно чуть более романтичную легенду? — нахохлился Ян. — И вообще это как-то антинаучно.

— Рассказать тебе про Сатурналии? — миролюбиво мурлыкнул Влад. — Декабрьская свобода — делай что хочешь, пей вино, люби, наслаждайся. Все дозволено. Подари веточку омелы и целуй, пока не задохнешься. Закон закрывал глаза, когда люди праздновали начало нового года… Кстати, поцелуй под омелой — это самый примитивный языческий ритуал бракосочетания!

— Мы же и так… женаты.

— А теперь вдвойне! В квадрате! — радостно заявил Влад. — Хуже не будет, точно тебе говорю!

Джек укоризненно урчал, потому что они не обращали на него внимания, но его никто не слышал.

ii. елка

Ничего против самой традиции наряжать елочку Ян в целом не имел, ему, напротив, очень даже нравилось сидеть и разбирать коробки с накопившимися елочными игрушками, начищать их до блеска, а потом цеплять на пушистые колючие лапы. Но когда Влад вытащил елку из шкафа в середине декабря, он несколько напрягся. Сияющий же Войцек заявил, что сани-то готовят с лета. Он, обычно крайне скептически относившийся к народной мудрости, зачастую противоречащей самой себе, вцепился особенно крепко. И Ян сдался.

С елочными украшениями у них была странная история: Ян всегда старался и подбирал шарики по цветам, расправлял дождик с пугающим перфекционизмом… та же половина квартиры, над которой работал Влад, напоминала погром в доме Деда Мороза. Впрочем, их все устраивало.

В этом году Кара с Ишим выбрались в Петербург и явились, пахнущие морозом, наряжать. Влада отослали за мишурой, потому что их почему-то оказалась рваной, Ишимка сама упорхнула на кухоньку, где включила радио и стала вытаскивать противни, а на Яна и Кару осталась гордо торчащая посреди гостиной ель.

Они не поругались, не переубивали друг друга. Джек прыгал рядом и едва не раздавил пару шариков, потому его выпихнули к Ишим, которая втихаря подкармливала пса шоколадкой. С шариками решилось довольно просто, но гирлянду распутывали добрых полчаса…

— Вы как-то у нас гирлянды брали, — хозяйственно вспомнил Ян. — Зачем, я, правда, не понял…

— Вы еще маленькие, чтобы такие вещи знать, — ухмыльнулась Кара. Она носилась вокруг елки, укладывая гирлянду на лапы. — Поджигайте, господин инквизитор!

Он торжественно щелкнул выключателем. Елка весело замигала разными цветами.

Ишим готовила что-то вкусное, запах выпечки, доносившийся с кухни, заставлял голодно вздыхать и облизываться — особо в этом отличился, конечно, Джек. Управившись с половиной елки, Ян и Кара переместились к окну, приоткрыли форточку и закурили. С удовольствием Кара утащила у него сначала пачку, а потом зажигалку, села на подоконник и прижалась щекой к холодному стеклу, наблюдала за мерцанием внизу — это кто-то опутал деревья такой же гирляндой, как у них.

— Знаешь, я недавно подумала, что нас бы не было без тебя, Ян, — вздохнула Кара. — Сам посуди: разве возможно представить, чтобы мы собрались здесь — и тебя нет? Ты… наш якорь. При всей моей любви к Ишим — она не удержала бы нас с Владом, если бы мы обезумели окончательно и стали уничтожать все, к чему прикасаемся. Но ты, Ян, справедливость, ты показал нам человеческий мир, который тоже можно любить, не ударяясь в бессмысленный быт. Можно наслаждаться праздниками, украшать елку и распутывать эту вашу проводку. Ты, самый человечный из нас, научил, как правильно быть настоящими людьми.

— Не наваливайся так, у нас окна старые, мало ли… Я тоже тебя люблю, — открыто улыбнулся Ян. — Нет ничего проще, чем быть самим собой. Я такой — я, может, как те обыватели внизу, которые покупают китайскую пиротехнику, чтобы шарахнуть ей в небо. Вами же я всегда восхищался — сложно не очароваться чужим ужасом.

— Да, ты был такой забавный мальчик… И не выдумывай. Влад Войцек никогда не выбрал бы обывателя, — обиделась за него Кара. Заерзала. — А ты… знаешь, я как-то подумала, если бы такими были ангелы — войны бы не было. Посмотрела на какие-то старые новогодние украшения в магазине — знаешь, еще с ангелочками. Продавали по скидке, да их никто не брал. Дай еще сигарету?

Они докурили, снова подошли к елке, оглядывая ее придирчиво. Елочка была хорошая: ветки распрямились, распушились, и она больше не напоминала то перекрученное чудовище, которое Влад выволок из темного угла. Теперь она сияла и переливалась, покачивались на весу шарики. Елка должна была проторчать в гостиной чуть ли не всю зиму: конечно, и сам Ян ее с непривычки пару раз заденет, и Джек радостно врежется…

— Звезду забыли! — воскликнула Кара, толкнув плечом. — Самое важное! Ну-ка, где она тут у нас…

Пока Ян бегал за табуреткой на кухню, она расправила крылья и, пользуясь высотой потолка, взмыла вверх, чтобы гордо нацепить на макушку елочки сияющую звезду.

За этим-то их и застал вернувшийся с пакетами Влад, который долго потом не мог отсмеяться.

— Ведь, если звезды зажигают — значит, это кому-нибудь нужно! — выдал он, закутывая обоих длинными лентами мишуры, как теплыми шарфами.

iii. коньки

Мороз приударил крепко, сразу после некрасивой, вязкой слякоти, и половину Петербурга сразу заковало в лед, что мигом превратило попытку просто идти по улице в чудной акробатический номер. Снег лежал сугробами, пушисто, но вот ледяные дорожки под ним превращали погожий солнечный день в мучение…

В Петербург Вирен выглянул с интересом, оторвавшись от гвардейских дел: в последнее время Роте совсем нечем было заняться, перевелись преступники в Столице — а новые, видимо, не успели появиться. Оказавшись в русской зиме, он обрадовался, попытался вытащить инквизиторов прогуляться, но первым же и навернулся. Озадаченно взвыл и поскользнулся на тротуаре под понимающие хмыканья прохожих, двигавшихся проторенной тропкой возле заборчика… Вирен же привык спешить, шагал размашисто, за что и поплатился. Наперебой Ян с Владом кинулись за ним, отряхивать ошалевшего от мировой несправедливости Вирена и втолковывать правила выживания зимой; рядом прыгал Джек и лизал ему ободранные руки.

Кто именно решил на следующий день отправиться на каток (для умножения страданий, очевидно, — подозревали инквизиторство), они не поняли, не стали запоминать. В преддверии праздника там сияли тысячи гирлянд, все разноцветные, яркие, волшебные, играла какая-то незатейливая музыка, носилось по льду великое множество людей и куча детей… В центре катка на Елагином острове стояла пышно украшенная елка, снег лежал хрусткий, было свежо. Темнеть стало рано, так что горели фонари, запутавшиеся в ветках окрестных деревьев огонечки, а фасад Конюшенного блистал.

— А вы умеете на коньках? — растерянно спросил Вирен, получивший и растерянно прижавший к груди обувку. Ему в засыпанной песком Столице учиться, конечно, было негде, вот он и оглядывался настороженно.

— Я умел, — неожиданно заявил Ян. — Давай, это весело.

Ко всему, что Ян считал веселым, стоило относиться с большой опаской, потому что он и составление подробных отчетов считал презанятнейшим; Вирен все вертел головой, разглядывая довольных, хохочущих людей и нелюдей, сновавших в раздевалке, а потом выглянул на каток. Влад решил даже не пытаться, отмахнулся от коньков и решил постоять в сторонке, наблюдая за ними… Кое-как они протащили и Джека, которого, конечно, не могли оставить.

Он, признаться, не ожидал, что Ян, стыдливо бормотавший что-то про юношеские увлечения и уверенный, что не сможет исполнить ничего приличного, скользнет по льду, словно примериваясь, привыкая. Они выбрали укромный угол, где было не так тесно, Влад привалился спиной к дереву и жалел, что здесь нельзя курить, а Вирен топтался рядом на лезвиях коньков и следил за разминающимся Яном. Они едва не пропустили миг, когда тот, словно решившись, рванулся вперед, взрезая лед, разогнался лихо, легкими текучими шагами и прыгнул, взметнулся вверх, жадно дыша, крутанулся и приземлился мягко, пролетел еще несколько метров, затормозил, ударяя коньками в лед и выбивая снежную пыль…

Влад вспомнил, что зимой не следует стоять с разинутым ртом, когда горло уже свело от холода.

— Круто! — восхищенно выдохнул Вирен. — И я так смогу? Правда?

Очутившись на льду, он, правда, охнул и едва не запутался в ногах, размахивая руками, но Ян метнулся к нему, поддерживая… Осторожно, терпеливо показывал, как нужно шагать.

— Спокойно, я держу, — втолковывал Ян, мягко подталкивая его в спину.

— Ты не держишь! — взвыл Вирен. — У меня ноги едут!

— Конечно, едут, так и должно быть, — спокойно согласился Ян, и правда придерживая его за капюшон зимней кожанки. — Войцек, не хочешь присоединиться?

— Нет, одного ученика тебе хватит, — отмахнулся он. Потрепал по ушам Джека, гревшего Влада боком. Пес понюхал лед единожды и твердо решил избавить себя от приключений, потому уютно возился в снегу. — Мы созерцаем. У вас хорошо получается.

— Он нам врет, — пропыхтел Вирен.

Но, к его чести, ни разу не свалился, учеником он всегда был толковым. К концу часа Вирен не без опаски катался сам, правда, движениями больше напоминая конькобежца и не исполняя ничего фигурного, чем блеснул Ян. Тот скромно кружил рядом, не сбиваясь с дыхания, держа равновесие с удивительной грацией.

— И этот человек мне доказывает, что не умеет танцевать, — пожаловался Влад Джеку. Джек пихнул его носом к Яну и Вирену, наперегонки махнувшим наискось катка, распугивая катающихся детишек и мерно плывущие парочки. — Нет, друг, у меня есть гордость, — убежденно фыркнул Влад. — Грянуться на льду — то еще удовольствие. Коньки — это зло. Я слишком стар, чтобы учиться…

Впрочем, глядя на задыхающегося Вирена и радостного, сияющего Яна, сложно было не передумать, и Влад, заранее жалея свою несчастную тушку, поплелся за коньками, наивно надеясь, что его не станут мучить и позволят поскользить где-нибудь по краешку…

Джек продолжал созерцать, вывалив красный язык и слизывая падающие на нос снежинки. И очень ехидно урчал.

iv. свитеры с оленями и носочки

— О, очень мило! — воскликнул Влад, почти не кривя душой; на вытянутых руках он держал плотный черный шарф, по которому змеилась серебряная вышивка, и довольно ухмылялся. За неистекший месяц зимы он успел опять немного простудиться, но сейчас отошел, взбодрился.

Ишим устроилась на диване с мотками пряжи, спицами и разноцветным полотном, и Ян с уважением и восхищением наблюдал за ее спокойной, умелой работой. Спицы двигались будто сами, пока Ишим, не глядя на свои руки, горделиво отвечала что-то Владу и улыбалась. Кончик ее хвоста довольно метался. Ян же задумчиво рассматривал клочок ткани и размышлял: в голове у него не укладывалось, как сначала из неаккуратных, спутанных клубков, а потом из этого стиснутого, лохматого лоскутка получается какая-нибудь домашняя теплая вещица, в которую хочется закутаться.

Примерив шарф, Влад вертелся у зеркала. От сердца у Яна отлегло: он не любил, когда Влад простужался, а утепляться тот из принципа не хотел, шапки презирал, отзываясь о них очень решительно и неприлично. Но от шарфа, связанного лично Ишим, отказаться не мог: подарки он ценил.

— Спасибо, — шепнул Ян Ишим, подмигивая. — С вами приятно иметь дело.

— Пожалуйста, обращайтесь, — так же церемонно ответила она, мягко пожимая Яну руку.

Ее кружка с теплым какао, в котором еще плавали сладкие зефирки, опустела, и Влад метнулся за новой на кухню, прогрохотал и бережно вручил Ишим кружечку с котятками, которую они специально завели для таких случаев. Она сидела, прикрытая пледом, и довольно жмурилась; этот плед был тоже полностью Ишимкин, клетчатый, немного тяжелый, но она все равно закутывалась в него с головой, только нос торчал, а где-то там звенели, ударяясь друг о друга, спицы.

Прихлебывая какао, Ишим некоторое время молчала, оглядывая прибранную к новогодним праздникам квартиру, елочку, на которой золотисто сияла проводка — Ян разобрался с инструкцией, которую Влад пытался выкинуть, и поставил этот успокаивающий, неспешный режим вместо бешеного полыхания красно-сине-зеленых огней.

— Хотите, я вам свитеры свяжу? — предложила Ишим. — Теплые… Такие новогодние! Мне все время кажется, что в Петербурге очень холодно и вы мерзнете.

— С оленями? — критически уточнил Влад.

— О, нет, мне одного рогатого хватает! — фыркнул Ян, шутливо щелкнув его по рожку. — Куда тут еще оленей…

Забравшись на диван, они лениво разговаривали о чем-то, а Влад тоже загипнотизировался махами спиц. Что такое вязала Ишимка, они оба понять не могли, хотя обычно на воображение не жаловались. Наконец сошлись на том, что это носки. Спицы выделывали какие-то чудные узоры — Высшая магия, не иначе.

— Это солнышки? — спросил внимательный Ян, наблюдая, как расходятся лучики.

— Да, это мне, Каре я уже сделала, — согласилась Ишим. И добавила, как будто бурча: — Она же зовет меня солнышком…

— Позвольте, а что такого в солнышке? — встрял Влад. — Замечательный символ!

— Ну, как-то несерьезно бывает, — смутилась Ишим. — Я же… грозная! Первая леди Ада! Да чего вы смеетесь? — насупилась под пледом она, внушительно поблескивая спицами перед их носами.

— Ничего, ничего, — хохоча, выдавил Влад. — Чтоб ты знала, солнышко — это очень грозно! — принялся убеждать он. — У него температура ядра — около пятнадцати тыщ градусов.

— Одна из самых ярких звезд, — наперебой поддержал его Ян.

— А если рванет, унесет нас всех — в мире людей, конечно, — заключил Влад.

Ишим слушала их, восхищенно молча.

— Убедили, — сказала она.

— А у тебя нет ласкового прозвища, Войцек! — спохватился Ян. — Как же так? Что прикажешь вязать на носочках?

— Я догадываюсь, что ты можешь придумать, творческий человек, — отмахнулся Влад, подозрительно ерзнув от него подальше. — Чудище какое-нибудь. Как Чехов — жене. Крокодил души моей!

— Правда? — изумился Ян. — Какая прелесть!

— Об этом-то я и говорил.

Они шутливо препирались, а Ишим пила сладкое-сладкое какао, вылавливала из него зефирки, вязала, трещала о всяких мелочах и была совершенно счастлива в этот декабрьский морозный вечер.

v. подарок

— Ян! — раздался голос свыше. — Так и знала, что тебя здесь найду! Стой, не двигайся!

Ян покорно остался на месте и сунул руки в карманы куртки, а потом на него с неба свалилась запыхавшаяся, шумная Кара, защекотала перьями, стиснула в торопливых объятиях. Ее немного занесло неожиданным порывом северного ветра, вот почему они едва не нырнули вместе в ближайший сугроб. Запутались, приветствуя друг друга. Мимо неспешно прошла развеселая — в преддверии праздников — компания инквизиторов: помахали Яну, кивнули Каре и исчезли в теплом светлом офисе.

Несколько лет назад Ирма смирилась, что Ян упорно курит возле крыльца, тем более, тут он из принципа никогда не кидал окурки, а аккуратно отправлял их в урну, поэтому Яна никто и не шугал, позволяя стоять здесь, здороваясь с многочисленными знакомыми и долго всматриваясь в темнеющее небо. Место для наблюдения за ним и за улицей было отличное.

— Как тебе петербургское небо? — спросил Ян и неожиданно для себя разговорился: так хотелось с кем-нибудь поделиться. — Жаль, что не видно звезд, свет города все перебивает. Я почему-то задумался, что, может, раньше звезды над болотами стояли яркие, красивые. А никто их не видел… Может, только какая дикая нечисть из топи. Думаю, проблеск в небе дарил им надежду. А теперь мы сами прокляли небеса, и я понимаю, что Рай причинил много боли, но звезды — звезды ведь ничуть в этом не виноваты. А любоваться на них стало почти что дурным тоном. Нужно найти атлас…

— Странный ты, Янек, — фыркнула Кара, встрепав ему волосы и прижавшись холодной щекой. Это имя, которым его с недавних пор стал изредка называть Влад, ей особенно понравилось, и она часто вставляла его с чуть насмешливой теплой улыбкой. — Ваши ученые сами опошлили звезды, когда сказали, что они состоят из всякого газа. Теперь мечтать о них могут только дети, не знающие химию и физику, но никак не умные образованные люди. Ну, а небо у вас здесь, конечно, суровое, крутит, штормит…

Они помолчали, и Ян вытащил для Кары пачку, которую она с радостью приняла. С ней они часто курили, молча или обсуждая вещи настолько важные, что и не верилось, что у них, таких разных, беседа льется легко и непринужденно. С ностальгией Ян вспоминал то время, когда Кара казалась ему недосягаемым идолом… В темноте зажегся второй огонечек — маленькая звезда нового века.

— Я чего спросить-то хотела… — несколько неловко протянула Кара. — Ты, наверное, больше меня понимаешь в человеческих праздниках и всяких традициях, а мне очень нужно знать, что подарить Ишим на Новый Год. Мне же хочется сделать все красиво, порадовать! Я провела исследование…

— Ты погуглила? — светски уточнил Ян.

— Да. Оно самое. Но там какая-то слащавая чушь, пока читала, глаза на лоб полезли, и я решила больше никогда не открывать интернет. Может, парные мечи? — с надеждой предложила Кара и убежденно добавила: — Будет очень романтично!

— Прибереги это для Дня Влюбленных, — уклончиво посоветовал Ян.

Некоторое время он размышлял, крутя сигарету между пальцев.

— Почему ты спросила у меня, а не у Влада, например? У него отличное воображение — когда надо и нет.

— Спрашивать у Влада — все равно, что у себя. Мы мыслим похоже. Так что нужно мнение со стороны, я так рассудила. Лучше тебя, — тут Кара явно немного приврала, чтобы сделать ему приятнее, — я советчиков не знаю.

— Лучший подарок — сделанный своими руками, — заученно выдал Ян. Он, впрочем, вполне разделял это мнение.

— Ты имеешь в виду что-то неприличное? — заинтересованно переспросила Кара, и ухмылка у нее стала подозрительно довольной.

— Кара, — укоризненно протянул Ян тем тоном, что обычно произносил столь же весомое: «Войцек». — Я говорил про что-нибудь творческое. Ты никогда не пробовала рисовать, например?..

— Говорят, я хорошо вырезала сигилы на ангелах, — подумав, выдала Кара.

— Ладно, не важно.

Кара быстро докурила сигарету (это Ян смаковал, полностью погрузившись в мысли) и хотела точным щелчком отправить ее за заборчик, в сугроб под окном, но он цыкнул, и Кара неохотно пошла к мусорке. Вернувшись, не остановилась и продолжила расхаживать туда-сюда. То ли это помогало ей думать, то ли Кара банально немного замерзла и не хотела торчать на одном месте.

— Знаешь, если продолжить логический ряд, — протянул Ян, — то что-то мне подсказывает, что прямо сейчас Влад пристает к Ишим с теми же вопросами. Размыслив схожим образом, так сказать. Он как раз задержался в Аду.

— Вполне вероятно… А что ты ему даришь? — подозрительно спросила Кара.

— Книжки. Много книжек.

Она почесала затылок, взлохматив вихры.

— Я не разбираюсь в романах — а их Ишимка и читает, — и даже Влад нам тут не поможет, — сказала Кара. — Мы в тупике!

Ян все пытался отыскать звезды. Какое-то зыбкое воспоминание взметнулось из вороха памяти.

— Знаешь, когда я был маленький, я очень хотел сходить в планетарий, — произнес он. — Посмотреть вблизи на эти крохотные точки, которые рассмотреть получается только за городом…

— Ишим любит небо, — согласилась Кара, тоже поглядев на видные теперь звезды. — Думаешь, ей будет интересно… Конечно, с человеческой техникой из этого можно устроить целое представление! Мне-то до сих пор думалось, что там стоят одни громоздкие телескопы — отстала я от времени. Спасибо! — сказала она, пожав Яну руку. — Я знала, что могу на тебя положиться! Лучший инквизитор!

— Ну, не то чтобы… — заворчал он, смущаясь.

А Кара, резко распахнув крылья и обдав его мощным порывом, взлетела, на прощание что-то крича, и Ян еще недолго постоял, глядя наверх и улыбаясь. Ему очень хотелось знать, какой подарок совместными усилиями могут придумать Влад и Ишим — наверняка что-нибудь грандиозное.

vi. письма

К наряженной сияющей елке Вирен придвинул удобное кресло, устроился в нем с книжкой и затих надолго, лишь изредка шурша страничками. В последние несколько дней забегался: ему поручили сложное дельце, которое Вирен вел вместе со Столичной стражей; теперь он особо понимал Яна и Влада, которые, окончательно умаявшись от расследований, предпочитали отодвигать работу подальше и проводить время с семьей.

На кухне играл старый приемник, чудом ловя какую-то неведомую волну, на которой вечно пели старый русский рок. Там же вскипал чайник, Влад пытался что-то сообразить на ужин, а Белка, украдкой проскользнувшая с Виреном в Петербург, вертелась рядом и помогала ему, что-то радостно треща. Как ни любил маленькую подругу Вирен, иногда у него уши вяли: о Сашке Ивлине, ее драгоценном женихе, он знал столько же, сколько сама Белочка, и готов был выть и лезть на потолок, но она оказалась на редкость понятливой и сама переметнулась на Влада…

В доме инквизиторов никогда не тревожили читающего, поэтому Вирен мог позволить себе расслабиться, блаженно растечься в кресле и лениво пробегать глазами по строчкам — куда медленнее, чем он мог бы. Рядом лежал Джек и неспешно помахивал хвостом. Потом заглянула Кара, постучала по двери костяшками. Пахло мандаринами, и Вирен отложил книгу. В другой руке, заведенной за спину, Кара как раз держала мандарин, рыжий, круглый, точно с открытки. Они честно разделили его пополам. Минутой позже к ним присоединился и Ян.

— Что ты читаешь? — любопытно спросил он.

— Да так, «Крампус» от Брома. Хотел новогоднее настроение создать, а то что-то так устал, что готов рога отбросить… Почему вы не сказали, что взрослая жизнь — это сложно?

— Может, я ошибаюсь, но новогоднее настроение создают не триллерами, — осторожно предположил Ян.

Он потравил пару историй из инквизиторских будней, и заинтригованная Кара осыпала его вопросами. Сказать, существует ли вся новогодняя нечисть, Ян, убежденный скептик, никак не мог, разводил руками, хотя к Каре с азартом присоединился Вирен. Заметил, как в коридоре мелькнул Влад.

— Пап! — позвал Вирен.

— Да? — тотчас же откликнулся он. В последнее время, когда Вирен стал с каким-то особым спокойствием называть его отцом, Влад мгновенно оказывался рядом, стоило окликнуть, точно боялся разочаровать — как будто ему было, с кем соревноваться.

— Есть Крампус или нет? Ведь не из ниоткуда придумали эту легенду! — насел Вирен. — Должна быть какая-то тайна… Санта, он же Дед Мороз, он же любое другое существо — это явно Святой Николай, а Крампус? Неужели с Люцифера придумали? Ему любили пририсовывать всякие козлиные черты…

— Да, бедный козел отпущения, досталось же животному… Не знаю, — развел руками Влад. — Сложно разобраться в человеческих мифах; мы вот с инквизиторством недавно познакомились с настоящими эльфами — ну, я рассказывал, — в них мало благородства, которое рисует народная молва. Может, и Крампус не так уж плох! О нем писали еще до христианства, но оно его здорово разукрасило. Всегда должны бытьдобро и зло, чтобы по канонам…

Погрузившись в размышления, он помолчал, уселся на подлокотник кресла, благодарно кивнул Каре, протянувшей ему дольку мандарина.

— Вот Йольского кота мы точно видели! — похвастался Влад.

— Это был обычный дворовый кот, — упрямо сказал Ян. — Здоровый такой, черный. Сидел рядом с машиной и орал. Наверное, есть хотел.

— Зануда, — буркнул Влад. — Ты его напугал.

— Напугал его Джек. А всего-то хотел познакомиться!

Со стороны кухни появилась Белка с бутербродом и тут же включилась в беседу:

— А я верю в Деда Мороза! — заявила она. — Если в наших мирах есть магия и любая, даже самая удивительная нечисть, тогда почему не быть доброму зимнему волшебнику? Согласитесь, это звучит не так глупо. И я всегда писала письма…

Кара коротко хохотнула, и все уставились на нее.

— Вспомнила, сколько к нам передают залетных писем, — сказала она. — «Санта» и «Сатана» удивительно похоже пишутся, вот детеныши и путаются.

— И что ты делаешь? — спросила Белка.

— Что-что… Чаще всего там просят какую-нибудь мелочь, если это нетрудно, отправляю небольшую посылку на адрес. Послать какого-нибудь гонца в ближайший кукольный магазин — и все.

Вирен вспомнил адских фарфоровых куколок с изящно выточенными рожками и пушистыми хвостиками, как настоящими, а потом подумал про человеческих пластмассовых «барби» и присвистнул: чудеса Кара творила весьма оригинально. Но она как будто засмущалась, хищно вгрызлась в мандарин, чтобы не продолжать эту тему.

— Я писал эдак лет до семи, — вспомнил Влад. — Потом понял, что это большая наебка. Когда из года в год просишь котенка, а он так и не возникает, начинаешь обижаться. Ну, слава Деннице, убивать Деда Мороза мне не захотелось…

Джек перетек к нему поближе и мягко тронул лапой ногу: смотри, мол, я лучше всякого котенка!

— Я с детства был очень разумным ребенком. И Новый Год почти не отмечал… — вздохнул Ян с какой-то надломленной улыбкой. — Пока мать была жива, она тихонько праздновала Рождество, а потом уж никто этим не заботился. Не с кем мне было…

— Эй, отставить вечер грустных воспоминаний! — шумно вмешался Влад. — Теперь у тебя есть мы! О, Белка! — воскликнул он. — А в этом году написала?

Засопев, она отвернулась и, кажется, даже покраснела. Грянул хохот. Кара ухмылялась, прижимаясь боком к тихо посмеивающемуся Яну, и мирно устраивала голову на его плече, Влад аж кресло шатнул, и даже Джек звонко тявкнул.

Но Вирен честно не смеялся, потому что он-то тоже писал: размышления Белки и правда казались на удивление здравыми. Кроме того, эта развеселая троица сама на свою голову научила их верить в волшебство.

vii. снежки

Сначала все шло очень даже прилично, спокойно: они неспешно прогуливались по заснеженному, сонному Таврическому. На ветке над ними сердито каркнула ворона и унеслась прочь, возможно, даже разочаровавшись. Разговаривали о чем-то не совсем осмысленном, весьма незатейливом, такие похожие на приличных и воспитанных петербуржцев, что точно так же кочевали между высоких черных деревьев, будто бы нарисованных тушью на лазурном небе, пересекали мостики над смерзшейся водой… Дети — Вирен, Саша и Белка — с интересом оглядывались по сторонам, примечая вдалеке дворец, зеленью выделявшийся на фоне снега…

А потом, когда они остановились, чтобы Вирен, носившийся с камерой в обнимку, выбрал красивый ракурс на дворец, Влад от нечего делать — и из природного стремления нарушать спокойствие — цапнул пригоршню снега, скатал снежок и, конечно, кинул. Ян обернулся медленно, что Влад даже успел испугаться, не вдарило ли его сильно — он целил по спине. В следующий миг его от души окунули в пышный сугроб, и где-то там, вдалеке, озадаченно затявкал Джек. Завозились гвардейцы: дети давились смехом вместе с Карой, Ишим пискнула… Из сугроба Влад выбрался лохматым, заснеженным и с воем кинулся в сражение.

— Ну все, инквизиторство, это война! — проорал он шутливо, награждая Яна целым снежным комом. Тот охнул, проморгался. А потом начался настоящий ад.

Они хохотали, выли, как одичавшие фурии, носясь друг за другом и швыряясь наскоро слепленными, разваливающимися снежками, взметая ворохи, веера зимней пыли. Демонята, прожившие в пустыне всю жизнь, быстро включились и учились делать снаряды на ходу, с необычайной радостью кидаясь в них — кто хоть раз не мечтал дать любимому родителю снежком по носу?.. Лихо крикнув, Кара стремительно взмыла, пролетела, сваливая с веток пушистые шапки им на головы, на шапки; ее пытались подбить, но верткая Кара резво увернулась, смеясь.

Поначалу воевали все со всеми. Разбрасывались снежками во все, что видели: они лупили по стволам деревьев, по спинам… Засев за сугробами, Вирен руководил Сашей и Белкой, как заправский генерал, направляя огонь. Ишим и Ян притаились где-то в деревьях, и это было уж точно не к добру. Кара попыталась пробиться к Владу, но едва не попала под мощный обстрел, и он кинулся к ней, утягивая на землю, почувствовал, как по лопаткам скользнул снежок…

Устраиваясь у него под боком, Кара тяжело дышала и улыбалась. В ее волосы набился снег, щеки раскраснелись, а шарф совершенно выбился из-под куцой куртки. К ним по-пластунски подполз верный разведчик Джек и принялся вылизывать Каре отмороженные уши.

— Ишим со ста метров в глаз белке попадет, — пробормотала Кара.

— Белке?

— Да не нашей… Ну, пусть будет кролик.

— Инквизиторство умеет стрелять вслепую, — вспомнил Влад. — Мы обречены.

Но это, конечно, не могло их остановить. Влад чувствовал странный, ничем не объяснимый жар, хотя валялся глубоко в снегу. Что-то такое особое, что не просыпалось в нем даже во время настоящих сражений, ликующе билось в груди. Они, привыкшие к войне, забыли о детских играх и веселье, а теперь, копнув поглубже, внезапно обнаружили, что снежная схватка может быть такой приятной и будоражащей… Такой беспечной и настоящей.

И они вылетели навстречу, потому что не умели прятаться, и голосили, кричали и рычали, обжигая горло холодом, перекидываясь снежками и очертя голову кидаясь от дерева к дереву, несмотря на вражеские снаряды, рассыпающиеся сияющей снежной блесткой… За шиворотом было холодно и мокро, в ботинки набился снег.

Но было солнце, поджегшее поляну, был тихий зимний день, и Влад Войцек, прикрываемый со спины Карой, со всей семейной теплотой пытался засветить драгоценнейшему напарнику в ухо. И, кажется, он был счастлив.

viii. 21 декабря

Утро застало Яна в пустом доме, и на минуту ему показалось, что он все еще спит. Что это извращенный кошмар. Поскольку он четко помнил, что засыпал на диване, на котором они тщетно пытались уместиться с Карой, Владом и Кораком… Казалось бы, зная, что в доме окажется столько гостей, надо озаботиться большим количеством раскладушек, но те и так оказались отданы Ишим и детям…

Просыпаться одному было отвратительно.

— Войцек? Влад? — озадаченно позвал Ян; он поднялся, протирая глаза. Чуть не натолкнулся спросонья на елку, отпрыгнул, зашипев. Холодный пол опалял босые ступни. — Кара? Джек? Да куда вы все… Вот черт.

Он обошел всю квартиру, постучал в ванную, хотя прекрасно слышал, что там никого нет, сунулся в темноту и растерянно покачал головой. Снова проверил все, нашел на подоконнике телефон, но там не было ни сообщений, ни пропущенных звонков. Амулет связи лежал мертвый.

Стиснув пальцы на прозрачном камушке, он подумал о Владе, сосредоточился, нашарил какое-то теплое, домашнее воспоминание — как он вешали вот эту гирлянду на карниз, хотя стремянка была совершенно сломанной… Влад не отозвался. Спохватившись, Ян коснулся контракта, привычно перебирая серебряные ниточки связи, но ничего не добился.

— Нет, это уже ни на что не годится, — вслух решил Ян.

Тревога медленно разгоралась. Он быстро умылся, оделся, заглянул на кухню и сердито рассматривал чайник, пока тот вскипал. Чай получился не очень вкусный — может, потому что Ян, торопясь, не заварил его до конца. Обжигаясь кипятком, он расхаживал по кухне. Рассматривал разноцветные елочные шарики, висевшие на ручках шкафчиков, и пушистую мишуру.

Потом, не выдержав, схватился за амулет и подумал об Анне.

— Слушай, надеюсь, не отвлекаю… — начал Ян. — Ты не знаешь, куда все мои пропали? Ну, Войцек, Джек наш, Кара с Ишимкой, Рак — да, в гости залетел, — Вирен, Белка, Сашка, Рыжий…

— Ничего себе у тебя пропажи, — присвистнула Аннушка, хотя он еще не закончил. — Ты список составь. И заявление пиши!

— Да я серьезно! — взъярился Ян, повышая голос. — Прости. Ума не приложу, куда они все… Извини, я, наверное, сам поищу.

И отключился, не слушая зашебуршившую Аннушку. Нужно было думать — а распутывать пропажи Ян умел, потому быстро взял себя в руки. Он открыл холодильник, поглядел на бутылку виски и вытащил ее на стол. Налил себе немного в ту же кружку, из которой пил чай, и попытался припомнить вчерашний вечер.

Нет, они не ссорились, если не считать то, что Кара пыталась поначалу стянуть общее одеяло на свою сторону. Потом, правда, оказалось, что она мерзнет, и нужно было ее просто обнять… Ян помотал головой. Раньше. Раньше был вечер, они смотрели «Шерлока», Влад рассказывал детишкам какие-то новогодние страшилки, в углу в кресле сидела Ишим и вязала ему свитер, Корак хвастался путешествиями по мирам, а Джек был счастлив, потому что его гладили все без исключения и подсовывали печенье с шоколадом… Ян помнил их голоса, помнил свет — сгуском света в его памяти остался этот вечер. Они приглушили люстру и зажгли гирлянды…

Почему-то Ян почувствовал себя самым одиноким и несчастным. Он вдруг представил, каково оказаться совсем одному. И ему захотелось завыть.

Накинув куртку, Ян внимательно осмотрел опустевший шкаф, пробежался вокруг дома, чувствуя себя редкостным идиотом, попытался сообразить, куда они все вместе могли пойти… И машина, и «Харлей» Влада остались на месте, и Ян некоторое время постоял рядом. Закурил.

Он вдруг вспомнил, что говорил Владу однажды: «Наверное, я был чертовски одиноким». Редко возвращался мыслями к Будапешту, к пустой квартире — он с радостью покидал ее, отправляясь на тягомотную работу. И никогда не украшал к Новому Году. И Яну страшно становилось: он думал, это нормально, так и должно быть, что ему хорошо, что никто его не тревожит и не дерет нервы. А теперь он не мог представить себя без семьи.

Когда загорелся амулет, Ян торопливо схватился за него.

«Ян, тут убийство, адрес на телефоне, тебе обязательно нужно быть, это важно!» — рявкнула она и тут же выключилась, не успел он задать ни единого вопроса.

На мгновение ему показалось, что у него сердце остановилось. У Яна, к сожалению, была прекрасная фантазия, воспитанная на инквизиторской службе и долгих годах труда над мемуарами… И запросто связалось исчезновение семьи с преступлением, потому что Ян, майор Петербургской Инквизиции, в кои-то веки не мог здраво соображать.

Украшенные улицы ему примелькались, проблески огоньков вызывали все больше вскипающую ярость, и Ян сдавленно рычал, вцепляясь в руль. Он проскочил на красный, резко свернул на улицу, радуясь, что здесь совсем пусто. Вылетел из машины, чуть не споткнувшись, взрыл ботинками снег, обалдело посмотрел по сторонам, наткнулся на пару знакомых инквизиторов, кивнул им рывком. Перед ним был ресторан, у входа ждала Анна, подойдя к которой, Ян не успел ничего спросить, просто потому что вопросов было слишком много.

Но Анна безжалостно молчала сама, распахнула дверь и втолкнула Яна внутрь. Здесь было тепло, пахло чем-то вкусным, сиял свет, и у Яна глаза разбежались. Когда он проморгался, увидел перед собой празднично украшенный зал, улыбающихся гвардейцев, услышал легкую музыку…

— Так, сейчас декабрь, — рассудил Ян. — В этом я точно уверен. Нового Года же еще не было. Аня, какое сегодня число? Срочно.

— Двадцать первое, — спокойно ответила она. — Они так и говорили, что ты забудешь про собственный день рождения, теперь Влад должен мне ночное дежурство.

Еще раз Ян рассмотрел наполненный светом зал, огромную елку с игрушками, столики, за которыми сидели и ждали его знакомые по Аду и Петербургу люди и нелюди. Он даже не думал, что их столько — праздники они привыкли отмечать дома, потому Ян даже смутился. Возможно, у него случился какой-то юбилей. Ян за этим как-то не следил, а возраст собственный выяснял весьма извращенным способом: отнимал от нынешнего года год рождения, и то получалось с погрешностью в пару лет.

Он не привык отмечать день рождения, потому что где-то подсознательно знал, что он ненастоящий, наугад поставленная дата. Правда, его семья считала иначе, и Ян поддался общему убеждению.

А напротив стоял такой же сияющий, как все эти гирлянды, Влад, улыбающийся, в любимой рубашке с серебряной вышивкой по рукавам, а рядом с ним — Кара. Ян молчал долго. Музыканты начали другую песню.

— Ян? — озадаченно позвал Влад. — Ты как? Завис?

— Я тебя убью! — рявкнул Ян, кидаясь на него. — Это была твоя идея, Войцек, урод ты несчастный, я тебе горло перегрызу, ты меня понял? Пусти меня, имею право, я по званию выше!

Кара его удержала, обняла, похлопала по спине, прошептала что-то вроде: «Не убивай этого дурачка при свидетелях… и поздравляю тебя». Ловко толкнула к Владу, но на всякий случай осталась рядом, потому что Яну все еще хотелось его немного задушить.

— Не уходите так больше, ладно? — проворчал Ян, нахохлившись, сжавшись в объятиях. — Так случилось, что почти все дни рождения я праздновал в одиночестве… И я только стал об этом забывать. Знаете, как у меня все переломалось, когда я подумал, что могу потерять вас? Что в один миг все закончится. Что я снова один… Войцек?

— Да? — с готовностью откликнулся он.

— Где мой кактус? Не оставляй меня без кактуса после этого ужаса, ты не настолько жесток.

ix. кактус

Джек тявкнул. Дверь в инквизиторский кабинет отворилась, и Ян на миг скосил глаза от экрана компьютера, быстро оглядев того, кто стоял на пороге. Был это припорошенный снегом Влад, небрежно набросивший на шею шарф, со спутанными волосами; он выглядел так, будто добирался бегом. За спиной точно что-то держал, и Ян наметанным взглядом определил, что это не просто безделушка. Что-то внушительное. Подойдя к Владу, Джек покрутился рядом, заглянул за спину, озадаченно заскулил и подошел к Яну, где улегся, ожидая развязки.

А Влад улыбался как никогда радостно, и это не предвещало ничего хорошего. Ян осторожно свернул отчет. На рабочем столе была фотография, неделю назад сделанная Владом: заснеженный сияющий Петербург.

— У меня для тебя подарок, инквизиторство! — продолжая все так же коварно ухмыляться, громогласно заявил Влад. — Ни за что не угадаешь!

— Это голова убийцы? — с легкой надеждой спросил Ян. От Влада можно было ожидать чего угодно, и он сразу решил не скромничать в предположениях.

— Хм. Нет, но, если тебе так хочется, можно устроить, дай мне полдня, — решил Влад, чертовски очаровательно, нужно признать, улыбаясь. Тем не менее, Ян поспешил помотать головой, чтобы не искушать его лишний раз.

Не выдержав, Влад сам перестал мучить загадками и поставил перед Яном горшок с… Определенно, это было растение. Ян готов был поклясться в этом. Насчет остального он терялся, поскольку у притащенного Владом уродца были длинные обвислые стебли, точно у плакучей ивы, из каких-то странных гладких пластин, а на конце каждого пылало по лохматому цветочку.

Ко всему прочему, в горшке лежала новогодняя гирлянда с пластмассовыми колокольчиками, а на самом растении висели крохотные игрушки-шарики разных цветов.

Ян обменялся с Джеком ничего не понимающими взглядами и, по крайней мере, почувствовал себя не одиноким.

— Что это? — наконец спросил Ян. — Оно проклято?

— Это рождественский кактус! — объявил Влад.

— Какой он… необычный, — тактично заметил Ян, старательно подыскивая цензурные синонимы к всплывающим в мыслях словам. Силы оставляли его. — Довольно… ээ… концептуальный.

— Конечно. Он же рождественский!

— Рождественская должна быть елка. — Ян попробовал зайти с другой стороны. И не без опаски тронул одну навощенную пластинку. — Понимаешь?

— А это кактус!

Первым завыл все-таки Джек.

— Ты поэтому его украсил? — спросил Ян, который начинал что-то понимать.

— Ты такой умный, тебе бы в Инквизиции работать, — съязвил Влад. — Пусть стоит в кабинете праздничный, украшенный. Мы ведь все равно забыли купить новую елочку взамен той, что в прошлом году сожрал Джек…

Услышав свое имя, Джек завозился, заворчал. Всем своим видом пытался показать, что он приличный и уважаемый адский пес, и жрать всякую концептуальную дрянь не намерен.

— По-моему, он очень милый, — заметил Влад.

— Да? Что еще, в таком случае, ты считаешь милым?

— Тебя? — предпринял отчаянную попытку Влад.

Ян в ужасе посмотрел на кактус. Ему показалось, что кактус посмотрел на него в ответ.

— А научное название — Шлюмбергера! — блеснул Влад.

— Будь здоров.

— Смешно ему. Зато ни у кого больше такого не будет! — похвастался Влад. И, не слушая слабых возражений, взял горшок с этим шикарным, по его словам, извращением природы и водрузил его на подоконник, где у них обычно стояла пушистенькая искусственная елочка. — Ты представляешь, у всех такие скучные и одинаковые ели, а у нас кактус! Традиции, как и правила, нужны, чтобы их нарушать. О, я тут мимо елочного базара шел, у них охуенные сосны по акции… Инквизиторство, хочешь сосну?

— Что? — переспросил Ян, ошалело обернувшись. Понял, что очень устал. — А. Сосна. Дерево. М-да. Да ты не мелочись, тащи сюда сразу семейство кедров, агаву и какой-нибудь художественный пень. Будем жить как друиды! Устроим семейный дендрарий, главный экспонат — подарочные кактусы! И имя им легион!

Влад бережно потрепал его по волосам, поцеловал в висок, и стало чуточку лучше. Потом он заварил вкусный горячий кофе, чуть пряный на вкус, и Ян стал смотреть на новый кактус совсем уж философски. Пусть себе стоит, если никому не мешает… Выдумки Влада приводили и к более ужасающим последствиям, чем лохматое растение.

Джек задумчиво рассматривал яркие цветочки и иногда облизывался. Надежда еще была.

— Новому кактусу нужно имя! — настойчиво напомнил Влад.

— Пиздец какой-то! — Ян твердо выговорил именно те слова, которые пришли ему в голову при первом взгляде на рождественский кактус.

x. ужин

К кутерьме на кухне привыкнуть было просто. И к ее малому размеру: инквизиторское обиталище, в котором едва можно было двигаться, не отдавив хвост, не шло ни в какое сравнение с кухнями во Дворце, куда первую леди запросто пускали. Она, собственно, имела полное право туда приходить, как и в любое место резиденции Сатаны, но Ишим все равно несколько смущалась и проскакивала мышкой в пышущие жаром и паром комнаты, где бегали и голосили, где дребезжали жестяные крышки на кастрюлях, пыхало что-то загадочное… Ее всегда забавляло, как повара и поварята вытягивались в струнку, завидев ее, — точно как солдаты на плацу перед Карой. Ее личная маленькая армия…

А на кухоньку инквизиторов ее сразу пустили королевой. Даже Влад, который там обычно хозяйничал, с легкостью уступил ей место у плиты и духовки, где происходила главная битва, а сам сдвинулся к столу — порубить салатики. При этом Влад умудрялся болтать и перебивать и радио, и шушукающихся Белку с Виреном, и вообще всех. Кара же металась по кухне и подавала Ишим все, что она просила для теста, подозрительно изучая этикетки, чтобы ни в чем не ошибиться. Ишим оставалось наслаждаться небывалой властью и следить, как бы Кара не залезла в кастрюлю пальцами — с варварскими дегустаторскими целями. Детям она поручала мешать, и те радостно принимались за работу.

Не остался в стороне даже Джек, которому отдавали ненужное: адский пес проглатывал все, что ему протягивали, и выглядел самым довольным существом на свете. Он прохаживался по кухне, неведомо как проскальзывая между ног, и по очереди клянчил у всех.

Неприкаянным духом остался только Ян, который сначала порадовался, что может в одиночестве поработать над своими бумажками, которые уже бумажками, конечно, не были, а хранились в компьютере. Он потыкал в ноутбуке с полчаса, потом пришел на кухню и стал упрашивать Влада, чтобы ему тоже дали что-нибудь порезать.

— Нет, инквизиторство, каждый раз, когда ты притрагиваешься к готовке, ничего не получается, — ворчал Влад, отмахиваясь от него ножом. — Это примета такая! Ничего я тебе не дам!

— Не маши ножом, — цыкнула Кара, которой едва не прилетело по уху, когда она протиснулась к кухонному шкафчику в поисках уксуса. — И не жадничай, Ян ничего плохого не сделает. Подумаешь, салат порезать, да с этим Джек справится!

Тем временем Ян придирчиво рассматривал миску для салата и художественно раскиданные овощи. Влад в этом году заупрямился и сказал, что оливье — это пережиток советского прошлого, которого у большей части присутствующих даже не было, так что мешал он что-то не вполне традиционное. Ишим не стала с ним спорить — да и никто не стал. Потому что спор с Владом сам по себе был делом гиблым и совсем не праздничным.

— Войцек, это пармезан, да? — трагично спросил Ян.

— Это белорусский пармезан, отстань от меня.

— А креветки тоже?

— Тоже. Из Днепра, наверно. Да на, на, режь свой салат.

Довольный Ян принялся сосредоточенно нарезать зеленые листочки. Хихикнув, Ишим ему подмигнула и вернулась к слежке за поднимающимся пирогом через прозрачную дверцу духовки. Она, как и обычно на праздники, делала шарлотку, попутно замешивая тесто для печенек и следя, чтобы получилось без противных комков…

Ян потянулся за солью. Все как-то слишком расслабились, и только Вирен, который помогал Каре вскрыть банку с ананасами, вдруг обернулся, дернулся и взвыл. Сидевшая рядом Белка испуганно ойкнула и поджала хвост. Прежде чем кто-то сумел понять, что произошло, он прыгнул к столу и в героическом прыжке отпихнул от Яна салатницу.

— Пап, это сода, — тихо заметил Вирен, поднимаясь с пола, куда, не удержав равновесие, грянулся.

Ян издал какой-то несчастный звук, напоминающий кошачье мявканье, и Ишим, жалостливо ахнув, поспешила туда, обняла его за плечи и оплела хвостом руку, принялась уговаривать:

— Ничего, все хорошо, видишь, ты все на стол сыпанул. Бывает, случается, это от невнимательности… Зато порезал красиво! — уверенно заявила она. Метнула во Влада взгляд, предостерегая его от всяких: «А я же говорил!»

Но Влад помог прибрать со стола, потерся носом о щеку Яна, вручил ему яблоко, оставшееся от пирога, и твердо сказал, даже приосанившись:

— Конечно, ровно! Инквизиторство у нас перфекционист — страшный зверь!

— А как это? — трогательно удивилась Белка, которая, должно быть, просто не слышала раньше таких слов.

Влад многозначительно ухмыльнулся. И, пользуясь всеобщей толкотней, заговорщически указал на яблоко, которое Ян вертел в руках:

— Розочку сообразить сможешь? Даю тебе нож и полную свободу для творчества.

— Смогу, — облегченно кивнул Ян. Он отодвинулся к окну и возился с яблоками, от усердия чуть прищурившись и почти не отвлекаясь.

Ишим формочками взрезала раскатанное тесто: ей достали новые, с елочками, снежинками, снеговиками и всей новогодней красотой, и ей не терпелось попробовать их в деле. Подсуетившись, Белка помогла вытащить из духовки уже пышный, сладко пахнущий пирог и загрузить противень. Умаявшись, они обмахивались кисточками хвостов: у плиты стало жарче, чем в Аду.

Пирог пришлось охранять Вирену, потому что он никогда данное слово не нарушал и серьезно относился даже к столь невинному поручению, так что не оставил шансов слямзить кусок ни облизывающемуся Джеку, ни Каре с Владом, которые давно закончили с салатами и откровенно скучали. Теперь нужно было ждать. Вирен подкрутил радио — там как раз играло что-то ненапряжное и приятное. Белка восхищенно рассматривала яблоко, превратившееся в волшебный цветок, а Ян смущался от ее восторгов, но стойко продолжал танцевать ножом по следующему, смахивая Джеку красную шкурку.

— А к чему рассыпанная сода, кто-нибудь помнит приметы, раз уж мы про них говорили? — вслух подумала Ишим, чтобы их развлечь.

— К неприятностям, — спустя несколько мгновений отозвался Ян, который быстро набрал что-то в телефоне. И виновато вздохнул.

Джек же внезапно завозился, заворчал, и Влад тоже оглянулся по сторонам. Пахнуло озоном — совсем незаметно, слишком аппетитен был остывающий пирог, но все-таки почувствовать можно было. Окно задрожало — Кара взволнованно потянулась к кухонному ножу.

— Сейчас Корак заявится, — предрек Влад. — Учуял пироги и печеньки, все с ним ясно.

В коридоре послышался ужасный грохот и чертыхания знакомым голосом. А духовка требовательно запиликала, и Ишим, натянув огромные кухонные рукавицы, полезла вынимать только что приготовившееся печенье.

xi. романтика

В том, что зима — самое романтичное время года, никто не сомневался, и дело было не только в притаившимся где-то в феврале полуязыческом празднике, но и в самой атмосфере Нового Года. Семейного, теплого — это были те дни, когда хотелось крепко обняться под одним пледом и смотреть какую-нибудь милую и глупую рождественскую комедию, пока на елке мерно вспыхивают золотистые огоньки…

К сожалению или к счастью, инквизиторы так не умели, потому сами вызвались патрулировать Никольский сад, что раскинулся недалеко от офиса. А поскольку втроем, считая верного Джека, которого падающий снег привел в щенячий восторг, было скучно, они позвали еще и Сашу Ивлина, а за ним, конечно, прицепилась и Белка. Она страсть как любила прогулки по городу.

Никольский засыпало, свежий снег припорошил уже залежавшиеся сугробы и мерцал в свете фонарей и везде развешанных гирлянд, и светло было, точно настал день. Все утопало в золоте, и лица людей и нелюдей казались чуть счастливее и радостнее, хотя они и были веселы и беззаботны.

Белка бежала, взрывая веерами снег, радостная, с широко распахнутыми глазами, а потом второпях налетела на Сашу, и он легко закружил ее.

— Не свалитесь там! — крикнул Ян.

Но они его не слышали, упавшие в пышный сугроб и дико хохотавшие.

И не они одни были полностью увлечены друг другом, не замечая никого вокруг, обнимаясь и застывая посреди дорожки, спрятавшись в тени деревьев, большой елки, поставленной возле ворот, среди сугробов…

— Как непристойно, — чопорно заметил Ян, когда они неспешно прогуливались и обшаривали взглядами кусты — докладывали, что в саду шалят феи. То было мелкое колдовство, ничуть не вредящее, а напротив, дарящее частицу тепла, но они следили, чтобы крохотные создания не переусердствовали.

И вот из-за кустов только что кто-то со смехом порскнул и затерялся там, среди народа. Джек презрительно тявкнул.

— Ты думаешь, это всего лишь магия фей? — любопытно спросил Влад. — На нас защитные амулеты — значит, ты ничего не чувствуешь?

— Ну, почему не чувствую, — смущенно проворчал Ян. — У меня просто есть также важное чувство такта, которое не позволяет мне облизывать кого-нибудь прилюдно… гм, да, не смотри на меня так, я размышляю в общем смысле… нельзя же так — прямо на улице! Общественный порядок, в конце концов! Вон там подростки так и жрут друг друга…

Влад почему-то многозначительно молчал, и Ян додумался присмотреться (в полутьме видно было не так хорошо, а парочка отошла подальше от огней), тут же почувствовал, что окончательно краснеет — впрочем, это можно было легко списать на морозец, если Влад вздумает злорадствовать.

— Это Кара и Ишим, да? — несчастно спросил он.

— Да, я сказал, где мы будем… Идем, они пока заняты! — Влад ловко развернул Яна в противоположную сторону. — Знаешь, когда кто-то счастлив, становится совершенно безразлично на остальных… Не хочешь кофе? Нам тут еще бродить несколько часов, нужно согреться, если ты, конечно, предпочитаешь этот способ…

— Скажешь что-нибудь неприличное — я тебя утоплю в снегу.

— И кто это тут неприличен? Вообще-то я как раз собирался вызвать тебя на дуэль на снежках, — серьезно сказал Влад. — В прошлый раз мы как-то не выяснили, кто круче… Эй! Команды начинать еще не было!

Пока он разглагольствовал, Ян уже успел скатать снежок и запустить ему в лицо.

— Очень… твою мать… романтично, — отплевываясь, выдавил Влад.

И кинулся на него с пригоршней снега.

Джек сидел возле кустов и несколько озадаченно наблюдал за тем, как его внезапно ополоумевшие хозяева носятся между деревьев, швыряясь снежками и хохоча, выкрикивая бессмысленные угрозы и пытаясь окунуть друг друга носом в снег.

Среди праздничных гирлянд, висевших на деревьях, хитро мерцали феи.

xii. двенадцать

В ту ночь было много света. Мягко падал снег.

За столом суетились и теснились. Хотя бы потому, что уместить всех гостей на небольшой кухоньке в семейно захламленной, обжитой петербургской квартире было попросту невозможно. Кого-то непременно пришлось бы выпихнуть в коридор — или за окно, как дружески заявил Влад Кораку. Это была у них традиция — начинать праздник с попытки сломать друг другу носы.

Корак стукнулся лбом о висящий на кухонном шкафчике шарик. Полез к духовке проверять утку, довольно заворчал. Едва не столкнулся с Ишим, проносящей мимо большую тарелку с печеньем, кричащей, чтобы ставили бокалы. Потом она фыркнула и переставила сама — как надо, а кто-то из Роты — Гил или Зарит — стыдливо бурчал под пристальным взглядом первой леди Ада.

В коридоре толпились. С черных военных ботинок обтекал снег, куртки и мундиры громоздились на вешалках. Разнеслась пронзительная, требовательная трель звонка, кто-то из гостиной крикнул, чтобы впустили Аннушку…

На кухне дети у холодильника шуршали конфетами, с ними же вился Джек, которому перепадал шоколад — к нему пес в последнее время слишком пристрастился.

Вихрем проходясь по квартире, указывая, куда тащить стулья, какие тарелки ставить, Ишим бережно поправила елочку, проверила носки, развешанные вместо отсутствующего камина на батарее, шуганула кого-то к антресолям, чтоб вытащили еще больше фужеров, отняла у Корака шампанское… Ее приказам следовали безукоснительно. Ишим наткнулась на Кару и Влада, вжавшихся в угол и над чем-то смеявшихся. Выглядели они как-то слишком расслабленно и довольно. Глаза блестели.

— Вы уже успели напиться? — возмутилась Ишим.

— Ни в одном глазу! — честно рявкнула Кара и отмахнула от виска — даже не промахнулась.

— Да я вообще больше не пью! — поклялся Влад.

— Конечно. Когда ты снова будешь лезть к Яну с предложением руки, сердца и прочих органов, мы об этом поговорим. Давайте на кухню, все уже собираются!

И подтолкнула их туда, деловито помахивая хвостом. Из ниоткуда явился Ян, прижимавший к уху телефон и что-то односложно отвечавший на поздравления коллег. Улыбнулся, кивнул.

— Знаете, я тут вспомнил, как мы отмечали Новый Год вчетвером, — сказал Влад. — Я еще много ворчал, не понимал, зачем это понадобилось. Сидели мы и болтали ни о чем до пяти утра, и я, кажется, тогда понял. Да, понял! Кто бы мог подумать, что однажды здесь будет столько народу, что не протолкнешься…

— Осторожно! — вскрикнул Вирен, несшийся с какой-то коробкой. Едва не сшиб Кару, торопливо извинился и протиснулся на кухню.

Там Рота настороженно взирала на плазму, с которой возился Саша. Корак отвоевал себе салат и примостился на подоконнике, с аппетитом наворачивая оливье. Рыжий с Виреном сражались с шампанским, пытаясь открыть красиво — не без магии, конечно. Зашипело, в бокал полилось.

— Да ну его, каждый год одно и то же, даже скучно! — воскликнул Влад, пробиваясь ближе и перекрикивая новогоднее обращение президента. — Кара лучше загнет… Куда дели Кару?

Кара взлетела на стул, удержала равновесие. Хотела бы залезть на стол, но там негде было ступить. Смеясь, радостно ухмыляясь, перехватила у Вирена высокий бокал с шампанским, воздела его к потолку.

— Знаете, у меня никогда не было семьи! — начала она. — Я с трудом вспоминаю своих родителей, я жила в одиночестве. Только один пернатый друг из чужого мира носил мне клюкву, и потому я выдержала. А я сражалась за Рай, а потом и за Ад. Знала только битвы и думала, что погибну в одной из них и в этом не будет ничего удивительного. Но потом… что-то случилось. Я встретила пацана, который вырос и стал язвительным магом… и спас мне жизнь. Не только тем, что однажды выволок меня из горящего дома, в который мне хватило дурости упасть. А тем, что стал моим братом и полюбил меня просто так, ничего не требуя взамен. Потом была моя милая жена, Ишим… Да, солнышко, помаши рукой, ты великолепна… Которая показала мне, ради чего стоит сражаться. Спустя некоторое время мой дорогой брат притащил в Ад еще одного мальчишку, инквизитора. Так случайно получилось. И он научил нас всех миру. Нас становилось все больше. И семья даже не ограничивается теми, кто собрался здесь сегодня.

Они озирались, переглядываясь. Довольно, польщенно улыбались, хотя Кара не назвала каждого по имени, но на каждого посмотрела и уважительно кивнула. Признавая — каждый из них важен и нужен, без него семья не была бы… семьей.

— Мы много сражались, — продолжила Кара. — Разрушали и строили. И я надеюсь, что этим все не ограничится, что мы еще не свершили все великое, на что способны. Но сегодня мы заслужили отдых. Потому — веселитесь, пейте, танцуйте! И помните, что вы — самое ценное, что есть у Владыки Ада. За нас! — рявкнула, как следует взмахивая бокалом.

Ударили куранты.

========== про блинчики ==========

Комментарий к про блинчики

масленица, драбблик после Alia tempora

— Войцек? — позвал Ян. — Во-ойцек?

— М-м?

Влад, кутаясь в плед, заворочался под боком. С самой прогулки с Джеком, после которой он явился обледеневшим, обалделым и очень сердитым, Влад почти не двигался с дивана, куда завалился, уверенно спихнув Яна с отчетами на край. Отогревался, читал какую-то книжку с аляповатого вида двуручником на обложке. За окном завывала яростная метель, скрывшая дома напротив за рыхлой пеленой хлопчатого снега.

— Войцек, а ты можешь блины приготовить? — вдохновенно попросил Ян. — Пожалуйста.

— Что?

— Блины. Такие круглые, плоские лепешки из теста. Можно совсем маленькие, если это сложно… — стушевавшись, завершил он.

— Да я знаю, что такое блины. И это совсем не сложно. — Влад даже отложил книжку, задумчиво на него уставившись, точно вдруг обнаружил у Яна третий глаз посреди лба. — Ты никогда раньше не просил ничего приготовить, — прибавил он, как-то непонятно ухмыляясь и почесывая затылок. — Оказывается, это очень приятно, — удивленно признался Влад.

— Ну, не просил. А сейчас вот что-то в голове щелкнуло. Очень хочу блины, — смущенно фыркнул Ян. — Масленица же, почему мы не празднуем? Я считаю, нужно немедленно вспомнить традиции…

Тоскливым долгим взглядом Влад уставился в окно. Около батареи, уютно возясь, Джек охотился за мягким красным мячиком. Теперь пес любопытно затих и прислушался, и Яну пришло в голову, что он тоже от блинчиков не отказался бы. Проглотил бы сразу с тарелкой.

— Давай тогда сожжем кого-нибудь, — удрученно попросил Влад. — Злоебучая погода.

— Сначала блины, — напомнил Ян.

— Блины? — грянул бодрый голос за их спинами. Влад дернулся, прихватывая книгу так, чтобы было удобнее запустить в кого-нибудь, но в следующее же мгновение опомнился и сдержался. — Кто-то сказал про блины? Я в деле!

Вирен стоял посреди комнаты, радостно улыбаясь и оживленно размахивая руками. Вид у него был несколько запыхавшийся, торопливый, точно он только что вбежал в квартиру — так быстро, что входная дверь не успела хлопнуть. Но ни одной снежинки на нем не осело, а напротив, повеяло пылким жаром Столицы.

— Ребенок, не доводи меня до греха! — патетично возопил Влад. — Ты что, жучки где-то поставил?

— Надо же стучаться! — вторил ему Ян, справившись со странной смесью изумления и радости. — Я совсем не собираюсь быть причиной твоей детской травмы!

— Ой, да ладно, чего я там не видел, вы при мне трупы вскрывали как-то, — отмахнулся Вирен, спешно подлетая и по очереди обнимая всех, включая Джека, на радостях дважды лизнувшего его в нос. — Волчище попросил передать какие-то бумажки! — объявил Вирен, вытянул из внутреннего кармана косухи плотный конверт и вручил его Яну. — Однако удачно я зашел! Я голосую за блины! Кто за? Так, я, Ян… Джек, дай лапу! Ты в меньшинстве! — радостно заявил Владу.

— Куда там можно подать жалобу за издевательства над меньшинствами? — заворчал Влад. — Ишь ты, уже все решили…

— Мы поможем тебе готовить! — ликующе пообещал Вирен, увиваясь рядом. Ян, глядя на него, совершенно не мог сдержать улыбку.

— Вот только угрожать не нужно!

Рассеянно скалясь, Влад выпутался из облюбованного пледа, скатился с дивана, запустил в волосы ладонь, привычно встрепывая. Через каких-то несколько секунд Яну пришлось наблюдать уже два безумных смерча, деятельно носящихся по гостиной. Видеть Влада бодрым, а не хандрящим было, однако, очень приятно.

— Так, ща я напишу, ты сбегай в магазин, — повелел Влад, отобрал у Яна ручку и листок, принялся торопливо строчить. — Да-да, инициатива наказуема! Это во-первых. Во-вторых, дети для того и нужны, чтобы их в «Пятеру» посылать, я разбираюсь. Ну, знаешь, хоть за пивом я тебя не гоняю…

— А зря, — авторитетно вмешался Вирен.

— Тьфу, да не пей ты эту гадость, — перекривился Влад. — Если очень хочется, у меня есть вискарь хороший… Ну все, беги, а то не успеем! — решительно заявил он, указал Вирену в сторону прихожей и мягко подтолкнул в спину.

Они переместились на кухню. Подумав, Ян прихватил с собой и ноутбук, но не стал заканчивать отчет — и сам не знал, зачем его потащил. Сидя за столом и медленно покачиваясь на ножках стула, он наблюдал за Владом, гремящим сковородками, и становилось как-то теплее, несмотря на темнеющую за окном муть.

Какое-то странное воспоминание из детства ворочалось в голове, и Ян вовсе не был уверен, что не придумал его. Среди запутанных образов он наитием различал грустную, но светлую улыбку матери и блины, перемазанные в сметане, и банку с вареньем с кокетливой этикеткой, и скатерть в клеточку…

Дверной звонок не просто затрезвонил — взревел. Прыгая у двери, залаял Джек, и Ян, любопытно выглянувший из кухни, уже заранее предугадывал, что именно увидит: Вирена, нагруженного пакетами, а с ним Кару и Ишим, вваливающихся следом, разрумяненных, пахнущих морозом, радостных… Его закружило тоже: Кара притиснула до хруста ребер в привычной грубовато-нежной манере, рядом защебетала Ишимка. Влад опасливо поглядывал куда-то наверх, под потолок.

— Сейчас Рак свалится, — мрачно предрек он.

Но Корак запаздывал: видно, в межмирье тоже случались пробки.

На кухне уже шуршало, гремело. Бухнув на стол пакеты, Ишим и Влад зарылись в них чуть не с головой, в то время как остальные толпились рядом и тщетно пытались пристроить себя к чему-нибудь. Было жарко как в бане. И смешно, и неловко, когда они пытались все вместе перемешивать тесто, в которое быстро закинули все нужное, следуя командирским указаниям Ишим. Во избежание бед Яна отстранили на это время, и он сидел с истекающим слюной Джеком и гладил его по холке. Это успокаивало.

— У тебя нет формочек для блинчиков? — с сожалением спросила Ишимка.

— Э-э, нет, — опасливо согласился Влад. — А нахуя они нужны?

— Варварство! — ахнула Ишим.

Вообще-то Влад готовил отлично. Если бы у Яна было время, он бы накатал целую презентацию на эту тему. Тем не менее, Ян точно знал, что десерты Влад сознательно игнорировал. Возможно, презирал. Из этой области он был способен только на блинчики, однако искренне считал, что, если умеешь что-то одно, это нужно делать хорошо.

Блины получились как на картинке. Золотистые, румяные, поджаристые. Пахло до одури вкусно, но не сладко. На сковородке еще шипело последнее тесто, которого хватило только на маленький оладушек, присужденный псу. Все остальные сидели и гипнотизировали тарелку, на которой аппетитной горкой громоздились блинчики. Кара вращала в руке нож. Вирен вздыхал.

С гордостью оглядев все приготовленное, Влад наконец-то скомандовал есть. Расхватали быстро. Ян не успел моргнуть, как Кара уже уволокла к себе штук пять блинов, как-то изловчившись. Ишим кусочничала, помаленьку обкусывала блинчик. Вирен, весь перемазавшийся в сметане, как кот, но слишком счастливый, чтобы это заметить, делился с Джеком.

Ян осторожно откусил.

— Ну как? — жадно спросил Влад, вперивая в негосияющий взгляд. Влад был немного перемазан в муке и лохмат, мимоходом сдирал нелепый фартук с котятками.

— Ошень здорово, — выдавила Кара, цапая сразу второй блин, не успев прожевать первый. — Ты хорошая хозяюшка. Янек, скажи?

— Не скажу, мне еще с ним жить. Вкусно, — негромко добавил Ян. — Спасибо.

Довольный собой Влад наконец приземлился на лавку рядом и наугад выбрал из тарелки блинчик. Пригревшись, наблюдая за семьей, азартно обмакивающей блины в только что открытое клюквенное варенье, которое купил умница Вирен, Ян совсем затих. Наверное, подумалось ему, именно этого он хотел, а не просто блинов — чтобы явились все, как всегда и бывало (есть на халяву в Гвардии любили), чтобы шумели, шутливо бранились и делили последние блины…

Ян поглядел в темное окно, прислушался к реву метели. Возможно, что-нибудь и впрямь стоило сжечь, чтобы поскорее пришла весна, но сегодня ему было достаточно и теплого веселья дома.

— …Пап, не зевай, сейчас не оставим ничего! — заметил Вирен, заботливо придвигая к нему общую миску. — Больше всех хотел, а ничего не ест! Не порядок!

— Просто задумался, — улыбнулся Ян. — Все хорошо.

========== жара, пастила и семья ==========

Комментарий к жара, пастила и семья

таймлайн - после Alia tempora

Жизнь на выходном базаре в Столице никогда не затихала. Она оставалась такой же пестрой и громкой, сколько бы лет не прошло, в любое время суток. Пряно пахло специями, покоящимися в больших мешках, сладко потягивало свежими булочками, фруктами с Восьмого; краски тоже бросались в глаза: одежды, ковры, мотки ниток и рулоны тканей… И, конечно, демоны. Везде были демоны.

Ян отдаленно помнил, как впервые увидел базар, и с тех пор мало что поменялось. Он только разросся еще больше, завоевывая не только площадь, которую нехитро называли Рыночной, но и несколько прилежащих к ней улочек — там к стенам зданий, ютясь, липли маленькие лавчонки торговцев победнее. В остальном — те же всполохи разноцветья, громкие вопящие голоса зазывал, отдаленная музыка и толпы кочующего народа…

Когда-то на базар его привел Влад, и Ян робко пробирался следом, стараясь не отстать от Войцека, прорезавшего толпу. Теперь его узнавали, здоровались; Яну не нужен был черный мундир (день был просто невыносимым, спину пекло даже сквозь тонкую белую футболку), ему вежливо уступали дорогу. К гвардейцам на базаре относились уважительно и почтительно: благодаря их обходам стало гораздо меньше краж, а резать в толпе так вообще перестали, опасаясь случайно натолкнуться на законников. За эту нехитрую службу им разрешали пробовать все, что душе угодно, и Ян несколько раз ловил новобранцев за продолжительными дегустациями.

В этот раз с ним шла не пара провинившихся дежурных, а Вирен. Он взбивал ногами пыль на дороге, охотно оглядываясь и стараясь рассмотреть все-все, непоседливо подлетая то к одному прилавку, то к другому.

— Жарко, — жаловался изредка Вирен. Он связал волосы в хвостик, как и Ян, а не позволил им, как обычно, лохматиться, но все равно изнывал. — Скорее бы похолодание. Я недавно слышал в казарме, раньше в такие дни приносили жертвы, чтобы погода сменилась поскорее. Но если сразу пойдет дождь — это к беде…

Яну подумалось, что Кара еще не освоилась с силой Сатаны, поэтому их и бросило в такой жар, но помотал головой. Наверняка этим занимались все придворные маги, и уж если они не сумели справиться, значит, все дело в природе. В самом их мире.

— Веди себя прилично, — фыркнул Ян, глядя, как Вирен в сомнениях теребит край футболки, собираясь, видно, стащить ее через голову и не мучиться так.

— А чего ему можно, а мне нельзя? — насупился мальчишка, указывая на только что прошедшего мимо мощного демона, возвышавшегося над толпой — отчасти благодаря огромным воловьим рогам.

Верхнюю одежду демон игнорировал, красноватая кожа блестела от пота, а на спине Ян с любопытством увидел несколько церемониальных татуировок с Девятого. Оказавшись в такой жаре после ледяной жути последнего круга, сам Ян иногда ощущал непреодолимое желание раздеться. А в толчее было еще и душно.

— Мы на дежурстве, — сурово напомнил Ян. — Ты солдат Роты, гордость Сатаны, и я тебе не позволю шататься, точно какой-то дворовый мальчишка! Вирен, я серьезно!

Вирен хохотал.

— Ладно, не ворчи, я пошутил, — проговорил он сквозь смех, бодая Яна в плечо.

В последнее время на базаре стало больше беспорядков. От жары у всех ехала крыша, даже у демонов, куда проще людей сносивших любую погоду. К тому же, в такие палящие деньки еще сильнее хотелось есть и пить, так что много кто искушался возможностью стибрить хоть яблоко, пока демон за прилавком жадно торгуется со скандальной покупательницей…

Но дело, конечно, было не просто в яблоках.

— Хочешь сладкое что-нибудь? — спросил Ян, рассмотрев впереди прилавок. Это приободрило загрустившего Вирена, и тот, задумчиво поглядев на него, кивнул.

Вирен никогда ничего не просил. Возможно, они, сами того не замечая, воспитали в нем гордость, но мальчишка никогда не останавливался дольше, чем нужно было, чтоб окинуть товары любопытным взглядом и поглазеть на что-то особо выдающееся… Яну было совестно: ему казалось, если б Вирен сказал, что хочет вон тот мармелад, он бы сейчас же его купил. Вообще весь. Но Вирен упрямо молчал.

Румяная демоница за прилавком, прятавшаяся в теньке поставленного шатра, сейчас же вскочила, радуясь им. Отсалютовала Яну хвостом, стрельнула глазом на Вирена… Но все-таки в нем было еще куда больше ребяческого: он глядел не на распахнутую кофточку, позволявшую увидеть весьма многое, а на россыпь пахлавы.

— Выбирай, что хочется, — подтолкнул Ян.

Он на мгновение обернулся. Взял за правило никогда не оставлять спину надолго открытой, особенно в таком месте. Но лица демонов и духов, мелькавших мимо него, лучились радостью. С базара редко уходили обиженными.

Когда Ян снова посмотрел на Вирена, оказалось, что тот сгреб столько, сколько мог унести. Демоница подсовывала ему весьма удобную плетеную корзинку.

— Много? — смущенно спросил Вирен. — Это про запас. Белке еще…

Ян, улыбнувшись, бросил демонице пару серебряных монет и отмахнулся от сдачи. Просиявший Вирен последовал за ним — дальше от той половины, где продавали еду. От резких специй уже кружилась голова, поэтому Яну захотелось перейти скорее к чему-то более привычному: клинкам, одеждам и магическим артефактам.

— Говоришь, тут могут продавать те украденные статуэточки? — пробубнил Вирен, на ходу откусывая от чего-то. Ян плохо разбирался в адских сластях. — Да ну какой дурак пойдет на следующий день? Хочешь? — щедро предложил Вирен, отламывая половину от своего куска.

Крутя обсыпающееся пудрой угощение, Ян хмыкнул. Как на вид — обычная пастила. Но сладость, растекшаяся на языке, была какой-то другой, не приторной, а чуть кисловатой, освежающей…

Они остановились под кроной большого платана, специально высаженного в центре рынка, чтобы можно было передохнуть. Вирен упал на скамейку, протянул ноги и долгое время смотрел в небо, чуточку щурясь. Мимо проплывала толпа, гудя и шумя. Где-то неподалеку слышалась перебранка — обычное дело для базарных торгов…

Ян скользнул взглядом по демонам, расслабленно, почти не цепляясь за лица и не замечая деталей. И замер. Неожиданно поперхнулся воздухом, уставился внимательнее, пытаясь уловить…

Он мечтал, чтобы это было видение. Чтобы ему напекло голову, чтобы свет так неудачно преломился.

— Случилось чего? — спросил Вирен. — Эй, пап?

— Нет, я не…

Очень хотелось пить.

— Кого ты там высмотрел? — нетерпеливо и тревожно спросил Вирен.

Почему-то от его беспокойства стало куда легче. Ян постарался улыбнуться, глядя на него, тихо радуясь, что пошел не один. Вирен сам вызвался помочь, ему хотелось погулять и поболтать с ним — Ян в последнее время часто пропадал в Петербурге, и Вирен, должно быть, очень скучал.

Он помолчал. С какой-то тоской вдруг подумал: через пяток лет, когда Вирен окончательно вымахает, станет шире в плечах, избавится от мальчишеской нескладности, они будут выглядеть ровесниками. От этой мысли было как-то неприятно, неправильно. А дети все-таки слишком быстро растут — особенно как для бессмертных.

Ян подумал, что многое упускает, отправляясь сторожить Петербург и оставляя сына.

— Мне показалось, я отца рассмотрел, — неохотно признался Ян. — Да мало ли тут народу на рынке, со всего Ада стекаются. Я, конечно, иногда думал, что он должен быть где-то тут. Если пережил пару войн. Но никогда… Нет, не хочу об этом.

В общих чертах Вирен знал эту историю, так что затаился. Между ними стояла корзинка со сладостями, и Вирен как-то ловко поменялся с ней местами, прижимаясь к Яну раскаленным плечом.

— Ты не пойдешь его искать? — тихо спросил он.

— Да нет, зачем… Я даже не уверен, что это он, — забормотал Ян. — Мало ли людей похожих. Но… Да не иду я никуда!

Не слушая, Вирен крепко обнимал его, стискивая ребра, что подняться действительно стало совершенно невозможно. Стало еще жарче, хотя дерево и дарило тень, но Вирен упрямился и не отпускал.

— Я очень хотел забыть, — признался Ян, мягко трепля Вирена по волосам. — У меня уже другая семья, я не хочу, чтобы эти призраки прошлого возвращались. Иногда я думаю, лучше бы я не вспоминал о нем и так и мучился амнезией. В темноте есть что-то успокаивающее. Проще не помнить. Все это.

— Ты не виноват! — Вирен заспорил с чем-то несказанным, но услышанным. — Не виноват в том, что с тобой случилось в детстве. Но это — дело прошлое. У тебя даже имя другое! Это было не с тобой и не по твоей вине. Перестань об этом думать сейчас же!

— Это не так-то просто, — горько рассмеялся Ян. — Сейчас я вот думаю, ты меня сломаешь. Тебе же не десять лет…

Вирен ойкнул и чуть разжал хватку.

— Спасибо, — шепнул Ян. — Может, я и правда пошел бы догонять. Сам не знаю, зачем, но пошел бы… Мало ли, что я могу натворить. Вы мне нужны. Так что я очень благодарен, что ты пошел со мной. Вирен?

— А?

— У нас корзинку унесли.

Вирен оглянулся и озадаченно уставился на опустевшую половину лавочки.

— Да и черт бы с ней, — решил он.

========== сказка о драконе ==========

Комментарий к сказка о драконе

домашняя милота, таймлайн - после Бури (плюс несколько лет)

В комнате маленькой Белки собралось слишком много народа. Горел ночник, янтарным светом разгоняя густую темноту столичной ночи, в полутьме по углам блуждали таинственные тени, словно к ним пытались подкрасться мифические чудовища, а очертания шкафа, комода, стульев казались великанами, грозно взиравшими на Белку. Она затаилась под одеялом на большой кровати с тяжелым балдахином — точно на таких в сказках спали принцессы. Из-под одеяла торчало только личико (нос с конопушками, копна непослушных огненных волос, любопытные блестящие глазенки и небольшие острые рожки); Белка затаилась и ждала чего-то…

Ей нечего было бояться ночных существ: в ее комнате оказались сразу четверо гвардейцев, про которых самих частенько рассказывали истории — и такие, что не к ночи вспоминать. Ближе всего к крестнице сидел Влад, поставивший стул задом наперед и устроивший подбородок на перекладине, а в креслах, сдвинутых поближе, развалились Ян, Кара и Ишим.

— И чего вы тут столпились, — ворчал Влад, оглядываясь на оживленных зрителей. Белка ерзала от нетерпения.

— Как же! — воскликнула Кара, с трудом сдерживая хохот. — Влад Войцек будет рассказывать сказки! Никто из нас не хочет пропустить такое.

Прильнувшая к ее плечу Ишимка согласно закивала, а Ян только улыбался — это Влад мог с трудом рассмотреть в неровном свете. Его так и подмывало выставить их всех за дверь, но легче было горы свернуть, чем вышвырнуть семью: они не обижались, просто не уходили никуда, что ты с ними не делай. А Владу ничего в голову не шло: весь день они провели с шестилетней крестницей в отсутствие Вельзевула и Джайаны, окончательно выдохлись, а тут вдруг потребовалась сказка. От чтения книжек Белка отказалась наотрез. Ей нужна была его сказка.

Влад почесал затылок. Нужно было начинать, а он растерял слова. Ну, или, по крайней мере, цензурные, которые можно было сказать ребенку.

— Ты забыл ее? — печально спросила Белка.

Она была вежливой маленькой демоницей: если б Влад сейчас же схитрил и сказал, что, да, напрочь забыл сказку, как-нибудь потом расскажет, она не стала бы реветь. Но расстраивать Белку не хотелось, она-то ни в чем не была виновата! Влад хмурился. Он не любил подводить семью.

— Ладно, допустим… — протянул Влад, надеясь, что верные слова придут сами собой. — Жил-был дракон. У дракона были большие острые когти, огромные зубы, которыми он мог перекусить вековой дуб, мощные крылья, которые возносили его выше облаков…

Воодушевленная Белка завозилась, устраиваясь поудобнее. Очевидно, она забыла, что должна засыпать. Однако сказка, начавшаяся с дракона, а не с принцессы, заставила ее нетерпеливо дергать хвостиком, ненадолго высунувшимся из-под одеяла.

— Он был добрый? — строго спросила Белка.

— Кто знает… Он не считал себя добрым, однако сам не замечал, как иногда помогал людям, жившим неподалеку от его замка. То скотину найдет потерявшуюся (сверху-то лучше видно!), то подожжет поле, чтоб обновилось. А иногда его просили съесть какого-нибудь зарвавшегося лорда.

Белка хихикнула. Все было хорошо.

— И вот однажды, — приободряясь, продолжил Влад, — дракон летел-летел, залетел в город, повился над крышами и вдруг увидел принцессу. Принцесса была добрая — это он сразу понял. Она гуляла на рынке, напевая что-то, и дракон не мог улететь. Ему так понравилась песенка, что он захотел услышать, какие еще баллады знает принцесса. Она покупала яблоки, а он взял ее и подхватил, взмыл в небо и летел до самого замка…

Краем глаза Влад заметил, как ненароком перемигнулись и рассмеялись тихонько, чтобы не отвлекать их. Ишим завозилась, теснее обнимая Кару и шаловливо дергая кисточкой.

— Разве принцессы ходят на рынок сами? — удивилась Белка.

— Это была очень самостоятельная и отважная принцесса, — охотно парировал Влад.

— А что дракон собирался с ней делать?

Влад ухмыльнулся, оглядываясь. Кара молча показала ему кулак.

— Пить чай! Ведь совершенно невозможно пить чай в одиночестве, в большом пустом замке!

Этот ответ Белку очень даже устроил:

— Да, я вот пью с Мишкой, — довольно подтвердила она, высовываясь и указывая на лохматого страшненького медведя, которого притащил ей Влад. Это чудовище она почему-то полюбила больше других игрушек.

— Ага. Продолжаем! Принцесса, конечно, отчитала дракона, ведь нельзя просто так хватать и уносить незнамо куда… А потом…

Только Влад собирался продолжить, Белка снова спросила:

— Значит, дракон обычно был один?

— Он… нет, у него был брат-чародей, — пробормотал Влад, неожиданно зацепившись за строчку из песни. — Он жил в соседнем замке, они нередко ходили друг к другу в гости, но иногда расставались надолго. Ведь у них были свои срочные дела. Этот чародей жил себе спокойно, — вдохновенно продолжил Влад, — но в один прекрасный день он наткнулся на рыцаря.

Ян удрученно вздохнул. «Я так и думал», — скользнула в голове мысль.

— Рыцарь пришел за принцессой? — ахнула Белка.

— Э-э, нет. Он пришел пояснить чародею, что тот нарушает закон. Он… выл по ночам. После одиннадцати нельзя, соседи жалуются — и все, — выдумал Влад, найдя самое невинное преступление.

— А почему он выл? — допытывалась Белка.

— Ну… от одиночества. — Демоничка довольно кивнула. — Итак, рыцарь твердо решил, что арестует чародея…

— Они подрались? — не выдержала Белка. По ее тону было ясно, что такой итог ее очень расстроил бы.

— Нет, они решили не греметь оружием и заклинаниями. Потому что было уже за полночь. Так что они резались в карты. На раздевание. Рыцарь очень хреново играл, — мстительно добавил Влад. — Так что они признали ничью. Но чародею больше не хотелось выть по ночам, так что проблема разрешилась.

Где-то позади него Ян умирал от беззвучного смеха.

— А что принцесса? — забеспокоилась демоничка. — С ней все хорошо?

«Да уж, Войцек, тебя занесло», — попенял Ян.

— А принцесса к тому времени была счастлива с драконом. У него был большой красивый замок, в который она купила новые яркие занавески. Целыми днями принцесса гуляла в лесу, наслаждалась видами и вышивала. Ей вовсе не было скучно, дракон катал ее на спине…

— Они поженились? — возликовала Белка.

Ишимка что-то прошептала Каре на ухо, и та довольно кивнула.

— Конечно. Разве можно не выйти за шикарного красивого дракона? Конечно, из королевства принцессы иногда приезжали рыцари, хотели победить дракона и просить ее руки, но принцесса фыркала на них. Они очень гремели, у нее начиналась мигрень. А дракон урчал и поджаривал ей зефирки, когда ей очень хотелось что-то сладкое к чаю…

Белка восторженно засопела.

— А потом?

— А потом… была война. — Слова сорвались сами собой. — Потому что рано или поздно начинаются войны. Люди и демоны не умеют жить спокойно, им постоянно нужно что-то делить. И наши герои — все они — были вынуждены оставить свои дома и отправиться воевать, потому что они были горды, не хотели, чтобы кто-то захватил их и подчинил своей воле. Они умело сражались…

Белка слушала, затаив дыхание, хотя война, казалось, и пугала ее.

— Дракон сжег множество деревушек и городов. Наконец он добрался до столицы королевства, где жил король, желавший подчинить его, забрать его замок. Дракон и король сразились, и владыка пал в трудном бою…

— И дракон стал королем? — прошептала Белка. — Разве так бывает?

— Бывает все, что ты захочешь. Да, теперь у дракона было королевство, но разве этого было ему достаточно? Нет, он не хотел всего мира, как ты могла подумать: война надолго запомнилась ему. Он извергал огонь, но на сердце не было так тепло, как прежде. И тогда дракон устал один сидеть на троне, он приказал поставить второе кресло — для его прекрасной принцессы, которая к тому времени перешила все королевские флаги на драконьи. А потом дракон позвал и брата-чародея, отважно сражавшегося рядом с ним, и рыцаря, отправившегося на войну не ради почестей, а потому что захотел защитить своих чудных знакомцев. И всех военачальников, которые помогали ему завоевать королевство, самых разных… Тогда дракон наконец-то почувствовал себя счастливым. Он не украл это счастье, как некоторые другие драконы, а завоевал его, он заслужил любовь соратников и их преданность — только это ему и нужно было.

— И они были счастливы? — уже сонно, утомленная его речью, пробормотала Белка. — Да? И жили… долго?..

— Долго и счастливо, — пообещал Влад, улыбаясь и поправляя на ней одеяло. Белка обессиленно закрыла глаза.

Влад вздрогнул, когда почувствовал легкое, ласковое прикосновение к плечу. Оглянувшись, он с изумлением увидел всю свою семью, не сидевшую в креслах, а тянущуюся к нему, чтобы обнять. И беспомощно улыбнулся.

========== смерть придет, у нее будут твои глаза ==========

Комментарий к смерть придет, у нее будут твои глаза

по заявке

au к Буре, где Ян не удержал контроль; незадолго после битвы под Дитом

название - строчка “натюрморта” Бродского

Впереди что-то еще грохотало. Горело. Отсюда Влад чуял запах паленого мяса — легиона, устилавшего поле перед Дитом десятью тысячами павших солдат. Все было отмерено с ужасающей честностью, однако мера была положена не тому, кто стоял перед ним. Что стояло.

Может, это была последняя воля Яна, утонувшего в чернильном мраке. Спасти их души, отбить накативший на беззащитный город легион. Он всегда был честным, и он любил их больше себя. Но в существе, стоявшем перед Владом, не было ничего от Яна, и это пугало сильнее всего — это не позволяло просто скорбеть, забившись в угол, скуля от ужаса. Он не думал, что мертвые сердца могут так болеть.

Всадник носил лицо Яна, точно маску, и это было его незавершенное дело.

— Это абсурд, вранье: череп, скелет, коса, — с трудом выдавил Влад. Говорить было сложно, глотку драло. — Смерть придет, у нее будут твои глаза.

Глаза. Хрустальные, чистые. Точно петербургское небо в солнечный день, когда хочется, смеясь, носиться по мостам… Такие пустые и безучастные.

Лицо Смерти осталось бесстрастно. Это не Ян, твердил он себе, это не Ян, он всегда тонко-таинственно улыбался, когда Влад что-то захлебчато декламировал, чуть наклонял голову, как будто желая лучше слышать. Оно стояло напротив, неподвижно и не живо. Сошедшая с постамента статуя.

Сквозь апатию потери пробивалась яркими всполохами ярость.

— Тебя ведь что-то связывало с ним, — промолвил Всадник, безмятежно взиравший на дымные клубы на горизонте. Словно размышлял, какая назавтра будет погода. — Но оставь это — человек уже стал одним из Меня. Ты ничего не изменишь.

— Я знаю, — негромко согласился Влад.

За что же он был маг — чтобы видеть, что там, на изнанке, зияет огромная черная дыра, в которую рухнул его Ян? Человек бы надеялся, тешил свою глупую мечту, что сможет разбудить, вытащить, вытянуть через неокрепшую броню едва вернувшегося Всадника… Он — знал. Знание падало тяжело, как огромный валун, застилающий небо. Ни спрятаться, ни уклониться.

Владу казалось, мир подходил к концу. Еще как будто слышалась бойня — плакала изнанка, напоенная болью. Следы заклинаний жестоко распахивали землю, будто отпечатки лап громадного чудовища. Небо набрякло, потемнело. Всего лишь гроза, — подумалось Владу, но он тут же помотал головой. Ад приветствовал возвращение Всадника, простирал перед ним кроваво-красную дорожку. Они все чувствовали, как где-то незаметно сдвинулся, поскрипывая, их бедный мир — почувствовав эту опору.

Где-то за спиной безумно выла Кара, вцеплялась ему в плечи, царапаясь, пыталась не пустить под стены, к Нему. Когда дело доходило до расставания с близкими, они все становились страшными эгоистами, хотели приковать их самыми крепкими цепями. Когда-то Влад держал ее в Раю — Кара едва не упала на меч, видя раненую Ишим…

Он усмехнулся. Всадник ничего не понял. Ян сразу бы уловил мысль.

Но Влад не мог его отдать. Позволить Всаднику и дальше носить это лицо, эти глаза, затрепать в бесполезных битвах, иссечь магией и сталью. Не мог отпустить убивать этими тонкими хрупкими руками.

Он не сберег Яна — так обязан был его похоронить.

— Ты, знаешь, очень прав. Нас многое связывало, — просипел Влад.

Может быть, рука дрожала, но он нашарил револьвер в кобуре на поясе. Влад носил его с самого начала революции — не хотел быть беспомощен, безоружен. Ваше слово, товарищ Маузер…

Всадник не пошевелился. Даже не усмехнулся: его не убить даже заговоренной пулей, так к чему этот пустой фарс?

Нити контракта еще целы были. Чудом держались, осиротевшие, но не отмерли вместе с Яном. Может быть, крупица его души еще сияла, и Влад тихо поблагодарил его за это упрямство и взмолился на него. Нити натянулись, приковывая. Серебристые, острые, как леска. Способные резать мясо на лоскуты. Всадник вздрогнул, почувствовав. Было уже поздно.

Дуло револьвера ткнулось Владу в висок. Грохнул выстрел.

Они падали одинаково — точно перед Владом поставили зеркало.

========== сережки, магия и шторы ==========

Комментарий к сережки, магия и шторы

по заявке, очень уж просили Влада с Агнешкой.

Владу тут около десяти, и он уже маленький вредитель!

Влад Войцек сидел на стуле с высокой спинкой, поджав ноги и раскачиваясь. Комнатка сестры мелькала перед глазами, словно бы в такт музыке: Агнешка, любившая старые вещи, включила патефон, и пластинка медленно вращалась, чуть заедая. Влад упрямо продолжал раскачиваться, хотя сестра уже дважды окликнула его и пригрозила, что он непременно сломает себе шею.

Дома у Агнешки было уютно, хорошо. Это местечко, спрятавшееся на последнем этаже, почти на чердаке, нравилось ему куда больше, чем даже та комната, в которой он провел детство. Родители ругались все чаще, и Владу не хотелось оставаться с ними больше нужного, он шатался по улицам, сбивая ботинки, глазел на людей — мирный быт Праги его особенно занимал, он мотался среди густой толпы, отирался около иностранных туристов, наслаждаясь их странными, непривычными слуху языками, смотрел на древние соборы. В последнее время он все чаще приходил на ночь к Агнешке, в ее снятую комнатушку, и сидел, наблюдая за ее нехитрыми занятиями.

Сейчас сестра прихорашивалась — видно, собралась на свидание. Зеркало над трюмо показывало ее умытое, сияющее лицо, и Влад был спокоен: похоже, она была счастлива новым ухажером и наслаждалась теплыми осенними деньками. Замелькала причудливая кисточка, окунутая в пудру, тут же усеявшую лицо Агнешки. Ненадолго ее изящная рука остановилась, и Агнешка сердито обернулась на Влада, нахмурясь. Ее раздражал пронзительный скрип стула, нарушавший легкость мелодии.

— Возьми, почитай книжку, — предложила она, смерив его веселым взглядом. В другой день Агнешка, может, и злилась бы, но сегодня она наслаждалась жизнью.

Влад покосился на кровать, где раскиданы были томики, тяжело темневшие среди спутанного, сбитого одеяла: Агнешка никогда не любила убираться. Вздохнув, Влад поднялся со стула, переполз туда, стал возиться с книгами, перебирая… Неожиданно почувствовал, что возле него кто-то стоит, резко вскинул голову, почти испуганно. Но это была обеспокоенная сестра, протянувшая руку и поймавшая его запястье.

Сквозь зубы вырвалось негромкое болезненное рычание. Влад дернулся, пытаясь вырвать ноющую руку, но Агнешка покачала головой безмолвно, успокаивая, и провела тонкими прохладными пальчиками по бурым синякам, снимая боль… Влад даже затаил дыхание. Он почувствовал, как по коже растекается тепло, приятное, греющее, словно костер, зажженный прохладной летней ночью. Следы бесследно исчезли.

— Даже не спросишь, откуда это? — уныло спросил Влад, почему-то чувствуя себя виноватым.

— Я и так знаю, что ты опять подрался, — фыркнула Агнешка. — Будь осторожнее. Если уж лезешь в схватку, убедись, что выйдешь из нее целым — иначе какой смысл…

— Ну, а что он!.. Это… — недовольно пробормотал Влад, но осекся и замолчал. И сам понял, что звучал слишком по-детски.

Сестра вернулась к своим таинственным баночкам и тюбикам, в которых Влад ничего не понимал. Все это был какой-то особый девчачий мир, в который он предпочитал не соваться — не из гордости или презрения, с какими эти слова произносили дворовые мальчишки, а потому что знал, что с его неаккуратностью и резкостью непременно что-то сломает. Так что предпочитал наблюдать издалека, как Агнешка подкрашивает губы и, окунув во что-то кончики пальцев, проводит по пышным волосам, взбивая каре.

Магия тоже была девчачьей штукой — это Влад давно уяснил. В их семье колдовство передавалось только женщинам, и он с завистью следил иногда за порхающими пальцами Агнешки, творившими чудеса посерьезнее распушенных соболиных бровей.

Оглянувшись, Влад отложил несколько дамских романов, брошенных Агнешкой, отринул так и не дочитанную им приключенческую повесть. Неожиданно перед ним оказался пухлый томик с тканевой обложкой и застежкой, надежно запиравшей книгу. Хотя название было написано на совсем не знакомом языке, Влад сразу понял, что наткнулся на гримуар.

Он воровато оглянулся на сестру. Агнешка вставляла сережки, от усердия ребячески высунув язык. Она только недавно проколола уши — видно, специально для подарка, и теперь ее мочки алели. Агнешка была полностью поглощена переливами маленьких камушков, вделанных в золото…

И Влад торопливо раскрыл гримуар, пролистал, с нарастающей досадой понимая, что ни словечка не понимает из этой тарабарщины, но он вперился в магические печати, крупно нарисованные на некоторых страницах. Его зачаровали сложные, подробные картинки, геометрические переплетения фигур. Поддавшись какому-то наитию, Влад поднял руку и попытался нарисовать какую-то печать так похоже, как мог. Ничего не происходило… Влад разочарованно хмыкнул.

Запахло паленым. Агнешка стала вертеться, подозрительно принюхиваясь, повернулась к нему, как обычно, упирая руки в бока. Но Влад пораженно глядел на шторы. Низ лизал огонь, и пламя становилось все ярче и мощнее, распухало, захватывая все больше коричневой ткани. Распалялось, приобретая ярко-красный оттенок.

— Получилось! — поорал Влад, кубарем слетая к шторе и оживленно тыча в нее пальцем, а другой рукой бешено размахивая. — Ты же видела, да?! Я наколдовал! Это я!

— Отойди от огня! — испуганно взвизгнула Агнешка.

Она взмахнула руками, раз, другой, хмурясь, и наконец штора погасла. Остался только едкий черный дым, от которого Влад закашлялся, но не прекратил носиться по комнате, яро жестикулируя. Ему хотелось смеяться в голос, но горло пережимало.

Сестра обессиленно рухнула на стул. Идеальная прическа вся растрепалась.

— Я настоящий маг! Как ты! Как бабушка! Это ж так здорово! — вопил Влад. — Я все могу!

— Да, — дрожащим голосом выдавила Агнешка. — Ты молодец.

И почему-то, всхлипнув, уткнулась лицом в ладони.

========== беспечный ангел ==========

Комментарий к беспечный ангел

домашняя возня с мотоциклом, таймлайн - после Alia tempora

В коридоре раздался ужасающий грохот, и Ян все-таки вынужден был оторваться от неоконченного отчета. Зная Влада, он мог бы вполне серьезно предположить, что в дом заволокли труп в ковре и теперь недоуменно раздумывают, к какой бы стенке его удобнее припереть. Ян закусил сигарету, на ходу прикурил и выглянул в коридор, готовый тотчас же отпрянуть и спрятаться за углом, если в него что-нибудь полетит. Следом за ним прокрался Джек.

— Это что? — опасливо спросил Ян.

Влад, весь перемазанный в грязи и машинном масле, запредельно лохматый, но очень довольный, что аж не мог перестать улыбаться, стоял посреди коридора и смотрел на полуразобранный «Харлей». Вопрос он оставил без очевидного ответа, пожал плечами, вытащил из кармана висевшей рядом косухи пачку сигарет, нелепо обещавшую ему недоношенность, выбил одну и поманил Яна. Прикурил от его уже запаленной сигареты. Ян чуть не закашлялся не от табачного дыма, а от железно-масляного духа и аккуратно отпихнул Влада. Джек обнюхал мотоцикл, расчихался, обиженно поглядел на Влада и потрусил на кухню, к миске с водой.

— Ты как дотащил? — удрученно спросил Ян, хотя его, конечно, волновала еще тысяча вопросов. Не все из них звучали цензурно.

— По частям! — просиял Влад. — Да ладно тебе, тут просто подшипники поменять. Ну, весна же! Ползимы стоял…

Гремел необычайно теплый апрель, и Владу не терпелось скорее вылететь на дорогу — это он множество раз говорил, но как-то оттягивал, медлил, и Ян даже радовался.

Покрутившись рядом, Ян осмотрел железный хлам, состоящий из разрозненных кусков, которые он не смог бы собрать в ревущую машину, на которой Влад рассекал по дорогам. Влад копался там увлеченно, быстро раскручивая, ловко меняя инструменты — редко Ян замечал в нем такую ловкость… Только когда он — раньше — колдовал.

Наверное, именно поэтому перехватило дыхание. Или это от резкого запаха масла, застоявшегося в маленьком коридорчике, который перегородил Влад, сдавило горло и заслезились глаза. Но Ян не смог вышвырнуть его на площадку, чтобы Влад там разбирал и собирал свое чудовище, сколько ему влезет. Не смог…

— Держи, — ухмыльнулся Влад, вытирая футболкой и кидая ему что-то небольшое, но увесистое.

— А это?..

— Цепь. Кусочек. Лишний, — раздельно пропыхтел Влад, громыхая какими-то изогнутыми железками.

— Точно лишний? — настырно спросил Ян. Покрутил в руках, согнул пополам, пробуя, как еще неловко ходят сочленения, потом разогнул.

Он притащил в коридор табуретку, планшет, на котором продолжил мерно отстукивать отчет. Игрался с цепью. Громыхание железа и резкий запах можно было и потерпеть — Ян включил в гостиной радио погромче и наслаждался завываниями Арии, а окно распахнул так широко, как можно было, приветствуя свежий весенний ветер, пахнущий северным морем.

Было хорошо. Как-то странно уютно, хотя они с Владом почти не переговаривались, каждый занимаясь своим делом и лишь изредка фыркая или хмыкая. Когда Ян вздыхал и сердито щелкал по сигарете, стряхивая в пепельницу, Влад понимающе ухмылялся. Сам он иногда шипел, неудачно попадая себе по пальцам чем-нибудь.

Влад напоминал черта из табакерки, о чем Ян с удовольствием сообщил. Он почти закончил, откинулся на стену, наблюдая за возней Влада. Тот, окончательно измучившись, жмурясь от неудачно скользнувшего в окна солнца, стащил футболку, напрочь изгвазданную в масле. Ян цокнул языком, напоминая о приличиях. Влад с удовольствием показал ему средний палец. И с охотой накинулся на растерзанный «Харлей» снова, перетряхнул какие-то гайки в банке из-под кофе…

— Вот бы ты так дверцы шкафчиков умел чинить, цены бы тебе не было, — не удержался Ян. Он старался скрыть беспокойство: а если и подшипники эти, будь они неладны, отлетят на крутом повороте, как дверцы отваливаются?

— Я с мотоциклом лет с четырнадцати возился, не бойся, — успокоил Влад. — Руки помнят! Ну, это не совсем прям те самые руки, но… А-а, забудь!

Закурив снова, Ян молчал. Он всегда волновался за Влада, хотя старался ему не надоедать пустым беспокойством: ведь еще ни разу Влад не загремел в аварию, хотя, как казалось, прямо-таки нарывался на это. Но Ян не мог унять точившее его беспокойство, особо вспыхивавшее по ночам, когда Влад бешено носился где-то там, далеко… Развитое воображение сейчас же рисовало страшные картины: перевороченную груду железа, разлетающиеся в сторону искривленные куски, и живое мясо… Влада, его Влада, в одиночестве истекающего кровью на пустой дороге.

Больше всего Ян боялся, что он не успеет, если это случится.

Влад Войцек, словно приманивая неприятности, ездил без шлема. Сначала твердил, что с рогами неудобно, но упрямый Ян притащил ему по какому-то случаю подарок (практичные подарки он очень любил): шлем со специальными выточками под его рога, да еще и черно-серебряный, дизайнерский, с выгравированными рунами. Кто-то убил бы за такой, а Ян тактично умалчивал, во сколько ему обошелся шлем. Влад повосхищался, покрутил в руках и торжественно водрузил на тумбочку в прихожей — Ян тогда едва не завыл. «Все красивое я всегда ломаю», — рассеянно отмахнулся Влад.

Они жили опасностью и погоней, и Ян хорошо понимал его тягу к дороге. К визгу шин, к скользкой трассе, играющей на нервах, к стремительному полету и ветру, перебирающему волосы. Не хотел только терять по глупой случайности: занесет, попадет камень под колеса, заснет водитель на встречке за рулем, выедет… Вероятностей было так много, и у Яна снова заныло сердце.

В комнате радио играло «Беспечного ангела», и Яну захотелось вскочить и выключить его. Заставить замолчать, не подстегивать тревогу.

— Янек, я справлюсь, — подняв голову, пообещал Влад. На щеке угольно темнела полоса, но глаза сверкали. — Я клянусь, что не оставлю тебя из-за такой ерунды. Слово даю.

Ян неловко улыбнулся.

— Может, прокатимся вечером? — неожиданно предложил он, ерзая на табуретке. — Раз уж ты решил открыть сезон… Буду орать тебе на ухо.

Даже если он не мог остановить, уберечь, способен был, как и всегда, следовать за Владом и прикрывать.

— Кто ты и что сделал с инквизиторством, — недоверчиво протянул Влад.

— Но ты наденешь шлем.

— А, — шутливо кивнул Влад. — Вот в чем ловушка.

Очень давно Влад пытался заманить его проехаться, но Ян не соглашался, боясь, что с ним за спиной тот станет еще больше выделываться и сыщет беду на их шеи. Но с каждым разом он легче сдавался мысли, что здорово было бы тоже почувствовать рев мотора и гладкость бесконечно простирающейся дороги под колесами… И разделить искрящийся восторг, отголоски которого ловились на изнанке, блуждающие по контракту. И Влад кивнул, ликующе улыбаясь, и снова полез к Яну — явно не прикуривать.

— Не-не, ванная дальше по коридору, — проворчал Ян, сдвигаясь на угол и увиливая. — Мои эстетические чувства крайне оскорблены этим… всем… — указал он на коридор в целом, — а уж про обоняние и говорить не хочу.

— Ничего ты не понимаешь, — картинно обиделся Влад.

Решив сегодня до конца быть понимающим и мирным, Ян даже помог стащить мотоцикл вниз, потому что тягать его в одиночку и впрямь было невыносимо, а ему вовсе не хотелось, чтобы Влад сорвал себе поясницу и в который раз напомнил, как хрупко живое бесовское тело. Внизу на него самого напала усталость, и Ян ошалело стоял и смотрел на мотоцикл, вдруг заигравший, заблестевший под солнцем, когда Влад прошелся по нему тряпкой (в которой Ян с трудом узнал футболку). «Харлей» и правда был красивый, черный, с хромированным металлом…

Вернувшись, Ян посмотрелся в коридорное зеркало в полный рост и вынужденно признал, что теперь и он напоминает солдата, только что выползшего из окопа, и рассмеялся поразительно легко и жизнерадостно.

========== саморазрушение по утрам ==========

Комментарий к саморазрушение по утрам

флаффные Кара и Ян, после Alia tempora

Утреннее солнце разлилось по гостиной. Ян с трудом приоткрыл один глаз и обреченно застонал: нужно было вечером зашторить плотнее, но он чувствовал себя так лениво и устало, что просто упал на диван и зарылся под тонкое махровое одеяло. Теперь предстояло мучительно расплачиваться за собственную слабость.

Зевнув так, что заныла челюсть, Ян хотел потянуться, но понял, что на нем весьма удобно устроилась Кара. Кара заночевала у них, тоже поленившись куда-то переправляться порталом, и Ян ее хорошо понимал: после таких путешествий всегда болела голова и создавалось ощущение, будто тебя разобрали на части, а потом неаккуратно склеили, да еще и клей до сих пор подсыхает. Не то, что способствует здоровому крепкому сну…

Кара, как коты, спала на тех, кто ей нравился. Такую формулу вывел Влад, понаблюдав за ней несколько раз. Даже если Кара укладывалась на другом конце дивана, а то и на раскладушке где-нибудь неподалеку, утром они неизменно обнаруживали ее, объятиями сковавшую кого-то из них. Кара тянулась к теплу, лезла ближе, хотя днем она была далеко не из тех, кто обожает телесные контакты.

Спать с Карой было все равно что с Джеком. Яну стало очень стыдно, что он так думает, но в том, как она устраивалась у него на плече, и правда было что-то зверино-привязчивое, что нельзя выразить человеческими словами. Однако все равно сравнивать сестру и пса было очень невежливо. У Кары, в отличие от Джека, была куча преимуществ. Например, она не облизывала ему лицо щедрым махом от подбородка до лба, как это любил делать добрый адский пес…

— Я ужасен, — вслух вздохнул Ян.

— Не, ты очень удобный, полежи так еще, ну Янек, сто-ой, — проурчала Кара, блуждавшая между сном и пробуждением в царстве сладкой утренней дремы. Выпутаться из ее рук не удавалось.

— А Влад говорит, что я костлявый, — ввернул Ян, надеясь, что она опомнится и слезет. Он правда сомневался, что спать, когда тебе в бок упирается чье-то ребро, очень удобно.

Каре было абсолютно наплевать. Она сгребла Яна ближе, не желая вставать, хотела продлить это блаженное чувство, когда не нужно никуда идти. Влад, забрав пса, еще вечером отправился разбираться с Ротой — должен был вернуться к обеду… К счастью, у Яна случился выходной, он никуда не торопился, вот и смирился. Просто не стал ничего делать.

Они пролежали так еще с час. Ян рассеянно наблюдал за движением солнечных лучей по комнате, а Кара довольно сопела. Должно быть, она сильно уставала в Аду, а эта маленькая квартирка стала для нее убежищем… Во сне Кара хмурилась, но неизменно успокаивалась, умиротворенно вздыхая, когда Ян легонько касался ее плеча, напоминая, что она не одна. В конце концов он и вовсе перестал убирать руку.

Остаток утра прошел так же несобранно. Умывание прохладной водой освежило Яна, заставило приободриться, а Кара так и шаталась чуть помятая, лохматая, в великоватой ей футболке Влада с надписью «I don’t give a hug», что было вдвойне забавно, если вспомнить утренние крепкие объятия. Она терла глаза и ворчала уютно и по-семейному, когда нетерпеливый Ян подгонял ее и, смеясь, заталкивал в ванную.

Кара заваривала свой ужасный кофе, носивший таинственное и многообещающее название «3 в 1». Вчера они гуляли по городу, так Кара сгребла несколько маленьких пакетиков на кассе супермаркета, хотя Ян прошептал ей, что она ужасный варвар. Он знал, что у Кары есть деньги, чтобы купить хороший, вкусный кофе, тем более, у них в хозяйствеимелась чудесная медная турка, но Кара упрямо вцепилась в растворимую гадость ценой в десять рублей за пакетик.

— Ты травишься, — неодобрительно пробурчал Ян.

— Общественно осуждаешь?

Он сидел на кухонной лавке и лениво смотрел новости по плазме, когда Кара с большой кружкой рухнула рядом, прижавшись к нему плечом.

— А ты куришь всякую гадость, и что? — парировала Кара. — Мне же хорошо! Разве нельзя позволить себе немного счастья, а? Не будь таким правильным! Это называется заботой о себе, если ты не знал!

— Попытки выжечь себе желудок?

— Все в этом мире стремится к саморазрушению и хаосу, — философски заявила Кара и подняла кружку, как бы провозглашая тост.

— Это ты про энтропию? — неуверенно предположил Ян.

— Люди понапридумывали умных слов… Хочешь попробовать? — ухмыльнулась Кара, подсовывая ему под нос кружку с клубящимся паром. Пахло на редкость невинно, обычно — кофе. — Живем один раз, ну! — веселясь, подначивала Кара.

Ему нравилось видеть ее такой расслабленной — в последнее время Ян замечал, что Кара кажется слишком серьезной и утомленной, но теперь забывал об этом. И несмело отнял у нее кружку, отпил глоток, прижмурился, с удивлением сознавая, что спросонья и не нашел бы разницы между этим и обычным растворимым кофе из банки, который он пил… Ян вернул ей кружку, чтобы не искушаться.

— Мне нужно во Дворец где-то через пару часов, — прошептала Кара, утыкаясь носом ему в плечо. — Я посижу тут?..

— Конечно, — улыбнулся Ян. — Не хочешь, кстати, отчет со мной написать?

Кара заворчала, точно как сердитый Джек, и попыталась отгрызть ему ухо.

========== кровь на гимнастерке ==========

Комментарий к кровь на гимнастерке

история про вампиршу Анну времен Второй Мировой, не связано с основными сюжетами

Анна привыкает не слышать где-то вдалеке глухо бухающие взрывы. Знает, что там идет война, но едва ли она страшнее той, что ведут в госпитале. Это совсем иная битва, но тоже — пахнущая кровью. Тяжелой, напрасно льющейся кровью.

Она помогает затащить мальчишку; санитарка, тонкая Наденька, надрывается, сипит, но волочет на худой спине. В худеньких руках Анны силы больше, чем в целых отрядах, что гибнут там, растерзанные. Раздираемые в клочья гранатами, осколками; безжалостно изрешеченные пулями; размазанные гусеницами тяжелых танков. Мальчик на Анне (она больше чем в десять раз старше его) хрипло стонет и кашляет кровью, заливая ей гимнастерку.

Крови столько, что от нее мутит. Вампира — мутит.

Она украдкой мажет пальцами по темному пятну на его плече, пробует кончиком языка. Вкус крови наполняет рот, и Анна сдавленно рычит, кусая губы.

— Вторая, резус отрицательный! — кричит Анна, перепоручая мальчика кому-то.

Вокруг толкотня, вопли, протяжные болезненные стоны. В маленьком тесном госпитале — не развернуться, класть приходится на полу. Они не думали, что линия фронта окажется так близко; да никто не думал теми теплыми летними днями, что все так обернется. Но Анна уже не помнит солнечных улиц Ленинграда, шепота его садов и призыва рек: все сгинуло в круговерти битвы.

Самой ей хочется бежать туда, сражаться. Она бессмертна, любая рана затянется, так что Анне проще других быть героем, нестись прямо на врага, чувствуя, как в мертвую плоть впиваются пули. Она ринулась бы на передовую, в огонь, под обстрелы, она обменяла бы свою жизнь на чужие — всех этих мальчишек, кричащих и на родном немецком, и на знакомом русском языках. Если бы могла.

Ей бы хотелось сыграть в спасителя. Но вампиры обращают только тех, кто согласится.

Последних раненых заносят, бегают с бинтами. Она ненадолго выходит — глотнуть воздуха, а не крови. Темнеет, небо на западе расцвечено в рыжий, и это оттуда доносится страшный грохот, точно едет колесница бога войны, подпрыгивая на ухабах ленинградской глубинки. Анна бы умоляла, чтобы она завязла, чтобы не дошла; она бы молилась в этих хрупких старорусских церквях, если б смогла ступить на скрипучие половицы и не вспыхнуть заживо.

За углом она находит упыреныша. В нем еще ее кровь, свежая, живая, и Анна чувствует его, закрывая глаза, как пульсирующую рану. Еще неделю назад его принесли на стол с пробитым легким, и Ванька сипел на прерывистом вдохе и гадко хлюпал чем-то в грудине, а хирург цинично посоветовал не занимать место для живых (его можно было понять; его глаза были такими же красными, как у Анны, с полопавшимися капиллярами на пожелтевших белках, и в них плескалась полынная серая горечь). А Ванька умолял, просил, хотел жить, он вцепился ей в руку, потому что Анна единственная его держала в этом Аду, его заполошное, бьющееся, как птичка, «пожалуйста» до сих пор слышалось ей в ночи. И никто не заметил, как она впилась зубами в тонкое запястье.

— Он умер. Он не согласился… Мы ведь с детства… как братья… Почему?.. — жалко скулит Ванька. Алые горящие глаза не вяжутся с его жалко дрожащим тоном, с трясущимися руками. Он тыкается носом в перемазанную в крови грудь Анны, как кутенок. Плачет; это ничего, со временем все вампиры разучиваются плакать.

— Что он сказал? — спрашивает Анна тихо, привлекая его к себе ближе и поглаживая по волосам. — Ваня, поговори со мной. Будет легче.

— Он сказал, что не хочет видеть, как мир сгорит. Как все это сгинет, а мы — останемся.

Анна молча кивает.

Ей бы тоже не хотелось видеть гибель мира, но никто не спросил ее, желала ли она вечной жизни.

========== собрались на Пасху на кухне Сатана, инквизитор-Смерть и бес… ==========

Комментарий к собрались на Пасху на кухне Сатана, инквизитор-Смерть и бес…

пост Alia tempora, но не слишком спойлерно

Торопливо печатавший отчет Ян неожиданно отвлекся и затих. Они сидели на кухне, болтая ни о чем, Влад протирал кухонные шкафчики, особенно — закоптившиеся над плитой ручки, чудом балансировал на стуле. Рядом с Яном сидела, нахохлившись, Кара и терзала пасхальный кулич, отщипывая себе кусочки сбоку и выедая изнутри. Под столом лежал Джек, голодно урчал и охотился за своим виляющим хвостом.

— Между прочим, нас приглашают на пикник! — объявил Ян, поманив к себе Влада и показав на письмо, пришедшее на электронную почту. — Очень мило с их стороны… Не хочешь немного развеяться?

— Инквизиторство, птичка моя, — трагично объявил Влад, обтирая руки. — Ты же понимаешь, что «пикник» на Остару — это дикая оргия в лесу? Хочешь поучаствовать? Я-то за любой кипиш, сам знаешь.

Ян смущенно замолк. Он опасливо покосился на экран ноутбука, отмахнулся от рассмеявшейся Кары, которая повисла на его плече, весьма неприлично предлагая пару вариантов.

— Отправь мне, — повелела она, — мне нравятся такие приятные традиции, а Ишим сама говорила, что мы засиделись дома. Уверена, ее это заинтригует! Вот и вечер перестал быть томным…

Фыркая, Ян быстро пробежался по клавиатуре, и впрямь переправляя приглашение на ее рабочую почту, словно желая поскорее от него избавиться. И обратно открыл отчет.

— В лесу! — ужаснулся он. — Сплошная антисанитария! Какой кошмар.

Влад пожал плечами, поставил стул на место. Он не был таким уж ханжой, да и помнил несколько «пикников» времен своей разгульной молодости; он туда и Кару затаскивал пару раз. Опьяневшие от сладкого весеннего ветра, демоны и нечисть теряли голову, были больше зверями, чем людьми. Он смутно помнил отчаянность тех ночей, их несдержанность и дикость, нечто, что приходило во тьме теперь — это бесовское откликалось на пробуждение весны, на свежесть расцветающих дней. Свобода, абсолютная свобода; пляски у яркого искрящегося костра, горячность прикосновений, рвущие горло песнопения…

— Они возвращаются к старым верованиям, обращаются к природе, — протянул Влад. — Господь ушел, но народу всегда хочется праздника, тепла… Они бросаются в омут весны, забывая обо всем. Я могу их понять.

— Остара ведь — богиня зари? — спросил Ян, поглядев в окно, где сияло предзакатное рыжее солнце. — Богиня новой жизни… Что ж, даже если это пустые выдумки — она не худшее божество, чтобы в него верить.

Виделось: ему тоже хотелось освободиться от всего тяжелого, ненужного, такого зимнего и бездушного — от этого скучного отчета, который Ян приканчивал прямо сейчас. Но он сам был слишком строг для развеселого праздника: в этом была его главная беда. Вздохнув, Влад сел напротив и отпил холодный горький кофе из кружки Яна.

Кара методично кусочничала, объедая кулич. Почему-то глазурь она не трогала, обходила стороной. В который раз Влад задумался, откуда она его взяла: с тех пор, как Пасху перестали праздновать, найти куличи было почти невозможно. Но упрямству Кары оставалось только позавидовать; в нем она переплюнула бы и Яна, если б Каре чего-то срочно захотелось. Так что они оба тактично не задавали вопросов, когда она ввалилась к ним с куличом в обнимку.

— Достаточно иронично: собрались на Пасху на кухне Сатана, инквизитор-Смерть и бес, едят кулич… — рассмеялся Влад. Джек гавкнул. — И адский пес, конечно. Кара, ты меня удивляешь. Это уже какой-то охуевший постмодернизм!

— Так он не освященный, булка как булка, очень вкусная, — бесхитростно ответила она. — Что же мне, и вино не пить, потому что христиане когда-то выдумали, что оно — кровь их Бога?

— Когда-то давно, когда я в церкви под прикрытием работал, — объяснил Влад, обратившись к Яну, — мы с Карой ночью сидели и приканчивали вино для причастия. Славные были времена… Кара, ну честно, хватит жрать сладкое, давай я тебе что-нибудь приготовлю!

— Ты просто обиделся, что я вам не оставила, — пробурчала Кара, скармливая Джеку верхушку; она вытерла пальцы о полотенце, откинулась на Яна, привольно разваливаясь. Он завозился, позволяя Каре вытянуть ноги на кухонной лавке, уютно приобнял. — Хорошо-о… — проурчала она. — Янек, да брось ты этот отчет, честное слово…

Влад хохотнул. Иногда и Кара могла быть весьма наивна.

Он пожалел, что на одной лавке не приткнуться втроем. Эта весна была совсем не похожа на те, другие, в которые Влад терял себя в похоти или пьянстве. Была гораздо теплее.

(Впрочем, он оставался твердо уверен, что приглашение Ян не удалил.)

========== белтейнская ночь ==========

Комментарий к белтейнская ночь

#sixdrabbles, господа инквизиторы и белтейская ночь, пост Alia tempora

— Поясни мне кое-что, — протянул Ян, — почему каждый мало-мальски серьезный языческий праздник не обходится без разнузданной оргии где-нибудь в совершенно неподходящем месте? Это же дикость.

— Лес — место самое подходящее. Ты просто ничего не понимаешь.

— А ты ни за что меня не убедишь в этом варварстве.

— О, я еще даже не начинал…

Они сидели на капоте «Хаммера», свесив ноги, и негромко препирались. Ночь была громкая, веселая, отсюда доносилась песня, льющаяся по лесу. Трасса осталась вдали — они съехали, пропахав в лугу колею; впереди простирался глухой ленинградский лес, начинающийся с нескольких погнутых березок и уходящий в никуда. В вечность. И там, в сердце чащи, раздавалась переливчатая громкая музыка, будившая нечто дикое и страстное в любой душе. Гремели крики и визги. Где-то между деревьев мелькали проблески ярких костров.

— Нужно работать, — напомнил Ян сурово, подталкивая Влада.

Тот сидел, откинувшись, мечтательно глядя в звездное небо — сегодня его было видно особенно хорошо. Небо простиралось над ними, спокойное, как каменная глыба, вовсе не тревожимое весенним духом. Влад лениво поднял руку, соединяя несколько звезд в созвездие, улыбнулся…

Ему казалось, Влад сам себя успокаивает. Старается отрешиться от жаркой, прямо-таки летней ночи, наполненной визгливыми криками. Она волновала всех, пробивалась даже сквозь ледяное спокойствие Яна, заставляя внимательнее прислушиваться к чужим голосам и дольше глядеть на Влада… Да и Джек неподалеку рыскал по кустам, гоняя там какую-то лесную мелкую шушеру.

— Почти все ритуалы связаны с природными колебаниями изнанки, под них потом подбивался календарь, — рассказывал Влад. — Люди и нечисть чувствуют ее движения, вот и пытаются… не знаю, почувствовать нечто, что приблизит их к магии лучше всего… Так уж получилось, что это или кровавые жертвы, занятие грязное и не для слабонервных, или банальное животное соитие, что, уж конечно, привлекает больше. Особенно молодежь.

— Мы вовсе не так стары, чтобы рассуждать об этом подобным образом…

Влад потянулся, многозначительно ухмыляясь. Ян гадал, сколько из того, что он чувствует, — игра хитрой изнанки, а сколько — его собственная жадность. Помотав головой, он пошарил в кармане и вытащил пачку сигарет, но почему-то не стал прикуривать.

— Ночь ведьминской волшбы, — продолжил Влад таким тоном, будто пытался напугать его. — Яркие костры, пряная темнота… Когда-то давно в это время устраивали самые разгульные шабаши, мне бабка рассказывала, но, похоже, эти традиции начинают возвращаться. Не знаю, радоваться мне или расстраиваться…

Шумные праздники привлекали не только молодежь, жадную до острых ощущений, но и тех, кто пытался украсть, отсыпать себе немного магии. Особенно до искристой, пышущей жаром энергии жадны были те, кто управлялся с противоположной силой — темной, тяжелой, мертвой. Инквизицию высылали сторожить майские шабаши от, как любезно выражался Влад, «ебаной мертвечины».

Красный огонек амулета подмигнул, и Ян радостно взмахнул им у Влада перед носом.

— Знаешь, хороший секс и хорошая охота в целом равнозначны, как по мне, — разглагольствовал Влад, ловко соскальзывая с капота на примятую, мокрую от ночной росы траву. Ухмыльнулся, смерив Ян многозначительным взглядом, и добавил, церемонно протянув ему руку: — Если компания хорошая, конечно!

Ян мог бы и сам слететь вниз в мгновение ока, но подыграл, оперся на руку Влада, как бы в отместку наваливаясь на него всем весом. Не то чтобы устоять было сложно — Влад даже не пошатнулся. Под ноги тут же кинулся Джек, ласкаясь и бодаясь. Ему тоже не терпелось.

Замкнув вокруг машины щит, они рухнули в разгоряченную темноту леса. Джек юрко мелькал впереди, неслышный, как ожившая тень. На Яна тут же упали тысячи звуков и запахов. Украдкой он оглянулся на Влада и подумал, если бы у того все еще была магия, его не выпускало бы из боевого транса, может, пробрало бы настолько, что обратило бы в грозного изнаночного зверя, которого Ян видел лишь искоса… Влад и сейчас имел вид обалдевший, диковатый, с блестящими, будто бы пьяными глазами, в которых отражались звезды.

«Наперегонки!» — хлестнул веселый голос Влада. Ветка ударила по щеке, но Ян тут же забыл об этом, кинулся в ночь, смеясь, задыхаясь от жара. Лес казался живым, все двигалось, дышало, даже выло и кричало — и внутри отзывалось, дрожало, мучилось, изнывая от жажды действия. И Ян бежал, ведомый амулетом, скорой битвой, которая, словно молниевые вспышки, шарашила его разрядами по позвоночнику.

Рядом мелькнули чужие, другие тени, девушка с развевающимися волосами, с ней мальчишка, едва стоящий на ногах от тяжести ночи. Они даже не заметили инквизиторов, рыскавших в лесу, как не увидели бы никакую мертвечину, и Ян снова почувствовал свою огромную ответственность за этих веселящихся людей… Он заметил в тени высокого кряжистого дерева Влада, встряхнулся…

— Черт, еле догнал, — буркнул Ян, останавливаясь, уцепившись за дерево, и мотая головой. — Тебе тоже нужен поводок, вот что я тебе скажу.

Джек застыл рядом, прижимаясь горячим боком к ноге, вывалил язык, часто дыша.

— О таких фантазиях ты мне еще не рассказывал!

Ян укоризненно посмотрел на него.

— Астрологи объявили Белтейнскую ночь, количество шуток про секс увеличено вдвое! — значительно предупредил Влад. Он развлекался, радостно, безмятежно ухмыляясь. — Ладно тебе, мне про свои фетиши можешь…

Ян бросился, отталкивая его в сторону. Из темного подлеска, в котором игрались волнующие тени, на них кинулось нечто, клацнувшее обнажившейся костью челюсти, заклокотавшее рычанием. Пахнуло гнилостно, разлагающейся плотью. Поднятый мертвец пошатнулся, снова разворачиваясь к ним, протягивая руки… В серебряном свете луны он казался вдвое ужаснее. От удара о горячую землю с ладоней стесалось полосами сползающее мертвое мясо, Ян успел увидеть кости и перевязывающие их ниточки сухожилий… Не растерявшись, Влад ринулся вперед, хищно оскалившись, вскипая горловым рычанием, выхватил у Яна нож, порывисто кидаясь мертвецу наперерез, уворачиваясь от слишком медленных, заторможенных махов трупа…

Позади зашатался другой упырь, и Ян вынул второй нож, близнец первого, сходу полоснул по шее мертвеца, чуть слетел, отслаивая кусок с ключицы. Брызнуло чем-то — гноем?.. Ян скакнул за спину, радуясь нелепой неповоротливости противника, вдарил, наваливаясь, увлекая мертвеца на землю. Знал: нужно пробить сердце; посеребрение на ноже отравит мертвую дрянь, и она перестанет дергаться и скрести руками, срывая желтые ногти…

Мертвец затих, и Ян откинулся, тяжело вздыхая, поднялся, пошатываясь. Второго вдвоем сшибли Влад и Джек; пес предпочитал не кусать гнилую плоть, а выкатываться под ноги и ронять об землю… Влад нависал над еще живым… то есть, движущимся трупом, жадно вглядываясь в слепые мертвые глаза, ища в них что-то — отблеск былой человечности. Одной рукой удерживая запястья твари (Джек навалился на ноги), Влад мощно впился ножом в недвижимую грудь, рассек. Он уверенно раздвинул хрупкие ребра, выламывая, сунул руку, обшаривая, добираясь до сердца и стискивая…

— Сможем найти его пастуха, — довольно проурчал Влад. — Ну, инквизиторство, самое время приударить меня своим мраком!

— Как хорошо, что ты обошелся без всяких неприличных каламбуров…

Он положил руку на плечо Владу, чувствуя его лихорадочное тепло. Мрак, растревоженный потрескивающей от магии изнанкой, поддался легко, разлился силой. Ян прикрыл глаза, ловя отдельные вспышки; он почувствовал, как между ними и кем-то далеким протягивается нить, натянутая, дрожащая… Да, это была та охота, которой они оба жаждали…

Неожиданно в кустах оглушительно затрещало, и на их небольшую полянку вывалилась полураздетая парочка, задыхающаяся и не отлипающая друг от друга…

— Между прочим, в целом лесу могли найти какое-нибудь другое место! — напал на них Влад; в темноте сложно было заметить тела, однако тошнотворный запах… Ян задумчиво наблюдал за тем, как эти юнцы исчезают в противоположной стороне. И правда — и слова не сказали. Он не мог решить, завидует этой бессознательной свободе или презирает ее.

— Вытри руки, мерзость какая, — поморщился Ян, когда Влад отпустил окончательно издохшую тварь. — И идем уже, нас должны были почувствовать — не заметить исчезновение целых двоих мертвецов…

Он не знал ничего лучше погони. Носиться по омытым дождем улицам Петербурга, разбрызгивая первый послегрозовой свет, скопившийся в лужах — да, ради этого он жил; не одни загадки привлекали его, но и охота, делающая из него пса Инквизиции, дарящая свободу… Ничто не было свободнее, чем Белтейнская ночь. За спиной остались пахнущие сладковатыми травами костры, их чад, крики, заливистый женский визг и отзвуки долгой древней песни, славящей пламя, жизнь, волю…

— Некромант мой! — раздалось громом — Влад увидел вдали темную фигуру…

Навстречу им ринулись мертвецы, и Яну пришлось отстать, чтобы позволить Владу миновать озлобленную свору… Где-то рядом взвизгивал Джек, сердито огрызаясь на навалившихся на него восставших; стал кусаться, грыз протянутые к нему руки. Ян выхватил два стилета, ринулся в бой, больше танцуя, обыгрывая едва дергающихся марионеток, вертясь юлой. Дыхания не осталось, на губах было сухо. Но он разил, пока держали ноги, жаля в уязвимые места, пытаясь добраться до сердец.

Они не смели стрелять, нарушая хрупкое таинство ночи, и это был их собственный ритуал, столь же необходимый. В обоих горела жажда битвы, крови, но в их мирные, спокойные времена нечего было кликать беду и умолять мироздание о хорошей, будоражащей драке… И Белтейнская ночь дарила им это, отрезала от всего, от разумного, человеческого, превращая в зверей. Освобождая.

Навстречу Владу некромант выхлестнул тугую волну тьмы; он еле сумел увернуться, пригибаясь. Может, твари успели сожрать несколько парочек, забавляющихся в кустах, напились жаркой, живой крови, даря хозяину мощь, способную сравниться с Высшими магами… От этой мысли Яна пронзила еще большая ярость, он отмахнулся от нападавшего на него мертвеца, вкладывая неведомую силу — того отнесло к ближайшему дереву, ударило, послышался хруст. Существо, несмотря на переломанные ноги, ползло, клацая зубами, подтягивалось на руках… Клекоча, сверху на него напрыгнул Джек.

Влад крутился вокруг некроманта, почти издеваясь — у Яна замирало сердце от беспокойства, но он слышал, как Влад заливается хохотом, а под кожей бился его восторг, эйфория, общая — на двоих… Маг зашипел, как кот, отмахиваясь от Влада беспорядочно, широко. Он был на пике сил, но Влад ловко отскакивал от прямых, топорных ударов, постепенно сближаясь. «Дилетант!» — ворвался в мысли Яна его ликующий вопль. Влад ринулся, рискуя, и некромант не смог защититься, не успел нашептать заклинание… Он, лишенный мертвецов, с исчерпанной магией, был заткнут тяжелым ударом в висок. Рухнул беззвучно, в падении лишаясь сознания, но Влад для острастки добавил ему по ребрам — с выверенным, жестоким размахом.

Он замер над противником, напряженно дрожа, медленно разжал пальцы, выронил нож в траву — его рукоять Влад зажал в ладони, еще больше утяжеляя руку. Последние твари, еще шевелящиеся, терзаемые Джеком, затихли — оборвалась связь с хозяином.

Ян приблизился, крадясь, а не шагая. Они оба не чувствовали усталости, наоборот, готовы были биться и дальше, да только врага больше не было, нужно было успокоиться, смирить зверя… Обычно это получалось, но не в такую глухую, беспробудную ночь.

— Полегчало? — шепнул Ян, останавливаясь рядом с ним. Некромантом оказался совсем мальчишка; на виске наливался большой синяк. Ему бы носиться тоже за девушками, похожими на вакханок…

— Не знаю. Как-то спокойнее стало, да, — отозвался Влад. Некромант у него в ногах слабо застонал. — Ишь ты, наш доморощенный повелитель мертвых еще шевелится.

— Недорабатываешь, Войцек.

Влад двинул берцем в висок, и мальчишка снова вырубился.

Подхватив скованного наручниками некроманта, оказавшегося удивительно тяжелым, они с трудом разбирали обратный путь. Без помощи Джека, радостно увлекавшего их в колючий кустарник, они точно заплутали бы.

— Может быть, в следующий раз просто потрахаемся где-нибудь в лесу, как все нормальные люди? — проворчал Влад, вынужденный волочь на себе добычу. Ян многозначительно хмыкнул, но ничего не ответил. — Ну, нет так нет, мне так даже больше нравится, — быстро сдался Влад. — Но давай все-таки по очереди тащить! Инквизиторство, будь человеком!

Но Ян лишь мечтательно улыбался, глядя на звездное небо.

========== золотце ==========

Комментарий к золотце

#sixdrabbles

Ян и ласковые прозвища для семьи, Alia tempora

Тина прижала к груди планшет, чтобы освободить руки и открыть дверь. Но, во-первых, дверь в кабинет, в котором ютились в канцелярском хаосе Войцеки и любезная майор Аннушка, никогда не запиралась, а была приветственно распахнута. Во-вторых, из-за двери раздавалось какое-то приглушенное нежное воркование, что Тина сразу насторожилась и раздумала вламываться. Вместо этого она плотно прижалась ухом к двери и затихла, затаив дыхание, чтобы ничем себя не выдать.

Мимо нее по коридору прошла тройка, оживленно переговаривающаяся; они остановились и уставились на Тину, выглядящую наверняка весьма странно. Она скорчила им страшную рожу и, теснее притиснув планшет, замахала на инквизиторов рукой. Прыснув со смеху, они последовали дальше.

Тина даже прикрыла глаза, во всем полагаясь на уши. Она узнала чуть приглушенный, хрипловатый голос Яна, обычно сдержанно-уверенного… Но сейчас что-то совсем незнакомое слышалось, семейно-ласковое, любящее.

— Ты хорошо сегодня потрудился, — обожающе уверял Ян, — ты был лучше всех! Просто отлично! Герой… Ну, мой хороший, мой замечательный, — мурлыкал, рокотал он, — как я тебя люблю, правда!.. Красивый, пуши-истый…

Тина нахмурилась и случайно навалилась на дверь, нажимая локтем ручку. Тут уж, хочешь или нет, пришлось ворваться в кабинет. Она загнанно метнулась взглядом по сторонам. Заметила Яна, отвернувшегося от стола, развалившегося на офисном кресле. Положив передние лапы ему на колени, сидел Джек, радостный; ему Ян скармливал какие-то собачьи лакомства. Пес урчал и жадно облизывался.

— Веди себя прилично, — укорил Ян, когда Джек тявкнул на Тину и бешено забил хвостом. Подчиняясь его вкрадчивым интонациям, пес успокоился. — Умница, золотце мое…

— Ты чего, с псом разговариваешь? — изумленно спросила Тина.

— С умной собакой почему бы и не поговорить? — спокойно ответствовал Ян, по-прежнему зарываясь пальцами в черный мех и расслабленно, немного рассеянно улыбаясь.

Тина подозревала у него нервный срыв; с другой стороны, она никогда не знала, какой он дома, в тишине, вдали от их безумной работы. Уставилась на Яна, пытаясь уловить, понять…

— Что за шум, а драки нет? — грянул за спиной бодрый голос Влада. — Я даже расстроен!

Он протиснулся в кабинет мимо Тины, потрепал по холке Джека, хлопнул Яна по плечу, чуть не опрокинув, мимоходом швырнул на стол перед ним стопку каких-то разрозненных бумаг.

— О, Войцек! — просиял Ян, следя за ним горящими глазами. — А мы тебя уже заждались, честное слово, сколько можно шататься! Нам еще отчет писать!

Тина вздохнула. Они все-таки были безнадежны и давным-давно потеряны.

========== о детях ==========

Комментарий к о детях

#sixdrabbles

Влад Войцек и очень неловкие разговоры о детях (с дитем), таймлайн - сразу после Alia tempora

Как-то так получилось, что Вирен после памятного мая тридцать третьего года, когда им срочно пришлось спасать миры, буквально прописался в Петербурге и месяцами шатался по городу, пользуясь тем, что ему запросто дали отпуск. Наслушавшийся о достопримечательностях сполна еще с детства, он кинулся изучать улицы, разглядывать древние соборы, бегать по мостам и теряться в шумящих садах…

В Петропавловской крепости народу было много: к августу все успокоились после пугающего, кровавого празднования Исхода, и в северную столицу снова повалили толпы туристов. Но Вирен ничуть не обращал внимания на них, носясь по крепости со старомодным «Полароидом» в обнимку; он посмеялся над статуей императора, пробежал по зеленым лужайкам, хотя Ян умолял его этого не делать, расстроился, что пушки, на которые все пришли поглазеть, стреляют холостыми, ненадолго сунулся в собор, взглянул на золотое убранство… Влад любезно болтал, радуясь благодарному слушателю, Ян же, несколько раз слышавший все его истории (и про Трубецкой бастион, и отдельно про княжну Тараканову), благостно улыбался и, казалось, даже ничуть не думал о работе…

— Это ж выше меня! — подскочил Вирен, когда они спустились вниз, где над небольшим каналом значилась засечка — досюда доходила вода во время одного из самых крупных наводнений.

— Ну, тонет Петербург всегда с размахом, — жизнерадостно повествовал Влад. — Помнишь, я вспоминал про того безумного водяного прошлой весной?.. Всю набережную затопило! Мир окончится потопом…

Потом Вирен долго и сосредоточенно выбирал магнитик, точно от этого зависело что-то важное, и расплачивался своим собственным гвардейским жалованием (тетка-продавщица поворчала, но все-таки дала сдачу с адских монеток). Джек, которого они, конечно же, взяли с собой, вел себя очень смирно и, кажется, оробел от пестрой толпы. Для него Вирен нашел где-то яркий синий бант с подвеской-якорем и сумел прикрепить обновку к ошейнику.

Они вышли к причалу, к ленивой серой воде, умаявшиеся, но счастливые, а Ян исчез среди туристов, пообещав добыть мороженое. Дожидаясь его, Вирен все рассматривал магнитик, трогая остренький шпиль. И косился на золотой купол Исаакия, отлично видный отсюда.

— Давай завтра съездим в Петергоф, а? — наседал Вирен на Влада. — Ну пожалуйста!

— Там дождь обещают, — он разводил руками, как бы намекая, что никак не может повлиять на переменчивую погоду Петербурга. — Понимаешь, удовольствие то еще: кругом вода! И сверху, и в фонтанах…

К августу погода и правда стала портиться, заливаться долгими протяжными дождями. Вчера небо рыдало целый день, и Вирен просидел дома, угрюмо глядя в окно, но Яну с Владом пришлось чуть хуже: их срочно вызвали на убийство неподалеку от Дворцовой. Возвратившись, они были злые, промокшие и замерзшие, но вдруг оказалось, что Вирен приготовил для них ароматный горячий чай…

— А-а, черт с ним. Съездим, — пообещал Влад, подставляя лицо прохладному ветерку с Невы.

Просияв, Вирен вскочил на бетонную оградку, прицеливаясь фотоаппаратом на противоположный берег. Рядом с ними мельтешили люди, парочки, семьи с пищащими детьми. Влад презрительно закатил глаза было, наблюдая за каким-то совсем уж неразумным детенышем, на всех парах понесшимся к воде, несмотря на вопли родителей, но потом покосился на Вирена, чудом балансирующего на парапете… И осторожно прихватил его за полу рубашки. Плавать Вирен не умел — где бы ему учиться в пустынной жаркой Столице!

Ловко соскочив, Вирен оживленно показывал Владу все, что успел нащелкать, тут же отсеивая ненужные, некрасивые, смазанные кадры. Прислонившись рядом к оградке, Влад следил за тем, как Вирен, от усердия прикусив губу, сортирует фотокарточки. В последнее время им с Яном пришло в голову, что они недостаточно внимания уделяют сыну, поселившемуся у них — все равно пропадают на работе, занимаются делами… Он понятия не имел, где проходит тонкая грань между «быть хорошим отцом» и «слишком опекать». И иногда это Влада ужасало.

Особенно теперь, когда Вирен на радостях оформил документы для человеческого мира — у демонов, временно живущих на Земле, было нечто вроде межмировой визы, эдакий паспорт. И о том, что там красуется «Вирен Войцек», Влад узнал уже после того, как его простодушный ребенок ткнул под нос документы, показывая, как он хорошо получился на фотографии — не то что Ян, на лице которого красовалось желание убивать…

Вирен поежился от ветра, тихо чихнул, прикрываясь ладонью, и помотал головой.

— Ну все, ребенок сломался, несите следующего! — рассмеялся Влад.

— Что? Какого следующего, я еще очень даже ничего! — испуганно поспорил Вирен.

Стащив с плеч косуху, Влад старательно запихнул в нее слабо отбивающегося Вирена; тот все пытался убедить, что на дворе лето, август, но в Петербурге никогда нельзя быть уверенным, что не пойдет снег. Закутавшись в куртку, Вирен засопел, скрестил руки на груди и уставился в воду.

— Это Яна куртка? — тихо спросил он, ковырнув клепку на отвороте.

— Не знаю, наша, — пожал плечами Влад. — Он не будет против, вот глупости!..

Некоторое время Вирен молчал, несмело косясь на Влада, и выдавил единой скороговоркой:

— А вы никогда не хотели, ну, своих детей?

— Смысле своих, а ты тогда чей? — фыркнул Влад.

— Не пытайся притворяться, я знаю, какой ты умный!

Вздохнув, Влад подтащил Вирена к себе, настойчиво обнимая, что тот сердито мявкнул, но смирился. Мимо кочевали какие-то люди и нелюди.

— Да вообще-то не люблю я детей, — сказал Влад. — Ну, типа маленьких, не тебя, ты замечательный, а вот с мелкими — совсем никак. Так же, как с тупыми людьми. То есть дети — они до определенного возраста полностью бессознательны, невозможно общаться, они больше действуют по инстинктам. Гляжу на отдельных, понимаю, что потакать я не умею, жалеть — тоже…

— Мне казалось, ты с кем угодно сможешь договориться.

— С кем угодно, у кого в голове что-то есть. У нас вот с инквизиторством разница десять лет, мне с ним удобно. Ну, Ян умный… И с тобой я тоже общаюсь как с взрослым умным демоном, ты и в десять лет такой был. А ты попробуй поговори с детенышем, который даже слов не знает… Не, не могу я так. А совсем мелкие вызывают у меня скорее отвращение…

Подумав, Влад рассмеялся:

— Да у меня, полагаю, детей быть и не может, а инквизиторство вообще из мрака…

— Это потому что ты умер? — полюбопытствовал Вирен.

— Это потому что во времена моей молодости были очень дорогие презервативы и я долбанул по себе каким-то проклятием… Ты только инквизиторству не говори.

— Ладно, а ты думаешь, он?..

— Он мне голову открутит и прогрызет уши напоминаниями о технике безопасности. Такие штуки на себя колдовать нельзя. Хотя я никогда не жалел. И был твердо уверен, что чаша сия меня минует…

Влад себя дураком не считал, но все-таки о многом раньше не задумывался. Думал, что ему хорошо в гордом одиночестве, пока не понял, что Кара заменила ему погибшую сестру и привела в семью — Гвардию; он считал, что умеет только ненавидеть, проклинать Бога, а сам намертво привязался к Яну. Вот так и с Виреном вышло.

— Ты же возился с маленькой Белкой? — нахмурился Вирен.

— По правде сказать, нет, не совсем. С этим как-то справлялись Джайана и Ишим, а я уже подключился, когда ей было лет пять. Сказки там на ночь придумывал…

— Это, как я понимаю, твой универсальный способ заботиться о детях?

— Ой, отстань, я понятия не имел, что делать, и очень боялся накосячить.

И до сих пор побаивался — но знать об этом вовсе не обязательно, Влад все-таки дорожил своей репутацией.

— Вирен, ты наш сын, — убежденно напомнил Влад, — и мне совершенно все равно… Мы с Карой тоже родные не по крови, но она моя сестра, и никто из нас никогда в этом не сомневался. Так же и здесь. Неужели ты подумал, что мы найдем кого-то… лучше?.. Глупый ребенок…

Вирен неловко пожал плечами и виновато уставился на свои кроссовки.

— Так, кто какое мороженое будет? — блестя глазами, спросил подкравшийся к ним Ян. Приплясывающий возле него Джек съел бы какое угодно, но покорно ждал дележки. — Я что-то пропустил?.. Меня всего десять минут не было, что вы успели натворить?

— Кажется, малой заболевает, может, не стоит… — протянул Влад, но Вирен уже цапнул себе фисташковый стаканчик и вгрызся. — Ладно, не сахарный, не растает. Ты как раз вовремя, инквизиторство, я объяснял Вирену, что, хоть мы не настоящие его родители, мы все равно будем любить его до конца вечности…

Ян растерянно посмотрел на Вирена, потом на Влада, точно никак не мог поверить, что им, думающим, разумным, хорошо знающим друг друга, вообще потребовалось зачем-то говорить об этом — о совершенно ясных вещах! Он ласково потрепал Вирена по волосам.

— Да не, вы очень настоящие, правда, простите, — пробубнил Вирен, отводя взгляд — видно, стыдясь, что позволил себе усомниться в них. — О, я же вас щелкнуть хотел на фоне реки! — неожиданно загорелся он, отирая руки о джинсы; с мороженым Вирен уже справился в несколько укусов. — Да, сейчас! Давайте, вот тут встаньте… Влад, ну улыбнись ты!

— По-моему, у меня челюсть отморозило, погоди…

— Вот у Джека отлично получается позировать! — шумно командовал Вирен. — Ян, обними его, что ли? Да не Джека!

— За шею? — вежливо уточнил Ян.

— Нет!

— Жаль.

Влад беспомощно рассмеялся, позволяя инквизиторству притянуть себя ближе, а их деятельному ребенку — приплясывать рядом, выбирая лучший ракурс. Нева шумела, ветер обнимал со спины, Ян мечтательно улыбался, а Вирен был счастлив, абсолютно счастлив и успокоен их неловким разговором — и, пожалуй, больше ничего Владу не было нужно.

========== художники могут всю ночь ==========

Комментарий к художники могут всю ночь

#sixdrabbles

Ян и татуировки, которые рисует Влад, точно после Бури

— Тш-ш, не двигайся, — шепнул Влад, бережно придерживая кисть. — А то скошу!

Они сидели на полу гостиной. Джек развалился в коридоре, спал. В распахнутую форточку задувал солоноватый морской ветер. Паркет был прогрет яркими солнечными лучами расщедрившегося лета — ложись, валяйся, почувствуй себя свободным. Именно в такие ленивые дни Владу в голову приходили самые настойчивые идеи; Ян давно привык. Так что он ничуть не удивился, когда его попросили сесть в световой круг, стянуть широкую домашнюю футболку и затихнуть, не дыша, точно статуя.

Влад украшал его руки татуировками самозабвенно, стараясь выдумать такой узор, который и охранил бы Яна от какой-нибудь неверной пули, и обвил бы предплечье невиданной инеистой красотой. Обычно Ян взгляд не мог оторвать от рисунков Влада на бумаге, долго рассматривал причудливые переплетения рун, сигилов, геометрических фигур. Он едва ли мог читать по рисунку, как Высший боевой маг, но чувствовал за ними вдохновение и большую заботу и неизменно улыбался.

В этот раз Влад у кого-то отобрал тушь, которой, как Ян полагал, принято расписывать шелк. В движениях Влада, кончиком кисти скользившего по его коже, была особая бережность, церемонность. Ян устроился по-турецки, но долго бездействовать не мог, а Влад явно смаковал это таинство, танцевал кистью, долго приглядывался… Ян вытащил себе книгу, которую они недавно начали, и, чуть сбиваясь, стал читать вслух. Он не был привычен к таким выступлениям, голосу недоставало артистичности Влада, но все-таки он старался, и Влад довольно хмыкал. Когда Ян дергал рукой, забывшись, чтобы перевернуть страницу, Влад сердито шипел.

— Долго еще? — спросил он сипловатым после долгого чтения голосом. Заложил книгу свободной рукой и смирил желание потянуться, размять плечи — Влад бы точно убил его.

— Художники могут всю ночь…

— Войцек, я не просижу так ночь!

Влад тихо рассмеялся. Когда он трудился над рисунками, всегда говорил негромко, словно боялся спугнуть озарение. Куда-то разом пропадал его гонор, крики, вопли, и Ян наслаждался тишиной. Влад шептал, наклоняясь к его уху, а сам старательно намечал магические печати. Рисунки обнимали плечо, проскальзывали вниз, к локтю… Влад заставлял его вертеться, осматривал, закусив кисть и хмыкая.

— Щекотно, — фыркнул Ян, когда кисть скользнула по тонкой коже на сгибе локтя, соединяя высыхающий рисунок с уже вбитым в кожу.

Черные линии змеились по правому плечу, изгибались, складывались в непонятные письмена… Влад осторожно подтащил его к зеркалу, следя, чтобы Ян ненароком не приложился ни к чему. Показывал яркие печати, толкуя значения, едва касался, порхая пальцами — Ян почувствовал мурашки… Влад болтал много, часто, словно отыгрывался за часы молчания.

— Когда на мне закончится место, тебе все-таки придется рисовать на холсте, как приличному человеку, — ласково улыбнулся Ян. — И научиться татуировать, кстати, тоже не помешало бы.

— Мне не нравится мысль, что я буду причинять тебе боль. Своими руками колоть — это же издевательство какое-то! — признался Влад. — Хотя если включить обезболивающий амулет… Нет, не знаю. Я пока просто порисую, ладно?

Он хищным взглядом окинул его спину, но сжалился и вновь вернулся к рассказу о магических печатях.

========== свежая кровь ==========

Комментарий к свежая кровь

#sixdrabbles

Рота Смерти и новобранцы (ну, или Войцеки и методы психологического воздействия), пост Alia tempora

День в Столице выдался жаркий, солнечный. Еще недавно небо темнело и собиралось складками туч, а в народе снова поползли нехорошие слухи, но в этот раз беспокойство оказалось пустым: распогодилось, изжарило так, что демоны взмолились о пощаде. В первый день адской жары Рота Смерти принимала новобранцев; раз в год они набирали десятку. Мир отозвался довольно.

Новобранцы всем скопом ввалились в казармы и едва не растеклись по полу с блаженными улыбками. Их битый час заставили простоять на тренировочной площадке, сходя с ума от невыносимой жары. Инструктаж — не самая мучительная часть. Но стоя среди песка, подставляя головы палящему солнцу, они умоляли небо о ветерке.

Вирен прекрасно знал, что они не раз поблагодарят капитанов за испытание: в пустыне не выживают слабаки, привыкшие прятаться под навесом. Но это было впереди — пока новобранцы являли собой вчерашних мальчишек, наслушавшихся рассказов про героизм Гвардии, вдохновленных их преступлениями и подвигами. В Роту Смерти издавна брали только добровольцев — и лишь тех, кто выдерживал изматывающие тренировки.

Понемногу эти демоны, шумно переговариваясь, знакомясь, стали пробираться к пустым койкам. Разложили вещи, оглядывались. Наконец заметили Вирена, развалившегося на кровати у стены, лениво перелистывающего страницы «Бесов». Он давно заметил, что жуткая проза Федора Михайловича лучше всего читается в душные, жаркие дни, плавящие мысли. Но Вирен отвлекся от перипетий сюжета и искоса следил за новобранцами, потихоньку подбиравшимися к нему. Несмело, как котята. Вирен затаил улыбку и притворился,что погружен в чтение.

Обычные мальчишки — такие же, как он. Усталые, пропыленные, но не лишенные жадного блеска в глазах. Живые — готовые прожить полную приключений жизнь в гвардейском кругу. И, возможно, умереть в нем. «Своих» Вирен научился чуять, и большинство из новобранцев ему понравились. Из его будущих товарищей. Но прежде, конечно, проверка прочности… Вирен ухмыльнулся.

Они заговорили наперебой, с любопытством глядя на него. Должно быть, их наивному взгляду Вирен казался каким-то прославленным героем — как мало они понимали в жизни! Привыкли слушать россказни и сказки.

— А те двое, которые проводили инструктаж, это те самые, да? — наперебой звучали неловкие вопросы. — Которые Рай брали? И в войну с Люцифером?.. И они братья Сатаны, да?

Вирен степенно кивал, не особо вслушиваясь в их щебет.

— Капитан Войцек — ух, меня аж оторопь берет! — восклицал какой-то долговязый демоненок с патлатыми серыми волосами. Восхищался. — Подумать только! Я думал, он нас растерзает! Просто ужас! Все леденеет.

Сдержавшись, чтобы не рассмеяться, Вирен проницательно спросил:

— А Ян вам как?

— Не знаю… — протянул тот же новобранец. — Какой-то он невзрачный.

— А по-моему, симпатичный, — хохотнул кто-то.

Вирен покосился на него, смазливого демона с красной кожей и верчеными рогами, и неспешно, как будто бы не отрываясь от книги, произнес:

— Вот тебе точно пиздец.

Новобранец изумленно замер, хлопая глазами.

В общем-то, запал — это хорошо, им нужна новая кровь, такие громкие и лихие, под стать командору. Рота все-таки — лицо Гвардии, отряд, которому посвящено большинство страшных историй, пересказываемых детьми в темноте. Но их нужно было научить. Все, что видел Вирен, — разномастная толпа, шумная, перекрикивающая и не слышащая друг друга, так они пытались расспросить его про Гвардию. Им нужно было время, чтобы стать гвардейской десяткой, а не просто десятью мальчишками.

— Будет не вполне честно, если я расскажу, что потом, — трагично затянул Вирен. — Такой сюрприз испорчу! Вы думаете, стоять на жаре плохо, трудно, а? Станете бежать, пока не упадете, и то вас Ян поднимет за шкирку и опять заставит. Тридцать кругов. Снова и снова. Потом — отжиматься. Пока вы не станете похожи на солдат, оружия вам не доверят.

На него смотрели побледневшие лица. Они представляли, каково бежать в такую жару. В одежде, липнущей к телу, задыхаясь. И как звонко будет хлестать голос капитана Войцека-Зарницкого, поторапливая тех, кто дерзнул перейти на шаг.

Вирен много чего от них утаил. Неожиданные ночные побудки, бесконечные тренировки, чтоб научились рваными ладонями собирать винтовку — не глядя; что любезно приглашенные старшие в поединке будут раз за разом опрокидывать их мордой в песок, что будет марш-бросок по немилосердной пустыне — не по ровному плацу, что они сотрут себе все после уроков верховой езды… И что будут любить и ненавидеть капитанов Роты Смерти, собравших столь противоречивые отзывы. Хотя любить, пожалуй, больше, потому что вне бешеных тренировок они будут им семьей.

— Вы ж видели, они к замку пошли, — пояснил Вирен, — и уже эдак час не появляются. Что, вы думаете, там происходит!

Ему ответом были робкие улыбки.

— Они думают, что с вами придется творить, чтобы сделать вас подобием гвардейцев. У кого из вас какие слабости. — Вирен ловко вскочил, и они чуть подались назад, изумленные — не уследили за движением, проворонили стремительный змеиный бросок! — Вот вы мелкого мага куда-то там задвинули, он не видит нихрена! — тыча пальцем, начал распекать он. — Ты, здоровый, совсем краев не замечаешь, над головой у меня навис, думаешь, типа страшный! Тебя вообще сожрут, если нормально говорить не научишься, словами через рот! — отмахнулся Вирен от какого-то мямлящего робкого пацаненка. — Все ясно?

— Смир-рна! — неожиданно грянул голос.

Дверь распахнулась, на пороге застыл довольный Ян. Удивительно было, как в таком тонком, хрупком человеке рождается рокочущий приказной тон, но Вирен считал, что новобранцев, не заметивших в Яне потаенную силу, можно было сразу смело отсеивать.

Он сам с удовольствием вытянулся по струнке.

— Бегом по плацу, — велел Ян. — За вами будут следить капитан Войцек и адский пес; предупреждаю — оба голодные как черти.

— А сколько? — рискнул кто-то.

— Пока я не решу, что достаточно. Еще вопросы? — рыкнул Ян.

Демон, выше его на голову (не считая загнутые рога), стушевался и, жмурясь, выкрикнул:

— Никак нет, капитан!

Вирен ликующе усмехнулся. Втягивались! Он наблюдал, как новобранцев выметает из казарм, ставших вдруг пустыми и тихими.

— Ну что, провел воспитательную беседу? — тонко улыбаясь, спросил Ян.

— А как же! Как раз рассказал, как ты их будешь нагибать!

— Вирен, — удрученно вздохнул Ян, — ты умный ребенок из приличной семьи, а нахватался у Войцека всяких гадостей. Эти мне его фигуры речи…

— Но он тоже семья!

— Он — неприличная часть.

— Пап, ты ж знаешь, что приличная состоит из тебя и миледи Ишимки, да? — добродушно фыркнул Вирен, ласково боднув его, когда Ян подошел. — Вы в явном меньшинстве! Зато я книжки читаю… Отдашь вот Владу, как он освободится? — Вирен подцепил томик Достоевского и вручил Яну.

— Обязательно. А ты иди побегай с новенькими, разомнись, — кивнул Ян. По тону было ясно: это не отцовская просьба, а приказ командира. Вирен иногда задумывался, как не сходил с ними ума.

— Ага, ты хочешь окончательно деморализовать их! — воскликнул Вирен. — Отличный план! Все понял, сделаю в лучшем виде, капитан!

Он козырнул и выскочил прочь, в жар, в пустыню. На плацу уже слышался заливистый лай Джека и яростно-веселые выкрики Влада.

========== подарок для белки ==========

Комментарий к подарок для белки

#sixdrabbles

Корак и очень странные подарки! пост Alia tempora

Дверь в инквизиторскую квартиру распахнулась широко, грохнула о стену. Ян чуть заметно поморщился: еще немного Корак поживет в их квартире, и придется делать ремонт. Однако в этот раз первой ворвалась Белка, приплясывая от восторга, и кинулась к Яну. Он как раз тащил в гостиную две кружки кофе, поэтому застыл, стиснутый в объятиях демонички, боясь двинуться и расплескать на нее кипяток.

Корак проскользнул в квартиру незаметно, махнул рукой и стал возиться с берцами. Нашел свои дурацкие заячьи тапки, которые купил на прошлой неделе. Ян не знал, есть ли в Кареоне понятие шопоголизма, но Корак определенно проникся этой странной зависимостью и методично тащил в дом всякий хлам. Иногда Яну казалось, что он разграбил секс-шоп. Он трижды спотыкался обо что-то, напоминающее плетку…

Судя по отвлеченному, будто бы невинному выражению лица, Корак опять что-то купил. Белка стискивала это нечто в руках, прижимала подарок к груди, сияющая. Она любила, когда ей что-то дарили, когда кто-нибудь из семьи приносил ей приятное. Ян медленно проследовал в гостиную, аккуратно водрузил кружки на журнальный столик к компьютеру. Эта парочка потянулась за ним.

— Ян, Ян, а у тебя нет кобуры лишней? — не выдержала Белка, вертя хвостом. — Мне дядя Корак подарил, а карманов на платье нет! Ну это нечестно…

Ян едва не заорал, когда увидел, что ладошка крестницы стискивает самый настоящий пистолет. Он часто сталкивался с оружием, чтобы понимать: это никакая не игрушка из «Детского мира» и не шутливая зажигалка, какие покупают, чтобы пощекотать друзьям нервы. Нет, по весу, по тому, как Белка его держала, Ян был уверен: это самый настоящий пистолет, пусть и небольшой. Дамский, так сказать.

Полностью розовый, украшенный цветочками.

— А, карманы? Ничего, я пришью, — протянул Ян, неотрывно глядя на Корака.

— Нет! — пискнула Белка, прыгая в сторону и загораживая собой его. — Нельзя пришивать дядю Рака!

Когда перед тобой оказывается боевая демоничка с пистолетом в руке, которым она возбужденно размахивает, волей-неволей посторонишься. Ян себя трусом не считал, но отступил, махнув рукой. Корак и Белка ликующе переглянулись, хлопнули друг друга по ладошам. Спелись! Прощебетав что-то, Белка понеслась на кухню, чтобы найти что-нибудь сладкое к кофе и приготовить себе чай.

— Ух ты, ты даже меня не убил, — обрадовался Корак, севший в кресло напротив дивана и подобравший под себя ноги.

— Посмотрим, что Войцек скажет, когда вернется, — зловеще протянул Ян. Корак нервно задергал хвостом. — Ты мне одно объясни: почему пистолет розовый, ради всего несвятого?

— Белка же девочка…

— За гендерные стереотипы Влад тебе тоже пояснит, — деловито кивнул Ян, ненадолго вернулся к компьютеру и быстро пробежался по клавиатуре. — Нет, я понимаю, что Белка достаточно умна, чтобы не навредить себе пистолетом! Но все-таки это очень странный подарок… Даже Войцек додумался таскать ей мишек! Правда, они были на редкость чудовищные, — признал Ян, понизив голос. — Один раз он приволок игрушечного лицехвата…

— Это чего такое? — заинтересовался, ерзая, Корак.

— Это… Погугли, короче.

Корак вытащил из кармана телефон, зарылся, присвистнул. Некоторое время он сидел в молчании, словно ожидал от Яна продолжения инквизиторского допроса, но тот отвлекся на отчет. Между прочим, в нем говорилось о Кораке, откусившем преступнику ухо. Он всегда был большим оригиналом.

— Ваш мир — очень опасное место, — наконец заключил Корак, — и за то время, пока я помогаю вам, я успел насмотреться на толпы преступников! И как такой маленькой демоничке жить в таком страшном городе? Она должна за себя постоять! Я просто нашел удобный инструмент! К тому же, эстетичный, как говорит Войцек.

— Но мы же рядом… — несмело протянул Ян, смущенный его пылкой речью.

— Не всегда! Вот пойдут они с этим Сашей гулять, и вдруг…

Ян улыбался, наблюдая за тем, как он яростно жестикулирует. Когда-то они уже проходили это: в день, когда Влад решил научить маленькую Белку драться. Тогда никто из них не ожидал, что хрупкая девчонка окажется такой способной к рукопашному бою…

— Ты молодец, — вздохнул Ян. — Я рад, что ты о ней заботишься.

Корак попытался придумать какую-нибудь отвратительную колкость, чтобы сгладить момент, но его прервала возня в коридоре. С прогулки вернулись Джек и умаянный Влад. Пес залихватски залаял и унесся к Белке на кухню — клянчить сладкое.

— Инквизиторство, представляешь, нашел Белке подарок! О, они с пернатым уже вернулись?..

Корак сидел удобнее, чтобы свеситься через подлокотник кресла и выглянуть в коридор. Расхохотался так бешено, что Ян забеспокоился, как бы он не свалился ненароком.

— Он приволок кастет! — наябедничал Корак на Влада. — А мой подарок красивее!

========== коса до пояса ==========

Комментарий к коса до пояса

небольшое дополнение к Peccata capitalia: ira

Корак, боязнь зеркал и деятельный Влад

Идея напиться была не нова. Что-то такое неизменно происходило, когда Корак появлялся в их мире; Влад хотел бы сказать, что наглый Падший напрочь разрушает его планы закончить с алкоголем, но он редко жаловался. Потому что попойки с Кораком всегда заканчивались интересной историей, которую можно было пересказывать гипотетическим внукам.

В этот раз они решили дешево и сердито надраться на кухне, поскольку масштабных приключений в последнее время хватало. Корак нашел где-то неплохой виски, а Влад не задавал лишних вопросов, иначе пришлось бы его арестовывать. Благо, Ян оставил их вдвоем, хотя и поклялся, что, если по возвращении увидит разрушенную квартиру, тотчас упокоит обоих, и довольно отбыл куда-то в Ад, разбираться с Ротой, да еще и забрал с собой Джека.

Перевалило за полночь. Язык заплетался, а Корак немножко расплывался перед глазами, но в целом Влад чувствовал себя весьма замечательно. Делясь историями об Аде и Кареоне и их общих знакомых, они пытались друг друга не поубивать. Пока что получалось. Пошатываясь, Корак поднялся, чтобы выговорить тост, но с хохотом чуть не упал на Влада. Он мученически закатил глаза и двинулся. Корак, скотина, был тяжелый.

— Получается, ты боишься зеркал? — задумчиво спросил Влад.

Он не помнил, как разговор свернул к этому; в мыслях была блаженная пустота. Сквозь опьянение, подарившее Кораку приятную, расслабленную ухмылку, проступило беспокойство, и Влад почувствовал укол вины.

На примере Яна Влад понимал, как губительны и мучительны бывают страхи; но в случае Корака он ума приложить не мог, как с ними справляться. С щенками было как-то попроще.

— Ладно тебе, я тоже себя не слишком люблю, — хмыкнул Влад. — Поэтому и ты мне сразу не понравился…

— Ты мне тоже, — не остался в долгу Корак.

С чувством собственного достоинства они чокнулись рюмками.

— А как ты причесываешься? — настырно спросил Влад.

— Чего?

— Без зеркала, — терпеливо пояснил он, потому что Рак, видно, первым начал уплывать от реальности. — Это же как надо ухитриться!

— Да вот как-то наловчился за время, — почти смущенно пробурчал Корак, пожимая плечами. Справляться без отражения для него стало так привычно, что он с трудом мог объяснить. — Я же поэтому отрастил, чтобы мучиться меньше, м-да? Такие патлы и укладывать не надо особенно, подумаешь…

Влад задумчиво цапнул его за прядь, лежавшую на плече. Возможно, слегка неаккуратно, потому что Корак возмущенно взвыл и поперхнулся виски.

— Ты линяешь, — заявил Влад. — Я точно находил твои лохмы… ну, примерно везде.

— Это Джек, — попытался отбиться Корак. — К лету.

— А давай я тебя причешу! — внезапно загорелся Влад.

Иногда — особенно спьяну — с ним случались такие навязчивые идеи. Не слушая приглушенное, определенно матерное бормотание Корака, он сорвался с места, радуясь, что вполне ориентируется в пространстве, и кинулся к ящику у мойки, где было много полезных мелочей. За его спиной Корак, чертыхаясь, наполнял рюмки заново.

— Войцек, блять, я не хочу быть лысым, — жаловался он. — Мне не пойдет, я точно знаю. Уймись, и давай еще выпьем. Ты какой-то слишком бодрый.

— Нашел! — возликовал Влад, вытягивая со дна переворошенного ящика обычный деревянный гребень. Чуть не наткнулся рукой на открывашку. — Иди сюда-а…

Корак попытался сбежать, но запутался и вжался в холодильник, обиженно взвыл и мутно уставился на Влада. Увидев в его руках безвредный гребешок, а не ножницы или машинку, Корак стал еще подозрительнее.

— В чем подвох? — пьяно-уверенно допытывался он.

— Ни в чем. Сядь, не дергайся.

Корак затих, хотя по напряженным плечам было заметно, что он готов рвануться или начать колдовать что-нибудь убийственное. Сцапав его и повернув к свету приглушенной люстры, Влад похмыкал, осмотрел несколько запутанную шевелюру… Вполне возможно, на Кораке кто-то пытался свить гнездо. При первом махе гребня Рак закоченел, но вскоре расслабился и зашипел, когда Влад принялся распутывать пряди. Осторожностью он никогда не отличался.

— Между прочим, мне говорили, он полезный. Ну, типа, деревяшка. Натуральная. Из можжевельника! — наконец вспомнил Влад.

— Звучит как что-то, чем можно закусить, — мечтательно заметил Корак. Он наверняка тоже почуял странный, чуть смолянистый запах, по-своему успокаивающий, стирающий тревоги — как и мерные движения гребня по волосам.

Он проскальзывал куда свободнее, легче. Расчесанные космы Корака оказались вполне приличными локонами с каким-то сизоватым отливом, как вороньи перья — или это Владу почудилось. Рак окончательно успокоился, хотя и иногда и оборачивался, тревожно хмурясь.

— Тебя б на парики, столько бы заработали, — добродушно проворчал Влад. — Давай я тебе косички заплету!

— Иди нахуй, — изумленно выдал Корак.

— Ты это зря, у меня есть рекомендации! Я Белку заплетал в детстве, Вирена тоже… Даже инквизиторство! — и пояснил в ответ на обалделый взгляд: — Смерть с косой, ну.

— Убери свои грабли! — возмутился Корак, не спеша вырываться. — Ты думаешь, я, Ангел Смерти, Князь Тьмы, соглашусь на какие-то там кривые косички, Войцек? — грозно нахохлился он.

— Ага.

И Корак согласился. С охотой принимаясь за дело, Влад вовремя оценил, что волосы Рака все-таки не настолько длинные, чтобы получились такие пышные косы, как у маленькой Белки. Вдохновенно насвистывая, Влад выгреб из того же ящика россыпь невидимок и решил заплести косы-водопады с двух сторон, обручем, обнимающим голову, а длину оставить. Так увлекшись, он и не заметил, что Корак мало-помалу затих, покоряясь движениям его рук, могло показаться — заснул, сморенный долгим днем и изрядным количеством виски… Но нет — он встрепенулся, стоило дернуть за какую-то прядь.

— Войцек… — протянул он и замолк. Немного растерянно.

— Всегда пожалуйста, — вздохнул Влад. — Если ты чего-то еще боишься, просто скажи.

Корак заворчал, замечая, что он вполне опасается, что Влад сделает из него урода. Влад гордо ответствовал, что лучше природы он уже не справится. Наконец отпустил его, напоследок бережно пройдясь гребнем по гладким черным волосам. С удовольствием отметив, что получилось очень недурно, Влад устало присел на лавку. Корак вертелся на месте, но увидеть ничего, конечно, не мог. Вполне возможно, в этом состоял коварный план Влада.

— И на кого я похож? — трагично вопросил Корак.

— На Дейенерис! Тебя только покрасить надо немного… — выдавил Влад, со смехом уворачиваясь от удара.

========== ишим и интернет ==========

Комментарий к ишим и интернет

милота без таймлайна, но явно что-то из позднего

Ишим была мало знакома с интернетом. Для нее, коренной жительницы Преисподней, лишь изредка выбирающейся в шумный и суетливый мир людей, он казался какой-то неведомой магией, в которую лучше не вмешиваться. Как Влад считал, это полностью устраивало демоничку. Оказываясь в Петербурге, она предпочитала не уткнуться в экран ноутбука или мобильника, как многие другие, а радостно глазела по сторонам: на стройные здания, пестро одетых людей и нелюдей, ленивую Неву… Изредка Ишим просила поискать что-то в Сети, например, рецепт какого-то пирожного или схему для вышивки, но только в самые неудачные дни, когда не могла добраться до книжного магазина. Эту тягу к книгам Влад уважал, любезно провожал ее в любимые лавки и помогал стягивать с верхних полок пыльные тома…

Каково же было его изумление, когда одним прекрасным утром Ишим потребовала познакомить ее с интернетом и села за рабочий стол Яна, подозрительно косясь на пока что темный экран его серебристого ноутбука. Она сложила руки, как терпеливая и очень старательная ученица, и с надеждой посмотрела на Влада. Влад постучал пальцами по обложке книги, которую читал. Ян расхаживал по комнате, разговаривая по телефону с кардиналом Ирмой и сдержанно ругаясь — у него это получалось без повышения тона, без единого внешнего знака, но Влад слышал, как ныла и звенела изнанка возле сердитого инквизитора. Джек и вовсе спал.

Еще сомневаясь, Влад приблизился к столу и облокотился на скрипучую спинку офисного кресла, в котором сидела Ишимка, такая маленькая и напряженная… Влад включил ноутбук и, не задумываясь, кликнул на иконку браузера.

— Что это? — нахмурилась Ишим.

— История браузера, — проворчал Влад, быстро сворачивая окно и открывая невинную поисковую страницу. — Какая-то собака ее не почистила. Наверное, Корак опять гуглил что-то очень… специфичное.

— Это я, — ненадолго отстранившись от телефона, сказал Ян. — Для дела! Ну, помнишь, на прошлой неделе?.. Да, кардинал, я внимательно слушаю!

Влад ухмыльнулся. И приглашающе кивнул на пустую строку:

— Напечатай, что хочешь узнать. Твой запрос обработается, и поиск по ключевым словам найдет их на тысячах страниц и покажет их тебе. Самые популярные в начале, но иногда имеет смысл полистать подальше…

— И что люди обычно ищут? — спросила Ишим. — Что-то интересное?

— Ну, — Влад обошел ее и облокотился на стол, — на самом деле люди — весьма заурядные создания. У них в распоряжении все знания мира, а они чаще всего размениваются на неприличные фотокарточки и…

— Неприличные? — переспросила Ишим, помахав хвостом.

— Перейдем к котятам, — объявил Влад.

— Что, прости? — изумилась Ишим.

Влад быстро пробежался пальцами по клавиатуре, и перед Ишим появились десятки видео с чем-то крайне милым и пушистым. Она была потеряна на добрых полчаса, сперва изучая их с предельной серьезностью, но потом, как будто распробовав, начала хихикать. Влад терпеливо наблюдал за ней, задумавшись.

— Ты размышляешь об упущенных возможностях, которые человечество променяло на забавные видосы с животными? — фыркнул Ян, снова обернувшись.

— Майор, немедленно перестаньте ворковать! — рыкнула в мобильнике Ирма.

— У вас очень странные представления о человеческих взаимоотношениях, кардинал, — огрызнулся Влад.

Постепенно Ишим освоилась и стала изучать какие-то сайты с весьма аппетитными картинками, изображающими десерты, о которых Влад даже не слышал. Он и не думал, что придется многое объяснять: в конце концов, человеческие дети познавали интернет с малых лет и прекрасно себя чувствовали, это не должно быть сложно. Это отчасти расстраивало его: Влад был идеалистом и консерватором…

— Хочешь, покажу социальные сети? — предложил он, чтобы приободриться. — У Корака там есть страничка… Можно выкладывать фото или видео, вот, смотри. Здесь любят наблюдать за чужими жизнями.

На экране мелькнуло радостное лицо Корака, хитро косящегося в камеру, потом — какой-то пошарпанный дворик, мутные лужи…

— Сколько раз я его просил не снимать на месте преступления! — завелся Ян, едва сбросивший звонок.

Его же сердитый голос отвлек разглагольствующего на камеру Корака. Рак метнулся, выхватил в объектив Яна. «А это господин инквизитор, он очень миленький!», втолковывал зрителям Корак. «Я не миленький, я товарищ майор!» — яростно шипел Ян, и правда выглядящий весьма очаровательно для человека, копающегося во внутренностях трупа.

— Ты очень хорошо получился! — обрадовалась Ишим. — Но я не смогу выкладывать ничего из Ада, так? А там все самое главное! Пока остановимся на простом. Мне нравится, что здесь… можно найти что угодно. Это как огромная библиотека, которой не видно! И все так быстро!

Она снова вернулась к тортикам и потребовала сохранить страницу.

— Иногда мне кажется, что люди недооценивают это изобретение, — вскользь заметил Влад. — Хотя мы не можем заставить их пользоваться благами цивилизации, правда? Все дело в выборе.

— Мне кажется, ты слишком большое значение вкладываешь в это, — перебил Ян. — Всем необходимо иногда отдохнуть, и это один из наименее разрушительных способов, какой выдумало человечество!

— Поверить не могу, что ты знаешь это слово. Отдых, — весомо произнес Влад.

Ян добродушно усмехнулся и несильно стукнул его в плечо. Они с одинаковым вниманием следили за Ишим, которая, не попадая пальцами, очень медленно печатала что-то. Владу нравилось, как она по-ребячески увлечена; Ишим не умела притворяться, хотя общалась со двором Сатаны, и за это он готов был преклоняться перед этой удивительной демоницей.

— Я могу подписаться вот на этот блог? — спросила Ишим, дернув Влада за рукав. — Куда нажать? Тыкни ты! Пожалуйста!

— Постой, тут надо почту, — замешкался Влад. — Давай заведем тебе… Одну минуту!

Когда на тебя смотрят с таким вниманием, это вдохновляет. Влад был хорош во многих вещах (иногда — не вполне законных), но, как и всякому человеку, ему неизменно было приятно чувствовать на себе восхищенный сияющий взгляд. Он разбирался в компьютерах не так хорошо, как хотел бы показать, но Ишим немного наивно верила ему, разбрасывающемуся громкими фразами, которыми он сопровождал каждое действие.

— Почему у вас нет… страниц? — заинтересовалась Ишим, исследуя какие-то рецепты.

— Нам некогда. Чаще всего мы заняты тем, что гоняемся за преступниками, — быстро проговорил Ян, не желая признавать, что он сам полный профан.

— А в другое время пытаемся определиться, за кем гоняться, — охотно подхватил Влад. — Чем мы заняты в третьем случае, лучше не упоминать…

— Я знаю, — фыркнула Ишим, — вы читаете книги. Довольно старомодно.

— Радость моя, я только что научил тебя гуглить, — возмутился Влад.

Она не обиделась, но стала странно задумчива. Прокручивала колесико мышки, а сама как будто размышляла о другом. Влад попытался представить, что он бы чувствовал, если б неожиданно открыл столько возможностей.

— Мы можем завести страничку Джеку! — воскликнула Ишим. — Я видела столько животных, почему нашему псу не создать этот… инстаграм? Смотрите, как он сложил лапки! — она умиленно указала на пушистого Джека, ничуть не потревоженного пристальным вниманием.

— Он часто так делает, — словно бы наябедничал Ян.

— Его можно снимать в любое время суток! — продолжила Ишим, оживленно дергая кисточкой хвоста. — Официальная страничка пса на службе у Инквизиции! Люди будут приходить и восхищаться, да и вам же лучше: все любят животных, а заодно и инквизиторов!

— Ну, не знаю, Корак со своей страничкой отлично с этим справляется, — протянул Влад.

Ишим и Ян сердито глянули на него, пытаясь пристыдить. Попытка была бесплодная.

— Я думаю, это неплохая идея, — сказал Ян, поразмыслив, — но я не уверен, что это кому-то понравится. Посмотри: там сплошные пушистые котята и щенки. Джек, при всей моей любви к нему, выглядит довольно… внушительно. Особенно когда зевает. Вблизи от моего лица, — Ян поежился, но смотрел на пса нежно и спокойно.

— Если ты хочешь этим заниматься, мы не можем тебя остановить, — разумно решил Влад, торжественно вручая довольной, лучащейся Ишимке инквизиторский мобильник.

Он не верил, что это приведет к чему-то… заметному. Решил, что Ишим забудет про несчастный инстаграм и назавтра вернется к вышивке или вязанию — привычному, устоявшемуся занятию…

Джек приоткрыл красный глаз, покосился на Ишим, но позволил ей выбрать красивый ракурс.

— Возможно, нам стоит посоветоваться с Ирмой насчет этого, — робко предположил Ян, наблюдавший за демоницей с подозрением. — Все-таки… Инквизиторский пес…

— Нам действительно стоит обсудить твою историю браузера, — хмыкнул Влад. — Позволь ей развлекаться. Ничего страшного не будет…

Ян смирился.

Они оба серьезно недооценивали обаяние Джека. И быстрый рост аудитории в инстаграме.

========== огнев и ошибки прошлого ==========

Комментарий к огнев и ошибки прошлого

пост Alia tempora, много вспоминают про события Инквы (написано после редактуры оной)

Всеволод Огнев поднялся на пятый этаж пешком, оглядел облезающую краску на стенах, по привычке обернулся через плечо, убедившись, что никто за ним не следит. Он смотрел на тяжелую, надежную дверь, какие ставили умные обитатели Преисподней — такую, что ее было бы трудно сломать даже боевым заклинанием. Магический звонок темнел справа, и Огнев несколько неловко, еще сомневаясь, придавил его. Ожидал ответа, отступил на пару шагов.

Он успел освоиться в Аду. Смерть не казалась такой страшной, как его учили, как он себе воображал: после Афгана, после трудной и неблагодарной службы в Инквизиции, сталкивающейся с самыми кровавыми преступлениями. Она казалась ему болезненной и мучительной, неприятной, отзывающейся странным сосущим чувством в груди. Однако его гибель была обычной, если не сказать заурядной: износ человеческого тела, из неясного принципа не подкрепленного магией. Не выдержало сердце, как когда-то — у его отца. Огнев не слишком-то удивился, что провалился в тревожный сон душной петербургской летней ночью, а очнулся на запруженной демонами улице.

Его отловили, привели на регистрацию, которую должны были проходить все духи. Возня с документами утомляла, а Огнев чувствовал себя оглушенным, потерянным. И в то же время — избавленным от тяжести старого тела, свободным…

В конце концов он решил подыскать себе работу, потому что не терпел безделья. И за этим задумал обратиться к единственным, кого знал в сложной правоохранительной системе Ада — к Яношу Кираю, бывшему подчиненному, и его мертвому напарнику, Владу Войцеку. Огнев не собирался упрашивать о месте в Черной Гвардии, хотя мог бы надавить на былые заслуги; но он недолюбливал гвардейцев за их неуемную тягу к разрушению. Нет, Огнев слышал, что появилось несколько мест в городской страже, и подумал, что Янош мог бы с этим пособить.

По ту сторону внушительной двери молчали. Огнев вздохнул и коснулся звонка еще раз, после чего попробовал постучать, здраво рассудив, что амулет мог банально разрядиться. Глухое разочарование ворочалось на сердце: служа Инквизиции, Огнев сам редко оказывался дома, так что не застать гвардейцев проще простого… Он зря пришел.

Дверь неожиданно распахнулась, едва не снеся его. На пороге стоял мальчишка, демоненок; Огнев с трудом определял возраст жителей Преисподней, однако этот был совсем юным — читалось по озорному взгляду, по тому, как он двигался. Тощий, с острыми рожками, черной косицей, умными зелеными глазами. Мальчишка явно ожидал увидеть кого-то другого, настороженно взглянул на незнакомого человека. Вытянулся, заглядывая ему за спину.

— Здравствуйте, — вежливо улыбнулся демоненок. — Вам кого?

— Яноша Кирая — он же здесь живет?.. — протянул Огнев, уже начиная подозревать, что некто посмеялся над ним и дал неверный адрес. Он вспомнил, что девица в регистратуре некоторое время сомневалась и мялась, прежде чем отправила его в окраинный квартал. За спиной мальчишки он видел плохо освещенную прихожую — и все.

Демоненок нахмурился, рассматривая его, будто сомневаясь. Потом пожал плечами и кивнул сам себе:

— Понял! Вы к Яну. Он сейчас… немного иначе зовется. Но это ничего! Проходите, они с Владом скоро вернутся со смены, — радушно пригласил он, отстраняясь и пропуская в квартиру. С любопытством покосился, когда Огнев продвинулся мимо и стал снимать ботинки, взглядом нашаривая домашние тапки. — А как вас зовут? — уточнил демоненок.

Он представился. Удивительно, но ребенок просиял, увлеченно кивая, и даже пожал ему руку.

— Знаю! Вы бывший начальник Яна, он много рассказывал! Я Вирен, — спохватившись, объявил демоненок.

— Ты здесь живешь? — спросил Огнев, еще не до конца разобравшийся, туда ли попал. Он озирался, по-инквизиторски ощупывая все, что его окружало. Вешалку с кожаными куртками, зеркало с налепленными на него стикерами-заметками, несколько книг на тумбочке…

— Да нет, у меня комната в гвардейском замке, это меня отец попросил разобраться кое с чем, — отмахнулся Вирен. — Вы проходите. Чай будете? Давайте звякну им по амулету, чтобы не задерживались!

Огнев уставился ему в спину — демоненок прошел дальше, в гостиную. Сказанное осознавалось медленно, но он уже привычно перебирал в уме возможные варианты. У мертвых не может быть детей — значит, это сын Яноша, теперь называющего себя Яном. Огнев покачал головой, но не чувствовал сильное изумление: жизнь шла дальше. Кто-то умирал, кто-то заводил детей. Естественный круговорот — вот что это было.

Любезный Вирен приготовил для него чай. Возможно, он сам собирался перекусить, и чайник уже вскипел. Огнев проследовал за ним, рассматривая жилище. Каждый его угол был завален книгами. Везде валялись какие-то бумажки. Здесь обитали те, кто привык много думать, размышлять. Вирен тоже казался чем-то озадаченным. Предложил подождать на кухне, но Огнев прошел за ним в гостиную. Здесь все тоже было обжито, как-то уютно: завалено хламом, но в то же время чувствовалось, что каждая вещь на своем месте. Хотя никакого женского присутствия он по-прежнему не заметил, а спрашивать Вирена о матери казалось нетактичным — это вовсе не его дело! Огнев сел в углу и стал наблюдать.

— Ты… над делом работаешь? — спросил он, заметив, что Вирен раскладывает фотокарточки, пристально всматриваясь во что-то. Это напоминало инквизиторскую возню, которую Огнев годами наблюдал в офисе.

— Серия ограблений, — сосредоточенно хмурясь, пояснил Вирен. — Уличные кражи, ничего серьезного, но это какая-то сеть. Если не остановить их сейчас, может перерасти в нечто большее.

Он говорил так по-взрослому, что Огнев сразу узнал в нем Яна.

— Ты служишь в Гвардии? Из-за отца?

— Я хотел быть полезным, — отмахнулся Вирен. Это чувство было знакомо Огневу: оно же не позволило ему сидеть на месте и погнало устраиваться в городскую стражу. Вирен важно продолжил: — Это один из способов… Ну, и да, я видел, как Ян старается, и это меня вдохновляло. И Влад тоже. И все в нашей Роте… Мне кажется, они и правда меняют мир к лучшему… В Аду стало гораздо спокойнее! — гордо заявил он.

Огнев отпил чай, почти не чувствуя вкуса. Ему стало тоскливо, что его собственная дочь не понимала его усердной службы и обижалась, когда он больше заботился о благе неизвестных людей, а не переживал о ее школьных делах… Вирен вовсе не походил на Есеню; он с увлечением копался в каких-то материалах дела, и Огневу даже захотелось к нему присоединиться, но он решил, что не станет обижать самостоятельного демоненка.

— Мы с Яном давно не общались, — начал он отстраненно, потому что устал молчать.

— Почему? — удивился Вирен.

— Это сложно… — Огнев задумался. — Наверное, я никогда не пытался стать другом для своих сотрудников, предпочитал оставаться строгим начальником. Во всем следовал закону, а твой отец… увлекся этими гвардейскими идеями. — Помимо воли в его тоне зазвучало осуждение, и Огнев постарался его умерить. — Когда я ушел на пенсию, я слишком устал от этих формальностей, отстранился. Спрятался, можно сказать.

— Если вы так долго служили закону, я думаю, у вас было право отдохнуть, — сказал Вирен.

Давно он корил себя за эту слабость. Разбитый той историей с крестоносцами, непринятием дочери, Огнев постарался спрятаться в угол, отстраниться от жизни. Ему не следовало сдаваться. Он же как будто ожидал смерть…

— Мне кажется, Ян будет рад вас видеть, — подбодрил Вирен. — Он… с теплотой вспоминает то время, когда начинал работать в Петербурге. И говорит, что многому у вас научился. Ян даже книжку написал! Не читали?

Покачав головой, Огнев задумался. Для него то время стало настоящим кошмаром, когда все, что он берег, чем он дорожил, начало разваливаться у него на глазах, однако для Яна оно и правда должно было быть новой жизнью.

В коридоре наконец-то зашебуршались. Огнев приподнялся с кресла, позволил Вирену выйти первым, а сам последовал за ним. Старался держаться ненавязчиво, хотя почему-то сгорал от нетерпения увидеть старого знакомого — это вдруг ненадолго оживило его. Ян скользнул за дверь и аккуратно прикрыл ее, запер замок обычными человеческими ключами. Повесил сумку на крючок, разулся, а потом с улыбкой обернулся к ним. Не выглядел удивленным: конечно, Вирен предупредил отца, как и обещал.

— Всеволод Игнатьевич! — радостно воскликнул Ян, подходя, чтобы сердечно пожать ему руку. — Хорошо выглядите! Вы как будто… помолодели.

Он пожал плечами. Огневу сказали, что духи могут принять любой облик, какой захотят, и он отмотал на добрых полтора десятка лет назад, сосредоточившись на ускользающем воспоминании. Старость ассоциировалась у него со слабостью, немощностью. Возможно, он хватил лишнего, однако Огнев еще не вспомнил, каково это — всерьез беспокоиться о том, как он выглядит.

— Вы… у вас тоже, я вижу, все хорошо, — заметил Огнев, неожиданно растерявшись.

Ян выглядел молодо — едва ли на пять лет старше сына. Но Огнев вовремя вспомнил про проклятие, на которое он себя когда-то обрек, и успокоился. В этом безумном мире облики давно не смущали его, гораздо больше говорили глаза, и они у Яна были взрослые, проницательные.

— Давайте без церемоний, — попросил Ян. — Мы больше не на работе…

— Вот об этом я и хотел поговорить! — Огнев охотно ухватился за эту тему.

Как и всегда, Ян кивнул очень строго и жестом попросил его на кухню, где можно было удобно расположиться за столом. Но прежде заглянул к Вирену, выслушал какую-то версию мальчишки… У того горели глаза — он рассмотрел на снимках одинаковые лица и считал, что это не совпадение. С тоской Огнев наблюдал за тем, как Ян хвалит светящегося от радости демоненка.

— Влад будет позже, он тоже что-то нарыл, обещал проверить один склад, — пояснил Ян, потрепав Вирена по волосам. Демоненок ластился к нему, как игривый щенок, чрезвычайно довольный собой.

— Может, я его догоню? — с надеждой попросил Вирен.

— Нет, пожалей меня, — фыркнул Ян, — мне достаточно, что он один рискует своей бедовой головой. Посиди тут, пока я поговорю, ладно, мелкий?

Покосившись на книжный стеллаж, Вирен важно кивнул. Он явно знал, чем себя занять, и обладал достаточным тактом, чтобы не вмешиваться в разговор. Хотя Огнев и посчитал, что Ян слишком серьезно воспринимает его визит: он хотел попросить о небольшой услуге, а не погружаться в воспоминания… Но вышло иначе.

— Не хотите выпить? — предложил Ян. И тут же спохватился: — Простите, забыл, что духи не пьянеют.

— Да, и что за удовольствие пить эту дрянь просто так, — согласился Огнев, устраиваясь за столом. — Я… приятно удивлен, что ты не оставил службу до сих пор. Хотя я и не сомневался, — тут же добавил он. — Ты не из тех, кто отступает.

Ему подумалось, что даже этот мальчишка — все еще трудно было размышлять о Яне иначе — не сломился под тяжестью испытаний, как он когда-то. Ян куда сильнее его.

— Недавно дали майора в Инквизиции, — с легкой ухмылкой сказал Ян; он совсем не хвастался. — Мы работаем на два мира. Влад это сравнивает с договором Персефоны: полгода на Земле, другая половина — в Подземном мире… Есть такая легенда, — смутившись, пояснил он.

— Ты до сих пор работаешь с Войцеком?

— Я… да, почему нет, — замялся Ян. — Он лучший напарник, никого другого я никогда не принял бы… И мы немного женаты. Ян Войцек-Зарницкий — так меня теперь здесь называют, вы, наверное, запутались, пока разыскивали… Простите, мне не стоит вас грузить.

Огнев все-таки пожалел, что отказался выпить — в этом было нечто подсознательно успокаивающее, пусть градус на него и не действовал.

— Осуждаете? — с легкой насмешкой спросил Ян.

— Он… не казался мне безопасным человеком, — тактично заметил Огнев. — Но ты знаешь, что делаешь… Я надеюсь.

Он подумал, что, не сумев воспитать свою дочь, не имеет права никому указывать.

— Мы все выросли, Всеволод Игнатьевич, — вздохнул Ян. — Повзрослели. И Влад сейчас совсем другой. Он старается. Жаль, что не удастся с ним пересечься, дела, но вы можете зайти в гости когда-нибудь — адрес знаете…

Они немного поговорили о деле Огнева, и Ян пообещал пристроить его в городскую стражу. Даже выдохнул с заметным облегчением: ожидал, что все окажется гораздо сложнее и страшнее, а Огнев попросил о такой ерунде. При нем он позвонил знакомому демону из командиров и говорил с ним легко, непринужденно, так что Огнев окончательно успокоился.

— Я устал ничего не делать, — объяснил Огнев, когда Ян спросил. — Может быть, мне хочется начать заново. Никем не командовать, просто… быть нужным людям и нелюдям.

Ян отлично его понимал.

— Твой Вирен… хороший мальчик, — произнес Огнев. Ему почему-то не хотелось уходить в свою одинокую квартиру-клетушку, которую ему предоставило на первую пору государство, пока он не начнет работать.

— Ему было бы приятно, — пробормотал Ян. — Правда, ему нравится, когда его хвалят. Вот я вспоминаю свое детство, думаю, что мне говорили очень мало важных слов. А теперь я боюсь его разбаловать, — пожаловался он.

— Столько лет прошло… Не думал, что когда-нибудь нам придется говорить о детях. Но я верю, что ты любишь его, и почему-то я за вас спокоен.

Казалось, что его начнет мучить неясная обида на самого себя, но Огнев и правда был счастлив видеть, что у кого-то все хорошо.

— Иногда просто любви недостаточно, — вздохнул Ян. — Я не умею никого воспитывать, но с собственным взрослением мне пришлось справляться самому, вот я и решил, что смогу что-то сделать. Чему-то его научить. У нас не получалось его оставить после того, как спасли… Это было бы подло.

— Ты хороший человек, — негромко сказал Огнев. — Я был никудышным отцом, это я готов признать. Спрятался в работе от этих мыслей. Старался, но все испортил.

— У вас был… сложный случай, — признал Ян. — Последний раз, когда я настаивал, чтоб Вирен что-то сделал, он записывал за мной в блокнот, а не спорил, как… она. Он чудесный ребенок.

— Ты был немногим старшеего, когда началось то безумие в Петербурге.

— Это-то меня и пугает, — лаконично согласился Ян.

Огнев помолчал.

— Спасли? Значит, он не… ваш?

— Он наш — в любом случае, — выразительно поправил Ян. — Мой, Влада, Кары, всей Гвардии — потому что мы семья.

И Огнев решил больше никогда об этом не спрашивать.

— Иногда я задумываюсь о том, что мог бы изменить. В последние годы мы так и не помирились с Есеней, хотя я, кажется, сделал все, как она и мечтала. Вышел на пенсию, посвятил время ей… — с досадой поделился Огнев. — Ты еще помнишь ее, да?

— Никогда не забуду, — печально кивнул Ян. Что-то крылось за этими словами, чего Огнев не до конца понял. — Каждый может ошибаться. Но простить ее за все жертвы я не способен…

— Я тоже, — тяжело признался Огнев. Возможно, именно поэтому он так и не смог поладить с дочерью — знал, сколько бед она натворила из-за обиды. Понимал, что Есеня не может быть бессознательной жертвой, как под его давлением постановил суд — нет, она никогда не была глупым наивным ребенком. — Но за их ошибки отвечаем мы, — с горечью выговорил он, прямо глядя на Яна.

— Вы слишком много на себя берете. Наши дети могут быть куда самостоятельнее нас, и это даже хорошо, что они ищут свои пути, — поспорил Ян. — Мы не можем вечно брать их вину. Мне кажется, поэтому вы… так надорвались. Попробуйте пожить для себя — пусть и после смерти.

— Не предполагал, что ты будешь меня поучать, — хмыкнул Огнев.

— Это просто совет, — легко произнес Ян. — Ваше дело, следовать ему или нет. В любом случае, я уже договорился о месте в страже. Вам понравится, — без капли иронии пообещал Ян. — Там постоянно что-то происходит, но это больше… бытовые преступления. Со всем серьезным разбирается Гвардия. Останьтесь, Влад будет рад вас видеть! — воскликнул он, заметив, что Огнев поднимается, собираясь уходить.

— Ты все-таки переоцениваешь Войцека, — проворчал он. — Мы никогда не были друзьями, так что вряд ли стоит ожидать теплую встречу. Приятно было повидаться… и познакомиться с Виреном.

Почему-то ему стало спокойнее, когда он вышел за дверь и задумчиво поглядел на лестницу. Пожалел, что не попросил у Яна сигарету напоследок. Теперь Огнев был уверен, что инквизиторы вовсе не прокляты и могут устроить вполне милую семейную жизнь — значит, проблема была в нем самом.

Многие расценивали смерть как второй шанс. Постаравшись сосредоточиться на этом, Огнев вышел на улицу и присмотрелся к яркому адскому закату. Пусть когда-то он был ужасным отцом, одно Огнев умел хорошо — хранить порядок. Жить для других, а не для себя; таких не перевоспитывают. И с одиночеством он свыкся, но радовался за Яна и его безумного мертвеца.

А беспокойная Столица, погружающаяся в ночь, нуждалась в ком-то ответственном. И Огнев решил попробовать снова.

========== белка и колдунства ==========

Белка очень хотела научиться колдовать. Эта мечта поселилась в ней еще с детства, когда ей читали слишком много волшебных сказок, рассказывающих о великих колдунах, прекрасных принцессах и драконах, заслоняющих небо размахом огромных крыл… Какое-то время она сильно расстраивалась, что в школе не учат магии, о которой она грезила. Так, по мелочи. Были какие-то дополнительные занятия, однако Белке на них становилось страшно скучно.

— Если бы они учили вас настоящей магии, окна приходилось бы менять не раз в месяц, а каждый день, — пояснял Влад, которого в очередной раз вызвали в школу. Причиной разрушений было отнюдь не заклинание, а обыкновенный мяч, в который Белка с Виреном решили поиграть на заднем дворе после занудных уроков.

Магия Влада Белке тоже не нравилась, хотя он предлагал ее поучить. Казалось, его страшно обидело, что Вирен предпочитал упражняться в фехтовании с Яном, а не развивать свой дар. Но Белку ничуть не привлекал грохот и рев его боевых заклинаний, она робела перед ними и начинала помимо воли трястись — хвост ее выдавал. Со временем Влад смирился, что они с Виреном не смогут у него поучиться.

Размышляя об окончании школы, Белка давно задумала поступить в институт магии на Третьем круге Ада, где обретались лучшие лаборатории, где колдуны пытались вывести нечто особенное, например, способы смирить постоянные холода на Девятом или сделать земли Восьмого круга еще плодороднее. Это вдохновляло Белку: быть полезной, что-то выдумывать, чтобы жизнь Преисподней стала приятнее. Об этом она радостно рассказала родителям, а те готовы были согласиться с чем угодно, ужасно гордые за ее хорошие отметки, так что фурора не получилось.

— Слушай, это будет катастрофа, — сказал Вирен, покрутив пальцем у виска. Он после смены завалился в ее комнатку, закинул ноги в запыленных берцах на журнальный столик и жадно схватился за ближайшую книжку. Это оказался самоучитель по магии. — Ты че, это читала?

— Да, а что? — заинтересованно спросила Белка.

Ей, конечно, не нравилось, что Вирен так нагло захватывает ее столик, но она спускала ему это с рук, потому что он, как и все мальчишки, пытался казаться круче, чем он есть. Тем более, недавно Вирена определили в выездной отряд Роты, что дежурил в центре Столицы, и он возгордился еще больше. Белка считала, что со временем это выветрится само.

— Влад говорит, что учебники для слабых, — снисходительно заметил Вирен.

— Это поэтому он не поступил, да?

Вирен хмыкнул и перелистал первые десять страниц.

— Ладно, допустим, я поверил, что ты хочешь учиться колдунствам, — сказал Вирен медленно, размеренно кивая себе. — Моя-то какая в этом роль? Я никогда не собирался быть Высшим магом. И таланта не хватит, и одного на семью вполне достаточно, Влад не потерпит конкуренции… — Он замолчал, почесал рога и вздохнул: — Эй, я знаю, что ты не ищешь легких путей. Но чтобы стать магом, одного упрямства недостаточно. Ты уверена, что у тебя хватит сил для этого? Врожденных, я имею в виду.

— Я Высший демон! — грозно заявила Белка, стараясь приосаниться. Она сидела на своей кровати с розовым балдахином и теребила уголок подушки, расшитой подсолнухами, так что Вирен не очень впечатлился. Изогнул бровь. Белка так не умела — завистливо нахмурилась. — Почему ты не хочешь быть колдуном?

— У меня маленький потенциал, — пожал плечами Вирен. — А кирпич бьет быстрее заклинания! Его очень долго произносить или заплетать. Бросок обычного камня перебьет.

— Что-то мне не верится, иначе Гвардия ходила бы с пращами… — засомневалась Белка. — Ладно, ты должен помочь мне!

— Ты собралась кидаться в меня огненными заклинаниями? — поежился Вирен. — Что? Ян рассказывал, что уроки магии обычно проходят в таком ключе! Когда-то давным-давно Влад пытался ему что-то преподавать…

— Правда? — ужаснулась Белка. — Бедный Ян!

— Да нет, ему нравилось, все в порядке.

Покачав головой, она кинулась к подоконнику и достала из-за шторки небольшой керамический горшок, в котором проклевывался маленький зеленый росточек. Вирен посомневался, но подошел ближе, наклонился над цветком.

— Что должен делать я? — важно уточнил он. Белке показалось, Вирен смирился с ее затеей и решил подыграть, и она хотела рассердиться, но пересеклась с его взрослым серьезным взглядом.

— Будь рядом, мне так спокойнее, — попросила она, нервно дергая хвостиком. — Подстрахуешь меня, если что-то пойдет не так!

— А что может пойти? — не отставал Вирен. — Нет, ты скажи! Что за громы и молнии ты решила на нас наслать? Думаю, лучше пойти куда-то наружу? На гвардейский плац?

— Перестань паниковать! — прикрикнула Белка.

Ей стало досадно, что она решила обратиться за помощью к Вирену — он казался ей тем, кому она может доверять в любом безумном деле, как раньше, в средней школе… И Вирен присмирел, сел рядом с ней на пушистый золотистый ковер и сложил руки на коленях, гипнотизируя цветок. Изредка поглядывал на Белку, словно надеялся, что она даст ему какое-нибудь задание поточнее. Она вздохнула. С гвардейцами всегда было так — это несложно заметить.

Однажды у Белки получилось сотворить призывное заклинание, выдернуть из Ада саму Сатану и верным путем направить ее на Землю. С тех пор она поверила в свои силы, решила, что она… исключительная. Белка была уже достаточно взрослой, чтобы понимать, как наивно и нелепо это звучит, но, вызывая Кару, она почувствовала что-то — воодушевление, нахлынувшую радость…

Поэтому она разглядывала росток, напрягая фантазию, и воображала аккуратный цветок. Это должна была быть обычная ромашка, каких миллиарды на безбрежных полях человеческого мира; Белка купила семена, когда навещала инквизиторов в Петербурге. Теперь она, зажмурившись, рисовала себе эти поля, полные цветов. Сосредоточившись, она слышала шорох трав, чувствовала их слабый, чуть терпкий запах. Ветер играл в ее волосах… До нее донесся прерывистый вдох Вирена, но Белка не отвлеклась. Напротив, приблизила образ цветка, и кончики ее пальцев, которые она держала над горшком, окатило живым теплом, словно кто-то плеснул на них горячей водой.

Белка открыла глаза и увидела перед собой ромашку, покачивающийся на тонкой ножке цветок.

— Получилось! — охнул Вирен. — Блядь. Прости, я не хотел! Как долго ты тренировалась?..

— Почти две недели! — ликующе воскликнула Белка.

Она, широко распахнув глаза, смотрела на цветочек. Тот никуда не делся, не завял — сиял, по-прежнему свежий и здоровый. И Белка взвизгнула, кидаясь на шею Вирена, едва не роняя его. Он рассмеялся, притискивая ее к себе, похлопывая по спине.

— Ты молодец! — искренне восклицал Вирен. — Я очень тобой горжусь! Повелительница ромашек!

Белка шутливо стукнула его по плечу, но Вирен ничуть не обиделся.

— Ты правда хорошо поработала, — улыбнулся Вирен, подмигивая. — Я-то знаю, как тяжело дается магия, наблюдал за нашими! Тем более, магия созидания. Как ты себя чувствуешь? Ничего не болит? Ты должна была потратить кучу сил…

Она пожала плечами, прислушиваясь к себе.

Сзади раздался негромкий хруст. Белка подумала, что задела горшок хвостом, забившимся от радости. Она обернулась…

— Берегись! — заорал Вирен, кидаясь на нее и сбивая с ног. Задохнувшись, Белка возмущенно пискнула и забилась, но он бережно приобнял ее, прижимая к ковру. Над ними что-то загремело…

Вывернувшись из-под руки Вирена, она взглянула и потеряла дар речи. По ее комнате, стелясь по стенам, лезла огромная лиана, напоминающая чью-то зеленую, поросшую беленькими цветочками руку. Она снесла шкаф, столкнула — он грянулся со страшным грохотом, из него выплеснулась одежда Белки. Рухнули картины, у одной сломалась рама. Белка вскрикнула, сжимаясь и утыкаясь в плечо Вирена, прикрывавшего ее собой. Он вздрогнул — лиана стала виться, и один из побегов хлестко врезал его по спине.

— Перестань! — рявкнул на ухо Вирен. — Отпусти магию, оборви нити!

— Это я? — испуганно частила Белка; ее трясло, она едва не укусила свой язык. — Я не… не… Сейчас… Да, я попробую!

Она услышала ужасный треск и испугалась, что потолок рухнет прямо на них, раздавливая холодным тяжелым мрамором. Испуг подстегнул ее, и Белка мысленно дернула все заклинания, сдирая их, уничтожая. Затихло. Вирен все еще лежал на ней, пока она не пихнула его по ребрам. Он скатился, но остался рядом, бессильно валяясь на ковре.

Белка загнанно дышала. Огромные толстые побеги заполнили комнату — они протянулись по стенам, и какое же было счастье, что она успела остановить их прежде, чем они поползли по полу, сминая все на своем пути! Комната выглядела перевернутой вверх дном: все, что стояло, валялось вокруг них. Растения забили проход к входной двери, и Белка слышала оттуда крики и стук — видно, кто-то различил шум и спешил на помощь.

— Ну ты даешь! — прохрипел Вирен. Явно хотел прибавить пару слов покрепче, но смог удержаться и просто саданул рукой по полу. Несколько раз. Ковер смягчил удар.

Они обернулись на обломки горшка, но не смогли разглядеть его среди мощных корней неведомого растения. Белка поежилась; она оглядывалась, вертя головой, боясь, как бы ее ромашка снова не ожила.

— Магия реагирует на твои эмоции, — чуть дрожащим голосом произнес Вирен. — Не надо было так вопить! Ох… Как-то плохо ты училась.

— Я еще не дочитала до этого параграфа, видимо, — покраснела Белка. Взглянула на него исподлобья: — Спасибо. Ты меня спас! Ты настоящий друг!

Он снова обнял ее, успокаивая и баюкая.

— Мне кажется, тебе нельзя поступать на магичку, — сказал Вирен. — Это ж пиздец.

— Не выражайся, тебе не идет, — шикнула Белка.

Она зажмурилась, но решила, что в следующий раз и вправду потренируется где-то на улице, где разрушения не будут столь ужасны. И непременно возьмет с собой Вирена, чутко реагирующего на любую опасность — это был инстинкт всякого гвардейца.

Судя по звукам, кто-то рубил дверь в ее комнату топором.

========== влад и футболки ==========

Комментарий к влад и футболки

ладно, мы-то привыкли, а инквизиторство стерпит любые причуды, но иногда случаются такие… казусы. в общем, я увидела одну надпись на футболке и поняла, что нам с Владом ее НАДО

просто кусочек для посмеяться

— Войцек! — громогласно раздалось в коридоре.

Влад, попытавшийся проскользнуть в кабинет незамеченным, застыл на месте и наполовину повернулся к Ирме. После бессонной ночи, закончившейся погоней и перестрелкой, тело неприятно ныло, так что он поморщился от надсадной боли в вывернутой шее. Облокотившись на беленую стену, Влад замер в неловкой позе.

— Что-то не так с отчетом? — мученически спросил он.

— Вы ранены? — без намека на беспокойство уточнила Ирма. Иногда Владу казалось, что она робот или вроде того — настолько редко она проявляла понятные человеческие эмоции.

— У вас в роду не было евреев? Мы можем очень долго так продолжать…

— Войцек, отвечайте!

— Да, ранен! В самое сердце! У меня отобрали законный выходной, отправили на задание, где мне едва не прострелили башку, а теперь мешают утащить напарника домой, а именно это я собирался сейчас сделать, — ответствовал Влад с долей актерства. — Слушайте, если дело окончено, давайте мы просто смоемся тихо…

— Повернитесь.

Влад замялся, оглядываясь на дверь в родной кабинет, которая была так близко. Он надеялся, что она отворится и на пороге покажется сердитый Ян, который увлечет Ирму каким-нибудь разговором и спасет его. Но, аккуратно коснувшись ниточек контракта, Влад понял, что Ян уже вырубился за столом.

— Мне нужно помочь инквизиторству, он спит на рабочем месте, а потом у него хреновое настроение весь день, — честно сказал Влад, стараясь подбирать цензурные слова.

— Войцек. Немедленно, — раздельно произнесла Ирма.

Тяжело вздохнув, он развернулся к кардиналу. Хотел скрестить руки на груди, но под ее грозным пристальным взглядом решил не испытывать судьбу. С надеждой покосился на начало коридора, где из общего зала горел яркий свет, но никто так и не появился: в ранний час в офисе оставались лишь дежурные.

Ирма приподняла бровь, уставившись на его футболку. Точнее говоря, на надпись на груди. С долей ехидства Влад подумал, что, будь кардинал и правда машиной, ее бы сейчас заклинило и показало синий экран.

— Вы обнаглели, Войцек, — заключила Ирма. — Вы понимаете, сколько там было прессы?

— Между прочим, не моя обязанность следить за журналюгами, — огрызнулся Влад. — Все должно было пройти тихо!

— Что это такое? — отчаянно взывала к нему Ирма. — Вам не стыдно? Ваше начальство не рассказывало вам об имидже Инквизиции, который вы подрываете своими безумными выходками?

Ее тон был таким укоризненным; кроме того, она намекнула на Яна, а Влад знал, как его искренне расстраивают замечания вышестоящих, и уже не мог замолчать. Он всю ночь провел на ногах, соображал с трудом.

— Нас выдернули в два часа, — клокоча рычанием, начал Влад, — мы собирались за пять минут, и я схватил то, что было ближе всего! Понимаете ли, в темноте мне показалось, что футболка просто черная. Вот и все. Но мне наплевать на ваши представления о приличиях, кардинал, — рявкнул он. — Я поймал вам убийцу, этого не хватит?

— У вас на груди написано «Упойный отдел»! — праведно возмутилась Ирма. — Где вы вообще взяли эту дрянь?

— Ну купил, — пожал плечами Влад. — По скидке хорошей. Слушайте, это не самое худшее, что могло быть! Это даже цензурно!

— Ваша семейка, Войцек… — протянула Ирма. — Почему вы не можете выглядеть как нормальные люди… или нелюди? Я еще помню выходку Корака…

— Вы сами намекнули, что перед проверкой надо принарядиться. Если не ошибаюсь, там было прямо озвучено про строгие юбки…

— Я обращалась к ведьмам! Они ходят в мини!

— Я хотя бы убедил его надеть юбку в пол, — фыркнул Влад. — Остальное уже не мои проблемы. Между прочим, Кораку шло… Это я из любви к брату, а не к мужикам в юбках, не надо на меня так смотреть!

Ирма помотала головой, видно, не в силах избавиться от навязчивой картинки коварно ухмыляющегося Рака.

— Завтра же ваше… художество будет красоваться во всех статьях! — решительно напомнила она. — Это неподобающее поведение, рядовой Войцек, и я буду внимательно следить за тем, в чем вы ходите!

— Мне раздеться? — невозмутимо спросил Влад. — Мне не сложно. Женщинам обычно нравится. Отдельным инквизиторам — тоже… Такой имидж вас устроит?

— Нет! — прошипела Ирма, сузив глаза. — Но я за вами слежу.

Она круто повернулась и, громко стуча каблуками, прошествовала куда-то дальше, ни на мгновение не обернувшись на злого и сонного Влада. Дверь кабинета раскрылась, Ян, разбуженный шумом, выглянул и подозрительно уставился на него.

— Я говорил тебе, что она заметит! — весомо произнес он. — И что ты теперь будешь делать? Ради Денницы, не превращай это в войну… Выберешь завтра свою любимую, с «Фак зе Инквизишн»?

— Нет, ее я приберегу, — зловеще протянул Влад. — Начнем с чего-нибудь менее выдающегося. А там постепенно… Думаю, прохожу так месяц, а Ирма ничего не сможет сделать, потому что у нас самая высокая раскрываемость…

— Надень те милые носочки с «Гори в аду» и успокойся, — жалобно попросил Ян. — Ну Войцек! Пожалуйста. Нет, я-то ко всему готов, но пожалей психику окружающих! Они не виноваты, что кардинал принимает все слишком близко к сердцу!

— К чему? — удивленно переспросил Влад.

Он уже мысленно перебирал свои обширные залежи отвратительных футболок. Сон как рукой сняло.

========== анна и страх ==========

Анна редко кого звала в гости. Это было весьма иронично, потому что ей самой требовалось приглашение, чтобы войти в чей-то дом и не застрять беспомощно на пороге, а к Анне мог беспрепятственно явиться кто угодно, не считая, конечно, других вампиров. Но она не жаловала гостей. Поэтому Влад немного подождал в стороне, пока она возилась с замком, давая ей время подумать. Анна легкой хрупкой рукой распахнула тяжелую железную дверь и оглянулась на него, приветливо улыбаясь.

Было темно. Вампирша, привычная к полумраку, неслышными текучими шагами проскользнула дальше по коридору; ковер глушил шаг. Влад замешкался, отыскивая выключатель, чтобы разуться. Он не любил играть по правилам, но совсем не желал обидеть коллегу варварскими отпечатками грязных берцев на мягких коврах. Он отпихнул обувь к комоду, мельком оглядел старомодное трюмо, поправил переворошенные ветром вихры. Неловко обернулся и попробовал найти Анну.

«Старомодно» — это слово подходило ко всей квартире. Люстра, осветившая коридор, напоминала те, которые вешали в бальных залах — их Влад видел в Аду и в исторических фильмах про викторианство. Он готов был поверить, что там пылают настоящие свечи, но, приглядевшись, различил хрустальную подделку. По бокам от него, на стенах коридора, висели картины. Натюрморты, пейзажи, но ни одного портрета. Приблизившись, Влад попытался найти хотя бы одну подпись, но перед ним было лишь мельтешение решительных мазков.

В гостиной оказалось просторнее, чем он ожидал. А еще комната напоминала какую-то декорацию. Влад не поверил бы, что здесь кто-то живет, если бы Анна по-хозяйски не придвинула к дивану чайный столик. Он осторожно сел, оглядывая тяжеловесную антикварную мебель, богатые ковры, книжные стеллажи с корешками из разноцветной ткани… Обои тоже были тканевые, багровые, с вензелями.

— Сколько ты здесь живешь? — удивился Влад. — Как будто… столетиями ничего не трогали, но это невозможно… Нет, мне сахара не надо! — торопливо добавил он, видя, что Анна ловко разливает горячий чай на две фарфоровые чашки с изящными узорами.

— Я редко переезжаю, но основательно, — пояснила Анна, садясь рядом и откидываясь на мягкую спинку дивана. Она спохватилась и сняла широкополую шляпу, повесила на подлокотник. — Я оказалась в России в начале двадцатого века. С тех пор у меня было много времени, чтобы привезти мебель или найти здесь…

— Так вот чем ты занимаешься в свободное время? Охотишься на журнальные столики в антикварных лавках? — иронично улыбнулся Влад.

Аккуратно принял у Анны чашечку с чаем, с сомнением поглядел на свои руки, исцарапанные, со сбитыми костяшками, и в очередной раз подумал, насколько он не вписывается в этот поистине достойный королевских особ интерьер. А вот Анна казалась призраком, обитающим в древних комнатах.

— У Инквизиции не бывает свободного времени, ты знаешь это не хуже меня.

— И все-таки? — переспросил Влад. — Мы почти ничего о тебе не знаем. Это первый раз, когда ты позвала меня в гости… Причина в том, что Ян уехал? Ты не хочешь показывать свой дом ему?

— С чего бы это… — протянула Анна, неуютно двинувшись вбок, и отпила чай.

— Он умеет смотреть. И понимает людей и нелюдей по тому, что их окружает. Почти Шерлок Холмс! Но даже я, в силу своих скромных способностей, вижу, что ты страшно одинока. Среди этих старых, мертвых вещей…

Анна помолчала. Она не дышала, не двигалась, похожая на восковую фигуру, и Влад попытался угадать, о чем она думает, по тому, как пульсировали блики от люстры в ее глубоких вишневых глазах…

— Бессмертным сложнее всего привыкнуть к переменам мира, — произнесла Анна. — Когда я жила, не думала, что протяну и до конца века, и уж точно не представляла все это… Машины, самолеты, интернет… Может, у себя дома я хочу спрятаться от этого?

— Нет, не от этого, — поправил Влад.

Обычно Анна носила рубашки или водолазки с высоким воротом; она застегивалась наглухо, скрывая маленький шрам на шее — два белых прокола, ничуть не сгладившихся со временем. Сегодня она распахнулась, и Влад мог видеть укус, когда-то обративший Анну в вампира.

Она медленно опустила чашку на блюдечко.

— Я никогда не была знатной дамой, — прошептала Анна. — Фамилию я придумала, чтобы было внушительнее, но на самом деле это всего-то название моего родного городка. Я была служанкой у нее… — она справилась с собой и продолжила: — У той, кто меня обратил. Высшая вампирша. Я чувствовала такую беспомощность… В городе пропадали девушки, но я верила, что спасусь. Я была под защитой ее дома. А оказалось, я убиралась в логове чудовища.

— Почему она обратила тебя? — бестактно спросил Влад.

— Одиночество. Я не хотела силы, власти, — призналась Анна. — Но ей было так тоскливо одной. Богатая вдова, не способная разделить свое уединение ни с кем. Никто ее не понимал.

— Ее или жажду крови?

— Не знаю, — пробормотала Анна. — Я не поняла, что происходит, а когда попыталась вырваться, попросить, чтобы она не обрекала меня на это, она рассмеялась и сказала, что у меня нет выбора. Никто никогда не давал мне свободу быть той, кем я хочу. Может, из меня получилась бы хорошая мать. Или монахиня. Повитуха в моем городке… Я никогда не узнаю.

Она оглядела свою комнату с досадой и смущением, словно Влад понял о ней гораздо больше, чем должен был.

— Я не могу забыть свою беспомощность. Эта комната — точь в точь ее гостиная. Я запомнила ее хорошо, потому что часто там прибиралась. Я воображала, устраивая этот дом, что я больше не слабая служанка, что я похожа на нее — она казалась мне всесильной, поэтому я ей завидовала и ненавидела, но хотела быть такой же…

— Ты сбежала?

— Да, не выдержала ее общества, — фыркнула Анна. — Бросилась из окна ночью. Вампира такое не убьет, но я готова была погибнуть. Мне повезло, она хватилась поздно, а это тело быстрое. Но на самом деле я осталась там же… Смотри, что покажу! — неожиданно предложила она, рывком поднимаясь и двигаясь к внушительному шкафу из черного дерева.

— Я надеюсь, там не тело твоего предыдущего гостя, — усмехнулся Влад.

Она показала ему тяжелые платья — такие, какие носили век назад. Настоящие сокровища, с вышивками, с пышными рукавами, строгими корсетами. Легко было представить Анну в этой одежде — ее точеную фигуру, аристократическое лицо.

— Как я мечтала стать кем-то значительнее, чем простая служанка, — сказала она, прикладывая к себе богатое платье. — Тогда это привело бы меня в восторг: комната, да что там, целая квартира, полная удивительно красивых вещей! И платья! Мне всегда нравилась модная одежда… Но я никогда не согласилась бы, если б мне сказали о цене. Нет, ни за что! И для чего мне все это богатство теперь? Я им даже не пользуюсь. Это глупо, нелепо…

Она торопливо запихнула платье в шкаф, рядом с десятком других, и даже не заметила помятый рукав. Захлопнула, словно хотела отгородиться от прошлого, забыть, но Анна была слишком привязана к нему. Она отвернулась спиной к шкафу.

— Спасибо, что выслушал, — обессиленно проговорила Анна. — Знаешь, ты же сначала мне не нравился совсем… Мне теперь стыдно, что я так о тебе думала!

— Да ладно, я никому сразу не нравлюсь, человек я такой отвратный, — отмахнулся Влад, скалясь. — Даже инквизиторству. Он меня перекрестить пытался.

— С вами мне легче. Выговариваться, — с трудом завершила мысль она. — Еще тогда, лет пятнадцать назад, я это поняла. Мне хочется кому-то довериться, а вы… честные люди, я знаю, что вы не предадите меня. Я боюсь…

— Ты можешь положиться на меня, майор, — твердо напомнил Влад. — Среди нашей семьи полно тех, кому следовало бы оставить в прошлом много горя, и мы привыкли, что нужно помогать… Слушай, а у тебя нет ничего посерьезнее чая? Умираю с голоду! — спросил он, с надеждой уставившись на расстроенную вампиршу.

Анна удивленно посмотрела на него, помотала головой и разулыбалась. Она ожидала жалости, недостойной ее, или страха, или замешательства… Но не того, что кто-то спокойно примет ее откровение.

— Шоколадки будешь?

— Тащи все, посмотрим! — согласился Влад. — А заодно расскажи мне что-нибудь про прошлое! Люблю историю. Говоришь, ты была в Париже в девятнадцатом веке? А карнавалы видела?

Обычно Анна хранила молчание или вспоминала исключительно трагические страницы из своего прошлого, но сейчас улыбнулась клыкасто и пошла на кухню, приглашающе поманив за собой.

========== кара и кофейня ==========

— Нет! — ворчал Самаэль. — Со своим тоже нельзя! И я не буду варить тебе растворимый! Еще и из пакетика! Кара, нет!

Христофер предпочитал держаться в отдалении, когда замечал, что на его кофейню, точно ураган, решительно надвигается командор Черной Гвардии. Кара была, возможно, самым упрямым существом, что переступало его порог, поэтому Христофер выдвинул вперед Самаэля, который подрабатывал у него в «земную» половину своего года, и поручил мальчишке как-то справиться с очередным набегом.

Утаить кофейню от Кары не удалось, слишком уж часто сюда захаживали инквизиторы, а она таскалась с ними, куда бы они ни пошли. Именно так произошло нелепое и очень громкое знакомство Христофера и Кары, которая долго подозрительно рассматривала его, а потом потребовала обыкновенный черный кофе. С этим Христофер справился, как он считал, блестяще; каждый, кто отпивал его кофе, мгновенно расплывался в довольной ухмылке и еще несколько минут сидел в блаженном молчании, смакуя божественный напиток… Это было именно то, что нужно командору.

Но Кара прямо заявила, что такой дряни давно не пила, пока Ян пытался заставить ее замолчать или хотя бы рычать не так громко, и с тех пор началась затяжная война. Христофер вздохнул, оглядываясь на спорящих Самаэля и Кару. Он успел сходить за молоком к холодильнику и вернуться, чтобы закончить латте для милой старушки с ярко-зелеными ведьминскими глазами. Кара не собиралась никуда пропадать, пока ей не приготовят кофе, а хороший кофе она пить, кажется, физически не могла, притерпевшись к растворимому ужасу, который вливала в себя годами…

— Мы могли бы просто не пускать ее, — прошипел сердитый Самаэль, отлучившийся от Кары под каким-то благовидным предлогом. Она сидела в углу и сверлила их мрачным взглядом. — Ты можешь закрыть дорогу или нет? Закольцевать?

— Это было бы неразумно, — проворчал Христофер, поучительно поднимая палец — ему казалось, так он выглядит мудрее и внушительнее. — Поскольку мы оба знаем упрямство товарища командора, уверен, она так или иначе добралась бы до кофейни, но в наших интересах, чтобы она прорвалась через дверь, а не свалилась сквозь крышу. Иди и уговори ее на зеленый чай, — вздохнул Христофер, сдаваясь. — Это самое большое извращение, которое она может позволить себе в этой кофейне. А еще чай успокаивает нервы.

Самаэль по-демонски зарычал, круто разворачиваясь к столику, где с потаенным злорадством, отлично заметным Христоферу, дожидалась Кара. Он предпочел отвлечься на очередной заказ, а не думать о странных визитах командора. Христоферу нравилось, когда заглядывала Ишим, первая леди Ада, она была вежливой и всегда оставляла щедрые чаевые, или являлись после долгого дежурства усталые, но доброжелательные инквизиторы — они рассказывали самые интересные истории в этом удивительном городе. Но Кара…

Она хотела контролировать все — это Христофер понял. Она не могла вообразить, что нечто может находиться вне ее ведения. В Аду она привыкла быть главной, а Петербург тоже отчасти считала своими владениями — раз уж она бывала здесь чаще, чем где-либо в мире людей. Она по-своему любила город, хотя и не так, как Христофер привык: обычно чувства его знакомых были понятнее. Как бы там ни было, Кара не сдавалась.

Страха не было. Если бы командор действительно захотела навредить ему, она бы не стала размениваться на столь долгие пляски вокруг да около и, уж тем более, не прислала бы ему Самаэля на практику. Мальчишка оказался смышленым и исполнительным, но на шпиона нисколько не тянул, и Христофер успокоился. Это было своего рода пари: он устранял проблему Кары, а она не добавляла неприятностей ему. Взаимовыгодное выживание. Омраченное лишь этой маленькой деталью.

Кара постукивала пальцами по столику и требовала растворимый кофе. Самаэль тоже не сдавался, считая это чем-то вроде персональной тренировки на храбрость и упертость, столь необходимые будущему наследнику Ада. Судя по недовольным перекатам голоса Кары, мальчишка мог до этого срока не дотянуть. Вынужденно усмехаясь, Христофер отточенным движением дорисовал цветок на пенке, а после сменил пластинку в магнитофоне. Изысканные звуки пианино заполнили кофейню. Кара стала рычать громче.

— Да это несложно, что за гребаные принципы? — грохотала она. — Просто налей мне кофе, Сэмми, это твоя работа!

— Найди что-то в меню и будь вежлива, — цедил Самаэль, нависая над столиком. — У нас огромный выбор, все авторское…

Кара завыла.

Возможно, подумал Христофер, философски улыбаясь, все гораздо проще. Командор Черной Гвардии, как и всякий человек или нелюдь, хочет выпить кофе в приятной обстановке. Чья же вина, что она чудовище без вкуса?

========== меч из мрака ==========

Комментарий к меч из мрака

Влад и Корак после Peccata capitalia: ira и важные разговоры о мраке

— Задам нескромный вопрос: а ты меч развоплощаешь, потому что тебе впадлу с ним по городу ходить или потому что Ян таки смог промыть тебе мозг насчет ношения холодного оружия? — настырно расспрашивал Влад, не дождавшись разрешения.

У них с Кораком было временное перемирие: они развалились на диване, тактично устроившись на противоположных подлокотниках, и переживали сегодняшнее дежурство, закончившееся схваткой с ошалевшим оборотнем родом из неебически далекой восточной страны. Вид огромной озлобленной лисицы с девятью пушистыми и очень тяжелыми хвостами их поразил, но Влад, хотя и вынужденный пытаться выжить, в очередной раз заметил, как Корак с долей пафоса вытаскивал из ниоткуда свой таинственный меч… Что-то было в этом красивое, изящное, всегда втайне впечатлявшее Влада аккуратностью движений, тем, как постепенно появлялся клинок и голодно пел, приветствуя битву.

Зная Корака, он просто не запаривался. Куда легче иметь оружие под рукой, но не спотыкаться об него, зазевавшись, — а учитывая, что Корак постоянно забывал завязывать шнурки на стоптанных берцах и Владу приходилось чутко ловить его за шиворот, это было вполне реалистичное предположение. Именно по той же причине магический меч у него звали не каким-то красивым изысканным именем, а просто Острый сукин сын, что довольно многое говорило о воображении Рака и его желании принимать взрослые решения.

Ходить в Петербурге с заточенным мечом было скорее незаконно, но ту же Кару это никогда не волновало, она преспокойно таскалась со своим громыхающим железом и с азартом встречала каждого полицейского, пытавшегося ее остановить. Корак же максимум появлялся с пустыми ножнами…

— Эй, ты там живой? — позвал Влад. — Уже планируешь, как меня пырнуть поудобнее?

— Если бы я хотел, ты бы был уже мертв, — расслабленно, совсем не серьезно угрожал Корак, откидываясь на спинку дивана.

Насмешливо мурлыча, Влад соскользнул ближе.

— Покажи меч, а, Рак? — вкрадчиво попросил он. — Я же не хвост прошу, чего ты!

Корак дернул кончиком хвоста и подобрал его ближе.

— Да отъебись ты…

— Для родного брата зажилил! — шумно возмутился Влад.

Он знал, на что надавить. Возможно, это был нечестный шантаж, за который ему должно быть безумно стыдно, потому что Влад видел, как Кораку нравится эта идея, что у него вообще-то есть настоящий, пока что живой брат (как минимум один), что он часть чего-то большего, не одинок, как раньше. Влад усмехнулся. Поколебавшись, Корак протянул руку перед собой и чуть нахмурился, сосредотачиваясь на магии…

Меч соткался медленнее, чем сегодня в бою — Корак желал покрасоваться, показать все как в замедленной съемке. Хотел бы Влад как-нибудь осадить его, чтобы не зарывался, но это и правда… очаровывало. Крошечные черные частицы, переливающиеся, поблескивающие, собирающиеся в благородный клинок; то роящиеся, то плавно перетекающие в хищную форму… Желание протянуть руку, прикоснуться, почувствовать пронзительные, пьянящие уколы живой магии на кончиках пальцев, заело в голове, тянуло его ближе, как зов сирены, умоляющей моряка размозжиться об острые скалы…

— Осторожно, не порежься, — проворчал Корак, когда Влад с интересом подался вперед, чуть не касаясь поверхности клинка, дрожа пальцами над ним. — Ножички, блядь, детям не игрушка.

Влад очнулся и молча показал ему средний палец.

— Я так-то на улицах Праги драться учился, — рассказал он, ничуть не смущаясь. — Все, что под рукой, — оружие. Поэтому я далек от этой вашей самурайской культуры; Кара вообще спит с мечом, кажется, это же пиздец как странно и неудобно!

— Теперь ты без магии, — сосредоточенно подбирал слова Корак. — Завел бы себе тоже, что ли, меч.

— У меня есть вы.

Меч сверкнул, хотя солнца за окном не было. Это было нечто живое, наблюдавшее за Владом, внимательное. Поверхность слегка дымилась черным, еще будто бы проявляясь, возникая из мелких частиц… Он выглядел знакомо. И пахло от него ничем — морозной свежестью, как высоко в горах, при разреженном воздухе.

— Это ж мрак, блядь! — ахнул Влад. — Ты собрал меч из мрака! Охуеть!

— Ты себе вообще мужика из мрака собрал, нашел, чему удивляться, — огрызнулся Корак, явно чувствуя себя несколько неуютно под пристальным, пытливым взглядом Влада, вцепившегося не в меч, но в его руку.

— Подожди, некоторые физические законы подсказывают мне, что Яна стало чуть меньше в этом мире…

— Физические что? Мы сейчас реально про мрак говорим? Яна и так почти не видно, еще чего, — фыркнул Корак. — Это… Бездна. В вашем мире меч немного другой, я не могу сказать, что чувствую его лучше, просто — иначе. Он легче. Свободнее. И самоосознаннее.

Влад взял меч, неловко, с колебанием протянутый ему. Чувствовалось: это и правда жест доверия, каким не разбрасываются; поэтому он кивнул серьезно, чуть касаясь пальцев Корака, обещая быть осторожнее.

Взмахнул Влад на пробу, с уважением и бережностью держась за теплую рукоять, будто бы уже согретую ладонью Корака. Вряд ли дело было в этом: меч и правда жил. Странное будоражащее чувство билось в мыслях. Что-то вроде легкой эйфории — как и всегда, когда у него в руках искрила сила всевластного Всадника — чувство, уже почти забытое, но ставшее болезненным, как взрез застарелой раны. Неосознанно Влад перетек в боевую стойку, но что-то отвлекло его, не позволило рухнуть в кривое подобие транса — Корак, чуть растерянный, такой обычный и знакомый Корак, его брат, завозившийся на диване и начавший терзать поджившую царапину на ладони, полученную в бою с охуевшей кицунэ. Это Влада и вытащило, — а не своя фантомная боль. Он шикнул и бросил в Корака бинтами, какими сам перевязывался совсем недавно.

— Он позволяет мне колдовать через Бездну, я прям чувствую, что мне… разрешают, — поколебавшись, сказал Корак. — Как будто благословляют. Не понимаю… У господина инквизитора такая сила, а он ее раздает каждому встречному-поперечному.

— Когда много, раздавать проще, — напомнил Влад. — И ты не чужой.

— Не, ну если тебе нормально, что я через мрак…

— Я знать не хочу, что ты делаешь через мрак, неприличный человек, — рассмеялся Влад, переживая какое-то странное, ничем не объяснимое облегчение из-за того, что они могут шутить о таком ужасе, как Бездна. — Если Ян не против, все нормально, можешь себе хоть танк собрать…

— Правда? — хитро спросил Корак.

— Бля, нет, забудь, инквизиторство меня вскроет и без этого твоего ножичка, — тут же передумал Влад.

Он на мгновение вспомнил первую их встречу, Корака, втиснувшего ему в руки нож, тихий, различимый лишь обостренным из боевого транса слухом скрип расходящейся кожи и жар густой черной крови на руках — и отчаянный голос Корака, зачем-то спорившего с самим собой. Часть Влада, особенно дикая, безумная, хотела сейчас иронично вскинуть меч и наставить на него, повторяя старую сцену, но Влад быстро смирил этот порыв и протянул клинок рукояткой вперед.

— Можем пофехтовать в Аду, если хочешь, — мирно предложил Влад, делая вид, что заминки не было. А может, Корак ее и не заметил.

— Ты сдохнуть пытаешься, Войцек? Я же тебя разъебу магией…

— Если достанешь! — подначивал Влад. — А Ян тебя вообще морально унизит, он винт крутит — отвал башки…

И Корак, не выдержав, рассмеялся и так забыл убрать свой пафосный меч и откинув его на диван, где он уже не казался таким темным и грозным.

========== красивее моны лизы ==========

— Нет! — отрезал Ян торопливо — тут же, едва услышал. И добавил, словно Влад его переубеждал и спорил с ним: — Ни за что на свете! И не упрашивай.

Он даже отвернулся к ноутбуку, вернувшись к чтению ведьминского отчета; Влад различал, как Ян сердито и как-то смущенно нахмурился. Настаивать было бы неправильно, но его мучило любопытство.

— Я не буду никому показывать, если проблема в этом, — пообещал Влад. — Просто… тренировка. Ничего такого. Слушай, это слишком сложная схема получения чего-нибудь компрометирующего, я бы не стал так запариваться!

— Не в этом проблема, — лаконично ответил Ян и прокрутил страницу ниже, переходя к фотографиям трупов. Кто-нибудь другой бы смертельно обиделся, что разговор с ним господина инквизитора интересует куда меньше, чем вздувшееся синюшное тело утопленника, но Влад был слишком упрям.

Как и задумывал давно, он решил научиться рисовать. Пристал как-то к Христоферу в кофейне, а тот перекинул Влада знакомому, что иногда проводил бесплатные уроки — просто так, из любви к искусству. Старичок из тех, что вдохновенно рисуют другой берег поблескивающей Невы — и не замечают весь остальной мир, не реагируют на любопытных туристов.

Художник сказал, что надо постоянно рисовать, практиковаться. Предупредил, что сначала будет получаться плохо. Влад приготовился страдать, потому что его нетерпению не было границ, а дело это было долгое и мучительное… Однако совету следовал.

Идея нарисовать Яна пришла вполне ожидаемо. Тот стал отнекиваться сразу, как только сообразил, что Владимеет в виду не портрет.

— Почему? — спросил Влад, крутя в руках карандаш; под рукой лежал лист. — Эй, я не настаиваю, мне просто интересно.

Вздохнув, Ян отодвинул ноутбук и пристально уставился на Влада, словно надеясь загипнотизировать его и заставить отступить.

— Я не очень… эстетичный, — кашлянул он.

— Ты очень анатомичный, это-то мне и надо, — не смутился Влад. — Мышцы, понимаешь ли. Мне надо разобраться, как их рисовать. Очень важное дело. А насчет эстетической стороны успокойся, я…

— Ты смотайся в Ад, пристань к Кораку, он с удовольствием разденется, — проворчал Ян, припомнив привычку Падшего вываливаться из душа в чем мать родила. Он, правда, никогда не рождался, что факта не отменяло.

— Ты совсем не щадишь мою психику!

Ян пожал плечами. Касаясь контракта, Влад пытался понять, что сейчас творится в его голове. Они никогда не разговаривали об этом; он просто считал, Ян и так знает, что он красивый и нет нужды об этом сообщать — да и неловко оно как-то.

— Шрамы, — сказал Ян.

— Что?

— Мне не нравится смотреть на свои шрамы, — объяснил Ян. — Обычно я как-то не заостряю внимание, это еще извернуться надо, чтобы самому увидеть. А ты их обязательно нарисуешь, ну и… вот.

Владу захотелось сказать, что он может просто не намечать шрамы под ребрами, но прикусил язык. Если уж решил рисовать именно Яна, а не воспользоваться каким-нибудь специальным учебником, надо делать все по-настоящему. Так, как есть.

— Почему ты их не стер? Ты можешь менять это тело, как тебе вздумается, — пояснил Влад. — Я понимаю, почему ты не хочешь делать другой цвет глаз, например, это будет уже кто-то другой. Но шрамы… Ты мог бы от них избавиться. Постараться забыть.

— Во-первых, я буду знать, что они были, и может стать еще хуже, — предположил Ян. — Кошмары вернутся. Мало ли. Я предпочел просто ничего не трогать. Во-вторых, я слишком боюсь перестать быть человеком… Я сложный, да?

— Мы все сложные. Мне нравятся твои шрамы, — пожал плечами Влад. — Конечно, это вообще не умаляет того ужаса, что с ними связан, но попробуй думать об этом.

— Да нет, все это очень глупо. Из-за того, что я их не замечаю, они не исчезнут, а у меня не хватает храбрости, чтобы их убрать, — смутился Ян. Рассмеялся: — Ладно, давай я сейчас закончу, а там посмотрим. Нарисуешь, как тебе хочется. Серьезно.

Он кивнул задумчиво, но с облегчением, словно для него и правда было… важно, что Влад ему предложил? Что он хотел бы попробовать, но что-то неизменно останавливало его? Влад много раз замечал, как Ян косится на него, пока Влад набрасывает лица и фигуры из головы — разной степени успешности.

— Янек, — позвал он. — А ты знаешь, что ты красивее Моны Лизы?

— Я видел Мону Лизу, это сомнительный комплимент. У меня хотя бы есть брови. Предупреждая твою следующую попытку, скажу, что я выигрываю и у Венеры, потому что у меня есть руки, целых две.

Влад фыркнул.

— А еще ты ехидна.

— Да, звучит очень похоже, — довольно согласился Ян. — Спасибо. Мне никто такого не предлагал.

— Ты еще не знаешь, насколько хорошо у меня получится. Руки у меня, знаешь ли, кривоваты.

Он знал, что Ян ему не поверил.

========== воровка яблок ==========

Комментарий к воровка яблок

таймлайн перед Alia tempora, Карим

Вот уже час Кара бродила по Дворцу, пытаясь найти Ишим, и неожиданная пропажа начала ее всерьез беспокоить. Никогда Ишим не пропадала надолго, не оставляя никакой записки или не посылая фрейлину с сообщением. Но Кара обошла все жилое крыло второй раз, мрачно рассматривая гобелены и тяжелые портьеры, гладкие черные стены — точно сам Дворец не хотел сообщать ей, куда делась его хозяйка. Ишим просила ее зайти, но сама куда-то запропастилась — это было совсем на нее не похоже.

Проверив несколько комнат, Кара покачала головой, сбегала на кухню. Вообще-то она могла бы отправить стражу прочесать Дворец, но не хотелось, чтобы это выглядело слишком серьезно: стражники обожали первую леди и, подумав, будто ей что-то угрожает, могли натворить дел. К тому же, что она была за Сатана, если собственную жену найти оказалась не в состоянии?

Кара потерла бритый висок, хмыкнула, поддевая носком ботинка складку коридорного красного ковра. Тщетно попытавшись вспомнить, не обидела ли она чем-то Ишим, Кара не припомнила никакой вины. Срочных дел та тоже не планировала: ими Ишим всегда делилась, надеясь, что Кара к ней присоединится, если у нее останутся силы и время на визит в какой-нибудь театр…

На удачу попалась маленькая фрейлина Ишим, Мерил.

— Простите, я не знаю, где первая леди… — Она немного заикнулась, но продолжила вежливо: — Кара. Она говорила, что собирается в город, но большего я не спрашивала. Поглядите у ворот, может быть, она еще не отправилась… Сегодня большая ярмарка!

Кара едва не хлопнула себя по лбу. Тревожить Мерил еще больше не хотелось, и Кара поспешила развернуться, броситься в главное крыло, сбежать по лестнице. На ходу она беспечно помахала рукой стражникам, чтобы они не беспокоились, и те, видя стремительно промелькнувшую Кару, отдали честь от виска… Оборачиваться на них ей было некогда.

Кара подумывала потребовать лошадь, но не хотела тратить время. Расправила крылья, взлетела, размышляя, куда бы могла направиться Ишим. Летела невысоко, чтобы не проглядеть. На рынке было какое-то столпотворение, и Кара, заволновавшись, притормозила. Среди такой толпы отыскать хрупкую и тоненькую первую леди…

— Вот ты где! — воскликнул громкий голосок, когда Кара приземлилась и стала настороженно осматриваться. — Долго же пришлось тебя дожидаться! Правда, Кара, могла бы расправиться с делами и пораньше…

По правде сказать, саму Кару отыскать было куда проще, чем Ишим и воспользовалась.

— Я и расправилась. Час я потратила на поиски тебя, — проворчала Кара, оглядывая Ишим. — Неужели нельзя было предупредить?

— Это сюрприз! Мерил знала!

— То-то она так дергалась.

Она возмущалась из беспокойства, потому что не могла совладать с собой: пропажа Ишим так взволновала ее и измучила, хотя умом Кара и понимала, что может отдать пару приказов и перевернуть город вверх дном. Обняв Ишим, привычно ткнувшись носом ей в макушку, Кара вдохнула легкие цветочные духи. Прижалась, пытаясь, не касаясь губами кожи, попробовать ее теплый родной запах.

— Ты не взяла охрану. Опасно гулять по городу в одиночестве.

— Ты же гуляешь! — воинственно воскликнула Ишим. — Я вовсе не так беззащитна.

— Конечно, солнышко.

— Теперь тут куда безопаснее: везде наши демоны!

— На рынке — опаснее всего, — поспорила Кара. — Гвардия всегда жалуется. Народ наезжает со всех сторон, творит хуйню, а потом скрывается — и как их искать… Ладно, тебе не очень интересно, — остановилась она. — Ты хотела что-то мне показать?

— Нет, я хотела позвать тебя на свидание! — гордо вскинув голову, заявила Ишим. — Как часто мы бываем на свиданиях? На настоящих свиданиях?

— Пожалуй, редко… Ладно, идем, — вздохнула Кара, поправляя саблю на поясе и оглядываясь. Вокруг текла разноцветная веселая толпа. — Но почему сегодня?

— Сегодня в мире людей четырнадцатое февраля! — воскликнула Ишим немного недовольно, сердитая, что Кара потерялась во времени. — Иногда я им завидую: у них такой разнообразный мир! Здесь не заметишь, как пройдет год…

— Вот только им остается только смиряться с ледяным холодом или палящей жарой и ждать их окончания, вымаливая у своего мира спокойные дни, а мы можем сбежать на другой круг, — предложила Кара. — Прямо сейчас можем купить здесь амулет-телепорт и отправиться играть в снежки. Разве мы не свободнее людей?

— Может быть… — протянула Ишим. — Но представляешь, кто-то вечно живет на Девятом! Каждый день видит заснеженные равнины! Я бы сошла с ума от такого зрелища.

За разговором они дошли до центра рынка, где устраивали представление заезжие артисты. Там, где обычно стояли самые богатые палатки с украшениями и шелками, теперь расчистили место, за которое иные купцы готовы были драться, устроили круглую площадку, на которой вертелись выступавшие демоны.

— Кажется, они с Пятого круга, — шепнула Ишим. — Удивительная ловкость…

Она с благоговением наблюдала за тем, как артисты на протянутом между двумя столбиками канате выделывают удивительные номера. Казалось — летят. Широко распахнутые глаза Ишим были устремлены туда, к небу, и Кара подумала, что ей стоило бы начать ревновать — так, совсем несерьезно, чтобы потом вместе посмеяться. Гибкая демоница в цветастом наряде прыгала над головами. Если Кара что-то понимала — без страховки.

Удобно приобняв Ишим (это было чрезвычайно приятно, да и карманников в толпе мелькало много), Кара позволила себе расслабиться и ни о чем не думать. Ей вдруг завидно стало: она глядела на артистов и думала, что они могут пойти куда угодно, плясать над бездной, с вызовом хохоча, да еще и зазывать пришедших на рынок с нахальными ужимками. Это была ее молодость, ее жизнь.

Когда представление завершилось, — а попали они только на его окончание, но, впрочем, увидели самые зрелищные трюки, — демоницу встретили громовыми аплодисментами, выли, ревели и свистели, а она, такая сияющая, стояла на невысоком подмостке. Под ноги ее бросали золотые монетки, цветы, и там хищными зверьками вертелись зазывалы… Кара сама почувствовала, как неудержимо улыбается.

Все отхлынули от центра рынка, толпа подхватила и Кару с Ишим. Заметив, как Ишимка с голодным интересом поглядывает на прилавок со свежими наливными яблоками, Кара заухмылялась, юркнула к нему боком, пользуясь тем, что торговец обрушился на демона, выбиравшего бархатистые персики… Мгновение — и два яблока было у нее в руках. Шкодливо улыбаясь, Кара покосилась на Ишим, глядевшую так пораженно, и подумывала было сделать еще что-нибудь безумное, но тут торговец стал разворачиваться, и Ишимка, испуганно ахнув, потянула ее за рукав и утащила в толпу…

Миновав несколько торговых рядов, она остановилась, уставилась исподлобья на Кару и расхохоталась искренне и звонко. Пока Ишим смеялась, Кара на пробу впилась в яблоко, куснула и почувствовала текущий по лицу сладкий сок.

— Надо же! — выдавила Ишим отрывисто. — Сатана! С величайшей сокровищницей Ада! Ворует яблоки на базаре!

— Я добытчик, — гордо постановила Кара. Не хотелось признаваться, что она, испугавшись за Ишим, забыла в кабинете все, кроме сабли, и никаких денег у нее не было. — Все в дом, все в дом… Ты будешь, а то я сама все съем?

Ишим радостно цапнула яблоко.

***

Когда Кара подхватывала ее на руки, чтобы взмыть в небо, ей на память пришел день их знакомства. Тогда она натолкнулась на Ишим на рынке, поэтому вовсе не казалось случайным выбранное место. В ту пору Кара бездумно сгребла попавшуюся под ноги демоницу, чтоб не рухнуть вместе, и взлетела. В спину ей дышали какие-то местные мордовороты…

Что-то было по-своему приятное в тех временах.

— Ты стала аккуратнее, — ласково шепнула Ишим, когда Кара выбрала крышу и мягко спланировала на нее.

— В тот самый раз я чуть не оглохла, — заметила Кара. — Ты так цеплялась за меня, что я боялась, ты мне шею свернешь!..

— Вечно ты романтику испортишь, — насупилась Ишим, ткнув ее хвостом. — А все-таки хорошо! — воскликнула она тут же, не в силах противиться веселому настроению. Вид с крыши и правда открывался дивный: и кусочек разноцветного рынка, и городские здания с фигурными башенками, и грозная фигура черного Дворца в отдалении…

Кара очень долго на нее глядела, сама не зная, за что именно зацепилась. За эту всегда немного детскую, приятную улыбку, точно время не трогало прекрасную Ишимку, точно они не изменились — не Сатана и первая леди, а те две безумные девчонки, неожиданно столкнувшиеся на рынке.

Знала ли Кара тогда, чем все обернется? Что эта пищащая демоница, извивавшаяся на ее руках и грозившая погубить их обеих, станет ее женой, а голову самой Кары увенчает терновый венец адской короны?..

— Это было хорошее свидание, правда, — шепнула Ишим.

— Мне жаль, что теперь мы вечно заняты, — честно призналась Кара. — Вечные совещания; сколько времени я провожу с Советниками? Нужно позаботиться об Аде, однако… Тяжело подолгу не видеть тебя, — серьезно сказала она. — Как будто что-то перегорает.

— Я всегда найду способ просочиться, — пообещала Ишим, беря ее за руку, сжимая теплую ладонь. — Я рядом.

— А, да, — повеселела Кара. — Некоторые демоны точно думают про нас что-то эдакое. Представить только: первая леди приносит кофе!

— Они считают, ты меня эксплуатируешь. И как тебе не стыдно! — рассмеялась Ишим, оживленно заметав хвостиком.

Они сидели на крыше мирно, обнявшись, наблюдая за возней города. Ничто вокруг не напоминало о человеческом полуязыческом празднике, Столица была жарка и душна, но Кара подумала, что начинает понимать, за что люди любят это проклятое четырнадцатое февраля.

Губы Ишим были по-прежнему яблочно-сладки.

========== блудный сын ==========

Комментарий к блудный сын

незадолго до Alia tempora, семейное про Влада и Вирена

Вернулся Вирен уже под утро, когда в пустыне стал загораться рассвет; гулял он со вкусом, как всякий уважающий себя восемнадцатилетний демон, решивший вечером отдохнуть с друзьями. Морально готовый ко всему, Влад дожидался его у ворот, к которым Вирен подобрался короткими перебежками, цепляясь за фонарные столбы, чтобы не занесло. Докуривая сигарету, свистнутую у любезного дозорного, Влад тяжело вздохнул и поднял голову к небу.

— Явился, — неодобрительно цокнул один демон-стражник у ворот. — Как он до замка-то дошел?

— Да ладно тебе, набросился на мальчишку, — миролюбиво отозвался второй. — Пусть развлекается, пока может. Ему-то в дозоре не стоять!..

Не тратя время на слова, Влад затоптал сигарету и резво кинулся к Вирену, которого силы оставили, стоило увидеть шпили родного замка. Подхватить его удалось запросто, а потом пришлось закинуть безвольно болтающуюся руку себе через шею и потащить по пустующему ранним утром внутреннему двору. Кажется, Вирен рад был видеть Влада: слабо проскулил что-то неразборчивое и ткнулся носом в плечо.

Лестницу в замке пришлось штурмовать в два подхода, потому что мальчишка ныл и запинался ногами, а у Влада оставалась толика здравого смысла, чтобы не телепортировать пьяного. Подобравшись к комнате Вирена, в которой он обитал с того времени, как попал на попечение к Гвардии, оба почти выбились из сил.

— Ты только Яну не говори, что я такой пришел, — испуганным и как-то вмиг протрезвевшим голосом попросил Вирен, дернув Влада за полу рубашки.

— Он же не зверь, ничего тебе не сделает, ну поворчит… — удивленно напомнил Влад. — Почему-то половина Ада убеждена, что Ян пытает людей.

— Он разочаруется во мне! Это хуже.

— И правда, — печально согласился Влад, на мгновение представив разочарованного Яна.

Отперев дверь заклинанием и сгрузив Вирена на кровать, он походил по комнате, издали наблюдая, как мальчишка отважно сражается со шнуровкой на берцах. Наконец скинув ботинки, Вирен блаженно растянулся на спине: на одежду у него сил, видимо, совсем не осталось.

Видок у Вирена был потрепанный, от него пахло женскими духами — это Влад еще на лестнице различил — и жутко пасло алкоголем; взъерошенный и пьяно блестящий глазами, он никак не мог спокойно уснуть, поэтому пришлось задержаться, подтащить поближе стул от письменного стола, втиснутого в угол, и внимательно следить за возней на кровати.

— Я твои годы такой же был, не запаривайся, — начал Влад, решив, что Вирену спать не дает грызущая совесть. — Ни одной вечеринки у друзей не пропускал, пока была возможность, как будто боялся повзрослеть. Поэтому такой жизни я сполна хлебнул. Единственное, о чем прошу: будь осторожен и на неприятности не нарывайся.

Вирен вообще-то был воспитанным мальчишкой, читал книги, которые громоздились в шкафу справа от кровати и на полках, приколоченных к стенам со всех сторон. Если начинало не хватать места, Вирен тут же обзаводился новой. Прилаживать их у него получалось даже ловчее, чем у самого Влада, который вечно попадал себе молотком по пальцам, выл и проклинал мироздание. Но тут крышу у Вирена сорвало на одну веселую ночь, и он пропал в дикой Столице с головой.

— Не веришь? — спросил Влад. Вирен покачал лохматой головой. — Можешь у Кары спросить, мы в то время вместе с ней гуляли… Ну, и она хоть как-то меня сдерживала, когда становилось совсем невыносимо. Плохо уже помню, что там было, сам понимаешь. Однажды с двумя девицами…

— Прям с двумя? — подозрительно уточнил Вирен. Теперь он разглядывал не выбеленный потолок, а Влада и с явным интересом навострил уши. Хотя сам едва языком ворочал и мог лишь слушать.

— В двадцать я был крайне нагл и самонадеян, а еще чертовски горяч, — довольно заявил Влад. — И у меня был мотоцикл, там такие очереди покататься выстраивались… Я помню те ночи: мы с криком летели сквозь темноту, пьяные и радостные, а потом был подпольный ночной клуб, в котором грохотала музыка так, что штукатурка сыпалась, много дешевого вина, которое мы пили, глядя на рассвет…

— Ты скучаешь по тому времени, да?

С изумлением уловив тоску в своем голосе, Влад пожал плечами. Он с теплой грустью вспоминал свою молодость, свободную и разгульную, почти бессознательную: тогда у него не было ничего, тогда он мог идти куда пожелает, пить с кем захочет и неделями не появляться в своей пустой безжизненной квартире. Но ни за что свою семью на это не променял бы.

— Чего мне скучать? Развеяться с друзьями я и теперь могу. О, ты не слышал, как мы пили с Кораком! Этот невозможный пернатый всегда влипает в неприятности, а когда пьян в стельку — и говорить нечего. Мы как-то с ним заглянули в бордель: навестить Энн…

— С дядей Раком? Я думал, вы подрались в тот раз, — неразборчиво проворчал Вирен.

— Нет, я героически вытаскивал его из драки. Никогда мы с ним не дрались, так, грыземся по-семейному, — улыбнулся Влад. — Засыпай давай, а то рассветает уже, а ты ни в одном глазу. Я тебе пока еще каких-нибудь сказок вспомню…

В детстве Вирен под его сказки чудесно засыпал; упрямо пытался пересилить себя и подольше послушать историю, но глаза быстро начинали слипаться, и он, тогда еще совсем маленький демоненок, проваливался в сон под неспешное чтение.

— Ты мне книжки читал… А иногда свое на ходу придумывал, думал, я не замечу, — вспоминая, тихо засмеялся Вирен. — Или конец менял, поэтому у меня иногда бывало по два варианта сказки, а я долго думал, какой лучше. Я по тому времени точно скучаю…

Вздохнув, Влад потянулся к полке, что была над кроватью — самая старая. Ему даже удивительно было, как Вирен не боится под ней спать: вдруг обвалится, а на него полетят зачитанные томики детских сказок. Наугад выбрав одну книгу, Влад полистал, пока не остановился на истории про одиннадцать диких лебедей…

Когда сказка закончилась, Вирен уже дремал. Неслышными шагами прокравшись к комоду, Влад выволок плед и аккуратно накинул его на мальчишку, почти свернувшегося клубком. Вирен чутко приоткрыл один глаз.

— Спи спокойно, — шикнул Влад. — В замке холодно, озябнешь.

— А-а, ладно… Спокойной ночи, пап, иди уже, — сонно отмахнулся Вирен и опять затих, укутавшись пледом по самый нос.

Влад замер, опасливо покосился на Вирена. Послышалось? Будить и переспрашивать глупо, а наутро он вряд ли вспомнит хоть что-то. Поколебавшись, Влад убрал книгу на место, вздохнул и осторожно выскользнул за дверь.

========== шурочка ==========

Комментарий к шурочка

таймлайн после Alia tempora, влюбленные песели

То, что с Джеком что-то не так, они заметили сразу. Проводя с псом столько времени, наизусть выучили все его привычки, да и по долгу службы привыкли замечать мелочи. И когда, вернувшись с прогулки, Джек засопел, отвернулся от угощения и не попытался выклянчить у Яна наскоро сооруженный бутерброд, инквизиторы настороженно переглянулись.

Оставив чайник закипать, Влад приблизился к Джеку, склубочившемуся на лежанке, и осторожно тронул песий нос. Небывалое волнение пробрало Яна: Джек никогда прежде не болел, а он толком не знал, как часто хворают адские гончие… Нужно было бежать в Ад и искать там лекаря, иногда навещавшего псарни Роты. Но Влад, облегченно вздохнув, улыбнулся:

— Мокрый и холодный, как и положено. Сдается мне, дело немного в другом… Ты с ним гулял — случилось что-то?

Пожав плечами, Ян присел на кухонную лавку, достал сигарету и закурил. Пес, иногда ворчавший на резкий запах адского табака, и ухом не повел. Вспоминая их привычную прогулку на пустыре за домом, Ян невольно поежился: день выдался особо звонкий и морозный, искрящийся снегом. Но прогулку с адским псом лучше было бы называть пробежкой — замерзнуть он не успел.

Место было хорошее — все местные собачники давно проведали, а сам Ян вчера его подсказал Андрею Ивлину — тому дальние родственники опять сплавили хаски, уезжая в отпуск. Ивлин завидовал троюродной сестре, отправившейся из холода Петербурга на знойный морской берег, и страдал от прогулок с собакой. Сегодня он послал сына Сашку…

Хаски была чудесная, пушистая и ласковая, пусть и, как многие из ее породы, неудержимая и жаждущая движения. Гладя ее, Ян руками чувствовал толстый добротный мех. Собака не умела урчать, как Джек, и он, признаться, забыл, что обычным псам издавать такие причудливые рокочущие звуки не полагается, зато она заглядывала умными синими глазами Яну в лицо и бодала ноги. В снег бросалась охотно, а за ней на поводке волокся Саша Ивлин, тщетно упираясь.

С другими собаками Джек ладил неплохо; часть из них сразу проникалась уважением к адскому псу, стоило ему немного покрасоваться и порычать, другие, напротив, пытались показать, кто тут главный, и лезли в драку… Пару раз Ян боялся, что Джека погрызут, а лезть самому было страшно: что-то удушливо сжимало горло. Но их пес и без помощи неплохо справлялся.

В этот раз Джек, спущенный с поводка, почему-то не пошел знакомиться, а вильнул в сторону и ухнул в сугроб, неясно ворча.

Здесь Влад прервал рассказ и, многозначительно ухмыляясь, произнес:

— Все понятно! Наш Джек потерян для общества: он влюбился!

— Что? — удивился Ян. — Как это… Разве адские псы влюбляются? То есть… Я не слишком хорошо понимаю, как это происходит у собак… Но он никогда раньше!..

— Просто он у нас маленький был. Рано или поздно это должно было произойти, — авторитетно сказал Влад. — Расслабься. Лучше мы потренируемся, что в таком случае делать, на Джеке, чем зависнем, когда Вирен приведет к нам какую-нибудь демоницу и…

Не вполне понимая, шутит он или нет, Ян фыркнул. Представить Вирена, тяготеющего к мирной семейной жизни (в смысле — в ячейке общества), он не мог — хотя и они с Владом как-то умудрились, о чем каждодневно напоминало серебряное кольцо. Ян уже привык и почти его не замечал.

— Скоро четырнадцатое, — напомнил Влад. Размышляя, он разливал на две кружки горячий чай. — Возможно, это какая-то магия. Но точно мы узнать едва ли сможем: в такое время пробуждаются силы… ну, их можно условно назвать природными. Ты ничего не чувствуешь? Может, вас зацепило на прогулке…

— Вряд ли можно любить еще сильнее.

— А. М-м, да, — замялся Влад. — Очень… мило. Тогда, значит, наша проблема куда сложнее: обычным рассеивающим заклинанием не обойтись!

Он снова поглядел на непривычно молчаливого Джека.

— Есть у меня некое подозрение, — с видом знатока произнес Влад, — что адские псы в таких случаях просто дерутся насмерть.

— За… хм, девочку?

— С девочкой.

Ян внимательно посмотрел на расстроенного, бурчащего Джека, уныло уткнувшегося носом в лапы. Он совершенно не выглядел готовым кого-то кусать, а только печально сопел и помаргивал вишневыми глазищами. И даже на поглаживания никак не отзывался, продолжая о чем-то тихо мечтать.

— Она была очень красивая, мой хороший, — доверительно шепнул Ян, погладив Джека по лбу. — Уверен, ты ей тоже понравился. Разве есть пес более неотразимый? Ну? Хватит хандрить!

Что-то уловив в его ласково-шутящем тоне, Джек приободрился, легонько махнул хвостом.

— Мы должны ему помочь! — загорелся Влад. — Завтра же пойдем вместе и познакомим их!

У него было отменное чутье на всякие забавные истории, так что Ян ничуть не удивился тому, с какой охотой он кинулся решать эту задачку. Очевидно, Влад вешался от скуки, пока не было интересного дела: несколько недель им попадали только мелкие проступки. А тут — такое развлечение.

***

На следующий день повалил крупный пушистый снег, и Ян вышел на прогулку, разрываясь между желанием, распахнув глаза и рот, поднять голову к сияющему синему небу, глазеть на это чудо и плотнее запахнуться в зимнюю кожанку, подбитую толстым теплым мехом. Рядом обтряхивался Влад, раздраженный жалящими белыми мухами.

— Надень шапку, — повторил Ян то же, что говорил ему с утра. — Простынешь, Войцек, ну?

От его настойчиво-заботливого тона Влад только больше зафыркал, замотал головой. Около его ноги, беспокойно прижимаясь, часто дышал Джек.

— Мне не идут шапки, — как бы извиняясь, буркнул Влад. — Ты же хочешь, чтобы я был красивый?

— Ага, когда ты истекаешь соплями, ты очень красивый.

— Извращенец, — огрызнулся Влад, поддевая его локтем. Ян едва не выронил сигарету, которую прикуривал, и, смеясь, притянул Влада ближе, чтобы растрепать ему и без того взлохмаченные волосы, припорошенные снежинками и оттого чуть влажные, задевая рожки. Влад, косивший с интересом по сторонам, объявил: — О, идут, кажется!

Они дожидались на пустыре Сашку с собакой родственников, и те запаздывали как раз из-за снегопада. Среди мутной пелены густо падающего снега нарисовалась довольно долговязая мальчишечья фигура. Рядом с ним, труся, бежала крупная собака с виляющим хвостом. В этот раз она не волокла Сашу на поводке, точно на лыжах, что определенно можно было считать прогрессом. Это показалось Яну добрым предзнаменованием.

Заволновавшись, Джек завертелся вокруг Влада, чуть не связав ему ноги поводком. Казалось, их храбрый пес, бросавшийся на преступников ради хозяев без всяких раздумий, даже не подстегнутый командой, вдруг оробел и заскулил.

— Ты отлично выглядишь, — успокоил его Ян. — Будь немного увереннее, и все получится!

Его слова пса мало успокоили. Тем временем та, другая собака тоже остановилась и попыталась свернуть правее, только не приближаться к ним. Но Саша смог настоять, сердито что-то прикрикивая.

Собаки старались как-то не смотреть друг на друга. Джек, покусывая, вцепился в штанину Влада, потрепал, потянул и с надеждой заглянул в глаза, как бы предлагая привычно поноситься вокруг, покидать палочку. Но Влад мягко, но настойчиво подталкивал его к хаски.

Ее звали Шорти в честь собаки из какого-то знаменитого фильма, но все звали ее Шурочкой. Шурочка была очаровательна даже по меркам людей: аккуратная, пушистая, черно-серая — какой-то особо благородной, породистой расцветки, с льдистыми умными глазами… Совсем неудивительно было, что Джек так паниковал. Среди адских собак никогда не было ничего подобного.

Наконец, они с Сашей, устав, спустили обоих с поводков, и собаки, оказавшись на свободе, все-таки потихоньку приблизились. Играючи, крадучись, точно они были лисицами. Прислонившись к согнутому деревцу, одиноко торчавшему на пустыре, Саша достал светящийся амулетик и стал передавать что-то Белке, у которой никак не получалось вырваться из Ада. Вел прямую трансляцию — не иначе.

Ян курил, вдыхая колючий зимний воздух. Рядом топтался Влад, подтягивая повыше связанный Ишимкой теплый шарф — черный, с серебряной вышивкой. «Если не хочет шапку, найду ему куртку с капюшоном — кажется, у Кары была…» — с удовольствием подумал Ян, улыбнувшись, с нежностью поглядывая то на Влада, то на Джека, тихо подбиравшегося к Шурочке и вилявшего хвостом.

— Что тут, понимаешь ли, сложного! — громко возмущался Влад, с азартом следивший за собачьими плясками. — Да еще легче, чем у людей!

— Очень смелое предложение от человека, упавшего на меня.

— Ты тоже хорош! — вспыхнул Влад. — Ты мог бы сам… не знаю, сам на меня упасть? А может?..

— Я не буду бросать Джека на Шурочку, нет… Ладно, мы друг друга достойны. И неужели ты удивляешься, в кого наш пес такой? Ну, подождем, — успокоенно кивнул Ян. Снегопад не заканчивался, а собаки неловко возились рядом.

Джек, подобравшись к дереву, что-то раскапывал у его корней. Сидевшая поодаль Шурочка следила за ним любопытно, но не отваживалась подойти. Резко развернувшись, Джек подбежал к ней с чем-то, зажатым в пасти, и Ян потянулся, привставая, чтобы лучше видеть… На белый снег перед Шурочкой он положил какое-то пестрое перышко, выглядевшее ярким пятном среди белого полотна.

— О, как мило, — прокомментировал Влад, стараясь показать, что он ничуть не тронут. Получилось не очень удачно.

Взирая на подарок, Шурочка величественно наклонилась, поддела перышко носом, чтобы оно легко взлетело, кружась, и попыталась подбить его лапой. Промазала, азартно тявкнула… А потом Яну показалось, что он что-то проглядел, пропустил, хотя едва ли потратил мгновение — чтобы моргнуть. Но и Джек, и Шурочка вдруг взметнулись, точно взлетели на невидимых крыльях и, виляя, понеслись по пустырю, взрывая волны свежего легкого снега-порошка.

Рассмеялся Влад — довольно, даже счастливо. Собаки плясали с удовольствием, играя в догонялки, прыгая и веселясь. Вот-вот Джек должен был цапнуть Шурочку за хвост, но она отпрыгнула, задорно залаяла. Носясь друг за другом, они напрочь забыли оба всем, бегали, а потом, настигая, валялись в снегу, мутузя тяжелыми, но мягкими лапищами и смешно фыркали. Иногда Ян волновался, но никто не клацал зубами всерьез, и он думал, что собаки просто дурачатся, и успокаивался.

Влад тоже выпросил сигарету. Веселящиеся собаки привели его в весьма благостное настроение, а снегопад заканчивался.

— Видишь, как хорошо все, — заметил он. — Не так уж сложно это было.

— Думаешь, так все закончится? Я почти ничего не знаю об адских псах… Если это у него навсегда?

— Полагаешь, существует вечная любовь? — хмыкнул Влад. — Бедный наш Джек.

— Не придуривайся, Войцек. Его участь ничуть не хуже нашей.

— Посмотрим, как ты запоешь через пару тысяч лет. Прикопаешь меня уже где-нибудь в снегу… А-а!

Заболтавшись, он не уследил, как Ян метнулся с подсечкой, но успел увернуться и отскочить, пригибаясь к земле, загнанно дыша — клубы горячего пара струились в промерзшем воздухе… Глаза искрились веселостью.

— Ты решил начать прямо сейчас?

— Кажется, мы немного замерзли. Не хочешь размяться? — любезно предложил Ян, сплевывая сигарету… И первым прыгнул навстречу.

***

Саша, стоявший поодаль, тяжело вздохнул, отвлекшись от разговора с Белкой. Кое-как совладать с веселящимися псами он еще мог, но вот разнять капитанов Роты было выше его сил. Ему оставалось мучительно вздыхать и желать, чтобы Белочка оказалась рядом… А так хотелось тоже поиграть в снежки.

========== приличные люди ==========

Комментарий к приличные люди

таймлайн где-то возле Alia tempora, Влад и забавное проклятие

На самом деле Ян успел привыкнуть — за пятнадцать-то лет, — что Влад с неистребимым упрямством лезет в самое пекло и напрашивается на пулю в бок или магию в затылок; он пробовал мягко намекать, воспитывать, угрожать — даже умолять, но Влад на следующем же задержании рвался прямо грудью на амбразуру. Он отлетел от магического удара, выматерился громко, швырнул заклинание в ответ… Маг попытался увернуться, скрыться за машинами, где прятался во время перестрелки, но боевое колдовство его нашло и настигло, точно гончая…

Обугленным телом занялась полиция, наверняка жалевшая, что запросила помощь от Инквизиции; Ян сунул в кобуру табельное трясущимися руками, поспешил к Владу, рявкнул на медиков, отгоняя их ненадолго. Он привык — сердце не екало; так, ныло тревожно.

Влад пытался подняться, опираясь на стену. Ноги немного подламывались, взгляд был нехороший, стеклянный.

— Я, блядь… Это сотрясение легкое, наверно, нахуй, пройдет само, — пробормотал он, едва ворочая языком, когда Ян бережно подхватил, подставил плечо. — Эк меня прям по голове ебнуло — и ведь не боевая, проклятие какое-то припизднутое, что ль…

— Войцек, говори нормально, ты не в притоне, — прошипел Ян, сгорая от беспокойства. По этому поводу он Влада тоже пилил изрядно, настаивая на приличиях, — напоминал чуть не ежедневно, картинно закатывая глаза. Но теперь было не время и не место для лекций: — Где болит? Что сделать? Влад, что за проклятие-то? Да не молчи ты!

Он клюнул носом, едва не свалился, и Ян пока оставил попытки доволочь Влада до машины. Жестами подозвал медиков, из рук которых Влад безуспешно пытался вырваться, — они разводили руками.

— Хуй пойми, что со мной. Я читал порно, которое начиналось точно так же, — истерически хихикнул Влад. Он щурился, никак не мог сфокусировать взгляд, поэтому не смотрел на Яна, а жутко блуждал взглядом по ближайшим домам.

— Надо в больницу…

— Домой. Если б это было вредно, я бы сам почувствовал. Отлежаться надо.

Поспорив немного, Ян сдался; тем более, и Влад понемногу приходил в себя, уже блестел глазами и болтал без умолку, как и обычно. Что-то в его словах царапало слух и смущало, но Ян никак не мог понять, что именно.

***

— Господин инквизитор, долго еще планируете почивать? Солнце встало уже давно, а вы все лежите тут, аки девственница на алтаре.

Ян глухо застонал от громкого голоса, раздавшегося над ухом, попытался закопаться под одеяло. После ночного задержания просыпаться ранним утром было просто-напросто невозможно.

— Ян, любезный мой, изволь открыть глаза, а?

— Што? — оторопело и неразборчиво выдал Ян, резко садясь на взвывшем диване. Он едва осознал, что услышал, и понадеялся, что спросонья ошибся. — Как ты сказал?!

Скривившись, Влад покорно повторил слово в слово; вид у него был, как если бы что-то пытало, мучило. Потянувшись к контракту напуганно, Ян вдруг понял, что связь странно сбоит и как будто подергивается полосами, точно в старом телевизоре, что мысли расслышать невозможно.

— Видимо, это и есть проклятие, оно отреагировало на то, что ты сказал, — чуть обиженно втолковывал Влад. — Ты мог приказать что угодно, а выбрал, чтобы я говорил… прилично, вот же повезло просто великолепнейше. Как я тебя люблю, Ян…

Ян недоверчиво на него поглядел, поправил подушку.

— «Пошел на хуй», да?

— Да, — облегченно согласился Влад. — Какое счастье, что ты меня так хорошо понимаешь…

Он улавливал, как незаметно магия заставляет говорить совсем не то, что Влад желал, проглатывать слова; должное прозвучать «охуенно» Ян не только предчувствовал, зная Влада, выучив его наизусть, но и почти что мог прочесть по губам — а уши различали другое.

— А я могу приказать, чтобы ты перестал… вот это? — неуверенно предположил Ян. Непривычные слова сбивали, отвлекали — нет, Влад умел и сам заворачивать и не такие обороты, когда был в настроении поиздеваться, но постоянно это сложно было выслушивать. Просто невозможно было представить, что это все наяву; Влад весьма любезно двинул ему локтем в бок — очень больно. Кошмар не закончился.

— Представляешь, открываю я глаза, отвечаю на звонок от Аннушки, говорю ей в стиле «моя дорогая, обожаемая подруга, вы крайне невежливо прервали утренний сон», а потом мы оба молчим минуты две, потому что… изрядно удивлены. Нет, не обошлось с магией — последняя воля колдуна, она страсть какая сильная… Смешно ему! — разорялся Влад. — А вот мне как-то ни капли!

Поначалу это было порядком забавно, даже смешно — наблюдать, как Влад скрипит зубами и скалится, глазищами поблескивает яростными. Если бы у бесов были хвосты, а не пара отточенных рожек, он бы метал им, как раздраженный тигр.

— Может, так оставим, ты прям вежливый и приятный стал, мне нравится, — шутливо предложил Ян за завтраком.

Голодным волком поглядев на него, Влад отвернулся к плите, едва не перевернул турку с кофе. Веселым он совсем не выглядел, был похож на человека, которому выдрали язык. Вспомнив средневековые тома, подробно изобразившие этот кошмар, которые читал в академии, Ян поежился. Порывисто вскочил с табуретки и долго извинялся.

Ведьмочки, к которым Ян его потащил, тоже похихикали, но серьезного не диагностировали. В присутствии Влада они вечно начинали творить странное и казаться совсем глупенькими, а тут попросили снять рубашку и долго рассматривали слабо мерцающие печати у него на спине. Влад сквозь зубы пробормотал что-то вроде «Любезные леди, ваше внимание сильно претит…», и Яну даже не пришлось вступать переводчиком: намеки они чудно понимали и сами. Успокоенный словами о том, что больше никаких нарушений не ожидается, Влад решил избрать самый банальный сценарий: ждать, когда все пройдет само. Проклятие должно было выветриться за несколько дней.

Когда пришлось заглянуть в Ад к Роте, Влад решил молчать и ограничиваться грозными взглядами; необычная тишина со стороны капитана Войцека не осталась незамеченной — ему оставалось жечь пылающими глазами и терпеть участливые попытки разговорить.

— Похмелье? — шепотом уточнил у Яна Вирен, искренне беспокоящийся. — Съел что не то? Заболел? Недотрах?

— Вирен, ты приличный умный демон, не начинай, — инстинктивно принялся поучать и воспитывать Ян, но тут оглянулся на второго такого приличного, вежливого Влада и прикусил язык на всякий случай. — Небольшое происшествие на задержании, проклятие, там… — Он махнул рукой. — Пройдет скоро, лучше не доставайте его.

В Роте матерились почти все. В Гвардии на это обычно смотрели сквозь пальцы; посылать офицеров в увлекательные дали, разумеется, не разрешалось, но между собой они не гнушались отборной брани, приказы передавали ей же. Сам Ян привык, прислушался, да иначе и не получалось: емко и коротко, пусть и не сказать, что красиво и литературно. Командный матерный цвел буйным цветом. Влад лично учил Вирена ругаться на архидемонском и чешском — это уже со скуки, во время одного из самых долгих и ненужных дежурств…

Влад запросто научился изъясняться жестами, поддерживая версию о проклятии немоты. Опытным путем удалось выяснить, что средний палец он показывать вполне способен — как фыркнул Ян, вместо тысячи слов. И рычать.

— Когда же это все закончится, — устало посетовал Ян на исходе второго дня.

— Ты ведь так хотел, чтобы я не выражался, — отозвался Влад. Пожал плечами: — Аккуратнее с желаниями, в следующий раз может исполниться что-то более ужасающее и бесперспективно…

— Хуевое? — подсказал Ян.

Влад благодарно кивнул. Он пил чай, помешивая его ложкой, едва не тыкая себе в глаз; сидел рядом, обычный, ежедневный, но все-таки немного неправильный, не такой.

— Нет идеальных людей, — начал Ян то, о чем думал последние дни. — Вот этот твой шрамик через бровь — он тоже неправильный, да? И все остальные шрамы. Но они — часть тебя, поэтому ты не захотел лечить их магией в два взмаха руки. Неотъемлемая часть, важная. И так же — все остальное, все мелочи. Дьявол в деталях. Иначе получится что-то другое. Не Влад Войцек, капитан Роты, рядовой Инквизиции…

— Но ты говорил… — несмело перебил Влад, будто зачарованный спонтанной путанной речью.

— Да мало ли, что я говорил! Меня воспитывали так, я приличный забитый мальчик, я не люблю ругаться, но понимаю, что ты-то по-другому сделан, не можешь иначе. А говорю — так, для проформы. Я и ноги на стол прошу не класть. Чтобы ты совсем не обнаглел. — Ян смущенно замолчал, но нужно было договаривать. — Мне… глубоко симпатичен ты любой, если сам захочешь. Но тут проклятие насильно меняет, поэтому тебе плохо, а когда тебе — и мне тоже…

— Глубоко симпатичен? — усмехнулся Влад. — Тебя тоже задело этой… ерундовиной?

— Ты сам все перевел, отстань…

— Да знаю, не имбецил… — Влад глухо застонал, стукнул себя по лбу меж рогов. — Не дурак, вот. Словато какие выдумывает… Ян, запиши, будешь меня так называть, когда я следующий раз приму решение направиться под обстрел… — И снова зарычал. — Я повешусь! Денницей клянусь, повешусь…

— Прости, это из-за меня все… — прорвало Яна. — Влад, да не слушай ты никого — меня даже, кто я такой-то! — и делай как нравится. Иначе не то все, неправильно. Я, может, потому и захотел за тобой идти, что ты наперекор всему шел, не как все остальные. Ты куда? — вдруг испуганно дернулся он.

— Веревку искать, — трагично вздохнул Влад. — Жизнь кончена. Да кружку отнесу на кухню, спокойно, не кричи.

***

Утро началось с ликующего вопля, по которому Ян спросонья ничего не понял. Его вытащили из постели, закружили на радостях комнате, обняли крепко — ребра хрустнули.

— Черт, — коротко охнул Ян. — Задушишь, твою-то мать…

— И на третий день он воскрес! Охуенно, — радостно выговорил Влад — наклонившись к уху. — Триждыпроебанный, четыреждыблядский… пиздец… Нет, не так завернул. Совсем отвык, видишь!

— Денница, за что? — обреченно вопросил Ян в потолок, пытаясь вывернуться и заткнуть уши. — Я передумал! Можно возврат?

========== пир у смерти ==========

Комментарий к пир у смерти

Alia tempora, феноменальное неумение готовить и “ну ты там Белку обедом покорми, инквизиторство, пока я по делам смотаюсь”

Пока Белка неловко пыталась управиться с тоненькими палочками для суши, Ян успел деятельно пронестись по кухне, раскрыть форточку, поставить чайник, быстро сунуть в холодильник содержимое пакета из магазина. Присел за стол, открыл китайскую лапшу, вдохнул острый запах каких-то пряностей, перемешал. Несчастная, тихонько шипящая змеей Белка все не оставляла надежды подцепить что-нибудь палочкой, в конце концов отчаявшись, стараясь наколоть на нее роллы, точно на шпажку. Молча улыбнувшись, Ян выудил вилку из подставки для приборов и подал ей ручкой вперед — тем жестом, что всегда вручал ножи.

— Можно было так просто? — возмутилась Белка. — А чего ты раньше не сказал?

— Да ты не спрашивала, — пожал плечами Ян. Со смехом увернулся от пинка по ногам.

Она разложила лоточки с роллами и мисочки по столу, точно на витрине на продажу; глаза Белки бегали, она не знала, с чего начать. Джек походил рядом, безнадежно махнул на них хвостом и убрался в гостиную, на свою лежанку.

Лапша была острой, но вкусной невыносимо. Ловко подцепляя ее палочками, Ян потянулся к планшету, проверил почту…

— Вкуснотища-а! — протянула блаженно Белка. Она подтащила к себе еще одну табуретку, устроила на ней ноги. Хвостик оживленно метался. — Ян, а это что такое красненькое?.. Можно?..

— Что-то с креветками, вроде бы. Пробуй, все тебе. Смотри не объешься.

Сам от себя не ожидал такого великодушия; с довольным урчанием Белка накинулась на угощение, пытаясь надкусить сразу все и сразу, обнюхала подозрительно васаби и какие-то темные соусы, обмакнула. Краем глаза за ней наблюдая, сам чувствуя тихую радость при взгляде на широкую улыбку Белки, Ян лениво пролистывал отчеты, расправляясь с лапшой.

— Влад вернется, по ушам нам обоим надает, — обреченно и печально вздохнул он.

— Почему? — испуганно вскинулась Белка.

Это неловкое чувство было прекрасно ему знакомо: когда по ушам грозится давать Высший боевой маг, начинаешь волей-неволей задумываться, такую ли вкусную и дешевую — словом, кругом полезную — лапшу урвал у вежливой китаянки из ресторанчика в центре.

— Вредно, вроде как, — признался Ян, с удовольствием подцепляя себе еще ленточки лапши. — Влад у нас обычно готовит, я-то и кофе нормально сварить не могу. А он, если надо, ответственный, даже чересчур, вот и пилит. Хотя без него я бы давно помер на китайской еде и шаверме из котят с вокзала…

— Из котят?! — искренне ужаснулась Белка, взмахивая нанизанным на вилку роллом.

— Это еще самое оптимистичное предположение, поверь. А есть на дежурстве хочется…

Ян подумал еще немного, поковырялся в пластиковом лотке. Улыбнулся своим мыслям:

— Я всю жизнь как-то перебивался… Детства не помню, хотя мать наверняка что-то готовила, но она умерла, а отцу было все равно. Дядя… ну, Сандор Кирай, он меня воспитал, был кардиналом Инквизиции, слишком занятым, чтобы такой ерундой заниматься, заказывали что-то. Потом я обычно в кафешках обедал, зарплата позволяла, девать ее больше некуда было. А когда переехал в Питер, с Владом познакомился; однажды захожу на кухню, а он какой-то суп варит. Мы всего несколько дней вместе работали. А… обо мне, наверно, никто никогда не заботился. Я так удивился, что, кажется, даже не поблагодарил. Но у него оху… очень, то есть, вкусно получается, грех жаловаться…

— А ты совсем-совсем не умеешь? — полюбопытствовала Белка. — Даже суп сварить? Ну это же просто…

— Я могу бутерброды сварить, — ухмыльнулся Ян.

— Зачем?

— Не знаю. Но могу. А суп — нет.

Они засмеялись. Белка запивала суши заваренным им зеленым чаем — хоть с этим Ян прекрасно справлялся — и точно чувствовала себя полностью счастливой. Это она еще пиццу не пробовала…

— Так что, Влад будет сердиться? — озабоченно переспросила она.

— А мы ему ничего не скажем, — заговорщически подмигнул ей Ян. — Это будет наша тайна. Круговая порука. Идет?

Белка запросто хлопнула его по протянутой ладони пушистой кисточкой хвоста.

========== симметрия ==========

Комментарий к симметрия

таймлайн перед Terra incognita, история о том, как Влада стригли

написано во время карантина, так что злободневно на тот момент

— Так, хорошо… Отлично… Ты только не волнуйся, — весело произнесла Кара и еще раз взмахнула машинкой. Как и всегда — на широкую руку. Подумала. — Нет, теперь можешь волноваться. Янек, твой муж урод!

— Да он и раньше был не то чтобы Аполлон, ты стриги, — с поразительным хладнокровием отмахнулся тот. — Скорее Аид какой-нибудь.

— Да, я очень хтонический! — гордо воскликнул Влад.

— Сидеть! — рявкнула Кара, выкручивая ему ухо.

Влад протестующе дернулся, заворчал, давясь матерными возгласами и пытаясь вывернуться и все-таки посмотреться в зеркало, к которому его пока что не поворачивали.

Машинка в руке Кары мрачно жужжала. Она была единственной из них, кто прежде хотя бы держал ее, так что вопрос, кому именно выпадет стричь обросшего как черта Влада, не стоял. Кара вызвалась сама, подобрев после обеда, и весьма шустро стала командовать: куда ставить табуретку, сколько газеты стелить, достать веник…

— Ты хочешь сказать, я страшный? — извелся Влад.

— Ты… оригинальный, — выдал Ян, глядя на него как-то странно.

— Всегда?

— Теперь. Раньше ты был… грозный. Когда обросший.

— Сказал бы сразу — неебаться стремный.

— Ты же обидишься…

Влад завыл.

Да, вскоре оказалось, что стригла Кара раньше исключительно под железку, срубая все. Это был ее универсальный план, который она успешно применяла и в бою, и в семейной жизни, и пока что он себя оправдывал. В арсенале стрижек была одна, но Влада она совсем не прельщала. Однако машинку Кара держала весьма уверенно, со знанием дела подровняла сзади, разбрасывая ошметки вихров, а потом…

Все-таки развернувшись, пока Кара меняла насадки, Влад некоторое время молча глядел на свое перекошенное отражение. В коридоре поскуливал Джек и скребся в дверь.

— Ты нахуя мне висок выбрила? — дрогнувшим голосом спросил Влад. Протянул руку, запустил ее в волосы. По крайней мере, попытался. — Кара, я у тебя спрашиваю!

— Не знаю, оно так получилось! — агрессивно выдавила Кара. По ней было заметно: она и сама весьма впечатлена.

— Ты же нормально подровняла сзади, слева, что случилось на правом виске? Затмение? Временное помутнение? — продолжал разоряться Влад, вертя головой. — Пиздец. Лучше бы ты на Раке сначала потренировалась, у него волос много, не жалко…

— Да ладно тебе, не так плохо получилось! — теряя самообладание, убеждала Кара. — Очень мило. Я читала, у людей сейчас так модно, а?

— Ты ж мне клок сняла, — зарычал Влад.

Вздохнув, подошел Ян, задумчиво оглядел. Сам он стричь побоялся — оружия не боялся, магии тоже, а вот машинки сразу как-то заопасался, хотя Кара убеждала, что пораниться ей при всем желании не получится.

— Колюче, — довольно проурчал Ян, облапив коротенький ежик на виске. — Ну, не расстраивайся! Ты как-то… моложе, что ли, кажешься?

— Теперь мне еще надо пережить новость, что я старый? — трагично хватаясь за сердце, огрызнулся Влад. — Да ты посмотри! Что она наделала! Лучше бы я налысо сразу… Ты чего творишь? — подозрительно спросил он, заметив, как Кара вежливо уступает Яну машинку.

— Художника обидеть может каждый, — ворчала Кара, цепко хватая его за плечи — не то обнимая, пытаясь извиниться, не то удерживая его на месте. — Ладно тебе, истерику развел, отрастут! Не зубы! Успокаивай себя тем, что могло быть куда хуже!

— Я вам руки оторву, блядь, — мрачно пообещал Влад.

Ян склонился над левым виском. В этом деле нужна была симметрия.

========== пчелка ==========

Комментарий к пчелка

пропущенная сцена из Alia tempora, инквизиторы собирают крестницу на Исход

Белка не была из тех, кто часами вертится у зеркала, но сегодня с утра она чаще обычного подходила к нему, смотрела на свое немного недовольное отражение, очаровательно хмурящееся и помахивающее хвостиком из стороны в сторону. Не заметить, как она крутится у зеркала то одним боком, то другим, было вовсе невозможно. К ней сунулся Джек, решивший поиграть, но напоролся на задумчивый взгляд и отступил на свою лежанку, сердито ворча. Влад толкнул Яна локтем в бок, указав на Белку кивком, — тот в ответ безмолвно развел руками и пожал плечами. Их странный диалог, состоящий из несвязных жестов, продолжался некоторое время, пока они отчего-то были уверены, что едва сдерживающая хихиканье Белка не видит их в зеркале.

Она смотрела на себя так грозно и хмуро, будто в чем-то провинилась. Ненадолго выбежала из гостиной, скрылась в комнате Влада, в которой давно уже никто не жил с тех пор, как он перебрался к Яну на диван. Из комнаты Белка пару раз выпархивала в изящных, но легких платьях, похожих на летние сарафаны, а потом, взмахивая подолом, кружилась на месте. Юбка вихрилась разноцветными волнами.

— Вот это платье хорошее, — подсказал Ян, когда она сменила третье по счету. — Тебе идет желтый. И к волосам — весьма даже.

Зардевшись, Белка все равно казалась до ужаса довольной. Решив с платьем не без их поддержки, она ринулась за туфельками и долго выискивала себе пару в тон. Расхаживая возле распахнувшего пасть чемодана Белки, Влад опасливо заглядывал внутрь и прищелкивал пальцами, высекая мелкие искорки, и твердо был уверен, что тут не обошлось без какого-то хитрого колдовства.

— Погоди секунду, я кое-что придумал! — Ян неожиданно вскочил с кресла, в котором лениво развалился и перелистывал отчеты Гвардии. В это время Белка как раз возилась с аккуратными серебряными застежками на туфельках, но с любопытством оглянулась на него. — Знаю одну вещицу, тебе подойдет…

Долго он рылся в серванте, перебирая какую-то мелочевку в вазочках, пока наконец с ликующим воплем не вытащил что-то небольшое. С двух сторон к нему сунулись Джек и Влад, но Ян ловко увернулся и протянул вещь Белке. Она изумленно крутила в руках золотую брошку в виде маленькой пчелки. А потом рассмеялась — как будто зазвенели монетки.

— Откуда у вас эта прелесть? — ахнула она.

— За пятнадцать лет чего только не соберешь, — улыбнулся Ян. — Нам несут небольшие подарки за помощь в самых разных делах. Одна леди решила, что брошка — хорошая благодарность. Другая вовсе преподнесла шелковый платочек с вышивкой…

— Лучше бы давали деньгами, — добавил Влад.

— Циник.

— Я называю это «хозяйственный».

Пока они спорили, Белка пристегнула брошь и снова обернулась вокруг зеркала, любуясь отражением. Она распустила волосы, и рыжие медяные пряди рассыпались по ее плечам.

— Красота, — оценил Влад. — Сашка упадет прямо на месте, когда тебя увидит, точно тебе говорю!

Тут улыбка Белки странно померкла, и она растерянно оглянулась на них, словно ища поддержки.

— А если он захочет меня поцеловать? — несмело предположила она.

Они переглянулись и едва не принялись снова изъясняться жестами, но под прямым взглядом Белка замерли. Оба сели на диван — туда же придвинулся Джек, мягко помахивающий хвостом. Ему-то до этих проблем было как до неба, но пес все равно готов был выслушать.

— И в чем проблема? — первым спросил Влад.

— Ну… — Белка водила мыском туфли по полу. — Я никогда не…

— Вообще? — искренне изумился Влад. — Тебе же… Да неважно. Благородные леди и воспитание — такого добра я наслушался, спасибо.

— Если ты не хочешь, просто скажи Саше, — решил Ян. — Он воспитанный человек — все поймет…

— Но я хочу! — возмутилась Белка.

— Я запутался, — несчастно поделился Влад.

Он хотел было приложиться обо что-нибудь головой, но не нашел — потому стукнулся о плечо Яна. Тот зашипел сердито, щелкнул Влада по рогу, заставляя немного отодвинуться. Разделявший настроение хозяев Джек заскулил.

— Я хочу, но я так боюсь! — призналась Белка, присев на стул возле зеркала, на котором повесила отвергнутые наряды. — Я ведь только в книжках читала, но вдруг я что-то… сделаю не так?

— Какая разница? — спросил Ян. — Ведь смысл не в этом, а в том, что ты чувствуешь. Только это — настоящее. Если у вас с Сашей все серьезно, он тоже это понимает, так что не надо волноваться.

Важно кивая, Белка запоминала. Весь вид ее говорил о том, что она готова схватиться за любую помощь.

— А как это — в первый раз кого-то поцеловать? — смущенно спросила Белка.

Первая влюбленность, казалось бы, должна запомниться навсегда, но сейчас маячила где-то давно. Влад бы еще добавил «и неправда».

— Ну-у, я плохо помню, — насмешливо улыбнулся Влад. — Кажется, это был выпускной класс, мы с ребятами замечательно посидели на квартире у кого-то из компании… Кто-то приволок вина. Кажется, оно было крайне дешевое, повезет, если не забродившее. В общем, следующее, что я помню — это как мы с какой-то девчонкой в подсобке…

Ян уверенно пнул его по ноге, и Влад понятливо заткнулся.

— Это неподходящая история.

— Пожалуй, да. Я же не помню, целовал ее сначала или нет. Скорее нет. — Они посидели в молчании, прежде чем Влад оживленно встрепенулся и повернулся к Яну: — А ты? Давай, колись, у нас вечер воспоминаний! Мне интересно.

— Сейчас день! — заспорил Ян, указав на светлую Столицу за окном. — Это моя личная жизнь…

— Я твоя личная жизнь!

Чтобы сломить его упрямство, много времени не понадобилось — помогла и Белка, которая тоже принялась расспрашивать. Под их напором Ян, смущенно пожимающий плечами, сдался.

— Была одна девушка в инквизиторской академии. Мы целовались в библиотеке, но дальше как-то… не сложилось. Она выпустилась, мне оставался еще год, да и учеба… — Ян безнадежно махнул рукой.

— В библиотеке! — повторила Белка, зажмурившись. — Как романтично!

— Почему это твоя история ей больше понравилась? — шепотом проворчал Влад, на что Ян лишь самодовольно улыбнулся.

Расслабившаяся и забывшая о волнениях Белка смеялась и лезла с глупыми вопросами и дальше. Во время этого допроса она оглядывалась на часы — слишком часто, чтобы этого не заметить. Время бала она ждала с нетерпением, мечтая о чем-то столь же удивительном, как она читала в книжках.

— А как вы с Яном?.. — наконец она отважилась спросить.

— О, — воодушевленно начал Влад, — это было незадолго до гражданской… Гвардия устроила вечер, все пили и танцевали, такая музыка — заслушаешься, никогда в жизни мне не было так хорошо. Балкон, теплая столичная ночь, мы немного пьяны, звезды и луна сияют — им немного оставалось. Я…

— Он очень удачно на меня упал, — оборвал его рассказ Ян. — Так и получилось.

========== тысяча и одна ночь ==========

Комментарий к тысяча и одна ночь

перед Alia tempora, маленький Вирен, Влад и сказки на ночь

Поначалу Вирену казалось, что теперь он окунется с головой в зыбкие глубины темного одиночества; он, лишенный семьи, потерявший в одночасье все, что было ему знакомо, просто не верил, что сможет зажить дальше, оставив позади отблески зарева-пожара и долгий вой матери, сгинувшей за деревянными обломками. Поначалу он ходил ошарашенный, словно по голове ударенный (хотя и верно — на него во время пожара падали пылающие балки), сам не заметил, как Черная Гвардия, зачем-то спасшая ему жизнь, увлекла его в свой замок, где обитала.

Вирен начал оживать, когда снова научился мечтать, превозмогая мрачные воспоминания, вычеркивая и выкорчевывая их, точно жирные колючие сорняки, из своей памяти. И книги его спасли.

Не то чтобы он много читал в прошлом, но умел кое-как складывать слова из букв. Из книг в доме было несколько счетных, в которых по вечерам, покусывая перо, копался отец, да еще книги о вышивке — это уже матери. Первую настоящую книгу ему принес Влад Войцек, человек, которого Вирен поначалу побаивался, вспоминая все жутковатые легенды и слухи о гвардейцах, лучших и прославленных воинах Ада. Он-то жался еще побаливающим боком к стене, опасливо косился, но Влад осторожно и как будто неловко, не зная, что нужно делать, потрепал его по непричесанным лохматым волосам, сел рядом и начал негромко читать.

Ему, должно быть, доложили как-то лекари, которые часто заглядывали в комнату Вирена в замке, что он не может заснуть, просыпаясь с криком и непрошенными, недостойными слезами. В темноте приходили запутанные видения, а теперь явился Влад с каким-то сборником сказок с цветастыми картинками, которые Вирен мог различить краем глаза. Поначалу он не вслушивался, еще приходя в себя после ночного кошмара, цепляясь за тихий голос, чтобы снова не сползти в ужасный сон. А потом начал понемногу вникать, очаровываясь изящным плетением истории.

Влад читал ему про город, такой похожий на Столицу, про пустыни и чудесные оазисы, про обманчивую опасную магию, легендарных героев и богатых султанов, и Вирен напрочь потерял дар речи, жадно вслушиваясь, ловя каждое слово и пытаясь запомнить. Когда сказка кончилась, он опомнился.

— Нет, подождите, а есть еще? — неожиданно для себя попросил Вирен. — Про Аладдина? Или…

— Есть, — лукаво улыбнулся Влад. — Завтра почитаю, а ты пока спи. Иначе — никаких сказок, понял, мелочь?

И сон навалился будто бы сам.

Книги им хватило ненадолго, и, может, дело было в том, что Вирен под конец аккуратно утащил ее из кабинета Влада, спрятался в укромном углу и прочитал запоем оставшиеся сказки, водя пальцами по строчкам и восхищенно рассматривая рисунки, занимающие некоторые страницы целиком. Потом он, конечно, притворился, что ничего не делал и с удовольствием послушал сказки снова, потому что вдруг оказалось, что это — тоже особое таинство: его внутренний голос и близко не мог повторить мягко-насмешливые, немного распевные интонации Влада, которые его исправно убаюкивали и дарили яркие сны про волшебные страны среди песков, где главным героем был, конечно же, он сам…

Вирен знал, что у капитана Гвардии должны быть свои дела, кроме как укладывать спать каких-то глупых мальчишек, знал, что однажды сказки кончатся… Уезжая с Гвардией на несколько дней, Влад оставил ему книгу, которую Вирен зачитывал до дыр, предвкушая возвращение солдат и зная, что они сейчас сражаются с кем-то, кто, как и те, сжегшие его дом, вредят миру, устроенному их руками.

За несколько месяцев Вирен прочитал столько, что в голове не умещалось; истории переплетались и наслаивались друг на друга, путались, точно клубки для вязания, но он с жадностью накидывался на новые томики, которые приносил ему Влад. Скоро комната его, прежде пустая и безжизненная, обзавелась парой новеньких полок, которые Вирен тщательно протирал, перебирая книги, с удовольствием проводя рукой по гладким корешкам. У него появилась настоящая — неоценимая — сокровищница.

Столько еще неузнанных историй, столько героев, таящихся на шелестящих страницах, что голова шла кругом. Вирен читал про страну, спрятавшуюся в древнем платяном шкафе, про Избранного мальчишку в школе для колдунов, про девочку, бодро идущую удивительной дорожкой из желтого кирпича… Он гулял с ними по сотням миров и уверен был, что это — истинная магия. И он верил в книги — и в самого себя.

Горечь ночных видений растворилась за яркостью красок.

— Все дело в воображении, — подсказал Влад однажды, когда они сидели на крыльце гвардейских казарм и наблюдали за солнцем, спускавшимся в объятия пустынных песков — на горизонте. На коленях у Влада лежала старая пошарпанная гитара. — Я маг, знаю, о чем говорю. Воображение порождает великие мечты и замыслы, цели…

— Научи меня драться, — попросил Вирен тогда. — Я тоже хочу быть одним из вас. Вы ведь сражаетесь и спасаете…

— Ты уже, — усмехнулся Влад, — один из нас, иначе стал бы я просиживать с тобой целые ночи. И уметь драться тут вовсе не обязательно…

Он настраивал гитару, пощипывал струны, и та отзывалась тихим музыкальным стоном, а Влад все хмурился, пытаясь добиться совершенства. Вирен ни капельки в этом не понимал, но заметил, как со временем звук стал легче, стройнее и мелодичнее, постепенно складываясь во что-то…

— А про что песня? — любопытно спросил Вирен.

— Про книжных детей — не слышал?.. А, да, откуда бы тут знать про Высоцкого…

— Про меня, получается? — оживился Вирен, придвигаясь ближе.

— Может быть.

Что-то горькое промелькнуло в его взгляде, в полуулыбке, что Вирен не отважился переспрашивать. Но замолк, с неясным трепетом в сердце вслушиваясь в первые аккорды.

Интересные истории — написанные или спетые — он любил больше всего на свете.

========== родительское собрание ==========

Комментарий к родительское собрание

перед Alia tempora. кусочек времен учебы Вирена. как вы понимаете, родителей его к директору частенько вызывали, но тут как бы проблема…

— Что в этот раз? — философски вопросил Влад, заглядывая в кабинет. — Здрасть, вызывали?

Директор гимназии — пухленькая демоница, упакованная в строгий синий костюм, — мрачно уставилась на него поверх кипы бумаг, дрогнула лицом и немного отодвинулась назад на офисном стуле, как будто всей душой желала сбежать.

— Вирен — это же ваш?.. — обреченно начала она.

— Наш! — радостно объявил Влад, пошире распахивая дверь и заваливаясь в кабинет. Позади грохотнуло. — Давайте угадаю! Поджог? Наводнение? Казни египетские — саранча замучила? Да сто раз ему говорил не трогать мои гримуары, а этот дурень все не слушает…

— У вас фингал? — зачем-то спросила демоница дрожащим голосом. — И… это кровь? На рукаве? Ой…

Вывернув руку, Влад задумчиво уставился на липкое черное пятно на рукаве алой кожанки, мазнул пальцами, попробовал, почти не видя бледное несчастное лицо директора.

— Я это, с работы, — признался он. — Измазался где-то. А это не фингал, это татуаж такой очень модный, не знали? Так что мелкий натворил? Курил за гаражами?.. А, у вас тут их нет. Курил? А я говорил инквизиторству, ребенка плохому учит…

— Инквизиторство — это, простите, кто? — уточнила демоница, смущенная потоком его болтовни и осоловело хлопающая глазами.

— Это, простите, я, — раздалось от двери.

Неслышными шагами пройдя в кабинет, Ян немного нервно поправил лямку сумки, перекинутую через плечо, но через секунду уже ласково улыбался демонице, садясь напротив. Она успокоенно замерла, глядя на него счастливо, разулыбалась в ответ, незаметно похорошев. Хмыкнув, Влад подтащил поближе второй стул и устроился рядом.

— Извините, опоздал немного, сами понимаете, все мы занятые люди, так что давайте разберемся с этим побыстрее, ничего же страшного не случилось, правда? — промурлыкал Ян.

— А вы?..

— Капитан Ян… Рота Смерти.

Сообщал так невинно и с всепрощающей улыбкой, что демоница даже не смогла дернуться или испугаться, продолжала влюбленно глядеть на Яна.

— Подрался, — пробормотала демоница. — Вы представляете? У нас приличное заведение, а у вашего Вирена тоже… татуаж. Под обоими глазами. И ведь с девочкой дрался!

— А он у нас не сексист, все правильно! — встрял Влад. — Он это… как называется, когда уродов любят?..

— Толерантность, Войцек, — терпеливо подсказал Ян, яростно глядя на него; немного сбился, но продолжил: — Так что вы говорите, уважаемая гражданка Ласея? Подрался? Ну что вы, это совсем несерьезно, конфликты бывают у всех, нужно разобраться, воспитательная беседа со всей строгостью… Понимаете, Вирен мальчик вежливый и хороший…

— Знаете, какие слова он говорил в адрес девочки? — трагично спросила директор. — Знаете? Это позор, это кощунственно, в стенах учебного заведения…

— Догадываюсь, — мрачно кивнул Ян. Зверски поглядел на Влада. — И даже догадываюсь, откуда он эти слова услышал. Но знаете, красноречие — это даже неплохо… Это очень помогает…

— А я б послушал, — хохотнул Влад.

— Это семейное, я поняла.

Они переглянулись озадаченно, ухмыльнулись.

— Вы, наверное, не поняли, мы не то чтобы имеем какие-то, гм, родственные связи, — смутился Ян. — Мы… опекуны, вероятно.

— А бумаги у вас есть? — тут же цепко поинтересовалась директор, ненадолго выпутываясь из его обаяния. — Я как-то упустила этот момент, вроде бы когда Вирена в гимназию принимали, там была какая-то странная история…

— Бумаги! — громко объявил Влад, отвлекая. — Конечно, есть! Инквизиторство, покажи ей ксиву. Всегда помогает…

— Слушайте, мальчик сирота, никаких документов нет, все сгорели, — зачастил Ян. — Все одобрено в высших инстанциях, если нужно подтверждение Сатаны…

— Здрасть, вызывали? — лихо поинтересовались от двери.

Ласея нервно заозиралась, поднялась рывком и попыталась отмахнуть честь по-гвардейски, но чуть не запуталась в руках. Вцепилась в край стола, пытаясь устоять, тут же забыла, похоже, о сидящих напротив нее инквизиторах и оторопело уставилась на Кару. Та с любопытством оглядывала кабинет, хмыкнула, ткнула пальцем лохматое птичье чучело на подставке. Пятерней поправляла взлохмаченные волосы, выбирая из них перья.

— В-ваше сиятельство, командор, — задрожал голос Ласеи. — О, извините, я… Так, ерунда…

Кара приветственно кивнула инквизиторам, хлопнула Влада по плечу, приволокла себе третий стул от стены, села и в ожидании уставилась на Ласею. Собравшись, набрав побольше воздуха, она начала было…

— Где, где этот мерзавец? — возопили в коридоре. — Кто посмел?

Ишим, не менее взлохмаченная, чем Кара, возникла в дверном проеме; лицо ее было озарено праведным гневом, кулаки сжаты, а хвост метался в разные стороны, едва не сшибая подставку с чучелом.

— Привет, солнышко, — нервно хихикнула Кара. — Ты тоже по душу Вирена?

— Нет, Белки! — еще не сбавляя тона, выкрикнула Ишим. — Меня Джайана попросила сходить разобраться… — Тут она замерла, тяжело дыша, оглядела собравшихся и обреченно заявила: — Я поняла, что тут происходит!

— Да? — осмелев, подала голос директор Ласея. — А я что-то не очень…

— Так это Белка его, — присвистнул Влад. — А я думаю, откуда два фингала, вроде учил, как блоки ставить… Ну они дают! — Восхищение его чуточку померкло, стоило покоситься на нахмурившегося Яна. — То есть это, конечно, травмоопасно, да, точно.

— Так! — прикрикнула демоница. — Нужно что-то предпринять! Это не может продолжаться!..

— Да ведь играются дети, че вы, — пробормотала Кара. Ишим метко хлестнула ее хвостом.

— Обоим — отработку в гимназии, этим я займусь! — твердо постановила Ласея. — А Вирену сделать внушение и напомнить о правилах приличия. Так чей ребенок?..

— Наш, — печально произнес Ян, обводя рукой всех присутствующих. — Только у нас с приличиями плоховато, простите. Но нам очень стыдно. И Вирену тоже. Определенно.

========== эксперименты ==========

Комментарий к эксперименты

без таймлайна, Влад подбивает инквизиторство на что-то довольно неприличное…

— Надо же, все люди порно смотрят, а эти читают, — хмыкнул Влад, заставляя отвлечься от незаконченного предложения.

— Что? — переспросил Ян на всякий случай, надеясь, что слишком погрузился в свою писанину и ослышался; насмешливо-уверенное лицо Влада, оказавшегося рядом с письменным столом, говорило об обратном.

Протяжно скрипнула спинка офисного стула, когда он на нее навалился; полуобернувшись, Ян сумел различить, что Влад что-то оживленно листает на экране смартфона. Писать, чувствуя любопытный взгляд через плечо, Ян научился давно. Снова вернулся к вордовской странице, мрачно уставился на обрывок фразы, окачивающийся проклятым союзом «и»; в голову никак не шло, что же он хотел приписать.

— Купи себе свой телефон и читай на нем всякую гадость, — проворчал он наконец, лениво попытавшись отобрать у Влада смартфон. — Меня замучает эта… контекстная реклама, что ж ты делаешь, вредитель… Как ты вообще на это наткнулся?

— Вот только не надо осуждать, там был сюжет, — оскорбленно заявил Влад. — Где-то… да, в начале точно был…

— Осуждать я начну, если ты скажешь, что там нет женщин, например…

— Целых две.

Закатив глаза, Ян понятливо усмехнулся:

— Кара.

— Ага, постигает все прелести человеческого интернета. Развлекается, можно сказать. Подумать только, она могла бы читать про генную инженерию или какие-нибудь древние талмуды с заклинаниями, а нашла…

Почти не вслушиваясь в самозабвенную болтовню Влада, Ян, осененный нужной мыслью, принялся быстро печатать, громко отстукивая по клавишам, боясь, что такая нужная и меткая фраза снова канет, ускользнет, забудется…

— Ян, — заскучав болтать с самим собой, требовательно позвал его Влад, аккуратно тронув за плечо.

— Нет, — отчеканил он.

— Да ты даже не послушал, что я хотел сказать. — Влад оскалился в довольной улыбке, прищурился лукаво.

Не нужно было терзать нити контракта, чтобы догадаться, что пришло ему в голову; Ян чопорно фыркнул, вернувшись к почти законченной сцене, но краем глаза все равно косил на Влада, который отставать от него не собирался, точно никаких других дел не было…

— А ты пробовал? — заинтересованно спросил Влад.

— Нет, конечно.

— Ну вот! — ликующе заявил Влад. — Как ты можешь отказываться, если даже не пытался? Я же не прошу тебя никуда выкладывать, как вот люди, а просто развлечься… Ты к своим записям относишься почти как к работе, я же знаю. А хобби должно приносить удовольствие…

— Да не умею я, отстань ради Денницы…

Влад, конечно, не отстал, продолжил наблюдать за тем, как на экране ноутбука появляются буквы, — точно кот за птицами. В голову лезла всякая ерунда, мешала сосредоточиться, потому Ян, закончив кусок, с чистой совестью отбил три звездочки и ненадолго отвлекся, откидываясь на спинку стула.

— Не умеет он, как же, — на ухо шепнул Влад как будто заговорщически. — Пять сотен страниц написал и разучился буковки в слова собирать, даа?

— Тебе просто скучно?

Хотелось оскорбиться до глубины души и молчать полдня, как делают все нормальные люди, но ругаться они не умели уж точно.

— Да, — улыбнулся Влад. — И тебе тоже, я вижу. Проблема в воспитании, да, инквизиторство? Бедный приличный Ян… Ты слово «трахаться» хоть раз вслух произносил? Тебе лет-то сколько?

— Только не пытайся брать меня на слабо: напишу же что-нибудь кое-как и исполнять заставлю, — зловеще предложил он.

Азарт брал свое: спорить с Владом Ян любил, хотя и частенько проигрывал — оставалось надеяться, сейчас тот впечатлится и забудет про пару желаний, которые Ян давно был должен. Но Влад довольно расхохотался, точно только этого и ждал.

— Вот видишь, ты уже втянулся. Давай, я б почитал. Мне интересно, что может выдумать этот милый и вежливый господин инквизитор, я уже на своей шкуре убедился, что черти действительно тихие омуты предпочитают…

— Это не литературно, — слабо отбивался Ян.

— Не ври, целый жанр есть, эротическая проза, что ли… Я гуглил.

— Ладно, ладно… Просто жанры разные, в том и дело, — смущенно принялся объяснять Ян. — Вот боевые сцены я тоже не особо умею, ты мне помогаешь. А если надо там что-то о расследовании, я запросто, на отчетах натренировался. Или в целом про людей я люблю писать, детали, характеры — ну это тоже с работы.

— Но ты же не пробовал, как ты можешь так уверенно утверждать?

Они снова вернулись к началу разговора. Ян устало потер виски.

— Я… предполагаю. Анализирую. Войцек, да что ты ржешь? — взвился Ян, пытаясь развернуться на кресле и достать его по лбу — по рожкам. Но неожиданно для себя успокоился, вздохнул: — Предположим, я поддался на уговоры. Про что писать-то? Там сюжета нет, неинтересно.

Быстрым движением рук Влад перенес с кухни колченогий стул и с удобством устроился рядом. Очевидно, отвертеться уже не удавалось, и Ян парой нажатых кнопок вывел на экран чистый лист, в смятении покосился на Влада.

— Инквизиторство, сколько у тебя было девушек?

— Тебя считать? — обреченно уточнил Ян.

Почесав затылок, Влад пожал плечами.

— Нет, конечно, я вроде бы на девушку и не похож… Ты собрался про меня писать?

— Еще нет, просто спросил. Ну, допустим, три, — неохотно признался он, закончив увиливать. И начал зачем-то: — А…

— Я что, совсем долбоеб, чтобы список вести? — удивился Влад. — Так, ну… Три — это уже много. Почти легион. Полет мысли просто.

Он все-таки дотянулся, щелкнул по рогу — Влад не стал увиливать, признавая, что с язвительностью переборщил.

— Не издевайся. Сколько лет прошло, нет, не помню ничего. Не то.

— Самая любимая фантазия? — с другой стороны зашел Влад.

Ян задумчиво покусывал губы. В голову ничего не шло, копаться в себе не хотелось.

— Ты, молчащий и не предлагающий безумные идеи.

— Нет, с некрофилии начинать — не вариант, — серьезно отрезал Влад.

— Задушу, — скрипя зубами, пообещал Ян.

— Ну я же попросил… — Влад тоскливо его осмотрел. — И вот не бревно же совсем, а что с людьми приличия делают.

— Войцек, а давай контракт: я напишу что-нибудь, а на тебе отчеты, — в отместку предложил Ян. — На ближайшие недели две. Там тоже то еще порно, ты будешь в восторге, обещаю, а уж Ирма как обрадуется!

Влад тихо застонал и аккуратно опустил лоб на столешницу.

— Согласен, черт с тобой, чего ради искусства не сделаешь… Да хватит меня бить!

========== елки-палки ==========

Комментарий к елки-палки

новогодний кусочек после Peccata capitalia: ira, где Влад и Корак идут добывать елку!

всех с наступающим)

— Корак, брат, иди сюда! — обрадовался Влад, оживленно размахивая руками. — Только о тебе вспомнил, и ты нарисовался!

— Понимаешь, заметил я странную закономерность, — протянул Корак, — если ты зовешь меня братом, тебе или что-то от меня надо, или ты очень хочешь отпиздить меня ногами по лицу.

— Как ты мог так подумать о самом любящем из твоих родственников! — мгновенно возмутился Влад. — Ладно, первый вариант.

— Жаль.

— Да брось, тебе же тоже нечем заняться! — ухмыльнулся Влад. Ему нравилось подкидывать Кораку всякие сумасшедшие идеи, прекрасно зная, что он перед ними не устоит. — Нам нужна елка!

Он подстерегал Корака около инквизиторского офиса, чуть не замерз, ожидая, пока Ирма его отпустит. Нужно было уладить что-то с документами, которых у Корака, конечно, не было; удивительно, но к бюрократическому аду Рак отнесся стоически, не орал и не возмущался, а лениво флиртовал с ведьмочками, которые разбирались с кучей поддельных справок из Преисподней — так Владу рассказала Тина, которая побежала праздновать с очередным ухажером.

— Не выгоняют тебя? — любопытно спросил Влад. Корак не задерживался на одном месте, и так засиделся, так что направился прямиком к выходу из дворика. — Рак, я знаю, что ты совершенно свободен!

— Ян отказался в этом участвовать, да? — задумчиво уточнил Корак. — Значит, это что-то опасное!

— Он назвал это нерациональным. И они с Джеком сегодня остались дежурить. Говорит, что елку можно добыть в любом магазине.

— Но это неинтересно, — проворчал Корак себе под нос. Обреченно спросил: — Ты правда собрался в лес?

— Да! И ты не отпустишь меня одного, со мной может что-то случиться! Дикие звери, — значительно прибавил Влад. — Волки, медведи, кабаны. Мне нужна подстраховка, тот, кого я могу оставить им на съедение, а сам тихо смыться! Ладно, я шучу. Но свободные руки нужны!

Корак, при всей его вредности, редко отказывал. Особенно если говорить достаточно весело и громко; Рак тянулся ко всей безумной хрени, как мотылек — к лампе. Коварно усмехнувшись, Влад придержал его за плечо, достал заготовленный амулет-телепорт. Ехать в лес своим ходом накануне Нового года, когда многие тянулись на дачи и вставали в сердито гудящие пробки, было сродни самоубийству.

Их тряхнуло — и вот вокруг стоял лес. Владу показалось, Корак одобрительно хмыкнул: он тоже одобрял подход, когда сначала делаешь, а потом думаешь, в этом они и впрямь были как родные братья… Их занесло на снежный участок трассы, где Влад часто проезжал летом — он знал эти места. Потому уверенно соскользнул по пологому склону и пошел в лес, поторапливая Корака, пока не стемнело.

— А если мы заблудимся и не найдем твои елки? — любопытно спросил Рак.

— Взлетим, посмотрим, где темнее всего — там хвоя…

— Я тебя на себе не потащу!.. — начал возмущаться он.

— Я не такой уж и тяжелый.

Зимний лес завораживал. Некоторое время они шагали в тишине, только сугробы похрустывали, и Влад догадался: Корак тоже глядит на тяжелые заснеженные кроны, глазеет по-детски. Солнце еще просвечивало через облака, и свежий снег переливался и поблескивал. Тишина была не настораживающей, а такой… спокойной, очень сонной.

— Ну, и как у вас в Кареоне празднуют? Не наряжают елки? — допытывался Влад. Рак пожал плечами, помотал головой. — И письма не пишут? Отсталый, ужасный мир! — заявил он и легко увернулся от Корака, пытавшегося ткнуть его в бок. — И бедный ты, никогда не отмечал?

— Нет, конечно, календари у нас меняются, иначе все было бы слишком сложно и долго считать, но особых традиций мы не придумали, — прикинул Корак. — Так, может, где-то собираются и выпивают с друзьями. Наверно, в нашем мире к такому событию проще относятся. Это же… ну, практично. Новый год.

— Безумцы! — свистяще выдохнул Влад и рассмеялся. Почему-то было очень легко.

— Мне казалось, Новый год — детский праздник, Войцек, — едко заметил Корак.

— А мне он всегда нравился… Не знаю, наверное, дело в том, с кем отмечать. Когда-то мы сидели с Агнешкой и загадывали желания на будущий год, даже гадали, а потом я остался один, и было уже как-то не по себе… продолжать праздновать, словно ничего не случилось. А потом я подумал, почему бы и нет? У меня теперь есть семья… Люблю дарить подарки!

Он внимательно посмотрел на Корака; тот не перебивал, шагал себе спокойно, чуть загребая снег. Берцы опять не завязал, дурень. Влад вздохнул. Корак всегда был один там, в своем Кареоне, и даже если бы новогодние традиции у них придумали, ему не с кем было бы так веселиться в новогоднюю ночь.

— Хорошо, что ты сейчас залетел в гости, — довольно сказал Влад.

— Ну да, лишние руки, я слышал, — буркнул Корак.

Его мысли Влад, конечно, не мог считывать, но готов был поклясться, что там крутится что-то вроде: «Спасибо».

— Вот эта сойдет! — решил Влад, указав на припорошенное снегом дерево.

— А ты эксперт по елкам?

— И по елкам, и по палкам… Я примерно потолок и двери прикинул, надо, чтобы протащить и поставить можно было, — важно сказал Влад. — Рубим!

Корак озадаченно осмотрел его, видно, разыскивая топор или хоть какую-нибудь пилу, но у Влада с собой даже сумки не было. Замерзающие, несмотря на утепляющее заклинание, руки он сунул в карманы куртки.

— Достань меч, — Влад коротко изобразил руками широкий взмах невидимым оружием и снова спрятал руки, — и вперед!

— Войцек, ты… — Корак принял оскорбленный вид. — Невежественный ты человек, вот что я скажу! Это благородный клинок, с ним нельзя так обращаться!

— Благородные клинки не называют Острый сукин сын! — напомнил Влад. — Все нормально будет, он же не затупится? Ну, вот и все.

Выругавшись, Корак вытянул руку, нахмурился. Мрак всколыхнулся на изнанке, перетек в длинный острый меч, торжествующе огласивший мир звоном — таким чистым, хрустальным. Отойдя от выбранной Владом елочки, Корак пригнулся, примерился.

— Больше я на это не поддамся, — проворчал он. — Выдумал тоже, использовать меня как бесплатную рабочую силу…

— Корак, да я прогуляться хотел. Хорошо же! Умиротворяюще. Мы даже не пытались друг друга убить, —усмехнулся Влад. Елочка, шурша ветками, рухнула, а Рак торжествующе оглянулся на него с широкой улыбкой. — Дай-ка, я нижние ветки отрублю.

Влад легко перехватил меч, и мрак почти не опалил ладонь — быстро привык. Корак стоял рядом, лез с ценными замечаниями и подсказывал, как сподручнее будет рубить. Все-таки… было в этом что-то особенное. Переругиваться в темнеющем лесу, когда у тебя в руках смертоносное оружие. Но главное — елку добыли.

— Всегда хотел настоящую, — довольно хмыкнул Влад. — Магазинные, понимаешь, неживые все равно, законсервированные!

— Эта сыпаться будет, Ян тебе голову отвернет, — предрек Корак.

Словно услышав, что о нем вспомнили, Ян дернул их по вспыхнувшему связному амулету.

— Почему ты так уверен, что что-то случилось?

— Просто у вас с Кораком, м-м, — замешкался Ян, — есть некая энергетика людей, которые могли бы украсть Рождество. Особенно когда вы вместе, а не по отдельности.

— Пока мы только спиздили елку!

— Именно об этом я и говорю. Никаких проблем? — озабоченно спросил Ян. — Ничего не случилось? Неприятности вас любят.

— Нет, все нормально. Кораку, вроде как, нравится. Мы даже не подрались.

— Еще не вечер! — рявкнул Корак. — Не поможешь оттащить, я тебе точно руку сломаю! Или еще что-нибудь! Пока не решил!

Услышавший его крики Ян насмешливо фыркнул и постарался сделать вид, что закашлялся.

— Наряжать вместе будем! — серьезно предупредил Ян. — А то же вы переубиваете друг друга…

— Если мы начнем без тебя, Инквизицию вызовут соседи! Мы уже домой, — улыбнулся Влад, хотя Ян, конечно, не видел его торжествующе-веселый оскал. — Рак, обними елку!

— Иди нахуй, она колючая, сам с ней обнимайся! — обиженно брыкнулся Корак.

— Меня Ян не поймет, — рассмеялся Влад. — Ладно, иди сюда.

И ловко уронил вопящего Корака прямо в смолянисто пахнущую ель; рухнули с хохотом оба — и в то же мгновение загорелся амулет, перенесший их прямиком домой, в тепло и свет.

========== аспиринчику? ==========

Комментарий к аспиринчику?

пост Alia tempora; инквизиторы встречают утро 1 января

— Войцек, скажи мне всего одну вещь, — послышался где-то рядом мученический вздох, — вчера был очередной Апокалипсис? Война? Древние жрецы Майя пророчили что-нибудь на ближайшие выходные?

Влад открыл глаза, застонал, закрыл обратно. Голос Яна страшно выворачивал мозг наизнанку; в висках стучало отбойным молотком. Он потянулся помассировать виски, но с координацией все было очень плохо, поэтому он что-то перепутал и едва не исцарапал руки о рога.

— Вчера был корпоратив, — прохрипел он кое-как. — А ты че такой бодрый, ин… инкв… тьфу, блять, кто вообще это выдумал, Янушка?

— Ты. Ты вообще протрезвел?

— Не зна-аю… — протянул Влад.

Он с трудом сполз с дивана, пошатнулся, привалился плечом к стене, чтобы не рухнуть обратно. Ноги заплетались, голова была жутко тяжелой; все-таки в том, чтобы быть живым, находились и свои минусы.

Ян молча размешивал что-то в двух высоких граненых стаканах. Лицо у него было помятое, заспанное, но определенно более собранное и сосредоточенное, чем у самого Влада; вокруг шеи оказалась обмотана елочная гирлянда, на рубашке определенно не хватало пуговиц. Всех.

— Аспиринчику хочешь? — жалостливо предложил Ян, протягивая ему стакан.

Влад осушил его в пару глотков, но лучше, похоже, не стало. Хуже, впрочем, тоже, поэтому он был не особо расстроен: во всем нужно искать положительные стороны, особенно в таких плачевных ситуациях… Нахмурившись, Влад тщетно пытался вспомнить, что было вчера, но в голове все расплывалось, искажалось, точно в калейдоскопе.

— Я помню, мы пили.

— Разумеется, — кивнул Ян.

— И танцевали.

— Ты. На столе. Спасибо, что одетым. Но Аннушке понравилось и так, мне кажется.

Влад изумленно почесал шрамик, пересекающий правую бровь.

— Чего это спасибо? Я вообще-то ничего так…

— Я знаю, — ледяным тоном уверил Ян. — Ты пей, пей. Горло, наверно, болит?

— Я?..

— Ты пел на морозе, — успокоил Ян.

— И даже не приставал к гордым инквизиторам?

— Это я к тебе приставал, чтобы ты перестал вести себя как пьяный олень, — обреченно рассказывал Ян, несильно стукнув его по рожкам.

— Я, кажется, тебя целовал… Как это, блять… Омела?

— Это была рябина.

— Ты не был против.

Ян пожал плечами:

— Знаешь, это был единственный способ тебя заткнуть. Ты пел Сектор Газа, я бы даже связал тебя и кляпом рот заткнул, лишь бы заново эту гадость не слушать…

— Связал? — уточнил Влад, потирая чуть ноющие запястья.

— Ты не был против, — ехидно передразнил Ян. — По-моему, тебя все полностью устраивало. Особенно в тот момент, когда на моей рубашке кончились пуговицы. Все. Теперь пришивай.

Он кивнул, сосредоточенно копаясь в памяти.

— Ко мне недавно Ишимка подкатывала с какими-то странными просьбами, это не ты ее случайно надоумил? Как-то подозрительно выглядит, боюсь я за Кару, как бы ее этой гирляндой не связали… тоже.

— Ишимка? — от изумления с Яна окончательно спало похмелье. — Да не-ет, как ты себе это представляешь-то… Она до такого не додумалась бы. А что она сказала?..

— Елочку наряжать.

— Иногда елочка — это просто елочка, Войцек, — философски вздохнул Ян.

— Надо позвонить, поздравить с праздником, — встрепенулся Влад. — Жалко, мы не вместе отмечали, мы тогда как приличные люди себя ведем, а не это вот все…

— Я думаю, им и так было весело, судя по тому, что ты про гирлянды рассказываешь.

— Нам тоже весело, инквизиторство, — вздохнул Влад. Потер виски — на этот раз удачнее. — О, выговорил. Я молодец?

— Ты моя умница, — умилился Ян. — Еще аспиринчику?

— Наливай.

Они молча чокнулись стаканами.

========== apocalyptic ==========

Комментарий к apocalyptic

! перевыкладываю с дополнениями

внезапно ау по pacific rim, он же тихоокеанский рубеж; не знаю, насколько читается без знания фэндома. есть неведомая хрень кайдзю, смахивающая на Годзиллу, есть “егеря” - роботы, чтобы их убивать. и на каждого “егеря” приходится по два пилота, которые должны объединить сознание, чтобы это работало.

осторожно, болечка.

0.

«И стал я на песке морском, и увидел выходящего из моря зверя с семью головами и десятью рогами: на рогах его было десять диадим, а на головах его имена богохульные. Зверь, которого я видел, был подобен барсу; ноги у него — как у медведя, а пасть у него — как пасть у льва…»

Старые страницы потрепанной Библии почти сыплются под неровно дрожащими пальцами. Самая страшная книга, что создало человечество, безнадежно проигрывает перед реальностью. Господь прогневался на своих неразумных детей и послал им из моря Зверя. Господь испробовал все казни египетские и всемирный потоп; Господь мог бы бросить на них саранчу, окрасить моря в кармин, но ему почему-то приглянулись мощные твари из глубин, возвышающиеся над небоскребами. Рейнджер Войцек тихо подсказывает, что у Господа явно какие-то комплексы.

1.

Когда мир разламывается на глазах и тонет в концентрированной кислоте насыщенного синего цвета, что течет в громадных тушах, начинаешь ценить свою жизнь чуточку меньше — жизнь солдата в безнадежной войне. Они видят лежащие в руинах города, в которых несколько лет назад счастливо жили миллионы; чудовища терзают коробки из стекла и бетона, давят их игрушечные машинки, размазывают людей в кровавую кашу. В дрифте молниями мелькают детские воспоминания, а снаружи кабины вовсю разворачиваются сцены, напоминающие голливудский боевик, с громким воем сирен и зловещим ревом кайдзю в небе. Еще немного — и небеса рухнут на них, раздавят, прогневавшись. Они не боятся неба. Море печали куда страшней.

Свою жизнь рейнджер Ян Зарницкий готов отдать за забившееся глубже в материк человечество. У него нет ничего; нет ни семьи, ни дома, нечем жертвовать. Пустота, прорастающая в грудной клетке, делает его слишком легким. Готовым на все, отчаянно кидающимся на амбразуру по приказу. Шаттердом заменяет ему все и дает конуру, чтобы пережить пару недель между битвами, урывками, сливающихся в одно полотно. Он не хочет признаваться, что только битва окрашивается для него реальными цветами. Насыщенно-синий — чудовищный, красный — человеческий. Кровь его напарников, покрывающая его липкой пленкой и не дающая вздохнуть.

В дрифте нет ничего своего. Общие воспоминания, общие чувства, общая боль. И жизнь — одна на двоих. Ян ценит груду металла больше, чем себя; Ян жертвует собой ради напарников, а они мрут. Подыхают, что бы они ни делал. Он не позволяет отчаянию убить надежду. Даже самую призрачную.

2.

Судьба подкидывает ему ебнутого рейнджера Войцека и почти списанного «егеря». «Инквизитор» — невероятно красивая черно-стальная машина для убийства, и Ян смотрит издалека, затаив дыхание, на переливы солнца на зазубринах брони. Никогда такие не водил, и его собственная старенькая машина с латанным корпусом кажется ему уродливой и тяжеловесной. На мгновение он разрешает себе помечтать — роскошь, непозволительная солдату.

Он еще не знает, что «егерь» достанется ему, не знает, что вот-вот на него свалится брат-близнец маршала Войцек, лохматый, блестящий глазами, оживленно размахивающий руками, на которых расцветают разноцветные морды скалящихся кайдзю. Он вваливается в кабину для теста совместимости, от него неуловимо пахнет чем-то дразняще-ядреным — виски.

— Я попытаюсь понежнее, — подмигивает он.

Яна в труху переебывает пробным дрифтом. Его разбирает по косточкам, дергает средневековой дыбой; ему кажется, то, что рядом с ним стоит, проводами примотанное, болью распятое, — не человек, а сгусток ярости, отчаяния и злобы. Его выжигает изнутри; кости плавятся, вытекает мозг из глазниц.

Идеальная совместимость, которая их убивает на мгновение. А в следующее Ян рождается заново и чувствует, что мог бы разодрать любого монстра голыми руками, — эйфория бьет в голову, оглушает.

— Наверное, страшно быть тобой, — шепчет он, когда ловит взгляд Войцека.

— Привыкай, рейнджер. Первый раз всегда больно.

Он хочет разбить ему лицо или выпить с ним. Правильность в Яне шепчет, змеей шипит бежать и спасаться, броситься прямо сейчас прочь из просторной кабины «Инквизитора»; вырвать с кровью стальной позвоночник, разворотить костюм, эти недолаты рыцаря из глупой сказки. Он остается. Ведет огромного зверя, управляет тоннами металла, и тот, другой, Влад Войцек, который выжигает мозги любому рейнджеру, растворяется в мыслях, прорастает в каждой клетке, и его уже не выжить, не выжечь ничем.

Маршал Войцек долго спорит, но ее брат творит лишь то, что хочет. Ее брат желает оказаться в ходячем гробу именно с рейнджером Зарницким.

3.

— Вы близнецы, вы должны быть идеально дрифт-совместимы, — говорит Ян, с интересом следя за Карой. — Вы рождены для этого. Вы — одно.

Она не настаивает на субординации, может вломить какому-нибудь зарвавшемуся рейнджеру своими руками, с голодной усмешкой ссадить костяшки. Они тут все сходят с ума, съезжают постепенно, потому что невозможно остаться в сознании, когда рядом колыхается угроза всему человечеству, когда ты привыкаешь к огромным монстрам, что лезут из глубин. Но Ян не может теперь по-старому глядеть на маршала; он знает ее по дрифту, помнит отчетливо и цветасто, как она в детстве гоняла дворовых мальчишек. Он знает ее наизусть. Столько же, сколько ее брат, и это как-то неправильно, тяжело.

— Идеальный дрифт, — ухмыляется Кара. — Когда слишком хорошо, тоже неправильно. Представь, что есть шкала измерений совместимости, заканчивающаяся на сотне; у нас — двести. Мы разъебываем машину. Ничего не получается.

Она Яну нравится, и он думает, дело ли в родственных привязанностях безумного Влада, для которого нет ничего святого, кроме сестры, или в его уважении к этой тонкой, хлесткой женщине, что упрямо тащит на себе весь Шаттердом.

— Я знаю, ты привык терять напарников, — вдруг говорит Кара, надвигаясь близко-близко. Глаза у нее горящие, как у монстров из глубины, и она тоже — чудовище, каких поискать. В онемении Ян думает, что у Влада взгляд такой же, невыносимый. — Моего брата не смей оставить, рейнджер, если что с ним случится, я тебя уничтожу, и участь сожранных кайдзю покажется тебе куда как завиднее. Пока ты трахаешься с ним в мозг, он твоя ответственность.

У него нет сил обижаться. Еще не утихший дрифт колется в груди, и Ян знает: Кара всего лишь хочет защитить своего непокорного брата.

4.

Ему теперь кажется — он никогда раньше не ходил в дрифт. Закрылся после первой потери, ошарашенный тем, как неожиданно оборвалась связь, оставив его в пустоте. Подсовывал напарникам-однодневкам какие-то невинные, ничего не значащие воспоминания. Поверхностные, невзрачные. Это все ненастоящее. Это не он.

Настоящее — это боль. Они с Владом мучают друг друга, распахивая души пошире. Видят, чувствуют, ощущают. Ян заново переживает тяжелые удары отца, обидные, подлые, но в этот раз он опирается на Влада, старается выровняться, не потеряться в пестрящих воспоминаниях. Войцек отвоевывает его душу кусками, он словно старается прожить это все, на своей шкуре перенести, иначе они бы оба были неполными, калечными.

Дрифт — это когда мысли общие. Ян знает, что безумеет. Нельзя так упиваться связью, задыхаясь от восторга, но ему все равно, потому что обжигающий Влад Войцек оказывается везде: в его мыслях, под его плечом, когда после очередной битвы потряхивает, в его койке, жадный и кусачий, а потом — ласковый, как кот, когда Ян по-детски вжимается губами в его колючий висок; он просто — рядом. Ян разучивается дышать один и ненадолго вспоминает, что такое жизнь. Быть с кем-то в связке.

5.

Парные клинки сверкают разрядами, электрически жужжат, взвизгивают. За спинами — перемигивающийся огнями город и испуганные люди, впереди — монстр, кара Господня, нелепая поделка из их худших кошмаров. Когда дрифт, нет своего, все — общее. Спаянная решимость двигает их навстречу костлявой.

Когда тварь втыкает им налобный рог в грудь, у обоих на пару мгновений отказывает сердце. Металл скрежещет и рвется, как тонкая ткань, вокруг сыплются искры, опадают на пол; трясет, механизм не отзывается, как ни царапайся и не бейся. Влад хохочет истерически, повисая на проводах, горланит цитаты из Апокалипсиса, встречая его с распростертыми объятиями.

Мы умрем?

Мысль пробегает между ними быстрой мышью.

Да. Спасибо.

Господи, чья она.

Наша. Общая. Дай мне руку, дай, удержи, спаси, умирать — только вместе, может, я жил, чтобы с тобой сдохнуть, да не бойся, и вовсе я не… Слова роятся, грохочут кругом, как удары, как яркие всполохи проводки над головами, невысказанные, но понятные.

Влад улыбается устало и спокойно, хватает за руку, забывая, что «егерь» отзывается на каждое движение, вздрагивает, скрипит. Последний дрифт так же больно бьет, как и первый, только сомнения в нем ни на грамм.

6.

В командном центре Шаттердома шумно и светло, мигает свет, а где-то далеко бьются за их жизни те, кого вышвырнули в бурю. Тихий бушует и извергает чудовищ, один, два, три — им имя легион. Им имя погибель рода человеческого. Час Апокалипсиса случается в ночи, когда хлещет дождь.

Связь прерывается и зажевывает слова; обгрызаются куски, выпадают — цветные витражи из древней мозаики. На фоне ревет бешеный зверь. Голос сух, мертв и отчетен; она не видит его глаз, но может представить обескровленную маску-лицо.

— Рейнджер Зарницкий — штабу, — чеканит он, и маршал Войцек стискивает руки на краю стола. — Множественные повреждения корпуса, неисправные орудия, короткое замыкание аппаратуры, нужна ручная перезагрузка. Второй пилот ранен. Второй пилот… — на мгновение он оживает и умирает снова.

— «Инквизитор», назад! — орет она, срываясь. Бьет кулаком рядом с компьютером, что маленькая девчонка-техник вздрагивает, жмется в мягкую спинку, косит глазом испуганно. — Возвращаться на базу, приказ понят?! «Инквизитор»!

— Иди нахуй, сестренка, мы эту тварь с собой утянем, — слышит она голос Влада.

В последний раз.

Непокорный мальчишка, которого она никому не хотела отдавать, спасти, удержать; она бы повела с ним, если б они могли ужиться и не разодрать «егерь» в клочки своей грохочущей силой. Она бы прикрывала спину, сама бы сгинула в волнах с ним. Ей больно от того, что это невозможно.

Маршал Войцек слышит взрыв; невидимая длань Божья навечно перерубает ее собственный дрифт, в ушах звенят лопнувшие струны. У нее нет брата, нет братьев, но есть последний «егерь» в ангаре и беззащитный город, и она хватает девчонку из кресла, потому что она попалась первой, тащит, точно похищает. Символическая жертва; чтобы «егерь» начал работать, нужно двое, а дальше Кара на чистой ярости вывезет сама. Ей плевать, с кем сражаться и умирать, даже если ее мозг задымится и полыхнет; там же старенький, древний, родной ее «Гвардеец», на котором она ходила с этой сукой Нирой, пока ее не забрал океан.

— Как звать? — спрашивает она у девчонки, до боли стискивая ей локоть.

— Ишим.

========== волшебная шкатулка ==========

Комментарий к волшебная шкатулка

пост!Alia tempora, Саша и Белка

Белка трогательно хмурилась и рассматривала музыкальную шкатулку, вертела ее в руках, кажется, пытаясь понять, как именно та работает. Все-таки Белка была не из тех, кто молча будет восхищаться и наслаждаться прелестной музыкой, ей явно хотелось залезть внутрь и подробно рассмотреть. Кажется, она начала уже тихонько отковыривать крышку.

— Просто чудо! — восхитилась она. — Это же не магия, а все крохотные шестеренки, которые взаимосвязаны… — Белка оживленно била хвостом, не способная взять себя в руки.

Наблюдать за ней было чем-то поразительным, и Саша просто молчал, впитывая ее реакцию, улыбаясь и кивая. Белка была самой необычной из его знакомых девушек, но не только поэтому Саша стоял тут и бережно показывал ей, как можно добраться до механизма. Ничего красивее увлеченной заинтригованной Белки он не видел в жизни.

— А музыку слышала? — похвастался Саша.

— Да, Бетховен! — кивнула она; глаза ее сияли, кисточка хвоста дрожала, и Белка уже заглядывала внутрь, изучая маленькое устройство, барабанчик со штифтами.

Ему нравилось дарить ей всякие милые мелочи. Хотя сам Саша всегда жил почти в спартанских условиях, у него в семье сувениры-то из поездок редко привозили, тут он неожиданно полюбил сам процесс поисков какой-нибудь вещицы, которая могла бы порадовать и развлечь Белку. В Петербурге было много всяких магазинчиков, где можно найти причудливый антиквариат за бесценок — и такую-то красоту!.. А история мира людей была одной из тем, что очень интересовали Белку.

— О, я как раз хотела сказать… насчет музыки, — улыбнулась она, еще возившаяся в шкатулочке. — У нас скоро бал в Аду, ты же пойдешь со мной? Это второе воскресенье месяца, у тебя должен быть выходной… Потанцуем, развлечемся… Вирен тоже будет! Так что без компании не останемся.

Саша смешался. Это был уже второй раз, когда Белка звала его в гости в Ад, и в прошлый его спасло то, что у него выдался рабочий день — как будто кардинал Ирма отпустила бы его с дежурства ради светского вечера! И Белка тоже это понимала, но не унывала и терпеливо ждала следующую возможность.

— Ты уверена, что мне стоит там появляться? — уныло спросил Саша. — Там будет весь свет Ада, а я… как-то неловко.

Он не боялся демонов — в их время рога и хвосты уже не казались чем-то настолько удивительным, а начав встречаться с Белкой, Саша понял, что сейчас и быт людей от жизни в Преисподней почти не отличается, не считая отсутствия интернета. И, хотя Белка была дочерью чуть ли не второго демона в Аду, она вела себя как обычно, очень понятная и близкая ему. Но все равно…

— Эй, Сашка, ты чего, — нахмурилась Белка, сморщила носик, — я же умру там от скуки среди этих важных дам и напыщенных военачальников. А не пойти я не могу, вроде как, потому что я дочь самого Вельзевула…

— Я всего лишь человек! — воскликнул он, смутившись.

Разве он мог привыкнуть мыслить такими категориями, думать о главных событиях целых миров? На этих балах часто решали важные политические вопросы, как объясняла ему Белка, а не просто развлекались и танцевались под пронзительную адскую музыку, совсем не похожую на нежные переливы, доносившиеся из шкатулки, чужие. И, задумываясь об этом, скромный инквизитор Александр Ивлин немного пугался.

— Ты не просто человек! — торопливо выпалила Белка, хватая его за дрогнувшие руки. Она быстро отставила шкатулку, тут же забыв о хитром механизме, едва различила неподдельную тоску и неуверенность в его словах. — Ты тоже помогал спасать Ад, благодаря тебе Гвардия не проиграла. Ты очень значимый, даже если не для этих зануд, то для меня! Ты один из героев!

Саша печально улыбнулся. Люди часто сомневались в себе. Может, для демонов жизнь была проще — когда у тебя есть магия, бессмертие и пара красивых рогов, комплексов куда меньше. Но он был всего лишь стажером в Инквизиции, и на работе все относились к нему по-прежнему, а Саша даже был им благодарен: не дали загордиться, заставили трудиться дальше.

Но в такие минуты он сомневался в себе: ну, зачем он был нужен такой прекрасной, умной и живой Белке? Обычный человек. Смертный, невзрачный. Даже от единственной магии, что делала его уникальным, он отказался — она его убивала.

Еще и без глаза. При мысли об этом Саша даже поморщился, вздрогнув. Он привык к темноте с одной стороны, но в который раз вообразил, каково это — выдерживать слепой пронзительный взгляд.

Он с сожалением представлял себя, неловкого и нездешнего для блистающего Ада, рядом с легкой, веселящейся Белкой. От смутных, тревожных размышлений его вдруг оторвало трепетное прикосновение к лицу. Пальцы у Белки были тоненькие, но теплые, такие ласковые, а смотрела она совсем по-взрослому, стойко и уверенно:

— Мне ужасно жаль, что ты так о себе думаешь, — прошептала она, касаясь его щеки, гладя кончиками пальцев. — Ты замечательный человек, добрый и честный, и ты нравишься Гвардии, а значит, в Ад можешь приходить в гости, когда захочешь, и тебя все примут… И мне будет очень приятно, если ты решишь пойти со мной на бал. Правда, Саш. Я хочу пойти с тобой, потому что я люблю тебя.

И он, совершенно очарованный искорками в ее взгляде, кивнул, радостно, по-детски улыбаясь.

— Хорошо, я постараюсь, — вдруг охрипшим голосом сказал он. — Если ничего не случится срочного, я буду.

Вздохнув, Белка покачала головой. Конечно, когда речь шла о Петербурге и Инквизиции, за остаток недели могло произойти вообще что угодно, но она всегда верила в лучшее, поражая Сашу искренним, взвешенным оптимизмом. Вот и теперь Белка довольно обняла его и ненадолго затихла, уткнувшись носом в отворот его рубашки, смешно сопя. Саша готов был поклясться, что Белка счастливо жмурится.

Привычно обхватив ее руками, обняв тоненькую спину, Саша стоял так, пока у шкатулки не кончился заряд и волшебство не рассеялось. Но и потом не смог от нее оторваться.

========== лазейка в вечность ==========

Комментарий к лазейка в вечность

Катарина и Ева, где-то 60-е в Праге

Катарина увидела ее и сразу узнала. Хотя лики постоянно менялись, черты, возраст, Еву она разгадала бы за какой угодно маской. Дело было во взгляде, который медленно ощупывал всех посетителей небольшого летнего кафе. Тонкая рука изящно играла с рыжим локоном, выбившимся из прически. На губах промелькнула полуулыбка, но не томная и не заносчивая, а необычно кроткая, задумчивая.

Ева всегда была хорошей девочкой. Развеселившись от этой мысли, потому что это она коварно подговаривала Еву на всякие глупости и безумные развлечения и всячески ее портила, Катарина протиснулась к ее столику мимо какой-то щебечущей парочки. Те неохотно подвинули стулья, чтобы она могла проскользнуть. Кивнув и подмигнув им, она почувствовала нарастающее волнение.

Оказавшись за спиной Евы, сосредоточенно водившей пальчиком по бумаге, изучавшей меню, Катарина уткнулась в ее шею, с наслаждением вдыхая запах прелых яблок. Сладковатый, медовый, он неизменно успокаивал ее и напоминал о многих счастливых и свободных днях, проведенных вместе.

— Это твое воплощение хотя бы совершеннолетнее?

— Смотря для чего ты спрашиваешь, дорогая, — поистине лисьи улыбнулась Ева.

Она была совсем девочка, тонкая, юная, но Катарину это не обманывало. Переметнувшись, она быстро заняла место в плетеном стуле напротив Евы, жадно ловя ее пристальный взгляд. Старый, древний. Что-то, что заставляло волосы на загривке встать дыбом.

— Хорошо выглядишь, — улыбнулась Катарина. — Я скучала.

Они расстались на несколько десятилетий. За которые Ева, похоже, успела умереть и переродиться, найдя себе новое тело. Конечно, за ними тащился след из преступлений, и Еве нужно было как-то освободиться и оторваться, и она не смогла просто найти себе тихий угол — Катарина научила ее этому, воспитала в ней жажду свободы, и теперь у Евы не получалось долго оставаться на месте.

Подозвав официанта, Катарина попросила кофе с карамелью. Призадумавшись, Ева взяла то же, и Катарина мимолетно улыбнулась: всегда было так, подруга повторяла за ней, не только доверяя ее вкусу, но и не отваживаясь принимать такие решения — все-таки в некоторых мелочах она была неисправима. Хорошая жена — вот что Господь хотел из нее сделать. Извратить Высший замысел — вот достойное занятие для Катарины Войцек.

— Как там твоя дочь? — как будто безынтересно спросила Ева. Знала, что эту часть своей жизни Катарина никогда не сможет с ней разделить.

— Хм, впервые за долгое время я почувствовала себя старой, — протянула Катарина, салютуя ей принесенной чашечкой кофе. — В ней нет ни капли магии, клан это подтвердил. Все эти старые перечницы повторяют мне, что я чуть ли не проклята, что я спуталась с кем-то не тем, ну, а я даже рада, что ей не придется мучиться с этой долгой жизнью, — усмехнулась она, — что она проживет ее как человек.

— Ты ее любишь? — спросила Ева.

Катарина пожала плечами. Она не до конца разобралась в тонкостях родительской любви, бывшей ей совсем в новинку. За свою долгую жизнь она даже не держала фамильяров, как многие другие магички из ее клана, избегала привязываться. Стоило хотя бы потренироваться на кошках…

Ей нравилось кафе, тут готовили вкусно и подавали лучший кофе в этом районе Праги. Здесь пока было тихо, можно отдохнуть. Шум войны до сих пор иногда слышался, особенно если забрести в пустынную улочку, прикоснуться к изнанке… Даже за десятилетие ничего не улеглось. Когда Катарина колдовала, оттоком из прошлого до нее еще доносилось ощущение, тревожившее ее. Но ради таких местечек стоило потерпеть.

— Я слышала, в университете возобновили алхимические эксперименты, — сказала Ева. — И не удивилась, когда нашла здесь твои следы. Что вы пытаетесь сотворить, неужели голема? — пошутила она и сама рассмеялась чарующим мелодичным смехом.

— Вечную жизнь, — улыбнулась Катарина беззаботно, словно речь шла о какой-то безделице, и мудрые глаза Евы мрачно прищурились. — Ну, раз уж ты не рассказываешь мне, как тебе удается прожить столько лет.

— Я одно из первых Творений. И играю по иным правилам.

Катарина вовсе не обижалась на нее за эти тайны и недомолвки.

Они шли по вечерней улице, разговаривали. И все было так хорошо, что Катарина вынуждена была признать: она ждала Еву. Сама уже пожалела, что сбежала в какой-то момент, спряталась в свою жизнь, попыталась воссоединиться с кланом, который тут же смертельно надоел ей… Она хотела, чтобы Ева появилась и освободила ее от чего-то. Как и она ее когда-то. Катарина была здесь одна, совсем одна; в ее возрасте маги уже привыкали к уединению, слишком древние для людей, оторванные от них — этими разрезами, отсекающими их от обычной жизни, были их родные и близкие, что старились и умирали на глазах… И Катарине просто нужен был друг, чтобы не потеряться в этом отчаянии.

Целуя Еву, Катарина забывала обо всем. Словно она опять была в прошлом, словно они только убили Адама и закопали его под кривым деревом, а руки у нее во влажной жирной земле… Интересно, как оно там, это дерево, стоит ли, не срубили его за столько лет? А она жива, счастлива, горит, вспыхивая и искря, снова чувствует себя молодой, сильной и красивой, и…

Ей было сладко. Ева на вкус как яблочный сидр, пьянящая, но оставляющая в сознании достаточно, чтобы чувствовать мир и помнить себя, чтобы восторгаться и восхищаться ей, превозносить ее.

Стало тихо, совсем тихо, только где-то вдалеке лаяла бездомная собака. В крохотной коморке под самой крышей, в доме Евы, было странно уютно, хотя обои слезали со стен, а половицы под босыми ногами страшно скрипели. Под окошком, приоткрытом, чтобы не задохнуться, шумели деревья. И все равно запах был дразнящий, сладковатый.

Выскользнувшая из постели Ева вернулась с открытой бутылкой мартини, и Катарина довольно оскалилась, наблюдая за ней. Густая тень гладила ее мраморную кожу; Ева торжествующе улыбалась. Приникнув, уткнулась Катарине в плечо, и они сидели молча, слушая летнюю пражскую ночь, знойную и густую, медовую.

— Я ужасная мать, — беззаботно заявила Катарина, отпивая мартини из горла и осторожно передавая еще тяжелую бутылку Еве.

— Что ты, — сладко протянула та. — Ты и не подозреваешь, что это значит. Посмотри, во что превратились мои дети. Алчность, гордыня, злоба. А ты… Ты страшно похожа на Лилит, мою сестру. Такая же свободная.

— М-м, дедушка Фрейд был бы в восторге, — ухмыльнулась Катарина, откидываясь на постель.

— Вы были знакомы?

— Вообще-то, нет. К слову пришлось.

С ней было так легко. Можно валяться в смятой постели, уютно теснясь, и не взвешивать каждое слово, не думать, как много на ней ответственности за магию, текущую в ее крови, за клан, который никогда не любил ее саму в отрыве от силы. Нет, все это осталось далеко, а сегодня Катарина спряталась и покорилась искушению — кто бы поверил, что Ева за долгие годы скитаний тоже научилась искушать.

— Какое-то время здесь будет тихо, — хмыкнула Катарина. — Но лучше вернусь в Варшаву… Если захочешь меня найти, спрашивай там.

Ей не хотелось покидать Прагу, если честно. Тут жили несколько из ее родственниц, наиболее приятных — потому что наивных и юных. Отчасти их считали отступницами, потому что они не чтили семейных традиций и оказались слишком обычными, приземленными, без привычных клану Войцеков зубастых амбиций. Катарина тепло жалела этих девочек, а они восторгались ей.

А еще она не надышалась летом и не заставила Еву попробовать ее любимое пирожное в кафе… Мир никогда не казался ей таким приятным местом, как в этот вечер.

— Я не могу предсказать твое будущее, — вдруг сказала Ева. Прошептала, испуганно взглянув, взяла ее за руку, как будто Катарина могла испариться. — Оно всегда было зыбко и изменчиво, но теперь я никак не могу ухватиться за нужную ниточку… Что происходит? Скажи мне, иначе я сойду с ума от беспокойства.

И Катарина торжествующе улыбнулась:

— Может быть, я нашла лазейку в Вечность.

========== майор гром ==========

Комментарий к майор гром

внезапный кроссовер с фильмом по Грому, потому что я могу… и потому что инквизиторы хорошо бы вписались в эту атмосферу готового вспыхнуть Петербурга. ау по миру Исхода, где ребята с Игорем как-то уживаются в одном времени и пространстве

— Игорь, блядь, будь человеком, отдай дело, — обреченно ругается Влад. Садится на край старого, прямо-таки древнего дивана и опасливо откидывается, чтоб не наебнуться. — С чего вы вообще взяли, что это ваша юрисдикция? Сидите вон, холодильники свои ищите…

— Потому что я не собираюсь ждать какие-то гребаные экспертизы, пока этот урод жжет город! — взвивается Гром, хмурится, смотрит на Влада так, как будто кинуться готов. Он всегда такой — добро с кулаками, без страха и упрека, как же. А Влад хищно скалится, провоцирует, как будто подначивает, с горящими голодными глазами…

— Вы еще подеритесь тут! — рявкает Ян, испепеляя взглядом обоих, и они синхронно оборачиваются. — Извини, Дим, они всегда такие…

Ошалевший стажер мотает головой, жмется в угол — если Влад с Игорем все-таки сцепятся, чтобы не прилетело ненароком. Хороший мальчик, осторожный, думает Ян, устало качая головой. Вот бы ему во все это не лезть никогда — целее будет.

— Там же огнеметы!

— Или огненные заклинания!

— Мы можем просто работать вместе, — безнадежно предлагает Ян, прислоняется возле приоткрытого окна и закуривает.

Грязнее у Игоря все равно не станет, поэтому он без зазрения совести сыплет пеплом на паркет. Пепел к пеплу, прах к праху. Есть такая заупокойная молитва. Ветер задувает в поскрипывающее окно, и пахнет от него не суровой солью Финского, а какой-то тяжелой гарью, оседающей на легкие. Кто-то разлил керосин, город вот-вот вспыхнет, и за годы службы Ян научился видеть такие моменты переломные, опасные. Если не вмешаться, будет уже поздно.

— Вид у тебя тут красивый, — говорит Ян, отворачиваясь от мрачнеющего Петербурга. Игорь ничего не отвечает — гордый.

Игорь Гром, как в крутых боевиках, работает один. Сами они с Владом не лучше, конечно, нечего привирать и притворяться, но Игорь особенно упрямый и ершистый, резкий. Может, Ян уже стареет, столько переживший, но ему Гром кажется таким же юным и ломким, как и мальчишка, которого тому навязали в помощники. А еще — потерянным и одиноким, ютящимся в огромной захламленной квартире с высоченными потолками.

— Игорь, подумай хорошо, это и наш город тоже, — медленно, чтоб дошло, выговаривает Ян. — И я тоже не хочу, чтобы он сгорел в руках какого-то психа, потому что справедливость нужно творить не так, иными путями. Но ты же убьешься, если полезешь напролом.

— Вот когда мне придется столкнуться с какой-нибудь хтонической хренью, я вас позову…

Они с Игорем впервые пересеклись, когда он влез в оборотничьи разборки. Стаи делили территории, майор Гром, которому, конечно, больше всех надо, оказался на пути, и от него вполне могли остаться окровавленные мясные ошметки, если бы Инквизиция не начала штурм как нельзя вовремя.

Ян сверяется с пришедшей на телефон смской, косится на Грома. Он огрызается на Влада, но как-то безынтересно, больше по привычке, не язвить потому что не может.

— А у него нет никакого дела, — вкрадчиво говорит Ян. Смотрит не на Игоря, у которого аж желваки ходят, а на робко вздыхающего мальчишку-стажера, и по смущенно отведенным глазам прочитывает. — Москва вмешалась, а нам не успели доложить — бывает, системы у нас грызутся… как кошка с собакой.

Игорь как-то мрачнеет, отходит к столу, кружку с кофе нашаривает, отпивает и жмурится — холодный, неприятный. Старается спиной не поворачиваться, напряженный весь, как зверюга. Не станет же он кидаться на коллег, правда? Ян тихо шикает на Влада. Знает, как до одури обидно, когда твое дело уводят из-под носа.

— Игорь, прости, мы не знали. Чисто по-человечески не знали. Но мы можем помочь. О чем вы тут говорили, о казино? Мы достанем пригласительные. Запросто, — чеканит Ян. — Они будут рады видеть кого-то из демонов, престиж, как-никак. Наша сестра похлопочет…

Гром смотрит искоса; мальчишка задерживает дыхание. Наверно, из провинции, новенький совсем — Ян большинство полицейских в морды знает, сто раз сталкивались, а этот зеленый. И не подозревает, что к ним вломилась Черная Гвардия.

— Скажи, а как у вас там в Аду, — медленно говорит Игорь, — тоже можно что угодно за деньги? Все миры одинаковые?

— А в нашем Аду, Гром, таких уже перевешали. На столбах фонарных. Потому что, как по мне, туда им и дорога.

И Влад скалится, шальной и довольный. Любящий свою правду и готовый за нее умирать.

Игорь каменеет, не двигается. Оборачивается к ним медленно, а сам шарит взглядом по столу, как будто прикидывает, что бы такое перехватить удобнее, чтоб прям в руку легло, когда до драки дойдет. Всех подозревает — это хорошо, это значит, что его не обманут, как Яна когда-то — симпатичной кардинальской дочкой.

— Ад — это другое дело, — мягко говорит Ян. — Там другие законы, другой народ. Мы не убивали детей, вот и все. Он перешел на этом моменте, и это уже наше общее дело, Игорь, всех, кому не наплевать на наш город. Да, он гниет. Но неужели будет лучше, если он станет гореть? Я помню, каково это. Ты, наверно, совсем маленький был…

А Игорь вдруг смеется — слегка истерически, обреченно. Проводит рукой по лицу, словно пытается так стереть усталость последних дней. Вскидывает взгляд на Яна, криво ухмыляется.

— Все время забываю, какие вы… сука, древние.

— Мир куда сложнее, чем ты думаешь, — снисходительно поясняет Влад. — Это не первый пиздец, который город переживает. Справится. Не сам собой, конечно, надо немного помочь. Игорь, у тебя есть что пожрать?

— В смысле? — сбито спрашивает Гром. Как будто не ожидает такого обыденного, человеческого вопроса от инквизиторов, явившихся к нему без приглашения и требующих его дело.

— В прямом. Мы не ели с утра, есть тут какая-нибудь приличная забегаловка? Там и перетрем насчет казино…

У Игоря наверняка и свои пути есть, но Ян знает, как велико искушение. Поручить это другим, пусть мучаются и выбивают билеты… Правда, Яну известно еще кое-что: некоторым рыскать по городу в кайф. Но Игорь качает головой и расслабляется.

— Ладно, там шаверма за углом, Дима вот приволок…

Дима робко кивает, не понимая, похвалили его или нет.

— Ясно, — критически вздыхает Влад. — Игорь, язва в тридцатник — это грустно. Охуенно грустно. Он похож на тебя мелкого, скажи? — нагло подмигивает Яну.

— Скорее на тебя. Сначала бить, а потом спрашивать — это же классические Войцеки, — тяжко вздыхает Ян. — Идемте уже, у нас много дел.

И, подумав, срывает с окна рисунок человека в чумной маске. Чтобы черные дыры глазниц так не смотрели в душу.

========== крылья ==========

Комментарий к крылья

! спойлеры к tempestas adversa

ау, в котором Дир выжил; Вирену тут где-то 16

— Дьярвир, ты должен был следить за братом! — рявкнула Кара, ворвавшаяся в связь. Сразу перекрыла басовитый голос Волка, который направлял его, и Дир от неожиданности чуть не провалился, но смог выровняться, хлопая крыльями.

— Я страхую его сверху, все нормально, — смущенно выговорил он, прижимая руку к уху. Накалившийся камень в сережке жегся. — Вирен просто немного убежал, сейчас я его нагоню…

— Быстро, — приказала Кара и отключилась.

Горячий воздух ударил по лицу. Дир снизился рывком, опрокинулся, устремляясь, как будто ныряя. Ветер трепал волосы и свистел в ушах, и сейчас к нему по связи никто не смог бы пробиться — были только он, раскинувшийся под ним город и огромное безбрежное небо. Дир так и упал — с яркой, ликующей ухмылкой, чувствуя себя совсем легким и свободным. Никакие чертовы наркотики не делали с ним столько, сколько полет.

Он упал как раз в самую заварушку. Зажатый между двумя халупами Вирен пятился к стене, в тупик, выставив перед собой револьвер, но все еще не отваживался стрелять на поражение. Знал: если грохнет выстрел в тишине неблагополучного района, пути назад не будет. Судя по перекошенному, решительному лицу — уже готов был. Но тут рухнул Дир, взметнув пыль и песок, громко и лихо, и все обернулись к нему.

Еще задыхаясь от восторга полетом, он хлестнул гибким крылом по лицам ближайших демонов, и те испуганно отпрянули, схватились за глаза — маховые перья были жесткие, били больно. Демоны заорали, а Дир рывком сложил крылья, выхватил саблю, жадно позванивающую, голодную до крови. Вирен времени не терял: схватил ближайшего тощего пацана за шиворот, с силой впечатал его в стену, ловко пригнулся от тяжелого удара, поднырнул, чтобы въехать кому-то в челюсть.

Завязавшаяся драка быстро распалась, когда первые противники побежали. Дир остановился, выпустил демона, которого схватил за горло, небрежно отшвырнул в сторону. Но тут же очутился рядом, удержал, не дал быстро улепетнуть, рявкнул прямо в лицо:

— Еще раз тронете кого-то в этом районе, я тебя к начальству оттащу, понял?! И всех твоих дружков! Так и передай. Совсем, сука, охуели.

— Да, в-ваше высочество, — булькнул демон и рванулся в переулок.

Дир устало покачал головой, убрал саблю в ножны. Никого не убил, только ранил. Не чтобы покалечить, а чтобы поняли получше. На улицах всегда грабили, это да, кое-где до сих пор приторговывали контрабандной наркотой из мира людей, но впервые пошли слухи о том, что кто-то хватал и насиловалдемониц в темных переулках.

— Как ты? — вздохнул Дир. Поймал Вирена за лацкан куртки, придержал, рассматривая нахмуренного мальчишку. Ему наверняка казалось, что зря они отпустили тех уродов, но Дир долго служил в Гвардии и понимал: ссориться с улицей им не нужно.

— Нам же нужно наказать… — проворчал он, угрюмо шмыгая разбитым носом. Дир пошарил в кармане и достал ему платок. Вирен благодарно кивнул, зажал тканью нос, только сердито поблескивали зеленые глазищи.

— Это какие-то одиночки отбились наверняка, — покачал головой Дир. — Они нам их выдадут к вечеру, как поймут, что Гвардия заинтересовалась бандой. Сейчас Волк с ребятами пошли в местную таверну. Точно зашевелятся.

Он присел на каменном парапете, и Вирен нехотя устроился рядом, хотя глазел по сторонам и готов был, если что, опять кинуться в драку. Дир, когда только начинал служить, тоже такой был, все рвался улучшить мир, словно это могло исправить все то, что он наделал.

— У тебя же смена в больнице, — вспомнил Вирен. — Ты чего тут забыл?

— Нет, меня Рашия подменит, — отмахнулся Дир. — Решил вам помочь, прихожу, а мне говорят, ты куда-то рванул, как обычно. Иди сюда.

Вирен недовольно зашипел, когда он принялся ощупывать руку, которую мальчишка неловко держал чуть в стороне; ему точно было больно ей двигать.

— Вроде перелома нет. Сильно болит? — засыпал вопросами Дир. — Наверное, вывихнул. Не дергайся, так…

Вирен сдавленно зарычал, когда Дир рванул его руку, и тут же отпрянул, баюкая бедное запястье. Вскоре боль утихла, и Вирен виновато ерзнул ближе, внимательно посматривая на Дира, как будто хотел повиниться в том, что убежал, как сказал Волк, за каким-то мальчишкой-карманником, чтобы найти его товарищей. Но не стал. В Гвардии вообще редко оправдывались.

— Ты не собираешься меня отчитывать или вроде того? — спросил Вирен.

— Это ты от Яна наслушаешься, куда мне, — легко улыбнулся Дир. Он расправил крылья, выпростал их, свешивая вниз.

Он брата любил, правда. Почему-то мелкий Вирен сильно напоминал ему их с Ист в детстве, и Дир страшно радовался, что этот демоненок не остался в одиночестве на улице, как они с названной сестрой, и не выживал там в жестокости и грязи — что у него есть семья, которая о нем всегда позаботится. И у Дира есть. И он тоже заботится. Он так же любил это, как и полет — чувствовать нечто необъяснимое, взаимопомощь, единство с ними.

— Я когда-то жил здесь, — признался Дир. Он потому и знал так хорошо район, смог быстро пронестись и заметить Вирена даже без подсказок Волка, который видел, куда мальчишка рванул. — За пятнадцать лет мало что изменилось, разве что почище стало.

Нельзя сказать, что Дир скучал по прошлой жизни. Раньше он убивал, а теперь спасал чьи-то жизни, и это ему нравилось, по-настоящему нравилось! Правда, нынешний его статус наследника Ада немного Дира напрягал, вот он и старался исчезнуть и оказаться подальше от государственных дел. Сегодня он должен был сидеть с Карой на каком-то Совете, для того и отпросился с работы, но нашел себе дело получше и поинтереснее. Ему не хотелось думать, что безопасность брата была лишь предлогом…

Кара вообще не собиралась на покой, и он убеждал себя, что времени впереди много.

— Если со мной что-нибудь случится, ты будешь наследником адского трона, — как-то раз сказал Дир Вирену, а тот застыл с широко распахнутыми глазами, как будто только что это осознал.

Тогда он тоже едва выпутался из какой-то передряги. Вытирал кровь с лица и досадливо рассматривал ссаженные костяшки. Такой сердитый и колючий, но вдруг показавшийся Диру старше своих тогдашних четырнадцати.

— А если со мной?.. — спросил Вирен.

— Тогда я с ума сойду, придурок мелкий, — фыркнул Дир и приобнял его, встрепал волосы.

Сейчас они сидели в молчании. Закуток был тихий — в других обычно не дерутся, а то прохожие быстро кликнут гвардейцев или городских стражников (второй вариант был не настолько страшен). Дир посмотрел в темные окна старых домов. Никто не пошевелился в провалах.

— Хочешь прогуляться, может? — спросил Вирен, которому явно наскучило сидеть на месте.

— Нет, я все равно мало что помню, — признался Дир.

— А-а, давно было, понимаю… Я сейчас тоже мало что вспомнил бы, окажись у себя дома. Там, наверно, на этой земле кто-то поселился.

— Нет, Вирен. Я, в общем, много времени проводил в наркотическом угаре, — хмыкнул Дир, смущенно дергая себя за белую прядь. — А из-за этого были беды с памятью… и много с чем еще.

Вирен издал какой-то понимающий возглас. Он всегда был вежливый, хотя и любопытный до жути, но сейчас не стал пытать вопросами. Старавшийся похоронить ту жизнь Дир мало рассказывал о себе. О том, какой он был отчаявшийся и потерянный.

— Мне Влад помог, — сказал он. — Влад у нас… хороший, да? — он покосился на Вирена, которого Войцек тоже выхаживал, освобождал от кошмаров. — Он немного расстраивается, когда я об этом всем вспоминаю.

Они с инквизиторами до сих пор не вполне разобрались, как друг к другу относиться. У демонов даже в архидемонском не находилось нужных слов. Не вполне брат, не совсем сын… С Дира пока хватало, что он считался сыном Кары. Он коснулся груди, под одеждой был старый шрам, куда впился меч его отца. Повезло, что не пробило сердце — Дир кое-как выкарабкался, демоны были живучими, а он, несмотря на ангельскую природу гордого родителя, считал себя именно демоном.

Решив возвращаться, они нарочно пошли долгим путем. Дир чувствовал на себе взгляды прохожих, но старался не вертеть головой. Мог ли кто-то из них знать его в прошлом?.. Но нет, они всего лишь пялились на наследника Ада, с легкостью узнав его по гвардейскому мундиру и белым всклокоченным волосам. Было спокойно…

— Дир, а почему ты Кару тогда согласился убить? — спросил Вирен, когда они свернули к таверне. — Не только ради денег же.

— Может, это потому что я такой же безумный, как и гвардейцы, — легко предположил он. — Нет, знаешь… Боялся я. Они грозились рассказать всем, кто я такой, что у меня крылья.

Он чувствовал их каждую секунду, готовые распахнуться за спиной, и это было упоительно — как Дир раньше отказывался от этого, ненавидел свои крылья? И самого себя — наверное, из-за этого он и подсел на наркотики. Хотел потерять сознание, закончить это все, но не был достаточно смел для самоубийства — потому что видел, как смерть некрасива и противна.

— А теперь я свободен, — сказал Дир. — Теперь я хотя бы знаю, кто я такой… А Кара меня сама прибьет, — вздохнул он.

— Да ладно, ты же мне помогал, — успокоил Вирен. — Она точно поймет.

Впереди маячили гвардейцы, и Дир почувствовал, что помимо воли расплывается в широкой улыбке при виде них.

========== косарь ==========

Комментарий к косарь

крохотный драбблик, придуманный вместе с Бромкой

таймлайн Peccata capitalia: ira

— Это что, блядь? — грозно спросил Влад, уставившись на немного помятую бумажку, которую ему с гордой ухмылкой протянул Корак.

Тот растерянно посмотрел, покосился на Яна, который самозабвенно тыкал отчет с привычным механическим клацаньем клавиш. Потом еще раз проверил купюру, покрутил между пальцами, чуть ли не обнюхал, словно так мог отличить ее подлинность. Корак вообще часто совершал всякие ненужные телодвижения.

— Ты же сам попросил, — удивился он.

— Влад просто таких денег никогда в руках не держал, дай ему время оправиться от культурного шока, — спокойно посоветовал Ян.

Влад все еще не находил слов и в упор рассматривал Корака. Он же не совсем серьезно это, ну так, захотел книжку перехватить в магазине, по карманам пусто — вот Влада черт и дернул к Кораку сунуться. В семье же надо помогать друг другу как-то; Влад бы потом честно отдал, реквизировал он у своих только одежду и еду, но никак не деньги. Влад читал Маркса и знал, что деньги — это извращение. Порождение треклятого капитализма.

Так что он проскользнул в кухню и обратился к Кораку с чем-то вроде: «Мне позвонили из Рая, сказали, что у них пропал самый богатый ангел… Рак, займи косарь до аванса, а?»

И Корак занял. Порылся у себя и протянул ему бумажку в тысячу долларов.

— Да мне не жалко! — Корак улыбался с открытостью человека, у которого в карманах завалялся еще миллион. — Тебе же надо? Я помочь хочу!

Влад чуть не застонал, потому что ситуация была идиотская. Нет, может, в магазине долларами все-таки примут — там теперь и золотыми адскими монетами принимали, ничего страшного. Но на эти деньги Влад мог накупить стопку книг в собственный рост — и получить по шее от Яна, который всерьез опасался, что им скоро негде будет жить.

— Рак, родной, откуда у тебя такие деньжищи? — вкрадчиво спросил Влад. — Ты кого-то грохнул? Ограбил? Ты спишь за деньги?

Корак умел очень загадочно улыбаться. Развел руками. И снова протянул ему купюру.

Отношения с деньгами у Рака были довольно сложные. Половина инквизиторов помнила, как Корак однажды пришел за зарплатой на следующий же день после того, как они все ее получили. Ведьмочка-бухгалтер озадаченно уставилась на него, попыталась закопаться в свои бумажки, как мышка, но в конце концов заявила Кораку, чтобы приходил через месяц. Рак искренне изумлялся до самой ночи: он думал, что это ему на день дали.

— У нас, понимаешь, коммунизм, мы против этих ваших денег, — сказал Ян, сверкнув улыбкой. — Влад, тебе тысячу надо? На, только сигарет мне на сдачу купи… Спасибо.

Влад облегченно вздохнул. По крайней мере один адекватный человек в этом доме оставался.

========== ошейник ==========

Комментарий к ошейник

весьма неприличная история про совместную жизнь с Кораком… где Ян — птичка-наивняк, а Джек просто хороший мальчик

— Корак, ты такой молодец! — раздался из коридора ликующий голос Яна. Он только что вернулся из магазина, пошуршал в прихожей, а теперь сунулся в кухню. Вид у него был самый довольный.

Корак сидел за столом, развалившись на кухонной лавке, лениво посматривал на тонкий экран телепанели, из которой какой-то забавный человеческий канал вещал о масонском заговоре. Тема была увлекательная, ведущая — рыженькая, так что Рак радовался жизни. К тому же, рядом с ним стояла кружка сладкого чая, по боку которой свисала яркая этикетка на ниточке, а в руках Корак вертел большой бутерброд с майонезом и колбасой, от которого с аппетитом откусывал.

Удобно облокотившись на Корака, рядом сидел Влад и читал что-то, иногда поглядывая на несносного Падшего и хмыкая. Осуждал.

— Я знаю, что я молодец! — скромно отозвался Рак. — А в чем именно я отличился сегодня?

— Замечательный ошейник! — заявил Ян.

Ненадолго стало тихо. Озадаченный Корак наблюдал, как он деятельно носится по кухне.

— Какой такой ошейник? — настороженно уточнил Влад, чутко отрываясь от книжки.

Корак все еще молчал, но теперь — расплываясь в умасленной ухмылке. Протянул руку к планшету и сделал громкость телепанели поменьше, с интересом развернулся к Яну. Отложил даже обгрызенный бутерброд, с которого майонез капал на скатерть.

— Ты где его нашел, инквизиторство? — мягко уточнил Влад, старательно пиная Корака под столом, чтобы тот не раскрывал рот. — У нас, помнится, всего один ошейник, и в нем Джек утопал гулять.

— Да в коридоре валяется на тумбочке… Новый!

Многозначительно хмыкнув, Влад уставился на Корака. Корак заерзал, развел руками, как бы намекая, что собственной комнаты ему в этом доме все равно не предоставили. «Не смей», — беззвучно выговорил Влад, когда Ян отвернулся.

— А я давно говорил, что Джеку нужен еще один ошейник! — продолжал радоваться Ян, быстро засовывая пачку молока и еще какую-то необходимую мелочь в холодильник. — Старый совсем протерся. И растрепался… Рак, ты умница, очень милую штуку присмотрел…

— Милую? — напряженно переспросил Влад.

— Ну да, с сердечком… С подвеской такой металлической. И камушек. Дизайнерский, а? — беззаботно уточнил Ян, блистательно улыбнувшись и поправив растрепавшийся хвост. — Правда, я подозреваю, он будет немного маловат… Но надо померить. Сейчас отловлю Джека! Он уже разносит гостиную? — вздохнул, прислушавшись к возне за стенкой…

Стоило Яну вылететь из кухни, Корак, тихо скуля, начал сползать под стол. На всякий случай Влад попытался пнуть — конечно, аккуратно, по-братски — снова, но промазал. Для умирающего от хохота Рак оказался слишком вертлявым.

— Он серьезно? — наконец выдавил Корак. — Ну то есть… ты рассказывал ему про БДСМ? Нет? Как скучно вы живете, о Денница… Может, провести ликбез? Мне кажется, Яну очень зайдет. А тебя не жалко, ты меня не любишь!

— Я тебе по ебалу чем-нибудь проведу, — заворчал Влад. — Инквизиторство просто на работе устал. А тут ошейник классный. Дизайнерский. В хозяйстве пригодится…

— Стой-стой, как это пригодится! — возмутился Корак. — Ты знаешь, как нынче подорожали ошейники? Какая там хорошая кожа? А крепления! Он же почти не ношеный! Это мое!

— Наше, — с удовольствием поправил Влад, наблюдая за ним с каким-то по-лисьи хитрым лицом. — Молись, чтобы он не сошелся на Джеке. Серьезно, пернатый, к женскому белью в стиралке я еще могу привыкнуть — не знаю, правда, нахуя ты его отбираешь, но это и не мое дело…

— Они сами забывают! — горячо поспорил Корак.

— Если кто-нибудь заявит, я тебя сдам, не сомневайся. Ладно — тряпки, черт с ним, с ошейником, но что дальше ты притащишь в дом? Нет, не отвечай, это был риторический вопрос! Ни слова! У тебя кляп есть? Используй его по назначению. Еще раз найду — выставлю тебя на улицу со всеми твоими плетками…

— Ты зануда, Войцек. Люди придумали столько безумных вещей… Ты обижаешься, что я вас не зову?

— Инквизиторство очень приличный человек, не ломай его. Или я тебя задушу.

— Не-не, давай вот без этого, мне не нравится…

В гостиной радостно тявкал Джек — видно, счастливый из-за обновки. Старый ошейник и правда никуда не годился, вот-вот должен был лопнуть — когда пес азартно кидался куда-нибудь в кусты, натягивая поводок струной.

А Корак чуть не выл.

========== пекло ==========

Комментарий к пекло

постБуря, ребята мирно живут и актуально страдают от жары!

давайте представим, что у них не существует охлаждающих амулетов

В последние дни в Петербурге воцарилось такое пекло, что Влад иногда путал, в Столице он находится или в мире людей. В Аду и правда было легче: там всюду навесы, под которыми можно спрятаться в теньке, да и дома строили, вбивая в камень охлаждающие заклинания, поэтому в квартире можно было спастись от гнетущего жара. Не то что в Петербурге; как назло, окно их дома не только открывало прекрасный вид, но и выходило на солнечную сторону.

— Почему у вас нет кондея, Войцек, в каком веке вы живете?! — свирепо рычала Кара, обмахиваясь каким-то инквизиторским зачетом.

— Какой кондей, у нас, вон, есть изразцовая печь зато, — вздохнул он. Влад все еще возился со старым вентилятором, стараясь его оживить. Постучал по лопастям.

Кара устала махать крыльями, разгоняя воздух, так что пришлось искать более удобный способ охладиться. А Влад правда надеялся, что вентилятор не взорвется, стоит ему нажать кнопку. Пережить бы жару… В Аду он хотя бы знал, к какому времени спадет температура: к вечеру в пустыне всегда сильно холодало, но в Петербурге воздух был вязким и раскаленным и к ночи, а от асфальта едва не шел пар.

— О, Янек! — воскликнула Кара, высунувшись в коридор, когда заслышала, что там кто-то робко заскребся — Влад насторожился, это было совсем не похоже на Яна. Но Кара же не могла ошибаться… — Я смотрю, ты… э-э, решил проблему с жарой жестко и радикально? — уточнила она, отсалютовав Яну холодной бутылкой минералки, которую бесхитростно прижимала ко лбу.

Влад оторвался от вентилятора и настороженно обернулся. Сначала не узнал, подтормозил, рассматривая. Да, определенно, это был Ян — только он к хуям отстриг мягкие льняные волосы, которые собирал в хвостик, и выбрил виски. Как, вероятно, и затылок.

— Может, я не захотел отрываться от коллектива, — неловко проворчал Ян, кивнув на них. — Вы-то все бритые. Да ладно вам, отрастут…

Он почему-то смотрел на Влада, словно ожидая, что тот рявкнет что-нибудь, но Влад всего лишь пожал плечами, подошел поближе, чтобы осторожно потрогать непривычно колючие виски. Ян задумчиво склонил голову, промурчал что-то.

— Да на меня-то поебать, — хмыкнул Влад. — Это я не к тому, что… В общем, главное, чтоб тебе нормально было.

— Ага, — довольно ухмыльнулся Ян, — охуенно. Я себя человеком даже почувствовал, так приятно, когда ветер по затылку… Мороженое хотите, я принес? Надеюсь, еще не растаяло…

Кара тут же жадно кинулась к нему, выхватила пакет. Ей, похоже, было наплевать на резкую смену имиджа — до этого Ян стригся всего раз, когда проспорил. К таким вещам Кара относилась куда спокойнее. Влад все косился краем глаза, стараясь привыкнуть и не дергаться от удивления каждый раз. Это они уже проходили.

— Знаешь, что я подумала, — вздохнула Кара, разворачивая мороженое, — мне кажется, ему прохладнее, чем нам. Янек же светлый, к нему солнце не липнет.

— Еще бы оно к нему липло, он же из мрака… Хорошо, что Корак к нам не нагрянул, а то он точно сдох бы…

Влад откинулся на спинку дивана, вгрызся в мороженое, а Кара устроилась на подлокотнике. Она давно поняла, что никого не смущает ее полураздетый вид, так что ходила в инквизиторских майке и шортах. Влад чувствовал, что не вправе ее обвинять, пока не найдет в себе силы надеть футболку.

Пока они расправлялись с мороженым, Ян деловито возился с вентилятором. Пробурчал что-то, нажал кнопку, и Влад, блаженно закатив глаза, услышал, как заработали лопасти. Вентилятор Ян перетащил на журнальный столик, подвинул его к дивану и с чувством выполненного долга рухнул рядом с Владом.

— Не вздумайте меня обнимать, — пригрозил Ян.

— А как же там было насчет сгореть вместе…

Ян иногда еще тянулся поправить длинные пряди, осекался. Повернулся с любопытством к Джеку, который пушистым ковриком растекся по полу в углу. Джек спал, и тревожить его было бы попросту бесчеловечно.

— Давайте его тоже побреем, — заговорщически предложил Влад.

Несмотря на все угрозы, чтобы его самого не трогали, Ян въехал ему локтем в бок. Но ничего не сказал.

— А тебе идет, — задумчиво заметила Кара. Она сидела сверху — протянула руку, чтобы зарыться пальцами в светлые вихры, на солнце казавшиеся почти белыми. — Правда, взрослее ты так, что ли. Но вообще в жизни надо разное пробовать.

— Я его так на интимный пирсинг подбил, — радостно поддакнул Влад.

К его удивлению, драться опять Ян не полез — наверное, и впрямь было тяжко из-за жары. Он-то раздеваться не соглашался, мучился в футболке, пусть и из самой тонкой белой ткани. Ян довольно щурился, подставляя лицо под легкий ветерок от вентилятора. Потом нашарил телефон и бегло просмотрел несколько сообщений.

— Только не говори, что кто-то в такую жарищу умудрился совершить преступление, — застонал Влад. — Я его найду и лично, этими вот руками убью!

Кара что-то согласно проворчала. Ян отстукивал ответ на сообщение, очень сосредоточенный и даже хищный — ну точно новое дело! И, да, — выглядел он взрослее и немного опаснее: сложно казаться приличным мальчиком, когда у тебя выбриты виски, а сам ты лохматый как черт.

Влад устало застонал. Преступление — наверняка рыскать под солнцепеком, а может, и гнаться за кем-то. Он готов был признать, что уже слишком стар для этой херни и не вывезет, свалится где-нибудь на пылающий асфальт. Но, стоило взглянуть в глаза Яну, горящие, огненные — хуже раскаленного дня, как Влад смиренно вздохнул и кивнул ему. Выживет как-нибудь. Жаль, нельзя с собой прихватить вентилятор.

========== немного заботы ==========

Комментарий к немного заботы

веном-ау по инквизиторам! просто кусочек, в котором Влад катастрофа, а Ян хороший мальчик

— Давай их сожрем, — прошептал Влад, подначивая. — Какая польза человечеству от этих долбоебов? Почему бы их не отправить туда же, куда они ту девчонку? Они заслужили.

Он притаился как раз возле старого дома, рассматривая светящиеся окна и мелькающие в них силуэты. Высокая трава шуршала рядом, вечер был неспокойный, в небе грузно собирались темные тучи. Того и гляди ливанет… Влад неуютно повел плечами, расправил сложенный воротник кожанки, пряча шею от ледяного ветра. Закончить бы до того, как он промокнет до нитки.

— Мы не будем этого делать! — тревожно остановил его Ян. — Войцек! Еще одна такая мысль, и я пришпилю тебя к стене, пока не успокоишься! Сбегать они все равно не собираются, — разумно добавил он, намекая на банду, шебуршащуюся в доме, — а холодный душ пойдет тебе на пользу.

Его рокочущий голос действовал странно успокаивающе.

— Не могу поверить, что это ты меня удерживаешь, а не наоборот, — проворчал Влад. — Ты же людоедская страхоебина, а не я!

Ян хмыкнул. Он научился удивительно точно имитировать человеческие звуки, так что в такие моменты можно было просто представить, что общаешься по рации с напарником, и притвориться почти нормальным, обычным человеком. Как же проще была бы его жизнь, если бы Ян и правда был всего лишь занудным напарником…

— Не хочу, чтобы мы прозябали в тюрьме, — отрезал Ян. — Я не для того выбирался на вашу планету, чтобы провести всю жизнь в застенках…

Почему-то мысль о том, что можно будет легко переметнуться в какого-нибудь ничего не подозревающего охранника, Яну даже не приходила, и Влад, довольно ухмыльнувшись, промолчал.

— Да ладно тебе выебываться, я лучший детектив! Мы сможем сбежать и скрываться…

— Мы лучший детектив, — выразительно и очень ехидно прошелестел Ян. — А ты — катастрофа. Ну что, идем охотиться или дальше будешь поджидать? — спросил он, заражая Влада азартом. — Я не чую там вторую девушку. Зато кровь…

— Что-то пошло не так, — согласился Влад. — Потому и притаились. Ладно, пошли.

Он выскочил из кустов, единым слитным движением перемахнул в окно. Брызнувшие осколки впились, но раны быстро затянулись, зато Влад оказался в комнате. Мельком огляделся: трое опешивших людей, перевернутый стул, девушка в рваном платье, навзничь лежащая на полу, стол с картами, несколько бутылок с выпивкой, с перезвоном раскатившихся под ногами. Было душно, пахло какой-то дрянью; это обостренные нелюдские чувства ударили по нему. Влад скривился, медленно обернулся к ближайшему уебку…

А потом его бросило вперед, как будто толкнули в спину. Тело молниеносно дернулось, подобралось, и рука удлинилась серебристыми, острейшими когтями, которыми он размашисто полоснул тощего пацана с ножом… Чисто срубленная голова покатилась по дощатому полу, тело грузно рухнуло рядом, на ботинки плеснуло кровью. Снова дернуло; на рывке Влад подлетел к следующему, впился когтями под ребра, краем глаза засек, как распахнулась дверь… Грохнул выстрел — кто-то шмальнул из дробовика. Левая рука дернулась сама собой, развернула подобие сверкающего стального щита.

— Только не теряйся! — рявкнул Ян, когда в комнату ввалились еще пятеро. Слишком много людей. Много паники. Защитить… Мысли носились обрубленные, упрощенные донельзя, и в тот же миг Влад почувствовал, как его накрывает знакомой горячкой — все тело разом, словно окунутое в расплавленный металл…

А потом он все же потерял сознание.

***

В себя Влад приходил постепенно, долго не мог понять, где он. Когда он. Лежал на траве, накрапывал дождь, бил по лицу, и Влад навскидку мог вспомнить еще одну такую ночь, в которую он умер. Вызов в какую-то продвинутую клинику в самом центре Праги, охрана не справлялась — выдернули полицию. Влад не думал. Не остановился и не попытался разложить, зачем кому-то понадобилось врываться в центр, где лечат рак.

Это сейчас он понимал, что искали налетчики вполне конкретный кейс с пойманной инопланетной херней. Тогда Влад просто попытался прикрыть коллегу, изумленный тем, как отчаянно отстреливаются преступники. Рванулся, хотел подобраться… В груди вспыхнула боль, и Влад от неожиданности споткнулся, упал в мокрую грязь. Гребаный рикошет…

Но падение спасло его от взрыва, перетряхнувшего все здание. Осколок пролетел над головой, кейс, который тащил наемник, упал, застежка раскололась — это Влад видел уже как-то отстраненно, мутно, лежа на земле. Тянулся к пистолету, который уронил. Последняя агония. Одержимость. В груди все горело, дышать было трудно, Влад захлебывался кровью.

Думал, что бредит, когда увидел, что к нему перетекает какая-то ртутная серебристая херня. Замер, подобравшись, но не смог даже отползти в сторону, когда это… существо скользнуло к нему, к груди, просочилось, как будто пробуя его кровь на вкус. В ушах звенело. Он почувствовал холодное пронзительное прикосновение к открытой ране. И едва не сошел с ума, когда понял, что нечто проскальзывает в его трясущееся тело, растворяется в крови…

Когда сердце залечилось и страшно заныло, Влад закричал.

Ян. Йоханан. Милость божья, блядь. Учитывая, что он грохнулся с какой-то далекой планеты, с неба, считай, Владу это показалось ироничным, а еще Ян спас сломанного умирающего человека. Подарил какой-никакой, но второй шанс, проявив милосердие — пусть и вынужденное, сам загнулся бы без носителя. А еще так можно было сделать вид, что Ян человек.

Он даже жрать человечину отказывался, что для Влада уже было показателем. Хотя он быстро понял, что инопланетную херню тянет на свежее мясо.

Лежа на мокрой земле, он задумывался о том, как жизнь идет кругами. Ян притих, хотя он никогда не был болтливым, любил общаться ощущениями, образами, осторожно касаясь мыслей Влада, как будто спрашивая разрешения. Иногда Влад задумывался, что какой-то сломанный, слишком заботливый у него симбиот — умное слово, которым Ян сам себя называл, но менее душевное, чем «инопланетная херня». Но Влад же, в конце концов, любя это говорил.

— Хочешь зонтик? — шелестнул Ян. — Мне кажется, ты мокнешь.

Влад даже не заметил, что произошло, но из плеч выхлестнулись ртутные побеги, от дождя его закрыло таким же щитом, каким Ян загораживал его от дроби. Медленно подняв одну руку, повертев ее перед глазами, Влад устало поглядел на потеки крови. Раненым он себя не чувствовал; инопланетная регенерация, конечно, была одним из плюсов.

— Мы всех перебили, да? — расслабленно протянул он. Когда Влад подумал, что в доме все мертвы, как-то проще стало успокоиться, понять, что можно просто лечь и не бояться внезапного нападения.

— Я перебил, — неожиданно заупрямился Ян. — Ты же без сознания был.

— Да я бы сам с удовольствием их перерезал, — честно заявил он.

Дело и правда было хуевое: похитили двух девушек, но по ходу расследования оказалось, что нужна бандитам только одна. Вторую нашли в одной из канав — от девчонки просто избавились. А вот вторая заложница не должна была умереть, и Влад ставил, что это случилось из-за испуга и спешки, когда преступники поняли, что их уже догоняет полиция… А может, она сама исхитрилась?

В любом случае, Влад не жалел ни об одном из растерзанных уродов.

— Ян? — задумчиво позвал он. — Что-то не так?

Приятной щекоткой он почувствовал прикосновение между плеч — как будто кто-то несмело коснулся рукой.

— Нет, просто… подумал, тебе будет спокойнее, если я не стану показываться. Что ты будешь и дальше относиться ко мне как к человеку, — терпеливо подсказал он; почему-то нелюдской расслаивающийся голос показался Владу печальным.

— Ты на страхоебину обиделся, что ли? Да это образно! Я не считаю, что ты страшный, уймись! — он закатил глаза, снова посмотрел на блестящий щит… То есть уже зонт.

— Нет. Я виноват. Это из-за… твоего тела. Ты человек, вы слабы, — терпеливо, без насмешки или превосходства сказал Ян. — Я медленно отравляю тебя, но это еще полбеды. Однажды мне не хватит энергии, и я начну выедать тебя изнутри. Это просто… природа. Я не могу ничего поделать.

— Значит, надо было все-таки сожрать тех уродов? — оскалился Влад. — Я крепче, чем кажусь. Просто надо спать чаще, чем раз в неделю, что скажешь?

Ян промолчал, но это молчание показалось почти неловким. Неужели забыл, что людям полагается еженощный отдых?.. Влад рассмеялся — совсем свободно, легко, понимая, как все же далек его напарник от понятия нормального человека.

И Влада это ничуть не смущало.

— Спасибо, — сказал он.

— За зонт? — осторожно уточнил Ян, который любил во всем понятность и четкость.

— И за него тоже.

Ян проскользнул по шее, осторожно устраиваясь, обвивая ключицы, как прохладная змея.

— Объятия, — важно пояснил он. — Людям же нравится такое?

— Ага, обычно да, — согласился Влад, решив не портить ему момент и не подсказывать, что это больше похоже на мягкое удушение. — Я думал, ты убьешь меня, — вдруг сказал. — Когда ты только… освободился. Тебя же пытали буквально, я ожидал, что любого человека ты размажешь по стене.

— Ты же не сделал мне ничего плохого, — удивился Ян, как всегда, безупречный в своей логике. — На моей планете мучить друг друга — это нормальное занятие. И я подумал, что для разнообразия было бы неплохо о ком-то позаботиться.

Иногда Влад его не понимал. Совсем другое сознание — то слишком легкое, безукоризненно четкое, то излишне замороченное в таких простых вещах. Но жаловаться он точно не собирался.

— Пошли, нужно разобраться с телами, — проворчал он. — И я тебя не боюсь, Янек, слышишь? Видал чудовищ и похуже.

— Еще бы я не слышал, — вздохнул Ян, прятавшийся под окровавленной курткой.

Теперь, когда он бережно обвивал шею, было спокойнее.

========== свобода ==========

Комментарий к свобода

кусочек про Габриэль под вдохновением от “Потерянного рая”

Габриэль сразу почувствовала, что в Саду что-то изменилось. Отвлеклась от своего меча, который начищала до блеска, рывком подняла голову, как будто принюхиваясь. Магия дрожала, тревожно пела, задетая чьим-то неосторожным касанием. Нехороший, дребезжащий звук… Она повела верхними крыльями, встала. Небо было безоблачное, чистое. Обманчивое благоденствие.

Она любила оставаться в Саду, хотя сторожа юного человечества обычно находились в стороне, надзирали за ними издалека. Но Габриэль нравилась прохлада, свежий ветер, гулявший между деревьев. Нравилось бродить и рассматривать растения и животных, которые не боялись ее, а иногда сами выходили, чтобы поприветствовать. В Раю все было иным, более строгим, более идеальным, но двое людей не могли позаботиться о таком огромном Саде, и поэтому он разросся.

Нечто темное разносилось, как круги на воде, и Габриэль устремилась к самому центру. Взмыла вверх, подкинув себя мощным рывком, зависла над Садом, осматриваясь. Она множество раз видела дивное творение Создателя, чтобы выучить каждую дорожку, проскальзывающую между деревьями… Краем глаза Габриэль заметила мелькнувшую смутную тень и тут же ринулась вниз, стремительно нырнув.

Тень дернулась, попыталась взлететь, но Габриэль выхватила меч и молниеносно взмахнула им, прислоняя к шее беглеца — совсем немного, и вспорола бы кожу. Бросила взгляд налево, к воротам Сада — не главным, украшенным выкованными из небесной стали крыльями и кольцами, а к укромному запасному лазу. Пытался сбежать. Габриэль всмотрелась в его искаженное досадой лицо. Самаэль… Нет, теперь он взял другое имя.

— Люцифер, — прошипела Габриэль. — Что ты забыл в этом священном месте?

— Прости, но мне как-то не хочется сегодня умирать, — улыбнулся он. — Я не стану драться с тобой. Просто дай мне уйти, — он осторожно кивнул на ворота, спрятанные в кустарнике.

— Что ты делал с людьми? — перебила его Габриэль. — Что…

— Они живы, не так ли? — напомнил Люцифер. — Случись что-то с их драгоценными жизнями, здесь собралось бы все небесное воинство, чтобы расправиться со страшным коварным Сатаной! — Это как будто веселило его. — Но тут только ты и я… Почему ты не позвала своих, Габриэль? — прищурился он. Несмотря на меч, приставленный к горлу, Люцифер чувствовал себя главным, и это злило Габриэль. Она испугалась этого яркого, обжигающего чувства, похожего на удар пламенным клинком в подреберье.

Габриэль помедлила, но не смогла ответить. Ей стоило созвать солдат, однако она кинулась сама. Могла справиться в одиночку, изгнать темную сущность, проникшую в Сад: она ведь архангел! Габриэль делала это не ради наград или похвалы Бога, как многие ее соратники, а потому что должна была. Не позволяла себе слишком много задумываться; Габриэль своими глазами видела, к чему приводит такое своевольство. Она лишь хотела защитить людей от зла, что с тревожным звоном распространялось по Саду.

— Любопытство — это наш грех, — подсказал Люцифер, сладко улыбаясь. — А тебе стало интересно, что же происходит прямо под носом у Создателя и его прихвостней…

— Гордыня, — вытолкнула сквозь зубы Габриэль. — Вы пали из-за гордыни. Я защищаю человечество…

— От свободы?

Люцифер смотрел тяжелее, чем другие ангелы. Страшнее. Настолько проникновенно, что Габриэль захотелось закрыть глаза и зажать уши. Не страх, но брезгливость. Презрение к тьме, что укоренилась у него внутри, извращая Божье творение.

— Сама подумай, если у них есть свободная воля, как говорил Господь, то все будет на их совести. Останутся они верными Богу или вслед за нами падут во грехе — это человеческий выбор, — подсказал Люцифер. — А ты можешь просто посмотреть на то, что случится, — он легко провел кончиками пальцев по блестящей поверхности клинка и мягко отстранил его от своего горла. И самым жутким было то, что Габриэль ему это позволила.

Габриэль стиснула зубы. Она не хотела признавать, но в словах Люцифера был смысл. Она верила в творения Создателя, которые казались даже чище архангелов… Не ведающие зла, они завораживали Габриэль.

— Разве тебе не надоело подчиняться высшему замыслу? — заметил Люцифер. — Ты не убила меня, потому что ваш Бог придумал красивую сказку. Меня победит его избранник в Последней Войне — думаю, он выберет этого недоумка Михаила… Но вряд ли его великий план подразумевает, что меня зарежут в Саду.

— Не смей насмехаться над…

— Ваши законы на меня не действуют, а убивать ты меня не станешь, — протянул Люцифер. — Отойди в сторону, Габриэль. Ваш Бог знает, что я здесь, раз уж Он и правда настолько всеведущий и великий, — ядовито сказал Сатана. — И если Он не испепелил меня, похоже, Господь и правда не хочет моей смерти. Время еще не пришло.

Она посмотрела в его глаза — такие же синие и пронзительные, как обычно. В глубине души она ожидала увидеть на его месте отвратительное чудовище, но Люцифер остался внешне тем же, таким же прекрасным, как и раньше. Только внутри стал каким-то иным. Искореженным, как и сила, что оставляла за ним темные следы.

Это была… его свобода?

— Ты боишься Небес, поэтому решил ударить по человечеству, — прошептала Габриэль. — Вы не способны на войну, поэтому решили просто сломать лучшее творение Бога. Это слабость, Люцифер. Подлость. Ты забыл о воинской чести.

— Решила ранить меня не мечом, а словами? — усмехнулся он. Габриэль почти отшатнулась: редко ей приходилось видеть такой звериный оскал. — У тебя это не очень хорошо получается, потренируйся еще к моему следующему приходу. Хотя едва ли ты меня увидишь…

Он развернулся и двинулся к воротам, а Габриэль стояла и бессильно сжимала ладонь на рукояти клинка. Озаренный силой Создателя, меч пел, выл, желая избавить мир от тьмы, но Габриэль сдерживала его немыслимым усилием. До последнего надеялась, что кто-то отдаст ей приказ… Но Люцифер уходил из Сада без уловок. А вернуться в следующий раз Габриэль ему не позволит, поставит лучшую охрану…

— Как твои крылья? — сказала она вместо прощания.

Люцифер обернулся, улыбнулся тускло, и Габриэль на мгновение узнала прежнего Самаэля. Повел плечами, скривился, будто каждое движение причиняло ему несказанную боль, и сердце Габриэль защемило от внезапного приступа жалости. Даже Враг заслуживал ее, потому что речь шла о крыльях, о самом важном и сокровенном для ангела, а она видела, как Падших истязали. Вырывали им перья по одному. Наверняка был иной способ, но Господь избрал именно это наказание, и Габриэль не смела спорить с Богом и ставить под сомнение его приказы. Однако ей больно было смотреть, как обдирали перья бунтовщиков, оставляя окровавленные кожистые складки вместо великолепных белоснежных крыльев.

Хрипло рассмеявшись, Люцифер развернул крылья, и Габриэль отшатнулась, не сдержав испуганного вздоха. Иссиня-черные перья покрывали четыре его крыла — взлохмаченные, как будто обожженные, на вид колючие и тяжелые. Даже под угрозой смерти Габриэль никогда не отважилась бы прикоснуться к ним.

— Лучше, чем когда-либо, — наконец ответил ей Люцифер, шагнул за ворота и взмыл в небо. Рублеными резкими движениями поднялся и исчез во вспышке перехода, возвращаясь в тот дикий воинственный мир, куда его изгнали.

А Габриэль стояла и смотрела.

Как и тогда, когда людей изгоняли из Сада, потому что Ева соблазнилась запретным плодом. Как во время многих сотен и тысяч войн. Когда люди убивали друг друга, Габриэль продолжала молчаливо наблюдать. Когда убивали Божьего сына, рождение которого она сама предрекла испуганной девочке, сияя от гордости за такую великую миссию. Но кровь лилась, а Габриэль не вмешивалась.

Иногда возвращалась в Сад, что после изгнания людей был перенесен в пределы города Архангелов, скиталась там, желая уловить призрак прошлого света. Но Сад потускнел, поблек. Как и сама Габриэль. Замирая под раскидистым деревом, она много раз жалела, что не вонзила меч в горло Люциферу, пойманному у ворот. Гадала, почему Господь не приказал ей этого, когда простой удар мог избавить человечество от мучений.

Габриэль казалось, что Господь желал страданий для человечества.

Но где же тогда была свобода?

Небо горело, а Габриэль все возвращалась мысленно к тому моменту. К той встрече. Она могла бы все изменить, могла в тот раз пойти против высшей воли, но спасти от страданий стольких… Она даже вообразить не могла это число. В тот раз Габриэль осталась в стороне, но теперь отказывалась бежать. Перелагать ответственность на Бога, который однажды просто покинул мир.

Когда от Неба остались тлеющие обломки, Габриэль забилась в угол, развернула крылья, потускневшие от копоти, и безжалостно впилась в перья.

========== пуховое тепло ==========

Холод напал на мир людей совершенно подло, подкрался на хрустких морозных лапищах и сковал весь Петербург разом, опрокинул на них чан ноябрьской промозглости прямо в середине сентября и подло хохотал, глядя, как люди и нелюди поспешно достают из пыльных шкафов пальто и шапки, тщетно кутаются в колючие шарфы. Первые жертвы упали с долгим противным насморком и лающим кашлем. Мороз ликовал и поддавал еще ледяного ветра в хмурые лица.

Влад замерзал; бесовское тело, едва приспособившееся к жизни, страдало и коченело. Пару раз ему казалось, что пальцы отнимаются, коснись — отвалятся еще, так что лучше запихнуть руки поглубже в карманы и молиться. Он шатался по квартире с хмурой миной, не оставаясь на месте, обреченно мечась из угла в угол, чтобы от размашистых шагов стало теплее. За ним уныло следил Джек: адский пес не чувствовал холода, но и не грел.

На шее висел амулет, лениво цокал обогреватель, но Влад все равно продолжал мерзнуть. Кутался в самое зимнее, что нашел в шкафу и напялил, нисколько об эстетстве не заботясь. В ход шли шерстяные носки от Ишим и клетчатые фланелевые рубашки Яна, от которых горько пахло сигаретами и чужим теплом.

Ян тоже мерз — из солидарности. Будь у Влада бессмертное легкое тело, он бы запросто отключил восприятие холода и счастливо продолжал жить, посмеиваясь над незадачливым народом, кутавшимся в десять одежек. Но Ян был на редкость упрям в человечности, вечерами сгребал его в охапку, грея и греясь, позволял засовывать холоднющие руки под свитер, хотя и мученически заламывал брови и вздрагивал.

Холод не отступал, отопления не было. Влад натащил себе десяток пледов, устроив из них замечательную нору, из которой он мрачно отдавал Яну распоряжения, пока тот с риском для жизни готовил какао. Не так уж плохо, как казалось поначалу — это можно было пить и отогревать о гладкие стенки кружки непослушные пальцы.

Спасла их Кара. Завалилась, открыв дверь с ноги, раскрасневшаяся с улицы, наглая и бодрая, блестящая глазами. Каре все было нипочем, жалкие потуги русского генерала Мороза не могли ее победить. Влад кутался в теплые рубашки Яна (две за раз) и завидовал.

Кара устроилась между ними на диване, осмотрела бледные лица, несколько слоев одежды, полапала Владаза ледяные запястья и присвистнула удивленно. Потом Кара вздохнула, чуть отстранилась от местами потертой замшевой спинки дивана и с хлопком раскрыла крылья. Вокруг зашуршали черные перья, огладили щеку, и Влад аж шарахнулся — он вдруг снова начал чувствовать; Кара нахохлилась, как сердитый воробей, и уверенно притиснула их ближе, приобнимая громадными мощными крыльями…

Они были не теплыми — горячими. Пылающими, обжигающими. Какая-то особая магия таилась в них, которую Влад сейчас не смог бы объяснить, ему лишь так хорошо было, что они есть, что Кара есть — вот она, рядом, адский пламень, спрятанный за поджарой тушкой. Совершенно спокойно делится своим огнем, вспыхивающим где-то в груди, там, где Влад прижался — мерно стукало сердце. Внутри Кары спал вулкан.

Влад замурлыкал. Денница, он правда замурлыкал. Краем уха услышал, как тихо и по-доброму смеется Ян.

Кара натащила им на ноги один из его шерстяных пледов, потянулась и приволокла ближе журнальный столик, на котором серебряно поблескивал инквизиторский ноутбук. Какую-то бессмысленную семейную комедию они нашли в несколько кликов.

— Может, слетать за чем-нибудь вкусным? — любезно предложила Кара.

— Сиди! — в один голос взвыли Влад с Яном, крепко ее обнимая.

И Кара сидела и ответственно пушила перья, от которых едва пар не валил, так она старалась.

========== отражения ==========

Комментарий к отражения

Где-то после Peccata capitalia: ira. Корак, глухая ночь, жуткие кошмары и немного семейной милоты.

К тому, что кто-то орет по ночам, можно было привыкнуть. Все они тут были такими, выеденными войной и ненавистью. Но когда в темноте раздался сиплый, по-настоящему страшный вопль, Влад проснулся сразу же, словно кто-то безжалостно хлестнул его по лицу.

Он быстро глаза открыл, посмотрел в потолок. Крик еще звенел в ушах, как будто отражаясь неугасимым тревожным эхом. Не сразу сонный Влад сумел сообразить, кто именно кричит и почему. Рядом завозился, жалобно застонал Ян, вконец измученный на работе и желающий просто выспаться. Значит, Корак, решил Влад, Корак, который спал в углу на старой раскладушке. Корак, который орал, как будто его резали. Действуя скорее инстинктивно, Влад соскользнул с кровати.

Вслепую он добрался до Корака, свет зажигать не стал, чтобы глазам не было больно. Корак затих, но метался, что-то сдавленно рычал сквозь зубы, слишком далеко ушедший в свой кошмар, не способный из него выпутаться сам. Волосы разметались, казались чернильными разводами на его бледном лице, и вообще Корак как-то весь съежился, сжался. Наклонившись к нему, Влад крепко потряс его за плечо, настойчиво, неотступно, понимая, что только так можно пересилить притяжение жуткого сна; они такое много раз проходили: и с Яном, и с Карой, и с Виреном, и даже с самим Владом.

Проснувшись, Корак дернулся, снова что-то проскрипел. Замотал головой, медленно раскрыл глаза, часто моргая, рассеянно посмотрел на Влада, который все еще держал его за плечи… И заорал. Громко, отчаянно. Как будто увидел что-то ужасное. Как будто его кошмар вдруг ожил. Шарахнулся назад, ударился обо что-то локтем, снова вскрикнул. Влад отшатнулся, растерянный. Почти запаниковал. Он не знал, кого именно Рак видит вместо него…

— Ян, помоги! — позвал Влад, понимая, что не справится с трясущимся в истерике Кораком. Слава Деннице, тот был слишком сонным, чтобы что-то понять, а то кинулся бы, замахнулся кулаком или магией… А может, еще страшнее было, что Корак не попытался сражаться, а только отполз в угол и смотрел на него испуганно, трясясь, как в лихорадке.

Ян быстро взял себя в руки, оказался рядом, загородил Влада, отрезал его от Корака — тот стал дышать тише, не как загнанное животное. Из темноты вынырнул Джек, привлеченный шумом, но Влад мягко отпихнул любопытную морду в сторону. Терпеливым направляющим голосом, каким ему приходилось общаться с пострадавшими людьми, зачастую ранеными, окровавленными, Ян разговаривал с Кораком, постепенно убеждая его, что он в безопасности.

Чтобы заняться чем-то, Влад потащился на кухню, налил из чайника воду в кружку. Ненадолго уловил отражение полумесяца на темной блестящей воде и остановился, гипнотизируя его взглядом. Корак не мог смотреть в зеркала; они снимали или завешивали их, когда Рак оставался у них дома. А в темноте они с Владом были настолько похожи…

Корак видел себя — и в кошмаре, и наяву, когда Влад его разбудил.

Он вернулся, заметил, что горит свет в торшере — достаточно, чтобы немного разогнать темноту. Корак и Ян сидели на полу. Рак кутался в одеяло, гладил сунувшегося к нему Джека. Заметив движение у стены, Корак быстро поднял голову, но в этот раз Влада узнал. Немного выдохнул, расправил болезненно сведенные плечи.

Влад протянул ему кружку с прохладной водой. Про себя отметил, что неосознанно дал Кораку такую, которую будет не жалко, если он ее случайно расколотит. Но тот держал ручку крепко, даже, пожалуй, слишком; только слышно было, как зубы дробно звенят о краешек.

— Рак, ты же знаешь, что я тебе никогда не наврежу по-настоящему, — медленно выговорил Влад, убедившись: Корак может слушать и что-то понимать.

— Да ты-то… — он с досадой скривился. — Тебе я больше верю, чем себе, Войцек. Вот и все.

Корак отставил кружку, обхватил себя руками, как если бы очень сильно замерз, несмотря на то, что ночь была майская, теплая. Замкнулся, замолчал, словно стыдно стало за эти вопли, за колотящую панику. Ян подобрался, сел рядом с ним, прижимаясь боком, и Влад как-то догадался поддержать Корака с другой стононы. Тот пристально смотрел в темноту, в сгустки ночи в углах, но потом устало застонал и уткнулся Владу в плечо, сдаваясь.

— Все нормально, — хмыкнул Влад. — Просто в следующий раз буду включать свет.

Он не задавал вопросы. Влад знал, каково это — ненавидеть самого себя, поэтому он просто молчал, впитывал тишину, каким-то шестым чувством улавливая, как Корака отпускает, как он осознает, что сон остался позади, а он дома, в безопасности, под теплым махровым одеялом. Под руку Владу подвернулся хвост, он чуть сжал ладонь, напоминая, что он рядом, и Корак устало качнул головой.

— Когда я впервые тебя увидел, я подумал, что это все кошмар, — негромко сказал Корак. — Что они воплощаются.

— Поэтому попытался об меня убиться?

— Что еще мне надо было делать? — тревожно зашипел Корак, хлестнул хвостом.

Влад пожал плечами. Он понимал, почему их можно было спутать — даже не в чертах лица дело, а в том, как они привыкли держаться, в похожих ухмылках, режущих взгляд. Но сейчас, в полумраке, Корак был совсем другой — и очень несчастный, хотя и старающийся держаться.

— Давайте спать, — зевнув, попросил Ян. — Завтра… уже сегодня… вставать рано!

Он заметил взгляд Корака, метнувшийся к торшеру, терпеливо улыбнулся:

— Свет оставим.

Наутро Влад проснулся от того, что по-змеиному обвившийся наглый Корак слишком крепко сдавил ему ребра, — так и не скажешь, что ночью шарахался и кричал. Пригрелся так, что отрывать его пришлось чуть ли не с боем.

Не то чтобы Влад жаловался.

========== простуда ==========

Комментарий к простуда

аушный кусочек в первой половине Alma mater

— Я умираю! — душераздирающе воскликнул Тэл, вваливаясь в дом. — Меня прокляли насмерть!

Вирен тут же дернулся. Если такой крик раздается в гвардейских казармах, ожидаешь увидеть мерзкую разворошенную рану в боку или солдата, которого рвет кровью… но он быстро вернул себя в Академию. В место, где убивали, но куда реже.

Сердитый, какой-то растрепанный Тэл протиснулся к своему любимому креслу, упал в него, устроился удобнее, подобрав ноги. Рассеянный взгляд блуждал по Вирену и Белке, которая наблюдала за ним с долей настороженности. И недоверчивости.

Тэл оглушительно чихнул, потер горло, скривившись. Вид у него был слишком несчастный.

— Ты просто простудился, — успокоил Вирен, поняв, в чем дело. — Никто не умирает, успокойся. Поверь, я видел смертные проклятия, и это не оно. По крайней мере, пока с тебя не сползает кожа…

— У меня на носу вся облезла, больно! — обиженно провыл Тэл.

— Так ты не чеши!

Тот снова расчихался.

Недавно погода в Академии выкинула очередной финт и завалила их снегом, надолго сковав землю тяжелыми белыми сугробами. Сам Вирен уже видел такое на Девятом и догадался натянуть под куртку свитер и надеть утепляющий амулет, однако многие ученики не знали, что делать. Носились в снегу просто так, весело перекидываясь снежками. Уже на следующий день на занятии он заметил, что многие шмыгают носами и часто моргают, утирая слезящиеся глаза, а в обеденном зале потом раздавалось приглушенное чихание. Вот и Тэла догнала магическая простуда.

— Я говорил тебе теплее одеваться, — проворчал Вирен, вспоминая, как пытался всучить другу шарф, когда тот отправлялся на очередную вечеринку. А потом Тэл, веселый, пьяный и разгоряченный, шел обратно по снегу. Удивительно, как еще совсем не слег с температурой. — Вот Белка меня послушалась, и с ней все нормально! — укоризненно добавил Вирен. Та гордо улыбнулась и подергала кисточкой. Отложив учебник, Белка, так и не сказав ни слова, ушла на кухню, где негромко загремела чем-то.

Тэл что-то обиженно угрюмо бубнил. Сегодня вечером он собирался нехотя готовиться к какой-то контрольной — все же Вирен убедил его, что не стоит идти на занятие совсем с пустой головой, надо хотя бы что-то выучить ради приличия. Но, посмотрев на друга, Вирен быстро понял, что Тэл сейчас едва соображает, как говорить — не то что решать задачки! Он выглядел испуганным и каким-то очень ослабшим. Когда Тэл устроился в кресле, силы окончательно оставили его, и он не мог пошевелиться.

— Ноги болят, — пожаловался Тэл, глядя влажными воспаленными глазами. Коротко втянул воздух носом, хлюпнул. — Кости ноют. Пиздец.

Губернаторский сын, который никогда не был в гвардейских походах, конечно. Вирен тускло улыбнулся, покачал головой. Он видел, как демоны страдали от странных болезней. Они были куда крепче людей, которые просто погибли бы в сердце алой пустыни на Лимбе или где-нибудь в суровых горах Девятого, но все равно погода Преисподней могла ударить по ним. И очень жестоко.

Тэл облизывал потрескавшиеся пересохшие губы и сдавленно ругался. Осторожным движением, как будто друг мог вгрызться в его запястье, Вирен коснулся пылающего лба под рогами и тут же отдернул пальцы, словно побоялся обжечься. Хотел пошутить что-то глупое и банальное, но мысли не собирались. Он только понял, что надо вытряхнуть Тэла из кресла и переместить на кровать. Нехорошо, если больной будет спать, свернувшись в три погибели… Ради такого Вирен мог и уступить.

— Просто дай мне сдохнуть там, где я хочу, — проныл Тэл, но с трудом перетащился на кровать. Пошарил вокруг, вытащил из кармана платок, сердито вытирая под носом. — Горло болит, — пожаловался он.

— Вот, пей! — Рядом как раз оказалась Белка с кружкой горячего чая. Тэл слабой рукой потянулся за ней, чудом не расплескал, пока Белка набрасывала на него теплое одеяло. — Там варенье, — добавила она, свирепо сдвинув брови, делая вид, что не волнуется за несчастного Тэла. Тот подозрительно принюхался, глотнул, явно преодолевая режущую боль.

Следя за ним, Вирен покачал головой: он помнил, как иногда болел Влад, его отец, потому что в Петербурге были такие же свирепые зимы, как и здесь, только длились не пару дней, а по крайней мере три месяца. Тогда Владу тоже готовили чай с вишневым вареньем — вот откуда подруга научилась, Вирен сразу и не сообразил. И варенье из столовой стащила сладкоежка Белка, а оно так удачно пригодилось.

— Отлежись пару дней, не ходи завтра на пары, — сочувственно посоветовал Вирен другу. Вид чужих страданий всегда трогал его душу, а Тэл, безвольно откинувшийся на подушку, с разметавшимися кудрями и лихорадочным румянцем, выглядел на редкость мученически. Кошачьи глаза остекленело блестели.

По крайней мере, так все было, пока Тэл молчал.

— Да я и не собирался, нахуя мне это надо?

Сиплый голос стал чуть мягче после чая с вареньем. Вирен невольно подумал, что стоит завтра поспрашивать на кухне молоко и мед — ему совсем не нравилось, как хрипело в груди Тэла, когда тот глубоко вздыхал. А отчитывать его за такое наплевательское отношение к учебе даже не стал: все равно сейчас Тэл не в себе. Может, утром он и не вспомнит ничего, так какой смысл стараться?

Вирен снова засел за письменный отчет для Гвардии, сгорбившись над столом. Формулировки казались какими-то кривыми, а Ян любил, чтобы все было понятно, вот Вирен и ломал голову. Белка налила чай и себе — правда, не такой приторный. Вернулась к учебнику. Несмотря на то, что учиться ей обычно нравилось, от нее все равно доносились печальные вздохи.

Хотя не оборачивался, Вирен чувствовал взгляд. Он поставил точку, покосился на Тэла. Тот наблюдал — необычайно терпеливо, вдумчиво, щуря глаза, словно яркий свет причинял ему боль. Какая-то странная ухмылка, сонный вид… На миг показалось, что Тэл далеко отсюда, и он все лежал, тихий и слабый, кутаясь в одеяло. Возможно, стоило достать второе…

— Я сегодня на последнюю пару не пошел. Лежал у себя. Холодно и тихо, — сказал Тэл, едва ворочая языком. — Страшно очень, я же не знал, что оно такое, что ты как будто медленно умираешь и уже ничего не соображаешь. Не мог встать, в потолок смотрел, а самому выть хотелось.

Белка тихо охнула и едва не выпустила книжку из рук. Вирен прикусил губу, больно впиваясь. Ему показалось, что на него накатывает то же мерзлое чувство безнадеги, как будто Тэл творил магию этими усталыми словами.

— Ты же не один.

Покачав головой, Вирен решил сделать чай и себе, побрел на кухню.

И, хотя Вирен видел много гораздо более страшных ран и болезней, смеяться над простуженным драматизирующим Тэлом ему совсем не хотелось.

========== немного заботы II ==========

Комментарий к немного заботы II

вторая часть веном-аушки отсюда: https://ficbook.net/readfic/5182305/28341571

Самым сложным было познакомить Яна и Кару.

Ян немного сторонился людей — он параноидально считал, что, стоит ему показаться, Влада могут схватить какие-нибудь спецслужбы и уволочь в жуткие лаборатории, где их непременно разлучат. Этот страх передавался и Владу, поэтому он тоже не мог вымолвить ни слова о симбиоте, даже если Кара пристально глядела на него, требуя ответов, — он находил способы отговориться, сослаться на занятость по работе, а потом позорно сбежать.

Влад считал, что Яну стоит меньше смотреть сериалов по ящику. Но мог понять его: потому что в самом начале Яна затащили в такую лабораторию, где вытягивали из него жизнь. Воспоминания об этом еще иногда приходили к ним по ночам.

Но Кара знала его лучше, чем кто-либо.

— Только не пугайся, — попросил Влад, когда отвечать все же пришлось.

Он почувствовал, как знакомым шелком облекло руки, перевоплощая его в хищное чудовище. Влад ощущал дрожь Яна, его волнение — слишком уязвимое для инопланетной твари, какой его можно было счесть, — и он совершенно точно не хотел, чтобы Кара так о Яне подумала. Пока они дружно накручивали себя, Кара шагнула вперед, коснулась когтистой руки. Хотела попробовать, как это ощущается — расплавленная инопланетная плоть, приятно-прохладная, никнущая к коже.

— Когда я спрашивала, не появился ли у тебя кто, я имела в виду не это, — проговорила Кара, широко ухмыляясь. Защитная реакция, разумеется. Но она без страха смотрела в белесые глаза, протянула руку, притронулась к мощным клыкам. Ян быстро облизнул ее запястье, словно попробовав на вкус, и тут же испуганно спрятал длинный язык.

— Спокойно, он не будет тебя жрать, — сказал Влад, мягко рассмеявшись. Голос рокочуще расслаивался, словно они с Яном говорили в унисон. — Эй, демонстрации достаточно?

Полная форма была еще не настолько привычной; мысли смешивались. Ян спрятался, но потом осторожно выглянул — змеиной мордой из-за плеча. Это казалось странным, и Кара настороженно наблюдала за ним, пока Влад постепенно рассказывал про то ранение, которое едва не стало для него последним… В то время Кара волновалась за него и просила его показаться в больницу, а Влад пытался пережить симбиоз.

— Ему, между прочим, понравился кофе. Жрет кружками, он у меня скоро из ушей польется, — рассказывал он.

— Энергия, — проурчал довольный Ян. — Кофеин, теобромин, таурин…

Он исподлобья посмотрел на Кару, но та лишь усмехнулась.

— …и сигареты, — добавил Влад.

— Я успеваю расщеплять яды! А никотин очень даже полезен… в умеренных количествах, — уже тише добавил Ян.

— Такими темпами вы, ребята, дойдете до наркотиков, — ухмыльнулась Кара.

Ян задумался, порылся в памяти Влада. И сердито зашипел.

— А почему ты зовешь его Яном? — нахмурилась Кара. — Разве у него не должно быть своего имени? Или его настолько трудно выговорить?

— Я не помню, — признался Ян. — После той лаборатории… В воспоминаниях множество пробелов — их в основном заполняет память Влада, и это немного сохраняет баланс.

Влад вздохнул, погладил его по узкой голове, как большого странного кота. Ян послушно замурлыкал — иногда казалось, что он всего лишь подстраивался под восприятие Влада, чтобы его не отпугнуть.

— Обидишь моего брата — я сама тебя сожру, ясно? — пригрозила Кара, наклонившись к Яну, свирепо клацнула зубами. Это было вполне в ее стиле — угрожать неизвестному могущественному существу, которое могло откусывать людям головы.

— Если мы умрем, то умрем вместе, — церемонно сказал Ян. Иногда он любил произносить такие пафосные фразы, и Влад научился над ним не насмехаться. Но это определенно было что-то новое.

Кара отклонилась, поглядела на несколько охуевшее лицо Влада и рассмеялась:

— Кажется, он думает, что вы женаты!

Ян что-то смущенно проворчал и поспешил скрыться.

***

Каре Ян нравился. Не то чтобы Влад ревновал, просто иногда замечал, что она ищет что-то в нем, как будто пришла не провести время с братом, а поиграть с непонятной инопланетной тварью. Но со временем ее странный интерес угас, она привыкла, да и Ян тоже.

Иначе бы он с ума сошел, общаясь только с Владом. И плевать Влад хотел на рассказы про идеальный симбиоз, если к этому не прилагается нормальная социальная жизнь. Ян даже пытался на время переползти в Кару, когда та попросила, но что-то ему не понравилось, хотя Влад с сестрой были слишком одинаковыми, как многим казалось. Кара потом долго хмурилась и неуютно поводила плечами, как будто что-то щекотало ее между лопаток.

В следующий раз она принесла Яну шоколад (его он любил, но меньше, чем кофе), и тот перестал накручивать себя, что напугал своего единственного друга, кроме Влада.

— Говорят, в городе что-то происходит, — как-то сказала Кара. — Некая тварь. Нет, это не про вас, я убедилась; там что-то черное — и оно убивает людей, что все похоже на более-менее естественную смерть. Если не учитывать, что до этого люди были здоровы полностью.

— Кто-то из наших пострадал? — нахмурился Влад.

Он слишком давно не заглядывал в знакомый бар, где собирался весь байкерский клуб — весь смысл его в том, чтобы не быть в одиночестве, но теперь он никогда не был один благодаря Яну. А тому чертовски нравилась скорость мотоцикла…

— Нет, я сказала им, если увидите странную херь, сразу же бегите, — покачала головой Кара. — Пока все хорошо. Но ходят слухи, что это связано с той клиникой, где ты подцепил Янека.

От нее это звучало удивительно невинно — как будто он случайно познакомился с каким-нибудь милым парнем. Впрочем, Ян определенно был милым. Уж точно лучше своих инопланетных сородичей, которые могли сейчас бродить по городу, выжигая людей изнутри. Ян задумчиво помалкивал — он не помнил, были ли в той лаборатории другие симбиоты, а когда пытался, им обоим становилось больно. Вина снова захлестнула.

— Мы будем осторожны, — пообещал Влад, хотя методы его работы были прямо противоположны этому слову. — Не думаю, что это просто городские страшилки, — нахмурился он.

— Смахивает на то, что та тварь кого-то ищет, — намекнула Кара. — И я думаю, это наш дорогой друг.

Ян слабо застонал. Забрался куда-то очень глубоко, свернувшись клубком, как будто мечтал остаться так, спрятавшись навсегда, чтобы никто не выдрал его из Влада и не попытался напомнить о чем-то, что он не помнил.

— Если я что-нибудь нарою, расскажу, — пообещала Кара.

Она хлопнула Влада по плечу, погладила серебристое щупальце Яна, скользнувшее из руки. Кара никогда не сидела на месте, вот и сейчас бросилась куда-то по своим делам — через распахнутое окно Влад услышал заманчивый рев ее мотоцикла.

— Хочешь тоже прокатиться? — хмыкнул он, почувствовав, что Яну сейчас нужна встряска.

Он питался не только своими сложными химическими веществами, но и эмоциями. Что, впрочем, было одним и тем же. Наслаждался опасностью и адреналином так же, как и Влад. Так что Ян радостно согласился и заурчал от удовольствия, когда Влад подхватил с вешалки тяжелую кожанку — Ян любил выглядывать и сворачиваться под ней.

***

Он захрипел, дергаясь. Закрыть собой, прикрыть любой ценой… Влад почувствовал, как собранная в клинки плоть симбиота вонзается в его тело. В их. Ян завыл его горлом, мучаясь от боли, и Владу показалось, что, несмотря на симбиоз, он пытается оттянуть агонию на себя. Поэтому единение начало расползаться, связь рвалась.

Кара под ним испуганно замерла. Ее глаза яростно горели, и она хмурилась от злости, понимая, что не может ничего сделать против обезумевшего симбиота — совсем не такого мирного и ласкового, как Ян. Возможно, она впервые по-настоящему боялась его оскаленной морды, наклонившейся над ее лицом.

— Все хорошо, — просипел Ян. — Мы защитим…

Он поперхнулся кровью, когда в него загнали еще один меч. Кара зашипела, мотая головой, словно густая кровь обжигала ее лицо, но нашарила его когтистую лапу, сжала пальцы на серебристом запястье.

А потом их с Яном отшвырнули в сторону, и Влад тут же попытался вывернуться, кинуться к сестре, потому что понимал: слабого хрупкого человека тут убьют за мгновение. Но обезумевший симбиот гнался за ними, за Яном, а Кара осталась там, и Влад надеялся, что у его ебнутой смелой сестры хватит ума затаиться под обломками, пока над ее головой борются инопланетные твари.

Громкий яростный рык заставил его отшатнуться. Как будто огрел по спине; не звук, что причинял им боль, нет… Влад едва не пропустил тяжелый удар, когда обернулся — как раз чтобы увидеть, что из-под обломков вылетает третья тварь. Красная, гибкая, стремительная.

Их с Яном, ослабших от ран, она небрежно отшвырнула к стене. Удар был ощутимый, и Ян скрылся. Отступил, чтобы позже кинуться в контратаку.

— Что происходит?! — взвыл Влад, отползая подальше от сцепившихся симбиотов. Яну нужно было время, чтобы прийти в себя и набрать силы. Он едва мог говорить. — Откуда взялся еще один…

— Я не чувствую отдельного разума, — испуганно прошипел Ян. Он рассказывал, что все симбиоты связаны какой-то глобальной сетью, от которой он научился «отключаться», чтобы их не нашли, но теперь рискнул выглянуть. — Это не симбиот, Влад! Это как… мутация?

— Что?

Он подумал, что повредился слухом, а потом понял, что голос Яна звучит внутри его головы и все это не имеет, блядь, никакого смысла. Как и хищный красный монстр, бушевавший где-то впереди.

— Это наша кровь, — прошелестел Ян; он звучал виновато.

— Что? — повторил Влад. И добавил: — Сука.

— На ее… слизистые попала наша кровь. Мы были в симбиозе. А вы с Карой близкие родственники…

— Да куда уж, блядь, ближе!

Он сорвался. Страх за сестру сменился абсолютным ужасом, когда Влад понял, во что он превратил Кару. Он не знал, даже не догадывался, что это возможно! Ян не предупреждал его ни о чем подобном! Влад попытался притушить вспыхнувшую злость, чтобы не напугать и без того бестолково метавшегося Яна.

Во имя, блядь, всех богов, из них двоих именно у Яна была совесть.

— Мы должны ей помочь! — волновался Ян; его тревога волнами разносилась по мыслям Влада, заставляя их путаться. — Она должна быть в панике и…

— А по-моему, у Кары все под контролем и нам лучше туда не соваться, — предложил Влад, наблюдавший за бешеным красным вихрем, носившимся чуть в отдалении. Она увлеченно взревела, отбрасывая противника прочь и с клекочущим рыком налетая сверху, как хищная птица. Влад подумал, что их с Яном могут запросто задеть — сейчас, когда она опьянена этой силой, как он когда-то был.

Кара благодаря своим не совсем законным связям все же нашла ту тварь, что охотилась за ними. Убедила, что нужно разобраться, иначе симбиот перебьет еще половину города — возможно, это была не только необходимость, но и способ привлечь внимание, потому что в Яне росло пародоксальное сочувствие к слабым человекам, а Влад по долгу службы был обязан охотиться на убийц. Даже если он сам отчасти им был. И вот Кара притащила их на старую фабрику за городом, где, по слухам, устроило себе логово чудовище.

А потом начался кошмар. Симбиот даже без идеального носителя оказался пиздецки силен. Кара попалась прямо в это месиво. И все сломалось.

— Почему та тварь хочет тебя убить? — спросил Влад.

— Я не помню! — в отчаянии воскликнул Ян.

— Но ваша сеть…

— И я не уверен, что хочу это вспоминать, — уже увереннее сказал Ян, и в его голосе послышалось что-то упрямое и железное, к чему Влад не отважился подступаться. Возможно, Ян и бежал от своего прошлого, но он делал это, чтобы быть чем-то лучшим здесь и сейчас.

Кара ударила когтистой лапой, пригвождая черного к земле. Из плеч ее рванулись хищные побеги, заканчивающиеся клинками, впились, разрезая… Черный симбиот взвизгнул, попытался сползти с носителя и дать деру — возможно, человеческая тушка уже не выдерживала напряжения. Ян рассказывал, что многие не могут вынести такую ношу — в довольном урчащем голосе тогда слышалась гордость за Влада, который чувствовал себя лучше, чем когда-либо.

Кара — то, чем она стала, — рывком кинулась за ускользающей тварью, лязгнула челюстями, вгрызаясь в текучую плоть. Влад невольно отшатнулся, чувствуя что-то, странно похожее на ужас, доносящееся от Яна. И Влад попытался его успокоить, убедить, что Кара их не тронет, но одновременно мучился от обжигающей неуверенности.

Они это с ней сделали. Она вправе злиться.

Они не знали, не нападет ли Кара. Но, когда Влад осторожно приблизился, красная тварь не собиралась готовиться для атаки; на знакомой морде симбиота отражалось не слишком много эмоций, и все же Влад умудрился угадать ее растерянность.

Ян держался совсем рядом, готовый укрыть его собой, если понадобится.

— И как мне вернуться обратно? — спросила Кара, с трудом справляясь с зубастой пастью.

Влад невольно выдохнул.

— Просто… представь, что все стекается в одну точку, — подсказал он, попытавшись описать свои ощущения. — Как будто змеиная кожа, что сама с тебя сползает.

Он кивнула, замерла… Отростки с клинками лениво шевелились, но Кара смогла стянуть все, как будто сорвать с себя. Она стояла, задыхаясь; обычный человек, которого охватила дрожь от перегрузки. Оглядев ее быстро, Влад с облегчением понял, что Кара не ранена… А в следующий момент его накрыло симбиозом — Ян редко так делал самовольно, но сейчас высвободился, перетек в полную в форму. Принюхался к Каре, как зверь.

— От тебя пахнет кровью, — покачал головой он. — Прости. Это моя вина…

Влад попытался поправить на «наша», но Ян мог быть на редкость упрямым.

— Да это было самое охуенное, что я чувствовала! — ухмыльнулась Кара. — Сила, власть… Любой человек здесь мечтает о чем-то подобном! Ян, ты удивительный. Ты даже не осознаешь…

Она задумчиво вытянула перед собой руку, наблюдая, как ее обтягивает перчатка из красной плоти и выдвигаются хищные когти. Влад знал это безумное выражение лица — Кара определенно прикидывала свои возможности. И скалилась от восторга.

Смущенный Ян убрался под кожу.

— Тебе придется людей жрать, — напомнил Влад. — Они выживают на свежем мясе. На мозгах.

— Ты правда думаешь, что меня это смущает? — хмыкнула она. — Хотя это… странно. Вас же двое, а я одна… Немного сбивает.

Влад быстро цапнул ее за руку, привлекая к себе, крепко обнимая. Не позволял себе задуматься ни о чем, просто действовал. Плевать, что они давно взрослые, что оба ершистые и непокорные. Они чуть не сдохли сегодня.

— Нихуя ты не одна, не выдумывай, — прошипел он. — Кара, я чуть с ума не сошел, когда мне показалось, что эта тварь тебя ранит! Мы тебя, блядь, собой закрывали. Так что, если еще такое скажешь, мы откусим тебе ебало. Все равно заживет…

Кара тихо засмеялась, уткнувшись ему в отворот косухи.

— А если кто-то снова придет вас убивать, я его сожру, — пообещала Кара. — Я же тут старшая сестра.

Комментарий к немного заботы II

я не шарю в комиксах, поэтому искренне считала, что Карнаж неразумный и вообще мутация (и очень удивилась, когда это оказалось не так)

поэтому тут у Кары стопроцентная мутация из-за крови!

и, да, Кара выглядит так: https://tinyurl.com/uv8963pz

========== тео ==========

Звонки в дверь ранним утром не предвещали ничего хорошего. Особенно когда они были такими настойчивыми и громкими — неужели проклятая мелодия всегда так орала и вгрызалась в уши стрекотом?.. Джек поднял голову и лениво тявкнул — значит, ничего опасного.

Влад нехотя сполз с дивана и поплелся открывать. Глаза все еще слипались, но он стойко держался. И был уверен, что это не кто-то из своих, те бы предупредили. Кара колотила бы в дверь ногами, а Корак мог свалиться прямо на голову, его охранная магия запросто пропускала — разве что, осторожно цапала за крылья, но это так, шутки ради, чтобы не зазнавался. Потому Влад рассудил, что это может быть что-то важное. Например, новое дело…

Не то чтобы у него было настроение разбираться с какими-то убийствами прямо сейчас. Он бы, напротив, добавил пару новых трупов.

Справившись с замком, Влад распахнул дверь и удивленно уставился на лохматого мальчишку, смотревшего на него исподлобья — не сосед, да и не походил он на того, кто будет что-то впаривать, ходя по квартирам. Лохматый, взъерошенный весь, как выпавший из гнезда галчонок, темноволосый, тощий, немного нескладный, с бледным лицом и запавшими серыми глазами. В какой-то майке, джинсах, по-модному рваных на коленях — а может, он упал так неудачно, и еще в растоптанных кроссовках. На запястье сиял амулет — не боевой, кажется…

В какой-то момент Владу показалось, что он смотрит на свое отражение, и он угрюмо помотал головой. Чего только спросонья не привидится.

— Ты кто такой и почему не даешь спать людям утром воскресенья? — мрачно спросил Влад.

— Я твой сын! — выплюнул пацан так, словно очень долго готовился к этой фразе. — Стой, ты куда?!

— Позову инквизиторство, пусть тоже поржет, — хмыкнул Влад.

Он и правда начал отодвигаться в коридор — услышал, как Ян загремел на кухне. Справляться с этим в одиночку у Влада не было никакого желания. Пацан стоял на пороге, яростно глядя на него, как будто хотел прожечь глазами две неаккуратные оплавленные дыры. Незамутненная ярость читалась в этом взгляде.

— Слушай, это невозможно, — вздохнул Влад. — Я имею в виду — даже чисто теоретически. Я же себя проклял, понимаешь? А тебе вообще сколько лет? — уточнил он. — Может, я в то время вообще мертвяком был!

— Не знаю я! — огрызнулся мальчишка. — Мать мой возраст скрывала. У нас вообще все документы поддельные. Из-за тебя! — упрямо рявкнул он. — Чего она, думаешь, бегала? Ты же гвардеец! — обвинительно заявил. — Я все в интернете прочитал!

Влад обреченно вздохнул. Он не хотел говорить этому злобному ребенку, что, если бы Гвардия захотела кого-то найти, ее бы никакие поддельные паспорта не остановили. Однако что-то нехорошее поскреблось в груди: если пацан не знает, то… Нет, все еще невозможно.

— Что случилось? — Ян выглянул в коридор — успел причесаться и схватить на кухне кружку с растворимым кофе. — Молодой человек, как вас…

— Тео, — нехотя буркнул парень. — Теодор Рудницкий.

Он злобно поглядел на Яна, словно тот виноват был во всех смертных грехах. Но инквизитор стойко выдержал этот взгляд, в меру приветливо улыбнулся и протянул ему руку:

— Ян Войцек-Зарницкий, майор Инквизиции, — представился он. — Что вы хотели обсудить? Проходите давайте, сейчас за завтраком и поговорим…

Тео аж замер от такого предложения, настороженно оглядел коридор, захламленный всякими чрезвычайно важными вещами, словно побаивался, что, как только он переступит порог, его тут же убьют. Это даже имело смысл для магов и нечисти: когда ты в чужом доме, вынужден играть по правилам его хозяев, а пацан этого явно не хотел. Но ему нужны были ответы — пожалуй, даже больше, чем ошарашенному Владу, поэтому он осторожно пошел вслед за Яном, часто вертя головой.

Выглянув, Джек покрутился вокруг замершего гостя, принюхался и заворчал неодобрительно, отодвигаясь в сторону. Влад заметил, как мальчишка сжал руки в кулаки — и сверкнули серебристые искры, чуть не сыпанули на паркет, но все же погасли, не долетев до пола. Защитная магия пронзительно отозвалась — Влад почувствовал это как укол в спину. У Тео точно был сильный дар — и удивительно похожий на магию его рода.

Сев за стол, Тео мрачно нахохлился. Того и гляди — укусит.

— Будешь хлопья? — нехотя предложил Влад, уже рассыпавший в две миски и заметивший, что на него смотрят голодным волчонком.

— Нет! — сердито рявкнул Тео.

Он оглядывал и их скромную кухню, и Влада с Яном, точно подозревал, что его привели сюда, чтобы тихо прикончить. Драться готовился. Лицо у мальчишки нервно дергалось, он оглянулся назад и в ужасе обнаружил, что в углу у двери улегся Джек — обманчиво безмятежный и еще сонный. Только хвост немного вилял.

Влад отобрал у Яна кружку с дрянным растворимым кофе, отошел выплеснуть в раковину. Существование такого, с позволения сказать, кофе он считал главным грехом человечества. Ян мешался и лез поговорить, бросая косые взгляды на Тео.

— Знаешь, а мальчишка чем-то на тебя похож, — негромко шикнул Ян.

— Да, а Вирен больше всего похож на Корака, но это ничего не значит…

— Нет, я имел в виду что-то такое… — Ян взмахнул руками. — Войцековское.

— Брось, мы ведь еще живы, — насмешливо заметил Влад. — Вот если бы он дверь с ноги открыл и начал кастовать Высшее боевое, не спрашивая, тогда бы я всерьез задумался, а так…

— Ты правда хочешь проверить, как я умею колдовать?! — окрысился парень, до того смирно сидевший за столом. Слух у него оказался чуткий.

Влад оскалился:

— А вот это уже интересно!

Он видел искры, видел холодный огонь, и ему любопытно было, на что еще способен этот пацан. Если сможет не только рычать и огрызаться, но и биться не на жизнь, а насмерть, то несомненно — что-то общее у них есть.

— Успокойтесь сейчас же! — осадил их Ян.

Тео послушался, немного отклонился, будто то, что он окажется от Влада подальше, как-то поможет его шаткому самоконтролю. Боевые маги всегда заводились с полуоборота; да еще пацан мелкий совсем, молодость бушует, кроет совсем — Влад невольно вспомнил себя в юности, чуть не бросающегося под колеса огромным фурам на своем сотни раз пересобранном мотоцикле. В то время он хотел не то что какого-то там отца убить — самого гребаного Господа Бога.

Ян казался обманчиво спокойным и разумным в этом бедламе. И его совершенно не встревожил внезапно объявившийся мальчишка.

— Какого хуя ты вообще убеждаешь меня в том, что у меня может быть сын? — понизив голос, возмутился Влад. Он предпочел занять руки чем-нибудь привычным… кроме оружия, вот и подвернулась турка.

— У тебя есть прошлое, это нормально, — пожал плечами Ян. — Мне как-то не нравится мысль, что ты можешь просто избегать ответственности — даже если ты искренне веришь…

— Я же объяснял уже, проклятие… И ты прекрасно о нем знаешь!

— Магия тоже ошибается! — напомнил Ян, обреченно покачал головой. — Но этот молодой человек звучит чрезвычайно убедительно… И выглядит — тоже. Так, ладно. Давай пойдем более простым путем! — решительно произнес он, и пацан невольно приосанился. Военный командный голос Яна строил всех. — Тео, как зовут твою маму?

— Ирина… но она имя тоже меняла, я думаю, — он пожал плечами. — Давайте я фотку покажу.

Он достал мобильник с битым экраном, какое-то время сосредоточенно тыкал в него, немного нахмурясь, а потом гордо, с каким-то торжеством повернул экраном. Словно надеялся, что Влад тут же узнает женщину и раскается во всех преступлениях, но он только нахмурился — да, черты лица казались ему знакомыми, в памяти ворочалось что-то… Но Влад точно осознавал, что встретил ее уже после смерти — возможно, потому что рядом был Ян…

— Я ее знаю, — медленно произнес Ян. У него всегда была отличная память на лица. — Так, постой, сейчас…

Он вскочил и принялся расхаживать по маленькой кухне, едва не натыкаясь на табуретки. Тео следил за ним почти испуганно, поэтому Влад счел своим долгом ворчливо пояснить:

— Это ему так думается лучше, не дергайся.

И Ян правда придумал — хищно метнулся обратно к телефону, прищурился, а потом негромко расхохотался. Оглянулся на Влада — глаза его сияли, и в них все же читалось что-то вроде облегчения. Со стороны для Тео все выглядело каким-то буйным помешательством, судя по тому, каким затравленным пацан казался, но Ян провозгласил:

— Радислава! Я ее помню! Прага, лет пятнадцать назад! То дело с твоим родственником! — Яну потребовалось еще немного времени, но тут в голове у Влада что-то щелкнуло, встало на места, и он сам откликнулся:

— Роман Бартош. Блядь! — веско добавил Влад. — Эй, мелкий, а как ты на меня вышел? После того расследования не должно было ничего остаться, наш кардинал постарался все подчистить! Учитывая, что преступником оказался пражский начальник, давить было на что…

— Мне мама сказала, — как-то жалко выдавил Тео. — Она… она умерла. У нее болезнь врожденная, с кровью связанное. А как я появился, стало хуже… Она умерла месяц назад, — совладав с собой, сказал мальчишка. — Сказать смогла, что мне лучше найти Влада Войцека. Она никогда раньше не говорила, я и подумал… По фоткам так похожи! — в отчаянии взвыл он. По тому, как Влад с Яном перекидывались фразами, мальчишка явно понял, что ловить ему тут нечего. — Так вы все-таки знаете моего отца?..

Влад криво ухмыльнулся. Коротко посмотрел на Яна, тронул контракт — неуверенным вопросом. Не хотелось скрывать от пацана все произошедшее, он заслуживал знать правду после того пути, что он проделал сюда из Чехии, однако… Влад и не догадывался, как вспыльчивый Тео отреагирует на новость о том, что именно они посадили его отца на долгие годы.

«Мы лишили его отца, получается», — растерянно подумал Влад, обращаясь к Яну. Когда они работали, он предпочитал не задумываться о том, что у этих преступников, настоящих мерзавцев есть семьи, дети, которых они любят больше жизни — да сам Влад такой же, чудовище, способное уничтожить мир ради своих родных…

«Мы сделали то, что должны были, — упрямо откликнулся Ян; когда речь заходила об арестах, об инквизиторской службе, он был уверен как никогда. — Роман сам был инквизитором, он понимал, на что идет и чем это может закончиться! И все равно нарушил закон… все нарушил!»

— Расскажите мне! — потребовал Тео, почувствовав это неуютное, тяжелое молчание. — Я имею право знать!

— Роман Бартош, — повторил Влад. — Мой очень дальний родственник; побочная ветвь клана… В общем, неважно. Когда-то он служил Верховным в Пражской Инквизиции, и… он проводил эксперименты над нечистью, над оборотнями, — разом выговорил Влад. — Это был заказ правительства, магическо-биологическое оружие. Он превращал тех вервольфов в то, что мы называли химерами, но… Мы его арестовали. Это было неофициальное дело, нас попросила помочь стая моих старых друзей.

Тео побледнел, затряс головой. Выглядел так, как будто хотел или кинуться на кого-нибудь с кулаками, или разреветься. Угрюмо шмыгнул носом.

— Мне кажется… он ввязался в это дело, чтобы заработать денег. Для вас с матерью, — мягко добавил Ян. — Но ты же понимаешь, что это ужасно. Мы не могли просто оставить все как было. Кто-то должен был его остановить.

— Я… я понимаю, — оторопело пробормотал Тео.

Не за такой правдой он пришел. Явился за криками, скандалами и дракой, за треском заклинаний и развороченной квартирой, которая занимается огнем. Это было так… по-войцековски — грянуть яростным пожаром и выжечь все дотла. Вот толькопацан явно не ожидал, что его усадят за стол и станут рассказывать, почему они не могли поступить иначе. Очень честно и как будто немного виновато.

Тео не выдержал, рванулся. Не в атаку, а прочь из кухни, из квартиры, магией наскоро отмыкая замки. Джек вскинулся, мог бы тяпнуть за пятки, остановить, но Ян коротко свистнул, и пес улегся обратно. Тео сбежал, оставив только визг изнанки, сходящей с ума вместе с ним. На кухне вдруг стало как-то невыносимо пусто, но Влад же заранее знал: так и будет. Не готов этот мальчишка ко всему этому.

Влад подождал недолго, минут пять.

— Я пойду… поговорю, — вздохнул он.

Ян кивнул, коснулся его плеча. Пока Влад спускался по лестнице, контракт овевало теплым ласковым спокойствием: все будет хорошо, все точно будет… На Тео он наткнулся сразу же — пацан лег на лавочку у парадной, развалившись, как кот. Одна нога в кроссовке скинута на землю. Смотрит в небо. Мимо прошла пара прохожих, но не обратила на мальчишку внимания — со стороны могло показаться, что он просто бездельничает, дожидаясь кого-то.

Влад остановился, облокотившись на спинку скамейки.

— Будешь? — предложил он, протягивая Тео пачку сигарет.

Тот быстро схватился за нее, вытащил себе одну. Курить лежа было не очень-то удобно, поэтому Тео сел, позволив Владу устроиться рядом на лавке. Некоторое время мальчишка провозился с огненным заклинаньицем — искра никак не хотела вспыхнуть, он сердито сопел и косился на Влада, который тщетно пытался сделать вид, что не видит этой позорной для боевого мага заминки. В конце концов Тео прикурил, затянулся и вернул Владу пачку.

— Так ты получается… мой дядя или типа того? — сипло спросил мальчишка. На Влада старался не смотреть.

— Ага, пятиюродный. Седьмая вода на киселе, в общем.

Тео негромко рассмеялся — очень отчаянно и горько. Он явно не знал, что ему делать дальше. Найти отца и отомстить ему не получилось, зато он узнал, что Романа за все его преступления уже настигло наказание — и что может добавить один мальчишка?

— Он еще жив? — спросил Тео, стараясь казаться безразличным.

— Я не знаю. Не особенно пытался узнавать, такие расследования… лучше оставить позади. Думаю, жив, хотя дело было в какой-то мере политическим и очень засекреченным… а такие узники могут долго не жить.

Тео мрачно кивнул.

— Я-то думал… все было так легко! — бессильно пожаловался он. — Я сгреб все деньги, что были, и полетел сюда. Начитался в интернете, что ты из Праги переехал, и у меня в голове все сложилось. Там ничего не было про то… расследование.

— В интернете вообще мало что есть, — пояснил Влад. — Я не последний человек в Аду, поэтому там много пробелов, военная тайна, все дела. Зато полно всяких сплетней о моей личной жизни. И ты вполне мог бы стать их частью, если бы накинулся на меня где-нибудь на работе или на улице.

Тео неловко пожал плечами. Они были все еще чужие, совсем незнакомые, и по лицу мальчишки было видно: он сомневался, стоит ли это того, нужно ли пытаться… сблизится. Сидел, съежившись, и курил — не как Ян, расслабленно и с наслаждением, а чуть ли не давясь, как будто надеялся, что задохнется дымом насмерть.

У него наверняка никого не осталось. Теперь, когда мать умерла. Пустой дом — возможно, друзья, но Влад невольно вспоминал себя в том же возрасте, такого же злого и несчастного. Одиночество — вечное их проклятие, и не важно, что их с Тео разделяет куча веток сложного генеалогического древа.

— Ты боевой маг? — любопытно спросил Влад.

— Я… да, учусь пока, — неловко кивнул Тео. После его возни с огненным заклинанием у кого-нибудь и впрямь могли возникнуть сомнения. — А ты? Я думал, что тоже, но я не чувствую…

— Больше нет, — отрезал Влад. — Долгая история. Я отдал эту силу, чтобы спасти мою семью, и я ни о чем не жалею.

— То есть… Яна? — замешкавшись, уточнил Тео. — Неловко с ним как-то вышло. Я просто подумал… ну, что ты мою маму — променял… Наверно, надо с ним поговорить.

— Потом поговорите, инквизиторство необидчивый, все нормально, — отмахнулся Влад. — Речь не только о нем была, хотя и только ради Яна я бы магию отдал, не сомневайся. Но… в общем, семья у нас большая.

— Но ты же последний Войцек?

— Иногда дело не в крови, а в душе, — важно поправил Влад.

Тео явно не понял. Зажег искорки на кончиках пальцев, играясь. Его магия была совсем не похожа на колдовство Влада, более слабая, но… правильная. Влад вымучил себя, перекроил свои пределы, забил всю спину магическими татуировками в погоне за силой, а мальчишка просто инстинктивно колдовал, иногда неловко и робко, как кот, пробующий лапой свежий снег. И это было куда вернее и честнее, чем то, что Влад когда-то творил.

— Что будешь делать теперь? — спросил Влад.

— Не знаю… но настроение пойти куда-нибудь нажраться, — честно проворчал Тео. — Чтобы нихуя не помнить. Были б еще деньги…

— Не скажу, что не понимаю, — хмыкнул Влад, — но тебе сколько лет-то? Шестнадцать?

— Официально — семнадцать, — отрезал Тео. — Думаешь, если я смог сюда добраться, я недостаточно взрослый?

— Я ничего не думаю, просто ты вроде как моя ответственность. Я единственный из живых твоих родственников, пацан, поздравляю с этой счастливой новостью! — ядовито произнес Влад и хлопнул сердито зашипевшего Тео по плечу. — Не хочешь все-таки подняться и позавтракать? — предложил он. — А потом решим, что с тобой делать.

Тео сначала ощетинился, но потом неуверенно кивнул. Не собирался принимать помощь так просто, но мальчишка выглядел потерянным и голодным. В большей степени — голодным.

— Давай, заодно расскажешь, как там у тебя с магией получается, — хмыкнул Влад, подталкивая его к парадной.

— Знаешь, а даже хорошо, что я ошибся, — кашлянул Тео, когда они поднимались по лестнице. — А то бы я тебе голову снес — и дело с концом.

— Невосполнимая потеря для всех миров, — совершенно серьезно кивнул Влад и расхохотался.

Комментарий к тео

вся история с Романом изложена тут: https://ficbook.net/readfic/7528124

========== в последний момент ==========

Комментарий к в последний момент

новогодняя зарисовка!

пост Alma mater

всех с наступающим!!

Обычно мрачный и темный, сегодня гвардейский замок оказался украшенным и прямо-таки светящимся от магии, что вспыхивала вокруг, гирляндами повисая на высоких шпилях. Где-то там мелькали несколько Падших, которые все еще развешивали украшения. Множество демонов толкалось во внутреннем дворе, кто-то постоянно приезжал и уезжал, визжали лошади, где-то рядом гавкали адские гончие, и среди всего этого шума было неудивительно, что Вирен и Тэл смогли затеряться.

— Ты же сказал, что у нас дело? — растерянно заявил Тэл, оглядев празднично убранный холл гвардейского замка. Со всей этой разноцветной мишурой и светящимися фонариками он уже не выглядел таким угрожающим. — Я думал, мы торопимся! Спасать демонов и все такое…

— Тебя Ян, что ли, покусал, пока я отвернулся, — проворчал Вирен. — Успокойся, дело немного подождет. А мы пока елку нарядим…

Никакого дела не существовало в природе, это был лишь очень удобный способ выдернуть Тэла из заточения. Ему нехотя позволили, но ведь и Вирен не помогал другу сбежать, а, напротив, вел его туда, где больше всего гвардейских офицеров, в по-новогоднему украшенное обиталище Роты Смерти.

— Елку? — нахмурился Тэл. — Ты про то странное колючее дерево вон там, верно?

— Ты безнадежен, но да.

Только что перед ними пронесли несколько огромных ящиков с елочными игрушками. Но и сама ель была большой, поднимаясь под потолок пиршественного зала — а в Аду все строили с размахом. Кто-то из тех, кто мог летать или колдовать, уже водрузил на самую макушку огромную серебряную звезду.

Засмотревшись, как она сияет, Вирен совсем не заметил, как на их пути попался Ян, тащивший очередную коробку, в которой что-то загадочно побряцывало, и, зная их семью, это могли быть как очередные украшения, так и какое-нибудь оружие.

— О, вы тоже здесь, какое счастье. А то Белка все жаловалась, что ей никто не помогает… Тэл, как ты себя чувствуешь? — вежливо улыбнулся Ян, поглядев на него.

— Я… в порядке, капитан… сэр… милорд? — несчастно кашлянул тот, косясь на Вирена и немного отступая. — Спасибо, что спросили. Это очень мило. Совсем не пугающе. Может, мы донесем коробочку?

Немного удивленный, Ян все же вручил ему свою ношу, и Тэл рванул прямиком к елке. Некоторое время Ян стоял, глядя ему вслед, а потом покосился на Вирена:

— Не хочу ничего говорить, но тебе стоит за ним приглядывать. И я не про его неконтролируемую магию…

— Все будет хорошо, пап, — пообещал Вирен. — Просто… ему поможет, если он проведет эту ночь с кем-то… ну, понимаешь, семейным.

Он поспешил за Тэлом, но тот уже нашел Белку и пытался одновременно обниматься с ней и удерживать коробку, которую он почему-то не догадался поставить на пол. Вирен осторожно изъял у него игрушки, пока ничего не расколотилось, и кивнул назад, на Яна, который зычным голосом раздавал указания солдатам, что расставляли длинные дубовые столы:

— И почему ты постоянно его шугаешься? — несколько расстроенно спросил Вирен.

— Наверное, потому что твой отец — Смерть, — неловко огрызнулся Тэл. — Мне определенно надо привыкнуть…

Он покосился на елку, рассматривая ее вблизи немного с опаской. Адские сосны, которые росли на кругах пониже, были более вытянутыми, а хвоя отливала синим, так что Тэл определенно не знал, что делать с этой странной человеческой елкой, но деятельная Белка впихнула ему в руки несколько шариков, которые Тэл автоматически повесил на нижние ветки.

— Ага, мои любимые племянники! — раздался громкий крик сверху, и прямо на них с Белкой свалился кто-то, радостно прижимая их к себе. — Ты не слишком-то торопился, малой…

— Это дядя Корак, — прохрипел Вирен, чувствуя, что его немного придушили. — Он всегда приходит на праздники.

— Разумеется, тут же кормят, — хмыкнул Влад, выглянув из-за елки. Он уже нацепил венок из гирлянды на манер тернового, хотя и не изменил по случаю праздника любимой черной рубашке. — Ты же замотал веревку до самой макушки? — шикнул он на Корака.

Корак ответственно кивнул. Тэл оторопело рассматривал его, в основном — хвост Корака, которым тот от радости размахивал из стороны в сторону, что Белка предпочла немного отодвинуть коробки на безопасное расстояние. Приглядевшись, Вирен увидел, что на еще пустых ветвях елки лежит длинная нить с прицепленными к ней камушками-амулетами…

— Раз, два, три… — начал отсчет Влад.

— Елочки, гори! — радостно подхватил Корак, взмахивая руками, как гордый дирижер.

— Вирен, не дай им сжечь елку! — раздался крик Яна откуда-то с другого конца зала.

Но амулеты не загорелись всепожирающим колдовским пламенем, а вспыхнули сотнями огней, сначала горели все вразнобой, но потом уравновесились и начали медленно мерцать разными цветами, вспыхивая и снова потухая. Восхищенная Белка с визгом бросилась на шею к Кораку, а потом и к Владу, которого она едва не повалила в елку.

— Надо нарядить тут все, пока птичка с хвостиком не вернулись, — кивнул Корак. — Они пока что раздают печеньки демонятам…

— Это он так про Сатану и первую леди?! — испуганно переспросил Тэл.

Все еще дико оглядываясь, он полез в коробку и стал развешивать шарики, видимо, чтобы чем-то заняться и не сойти с ума окончательно. Было немного одиноко без Кары и Ишим, которые тоже обычно украшали елку, однако с каждым годом предпраздничной возни и всяких официальных дел становилось все больше, потому как все больше демонов смирялось с тем, что отпраздновать человеческий Новый год — не значит предать свою древнюю историю и культуру. Веселиться, в конце концов, любили все.

— Отец никогда не праздновал эти ваши людские даты, — проворчал Тэл. — Хотя он и Исход не особо отмечал. Больше для вида, потому что политика такая.

— Значит, ты просто обязан веселиться ему назло! — самоуверенно выдал Вирен, видя, как друг задумчиво кивает.

Влад и Корак спорили насчет того, насколько шарики гармонируют, и дело могло дойти до драки, но Белка ловко вмешивалась и разнимала их. Шарики были особенные, сделанные на заказ, потому как, помимо вполне обычных падающих звезд, перьев и перекрещенных зульфикаров, символов Гвардии, там были выписаны и портреты солдат.

— А это кто? — осторожно спросил Тэл, только что повесивший один из шариков. Там улыбался демон с белыми волосами, одетый в гвардейский мундир.

— Дьярвир, мой старший брат, — вздохнул Вирен. — Он погиб в Гражданскую. То есть… я его никогда не видел, конечно, но Кара его приняла, а значит, он тоже часть семьи.

— О да, Кара всегда с размахом это делает, — вздохнул Влад, услышавший их тихий разговор. — Проорала, что Дир ее сын, на всю Столицу. Жаль мальчишку, конечно…

— Разве это… — Тэл неуверенно пожимает плечами.

— Это наша история. И способ почтить память. Вешай давай.

Почему-то казалось, что эту фразу Влад всегда произносил где-то неподалеку от виселицы или какого-нибудь дерева, которое можно было под нее приспособить. Слава Деннице, на их новогодней елке пока никто не повис.

Корак таскал Белку к потолку, где она украшала самые высокие ветки. Вирену высота не очень-то нравилась, а Влад с Тэлом тоже не изъявили желания, поэтому макушка целиком и полностью досталась этим двоим. Елка за каких-то полчаса преобразилась, засияла — ведь и удивительные шарики ручной работы тоже отражали мерцающую гирлянду… Белка притащила откуда-то бумажные фигурные снежинки, которые наверняка сама и вырезала, и стала важно развешивать, добавляя последний штрих.

— Отличная елка! — воскликнул Ян, который стоял позади и ликующе оглядывал ель.

Зал уже украсили: под потолком еше больше протянулась мишура с черно-серебряными шариками, на люстрах повисли снежинки. Последние Нииран как раз цеплял, сосредоточенно двигая левитацией. Столы встали буквой «П», и на них уже раскладывали приборы. Стояли посеребренные подсвечники, вазы с еловыми ветками… Вирену вдруг показалось, что он оказался в новогодней сказке.

— Так, вы отлично постарались, я вами горжусь, — решительно заявил Ян. — Нет, Влад, никаких фейерверков внутри. Даже если магия будет под контролем… Знаю я ваш контроль…

В середине его отповеди двери распахнулись, и в зал влетели Кара и Ишим. Рявкнув: «Ненавижу детей!», Кара первым делом полезла обнимать Вирена и Белку, которым принесла еще по печенью, несмотря на то, что они немного выросли из того возраста, когда им полагались сладкие угощения от Сатаны и первой леди. Вирену досталось со звездочкой, как он и любил…

— Вот, а это тебе! — улыбнулась Ишим, потягивая Тэлу коробочку с печеньем. — Это наша столичная традиция, мы угощаем демонят у Дворца.

— Я… спасибо, миледи, — оторопев, выдавил тот.

— Открывай давай, что там? — насела на него Белка. — Звездочка — это удача, перышко, как у меня, — перемены…

— Корона? — нахмурившись, предположил Тэл, раскрывший коробочку. — И что это значит? Может, нам с Виреном обменяться?

— Не-не, не вздумай! — возмутилась Белка. — Это славное будущее.

Тэл сосредоточенно рассматривал печенье. Тем временем Кара, хозяйски оглядевшая гвардейский зал, шумно поинтересовалась, есть ли тут чего-нибудь выпить, и солдаты по знаку Яна забегали, притаскивая с кухни и из погреба праздничные угощения и лучшее вино…

— Когда-нибудь мы будем делать это все не в последний момент, — проворчал Ян, который во всем любил порядок.

— Ну, тогда будет не настолько весело, — ухмыльнулся Влад, ненароком приобнявший его за плечи, чтобы Ян переживал чуть меньше. — А так у нас самая охуенная елка и самый крутой праздник…

Ян терпеливо вздохнул.

Стрелки часов неумолимо ползли к полуночи.

========== за дружбу ==========

Комментарий к за дружбу

Волк и Нииран

пост Alia tempora

челлендж #горячие_дневниковые_парочки

Пара: бывшие враги, ставшие друзьями.

Действие: что-нибудь празднуют.

Время: вечер.

Место: на природе/открытой местности.

Они продирались сквозь лес в отягощенном мрачном молчании, потому что вдвоем уже понимали, что давно заблудились… И не было никакого смысла ругаться. Должно быть, свернули не туда возле последней деревеньки, где им какой-то демон указал дорогу до ближайшей гвардейской заставы. Нииран проклинал все про себя, изредка бормоча под нос, а Волк тащился рядом на усталой несчастной лошади и по большей части молчал. Только сурово объявил привал, когда солнце стало клониться к закату, а лес каким-то чудом не расступился, пропуская их к цивилизации.

Нииран нервно оглянулся по сторонам, оказавшись на земле. Всю жизнь он провел в городах, не важно, были это трущобы холодного Девятого круга или раскаленная Столица в центре пустыни, но всегда рядом были улицы, дома, проспекты — и, что важнее, шумные толпы демонов и духов.

Очнулся Нииран, когда Волк свалил перед ним кучу хвороста.

— Поджечь сможешь? — спросил он, хмурясь, и Нииран быстро кивнул. Магическое пламя загорелось бы и на камнях.

Волк молчал с тех пор, как на их небольшой отряд напали к югу от столицы Седьмого круга. Банда, которую они должны были арестовать, откуда-то взяла пушки, оставшиеся после гражданской, и шмальнула картечью по отряду гвардейцев, стоило им приблизиться… Магические щиты Ниирана почти что выдержали удар, но грохот стоял ужасающий, барьеры дрожали и вспыхивали, и ненадолго они оказались окружены…

Их перебили, и Ниирана в какой-то момент спасло только то, что Волк схватил его паникующую лошадь за поводья, уводя прочь. Ничего не было понятно, и Нииран едва не вломил ему по лицу боевым заклинанием, однако сумел взять себя в руки.

— Повезло же мне тут с вами застрять, — вздохнул Нииран.

Восемнадцать лет работы на Гвардию.

Возможно, правомерное наказание за покушение на власть Сатаны, но иногда ему казалось, что куда милосерднее было бы его пристрелить. Обычно с наемниками, перешедшими дорогу Гвардии, так и поступали, но ему повезло… Однако в какие-то мгновения Ниирану невыносимо стыдно было, что он пришел сюда отбывать наказание, а тот же Волк когда-то явился своими ногами, охваченный желанием поменять свою жизнь, хотя прежде он был лучшим рубакой на Девятом круге.

— Хочешь? — хмыкнул Волк, протягивая ему небольшую фляжку. Там заманчиво плеснуло.

— Мы что-то празднуем?

— Ну, по крайней мере, остались живы, — как всегда, разумно кивнул Волк. — Как по мне, уже повод. Когда-то этого хватило бы, чтобы не просыхать неделю…

Когда-то одной встречи хватило бы, чтобы голова Ниирана покатилась по траве.

Нииран отпил немного вина, чувствуя, что немного согревается. Придвинулся ближе к костерку, протягивая ноги, которые почему-то ныли — но ведь Нииран проделал весь этот путь на лошади… Он рассеянно поднял руки, глядя, как тонкие пальцы освещает теплый костерок, розово подсвечивая кожу. Сколько раз обещал себе не полагаться только на магию…

Помотав головой, Нииран почувствовал, как будто бы печет старый шрам на щеке. Рассеянно почесался, чувствуя пристальный взгляд Волка. Тот, внушительный и мрачный, сидел рядом и во что-то вслушивался, положив на колени любимый боевой топор и поглаживая рукоять. Хотел бы Нииран что-нибудь сказать, но Волк вдруг поднял ладонь, призывая к молчанию.

— В лесу, — почти беззвучно прошептал Волк. — Сзади.

Окаменев, Нииран напряг пальцы, почувствовал колкое присутствие магии. Он и не заметил, что за ними следят, так что сейчас напряженно косился, пытаясь заметить хоть что-то, колыхание ветвей, малейший хруст… Но Волку он верил. В драке не было никого лучше…

С удивительной ловкостью Волк нырнул в кусты. Скрылся в тенях, растворился, словно его и не было рядом никогда. Всего лишь шорох — пробежавший по лесу ветер, взметнувший листву. Раздался задушенный вскрик, и Нииран настороженно скользнул в противоположную сторону.

Он ненавидел лес. Ненавидел кусты, сквозь которые ничего не было видно. Темноту непроглядную, в которой мог спрятаться любой враг. Нииран даже не догадывался, следовал за ними кто-то из банды или прицепились какие-то стервятники по дороге.

На него выскочил демон слева. Занес клинок, но с пальцев Ниирана сорвались сверкающие молнии. Он любил швыряться огнем, однако сейчас не стал бы этого делать, если не хотел воочию увидеть лесные пожары, о которых только читал. Молнии прошили демона насквозь, и он заорал — мучительно и громко, отзываясь воплем по всей притихшей чаще. Упал на землю; одежда его дымилась. Не успел Нииран проверить, жив ли он, на него вылетел из засады другой разбойник. Сабля выскользнула из ножен торопливо, и Нииран успел отбить удар. Демон оскалился, прорычал что-то ему в лицо, злобно щерясь, а Нииран не мог разобрать слов, слишком шумела в ушах кровь. Пытался пересилить противника… Клинки разошлись, высекая искры, а следующий выпад разбойника ударил точно в плечо. Там, где впился меч, сначала стало холодно, потом — очень жарко.

Испуганный за свою жизнь, Нииран не заметил, как из кустов выскочил Волк. И слава Деннице, что не заметил, иначе взглядом мог подсказать разбойнику обернуться. Топор тяжело ухнул, опускаясь на голову демона, срубил ему рог и половину башки, прямо от виска. Дернувшись, Нииран сбросил с себя обмякшее тело, вскочил, дико оглядываясь и ища нового противника. Над ним, шумно дыша, стоял Волк, сжимал в руке огромный топор, и невольно Нииран отшатнулся.

— Ран, ты цел? — в голосе Волка прорезался испуг. — Не задели?

— Херня, плечо, — выговорил Нииран.

Волк оттащил его к костру, заставил снять изрядно перепачканный мундир. Кровь густо пропитала рукав, мазала черным, и Нииран почти не мог двигать пальцами, а это было самое жуткое, что маг вообще может вообразить, но он стискивал зубы и ждал, пока Волк выпутает из связки амулетов лечебный. Колдовать на самого себя — все равно что зашивать свои раны в самом неудобном месте. Долго и больно.

Выдохнув, Нииран пошарил взглядом возле костра, тщетно ища ту самую фляжку. Теперь ему очень хотелось выпить, не важно, что был за повод.

— Там больше никого нет? — спросил он. — Ты уверен?

— Никого не осталось, — глухо проронил Волк.

Нииран обещал себе, что развернет поисковое заклинание, как только его рука перестанет пульсировать тупой болью, а пока просто сидел, стиснув зубы и болезненно сжавшись.

— Ты извини, — вдруг вздохнул Волк. — Я не хотел тебя убивать. Я имею в виду… и тогда, в прошлый раз, — растерянно подсказал, показывая на свое лицо, тоже иссеченное мелкими шрамами…

Но все же не отметиной от боевого топора.

— Да я понимаю, — скривился Нииран. — Ты хотел ее защитить. Я сам бы зарезал ради Баяры кого угодно — и до сих пор так сделаю!.. — Он сдавленно застонал, когда Волк приложил мягко сиявший амулет к открытой ране.

Магия лечила быстро, принося странное, кружащее голову облегчение. Волк сел рядом, глядя виновато, как большая псина, и Нииран с усилием отвернулся. Столько лет он мечтал о том дне, когда сможет отомстить за шрам, за всю эту боль, но теперь они были в одной гвардейской лодке, а Волк, к тому же, был его командиром. И тем, кто только что спас ему жизнь.

— Надеюсь, ты все это делаешь не из долга? — хмыкнул Нииран.

— Нет, конечно, — Волк странно поглядел на него. — Я сделал бы все то же ради любого другого гвардейца… Я много думал о том, что случилось, — признался он. — Я неправильно поступил. Тогда мне казалось, что самое легкое решение всех проблем — просто зарубить соперника. Что тогда Баяра будет моей, что все будет хорошо. Это было очень по-детски.

— Ну, иногда правда легче кого-нибудь убить, спорить не буду.

Нииран ухмыльнулся, снова коснулся старого шрама, настолько жуткого, что его не смогла излечить даже магия. Он чудом остался жив, когда топор Волка рухнул на него сверху, а Нииран даже не успел сколдовать ничего. Защитное заклинание тогда жалко хрупнуло и развалилось, такая у Волка была силища, но Нииран все же был магии благодарен — иначе бы ему просто располовинили голову.

В конце концов Волк добился прямо противоположного: Баяра ухаживала за раненым Ниираном, а потом они поженились. Просто потому что Нииран не хотел больше ждать — понял, что смерть может случиться когда угодно.

И вот он сидел в промозглом лесу со своим бывшим соперником, ныне — другом и сослуживцем, и чувствовал, что немного сходит с ума. Волк не казался больше тем бешеным воином, каким Нииран его помнил, несдержанным, чуть что хватающимся за топор. Может быть, он немного изменился. Нииран, должно быть, тоже стал другим.

— За дружбу, — предложил Нииран, все же нашаривший в траве фляжку. Волк улыбнулся — и это было совсем не похоже на боевой оскал.

— За дружбу, — согласился он. — Хорошо, что ты здесь.

Нииран нервно кивнул.

Больше всего на свете он хотел вернуться домой с этого проклятого задания и обнять жену и дочерей.