До. Письмо, что принес ветер [До] (fb2) читать онлайн

До До. Письмо, что принес ветер

В одиннадцать он вернулся. Исчез в десять, сбежав от выглянувшего солнца, и лишь спустя час забился по окнам с нарастающим воем. В комнате снова потемнело. Маленькая аккуратная улочка ушла под тень набежавших снеговых туч.

Ноябрьский ветер. Ноябрьский день.

Соня проснулась в девять и уже пережила три смены погоды и настроения. Ей чертовски необходим дождь и ветер, чтобы чувствовать приятный контраст между большим тёплым креслом, в котором она проведет день и холодной неприветливой улицей, куда ей, по вероятно счастливому стечению обстоятельств, выходить не придется еще долго.

Она ждала этого контраста целую неделю. Солнце и ясное, чуть ли не синее, небо – все это яркое, слепящее раздражало и будто усиливало дерущую боль в лодыжках. «Мне кажется, что с меня постоянно снимают кожу» – рассказала она по телефону матери в первый день своих неожиданных «обожжённых каникул».

В прошлый четверг горячий пар прошёлся по закрытым тонким капроном ногам. Недоглаженное платье из зимнего поступления осталось висеть на неисправном отпаривателе – Соню отправили домой и обещали разобраться. Соне обещали выплаты по временной нетрудоспособности, если её невнимательность будет опровергнута.

Следующий год – последний по взносам за дом. Если страховая компания признает вину за оборудованием, то неисправный отпариватель исправно поможет ей без дополнительной помощи родителей закрыть кредит раньше времени.

В десять Соня достала из микроволновки миску с молоком и, высыпав остатки хлопьев, села за стол. Яркие красные цифры на часах начали блекнуть и скучнеть в свете выглянувшего солнца. Серое небо, которому она так обрадовалась, как только открыла глаза, дало брешь, и тяжёлые облака расползлись в разные стороны. Чёрные ветки облетевшей вишни за кухонным окном качались все медленнее и спокойнее.

От досады даже расхотелось пить чай. Оставив в раковине грязную посуду, девушка отправилась в спальню и уселась возле заваленной бинтами и мазями тумбочки. Возилась долго, аккуратничала и легонько дула на сморщенную красную кожу. Когда, наконец, закончила и подняла голову, в комнате заметно потемнело. Соня улыбнулась первой удаче этого дня и поспешила на кухню заваривать чай.

Цифры на кухонных часах вновь ярко и весело светились в приглушённом дневном свете. Девушка поставила чайник и, не дожидаясь, когда он закипит и горячий пар вырвется на волю, обхватила ручку полотенцем и залила мятные листья.

Большое оливковое кресло постепенно превращалось в гнездо. Если приходили гости, вмятину от многочасового сидения с поджатыми под себя ногами прятала полосатая подушка. Три узкие через одну широкую – такого же оливкового цвета. Идеальное сочетание. Когда-то в её жизни было такое же идеальное сочетание. Соня замерла, поднеся чашку к губам. Неуловимый образ какого-то события вызвал смутную тревогу. Оливковая рогожковая ткань… такой же оттенок полоски. Если промяла кресло, закрой его подушкой такого же цвета, а если…

«Если обделался, надень штаны дерьмового оттенка» – вытолкнула память на поверхность ломкий подростковый голос. Не самые приятные воспоминания. И совсем неуместные для начала такого дня, да и вообще любого дня.

Было и прошло.

Соня хлебнула чай, сняла с языка неспокойную травинку и, распластав её на пальце, огляделась: идти на кухню к мусорному ведру не хотелось, выкинуть на пол – слишком.

Откинув плед, девушка осторожно поднялась на ноги. Окно (на той стороне дома, которую ветер не замечал) в одном шаге от её мягкого оливкового гнезда. Нужно только потянуть прохладную ручку вверх и пальцы, держащие травинку, окажутся на улице в сыром холодном воздухе. Через лазейку, равную по толщине её запястью, в тёплую комнату постепенно пробиралась улица. Девушка не спешила закрывать окно: левая рука ощущала через шторы жар батареи, а правая, порозовевшая, горела от свежести. Небо становилось всё темнее, пошёл дождь. Соня полностью вернулась в тихий тёплый дом. Перед тем, как закрыть окно, бросила взгляд на калитку.

Размытый силуэт в синей куртке с чёрной сумкой через плечо остановился напротив её почтового ящика.

«Он даже не догадывается, какие важные новости принёс» – подумала Софья, глядя, как удаляется сгорбившийся под ливнем пожилой почтальон. «Да и я не догадываюсь…». В полной уверенности, что в ящике долгожданное решение по выплатам, девушка запахнула на груди тёплый халат, накинула на плечи вязаную кофту и вышла из дома. Через пару минут, проведённых на вражеской территории дождя и ледяного ветра, она узнала, что её самые смелые надежды оправдались.

А также, что письмо не одно.

Конверт из страховой компании, покрытый тёмными дождевыми каплями, приземлилось на стол. Она вскрыла его, не отходя от ящика, и первое, за что зацепилась взглядом, была сумма выплат, чуть больше той, которую неустанно вымаливала. И к её удивлению, «Господи, пусть мне дадут…» сбылось.

Второе письмо в поздравительном конверте оказалось анонимным. Несмотря на красивый вензель, Соне стало некомфортно. Замысловатое кольцо вокруг буквы «С» вырисовывалось кем-то, кто явно не хотел представляться. Во всяком случае, сразу. Стало как-то неуютно, тревожно, будто пустила незнакомца в дом.

Совершенно позабыв об остывающей на подлокотнике чашке чая, Соня уселась в кресло и закуталась в плед. Холод, который успел проникнуть в дом, уже растворился в нагретом воздухе. Но ей казалось, что она мерзнет изнутри.

Девушка протолкнула палец в сгиб конверта, бумага легко поддалась и через секунду обнажила послание, завёрнутое в целлофановый пакет.

– Что за чёрт? – перед тем, как вытащить письмо, ещё раз прощупала конверт. Но никаких уплотнений не было, только несколько сложенных листов в клетку.

Почерк мелкий и аккуратный. Всё, что ей, Соне, хотели сказать, уместилось на пяти пронумерованных страницах. Она тут же нашла окончание и обнаружила подпись.

«Интересно, а гроб у него тоже квадратным будет?» – голос сорвался и ушёл вверх на последнем слове. Беспокойный, чуть сипловатый голос Серого Вожака. Такой четкий и громкий, что Соне показалось, что она действительно его слышит. Замечание о дерьмовых штанах, которое пронеслось в голове каких-то полчаса назад, тоже принадлежало ему. Удивительно, что она это вспомнила.

Накануне письма.

«Здравствуй, милая Софья! Прошло двенадцать лет с тех пор, как ты последний раз видела меня. Я же видел тебя совсем недавно, не буду говорить, когда, ведь придётся признаться, где. Скажу так: ты уже ходила со стрижкой (кстати, длинные волосы шли тебе больше)».

Соня подняла руку, потянула за край шторы. В комнате стало ещё темнее, но от мысли быть просматриваемой с улицы стало жутко. Она подстриглась две недели назад и тот, кто оставил вместо подписи нелепого квадратного человечка с плачущим лицом, в какой-то момент был рядом.

«…Я много думал, помнишь ли ты меня. Когда тебе четырнадцать, жизнь со всеми её событиями и персонажами кажется неизменной. Но ты растёшь, развиваешься, проживаешь еще десяток лет, и та неизменность вдруг оказывается сном. Думаю, так и было с тобой. Ты закончила школу, поступила в институт, нашла работу и даже имеешь свой дом. Все погони по тёмным улицам перекочевали в воспоминания.

Твое взросление было нормальным. Ребенок, который в детстве лупил свои игрушки, теперь смотрит на них с умилением вдруг настигшей его взрослости. Уверен, что и ты с высоты прожитых лет и своих длинных красивых ног смотришь на подобных мне с обходительной жалостью. Право дело, лучше бы дала потрогать сиськи (не поверишь, НИКОГДА НЕ ТРОГАЛ!)⠀

Я уверен, Софья, ты стала полноценной личностью, легко освоилась в жизни. Я же остался один по ту сторону стены, которой вы отгородились от меня в школе, и вдоль которой загоняли, как зверя, чуть ли не каждый вечер».

За окном прошуршал автомобиль, прорезав дождливые утренние сумерки тёплым светом фар. Соня проследила движение неяркого квадрата по стене. Он выхватил рисунок на обоях – тонкие изящные веточки, будто постоянно двигающиеся навстречу чему-то или преследующие что-то.

Лист бумаги, шершавый от мелко написанного текста, замолчал в руках. Соня замерла, не сводя глаз с обоев и пытаясь вновь увидеть привычный параллельный узор, но теперь ей казалось, что эти ветки действительно что-то преследуют. Переплетаются, опутывают, создают ловушки. Охотятся. Как они охотились за тем, чьим голосом говорило письмо.

Они тоже были тонкими, гибкими и правильными. Когда в четырнадцать у тебя нет прыщей, ты становишься на ступень выше тех, чьи лица усыпаны ими. Но даже эти низшие сословия в подростковом мире стоят выше того, чьё тело напоминает… ящик.

«Я помню каждого из вашей «ДН». Уверен, ты слышала о недавней трагедии в семье своей подружки. Я был на похоронах. Правда, смотрел со стороны. Кажется, это её младшая дочь? Соня, тогда я подумал, что маленькие гробики – это символ неправильности, чудовищной несправедливости мира. Так зачем же вы рисовали МЕНЯ в таком же?!

У меня сохранились ваши рисунки. Хотел приложить один, но тогда бы ты рассмотрела его первым и, возможно, выкинула письмо, а в мои планы входило твое ознакомление с текстом.

Боже… Кстати, слышала выражение: «Если бы треугольники создали Бога, то он был бы с тремя сторонами»? Наверное, мой – с четырьмя. Отвлёкся… Софья, я меньше всего хочу, чтобы ты думала, будто я угрожаю тебе своей памятью. Это совсем не так! Да, я хорошо помню всех вас, особенно тебя и Серого Вожака (в те дни, когда он был особенно жесток, я обвинял в этом тебя, должна же его агрессия произрастать из какой-то неудовлетворённости), но я не преследую цели как-то отомстить вам. Я просто хочу, чтобы прочитав письмо, ты посмотрела на тот период другими глазами. Глазами, которыми смотрят на игрушки, битые в детстве».

Соня опустила письмо на колени. Вгляделась в тёмную комнату, в неподвижный, будто серый воздух. Садясь утром в кресло с чашкой чая, она не могла представить, что всему этому осеннему уюту угрожает вовсе не солнце.

ДН – Дюжина Нормы. Название придумал Серый Вожак, её приятель Кирилл с самым необычным оттенком волос, который только можно представить у человека. Хотя, был ли он человеком? Под бременем навалившейся на неё взрослости Соня понимала, что Кирилл как раз и не мог входить в ДН. Её развитие преодолело те необходимые стадии, когда норма высчитывалась по количеству прыщей или жирной заднице, и переходила к показателям морали. Здесь Серый Вожак явно не добирал баллов.

Квадратный Хныч так и остался бы для каждого из них по отдельности всего лишь жалким уродцем, что получает бесплатный рисовый пирожок и горячий компот вкупе с бюджетным (по сравнению с другими) обедом. Но Вожак не смог бы существовать без стаи, поэтому формирование Дюжины Нормы стало для нелепого одноклассника началом конца.

Мучительный путь, по которому они гнали его нелепую маленькую тень, начинался на первом повороте от школы и пролегал в сторону его дома. Как назло, парень жил в отдалённом частном секторе. Когда они бежали за ним, временами сбивая дыхание смехом, Соня думала, что ходить по этим пейзажам каждый день – уже испытание, а уж бежать здесь от дюжины преследователей… Асфальт в самом начале пути сменялся пыльными неровными тропами, иногда их ботинки гремели по разбросанным вдоль территории заброшенного завода ржавым металлическим листам ограды. Однажды Соня наступила на брюхо дохлой кошке и всей компании пришлось остановиться и ждать, пока девочка, визжа от омерзения, очистит ботинок от червей и грязи разложения. В тот момент она подумала, что отвратительное всегда будет помогать отвратительному. Они упустили Хныча, чтобы настигнуть его в следующий вечер, когда…

«Я никогда ничего не рассказывал матери. Здесь мне есть за что вас благодарить – вы отставали за пару домов от моего. Она вас не видела. Я восстанавливал дыхание, прячась за соседской изгородью, и возвращался человеческим сыном, а не затравленной живой игрушкой. Но в один вечер вся тщательная маскировка лопнула. Я испачкал штаны.

Соня, ты помнишь, как маршрут изменился, и мы оказались на территории заброшенного завода? Я боялся этого места, когда проходил мимо него каждый день и ещё больше боялся, что когда-нибудь окажусь там вместе с вами. Тогда каждый подросток знал истории о ямах, закрытых ржавыми решетками. До сих пор не понимаю, какой цели они служили рабочим, но ты же помнишь, как они служили богатой детской фантазии? Кто говорил, что эти ямы завалены костями, кто-то был уверен, что это замаскированные ходы в секретные цехи завода. Легендой вашей шайки был ползучий старик».

– Дьявол! – с глухим стуком бокал остывшего чая завалился на бок. Махровый халат тут же намок на бедре. Тёплая жидкость не обожгла, но Соня вскочила с места так резко, как неделю назад отпрыгнула от взбесившегося отпаривателя. Она хотела бежать. Куда? Откуда? Хотя бы из тёмной, бесцветной комнаты. Вся эта пасмурная тишина вдруг стала гнетущей. Не выдержав, Соня щёлкнула выключателем.

Остановившись посреди комнаты, она долго смотрела на лежащее на подлокотнике письмо и понимала, что должна выслушать его до конца. Ей не хотелось вспоминать те «весёлые» погони, которые она уже успела омыть в своей памяти слезами стыда и раскаяния. Но если выбросить письмо недочитанным, воображение не оставит в покое – будет пытаться угадать концовку.

Для начала надо переодеться и умыться. Льющийся из гостиной свет захватывал часть коридора, но не доставал до поворота к двери ванной. Соня остановилась в нерешительности, вглядываясь в удивительную для полудня темноту. Забавно, она хотела провести этот день в тишине и сумерках, а теперь готова включить свет даже в кладовке.

Громко топая, девушка зашла в ванную, сняла мокрый халат и включила воду.

Чем быстрее она дочитает письмо, тем меньше мыслей соберётся в голове. «Что ему нужно?», «Писал ли он остальным?», «Стоит ли звонить в полицию?» Он говорит, что так и остался по ту сторону стены, нет, этот урод перелез её.

Соня несколько раз окунула лицо в пригоршню ледяной воды и растерла кожу грубым ворсом полотенца. Тело тут же ответило на яркие ощущения, и напряжение немного спало.

«Ву-у-у-у-у-у-у….» – в ванной ветер гудел так, будто на улице начинался ураган. Не выключая за собой свет, Соня вышла в коридор, повернула в сторону гостиной и остановилась. С этого места виднелся только оконный проём и подлокотник кресла (конверт с посланием лежал на другом).

Все-таки дом – не крепость, если его так легко осадили жуткие гады из прошлого.

Ими больше не управлял смех и кураж. Они не подчинялись желанию напугать, они пугали.

Ползучий старик был идеей того, кто вызвался изображать его в тот вечер. Толик (чей-то младший брат из их компании) соединил байки про останки и секретные переходы под землей. По его легенде (лучшей из тех, что обжились вокруг странных ям) ползучий старик собрал себя сам из множества отдельных частей тел и передвигался по тайным ходам, надеясь заманить туда какого-нибудь глупого подростка.

Квадратный Хныч тоже знал эту легенду, поэтому гонки вдоль территории завода теперь сопровождались выкриками о настигающем его трусливую задницу старике. Но и этого оказалось недостаточно…

Дождь всё набирал силу и долбил по стеклам с таким остервенением, будто пытался проникнуть в дом, чтобы испугать, обидеть её. Его жестокая неумолимость казалась Соне знакомой.

Неожиданно в голове выстроился дальнейший план действий: нужно побыстрее покончить с письмом, сжечь его и запить тревогу. Запить тревогу и отметить долгожданный ответ по страховке. В конце концов, с утра это был её день! И если бы чёртов почтальон не принес ей смердящий кусок прошлого в неподписанном конверте…

Она уже сделала уверенный шаг в сторону комнаты, но вдруг представила, что зайдет и увидит там его – ползучего старика, который долго добирался сквозь свои грязные туннели в её домик. Он выберется наружу через исписанный мелкими обиженными строчками листок и будет ползать по полу, хватая её за ноги.

Никого. Соня почти вбежала в гостиную и опустилась в кресло. Схватила, немного измяв, последний листок. Больше ни секунды она не позволит своему воображению гулять по домыслам.

«Когда я узнал о нём, к страху, что вы нагоните и побьёте меня, прибавился ужас оказаться на территории и бежать вдоль ям… Этот страх мучил меня недолго, потому что сбылся быстрее, чем я превратил его в манию. Стоит ли мне вас за это благодарить, как ты думаешь? Наверное, будь ты моей матерью, к которой я пришел в замаранных дерьмом штанах, ты бы прокляла чёртову шайку. В тот вечер она о вас узнала и, будь уверена, она так и сделала.

Милая Соня, теперь позволь узнать тебя немного лучше: как сильно ты доверяешь своим глазам, слуху, ощущениям? Через что ты воспринимаешь мир с большей достоверностью? Я хочу узнать это, чтобы тут же поделиться с тобой своим феноменом – феноменом того вечера.

Видишь ли, несмотря на все ваши старания по организации для меня этого праздника, в моей памяти отложились (подходящее слово) только ощущения: как горело от вечернего холода горло, когда я вдыхал сырой воздух, пытаясь отдышаться. Как на лодыжке сомкнулась рука (глупый маленький уродец, я был уверен, что это старик!) И как штаны неожиданно отяжелели сзади (как раз там, где ты ощущаешь мерное покачивание своих ягодичек в узких джинсах). Будто весь накопленный страх упал из головы в желудок, проскользнул по розовым кишкам и вышел наружу тёплой кучкой.

Домой я бежал, чувствуя, как моя задница греется от неожиданной ноши и как щипят от ветра мокрые щеки».

Если бы по дому гулял ветер, она бы ощутила то же самое. Слёзы текли по щекам, падали с подбородка на дрожащие руки. Соня проклинала пришедшее письмо, оно отражало её, как помутневшее тёмное зеркало, и образ был уродлив. Гораздо уродливее того, кого они загнали на железную решетку, из которой вытянулась рука Толика.

– Прости нас, – Соня перевернула последнюю страницу, на которой плакал квадратный человечек, – прости нас, если сможешь.

Теперь он смотрел прямо на неё. Пока торжественные слова складывались в ужасающий смысл, Соне, видевшей человечка краем глаза, стало казаться, что он ухмыляется. Ведь над его головой аккуратные строчки выносили ей приговор:

«Милая Соня, мне кажется, ты плачешь. Чтобы не разрывать тебе сердце стыдом и жалостью, перейду к основной части своего письма. Как ты смогла заметить (думаю, эта деталь сразу бросилась тебе в глаза) бумага завёрнута в целлофановый пакет. Не знаю, ощущается ли на ней «лишний» слой… Но, судя по тому, что ты дошла до этого места (по моим расчётам это заняло не более пятнадцати минут – заметь, я учёл время, в которое ты, возможно, пыталась как-то приободрить себя прогулками до ванной или кухни), то не заметила ничего постороннего на бумаге, которую держишь в руках. Когда я покрывал листы одним любопытным раствором, боялся, что останутся жирные подозрительные пятна. Как однажды остались на моих штанах, после чего твой друг посоветовал мне сразу подбирать цвета.

Целлофановый пакет не был необходимостью, я применил его для страховки, чтобы вещество не выветрилось и дошло до твоих пальцев таким же насыщенным.

Вроде объяснил всё…хотя, нет, извини. Я же не сказал главного: за время чтения ты надышалась аконитом. Это сильный яд, Соня, и скоро ты начнешь задыхаться. Когда тебя найдут, его следы выветрятся (думаю, это случится через пару дней), но моё признание в письме никуда не денется. Впрочем, к тому времени, да что уж там, я собираюсь сделать это, как только отправлю тебе письмо, меня уже не будет. Я позволил взять себе немного от твоего гостинца. Не волнуйся – тебе ушла большая часть.

Не буду прощаться надолго. Скоро встретимся. Там»

Она сама не ожидала, что закричит.

– Чёртов ублюдок! – остервенело царапая кожу на ладонях, Соня побежала в ванную.

– Давай же нагревайся!

Когда пошёл пар, девушка сунула ладони под мощный поток и выдержала пару секунд прежде, чем снова закричать. Повернула ручку смесителя, зачерпнула тёплой воды и попыталась промыть нос. От истерики дыхание сбилось и участилось, она бесполезно булькала носом в пригоршне и уже решила, что начинает задыхаться. Почему этот уродец не сдох тогда от испуга?! Наверное, потому что сдохнуть от испуга придется именно ей!

Дверь ванной хлопнула за спиной. Телефон лежал на кухонном столе. Соня споткнулась на пороге (кажется или ноги начали неметь?) и, еле устояв, схватила трубку.

Разряжен.

Соня опустилась на стул, беспомощно свесила руки вдоль тела, боялась держать ладони ближе. Ошпаренные кипятком, красноватые ладони, которые не смогли почувствовать, что держат яд.

Дом замолчал или она перестала его слышать: не гремели стёкла под ливнем, не гудел, кидаясь о стены ветер. Сейчас Соня могла слушать только себя – нервное дыхание не выравнивалось, но разве можно считать это начинающимся удушьем?

…они гнали его по неосвещённым пустым улицам. Сквозь смех и топот до них доносилось его сбивчивое тяжёлое дыхание. Он задыхался, но не сбавлял скорости. Иногда Соня думала, что будет, когда они его догонят. Побьют? Она бы не смогла участвовать в этом. Наверное, у Серого Вожака тоже не было ничего подобного в голове. Всем доставляло удовольствие ощущение погони, всполохи его надломленного дыхания, разрезающего вечерние сумерки, в которых надёжно прятались далёкие дома.

Теперь он хочет, чтобы задыхался кто-то другой. Кто-то из тех, из-за кого разрывались в детстве его легкие. Он выбрал Соню.

АконИт – догонИт… Они его так и не догнали, а он решил догнать.

Когда Соня вернулась в гостиную и, наконец, отыскала зарядку, из всех неприятных ощущений остались только пощипывающие от слез глаза и саднящие от кипятка руки.

Дыхание успокоилось. Так и должно было быть. Она не могла умереть так рано.

А что касается уродца…

Жаль, что не подох раньше. Только день испортил.

Для подготовки обложки издания использованы художественные работы автора.