Другие [Cave Cancel] (fb2) читать онлайн

Cave Cancel Другие

Season 1/ Seria 1 – А за Байкалом ночь длинна.

Руки когтями царапали спину, как ветви шершавое пространство листвы на ветру. Луна отливала чеканной монетой по поверхности гладкого озера, отражая моё сконфуженное лицо, светящееся в ответ острокрылой улыбкой.

Мы бултыхались в вязкой траве, словно в патоке, переваливаясь, как косолапые медведи с одного бока на другой. Ложа мёду в бочке с дёгтем. Рыбную требуху запахами выносило на берег.

Наша маленькая хижина была спрятана в лесистой чаще покоящейся на берегу крутого обрыва, а чуть спустившись к подножию береговой линии, во время зимовья можно было увидеть, как по тонкому льду пробегают волки и лисы, виляя из стороны в сторону своими пушистыми или обглоданными хвостами.

В маленькое отверстие окна можно было разглядеть, как хрупкая, старинного вида лампадка, пронизанная маслянистым кочегаром, всё дымила своим тусклым светом, освещая подмостки комнаты и не заправленной, брошенной наспех полуторки кровати. Кто-то в спешке собирался, разбросав по сторонам запылившиеся, уже затхлые вещи, какие-то камуфляжного вида, все полинявшие штаны, затвердевшие в камень носки, один с дырой во весь рот, другой беззубый распустившимися во все стороны нитками, и много чего ещё.

Сквозь узкую щель в двери подглядывал кто-то, пытаясь определить, были ли пространство хижины обитаемо в данную минуту или там всё уже давно вымерло, кроме неуспокоенной лампадки, отказывающейся верить во что-либо.

А где-то в дали, всего в паре километров от хижины два сплетённых в тугой канат тела заплывали в мох и траву, сбирая поцелуями кожу так, будто это была уже омертвевшая кора дуба под всполохами заострённых молний, ударяющих в самую сердцевину. Они танцевали на голой – холодной, мятой и мясистой почве.

Напомнившее, как будто двух неразлучных бурундуков, метаморфозой обернувшихся вдруг в одно несуразное творение Франкенштейна.

И с торчащими во все стороны, как сломанные фонарные столбы, конечностями.

И захлёбывающиеся в собственных звуках, они под корень и наизнанку лупили друг дружку чем придётся, всё время секунд и минут переходя от насилия к неумолимой любви, и обратно.

И глаза их горели, как два пронесённых над вечностью факела, по кромке волнующегося в шторм океана, лавирую меж всех льдистых пород и глыб.

Шум тишины вырывался из гланд, стекая по кончику языка, пока где-то вдали, под свечкой луны пустовала их намокшая от пролетающего дождя хижина.

Огромная ссутулившаяся детина, с неуклюжим горбом, больше походившим на вскинутый на плечо мешковатый скарб, собранный в одной одинокой жирной лоснящейся ткани лишь для того, что бы уйти из ставших родными краёв навсегда, по проталине в неизвестность, подглядывала сквозь раму окна в пустовавшую комнату, всё выискивая что-то своими крутящимися в бешеной пляске по орбите глазами. Этот гигант дрожал, промокший до нитки от такого обильного ливня и видимо очень хотел попасть внутрь хижины, на которую он так удачно набрёл, что бы у него появилась возможность закинуть дров в старенькую печку и отогреться, прижавшись ладонями к поцелую заигрывающего с ним в натруженном очаге, огня. Этот горемыка был и не злым, и не добрым. Скорее он просто был, сам по себе, вот такой вот, странствующий по захолустьям Сибири, стараясь не попадаться на глаза человеку, который сразу бы стал зол, либо испуган от одного его вида. Человек зачастую нёс в себе угрозу, полагал Детина, которого ещё в детстве кочерга-мать науськивала на то, что бы быть осторожным, почти что невидимкой, в этом угловатом сомнамбулическом мире.

Мать-кочерга дала ему пару заветов по выживанию и вытурила пинком под зад в Дикие земли, по которым он шлялся уже вот как двадцатый год.

И вот его неуклюжая морщинистая ладонь дёрнула за дубовую ручку входной двери в надежде, что та отворится перед ним, запустив в теплое и мягкое помещение, с кучей тряпичных лоскутов, одёжки и одеял, в которые он с таким упоением сможешь укутаться.

“Ууу, дурацкий дождь”!

Погрозил он своим массивным кулаком в небо, облизывая змеиным языком пересохшее нёбо от жажды. Хотелось греться, есть и пить. Может быть, в хижине завалялись какие вкусные веточки и листочки, ну или хотя бы мох с плесенью, со сладким, ударяющим в ноздри своей резкостью запахом. От этих мыслей по телу его пробежали упоительные мурашки, но козлючий холод и отсыревшая на мокром воздухе кожа не давали о себе позабыть.

Двое.

Отряхивались от налипшей кусками грязи и желтеющей листвы перемешанной в кашу с микроскопическими травинками, покрывшими раскрасневшуюся кожу.

Двое.

Грузно и тяжело дышали, как сопла захлёбывающегося в масле двигателя гнущего свою силу и скорость на убой владельцу.

Но вместе с тем они улыбались, гляди в лица друг другу, все в царапинах и следах от поцелуев, подобно заговорщикам устроившим бунт, разжигая огни алеющей революции.

Он был рахитично сложен, с чуть костлявыми ногами и руками, но довольно высокого роста.

С проницательными, буквально пронизывающими всё вокруг глазами и густым, холодным взглядом из-под выпирающего воинственного лба.

С густыми бровями и длинными ресницами, и для многих его лицо могло показаться странным и до ужаса нелепым, и даже когда он улыбался, это скорее походило на озлобившуюся гримасу. От одного его вида ты будто загонял себе под кожу тысячи худощавых серебристых иголок. Без принуждения, по собственной воле и как загипнотизированный, не мог отвести взгляда, медленно, но всё больше и больше трескаясь своим нутром-скорлупой, продираясь наизнанку чем-то таким, что всегда покоилось в подсознании.

Она же была укутана в шкуры диких зверей, пышная, облитая оловом форм, с алыми распалёнными щеками и длинными волнистыми розовато светлыми волосами, заплетёнными то тут, то там в маленькие дредины. Диадема из пожухлых, как сушёный гербарий, цветов была наброшена на её чело. Чуть покатые плечи, несмотря на всю её видимую тучность, отдавали невероятной толикой хрупкости и беззащитности.

В своей гармонии и дисгармонии эти двое отталкивали и притягивали друг друга, как Земля с Луной, два вечных спутника в зависимости один от другого.

– Дай мне воды, пожалуйста.

Голос лился родниковой водой, выделяясь пышными губами с плёнкой слюны, стекающей с уголков её рта.

Он достал спрятанный в корневище дерева бутыль с хрустальной водой, и протянул её, дрожа своими руками от надрыва потраченных сил в их буйстве красок и борьбы, что длилась уже час.

– Позволь мне зачать в тебя Существо, снова, прошу!

Пока она большими глотками всасывала в себя хрустальную воду, эту жидкость, влагу, проливающуюся по всему телу, он бросился с этим криком к её ногам, целуя ступни и обнимая змеиными руками во всю окружность. На её лице отразилась большая радость вперемешку с испугом, – она таинственно улыбнулась, проговорив,

– Пойдем, пора возвращаться в хижину, я вся-вся замёрзла и вся-вся промокла насквозь, до самой последней ниточки тобой подаренных мне шкур, давай же скорее, ну.

Она протянула к его лицу, с воинственной челюстью и таким же выпирающим лбом, свою ладонь, за которую он с таким упоением, будто ребёнок маленькими алыми губами за материнскую грудь, зацепился, поднялся и они отправились тернистой дорогой в сторону своей хижины.

В это же время в хижине, со вскрытой, наконец таки, дверью бегал голышом вокруг расколыхавшегося языками пламени камина Детина, пританцовывая и ударяя руками в маленький барабан перекинутый через плечо на тонком кожаном ремешку.

“Тунц-туру-тунц-тунц-тунц”

Глухие звуки ударялись о непроницаемые стены и возвращались обратно, в радостные и большие ушные раковины Детины, в которых в пору было бы поселиться маленьким морским крабикам и улиткам.

Он всё переставлял свои массивные, увитые мышцами ноги в неумолимой пляске, напрочь позабыв о том, что это чужое жилище и сюда в любой момент времени может кто-то вернуться, с минуты на минуту.

Тем более что за окном снова распалялся злокозненный дождь вперемешку с сочным градом, отражаясь и вибрируя ударами на поверхности пузатого Байкала. Ветер завывал, гуляя меж деревьев, а облака затягивались подобно густым сливкам в топлёном молоке. Но Детине всё это было плевать после стольких дней скитаний по мятым дорогам прибрежного леса, да ещё и при такой скверной погоде. Он просто жаждал уюта и хотя бы видимой безопасности, пускай и ненадолго. Его даже не пугал человеческий запах исходящий отовсюду и беспардонно забирающийся в ноздри. Уют и тепло, которое он так долго жаждал, победили, размазав по вязкому и густому воздуху его бдительность и настороженность. Забытье и улыбка растянулись на все пятьдесят два его сточенных клыка.

Буераками и обрывами, продираясь сквозь ветки лезущие в глаза пара медленно, но в верном направлении, доведённом долгими годами жизни здесь до какого-то скудоумного автоматизма пробиралась к заветному гнезду обетованному, крепко держась за руки. Царапины, как обильные мазки краски на полотне, нанесённые способным художником, покрывали всё тело мужской особи, зарывая от лезущих в глаза ветвей женщину.

Дождь лил всё сильнее. Спущенный с небес чьим-то желанием, он лупцевал по ним хлёсткими ударами града. Было неуютно и неприятно. Хотелось просто отмахнуться от этого всего, развести огонь под крышей и укутаться в прорву шкур, добытых в охоте на дикую живность.

– Давай быстрее, я замёрзну.

В недовольстве бурчала она, подталкивая его вперёд своими локотками.

– Ай, ну хватит уже! Тороплюсь, тороплюсь, как могу, как могу. Не видишь что ли, быстрей не получится.

–Ай, ай. Ууу. Я тебе сейчас как дам сдачи, получишь у меня.

– Не укай на меня, нахал. Останешься потом без ужина. Понял меня?

– Да твою стряпню только собакам на корм.

Тут они зацепились друг за друга и повалились на мокрую землю, молниеносно барахтаясь и скатившись по итогу в один из оврагов на их витиеватом пути.

Ободранные ещё больше, в болотистой грязи они стали тонуть друг в друге своими змеиными переплетающимися языками и впиваться длинными неухоженными ногтями в спины, царапая их до крови, похожие на двух загнанные в клетку хищников, решивших, что в этом поединке либо останется в живых только один, либо они сольются в этом бешенном буйстве, под брызгами капель дождя во что-то целое и единое.

Яркая вспышка Тунгусского метеорита хвостом кометы пронеслась в небесах, над их брызгающими слюной ртами. Испуганные, они стали озираться по сторонам, запрокидывая головы к густеющему небу в далёком непонимании того, что это было.

– Ты это видела?

– Кажется, нет или, кажется да. Мне страшно, а ну обними меня. Быстро-быстро.

Ещё и от холода, грязи и вымокшие насквозь они дрожали сильнее обычно, замерев в овраге, все вымазанные густой бурой грязью, налипшей на них комьями.

В окно хижина ударила яркая вспышка света, пронеслась так быстро, что Детина не успев толком ничего понять просто подпрыгнул аж до потолка и сильно ушибся головой, заверещав, как медведь и схватившись за голову.

Это что, Человеке? Он высунул свою морду полную гримасы боли от набитой шишки в щель двери и стал всматриваться в лесистую даль, пытаясь разглядеть там какие-то силуэты и слабо доносившиеся слова, плохо знакомого ему языка.

Кажется это они, хозяева хижины. Они скоро будут здесь! Нужно быстрее куда-нибудь спрятаться!

С этими мыслями он вылетел из хижины в развороченную дверь, как ошалелый и всем своим грузным большим телом прыгнул в ближайшие кусты, закрыв лицо ладонями от страха и периодически дотрагиваясь до набитой шишки, которая неприятно ныла, давая о себе знать.

Что это там такое в небе, странное, похоже на яркий разрез света во тьме. Никогда такого не встречал до этого. Это сделали Человеки или сам Большой Дядька, живущий на облаках и накликающий на всех этот дурацкий дождь. Какая странная штуковина, а.

Тучи ленивыми парусами расступались перед сиянием кометы пронзающей стрелой орбиту Земли, она неумолимо стремилась куда-то за горизонт, оставляя за собой размашистый изумрудный шлейф.

Это до ужаса пугало людей. Это до мурашек удивляло Детину, который открывши рот, разинув его навстречу каплям дождя, пялился, как загипнотизированный на хвост, оставленный кометой, после своего молниеносного пролёта.

Верхом на этой комете, забравшись на неё, как на пришпоренного коня, сидела маленькое существо. Оно было размытой округлой формы и во все стороны от него исходило голубоватое мерцание, а две бусинки глаз так и сновали туда-сюда, с каким-то радостным возбуждением наблюдая за происходящим вокруг.

– Мне кажется у нас гости.

– Где, где, наверху?

Девушка упёрлась своим пухленьким сосисочным пальцем куда-то в небо, показывая на шлейф кометы.

– Нет же, там, в нашем доме.

Указательный палец уверенным движением клинка дёрнулся в сторону их хижины, так и застыв, и можно было заметить, как зрачки у девушки расширяются притворяя в сущее гримасу удивления.

– Воры?

Так и булькнула она, словно бы камешек, брошенный в воду, от которого тут же начинали расходиться круги.

– Да я почем знаю. Надо проверить. Пойдешь со мной или останешься здесь в засаде, в этом овраге?

– А как же эта штука у нас над головой?

Кивнула она в сторону небесного свода.

– Она, кажется, бухнулась где-то неподалёку. По крайней мери я так чувствую-чувствую.

– Тише ты. Я попробую подкрасться незаметно. Если там большая опасность, я свистну изо всех ног-ног и ты сразу беги-беги, что есть мочу, в чащу леса, ты знаешь его, как все узлы наших пуповин, поэтому спрячешься в нём и будешь сидеть, пока не станет так спокойно, так спокойно, что можно будет вылезать; понятно тебе это-это?!

– Нет, ты что, сдурел что ли, я тебя ни за что в этой окаянной оказии не брошу, а вдруг это кто-то из Других, только представь, что они с тобой сделать-сделать могут.

Мысли о Других пугали их гораздо больше, чем пролетевший у них над головой метеорит, оставивший после себя пышный хвост, будто птица Феникс распушила свои перья.

– Будь здесь, говорю, пожалуйста. Если там угроза, дам дёру к тебе, и вместе тогда сразу же – сикать куда подальше.

– Нет!

– Да!

– Нет.

– Да.

– Мы неисправимы.

Глубокий вдох, затем выдох что бы унять дрожь в подкосившихся от нахлынувших событий, ногах.

– Ладно, держись от меня на расстоянии двух шагов и ступай точно по моему следу. И прошу тебя, как можно тише, если из-за твоей неловкости-неловкости нас обнаружат раньше положенного и это что-то плохое, на столько, что бед будет ого-го, как сколько, нам тогда с ними точно не сдобровать.

– Я буду тише любой певчей птички.

Человек в ответ только лишь кивнул, насупившись на свою женщину и подумав о чем-то, только ему известном и виденном ещё несколько минут, он, раскинув заросшую щетиной голову над звёздами, позвал рукой следовать за собой свою спутницу.

Эти два Человеке, по силуэтам напоминающих один долговязого мужчину, другой пироженного ореола женщину медленным гуськом пробирались всё ближе к хижине. Как два спаянных зверя в неразрывную связку, аккуратные и готовые к броску они что-то подозревали, это следовало из их ненасытной осторожности. Шеи их крутились, подобно стальным шарикам на шарнирах, нервно озираясь в разные стороны и всё выискивая что-то или кого-то.

Тело Детины попыталась съёжиться в клубок, растаять и скрыться, стать невидимым, морщинкой на подошве огромного мира, по которому он испещрил свои ступни, сбив такое количество троп и ухабов, слетая в овраге и прячась снова, и снова, снова, и снова.

“Закрой глаза и всё исчезнет”

Напевал он себе одну и ту же заветную мантру, которой научила его матушка-бабушка, егоза ещё та. В далёкие времена его детства она наставляла его, баюкая на своих белёсых жиреющих и полных варикозных булькающих вен ногах.

“Помни, Детинушка, Детка, Детина, да-да, агу-раа, агу. Тсс. Когда тебя прижмут в тёмном углу, ты будешь подобен загнанной антилопе, и опасность будет так близка, а позади тебя уже не осталось шагов для отступления, ты должен довериться памяти нашего народа и его провидению. В этот момент только оно, агу, да, агу. Будет в этот момент решать, – жить тебе в этом Мире дальше или перейти в иной, Обратный Мир, и всё, что ты сможешь и должен будешь сделать тогда, мой большой толстенький агу-раа, это закрыть глаза и тогда всё сразу же исчезнет.

И страх отпустит, а темнота под веками распуститься мерцающей радугой и отведёт тебя своей дорогой куда того следует”.

Снова, и снова она проговаривала мне эту историю на разный лад, перебирая или переставляя слова местами, но всегда оставляя одну единственную суть, впечатанную в меня выжигающим по дереву паяльником.

“Закрой глаза, и всё исчезнет”

Нет, они точно увидят меня за этими худыми ветвями с лысеющей листвой, усопшей дождливыми каплями в грязь под волосатыми ногами.

А может просто выпрыгнуть на них и закричать, что есть сил. Есть шанс, что они бледнее замрут в испуге, а после двинут отсюда со всех ног, и тогда я может быть даже, ещё немножко погреюсь в этой хижине, пока они отправятся за подмогой, что бы с вилами и дубинами пойти на меня, как на загнанную дичь.

Во рту застоялся неприятный вкус железа, от бьющего адреналина и всех историй про кровожадность племени Человеков.

Нет, нельзя! Наведу много шума, и появятся Другие, и тогда нам всем несдобровать. Попасть в их корни это самый худший из всех возможных сценариев. От одной мысли об этом два моих сердца заёрзали в грудной клетке и забились на такой скорости, что ещё много и я взорвусь Ядерным взрывом первой категории, попав в яму полураспада и разлетевшись на тысячи муравьиных атомов.

Чёрт бы их побрал вернуться так рано, да и меня тоже, забывшего о всякой осторожности и всех правилах. От этого колючего холода и дождя вымокшего мной до каждой косточки я потерял всю свою холёную бдительность.

Тьфу!

Стой, нет. Тише, тише, Детина, вспомни дыхание – Ка.

Раз-два. Раз-два.

Либо действовать, либо ждать исхода, ну или просто закрыть глаза и всё, наконец, исчезнет. Принимай уже решений, времени совсем не осталось.

Часики стекали минутными стрелками, похожие на капли росы на кончике стебля тянущегося к солнцу пиона.

“Закрой глаза и всё, наконец, исчезнет”

– Я никого не вижу, а ты?

Спросил мужчина шепотом, аккуратно наступая на размытую дождём жижу под ногами, стараясь не поскользнуться, и не наделать тем самым лишнего шума. Ведь их жизни сейчас вполне могли находиться в настоящей опасности. Мурашки пробегали по коже.

– Нет, я тоже-тоже совсем никого не вижу, но тогда кто мог так выломать нашу дверь, смотри.

– И правда, там всё раскурочено, словно по хижине прошёл ураган. Это точно не Другие, давай подойдём ближе.

– Мне страшно.

– Мне тоже.

Они медленно приближались к своему жилищу, пока вокруг стояла глухая сонная ночь испещренная маленькими звёздами. Лишь листья на деревьях шумели в промозглом ветру и покачивались старые ветви, сухие и косолапые, с неподстриженными ногтями. Они неуклюже лезли в глаза, норовя что-нибудь, да выколоть, приходилось нагибаться под ними и ползти на карачках, чтобы не издавать и лишнего звука, который обернётся для них катастрофой.

До хижины оставалось каких-то пять метров, когда женщина больно тыкнула локтём под рёбра своего возлюбленного и испуганными глазами кивнула в сторону странного облезлого куста, почти что рядом с их жилищем, в котором копошилось размытое темнотой нечто, большое округлое пятно силуэтом напоминавшее человека, но уж точно не своими габаритами. Оно елозило и пыталась вжаться в куст ещё сильнее, видимо прячась от них.

– Тсс. Оно ещё не поняло, что мы его заметили. Кажется, перед нами самый, что ни на есть настоящий Тролль.